Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Россия. ЦФО > Внешэкономсвязи, политика. Образование, наука > mid.ru, 4 марта 2024 > № 4599873 Сергей Лавров

Ответы на вопросы Министра иностранных дел России С.В.Лаврова в ходе специальной сессии большой дискуссионной программы МГИМО, совмещенной с VII Глобальным форумом молодых дипломатов: «Россия и ее роль в формировании многополярного мира», Сочи, 4 марта 2024 года

Вопрос: Вы сказали, что в России дипломат как поэт. Если продлить эту логическую цепочку, правильно ли я понимаю, что российский дипломат – больше чем дипломат?

С.В.Лавров: Там сказано, что дипломат порой должен искать верное слово, так же как поэт – подходящее слово в рифму, размер. В дипломатии это шире. Тут необязательно рифмовать. Нужно искать ключ к собеседнику. Для этого необходимо расположить его к себе или заинтересовать его в себе (в зависимости от ситуации). Слово не воробей, вылетит не поймаешь.

Многие вещи сопряжены со случайно выскочившими словами или осознанно произнесенными провокационными «демаршами». Сейчас Европа в лице Президента Франции Э.Макрона в этом «упражняется»: «Все возможно, если это полезно для достижения нашей цели, в том числе и отправка на Украину сухопутных войск из стран НАТО, но консенсуса относительно официальной отправки сухопутных войск нет". Давно было известно, что англичане, французы и американцы в виде инструкторов действуют на территории Украины, помогая им обслуживать, заряжать, наводить дальнобойные и прочие системы, передаваемые этой стране в большом количестве. Помощь, оказанная Киеву за два года, уже составляет 250 млрд. долл. За этот же период все африканские страны получили от Запада и западных институтов 60 млрд. долл.

Приоритеты Запада понятны. Но интересны слова, вылетающие из уст западных деятелей, в том числе, реакция немецких политиков, когда вскрылась правда о записи беседы генералов ФРГ. Некоторые из них озабочены тем, что произошла утечка в сетях, обеспечивающих безопасность переговоров. Сам факт подготовки немецких вооружений и обслуживающих их специалистов для нападения на Российскую Федерацию, включая Крымский мост и склады с боеприпасами, не вызывает удивления. Переживают, как так могло случиться, что защищенная переговорная сеть оказалась не такой надежной. Это о многом говорит. Они тоже нашли верное слово для легализации в публичной сфере самой идеи направления сухопутных войск "отдельных стран НАТО".

Министр обороны США Л.Остин, недавно вышедший после лечения в госпитале, прояснил, о чем идет речь. Он заявил, что если Украина потерпит поражение, то альянс будет обязан выступить против России. Тем самым он до конца разъяснил те «мутные намеки», которые «плавали» в европейском дискурсе о том, что если дать России победить Украину, после победы она нападет на Финляндию, Польшу, Прибалтику. Президент России В.В.Путин неоднократно отвечал на эту бредовую риторику. Это абсолютно высосанная из пальца «страшилка» с единственной целью заставить американский Конгресс выделить деньги, требуемые нынешней Администрацией Президента Дж.Байдена. Это цена слов. Никто уже не удивляется тому, что такие планы обсуждаются. Это цена слова - либо оброненного случайно, либо сознательно выражающего опасные мысли.

Вопрос: В нынешних дискуссиях о многополярности мира очевидно, что все большая роль должна принадлежать международным организациям. В частности, Организации Объединенных Наций. Вы много лет работали в Нью-Йорке, бываете там регулярно, недавно принимали участие в заседании Совета Безопасности. Но с одной стороны, все больше критики звучит в адрес ООН, как института, который не справляется с возложенной на него миссией по поддержанию миропорядка, соблюдению норм международного права. С другой стороны, существует много разговоров о реформе ООН. Есть ли у всемирной организации будущее как уникального инструмента? Каким Вы видите эту реформу и какова роль организации в формировании многополярного мира?

С.В.Лавров: ООН родилась в пламени Второй мировой войны. До этого тоже были эксперименты с многополярностью. Вестфальский мир 1648 г. был основан на европейском равновесии и суверенитете государств. В XIX в. практиковался «концерт великих держав», исходивший из необходимости уравновешивания различных сил на европейском континенте. Затем были предприняты две попытки установить однополярный мир и мир гегемонии. Наполеон Бонапарт в начале XIX в. собрал под свои знамена практически всю Европу. В 20 в. А.Гитлер захватил большинство европейских стран, поставил их «под ружье» и, как и Наполеон, направил на Россию. Наполеон преследовал цель европейской гегемонии, А.Гитлер - мировой. Но оба плохо кончили.

Наш народ по праву гордится тем, какую роль РСФСР и народы Советского Союза сыграли в разгроме гитлеровской Германии. По итогам «провала» А.Гитлера в создании гегемонии одной расы во время Второй мировой войны была создана ООН.

Концепция многополярности была заложена в ней изначально в виде Совета Безопасности и его пяти постоянных членов. Державы-победительницы договорились, что если одна из них будет иметь какие-то сложности по той или иной теме, эта тема не будет выноситься на решение мировым сообществом, ООН.

Считаю, что эта концепция до сих пор жизнеспособна, если честно выполнять то, о чем договорились. Но о честности Запада стало понятно после Фултонской речи Премьер-министра Великобритании У.Черчилля во второй половине 1946 г. Там говорилось о «железном занавесе», врагах, разделении мира на два полюса. Но и до этой речи, когда война еще не закончилась, англичане и американцы обсуждали жуткие планы по нанесению бомбовых ударов по территории Советского Союза. Планировалось атаковать десятки и сотни городов. Поэтому искренность, которая вроде бы присутствовала на всех встречах великих держав в ходе войны, когда обсуждалось будущее мироустройство, оказалась ложной. По крайней мере, она быстро «слетела», и обнажился враждебный курс западного мира. Потом была создана НАТО.

Считаю, что Устав ООН и все его принципы абсолютно актуальны в сегодняшнем мире. Особенно выделю, что Организация основана на принципе суверенного равенства государств. Если вы пролистаете страницы послевоенной истории, не было ни одной ситуации или конфликта, в котором Запад уважал бы принцип суверенного равенства государств. Он в любых ситуациях продвигал свои односторонние узкокорыстные интересы в нарушение Устава всемирной Организации.

В ООН закреплен принцип невмешательства во внутренние дела, который Соединенные Штаты и многие их союзники многократно нарушали. Начиная с «авантюр» в латиноамериканском регионе. В Панаме и Гренаде «угрожали изнасиловать американскую журналистку», и это стало поводом для введения войск. Сделано было под лозунгом «Американских граждан мы не бросаем». Но когда Россия стала спасать русских, которым на Украине запретили говорить на своем языке, уважать своих героев и историю, а лишь заставляли почитать пособников А.Гитлера – С.Бандеру и Р.Шухевича. Напомню, что на Украине запретили образование и средства массовой информации на русском языке, культуру. Официальные лица украинского режима, пришедшего к власти после госпереворота в феврале 2014 г. громко, во всеуслышание заявляли о том, чтобы в Харькове и в Николаеве вообще забыли, что такое русский язык. О том, что после возвращения Крыма в состав Российской Федерации надо всех там арестовать и «проверить на лояльность». Почему, мол, они остались в Крыму, когда туда «пришла Россия». Про референдум никто не говорил. Путчисты заявляли о том, что русские должны быть истреблены как юридически, принятием собственных законов, так и физически.

В Уставе ООН содержится много принципов. Проблема в том, как их исполнять: по-честному или по-жульнически. Крымчане с большим количеством международных наблюдателей провели референдум и подавляющим большинством голосов высказались за возвращение в Российскую Федерацию. Это показывалось широко по телевидению, в соцсетях. Такую радость, которую испытали крымчане, сыграть, сымитировать невозможно. Все это понимали. Даже Госсекретарь США Дж.Керри, когда мы обсуждали дальнейшие возможные совместные шаги в отношении Донбасса, сказал, что про Крым «все понятно». Это было в апреле 2014 г. Тогда хотели наладить решение вопроса по провозглашенным народным республикам в Донецке и Луганске.

Запад тогда заявил, что референдум нелегитимен, потому что он нарушает принцип территориальной целостности, закрепленный в Уставе ООН. Но до этого, без проведения референдума в 2008 г. западные страны в одностороннем порядке объявили независимость Косово. Через 9 лет после того, как они без мандата СБ ООН разбомбили бывшую Югославию и отторгли у нее сербский край без всякого референдума. На совершенно обоснованные вопросы, почему они решили сделать это, нарушив территориальную целостность, страны «коллективного Запада» ответили, что это, мол, другое, здесь важно право наций на самоопределение.

Выполнять принципы Устава ООН нужно не «как меню прочитывать», а во всей их взаимосвязи и полноте. В доказательство того, что это возможно и будет справедливым, являются долгие разговоры, которые шли в ООН о том, что важнее: принцип самоопределения народов, который обозначен на первой странице Устава, или принцип территориальной целостности, который появляется там через две страницы. В самом Уставе между ними не установлена никакая связь. Специальный процесс по толкованию этих и других принципов Устава был начат вскоре после основания Организации. Он завершился уже после деколонизации, которая активно прошла в 1960-е гг. и освободила большинство бывших колониальных стран и народов. Но еще с полтора десятка остаются на совести колониальных держав – Франции, Британии, и ряда других. ГА ООН продолжает требовать выполнения своих решений по этим вопросам. В ходе этого процесса в части соотношения территориальной целостности и самоопределения народов был принят текст Декларации о принципах международного права 1970 г., единогласно одобренной всеми консенсусом на высшем уровне.

Там сказано, что каждая страна обязана уважать территориальную целостность любого государства, чье правительство уважает принцип самоопределения народов. В силу этого оно представляет всё население, проживающее на конкретной территории. Никто не станет спорить, что после кровавого путча в феврале 2014 г. пришедшие к власти ультрареакционеры и неонацисты не представляли ни крымчан, ни юго-восток Украины. Многополярность вполне выстраивается на нынешних справедливых принципах Устава ООН, если все будут готовы уважать то, что действует в качестве международного права. Нарушения международного права начались не сегодня и не вчера. Американцы уже давно навязывают свои «правила», на которых зиждется «миропорядок». Они заключаются в том, что где нужно осудить – нарушили суверенитет. Где нужно оправдать – реализовали право на самоопределение.

Необходимо вернуться к истокам, к Уставу. Работать так, как это делают возникающие сейчас новые компоненты, опоры многополярного мира, региональные структуры. На евразийском континенте – это Евразийский экономический союз, Шанхайская организация сотрудничества, АСЕАН, китайский проект «Один пояс, один путь», Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива. Большая часть стран входит в Лигу арабских государств. Отсюда заинтересованность в том, чтобы гармонизировать планы и программы развития этих интеграционных объединений. Многие из них между собой уже установили рабочие отношения, координируют свою повестку дня. Добиваются того, чтобы взаимодополняемость помогала избегать лишних действий, дублирования.

Именно такой процесс взаимодействия имел в виду Президент России В.В.Путин, когда сформулировал свое видение формирования Большого Евразийского партнерства. Это весь евразийский континент. Партнерство формируется объективно, от жизни. Не раз говорили, что оно открыто для всех без исключения стран Евразии.

В Послании Федеральному Собранию Президент России В.В.Путин подтвердил нашу заинтересованность в развитии такого торгово-экономического сотрудничества, а также предложил сформулировать новую концепцию евразийской безопасности. После создания Организации по безопасности сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) существовала концепция евроатлантической безопасности. Организация тогда подавала определенные надежды, учитывая инструментарий транспарентности в сфере военных расходов, мер доверия, ограничения вооружений. Было понимание того, что евроатлантическая архитектура безопасности поможет совместной работе и будет обеспечивать стабильность. Эта «затея» полностью провалилась.

Еще за несколько лет до начала специальной военной операции стало проявляться стремление Запада грубо нарушать принцип консенсуса в ОБСЕ. Председательствующие страны попирали принцип нейтральности. То же делали генеральные секретари и руководители структурных подразделений, занимающиеся правами человека, прессой, национальными меньшинствами и другими вопросами.

ОБСЕ полностью себя дискредитировала, как и в свое время в экономической сфере – концепция совместного развития двух частей Европы (западной и восточной). Тогда провозглашали общее экономическое и гуманитарное пространство сначала от Атлантики до Урала, а потом до Тихого океана. Всё, что нарабатывалось полезного, выброшено Западом «в утиль».

Они вновь заявили, что будут жить только по своим «правилам». На фоне того, как экономически, технологически, в военном плане поднимаются новые центры мощи и влияния в мире, понятно, что Запад больше никогда не будет доминировать. Нужно искать формы, которые будут справедливо отражать вес каждого государства в мировых делах. Запад может и понимает это, но хочет либо не допустить процесс формирования многополярного мира, либо максимально его затруднить. Отсюда проявление агонии – это осознание того, что господство и гегемония уходят. Отсюда резкие, агрессивные действия современного Запада. Они и в «лучшие» времена действовали методами диктата, шантажа, нарушения норм международного права. Вплоть до начала войн, как это было с Югославией, Ираком, Ливией, Сирией или по итогам их 20-летнего присутствия в Афганистане.

В результате этих «упражнений» появились террористические организации. После Афганистана – «Аль-Каида». После вторжения в Ирак (о котором потом сказали, мол, ошиблись, не было повода вторгаться, «с кем не бывает»), когда разогнали армию С.Хусейна, где преобладали сунниты, большинство офицеров этой армии, оказавшись без работы, образовали костяк «Исламского государства». Сирия – сформировалась террористическая структура «Джабхад ан-Нусра», теперь она называется «Хейат Тахрир аш-Шам». Это «плоды просвещения», которое цивилизованный Запад «нес» другим народам. Нигде из перечисленных стран жить лучше не стало. Ливии как государства нет, Ирак – на грани. В САР американцы создают квазигосударство курдов, ворует нефть и продовольствие, производимое на оккупированных им территориях.

Многополярность должна опираться на интеграционные структуры. Я упомянул про Евразию. У нас есть контакты с региональными организациями других регионов, прежде всего с Африканским союзом, Сообществом стран Латинской Америки и Карибского бассейна, Организацией исламского сотрудничества. Эти крупные структуры, в основном представляющие один географический регион, начинают всё больше брать на себя решение проблем своих территорий. Это здоровая тенденция.

Помимо региональных интеграционных процессов, есть и глобальный – БРИКС. Он долгие годы складывался исключительно на основе консенсуса, который является результатом баланса интересов. Именно этим занимается объединение. Еще в составе пяти стран по паритету покупательной способности оно превысило валовой внутренний продукт «семерки». С присоединением новых государств этот разрыв становится еще больше. Интерес к подключению к этому глобальному по охвату объединению в той или иной форме проявляют еще около 30 стран. Нам вполне по силам предложить различным региональным организациям наладить взаимодействие уже на межконтинентальном уровне. Может быть, сейчас это философское «видение», но оно реально.

Никто из стран Мирового большинства никогда не пытался работать против кого-то. В данном случае против мирового меньшинства в лице Запада. Совсем нет. Мы не против народов этих стран. Знаем, что у них в Европе и Северной Америке есть абсолютно законный интерес, своя история, которую они любят. Но элиты должны научиться продвигать повестку дня на основе взаимного уважения, а не на превосходстве своей нации над другими и не выдвигать ультимативные требования, отталкиваясь от этого высокомерия.

Что получается? Запад говорит про демократию. Но как только начинаешь с ними говорить о демократии на международной арене, а не «дома», они сворачивают беседу. Это как бы не обсуждается. На международной арене действуют «правила», которые обеспечивают «мир и порядок». Но если ты «большой демократ», то должен и в международных делах признавать большую гамму различных мнений.

Например, Украина. Мы десять лет объясняли, к чему всё приведет, если Запад продолжит расширение НАТО, «освоение» этой страны как плацдарма против России. Они создавали на наших границах угрозы безопасности, искореняли всё русское (включая историю и историческую память) из страны, которую Запад взял во «внешнее управление», организовав там госпереворот и посадив чиновников управлять практически всеми сферами деятельности этого государства. Подробнейшим образом объяснили, за что мы боремся и каковы причины и цели специальной военной операции. Запад осудил. Многословно, использовав выражения в крайней степени осуждения. Дайте развивающимся странам в Азии, Африке, Латинской Америке решать самим, что они думают про аргументы одной стороны и окрики с осуждением – другой. Надо уважать остальные страны, относиться к ним как к «взрослым», равным себе.

После этого наши послы по всему миру активно разъясняли причины, которые к этому привели. Просили, чтобы коллеги учли наши оценки при рассмотрении украинского вопроса в ООН. Запад не разъяснял свою позицию. Он всех своих представителей использовал для ультиматумов. Они везде ездили и говорили, что страны «должны» осудить Россию, присоединиться к санкциям. Я спросил у знакомого, который представлял государство, где Запад делал такие демарши, что западники обещали взамен? Ничего. Сказали, что если они их не послушаются, то накажут санкциями, отнимут какие-то кредиты из МВФ, на которые страны рассчитывали. А если сделают то, что просит Запад, тогда не накажут. Эквивалентный обмен. Это шантаж «чистой воды».

О демократии можно долго говорить. Формирование нового миропорядка, по моему глубокому убеждению, не требует изменения Устава ООН в его принципиальных положениях. Необходимо привести состав Совета Безопасности в соответствие с исторической реальностью, сложившейся после завершения процесса деколонизации. Страны, появившиеся в качестве центров роста в Азии, в Африке, в Латинской Америке заслуживают того, чтобы их представительство в Совбезе было увеличено, а историческая несправедливость была устранена. Нет никакого резона дополнительно передавать места в Совете западным странам. Сейчас из 15 членов этого органа 6 представляют Запад. Это не по численности населения, не по площади территории, не по справедливости – это неправильно.

Окончательный вывод – Устав ООН я бы не то что не трогал, а подумал бы, как сделать так, чтобы всем было выгодно его исполнять.

Вопрос: Когда наши уважаемые противники все-таки наберутся смелости и будут взаимодействовать с нами напрямую, а не через посредников?

С.В.Лавров: Противников уважают, когда они идут в бой с «открытым забралом». Нас постоянно уверяют, что Запад не воюет с Россией. Он «только» поставляет вооружение. Потом выясняется, что там есть граждане их стран. Говорят, что они наемники, уволившиеся с воинской службы. В подавляющем большинстве случаев это сомнительно. Затем стали говорить, что там должны находиться какие-то инструкторы, потому что нужно быстро осваивать слишком серьезные технологии и т.д. Вплоть до утечки о прямых признаниях немецких генералов, что им надо сделать как-то так, чтобы они стреляли с их помощью, но при этом про них никто не узнал. Все равно, как говорят, там есть французы, англичане и американцы.

Это не «открытое забрало», а жульничество. Постоянно говорят, что это они защищают Украину. Потом заявляют (приводил уже цитаты), что если Украина проиграет, то Россия, мол, пойдет войной на всю Европу. Это менталитет такой (в то время когда Наполеон Бонапарт и А.Гитлер собирали свои войска) – надо завоевать всю Европу.

Министр обороны США Л.Остин сказал, что если Украине позволить проиграть, то НАТО придется выступать против России. Для них это экзистенциальное поражение (как они считают), а на самом деле это будет отражать окончательное завершение попытки установить однополярный мир с доминированием Соединенных Штатов при полном послушании всего остального Запада .Этого по большому счету Вашингтон уже добился.

Насчет того, когда они начнут напрямую разговаривать с нами. Мы относимся к этому философски. Жалко этих людей. Дипломаты, которые, по сути, трусят. Выгоняют наших дипломатов из Европы и ряда других стран, например из Японии. Вообще прекращают все контакты. Как сказал А.В.Торкунов, даже академические связи сокращаются. Это стремление в озлобленности наказать, но одновременно это и проявление трусости в плане неготовности к честной конкуренции. Аргументов у Запада нет. Они врали нам про Минские договоренности, которые не собирались выполнять. Сознательно готовили госпереворот, запрещали оппозиции выполнять документ об урегулировании и все-таки осуществили госпереворот. Мы все это знаем.

Я сейчас скажу то, что мы пока еще не придавали гласности. У нас накопилось много материалов о том, как посольства ЕС в Москве готовятся к нашим выборам Президента. Механизмы вмешательства, создание каких-то «поддерживающих проектов» для наших несистемных оппозиционеров – в общем, вещи, которыми посольства не имеют права заниматься. Собрав такую информацию, мы полторы недели назад пригласили всех послов Евросоюза. Я как министр иностранных дел хотел рассказать руководителям дипломатических миссий о том, что мы из лучших побуждений советуем не заниматься этим. Что вы думаете? За два дня до назначенного мероприятия нам прислали ноту, в которой говорилось, что они решили не приходить. Вы можете себе представить отношения с государствами на дипломатическом уровне, чьи послы боятся прийти на встречу с министром страны, в которой они аккредитованы? Где это видано? Вот до чего доходят манеры этих заклятых «партнеров».

Президент России В.В.Путин уже не раз говорил, что мы никогда не отказываемся от серьезных предложений. Например, американцы говорят, что мы запускаем ядерное оружие в космос, и предлагают встречаться, чтобы мы им объяснили про стратегическую стабильность. Это не «взрослые» разговоры, а в пользу бедных. На это были даны исчерпывающие ответы.

Такая же ситуация и по остальным «делам». До этого они предлагали возобновить инспекции наших стратегических объектов по Договору о сокращении стратегических наступательных вооружениях. Мы им объяснили, что Договор был выстроен на следующих принципах – доверие, взаимная, неделимая безопасность, транспарентность. Американцы растоптали их, когда объявили нас врагом, которому нужно принести «стратегическое поражение» на поле боя. Сделав это, они на «голубом глазу» все-таки просят нас пустить их посмотреть, как у нас выглядит ядерный стратегический объект. Разве это по-честному?

Ни одна из западных стран пока не делала честных предложений. Есть различные идеи, продиктованные наилучшими побуждениями по вопросам безопасности в Европе со стороны африканских стран, Бразилии, ЛАГ, Китая. Все они призывают к тому, чтобы урегулировать вопрос миром. Главный аспект в их позиции (это особо четко зафиксировано в китайских инициативах), чтобы, во-первых, разбираться с причинами сложившейся в Европе ситуации, и во-вторых, искать решение через устранение этих причин и уважение законных интересов безопасности всех участников. На таких основах мы готовы взаимодействовать. Но Запад, как вы знаете, выдвигает какую-то «формулу» из 10 пунктов, «формулу мира».

Сейчас «охмурили» Швейцарию. Она пытается созывать у себя какие-то встречи, «мирную конференцию». Объявляют даже какой-то «саммит». Но говорят, что все будет проходить без России. Нашу страну позовут, когда они договорятся между собой, и передадут нам бумагу, которая уже будет просто ультиматумом. Разве это серьезно? Все понимают, что такого никогда не будет.

Они постоянно добавляют – «победить на поле». Значит, пусть стараются.

Вопрос: Я являюсь президентом Федерации стрельбы из лука в Геленджике. Одна из моих «направленностей» – это популяризация данного вида спорта. Считаю, что спорт объединяет как национальности, так и все возраста. На ваш взгляд, какие общие ценности объединяют людей всего мира?

С.В.Лавров: Вы хотели сказать, что спорт объединяет национальности и оба существующих гендера? Это верно.

Никогда не стрелял из лука. На Алтае в доме отдыха стрелял из арбалета. Это похоже.

Спорт, конечно, должен объединять. Это величайшее наследие человечества.

П. де Кубертен в конце XIX века возродил традиции, которым тысячи лет. В Древней Греции были Олимпиады. Церемония зажигания огня, принципы честности, равных условий. В зрелую эпоху человечества эти принципы были вновь подтверждены. Олимпийская хартия. Это было прекрасно и действовало долгие десятилетия.

Были случаи бойкотов. Запад бойкотировал игры в Москве (Московскую Олимпиаду-1980). Мы бойкотировали игры в Лос-Анджелесе 1984 г. Потом все вроде бы устоялось.

Считаю предательством всех идеалов олимпизма то, что сейчас происходит со спортивным движением, что делают руководители Международного Олимпийского комитета и лично Т.Бах. В одном из своих выступлений, реагируя на многочисленные инициативы допустить трансгендеров во все виды соревнований, он сказал, что нельзя политизировать спорт. Нужно создавать им необходимые равные права. Сколько уже анекдотичных случаев, когда в женском плавании участвует мужчина, всех побеждает, и женщины возмущаются. Навязывают такие «правила».

Когда его спросили, допустит ли он российских и белорусских спортсменов, если он против политизации?, Т.Бах ответил, что это «другое», это не политизация, они, мол, нарушили Устав ООН. Все долгие годы, когда бомбили Ирак, Ливию, Сирию противозаконным, ничем не объяснимым способом, все страны, занимавшиеся этой агрессией, спокойно направляли своих атлетов под флагами, гимном.

Сейчас в секторе Газа происходят жуткие вещи. Действительно, 7 октября 2023 г. состоялся возмутительный террористический акт, который мы немедленно осудили. В ответ на это против ХАМАС стали применять такие методы коллективного наказания населения как ковровые бомбардировки. Израильские генералы говорили, что там все террористы, «животные», там нет никаких гражданских. На этой волне ряд исламских стран предложили приостановить участие Израиля в олимпиаде этого года в Париже. Международный олимпийский комитет категорически отказался.

Значит, можно занимать разные позиции. Если брать статистику, за десять лет конфликта с 2014 г. после госпереворота на Украине, во время Минских договоренностей, служившими лишь прикрытием для накачивания Киева оружием, и по сегодняшний момент с обеих сторон на Украине в результате попыток киевского режима подавить бомбежками Донбасс, население которого отказалось принимать переворот и создало ополчение, погибло и ранено существенно меньше гражданских, чем за неполных пять месяцев операции Израиля в секторе Газа.

Сравните, каким тоном, вплоть до истерики, Запад описывает то, что он приписывает России. А реагируя на ситуацию в секторе Газа, он лишь призывает остановить войну. Страдание десятков тысяч гражданских (30 тыс. человек убито, 70 тыс. – ранено) не вызывает особых эмоций.

Спорт должен быть вне политики. В последние годы спорт начал политизироваться. Это в том числе относится и к Всемирному антидопинговому агентству, в котором 70-75 % сотрудников на руководящих должностях – представители стран НАТО и их союзников.

«Игры будущего», стартовавшие в Казани и проходящие с большим успехом, являются ответом на дискриминацию и искажение принципов олимпизма. Другие соревнования, в том числе «Игры БРИКС», которые летом этого года будут проводиться в Казани, «построены» на этом же принципе, чтобы устранить любые проявления, искажающие олимпизм, которыми «переполнены» сейчас решения, принимаемые Международным олимпийским комитетом.

Вопрос (перевод с английского): Как мы можем использовать такие факторы, как наследие СССР для установления и улучшения отношений между Западом и Россией? Наблюдаю за развитием конфликта между Россией и Украиной. Когда я учился, видел, что во время пандемии экономика России находилась на спаде. Сейчас, несмотря на санкции, экономика России на подъеме. Какова роль России? Как Индия помогает России в этот непростой период? Благодарен Вам за организацию таких мероприятий. Предложил бы также использовать сурдопереводчиков, поскольку у нас есть люди, которым такой перевод бы понадобился.

С.В.Лавров: Конечно, традиции, наследие, история СССР влияют на современные отношения. Во-первых, в том плане, что независимые государства, образовавшиеся на месте бывшего Советского Союза, были связаны общей экономикой, транспортной, логистической сетью. Было много предприятий, зависевших друг от друга поставками комплектующих, сырья. Эти хозяйственные связи пересекали все административные границы в СССР. Поэтому когда Советский Союз распался и было образовано Содружество Независимых Государств, стремились максимально сохранить эти естественные, десятилетиями создававшиеся связи и преимущества.

На этом пути были образованы и другие структуры: Союзное Государство России и Белоруссии, Евразийский экономический союз, Организация Договора о коллективной безопасности. Развивались связи и с соседями по континенту, прежде всего в виде Шанхайской организации сотрудничества. Это отвечало нашим коренным интересам.

Коренным интересам Запада отвечал принцип «разделяй и властвуй». Он с самого начала постсоветской эпохи стал «вклиниваться» в отношения между Россией и её соседями. До сих пор западники проводят такую же политику. Это видно и в Центральной Азии, в Закавказье (особенно на примере наших армянских друзей), в европейской части бывшего СССР – Украина, Молдова, которую открыто готовят стать «преемницей» Украины с точки зрения «прибирания к рукам» всего её руководства, Белоруссия, против которой задумывался целый ряд серьезных провокаций. В этом смысле наследие СССР как территории с новыми государствами, но обладающей огромным совокупным экономическим потенциалом, совершенно было не нужно Западу, прежде всего США.

Для них стало неприемлемым, когда же они увидели, что новая Россия вместе со своими соседями развивает отношения привилегированного экономического партнерства с Германией. Наши американские коллеги начали делать все, чтобы европейско-российская «связка» через германское лидерство не состоялась. Все прекрасно знают, что они взорвали газопроводы «Северные потоки», поставлявшие приемлемый по ценам газ, обеспечивавший прибыльность, эффективность, бурный рост германской экономики.

Сейчас, когда их «пересадили» на дорогой сжиженный природный газ из США (для него строили специальные заводы по регазификации), когда, по словам французского министра экономики, они платят за энергоносители в четыре раз больше, чем в США, когда американцы приняли закон о борьбе с инфляцией, в результате которого огромное количество немецкого и другого европейского бизнеса переезжает в США, происходит деиндустриализация Европы.

Европа – один из самых главных пострадавших в этой войне Запада против России. Попутно Европу заставили «выкачать» все свои вооружения на Украину и тут же стали продавать американские вооружения на замену тому, что было передано Киеву. Это большой, сугубо коммерческий проект. Как всегда американцы пытались делать прибыль на агрессии, которую сами же начинали в разных районах мира.

Индия всегда была нашим другом. За долгие годы отношения с Индией по-разному характеризовались в подписываемых нами документах. Начиналось с того, что отношения характеризовались «стратегическим партнерством». Потом был очередной саммит. Индийский премьер-министр предложил называть их «привилегированное стратегическое партнерство». Еще через какое-то время они стали «особо привилегированное стратегическое партнерство». Таковыми они сейчас и являются.

Мой друг, министр иностранных дел С.Джайшанкар как-то выступал в ООН. Его стали спрашивать, почему, мол, вы у России столько много нефти стали покупать и так далее. Он посоветовал им заниматься своими делами. Заодно напомнил, сколько Запад стал покупать нефти и продолжал её покупать у Российской Федерации.

Это и есть национальное достоинство, когда страна не хочет отказываться от выгодных проектов с партнерами, доказавших свою надежность, никогда её не подводивших. В те годы, когда Запад даже не думал передавать какие-то современные вооружения Индии, Советский Союз (и впоследствии Россия) не просто делал это, но и создавал совместные производства, скажем, тех же высокотехнологичных ракет «БраМос».

Мы помним дружбу. Своих никогда не забываем. Видим, что у индийского народа такие же качества.

Вопрос (перевод с английского): Мы молодежь. Мы хотим дружить, работать сообща и создавать новый мир, где мы не будем гегемонами, а все будем равными.

Мой вопрос будет связан с предстоящими выборами в США. Каковы Ваши надежды и чаяния на возобновление (я надеюсь) диалога между нашими сторонами?

Мы будем работать усердно над этим вопросом. Какова Ваша точка зрения?

С.В.Лавров: Во-первых, Соединенные Штаты – это великая держава. У неё великий народ, важная история борьбы за свою независимость.

История неоднозначная. Сейчас много разговоров о том, как она развивалась. Но в любом равноправном миропорядке (называя его многополярным, полицентричным), где существует несколько центров силы и влияния (а они уже появляются), конечно, Соединенные Штаты будут одним из ведущих государств.

В западной группе точно, но не только. И в некоторых других регионах мира – вполне, если Соединенные Штаты будут руководствоваться принципами, о которых вы сказали, они будут играть по-прежнему важную роль и в других частях земного шара.

Что касается перспектив американских выборов. Президент России В.В.Путин сказал, что естественно мы будем работать с любым президентом, которого выберет американский народ. Но все будет зависеть от того, с каким «набором идей» в отношении политики на российском направлении придет новое руководство.

Помним, когда Х.Клинтон проиграла Д.Трампу, экс-президент США Б.Обама в конце декабря 2016 г. (не сомневаюсь, для того, чтобы сорвать злость) выгнал российских дипломатов с их семьями. Всего 120 человек. В конце декабря, за три недели до инаугурации Д.Трампа. Причем дату, когда дипломаты должны были убыть из Вашингтона в Россию, специально назначили такую, когда не было прямого рейса самолета "Вашингтон - Москва", а был только рейс из Нью-Йорка. Они 500 километров ехали на автомобилях с детьми, с вещами. В общем, не очень гуманная была история.

Тогда нам будущие сотрудники республиканской администрации позвонили, сказали, что это даже больше удар по Д.Трампу, чем по нам. Что, мол, Президент Б.Обама специально сделал такой ход, чтобы уже с первых дней «заложить мину» под российско-американские отношения. То есть Д.Трамп только бы пришел в Белый дом, а отношения с Россией уже были бы испорчены.

Мы понимали, что Б.Обама сделал это специально, чтобы получить именно такой эффект. Стали вести диалог с Администрацией Д.Трампа с тем, чтобы как-то вернуться к нормальному состоянию наших дипломатических присутствий (нашего – в США и американского – в России), но ничего не получилось. Ко всему прочему, были отняты пять объектов дипломатической собственности, которые до сих пор не возвращены.

Потом пошла спираль. Продолжаем ехать по наклонной плоскости. Контакты есть на экспертном уровне. Прежде всего они посвящены как раз тому, чтобы дипломаты хоть как-то могли работать и получать финансирование. Там же банки отказывались обслуживать наших дипломатов. Сейчас нашли возможности, чтобы хотя бы жизнеобеспечение было нормальным.

Периодически американцы к нам обращаются. Мол, давайте не выводить оружие в космос. Давайте встречаться. Как будто ни в чем не бывало. Мол, на Украине мы обязаны вас победить «на поле боя», а так давайте обсуждать стратегические вопросы. Президент России В.В.Путин сказал, что это несерьезно и неестественно.

Никаких негативных чувств у нас к американскому народу нет. У меня много добрых товарищей в Соединенных Штатах.

Пусть народ решает. Сейчас многое на повестке дня Конгресса и Администрации президента США касается ключевых вещей, о чем нужно думать и чем необходимо заниматься тем, кто приходит к власти в Америке после выборов: проблемами миграции, проблемами нищеты, другими вопросами развития страны.

Мы же видели, в каком состоянии находится город Сан-Франциско, когда там проходило 30-е заседание саммита Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества, один из самых красивых городов. Корреспонденты показывали, как живется на улицах. Так что интересно либо решать эти вопросы для американских избирателей, либо вкачивать безумные деньги в украинский режим. До сих пор были подозрения, а теперь поехали инспекторы из Пентагона смотреть, куда эти деньги тратятся. Никто никаких отчетов не предоставляет.

В Европе – примерно то же самое. Когда министра иностранных дел Германии А.Бербок на какой-то конференции спросили, не переживает ли она, что понижается уровень жизни немцев, она подтвердила, что электричество и продукты дорожают, но сказала, что они должны жертвовать всем ради победы Украины. Если у американских политиков такая же позиция по отношению к собственному народу, тогда договариваться будет трудно.

Однако мы всегда открыты к диалогу, если он предлагается всерьез и на равноправных условиях.

Россия. ЦФО > Внешэкономсвязи, политика. Образование, наука > mid.ru, 4 марта 2024 > № 4599873 Сергей Лавров

Россия. Испания. ЦФО > СМИ, ИТ > zavtra.ru, 10 января 2024 > № 4559760 Галина Иванкина

От Севильи до Гренады

Выставка «Испанская коллекция» в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина

Галина Иванкина

«От Севильи до Гренады…» — свирепо вращая глазами, кричал Филипп Филиппович».

Михаил Булгаков «Собачье сердце»

Когда-то Испания слыла супердержавой и богатейшей страной цивилизованного мира, но разгром Непобедимой Армады надломил её могущество. Ещё целый век Мадрид входил в число ведущих игроков на политической арене, однако же, эпоха выкликала новых лидеров. Окончательный удар был нанесён в 1700 году - в Эскориал заселился Филипп Анжуйский, внук Людовика-Солнце, сделав Мадрид подконтрольным Парижу. С тех пор испанский стиль ассоциировался с пряной экзотикой и чем-то необычным: кастаньеты, бой быков, мантилья, черноокая донна, страсть, кровь, жестокость и - честь.

В период романтизма Испанию воспринимали, как поэтическую реальность. «Я здесь, Инезилья, / Я здесь под окном. / Объята Севилья / И мраком и сном», - писал Александр Пушкин. «Тихо над Альгамброй. Дремлет вся натура. Дремлет замок Памбра. Спит Эстремадура», - передразнивал Козьма Прутков (выдумка братьев Жечужниковых) в стихотворении «Желание быть испанцем». Именно в XIX столетии произошёл и смысловой перевёртыш в отношении «Дон-Кихота» - странные подвиги дворянина из Ламанчи отныне трактовались как борьба за высшие ценности.

Потом и Серебряный век привнёс благоухающую нотку, а Максимилиан Волошин вещал: «Из страны, где солнца свет / Льётся с неба жгуч и ярок, / Я привез себе в подарок / Пару звонких кастаньет». Вторил и Михаил Кузмин: «Заплаканна, прекрасна и желанна, / Я думал, сквозь трепещущий туман, / Что встретится со мною донна Анна, / Которой уж не снится дон Жуан». Растворение в солнечном мареве. Тёмные кудри. Арагонская хота. От Севильи до Гренады в тихом сумраке ночей… Это вызывало острый восторг.

Но своего пика это упоение достигло в советские времена, и дело не только и не столько в событиях 1936-1939 года, когда каждый уважающий себя пионер мечтал сбежать в Испанию, дабы присоединиться к армии республиканцев, и лозунг No pasarán! был понятен всем без перевода. Красивое имя – высокая честь. О, благородные доны!

Каталоги с произведениями испанского искусства издавались часто и с удовольствием. Гранд оказывался близок эталонному советскому человеку с плаката - он одевался намеренно неброско, но опрятно, следовал идеалам и жил напряжённой духовной жизнью. Неважно, что был фанатичным католиком - по большому счёту верующий фанатик ближе, чем циничный атеист, который предаст за бочку варенья да корзину печенья, а то и просто из личной слабости. Советская жизнь, как и та, далёкая испанская, была пронизана верой и самоотречением.

Лопе де Вега, Тирсо де Молина и Педро Кальдерон – вечные авторы для постановок на советской сцене. Буфы, драпировки, шпаги и кружево. Те страсти понятны, как и донкихотство советского мальчика, прочитавшего Сервантеса в пятом классе. Грустный идальго считался ...героем детской литературы в СССР. Делать жизнь с кого. А потом дон Жуан с лицом главного рупора эпохи - Володи Высоцкого - эстетно умирал подле интеллигентной дивы семидесятых - Натальи Белохвостиковой - донны Анны в «Маленьких трагедиях». Играть Испанию — это играть самих себя.

Обо всём этом и о многом другом невольно вспоминаешь на выставке «Испанская коллекция», что открылась в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. От Эль Греко до Пабло Пикассо, и потому их картины, как две точки опоры, явлены рядом. К тому же, Пикассо нарекал Эль Греко предтечей искусства XX столетия.

Значительное место в экспозиции отведено религиозной живописи, что неудивительно – вера в Бога у испанцев была сродни экстазу, пронизывавшему каждую частичку их коллективной души. Истовая молитва и громкое раскаяние – свою эмоциональность испанец транслировал высшим силам. «Иоанн Креститель» работы Эль Греко (грек Доменикос Теотокопулос!) – это минорная задумчивость и созерцание посреди жестокостей мира. Образы Эль Греко напоминают иконы – мастер в юности изучал иконопись на Крите, и потому соединял застывшую византийскую традицию с динамикой европейского чинквеченто. Отсюда – неожиданные формы и линии.

Его же «Святой Бернард» — это портрет Бернарда Клервосского, вдохновителя Крестовых походов. Видный богослов и сочинитель трудов, он держит в руке Библию, как источник знаний. Лицо его печально, точно погружено в мучительные раздумья – такая трактовка Бернарда нетривиальна. То был, скорее, оптимист бойцовского склада, диктовавший свою волю Папе Римскому и королям, а также написавший изящнейшее сочинение «О благодати и свободе воли».

Работа Луиса де Моралеса «Се, Человек!» (Ecce Homo) – это иллюстрация к словам из Евангелия от Иоанна: «Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: «се, Человек!» Сюжет, получивший распространение в позднем Ренессансе, дан у Моралеса, как триумф страданий богочеловека. Экспозицию дополняют культово-религиозные скульптуры XVII столетия - Мария Магдалина и Святая Роза Лимская, покровительница Перу и всей Латинской Америки.

Вот - «Непорочное зачатие» Бартоломе Эстебана Мурильо, вносившего нотки жизнелюбивой светскости в свою иконографию. Мадонна изображена, как хорошенькая, чуть пухлая девушка, в которой есть и очарование молодости, и (о, ужас!) некоторая доля манерности. Почерк Мурильо выделялся реализмом и антропоцентрическим видением, мало свойственным испанцу его поколения. В экспозиции представлены два его знаковых полотна - «Мальчик с собакой» и «Девочка с корзиной фруктов». Родные крестьянские дети – они во все века и во всех странах похожи. Интерес к жизни простого человека и его радостям – вот что отличало Мурильо.

А тут – совсем иные типажи! «Портрет Оливареса» кисти Диего Веласкеса - одна из самых узнаваемых картин испанской живописи. Перед нами – знатнейший дон, имевший такое количество титулов, что их перечисление заняло бы два абзаца. Жёсткий политик и при этом – интеллектуал, покровитель искусств, Оливарес пользовался неограниченной властью при дворе. О его богатстве ходили мифы, но одет он безо всякой пышности – лишь чёрное да белое. Скромность в одеяниях отличала грандов.

Хотя, иногда позволялась безудержная пышность, в чём убеждаемся при взгляде на «Портрет инфанта Карлоса II в детстве» работы Себастьяна Эррера Барнуэво. Белокурый принц Габсбург, последний представитель этой династии на мадридском троне, одет, скорее, по-французски – в красно-серебристом облачении. Болезненный и дегенеративный, этот монарх стал символом окончательного крушения испанской мощи, и на репрезентативном портрете мы видим несчастное дитя, коему тяжела любая ноша, особливо королевская власть.

Далее - «Натюрморт с часами» Антонио де Переда-и-Сальгадо. В XVII веке часы были предметом роскоши, и, как сказали бы маркетологи, товаром престижного потребления. На полотне изображен уникальный часовой механизм – в виде небесного свода, который держит Атлант. Рядом – кувшины и морские раковины. Композицию дополняет бархатная драпировка.

На выставке можно увидеть не только живописные полотна и небольшие статуи, но и произведения декоративно-прикладного искусства. На экспозиционной витрине - вазы и тарелки XVII века, созданные в Кастилии, а точнее в Талавера-де-ла-Рейна, одном из центров европейской керамики. Предметы кажутся не то персидскими, не то арабскими. Испанская культура – это, с одной стороны, враждебность Востоку, ибо Реконкиста – основа основ, но с другой – тяготение к ориентализму. Тут же представлена мебель - кабинет с откидной крышкой, стул и кресло. Все вещи – XVII век, но смотрятся они архаичнее тех, что в ту пору делали во Франции, Италии, Голландии. По стилистике – середина XVI века. Страна затвердевала в традиции, словно бы не решаясь расстаться с эпохой, когда испанцы диктовали волю.

Парадоксально, что в XVIII столетии, в эру вездесущего рококо, это направление вообще не коснулось испанской живописи, а дамы, хоть и носившие пудреные куафюры а-ля Версаль, всё равно крепили на голове «общенародную» мантилью. Во всём желали быть собой, даже в мелочах! Испанцы умели за себя постоять – одни из немногих, кто потом деятельно сопротивлялся Наполеону.

А мы переходим к творчеству Франсиско Гойя, представленному здесь «Портретом актрисы Антонии Сарате», подруги, музы и, если верить сплетням, возлюбленной художника. Большеглазая красавица, игравшая классический репертуар, она скончалась в возрасте тридцати шести лет от чахотки, а этот портрет был написан в год её кончины. Это, по сути, возвышенная эпитафия. Замечательно, что Гойя, живописец из «провинциальной» державы опередил всех по части отображения чувств и настроений – тогда это лишь проклёвывалось в европейском творчестве. Испанцы или отстают, или намного обгоняют – в этом есть заметное сходство с русскими.

В XIX столетии появились свои импрессионисты и тому пример Мариано Фортуни-старший (не путать с младшим, который сделается популярным дизайнером и модельером). Его «Заклинатели змей» и «Любитель гравюр» - эмоционально заряженные полотна, где главная действующая сила не персонажи, но впечатление, impression. Мазки тёплой краски, блики, дух, и нам кажется, что мы чувствуем восточные ароматы или, напротив, запахи старинной мебели в кабинете антиквара. Сюда же отнесём Хоакина Соролья с «Приготовлением изюма» - работники, освещённые солнцем, написаны живо, быстро и словно бы на лету. Импрессион!

Картина Игнасио Сулоага «Испанки в ложе на Пласа-де-Торос» - торжество манерного Art nouveau, когда провозглашался принцип, сформулированный Оскаром Уайльдом: «Красота выше Гения, так как не требует понимания». Женщина должна походить на цветок – ухоженный и капризный. Здесь – дамы в мантильях, какие были в ходу у их прабабушек, но с «современными» выражениями лиц – это настоящие кокетки 1900-х, взятые из рекламы духов, конфет или магазинов готового платья.

А вот и Пабло Пикассо – картина «Старый еврей с мальчиком», который в советских каталогах значился, как «Слепой нищий с мальчиком». Работа «голубого периода» Пикассо, когда он создавал исключительно монохромные полотна с использованием серо-голубой или сине-зелёной красок. Когда-то мастер не мог продать ни один из тех минорных холстов, а нынче «голубые» сюжеты Пикассо – одни из наиболее дорогостоящих. Как всё изменчиво!

Экспозицию замыкают модернистские фигурки Альберто Санчеса Переса «Женщина с воронёнком» и «Кастильская женщина». Судьба его – диковинна. Воин Республиканской армии, он был вынужден бежать в СССР, и Москва стала для него второй родиной. Тут он приобщился к русской культуре, сотрудничая с ведущими театрами в качестве бутафора и оформителя. Дружил с режиссёром Григорием Козинцевым и консультировал его на съёмках фильма «Дон Кихот» (1957). Санчес признавался, что русские понимают испанскую душу гораздо лучше, чем другие европейцы, и, чтобы ещё раз в этом убедиться, посетите выставку «Испанская коллекция». Там есть, о чём поразмышлять.

Россия. Испания. ЦФО > СМИ, ИТ > zavtra.ru, 10 января 2024 > № 4559760 Галина Иванкина

США. Евросоюз. Китай. Весь мир. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 1 ноября 2023 > № 4721891 Чез Фриман

О сферах влияния. Почему их надо уважать, но не надо создавать

Понимание законности и роли сфер влияния необходимо для эффективного разрешения конфликтов

ЧЕЗ ФРИМАН

Посол в отставке, приглашённый научный сотрудник Института международной и публичной политики Уотсона в Университете Брауна.

На протяжении всей истории человечества страны стремились к обеспечению безопасности путём создания империй, запретных зон/санитарных кордонов, буферных государств, а также военных, экономических, политических или культурных сфер стратегических интересов или доминирующего влияния. Ведь государства хотят иметь друзей, а не врагов вдоль своих границ, и великие державы ожидают уважения, а не вызовов своей безопасности вследствие сговора менее крупных государств с великодержавными соперниками. Альтернативой таким защитным мерам могут быть системы, основанные на гибких коалициях в зависимости от баланса сил.

