Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

США > Армия, полиция. Госбюджет, налоги, цены > redstar.ru, 24 марта 2023 > № 4336889 Владимир Васильев

Соединённые Штаты не намерены отказываться от своих гегемонистских амбиций

Об этом свидетельствуют рекордные суммы расходов на военные цели, которые планируется выделить в следующем году.

США давно и прочно занимают первое в мире место по расходам на военные цели. Однако бюджетный запрос Белого дома на 2024 год претендует на новый рекорд. О каких суммах идёт речь в запросе и на что планируется их направить? На эти и другие вопросы в интервью нашему обозревателю отвечает известный политолог доктор экономических наук Владимир Васильев, главный научный сотрудник Института США и Канады РАН.

– Владимир Сергеевич, на днях администрация Джо Байдена представила проект федерального бюджета на 2024 финансовый год. Согласно ему, на нужды Пентагона выделяется 842 млрд долларов, что на 69 млрд больше, чем на эти цели запрашивалось на текущий год. Что вы скажете на этот счёт?

– Это только Пентагону выделяется такая сумма. А если учесть, что ещё 37,7 млрд предусмотрено предоставить министерству энергетики, занимающемуся ядерным оружием, 72,4 млрд на реализацию национальной разведывательной программы, а также несколько десятков миллиардов другим спецслужбам, то расходы США на военные цели в 2024 году составят около триллиона долларов.

Такие рекордные военные ассигнования ещё раз наглядно свидетельствуют, что Соединённые Штаты не хотят отказываться от своих гегемонистских амбиций и намерены продолжать навязывать человечеству миропорядок, построенный на правилах, которые будет устанавливать Вашингтон. Причём добиваться этого американцы собираются и с помощью силы.

Собственно говоря, это они и сами не скрывают. Для Вашингтона военный бюджет – это символ американской силы и решительности. В этом ключе выступает глава Пентагона Ллойд Остин, заявивший, что «запрос на 2024 финансовый год больше, чем когда бы то ни было, так как ориентирован на реализацию стратегических целей». По его словам, к этим целям прежде всего относится сдерживание Китая и России.

В этой связи нельзя не заметить, что в новом бюджете 9,1 млрд долларов намечено направить в первую очередь на модернизацию военных баз США на Гавайях и Гуама, а также на втягивание союзников и партнёров в реализацию американских планов в Азиатско-Тихоокеанском регионе. И эта сумма далеко не предел – Пентагон рассчитывает в период с 2024 по 2028 год вложить в приоритетный для него этот ТВД более 87 млрд.

В разделе поддержки НАТО («Программа по обеспечению безопасности Европы») предусмотрены средства для помощи Украине. Кстати, поддержка ВСУ настолько опустошила американские запасы вооружений и боеприпасов, что администрация Байдена в срочном порядке запрашивает рекордную сумму в 170 млрд на их восстановление и пополнение. Более половины этих средств уйдёт подрядчикам, причём самую крупную долю получит первая пятёрка ВПК в лице компаний Lockheed Martin, Boeing, Raytheon, General Dynamics и Northrop Grumman.

– Не приходится сомневаться, что приоритет в бюджетном запросе отдан дальнейшему совершенствованию стратегической триады…

– Вы правы. В США постоянно подчёркивают, что стратегическая триада, состоящая из баллистических ракет подводных лодок, межконтинентальных баллистических ракет и тяжёлых бомбардировщиков, является важнейшим элементом национальной обороны. И американцы должны быть уверены, что она всегда готова ответить на любую угрозу. Поэтому Пентагоном принимаются активные меры по её совершенствованию и модернизации. Не стал исключением и бюджет на 2024 год. В нём на эти цели выделяется 37,7 млрд. Из них 6,7 млрд пойдёт на строительство второй атомной подводной лодки типа «Ко­лумбия».

5,3 млрд выделено на новый бомбардировщик B-21 Raider. Как известно, в этом десятилетии Пентагон планирует приобрести не менее сотни единиц этих машин. Ещё 4,3 млрд запрошено на создание прототипа межконтинентальной баллистической ракеты LGM-35A Sentinel («Страж») наземного базирования, которая придёт на смену МБР «Минитмен». На разработку и производство ядерного оружия планируется выделить 18,8 млрд, из них более трёх миллиардов будет израсходовано на программы модернизации и продления сроков службы существующих ядерных бое­припасов.

– А что проектом бюджета предусмотрено в отношении обычных вооружений и традиционных видов вооружённых сил США?

– Спланированы расходы на оснащение новыми вооружениями и повышение боевых возможностей всех видов вооружённых сил США. При этом самые большие ассигнования – 260 млрд – получат ВВС. Они будут использованы как на модернизацию действующих истребителей и закупку новых самолётов, так и на разработку и приобретение беспилотников.

Так, в 2024 году предполагается закупить 83 истребителя F-35, 24 истребителя F-15 ЕХ, пять заправщиков KC-46, которые заменят стареющие KC-135 и KC-10. Будет продолжена разработка истребителя шестого поколения, а также соответствующего аппаратного и программного обеспечения.

ВВС хотят значительно увеличить расходы на беспилотники. Если в 2023 году будет закуплено два БпЛА «Тритон», то в 2024 году – уже три. Приобретут и четыре MQ-25 Stingray.

На втором месте по расходам стоят военно-морские силы. Им планируется выделить почти 256 млрд, из них 53 млрд для корпуса морской пехоты и свыше 202 млрд для флота. «Поддержание военно-морской мощи США имеет решающее значение для успокоения союзников и сдерживания потенциальных противников», – говорится в запросе Белого дома.

В запросе – два эсминца типа «Арли Бёрк», два фрегата типа «Констеллейшн», один танкер-заправщик. План ВМС также включает 1,9 млрд на программу строительства авианосца типа «Форд», а также 1,8 млрд на десантный корабль типа «Америка».

185 млрд долларов получат сухопутные войска. В первую очередь выделенные средства будут направлены, подчёркивается в запросе Белого дома, на финансирование новых многодоменных оперативных групп, которые обладают ударными возможностями большой даль­ности.

944 млн долларов выделяется на исследования и разработку гиперзвукового оружия большой дальности, 157 млн – на его закупку. 550 млн пойдут на исследования, разработку и закупку ракет средней дальности, 273 млн – на исследования и разработку оперативно-тактического ракетного комплекса Precision Strike Missile (PrSM). Всего Пентагон намерен в 2024 году закупить 24 гиперзвуковые ракеты.

– Нетрудно предположить, что проектом бюджета не обделены и космические силы, которые стали шестым видом вооружённых сил…

– США рассматривают околоземное пространство ещё одним театром военных действий и стремятся обеспечить превосходство на нём. На это направлены и расходы в сумме 30 млрд. Это на 13 процентов больше суммы, утверждённой конгрессом на эти цели на 2023 финансовый год. Ожидается, что основная часть денег в размере 19 млрд пойдёт на разработку спутников, наземных систем и вспомогательных технологий.

Свыше 2 млрд планируется направить на поддержку программы отслеживания ракет и предупреждения ракетных нападений. В рамках неё будут разработаны спутники, отслеживающие баллистические и гиперзвуковые ракеты. Ещё 2,5 млрд заложены на системы наблюдения за Землёй. 2 млрд космические силы намерены выделить на создание сети коммуникационных спутников для обмена данными на низкой околоземной орбите (на высоте около 1,9 тысячи километров). Примерно один млрд будет направлен на финансирование разработки двух других систем спутниковой связи: засекреченной линии связи американских стратегических бомбардировщиков и подводных лодок, а также системы защиты от возможных помех.

На тесно взаимодействующую с космическими силами систему противоракетной обороны планируется выделить около 30 млрд. Эти средства пойдут в том числе на разработку противоракеты следующего поколения и продление срока службы имеющихся ракет.

– Известно, что США всегда уделяли особое внимание НИОКР. А чем характерен в этом плане бюджет на 2024 год?

– На эти цели выделяется 25 млрд, в частности, на научные разработки – 17 млрд, на фундаментальные исследования – 2,7 млрд. Ещё одна серьёзная статья – 14,5 млрд. долларов – на искусственный интеллект и компьютерные технологии. Большая часть ИИ-проектов в Пентагоне развивает DARPA – управление перспективных исследовательских.

Министерство обороны запрашивает 67,5 млрд. на проекты в киберпространстве, включая укрепление информационных сетей и средств радиоэлектронной борьбы. США должны «восстановить» свои возможности радиоэлектронной борьбы после многих лет забвения, чтобы обеспечить господство на полях сражений будущего, сказал Джон Шерман, директор по информационным технологиям Пентагона. По его словам, переход США от мелкомасштабных боевых действий к противостоянию с мировыми державами обусловливает необходимость «навести порядок» в РЭБ, причём, как можно, быстро.

– Рекордный бюджет Пентагона, огромные военные ассигнования на военные цели… Как всё это соотносится с той сложной экономической ситуацией, в которой находятся США?

– Да никак. Когда оцениваешь запрос Белого дома на военные расходы, невольно задаёшься вопросом, а думают ли там, к чему всё это может привести, в том числе в плане ситуации в американской экономике в банковской сфере. Конечно, военная промышленность будет процветать, появятся новые рабочие места, но возникает вопрос, а что будет с другими отраслями промышленности. Ведь, начиная с 2020–2021 года, она постоянно подвергалась жёстким ударам. Эпидемия нового коронавируса COVID-19 серьёзно изменила конъюнктуру рынка, повлияла на равномерность экономического развития, логистику. Как результат, с марта 2021 года в Америке взлетела инфляция и достигла устойчивых 10 процентов – это наивысший показатель за последние 40 лет. Американцы стараются всячески запутать бюджетную статистику и скрыть этот факт, но шила в мешке не утаишь.

Справедливости ради надо отметить, что рост оборонного бюджета, помимо гегемонистских амбиций, связан и с этим фактором – фактором инфляции. Цены на вооружения и военное снаряжение неуклонно растут.

Представители администрации утверждают, что в 2024 году американская экономика будет развиваться с ростом ВВП в 2,1 процента. Но уже сегодня ясно, что он вряд ли превысит хотя бы 0,5 процента. Многие американские экономисты предлагают правительству снять розовые очки, прежде чем делать такие прогнозы. Крах Silicon Valley Bank и ряда других банков – тому подтверждение.

В Вашингтоне давно забыли предостережение президента Дуайта Эйзенхауэра о том, что чрезмерное развитие ВПК и безрассудное увеличение военных расходов представляют серьёзную опасность для самих США. Да и Дональд Трамп, будучи президентом, говорил, что американский ВПК заинтересован в сохранении вооружённых конфликтов с участием США. Но нынешняя администрация продолжает безрассудно наращивать военную мощь США.

Олег Фаличев, «Красная звезда»

США > Армия, полиция. Госбюджет, налоги, цены > redstar.ru, 24 марта 2023 > № 4336889 Владимир Васильев

Китай. Тайвань. США > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > zavtra.ru, 12 марта 2023 > № 4321452 Владимир Овчинский

Третий срок Си Цзиньпина и Тайвань

экзистенциональная проблема председателя Китая

Владимир Овчинский

Для председателя КНР Си Цзиньпина проблема Тайваня на самом деле является экзистенциональной, составляющей один из главных смыслов его нового срока правления. Именно поэтому вопрос о «воссоединение Родины» был в центре внимания ХХ съезда КПК и Всекитайского собрания народных представителей, на котором Си Цзиньпин был вновь избран главой государства.

Американский правящий класс, военные руководители и интеллектуальная элита осознают это. Поэтому ни одно обсуждение Китая в Белом доме, Конгрессе, Пентагоне, в крупнейших аналитических центрах не проходит без всестороннего обсуждения ситуации вокруг Тайваня.

1. Американская элита строит планы по удержанию Тайваня в зоне своего влияния

Из многих публикаций на эту тему, вышедших в после съезда ВСНП, следует выделить статью бывшего конгрессмена, председателя Подкомитета Палаты представителей по иностранным делам по Восточной Азии Шейя Стаутца «Американская мощь и оборона Тайваня» на сайте Института исследований внешней политики (09.03. 2023):

«Американские официальные лица всё больше обеспокоены растущей мощью и напористостью Китая. В то время как воздушные шары-шпионы над континентальной частью Соединённых Штатов могут быть нынешним кризисом, Вашингтон должен сосредоточиться на наиболее вероятной горячей точке в двусторонних отношениях: возможности китайского вторжения на Тайвань».

Тайвань представляет критический интерес для обеих сверхдержав

«Председатель Китая Си Цзиньпин ясно дал понять, что воссоединение Тайваня с материковым Китаем является главным приоритетом. Он приказал своим военным быть готовыми к успешному вторжению на остров к 2027 году (к 100-летию создания Коммунистической партии Китая и Народно-освободительной партии Китая)».

«Тем не менее, - полагает автор, - любое такое вторжение будет далеко не лёгким. Чтобы завоевать Тайвань, Китай должен вторгнуться на остров, расположенный на расстоянии 100 миль через исторически опасные воды и высадить огромные силы на удивительно ограниченном количестве хорошо защищённых пляжей — и всё это при предотвращении или ограничении вмешательства со стороны вооруженных сил США. Осознавая эти проблемы, вооруженные силы Китая вложили значительные средства в возможности, которые позволили бы им выполнить мандат Си, создав крупнейший в мире военно-морской флот, всё более современные военно-воздушные силы и тысячи ракет, некоторые из которых предназначены для атаки американских баз и авианосцев. Эти силы могли бы проявиться, в частности, если бы Тайвань явно стремился к независимости. В 2016 году Си сказал: «У нас есть решимость, способность и готовность справиться с независимостью Тайваня, и если мы не справимся с этим, мы будем свергнуты».

Американские лидеры всё больше осознают решающую роль Тайваня в глобальных интересах США. Географическое положение Тайваня в Восточной Азии закрепляет Первую цепь островов, стержень американской защиты Японии, Южной Кореи и Филиппин. Кроме того, пандемия продемонстрировала миру важность тайваньского производства почти всех передовых полупроводниковых микросхем в мире. На остров приходится 37 процентов всех новых вычислительных мощностей в мире — каждый год. Эти факторы делают все более нереалистичным тот факт, что Соединённые Штаты могут избежать защиты Тайваня, даже если бы они этого захотели. Если Вашингтон надеется избежать конфликта с Пекином из-за Тайваня, он должен действовать сейчас, чтобы усилить сдерживание Китая».

Беспокойство в Вашингтоне растёт

«Обеспокоенность по поводу возможного китайского вторжения на Тайвань в последнее время резко возросла. В мае 2022 года Центр новой американской безопасности провел военную игру о китайском вторжении на Тайвань в 2027 году, в которой участвовали члены Конгресса. Через три недели после начала конфликта игра завершилась относительным тупиком после сокрушительных взаимных потерь.

В начале 2023 года Центр стратегических и международных исследований опубликовал результаты собственной серии военных игр о китайском вторжении на Тайвань в 2026 году. Его интригующий подход трижды запускал базовый сценарий и серию вариаций базового сценария, в общей сложности двадцать четыре сценария, показывая, что, хотя Соединённые Штаты и Тайвань одержали победу, это обошлось огромной ценой, включая потерю двух американских авианосцев.

Сценарии предполагали некоторые ключевые требования для победы США, в том числе то, что они должны в полной мере использовать японские авиабазы и иметь соответствующие противокорабельные ракеты большой дальности (достаточное их количество) для уничтожения флота вторжения Китая за пределами установленного им периметра вокруг Тайваня. Тайвань, со своей стороны, также должен был энергично сопротивляться — иметь то, что ему нужно, до начала вторжения, так как пополнение запасов будет невозможно».

Время Тайваня на исходе

«Опасения по поводу планов Китая в отношении Тайваня неотложны. В 2021 году бывший министр обороны Тайваня заявил, что к 2025 году способность Китая организовать «полномасштабное» вторжение на Тайвань будет «зрелой». Также в 2021 году тогдашний командующий Индо-Тихоокеанским командованием США заявил, что Китай может «попытаться захватить Тайвань» в ближайшие шесть лет (к 2027 г.). Эту оценку он подтвердил несколько недель назад . Ее поддержал, по крайней мере косвенно, его преемник адмирал Джон Аквилано, который свидетельствовал, что « эта проблема ближе, чем мы думаем». В сентябре 2022 года заместитель директора ЦРУ Дэвид Коэн сообщил, что Си приказал своим военным разработать способность захватить Тайвань к 2027 году. Всего несколько недель назад министр иностранных дел Тайваня Джозеф Ву предупредил, что, по его мнению, Китай с большей вероятностью «нажмёт на курок» против Тайваня. «Для меня 2027 год — это год, на который следует обратить внимание», — предполагая, что Си может использовать вторжение 2027 года в качестве политического отвлечения у себя дома и в попытке продемонстрировать как «достижение» в пятилетнюю годовщину своего недавнего переутверждения в качестве лидера Коммунистической партии Китая ещё на пять лет.

Совсем недавно, 27 января 2023 года, четырехзвездный генерал ВВС Майк Минихан, командующий Воздушно-мобильным командованием, в меморандуме приказал своим офицерам готовиться к войне Соединённых Штатов с Китаем через два года. Генерал Минихан предположил, что отвлекающие факторы, связанные с президентскими выборами как в Соединённых Штатах, так и на Тайване, вполне могут предоставить Китаю необходимую ему возможность. Он добавил: «Моя интуиция подсказывает мне, что мы будем драться в 2025 году». Хотя Пентагон дистанцировался от комментариев генерала Минихана, примечательно, что много различных официальных лиц делают публичные заявления, предупреждающие о намерениях Китая в отношении Тайваня».

Китай считает, что Америка находится в упадке, и видит возможности

«Си считает, что Соединённые Штаты переживают предельный упадок, что потенциально открывает возможность для наступления на Тайвань. Мировой финансовый кризис 2008 г. сильно повлиял на восприятие Коммунистической партией Китая меняющегося баланса сил. Раш Доши, в настоящее время директор по Китаю в Совете национальной безопасности, написал в своей книге «Долгая игра», что кризис 2008 года ознаменовал собой отход Китая от стратегической доктрины Дэн Сяопина «прятаться и ждать», призванной наращивать потенциал Китая, избегая при этом провоцирования американской сверхдержавы. Си явно отказался от этого подхода. Доши отмечает, что «китайские стратеги предпочли бы, чтобы Соединённые Штаты милостиво приняли свой упадок» и что Соединенные Штаты «духовно истощены, физически слабы и больше не могут руководить миром». Восприятие Китаем слабой Америки резко подрывает сдерживание в Тайваньском проливе».

Защитит ли Америка Тайвань?

«Есть признаки того, что Америка и её союзники понимают свои интересы и будут защищать их. Президент Джо Байден прямо заявил, что Америка будет защищать Тайвань. Конгресс также демонстративно поддержал тайваньскую демократию, когда осенью прошлого года на Тайвань нанесла драматический визит бывший спикер палаты представителей Нэнси Пелоси. Новый спикер Палаты представителей от республиканцев Кевин Маккарти должен встретиться с президентом Тайваня Цай Инвэнь, когда она посетит Соединённые Штаты в апреле 2023 года, и, возможно, в какой-то момент сам отправится на Тайвань. Опросы показывают, что американцы всё больше поддерживают защиту Тайваня от Китая.

Союзники Америки в Восточной Азии осознают растущую угрозу со стороны Пекина и понимают, что любое китайское вторжение на Тайвань может спровоцировать более крупный региональный конфликт. В результате Соединённые Штаты укрепляют свою приверженность защите других своих союзников, подтвердив в начале марта 2023 года, что они «будут ссылаться на взаимные оборонительные обязательства» в ответ на агрессию Китая, направленную против Филиппин. Министр обороны Австралии Питер Даттон сказал The Australian в ноябре 2022 года, что «немыслимо, чтобы мы не поддержали США, если США решат принять меры» в отношении Тайваня. Японские лидеры заявили, что знают, что будут вовлечены в любой кризис в Тайваньском проливе. В 2021 году Кёдзи Янагисава, бывший заместитель министра обороны, признал, что Япония не может избежать участия. «Рано или поздно чрезвычайная ситуация на Тайване превратится в чрезвычайную ситуацию в Японии».

Стратегические интересы Америки заставят ее защищать Тайвань, и ее союзники понимают, что их ставки в таком конфликте может их втянуть в него».

Поставки американского оружия Тайваню

«Что ещё могут сделать Соединённые Штаты, чтобы удержать Китай от нападения на Тайвань? Центр стратегических и международных исследований рекомендовал ключевые шаги по результатам военной игры в январе 2023 года. Эти меры включают в себя:

крупные инвестиции в морские высокоточные ударные системы большой дальности;

усиление планирования на случай непредвиденных обстоятельств с американскими союзниками;

увеличение инвестиций в укрепление укрытий для самолетов в регионе от китайских ракетных ударов, особенно на Гуаме.

Самая важная рекомендация заключается в том, что Соединённым Штатам следует энергично поддерживать тайваньскую «стратегию дикобраза», представленную бывшим начальником тайваньского генерального штаба Ли Хи Мином в 2017 году в качестве Общей концепции обороны. Это требует от Тайваня сделать его неприступным для морского вторжения, вооружившись тысячами мобильных противокорабельных и зенитных орудий, морских мин, ударных систем беспилотников и других более мелких мобильных систем. Хотя Тайбэй добился определенного прогресса в реализации этой стратегии, он по-прежнему сталкивается с двумя проблемами: постоянным предпочтением дорогостоящих систем обороны и задержками США с поставками оружия, которое тайваньцы уже заказали.

Предпочтение тайваньских вооруженных сил дорогостоящим оборонительным системам, таким как истребители, танки и большие корабли, исторически понятно, но со стратегической точки зрения оно больше не является жизнеспособным. До начала этого века Тайвань использовал технологическое преимущество, полученное за счёт закупок оружия, но это преимущество быстро ухудшилось в 2000-х годах перед лицом китайской военной модернизации.

Хэл Брэндс и Майкл Бекли отмечают в книге «Опасная зона: грядущий конфликт с Китаем», что Тайвань «продолжает тратить более четверти своего годового оборонного бюджета на корабли и подводные лодки отечественного производства, которые не будут развернуты в течение многих лет, истребители, которые могут не подняться в воздух во время войны, и танки, которые не могут легко маневрировать на берегу».

Военная игра, проведенная Центром стратегических и международных исследований, показала, что почти все тайваньские истребители и все тайваньские корабли будут уничтожены в результате ракетного обстрела Китаем Тайваня и региональных авиабаз».

Автор полагает, что «американские официальные лица должны убедить руководство Тайваня переориентироваться на живучие оборонительные системы (например, противокорабельные, противовоздушные, противотанковые беспилотники, морские мины и ракетные катера). Например, в январе 2022 года Тайвань попросил Соединённые Штаты изучить способы ускорить выполнение их заказа на 8 миллиардов долларов на шестьдесят шесть истребителей F-16V, которые должны быть поставлены к 2026 году. Чтобы усилить сдерживание, Вашингтону следует вместо этого поощрять Тайвань инвестировать в крупные заказы систем «дикобраз».

Есть некоторые признаки того, что Тайвань движется в правильном направлении. Би-хим Сяо, представитель Тайваня в Вашингтоне, заявил в феврале 2023 года, что Тайвань пытается перейти на распределенное менее технологичного оружия «как можно скорее». Даже несмотря на то, что Соединённые Штаты и другие союзники истощают мировые запасы вооружений, вливая такое оружие в Украину на миллиарды долларов для активной борьбы там, Сяо отметил, что «наши друзья в Соединённых Штатах уверяют нас, что Тайвань является очень важным приоритетом».

В то время как некоторые из этих невыполненных работ представляют собой дорогостоящие элементы, которые менее применимы к стратегии дикобраза, некоторые из этих элементов также являются именно тем типом систем и платформ, которые нужны Тайваню. Со своей стороны, администрация Байдена одобрила продажи ещё на 1 миллиард долларов, в первую очередь для увеличения количества «Гарпунов». «Джавелины», «Стингеры», ATACMS, SLAM-ER, «Гарпуны» и другие беспилотные системы, такие как «Switchblade», — это как раз те системы, которые Тайвань может приобрести, но только в том случае, если Соединённые Штаты смогут преодолеть отставание в заказах и предоставить их вовремя.

Имеются противоречивые расчёты истинного размера отставания США от поставок вооружений Тайваню, но во всех оценках он достаточно велик, чтобы создать огромную проблему для сдерживания агрессивных действий Китая. Член комитета Палаты представителей по делам вооруженных сил, член палаты представителей Дон Бэкон сослался на отставание в продажах оружия почти на 19 миллиардов долларов, заявив, что «США отстают в том, что им нужно для обеспечения Тайваня». В то время как некоторые утверждают, что эти поставки, как сообщается, задерживаются из-за переадресации на Украину, другие, такие как Дженнифер Кавана и Джордан Коэн, убедительно доказывают, что это больше проблема промышленного производства. В любом случае, поставки американских вооружений на Тайвань зависят от поставок вооружения Украине. «Задержки между продажей и поставкой от двух до пяти лет являются нормой для поставок систем вооружений США».

Автор пишет, что «норма» хороша в периоды отсутствия срочности, но в стратегически нестабильных обстоятельствах правила должны быть упрощены. «Соединённые Штаты должны сделать всё возможное, чтобы ускорить этот процесс в свете возросшей вероятности конфликта в Тайваньском проливе.

Американское оружие на Тайвань доставляется в основном после того, как тайваньские запросы рассматриваются Министерством обороны, Государственным департаментом и Конгрессом США. За этим громоздким процессом следуют переговоры о подписании контракта, которые могут занять годы. Эти задержки угрожают способности Тайваня защищаться и подрывают сдерживание Китая. Таким образом, совершенно ясно, что, когда Тайвань ищет типы вооружений, подходящие для реализации стратегии «дикобраза», Соединённые Штаты должны поощрять это, усердно ликвидируя отставания, задержки в производстве или неотложные отклонения этих систем, даже за дополнительную плату в сравнении с обычными затратами на такие системы. Это вопрос, в решении которого Конгресс может помочь».

«К счастью, пишет автор, Конгресс начинает сосредотачиваться на этом вопросе. Председатель комитета Палаты представителей по иностранным делам Грегори Микс сказал, что комиссия «сейчас работает над законопроектами, чтобы помочь ускорить и сократить бюрократическую волокиту, чтобы быстрее получить необходимые оборонные товары». Это включает в себя даже определение Тайваня в качестве основного союзника, не входящего в НАТО, как это предусмотрено в предложенном последним Конгрессом Законе о политике в отношении Тайваня, который был принят Сенатом в сентябре 2022 года. Многие из его положений, в том числе основные - обозначение Тайваня союзником НАТО не сохранилось, когда элементы Закона о политике в отношении Тайваня были включены в законопроект о полномочиях на оборону на 2023 финансовый год, который был подписан в декабре 2022 года».

Автор считает, что «Белый дом и новый Конгресс должны удвоить усилия по поддержке Тайваня, в том числе сохранить вместе двухпартийную коалицию в Сенате, которая отстаивала Акт о политике в отношении Тайваня, и сосредоточиться на том, что необходимо сделать в отведенное новому Конгрессу время. Эта коалиция должна сотрудничать с союзниками в Палате представителей, включая новый специальный комитет Палаты представителей по стратегическому соперничеству между Соединёнными Штатами и Коммунистической партией Китая.

Чтобы удержать Китай от агрессии, американские лидеры должны работать вместе над реализацией реформ, необходимых для ускорения поставок Тайваню вооружений для его эффективной защиты, а также для защиты американских стратегических интересов в регионе».

2. Американские военные готовятся к реальной войне с Китаем за Тайвань

Морские сражения за Тайвань

По словам командующего Тихоокеанскими военно-воздушными силами США генерала Кеннета Уилсбаха, американским военным придется сосредоточиться на потоплении китайских кораблей, если над Тайванем разразится война.

Это один из уроков, которые генерал извлек из схватки с военными действиями Китая, сопровождавшими визит бывшего спикера палаты представителей Нэнси Пелоси на остров в августе 2022 года.

«Вы видели, когда спикер Пелоси отправился на Тайвань, что Китай сделал со своими кораблями», — сказал Уилсбах журналистам на военном симпозиуме Ассоциации воздушно-космических сил в Авроре, штат Колорадо, 8 марта 2023 года (Military.com, 08.03.2023).

«Они разместили их на восточной стороне Тайваня» — стороне, противоположной Китаю, — «как своего рода блокаду».

Ракеты класса «земля-воздух» на борту кораблей дадут китайским военным возможность создать то, что Вильсбах назвал «зоной поражения, препятствующей доступу/запрещению зоны» — зоной, в которой враги Китая могут не захотеть лететь из-за риска быть сбитыми.

В то время как официальные лица США продолжают отдавать приоритет сдерживанию Китая от попыток вторжения на Тайвань, остается вопрос, что делать, если сдерживание не сработает, сказал Вильсбах.

«Мы должны потопить корабли, — сказал Вильсбах. «Затопление кораблей — главная цель не только PACAF [Тихоокеанских ВВС], но и любого, кто будет вовлечен в подобный конфликт».

По словам Уилсбаха, чтобы подготовиться к потенциальному конфликту в регионе, США и их международные военные партнеры планируют и проводят гораздо больше совместных учений. Подразделения под его командованием часто практикуют стратегию ВВС по рассредоточению экипажей и самолетов по «многим-многим островам».

В 2022 году произошла эскалация боевых действий между США и Китаем, кульминацией которой стал воздушный шар-шпион, который пересек Северную Америку, прежде чем был сбит у атлантического побережья Южной Каролины.

При перехвате американского самолета-разведчика RC-135 в декабре 2022 года китайский истребитель «подошёл очень опасно близко… где этот пилот не обеспечил клиренса «хвост-наше крыло», и наш самолёт фактически должен был маневрировать, чтобы предотвратить столкновение», — сказал Вильсбах.

До этого в мае 2022 года австралийский морской патрульный самолет P-8 имел столкновение с китайским истребителем, и китайский истребитель «выбросил мякину, которая вышла из строя, а затем также отскочила от передней кромки крыла», повредив Р-8.

В феврале 2022 года, по словам Вильсбаха, китайская береговая охрана произвела «обстрел» самолета филиппинской береговой охраны «военным лазером, который вполне мог нанести физический вред экипажу».

По словам Вильсбаха, США могут «сосредоточить огневую мощь» в регионе, вооружая беспилотники, а грядущий новый бомбардировщик B-21 Raider, который только что выкатился из ангара, чтобы его впервые увидели в декабре 2022 года, может «быть полезным в борьбе с Китаем».

Подводная война за Тайвань

Военно-морской флот США планирует создать в Австралии центр подводных лодок, из которого служба сможет контролировать весь спектр подводной деятельности в Азиатско-Тихоокеанском регионе, от производства лодок до ремонта и миссий, заявил в феврале 2023 года глава службы Карлос дель Торо.

Его комментарии, сделанные перед важным объявлением о сотрудничестве между США, Великобританией и Австралией в области подводных лодок, получившем название AUKUS, показывают, как Вашингтон рассматривает свои будущие отношения с Австралией как ключевой плацдарм в непосредственной близости от конкурирующего Китая.

Bloomberg сообщил в начале мата 2023 года, что президент Джо Байден, премьер-министр Великобритании Риши Сунак и премьер-министр Австралии Энтони Альбанезе обсудят дальнейшие шаги в пакте 13 марта 2023 года в Сан-Диего, штат Калифорния.

Поскольку большая часть планов флота атомных лодок для Канберры всё ещё находится в проектах, морская служба США смотрит на краткосрочную выгоду от возможности базирования и ремонта американских ударных подводных лодок класса «Вирджиния» в австралийских портах.

Дель Торо сказал Defense News в феврале 2023 года, что цель AUKUS — «иметь возможность ремонтировать наши подводные лодки гораздо дальше, а также строить их в Австралии, а также расширять свое присутствие в Индо-Тихоокеанском регионе там, где это необходимо».

Позже он сказал в Национальном пресс-клубе, что «способность ВМС США выполнять ремонт и техническое обслуживание на передовой имеет для нас решающее значение. Это часть того, почему мы на самом деле идём по пути AUKUS, а также в отношении возможностей подводных лодок в будущем».

Это связано с тем, что ВМС США провели вспомогательный ремонт кораблей в Индии и теперь присматриваются к верфям на Филиппинах и в Сингапуре для будущих периодов ремонта кораблей ВМС, сказал Дель Торо. В феврале 2023 года Соединённые Штаты объявили о расширении соглашения с Филиппинами, которое обеспечивает более широкий доступ к тамошним базам для обучения и предварительного размещения оборудования для определенных миссий, таких как гуманитарная помощь и помощь при стихийных бедствиях.

Ожидается, что вскоре лидеры трёх стран-партнеров объявят, как именно они представляют подводную часть пакта AUKUS. Есть также отдельный трек для обмена прорывными технологиями.

Во время 18-месячного этапа изучения, объявленного в начале пакта в сентябре 2021 года, стало ясно одно: могут пройти десятилетия, прежде чем Австралия получит свои атомные подводные лодки.

Агентство Reuters сообщило 8 марта 2023 года, что конечный проект подводной лодки будет британским, а американские лодки класса «Вирджиния» до этого момента предназначались для заполнения пробелов. Варианты эксплуатации американских подводных лодок предполагают развертывание двойных американо-австралийских экипажей на американских подводных лодках и строительство до пяти новых лодок.

Местные законодатели уже несколько месяцев говорят о том, что перспектива продажи американских подводных лодок Австралии ещё больше обременит и без того перегруженную промышленную базу.

Промышленная база подводных лодок также страдает от нехватки рабочей силы. После встречи с исполнительным директором компании General Dynamics Electric Boat, которая ищет более 5 тыс новых сотрудников, сенатор Ричард Блюменталь заявил, что расширение мощностей по строительству подводных лодок потребует увеличения федеральных расходов на программы обучения навыкам.

В настоящее время ВМС США имеют 49 ударных подводных лодок — три класса Seawolf, 25 класса Los Angeles и 21 класса Virginia — по сравнению с заявленной потребностью от 66 до 72, согласно последнему опубликованному анализу будущих потребностей флота.

Промбаза подводных лодок отставала в поставках ещё до пандемии COVID-19, и с апреля 2020 года по февраль 2022 года промбаза не поставила ВМФ новых подводных лодок по сравнению с запланированным графиком поставок два раза в год.

Между тем, у британцев три программы атомных подводных лодок находятся на стадии строительства или проектирования, но только одна из них рекламируется как возможный участник AUKUS.

Атомные ракетные подводные лодки класса «Дредноут», которые к началу 2030-х годов должны обеспечить Королевский флот ядерным сдерживанием, и новые ударные катера класса «Астьют», которые всё ещё находятся на вооружении, по-видимому, не учитывались.

В феврале 2023 года Королевский флот принял пятую из семи лодок класса Astute, а передача оставшихся двух лодок запланирована на 2026 год.

По словам лондонских аналитиков, замена этих подводных лодок, которую планируется ввести в эксплуатацию в 2040-х годах и концептуально получившая название «Ядерная замена подводных кораблей», является вероятным претендентом на AUKUS.

В сентябре 2021 года производитель платформ BAE Systems и поставщик атомных электростанций Rolls-Royce получили контракты на сумму 85 миллионов фунтов стерлингов (101 миллион долларов США), чтобы начать трехлетнюю работу по определению подхода к замене лодок Astute.

Миллиарды для обороны Тайваня

Командование США в Индо-Тихоокеанском регионе изложило новые потребности в расходах для усиления сдерживания Китая, включая миллиарды долларов на новое оружие, новое строительство и более тесное сотрудничество между военными с союзниками Америки в регионе.

Согласно распоряжению Конгресса, сделанному командованием 8 марта 2023 года, расходы в период с 2024 по 2028 год составят более 87 миллиардов долларов. $15,4 млрд только за 2024 финансовый год. Это представляет собой значительный скачок по сравнению с прошлогодним запросом на 9 миллиардов долларов на 2023 финансовый год и прогнозируемыми расходами на пять лет в размере 77 миллиардов долларов.

В отчёте, подготовленном главой INDOPACOM адмиралом Джоном Акилино, содержится призыв к новым космическим средствам, ракетам и средствам противовоздушной обороны, радиолокационным системам, плацдармам, центрам обмена разведданными, складам снабжения и полигонам по всему региону, а также к учениям с союзниками и партнерами.

«США должны сосредоточить наши усилия на развертывании постоянных, смертоносных и интегрированных объединенных сил к западу от [международной линии перемены дат], что может привести к непропорциональным затратам и осложнить способность любого противника эффективно конкурировать с вооруженными силами США, одновременно демонстрируя приверженность США. и решимость нашим союзникам и партнерам», — говорится в несекретном резюме, полученном Defense News (09.03.2023).

Миллиарды для войны с Китаем за Тайвань

Командование продолжает призывать к постоянному комплексному комплексной противовоздушне обороне «на 360 градусов» на территории США Гуам к 2026 году, поскольку Акилино заявил, что его приоритетом №1 является создание там системы Aegis Ashore.

Япония 8 марта 2023 года официально одобрила планы США по созданию новых сил быстрого реагирования морской пехоты на Окинаве.

Учитывая планы Пентагона по более рассредоточенным силам в Тихом океане, наибольшая часть оценки — 10,8 млрд долларов — будет направлена на «улучшение позиции и присутствия» в регионе. Более 2 миллиардов долларов пойдут на строительство стоянок для самолетов, складов топлива и других объектов на острове Тиниан, Пулау и Гуаме, куда Корпус морской пехоты перебрасывает 5 тыс морских пехотинцев 3 - го экспедиционного корпуса морской пехоты, базирующегося на Окинаве, Япония.

В отчёте говорится, что более 8 миллиардов долларов будут выделены на исследования и разработки в различных службах, в том числе 1,3 миллиарда долларов на прототипирование космических технологий и более 400 миллионов долларов на «наступательную кибернетику».

Проект «Постоянная осведомленность о боевом пространстве» стоимостью 5,3 миллиарда долларов, программа Космических сил «Постоянное инфракрасное излучение следующего поколения», предложит орбитальную систему предупреждения о ракетном нападении, которая включает в себя Арктику. Ещё 1 миллиард долларов пойдет на создание сети датчиков космического базирования для защиты от ракет воздушного, морского и наземного базирования.

2,8 миллиарда долларов в плане «интегрированных морских боев» включает сотни миллионов долларов на морские ударные ракеты «Томагавк» для флота и армии, а также морские мины и для противокорабельной ракеты большой дальности ВМФ. Также включены 170 миллионов долларов на систему перехвата экспедиционных кораблей морской пехоты, предназначенную для использования новыми прибрежными полками морской пехоты для наведения на корабли и контроля над морем.

Поскольку Пентагон работает над улучшением альянсов в регионе в качестве противовеса Китаю, Индо-Тихоокеанское командование также видит потребность в 700 миллионах долларов для «наращивания потенциала обороны и безопасности, потенциала и сотрудничества союзников и партнеров». Львиная доля этого предложения, примерно 530 миллионов долларов, пойдет на программы Агентства по сотрудничеству в области безопасности и обороны.

3. А если захват Тайваня произойдёт мирным путём?

Эксперты The Economist (11.03.2023) считают, что Тайвань не готов воевать. После десятилетий снижения расходов на оборону его армия сократилась до жалких 163 тыс активных солдат (против 2 млн у Китая). У него более 2 миллионов резервистов, но он может обучать только 110 тыс из них каждый год. Тайваньские призывники часто сравнивают свое обучение с «летним лагерем», шутя о подметании полов и выдергивании сорняков, а не о том, как научиться стрелять из оружия.

Американские официальные лица и отставные тайваньские военачальники обеспокоены оборонной стратегией Тайваня. Его генералы тратят слишком много своего оборонного бюджета на истребители, танки и линкоры, которые могли быть полезны 30 лет назад против более слабого Китая, но теперь уязвимы для китайских ракет. Тайваньское правительство повторяет американские рассуждения об асимметричной войне, о том, что маленькая страна должна сражаться, чтобы защитить себя от более крупного врага, но ее армия ещё не приняла на себя обязательств. Объявленная президентом Тайваня Цай реформа призыва и обучения являются шагом вперед, но недостаточным.

Самая опасная атака Китая на Тайвань может быть психологической. С тех пор, как начался военный конфликт на Украине, тайваньские СМИ были наводнены китайской пропагандой, вызывающей недоверие к Америке. Главный лейтмотив – «Тайвань должен остерегаться Америки, подталкивающей его к тому, чтобы стать следующей Украиной».

Такие истории удивительно широко распространены на Тайване. Когда Китай начал военные учения вокруг Тайваня после визита Пелоси, многие обвинили тайваньское правительство и американских политиков в провокации, а не Китай в угрозе острову.

Опросы 1992 года показали, что только 17,6% респондентов идентифицировали себя как тайваньцы, 25,5% - как китайцы и 46,4% - как те и другие. К 2022 году аналогичный опрос, проведенный Центром изучения выборов при Национальном университете Чэнчи, показал, что 61% респондентов идентифицируют себя как тайваньцы, 2,7% - как китайцы и 32,9% - как те и другие. Молодое поколение, родившееся после отмены военного положения, обладает особенно сильной тайваньской идентичностью. Тем не менее, меньшинство старшего поколения Тайваня всё ещё идентифицирует себя с Китаем и надеется однажды стать частью метрополии.

Следующие президентские выборы должны состояться в начале 2024 года. Кандидаты должны будут предложить новое видение будущего Тайваня в мире углубляющейся китайско-американской враждебности. Глядя на опросы идентичности, может показаться, что Демократическая прогрессивная партия Цай, выступающая за независимость ( ДПП ), должна легко победить.

Но идентичность — не единственный фактор тайваньской политики. Многие тайваньцы не определились ни с партийной принадлежностью, ни с независимостью против объединения. Около 57% респондентов в недавних опросах поддерживают де-факто «статус-кво» независимости и отсутствия войны. Тем не менее, избирателям, возможно, придется выбирать между одним или другим: бороться за суверенитет или капитулировать ради мира. Коммунистическая партия Китая распространяет пораженческие заявления о том, что Америка манипулирует тайваньскими «сепаратистскими» лидерами, чтобы спровоцировать Китай, и это будет их вина, если Китай будет «вынужден» атаковать. Вместо этого «тайваньцам следует тихо сотрудничать с Китаем против лживого Запада».

Тайваньская молодежь может привыкнуть к такой пропаганде. Но это группа с самой низкой явкой избирателей. Самая высокая явка среди тех, кто в возрасте 55-75 лет, среди которых есть консерваторы, которые, скорее всего, выступают за умиротворение.

«Голосуйте за ДПП, и ваша молодежь пойдёт на поле боя. Голосуйте за Гоминьдан, и войны между двумя сторонами пролива не будет», — заявил Ма Ин-цзю, бывший президент и лидер Гоминьдана , перед местными выборами в ноябре 2022 года, на которых победил Гоминьдан.

***

Какова будет реакция США на победу Гоминьдана? Любой – вплоть до диверсионного уничтожения тайваньских заводов полупроводников ( о чем прямо пишут в американских СМИ и обсуждают в социальных сетях эксперты по Тайваню), естественно, с обвинением в этом Китая.

Китай. Тайвань. США > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > zavtra.ru, 12 марта 2023 > № 4321452 Владимир Овчинский

США. Россия. Весь мир > Армия, полиция. Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 января 2023 > № 4275290 Прохор Тебин

Наша священная оборона – их варварская агрессия

О новой национальной стратегии обороны США

ПРОХОР ТЕБИН

Кандидат политических наук, независимый военный эксперт.

МЕЖДУНАРОДНЫЙ ДИСКУССИОННЫЙ КЛУБ «ВАЛДАЙ»

Секретная версия новой американской Национальной стратегии обороны (НСО) была утверждена ещё в конце марта 2022 года[1]. Тогда её дополнили краткой открытой справкой на полторы страницы. Прошло больше полугода, прежде чем американской и мировой общественности представили открытую версию НСО-2022.

Это вызвало определённое возмущение в Конгрессе, так как затрудняло ход бюджетного процесса[2]. В середине октября опубликована первая Стратегия национальной безопасности (СНБ) администрации Байдена[3], а спустя две недели – открытая версия НСО-2022[4]. Одновременно с НСО-2022 в составе единого пакета документов также опубликованы Обзор ядерной политики (Nuclear Posture Review, ОЯП) и Обзор политики в области противоракетной обороны (Missile Defense Review, ОПРО).

СНБ-2022 определила стратегические рамки и целеполагание для НСО. СНБ-2022 зафиксировала окончание постбиполярной эпохи, обострение конкуренции между великими державами за право определения нового облика мира; ужесточение идеологического и военно-политического противостояния «свободных стран» и «антидемократических сил». Китай определён как ключевая, а Россия – как наиболее острая угроза национальной безопасности Соединённых Штатов и возглавляемому США «свободному миру». Вторым стратегическим вызовом наряду с обострением конкуренции между великими державами названы общие для всех государств трансграничные вызовы (изменение климата, пандемии инфекционных заболеваний, неконтролируемая миграция, обеспечение продовольствием, коррупция). В основе СНБ-2022 – отказ от изоляционистских тенденций времён Трампа и возвращение роли союзников и партнёрств на первое место.

Прежде чем перейти к рассмотрению НСО-2022, следует рассмотреть роль и значение документа в американской системе стратегического планирования.

НСО в американской политике национальной безопасности

В американской иерархии документов стратегического планирования НСО – наиболее значимое специализированное дополнение к СНБ. Предшественниками были ежегодные доклады министра обороны Конгрессу и президенту, подготовка которых прекратилась в 2005 г. c изданием первой НСО. При этом на протяжении десятилетия НСО существовала параллельно с Четырёхлетними обзорами оборонной политики[5], которые разрабатывались с 1997 по 2014 год. В настоящее время НСО подготавливается в соответствии с законом 2017 г.[6], заменив прежние доклады и обзоры.

Вопросы обороны, военного планирования и оборонно-промышленного комплекса традиционно занимают важное место в американской политике и экономике, а опора на военную силу – один из столпов военно-политической стратегии. Но необходимо понимать ограничения и специфику данного документа, особенно его публичной версии. В значительной степени НСО не является стратегией в чистом виде. Стратегия должна определять конкретную цель (или цели), а также инструменты, методы их применения и план действий по достижению цели в конкретных условиях и с учётом ограниченности ресурсов. НСО же носит очень широкий и общий характер. Она привязана к текущему стратегическому окружению, но избегает конкретики, сложных решений и компромиссов, детального рассмотрения плана действий и мероприятий, направленных на достижение заявленных целей.

Причины понятны – документы, подобные НСО, сами по себе воспринимаются как декларативный политический манифест администрации, который проходит долгий путь согласования внутри бюрократических структур, и в итоге превращается в инструмент лоббирования, консолидации и коммуникации. НСО направлена на обширную и неоднородную аудиторию – руководство Вооружённых сил (ВС), Конгресс, американских граждан, экспертное сообщество, корпорации, иностранных политических деятелей, военных и экспертов. А также сторонников и оппонентов действующей президентской администрации, партнёров, союзников и противников США на мировой арене.

НСО сочетает в себе черты различных жанров – видения, доктрины, концепции, политической декларации.

При её разработке стараются избегать ненужных и неудобных вопросов и оставить за администрацией максимум пространства для манёвра. Это удобный инструмент для решения текущих задач администрации в целом и Пентагона в частности в Конгрессе и на дипломатической арене. НСО, возможно, стоило бы называть «основы политики в сфере обороны». Слово «стратегия» в названии документа имеет больше отношения к широте охвата (тут действительно стратегический характер) и высокому иерархическому уровню – выше НСО, особенно после исчезновения конкуренции со стороны Четырёхлетних обзоров оборонной политики, стоит лишь СНБ.

Ещё одним фактором, способствующим выхолащиванию НСО как документа, является повышение внимания к обеспечению секретности в вопросах, связанных с обороной и национальной безопасностью. В связи с этим многие специфичные подробности и аспекты военного строительства, структуры и численности ВС, а также технологического развития остаются за рамками публичной версии стратегии.

Наконец, американская бюрократия, в особенности Пентагон и тесно с ним связанный оборонно-промышленный комплекс, является весьма тяжеловесной, инерционной и живучей системой. На фоне измеряющегося десятилетиями жизненного цикла ключевых современных военных программ вроде создания нового истребителя или подводной лодки жизненный путь президентской администрации совсем недолог. Зачастую даже искренние попытки новой администрации претворить в жизнь какие-либо значимые изменения безуспешны, потому что упираются в вопросы национальной безопасности, секретность, сотни тысяч вовлечённых в процессы людей и миллиарды долларов. Можно вспомнить планы Дональда Трампа по серьёзному увеличению корабельного состава американских ВМС, которые в действительности существовали в недрах Министерства ВМС США задолго до прихода Трампа в Белый дом[7], и если они и будут выполнены, то к тому времени сменится не одна администрация; или обещания Джо Байдена снизить роль ядерного оружия в американской стратегии[8], которые, как показал ОЯП-2022, так и остались словами.

Неудивительно, что некоторые американские эксперты последовательно критикуют и даже призывают к отказу от института стратегий[9] как набора документов стратегического планирования верхнего уровня.

НСО следует рассматривать как идеологизированное, сжатое, избегающее острых углов и политических «шероховатостей» изложение взглядов министра обороны и его команды на стратегическое окружение, стоящие перед Соединёнными Штатами вызовы, цели и задачи национальной политики в сфере обороны. НСО служит обоснованием для титанического по масштабу ежегодного бюджетного процесса, который и обеспечивает формирование американской военной мощи в среднесрочной и долгосрочной перспективе и на полях которого сталкиваются зачастую в весьма ожесточённых схватках президентская администрация и Конгресс.

Именно в контексте процесса разработки и принятия ежегодного военного бюджета в форме основополагающего закона о бюджетных ассигнованиях на национальную оборону (National Defense Authorization Act) проявляется истинная роль СНБ и НСО как верхушки айсберга стратегического планирования. Это видно и из закона 2017 г., закрепившего требования к стратегии обороны: НСО – основание для разработки министром обороны ежегодных директив руководству Пентагона и ВС для подготовки проектов бюджета, а раз в два года – директивы Председателю Комитета начальников штабов в целях разработки и обновления планов применения ВС. При этом министр обороны обязан представлять комитетам по делам ВС Сената и палаты представителей подробный секретный брифинг, раскрывающий основное содержание увязанных с НСО директив.

Ниже рассмотрены основные положения НСО-2022, с учётом наиболее значимых установок ОЯП-2022 и ОПРО-2022, детальный обзор которых выходит за рамки данной работы.

Стратегическое окружение

В контексте НСО-2022 ключевыми факторами текущего момента являются:

стратегическая конкуренция с Китаем;

острая угроза со стороны России;

угрозы территории США;

сохраняющаяся угроза со стороны КНДР, Ирана и международного терроризма.

НСО-2022 определяет в качестве наиболее серьёзного вызова Китай, проводящий политику «насильственного» (coersive) и «всё более агрессивного» преобразования Индо-Тихоокеанского региона (ИТР) и международной системы. Китайскую угрозу Вашингтон видит в глобальном масштабе и повсеместно в ИТР – в тайваньском вопросе, в Южно-Китайском и Восточно-Китайском морях и на линии фактического контроля с Индией. Китай всесторонне развивает различные компоненты своей национальной мощи. В военном плане КНР придерживается целостного подхода и усиливает присутствие за пределами собственных границ, возможности по проецированию силы, а также ядерный потенциал.

Одна из ключевых идей НСО-2022 и ОЯП-2022 – Соединённые Штаты и их союзники впервые в истории столкнулись с не- обходимостью одновременно сдерживать две крупные ядерные державы – Россию и Китай, что оказывает существенное влияние на стратегическую стабильность и американскую политику. Более того, к 2030-м гг. в ядерной сфере мир станет трёхполярным.

В отличие от Китая Россия не представляет, по мнению США, долгосрочной стратегической угрозы за пределами ядерной сферы. Угроза со стороны России носит острый (acute), но вместе с тем более ограниченный в пространстве и времени характер. Россия стремится восстановить свою «имперскую зону влияния» и расширяет «внушительный послужной список» в части «территориальных агрессий». НСО-2022 обращает внимание на российско-китайское сближение и риск того, что в случае столкновения Америки с одним из двух ключевых геополитических противников, другой может воспользоваться ситуацией и создать для Соединённых Штатов «стратегическую дилемму».

Угрозы со стороны КНДР, Ирана и международного терроризма отмечаются, но невооружённым глазом видно снижение внимания к ним по сравнению с темами Китая и России. Что касается трансграничных угроз, которые в соответствии с СНБ-2022 являются одним из двух стратегических вызовов национальной безопасности, они упоминаются чисто формально, вскользь и мимоходом.

НСО-2022 повышает значение роли угроз непосредственно американской территории. И если при предыдущих администрациях в качестве источников этой угрозы назывались преимущественно международный терроризм и страны-изгои вроде Ирана и КНДР, то сейчас – Россия и Китай. Растёт риск агрессивного воздействия противника на оборонно-промышленный комплекс, космические объекты и иную критически важную инфраструктуру, а в конечном итоге – на волю американской общественности к проведению активной и независимой внешней политики.

Стратегическое окружение для США становится более опасным и нестабильным.

Это связано с возникновением новых технологий, систем вооружения и сфер противоборства. Взаимозависимость различных сфер военно-политической деятельности, отсутствие выработанных норм поведения и чётких «красных линий» влечёт за собой повышенные риски непреднамеренной эскалации.

Ситуация усугубляется стремлением Китая, России и иных противников вести «враждебную деятельность» в «серой зоне», то есть ниже порога применения Вашингтоном военной силы, а также непрямыми методами и в пограничных сферах. Сюда относятся меры экономического давления, применение ЧВК и марионеточных сил за рубежом, операции в информационном и космическом пространстве, военно-техническое сотрудничество.

Обеспечение обороны и безопасности в новых условиях

Приоритетами Пентагона в соответствии с НСО-2022 являются:

оборона территории c учётом растущей угрозы со стороны КНР;

сдерживание стратегических атак против США, их союзников и партнёров;

сдерживание агрессии и обеспечение готовности одержать верх в вооружённом конфликте, первым приоритетом является вызов со стороны КНР в ИТР, вторым – вызов со стороны России в Европе;

строительство устойчивых ВС и «оборонной экосистемы».

В центре НСО-2022 две концепции – «интегрированное сдерживание» и «проведение кампаний». На уровне стратегических документов, доктрин и концепций в США очень популярно изобретение терминов, в том числе путём создания новых словосочетаний или придания привычным терминам других значений. Отчасти это следствие политических игр и PR, попыток привлечь внимание общественности и прессы, подчеркнуть отличие руководства того или иного ведомства от своих предшественников путём использования модных слов и выражений (buzzword). Но новые термины нельзя сбрасывать со счетов, так как они зачастую, даже не являясь инновационными концепциями, точно отражают развитие американской военно-политической мысли и нюансы восприятия текущей ситуации.

Интегрированное сдерживание является ответом на многосферную угрозу со стороны противников. «Интегрированность» строится на согласованности политики, инвестиций и принимаемых Пентагоном мер с целью формирования скоординированной системы сдерживания, которая учитывает особенности конкретного противника, а также интеграция конвенционального и ядерного сдерживания, задач и потенциалов различных американских ведомств, союзников и партнёров.

В части самого «сдерживания» важен акцент не на балансе сил или потенциале, а на восприятии. Фразу, раскрывающую суть сдерживания, стоит привести целиком в связи с её значимостью – «эффективное сдерживание требует от Министерства обороны принимать во внимание то, как соперники воспринимают цели, серьёзность намерений и возможности США, их союзников и партнёров, их восприятие своей способности контролировать риски эскалации, а также их взгляды на то, как будет изменяться ситуация в случае отказа от применения силы, в том числе в результате действий США, их союзников и партнёров».

НСО-2022 выделяет три разновидности сдерживания в зависимости от характера воздействия на противника, его возможности и восприятия:

Сдерживание через недопущение (denial) достижения противником своих целей или быстрого получения преимуществ. «Мы не можем реализовать свои планы».

Сдерживание посредством устойчивости (resilience), то есть способности выдерживать ущерб и быстро восстанавливаться после него. В частности, это касается обеспечения устойчивости космической и информационной инфраструктуры, являющихся ключевым условием для эффективных действий Вооружённых сил. «Мы можем реализовать свои планы, но США смогут быстро оправиться от ущерба и нанести ответный удар».

Сдерживание посредством наложения издержек (cost imposition), когда преимущества, полученные в результате враждебных действий, нивелируются прямыми или косвенными издержками в дальнейшем. В эту категорию отнесены как санкции и оказание военной помощи, так и ядерное оружие. НСО-2022 подчёркивает важность не только прямого наложения издержек силами самих Соединённых Штатов, но и коллективного. Таким образом, сдерживание усиливается формированием у противника уверенности в том, что его действия столкнутся с реакцией не только самих США, но и их союзников, в том числе тех, кто, возможно, не затронут напрямую те или иные враждебные действия. «Мы можем реализовать свои планы, но цена будет неприемлемой».

НСО-2022 достаточно расплывчато, но всё же даёт характеристику особенностям подхода к сдерживанию КНР, России, КНДР и Ирана:

Китай – самостоятельные действия Соединённых Штатов по сдерживанию через недопущение и устойчивость, разработка новых концепций и укрепление боеспособности на случай потенциальной агрессии со стороны Китая.

Россия – взаимодействие с НАТО по отражению конвенциональной агрессии, способной перерасти в ядерную агрессию любого масштаба.

КНДР – опора на собственное внешнее военное присутствие и потенциал прямого наложения издержек.

Иран – опора на региональных партнёров и укрепление их возможностей, выявление иранских действий в серой зоне и недопущение овладения Ираном ядерным оружием.

Идея «проведения кампаний» в контексте НСО-2022 представляется более свежим веянием военно-политической мысли. Ранее военное обеспечение национальной безопасности в мирное время строилось прежде всего вокруг внешнего присутствия, сочетающегося с мягкой силой, с одной стороны, и проецированием силы – с другой. Но проецирование силы – акт прямого применения военной силы, в связи с чем не может быть применено против враждебных великих держав в мирное время. Ранее американская политика была преимущественно реактивной, но сохраняла элементы проактивности в отношении дружественных стран (военно-­техническое сотрудничество, гуманитарная помощь, военная дипломатия и совместные учения) и заведомо более слабых государств (Ирак, Югославия, Афганистан). Воздействие на потенциально враждебные великие державы реализовывалось в основном политико-дипломатическими инструментам в зоне влияния оппонента путём воздействия на его геополитическое окружение.

Теперь же Соединённые Штаты заявляют, что будут в мирное время проактивно и более прямо действовать в отношении своих геополитических противников, принимая увязанные со стратегией, учитывающие особенности противника и объединённые единым замыслом меры военного и невоенного характера. Целью «проведения кампаний» является воздействие на соперников для нарушения проводимых ими мероприятий, представляющих угрозу для безопасности США, их союзников и партнёров, в особенности тех, что реализуются в «серой зоне». В действительности «проведение кампаний» является симметричным ответом противникам: вы проводите затрагивающие наши интересы операции в «серой зоне» – мы не будем сидеть сложа руки, мы будем также проводить в отношении вас операции, в том числе в «серой зоне».

«Проведение кампаний» также нацелено не столько на потенциал, инфраструктуру или силы противника, сколько на его восприятие с тем, чтобы посеять сомнения в возможности достижения своих целей или безнаказанного совершения враждебных действий.

К возможным инструментам, применяемым при «проведении кампаний», отнесены информационные операции, разведывательная деятельность и обмен разведданными с союзниками и партнёрами, экономические санкции и т.п.

Наконец, в соответствии с установками СНБ-2022, НСО-2022 предполагает вовлечение союзников и партнёров на всех этапах военного планирования. Важным элементом сдерживания противников США видят развитие военного и оборонного потенциала своих союзников и партнёров. Соединённые Штаты оставляют за собой глобальное измерение геополитического противостояния, но значительную часть нагрузки и ответственности в региональном масштабе перекладывают на союзников. В этих целях планируется смягчение ограничений на обмен разведданными, передачу и совместную разработку технологий, вооружений и военной техники.

Индо-Тихоокеанский вектор

НСО-2022 подтверждает некоторое перераспределение американского внешнего присутствия в пользу Европы и ИТР и за счёт Ближнего Востока. В рамках идеи «интегрированного сдерживания» США ставят задачей обеспечение национальной безопасности в Западном полушарии, Арктике и Африке на фоне концентрации основных ресурсов и внимания на ИТР.

Одним из ключевых факторов в ИТР является весьма откровенная попытка НСО-2022 подчеркнуть противоречия между Китаем и Индией и ввести Индию в качестве ключевого военного партнёра Соединённых Штатов в широкую антикитайскую коалицию.

Второй фактор – на фоне ожесточения соперничества с Китаем в ИТР США смещают акцент сотрудничества с двусторонней на многостороннюю основу. Говорить о возможности создания аналога НАТО в ИТР не приходится, по крайней мере пока, но Соединённые Штаты стремятся сблизить своих достаточно удалённых друг от друга союзников вроде Австралии и Японии, вовлечь внерегиональные державы (например, Великобританию в рамках AUKUS), а также превратить партнёров в союзников (прежде всего это касается Индии). Пытаясь максимально изолировать Китай в политическом плане в ИТР, НСО-2022 заявляет о необходимости превращения АСЕАН в площадку для решения региональных проблем безопасности.

Концентрация усилий

НСО-2022 указывает на необходимость перераспределить внимание и ресурсы на приоритетные угрозы и признать повышенные риски на других направлениях. Концентрация национальной мощи на великих державах предполагает сокращение числа функций, выполняемых ВС на повседневной основе, за счёт развития функционала сдерживания и подготовки к войне, а не невоенного потенциала оказания гуманитарной помощи, мягкой силы и военной дипломатии.

США опасаются, что в случае столкновения с одним из своих геополитических противников, второй может предпринять авантюрную попытку воспользоваться ситуацией и совершить «агрессивные действия» в другом регионе, что является риском, учитывая отказ от стандарта «двух крупных региональных войн». Этого стандарта американцы придерживались после окончания холодной войны, а при Джордже Буше-младшем приняли даже ещё более амбициозную концепцию «1-4-2-1», в соответствии с которой ВС должны быть способны одновременно эффективно защищать собственную территорию, осуществлять сдерживание конфликтов в четырёх регионах и вести две крупные региональные войны, в одной из которых победа должна быть достигнута максимально быстро[10]. По мере осознания пределов американской военной мощи, бюджетных ограничений и роста военного потенциала России и Китая произошёл пересмотр данного стандарта, который ещё в 2012 г. закреплён в Стратегическом руководстве по вопросам обороны[11] администрации Барака Обамы, а позже подтверждён в последнем Четырёхлетнем обзоре оборонной политики 2014 г.[12] и НСО-2018 администрации Дональда Трампа[13].

В НСО-2022 сохраняется формулировка Трампа – обеспечить победу в одном конфликте с крупной державой и сдерживание «оппортунистической агрессии» в другом регионе. При этом в ОЯП-2022 прямо указывается, что одним из важных элементов сдерживания «оппортунистической агрессии» будет ядерное оружие. Вместе с тем отмечается, что конфликт одновременно с Китаем и Россией крайне маловероятен.

НСО-2022 указывает на необходимость подготовки к конфликтам низкой интенсивности и ограниченным по времени и масштабу военным операциям, но чтобы это не сказывалось существенно на готовности вести боевые действия высокой интенсивности в полномасштабном конфликте. Далее прямо отмечается, что повседневные требования по обеспечению внешнего присутствия и боевого дежурства не должны негативно отражаться на боеготовности для выполнения задач в будущем. Это, вероятно, может ускорить постепенное ограничение внешнего военно-морского присутствия Соединённых Штатов, рост интенсивности которого на фоне сокращения численности корабельного состава привёл за 20 лет к существенному увеличению оперативной нагрузки на силы флота[14].

Технологии и человеческие ресурсы

В контексте строительства устойчивых ВС и «оборонной экосистемы» особый акцент сделан на развитии систем разведки, связи и управления, в том числе космических. Конечная цель – повышение устойчивости общей системы разведки, связи и управления, качества и скорости обнаружения целей и целеуказания, а также способности эффективно угрожать ключевым элементам военной мощи противника, прежде всего тем, которые обеспечивают ему возможность ограничения доступа по отношения к ВС США (anti-access/area-denial capability, или A2/AD, – ещё одна «модная» концепция, популярность которой в последние годы несколько снизилась, что не помешало ей попасть в НСО-2022). Касается это прежде всего систем ПВО, а также различных носителей высокоточного оружия наземного, воздушного и морского базирования. Подчёркивается, что угроза потенциалу A2/AD противника должна сопровождаться управлением эскалацией.

НСО-2022 делает достаточно громкие заявления в отношении существующей системы военного строительства. В настоящее время она слишком медлительна и ориентирована на создание систем, которые не предназначены для противодействия наиболее серьёзным вызовам будущего. Пентагон должен сделать упор на быстрой отработке новых технологий и концепций, ускорить процесс разработки и принятия на вооружение новых систем вооружения, которые должны иметь открытую архитектуру и быть приспособлены для внедрения новых технологий. Соединённые Штаты планируют создать «инновационную экосистему» в рамках оборонно-промышленного комплекса, включающую также совместные проекты с союзниками и партнёрами. Взаимовыгодному военно-техническому сотрудничеству США с ключевыми странами в деле совместной разработки новых систем вооружения и внедрения новых технологий предполагается обеспечить всестороннюю поддержку.

Пентагон планирует активно перенимать релевантные для ВС достижения гражданского коммерческого сектора в части внедрения технологий искусственного интеллекта, микроэлектроники, возобновляемой энергетики и т.д. наряду с собственными разработками гиперзвукового оружия, оружия направленной энергии, информационных технологий, биотехнологий, современных материалов и квантовой информатики. Также планируется провести институциональные реформы и обеспечить интеграцию в отношении программ по накоплению и обработке данных, созданию специализированного программного обеспечения и внедрению технологий искусственного интеллекта. Пентагон поддержит освоение современных производственных технологий в оборонно-промышленном комплексе.

Особое внимание уделяется развитию человеческих ресурсов Министерства обороны, ВС и оборонно-промышленного комплекса. Подчёркивается важность новых специальностей в сфере продвинутых информационных технологий и искусственного интеллекта, а также взаимодействия с образовательными учреждениями, в том числе гражданскими. Необходимо развивать внутренние компетенции и понимание сотрудниками Минобороны и военнослужащими передовых технологий, вероятных противников и будущего облика военных конфликтов.

Важное значение приобретает усиление роли языковой подготовки, навыков критического мышления и аналитики, социальных и поведенческих наук в образовательных программах военных вузов.

Пентагон планирует развивать систему стажировок, стипендиальных программ и повышения квалификации для сотрудников министерства, в том числе в частном секторе, для повышения осведомлённости, развития экспертизы и компетенций и привлечения лучших практик. Представляется целесообразным изучить данный опыт Пентагона и использовать его в отечественной практике.

Отражение Пёрл-Харбора в мутном стекле

Складывается впечатление, что США опасаются повторения чего-то похожего на нападение на Пёрл-Харбор. Напрашиваются параллели между предостережениями НСО-2022 о «наложении издержек» и «устойчивости» и фразой, приписываемой адмиралу Ямамото (в действительности это изящное творение американского кинематографа), «мы разбудили спящего гиганта». Показательно внимание и формулировки в отношении острова Гуам: любая атака на него или любую другую территорию Соединённых Штатов будет рассматриваться как прямое нападение. Любопытное совпадение – во времена войны на Тихом океане Гавайи, как и Гуам сейчас, были территорией, а не штатом.

США намерены оставаться лидером «свободного мира», устанавливать международные правила и препятствовать любым попыткам «антидемократических сил» оспорить их положение. Вместе с тем они опасаются скатывания соперничества к войне, неконтролируемой эскалации и враждебных действий своих противников, в особенности масштабных и превентивных.

Пентагон планирует избегать непреднамеренного срыва от соперничества к столкновению, а укрепление сдерживания дополнять управлением рисками эскалации.

Показательно включение на правах самостоятельного раздела темы «Управление рисками», а также введение подраздела по управлению эскалацией в раздел по интегрированному сдерживанию. Одним из терминов, которым НСО-2022 характеризует текущую стратегическую ситуацию и происходящие в военно-политической сфере процессы, является «непрозрачность» (opacity). Любопытно провести параллель с термином «неопределённость» (uncertainty), ставшим популярным в американской военно-политической стратегии после окончания биполярного противостояния. И если под «неопределённостью» подразумевалась прежде всего невозможность чётко прогнозировать результаты развития текущих процессов, то под «непрозрачностью» – непредсказуемость самих механизмов и процессов, влияющих на возникновение конфликтов и эскалацию, нечёткость критических порогов и «красных линий», искажение и неточность восприятия при контактах и передаче информации. НСО-2022 подчёркивает значение коммуникаций и консультаций в кризисных обстоятельствах не только с союзниками и партнёрами, но и с противниками.

Значительное внимание управлению рисками и предотвращению неверных оценок и решений уделено и в ОЯП-2022. Отмечается роль коммуникаций для предотвращения неверного восприятия политики, возможностей и намерений противниками и противников самими Соединёнными Штатами. Также фиксируется, что американцы должны тщательно избегать пересечения неправильно понимаемых или туманных «красных линий», являющихся пороговыми для применения противником ядерного оружия. Меры, направленные на управление этими рисками, должны включать как внутренние исследования, анализ и оценку сценариев, так и активное взаимодействие с потенциальными противниками посредством широкого спектра механизмов публичного и конфиденциального диалога в мирное время, а также в случае кризиса или конфликта. США заявляют о стремлении увеличивать прозрачность и взаимное понимание (не путать с взаимопониманием!).

* * *

В целом американское экспертное сообщество встретило НСО-2022 позитивно[15]. Ряд экспертов выразили опасения, как администрация и Пентагон превратят концептуальные установки НСО-2022 в конкретные решения и мероприятия. Прозвучали и сомнения в целесообразности повышения градуса напряжённости по отношению к Китаю[16]. Наконец, ряд специалистов, прочитав НСО-2022, обратили внимание не на описание зловещего предвоенного периода, глобального идеологического противостояния демократии и авторитаризма и грядущего трёхполярного ядерного мира, а на недостаточное, по их мнению, внимание, уделённое правам человека, борьбе с изменением климата и вопросам мира и безопасности с учётом гендерной проблематики[17].

Вместе с тем стратегические документы администрации Байдена всё больше напоминают известную карикатуру британского художника Тома Голда «Наша священная земля – их варварская пустыня». Их многосферные угрозы – наше интегрированное сдерживание, их зловредное поведение и насильственные действия в «серой зоне» – наше «проведение кампаний», их распространение продвинутых военных технологий – наше военно-техническое сотрудничество, их ядерные угрозы – наши сдерживающие сигналы.

НСО-2022 и СНБ-2022 никак не пытаются дать логичное, рациональное обоснование политике оппонентов, будь то Китай, Россия или Иран, с точки зрения национальных интересов этих стран, найти точки соприкосновения и возможности для дипломатического урегулирования на основе переговоров и компромиссов. Нельзя не замечать в тексте НСО-2022 очевидных пар с одинаковым содержанием и полярной ценностной окраской.

Так, бросается в глаза следующая цитата из НСО-2022: «Лидерство США в определении норм поведения в информационном, космическом и других возникающих технологических сферах усилит сдерживание посредством укрепления международного консенсуса по вопросу того, что является зловредным и агрессивным поведением». Соединённые Штаты в очередной раз подчёркивают, что именно они должны определять «что такое хорошо и что такое плохо» на международной арене, а набивший оскомину «порядок, основанный на правилах» подразумевает правила, определённые Вашингтоном и соответствующие его интересам. Даже западные эксперты отмечают, что «порядок, основанный на правилах» представляет собой глобализацию либерального мирового порядка, международной идеологии западного блока, победившей по итогам холодной войны[18], но не являющейся единственным или оптимальным для всего человечества вектором развития.

В целом администрация Байдена в части стратегических документов старается избегать колебаний в крайние стороны вроде эпатажного квазиизоляционизма Трампа или прямолинейного унилатерализма Джорджа Буша-младшего. НСО-2022, как и СНБ-2022, лежит в рамках традиционных установок и является эволюционным, а не революционным развитием американской военно-политической стратегии. Не стоит и преувеличивать различия с установками НСО-2018 администрации Дональда Трампа.

Мир, в рамках которого Пентагон планирует обеспечивать национальные интересы и безопасность, однозначно стал более мрачным и тревожным. Ближайшие годы будут временем дальнейшего раскручивания идеологического и военно-политического противостояния «просвеще?нного свободного мира» и «варваров-ревизионистов». Некоторую надежду внушает то, что, похоже, в Вашингтоне хорошо понимают потенциально катастрофические последствия неконтролируемой эскалации и заинтересованы ее? избежать. Впрочем, сомневаться не приходится – риск большой войны не остановит США в борьбе за преобладание в мире, просто своих целей Вашингтон будет стараться достичь с минимальными рисками и издержками для себя.

СНОСКИ

[1] DoD Transmits 2022 National Defense Strategy // 28/03/2022, U.S. Department of Defense URL: https://www.defense.gov/News/Releases/Release/Article/2980584/dod-transmits-2022-national-defense-strategy/ (дата обращения: 13.12.2022).

[2] Gould J. White House aims to release overdue security strategies within weeks, 2 // 01/08/2022, Defense News. URL: https://www.defensenews.com/pentagon/2022/08/01/white-house-aims-to-release-overdue-security-strategies-within-weeks/ (дата обращения: 13.12.2022).

[3] National Security Strategy // The White House, October 2022. URL: https://www.whitehouse.gov/wp-content/uploads/2022/10/Biden-Harris-Administrations-National-Security-Strategy-10.2022.pdf (дата обращения: 13.12.2022).

[4] The 2022 National Defense Strategy of the United States of America including the 2022 Nuclear Posture Review and the 2022 Missile Defense Revies // U/S/ Department of Defense. URL: https://media.defense.gov/2022/Oct/27/2003103845/-1/-1/1/2022-NATIONAL-DEFENSE-STRATEGY-NPR-MDR.PDF (дата обращения: 13.12.2022).

[5] Sec. 923, the National Defense Authorization Act for FY1997 (Public Law 104-201). URL: https://www.govinfo.gov/content/pkg/PLAW-104publ201/pdf/PLAW-104publ201.pdf (дата обращения: 13.12.2022).

[6] Sec. 941, the National Defense Authorization Act for FY2017 (Public Law 114-328). URL: https://www.congress.gov/114/plaws/publ328/PLAW-114publ328.pdf (дата обращения: 13.12.2022).

[7] O’Rourke R. Navy Force Structure and Shipbuilding Plans: Background and Issues for Congress // Congressional Research Service, 20.10.2022. URL: https://crsreports.congress.gov/product/pdf/RL/RL32665 (дата обращения: 13.12.2022).

[8] Biden J.R. Why American Must Lead Again: Rescuing US Foreign Policy after Trump // Foreign Affairs 99 (2020): 64. URL: https://www.foreignaffairs.com/articles/united-states/2020-01-23/why-america-must-lead-again (дата обращения: 13.12.2022).

[9] Logan J., Friedman B.H. The Case for getting rid of the National Security Strategy // War on the Rocks, 04.11.2022. URL: https://warontherocks.com/2022/11/the-case-for-getting-rid-of-the-national-security-strategy/ (дата обращения: 13.12.2022).

[10] National Military Strategy of the United States: A Strategy for Today; A Vision for Tomorrow // Department of Defense. 2004. URL: https://www.hsdl.org/c/abstract/?docid=446695 (дата обращения: 13.12.2022).

[11] Sustaining U.S. Global Leadership: Priorities for 21st Century Defense // Department of Defense. January, 2012. URL: https://www.globalsecurity.org/military/library/policy/dod/defense_guidance-201201.pdf (дата обращения: 13.12.2022).

[12] Quadrennial Defense Review 2014 // Department of Defense. URL: https://history.defense.gov/Portals/70/Documents/quadrennial/QDR2014.pdf?ver=tXH94SVvSQLVw-ENZ-a2pQ%3d%3d (дата обращения: 13.12.2022).

[13] Summary of the 2018 National Defense Strategy of the United States of America. URL: https://dod.defense.gov/Portals/1/Documents/pubs/2018-National-Defense-Strategy-Summary.pdf (дата обращения: 13.12.2022).

[14] Work R.O. A Slavish Devotion to Forward Presence Has Nearly Broken the U.S. Navy // Proceedings, December 2021. URL: https://www.usni.org/magazines/proceedings/2021/december/slavish-devotion-forward-presence-has-nearly-broken-us-navy (дата обращения: 13.12.2022).

[15] CNAS Responds: Analyzing the 2022 National Defense Strategy // Center for a New Amercian Security 28.10.2022. URL: https://www.cnas.org/press/press-note/2022-nds-cnas-responds (дата обращения: 13.12.2022); Sisson M.W. There is a lot to like in the 2022 National Defense Strategy // Brookings 18.11.2022. URL: https://www.brookings.edu/blog/order-from-chaos/2022/11/18/there-is-a-lot-to-like-in-the-2022-national-defense-strategy/ (дата обращения: 13.12.2022).

[16] Marlow I. “Sloppy” US Talk on China’s Threat Worries Some Skeptical Experts // BNN Bloomberg. 03.11.2022. URL: https://www.bnnbloomberg.ca/sloppy-us-talk-on-china-s-threat-worries-some-skeptical-experts-1.1841623 (дата обращения: 13.12.2022).

[17] Experts React: The Biden Administration’s National Defense Strategy // Stimson Center. 02.11.2022. URL: https://www.stimson.org/2022/experts-react-the-biden-administrations-national-defense-strategy/ (дата обращения: 13.12.2022).

[18] Scott B. Rules-based order: What’s in a name? // The Interpreter. 30.06.2021 URL: https://www.lowyinstitute.org/the-interpreter/rules-based-order-what-s-name (дата обращения: 13.12.2022).

США. Россия. Весь мир > Армия, полиция. Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 января 2023 > № 4275290 Прохор Тебин

США. ЦФО. Россия > Армия, полиция. Образование, наука > redstar.ru, 16 декабря 2022 > № 4246192 Владимир Васильев

Вашингтон открывает ящик Пандоры

Рекордное увеличение военного бюджета США запускает новый виток гонки вооружений.

Конгресс США недавно согласовал проект нового военного бюджета на 2023 год, который является рекордным в истории страны. Чем это вызвано и на что будут направлены предусматриваемые бюджетом средства? На эти и другие вопросы отвечает известный политолог Владимир Васильев, главный научный сотрудник Института США и Канады РАН, доктор экономических наук.

– Владимир Сергеевич, военный бюджет США в следующем финансовом году составит 858 миллиардов долларов, что почти на 100 миллиардов долларов больше в сравнении с нынешним? Чем, на ваш взгляд, вызван такой его рост?

– Прежде всего следует сказать, что проект военного бюджета на 2023 финансовый год, который уже начался 1 октября, согласован пока комитетами обеих палат конгресса США по делам вооружённых сил. Теперь конгрессмены и сенаторы должны будут проголосовать за согласованный документ, после чего его подпишет президент Джо Байден. Уверен, что он будет окончательно принят в тех же объёмах, которые утвердили профильные комитеты конгресса.

Чем вызвано выделение рекордных для США сумм на военные расходы? Ответ однозначный – гегемонистскими планами и намерениями США. Как известно, Вашингтон стремится сохранить ускользающее от США мировое господство любой ценой, в том числе и военной силой. Посему он повышает боевые возможности американских вооружённых сил, наращивает военное присутствие США в различных регионах планеты, разжигает и пытается сохранить как можно дольше конфликты между странами. А это всё требует значительных финансовых расходов. Поскольку с каждым годом гегемонистские намерения США встречают всё большее сопротивление, то и средств, выделяемых на их реализацию, требуется всё больше. Отсюда и военный бюджет получается таким огромным.

И это при том, что в последние годы США испытывают экономические трудности с наполняемостью своего бюджета, выполнением государственных обязательств по выплате огромных процентов держателям различных государственных облигаций и ценных бумаг, по обслуживанию огромного госдолга, который растёт со скоростью 2 млн долларов в минуту.

Это связано с последствиями коронавируса, экономическим кризисом, ростом цен на нефть и газ. Так, по состоянию на 2 февраля 2022 года госдолг США превысил историческую отметку 30 триллионов долларов. В 2022 году расходы только по статье «Выплаты нетто-процентов» составляют более 534 миллиардов долларов. Рекордная сумма, которая приближается к объёму военных расходов, что является головной болью американской политической верхушки, ахиллесовой пятой Соединённых Штатов Америки.

США уже прибегли к ряду ухищрений, даже пустили печатный станок, но это только привело к росту инфляции, к обесцениванию доллара. А чтобы ускорить маховик экономики, нужен был драйвер в лице военно-промышленного комплекса, который через растущие военные заказы создал бы мультипликационный эффект и вновь потянул за собой экономику как локомотив.

«Поддержание более 750 военных баз, сотен тысяч военнослужащих за рубежом, контртеррористических операций по меньшей мере в 85 странах и выделение свыше 800 миллиардов долларов на военные нужды только ослабят Америку, отвлекая внимание и откачивая ресурсы, необходимые для решения невоенных проблем, которые представляют наибольшую угрозу для жизни человека», – такую оценку проекту военного бюджета дал один из американских аналитических центров, и с ней нельзя не согласиться.

– И на какие конкретно цели будет использован этот бюджет?

– Сумма в 858 млрд долларов включает в себя 816,7 млрд, выделяемых для Пентагона, и 30,3 млрд для ядерной деятельности в министерстве энергетики, а также 10,6 млрд на проекты, связанные с обороной, но не включённые в бюджетный запрос президента.

Из средств Пентагона выделяется 317,3 млрд на эксплуатацию и техническое обслуживание вооружений и военной техники, 174,5 – на содержание военного персонала, 161,3 – на военные закупки, 138,6 – на исследования и разработки, 16,5 – на военное строительство и жильё для военнослужащих.

Если брать виды вооружённых сил, то на первом месте находятся ВВС, в состав которых, как известно, входят и соединения межконтинентальных баллистических ракет. На ВВС будет потрачено 235 млрд долларов. На втором месте военно-морские силы – 231 млрд. Армия (сухопутные войска) получит 180 млрд. На недавно созданные космические силы планируется потратить 24,5 млрд долларов. На национальную гвардию (резерв) предусматривается 35 млрд.

Что касается конкретных систем вооружения, то на первом месте стоят закупки многоцелевых истребителей пятого поколения F-35А. Машина спроектирована так, чтобы оставаться невидимой для радаров и действовать совместно с другими системами новейших вооружений. F-35А придут на замену самолётам F-16 и F-18. Планируется закупить 1800 таких самолётов.

Кроме того, будут поставлены самолёты-заправщики С-46 – до 180 таких машин взамен старых КС-135, которым уже под 50 лет.

На особом месте – стратегический бомбардировщик B-21 Raider. Самолёт нового поколения, созданный компанией Northrop Grumman для американских ВВС, способен нести как обычные боеприпасы, так и термоядерное оружие. Пентагон планирует в течение нескольких лет закупить 100 таких самолётов.

Плюс к этому американцы планируют заменить, начиная с 2023 года, межконтинентальные баллистические ракеты «Минитмен-3» на более современные.

В ВМС в строй войдут две многоцелевые атомные подводные лодки типа «Вирджиния», а в обозримой перспективе (2025 год) – две лодки стратегического назначения типа «Колумбия». Плюс – два эсминца типа «Арли Бёрк», один фрегат, ряд других кораблей. Это не так уж мало, если учесть, что в США давно реализуется программа поставок военных кораблей для удержания американского морского доминирования. В соответствии с ней таких кораблей в Мировом океане должно быть 300. Сейчас 94 боевых корабля оперируют у восточного побережья США, 28 – на Европейском ТВД, 2 – у берегов Латинской Америки, 11 – в Индийском океане, 94 – в Азиатско-Тихоокеанском регионе, 60 – в западной части Тихого океана у берегов Японии, Южной Кореи, Гуама.

В сухопутных войсках идёт речь о насыщении их бронетехникой, ПЗРК, новыми системами связи и управления войсками. В бюджете на 2023 год предусмотрено 381 млн долларов на 72 бронированные многоцелевые машины, 631 млн – на 74 боевые машины-амфибии, 1,1 млрд – на 3721 армейский вездеход JLTV.

Предлагаемые расходы на противоракетную оборону включают 2,6 млрд долларов на наземную противоракетную оборону и перехватчики следующего поколения (NGI); 335 млн – на систему противоракетной обороны THAAD, 1 млрд – на расширение сегмента зенитных ракет «Пэтриот» (PAC-3).

Основная часть расходов на оборону, не связанных с Пентагоном, пойдёт на министерство энергетики. При участии его структур реализуется ряд проектов в области ядерного оружия, в том числе разрабатываются новые боеголовки. В частности, продолжится работа над маломощным изделием W76-2. Предполагается, что мощность бое­заряда составит около 5–6 килотонн.

– Известно, что США немало внимания уделяют проведению научных исследований и разработок…

– Тут я бы выделил следующие шесть направлений НИОКР в соответствии с их значимостью. Это разработки в области искусственного интеллекта, боевые беспилотные системы, гиперзвуковое оружие, оружие направленной энергии (лазеры и т.п.), квантовые технологии, биотехнологии. В частности, планируется, что в 2023 году в войска должны поступить первые гипер­звуковые комплексы. Проект военного бюджета на это направление предусматривает расходы в размере 7,2 млрд долларов. Эти деньги пойдут на продолжение разработки нескольких проектов и закупку готовых изделий.

– Какое место в этих расходах могут занять поставки вооружений на Украину и можно ли ожидать там появления новых систем вооружения и военной техники?

– По последним данным, американцы поставили на Украину вооружений уже на 20 миллиардов долларов, не считая других стран НАТО. Это 38 реактивных систем залпового огня на колёсном шасси M142 HIMARS, 8 зенитных ракетных систем NASAMS, 142 155-мм и 35 105-мм гаубиц и один миллион артиллерийских снарядов к ним, 45 танков Т-72Б, 20 вертолётов Ми-17, 1600 ПЗРК «Стингер», 8500 противотанковых комплексов «Джавелин» и 38 тысяч ракет к нему.А ещё 2500 различных беспилотников, 200 бронетранспортёров М-113, сотни бронемашин «Хаммер», большое количество систем связи, экипировки, стрелкового вооружения и боеприпасов. Но вся эта техника требует обслуживания и обновления, ремонта в районе приме­нения…

– Не с этим ли связаны участившиеся разговоры об исчерпаемости этих запасов у Пентагона. Насколько это соответствует действительности?

– Сейчас возникают, как заявляют за океаном, определённые проблемы для США по логистике поставок, особенно ракетных систем. Но основные трудности проистекают из особенностей функционирования американского ВПК. О чём речь? Его предприятия, в том числе выпускающие РСЗО, ПЗРК, противотанковые ракетные комплексы, артиллерийские боеприпасы, пока работают в режиме мирного цикла. И нынешних объёмов их продукции не хватает для удовлетворения запросов Украины, а расходование запасов Пентагона имеет свои пределы. Требуется переводить часть предприятий на график военного времени, но военно-промышленные концерны не могут жить одним днём, им нужен большой горизонт планирования, чтобы сохранить уровень своих прибылей.

И здесь возникают определённые дискуссии между политическим руководством США и воротилами военно-промышленного комплекса. Вопрос в одном: какое время будет продолжаться конфликт на Украине? Именно это – ключевой момент для перевода американской промышленности на военные рельсы. Бизнес не любит проигрывать и вкладывать деньги в никуда. Поэтому на склад нереализованной продукции работать не хочет и не будет.

Но тут есть одна особенность. Если речь пойдёт о планировании на годы, а контракты будут подписаны на десятки, а то и сотни миллиардов долларов и длительную перспективу, то Вашингтон может сам оказаться заложником военно-промышленного комплекса. И с этого «крючка» политической верхушке США уже трудно будет слезть. Ведь контракты просто так потом не расторгнешь. И этого не хотят политики, особенно республиканцы, которые возглавят нижнюю палату конгресса уже в январе.

Олег Фаличев, «Красная звезда»

США. ЦФО. Россия > Армия, полиция. Образование, наука > redstar.ru, 16 декабря 2022 > № 4246192 Владимир Васильев

США. Иран. КНДР. Россия > Армия, полиция > redstar.ru, 21 ноября 2022 > № 4218143 Владимир Козин

Глобальная ПРО – для глобального удара

На это направлена обновлённая стратегия противоракетной обороны США.

В модернизации военного потенциала США особое значение придают развитию глобальной системы противоракетной обороны. Очередным свидетельством тому стал новый «Противоракетный обзор» (2022 Missile Defense Review), опубликованный 27 октября в числе ещё двух американских военно-стратегических установочных документов. Наша редакция попросила прокомментировать обзор известного политолога Владимира Козина, члена-корреспондента Академии военных наук России, автора монографии «Ключевые военные стратегии США: их национальные и международные последствия».