И нации, и империи переживают взлёты и падения. Они развивают политическое, экономическое и военное взаимодействие в своих регионах, а также окружающих или зависимых от них. Одни государства ищут защиты у великих держав. Другие отвергают иностранную гегемонию и сопротивляются ей. Сферы влияния – порождение державности и государственного строительства, которое помогает стране отгородиться от потенциальных конкурентов.

Почему устанавливаются сферы влияния

В последнее время американские официальные лица заявляют, что Соединённые Штаты не признают сфер влияния. Если учесть, что американцы продолжают настаивать на правомерности доктрины Монро, это более чем иронично. Америка может не признавать или уважать сферы влияния других стран либо их право устанавливать такие зоны, но она претендует на собственную сферу, которая хоть и не объявлена, но распространяется на весь мир.

Сферы влияния – это утверждение исключительного права надзирать за другой страной/странами или участвовать в определении расстановки сил, а также политики другого государства или государств по отношению к другим странам в целом либо в конкретных областях. Как таковые эти сферы – проявление международного соперничества равных по силе держав.

Концепция сфер влияния, как и многие другие элементы современного государственного устройства, возникла в результате проецирования силы вовне множеством конкурентов, составлявших европейскую государственную систему. Положение императорского Китая как центра тяжести в системе даннических отношений между странами не давало ему сфер влияния в современном понимании. Данническую систему можно охарактеризовать как «круг почтения». В отличие от сферы влияния, она не участвовала в схватке за гегемонию с равным Китаю соперником, поскольку такого просто не было. Несмотря на настойчивое требование, чтобы иностранцы соблюдали придворные обычаи и этикет, если они желают добиться расположения императора, Китай обычно не стремился регулировать поведение даннических стран. Подобно формальной преданности европейских князей папе римскому, подхалимское почтение мелких правителей к китайскому императору обусловлено не только традициями, но и корыстными интересами. Признание императора давало им торговые преимущества и престиж, обеспечивало дипломатическую, а то и военную защиту друг от друга. Это также способствовало тому, что Китай оставлял их в покое, а не пытался сделать прямыми вассалами (как это с разной степенью успеха происходило в случаях Кореи, Тибета и Вьетнама). В Азии сфера влияния – артефакт, привнесённый европейским, американским, а затем и японским, но не китайским империализмом. Не Китай устанавливал правила игры, а его самого чужестранцы включали в свои сферы влияния.

Сам термин «сфера влияния» стал использоваться в дипломатии лишь в 1885 г. (см. ниже), но первым официальным провозглашением подобной сферы стала доктрина, принятая президентом США Джеймсом Монро 2 декабря 1823 г. по совету государственного секретаря Джона Куинси Адамса. Она требовала уважения европейскими колониальными державами независимости государств Западного полушария. А любые их попытки «распространить свою систему на какую-либо часть [этого] полушария» рассматривались как «опасные для мира и безопасности в Соединённых Штатах».

В 1864 г., когда США были охвачены гражданской войной, Франция поставила императором Мексики эрцгерцога Фердинанда Максимилиана Иосифа фон Габсбург-Лотарингского. Годом позже, когда гражданская война завершилась, американцы разместили 40-тысячную армию на мексиканской границе и потребовали от французов убрать этого монарха. Французы вывели войска из Мексики. После этого Максимилиан был схвачен и казнён войсками Бенито Хуареса. В 1895 г. Вашингтон пригрозил войной Великобритании в случае её вмешательства в дела Венесуэлы. В 1904 г. т.н. «следствие Рузвельта» превратило доктрину Монро из инструмента стратегического отрицания присутствия конкурирующих держав в активное утверждение доминирования США в Западном полушарии. В 1917 г. предложение Германии заключить союз с Мексикой убедило Вашингтон вступить в Первую мировую войну.

Но сферы влияния могут быть и неформальными, оборонительными или доминирующими. Элита подвластных стран стремится выучить язык страны, проецирующей влияние, усвоить её промышленные и военные стандарты, а также культурную и торговую практику. Она отправляет своих детей учиться в её учебных заведениях, предпочитает её товары и услуги, а не товары и услуги конкурентов.

Сам термин впервые появился при разделе Африки на Берлинской конференции 1884–1885 гг. (так называемая Конференция по Конго), распределившей господство на континенте между Великобританией, Бельгией, Францией, Германией, Италией, Португалией и Испанией. В 1885 г. по двустороннему соглашению Великобритания и Германия поделили между собой контроль над Гвинейским заливом. Каждая из сторон обязалась не посягать на интересы другой в её сфере влияния. В 1890 г. аналогичный договор заключён о разделе сфер в Восточной Африке.

Ещё в 1942 г. президент Франклин Делано Рузвельт представлял себе мир после Второй мировой войны под управлением так называемых «четырёх полицейских» или «четырёх шерифов», каждый из которых будет отвечать за поддержание мира в своей сфере влияния. Согласно его наивным представлениям, Британия должна была отвечать за свою империю и Западную Европу, Советский Союз – за Восточную Европу и центральную часть Евразии, Китай – за Восточную Азию и западную часть Тихого океана, а Соединённые Штаты – за Западное полушарие. По настоянию премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля к четвёрке позднее добавили Францию, которую признали ответственной за дела своей империи. В некоторой степени концепция сфер влияния вдохновила на создание Совета Безопасности ООН, каждый из постоянных членов которого обеспечил себе доминирование над определёнными группами стран. Правда, Генеральная Ассамблея, напротив, закрепляет принцип суверенного равенства государств.

В отсутствие международной системы, основанной на сменяющих друг друга коалициях для уравновешивания гегемонистских амбиций[1], сферы влияния неразрывно связаны с соперничеством таких великих держав, как Китай, Индия, Иран, Россия и США. В связи с этим важно рассмотреть их происхождение, цели и интенсивность, которые варьируются от случая к случаю. Понимание и регулирование конкуренции требует признания интересов, которым служат сферы влияния, а также определённой степени уважения, подчинения или исключительности, которую они обеспечивают.

Интересы и влияние

История свидетельствует, что великие державы создают сферы влияния, чтобы ограничить автономию менее значимых государств и тем самым:

не допустить конкурентов на рынки, где они стремятся доминировать, проводя меркантилистскую политику;

лишить другие державы влияния в регионе, усиливая собственные позиции;

лишить потенциальных противников возможности стратегического использования территории или ресурсов;

предотвратить включение потенциальных буферных государств в сферы влияния других держав;

обеспечить подчинение идеологическим установкам или лояльность государств-клиентов и их элит;

получить доступ к территории и объектам, с которых можно проецировать силу, или сохранять такой доступ;

подчинить себе менее значимые страны и осуществлять квазиимперский контроль над ними.

Сферы интересов – инструменты государственного управления и дипломатии, предназначенные для сдерживания потенциальных противников и противодействия им способами, не требующими военных действий. Они предполагают относительно стабильное распределение сил в системе международных отношений – нечто противоположное неустойчивым отношениям, чреватым непредсказуемостью.

Сферы влияния предусматривают подчинение и ограничивают геополитическую или геоэкономическую свободу входящих в них стран или регионов. Как таковые они по своей сути являются гегемонистскими. Их можно разделить на две крупные категории: (1) пассивные, когда оборонительные усилия направлены на лишение влияния других потенциальных конкурентов, и (2) активные, когда решительные усилия обеспечивают доминирование в стратегическом выборе стран, входящих в зоны влияния, – обычно чтобы воспрепятствовать влиянию одного, а не нескольких противников. Каждая из этих сфер имеет разные последствия для конкурирующих держав и требует от них определённой реакции.

Важно отметить: сферы влияния – не то же самое, что колониальные империи, переселенческий колониализм или лингвистические сообщества.

Сферы влияния сохраняют суверенитет, лишь ограничивая его, тогда как колониализм его полностью уничтожает.

Эпоха глобального господства Европы, начавшаяся в XVI и закончившаяся в XX столетии, включала в себя образование новых государств за счёт миграции из других мест и создание поселенческих стран. Основным примером сообщества родственных государств-переселенцев является англосфера (Великобритания плюс Австралия, Канада, Новая Зеландия и США), но есть и другие (например, Франция и Квебек, Португалия и Бразилия). Языковые или лингвистические сообщества – наследие имперской экспансии. В качестве примера можно привести англоязычные страны Британского содружества плюс Филиппины, арабский мир, франкоговорящий мир, португалоговорящие страны Африки плюс Восточный Тимор, а также более двадцати стран, где официальный язык испанский. Между этими членами бывших империй есть очевидное родство, но, в отличие от сфер влияния великих держав, они не являются результатом господства над ними какой-то одной современной великой державы.

Великие державы, пытающиеся проецировать мощь или оградить себя от потенциальных противников, редко испытывают проблемы с уважением со стороны стран, автономию которых они стремятся ограничить. Тем не менее несколько менее могущественных государств или их группировок смогли сохранить национальную идентичность и автономию благодаря сочетанию вооружённого нейтралитета, продуманной безобидности и признания их статуса потенциально хищническими державами. Благодаря такой позиции подобным странам удаётся сдерживать региональных гегемонов, смягчать и отводить от себя угрозу подчинения более сильным державам или зависимости от них.

Например, Швейцария сохранила независимость благодаря стратегическим удобствам, которые она предоставляла окружающим её великим державам, крепкой гражданской армии, обученной использовать сложный рельеф местности для обороны, и неукоснительному нейтралитету как в мирное, так и в военное время. Её нейтралитет признан на Венском конгрессе 1815 года. Австрию освободили от оккупации великими державами и вывели из сфер их влияния Австрийским государственным договором от 15 мая 1955 года. Финляндия после Второй мировой войны не поступилась своей независимостью и самобытным демократическим общественным строем, благоразумно поддерживая тёплые отношения с Москвой и избегая явных вызовов коренным российским интересам. Поведение Хельсинки доказывает, что нет ничего идеологически пагубного в разумной сдержанности, осознающей потенциальную опасность оскорбления более могущественных соседей. Сейчас, правда, Финляндия отказалась от этой линии, выбрав вхождение в НАТО, то есть сферу влияния США.

Истоки сфер влияния

В III–II веках до н.э. Рим и Карфаген сражались за контроль над периферийными районами западного Средиземноморья (три Пунические войны с 264 по 146 г. до н.э. закончились разрушением Карфагена). В XVIII—XIX столетиях Великобритания, Франция и другие европейские империалистические державы боролись за раздел таких далёких территорий, как Индия, Китай, Юго-Восточная Азия и Африка.

Так, военное противостояние между британской Ост-Индской компанией и Французской Вест-Индской компанией за прямой контроль над Индией в XVIII веке продолжалось, пока победа англичан в битве при Плесси (часть Семилетней войны 1756–1763 гг.) не положила ей конец. Французам не позволили создать свою империю в той части света, и они стали распространять сферу влияния на враждующие между собой индийские штаты, отправляя туда советников и инструкторов, настраивая против англичан и косвенно ставя под угрозу британское присутствие в Индии, пока Великобритания и Франция боролись за контроль в Европе. В ответ англичане взялись завоёвывать индийские штаты, добившись в итоге имперского контроля над всем субконтинентом.

В случае с Китаем иностранные государства поначалу конкурировали за торговлю с ним, создавая «договорные порты», где действовало их право, а не китайское законодательство. Затем попытались разделить внутреннюю территорию Китая на меркантилистские сферы влияния, в пределах которых только они могли торговать, инвестировать и вести там прозелитскую деятельность. Накануне китайской революции 1911 г. на самую большую сферу влияния претендовала Россия, за ней следовали Великобритания, Франция, Япония, Германия и Италия. США в соответствии с политикой открытых дверей, принятой ими после завоевания Филиппин, отказались от создания собственной сферы влияния в Китае, но претендовали на равный доступ и торговые права в чужих сферах влияния. В 1895 г. Япония аннексировала Тайвань, а также вывела Корею из сферы влияния Китая. В 1905 г. она установила протекторат над Кореей, а в 1910 г. аннексировала её.

К началу ХХ века Юго-Восточная Азия, не считая Таиланд (поделённый на сферы влияния Британией и Францией), стала объектом колониального правления Британии, Франции, Нидерландов, Португалии и Соединённых Штатов.

Первоначальный импульс был везде сугубо меркантилистским, однако впоследствии колониальные кампании переросли в преимущественно военные столкновения, нацеленные на геополитическое господство. Политические разделительные линии сохранялись до Второй мировой войны, которая знаменовала окончание колониальной эпохи.

Формально провозглашённое первенство в определённом, точно разграниченном геополитическом пространстве характерно для колониального миропорядка XIX века (например, утверждение доктриной Монро уникального права США на исключение Западного полушария из сферы влияния держав из других частей земного шара или заблаговременный раздел Китая, Ближнего Востока и Африки между великими европейскими державами). В конце столетия сферы влияния представляли собой протоимперское навязывание эксклюзивного военно-политического и идеологического контроля над входящими в них государствами.

В соответствии с этим в 1904 г. Теодор Рузвельт дополнил доктрину Монро (так называемое «следствие Рузвельта») и провозгласил право Соединённых Штатов на военную интервенцию для исправления «вопиющих и хронических нарушений со стороны какой-либо латиноамериканской страны». Новая политика проводилась активно и энергично. К 1904 г. США уже отняли у Испании контроль над Кубой и Пуэрто-Рико, угрожали войной с Великобританией из-за Венесуэлы и предприняли интервенцию для отсоединения Панамы от Колумбии. Впоследствии они вторглись в Никарагуа, Гондурас, Мексику, Гаити, Доминиканскую Республику, Гватемалу, Кубу, Панаму, Коста-Рику, Гренаду и провели тайные операции по смене режима во многих из этих стран, а также в Чили, Венесуэле и Боливии. Первая версия доктрины Монро была пассивной и оборонительной. Вторая – активной и доминирующей.

В 1930-е гг., когда Германия и Япония попытались подорвать американское превосходство в Бразилии и Перу, американцы сдержали свою неприкрытую склонность к интервенциям, взяв на вооружение так называемую «Политику доброго соседа». Тем не менее во время Второй мировой войны Вашингтон не стеснялся похищать и интернировать тысячи латиноамериканцев немецкого, японского и итальянского происхождения[2].

Вторая мировая, холодная война и деколонизация

Поражение Германии во Второй мировой войне и победа китайских коммунистов в гражданской войне на материке позволили Советскому Союзу контролировать Центральную и Восточную Европу, а также Корею к северу от 38-й параллели. Встретившись со Сталиным в октябре 1944 г. в Москве, британский премьер Уинстон Черчилль, империалист до мозга костей, предложил в разговоре наедине конкретные проценты влияния в странах Восточной Европы и на Балканах, на которые может претендовать каждая из сторон. Сталин согласился, однако последующее опускание «железного занавеса» гарантировало, что, за исключением Греции и Югославии, советское влияние не допускало хоть сколько-нибудь заметную роль для британцев и других западных держав. В течение первого десятилетия после провозглашения в 1949 г. Китайской Народной Республики Москва, как представляется, приобрела первостепенное влияние в Китае и на севере Вьетнама.

В соответствии с доктриной Монро Соединённые Штаты ранее ограничивали притязания господством в Западном полушарии. Однако, вступив в глобальную борьбу с Советами за мировую стратегическую и идеологическую гегемонию, они начали создавать новые сферы влияния, основанные на договорах о защите от СССР расширяющегося круга стран в Европе и Азии. В этих зонах Америка требовала разной лояльности от тех, кому предлагала защиту и покровительство.

В Европе США выступили патронами создания в 1949 г. Организации Североатлантического договора (НАТО) для сдерживания СССР и его идеологии, преодоления традиционного антагонизма между великими западноевропейскими державами (Франция, Германия, Италия, Великобритания), а также облегчения экономического и политического восстановления Западной Европы. Будучи чисто оборонительным союзом демократических государств под руководством Соединённых Штатов, НАТО эффективно выполняла эти три задачи на всём протяжении холодной войны.

После победы над Японией Вашингтон унаследовал сферу влияния Токио в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Чтобы обезопасить её и тем самым защитить новые зависимые от них азиатские государства, США начали создавать ряд двусторонних союзов для сдерживания Китая, СССР, Северной Кореи и Северного Вьетнама[3]. Америка называла регионы, в которых она имела бесспорное влияние, «свободным миром». «Свободный» в данном контексте означало не что иное, как «не подчинённый СССР или Китаю». Это было привлекательное, но неточное описание агломерации демократий, диктатур, военных режимов, монархий и клептократий; объединяли их только дружественные связи с Соединёнными Штатами, а не с их противниками.

Во время холодной войны советский и американский блоки стремились добиться идеологического и политического доминирования везде, где могли, и не допустить, чтобы это сделал главный соперник. Распад евроатлантических империй в Азии, на Ближнем Востоке и в Африке привёл к образованию как независимых государств, так и зон явного вакуума власти. Новые независимые государства так называемого «Третьего мира» стали благодатной почвой для открытых и тайных американо-советских опосредованных войн – в частности, в Индокитае, Западной Азии и Северной Африке, Конго, португалоговорящей Африке, на Африканском Роге и в Афганистане.

В 1961–1962 гг. Советский Союз воспользовался сменой режима, произошедшей на Кубе в 1959 г., для создания стратегического форпоста буквально в 150 километрах от американского побережья (это была непродуманная реакция СССР на размещение в Турции ракет, нацеленных на его территорию). Переход Кубы в советский блок вызвал бурную реакцию Вашингтона как вызов, брошенный доктрине Монро. Советский Союз в партнёрстве с Кубой искал возможности укрепить своё идеологическое и даже военное влияние в Никарагуа, Чили и Гренаде. В каждом случае Соединённые Штаты осуществляли силовое вмешательство для поддержания своего стратегического превосходства в Западном полушарии[4]. (В последние годы Вашингтон прибегает к экономической войне и тайным операциям в борьбе с идеологически нетерпимыми режимами в таких латиноамериканских странах, как Боливия и Венесуэла.)

В 1960-е гг. необходимость сократить зарубежные обязательства «к востоку от Суэца» вынудила Великобританию уступить Соединённым Штатам свою сферу влияния в Персидском заливе. Великобритания доминировала на территории нынешних Объединённых Арабских Эмиратов, а также Бахрейна, Кувейта, Омана и Катара с начала XIX века, когда британские правители Индии вмешались в ситуацию, чтобы ликвидировать пиратство и обеспечить безопасность путей сообщения между Индией и Британскими островами. Аналогичные стратегические соображения относительно путей сообщения между Азией и Европой побудили США взять на себя неофициальные обязательства по обеспечению безопасности Саудовской Аравии и других стран Персидского залива. Падение шаха Ирана и приход ему на смену шиитов-исламистов, враждебных Америке и суннитским арабским монархиям Персидского залива, подтолкнули последних к тому, чтобы искать защиты и покровительства у Вашингтона.

К 1967 г. страны региона являлись независимыми, но Соединённые Штаты были нужны им для защиты друг от друга и от Ирана. В начале 1970-х гг. США поддержали окончательный выход Китая из советского блока, предложив ему военно-политическую защиту от Советов. Во второй половине того же десятилетия Вашингтон воспользовался желанием Египта заключить мир с Израилем, чтобы вывести его из советской сферы влияния на Ближнем Востоке (Кэмп-Дэвидские соглашения 1979 г.).

Сферы влияния не обязательно исчезают по мере сокращения или прекращения существования колониальных империй, хотя иногда происходит смена союзников. После предоставления независимости своим африканским колониям (1960 г.) Франция сохранила там признанную во всём мире военно-политическую и валютную сферу влияния. В 1968 г. СССР задним числом оправдал вторжения в Венгрию и Чехословакию, официально заявив о праве обращать вспять любые попытки вытеснить его версию социализма в Центральной и Восточной Европе. Эта советская аналогия доктрины Монро привела к окончательному разрыву китайско-советских отношений и открыла американцам путь к привлечению КНР в качестве партнёра по сдерживанию Кремля.

Современные сферы влияния

Сегодня, за исключением доктрины Монро, сферы влияния, как правило, не декларируются и не обсуждаются на переговорах между великими державами. Сфера влияния Индии в субгималайской Азии, Ирана в Ираке, Ливане, Сирии и Йемене, Австралии в южной части Тихого океана[5] и ЮАР на юге Африки носят неформальный характер. Их формализация стала бы очевидным вызовом вестфальским принципам независимости суверенных государств, иммунитета от военного вмешательства и суверенного равенства, на которых основана система ООН и постколониальный мировой порядок.

Например, ни одна внешняя великая держава не пыталась вмешиваться в политику Индии по принуждению стран своего региона к подчинению. Никто не оспаривает индийский сюзеренитет в Бутане. Никто не выступал активно против аннексии Гоа или Сиккима Индией, отделения Бангладеш от Западного Пакистана, длительной оккупации Шри-Ланки, блокады Непала или индийской интервенции на Мальдивы с целью недопущения прихода там к власти мятежников. С другой стороны, ни одна другая военно-морская держава не согласна с заявлениями Индии о том, что та имеет право на первенство в Индийском океане, с которыми Нью-Дели периодически выступает.

ЮАР находится в политико-экономическом центре сферы влияния, определяемой Сообществом развития Юга Африки (SADC), изначально созданным для координации усилий соседних стран по прекращению апартеида в Намибии и колониального контроля над этой страной. В Сообщество помимо ЮАР входят Ангола, Ботсвана, Коморские острова, ДРК, Эсватини, Лесото, Маврикий, Мадагаскар, Малави, Мозамбик, Намибия, Сейшельские острова, Танзания, Замбия и Зимбабве.

Тот факт, что сферы влияния формально не заявляются, не должен затушёвывать их непреходящую актуальность. Они, по сути, не что иное, как утверждение военного, экономического, технологического и политического доминирования, что может вызывать разную реакцию стран, попадающих в такие сферы влияния, – от молчаливого согласия до энергичного оспаривания – особенно в периоды серьёзных сдвигов в балансе сил и престижа.

Сферы влияния как ограничивают, так и стимулируют стратегическое взаимодействие великих держав. Они являются фактором, который нельзя игнорировать в дипломатии и государственном строительстве.

Постсоветская Европа

Начиная с 1989 г. советская империя, а затем и сам Советский Союз распались, исчезнув как угроза безопасности для остальной Европы, Китая, Ближнего Востока и всего мира. Программа НАТО «Партнёрство ради мира» (начата в 1994 г.) недолго вселяла надежды на создание общеевропейской архитектуры безопасности, в которой могли бы участвовать и Российская Федерация, и Соединённые Штаты. Появился шанс демонтировать союзы и защитные механизмы, созданные для противодействия исчезнувшим угрозам холодной войны. Но Вашингтон пошёл на поводу антироссийских фобий стран Центральной и Восточной Европы, их диаспор и лобби, вновь сделав ставку на НАТО в качестве средства защиты от возможных угроз со стороны возрождающейся России. Расширение НАТО не только до границ бывшего СССР, но и далее стало ещё одним проявлением «однополярного момента», когда Америка добивалась всеобщего уважения к своим ценностям и интересам, начав осуществлять массированные интервенции для смены режимов, не желавших подчиняться. При этом США решили не руководствоваться Уставом ООН и другими основополагающими элементами международного права.

Отказавшись от своего первоначального чисто оборонительного смысла, НАТО расчленила Сербию (отторгнув от неё Косово), присоединилась к усилиям Соединённых Штатов по умиротворению и трансформации Афганистана после терактов 11 сентября 2001 г. и помогла свергнуть правительство Ливии (2011 г.). Россия и другие великие державы стали воспринимать НАТО как угрожающе-­наступательный инструмент американской внешней политики. Тем временем альянс, конфигурация которого во многом совпадала с американской сферой военно-политического влияния в Европе и Средиземноморье, снова стал оправдывать своё существование угрозами со стороны России, которая восстала как феникс из пепла. В конце концов, Россия прибегла к демонстрации силы, вторгнувшись на Украину, чтобы блокировать дальнейшее расширение американской военной сферы влияния в Европе.

За всю свою долгую историю Европа сохраняла мир только тогда, когда все её ведущие державы были включены в систему коллективной безопасности. Европейский концерт более или менее сохранял мир на континенте в течение целого столетия. Исключение Германии и СССР из европейских структур в 1920—1930-е гг. стало катализатором Второй мировой и холодной войны. Попытка отстранить Россию от участия в поддержании мира и безопасности на европейском континенте в XXI веке лишила её дипломатических альтернатив возврату к воинственному поведению.

Ближний Восток

На Ближнем Востоке распад Советского Союза осиротил Ирак и Сирию, которые оставались в составе сжавшейся советской сферы влияния после перехода Египта на сторону Америки. Не сдерживаемый больше Москвой, Ирак решил, что облегчит финансовое истощение после восьмилетней войны с Ираном (1980—1988), захватив Кувейт и его нефтяные богатства. В ответ коалиция сил, санкционированная ООН, под водительством США и Саудовской Аравии освободила Кувейт (операция «Буря в пустыне» 1991 г.). Сирия, лишившаяся поддержки исчезнувшего СССР, присоединилась к коалиции, продемонстрировав готовность наладить отношения с Соединёнными Штатами, но получила отказ из-за своей враждебности к Израилю.

В 2003 г. США вторглись в Ирак, свергли его правительство и попытались включить страну в американскую сферу военно-политического влияния. Соединённые Штаты достигли военного господства, но затем уступили инициативу Ирану, который занял главенствующее положение в политике Багдада. В то же время попытки США сменить режим в Сирии не увенчались успехом – Иран усилил своё влияние и там, а перед Россией неожиданно открылась возможность вновь воздействовать на Дамаск (российская военная операция началась осенью 2015 г.). Дестабилизация Ирака и Сирии вызвала реакцию исламистских экстремистов, которые на короткое время стёрли границу между этими странами, создав «Исламское государство» (запрещённое в России. – Прим. ред.). Турция включила часть северного Ирака и Сирии в свою военно-экономическую сферу влияния. США незаконно ввели войска в Сирию. После вывода американского контингента из Ирака (за исключением немногочисленных групп военных инструкторов) Китай стал главным иностранным участником иракской экономики. Тем временем технология гидроразрыва пласта позволила Соединённым Штатам вернуть исторический статус крупного производителя-экспортёра энергоносителей. Страны Персидского залива утратили центральное положение в глобальной политике США. Одновременно снизилась и готовность Вашингтона обеспечивать безопасность Персидского залива.

В XXI веке доминирование Соединённых Штатов на Ближнем Востоке неуклонно ослабевало.

Несмотря на возрождение российского влияния и периодические попытки Франции вернуть себе ведущую роль в Ливане, региональные, а не внешние силы стали определять военно-политическое соперничество и динамику развития. Китай вытесняет другие великие державы в качестве крупнейшего экономического партнёра региона, но Ближний Восток больше не находится в сфере влияния какой-либо великой державы и не разделён между ними, как это было в прошлом.

Разворот США в Азию

В Азии исчезновение СССР как общего китайско-американского противника устранило главное обоснование для стратегического сотрудничества Пекина и Вашингтона. Искусная дипломатия, позволявшая долгое время не замечать тайваньской проблемы и налаживать сотрудничество для сдерживания советских амбиций, дала трещины. Идеологические разногласия, напомнившие о себе во время событий на площади Тяньаньмэнь летом 1989 г., вновь спровоцировали отчуждение между США и КНР. Возвращение Китая к богатству и мощи после двухвекового упадка и пребывания в тени Запада и Японии подрывает первенство Соединённых Штатов в Азиатско-Тихоокеанском регионе, установившееся после разгрома Японии в 1945 году. Встревоженные американские стратеги и военные планировщики стали рассматривать Китай как потенциально «почти равного конкурента».

Концепция «равного конкурента» была придумана Управлением общих оценок Пентагона как способ моделирования структуры вооружённых сил и управления развитием военного потенциала в условиях отсутствия реального высокотехнологичного соперника, подобного СССР. Предполагалось, что такой противник сможет сравниться с вооружёнными силами США и противостоять им. «Равный конкурент» представлял собой максимально сложного противника в военных играх и являлся идеальным стимулом для закупок вооружений. Со временем специалисты по оборонному планированию остановились на Китае как на реальном «равном конкуренте».

Америка подтвердила решимость не допустить после окончания холодной войны возвышения любой державы, которая могла бы с ней соперничать[6]. Американские военные постепенно перенаправляли разведывательные и другие ресурсы, ранее выделявшиеся для противодействия России, на Китай, активизировали агрессивные военные действия вдоль китайских границ и попытались привлечь страны НАТО к поддержке усилий по уравновешиванию растущей китайской мощи. Однако Соединённые Штаты оказались не в состоянии разработать и реализовать стратегию сохранения прежнего экономического лидерства в регионе, центром которого неуклонно становится Китай.

Расширение НАТО и то, что США назвали «разворотом в Азию», привело к росту на периферии России и Китая откровенно враждебного блока во главе с американскими командующими, целью которого было военное сдерживание обеих стран.

Неудивительно, что Россия и Китай дали отпор.

Москва всё более настойчиво и решительно возражала против дальнейшего расширения американской сферы влияния, воплощённой в НАТО, и предупредила, что, если продвижение альянса не прекратится, она будет вынуждена принять ответные меры военного характера. Пекин возобновил усилия, направленные на то, чтобы положить конец разделению Китая. Китайско-американская вражда быстро набирает обороты.

В начале XXI века Россия не имела признанной сферы влияния в Европе, хотя европейские соседи (за исключением недавно созданного государства Украина) старались её не провоцировать. Но по мере приближения новой глобальной американской сферы влияния (в Европе она представлена НАТО) к её границам Москва стала одержима идеей стратегического отказа соседним странам в праве подчиняться доминирующему влиянию Америки. Тем временем активизировались возражения КНР против продолжения американской поддержки Тайваня. Китай стремился вывести Тайвань из сферы влияния Вашингтона и лишить его статуса независимой территории. Несмотря на отсутствие собственных претензий, Соединённые Штаты оспаривали территориальные притязания Китая в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях.

Навешивание ярлыка идеологического и геополитического противника на Китай и Россию и соответствующее отношение к ним Вашингтона дало партнёрству Москвы и Пекина общую направленность и цель, поспособствовав его укреплению. Усиливающееся давление подтолкнуло эти две ранее отчуждённые друг от друга великие державы к созданию всё более открытого и всеобъемлющего антиамериканского союза, который стремится к координации политики и действий, направленных на сокращение угрожающего военного присутствия и враждебного политического влияния США на их периферии.

НАТО, ЕС, Турция и Россия

В результате пяти раундов расширения после холодной войны НАТО к 2020 г. охватила всю Европу, за исключением официально нейтральных государств, и расширила состав альянса до тридцати стран. После начала военных действий на Украине о присоединении заявили прежде нейтральные Финляндия и Швеция. Для большинства из них, особенно новых членов, НАТО по-прежнему оставалась чисто оборонительным союзом. Эти страны не обладали значительными возможностями вносить вклад в военные экспедиции и стремились к зависимости в вопросах обороны от США, альянса и более крупных государств.

Однако после окончания холодной войны НАТО перестала подчёркивать оборонительный характер. Она превратилась в платформу для наступательных военных операций на Балканах и выборочных интервенций за пределами Европы и Америки, возглавляемых или поддерживаемых Соединёнными Штатами[7]. Попытки привлечь Россию к консультациям с США и НАТО по вопросам европейской безопасности успехом не увенчались. Тем временем Турция отдалилась от Америки и, подобно России, отбросила многовековое стремление быть признанной частью европейского сообщества наций с центрами в Берлине, Лондоне, Париже и Риме. В то время как китайско-американские отношения становились всё более враждебными, усилия Вашингтона по привлечению НАТО и её членов к операциям по противодействию китайской военно-морской мощи в Южно-Китайском море убедили Пекин, что ему следует вместе с Россией сопротивляться дальнейшему расширению Североатлантического блока.

Постсоветская Центральная Азия

Соединённые Штаты и Евросоюз недолго оспаривали у Китая и России влияние в постсоветской Центральной Азии. Вскоре стало очевидно, что западные державы в этом регионе могут в лучшем случае быть второстепенными игроками. России и Китаю не потребовалось больших усилий, чтобы лишить их значительной роли в управлении, экономическом развитии и внешних связях региона. Попытки Турции утвердить пантюркистскую сферу влияния тоже пока не увенчались успехом.

Воссозданная Российская Федерация фактически договорилась с Китаем о разделе здесь сфер влияния. Шанхайская организация сотрудничества – форум и механизм, с помощью которого обе страны сотрудничают с государствами региона, защищая его от исламистского экстремизма, терроризма, сепаратистских движений и смены режимов посредством «цветных» революций. В то же время, учитывая настойчивость Пекина в отношении вестфальских норм невмешательства, Китай, похоже, готов оставить военное вмешательство в Центральной Азии России и её партнёрам по инициированной Россией Организации Договора о коллективной безопасности (интервенция ОДКБ в Казахстан в январе 2022 г. не вызвала возражений КНР). ОДКБ, принявшая нынешние очертания в 1999 г., определила военную сферу влияния России в регионе, где Москва является общепризнанным «агентом первого реагирования».

Во время визита в Казахстан в 2013 г. председатель КНР Си Цзиньпин объявил о проекте, получившем известность как «Один пояс – один путь» (ОПОП). Пекин выдвинул эту инициативу для создания инфраструктуры, содействия торговле и транзиту, а также для соединения всех точек евразийского континента, морской части Юго-Восточной Азии и Восточной Африки с Китаем. С тех пор программа расширилась, охватив весь мир. Москва увязала свой Евразийский экономический союз с ОПОП. В России правят реалисты, признающие, что у них нет возможности конкурировать с Пекином в области торговли и инвестиций в странах, расположенных вдоль этого маршрута и вряд ли способных устоять перед притягательностью огромного и расширяющегося китайского рынка.

Центральная Азия иллюстрирует вероятное будущее нашего мира, в котором мировые и региональные порядки будут многополярными и многомерными с точки зрения охватываемых ими областей.

Уже сейчас мы видим четыре сферы влияния, которые накладываются друг на друга:

Постколониальная российская сфера лингвистического и культурного влияния, тяготеющая к Москве.

Доминирующее военно-политическое влияние России через ОДКБ, защищающей режимы региона от «цветных революций».

Общая китайско-российская антитеррористическая сфера влияния, воплощённая в ШОС и направленная на нейтрализацию экстремистских и сепаратистских движений, а также на пресечение их проникновения в Китай или Россию.

Отсутствие действенной военной, экономической, технологической или политической конкуренции со стороны США или ЕС.

Формирующаяся экономическая сфера влияния Китая.

Индо-Тихоокеанский регион

Многополярность и многомерность становятся нормой и в Индо-Тихоокеанском регионе[8], где великие державы вступают в конкуренцию за доминирование в постоянно расширяющемся спектре военных, экономических, технологических и политических областей. В этом регионе, как и в других частях земного шара, Соединённые Штаты воспринимаются как всё менее вовлечённые в решение региональных вопросов, чем это было в прошлом веке. Между тем географическое положение даёт КНР военные преимущества, которых нет у США. Экономические размеры Китая обеспечивают ему влияние, но правила торговли и инвестиций устанавливаются в многостороннем порядке – не Пекином и без участия внешних держав, как Америка[9]. В политическом плане Китай в настоящее время вызывает у соседей больше тревоги, чем стремления подражать. Япония – самая надёжная держава в Восточной Азии и Тихоокеанском регионе. Несмотря на включение Индии в концепцию «Индо-Тихоокеанской» геополитической зоны, она остаётся в значительной степени не у дел.

Сегодня в Индо-Тихоокеанском регионе, совпадающем с зоной ответственности бывшего Тихоокеанского (с 2018 г. – Индо-Тихоокеанского) командования США, происходит следующее:

Обострение китайско-американской борьбы за стратегический контроль над Тайванем, который Китай стремится вырвать из сферы влияния Соединённых Штатов и вернуть под свою эгиду.

Региональная экономика всё более синоцентрична, азиатские страны устанавливают правила торговли и инвестиций без участия ранее доминировавших США (или ЕС).

Неистово утверждаемое, но медленно ослабевающее американское военно-политическое лидерство в регионе.

Стремление АСЕАН избежать необходимости выбора между Китаем и Америкой, но некоторые страны АСЕАН начинают делать выбор в пользу Китая.

Непростые отношения между нейтральной Мьянмой и её соседями – странами АСЕАН, Бангладеш, Китаем, Индией и Западом.

Подтверждение Австралией военной зависимости от Вашингтона и сотрудничество с перевооружающейся Японией в условиях ухудшения китайско-австралийских отношений.

Присоединённая к США австралийская сфера влияния в южной части Тихого океана, судя по всему, разрушается по мере того, как Китай наращивает своё конкурентное присутствие.

Стратегическое хеджирование, энергичная деятельность по укреплению собственной военной мощи и усиление регионального влияния союзников США в Северо-Восточной Азии, прежде не стремившихся к самостоятельности.

Военно-политическая гегемония Индии в Южной Азии (которой противостоит только Пакистан).

Независимые буферные государства между Китаем и Индией (Непал), а также Китаем, Южной Кореей и Японией (Северная Корея).

Усиление китайского военного присутствия в Южно-Китайском море.

Беспокойная и неприсоединившаяся потенциально великая держава Индонезия.

Наиболее острая тема – о политических отношениях Тайваня с остальным Китаем – не просто вопрос китайского национализма. Для КНР (и, что менее убедительно, для США) он имеет геостратегический характер. Накануне капитуляции Японии в 1945 г. Государственный департамент опубликовал записку по Тайваню, в которой отмечалось следующее: «На проблему Формозы [Тайваня] большое влияние оказывают стратегические факторы. За исключением Сингапура, ни одно место на Дальнем Востоке не занимает столь важного положения. От азиатского континента Формозу отделяют сто миль (около 170 км), от главного острова Филиппин – двести миль (340 км), а от Кюсю, ближайшего острова Японии – семьсот миль (около 1200 км). Расстояние полёта от военных аэропортов Формозы до Кантона составляет 559 миль (950 км), до Шанхая – 438 миль (745 км), до Токио – 1290 миль (около 2200 км). Формоза, по площади превышающая штат Мэриленд, находится в стратегически ключевом месте по отношению к китайскому побережью, сравнимом для США с воображаемым островом такого же размера в ста милях (170 км) от побережья Северной Каролины, в четырёхстах милях (680 км) от Нью-Йорка. Любая точка вдоль всего побережья Китая находится в радиусе 1100 миль (около 1870 км). Радиус в 2000 миль (3400 км) охватывает Бирму, Сингапур, Борнео, Гуам и Японию, включая Хоккайдо»[10].

Китайская инициатива «Один пояс – один путь»

Проект ОПОП начинался как попытка распространить промышленную политику Китая на страны за его пределами. Он был сформулирован как средство экспорта избыточного китайского индустриального потенциала для создания инфраструктуры (шоссейные и железные дороги, оптоволоконные кабели, аэропорты, промышленные зоны и зоны свободной торговли), способной соединить все страны евразийского «мирового острова» и Восточную Африку с Китаем. Но когда и другие страны стали выражать желание воспользоваться китайским капиталом и строительным опытом, ОПОП расширился, охватив государства-партнёры на всех континентах, включая Африку и Америку. В Африке инвестиции, связанные с ОПОП, стали крупным источником экономического подъёма, превзойдя по объёму финансовую поддержку таких организаций, как Всемирный банк. Внутренние сбережения Китая направляются в качестве зарубежных инвестиций для нужд экономического развития не только посредством ОПОП, но и через новые организации[11], совместимые с Бреттон-Вудской системой и дополняющие её.

Программа делает акцент на открытии рынков, включает в себя переговоры по соглашениям о свободной торговле и стандартизированные договорённости по ускорению таможенного оформления, таможенного хранения и транзита товаров. Китайские партнёры не обязаны отказываться от отношений с другими странами. Тем не менее привязка экономики других стран к Китаю снижает их прежнюю зависимость от США и их союзников. Даже если ОПОП и впредь будет избегать попыток исключить других из торговли и инвестиций в странах, участвующих в этой программе, данная инициатива даёт дополнительный стимул для выстраивания хороших отношений с Пекином, уравновешивая заинтересованность в сотрудничестве с другими великими державами. Это повышает вероятность создания политико-экономического круга почтения к Китаю, если не зависимости от него, а также исключительной сферы китайского влияния.

Хотя ОПОП носит геоэкономический, а не геополитический характер, не имеет единого аппарата планирования или контроля за реализуемыми проектами, проект вызывает тревогу Соединённых Штатов, которые видят в нём угрозу своему прежнему глобальному первенству и возможность создания сферы влияния Китая. До сих пор противодействие ОПОП имело форму дипломатии принуждения и враждебных информационных кампаний. Этот подход не принёс дивидендов, поскольку геоэкономическая природа ОПОП неверно трактуется как геополитическая. Бюджетные и другие ограничения затрудняют, а то и делают невозможным для Вашингтона предложить привлекательные альтернативы сотрудничеству в рамках ОПОП.

Ни США, ни их европейские союзники сейчас не обладают финансовым или инженерно-техническим потенциалом для эффективной конкуренции с китайскими банками или строительными компаниями. Не имея возможности реализовать политико-экономическую стратегию противодействия растущему китайскому влиянию, Соединённые Штаты пытаются ответить на него увеличением военных расходов и развёртыванием войск, сопровождая эти меры силовой дипломатией в виде финансовых санкций. Однако такой подход не обеспечивает альтернативного финансирования и не заменяет китайских инвестиций и строительных проектов, а значит, не снижает привлекательности ОПОП.

Неомеркантилизм и технологические сферы влияния

При администрации Дональда Трампа США ответили на рост экономической мощи и технологической компетентности Китая неомеркантилистской политикой. В её основе – практика торговых ограничений, оправдываемая соображениями «национальной безопасности». Она направлена на повышение занятости внутри страны с помощью протекционистских мер, а также использование экспортного контроля и ограничительной иммиграционной политики для предотвращения доступа иностранцев к научным знаниям и технологиям, имеющим военное применение. Этот курс продолжила администрация Джо Байдена. Хотя говорится о необходимости возрождения американской политической экономики, реальная цель – сковать китайскую экономику и затормозить её технологический прогресс. Пока американцы скорее стимулируют, чем сдерживают усилия Китая по снижению многолетней зависимости Пекина в импорте продовольствия и высокотехнологичных компонентов для производства.

Китай уже не является самым быстрорастущим рынком для американского экспорта, как прежде. Введение пошлин усугубило проблемы с цепочками поставок, вызванные эпидемией COVID-19, и подстегнуло инфляцию в американской экономике. Значительного перетока промышленных рабочих мест из Китая в Америку не произошло. Между тем усилия Вашингтона и Пекина по разрыву цепочек поставок высокотехнологичной продукции ведут к возникновению новых технологических сфер влияния с несовместимыми промышленными и потребительскими стандартами. Кампания США против китайских телекоммуникационных фирм, таких как Huawei и ZTE, и их попытки перекрыть доступ китайцев к технологиям и оборудованию для экстремальной ультрафиолетовой литографии (EUV) – пример усилий по разделу мирового технологического рынка.

Ирония в том, что во многих случаях Соединённые Штаты сами не могут создать альтернативу китайской продукции.

Глобальная американская сфера влияния

Вашингтон больше не формулирует свои аргументы в терминах Устава ООН или основных международно-правовых конвенций. Вместо этого выдвинута идея «порядка, основанного на правилах», в котором либеральный интернационализм служит тонким прикрытием для верховенства США. Из-за внутриполитического тупика Соединённые Штаты больше не могут ратифицировать международные договоры и конвенции, но настаивают на своём праве интерпретировать их, не считаясь с мнением других. «Порядок, основанный на правилах», предполагает, что США и их ключевые союзники (G7) имеют право устанавливать правила, определять, когда и как их применять, и освобождать от них самих себя, навязывая их другим и принуждая к исполнению. Порядок, основанный на правилах, равнозначен утверждению глобальной сферы влияния, в которой Соединённые Штаты, при поддержке англосферы и нескольких бывших колониальных держав, устанавливают нормы и обеспечивают их соблюдение.

Американское превосходство и главенство символизирует уникальный всеобъемлющий набор региональных военных командований США (ни одна другая страна не определяет оборону в глобальном смысле, а понимает под ней исключительно защиту своего отечества). Они охватывают весь земной шар и возглавляются четырёхзвёздными генералами, которым воздаются почти царские почести.

Управляемый из Вашингтона «порядок на основе правил» институционально закреплён:

Военными средствами – за счёт сети из примерно восьмисот баз за пределами США (на 170 из них имеются поля для гольфа!), военно-морского флота (если уже не самого большого в мире, то, по крайней мере, с самым широким радиусом действия), контртеррористических операций в большей части мира[12] и рекордного объёма продажи вооружений.

Экономическими средствами через использование долларового суверенитета и доминирующего положения в ключевых многосторонних организациях и институтах, что позволяет вводить сложнейший комплекс финансовых и иных санкций против непокорных стран.

Технологическими средствами – за счёт экстерриториального применения американских мер экспортного контроля и контроля за передачей новых технологий.

Информационными средствами – за счёт доминирующей роли американских СМИ и цифровых коммуникационных платформ.

Политическими средствами через операции по смене режимов, выборочное продвижение демократии (сравните реакцию США на военный переворот в Египте в 2013 г. и Мьянме в 2021 г.), корректировку объёмов иностранной помощи, применение «следствия Рузвельта» к доктрине Монро, отказ в продаже технологий и вооружений странам, сотрудничающим с обозначенными противниками Вашингтона.

В ходе того, что некоторые называют «состязанием за преданность человечеству», страны, находящиеся в сферах влияния других великих держав или ещё не вошедшие в сферу влияния США, либо переманиваются лестью и обещаниями благ, либо подвергаются принудительной дипломатии посредством санкций, либо ввергаются в анархию путём операций по смене режима.

Однако в период серьёзных сдвигов в мировом раскладе сил, когда ранее пребывавшие в упадке государства-цивилизации, такие как Китай, Индия, а также (по их собственному признанию) Россия и Турция, вновь обретают благополучие, силу и влияние, статичные перегородки, устанавливаемые сферами влияния, не столько сдерживают, сколько провоцируют набирающих мощь новых игроков. Это противоречит главной цели сфер влияния – гарантии безопасности, защита политической культуры и внутреннего спокойствия государств, которые их создали. Глобальная сфера влияния Соединённых Штатов, некогда монолитная, находится под ударом, поскольку другие страны стремятся лишить американцев господства на определённых территориях и не дать им возможности осуществлять там некоторые виды деятельности. Они также стремятся конкурировать с Вашингтоном не только в военно-политической, но и в других сферах.

На смену прежде единому мировому порядку, похоже, приходит хитросплетение региональных, пересекающихся, многомерных, политических, экономических, информационных, технологических и военных сфер влияния.

Заключение

Вначале существовали военные империи, сколачиваемые путём завоеваний. Затем возникли империи торговые, которые установили политический контроль над такими территориями, как Индия и Индонезия. Некоторые сферы влияния были направлены на то, чтобы лишить другие державы возможности влиять на территории, представляющие стратегический интерес для провозгласивших их государств. Сейчас нормой являются сферы влияния, претендующие на исключительность, требующие уважения и права накладывать вето на решения входящих в них стран по военным, экономическим, технологическим, информационным или политическим вопросам.

Именно такова всеобъемлющая сфера влияния США. В разных регионах мира и в мировом масштабе она оспаривается в связи с появлением других инновационных экономик и информационных систем. Соперничество между крупнейшими мировыми державами, направленное на защиту или расширение сфер, в которых они занимают главенствующее положение, пока ещё может определять их стратегические решения. Но у региональных держав есть свои представления, и их взгляды находят всё больше сторонников.

В третьем десятилетии XXI века мировому господству и глобальной сфере влияния США брошен вызов их явными противниками, особенно Россией и Китаем:

Латинская Америка выстраивает новые отношения с Китаем, Россией, Ираном и Турцией вопреки доктрине Монро.

В АТР Китай предлагает договориться о новом типе отношений между великими державами, который позволил бы Пекину играть значительную роль в управлении регионом. В случае отсутствия такого соглашения он изучает возможность применения силы для вывода Тайваня из сферы влияния США и его воссоединения с материковой частью Китая.