– Владимир Петрович, мы с вами уже обсудили «Стратегию национальной обороны» и «Обзор ядерной политики» (ядерную стратегию) США. Сегодня тема нашей беседы – «Противоракетный обзор 2022 года». В чём, на ваш взгляд, заключаются главные цели этого документа?

– Новый «Противоракетный обзор» представляет собой сокращённый несекретный вариант обновлённой стратегии ПРО США, который заменил аналогичный документ точно такого же названия, утверждённый президентом Дональдом Трампом в 2019 году. В предисловии к нему записано, что противоракетная стратегия 2022 года определяет приоритеты в области национальной ПРО, её военно-техническую составляющую, а также формы и степень интеграции этой системы с американскими военно-политическими союзниками и партнёрами c целью укрепления взаимодействия для обеспечения защиты от внешних ракетных угроз.

Констатируется, что за последние три года угрозы, связанные с развитием и применением ракетного оружия, претерпели количественные и качественные изменения. Они стали разнообразными и изощрёнными. Ударными средствами, которые создают подобные вызовы, обозначены баллистические и крылатые ракеты, гиперзвуковые системы и беспилотные летательные аппараты.

Среди государств, против которых должна применяться система ПРО, названы КНР, Россия, КНДР, Иран, а также «негосударственные субъекты», то есть террористические организации. В этой связи подчёркивается, что стратегия ПРО сопряжена со стратегиями ядерного сдерживания и использования сил общего назначения, а также с аналогичными средствами союзников и партнёров США. В частности, речь идёт об использовании глобальной интегрированной противовоздушной и противоракетной обороны (Integrated Air and Missile Defense или сокращенно IAMD), включающей интегрированную систему ПВО-ПРО территории Соединённых Штатов, а также интегрированные системы ПВО-ПРО регионов и театров военных действий.

Отмечается также, что многоуровневая система ПРО одновременно обеспечивает функцию воспрещения деятельности противника, снижает его уверенность в планировании и проведении бое­вых операций и создаёт ему препятствия в усилиях по достижению победы в военном конфликте. Такая система подкрепляет дипломатические усилия и уровень безопасности в самом широком смысле. Она повышает степень уверенности союзников и партнёров США в том, что Вашингтон не ослабит свои глобальные обязательства в сфере укрепления безопасности.

– Вы сказали, что в обзоре названы те, против кого нацелена система противоракетной обороны. А чем это обосновывается?

– В общем плане Вашингтон исходит из того, что те, кого они определяют сегодня в качестве своих противников, разрабатывают, развёртывают, а также отражают в стратегиях наиболее перспективные авиационные и ракетные системы, что представляет растущие угрозы и риски для США, их союзников и партнёров. Соображения администрации Джозефа Байдена по отдельным странам представлены следующим образом.

КНР обвинена в том, что бросает вызов Соединённым Штатам. Утверждается, что за последние двадцать лет она значительно продвинулась в разработке технологий и создании баллистических и гиперзвуковых ракет в ядерном и обычном снаряжении, используя российские разработки и развивая свои собственные, сокращая тем самым разрыв с США. Таким образом, Китай получает всё больше возможностей для противодействия американским силам передового базирования, в особенности развёрнутым в западной части Тихого океана.

Нападки на Россию начинаются с голословного обвинения в подрыве системы европейской безопасности и международного порядка, основанного на «широких правилах», которые в стратегии не раскрываются. Среди угроз в адрес США называется модернизация российских МБР, а также появление различных систем, которые создают проблемы для деятельности американских средств раннего предупреждения о ракетном нападении. В документе говорится и о появлении российских высокоточных ракетных систем наземного, морского и воздушного базирования.

КНДР обвинена в том, что совершенствует баллистические ракеты, способные нести обычные и ядерные боезаряды, что представляет угрозу континентальной части США и их вооружённым силам на региональном театре военных действий. Отмечается, что в 2022 году на военном параде в Пхеньяне была продемонстрирована ракета межконтинентальной дальности. Упоминается также о наличии у КНДР ракет меньшей, промежуточной и средней дальности, которые в состоянии создавать угрозы вооружённым силам США, их союзникам и партнёрам. Высказано мнение, что республика продолжит программу усовершенствования баллистических ракет независимо от развития американской внутриконтинентальной и региональной системы ПРО.

Относительно Ирана сказано, что он располагает большим числом ракет различных классов и БпЛА, количество которых наращивается. Это позволяет ему занимать первое место на Ближнем Востоке по этому показателю. Указанные средства расценены как угроза Соединённым Штатам, их союзникам и партнёрам, расположенным в том регионе и за его пределами. Но, как признаётся, эти средства не в состоянии достичь Американского континента. Иран также развивает национальную военную космическую программу, которая трактуется как содействующая развитию ракетных вооружений большой дальности.

Негосударственные субъекты, под которыми понимаются террористические формирования, также представляют растущую угрозу для США, их союзников и партнёров на Ближнем Востоке и в Африке. В обзоре утверждается, что эти субъекты используют для достижения своих целей различные ракеты, реактивные снаряды и дроны, а также ракетные технологии, которые передают им противники Соединённых Штатов.

В кратком разделе выделены, кроме того, угрозы, создаваемые БпЛА, которые приобретают эффективные тактико-технические характеристики, в том числе ударные свойства крылатых ракет. Такие дроны широко используются государственными военными структурами и террористическими группировками. Наиболее перспективной названа тактика использования ударных дронов-камикадзе в сочетании с ракетными системами для нанесения залповых ударов.

– Как известно, систему ПРО США изначально создавали на их континентальной части. Какие задачи ставит на этом направлении новая стратегия в сфере ПРО?

– «Противоракетный обзор 2022 года» напоминает, что внутриконтинентальная система ПРО обеспечивает защиту от ракетного нападения всех 50 штатов и островных территорий страны, а также федерального округа Колумбия, где расположена столица Вашингтон. Соответствующие операционные базы системы ПРО расположены на Аляске и в Калифорнии. В противоракетную архитектуру также входят соответствующие сенсоры космического базирования и интегрированная командно-управляющая система перехвата ракет.

Вместе с тем в документе признаётся, что внутриконтинентальная система ПРО не в состоянии обеспечить перехват «крупных и перспективных» китайских и российских ракет всех трёх видов базирования, а лишь способна поставить заслон перед северокорейскими и иранскими ракетами.

Соединённые Штаты намерены заменить уже устаревшие ракеты-перехватчики наземного базирования типа GBI, установленные на континентальной части страны, на новые, которые именуются как «перехватчики следующего поколения» (в оригинале: «Next Generation Interceptor» или сокращённо «NGI»). Как ожидается, они будут развёрнуты примерно в 2028 году. По словам представителя Пентагона на одном из брифингов, в настоящее время планируется приобрести 20 таких перехватчиков. Временная шкала и план развёртывания в «Противоракетном обзоре 2022 года» не указаны.

Будет развиваться структура активной и пассивной ПРО на острове Гуам. Его защита, которая должна включать в себя различные средства противоракетной обороны, будет способствовать, как указано в обзоре, общей целостности комплексного сдерживания и укреплению оперативной стратегии США в Индо-Тихоокеанском регионе.

– Каким образом будут усиливаться региональные системы ПРО США?

– Соединённые Штаты будут продолжать развивать тесное взаимодействие в сфере повышения эффективности системы ПРО в Европе – как с государствами – членами НАТО, так и не входящими в этот военный блок странами. Сохранится действующая операционная база системы ПРО в Румынии (Девеселу), достроят аналогичный комплекс в Польше (Редзиково близ Слупска). На испанской военно-морской базе в Роте будет по-прежнему находиться группа постоянного базирования из четырёх эсминцев ВМС США с боевой информационно-управляющей системой «Иджис» и ракетами-перехватчиками. Эсминцы, кстати, регулярно заходят в Чёрное море.

Имеются ещё две крупные системы ПРО США регионального значения. Эти системы расположены в зоне Персидского залива, а также в районе западной части Тихого океана. Они будут укрепляться путём расширения и усовершенствования интегрированной системы ПВО-ПРО с целью отражения любых видов ракетных угроз.

В связи с этим подчёркнуто, что сотрудничество в данной области с региональными государствами, разделяющими военно-политические взгляды с США, является решающим. Такое сотрудничество запланировано развивать по линии повышения степени интеграции и оперативного взаимодействия систем ПРО, а также путём обмена различной информацией о региональных и глобальных ракетных угрозах Соединённым Штатам, их союзникам и партнёрам.

Обращено внимание на противодействие ракетным гиперзвуковым угрозам. Вашингтон стал проявлять интерес к проведению совместных НИОКР по отражению гиперзвуковых угроз с ключевыми союзниками и партнёрами.

– Американская сторона уделяет повышенное внимание новым прорывным технологиям, в том числе в сфере ПРО…

– Да, ставится задача разрабатывать и внедрять прорывные и инновационные технологии. С их помощью Пентагон намерен повысить эффективность сенсоров системы перехвата ракет, обеспечивающих обнаружение ракетных угроз на территориальном, региональном и глобальном уровнях, в том числе с помощью сенсоров космического базирования. Обновлённые сенсоры системы ПРО призваны быстро обнаруживать гиперзвуковые системы противников, идентифицировать их разделяющиеся головные части индивидуального наведения, а также блокировать средства их противодействия противоракетным средствам США.

По словам начальника штаба сухопутных войск генерала Джеймса Макконвилла, ряд скоординированных технологий – от оружия направленной энергии до перспективных радаров – готовится к развёртыванию в ближайшие месяцы. В частности, разрабатывается армейская интегрированная система ПВО-ПРО. Она должна на основе использования текущих и будущих технологий связать датчики, ударные вооружения и средства управления в общую интегрированную систему управления огнём на всех эшелонах. На вооружение этой системы уже начал поступать пассивный радар ALPS дальнего действия, который обеспечит непрерывное наблюдение с покрытием 360 градусов.

Кроме наземной ПРО, Вашингтоном активно развивается морская составляющая этой системы. При этом используются универсальные пусковые установки Мк-41, которые позволяют применять не только противоракеты, но и ударные средства – крылатые ракеты большой дальности «Томагавк».

– Довольно много говорится, что США стремятся за счёт развития глобальной системы ПРО получить возможность нанесения безответного ракетно-ядерного удара по любой неугодной им стране. Идёт ли об этом речь в обзоре?

– В открытой его части ничего не говорится на этот счёт. Не исключено, что эти положения зафиксированы в секретной части обзора. Однако вы правы, и это подтверждают заявления американских экспертов, что США размещают комплексы ПРО у границ обозначенных ими противников с целью получить возможность нанесения по их территории внезапного ядерного удара и защититься от ответного. Известно также, что Пентагон разрабатывает концепцию «достартового» уничтожения межконтинентальных баллистических ракет России, Китая и любой страны, а также их поражения на стадии разгона. То есть они должны быть поражены в своих шахтах до того, как будут запущены, или до набора маршевой скорости.

В Пентагоне не скрывают, что на базе универсальных пусковых установок Mk-41 системы ПРО создают наземные пусковые установки по программе «Потенциал средней дальности» (Mid-Range Capability или в сокращении MRC) под ту же дозвуковую крылатую ракету «Томагавк» и многоцелевую сверхзвуковую ракету-перехватчик SM-6. Именно они могут быть использованы при нанесении упреждающего ракетно-ядерного удара.

США также планируют создать космический эшелон с ударными средствами ПРО для поражения баллистических ракет на ранних стадиях их полёта, по сути, возродив концепцию «звездных войн» администрации Рейгана. При этом не исключается возможность использования этих средств для нанесения превентивного или упреждающего ядерного удара по объектам России и Китая и любой другой страны, которую в Вашингтоне сочтут опасной для себя.

США не распространяют какие-то количественные и пространственные ограничения на свою систему ПРО после того, как они официально вышли из Договора по ПРО в одностороннем порядке в июне 2002 года.

Владимир Кузарь, «Красная звезда»

США. Иран. КНДР. Россия > Армия, полиция > redstar.ru, 21 ноября 2022 > № 4218143 Владимир Козин

Япония. США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 ноября 2022 > № 4313685 Сергей Агафонов

Выход из зоны комфорта

Япония оказалась перед выбором, которого ждала, но не ожидала

СЕРГЕЙ АГАФОНОВ

Журналист, в прошлом собственный корреспондент газеты «Известия» в Японии.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Агафонов С.Л. Выход из зоны комфорта // Россия в глобальной политике. Т. 20. № 6. С. 174-188.

Согласно доминирующим у нас стереотипам, Япония – едва ли не самый дисциплинированный американский сателлит, лишённый амбиций и инициативы, приученный к абсолютному послушанию, многократно доказавший беззаветную преданность США. Миф о японском смирении и покорности чужой воле настолько укоренён в сознании отечественной политологической страты, что даже скромный намёк на японскую «самость» воспринимается как откровенная ересь. На деле, однако, всё обстоит сложнее.

Реальная жизнь вовсе не монохромна, под японским послушанием и покорностью кроется давнее и лютое раздражение патроном, а представления о Японии как о безликой политической сущности не верны.

Этот посыл не просто ложный, но ещё и ситуативно вредный, поскольку сбивает оптику в момент ответственного японского выбора: либо и дальше оставаться в рамках навязанных почти восемьдесят лет назад вассальных обязательств перед Соединёнными Штатами, либо решиться на самостоятельный дрейф в мировых делах. До 24 февраля 2022 г. актуальность такого выбора выглядела, мягко говоря, сомнительной. Но устойчивый миропорядок после этой даты окончательно пошёл вразнос, и вектор движения в стремительно меняющейся реальности становится для страны первоочередной проблемой. Хотя и не новой: дискуссия о необходимости избавления от внешнего управляющего и обретении своего пути началась в Японии ещё в период американской оккупации. О том, как она складывалась и к чему пришла сегодня, имеет смысл напомнить.

Внешний управляющий

После капитуляции Японии американской оккупационной администрации досталась в управление страна в руинах, сохранившая в неприкосновенности единственную общенациональную скрепу – иерархичную управленческую вертикаль. Ведущую роль в ней играли жёсткие поведенческие регламентации, скреплённые личностными, групповыми и сословными обязательствами, которые были основаны на принципах «достойного служения». Пришельцам такая конструкция представлялась архаичной и дикой, но им хватило ума не сносить укоренённую вековой традицией пирамиду лояльности, а использовать её. Разгромленной элите и покорённому народу позволили сохранить сложившуюся за столетия структуру общественных отношений, не ломая её, а… достроив. В традиционной конструкции появился дополнительный элемент (оккупационная администрация), который и стал главным, поскольку венчал иерархию.

Формальной точкой отсчёта новых отношений можно смело считать 27 сентября 1945 года. В этот день случилось невероятное: на аудиенцию к главе оккупационной американской администрации генералу Дугласу Маккартуру прибыл император Хирохито. Занятно, что фотографию из американского посольства, на которой рядом с генералом в рубахе с открытым воротом, упирающим руки в боки, запечатлён потомок богини Солнца во фраке, замерший по стойке смирно, японские газеты публиковать отказались. Потребовалось специальное распоряжение оккупационных властей, чтобы тираж всё же напечатали. В продажу, однако, не поступил ни один экземпляр. И никто за это не был наказан.

Японцы предложили пришельцам оригинальный поведенческий модуль: исполняем должное, но сохраняем лицо и сглаживаем углы.

Американцев предложение устроило, поскольку других идей, как держать в повиновении незнакомую враждебную территорию, у них не имелось, зато была задача избежать повторения «германских ошибок» и не допустить в Японию недавних союзников по военной коалиции, СССР прежде всего.

Вассал с претензией

Уже на старте новых отношений японская элита, исповедующая прагматичный принцип «сила солому ломит», упаковала органичное неприятие внешних управленцев в понятную японскому большинству формулу «строптивого приспособленчества». Оно складывалось из нескольких принципиальных моментов и сохранялось практически в неизменном виде все годы, минувшие с сентября 1945-го.

Первый (и основополагающий) касается истории и оценок прошлого. Японская версия и трактовка событий, приведших к национальной катастрофе, радикально отличается от понимания за пределами страны. Американские исследователи, да и официальные лица тоже неоднократно использовали для обозначения различий обтекаемую формулировку – «после поражения Японии в войне и её оккупации там не случился катарсис наподобие германского». Хотя можно сформулировать и жёстче: японцы не только не расстались с прошлым так, как рекомендовал новый сюзерен, но поступили совершенно по-своему. После того, как в августе 1945 г. император по радио зачитал рескрипт о принятии условий капитуляции, страну охватило всеобщее покаяние – подданные скорбели. Но лишь о том, что были недостаточно усердны в защите трона и Отечества и тем самым подвели монарха, поставив его в неподобающее положение. Борьбу с таким подходом пацифистски настроенных представителей общества (левые партии и движения, свободолюбивые студенты, профсоюзы и пр.) не стоит переоценивать – хотя антивоенные настроения (достаточно сильные порой) имели место, массово японцы оставались в имперской парадигме, которая жива и по сей день.

Не замечать этого представители оккупационной администрации не могли, но задачу «наказать и привести в соответствие» затмевала более актуальная – «удержать в повиновении и купировать коммунистическую угрозу». Принятая японской элитой вассальная уния такую дихотомию как раз и решала нужным образом. Из тюрем по указанию оккупационной администрации вышли политические заключённые, но «разгул» левых движений пресекался твёрдо и бескомпромиссно, свобода самовыражения была заявлена, однако проявления общественного недовольства давились на корню. В целом схема себя оправдала, хотя обнаружились побочные явления. Поскольку исполнителем директив и распоряжений оккупационных властей остался прежний имперский бюрократический аппарат, очерёдность действий и настойчивость в реализации указаний внешнего управляющего регулировались именно им. Открытого саботажа американских инициатив и деструкции не было. Но манипуляции в толкованиях, торможение и «заматывание» наиболее радикальных начинаний через многоэтажные согласования и консультации практиковались изначально, что порой превращало процесс исполнения в фикцию.

Основой развития страны (так называемая «доктрина Ёсиды» – по имени премьер-министра Сигэру Ёсиды, занимавшего пост в 1946–1947 и 1948–1954 гг.) стал приоритет укрепления экономического потенциала, в то время как вопросы безопасности, позиционирования в мире и внешнеполитический курс полностью определялись американскими кураторами. В оккупационной администрации Ёсида считался эффективным исполнителем «переформатирования» Японии, задуманного внешними управленцами. Однако именно Ёсиде принадлежит «формула пути»: «Японская политика в отношении Соединённых Штатов должна измениться, как только улучшится положение экономики и, соответственно, повысится международный статус страны и её самоуважение». Каким виделся этот новый статус, на какие изменения намекал сверхлояльный американцам премьер? Ответы на эти вопросы не прозвучали, да их в период послевоенного восстановления никто и не требовал.

Между показательной покорностью внешнему управляющему и реальным отношением к нему в Японии была (и остаётся) большая разница.

Такое раздвоение присуще японскому менталитету и полностью соответствует традиционному принципу татэмаэ/хоннэ (контраст поведения на публике и истинных скрытых намерений), который и по сей день почитается как основополагающий в японском мироустройстве. Японцев, иными словами, двоедушие не угнетало тогда и не тревожит теперь, а американцы традиционно достаточно толстокожи по части искренности чувств и душевных метаний туземцев – им важен результат. В итоге японский «новый вассалитет» формировался не как зависимость в тяжёлых формах (вплоть до самопожертвования во славу господина), соответствующая вековой традиции, а как подчинённость ситуативная, то есть временная. И именно такой смысл был «зашит» в прогнозную формулу премьера Ёсиды.

Достаточно быстро скрытая двойственность стала проступать в японской повседневности. С одной стороны, оккупационные власти вроде как ломали старые порядки, но с другой — ожидаемого эффекта «расчищенной поляны» не возникало. Даже Токийский трибунал, осудивший два десятка высокопоставленных персон и вынесший смертные приговоры наиболее заметным военным преступникам, был встречен неоднозначно. Многие японцы скептически, с большим сомнением воспринимали (и до сих пор) легитимность процесса, а имена казнённых оказались не на национальной «доске позора», а в святцах храма Ясукуни (их лики в музее при храме размещены в отдельном зале). Репрессивные меры в отношении видных функционеров и ярых националистов, масштабная кадровая санация в первые годы оккупации – решительные меры, инициированные американцами, закончились амнистией, которую японские власти объявили после формального окончания оккупации. В 1952 г. с полумиллиона осуждённых сняли все обвинения, 570 тыс. были восстановлены в гражданских правах, для 270 тыс. сократили сроки тюремного заключения. Из 210 тыс. 288 лиц, подвергшихся чистке, к весне того года реабилитированы оказались уже 201 тыс. 577 человек. Видные деятели поверженного режима выходили на свободу в ореоле мучеников за правое дело и возвращались во власть и политику триумфально – сохраняя прежнюю закваску и создавая на старых «дрожжах» новые партии и движения.

Американцев не слишком интересовало, что происходит за кулисами. А там всё входило в привычные берега: чиновники остались чиновниками, вновь сформированный полицейский корпус был укомплектован не только старыми кадрами, но и элитой армейского офицерства, с помпой распущенные дзайбацу (монополистические торгово-промышленные группы) возродились под видом зонтичных конгломератов с перекрёстным владением акциями (кэйрецу). Составленную американскими экспертами «демократическую Конституцию», содержавшую особую миролюбивую статью с запретом Японии иметь армию, флот и использовать силу за рубежом, приняли, но вскоре у страны и армия (размеры и именование значение имеют вторичное), и флот (сначала береговые патрульные силы) появились – после начала Корейской войны требовалось охранять коммуникации ключевой тыловой базы американского экспедиционного корпуса, которой по факту стала Япония.

Глубинный тренд

Ключевую роль в послевоенном восстановлении страны играли наиболее влиятельные представители «большой тройки» – японской политической, бюрократической и экономической элиты. Отдельных «солистов» выделять не стоит, система функционировала не как персоналистский триумвират, а как усечённая (без вершины) пирамида: решения и общий курс вырабатывались через серию согласований с учётом предпочтений задействованных сторон. Стратегическая задача экономического возрождения Японии на новой основе и преодоление «синдрома побеждённого» – консенсусное решение «большой тройки», принятое ещё в период американской оккупации. И оно исполнено.

Иное дело, дискуссия о «подобающем месте» и уровне субъектности в мировых делах – здесь единого понимания не сложилось, вопрос остаётся на повестке дня. А значит, сценарии, не сведённые к общему знаменателю, множественны, и предлагаемые векторы действий разнятся, поскольку у каждой грани японской пирамиды собственное понимание «структуры момента» и своя вертикаль компетенций. Как глубинный тренд конкуренция внутриэлитных подходов к чувствительной теме в японской политике присутствовала изначально. Стремление вернуть субъектность, установить с американцами равноправные отношения и выйти из унизительного положения покорного ведомого присутствовало на протяжении всех послевоенных десятилетий. Эти попытки, правда, не приводили к прорывным успехам, но инициировались системными игроками, которые представляли на разных этапах разные конфигурации ключевых межэлитных групп. И неудачи всех подобных начинаний обусловлены не столько жёсткой внешней уздой, сколько внутренним раздраем и отсутствием консолидированной поддержки внутри «большой тройки».

Семейные хроники

Первая в послевоенный период серьёзная заявка на самостоятельность во внешних делах и «собственный голос» связана с именем Итиро Хатоямы, одного из патриархов японской политики (он стал депутатом императорского парламента ещё в 1915 г.). Во многих исследованиях его причисляют к «голубям» и прогрессистам (то ли за принадлежность к баптистам, то ли за связь с масонами), хотя на самом деле он был человеком своей эпохи – преданным трону убеждённым консерватором и националистом. В качестве министра просвещения (в начале 1930-х гг.) эффективно боролся с инакомыслием и координировал репрессии в отношении вольнодумцев. В годы войны заседал в нижней палате и состоял в ассоциации Великой Японии. С приходом американцев действовал на политическом пепелище стремительно – уже в 1945 г. основал Либеральную партию, с которой победно прошёл в новый послевоенный парламент. Плодами успеха, правда, воспользоваться не удалось: Итиро Хатояма подвергся чистке за сотрудничество с милитаристами в годы войны – в 1946 г. ему на пять лет запретили любую политическую деятельность. За время рестрикций, впрочем, влияние (и сторонников) он не потерял и уже в 1954 г. презентовал новый проект – Демократическую партию, во главе которой вновь выиграл парламентский мандат, а потом занял и премьерское кресло (1954–1956 гг.). Итиро Хатояма добивался освобождения заключённых по приговорам Токийского трибунала, первым после окончания оккупации заявил о необходимости пересмотреть Конституцию и отказаться от антивоенной статьи, выступал за восстановление оборонного потенциала страны и призывал к ревизии ущемлявшего интересы Японии договора безопасности с США, безропотно подписанного его предшественником Сигэру Ёсидой. Последнего он обвинял в бесхребетности и податливости внешнему давлению. Самым резонансным начинанием премьера Хатоямы стало намерение полностью нормализовать японо-советские отношения.

Излагать подробности смысла нет (об этом дипломатическом триллере написаны книги, ему посвящены десятки исследований). Важно только отметить, что именно здесь заявка на политическую субъектность и самостоятельность во внешних делах, с которой выступил глава правящей партии и правительства, встретила категоричное неприятие всех сторон. И американских кураторов (прямое вмешательство Вашингтона на решающем этапе блокировало заключение мирного договора с СССР и не допустило всестороннего урегулирования, включая территориальное), и внутренних оппонентов Хатоямы, поддержанных японской бюрократией. Саботаж осуществлялся откровенный и жёсткий. Внутрипартийная оппозиция ограничивала манёвр главе правительства, а МИД Японии во главе с министром Сигэмицу (он подписывал акт о капитуляции Японии на борту линкора «Миссури», был признан военным преступником на Токийском трибунале и приговорён к девяти годам заключения, но в 1950 г. получил свободу и вернулся в политику) противодействовал намерениям премьера. Это тормозило процесс и приводило на подготовительном этапе даже к срывам переговоров. Хатояма бился отчаянно и в итоге преодолел сопротивление: он восстановил дипотношения с Советским Союзом, подписав вместо мирного договора совместную декларацию, это открыло дорогу к вступлению в ООН – Япония по факту была восстановлена в международных правах.

Причудливым образом ситуация политической борьбы на два фронта повторилась с внуком Итиро Хатоямы – Юкио, возглавившим японское правительство в 2009 году. Он, как и дед, декларировал намерение строить независимый внешнеполитический курс, в основу которого ставил «выравнивание баланса» – уменьшение зависимости от США при налаживании диалога с Китаем и Россией, создание Восточноазиатского сообщества по аналогии с Евросоюзом, но без американского участия. В рамках задуманного Юкио Хатояма остановил программу тыловой поддержки американских операций в Афганистане и поставил вопрос о пересмотре соглашений по дислокации контингентов США на Окинаве. «Ответка» прилетела не только из Вашингтона, представители которого сначала упрекали главу японского кабинета в неадекватности, а потом обвинили в антиамериканизме, но и от внутренних системных оппонентов – против премьера дружно сыграли политические конкуренты и высшие чиновники двух правительственных ведомств (МИДа и управления самообороны). Итогом стала отставка Юкио Хатоямы, а попытки пересмотра внешнеполитического курса сочли досадным «отклонением». При этом, однако, даже его противники были вынуждены признать, что «отклонение» не стоит считать случайным. Хатояма-младший пытался реализовать не собственный каприз, а программные установки давно оформившегося (прямая отсылка к деду!) политического течения «автономистов», которому симпатизирует часть японской элиты.

Приоритеты другой элитарной группировки (идущей к той же цели, но иным путём) чётко просматриваются при сопоставлении политических курсов премьер-министров Нобусукэ Киси и Синдзо Абэ, оказавших в разное время большое влияние на политическую жизнь.

Нобусукэ Киси американцы арестовали в 1945 г. по подозрению в совершении военных преступлений («подозреваемый категории А»), его называли «монстром Маньчжурии» за жёсткое администрирование покорённой территории в 1930-е гг., а пост министра он занимал в трёх кабинетах военного времени, в том числе и в правительстве казнённого по решению Токийского трибунала Хидэки Тодзё. Триумфальное возвращение Киси к административным высотам стало венцом прогрессировавшей регенерации имперской элиты в условиях «новой реальности». Чудесное вознесение убеждённого имперца в высший эшелон «демократической Японии» началось после выхода из заключения в 1948 г. (без предъявления обвинения со стороны оккупационных властей), продолжилось после снятия запрета на участие в политической деятельности (в 1952-м) и привело к избранию на пост главы правительства в 1957 году.

Как ему удалось добиться симпатии американцев, загадка: его подпись стояла под декларацией японского правительства об объявлении войны США, он не отрекался от своих убеждений и оставался принципиальным националистом, выступал за изъятие из Конституции антивоенной статьи и восстановление оборонного потенциала, добивался пересмотра навязанного договора безопасности, который превращал Японию в американский протекторат (с правом вмешательства во внутренние дела, свободой размещения военных объектов без всяких консультаций с туземным населением, экстерриториальностью для военнослужащих). И при всём этом именно он импонировал внешним управленцам, именно с ним президент Дуайт Эйзенхауэр установил особо доверительный контакт, и ему он дал согласие подготовить новую версию договора безопасности, которая учитывала японские пожелания и озабоченности.

В самой Японии, однако, авторитарный стиль Киси, который продавливал принятие необходимых ему решений, не считаясь ни с чем, вызвал негативную реакцию не только оппозиции, но и однопартийцев. Дело дошло до уличных беспорядков, после которых отставка с поста главы кабинета была предрешена. В последний день премьерства на Нобусукэ Киси было совершено нападение – у входа в резиденцию он получил шесть ударов ножом в бедро, что привело к большой кровопотере. Артерии, к счастью, задеты не были, дело закончилось наложением 30 швов и арестом безработного Тайсукэ Арамаки, заявившего, что он хотел лично наказать политика за «допущенные ошибки». В версию одиночки мало кто верил, но о каких «ошибках» шла речь, никого не интересовало. Хотя в кулуарах грешили на злой умысел внутрипартийных конкурентов, раздувать инцидент не стали.

Спустя 60 лет Синдзо Абэ, которого с полным основанием называют не только кровным (внук по матери), но и прямым политическим наследником Нобусукэ Киси на премьерском посту, пытался продолжить историю деда. Он поддерживал традиционные ценности (вплоть до борьбы с либерализацией сексуального воспитания в школах), игнорировал призывы к историческому покаянию, посещал храм Ясукуни, выражал сомнения в легитимности Токийского трибунала. Оставаясь твёрдым националистом и сторонником восстановления субъектности Японии в международных делах, Абэ пытался выстроить «новую парадигму» внешнеполитического курса, в основе которой было не безропотное подчинение внешнему управлению, а принцип распределения ответственности и установление «прагматичного баланса» в рамках партнёрских отношений с США. Под этим подразумевалось увеличение японского вклада в сфере обеспечения безопасности, укрепление оборонного потенциала, пересмотр Конституции, продвижение широкого спектра японских региональных инициатив.

Российское направление было для Абэ особенно важным, ради успеха он предпринял беспрецедентные усилия (сформирован личный штаб премьера для координации контактов, на определённом этапе от переговорного процесса отодвинули даже японский МИД), но они не увенчались успехом: готовность радикально изменить позицию по территориальному вопросу (отход от требований возврата четырёх островов сразу) не встретила энтузиазма у российской стороны, зато вызвала неприятие американцев, консолидированное сопротивление политических оппонентов и бюрократической элиты, почувствовавшей себя ущемлённой в правах. Выйти на внутренний межэлитный консенсус Синдзо Абэ так и не удалось, хотя он не утратил веса и влияния в японском политикуме после отставки. Его убийство в июле 2022 г. вызывает множество вопросов, поскольку, как и в случае с покушением на премьер-министра Киси, в версию одиночки мало кто верит. Особенно после публикации результатов экспертизы действий охранников, отвечавших за безопасность политика, – Синдзо Абэ, согласно выводам комиссии, имел стопроцентные шансы на спасение, но погиб.

Открытый финал

Вопрос о будущем политическом векторе страны открыт. Нынешний премьер-министр Фумио Кисида, занявший пост в период резкого обострения международной напряжённости, внешнеполитическое наследие Синдзо Абэ ожидаемо похоронил, дисциплинированно встроившись в американский фарватер. Со времени вступления в должность ни единого намёка на необходимость поиска пути для обеспечения японских национальных интересов из его уст не прозвучало, зато сентенций о важности и нерушимости союзнических отношений с Соединёнными Штатами, приверженности американскому лидерству и общих ценностях было в избытке (особенно на встрече «семёрки» в Баварии и саммите НАТО в Испании). Некоторые эксперты стиль нового премьера оценили как «избыточную лояльность», а в кулуарах с иронией отмечали, что он унаследовал её от дяди, бывшего премьера Киити Миядзавы (намёк прозрачный и обидный: на обеде в честь Джорджа Буша-старшего, приехавшего в Японию с визитом, президента США прямо за столом стошнило на колени хозяину, который встретил неожиданность поклоном и подал гостю салфетку).

Но главное не в деталях, а в сути: после привычного «возврата в строй» положение Японии устойчивей не стало, и на внешнеполитической поляне ничего не изменилось – вопрос суверенизации остаётся на повестке дня, а поиск внутриэлитного консенсуса на этот счёт так же актуален. Принципиальная разница в сравнении с минувшими годами состоит в одном: нынешний этап эскалации международной напряжённости, начавшийся после 24 февраля 2022 г., не отодвигает сюжет до лучших времен (как уже не раз бывало прежде), а выводит его в разряд первоочередных, поскольку «лучших времён» в привычном понимании больше не будет. В нынешнем контексте участь исполнителя чужой воли и тыловой базы Соединённых Штатов не просто незавидна – она однозначно трагична.

В случае глобального передела Япония в таком статусе становится разменной монетой в чужой игре, в случае глобального конфликта неизбежно превращается в мишень. Так что времени определиться с перспективой у японцев немного.

В настоящий момент в японском политическом мире присутствуют три устойчивых сценарных концепта. Правые консерваторы добиваются суверенизации страны через согласованное повышение японской роли и перераспределение полномочий в рамках японо-американского альянса. «Автономисты» пытаются уйти от жёсткой зависимости при сохранении основного каркаса отношений с США в сфере безопасности через развитие собственного внешнеполитического вектора в ближнем и дальнем зарубежье. Наконец, «верные оруженосцы» исповедуют преданность курсу на абсолютную лояльность внешнему сюзерену, который задан американскими оккупационными властями в далёком 1945-м. В условиях новой геополитической реальности шансов на свою игру ничто из перечисленного не даёт: базовым элементом у всех остаётся опора на американский фактор как главное условие обеспечения безопасности страны, а это тупиковый путь – длина поводка, равно как и натяжение ошейника могут создать иллюзию свободы манёвра, но никогда не дадут свободу. Понимание этого проникает в японское сознание медленно и встречает ожесточённое сопротивление внутри ключевых элитных групп, привыкших к комфортному существованию в рамках действующей парадигмы. Но возникновение альтернатив неизбежно, тем более что к этому японцев подталкивают и сами американские кураторы.

В общественную дискуссию тема введена в начале 2000-х гг., когда стали популярны рассуждения про Кимерику – американо-китайский симбиоз как образ будущего миропорядка. В рисовавшихся американскими авторами картинах светлого грядущего Японии отводили малозначительную роль статиста и элемента регионального декора. Ситуация не стала лучше и после того, как перспективы Кимерики начали блёкнуть по мере обострения американо-китайских трений – Япония и в этом раскладе оказывалась в пассиве, её интересы были американцам безразличны. В экспертном сообществе Токио заговорили о «двух японских кошмарах»: сближении США и КНР и конфликте между ними – в обоих случаях исход оказывался плачевным.

Для Японии американо-китайские перипетии – своего рода «зона накопленных обид», поскольку счёт японских претензий к сюзерену здесь длинный и давний. Резвое сближение, случившееся между Вашингтоном и Пекином при Никсоне в начале 1970-х гг., стало для Токио оскорбительным сюрпризом: японцев не просто держали в неведении о крутом вираже, но и заставили оплатить издержки манёвра (в прямом смысле – пролоббированные американцами японские транши дали старт китайскому подъёму к экономическим вершинам, а понуждение Японии повысить курс иены и сократить дефицит в торговле с США расчистили площадку для взрывного роста китайского экспорта). Предложенная американцами компенсация в виде возвращения Японии Окинавы оказалась не свидетельством «зрелых равноправных отношений», а жестом символическим. «Право голоса» японцам никто давать не собирался, американский контингент и вся военная инфраструктура на острове остаются, а Токио после созданного прецедента обречён и в будущем платить за геополитические упражнения гаранта безопасности, который использовал японский «кошелёк» как резервный фонд, но саму Японию при этом не щадил (почти тридцатилетняя депрессия японской экономики после американских мероприятий на валютном и торговом направлениях подтверждают это в полной мере).

Несмотря на всё это, японское раздражение оставалось под спудом, поскольку в отношениях с сюзереном присутствовала стратегическая константа: США – ключевой партнёр в сфере безопасности. Однако со временем потрясение основ случилось и здесь. При Обаме японцы пережили мощный шок: в период резкого обострения отношений Токио и Пекина вокруг вопроса о принадлежности островов Сэнкаку Соединённые Штаты впервые выразили не однозначную поддержку японской позиции, как прежде, а прибегли к туманной формулировке о необходимости «изучения истории вопроса». Стало очевидным: идти на конфронтацию с Китаем ради защиты японских интересов американцы не готовы. Затем в Вашингтоне начались разговоры о грядущем смещении зоны ответственности ВМС США от японского побережья к Гуаму и о необходимости японцам самим заботиться о собственной безопасности, не полагаясь целиком на американскую поддержку, которая «не может быть безграничной». При Трампе и вовсе прозвучал тезис о «японском иждивенчестве», с которым пора расстаться. А виньеткой стали ошеломительные результаты архивных изысканий, которые выявили поразительный факт: американские «ядерные гарантии» по защите Японии нигде документально не закреплены…

После всех этих «вводных» вопрос о перспективах вассальной унии зазвучал в японских кулуарах набатом. Но выход из зоны комфорта непрост: для подготовки к самостоятельному дрейфу необходимы политическая воля (а в японских условиях это консенсусное решение «большой тройки»), структурная перестройка (с упором на форсирование развития оборонного комплекса) и уверенность в гарантиях внешнего невмешательства на переходный период. Кто такие гарантии в состоянии дать и чьей поддержкой заручиться, чтобы двигаться дальше?

Выбор возможных вариантов не велик: переформатирование альянса с Америкой, наведение мостов с Китаем, новый курс на базе полной нормализации отношений с Россией. Первая опция затруднительна, поскольку (и это японцам хорошо известно) равноправие в контактах не входит в число американских добродетелей – США будут стремиться удержать контроль и не позволят Японии дорасти до уровня игрока, с которым надо считаться. Китайская альтернатива болезненна и труднодостижима: помехой станут и давние исторические счёты, и комплекс взаимных предубеждений, исключающий доверие и гармонию в отношениях.

Российский же трек, напротив, потенциально продуктивен и чист – кроме территориальной «занозы», иных препятствий полнокровному развитию контактов нет, Москва в состоянии обеспечить Токио любой формат безопасности и предоставить ресурсную базу для развития.

Более того, Россия заинтересована в том, чтобы превратить геополитический треугольник (США—Китай—Россия) в квадрат для достижения большей устойчивости и стабильности. И нет сомнений: если бы Япония избрала российский вектор, территориальный сюжет из непреодолимого препятствия превратился бы в периферийный эпизод, значимость которого несопоставима с объёмом стоящих перед партнёрами задач. Поиск взаимоприемлемого решения пойдёт другим темпом, да и насущные интересы сторон будут иными.

Удивительно занятной на этом фоне выглядит деталь: в японской политической истории запрос на восстановление субъектности неизменно был связан с советской, а после развала СССР – с российской темой. На этом направлении тестировались не только японские амбиции самостоятельно расписать партию и сыграть свою игру, но и американские возможности вернуть подопечного к «вменяемости» и покорности. Прежде японские начинания на этом направлении успеха не приносили. Но ведь и ситуация была другой…

Япония. США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 ноября 2022 > № 4313685 Сергей Агафонов

Россия > Армия, полиция > rg.ru, 17 февраля 2022 > № 3972463 Михаил Попов

Совбез РФ: Западные лидеры должны осознать, что Россия никому не угрожает

Текст: Иван Егоров

В отношении России проводится комплек­сная информационная операция в рамках концепции "гибридной войны". А перенасыщение Украины различными видами вооружений может вызвать у Киева иллюзию "непобедимости" и подтолкнуть к провоцированию открытого военного столкновения на Донбассе.

О том, кто разжигает пожар войны и удастся ли сохранить хрупкий мир, в интервью "Российской газете" рассказал заместитель секретаря Совета безопасности России Михаил Попов.

Михаил Михайлович, очевидно, что военно-политическая обстановка вокруг России становится все более напряженной. 16 февраля не состоялось очередное "российское вторжение на Украину", о котором, исходя из "достоверных разведанных", заранее объявили в Вашингтоне. При этом США и под их руководством страны НАТО продолжают наращивать войсковую группировку вблизи наших границ. Так кто кому угрожает на самом деле?

Михаил Попов: Воинственные высказывания отдельных политических деятелей стран Запада в наш адрес для нас не в новинку, и мы прекрасно знаем, чего они стоят.

Другое дело, что эти заявления сегодня сопровождаются ссылками на неведомо откуда полученные "разведданные" о якобы готовности российских войск вторгнуться на Украину, разнузданной пропагандистской кампанией и конкретной военной деятельностью.

Еще в XIX веке известный русский публицист, поэт, один из лидеров славянофильского движения - Иван Сергеевич Аксаков сказал: "Если поднимается свист и гам по поводу властолюбия и завоевательной похоти России, знайте, что какая-либо западно-европейская держава готовит бессовестнейший захват чьей-либо чужой земли".

С тех пор ничего, по сути, не изменилось, только теперь все воинственные устремления европейских стран строго контролируются и направляются их заокеанским "старшим братом" - США.

По существу, в отношении России проводится тщательно спланированная комплексная, многоплановая информационная операция в рамках столь любимой на Западе концепции "гибридной войны". Такая же картина наблюдалась накануне американского вторжения в Ирак.

Те же "неопровержимые данные разведки" о наличии у Ирака оружия массового поражения, незабываемая пробирка в руках Колина Пауэлла на заседании Совета Безопасности ООН.

А на этот раз используется мнимая российская угроза?

Михаил Попов: Да. И под этим предлогом американцы вынудили своих союзников по НАТО сплотить ряды и потребовали от них в разы увеличить переброски оружия и боеприпасов на Украину. Таким образом европейские страны будут повязаны ответственностью за весьма вероятные провокации против ДНР и ЛНР со стороны Киева, в том числе с использованием всякого рода националистических формирований и наемников.

Вашингтон потребовал от своих союзников также срочно разместить на своих территориях перебрасываемые из США войска и дать согласие на дополнительное развертывание контингентов американских вооруженных сил в перспективе. То есть робким попыткам проявления самостоятельности ряда западноевропейских стран противопоставляется готовность США ужесточить контроль на Европейском континенте за счет своего расширенного военного присутствия.

Одновременно делается очевидная попытка ограничить масштабы плановой оперативной и боевой подготовки российских Вооруженных сил, а также поставить под контроль любые перемещения наших войск на национальной территории.

В целом складывается впечатление, что одной из целей этой операции США является отвлечение внимания от своих собственных проблем, коих накопилось немало, а также от реализации Вашингтоном планов по реанимированию стремительно утрачиваемого господства в мире. О чем конкретно может идти речь, скоро станет ясно. Одним из таких проявлений могут быть решения предстоящего саммита НАТО, запланированного в конце июня 2022 года в Мадриде. На нем, как ожидается, будет приниматься новая стратегическая Концепция блока, которая отразит изменившиеся условия безопасности. А в какую сторону США и их союзники изменяют эти условия безопасности, мы с вами видим.

По официальным сообщениям украинских властей, только США поставили Киеву более 650 тонн различных так называемых "оборонительных" вооружений и боеприпасов, некоторые из которых уже появились в районе Донецка и Луганска. Как тут не вспомнить классическую чеховскую ремарку, что если в первом акте пьесы на стене висит ружье, то в следующем оно должно все-таки выстрелить.

Михаил Попов: Насыщение, а точнее, перенасыщение Украины различными видами вооружений, к сожалению, может вызвать у некоторых руководителей военного ведомства этой страны, а также представителей националистических группировок, находящихся в районах, граничащих с Луганской и Донецкой республиками, иллюзию "непобедимости" и подтолкнуть их к провоцированию открытого военного столкновения.

Когда в регионе сконцентрировано такое количество вооруженных сил и военной техники бывает достаточно одного случайного выстрела, чтобы вооруженный конфликт вспыхнул с новой силой. Снабжение рядом западных стран армии Украины так называемыми "оборонительными" вооружениями демонстрирует пренебрежительное отношение этих государств к жизням рядовых украинцев, находящихся по обе стороны конфликта на востоке страны.

Не так давно министр обороны Германии Аннегрет Крамп-Карренбауэр в эфире радио Deutschlandfunk заявила, что Запад должен быть более решительным в вопросах сдерживания России, демонстрируя готовность применить ядерное оружие. Как бы вы прокомментировали высказывание немецкого министра?

Михаил Попов: Довольно безответственное заявление должностного лица такого уровня. К тому же, учитывая, что сама Германия не обладает ядерным оружием, это заявление можно рассматривать как призыв к Соединенным Штатам использовать свой ядерный потенциал, включая тактические ядерные заряды, развернутые на передовых базах в странах НАТО.

Чиновник такого уровня должен понимать, что в случае применения ядерного оружия объекты США на территории ФРГ станут объектом нанесения ответного или ответно-встречного ядерного удара. Интересно было бы услышать ответ на вопрос: "В случае возникновения ядерного апокалипсиса простят ли выжившие избиратели такое недальновидное поведение министра обороны своей страны?".

И мало кто, кроме специалистов, задумывается над тем, что современные системы довольно быстро засекают факт пуска ракет, но они не могут идентифицировать, несут ли они ядерное оружие. Поэтому в условиях напряженной военно-политической обстановки любой ракетный пуск может быть классифицирован как ядерный удар.

В отличие от России и других стран США опутали весь мир паутиной своих военных баз. И при этом не считают нужным объяснять, зачем это нужно и кто им угрожает?

Михаил Попов: Вы правы. Пентагон развернул и постоянно совершенствует систему передового базирования американских войск, которая является крупнейшей в мире по размаху, составу привлекаемых сил и средств, а также затратам на ее содержание. В настоящее время в распоряжении вооруженных сил США на территории 58 зарубежных стран имеется до 900 военных объектов. Наиболее важные из них - это объекты военно-морских баз, авиабаз и аэродромов постоянного базирования авиации ВВС и ВМС, а также пункты дислокации сухопутных войск и морской пехоты.

Расходы на их содержание составляют порядка 25 млрд долларов ежегодно. В целях обеспечения быстрого наращивания группировок войск и сил на территории союзных иностранных государств, в том числе вблизи российской границы, созданы запасы материально-технического имущества и необходимая инфраструктура для приема соединений и частей усиления.

Причем американские войска размещены за десятки тысяч километров от самих США, в Европе, например. Неужели для защиты союзников от мнимых угроз?

Михаил Попов: Главная их цель в Европе - создание постоянной угрозы нашей стране. Для этого в регионе сформирована значительная группировка вооруженных сил США, насчитывающая более 60 тысяч военнослужащих, 200 танков, а также около 150 боевых самолетов. С 2014 года Пентагон реализует антироссийскую программу "Сдерживание агрессии в Европе", на которую ежегодно из военного бюджета США расходуется 4-5 млрд долларов. Обратите внимание на название этой программы, в которое заложен значительный информационно-пропагандистский смысл, направленный на формирование образа "США-миротворца".

Вынужденное реагирование на эти угрозы требует от России финансовых и материальных ресурсов, которые мы могли бы направить на дальнейшее развитие нашей страны. Таким образом, наличие американских войск и агрессивная политика наносят России определенный финансово-экономический ущерб.

За последние семь лет произошло существенное увеличение состава и боевых возможностей американской группировки войск и сил. Численность сухопутных войск США в Европе возросла на 30 процентов, количество бронетехники - в четыре раза. Кроме того, в готовности к применению поддерживается тактическое ядерное оружие, а также наращиваются возможности европейского сегмента глобальной системы ПРО США.

Нельзя не отметить значительную активизацию вооруженных сил США на западном стратегическом направлении. В частности, только за последний год на 40 процентов возросла интенсивность полетов у российских границ американских стратегических бомбардировщиков.

Почти в два раза увеличилась интенсивность ведения воздушной разведки с целью выявления возможностей прорыва российских зон ограничения (воспрещения) доступа, прежде всего в Калининградской области и Крыму. Продолжается провокационная деятельность кораблей НАТО в Черноморской зоне.

А что известно о военной активности Вашингтона в Арктике?

Михаил Попов: В Арктике США стремятся оспорить законные права России, получить беспрепятственный доступ к ресурсам региона и к Северному морскому пути. Исходя из этого, за последние два года в Соединенных Штатах были приняты арктические стратегии министерств обороны, армии, ВВС и Военно-морских сил.

Кроме того, США на арктическом направлении предусматривают расширение военного присутствия путем развертывания американских эсминцев УРО в Баренцевом море, строительства к 2027 году трех новых тяжелых ледоколов, создания новых объектов и пунктов базирования ВМС, а также в перспективе "арктической дивизии".

Десятки военных баз Пентагона расположены и в Азиатско-Тихоокеанском регионе, там тоже кто-то угрожает американским интересам?

Михаил Попов: К настоящему времени в регионе создана крупнейшая группировка американских войск, в том числе на территории Японии, Республики Корея и на острове Гуам. В регионе функционируют свыше 200 объектов вооруженных сил США, включая более 50 военных баз.

Главной целью военной политики Соединенных Штатов в Азиатско-Тихоокеанском регионе является создание угрозы Китаю, России и КНДР. Для этого с 2020 года реализуется программа "Сдерживание агрессии в Тихоокеанской зоне", на которую ежегодно выделяется около 5-7 млрд долларов.

Вашингтон обвиняет нашу страну в эскалации обстановки не только на границе с Украиной, но и в целом в Европе. Госсекретарь США Энтони Блинкен заявил: "Новейшая история уже преподала нам урок - если русские находятся у вас дома, иногда бывает очень трудно добиться того, чтобы они ушли", подразумевая ввод ограниченного миротворческого контингента войск ОДКБ в Казахстан.

Михаил Попов: Когда к России обращаются за помощью, она обязательно откликнется. Этому много примеров из нашей истории. Напомню, что миротворческий контингент ОДКБ был введен в Казахстан по единогласному коллективному решению и по приглашению президента этой страны Касыма-Жомарта Токаева после того, как протесты в ряде регионов переросли в кровавые столкновения. Токаев заявил, что страна подверглась нападению террористов и фактически сравнил протесты с внешней агрессией.

При этом российские военные в Казахстане не привлекались к выполнению оперативно-боевых мероприятий местных правоохранительных органов и армейских подразделений.

В этом случае хотелось бы спросить того же Блинкена: а кто приглашал США в Сирию, Афганистан или Ирак? Перечень стран, подвергшихся американскому вторжению и разграблению, можно перечислять долго. США, по подсчетам экспертов, после окончания Второй мировой войны развязали или приняли участие более чем в 2 сотнях войн и вооруженных конфликтах, то есть по 3-4 вооруженных конфликта в год. Это разве говорит о миролюбивой политике Вашингтона?

США давно и прочно занимают первое место в мире по расходам на оборону. Бюджет Пентагона более чем в 10 раз больше чем у Минобороны России. А совокупные военные траты стран НАТО превосходят российские более чем в 20 раз. Как западные руководители оправдывают такие гигантские затраты на оборону перед налогоплательщиками своих стран?

Михаил Попов: При колоссальном военном бюджете руководство США считает возможным обеспечивать свое военное присутствие во всех регионах мира, где может возникнуть экономический интерес у Вашингтона. Там создаются очаги политического и военного напряжения, что позволяет Соединенным Штатам поддерживать необходимый уровень управляемости в подконтрольных регионах.

Кроме того, это позволяет демонстрировать свой флаг другим мировым игрокам, которые могли бы претендовать на некие экономические преференции с данных территорий. Оправдание огромного военного бюджета США из года в год предполагает поддержание видимости неминуемой войны с другими крупными державами, в первую очередь с Россией, что систематически выливается в провокационные действия.

Так удастся ли сохранить нам столь хрупкий мир?

Михаил Попов: Несмотря напряженную военно-политическую обстановку, хочется верить и надеяться, что разум и здравый смысл возьмут верх над глобальными амбициями и чрезмерной самоуверенностью наших западных оппонентов. Мир уверенно и неуклонно становится многополярным. Западные лидеры должны четко осознать, что Россия им не враг. С Россией лучше дружить и торговать, но это должно быть честно, равноправно и со взаимным уважением.

Американский капкан

Европа вынужденно следует в русле политики Вашингтона, повторяя агрессивную риторику и предоставляя свою территорию для размещения военных баз. Чем это может обернуться для самой Европы?

Михаил Попов: Вспомним некоторые страницы истории. Итогом Первой мировой войны стало разрушение многих сотен европейских городов, гибель более 18 млн человек, 55 млн раненых. Четыре империи того времени прекратили свое существование - Германская, Австро-Венгерская, Российская и Османская. В то же время США обогатились.

Вторая мировая война - вся Европа в руинах, погибло более 60 млн человек, а США опять озолотились, причем в буквальном смысле этого слова. Они продавали за золото и платину технику и сырье обеим воюющим сторонам, взяли "на хранение" золотые запасы ряда европейских стран, а обратно их вернуть удалось только Франции. Это, в последующем, стоило Шарлю де Голлю поста президента страны.

Роль Западной Европы в мировой политике значительно ослабла. А США решили многие свои экономические вопросы и осуществили долгосрочную экономическую и политическую экспансию в европейские страны и по всему миру. Стали "мировым жандармом". Сегодняшняя антироссийская истерия направлена не только на сдерживание экономического развития нашей страны. На передний план выходит стремление Вашингтона финансово пристегнуть европейских партнеров к своим дорогостоящим военным разработкам, а также навязать им продукцию своего военно-промышленного и нефтегазового комплекса.

В этой связи напомню, что если война - есть продолжение политики иными, насильственными средствами, то политика - это концентрированное выражение экономики.

Россия > Армия, полиция > rg.ru, 17 февраля 2022 > № 3972463 Михаил Попов

США. Китай > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 5 января 2022 > № 4313849 Хэл Брэндс, Майкл Бекли

Вашингтон готовится не к той войне

ХЭЛ БРЭНДС

Заслуженный профессор мировой политики в Университете Джона Хопкинса, стипендиат Генри Киссинджера, и старший научный сотрудник в Американском институте предпринимательства; автор книги The Twilight Struggle: What the Cold War Teaches Us About Great-Power Rivalry Today («Сумеречная борьба: что мы можем узнать сегодня о соперничестве между великими державами из времён холодной войны»).

МАЙКЛ БЕКЛИ

Доцент политологии в Университете Тафта, приглашённый исследователь Американского института предпринимательства.

Соединённые Штаты серьёзно относятся к угрозе войны с Китаем. Министерство обороны США назвало Китай своим главным противником, гражданские лидеры дали указание военным разработать заслуживающие доверия планы защиты Тайваня, а президент Джо Байден решительно намекнул, что Америка не допустит завоевания этой островной демократии. Однако Вашингтон, возможно, готовится не к той войне.

Специалисты по планированию обороны, похоже, считают, что смогут победить в непродолжительном вооружённом конфликте в Тайваньском проливе, просто отразив вторжение Китая. Со своей стороны, китайские лидеры, вероятно, планируют нанести быстрые, парализующие удары, которые сломят сопротивление Тайваня и поставят Соединённые Штаты перед свершившимся фактом.

Обе стороны предпочли бы маленькую блистательную войну в западной акватории Тихого океана, но это не та война, которую они могут получить.

Война за Тайвань, скорее всего, будет долгой, а не короткой, региональной, а не локальной, и её гораздо легче начать, чем закончить. Она будет расширяться и обостряться, поскольку обе страны станут искать пути к победе в вооружённом конфликте, который ни одна из сторон не может позволить себе проиграть. Такая война создала бы серьёзные дилеммы для миротворчества и была бы сопряжена с высоким риском перерастания в ядерное противостояние. Если Вашингтон не будет готовиться к ведению, а затем и к завершению затяжного конфликта уже сейчас, он может столкнуться с катастрофой после первых выстрелов.

Надвигающаяся схватка

Американо-китайская война за Тайвань начнётся с резкого удара. Военная доктрина Китая подчёркивает важность скоординированных операций, призванных «парализовать противника одним ударом». В самом тревожном сценарии Пекин предпримет внезапную ракетную атаку, чтобы не только уничтожить оборонительные редуты острова, но и парализовать военно-морские и военно-воздушные силы, которые американцы сосредоточили на нескольких крупных базах в западной акватории Тихого океана. Одновременные кибератаки и противоспутниковые операции КНР посеют хаос и помешают любому эффективному ответу со стороны США или Тайваня. А Народно-освободительная армия Китая (НОАК), воспользовавшись появившейся возможностью, начнёт десантное наступление с моря и воздуха, чтобы подавить сопротивление Тайваня. К тому времени, когда Соединённые Штаты будут готовы вступить в сражение, война уже фактически завершится.

Поэтому военное планирование Пентагона всё больше нацелено на предотвращение этого сценария путём укрепления и рассредоточения военного присутствия в Азии, поощрения Тайваня к созданию асимметричных возможностей для нанесения серьёзного урона атакующим китайским подразделениям, развития способности ослабить наступательные возможности НОАК и потопления кораблей, используемых для вторжения. Это планирование опирается на критически важное предположение, что первые недели, если не дни, боевых действий определят, сохранится ли свободный Тайвань.

Однако, что бы ни случилось в самом начале, конфликт почти наверняка не закончится быстро. Большинство войн великих держав со времён промышленной революции длились дольше, чем ожидалось, потому что у современных государств есть ресурсы для ведения боевых действий, даже если они несут большие потери. Более того, в гегемонистских войнах – столкновениях за господство между сильнейшими государствами мира – ставки высоки, и цена поражения может казаться непомерной. В XIX и XX веках войны между ведущими державами – Наполеоновские войны, Крымская война, мировые войны – были затяжными. Американо-китайская война, скорее всего, будет развиваться по такому же сценарию.

Если США удастся отбить нападение китайцев на Тайвань, Пекин просто так не сдастся. Начало войны за Тайвань может стать непрекращающейся авантюрой, поскольку признание поражения поставит под сомнение легитимность режима и власть президента Си Цзиньпина. Это также сделает КНР более уязвимым для врагов и разрушит его мечты о первенстве в регионе. Продолжение тяжёлой войны с Соединёнными Штатами было бы неприятной перспективой, но ещё хуже – прекращение борьбы в тот момент, когда Китай окажется в невыгодном для себя положении.

Вашингтон также будет склонен продолжать войну, если не добьётся моментального успеха. Как и Пекин, он будет рассматривать схватку за Тайвань в качестве борьбы за региональное господство. Тот факт, что такая война, возможно, начнётся с ракетной атаки на американские базы в стиле Пёрл-Харбора, ещё больше затруднит принятие поражения возмущённой американской общественностью и лидерами США. Даже если Соединённым Штатам не удастся предотвратить захват Тайваня китайскими войсками, они не смогут легко выйти из войны. Прекращение конфликта без предварительного нанесения серьёзного ущерба китайской воздушной и морской мощи в Азии сильно ослабило бы репутацию Вашингтона, а также его способность защитить остающихся в регионе союзников.

Кроме того, у обеих сторон сохранится потенциал для продолжения боевых действий. Соединённые Штаты могли бы перебросить корабли, самолёты и подводные лодки с других театров военных действий и использовать тихоокеанское командование за пределами первой островной цепи, тянущейся от Японии на севере до Тайваня и Филиппин на юге, для постоянных атак на китайские вооружённые силы. Со своей стороны, Китай мог бы направить уцелевшие воздушные, морские и ракетные силы для второго и третьего нападения на Тайвань и привести в боевую готовность морскую милицию, состоящую из судов береговой охраны и рыболовецких судов. И США, и КНР выйдут из этих первых столкновений окровавленными, но не измотанными, что увеличит вероятность долгой и страшной войны.

Больше, дольше, беспорядочнее

Когда войны между великими державами затягиваются, конфликты становятся более масштабными, беспорядочными и трудноразрешимыми. Любое военное противостояние между, скорее всего, заставит мобилизовать обе экономики для ведения войны. После первых залпов обе стороны поспешат заменить боеприпасы, корабли, подводные лодки и самолёты, потерянные в первые дни боевых действий. Эта гонка приведёт к перенапряжению промышленных баз, потребует переориентации экономик, националистических призывов или принудительной мобилизации населения для поддержки долгого противостояния.

Длительные войны также обостряются по мере того, как воюющие стороны ищут новые источники влияния. Они открывают новые фронты и втягивают в военные действия новых союзников. Они расширяют диапазон мишеней и меньше беспокоятся о жертвах среди мирного населения. Иногда они явно нацеливаются на гражданское население, бомбардируя города или торпедируя гражданские суда. Они также используют морские блокады, санкции и эмбарго, чтобы заставить врага капитулировать. Если Китай и США обрушат друг на друга почти все имеющиеся в их распоряжении средства, локальная война перерастёт в противостояние широкой общественности разных стран и охватит множество регионов.

Большие войны требуют грандиозных целей. Чем больше жертв требуется для победы, тем более проработанным и качественным должно быть итоговое мирное соглашение для оправдания этих жертв.

То, что начнётся как кампания США по защите Тайваня, легко перерастёт в попытку сделать Китай неспособным к новой агрессии за счёт полного уничтожения его наступательной военной мощи.

И наоборот, по мере того как Соединённые Штаты будут наносить Китаю всё больший ущерб, военные цели Пекина расширятся от завоевания Тайваня до полного вытеснения Вашингтона из западной акватории Тихого океана.

Всё это усложнит процесс достижения мира. Расширение военных целей сужает дипломатическое пространство для урегулирования и приводит к жестокому кровопролитию, которое подпитывает ненависть и недоверие. Даже если американские и китайские лидеры устанут от войны, им будет трудно достичь взаимоприемлемого мира.

Ядерная война

Война между Китаем и США будет отличаться от предыдущих гегемонистских войн в одном фундаментальном отношении: у обеих сторон имеется ядерное оружие. Это означает сильную демотивацию тотальной эскалации, но также, как ни парадоксально, способно усугубить опасности, присущие длительной войне.

Поначалу обе стороны станут чувствовать себя свободно, расстреливая обычные арсеналы и считая, что ядерные арсеналы защитят их от сокрушительного удара возмездия. Учёные называют это «парадоксом стабильности-нестабильности», когда слепая вера в ядерное сдерживание рискует привести к развязыванию масштабной войны с применением обычных вооружений. В китайских военных трудах часто говорится, что НОАК могла бы уничтожить американские базы и авианосцы в Восточной Азии, в то время как ядерный арсенал Китая будет сдерживать атаки США на материковую часть КНР. С другой стороны, некоторые американские стратеги призывают наносить удары по базам материковой части Китая в самом начале конфликта, полагая, что ядерное превосходство Америки удержит Китай от ответных действий. Ядерное оружие не только не предотвратит большую войну, но может стать её катализатором.

Как только начнётся война, есть три пути её эскалации в ядерное противостояние. Сторона, терпящая поражение, может применить тактическое ядерное оружие – боеголовки малой мощности, которые способны уничтожить конкретные военные цели, не уничтожая гражданские объекты другой стороны, чтобы переломить ситуацию. Именно так Пентагон планировал остановить советское вторжение в Центральную Европу во время холодной войны. И именно так Северная Корея, Пакистан и Россия могли бы поступить, если бы проигрывали в войне сегодня. Если КНР удастся блокировать обычные силы США в Восточной Азии, Соединённым Штатам придётся решать, стоит ли спасать Тайвань, используя тактическое ядерное оружие против китайских портов, аэродромов или боевых кораблей. Это не фантазия: американские военные уже разрабатывают крылатые ракеты с ядерной головкой, запускаемые с подводных лодок, которые могли бы быть использованы для этих целей.

Китай также мог бы использовать ядерное оружие, чтобы вырвать победу из «челюстей» неминуемого поражения. НОАК приступила к беспрецедентному расширению ядерного арсенала, и офицеры НОАК писали, что Китай может применить ядерное оружие, если обычная война будет угрожать выживанию его правительства или сохранению ядерного арсенала, а это почти наверняка произойдёт, если Пекин проиграет войну за Тайвань. Возможно, неофициальные заявления – блеф. Однако нетрудно представить себе, что, если Китай столкнется с перспективой унизительного поражения, он может нанести ядерный удар (возможно, по огромной военной базе США на Гуаме или рядом с ней), чтобы вернуть себе тактическую инициативу или заставить Вашингтон прекратить огонь и заключить перемирие.

По мере затягивания конфликта любая из сторон также может прибегнуть к абсолютному оружию в качестве последнего прибежища, чтобы положить конец изнурительной войне на истощение. Во время войны в Корее американские лидеры неоднократно рассматривали возможность сбросить ядерные бомбы на Китай, чтобы заставить его согласиться на прекращение огня и перемирие. Сегодня у обеих стран есть вариант использовать ограниченные ядерные удары, чтобы заставить упрямого противника уступить. Стимулы для этого могут быть сильными, учитывая, что та сторона, которая первой нажмет на ядерный спусковой крючок, может получить значительное преимущество.

Последний путь к ядерной войне – непреднамеренная эскалация. Каждая из сторон, зная, что эскалация сопряжена с высоким риском, может попытаться ограничить ядерные возможности другой стороны. Например, Соединённые Штаты попытаются потопить китайские подводные лодки с баллистическими ракетами до того, как те скроются в глубоких водах за первой островной цепью. Однако такая атака может поставить Китай перед выбором «применить свои ядерные силы или полностью их лишиться», особенно если США также нанесут удар по китайским ракетам наземного базирования и системам связи, которые объединяют обычные и ядерные силы. При таком сценарии лидеры Китая могут скорее применить своё ядерное оружие, чем рисковать полностью потерять такую возможность.

Предотвращение Армагеддона

Нет простого способа подготовиться к длительной войне, ход и динамика которой по своей природе непредсказуемы. Однако Соединённые Штаты и их союзники могут сделать четыре вещи, чтобы не быть застигнутыми врасплох любым развитием событий – и, надеюсь, предотвратить худшее.

Во-первых, Вашингтон может выиграть гонку обновления и перезагрузки. Китай с гораздо меньшей вероятностью начнёт войну, если будет знать, что в случае затягивания конфликта будет уступать в вооружении. Поэтому Вашингтон и Тайбэй должны агрессивно накапливать боеприпасы. Для США критически важными активами являются ракеты, способные издалека потопить самые ценные корабли и самолёты Китая. Для Тайваня ключевое оружие – ракеты малой дальности, минометы, мины и ракетные установки, способные уничтожить боевые корабли вторжения. Обе страны также должны быть готовы производить новое оружие в военное время. Тайваньские заводы станут очевидными целями для китайских ракет, поэтому Соединённые Штаты должны задействовать промышленную мощь других союзников. Например, переоснастить судостроительный потенциал Японии для быстрого и масштабного производства простых ракетных барж.

Во-вторых, США и Тайвань могут продемонстрировать способность стойко держаться. В длительной войне Китай попытается задушить Тайвань блокадой, бомбардировками заставить его подчиниться или вывести из строя американские и тайваньские электро-, а также телекоммуникационные сети с помощью кибератак. Он в состоянии использовать обычные гиперзвуковые ракеты для атаки целей на территории США и наводнить Соединённые Штаты дезинформацией. Для противодействия таким мерам потребуются оборонительные приготовления, например – защита критически важных сетей, расширение сети убежищ для гражданского населения Тайваня и увеличение запасов топлива, продовольствия и медикаментов.

Для пресечения китайской кампании принуждения необходимо также пригрозить Пекину болезненным возмездием. Следовательно, третья задача – контролировать лестницу эскалации. Готовясь блокировать китайскую торговлю и отрезать Пекин от рынков и технологий в военное время, США и их союзники могут угрожать превратить затяжной конфликт в экономическую катастрофу для Китая. Готовясь потопить китайские военные суда в любой точке западной акватории Тихого океана и уничтожить китайскую военную инфраструктуру в других регионах, Вашингтон может поставить под угрозу военную модернизацию КНР, рассчитанную на целое поколение. А, разработав средства для нанесения ударов по китайским портам, аэродромам и армадам с помощью тактического ядерного оружия, Соединённые Штаты способны удержать Китай от начала ограниченных ядерных атак. Вашингтон должен поставить Пекин перед фундаментальным выбором и довести до сведения китайских лидеров: чем дольше длится война, тем более страшное опустошение и разруха ожидают Китай.

Поскольку контроль над эскалацией будет крайне важен, американцам понадобятся варианты действий, которые позволят им ужесточить наказание без обязательного наращивания насилия. Например, тонко продемонстрировав, что у них имеются кибервозможности для вывода из строя критической инфраструктуры и системы внутренней безопасности Китая, США могут пригрозить переносом военных действий на территорию Китая. Аналогичным образом, улучшая возможности по подавлению китайской противовоздушной обороны вблизи Тайваня с помощью кибератак, средств радиоэлектронного подавления и оружия направленной энергии, Соединенные Штаты получат большую свободу действий, ограничивая при этом объём материальных разрушений в материковом Китае.

Любые шаги в направлении эскалации рискуют усилить интенсивность конфликта. Таким образом, последняя подготовка, необходимая Вашингтону – разработка определения победы. Война между великими державами, обладающими ядерным оружием, не закончится сменой режима или оккупацией одной стороной конфликта столицы другой стороны. Она закончится компромиссом, достигнутым посредством переговоров. Самым простым урегулированием было бы возвращение к статус-кво: Китай прекращает нападать на Тайвань в обмен на обещание, что остров не станет добиваться официальной независимости и Соединённые Штаты её не поддержат. Чтобы подсластить горькую пилюлю, Вашингтон мог бы предложить вывести войска из Тайваня и Тайваньского пролива.

Си сможет сказать китайскому народу, что преподал урок врагам. США спасли бы демократию, занимающую стратегически важное положение. Возможно, это не самое приятное окончание столь ожесточённого конфликта. Но в длительной войне между великими державами защита жизненно важных интересов США при одновременном предотвращении Армагеддона – уже достаточно хороший исход.

Foreign Affairs

США. Китай > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 5 января 2022 > № 4313849 Хэл Брэндс, Майкл Бекли

Афганистан. США. Вьетнам > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 1 сентября 2021 > № 4046532 Андрей Исэров

«Мир с честью» или «пристойный интервал»?

АНДРЕЙ ИСЭРОВ

Кандидат исторических наук, доцент Школы исторических наук факультета гуманитарных наук Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», старший научный сотрудник Центра Североамериканских исследований Института всеобщей истории РАН.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Исэров А.А. «Мир с честью» или «пристойный интервал»? // Россия в глобальной политике. 2021. Т. 19. No. 5. С. 46-59. doi: 10.31278/1810-6439-2021-19-5-46-59.

ВСПОМИНАЯ ВОЙНУ ВО ВЬЕТНАМЕ И ВЫВОД ВОЙСК США

Ввязаться в войну чертовски легко. Но, раз ты в неё влез, жутко тяжело из неё вылезти.

Президент США Линдон Бейнс Джонсон – советнику по национальной безопасности Макджорджу Банди (телефонный разговор, 27 мая 1964 г., 11:24 утра)[1]

Драматические события в Афганистане летом 2021 г. почти все сравнивают с финальной стадией Вьетнамской войны. И итоги самой кампании (точнее – их отсутствие), и острая ситуация с выводом войск и местных жителей, работавших с американцами, такую параллель оправдывают. Исторические аналогии – вещь рискованная и, как правило, сильно упрощённая. Тем не менее есть смысл вспомнить ту войну, наложившую яркий отпечаток на американскую политику.

Увязание

Путь США к Вьетнамской войне, как и выход из неё, были долгими. Во Второй мировой войне французский Индокитай (современные Вьетнам, Лаос, Камбоджа) оккупировали японцы, и после их капитуляции власть во Вьетнаме – Тонкине, Аннаме и Кохинхине – стала переходить к коалиции Вьетминь[2] во главе с коммунистом Хо Ши Мином. 2 сентября 1945 г. после победы Вьетминя на выборах в Национальное собрание было провозглашено создание Демократической республики Вьетнам (ДРВ). По иронии истории, Декларация независимости ДРВ, написанная Хо Ши Мином и продекламированная им на ханойской площади, начинается со знаменитой цитаты из Декларации независимости США от 4 июля 1776 г. о неотъемлемом праве человека на «жизнь, свободу и стремление к счастью»[3].

19 декабря 1946 г. Франция, стремясь вернуть колонии, развязала Первую индокитайскую войну, получив военную и финансовую поддержку США, которые надеялись так справиться с коммунистами Юго-Восточной Азии. 7 апреля 1954 г., в разгар решающей битвы при Дьенбьенфу, президент Дуайт Эйзенхауэр употребил сравнение, ставшее основой одной из внешнеполитических стратегий Соединённых Штатов: если дать коммунистам победить в какой-то стране, за ней, как костяшки домино, посыплются соседние[4]. В итоге США потратили на помощь Франции около миллиарда долларов – 80 процентов всех расходов на войну[5].

После поражения при Дьенбьенфу надежда, что коммунистов победят французы, рухнула. Согласно Женевским соглашениям от 21 июля 1954 г., войска ДРВ должны были быть отведены к северу от временной демаркационной линии по 17-й параллели. Остававшиеся на юге французские войска планировалось вывести к 1956 г., времени проведения всеобщих выборов в Национальное собрание. К 18 мая 1955 г. границы оставались открытыми, и американцы развернули обширную кампанию помощи тем, кто хотел переселиться на юг. План эвакуации разработали ещё к 1952 г., и он был успешно претворён в жизнь: на юг перебрались около 800 тысяч человек – помимо французских военных, их союзников и французских граждан, среди переселенцев были около 45 тысяч китайцев и примерно 450 тысяч собственно вьетнамцев, в основном католиков. На последних была направлена устроенная американцами мощная пропагандистская кампания, говорившая о коммунистических гонениях на веру («Дева Мария идёт на Юг»!). В профранцузском Государстве Вьетнам правительство возглавлял католик Нго Динь Зьем. Около 52 тысяч мирных вьетнамцев и 90 тысяч военных Вьетминя эвакуировали на север, в основном на советских, польских и французских кораблях[6].

Всеобщие выборы не проводились. При поддержке США 26 октября 1955 г. Нго Динь Зьем провозгласил создание Республики Вьетнам (РВ) со столицей в Сайгоне, а себя – её президентом, и страна, подобно Корее, оказалась разделена по 17-й параллели. На юге постепенно развернулась партизанская борьба, которой руководили остававшиеся 5–10 тысяч вьетминевцев. С декабря 1960 г. партизаны объединились в Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама (Вьетконг). Южновьетнамские крестьяне – а традиционным сельским хозяйством были заняты до трёх четвертей населения и на юге, и на севере – видели в коммунистах единственную силу, готовую бороться за справедливость, в первую очередь в земельном вопросе, и за национальное развитие. На этом – втором – этапе войны Соединённые Штаты оказывали растущую помощь РВ, надеясь теперь, что с коммунистами, перед которыми спасовали французы, справится Сайгон.

Со временем в Вашингтоне поняли, что непопулярная, слабая и коррумпированная власть в Сайгоне не может противостоять крепнущей силе Вьетконга и ДРВ. В январе 1961 г. в РВ находилось менее 700 военных советников, к концу 1961 г. – уже более 2 тысяч, к концу 1962 г. – 11 тысяч и к ноябрю 1963 г. – более 16 тысяч. После двух инцидентов 2 и 4 августа в Тонкинском заливе Конгресс США принял так называемую Тонкинскую резолюцию, которая предоставляла президенту полномочия вести боевые действия во Вьетнаме без формального объявления войны. В феврале 1965 г. начались бомбардировки ДРВ (операция «Раскаты грома», “Rolling Thunder”), в марте 1965 г. во Вьетнам были направлены первые боевые части – около 3500 морских пехотинцев. К концу 1965 г. во Вьетнаме сражались уже 190 тысяч бойцов, а к концу 1966 г. – почти 400 тысяч. По сложным расчётам министра обороны в 1961–1968 гг., образованного экономиста-технократа Роберта Макнамары, для победы во Вьетнам нужно было отправить полмиллиона солдат. Рекордным стал конец апреля 1969 г. – 543 500 человек. Военный бюджет увеличился почти в 1,5 раза, с 54,2 до 81,2 млрд долларов в 1964 и 1969 финансовых годах соответственно.

Население Соединённых Штатов в ту пору достигло 200 млн человек, население же всего Вьетнама составляло около 36 миллионов. По оценкам ЦРУ, на начало 1968 г. в ДРВ проживало около 18,7 млн человек, в РВ – 17 млн, из которых на землях под контролем Вьетконга находились 5–6 миллионов. По тем же оценкам, на начало 1968 г. армия ДРВ составляла 480 тысяч бойцов (3 процента населения) и ещё около 400 тысяч были вооружёнными ополченцами. К концу 1968 г. армию и полицию РВ довели до численности примерно в 740 тысяч человек (6 процентов населения!), однако ежегодно из неё дезертировали по сто тысяч[7].

При тех потерях, которые несли бойцы Вьетконга и ДРВ (а они многократно превосходили потери Армии США), война, как думал Макнамара, должна была скоро закончиться.

Осознание бесперспективности

Американцы недооценили решимость вьетнамцев, не поняли в полной мере саму природу партизанской войны в сельской стране[8]. Масштабное Тетское наступление января-августа 1968 г., которое коммунисты приурочили к предвыборной кампании в США, пусть и окончилось неудачей, показало необходимость менять военную стратегию. Ко времени выборов американские политические и армейские круги были едины в стремлении скорее закончить войну, но, если «ястребы» считали, что путь к этому лежит через увеличение военного присутствия во имя победы, то «голуби» – через постепенный вывод войск. По опросам, 69 процентов американцев поддерживали вывод войск, а 58 процентов считали вьетнамскую политику президента Джонсона ошибочной[9]. 31 марта 1968 г. Линдон Бэйнс Джонсон пообещал прекратить бомбардировки, и 13 мая 1968 г. в Париже начались мирные переговоры. Но время Джонсона уже ушло, и существенный вклад в его поражение на выборах 5 ноября 1968 г. внесла как раз Вьетнамская война.

8 августа 1968 г., принимая номинацию Республиканской партии на пост президента, Ричард Никсон обещал «достойно окончить Вьетнамскую войну»[10]. В воспоминаниях он напишет, что стремился завершить её «настолько быстро, насколько было возможно с честью»[11].

Скоро закончить войну не удалось, и, как мы сейчас увидим, единой стратегии выхода из неё у Никсона и его команды не было. Из 58 281 погибших во Вьетнаме американских солдат и офицеров, не меньше 21 189 погибли именно во время президентства Никсона, правда, из этого числа 11 780 жертв пришлись на его первый год правления.

В администрации Никсона столкнулись те же два взгляда, что существовали в американских верхах в целом: либо скорее выводить войска, либо, напротив, усилить давление, чтобы добиться, по крайней мере, лучших условий для переговоров. 13 марта 1969 г. министр обороны, в недавнем прошлом – опытный конгрессмен, чувствовавший настроения избирателей, Мелвин Лэйрд впервые сказал Никсону о «деамериканизации» войны: нужно вести боевые действия руками вьетнамцев, сократив прямое участие Армии США. Потом Лэйрд предложил более удачное слово для этого курса – «вьетнамизация». 25 июля 1969 г., готовя разрядку, президент выдвинул так называемую доктрину Никсона (Гуамскую доктрину): Соединённые Штаты обещают своим союзникам ядерный щит, военную и экономическую помощь, но ждут, что те будут готовы защищать себя самостоятельно. 4 сентября 1969 г. Лэйрд передал Никсону предложение Комитета начальников штабов: через 42 месяца оставить во Вьетнаме 267 500 солдат; государственный секретарь Уильям Роджерс предлагал для этого срок в 18 месяцев, сам Лэйрд – 24 месяца[12].

На деле вывод войск пошёл быстрее: в 1970 г. американский контингент составлял 250 900 человек, к концу 1971 г. – уже 156 800 человек, к концу 1972 г. – 24 200 человек. Одновременно США усиливали армию РВ, которая в январе 1969 г. насчитывала около 850 тысяч бойцов, а в 1970 г. – уже 1 миллион. Одних только новейших автоматических винтовок М16 южновьетнамцам отправили более миллиона штук, а военные школы предусматривали обучение свыше 100 тысяч человек в год[13]. Другой составляющей «вьетнамизации» стали поначалу секретные массированные бомбардировки баз ДРВ в Камбодже и Лаосе, целью которых было разорвать цепи снабжения ДРВ и Вьетконга, выгадав время для укрепления позиций РВ[14]. 7 апреля 1971 г. Никсон объявил по телевидению об успехе Лаосской операции армии РВ, хотя в личных беседах признавал, что успеха никакого не было[15].

В то же время советник по национальной безопасности Генри Киссинджер продумывал резкую эскалацию войны вплоть до ядерного шантажа («стратегия сумасшедшего»), чтобы принудить Ханой к переговорам и не дать ему увериться в готовности американцев к постоянным уступкам. В меморандуме Никсону от 10 сентября 1969 г., накануне крупнейших антивоенных демонстраций, Киссинджер указал на опасность вывода войск, сравнив такие действия с «солёным арахисом»: чем больше войск выведешь, тем больше захотят избиратели; кроме того, чем меньше солдат остаётся на фронте, тем тяжелее им воевать и тем значительнее ослабление войск с каждым новым сокращением[16].

4 августа 1969 г. в Париже во время первой тайной встречи Киссинджера с представителями ДРВ он заявил, что если к 1 ноября переговоры заметно не продвинутся, то Вашингтону придётся принять «меры, чреватые колоссальными последствиями». Однако коммунисты давлению не поддавались[17].

21 февраля 1970 г. состоялась первая тайная встреча Киссинджера с членом Политбюро ЦК КПВ Ле Дык Тхо, который не согласился на взаимный вывод войск, к примеру, через 16 месяцев (предложения от 6 марта и 4 апреля). После вторжения в Камбоджу переговоры приостановились вплоть до весны 1971 года. В мае 1971 г. Киссинджер делает новое предложение: освободить военнопленных и вывести войска за полгода. Ханой в ответ потребовал тем или иным образом, лучше – через свободные выборы, отстранить от власти президента РВ Нгуена Ван Тхьеу[18].

Из рассекреченных в середине 2000-х гг. бумаг становится ясно, что Никсон, прекрасно понимая внутреннюю слабость ДРВ, хотел подойти к выборам 1972 г., «сохранив лицо», то есть не сдав правительство в Сайгоне.

Во время своего первого, секретного визита в Пекин в июле 1971 г. Киссинджер записал тезис для переговоров: «Нам нужен пристойный интервал», и убеждал китайцев пойти на полуторагодичное прекращение огня[19].

Если вьетнамским коммунистам удалось умело привлечь поддержку и Китая, и – чем дальше, тем всё больше – СССР, то Соединённые Штаты не смогли заручиться действенной помощью даже членов НАТО. Но разрядка как раз могла стать тяжёлым испытанием для Северного Вьетнама, если бы он не оказался к ней хорошо подготовлен: стремясь во имя разрядки с США закончить войну во Вьетнаме, Китай и Советский Союз увеличивали поддержку ДРВ, стремясь превзойти друг друга в соперничестве за лидерство в социалистическом мире. К 1970–1972 гг. вьетнамские коммунисты уже освоили современное советское оружие.

Переговоры с применением силы

Лучших условий прекращения войны Никсон с Киссинджером не добились, но с «вьетнамизацией» число жертв среди американцев резко сократилось, соответственно, спала и волна антивоенного движения; гибнуть продолжали только вьетнамцы. Защитники политики «пристойного интервала» говорят, что медленный вывод войск дал то время, за которое Соединённые Штаты, успешно проводя курс разрядки в отношениях с СССР и Китаем, изменили международное положение, сделав мир безопаснее и сократив возможный ущерб от поражения[20].

Тем временем в конце марта 1972 г., прямо перед тщательно готовившимися визитами Никсона в Китай и СССР и заключительным этапом американской кампании по выборам президента, ДРВ предпринимает Пасхальное наступление, которое удалось остановить только широкомасштабными американскими бомбардировками. Они продолжались с 9 мая по 23 октября (операция “Linebacker”[21]) параллельно с морской блокадой и минированием северовьетнамских портов. Несмотря на опасения, эти бомбардировки не повлияли на налаживание отношений с СССР и Китаем, хотя хорошо известно, как эмоционально Брежнев говорил Никсону о трагедии вьетнамского народа, закончив словами: «У вас руки в крови».

Президентские выборы должны были состояться 7 ноября 1972 г., и подписание мирного договора наметили на 30/31 октября. Ключевой вопрос состоял в сохранении коммунистического правительства на юге. Чтобы уговорить Нгуена Ван Тхьеу, американцы обеспечили РВ новыми колоссальными военными поставками, в частности создав в стране четвёртый в мире (!) военно-­воздушный флот[22]. Но Ле Дык Тхо оставался не удовлетворён уступками. 14 декабря Вашингтон выдвинул ультиматум Ханою, обещая тяжёлые последствия, если тот за 72 часа не вернётся за стол переговоров. С 18 по 29 декабря развернулась операция “Linebacker II”, вошедшая в историю под мрачным названием «Рождественские бомбардировки». Её небывалый масштаб (741 авианалёт, более 36 тысяч тонн бомб) сравним только с событиями Второй мировой войны. Число погибших мирных граждан оценивается в 2368 человек[23].

Переговоры возобновились 8 января. Нгуену Ван Тхьеу пообещали «ответить в полную силу», если атаки ДРВ возобновятся[24]. Наконец, 27 января 1973 г. Парижские соглашения были подписаны: Соединённые Штаты обязались за шестьдесят дней вывести войска из Вьетнама, разминировать территориальные воды, признавали на юге два правительства – РВ и созданное в 1969 г. Временное революционное правительство Республики Южный Вьетнам. Объявлялось прекращение огня. После свободных выборов планировалось воссоединение страны. На следующий день после подписания соглашений Киссинджер признался советнику по внутренним делам Джону Эрлихману: «Думаю, им [РВ] повезёт, если они продержатся полтора года», – и ошибся всего на полтора месяца![25]

Уход и отстранение

К концу марта американские войска были выведены из Вьетнама, хотя флот и авиация оставались в нейтральных водах Тонкинского залива, а также в Таиланде и на Гуаме. В РВ продолжали работать около девяти тысяч американцев, формально гражданских советников. Был возвращён 591 американский военнопленный. В остальном соглашения сразу же были нарушены и ДРВ, и РВ, что, кстати, стало для США поводом не выплачивать Ханою обещанные средства на восстановление страны. В условиях экономического кризиса, больно ударившего и по самим Соединённым Штатам, Уотергейтского скандала и, главное, – широкого разочарования в активной внешней политике, которое вскоре назовут «вьетнамским синдромом», Конгресс, готовый преодолеть даже президентские вето, останавливал запросы Никсона и пришедшего ему на смену Джеральда Форда. Когда 24 октября 1974 г., а затем уже 25 марта 1975 г. Форд заверял Нгуена Ван Тхьеу, что «администрация приложит любые усилия, чтобы обеспечить необходимую вам помощь», за его словами уже не могло стоять реальных действий.

РВ потеряла 400 млн долларов ежегодной гражданской помощи, а военную поддержку сократили с 2,3 млрд долларов в 1973 г. до 1 млрд в 1974 г., что, в совокупности с разразившимся мировым экономическим кризисом, больно ударило по народному хозяйству и финансам страны. В сентябре 1974 г. Конгресс одобрил помощь только в 700 миллионов. Огромный авиафлот РВ не имел ни нужного числа специалистов, ни топлива. В 1974 г. из армии РВ дезертировали рекордные 240 тысяч человек[26]. В конце 1973 г. Нгуен Ван Тхьеу объявил Третью индокитайскую войну против коммунистов, чьи части в Южном Вьетнаме и соседних Камбодже и Лаосе насчитывали после подписания Парижских соглашений около 270 тысяч человек[27]. В июле 1974 г. в Ханое приняли решение ускорить главное наступление и воссоединить страну уже в 1975–1976 гг., а не в 1976–1977 гг., как думали раньше.