В Европе Россия настаивает как минимум на стратегическом выводе Украины из американской сферы влияния (читай: НАТО), требуя сворачивания её, чтобы ограничить потенциальные угрозы для себя со стороны ближайших соседей; в качестве программы-максимум Россия, возможно, стремится включить Украину в воссозданную широкую российскую сферу влияния.

На Ближнем Востоке прежние сферы влияния великих держав, включая шестидесятилетнее американское доминирование, оспариваются исламизмом и национализмом, уступая место региональной динамике, обусловленной местным религиозным и геополитическим соперничеством.

В Африке возникают новые региональные объединения: французы отступают после нападений исламистов во франкоговорящей Африке и переворотов в ряде бывших колоний, Нигерия устанавливает региональный порядок через Экономическое сообщество западноафриканских государств (ЭКОВАС), ЮАР оказывает доминирующее влияние на соседние страны Юга Африки, возникают другие местные сферы влияния.

Глобальное доминирование американских СМИ подорвано появлением иностранных конкурентов, непривлекательным местничеством, корпоративной цензурой и влиянием внутриполитической конъюнктуры. Информационное превосходство США оспаривается местными социальными сетями и появлением изолированных национальных медиазон в таких странах, как Китай и Иран.

Эти стратегические сдвиги имеют колоссальные последствия для глобального мира и развития. Отрицание законности и роли сфер влияния не отменяет их и не помогает правильно реагировать на них или на процесс их распада. Понимание того, что поставлено на карту, необходимо для эффективного разрешения конфликтов. Сферы влияния были неотъемлемой частью соперничества великих держав. У них разные цели и последствия. В настоящее время они порождают больше нестабильности и конфликтов, нежели сдерживают и ограничивают их. Сферы влияния – неизменный атрибут государственного строительства и дипломатии, который заслуживает гораздо более глубокого изучения, чем это делалось до сих пор. Пришла пора рассмотреть альтернативы.

Автор: Чез Фриман, посол в отставке, приглашённый научный сотрудник Института международной и публичной политики Уотсона в Университете Брауна.

          

СНОСКИ

[1] В системе, основанной на балансе сил, государство, стремящееся к гегемонии, всегда будет уравновешиваться коалициями стран, соперничающих с ним за гегемонию. Классическим исследованием такой системы считается книга Генри Киссинджера «Восстановленный мир: Меттерних, Каслри и проблемы мира 1812–22», изданная в 1957 году (cм.: Kissinger H. A World Restored: Metternich, Castlereagh, and the Problems of Peace, 1812–22. L.: Weidenfeld & Nicolson Ltd, 1957. 354 p.).

[2] См.: The Latin American Internment Program – the Special War Problems Division of the Department of State // German American Internee Coalition. URL: https://gaic.info/history/the-world-war-ii-latin-american-internment-program/ (дата обращения: 11.09.2023); Warren M. Sabiduría: A Japanese–Peruvian Born at US Internment Camps in WW II // Latino USA. 13.06.2014. URL: https://www.latinousa.org/2014/06/13/japanese-peruvian-internment-camps/ (дата обращения: 11.09.2023).

[3] Соглашения с Австралией и Новой Зеландией, а также Филиппинами в 1951 г., Республикой Корея в 1953 г., создание Организации Договора Юго-Восточной Азии (СЕАТО), в которую вошли Австралия, Франция, Новая Зеландия, Филиппины, Таиланд и Великобритания в 1954 г., договорённости с Японией в 1960 году.

[4] Вторжение в Залив Свиней в 1961 г. и другие попытки смены режима на Кубе, Карибский кризис 1962 г., свержение правительства Чили в 1973 г., поддержка «Контрас» в Никарагуа 1981–1988 гг. и вторжение на Гренаду в 1983 году.

[5] White H., Hayward-Jones J., Teaiwa K. et al. Our Sphere of Influence: Rivalry in the Pacific // Australian Foreign Affairs. 2019. No. 6.

[6] Tyler P.E. U.S. Strategy Plan Calls for Insuring No Rivals Develop // The New York Times. 08.03.1992. URL: https://www.nytimes.com/1992/03/08/world/us-strategy-plan-calls-for-insuring-no-rivals-develop.html (дата обращения: 11.09.2023).

[7] Четырнадцать из девятнадцати стран — членов НАТО участвовали в воздушной вой­не с Сербией, которую вели США в 1999 году. НАТО командовала Международными силами содействия безопасности в Афганистане (ISAF) при участии в общей сложности пятидесяти стран, многие из которых не были членами НАТО. Девять стран – членов НАТО возглавили интервенцию в Ливию в 2011 г., к которой присоединились две страны, не входившие в НАТО. Большинство стран НАТО не принимало участия в конфликте.

[8] Как стратегический термин, понятие «Индо-Тихоокеанский» объединяет Восточную и Южную Азию. Оно возникло в политической мысли Японии, которая стремилась оправдать включение Индии в предпринимаемые ею усилия по уравновешиванию влияния Китая в Юго-Восточной Азии.

[9] К числу ключевых организаций относятся Всеобъемлющее и прогрессивное соглашение о Транс-Тихоокеанском партнёрстве (ВПСТТП), которое Япония спасла после выхода из него США и к которому стремятся присоединиться Китай и Великобритания, а также Региональное всеобъемлющее экономическое партнёрство (РВЭП) – соглашение о свободной торговле между пятнадцатью странами АТР, включая Австралию, Бруней, Камбоджу, Китай, Индонезию, Японию, Южную Корею, Лаос, Малайзию, Мьянму, Новую Зеландию, Филиппины, Сингапур, Таиланд и Вьетнам.

[10] Iriye A. Across the Pacific: An Inner History of American-East Asian Relations. N.Y.: Imprint, 1967. P. 221.

[11] В качестве примеров можно привести Фонд Шёлкового пути (создан в 2014 г.), Азиатский банк инфраструктурных инвестиций (создан в 2015 г.), а также Новый банк развития (бывший Банк БРИКС, созданный в 2017 г.).

[12] Согласно проекту «Стоимость войны» (Costs of War), который спонсируется Институтом Уотсона в Брауновском университете, в 2021 г. армейские подразделения США участвовали в подобных операциях в 85 странах. См.: Savell S., McMahon R., Rockwell E. et al. United States Counterterrorism Operations, 2018–2020. Costs of War Project // Watson Institute for International and Public Affairs at Brown University. URL: https://watson.brown.edu/costsofwar/files/cow/imce/papers/2021/US%20Counterterrorism%20Operations%202018-2020%2C%20Costs%20of%20War.pdf (дата обращения: 11.09.2023).

США. Евросоюз. Китай. Весь мир. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 1 ноября 2023 > № 4721891 Чез Фриман

Россия. США. Весь мир > Госбюджет, налоги, цены. Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 28 декабря 2022 > № 4258369 Сергей Лавров

Интервью Министра иностранных дел Российской Федерации С.В.Лаврова программе «Большая игра» на «Первом канале», Москва, 28 декабря 2022 года

Вопрос: Несколько лет назад разговаривал с бывшим Государственным секретарем США Г.Киссинджером. Тогда я только вернулся из Москвы и сказал ему, что если политика США и НАТО – игнорирование российских озабоченностей, причем с довольным «причмокиванием» – будет продолжаться, то России придется применить силу. Г.Киссинджер ответил, мол, если мы это сделаем, то понесем большой ущерб, и против нас объединится вся НАТО.

Он оказался прав: «коллективный Запад» объединился в ответ на специальную военную операцию и продемонстрировал даже большую монолитность, чем многие из нас ожидали. Россия стоит гордо и уверенно. Москва однозначно не производит впечатление «города», которой дрогнул и сомневается в своей правоте и силах.

Какие Вы видите перспективы эскалации военных действий, с одной стороны, а с другой – серьезных переговоров в следующем году?

С.В.Лавров: Вы правы в том, как «коллективный Запад» сплотил ряды. Но это произошло не по «зову сердца» каждого участника альянса. Их сплотили, прежде всего, США. Менталитет доминирования никуда не исчез.

Пару недель назад я обратил внимание на заявление одного из профессоров Стэнфорда, что США должны быть глобальным жандармом, чтобы спасти мир. Не только НАТО, но и Евросоюз как объединение, которое еще не так давно в своих речах претендовало на стратегическую автономию, полностью подчинился единой западной линии. Создаются центры координации действий НАТО и ЕС, втягиваются нейтральные государства (Финляндия, Швеция). Задолго до этого начала внедряться программа «мобильности», позволявшая по своему предназначению использовать транспортную и иную инфраструктуру не натовских стран для продвижения техники альянса на восток, поближе к нашим границам.

На днях в «Большой игре» обсуждалась тема глубинных перемен, происходящих в Европейском союзе и в Европе в целом, относительно смещения центра тяжести в пользу блага европейцев, прежде всего Польши, стран Балтии, Чехии, Словакии. Еврогранды в этой ситуации теряются. Президент Франции Э.Макрон четыре года назад говорил о необходимости для Европы полагаться на собственные силы, иметь свою армию. Был изобретен «Стратегический компас» как шаг на пути к стратегической автономии. Э.Макрон говорил о смерти мозга НАТО, показывая свою разочарованность в процессах, навязанных из-за океана. Сейчас об этом речи не идет. Президент Франции заявлял, что когда-то придется строить архитектуру безопасности в Европе с учетом интересов всех стран, включая Россию. Но его тут же одернули «младшие» члены западного альянса. Это воспринимается всеми как естественный ход вещей.

Относительно того, как Россию воспринимали все эти годы, включая период, когда Вы с Г.Киссинджером затрагивали эту тему. Западные коллеги приговаривали, что «Россия должна знать свое место». Делали это с удовольствием. Меткое наблюдение. «Удовольствие» проявлялось практически во все годы после исчезновения Советского Союза. Сначала нас хлопали по плечу в буквальном и переносном смысле. Считали, что мы в кармане у «золотого миллиарда», становимся частью западной системы глобализации. Сейчас ее называют системой «правил», на которых должен основываться миропорядок. Нас видели в качестве обычного «младшего» партнера, владеющего нужными Западу ресурсами и кому Запад будет давать технологии, сохраняя и закрепляя положения партнера в своей системе координат. Там «музыку заказывают» западные лидеры, прежде всего США и их ближайшие союзники в Европе, расправившие плечи и считающие себя вправе диктовать дальнейшие пути развития этого континента.

Недавно вызвала много комментариев статья Г.Киссинджера. Обратили внимание на оценки, прогнозы, включая варианты, как ему видится окончательное урегулирование. Удивительно, что никто не обратил внимание на фразу, которая в этой статье упоминается как нечто самой собой разумеющееся. Она гласит: «две ядерные державы соперничают за страну (Украину), имеющую в своем распоряжении лишь обычные вооружения». Наверное, по Фрейду. Хотя Г.Киссинджер мудрый человек, ничего зря не говорит.

Но это откровенное признание того, кто с кем воюет. С нами воюет «коллективный Запад» во главе с ядерной державой – США. Эта война нам была давно объявлена: после завершения госпереворота на Украине, оркестрованного США и поддержанного Евросоюзом, после того, как Минские договоренности (как окончательно выясняется) никто не собирался выполнять. А.Меркель вновь это подтвердила.

За несколько лет до завершения своего канцлерства в разговоре с Президентом России В.В.Путиным, когда он в очередной раз привлекал ее внимание к тому, что было написано черным по белому, – о необходимости решения вопросов особого статуса в прямом диалоге между Киевом, Донецком и Луганском, – она сказала, что это «конструктивная двусмысленность». Дескать, Россия решает всё в Донбассе, она и должна договариваться с Киевом. Это совсем не прозрение, не желание в последний момент не отстать от «поезда», набирающего русофобские темпы. Это было глубоко укоренено.

На саммит «нормандской четверки» в Париже в декабре 2019 г. эксперты из Администрации Президента и МИД подготовили согласованный текст договоренностей, подтверждавший принципиальные положения Минских соглашений. «Первым номером» значилось прекращение огня и разведение сил по всей протяженности линии соприкосновения. Это было согласовано всеми.

Когда четыре лидера сели за круглый стол в Елисейском дворце, а сопровождавшие расположились по периметру, Президент Украины В.А.Зеленский сказал, что не будет выполнять и подписываться под разведением сил вдоль всей линии соприкосновения. Максимум – выбрать три экспериментальных участка и там попробовать осуществить разведение. Подозрения возникли мгновенно, но мы прояснили причину, по которой между консенсусом экспертов и его разрушением на уровне глав государств произошла такая метаморфоза. Американцы послали «сигнал», что если В.А.Зеленский разведет силы по всей линии соприкосновения, то русские Донбасс никогда не отдадут.

Вопрос: Вы знаете это как факт, что он получил такого рода совет, инструкцию от США?

С.В.Лавров: Не знаю, от кого конкретно. Но они ему сказали то, о чем я упомянул: если разведет силы, то резко сократит свои шансы забрать силой эти территории. Они хотели забирать силой по одной причине – не желали выполнять Минские договоренности в части, содержащей условия восстановления территориальной целостности Украины. Они простые: русский язык, своя местная полиция (как в США в разных штатах), обязанность центральной власти проводить консультации при назначении судей и прокуроров, особые экономические связи с соседними регионами России.

Такое есть у Республики Сербской в Боснии и Герцеговине, а также предусмотрено договоренностью Приштины и Белграда (достигнутой «под фанфары» при посредничестве Евросоюза в 2013 г.) о создании Сообщества сербских муниципалитетов Косово. Примерно те же права предоставлялись сербам на севере этого края, как и в Минских соглашениях русским, проживающим на территориях, о которых тогда шла речь.

В.А.Зеленский отказался от восстановления территориальной целостности Украины путем предоставления части своего населения прав, закрепленных в многочисленных международных конвенциях и конституции страны, где до сих пор прописана обязанность государства обеспечивать права национальных меньшинств, а русские упомянуты отдельно. План «Б» существовал давно, еще в Париже в 2019 г. Иногда украинские лидеры проговаривались, что Минские договоренности не в их интересах, предлагали забрать силой.

У процесса украинской трагедии богатая история. Сейчас её часть, объясняющую происходящее пытаются отменить, как и многое другое. Русскую культуру на Украине отменяют уже долгие годы. Законы начали принимать при П.А.Порошенко и продолжают штамповать при В.А.Зеленском. Пару лет назад они одобрили закон о статусе украинского языка как государственного. Это вызывало тревогу даже в Венецианской комиссии Совета Европы, в Евросоюзе, в ОБСЕ. Но максимум, на что тогда смогли пойти эти уважаемые институты, – это сказать украинцам, что закон можно оставить, но тогда обновить существующее законодательство о национальных меньшинствах.

Несколько недель назад Верховная Рада во втором чтении приняла закон о национальных меньшинствах. Это образец украинского законотворчества. Там сказано, что государство гарантирует права всех меньшинств в объеме, вытекающем из действующего законодательства. Все то, что уже было порушено (образование, СМИ, культура), в новом законе о нацменьшнствах признано в качестве базы прав, которыми киевский режим готов наделить национальные меньшинства. Уже возбудилось румынское руководство. Стали громко говорить о необходимости консультаций, что их никто не спрашивал. Хорошо известно об отношении к венграм и о том, как киевский режим относится к венгерскому меньшинству. Про русских и говорить нечего.

Простите, что делаю такую преамбулу к ответу на Ваш вопрос. Речь идет об утверждении или неутверждении неоколониального миропорядка, о котором говорил Президент России В.В.Путин. Запад скрывает его под лозунгом уважения «миропорядка, основанного на правилах». Когда появился этот термин, я просил западных коллег (тогда мы еще общались) передать список, перечень «правил», где это закреплено. Удивляться бессмысленно. Никто никогда не передавал никаких ссылок на конкретные «правила», где можно было бы прочесть, как себя вести. Ответ простой: эти «правила» означают, что все должны подчиняться США.

Вопрос: Эти правила были выдвинуты Западом, но никогда не утверждались в ООН.

С.В.Лавров: Нигде и никогда. Никто их не видел. Когда они впервые стали вбрасывать это в международный дискурс, мы сразу озадачились и пытались их втянуть в какое-то вменяемое обсуждение. Но ничего этого они делать не хотели.

Эти «правила» лучше всего отражает заявление профессора из Стенфорда, что США должны быть мировым жандармом, чтобы спасти мир. Во многих американских доктринальных документах Россия объявлена немедленной угрозой. Не из-за того, что мы каким-то образом на кого-то собираемся нападать, а потому что бросили вызов этому миропорядку. Следующий на очереди Китай. Системный, наиболее грозный вызов долгосрочного характера. Единственная держава, которая может обогнать США практически во всех областях. Пекин по запасам ядерного оружия, по развитию ядерного потенциала скоро выйдет на уровень Москвы и Вашингтона.

Ответ на вопрос ожидать ли эскалации, можно искать в разных высказываниях, оценках политологов. Руководство России не говорит о намеренности продвигать подход, предполагающий эскалацию. Настроены обеспечить выполнение целей специальной военной операции. Как подчеркнул Президент В.В.Путин, наш абсолютный приоритет – четыре новых региона Российской Федерации. Они должны быть освобождены от угроз нацификации, которым подвергались долгие годы. Необходимо обеспечить безопасность всех живущих там людей, соблюдение их прав.

Еще одна важнейшая цель – недопущение создания и сохранения на украинской территории каких-либо угроз нашей безопасности. Сейчас говорят, что Запад не пытался каким-то образом подталкивать Украину к боевым действиям против России, но удушение русскоговорящего населения Украины считаю настоящей агрессией.

Вопрос: Хочу уточнить. Когда Вы говорите о четырёх регионах, Вы говорите об их административных границах или той части территории, которая сегодня находится под реальным контролем государства «Россия»?

С.В.Лавров: Нет. Говорю об их границах в составе Российской Федерации в соответствии с Конституцией нашей страны. Это очевидная вещь.

Вопрос: То есть, эти территории ещё должны будут Россией освобождены?

С.В.Лавров: Конечно. Это требование волеизъявления, которое состоялось во всех четырёх регионах. В ДНР и ЛНР давно, а в Запорожской и Херсонской областях осенью 2022 г.

Вопрос: То, что Вы ожидаете добиться в конце процесса переговоров или признание этого факта Украиной является условием начала переговоров?

С.В.Лавров: Президент России В.В.Путин неоднократно говорил о том, что мы никогда не отвергаем предложение достигать дипломатических договорённостей. Условия, на которых мы готовы их обсуждать, хорошо известны. Неотъемлемой частью этих условий является принадлежность четырёх территорий, регионов Российской Федерации. Это не всё, что требуется обсуждать.

Второй большой блок проблем, помимо судьбы граждан, которые не хотят жить под властью нынешнего режима с откровенной нацистской и расистской направленностью и философией – это безопасность всей Российской Федерации, которая была подвержена многочисленным угрозам, создававшимся на украинской территории. Когда сейчас кто-то говорит, что это совсем не так, что все эти учения, проводимые на Украине, в том числе на Чёрном море, это было «военное сотрудничество в мирных целях». Территорию Украины достаточно активно «осваивали», включая планирование (мы это тоже знаем) и создание военно-морской базы на Азовском море. Сами понимаете, что тогда это море было морем двух государств. Появление там военно-морской базы англосаксонского происхождения радикально меняло ситуацию в сфере безопасности. Точно так же, как вынашивались до госпереворота и до состоявшегося референдума планы создания военной базы в тогда ещё украинском Крыму с прицелом на нейтрализацию наших возможностей в Чёрном море.

Не ведём дело какими-то спонтанными, наступательными и яркими операциями, как это практикует украинская сторона, как правило, не считаясь с потерями. Лишь бы только медийный эффект был достигнут здесь и сегодня, Запад продолжал бы «воспевать» нынешнее руководство, как представителей истинной демократии, В.А.Зеленский – герой на все времена, поэтому ему нельзя ни в чем отказать. В чём-то ему отказывают. На Западе есть умные люди, понимающие, что этим людям и этому режиму нельзя передавать в руки какие-то виды вооружения.

«Анонимные специалисты» из Пентагона не раз говорили, что они не имеют права запрещать В.А.Зеленскому наносить удары по территориям, которые международно признаны как Украина, в том числе прямо называя и Крым. Было несколько анонимных, но достоверных свидетельств того, что модернизация соответствующих ракетных систем залпового огня с тем, чтобы они обрели дальность до 1000 км, напрямую делали американские специалисты. Никто не скрывает, что данные со спутников, как военных, так и с гражданских, принадлежащих американским собственникам, активно используются в режиме реального времени для корректировки огня. Целеполагание напрямую осуществляется с вовлечением американских специалистов. Поинтересовались у американцев по каналам, которые пока у нашего посольства сохраняются: означает ли решение передать батарею «Пэтриот», учитывая сложность в её использовании, что там будут американские специалисты. Нам достаточно пространно объясняли, что этого не планируется, т.к. США не хочет и не будет воевать напрямую против России. «Пэтриот» будет вводиться в действие в течение нескольких месяцев, пока украинские военнослужащие не освоят эту технологию. Но десятки, а может быть даже и сотни американских военнослужащих там есть. Они были на Украине ещё до госпереворота. Сотрудники ЦРУ занимали минимум один этаж в Службе Безопасности Украины. Сейчас там есть значительный аппарат военного атташе. Военные специалисты явно занимаются не только нанесением визитов в Министерство обороны Украины. Так или иначе оказывают прямые консультативные (может и более, чем консультативные) услуги. Там есть и группа специалистов, которая (как объяснил Пентагон в Конгрессе США) все эти месяцы контролировала, как используется американское вооружение. Поэтому, когда в Конгрессе попытались потребовать создать специальный механизм, Пентагон ответил, что «они» уже там за всем этим следят. Это довольно интересная ситуация. Фактов о том, как западное оружие всплывает на «чёрных рынках» Европы (пока ещё, может быть уже и в других регионах) предостаточно. Попросил своих сотрудников сделать подборку из открытых источников для того, чтобы показывали нашим собеседникам то, что пока «заметается под ковёр».

Мы не спешим. Об этом сказал Президент России В.В.Путин. Хочется как можно раньше закончить эту войну, которую Запад готовил и в итоге через Украину против нас развязал. Приоритет для нас – жизни солдат и мирных граждан, которые остаются в зоне боевых действий. Мы – народ терпеливый. Будем защищать наших соотечественников, граждан и земли, которые столетиями были русскими, исходя из этих приоритетов.

Вопрос: Вы совершенно справедливо сказали, что Запад ведёт против нас войну через Украину и не только. Но Запад и США лицемерно утверждают (поскольку они официально не направляют свои войска открыто воевать против России на территории Украины), что они не являются стороной этого конфликта. Следовательно, не опасаясь третьей мировой войны, в том числе ядерной, они могут направлять Украине какие угодно вооружения, предоставлять им разведданные, консультировать на поле боя. Видим, что и количество, и качество вооружений, которые Запад предоставляет Украине, растёт. Запад преодолевает собственные табу, установленные ещё несколько месяцев назад. Что Россия делает и что будет делать в 2023 г., чтобы убедить Запад отказаться от этой опасной логики и приостановить эту тенденцию?

С.В.Лавров: Считаю, что должны продолжать нашу линию, которая была обозначена Президентом России В.В.Путином «на земле», укреплять свои возможности, как технологические, так и с точки зрения военнослужащих, которые после частичной мобилизации прошли серьёзную подготовку. Значительная часть из них уже находится там, но большинство не на передовой (где воюют профессионалы, контрактники). Значительная часть находится в резерве. Будем продолжать укреплять нашу группировку. Это решение было принято в сентябре 2022 г. Был назначен командующий группировкой объединённых сил. Занимаемся действиями, которые нам позволят в самое ближайшее время гораздо более эффективно «работать» на этих территориях. У меня нет на этот счёт никаких сомнений.

Также обращаем внимание на то, о чём Вы сказали, – накачивание Украины всё большим количеством западного современного оружия. Слежу за дискуссией в нашем обществе и в Вашей программе, и в других политологических кругах и форматах.

Отставные профессиональные военные говорят о необходимости перекрывать каналы поставок западных вооружений. Имею в виду железные дороги, мосты и тоннели. Исхожу из того, что профессионалы не могут на это не обращать внимания. Делают это достаточно давно. Им принимать профессиональные решения о том, какими методами можно затруднить, а в идеале прервать эти поставки. Один из методов применялся и применяется – это нанесение ущерба инфраструктуре, в том числе энергетической, которая обслуживает поставки этого вооружения. Убеждён, что есть и другие планы, которые будут задействованы на это счёт.

У нас сейчас мало возможностей разговаривать с Западом. Желания особого не возникает, когда читаешь заявления министров иностранных дел, премьеров, президентов о том, что нужно заниматься безопасностью Европы против России. Раньше говорили «без России», а теперь уже «против» неё. Идея Президента Франции Э.Макрона о создании Европейского политического сообщества, если грубо, – это ОБСЕ минус Россия и Белоруссия. Это сказал человек, который чуть позже заявил о том, что важно не потерять возможность выстраивать с Россией какие-то структуры безопасности. Но Европейское политическое сообщество будет укрепляться. Они планируют на весну очередной саммит и пытаются туда втянуть всех наших соседей кроме Белоруссии.

На этом фоне у нас особого желания разговаривать с Западом нет. Когда возникает конкретная ситуация и Запад в открытую делает противоправные вещи, то мы задаём вопросы. Недавно прошла информация о том, что Греция собирается передать Украине свои С-300. Дали поручение нашему послу, он обратился в МИД и Министерство обороны Греции и напомнил, что эти системы переданы Греции. Помните, когда была история, когда они должны были быть поставлены на Кипр, но тогда Запад стал делать всё, чтобы этого не допустить, учитывая островное положение Кипра и то, что он не был членом НАТО. В итоге был достигнут компромисс, который всех устроил. Эту систему купила Греция. По контракту, который обеспечил эту сделку, страна не имеет права никому их передавать без нашего согласия. Напомнили об этом грекам. Они сказали, что они о своём обязательстве помнят. Тщательно следим за такого рода вещами. Тем более что та же проблема положения о запрете на передачу наших вооружений кому бы то ни было касается большинства вооружений, находившихся в Восточной Европе, где они по лицензиям производились (в странах бывшего Варшавского договора). Приходится быть начеку. Много противоправного совершается под лозунгом «спасём Украину», потому что «Украина – это Европа», а «Европа це Украина».

Вопрос: США ошибаются, когда они исходят из того, что они находятся в ситуации безопасности, им не стоит опасаться никакой эскалации, прямого военного столкновения с Россией и следовательно они до вступления непосредственно в войну с Россией могут делать всё, что угодно в плане оказания военной помощи Украине?

С.В.Лавров: Об этом не так давно говорил Президент России В.В.Путин, выступая на расширенной Коллегии Министерства обороны. Он, как главнокомандующий, сформулировал нашу позицию (не буду ничего добавлять) в отношении новых систем для нашего военно-морского флота, которые сейчас были введены в строй.

Вопрос: Д.Саймс начал наш разговор с того, что «Запад консолидировался». Мне кажется, что прошедший год показал ещё более важную тенденцию. Это формирование мирового большинства. Страны Востока и Юга, которые не согласны с западной гегемонией и отказались присоединиться к Западу против России. Воспринимаю этот год, как момент истины в плане отношений с Западом, и с «не Западом». Действительно ли наш поворот в сторону мирового большинства – это не конъюнктурное, а стратегическое направление российской внешней политики, которая сохранится и усилится в наступающем 2023 г. Что Россия будет делать в 2023 г., чтобы укрепить свои связи с мировым большинством и его роль в мировых делах?

С.В.Лавров: Согласен с теми аналитиками, которые упоминают, анализируя уходящий год, о том, что разлад между Западом, претендующим на гегемонию и контроль за выполнением «своих правил» повсюду, с одной стороны, и мировым большинством с другой стороны, носит объективный характер. Он вызревал и рано или поздно всё равно бы обрёл материальные очертания. Наше решение о том, что мы больше не можем терпеть как унижают русских и создают на Украине угрозы безопасности нашей страны, поэтому мы начали специальную военную операцию, послужило катализатором и резко ускорило этот процесс.

Мне кажется, что большинство «не западных» стран уже видели к тому времени после санкций, которые вводились вслед за спровоцированным госпереворотом против России, после крымского референдума, ненадёжность системы, в которой они находятся, как и все остальные. Это система международной валюты, финансов, глобализации, логистических цепочек, страхования международных перевозок, фрахтовые ставки, и технологические вещи, которые горстка стран производит. Те же проводники, на которые сейчас американцы пытаются тоже наложить вето. Ввели санкции против китайских компаний, производящих проводники, явно стремясь замедлить развитие КНР. Произошло всё гораздо быстрее.

Многие страны оказались перед необходимостью выбирать здесь и сейчас. Делать это, наверное, сложно, учитывая то, насколько все были завязаны на систему глобализации, созданной американцами и ими же дискредитированную, потому что Вашингтон доказал свою ненадёжность, как куратор и оператор этой системы.

Да, мы слышали заявления китайского руководства о том, что они против гегемонии и надо выстраивать справедливый миропорядок; заявления индийского руководства о том, что они будут руководствоваться интересами Индии и бессмысленно их уговаривать ради американских геополитических интересов забывать про свои собственные. Турция, Алжир, не говоря про Венесуэлу, Кубу, Никарагуа. Мексика с Аргентиной и Бразилией тоже не присоединяются к санкциям. Процесс формирования нового миропорядка, конечно, ускорится и уже ускоряется. Он объективно будет целой исторической эпохой.

В одной из ваших программ, я обратил внимание на чьё-то высказывание о том, что заканчивается глобализация, начинается регионализация, что будет несколько крупных блоков, формирующихся вокруг региональных лидеров. В рамках этих блоков будет создаваться замена всем инструментам и механизмам, имеющим сейчас глобальный характер, но злоупотребляющим теми, кто эти инструменты создавал. Спор был о том, понимают ли это США. Кто-то упомянул, что да. Более того американцы хотели бы ускорить процесс этой регионализации мирового хозяйства и в целом международных отношений. А Китай, также понимая необходимость такой регионализации и ничего не имея против, создавая свои собственные инструменты и структуры, хотел бы, чтобы этот процесс занял побольше времени.

Когда я это услышал, мне показалось, что это интересное наблюдение. Надо в нем лучше разобраться. Но если бы американцы действительно хотели ускорить процесс регионализации мировой системы, то это означало бы, что они максимально хотят как можно скорее договориться. Чем скорее ты будешь договариваться и договоришься, тем больше шансов сохранить рычаги, которые у них были и которые имели глобальный охват.

То, что процесс пошёл, сомнений нет. Здесь даже дело не в выборе между мировым большинством и Западом, мы выбираем тех, кто надёжен и договороспособен, кто перспективен с точки зрения долгосрочных проектов, кто не будет конъюнктурно смотреть, где можно извлечь выгоду, а где нельзя.

Я обсуждал это в своё время с американскими коллегами (когда у нас были каналы для регулярного диалога). Многие в американской Администрации после начала пандемии признавали, что у демократии в западном понимании есть ограничения и есть преимущества у тех, кого американцы называют «автократией». «Автократия» – это по большому счету централизованное государство с сильной вертикалью, которое может быстро и оперативно принимать решения, исполнимые на всей территории. Безусловно, если сравнивать, как справлялись с COVID-19 различные страны, есть много примеров в одну и в другую сторону. Наши китайские товарищи признали в конечном итоге, что сразу полностью закрываться было не совсем правильно, т.к. это помешало выработке коллективного иммунитета. Сейчас они исправляют этот огрех. Но по количеству пострадавших, США далеко впереди всех.

У меня об этом заходил разговор еще с бывшим Госсекретарём США К.Райс. Я спрашивал, не мешает ли руководить огромной великой страной, разноликой (несмотря на то, что плавильный котёл превращает всех в американцев) отвлечение каждые два года на президентскую или «парламентскую» избирательную кампанию? Она сказала, что, конечно, отвлекает. Система у них громоздкая, но это их проблемы. Они знают, как их решать. С одной стороны это их проблемы, но и проблемы остального мира. Потому что каждый раз, когда идут какие-то избирательные кампании, американцам нужно выдумывать некую внешнюю тему – либо угрозу, либо задачу. Тогда, учитывая их вес на мировой арене, глобальные процессы становятся «заложниками» под сильнейшим влиянием их внутренних «разговоров» и внутриполитической борьбы. У автократических государств (как их характеризуют США), с централизованной системой власти, как минимум есть преимущество в том, что «горизонт» гораздо более предсказуем. Например, в Китае. Можно спорить, насколько это отвечает принципам демократии, но кто сказал, что демократия в американском исполнении лучшая форма правления?

Может быть, У.Черчилль был частично прав, когда сказал, что «демократия – это худшая форма правления». Дальше он добавил, что «не считая всех остальных, придуманных до сих пор». Мир-то не стоит на месте, может что-то изобретётся.

Вопрос: Мне кажется, У.Черчиллю еще приписывают другое интересное изречение, что «лучший аргумент против демократии – пятиминутная беседа со средним избирателем». Я бы хотел сказать, что, если хочешь понять неправильность американской демократии, поговори со средним конгрессменом и многое станет ясно.

Несколько дней назад Вы упомянули, что в американской печати были сообщения («Нью-Йорк таймс» в числе прочих) о том, что в Администрации Дж.Байдена есть люди, которые всерьез думают о нанесении превентивного удара по высшему руководству России. Я позвонил в Вашингтон и поговорил с двумя людьми в Администрации, которые предпочли остаться анонимными.

С.В.Лавров: Я тоже цитировал анонимный источник.

Вопрос: Они сказали, что не могут ручаться за всех в Администрации (она большая), но, конечно, таких планов нанести удар по высшему российскому руководству нет и быть не может. Верите ли Вы, на основе того, что знаете, что действительно в Вашингтоне кто-то, имеющий реальную власть, разрабатывает планы удара по российскому руководству?

Второй вопрос. В Вашингтоне неоднократно Госсекретарь Э.Блинкен и Советник по национальной безопасности Дж.Салливан говорили о том, как Вашингтон предупреждает Россию о том, что она не должна идти по какому-то пути, иначе будут самые серьезные последствия. Не хотите ли Вы воспользоваться этой возможностью, чтобы сказать Администрации, что бы произошло, если бы кто-то такой удар попытался нанести?

С.В.Лавров: Я пользовался анонимным источником, но в отличие от Вас (Вы ведь знаете Ваших анонимов), я его не знаю. Знаю, что он был «прорекламирован» как высокопоставленный.

Вопрос: «Нью-Йорк таймс» прорекламировал?

С.В.Лавров: Да.

Вопрос: То есть «Нью-Йорк таймс» воспринимал его всерьёз?

С.В.Лавров: Мы привыкли, что это серьезная журналистика. Хотя всё больше указаний на то, что это не всегда бывает так, но тем не менее. Я хотел сознательно гипертрофировать эту анонимную утечку, потому что этот источник сказал (может это была и она, сейчас надо политкорректно говорить он или она или оно), что такая угроза прозвучала, и в принципе Кремль не должен себя чувствовать в безопасности. Как-то так. Там не было ничего лично про В.В.Путина. Но всё было понятно. Я решил акцентировать это сознательно, потому что прозвучало это на фоне не замолкающих «говорящих голов». «Говорящая голова» – это, видимо, которая только говорить умеет. Думать не очень. Из Киева тот же А.М.Данилов…

Вопрос: Секретарь Совета национальной безопасности и обороны Украины.

С.В.Лавров: Да, большой специалист по международным делам. М.М.Подоляк…

Вопрос: Советник главы Администрации Президента Украины.

С.В.Лавров: «Крым отвоюем» и «Кремль пусть знает, что до них долетим и там побросаем свои бомбы». Они же это всё говорят каждый день.

Когда похожий, но чуть менее вульгарный тезис прозвучал от «анонимного источника в Вашингтоне», это всё воспринималось без какой-либо реакции самой Администрации. Журналисты не спрашивали на брифинге у г-жи К.Жан-Пьер, что они об этом думают. Когда спрашивали про Крым, был ответ анонимного представителя Пентагона, что они не могут запретить украинцам работать своими вооруженными силами по территории, которую они считают Украиной. Это серьезное изменение позиции.

В апреле 2014 г. после госпереворота и референдума в Крыму (уже упоминал об этом, не должно быть секретом), мы собирались в Женеве. Госсекретарь США Дж.Керри, Ваш покорный слуга, глава дипломатии Евросоюза К.Эштон, и А.Б.Дещица, исполнявший у путчистов обязанности куратора внешнеполитического ведомства. Мы сидели и обсуждали бумагу, состоящую из одной страницы, в которой главным тезисом была поддержка федерализации Украины и начала процесса с участием всех регионов Украины. Это воспринималось абсолютно естественным образом евросоюзовским делегатом и Дж.Керри. Потом никуда эта «бумажка» не делась. Но она не обрела какой-то статус. Параллельно мы с Дж.Керри проводили двусторонние долгие беседы. В одной из них он сказал, что они прекрасно понимают, что выбор крымчан искренен и никаких сомнений здесь не возникает. Но, мол, надо как-то оформить, еще разок провести референдум, заранее пригласив ОБСЕ, ООН, еще кого-то. А то всё «впопыхах» сделали. Я ему объяснил, что это было так сделано, потому что состоялось сразу после того, как путчисты бросили на Крым «поезда дружбы» с вооруженными молодчиками, «Правый сектор» и прочие неонацистские ультрарадикальные группировки, которые штурмовали здание Верховного Совета Крыма. Население не хотело ждать повторения подобного рода агрессивных провокаций.

Президент Дж.Байден постоянно говорит, что для того чтобы избежать третьей мировой войны, надо чтобы Украина «победила». Он совсем недавно это произнёс. Не очень понимаю логику потому что потом он же говорит, что «мы не будем напрямую сражаться с Россией, иначе это будет третья мировая война». А через какое-то время добавил, чтобы избежать этого, «надо чтобы Украина победила». У нас нет канала диалога. Периодически председатель Объединенного комитета начальников штабов М.Милли звонит начальнику Генерального штаба Вооруженных сил России В.В.Герасимову, Министр обороны США Л.Остин общался с нашим Министром С.К.Шойгу пару раз за это время. Это хорошо и полезно. Но всё ограничивается тем, что надо быть осторожными.

Вопрос: В своё время Х.Клинтон, когда была госсекретарем США, сформулировала принцип американской дипломатии, действующий до сих пор. Это «идти и жевать жвачку одновременно». В данном случае, если говорить о российско-американских отношениях, он подразумевает, что США сдерживают Россию, помогают Украине во всём, пытаются помочь Украине «победить Россию на поле боя». Но в то же самое они время хотят разговаривать с Россией по тем вопросам, которые им интересны. Сейчас им интересно говорить с Россией по поводу возобновления инспекций на ядерные объекты в рамках реализации договора СНВ-3. Соединенные штаты апеллируют к тому, что мы ядерные сверхдержавы и ради стратегической стабильности нужно, чтобы были инспекции. На мой взгляд, это весьма лицемерно. Я вижу главную угрозу стратегической стабильности как раз в той гибридной войне, которую США ведут против нас, а не в том, есть или нет инспекции. В любом случае, нам это надо? Да, это одна из возможностей диалога с США, но в том контексте, как это преподносят США, надо ли?

С.В.Лавров: В молодости я легко ходил, жуя жвачку и не испытывал никакого неудобства. Это американский образ. У нас говорят иными идиомами, включая то, как ведут себя любители рыбной продукции.

Вы абсолютно правы. Их интересует возобновление инспекций. Естественно мы анализируем ситуацию. По нашей оценке, это им нужно для того, чтобы понять, «а если вдруг», то чего им ожидать. Это при всех «заклинаниях» о недопустимости ядерной войны, которым мы по-прежнему привержены на сто процентов. Недавно вновь это подтвердили в нашем специальном заявлении, сославшись на инициированные Россией заявления ядерной «пятерки» о том, что в ядерной войне не может быть победителя, и она никогда не может быть развязана. В июне 2021 г. на саммите президенты Дж.Байден и В.В.Путин по нашей инициативе обновили и переподтвердили соответствующие заявления конца 1980-х гг. Р.Рейгана и М.С.Горбачева.

Им хочется проводить эти инспекции. Они нам направляют сигналы, звонят представители Совета национальной безопасности и очень хотят всё возобновить. Мы (абсолютно в русле Вашего анализа о том, что стабильность обеспечивается не инспекциями) цитируем этот договор. В преамбуле этого договора сказано, что Российская Федерация и США, «работая в этой связи над упрочением новых стратегических отношений, основанных на взаимном доверии, открытости, предсказуемости и сотрудничестве» и т.д. Сейчас это всё перечёркнуто США. Мы практически названы врагом. Никакого доверия не существует. Они нам об этом говорят прямо. В той же преамбуле говорится, что стороны признают неразрывную связь между стратегическими наступательными и стратегическими оборонительными вооружениями. Да, это был максимум на что американцы были готовы пойти для того, чтобы обозначить понимание наших озабоченностей по их планам в противоракетной обороне, по созданию глобальной противоракетной обороны, но, тем не менее, эта связь в договоре закреплена. Ещё на предыдущем этапе, до нынешних событий, в рамках консультаций по исполнению договора мы привлекали их внимание к тому, что связь есть. Там добавлено, что связь не просто существует, а имеет решающее значение для будущих разговоров о сокращении стратегических вооружений. Они говорят, что «это же преамбула». Мы привлекаем их внимание к тому, что наша Государственная дума при ратификации договора сделала заявление о том, что без упоминания тесной неразрывной взаимосвязи между наступательными и оборонительными стратегическими вооружениями ратификация была бы невозможной. Это не какая-то «прелюдия» к чему-то, не имеющая большого значения, это юридический факт. Конечно, они нарушают это обязательство. Глобальная противоракетная оборона выстраивается по периметру наших и китайских границ. Все разговоры о том, что «не беспокойтесь, это всё против Ирана и КНДР» ушли в прошлое. Никто об этом уже не вспоминает. Открыто декларируется, что противоракетные системы должна помогать «сдерживать» Россию и Китай.

В этих условиях, если они видят в этом договоре только одну важную для себя вещь: «дайте нам приехать и посмотреть», это не очень честно. С технической точки зрения, санкции серьёзно осложнили наши возможности осуществлять встречные инспекции. Даже если будет разрешение на пролет самолета через все территории стран на пути (гипотетически) к Женеве, члены делегации и экипажи, как мы проанализировали, будут испытывать серьезные трудности с платежами за гостиницу, питание, заправку самолета. Ничего этого они не могут гарантировать. «Давайте возобновим, а там по ходу посмотрим». Техническая тема абсолютно второстепенная, и даже третьестепенная.

Стратегически принципиальный вопрос – они подорвали все основы, на которых этот договор зиждется. Тем не менее, мы, изложив все это нашим американским коллегам, сказали, что мы полностью привержены нашим обязательствам по договору в той части, в которой они могут быть реализованы на равноправной основе: будем своевременно и в полном объеме предоставлять им информацию, предусмотренную договором и направлять соответствующие уведомления.

Вопрос: Продолжая тему про реальную угрозу стратегической стабильности, Дж.Байден заявил, что чтобы не допустить третьей мировой войны, «Украина должна победить на поле боя». Что, по вашему мнению, США будут делать, когда Украина проиграет на поле боя? Это мне представляется неизбежным. Они же убедили себя в том, что эта война не только и не столько за Украину, сколько за американское лидерство, пресловутый «миропорядок, основанный на правилах», то есть американскую гегемонию и т.д. Что они будут делать, когда Украина проиграет?

С.В.Лавров: Вы ставите меня в тупик. Обычно стараюсь, прежде чем что-то сказать, подумать. И то, признаюсь, не всегда получается. Когда человек говорит такие вещи, наверное, что-то у них есть «в запасе» на такой случай, если это было осознанное заявление.

Сейчас все опять стали говорить о необходимости переговоров. Но тут же обвиняют нас в том, что мы от них отказываемся. Хотя Президент России В.В.Путин неоднократно говорил, что никаких серьёзных предложений нет.

Пример стамбульской истории со всей очевидностью показывает, что и в тот раз им «ударили по рукам» и сказали: «Рано. Вы еще Россию не истощили до той стадии, когда нам, американцам, покажется, что это уже достаточно». Когда говорят, что Киев «готов», а Россия «не хочет», это делается на «голубом глазу», на фоне того, что Киев заявляет, что никогда за стол переговоров не сядет, пока они не освободят свои «исконно украинско-крымские» земли и прочие. Пока Россия не «капитулирует», не заплатит «репарации», нас не примут в какую-то новую «тусовку». И после трибунала еще. А в феврале 2023 г. будут «сбивать» новые ряды. Интересно будет посмотреть.

Сейчас и уже давно всё выносится за рамки ООН. Французы с немцами создавали какие-то платформы по международному гуманитарному праву. Потом создавали Альянс мультилатералистов во главе с ЕС. На вопрос, почему этим не заниматься в ООН, где в самом формате максимально возможно присутствует многосторонность, отвечали, что там ретрограды, а они – мультилатералисты-передовики.

Потом Дж.Байден созывал «саммит демократий», решая, кто демократ, а кто – нет. Сейчас «демократ» в американском понимании, это тот, кто лоялен даже не США, а Демократической партии США. Лингвистически понятно. Потом созывали Европейское политическое сообщество. Недавно США проводили у себя саммит США-Африка. В отличие от нас, которые пригласили всех на первый саммит и всех на второй в середине 2023 г., американцы сами решали, что такое Африка как географическое понятие. Шесть или семь стран не позвали, потому что там правительства пришли к власти «незаконным» путем, т.е. не через выборы. А на Украине правительство пришло к власти просто через кровавый госпереворот.

Вопрос: Я, как человек, только что приехавший из Вашингтона, могу с Вами поспорить. Если Администрация Дж.Байдена решила, что «что-то» не Африка, значит «что-то» не Африка. Вы уже бросаете вызов основам основ. Если кто-то принял решение, что «это» не Африка, почему в Москве с этим не соглашаются?

С.В.Лавров: Чтобы закончить с перечислением этих «выкрутасов», о перспективе опять создать какой-то форум безопасности без России. В.А.Зеленский выдвинул план из десяти пунктов, а Д.И.Кулеба уже расписывает кураторов из западного лагеря по каждому из десяти пунктов. Они сейчас будут поручения давать.

Вопрос: Возвращаясь к Г.Киссинджеру. Он написал много лет назад, что лидеры редко врут друг другу, потому что в отличие от публичной дипломатии, когда ты имеешь дело с соперником, говорить правду и полную правду как-то не до конца предполагается. Но когда лидеры говорят друг с другом, они обычно друг друга не обманывают, потому что им придется иметь дело друг с другом снова и минимум доверия это фундаментальный принцип дипломатии.

Сейчас, мне кажется, мы пришли к ситуации, когда никакого доверия нет, когда даже в Вашингтоне и Брюсселе кичатся тем, что с Россией доверия, доверительных отношений нет и быть не может. Когда открыто после переговоров с Вами, Президентом России оглашают, что было сказано. Когда заявляют, что были предупреждения во время грузинского кризиса 2008 г., что нужно было «убрать» М.Н.Саакашвили. Когда сейчас и Вам, и В.В.Путину приписываются заявления, которые (как потом выясняется) никогда не делались.

У меня к Вам вопрос: как Вам работать в таких условиях с Вашими бывшими американскими коллегами, которые, тем не менее, остаются великой державой, с которыми приходится иметь дело и при минимальном и публичном, и конфиденциальном диалоге, существующем сегодня. Какое бы Вы могли дать пожелание? Не риторическое, а серьёзное тем, кто в Вашингтоне определяет американскую политику, чтобы в новом году серьёзный диалог всё-таки начал осуществляться.

С.В.Лавров: На счет диалога, мы бы не хотели делать никаких пожеланий. Они прекрасно знают, что диалог прерывали не мы. Просить возобновить диалог мы не собираемся. Это не в нашей традиции. В нашей традиции всегда откликаться на здравые предложения, если последует предложение встретиться.

Было несколько неформальных предложений за этот период. Мы каждый раз отвечали согласием. Материализовалось одно из них. Встреча Директора ЦРУ У.Бёрнса и главы СВР С.Е.Нарышкина в Анкаре. Она предполагалась быть конфиденциальной, но всё «утекло». Мало что держится в секрете в наши дни. Хотя мы всегда стараемся такую договоренность соблюдать. Были и другие параллельные «заходы». Тоже со ссылкой на «поручения» из Вашингтона. Мы не отказывались ни разу. Но потом эти «заходы» как-то «сошли на нет».

Хотел бы пожелать быть немного более «демократами» не в своем смысле, а на международной арене. Когда ты заводишь разговор о демократизации международных отношений, причем не о чем-то сверхъестественном и новом, а о том, чтобы эти отношения опирались на Устав ООН, где записано, что ООН основана на суверенном равенстве государств. Больше ничего не надо. Только следовать этому обязательству, которое своей рукой американские авторы (вместе с нашими) вписывали в этот основополагающий документ. Потому что иначе они себя ощущают в праве (я приводил эти примеры, они у всех на слуху) вдруг решать, что безопасность США резко ухудшилась или в решающей степени зависит от того, что происходит в Югославии; от того, что кому-то показалось, будто С.Хуссейн делает какие-то изыскания в области ОМУ; или М.Каддафи недостаточно «симпатичен» или может быть слишком много знает о том, как финансировалась избирательная кампания президента Франции в определенном году. И всё. За десять тысяч миль посылают экспедиционный корпус. Разрушили Ливию до основания. Сейчас они сами пытаются её собирать. Так же как американцы в свое время настояли на том, что нужно Судан разделить на две части. Потом стали жаловаться, что их не слушают ни те, ни другие. Сейчас против Судана и Южного Судана требуют вводить санкции. И уже вводят их.

В Ираке, (Сотни тысяч людей, города сровняли с землей. Никакого оружия не нашли) Т.Блэр в своих воспоминаниях сказал, что «дали маху», ошиблись, «ну с кем не бывает». И это всё – через океан. Уже не говорю, какие причины американцы «объявляли» для того, чтобы вмешаться в Доминиканской Республике, в Гренаде. Там Президент Р.Рейган говорил, что создалась угроза жизни американских граждан. Просто угроза. А американцев там было тысячи. Вторгаются, меняют власть и т.д.

В нашем случае с русскими и русскоязычными людьми на Украине, их права, язык, образование, СМИ, культура были законодательно растоптаны. Потом госпереворот. Тогда сразу же инстинктивно прозвучало от путчистов, что надо запрещать русский язык, переставать с ним «работать», а русских вообще из Крыма «выгнать». Мы пошли на Минские договоренности. Они касались небольшой части тех территорий, о которых сейчас идет речь. На Украине ничего не принималось ни при П.А.Порошенко, ни при В.А.Зеленском без настоятельного американского совета. И если Запад, США прежде всего, тогда выполнил эти несложные в общем-то договоренности, ничего бы не было. Не было бы путча и госпереворота, если бы тогда немцы, французы, поляки, гарантировавшие сделку между В.Ф.Януковичем и оппозицией, настояли на том, чтобы путчисты прекратили это «безобразие» и вернулись к соглашению, то через 5-6 месяцев там были бы выборы, которые эта оппозиция бы и выиграла. Всё было понятно. Зачем это нужно было делать? Ответ у меня только один – потому что в таком случае подвергалась бы ревизии и риску теория, которую выдвигал С.Бжезинский. И тогда Украина, при условии, что достигнутые договоренности выполнились, и всё бы оставалось так, как было в границах 1991 г., это создавало бы условия, когда Россия с Украиной сохраняли бы нормальные отношения (фантазирую сейчас, полагаю, недалеко от истины).

А так нужно было «поставить» русофобов, разорвать договоренность с В.Ф.Януковичем и начать то, что они продолжают делать: внедрять в законодательство оправдание нацистской теории, а нацистскую практику продвигать через батальоны в повседневную жизнь.

В американском Конгрессе, когда одобряли военный бюджет США, в очередной раз, как это делают конгрессмены каждый год, включили запрет на любую помощь (военную, материальную) «Азову». Каждый раз Пентагон возражает против этого и добивается исключения этого запрета из американского бюджета. Это уже о многом говорит.

Вопрос: Ваше предсказание на следующий год? Не прошу Вас фантазировать, это не занятие для министра. То, чем бы Вы были готовы поделиться в плане Ваших собственных ожиданий.

С.В.Лавров: Мы всегда должны быть реалистами. Я не пессимист, хотя говорят, что пессимист – это хорошо информированный оптимист. Это насчет стакана: наполовину полный или наполовину пустой. Здесь еще важно, какая жидкость находится в стакане.

Мои ожидания реалистичны. Убежден, что мы через наше упорство, терпение, целеустремленность будем защищать благородные цели, имеющие жизненно важное значение для нашего народа и нашей страны, последовательно, оставаясь всегда готовым к равноправному диалогу и к договоренностям, которые будут обеспечивать действительно равную, неделимую безопасность в Европе.

Это предполагает учет интересов России. Это не что-то, что мы придумали и требуем. Это то, под чем подписались все западные лидеры и в Стамбуле в 1999 г., и в Астане в 2010 г., да и в рамках документов Совета Россия-НАТО. Нам говорили неправду, если выражаться дипломатично.

Россия. США. Весь мир > Госбюджет, налоги, цены. Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 28 декабря 2022 > № 4258369 Сергей Лавров

США. Гренада. Панама > Армия, полиция > lgz.ru, 30 ноября 2022 > № 4280966 Александр Палладин

Гренадская авантюра

Как Рейган лечил сограждан от вьетнамского синдрома

Палладин Александр

Дата некруглая, но вспомнить о событии 1983 года стоит. Хотя бы для того, чтобы нынешнее морализаторство американцев в адрес России воспринималось адекватно – в контексте истории «маленьких победоносных войн» США.

Придя к власти, Рональд Рейган озаботился излечением соотечественников от вьетнамского синдрома, выражавшегося в неприятии самой мысли о новых войнах за рубежом. Такой шанс подвернулся осенью 1983 года, когда в Гренаде, крошечном островном государстве в Карибском море с населением 100 тысяч человек, местные радикалы свергли правительство Бишопа.

Рано утром 25 октября диктор гренадского радио срывающимся от волнения голосом передал: «Родина в опасности! С севера и юго-запада её атакуют интервенты»... 45 минут спустя на той же волне зазвучал голос оккупантов. Они подтвердили, что в северной части Гренады армада американских вертолётов под прикрытием самолётов штурмовой и истребительной авиации выбросила парашютный десант, а на противоположном конце острова высадились морские пехотинцы. За горизонтом дымила эскадра военных кораблей США во главе с авианосцем «Индепенденс» (в переводе с английского – «независимость». Большего лицемерия и не придумать!). Так началась ещё одна авантюра администрации Рейгана, ставшая очередным примером «дипломатии канонерок», с помощью которой США добивались мирового господства, пока не переиначили это выражение в «дипломатию авианосцев».

Операции дали название «Вспышка ярости». Повода для такой реакции события в Гренаде не давали, для неё была другая причина: 5 днями раньше в Бейруте террорист-смертник на грузовике с динамитом ворвался в расположение отряда американской морской пехоты, убив 241 военнослужащего и нанеся болезненный удар по репутации Белого дома. «Вспышка ярости» должна была отвлечь внимание американцев от трагического происшествия в Ливане.

Поводом для вторжения в Гренаду Рейган объявил желание спасти находившихся там американских студентов-медиков. В действительности им ничто не угрожало. Впоследствии конгрессмен Рон Делламс назвал «Вспышку ярости» «грубо прикрытой попыткой использовать американских студентов как предлог для дальнейшей милитаризации американской внешней политики. Если основной целью было обеспечить безопасность студентов, то почему американские войска добрались до них лишь на четвёртые сутки?».

Вторжение началось с выброски парашютистов под командованием ветерана «грязной войны» во Вьетнаме генерала Шварцкопфа (17 лет спустя он возглавит операцию «Буря в пустыне»). При этом воздушный десант Пентагон в давних американских традициях казуистики назовёт «предрассветным вертикальным внедрением». В операции приняли участие более 7300 американских военнослужащих и 350 солдат и офицеров восточно-карибских государств. С воздуха их прикрывали более 70 самолётов и 30 вертолётов, а с моря – дюжина боевых кораблей. То была крупнейшая операция Пентагона со времён авантюры в Индокитае.

Интервентам противостояла 1 тысяча гренадских военнослужащих, у которых не было самолётов, кораблей, танков или тяжёлой артиллерии, а среди стрелкового оружия попадались винтовки столетней давности. Тем не менее они оказали силам вторжения достойное сопротивление, сбив 9 и повредив ещё несколько вертолётов.

Вместе с ними сражалась часть находившихся на острове 800 кубинцев – занятые на строительстве международного аэропорта рабочие, а также учителя и врачи. Впоследствии американцы сквозь зубы признали, что кубинцы профессиональными солдатами не были, но с оружием обращаться умели (все граждане Острова свободы проходят военную подготовку). А вот бравые «джи-ай» молодцами оказались только против овец. Один отряд воспетых Голливудом «морских котиков» целые сутки отбивался от перешедших в контратаку гренадцев, а другой, захвативший правительственную радиостанцию, был оттуда выбит.

На собственной земле американцы воевали лишь однажды, да и то друг с другом, во время гражданской войны 1861–1865 годов. При этом, воспринимая чужие потери в военных конфликтах как должное, любую свою американцы возвели в статус национальной трагедии, даже если соотечественник погибает за неправое дело.

В первые два дня боёв 19 интервентов погибли, а ещё 116 получили ранения, и в американцах ожил вьетнамский синдром. Тогда за дело взялся глава Белого дома.

В умении промывать народу мозги Рейган был вне конкуренции, почему и получил прозвище «великий коммуникатор». 27 октября он выступил с телеобращением к нации. Зрелище было незабываемое. В то утро я стал очевидцем, как президент США с помощью армии из 400 (!) работавших в Белом доме пропагандистов, хорошенько перемешав и взболтав антикоммунизм, демагогию, пафос и ложь, подпоил этим коктейлем сограждан, и нация самого могущественного на свете государства на глазах захмелела, всего за полчаса превратившись из пацифиста в громилу. (По ходу выступления Рейгана телевизионный барометр общественного мнения показал, что если ещё накануне две трети американцев опасались, как бы опять не заработал конвейер, которым их соотечественников доставляли из Индокитая в цинковых гробах, то к концу трансляции из Белого дома те же самые две трети благословили «джи-ай» на очередную битву с «коммунистической угрозой».) Не пройдёт и 20 лет, как вашингтонские политтехнологи переформатируют сознание 50-миллионного народа Украины.

Победив на пропагандистском фронте, администрация Рейгана пришпорила боевых коней. Интервенты разбомбили психиатрическую больницу, отправив на тот свет нескольких пациентов, и дважды обстреляли посольство СССР, тяжело ранив одного из наших сограждан.

Вскоре над островом взвилось звёздно-полосатое знамя. Белый дом начал вовсю использовать вторжение в Гренаду для дальнейшего разжигания шовинизма. На все лады превозносили «подвиги» морских пехотинцев, героизировали выпавшие на их долю испытания, а возвращение в США самолётов с носилками раненых и гробами убитых обставили пышным церемониалом. О жертвах же очередной авантюры администрации Рейгана если и упоминали, то скороговоркой. Тем самым жителям Соединённых Штатов в очередной раз показали: истинную ценность представляют только жизнь и благополучие американцев.

Когда военную цензуру отменили, стала просачиваться информация о том, что творилось на оккупированном острове. Корреспондент «Лос-Анджелес таймс», побывавший на церемонии приведения марионеточного «правительства» Гренады к присяге, сравнил её со свадьбой в традициях главарей мафии. Роль посажёного отца играл подлинный хозяин острова – командующий оккупационными войсками генерал-майор Фаррис, явившийся на церемонию в полевой форме с кольтом 45-го калибра на бедре.

Совсем как в фильме Копполы «Апокалипсис сегодня» захватчики в одном исподнем позировали на тех самых пляжах, где высадились десантом: мол, «славно поработали» (как выразилась «Вашингтон таймс») – теперь славно отдохнём. У победителей развязались языки. «Потрясающее, незабываемое приключение! – поделился воспоминаниями один из участников агрессии. – Я лично прикончил семерых, чем очень горжусь». «Нам разрешили делать в домах коммунистов всё, что заблагорассудится, – похвастался другой. – Что могли, мы забрали, остальное расколошматили. На то и война!»

Интервенты проводили повальные обыски и допросы. Некоторых это коробило. «Гестаповцы мы, что ли?» – услышал корреспондент «Филадельфия инкуайрер» от одного из участников вторжения. А в «Вашингтон пост» опубликовали репортаж о сооружённом в Гренаде концлагере, через который прошёл каждый сотый местный житель.

Гренадская авантюра стала увертюрой к гораздо более крупному по масштабам вторжению в Панаму шесть лет спустя. Там в ходе операции под названием «Правое дело» (!) были убиты до 7 тысяч панамцев и ещё 25 тысяч лишились крова.

США. Гренада. Панама > Армия, полиция > lgz.ru, 30 ноября 2022 > № 4280966 Александр Палладин

Россия > СМИ, ИТ > rg.ru, 27 октября 2022 > № 4194662 Виктор Слипенчук

У писателя Виктора Слипенчука выходит восьмитомник в издательстве "Художественная литература"

Игорь Михайлов

Словно унаследовав свою скромность у Евгения Баратынского ("Мой дар убог, и голос мой негромок"), Виктор Трифонович Слипенчук пришел в литературу, никого не расталкивая локтями. По сегодняшним меркам - это недопустимый промах. Слипенчука не встретишь на литературных тусовках, в многочисленных лонг-листах престижных премий он нечастый гость. Вспоминается совет Розанова, данный им Пришвину: "Держитесь подальше от издательств".

И все-таки повод для интервью весьма существенный - выход в издательстве "Художественная литература" собрания сочинений Слипенчука в 8 томах. Иначе Виктор Трифонович и не согласился бы на интервью. Его слово и дело - за письменным столом. А поговорить с ним есть о чем, не часто писатель приоткрывает завесу тайны над секретами своего мастерства...

Вы начинали как поэт. Ваше первое произведение - стихотворение, было опубликовано в газете "Черниговский колхозник". Ваше стихотворение "Барабанщик" высоко оценил Ярослав Смеляков. Расскажите об этом.

Виктор Слипенчук: Газету с моим стихотворением привез мой отец, Трифон Аксентьевич Слипенчук. Он ехал на подводе с колхозниками на молочно-товарную ферму и по пути заскочил домой, чтобы отдать мне газету. Точнее сказать - газетенку. Стихотворение называлось "О пастушке Петруше". Стихотворение было напечатано на вкладке - курсивом в правом углу. Я ничего не знал о публикации. Вручив газету, отец сообщил, что в ней напечатано мое стихотворение. И тут все вокруг исчезло, перестало существовать. Я и сам мгновенно отлетел куда-то, словно неведомая птица. Осталась только газета и напечатанное в ней стихотворение. Не знаю, сколько длилось мое отсутствие, потому что времени тоже не было. Хорошо помню, что прочел - В. СЛИПЕНЧУК... и все стихотворение несколько раз. Когда вернулся - отец смотрел на меня с каким-то несвойственным ему удивлением, словно вместо меня увидел кого-то другого. Я спросил - газету он возьмет с собой или оставит дома? В ответ он сказал, что газету оставляет мне, и улыбнулся. Улыбнулся такой мягкой радостной улыбкой, словно только что узнал меня по голосу и окончательно утвердился, что я - это Я, его сын. Так сказать, преодолел окончательные сомнения. Мы засмеялись. Я почувствовал, что обрадовал отца, что предметом его радости являюсь Я и мое стихотворение. Это незабываемо.

О высокой оценке Ярослава Васильевича Смелякова невозможно рассказать без подробностей.

Стихотворение "Барабанщик" написал в армии. Перед армией был приглашен в Барнаул на краевой семинар молодых литераторов - в секцию поэзии. Руководил секцией московский поэт Марк Андреевич Соболь. Ему мои произведения понравились, и он предложил подобрать стихи для первой книжки. Я сказал, что ухожу в армию, уже повестка на руках, да и хороших стихов мало. Он возразил: первая книжка - какая получится. Первая важна лишь как демонстрация, что ты пишешь стихи. С книжкой тебя хотя бы не посадят за тунеядство. А уж вторая - должна быть по-настоящему сильной. Я отказался. Сказал, что рукопись приготовлю, когда вернусь из армии.

Когда вернулся, многое изменилось. 1966 год. В родном литобъединении узнал, что в марте в Алтайском политехническом институте намечается "Третий День поэзии". Был уверен, что на выступлении поэтов встречусь с Марком Андреевичем.

От Рубцовска (место проживания) до Барнаула - пять часов поездом. Приехал и очень огорчился, что меня нет в списке выступающих. Всегда считал и сейчас считаю себя поэтом. От Алтая выступали поэты Марк Юдалевич, Леонид Мерзликин и Геннадий Панов. Именно эта тройка, наверное, решила, что на подобных мероприятиях мне выступать рано. Впрочем, выяснять, что да как, да почему, времени не было. Мы с Валерой Чаптыновым, тоже поэтом, старшекурсником Алтайского сельхозинститута, отправились в политехнический - до начала оставалось менее часа. Народу было - не протолкнуться. На улицу вынесли радиоколокола. Актовый зал и все пространства вокруг были заполнены студентами. Мы с Валерой с трудом высмотрели два свободных места в последнем ряду у входа в актовый зал. Передавая Валере свой громоздкий баул, предупредил:

- Когда поэты будут проходить мимо нас, присоединюсь к ним.

- Пойдешь на сцену?! - с некоторым удивлением, но больше с восторгом спросил Валера.

- Да, пойду. Что, я напрасно пять часов трясся в тамбуре поезда?! Я такой же поэт, как все, и к тому же эта студенческая аудитория моя, понимаешь, моя!..

На праздник поэзии ожидались гости из Москвы, Ленинграда, Калининграда, Новосибирска, Красноярска, Иркутска. Особенно радовали гости из Москвы - Марк Соболь и Сергей Марков.

Прежде всего, конечно, Марк Соболь.

Выступающие задерживались. И вдруг по сменившемуся гулу стало понятно - поэты на подходе. Они вошли в актовый зал под радостные аплодисменты и стук скамеек - студенты хлынули к проходу. Поэты вынуждены были идти гуськом, друг за другом. Все внимание организаторов праздника (секретарей комсомола АПИ), естественно, сосредоточилось на шествующих первыми. На идущих сзади никто не обращал внимания. Я сделал шаг и оказался замыкающим в строю. Мне представлялось, что на сцене будет возможность как-то объяснить свое нелегальное появление. Но стулья на сцене были уже расставлены, и получилось, что первые из поднявшихся на сцену оказались в последних рядах, а последние (в том числе и я) - в первых. Хорошо помню, что мне досталось место в первом ряду, причем самое видное, центральное. Впереди были только две стойки с микрофонами.

На сцене включили дополнительное освещение, а в актовом зале - пригасили. Я сел, и сразу же диктор, находящийся где-то за кулисами, пригласил к микрофону поэта из нашего ряда, кажется, из Иркутска. После него выступал мой сосед справа - поэт Зорий Яхнин из Красноярска. О чем были его стихи, не помню. Потому что за ним по порядку (слева направо) предстояло читать мне, и я, так сказать, пребывал в напряженном ожидании. Но диктор объявил не меня, а моего соседа слева. Меня пропустили как пустое место.

И что вы в этот момент почувствовали?

Виктор Слипенчук: Не буду подробно останавливаться на своих чувствах. Никогда прежде не испытывал столь глубокого одиночества. На меня смотрели из зала как на самозванца. Я словно бы заживо окаменел.

Когда объявили пятнадцатиминутный перерыв, я не шелохнулся. Все происходящее было как бы не со мной и не касалось меня. Ощущал себя вне времени и пространства.

Во время антракта в кругу поэтов произошел спор, и, как теперь понимаю, не без вмешательства московских поэтов. С чувством высокого почтения кланяюсь в их сторону.

Вторую, заключительную часть выступления поэтов начали с меня. Когда объявили, рядом сидевший Зорий Яхнин сказал: "Прочти что-нибудь коротенькое". В его голосе чувствовалось не только пренебрежение ко всему, что могу прочесть, а еще и некая докука, исходящая от меня как неизвестного субъекта, нахально влезшего в их избранный круг.

У микрофона объявил, что прочту патриотическое стихотворение - "Комсомолу". За спиной послышались обидные остроты. После прочтения вначале была тишина - всеобщая, полная. Я повернулся спиной к слушателям, чтобы сесть на свое место, и тут зал взорвался. Это были аплодисменты какого-то неудержимого ликования. В актовом зале включили свет на полную мощность. Студенты повскакивали с мест, стали требовать читать еще. В самом последнем ряду я увидел Валеру Чаптынова, он потрясал моим баулом. Я не заставил себя ждать. Но мой микрофон перехватил неожиданно выбежавший из глубины сцены Илья Фоняков, собкор "Литературной газеты" по Новосибирску. Волнуясь и ероша свою интеллигентную бороду, стал кричать в зал:

- Что вы делаете?! Чему вы радуетесь и аплодируете?! Сейчас Слипенчук оскорбил вас, а вы аплодируете - спасибо за то, что ты так замечательно, так красиво нас оскорбил?!

В ответ зал негодующе взревел. Диктор попросил всех успокоиться и вновь объявил меня. Следующее стихотворение - "Баба-Яга". И опять - буря ликования.

Теперь к возгласам из зала стали примешиваться возмущенные голоса из вестибюля: "У нас в столовой хлеб черствый, а в общежитии многие кровати без пружин! Почему в Барнауле нет Дворца спорта?! Все бассейны ютятся по подвалам хрущевок!" И еще всякое в адрес начальства. В этом кипящем вареве все бурлило, меня не отпускали от микрофона, и я сказал (был такой грех) - сегодня не мой День поэзии. И этим только добавил огня клокочущему залу.

Когда диктор объявил об окончании праздника, ко мне подошел Илья Фоняков: "Надеюсь, ты не ждешь от меня извинений?" Я промолчал, потому что не понял - о чем он?! Оказывается, Марк Андреевич Соболь потребовал, чтобы Илья Фоняков извинился передо мной за свою беспардонную выходку. Получилось, что Фоняков таким способом извинился. Впрочем, ни тогда, ни позже это не имело для меня никакого значения. Разве можно извиниться за крик души?!

Стихотворения, которые читал в Алтайском политехническом, напечатаны в моей книге стихов "Свет времени" (издание четвертое, исправленное и дополненное, 2019, с. 17, 19).

Утром следующего дня я уже был в колхозе "Память Ленина" (самый отдаленный и самый отстающий колхоз Рубцовского района, по свидетельству старожилов - якобы прежде именовавшийся "Шесть лет без Ленина"). В общем, моя жизнь ученого-зоотехника (я работал инспектором-организатором райсельхозуправления) вошла в обычную колею. А в Барнауле мое выступление произвело настолько сильное впечатление, что комсомольцы стали искать меня. Искать по вытрезвителям, больницам и милицейским участкам. Кто-то пустил слух, что меня арестовали. Целую неделю политехнический лихорадило. Доходило до того, что целыми группами студенты отправлялись на поиски и пропускали занятия.

Все эти события в Барнауле как-то очень быстро обернулись для меня возвращением моей рукописи стихов из Алтайского книжного издательства. Стихи оценивались недостаточно совершенными, недостаточно советскими, а некоторые даже враждебными. (В скобках замечу - моя первая книга стихов вышла в свет только в 2006 году.)

Где-то в двадцатых числах мая неожиданно пришла телеграмма, что Алтайский крайком ВЛКСМ направляет меня в Кемерово на семинар молодых литераторов Западной Сибири и Урала (31.05 - 07.06.1966). От Алтайского края кроме меня были командированы поэты Николай Черкасов и Геннадий Панов. В поезде узнал, что они едут на семинар, который будет возглавлять классик русской литературы поэт Василий Дмитриевич Федоров, что еще в апреле на его имя были отправлены рукописи их стихов. Получалось, крайком комсомола, хотя и оплатил мою командировку в Кемерово, конкретно не определил меня ни к кому из руководителей семинара.

По прибытии выяснилось, что меня нет ни в каких списках. Мы жили в какой-то гостинице. Участие моих сотоварищей было строго регламентировано: когда личное знакомство с руководителями секции, когда обсуждение их творчества, когда выезжают на выступления на те или иные заводы и в институты. Получалось, что меня никто не ждал и я приехал на свой страх и риск. Это стало неприятным сюрпризом, потому что неприглашенные (я это помнил по барнаульскому семинару молодых литераторов) сразу, автоматически, попадали в разряд непризнанных. А я ехал в Кемерово за признанием.

А признание спешило навстречу вам?

Виктор Слипенчук: Поэты в отличие от прозаиков всегда очень быстро сближаются. И этому есть объяснение - проза для своего восприятия требует определенных условий, а стихи можно читать на память, воспринимать на ходу. Поэтому неудивительно, что так называемые непризнанные литераторы сбивались в группы, точнее сказать - в своеобразные ватаги (артели). Так легче было проникать на секции, на которых обсуждались стихи. Я примкнул к одной из ватаг, решивших побывать на семинаре под руководством Ярослава Васильевича Смелякова, Марка Андреевича Соболя и Ильи Олеговича Фонякова.

В тот день обсуждали стихи новосибирского поэта Виктора Крещика. (Марка Соболя почему-то не было.) Крещика представлял собкор "Литературки" по Новосибирску Илья Фоняков. Учитывая его положение руководителя, нетрудно было догадаться, что стихи Крещика (маленькая книжечка, выпущенная в кассете, "Старт" - Новосибирск, 1965) получат одобрение. Так и случилось. Обсуждение шло ровно, как по накатанной дороге. Преобладала гладкопись во всем, но, главное, стихи Виктора Александровича Крещика полностью соответствовали наступающему духу времени - закату оттепели.

В одном из стихотворений Виктор сравнил чабана с башней в степи. Мне сравнение показалось надуманным. Тем не менее в заключительном слове Ярослав Васильевич отметил это сравнение как понравившееся ему. И еще он сказал, что от имени руководителей семинара Виктора Крещика будут рекомендовать в СП СССР. В то время более высокой оценки творчеству молодого автора не существовало.

Виктор Крещик был одет в темный костюм, держался подчеркнуто скромно, представить его в желтой кофте Маяковского или в цилиндре с трубкой Есенина было просто невозможно.

Ватага непризнанных поэтов была не только большой, но и разношерстной. Именно в ватаге непризнанных, обмениваясь произведениями, впервые услышал и на всю жизнь запомнил: "В лаптях, в армяках в заплатах / Пошли мужики сутулясь. / Пошли мужики за Правдой. / И до сих пор не вернулись". Некоторые из непризнанных как будто нарочно никогда не читали ни Пушкина, ни Лермонтова, ни Некрасова. Складывалось впечатление, что отныне русскую поэзию надо начинать с них.

Когда закончили обсуждение творчества Виктора Крещика, Ярослав Васильевич Смеляков, находясь в хорошем настроении, спросил аудиторию:

- Кто желает прочесть свои стихи?

Я предполагал, что будет лес рук, увы, оказался единственным.

- Давай рукопись, - сказал Ярослав Васильевич.

Ответил, что рукописи нет, могу прочесть на память. Он кивнул, и я стал читать. "Я в маленьком и сером кабинете..."

Ярослав Васильевич слушал стоя, опершись о косяк. Казалось, он приготовился уйти, не дослушав. Не скрывая неудовольствия, спросил:

- Кто-нибудь понял стихотворение?

Неожиданно отозвался Илья Фоняков:

- Я понял, - твердо сказал он.

Они коротко переглянулись - лед и пламень. Ярослав Васильевич вновь кивнул мне. Следующим прочел стихотворение "Царь".

После прочтения Ярослав Васильевич почти наполовину приоткрыл дверь (ему стало душно) и грозно взглянул на Илью Олеговича:

- Может быть, и это стихотворение поэт Фоняков понял и нам объяснит?

Илья Олегович сидел у окна, вцепившись в свою бороду. Опустив глаза, как бы потупившись, сказал:

- Нет, это стихотворение я тоже не понял.

Ярослав Васильевич удовлетворенно усмехнулся и строго спросил меня:

- У тебя есть что-нибудь повеселее?

- "Барабанщик", - сказал я и стал читать.

После прочтения Ярослав Васильевич, ничего не говоря, вышел из аудитории. Илья Фоняков, как соруководитель секции, объявил, что на сегодня обсуждение закончено. И, захватив папки с рукописями, вместе с Виктором Крещиком и другими признанными "семинаристами" поспешил к выходу.

Ватага непризнанных ринулась ко мне. Видя в произошедшем вопиющую несправедливость, они пожимали мне руку и всяческими словами восхищения давали отрицательную оценку всем признанным, и в том числе руководителям семинара. Скажу откровенно, их восхищение не находило в моей душе отклика. Я чувствовал, что даже легкое одобрительное слово со стороны Смелякова, случись оно, значило бы для меня больше, чем все их славословия.

- Да кто он такой - Смеляков?! Он уже одной ногой в гробу! Все они понимают - ты идешь с новым словом, и они завидуют! Ты - гений! А они - букашки! Не дано им, понимаешь?! Лучше не печататься, чем ставить на службу им честное перо поэта.

Мы шли по длинному коридору, и я не могу сказать, что полностью не разделял их воззрений. Но - гений! Это было слишком. Я категорически не хотел быть непризнанным, тем более гением. Кто-то из окружения громко заметил - нам не туда, мы идем к буфету, а лестница в другой стороне. Ватага резко сменила курс, а я решил зайти в буфет, открытая дверь которого была в двух шагах.

Меня окликнули, но я не среагировал, потому что едва не столкнулся с Ярославом Васильевичем, он выходил из буфета.

- А, Слипенчук! - сказал он с неожиданной мягкостью и улыбнулся мне как своему собрату. - Давай своего "Барабанщика".

Не знаю, слышал ли Ярослав Васильевич уничижительные возгласы бунтующей ватаги?! Наверное, нет, но я смутился, чувствовал себя провинившимся. Он вспомнил, что у меня нет отпечатанных стихов.

Мы отошли от двери к коридорному окну с небольшим подоконником. Ярослав Васильевич был в несколько длинноватом коричневом костюме. Запустил руку в левый внутренний карман, вынул несколько листов бумаги, сложенных вдвое.

- Любая профессия требует профессионализма, - сказал он, облизывая губы. - В отличие от тебя, счел необходимым отпечатать свои стихи на машинке, чтобы зайти в редакции местных газет и предложить для публикации.

Он дал чистый лист бумаги, чтобы написал "Барабанщика", а сам опять пошел в буфет. Хлопнула дверь. Я оглянулся и с удивлением увидел плотно сбитого парня из нашей ватаги, который быстрым шагом удалялся в глубину коридора. Откуда он взялся?! И зачем прятался за дверью?!

Взяв стихотворение, Ярослав Васильевич сказал:

- Пиши стихи подобные "Барабанщику", с другими - не пробьешься.

А что было после?

Виктор Слипенчук: После возвращения домой, в Рубцовск, я и думать не думал, что мое стихотворение "Барабанщик" будет опубликовано в газете "Литературная Россия" по свежим следам состоявшегося съезда молодых литераторов Западной Сибири и Урала. Тем более с напутственным словом самого Смелякова.

Первым меня поздравил с публикацией член нашего литобъединения при газете "Коммунистический призыв" Лева Стрижкин. Он примчался под вечер на новеньком мотоцикле и, размахивая газетой, радостно прокричал: "У Михаила Светлова - "Гренада" и Маяковский, а у тебя - "Барабанщик" и Смеляков!"

Стихотворения, которые читал на семинаре Ярослава Васильевича, сегодня можно прочесть в книге стихов "Свет времени" (издание четвертое, исправленное и дополненное, 2019, с. 35, 22, 90).

В издательстве "Художественная литература" выходит собрание ваших сочинений в восьми томах. Как формировался корпус произведений?

Виктор Слипенчук: Настолько красиво и фундаментально сформулирован вопрос, что я как солдат, механик-водитель средних танков (в прошлом, конечно), почувствовал, что мне сейчас надлежит выкатить нечто достойное, бронетанковое. Тем более что служил в сверхсекретном батальоне и не только обучался вождению на всех имевшихся на тот период танках, но и испытывал средний - индекс 437. Во всяком случае, по возвращении домой на вопрос "механик-водитель каких именно средних танков?" рекомендовалось отвечать - индекса 437. К сожалению, в моих прозаических произведениях служба в армии почти отсутствует. И вовсе не потому, что обходил военную тему, нет. Когда служил в армии, вообще не писал прозы - только стихи. Думаю, об армии у меня есть весьма хорошие поэтические строки.

Но вернусь к вопросу. Большинство писателей в моем возрасте мечтают издать собрание своих сочинений. И это нормально - подведение итогов. Буду откровенен - я не мечтал и даже испугался представившейся возможности. Был уверен, что не мое это дело. Придет время, потомки (внуки), говорящие на русском, английском, французском, китайском языках, и без меня издадут что-то стоящее. Главное - надо хорошо и много писать, чтобы побольше было этого стоящего.

Я с детства мечтал стать писателем. Писательское поприще мне всегда нравилось и нравится, а жизнь настолько способствовала развитию в этом направлении, что дело оставалось за малым - сесть и писать. И тут, погрузившись в работу, осознал, что частые выступления перед читательской аудиторией (по молодости хорошо читал стихи, и не только свои) мне вредят. Тем более всякие писательские тусовки хотя и приносят известность как автору, но по большому счету крадут время, мешают писать. И я стал избегать известности в любых ее формах. И время появилось, появилось для повседневной продуктивной работы.

Так что когда представилась возможность издать свое собрание сочинений, я испугался. Знал, что с прежней повседневной размеренной жизнью придется распрощаться, а я привык к писательству как способу жизни.

Хорошо помню свой первый разговор с Дарьей Георгиевной Пряхиной, корректором собрания сочинений. Было позднее утро, шел по территории МГУ - гулял. Вдруг телефонный звонок. Познакомились. Дарья Георгиевна потребовала, чтобы представил ей этот самый корпус произведений. Говорила строго, сообщила, что есть авторы, которые могут поднять спор из-за запятой. Она очень хорошо понимает таких авторов, но им не завидует. В общем, нагнала страху такого, что я сказал: "Может, не будем ничего затевать?!" Она не поняла, переспросила... Мое пояснение, видимо, озадачило ее. Помолчав, не сбавляя строгости, сказала, чтобы по каждому из восьми томов представил списки произведений, и разговор прервался.

Придя домой, задумался о списке. Собрание сочинений - для любого писателя дело серьезное, важное, и я - не исключение. Решил составить список, придерживаясь хронологии, то есть последовательности создания произведений во времени. В 1-й том - что было написано в самом начале, во 2-й - что потом и в такой последовательности до сегодняшнего дня. Особенно напрягала рубрика издательства - мастера русской прозы. Вообще-то я всегда считал и сейчас считаю себя поэтом. Мои первые произведения - стихи. Но рубрика есть рубрика. Пришлось перенести поэзию в 7-й том. В творчестве любого писателя все взаимосвязано. Такого не бывает, что с четверга ты поэт, а с понедельника - прозаик или публицист. В формировании хронологии списка произошел сбой, но Дарья Георгиевна Пряхина приняла этот сбой как само собой разумеющееся, и мы с нею издали шесть томов.

Теперь Дарьи Георгиевны нет, в цвете молодых лет ушла из жизни. Мы с ней всегда работали по телефону и ни разу не встретились. Говорю об этом не только потому, что обида и горечь переполняют сердце, а потому что сегодняшний день во все вносит свои коррективы и ничего нельзя сформировать окончательно. Но почему-то никто не считается с этим.

Как формировался корпус произведений?! Воспользуюсь модным словечком - ЛЕГКО.

Россия > СМИ, ИТ > rg.ru, 27 октября 2022 > № 4194662 Виктор Слипенчук

Россия. Новые Субъекты РФ > Госбюджет, налоги, цены. Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 4 октября 2022 > № 4187727 Сергей Лавров

Выступление официального представителя Президента Российской Федерации, Министра иностранных дел Российской Федерации С.В.Лаврова на пленарном заседании Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации по вопросу о ратификации договоров между Российской Федерацией и ДНР, ЛНР, Запорожской и Херсонской областями и образовании в составе Российской Федерации новых субъектов, Москва, 3 октября 2022 года

Уважаемый Вячеслав Викторович,

Уважаемые депутаты Государственной Думы,

Коллеги,

Представляю на ваше рассмотрение проекты законов о ратификации договоров между Российской Федерацией и Донецкой Народной Республикой, Луганской Народной Республикой, Запорожской областью и Херсонской областью о принятии их в Российскую Федерацию и образовании в составе Российской Федерации новых субъектов.

Этот процесс стал логическим продолжением воссоединения русских земель, начатый с возвращения в Россию Республики Крым и города Севастополя в 2014 году. Тогда мы спасли население полуострова от смертельных угроз, которые несла «майданная» власть Украины после вооруженного государственного переворота в Киеве в феврале 2014 года. Эти восемь лет ничему не научили украинский режим, который при попустительстве и прямой поддержке своих западных кураторов попрал международные договоренности, включая Минские соглашения, единогласно одобренные Советом Безопасности ООН.

Вооруженные силы Украины и боевики националистических формирований безнаказанно убивали и убивают жителей Донбасса и соседних районов только потому, что они отказались разделить неонацистские устремления нового руководства страны и решили отстаивать свои права, гарантированные Конституцией Украины, в том числе право на свободное использование родного русского языка. Киев долгие восемь лет целенаправленно разрушал гражданскую инфраструктуру Донецкой и Луганской республик. Ввел против Донбасса финансовую, транспортную и энергетическую блокаду. Отрезал жителей этих регионов от социальных пособий, пенсий, зарплат, банковских услуг, связи, образования и здравоохранения. Лишил элементарных гражданских прав, гарантированных, в том числе Международными пактами 1966 года об экономических, социальных и культурных правах, а также о гражданских и политических правах.

Весной 2014 года донбассцы образовали независимые народные республики для сохранения собственной цивилизационной идентичности и самой жизни. Ввиду отказа киевского режима представить им особый статус, как требовали Минские договоренности, и подготовки ВСУ захвата их территории, нам не осталось иного выбора, как признать их независимость 21 февраля 2022 года в пределах границ, которые зафиксированы в конституциях этих республик. Также по просьбе ДНР и ЛНР было объявлено о проведении специальной военной операции для защиты населения республик в соответствии с правом на самооборону, зафиксированном в Уставе ООН.

Украинские национал-радикалы продолжают творить беззаконие и в отношении русского и русскоговорящего населения других областей Украины. Растут реальные угрозы жизни и безопасности людей, грубые и массовые нарушения прав человека, включая дискриминацию и преследование по признакам национальной принадлежности, языка, вероисповедания и политических убеждений. Все последние годы киевский режим ведёт тотальное наступление на русский язык, осуществляет повсеместную отмену русской культуры, преследует каноническую православную церковь, фальсифицирует общую для России и Украины историю. Уничтожает книги, разрушает памятники тем, кто освобождал Украину от немецкой оккупации и ковал славу Украинской Советской Социалистической Республики в составе СССР. Одновременно приняты законы, поощряющие теорию и практику нацизма. Все это сделало невозможным существование в рамках украинского государства регионов, для населения которых русские язык, культура и история являются родными.

Обвиняя Россию в неспровоцированной агрессии против Украины, США сегодня лицемерно заявляют, что мы якобы прикрываем мнимой угрозой своё нападение на соседнюю страну, которая, дескать, встала на путь демократии. Вашингтон никогда не стеснялся применять силу под «высосанными из пальца» предлогами в любой точке земного шара, используя в оправдание ссылки на необходимость защиты жизни и благополучия американских граждан. Так было в 1915 г. на Гаити, полвека спустя в Доминиканской Республике, когда для вторжения оказалось достаточным публично заявить о неких абстрактных угрозах отдельным гражданам США. Накануне оккупации Панамы тогдашний Президент США Дж.Буш-старший в обращении к нации в декабре 1989 г. поведал драматическую историю об одном застреленном американском военном, одном – арестованном и еще об одном – избитом, чью жену, как утверждалось, панамцы жестоко допросили и угрожали изнасиловать. Этого оказалось достаточным для того, чтобы вторгаться в эти страны и устанавливать там правительства, устраивающие Вашингтон.

Уже не говорю о многолетней кровавой вьетнамской войне, в которую США втянулись после устроенной ими же провокации в Тонкинском заливе. Не говорю и о нападении на Гренаду в 1983 г. якобы для обеспечения безопасности обучавшихся там американских студентов.

Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН, осуждавшие эти и другие агрессивные действия США, американцы игнорировали, «пропускали мимо ушей». Потом были Югославия, которую США и НАТО пытались «вбомбить» в демократию, разрушенный Ирак, где так и не нашли оружие массового уничтожения, погруженная в хаос Ливия.

Наступил момент истины. Мы реагируем не на выдуманные угрозы в далеких странах, а защищаем свои границы, Родину, весь наш народ от реального геноцида, устроенного потомками и последователями нацистских приспешников, которые пошли на службу заокеанским хозяевам. Сегодня США подчинили себе практически весь «коллективный Запад», мобилизовав его на превращение Украины в инструмент войны с Россией. Так же как в свое время Гитлер поставил под ружье большинство стран Европы для нападения на Советский Союз. Как и тогда, нынешним планам Запада не суждено сбыться. Об этом предельно ясно сказал Президент России В.В.Путин в Кремле 30 сентября с.г.

Жители освобожденных от гнета неонацистского киевского режима территорий Запорожской и Херсонской областей самостоятельно определили свою судьбу - быть вместе с Россией. Эти области вслед за ДНР и ЛНР провозгласили независимость, которая была признана указами Президента от 29 сентября с.г. Вслед за этим ДНР, ЛНР, Запорожская и Херсонская области обратились к руководству России с предложением о принятии их в состав нашего государства. Эти обращения основывались на свободном волеизъявлении народов в ходе состоявшихся референдумов. Мы с уважением относимся к их результатам, которые соответствуют международному праву, включая закрепленный в качестве цели ООН в ее Уставе принцип суверенного равенства государств, равноправия и права народов на самоопределение.

В соответствии с Федеральным конституционным законом «О порядке принятия в Российскую Федерацию и образовании в ее составе нового субъекта Российской Федерации» Президент Российской Федерации уведомил Совет Федерации, Государственную Думу и Правительство Российской Федерации о предложениях упомянутых республик и областей и подписал с ними соответствующие договоры.

Согласно установленной процедуре Конституционный суд России провел проверку договоров на соответствие Конституции Российской Федерации и дал положительное заключение.

Договоры юридически закрепляют вступление названных республик и областей в состав России, а также предусматривают образование новых субъектов Российской Федерации: Донецкой Народной Республики, Луганской Народной Республики, Запорожской области и Херсонской области. Договоры дают право лицам, постоянно проживающим на этих территориях, получить гражданство Российской Федерации со всеми предусмотренными правами.

От имени Президента Российской Федерации обращаюсь с предложением к Государственной Думе принять упомянутые законопроекты.

Уверен, что их принятие послужит на благо всего многонационального народа нашей страны, частью которого теперь по праву станут граждане Донецкой и Луганской республик, Запорожской и Херсонской областей в составе Российской Федерации.

***

С.В.Лавров: Хочу поздравить представителей четырех новых субъектов Российской Федерации. Уверен, что следующий комплект конституционных законов будет одобрен.

В.В.Володин: Именно этого от Вас все ждали. Вы – дипломат, а у дипломатов всегда «между строк». Все «прочитали», что нужно.

С.В.Лавров: Здесь не между строк. Тут совершенно точно. Еще раз поздравляю, коллеги.

Россия. Новые Субъекты РФ > Госбюджет, налоги, цены. Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 4 октября 2022 > № 4187727 Сергей Лавров

Россия. Украина > Армия, полиция. Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 1 апреля 2022 > № 4028277 Сергей Переслегин

Стодневные войны

Типология конфликтов: Афина против Ареса

Сергей Переслегин

«ЗАВТРА». Сергей Борисович, в разгар спецоперации России на Украине важно понять стратегию наших действий на ближайшее будущее и в военном плане, и в плане ответа на экономические санкции, введённые против нас Западом. С первых дней проведения операции западные политологи и журналисты предсказывали ей поражение. Что вы можете сказать об этом?

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН. Меня удивляют пораженческие комментарии на тему проведения специальной военной операции России по демилитаризации и денацификации Украины. Например, американский политолог и философ Фрэнсис Фукуяма в онлайн-журнале American Purpose спрогнозировал безоговорочный проигрыш России в войне, заявив, что якобы русская армия не была готова к украинскому сопротивлению, не взяла с собой ни боеприпасов, ни снаряжения, ни горючего, а только парадную форму для парада в Киеве. И Украине не нужно было даже оказывать помощь – она бы разгромила Россию своими силами. В глобальном смысле поражение России должно привести к тому, что начнётся обратный поворот мира в либерально-демократический дискурс. Не стал бы останавливаться на этом заявлении Фукуямы, если бы не прочитал ещё несколько подобных высказываний американцев и англичан об очевидном нашем поражении в войне и о том, что «российский блицкриг захлебнулся».

Заметим: Министерство обороны России ни разу не заявило, что война выиграна, хотя, конечно, в своих сводках уверено в победе. И это правильно, поскольку близоруко было бы говорить до окончания боевых действий о том, что кампания выиграна или проиграна.

«ЗАВТРА». Пораженческие заявления только подчёркивают неадекватность в подаче информации о России на Западе. Но и внутри страны встречаются высказывания о том, что мы такого сопротивления со стороны Украины не ожидали и к войне готовы не были…

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН. Мысль о том, что российская армия могла начать боевые действия на Украине, не подготовив материально-технической базы, абсурдна. Не то что уважающий себя военный, но даже люди, просто занимающиеся стратегическими играми, знают, что такое ведение операций. Существует жёсткое стандартное правило: нужно всегда рассчитывать на наихудший из реалистичных вариантов. Военные планы по-другому просто не строят.

Объективные сведения о ходе операции получить не так сложно: и у нас, и на Западе есть люди, которые профессионально или любительски занимаются сопоставлением информации с фронтов, что и как происходит. Я тоже тщательно изучаю карты операций. Интернет не нарушен, и зона соприкосновения войск в каждый момент времени, в общем-то, известна – на основании наблюдений и приходящих данных.

Могло ли российское руководство – политическое или военное – недооценить способность Украины сопротивляться? Не думаю. Ожидать, что Украина не будет сопротивляться, было абсурдно. По обе стороны фронта – войска с приблизительно равным военно-техническим уровнем подготовки, с сопоставимой военной грамотностью. Было ясно, что противник использует все возможные ресурсы для того, чтобы остановить наступление российской армии.

«ЗАВТРА». На стороне Украины действуют не только регулярные части, но и нацбатальоны. Как это может влиять на военную ситуацию?

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН. Их наличие имеет большое значение, но если проигрывает основная армия, то нацбатальоны уже не смогут переломить ситуацию. Дело в том, что в любом случае необходимо наладить снабжение войск горючим, боеприпасами, продовольствием. Без этого они воевать и жить не смогут. А именно это постепенно становится всё более и более сложным для них.

«ЗАВТРА». Также в зону боёв потянулись зарубежные наёмники. Могут ли они оказать серьёзное влияние на ход операции?

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН. Украина, конечно, рассчитывала на более серьёзную военную помощь от западных друзей, но не получила её, во всяком случае, пока. Что касается наёмников, то в подобной ситуации всё решают кадровые вооружённые силы. Когда Советский Союз воевал с Финляндией, ей оказывали помощь добровольческие интернациональные группы. От поражения они не спасли. Национальные батальоны и батальоны добровольцев важны, но как только проигрывает основная армия, они уже значения не имеют. После прорыва Линии Маннергейма и выхода к Выборгу наличие всех этих контингентов никакой роли не играло, разговор мог идти только о заключении мира на условиях Советского Союза, как это и произошло в реальной истории.