Решающая операция началась 13 декабря 1974 года. Последнее наступление заняло меньше двух месяцев. С победой в битве при Буонметхуот 3–18 марта 1975 г. успех коммунистов был предрешён, и только в битве при Сюан Локе 9–21 апреля части РВ оказали настоящее сопротивление. 10 апреля 1975 г. Форд тщетно просил в Конгрессе 722 млн долларов на военную помощь. 30 апреля 1975 г. над 2,5-миллионным Сайгоном – с 1976 г. Хошимином – взвился флаг социалистического Вьетнама[28].

Когда стало ясно, что столица неминуемо падёт, американцы обратились за помощью к Советскому Союзу. 19 апреля Киссинджер через посла Анатолия Добрынина передал «весьма срочное обращение» президента Форда к Брежневу с просьбой обеспечить временную приостановку боевых действий, что «позволило бы спасти жизни и осуществить непрерывную эвакуацию американцев и тех южновьетнамцев, перед которыми Соединённые Штаты несут особую ответственность».

24 апреля Брежнев ответил Форду, что вьетнамские власти заверили его, что не будут препятствовать эвакуации американских граждан и «наносить ущерб престижу США».

Впрочем, обстрел аэропорта и зданий вокруг американского посольства, с точки зрения Вашингтона, показал, что уходят они под «прямым нажимом». Канал связи между Вашингтоном и Ханоем через Москву сохранился вплоть до начала июня[29].

В самом же Сайгоне посол Грэм Мартин (1912–1990) задерживал эвакуацию до самого конца, веря в возможность сопротивления армии РВ и боясь подать знак к панике. Символом борьбы, на деле уже бесполезной, стал для дипломата красивый раскидистый тамаринд во внутреннем дворе посольства: если его срубить, чтобы тем самым сделать возможной посадку вертолёта для эвакуации, – значит, игра проиграна. По устному свидетельству, уже в 2015 г. сотрудники посольства США в Багдаде перечитывали сайгонские телеграммы 1975 года[30].

Наконец, 29 апреля в половине одиннадцатого по американскому радио прозвучал первый сигнал к эвакуации: «Температура в Сайгоне – 105 градусов [40,6°С], и продолжает расти», а затем – песня военных лет Бинга Кросби «Белое Рождество». Только тогда срубили тамаринд, сожгли секретные документы – и даже остававшиеся в посольстве купюры на пять миллиона долларов. В посольство ринулись толпы вьетнамцев – их насчитали примерно 2800 человек.

29–30 апреля за 19 часов в ходе операции «Порывистый ветер» (“Frequent Wind”) вертолётами из Сайгона на корабли Седьмого флота США было эвакуировано 1737 граждан Соединённых Штатов и 5595 граждан других государств, в основном вьетнамцев. 3–26 апреля операцией “Babylift” из города эвакуировали 2 547 сирот и беспризорных, 1945 из которых остались в США, а 602 – распределены в другие страны западного мира. 4 апреля одному из самолётов пришлось совершить экстренную посадку – из 314 пассажиров и членов экипажа погибли 138. В списках посольства состояло 17 тысяч вьетнамцев, которым, как считалось, угрожает опасность при приходе к власти коммунистов. Принимая средний размер семьи в семь человек, вывезти предстояло не меньше 119 тысяч человек. Всего до конца года Соединённые Штаты вывезли на кораблях 138 тысяч вьетнамских беженцев, чей путь на другой континент проходил через палаточный городок на военно-морской базе в Гуаме (операция «Новая жизнь»). Принятый 23 мая 1975 г. закон выделил на эти нужды 405 млн долларов[31]. 3900 человек, не только этнические китайцы, бежали в Гонконг, который вскоре, с ухудшением вьетнамско-китайских отношений, станет главным прибежищем китайского меньшинства[32].

Форд назвал падение Южного Вьетнама «самым печальным часом за время в Белом доме»[33]. Нерешённым оставался вопрос о 2646 пропавших без вести или находившихся в плену американских военных, для розыска которых было создано особое правительственное агентство. На сегодняшний день неизвестна судьба 1587 человек. В ответ на нежелание ДРВ идти навстречу США в поиске пропавших президент Форд объявил государству экономический бойкот. Дипломатические отношения между США и Вьетнамом были восстановлены только в 1995 году.

Не пригодившаяся «доктрина Пауэлла»

Все аспекты Вьетнамской войны подверглись глубокому и всестороннему разбору американскими военными, историками, экономистами, международниками, политологами. Большинство историков осуждали вовлечение в войну, считая его либо ошибочным применением политики сдерживания, успешной только в Европе, либо говоря о «трясине», в которую постепенно, не желая того, позволило затянуть себя американское руководство, или цугцванге, преступно затянувшем войну. Марксисты шли за ленинским анализом империализма. Ревизионистское меньшинство, всё более заметное в XXI веке, доказывает правильность и справедливость участия США в войне и видит трагедию в упущенной либо в начале, либо в конце войны победе[34].

Исторический опыт не даёт простых уроков. Это не учебник с готовыми инструкциями, а принятие решений по исторической аналогии – опасный инструмент, о чём американские стратеги прекрасно знают[35]. Само же желание преодолеть гнёт истории может быть как полезным, так и вредным. Но тут напрашивается показательный пример. 28 ноября 1984 г. министр обороны Каспар Уайнбергер, разбирая вьетнамский опыт, предложил принципы участия США в войнах: применение военной силы не исключено, но ограничено строгими рамками. Ученик Уайнбергера, кадровый штабной офицер Колин Пауэлл, идя за мыслями наставника, выдвинул свою доктрину: военный удар по недружественному государству возможен, но только после исчерпания экономических и дипломатических методов давления, при наличии ясных политических и военных целей, общественной и международной поддержки, подавляющего военного превосходства и чёткой стратегии выхода из войны после выполнения поставленных задач[36]. Вышло так, что пик карьеры Пауэлла, назначенного государственным секретарём в администрации Джорджа Буша – младшего, означал отказ от высказанных им же самим принципов, причём не только теоретический (Стратегия национальной безопасности от 17 сентября 2002 г.), но и воплощённый на практике в разрушительных войнах в Афганистане и в Ираке.

--

СНОСКИ

[1] Foreign Relations of the United States, 1964–1968, Volume XXVII, Mainland Southeast Asia; Regional Affairs // U.S. Department of State. Office of the Historian. URL: https://history.state.gov/historicaldocuments/frus1964-68v27/d53 (дата обращения: 27.08.2021).

[2] Vi?t Nam Ð?c L?p Ð?ng Minh H?i, рус. Лига независимости Вьетнама – прим. ред.

[3] Declaration of Independence // Viet Nam Government Portal. URL: http://www.chinhphu.vn/portal/page/portal/English/TheSocialistRepublicOfVietnam/AboutVietnam/AboutVietnamDetail?categoryId=10000103&articleId=10002648 (дата обращения: 25.08.2021).

[4] The Pentagon Papers: The Defense Department History of United States Decision Making on Vietnam. The Senator Gravel Edition. Boston: Beacon Press. 1971. Vol. 1. P. 597.

[5] Bradley M. Ph. Setting the stage: Vietnamese Revolutionary Nationalism and the First Vietnam War. In: D.L. Anderson. The Columbia History of the Vietnam War. New York: Columbia University Press, 2011. P. 110.

[6] Prados J. The Numbers Game: How Many Vietnamese Fled South In 1954? // The VVA Veteran. January/February 2005. URL: http://archive.vva.org/archive/TheVeteran/2005_01/feature_numbersGame.htm (дата обращения: 24.08.2021); Frankum R. Operation Passage to Freedom: The United States Navy in Vietnam, 1954–1955. Texas Tech University Press, 2007. 288 p.

[7] Intelligence Memorandum: The Manpower Situation in North Vietnam // CIA. Directorate of Intelligence. January 1968. Declass. 11.07.2018. URL: https://www.intelligence.gov/assets/documents/tet-documents/cia/THE MANPOWER SITUATION IN_15472910_.pdf (дата обращения: 24.08.2021).

[8] См.: Mack A. Why Big Nations Lose Small Wars: The Politics of Asymmetric Conflict // World Politics. 1975. Vol. 27. No. 2. P. 175–200; Gilbert, M. (Ed.). Why the North Won the Vietnam War. Palgrave Macmillan US, 2002. 254 p.

[9] McMahon R.J. The Politics, and Geopolitics, of American Troop Withdrawals from Vietnam, 1968–1972 // Diplomatic History. June, 2010. Vol. 34. No. 3. P. 471.

[10] Address Accepting the Presidential Nomination at the Republican National Convention in Miami Beach, Florida // The American Presidency Project. 08.08.1968. URL: https://www.presidency.ucsb.edu/documents/address-accepting-the-presidential-nomination-the-republican-national-convention-miami (дата обращения: 25.08.2021).

[11] Nixon R. RN: The Memoirs of Richard Nixon. New York: Grosset & Dunlap, 1978. Vol. I. P. 349.

[12] McMahon R.J. Op. cit. P. 479–482.

[13] Herring G.C. America’s Longest War: The United States and Vietnam, 1950–1975. McGraw-Hill Humanities/Social Sciences/Languages, 1979. P. 226.

[14] Ibid. P. 235–236.

[15] Rach Ch. “Our Worst Enemy Seems to Be the Press”: TV News, the Nixon Administration, and U.S. Troop Withdrawal from Vietnam, 1969–1973 // Diplomatic History. June 2010. Vol. 34. № 3. P. 560.

[16] Foreign Relations of the United States, 1969–1976. Vol. VI: Vietnam, January 1969 – July 1970. Washington., D.C., 2006. P. 370–374. URL: https://history.state.gov/historicaldocuments/frus1969-76v06 (дата обращения: 25.08.2021).

[17] McMahon R.J. Op. cit. P. 478; Burr W., Kimball J.P. Nixon’s Nuclear Specter: The Secret Alert of 1969, Madman Diplomacy, and the Vietnam War. University Press of Kansas, 2015. 448 p.

[18] McMahon R.J. Op. cit. P.480–483; Herring G.C. Op. cit. P. 236–238.

[19] Hughes K. Fatal Politics: Nixon’s Political Timetable for Withdrawing from Vietnam // Diplomatic History. June 2010. Vol. 34. № 3. P. 502–503.

[20] Jervis R. The Politics of Troop Withdrawal: Salted Peanuts, the Commitment Trap, and Buying Time // Diplomatic History. June 2010. Vol. 34. № 3. P. 507–516, P. 514–515.

[21] Linebacker (лайнбэкер) – полузащитник в американском футболе – прим. ред.

[22] Herring G.C. Op. cit. P. 247.

[23] Sorley L. A Better War: The Unexamined Victories and Final Tragedy of America’s Last Years in Vietnam. Orlando (Fla.), 1999. P. 453.

[24] Herring G.C. Op. cit. P. 249.

[25] Цит. по: Gardner L. Richard Nixon and the End of the Vietnam War, 1969–1975. In: M.B. Young, R. Buzzanco. A Companion to the Vietnam War. Wiley-Blackwell, 2008. P. 254.

[26] Herring G.C. Op. cit. P. 254–260.

[27] Nguyen Duy Hinh. Vietnamization and the Cease-Fire. Washington, D.C., 1980. P. 153.

[28] Ang Cheng Guan. Ending the Vietnam War: The Vietnamese Communists’ Perspective. London, 2004. P. 150–165.

[29] Добрынин А.Ф. Сугубо доверительно. Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962–1986 гг.). М., 1996. С. 330–331.

[30] Packer G. Afghanistan’s Theorist-in-Chief // The New Yorker. 27.07.2016. URL: https://www.newyorker.com/magazine/2016/07/04/ashraf-ghani-afghanistans-theorist-in-chief (дата обращения: 27.08.2021).

[31] Willbanks J.H. Abandoning Vietnam: How America Left and South Vietnam Lost Its War. Lexington (Ky.), 2004. P.223–276; Schulzinger R.D. The Legacy of the Vietnam War. In: The Columbia History of the Vietnam War. Columbia University Press, 2017. P. 385–386; Thompson L.C. Refugee Workers in the Indochina Exodus, 1975–1982. Jefferson (N.C.), 2010. 275 p. Критические по отношению к вьетнамским коммунистам очерки журналистов см.: Dawson A. 55 Days: The Fall of South Vietnam. Prentice Hall, 1978. 366 p.; Todd O. Cruel April. The Fall of Saigon. W W Norton & Co Inc, 1990. 470 p.; Engelmann L. Tears before the Rain: An Oral History of the Fall of South Vietnam. Oxford University Press, 1990. 408 p.

[32] Yuk Wah Chah. (Ed.). The Chinese/Vietnamese Diaspora: Revisiting the Boat People. Routledge, 2011. P. 6.

[33] Zelizer J.E. Congress and the Politics of Troop Withdrawal // Diplomatic History. June 2010. Vol. 34. No. 3. P. 538.

[34] Anderson D.L. The Vietnam War and Its Enduring Historical Relevance // The Columbia History of the Vietnam War. P. 2-6; Toner S. Interminable: The Historiography of the Vietnam War, 1945–1975. In: C.R.W. Dietrich. A Companion to U.S. Foreign Relations Colonial Era to the Present. Wiley-Blackwell, 2020. P. 855–887.

[35] May E.R. ‘Lessons’ of the Past: The Use and Misuse of History in American Foreign Policy. Oxford University Press, 1975. 240 p.; Neustadt R.E., May E.E. Thinking in Time: The Use of History for Decision Makers. Free Press, 1988. 352 p.; Hemmer Ch. Which Lessons Matter? American Foreign Policy Decision Making, 1979–1987. Albany, NY: SUNY Press, 2000. 217 p.; Record J. Making War, Thinking History: Munich, Vietnam, and Presidential Uses of Force from Korea to Kosovo. Naval Institute Press, 2014. 216 p.

[36] Powell C. U.S. Forces: Challenges Ahead // Foreign Affairs. Winter 1992. Vol. 71. No. 5. P. 32–45; LaFeber W. The Rise and Fall of Colin Powell and the Powell Doctrine // Political Science Quarterly. Spring 2009. Vol. 124. No. 1. P. 71–93.

Афганистан. США. Вьетнам > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 1 сентября 2021 > № 4046532 Андрей Исэров

Германия. США. Великобритания. Россия > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ > magazines.gorky.media, 1 сентября 2021 > № 4022353 Андрей Колесников

Немыслимый альянс

Опыт сотрудничества СССР с западными державами во Второй мировой войне: уроки для сегодняшнего дня

Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 56, 2021

Краткие выводы

История сотрудничества СССР, США и Великобритании в ходе Второй мировой войны — пример кооперации в исключительных обстоятельствах при наличии общего врага. Собственно, и понимание того, что враг общий и от борьбы с ним зависит само выживание наций, пришло далеко не сразу. Еще в 1940-м году Великобритания рассматривала планы бомбежек Баку, а в 1941-м, уже после начала Великой Отечественной войны в британском правительстве предполагали, что Сталин заключит мир с Гитлером. По мере приближения Победы, по замечанию Рузвельта, сделанному им незадолго до смерти, противоречия между западными союзниками и сталинским СССР неизбежно усугублялись. Об этом же говорили и Черчилль, и Сталин.

В сотрудничестве стран антигитлеровской коалиции, помимо объективных обстоятельств, способствовавших сближению США, Великобритании, СССР и их лидеров, большую роль играл фактор персональных контактов. Например, посла СССР в Великобритании Ивана Майского с Уинстоном Черчиллем и Энтони Иденом; особую роль сыграли переговорные таланты Гарри Хопкинса, снимавшего конфликтные вопросы в непосредственном контакте со Сталиным. (Важность и эффективность такого рода контактов в налаживании отношений были подтверждены почти четверть века спустя, когда начал работать back-channel Киссинджер-Добрынин.) Значение имела, в частности, готовность Рузвельта идти на уступки Сталину при понимании американским президентом решающей роли СССР в Победе и необходимости иметь союзника в войне с Японией.

Ухудшению отношений способствовали не только такие факторы, как окончание войны; раздел сфер влияния (особое значение, например, польского вопроса, особенно конфликта вокруг формирования правительства новой Польши); конкуренция в попытках влиять на развитие событий в разных регионах (например, соперничество в Китае, входившем в Антигитлеровскую коалицию); принципиальные политические и идеологические расхождения; недоверие, обусловленное опытом взаимоотношений (например, позднее открытие второго фронта), но и личные свойства лидеров, прежде всего, их взаимная подозрительность (плюс смена лидеров в США и Великобритании в 1945 году). Скорость деградации отношений в 1945 году была впечатляющей и уже в 1946-м, по сути, уже все было кончено («длинная телеграмма» Кеннана, Фултонская речь, реакция на нее Сталина), хотя инерция доброжелательности и попыток объясниться еще существовала (характерный пример: знаменитая поездка Симонова и Эренбурга в США в 1946 году).

Опыт взаимоотношений союзников говорит о важности прагматического подхода к сотрудничеству, так же, как и о конструктивном потенциале личных контактов лидеров и членов их команд (при наличии понятной и четко сформулированной повестки). Не только опыт Второй мировой войны, но и истории контактов Хрущева-Кеннеди, Брежнева-Никсона (Форда), даже Медведева (Путина)-Обамы, свидетельствуют о хрупкости и непродолжительности периодов плодотворной кооперации и рисках обвального ухудшения отношений, которые потом восстанавливаются долго и болезненно. Как ни банально это звучит, такой фактор, как good faith имеет принципиальное значение, но для его практического использования необходимы хотя бы среднесрочные механизмы взаимодействия команд и лидеров, а также снижение уровня враждебности пропагандистской риторики и формирование благоприятного по отношению к партнеру общественного мнения (что отчасти происходило во Вторую мировую; на рубеже 1960-х; в эпоху разрядки; в 1990-е и в период перезагрузки). Опыт и уроки Второй мировой в этом контексте крайне важны, но они, скорее, ведут к пессимистическим оценкам перспектив взаимоотношений в отсутствие фактора good faith и постоянных усилий в поддержании контактов и готовности идти на компромиссы.

Флешбэк: 9 мая 1945 года

К Потсдамской конференции в июле 1945 года Краснознаменный ансамбль красноармейской песни и пляски под управлением А.В. Александрова подготовил исполнение двух союзнических песен. Одна — британская, знаменитая It’s a Long Way to Tipperary («Путь далекий до Типперери»), вторая — американская «There is Tavern in the Town» (в русской версии — «Кабачок»). Впоследствии песни были записаны на грампластинку и пользовались бешеной популярностью наряду с другими, например, с исполнявшейся с 1944 года Леонидом и Эдит Утесовыми «Песней бомбардировщиков» («Coming in on a Wing and a Prayer») — считалось, что ее завезли пилоты тяжелых бомбардировщиков, дислоцированных на короткое время летом 1944 года на трех советских аэродромах в рамках операции «Неистовый» («Frantic»). Сама операция считается не очень удачной — отчасти из-за подозрительности советских властей и рассогласованности действий с ними ее пришлось быстро свернуть. Но песня осталась.

«Кабачок» и «Типперери» я помню наизусть с детства. Потому что, когда мои родители — поколение школьников войны — собирались с друзьями, они пели песни, популярные в 1940-х, причем не только военные, многие из которых — импортированные из союзнических стран. Популярна была, например, «И в беде, и в бою», исполнявшаяся еще до войны джаз-оркестром Варламова. Она оказалась русской версией американского слоу-фокса 1934 года «Roll along Covered Wagon».

Не только массовая музыкальная культура Британии и США, но и сами союзники были страшно популярны ближе к окончанию великой войны. Утром 9 мая, после того как в третьем часу ночи диктор Юрий Левитан объявил о подписании акта о капитуляции Германии, огромные восторженные толпы высыпали на улицы Москвы. Мой отец, которому тогда едва исполнилось 17 лет, был разбужен одноклассником в четыре утра, и они устремились в сторону Красной площади, где уже было полным-полно ликующего народа. В течение всего дня была запружена людьми и Моховая площадь, где располагалось американское посольство. Фотографии Якова Халипа и Анатолия Гаранина запечатлели площадь 9 мая. Сотрудники посольства свешивались из окон и балконов, приветствуя москвичей. «Мы были, естественно, тронуты и польщены таким публичным выражением чувств, — вспоминал Джордж Кеннан, в то время советник посольства, еще не прославившийся своей «длинной телеграммой», — но не знали, как ответить на них». Проблема еще состояла в том, что восторженные горожане подхватывали на руки и качали не только любых людей в военной форме, но готовы были то же самое проделать и с сотрудниками посольства дружественной державы. Тем не менее, несколько смущенный Кеннан, владевший русским языком, рискнул взобраться на парапет у входа в американское представительство, и выкрикнул: «Поздравляем с Днем Победы! Слава советским союзникам!» Это все, что он, будучи несколько смущенным, смог произнести.1

Во всепоглощающем восторге того дня подземные толчки холодной войны, все более ощутимые, и уж во всяком случае зафискированные чувствительным аналитическим «радаром» того же Кеннана, не были замечены торжествующими советскими людьми. Гитлер был повержен «Большой тройкой», Большим Альянсом, члены которого к тому времени, по замечанию историка Джона Гэддиса, уже находились в состоянии войны — как минимум идеологически и геополитически.2

Невозможный союз

Разумеется, альянс сталинского СССР, Британии и Соединенных Штатов был вынужденным и представлял собой прежде всего военный союз, внешне претендовавший на то, чтобы совместными усилиями построить новый миропорядок, основанный на коллективной безопасности, а не на разделе сфер влияния и балансе сил. Что, впрочем, было, скорее идеей и устремлением Франклина Рузвельта, а не его партнеров по альянсу: романтические вильсонианские принципы построения свободных объединенных наций он пытался внедрить в реальную политику, первоначально зафиксировав их в Атлантической хартии, подписанной им и Уинстоном Черчиллем в августе 1941 года. Частью его стратегии было строительство персональных дружеских отношений с Черчиллем и Сталиным с неистовой убежденностью в том, что на основе абсолютного доверия и уступок можно сохранить мир после войны.3

До нападения Германии на СССР антигитлеровский союз едва ли мог стать реальностью. Хотя еще весной 1939-го продолжались вялые переговоры советской стороны с британской и французской о «коллективной безопасности». Правда, в мае этого года Молотову пришлось успокаивать партнеров в связи с отставкой наркома иностранных дел Максима Литвинова. Устранение наркома-еврея легко можно было расшифровать как «жест доброй воли» с советской стороны в отношении Германии.

Началась своего рода «гонка пактов» — Сталин и Молотов выбирали из того, что им было выгоднее. Для Германии альянс с СССР был важен и экономически — военная машина нуждалась в сырье — от нефти до марганца, которое мог дать Советский Союз,4 и геополитически. По замечанию Генри Киссинджера, пакт со Сталиным помогал Гитлеру разгромить Британию «тогда, когда тыл Германии будет полностью обеспечен».5

В середине августа 1939 года британские и французские военачальники появились в Москве с целью зондажа возможности англо-франко-советского альянса. Фон переговоров был не слишком благоприятным — за месяц до них экс-премьер Соединенного королевства Дэвид Ллойд Джордж сказал послу СССР Майскому, что премьер-министр Невилл Чемберлен «до сих пор не может примириться с идеей пакта с СССР против Германии».6 Уровень делегации соответствовал настроениям:7 британский адмирал Дракс и французский генерал Думенк провели переговоры с маршалом Климентом Ворошиловым, но не смогли дать гарантий советской стороне относительно того, даст ли в случае военных действий Польша коридор для прохода советских войск. Переговоры естественным образом зашли в тупик.8 Геостратегически то, что могла предложить Германия, было для Сталина гораздо привлекательнее. После всего этого заключение Пакта Молотова-Риббентропа естественным образом было оценено Британией как событие, которое неизбежно повлечет за собой начало войны.9

Вторжение сталинского СССР в Финляндию и начало советско-финской «зимней» войны в конце 1939 года превратили Великобританию и Францию во врагов Сталина. Даже Черчилль, который поначалу считал притязания Сталина естественными, в январе 1940 года говорил: «Только Финляндия — великолепная, нет, величественная… демонстрирует, на что способны свободные люди».10 Британия и Франция задумались о помощи Финляндии — несмотря на то, что им самим нужны были ресурсы для противостояния Германии. Маршал Маннергейм от помощи не отказывался, но, как отмечает финский историк Киммо Рентола, опасался ситуации, в которой «Финляндия и Швеция оказались бы союзниками Запада и противниками как Германии, так и СССР, когда враги рядом, друзья — далеко».11 Именно поэтому маршал был готов принять франко-британскую помощь, но, чтобы не провоцировать Германию, не в виде регулярных сил на территории Финляндии. Великобритания обсуждала операции против СССР на севере и на юге, с использованием территории Турции. Правда, советская сторона не всегда доверяла донесениям разведки о планах относительно советского юга, и иной раз справедливо, поскольку зачастую дезинформация распространялась британцами для устрашения Советов. Тем не менее, уже в начале 1940 года советское командование начало перебрасывать на Кавказ дополнительные силы Красной армии в ожидании возможных ударов по Баку, Батуми и Туапсе. В феврале была усилена противовоздушная оборона Баку. Советская сторона планировала превратить оборону в наступление — в частности, обсуждались планы бомбежек нефтяных месторождений в Мосуле и Киркуке, находившихся под контролем британцев.12

Все эти обстоятельства и множество проблем на финском фронте подталкивали СССР к заключению мира с Финляндией — ресурсы и силы на эту затянувшуюся войну исчерпывались. Да и Великобритании и Франции уже было не до Советского Союза: в мае 1940 года Франция была оккупирована Германией. По замечанию Рентолы, «планы зимы 1940 года были началом конца глобальной империалистической стратегии Лондона и Парижа».13 А ведь еще в марте и апреле 1940-го британская разведывательная служба дважды занималась фоторазведкой над Баку в рамках планировавшейся операции «Pike».

Сталин готовился к войне с Германией, но и не думал о союзе с Британией (и уж тем более с США). Больше того, с 1939 года он рассчитывал «повернуть» Гитлера в сторону Англии. Вождь исходил из того, что война с Гитлером может начаться не раньше середины 1942 года — после того, как Германия расправится с Англией. Двойная выгода: поражение империалистической державы и выигрыш времени в подготовке к войне с Германией14 По воспоминаниям Анастаса Микояна, Сталин был уверен в успехе: «А к тому времени мы успешно выполним третью пятилетку, и пусть Гитлер попробует тогда сунуть нос».15

Будущий генералиссимус не делал принципиальных различий между Германией, Англией, Францией. В его теории они были двумя группами капиталистических стран, борющихся между собой за рынки и передел мира. Согласно записям Георгия Димитрова, Сталин в сентябре 1939 года, то есть на пике «дружбы» с Германией, высказывался на этот счет так: «…мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга… Деление капиталистических государств на фашистские и демократические потеряло прежний смысл».16 В этой логике советский тиран получал еще один сопутствующий бонус — порабощение Польши: «Уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше».17 Иными словами, Сталин полагал, что обведет вокруг пальца все империалистические державы и останется «третьим смеющимся», наблюдающим за тем, как капиталисты уничтожают друг друга, расчищая ему дорогу для продвижения мировой революции.

Этой теории Сталин придерживался всегда, и потом она сыграет свою роль в стремительном развале союза Британии, США и СССР сразу после войны. Но об этом пойдет речь позже.

Логику Сталина в большей или меньшей степени понимало население СССР. Если считать средним гражданином страны, лояльно настроенным к властям тогда еще совсем молодого писателя Константина Симонова, то массам понятен был и стратегический замысел Сталина. Одной из эмоций в сентябре 1939-го была жалость к полякам, вступавшая в некоторое противоречие с тем, что СССР сам вошел в Польшу. Но, вспоминал Симонов свои тогдашние впечатления, «какой-то червяк грыз и сосал душу… И я… знал, что это чувствуют другие».18

Нападение Германии на СССР изменило все, притом, что еще долго многие в Великобритании полагали, что Сталин сможет договориться о мире с Гитлером, уступив ему некоторые территории. Четкостью же союзнической позиции Британия была обязана своему новому премьер-министру Уинстону Черчиллю, который сомневался в военной мощи СССР, но не выражал сомнений в том, что новые обстоятельства превращают коммунистическую империю в союзника. Вечером 22 июня он произнес исторические слова: «Любой человек и любая страна, воюющие с нацизмом, получат нашу помощь. Любой человек и любая страна, марширующие вместе с Гитлером, — наш враг… Следовательно, мы должны оказать любую доступную нам помощь России и русским людям».19 Черчиллю же приписывается высказывание, согласно которому «если бы Гитлер вторгся в ад, то он [Черчилль] постарался бы по меньшей мере отнестись самым благоприятным образом к Дьяволу».20

Чуть позже, выступая в парламенте, министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден сформулировал причины установления союза следующим образом: «Мы всегда ненавидели доктрину коммунизма. Но не в этом вопрос. Россия подверглась предательскому вторжению без каких бы то ни было на то оснований. Русские сегодня сражаются за свою землю. Они борются против человека, стремящегося установить свое господство над миром. Это и наша единственная задача».21

12 июля 1941 года посол Британии в Москве Стаффорд Криппс, человек, многократно предупреждавший советские власти о планах нападения Германии на СССР и называвший даже дату начала войны, и министр иностранных дел Вячеслав Молотов подписали пакт о военной взаимопомощи.

Неизбежный союз

Благодаря появлению общего врага невозможный союз превратился в неизбежный. Военный союз, если говорить о «большой тройке» и четвертом «полицейском» — Китае (по плану Рузвельта, который он сформулировал в конце войны), но и союз ценностей — в случае Великобритании и США.

Соединенные Штаты медленно и осторожно вовлекались в войну. По свидетельству Джеймса Бирнса (с 1945 года госсекретаря США), только «катастрофа Дюнкерка (эвакуация потерпевших поражение британских войск из Европы в начале июня 1940 года. — А.К.), наконец-то, пробудила наших людей». Тем не менее, даже тогда республиканская партия заявила, что она жестко выступает против «вовлечения нации в иностранную войну».22

6 января 1941 года Рузвельт должен был выступить с обращением к нации, постепенно подготавливая Америку к мысли о неизбежности войны. Именно тогда, работая со своими спичрайтерами, в число которых наряду с Сэмюэлом Розенмэном и будущим обладателем «Оскара» за сценарий фильма «Лучшие годы нашей жизни» Робертом Шервудом входил ближайший советник президента Гарри Хопкинс, Рузвельт обозначил ключевые ценности западного мира. Четыре свободы, за которые стоит бороться: свобода слова и выражения мнений, свобода вероисповедания, свобода от нужды, свобода от страха. Каждая из них должна была распространяться на весь мир. «Не слишком ли большую территорию они покрывают, — усомнился Хопкинс, — Не уверен, что американцам интересно, что происходит с людьми на острове Ява». «Боюсь, что однажды это произойдет, Гарри, — проницательно и пророчески заметил Рузвельт, — Мир становится таким маленьким, что даже жители Явы оказываются сейчас нашими соседями».23

Отношения двух будущих англо-саксонских союзников поначалу были осторожными и настороженными. В январе 1941 года Гарри Хопкинс в качестве полномочного представителя президента Рузвельта был направлен в Лондон для разговора с Черчиллем как потенциальным союзником в войне.24 Миссия оказалась успешной. Свою роль в установлении союзнических отношений лидеров США и Британии и в убеждении американцев в том, что помощь Америки нужна англичанам, сыграли посол Соединенных Штатов в Лондоне Джон Вайнант, ответственный за американский ленд-лиз Аверелл Харриман (впоследствии посол США в СССР) и глава CBS News в Европе Эдвард Марроу.25

Впрочем, Рузвельту понадобилось еще много времени для того, чтобы преодолеть изоляционистские настроения в Соединенных Штатах — например, летом 1941-го всеобщая воинская обязанность была восстановлена палатой представителей перевесом всего в один голос.26

В конце лета США начали помогать Британии в обороне от немецких субмарин — передавали британскому флоту данные о местонахождении фашистских подводных лодок. После того, как в сентябре американский эсминец «Грир» был торпедирован немцами, Рузвельт отдал распоряжение топить германские субмарины.

В конце июля того же 1941-го Хопкинс взял на себя миссию зондажа и в отношении Советского Союза как потенциального союзника: побывав в очередной раз в Лондоне и пообщавшись с Черчиллем, послом США Джоном Вайнантом и послом СССР Иваном Майским, он принял решение отправиться в Москву для встречи с советским руководителем, потому что «важно было бы познакомить и сблизить друг с другом Рузвельта и Сталина».27 30 и 31 июля состоялись две встречи Хопкинса и Сталина. Причем советский вождь был очарован Хопкинсом — и простотой в общении, и готовностью помочь. К тому же советскому лидеру было известно, что Хопкинс — это «продолжение» Рузвельта, его ближайший советник, а значит, разговаривая с гостем, Сталин как бы беседовал с самим президентом США. Впоследствии Сталин говорил американском послу Чарльзу Болену, что Хопкинс был первым встреченным им американцем, с которым можно было «поговорить по душам». Советский автократ тоже произвел положительное впечатление на посланника Рузвельта, и, вернувшись в США, Хопкинс сказал своему президенту, что помощь Советскому Союзу перевесит риски поражения СССР или заключения Советским Союзом мира с Германией. (Такая позиция была тем более важна, что в то время Черчилль по-прежнему не верил в саму возможность военных успехов СССР.)28

Пример миссии Хопкинса, который, отправляясь в СССР, не посчитался даже со своей серьезной болезнью и отвратительным самочувствием, показывает, насколько важным и эффективным может оказаться личный фактор в выстраивании политических отношений.

В начале августа 1941-го в бухте Пласеншия на военной базе Арджентия на острове Ньюфаундленд Черчилль и Рузвельт подписали Атлантическую хартию — восемь принципов, которые не просто заложили основы военного союза Британии и США, а также контуры возможного постгитлеровского мирового порядка, но и сформировали ценностный каркас того, что мы сегодня привыкли называть «Западом». Среди этих принципов были: право наций на выбор своей формы правления, восстановление «суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путём»; свободный доступ всех стран, великих или малых, к мировой торговле и сырьевым ресурсам, необходимым для экономического процветания государств; глобальное экономическое сотрудничество и повышение благосостояния. По замечанию английского исследователя Кристофера Коукера, «Запад был в равной мере идеей и союзом».29 Впрочем, «без Второй мировой войны названный союз был бы невозможен».30 К хартии присоединился и СССР, но отнюдь не из-за того, что разделял идею формирования коллективного Запада.

Тем не менее, чтобы Америка вступила в войну, понадобилось нападение японцев на Пирл-Харбор в декабре 1941 года. Для Черчилля это означало, что «Англия будет жить; Британия будет жить; Содружество и империя будут жить… Нас не уничтожат… Судьба Гитлера предрешена… Что касается японцев, то их сотрут в порошок».31 Генри Киссинджер писал: «Вступление Америки в войну явилось кульминацией исключительных дипломатических усилий великого и смелого лидера. Менее чем за три года Рузвельт сумел вовлечь свой сугубо изоляционистский народ в глобальную войну».32

По оценке Джона Гэддиса, в то время как Черчилль решал одну задачу — выживание Британии любой ценой, у Рузвельта их было четыре: без союзников, включая СССР и националистический Китай, невозможно было достичь победы; без сохранения сотрудничества союзников невозможно было, с точки зрения американского президента, установить продолжительный и устойчивый послевоенный мир; необходимо было создать всемирную организацию по поддержанию коллективной безопасности; наконец, все это должно было быть поддержано американским народом, то есть война и мир должны были быть «продаваемыми» («sellable»).33

Общая угроза и общие ценности объединили Британию и США. Общая угроза объединила их со сталинским Советским Союзом. Как и еще один фактор: вера в личные доверительные отношения лидеров, в добрую волю Сталина, в то, что он «отличный парень» (вера, в большей степени присущая Рузвельту, гораздо более уступчивому партнеру советского тирана, чем Черчилль).34

Сложный союз

Ключевым вопросом для СССР стало открытие второго фронта. Переговоры и разговоры на этот счет начались во время и сразу после заключения договора Советского Союза и Британии в июле 1941 года. Черчилль был против, и для такой позиции было несколько оснований. Ресурсов Британии не хватало на то, чтобы открывать Второй фронт во Франции. Еще свежа была память о катастрофе Дюнкерка. (Притом, что для Англии и США рубеж 1941-1942 годов был «зимой катастроф» — весьма болезненных поражений от японцев на Тихом океане и в Азии.) Черчилль предпочитал отвлекать силы Германии операциями английских войск на Средиземном море и в Северной Африке.

Существенным фактором было и недоверие к новому союзнику и неверие в его военную мощь. В разговоре с Иваном Майским в сентябре 1941 года английский премьер раздраженно заметил: «Не забывайте, что каких-нибудь четыре месяца назад мы были один на один с Германией и не знали, с кем будете вы».35 Эту же фразу премьер-министр был вынужден повторить Сталину и в не менее раздраженном тоне. В августе 1942 года Черчилль побывал в Москве — само по себе путешествие было актом доброй воли, притом, что среди прочего премьер-министру как раз и предстояло объяснить Сталину, почему второй фронт пока невозможно открыть. Переговоры проходили не просто конфликтно — Черчилль считал себя оскорбленным некоторыми фразами советского руководителя. Но Сталину на пике войны все-таки не нужна была ссора с союзником. И когда британский лидер уже собирался покидать в Москву с мыслью о разрыве союза, он пошел по пути налаживания личных отношений: в ночь с 15-го на 16-е августа Черчилль и Сталин общались неформально в кремлевской квартире советского вождя.36 Английский премьер отдал должное «превосходным винам». Молотов проводил его на аэродром.37

Этой истории предшествовали другие переговоры, тоже напряженные и конфликтные. В декабре 1941-го министр иностранных дел Британии Энтони Иден отправился на переговоры в Москву. Практически в день отбытия стало известно о катастрофе Пирл-Харбора. Сложилось своего рода союзническое равновесие: Иден двигался в сторону Москвы, Черчилль собрался с визитом в Вашингтон.38

В ходе переговоров с Иденом Сталин сразу же — и несколько неожиданно для периода начала войны — поставил вопрос о послевоенной перекройке Европы. В этом вопросе уже содержались пункты дальнейших — на годы вперед — разногласий и политико-дипломатических переговоров: и передача Польше Восточной Пруссии, и — главное — признание границ СССР 1941 года. Второй пункт представлял особую сложность для Идена, который не мог принимать самостоятельных решений без консультаций с США. Переговоры шли тяжело, их результатом стало лишь общее коммюнике, полноценный договор о союзе Великобритании и СССР был подписан лишь в мае 1942 года и не содержал пункта о признании советских границ. А тогда, в 1941-м, чтобы разрядить напряженную атмосферу переговоров, Сталин угостил Идена балетом (как в свое время Риббентропа39) и перцовкой.40

Тем временем Черчилль, обосновавшись в вашингтонском Белом доме на две недели, лично катал инвалидное кресло Рузвельта, отметив впоследствии, что он «самым тщательным образом» культивировал «свои личные отношения» с американским президентом.41 Прагматическую логику союза атлантических держав Черчилль изложил в телеграмме Идену из Вашингтона 8 января 1942 года: «Никто не может предвидеть, какое будет соотношение сил и где окажутся армии-победительницы к концу войны. Однако представляется вероятным, что Соединенные Штаты и Британская империя не будут истощены и представят собой наиболее мощный по своей экономике и вооружению блок, какой когда-либо видел мир, и что Советский Союз будет нуждаться в нашей помощи для восстановления страны в гораздо большей степени, чем мы будем тогда нуждаться в его помощи».42

Новый союз постепенно обретал переговорную и договорную форму: Британия и США обещали Советскому Союзу помощь в виде военного снабжения. В сентябре 1941-го была достигнута договоренность о помощи СССР со стороны и Британии, и США в порядке ленд-лиза (так называемая «Миссия Бивербрука-Гарримана», названная по фамилиям послов Британии и США). 1 января 1942-го была подписана Вашингтонская декларация о создании антигитлеровской коалиции 26 стран, включая «большую четверку» — Великобританию, США, СССР и Китай. Май 1942-го — это уже упоминавшийся договор о советско-английском союзе, июнь — договор СССР и США о принципах взаимной помощи в ведении войны. Последние два пункта — результат вояжа в Лондон и Вашингтон нарокма иностранных дел.

Переговоры Молотова шли непросто: в мае 1942-го в Лондоне британская сторона по-прежнему отказывалась обсуждать признание границ СССР образца 1941 года. Тем не менее, Сталин, не придававший особого значения букве правовых документов, дал Молотову директиву не обсуждать пока этот сюжет и подписывать договор с Великобританией: когда понадобится — вопрос границ будет решен силой.43 Договор заключался на 20 лет, стороны обязывались не участвовать в коалициях, направленных против одной из них, а также не стремиться к территориальным приобретениям для самих себя и не вмешиваться в дела других государств. В практическом смысле этому документу была уготовлена короткая жизнь.

При всех невидимых миру противоречиях союзников взаимные симпатии народов стали расти. Во всяком случае в Англии, по свидетельству Майского, «трудящиеся» были полны энтузиазма по поводу успехов Красной Армии44, симпатии американцев еще задолго до вступления в войну США тоже были на стороне СССР.45 Союзники старались не обижать друг друга. Например, книга Льва Троцкого о Сталине, над рукописью которой он работал в тот момент, когда Рамон Меркадер ударил его альпенштоком по голове, была подготовлена к печати в 1941 году. Однако издатели ее «придержали», и она увидела свет только тогда, когда отношения Запада и СССР стали заметным образом портиться.46 В книге указан копирайт издательства Harpers & Brothers за 1941 год, фактически же она издана в 1946-м.47 Похожая история произошла со «Скотным двором» Оруэлла. Книга была окончена в феврале 1944 года, но была опубликована только в августе 1945, когда общий враг союзников был повержен. Глава русского отдела министерства информации Великобритании Питер Смолетт (как выяснилось впоследствии, советский агент, завербованный Кимом Филби) выражал опасения по поводу того, что книга может повредить англо-советским отношениям.48

Советский Союз не слишком активно вовлекался в проблемы противостояния Соединенных Штатов, Британии и Китая с Японией, но поддерживал гоминьдановское правительство Чан-Кай Ши, при этом аккуратно выстраивая отношения с Мао Цзе-Дуном. В мае 1942-го в Особый район Китая (Яньань), контролировавшийся китайскими коммунистами, в качестве связного Коминтерна при руководстве ЦК КПК был направлен журналист и дипломат Павел Владимиров. Его дневники — ценный источник для понимания азиатского ракурса политики союзников. В начале июня 1942 года Владимиров констатировал: «Англия связана борьбой на Средиземном море и борьбой собственно за снабжение Британских островов. У нее нет ресурсов для защиты дальневосточных колоний… СССР — союзник США и Британии. Японские правящие круги заинтересованы в разгроме Красной Армии, рассчитывая получить в награду Сибирь.

Какое-либо значительное поражение Красной Армии на германском фронте может подтолкнуть Японию на агрессию против СССР».49

В феврале 1943-го Владимиров объяснял коммунистическим товарищам, почему СССР снабжает оружием врагов коммунистов — гоминьдановцев, и это было весьма емким определением смысла антигитлеровского союза с прагматических позиций Советского Союза: «В мире единый фронт против фашизма. Главный враг коммунистов всех стран — фашизм. В Китае разбойничает фашистская Япония. Основные сражающиеся с Японией силы — армии Гоминьдана». В свою очередь зависимость Гоминьдана от поставок советского вооружения сдерживает Чан Кай-Ши в его соперничестве с китайскими коммунистами, подчеркивал Владимиров.50

Между тем, переговоры о втором фронте продолжались, и эта тема стала пунктом разногласий и в отношениях США и Британии. Американцы в большей степени склонялись к варианту высадки в Нормандии, для англичан был по-прежнему в большей степени важен средиземноморский и африканский векторы. Соединенные Штаты планировали открытие второго фронта в Северной Франции на весну 1943 года.51 Рузвельт поддержал высадку союзников в Северной Африке в ноябре 1942 года, хотя генералы Джордж Маршалл и Дуайт Эйзенхауэр возражали против этого плана. Британские и американские солдаты высадились на Сицилии в июле 1943-го в соответствии с планом Черчилля, хотя в январе того же года на конференции лидеров Британии и Соединенных Штатов в Касабланке делегация США настаивала на вторжении в Нормандию.52

Разногласия этим не ограничивались: Черчилль был человеком империи, Рузвельт — антиколониалистом, который, к тому же, отказывался думать о мировом порядке в терминах сфер влияния; британский премьер не мог понять и того, почему президент США придает очень большое значение Китаю. По-разному они относились и к Сталину: Рузвельт полагал, что может управлять им за счет теплых личных отношений, Черчилль не поддерживал такую точку зрения, был гораздо более неуступчив.53 Хотя в результате, скорее, Сталин манипулировал своими англо-саксонскими союзниками, что стало очевидно во время исторических встреч «большой тройки» в Тегеране в 1943 и в Ялте в 1945-м.

Союз уступок

В начале войны Рузвельт предлагал Сталину встретиться в районе Берингова пролива. Это были пустые хлопоты — советский диктатор даже ради встречи с американским президентом так далеко не поехал бы. Догадываясь о психологических особенностях Сталина (царь может принимать просителей только у себя), Черчилль не поленился посетить вождя в Москве. Отказался Сталин и от встречи в Касабланке в январе 1943-го. Оба заседания «большой тройки» в Тегеране и Ялте логистически в гораздо большей степени устраивали Сталина, чем его партнеров. «И в том, и в другом случае, — писал Генри Киссинджер, — Сталин лез вон из кожи, чтобы показать Черчиллю и Рузвельту, что им встреча нужна гораздо больше, чем ему; даже места встреч были выбраны так, чтобы разубедить англичан и американцев в возможности заставить его пойти на уступки».54

…В Тегеране советское представительство находилось напротив английского. В преддверии встречи «Большой тройки» в конце ноября 1943 года сикхи с tommy-guns из охраны Черчилля своим экзотическим обликом могли соперничать с двенадцатью охранниками Сталина, которыми руководил профессиональный убийца Шалва Церетели, подчиненный Лаврентия Берия.55 Резиденция Рузвельта находилась далеко, поэтому Сталин любезно предложил американскому президенту расположиться на советской территории. Рузвельт не счел возможным отказаться — ему нужно было установить со Сталиным личный контакт. Это, безусловно, сыграло свою роль: на сопротивлявшегося Черчилля было оказано давление, и стороны договорились об открытии второго фронта в 1944 году, хотя тема снова оказалась чрезвычайно конфликтной: Сталин с Молотовым и Ворошиловым едва не покинули переговоры. Как едва не покинул их Черчилль, когда Сталин «пошутил» по поводу того, что следовало бы расстрелять 50 ли 100 тысяч немецких офицеров. Ситуация была тем более деликатной, что от польского правительства в изгнании Черчилль, а возможно, и Рузвельт (от британского лидера) могли уже знать о катынском преступлении и ответственности за него советской стороны. Тем не менее, этот вопрос в принципе не мог быть поднят, поскольку сам этот сюжет сильно испортил бы союзнические отношения, если не разрушил бы их.

Несмотря на эти неприятные ситуации, союзники были готовы идти на уступки Сталину. В частности, Черчилль согласился с тем, что Финляндии «придется нести территориальные потери из-за ее отвратительного поведения», а Сталину необходимо доминировать в Балтике.56

Как отмечал Генри Киссинджер, именно в Тегеране западным лидерам имело смысл обсуждать детали послевоенного устройства мира, в Ялте в 1945-м уже было поздно. Хотя и «к моменту Тегеранской конференции битва под Сталинградом была уже выиграна, и победа обеспечена».57 Это означало, что Сталин чувствовал себя все более уверенно, тем более, что он получил заверения в открытии второго фронта и мог со спокойным сердцем слушать рассуждения Рузвельта о четырех мировых «полицейских» — США, Британии, СССР и Китае и о прообразе Организации объединенных наций.

Тем не менее, Черчилль надеялся, что он не опоздал к разделу мира, когда отправился с визитом к «дядюшке Джо» в октябре 1944 года (так называемая Четвертая московская конференция с кодовым титулом «Толстой»): войска союзников делали успехи, но Красная армия еще быстрее продвигалась на Запад. Пора было поговорить о сферах влияния, причем без Рузвельта, который был противником такого подхода к отношениям союзников-победителей. Черчилль понимал, что Сталин был готов выполнить свое обещание, данное Молотову в 1942 году — «силой» вернуть границы 1941 года и передвинуть сферу влияния СССР далеко на Запад.

В центре дискуссий была Польша. Черчилль соглашался и с передачей восточной Польши Советскому Союзу, и с компенсационным сдвигом границы Польши на запад за счет Германии. В обмен на что Британия могла потенциально рассчитывать на формирование демократического режима в Польше. Во всяком случае в переговорах декабря 1944 года участвовал премьер правительства Польши в изгнании Станислав Миколайчик. Сталину это было в принципе не интересно, он уже за несколько месяцев до декабрьской встречи сделал ставку на «Люблинскую группу» (Польский комитет национального освобождения) и Болеслава Берута, главу Крайовой рады народовой, противопоставленной Сталиным правительству Миколайчика.58 Не говоря уже о том, что еще в апреле 1943 года были разорваны дипломатические отношения между СССР и польским правительством в изгнании — как раз на почве Катыни. Переговоры «Люблинской группы» и кабинета Миколайчика тоже велись в Москве, но, естественно, оказались безрезультатными.59

Московская конференция 1944 года была отмечена знаменитым эпизодом, когда Черчилль, предположив, что такой циничный шаг не одобрил бы Рузвельт, предложил Сталину раздел ряда балканских и центральноевропейских стран в процентах. Сталин легко согласился, прекрасно понимая, что никакие условные расчеты не помешают ему довести, например, предлагавшиеся в Румынии 90% или в Болгарии 75% до 100%. Кроме того, советский вождь уже получил заверения Рузвельта в том, что СССР сможет проводить абсолютно самостоятельную политику в Румынии, Болгарии, Буковине, восточной Польше, Литве, Эстонии, Латвии, Финляндии. Еще до Тегерана президент США согласился сам с собой в том, что Польшу придется отдать Сталину.60 «В британской политике, — отмечал Киссинджер, — просматривалась доля дерзкого отчаяния. Никогда еще сферы влияния не определялись в процентах. Не существовало никаких критериев или средств контроля за соблюдением принципа долевого дележа. Влияние всегда определялось присутствием соперничающих армий».61

Отношения союзников деградировали до торга, но внешне все выглядело как никогда блестяще. Сталин единственный раз в жизни появился в британском посольстве на Софийской набережной, а Черчилля, как это было принято у Сталина, угостили посещением Большого театра, символа имперского величия и блеска, которым вождь практически лично руководил, определяя в том числе репертуарную политику.

Когда-то, в 1939 году, учитывая особые отношения с нацистской Германией, Сталину было важно проявить лояльность партнеру, дав команду поставить на сцене Большого «Валькирию» Вагнера, любимого композитора Гитлера. При этом в постановке не должны были участвовать евреи. Режиссером был назначен Сергей Эйзенштейн (отец которого считался потомком обрусевших немцев).62

Черчилля Сталин встречал точно выверенным коктейлем из фирменного блюда — балета «Жизель» в первом отделении и Краснознаменного ансамбля песни и пляски Красной армии во втором отделении. Появление союзников в ложе театра было обставлено как нельзя более эмоционально. Переводчик Сталина Валентин Бережков вспоминал: «Зал украшали британские и советские флаги. Оркестр исполнил английский гимн. Когда Черчилль появился в центральной «царской» ложе, зрители обрушили на него шквал аплодисментов и приветственных возгласов. И на этот раз Сталин нарушил свои правила и тоже приехал в театр, правда, минут на пять позже британского премьера. Он подошел к Черчиллю из глубины ложи, и публика, несомненно, заранее подобранная, увидев двух лидеров, разразилась бурным восторгом. Через несколько мгновений Сталин отошел в тень, чтобы все аплодисменты достались одному премьеру. Овации продолжались. Черчилль, заметив этот учтивый жест, повернулся и стал манить Сталина к себе. Тот снова приблизился к барьеру ложи, что вызвало новый взрыв аплодисментов».63

Сталин, уверенный в том, что он полностью управляет ситуацией и скоро уже не будет нуждаться в союзниках, мог позволить себе такое представление. Чем пафоснее становилось постановочное единство членов альянса, тем больше реальных противоречий обнаруживалось между ними.

Следующим — и последним — географическим пунктом для «большой тройки» в классическом составе стала Ялта в феврале 1945 года. Идея принадлежала Хопкинсу, который понимал, что Сталин не отправится ни на какую Мальту и ни в какие Александрию или Афины.64 Хопкинс, выбирая теплый Крым, угождал Сталину, но и заботился о здоровье Рузвельта, хотя медицинская помощь требовалась ему самому — в Ливадийском дворце во время конференции он был вынужден существенную часть времени находиться в постели.65 Советская сторона подготовилась к конференции с размахом: в Крым было доставлено свыше 1500 вагонов оборудования, строительных материалов, мебели; вдоль дороги из аэропорта Саки на протяжении всех 80 километров стояла живая цепь солдат, среди них Джеймсу Бирнсу запомнились «девушки с автоматами».66

Черчилль назвал конференцию «эксклюзивным клубом с входной платой как минимум в пять миллионов солдат или в эквиваленте». Одним из ключевых вопросов была проблема германских репараций Советскому Союзу, и предложенные цифры активно поддерживал Рузвельт (Сталин, к примеру, настаивал на том, что 80% немецкой промышленности должно быть вывезено в СССР). Позиция Черчилля по отношению к Германии была гораздо более щадящая: чтобы лошадь ехала, ей надо задавать корм, говорил он.67 Советская сторона подозревала британского лидера в лукавстве: премьер-министр опасался чрезмерного ослабления Германии, поскольку рассматривал ее «как будущий противовес возросшему могуществу СССР».68 Тем не менее, в результате «большая тройка» подписала протокол о репарациях, эквивалентных 10 миллиардам долларов.

Характерной была формулировка Ивана Майского: в мемуарах он отметил «британскую оппозицию советско-американской линии». Советско-американская линия — это понятие кажется сейчас абсурдным, но Рузвельт действительно часто поддерживал Сталина. Он рассчитывал на то, что в обмен на мягкую позицию англосаксов по отношению к требованиям Советского Союза Сталин вступит в войну с Японией. Уступал Рузвельт и вопросе установления советско-польских границ, например, после короткой дискуссии согласившись с тем, что Львов станет частью советской Украины, а не останется в Польше. Стороны согласовали и переселение немцев, что, впрочем, казалось Черчиллю неоправданным и жестоким. Лидеры пришли к единому мнению в том, что территориальные потери Польши на востоке следует компенсировать расширением ее территории на западе.

Серьезные споры возникли вокруг формирования польского правительства. Советский вождь настаивал на том, что Польша — вопрос безопасности для СССР, поскольку эта страна на протяжении всей европейской истории становилась коридором для внешних вторжений в Россию. И потому ему нужна была Польша как надежное буферное государство, способное «закрыть дверь» перед захватчиками. Сталин совершенно не собирался уступать в своих практических действиях, но формально согласился с идеей Рузвельта и Черчилля о создании «временного правительства национального единства», которое включало бы в себя представителей польского правительства в изгнании.69

Станислав Миколайчик действительно вошел во временное правительство, а его Крестьянская партия получила несколько портфелей, о чем состоялись договоренности в ходе переговоров с «люблинскими поляками» в Москве в июне 1945 года. Одновременно в столице СССР состоялся «процесс шестнадцати» — суд над представителями польского движения сопротивления, в том числе генералом Армии Крайовой Леопольдом Окулицким. Они были обманом приглашены на переговоры, арестованны НКВД 27 марта 1945 года, и отправленны в Москву на Лубянку. Операцией по аресту руководил Иван Серов, в то время замнаркома внутренних дел.70

В июне Миколайчик триумфально вернулся в Варшаву, но его практически сразу стали травить и выдавливать из политики. Что означало нарушение ялтинских договоренностей, впрочем, абсолютно предсказуемое. В 1946 году при участии Министерства госбезопасности СССР были подделаны результаты референдума, по которому можно было измерить уровень доверия коммунистам (причем по формально малозначащему вопросу о сохранении или несохранении довоенного института Сената).71 Выборы в парламент в январе 1947 года были открыто и цинично фальсифицированы. Энн Эпплбаум приводит строки из мемуаров Миколайчика: «Стоя в очереди к избирательным урнам, люди должны были держать над головой заполненные бюллетени с отмеченным в них номером 3 [номер коммунистического блока], чтобы проверяющие могли это видеть».72

«Большая тройка» обсуждала и принципы голосования в совете безопасности будущей ООН, что вынудило лидеров рассуждать на более масштабные темы — как сделать так, чтобы коллективная безопасность распространялась на годы вперед и не держалась исключительно на личных отношениях руководителей государств, которые, как заметил Черчилль, «через десять лет исчезнут». Знал бы он, что уже спустя несколько месяцев сам окажется не у дел, а Рузвельт скончается вскоре после Ялтинской конференции… Сталин же говорил об опасности в будущем конфликтов между союзниками. Предсказать их было не сложно. Но пока союзники пошли на уступки и в том, что СССР, по сути, получил еще два голоса в ООН за счет Белоруссии и Украины как отдельных членов организации.

Еще одна ялтинская договоренность отметила дружбу СССР и США высшей формой доверия — «секретным протоколом», который обсуждался только членами «большой тройки» и не за официальным столом конференции. Он был подписан 11 февраля: в обмен на вступление в войну с Японией Советскому Союзу «передавались» Курильские острова.73

На заключительном банкете, проведенном в фирменной сталинской стилистике — он длился четыре часа и был отмечен 45 тостами — Сталин заметил: легко сохранять союз во время войны, поскольку есть общий враг, труднее будет сохранить его после войны, когда у союзников обнаружатся разные интересы.

Союзнические отношения достигли высшей точки, которая одновременно обозначила начало конца «большой тройки».

Развалившийся союз

«Уступкой Сталина союзникам, — писал Киссинджер, — явилась совместная «Декларация об освобожденной Европе», где давалось обещание о проведении в Восточной Европе свободных выборов и установлении там демократических правительств. Сталин явно полагал, что дает обещание в отношении советской версии свободных выборов, поскольку Красная армия уже оккупировала данные страны».74 Скорее, Сталин прекрасно понимал разницу между свободными выборами и их советской имитацией, но совершенно не собирался на тех территориях, которые считал своими, учитывать положения каких-то там деклараций.

Помимо уже открытого конфликта вокруг Польши, проблемная ситуация возникла в Румынии, где советский эмиссар Андрей Вышинский без оглядки на союзников и практически насильственно сформировал коммунистическое правительство.

5 марта журнал «Тайм» предсказал начало конфронтации со «сталинской Россией».75 В конце марта Черчилль выразил свою обеспокоенность Рузвельту, заметив, что ялтинские договоренности не соблюдаются.76 С этим соглашался и американский президент.77 Появился и еще один сюжет, подрывавший доверие между членами «большой тройки»: советская сторона была недовольна тем, что союзники обсуждают условия капитуляции немецкой армии в Италии без участия советских представителей (так называемый «Бернский инцидент»). Состоялась переписка Рузвельта и Сталина, конфликт был практически исчерпан, однако на некоторое время возникла неопределенность в связи с внезапной кончиной Рузвельта от инсульта 12 апреля.

Польский и румынский кейсы, «Бернский инцидент» обнаружили глубокие противоречия между членами антигитлеровской коалиции. Впрочем, новый президент США Гарри Трумэн пытался в первое время продолжать линию Рузвельта. И не сразу понял, что это невозможно не только по личным, но и объективным причинам: даже глубокое уважение Сталина к Рузвельту не спасло бы отношения союзников от деградации. Июньская поездка смертельно больного Хопкинса к Сталину в Москву была его последней миссией, которая к тому же оказалась бесплодной. Если не считать договоренности о последней большой конференции союзников на территории побежденной Германии в июле 1945 года.

На Потсдамской конференции союзники приняли решение о разделе Германии и Берлина на зоны. Это было признанием несовпадающих интересов и, строго говоря, единственно возможной для Запада политикой — зафиксировать хотя бы фактические территориальные зоны влияния, раз уж все равно придется учитывать непримиримость Сталина, никому не дававшему вмешиваться в управление «его» странами в Восточной Европе. Джордж Кеннан летом 1945-го выступал за раскол Европы и расчленение Германии как за единственную реалистическую стратегию.78 И хотя это была всего лишь позиция советника посольства США в Москве, в результате именно она объективно и стала «дорожной картой» для Запада.

Практически все обсуждавшиеся вопросы — от снова возникшей проблемы репараций и чрезмерных масштабов переселений немцев до расширения участия Франции, которую, как и Шарля де Голля, Сталин не любил, в послевоенном обустройстве Европы — стали предметами для споров. Именно в Потсдаме Черчилль, потерявший по ходу конференции пост премьер-министра, использовал словосочетание не «железный занавес», а «железный забор» (iron fence), имея в виду изоляцию просоветскими властям британской миссии в Бухаресте.79 Конкретное решение конкретных проблем было передано так называемому Совету министров иностранных дел держав-победителей, и все конфликты переместились в рабочие рамки конференций этой структуры. Из «большой тройки» действующим лидером остался только Сталин. Распались и личные связи, отчасти поддерживавшие единство союзников.

В Потсдаме Трумэн сообщил Сталину, что Америка отныне располагает атомной бомбой. Генералиссимус сделал вид, что это новость его совсем не впечатлила. Но, разумеется, и сам факт обладания США супероружием, и практическое его использование в Хиросиме в том же месяце, когда завершилась Потсдамская конференция, лишь усугубили недоверие Сталина к партнерам. Он увидел во всем происходящем «ядерный шантаж» по отношению к СССР.80

Тем не менее, в массовом сознании советских людей «большой альянс» все еще существовал. И это не только вопрос естественной неинформированности о деталях переговоров. Существовала и инерция надежд на лучшую и, что важно, более свободную в политическом отношении жизнь после Победы. По замечанию Бориса Пастернака в «Докторе Живаго», «хотя просветление и освобождение, которых ждали после войны, не наступили вместе с победою, как думали, но все равно, предвестие свободы носилось в воздухе все послевоенные годы, составляя их единственное историческое содержание».81 Война стала длящимся эпизодом не только единства целей союзников, но и единством цели советской власти и народа. О чем, собственно, Сталин и говорил несколько извиняющимся тоном в своем знаменитом тосте за русский народ на кремлевском приеме 24 мая 1945 года: «У нашего правительства было немало ошибок… Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство… Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии».82 Эти надежды на «просветление и освобождение» после войны как «поры свободы»83 не сразу, но рухнули вместе с фактическим распадом «большого альянса».

Инерционно союз с западными державами еще рассматривался как нечто важное. Во всяком случае даже после фултонской речи Черчилля 5 марта 1946 года, от которой традиционно отсчитывается начало холодной войны, продолжались и официальные контакты, и формально неофициальные.

Советское руководство считало, например, чрезвычайно важной с точки зрения пропагандистских (или контрпропагандистских) целей поездку в США писателей и журналистов Константина Симонова, Ильи Эренбурга и Михаила Галактионова, представлявших соответственно «Красную звезду», «Известия» и «Правду». Это был ответный визит после поездки в 1945 году в СССР трех американских журналистов. Как вспоминал Эренбург, «американцы вели переговоры с советским правительством об увеличении тиража журнала «Америка», выходившего на русском языке, об облегчении работы американских корреспондентов в Москве, и государственный секретарь Бирнс решил показать свою добрую волю».84

Тираж «Америки» действительно ненадолго вырос, но в 1948 году распространение журнала было запрещено, и решение о возобновлении издания было принято только в период хрущевской оттепели в 1956 году.85 На цензурные послабления для работы иностранных журналистов надеяться уже было бесполезно. Еще осенью 1945 года Молотову досталось от Сталина за то, что он на приеме в Наркомате иностранных дел в честь годовщины Октябрьской революции дал разрешение на снятие цензурных ограничений на корреспонденции иностранных журналистов. 10 ноября 1945 года Сталин, оправившийся от инсульта, случившегося в октябре, направил Молотову, Маленкову, Берии и Микояну телеграмму, выражая неудовольствие опубликованием речи Черчилля «с восхвалениями России и Сталина. Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР… У нас имеется немало ответственных работников (намек на Молотова. — А.К.), которые приходят в телячий восторг от похвал со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов… С угодничеством перед иностранцами нужно вести жестокую борьбу».86

Шансов на продолжение союзнических отношений не было. Тем не менее, Политбюро выделило писательской бригаде серьезные средства — «10 тысяч долларов (по курсу 1946 года. — А.К.), не считая расходов по переезду».87 И сами путешественники верили в то, что «вчерашние союзники договорятся», несмотря на то что уже в течение более чем двухмесячной поездки замечали — отношения продолжают ухудшаться: «…настроение рядовых американцев менялось на глазах».88 Основная миссия бригады становилась невыполнимой. «Мы им там доказывали, как умели, — писал Симонов, — доказывали и рассказывали, и это была истинная правда, — не хотят русские войны».89

Фултонская речь Черчилля не противоречила тезису Симонова. Бывший премьер, а теперь лидер оппозиции проницательно замечал: «Я не верю в то, что Советская Россия жаждет войны. То, чего они хотят, — это плодов войны и безграничного распространения свой власти и своих доктрин».90 Что со всем этим делать, американский истеблишмент уже в принципе знал — из «длинной телеграммы» (22 февраля 1946 года) сотрудника посольства США в Москве Джорджа Кеннана, который тоже, что прямо следовало из его последующей лекции в октябре 1946-го в Стэнфорде, не верил в возможность войны США и СССР.91

Советским «Фултоном» стало выступление Сталина в Большом театре на предвыборном собрании Сталинского избирательного округа города Москвы 9 февраля 1946 года (тогда проходили выборы в Верховный совет СССР).92 В этой речи вождь в очередной раз вернулся к своему тезису о неизбежности войн между империалистическими державами, а победа во Второй мировой была приписана преимуществам советского общественного и государственного строя. Строй менять не надо, индустриализация и коллективизация были оправданы. Союзники были упомянуты лишь единожды, да и то вскользь. Никаких надежд на политические изменения в стране не оставалось. Элбридж Дерброу, глава восточноевропейского отдела Госдепартамента, охарактеризовал основной пафос речи Сталина: «К черту весь остальной мир!» (“To the hell with the rest of the world”).93

В некотором смысле на «длинную телеграмму» Кеннана вдохновила эта речь Сталина. Хотя поначалу советник американского посольства счел ее вполне проходной, к тому же он находился в разобранном состоянии — простудился и мучился зубами. Но Госдепарамент очень ждал анализа речи от лучшего знатока России в дипломатическом корпусе. И Кеннан на одном дыхании продиктовал своем секретарю Дороти Хессман «длинную телеграмму» о сути советской политики. Отправляя ее, он извинился за перегрузку телеграфного канала — текст состоял из более чем 5 тысяч слов.94

Кеннан объяснял американским дипломатам, что это не они недоработали в переговорах с Советами, а сама природа сталинской власти, чьи свойства во многом исторически обусловлены, предполагает конфронтацию: «…они находят оправдание инстинктивному страху перед внешним миром, диктатуре, без которой не знают, как управлять, жестокостям, от которых не осмеливаются воздержаться, жертвам, которые вынуждены требовать <…> В основе невротического восприятия Кремлем мировых событий лежит традиционное и инстинктивное русское чувство неуверенности в собственной безопасности <…> На это <…> стал накладываться страх перед более компетентными, более могущественными, более высокоорганизованными сообществами <…> они всегда боялись иностранного проникновения, опасались прямого контакта западного мира с их собственным <…> они привыкли искать безопасность не в союзе или взаимных компромиссах с соперничающей державой, а в терпеливой, но смертельной борьбе на полное ее уничтожение».95

Один из ключевых выводов Кеннана состоял в том, что советский режим всегда нуждался во внешних врагах, чтобы оправдать характер своего внутреннего правления. Этот же вывод он обосновал в своей знаменитой статье в «Форин аффейрз» «Истоки советского поведения».96 Любопытно, что, покинув пост посла США в России в 2014 году, Майкл Макфол пришел к схожим выводам и призвал расстаться с иллюзиями по поводу самой возможности присоединения путинской России к мировому порядку: «В дополнение к усилению автократии Путин в целях большей легитимации стал нуждаться во враге — Соединенных Штатах».97

В советской историографии Кеннана всегда называли идеологом холодной войны, хотя он — автор доктрины сдерживания, основанной на том, что самоедский автократический режим рано или поздно умрет сам, и надо только жестко, но не переводя дело в стадию горячей войны, сдерживать его (в долгосрочной перспективе с Советским Союзом так и случилось).98

Своего рода ответом «длинной телеграмме» стала депеша, отправленная в Москву 27 сентября 1946 года послом СССР в США Николаем Новиковым. Сделано это было по личному указанию Сталина, а основным автором телеграммы был Молотов:99 «…подготовка США к будущей войне проводится с расчетом на войну против Советского Союза, который является в глазах американских империалистов главным препятствием на пути США к мировому господству».100

А вот Черчиллю отвечал — почти сразу после Фултонской речи — сам Сталин в форме ответов на вопросы интервьюеров. И в этих ответах содержались примерно те же тезисы, что в будущей «телеграмме Новикова». Ответы газете «Правда» 14 марта 1946 года были весьма эмоциональными: Сталин обвинял союзников в том, что они хотят «заменить господство гитлеров господством черчиллей».101 Именно так — со строчной буквы — обозначался теперь союзник, которого еще год назад триумфально встречала аудитория Большого театра.

12 марта 1947 года, мотивируя американскую экономическую помощь Греции и Турции, Трумэн заговорил с позиций ценностей. Эта его речь в конгрессе вошла в историю как «доктрина Трумэна»: «Я верю в то, что мы должны помогать свободным людям формировать свою собственную судьбу так, как им самим хотелось бы. Я верю, что наша помощь должна быть в первую очередь экономической и финансовой».102 Неделей раньше в Бэйлорском университете Трумэн говорил о первостепенной важности свободы вероисповедания, свободы слова и свободы предпринимательства. Разумеется, эта речь была всегда оценивалась в СССР как доктринально оформленная готовность США вмешиваться в дела других стран.103

Столкнувшись с такого рода решительными шагами США, Сталин во время своей встречи с Маршаллом в апреле 1947 года говорил о возможности компромиссов. Но лишь убедил нового государственного секретаря США в том, что они более невозможны. «Сталин зарвался, отстаивая свою позицию, — писал Киссинджер, — ибо никогда не понимал психологии демократических стран, особенно Америки. Результатом стал «план Маршалла», Атлантический пакт и наращивание Западом военных потенциалов».104

План помощи Европе, объявленный Джорджем Маршаллом 5 июня 1947 года, был оценен как шаг в направлении организации «западного блока против Советского Союза»105 и покушение на зону влияния Сталина — странам-сателлитам СССР было запрещено становиться реципиентами «Плана Маршалла». Академик Евгений Варга, которому был поручен анализ «Плана», написал о других его неприемлемых для СССР свойствах — отмене «железного занавеса», возможностях свободного передвижения товаров, экономической и политической информации.106

Год оставался до прямого противостояния СССР и западного мира — блокады Западного Берлина в 1948 году. Берлинский кризис, как и грубая коммунизация власти в Чехословакии в том же 1948 году вынудили Запад задуматься о коллективной военной обороне — так возникла идея НАТО.107

Заключение

Мое поколение выросло на лучших образцах советской и просоветской политической карикатуры. В 1960-1970-е годы в СССР был невероятно популярен датский карикатурист-коммунист Херлуф Бидструп, о существовании которого в сегодняшней Дании уже почти никто не помнит. Сборники его рисунков издавались огромными тиражами, по сюжетам карикатур снимались мультфильмы, по нему учились рисованию. Своими первыми представлениями о холодной войне я обязан его карикатурам — например, на Трумэна, размахивающего атомной бомбой. Тощий и длинноногий дядюшка Сэм с козлиной бородой отъедал куски европейского пирога, услужливо преподнесенного ему лидерами стран Европы, и реанимировал гитлеровского солдата в более приличном виде солдата американского. Точнее, офицера, поскольку американский солдат мало что понимал и изображался в виде веселого недотепы, способного, впрочем, случайно насолить своему командиру.

Об опыте союзничества школьники и студенты позднего советского времени знали очень мало или почти ничего. А из самого популярного сериала о советском разведчике, внедренном в Главное управление имперской безопасности, «Семнадцать мгновений весны», мы вынесли знание о секретных переговорах американца Даллеса с гитлеровцами. Хотя в это самое время секретные переговоры с Брежневым во время охоты на кабанов в Завидово вел Киссинджер — назревала разрядка.

Лишь для 4% респондентов «Левада-Центра» победа в войне — это успех именно антигитлеровской коалиции, более 50%, тем не менее, помнят, что союзниками СССР были США и Великобритания.108 Главные клише о США как мировом жандарме, который навязывает другим народам свою волю и противостоит СССР/России («Мир живет под диктовку США»)109, перекочевали из советской эпохи в постсоветскую, правда, их реанимации способствовала массированная антизападная пропаганда последних лет.

Опыт военной коалиции уникален и едва ли повторим. Скорее, в большей степени поучительными могли бы стать прецеденты 1960-х-1970-х — при всей их обусловленности конкретными историческими обстоятельствами, но и личными отношениями лидеров и даже «химией» между ними. История нюансирована. Сама по себе она ничему не учит — только лидеры, их советники, общественное мнение на свой лад вольны извлекать из нее уроки. И по крайней мере в этом смысле опыт Второй мировой войны дает действительно богатый материал.

Примечания

1 John Lewis Gaddis. George F. Kennan. An American Life. New York, Penguin Press, 2011, p.194

2 John Lewis Gaddis. The Cold War. A New History, Penguin Books, 2005, p.6

3 Henry Kissinger. World Order. New York, Penguin Press, 2014, p.p.269-271

4 Stephen Kotkin. Stalin. Waiting for Hitler, 1929-1941. Penguin Press, New York, 2017, p.632

5 Генри Киссинджер. Дипломатия. М., «Ладомир», 1997, с.308

6 Лев Безыменский. Гитлер и Сталин перед схваткой. М., «Вече», 2000, с.227

7 И.М. Майский. Воспоминания советского дипломата. 1925-1945 гг. М., «Наука», 1971, с.387-388. Посол СССР в Великобритании Иван Майский писал: «…отсутствие у адмирала Дрэкса письменных полномочий явилось последней каплей, переполнившей чашу многомесячного терпения Советского правительства. Оно окончательно убедилось, что Чемберлен неисправим и что надежда на заключение пакта превратилось в бесконечно малую величину».

8 Роджер Мурхаус. Дьявольский союз. Пакт Гитлера-Сталина. М., Издательство АСТ, CORPUS, 2020, сс. 67-69

9 В.Г. Трухановский. Антони Иден. М., «Международные отношения», 1983, с.192, Томас Рикс. Черчилль и Оруэлл. Битва за свободу. М., Альпина нон-фикшн, 2019, с.107

10 Киммо Рентола. Сталин и судьба Финляндии. М., «Весь мир», 2020, с. 48

11 Там же, с.36

12 Там же, с.41, 50-51

13 Там же, с.59

14 Лев Безыменский, Указ.соч., с.277

15 Там же, с.206

16 Там же, с.290

17 Там же, с.291

18 Константин Симонов. Истории тяжелая вода. М., «Вагриус», 2005, с.334

19 Томас Рикс. Указ.соч., с.183

20 Генри Киссинджер. Указ.соч., с.368

21 В.Г. Трухановский. Указ.соч., с.220

22 James F. Byrnes. Speaking Frankly. New York, London, Harper & Brother, 1947, p.10

23 Robert Schlesinger. White House Ghosts. Presidents and Their Speechwriters. New York, Simon & Schuster, 2008, p.26

24 Томас Рикс. Указ.соч., с.156

25 Lynne Olson. Citizens of London. The Americans Who Stood with Britain in Its Darkest, Finest Hour. New York, Random House, 2010

26 Генри Киссинджер. Указ.соч., с. 349

27 И.М. Майский. Указ.соч., с.541

28 David L. Roll. The Hopkin’s Touch. Harry Hopkins and the Forging of an Alliance to Defeat Hitler. Oxford University Press, 2013, p.135-136

29 Кристофер Коукер. Сумерки Запада. М., МШПИ, 2009, с.52

30 Там же, с.72

31 Цитата по: Томас Рикс. Указ.соч., с.190

32 Генри Киссинджер. Указ.соч., с. 352

33 John Gaddis. The Cold War, p.17

34 Henry Kissinger. World Order, pp. 270, 274, 283

35 И.М. Майский, Указ.соч., с.549

36 Simon Sebag Montefiore. Stalin. The Court of the Red Tsar. New York, Vintage Books, 2005, pp. 421-423

37 Там же, с.637

38 В.Г. Трухановский, Указ.соч., с 226

39 https://newtimes.ru/articles/detail/184150/

40 И.М. Майский, Указ.соч., с. 578, 582

41 Томас Рикс, Указ.соч., с.193-194

42 В.Г. Трухановский, Указ.соч., с. 229

43 Simon Sebag Montefiore. Op.cit., p.409

44 И.М. Майский, Указ.соч., с.598

45 Эрик Хобсбаум. Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914-1991). М., АСТ CORPUS, с.169

46 Г. Черняховский. Лев Троцкий. М., «Молодая гвардия», 2010, с.621

47 L. Trotsky. Stalin. An Appraisal of the Man and His Influence. New York, Harper & Brothers, 1941

48 Томас Рикс. Указ.соч., с.231

49 П.П. Владимиров. Особый район Китая. 1942-1945. М., АПН, 1973, с.35

50 Там же, с.128-129

51 И.М. Майский. Указ.соч., с.616

52 Томас Рикс. Указ.соч., с.211

53 Там же, с.202

54 Генри Киссинджер. Указ.соч., с.369

55 Montefiore. Op.cit., p.464

56 Киммо Рентола. Указ.соч., с.70

57 Генри Киссинджер. Указ. соч., с 369

58 Monefiore. Ibid., p.475, Киссинджер. Там же, с.371

59 https://www.kommersant.ru/doc/4380946#id1911486

60 Киммо Рентола. Там же, с.71-72

61 Киссинджер, Там же, с.371-372

62 Соломон Волков. Большой театр. Культура и политика. Новая история. М., АСТ, 2018, с.360-362

63 Бережков Валентин Михайлович. Как я стал переводчиком Сталина. — http://militera.lib.ru/memo/russian/berezhkov_vm/06.html

64 Майский. Указ. соч., с.690-691

65 James F. Byrnes. Op.cit., p.23

66 Майский. Указ.соч, с. 692; Byrnes. Ibid., p.24

67 Byrnes. Op.cit., p.27

68 Майский. Там же., с.702

69 Byrnes, Op.cit., p.31-32

70 Иван Серов. Записки из чемодана. Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти. М., «Просвещение», 2017, с. 244-249; Магдалена Семчишин. День Победы. Почему Польша не празднует 9 мая. — «Новая Польша», 2020, Варшава, с.56.

71 Иван Серов. Там же, с.253; Энн Эпплбаум. Железный занавес. Подавление Восточной Европы (1944-1956). М., Московская школа гражданского просвещения, 2015, сс. 292-295

72 Энн Эпплбаум. Там же, с. 297

73 Byrnes. Op.cit., p.42-43

74 Киссинджер. Указ.соч., с.373

75 Time. Golden Anniversary Issue. Europe. 50 Remarkable Years. Winter 1996, p.4

76 Byrnes. Op.cit., p.54-55

77 John Gaddis. The Cold War, p.22

78 Ю.М. Мельников. От Потсдама к Гуаму. Очерки американской дипломатии. М., Политиздат, 1974, с.49

79 Byrnes, Ibid., p.74

80 John Gaddis. The Cold War, p.26

81 Борис Пастернак. Собрание сочинений в пяти томах. Том третий. М., «Художественная литература», 1990, с.499

82 Владимир Невежин. Застолья Иосифа Сталина. Книга первая. Больше кремлевские приемы 1930-х-1940-х годов. М., АИРО-XXI, 2019, с.346

83 По замечанию Юрия Буртина, многие воспринимали войну как «пору свободы». В поэме Александра Твардовского «Василий Теркин» нет ни одного упоминания Сталина и партии, притом, что произведение получило Сталинскую премию первой степени в январе 1946 года. — Юрий Буртин. Исповедь шестидесятника. М., Прогресс-Традиция, 2003, с.231

84 Илья Эренбург. Люди, годы, жизнь. Книги шестая, седьмая. М., «Текст», 2005, с.58

85 Сергей Чупринин. Оттепель. События. Март 1953 — август 1968 года. М., НЛО, 2020, сс. 168, 288

86 Рудольф Пихоя. Москва. Кремль. Власть. Сорок лет после войны 1945 — 1985, М., АСТ, 2007, с.169

87 https://www.kommersant.ru/doc/664970

88 Илья Эренбург. Указ.соч., с.73

89 Константин Симонов. Указ.соч., с.366

90 Генри Киссинджер. Указ.соч., с.397

91 Рудольф Пихоя. Указ.соч., с.145

92 https://www.marxists.org/russkij/stalin/t16/t16_01.htm

93 John Gaddis. George F. Kennan. An American Life, p.217

94 Ibid., p.219

95 Ibid., p.220

96 Ibid., p.228; https://www.foreignaffairs.com/articles/russian-federation/1947-07-01/sources-soviet-conduct

97 Michael McFaul, Confronting Putin’s Russia? The New York Times, March 23, 2014.

98 Понятие «сдерживание» (containment) в своей статье 2014 года использовал и Макфол, говоря об «избирательном сдерживании и вовлечении»: «режим должен быть изолирован» с помощью санкций, а вовлечение должно иметь чисто технический переговорный характер, без подталкивания Путина к восприятию западного порядка и ценностей. Ибо это бессмысленно.

99 John Gaddis. The Cold War, p.30

100 Пихоя. Указ.соч., с.145

101 Там же, с.140

102 Robert Schlesinger. Op.cit., p.47

103 Ю.М. Мельников. Указ.соч., с.87

104 Киссинджер. Указ.соч., с.399

105 Там же, с.153

106 Там же, с.152

107 John Gaddis. The Cold War, p.34

108 https://www.levada.ru/2015/05/29/den-pobedy-i-aktsiya-bessmertnyj-polk/

109 https://carnegie.ru/2016/03/21/ru-pub-63077

© Текст: Андрей Колесников

Германия. США. Великобритания. Россия > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ > magazines.gorky.media, 1 сентября 2021 > № 4022353 Андрей Колесников

США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708348 Чарльз Капчан

МЕЖДУ ИЗОЛЯЦИОНИЗМОМ И ВОВЛЕЧЁННОСТЬЮ

ЧАРЛЬЗ КАПЧАН

Профессор международных отношений Джорджтаунского университета, старший научный сотрудник Совета по международным отношениям.

ТОНКИЙ БАЛАНС ДЛЯ АМЕРИКАНСКОЙ ПОЛИТИКИ

Статья основана на книге Isolationism: A History of America's Efforts to Shield Itself from the World, вышедшей осенью 2020 г. в издательстве Oxford University Press.

Изоляционизм сделал Америку великой, осветив славный путь её триумфального подъёма в XIX веке. Сегодня, однако, предостережение отцов-основателей избегать вступления в сложные союзы и альянсы видится в совсем ином свете, а само слово «изоляционист» стало оскорблением.

В отсутствие ограничений на национальные амбиции за рубежом большая стратегия Америки попала в ловушку перенапряжения и показала себя попросту политически несостоятельной. Страна оказалась лицом к лицу с бесчисленным количеством проблем за своими границами, двумя десятилетиями войны на Ближнем Востоке и пандемией. Последняя провоцирует экономический спад, подобного которому не было со времён Великой депрессии. Соединённым Штатам необходимо заново открыть для себя историю изоляционизма и применить его уроки, сократив присутствие за рубежом и приведя внешние обязательства в соответствие с реальными возможностями и целями.

Да, американская исключительность с самого начала была приравнена к обязательству нации распространять свободу на все части земного шара. Ещё до основания страны страстный сторонник независимости от Великобритании Томас Пейн наставлял американских колонистов: «В наших силах начать строить мир заново». Романист Герман Мелвилл вторил: «Мы, американцы, – особый, избранный народ, Израиль нашего времени; мы несём ковчег мировых свобод».

Но с момента основания и до испано-американской войны 1898 г. большинство американцев не желали иметь ничего общего с переделом мира за счёт расширения стратегических возможностей за пределы Северной Америки. Внутри же этой североамериканской орбиты они последовательно укрепляли позиции по всему континенту, растаптывая коренных американцев, предпринимая попытки захватить Канаду, а также завладев огромной территорией Мексики в результате войны 1846–1848 гг. и купив в 1867 г. у России Аляску. И элиты, и общественность надеялись, что успех демократического эксперимента послужит примером для других народов. Однако они считали, что защита исключительной природы их собственной нации требует сдерживания внешнего мира.

Естественно, действуя в такой парадигме, США не продвинулись дальше Тихоокеанского побережья, ограничив сферу своих зарубежных амбиций международной торговлей. С самого начала американцы представляли себе союз, который охватит весь континент, но вместо того, чтобы управлять остальным миром, они бежали от него. Долгое время они придерживались принципа государственного управления, изложенного президентом Джорджем Вашингтоном в его прощальной речи 1796 г.: «В отношении иностранных государств великое для нас правило заключается в том, чтобы расширять с ними торговые отношения, но при этом иметь как можно меньше политических связей».

Изоляционизм сработал. После того, как в войне 1812 г. Британия оказалась в тупике, весь оставшийся XIX век Америка спокойно и уверенно наращивала могущество, в то время как европейские державы столь же уверенно отступали, теряя влияние в Западном полушарии. После Гражданской войны американская экономика, стимулируемая инвестициями в строительство каналов, портов, дорог и железнодорожных путей (а не только военных кораблей и колоний) буквально взлетела. Между 1865 и 1898 гг. добыча угля выросла аж на 800 процентов, а темпы строительства железных дорог увеличились на 567 процентов. К середине 1880-х гг. Соединённые Штаты превзошли Великобританию как ведущего мирового производителя промышленных товаров и стали. В отдельных случаях военно-морской флот США, как и все другие флоты, выступал в защиту интересов американских торговцев, но в целом на протяжении всего этого периода страна, независимо от того, какая партия находилась у власти, держала свои геополитические амбиции в узде. Такова история становления Америки как крупной державы.

Блистательная отстранённость

«Великое правило» Вашингтона о геополитической отстранённости показало себя настолько действенным, что американцы, по крайней мере на какое-то время, открыли для себя привлекательность внешнеполитических амбиций. В течение 1890-х гг. Соединённые Штаты построили военный флот, откликнувшись на растущие призывы к нации соизмерить своё процветание с реальным геополитическим весом. В 1898 г. Соединённые Штаты применили новые средства ведения войны, начав испано-американскую войну и добившись контроля над Кубой, Пуэрто-Рико, Гавайями, Филиппинами, Гуамом, Самоа и островами Уэйк. В 1917 г. Соединённые Штаты вступили в Первую мировую войну.

И тем не менее, несмотря на победу, одержанную в обоих конфликтах, к своим трансграничным амбициям американцы быстро остыли. Их не прельстили приобретённые в 1898 г. заморские территории, ужаснули потерянные на европейских полях сражений жизни и ресурсы. Американцы почувствовали, что перестарались, и это побудило их вернуться к прежней парадигме стратегической отстранённости.

В дальнейшем под влиянием экономической катастрофы, накрывшей страну во время Великой депрессии, изоляционистский тренд в духе «Америка прежде всего» утвердился вплоть до конца межвоенного периода.

США как бы затаились в укрытии, пока Европа и Азия полыхали, охваченные огнём фашизма и милитаризма. Только после того, как Япония напала на Пёрл-Харбор, американцы, наконец, преодолели неприятие к иностранному вмешательству и присоединились к делу союзников. Около восьмидесяти миллионов человек, включая более 400 тысяч американцев, погибли во Второй мировой, самой смертоносной войне в истории человечества. Если XIX век был звёздным часом изоляционизма, то межвоенная эпоха, несомненно, была тёмной и обманчивой.

Американцам не следует забывать об этой части истории сейчас, когда они формируют свой политический курс в мире. С каждым днём американская глобальная стратегия становится политически всё менее состоятельной. В свете более чем двух десятилетий войны на Ближнем Востоке и продолжающейся пандемии, которая угрожает экономике так, как ей не угрожало ничего со времён Великой депрессии, Соединённым Штатам пора сократить своё присутствие за пределами собственных границ. В то же время американцы должны избегать повторения ошибки, совершённой в 1930-е годы. Для такой страны, как США, опрометчивое и инстинктивное самоудаление из сегодняшнего мира было бы серьёзным просчётом.