«ЗАВТРА». Можно ли рассматривать российскую спецоперацию с точки зрения теории ритмов?

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН. Да. Существуют стандартные темпы: 7 дней и 28 дней, дальше идёт отрезок в пределах 100 дней. Следующие этапы – 9 месяцев, 2,5 года, 7 лет. Эта теория верна и по отношению к ведению войны.

Есть сверхбыстрые войны, продолжающиеся сутки. Суточный ритм означает, что войны как таковой нет: боевые действия не ведутся, слабейшая сторона капитулирует. Так было, например, 9 апреля 1940 года в ходе операции "Везерюбунг": Дания капитулировала перед немецкими войсками в считаные часы. Потери обеих сторон – человек 10—15. Советская операция в Чехословакии продолжалась даже менее суток. У американцев в Гренаде так хорошо не получилось, но и они справились там довольно быстро.

Второй срок для ведения войны – это неделя. Недельная война может быть исключительно ожесточённой, с очень серьёзными боевыми действиями и значительными жертвами, по крайней мере, с одной стороны. Самый показательный пример – шестидневная война на Ближнем Востоке в 1967 году, когда Израилю удалось решить свои военные проблемы в течение недели, хотя война и закончилась не миром, а перемирием. Египет с Сирией попытались с 6 по 23 октября 1973 года взять реванш. Не получилось. Недельная война случается крайне редко.

Следующий временной промежуток с точки зрения теории ритмов – месяц плюс-минус пара дней. Примеров таких войн тоже довольно мало. Например, кампания вермахта против Польши, начавшаяся 1 сентября 1939 года. Решающая победа Германией была одержана довольно быстро: к концу третьего дня положение польских войск было откровенно безнадёжным, но только к концу сентября немцы фактически смогли приступить к организации управления на польских территориях.

«ЗАВТРА». А каковы временные рамки операций, которые можно условно назвать блицкригом?

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН. Понятие «блицкриг» ввёл прусский генерал-фельдмаршал Альфред фон Шлиффен, проектируя военную кампанию против Франции в 1914 году. Блицкриг по Шлиффену длится 6 недель. Причём за эти 42 дня должна быть достигнута решающая победа. Дальше уже работают политики. В этот срок необязательно входят моменты «доедания» и полное занятие территорий. Переход к мирным переговорам тоже требует времени. Классические блицкриги длились именно 6 недель. Так, кампания вермахта во Франции и Бельгии, начатая 10 мая 1940 года, завершилась капитуляцией последних 22 июня.

По теории ритмов, если скоротечная война идёт успешно, но территории, подлежащие захвату, велики, а сопротивление пусть и разгромленных, но всё ещё существующих войск, серьёзно, то следующей цифрой считаются 100 дней. Это следующая критическая позиция, после которой становится ясно, остаётся ли военная операция короткой или она переходит на уровень длинной войны, первая отсечка в которой — девять месяцев. Если боевые действия идут девять месяцев, то есть почти год, это уже никак не блицкриг. Немцы после нападения на Советский Союз в 1941-м очень долго надеялись, что их блицкриг вот-вот закончится. В конце сентября – первых числах октября они перешли в наступление под Москвой. И как раз к ста дням (6 октября) Германия на московском направлении достигла колоссальных успехов: на какое-то время дорога на Москву была открыта. Это была последняя надежда немцев закончить войну быстро. Когда стало понятно, что их наступление затормозилось, они были вынуждены делить операцию на два этапа и начинать второй из них уже в ноябре, когда чуть подмёрзла земля. Шансов на молниеносную победу у Германии уже не было, впереди была большая война.

Я изучал карты боевых действий на Украине российского, украинского, английского и американского «производства». Если считать, что они правдивы, и учитывая все нюансы военной кампании, должен сказать, что нужно ждать классического блицкрига, то есть шестинедельного графика ведения операции. Говорю это исключительно как военный историк, без какого бы то ни было политического или другого подтекста. Считаю, что ситуация противоборствующей стороной откровенно и полностью проиграна. Формально ситуация выглядит так: наиболее боеспособные части украинской армии завязли под Донецком. Да, там завязли и войска ДНР и ЛНР, но это никакого значения не имеет, потому что фланги украинской группировки обойдены на десятки километров в оперативном масштабе и на полторы-две сотни километров – в стратегическом. Имеются в виду наши дальние «крылья», которые ведут наступление.

«ЗАВТРА». В теории стратегии есть такое понятие, как «затенение территории». Объясните, что это такое? Наблюдаем ли мы «затенение» в ходе спецоперации?

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН. Что это такое, объясню на примере кампании вермахта против СССР в 1941 году. Когда группа Гудериана вышла на оперативный простор, у неё была возможность выбирать: либо идти вперёд, то есть на восток, либо в какой-то момент свернуть на север или на юг. При этом если обороняющейся стороне нечем прикрыть прорыв, она должна исходить из того, что будут приняты все три решения разом. Она не может держать свои части на севере, потому что их могут обойти с востока, ударом на север, и не может держать свои части на юге, потому что их обойдут с востока, ударом на юг. Волей-неволей нашей армии пришлось отводить свои войска, тем самым давая возможность противнику двигаться вперёд, продолжая создавать угрозы на юге и севере. Такая ситуация и называется «затенение»: вроде бы войск противника на всей территории нет, но вы удержать её уже не можете и вынуждены отступать в надежде позже восстановить фронт. Есть ещё вариант остаться и проиграть. Именно так осенью 1941 года образовался Киевский котёл, когда группа Гудериана, обошедшая советские войска далеко с востока и севера, резко свернула на юг, после чего советская группировка была полностью окружена. Обе стороны понимали, что после прорыва Гудериана к Ельне территория всей Украины уже «затенена» и быть удержана в тот момент не может. Можно было думать об обороне пояса по Дону, но никак не по Днепру.

Сегодня вся территория Украины к востоку от меридиана Житомира «затенена». ВФУ нужно отходить на Западную Украину. Но даже это тяжело организовать, если вообще возможно при превосходстве России в воздухе и сложностях с горючим у украинских формирований.

«ЗАВТРА». Что и как со стратегической точки зрения сделала Россия на Украине?

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН. Изложу свой взгляд на ситуацию. После первого удара по ВФУ возникло, естественно, сопротивление: было бы странно предполагать, что такие боеспособные войска, как украинские, не смогут создать позицию обороны. Далее, когда образовались либо котлы, либо угрозы котлов, украинские вооружённые формирования по законам боевых действий были обязаны контратаковать. И они контратаковали. Соответственно, вопрос резкого замедления операции был связан именно с этим. Контрудары закончились безрезультатно, противнику не удалось уничтожить ни одну из российских наступающих группировок и ни один из наших базовых плацдармов. Но контрудары автоматически означают, что наступающие группировки теряют темп и подвергаются сильным фланговым угрозам. Конечно, у российской армии есть первый и самый закономерный план – котлы против донецкой, киевской и харьковской группировок ВФУ. Причём в окружённых городах малые котлы уже есть, но тут речь идёт о довольно приличных по размеру окружениях. С этим киевское командование пытается справиться отводом войск, что в ситуации, когда на контрударах были потрачены горючее и боеприпасы, организовать довольно сложно.

Далее российская военная группировка продолжила наступление на западном берегу Днепра – на север от Херсона, по направлению к Днепропетровску. Важно, что продвижение идёт не только с севера, но и с юга, что было гораздо менее ожидаемо Киевом и более опасно для ВФУ. Наш удар был нанесён неожиданно, противник не успел перекрыть этот район. Наш прорыв из Крыма на территорию Херсонской области и одновременно выход вдоль Азовского моря на связь с восточной группировкой – делает позицию ВФУ абсолютно проигранной. Они могли бы перебросить под Херсон часть войск из Донбасса, но не сделали этого.

«ЗАВТРА». Какие факторы политического, экономического характера могут повлиять на дальнейшее развитие ситуации на Украине?

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН. На Украине потихонечку начинают задаваться вопросом: как получилось, что война почти проиграна? А надо сказать, что в ВФУ многие генералы и старшие офицеры вышли ещё из советской военной школы, к тому же украинские военные прошли довольно серьёзную подготовку под руководством натовских специалистов.

Здесь вспоминается недавний конфликт Армении и Азербайджана. Никто в Армении не простит Пашиняну, что он ввязал страну в войну, которую не может выиграть и в которой у него в нужный момент не оказалось ни одного союзника. Можно сказать, что на Украине случилось то же самое: Запад не показал себя по отношению к ней надёжным союзником. Конечно, экономические санкции в отношении России можно считать неплохой помощью Украине, но, как видим, они вообще не отражаются на ходе военной операции и не отразятся, даже если она продлится и 100 дней. Для украинского командования столько продержаться – сегодня почти несбыточная мечта.

«ЗАВТРА». Задумаются ли украинцы о том, что западная ориентация фактически погубила Украину, и нужно начинать смотреть в другую сторону?

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН. Думаю, да. Ведь они не могут не понимать, что именно антирусский вектор поставил Украину перед назревающей военной катастрофой. Если говорить сейчас о задачах российской дипломатии, необходимо понимать, что заключить мир с Украиной нужно так, чтобы проигравшая сторона не воспринимала себя разбитой. Потому что поражение не изгладится из памяти. Нужно создать такие условия, чтобы в сознании украинцев преобладала мысль, что объединение двух братских народов всегда было необходимым и естественным, но только напавший на украинцев на некоторое время морок отдалил их от русского народа.

Если кто-то считает подобное невозможным, то хочу напомнить историю Австро-Прусской войны 1886 года. Разница между Пруссией и Австрией и между Россией и Украиной имела достаточно похожее соотношение. Австрия – это южные немцы, говорящие на немецком языке, имеющие в целом ту же военную доктрину. Конечно, была нужна гениальность генерала фон Мольтке (который наряду с Бисмарком и Рооном считается основателем Германской империи), чтобы не просто выиграть Прусскую кампанию, а выиграть её быстро и красиво. Но Бисмарк фактически запретил своим войскам захватывать Вену. Когда у него позже спросили: почему, – он ответил: «Да вы поймите: задача была не разгромить Австрию. Задача была заставить австрийцев нас полюбить! А для этого вхождение в столицу – точно не лучшее из того, что можно было сделать». Заметим, что с Францией он мириться не предполагал, поэтому по Парижу немецкая армия прошла церемониальным маршем.

«ЗАВТРА». Это действительно хороший исторический пример, потому что есть мнение, что воссоединение России и Украины уже невозможно, и именно сейчас происходит рождение украинской нации…

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН. На моей памяти это уже четвёртый или пятый момент её «рождения». До сих пор мне казалось, что нации, как и люди, рождаются однократно.

У нынешней операции на Украине есть военное значение, и оно понятно, особенно в свете находок на её территории элементов бактериологического оружия и разговоров про ядерное вооружение с планами создания там «грязной» бомбы. Очевидна она и с политической точки зрения: в условиях распада глобализации, развала мира на локальности Россия чётко указывает, какие локальности она считает своей сферой влияния. До начала нашей спецоперации американцы на протяжении многих лет всех убеждали, что время сфер влияния закончилось, добавляя про себя: «Ну, конечно, кроме нашей, американской». Сейчас уже этот разговор не ведётся, все очень чётко понимают, что сфера влияния – вещь совершенно объективная.

Но нельзя не учитывать, что ситуация, когда в сфере влияния одна из её важных держав является проигравшей, обиженной и желающей любыми средствами из сферы влияния уйти, – это плохая стратегия и плохая политика. Поэтому так актуально приведённое высказывание Бисмарка в применении к российско-украинским отношениям. Но для этого надо выиграть войну у Украины. Это важнейшая задача, это необходимо сделать. Тем, кто считает, что боевые действия нужно заканчивать, надо иметь в виду ритмы, о которых я говорил: тормозя военные усилия России, можно только удлинить войну, но никак не сократить. При этом более важная задача – вернуть наши страны к тем отношениям, которые у нас были раньше.

Тот, кто говорит, что подобное невозможно, видимо, не знает историю российско-украинских отношений. За 300 лет было не одно сражение, подобное нынешнему. Вспомним хотя бы Полтавскую битву и гетмана Мазепу. На чьей стороне он был? Хорошо, что Пётр I не дал времени вооружиться сторонникам гетмана и начать активно действовать. Тем не менее сколько-то тысяч украинских казаков воевали в армии шведского короля Карла XII. Но мы выиграли сражение, территории оставили под своим контролем, виновных в антирусских действиях наказали. Столкновения были и в Гражданскую войну. Формально воевали белые и красные. Но вспомните, Украина тогда тоже успела объявить себя независимым государством, на что никто не обратил особого внимания. На её территории велись очень серьёзные боевые действия, а потом Украина стала одной из значимых частей Советского Союза.

«ЗАВТРА». Какие решения по переформатированию Украины возможны после завершения военной операции?

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН. Первое: важно политически грамотно решить вопрос послевоенного устройства Украины, то есть установится ли там федерализация или что-то другое. Конечно, Запад приложит все усилия к тому, чтобы сохранился либо кусочек Западной Украины как «непокорённая, неприсоединившаяся территория», либо где-нибудь появилось «правительство Украины в изгнании», хотя оно, скорее всего, не будет иметь большого значения.

Второе решение, которое может быть принято, – прямое включение Украины в систему типа союзного государства. Но опять принципиально важным здесь является не получить преференции для России, а поступить так, чтобы Украина в очередной раз, может быть, не мгновенно, но пришла к выводу, что Запад им не друг и не помощник. Украинцы прекрасно понимают, что Украину советскую, какой бы враг ни напал, Россия всегда защитила бы, а вот Запад их сейчас не защитил. Достаточно большое число украинцев, которые выступали за западный вектор развития, должны чётко увидеть: произошло то, чего славянские народы не переваривают в самой большой степени – предательство со стороны Запада, который обещал помочь, но не сделал этого. А вот Россия, проводящая сейчас свою специальную военную операцию на Украине, предателем не является, поскольку открыто защищает свои интересы.

Действия России на украинской территории – подчёркнутая «война Ареса»: военная сила и военная хитрость (в том числе неожиданный удар), оперативная тактика (в том числе новое оружие) и оперативное искусство. Она соизмерима с лучшими операциями Второй мировой войны. А получение собственной зоны действия со своей сферой интересов, её защита и так далее – это стратегически важный ход. Единство тактики, оперативного искусства и стратегии в логике «выигрываем бой – выигрываем операцию – выигрываем войну» – это и есть «война Ареса».

Стратегическим ответом на «войну Ареса» является «война Афины» – война богатства и мудрости. И большая стратегия. Если стратегия – это способ выиграть войну, то большая стратегия – возможность выиграть мир. Сочетание большой стратегии и экономики – это извечный англо-американский способ ведения войн.

«ЗАВТРА». В таком раскладе Россия участвует в войне не с Украиной, а как раз с англосаксонскими странами…

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН. Решение США, Англии и примкнувшего к ним Евросоюза, который здесь явно играет не в свою игру, ввести против России санкции – это и есть «война Афины» против «войны Ареса».

«ЗАВТРА». Вы убедительно показали, что в «войне Ареса» у России есть стратегия. Есть ли у нас стратегия в «войне Афины»?

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН. Проблема заключается в том, что у «войны Афины» абсолютно другие ритмы, чем у «войны Ареса». Они начинаются где-то с 2,5 лет. Только за этот срок воздействие на противника в экономическом, культурном и других пространствах начинает становиться сравнимым с воздействием на него в ходе собственно боевых действий. Для того чтобы довести эту ситуацию до результата, может потребоваться гораздо больший срок. Например, война Англии с революционной Францией, а потом с Французской империей потребовала более 20 лет – с 1789 по 1815 годы. Война Великобритании против Германии длилась с 1910-го по 1946-й. Холодная война США против Советского Союза шла с 1946 по 1991 годы – это стандартные временные рамки. Но во время «войны Афины» Англии и Америке потребовалось одновременно вести и реальные боевые действия: так было при Наполеоновских войнах, в Голландии, Дании, Пруссии, Португалии, Испании, Италии, Египте. В Первую мировую войну Англия была вынуждена кинуть миллионную армию на поля сражений. То есть в логике «войны Афины» – воевать не только экономически, но и на полях реальных сражений, и исключения здесь крайне редки.

Считаю, что сегодня Запад сделал две очень серьёзные ошибки: слишком быстро ввёл санкции против России, и их оказалось сразу слишком много. Если у вас время действия – единицы лет и больше, то вводить все меры воздействия за неделю – не самое умное решение. Такие вещи делаются гораздо медленнее, постепенным нагнетанием ситуации, а не попыткой сразу всё решить в свою пользу. Например, Запад мог бы не лишать наших олигархов их денег и квартир, а только всё время намекать, что это может случиться, заставляя их тем самым проявлять какую-то нужную Западу активность. Но когда их в одночасье лишают всего, то они прекрасно понимают (они же олигархи, у них определённый тип мышления), что если у них собственность отобрали, то её кому-то передали, и этот кто-то им её никогда не вернёт! Следовательно, никаких оснований в этой ситуации пытаться в чём-то подыграть Западу у них уже нет.

«ЗАВТРА». Понимают ли на Западе, что ошиблись?

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН. Думаю, что англо-американцы осознали ошибочность своих действий с точки зрения большой стратегии. Возникает ощущение, что они обвиняют Россию в собственной ошибке. По их убеждению, Россия рассчитывала на немедленную капитуляцию Украины, потому и начала военные действия. Но, приняв сразу все санкции против нас, Запад также явно рассчитывал на мгновенную капитуляцию России – прекращение военной операции. Не вышло!

Беседовала Наталья Луковникова

Россия. Украина > Армия, полиция. Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 1 апреля 2022 > № 4028277 Сергей Переслегин

Россия. Украина. США. ЦФО > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция. Образование, наука > globalaffairs.ru, 10 марта 2022 > № 4046489 Олег Карпович, Антон Гришанов

Долгий путь – куда?

ОЛЕГ КАРПОВИЧ, Доктор политических наук, доктор юридических наук, директор Института актуальных международных проблем Дипломатической академии (ДА) МИД России, проректор ДА МИД России.

АНТОН ГРИШАНОВ, Кандидат политических наук, старший научный сотрудник Института актуальных международных проблем Дипломатической академии МИД России.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Карпович О.Г., Гришанов А.А. Долгий путь – куда? // Россия в глобальной политике. 2022. Т. 20. No. 2. С. 184-198.

Российская военная операция на Украине стала кульминацией очень давно набиравшего обороты конфликта, в котором основным актором оказались Соединённые Штаты. Накал разногласий по украинскому вопросу достиг пика в начале 2022 года По крайней мере на риторическом уровне мы если и не вернулись в 1962 г., то сильно к нему приблизились.

Но шестьдесят лет назад у США и СССР были чёткие представления о стратегических целях и приоритетах в рамках как биполярного противостояния в целом, так и локальных конфликтов вокруг Кубы и Западного Берлина. Сегодня российская линия в отношении Украины также выглядит логичной. А вот ответ на вопрос, есть ли у Вашингтона стратегия на украинском направлении, менее однозначен.

Конечно, проще всего объяснить действия Соединённых Штатов давно сформулированной Збигневом Бжезинским максимой: «без Украины Россия перестаёт быть империей»[1], соответственно, все американские усилия уже не первый десяток лет брошены на последовательное разделение двух народов. Вести диалог с американской стороной по Украине было бы проще, существуй у него хотя бы такая, долгосрочная и разделяемая всем истеблишментом, линия стратегического поведения. Предсказуемость всегда лучше сумбура. На деле ничего похожего на единый и выверенный подход к этой проблеме не наблюдалось с начала 1990-х годов.

Политика Вашингтона всегда принимала волнообразные формы – периоды бурной активности сменялись затишьем и апатией (усталости от Украины или Ukraine fatigue[2]). Способность американского руководства сформулировать непротиворечивое видение американо-украинских отношений вызывает сомнения.

Неизвестно, как долго, несмотря на громогласные заявления о приверженности незыблемым принципам и ценностям, сохранится концентрация США на событиях вокруг Украины.

Журнал “Time” в феврале 2022 г. процитировал одну из высокопоставленных сотрудниц американского посольства в Киеве, утверждавшую, что ещё год назад команда Джо Байдена даже «слышать не хотела об Украине», а работники дипмиссии чувствовали себя «исчезнувшими»[3]. Эта цитата – характерная деталь, показывающая насколько нестабильна, оппортунистична и лишена планирования американская политика на украинском направлении. Но возникло такое положение дел не сегодня.

Одно из самых значимых и судьбоносных событий в истории американо-украинского диалога произошло 1 августа 1991 года. В этот день проходил помпезно обставленный визит в Киев Джорджа Буша – старшего. Однако едва ли лидеров УССР обрадовал его кульминационный момент. Выступая в украинском парламенте, американский лидер, по сути, выступил против форсированного движения Украины к независимости, заявив: «Американцы не будут поддерживать тех, кто ищет независимости, чтобы заменить удалённую тиранию на локальный деспотизм. Они не станут помогать тем, кто продвигает суицидальный национализм, основанный на этнической ненависти»[4]. Хотя советник Буша по национальной безопасности Брент Скоукрофт позднее заверял, что речь, саркастически названная газетой “The New York Times” “Chicken Kiev Speech”[5] («котлета по-киевски»), не была адресована непосредственно украинцам, а больше относилась к лидерам других республик, в частности Молдавии[6], её эффект для имиджа 41-го президента США оказался крайне негативным.

Буш-старший реалистично воспринимал риск разрастания противоречий между Украиной и Россией, а его госсекретарь Джеймс Бейкер в беседах с «архитектором перестройки» Александром Яковлевым и вовсе допускал возможность военного столкновения между двумя народами[7]. Но вследствие неблагоприятного резонанса киевской речи прагматизм отступил на второй план, в дело вмешались новые факторы. На фоне последующих событий в СССР, включая принятие Радой декларации о независимости, в Вашингтоне резко активизировались организации украинского лобби («Украина-2000», «Украинская национальная ассоциация» и «Украинская национальная информационная служба»), требовавшие от администрации Буша-старшего незамедлительной поддержки самоопределения Киева. Довольно быстро им удалось заручиться сторонниками в Конгрессе[8].

Главным сторонником такой линии в окружении президента стал министр обороны Дик Чейни вместе со своей радикально настроенной командой – по словам одного из приближённых Чейни, Эрика Эдельмана, госсекретарь Бейкер в тот момент называл их “Ukrainiacs”[9]. В конце концов, 27 ноября 1991 г., за несколько дней до референдума о независимости Украины, Джордж Буш – старший прямо пообещал признать независимость тогдашней УССР[10] на встрече с представителями украинской диаспоры, организованной внутриполитическими советниками. Тем не менее общую линию поведения американского президента сочли запоздалой, нерешительной, что добавило ему электоральных проблем накануне выборов 1992 года[11]. Позднее уже Билл Клинтон прямо говорил Леониду Кучме о значимости, которую для него имеет позиция украинской диаспоры[12]. На протяжении всех последующих десятилетий тень “Chicken Kiev Speech”, вкупе со страхом показаться недостаточно проукраинским, нависала практически над каждым из американских лидеров.

Другое дело, что как таковой «украинской стратегии» США после распада СССР долго не наблюдалось. Пребывавшая в тяжелейшем кризисе экономика страны мало интересовала американский бизнес. В плане военного базирования упивавшиеся «однополярным моментом» Соединённые Штаты тоже не видели смысла в использовании украинского потенциала. Глава Разведывательного управления Пентагона Джеймс Клэппер (позднее – директор Национальной разведки), посетивший Украину в 1993 г., отмечал, что местные военные отчаянно просили Пентагон воспользоваться их разведывательными станциями радиоперехвата, но те находились в столь плохом состоянии, что не заинтересовали заокеанских гостей[13].

В тот период Вашингтон устраивала решающая роль Москвы в урегулировании возникающих на постсоветском пространстве конфликтов, о чём Клинтон однажды без обиняков заявил Борису Ельцину: «В пространстве вокруг вас ваша роль будет подобна американской в отношении Панамы и Гренады»[14]. Но одним из таких конфликтов стал «крымский вопрос», вызывавший в Киеве особенно эмоциональную реакцию наряду с проблемой Черноморского флота. Именно поэтому уже в 1992 г. украинские власти начали последовательно втягивать США в свои споры с Москвой, используя в качестве козыря оставшееся на территории страны ядерное оружие. Отказавшись обсуждать этот вопрос с Россией в двухстороннем порядке, они потратили несколько лет на шантаж Вашингтона, добиваясь получения гарантий своей территориальной целостности непосредственно от Соединённых Штатов. Воспоминания американских дипломатов Строба Тэлботта[15] и Стивена Пайфера[16] показывают, насколько мастерски Леонид Кравчук, используя резолюции Верховной рады и угрозы выйти из переговорного процесса, манипулировал страхами Белого дома по поводу сохранения гигантского ядерного арсенала под украинским (весьма условным) контролем.

Добившись подписания 14 января 1994 г. трёхстороннего заявления России, Украины и США о ликвидации ядерного оружия на Украине, а затем (уже при Кучме) и Будапештского меморандума, Киев искусно обменял «неликвидный актив», который был способен превратить Украину в страну-изгой, на принуждение России к отказу от вовлечения в судьбу Крыма. Движение за самоопределение полуострова вскоре было подавлено административно-силовым путём. Документы обходили стороной вопрос базирования российского флота в Севастополе, который в итоге попал в прямую зависимость от динамики украинской политической конъюнктуры. В полном соответствии с афоризмом «хвост виляет собакой» Украина сумела направить активность американской дипломатии в нужное ей русло.

Данный прецедент открыл ящик Пандоры. Когда в середине 1990-х гг. Соединённые Штаты через подписание ряда экономических соглашений и создание комиссии «Гор-Кучма» попытались заново выстроить отношения с Киевом, стало ясно, что Украина, воодушевлённая приобретённым опытом, продолжает активно манипулировать американскими фобиями. Например, она пыталась обменять на западные финансовые транши отказ от промышленного сотрудничества с Ливией, Ираном и Ираком. Энтузиазм Вашингтона значительно поубавился при столкновении с украинской коррупцией и зарождавшимся олигархатом. Именно в тот период Киев зашёл с евро-атлантической «карты».

Вопрос о присоединении Украины к НАТО в гипотетическом ключе поднимался ещё до распада СССР. В 1989 г. Колин Пауэлл предсказал, что «если завтра двери НАТО будут открыты для новых членов, у нас на столе в течение недели будет несколько заявок – (…) возможно, даже от Украины»[17]. Пусть не столь буквально, но именно по этому сценарию и начали развиваться события после того, как США отступили от обещания Джеймса Бейкера не продвигаться на восток «ни на дюйм». Практически сразу после объявления о расширении Североатлантического альянса Киев начал высказывать неудовлетворённость своим будущим статусом буферного государства, увидев здесь предмет для очередного торга. Украинские власти спекулировали на исторически сложившихся российско-польских противоречиях, утверждая, что в этой ситуации единственной альтернативой сближению с альянсом для них остаётся некий двусторонний военно-политический союз с Польшей – якобы, ещё менее приемлемый для Москвы[18]. В Госдепартаменте понимали сложность ситуации – по словам тогдашнего постпреда США при альянсе Роберта Хантера, «всем, включая украинцев в то время, было ясно, что Украина (…), возможно, никогда не сможет претендовать на присоединение к НАТО. Общественное мнение на Украине было глубоко расколото. Нам также необходимо было убедить Россию, что вопрос о членстве в НАТО не зайдёт так далеко, одновременно не оставив Украину в подвешенном состоянии»[19]. Выход нашли в направлении Киеву приглашения присоединиться к программе «Партнёрство во имя мира», сотрудничество по которой в целом развивалось по модели отношений НАТО с Россией и через несколько лет трансформировалось в Хартию об особом партнёрстве.

Но в глубинах американского Совета национальной безопасности разворачивались более тревожные процессы. В мае 1993 г. Энтони Лейк, советник Клинтона по национальной безопасности и убеждённый сторонник расширения блока, заметил в разговоре с британскими коллегами: «Если мы примем Украину в НАТО, вопрос о ядерном оружии (на её территории – прим. авторов) решится сам по себе»[20]. Вскоре он поручил своим подчинённым – Дэниэлу Фриду, Александру Вершбоу и Никласу Бёрнсу (именно они будут определять политику на европейском направлении в течение следующих полутора десятилетий) – разработать дорожную карту «Двигаясь к расширению НАТО». В её итоговом тексте говорилось, что «возможность присоединения Украины к НАТО будет поддержана», дабы страна не превратилась в серую зону или часть российской сферы влияния[21]. Спустя несколько лет Клинтон объяснял Борису Ельцину, что приверженность принципу «открытых дверей» в отношении Украины якобы важна для сохранения возможности российского вступления в альянс[22].

Хотя речь шла о непубличном документе и чисто теоретической вероятности, в Киеве уловили направление ветра. Окружение Кучмы, в частности новообращённые атлантисты Владимир Горбулин и Борис Тарасюк, на встречах с западными коллегами активно спекулировали евро-атлантическими устремлениями Украины. Можно предположить, что сам украинский президент, раз в несколько лет менявший позицию по этому вопросу, таким образом пытался ослабить возраставшее напряжение в отношениях с Вашингтоном и продлить свою политическую карьеру. Но результат вышел иным. В США, очевидно, сочли, что Украина (где после событий в Косово число сторонников вступления в НАТО по-прежнему оставалось незначительным[23]) созрела для серьёзного разговора о членстве. Так как «Вашингтонский стратегический концепт» НАТО 1999 г. гласил, что расширение последней должно служить продвижению демократических и рыночных ценностей[24], Украине следовало «помочь» с внутренней трансформацией. Это и произошло в судьбоносном 2004 г. с подачи уже следующей, республиканской администрации.

Многие американские представители заявляют, что роль Вашингтона в «оранжевой революции» была не столь существенной, как её воспринимали в Москве[25]. Но в этих заверениях немало лукавства. Во-первых, фигура Виктора Ющенко давно рассматривалась в Соединённых Штатах в качестве «прогрессивной» альтернативы команде разочаровавшего американцев Леонида Кучмы. И в 2000 г. фактически состоялись его смотрины в Вашингтоне. Во-вторых, как отмечают американские исследователи Сэм Чэрап и Тим Колтон, те же самые официальные лица, которые подвергали сомнению значимость вмешательства Вашингтона в организацию «цветных революций», одновременно гордились своей ролью в них[26]. Майк Макфол, в частности, признавал, что существенная роль Международного республиканского института и Национального демократического института в поддержке Ющенко не вызывает сомнений[27]. В-третьих, многие американские фонды, как утверждал тот же Макфол[28], действительно слабо координируют между собой деятельность по «продвижению демократии», но это не значит, что за их спиной не стоят интересы отдельных групп. Последние же ориентируются не только на исполнительную власть, но и на влиятельных игроков в Конгрессе и некоммерческом секторе и решают определённые идеологические задачи. Сам процесс вовлечения США в украинскую внутреннюю политику, запущенный через ряд законов по финансированию демократических программ – таких, как Freedom Support Act и Support for East European Democracy Act, был уже неостановим к моменту «революции».

Победа команды Ющенко на фоне предшествовавших событий в Грузии породила чувство эйфории у американских атлантистов, неоконсерваторов и либеральных интервенционистов. Один из архитекторов расширения альянса Рон Асмус писал: «“Оранжевая революция” дала нам исторический шанс привнести тот же уровень мира и стабильности (что и в Восточной Европе – прим. авторов) дальше на восток – на Украину, через Чёрное море, возможно, в саму Россию»[29]. Одновременно начали активно разрабатываться варианты скорейшего предоставления Украине (и Грузии – две «постреволюционные» страны в тот момент рассматривались в связке) плана действий по подготовке к членству в НАТО (ПДЧ), невзирая на базирование в Севастополе Черноморского флота РФ. На Капитолийском холме с подачи Джона Маккейна сложилась неформальная коалиция сторонников евро-атлантической интеграции Украины. В исполнительной власти тон в дискуссии вокруг этого вопроса задавали бывшие “ukrainiaks” начала 1990-х гг. – команда вице-президента Чейни, а на первый план выдвинулись ориентировавшиеся на его позицию дипломаты – помощник госсекретаря Дэниэл Фрид, постпред при НАТО Виктория Нуланд и посол на Украине Джон Хёрбст.

Новые лидеры Украины и Грузии активно подталкивали американских собеседников к принятию нужного решения, которое позволило бы укрепить их ослабевавшие внутриполитические позиции.

В безальтернативности интеграционного сценария убедили и американского президента, прямо заявившего на одном из заседаний СНБ: «Если два этих демократических государства хотят получить ПДЧ, я не могу сказать “нет”»[30]. По всей видимости, Джордж Буш – младший просто не понимал сложности вопроса о Крыме и Севастополе, не говоря уже об Абхазии и Южной Осетии, и в очередной раз принял сторону своего напористого вице-президента.

Голоса скептиков, в частности министра обороны и экс-главы ЦРУ Роберта Гейтса, позднее назвавшего стремление принять Украину в НАТО «особенно монументальной провокацией»[31], игнорировались. Идеологическую платформу на саммите НАТО в Бухаресте в 2008 г. чётко выразила Кондолиза Райс, заявившая: «Москва должна понять, что холодная война закончилась и Россия проиграла»[32]. Параллельно, предвидя оппозицию со стороны ряда ключевых союзников, США сделали ставку на давно поощрявшийся ими раскол Европы на «старую» и «новую». Главным адвокатом предоставления Украине и Грузии плана действий по членству в НАТО стал польский министр иностранных дел Радек Сикорский. В дискуссии на уровне глав МИД он фактически оскорбил оппонировавшего идее ПДЧ главу внешнеполитического ведомства ФРГ Франка-Вальтера Штайнмайера сравнением позиции Берлина с событиями 1930-х гг. и упрёком в том, что интересы Москвы для немцев важнее интересов НАТО. Оставив в меньшинстве Германию и Францию, США, хоть и не смогли добиться реализации «программы-максимум» по предоставлению Киеву и Тбилиси ПДЧ, продавили беспрецедентную декларацию: Украина и Грузия «станут» членами НАТО. Таким образом приехавшему в Бухарест Владимиру Путину показали, «кто победил в холодной войне» (видимо, в рамках ответа на его Мюнхенскую речь), без чёткого осознания возможных геополитических последствий.

Впрочем, вскоре эйфория по поводу евроатлантических перспектив Киева поугасла. После спровоцированной саммитом в Бухаресте и разгромно проигранной Грузией войны в Южной Осетии, избрания президентом США настроенного на перезагрузку отношений с Москвой Барака Обамы и победы на украинских президентских выборах Виктора Януковича, провозгласившего курс на закрепление внеблокового статуса, волна интереса к этой стране в Америке пошла на спад. Начался новый период “Ukraine fatigue”[33]. Но деструктивный потенциал, заложенный годами пребывания у власти «оранжистов» и саммитом в Бухаресте, не исчез и через некоторое время дал о себе знать.

В годы «перезагрузки» Вашингтон мало интересовался происходящим вокруг Украины, диалог с которой от лица коллективного Запада был полностью отдан на откуп Брюсселю.

Ситуация не изменилась кардинальным образом и осенью 2013 г., когда Янукович отказался подписать Соглашение об ассоциации с ЕС. Майкл Макфол вспоминал, что сразу после этого даже поздравил первого вице-премьера РФ Игоря Шувалова с успехом российской дипломатии[34]. Как отмечал Джонатан Файнер, бывший тогда главой аппарата Джона Керри (ныне – первый заместитель советника по национальной безопасности), сам подход европейцев в духе «игры с нулевой суммой» – «вы с нами, то есть не с Россией, или против нас» – был «немудрым и необязательным»[35]. Даже когда на майдане Незалежности начались протесты, Обама, по свидетельству его советника Бена Родса[36], не видел возможности через их поддержку трансформировать Украину, он вообще был скептиком относительно самой перспективы такой трансформации. По мере разрастания кризиса у американского руководства, очевидно, сработали старые условные рефлексы времён однополярности, результатом чего стала активность Виктории Нуланд, радостно встреченной в Киеве лидерами «майдана». Интересно, что украинские политики, похоже, вновь смогли разыграть американскую карту в нужном для себя ключе: по утверждению Нуланд, её скандально известные попытки сформировать новое украинское правительство (ставшие достоянием гласности благодаря утечке частного телефонного разговора) были инициированы не столько Госдепартаментом, сколько лидерами протеста[37].

Как бы то ни было, нельзя не согласиться с выводом видного британского политолога Лоуренса Фридмана: у Соединённых Штатов и в тот – исторический по значению – момент, похоже, не было серьёзной стратегии по Украине[38]. В Вашингтоне, по имеющимся свидетельствам, вновь царила непонятная эйфория – на следующий день после переворота в Киеве, не дожидаясь консультаций президентов России и США, Белый дом признал новую, неконституционную власть. Роберт Гейтс называет странным тот факт, что руководство его страны не понимало – в Москве с самого начала воспринимали происходящее в Киеве как российско-американское «прокси-противостояние»[39]. Неудивительно, что в администрации Обамы были совершенно не готовы к последующим событиям, включая присоединение Крыма к России. Попытка провести в Женеве прямые переговоры с Москвой летом 2014 г., на которых с американской стороны присутствовали первый заместитель госсекретаря Уильям Бёрнс и советник вице-президента Джейк Салливан, закончились неудачей[40], в том числе из-за неготовности американцев воспринимать всерьёз российские аргументы.

Пользуясь замешательством США, новые власти активировали заложенную в Будапештский меморандум «бомбу замедленного действия» в виде гарантий территориальной целостности Украины со стороны Вашингтона. С подачи группы «ястребов» среднего звена (Виктории Нуланд, Селесты Уолландер из СНБ, Эвелин Фаркас из Пентагона и других[41]) в Вашингтоне развернулась дискуссия о необходимости предоставления Украине летальных вооружений. По словам Джонатана Файнера, некоторые её участники утверждали, что противникам Киева необходимо «пустить кровь из носа», чтобы заставить их отступить. Сам Обама склонился к более реалистичному видению, осознав, видимо, неизбежность в случае таких поставок эскалации, чреватой применением американского оружия и возможной гибелью российских граждан – с непредсказуемыми последствиями[42]. В итоге, ограничившись введением санкций против Москвы, американский лидер, как и многие его предшественники в предыдущие годы, утратил интерес к Украине. Соединённые Штаты, сыгравшие существенную роль в эскалации конфликта, даже не стремились участвовать в переговорах по его урегулированию в Минске. Именно поэтому нежелающие выполнять Минские соглашения лидеры Украины в дальнейшем будут искать сочувствия не столько у их гарантов – Франции и Германии, сколько у остающихся на обочине этого процесса американцев.

Дальнейшая линия США была ещё более разнонаправленной и несбалансированной. С одной стороны, кураторство над Киевом взял на себя лично тогда ещё вице-президент Джо Байден, не скрывавший своего влияния на украинскую внутреннюю политику[43]. С другой – для урегулирования конфликта в Донбассе и принуждения Киева к выполнению Минских соглашений этим влиянием он, по сути, так и не воспользовался. Переговоры с Москвой поручили Нуланд, фигуре с куда меньшим аппаратным весом, к тому же пользовавшейся даже в окружении Обамы специфической репутацией «антироссийского ястреба»[44]. Статус помощника госсекретаря был несопоставим с уровнем её визави, помощника президента РФ Владислава Суркова. Впрочем, при следующей администрации Нуланд уступила место ещё менее статусному дипломату.

Курт Волкер осуществлял при президенте Дональде Трампе деятельность спецпредставителя по Украине «на общественных началах», параллельно руководя радикально проукраински настроенным Институтом Маккейна и в качестве лоббиста сотрудничая с компанией Raytheon[45], крупнейшим производителем закупаемых Киевом систем вооружений (кстати, Трамп лишь подлил масла в огонь, согласовав поставку летальных вооружений Украине, вопреки своим заявлениям о намерении сгладить спорные моменты в отношениях с Москвой). Одновременно неофициальным куратором Украины стал посол США при ЕС Гордон Сондланд, вскоре сосредоточившийся на решении задач внутриполитического характера и выполнении деликатных поручений 45-го хозяина Белого дома. Хотя в годы президентства Трампа внимание США к Украине вновь сократилось до минимума (за исключением скандала, приведшего к голосованию по его первому импичменту), черты украинского кризиса и его постоянное подогревание сложились в некую единую схему.

Во-первых, украинская проблема стала неотъемлемой частью внутриполитической жизни США. С подачи коалиции сенаторов и конгрессменов, сформировавшейся ещё в 2000-е гг., был последовательно разработан и продавлен целый пакет законов, обязывающих Белый дом поддерживать «украинскую демократию» (то есть соответствующих политиков в Киеве) и увязывать будущее американо-российских отношений с реализацией Минских соглашений, выполнение которых, впрочем, саботируют проамериканские украинские лидеры.

Любые попытки высказать альтернативную точку зрения порождают поиск «российских агентов» и истерию в СМИ и профильных «мозговых центрах» (вроде Атлантического совета), агрессивно поддерживаемую украинским лобби.

Согласно недавним исследованиям, в 2021 г. активность последнего была в четыре раза выше, чем у просаудовского лобби, известного своим влиянием[46]. Связанные с ним американские законодатели, например, видный республиканец Тед Круз, активно используют такие инструменты, как блокирование утверждения президентских назначенцев, для сохранения в повестке дня вопроса о санкциях против «Северного потока – 2». Сопутствующие информационные кампании тесно координируются и с усилиями лобби военно-промышленного комплекса, представители которого прямо говорят о выгоде для их бизнеса «напряжения в Восточной Европе»[47]. Как и в 1991 г., даже при гипотетическом желании руководства США посмотреть на украинский вопрос под новым углом усилий диаспоры, её союзников в истеблишменте и СМИ, а также лоббистов достаточно, чтобы развернуть эти попытки вспять.

Во-вторых, отточенное украинскими лидерами мастерство манипулирования американскими собеседниками к настоящему моменту достигло совершенства. Планомерно разжигаемые Киевом истеричные настроения в Вашингтоне к началу 2022 г. превратили американских политиков в «больших украинцев, чем сами украинцы». В США настолько уверены в неминуемой опасности, грозящей Киеву, что теперь игнорируют попытки даже не российских, а украинских властей снизить градус паники, искусственно раздуваемой вокруг «неминуемого российского вторжения». Нагнетание страхов по поводу российской угрозы, которое началось ещё при Леониде Кравчуке, приносит плоды по сей день.

В-третьих, США стали заложниками собственных решений периода «однополярного момента» (или «конца истории»), в том числе итогов Бухарестского саммита НАТО. Идеологическая победа, одержанная в своё время во внутренних спорах поборниками агрессивного евроатлантизма над прагматиками, оказалась судьбоносной. Американские элиты убедили себя в том, что народ Украины стремится отгородиться от России и примкнуть к «свободному миру», и всеми силами пытаются помочь младшим партнёрам на Востоке решить данную задачу. При этом ни внутриполитический раскол в этой стране, ни стратегические интересы и опасения России не принимаются в расчёт. Тем более что антироссийские силы на Украине активно объединяются с союзниками в ряде государств НАТО (в особенности – в Польше) и подталкивают Вашингтон следовать по колее, проложенной ещё при Буше-младшем.

--

СНОСКИ

[1] Saradzhyan S. Does Russia Really Need Ukraine? // The National Interest. 25.02.2014. URL: https://nationalinterest.org/commentary/does-russia-really-need-ukraine-9944 (дата обращения: 18.02.2022).

[2] Pifer S. The Eagle and the Trident. Brookings, 2017. P. 288.

[3] Shuster S. The Untold Story of the Ukraine Crisis // Time Magazine. 2.02.2022. URL: https://time.com/6144109/russia-ukraine-vladimir-putin-viktor-medvedchuk/ (дата обращения: 18.02.2022).

[4] Bush G., Scowcroft B. A World Transformed. New York: Knopf, 1998. P. 502–503.

[5] Safire W. Putin’s ‘Chicken Kiev’ // The New York Times. 6.12.2004. URL: https://www.nytimes.com/2004/12/06/opinion/putins-chicken-kiev.html (дата обращения: 18.02.2022).

[6] Brent Scowcroft Oral History Part II. // Miller Center. 10.08.2000. URL: https://millercenter.org/the-presidency/presidential-oral-histories/brent-scowcroft-oral-history-part-ii (дата обращения: 18.02.2022).

[7] Sarotte M. Not One Inch. Yale, 2021. P.127.

[8] Pifer S. The Eagle and the Trident. Brookings, 2017. Pp 19-20.

[9] Eric Edelman Oral History // Miller Center. URL: https://millercenter.org/the-presidency/presidential-oral-histories/eric-edelman-oral-history (дата обращения: 18.02.2022).

[10] Brent Scowcroft Oral History Part II // Miller Center. 10.08.2000. URL: https://millercenter.org/the-presidency/presidential-oral-histories/brent-scowcroft-oral-history-part-ii (дата обращения: 18.02.2022).

[11] Pifer S. Op. cit. P. 19-20.

[12] Sarotte M.E. Not One Inch: America, Russia, and the Making of Post-Cold War Stalemate. Yale University Press, 2021. P. 127.

[13] Clapper J., Brown T. Facts and Fears: Hard Truths from a Life in Intelligence. Penguin Books, 2019. P. 78.

[14] Charap S., Colton T. Everyone Loses: The Ukraine Crisis and the Ruinous Contest for Post-Soviet Eurasia. Routledge, 2016. P. 59.

[15] Talbott S. The Russia Hand. New York: Random House Trade Paperbacks, 2003. P. 83-88.

[16] Pifer S. Op. cit. P. 38-70.

[17] Powell C., Persico J. A Soldier’s way. Penguin Books, 1995. P. 403.

[18] Talbott S. Op. cit. P. 101.

[19] Hamilton D.S., Spohr K. (Eds.) Open Door: NATO and Euro-Atlantic Security After the Cold War. Washington, DC: Foreign Policy Institute/Henry A. Kissinger Center for Global Affairs, Johns Hopkins University SAIS, 2019. P. 325.

[20] Sarotte M.E. Op. cit. P. 160.

[21] Hamilton D.S., Spohr K. (Eds.) Op. cit. P. 431.

[22] Ibid. P. 436.

[23] Pifer S. Op. cit. P. 38-70.

[24] Hill W. No Place for Russia: European Security Institutions Since 1989. Columbia University Press, 2018. P. 241.

[25] McFaul M. ‘Meddling’ In Ukraine // Washington Post. 21.12.2004. URL: https://www.washingtonpost.com/archive/opinions/2004/12/21/meddling-in-ukraine/5d366823-55e9-4716-9cf8-8b80a816b4ff/ (дата обращения: 18.02.2022).

[26] Charap S., Colton T. Op. cit. P.76.

[27] McFaul M. Ukraine Imports Democracy: External Influences on the Orange Revolution’ // International Security. 2007. Vol. 32. No. 2. P. 74.

[28] McFaul M. ‘Meddling’ In Ukraine // Washington Post. 21.12.2004. URL: https://www.washingtonpost.com/archive/opinions/2004/12/21/meddling-in-ukraine/5d366823-55e9-4716-9cf8-8b80a816b4ff/ (дата обращения: 18.02.2022).

[29] Charap S., Colton T. Op. cit. P. 82-83.

[30] ice C. No Higher Honor. New York: Random House, 2011. P. 673.

[31] Gates R. Duty. Penguin Books, 2015. P. 176.

[32] Rice C. Op. cit. P. 676.

[33] Pifer S. Curin ‘Ukraine Fatigue’. 9.02.2010. URL: https://www.brookings.edu/opinions/curing-ukraine-fatigue/ (дата обращения: 18.02.2022).

[34] McFaul M. From Cold War to Hot Peace: An American Ambassador in Putin’s Russia. Mariner Books, 2018. P. 383.

[35] The Putin Files: Jon Finer // PBS. URL: https://www.pbs.org/wgbh/frontline/interview/jon-finer (дата обращения: 18.02.2022).

[36] Gates R. Exercise of Power. New York: Penguin Random House, 2021. P. 281.

[37] The Putin Files: Victoria Nuland // PBS. URL: https://www.pbs.org/wgbh/frontline/interview/victoria-nuland/ (дата обращения: 18.02.2022).

[38] Freedman L. Ukraine and the Art of Strategy. Oxford University Press, 2019. P. 167.

[39] Gates R. Exercise of Power. Penguin, 2020. P.281.

[40] Burns W. The Back Channel: A Memoir of American Diplomacy and the Case for Its Renewal. Random House, 2019. P. 246.

[41] rowley M. Rift in Obama Administration over Putin // Politico. 13.10.2015. URL: https://www.politico.com/story/2015/10/syria-obama-putin-russia-discord-214677 (дата обращения: 18.02.2022).

[42] The Putin Files: Jon Finer // PBS. URL: https://www.pbs.org/wgbh/frontline/interview/jon-finer/ (дата обращения: 18.02.2022).

[43] Issue Launch with Former Vice President Joe Biden // Foreign Affairs. 23.01.2018. URL: https://www.cfr.org/event/foreign-affairs-issue-launch-former-vice-president-joe-biden (дата обращения: 18.02.2022).

[44] Rhodes B. The World As It Is. Perry Merrill, 2018. P. 235.

[45] Kuttner R. The Sleazy Career of Kurt Volker // The American Prospect. 8.10.2019. URL: https://prospect.org/impeachment/sleazy-career-of-kurt-volker-ukraine-hungary/ (дата обращения: 18.02.2022).

[46] Freeman B. Ukrainian Lobbyists Mounted Unprecedented Campaign on US Lawmakers in 2021 // The Intercept. 11.02.2022. URL: https://theintercept.com/2022/02/11/ukraine-lobby-congress-russia (дата обращения: 18.02.2022).

[47] Cliffton E. Big War CEOs: There’s Chaos in the World and our Prospects Are Excellent // Responsible Statecraft. 28.01.2022. URL: https://responsiblestatecraft.org/2022/01/28/big-war-ceos-theres-chaos-in-the-world-and-our-prospects-are-excellent/ (дата обращения: 18.02.2022).

Россия. Украина. США. ЦФО > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция. Образование, наука > globalaffairs.ru, 10 марта 2022 > № 4046489 Олег Карпович, Антон Гришанов

Россия > Внешэкономсвязи, политика > rg.ru, 28 сентября 2021 > № 3844454 Сергей Караганов

Караганов: Идя в Сибирь, мы идем и в будущее, и к истокам нас как державы

Текст: Сергей Караганов (почетный председатель Президиума СВОП)

Много раз говорил и писал о том, что без ведущих вперед идей великие державы не создаются, а потеряв их, вырождаются. Как это и произошло, в частности, с нами, когда в 1970-е гг. на скудость потребления наложился износ коммунистической идеи, на которую был нанизан СССР. Это же на глазах происходит в Европе, где в прошлом великие державы от великих идей отказались, а европейская идея, лежавшая в основании создания ЕЭС, - ЕС выработалась и зашла в тупик.

В последние года два волна требований со стороны растущего большинства интеллектуального класса ведет, хотя и очень медленно, к осознанию руководством необходимости активизации поиска новой идеологии.

Прагматизм и технократизм полезен, особенно после провала коммунистической идеологии, а затем и российского варианта либерал-демократизма. Но эта полезность ограничена во времени и явно исчерпана.

Большая семья, патриотизм и тем более - солженицынское сохранение народа, безусловно, должны быть составными частями большой идеи. Если в поиске смысла существования страны или народа забывают об этой простой истине, случается беда.

Часто вспоминаю стихотворение чудесного советского поэта Михаила Светлова "Гренада". Оно вело вперед поколения мечтателей. Но в нем был и приговор идее интернационализма за счет своего народа. Не удалось узнать, понимал ли это сам поэт: "Я хату покинул,/ Пошел воевать,/ Чтоб землю в Гренаде/ Крестьянам отдать./ Прощайте, родные!/ Прощайте семья!/ "Гренада, Гренада, Гренада моя!" А у нас еще немало людей в политическом классе, призывающих к безусловной поддержке обнищавших и обескровивших себя соседей по ушедшему СССР.

Мы, хотя и медленно, начинаем наступать в идейной сфере или по крайней мере презрительно насмехаться в ответ на бесконечные нападки противников по геополитической борьбе.

Уходит, хотя и медленнее, чем хотелось бы, и порожденное бытовой бедностью по сравнению с казавшимся богатым Западом ощущение неправоты, желание оправдываться или в лучшем случае отплевываться.

Ощущение моральной и политической правоты перестают скрывать даже дипломаты. Было приятно, когда В.В. Путин шутливо попенял С.В. Лаврову за "излишне" задиристый тон.

Даже в близкой к теме нашего обсуждения замечательной статье советника министра обороны А.М. Ильницкого о "ментальной войне", опубликованной в августовском номере за 2021 год "Военной мысли" виден и оборонительный мотив. Он предлагает обороняться от навязываемых нам с Запада псевдоидеологий и этических кодексов, которые ведут к деградации общества и человека. Речь идет об ЛГБТизме, демократизме, ультрафеминизме, черном расизме, отрицании истории и корней. Далее по списку.

Опасность налицо. Но велика она в первую очередь тем, что эти явления рождаются в силу ряда причин - в них надо разобраться - внутри благополучных и развитых цифровизированных обществ и только потом поддерживаются политическими элитами, стремящимися раздробить общества и лишить людей воли к сопротивлению несправедливости и неэффективности управления ими. Экспорт этих псевдоидеологий в том числе и к нам - это вторичная и побочная цель.

Считая, что эта зараза приходит исключительно с Запада, мы упрощаем проблему и можем стратегически промахнуться. Бороться нужно, не только оттесняя или отгораживаясь, но предлагая альтернативу, имеющую корни в обществе и привлекательную для других стран, нормальных людей, стремящихся остаться ими, а не роботами или манкуртами. А людей, исповедующих нормальные ценности, в мире подавляющее большинство. Себе и миру можно и нужно, выработав, предложить привлекательную новую - старую русскую идею.

У России есть изначальное конкурентное преимущество в продвижении своего видения того, каким должны быть человек и человечество. Это - открытость нашей культуры, ее всемирность и всечеловечность, о которой говорил Ф.М. Достоевский в своей легендарной речи об А.С. Пушкине.

Дам в очередной раз, с дополнениями последних лет свой вариант набора лозунгов, которые могут стать основой российской идеологии для себя и мира.

Мы считаем, что миссией человека является служение не себе, но семье, обществу, стране, миру. И Богу, если он или она в него верит. Мы против обесчеловечивания людей через отрицание общественной сущности человека, его пола, родства, истории его и его страны, без которой он состояться не может.

Мы - народ очень сильных и женственных женщин, не раз спасавших страну в ее тяжелой истории. Мы не только уважаем, но почитаем их. Мы - за равенство прав и возможностей женщин и мужчин. Но не за ультрафеминизм, лишающий их коренной биологической сущности, а жизнь и культуру одной из ее главных составляющих и движущих сил - любви между женщиной и мужчиной.

Мы - народ отважных мужчин, готовых защитить слабых.

Мы - за мир. Наши вооруженные силы не только обеспечивают наш суверенитет и безопасность, но и, сдерживая агрессоров и претендентов на гегемонию, обеспечивают мир во всем мире.

Мы - за суверенитет стран и народов, свободу выбора ими своего пути, в политике, экономике и, что не менее важно, в культуре. Разбив всех претендентов на мировое господство, а сейчас подорвав главную основу западного доминирования - военное превосходство, мы создали условия не только для своего суверенного развития, но и для свободы выбора другими странами и народами. Мы - народ-освободитель. Но теперь не за счет своего народа. А потому что это отвечает его коренным интересам.

Мы - народ победителей и народ-победитель.

Мы - народ-интернационалист. И другими, учитывая нашу историю, быть не можем. Нам чужд любой расизм.

Мы - за справедливый мир для всех стран и народов, за справедливый экономический порядок внутри страны.

Мы - близкий к природе народ и будем защищать окружающую среду и у себя, и во всем мире во имя будущих поколений.

Главное в миссии России - обустройство страны, воля и благоденствие наших граждан.

Мы - за сильное государство, способное, сотрудничая с другими странами, защищать жизнь и интересы своих граждан. Но и за волю, за суверенитет человека, его свободу мыслить и решать, как думать и жить без тоталитарного диктата хоть снизу, хоть сверху.

Естественен вопрос, а на кого должна ориентироваться новая - старая русская идея в условиях современного усложняющегося общества? Потенциальных ответов настолько много, что их обсуждение наверняка заведет в тупик. Предлагаемый ответ прост - на патриотическое большинство, которое нужно расширять и новой идеологией, и новой политикой (см. ниже).

А как же быть с поколением "Z", года три тому назад называвшимся "креативным классом"? Ответ - да никак. Молодежь повзрослеет, а та ее часть, которая не захочет этого сделать, побузив, выпадет в осадок, превратится не в творцов, строителей и защитников, а в обслугу последних. Будем надеяться - квалифицированную. Удовлетворятся неясные запросы на новые ценности, мы просто растеряем старые, самих себя, народ, страну.

Так же философски стоит относиться к постоянно повторяемому тезису, что молодежи (в т.ч. ее нынешним привычкам и взглядам) принадлежит будущее. Молодость прекрасна и энергией, и поиском, и романтикой. Но историю стран и мира строят взрослые люди. Иногда, когда они теряют ориентиры или хотят не строить, а разрушать, пускают вперед молодежь, не связанную обязательствами, знаниями, опытом, еще не чувствующую ответственности за семью, Отечество.

Тем более что, похоже, значительная часть молодежи, выросшая в суперцифровизированной среде, да еще с новыми ценностями, никогда не повзрослеет. И делать ставку нужно на ту ее часть, которая растет в передовых корпорациях, университетах и, вероятно, в суворовских и нахимовских училищах, создает новые производства и технологии. Впрочем, многие из условного поколения "Z", особенно если ему предложить ведущие вперед идеи, пойдут за ними.

Запуск и продвижение новой идеологии, новой русской идеи, естественно, должны сопровождаться реальными изменениями в нашей политике. Похоже, этого и боятся многие тормозящие выдвижение новой идеологии для России. Не хотят менять ничего, пригрелись.

В числе этих изменений, безусловно, должно быть развитие наметившегося курса на большую социальную справедливость. Включая и переход к разумной прогрессивной шкале налогообложения. Это давно перезревшее, а теперь и работоспособное решение - благодаря высокому качеству нашей налоговой системы. За счет этого - повышение инвестиций в здравоохранение, науку, образование, защиту нашей природы.

Для наполнения смыслом национальной жизни, мобилизации ищущих, честолюбивых и активных необходим и большой духоподъемный геополитический проект. Ими были петровское окно в Европу, Транссиб. Напомню его лозунг: "Вперед к Великому океану". Им была и мировая революция большевиков. Недавно ими были идеи поменьше - провалившееся "возвращение в Европу", достигнутое "вставание с колен".

Пока таких проектов нет.

Технократические "национальные проекты", безусловно, полезны, но не пробуждают творческую энергию.

"Поворот на Восток", призванный в числе прочего стать частью такой большой идеи, достигнув определенных успехов, выдыхается. Основных причин две.

Это была попытка ускоренного развития только Дальнего Востока с его ограниченным человеческим капиталом. Была разорвана Сибирь - единый исторический и экономический регион.

В проекте не было идейной основы, которой можно было бы увлечь. Он был по большей части технократическим. Не стал своим, народным, даже и для жителей Тихоокеанской Сибири.

Арктический проект при всей его полезности большим духоподъемным, вовлекающим и привлекающим массы активных людей быть не может.

Таким проектом может и должно стать новое освоение, подъем всей Сибири с ориентацией на Азию и Тихий океан и, разумеется, Арктику. Первоначально, более десяти лет тому назад, разрабатывавшаяся концепция "поворота на Восток" предусматривала ускоренное развитие с ориентацией на энергодефицитные, вододефицитные, быстрорастущие рынки Азии всей Сибири, а не только ее восточной части.

Отрадно, что С.К. Шойгу возобновил продвижение этой идеи, которую он высказывал и десятилетие назад. В т.ч. о создании столичных городов в Сибири.

Но то, что пока предлагается, судя по печати, опять полезный, но технократический проект развития центральных регионов Сибири. В нем нет главного, того, что подъем Сибири - путь в новый мир для всей России. А сибиряки и те, кто к ним присоединится физически и ментально, - первопроходцы в новое будущее мощной и благоденствующей России.

Новый проект поможет вовлечь в ускоренное развитие не только самый богатый ресурсами и очень богатый интеллектуальным капиталом регион страны - Центральную Сибирь, воссоединит ее с Сибирью Тихоокеанской. Он подтолкнет заложенную в концепции "поворота на Восток", осуществляемую очень медленно цель переформатирования мышления российской элиты от отсталого европоцентризма к новому, устремленному в будущее большому евразийству. Мы - культурно по большей части европейская страна. Может быть, скоро останемся среди последних культурно европейских держав, если Европа продолжит самоубийство своей цивилизации новыми ценностями. Но социально и политически мы ближе к Азии. И эта "азиатчина" теперь наше конкурентное преимущество. Двигаясь в Сибирь, мы не только завершаем принесший много полезного, но объективно выдохшийся европейский, петровский проект - нам больше почти нечего брать у Европы, но "возвращаемся домой", в Большую Евразию, обретаем новых и старых себя.

Идя в Сибирь, мы идем и в будущее, и к истокам нас как великой державы, а не просто восточной окраины Европы. Пришедшие из Азии монгольские орды не только войнами и сбором дани задержали наше развитие, но и сформировали безбрежность русского геополитического мышления, оставили нам веротерпимость и культурную открытость. И сформировали - в борьбе с ними - главный элемент культурного кода русских - стремление к независимости и суверенитету.

Выдающийся американский политический мыслитель З. Бжезинский был заведомо не прав, когда вбросил свое знаменитое и часто повторяемое, в том числе и у нас, изречение, что без Украины Россия не останется великой державой. Это не так - она не стала бы великой без Сибири, без ее ресурсов, без "сибирского характера" части русских, без "сибирских полков", не выстояла бы против завоевателей на европейской равнине. В лучшем случае стала бы восточным аналогом Польши. Знаю, что для многих это звучит оскорбительно.

Можно и нужно строить новые научно-производственные центры, как предлагает С.К. Шойгу, многие ученые. Но не менее важно - перенести в сибирские города действительно значительную часть столичных функций, большую часть экономических ведомств, возможно, Госдуму и/или Совет Федерации. В том числе чтобы образованная и честолюбивая молодежь потянулась туда, ускоряя процесс геоидеологического, духовного взросления российской элиты.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > rg.ru, 28 сентября 2021 > № 3844454 Сергей Караганов

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708342 Константин Душенко

ОТ «ЧИНГИСХАНА С ТЕЛЕГРАФОМ» ДО «ВЕРХНЕЙ ВОЛЬТЫ С РАКЕТАМИ»

КОНСТАНТИН ДУШЕНКО

Кандидат исторических наук, старший научный сотрудник отдела культурологии Института научной информации по общественным наукам РАН.

ПРЕВРАЩЕНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЕТАФОРЫ

Определение СССР как «Верхней Вольты с ракетами» получило широкое распространение с 1980-х годов. В XXI столетии неоднократно задавался вопрос о происхождении этого оборота. Ниже будет показано, что он восходит к высказыванию Александра Герцена и имеет за собой более чем полуторавековую историю.

Четыре последовательные вариации метафоры выглядят так:

Чингисхан с телеграфом и конгревовыми ракетами.

Чингисхан с атомной (водородной) бомбой.

Конго с ракетами.

Верхняя Вольта с ракетами.

Во всех этих формулах первая часть символизирует некую нецивилизованную, чуждую европейским (западным) ценностям силу (страну), а вторая – новейшие достижения западной цивилизации, прежде всего – в военной области.

Чингисхан с телеграфом

В начале 1857 г. в Петербурге вышла книга барона Модеста Корфа о восшествии на престол Николая I[1]. Книга писалась по заданию Николая, а издана для широкой публики по указанию Александра II. Целью издания было приуменьшить значимость выступления декабристов и дискредитировать их побудительные мотивы.

1 октября 1857 г. в лондонском «Колоколе» появилось открытое письмо Герцена к Александру II по поводу книги Корфа. Доказывая историческую оправданность движения декабристов, Герцен, в сущности, оспаривал пушкинскую формулу (тогда ещё неизвестную): «Правительство есть единственный Европеец в России». Он писал: «Если б у нас весь прогресс совершался только в правительстве, мы дали бы миру ещё небывалый пример самовластья, вооружённого всем, что выработала свобода; рабства и насилия, поддерживаемого всем, что нашла наука. Это было бы нечто вроде Чингисхана с телеграфами, пароходами, железными дорогами, с Карно и Монжем в штабе, с ружьями Минье и с конгревовыми ракетами под начальством Батыя» (курсив мой – К.Д.)[2].

«Конгревова ракета» – боевая пороховая ракета с дальностью поражения до 3 км, изобретённая английским генералом Уильямом Конгривом и положившая начало европейскому ракетостроению. Такие ракеты успешно использовались британской армией в наполеоновских войнах: при бомбардировке Булони (1806), Копенгагена (1807) – город был сожжён дотла – и битве при Лейпциге (1813). Со второй половины XIX века ракеты на целое столетие утратили роль важного вида боевого оружия.

Однако метафора «Чингисхан с телеграфами» оказалась в фокусе общественного сознания гораздо позднее, в конце XIX века, и решающая роль принадлежала здесь Льву Толстому. 31 июля 1890 г. он писал правоведу и философу Борису Чичерину: «Недаром Герцен говорил о том, как ужасен бы был Чингис-Хан[3] с телеграфами, с железными дорогами, с журналистикой. У нас это самое совершилось теперь»[4].

Эту мысль Толстой развил в книге «Царство Божие внутри вас» (Париж, 1893; на русском языке: Берлин, 1894): «Правительства в наше время – все правительства, самые деспотические так же, как и либеральные, – сделались тем, что так метко называл Герцен Чингис-ханом с телеграфами, то есть организациями насилия, не имеющими в своей основе ничего, кроме самого грубого произвола, и вместе с тем пользующимися всеми теми средствами, которые выработала наука для совокупной общественной мирной деятельности свободных и равноправных людей и которые они употребляют для порабощения и угнетения людей»[5].

«Чингиз-Хан с телеграфами» – одно из рабочих названий статьи Толстого «Пора понять» (опубликована в 1910 г.). «…Русское правительство, – говорилось здесь, – <…> теперь тот самый Чингис Хан с телеграфами, возможность которого так ужасала его [Герцена]. И Чингис Хан не только с телеграфами, но с конституцией, с двумя палатами, прессой, политическими партиями et tout le tremblement»[6]. «…Различие Чингис Хана с телеграфами от прежнего будет только в том, что новый Чингис Хан будет ещё могущественнее старого»[7]. Статья была переведена на основные европейские языки; благодаря ей, а также трактату «Царство Божие внутри вас» западный читатель узнал о метафоре Герцена.

Итак, у Толстого «Чингисхан с телеграфами» – определение не только русского правительства, но и современного государства вообще. В революционной печати, а затем в послереволюционной советской печати эта метафора применялась обычно к самодержавной России. О том, до какой степени она ассоциировалась с Толстым, свидетельствует замечание видного историка Михаила Покровского: «Лев Толстой назвал это [царское] государство “Чингисханом с телеграфами”»[8].

В послереволюционной эмигрантской печати слова Герцена применялись к большевистской России. Однако идеолог национал-большевизма Николай Устрялов делает существенную оговорку: «Нельзя сказать, чтобы сразу и целиком рухнула старая культура. Нельзя сказать также, что новая стихия, – этот “шофёр” или “Чингисхан с телеграфом”, – представляет собою нечто абсолютно примитивное и однородное»[9].

В 1941 г. та же метафора применялась в советской печати к нацистскому государству: «Когда-то Герцен с ужасом рассуждал о возможном появлении “Чингисхана с телеграфами”, о грядущих варварах, оснащённых усовершенствованной техникой. Но никакая, даже самая мрачная фантазия передовых людей XIX века не могла себе представить то, что произошло в XX столетии, когда фашистские громилы стали претворять в действительность свои кровавые планы порабощения человечества и искоренения его культуры»[10].

В том же значении использует слова Герцена писатель Алесь Адамович с соавторами в книге «Я из огненной деревни» (1974, гл. «Чингисханы с телеграфами»).

Чингисхан с атомной бомбой

После войны эмигрантский философ Семён Франк осовременил метафору в её технической части, включив сюда и атомную бомбу: «Сто лет тому назад проницательный русский мыслитель Александр Герцен предсказывал нашествие “Чингисхана с телеграфами”. Это парадоксальное предсказание оправдалось в масштабе, которого не мог предвидеть Герцен. Новый Чингисхан, родившийся из недр самой Европы, обрушился на неё воздушными бомбардировками, разрушающими целые города, газовыми камерами для массового истребления людей и грозит теперь смести человечество с лица земли атомными бомбами»[11]. Франк использует метафору в духе Толстого – как универсальную характеристику современного государства, свободного от норм человеческой морали.

Пять лет спустя в эмигрантском «Социалистическом вестнике» появилась статья публициста Павла Берлина «Чингиз-Хан с водородной бомбой». Историческую родословную русского коммунизма автор возводил к эпохе татаро-монгольского владычества, не останавливаясь перед утверждениями, что «Чинrиз-Хан ввёл коммунизм, идущий дальше советского». «Оба этих строя были построены на полном отрыве успешного освоения самой последней техники, в том числе в первую голову истребительной, от той культурной почвы, которая её породила и развила»[12].

«Лев Толстой, – пишет Берлин, разделяя распространённое в то время заблуждение, – пустил в оборот выражение “Чингис-Хан с телеграфом”. <…> …Действительность поднесла нам в лице Сталина Чингис-Хана уже не с мирным и невинным телеграфом, а со всеразрушающей атомной бомбой». Теперь же «мы видим <…> Маленкова с водородной бомбой»[13].

В том же году в июльском номере консервативного журнала “The American Mercury” была опубликована статья Дж. Антони Маркуса «Удастся ли Маленкову?» Автор писал: «Я вспоминаю те годы, когда обрабатывающая промышленность была крайне бедна. В России не было ни одного трактора, танка, подводной лодки, бомбардировщика или истребителя собственного производства, не говоря уж о современных средствах производства и распределения продовольствия и одежды и других необходимых вещах.

Это не та Россия, которую унаследовал Маленков. Сегодня он Чингисхан с атомно-водородными бомбами, полный решимости использовать их для установления мирового господства – курс, от которого ни он, ни его преемник никогда не смогут отклониться надолго»[14].

Сходство этого пассажа с соответствующим фрагментом статьи Берлина очевидно. Маркус, убеждённый антикоммунист, родился в России, прекрасно знал русский язык, многократно посещал СССР до войны по делам Амторга и имел самые тесные связи с русской политической эмиграцией в Америке. Позднее один из эмигрантских авторов приписал эту формулу Льву Троцкому: «Троцкий переоценил Сталина, назвав его Чингисханом с атомной бомбой»[15]. Разумеется, Троцкий, убитый в 1940 г., чего-либо подобного сказать не мог.

С конца 1960-х гг. герценовская метафора начинает применяться в советской печати к западным противникам СССР: «Чингисхан, вооружённый водородной бомбой и ракетами, уже не фантазия, не выдумка романиста, а реальность, с которой необходимо считаться, чтобы не оказаться однажды в положении человечества, вынужденного признать преимущества саламандр»[16].

В статье 1971 г. о гонке вооружений в космосе предостережения Герцена переадресованы в соответствии с нуждами советской пропаганды: «Герцена мучила мысль о судьбах человечества и о судьбе науки, попавшей во власть любителей колониальных грабительских захватов и военных авантюр. “Это было бы, – писал Герцен, – нечто вроде Чингисхана с телеграфами, пароходами, железными дорогами, с ружьём Минье, с конгревовыми ракетами под начальством Батыя…” Чингисхан с телеграфами! Да, тогда, в середине XIX столетия, телеграфная проволока и ракеты Конгрева, летавшие на двести сажен, были потолком технического могущества, а русский царь и французский император – воплощением тиранства и попрания человеческих прав. Сегодня всё это кажется детской игрой. Ракеты летают нынче к Венере и Марсу, и современные чингисханы владеют не только телеграфами, но и телевизионными установками, лазерами, компьютерами и ещё многим другим. Чингисханы наших дней замахиваются и на космос»[17].

Другой советский автор применяет метафору к маоистскому Китаю: «Герцену эта опасность рисовалась в образе Чингисхана с телеграфом. Лев Толстой писал о Чингисхане с парламентом. Мы знаем теперь, что возможен и Чингисхан с атомной бомбой и даже Чингисхан с революцией, вроде “культурной революции” Мао Цзэдуна»[18].

Такое уподобление встречалось и в западной печати; этому способствовало то, что Чингисхан издавна был синонимом «жёлтой опасности». В 1968 г. в книге американского автора о Югославии цитировалось (без источника) «замечательное пророчество» члена Верховного суда США Уильяма Дугласа (1898–1980), которое автор книги датирует 1955 годом[19]. Здесь речь шла об угрозе со стороны коммунистического Китая: «Россия следующего поколения действительно может размягчиться до уровня нынешней коммунистической Югославии. Если Азия индустриализируется и произведёт Чингисхана с водородной бомбой, Россия и Америка могут стать незаменимыми друг для друга, если обе они хотят выжить»[20].

Конго с термоядерными ракетами

После создания баллистических ракет с ядерными боеголовками упоминание о «конгревовых ракетах» обрело неожиданную актуальность. Как было показано выше, в советской печати уже в 1960-е гг. возникает тема «Чингисхана с ракетами». Следующее превращение метафоры произошло во Франции: вместо имени Чингисхана как символа варварства появляется название африканской страны.

В 1973 г. в Париже вышла книга «Что я знаю о Солженицыне». Её автор, историк искусства Пьер Дэ (1922–2014), член французской компартии с 1939 г., в 1940–1950-е гг. писал хвалебные книги о Советском Союзе. Однако в 1968 г. он с энтузиазмом встретил Пражскую весну. В своей новой книге Дэ вспоминал о беседах с писательницей Эльзой Триоле в 1968 г. (Эльза писала тогда статью о манифесте академика Андрея Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе»): «Я только что опубликовал статью о долгом времени в истории, о глубинных движениях в масштабе целых столетий, незаметных для традиционного анализа <…>. Она ответила:

– Существует долгое русское время, Пьер. И я хотела бы знать, куда оно ведёт… Это вы мне рассказывали, что Куртад незадолго до смерти <…> сказал вам, что эта страна – Конго с термоядерными ракетами (le Congo avec des fusées thermonucléaires)»[21].

Достоверность этого сообщения остаётся под вопросом: Пьер Куртад, член ЦК КПФ с 1954 г., насколько известно, до конца жизни оставался правоверным коммунистом и апологетом СССР.

Появление именно Конго в этой формуле едва ли случайно: в 1970-е гг. в Конго существовал военный диктаторский режим, пытавшийся строить социализм по советскому образцу. В сентябре 1973 г. формула «Россия – это Конго с ракетами» появилась в заголовке немецкой газеты “Die Zeit”. Автор статьи, Франсуа Бонди, цитировал книгу Пьера Дэ[22]. Год спустя Бонди связал эту формулу с метафорой Герцена. Бонди, швейцарский журналист, писатель и переводчик (в том числе с польского), близкий друг Ромена Гари – французского писателя родом из России, был, надо думать, хорошо знаком с русской литературой. В беседе с сотрудником «Радио “Свободная Европа”» о перспективах разрядки он говорил: «Могут сказать, что, ускоряя процесс усложнения системы в России, вы тем самым ускоряете её упадок, поскольку высококвалифицированные русские не будут (как утверждают) терпеть тоталитаризм. Я в этом вовсе не уверен. Простой и отрезвляющий факт состоит в том, что наши отношения с Россией отличаются от отношений с любой другой страной, и это связано с исторической, культурной и политической “инаковостью” Советского Союза. Пьер Куртад, бывший редактор французской коммунистической газеты “Юманите”, охарактеризовал Советский Союз после недавней поездки туда[23] как “Конго, оснащённое ракетами (a Congo equipped with rockets[24])”; это перекликается с опасениями Александра Герцена относительно “Чингисхана с телеграфом”. По правде сказать, у нас нет ответа на этот вопрос. Лучшее, на что мы можем надеяться, – это побудить хранителей ракет держать свои ракеты на расстоянии и уделять больше внимания любому шагу, который может предпринять эта система, чтобы вырваться из своего Конго»[25].

В печатной английской версии радиобеседы французский термин “des fusées” (ракеты) передан словом “rockets”. Между тем французскому “fusée” и русскому «ракета» в английском соответствуют два термина – “rocket” и “missile”. Первый чаще всего означает космическую ракету, второй – военную управляемую ракету, в том числе с ядерной боеголовкой. То, что вначале появилась форма “…with rockets”, преобладающая и поныне, объясняется, по-видимому, как раз генеалогией выражения, восходящего к русскоязычной метафоре. C 1990-х гг. использовалась также форма “Upper Volta with missiles”.

Верхняя Вольта с ракетами

Замена Конго на Верхнюю Вольту – маленькую и нищую африканскую страну, почти незаметную на карте мира, – подчёркивала парадоксальность метафоры. Первое известное нам упоминание о «Верхней Вольте с ракетами» датируется осенью 1983 года. Важно отметить, что одной из центральных тем тогдашней печати был конфликт по поводу южнокорейского «Боинга», сбитого советской ракетой «воздух-воздух» у острова Сахалин 1 сентября 1983 года.

28 октября 1983 г. в левом британском еженедельнике “New Statesman” появилась рецензия на две новые книги об СССР, включая книгу Эндрю Кокбёрна «Угроза: советская военная машинa изнутри»[26]. Кокбёрн, сын британского коммуниста Клода Кокбёрна, с 1979 г. жил в США. Главный тезис его книги таков: западные политики преувеличивают мощь советской военной машины, чтобы обосновать собственные программы вооружения. Советские технологии на десятилетия отстают от западных. На парадах ракетные войска (цитирую рецензента книги) «демонстрируют тщательно выточенные деревянные ракеты (carefully lathed wooden missiles); части, марширующие на Красной площади, никогда не учатся воевать; новые реактивные самолёты способны находиться в воздухе лишь несколько минут»[27].

По мнению рецензента, многое в книге верно, однако Кокбёрн не свободен от предубеждений, характерных для «новой холодной войны», а именно от «антироссийского расизма, стремящегося изобразить Советский Союз как страну слабую и варварскую одновременно. Каждый контрреволюционер, от Сидни Рейли до генерала Джона Хакетта[28], использовал этот мотив для разжигания ненависти и агрессивности по отношении к СССР. Те, кто по ошибке сбивает корейские авиалайнеры, находятся вне цивилизации. Те, кто бомбит психиатрические лечебницы в Гренаде[29], просто плохо информированы. Русские изображаются с расистским оттенком: какая-то кучка грязных мужиков, прикидывающихся великой державой, – “Верхняя Вольта с ракетами”, как пошучивают дипломаты в Москве» (курсив мой – К.Д.)[30]. То, что выражение возникло в Москве среди иностранных дипломатов (и, вероятно, журналистов), подтверждается позднейшими свидетельствами.

Чуть раньше, весной 1983 г., Рональд Рейган назвал СССР «империей зла». Это определение стилистически контрастирует с определением «Верхняя Вольта с ракетами». Если образ «империи зла» демонизировал СССР, то образ «Верхней Вольты с ракетами» ставил под сомнение представление об СССР как сверхдержаве.

Год спустя (1984) Республика Верхняя Вольта была переименована в Республику Буркина-Фасо, но это наименование не заменило «Верхнюю Вольту» в нашей метафоре.

По одной из распространенных версий, выражение “Upper Volta with rockets” было введено в оборот британским журналистом Дэвидом Бьюкеном. Имелась в виду его статья «Москва тоже может это производить: советский технологический экспорт» (“Moscow can do it, too”), опубликованная в “Financial Times” 15 сентября 1984 г. Но, как мы видели, в статье Бьюкена использовался уже существовавший к тому времени оборот.

Широкое распространение он получил в годы «перестройки». Британский журналист Патрик Кокбёрн вспоминал: «“Верхняя Вольта с ракетами!”, – сказал мне один журналист в первые дни моего пребывания в Москве. Неделю спустя за ужином один дипломат повторил это замечание. В течение следующих трёх лет я множество раз слышал всё ту же нервирующую остроту, в которой звучали насмешка и пренебрежение»[31].

С конца 1980-х гг. фразу о «Верхней Вольте с ракетами» стали цитировать в немецкой печати, обычно со ссылкой на Гельмута Шмидта (федеральный канцлер ФРГ в 1974–1982 годах). В немецкой версии: “Obervolta mit Raketen”, а также “Obervolta mit Atomwaffen” («Верхняя Вольта с атомным оружием»).

В российской печати нулевых годов та же метафора нередко приписывалась Маргарет Тэтчер. В 1999 г. британский журналист Ксан Смайли поместил письмо на страницах сетевого ресурса “POGO. Center for defense information”: «В качестве авторов этого выражения называли Генри Киссинджера, Гельмута Шмидта и даже Михаила Горбачёва. Простите, но именно я впервые ввёл его в обращение. Думаю, это случилось летом 1987 г., когда я был корреспондентом “The Daily Telegraph” (Лондон) и “The Sunday Telegraph” в Москве (1986–1989). Тогда эта фраза навлекла на меня забавные оскорбления, и в советской печати меня осудили за “бешеный антисоветизм” и тому подобное.

На самом деле я раньше слышал мысль, выраженную в довольно похожей форме, от женщины (не журналистки), случайно оказавшейся зимбабвийкой, и, вероятно, я переиначил это выражение. Увы, жители Верхней Вольты давно уже называют свою страну Буркина-Фасо. Однако несчастная Верхняя Вольта… это звучало и безнадежнее, и забавнее. Во всяком случае мне непонятно, почему заслуга должна достаться вышеупомянутым важным шишкам (если, конечно, это заслуга)!»[32].

Как было показано выше, Смайли заблуждался, приписывая заслугу себе.

“The Washington Post” от 8 февраля 1991 г. цитировала слова российского политика Виктора Алксниса: «Запад считал Советский Союз Верхней Вольтой с ракетами. Сегодня нас считают просто Верхней Вольтой. Нас никто не боится»[33]. 25 января 1992 г. Борис Ельцин в интервью телекомпании «Эй-би-си» заявил, что с 27 января российские ядерные ракеты перестанут быть нацеленными на американские города. Обозреватель «Комсомольской правды» Максим Чикин в статье от 30 января заметил по этому поводу: «Задача проста. Верхняя Вольта с ракетами минус ракеты. Что остаётся? Правильно»[34].

Отметим также пример употребления метафоры Герцена (в версии Льва Толстого) в нулевые годы: «Как выразился в своё время злобный, но не совсем лишённый остроумия революционер Герцен, “Чингисхан с телеграфом ещё хуже, чем Чингисхан без телеграфа”. <…> Джордж Буш – младший – это именно “Чингисхан с телеграфом”»[35].

Живучесть метафоры, возникшей более полутора веков назад, – одно из свидетельств существования того самого «долгого времени» русской истории, если пользоваться термином Фернана Броделя.

--

СНОСКИ

[1] Корф М.А. Восшествие на престол императора Николая I-го / Составлено, по Высочайшему повелению, статс-секретарем бароном Корфом. 3-е издание (1-е для публики). СПб.: Тип. 2-го Отделения собственной Е. И. В. канцелярии, 1857. XIV, 236 с.

[2] Герцен А.И. Письмо к императору Александру II (По поводу книги барона Корфа) // Герцен А.И. Собрание сочинений: В 30 т. М.: АН СССР, 1958. Т. 13. С. 38.

[3] Написание имени Чингисхан у Толстого варьируется.

[4] Толстой Л.Н. Собрание сочинений: В 90 т. М.: Худож. лит., 1928–1958. Т. 65. С. 133.

[5] Там же. Т. 28. С. 152.

[6] И со всей трескотнёй (франц.).

[7] Там же. Т. 38. С. 162.

[8] Покровский М.Н. 1905 год // Покровский М.Н. Избранные произведения: В 4 кн. Кн. 4: Лекции, статьи, речи. М.: Мысль, 1967. С. 180.

[9] Устрялов Н.В. Пути синтеза // Устрялов Н.В. Наше время: (Сборник статей). Шанхай, 1934. С. 111.

[10] Лейтес А. Сила нашей ненависти: [Рецензия на сборник: «Мы не простим. Слово ненависти к гитлеровским убийцам» (М., 1941)] // Новый мир. 1941. № 11/12. С. 236.

[11] Франк С.Л. Свет во тьме: Опыт христианской этики и социальной философии. Париж: YMCA-PRESS, 1949. С. 29.

[12] Берлин П.А. Чингиз хан с водородной бомбой // Социалистический вестник. 1954. № 1. С. 11–12.

[13] Там же. С. 11.

[14] Marcus J.A. Will Malenkov Succeed? // The American Mercury. 1954. Vol. 79. P. 129.

[15] Уралов Л. Критический анализ статей Г. Померанца и В. Мороза // Посев. 1971. № 9. С. 40.

[16] Крамов И.Н. В поисках сущности // Новый мир. 1969. № 8. С. 254.

[17] Львов В. Душа человеческая // Нева. 1971. № 1. С. 144.

[18] Лифшиц М. Чего не надо бояться // Коммунист. 1978. № 2. С. 112.

[19] Цит. по: Archer J. Red Rebel: Tito of Yugoslavia. New York: J. Messner, 1968. 190 p.

[20] Там же. P. 159–160.

[21] Daix P. Ce que je sais de Soljenitsyne. Paris: Seuil, 1973. P. 16-17.

[22] Bondy F. Französische Kommunisten: “Rußland – ein Kongo mit Raketen” // Die Zeit. Hamburg, 1973. Nr. 38. [Электронная версия]: URL: https://www.zeit.de/1973/38/russland-ein-kongo-mit-raketen (дата обращения: 27.05.2020).

[23] Явная ошибка: Куртад умер одиннадцатью годами ранее.

[24] Беседа была дважды опубликована на английском, хотя, возможно, велась на другом языке.

[25] Bondy F. Cultural exchange and the prospects of change in the Soviet Union / [The conversation was conducted by George Urban] // Détente / Edited by G.R. Urban. New York: Universe Books, 1976. P. 56–57.

[26] Cockburn A. Threat: Inside the Soviet Military Machine. New York: Random House, 1983. 338 p.

[27] The Threat: Inside the Soviet Military Machine. Andrew Cockburn. Hutchinson; World power: Soviet foreign policy under Brezhnev and Andropov. Jonathan Steele: [Rewue] // New Statesman. 1983. Vol. 106, № 2745. P. 22.

[28] Сидней Рейли (1873–1925) – британский разведчик родом из России; в 1918–1919 гг. координировал деятельность антибольшевистских вооружённых сил; Джон Хаккет (1910–1997) – британский генерал, автор романов о вторжении Советской Армии в Западную Европу.

[29] Речь о вторжении вооружённых сил США на о-в Гренада 25–27 октября 1983 г. При этом самолёт ВМФ США по ошибке нанёс удар по психиатрической лечебнице, где погибло по меньшей мере 12 пациентов.

[30] Там же.

[31] Cockburn P. Getting Russia Wrong: The End of Kremlinology. London: Verso, 1989. P. 8.

[32] Smiley X. Upper Volta with Rockets. 1999 // URL: russialist.org/archives/3059.html (date of access: May, 26, 2020).

[33] Цит. по: Cottam M.L., Chih-yu Shih. Contending Dramas: A Cognitive Approach to International Organization. New York: Praeger, 1992. P.146.

[34] Цит. по: Лидина Г. Ельцин отнял у Горбачева чемоданчик. Зачем он ему? // Коммерсантъ Власть: [сайт]. 1992. URL: https://www.kommersant.ru/doc/2825 (дата обращения: 25.08.2020).

[35] Аванесов А. Почему Америка не победит? // Спецназ России. № 05 (80). 2003. [Электронная перепечатка]. URL: https://topwar.ru/2145-pochemu-amerika-ne-pobedit.html (дата обращения: 25.08.2020).

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 марта 2021 > № 3708342 Константин Душенко

США > Внешэкономсвязи, политика. Госбюджет, налоги, цены > rg.ru, 13 января 2021 > № 3606581 Федор Лукьянов

Самый мирный смутьян

Текст: Федор Лукьянов (профессор-исследователь НИУ "Высшая школа экономики")

До инаугурации Джозефа Байдена остается неделя, которая будет наполнена страстями, слухами и склоками, однако можно смело подводить итоги президентства Дональда Трампа. Останется он в политике или нет, станет внесистемным игроком и попытается сплотить обделенных или попробует бороться за влияние на Республиканскую партию - это следующий этап. Эксперимент с эксцентричным смутьяном в Белом доме окончен.

Трамп - столь яркий персонаж, что при оценке его политики трудно сохранять беспристрастность. Попробуем абстрагироваться от эмоций.

В Соединенных Штатах он обеспечил срывание "всех и всяческих масок" - острое социально-политическое противостояние и раскол общества, копившиеся с 1980-х годов, выплеснулись наружу в форме, как многие назвали, "холодной гражданской войны".

Не Трамп был причиной такого положения вещей, но благодаря личным особенностям он вызвал на свет божий всех возможных "духов" - от крайне правых до крайне левых. Конфликт разных Америк - очередная коллизия двух американских ипостасей. Одна - консервативная и традиционалистская, уходящая корнями в мировоззрение первых переселенцев, которые бежали из Европы в поисках личной свободы и обособленного от других "золотого века".

Вторая - либеральная, связанная с энергией социальных и прочих инноваций, которые за 150 лет превратили США из гордого постороннего в доминанту мировой политики. На каждом новом витке истории страны эти два образа все сложнее примирять. Но сейчас внутриамериканский кризис отягощен тем, что он разворачивается в условиях изменений всего мирового порядка и является его частью.

Этим отчасти объясняется и ожесточенность схватки, которая далека от окончания. Дестабилизация общественно-политической системы очень серьезная.

И главное - ни с какой стороны нет стремления к компромиссу, желания смягчить противоречия. Либералы предчувствуют возможность чистой победы - традиционалистская Америка скукоживается под давлением демографических и технологических факторов. Консерваторы это тоже понимают, поэтому руководствуются логикой "ни шагу назад!". Трамп как утрированное олицетворение конфликта электрифицировал и тех и других.

Все это оставалось бы делом одной конкретной страны, не занимай она уникального места в мире.

Перспектива потрясений в Соединенных Штатах многих пугает из-за возможных последствий для остального человечества. Можно согласиться, но с двумя оговорками. Во-первых, снижение уровня глобального американского доминирования происходит и без катаклизмов в США - по общей логике международного развития. Во-вторых, совсем недавно по историческим меркам мир пережил крушение системообразующей сверхдержавы - СССР, и адаптировался с этому довольно быстро.

Трамп приходил к власти под лозунгом "возвращения домой" - Америке пора заняться своими делами, а не размениваться на международные авантюры. Лозунг "глобального лидерства" он заменил на необходимость первенства в "стратегическом соперничестве великих держав". Иными словами, быть самыми сильными, чтобы в любой момент иметь возможность обеспечить собственные интересы, но не брать обязательство регулировать международную ситуацию. В целом этот поворот произошел.

Следующая администрация постарается вернуть лозунги дотрамповской эпохи и заверить остальных, что американское руководство миром снова в силе. Однако воплотить в жизнь это будет крайне сложно, не только потому, что "Трамп все испортил", как будут говорить. Международная система приспосабливается к децентрализации, и это объективный процесс.

Тем не менее возможны попытки вернуть Соединенным Штатам лидирующую роль, опираясь на идеологические инструменты наподобие анонсированного Байденом "саммита демократий". Напористое проведение такой повестки довольно опасно, памятуя, к чему вели силовые меры по продвижению демократии в конце ХХ - начале XXI века.

И в любом случае это не приведет к желаемой цели, скорее заставит другие страны искать, как обезопасить себя от внешнего воздействия. Кстати, удар технологических гигантов по Трампу после беспорядков на Капитолии, показавший мощь этих корпораций и степень монополизации информационной сферы, только подстегнет "антимонопольную" работу в других частях планеты.

Одно можно точно записать в актив Дональда Трампа. Он стал самым мирным президентом США за десятилетия, пожалуй, со времени Рональда Рейгана. Мирным в буквальном смысле - не начал ни одной войны (упоминание Рейгана в этом контексте кажется парадоксальным, но кроме фарсовой демонстрации силы против мизерной Гренады он военных операций не проводил).

Все его последователи по нарастающей участвовали в войнах. Будучи президентом Трамп попытался переосмыслить экспансионизм в экономических категориях, преимущественными были, соответственно, экономико-политические, а не военно-политические инструменты.

Тарифные и санкционные кампании приняли при нем новый масштаб, и это наследие сохранится, наверное, с иной словесной упаковкой. Байден и его команда, правда, относятся к политической генерации, карьера которой резко шла вверх в эпоху частых военных акций США - начиная с президентства Билла Клинтона. Так что относительную сдержанность Трампа на международной арене, мы, возможно, еще вспомним добрым словом.

США > Внешэкономсвязи, политика. Госбюджет, налоги, цены > rg.ru, 13 января 2021 > № 3606581 Федор Лукьянов

Россия > Армия, полиция. СМИ, ИТ > redstar.ru, 15 января 2020 > № 3261596 Дмитрий Качан

Военная геральдика имеет национальный характер

Государственные и воинские символы России – неотъемлемые атрибуты государства и его Вооружённых Сил.

В Российской армии всегда с особым вниманием относились к воинской символике, которая не только отражала самобытность национального характера воинов, но и служила действенным средством повышения морального духа и готовности личного состава выполнять задачи по защите Отечества, воспитания у военнослужащих высоких боевых и нравственных качеств, формирования и умножения воинских традиций.

О работе по созданию воинской символики Вооружённых Сил «Красной звезде» рассказал начальник Военно-геральдической службы Вооружённых Сил Российской Федерации – главный военный герольдмейстер полковник Дмитрий Качан.

– Дмитрий Владимирович, расскажите, пожалуйста, о ключевых этапах развития вверенного вам подразделения.

– 7 мая 1992 года Указом Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина было объявлено о создании Вооружённых Сил Российской Федерации. При этом подчёркивалась преемственность лучшим боевым и героическим традициям Российской армии. Встал вопрос о разработке новых воинских символов, обозначающих их принадлежность к государству. Этого требует прежде всего международное право.

Приказом министра обороны Российской Федерации № 37 от 15 января 1993 года была учреждена Центральная комиссия Мин­обороны России по подготовке проектов положений о флагах и военной символике ВС РФ с нештатным рабочим органом, возглавляемым первым заместителем начальника Генерального штаба.

Штатное подразделение, предназначенное для решения задачи геральдического обеспечения Вооружённых Сил, в структуре органов военного управления впервые появилось 30 августа 1993 года. Тогда в целях изучения истории военной геральдики и выработки её современной концепции в составе Историко-архивного и военно-мемориального центра Генерального штаба был создан Отдел военной геральдики и символики. Именно этот день считается датой образования Военно-геральдической службы, которая впервые была создана на базе Отдела в 2003 году. В 2011 году Служба была расформирована, а её функции по геральдическому обеспечению Вооружённых Сил были возложены на отдел, созданный в составе Центрального музея Вооружённых Сил РФ.