Но перспектива разрушительного отступления всё ещё ясно виднеется на горизонте. Особенно если Соединённые Штаты не смогут преодолеть своё хроническое геополитическое перенапряжение и быстро привести внешние обязательства в соответствие с возможностями и целями. Лучший способ сделать это – выработать стратегию взвешенного отхода. Американцы должны вернуться к непреходящей мудрости отцов-основателей, утверждавших, что дистанцирование от далёких зарубежных проблем часто представляет лучшее государственное решение. Переоценка стратегических преимуществ изоляционизма – при одновременном учёте его недостатков – даёт американцам шанс найти золотую середину между тем, чтобы не делать слишком много или слишком мало.

Когда изоляционизм перестал быть благом

Своего прежнего значения слово «изоляционизм» лишилось 7 декабря 1941 г., в день, когда Япония напала на Пёрл-Харбор. Семантическая трансформация была небезосновательной. Не умея противостоять державам Оси, Соединённые Штаты в течение 1930-х гг. находились в поиске весьма обманчивого и обрёченного на провал стратегического иммунитета. Сенатор Артур Ванденберг, в прошлом убеждённый изоляционист, писал в своём дневнике после японского рейда: «Этот день положил конец изоляционизму для любого реалиста».

И сегодня многие члены внешнеполитического истеблишмента США продолжают эксплуатировать изоляционистский ярлык, чтобы оклеветать любого, кто осмелится усомниться в роли Америки как стража глобального порядка. Дипломаты и учёные одинаково обвиняли президента Дональда Трампа в неамериканском подходе за то, что он ставил под сомнение ценность национальных альянсов за рубежом и стремился вывести американские войска из Сирии и Афганистана. Палата представителей в конце 2019 г. – в редкий момент межпартийного согласия – дала язвительный отлуп Трампу, приняв 354 голосами против 60 резолюцию, осуждающую его решение вывести американские войска с севера Сирии. Покойный сенатор Джон Маккейн окрестил «чокнутыми птицами» сенатора Рэнда Пола и нескольких других политиков, осмелившихся призвать Соединённые Штаты сбросить с себя бремя внешних обязательств.

Огульное осуждение изоляционистской логики не только искажает историю США, но и оказывает американцам медвежью услугу.

Страна не может и не должна возвращаться к стратегии геополитической отстранённости, которую она проводила в XIX веке. Экономическая взаимозависимость и глобализированные угрозы – такие, как межконтинентальные баллистические ракеты, транснациональный терроризм, пандемии, изменение климата и кибератаки, означают, что окружающие страну океаны – уже не столь надёжная защита, как раньше.

Но сейчас нация отчаянно нуждается в откровенном и открытом разговоре, при котором в полной мере учитывались бы уроки истории, касающиеся того, как безболезненно выпутаться из клубка внешних связей и проблем.

Бесконечные войны, которые Вашингтон вёл в течение долгого времени, не могли не вызвать у американского общества серьёзные вопросы – именно поэтому президент Барак Обама пытался вызволить войска из ближневосточной трясины, куда Америка сама себя затянула, и пошёл на переизбрание, призывая «сосредоточиться на национальном строительстве у себя дома». Тем не менее регион не позволил быстро уйти. В итоге Обама оставил часть американских войск в нестабильном Афганистане и направил значительный контингент в Ирак и Сирию для борьбы с «Исламским государством» (запрещено в России – прим. ред.). Затем уже Трампу пришлось иметь дело с обществом, мягко говоря, весьма уставшим от военных кампаний на Ближнем Востоке. И действительно, опрос, проведённый в 2019 г., показал: многие американцы хотят, чтобы вовлечённость США в зарубежные дела была либо значительно сокращена, либо вовсе сведена к нулю. Пандемия только усилила эти общественные настроения. Опрос от июля 2020 г., свидетельствовал: три четверти населения страны желает, чтобы американские войска покинули Афганистан и Ирак.

Так что неудивительно, что президент Трамп был столь привержен идее вывести американские войска с Ближнего Востока. «Я провожу кампанию по возвращению наших солдат домой, вот что я делаю», – объяснил он, приказав американским войскам покинуть север Сирии в конце 2019 года. Он продолжил уход, несмотря на проигрыш на выборах 2020 г., отдав в конце ноября приказ о дальнейшем сокращении американского присутствия в Афганистане и Ираке. Даже небольшая группа наиболее авторитетных представителей внешнеполитической элиты США начала отступать от интернационалистского консенсуса, впрочем, заходя иногда так далеко, что звучали даже призывы к сокращению влияния не только на Ближнем Востоке, но и в Европе и Азии. На обложке журнала Foreign Affairs, рупора американского внешнеполитического истеблишмента, недавно красовался заголовок: «Возвращайся домой, Америка?».

Важно понимать, что поворот внутрь происходит по обе стороны политических баррикад, а не только среди сторонников Трампа. Демократическая платформа 2020 г. призывала «перевернуть страницу двух десятилетий крупномасштабного военного развёртывания и незавершённых войн на Ближнем Востоке» и утверждала, что Соединённые Штаты «не должны навязывать смену режима другим странам».

Джордж Сорос, щедрый благотворитель либеральных убеждений, и Чарльз Коч, крупный филантроп-консерватор, недавно объединились, чтобы создать новый вашингтонский мозговой центр – Институт ответственного государственного управления Куинси, цель – «продвигать идеи, уводящие американскую внешнюю политику прочь от бесконечной войны». Они назвали институт в честь бывшего госсекретаря и президента Джона Куинси Адамса. В 1821 г. он открыто заявил, что США «не отправляются за границу в поисках монстров, которых нужно уничтожить».

Неспособность американских лидеров отреагировать на эти политические вызовы чревата тем, что опасное перенапряжение сил и ресурсов обернётся ещё более опасным их «недонапряжением» – именно это и произошло в 1930-е годы. И действительно, то положение, в котором сегодня оказалась Америка, пугающе напоминает ситуацию, подтолкнувшую страну к ошибочному отступлению в период 1918–1939 годов. Общественность ощущает стратегическое перенапряжение, как это было после приобретения территорий за рубежом в 1898 г. и вступления в Первую мировую войну вскоре после этого. На фоне острого экономического кризиса, вызванного распространением COVID-19, американцы куда больше хотят инвестировать в Арканзас, чем в Афганистан, параллельно претерпевая внутренний поворот, подобный тому, что произошёл в 1930-е годы. Протекционизм и политика односторонних действий снова в моде, и они продвигают самодостаточную американскую дипломатию, которая и превратила в обломки демократическую солидарность в межвоенные годы. И антилиберализм, и национализм идут маршем по Европе и Азии, точно так же было, когда Соединённые Штаты повернулись спиной к миру в 1930-х годах.

Повторяя изоляционистскую мантру «Америка прежде всего», Трамп являлся скорее симптомом, нежели причиной поворота нации внутрь себя. Он использовал народное недовольство внешней политикой: стратегическими перегибами на Ближнем Востоке, усилиями по продвижению демократии, не давшими ничего, кроме защиты союзников, которые не хотят защищать себя сами, и заключением торговых сделок, ставящих в невыгодное положение американских рабочих. Недавний опрос Центра американского прогресса – аналитического центра левого толка – показал, что либеральные интернационалисты составляют лишь 18 процентов населения, в то время как большинство выступает либо за принцип «Америка прежде всего», либо за дистанцирование США от мировых дел. Молодые избиратели гораздо меньше поддерживают традиционную интернационалистскую повестку, чем представители старшего поколения, значит, этот внутренний поворот в ближайшие годы, вероятно, будет только углубляться.

Изоляционизм возвращается, потому что государственное управление потеряло связь с народной волей.

Стратегическая перестройка ориентиров, которая привела бы национальные цели в равновесие с реальными возможностями, неизбежна. Главный вопрос в том, примет ли перестройка форму постепенного продуманного выхода из большой и затратной игры или же она превратится в отступление, несущее гораздо большие риски.

Как не надо и как надо

Изоляционистское прошлое Америки не должно быть её будущим. Глобальная взаимозависимость делает невозможным и неразумным возвращение Соединённых Штатов к роли редута в Северной Америке или полушарии. Конечно, с американскими войсками, всё ещё разбросанными по сотням военных баз по всему миру, стремительное стратегическое отступление вряд ли кажется близким. Но это может быть именно то, что ждёт нас впереди, если США не опередят события и не разработают стратегию разумного сокращения расходов.

В системе представлений Соединённых Штатов изоляционизм – базовая установка; а вот амбициозный интернационализм, который мы наблюдали в течение последних восьми десятилетий – исключение. Стремление к геополитической отстранённости с самого начала стало частью американского кредо и неотъемлемой составляющей политического опыта. Изоляционистское давление вновь нарастает – и будет только усиливаться по мере того, как пандемия продолжит опустошать мировую экономику. Трамп направлял такое давление, но делал это поспешно и некомпетентно. Он был прав, развернув корабль прочь от Сирии, Афганистана и Ирака, но не имел последовательной стратегии, оставив позади себя хаос и уступив позиции противникам. Его решение сократить американское присутствие в Германии ошеломило не только союзников по НАТО, но и сам Пентагон.

Если коротко, то Трамп продемонстрировал всем, «как не надо». А вот что было бы сейчас хорошо увидеть с подачи президента Байдена, так это инициирование масштабной общественной дискуссии о том, как выработать общую стратегию, нацеленную на поиск баланса между «вовлекаться меньше» и «вовлекаться достаточно» для реализации необходимых национальных интересов. Вместо того, чтобы дискредитировать друг друга, твердолобые интернационалисты и приверженцы «возвращения домой» должны начать обсуждение, как будет выглядеть стратегия государства по ответственному и постепенному сокращению присутствия за пределами границ.

Начав эту дискуссию, прежде всего следует признать, что и изоляционизм, и интернационализм имеют как стратегические преимущества, так и стратегические недостатки. Изоляционизму Америка должна воздать должное за укрепление безопасности государства и процветание страны в течение всего XIX века, а также за помощь в противостоянии имперскому искушению после 1898 года. Но этот же изоляционизм, как мы отмечали не раз, дезориентировал нацию, ввергнув её в опасное заблуждение в период между двумя мировыми войнами. Курс на эффективный и устойчивый интернационализм Соединённые Штаты взяли уже во время холодной войны, но с тех пор интернационалистское призвание нации сильно деформировалось, что привело к явному стратегическому избытку.

Необходимая переоценка стратегических приоритетов и целей должна быть осуществлена с прицелом на фундаментальные принципы. Конечно, большинство американцев согласятся с тем, что адекватное сокращение вовлечённости должно произойти в первую очередь за счёт снижения американского влияния на периферии, а не в стратегически важных регионах Европы и Азии.

Главной ошибкой после холодной войны стало ненужное втягивание в войны на Ближнем Востоке. Но в текущих условиях отступление из Евразии перед лицом российской и китайской угроз представляло бы собой именно тот вид необдуманной чрезмерной отстранённости, которого Соединённые Штаты должны избегать. Горькую цену подобного просчёта американцы узнали, когда не сумели дать отпор Германии и Японии в межвоенный период.

Конечно, большинство американцев согласятся с тем, что в современном мире делать ставку на политику односторонности – гиблое дело. Управление международной торговлей и финансами, борьба с изменением климата, ликвидация террористических сетей, предотвращение распространения ядерного оружия, контроль за кибербезопасностью, борьба с глобальными эпидемиями – все эти важнейшие задачи требуют широкого международного сотрудничества. По мере того, как США будут отходит от роли глобального полицейского, они захотят, чтобы их партнёры и союзники также прикладывали усилия, помогая заполнять образовавшийся после ухода Америки вакуум. Необходимые партнёрские отношения укрепляются только благодаря дипломатии и командной работе. Поскольку Сенат США может действовать крайне жёстко, когда дело касается ратификации договоров, неформальные пакты и коалиции должны стать новыми скрепами американской дипломатии.

Конечно, американцы верят и в то, что мир, быстро теряющий свой либеральный фундамент, отчаянно нуждается в Соединённых Штатах, чтобы вернуть и закрепить демократические идеалы; прогрессивное течение истории может закончиться, если Америка больше не заинтересована или неспособна склонить чашу весов в правильном направлении. Однако приоритетом должна стать задача приведения в порядок политических и экономических дел дома, в Америке, а не сосредоточенность на делах за океаном «в поисках монстров, которых нужно уничтожить».

США не могут служить образцом для мира, пока институты американской республики не продемонстрируют состоятельность.

Курс на распространение демократии с помощью поддержки соответствующих идей и личного примера, а не посредством навязывания и принуждения поможет Соединённым Штатам найти золотую середину между глухим изоляционизмом и чрезмерным вовлечением в дела других. Этот средний курс потребует, чтобы американцы привыкли воспринимать мир таким, какой он есть, а не таким, каким они хотели бы его видеть. Большую часть истории американцы отгораживались от мира, который, как они опасались, навредит их демократическому эксперименту. С начала Второй мировой войны США впали в противоположную крайность, стремясь переделать мир по образу и подобию Америки. Двигаясь вперёд, Соединённым Штатам придётся иметь дело с беспорядочным и несовершенным миром, сопротивляться искушению либо отгородиться от него вновь, либо, напротив, перекроить его. Америка должна сделать шаг назад, но не отступить.

США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708348 Чарльз Капчан

Молдавия. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 8 декабря 2020 > № 3602968 Нина Шевчук

ОШИБКИ НА СТАРТЕ: ЧЕГО НЕ ЗНАЕТ НОВЫЙ МОЛДАВСКИЙ ПРЕЗИДЕНТ О СТАТУСЕ РОССИЙСКИХ ВОЙСК В ПРИДНЕСТРОВЬЕ?

НИНА ШЕВЧУК

Доцент кафедры международных отношений, СЗИУ РАНХиГС при Президенте РФ, кандидат политических наук

После недавних президентских выборов в Молдавии, где победу одержала сторонница европейской интеграции Майя Санду, в российской прессе каждое заявление новоизбранного президента получает довольно широкий резонанс. Особенно много внимания уделено требованиям о выводе российских войск и замене миротворческой операции на берегах Днестра на миссию гражданских наблюдателей ОБСЕ.

В МИД России риторику Санду назвали «вбрасыванием» определённых тем в публичное пространство и предложили обсуждать их в ходе прямого диалога, а в ОБСЕ уточнили, что не получали от Молдавии подобных запросов и напомнили, что такие решения принимаются с согласия всех 57 стран-членов ОБСЕ.

Нужно отметить, что требования вывести российских военных не являются чем-то новым в повестке молдавско-российских отношений. Похожие заявления делались и предшественниками Майи Санду, и даже Игорем Додоном, которого пресса в России чаще всего упоминает как пророссийского политика. Относительно недавно, в феврале 2020 года под давлением молдавской общественности глава внешнеполитического ведомства Аурелиу Чекой был отправлен в отставку. Высказывание молдавского дипломата о том, что в 1992 г. Россия не совершала акта агрессии, а остановила кровопролитие, стоило ему портфеля. Сам Додон спустя месяц, встречаясь с участниками боевых действий 1992 г., заявил, что российские войска покинут Приднестровье, и увязал этот посыл с необходимостью вывоза советских боеприпасов, хранящихся на складах в приднестровском селе Колбасна. Впрочем, заявление было оставлено российскими СМИ без внимания.

Майе Санду удалось оживить этот уже не новый сюжет новаторскими вкраплениями, сомнительными по сути, но не помешавшими серьёзно сместить акценты в дискуссии о нахождении на территории Молдавии российских войск. Эксперты стали анализировать молдавско-российское соглашение о прекращении огня 1992 г. и обсуждать накопленный в мире опыт гражданского наблюдения в конфликтных регионах. «За кадром» при этом по-прежнему остаются два непопулярных факта. Во-первых, действующее по сей день соглашение о прекращении огня не первое в истории приднестровского урегулирования. Было ещё одно в 1992 г., принятое по итогам апрельских четырёхсторонних переговоров (Молдавия, Румыния, Россия, Украина), но соблюсти его не удалось. Во-вторых, миротворческая операция – хотя и единственный сегодня, но, тем не менее, не первый мирогарантийный механизм в этом конфликте. Следить за соблюдением соглашения в мае 1992 г. в Приднестровье была направлена четырёхсторонняя миссия военных наблюдателей. Миссия провалилась и была свёрнута в связи с началом полномасштабных военных действий 19 июня 1992 года. Впрочем, об этом новоизбранный молдавский президент не упоминает.

Pacta sunt servanda

По мнению Майи Санду, «есть две части российских войск в Приднестровском регионе», одна из которых не имеет отношения к миротворчеству. Речь идёт об Оперативной группе российских войск, размещённой в Приднестровье (ОГРВ). Санду утверждает, что «нет никаких двухсторонних договорённостей по поводу ОГРВ и складов вооружений».

На деле же они есть. Речь, прежде всего, о двустороннем межгосударственном договоре между Российской Федерацией и Республикой Молдовой, скреплённом подписями президентов двух стран. Соглашение 1992 г. «О принципах мирного урегулирования вооружённого конфликта в Приднестровском регионе Республики Молдовы» предусматривало не только прекращение огня, определение основных параметров миротворческой операции и начало процесса мирного урегулирования, но и определение статуса частей 14 армии Вооружённых сил РФ. Так, в статье 4 соглашения указано, что части 14 армии Вооружённых сил РФ, дислоцированные в Республике Молдове, будут строго соблюдать нейтралитет, а стороны конфликта будут воздерживаться от любых противоправных действий в отношении военного имущества, военнослужащих этой армии и членов их семей. Эта же статья устанавливает, что вопросы о статусе армии, порядке и сроках её поэтапного вывода должны определяться в ходе переговоров между Российской Федерацией и Республикой Молдовой.

Конечно, можно предположить, что утверждение Санду об отсутствии договорных обязательств, касающихся российских войск, не ложное, а ошибочное. Плохую службу здесь могла сослужить недобросовестная работа с источниками. Вполне может быть, путаница (так это назвали в российском МИДе) возникла из-за того, что дислоцированные на территории Приднестровья части 14 армии Советского Союза, а затем – РФ, в апреле 1995 г. в соответствии с директивой министра обороны РФ № 314/2/0296 были переименованы в ОГРВ. То есть через три года после определения их статуса в соглашении о прекращении огня.

Однако это не единственный российско-молдавский договор, регламентирующий вопросы нахождения российских войск в Молдавии. В 1994 г. страны подписали Соглашение о правовом статусе, порядке и сроках вывода воинских формирований Российской Федерации, временно находящихся на территории Республики Молдовы, которое так же, как и соглашение 1992 г. было депонировано в ООН.

И в этом документе нет никакого разделения российских войск на миротворческие подразделения и ОГРВ. Договор даёт определение «воинским формированиям РФ». Под таковыми понимаются «соединения, части, учреждения, предприятия и организации Вооружённых сил Российской Федерации, временно дислоцирующиеся на территории Республики Молдовы». Также установлено, что вывод войск будет синхронизирован с «политическим урегулированием приднестровского конфликта и определением особого статуса Приднестровского региона Республики Молдовы». Есть в документе и указание на то, что порядок комплектования воинских формирований определяется законодательством Российской Федерации. Следует отметить, авторы документа считали, что достичь урегулирования удастся в трёхлетний срок, но придали договору бессрочный характер, оговорив, что он «будет оставаться в силе до завершения полного вывода воинских формирований Российской Федерации с территории Республики Молдовы». Важно, что договор не только предусматривает возможность переговоров для его пересмотра, но и детально оговаривает такую процедуру. Например, оговорена возможность создания для разрешения споров специальной смешанной российско-молдавской комиссии.

Как видно, в обоих соглашениях нет никаких изъятий относительно ОГРВ, которая комплектуется в соответствии с российским законодательством, обеспечивает формирование воинского контингента от России и отвечает за подготовку последнего. Но сегодня, как и раньше, в ОГРВ также входят и другие подразделения, ответственные за охрану остатков вооружения 14 армии. Одни и те же военнослужащие в порядке внутренней ротации могут нести службу на миротворческих постах и охранять склады вооружений в селе Колбасна, что не нарушает согласованные с Молдавией параметры российского военного присутствия.

Что же касается принципа синхронизации вывода российских войск с окончательным урегулированием конфликта, вытекающего из соглашения о статусе российских воинских формирований 1994 г., то нужно сказать, что его целесообразность позже подтверждалась участниками урегулирования и была результатом переговоров. Например, в марте 2009 г. вопрос о передаче мирогарантийного мандата от России к ОБСЕ обсуждался на высшем уровне в ходе московской встречи руководства сторон конфликта. Тогда главы Молдавии и Приднестровья в присутствии президента России подписали совместное заявление, в котором отметили стабилизирующую роль миротворческой операции и указали, что трансформировать её в мирогарантийную операцию под эгидой ОБСЕ целесообразно по итогам приднестровского урегулирования.

Очевидно, что с тех пор стороны даже в малой степени не приблизились к итогам урегулирования. Сама Майя Санду признала это в резонансном интервью телеканалу РБК, что, впрочем, не помешало ей говорить не просто о передаче мандата, а о субстантивном изменении внешнего участия – гражданском наблюдении вместо мирогарантийной операции.

Ловкость слов и никакого мошенничества

Нужно сказать, что игра слов и попытка развести ОГРВ и миротворцев по разным углам контекста российского военного присутствия в Молдавии уже имела место и ранее, а именно – в 2018 г., когда на Генассамблее ООН была поддержана внесённая Молдавией резолюция «О полном и безоговорочном выводе иностранных вооружённых сил с территории Республики Молдовы». В преамбуле документа говорится, что «размещение иностранных вооружённых сил на территории Республики Молдовы без её согласия представляет собой нарушение суверенитета и территориальной целостности», и что эта проблема должна быть решена «добросовестно, без оговорок и дальнейших задержек, мирным путём». Видимо, для того, чтобы у государств, поддержавших резолюцию (а это в итоге 64 страны), не возникло опасений за состояние мира в регионе приднестровского конфликта, авторы документа подчёркивали, что «оперативная группа российских войск не является частью военного компонента Объединённой контрольной комиссии, созданной в рамках соглашения о прекращении огня 1992 г., который включает подлежащий ротации российский контингент, и в этой связи не наделена каким-либо миротворческим или иным правовым мандатом».

Автору этих строк уже доводилось слышать озвучиваемые в экспертных дискуссиях мнения о том, что упомянутая резолюция не касалась миротворческого контингента. От внимания многих экспертов сегодня ускользает тот факт, что в названии резолюции ясно сказано о «полном и безоговорочном» выводе иностранных войск, а в самом тексте документа нет оговорки о сохранении статуса иностранных миротворцев. И, к слову, недавнее «вбрасывание» Майей Санду посыла, повторяющего трюк с резолюцией, усилило этот тренд.

Известно, что когда Россия и Молдавия вели переговоры о соглашении 1992 г. и о трёхстороннем формате миротворческой операции с вовлечением военных контингентов сторон конфликта, российская сторона настаивала на том, чтобы не допускать к службе участников недавних боевых действий. В свою очередь, молдавский президент Мирча Снегур просил о формировании миротворческого контингента не из числа военнослужащих 14 армии. В текст соглашения такие положения не вошли. Но во Временном положении о воинских контингентах, принятом в развитие соглашения неделей позже, указано, что они формируются из числа военнослужащих, «не участвовавших в операциях в период вооружённого конфликта в Приднестровском регионе Республики Молдовы». Этим объясняется то, что Россия стала перебрасывать для миротворческих сил военнослужащих батальонов 45-й мотострелковой дивизии из Ленинградского военного округа, соединений 106-й воздушно-десантной дивизии и 27-й гвардейской мотострелковой дивизии. В то же время нет никаких документальных подтверждений об обязательствах России исключать участие 14 армии (ныне – ОГРВ) в миротворческой операции.

Сегодня же с момента вооружённых действий на Днестре минуло уже 28 лет, что с учётом ротации, которая проводится дважды в год, а также возрастных ограничений (на службу в миротворческом батальоне можно поступить только до 50 лет), сводит к нулю возможность направления в ряды совместных миротворческих сил российского военнослужащего, принимавшего участие в разведении сторон вооружённого конфликта в 1992 году. Сама же Молдавия на системной основе создавала предпосылки для усиления вовлечения военнослужащих ОГРВ в ряды миротворцев, поскольку препятствовала ротации военных из разных регионов России, вынуждая их прибывать через территорию Украины. Это, в свою очередь, также стало невозможно с 2014 года.

Остаётся только гадать, чего больше в инициативах молдавских дипломатов 2018 года и недавних заявлениях молдавского президента Санду – стремления выдать желаемое за действительное или все же осознанной попытки создать ложные контексты вокруг актуализировавшейся миротворческой проблематики.

Чтобы миссия не провалилась

Идея замены действующей миротворческой операции на гражданскую наблюдательную миссию тоже не нова. Международные партнёры Молдавии регулярно артикулируют такой подход, ссылаясь на то, что приднестровский конфликт «заморожен» и необходимости в военных гарантиях мира больше нет. Чаще всего в этом контексте применяются осторожные формулировки «международная миссия гражданских наблюдателей» или «миссия гражданского наблюдения с международным мандатом». Хотя однажды речь шла и о мандате ОБСЕ. Украина в 2005 году даже пыталась встроить положение о трансформации миротворческой операции в проект плана по урегулированию, имевший, по мнению украинских дипломатов, большие шансы на принятие сторонами конфликта. Так называемым «Планом Ющенко», озвученным в 2005 году на кишинёвском саммите ГУАМ (тогда – ГУУАМ), среди других положений предлагалось создать международный механизм военных и гражданских наблюдателей под эгидой ОБСЕ. Инициатива, впрочем, не нашла поддержки ни в Молдавии, ни в Приднестровье.

Что же касается опыта гражданского наблюдения, то таковой есть и в Приднестровье. Ещё до начала вооружённого нападения на Бендеры, весной 1992 г. в Кишиневе, в ходе четырёхсторонних переговоров министров иностранных дел Молдавии, России, Румынии и Украины был учреждён наблюдательный механизм, подобный тому, о котором говорит Санду. Правда, там были не гражданские, а военные наблюдатели, и не от ОБСЕ, а от вышеуказанных государств.

Мониторинговая миссия – «четырёхсторонняя группа военных наблюдателей» 8 мая 1992 г. была введена в зону конфликта, где уже имели место спорадические вооружённые столкновения. Наблюдатели дислоцировались в городе Бендеры. Поскольку на апрельской встрече министров было достигнуто согласие об общем прекращении огня с 9 июня 1992 г., на миссию наблюдателей возлагался контроль за соблюдением соглашения и мониторинг постов сторон. Сегодня об этой миссии предпочитают не вспоминать, ведь она не только не смогла предотвратить стремительную эскалацию, но и не сумела предупредить мирное население о нападении 19 июня 1992 г. молдавских вооружённых сил на город, в котором сама же расположилась. По воспоминаниям местных жителей, часть наблюдателей организованно выехала из города ещё за неделю до обострения. В экспертных отчётах указывается, что отдельные наблюдатели покинули город за несколько часов до обстрелов, большинство – ретировались в первые же часы войны, а некоторые были эвакуированы из зоны боевых действий чуть позже при содействии приднестровской стороны [11].

Осторожная реакция

В ОБСЕ, в зоне ответственности которой находится конфликт, сдержанно отреагировали на запросы СМИ об инициативе Санду. Официальные заявления молдавской стороны заметили, но предложения от Молдавии Албанскому председательству ОБСЕ не поступали. А значит и комментировать нечего, за одним лишь исключением. Представитель ОБСЕ напомнил, что, в случае поступления такого рода официальных предложений, «окончательное решение в этом деле потребует согласия всех 57 стран – членов ОБСЕ».

Такую реакцию несложно объяснить. Проблематика «замороженных конфликтов» на постсоветском пространстве в текущем году серьёзно актуализировалась обострением вокруг Нагорного Карабаха. Скрупулёзному анализу на разных уровнях (экспертном, академическом, политико-дипломатическом) подвергнуты существующие форматы взаимодействия в зонах конфликтов в целом и деятельность ОБСЕ в частности.

Опыт гражданского наблюдения ОБСЕ в Грузии в 2008 г. и функциональность его инструментария в этом конфликтном регионе вряд ли кто-то назовёт хорошим примером. А эффективность наблюдательных миссий на востоке Украины ставится под сомнение даже в ЕС. Кроме того, с 1993 г. в Молдавии уже действует полевая гражданская миссия с офисами не только в Кишинёве, но и в Тирасполе, и Бендерах. Эта миссия выполняет роль главного организационно-технического оператора переговорного процесса в формате «5+2», в который она же включена как сопосредник, что наделяет её и дипломатическим функционалом. Наблюдатели от ОБСЕ с 2004 г. включены в работу контрольного органа миротворческой операции, они осуществляют системный мониторинг взаимодействия сторон в зоне безопасности, участвуя в заседаниях Объединённой контрольной комиссии. Любые неосторожные инициативы могут негативно сказаться на положении миссии и сковать возможности, имеющиеся у неё в данный момент.

Заключение

Резюмируя «работу над ошибками» по итогам недавних заявлений новоизбранного президента Молдавии, можно выделить ключевые моменты, нечаянно упущенные из виду или намеренно искажённые.

Во-первых, договорённости о статусе ОГРВ (до 1995 г. – 14-й армии Вооружённых сил РФ) и правовых основаниях её нахождения на территории Молдавии имеются. Они документально оформлены и являются неотделимыми от обязательств Молдавии, вытекающих из соглашения о прекращении 1992 г. (О принципах мирного урегулирования вооружённого конфликта в Приднестровском регионе Республики Молдовы). Статья 4 соглашения однозначно определяет и нейтральный статус войск, и формат решения вопросов о порядке и сроках их поэтапного вывода. Оговорено, что решаются такие вопросы исключительно в ходе переговоров между Российской Федерацией и Республикой Молдовой. До тех пор, пока такие переговоры не инициированы ни одной из сторон соглашения, заявления, ложно интерпретирующие статус войск и тем более указывающие на отсутствие договора, могут расцениваться не только как безответственные, но и как некомпетентные.

Во-вторых, статус российских войск в регионе приднестровского конфликта должен обсуждаться исключительно в ходе переговоров, тем более у Молдавии накоплен такой опыт. Вопрос о статусе российских войск обсуждался с Россией в 1994 г. (подписано соответствующее соглашение), и с Приднестровьем в 2009 году (в присутствии президента России руководством Молдавии и Приднестровья подписано соответствующее совместное заявление). В обоих документах вывод российских войск синхронизирован с разрешением конфликта и поставлен в прямую зависимость от исхода урегулирования.

В-третьих, разделение российского военного присутствия в регионе конфликта на два якобы несвязанных компонента – ОГРВ и миротворческий контингент в составе Совместных миротворческих сил – не корректно и выглядит как манипулятивный «вброс», впрочем, уже давший некоторые результаты. Ключевые задачи, поставленные руководством Вооружённых сил России перед ОГРВ, это: обеспечение миротворческой операции и охрана складов с остатками подлежащего утилизации вооружения в селе Колбасна (Приднестровье). Миротворческие батальоны подчинены ОГРВ, а их состав может формироваться в порядке внутренней ротации между подразделениями. Россией и Молдавией не заключено договоров, исключающих такое положение или оговаривающих иное.

В-четвёртых, нахождение в регионе конфликта российский войск в целом, как и взаимодействие в рамках трёхсторонней миротворческой операции в частности, является важной составной частью процесса урегулирования конфликта мирными, политическими средствами. В статье 7 соглашения о прекращении огня 1992 г. указано, что таковыми являются все предусматриваемые им меры.

И наконец, замена действующей миротворческой операции на гражданскую миссию наблюдателей ОБСЕ противоречит договорным обязательства Молдавии, а выход из соглашения о прекращении огня 1992 г. возвращает ситуацию в урегулировании к моменту до начала мирного процесса. Изменения также не могут быть осуществлены без проведения как двусторонних (Россия – Молдавия, Молдавия – Приднестровье), так и многосторонних переговоров (ОБСЕ, Объединённая контрольная комиссия и другие диалоговые платформы), с инициативой о которых Молдавия не обращалась ни к России, ни, как теперь стало известно, к ОБСЕ.

Молдавия. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 8 декабря 2020 > № 3602968 Нина Шевчук

Россия > Армия, полиция. Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 24 августа 2020 > № 3493720 Кэтлин Хикс

СТРЕМЛЕНИЕ К МЕНЬШЕМУ: ПРАВДА О РАСХОДАХ НА ОБОРОНУ

КЭТЛИН ХИКС

Директор программы по международной безопасности в Центре стратегических и международных исследований. Семнадцать лет проработала в Пентагоне, в администрации Барака Обамы отвечала за стратегическое планирование и развитие вооружённых сил.

Что должны делать американские вооружённые силы и к чему они должны быть готовы? Если изучить военные расходы, становится ясно: хотя радикальное сокращение трат потребует опасных стратегических изменений, оно позволит сэкономить значительные средства. Но для этого нужно принять сложные политические решения. Результат – менее милитаризированные, но более конкурентоспособные Соединённые Штаты.

В вопросе о том, сколько тратить на оборону (как, впрочем, и во многом другом), мнения американцев разделились. По данным опроса Gallup 2019 г., 25% респондентов считают, что США тратят на военных слишком мало, 29% – что слишком много, а 43% считают расходы оптимальными. Значительное расхождение для политиков, пытающихся интерпретировать волю народа. Президент Дональд Трамп в ходе предвыборной кампании обещал «вернуть» мощь американских вооружённых сил и теперь подчёркивает, что добавлял «миллиарды и миллиарды долларов» в бюджет Пентагона каждый год своего президентства. Кандидаты от демократов предлагали двигаться в противоположном направлении. Чтобы найти средства на свою программу по здравоохранению, сенатор от Массачусетса Элизабет Уорнер планировала урезать военные расходы. Сенатор от Вермонта Берни Сандерс заявляет: чтобы «инвестировать в семьи рабочих и защитить самых уязвимых в этой стране», Соединённые Штаты должны прекратить масштабные траты на «раздутый военный бюджет».

Однако дискуссии редко затрагивают главный вопрос оборонных расходов: что должны делать американские вооружённые силы и к чему они должны быть готовы? Если внимательно изучить военные расходы, становится ясно: хотя радикальное сокращение трат потребует опасных стратегических изменений, оно позволит сэкономить значительные средства. Но для этого нужно принять сложные политические решения, освоить инновационное мышление и попросить военных быть менее активными, чем раньше. Конечный результат – менее милитаризированные, но более конкурентоспособные Соединённые Штаты.

Вверх-вниз

После Второй мировой войны военные расходы США шли по отработанной схеме: увеличивались в период крупных операций и падали (хотя не на равнозначную сумму) после них. В 1950 г., в начале Корейской войны, расходы выросли на 290% за два года – до 692 млрд долларов (по нынешнему курсу), или 13% от ВВП. Затем с 1952 по 1955 год они упали на 51%. Во время войны во Вьетнаме они вновь выросли и достигли в 1968 г. 605 млрд долларов или 9% от ВВП, а 1975 г. упали на 25%. Но когда в конце 1970-х – начале 1980-х гг. напряжённость холодной войны возросла, президенты Джимми Картер и Рональд Рейган увеличили бюджет Пентагона. После распада Советского Союза военные расходы вновь стали уменьшаться при президентах Джордже Буше-старшем и Билле Клинтоне и в итоге упали на 34% в период с 1985 по 1997 год.

Потом случилось 11 сентября. Последовавшие войны в Афганистане и Ираке вызвали новый скачок военных расходов – в 2010 г. они достигли 820 млрд долларов, или 4,7% от ВВП. При администрации Обамы расходы продолжали расти до 2012 финансового года, когда произошло противостояние с Конгрессом, повлекшее автоматическое сокращение (или секвестр бюджета) в 2013 году. В следующие три года расходы снижались незначительно, в соответствии с бюджетными лимитами Конгресса.

Снижение продолжалось недолго. Россия аннексировала Крым, в Ираке и Сирии появилось «Исламское государство» (запрещено в России – прим.ред.), а Китай расширил претензии на территории в Южно-Китайском море. Военные расходы США вновь стали расти начиная с бюджета на 2016 финансовый год – последний при администрации Обамы. Они ещё подросли в 2017 г. после инаугурации Трампа, который в ходе предвыборной гонки пообещал наращивать военную мощь. За первые три года в Белом доме Трамп добился умеренного роста оборонного бюджета, чему способствовала готовность республиканцев повысить лимиты расходов, а финансирование операций за рубежом (Overseas Contingency Operations) – строка бюджета, не подпадающая под лимиты Конгресса, которая изначально была создана для обеспечения войны в Афганистане и Ираке, но сегодня используется в более широких целях. В 2020 финансовом году США потратят на оборону около 738 млрд долларов.

Это слишком мало, слишком много или то, что надо? Просто цифр недостаточно. С одной стороны, оборонные расходы сегодня составляют минимальную долю от ВВП и федеральных дискреционных расходов с 1962 года. С другой стороны, при пересчёте с поправкой на инфляцию Пентагон сегодня тратит почти столько же, сколько в 2010 г., на пике военного присутствия США в Афганистане и Ираке. Более важно взглянуть на то, как расходуются деньги. В целом можно сказать, что средства идут на три цели: подготовить вооружённые силы к сегодняшнему дню (боеготовность), к завтрашнему дню (инвестиции) и определить их формирования и численность (структура).

Рассмотрим некоторые новые задачи, которые взяли на себя американские военные, чтобы противостоять угрозе, которую представляет Россия после присоединения Крыма. Чтобы повысить боеготовность, была увеличена регулярность военных учений в Восточной Европе и сформированы новые соединения бронетехники. С точки зрения инвестиций активизировалась разработка ракет малой дальности и ЗРК. Что касается структуры, развёрнуты новые подразделения в Болгарии, Польше, Румынии и странах Балтии.

Как распределять ресурсы – в этом вопросе учитываются различные интересы США, в том числе ядерное сдерживание, борьба с терроризмом и обеспечение свободных торговых потоков в Тихом океане. Сейчас расходы делятся практически поровну на эти три категории. Чётко определённые приоритеты облегчают поиск компромиссов между миссиями и временными рамками, но найти идеальный баланс всегда трудно. Для этого нужно уметь прогнозировать глобальные и внутриполитические тренды, включая амбиции будущих политиков.

Неверный способ сокращения

Правильные стратегические решения позволяют максимально эффективно использовать военный бюджет, но не менее важно, чтобы Пентагон предельно точно исполнял эти решения. На практике усилия сберечь ресурсы с помощью их рачительного использования часто оказываются тщетными. Политики возлагают чрезмерные ожидания, добиваются краткосрочных результатов и избегают сложных решений.

Самая частая ошибка – пойти на лёгкие, а не умные сокращения, то есть урезать те статьи бюджета, где это можно сделать быстро, без политической борьбы. Хороший пример – исследования и разработки. В отличие от закупок, исследования и разработки можно легко и быстро сократить: прекращение производства систем вооружений грозит потерей тысяч рабочих мест, а закрытие программы на начальной стадии НИОКР влечёт значительно меньше подобных рисков. Но НИОКР – это основа будущего военного потенциала, и сделанные сегодня сокращения приведут к пагубным последствиям через десять лет, когда вооружённые силы лишатся преимущества или будут вынуждены вступить в дорогостоящую гонку за соперниками. Ещё один способ экономии расходов – поставить все корабли, самолёты и другое вооружение на плановое обслуживание. Эффект опять же проявится через годы: увеличится количество происшествий, снизится число боеспособных единиц. Плохое техническое обслуживание отчасти объясняет, почему в морской пехоте число авиаинцидентов возросло на 80% с 2013 по 2017 гг. и почему осенью 2019 г. все шесть авианосцев ВМС США, базирующихся на Восточном побережье, находились в сухом доке.

Ещё одна ошибка – рефлексивная тенденция концентрироваться на сокращении сотрудников штабов. Как и в корпоративном мире, сокращение высшего звена сигнализирует о готовности руководства разделить тяготы урезания бюджета. Действительно, в период президентства Клинтона и Обамы Пентагон пытался повысить эффективность расходов, сократив персонал, и прежде всего речь шла о гражданских сотрудниках. Нынешний министр обороны Марк Эспер пытался сделать то же самое. Но реальная экономия от этих усилий обычно значительно меньше ожидаемой. Например, хотя Конгресс потребовал от Министерства обороны уменьшить расходы на 10 млрд долларов с помощью административных мер в 2015–2019 гг., Пентагон не подтвердил, что ему удалось добиться этого показателя. Проблема в том, что работа, которую выполняли гражданские сотрудники, обычно перекладывается на военный персонал или передаётся подрядчикам. Поэтому глупо рассчитывать на экономию от этих мер при планировании будущих бюджетов, как обычно делают в Пентагоне.

Ещё одна ошибка – не рассматривать длительные миссии, хотя факты доказывают их необходимость. Самый яркий пример – нежелание администрации Джорджа Буша – младшего планировать оккупацию Ирака. С самого начала войны министр обороны Дональд Рамсфелд игнорировал призывы военных готовить дополнительные войска для стабилизации обстановки в стране, что привело к хаосу, человеческим жертвам, финансовым и стратегическим издержкам. Только спустя четыре года, когда Рамсфелд ушёл в отставку, Пентагон и Белый дом пересмотрели подход и в 2007 г. увеличили численность американского контингента. Специалист по стратегическому планированию или бюджету склонен считать, что сегодняшние проблемы исчезнут, а завтрашние волшебным образом разрешатся сами собой, но история говорит об обратном.

Политики совершают ошибку, пытаясь избежать политически сложных сокращений бюджета. Затраты на личный состав – одна из самых чувствительных тем. С учётом инфляции расходы на одного военнослужащего с 1999 по 2019 г. выросли более чем на 60%. Отчасти этот рост обусловлен увеличением денежных компенсаций, но в основном это льготы. За этот период стоимость медицинского обслуживания военных удвоилась. Политики предприняли лишь слабые попытки проверить взрывной рост расходов на личный состав, но им не удалось замедлить увеличение денежного содержания военных или привлечь страховые компании, как на рынке частных медицинских услуг. Любые изменения в этой сфере требуют учитывать цели по рекрутированию военнослужащих и сохранению профессиональных кадров, но статус-кво оставляет пространство для улучшений.

Закрытие военных объектов – ещё один политически опасный вопрос. Министерство обороны признаёт, что имеет 19-процентный избыток объектов в стране. Объединив или закрыв ненужные объекты, Конгресс обеспечит существенную экономию средств. Но законодатели, опасаясь политических последствий закрытия баз в своих округах, отказываются это делать. С последнего раунда закрытия военных объектов прошло пятнадцать лет, давно пора начать новый, который, несмотря на первичные издержки, позволит экономить несколько миллиардов долларов ежегодно. Точно так же политики не желают сокращать устаревшие программы закупок. Это обеспечило бы пространство для инвестиций, нацеленных на будущие вызовы, но политические издержки высоки: потеря рабочих мест, закрытие объектов, банкротство поставщиков. Нужно принимать непростые решения, а негативные последствия можно смягчить с помощью программ по смене работы, как это обычно делается при закрытии баз.

Стратегия и расходы

Стратегические ошибки также не способствовали экономии средств. Президент Трамп неоднократно обещал вернуть американские войска домой. Расходы на операции за рубежом – соблазнительная цель, поскольку сокращать их политически безопаснее, чем расходы дома. Но держать войска на территории союзников часто дешевле, чем выводить в США, где их присутствие не будет субсидироваться иностранными правительствами, следовательно, потребуются новые расходы на жильё, размещение и военную подготовку.

Или вспомним призыв Элизабет Уоррен полностью ликвидировать операции за рубежом как канал неограниченных ассигнований и направить высвободившиеся средства на невоенные приоритеты. Это ещё одно заблуждение. В основном средства идут не на обеспечение американского присутствия в Афганистане, Ираке и Сирии, а на содержание наземных и военно-воздушных сил в Европе, морские операции в Персидском заливе и Индийском океане и поддержание способности поднять самолёты над американскими городами в случае боевой тревоги.

Самым радикальным подходом к сокращению военных расходов, равнозначным масштабному разоружению, было бы принятие стратегии национальной безопасности в духе «Америка прежде всего». Можно представить себе способы сэкономить около 100 млрд долларов, а со временем эта сумма будет только расти. Соединённые Штаты могут полагаться исключительно на ядерное сдерживание, чтобы отпугивать агрессоров. Можно отказаться от обязательств по договорам, вместо постоянных альянсов создавать временные коалиции. Военные могут отказаться от традиционного проецирования силы, сократив сухопутные силы, но продолжать выполнять ограниченный набор задач: защита американской торговли, ответ на прямую атаку в случае необходимости, противодействие террористам. Десятки тысяч военных и госслужащих окажутся на улице.

Стоит напомнить, насколько радикальным поворотом окажется такая стратегия. Будет затруднительно обеспечивать защиту таких территорий, как Аляска, Гуам и Гавайи – вдали от континентальной части США. Американские граждане и компании за границей должны будут осознать, что их интересы и безопасность обеспечиваются дипломатическими и экономическими средствами, а не военной мощью страны. Активизируется ядерное распространение, поскольку бывшие союзники, лишившись американского щита, как и противники, почувствовавшие отступление США, будут стремиться обзавестись собственным ядерным арсеналом. И самое главное: если Соединённые Штаты изменят подход и решат восстановить военный потенциал, то, скорее всего, не смогут сделать это быстро, а за усилия придётся заплатить очень высокую цену. Таким образом, стратегию «Америка прежде всего» нельзя считать рациональным подходом или выгодной сделкой.

Другой путь

Есть вариант лучше. Разумная стратегия, совпадающая с общественным мнением, позволит укрепить доверие к обещаниям США и восстановить роль Америки как лидера в противодействии самым сложным глобальным вызовам, хотя очевидно, что американское доминирование уже не будет таким, как прежде.

В рамках этой стратегии Соединённые Штаты должны поддерживать, а не отталкивать союзников, и культивировать жизненно важные – но всё чаще оспариваемые – преимущества над Китаем и Россией.

Сотрудничая с государствами-единомышленниками, Вашингтон сможет защитить глобальную экономику, обеспечив процветание частной торговли и свободу перемещения людей даже в условиях роста авторитаризма. В то же время союзники должны будут взять на себя основную ответственность за собственную безопасность.

За рубежом США должны укреплять невоенные инструменты внешней политики – назначать послов, готовить кадры для дипломатической работы и программ развития. Дома нужно наращивать источники американской мощи – направлять больше ресурсов на образование (увеличение числа квалифицированных кандидатов позволит сократить расходы на обучение военнослужащих), инвестировать в НИОКР (которые генерируют инновации на благо вооружённым силам) и разрешить здоровый приток иммигрантов с научными, технологическими, инженерными и математическими знаниями, что также будет способствовать инновациям. Результатом станет уменьшение бремени, лежащего на военных, в частности в выполнении таких задач, как борьба с киберпреступностью и терроризмом. Соответственно, сократятся и военные расходы.

Тем не менее военные возможности по-прежнему будут играть важную роль. Американские вооружённые силы обеспечивают экономическое процветание страны и укрепляют альянсы. Американская дипломатия становится сильнее, опираясь на военную мощь, которая упрочивает как обязательства перед союзниками, так и угрозы противникам. Чтобы поддерживать этот уровень надёжности, Соединённым Штатам нужно сохранить военное присутствие за рубежом, особенно в Азии и Европе. Важно подтвердить обязательства по ядерному сдерживанию перед союзниками, что дополнительно укрепит режим нераспространения, так как у них не будет стимула обзаводиться собственным ядерным арсеналом. Нужно участвовать в совместной работе по снятию угроз в воздухе, на море, в космосе и киберпространстве. Кроме того, нужно сохранить возможности для борьбы с терроризмом и для кризисного реагирования на Ближнем Востоке, даже если общая численность контингента в регионе будет сокращена.

Эта стратегия потребует переформатирования военного бюджета. Военным придётся приложить усилия, чтобы избежать болезненных ошибок и сохранить баланс между боеготовностью, инвестициями и структурой, поскольку все эти три типа расходов имеют ключевое значения для поддержания мира с Китаем и Россией. Поскольку эта стратегия предполагает меньшую численность вооружённых сил, Пентагон может меньше тратить на структуру, значит – уменьшится давление на две другие категории. С точки зрения инвестиций следует отдавать предпочтение долгосрочным программам, а не усовершенствованию имеющихся систем. Расходы на боеготовность должны остаться высокими, хотя в абсолютном выражении затраты снизятся из-за уменьшения численности вооружённых сил.

В то же время, пересмотрев общие приоритеты военных расходов, политикам стоит проявить политическую смелость и пойти на кардинальные изменения, чтобы добиться экономии внутри бюджета. Для этого должны совпадать цели внутренней и внешней политики. Общее снижение затрат на здравоохранение, например, должно включать снижение затрат на медицинское страхование военных, которое является вторым главным драйвером роста расходов на содержание военнослужащих (после денежных компенсаций). Инвестиции в образование, инфраструктуру и программы помощи в смене места работы позволят политикам отказаться от поддержки предприятий, производящих устаревшую технику. Средства можно будет вложить в развитие технологий будущего. Прочная торговля с проверенными партнёрами-демократиями снижает стоимость поставок для военных. Закрытие и консолидация избыточных военных объектов, возможно, самое сложное политическое препятствие, но Конгресс может с ним справиться, используя существующие программы помощи, стимулирующие коммерческое развитие районов, где планируется закрыть военный объект.

Чтобы добиться длительной экономии, военным нужно внедрить культуру инноваций и экспериментов. Этому можно способствовать. Например, министр обороны может создать специальный фонд, а подразделения и командования будут соперничать за финансирование своих идей из бюджета. Пентагон может также премировать за быстроту реализации и перспективные идеи.

Все эти решения – пересмотр общей стратегии, политически болезненные шаги, внедрение инноваций – обеспечат существенную экономию. После первичных инвестиций Министерство обороны может ожидать сокращения расходов на 20–30 млрд долларов в год.

Чего хотят американцы

Вашингтон слишком долго следовал милитаризированному подходу к национальной безопасности. Мир, в котором США постепенно утрачивают доминирование, требует иного подхода, особенно в контексте новых стратегий авторитарных конкурентов, которые стремятся ускорить упадок американской мощи. Пришло время стратегии, которая расширит арсенал внешнеполитических инструментов – помимо тех, которые дают военные расходы.

Да, экономии можно и нужно добиться, но не стоит забывать, что менее дорогостоящая армия обычно меньше по численности, редко воюет, живёт в плохих условиях и получает небольшое жалованье. Это не та армия, которую хотят видеть американцы и которая им нужна. Один за другим опросы показывают, что подавляющее большинство американцев считает, что их процветание и безопасность в значительной степени зависят от событий за пределами страны. Для защиты США от внешних угроз и интересов страны за рубежом обязательно потребуются дорогостоящие военные возможности.

Нужно также помнить, что главная финансовая проблема США – не дискреционные расходы, включая оборонный бюджет, а неспособность компенсировать разрыв между падением налоговых поступлений и ростом затрат на социальное обеспечение, а также увеличением процентов по госдолгу. Иными словами, Соединённые Штаты не смогут финансировать будущее, к которому стремятся только за счёт урезания оборонных расходов. Но для будущего можно выстроить более эффективную оборону.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs №2 за 2020 год. © Council on foreign relations, Inc.

Россия > Армия, полиция. Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 24 августа 2020 > № 3493720 Кэтлин Хикс

Россия. США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 8 июля 2020 > № 3453215 Дмитрий Стефанович, Сергей Полетаев

ПОСТЪЯДЕРНЫЙ ЯДЕРНЫЙ МИР

ДМИТРИЙ СТЕФАНОВИЧ

Научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН, внештатный научный сотрудник Института исследования проблем мира и безопасности при Гамбургском университете (IFSH), сооснователь проекта «Ватфор», эксперт РСМД.

СЕРГЕЙ ПОЛЕТАЕВ

Сооснователь и редактор проекта «Ватфор».

Россия. США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 8 июля 2020 > № 3453215 Дмитрий Стефанович, Сергей Полетаев

Россия. США. Весь мир > Экология > gazeta.ru, 20 января 2020 > № 3278605 Георгий Бовт

Вихри враждебные и шапочка из фольги

Георгий Бовт о том, кто направляет на нас «климатическое оружие»

Нынешняя аномально теплая зима в России — это результат применения климатического оружия США: смелый депутат Думы вслух произнес то, о чем миллионы обывателей стеснялись сказать. И спросить. Этот же депутат летом обнаружил американский климатический оружейный след в сибирских аномальных пожарах. Тема нынешних пожаров в Австралии им пока не раскрыта. Не до коал, со своими медведевыми бы разобраться.

Поможем депутату разоблачить американские козни. Откуда и, главное, в чьих интересах вихри враждебные веют над нами? Вот несколько неопровержимых фактов, свидетельствующих о том, что Америка решила поставить себя над Господом Богом, управляя природой нашей матерью.

Люди издавна мечтали управлять климатом, молились о ниспослании дождя или чтобы ураганы обошли их стороной. И вот в созданном масонами американском государстве решили: «Хватит ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача». У нас по патриотической привычке приписывают эту фразу чудаковатому ботанику Мичурину, однако на самом деле дерзкий замысел родился за океаном.

Факт номер 1. Некто Чарльз Хатфилд в США еще в 1902 году создал «секретную смесь» из 23 химикатов, претендуя на то, что, поместив ее в резервуары с водой, он способен вызывать дождь (вода испарялась и выпадала дождем). К Хатфилду потянулись фермеры с заказами на дождь над их полями. Начинал он с 50 долларов за «полив». В 1915 году мэрия Сан-Диего заключила с ним контракт уже на 10 тыс. долларов, чтобы он вызвал осадки для заполнения водохранилища. Вскоре после этого действительно пошли проливные дожди, прорвало дамбу, погибли люди. На претензии мэрии, что, мол, с дождиком он «перегнул», Хатфилд ответил: сами виноваты, надо бы крепче строить.

Факт номер 2. В 1947 году в США появился проект военных и General Electric под названием «Cirrus» с целью научиться управлять ураганами и отводить их от побережья в океан. Технология состояла в том, чтобы засевать дождевые облака веществами на основе йода и серебра, вызывая преждевременное выпадение осадков.

Факт номер 3. Проект «Cirrus» нашел продолжение в проекте «Stormfury», продолжавшемся с 1962 по 1983 год, включая проведение опытов по управлению ураганами на японском острове Окинава, на Филиппинах и на острове Гуам, а также в Техасе и Флориде. Основным средством воздействия на ураганы было распыление сухого льда и йодистого серебра, каковая технология до сих пор используется в России для обеспечения безоблачного неба над центром Москвы во время военных парадов и массовых гуляний. Кстати, первый синоптический спутник, специально для наблюдения за погодой, был запущен именно США в апреле 1960 года, на год раньше, чем в космос полетел Юрий Гагарин (назывался TIROS-1). Это же неспроста!

Факт номер 4.

Во время войны во Вьетнаме американская армия применила климатическое оружие в боях.

В рамках проекта «Operation Popeye» с 1967 по 1972 год над Северным и Южным Вьетнамом, Камбоджей и Лаосом ВВС США распыляли вещества, вызывающие дожди над так называемой «тропой Хо Ши Мина», чтобы затруднить передвижение партизан. В качестве реакции на эти действия в 1977 году была принята Конвенция ООН, запретившая все виды климатического оружия. Но разве международное право когда-либо останавливало «крутых парней», включая дядю Сэма.

Факт номер 5, самый разоблачительный.

В 1990-х годах в рамках рейгановской «Стратегической оборонной инициативы» на Аляске был создан центр изучения ионосферы HAARP (High Frequency Active Auroral Research Program). В реализации проекта кроме ученых принимали участие ВМФ и ВВС США, а также пентагоновская DARPA (Департамент перспективных исследований).

Основная цель — понять, как ионосферу можно использовать в интересах средств коммуникации, а также изучить процессы формирования климата. Проводившиеся эксперименты включали в себя воздействие направленных электромагнитных импульсов на определенные участки ионосферы (она простирается на высоте от 50 до 1000 км над Землей). Это дало почву для предположений, что таким образом, точечно возбуждая ионосферу, можно вызывать землетрясения и цунами. Обеспокоенность такими исследованиями в связи с непредсказуемыми экологическими последствиями выразил в 1999 году Евросоюз.

В 2010 году президент Венесуэлы Уго Чавес заявил, что с помощью HAARP или как-то еще (он не уточнил) американцы спровоцировали 7-балльное землетрясение на Гаити. Одним из косвенных подтверждений тому сторонники данной версии называли исследования французского спутника «DEMETER» в 2004 году, который обнаружил, что во время землетрясений происходит повышенная эмиссия низкочастотных радиоволн. Ага, подумали многие, стало быть, этими волнами можно землетрясение и вызвать. Отражением таких воззрений стал вышедший пару лет назад фильм-катастрофа «Геошторм», который надо, конечно, показывать в Думе, Совете Федерации, военных академиях, а также в ФСБ. Им понравится.

HAARP еще обвиняли в том, что его излучение вызвало землетрясение и цунами в Японии в 2011 году, торнадо в Оклахоме в 2013-м, катастрофические оползни на Филиппинах в 2006-м. А бывший президент Ирана Ахмадинежад в 2012 году обвинял Америку и ЕС в том, что те «перехватывают» облака на подступах к Ирану, не давая выпадать осадкам и вызывая засуху.

Схожий с HAARP проект, но меньших масштабов, есть в России, называется «Сура», расположен объект под Нижним Новгородом. И в США были люди, которые обвинили русских из «Суры» в том, что посредством электромагнитных импульсов они вызвали разрушительный ураган «Катрина» в 2005 году.

Дочитав до этого места, сторонники всемирного американского заговора, верящие в то, что все беды на Земле происходят по воле Вашингтона, должны закрыть текст и не искушать себя далее лишними знаниями, противоречащими этой святой для них вере. Этих людей никогда ни в чем не переубедить, потому что им комфортно жить в их паранойе. Дай им бог душевного здоровья. Им можно посоветовать и дальше слушать бредни (оценочное суждение) кем-то уважаемого депутата от ЛДПР Журавлева, — а это именно он «главный спец» по климатическому оружию. А еще лучше запастись шапочкой из фольги, чтобы отражать исходящие из Америки вредные изучения.

Для прочих сообщим, что все вышеизложенное является сознательной подтасовкой (то есть «фейком»), дабы наглядно показать, как именно урезанными и подтасованными наборами фактуры потчуют малограмотных обывателей не более грамотные (или же они сознательные манипуляторы) политики, а также производители конспирологических передач на ТВ. Насмотревшись которых, обыватель с образовательным цензом на уровне ЕГЭ ниже среднего должен перестать спать спокойно. А бодрствуя — должен еще теснее сплотиться вокруг идеи оградить нас от всего иностранного, особенно американского. Лучше сразу на конституционном уровне.

Для всех остальных уточним.

Вышеупомянутый Чарльз Хатфилд (факт номер 1) был скорее мошенником. Он «вызывал дожди», внимательно следя за прогнозами погоды, ровно тогда, когда их и предсказывали синоптики. Однако «по заказу» ему это сделать, вопреки их прогнозам, толком не удавалось. При этом технология провоцировать осадки (подчеркнем, уже назревающие близко по времени или по местности) на строго ограниченной территории известна давно.

Проект «Cirrus» (факт номер 2) по управлению ураганами был признан провалившимся. Манипуляции с облаками, полеты в центр урагана с целью там что-то распылить действительно приводили к неким последствиям. Вся штука в том, что к последствиям непредсказуемым. Удавалось иногда снижать интенсивность осадков, максимум на 10%, но скорость ветра снизить не удавалось. Маршрутами ураганов управлять до сих пор также не научились. А тогда они вместо того, чтобы уйти в безопасном направлении, иногда непредсказуемо обрушивались на более густонаселенные районы, вызывая справедливые нарекания американских трудящихся.

Провалившимся также признан и более поздний проект «Stormfury» (факт номер 3). Проблема разрушительных ураганов, наносящих ежегодно многомиллиардные убытки южным штатам США, да и не только США, до сих пор не решена никак. Они, увы, неуправляемы.

Операция «Popeye» времен вьетнамской войны (факт номер 4) имела незначительный, локальный, краткосрочный эффект за огромные деньги. Технология срабатывала, собственно, только в сезон муссонных дождей, поэтому точно определить вклад именно химии в интенсивность и так проливавшихся на регион ливней невозможно.

Наконец, «зловещий» проект HAARP (факт номер 5) был закрыт и оставлен военными, потерявшими к нему всякий интерес еще в 2014 году, объект со 180 антеннами был передан Университету Аляски. Он открыт для посещения публики.

Аналогичные проекты изучения верхних слоев атмосферы и электромагнетизма имеются у более чем десятка стран, в том числе не имеющих никаких глобальных военных амбиций, а только научные. Конспирологи также забывают уточнить, живописуя «ужасы» HAARP, что использованные там электрические импульсы были по мощности во много раз слабее обычной молнии, которых в сутки на Земле происходит великое множество.

Никаких фактов, подтверждавших, что от Ирана «отводили» дождевые облака, найдено никогда не было. В самом Иране от бредовых обвинений вскоре отказались. Природа региональных засух современной науке до сих пор непонятна. А вот корреляции между низкочастотными радиоволнами и землетрясениями действительно есть. Интенсивность такого излучения усиливается накануне землетрясений и может служить их «прекурсором» (это чувствуют многие животные и рыбы). Однако если такие излучения сопровождают землетрясения, это вовсе не значит, что они их вызывают, такова реакция планеты на происходящие в ней процессы.

Современная наука по-прежнему не может целенаправленно управлять климатом не то что в планетарном, но и в региональном или страновом масштабе. Разве что может вызвать или предотвратить локальные осадки, не из ясного неба и те, что уже и так на подходе. Механизм взаимодействия очень разных факторов — вариативной солнечной активности, антропогенного влияния, процессов в ионосфере, «миграции» магнитных полюсов Земли, состояния мирового океана, явления Эль-Ниньо или Гольфстрима, извержения вулканов и много чего еще — до конца не понятен. В принципе, самым «эффективным» климатическим оружием стала бы глобальная ядерная война с последующей «ядерной зимой». Иные формы «климатического оружия», способного наносить удары по противнику, оставаясь самому неуязвимым, науке неизвестны. Иными словами, такого оружия нет.

Главное же недостающее звено в рассуждениях конспирологов и политиков, начитавшихся, видимо, книжек типа «Как управлять Вселенной, не привлекая внимание санитаров», состоит в том, что не раскрыты мотивы янки: зачем они делают зиму в России теплее, а не холоднее? Чтобы не дать заработать/распилить коммунальщикам на уборке снега? Снизить платежи по ЖКХ на отопление, сократив масштабы воровства и приписок? Обрушить рынок валенок и телогреек? А также согревающей водки. Снизить доходы российских экспортеров энергоносителей? Надо как-то развить эту тему. Мракобесие и промывка мозгов не должны останавливаться. От этого, увы, даже шапочка из фольги не спасет. Только критический ум. Из того, что еще не утекло туда, откуда веют враждебные вихри.

Россия. США. Весь мир > Экология > gazeta.ru, 20 января 2020 > № 3278605 Георгий Бовт

Китай > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 22 ноября 2018 > № 2826796 Василий Кашин

Перерыв подходит к концу?

Военная стратегия Китая на современном этапе

Василий Кашин – кандидат политических наук, старший научный сотрудник Центра комплексных европейских и международных исследований Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», ведущий научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН.

Резюме Китайская армия не участвовала в боевых действиях со времени затухания пограничных конфликтов с Вьетнамом в конце 1980-х гг. и воспринимает 30-летнее отсутствие боевого опыта как проблему. В скором времени перерыв может подойти к концу.

Взгляды военно-политического руководства КНР на военную политику и важнейшие вопросы военной стратегии отражаются в специальных документах – так называемых «Директивах по военной стратегии», или, в другом переводе, «Направлениях военной стратегии» Центрального военного совета КНР. В этих документах описываются основные задачи китайских вооруженных сил, угрозы, с которыми сталкивается страна, излагаются взгляды китайского руководства на характер современных военных действий и тенденции в развитии военного искусства, а также определяются цели и задачи дальнейшего военного строительства.

Это крайне важные документы, разрабатываемые на длительную перспективу. За всю историю КНР «Директивы по военной стратегии» выпускались девять раз. Их подписывает председатель Центрального военного совета КНР, высшего органа управления китайскими вооруженными силами. Как правило, этот руководитель занимает также и высший партийный и государственный посты (генерального секретаря ЦК КПК и председателя КНР). Принятие Директив происходит обычно по итогам расширенного заседания Центрального военного совета, на котором руководитель выступает с программной речью о дальнейшем развитии вооруженных сил. Последние Директивы сохраняют действие в среднем в течение 10 лет. В прошлом эти документы не публиковались полностью, но с 1998 г. Китай приступил к обнародованию Белых книг по национальной обороне, где давалось описание текущих приоритетов военной политики в адаптированном для публики виде.

Белая книга по военной стратегии Китая 2015 г. является и документом для широкой аудитории, и обладает статусом «Директив по военной стратегии». Будучи общим программным документом, Белая книга 2015 г. предоставляет довольно ограниченный объем данных о ведущихся в китайской армии преобразованиях. Собственно, уже после публикации этого документа, в конце 2015 г., Китай приступил к масштабной реформе органов управления и всей структуры вооруженных сил. Тем не менее в документе отражается круг задач, стоящих перед Народно-Освободительной армией Китая (НОАК) на новом этапе развития.

Важнейшими задачами НОАК сейчас являются:

защита суверенитета и территориальной целостности Китая на земле, в воздухе и на море;

обеспечение воссоединения Родины (т.е. установления эффективного контроля над Тайванем);

обеспечение интересов и безопасности Китая в новых сферах (киберпространство, космос и т.п.);

обеспечение зарубежных интересов Китая;

стратегическое ядерное сдерживание и обеспечение гарантированного ответного удара;

участие в мероприятиях по укреплению международной и глобальной безопасности;

борьба с проникновением враждебных сил, сепаратизмом и терроризмом;

участие в мероприятиях по ликвидации последствий природных и техногенных катастроф, несение охранной службы, оказание помощи народному хозяйству.

По сравнению с изложением целей и задач НОАК в прежние годы привлекает внимание их более амбициозный и наступательный характер. Прошлые программные выступления председателей ЦВС и Белые книги по национальной обороне, скорее, ставили акцент на обеспечении территориальной целостности и суверенитета, сохранении правящего в КНР режима и обеспечении возвращения Тайваня. Подчеркивался оборонительный характер военного строительства и его подчиненность задачам экономического развития. Например, в Белой книге о национальной обороне 2004 г. прямо утверждалось, что работа в сфере военного строительства «должна служить общим целям экономического строительства». Рассуждения о защите «зарубежных интересов» в том виде, в котором они представлены в 2015 г., еще десять лет назад были совершенно немыслимы.

Таким образом, с 2014 г. начался переход КНР от завещанной патриархом китайских реформ Дэн Сяопином в начале 1990-х гг. пассивной внешней политики к более активному курсу, за которым с 2017 г. утвердилось название «дипломатии великой державы с китайскими особенностями». На саммите АТЭС в Дананге в ноябре 2017 г. председатель КНР Си Цзиньпин охарактеризовал этот курс как продвижение «строительства нового типа международных отношений, предполагающих взаимное уважение, равенство и справедливость, а также взаимную выгоду и партнерство всех сторон». Речь идет, таким образом, о претензиях Пекина на формулирование новых правил и принципов международных отношений, которые могут стать альтернативой существовавшему до сих пор «либеральному мировому порядку».

Расширение геополитических амбиций вытекает из значительного глобального присутствия в экономике, играющего все более значимую роль для долгосрочных перспектив китайского хозяйства. Начавшаяся после кризиса 2008 г. реструктуризация китайской экономики привела к существенному снижению ее зависимости от экспорта. Если в 2007 г. экспорт был равен примерно 35% китайского ВВП, то в 2017 г. – 18,5 процентов. Снизился и вклад чистого экспорта в темпы экономического роста – от 1,5 процентного пункта в 2007 г. до 0,63 процентного пункта в 2017 г., притом что большую часть периода после 2008 г. вклад чистого экспорта в рост китайской экономики вообще был отрицательным.

С другой стороны, усугубляются другие составляющие зависимости китайской экономики от внешнего мира. Объем китайских прямых иностранных инвестиций за рубеж в 2004–2017 гг. превысил 2,2 трлн долларов. Страна более чем на 60% зависит от импорта нефти, зависимость от импорта железной руды 78,5%, нарастает необходимость в прочих видах сырья и продовольственных товаров. На фоне происходящего с 2012 г. сокращения численности трудоспособного населения и роста зарплат Китай пытается осуществить технологический рывок, превратившись в крупного мирового экспортера высокотехнологичной продукции и услуг.

Это, в свою очередь, невозможно без новой волны инвестиций в производственные и сбытовые активы за рубежом, развития системы соглашений о зонах свободной торговли с перспективами выхода на многосторонние соглашения и других мер экономической дипломатии. Несмотря на то что Китай перестал быть экспортно ориентированной экономикой, он приобретает все более серьезную зависимость от своей глобальной экономической империи и испытывает растущую потребность в активной защите интересов по всему миру. Масштабы китайской экономики не позволяют сосредоточиться на какой-либо одной ее части, сократив присутствие в других. Китай уже стал главным торговым партнером для многих стран Азиатско-Тихоокеанского региона и Африки, он является важнейшим фактором, влияющим на развитие экономик Европы, Ближнего Востока и Латинской Америки.

Китайские вооруженные силы, судя по известным на настоящее время данным, еще с конца 1990-х гг. строились в предвидении неизбежного изменения места КНР в мире и вытекающего из этого конфликта с США. Со второй половины 1990-х гг. наметился опережающий по отношению к ВВП рост китайского военного бюджета. С 1997 по 2015 г. военный бюджет в реальном выражении вырос более чем в пять раз. При этом с 1998 по 2007 гг. китайская экономика росла в среднем на 12,5%, а военный бюджет – на 15,9 процента.

После удара ВВС США по китайскому посольству в Белграде во время косовской операции НАТО в мае 1999 г. руководство КНР глубоко пересмотрело перспективы отношений с Соединенными Штатами. Результатом стала амбициозная военно-техническая программа, известная как «программа 995» (995 – «май 99»), направленная на форсированную модернизацию вооруженных сил путем создания принципиально новых систем вооружений, некоторые из которых описывались китайским словом «шашоуцзянь» (что-то вроде «палицы убийцы»). Речь идет о ключевых системах оружия, имеющих решающее значение для будущих военных действий и дающих их обладателю важные преимущества. Сам термин в китайских открытых источниках впервые появляется с 1999 г. и, вероятно, напрямую связан с «программой 995». К таковым типам оружия предположительно относятся новые виды баллистических и крылатых ракет, в том числе противокорабельных, системы противоспутникового оружия и, возможно, перспективные виды боевой авиации, кибероружие, средства РЭБ.

Выбор приоритетов развития вытекал из изменений взглядов военно-политического руководства КНР на характер будущей войны. Основополагающим фактором для всей внешней политики Пекина с момента образования страны и до конца 1970-х гг. была догматическая вера Мао Цзэдуна и многих лиц из его окружения в неизбежность Третьей мировой, которая должна завершиться торжеством социализма в планетарном масштабе. Подготовка к ней велась с учетом сильных и слабых сторон Китая (малоразвитая промышленность; огромные человеческие и значительные природные ресурсы; низкая урбанизация и т.п.). В основе китайского военного планирования лежала разработанная Мао еще в период гражданской войны 1930-х гг. концепция «активной обороны»: войскам КПК придется иметь дело, как правило, с лучше вооруженным, обученным и организованным противником. В таких условиях НОАК и поддерживающим ее иррегулярным формированиям следовало, отходя вглубь своей территории, изматывать противника, принуждать его к дроблению сил, растягиванию коммуникаций, совершению стратегических и политических ошибок с последующим переходом в контрнаступление, разгромом и изгнанием врага. Данная концепция с успехом применялась коммунистами в войне с Японией и принесла им победу в гражданской войне.

Подобные взгляды на военно-политическую ситуацию в мире предопределяли ряд особенностей китайского военного строительства. К таким подходам можно отнести создание системы тотальной мобилизации (массовое народное ополчение и «отделы народного вооружения» на уездном уровне и выше), производство технически простых, но достаточно эффективных видов оружия, поддержание огромной пятимиллионной и преимущественно сухопутной армии, решавшей параллельно многочисленные экономические и полицейские задачи. Производились масштабные мероприятия по рассредоточению промышленных объектов, была создана не имеющая аналогов в мире сеть подземных сооружений, способных укрыть многие миллионы человек. Специальное внимание уделялось идеологической обработке армии (порой в ущерб профессионализму) и населения для обеспечения их морально-политической устойчивости в случае ядерной войны.

Прогресс китайских реформ был во многом связан со способностью китайского руководства после Мао постепенно отказаться от подобных установок (полностью отброшенных к середине 1980-х гг.). Следующим важнейшим фактором, повлиявшим на китайское военное планирование, стало осмысление разгрома иракской армии в ходе операции «Буря в пустыне» в 1991 г. с минимальными потерями. Результатом оказался пересмотр роли современных технологий в войне. Согласно известным фрагментам, «Директивы по военной стратегии» 1993 и 2004 гг., как и Белая книга 2015 г., ориентируют военное строительство на подготовку к локальным войнам, которые считаются наиболее вероятными.

При этом в 1993 г. они определялись как «локальные войны в условиях применения современных технологий», в 2004 г. – как «локальные войны в условиях применения информационных технологий», а в 2015 г. – «локальные войны в условиях информатизации». Подобное изменение формулировок свидетельствует о признании определяющей роли информационных технологий и информации в современной войне и, соответственно, значительном приоритете подготовки к информационному противоборству во всех его формах.

В сфере политики и идеологии важная роль информационной войны отражена в концепции «трех войн», описанной в принятых Главным политическим управлением НОАК «Принципах организации политической работы в Народно-Освободительной армии» (2003 г.). Под «тремя войнами» понимаются «медиа-война», или «война за общественное мнение» (идейная мобилизация главным образом собственного населения в ходе конфликта), «психологическая война» (дезинформация, операции влияния, подавление воли к сопротивлению руководства и населения противника) и «юридическая война» (использование внутренних и международных правовых актов для достижения политических целей войны). Китайские подходы частично базируются на собственном опыте, но во многом – на осмыслении американского опыта психологических операций в 1990-е годы. В течение 2000-х – 2010-х гг. Китай создал значительные по масштабам структуры и технические возможности для ведения «трех войн», играющие важную роль в китайском планировании.

Если говорить о технических аспектах информационного противостояния, то в конце 1990-х гг. генерал Дай Цинмин (в последующем – начальник четвертого управления Генерального штаба НОАК) разработал концепцию «интегрированных электронно-сетевых операций», предполагавшую скоординированное применение кибероружия, средств радиоэлектронной борьбы и огневого поражения информационной инфраструктуры противника для разрушения его системы управления и нивелирования его информационного превосходства. Следует отметить, что информационное превосходство видится китайцам одновременно как главное преимущество и главная уязвимость американских вооруженных сил.

Китай уделяет значительное внимание созданию разведывательных и наступательных возможностей в киберпространстве, развитию войск РЭБ и созданию специализированных видов оружия (например, противоспутникового) для поражения информационной инфраструктуры противника. В 2015 г. Китай стал первой страной мира, создавшей отдельный вид вооруженных сил, ориентированный на ведение информационной борьбы – так называемые Войска стратегической поддержки, в которых объединен имеющийся потенциал радиоразведки, киберопераций, РЭБ, космической разведки.

Несмотря на повторение идеологических штампов прошлого, относящихся к «активной обороне» и опыту «революционных войн», китайские военные теоретики вынуждены снабжать их оговорками («в новых условиях» и т.п.), в некоторых случаях практически сводящих к нулю первоначальный смысл этих понятий. Китай уже не может исходить из того, что ему практически всегда придется иметь дело с технически превосходящим противником, обладающим меньшей численностью. При этом человеческие ресурсы также не могут более рассматриваться как неисчерпаемые и легкодоступные.

В настоящее время Китай является третьей, а по многим составляющим – второй военной державой мира. НОАК после волн сокращений урезана до 2 млн человек; кроме того, имеются порядка 8 млн резервистов, проходящих регулярные сборы (около месяца в году) и войска внутренней безопасности Народной вооруженной полиции численностью около 600 тыс. человек (примерный аналог Росгвардии). Приоритетами в развитии НОАК сейчас являются не доминировавшие в эпоху Мао сухопутные силы, а флот и средства стратегического ядерного и неядерного сдерживания.

С технической точки зрения производство большинства видов вооружений в Китае приблизилось к уровню передовых держав – по крайней мере китайская техника практически всегда относится к тем же поколениям, что и массово применяемая техника ведущих стран (в частности, в 2017 г. Китай стал второй страной после США, начавшей поставку в войска истребителей пятого поколения собственного производства).

Китай строит мощный океанский военно-морской флот, нацеленный на одновременное решение двух важнейших задач. Первая из них связана с завоеванием господства на море в пределах как минимум первой цепи островов, ограничивающей омывающие Китай моря (Желтое, Восточно-Китайское, Южно-Китайское) и, возможно, второй цепи островов (о. Иводзима, о. Бонин, Марианские острова, Гуам и т.п.). Решение этой задачи тесно связано с важнейшей целью китайской политики – восстановлением контроля над Тайванем.

В американской литературе китайская стратегия в этом направлении описывается как «стратегия ограничения доступа» (Anti-Access/Area Denial, A2/AD), хотя китайцы избегают использования подобных терминов. Тем не менее КНР наращивает возможности по ограничению способности сил США действовать в Западной части Тихого океана с опорой на асимметричные инструменты, такие как значительный арсенал неядерных баллистических и крылатых ракет, системы ПВО большой дальности, современные неатомные подводные лодки, морское минное оружие, развертывание донных сетей гидрофонов в прилегающих морях и т.п.

Вторая задача связана с обретением эффективных инструментов проецирования силы для защиты китайских интересов по всему миру. Для этого создается мощный океанский надводный флот. Уже в следующем десятилетии он будет включать в себя несколько авианосцев (в том числе атомные, оснащенные электромагнитными катапультами), около трех десятков эсминцев водоизмещением от семи тысяч тонн, оснащенных ЗРК большой дальности и универсальными системами оружия, крупные и современные десантные корабли (десантно-вертолетные корабли-доки, универсальные десантные корабли). Производится резкое наращивание численности китайской морской пехоты, с 2017 г. базой в Джибути положено начало развитию системы китайских военных баз за рубежом.

Китай по-прежнему занимает, согласно большинству оценок, предпоследнее (перед Великобританией) место среди постоянных членов Совета Безопасности ООН по числу развернутых ядерных боеголовок – но одно из лидирующих, если не первое место по количеству одновременно реализуемых крупных научно-технических программ разработки новых стратегических вооружений. Это работа над тремя семействами межконтинентальных баллистических ракет (тяжелая жидкостная, средняя и легкая твердотопливные), несколькими типами баллистических ракет средней дальности, новым стратегическим бомбардировщиком, новыми типами атомных ракетных подводных лодок и ракетами для них. С высокой интенсивностью ведутся работы над разными видами гиперзвукового оружия, совершенствуется система управления ядерными силами. Строится система предупреждения о ракетном нападении и стратегическая система ПРО.

Созданные Китаем значительные неядерные стратегические силы (около 2300 баллистических ракет средней дальности и крылатых ракет наземного базирования) в сочетании с модернизацией китайских ядерных сил уже превратились в значимый фактор мировой политики. Именно они уже стали триггером крупных изменений в политике США в сфере стратегических вооружений – решении о выходе, либо существенной модификации Договора о ракетах средней и меньшей дальности 1987 года. Несмотря на то, что американское намерение пересмотреть отношение к договору обосновывается некими российскими нарушениями, ему предшествовала нараставшая в предыдущие годы дискуссия об изменении баланса сил в Азиатско-Тихоокеанском регионе. В ходе этой дискуссии ряд видных американских военных руководителей и экспертов заявляли о негативном влиянии договора на безопасность США перед лицом растущих китайских ракетных сил.

Ядерное сдерживание Китая, с американской точки зрения, имеет ряд важных особенностей, проявившихся еще в годы холодной войны. Межконтинентальные баллистические ракеты, базирующиеся в Северной Америке, имеют ограничения по применению против КНР в случае, если Россия не вовлечена в конфликт: летящие на Китай через Северный полюс МБР могут быть восприняты российской системой предупреждения о ракетном нападении как атака на Россию. Исторически американское ядерное планирование в отношении Китая отводило центральное место атомным ракетным подводным лодкам и, особенно, тактическому ядерному оружию, применяемому ВВС и авиацией флота. Учитывая резкий рост и развитие системы ПВО КНР, замена авиации баллистическими и крылатыми ракетами выглядит предопределенной. Размещение американского ядерного оружия в странах АТР, вероятно, вызовет резкую активизацию китайских программ как в области производства баллистических ракет, так и средств ПРО, положив начало новому витку гонки вооружений в регионе.

Китай – единственный постоянный член СБ ООН, явно наращивающий число ядерных боеголовок на стратегических носителях. До сих пор нет бесспорного ответа на вопрос о целях и масштабах этого роста. Речь может идти как о реакции на американские программы (ПРО, быстрый глобальный удар), так и о более далеко идущих планах – достижении паритета. Развитие Китая в данной области будет иметь важные последствия для подходов к стратегической стабильности, поскольку впервые может возникнуть третья крупная ядерная держава.

Значительный технологический рывок, осуществленный НОАК в 2000–2010-х гг., привел к тому, что главные проблемы китайского военного строительства носят теперь не технический, а организационный характер. С 2015 г. Китай реализует программу амбициозных военных реформ, призванных привести организацию и систему боевой подготовки НОАК в соответствие с новыми реалиями. Армия профессионализируется, становится все более мобильной и опирающейся на достижения современной науки и образования. Типичный боец НОАК теперь является выходцем из города, а значительная часть офицерского корпуса готовится в ведущих гражданских вузах по специальным программам, построенным по образцу программ американского Корпуса подготовки офицеров резерва (Reserve Officers’ Training Corps).

Таким образом, армия превращается во все более важный и эффективный инструмент китайской внешней политики. Китайская армия не имеет опыта участия в боевых действиях со времени затухания пограничных конфликтов с Вьетнамом к концу 1980-х и воспринимает 30-летнее отсутствие боевого опыта как одну из важных проблем. Вполне вероятно, что в скором времени этот перерыв подойдет к концу.

Китай > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 22 ноября 2018 > № 2826796 Василий Кашин

Россия. СНГ. ЕАЭС > Внешэкономсвязи, политика. Госбюджет, налоги, цены > newizv.ru, 22 декабря 2017 > № 2463620 Андрей Казанцев

Андрей Казанцев: "Страны СНГ могут ссориться, но обречены на сотрудничество"

В 2017 году СНГ переживало разнонаправленные тенденции: с одной стороны, были громкие конфликты между странами-участницами, с другой - продолжалась интеграция, считает директор Центра исследований проблем Центральной Азии и Афганистана Института международных исследований МГИМО Андрей Казанцев.

Андрей Анатольевич, подводя итоги года, какое событие на просторах СНГ вы выделили бы в качестве самого положительного, и какое обозначили бы как имевшее отрицательное влияние на сосуществование постсоветских государств?

Если в целом говорить об СНГ, негативное событие, это, безусловно, продолжение конфликта на Востоке Украины.

Позитивное явление – прошла серия празднований, связанных с важной годовщиной - 25-летием установления дипломатических отношений между Россией и странами СНГ. Можно говорить о том, что сложилась целая дипломатическая система отношений на постсоветском пространстве, устойчивая, связанная с независимостью всех бывших советских республик. Я считаю, что сам факт того, что образовалась устойчивая система дипломатических взаимоотношений – это уже большой позитив. Что касается конфликта на Востоке Украины – это одно из немногих нарушений принципа позитивного взаимодействия между постсоветскими державами, то исключение, которое подчёркивает правило.

Еще одно позитивное явление – некоторое улучшение ситуации во многих постсоветских странах в этом году из-за повышения мировых цен на нефть.

Интеграция на постсоветском пространстве: в каком состоянии она сейчас находится, каковы основные тренды этого процесса и главные опасности, подстерегающие его?

Не все страны постсоветского пространства интегрируются друг с другом с одинаковой интенсивностью. Выделилось три группы постсоветских государств. Первая группа – это страны, которые входят в ЕАЭС и ОДКБ, которые создавали две эти интеграционные структуры. Эта группа включает Россию, Казахстан, Беларусь, Армению и Кыргызстан. Близок к ней Таджикистан – член ОДКБ, но не ЕАЭС. В рамках этих структур они развивают между собой интеграционные процессы. Обе упомянутые структуры было инициированы Россией, хотя идея Евразийской интеграции изначально принадлежала президенту Казахстана Нурсултану Назарбаеву, но большую роль в реализации этой идеи сыграла Россия. ЕАЭС – организация экономическая. Договор о коллективной безопасности СНГ, который был преобразован в организацию ОДКБ – вторая структура, которая является ведущей в сфере безопасности. Соответственно, есть две интеграционные структуры, ориентирующиеся на Россию.

Есть группа государств, которые в стороне от всех интеграционных процессов условно их можно назвать «нейтральными». К ним можно отнести Узбекистан и Туркменистан. К этой же группе близок Азербайджан. Есть страны, которые были в своё время инициаторами так называемых «альтернативных процессов интеграции», не ориентирующихся на Россию. Этот процесс начался в 1990 г. с создания сначала группы, а потом организации ГУАМ (Организация за демократию и экономическое развитие — ГУАМ — региональная организация, созданная в 1997 году (хартия организации подписана в 2001 году, устав — в 2006 году) республиками — Грузией, Украиной, Азербайджаном и Молдавией (с 1999 по 2005 в организацию также входил Узбекистан). Сейчас процесс альтернативной интеграции притормозился, но эти страны занимают особую позицию на постсоветском пространстве. Грузия, Украина и Молдова сейчас преимущественно ориентируются на Запад.

Если брать главные опасности, то их достаточно много – и политических, и экономических. В сфере экономики, главная опасность очевидна – это зависимость от конъюнктуры сырьевых рынков. Все страны постсоветского пространства либо напрямую зависят от цен на сырьё, прежде всего – от цен на углеводороды, либо зависят косвенно, то есть являются покупателями субсидированной нефти и газа в России. Либо они зависят от экономик стран, которые экспортируют нефть и газ. Например, Кыргызстан или Таджикистан получают существенную долю своего валового продукта за счёт посылки трудовых мигрантов и перечисления ими обратно заработанных денег. Для Таджикистана это около 60 процентов валового продукта, для Кыргызстана – около трети. Высока роль миграции и в экономике Узбекистана. Получается, что экономика России зависит от конъюнктуры на сырьевых рынках, а экономики Таджикистана и Кыргызстана – от экономики России, которая, в свою очередь, зависит от нефти и газа. То есть, либо прямо, либо косвенно, все всё равно зависят от нефти и газа.

Что касается политических рисков и опасностей, то тут есть много разных проблем. Прежде всего, я бы выделил противоречия между самими постсоветскими странами, конфликты, которые происходят между ними. Мы упомянули конфликт на Востоке Украины. Есть еще «замороженные», но периодически обостряющиеся конфликты» в Абхазии и Южной Осетии, Приднестровье, Карабахе. Есть серьезные угрозы, связанные с международным терроризмом и экстремизмом, в том числе, трансграничные, с территории Афганистана и с Ближнего Востока, куда шел массовый отъезд международных террористов. От 7 до 9 тыс. боевиков из стран постсоветского пространства уехали на Ближний Восток.

Быстро вспыхнувший и так же быстро урегулированный таможенный конфликт между двумя членами ЕАЭС в Центральной Азии, Киргизией и Казахстаном – каковы его уроки, как вы считаете? Нужно ли ждать повторения подобных конфликтов между участниками интеграционных структур?

Это достаточно сложный конфликт. Там можно выделить две составляющие. Базовая составляющая связана с экономическими процессами и состоянием выполнения договоренностей внутри ЕАЭС. Вторая, краткосрочная составляющая – политическая, которая была связана с определённой позицией недавно ушедшего со своего поста президента Киргизии Атамбаева, который вступил в конфликт личный с руководством Казахстана. Личный конфликт очень легко удалось разрешить, как только Атамбаева сменил новый президент Жээнбеков. Сложности, связанные с уходом Атамбаева, послужили катализатором этого конфликта, поэтому, долгосрочным он быть и не мог.

Что касается фундаментальных проблем, то они заключаются в том, что договорённости, которые заключаются в ЕАЭС, на практике достаточно сложные для выполнения. Интеграция – это вообще непростой процесс, это мы знаем и из международного опыта. В частности, когда Кыргызстан вступал в ЕАЭС, он подписал целый ряд договорённостей, которые требовали сложного процесса по их технической реализации. Это касается борьбы с контрабандой китайскими товарами через территорию Кыргызстана, технических моментов, связанных с соблюдением нужного качества продукции, и т.д. Соблюдение всех этих договорённостей вещь очень сложная и не всегда удаётся реализовать те обязательства, которые Кыргызстан на себя принял. Это послужило объективной основой конфликта. А урок из этого заключается в том, что, прежде всего, все страны ЕАЭС должны неуклонно выполнять свои обязательства в рамках союза, потому что, к сожалению, в 90 годы сложилась печальная традиция, что страны подписывали договоры между собой и не выполняли их. В рамках нормально функционирующего объединения это недопустимо, и следует усиливать дисциплину выполнения взятых на себя договорённостей, что позволит избежать конфликтов.

Каково отношение России к этим интеграционным процессам и конфликтам между его участниками?

Россия в целом поддерживает все интеграционные процессы, являясь их инициатором. Естественно, это происходит при поддержке ближайших интеграционных партнеров, прежде всего, – Казахстана. Ещё раз напомню: именно президент Казахстана Нурсултан Назарбаев в своё время выдвинул идею Евразийской интеграции. Что касается отдельных конфликтов, которые имеют место между членами ЕАЭС, позиция России заключается в том, чтобы стараться разрешать их максимально быстро в интересах всех заинтересованных сторон.

Россия. СНГ. ЕАЭС > Внешэкономсвязи, политика. Госбюджет, налоги, цены > newizv.ru, 22 декабря 2017 > № 2463620 Андрей Казанцев

Россия. КНДР. Корея > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 30 октября 2017 > № 2392171 Константин Асмолов

БОльшее зло

Как России вести себя перед лицом кризиса на Корейском полуострове

Константин Асмолов – кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН и Международного учебно-научного центра корееведческих исследований Института стран Азии и Африки при МГУ.

Резюме Россия в наименьшей степени проигрывает от ядерной КНДР. Мы, с одной стороны, должны принимать меры к тому, чтобы избежать конфликта, с другой, – строить стратегию на том, чтобы возможный конфликт задел нас минимально по сравнению с остальными.

Кризис вокруг Корейского полуострова последовательно дрейфует к потенциальному взрыву. Пикировка между Вашингтоном и Пхеньяном все меньше напоминает «драку детсадовцев в песочнице» и действительно может перерасти в вооруженный конфликт. Что в этом случае делать Москве?

После июльской статьи о выборе из двух зол, опубликованной на сайте «Россия в глобальной политике», освещение «корейского кризиса» успело пройти очередной цикл. После обмена воинственными заявлениями, за которым ничего не последовало, ажиотаж начал было спадать, и заголовки «Корейский полуостров на грани войны!» стали меняться на «Кризис миновал». Однако в конце августа наступило «традиционное осеннее обострение», связанное с проведением на полуострове ежегодных маневров Ulchi Freedom Guardian, на которых отрабатывался пресловутый «оперативный план 5015», нацеленный на уничтожение ключевых объектов инфраструктуры КНДР, включая атаки на атомные объекты и физическое устранение высшего руководства.

В этот раз в учениях принимало участие «всего» немногим более 50 тыс. южнокорейских и американских военнослужащих. Однако следует вспомнить, что белорусско-российские стратегические учения «Запад-2017», насчитывающие куда меньше участников, вызвали громкие заявления о том, что «Россия накапливает силы и готовится к агрессии». При том что, в отличие от «плана 5015», там отрабатывались военные действия против условной Вейшнории, а не открыто названной Северной Кореи. Однако речь не о том, что подобные учения проводятся несколько раз в год, давая Пхеньяну неиллюзорное ощущение угрозы. И даже не о том, что 24 августа в ходе этих учений осуществлено три пуска южнокорейских ракет малой дальности «Хёнму-2», которые, в отличие от ракет северокорейских, отнюдь не вызвали медиаистерику и требования обсудить эти стрельбы в СБ ООН. Речь о северокорейском ответе: вначале последовал пуск ракет малой дальности, затем 29 августа еще один запуск «Хвасон-12», которая перелетела через территорию Японии (впервые с 2009 г.), показав, что северокорейские ракеты действительно могут достичь как минимум острова Гуам.

3 сентября Ким Чен Ын сначала продемонстрировал миру термоядерную боеголовку, теоретически вполне готовую к установке на МБР, и практически в тот же день КНДР осуществила шестое ядерное испытание, мощность которого по разным источникам оценивается от 50 до 250 килотонн. Да, это термояд.

Автор не уверен, что Пхеньян верно просчитал все последствия. Проведение испытания на фоне саммита БРИКС и Восточного экономического форума обеспечило относительно быструю реакцию. 11 сентября 2017 г. Совет Безопасности ООН единогласно принял резолюцию № 2375, предусматривающую ужесточение санкций против КНДР. Предлагаемый Соединенными Штатами пакет, включающий в том числе топливное эмбарго, правда, полностью не прошел, хотя его принятие активно лоббировал президент РК, дозвонившийся по этому поводу почти до всех региональных лидеров.

В ответ Пхеньян тоже поднял ставки, хотя и не на максимальную высоту – 15 сентября Северная Корея произвела очередной запуск баллистической ракеты, дальность полета которой составила 3700 километров. С учетом высотной траектории это и реальное подтверждение возможности нанести удар по американской авиабазе на о. Гуам, и намек на большее. Кроме того, лидер КНДР указал, что Север продолжит разработку ракетно-ядерной программы, пока не будет достигнут паритет с Соединенными Штатами.

Этот шаг не остался без ответа. Сначала Дональд Трамп назвал в своем твиттере Ким Чен Ына «Рокетменом», а затем 19 сентября, уже с трибуны ООН, открыто предупредил, что, если Пхеньян не свернет свою ядерную программу, угрожающую США и ее союзникам, у Вашингтона не будет выбора, кроме как полностью уничтожить КНДР. Еще через два дня Трамп объявил о новых экономических санкциях в отношении Северной Кореи и стран, ведущих с ней бизнес, окончательно оформив концепцию вторичного бойкота.

Ответ не заставил себя ждать. 20 сентября глава северокорейского МИДа Ли Ён Хо сравнил заявления Трампа о готовности уничтожить КНДР в случае прямой угрозы с «лаем собаки», а 22 сентября «Рокетмен» ответил лично. И хотя инвективная риторика взяла пару новых высот, если вынести за скобки оскорбления, суть в следующем: действия Соединенных Штатов «отнюдь не запугивают, не останавливают меня, а, наоборот, подтверждают, что выбранный мною путь правилен, и по нему следует идти до конца».

«Американского старого маразматика непременно, наверняка буду укрощать огнем», заявил Ким в последней фразе, после чего министр иностранных дел КНДР Ли Ён Хо предположил, что обещанные «сверхжесткие ответные меры» могут включать «самый мощный взрыв водородной бомбы в Тихом океане». Вместе с тем министр отметил, что «мы не имеем представления о том, какие именно действия могут быть предприняты, поскольку приказ отдает Ким Чен Ын». Ли Ён Хо назвал Трампа «психически неуравновешенным человеком, страдающим манией величия» и предупредил, что если в результате вооруженного противостояния между двумя странами «погибнут невинные американцы», то «Трамп будет нести полную ответственность» за это.

Алармистские заголовки снова замелькали в СМИ, причем реплика Ли преобразовалась в «КНДР пообещала взорвать водородную бомбу над Тихим океаном»; в следующем раунде президентского «баттла» Трамп пригрозил «безумцу» Киму «невиданными испытаниями», северяне ответили видео с уничтожением американского авианосца, после чего Сергей Лавров сравнил ситуацию с дракой детсадовцев и предложил добиваться «разумного, а не эмоционального подхода».

Да, в глазах непрофессионалов динамика корейского ракетно-ядерного кризиса представляется в виде некоего волнообразного графика, в котором пики обострений (связанные с очередным ядерным испытанием, военными маневрами той или иной стороны или резкими заявлениями лидеров) сменяются спадами, когда эксперты, ранее ставившие полуостров на грань войны, начинают говорить о том, что опасность миновала. На деле же мы наблюдаем медленный и неотвратимый рост вероятности силового решения, которое, по мнению автора, на данный момент составляет примерно 35% и уверенно подбирается к сорока. Конечно, это условные цифры, но речь идет о том, что тренды, ведущие к обострению, никуда не делись, и каждый подобный всплеск повышает его вероятность.

Чего хочет «Рокетмен» и в чем он, возможно, ошибается

Если посмотреть на ситуацию с северокорейской точки зрения, то у Пхеньяна есть более чем обоснованные подозрения, что Соединенные Штаты и их союзники будут уничтожать КНДР как государство при первой возможности. На это указывает целый ряд факторов:

Последовательный отказ признать существование КНДР как государства. США не признали ее в начале 1990-х гг. (хотя неформальная договоренность между Москвой и Вашингтоном говорила о перекрестном признании) и не сделали этого позднее (хотя заключение дипотношений было, в общем-то, одним из условий Рамочного соглашения 1994 года). И сейчас Соединенные Штаты блокируют любые попытки заключения с Пхеньяном каких-либо официальных договоренностей, даже если речь идет о документе, призванном зафиксировать итоги Корейской войны 1950–1953 годов.

Северная Корея последовательно демонизируется и имеет фактически официальный статус страны-изгоя, который подразумевает, что взаимодействие с ней противоречит морально-этическим нормам, принятым «цивилизованными странами». Северокорейский режим достаточно одиозен и авторитарен, и в его истории хватает темных пятен. Однако вешать на нынешнюю КНДР события времен Ким Ир Сена или раннего Ким Чен Ира – это примерно то же самое, что рассуждать о современной России как о сталинском Союзе или временах «лихих 90-х». КНДР меняется, и эти перемены достаточно заметны.

Если вынести за скобки риторику о «самозащитных мерах, принимаемых в ответ на провокации», то уровень южнокорейско-американской военной активности не уступает северокорейскому, если не превосходит его. Только с марта по сентябрь 2017 г. США и РК провели пятнадцать военных учений различных типов, которые включали в себя в том числе ракетные пуски и вылеты стратегических бомбардировщиков, отрабатывавших атаки на ключевые объекты инфраструктуры. Эти действия отнюдь не вызывают международного ажиотажа, хотя для Пхеньяна вылеты американских бомбардировщиков В1-В – не меньшая угроза и провокация, чем ракетные пуски, благо цели для бомбометания находятся достаточно близко от северокорейской границы.

В отличие от Сеула, у Северной Кореи нет союзников, которые в рамках политического договора готовы прикрыть ее ядерным зонтом или прийти на помощь по первому требованию в случае внешней агрессии.

Кроме того, Северная Корея получила ряд прямых и косвенных уроков, указывающих на то, что любые попытки договариваться не с позиции силы обречены на провал. Договоренности либо не будут выполнены, либо в определенный момент будут пересмотрены или снабжены дополнительными условиями. Так было с Рамочным соглашением 1994 г. (желающие могут поинтересоваться судьбой двух легководных реакторов, которые должны были быть построены к 2003 г.), и так же, по сути, закончилась возможность урегулировать ядерную проблему на основании плана, отраженного в Совместном заявлении участников переговоров в 2005 году. Окончательно же концепция договороспособности «Запада» была перечеркнута после падения режима Каддафи, да и судьба иранской ядерной сделки может оказаться незавидной – Трамп открыто обвиняет Тегеран в «нарушении духа (не буквы!) соглашения», грозит из него выйти, а Вашингтон вводит против Ирана все новые санкции.

С другой стороны, у КНДР есть пример маоистского Китая, который на момент начала своей ядерной программы обладал не менее одиозной репутацией. Однако после превращения Китая в ядерную державу значительная часть вариантов решения вопроса была убрана со стола.

В такой ситуации руководство Северной Кореи идет простым и понятным путем – любой ценой проскочив «окно уязвимости», выйти на минимальный уровень гарантированного ядерного сдерживания, который станет для Пхеньяна «пропуском в высшую лигу». После этого военное решение вопроса станет неприемлемым из-за запредельных рисков, и недруги КНДР будут вынуждены договариваться с ней. А это позволит как минимум убрать часть угроз, связанных с насильственной сменой режима, и смягчить санкционное давление, связанное с непризнанием ядерного статуса.

На данный момент в Пхеньяне уверены, что ситуация развивается по выгодному сценарию. Точнее, что на войну американское руководство не пойдет. Это подтверждается и тем, что ни летом, ни сейчас в Пхеньяне не было усиления «военной тревоги», которая могла бы стать признаком подготовки к конфликту со стороны КНДР. Действительно, в вопросе «воевать или договариваться» выбор кажется очевидным. Однако на месте пхеньянского руководства автор не был бы столь оптимистичен. К сожалению, существует несколько групп факторов, делающих выбор Вашингтона более нетривиальным, и именно поэтому в предыдущей статье автор называл его «выбором из двух зол».

Первая группа аргументов против признания ядерного статуса КНДР может быть условно названа «системными», так как они касаются не СВА, а всего существующего миропорядка. Да, с точки зрения многих, включая автора, таковой трещит давно, но принятие «мировым сообществом» северокорейских условий будет означать не трещину в стене или отвалившийся кусок лепнины, а обрушение части фасада, сопровождающееся падением пары несущих колонн. Почему это так?

Современная «архитектура глобальной безопасности», как минимум формально, строится на авторитете ООН как надгосударственной организации. Если посмотреть под этим углом на «мирный исход», то получится, что десять с лишним лет международное сообщество пыталось, но так и не смогло «окоротить» Северную Корею, и более того, теперь вынужденно приняло ее условия. Какова тогда вообще цена ООН, и не грозит ли ей участь Лиги Наций при любом мало-мальски серьезном кризисе?

Вторая важная составляющая современного миропорядка касается режима нераспространения ядерного оружия. Здесь мы также получаем очень неприятный прецедент: любая страна, даже необязательно страна-изгой, развив ракетно-ядерную программу до уровня МБР с термоядерной боеголовкой, получает совсем иной статус. Это – дорога к падению режима НЯО, что бьет по интересам постоянного комитета СБ ООН, которому будет значительно сложнее проталкивать свое видение проблем. Кроме этого, согласно закону больших чисел, повышается как вероятность катастроф в результате технического сбоя, так и попадание ядерного оружия в руки негосударственных акторов, включая террористические организации. Поэтому с точки зрения многих сторонников действующего миропорядка, новый – мультиядерный – выглядит существенно хуже, и остановить сползание в него допустимо любыми средствами.

Следующая группа причин может быть названа морально-этическими. Уровень демонизации КНДР таков, что переговоры со страной-изгоем будут восприниматься как уступки Злу, которое от этого только укрепится. Влияние такой позиции очень хорошо заметно в аргументах, которые используют сторонники силового решения в США и РК. Темы разрушения режима НЯО или падения авторитета ООН там почти не звучат. Вместо этого аудиторию знакомят с фантастическими сценариями: мол, стоит пойти хоть на малейшие уступки, как Пхеньян немедленно потребует разрыва южнокорейско-американского оборонного соглашения, а затем – угрожая ядерным ударом по континентальной территории Соединенных Штатов – начнет «коммунизацию» Юга (в версиях некоторых прогнозистов из радикал-протестантских кругов речь заходит и о вторжении в Японию). И хотя авторы подобных сценариев, похоже, черпают свое вдохновение из сюжета хорошо известной в узких кругах игры Homefront, публика, привыкшая воспринимать Северную Корею как патентованное «государство зла», «заглатывает» их с готовностью. А значит, политик, который «опустится» до переговоров с Пхеньяном, получит целый букет внутриполитических и репутационных проблем. Их могли бы преодолеть президент класса Никсона и госсекретарь ранга Киссинджера, но чем больше государство пронизано популизмом и действенными системами обратной связи, тем сложнее руководителю страны проводить непопулярные в обществе меры. Сложности, с которыми сталкивается сегодня правительство Трампа, только усугубляют тренд, сужая пространство для маневра. Президент уже сделал слишком много заявлений в стиле «этому не бывать» и «мы им покажем». Отказ от них может быть чреват потерей лица.

Третья группа связана с недостаточным экспертным сопровождением политики Трампа. Чехарда назначений, невысокое качество экспертов и советников, волюнтаризм при принятии решений могут привести к тому, что картина, которую будут рисовать Трампу относительно внутриполитической обстановки в КНДР, ее военного потенциала и, как следствие, хода возможной кампании, будет существенно отличаться от реальной.

В плену дискурса

Дополнительные когнитивные искажения при анализе ситуации стоит отметить особо – долговременные последствия демонизации сформировали определенный дискурс освещения проблемы, в рамках которого ее нельзя решить. Даже российским экспертам общего профиля, которые теоретически обладают бóльшим уровнем знаний о КНДР, чем западные, бывает сложно выйти за рамки господствующего дискурса, и в их заявлениях встречаются не имеющие отношения к реальности выражения типа «ядерный шантаж», «непредсказуемый режим» или «порочный круг северокорейских провокаций». При этом лица, рассуждающие о том, что Северная Корея вероломно нарушила Рамочное соглашение, не имеют понятия о его содержании или могут упоминать как общеизвестный факт то, что «в КНДР ежегодно от голода умирает миллион человек».

Друг на друга накладываются и недостаточная информированность, и то, что информационные лакуны заполняются пропагандистскими штампами.

Возьмем в качестве примера Институт Америки в рамках Академии общественных наук КНДР. Да, он был создан недавно, и, возможно, к нынешнему времени ситуация изменилась к лучшему, однако осенью 2016 г. в нем было всего три структурных подразделения, из которых одно занималось ядерной проблемой Корейского полуострова, другое – северокорейско-американскими отношениями, третье – внешними связями. Как можно заметить, никакого исследования американского общества, культуры, политики, системы принятия решений в нем не велось.

Однако и американский уровень изучения Северной Кореи находится на похожем уровне. До недавнего времени там пользовались информацией из вторых рук, в первую очередь – японской или южнокорейской, имея возможность полагаться либо на спутниковые снимки, либо на расспросы перебежчиков. Собственный отдел агентурной разведки, посвященный Северу, появился в США только в 2017 году. При этом, в отличие от российских экспертов, значительная часть которых застала СССР и поэтому как-то понимает особенности обществ подобного типа, у них вообще нет представления о контексте. Например, в КНДР безуспешно пытаются найти диссидентов-интеллигентов позднесоветского образца, хотя северокорейская специфика, в том числе и отношение к интеллигенции, исключает возможность формирования подобной страты.

О невысоком уровне исследований Северной Кореи хорошо говорят документы, обнародованные Wikileaks. Значительное число таковых составляют тексты, написанные непрофессионалами, ссылающимися на желтую прессу и иные варианты невалидных источников. Но на основании этих «аналитических записок» принимаются политические решения.

В результате и Соединенные Штаты, и КНДР разрабатывают стратегию взаимодействия с оппонентом, отталкиваясь не от реальной Америки или Северной Кореи, а от того изрядно карикатурного образа, который сложился в головах пропагандистов и подхвачен аналитиками. Естественно, это не способствует конструктивному решению вопроса.

Чего ждать и что делать

Ситуация теоретически способна развиваться весьма стремительно, и иногда складывается ощущение, что счет идет на дни, а события, которые автор собирается моделировать, могут случиться еще до того, как та или иная модель увидит свет.

Недруги Пхеньяна или люди, привыкшие думать в парадигме «КНДР провоцирует мировое сообщество», допускают вариант, при котором уровень региональной напряженности может дойти до аналога событий 2010 г.: имеется в виду обстрел северокорейской артиллерией острова Ёнпхёндо и предшествовавшее этому потопление южнокорейского корвета «Чхонан», в котором официальная версия (не лишенная, заметим, сомнительных допусков и оценочных суждений) обвиняет Северную Корею. Автор же считает более реальным ракетный пуск «на дальность», который должен будет окончательно снять вопрос о наличии МБР. Если он будет направлен в район Гуама, США вполне могут интерпретировать его как акт агрессии: «откуда мы знаем, учебный это пуск или боевой». После чего охранительный рефлекс накладывается на иные политические причины, и в итоге официальная версия будет звучать как «Северная Корея собиралась атаковать Гуам ракетами, и нам не оставалось ничего, кроме как произвести превентивный удар».

Вообще, в рамках «стратегической игры» наибольший шанс развиться в полномасштабный вооруженный конфликт имеет провокация КНДР на нечто неадекватное, что может быть интерпретировано как казус белли. Вариант, при котором северокорейское руководство или будет загнано в угол, или начнет считать военное противостояние неминуемым. Топливное эмбарго либо иные «санкции», которые проще называть блокадой, вполне могут оказаться таким триггером при том, что явное проявление агрессии со стороны Пхеньяна переложит ответственность за все последствия конфликта на того, кто «первый начал», а Россия и КНР в этом случае, скорее всего, Северной Корее не помогут. Каждый приступ военной тревоги с присущей ему эмоциональной накруткой повышает вероятность неадекватной интерпретации сигнала или возникновения конфликта не по злому умыслу, а в результате ошибки, сдавших нервов или технического сбоя.

Как и чем можно изменить ситуацию к лучшему, потому что при неизменности трендов вопрос о критическом обострении переходит в категорию не «если», а «когда». Российско-китайское предложение «двойной заморозки» кажется лучшим, чем ничего, однако в его нынешнем виде оно скорее затормаживает тренды, ведущие к конфликту, но не меняет их траекторию.

Среди факторов, способных повлиять на процесс, автор выделил бы следующие.

Новый уровень развития российско-американского или американо-китайского противостояния. До недавнего времени, несмотря на все разногласия по другим поводам, члены постоянного комитета СБ ООН все-таки были едины в том, что действия КНДР неприемлемы и нуждаются в порицании, независимо от острых дискуссий о том, каким именно это порицание должно быть. Отказ от этого консенсуса означал бы очень важное изменение в миропорядке и архитектуре безопасности. Однако пока ни Москва, ни Пекин, ни Вашингтон не заявили официально, что «правила игры изменились».

Подразделом этого является вопрос, дойдет ли дело до торговой войны США и КНР, – не исключено, что разговоры о том, что Китай помогает Северу или не соблюдает санкции, лишь повод для того, чтобы найти оправдание давлению на Пекин.

Объем северокорейских резервов. До отмены санкций еще надо дотерпеть. Есть информация о том, что Ким Чен Ын дал указание «копить нефть», но считается, что имеющиеся запасы эквивалентны объему поставок за полгода. Идет ли накопление других стратегических ресурсов – неизвестно. И поэтому в зависимости от осведомленности и ангажированности разные эксперты считают, что в случае дальнейшего усиления санкций и окончательного перехода к блокаде Ким Чен Ын продержится от нескольких месяцев до двух лет, причем наиболее вероятный срок – это год плюс-минус три месяца. За это время Ким должен постараться или привести Соединенные Штаты к «правильному решению», или затянуть пояс, либо принять условия Китая (чего, возможно, и добивается Пекин).

Смогут ли Южная Корея и Япония вести самостоятельную политику, стремясь обеспечить свою безопасность.

Что в этой ситуации может и должна делать Москва? Исходить, вероятно, придется из того, что старый миропорядок на самом деле уже развалился. Есть лишь фасад, который создает видимость, а на самом деле мы уже живем в «разделенном мире» и «мультяшной» реальности, которая диктует новые правила игры. Это печально, цинично, больно, но в такой ситуации побеждает тот, кто быстрее всех понимает, что правила игры изменились, и успевает скорректировать свою позицию, чтобы «вовремя сгруппироваться». Россия в наименьшей степени проигрывает от ядерной КНДР, и потому мы, с одной стороны, конечно, должны принимать меры к тому, чтобы избежать конфликта, с другой – расчетливая стратегия должна строиться на том, чтобы в случае, если он разгорится, нас бы он задел минимально по сравнению с остальными геополитическими противниками.

Ядерная Северная Корея для России – меньшее зло, чем превращение северной части полуострова в горячую точку. Но с другой стороны, хочет ли Россия, чтобы, неудачно вовлекаясь в северокорейский конфликт тем или иным образом, американское руководство потерпело политический или хотя бы репутационный ущерб? Не уверен…

В рамках умаления вероятности конфликта нам следует, с одной стороны, донести до Пхеньяна вероятные последствия некоторых его действий, являясь не столько посредником, сколько стороной, помогающей более глубоко понимать действия оппонента: в этом контексте автор подумал бы о контактах между вышеупомянутым Институтом Америки и российским ИСКРАН. Одновременно Россия должна всячески противостоять тем «санкционным действиям», которые предусматривают прямое или косвенное провоцирование Пхеньяна на необдуманные действия, и стремиться сводить к минимуму поводы для возможного конфликта. Естественно, это должно сочетаться с доведением российской позиции по этому поводу и до руководства в Пхеньяне.

Также российская стратегия может предусматривать последовательное донесение бесперспективности военного решения до региональных союзников США. На самом деле ни Южная Корея, ни Япония не получают ощутимой выгоды, даже если конфликт разрешится исчезновением КНДР с карты мира.

Во-первых, обеим странам достаточно сильно достанется, причем не исключено, что для атаки важных в военном отношении инфраструктурных узлов противника может быть использовано ядерное оружие. Во-вторых, мир после победы над Севером не станет лучше. Южной Корее, например, придется «переваривать» северные территории, что с поправкой на культурную дивергенцию и остаточное сопротивление прочучхейских сил будет не менее долгим и болезненным процессом, чем «установление демократии» в Ливии и Ираке. Он будет сопровождаться падением уровня жизни простых южнокорейцев, затяжным политическим кризисом, растущим социальным напряжением и уровнем криминала, закручиванием гаек и снижением индекса безопасности. При этом объективная зависимость нового государства от США скорее всего усилится. В связи с этим весьма вероятен рост национализма в его мелкодержавной версии, предполагающей поиск врагов. А это означает, что Япония, которая и сейчас занимает в корейском националистическом нарративе очень специфическое место, окончательно попадет в нишу «клятых жапскалей», которые убили нашу королеву, насиловали наших женщин, вбивали гвозди в нашу землю и перебили всех тигров, чтобы лишить нас национального духа сопротивления. Определенный уровень доверительных отношений, который существует между Москвой и Токио, а также желание установить таковые между Москвой и Сеулом теоретически позволяют донести подобное послание.

Понятно, что «осталось уговорить Рокфеллера». И воздействие на Вашингтон является самым сложным элементом стратегии, поскольку Трамп катализирует определенные процессы, но не инициирует их. Вопрос в том, как предложить Трампу грамотно «продать» идею переговоров, так чтобы они, с одной стороны, не выглядели сделкой с дьяволом, а с другой – наоборот, укрепили бы его позиции по аналогии с тем, что сделал Никсон, разменяв Тайвань на Китай. Теоретически можно взвалить всю ответственность на Обаму и Клинтон, сказав, что именно их политика «стратегического терпения» довела ситуацию до ручки, и в том, что мы выбираем большее зло, виноваты они. Но судя по известным бизнес-стратегиям Трампа, он не относится к тому психотипу политических деятелей, которые способны к длительным и тяжелым переговорам с поиском компромисса. Тем более что «продавали» Трампа публике как политика, который «придет и моментально все исправит».

Опять же возникает вопрос: допустим, переговоры в стиле Никсона увенчаются успехом, и что потом? Если вдруг Северную Корею признают в качестве ядерной державы, останется ли она в условно китайско-российском блоке или будет придерживаться более нейтралистской линии, и насколько такой сдвиг соответствует национальным интересам России? Не исключено, что Пхеньян рассчитывает играть на американо-китайских противоречиях так же, как дед нынешнего руководителя КНДР сохранял независимость, играя на отношениях между Пекином и Москвой.

Россия. КНДР. Корея > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 30 октября 2017 > № 2392171 Константин Асмолов

КНДР. Корея > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 26 сентября 2017 > № 2906806 Константин Асмолов

Большее зло

Константин Асмолов – кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН и Международного учебно-научного центра корееведческих исследований Института стран Азии и Африки при МГУ.

Кризис вокруг Корейского полуострова последовательно дрейфует к потенциальному взрыву. Пикировка между Вашингтоном и Пхеньяном все меньше напоминает «драку детсадовцев в песочнице» и действительно может перерасти в вооруженный конфликт. Что в этом случае делать Москве?

После июльской статьи о выборе из двух зол освещение «корейского кризиса» успело пройти очередной цикл. После обмена воинственными заявлениями, за которым ничего не последовало, ажиотаж начал было спадать, и заголовки «Корейский полуостров на грани войны!» стали меняться на «Кризис миновал». Однако в конце августа наступило «традиционное осеннее обострение», связанное с проведением на полуострове ежегодных маневров Ulchi Freedom Guardian, на которых отрабатывался пресловутый «оперативный план 5015», нацеленный на уничтожение ключевых объектов инфраструктуры КНДР, включая атаки на атомные объекты и физическое устранение высшего руководства.

В этот раз в учениях принимало участие «всего» немногим более 50 тысяч южнокорейских и американских военнослужащих. Однако следует вспомнить, что белорусско-российские совместные стратегические учения «Запад-2017», насчитывающие куда меньше участников, вызвали смешанные чувства и громкие заявления о том, что «Россия накапливает силы и готовится к агрессии». При том что, в отличие от «плана 5015», там отрабатывались военные действия против условной Вейшнории, а не открыто названной Северной Кореи.

Однако речь не о том, что подобные учения проводятся несколько раз в год, давая Пхеньяну неиллюзорное ощущение угрозы. И даже не о том, что 24 августа в ходе этих учений было осуществлено три пуска южнокорейских ракет малой дальности «Хёнму-2», которые, в отличие от ракет северокорейских, отнюдь не вызвали медиаистерику и требования обсудить эти стрельбы в СБ ООН. Речь о северокорейском ответе: вначале последовал пуск ракет малой дальности, затем 29 августа еще один запуск «Хвасон-12», которая перелетела через территорию Японии (впервые с 2009 года), показав, что северокорейские ракеты действительно при желании могут достичь как минимум острова Гуам.

Потом 3 сентября Ким Чен Ын сначала продемонстрировал миру термоядерную боеголовку, теоретически вполне готовую к установке на МБР, и практически в тот же день КНДР осуществила шестое ядерное испытание, мощность которого по разным источникам оценивается от 50 до 250 килотонн. Да, это термояд.

Автор не уверен, что Пхеньян верно просчитал все его последствия. Проведение испытания на фоне саммита БРИКС и Восточного экономического форума обеспечило относительно быструю реакцию. 11 сентября 2017 г. Совет Безопасности ООН единогласно принял резолюцию № 2375, предусматривающую ужесточение санкций против КНДР. Предлагаемый США пакет, включающий в себя, в том числе, топливное эмбарго, правда, полностью не прошел, несмотря на то, что его принятие активно лоббировал президент РК, дозвонившийся по этому поводу почти до всех региональных лидеров.

В ответ Пхеньян тоже поднял ставки, хотя и не на максимальную высоту – 15 сентября КНДР произвела очередной запуск баллистической ракеты, дальность полёта которой составила 3700 км. С учетом высотной траектории это и реальное подтверждение возможности нанести удар по авиабазе США на о. Гуам, и намек на большее. Кроме того, лидер КНДР указал, что Север продолжит разработку ракетно-ядерной программы, пока не будет достигнут паритет с Соединенными Штатами.

Этот шаг не остался без ответа. Сначала Дональд Трамп назвал в своем твиттере Ким Чен Ына «Рокетменом», а затем 19 сентября, уже с трибуны ООН, открыто предупредил, что если КНДР не прекратит свою ядерную программу, которая угрожает США и ее союзникам, у США не будет выбора, кроме как полностью ее уничтожить.

Немного позднее, 21 сентября, Трамп объявил о новых экономических санкциях в отношении Северной Кореи и стран, которые ведут бизнес с КНДР, окончательно оформив концепцию вторичного бойкота.

Северокорейский ответ не заставил себя ждать. Вначале 20 сентября глава северокорейского МИД Ли Ён Хо сравнил заявления Трампа о готовности уничтожить СК в случае прямой угрозы с «лаем собаки», но затем 22 сентября «рокетмен» ответил лично. И хотя инвективная риторика взяла пару новых высот, если вынести за скобки оскорбления, суть в следующем: действия США «отнюдь не запугивают, не останавливают меня, а, наоборот, подтвердили, что выбранный мною путь правилен, и по нему следует идти до конца».

«Американского старого маразматика непременно, наверняка буду укрощать огнем», заявил Ким в последней фразе, после чего министр иностранных дел КНДР Ли Ён Хо предположил, что обещанные «сверхжесткие ответные меры» могут включать в себя «самый мощный взрыв водородной бомбы в Тихом океане». Вместе с тем министр отметил, что «мы не имеем представления о том, какие именно действия могут быть предприняты, поскольку приказ отдает Ким Чен Ын». Помимо этого Ли Ён Хо назвал Трампа «психически неуравновешенным человеком, страдающим манией величия» и предупредил, что если в результате вооруженного противостояния между двумя странами «погибнут невинные американцы», то «Трамп будет нести полную ответственность» за это.

После этого алармистские заголовки снова замелькали в СМИ, причем реплика Ли преобразовалась в «КНДР пообещала взорвать водородную бомбу над Тихим океаном»; в следующем раунде президентского «баттла» Трамп пригрозил «безумцу» Киму «невиданными испытаниями», северяне ответили видео с уничтожением американского авианосца, после чего Сергей Лавров сравнил ситуацию с дракой детсадовцев и предложил добиваться «разумного, а не эмоционального подхода».

На данный момент (конец сентября 2017 г.) пикировка продолжается.

Да, в глазах непрофессионалов динамика корейского ракетно-ядерного кризиса представляется в виде некого волнообразного графика, в котором пики обострений (связанные с очередным ядерным испытанием, военными маневрами той или иной стороны или резкими заявлениями лидеров) сменяются спадами, на которых эксперты, ранее ставившие полуостров на грань войны, начинают говорить о том, что опасность миновала.

На деле же мы наблюдаем медленный и неотвратимый рост вероятности силового решения, которое, по мнению автора, на данный момент составляет примерно 35% и уверенно подбирается к сорока. Конечно, это условные цифры, но речь идет о том, что тренды, ведущие к обострению, никуда не делись, и каждый подобный всплеск повышает его вероятность.

Чего хочет «Рокетмен» и в чем, он, возможно, ошибается

Если посмотреть на ситуацию с северокорейской точки зрения, то у руководства КНДР есть более чем обоснованные подозрения, что Соединенные Штаты и их союзники будут уничтожать КНДР как государство при первой возможности. На это указывает целый ряд факторов:

Последовательный отказ признать существование КНДР как государства. США не признали КНДР в начале 1990-х гг. (хотя неформальная договоренность между Москвой и Вашингтоном говорила о перекрестном признании) и не сделали этого позднее (хотя заключение дипотношений было, в общем-то, одним из условий Рамочного соглашения 1994 года). И сейчас Соединенные Штаты блокируют любые попытки заключения с КНДР каких-либо официальных договоренностей, даже если речь идет о документе, который призван зафиксировать итоги Корейской войны 1950-1953 гг.

Северная Корея последовательно демонизируется и имеет фактически официальный статус страны-изгоя, который подразумевает, что взаимодействие с таковой противоречит всем морально-этическим нормам, принятым «цивилизованными странами». Северокорейский режим достаточно одиозен и авторитарен, и в его истории хватает темных пятен. Однако вешать на нынешнюю КНДР события времен Ким Ир Сена или раннего Ким Чен Ира – это примерно то же самое, что рассуждать о современной России как о сталинском Союзе или временах «лихих 90-х». КНДР меняется, и эти перемены достаточно заметны.

Если вынести за скобки риторику о «самозащитных мерах, принимаемых в ответ на провокации», то уровень южнокорейско-американской военной активности не уступает северокорейскому, если не превосходит его. Только за период с марта по сентябрь 2017 г. США и РК провели пятнадцать военных учений различных типов, которые включали в себя, в том числе, ракетные пуски и вылеты стратегических бомбардировщиков, отрабатывающие атаки на ключевые объекты инфраструктуры. Эти действия отнюдь не вызывают международного ажиотажа, хотя для КНДР вылеты американских бомбардировщиков В1-В – не меньшая угроза и провокация, чем ракетные пуски, благо цели для бомбометания находятся в достаточной близости от северокорейской границы.

В отличие от РК, у Северной Кореи нет союзников, которые в рамках политического договора готовы прикрыть ее ядерным зонтом или прийти на помощь по первому требованию в случае внешней агрессии.

Кроме того, Северная Корея получила ряд прямых и косвенных уроков, указывающих на то, что любые попытки договариваться с противоположной стороной не с позиции силы обречены на провал. Договоренности либо не будут выполнены, либо, в определенный момент, пересмотрены или снабжены дополнительными условиями. Так было с Рамочным соглашением 1994 г. (желающие могут поинтересоваться судьбой двух ЛВР, которые должны были быть построены к 2003 году), и так же, по сути, закончилась возможность урегулировать ядерную проблему на основании плана, отраженного в Совместном заявлении участников переговоров в 2005 году. Окончательно же концепция договороспособности «Запада» была перечеркнута после падения режима Каддафи, да и судьба иранской ядерной сделки может оказаться незавидной – Трамп открыто обвиняет Тегеран в «нарушении духа (не буквы!) соглашения».

С другой стороны, у КНДР есть пример маоистского Китая, который на момент начала своей ядерной программы обладал не менее одиозной репутацией. Однако после превращения Китая в ядерную державу значительная часть вариантов решения вопроса были убраны со стола.

В такой ситуации руководство Северной Кореи идет простым и понятным путем. Любой ценой проскочив «окно уязвимости», выйти на минимальный уровень гарантированного ядерного сдерживания, который станет для Пхеньяна «пропуском в высшую лигу». После этого военное решение вопроса станет неприемлемым из-за запредельных рисков, и недруги КНДР будут вынуждены договариваться. А это позволит, как минимум, убрать часть угроз, связанных с насильственной сменой режима, и смягчить санкционное давление, связанное с непризнанием ядерного статуса.

На данный момент в Пхеньяне уверены, что ситуация развивается по выгодному им сценарию. Точнее, что на войну американское руководство не пойдет. Это подтверждается и тем, что ни летом, ни сейчас в Пхеньяне не было усиления «военной тревоги», которая могла бы стать признаком подготовки к конфликту со стороны КНДР. Действительно, в вопросе «воевать или договариваться» выбор кажется очевидным. Однако, на месте пхеньянского руководства автор не был бы столь оптимистичен. К сожалению, существует несколько групп факторов, которые делают выбор Вашингтона более нетривиальным, и именно поэтому предыдущая статья автора называла его «выбором из двух зол».

Первая группа аргументов против признания ядерного статуса КНДР может быть условно названа «системными», так как они касаются не СВА, а всего существующего миропорядка. Да, с точки зрения многих, включая автора, таковой трещит давно, но принятие «мировым сообществом» северокорейских условий будет означать не трещину в стене или отвалившийся кусок лепнины, а обрушение части фасада, сопровождающееся падением пары несущих колонн. Почему это так?

Современная «архитектура глобальной безопасности» как минимум формально строится на авторитете ООН как надгосударственной организации. Если посмотреть под этим углом на «мирный исход», то получится, что десять с лишним лет международное сообщество пыталось, но так и не смогло «окоротить» Северную Корею, и более того, теперь вынуждено приняло ее условия. Какова тогда вообще цена ООН, и не грозит ли ей участь Лиги Наций при любом мало-мальски серьезном кризисе?

Вторая важная составляющая современного миропорядка касается режима нераспространения ядерного оружия. Здесь мы также получаем очень неприятный прецедент: любая страна, даже необязательно страна-изгой, развив ракетно-ядерную программу до уровня МБР с термоядерной боеголовкой, получает совсем иной статус. Это – дорога к падению режима НЯО, которое бьет по интересам Постоянного комитета СБ ООН проталкивать свое видение проблем новом миропорядке окажется значительно сложнее.

Кроме этого, согласно закону больших чисел, повышается как вероятность катастроф в результате технического сбоя, так и попадание ядерного оружия в руки негосударственных акторов, включая террористические организации. Поэтому с точки зрения многих сторонников действующего миропорядка, новый — мультиядерный — выглядит существенно хуже, и остановить сползание в него считается допустимым любыми средствами.

Следующая группа причин может быть названа морально-этическими. Уровень демонизации КНДР таков, что переговоры со страной-изгоем будут восприниматься как уступки Злу, которое от этого только усилится. Влияние этого очень хорошо заметно в тех аргументах, которые используют сторонники силового решения в США и РК. Темы разрушения режима НЯО или падения авторитета ООН там почти не звучат. Вместо этого аудиторию знакомят с фантастическими сценариями, которые базируются на том, что, стоит сделать Северной Корее хоть малейшие уступки, как Пхеньян немедленно потребует разрыва южнокорейско-американского оборонного соглашения, а затем – угрожая ядерным ударом по континентальной территории США – начнет «коммунизацию» Юга (в версиях некоторых прогнозистов из числа радикал-протестантских кругов речь заходит и о вторжении в Японию). И хотя авторы подобных сценариев, похоже, черпают свое вдохновение из сюжета хорошо известной в узких кругах игры «Homefront», аудитория, привыкшая воспринимать Северную Корею как патентованное «государство зла», «заглатывает» их с готовностью.

А значит, политик, который «опустится» до переговоров с Пхеньяном, получит целый букет внутриполитических и репутационных проблем. Их могли бы преодолеть президент класса Никсона и госсекретарь ранга Киссинджера, но чем больше государство пронизано популизмом и действенными системами обратной связи, тем сложнее руководителю страны проводить в жизнь меры, непопулярные у общественного мнения.

Сложности, с которыми сталкивается сегодня правительство Трампа, только усугубляют этот тренд, сужая его пространство для маневра. Президент уже сделал слишком много заявлений в стиле «этому не бывать» и «мы им покажем». Переступить через них может быть чревато серьезной потерей лица.

Третья группа связана с недостаточным экспертным сопровождением политики Трампа. Чехарда назначенцев, невысокое качество экспертов и советников, высокий уровень волюнтаризма при принятии решений могут привести к тому, что картина, которую будут рисовать Трампу относительно внутриполитической обстановки в КНДР, ее военного потенциала и, как следствие, хода возможной кампании, будет существенно отличаться от реальной.

В плену дискурса

Дополнительные когнитивные искажения при анализе ситуации стоит отметить особо, – долговременные последствия демонизации сформировали определенный дискурс освещения проблемы, в рамках которого ее нельзя решить.

Даже российским экспертам общего профиля, которые теоретически обладают бóльшим уровнем знаний о КНДР, чем западные, бывает сложно выйти за рамки господствующего дискурса, и в их заявлениях встречаются не имеющие никакого отношения к реальному положению дел выражения типа «ядерный шантаж», «непредсказуемый режим» или «порочный круг северокорейских провокаций». При этом лица, рассуждающие о том, что КНДР вероломно нарушила Рамочное соглашение, не имеют понятия о его содержании или могут упоминать как общеизвестный факт то, что «в КНДР ежегодно от голода умирает миллион человек».

Друг на друга накладываются и недостаточная информированность, и то, что информационные лакуны заполняются штампами пропаганды.

Возьмем в качестве примера Институт Америки в рамках Академии общественных наук КНДР. Да, он был создан недавно, и, возможно, к нынешнему времени ситуация изменилась к лучшему, однако осенью 2016 г. в нем было всего три структурных подразделения, из которых одно занималось ЯПКП, другое – северокорейско-американскими отношениями, третье – внешними связями. Как можно заметить, никакого исследования американского общества, культуры, политики, системы принятия решений в нем не велось.

Однако и американский уровень изучения Северной Кореи находится на похожем уровне. До недавнего времени там пользовались информацией из вторых рук, в первую очередь - японской или южнокорейской, имея возможность полагаться либо на спутниковые снимки, либо на расспросы перебежчиков. Собственный отдел агентурной разведки, посвященный Северу, появился в США только в 2017 году. При этом, в отличие от российских экспертов, значительная часть которых застала СССР и поэтому минимально понимает особенности обществ подобного типа, у них вообще нет понимания контекста. Например, именно поэтому в КНДР безуспешно пытаются найти диссидентствующих интеллигентов позднесоветского образца, хотя северокорейская специфика, включая отношение к интеллигенции, исключает возможность формирования подобной страты.

О невысоком уровне исследований по КНДР хорошо говорят документы, обнародованные «Wikileaks». Значительное количество таковых составляют тексты, написанные непрофессионалами, ссылающимися на желтую прессу и иные варианты невалидных источников. Но на основании этих «аналитических записок» принимаются политические решения.

В результате что США, что КНДР разрабатывают стратегию взаимодействия со своим оппонентом, отталкиваясь не от реальной Америки или Северной Кореи, а того изрядно карикатурного образа, который сложился в головах их пропагандистов и распространился на аналитиков. Естественно, это не способствует конструктивному решению вопроса.

Чего ждать и что делать

Ситуация, теоретически, способна развиваться весьма стремительно, и иногда у автора складывается ощущение, что счет идет на дни, а события, которые он собирается моделировать, могут случиться еще до того, как та или иная модель увидит свет.

Недруги Пхеньяна или люди, привыкшие думать в парадигме «КНДР провоцирует мировое сообщество», вполне допускают вариант, при котором уровень региональной напряженности может дойти до аналога событий 2010 года: в виду имеется обстрел северокорейской артиллерией острова Ёнпхёндо и предшествовавшее этому потопление южнокорейского корвета «Чхонан», в котором официальная версия (не лишенная, заметим, сомнительных допусков и оценочных суждений) обвиняет Северную Корею.

Автор же считает более реальным ракетный пуск «на дальность», который должен будет окончательно снять вопрос о наличии МБР, однако где его проводить – хороший вопрос. Если он будет направлен в район Гуама, Соединенные Штаты вполне могут интерпретировать его как акт агрессии: «откуда мы знаем, учебный это пуск или боевой». После чего охранительный рефлекс накладывается на иные политические причины, и в итоге официальная версия будет звучать как «Северная Корея собиралась атаковать Гуам ракетами, и нам не оставалось ничего, кроме как произвести превентивный удар».

Вообще, в рамках «стратегической игры» наибольший шанс развиться в полномасштабный вооруженный конфликт имеет провокация КНДР на нечто неадекватное, что может быть интерпретировано как казус белли. Вариант, при котором северокорейское руководство или будет загнано в угол, или начнет считать военное противостояние неминуемым. Топливное эмбарго или иные «санкции», которые проще называть блокадой, вполне могут оказаться таким триггеромпри том, что явное проявление агрессии со стороны КНДР переложит ответственность за все последствия конфликта на того, кто «первый начал», а РФ и КНР в этом случае, скорее всего, Северной Корее не помогут.

Во всяком случае, каждый приступ военной тревоги с присущей ему эмоциональной накруткой повышает вероятность неадекватной интерпретации сигнала или возникновения конфликта не по злому умыслу, а в результате ошибки, сдавших нервов или технического сбоя.

В завершение поговорим, как и чем можно изменить ситуацию к лучшему, потому что при неизменности трендов вопрос о критическом обострении переходит в категорию не «если», а «когда». Российско-китайское предложение «двойной заморозки» кажется лучшим, чем ничего, однако в его нынешнем виде оно, скорее, затормаживает тренды, ведущие к конфликту, но не меняет их траекторию.

Среди факторов, способных повлиять на процесс, автор выделил бы следующие.

Дальнейший уровень развития российско-американского или американо-китайского противостояния. До недавнего времени, несмотря на все разногласия по другим поводам, члены постоянного комитета СБ ООН все-таки достигали консенсуса в том, что действия КНДР неприемлемы и нуждаются в порицании, несмотря на острые дискуссии о том, каким именно это порицание должно быть. Отказ от этого консенсуса, на взгляд автора, означает очень важное изменение в миропорядке и архитектуре безопасности. Однако, пока ни Москва, ни Пекин, ни Вашингтон не заявили официально, что «правила игры изменились».

Подразделом этого является вопрос, дойдет ли дело до торговой войны США и КНР, - не исключено, что разговоры о том, что Китай помогает Северу или не соблюдает санкции, не более чем повод для того, чтобы найти оправдание давлению на Пекин.

Объем северокорейских резервов. До отмены санкций еще надо дотерпеть. Информация о том, что Ким Чен Ын дал указание «копить нефть», есть, но считается, что накопленный объем эквивалентен объему поставок за полгода. Идет ли накопление других стратегических ресурсов, неизвестно. И поэтому, в зависимости от осведомленности и ангажированности, разные эксперты считают, что, в случае дальнейшего усиления санкций и окончательного перехода к блокаде, Ким Чен Ын продержится от нескольких месяцев до двух лет, причем наиболее вероятный срок – это год плюс-минус три месяца. За это время Ким должен постараться или привести Соединенные Штаты к «правильному решению», или затянуть пояс, либо принять условия Китая (чего, возможно, ждет и добивается Пекин).

Насколько Южная Корея и Япония смогут пытаться вести самостоятельную политику, стремясь обеспечить свою безопасность.

Теперь о том, что в этой ситуации может и должна делать Москва. Исходить, возможно, придется из того, что старый миропорядок на самом деле не разваливается, а уже развалился. Есть лишь фасад, который создает видимость, а, на самом деле, мы уже живем в «разделенном мире» и «мультяшной» реальности, которая диктует новые правила игры. Это печально, это цинично, это больно, но в такой ситуации побеждает тот, кто быстрее всех понимает, что правила игры изменились, и успевает скорректировать свою позицию, чтобы «вовремя сгруппироваться». Россия в наименьшей степени проигрывает от ядерной КНДР, и потому мы, с одной стороны, конечно, должны принимать меры к тому, чтобы конфликт не случился, с другой, – циничная стратегия должна строиться на том, чтобы в случае, если он разгорится, нас бы он задел минимально по сравнению с остальными геополитическими противниками.

Ядерная Северная Корея для России – меньшее зло, чем превращение северной части полуострова в горячую точку. Но с другой стороны, хочет ли Россия, чтобы, неудачно вовлекаясь в северокорейский конфликт тем или иным образом, американское руководство потерпело политический или хотя бы репутационный ущерб? Не уверен…

В рамках умаления вероятности конфликта нам следует, с одной стороны, донести до Пхеньяна вероятные последствия некоторых его действий, являясь не столько посредником, сколько стороной, которая помогает более глубоко понимать действия оппонента: в этом контексте автор подумал бы о контактах между вышеупомянутым институтом Америки и российским ИСКРАН.

Одновременно Россия должна всячески противостоять тем «санкционным действиям», которые направлены на прямое или косвенное провоцирование Пхеньяна на необдуманные действия, минимизируя поводы для возможного конфликта. Естественно, это должно сочетаться с доведением российской позиции по этому поводу и до руководства в Пхеньяне.

Также российская стратегия может предусматривать последовательное донесение бесперспективности военного решения до региональных союзников США. Так как, на самом деле, ни Южная Корея, ни Япония не приобретают ощутимой выгоды, даже если конфликт разрешится исчезновением КНДР с карты мира.

Во-первых, обеим странам достаточно сильно достанется, причем не исключено, что для атаки важных в военном отношении инфраструктурных узлов противника может быть использовано ядерное оружие. Во-вторых, мир после победы над Севером не будет лучше, чем довоенный. Южной Корее, например, придется заниматься перевариванием северных территорий, что с поправкой на культурную дивергенцию и остаточное сопротивление прочучхейских сил будет не менее долгим и болезненным процессом, чем «установление демократии» в Ливии и Ираке. Таковой будет характеризоваться падением уровня жизни простых южнокорейцев, затяжным политическим кризисом, растущим социальным напряжением и уровнем криминала, закручиванием гаек и снижением индекса безопасности. При этом объективная зависимость нового государства от США скорее всего усилится. В связи с этим весьма вероятен рост национализма в его мелкодержавной версии, которая предполагает поиск врагов. А это означает, что Япония, которая и сейчас занимает в корейском националистическом нарративе очень специфическое место, окончательно займет нишу «клятых жапскалей», которые убили нашу королеву, насиловали наших женщин, вбивали гвозди в нашу землю и перебили всех тигров, чтобы лишить нас национального духа сопротивления. Определенный уровень доверительных отношений, который существует между Москвой и Токио, а также желание установить таковые между Москвой и Сеулом теоретически позволяют донести подобное послание.

Понятно, что «осталось уговорить Рокфеллера». И воздействие на Вашингтон является самым сложным элементом стратегии, поскольку Трамп катализирует определенные процессы, но не инициирует их. Вопрос в том: как предложить Трампу грамотно «продать» идею переговоров, так чтобы они, с одной стороны, не выглядели сделкой с дьяволом, а, с другой, – наоборот, укрепили бы его позиции по аналогии с тем, что сделал Никсон, разменяв Тайвань на Китай. Теоретически можно взвалить всю ответственность за ситуацию на Обаму и Клинтон, сказав, что именно их политика «стратегического терпения» довела ситуацию до ручки, и в том, что мы выбираем большее зло, виноваты они.

Но судя по известным бизнес-стратегиям Трамп, он не относится к тому психотипу политических деятелей, которые способны к длительным и тяжелым переговорам с поиском компромисса. Тем более, что «продавали» Трампа публике как политика, который «придет и моментально все поправит».

Опять же возникает вопрос: допустим, переговоры в стиле Никсона увенчаются успехом, и что потом? Если вдруг Северную Корею признают в качестве «ядерной державы», останется ли она в условно китайско-российском блоке или будет придерживаться более нейтралистской линии, и насколько такой сдвиг соответствует национальным интересам России? Не исключено, что северокорейское руководство рассчитывает играть на американо-китайских противоречиях так же, как дед нынешнего руководителя КНДР сохранял независимость своего курса, играя на отношениях между Пекином и Москвой.

Как видно, курс на сохранение статус-кво представляется наиболее выгодной политикой и возможности для разыгрыша этой партии у Москвы есть. Да, в определенном смысле это тоже выбор из двух зол, но вся большая политика строится именно на подобных дилеммах.

КНДР. Корея > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 26 сентября 2017 > № 2906806 Константин Асмолов

КНДР > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 30 августа 2017 > № 2300071 Владимир Хрусталев

К отпору готовы?

Насколько сильна или слаба военная машина Северной Кореи

Владимир Хрусталёв – эксперт по ракетно-ядерной программе КНДР.

Резюме Текущая скорость ракетной программы КНДР указывает, что возможность безнаказанного удара по ней может исчезнуть уже ближайшие год-два. А потому если США не пойдут на военное решение в непосредственном будущем, альтернатив разговору с Пхеньяном не останется.

Вопрос о военном потенциале КНДР по известным причинам в этом году занимает одно из главных мест в мировой повестке. И к довольно стандартным темам, вроде «каковы все-таки ракетные и ядерные возможности Северной Кореи», добавилась более общая проблема – «а что вообще есть у Пхеньяна». Ведь снова начались разговоры (в США они возобновляются с интервалом в несколько лет) о силовом разоружении и даже смене режима. И для того чтобы понять, сколь реалистичен подобный сценарий, что и кому может грозить, если он воплотится в жизнь, – необходимо хотя бы в общих чертах понять, что представляет собой в военном смысле ситуация для противников Северной Кореи.

Вопросы военной безопасности считаются приоритетными во внешней и внутренней политике страны. Одна из ключевых задач режима — поддержание военного потенциала на уровне, способном удержать оппонентов от силовых действий, а в случае войны не стать для врагов «боксерской грушей».

В качестве противника рассматриваются как по отдельности, так и в коалиции вооруженные силы США, Южной Кореи и Японии. В Пхеньяне достаточно реалистично оценивают свои наступательные и оборонительные возможности, поэтому военная сила считается в первую очередь средством заставить противника «заплатить слишком высокую цену» за победу, нежели победить в классическом смысле этого слова.

Практически лишенная возможности закупать современное вооружение и военную технику за рубежом (серьезный импорт прекратился еще четверть века назад), КНДР опирается на собственный ВПК. А учитывая потенциал экономики страны в плане как материальных ресурсов, так и технологического капитала, сосредоточивает усилия в первую очередь на асимметричных решениях.

Северная Корея находится в ожидании большой войны с 1953 г., а на протяжении 1950–1953 гг. была зоной боевых действий. Это и все вышеперечисленное определяет подходы Пхеньяна к военному строительству и в наши дни, и на ближнюю перспективу.

Миф о силе

В медиа довольно популярен миф о том, что над Югом нависает огромная армия КНДР, численность которой в мирное время превышает миллион. И только американская армия в Южной Корее удерживает Пхеньян от вторжения. Без американцев, мол, эта лавина легко дошла бы до Пусана. При этом забывают, что к войне с 1953 г. готовились не только на Севере, и ДМЗ ныне совсем не аналог 38-й параллели образца 1950 года. Но дело не только в этом. В реальности северокорейская армия (КНА) явно не насчитывает в мирное время миллиона штыков. Более реалистичные оценки колеблются в интервале 650–800 тыс. человек, включая ВВС и ВМС. Для сравнения – по официальным данным численность армии Республики Корея 630–650 тыс., однако тщательный пересчет указывает, что из-за особенностей публичного учета из общей «формулы» выпадают еще примерно 100 тыс. разного персонала. Итак, численность примерно равная.

Однако оборонный бюджет РК более чем в 33–35 раз превосходит военные расходы Пхеньяна. Не стоит забывать, что на Юге армия тоже призывная и располагает большим запасом резервистов. По населению Юг превосходит Север вдвое, значит и численность резервистов и разных парамилитарных формирований у него никак не меньше. А скорее всего и больше. Кстати, как раз демографическими обстоятельствами во многом объясняется и большее относительное число женщин в северокорейской армии и в смежных силовых структурах.

В случае войны Соединенные Штаты автоматически выступают на стороне Сеула, потому необходимо считать и возможности США, и их потенциальных союзников. Даже простое сложение военного потенциала Республики Корея, США и Японии делает соотношение сил для КНДР нереально плохим. А ведь мы не учитывали НАТО, Австралию и т. д.

Говорят также о якобы сокрушительно огромных ВВС и ВМС Северной Кореи. На деле Пхеньян не располагает самолетами дальнего радиолокационного обнаружения, которые имеются у США, Республики Корея и Японии. Во время войны 1999 г. против Югославии и 2003 г. против Ирака такие самолеты позволяли на расстоянии контролировать воздушное пространство этих стран со всеми вытекающими последствиями. Современные ракеты «воздух-воздух» в КНДР не импортировались уже лет 20. За это же время ВВС оппонентов провели не одну волну закупок. У КНДР не более 46 истребителей четвертого поколения МиГ-29 в лучшем случае конца 1980-х гг. (это самая оптимистичная оценка, большинство экспертов сходится на 36–40 машинах). Для сравнения, только у Южной Кореи истребителей четвертого поколения (в значительно более современной комплектации и с современным ракетным вооружением, а потому скорее поколения 4+) свыше 160! Еще пара сотен машин четвертого поколения есть у Японии. О том, сколько современных многоцелевых истребителей у американцев, не стоит и говорить. При этом у ВВС США есть F-22 и постепенно набирающие форму F-35 – машины пятого поколения. В то же время в ВВС КНДР все еще числятся такие раритеты, как МиГ-17. А cамый массовый истребитель – МиГ-21. Этот технологический разрыв сопоставим или даже больше, чем был у ВВС Ирака в 1991 г. или ВВС Югославии в 1999 году. При этом в справочниках до сих пор приводится неизменное с 1990-х гг. число старых самолетов Су-7, хотя на всех спутниковых снимках они стоят уже много лет на одном и том же месте! И летающими их никто не видел. Учитываются и все МиГ-19, хотя еще в 2014 г. значительная их часть была выведена из боевого состава по причинам физического старения. И большой парк транспортных Ан-2 считается полным составом – там цифры выглядят грозными, иллюстрируя, «откуда исходит угроза миру».

Аналогично и с ВМС. У КНДР большой флот подлодок, но это единственное, что есть серьезного для войны «лоб в лоб». Бóльшая же часть ВМС – огромный флот разного рода катеров, причем многие без серьезного ракетного вооружения и без современных средств наблюдения и разведки. Это не значит, что военно-морские силы Северной Кореи не представляют для противника опасности. Представляют, но лишь в определенных прилегающих к берегам КНДР акваториях, где в начальный период большой войны или в локальных столкновениях северяне могут получить временное превосходство. Самые мощные из реально действующих надводных кораблей ВМС КНДР – корветы, а у флота Южной Кореи – эсминцы. При этом действующих эсминцев у Юга больше, чем действующих корветов у Севера. По основному корабельному составу ВМС Южной Кореи занимают 8-е место в мире, ВМС Японии – 4-е, ВМС США – первое место. КНДР по этому показателю в десятку не входит.

На бронетанковой технике северяне до сих пор в качестве систем ночного видения используют системы с ИК-прожекторами. К чему приводят попытки применять подобную технику против противника, имеющего современные системы ночного видения, можно увидеть на примере танкистов Ирака в 1991 и 2003 гг. или Украины в 2014–2015 годах.

Что все это значит практически? Коалиции противников КНДР гарантировано господство в воздухе и на море. Каких-либо радикальных преимуществ для наземного наступления у Пхеньяна не видно.

Миф о слабости

Однако важно не впасть в другую крайность. Дескать, все вооружения КНДР устарели, армия не подготовлена, и вообще «ракеты ржавые». И при необходимости Северную Корею с легкостью можно захватить стремительным вторжением по суше или по морю. Желающие реализовать такой шапкозакидательский план столкнутся с двумя проблемами.

Географически север Корейского полуострова поистине уникален — сама природа создала здесь идеальные условия для противодействия противнику. Преимущественно горный рельеф, сложная пересеченная местность, позволяющая вести наступление лишь в долинных коридорах, имеющих множество поперечных водных преград. На побережье крайне мало мест, пригодных для высадки морского десанта (реально всего 4–5). Собственно, прибрежные районы сложны не то что для десантных операций, но просто для навигации. Во многих местах побережье целиком состоит из довольно крутых скал! Иногда ситуацию осложняет специфический режим приливов и отливов.

Некоторые времена года на севере не слишком хороши для широкого использования авиации и больших масс тяжелой техники. Во многих районах в сезон дождей осадки столь обильны, что практически ежегодно происходят мощные наводнения. В хронике Корейской войны можно увидеть и примеры того, как «гостеприимно» выглядят тамошние холодные осени и зимы.

Довольно своеобразные грунты с большим количеством валунов, а также многочисленные системы ирригации в долинах (в отдельные сезоны наполняемых водой) и прочие особенности местного рельефа влияют на спектральные характеристики и резко осложняют работу приборов наблюдения и разведки (в отличие от идеальных для этого пустынь Ирака). Северная Корея хорошо помнит опыт войны 1950–1953 гг., поэтому потратила десятилетия, чтобы сделать эти местности практически крепостью.

Ключевые принципы, на которых эта крепость строится, следующие.

Во-первых, невероятная плотность обороны по всем угрожаемым направлениям. Довольно небольшую полосу вдоль ДМЗ (240 км) на глубину 15–20 км защищают не менее 200–250 тыс. солдат! Вблизи есть еще примерно 100–150 тысяч! То есть на крохотной территории сосредоточено 300–400 тыс. военнослужащих. При этом побережья прикрываются группировками, каждая из которых насчитывает более 100 тыс. солдат. Все эти силы эшелонированы в глубину, прикрывают десантоопасные направления, имеют не одну линию обороны и выделенные мобильные резервы, которые могут быть переброшены на угрожаемые направления. Поэтому наступающие будут, по крайней мере первое время, вязнуть в порядках обороняющихся. При этом ни через ДМЗ, ни по берегу просто объехать противника (как это было в двух иракских войнах) нельзя – местность пересеченная.

Второй принцип строительства обороны – огромная огневая мощь артиллерии на единицу протяженности. Все направления высадки-наступления простреливаются большим количеством стволов. Точная численность артиллерии КНДР неизвестна, но большинство источников указывает, что только артиллерия береговой обороны и только на западном побережье имеет более 1 тыс. стволов! Однако и вторые эшелоны, и резервы также располагают значительными силами артиллерии. Даже разные ополченческие формирования имеют собственные системы залпового огня и гаубицы (вплоть до 152-мм), пусть в основном буксируемые и морально устаревшие, но мест, не простреливаемых артиллерией, на территории страны нет!

На спутниковых снимках вдоль ДМЗ только в ближней полосе обнаружены позиции не менее чем для 500 (!) артиллерийских батарей, т.е. минимум для 2 тыс. артиллерийских стволов, хотя более взвешенные оценки говорят о 3–3,5 тыс. стволов. Чтобы подавить артиллерию, требуется очень много самолето-вылетов и долгая работа артиллерии.

Но настоящие проблемы создает третий столп оборонительной стратегии КНДР – инженерное оборудование театра военных действий. У северокорейцев еще с Корейской войны имеется успешный опыт позиционной обороны, где важная роль отводилась подземным сооружениям. Именно северокорейские военные инженеры помогали союзникам во Вьетнаме еще в 1954 г., а потом уже прямо консультировали армию Северного Вьетнама в использовании подземных сооружений в борьбе с технологически превосходящим противником. Есть данные, что для помощи в проектировании подземных сооружений организации «Хезболла» привлекались северокорейские специалисты. Так что в строительстве разнообразных бункеров толк они знают. И эти объекты, непрерывно совершенствуясь, строятся там с начала 1960-х годов. Причем не только для укрытия личного состава и техники, а именно с целью обеспечения всех вооруженных сил и военной промышленности необходимыми объемами подземных помещений, в т.ч. и в глубоком тылу.

Точные размер и параметры подземной инфраструктуры КНДР неизвестны. Но существующие данные указывают на то, что количество этих сооружений уже создает новое качество. Так, в начале 2000-х гг. в открытой печати указывалось, что, по оценкам иностранных специалистов, построено более 8 тыс. подземных бункеров, а также 527 км подземных туннелей. Есть оценки, дающие цифру в 12 тыс. бункеров. Глубина залегания многих укрытий для личного состава составляет 40–70 м, а командных центров — 300 м!

Все военные предприятия, танковые, ракетные и артиллерийские части, авиация, флот, наземный транспорт имеют не только основные защитные сооружения, но и запасные. При этом уже в 2000-е гг. помимо настоящих подземных сооружений, входов и выходов стали возводиться в большом количестве и ложные, причем все это на местности, которая и так не способствует эффективной разведке. Т.е. большую часть времени сухопутные силы просто могут находиться под землей, вообще не появляясь в зоне действия разведки и оружия противника. При этом, по оценкам многих специалистов, существует даже возможность маневра по подземным коммуникациям, что фактически нивелирует преимущества врага с сильной авиацией. Чтобы вывести из строя оборонительные позиции такого рода, требуется расходовать больше боеприпасов (надо точно попасть в уязвимые места) и часто применять еще и специальные боеприпасы. Тысячи объектов вообще требуют только специальных тяжелых неядерных «убийц бункеров». Но чтобы они дали гарантированный результат, надо точно попасть в отдельные уязвимые элементы коммуникаций.

Такую систему одними только бомбежками и обстрелами не сломить, а значит даже со всем высокоточным оружием и многим другим надо будет методично «прогрызать» укрепрайоны один за другим. А также заниматься обезвреживанием многочисленных минных полей. Следует помнить и то, что особенности территории КНДР благоприятствуют эффективному применению ОМП против наступающих. Одним из главных способов нейтрализовать ядерное оружие противника является рассредоточение. Однако местности там создают идеальные условия для того, чтобы ядерными взрывами накрывать плотно сгрудившиеся силы противника. Возможно также использование ядерных устройств для подземных взрывов с тем, чтобы создать препятствия на пути противника. Воронка от ядерного взрыва имеет значительные размеры и крутые откосы. Движение машин по неплотному выброшенному и выпавшему грунту затруднено, а сам факт выпадения грунта из образовавшегося облака в радиусе нескольких сот метров оказывает значительное психологическое воздействие на личный состав. В большинстве случаев воронка быстро наполняется грунтовыми водами, что создает дополнительные трудности. На ее поверхности и на прилегающей местности имеют место очень высокие уровни радиации. Ядерные заряды также можно оставлять на территориях и стратегических объектах, захватываемых противником, например, в портовых сооружениях, и подрывать их, нанося противнику максимальные потери в живой силе.

Но что мешает просто разбомбить КНДР? Методичной воздушной кампанией эдак в пару тысяч вылетов в сутки день за днем и в конце концов взяв измором? Подогнать побольше самолетов на авиабазы, подтянув авианосцы и носители крылатых ракет – и дело в шляпе.

А ведь могут и ответить

Для сдерживания оппонентов у Пхеньяна есть то, что можно назвать средствами ответа и на короткой дистанции, и на длинной. На короткой дистанции – речь идет о высокой уязвимости Южной Кореи, прежде всего многомиллионного Сеула, находящегося на расстоянии в 24–60 км от ДМЗ! Отделить себя безопасными полностью ненаселенными районами шириной 20–40 км невозможно. Огневые средства дальнобойной ствольной и реактивной артиллерии достают до северных окраин Сеула, при этом свободно обстреливая ряд населенных пунктов, а также передовые позиции южнокорейской армии. То, что эта артиллерийская группировка еще и встроена в систему подземных укрытий и коммуникаций и опирается на заранее подготовленную долговременную оборону, делает ситуацию весьма сложной.

При этом помимо обычных артиллерийских систем классических советских калибров у КНА есть и несколько более мощные. Речь идет о САУ калибром 170 мм и РСЗО калибром 240 мм и 300 мм. Последние имеют дальность довольно точной стрельбы аж на 200 километров. Еще у Северной Кореи есть тактические ракеты «Хвасон-1» и «Хвасон-3» («Луна» и «Луна-М»), которые, будучи оснащены даже просто химическими боеголовками, способны нанести серьезнейший урон. При этом северокорейские противокорабельные ракеты с берега достают и до одного из крупнейших портов Южной Кореи – Инчхона.

Поэтому Южная Корея находится в довольно неприятном положении. Чтобы нейтрализовать возможности КНДР по нанесению ответного неядерного удара, первый удар должен проводиться такими силами и средствами, сосредоточение которых от Пхеньяна скрыть невозможно. А если сделать ставку на внезапность в ущерб огневой мощи, есть слишком высокая вероятность неприемлемого ущерба в результате ответного удара. Однако северокорейцы не исключают, что США могут пренебречь Южной Кореей, а значит, надо иметь козыри и на этот случай.

Ракетно-ядерный щит

Теоретически американцы могут ударить палубными самолетами с авианосцев, дальнобойными крылатыми ракетами и авиацией с баз в Японии. В таком сценарии Южная Корея в заметных военных приготовлениях участия не принимает. Вот от такого сценария и предохраняют ракеты с ядерными зарядами. А если не предохранят, то в крайнем случае позволят хотя бы не оставить агрессора безнаказанным.

КНДР располагает развернутыми баллистическими ракетами средней дальности. Это «Хвасон-7» (чаще принято обозначение «Нодон») и «Хвасон-9» (чаще известны под индексом SCUD-ER). И та и другая достают и до городов Японии, и до американских авиабаз в Японии. В мае 2017 г. было объявлено о запуске в серийное производство ракеты средней дальности «Пуккыксон-2» – твердотопливной БР с более коротким временем предстартовой подготовки на гусеничном шасси повышенной проходимости и с усиленными возможностями преодоления ПРО.

В 2017 г. были также испытаны БР «Хвасон-12» и «Хвасон-14». О начале их серийного производства не сообщалось, но эти ракеты серьезно изменили досягаемость целей. Ракета «Хвасон-12» свободно достает до американских баз на острове Гуам, а «Хвасон-14» – до Аляски. И хотя пока в активе у этих ракет всего по одному успешному пуску, это означает теоретическую возможность ядерного удара по американской территории, а не только по базам в государствах-союзниках и по самим союзникам. Американцы могут попытаться выбить первым ударом с воздуха ракетные установки, дезорганизовать систему управления и т.д. и т.п. А ослабленный ответный удар отразить ПРО. В теории все гладко, а в реальности не настолько.

Во-первых, в КНДР методично работают над разными способами преодоления ПРО. Одним из теоретических способов нейтрализации или хотя бы снижения эффективности ПРО является стрельба по цели не одиночными ракетами, а группой ракет. Групповые запуски ракет «Хвасон-9» отрабатывались на учениях 2016 и 2017 гг., и успешно.

Другой способ преодоления ПРО – стрельба по «условно навесным» траекториям, когда ракета запускается на аномально малую дальность, но с очень большим апогеем. Это также снижает вероятность перехвата. Подобные пуски северяне проводят и во время учений, и во время испытаний ракет. Так, в Японии считают очень большой опасностью пуск ракет «Хвасон-10» и «Хвасон-12» именно по такой траектории. Развиваемые скорости и углы выхода к цели либо сильно снижают вероятность успешного перехвата, либо делают его невозможным.

Также новое поколение ракет получило головные части, уже оснащенные своими двигательными системами. Причем у ракеты «Пуккыксон-2» прямо заявлялась возможность выполнения маневров на среднем участке траектории – это также усложняет перехват. В мае испытана и некая новая система из семейства «Хвасон», напоминающая «Хвасон-6», но с аэродинамическими поверхностями. Это не только повышает точность, но и может быть использовано для создания системы маневрирования на конечном участке для преодоления соответствующих систем ПРО.

Во-вторых, принимаются меры повышения сохранности в случае охоты с воздуха. Так, в июле СМИ КНДР показали ряд материалов, на которых видно, что для пусковых установок БР есть специальные подземные укрытия, где можно прятаться от разведки и авиации противника. Также ведутся активные работы по сокращению времени подготовки ракет к старту. С одной стороны, развивается направление твердотопливных ракет с изначально более короткой предстартовой подготовкой. С другой, активно осваивается технология хранения и транспортировки к месту запуска части ракет заправленными. Это сильно сокращает время. Также проводится модернизация старых БР за счет оснащения некоторых подсистем современной электроникой для сокращения времени подготовки к запуску. Чем быстрее ракета готовится к старту, тем труднее ее атаковать в это время.

Другой проблемой является рост числа потенциальных стартовых площадок. Чем больше таких локаций, тем тяжелее контролировать их. Этому помогает создание новых гусеничных пусковых установок повышенной проходимости. Причем ракеты «Пуккыксон-2» перемещаются в транспортно-пусковом контейнере, что снижает требования к грунту для перевозки и запуска.

Важнейший инструмент повышения устойчивости ракетных сил – наращивание числа ПУ. КНДР не может закупать современные колесные шасси повышенной проходимости, подходящие для производства мобильных ПУ. Зато способна самостоятельно делать гусеничную технику или полуприцепы для гражданских седельных тягачей. За счет этих вариантов численность ПУ БР быстро растет. Выбить их еще на земле становится все труднее.

Предпринимаются и другие меры, чтобы не дать врагу избежать возмездия. ПВО КНДР много лет была эдаким музеем под открытым небом (самый массовый ЗРК – С-75). Однако в 2010-е гг. стало известно о проекте ЗРК «Молния-5». Это новый многоканальный ЗРК с дальностью стрельбы 100–150 километров. Автору во время визита в КНДР довелось кое-что узнать о его параметрах – и они довольно хороши. И сейчас комплекс в серийном производстве. Насколько это все сработает в реальных условиях – вопрос, но пока эти ЗРК не будут подавлены, охота за пусковыми установками баллистических ракет останется серьезно затруднена. По некоторым данным, на вооружении может быть уже до 10 дивизионов.

Еще одной проблемой для американцев потенциально является подавление систем управления. Дело в том, что в 2017 г. в Малайзии вскрылась деятельность якобы сингапурской коммерческой компании Global Communications. Как оказалось, это была вывеска для северокорейского производителя и экспортера военной электроники. Изучение имеющихся материалов указывает на то, что создание больших военных АСУ для стратегического и оперативного звена в КНДР ведется, и на этом направлении достигнут ряд успехов еще в 2012 году. А значит, нарушение управления ракетными силами КНА может оказаться много сложнее.

Конечно, не стоит думать, что у Соединенных Штатов совсем нет шансов на успешный обезоруживающий удар. Есть, и неплохие. Однако шансы на то, что получится успешный обезоруживающий (а потому и точно безнаказанный) удар, быстро тают. Текущая скорость ракетной программы Пхеньяна указывает на то, что эта опция исчезнет уже в ближайшие год-два. И тогда в случае неудачи под ударом окажутся уже американские города. А потому, если США не рискнут в ближайшем будущем, альтернатив вменяемому разговору с Пхеньяном не останется.

КНДР > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 30 августа 2017 > № 2300071 Владимир Хрусталев

Россия > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 11 августа 2017 > № 2273018 Сергей Лавров

Выступление и ответы на вопросы Министра иностранных дел России С.В.Лаврова в рамках Всероссийского молодежного образовательного форума «Территория смыслов на Клязьме», Владимирская область, 11 августа 2017 года

Добрый день,

Спасибо за такой теплый прием.

Меня приглашают третий раз подряд. Я с огромным удовольствием принимаю эти приглашения, потому что пообщаться с молодыми, интересующимися самыми разными проблемами людьми, для профессионалов в международных отношениях очень важно. Тем более, что, как я понимаю, здесь собрались социологи и политологи – профессии, которые очень тесно переплетаются и, я считаю, необходимы, чтобы правильно разбираться в жизни в целом, в том числе в международной жизни.

Поделюсь некоторыми нашими оценками. Не буду долго занимать ваше время вступительным словом, потому что Президент Российской Федерации В.В.Путин неоднократно высказывался на эти темы, и наша позиция хорошо известна.

Сейчас мы переживаем переломный этап в международных отношениях. Уходит прошлая эпоха, которая характеризовалась тем, что несколько столетий Запад доминировал в международных делах, и объективно формируется то, что мы называем полицентричным миропорядком. Это естественный процесс, потому что жизнь идет. Наряду с теми, кто были пионерами в развитии мира, наряду с западными странами появляются новые центры экономического роста и финансовой мощи, а со всем этим, конечно же, приходит и политическое влияние. Эти новые страны хотят отстаивать свои интересы, в том числе, участвуя в формировании международной повестки дня, задавая свою тональность, особенно в том, что касается регионов, где формируются соответствующие центры силы – Китай, Индия, Бразилия, в известной степени Южная Африка. Хотя на Африканском континенте есть страны и покрупнее, но устойчивость развития характерна пока только для ЮАР.

Повторю еще раз, это тенденция, в ходе которой новые формирующиеся центры силы берут на себя ответственность за обеспечение безопасности и стабильности в своих регионах и в целом на международной арене. Этот процесс невозможно остановить, потому что, по большому счету, многополярность – это отражение реально существующего культурно-цивилизационного многообразия современного мира и, конечно же, желаний народов самим определять свою судьбу и стремиться к установлению справедливости примерно так, как ее видели те, кто писал Устав ООН, где все основополагающие принципы, сохраняющие свою актуальность и сегодня, закреплены, являясь универсальными для всех государств. Еще раз скажу, что это объективный процесс и идет он непросто. Во-первых, смена эпох - всегда очень длительный период (это не просто - утром проснулся и уже многополярность). Это будет продолжаться еще длительное время. Во-вторых, помимо объективных причин выделю то, что этому процессу пытаются активно препятствовать, прежде всего те, кто ранее доминировал в мире и кто хочет его сохранить в новых условиях, а по большому счету, навечно. Это проявляется в самых разных вещах. Мы об этом еще, конечно, поговорим.

25 лет назад, когда исчез Советский Союз и был распущен Варшавский договор, был выбор, который серьезные политики на Западе всерьез обсуждали. Выбор был в пользу того, чтобы распустить НАТО, всем сконцентрироваться в рамках ОБСЕ и выстраивать уже в этих универсальных Евроатлантических рамках на основе равноправия каждого участника новые подходы к обеспечению безопасности таким образом, чтобы никто не был ущемлен. В те годы появился термин «равная и неделимая безопасность». Хотя в ОБСЕ были провозглашены соответствующие декларации, НАТО никто не распускал. Реальная работа самих западных стран-членов Альянса по обеспечению своих военно-политических интересов, конечно, развивалась именно в Североатлантическом альянсе. Ни в какой ОБСЕ они всерьез не занимались и не занимаются какими-то вопросами, имеющими практическое значение. В основном занимаются идеологизированными дискуссиями, попытками продвигать свои псевдолиберальные ценности, выдавая их за общечеловеческие. Общечеловеческие ценности закреплены в Уставе ООН, во Всеобщей декларации прав человека, которая была принята после создания ООН. Все, что идет в русле навязывания каких-то дополнительных своих воззрений на то или иное явление в современной жизни, а также навязывания своих подходов, в том числе к правам человека, другим странам, это, конечно же, не отвечает тем принципам, на которых построена ООН. Повторю еще раз, тогда не пошли по пути роспуска военных блоков, не распустили НАТО, а поддались иллюзии, о которой говорили, что наступил «конец истории», потому что в мире якобы больше нет других перспектив, кроме как капитализма. Иллюзия оказалась иллюзией. Невозможно «заказывать музыку» для всего земного шара всегда только из одного клуба избранных. Это не могло получиться и не получилось. Тем более, что та самая модель глобализации, включая ее экономические и финансовые аспекты, которая выстроила под себя клуб т.н. либеральной глобализации, по-моему, сейчас терпит фиаско. Это уже очевидно в том числе и для многих мыслящих людей на Западе.

Мы, в свою очередь, когда 25 лет назад проходили все эти события, исходили из того, что все-таки в «холодной войне» победили мы все, и победа была общей. Мы хотели верить, что идея общеевропейской, общемировой и равной безопасности, как она была заложена в Уставе ООН, все-таки будет воплощаться в жизнь. Напомню, что в далекие 90-е гг., когда наша страна еще не смогла оправиться от последствий распада Советского Союза, когда было огромное количество проблем, долг, обустройство границ, которые в одночасье появились с бывшими советскими республиками, социальные проблемы и многое другое, тогда лидеры западных стран решили, что Россия слабенькая и такой и останется, и они встроят ее в свое мироустройство, она станет партнером, и они смогут заказывать музыку и тон. В то время надо было обладать огромной прозорливостью, чтобы размышлять о несколько иных формах организации международной жизни. Покойный Е.М.Примаков в то время заглянул за горизонт и сформулировал свою концепцию многополярности. Тогда было мало тех, кто мог видеть, что это станет реальностью. Он обосновал эту модель в своих работах и показал пагубность одностороннего подхода и действий к организации международной жизни. Вы помните, что вслед за этим в феврале 2007 г. Президент Российской Федерации В.В.Путин, выступая в Мюнхене на Конференции по международной безопасности, уже с позиции опыта постсоветского периода развил эти мысли и показал на конкретных примерах, что больше невозможно вести дела по схеме «ведущий-ведомый». По крайней мере, с Россией так разговаривать мы никому не позволим.

Понятно, что навязать одну форму глобализации для всех невозможно. Народы хотят отстаивать свою национальную идентичность, обеспечивать свою самостоятельность и не хотят, чтобы ими командовали и понукали. Ясное дело, что те, кто все-таки цепляется за однополярный мир, не хотят сдавать своих позиций, хотя объективно это уже невозможно себе представить. Эта эпоха уходит. Но продолжаются попытки затормозить эти процессы, отсюда односторонние меры принуждения в обход СБ ООН, односторонние санкции, которые абсолютны нелегитимны, и рецидивы силового вмешательства во внутренние дела других государств, в том числе с целью сменить там режимы, которые вызывают у некоторых наших западных коллег неприятие, а также экстерриториальное применение национального законодательства, чем сейчас славятся США. Вроде бы к их опыту начал присматриваться Европейский союз. Результаты у всех на глазах – это кризисы, конфликты, разрушаются государства. В Ираке и Ливии государственность под большой угрозой. Одновременно был посеян хаос в других странах Ближнего Востока и Севера Африки. Интервенции в Ираке и Ливии открыли путь для террористов и в остальную часть Африки, включая всю Центральную Африку, Среднюю и Юго-Восточную Азию. ИГИЛ уже там, и люди этим очень сильно озабочены. Открыли путь экстремистам и террористам, в том числе и в Европу. Европа под гнетом проблем, которые сейчас ее раздирают, конечно же, должна делать какие-то выводы. Мы желаем им успеха. Многие европейские страны были проводниками той самой политики, которая привела к этим грубым силовым противозаконным акциям и, в конце концов, к тому, что мы сейчас наблюдаем. Это наложилось для наших европейских соседей еще и на внутренние проблемы, связанные с «брекзитом» и нарастанием недовольства брюссельской бюрократией, которая стала слишком много брать на себя, игнорируя мнение стран-членов Европейского союза. В принципе, мне кажется, мы всегда говорим, что мы хотим видеть ЕС сильным и единым. Мы, наверное, все-таки недооценили степень его самостоятельности и способности реагировать на вызовы современности в конструктивном русле и степень его способности к равноправному взаимовыгодному диалогу и сотрудничеству с Россией, не оглядываясь на агрессивное русофобское меньшинство, которое пытается злоупотреблять принципами консенсуса и солидарности, закрепленными в Евросоюзе, и требует, чтобы позиция всех остальных членов основывалась на наименьшем общем знаменателе. Этот наименьший знаменатель однозначно имеет антироссийскую направленность. Я надеюсь, что все-таки серьезные страны в Евросоюзе, которые прекрасно понимают недопустимость и неприемлемость дальше вести дела в таком ключе, будут добиваться того, что, наверное, абсолютно логично - если это консенсус, то это должна быть договоренность, которая учитывает все точки зрения, а не просто идти на поводу у того, кто решил покапризничать и навязывает всем агрессивные и конфронтационные подходы. Понятно, что в условиях, когда идет борьба за сохранение доминирования Запада, наши американские коллеги используют нынешнюю ситуацию, в том числе, антироссийские подходы своих союзников внутри Европы для того, чтобы держать Европу в рамках т.н. Атлантической солидарности – сохранять значение НАТО, которое не может функционировать без США, и одновременно думать о своих экономических интересах. Как вам известно, последний пакет антироссийских санкций однозначно вызвал в Европе противодействие, поскольку там "в лоб" записано, что нужно покупать газ в США, несмотря на то, что там он гораздо дороже, т.е держать Европу в Атлантической связке, а заодно думать об интересах своих энергетических компаний. Это делается беспардонно через использование методов абсолютно недобросовестной конкуренции.

Чтобы обосновать свое желание сохранить миропорядок, который был бы западноцентричным, и выдвигаются такие теории. На самом деле это путь к хаосу, потому что много игроков никогда не смогут договориться между собой. Но, наверное, лучше, как говорится, на себя оборотиться и начинать с себя анализ того, что происходит в мире и что ведет к хаосу. Если мы посмотрим на факты, то тот хаос, который был посеян в Ираке, Ливии и в целом в регионе Ближнего Востока и Севера Африки, тот импульс, который дало негативным процессам вмешательство извне с использованием грубой силы – это все «плоть от плоти» той самой однополярности, которую сейчас наши западные коллеги стараются сохранить. Говоря о хаосе, наверное, будет более уместен другой анализ. Есть много фактов, которые свидетельствуют о том, что те, кто выдвинул теорию управляемого хаоса, имеют немало сторонников среди действующих политиков. По крайне мере, такой анализ многих западных политологов, я считаю, вполне имеет право на существование. Когда где-то в далеких от тех же США районах происходит постоянная турбулентность, соответствующие страны, которые соседствуют с этими районами кризисов, больше заняты успокоением этой ситуации и меньше – укреплением собственной экономики и возможностей на мировой арене. Мы предлагаем вернуться к истокам, как я уже сказал в начале выступления, к Уставу ООН, обеспечить уважение закрепленных в нем принципов суверенного равенства государств, невмешательства во внутренние дела друг друга, урегулирования любых конфликтов исключительно мирными способами.

Наши коллеги на Западе часто требуют от России и других стран, пытающихся действовать самостоятельно, обеспечить верховенство права в своих государствах. Как только мы предлагаем им применить тот же тезис к международным отношениям, они «уходят в кусты». К верховенству права как к принципу, который должен быть универсальным, относятся с двойными стандартами. Для того, чтобы навязывать другим какие-то порядки дома у чужих людей, он годится, а для обеспечения равноправных и честных подходов к международным делам – нет. История, происходящая сейчас с отношением к международному праву, едва ли может кого-то устроить.

Россия будет добиваться того, чтобы тенденции и процессы многополярности укреплялись. Этот объективный процесс должен развиваться без попыток его остановить. Эти антиисторические попытки делают те, кто находятся на "неправильной" стороне истории. Россия – один из центров мировой цивилизации. Знаю, что некоторые наши аналитики и обозреватели либерального толка говорят, что не нужно акцентировать, поскольку это не приведет ни к чему хорошему, что у нас есть некая своя "особость" и призывают "слиться" с Западом. Другие аналитики, кстати, тоже либеральные, сформулировали очень интересный тезис о том, что Россия – самая восточная из западных стран и самая западная – из восточных. Это на самом деле так географически и геополитически. Уже одно это говорит о необходимости уважать свои культуру и историю, пробиваться в эпоху модернизации, уважая свои корни, а не отказываясь от них.