С назначением в ноябре 2012 года министром обороны России генерала армии С.К. Шойгу одним из первых его решений стало возрождение Военно-геральдической службы Вооружённых Сил в статусе центрального органа военного управления. В дополнение к ранее исполняемым Службой функциям была поставлена задача обеспечить Вооружённые Силы геральдическим имуществом, и прежде всего боевыми знамёнами нового образца.

С 1 августа 2018 года Служба включена в Главное управление по работе с личным составом, а в настоящее время наше подразделение находится в составе Главного военно-политического управления ВС РФ.

– Как формировалась и совершенствовалась нормативная правовая база по учреждению официальных символов и различных знаков?

– Концептуальные основы как системы воинских символов, так и геральдического обеспечения Вооружённых Сил в целом были определены Указом Президента Российской Федерации от 27 января 1997 года «Об учреждении военного геральдического знака – эмблемы Вооружённых Сил Российской Федерации» и соответствующим приказом министра обороны от 25 апреля 1997 года, которыми наряду с утверждением положения, описания и рисунка эмблемы определялись цель, направление и задачи формирования системы воинских символов. В частности, отмечалось, что целью учреждения эмблемы является приведение системы геральдических знаков Вооружённых Сил в соответствие с государственными символами, сохранение и развитие исторических традиций отечественной военной геральдики, восстановление преемственности в символике боевых знамён, флагов, военных наград и знаков различия в Российской армии.

Дальнейшее строительство нормативной правовой базы геральдического обеспечения осуществлялось последовательно и поэтапно. Так, в мае 2000 года был установлен порядок регистрации знаков в Геральдическом регистре Вооружённых Сил. Состав, предназначение, порядок разработки, учреждения, изготовления и использования военных геральдических знаков были определены в конце 2000 года приказом министра обороны Российской Федерации № 625. Понятие, цели, задачи геральдического обеспечения Вооружённых Сил, а также содержание и организация проведения военно-геральдической работы в войсках (силах) изложены в приказе от 17 ноября 2001 года № 450 «Об утверждении Положения о геральдическом обеспечении Вооружённых Сил Российской Федерации». Именно тогда был сформулирован и взят в основу геральдического обеспечения принцип сочетания самостоятельности в деятельности органов военного управления в процессе творческой разработки знаков с централизацией и контролем за учреждением и использованием знаков.

Такой алгоритм остался неизменным и в современном подходе к организации геральдического обеспечения. Его суть изложена в Руководстве, утверждённом приказом министра обороны Российской Федерации от 10 июля 2017 года № 434. В нём в отличие от прежних руководящих документов Министерства обороны и нормативных актов федерального уровня геральдического характера впервые официально раскрывается понятийный аппарат геральдического обеспечения. К примеру, нигде, кроме этого документа, вы не найдёте определения таких понятий, как «официальный символ», «воинский символ», «исторический символ». Здесь же даны точные критерии отличия «знамени» от «флага», разъяснение других терминов. Кроме того, этим Руководством установлен порядок разработки, учреждения, изготовления и использования воинских символов.

Механизм централизованного обеспечения Вооружённых Сил геральдическим имуществом с соответствующей номенклатурой установлен приказом министра обороны Российской Федерации от 7 июня 2016 года № 333.

– С разработки каких атрибутов началась деятельность геральдической службы в 1990-е годы?

– Первыми воинскими символами новой России, официально учреждёнными 21 июля 1992 года (ещё до образования штатного военно-геральдического органа), стали военно-морские флаги и вымпелы, построенные на основе Андреевского флага. Затем, 26 января 1993 года, приказом министра обороны генерала армии П.С. Грачёва военнослужащим ВДВ было разрешено носить экспериментальные нарукавные знаки, в основе большей части которых использовались изображения животных (эксперимент был официально завершён в 1997 году после учреждения эмблемы Вооружённых Сил).

В 1996 году были несколько изменены нагрудные знаки «Командир корабля» и «За дальний поход», учреждён памятный знак «300 лет инженерным войскам России».

Однако первым основополагающим официальным воинским символом новой России, как уже отмечалось, стала учреждённая в 1997 году эмблема Вооружённых Сил РФ в виде золотого орла с распростёртыми крыльями, держащего в лапах меч и лавровый венок. Она стала главным элементом разработанного в 1997 году штандарта министра обороны Российской Федерации, Вымпела министра обороны России за мужество и воинскую доблесть и основой для построения эмблем видов и родов войск Вооружённых Сил.

В 2000 году было концептуально установлено, что данные эмблемы могут быть трёх видов (большая, средняя и малая). Такой подход значительно облегчает визуальное их восприятие в различных вариантах: на стене, полотнище штандарта – большой, на рукаве – средней, на полотнище знамени, погонах, в петлице, как элемент нагрудных знаков отличия – малой. При этом сохраняется геральдическая логика отражения признаков функционального предназначения и идентификации субъектов-носителей данной эмблемы.

В единичном варианте – в виде орла – сегодня существуют только две эмблемы: Вооружённых Сил и Министерства обороны. Причём последняя выделяется «серебряным» видом и дубовым венком в левой лапе орла в отличие от лаврового в эмблеме Вооружённых Сил.

Наряду с эмблемами в конце 1990-х – начале 2000-х годов разрабатывались знаки различия и отличия, штандарты руководителей. Но главным и наиболее затруднительным направлением работы военных геральдистов в тот период было создание знамённо-флажной системы Вооружённых Сил.

– В чём заключалась сложность?

– В течение десяти лет с момента распада СССР и образования Российской Федерации с 1991 по 2000 год оставался нерешённым крайне политизированный вопрос легитимного установления государственной символики, в том числе флага и герба, которые должны были стать основополагающими символами для учреждения боевых знамён и флагов нового вида.

Владимиру Владимировичу Путину после избрания его Президентом России понадобилось более полугода, чтобы убедить общество и Государственную Думу в необходимости закрепить законами государственные символы, отражающие предшествующие созданию Российской Федерации эпохи: российскую императорскую и советскую.

После многочисленных дискуссий Федеральным законом от 4 июля 2003 года № 91 был установлен новый вид Знамени Вооружённых Сил: красное полотнище с изображениями пятиконечных звёзд в углах, каймы, аналогичной образцу 1883 года, государственного герба и эмблемы Вооружённых Сил на лицевой и оборотной сторонах.

Боевое Знамя нового образца, с крестообразной расцветкой полотнища, аналогичной знамёнам российской императорской армии первой половины XIX века, было утверждено Указом Президента Российской Федерации от 18 декабря 2006 года № 1422. Уникальной их особенностью стало размещение на оборотной стороне полотнища малой (знамённой) эмблемы воинской части.

Принцип преемственности был использован и при разработке флага Министерства обороны. Он представляет собой изображение Георгиевского креста, всегда считавшегося высшей наградой в русской армии. Красно-бело-синие цвета, присутствующие в расцветке полотнища, повторяют цвета Государственного флага России. А в центре полотнища – эмблема Министерства обороны РФ.

Традиционные приоритеты взяты в основу и других флагов Вооружённых Сил. Так, флаги Сухопутных войск, ВВС, ВДВ практически сохранили расцветку, использованную в неофициальных флагах советского периода. Рисунок флага РВСН выполнен с использованием цветов нарукавного знака различия, созданного в 1997 году. Другие флаги также имеют в основе белый крест аналогично Флагу Министерства обороны и Боевому Знамени. Но отличие в том, что в центре всех флагов Вооружённых Сил изображены соответствующие малые эмблемы, которые являются простыми и в то же время разнообразными по форме и, как следствие, лучше различимы на полотнищах.

– Малые эмблемы не имеют сложных композиций. Они могут быть выполнены неспециалистами?

– При разработке этой символики необходимо учитывать много требований. Эмблема должна отражать единичные признаки функционального предназначения и специфики выполняемых воинским формированием задач, она служит основой построения средней и большой эмблем.

Действительно, геральдические элементы, как правило, максимально просты – мечи, гренады, стрелы, щиты, якоря, фортеции. Но они выбираются исходя из исторического или современного опыта, а их компоновка должна максимально соответствовать правилам классической геральдики. При этом у нас не принято использовать изображение животных, за исключением случаев, когда они являются элементами территориальных или иных официально учреждённых гербов.

Такой подход объясняется нашей восточнославянской ментальностью, в основе которой приоритет общественных, соборных ценностей над более простыми личными интересами, важными для западной цивилизации и выражаемых в символике изображениями зверей типа «сильный, как медведь», «страшный, как волк», «умный, как дельфин», «зоркий, как сокол».

Кроме того, разработчик эмблемы должен учитывать, что у нас в отличие от государственной символики обязательным является нормативное установление семантического содержания используемых элементов и символа в целом.

Сложность в разработке эмблемы заключается в том, что инициатором-разработчиком является не Служба, а воинская часть, в которой нет специалистов.

Но, конечно, мы всегда тесно сотрудничаем с инициатором и по его просьбе разрабатываем и направляем ему эскиз. Взаимодействие продолжается до тех пор, пока под рисунком не появятся две подписи: начальника Службы и инициатора. И только потом проект направляется в Геральдический совет при Президенте РФ для получения экспертного заключения.

– Можно в обобщающем плане рассказать об итогах деятельности Службы за четверть века?

– Размещение эмблемы конкретного воинского формирования на оборотной стороне полотнища знамени дало толчок разработке нарукавных и нагрудных знаков различия каждой воинской части и организации, вплоть до отдельного батальона и ему равных. Система воинских символов получила широкое развитие после 2012 года, когда была дополнена новыми категориями. В их числе знамёна объединений, нагрудные должностные знаки руководителей от министра обороны до командира отдельного батальона, квалификационные знаки, отражающие качественные и количественные достижения военнослужащих по воинским специальностям, символика ударных соединений, воинских частей и подразделений, полковые (корабельные) чаши, вымпелы главнокомандующих видами, командующих войсками военных округов, Северным флотом и родами войск, знаки различия федеральных государственных гражданских служащих.

Кроме того, нами разработаны эмблемы Центра по примирению в Сирийской Арабской Республике и проводимых под руководством министра обороны учений, оказана помощь в разработке символики движению «Юнармия» и ряду ветеранских организаций – в разработке памятных знаков в честь 100-летия со дня образования соответствующих воинских формирований.

– Над какими проектами работаете сейчас?

– Министр обороны Герой России генерал армии Сергей Кужугетович Шойгу неоднократно поднимал вопрос о необходимости совершенствования коллективных и индивидуальных наград с использованием исторического опыта и геральдических традиций. Сейчас в полномочиях Президента Российской Федерации имеется только два основных вида коллективных поощрений воинской части: награждение орденами и присвоение почётного наименования «гвардейское». А вот в Российской империи было семь видов вещественных знаков отличия войсковых частей, а корабли, чьи флотские экипажи проявили исключительное мужество и отвагу в достижении победы, награждались Георгиевским военно-морским флагом.

В этой связи подготовлены и представлены в Комиссию при Президенте РФ по государственным наградам предложения об учреждении новых видов государственных наград: Георгиевского знамени, Георгиевского военно-морского флага и Георгиевского оружия. Вопрос прорабатывается.

– Участвуете ли вы в оформлении Главного храма Вооружённых Сил?

– Да, для нас это почётная и ответственная задача. Ведь и в архитектурном решении этого храма, и в его внутреннем убранстве буквально всё символично. Сотрудники Военно-геральдической службы консультируют по вопросам использования современной и исторической символики, разработали схему размещения изображений орденов на витражах храма и концепцию потолочной мозаики. Храм ведь строится особенный. В нём всё имеет особый смысл, всё связано с историей славных побед нашего Отечества.

– Объём выполняемых Военно-геральдической службой задач колоссальный. Служба представляет собой большой коллектив?

– В штате Службы пять человек: три офицера и двое федеральных государственных гражданских служащих – ветераны военной службы. Кроме того, у нас есть структурное подразделение – отдел по обеспечению деятельности Службы, состоящий из десяти гражданских сотрудников, семь из которых имеют высшее образование, один из них профессиональный художник.

Что касается подбора кадров, то он осуществляется по общим деловым и моральным качествам из числа лиц, интересующихся военной историей и геральдикой. Ведь в системе военного образования специалистов такого профиля не готовят, и в гражданской системе образования военных геральдистов, естественно, тоже не готовят, тем более для практической работы.

У нас небольшой, но очень дружный и сплочённый коллектив, мы работаем как единый, хорошо отлаженный механизм.

Марина Елисеева, «Красная звезда»

Россия > Армия, полиция. СМИ, ИТ > redstar.ru, 15 января 2020 > № 3261596 Дмитрий Качан

Россия. Куба > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 24 июля 2019 > № 3075104 Сергей Лавров

Выступление и ответы на вопросы СМИ Министра иностранных дел России С.В.Лаврова в ходе совместной пресс-конференции по итогам переговоров с Министром иностранных дел Республики Куба Б.Родригесом Паррильей, Гавана, 24 июля 2019 года

Уважаемый г-н Министр,

Дорогой Бруно,

Дамы и господа,

Коллеги,

Мы провели очень интенсивные переговоры. Посмотрели на весь спектр российско-кубинских стратегических отношений, прежде всего, в контексте тех принципиальных договоренностей, которые были достигнуты в ходе визита Президента Кубы М.Диас-Канеля в Москву в ноябре прошлого года.

Как сказал Министр иностранных дел Республики Куба Б.Родригес Паррилья, у нас была возможность встретиться в мае этого года в Москве. Регулярность наших контактов отражает заинтересованность в дальнейшем развитии отношений по всем без исключения направлениям.

Начать хотел бы с того, что через два дня Куба отмечает День национального восстания – 66-ю годовщину штурма казарм Монкада. Это важное событие в истории кубинской революции, которое открыло кубинскому народу путь к свободе, независимости, справедливости. Мы от души поздравляем наших друзей с этим крупным праздником.

Подтверждаем нашу заинтересованность укреплять солидарность перед лицом тех неприемлемых, «дремучих» действий, которые предпринимаются против Кубы со стороны США. Торгово-экономическое эмбарго, угрозы новых дополнительных санкций отвергаются подавляющим большинством членов мирового сообщества. Мы с огромным уважением относимся к стойкости кубинского народа, который выносит все эти нападки и тяготы, связанные с незаконным экономическим принуждением; не просто достойно выносит, но и достигает новых успехов в экономике, здравоохранении, культуре, гуманитарной и образовательной сферах. Мы подтвердили, что будем всегда с кубинским народом в отстаивании принципов справедливости и международного права, которые закреплены в Уставе ООН и многочисленных резолюциях Генеральной Ассамблеи ООН, в пользу которых голосуют около 190 государств мира за редчайшим исключением.

Говорили про продолжение нашего диалога на высшем и высоком политическом уровнях. Условились подготовить в будущем году программу мероприятий, которая будет посвящена двум крупным юбилеям – 75-ой годовщине Победы в Великой Отечественной войне и 60-летию установления наших дипломатических отношений. Уверен, что программа получится насыщенной, яркой и доставит удовольствие, вызовет поддержку граждан России и Кубы.

Но до этого, в ноябре, будет отмечаться еще одна знаменательная дата – 500-летие Гаваны. Запланированы Дни Санкт-Петербурга, которые состоятся в привязке к этому юбилею. До этого, в октябре, планируется приезд Председателя Правительства Российской Федерации Д.А.Медведева с визитом в Гавану. Представительная делегация, в том числе с участием руководителей нашего Парламента, намерена принять приглашение кубинских товарищей и приехать на 500-летие Гаваны.

В торгово-экономической и инвестиционной сферах у нас налажен очень тесный и разветвлённый диалог под эгидой, при координирующей роли Межправительственной комиссии по торгово-экономическому и научно-техническому сотрудничеству. Ее возглавляют вице-премьеры Ю.И.Борисов и Р.Кабрисас (в эти дни находится с очередной рабочей поездкой в Российской Федерации). Рассмотрели «крупными мазками» те задачи, которые требуют дополнительных политических импульсов в торгово-экономической и инвестиционных сферах, которые будут подробно обсуждаться между Р.Кабрисасом и его партнерами в Российской Федерации.

Мы говорили о ситуации в регионе, о положении дел в Венесуэле и вокруг нее. Едины в том, чтобы любые проблемы, связанные либо с Венесуэлой, либо с какой-либо другой страной в регионе, в целом, с любой страной мира решать исключительно мирно, политико-дипломатическим путем, на основе Устава ООН, принципов уважения суверенитета, невмешательства во внутренние дела, неприемлемости применения силы или угрозы силой. Именно с таких позиций мы активно участвуем, как и наши кубинские друзья, в содействии по линии внешних игроков созданию таких условий, которые позволили бы самим венесуэльцам договориться о том, как преодолеть нынешнюю ситуацию. Мы выступаем за то, чтобы те контакты, которые стимулируют прямой диалог между Правительством и оппозицией, всячески развивались. Еще раз подчеркну, это должны быть контакты именно по содействию диалогу, а не контакты с целью навязать результат такого диалога, предрешить его исход.

В ООН и на других многосторонних площадках мы тесно поддерживаем друг друга. Признательны кубинским друзьям за традиционное голосование в поддержку российских резолюций, за соавторство многих важных резолюций ГА ООН, включая такие, как недопустимость героизации нацизма, противодействие выводу оружия в космос, обеспечение международной информационной безопасности, борьба с киберпреступностью и многие другие. Наша координация является образцовой.

Благодарю моего друга и всех наших кубинских коллег за тесное сотрудничество, чувство локтя и взаимопомощь. В очередной раз пригласил Министра иностранных дел Республики Куба Б.Родригеса Паррилью посетить Российскую Федерацию с ответным визитом.

Вопрос: Не могли бы Вы подробнее прокомментировать критерии введения США со ссылкой на третий раздел закона Хелмса-Бёртона новых ограничений, от которых страдает Куба?

С.В.Лавров: Критерии те же самые. Все разделы этого закона, в том числе и третий, являются противоправными, противоречащими международному праву. Как я уже сказал, резолюция о неприемлемости торгового эмбарго в отношении Кубы, которая ежегодно выносится на голосование Генеральной Ассамблеи ООН, набирает в среднем 190 голосов. Против голосуют США и отдельные страны, о независимости которых говорить не приходится. Результаты выражения позиции мирового сообщества говорят сами за себя.

Вопрос (Б.Родригесу Паррилье): Недавно Государственный секретарь США М.Помпео назвал присутствие России и Кубы в Венесуэле нежелательным. Что Вы можете сказать в ответ?

С.В.Лавров (отвечает после Б.Родригеса Паррильи): Насчет того, что Куба, Россия – это страны, которым нечего делать в Латинской Америке, мы много раз слышали. Помимо Государственного секретаря США М.Помпео на эту тему высказывался Советник Президента США по национальной безопасности Дж.Болтон, который совсем недавно заявил, что Иран и «Хезболла» вмешиваются и подрывают стабильность в Латинской Америке. Масштаб этого анализа и его глубина заслуживают отдельных комментариев. Я надеюсь, что здесь все люди грамотные и понимают, о чем идет речь.

Слышать из уст представителя США утверждения о том, что кто-то из Восточного полушария не может иметь партнеров в Западном и наоборот, честно говоря, просто смешно. Посмотрите на карту, где США присутствуют со своими военными базами. Посмотрите на карту, где есть базы Вашей Родины – Великобритании – далеко от ее земель. Поэтому, мне кажется, что здесь отсутствует почва для серьезного разговора.

Вопрос: В ходе своего визита в Латинскую Америку несколько лет назад Президент России В.В.Путин заявил, что в Южной Америке не может быть вакуума. Если США не будут участвовать в делах стран региона, это сделает Россия. Является ли одной из целей России в отношении Кубы заполнить пространство, которое образовалось в результате разрыва связей между США и Кубой после президентства Б.Обамы?

Примечание: приведенная корреспондентом «Би-Би-Си» У.Грантом цитата не соответствует действительности. Как оказалось, британский журналист имел в виду состоявшуюся 2 апреля 2010 г. пресс-конференцию по итогам переговоров Президента России В.В.Путина и бывшего Президента Венесуэлы У.Чавеса, при этом полностью исказил суть как своего же вопроса, так и полученного на него ответа.

Выражаем сожаление в связи с допущенной британским журналистом манипуляцией.

С.В.Лавров: Я не думаю, что Вы правильно процитировали Президента России В.В.Путина, который во время одной из его предыдущих поездок в Латинскую Америку якобы сказал, что если там будет вакуум, то мы имеем право его заполнять. Он такого не говорил. Я не помню точной цитаты, но В.В.Путин многократно подчеркивал, что мы хотим развивать с Латинской Америкой, Карибским регионом взаимоуважительные, взаимовыгодные, равноправные отношения. Если любая из этих стран, как и любая из стран других регионов, проявляет интерес к такому равноправному взаимодействию – за нами дело не станет.

Мне кажется, что традиции США, которые не постеснялись 200 лет спустя вспомнить доктрину Монро и заявить, что она по-прежнему актуальна, несколько иные. США любят сами определять, где есть вакуум, который нужно заполнить. Вот они объявляют, как делали это раньше, что, скажем, в Гренаде, в Панаме, есть «вакуум демократии». Они отдают приказ своим вооруженным силам и заполняют этот «вакуум демократии» своим «демократическим образом». Поэтому я бы попросил наших западных коллег, которые заинтересованы сейчас поддерживать официальную точку зрения своих правительств, что Россия виновата во всем, все-таки аккуратнее обращаться с фактами. Если Вы цитируете лидеров государств, как бы Вы к ним ни относились, постарайтесь быть точными. Спасибо.

Вопрос: Какова реакция России на деструктивные действия Администрации Д.Трампа в двусторонних отношениях Вашингтона и Гаваны, учитывая, что при Б.Обаме была позитивная тенденция? Какие решения можно принять на международном и региональном уровнях, чтобы противодействовать агрессивным действиям Вашингтона в этом направлении?

С.В.Лавров: Решение может быть только одно – требование уважать международное право. Мы понимаем, что к таким требованиям Соединенные Штаты, мягко говоря, относятся достаточно легкомысленно, и считают, говоря русской пословицей, что им конкретно «закон не писан». Но других способов я не вижу. Мы будем отстаивать право кубинского народа самому выбирать свою судьбу и будущее, определять пути развития своей страны, как и право любого другого народа. Категорически отвергаем попытки навязать кому бы то ни было свои порядки, ценности, которые далеко не всегда отражают ценности других цивилизаций и народов. Это – колониальные и неоколониальные методы, которые давно пора отправить, как было однажды сказано, на свалку истории. К сожалению, менталитет колониальных рецидивов оказался достаточно живучим, в том числе и в Соединенных Штатах. Очень надеюсь, что, несмотря ни на что, в США осознают свой долгосрочный интерес, который состоит не в том, чтобы испортить отношения со всеми, выдвигая ультиматумы, требуя немедленно заплатить деньги или реквизируя чьи-то авуары в своих собственных банках, а в том, чтобы в долгосрочном плане обеспечивать себе партнеров, а не страны, которые будут помнить, как над ними издевались.

Мой ответ очень простой – надо, во-первых, уважать международное право и требовать этого от Соединенных Штатов. К сожалению, их союзники – будь то Великобритания, будь то члены Евросоюза – стесняются напоминать США о том, что есть такая вещь, как международное право, тем более воплощенное в Уставе ООН, ВТО, Уставах Бреттон-Вудских институтов. А именно США вместе со своими западными партнерами были одними из главных архитекторов этой системы международных организаций. Советский союза активно принимал участие в создании ООН, но все, что касается мировой экономики и торговли, ­– архитектором этих структур являлся именно западный мир во главе с США. Сейчас с такой легкостью нарушать все то, что создавалось и потом применялось для руководства мировой экономикой, недальновидно и непрофессионально.

Что касается нашей конкретной линии в отношении Республики Куба, то мы будем всячески поддерживать Кубу, кубинский народ и его руководство не только политически и морально, развивая военно-техническое сотрудничество с Кубой, но и активно продвигая торговлю, экономические проекты, которые позволят сделать экономику этой страны устойчивой к различного рода внешним атакам. Надеюсь, что у нас это получится. Сегодня мы об этом подробно говорили. Над этим постоянно работают экономические ведомства наших двух стран.

Россия. Куба > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 24 июля 2019 > № 3075104 Сергей Лавров

Россия. Весь мир. ЦФО > Внешэкономсвязи, политика. Образование, наука > globalaffairs.ru, 16 мая 2019 > № 2996627 Игорь Окунев

Было бы желание

Десять способов решения неразрешимого территориального спора

И.Ю. Окунев – кандидат политических наук, доцент кафедры сравнительной политологии МГИМО МИД России.

Резюме В международной практике накоплен достаточный инструментарий, позволяющий решить практически любой территориальный спор. Успех зависит только от компетенции переговорщиков и политической воли руководства.

Территориальные споры – одни из самых сложно разрешимых на свете. Так уж повелось, что именно территория воспринимается как наиболее ценный ресурс, значение которого со временем сакрализуется. Этот тезис хорошо иллюстрируется последними российско-японскими переговорами, в которых обе стороны явно готовы идти навстречу, но найти взаимоприемлемое решение пока не удается.

На наш взгляд, причина заключается и в том, что в современной политике доминирует представление о «неделимости суверенитета», т.е. что территория может принадлежать либо целиком одному государству, либо целиком и полностью другому. На самом деле это положение ошибочно, в мировой истории множество примеров смешанного суверенитета, позволяющего реализовывать национальные интересы двух народов на одной и той же территории. Данная статья представляет собой попытку показать исторические примеры таких форм управления территорией в надежде, что подобный экскурс поможет дипломатам и политикам расширить набор вариантов разрешения территориальных споров.

Создать трансграничный регион

Трансграничным регионом называют объединение сопредельных территорий стран, направленное на институционализацию пограничного сотрудничества. В географическом смысле трансграничные регионы представляют собой минимальную единицу интеграции. Однако это не означает наименьшую степень интегрированности данных объектов. Да, они иногда создаются как опорные зоны будущей межгосударственной интеграции (китайские трансграничные зоны торговли на границе с Россией и странами Центральной Азии). Но чаще уже являются стадией углубления межгосударственной интеграции, переводя ее на региональный и локальный уровень (еврорегионы в ЕС).

Создание трансграничных регионов решает комплекс взаимозависимых проблем: устраняет исторические барьеры, способствует социально-экономическому развитию приграничных территорий, находящихся в своих странах в периферийном положении, преодолевает барьерные функции государственной границы, повышает уровень безопасности и улучшает имидж страны.

Попытки институционализации трансграничного взаимодействия известны с XIX века (например, испано-французская комиссия по сотрудничеству в районе Пиренеев), но наибольшего развития они достигли в послевоенное время в Европе, и в первую очередь благодаря целенаправленной политике Евросоюза.

Можно выделить следующие виды трансграничных регионов:

рабочие трансграничные сообщества как формат широкого межрегионального сотрудничества, не предусматривающего создания надгосударственных органов управления (Ассоциация альпийских государств, Совет Баренцева/Евроарктического региона, Союз государств реки Мано);

трансграничные зоны передвижения, в которых для жителей соседних регионов отменяются визы для краткосрочных поездок (например, на российско-норвежском, российско-польском и российско-литовском пограничье);

трансграничные зоны торговли, стимулирующие приграничные торговые связи и товарооборот (особенно популярны в Китае; так, на российско-китайской границе существуют в Благовещенске-Хэйхэ, Пограничном-Суйфэньхэ, Забайкальске-Маньчжурии и Зарубино-Хуньчуне);

трансграничные агломерации, в которых сотрудничество идет в рамках разделенных границей городов (например, евроокруга Страсбург-Ортенау, Фрайбург-Эльзас, Саар-Мозель и Лилль-Кортрейк);

интегрированные трансграничные регионы с высокой долей кооперации и ее многофакторностью, с одной стороны, и постоянством и независимостью управленческой структуры, с другой (еврорегионы германо-нидерландский ЕВРЕГИО, Конференция Боденского озера).

Степень институционализации и активности трансграничных регионов разнится от континента к континенту: если в Европе почти невозможно найти регион, не участвующий в структурах такого рода, то для других континентов эта форма интеграции пока остается скорее исключением.

Сдать территорию в аренду

Арендованная территория – это суверенная территория, временно переданная другому государству для владения или пользования. Выделяются два типа:

Суверенные – суверенитет над которыми временно передан страной-арендодателем стране-арендатору (британский Гонконг в Китае в 1898–1997 гг.).

Несуверенные (концессии) – суверенитет над которыми остается у страны-арендодателя, а страна-арендатор получает лишь временные права на использование территории и распространения своего законодательства (российский Байконур в Казахстане в 1992–2050 гг.).

Аренда территории была характерна для периода усугубления внешнего влияния в Китае во второй половине XIX века. В это время в аренду Великобритании передан Гонконг, Португалии – Макао, Франции – Гуанчжоувань, Германии – Цзяо-Чжоу и Японии – Тайвань. Россия в 1898 г. на 25 лет получила в аренду Квантунскую область на юго-западной оконечности Ляодунского полуострова, включая военно-морской порт Порт-Артур, торговый порт Дальний (нынешний Далянь) и старую китайскую столицу области город Цзиньчжоу. После поражения в русско-японской войне эти земли отошли к Японии и вернулись уже Советскому Союзу после Второй мировой войны. Окончательная передача территории под китайскую юрисдикцию состоялась в 1955 году. Последние арендованные территории – Гонконг и Макао – в статусе специальных административных районов вернулись в состав Китая в 1997 и 1999 гг. соответственно.

Арендованные территории также являются важным фактором российско-финских отношений. В 1940–1950 гг. Советский Союз арендовал у северного соседа полуострова Ханко и Порккала-Удд и разместил там военно-морские базы. В обмен в 1942 г. Финляндия получила в аренду сектор Сайменского канала, находящийся в Ленинградской области. Канал соединяет озеро Сайма с Балтийским морем в районе бывшего финского города Выборг и имеет стратегическое значение, поскольку обеспечивает внутренним районам страны доступ к морской торговле. В постсоветское время аренда продлена до 2063 года. На территории канала действует финское законодательство, в частности в области судоплавания, и не применяются таможенные ограничения России. Использование канала для перевозки войск, вооружений и боеприпасов не допускается, а российским судам обеспечивается свободный проход по российской части канала.

Арендуемый Россией у Казахстана с 1992 г. город Байконур вместе с одноименным космодромом является крупнейшей арендованной территорией в мире и обладает уникальным политико-правовым статусом. Оставаясь суверенной территорией Казахстана, он существует в российском правовом поле. Обладая статусом города федерального значения Российской Федерации (наряду с Москвой, Санкт-Петербургом и Севастополем), Байконур при этом не имеет конституционного статуса субъекта Российской Федерации. В Совете Федерации РФ не представлены органы его законодательной и исполнительной власти. Глава администрации города назначается президентами двух государств, а представительные органы местного самоуправления не создаются. В Байконуре действует российский суд, полиция, школы, больницы и отделения почты.

Сделать поселения на территории свободными коммунами

Ряд территориальных сообществ в мире выпадает из единого политического пространства. Они образуют утопические самоподдерживающиеся поселения, называемые коммунами. Их жители, не претендуя на государственный суверенитет, устанавливают свои правила совместного проживания.

Типичная коммуна обладает следующими признаками:

наличие объединяющей утопической идеи (социально-политического, религиозного или экологического характера), часто связанной с намерением достичь идеального общества;

доминирование коллективной собственности;

социально-экономическая и экологическая замкнутость от внешнего мира.

Обычно в коммуне проживает от нескольких десятков до нескольких сотен человек. В основном это люди среднего и старшего возраста, занятые в общих сферах (чаще всего в сельском хозяйстве). Почти не осталось общин, самостоятельно обеспечивающих обучение детей, поэтому молодежь обычно покидает коммуны по мере взросления. Вопреки досужим слухам, большинство коммун гетеросексуальны и моногамны, хотя встречаются и сообщества «свободной любви» (например, ZEGG в Германии или Krista в США) или коммуны полного воздержания от половой близости. Большинство коммун управляются демократическими процедурами, хотя встречаются и анархические, авторитарные и даже тоталитарные примеры. Международная общественная ассоциация «Движение за идейные общины» (ДЗИО) обеспечивает взаимодействие между общинами всего мира.

Самыми старыми коммунами в мире, по-видимому, являются поселения гуттеритов (например, коммуна Bon Homme, существующая с 1874 г.). Течение, отстаивающее принцип общего имущества, возникло как ответвление анабаптизма в Германии, но после скитаний по Восточной Европе перебралось в Северную Америку. Гуттериты живут сельским трудом и мелким кустарным промыслом, сохраняют свой хуттерский язык (близкий к немецкому), придерживаются пацифизма и не служат в армии и, наконец, отстаивают право не фотографироваться даже на документы, поскольку это противоречит первой библейской заповеди. На коммуны гуттеритов похожи религиозно близкие сообщества брудерхоф, разбросанные по всему миру от Англии до Парагвая. А вот амиши и меннониты, также проживающие в США и Канаде и придерживающиеся традиционного образа жизни (в частности, первые не признают современные технологии), все же не являются типичными коммунами, потому что не придерживаются принципа обобществления собственности.

Другой старый пример коммун – израильские сельскохозяйственные кибуцы, первый из которых, Дгания, был основан в 1910 году. Сегодня их уже около 300, и в них проживает порядка 2,5% населения страны, что является самой высокой долей жителей коммун в мире. Больше всего коммун в США – более 2 тысяч. Кроме Америки и Израиля, они распространены в странах Западной Европы и Латинской Америки, в Австралии, Новой Зеландии и Индии. Некоторые коммуны столь активны в политической сфере, что даже начинают восприниматься в качестве квазигосударств (например, Христиания в Дании).

Сделать спорную территорию суверенным регионом

Из всех типов территориальных единиц государства самые широкие права имеют суверенные регионы. В отличие от других автономий, наделенных отдельными полномочиями, суверенные регионы обладают суверенитетом и представляют собой что-то вроде государства в государстве. Вершиной суверенности можно считать их право на сецессию – односторонний выход из состава материнского государства. Из-за столь широких полномочий такие образования часто путают с государствами (как Монашескую республику Афон), несамоуправляющимися территориями (как Аландские острова) или непризнанными государствами (как Азад Кашмир). Получается, что суверенные регионы объединяют отдельные черты всех этих понятий. Рассмотрим эти три примера подробнее.

Автономное монашеское государство Святой Горы (Афон) является суверенным регионом Греции. Его статус существенно отличается от других территориальных единиц страны, фактически регион обладает полной автономией и даже элементами суверенитета. Изолированно расположенный на полуострове Халкидики, Афон представляет собой крупнейшее в мире средоточие православных мужских монастырей. Особое сакральное значение полуострова для христианства (считается земным уделом Богородицы) предопределило то, что единственным разрешенным занятием на Афоне стало моление. Поэтому сюда не допускаются туристы, неправославные и женщины (и даже домашние животные женского пола), а всем остальным необходимо благословение на служение от поместной церкви. Для того чтобы попасть в Афон, нужно получить диамонитирион (аналог визы) в соседних греческих Салониках или Уранополисе. Фактически у данного государства нет ни политической, ни экономической системы, потому что жизнь ведется по монастырским уставам, и административный центр Карье наделен исключительно координирующими функциями. Традиции автономного существования на Афоне очень давние, ведут отсчет с VII в. и не прерывались ни османами, ни нацистами. Но исторически православные государства (в первую очередь Россия) претендовали на совместное управление территорией и даже в 1917 г. вводили сюда войска, а нахождение в составе Греции служит защитой от внешнего вмешательства.

Аландские острова в Балтийском море входят в состав Финляндии, но независимы от нее в вопросах образования, здравоохранения, культуры, транспорта, экологии и связи. Жители островов имеют отдельное гражданство и не служат в финской армии. Единственным официальным языком является шведский. Во время гражданской войны 1918 г. в Финляндии почти все жители Аландских островов проголосовали на референдуме за воссоединение со Швецией, но та хотела все оформить по международному праву и не нашла союзников, готовых портить отношения с новым государством в ситуации распада Российской империи. Аландские острова проводили референдум о вступлении в ЕС, на котором добились исключения из налогового союза. Благодаря этому все балтийские паромы, делая десятиминутную остановку на островах, могут торговать беспошлинно, что позволяет островитянам иметь один из самых высоких показателей уровня жизни в мире. На 30 тыс. человек на Аландах действует восемь консульств, и регион является членом Северного совета. Российское консульство на Аландских островах (бывшей самой западной провинции Российской империи) служит гарантом демилитаризованного (с 1856 г.) статуса архипелага.

Азад Кашмир возник в результате индо-пакистанского конфликта из-за северного княжества Джамму и Кашмир. Индия, основываясь на решении бывшего руководства преимущественно мусульманского княжества, претендует на всю его территорию, хотя отдельные его части контролируются Пакистаном и Китаем. Формально суверенный Азад Кашмир находится в западной части бывшего княжества и фактически управляется из Исламабада.

Суверенные регионы имеются и на постсоветском пространстве. Они являются наследием права республик СССР на выход из состава государства. Это положение способствовало юридическому закреплению подобного статуса за некоторыми автономиями новых независимых государств. Какие-то были позже отменены (как в Татарстане или Чечне в России), а некоторые де-юре сохраняются (как Гагаузия в Молдавии или Каракалпакия в Узбекистане).

Сделать спорную территорию ассоциированным государством

Резолюция ГА ООН 1541 (XV) определяет формы самоопределения несамоуправляющихся территорий: превращение в суверенное государство, слияние с другими государствами и, наконец, свободное объединение с независимым государством. Как раз третий вариант и реализуется в форме ассоциированного государства. Формирование ассоциации с другим государством должно быть результатом свободного и добровольного выбора населения страны, сделанного с применением понятных и демократических процедур.

Ассоциированное государство, передавая другому государству часть своего суверенитета и соглашаясь на зависимость в реализации тех или иных вопросов внутренней или внешней политики, сохраняет, во-первых, право на определение своего внутреннего устройства (при необходимой консультации с государством-партнером) и, во-вторых, право на односторонний выход из ассоциации посредством демократического волеизъявления.

Статус ассоциированных государств изначально использовался как переходный на пути деколонизации. В 1967 г. в ассоциацию с Великобританией вступили ее бывшие вест-индские колонии: Антигуа, Доминика, Гренада, Сент-Китс, Невис и Ангилья, Сент-Люсия и Сент-Винсент. По прошествии нескольких лет все они, кроме Ангильи, стали независимыми государствами. Ангилья же представляет собой пример инволюции: отказавшись от статуса ассоциированного государства в составе Сент-Китс и Невиса, она вернулась к положению зависимой британской территории.

Тем не менее статус ассоциированного государства может быть и вполне стабильным, что подтверждают существующие на современной политической карте ассоциированные государства США (Маршалловы острова, Микронезия, Палау) и Новой Зеландии (Острова Кука, Ниуэ).

Острова Кука и Ниуэ имеют статус ассоциированных государств Новой Зеландии с 1965 и 1974 гг., соответственно. Данный статус позволяет им, с одной стороны, получать финансовую поддержку из Веллингтона и доверять ему те вопросы внешней и внутренней политики, которые не являются существенными для островов, а с другой – там, где политические интересы присутствуют, их реализовывать. Несмотря на то что обе территории не входят в ООН, это не мешает им устанавливать дипломатические отношения с суверенными государствами, в т.ч. США, ЕС и Китаем, открывать посольства и вступать в международные организации, не разрывая при этом дружественных отношений с метрополией.

Ниуэ, пожалуй, обладает самым большим дипломатическим корпусом в мире относительно численности населения страны. На чуть более полутора тысяч человек имеется три посольства за рубежом, дипломатические отношения с дюжиной государств и членство в паре десятков международных организаций.

Статус ассоциированных государств США в 1986 г. получили Маршалловы острова и Микронезия, а в 1994 г. – Палау. Все три океанических государства были частями подопечной территории США в Тихом океане и после переходного периода решили стать ассоциированными государствами бывшей метрополии. Они обладают внутренним самоуправлением, ведут собственную внешнюю политику и даже входят в ООН, но в рамках ассоциации согласились на размещение военных баз на своей территории, передачу Америке части суверенитета, касающейся вопросов обороны, в обмен на что получили доступ к финансовой поддержке из бюджета США. При голосованиях на Генеральной ассамблее ООН эти страны почти всегда солидарны с патроном.

В еще одной зависимой территории Соединенных Штатов – Пуэрто-Рико – существует движение за самоопределение в форме ассоциированного государства (получило название «суверентизм»), однако в последнее время оно уступает движению за полное слияние с США в качестве 51-го штата. Пуэрториканцы несколько раз проводили референдумы, на которых подтверждали этот выбор, но американский Конгресс пока сопротивляется такому решению, поскольку оно потребует значительных финансовых ресурсов и изменит баланс сил между республиканцами и демократами на федеральных выборах в пользу последних.

Создать буферную зону

Буферная зона представляет собой узкую полосу земли шириной от нескольких метров до нескольких километров, созданную международными институтами для контроля линии разграничения между конфликтующими сторонами на период миротворческого процесса. С территории зоны обычно выселяется население и устанавливается демилитаризованный режим.

Буферные зоны появились в ходе гражданских конфликтов периода холодной войны – в 1953 г. по 38-й параллели между Северной и Южной Кореей, а в 1954 г. по 17-й параллели между Северным и Южным Вьетнамом. Обе зоны управлялись без международного участия и оказались крайне нестабильными. Вьетнамская постоянно была театром военных действий и окончательно упразднена в 1976 г. после объединения Вьетнама. Корейская же, несмотря на серию пограничных столкновений, существует по сей день, хотя степень ее демилитаризованности вызывает сомнения.

Впоследствии зоны создавались под эгидой миротворческих миссий ООН:

«Зеленая линия» – буферная зона, создана в 1964 г. ООН между Кипром и частично признанным Северным Кипром и управляется Вооруженными силами ООН по поддержанию мира на Кипре – ВСООНК;

«Пурпурная линия» на Голанских высотах создана в 1974 г. между Израилем и Сирией и управляется Силами ООН по разделению и наблюдению – СООННР;

между Израилем и Ливаном буферная зона создана в 1978 г. и управляется Временными силами ООН в Ливане – ЮНИФИЛ;

на ирако-кувейтской границе буферная зона создана в 1991 г. и до 2003 г. управлялась Ирако-кувейтской миссией ООН по наблюдению – ИКМООНН.

Существуют буферные зоны под эгидой и других международных организаций. В 1982 г., не получив мандата от ООН, США, Израиль и Египет создали собственную миссию Международных сил и наблюдателей для управления многоуровневой буферной зоной на Синайском полуострове.

С 1999 г. действует буферная зона на границе Сербии и Косово под контролем Сил для Косово НАТО (КФОР). В 2013 г. принято решение о 10-километровой буферной зоне под управлением Африканского союза на границе Судана и Южного Судана.

Передать территорию во временную внешнюю администрацию

Временная администрация вводится международными организациями (как правило, ООН) на суверенных территориях в целях миротворчества и государственного строительства. На определенный период часть полномочий, вплоть до осуществления законодательной, исполнительной и судебной власти передается специальной международной миссии. Обычно временная администрация создается в постконфликтный период для формирования новых институтов государственной власти и проведения демократических выборов.

Целый ряд миссий ООН служит для установления временной администрации в различных регионах мира:

временная администрация в Западном Ириане (о-в Новая Гвинея) создана в 1962–63 гг. для мирного перехода территории от Нидерландов к Индонезии (операция Временная исполнительная власть ООН – ЮНТЕА);

временная администрация в Камбодже создана в 1992–93 гг. для прекращения вьетнамской оккупации, принятия конституции и выборов в органы исполнительной власти (операция Временный орган ООН в Камбодже – ЮНТАК);

временная администрация в Восточной Славонии, Баранье и Западном Среме (ВАООНВС) создана в 1996–98 гг. для реинтеграции данных регионов в состав Хорватии после ликвидации самопровозглашенной Республики Сербская Краина;

временная администрация ООН в Восточном Тиморе (ВАООНВТ) создана в 1999–2002 гг. на период формирования органов государственной власти после референдума о независимости Восточного Тимора от Индонезии.

На сегодняшний день в мире под частичным международным управлением находятся Косово и округ Брчко (Босния и Герцеговина).

Временная администрация ООН в Косово (МООНК) создана в 1999 г. для формирования правительства в условиях широкой автономии региона в составе Сербии. После провозглашения независимости Косово задачи миссии значительно скорректировались, и в 2012 г. функции внешнего управления были прекращены, но миссия продолжает работать, сосредоточившись на вопросах безопасности, стабильности и прав человека. Отдельные задачи миссии переданы другим организациям – НАТО (безопасность), ОБСЕ (демократизация и создание институтов) и ЕС (законность, правопорядок, восстановление и экономическое развитие).

Миссия ООН в Боснии и Герцеговине (МООНБГ) действовала с 1995 по 2002 годы. В ее задачи входила координация по выполнению Дейтонского мирного соглашения, в частности переход власти к Совету по выполнению мирного соглашения. Совет принял решение о введении временной администрации Верховного представителя для округа Брчко, занимающего стратегическое положение в обеспечении связи между разрозненными частями Республики Сербской и Мусульмано-хорватской федерацией в составе страны.

Сделать спорную территорию свободной

Свободные территории выпадают из сложившейся системы международных отношений, в которой статус пространств определяется через понятие суверенитета. Это обособленные политические образования (суверенное государство или его часть), находящиеся под международным управлением. Свободные территории не являются полноценно суверенными, поскольку в ключевых вопросах, в первую очередь связанных с безопасностью и внешней политикой, управляются международным сообществом, но в то же время не являются и международными, поскольку не принадлежат всему мировому сообществу, сохраняя независимость в вопросах самоуправления. Свободные территории также следует отличать от зависимых территорий, находящихся под международным управлением – мандатных и подопечных территорий. Свободные территории изначально были суверенными, в то время как мандатные и подопечные территории создавались для наделения их суверенитетом или передачи под управление другого суверенного государства.

Как правило, свободные территории создаются для замораживания территориальных притязаний и смягчения напряженности в межгосударственных отношениях. Например, План ООН по разделу Палестины 1947 г. предполагал для Иерусалима и Вифлеема статус свободной территории под управлением ООН, однако он не реализовался из-за начала арабо-израильской войны. Особенно часто этот инструмент использовался в первой половине XX века.

Международная зона Танжер (1912–1956) появилась на южном побережье Гибралтарского пролива. Статус города был установлен Лигой Наций: номинально он оставался под контролем Марокко, но фактически управлялся Францией, Испанией и Великобританией. Власть в Танжере осуществлялась законодательным собранием в составе 4 французов, 4 испанцев, 3 англичан, 2 итальянцев, 1 американца, 1 бельгийца, 1 голландца и 1 португальца, назначаемых консулами соответствующих стран, и 9 подданных султана. Зона была ликвидирована после деколонизации Марокко.

Свободный город Фиуме (1920–1924) получил свой статус в результате подписания Рапалльского договора между Италией и Югославией. Важный порт в Адриатическом море стал причиной территориального спора двух стран после распада Австро-Венгерской империи. Формально независимый город-государство был признан США, Великобританией и Францией, однако с 1922 г. фактически управлялся Италией, а еще через два года присоединился к ней официально. После Второй мировой войны город вошел в Югославию, а сегодня под названием Риека входит в состав Хорватии.

Вольный город Данциг (1920–1939) на берегу Балтийского моря был образован после Первой мировой войны по Версальскому мирному договору. Он передавался под управление Лиги Наций и должен был войти в таможенный союз с Польшей, которая представляла его и во внешнеполитических сношениях. В самоуправлявшемся городе были очень сильны пронацистские настроения, и именно с атаки Берлина на Данциг 1 сентября 1939 г. началась Вторая мировая война, после которой город под именем Гданьск вошел в состав Польши.

Территория Саарского бассейна (1920–1935) и Протекторат Саар (1947–1956) возникли в результате франко-германского противостояния за обладание ресурсами Саарского угольного бассейна в ходе двух мировых войн. После Первой – Саар был передан на 15 лет под управление Лиге Наций. Район управлялся комиссией из представителей англо-французских оккупационных сил, но в 1935 г. на референдуме высказался за воссоединение с нацистской Германией. По итогам Второй Саар вошел в состав оккупационной зоны Франции, которая собиралась создать там буферное государство под совместным управлением Западноевропейского союза, но жители вновь высказались за воссоединение с Германией. Тем не менее именно в Сааре впервые удалось объединить угольную и сталелитейную промышленность двух вечных соперников, что стало первым шагом к созданию Евросоюза.