Вклад, который мы стараемся вносить в международные дела, всегда созидательный и конструктивный, мы всегда хотим чего-то добиться. Наверное, именно поэтому он вызывает неприятие у тех, кто проповедует и хочет использовать в своих интересах теорию «управляемого хаоса» в надежде на то, что чем мутнее вода, тем легче будет ловить в ней ту самую рыбку. Не вызывает никаких сомнений, что мы будем продолжать самостоятельный внешнеполитический курс, как сказал Президент России В.В.Путин, добиваться таких подходов к международным делам, которые основываются не на навязывании идей и образа действий, а на поиске честных компромиссов и договоренностей с учетом интересов, на основе баланса интересов всех стран, которые вовлечены в тот или иной процесс.

Мы знаем, что часть элиты на Западе хотели бы видеть Россию слабой (санкционная война нацелена, в том числе и на достижение этой цели), готовой идти на уступки в ущерб своим интересам. Мы не будем делать ничего в ущерб своим интересам, и все об этом прекрасно знают. Но договариваться мы всегда готовы. В нашей стране еще со времен, когда зарождалось купечество, ударяли по рукам, и не надо было ничего подписывать. Одна из черт нашего народа – выполнять то, что мы обещаем. А если не обещаем, то просто не можем сделать это по тем или иным причинам, и об этом мы тоже честно говорим. Мы открыты к переговорам и диалогу со всеми без исключения, включая ЕС и США. Как вы знаете, этот диалог, хоть и стал несколько замедленным и не таким регулярным, продолжается. По большому счету, до конца он никогда не прерывался. Главное, чтобы все видели в нас равноправного партнера. Тогда, я убежден, все будет нормально, и мы сможем найти тот самый баланс интересов, который можно будет назвать справедливостью.

Я хотел сделать вступительное слово чуть покороче, а получилось продолжительно. Готов пообщаться с вами.

Вопрос: С Вашей точки зрения, какова идея российской нации, и что может лечь в ее основу?

С.В.Лавров: Закон о российской нации – это инициатива, которая прорабатывается в Федеральном Собрании Российской Федерации, как я понимаю. Есть закон или нет – главное, что есть нация. Это, прежде всего, история, ощущение своей идентичности – это не русское слово, но оно уже вошло в наш и другие языки и означает состояние, когда ты идентифицируешь себя со страной, в которой живешь, с конкретным городом или селом, где ты живешь или где родились твои предки, когда ты ассоциируешь себя с культурой, которая постоянно обогащается и дополняется современными произведениями в музыке, театре, кино, когда ты ассоциируешь себя с тем, что ты, твои дети, родители, деды и прадеды жили, живут и будут жить в этой стране. Тогда, наверное, ты должен быть заинтересован в том, чтобы страна была сильнее. Если это так (надеюсь, этот интерес у всех один), то нам будет гораздо легче продвигать внешнеполитические задачи. Чем мы сильнее, тем проще это делать, тем проще решать вопросы, которые позволят еще больше укрепить нашу экономику, социальную сферу и обороноспособность.

Вопрос: Хотел бы поблагодарить Вас за то, что находясь на глазах у миллионов, Вы ни разу «не облажались».

С.В.Лавров: Мамой клянетесь?

Вопрос: Именно благодаря Вам и Президенту В.В.Путину Россия остается самой лучшей и могущественной страной во всех смыслах. Кого Вы видите достойным кандидатом на пост Министра иностранных дел после себя?

С.В.Лавров: Как Вы знаете, в России назначения в Правительство проводит Президент, поэтому решать будет российский народ.

Вопрос: Более 13 лет Вы занимаете пост Министра иностранных дел. Какие переговоры за этот период были самыми волнительными и запоминающимися для Вас?

С.В.Лавров: Наверное, переговоры, которые дают результат. Я бы не сказал, что здесь уместна такая характеристика, как "волнительные" . Бывают азартные переговоры, когда видишь, что осталось совсем чуть-чуть и нужно найти фразу, чтобы партнер или оппонент по переговорам смог принять все остальное, что тебя уже устраивает.

Пример результативных переговоров – это то, что мы сделали по Иранской ядерной программе (ИЯП) и что сейчас, к сожалению, наши американские партнеры подвергают сомнению. Хотя Администрация Президента США Д.Трампа подтвердила, что в части, касающейся подписанных договоренностей, Иран выполняет все предусмотренные действия, но, тем не менее, представители Администрации Д.Трампа продолжают называть эти переговоры неправильными, ошибочными. Так что жалко, что такой удачный Договор сейчас подвергается сомнению.

Второй пример последних лет – это то, что почти год назад на переговорах с Дж.Керри удалось согласовать подход к урегулированию в Сирии. Считаю, что это был настоящий прорыв, который обеспечивал полную согласованность действий ВКС России и возглавляемой США коалиции. Единственным условием, тоже записанным в этом Договоре, было обязательство США отделить оппозицию, которую они поддерживают, от террористов, в частности, от "Джабхат ан-Нусры". Заключив с нами эту договоренность, они не смогли выполнить данное условие. Если бы они сдержали свое обещание, полагаю, мы уже видели бы политический процесс по сирийскому урегулированию весьма продвинутым, готовились бы выборы. Но США оказались не в состоянии это сделать. По моим подозрениям, там были люди, которые, в отличие от Дж.Керри не хотели отделять террористов от обычной оппозиции.

Это и целый ряд договоров, которые мы подписали по определению границ с КНР, Казахстаном. Переговоры с Китаем занимали несколько десятилетий. Во многом благодаря тому, что около десяти лет назад Договор был подписан, сейчас мы сформировали беспрецедентно прочную российско-китайскую связку, в том числе на международной арене.

Это несколько примеров, сразу пришедших на ум.

Вопрос: Для всех нас имя выдающегося дипломата Е.М.Примакова вызывает особое чувство патриотизма и гордости за человека, внесшего огромный вклад в российскую политику. Можно ли рассказать историю Ваших с ним взаимоотношений? Какие самые важные слова Вы услышали от Е.М.Примакова, которые помогали Вам в жизни и в профессиональной карьере?

С.В.Лавров: Наиболее тесно мы взаимодействовали с Е.М.Примаковым, когда он стал Министром иностранных дел. Но и в предыдущих его качествах, когда он возглавлял СВР, работал в Верховном совете СССР, в ИМЭМО, мы тоже общались. Но плотно, тесно и так, чтобы по-человечески раскрыться друг другу, мы стали общаться только после его назначением главой внешнеполитического ведомства. В тот период я уже работал в Нью-Йорке. Е.М.Примаков приезжал несколько раз, в том числе на сессии ГА ООН. Это был Человек потрясающих личных качеств, постоянно думающий о друзьях, свято уважающий дружбу, семью, всех, с кем он когда-то вместе рос, работал, решал какие-то вопросы.

Я уже говорил во вступительном слове, что Е.М.Примаков автор теории многополярности. Мне запомнилось, как он приехал в Нью-Йорк в сентябре 1996 г. Мы пошли в русскую баню, вышли из парной, сели за столик, где были пиво (извините, что напоминаю), вобла, сидели в простынях, как это обычно бывает, и он сказал, что принял решение направить меня в Вашингтон. Я опешил и спросил, за что. Он сказал, что я политически незрелый и напомнил, что Вашингтон – главная заграничная точка. Я попросил позволения не согласиться и сказал, что считаю такой точкой Нью-Йорк. Я напомнил, что он сам является автором теории многополярности. А где делается многополярность? В Вашингтоне, где ты должен звонить и думать, примут тебя или нет, или в Нью-Йорке, где ты входишь в здание Генеральной Ассамблеи и Совета Безопасности ООН, а там бурлит жизнь, представлены все страны, послы ходят, информация сама бежит тебе в руки, можно работать на многих площадках. Он повторил, что я политически неграмотный, а он примет решение к моменту, когда я приеду в отпуск (точнее, это была какая-то конференция). Когда я приехал, то, естественно, не задавал ему этот вопрос. Он ждал, а потом сказал, что он подумал и принял решение, чтобы я пока работал в Нью-Йорке. Е.М.Примаков не был упрямым человеком, никогда не был «однополярником». В качестве Министра он никогда не был безоговорочно уверен в собственной правоте, если ты предъявлял ему какие-то аргументы.

Вопрос: Мой вопрос касается Сирии. Мы смотрим телевидение, и возникают определенные сомнения. Действительно ли американские товарищи и возглавляемая ими коалиция борются с терроризмом? Или они только создают такую видимость?

С.В.Лавров: Я уже частично коснулся этой темы, когда говорил о документе, который мы с бывшим государственным секретарем США Дж.Керри согласовали, но американцы не смогли выполнить ключевое условие для того, чтобы эта договоренность стала полноценно выполняться. Они не смогли отделить сотрудничающие с ними отряды оппозиции от террористов. Они не смогли добиться того, чтобы «на земле» оппозиционеры, находящиеся рядом с подразделениями «Джабхат ан-Нусры», ушли с позиций для того, чтобы стало возможным добивать оставшуюся там террористическую группировку. Они этого сделать не смогли.

У меня двойственное отношение к тому, как работает коалиция. Мы уже об этом говорили. У нас нет сомнений, что коалиция твердо настроена на искоренение т.н. "Исламского государства". Все действия коалиции нацелены на то, чтобы обескровить эту группировку, лишить ее поддержки, раздробить и ликвидировать. Здесь у нас цели полностью совпадают. Кстати, об этом не так давно говорили президенты России и США В.В.Путин и Д.Трамп, когда встречались в Гамбурге. По линии внешнеполитических ведомств и военных у нас идут контакты. Обе стороны считают их весьма полезными.

Что касается «Джабхат ан-Нусры», то это несколько, как говорится, иное «животное». Эта организация противостоит "Исламскому государству", но, как и ИГИЛ, она записана в список террористических организаций, который одобрил Совет Безопасности ООН. По всем правилам она как таковая является не просто законной, а обязательной целью для тех, кто в Сирии борется с террористической угрозой.

Есть много свидетельств того, что некоторые внешние игроки, возможно, молчаливо воспринимают и даже поощряют США. Они берегут «Джабхат ан-Нусру». По крайней мере, американская коалиция, которая активно наносит удары по ИГИЛ, не ведет такой же активности по отношению к «Джабхат ан-Нусре», если вообще ведет против нее серьезные операции. Я что-то такого не припомню. Есть подозрение, что ее берегут, чтобы использовать потом как весьма боеспособную группировку для борьбы против сирийского Правительства и смены режима, когда ИГИЛ будет разгромлен (то, что это произойдет, сомнений ни у кого быть не должно, хотя, когда это произойдет конкретно, гадать сейчас трудно, мы все делаем для этого результата). Не могу утверждать это со стопроцентной уверенностью, но, повторю, есть немало свидетельств того, что кое-кто не прочь «разыграть эту карту».

Вопрос: Я с 2013 г. активно интересуюсь политикой и экономикой, и недавно у меня возникло одно интересное наблюдение. Мне кажется, что за 3 кризисных года в структурном плане экономика изменилась больше, чем за 13 лет стабильного развития? Дело в передовых технологиях Кремля или близорукой безответственности Белого Дома?

С.В.Лавров: Я за экономику не отвечаю. Наша задача состоит в том, чтобы внешние условия для развития страны были максимально благоприятными, чтобы наших граждан никто не обижал и не дискриминировал, чтобы никто не обижал наших соотечественников, в том, чтобы беречь русскую культуру и позиции русского языка, чтобы российский бизнес не подвергался односторонним дискриминационным ограничениям. Я уже говорил об этом, но повторю, что у нас есть некоторые люди, которые говорят о том, что тогда и надо было обо всём этом думать, не надо было воссоединять Крым с Россией, не надо было помогать ополченцам в Донбассе, не надо было лезть в Сирию. Такие люди есть. Если говорить о том, что ждало русскоязычных в Крыму и на Востоке Украины, то лидер «Правого сектора» Д.Ярош еще в конце февраля, сразу после государственного переворота и до того, как стали всерьез думать о референдуме в Крыму, заявил, что русский никогда не поймет украинца и никогда по-украински разговаривать не будет, поэтому в Крыму русских быть не должно. Если те, кто оппонирует нашей внешней политике, считает, что это надо было "пустить на самотек" (тем более, что вслед за этими словами была попытка вооруженного захвата здания Верховного Совета Крыма), то я с этой позицией согласиться не могу.

Помните, недавно был спор о позиции прагматизма? Кто-то на одном нашем, по-моему, либеральном канале стал развивать мысль о том, надо ли было удерживать Ленинград, не проще бы было ли его сдать? Тогда бы якобы и не было столько жертв. Мне кажется, что это рассуждение из той же серии, что и мысли о том, чтобы бросить русских в Крыму и русских в Донбассе. Все это так же касается вопроса о русской нации, российской нации – неравнодушность к людям и сохранение своего генетического кода. Без этого генетического года не отстояли бы Ленинград, не выиграли бы войну. Я не призываю всех к милитаризованным действиям, но просто хочу сказать, что есть вещи, которые мы не можем оставить, если мы являемся нацией. Отдавать Крым в руки нацистам, которые совершили переворот в Киеве (а на этой волне пришло нынешнее руководство), было бы, я считаю, преступным.

Вопрос: Мой вопрос касается Шурэнской ГЭС, которую сейчас пытается построить Монголия. На какой стадии сейчас этот процесс? В январе этого года вы заявили, что защитите Байкал. Сейчас он очень серьезно «болеет». Обмеление р.Селенги может на нём очень пагубно сказаться. Какова сейчас позиция внешнеполитического ведомства? Вы защитите Байкал?

С.В.Лавров: Позиция такая же, как и была. Мы убеждены, что решить проблему энергообеспечения и энергоснабжения Монголии можно достаточно просто, не прибегая к строительству ГЭС на р.Селенге. Я об этом не раз говорил с Министром иностранных дел Монголии. Такие разговоры были и на уровне руководств наших стран.

Несколько дней назад Министр энергетики Российской Федерации А.В.Новак касался этой темы. У Министерства энергетики России уже есть конкретный план, который можно предложить монгольской стороне для решения вопроса ее возросших потребностей в электроэнергетике. Самое главное сейчас, чтобы мы предоставили монгольской стороне эти возможности в практическом плане. Естественно, мы будем защищать Байкал.

Вопрос: Существует точка зрения, что страны, не имеющие ядерного оружия, не могут вести самостоятельную политику. Соблюдается ли в современных международных отношениях эта точка зрения, соблюдается ли этот принцип?

С.В.Лавров: Вы верно сказали, что это не принцип, это точка зрения. Здесь есть несколько моментов, на которых сейчас нужно остановиться. Страны, обладающие ядерным оружием, делятся на две группы. Есть те, что официально признаны ядерными державами (в рамках ДНЯО пять стран упомянуты как легитимные и законные обладатели ядерного оружия, они же являются пятью постоянными членами Совета Безопасности ООН) при понимании, что все участники ДНЯО будут добиваться нераспространения ядерных технологий, а роль ядерного оружия будет постоянно сокращаться в контексте общих усилий по обеспечению безопасности в мире и технологии мирного применения ядерной энергии будут активно использоваться в мире (строительство АЭС, использование энергии атома в медицине и т.д.). Как вы знаете, после этого появились новые ядерные державы, в том числе Индия и Пакистан, которые не подписывали ДНЯО. КНДР подписала этот договор, но потом вышла из него. Сейчас Пхеньян заявляет, что имеет все законные права на создание ядерного оружия и занимается этим. Вы знаете нашу позицию - мы не приемлем обладание Северной Кореей ядерным оружием. Вместе с Китаем у нас есть целый ряд предложений, нацеленных на недопущение глубочайшего конфликта, кризиса с огромным количеством человеческих жертв. К сожалению, риторика в Вашингтоне и Пхеньяне начинает зашкаливать. Надеемся, что здравый смысл возобладает.

У многих перед глазами есть пример С.Хусейна в Ираке, который подписал договор с ООН. На основе этого договора международные эксперты проверили весь Ирак, «перевернули все вверх дном». Были ликвидированы все остатки ядерной программы, больше ничего найдено не было. Тем не менее его всё равно свергли, потому что он как "диктатор" (как его называли) вызывал неприятие у наших американских и британских коллег. Ради того, чтобы удовлетворить свою ненависть, разрушили страну.

В Ливии тоже была ядерная программа. Правда, ливийцы сами от неё отказались. Всем стало известно, что стало с М.Каддафи.

Когда мы общаемся с некоторыми странами, в том числе в регионе, о котором мы сейчас говорим, они полушепотом указывают на отказавшихся от ядерного оружия иракцев и ливийцев, а также на то, что с ними сделали. Ваш вопрос имеет право на существование, но мы, конечно, будем выступать за то, чтобы обладание ядерным оружием не было критерием, по которому могут уважать в современном мире. Это неправильно.

Вопрос: Насколько Вам было сложно вести переговоры с Государственным секретарем США Р.Тиллерсоном? Отличаются ли они от переговоров с бывшим Госсекретарем США Дж.Керри?

С.В.Лавров: Конечно, каждый человек индивидуален. Специфика проявляется в общении на бытовые темы, а также когда ведется обсуждение профессиональных вопросов. Люди разные. Оба, насколько я могу судить, продвигают американские интересы так, как каждый из них считал и считает оптимальным. Я готов к любым партнерам. Главное, чтобы мы не просто продолжали разговаривать, но и начали договариваться, как это произошло в отношении создания зоны деэскалации на юго-западе Сирии. Как я уже сказал, похожий процесс продолжает происходить по линии дипломатов и военных. Ведутся рабочие и профессиональные прагматичные контакты. Они отвечают взаимным интересам, поскольку у нас там расположена группировка ВКС России, а у США их коалиция ведет свою деятельность. Правда, нас туда пригласило законное Правительство Сирии, а их не приглашали, но это факт реальности. В интересах борьбы с терроризмом такие контакты нужны. Также они ведутся в интересах содействия политическому процессу и созданию условий для того, чтобы Правительство Сирии и оппозиция сели за стол переговоров и начали согласовывать будущее своей страны без вмешательства извне.

Вопрос: В октябре этого года пройдет Всемирный фестиваль молодёжи и студентов (ВФМС). Как Вы считаете, станет ли итогом этого форума формирование новых международных отношений? Если да, то в каких направлениях Вы рассчитываете сегодня на молодежь?

С.В.Лавров: Как на вас не рассчитывать, если скоро вы всем будете руководить у нас в стране? Молодежная политика – это очень важная вещь. Мы очень ценим наши отношения с Федеральным агентством по делам молодежи (Росмолодежь), а также программы, которые все больше на молодежь ориентируются (не только по линии Росмолодежи, но и по линии Федерального агентства по делам Содружества Независимых Государств, соотечественников, проживающих за рубежом, по международному гуманитарному сотрудничеству).

Я двумя руками выступаю за то, чтобы таких фестивалей было больше. Надеюсь, что смогу принять имеющееся у меня приглашение посетить это важнейшее событие в жизни нашей страны и всего молодёжного (и не только) движения. Рассчитываю, что молодежь будет дружить со сверстниками за рубежом, без этого никуда не деться. Мы живём в одном мире, а он становится всё меньше, учитывая глобальные тенденции и общие для всех риски и угрозы.

Вопрос: Президент Российской Федерации В.В.Путин постоянно говорит, о том, что мы русские и своих не бросаем независимо от того, на какой территории они находятся. Как эти слова можно соотнести с нашим молчанием на ежедневные обстрелы на территории Донбасса? Мы из бюджета тратим огромные деньги на ведение войны в Сирии. Неужели нам алавиты ближе, чем русские люди из Донбасса? Почему мы признали президентские выборы на Украине и референдум в Крыму, но не признали референдум о независимости Донецкой и Луганской областей, который прошел одиннадцатого мая 2014 г.? Я была в Донбассе, и одно из самых распространенных высказываний, которые я слышала от местных жителей о том, что «Россия нас предала, как когда-то предала Югославию».

Сейчас очень распространена практика в наших миграционных службах, что людям, которые бежали из горячих точек, чьи дома разрушены, в данный момент зачастую не продлевают регистрацию на временное проживание, потому что по официальным данным на территории Донбасса сейчас нет войны, там якобы перемирие.

Почему ополченцев и донецких активистов арестовывают по запросу киевских властей и передают на территорию Украины? Почему Россия выдает ополченцев и почему беженцев депортируют обратно в их разрушенные дома? Почему Россия не может выдать им российское гражданство? Мы выдаем гражданство С.Сигалу и Р.Джонсу, которые не знают русского языка. Если мы даем им возможность, мы должны брать за это ответственность. Это не должно быть какими-то политическими амбициями.

С.В.Лавров: Я за миграционную службу не могу ничего сказать. Знаю, что недавно приняты решения, которые уже вступили в силу и резко облегчают вступление в российское гражданство, прежде всего для украинцев. Это факт. Были приняты поправки в закон «О гражданстве РФ», которые позволяют без всяких справок от украинских властей приобретать российское гражданство. Это решает огромное количество проблем.

Насчет депортации, высылки, выдачи - я не припомню таких случаев. Если Вы мне назовете конкретную фамилию, тогда я смогу Вам что-то ответить.

Что касается Сирии. Когда развалили Ирак, вернее, когда еще американцы поддерживали моджахедов в Афганистане в советские времена, по итогам образовалась «Аль-Каида», которая потом ударила бумерангом по самим США. Как неоднократно говорил Президент России В.В.Путин, приручить террористов невозможно, но такие попытки, к сожалению, продолжаются, и наши коллеги наступают на те же грабли. После разрушения режима С.Хусейна появился ИГИЛ, то самое «Исламское государство». Эмиссары «Аль-Каиды» и ИГ работали на нашей территории и на территории наших ближайших союзников, прежде всего на Кавказе и в Центральной Азии. А сейчас, когда они вторглись в Сирию и, по сути дела, развязали войну против Б.Асада с использованием террористических и экстремистских группировок, помогая им вооружением, советниками, а потом и спецназом, образовалась та самая «Джабхад ан-Нусра». Вы думаете, если эти люди там появились, то они там и будут проживать? Это совсем не так. Их агентура уже вокруг нас, внутри России. Те, кто пытается совершать теракты, открыто ассоциируют себя с игиловцами. Увеличивать поток этой заразы и угрозы мы не имеем права. Поэтому я бы не сказал, что в Сирии мы забыли о своих интересах и думаем о чьих-то еще. Потому что решать проблемы этого региона уже пробовали несколько раз - я приводил в пример Ирак, Ливию. Нам таких примеров больше не надо. Мы хотим, чтобы конфликты все-таки урегулировались при уважении интересов соответствующих государств, а не по тем лекалам, которые составлены где-то за пределами этого региона.

Теперь о Донбассе. Во-первых, я не могу сказать, что там идёт война. Да, там продолжаются нарушения перемирия. Прежде всего, они продолжаются со стороны украинских властей. Если мы хотим, чтобы там наступил мир и чтобы все, кто живет в Донбассе - русские и те, кто ассоциирует себя с российской культурой и русским языком - были в безопасности, нам необходимо заставить киевскую власть выполнить Минские соглашения. Она этого не хочет. Франция и Германия, которые подписывались под Минскими соглашениями, понимают, что Киев этого не хочет делать, потому что опасается, что радикалы свергнут Президента П.А.Порошенко и заберут власть в свои руки. Но изменить такую ситуацию пока у немцев и французов не получается. Сейчас будут подключаться американцы, которые тоже, думаю, прекрасно понимают, что происходит в Киеве. В наших интересах сохранить этот уникальный документ – Минские договоренности, который реально обеспечивает права жителей в Донбассе. Альтернатива войны? Я думаю, никто здесь не хочет войны с Украиной. Надо заставить тех самых радикалов и неонацистов, которые сейчас правят бал на Украине, заставить их знать свое место и подчиниться воле международного сообщества. Это гораздо сложнее сделать, чем просто взять и отбомбить какую-то территорию. Новыми бомбежками и обстрелами мы эту проблему не решим, а загоним ее окончательно вглубь. В наших интересах, чтобы русские не бежали с тех мест, где они живут, а чтобы они жили как люди, чтобы их уважали, уважали их культуру, язык, традиции, праздники и историю в тех странах, где они сейчас находятся. И я другого пути просто не вижу. Здесь, к сожалению, мы с Вами не согласимся.

Вопрос: Вы уже коснулись темы КНДР и США. Между нами сейчас нарастает конфликт. Как Вы думаете, перерастет ли он действительно в серьезное военное столкновение? Если да, то какую сторону займет Россия?

С.В.Лавров: Я уже успел сегодня об этом упомянуть, отвечая на другой вопрос. Считаю, что риски очень высокие, особенно учитывая эту риторику. Звучат прямые угрозы применить силу, при этом Министр обороны США Дж.Мэттис в очередной раз (первый раз был пару недель назад) заявил, что это будет сопряжено с огромным количеством человеческих жертв. Тем не менее, разговоры о том, что нужно нанести превентивный удар по Северной Корее, разговоры из Пхеньяна о том, что нужно ударить по острову Гуам по американской военной базе не прекращаются. Нас, конечно, это очень тревожит. Я не буду сейчас гадать на тему о том, что будет если. Мы делаем все, чтобы этого если не случилось. Как я сказал, мы вместе с Китаем предложили очень разумный план, который предполагает двойное замораживание – лидер КНДР Ким Чен Ын замораживает любые ядерные испытания и ракетные пуски баллистических ракет, а США и Южная Корея замораживают крупномасштабные военные учения, которые постоянно используются Северной Кореей для проведения испытаний и заявлений о том, что она будет полагаться только на свою ядерную мощь, чтобы обеспечить свой суверенитет. Если такое двустороннее замораживание произойдет, то затем уже можно садиться и просто начинать с азов – подписать вместе бумагу, которая будет подчеркивать уважение суверенитета всех тех, кто там находится, включая Северную Корею. Потом уже можно будет создавать условия для того, чтобы достичь нашей общей цели, которая утверждена в Совете Безопасности ООН - денуклиаризация Корейского полуострова, которая означает отказ КНДР от ядерной программы, а также неразмещение в Южной Корее американского ядерного оружия, на что начинают тоже намекать. Я говорил об этом с Государственным секретарем США Р.Тиллерсоном, а до этого с Дж.Керри, у них был абсолютно одинаковый ответ на этот вопрос. Вопрос заключался в том, почему нельзя согласовать это двойное замораживание. Ответ у них такой – ядерные испытания и ракетные пуски в Северной Корее запрещены решением СБ ООН, которое обязательно к исполнению, а военные учения никто, никогда и никому не запрещал. Они делают то, что легально, а КНДР то, что нелегально. На это у меня есть тоже свое мнения. Я считаю, что когда дело доходит почти до драки, то первым, наверное, должен сделать шаг от опасной черты тот, кто сильнее и умнее. Будем надеяться.

Вопрос: Для нас большая честь, что Вы недавно вернулись из командировки в Юго-Восточную Азию и сразу направились к нам. Это действительно очень важно для нас.

Как известно, в истории дипломатии А.А.Громыко был назван «Господином Нет», через несколько лет другой министр А.В.Козырев был наречен «Мистером Да». А кем считаете себя Вы?

С.В.Лавров: Пусть мне дают прозвища те, кто наблюдает за мной. Я сам этим заниматься не буду.

Вопрос: Общеизвестный факт, что Вы большой любитель поэзии. Может быть, Вы вспоминаете какие-то стихотворные произведения во время переговоров?

С.В.Лавров: Вспоминаю, но в основном басни дедушки И.А.Крылова.

Вопрос: Как Вам известно, в двадцатых числах июля был т.н. «День гнева» палестинцев в отношении того, что Правительство Израиля установило дополнительные меры безопасности на Храмовой горе. В течение этого «Дня гнева» один из палестинцев совершил жестокое убийство в поселении Халамиш, в результате чего на это действие отреагировал глава ХАМАС совершенно не так, как нужно было, назвав этого палестинца героем, а не преступником. Скажите, пожалуйста, что еще должен сказать Х.Машааль и сделать ХАМАС, чтобы Россия признала это движение террористической организацией?

С.В.Лавров: Х.Машаль уже не руководитель ХАМАС, она избрала нового председателя Политбюро (в ХАМАС так называется главный орган власти) И.Хамия, который живет в секторе Газа. Частично это философский, а частично очень практичный вопрос. Есть страны (западные, прежде всего, и Израиль, конечно), которые считают ХАМАС террористической организацией. По-моему, в 2007 г. намечались выборы в сектора Газа и на Западном берегу реки Иордан тоже, и было ясно, что ХАМАС весьма и весьма популярен. Поэтому, опять же, стало понятно, что выборы могут закончиться таким результатом, который не будет способствовать мирным переговорам. Надеюсь, что я сейчас не раскрываю больших секретов. Тогда Государственным Секретарем США была К.Райс, и мы просили американцев подумать о том, чтобы согласовать с палестинцами перенос этих выборов на какой-то неопределенный срок, чтобы было возможно оказать больше содействия в мирном процессе. Американцы сказали, что ничего подобного они делать не будут – это требования демократии, выборы должны состояться. Выборы состоялись, победил ХАМАС в Газе, и они сказали, что они эти выборы не признают. Мы же их предупреждали! Они заявили, что ХАМАС – это террористы, и, значит, нужно изолировать Газу. Израильтян мы тоже просили убедить американцев отложить эти выборы. Они не послушали.

Теперь насчет того, что из себя представляет ХАМАС. На эту тему можно долго говорить. Но то, что это очень популярная среди палестинского населения структура – это факт. Недавно мы опять общались с нашими израильскими коллегами. На Международную конференцию по безопасности, которую проводит Министерство обороны России, приезжал Министр обороны Израиля А.Либерман, бывший министр иностранных дел, я его хорошо знаю. Мы с ним и с другими израильскими представителями говорили на эту тему. Мы считаем (наверное, это факт, с которым большинство моих собеседников в Европе и в регионе согласны), что неурегулированность палестинской проблемы, неспособность создать государство Палестины рядом с государством Израиль (как это было обещано в 1947 г. году ООН), является, наверное, одним из наиболее важных факторов, который позволяет террористам вербовать в свои ряды все больше сторонников на арабской улице.

Я не ассоциирую себя с теми, кто аргумент этот использует, но как бы ни относиться к этому, есть молодые люди в той же Палестине, в секторе Газа, которые почти в блокадном положении воспитываются этими проповедниками в духе ненависти и с использованием главного аргумента, что Палестине обещали государство и обманули. К анализу этой ситуации нужно подходить чуть более комплексно. Сейчас, слава Богу, начинается движение в пользу того, чтобы решить вопрос сектора Газа, обеспечить объединение палестинцев ХАМАС и ФАТХ, которым руководит М.Аббас, на принципах, заложенных в Арабской мирной инициативе и в платформе Организации Освобождения Палестины. Эта платформа и Арабская мирная инициатива признают существование Израиля. Я считаю печальным то, что мы уже много лет не можем обеспечить какой-то прогресс в этом направлении.

Сейчас уже ставят под сомнение решение палестинской проблемы на основе создания Палестинского государства, так называемое двугосударственное решение, как и планировалось ООН: государство еврейское и государство арабское в Палестине. Уже начинают говорить, что, может, есть какой-то другой сценарий, который будет приемлем для израильтян и палестинцев. Наверное, есть. Если они согласятся о чем-то – ради Бога, кто же будет спорить? Надо их усадить за стол переговоров. Президент России В.В.Путин еще в августе прошлого года приглашал на прямые переговоры Премьер-министра Израиля Б.Нетаньяху и Президента Государства Палестины М.Аббаса., причем согласовав, что они будут готовы сесть за стол переговоров без всяких предварительных условий. До сих пор ждем, к сожалению.

Но если решение палестинской проблемы будут искать за пределами создания палестинского государства, то что остается? Мы же знаем, какие есть варианты: палестинцы-арабы остаются частью Израиля, то есть Израиль возвращает полный контроль над Западным берегом и Газой. И тогда опять два варианта. Первый вариант - Израиль предоставляет арабам, мусульманам, которые будут жить в расширенном Израиле, полные права, и тогда кто знает, как будет действовать демократический процесс и какими будут результаты выборов через 5, 10, 30 лет. Второй вариант – не давать им эти права. Тогда это почти апартеид, как это было в Южной Африке.

Я разговариваю очень откровенно, потому что, как мне кажется, неправильно говорить, о том, что надо сделать так, чтобы признать ту или иную структуру террористической, сделать так, чтобы осудить кого-то, принять против кого-то какие-то действия.

Я считаю, что дипломаты должны получать удовольствие не от того, что они кого-то наказали, как им кажется, а от того, о чем меня спрашивала девушка до этого – какие переговоры были наиболее волнительными, волнующими. В данном случае, надо действительно волноваться за судьбу этого региона. Мы на 100% гарантируем, что будем при любых обстоятельствах, какие бы пути урегулирования ни были избраны (там все равно будет внешнее оформление, будет дополнительно обсуждаться судьба Иерусалима), учитывать законные интересы Израиля в сфере безопасности. Об этом наши израильские друзья знают, они прекрасно понимают в целом нашу политику. Не говоря уже о том, что в Израиле живет больше миллиона наших соотечественников, полностью пользующихся правами граждан, в том числе выходят на руководящие позиции. Заботясь о безопасности в регионе, включая безопасность Израиля, мы также не можем игнорировать то, что нерешенность этой палестинской проблемы эту безопасность реально подрывает. Те, кто спекулируют на нерешенности этой проблемы и хотят продолжать свое грязное дело, получают очень хороший рычаг для того, чтобы одурачивать и оболванивать молодежь и завлекать ее в террористические сети.

Вопрос: Какими навыками, по-вашему, будем обладать молодое поколение через 50 лет? Вы много ездите по разным странам, принимаете участие в различных конференциях. Как Вы все это успеваете, в чем секрет?

С.В.Лавров: Секрет, наверное, простой – спасибо маме и папе.

Насчет того, какими навыками будет обладать молодое поколение через 50 лет. Когда Вы будете в таком же возрасте, как я сейчас, спросите себя о том же. Предсказать очень трудно не потому, что какие-то базовые вещи сейчас неизвестны – ясно, что поколение должно быть эрудированным, продвинутым, лучше нас, умнее нас, надеюсь, более способным к договоренностям, чем мы наблюдаем в современном мире, менее эгоистичным, чем сейчас некоторые наши партнеры. Но какими конкретно навыками будет нужно обладать? Невозможно угнаться за технологиями. Месяц иногда решает очень многое, а 50 лет – кто знает, что там будет? Может, на Марсе будем жить, по крайней мере, половина из тех, кто захочет.

А есть тут кто-то из МГИМО здесь?

Вопрос: Есть.

С.В.Лавров: А то я уж боялся.

Вопрос: Я журналист из Стерлитамака. Мой вопрос очень актуален: стоит ли нам ожидать иностранного вмешательства на выборах Президента в 2018 г.? Какова будет реакция России на это, и будут ли приняты ответные действия?

С.В.Лавров: Привет Стерлитамаку, я там несколько раз отдыхал на речке Белой, правда, в юности. Президент России В.В.Путин неоднократно в ходе интервью, на прямой линии и позже в выступлениях, беседах с иностранными коллегами говорил, что мы видим, как работает американское посольство, американские генеральные консульства в России. Они непосредственно участвуют в митингах оппозиции, присутствуют там, приглашают, о чем-то говорят. Ничего даже близко к этому наши дипломаты в США и других странах себе не позволяют.

Например, так называемая «революция достоинства», которая состоялась на Украине. Все знают, что за год до этой революции и в ее ходе в штаб-квартире Службы безопасности Украины работали представители ЦРУ. Никто этого не скрывает. Посол США на Украине вызывал к себе лидеров оппозиции в посольство, они там совещались.

Когда 20 февраля 2014 г. все-таки подписали соглашение с В.Ф.Януковичем, А.Яценюком, В.Кличко и О.Тягнибоком, то есть с главными лидерами оппозиции, а на утро соглашение было нарушено, мы обратились к немцам и французам (они засвидетельствовали это соглашение, под ним стоят их подписи) и сказали, что они должны отвечать за то, чтобы эту договоренность восстановить, ведь 24 часа назад их попросили ее зафиксировать, а потом одна сторона ее нарушила. Они ответили отказом, поскольку В.Ф.Януковича уже не было в Киеве. Сильный аргумент, конечно, хотя он был в Харькове, на съезде своей партии. Если президент не может этого сделать (как бы к нему ни относится), это не значит, что нужно объявлять его свергнутым. В соглашении был первый пункт о создании правительства национального единства, а когда был совершен переворот, А.Яценюк пошел на площадь Незалежности и поздравил всех «майданщиков» с созданием правительства победителей. Есть разница - национальное единство или победитель. Значит, есть побежденный.

Еще один интересный факт (когда говоришь об этом западным коллегам, они тушуются). Примерно в то же время был переворот в Йемене. Президент Йемена А.Хади уж точно сбежал и не в Харьков, а в Саудовскую Аравию, где он до сих пор проживает. Всё мировое сообщество считает его Президентом Йемена и требует его возвращения для урегулирования всех вопросов, которые возникли после переворота. Это позиция наших западных партнеров. Вот такие двойные стандарты - В.Ф.Янукович уехал в Харьков и все, его нет как президента, а Президент А.Хади уехал в Саудовскую Аравию три года назад – надо его вернуть, чтобы он опять возглавлял правительство и управлял страной. Мы ищем пути содействия решения и йеменского кризиса, но эти двойные стандарты и постоянное желание как-то, кого-то и где-то обмануть не очень помогают делу.

К вопросу о вмешательстве в выборы. Я не знаю, какие планы у американского посольства, но было много эпизодов, когда американские дипломаты были замечены в противоправной деятельности. Конечно, наши соответствующие службы должны принимать соответствующие меры. Например, очень много российских граждан работает в американском Посольстве как принятые на работу на месте. По Венской конвенции, если нанимаешь персонал в стране, где ты имеешь посольство, то этот персонал может быть только техническим – водитель, машинистки, стенографистки - и не имеет права заниматься дипломатической деятельностью, включая политические аспекты, естественно. Но нередки случаи, которые мы выявляли, когда сотрудники Посольства США из числа нанятых на месте ездили по разным регионам, проводили опросы населения, спрашивали об отношении к губернатору, как они вообще относятся к федеральному центру. В таких ситуациях мы просто вежливо просим наших американских коллег разорвать с этими людьми служебные отношения.

Думаю, что это в американской традиции, и они, может, даже сами не считают это вмешательством, потому что, во-первых, им все можно, а во-вторых, это у них в крови. Где угодно, в любой стране – в Восточной, Центральной Европе есть масса фактов, когда американское посольство буквально руководит процессами, в том числе действиями оппозиции.

Надеюсь, что после всех голословных обвинений в наш адрес (потому что ни единого факта не было предъявлено в течение тех 9 или уже 10 месяцев, что твердят в Вашингтоне о нашем вмешательстве в эти выборы), сама острота этой темы для американского истеблишмента, как говорят, все-таки заставит их лишний раз подумать. Если это будет происходить, у нас есть наши законы, Венская конвенция о дипломатических сношениях, которая очень конкретно прописывает, что можно делать дипломатическим представителям, а что нельзя. Будем руководствоваться ею и нашими законами.

Вопрос: Как долго еще будет продолжаться санкционная война с США? Есть ли на данном этапе у Российской Федерации пути решения сложившейся ситуации?

С.В.Лавров: Насчет продолжительности нынешней ситуации мне гадать трудно. Судя по всему, это прекратится не завтра и не послезавтра. Наверное, вы следите за настроениями в Вашингтоне в Конгрессе, настрой у них серьезный и надолго. Ежегодно Минфин США должен предоставлять в Конгресс этой страны какие-то отчёты, о том, кто и как себя в России ведет. Конечно, закон возмутительный, что там говорить. Мы из этого делаем очень простой вывод, учитывая, что по отношению к нам наши американские коллеги и идущие в кильватере их политики европейцы проводят политику наказания за то, что мы озаботились в данном случае Украиной, судьбой русских. Из этого нам надо делать вывод. Это иррациональное мышление, которое стоит за решением о наказательных и показательных санкциях. Надо исходить из того, что нужно полагаться на себя и не надеяться на доброе расположение тех, кто сейчас такое расположение не демонстрирует.

Кстати, говоря о политике наказать, это желание сквозит даже в названии – например, «противодействие враждебным действиям России, Ирана, КНДР». Все свалили в одну кучу, чтобы как бы повязать круговой порукой администрацию, включая президента, который все время выступал, что по Ирану надо принять что-нибудь пожёстче. В отличие от них наши внешнеполитические действия никогда не замышляются с целью нанести урон кому-то из партнеров. В отличие от тех самых, кого поэт назвал «клеветники России». В этом разница.

Думаю, вы следите за новостями, делается очень много. Например, импортзамещение, сколько бы ни пытались его критиковать при всех сложностях, является достаточно масштабной работой, которая дает свои результаты. У нас прорыв в сфере двигателестроения. Мы перестали зависеть от Украины, потому что они перестали с нами сотрудничать себе в ущерб. В этом году мы будем первые в мире по экспорту зерна – 25 млн.тонн, обойдя США, Канаду и Австралию.

Вопрос: Какие чувства Вы испытываете, понимая, что от встречи с тем или иным иностранным политическим деятелем зависит судьба не только нашего государства, но и других стран? Какими принципами Вы руководствуетесь на этих встречах?

С.В.Лавров: Судьба нашего государства зависит от нашего народа и государства. В разговорах с каким бы то ни было зарубежным деятелем у меня не возникает ощущения, что от этой встречи зависит судьба страны. Я никогда даже не думал об этом. От конкретной встречи зависит решение обсуждаемого на ней вопроса: какой-либо договор, согласование межправительственного соглашения.

Безусловно, есть судьбоносные встречи. Они проходят на высшем уровне, поскольку решения о конкретных действиях на мировой арене принимает глава государства как человек, определяющий внешнюю политику. Таких решений было принято немало, прежде всего по укреплению таких новых структур, как ШОС, создание ЕАЭС, формирование БРИКС. Это действительно вещи, влияющие на возможности нашей страны, существенно их расширяют. Не зря саммиты ЕАЭС, ШОС, БРИКС привлекают такое повышенное внимание. Это реально отражение тенденции, о которой я говорил в самом начале, о формировании полицентричного миропорядка.

Вопрос: Каково Ваше личное мнение относительно ситуации с А.А.Навальным?

С.В.Лавров: А что за ситуация?

Вопрос: Все эти митинги…

С.В.Лавров: Это все же не из сферы внешней политики. Я исхожу из того, что все мы граждане Российской Федерации, у нас есть законы, которые нужно уважать.

Вопрос: Какой совет Вы бы дали начинающим госслужащим для того, чтобы развивать в профессиональной сфере и работать на благо своей Родины, которой мы гордимся и очень любим?

С.В.Лавров: Смотря в каких государственных органах Вы хотите работать.

Получать больше знаний, развивать способность к аналитическому мышлению, уметь общаться, потому что любая работа, а в государственных структурах особенно, требует умения общения и больше, чем где бы то ни было еще, уважительного отношения к любому собеседнику. Эти качества очень схожи с тем, что нужно дипломатам, поэтому, если из госорганов Вам приглянется что-то близкое к Министерству иностранных дел, то почему бы нет?

Вопрос: Есть ли вероятность, что в ближайшее время мы увидим очередную «цветную революцию»? Какие профилактические меры проводятся и проводятся ли со стороны Российской Федерации?

С.В.Лавров: Увидим где?

Вопрос: В странах бывшего СССР.

С.В.Лавров: Я надеюсь, что нет, потому что не было ни одного опыта т.н. «цветной революции», который сделал бы жизнь лучше. И это не только в странах бывшего СССР, но и в других частях мира, где извне пытаются менять правительства и поддерживать оппозицию. Думаю, что опыт последних полутора десятилетий показывает, что это все больше начинают понимать и сами народы, которые становятся, извините меня, подопытными в этих планах, но от этих планов не отказываются. Я уже говорил, как посольства США в каждой стране пытаются активнейшим образом влиять, прежде всего, на оппозицию. У американцев есть такая философия – даже если они рассматривают правительство легитимным и не имеют к нему особых претензий, нужно держать его все время в напряжении, показывая, что они работают и с оппозицией. Это, кстати, в миниатюре теория «управляемого хаоса». Чем больше будет бурлить, тем удобнее им будет на этот «бульон» смотреть и приправлять его тем, чем они считают нужным.

Вопрос: Согласно данным Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ), россияне считают своими союзниками такие страны, как Белоруссию, Китай, Казахстан и Японию. При этом существуют конфликты с Японией по вопросам Курильских островов, с Китаем, который устанавливает свои ракеты на границе с Россией, а Белоруссия не признает Крым российским. Таким образом, существуют ли в действительности сильные экономические и политические союзники у России в данный момент?

С.В.Лавров: Знаете, каждая страна имеет полное право размещать на своей собственной территории вооружение. Китай не размещает свои вооружения против Российской Федерации, и у нас нет таких сведений. У нас теснейшие связи с Китайской Народной Республикой, в том числе по линии военных, немало проводится совместных учений и тренировок, поэтому я не стал бы этот аргумент засчитывать как показатель чего-то иного.

Что касается действий наших союзников, то, я уже говорил на эту тему. Понимаете, у нас нет в национальной культуре палочной дисциплины и стремлений ее установить. Мы проходили когда-то через эти периоды в истории и про них знаем. Если сравнивать то, как наши союзники относятся к некоторым российским шагам, с тем, как относятся союзники США к действиям Вашингтона, то обычно приводят в пример как бы на контрасте НАТО, что этот Альянс все время един, монолитен. Но я знаю, как эта монолитность достигается. Я уже говорил о том, как Евросоюз вырабатывает свои позиции по отношению с нами на основе подходов агрессивного русофобского меньшинства. Там тоже такая «ложно понятая солидарность», от которой многие уже устают. Мы не будем заставлять наших соседей и наших партнеров «выстраиваться» нам в затылок. Но, конечно, те шаги, которые, по нашей оценке, не учитывают в должной мере наши интересы, мы замечаем и, безусловно, учитываем и будем учитывать их в нашей дальнейшей работе.

Говоря в целом, хочу еще раз подчеркнуть, что мы стараемся во всех наших действиях искать общее с нашими партнерами. В СНГ, на Востоке, на Юге, в Европе, США, Латинской Америке, Африке – где угодно, мы всегда стараемся искать общие подходы и войти в их положение. Стараемся понять причины, по которым они предпринимают те или иные действия, которые могут не слишком «входить в струю» с действиями Российской Федерации. Мы никогда не делаем ничего, чтобы сознательно, специально напакостить или нанести урон кому-то из наших партнеров, что сейчас происходит в действиях некоторых западных государств по отношению к Российской Федерации.

Однако в последнее время мы видим все больше здравых голосов, которые понимают ненормальность нынешней ситуации, когда абсолютно естественные партнеры, такие как Россия и Евросоюз, переживают далеко не лучшие времена просто потому, что на каком-то этапе кто-то вдруг провозгласил, что в данной ситуации (в связи с украинским кризисом) политика должна довлеть над экономикой. Это было провозглашено в ответ на опасения европейского бизнеса о том, что не нужно разрушать фундамент стратегического партнерства. Сейчас многие понимают, что это была ошибка, и в этом нет сомнений. Признаться в этом едва ли у кого-то найдется смелости, но то, что на практике ситуацию очень хотят возвращать к нормальности при всем понимании, что это займет немало времени, - это действительно факт.

Я очень рассчитываю, что вы будете думать о том, как сближать народы и страны, как помогать работать вместе, потому что существует слишком много угроз, которые стоят перед всеми без исключения странами.

Спасибо Вам большое, успехов.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 11 августа 2017 > № 2273018 Сергей Лавров

КНДР > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 4 июля 2017 > № 2258198 Андрей Ланьков

Темнота в конце туннеля

Ядерная программа КНДР и перспективы решения вопроса

Андрей Ланьков – историк, кореевед, преподаватель Университета Кукмин (г. Сеул)

Резюме Ни один из сценариев решения северокорейской проблемы – переговоры, санкции, военное решение – не может считаться приемлемым и удовлетворительным. Значит США и миру придется сосуществовать с ядерной Северной Кореей.

Девятого октября 2006 г. сейсмические станции во всем мире зарегистрировали подземный толчок, центр которого находился вблизи селения Пунге-ри в северокорейской провинции Северная Хамгён. Так прошло испытание первого северокорейского ядерного заряда. С того момента вопрос о ядерной программе КНДР перешел в качественно другую фазу.

Истоки

Полной неожиданностью это не стало ни для кого. Интерес к созданию собственного ядерного оружия Северная Корея проявляла по меньшей мере с 1960-х годов. Еще в 1956 г. КНДР подписала с Советским Союзом соглашение о научно-техническом сотрудничестве в области ядерных исследований, и вскоре после этого северокорейские студенты, практиканты и ученые стали регулярно появляться в Дубненском Объединенном институте ядерных исследований.

Северокорейские ядерные поползновения, которые стали очевидными к началу 1960-х гг., немало беспокоили Москву, так что советское руководство стало использовать программы сотрудничества с Пхеньяном, чтобы отчасти взять северокорейские ядерные исследования под контроль и снизить вероятность использования их результатов в военных целях. В 1960-е гг. северокорейская сторона была вполне готова пойти на подобный компромисс. Руководство КНДР, никогда не питавшее особых симпатий к Советскому Союзу, рассчитывало использовать сотрудничество, чтобы ускорить развитие собственных ядерных исследований, и ради этого было готово идти на временные уступки. СССР согласился оказать техническое содействие в строительстве ядерного исследовательского центра и экспериментального реактора в Ёнбёне (установлен в 1965 г.).

Северокорейская ядерная программа стала набирать темп в 1970-е годы. С большой долей вероятности можно предположить, что немалое влияние на Ким Ир Сена и его окружение оказала попытка Южной Кореи создать собственное ядерное оружие. Работы над южнокорейским ядерным проектом были остановлены в конце 1970-х гг. в результате активного вмешательства Соединенных Штатов, но сам факт работ был известен в Пхеньяне.

В начале 1980-х гг. КНДР и СССР подписали соглашение о строительстве в Северной Корее атомной электростанции (проект этот так и не был осуществлен). По-прежнему обеспокоенный потенциальной угрозой, которую представляла ядерная программа Пхеньяна, Советский Союз настоял на том, что строительство АЭС начнется только в том случае, если Северная Корея подпишет Договор о нераспространении ядерного оружия. Выбора у Пхеньяна не было, и в 1985 г. Северная Корея стала участником ДНЯО.

Случилось это как раз в тот момент, когда в Советском Союзе появились первые признаки внутриполитической нестабильности, и мир вокруг КНДР стал стремительно меняться (не в лучшую для северокорейской элиты сторону). В подобной ситуации Пхеньян решил ускорить ядерную программу. К началу 1990-х гг. мало кто сомневался, что северокорейские ученые и инженеры активно работают над созданием ядерного оружия плутониевого типа, используя плутоний из топливных стержней имевшихся у КНДР реакторов. Понятно, что новость не вызвала энтузиазма у мирового сообщества, и в первую очередь у США. Результатом стал кризис 1993–1994 гг., который иногда называют «первым северокорейским ядерным кризисом». По просочившимся впоследствии данным, американское военно-политическое руководство всерьез размышляло о нанесении превентивного удара по северокорейским ядерным объектам. С другой стороны, именно во время этого кризиса северокорейцы обещали «превратить Сеул в море огня» – эта угроза стала впоследствии стандартной частью риторики Пхеньяна.

Ядерная программа становится реальностью

Первый северокорейский ядерный кризис завершился, когда в 1994 г. в Женеве было подписано т.н. Рамочное соглашение. Оно предусматривало строительство на территории Северной Кореи двух ядерных реакторов на легкой воде. Последние технически малопригодны для производства оружейного плутония, но могут использоваться для выработки электричества. Строительство реакторов брал на себя специально созданный с этой целью международный консорциум KEDO, в финансировании которого решающую роль играли Южная Корея, Япония и США (соответственно, 57,9%, 19,8% и 16,1% всего бюджета организации – в то время как совокупный взнос всех остальных участников составил 6,2%). В соответствии с условиями Рамочного соглашения, до завершения строительства реакторов Северная Корея должна была регулярно получать от KEDO бесплатные поставки сырой нефти в объеме 500 тыс. тонн в год.

Главная из причин, по которой Соединенные Штаты и союзники подписали Рамочное соглашение, заключалась в распространенной тогда уверенности, что полностью выполнять договоренности не придется. Только что произошел распад мировой социалистической системы, многие аналитики не только в Вашингтоне, но и в иных столицах (включая, кстати, и Москву) были уверены, что у северокорейского режима нет будущего, а Ким Ир Сена ждет судьба Николае Чаушеску.

Однако, несмотря на жесточайший голод 1996–1999 гг., который унес от 600 до 900 тыс. жизней, и международную изоляцию, режим устоял. Более того, северокорейские ученые, вынужденно приостановив работу над плутониевой программой, замороженной по условиям Рамочного соглашения, начали разработку ядерного заряда с использованием обогащенного урана. Разумеется, урановая программа являлась нарушением Рамочного соглашения, и когда о ней стало известно в 2002 г., американцы потребовали объяснений. Так начался «второй ядерный кризис».

Скорее всего, Пхеньян изначально рассчитывал на то, что и по урановой программе удастся добиться компромисса, в целом сходного с Рамочным соглашением 1994 г., – обратимого замораживания программы в обмен на экономическую помощь и политические уступки со стороны США. Однако администрация Джорджа Буша от переговоров отказалась и в одностороннем порядке вышла из KEDO. Рамочное соглашение прекратило существование.

На протяжении нескольких лет северокорейцы отрицали сам факт наличия у них урановой программы, но в 2010 г. они пригласили американскую делегацию во главе с бывшим директором Лос-Аламосской лаборатории Зигфридом Хеккером в Центр обогащения урана, который к тому времени, насколько можно судить, уже давно работал на полную мощность.

После развала Рамочного соглашения КНДР начала интенсивную подготовку к ядерным испытаниям, первое из которых и состоялось в октябре 2006 года. За ним последовали еще четыре подземных взрыва – в 2009, 2013 и, дважды, в 2016 году.

Точные размеры северокорейского ядерного арсенала неизвестны, по оценкам ведущих американских экспертов, на начало 2016 г. в распоряжении КНДР предположительно находилось от 20 до 40 кг оружейного плутония (достаточно для изготовления 4–8 ядерных зарядов) и от 200 до 450 кг обогащенного урана (достаточно для 10–25 зарядов). Производительность оценивалась в 6 кг плутония и 150 кг урана в год – то есть ежегодно количество зарядов увеличивается на 8–10 единиц.

Параллельно Северная Корея начала активно работать над средствами доставки ЯО. Долгое время разведка КНДР пыталась получить доступ к советским ракетным технологиям, которые Москва им не предоставляла, и по меньшей мере дважды усилия увенчались успехом. Около 1980 г., предположительно через Египет, северокорейцы получили несколько советских ракет Р-17 (по классификации НАТО – SCUD). Вскоре в Северной Корее началось производство копий Р-17, которые были не только приняты на вооружение, но и экспортировались – в частности, этими ракетами активно пользовался Иран в период ирано-иракской войны 1980–1988 гг. (сейчас официально признано Тегераном).

Второй успех северокорейской разведки, скорее всего, случился в начале 1990-х гг., когда удалось получить чертежи и какую-то технологическую информацию, связанную с ракетой Р-27. Эта твердотопливная ракета, разработанная в СССР в середине 1960-х гг., предназначалась для запуска с подводных лодок. Именно Р-27 стала основой северокорейских твердотопливных ракет, созданных в 2000-е годы. Первую попытку запустить искусственный спутник Земли, отрабатывая таким образом технологию запуска ракет большой дальности, КНДР предприняла еще в 1998 году. Северокорейская пресса сообщила, что запуск прошел успешно; в действительности и эта, и несколько последующих попыток окончились неудачно.

Первых серьезных успехов северокорейские ракетчики добились уже при Ким Чен Ыне, третьем правителе семьи Кимов, который унаследовал власть в декабре 2011 года. В декабре 2012 г. северокорейцам удалось вывести на орбиту искусственный спутник и провести успешные испытания целого ряда ракет. В настоящее время ракетные системы способны уверенно поражать цели на территории всего Корейского полуострова, а также на значительной части территории Японии. Важно, что в феврале 2017 г. Северная Корея успешно испытала твердотопливную ракету дальностью около 1200 км, которая легко маскируется, может запускаться с подвижных установок, трудно обнаруживаемых техническими средствами разведки, и готовится к запуску за несколько минут (учитывая высокие темпы развития северокорейских ракетных систем, не следует удивляться тому, что информация о них быстро устаревает; обзоры текущего состояния дел регулярно публикует Владимир Хрусталев). Вскоре после этого, в мае 2017 г., проведен успешный запуск новой баллистической ракеты максимальной дальностью около 3 тыс. км, способной нанести ядерные удары по Аляске и Гуаму, а также американским базам в АТР.

Параллельно велись работы над созданием баллистических ракет для подводных лодок. Весьма трудная с технической точки зрения задача решена в рекордно короткие сроки, существенно быстрее, чем ожидали иностранные эксперты. В августе 2016 г. КНДР провела успешный запуск баллистической ракеты с подводной лодки, находящейся в подводном положении – и, судя по данным анализа спутниковых фотографий, в ближайшее время работа над баллистическими ракетами подводных лодок ускорится.

В начале 2017 г. Северная Корея недвусмысленно заявила о том, что собирается в самое ближайшее время разработать и принять на вооружение межконтинентальную баллистическую ракету, способную наносить удары по территории континентальных Соединенных Штатов. Это заявление отражает новый курс Ким Чен Ына и его окружения. Если покойный Ким Чен Ир был в целом готов ограничиться небольшим ядерным арсеналом, его сын настроен обзавестись полноценными ядерными силами, скажем так, второго эшелона. Ким Чен Ын стремится к обладанию тем, что именуется «потенциалом второго удара». Иначе говоря, он намерен создать ядерные силы, которые, даже подвергшись внезапной неядерной атаке, будут в состоянии пережить ее и сохранить некоторое количество зарядов и средств доставки для нанесения удара возмездия. В настоящий момент основными компонентами подобных ядерных сил мыслятся МБР, размещенные на подвижных пусковых установках, и подводные лодки, вооруженные ракетами с ядерными боезарядами и находящиеся на патрулировании у берегов США.

Задачи и надежды Пхеньяна

С момента возникновения северокорейский ядерный проект преследовал три основные стратегические цели. С течением времени их порядок и сравнительная важность менялись, однако сами цели, скорее всего, неизменны уже почти полвека.

Первая и главная (на настоящий момент) цель ядерного проекта – сдерживание. Ким Чен Ын и его окружение хорошо помнят, что в свое время Джордж Буш отнес Северную Корею к «оси зла», причем оказалась она в этом списке вместе с Ираком и Афганистаном, впоследствии атакованными и оккупированными США. Важным уроком для северокорейского руководства послужила печальная судьба Муаммара Каддафи – единственного правителя в истории, согласившегося обменять ядерную программу на экономические льготы Запада. В том, что Пхеньян извлек серьезные уроки из ливийского опыта, сомневаться не приходится. Смерть Каддафи от рук повстанцев наглядно продемонстрировала северокорейской элите, что она была права: обладание ядерным оружием – важнейшее условие сохранения существующего режима (или, если хотите, государственности). По мнению Пхеньяна – скорее всего, оправданному, – наличие ядерного оружия резко снизит вероятность вмешательства внешних сил в случае внутреннего конфликта.

Во время ливийской революции, в марте 2011 г., представитель МИД КНДР заявил: «Ливийский кризис... наглядно продемонстрировал, как ядерное разоружение Ливии, широко разрекламированное США, закончилось агрессией. Вероломное нападение произошло после того, как агрессор сладкими посулами гарантий безопасности и улучшения отношений уговорил свою жертву разоружиться, а затем поглотил ее при помощи силы. Что еще раз доказало простую истину: мир можно сохранить, только если у страны хватит собственных сил обеспечить сдерживание».

Второй стратегической целью северокорейской ядерной программы является укрепление «дипломатического потенциала». Северная Корея – страна маленькая и бедная. Даже по оптимистическим оценкам CIA World Factbook (КНДР не публикует никакой экономической статистики уже более полувека), уровень ВВП на душу населения составляет всего 1800 долларов, примерно в 20 раз меньше такого же показателя в Южной Корее. Учитывая численность населения и размеры ВВП, наиболее близкими аналогами являются Мадагаскар и Мозамбик. Однако в последние 25 лет КНДР неизменно привлекает к себе внимание международного сообщества – в первую очередь благодаря ядерной программе.

Ядерная программа сыграла немалую роль в том, что в голодные 1996–1999 гг. Северная Корея получала заметную иностранную продовольственную и гуманитарную помощь. Главными поставщиками продовольствия тогда являлись страны, с которыми КНДР находится во враждебных отношениях, а формально – вообще в состоянии войны. По данным WFP, на протяжении 1996–2011 гг. из 11,8 млн тонн бесплатной продовольственной помощи формально дружественный Китай поставил только четверть – 3 млн тонн. Остальными главными поставщиками бесплатного продовольствия являлись «враждебные» США (2,4 млн тонн), Япония (0,9 млн тонн) и Южная Корея (3,1 млн тонн).

Формально, конечно, помощь Соединенных Штатов или Японии не была увязана с желанием Северной Кореи выполнять условия Рамочного соглашения 1994 г. и временно заморозить ядерную программу. На практике в существовании подразумевающейся связи между ядерным проектом и гуманитарной помощью сомневаться не приходится. Коллапс Рамочного соглашения в 2002 г. привел к почти полному прекращению американских и японских поставок.

В последнее время северокорейская экономика находится в куда лучшем положении, чем 15–20 лет назад. Начатые Ким Чен Ыном реформы, попытка создать «рыночный авторитаризм» привели к оживлению экономической деятельности и, самое главное, к повышению уровня жизни большинства населения. В этих условиях потребность в ядерном оружии как средстве дипломатического нажима для получения продовольственной помощи объективно снизилась. Однако оно остается важным дипломатическим инструментом и, скорее всего, будет оставаться таковым в обозримом будущем.

Третьей стратегической целью, которой служит ядерная программа, является дальнейшая легитимация режима. В большинстве стран мира население позитивно относится к росту военной мощи своей страны, и КНДР не исключение.

Кроме того, сам факт работы над ядерной программой широко используется во внутренней пропаганде для объяснения экономических трудностей и явного отставания от соседей. Северокорейские пропагандисты активно апеллируют к ядерной программе, когда им надо объяснить населению причины голода 1996–1999 гг. (сам факт голода не скрывается, хотя статистики о количестве жертв в официальной печати не опубликовано). Голод теперь объясняют сочетанием беспрецедентных наводнений, «экономической блокады» империалистов и, конечно же, стратегической необходимостью создания ядерного оружия для сохранения страны и физического выживания населения. В рамках этой пропагандистской доктрины жертвы голода представлены как солдаты, отдавшие жизнь за сохранение северокорейской государственности и общественно-политической модели. Населению объясняют, что единственная сила, которая предотвращает разрушительную войну на Корейском полуострове, – ядерный потенциал сдерживания, для сохранения и развития которого необходимо идти на любые жертвы.

Международное сообщество: единство в теории, несогласованность на практике

Большинство стран мира отрицательно относится к северокорейской ядерной программе, причем особо негативно воспринимают ее ведущие державы, большинство из которых, в соответствии с ДНЯО, являются «официально признанными ядерными державами» и уже по этой причине враждебно смотрят на возможность распространения ЯО. Именно поэтому после каждого ядерного испытания Совет Безопасности ООН принимает очередную резолюцию, не только осуждая действия Пхеньяна, но и вводя санкции – с каждым разом все более жесткие. Однако на практике, несмотря на частичное совпадение интересов, создать единый фронт не удалось и едва ли удастся. Подавляющее большинство ключевых игроков, несмотря на желание предотвратить ядерное распространение, имеют и иные интересы, зачастую для них более важные, чем ядерное разоружение КНДР.

Пожалуй, наиболее последовательным сторонником денуклеаризации являются Соединенные Штаты. Ядерная программа с самого появления была направлена в первую очередь именно против США – обстоятельство, о котором Пхеньян не устает напоминать. Например, в конце марта 2013 г., во время очередного кризиса, северокорейская печать опубликовала фотографии Ким Чен Ына и северокорейских генералов на фоне карты Соединенных Штатов, где были нанесены цели ядерных ударов. Правда, на тот момент у КНДР не было ракет, способных поразить эти объекты, так что фотографии отчасти проходили по категории дипломатических демонстраций, а отчасти – заявлений о намерениях.

Кроме восприятия Северной Кореи как вероятного противника на позицию Вашингтона оказывает влияние и то, что действия Пхеньяна создают рискованный прецедент для политики нераспространения ядерного оружия. В отличие от других «новых ядерных держав» (Израиля, Индии, Пакистана), КНДР в свое время согласилась подписать Договор о нераспространении ядерного оружия и взяла на себя обязательства соблюдать налагаемые этим договором ограничения. Краткое пребывание в рамках ДНЯО Северная Корея, насколько известно, использовала, чтобы получить дополнительный доступ к ядерным технологиям, после чего заявила о выходе из режима нераспространения. В этих условиях признание КНДР ядерной державой де-факто – на которое, по индийскому или пакистанскому образцу, рассчитывают в Пхеньяне – неизбежно превращается в опасный прецедент, ставящий под сомнение стабильность системы контроля за нераспространением ЯО.

Остальные ведущие державы, надо признать, воспринимают северокорейскую ядерную программу куда спокойнее. Китай, например, в целом относится к ней негативно, ибо заинтересован в сохранении за собой привилегированного статуса. Однако на практике его куда больше занимают другие вопросы – в первую очередь поддержание стабильности у собственных границ, равно как и сохранение Корейского полуострова в его нынешнем разделенном состоянии. Ни серьезный хаос на территории КНДР, ни ее поглощение куда более развитым и богатым Югом не входят в планы Пекина.

Сеул в целом также относится к северокорейской ядерной программе на удивление спокойно, хотя, разумеется, ни в коем случае ее не одобряет. Парадоксальным образом появление в КНДР ядерного оружия пока не слишком сильно изменило баланс сил на Корейском полуострове. Около половины населения Южной Кореи так или иначе проживает на территории Большого Сеула, большая часть которого уже почти полвека находится в зоне досягаемости северокорейской тяжелой артиллерии, расположенной в непосредственной близости от мегаполиса, на противоположной стороне т.н. «демилитаризованной зоны». Появление на вооружении армии КНДР нескольких ядерных зарядов, конечно, до определенной степени меняет картину, но к жизни в этих условиях южнокорейцы давно привыкли. Поэтому для РК приоритетным является, во-первых, сохранение стабильности и статус-кво, а во-вторых, снижение напряженности в межкорейских отношениях. Некоторая часть общества по-прежнему всерьез относится к вопросу объединения и считает, что налаживание отношений с КНДР станет первым шагом к нему. Впрочем, среди южнокорейского населения, особенно среди молодежи, объединение с бедным Севером вызывает все меньше энтузиазма.

Подобные разногласия означают, что создание единого фронта держав по северокорейскому вопросу невозможно. Решающую роль играет позиция Китая, который, как говорилось выше, при всем своем негативном отношении к северокорейскому ядерному проекту, стремится к сохранению статус-кво на полуострове. КНР контролирует около 90% внешней торговли Северной Кореи, так что эффективное осуществление международных санкций без Пекина невозможно в принципе. Китай не заинтересован в введении максимально жестких санкций, ибо результатом может стать серьезный экономический кризис и последующая внутриполитическая дестабилизация в соседней стране. Нестабильная Северная Корея, равно как и объединенная по германскому образцу, то есть оказавшаяся под фактической властью Сеула, крайне нежелательна для Китая, и реализации именно этих двух сценариев в Пекине хотят избежать. Именно с этим связаны и крайняя осторожность, с которой китайцы относятся к режиму международных санкций, и их склонность игнорировать, а временами и прямо саботировать этот режим.

США: приемлемых вариантов нет

Вот уже много лет официальной позицией Соединенных Штатов является требование полного, проверяемого и необратимого ядерного разоружения Северной Кореи (complete, verifiable and irreversible denuclearization). Эта формула повторяется с такой же монотонной регулярностью, с которой Пхеньян говорит о неприемлемости ядерного разоружения.

Такой подход понятен, но, увы, его трудно считать реалистичным. Это, кстати, понимают и американские официальные лица, которые в частных беседах признают, что требование денуклеаризации не может быть реализовано в обозримом будущем. Полуофициальным выражением этой позиции, которой придерживается едва ли не большинство американских специалистов, стало заявление Джеймса Клэппера о том, что попытки добиться ядерного разоружения КНДР являются «проигранным делом».

Для такого скептицизма есть основания. С точки зрения США, задача ядерного разоружения Пхеньяна может быть теоретически решена тремя способами, но на практике нет ни одного, который бы, с одной стороны, являлся политически приемлемым, а с другой – имел бы сколь-либо реальные шансы на успех.

Первый способ – переговоры, то есть попытка повторить сценарий, реализованный в свое время в Ливии, который до определенной степени применяется в Иране (надо, конечно, иметь в виду, что ни Иран, ни Ливия не имели ядерного оружия, а разговор шел о свертывании его разработки). В рамках этого сценария речь идет о том, что КНДР отказывается от ядерного оружия в обмен на серьезные экономические и политические уступки Соединенных Штатов. На практике, однако, крайне маловероятно, что Пхеньян пойдет на подобное соглашение. Северокорейская политическая элита, наученная горьким опытом международной жизни последних 20–30 лет, рассматривает отказ от ядерного арсенала как вариант коллективного политического самоубийства, и принять этот вариант не готова ни при каких обстоятельствах.

Вдобавок надо помнить, что заинтересованность северокорейской элиты в подобных вознаграждениях невелика. Иностранная помощь при грамотном использовании могла бы существенно улучшить жизнь большинства населения, но она не оказывает влияния на принятие политических решений. Для руководства сохранение режима куда более важная задача, чем экономический рост или повышение уровня жизни – и поэтому ставить под угрозу безопасность страны и режима ради шансов на улучшение экономического положения они не хотят (как наглядно показал пример Каддафи, такие шансы могут оказаться иллюзорными).

Вторым теоретически возможным вариантом решения ядерной проблемы по-американски (то есть путем достижения полной денуклеаризации) является политика санкций. Расчет на то, что Пхеньян, столкнувшись с вызванным санкциями жестким экономическим кризисом и перспективами массового (или элитного) недовольства, решит пожертвовать ядерным оружием. Однако и это имеет мало шансов на успех.

Главную проблему для США, конечно, создает Китай, который, стремясь к сохранению статус-кво как наименьшему из зол, не собирается создавать в Северной Корее кризисную ситуацию и поэтому не только участвует в санкциях без излишнего энтузиазма, но и продолжает оказывать КНДР ощутимую помощь. Главной формой ее являются субсидируемые поставки жидкого топлива по так называемым «ценам дружбы». Однако китайская пассивность, вполне оправданная и понятная, – лишь один из факторов, обрекающих на провал политику санкций. Даже если предположить, что Китай по тем или иным причинам согласился принять полное участие в режиме международных санкций по американскому сценарию, это обстоятельство, скорее всего, мало повлияет на политику Пхеньяна в ядерном вопросе. Спора нет: прекращение субсидируемых поставок топлива из Китая, а в самом худшем случае – и введение Китаем частичного эмбарго на торговлю с Северной Кореей, станет для КНДР сильнейшим ударом. Однако резкое ухудшение экономической ситуации и даже новая вспышка голода едва ли заставит Пхеньян изменить позицию. В случае введения Китаем под давлением США «эффективных» санкций (то есть таких, которые могут привести к экономической дезинтеграции в КНДР) экономическая катастрофа обрушится на население, а не на элиту. И нет оснований думать, что сколь угодно сложное положение народа заставит Пхеньян отказаться от ядерного проекта.

В последнее время, особенно после прихода к власти Дональда Трампа, рассматривается и третий теоретически возможный вариант – военное решение. В качестве прецедента обычно вспоминают удары израильских ВВС по ядерным объектам в Ираке (1981 г.) и Сирии (2007 г.). Подразумевается, что Соединенные Штаты путем нанесения высокоточных ударов по ядерным объектам сумеют парализовать северокорейскую ядерную программу.

Подобная идея, пользующаяся особой популярностью у американских ястребов, на практике не выдерживает критики. Главная проблема связана с тем, что северокорейские вооруженные силы в состоянии отреагировать на подобные удары. Речь не о том, что их удастся предотвратить (силы ПВО в КНДР сильно устарели), но в ответ на такую атаку Пхеньян, вероятнее всего, нанесет удар по Сеулу и другим приграничным территориям Южной Кореи – в первую очередь концентрируясь на расположенных там американских военных объектах, но не ограничиваясь ими. Результатом станет южнокорейской контр-контрудар, после которого на полуострове начнется Вторая корейская война. Перспективы тяжелой и кровавой наземной операции в Азии не вызывают энтузиазма в Вашингтоне, прежде всего у руководства американской армии.

Есть и практические сомнения в том, что серия точечных ударов остановит ядерную программу. Большинство объектов, связанных с ракетной и ядерной промышленностью, надежно замаскированы и находятся в защищенных подземных сооружениях. В стране действует беспрецедентный по своей жесткости контрразведывательный режим. Шанс того, что в распоряжении американских спецслужб имеется достоверная информация о расположении необходимых объектов, невелик. И тем менее вероятно, что эти цели удастся успешно поразить.

Полностью исключить возможность конфликта нельзя. Как уже говорилось выше, Ким Чен Ын, в отличие от своего отца, настроен на создание т.н. «потенциала второго удара», основой которого должны стать МБР, способные поразить территорию континентальных США. Когда в новогодней речи в январе 2017 г. Ким Чен Ын открыто выразил намерение разработать такие ракеты, Трамп отреагировал твитом, сказав, что, дескать, «этого не случится». Но КНДР, скорее всего, завершит разработку ракет еще в период правления Трампа, который, как ясно из изложенного выше, недвусмысленно заявил, что не допустит появления у Пхеньяна такого оружия. Вдобавок сам факт превращения КНДР в страну, способную нанести ядерный удар по Соединенным Штатам, стал бы серьезным вызовом для любой американской администрации. Нельзя совсем исключать и того, что Трамп и его окружение проигнорируют риски большой войны и атакуют военные объекты КНДР. Впрочем, едва ли – готовность людей из окружения Трампа обсуждать возможность силового вмешательства резко снизилась в последние два-три месяца, главная надежда возлагается на попытки уговорить Китай занять более жесткую позицию (с сомнительными шансами).

Таким образом, ни один из возможных сценариев решения северокорейской проблемы – переговоры, санкции, военное решение – не может считаться приемлемым и удовлетворительным. Значит, США и весь мир с большой долей вероятности вынуждены будут долгое время сосуществовать с ядерной Северной Кореей. Решить проблему может только смена режима в Пхеньяне, но вероятность такого поворота событий не представляется особо высокой.

Вместо заключения: контуры неудобного компромисса

Злорадствовать по поводу беспомощности Вашингтона не следует: успех северокорейской ядерной программы не радует никого. Превращение КНДР в ядерную державу действительно создает опасный прецедент и в перспективе подрывает режим ядерного нераспространения. В долгосрочной перспективе стабильность режима семьи Ким вызывает сомнения. Получается, ядерным оружием обзавелась страна, способная впасть в хаотическое состояние, при котором контроль над ядерным оружием и средствами его доставки будет нарушен. Наконец, учитывая достаточно низкий уровень северокорейских средств разведки и связи, равно как и (предположительно) исключительную концентрацию власти в руках высшего руководителя, нельзя исключить и возможность применения ядерного оружия в результате неправильной оценки ситуации, паники или технической ошибки.

В долгосрочной перспективе частичным решением может стать компромисс, который условно можно назвать «замораживанием северокорейской ядерной программы». Соединенные Штаты и другие заинтересованные страны согласились бы предоставить КНДР щедрые политические и экономические уступки в обмен на введение моратория на испытания ядерного оружия и средств его доставки. Разумеется, учитывая опыт последнего десятилетия, выплаты должны проводиться не одноразово, а ежемесячно, ежеквартально или ежегодно и прекратятся, если Северная Корея сочтет себя свободной от обязательств, взятых по такому соглашению.

По большому счету, Женевское Рамочное соглашение 1994 г. можно считать первым договором подобного рода, так как оно предусматривало именно приостановку северокорейской ядерной программы в обмен на экономическую помощь. То обстоятельство, что оно успешно проработало восемь лет и было разорвано по инициативе США, говорит о том, что подобный компромисс теоретически возможен. Более того, частные разговоры с американскими официальными лицами показывают, что на уровне по крайней мере среднего дипломатического персонала существует понимание того, что замораживание является наиболее приемлемым из всех реалистически мыслимых вариантов. Впрочем, на настоящий момент вероятность заключения такого соглашения невелика.

Проблемы с обеих сторон. Американской администрации по внутриполитическим соображениям будет трудно признать Северную Корею де-факто ядерной державой – а именно такое признание является частью «замораживания». Вдобавок сделка подразумевает, что Соединенные Штаты будут выплачивать субсидии КНДР, сохраняющей ядерный статус (а без таких выплат Северная Корея на соглашение не пойдет). Оппозиция в Конгрессе и средства массовой информации, скорее всего, представят подобные договоренности как капитуляцию и уступку международному шантажисту. Понятно, что президент может пойти на подобный компромисс только при наличии серьезных и весомых соображений, причем особо это относится к Дональду Трампу.

С другой стороны, северокорейское руководство тоже, кажется, пока не намерено всерьез говорить о замораживании. Сейчас главная задача – создать «потенциал второго удара», и компромисса не будет до тех пор, пока Пхеньяну не удастся разработать и развернуть МБР, способные поражать цели на территории США. С другой стороны, развертывание МБР сделает переговоры еще более трудными для американцев, по крайней мере на первом этапе.

Никаких других контуров, кроме описанных выше, не просматривается. В долгосрочной перспективе именно соглашение о замораживании решит (на какое-то время, а не навсегда) северокорейскую ядерную проблему – или, скорее, снизит ее остроту. Однако сейчас до такого соглашения еще очень и очень далеко.

КНДР > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 4 июля 2017 > № 2258198 Андрей Ланьков

США. КНДР. Россия > Армия, полиция > ria.ru, 10 февраля 2016 > № 1644900 Михаил Ульянов

Ситуация вокруг биологической программы Пентагона вызывает в Москве серьезную озабоченность, российская сторона требует от США гарантий, что возбудители сибирской язвы не были направлены в лаборатории сопредельных с РФ государств, заявил директор Департамента по вопросам нераспространения и контроля за вооружением МИД РФ Михаил Ульянов. Какие меры предпринимает Россия по укреплению режима Конвенции о запрещении биологического и токсинного оружия, каковы перспективы согласования резолюции СБ ООН по КНДР и будет ли Россия продолжать поставлять оружие Ирану, он рассказал в интервью специальному корреспонденту РИА Новости Полине Чернице.

— 16 января началась фаза практической реализации Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД) по урегулированию иранской ядерной программы. Какими вы видите перспективы реализации данного соглашения?

— С середины января работа на данном направлении перешла в рутинный режим. Дальнейшее развитие ядерной программы Тегерана и международного сотрудничества с Ираном в ядерной области должно осуществляться строго в рамках СВПД и резолюции СБ ООН 2231.

Фокус внимания сейчас переключается на МАГАТЭ. Именно Агентство на каком-то этапе должно сделать так называемое расширенное заключение, подтвердив отсутствие в Иране незаявленных ядерного материала и деятельности. Для этого у него есть все необходимые инструменты – Дополнительный протокол к Соглашению о гарантиях и модифицированный Код 3.1 (заблаговременное информирование Агентства о начале строительства или изменении конструкции ядерных объектов), которые Иран применяет в полном объеме с 16 января этого года.

Однако здесь не все так просто. На сегодняшний день нет четких критериев, в соответствии с которыми МАГАТЭ выдает или отзывает расширенное заключение. По сути, это отдано на усмотрение Секретариата МАГАТЭ, то есть соответствующие решения носят во многом субъективный характер. Признать такое положение нормальным нельзя. Расширенное заключение — это наиважнейший этап в реализации СВПД, поскольку именно оно станет подтверждением исключительно мирной направленности ИЯП. Кроме того, оно имеет прямую проекцию на возможное досрочное прекращение сохраняющихся в соответствии с резолюцией СБ ООН 2231 ограничений на сотрудничество с Ираном в области ВТС, ракетных технологий и ядерной сфере. Поэтому необходимо выработать сугубо технические критерии выдачи расширенного заключения МАГАТЭ. Это пошло бы на пользу всей гарантийной деятельности Агентства, в том числе применительно к другим странам.

— Вы упомянули о сохраняющихся ограничениях. В чем их суть?

— Наши западные коллеги старательно затушевывают тот факт, что никаких прямых запретов на сотрудничество с ИРИ в области ВТС, ракетных технологий и продукции ядерного назначения, которые существовали в рамках уже канувшего в лету санкционного режима, больше нет. Например, это касается поставок в Иран вооружений по семи категориям регистра ООН обычных вооружений (боевые танки, боевые бронированные машины, артиллерийские системы большого калибра, боевые самолеты, боевые вертолеты, военные корабли, ракеты и ракетные системы), которые можно осуществлять, получив предварительное разрешение СБ ООН. Иран нуждается в модернизации своих вооруженных сил. Можно ожидать, что через какое-то время Тегеран подпишет контракты в сфере ВТС с другими государствами и соответствующие заявки начнут поступать на рассмотрение СБ ООН. Конечно, страны, обладающие в Совете правом вето, имеют возможность блокировать такие поставки. Но им в этом случае придется объясняться, почему они препятствуют реализации законного права государства на самооборону, особенно в условиях борьбы с терроризмом в регионе Ближнего Востока, и какое это имеет отношение к рискам распространения ядерного оружия.

— Россия будет осуществлять поставку вооружений?

— Почему бы нет, если уполномоченные организации двух стран договорятся между собой по условиям контрактов? Если экспорт семи категорий вооружений по регистру ООН нуждается в одобрении Советом Безопасности, то все остальные поставки продукции военного назначения в Иран можно совершать абсолютно беспрепятственно, на основе двусторонних договоренностей. Даже информировать о них никого не требуется.

Такой порядок будет действовать до 18 октября 2020 года, то есть в течение пяти лет с момента вступления СВПД в силу. Но остающиеся пока ограничения могут быть отменены и ранее в случае поступления расширенного заключения МАГАТЭ.

Похожий режим, но уже на восемь лет, установлен и в отношении поставок в Иран ракетных технологий.

Несколько иной механизм предусмотрен для поставок в ИРИ товаров ядерного и двойного применения по соответствующим спискам Группы ядерных поставщиков. Здесь тоже потребуется разрешение СБ ООН, но оно будет основываться на рекомендации Совместной комиссии СВПД в составе России, Ирана, США, Китая, Великобритании, Франции, Германии. Решения Совместной комиссии принимаются на основе консенсуса. Иными словами, любой из участников будет иметь возможность заблокировать поставку. Но опять-таки это нужно будет убедительно обосновать.

Понятно, что потребуется какое-то время, чтобы сформированные механизмы, учитывая их сложный и уникальный характер, притерлись друг к другу и начали функционировать гладко и предсказуемо. Мы будем этому активно содействовать в интересах обеспечения устойчивости СВПД на всем протяжении его реализации. Рассчитываем, что и все остальные участники процесса будут строго соблюдать взятые на себя обязательства. Ключевым инструментом для сопровождения выполнения плана действий и разрешения спорных моментов является Совместная комиссия. Заседания будут проводиться как минимум раз в квартал.

— Что еще можно сказать о российской роли в этом процессе?

— Что касается России, то нам в рамках СВПД отводится особая роль. Она, среди прочего, предусматривает взаимодействие с Ираном в налаживании производства стабильных изотопов на бывшем уранообогатительном предприятии в Фордо. Такие изотопы будут использоваться в ядерно-физических исследованиях, а также в проведении диагностики и лечении заболеваний раком. Проект небольшой, но высокотехнологичный. Он носит долгосрочный характер и в целом имеет потенциал для продолжения и расширения сотрудничества в этой области. Сейчас по линии госкорпорации "Росатом" и Организации по атомной энергии Ирана ведется активная подготовка к началу его реализации.

Кроме того, Россия оказала Ирану содействие в вывозе из страны всего предусмотренного СВПД объема обогащенного урана, что позволило в достаточно сжатые сроки перейти к практической реализации плана. Возможно, со стороны это покажется относительно простой операцией, но смею заверить, что это далеко не так. Если бы не накопленные у нас с Ираном опыт и доверие в области мирного использования атомной энергии за период сооружения АЭС "Бушер", то осуществить ее, тем более в такие сжатые сроки, было бы невозможно. Не исключаем, что по ходу выполнения СВПД у нас появятся дополнительные возможности для взаимодействия с Ираном в этой области.

— Существуют ли опасения, что США по завершении выборного цикла уже при следующей администрации будут проявлять стремление как-то повлиять на выполнение СВПД? Или уклониться от его выполнения?

— Вряд ли стоит гадать на кофейной гуще. Теоретически все в жизни может произойти. Но если СВПД будет осуществляться эффективно и гладко, то, мне кажется, пересмотреть принятые решения новой администрации будет исключительно сложно, почти невозможно. Все зависит от того, как пойдет процесс, а пока он идет вполне конструктивно, и есть все основания полагать, что иранцы настроены на скрупулезное соблюдение своих обязательств. Неслучайно они сумели выйти на начало фактической реализации СВДП уже в январе, хотя многие специалисты считали, что на завершение подготовительных мероприятий Тегерану потребуется гораздо больше времени – вплоть до конца апреля. Это показатель серьезности намерений иранской стороны.

— КНДР еще не присоединилась к ДВЗЯИ, будет ли сейчас Москва усиливать давление на Пхеньян или сейчас любые такие переговоры с ними невозможны? Точнее, они не воспринимают такие дипломатические методы давления?

— Россия выступает за скорейшее подписание/ратификацию ДВЗЯИ всеми восемью странами из так называемого списка 44-х, которые этого еще не сделали. КНДР входит в их число. Но в нынешних обстоятельствах рассчитывать на немедленное присоединение Пхеньяна к этому Договору было бы нереалистично.

— Что вы можете сказать в связи с осуществленным на днях КНДР ракетным запуском?

— Наши оценки содержатся в официальных комментариях МИД России. Конечно, запуск ракеты является серьезной ошибкой и даже вызовом Совету Безопасности, его резолюциям. Северокорейцы в данном случае работают против своих собственных интересов. Это видно на примере того, что Вашингтон и Сеул уже объявили о начале переговоров по размещению противоракетных комплексов THAAD на территории Южной Кореи. Есть основания полагать, что взаимопонимание о проведении таких переговоров было достигнуто раньше, но объявили об этом намерении только сейчас, использовав запуск северокорейской ракеты в качестве повода и предлога. Такое развитие событий наверняка не пойдет на пользу ни Пхеньяну, ни Сеулу. Возможное появление элементов глобальной ПРО США в регионе со сложной ситуацией в сфере безопасности может провоцировать гонку вооружений в Северо-Восточной Азии и дополнительно осложнит решение ядерной проблемы Корейского полуострова.

— Сейчас готовится резолюция СБ ООН, которую, кстати, будет Москва поддерживать или нет?

— В заявлении Совета Безопасности ООН для прессы, которое было принято 7 февраля по итогам экстренных консультаций, подтверждено намерение принять такую резолюцию в качестве реакции на вызывающее поведение Пхеньяна. Когда начнется редакционная работа над текстом, Россия, конечно же, примет в ней активное участие. Те меры, которые будут согласованы, должны быть адекватными сложившейся ситуации и не должны помешать продолжению политико-дипломатических усилий, которые остаются единственным средством урегулирования существующих проблем. Кроме того, Россия еще с начала 90-х годов твердо исходит из того, что санкционные меры не должны вести к обострению гуманитарных проблем ни в чем не повинного гражданского населения. К такому убеждению нас подвел печальный опыт почти тотального торгово-экономического эмбарго, вводившегося в свое время против бывшей Югославии и Ирака.

— Американцы выступают против распространения мандата Совместного механизма расследования ОЗХО – ООН за пределы сирийской территории, заявляя, что "не стоит путать Сирию и Ирак". Как можно прокомментировать данную позицию США?

— Я бы назвал ее контрпродуктивной и даже циничной. Террористическая группировка ИГИЛ все еще контролирует значительные территории как в Сирии, так и в Ираке. В обеих странах террористы применяли химическое оружие. Можно говорить о том, что химический терроризм приобрел уже трансграничный характер. Боевики перемещаются из страны в страну и зачастую используют в своих целях одни и те же каналы поставок химвеществ, пролегающие, в частности, через Турцию. Ясно, что этой проблемой нужно заниматься комплексно. Вашингтон же настаивает на расследовании случаев применения химоружия только в Сирии. Получается, что если химоружие используется по другую сторону сирийско-иракской границы, то такие преступления внимания со стороны международного сообщества уже не заслуживают. За такой позицией стоит очевидное стремление Вашингтона максимально сфокусировать деятельность Совместного механизма расследований на обвинениях в адрес официального Дамаска. Это яркий пример двойных стандартов.

— Михаил Иванович, мы записываем интервью накануне Дня Дипломатического работника. Как вы собираетесь отмечать свой профессиональный праздник?

— Агентство "Россия сегодня" предложило мне провести в своем мультимедийном центре 10 февраля пресс-конференцию по вопросам нераспространения и контроля над вооружениями. Ближе к концу дня в МИДе состоится торжественное заседание, посвященное Дню дипломатического работника. Будет и возможность поднять бокал по случаю профессионального праздника.

— Какие, по вашему мнению, изменения претерпела международная дипломатия за последние двадцать лет?

— В свое время один из лидеров КНР, помнится, уклонился от ответа на вопрос о значении Великой французской революции, сославшись на то, что с тех пор прошло слишком мало времени. Вы же предлагаете мне дать оценку чрезвычайно сложному, турбулентному периоду с гораздо более короткой дистанции. Поэтому, не претендуя на исчерпывающий ответ, отмечу лишь несколько моментов.

В обозначенный вами период существенно возросла роль информационного обеспечения внешней политики. Это явственно проявилось, например, в ходе югославского кризиса в начале 90-х годов, когда западная пресса довольно эффективно навязывала крайне негативный образ Белграда. Потом мы еще не раз сталкивались с подобными ситуациями. Наблюдаем это и сейчас в связи с событиями в Сирии и на Украине. Противопоставить что-либо этому еще в недавнем прошлом мы почти не могли. Но в последние десять лет ситуация начала заметно меняться. Тот факт, что сейчас некоторые официальные лица на Западе требуют "положить конец российской пропаганде" и даже грозятся закрыть доступ российским телеканалам к зарубежной аудитории, говорит о том, что наша страна и отечественная журналистика стали серьезным игроком на международном информационном поле. Конечно, обольщаться по этому поводу не стоит, но есть основания полагать, что эпоха тотального доминирования однобокой точки зрения в мировом информационном пространстве подходит к концу. Желаю вам и вашим коллегам по цеху дальнейших успехов в этом важнейшем деле.

Произошли перемены и в дипломатической технике. В связи с развитием информационных технологий все большее распространение приобретает работа с зарубежными партнерами по электронной почте, что позволяет зачастую в режиме реального времени согласовывать совместные документы. В последние годы проводятся уже не только телефонные, но и рабочие видеоконференции с участием сразу нескольких столиц. Кстати, не во всех внешнеполитических ведомствах даже стран ядерной пятерки имеется необходимая для этого аппаратура. В МИД России она есть. Но эти новшества, конечно, не отменяют, а лишь дополняют традиционные формы дипломатической работы.

Научно-технический прогресс оказывает влияние и на международную повестку дня. Например, в том, что касается контроля над вооружениями, отмечается возросший интерес к проблематике смертоносных автономных роботизированных систем. Таковых еще нет на вооружении ни одной из армий, но эксперты пытаются просчитать, какие последствия, в том числе гуманитарного свойства, будет иметь их скорое появление. Можно привести в пример и бурное развитие биотехнологий, которые, как правило, имеют двойное применение. В этой связи все более отчетливо видны прорехи в системах биобезопасности, в том числе слабые места режима, установленного Конвенцией о запрещении биологического и токсинного оружия (КБТО).

— В чем состоят проблемы с осуществлением этой Конвенции?

— Таких проблем немало. В развивающихся странах они связаны с объективными причинами – отсутствие материальных возможностей, например, для осуществления программ биобезопасности. Поэтому мы и говорим о востребованности формата КБТО как механизма международного сотрудничества, обмена опытом и оказания помощи. Однако есть проблемы другого рода. В качестве примера приведу Соединенные Штаты, которые обладают наиболее крупным потенциалом в области биотехнологий и одновременно претендуют на роль мирового лидера в области биологической безопасности.

В прошлом году на мероприятиях в рамках КБТО в Женеве мы дважды – в августе и декабре – привлекали внимание государств-участников к рискам техногенных чрезвычайных происшествий в этой стране, связанным с возможностью заражения персонала микробиологических объектов, инфицирования населения, проживающего вокруг них, и трансграничного распространения соответствующих патогенов. Наши озабоченности основывались на серьезных проблемах в системе обеспечения безопасности биологических агентов в США. Особенно вопиющими они являются в рамках военно-биологической программы Пентагона.

Подтверждением этому являются результаты проверки главным надзорным органом США в сфере биобезопасности – центром по контролю и предупреждению заболеваний министерства здравоохранения (Атланта, штат Джорджия) – военно-биологических и военно-медицинских объектов Пентагона, в ходе которой были вскрыты очередные грубые нарушения требований в сфере обращения, производства и передачи возбудителей особо опасных инфекций.

Особенно резонансным в этой связи стало выявление бесконтрольного хранения значительного количества возбудителей чумы и венесуэльского энцефалита лошадей в Эджвудском центре химической и биологической защиты сухопутных войск (Абердинский полигон, штат Мэриленд). По всей очевидности, это явилось следствием многолетнего игнорирования фактов неэффективности применяемых технологий инактивации биоматериалов. Наблюдаются также случаи утраты и хищения в США патогенных микроорганизмов, выбросы биоагентов за пределы лабораторных помещений, заражение и гибель людей. Это не может не вызывать тревоги в связи с тем, что террористы, в том числе из так называемого Исламского государства, не останавливаются на применении химического оружия и настойчиво ищут пути приобретения компонентов биологического оружия.

Наиболее вопиющим инцидентом стала неоднократная рассылка в 2005-2015 годах испытательным центром сухопутных войск США имени Л. Саломона (Дагуэйский полигон, штат Юта) жизнеспособного возбудителя сибирской язвы 194 адресатам в десяти странах мира. По результатам расследования виновным было названо некое "научное сообщество, не способное разработать надежные средства дезактивации биоматериалов". Вместе с тем, по мнению российских профильных специалистов, как минимум в одно государство – Республику Корея – подготовленная соответствующим образом "живая" рецептура была отправлена преднамеренно для проведения очередного этапа испытаний системы комплексной оценки биологической обстановки JUPITR (Joint United States Forces Korea Portal and Integrated Threat Recognition), разворачиваемой на американской авиабазе Осан и других военных объектах Вашингтона в регионе в ответ на "возможность применения биологического оружия одной из сопредельных стран". При этом официально Соединенные Штаты не располагают предназначенной для проведения биоаэрозольных экспериментов специальной полигонной и лабораторной базой в Республике Корея. Не заявлено о наличии подобных объектов и в ФРГ, а также на американских островных территориях (Виргинские острова, острова Гуам и Пуэрто-Рико), где также были обнаружены указанные рецептуры.

Сложившаяся в США ситуация имеет устойчивую тенденцию к ухудшению, то есть, как нами отмечалось в августе прошлого года, ведет к созданию биологической опасности. Не будем забывать, что разделом 817 так называемого Патриотического акта США 2001 года из-под уголовной ответственности выведена запрещенная по Конвенции деятельность, если она санкционирована правительством Соединенных Штатов. Это наводит на очень тревожные размышления, заставляя усомниться в готовности Вашингтона добросовестно выполнять КБТО.

В этих условиях мы ставим вопрос о получении гарантий со стороны США, что указанные рецептуры сибирской язвы или другие опасные биологические агенты не направлены в военные лаборатории, созданные Пентагоном на территории сопредельных с Россией государств. Будем и дальше добиваться конкретных и ясных ответов на наши озабоченности. Для американских партнеров правильнее всего было бы признать наличие у них системных проблем, навести реально, а не показным образом надлежащий порядок и проинформировать о принятых мерах государства, участвующие в Конвенции.

— Делается ли что-нибудь для укрепления режима КБТО?

— Необходимость в этом давно назрела. Открытая к подписанию еще в 1972 году КБТО стала первым многосторонним международным договором, запретившим целый вид ОМУ. Однако в ней до сих пор отсутствует институциональная основа осуществления на международном уровне. В этом ее фундаментальное отличие от Договора о нераспространении ядерного оружия и Конвенции о запрещении химического оружия, которые опираются соответственно на МАГАТЭ и ОЗХО. За 40 лет с момента вступления биологической Конвенции в силу никаких существенных мер по ее укреплению принято не было.

Попытка международного сообщества в 90-е годы исправить такую ситуацию путем разработки дополнительного протокола была близка к успеху, но в 2001 году США в одностороннем порядке заблокировали эти переговоры и с тех пор препятствуют их возобновлению. В этой связи Россия в прошлом году выступила с инициативой проведения открытых для всех переговоров с целью разработки сбалансированного пакета мер по улучшению осуществления Конвенции. Наше предложение предусматривает работу в таких областях, как развитие международного сотрудничества в мирных целях, меры доверия, мониторинг научно-технических достижений, осуществление Конвенции на национальном уровне, создание механизма расследования предполагаемого применения биологического оружия и помощи и защиты в случае такого применения.

В ноябре этого года состоится VIII Обзорная конференция КБТО. Помимо оценки осуществления Конвенции за прошедшие пять лет, она должна также наметить программу работы до 2021 года. Рассчитываем, что российское предложение будет одобрено, и уже начиная с 2017 года начнутся предложенные нами переговоры. На этапе подготовки к Обзорной конференции мы продолжим вести работу по продвижению нашей инициативы. Готовим ряд новых предложений, нацеленных на ее наполнение конкретным содержанием, привлекательным для большинства государств. Мы будем активно продвигать весь комплекс наших предложений в ходе двух сессий подготовительного комитета – в апреле и августе, будем работать по столицам. Российские идеи вызывают заметный интерес среди государств-участников КБТО, поскольку предлагают позитивную, недискриминационную и реалистичную повестку дня. Надеемся, что по итогам работы в этом году ситуация в КБТО станет меняться в лучшую сторону.

Шансы на это есть, хотя, конечно, переоценивать их нельзя, потому что действует правило консенсуса. Это означает, что требуется поддержка всех 173 государств – участников КБТО. И нужно найти вариант, который устроил бы, с одной стороны, западников, а с другой, неприсоединившиеся страны. А у них подходы зачастую диаметрально противоположные. Найти золотую середину, устраивающую всех, конечно, сложно.

— Как относятся к российским предложениям западноевропейцы?

— С несомненным интересом, хотя говорить о прямой поддержке было бы пока преждевременно. У ряда стран-членов ЕС (но не у всех) есть возражения против того, что цель переговоров мы видим в заключении юридически обязывающего протокола к КБТО. Для них же были бы предпочтительнее политические договоренности. Но таковые недостаточны уже для многих неприсоединившихся стран, по убеждению которых альтернативы протоколу нет. Словом, имеет место широкий разброс мнений по отдельным элементам российской инициативы. Наша задача, повторяю, состоит в том, чтобы постараться примирить различные точки зрения.

США. КНДР. Россия > Армия, полиция > ria.ru, 10 февраля 2016 > № 1644900 Михаил Ульянов

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > bfm.ru, 9 июля 2014 > № 1123208 Валерий Селезнев

ВАЛЕРИЙ СЕЛЕЗНЕВ: "ДЕЙСТВИЯ СПЕЦСЛУЖБ США "ПЕРЕКРЫВАЮТ" ВСЕ, ЧТО ОНИ ИНКРИМИНИРУЮТ МОЕМУ СЫНУ"

Отец задержанного на Мальдивах Романа Селезнева, депутат Госдумы Валерий Селезнев, призвал ввести санкции против островного государства. Связи с сыном у него пока нет

Российский МИД заявил, что делает все возможное, чтобы ситуация с задержанным Романом Селезневым не пошла по сценарию Ярошенко и Бута. Впрочем, представитель Госдепа США Джен Псаки убеждена, что считать это похищением нельзя, хотя и несколько раз повторила, что не знает, о каком именно деле идет речь. Роман Селезнев был задержан в субботу на Мальдивских островах. В аэропорту он был схвачен сотрудниками американских спецслужб. Американские СМИ утверждают, что Селезнев является известным хакером и теперь его подозревают в махинациях с кредитными картами американских потребителей. Отец задержанного, депутат Госдумы Валерий Селезнев, призвал ввести санкции против Мальдивских островов. Как заявил Селезнев в интервью Business FM, у него до сих пор нет связи с сыном.

Валерий Селезнев: Готовим материалы для возбуждения уголовных дел в отношении официальных сотрудников Мальдив, а также американских граждан, которые похитили Романа. Сейчас важно получить консульский доступ до похищенного, потому что пока что его не дают. Хотя Псаки вчера заявила очередную глупость, что никакого похищения не было, пожалуйста, консульский доступ может быть обеспечен, но это не соответствует действительности.

Вам удалось связаться с очевидцами этого похищения?

Валерий Селезнев: Очевидцы - его семья, его похитили при посадке на рейс Мале-Москва "Трансаэро", следовавший в Домодедово. Семья пыталась остаться с ним, их принудительно посадили в самолет, разлучили, разъединили. Все это происходило на глазах у ребенка.

А что дальше? Какие мы санкции можем по отношению к Мальдивам применить?

Валерий Селезнев: Санкции в виде прекращения дипломатических отношений с Мальдивами. Я думаю, что это вполне естественная была бы реакция. Но здесь я надеюсь на нашу дипломатию. Надо понимать, что надо рассматривать этот вопрос не в контексте того, что это сын депутата, надо просто рассматривать, что Мальдивы позволили похитить человека, гражданина Российской Федерации. США создают очередной прецедент. И если это пройдет безнаказанно, значит, они просто поставят это на поток, и все.

Чисто гипотетически возможность обмена наших граждан на Сноудена как-то обсуждается, рассматривается?

Валерий Селезнев: Я не располагаю такой информацией. Я бы был очень удивлен, если бы это на самом деле происходило. У нас ситуация разная, потому что Сноуден не был похищен, он, наоборот, спасался от американского правосудия. С учетом тех сроков, которые фигурируют в американской прессе, естественно, настроение у меня не очень позитивное, но надо бороться и руки не опускать. А если американская сторона считает, что Роман виноват, и имеет на то какие-то доказательства и материалы, то пожалуйста, у нас есть двустороннее соглашение от 1999 года, которое никто не отменял. Они могут предоставить всю информацию, и я могу сказать, что как отец совершенно не против того, чтобы эти материалы рассматривались в российских правоохранительных органах. Это уже вопрос второй. Сейчас мне, как человеку, отцу и гражданину, абсолютно все равно, виноват Роман или не виноват, хакер он или не хакер, крал он или не крал. То, что совершили американские спецслужбы, перекрывает абсолютно все то, что они инкриминируют моему сыну.

Как говорит депутат Селезнев, его сын находится "в одной из самых жутких тюрем на американском острове Гуам". Впрочем, коллеги Селезнева пока не решили, будут ли предпринимать усилия по защите его сына. По словам главы думской фракции ЛДПР Игоря Лебедева, это "личное дело Селезнева". "Никакой позиции во фракции по этому вопросу нет", - сказал он РБК daily. На вопрос, роняет ли этот скандал тень на депутата, лидер фракции сказал, что "ничего не роняет".

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > bfm.ru, 9 июля 2014 > № 1123208 Валерий Селезнев

Украина > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 27 июня 2014 > № 2906776 Алексей Арбатов

Украина и реальная политика

Алексей Арбатов – академик РАН, руководитель Центра международной безопасности Института мировой экономики и международных отношений им. Е.М. Примакова Российской Академии наук, в прошлом участник переговоров по Договору СНВ-1 (1990 г.), заместитель председателя Комитета по обороне Государственной думы (1994–2003 гг.).

Резюме Разрыв этой страны на части вновь расколет всю Европу

Украина стала предметом прямого политического и идеологического противостояния России и Запада, которое повлекло исключение России из «большой восьмерки» и других престижных форумов, экономические санкции и свертывание многих каналов сотрудничества самого различного характера. По остроте этот кризис беспрецедентен не только за период после окончания холодной войны, но, пожалуй, с конца 1970-х годов, когда советские войска вошли в Афганистан. А последствия кризиса могут иметь более долговременный характер.

Взгляды на украинскую драму

В мировом общественном сознании сложились разные точки зрения по поводу бурных и трагических событий в Украине и вокруг нее. Первая официально принята в России, ряде стран Организации договора коллективной безопасности и Евразийского экономического союза, она в целом поддерживается Китаем и некоторыми другими нейтральными государствами. Этот взгляд состоит в том, что через соглашение об ассоциации с Евросоюзом (ЕС) Запад попытался оторвать Украину от России и интеграционных структур СНГ, подчинить ее своим финансово-экономическим стандартам, разрушить крупнейший после российского постсоветский научно-технический и промышленный потенциал. В дальнейшем предполагалось принять страну в НАТО, разместить там американский флот и базы ПРО.

После пяти лет переговоров Украины с Евросоюзом Кремль открыл глаза президенту Виктору Януковичу на эту опасность, предложил братскую экономическую помощь, и тот отменил (или отложил) подписание соглашения с ЕС. Но украинские антипатриотические силы, националисты и фашисты при прямом подстрекательстве и помощи Запада организовали евромайдан и свергли Януковича, совершив антиконституционный переворот и силовой захват власти в Киеве.

В ответ на создание националистических вооруженных формирований, угрозы и дискриминационные законодательные акты новой незаконной власти народ Крыма реализовал свое международно признанное право на самоопределение и воссоединился с исторической родиной. В свою очередь, стремление народа юго-восточных регионов Украины к самоопределению, выразившееся в референдумах в Донецкой и Луганской областях, вызвали карательную военную операцию незаконной временной власти в Киеве, которую в мае сменил президент, избранный лишь частью регионов страны. В этой гражданской войне произошла трагедия в Одессе, на юго-востоке гибнут мирные жители, везде происходят массовые нарушения прав человека, аресты и пытки политических противников, захват и убийства журналистов. Но ополчение наносит растущие потери украинской армии, которая действует фактически как внешний агрессор на территории двух провозгласивших независимость республик.

Россия не способна прекратить народное восстание в двух областях, и потому любые новые санкции со стороны Запада просто бьют мимо цели. А вот США и их союзники могут и должны оказать давление на Киев, чтобы тот прекратил военную операцию и путем переговоров урегулировал отношения между Центром и регионами на основе федерализации или других принципов.

В целом украинский кризис наиболее рельефно выявил политику США и их союзников. Она направлена на то, чтобы не позволить России подняться с колен, помешать развитию ее равноправных экономических отношений с Евросоюзом, удержать однополярный мир под руководством Вашингтона, утвердить свое право на смену неугодных режимов военной силой или через цветные революции и на навязывание другим народам западных ценностей, политических норм и культурных стандартов.

Совершенно иная трактовка событий преобладает в странах Европы, входящих в НАТО и Евросоюз, и практически безраздельно царит в США. Она состоит в том, что украинский народ сверг коррумпированный режим президента Януковича, после того как он под давлением Москвы отказался от соглашения об ассоциации с Евросоюзом. Тем самым украинцы подтвердили свой выбор в пользу демократического европейского пути развития.

По этой версии, в наказание Россия присоединила Крым, нарушив территориальную целостность Украины в границах, признанных ООН и закрепленных международными меморандумом и договором от 1994 и 1997 годов. Отмечается, что впервые после 1945 года в Европе одно государство отняло часть территории у другого. На Западе утверждают, что затем посредством посылки частей спецназа, оружия и добровольцев Москва инспирировала вооруженное сепаратистское движение в юго-восточных областях страны, провоцируя украинскую армию на ответные удары, влекущие жертвы среди мирного населения.

Как уверены за рубежом, все это делается с целью держать страну под угрозой дальнейшего распада и подчинить себе вновь избранное демократическое руководство Киева или свергнуть его. В НАТО считают, что возможен захват этих областей российской армией по мартовской санкции Совета Федерации РФ. Применяя санкции и свертывая многоплановые связи с Россией, Запад стремится наказать Москву за Крым и вынудить ее прекратить поддержку украинских повстанцев, чтобы Киев мог восстановить власть над страной.

На Западе возобладало мнение, что Россия решила взять реванш за геополитическую трагедию краха СССР, пользуясь потрясениями в Украине, мягкотелостью президента США и разобщенностью их союзников. Как утверждают за границей, Москва хочет сплотить народ патриотическими чувствами на пути возрождения империи и территориальных захватов: Южная Осетия, Абхазия, Крым, украинские южные и восточные области, в будущем, возможно, Приднестровье, а при случае – Северный Казахстан и русскоязычные части Балтии. В США значительная часть правящих кругов требует, чтобы в ответ на это НАТО возродило политику сдерживания и изоляции России, которая, как там полагают, успешно сработала против СССР.

Казалось бы, два названных подхода невозможно примирить. Но не все так просто, как кажется на первый взгляд: хитросплетение идеологий современного мира поистине удивительно. Начать с того, что сторонников первой из приведенных точек зрения можно найти и на Западе, причем не только среди левых радикалов, но и в лагере крайне правых партий Европы, одержавших недавно победы на выборах в Европарламент. Во времена СССР их считали неофашистами, а сегодня для России они вдруг стали неформальными союзниками в противоборстве с либеральными западными ценностями и давлением Вашингтона и бюрократии Евросоюза на суверенитет европейских государств.

Однако еще более поразительно, что в менталитете великого множества россиян публично или негласно прекрасно уживаются обе версии украинского кризиса. Правда, вторая трактовка происходящего оценивается ими исключительно со знаком плюс, а не минус. В частности, сплошь и рядом открыто призывают присоединить к России названные выше постсоветские анклавы и отринуть предательство Беловежских соглашений 1991 года. Сторонники этой точки зрения считают курс на реванш за 1990-е годы и противоборство с извечно враждебным Западом единственно верной политикой, а территориальную экспансию самодержавной военной империи с миссией облагодетельствовать окружающий мир – единственно возможным способом существования России. Об этом постоянно твердят с телеэкранов известные публичные деятели, а ведущий идеолог такой доктрины Александр Проханов призывает построить то, что он называет «империей обрубков».

Угол зрения «реальной политики»

Но есть и другой взгляд на события, согласно которому при всем трагизме ситуации в ней нет ничего необычного: повод для конфликта имеет абсолютно классический характер и стар как мир.

Этот подход опирается на спорное, но весьма инструментальное учение так называемой реальной политики. Согласно данной школе политологии (родоначальником которой был американский мыслитель Ганс Моргентау, а блестящим теоретиком и практиком является Генри Киссинджер), в основе международной политики лежат не высокие принципы, а национальные интересы, геополитика и баланс сил ведущих держав. Для реализации национальных интересов международно-правовые нормы, моральные принципы, апелляции к чаяниям народов и исторические аргументы – лишь свободно сменяемые инструменты для достижения поставленной цели. Так, для себя и своих союзников принципы территориальной целостности и невмешательства во внутренние дела всегда стоят во главе угла, а по отношению к соперникам на первый план ставятся права национальных меньшинств на самоопределение и возможность гуманитарных интервенций для защиты прав человека, этнических и конфессиональных сообществ.

Нынешнее международное противоборство основано не на прежних идеологических «-измах», а на открыто заявляемых великодержавных интересах. По контрасту с советской идеологией в российском публичном дискурсе «империализм» ныне утратил прежний негативный флер и все чаще используется с героическим пафосом. Исключительно позитивный смысл придается ядерному оружию и концепции ядерного сдерживания (и негативный – ядерному разоружению), воспевается политика наращивания вооружений, демонстрации военной силы, поиска военных баз за рубежом, соперничества в торговле оружием – всего того, что раньше ставилось в вину «мировому империализму». Не обходится и без курьезов. Энтузиасты такой политики, стараясь бежать впереди «генеральной линии», нередко доводят ее до абсурда и тем самым дискредитируют: например, призывая выйти из договоров по разоружению и начать по всему миру «торговать ракетно-ядерным оружием... с обеспечением сервисного обслуживания» (С. Брезкун, «НВО», № 19 от 06.06.14).

Трансформация отношений России и Запада

Под углом зрения «реальной политики» конфликт России и Запада вокруг Украины был объективно неизбежен. На развалинах рухнувших империй всегда вспыхивали этнические и религиозные конфликты, прежде подавлявшиеся силой метрополии, которая произвольно проводила границы между своими субъектами для удобства управления или по принципу «разделяй и властвуй». Точно так же окружающие державы и вновь образовавшиеся государства всегда вступали в борьбу за имперское наследство.

В конце 1980-х и на протяжении 1990-х годов Запад был занят освоением советского наследия в Центральной и Восточной Европе путем договорно-правового объединения Германии, мирного расширения НАТО и Евросоюза, силового расчленения Югославии и Сербии. А правопреемнице СССР России было предоставлено гасить многочисленные конфликты на постсоветском пространстве (включая собственную территорию). Страны НАТО не горели желанием вовлекаться в кровавую неразбериху, и к тому же Россия была дезорганизована, экономически зависима и следовала в фарватере международного курса США. При этом никаких формальных или негласных договоренностей, режимов и механизмов поддержания стабильности на постсоветском пространстве не было создано, за исключением нескольких миротворческих и переговорных миссий.

Но время шло, и противоречия между Россией и Западом по этому поводу становились все более явными. При этом для роста напряженности существовали вполне объективные и обычные для международных отношений причины, понятные исследователям «реальной политики». За первое десятилетие нового века изменилось соотношение сил между Россией и Западом. Президента Бориса Ельцина сменил Владимир Путин, который быстро консолидировал в Кремле управление страной. По сравнению с 1990-ми годами Россия обрела устойчивый экономический рост (правда, в основном за счет беспрецедентного взлета мировых цен на углеводороды) и относительную социально-политическую стабильность. Москва получила крупные свободные капиталы для инвестиций, расплатилась с огромным государственным внешним долгом, резко (вчетверо за 2001–2008 годы) увеличила финансирование национальной обороны.

Одновременно относительно ослабли международные позиции США, Евросоюза, Японии как из-за провалов во внешней политике администрации Джорджа Буша (особенно в Ираке и Афганистане, в отношении Ирана и Северной Кореи), так и по причине мирового кризиса, спровоцированного безответственной финансово-экономической политикой Соединенных Штатов.

Изменение соотношения сил в мире проявилось в повышенной дипломатической активности Москвы на всех континентах, нежелании идти в фарватере США в разрешении региональных кризисов (Косово, Палестина, Иран, КНДР). Россия активизировала независимые от США, НАТО и ЕС межгосударственные объединения – ОДКБ, ШОС, БРИКС, стала открыто противодействовать США в военно-технической сфере (например, в развитии ПРО США и НАТО). Самое главное, РФ начала энергичные попытки объединения под своим руководством постсоветского пространства и вытеснения оттуда влияния Запада. Видимо, в Москве решили, что без этого было невозможно стать самостоятельным центром силы в полицентричном мире. Ведь экспортно-сырьевая экономика не позволяла сравняться по экономическому потенциалу с США, Евросоюзом, Китаем. А ядерный арсенал хоть гарантировал иммунитет от большой войны, но постепенно девальвировался по мере распространения ядерного оружия в мире и развития высокоточных оборонительных и наступательных вооружений в неядерном оснащении.

Заявка на смену уклада отношений в свете меняющегося соотношения сил неизбежно порождает противоречия как между людьми, так и между государствами. Похожие конфликты возникали между США и СССР в конце 1950-х и начале 1960-х годов, между Советским Союзом и Китаем в конце 1960-х годов. Речь Путина в Мюнхене в 2007 году стала сигналом Западу о том, что Россия больше не намерена играть по прежним правилам и претендует на равноправные отношения – или будет идти своим путем.

Реакция Запада на этот поворот была предсказуемо негативной. Как раз к этому моменту НАТО и Евросоюз всерьез занялись постсоветским пространством. На смену неудавшейся коалиции недовольных Россией стран под обозначением ГУАМ (Грузия, Украина, Азербайджан, Молдова) в начале нулевых годов была выдвинута концепция «Европейской политики соседства», а затем – стратегия «Восточного партнерства». Бухарестский саммит НАТО объявил, что в альянс «открыта дверь» Грузии и Украине. Цель состояла в том, чтобы воспрепятствовать усилиям России по формированию своей сферы влияния (по выражению бывшего президента Дмитрия Медведева, «сферы привилегированных интересов») на постсоветском пространстве и по возможности вытеснить ее оттуда.

После временной разрядки напряженности в годы «перезагрузки» отношений России и США под руководством президентов Дмитрия Медведева и Барака Обамы отчужденность и соперничество возобновились с удвоенной силой. Массовые протестные акции в 2012 году были восприняты новым российским правящим классом как подготовка Западом цветной революции, ввиду чего сближение с последним подорвет сложившуюся в России политическую систему.

В ответ на внутренние и внешние события российское руководство отменило курс «европейского выбора России», который провозглашался в 1990-е годы и в период правления Путина, начиная с Петербургского саммита России–ЕС в мае 2003 года и вплоть до 2007 года, когда президент подчеркивал: «Убежден, что не может быть полного единства нашего континента, пока органической частью европейского процесса не станет Россия – крупнейшее европейское государство».

Теперь на смену пришла официальная доктрина «евразийства». Она предполагает первоочередную интеграцию России в Таможенном и Евразийском союзах с постсоветскими республиками: прежде всего Белоруссией, Казахстаном и другими, которые пожелают присоединиться. А вместо получения инвестиций и передовых технологий Запада (на которые была рассчитана концепция «Партнерства ради модернизации» Медведева) был взят курс на реиндустриализацию экономики с опорой на оборонно-промышленный комплекс, получивший гособоронзаказ на 19 трлн руб. до 2020 года.

Украина как яблоко раздора

Запад, в свою очередь, сделал ставку на сближение с Украиной как второй по величине постсоветской страной, без которой, по давней формуле Збигнева Бжезинского, Россия не может снова стать империей. Памятуя уроки Грузии, это планировалось делать не через НАТО, а путем ассоциации с Евросоюзом, против чего Россия прежде не возражала. В основе этого курса лежали не экономические, а сугубо политические мотивы – после стремительного расширения членства в предыдущие годы Евросоюз столкнулся с большими трудностями. Однако в Москве дело воспринималось по-другому: опыт двух предыдущих десятилетий показал, что, за единичными исключениями, расширение НАТО и Евросоюза шло рука об руку.

Спохватившись в ноябре 2013 года, что дело всерьез шло к подписанию соглашения об ассоциации Украины и ЕС, Москва решила помешать этому. Без Украины Евразийский союз выглядел бы как-то неубедительно: Белоруссия и так строит с Россией Союзное государство, Казахстан сам проводит «многовекторную» политику между РФ, США и КНР, а другие партнеры всецело зависят от российской помощи в обмен на политическую лояльность. Украина с ее большим экономическим и научно-техническим потенциалом, территорией и населением хоть и не заменила бы Запад по инвестициям и технологиям, но вывела бы Евразийский союз на качественно иной уровень в системе мировых центров силы – во всяком случае в теории. Таким образом, и со стороны России, видимо, доминировали политические цели. К тому же население Украины было неоднородно, и значительная его часть тяготела к России в экономическом и культурно-гуманитарном плане.

Иначе говоря, в украинском вопросе ставки России и Запада оказались чрезвычайно велики, хотя для первой они, безусловно, были намного выше, и это было недооценено в Вашингтоне и Брюсселе. Причем проблема не в таможенных тарифах на товары западного производства, которые пришли бы на российский рынок – данная угроза была весьма преувеличена. Дело в другом – помимо геополитики, выбор ближайшим родственным народом пути своего развития является для России в отличие от Запада важнейшим вопросом внутренней политики, перспектив собственного социального прогресса.

Дилемма для Украины и остального мира

Безусловно, философия «реальной политики» не может претендовать на полноту картины, но некоторые стороны проблемы она вполне наглядно объясняет. Трагическое положение вовлеченных в украинский кризис людей должно быть в центре внимания мировой общественности, но для циничных дипломатов суть происходящего проста: США и Евросоюз тянут Украину к себе, опираясь на власть в Киеве и население ее центра и запада, а Россия не пускает Украину, поддерживая народ юго-востока. И Запад и Россия стремятся иметь всю Украину в орбите своего влияния, но это не получается, а жертвы, разрушения и потоки беженцев нарастают.

При всех сложностях ситуации варианты решения, по существу, тоже просты, и определяться они будут не только на переговорах Киева и юго-востока, а в Москве, Брюсселе и Вашингтоне. Или Россия и Запад договорятся о каком-то взаимоприемлемом будущем статусе Украины, характере ее отношений с ЕС и восточным соседом при сохранении нынешней территориальной целостности, или страна будет разорвана на части с тяжелейшими социальными и политическими последствиями для Европы и всего мира. Похоже, что Москва готова к такому диалогу, хотя не говорит об этом прямо. Об этом свидетельствует поддержка ею перемирия на юго-востоке и отзыв резолюции об использовании войск из Совета Федерации. А вот США и Евросоюз из принципа пока не желают вести прямые переговоры с Россией о будущем Украины.

В худшем из вариантов новая разделительная линия конфронтации между Россией и Западом пройдет по какой-то внутриукраинской границе, как в годы холодной войны водораздел проходил по внутригерманской. Это может по логике вещей воспроизвести многие элементы отношений холодной войны с ее кризисами и огромными издержками.

Украинский кризис потряс Европу и весь мир. Ущерб отношениям между Россией, США и их союзниками нанесен большой и надолго. Какие бы претензии Москва ни предъявляла к укладу отношений прошедших лет, нет оснований полагать, что новая конфронтация улучшит внешнее и внутреннее положение России. Да и интересы Запада немало проиграют. Мирное урегулирование украинского кризиса едва ли вернет отношения к уровню сотрудничества последних десятилетий. Но в этом случае все-таки можно надеяться на сохранение некоторых ключевых каналов взаимодействия держав и на то, что новое противостояние будет менее острым, долгим и разрушительным, чем прошлая холодная война.

Украина > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 27 июня 2014 > № 2906776 Алексей Арбатов

Армения. Украина. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 27 апреля 2014 > № 1110708 Сергей Минасян

«Финляндизация» постсоветского пространства

Станет ли Армения примером для других?

Резюме: Армения, пойдя на самоограничение, обеспечила себе минимизацию рисков. Однако является ли «финляндизация» примером для других постсоветских стран, зависит уже не только от их собственного выбора.

Украинский кризис создал новую политическую ситуацию, которая подвела черту не только под постсоветской историей, но, возможно, и под всей мировой политикой после холодной войны. Армении, как и остальным бывшим союзным республикам, придется переформатировать взаимоотношения с ведущими геополитическими акторами. По мере возвращения геополитики на постсоветское пространство не исключено, что новые (точнее, хорошо забытые) концепции и подходыRealpolitik также станут более востребованными.

Крымский прецедент и Армения: выбор без выбора

Армения, как и все ее соседи по постсоветскому пространству, оказалась абсолютно не готова к стремительным событиям. В первую очередь это отразилось в официальной позиции Армении, вернее – ?долгом отсутствии таковой. В разных регионах Украины проживает свыше 100 тыс. этнических армян и граждан Армении (по неофициальным данным – порядка 300 тыс.), оказавшихся по разные стороны конфликта. Немалая армянская община, примерно 12–15 тыс. человек, столетиями населяет Крым. Порядка 2 млн насчитывает армянская диаспора России. Соответственно, любой публичный фальстарт, преждевременная демонстрация позиции Еревана создали бы угрозу этническим армянам и гражданам Армении. Поэтому лишь после почти месячного молчания, 19 марта, 2014 г. Серж Саргсян поддержал референдум в Крыму в ходе телефонного разговора с Владимиром Путиным.

27 марта на заседании Генеральной Ассамблеи ООН Армения проголосовала против резолюции, поддерживающей территориальную целостность Украины и признающей незаконным референдум в Крыму. Армения оказалась одной из 11 стран, высказавшихся против. «За» проголосовали 100 государств – членов ООН, воздержались – 58. Еще 24 страны не приняли участие в голосование и тем самым также не поддержали направленную против России резолюцию.

Реакция политических сил Армении на голосование в ООН в целом оказалась скорее позитивной, чем негативной. Позицию официального Еревана поддержало даже большинство оппозиционных парламентских партий. При этом консолидация власти и оппозиции в Армении не была связана с отношением к самой Украине. Правда, стоит учесть, что еще со времен карабахской войны первой половины 1990-х гг. Киев является одним из ключевых поставщиков вооружений Баку. Более того, в качестве члена ГУАМ и фактического союзника Азербайджана Украина активно поддерживала антиармянские резолюции по Карабаху при голосованиях в Генассамблее ООН в 2008 и 2012 годах. Однако нынешний подход не обусловлен старыми обидами – в конце концов, исторически и культурно Армения и Украина всегда были очень близки. Так что, как говорится, ничего личного.

Прозападное студенчество и активисты НПО восприняли голосование негативно, поскольку сочли, что Армения фактически выступила в ГА ООН против западных стран и на стороне России. Армянские властные структуры и политические силы объясняли свое решение тем, что текст резолюции содержал положения, которые могли бы негативно повлиять на позицию Еревана в карабахском вопросе. В частности, пункт о том, что референдум в Крыму неправомочен и «не был санкционирован Украиной». Исходя из этого, власти Армении сознательно приняли политическое решение поддержать Россию, а не воздержаться или вообще не принять участие в голосовании.

В данном случае прослеживается связь с референдумом о независимости, который прошел в 1991 г. в Нагорном Карабахе, а также с Мадридскими принципами, которые являются единственным переговорным документом по конфликтному урегулированию. Напомним, что в Мадридских принципах, разработанных странами – сопредседателями Минской группы ОБСЕ (США, Францией и Россией), проведение референдума в Нагорном Карабахе рассматривается как ключевой механизм урегулирования конфликта и международно-правовой легитимации окончательного статуса.

Развитие событий в Крыму окончательно лишило сакральности идею нерушимости постсоветских границ. Это, в свою очередь, результат глубокого кризиса международного права, которое не смогло адаптироваться к переменам после окончания холодной войны. Очевидно, что после Крыма как минимум на постсоветском пространстве принцип самоопределения будет приоритет над схоластической идеей неприкосновенности прежних административных, а ныне межгосударственных границ. Соответственно, еще один прецедент на постсоветском пространстве, вне зависимости от реакции на него части мирового сообщества, может быть включен в дипломатический и политический арсенал армянской стороны.

Открыто выступая военно-стратегическим партнером России в ходе голосования в ООН по крымскому референдуму (равно как и в ПАСЕ в апреле), Армения рассчитывает на более предметную политическую поддержку Москвы и в карабахском конфликте, и по другим вопросам. В этой связи примечательна резкая реакция Москвы в конце марта на трагедию на севере Сирии, где исламские боевики, поддерживаемые Турцией, атаковали населенный армянами поселок Кесаб. Это повлекло за собой массовую депортацию небольшой общины потомков армянских беженцев из Турции, предки которых подверглись геноциду в годы Первой мировой войны.

В новых условиях Армении будет намного сложнее сохранять внешнеполитический баланс между Западом и Россией, не вызывая приступов ревности со всех сторон. Иными словами, проводить политику сбалансированного «комплиментаризма», визитную карточку армянской дипломатии в постсоветский период. Некоторые круги в Армении, как и в остальных постсоветских странах, опасаются, что дальнейшее усиление Москвы и ужесточение ее соперничества с Западом создадут проблемы для независимости и угрозу потери суверенитета соседей России. Соответственно, Армения также нуждается в балансирующем вовлечении ЕС и США, но не в той степени, чтобы опять столкнуться с угрозой небезопасного геополитического выбора.

Маловероятно, что в обозримом будущем Европейский союз сможет предложить Армении гарантии безопасности, соизмеримые с российскими, на карабахском направлении и в отношениях с Турцией. Но если взаимоотношения Еревана с Евросоюзом перейдут от попыток внести в них элемент геополитического противоборства в сферу чисто технических мер по углублению экономического и политического взаимодействия, Армении, возможно, удастся совместить евроинтеграцию и военно-стратегическое партнерство с Россией.

Армения в любом случае не захочет превращаться в площадку геополитического противостояния, подобно Украине, Грузии, Молдавии и отчасти Азербайджану. В отличие от остальных стран – участниц программы «Восточного партнерства», ценой для Армении грозит стать не только утрата неких территорий, а геополитическая и гуманитарная катастрофа и даже потеря государственности. После присоединения к России Крыма Армения остается единственным членом «Восточного партнерства» (за исключением Белоруссии, участвующей в этой программе лишь формально), полностью контролирующим свою территорию.

В ходе «пятидневной войны» в августе 2008 г. Армении удалось сохранить нейтралитет между ключевым военно-политическим союзником – Россией и исторически близким соседом и важнейшим коммуникационным партнером – Грузией. Однако во время украинского кризиса у Москвы, кроме прямого давления, есть аргументы иного рода, а у Армении существенно сужены возможности для маневра. Тем более что по масштабам и возможным последствиям для взаимоотношений России с Западом кризис вокруг Украины абсолютно несопоставим с российско-грузинским столкновением. Грозит ли откат к новой холодной войне, покажут ближайшие события, однако процесс будет иметь далеко идущие последствия, а Россия и Запад продолжат ужесточать борьбу за сферы влияния на постсоветском пространстве, в том числе и на Южном Кавказе.

Если речь идет о возвращении к холодной войне (как минимум на постсоветском пространстве и прилегающих регионах), пусть и в ее размытой форме, то участникам процесса придется соответствующим образом реагировать. В том числе брать на вооружение политические подходы и концепции, которые доказали свою эффективность в классический период биполярного противостояния. Одним из таких подходов может быть «финляндизация» внешней политики некоторых постсоветских стран, что наиболее четко проявляется на примере Армении.

«Финляндизация» Армении: пример или исключение?

Весной 2014 г. фактическая «финляндизация» Армении стала очевидной. Корни подобного подхода уходят в период обретения независимости, а название он получил в бытность главой МИД Вардана Осканяна (1998–2008 гг.) – комплиментаризм. Еще в разгар карабахской войны Ереван, используя уникальную внешнеполитическую конъюнктуру, получал оружие и военную технику от России, деньги на развитие экономики – от американцев, продовольствие и гуманитарную помощь – от европейцев (вплоть до марта 1993 г. даже через территорию Турции), а топливо для воюющей армии – из Ирана. Впоследствии Армения превратила комплиментаризм в отточенную технику «сидения одновременно на нескольких стульях». Причем это позволяло когда-то уравновешивать влияние Москвы, а когда-то сдерживать США или европейцев, например, на некоторых этапах карабахского переговорного процесса.

Армянская внешняя политика концептуально имела много общего с курсом послевоенной Финляндии. «Линия Паасикиви – Кекконена» эффективно использовалась официальным Хельсинки с 1950-х гг. вплоть до распада коммунистического блока и СССР, позволив путем балансирования между НАТО и ОВД не только сохранить независимость и суверенитет, но и получить значительные экономические дивиденды. При этом Финляндия, избежавшая и «советизации», и втягивания в противостояние антагонистических блоков, сыграла особую роль в европейской политике во многом благодаря доверительным отношениям одновременно с СССР/ОВД и странами Североатлантического блока. Именно в Хельсинки в 1973–1975 гг. проходил переговорный процесс и был принят Заключительный акт СБСЕ, ставший символом разрядки между СССР и Западом и кодифицировавший принципы действующего международного права.

«Финляндизация» не означает математически выверенного или зеркального баланса между внешнеполитическими партнерами. Наоборот, в зависимости от политической целесообразности она подразумевает демонстрацию пристрастий и поддержку одного из полюсов в тот или иной период. Именно так и поступила Армения в разгар украинского кризиса. Но концептуально ничего нового не произошло.

Любопытно, что 10 апреля 2014 г., в тот день, когда делегация Армении в ПАСЕ проголосовала против резолюции об ограничении полномочий российской делегации, Комитет по внешним отношениям Сената США принял резолюцию о геноциде армян в Османской империи, призвав президента проводить соответствующую политику в отношении Армении и Турции. Главным застрельщиком проармянской резолюции выступал председатель профильного сенатского комитета Роберт Менендес, один из наиболее критически настроенных по отношению к России сенаторов.

«Финляндизация» – не самый идеальный и выгодный способ внешнеполитического позиционирования, но как минимум – наиболее безопасный. Как и Финляндии в годы холодной войны, вынужденной под давлением СССР отказаться от участия в «Плане Маршалла», Армении придется периодически больше считаться с мнением Москвы и сталкиваться с более резкой реакцией США и ЕС.

Может ли «финляндизация» Армении быть воспринята другими постсоветскими странами в качестве примера или модели внешнеполитического поведения или же это некое особое исключение? Как уже отмечалось, однолинейность внешней политики в разные периоды постсоветской истории принималась на вооружение балтийскими странами, Азербайджаном (в первой половине 1990-х гг.), Грузией, Украиной (при Ющенко и после Януковича), Молдавией. Пророссийский настрой был заметен вплоть до начала 2000-х гг. у ряда центральноазиатских стран и Белоруссии. Однако сейчас в чистом виде он сохранился только у трех из четырех существующих де-факто государств постсоветского пространства (Приднестровье, Абхазия, Южная Осетия) кроме Карабаха, а также у Белоруссии, поскольку Запад не принимает режим Лукашенко. Другим типом внешней политики служила «многовекторность», во многом схожая с комплиментаризмом Армении и содержащая элементы «финляндизации». С конца 1990-х гг. такая политика в целом была присуща Украине (кроме периода Ющенко и после Евромайдана), Азербайджану и ряду центральноазиатских стран.

Азербайджан (особенно при Абульфазе Эльчибее и в начальный период правления Гейдара Алиева до середины 1990-х гг.) придерживался исключительно прозападной ориентации с упором на Турцию. Лишь попытка членства в ОДКБ (1994–1999 гг.) и одновременное начало реализации нефтяных проектов с участием западных компаний заставило Баку уравновесить эту тенденцию.

Западное влияние в Центральной Азии было минимальным, ресурсы Турции и Ирана, пытающихся активно действовать в регионе, – незначительными, а Китай вызывал слишком большую настороженность и страх, чтобы рассматриваться как надежный внешнеполитический партнер. Только из-за аморфности российской внешней политики в 1990-е гг. Центральная Азия не оказалась практически безальтернативно ориентированной на Москву. Даже сам термин «многовекторность» (особенно в случае с Казахстаном) возник как эвфемизм, призванный завуалировать отстраненность от России. Диверсификация происходила скорее под влиянием событий 11 сентября 2001 г. и начала операции США и их союзников в Афганистане, нежели в результате осознанного внешнеполитического выбора. Поэтому после завершения вывода американских войск из Афганистана параметры многовекторности в Центральной Азии могут измениться, и странам региона будет сложнее сохранять такой подход. Так что элементы «финляндизации» в случае с Азербайджаном и Центральной Азией вполне применимы, хотя и с особой восточной спецификой.

Вплоть до кризиса 2014 г. концептуально наиболее похожей на Армению модели (даже принимая во внимание разницу в размерах и географическом положении) придерживалась как раз Украина.

Существенным преимуществом комплиментаризма Армении является наличие многочисленных диаспор в России, Америке и европейских странах, а также достаточно влиятельных общин в Иране и ряде стран Ближнего Востока. Этот фактор позволяет Еревану изнутри корректировать политику перечисленных государств применительно к Армении и региону, а они, в свою очередь, могут влиять на подходы Еревана через каналы армянской диаспоры.

Наличие традиционных украинских общин в ряде восточноевропейских стран, в США и Канаде, с одной стороны, и многослойная субэтническая и «семейная» интеграция между населением России и Украины – с другой, долго способствовали балансу украинской внешней политики. Региональная разорванность Украины на запад, центр и юго-восток, казалось, даже фиксировала «многовекторность» в качестве безальтернативной модели. Наконец, исторические корни такой политики (на Украине примерно с XVII столетия, а в Армении – как минимум с XIX века) должны были выработать не только практику внешнеполитического поведения, но и закрепить стойкую традицию ее восприятия в обществах и политических элитах.

Однако в период с осени 2013 г. по весну 2014 гг. Ереван и Киев, оказавшись в схожей ситуации из-за перспективы подписания соглашения об ассоциации с Евросоюзом, пошли разными путями. Армения в сентябре 2013 г. отказалась парафировать экономическую часть документа и выразила готовность войти в создаваемый Россией Таможенный союз. Ереван заявил, что согласен на политическую часть, на что Брюссель ответил отказом. Как известно, правительство Виктора Януковича также отказалось от подписания в конце ноября 2013 г., что спровоцировало острый политический кризис. Власть, сменившая свергнутого Януковича, спешно приняла политическую часть соглашения и, как утверждается, готовится присоединиться к экономической.

Украина, как и Армения, почти весь постсоветский период стремилась не делать окончательного выбора. Когда же усилиями новых элит, пришедших к власти в конце февраля 2014 г., значительная часть политического класса и общественности Украины не избежала искушения определиться, это превратило страну в поле глобального геополитического противоборства. Горькая ирония истории заключалась в том, что не было услышано мнение таких жестких практиков или теоретиков политического реализма, как Генри Киссинджер, Збигнев Бжезинский или Джон Миршаймер, которые десятилетия назад стремились перетянуть Финляндию на сторону Запада, а ныне призывали к сдержанности и проецированию «финляндизации» на Украину. Предупреждения «рыцарей холодной войны» оказались невостребованными именно в тот момент, когда, казалось бы, сама логика и практика того времени вернулись в Европу и Евразию.

Армения, пойдя на добровольное самоограничение, обеспечила себе минимизацию рисков и потерь. Однако является ли «финляндизация» по-армянски примером для других постсоветских стран, зависит уже не только от их собственного выбора. Теперь почти все определят итоги украинского кризиса и степень адекватности оценки новых геополитических реалий национальными элитами.

Сергей Минасян - доктор политических наук, заместитель директора Института Кавказа (г. Ереван).

Армения. Украина. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 27 апреля 2014 > № 1110708 Сергей Минасян

США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 2 августа 2011 > № 739693 Майкл Макфол

Демократия на марше?

Америка и продвижение ее ценностей

Резюме: Наличие политической воли к распространению демократии не всегда подразумевает существование соответствующей возможности. Взращивание демократии – это не научная и не инженерная задача, и потому логично, что теоретические споры о возникновении и путях развития демократии ведутся до сих пор.

Данная статья – выдержки из книги «Продвижение демократии в мире», которая подготовлена к печати Московской школой политических исследований. Книга написана до того, как автор поступил на службу в администрацию Барака Обамы. Мнения и суждения, содержащиеся в работе, отражают исключительно авторскую точку зрения и могут не совпадать с позицией правительства Соединенных Штатов. Публикуется в журнальной редакции.

На протяжении почти всего первого столетия существования США главные дебаты по поводу американской внешней политики происходили между сторонниками изоляционизма и приверженцами вовлеченности в международные дела. Знаменитое предостережение Джорджа Вашингтона о нежелательности «обременительных альянсов» положило начало длительной и популярной в Америке традиции изоляционизма, отстраненности от непредсказуемых зигзагов международной политики – особенно в безнравственной, своекорыстной, имперской Европе. Осуществление этого подхода повлекло за собой противодействие попыткам европейских держав вмешиваться в сферу американских интересов, каковую поначалу ограничивали территорией Соединенных Штатов, а позже, согласно доктрине Монро, всем западным полушарием. В течение почти столетия эта изоляционистская, «унилатеральная» политическая доктрина доминировала в американском стратегическом мышлении.

Углублению изоляционизма способствовало географическое положение и относительная слабость американского государства. В то время президенты США попросту не располагали надлежащими военными и экономическими ресурсами, чтобы распространять влияние за океан или участвовать в мировой политике – даже если бы они к этому стремились. В 1885 г. президент Гровер Кливленд говорил в своем первом обращении к конгрессу: «Выражая солидарность с воззрениями ряда моих предшественников, которые со времен Вашингтона выступали против обременительных альянсов с иностранными государствами, я также отвергаю политику приобретения новых территорий или включения чьих-то далеких интересов в наши собственные».

Спустя всего лишь десятилетие после подтверждения Кливлендом унаследованных от Вашингтона принципов изоляционизма «имперская бацилла», столь распространенная в то время в Европе, перенеслась в Америку. В десятилетия, последовавшие за Гражданской войной, Соединенные Штаты стали по праву считаться великой державой и достигли географических пределов континента. Американские политики и стратеги с энтузиазмом восприняли идею «приобретения новых территорий», что в конечном итоге привело к испано-американской войне 1898 г. и созданию американских колоний на Филиппинах, в Гуаме, Пуэрто-Рико и на Гавайских островах. Принимая в 1917 г. решение о вступлении США в Первую мировую войну, а позже участвуя в версальских договоренностях о послевоенном устройстве, президент Вудро Вильсон окончательно порвал с предостережениями Джорджа Вашингтона. В войне европейских держав Вильсон поддержал одну из сторон, а позже участвовал в создании классического «обременительного альянса» – Лиги Наций.

Последний на сегодня всплеск изоляционизма в американской истории пришелся на период после Первой мировой войны, в ответ на Великую депрессию. В эти годы конгресс отказался ратифицировать Версальский мир, проголосовать за вступление Соединенных Штатов в Лигу Наций, а такие деятели, как Чарльз Линдберг и представители изоляционистской группы «Америка превыше всего», настаивали на необходимости уклониться от участия и во Второй мировой войне. Однако нападение Японии на Пёрл-Харбор 7 декабря 1941 г. навсегда разбило изоляционистскую иллюзию, что США могут оставаться в стороне от мировых кризисов. С тех пор растущая мощь Америки и развитие технологий, сделавших мир более взаимосвязанным (баллистические ракеты, электронная торговля на развивающихся рынках, реактивные двигатели, Интернет и т. д.), значительно ослабили позиции изоляционистов. Изоляционистские тенденции по-прежнему живы и в Республиканской, и в Демократической партии, но вытеснены на обочину политических дебатов.

Вильсоновский либерализм против реализма

В спорах о путях обеспечения безопасности и процветания американского народа сходятся так называемые либералы и так называемые реалисты – «так называемые» потому, что ни один из эпитетов не определяет верно суть аргументов сторон.

Вильсоновские либералы (именуемые так в честь Вудро Вильсона) утверждают, что политический режим внутри страны влияет на внешнюю политику государства. Либералы восприняли выдвинутый более 200 лет назад Иммануилом Кантом тезис о том, что демократии редко воюют друг с другом, тогда как автократии склонны к конфликтам как с другими автократиями, так и с демократиями.

Согласно эмпирическим данным, демократии действительно не воюют друг с другом, хотя причины данного феномена не выявлены до конца. Таким образом, тезис о «демократическом мире» служит основанием для весьма определенной стратегии: Соединенные Штаты (наряду с другими демократиями) ради собственной национальной безопасности заинтересованы в распространении демократических режимов по всему миру. Согласно знаменитой фразе Вильсона, для того чтобы обезопасить американцев, США должны изменить мир. А наилучшим способом обеспечения безопасности, по его словам, была бы не защита или изоляция Америки от иностранцев, а изменение политической природы внешнего мира.

Такой подход к внешней политике Америки присущ не только Демократической партии. В годы холодной войны одним из наиболее последовательных приверженцев вильсоновского либерализма был Рональд Рейган, также считавший, что распространение демократии за границей отвечает внутренним интересам американской безопасности.

Другая важная традиция в американской внешней политике и политической мысли, преобладавшая на протяжении большей части прошлого века, – это реализм. В качестве теории международных отношений и идеологии внешней политики реализм покоится на трех основных предпосылках. Во-первых, государства – это основные действующие лица в подверженном анархии мире. Международные институты, НПО, многонациональные корпорации и другие негосударственные силы либо несущественны, либо отражают интересы наиболее могущественных государств. Во-вторых, внутриполитический режим не влияет на поведение государств во внешнем мире. В-третьих, поведение государства на международной арене диктуется не столько его внутренним устройством, сколько внешней средой, особенно балансом сил между сильнейшими государствами.

Реалисты считают, что коль скоро именно сила (а не идеалы или этические нормы) имеет первостепенное значение для благоденствия государства, мировые державы постоянно состязаются за влияние и власть. Джон Мершаймер, к примеру, утверждает: «Эта конкуренция имеет вид игры с нулевой суммой, что отчасти делает ее жестокой и безжалостной. Время от времени государства могут сотрудничать друг с другом, но в основе лежат их конфликтующие интересы». Следовательно, американские реалисты видят в любой стране с большой военной или экономической мощью угрозу для Соединенных Штатов. Набирающие мощь государства – такие как Германия или Советский Союз в прошлом веке или Китай сегодня – опасны вдвойне, так как они расшатывают глобальный баланс сил и могут спровоцировать конфликт между старыми и новыми великими державами.

В соответствии с этой теорией национальные интересы США в сфере безопасности состоят в наращивании военного и экономического потенциала, а также в создании и поддержании альянсов с сильными государствами – в целях сдерживания влияния других великих или восходящих держав. Так, Ричард Никсон однажды сказал Мао Цзэдуну: «Важна не внутренняя политическая философия государства. Важна его политика по отношению к остальному миру и к нам». Баланс сил, полагал Никсон, – важнейший элемент международной системы, и, следовательно, сохранение позиций США при помощи сотрудничества с Китаем и, опосредованно, сдерживание Советского Союза – наилучший стратегический выход из сложившейся ситуации. Реалисты считают, что в целях наращивания силы (и сдерживания потенциального неприятеля) Америке необходим доступ к нефти и минеральному сырью, возможность размещения военных баз и торговля со всеми странами, готовыми к сотрудничеству, независимо от того, автократии это или демократии.

Подобная концепция мировой политики содержит и предписание относительно внешнеполитического курса – а именно, что следует воздерживаться от продвижения демократии. Реалисты считают, что продвижение демократии может ударить по союзникам Америки, сыграть на руку антиамериканским силам и спровоцировать рост внутренней и международной нестабильности. Например, как писали Дэвид Хендриксон и Роберт Такер, подталкивая демократизацию, Соединенные Штаты «могут привести в движение неконтролируемые силы, способные повредить их жизненно важным интересам… И даже если считать, что стабильность не принесла [США] всесторонней безопасности, из этого не следует, что усилению безопасности будет способствовать нестабильность. Думать так означало бы, что ситуация не может развиваться в сторону ухудшения – а это опасная предпосылка для всякого государственного деятеля, опровергаемая всем ходом мировой истории».

Подобно либерализму, реализм как основополагающий принцип внешней политики присущ не только одной политической партии. Ричард Никсон, классический «реалист» XX века, состоял в Республиканской партии, как и Рональд Рейган – убежденный «либерал» вильсоновского толка. Реализм имеет давнюю традицию и в Демократической партии, причем в недавнем прошлом он пережил всплеск в ответ на внешнюю политику Джорджа Буша-младшего, якобы основанную на «неоконсервативных» или вильсоновских принципах. В американском научном сообществе доктрина реализма господствовала в изучении международных отношений на протяжении десятилетий.

В защиту вильсоновского либерализма с реалистичным ядром

Исходный тезис реалистов о важности силы самоочевиден. Наращивание военной и экономической мощи в течение двух последних веков вывело Соединенные Штаты из второстепенного участника международной политики в мировую сверхдержаву. Накопленная Америкой сила помогала ей одерживать победы над врагами и сдерживать противников. В свою очередь, за те же 200 лет страны с мощной армией и развитой экономикой влияли на национальную безопасность США в большей степени, нежели относительно слабые страны – независимо от внутреннего устройства великих держав. Сегодня авторитарный Китай или демократическая Индия значат для национальной безопасности Америки несравненно больше, чем авторитарная Зимбабве или демократический Гондурас.

С той же очевидностью неправомерно утверждение, что в международных отношениях значима только сила. Исторически американской национальной безопасности угрожали не все великие державы. Опасность исходила лишь от держав-автократий. С другой стороны, серьезную угрозу для безопасности Соединенных Штатов создавали крайне слабые, но высокомотивированные нелиберальные, антидемократические движения. Ни вооруженные силы США, ни их внушительный ядерный арсенал (в рациональном мире воспринимаемый как гарант стабильности и мира) не сумели предотвратить террористические акты «Аль-Каиды» 11 сентября 2001 года. Джон Льюис Гэддис заметил, что «ни Буш, ни его преемники независимо от партийной принадлежности не смогут отрицать того, что выявили теракты 11 сентября. А именно, что политика сдерживания в отношении недружественных государств не обеспечивает должной защиты от нападений со стороны группировок, которые сегодня способны нанести нам ущерб, такой же, как раньше государства в войне». Классические модели реалистов не в силах описать эти вполне реальные угрозы.

В конечном итоге средством обеспечения безопасности и благосостояния американцев нельзя назвать ни сугубо реалистичные догмы, ни либеральную идеологию. В разное время Соединенным Штатам приходилось сотрудничать с автократическими режимами во имя собственных жизненно важных интересов. Без французской военной интервенции во время американской революции (пример военного вторжения в целях содействия демократии) США не обрели бы независимости в той войне против метрополии. Без Советского Союза в качестве союзника Америка понесла бы гораздо больше потерь во Второй мировой войне и, вполне вероятно, не сумела бы победить в битве с нацизмом. Без торгового партнерства с Саудовской Аравией страна испытывала бы острую нехватку в доступных энергоносителях. Внешнеполитический курс, исключающий военную помощь французского короля, союз со Сталиным или поставки саудовской нефти, не отвечал бы американским национальным интересам.

В то же время утверждение, что тип политического режима в других странах никак не сказывается на американских национальных интересах, представляется антиисторическим. Наивна и идея, что политика обеспечения баланса сил является более разумным идейным ориентиром для американской внешней политики, чем продвижение демократии. История последних 200, а точнее, последних 80 лет свидетельствует, что расширение демократии за рубежом отвечает стратегическим, экономическим и нравственным интересам США, тогда как следование реалистическим принципам негативно сказывается на национальных интересах, несмотря на краткосрочные достижения.

Американская одержимость продвижением демократии

Политические дебаты о распространении демократии не новы. Поддержка демократии за рубежом – не изобретение президента Джорджа Буша-младшего, и критики такого подхода появились не сегодня, а уже в первые годы существования американской республики.

На протяжении всей национальной истории идея распространения демократии соперничала с другими внешнеполитическими целями Соединенных Штатов. Ни один президент не стал бы отрицать, что важнейшей целью внешней политики его страны всегда должно быть обеспечение безопасности американского народа. Лишь немногие из президентов видели в продвижении демократии главный инструмент для достижения этой цели. Чаще доминировали другие приоритеты: сдерживание военных противников, выстраивание союзов, защита стабильного доступа к сырьевым ресурсам, создание и поддержание военных баз, расширение торговых и инвестиционных возможностей для корпораций и т. д. По мере превращения США в мировую державу задачи поддержания региональной стабильности часто брали верх над стремлением к демократии.

Однако в то же время американские лидеры всегда подчеркивали этическую роль Соединенных Штатов в мировых делах. В XVIII и XIX веках поборники особой миссии Америки располагали лишь ограниченными средствами и преследовали ограниченные цели – импульсы к развитию, идущие от государства, редко выходили за пределы двух Америк. Лишь после вступления США в Первую мировую войну президент Вудро Вильсон предпринял попытку привить ценностный подход на мировом уровне. В январе 1918 г., выступая перед обеими палатами конгресса с «четырнадцатью тезисами» для нового мирового порядка, Вильсон говорил: «В этой войне <…> мы не требуем особых выгод для себя. Мы хотим, чтобы мир стал безопасным и пригодным для достойной жизни, и особенно чтобы он стал безопасен для каждой миролюбивой нации». По мнению Вильсона, вернейший путь обеспечения безопасности Америки состоял не в обороне от внешнего мира, но в его коренном изменении.

Попытка Вильсона сделать мир более безопасным для демократии окончилась неудачей. Республиканское большинство в сенате даже заблокировало вступление Соединенных Штатов в Лигу Наций. Великая депрессия 1930-х гг. заставила американцев вновь сконцентрироваться на внутренних проблемах, упрочивая на некоторое время другую давнишнюю традицию внешней политики страны – изоляционизм. Наконец, усиление в Европе нацистской Германии и коммунистической России и начавшаяся Вторая мировая война способствовали возникновению еще одной доктрины американской внешней политики – реализма. «Наивному идеализму» Вильсона реалисты противопоставляли большее внимание к силе держав и балансированию между ними. Вопрос о внутреннем устройстве государств – демократическом или автократическом – отходил на второй план. Эта позиция еще более окрепла в годы холодной войны, когда всеобъемлющей задачей стало сдерживание советской мощи. В это время реалистическая теория международных отношений доминировала и в академических кругах Америки.

Однако и в этот период стремление содействовать развитию демократии не исчезло совсем. Напротив, американские политики создали целый ряд новых инструментов для поддержки демократических движений в других странах: Агентство международного развития (АМР) США, «Корпус мира», «Союз ради прогресса», «Радио Свободная Европа» и Национальный фонд демократии.

Как говорилось выше, либеральные и реалистические тенденции в американской внешней политике не были связаны с партийной принадлежностью президента. Республиканец Ричард Никсон и его главный советник по иностранным делам Генри Киссинджер говорили и действовали в духе классического реализма. Именно так следует трактовать налаживание отношений с Китаем в целях противодействия растущему советскому могуществу. Находясь у власти, Никсон и Киссинджер не слишком заботились о внутренней политике СССР или Китая. Другой президент-республиканец Рональд Рейган, напротив, уделял много внимания тому, как режимы ведут себя дома, и проводил политику, направленную на развал антидемократических систем. Коммунистические диктатуры в Восточной Европе волновали Рейгана больше, чем капиталистические диктатуры в Африке или Латинской Америке. В целом подход Рейгана скорее роднит его с демократическими президентами Вильсоном и Гарри Трумэном, нежели с Никсоном. В критических ситуациях Рейган даже готов был содействовать замене у власти старых автократических союзников новыми демократическими лидерами.

Споры между реалистами и либералами не закончились с холодной войной. Демократизация, а затем распад Советского Союза (а не контроль над вооружениями или упадок военного потенциала СССР) снизили, в конечном итоге, напряжение холодной войны, что, казалось бы, подтвердило правомерность либеральных взглядов на внешнюю политику. Однако даже в процессе демократизации и последовавшего крушения СССР президент Джордж Буш-старший и большинство его внешнеполитических советников продолжали поддерживать Михаила Горбачёва, считая, что для национальных интересов Соединенных Штатов сохранение Советского Союза важнее демократизации этого государства.

При Билле Клинтоне маятник вновь качнулся в сторону либерализма. Клинтон и его команда сделали распространение демократии главной целью внешней политики. Накануне своей первой официальной зарубежной поездки – на встречу с президентом Борисом Ельциным в апреле 1993 г. – президент Клинтон в следующих фразах описывал стратегию отношений с Россией: «Вспомним, что в XX столетии войны на европейском континенте унесли жизни сотен тысяч американцев. Развитие демократической России, довольной жизнью в своих собственных границах, соседствующей с другими мирными демократиями, может обеспечить положение, при котором нам никогда больше не придется идти на такие жертвы. Все мы знаем, что, в конечном итоге, историю России напишут сами русские, так же как русские должны определять будущее России. Но я утверждаю: нам тоже следует сделать то, что в наших силах, причем мы должны действовать сейчас. Не из побуждений благотворительности, а потому что это мудрое вложение средств. <…> Хотя наши усилия потребуют новых затрат, мы сможем получить гораздо больше для собственной безопасности и процветания, если будем действовать сейчас».

В следующем году, выступая с президентским посланием, Клинтон разъяснил, почему США заинтересованы в распространении демократии за рубежом: «В конце концов, оптимальная стратегия обеспечения нашей безопасности и утверждения долгосрочного мира – это поддержка развития демократии в мире. Демократические страны не воюют друг с другом, и они успешнее сотрудничают друг с другом в торговле и дипломатии». В свою очередь, расширение НАТО администрация Клинтона воспринимала как способ приумножить демократическое сообщество европейских государств. В ряде случаев (наиболее драматичным эпизодом представляется война против Сербии в 1999 г.) Клинтон был готов во имя защиты нравственных идеалов применить военную силу.

На протяжении всего XX века о задачах развития демократии и защиты прав человека в Америке не забывали даже тогда, когда архитекторами внешней политики были «реалисты». На пике никсоновского реализма сенатор-демократ от штата Вашингтон Генри Джексон и конгрессмен-демократ от штата Огайо Чарльз Вэник провели поправку к Закону о торговле 1974 г., увязывающую режим наибольшего благоприятствования в торговле для Советского Союза с правом евреев на эмиграцию из СССР. Хотя Никсон не верил в перспективы распространения американских ценностей за границей, многие конгрессмены оставались твердыми приверженцами принципа защиты прав человека. Напротив, в годы рейгановского внешнеполитического либерализма одним из приоритетов было наращивание военной мощи в целях обеспечения паритета с Советским Союзом. Сотрудники американской администрации редко придерживались единых взглядов. Более того, противоречия в отношении этого ключевого вопроса внешней политики зачастую приводили к драматическим столкновениям в администрации. Вопрос о том, заниматься ли распространением демократии, всегда вызывал в Соединенных Штатах дискуссии.

Знаем ли мы, как содействовать демократии?

Наличие политической воли к распространению демократии не всегда подразумевает существование соответствующей возможности. Взращивание демократии – это не научная и не инженерная задача, и поэтому логично, что теоретические споры о возникновении и путях развития демократии ведутся до сих пор. Питают ли демократию экономический рост и модернизация или, напротив, резким демократическим преобразованиям способствуют экономические кризисы? Определяют ли этот процесс структурные предпосылки или действия отдельных лиц? Что важнее, лидеры из числа элиты или массовые движения? Произрастает ли демократия из конфликтов или компромиссов? Есть ли у некоторых культур большая предрасположенность к демократии, чем у других? На эти фундаментальные вопросы ясного ответа нет поныне.

Не утихают и споры об институциональном дизайне демократии. Являются ли парламентские системы более стабильными и демократичными, чем президентские, или же предпочтительна смешанная президентско-парламентская структура? Лучше ли пропорциональная избирательная система, чем система простого большинства? Когда унитарные государства предпочтительнее федеративных? Существуют разногласия и в отношении последовательности демократических реформ. Что первично – выборы или конституция? Должны ли региональные выборы предшествовать национальным? Считать ли верховенство права обязательным условием эффективных выборов? И если так, вправе ли мы откладывать выборы, пока не устоятся правовые институты? С последним вопросом связан спор о приоритетности эффективного государства или демократического строя. Среди теоретиков демократии нет единого мнения относительно сравнительной важности и роли политических партий, гражданского общества и судебной системы.

Неудивительно, что наше понимание механизмов международного воздействия на процессы демократизации остается неполным. С конца 1960-х и до начала 1990-х гг. ученые изображали процесс демократического перехода как главным образом внутреннюю проблему. Лишь в начале 1990-х гг. роль международных сил была правомерно названа «забытым измерением» в изучении процессов демократизации. С тех пор вопросу о международном измерении демократизации уделяется в научных кругах гораздо больше внимания, но предмет по-прежнему не изучен обстоятельно.

Именно в недостаточном понимании природы демократизации следует искать корень непоследовательности американской политики в этой области, даже в тех случаях, когда президент и его советники были привержены делу продвижения демократии. К примеру, сторонники теории модернизации выступают за развитие торговли с авторитарными режимами в целях ускорения демократических процессов. Примером такого подхода может служить политика США в отношении Китая. Напротив, те, кто считает экономический кризис предпосылкой для демократических преобразований, ратуют за введение экономических санкций, чтобы способствовать демократизации. Эту философию отражает в последние десятилетия политика Соединенных Штатов в отношении Ирана и Кубы.

Аналогичным образом американские сторонники продвижения демократии выступают за разные подходы к институциональному устройству, зачастую предлагая взаимопротиворечащие модели развития для одной и той же страны. В частности, в начале 1990-х гг. ряд американских руководителей выступал за сильную президентскую систему в России в целях содействия радикальным экономическим реформам, в то время как другие говорили о желательности парламентской демократии и пропорционального представительства для стимулирования партийного строительства и учреждения более демократического режима.

После вторжения в Афганистан эксперты США по институциональному устройству рекомендовали установить там президентскую систему, тогда как после вторжения в Ирак отдавали предпочтение парламентской модели. Разногласия были связаны не столько с оптимизацией демократии, сколько с краткосрочными планами мобилизации американских союзников на местах. В Хамиде Карзае видели сильного союзника Америки и стремились к учреждению в Афганистане системы, при которой Карзай получил бы полноту власти. В Ираке поиски такой фигуры не увенчались успехом, и поэтому американские «институциональные эксперты» настояли на введении парламентской системы. Американские официальные лица продемонстрировали схожую непоследовательность в рекомендациях относительно избирательного законодательства в Афганистане и Ираке.

Ввиду противоречивости теорий о возникновении и развитии демократии американские правительственные агентства и НПО, вовлеченные в содействие молодым демократиям, часто прибегают к «списочному анализу». Среди обязательных характеристик западных либеральных демократий числятся конституция, парламент, высшие суды, уполномоченный по правам человека, политические партии, независимые СМИ, коллегии адвокатов, профессиональные союзы, женские организации и группы мониторинга за соблюдением прав человека. Подразумевается, что в молодых демократических государствах должен быть схожий набор институтов и организаций. Так, в бывших странах коммунистического блока, где на время крушения режима существовали лишь немногие из этих институтов, начальная стратегия развития демократии (и всего остального) сводилась к тому, чтобы пробовать все и смотреть, что будет работать.

Ресурсы для продвижения демократии

Поскольку американские политики редко относят распространение демократии к числу приоритетов, а среди ученых и практиков отсутствует понимание, что лучше для поддержки демократического развития, неудивительно, что выделяемые на это ресурсы были ничтожными на протяжении почти всей американской истории.

Начиная с испано-американской войны 1898 г. и последующей оккупации Филиппин, президенты США эпизодически предоставляли экономические и военные ресурсы для поощрения демократических реформ – вслед за использованием военной силы или в особенности после оккупации. Однако усилия, направленные на реформирование режима после войны, всегда носили спорадический характер и никогда не проистекали из выверенной стратегии развития демократии. Отсутствие четкой стратегии отчасти объясняется тем, что применение Соединенными Штатами военной силы всегда было вызвано безотлагательными задачами национальной безопасности. Лишь после вступления американской армии в военные действия на нее возлагалась миссия содействия демократическому развитию (хотя часто это делается впопыхах и непродуманно). Как это ни удивительно, в правительстве США нет структуры, ответственной за содействие послевоенному демократическому развитию. После начала военных кампаний в Афганистане и Ираке администрация Буша осознала этот недостаток и в 2004 г. создала в Государственном департаменте Бюро координатора по реконструкции и стабилизации. Как было сказано, «в целях повышения институциональной способности нашей страны реагировать на кризисные ситуации в проблемных и несостоявшихся государствах, в странах после военных конфликтов и в сложных чрезвычайных ситуациях». Однако скудный бюджет этого бюро лишь подчеркивает проблемы американского правительства в связи c его функцией.

В течение первых 100 лет американской истории правительство почти не выделяло средств на развитие демократии за рубежом. Значительные ассигнования на построение демократии и, шире, государственное строительство были выделены Филиппинам после испано-американской войны, но неудача этого проекта привела к отказу от попыток продвижения демократии на долгое время. Лишь с началом холодной войны, когда Соединенные Штаты столкнулись с врагом, стремящимся экспортировать свой общественно-политический строй, Америка вновь вернулась к политике продвижения демократии. В 1942 г. начал вещание «Голос Америки», но полномасштабную информационную кампанию против советского коммунизма США начали только с созданием, при финансовой поддержке ЦРУ, «Радио Cвободная Европа» в 1949 г. и «Радио Cвобода» в 1951 году. Их задачей было распространение независимого анализа новостей в Восточной Европе и Советском Союзе. Со временем Соединенные Штаты стали применять информационные методы содействия демократии довольно широко, так что программы независимых новостей и пропаганда демократических идей распространялись теперь на большинство авторитарных стран. «Голос Америки» стал вещать практически на весь мир, включая спутниковые и местные телеканалы. «Радио Свободная Азия» вещало на Китай и другие азиатские авторитарные страны, а «Радио Марти» – на Кубу. В 1998 г. «Радио Свободная Европа»/«Радио Свобода» запустило «Радио Свободный Ирак», которое в конечном итоге превратилось в «Радио Сава», а также персидскую радиослужбу с вещанием на Иран, известную как «Радио Фарда».

Новостное вещание и пропаганда американской модели государственного устройства посредством СМИ – это опосредованный способ содействия демократическому развитию. Программам более прямого действия положил начало президент Джон Кеннеди. Поскольку внешнеполитические советники Кеннеди верили во взаимосвязь экономического развития и демократических реформ, они запустили ряд новых инициатив, прежде всего «Союз ради прогресса в Латинской Америке», Агентство международного развития США и «Корпус мира». Все они призваны помогать экономическому развитию ради демократизации. Устав «Союза ради прогресса» формулирует в качестве цели укрепление и совершенствование демократических институтов, но содержательно сфокусирован на земельной реформе, улучшении качества здравоохранения, строительства доступного жилья и повышении уровня образования. Аналогично, первые три десятилетия существования Агентства международного развития основной упор в его работе делался на социально-экономическое развитие, а не на распространение демократии.

Важной вехой в американских усилиях по продвижению демократии стало создание в 1983 г. Национального фонда демократии (НФД). Хотя он финансируется конгрессом, фонд был основан как независимая неправительственная организация, занимающаяся исключительно продвижением демократии. Чтобы не быть подверженным сиюминутным интересам правительства, фонд учредил совет, в который входят представители обеих ведущих политических партий Соединенных Штатов. Вместо того чтобы предоставлять прямую помощь государственным структурам или оказывать техническое содействие организациям гражданского общества, НФД стал скорее выделять адресные гранты демократическим организациям, что для того времени было большим новшеством. В противоположность ЦРУ, помощь, оказываемая фондом, всегда являлась публичной и не носила военного характера. Одновременно были учреждены четыре других независимых организации, получавшие через него финансирование: Международный республиканский институт (ранее – Национальный республиканский институт), аффилированный с Республиканской партией; Национальный демократический институт международных отношений, аффилированный с Демократической партией; Американский центр международной солидарности трудящихся, основанный и управляемый АФТ-КПП (Американской федерацией труда – Конгрессом промышленных профсоюзов); и Центр международного частного предпринимательства, основанный под эгидой Торговой палаты США.

Финансирование НФД и примыкающих к нему организаций оставалось небольшим на протяжении всех 1980-х и начала 1990-х гг., достигнув к 1993 г. примерно 30 млн долларов в год, причем бюджету фонда постоянно грозило сокращение. Масштаб деятельности фонда и его филиалов резко возрос в последние два десятилетия, особенно когда после крушения коммунистического блока демократический и республиканский институт начали получать средства непосредственно от АМР. Конгресс поддержал программы развития демократии, проведя Акт о поддержке демократии в Восточной Европе и Акт о поддержке свободы в российской и новых евроазиатских демократиях и открытых рынков для бывшего СССР. В соответствии с ними новые ассигнования выделялись на помощь в экономике и построение демократии в посткоммунистических странах. В 1994 г. администрация Клинтона создала Бюро по делам демократии, прав человека и труда при государственном департаменте, которое также стало вести небольшую грантовую программу. С провозглашением в декабре 1990 г. программы «Демократическая инициатива» АМР стало рассматривать содействие демократии в качестве своей главной цели и вскоре превратилось в основного спонсора программ Соединенных Штатов в этой области, причем бюджет АМР далеко превзошел бюджет НФД.

Недавно финансирование от АМР стали получать и несколько организаций с давней историей, включая «Freedom House», Совет по международным исследованиям и обменам, Афро-американский институт и фонд «Азия». Гранты АМР получают также учрежденные относительно недавно НПО, включая Международный фонд избирательных систем, занимающийся мониторингом, поддержкой и укреплением процесса выборов в молодых демократиях; «Правовая инициатива американской коллегии адвокатов в Центральной и Восточной Европе», способствующая укреплению верховенства права, и «Интерньюс», организация, занимающаяся содействием развитию независимых СМИ. В дополнение к этим некоммерческим НПО начиная с середины 1990-х гг. отделы по вопросам демократии и совершенствованию систем управления были образованы во многих коммерческих организациях. И НПО, и коммерческие компании, занимавшиеся раньше прежде всего вопросами экономического развития, включили в свою деятельность задачи развития демократии и управления.

После 11 сентября 2001 г. президент Буш увеличил объем финансирования всех этих организаций. Содействие развитию демократии в это время стало основной целью американских программ помощи зарубежным странам. В 2008 г. бюджет НФД вырос до 100 млн долларов (по сравнению с 40 млн в 2001 году). Резко вырос и бюджет Бюро по делам демократии, прав человека и труда при Госдепартаменте – с 7,8 млн в 1998-м до 126,5 млн в 2006 г. (впрочем, в 2008 г. он снизился до 64 млн). В 2002 г. администрация Буша учредила в Госдепартаменте «Инициативу ближневосточного партнерства». Ее миссия состояла в реализации плана Буша по «упреждающей стратегии свободы» – посредством предоставления небольших грантов региональным организациям гражданского общества. Бюджет инициативы вырос с 29 млн долларов в 2002 г. до 100 млн в 2003-м и составил 150 млн в 2005 году. Администрация Буша также помогла учредить «Фонд во имя будущего», миссия которого состояла в «поддержке организаций гражданского общества в деле развития демократии и свободы на всем Ближнем Востоке и в Северной Африке, признавая и уважая неповторимость исторического наследия и культуры каждой из стран региона». К 2009 г. правительство США расходовало 1,72 млрд долларов в год на «развитие справедливого и демократического управления» – в сравнении с 600 млн долларов в 2001 году.

Посредством корпорации «Вызов тысячелетия» – еще одной новой организации, созданной администрацией Буша, – некоторые программы экономической помощи оказались увязаны с демократическими реформами. Как четко сформулировал президент Буш, «Вызов…» имеет целью «вознаграждение стран, искореняющих коррупцию, уважающих права человека и придерживающихся принципов верховенства права».

Все эти институциональные новшества и резко возросший бюджет свидетельствуют о серьезных сдвигах в области содействия демократии, особенно на Ближнем Востоке во время президентства Буша. При этом, однако, ресурсы, выделявшиеся на развитие демократии, по сравнению с оборонными расходами и в долях от общей иностранной помощи, были ничтожны даже на пике усилий администрации Буша в этой сфере. В 2008 г. Буш запросил 481,4 млрд долларов в качестве основного бюджета Министерства обороны и дополнительные 141,7 млрд на «глобальную войну с терроризмом». Иными словами, в последний год президентства Буша Соединенные Штаты планировали истратить на оборону в 479 раз больше средств, чем на развитие и распространение демократии. Это соотношение – явное свидетельство того, что в США не считают продвижение демократии важным приоритетом.

Дорожная карта

Успехи Америки в продвижении демократии за последние годы весьма скромны, наше понимание механизмов демократизации явно недостаточно, а ресурсы для оказания поддержки демократическому развитию в зарубежных странах ограничены. Однако при благоприятных обстоятельствах и при проведении правильной политики Соединенные Штаты могут преуспеть в этом деле. Следует признать справедливость многих критических замечаний в адрес политики Буша. Однако реакцией на эти ошибки должна быть не самоизоляция, не возвращение к реализму и не отрицание принципов содействия демократии как таковых. Сиюминутная, рефлексивная реакция против Буша может вызвать долговременные негативные последствия для американских национальных интересов. От этого пострадают борцы с тиранией и сторонники демократии во всем мире.

Лидерам, ответственным за обеспечение американской национальной безопасности, следует помнить о том, что с продвижением демократии связаны интересы США в сфере морали, экономики и безопасности, и искать более эффективные способы осуществления этой политики.

Тезис о том, что Соединенные Штаты должны продвигать демократию, не следует воспринимать как одобрение политики Буша. Нам нужно разработать новый политический курс, чтобы восстановить международную легитимность и поддержку внутри страны, необходимые для осуществления долговременных усилий по продвижению демократии.

Применение военной силы во имя достижения свободы не только дало очень скромные результаты в Афганистане и Ираке, но и дискредитировало все усилия, особенно американские, по распространению демократии в мире. Однако неудачи Буша – не причина для полного отказа от этого проекта. На кону долгосрочные национальные интересы Америки, и внешнеполитические стратеги – как демократы, так и республиканцы – должны объединить усилия, чтобы вернуть США к благородной и прагматичной цели достижения свободы во всем мире.

Подтверждение нашей приверженности продвижению демократии не означает следование старым стратегиям. Добиться воссоздания международной легитимности продвижения демократии и поддержки дома можно лишь с помощью радикально нового курса. Только тогда право жить при демократии будет признано повсеместно, а автократия уйдет в прошлое, как ушли империализм и рабство.

Майкл Макфол - профессор политических наук Центра по вопросам демократии, развития и верховенства закона при Стэнфордском университете. Специальный помощник президента США Барака Обамы по вопросам национальной безопасности. Осенью 2011 года планируется назначение Макфола послом в Россию.

США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 2 августа 2011 > № 739693 Майкл Макфол

Китай. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 7 августа 2010 > № 2913916 Роберт Каплан

География китайской мощи

Как далеко может распространиться влияние Китая на суше и на море?

Роберт Каплан – старший научный сотрудник Центра новой американской безопасности и автор книги «В тени Европы: две холодные войны и тридцатилетние скитания по Румынии и за ее пределами».

Резюме Китай очень выгодно расположен на карте мира. Благодаря этому он имеет возможность широко распространить свое влияние на суше и на море: от Центральной Азии до Южно-Китайского моря, от российского Дальнего Востока до Индийского океана.

Статья опубликована в журнале Foreign Affairs, № 3 (май – июнь) за 2010 г. © Council on Foreign Relations, Inc.

В конце своей статьи «Географическая ось истории», опубликованной в 1904 г. и получившей мировую известность, сэр Халфорд Макиндер выразил особое беспокойство в отношении Китая. Объяснив, почему Евразия является силовым геостратегическим центром мира, он высказал предположение, что китайцы, если они смогут распространить влияние далеко за пределы своей страны, «способны превратиться в желтую опасность для мировой свободы. И как раз по той причине, что они соединят с ресурсами громадного континента протяженную океанскую границу – козырь, которого была лишена Россия, хозяйничавшая в этом осевом регионе прежде».

Вынося за скобки расистские настроения, обычные для начала XX века, а также истерическую реакцию, которую всегда вызывает на Западе появление могучей внешней силы, можно сказать, что Макиндер тревожился не зря. Если такой евразийский исполин, как Россия, был и до сих пор остается главным образом сухопутной державой, чья океанская граница блокирована арктическими льдами, то Китай сочетает в себе признаки державы и сухопутной, и морской. Его береговая линия протянулась на девять тысяч миль, изобилует удобными естественными гаванями и пролегает в зоне умеренного климата. (Макиндер даже предупреждал о том, что Китай когда-нибудь завоюет Россию.) Потенциальная зона влияния Китая простирается от Центральной Азии с ее богатейшими запасами полезных ископаемых и углеводородного сырья до основных морских путей, пересекающих Тихий океан. Позже в книге «Демократические идеалы и реальность» Макиндер предсказывал, что в конечном счете Китай будет править миром наряду с Соединенными Штатами и Великобританией, «построив для четверти человечества новую цивилизацию, не вполне восточную и не вполне западную».

Выгодное географическое положение Поднебесной настолько очевидно, что о нем не всегда вспоминают, говоря о стремительном экономическом прогрессе этой страны и напористом национальном характере китайцев. И все же это не следует забывать, поскольку рано или поздно география обеспечит Китаю ключевую роль в геополитике, каким бы извилистым ни был его путь к статусу мировой державы. (В течение последних 30 лет годовой прирост китайского ВВП превышал 10 %, но в следующие три десятилетия едва ли можно ожидать таких же темпов.) Китай сочетает в себе элементы предельно модернизированной экономики западного образца с унаследованной от древнего Востока «гидравлической цивилизацией» (термин историка Карла Виттфогеля, используемый применительно к обществам, практикующим централизованный контроль над орошением почвы).

Благодаря управлению из единого центра китайский режим способен, например, вербовать миллионные трудовые армии на строительство крупнейших объектов инфраструктуры. Это и сообщает Китаю неуклонное поступательное развитие – подобных темпов попросту нельзя ожидать от демократических государств, которые привыкли неторопливо согласовывать интересы своих граждан. Китайские лидеры формально считаются коммунистами. Но в том, что касается заимствования западных технологий и практики, они – преемники примерно 25 императорских династий, правивших в стране на протяжении четырех тысяч лет и встраивавших западный опыт в жесткую и развитую культурную систему, которая обладает, помимо всего прочего, уникальным опытом навязывания вассальных отношений другим государствам. «Китайцы, – сказал мне в начале этого года один сингапурский чиновник, – умеют добиваться своего и пряником, и кнутом, систематически чередуя оба метода».

Внутреннее развитие Китая питает его внешнеполитические амбиции. Империи редко строятся по готовому проекту, их рост происходит органически. Становясь сильнее, государство культивирует новые потребности и, как это ни парадоксально, новые опасения, побуждающие его так или иначе расширяться. Так, даже под руководством самых бесцветных президентов конца XIX века – Резерфорда Хейза, Джеймса Гарфилда, Честера Артура, Бенджамина Гаррисона – экономика Соединенных Штатов устойчиво и ровно развивалась. По мере того как страна увеличивала объем торговли с внешним миром, у нее возникали разносторонние экономические и стратегические интересы в самых отдаленных уголках света. Иногда – как, например, в Южной Америке и в Тихоокеанском регионе, – этими интересами оправдывалось военное вмешательство. В это время американская администрация еще и потому могла сосредоточиться на внешней политике, что внутри страны положение было прочным, – последнее крупное сражение индейских войн датируется 1890 годом.

Сегодня КНР укрепляет сухопутные границы и направляет свою активность вовне. Внешнеполитические амбиции эта страна проводит в жизнь столь же агрессивно, как столетием раньше – США, но по совершенно иным причинам. Пекин не практикует миссионерский подход к внешней политике, не стремится утвердить в других странах собственную идеологию или систему правления. Нравственный прогресс в международной политике – цель, которую преследует Америка; китайцев эта перспектива не привлекает. Поведение Срединного царства по отношению к другим странам целиком продиктовано его потребностью в поставках энергоносителей, металлов и стратегического сырья, необходимых для поддержания постоянно растущего жизненного уровня гигантского населения, которое составляет примерно одну пятую населения земного шара.

Чтобы решить эту задачу, Китай построил выгодные для себя сырьевые отношения и с соседними, и с удаленными странами, – со всеми, кто обладает ресурсами, в которых он нуждается для подпитывания роста. Во внешней политике Китай не может не исходить из основополагающего национального интереса – экономического выживания, и поэтому мы вправе охарактеризовать эту страну как сверхреалистичную, сверхпрагматичную державу. Отсюда стремление упрочить присутствие в различных частях Африки, где находятся большие запасы нефти и полезных ископаемых, обезопасить транспортные пути в Индийском океане и Южно-Китайском море, связывающие побережье страны с арабо-персидским миром, который столь богат углеводородным сырьем. По существу лишенный выбора в своих действиях на международной арене, Пекин не особенно заботится о том, с какими режимами ему приходится иметь дело; в партнерах ему нужна стабильность, а не добропорядочность, как ее понимает Запад. А поскольку некоторые из этих режимов – скажем, Иран, Мьянма (известная также как Бирма) и Судан, – погружены во мрак отсталости и авторитаризма, неустанный поиск поставщиков сырья, который Китай ведет по всему свету, порождает конфликты между ним и Соединенными Штатами с их миссионерской ориентацией. Существуют трения и с такими странами, как Индия и Россия, в чьи сферы влияния Пекин пытается проникнуть.

Разумеется, он никак не угрожает существованию этих государств. Вероятность войны между Китаем и США незначительна; китайская армия представляет для Соединенных Штатов лишь косвенную опасность. Речь здесь идет главным образом о вызове географического свойства – несмотря на принципиальные разногласия по вопросам внешнего долга, структуры товарообмена или глобального потепления. Зона китайского влияния, формирующаяся в Евразии и Африке, постоянно растет, причем не в том поверхностном, чисто количественном смысле, какой придавали этому понятию в XIX веке, а в более глубоком, отвечающем эпохе глобализации. Преследуя простую цель – надежно удовлетворить свои экономические потребности, Китай сдвигает политическое равновесие в сторону Восточного полушария, и это не может не затрагивать самым серьезным образом интересы Соединенных Штатов. Пользуясь удобным положением на карте мира, Китай распространяет и расширяет свое влияние везде и всюду – от Центральной Азии до Южно-Китайского моря, от российского Дальнего Востока до Индийского океана. Эта страна превращается в мощную континентальную державу, а политику таких государств, согласно знаменитому изречению Наполеона, нельзя отделить от их географии.

Пограничный болевой синдром

Синьцзян и Тибет – два наиболее значимых региона в пределах китайского государства, чьи жители смогли сохранить самобытность, устояв перед преимущественным положением китайской цивилизации. В известном смысле именно самобытный характер и той и другой области делает Китай похожим на империю. Кроме того, этническая напряженность в обоих регионах осложняет отношения Пекина с прилегающими к ним государствами.

«Синьцзян» означает «новое владение»; так называется китайский Туркестан, самая западная китайская провинция, в два раза превосходящая по площади Техас и отделенная от центральных районов страны пустыней Гоби. Хотя государственность Поднебесной в той или иной форме насчитывает тысячелетия, Синьцзян официально стал ее частью лишь в конце XIX века. С тех пор история этой провинции, как заметил еще в прошлом веке английский дипломат сэр Фицрой Маклин, «была исключительно неспокойной»; Синьцзян то и дело восставал и временами добивался полной независимости от Пекина. Так продолжалось вплоть до 1949 г., когда коммунистические войска Мао Цзэдуна вторглись в Синьцзян и силой присоединили провинцию. И тем не менее сравнительно недавно, в 1990 г., и в прошлом, 2009 г., ее тюркское население – уйгуры, потомки тюркских племен, правивших в VII–VIII вв. Монголией, – восставало против пекинского режима.

Уйгуров в Китае насчитывается лишь около восьми миллионов – менее одного процента от общей численности населения, однако в Синьцзяне их 45 %, почти половина. Основной этнос Китая, народность хань, населяет плодородные низменные регионы в центре страны и на побережье Тихого океана, тогда как засушливые плоскогорья на западе и юго-западе являются историческими местами обитания уйгурского и тибетского меньшинств. Подобное распределение населения остается источником постоянной напряженности, поскольку Пекин считает, что современное китайское государство должно осуществлять в горных районах жесткий и безраздельный контроль. Стремясь прочно привязать к себе обе области – вместе с запасами нефти, природного газа, медной и железной руды, которые находятся в их недрах, – Пекин на протяжении нескольких десятилетий целенаправленно переселял туда ханьцев из центральных областей. Кроме того, он усердно заигрывал с независимыми тюркскими республиками в Центральной Азии – отчасти для того, чтобы лишить мятежных синьцзянских уйгуров всякого потенциального тыла.

Налаживая связи с правительствами центральноазиатских республик, китайское руководство преследовало и другую цель – расширить зону своего влияния. Китай глубоко проник в Евразию уже сейчас, но этого все еще недостаточно для удовлетворения его потребности в природных ресурсах. Влияние Пекина в Центральной Азии символизируют два крупных трубопровода, строительство которых близится к завершению: один пролегает через Казахстан и предназначен для снабжения Синьцзяна нефтью, добываемой в Каспийском море; по другому, проходящему через Казахстан и Узбекистан, в Синьцзян будет поступать природный газ из Туркмении. Мало того: острая нужда в природных ресурсах заставляет Пекин пускаться в довольно рискованные предприятия. В истерзанном войной Афганистане он ведет разработку месторождения меди, находящегося к югу от Кабула, и давно присматривается к запасам железа, золота, урана и драгоценных камней (одни из последних в мире нетронутых залежей). Пекин рассчитывает проложить в Афганистане и в Пакистане дороги и трубопроводы, которые свяжут многообещающий центральноазиатский регион, где он утверждает свое господство, с портовыми городами на берегу Индийского океана. Так что в стратегическом плане географическое положение Китая только улучшится, если Соединенным Штатам удастся стабилизировать ситуацию в Афганистане.

Тибет, как и Синьцзян, играет принципиальную роль для государственного самосознания китайцев, и, подобно Синьцзяну, осложняет взаимоотношения Китая с другими государствами. Скалистое Тибетское нагорье, богатое железной и медной рудой, занимает колоссальное пространство. Именно поэтому Пекин испытывает все большую тревогу в связи с возможностью автономии Тибета, не говоря уже о полной его независимости, и с таким усердием строит шоссе и железные дороги, связывающие этот регион с другими частями страны. Если бы Тибет отделился, от Китая осталось бы лишь куцее охвостье; к тому же Индия в этом случае резко усилилась бы на субконтиненте за счет присоединения северной зоны (речь идет о спорных районах в принадлежащем Китаю Кашмире, а также об индийском штате Аруначал-Прадеш, которые по площади составляют почти 150 кв. км. – Ред.).

Индия с ее более чем миллиардным населением уже сейчас рассекает тупым клином зону китайского влияния в Азии. Это особенно хорошо видно на карте «Великого Китая», помещенной в книге Збигнева Бжезинского «Большая шахматная доска» (1997). В известной степени географическое положение Китая и Индии действительно обрекает их на соперничество: страны-соседи с гигантским населением, богатейшими и древнейшими культурами давно притязают на одни и те же территории (например, индийский штат Аруначал-Прадеш). Проблема Тибета только осложняет ситуацию. Индия предоставила убежище правительству далай-ламы, с 1957 г. находящемуся в изгнании. Даниель Твайнинг, старший научный сотрудник Германского фонда Маршалла, считает, что недавние инциденты на китайско-индийской границе «могут объясняться беспокойством Китая по поводу преемника далай-ламы». Ведь вполне вероятно, что следующий далай-лама окажется родом из тибетского культурного пояса, включающего северную Индию, Непал и Бутан, а значит, более склонным к проиндийской и, соответственно, антикитайской ориентации. Китаю и Индии предстоит сыграть между собой «по-крупному» не только в этих регионах, но также в Бангладеш и Шри-Ланке. Синьцзян и Тибет, как и раньше, остаются внутри официально признанных границ Китая, но, принимая во внимание натянутые отношения между китайским правительством и жителями обеих провинций, можно ожидать, что в будущем попытки Пекина распространить свое влияние за пределы ханьского этнического большинства встретят серьезное противодействие.

Ползучее влияние

Даже на тех отрезках границы, где Китаю ничто не угрожает, сама форма страны выглядит пугающе незавершенной, как если бы в этих местах были изъяты части некогда существовавшего Великого Китая. Северная граница Китая охватывает Монголию, громадную территорию, которая выглядит словно клок, выдранный из его «спины». Плотность населения Монголии – среди самых низких в мире, и близость городской китайской цивилизации представляет для нее несомненную демографическую угрозу. Завоевав некогда Внешнюю Монголию, чтобы получить доступ к более пригодным сельскохозяйственным землям, ныне Китай готов покорить ее вновь, но уже на современный лад – поставив себе на службу запасы нефти, угля, урана, а также роскошные пустующие пастбища. Поскольку неконтролируемая индустриализация и урбанизация превратила Китай в крупнейшего мирового потребителя алюминиевой, медной, свинцовой, никелевой, цинковой, оловянной и железной руды (его доля в мировом потреблении металлов за последнее десятилетие подскочила с 10 до 25 %), китайские горнорудные компании откровенно делают ставку на разработку богатых недр соседней страны. Взаимоотношения с Монголией лишний раз показывают, как широко простираются империалистические замыслы Пекина, – особенно если вспомнить, что ранее Китай уже поставил под контроль Тибет, Макао и Гонконг.

К северу от Монголии и трех северо-восточных китайских провинций лежит российский Дальний Восток – обширнейшая, в два раза превосходящая Европу по площади депрессивная область с крайне немногочисленным и постоянно убывающим населением. Русское государство окончательно включило в себя эти территории в XIX – начале XX века, когда Китай был крайне обессилен. В настоящее время он окреп, а власть российского правительства нигде так не слаба, как в этой восточной трети России. При этом совсем рядом с семимиллионным русским населением Дальнего Востока (к 2015 году его численность может сократиться до 4,5 млн), в трех приграничных провинциях Китая, проживает около 100 млн человек. По плотности они превосходят российский Дальний Восток в 62 раза. Китайские мигранты просачиваются в Россию, наводняя Читу к северу от монгольской границы, а также другие города региона. Доступ к ресурсам остается главной целью китайской внешней политики в любом регионе мира, и малонаселенный российский Дальний Восток, располагающий огромными запасами природного газа, нефти, строевого леса, алмазов и золота, не является исключением. «Москва с подозрением взирает на хлынувшие в этот регион потоки многочисленных китайских поселенцев, следом за которыми тянутся лесозаготовительные и горнорудные компании», – писал минувшим летом Дэвид Блэр, корреспондент лондонской Daily Telegraph.

Как и в случае с Монголией, никто не опасается, что китайская армия когда-нибудь завоюет или формально аннексирует российский Дальний Восток. Страх внушает другое: все более заметное ползучее демографическое и экономическое влияние Пекина в этом регионе (частью которого Китай кратковременно владел в эпоху правления династии Цин). В период холодной войны пограничные споры Китая и Советского Союза привели к тому, что в прилегающих районах Сибири были размещены мощные войсковые части, насчитывавшие сотни тысяч человек; временами напряженность на границе выливалась в прямые столкновения. В конце 1960-х периодические трения привели к разрыву отношений между КНР и СССР. Географический фактор и сейчас вполне способен стать причиной размолвки Китая и России, поскольку нынешний их союз носит чисто тактический характер. Это может быть выгодно Соединенным Штатам. В 1970-х гг. администрация президента Никсона оказалась в выигрыше в результате столкновения между Пекином и Москвой и положила начало новым отношениям с Китаем. В будущем, когда последний станет по-настоящему великой державой, Соединенные Штаты, по-видимому, могли бы заключить стратегический союз с Россией, чтобы уравновесить влияние Срединного царства.

Южные перспективы

Влияние Китая распространяется также на юго-восток. Здесь, в сравнительно слабых государствах Юго-Восточной Азии, строительство будущего Великого Китая встречает наименьшее сопротивление. Существует не так уж много серьезных географических преград, отделяющих Китай от Вьетнама, Лаоса, Таиланда и Мьянмы. Естественным центром сферы влияния, которая охватывает бассейн реки Меконг и связывает все страны Индокитая сетью наземных и водных транспортных путей, должен стать город Куньмин, находящийся в китайской провинции Юньнань.

Самая большая страна материковой части Юго-Восточной Азии – Мьянма. Если Пакистан, постоянно находящийся под угрозой распада, можно назвать азиатскими Балканами, то Мьянма скорее напоминает Бельгию начала XX века, так как над ней постоянно нависает угроза быть захваченной могущественными соседями. Подобно Монголии, российскому Дальнему Востоку и другим территориям, прилегающим к сухопутным границам Китая, Мьянма – слабое государство, весьма богатое природными ресурсами, в которых крайне нуждается Китай. Китай и Индия борются за право заняться модернизацией глубоководного порта Ситуэ на мьянманском побережье Индийского океана, причем обе страны питают надежду проложить в будущем газопровод к месторождениям на шельфе Бенгальского залива.

Если говорить о регионе в целом, то Пекин применяет здесь, в несколько обновленном виде, известный стратегический принцип «разделяй и властвуй». В прошлом он вел сепаратные переговоры с каждой страной – членом Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН), но никогда не вступал в контакты с этим блоком как единым целым. Даже недавно вступившее в силу соглашение о зоне свободной торговли, которое он заключил со странами АСЕАН, показывает, как искусно Китай развивает выгодные для себя связи с южными соседями. Он использует эту организацию в качестве рынка сбыта дорогостоящих китайских товаров, покупая в странах АСЕАН дешевую сельскохозяйственную продукцию. Отсюда неизменное активное сальдо торгового баланса с китайской стороны, тогда как страны АСЕАН постепенно превращаются в свалку для промышленных товаров, произведенных дешевой рабочей силой в городах Китая.

Все это происходит на фоне утраты Таиландом прежнего значения регионального лидера и естественного противовеса Китаю. Еще в недавнем прошлом весьма сильное государство, Таиланд в последнее время испытывает серьезные внутриполитические затруднения. Тайская правящая фамилия с болезненным королем во главе уже не может, как прежде, выполнять стабилизирующую функцию, а тайская армия поражена фракционными раздорами. (Китай активно развивает двустороннее военное сотрудничество и с Таиландом, и с другими странами Юго-Восточной Азии, используя то обстоятельство, что США уделяют не слишком много внимания военно-стратегическому положению этого региона, так как им приходится тратить силы главным образом на операции в Афганистане и Ираке.)

Две страны к югу от Таиланда – Малайзия и Сингапур – вовлечены в ответственный процесс перехода к демократической форме правления, между тем как их прежние лидеры, Махатхир Мохамад и Ли Куан Ю, – сильные личности, перестроившие свои государства, – сходят со сцены. В экономическом плане Малайзия все больше втягивается в сферу влияния Китая, несмотря на то, что живущие в ней этнические китайцы чувствуют постоянную угрозу со стороны мусульманского большинства. Что же касается Сингапура, населенного в основном этническими китайцами, то его правительство боится оказаться в вассальной зависимости от Поднебесной; в последние годы оно завязало тесные отношения с Тайванем и проводит с ним совместные военные учения. Ли Куан Ю открыто призвал Соединенные Штаты, как и прежде, участвовать в жизни региона, оказывая ему военную и дипломатическую поддержку. Положение Индонезии также противоречиво: с одной стороны, она нуждается в присутствии американского флота, чтобы чувствовать себя защищенной от возможной китайской угрозы, с другой – опасается, что в других странах исламского мира ее видимое союзничество с США может вызывать раздражение.

Поскольку американское влияние в Юго-Восточной Азии миновало зенит и идет на убыль, а влияние Китая постоянно растет, государства региона все чаще объединяют усилия, чтобы противостоять стратегии «разделяй и властвуй», которую стремится реализовать Пекин. Так, например, Индонезия, Малайзия и Сингапур заключили союз для борьбы с морским пиратством. Чем больше эти государства будут уверены в собственных силах, тем меньшую опасность для них будет представлять дальнейшее укрепление Китая.

Ситуация в армии

Центральная Азия, Монголия, российский Дальний Восток и Юго-Восточная Азия – естественные зоны китайского влияния. Однако политические границы этих зон в будущем едва ли изменятся. Принципиально иной выглядит ситуация на Корейском полуострове: в этом месте карта Китая предстает в особенно урезанном виде, и здесь политические границы еще вполне могут сместиться.

Наглухо отгородившийся от мира северокорейский режим неустойчив в самой своей основе, и его крушение грозит затронуть весь регион. Как бы «свисая» с Маньчжурии, Корейский полуостров занимает положение, которое позволяет полностью контролировать морские торговые пути, ведущие в северо-восточный Китай. Разумеется, никто всерьез не думает, что Китай аннексирует какую-либо часть полуострова, но нет сомнений в том, что его по-прежнему раздражает, когда другие страны слишком явно осуществляют свой суверенитет в этом регионе, особенно на севере. И хотя Пекин поддерживает сталинистский режим Северной Кореи, он явно вынашивает в отношении Корейского полуострова определенные планы на будущее – по завершении царствования Ким Чен Ира. Похоже, сразу после этого китайцы намерены отправить обратно тысячи перебежчиков из КНДР, нашедших пристанище в Китае, и создать с их помощью благоприятную политическую основу для постепенного экономического овладения регионом в бассейне реки Тумыньцзян (Туманная). Там соседствуют три страны – Китай, Северная Корея и Россия, и существуют благоприятные условия для развития морской торговли с Японией, а через нее – с Тихоокеанским регионом в целом.

Это одна из причин, по которой Пекин хотел бы создать на месте теперешней Северной Кореи государство пусть и авторитарного типа, но гораздо более модернизированное. Именно такое государство могло бы стать буфером между Китаем и динамичной южнокорейской демократией, опирающейся на средний класс. Впрочем, возможное объединение Корейского полуострова также может оказаться выгодным для КНР. После воссоединения Корея скорее всего будет националистическим образованием, в известной степени враждебным и по отношению к Китаю, и к Японии – странам, в прошлом пытавшимся ее оккупировать. Но корейская неприязнь к Японии значительно сильнее, нежели к Китаю. (Япония оккупировала полуостров с 1910 по 1945 г., и Сеул и Токио продолжают вести спор о статусе островков Токдо/Такешима.) Экономические отношения нового государства с Китаем наверняка окажутся более прочными, чем с Японией: объединенная страна будет в большей или меньшей степени находиться под контролем Сеула, а Китай уже сейчас самый крупный торговый партнер Южной Кореи. Важно, наконец, и то, что объединенная Корея, отчасти тяготеющая к Пекину и, напротив, не приемлющая Японию, не будет видеть смысла в том, чтобы и дальше сохранять на своей территории американские войска. Иными словами, нетрудно представить себе будущее Кореи в составе Великого Китая и то время, когда военное присутствие США в Северо-Восточной Азии начнет сокращаться.

Как показывает пример Корейского полуострова, на сухопутных границах китайцы вправе ожидать скорее благоприятное, чем опасное для себя развитие событий. Еще Макиндер полагал, что Китай сможет со временем стать великой сухопутной и морской державой, которая как минимум затмит Россию в Евразии. Политолог Джон Миршеймер писал в своей книге «Трагедия великодержавной политики», что «самыми опасными государствами в системе международных отношений являются континентальные державы с большими армиями». И по мере того как Китай приближается к статусу континентальной державы, возникают все основания опасаться его влияния. Однако КНР лишь отчасти отвечает определению Миршеймера: ее вооруженные силы, насчитывающие 1,6 млн человек, – крупнейшие в мире, но в ближайшие годы Пекину не под силу создать современные экспедиционные войска. Народно-освободительная армия Китая (НОАК) проявила себя во время землетрясения в Сычуани в 2008 г., недавних этнических беспорядков в Тибете и Синьцзяне, пекинской олимпиады 2008 г., проведение которой требовало особых мер безопасности. Однако, как заметил Абрахам Денмарк, сотрудник Центра разработки новой стратегии национальной безопасности США, это доказывает лишь способность НОАК перебрасывать войска из одной части материкового Китая в другую. Но вовсе не говорит о том, что она в состоянии перемещать тяжелое вооружение и ресурсы, необходимые для развертывания войсковых частей в ходе масштабных военных операций. Впрочем, даже если такая возможность появится, это, по-видимому, мало что изменит: маловероятно, что подразделения НОАК будут пересекать границы Китая по каким-либо иным причинам, нежели серьезный политический просчет (если, например, дело дойдет до новой войны с Индией) или необходимость заполнить внезапно возникшие пустоты на карте (если рухнет северокорейский режим). Но Китай и без того вполне способен заполнить возможные области силового вакуума вблизи любого участка своих протяженных границ с помощью такого оружия, как демографическое и экономическое давление: у него попросту нет нужды опираться при этом на экспедиционные войска.

Беспрецедентная мощь Китая на суше отчасти объясняется успехами китайских дипломатов, которые в последние годы приложили немало стараний, чтобы урегулировать многочисленные пограничные споры с республиками Центральной Азии, Россией и другими соседями (Индия в этом ряду является бросающимся в глаза исключением). Значение этой перемены трудно переоценить. Отныне границы Маньчжурии не испытывают колоссального военного давления извне, а ведь в годы холодной войны из-за этой постоянной угрозы Мао Цзэдун был вынужден расходовать львиную долю оборонного бюджета на сухопутные войска и пренебрегать военно-морскими силами. Великая Китайская стена лучше всего свидетельствует о том, что, начиная с глубокой древности и по наши дни, Китай неизменно тревожила угроза внешней агрессии на суше. Теперь он может вздохнуть свободно.

Обретение возможности стать морской державой

Благодаря сложившейся ситуации на суше Китай может в спокойной обстановке заняться укреплением своего флота. В то время как для прибрежных городов-государств или островных стран стремление наращивать военно-морскую мощь представляется чем-то самоочевидным, для держав, которые подобно Китаю на протяжении всей своей истории были замкнуты в пределах материка, это выглядит роскошью. В данном случае, однако, подобное состояние легко достижимо, поскольку береговая линия, которой природа наделила Поднебесную, не уступает по своим качествам ее внутренним областям. Китай занимает господствующее положение на тихоокеанском побережье Восточной Азии в зоне умеренного и тропического климата, а южная граница страны находится в непосредственной близости к Индийскому океану, и в будущем ее можно связать с побережьем сетью дорог и трубопроводов. В XXI веке Пекин будет проецировать вовне «жесткую силу» прежде всего с помощью своего военно-морского флота.

Нельзя не отметить, что на море Китай сталкивается с гораздо более враждебным окружением, чем на суше. Проблемной зоной для китайского флота является так называемая «первая островная гряда»: Корейский полуостров, Курильские острова, Япония (включая острова Рюкю), Тайвань, Филиппины, Индонезия и Австралия. Любое звено в этой цепи, за исключением Австралии, в будущем может стать горячей точкой. Китай уже сейчас вовлечен в споры о принадлежности различных участков дна Восточно-Китайского и Южно-Китайского морей, богатых энергоносителями: с Японией предметом дискуссии являются острова Дяоюйтай/Сэнкаку, с Филиппинами и Вьетнамом – острова Спратли. Подобные распри помогают Пекину подогревать националистические настроения внутри страны, но китайским военно-морским планировщикам от этого не легче: положение дел на театре потенциального противоборства представляется им крайне безрадостным.

Первая островная гряда, по мнению сотрудников Колледжа ВМФ США Джеймса Холмса и Тоши Йошихары, представляет собой нечто вроде «Великой Китайской стены, развернутой против Китая». Это эффективно организованный оборонительный рубеж, выстроенный союзниками Соединенных Штатов наподобие сторожевых вышек, позволяющих наблюдать за Китаем и, если понадобится, воспрепятствовать его проникновению в воды Тихого океана. Реакция Пекина на своеобразную блокаду временами была агрессивной. Морская мощь обычно не проявляется столь жестко, как сухопутная: как таковые корабли не могут занимать большие пространства и предназначены для проведения операций, которые, вообще говоря, сами по себе более важны, чем морские сражения, а именно для обороны торговых путей.

Казалось бы, можно было ожидать, что Китай станет не менее снисходительной державой, чем великие морские нации прошлого – Венеция, Великобритания и Соединенные Штаты, – и будет, как они, заботиться в первую очередь о сохранении мира на морях, что предполагает среди прочего и свободу торговли. Однако он не столь уверен в себе. По-прежнему сознавая свою неполную защищенность на море, Пекин задействует по отношению к Мировому океану чисто территориальный подход. Сами по себе понятия «первая островная гряда» и «вторая островная гряда» (последняя включает остров Гуам, принадлежащий США, и Северные Марианские острова) подразумевают, что в глазах китайцев эти архипелаги представляют собой не что иное, как отроги материкового Китая. Глядя на прилегающие к их стране моря сквозь призму мышления в терминах «игры с нулевой суммой», китайские адмиралы выступают наследниками агрессивной философии американского военно-морского стратега начала XX века, Альфреда Тайера Мэхэна, который отстаивал концепции «контроля над морями» и «решающего сражения». Однако в настоящее время они не располагают достаточно мощным флотом для решения своих задач, и это расхождение между обширными притязаниями и реальными возможностями привело в последние несколько лет к ряду нелепых инцидентов.

В октябре 2006 г. китайская подводная лодка вела слежение за американским авианосцем Kitty Hawk, после чего всплыла на поверхность вблизи от него, на расстоянии торпедного выстрела. В ноябре 2007 г. китайцы не разрешили Kitty Hawk и его ударной группе, искавшей укрытия от надвигавшегося шторма, войти в гонконгскую гавань Виктория. (В 2010 г. Kitty Hawk все же нанес визит в Гонконг.) В марте 2009 г. группа кораблей НОАК помешала работе американского судна дальнего гидроакустического наблюдения Impeccable, когда оно открыто проводило операции за пределами 12-мильной территориальной зоны КНР в Южно-Китайском море. Китайцы преградили путь американскому кораблю и совершали угрожающие маневры, как если бы намеревались его таранить. Все это говорит не столько о серьезной силе, сколько о недостаточной развитости китайского флота, которую пока не удалось преодолеть.

О твердом желании Китая обеспечить свои позиции на море свидетельствуют и крупные приобретения последних лет. Пекин стремится использовать не реализованные до сих пор асимметричные возможности, чтобы перекрыть американскому флоту доступ в Южно-Китайское море и в китайские прибрежные воды. Китай модернизировал свои эсминцы и намерен обзавестись одним-двумя авианосцами, но действует точечно и не склонен скупать военные суда без особого разбора. Он предпочел сосредоточить усилия на строительстве дизельных, атомных и ракетных подводных лодок нового типа. Как считают Сет Кропси, бывший помощник заместителя министра военно-морских сил США, и Рональд О'Рурк, сотрудник Исследовательской службы Конгресса США, Китай способен в течение 15 лет создать флот подводных лодок, который превзойдет американский аналог, насчитывающий в настоящее время 75 боеготовных подводных лодок. Более того, китайские военно-морские силы, по словам Кропси, намереваются ввести в действие систему наведения противокорабельных баллистических ракет, используя в ней загоризонтные радиолокаторы, космические спутники, донные гидролокационные сети и оборудование для компьютерных войн. В сочетании с формирующимся подводным флотом такая система в будущем должна помешать беспрепятственному доступу военно-морских сил США в наиболее значимые области Тихого океана.

Пытаясь установить контроль над прибрежной зоной в Тайваньском проливе и Восточно-Китайском море, Пекин также совершенствует группу морских тральщиков, покупает у России истребители четвертого поколения и развернул вдоль побережья около полутора тысяч российских ракет класса «земля-воздух». Даже вводя в действие систему подземных оптико-волоконных кабелей далеко на западе страны, вне пределов досягаемости морских ракет потенциального противника, китайцы исходят из агрессивной стратегии, предполагающей поражение символов американской мощи – авианосцев.

Разумеется, в обозримом будущем Китай не собирается атаковать американские авианосцы, и он по-прежнему крайне далек от того, чтобы бросить Соединенным Штатам прямой военный вызов. Однако налицо стремление нарастить на своих берегах необходимый потенциал устрашения, чтобы американцы не смели вводить свои корабли, когда и где им того захочется, в пространство между первой островной грядой и китайским побережьем. Поскольку способность влиять на поведение противника составляет самую суть любой державы, эта стратегия лишний раз доказывает, что планы строительства Великого Китая реализуются не только на суше, но и на море.

На очереди – Тайвань

Для создания Великого Китая особенно важно будущее Тайваня. Тайваньская проблема часто обсуждается в терминах нравственности: Пекин настаивает на необходимости восстановить целостность национального наследия и объединить Китай ради блага всех этнических китайцев; Вашингтон печется о сохранении образцовой демократии, какой является Тайвань. Однако подлинную проблему следует искать в другом. Как говорил американский генерал Дуглас Макартур, Тайвань – это «непотопляемый авианосец», занимающий позицию ровно посередине береговой линии Китая. Именно отсюда, по мнению военно-морских планировщиков Холмса и Йошихары, такая держава как США может «проецировать силу» в сторону китайского побережья и прилегающих к нему районов. Если Тайвань вернется в лоно материкового Китая, то китайский флот не только внезапно окажется в стратегически выгодной позиции по отношению к первой островной гряде, но и будет в состоянии свободно, в беспрецедентных масштабах, проецировать свою мощь за пределы этой гряды. Очень часто, говоря о будущем мировом порядке, употребляют слово «многополярный», – но только слияние Тайваня с материковым Китаем ознаменовало бы возникновение в Восточной Азии действительно многополярной военной ситуации.

Согласно результатам исследования, проведенного в 2009 г. RAND Corporation, к 2020 г. Соединенные Штаты не смогут, как раньше, защитить Тайвань в случае нападения Китая. Китайцы, говорится в отчете, к этому времени будут в состоянии нанести США поражение в возможной войне в Тайваньском проливе, даже если американцы будут иметь в своем распоряжении истребители пятого поколения F-22, две авианосных ударных группы и сохранят доступ к авиабазе Кадена на японском острове Окинава. В отчете делается акцент на боях в воздухе. Здесь же указывается, что китайцы по-прежнему будут стоять перед необходимостью высаживать на острове многотысячный пехотный десант, а их транспортные суда останутся уязвимыми для американских подлодок. Освещая ситуацию с разных сторон, отчет, однако, не может скрыть тревожной тенденции. Китай отделяют от Тайваня всего-навсего сто миль, тогда как Соединенным Штатам придется доставлять свои войска с другого конца планеты, причем действовать в условиях более ограниченного доступа к иностранным базам, чем в период холодной войны. Стратегия создания препятствий на пути перемещения американских военных кораблей в определенных морских зонах не просто преследует цель держать их подальше от китайских берегов, но и в особенности направлена на то, чтобы упрочить доминирующее положение Китая в акватории Тайваня.

Пекин делает все, чтобы взять Тайвань в тесное кольцо не только в военном, но и в экономическом и социальном плане. Примерно 30 % тайваньского экспорта приходятся на Китай. Еженедельно между Тайванем и материковым Китаем совершается 270 коммерческих авиарейсов. В последние пять лет две трети тайваньских компаний осуществили инвестиции в китайскую экономику. Ежегодно остров посещают около полумиллиона туристов с материка, а 750 тысяч тайваньцев проживают в Китае, проводя там каждый год по шесть месяцев. Углубляющаяся интеграция выглядит весьма привлекательно, но вот чем этот процесс разрешится, пока сказать трудно. Так или иначе, его исход будет иметь ключевое значение для политики великих держав в этом регионе. Если Соединенные Штаты попросту отдадут Тайвань Пекину, то Япония, Южная Корея, Филиппины, Австралия и другие американские союзники в Тихоокеанском регионе, а также Индия и даже некоторые африканские государства начнут сомневаться в прочности обязательств, которые берет на себя Вашингтон. Это может побудить некоторые страны к сближению со Срединным царством, и тогда формирующийся Великий Китай охватит едва ли не все Восточное полушарие.

В этом заключается одна из причин, по которым Вашингтон и Тайбэй должны искать асимметричные ответы на военную угрозу со стороны Пекина. Им следует стремиться не к тому, чтобы нанести Пекину поражение в возможной войне в Тайваньском проливе, а к тому, чтобы тот ясно осознал: подобная война обойдется для него недопустимо дорого. Если эта цель будет достигнута, американцам удастся сохранять функциональную независимость Тайваня до тех пор, пока Китай не станет более либеральным обществом, – тем самым они смогут сохранить и доверие союзников. В этом смысле действия администрации Обамы, заявившей в начале 2010 г. о намерении продать Тайваню вооружений на общую сумму 6,4 млрд долларов, имеют принципиальное значение для политики США в отношении Китая и, шире, всей Евразии. Кстати, нельзя сказать, что трансформация Китая изнутри – несбыточная мечта: миллионы туристов, прибывающих на Тайвань с материка, видят тамошние оживленные политические ток-шоу и крамольные заголовки в книжных магазинах, и это наверняка оказывает на них влияние. Тем не менее, хотя это звучит несколько парадоксально, демократический Китай может оказаться еще более динамичной великой державой в экономическом и, как следствие, в военном плане, чем Китай репрессивный.

Концентрируя военно-морские силы на тайваньском направлении, Пекин не забывает укреплять присутствие своего флота и в Южно-Китайском море, которое служит для него воротами в Индийский океан и обеспечивает доступ к мировым путям транспортировки энергоносителей. На этом направлении основные проблемы создают пираты, радикальные исламисты и крепнущий морской флот Индии, в том числе и вблизи труднодоступных морских зон, через которые вынуждены проходить китайские нефтяные танкеры и торговые суда. В геостратегическом плане Южно-Китайское море, как говорят многие, может стать «вторым Персидским заливом». Еще в первой половине XX века Николас Спайкмен, специалист по геополитике, заметил, что на протяжении всей истории государства желавшие утвердить свой контроль над прилегающими морями втягивались в «периферическую наземную и морскую экспансию». Греция стремилась подчинить Эгейское море, Соединенные Штаты – Карибское, и вот теперь Китай – Южно-Китайское. Спайкмен называл Карибское море «Средиземным морем Америки», чтобы подчеркнуть его значение для Соединенных Штатов. Южно-Китайское море в ближайшие десятилетия может стать «Средиземным морем Азии» и подлинным средоточием политической географии.

Высоколиквидные угрозы

Впрочем, попытки Китая проецировать силу в «Средиземное море Азии» противоречивы по самой своей сути. С одной стороны, Китай вроде бы полон решимости максимально осложнить доступ американских судов в прибрежные моря. С другой, он по-прежнему не способен защитить свои морские коммуникации, что, вообще говоря, делает любое нападение на американский военный корабль бессмысленным, поскольку в этом случае флот США может попросту отрезать Китай от поставок энергоносителей, перекрыв для китайских судов выход в Тихий и в Индийский океаны. Зачем же планировать что-то, если в действительности не собираешься осуществить намеченное? Как считает советник по вопросам обороны Жаклин Ньюмайер, Пекин хочет добиться «столь благоприятного соотношения сил», что «на деле ему и не придется прибегать к оружию для защиты своих интересов». Недаром он устраивает выставки новых видов оружия, строит портовые сооружения и оборудует станции подслушивания в Тихом и Индийском океане, предоставляет военную помощь приморским государствам, находящимся между китайской территорией и Индийским океаном. Все эти ходы делаются открыто и являются сознательной демонстрацией силы. Китайцы не столько ввязываются в непосредственную схватку с Соединенными Штатами, сколько стремятся повлиять на поведение американцев таким образом, чтобы избежать возможной конфронтации.

Вместе с тем активность Китая на море обнаруживает и более грозные аспекты. В самом центре Южно-Китайского моря, на южной оконечности острова Хайнань, китайцы строят мощную морскую базу с подземными доками, позволяющими разместить до 20 атомных и дизельных подводных лодок. Они как бы реализуют на практике доктрину Монро, утверждая свое господство над близлежащими международными водами. В настоящее время и в обозримом будущем у Китая едва ли появится намерение затеять войну с Америкой, но позже мотивации могут измениться. Лучше заранее оценить возможные варианты.

Ситуация на границах Евразии выглядит сейчас гораздо более сложной, чем в первые годы после Второй мировой войны. По мере того как американская гегемония пойдет на убыль, мощь военно-морских сил США будет уменьшаться или оставаться прежней, а экономическое и военное могущество Китая – крепнуть, расклад сил в Азии начнет все заметнее приобретать многополярный характер. Соединенные Штаты поставляют Тайваню 114 противовоздушных ракет Patriot и десятки ультрасовременных систем военной связи. Китай строит подземные доки для подлодок на острове Хайнань и запасается противокорабельными ракетными установками. Продолжают модернизацию своего флота Япония и Южная Корея. Мощные военно-морские силы создает Индия. Каждое из государств стремится сдвинуть равновесие сил в свою сторону.

Именно поэтому отказ государственного секретаря США Хиллари Клинтон от политики равновесия сил, будто бы являющейся реликтом прошлого, представляется либо актом лицемерия, либо заблуждением. В Азии продолжается гонка вооружений, и Соединенные Штаты неизбежно столкнутся с суровой реальностью, как только существенно сократят свои войска в Афганистане и Ираке. Притом что ни одно из азиатских государств не имеет побудительных причин для войны, с течением времени и по мере накапливания сухопутных и морских вооружений в регионе (даже если говорить только о Китае и Индии) риск неверной оценки соотношения сил будет возрастать. Из-за напряженности на суше грозит усилиться и напряженность на море: зоны силового вакуума, в которые сейчас проникает Китай, станут через некоторое время яблоком раздора в его отношениях с соседними странами – как минимум с Индией и Россией. Некогда пустые пространства заполнятся множеством людей, дорог, трубопроводов, кораблей и ракетных установок. Политолог из Йельского университета Пол Брэкен в 1999 г. предупреждал, что Азия становится обособленным географическим регионом и что на нее надвигается кризис «жизненного пространства». С тех пор этот процесс только усугублялся.

Так как же Соединенным Штатам сохранять стабильность в Азии, защищать в этой части света своих союзников и препятствовать возникновению Великого Китая, избегая в то же время открытого конфликта с Пекином? Перевес, который они имеют на море, рискует оказаться недостаточным. Как сказал мне в начале этого года один высокопоставленный индийский чиновник, основные союзники США в Азии (Индия, Япония, Сингапур и Южная Корея) хотят, чтобы американский флот и авиация координировали свои действия с вооруженными силами этих стран. Именно так Соединенные Штаты и в будущем останутся неизымаемой частью азиатского военного ландшафта на суше и на море, а не превратятся в абстрактную угрозу, таящуюся где-то в отдалении. Между пререканиями с американским правительством по поводу прав на размещение военных баз, которые недавно затеяла Япония, и желанием полностью удалить войска США из региона лежит дистанция огромного размера.

Один из планов, циркулирующих в Пентагоне, предполагает, что Соединенные Штаты способны «противостоять китайской стратегической мощи... без прямой военной конфронтации», опираясь на военный флот, насчитывающий 250 кораблей (а не 280, как было раньше), и на урезанный на 15 % оборонный бюджет. Этот план, составленный полковником ВМФ в отставке Пэтом Гарретом, весьма интересен, поскольку включает в евразийское уравнение такую стратегическую величину, как Океания. В самом деле, Гуам, Каролинские, Маршалловы, Северные Марианские и Соломоновы острова являются либо американскими территориями, либо республиками, имеющими военные соглашения с США, либо независимыми государствами, которые, вероятно, будут готовы заключить подобные соглашения. Значение Океании будет расти, поскольку она находится, с одной стороны, сравнительно близко к Восточной Азии, а с другой – вне той зоны, из которой Китай хотел бы вытеснить американский флот. От Гуама всего четыре часа лета до Северной Кореи и два дня плавания до Тайваня. Держать базы в Океании для Соединенных Штатов удобнее, чем, как это было и остается, сохранять воинские части в Японии, Южной Корее и на Филиппинах.

Авиабаза Андерсен на Гуаме уже сейчас играет роль господствующей высоты, с которой Соединенные Штаты могут проецировать «жесткую силу» в любом направлении. Это самая мощная стратегическая авиабаза США в мире, обеспечивающая скоростную заправку самолетов; здесь хранится сто тысяч авиаснарядов и 66 млн галлонов авиационного топлива. Взлетные полосы базы заполнены длинными рядами транспортных самолетов C-17 Globemaster и истребителями F/A-18 Hornet. Кроме того, на Гуаме размещена эскадра американских подводных лодок; здешняя военно-морская база в настоящее время расширяется. Гуам и соседние Северные Марианские острова находятся на почти равном расстоянии от Японии и Малаккского пролива. А юго-западная оконечность Океании, выглядывающая из-под Индонезийского архипелага, – группки принадлежащих Австралии островов Ашмор и Картье и близлежащий западный берег самой Австралии (от Дарвина до Перта), – держит под прицелом Индийский океан. Таким образом, согласно плану Гаррета, флот и авиация США способны использовать географические преимущества Океании, чтобы поддерживать «региональную боеготовность» (regional presense in being), локализуемую «непосредственно за горизонтом» Великого Китая (в его неофициальных границах) и той акватории, где проходят основные евразийские морские пути. (Понятие «региональная боеготовность» – отголосок известного выражения «флот в боевой готовности», fleet in being, сто лет назад его предложил английский военно-морской историк сэр Джулиан Корбетт. Подразумевались стоящие в различных портах корабли, способные при необходимости быстро объединяться в мощную армаду. Словосочетание «непосредственно за горизонтом» отражает и равновесие сил на море, которое США будут поддерживать самостоятельно, и американское участие в концерте азиатских держав).

Укрепляя присутствие американского флота и авиации в Океании, США могли бы реализовать компромиссный подход: не сопротивляться возникновению Великого Китая любой ценой и одновременно не соглашаться пассивно с возможным переходом первой островной гряды под контроль китайского флота. Такой подход заставил бы Китай заплатить высокую цену в случае любой военной авантюры против Тайваня. Кроме всего прочего, это позволило бы Соединенным Штатам постепенно сворачивать свое непосредственное присутствие в акватории первой островной гряды (так называемое наследие военных баз), но вместе с тем сохранять возможность воздушного и морского патрулирования в этом регионе.

План Гаррета предусматривает также резкое усиление активности американского военно-морского флота в Индийском океане. Впрочем, Гаррет не предлагает расширять существующие здесь военные базы; он рассчитывает опираться на уже имеющийся костяк таких баз на Андаманских островах, Коморах, Мальдивах, Маврикии, Реюньоне и Сейшелах (некоторые из них прямо или косвенно управляются Францией и Индией), а также на военные соглашения с Брунеем, Малайзией и Сингапуром. Это обеспечило бы свободу мореплавания и беспрепятственное движение потоков энергоносителей во всей Евразии. Кроме того, такой план, не настаивая более на важности существующих американских баз в Японии и Южной Корее и в то же время разнообразя сферу присутствия США в Океании, положил бы конец основным базам, представляющим собой удобную цель для поражения.

Железная хватка, которой Соединенные Штаты до сих пор держали первую островную гряду, в любом случае начинает ослабевать под давлением новых обстоятельств. Местное население стало менее терпимо к присутствию иностранных баз на своей территории. А укрепление Китая делает его одновременно и отталкивающим, и привлекательным. Подобное смешанное чувство способно осложнить двусторонние отношения Вашингтона с тихоокеанскими союзниками. Все дело лишь в том, когда это произойдет. Теперешний кризис в американо-японских отношениях – возникший из-за того, что неопытное правительство Хатоямы хочет переписать соглашения о двустороннем сотрудничестве в свою пользу и вдобавок говорит о желании углублять связи с Китаем, – мог случиться и несколькими годами раньше. (Премьер-министр Хатояма ушел в отставку в июне 2010 г. из-за кризиса, связанного с неспособностью кабинета выполнить обещание о выводе американской базы с Окинавы. – Ред.) Все еще сохраняющаяся ситуация абсолютного превосходства Соединенных Штатов в Тихом океане есть не что иное, как анахронизм, унаследованный от Второй мировой войны, отголосок того краха, который пережили в результате глобального конфликта Китай, Япония и Филиппины. Не может бесконечно сохраняться и американское присутствие на Корейском полуострове – побочный продукт другой войны, закончившейся более полувека назад.

Центральная Азия, Индийский океан, Юго-Восточная Азия, западная часть Тихого океана – таковы обширные регионы, которые рискуют оказаться под политическим, экономическим и военным контролем возникающего у нас на глазах Великого Китая. Однако вдоль границ этого громадного царства будет курсировать американский флот, дислоцированный, как можно ожидать, по большей части в Океании и тесно сотрудничающий с военно-морскими силами Индии, Японии и других демократических государств. А со временем, когда возрастет доверие Китая к внешнему миру, а его военная доктрина уже не будет опираться на сугубо территориальный подход, китайский флот и сам сможет влиться в этот широкий региональный альянс морских держав.

Пока же стоит отметить, что с исключительно военной точки зрения, как указал в 1999 г. политолог Роберт Росс, отношения между Соединенными Штатами и Китаем останутся более стабильными, чем были в свое время отношения между США и Советским Союзом. Причина этого – географические особенности Восточной Азии. В период холодной войны одного только американского подводного флота было недостаточно, чтобы устрашать Советский Союз, – для этого требовалось держать многочисленные сухопутные войска в Европе. Но размещения подобных сил вдоль пределов Евразии никогда не понадобится: как бы сильно ни сокращалось присутствие сухопутных войск у границ Великого Китая, американский флот и в будущем останется сильнее китайского.

Так или иначе, в ближайшие годы сам факт укрепления экономической и военной мощи Китая усугубит напряженность в американо-китайских отношениях. Перефразируя Миршеймера, можно сказать, что Соединенные Штаты, гегемон Западного полушария, приложат все возможные усилия, чтобы помешать Китаю сделаться гегемоном большей части полушария Восточного. И не исключено, что это станет самой потрясающей драмой нашей эпохи.

Китай. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 7 августа 2010 > № 2913916 Роберт Каплан

Россия. ЮФО > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 4 марта 2008 > № 2909712 Владимир Дегоев

Рискованные эксперименты

Уже более полутора десятилетий Черноморско-Каспийский регион живет в условиях кардинально изменившейся геополитической ситуации. Вместе с прежней конфронтационной линией между Востоком и Западом, двумя гигантскими полюсами завершившегося противостояния, исчезло и прежнее, более или менее устойчивое и управляемое, равновесие.

В годы конфронтации выработались четкие правила, предполагавшие сотрудничество (пусть и вынужденное) в вопросах сохранения мира. На смену пришел длительный и пока еще не завершившийся период трудной перенастройки международных отношений. Черноморско-Каспийский регион, обладающий огромным экономическим, геостратегическим и конфликтогенным потенциалом, оказался отнюдь не на периферии данного процесса. В прошлом году в Европе и Соединенных Штатах развернулась активная дискуссия о судьбе этой территории, нашедшая отражение и на страницах журнала «Россия в глобальной политике» (№ 3, 2007 г.) – в статье Рональда Асмуса «Евро-атлантическое Причерноморье».

Относительная простота прежней расстановки сил на черноморско-каспийском пространстве (СССР – Турция как представитель НАТО – прозападный до 1979 года Иран) сменилась куда более сложной и запутанной картиной. У Черного моря появилось семь совладельцев, де-факто включая Абхазию (с учетом всех претендентов на этот статус, входящих в Организацию черноморского экономического сотрудничества, их число может достигнуть 13), а у Каспийского моря – пять. Между этими акваториями уже не Советский Кавказ, а четыре независимых государства, к которым при определенных обстоятельствах могут добавиться еще три пока непризнанных (Абхазия, Южная Осетия, Нагорный Карабах).

Возможности, открывшиеся перед новообразованными странами, омрачаются жесткой и опасной борьбой за средства их реализации. Трагическое наследие первых лет становления государственности на Южном Кавказе пока не позволяет нейтрализовать источники напряженности, постоянно чреватой кризисами. Ситуация усугубляется громадным (как считается) энергоресурсным, коммуникационным и военно-стратегическим потенциалом Черноморско-Каспийского региона.

США и Европейский союз с разной степенью откровенности объявили данную территорию сферой своих жизненных интересов. Соответственно государствами региона предложено проводить последовательную проамериканскую и прозападную политику, что якобы будет способствовать и более легкому решению их собственных внутренних проблем. В результате «естественная» экономическая конкуренция на черноморско-каспийском пространстве обостряется и выходит за положенные ей рамки, вольно либо невольно провоцируя военно-политическое соперничество. Для последнего характерна многосторонняя и подвижная конфигурация, которая далеко не всегда выстраивается по жесткому блоковому принципу. В ряде случаев интересы союзников вступают в конфликт, зато находятся точки соприкосновения с интересами соперников. Это заметно усложняет систему взаимодействия, делает ее менее гибкой и предсказуемой, в том числе в кризисных ситуациях.

Нерешенные этнополитические конфликты не позволяют со всей ясностью оценить перспективы развития Южного Кавказа, и в частности использования его в энергетических и других проектах Запада. Как показал опыт, практика искусственного политического конструирования на постсоветской периферии, откровенно направленная против России, мало способствует эффективному продвижению проектов. Классическим примером является ГУУАМ (неформальное объединение Грузии, Украины, Узбекистана, Азербайджана и Молдавии; после выхода из него Узбекистана – ГУАМ. – Ред.). Своих изначально объявленных экономических целей (повышение энергетической безопасности Запада) эта организация по разным причинам не добилась. Однако достигнут политический эффект – создан альянс, демонстративно противопоставленный Москве.

Чем менее удачна энергетическая миссия ГУАМ, тем очевиднее его эволюция в сторону военно-политического союза. Речь, однако, идет не о внутреннем, естественном развитии, каким оно могло бы быть при наличии объективных, органических предпосылок, а об искусственном, управляемом извне и во многом экспериментальном процессе. Обсуждается возможность расширения данного альянса за счет Польши (Варшава вообще проявляет особую активность), Литвы, Румынии и Болгарии (все эти страны являются к тому же участниками Содружества демократического выбора, образованного в этой части Европы после «цветных» революций в Тбилиси и Киеве). Если это произойдет, иных доказательств намерения Вашингтона возвести «санитарный кордон» вокруг России уже не понадобится.

Поскольку сама мысль о дальнейшем расширении ЕС вызывает острую аллергию у жителей единой Европы, желающим стать членами «клуба» предложен облегченный вариант – «Европейская политика соседства плюс» (ENP+). По сути, она предусматривает подчинение постсоветских государств воле и указаниям Брюсселя без предоставления им реального членства в Евросоюзе и права участвовать в принятии решений. Запад по привычке исходит из предположения о том, что иных альтернатив «медвежьим объятиям» Кремля у элит бывших советских республик нет. Вдобавок Брюссель и Вашингтон никогда не задавались вопросом, а есть ли у этих элит чувство гордости, достоинства, самолюбия…

Но главную остроту вносит в черноморско-каспийскую проблематику идея дальнейшего продвижения НАТО на восток – независимо от того, является ли эта идея реальным планом или устрашающим блефом. Будучи, казалось бы, лишь плодом чьего-то абстрактного мышления, она уже стала осязаемым, материальным фактором, ибо страх перед ее реализацией прочно укоренился в сознании российского политического класса. Точнее, в том инстинктивно-подкорковом, оборонительном сегменте этого сознания, который постоянно подпитывается исторической памятью и печальным опытом.

Затасканная и не подкрепленная аргументами формула «вам, россиянам, никто не угрожает» не может не вызвать у Москвы ничего, кроме раздражения. За ней проглядывают то ли высокомерное неуважение к способности Кремля анализировать геополитическую обстановку, то ли расчет на неисчерпаемые запасы русской наивности.

Под видом формирования интеграционных структур с целью вовлечения их в глобальную экономику, по сути, реализуются рискованные геополитические мегапроекты, которые предусматривают радикальное изменение баланса сил и территориальные перекройки.

По периметру России в ускоренном порядке создаются крупные регионы, составные части которых планируется объединить общностью долгосрочных целей. Названия новых пространств непременно включают в себя эпитет «большой»: «Большая Европа», «Большой Ближний Восток», «Большой Черноморский регион» (его логическое продолжение – «Большой Черноморско-Каспийский регион»).

Внутри этого «санитарного кордона», который на Западе принято именовать эвфемизмом «пояс стабильности», как предполагается, будет успешно идти процесс демократизации. Но, с точки зрения проектантов, гораздо важнее другой процесс – образования в регионе «критической массы стран», позволяющей добиться численного и качественного преимущества над Россией и ее союзниками. (Ради этого можно смотреть сквозь пальцы на любые отступления от канонов демократии и либерализма, которыми богата постсоветская жизнь.)

Уже никто не пытается скрывать, что у границ России Западу нужна «долгосрочная военно-политическая структура», обеспечивающая «гарантии безопасности» перед лицом… нет, конечно, не России, а «новых угроз и вызовов». Данный политологический штамп, за которым можно спрятать все что угодно, широко освоен теми, кто хочет убедить Москву: ее представления о структурно-иерархическом содержании проблемы национальной безопасности старомодны. А НАТО бояться не следует, поскольку она-де давно сменила амплуа и сосредоточена в основном на вопросах экспорта лучших образцов демократии.

В это нелегко поверить – ведь те же люди твердят о насущной необходимости раскрыть над географическим окружением России натовский «зонтик безопасности». В каких целях? Неужели лишь с тем, чтобы укрыться от международных террористов, наркоторговцев, нелегальных иммигрантов, экологических неприятностей и других олицетворений «новых угроз»?

Остаются вопросы крайне болезненные для многих европейских и американских аналитиков. Какая цена за торжество демократии в постсоветском ареале может считаться приемлемой? Стоит ли платить за это прогрессирующим и непредсказуемым обострением отношений с Россией? И где черта, за которой повышение уровня конфронтации становится недопустимым?

Пока у Запада нет однозначных ответов. Но влиятельные политические эксперты евро-атлантического сообщества позволяют себе заявлять о готовности Соединенных Штатов и Евросоюза проявить «решимость двигаться дальше, несмотря ни на что» и тем самым принудить Россию смириться с их планами. Это крайне рискованная позиция, ибо Кремль может усмотреть в ней открытое приглашение действовать в аналогичном духе, то есть «несмотря ни на что».

В доктрине укрепления безопасности на постсоветском южном фланге, предусматривающей насаждение там демократии посредством активного участия НАТО и Европейского союза, заложено логическое противоречие. Реалии нынешней ситуации таковы, что выбирать приходится между экспортом либеральных ценностей и стремлением к более безопасному миру. Усиливающаяся дестабилизация постсоветского, в том числе черноморско-каспийского, пространства – одно из подтверждений этого.

Сами по себе опасные эксперименты в стиле «Drang nach Osten» приобретают поистине зловещие обертоны на фоне ухудшающихся американо-турецких и чреватых открытым столкновением американо-иранских отношений. Удар по ядерным объектам Ирана способен вызвать цепь плохо прогнозируемых и контролируемых последствий и надолго лишить стабильности Черноморско-Каспийский регион.

Объективные факторы, заставляющие беречь мир и стабильность, а также субъективное понимание этой необходимости все чаще вступают в последнее время в противоречие с иррациональным началом в поведении вашингтонской администрации и отдельных стран – членов ЕС. Явственным образом реставрируется модель восприятия России как некоей византийской державы, противопоставляющей себя европейской цивилизации (под которой непонятно по каким критериям понимается цивилизация западноевропейская). Этот безнадежно устаревший идеологический архетип активно реставрируют западные СМИ. Он овладевает сознанием политиков, прежде всего молодого поколения, ослабляет способность к трезвому анализу и превращается в слепое руководство к действию.

В отличие от ветеранов холодной войны, испытавших на себе последствия нарушений ее негласных правил, новых европейских и американских лидеров, похоже, ничего не страшит. Чем еще объяснить декларируемое ими без всякого смущения право Запада единолично определять, какие интересы России в ближнем зарубежье законны, а какие нет? Даже те, что признаны «законными», уважать не обязательно. По ним всего лишь следует вести «широкую», «свободную», «конструктивную» дискуссию. А вот что действительно не подлежит обсуждению, так это «жизненно важные интересы» Евросоюза и НАТО на бывших территориях СССР.

Идея безальтернативности, связанная со стратегией тотального оппонирования России везде и во всем, принимает навязчиво-нездоровый характер. Вместо того чтобы вникнуть в сущность той или иной российской инициативы, даже когда взаимная польза очевидна, ее априорно отвергают, поскольку-де от Кремля ничего хорошего ждать не приходится.

На черноморско-каспийском направлении проявления подобного иррационализма порой выражаются в азартной готовности поступиться экономической выгодой ради того, чтобы досадить Москве. Не заиграться бы настолько, что в один прекрасный день обнаружится: реальные, в том числе экономические, издержки от захватывающих антироссийских игр бесконечно превышают полученные дивиденты.

Куда больше, однако, настораживает тенденция рассматривать черноморско-каспийские геополитические проекты приоритетными по сравнению с энергетическими. Регион пытаются насильственно переустроить в соответствии не с географическими и историческими реалиями, а с вашингтонскими планами радикального переформатирования глобального пространства. В результате не находится надлежащего места для осознания географической аксиомы. Из 12 государств, непосредственно входящих в Черноморско-Каспийский регион, лишь Россия имеет широкий доступ к обоим морям и владеет внушительной по площади территорией между ними, что автоматически наделяет ее особой функцией – служить идеальным связующим звеном между Центральной Азией, Кавказом и Европой.

Данный статус основательно подкрепляется наличием развитой и надежной энерготранспортной инфра-структуры к северу от Главного Кавказского хребта. Словом, речь идет о геоэкономических реалиях, которые гораздо легче и выгоднее принять (как, собственно, и поступают многие вменяемые торговые партнеры России), чем тратить силы на борьбу с ними.

Между тем именно такую во многом иррациональную борьбу ведут Соединенные Штаты и отчасти Европейский союз, невольно принося ей в жертву и соображения экономической целесообразности, и региональную безопасность. А все ради того, чтобы заполучить по периметру возрождающейся России как можно больше рычагов, сдерживающих якобы имеющиеся у нее новые имперские амбиции.

Правда, официальный Запад пока декларирует другую задачу – необходимость подстраховать свою экономику энергомаршрутами, идущими в обход России (через Южный Кавказ, Каспийское и Черное моря, Турцию, Украину). Однако их уязвимость перед лицом разнообразных угроз, а также низкая рентабельность наводят на мысль, что указанные альтернативы – это лишь благовидное прикрытие для сугубо военных и политических проектов.

Опытным полигоном, на котором проходят испытание данные проекты, стали государства Южного Кавказа, Турция, а в перспективе может стать даже Иран. Всем им вместе и каждому в отдельности отводится роль компонентов для сборки новой геополитической конструкции, которой, по замыслу, суждено в ближайшем будущем занять относительно самостоятельное место в региональном балансе сил.

Поскольку западный налогоплательщик не привык раскошеливаться на химеры, его стараются убедить в экономической целесообразности продвижения НАТО на восток и активного участия Евросоюза в проблемах региона. (Открыто проповедовать идею о необходимости защититься от возможного нападения России почти никто не решается ввиду ее полной абсурдности.) Отчасти поэтому СМИ не спешат прекращать разговоры о несметных богатствах Каспия, об имманентной готовности стран Южного Кавказа к либерализации и европеизации (говорить такое о Центральной Азии не поворачивается язык даже у сверх-оптимистов), а также, разумеется, о коварстве Москвы.

Россию не может не волновать вопрос о будущем предназначении искусственно образованных вокруг нее зон и о том, кто будет их реально контролировать. Если, скажем, ядром новых конструкций предполагается сделать ГУАМ с его нынешними программными задачами и в пополненном составе, это приведет только к нарастанию конфронтационных тенденций. Если же целью является создание прочной системы коллективной безопасности во имя мира, стабильности и всеобщей экономической выгоды, то к чему тогда под любыми предлогами отстранять Россию от этого предприятия? Напротив, необходимо глубоко интегрировать ее, причем с такой долей участия, согласиться на которую Запад пока не готов.

В любом случае ясно одно: кремлевское руководство, несущее ответственность за национальную безопасность, не имеет ни права, ни возможности занимать нейтральную позицию в отношении процесса ускоренного «регионостроительства» на бывшей советской периферии. Сомнительные политические прожекты могут в конце концов взять верх в этом процессе над историко-географическими константами, экономическим прагматизмом и просто здравым смыслом.

То, что сегодня представляется кое-кому «высокими издержками бездействия Запада на полпути» в восточном направлении, завтра может превратиться в ничтожную плату за сохранение всеобщего мира. Печально другое: желающих принимать эту мизерную плату в России уже не останется.

Россия. ЮФО > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 4 марта 2008 > № 2909712 Владимир Дегоев

Россия. США. Евросоюз. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 22 апреля 2007 > № 2906770 Алексей Арбатов

Грядет ли холодная война?

© "Россия в глобальной политике". № 2, Март -Апрель 2007

А.Г. Арбатов - член-корреспондент РАН, член редакционного совета журнала «Россия в глобальной политике».

Резюме В отличие от биполярного мира, в многополярной системе международных отношений противостоянием России и Запада неминуемо и немедленно воспользуются другие «центры силы», чтобы с его помощью добиться собственных целей.

Выступление президента России Владимира Путина в Мюнхене 10 февраля 2007 года стало если не водоразделом, то наверняка заметной вехой в отношениях Российской Федерации с Соединенными Штатами и другими странами Запада. Некоторые эксперты и наблюдатели заговорили даже о наступлении эры новой холодной войны. Но действительно ли все так плохо и дело идет к глобальному противостоянию двух держав и коалиций?

КАК БЫЛО...

Холодная война - политический феномен, продукт особого исторического периода, продолжавшегося с конца 40-х до конца 80-х годов прошлого века. Ее основополагающей чертой была ярко выраженная биполярность структуры международных отношений, расколовшая мир по линии Восток - Запад. В 1950-е СССР и США разделили на сферы влияния Европу и Азию, а в 1960-е и 1970-е - Латинскую Америку и Африку. Центральный разлом расколол несколько стран и народов: Германию, Корею, Вьетнам, Китай (отделив Тайвань), Палестину (современный конфликт между арабами и евреями стал, по сути, результатом геополитических маневров великих держав при переделе палестинских территорий). Мир фактически превратился в арену напряженного соперничества двух сверхдержав, которое с переменным успехом продолжалось вплоть до конца 1980-х годов.

Практически в любом локальном и региональном вооруженном конфликте сверхдержавы оказывались по разные стороны баррикад. Так было в Корее, Индокитае, Алжире, вокруг Кубы, в Южной Азии, в ходе четырех войн на Ближнем Востоке, в странах Африканского Рога, в Анголе, Мозамбике, Никарагуа и Афганистане.

Планета, как минимум, трижды вплотную подходила к Третьей мировой войне (во время второго и четвертого ближневосточных конфликтов в 1957 и 1973 годах, в период берлинского кризиса 1961-го), а однажды (в дни Карибского - ракетного - кризиса в 1962 году) роковую черту чуть было не переступили. Катастрофы удалось избежать, скорее всего, благодаря счастливому стечению обстоятельств и сдерживающей роли ядерных вооружений, накопленных обоими противниками.

Опасаясь прямого военного столкновения, сверхдержавы и их союзники изобрели суррогат военных действий в форме интенсивного соревнования по подготовке к войне - гонку вооружений. В пиковые периоды в строй вводились в среднем по одной межконтинентальной баллистической ракете (МБР) ежедневно и по одной стратегической ракетной подводной лодке в месяц, в другие времена - по тысяче и более ядерных боеголовок на стратегических ядерных силах (СЯС) ежегодно. Масштабы наращивания и модернизации обычных вооружений были не менее впечатляющими, особенно в 1960-е и начале 1980-х в НАТО и в 1970-1980-е в Организации Варшавского договора (ОВД). Каждая сторона ежегодно вводила в строй сотни боевых самолетов и тактических ракет разного класса, тысячи единиц бронетехники и артиллерии, десятки боевых кораблей и многоцелевых подводных лодок.

В обоснование глобального соперничества и оправдание связанных с ним жертв стороны вели непримиримую идеологическую борьбу, демонизируя противника и приписывая ему самые зловещие заговоры и агрессивные намерения. Это имплицитно снимало необходимость понимать точку зрения другой стороны, считаться с ее интересами и соблюдать по отношению к ней те или иные нормы морали и права.

Холодная война достаточно отчетливо распадается на два этапа. Первый (с конца 1940-х до конца 1960-х годов) - биполярность в «чистом» виде. Второй (конец 1960-х - конец 1980-х) - начало формирования многополярности. Китайская Народная Республика выделилась в самостоятельный «центр силы», конфликт между Пекином и Москвой вылился в вооруженные столкновения на границе в 1969 году, а после вторжения китайских войск во Вьетнам в 1979-м СССР и КНР оказались на грани войны. Биполярность ослабевала и по мере роста политико-экономического влияния Западной Европы (например, «новая восточная политика» канцлера ФРГ Вилли Брандта) и развития Движения неприсоединения во главе с Индией и Югославией.

...И КАК ЕСТЬ

Нынешний рост напряженности в отношениях между Россией, с одной стороны, и США, НАТО, Европейским союзом - с другой, не имеет ничего общего с холодной войной второй половины XX века.

Во-первых, отсутствует ее системообразующий элемент - биполярность. Наряду с глобальными и трансрегиональными центрами экономической и военной силы, такими, как США, ЕС, Япония, Россия, Китай, крепнут региональные лидеры - Индия, тихоокеанские «малые тигры», страны - члены Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН), Иран, Бразилия, ЮАР, Нигерия.

Кроме того, традиционные формы межгосударственных отношений размываются мощными течениями глобализации и информационной революции, повсеместным ростом национализма, выходом на авансцену транснациональных экономических, политических и даже военных игроков.

Отношения США - РФ больше не являются центральной осью мировой политики. Они лишь одна из многих ее граней, причем по многим вопросам далеко не самая важная. Наряду с противоречиями у России и Запада есть важнейшие общие интересы, к тому же они конкурируют не только друг с другом. Об «игре с нулевой суммой» не может быть и речи.

В текущих международных конфликтах Россия и Запад стоят по одну сторону баррикад, какие бы разногласия их подчас ни разделяли. В Афганистане они действуют сообща, стремясь не допустить реванша движения «Талибан» и «Аль-Каиды». А такие важнейшие вопросы, как ядерные программы Северной Кореи и Ирана, ситуация вокруг Палестины и Нагорного Карабаха, они решают посредством многосторонних переговоров.

Осталось в прошлом и непримиримое идеологическое противоборство. Истинный идейный разлом пролегает теперь между либерально-демократическими ценностями и исламским радикализмом, между Севером и Югом, между глобализмом и антиглобализмом. И если нынешняя Россия не вполне воспринимает либеральные ценности, то она уж точно никогда не примкнет к радикальному исламу. Не кто иной, как Россия, понесла самые большие потери в борьбе против исламского экстремизма за последние двадцать лет (война в Афганистане, войны и конфликты в Чечне, Дагестане и Таджикистане).

Что касается гонки вооружений, то, несмотря на рост оборонных бюджетов США и РФ, нет ничего даже отдаленно сопоставимого с тем, что происходило во времена холодной войны. За период с 1991 по 2012 год, то есть со дня подписания в Москве Договора о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений (Договор СНВ-1) до окончания срока действия московского Договора о сокращении стратегических наступательных потенциалов (Договор СНП), заключенного в 2002 году, стратегические и тактические ядерные вооружения сторон будут сокращены примерно на 80 % (окончание срока действия московского договора - 31 декабря 2012 года. - Ред.).

Идет медленная модернизация ядерных и обычных вооружений. Так, в России в 2006-м в боевой состав введено 6 МБР, 31 танк, 120 бронемашин, 9 самолетов и вертолетов. Новые корабли и подводные лодки вводятся по одной единице за несколько лет. Все это на один-два порядка меньше, чем в 1970-1980-е годы. В США при гораздо большем военном бюджете основные средства идут на содержание Вооруженных сил и военные операции в Ираке и Афганистане. По сравнению с Россией там вводится в строй больше новых обычных вооружений, но меньше - ядерных.

Есть, конечно, такие возмущающие стратегическую стабильность факторы, как развертывание в США ограниченной системы противоракетной обороны (ПРО) для защиты от единичных ракетных пусков и планы размещения ее элементов в некоторых странах Европы, перспективные проекты Вашингтона по развитию космических вооружений и оснащению стратегических носителей высокоточными обычными боевыми частями.

С подачи Соединенных Штатов популярной стала идея о том, что после падения Берлинской стены исчезла необходимость в соглашениях (а значит, и в переговорах) об ограничении и сокращении вооружений, поскольку их якобы заключают только противники.

Жертвой такого безответственного подхода стали Договор об ограничении систем противоракетной обороны (Договор по ПРО, 1972), не вступивший в силу Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ, 1996), Договор СНВ-2 (1993) и рамочный Договор СНВ-3 (1997). Не состоялись переговоры о правилах засчета боезарядов и мерах контроля по Договору СНП и о запрещении производства разделяющихся материалов в военных целях (ДЗПРМ). В 2007 году Россия заявила о своем возможном выходе из Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД, 1987) и адаптированного Договора об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ, 1999). Из-за политики ядерных и «пороговых» держав под угрозой оказалось самое главное соглашение - Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО, 1968).

ПРИЧИНЫ ПОХОЛОДАНИЯ

Хотя речь о новой холодной войне и не идет, обострение взаимоотношений в целом налицо. Чем же обусловлена эта напряженность?

Первое. За последние годы соотношение сил между РФ и Западом изменилось. Россия обрела устойчивый экономический рост и относительную социально-политическую стабильность. Москва консолидировала власть, получила крупные свободные капиталы для внутренних и внешних инвестиций, вчетверо (с 2001-го) увеличила финансирование национальной обороны, подавила массовое вооруженное сопротивление на Северном Кавказе.

На этом фоне Россия стремится изменить сложившиеся еще в 90-е годы прошлого века «правила игры» в отношениях с Западом. Парадигма отношений, при которой Москва вольно или невольно идет в фарватере курса США, а с ее интересами и мнением не считаются, теперь абсолютно неприемлема в глазах всех политических партий и государственных ведомств России. Между тем большинство американских и значительная часть европейских политиков считают модель отношений 1990-х естественной и единственно верной.

Второе. После окончания холодной войны мир не стал однополярным. Наоборот, быстро формировалась новая многополюсная и многоуровневая система международных отношений.

В этих условиях Соединенные Штаты получили уникальную возможность. Они могли утвердить в международной политике верховенство правовых норм, ведущую роль международных институтов (прежде всего ООН и ОБСЕ), примат дипломатии в разрешении конфликтов, принцип избирательности и законности применения силы в целях самообороны либо обеспечения мира и безопасности (согласно статьям 51 и 42 Устава ООН). У Вашингтона появился исторический шанс возглавить процесс созидания нового, многостороннего, согласованного миропорядка.

Однако шанс был бездарно упущен. Неожиданно ощутив себя «единственной глобальной сверхдержавой», США в 1990-е годы все более подменяли международное право правом силы, легитимные решения Совета Безопасности ООН - директивами американского Совета национальной безопасности, а прерогативы ОБСЕ - акциями НАТО. Наиболее ярким и трагическим образом эта политика получила выражение в военной операции против Югославии в 1999 году.

После смены администрации в 2001-м и чудовищного шока, который нация испытала 11 сентября того же года, эта линия была возведена в абсолют. Вслед за законной и успешной операцией в Афганистане Соединенные Штаты под надуманным предлогом и без санкции Совета Безопасности ООН вторглись в Ирак, намереваясь далее «переформатировать» весь Большой Ближний Восток под свои экономические и военно-политические интересы.

Представление государственными органами США заведомо ложной информации для оправдания вторжения в Ирак, вопиющие нарушения прав человека при оккупационном режиме, в тюрьмах «Абу-Грейб» и Гуантанамо, явно одобренные Вашингтоном предвзятые суды над иракскими лидерами и их варварские казни (вопреки протестам Европы) - все эти скандальные факты густо запятнали моральный облик Соединенных Штатов.

Даже самая сильная держава, самонадеянно бросившая вызов новой системе и вставшая на путь односторонних и произвольных силовых действий, неизбежно должна была встретить сплоченное сопротивление других государств и потерпеть фиаско. И действительно, начался небывалый подъем антиамериканских настроений во всем мире, поднялась новая волна международного терроризма и распространения ядерного и ракетного оружия. Америка увязла в беспросветной оккупационной войне в Ираке, подорвала коалиционную политику ООН и НАТО в Афганистане, связала себе руки в отношении Ирана и Северной Кореи. США утрачивают влияние в Западной Европе, на Дальнем Востоке и даже в своей традиционной «вотчине» - Латинской Америке.

Односторонняя силовая линия оттолкнула от Соединенных Штатов и вынудила перейти в лагерь международной оппозиции столь непохожие государства, как Германия, Франция, Испания, Россия, Китай, Индия, Узбекистан, Венесуэла, Боливия, Эквадор, Никарагуа, многие страны - члены Лиги арабских государств... Шанхайская организация сотрудничества, созданная в 2001 году как коалиция для борьбы с исламским экстремизмом, превратилась в противовес американскому вмешательству в Азии. Набирает силу оппозиция республиканской администрации внутри США.

Постепенно Америка обостряла отношения и с Россией. После террористических актов 11 сентября Владимир Путин сделал серьезный шаг навстречу Вашингтону, руководствуясь как чувством сострадания, так и стремлением повысить уровень сотрудничества. В ответ Россия получила выход США из Договора по ПРО (прикрытый «фиговым листком» в виде Договора СНП), ликвидацию в Ираке крупнейших российских нефтяных концессий, а также новое расширение НАТО на восток, в том числе на территорию бывших балтийских республик СССР.

При этом обнародуются планы ускоренного втягивания Украины и Грузии в НАТО. А проект строительства объектов американской стратегической ПРО в Польше и Чехии противоречит духу Совместной декларации новых стратегических отношений между РФ и США от 2002 года о сотрудничестве в разработке такой системы и идет вразрез с переговорами в Совете Россия - НАТО о работе над общей ПРО театра военных действий.

Третье. Положение на территории бывшего СССР - важный фактор нынешнего ухудшения взаимоотношений РФ и Запада. Москву возмутило активное вмешательство последнего в «цветные» революции в Грузии (2003) и Украине (2004) в целях поддержки наиболее антироссийски настроенных политиков (что заставило подозревать применение той же модели в Киргизии в 2005-м).

В 1990-е годы Россия сделала немало ошибок, пытаясь превратить постсоветское пространство в зону своего доминирования. Но с ростом своего экономического и финансового потенциала и укреплением независимости Россия перешла к прагматичной линии применительно к каждой конкретной соседней стране. Отойдя от эфемерных имперских «прожектов», Москва поставила во главу угла отношений с соседями транзит энергоэкспорта в Европу, скупку перспективных предприятий и инфраструктур, осуществление инвестиций в разведку и добычу природных ресурсов, сохранение действительно важных военных баз и объектов, сотрудничество в борьбе с новыми трансграничными угрозами и взаимодействие по гуманитарным вопросам.

Конфликты с Украиной и Белоруссией из-за цены на поставки энергоресурсов и стоимости транзита повлекли за собой перебои в экспорте энергосырья в Европу. Это вызвало на Западе взрыв возмущения, на Россию посыпались обвинения в энергетическом империализме и шантаже, зазвучали призывы использовать НАТО как гарантию энергобезопасности стран-импортеров. Возможно, тактика Москвы была грубой, особенно в случае с Украиной. Но переход на мировые цены в поставках энергосырья как раз и означал по сути дела отказ от прежней имперской линии экономических подачек в обмен на политическую или военно-стратегическую лояльность. Что подтвердилось фактом одинаково прагматичного подхода Москвы к столь разным соседям, как Украина, Грузия, Армения и Белоруссия.

Тем не менее эскалация напряженности идет по замкнутому кругу. Ужесточение российской политики в отношении стран ГУАМ (Грузия, Украина, Азербайджан и Молдавия) обусловлено перспективой расширения НАТО на их территории. В свою очередь ГУАМ и НАТО отвечают Москве более активным противодействием и еще больше усиливают страх России перед новым «санитарным кордоном».

Четвертое. Важнейшая причина обострения отношений между Россией и Западом - внутриполитические процессы в РФ после 2000 года. В 1990-е в нашей стране было во многих аспектах больше свободы, чем теперь и тем более в предшествовавший советский период. Но эти свободы смог оценить сравнительно узкий круг либеральной интеллигенции в больших городах. Остальная часть граждан воспринимала ветер перемен на фоне шоковых реформ, обнищания большинства населения, невиданных масштабов коррупции, криминального беспредела и разворовывания национальных богатств. В одночасье рухнули системы социального обеспечения, здравоохранения, образования, науки, культуры, обороноспособности. (Как отметил лидер партии «Яблоко» Григорий Явлинский, «менее чем за десять лет народ пережил два путча, два дефолта и две войны».)

Поэтому большинство населения поддерживает курс президента Владимира Путина на консолидацию государственной власти вокруг Кремля и расширение его контроля над экономикой и внутренней политикой.

Главная проблема путинской «управляемой демократии» и «исполнительной вертикали» состоит в том, что нынешнее экономическое благополучие и политическая стабильность зиждутся на весьма хрупком и недолговечном фундаменте. Экономический рост последних лет в огромной мере обусловлен беспрецедентными мировыми ценами на сырье. Но такая модель не обеспечивает ни широкую занятость, ни научно-техническое развитие, ни социальную стабильность, ни достаточные доходы для удовлетворения всех острых нужд страны. Да и высокие цены на нефть и газ не вечны.

Зарубежные деятели редко задумываются о том, что их глубокое беспокойство по поводу способности России обеспечить энергетические потребности Запада противоречат западной же озабоченности состоянием российской демократии. Ведь демократия несовместима с экспортно-сырьевой моделью экономики, всегда и везде являвшейся базой авторитарно-бюрократической государственно-политической системы.

Перед Западом стоит сложная проблема: какую политику проводить в отношении России в ходе ее длительной, глубокой и крайне противоречивой трансформации? До сих пор США и многие их союзники бросались в этом вопросе из одной крайности в другую: от радужных надежд к горькому разочарованию, от чрезмерной вовлеченности к полному равнодушию и пренебрежению, от восторженности к подозрениям и враждебности.

Крупнейший американский дипломат и политический мыслитель ХХ века Джордж Кеннан еще в 1951 году пророчески предвидел крушение советской империи и оставил мудрое завещание, как будто написанное в наши дни: «Когда советская власть придет к своему концу или когда ее дух и руководители начнут меняться... не будем с нервным нетерпением следить за работой людей, пришедших ей на смену, и ежедневно прикладывать лакмусовую бумажку к их политической физиономии, определяя, насколько они отвечают нашему представлению о "демократах". Дайте им время; дайте им возможность быть русскими и решать внутренние проблемы по-своему. Пути, которыми народы достигают достойного и просвещенного государственного строя, представляют собою глубочайшие и интимнейшие процессы национальной жизни».

По мнению Кеннана, конструктивные отношения и постепенное, но последовательное сближение с Москвой возможно в случае выполнения Россией всего трех, но важнейших условий: быть открытой для внешнего мира; не обращать своих трудящихся в рабов; не стремиться к имперскому доминированию в окружающем мире и не воспринимать всех тех, кто находится вне сферы ее господства, как врагов. Эти качества свойственны современной России, несмотря на ее многочисленные проблемы и ошибки.

На внутренней эволюции нашего государства существенно скажутся его отношения с окружающим миром, и прежде всего со странами Запада. Чем лучше эти отношения, чем глубже взаимодействие в экономике, международной политике, сфере безопасности, гуманитарной и культурной областях, тем прочнее позиции демократических кругов внутри России, тем больше возрастает ценность демократических свобод в глазах общественности и тем более внимательно последняя следит за соблюдением демократических процедур и норм властями всех уровней.

ВЫЗОВЫ МНОГОПОЛЯРНОСТИ

Нынешнее похолодание в отношениях России с США и Евросоюзом - это напряжение в отдельных звеньях многополярной системы, вызванное постоянно меняющимся соотношением сил, калейдоскопической сменой разнородных проблем глобализации и непрерывными «сюрпризами» от третьих стран, освободившихся от контроля прежних сверхдержав.

Несмотря на преобладающие антизападные настроения и давление, исходящее от соответствующих политических кругов внутри страны, российское руководство не желает конфронтации с США и Европейским союзом, не хочет разрыва сотрудничества и не позиционирует Россию как вторую, наряду с Соединенными Штатами, сверхдержаву. Москва формулирует свои интересы в первую очередь в трансрегиональном формате и лишь избирательно заявляет о своих правах на глобальном уровне.

Но при этом Россия стремится к тому, чтобы ее на деле, а не только на словах признали великой державой в ряду других великих держав. Она требует, чтобы уважали ее законные интересы и считались с ее мнением по важнейшим вопросам, даже если оно расходится с позицией США и их союзников. В случае же возникновения подобных разногласий проблемы должны решаться на основе взаимных компромиссов, а не путем «продавливания» американской линии или самонадеянного навязывания Москве точки зрения, будто она якобы неверно понимает собственные интересы.

В этом состоит пафос Мюнхена, и по большей части с ним нельзя не согласиться, хотя есть несколько конкретных моментов, вызывающих возражение, в частности возможный выход России из Договора по РСМД (см.: А. Арбатов. Шаг ненужный и опасный // НВО, 2-15 марта 2007 г., № 7 (513), с. 1-2) и критика в адрес ОБСЕ.

Низкая вероятность новой холодной войны и распад американской монополярности (как политической доктрины, если не реальности) не может, однако, быть поводом для самоуспокоенности. Объективно существующая на разных уровнях многополярность и взаимозависимость таят в себе немало сложностей и угроз.

Например, если противостояние по линии Россия - НАТО продолжится, оно может нанести огромный ущерб обеим сторонам и международной безопасности. Окончательное отделение Косово от Сербии способно спровоцировать аналогичные процессы в Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье и вовлечь Россию в вооруженный конфликт с Грузией и Молдавией, которых поддерживает НАТО.

Ускорение процесса включения Киева в Североатлантический союз (санкционированное недавно Конгрессом США) угрожает повлечь за собой раскол Украины и массовые беспорядки, при которых России и Западу будет трудно удержаться от вмешательства.

Планы строительства объектов американской ПРО в Центральной и Восточной Европе могут побудить Россию выйти из Договора о РСМД и возобновить программы по производству ракет средней дальности. На это Вашингтон ответит размещением в Европе своих новых ракет средней дальности, что резко повысит уязвимость российских стратегических сил, их систем управления и предупреждения и усилит напряженность ядерного противостояния.

Другие «центры силы» неминуемо и немедленно извлекут выгоду из нарастающего противостояния России и Запада, используют его в своих собственных интересах. Китай получит возможность занять еще более выигрышные позиции в экономических и политических отношениях с Россией, США и Японией, укрепить свое влияние в Центральной и Южной Азии, зоне Персидского залива. Вряд ли упустят свой шанс Индия, Пакистан, страны - члены АСЕАН, экзальтированные режимы Латинской Америки.

Многополярный мир, который не движется по пути ядерного разоружения, - это мир расширяющегося «ядерного клуба». Пока Россия и Запад будут конфликтовать друг с другом, государства, способные разработать собственное ядерное оружие, поспешат с этим. Вероятность его применения в каком-либо региональном конфликте существенно возрастет.

Оборотной стороной процесса глобализации станет резкое повышение активности международного исламского экстремизма и терроризма. Последует дальнейшая дестабилизация Афганистана и Центральной Азии, Ближнего и Среднего Востока, Северной и Восточной Африки. Волна воинственного сепаратизма, трансграничной преступности и терроризма захлестнет также Западную Европу, Россию, США, другие страны.

Рухнут последние договоры по разоружению (ДНЯО, ДОВСЕ, ДВЗЯИ). Как крайний случай, какой-либо авантюристический режим может осуществить провокационный ракетный запуск по территориям или космическим спутникам одной либо нескольких великих держав с целью вызвать между ними обмен ядерными ударами. Вполне вероятной станет и угроза террористического акта с использованием ядерного устройства в одной или нескольких главных столицах мира.

Чтобы избежать неблагоприятного развития событий, необходимо остановить сползание России к противостоянию и соперничеству с США и НАТО, пусть даже оно имеет не глобальный, а региональный геополитический и избирательный военно-технический характер. Те, кто в России и на Западе пытается набрать очки на конфронтации, безответственно превращают важнейшие национальные интересы своих государств в разменную монету внутриполитических игр.

В конкретном плане Москве следует, во-первых, в духе последних заявлений российского президента выдвинуть комплекс предложений как по сокращению вооружений в двух- и многостороннем форматах, так и по укреплению режима нераспространения ядерного оружия. В отличие от горбачёвских инициатив 80-х годов прошлого века, новый пакет должен основываться не на прекраснодушной утопии, а на радикальном, но реалистическом военно-экономическом и техническом расчете, подкрепляться программой эффективного военного строительства. И не в пример линии последних лет инициативы нужно продвигать не по принципу «хотите - берите, не хотите - не надо», а как твердое требование государства с использованием всех доступных дипломатических и военно-технических рычагов (чему не грех поучиться у американцев). Особую роль будет играть позиция Москвы по иранской и северокорейской ядерным проблемам.

Главный и, видимо, единственный военно-технический козырь России - программа грунтово-мобильных МБР «Тополь-М» и проект их оснащения разделяющимися головными частями. В этой сфере даже США отстают от нашей страны на 10-15 лет. Вялое осуществление данной программы и «размазывание» средств по другим, весьма сомнительным, проектам подчас создает впечатление, будто Россия смирилась с растущим стратегическим отставанием от Америки, не хочет серьезных переговоров и выпускает из рук единственную остающуюся у нее козырную карту.

Во-вторых, вместо того чтобы разрабатывать аморфные («зонтичные») интеграционные планы для всего постсоветского пространства, а потом от них отступать, Москва должна предельно конкретно сформулировать свои интересы применительно к каждому государству - участнику СНГ, отбросив всякий неоимперский идеализм. Но за эти ставки и проекты нужно упорно бороться, используя все рычаги и козыри, в том числе имеющиеся в дальнем зарубежье. Нерасширение НАТО на СНГ следует увязать с гарантиями территориальной целостности соседних стран, а взаимоприемлемое решение их острых проблем - с соблюдением прав этнических меньшинств.

При настойчивой и конструктивной политике Кремля Запад наверняка рано или поздно примет новые «правила игры», поскольку они отвечают его долгосрочным интересам. В перспективе переход России с экспортно-сырьевой на высокотехнологичную инновационную модель экономики, сопровождающийся расширением демократических институтов и норм, естественным образом снимет противоречия вокруг российской внутренней политики и определит европейское направление интеграционного курса России - самой крупной страны и потенциально наиболее сильной экономики Европы.

Конкретные сроки, формы и пути равноправной и взаимовыгодной интеграции России в Евросоюз определит время. А конечным ее продуктом станет формирование самого мощного в экономическом, военном, геополитическом и культурном отношении глобального «центра силы». Центра, который навсегда устранит угрозу как однополярности и произвола, так и биполярности и конфронтации и который возглавит процесс созидания нового правового миропорядка, призванного решить проблемы XXI века.

Россия. США. Евросоюз. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 22 апреля 2007 > № 2906770 Алексей Арбатов