Мемельский край (1920–1923) в Восточной Пруссии также по Версальскому договору был отделен от Германии и перешел под мандат Лиги Наций с фактически французской администрацией. Однако планы по созданию вольного города нарушило восстание составлявших большинство в городе литовцев, в результате которого город на Балтийском море отошел Литве, где и находится до сих пор под названием Клайпеда.

Свободная территория Триест (1947–1954) в северной Адриатике была выделена под управление ООН из состава Италии после Второй мировой войны, чтобы разрешить территориальный конфликт с Югославией вокруг Истрии. Вскоре территория была разделена между двумя странами, при этом сам город остался в составе Италии, но Югославии был обещан свободный доступ к порту. После распада Югославии теперь уже в словенской и хорватской частях Истрии начали возрождаться ирредентистские настроения.

На современной политической карте мира, пожалуй, единственным примером свободной территории можно считать Шпицберген. Архипелаг вместе с островом Медвежьим в Северном Ледовитом океане до XX в. был ничейной территорией, на которой шла ограниченная экономическая деятельность различных государств, в первую очередь России и Швеции. В 1920 г. заключен Шпицбергенский трактат, по которому территория переходила под суверенитет отколовшейся от Швеции Норвегии, однако в отношении нее устанавливался международно-правовой режим, благами которого могли пользоваться все страны – подписанты трактата. За архипелагом закреплен демилитаризованный статус, и все государства – подписанты трактата имеют равные права хозяйствования, мореплавания и научной деятельности. На данный момент экономическую деятельность на острове продолжают только Норвегия и Россия. В единственном сохранившемся российском поселке Баренцбург работает российская государственная компания «Арктикуголь», которая не платит налоги Норвегии, использует только русский язык, а в расчетах – собственную валюту. Россияне могут посещать Шпицберген без визы при условии, что прибывают туда прямым чартерным рейсом из России. Стратегическая ценность Шпицбергена для России объясняется важностью контроля над демилитаризованным статусом архипелага, входящего в состав страны НАТО и находящегося в районе, примыкающем к российскому сектору Арктики.

Сделать спорную территорию ничейной

Ничейная территория (terra nullius) – пространство, не находящееся под чьим-либо суверенитетом, но и не являющееся международной территорией. Изначально данный термин относился к неизведанным землям, в отношении которых правовой режим был не определен. Однако в XX веке таких уголков земного шара не осталось, поэтому понятие используется только в узком смысле – для обозначения территорий, от суверенитета над которыми отказались другие государства. Отказ от территории происходит по одной из трех причин: либо под давлением международного сообщества, скажем, после поражения в войне, либо с целью организовать обмен территориями, либо из-за невозможности эффективного управления. Во всех случаях после отказа от территории одной страной ее не включило в свой состав никакое другое признанное государство, равно как и международное сообщество не признало эту территорию общей.

Так, например, ничейными территориями могли стать колониальные владения Японии, от которых та отказалась по Сан-Францисскому мирному договору. От некоторых территорий Япония отказалась без передачи конкретному государству – от Курильских островов и японского сектора Антарктиды (Земля Мэри Бэрд и Земля Элсуорта). Тем не менее статус данных земель был определен другими странами: Курилы входят в состав России, а за Антарктидой признан статус международной территории. Бывший японский сектор Антарктиды до сих пор остается единственным, на который не претендует ни одна держава мира, что делает его похожим на ничейную территорию.

Появление ничейных территорий, называвшихся нейтральными зонами, было характерно для определения границы между британскими колониями в Месопотамии и Саудовской Аравией (тогда султанатом Неджд). Определение таких зон по договору о границе 1922 г. было связано с невозможностью эффективно управлять границей в пустыне, которую регулярно нарушали кочевые племена с обеих сторон. Нейтральная зона на саудовско-кувейтской границе сохранялась до 1970 г., а на саудовско-иракской – до 1991 года.

Редкими примерами ничейных территорий на современной политической карте мира являются Горня Сига на сербо-хорватской и Бир-Тавиль на судано-египетской границах. Они появились из-за неудачных попыток урегулировать территориальные споры. После распада Югославии и войны за Сербскую Краину у Сербии и Хорватии есть взаимные территориальные претензии на некоторые пограничные территории. Однако ни одна из стран не претендует на лесистую ненаселенную область Горня Сига (7 км²) на берегу Дуная, чтобы не лишиться более важных спорных территорий. История сектора Бир-Тавиль связана с изменением в 1902 г. Британской империей границы между Египтом и Суданом, находившимися у нее в зависимости. Судану в обмен на незаселенный сектор Бир-Тавиль в пустыне был передан Халаибский треугольник с выходом в Красное море. Сегодня Египет не признает договор 1902 г. и, соответственно, свой суверенитет над Бир-Тавилем, сохраняя контроль за Халаибом. Судан же признает границу, установленную британцами, по которой Бир-Тавиль стране не принадлежит. В итоге оба государства отказались от суверенных прав на данную территорию, и здесь не действует какое-либо законодательство.

Установить режим совместного управления

Как правило, территория подпадает под суверенитет одного государства, однако в истории были примеры совместного управления двумя, тремя или даже четырьмя государствами. Кондоминиумы – очень эффективный способ разрешения территориальных конфликтов.

Кондоминиумы не стоит путать с международными территориями (например, Антарктидой), которые принадлежат всем странам мира, поскольку в кондоминиумах всегда четко определены управляющие страны. В ряде случаев кондоминиумы очень близки к свободным территориям и режимам управления замкнутыми морями, международными реками и озерами (Каспийское море, Боденское озеро, реки Дунай, Рейн и Мозель). Тем не менее в описанных случаях речь идет о регламентации договаривающимися сторонами деятельности только в отдельных вопросах (мирный транзит, свобода экономической деятельности), тогда как в кондоминиумах управляющие государства распространяют суверенитет на все аспекты функционирования территории. Отличаются кондоминиумы и от временных администраций (округ Брчко в Боснии и Герцеговине), поскольку не имеют временных ограничений.

Кондоминиумы существовали в трех видах:

Феодальные кондоминиумы – де-факто независимые микрогосударства, соуправляемые главами соседних крупных держав, возникших в эпоху феодальной раздробленности (испано-португальское Коуту Мишту в 1139–1868 гг., Маастрихт в 1204–1794 гг. под управлением епископа Льежского и герцога Брабантского);

Пограничные кондоминиумы – поселения под общим управлением, создававшиеся для урегулирования территориальных споров (русско-датский Фэлледсдистрикт на Кольском полуострове в 1684–1826 гг., бельгийско-германский Мореснет в 1816–1919 гг.);

Колониальные кондоминиумы – совместные зависимые территории, которыми не удавалось управлять в одиночку (русско-японский Сахалин в 1855–75 гг., англо-египетский Судан в 1899–1956 гг., англо-французские Новые Гебриды (нынешнее Вануату) в 1906–1980 гг.).

Соправление трех государств встречается редко, к незначительному числу примеров тридоминиумов можно отнести англо-австралийско-новозеландское Науру в 1923–1968 гг., англо-американо-германское Самоа в 1889–1899 гг. и прусско-австро-российский Вольный город Краков в 1815–1846 годах. Известен по меньшей мере один пример кватродоминума – Княжество Самос в Эгейском море в 1834–1912 гг. управлялось Турцией, Россией, Великобританией и Францией, но потом вошло в состав Греции.

Единственным дошедшим до нас примером феодального кондоминиума является Андорра. Главами государства в ней с момента создания в 1278 г. являются президент Франции (к нему эта должность после Французской революции перешла от графов де Фуа) и архиепископ Урхельский из Испании. Фактически страна является парламентской республикой, но формально все документы до сих пор утверждаются в Париже и Урхеле. В 1993 г. соправители расширили суверенитет Андорры: ей предоставили право самостоятельно заниматься внешней политикой (после чего она была принята в ООН) и, например, разрешено не накрывать ежегодный пир с обязательными местными сырами, петухами и куропатками, что четко оговаривалось в изначальном договоре. Единственная за многовековую историю попытка добиться полной независимости была предпринята андоррцами в 1934 г. под предводительством русского эмигранта и авантюриста Бориса Скосырева, который объявил себя королем Андорры, однако через несколько дней издал указ об открытии в столице казино и был арестован испанской жандармерией.

Кондоминиумы не обязательно должны быть формой управления зависимыми территориями. Сегодня встречаются примеры соправления частями инкорпорированной территории государства, которые близки к пограничному виду исторических кондоминиумов. Так, старейший существующий кондоминиум в мире – крошечный Остров фазанов – возник после подписания на нем Пиренейского мира между Испанией и Францией в 1659 году. Это уникальный пример не совместного, а поочередного управления двумя странами: полгода остров принадлежит испанскому муниципалитету Ирун, а вторую половину – французскому муниципалитету Андай. Во времена войны кондоминиум объявлялся нейтрализованной территорией, на которой проходили встречи монархов и обмен пленными. Еще пример – деревня Хадт, расположенная между Оманом и эксклавом Масфут эмирата Аджман (ОАЭ), находится под совместным контролем султана и эмира.

* * *

Представленный список решений и примеров, возможно, не исчерпывающий, но достаточный для того, чтобы понять, что в международной практике накоплен достаточный инструментарий, позволяющий решить любой территориальный спор. Успех зависит только от компетенции переговорщиков и политической воли руководства.

Россия. Весь мир. ЦФО > Внешэкономсвязи, политика. Образование, наука > globalaffairs.ru, 16 мая 2019 > № 2996627 Игорь Окунев

Россия. ЦФО > Госбюджет, налоги, цены. Образование, наука > zavtra.ru, 7 марта 2018 > № 2580827 Александр Агеев

Русский рывок. Когда?

генеральный директор Института экономических стратегий Александр Агеев о технологиях модернизации

Александр Иванович, меня заботит и интересует, почему Россия не может обновляться эволюционно, постепенно, как многие другие страны? Почему она для своего обновления использует рывки, надрывы? Почему русская модернизация происходит не постоянно, а раз в 200 лет? И такого рода модернизация требует от России чудовищного напряжения сил. Сначала мы проигрываем в историческом времени, а потом наверстываем его. Это требует от народов, от экономики и от самого исторического времени огромных жертв. Почему так происходит?

Александр АГЕЕВ. Ответ на этот вопрос, Александр Андреевич, коренится, пожалуй, в самой нашей огромности как государства, как цивилизации. Огромность эта еще и северная. Это означает, что управляющий сигнал, импульс от указа, высшей директивы, идеи, образца в этом пространстве вязнет, мерзнет. Потому страна развивалась очаговым путем: очаг Москва, очаг Владимир, Киев, Петербург, Хабаровск, Урал, Дальний Север и так далее. Иначе говоря, Россия по ключевому принципу своего устройства — пространственный архипелаг. Связность его «островов» имеет свои уникальные особенности. Это первое.

За особенностью ландшафта следуют особенности народонаселения и его расселения и в истории, и по нынешнему факту. Расселение учитывает климатические факторы, но необходимость, в том числе экономическая и военная, выталкивает нас на подвиги освоения Севера, Арктики, Сибири, Дальнего Востока, Америки, Мирового океана, космоса.

Поэтому упомянутая Вами ритмика российской эволюции — это не столько вопрос элегантности математики циклических гипотез, сколько факт онтологический, физический, энергетический. В нем срабатывает и размерность занимаемой площади, и величина населения, и производимый им валовой продукт, и изотерма. Как результат действия этих сил в российской истории наблюдаются 400-летние и внутри них 80-летние циклы. Последний ритм связывает три поколения: дедов, отцов и детей-внуков. Дети не очень ценят опыт родителей, они больше обращаются к опыту дедов. «Спасибо деду за Победу!» — это не случайный девиз.

Другие великие страны — меньших размеров и, соответственно, большей связности. Причем в абсолютно практическом смысле, а именно связности магистралей — водных, гужевых, шоссейных, железнодорожных, трубопроводных. И плотность расселения, замков, городов, поселений большая. Циклика развития этих стран до XXI века была примерно 60 лет. И Китая, кстати говоря, тоже. И отсюда получается достаточно очевидная арифметика: за 240 лет мы проходим три цикла, а другие великие державы — четыре. И возникает зазор. Он имеет сложную природу — технологический, экономический, ожидания общества, состояние системы управления, распределение власти. Эти зазоры в итоге преодолеваются массированным напряжением сил народа, для ободрения которого, говоря словами Ломоносова, даруются волевые государи — Иван Грозный, Петр Великий, Сталин, например. Такие лидеры — маркеры наступившей неизбежности огромных народных усилий по сокращению зазора отставания от других великих. Эта неизбежность диктуется и обосновывается тем, что иначе «нас сомнут».

Никакое сверхнормальное усилие не проходит бесследно, потому что оно предполагает объективно физические жертвы, а за этими жертвами следуют разного рода социальные обиды. Потому что это вопрос распределения издержек такого рывка и оценки справедливости этих жертв и издержек.

Напомню, например, тяготы дворянства. До Екатерины II фактически и крепостные крестьяне, и дворяне были уравнены в глобальном смысле по справедливости. С одной стороны, в этой иерархии крестьяне служили и были закрепощены, но при этом, по сути, были закрепощены как служивое сословие и дворяне. И лишь после декретов Екатерины, которые даровали дворянству определенные льготы, фактически этот социальный договор был разрушен, возникла фундаментальная социальная несправедливость. Ее осознание потребовало времени, Радищева, декабристов, Белинского, Некрасова, Чернышевского, Добролюбова...

Александр ПРОХАНОВ. Ленина?..

Александр АГЕЕВ. В конечном счете и Ленина, в рамках того цикла. С осознанием ситуации, точнее говоря — даже онтологии, сути картины мира, формируется определенная, как бы сказал Гумилев, консорция, группа людей, обладающих повышенной жизненной волей. Накапливаются изменения в умонастроениях, идеалах, вкусах, допусках того, что можно и нельзя, и накапливаются обиды на фундаментальную несправедливость социального устройства, растет зазор между реальностью и идеалами. Потому что в стране есть определенный цивилизационный код, он работает как камертон, по нему сравнивают должное и сущее, далеко не всегда рационально, чаще через чувства, эмоции и даже инстинкты. Постепенно образуются своего рода энергоинформационные фантомы, фикции, отливающиеся в конце концов в простые лозунги, делящие мир на то, что «долой» и что «даешь». Сложность противоречий порождает простоту массовых ожиданий и намерений. И если не находятся, как бы сказал Ленин, «умные руководители капитализма», умные руководители державы, да еще умеющие свою умственность реализовать в нужных государственных решениях, в государственных программах, которые излечили или хотя бы смягчили патологии, накапливающиеся в любом живом организме, то большой социальный организм тяжело заболевает. Условно говоря, вместо простуды и насморка назревшие и перезревшие проблемы разрешаются в жесточайших лихорадках и прочих социальных заболеваниях, которые кончаются летальным исходом для части, а иногда и для всего организма.

А к территориальной огромности можно добавить еще и нашу фронтирность. Мы фактически дислоцируемся не просто на огромном, двуконтинентальном пространстве. Оно сталкивается либо с Арктикой, со всеми ее вызовами, с жутким холодом и несметными сокровищами, либо с другими цивилизациями на Востоке, Юге, Юго-Западе, Западе, Северо-Западе. Иначе говоря, какой ни взять азимут, мы везде обнаружим фронтирность.

Александр ПРОХАНОВ. Вы полагаете, что пространство — это бремя? Может быть, действительно были правы те либералы, которые предлагали расчленить Россию на 80 фрагментов, и каждый из этих небольших кусков вводить в цивилизацию? Тогда в этих небольших фрагментах меняется ритмика опозданий и ритмика наверстываний и развитие всей территории происходит гораздо гармоничнее?

Александр АГЕЕВ. Если абстрагироваться от особенностей России и глубинных причин ее жизнестойкости, то можно предположить, будто если это пространство расчленить на небольшие ареалы, соразмерные европейским странам, то они примут и европейскую ритмику эволюции и, как явно и неявно подразумевается, выйдут на европейский уровень благополучия. Но что не учитывается в этой логике и поэтому она порочна? Смысл существования жизни в целостном государственном формате на этом большом пространстве не сводится к каким-то локальным, ограниченно национальным задачам, даже к задачам благоустроения жизни именно этого народа и этого суперэтноса. Задача жизни этой части мирового человейника, может быть, и странная по меркам прав и свобод индивидуальности, но объективная. Это вполне определенная, ничем не заместимая нота, тема в человеческой симфонии, или цвет в спектре цивилизационной эволюции, гарантия многообразия как системного условия эволюции человечества в принципе.

В начале XXI века существовало двенадцать мировых цивилизаций. В том числе была среди них и Восточно-Европейская, своеобразная, многоцветная, многострадальная цивилизация. Но сегодня она примеряет судьбу поглощаемой культуры. Соответственно, если допустить фрагментацию России ниже какого-то уровня, а этот уровень физически исчислим, то эти куски расчлененной России будут захвачены разнообразными соседями просто в силу их жизненно важных интересов, включая такой интерес, как недопущение чрезмерного усиления соперников. Эти соседи при всем гегемонизме миропорядка не могут и не будут объединены. Каждый будет стараться в меру своей мощи на тот момент времени прихватить под контроль доступный фрагмент. Эти модели поведения отчетливо показала внешняя интервенция против России в 1918–1920 годах. Хищники из бывших союзников и противников, нейтралов и просто соседей ринулись на заболевшую Россию. Десятки тысяч войск, которые здесь оказались, занимались ничем иным, как грабежом, какие бы предлоги и оправдания для этого ни выдвигались. Американские, англо-французские, немецкие войска, чехословацкий корпус и множество других ингредиентов...

Такова реальная геополитика. Но она реализуется в силовом поле противоборства внутренних классов, партий, коалиций, людей, вплоть до разрыва семей. Из столкновения всех этих внутренних и внешних сил складывается катастрофа. Она теоретически способна уничтожить прежнюю системность социума. Но причина провала планов расчленения России была не только в том, что сама распавшаяся империя, ее многонациональный народ смогли найти в себе силы, чтобы снова регенерировать, пусть и в новом качестве. Планы провалились и потому, что само достижение согласия между алчными игроками оказалось практически невозможным. Не смогли договориться эти игроки, как поделить столь колоссальный трофей в дополнение к проигравшим войну Германии и Австро-Венгрии.

Напомню о противоречиях во время переговоров по заключению Версальского мира даже между Великобританией, Францией и Соединенными Штатами. Для Ллойд Джорджа и Клемансо, возглавлявших Великобританию и Францию, президент Вильсон был чудаком, которого в кулуарах именовали «святым». Его программа из 14 пунктов совершенно не согласовывалась с их понимаем того, каким должно быть мироустройство после такой войны, кто должен быть бенефициаром этого устройства и поражения Германии. Стоит вспомнить и о противоречиях между Рузвельтом и Черчиллем, которые диктовались объективно разными векторами интересов. Словом, принципиальная невозможность согласовать интересы разных цивилизаций и их самых активных, самых агрессивных игроков тоже служит определенным гарантом существования этого большого пространства в Евразии.

Александр ПРОХАНОВ. Когда говорим о модернизации и развитии, мы вкладываем в это сложный комплекс преобразований, хотя все это является одним общим преобразованием, но оно распадается на чисто технократическую сферу, на информационную, на социальную. И, как правило, любая модернизация предполагает очень крупную перетряску социума. Меняется социум, устраняются одни элиты, появляются другие… Мне кажется, что переход с одного модернизационного или цивилизационного уровня на другой связан с переходом от одного типа общества к другому. Причем этот тип должен совершенствоваться, все больше приближаться к идеальному обществу, то есть к обществу абсолютной, божественной справедливости. Хотя это кажется весьма сомнительным, потому что сама по себе модернизация — это огромная несправедливость, огромное насилие, жертва, но все-таки, наверное, движение человечества, в том числе и движение России по пути своего становления и развития, — это путь ко все более совершенному, благому, справедливому обществу. А пространство разве влияет на все это? Разве нельзя, например, задаться созданием идеального бытия или, например, поставить идеалом Царствие небесное, используя огромную территорию, не включая сюда такие понятия, как историческое опоздание или медленное прохождение цивилизационного сигнала?

Александр АГЕЕВ. Вы говорите фактически о том, что утопия возможна и утопия может быть построена.

Александр ПРОХАНОВ. Я говорю о том, что утопия как путеводная звезда светит любому процессу.

Александр АГЕЕВ. Должен быть некий идеал, свет. Вливаясь в жизнь своего социума, каждый человек имеет свой ограниченный срок земной жизни. И в этот срок он может повести себя либо эгоистически, либо с неким социальным или социально-духовным функционалом. Иначе говоря, можно посвятить свою жизнь науке, искусству, религиозному служению. И тем самым свою земную жизнь продлить в этом варианте до масштабов вечности.

Для кого нужны такого рода идеалы, утопии, может быть, даже фикции? Очевидно, они нужны даже не для какого-то отдельного человека. Они нужны для социума в целом и для той когорты, которую так или иначе называют солью земли. Это не обязательно формальная элита, это может быть и неформальная элита. Элита — это не что иное, как совокупность лучшего в рамках некой популяции.

Что модернизация совершает с социумом? Модернизация — это осовременивание. Фактически модернизация подразумевает преодоление отставания от какого-то образца, который уже эмпирически случился.

Александр ПРОХАНОВ. По какому-то параметру…

Александр АГЕЕВ. Да, по какому-то параметру. Этот параметр тоже очевиден, он связан либо с технологиями (а технологии — это вооруженные силы), либо с экономикой, либо с образом жизни — вот, наверное, и все эти параметры для сравнения.

Для чего нужны все эти догоняющие стратегии? Опять же, за этим стоят вполне живые интересы. Наверное, для такой большой страны — это интересы выживания в конечном счете, безопасности, неприкосновенности, целостности, свободы и независимости.

Но для каждой исторической эпохи, очевидно, есть свои маркеры. Если имеем в виду начало XX века, конец XIX века, то весь мир тогда только-только был поделен на колонии, став по сути проекцией немногих, менее десятка, метрополий. Колонии служили ресурсным резервуаром для того, чтобы делать жизнь жителей этих метрополий более благоприятной за счет колониальной эксплуатации. Россия в этом контексте была особым случаем, потому что у нее были другие принципы и стилистика экспансии. Вслед за территориальным переделом мира, когда не осталось непокоренных земель, последовал и экономический передел.

Чтобы быть способными этот передел совершить, нужно было иметь две вещи. Во-первых, технологическую мощь; во-вторых, некую доктринальную заряженность. Не только высшие слои общества, но и весь социум — германский, французский, японский — должен были иметь энергетику, чтобы с какой-то силой, выходящей за пределы нормального бытия, стремиться победить Великобританию или захватить Францию, напасть на Россию или расчленить Китай, например. Иначе говоря, здесь нужна была определенная сила, пассионарность, некая энергетика, выходящая за пределы повседневности. Объяснить это просто жаждой обогащения невозможно, хотя она и играла свою важную роль в этом плане и была подоплекой передела.

Огромность России на рубеже ХIХ–ХХ веков не требовала дальнейшей экспансии вовне, хотя сложившаяся геоэкономика ее стесняла, достаточно вспомнить проблему Проливов или клубок дальневосточных и центрально-азиатских ограничений. Россия была объективно заинтересована во внутреннем развитии. Но импорт капитала привел к сильной зависимости от Германии и других европейских стран, создав ситуацию «данничества».

Модернизация для России всегда в первую очередь выглядела как понимание неизбежности превращения в жертву, если она ее не осуществит. Речь тогда шла не только о модернизации в интересах безопасности, но и о восстановлении экономического суверенитета. Но модернизация диктовалась и потребностями социальной эволюции.

Что такое была модернизация, которую, например, разрабатывал Дмитрий Иванович Менделеев? Он был не только химик, но и великий экономист. Модернизация означала две довольно опасные ситуации, которые нужно было разрешить. Ситуация первая — страна наполнялась огромным аграрным перенаселением, земли не хватало, тем более для роста производительности, и нужно было совершить перераспределение населения в пользу городов, где появлялись бы мануфактуры, промышленность. Это можно было сделать только одним путем — либо административно, как позже сделали большевики, либо «мягким» экономическим способом. Экономически во времена Александра III и Николая II можно было стимулировать урбанизацию только через диспаритет цен с занижением цен на сельхозпродукцию и завышением на продукцию промышленную. Это было сделано.

У Менделеева было еще одно важное условие модернизации. Помимо переселения огромных масс людей в города для работы в промышленности нужно было людей еще и образовывать, чтобы были инженеры и техники, способные работать на новых средствах производства, которые во многом импортировались. Еще раз повторю — отсюда острая потребность в иностранных инвестициях, что потом станет определенной ловушкой и одной из причин, почему возникла необходимость в уже другой модернизации.

Менделеев подчеркивал: «нам нужно больше Невтонов, чем Платонов». Невтонов — это больше инженеров, чем гуманитариев — юристов, экономистов.

Собственно говоря, эти два момента, два предупреждения Дмитрия Ивановича Менделеева были нарушены. Россия, быстро увеличивая свое население, по сути перегревалась — за счет роста напряжения между городом и деревней и между гуманитарно и инженерно-технически образованными сословиями. Потом и офицерский корпус станет разночинским и крестьянским. И все вместе это сыграет важную роль в сносе политического режима.

А параллельно приходило понимание сокращающихся сроков этой модернизации. Не только Фридрих Энгельс, но и другие аналитики понимали, что война неизбежна. Война, которая придет вслед за территориальным переделом мира, потому что рвались к мировой гегемонии и быстро развивающаяся модернизирующаяся Германия, и Соединенные Штаты. И тогдашний гегемон (а им была Великобритания) видел это сокращающееся отставание, и конфликт не мог не быть вооруженным. Тем более тогда не было ядерного оружия и люди не так боялись войны, как это стало после 1945 года.

У нас любят вспоминать столыпинское «дайте нам 20 лет покоя…» Никто уже в тот момент никому 20 лет покоя не мог дать в принципе, потому что срок затишья перед большой войной измерялся считанными годами. А вот когда начиналась программа индустриализации в 1890-е годы, то впереди еще были 20 лет. Долгосрочные планы индустриализации, электрификации, строительства транспортных путей разрабатывались из расчета до середины 1920-х годов.

То, что нам пришлось импортировать зарубежные средства производства, технологии, привело к очень сильной зависимости от французского, немецкого и британского капиталов. Это прекрасно сознавалось в верхах Российской империи накануне Первой мировой войны. Более того, преодоление засилья германского капитала было одной из жизненно важных задач Российской империи. Собственно, эта проблема и привела Россию именно в Антанту.

Затем планы модернизации также возникали в ответ на понимание, что через 20 лет после окончания Первой мировой войны будет война следующая. Интересно, что недавно проведенное нашими коллегами моделирование событий после 1917 года с проверкой альтернативных вариантов (например, если бы остался во главе государства Керенский или пришли к власти кадеты или левые, или правые эсеры) показало, что во всех этих вариантах, при любом небольшевистском политическом режиме, вступление России в войну происходило не позднее 1933 года. Это существенный вывод.

Сегодня, зная о масштабе революционного и послереволюционного жертвоприношения, о размахе бедствий и страданий, о том социальном цунами, мы не можем не понимать, что через все эти жертвы страна шла к тому, чтобы получить лишние восемь лет для создания новой промышленной базы на Урале, в Сибири, которая бы позволила выиграть надвигающуюся войну. Вот таким оказывается постфактум смысл в этом катаклизме и жесткости послереволюционной эпохи.

Таким образом, получается, что модернизацию вызывают глубинные силы социальной эволюции страны и мир-системы, промышленности, науки, технологий, знаний, нравов.

И второй, накладывающийся на это мотивационный слой, — осознание всех этих больших вызовов теми, кого судьба и обстоятельства вынесли на руководящие посты. Осознание сути вызовов миллионами людей с опытом участия в войне и наведения социальной справедливости в жестко конфликтной обстановке располагало к выбору довольно суженной палитры решений по методам и по этике. Вспомним, как ВЧК стала не только силовой структурой диктатуры, но и органом экономической и социальной политики. Разруха, транспорт, беспризорность... Чрезвычайные проблемы решались чрезвычайными методами. На чрезвычайные меры сложившейся обстановкой вынуждались любые власти с осени 1917 года, и тем более с весны 1918-го. Не каждая политическая сила была к ним готова, это другой вопрос. Но факт, что многие действия большевиков опирались на подходы, разработанные еще в недрах госаппарата империи. Это касается и плана ГОЭЛРО, и программы освоения недр, и оборонно-промышленной стратегии, и финансовой политики. Более того, довольно быстро возникла потребность в новом модернизационном рывке вслед за восстановлением хозяйства после Гражданской войны и интервенции. Поначалу — для «защиты завоеваний революции», но по сути — чтобы отстоять независимость страны и само ее существование…

А после 1945 года меняются угрозы и силы, которые стоят за этими угрозами. Но осознание правящими кругами сути этих угроз происходит все-таки вне зависимости от политических и вкусовых ярлыков, которые обычно приклеиваются. Риторика различается, конечно. Хотя, работая с архивными документами 1920–1930-х годов, нельзя не заметить, что этот риторический идеологический флер очень тонок. Когда его снимаешь, остаются фундаментальные, реальные, жизненно важные проблемы этого социума. И этот социум в лице своих элит понимает, что есть такие уступки, и ум, и душа нации, и суть государства.

Суть государства сводится в конечном счете к двум глубоким посылам, интенциям. Первое касается того, каков смысл и предназначение государства для того большого социума, который сложился на данной территории и с данным составом народа. Второе — каково место этого социума в ряду других живущих народов: является ли он самостоятельным игроком мировой истории, суверенным субъектом или предпочитает проявить историческую леность? Историческая леность предполагает, что можно отдать часть суверенитета, уступить право и обязанность решать важные проблемы внешние и внутренние кому-то другому — мировому сообществу, соседним государствам...

И до 1980-х годов прекрасно понимали и в обществе, и в государстве, что суверенность исключительно важна, что означает она довольно прагматические вещи — кто определяет структуру рынка, структуру спроса и предложения, размещение производства, направления и идеалы развития, структуру потребностей и структуру их удовлетворения… Это делают либо в Москве, либо в Париже или Лондоне, в Вашингтоне. И для того поколения руководителей, и для их преемников в первом поколении сама мысль о том, что мы уступим эти права кому-то третьему, была идеологически невозможна, политически неприлична и, очевидно, эстетически омерзительна.

Но мир развивался, менялось распределение и разделение мировых производительных сил по разным секторам, появлялись новые сектора, новые технологии. И было давно понятно, что для решения задач особой, высокой значимости необходимо международное сотрудничество. Оно всегда и было. Даже в 1920–1930-е годы. С Германией, США. При всех санкциях Россия, как бы она ни называлась, была в глубоком взаимодействии с другими странами — это был и торговый обмен, и инвестиционный, и человеческий, и военное сотрудничество. Это всегда было. При этом технологии похожи, мосты, железные дороги, автомобили похожи. Недавно Президент РФ сказал, что получается, что по технологии мы не везде сильны, по народонаселению тоже не самые крупные, по управлению не самые лучшие. Но есть нечто, что позволяет именно на этих пространствах создаваться особому социуму, жизнеспособной государственности. В том, в чем мы не лучшие, мы идем на заимствование лучшего. Иногда доходя до идолопоклонства.

Борьба между этими двумя подходами — суверенностью и встраиванием в более «передовые» сюжеты — сопровождает нашу историю. Здесь тоже можно увидеть цикличность. Но более короткую, чем упомянутые длинные стратегические циклы. Готовность уступить часть суверенитета усиливается на фоне усталости от излишних забот. Разве не брал СССР на себя миссии в Африке, в Латинской Америке, в Азии? За антиимпериалистические революции, за социалистическую ориентацию? Был круг идей, за которыми скрывались военно-политические и технологические интересы, но на уровне идеологии и массового сознания они превращались в «…я землю покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать…»

Но, например, за нашим сотрудничеством с рядом стран стояла не только и часто не столько идейно-политическая близость, сколько необходимость иметь структуры, контролирующие поставки важных стратегических минералов, обеспечить контроль земного пространства для сопровождения космических полетов. Но никто этого в открытую обычно не говорил. И за другими историями, событиями холодной войны также стояли практические, реальные военно-экономические или стратегические задачи, а вовсе не примитивно подаваемые как глупости в угоду личным симпатиям или амбициям вождей.

Предпоследняя развилка в недавней истории — 1980-годы. Упрощение — сводить тогдашние стратегические решения к произволу и ошибкам высшего руководства. Вспомним длинные очереди за «Огоньком», за «Московскими новостями»… Складывался вполне определенный вектор общественных настроений. Вновь, как и в начале ХХ века, общество устало от формы, которая свой век уже отжила, а руководители не сумели или не захотели предложить то, что отвечает интересам нации. Скорее первое, поскольку «не знали общества, в котором жили». Но две вещи я бы подчеркнул особо. Первое — мы до сих пор не отдаем отчет, что в недрах советского государства в 1980-е годы разрабатывались проекты переустройства страны. С абсолютно ясным пониманием, что в ней накопились разного рода токсины и шлаки, что надо произвести детоксикацию, чтобы она отвечала ожиданиям народа, который заметно изменился к 80-м годам — весь народ изменился, и все народы всех республик. И во-вторых, шло интенсивное осмысление будущих вызовов и угроз. Далеко не все еще опубликовано, даже, например, подходы к тому, как обеспечить достойную жизнь наших граждан на протяжении всего жизненного цикла — это все было очень хорошо разработано. О целом ряде экспертных групп и их разработках до сих пор хранится странное молчание.

Характерный пример разрешения подобных кризисов развития — начало 1920-х годов в Соединенных Штатах. Катаклизм, который настиг Европу, Россию, Азию, Мексику, не мог не затронуть и Соединенные Штаты. Тогда в североамериканских Соединенных Штатах сложилась напряженная социально-политическая ситуация. Количество бунтов, протестов, демонстраций, разного рода возмущений было рекордным. Сейчас, кстати, оно приближается к тем временам. И перед правящим классом Соединенных Штатов возник вопрос: что делать? Альтернативы сводились либо к фашизации, либо к социализации. И была придумана доктрина «нормальсии», которая позволила энергию масс направить на простые, бытовые вещи, такие как «форд» — автомобилизация страны, коттедж среднему классу, который должен был вырасти, а для авантюрных людей — фондовый рынок. Это все развернулось в 1920-е годы, и почти на 10 лет позволило снизить накал социально-политических страстей. Позже из Великой депрессии выход был найден в серьезных социальных реформах и милитаризации с выходом на роль мирового гегемона.

Так что мы не одиноки в своей особенности реагировать на нарастающие десинхронозы исторического развития достаточно резкими проявлениями. Мы не одиноки в том, что эти проявления могут иметь различные внешние импульсы. Мы ведь не живем в безвоздушном пространстве, мы не где-то в космосе. Мы представляем интерес для соседей, для всего мира как пост-страна во всех смыслах — для кого-то как жертва, для кого-то как объект, как рынок, как партнер, друг, для кого-то как образец. Спектр интересов к нам очень широк. И наши интересы к внешнему миру тоже разнообразны. У нас есть разные силы, которые заинтересованы в разных аспектах этого мира.

Напомню — перед Первой мировой войной, 100 лет назад, у нас было три серьезных вектора, за каждым из которых стояли влиятельные бизнес-круги, общественность и даже эстетика, культура, живопись. Один круг коалиций и стоящих за ними интересов толкал нас на активное участие в балканских делах. Но это был один лишь круг, имеющий преломление в элите и в разных корпорациях. Другие силы, «короли хлопкового бизнеса» и торговли, толкали, например, на экспансию в Центральной Азии, где Россия неизбежно сталкивалась с британцами. Была и весьма сильная группа, которая видела будущее свое и страны на Дальнем Востоке. В частности, Русско-японская война была связана с авантюрными действиями этой клики. Были и те, которые считали, что наше развитие должно быть на Севере. Из этой идеологии вытекали довольно практичные решения о том, где строить базовый северный порт, куда тянуть ветки дорог. Страну эти несогласованные векторы интересов разрывали на части. Эти группы интересов были и в деловых ассоциациях, и в Генштабе, и в других ведомствах госаппарата, и в Думе, и в СМИ, и в литературе и публицистике. Высшая аристократия и крупная буржуазия отнюдь не были однородным субъектом. Не говоря об интересах пробуждающихся к политической жизни слоев городского пролетариата, крестьянства, элит национальных окраин.

В конечном счете, когда все это напряженное бурление общества доходило до высших структур управления, в конце концов до императора, то возникало крайне разобранное положение.

Строго говоря, на всех этапах жизни страны это имело место быть как следствие множественности, неуравновешенной сложности. Мы большие, значит, мы сложные, следовательно, множественные по интересам. А управлять сложным и большим в обычных обстоятельствах можно даже неэффективно, по инерции. Но когда возникает критическая ситуация по тем или иным причинам, а правила взаимодействия (общественный договор) между поколениями людей, между стратами, между сословиями, профессиональными гильдиями не отлажены даже для мирного времени, то риск дестабилизации срабатывает неизбежно. Дестабилизация может быть отложена на время после кризиса, после войны. Потом поколение победителей фиксирует свои социальные преимущества, замораживая прежние противоречия. Это изнутри. А добавим еще давление внешних сил.

Александр ПРОХАНОВ. То, что Вы говорите — это норма. Причем для одних стран эта норма не мешает развитию, происходит аккумуляция и вырабатывается какое-то синтетическое решение. Для других стран, таких как мы, это приводит к разбалансировке. Например, почему не состоялась модернизация в 70-х — начале 80-х годов? Ведь страна была беременна этой модернизацией, все тосковали по ней. Я не видел в стране групп, которые не были бы заинтересованы в модернизации, не было групп сознательного торможения. Но она не состоялась. Причем был грандиозный технологический запас, технократический вектор не остановился и продолжал развиваться до последнего, до 1991 года — «Буран» и «Энергия», например. Было блестяще организованное образованное население. Такая категория, как «общее дело», не покинула нас в 70-е годы, напротив, сама готова была объединиться ради общего положительного модернизационного дела. Почему она не состоялась? Что помешало? Было же ощущение, что вот-вот она должна произойти. И было понимание того, что если она не произойдет, то это приведет к гигантским осложнениям.

Александр АГЕЕВ. Мне кажется, модернизация произошла, но произошла в достаточно извращенной и худшей форме. Если мы сравним две четверти века — до 1990 года и после, то окажется, что последний период был худшим. Мы за последние 25 лет выросли на четыре процента. Не за каждый год, а за все 25 лет. При этом за предыдущий аналог мы выросли в 2,5 раза. Его почему-то стали называть застоем, а сменивший его интервал — реформами.

Но в любом случае мы опять воспроизвели очаговость развития. Потому что у нас возникли целые слои, это не сводится к одному проценту населения, это под 30 процентов населения, которые живут в модернизированной среде и по уровню жизни, и по привычкам поведения, по всем аспектам, которые характеризуют образ жизни. Но это очень шаткая социально-демографическая конструкция. Потому что для 70 процентов эта модернизация не просто не состоялась, она состоялась в формате архаизации, примитивизации, деколлективизации, деградации, деиндустриализации, декоммунизации…

В итоге мы получили слишком расслоенное общество, хотя оно и так было ячеистым по принципу строения. Это сейчас называют блочно-иерархическим устройством социума. Оно означает, что есть несколько категорий, экологических ниш, внутри каждой из которых действуют свои правила, институты. Условно говоря, для «бета» — одни нормы, правила, критерии жизни, своя прокуратура, милиция, свои производственные цепочки, своя «кормовая база» и массовая культура. А у нас таких обособленных субобществ и субэкономик несколько. Все эти слои сосуществуют, иногда соприкасаются в конфликте, но по большей части живут параллельно.

И, очевидно, на уровне интуиции — такая система не очень сильная, потому что это ослабленное, разодранное на слои и (вновь) на сословия общество. Это иная степень консолидации, чем та, которая нужна с учетом вызовов, с которыми мы и весь мир сталкиваемся.

Мы, условно говоря, вышли на ринг с этими мировыми проблемами. Не с каким-то конкретным партнером, а именно с проблемами мировыми… и при этом мы вышли разобранными, несобранными, немобилизованными на серьезную работу. Одна часть тела на одном конце ринга, другая — на другом, мысли вообще за пределами, эмоции сами по себе. Синдром растопыренного кулака. Фактически мы оказались такими…

В этом смысле модернизация состоялась для части социума. Но часть малая, и характер модернизации устаревший и бесперспективный, по колониальному принципу. И поэтому так ожесточенны и так бесплодны дискуссии. Потому что тот, кто рассматривает все с позиции находящегося, условно говоря, в нише «бета», не понимает того, кто в нише «лямбда», они совершенно разные в социальном смысле возможностей и проблем. В предельном случае — одинокий нищий пенсионер и изнывающий от изобилия наследник олигарха. В итоге реально получилась расчлененная по своим социоценностным ориентациям страна.

Александр ПРОХАНОВ. Но такая же модернизация состоялась в 90-х годах XIX столетия, там тоже были классы, которые вполне по-европейски жили…

Александр АГЕЕВ. Была сословная страна, и 1917 год одним из своих главных мотивов имел ликвидацию сословий. Декрет об этом стоит в одном ряду с декретами о мире и земле. А сегодня у нас снова возникло сословное общество, воспроизводящее даже буквально характеристики социума столетней давности.

Александр ПРОХАНОВ. А в чем дефектность нашего общества, та дефектность, которую надо преодолеть через модернизацию? У всех есть ощущение, что модернизация необходима, все ее ждут, выкликают, все ее стараются увидеть там, где ее нет, и не видят там, где она происходит. Но в ней есть огромный запрос, запрос людей на развитие. Так что нужно модернизировать? Какие каверны, какие дефекты? Какие асимметрии возникли в социуме, что их нужно исправлять и модернизировать?

Александр АГЕЕВ. Мне кажется дискомфортным слово «дефекты», потому что это зависит от точки зрения наблюдателя. То, что одному кажется дефектом, другому кажется достоинством. То, что один оценит как слабость, другой оценит как преимущество. Здесь нужно сопоставить с позицией наблюдателя.

Александр ПРОХАНОВ. Скажем, низкая скорость поездов на железных дорогах или низкое качество колеи…

Александр АГЕЕВ. Есть, наверное, не дефекты, а слабости, потенциальные уязвимости нашего социума в нынешней и прогнозируемой мировой обстановке, даже в большом космическом контексте. Вопрос не о мелочах, а о том, что за жизнь сейчас, какая жизнь будет дальше, способен ли социум сохранить те качества, которые воспроизводят в нем человечность. По крайней мере, сохранение базового цивилизационного кода — тех сказок, которые воспитывают, тех мифов, на осознании которых люди живут, понимания счастья, благоустроения, благоукрашения жизни, которые и составляют нашу особенность. В принципе можно всех перевести на один язык, тогда у всех будут примерно одинаковые сказки, но, очевидно, это разнообразие было зачем-то нужно природе, эволюции, раз у нас такое разнообразие языков, этносов, племен, разнообразие фауны и флоры. В этом разнообразии есть глубокая эволюционная значимость.

И с этой точки зрения можно оценить системные уязвимости. Я бы назвал четыре такие уязвимости нашего социума.

Первая уязвимость — это, конечно, лживость. Это плохое свойство — оно сразу нарушает обратные связи в системе управления. Если вы опираетесь на ложную информацию, на фейки, то вы не можете управлять, потому что это то ли болото, то ли полноводная река, то ли это очень плотная твердая поверхность. Это принципиально. Не случайно одним из первых указов Трампа был указ о фейковых новостях. Потому что та среда, которая сейчас генерирует информационные потоки, в том числе новостные, ощутила, что может этим манипулировать. Это было и раньше, это называли пропагандой, но сейчас это достигло беспрецедентного размаха. Если мы посмотрим по этому критерию, то увидим много неправды. И это определяет сразу все наши уязвимости сверху донизу. Все лжецы, если утрировать.

Вторая уязвимость — несправедливость. Несправедливость в системном смысле означает разбалансировку, нарушенный «сход-развал» между различными социальными силами. Несправедливость — это несоответствие реального положения имеющимся ожиданиям о том, как должно быть. Иначе говоря, сущее не отвечает долженствующему. В понятиях социально-экономических это совершенно очевидные вещи, но в более тонких моментах, скажем, таких, как перспективы жизни, — тоже несправедливо все устроено. И сейчас эта дискуссия становится в нашем обществе очень острой. Это связано с упомянутой сословностью. В ячеистом, блочно-иерархическом обществе в предыдущие десятилетия родители создали себе устойчивые на века экономические позиции родителей, соответственно с передачей их детям. Отсюда возникает каскад последствий. 100 лет назад жестоко лечилась именно эта проблема. Способ лечения, как известно, может приводить к ухудшению заболевания.

Третья существенная проблема, третья уязвимость, связана со свободой. Мы по каким-то параметрам являемся суперсвободным социумом: свобода печати у нас есть, существует принцип нейтралитета Интернета, который сейчас подвергается изменениям даже в США. Принцип нейтралитета означает, что любая информация, появляющаяся в Сети, независимо от источника и контента, имеет равные права на присутствие там.

Но если посмотреть по глубинным вещам, то да, человек свободен, но в какие экономические условия он поставлен? Он экономический раб. Если посмотреть его трудовой потенциал, он тоже окажется рабом — работодателя, хозяина, барина... Мы просто-напросто вошли в рабство. Рабство фактически всех перед немногими, но на самом деле перед всеми по разным основаниям. И это не вопрос взаимозависимости, это вопрос именно рабства в худших вариантах. Даже есть худшие феодальные рабовладельческие варианты на современных предприятиях пореформенной России.

И четвертая уязвимость — это способность к изменениям без потери ориентира. Это можно назвать преображением. Потому что преображение — это качественное изменение, улучшающее состояние того, кто изменяется. Улучшение состояния проверяется легко — через увеличение свободы выбора. Если свобода выбора уменьшается, то это было плохое изменение. Если мы посмотрим на изменения 1991 года: они вели к повышению свободы выбора или к ограничению? Ответ будет, к сожалению, однозначный.

Вот четыре критерия — правда, справедливость, свобода, преображение. Они отражают очень глубокие свойства, цивилизационный код нашего социума, нашей цивилизации, независимо от союзных республик, которые входят в это пространство. И в Казахстане найдем, и на Украине, и в Литве, и в Беларуси свой национальный эпос, который все эти идеи утверждает через разного рода героев. И в русских народных сказках, и в других базовых этносах Российской Федерации мы найдем все эти моменты.

Александр ПРОХАНОВ. Иначе говоря, все эти принципы нарушены, они деформированы и они побуждают наш социум к исправлению, к реформе, к восполнению этих утрат?

Александр АГЕЕВ. Да. А дальше возникает вопрос способа этих реформ. Ведь мы понимаем, что эти четыре названных свойства составляют уязвимость, но они же составляют и характеристики идеала. Он, конечно же, имеет еще десятки характеристик, но эти мы найдем всегда, они являются фундаментальными.

Александр ПРОХАНОВ. Здесь отсутствует такая характеристика, как уровень материального бытия, технологии, уровень технологического прогресса. Это вторично?

Александр АГЕЕВ. Я назвал фундаментальные аргументы. А функции, такие как технологическое превосходство, капитализация, благосостояние, являются производными. Из каждого свойства можно вывести последствия. Скажем, технологическое развитие, совершенство, конкурентоспособность — это следствие свободы прежде всего. Иначе говоря, чтобы быть свободными, мы должны быть свободны в примитивном военном смысле, то есть свобода и независимость Родины. Это Конституция обозначила, об этом говорит вся наша история. Если у нас не будет способности парировать любые угрозы, то у нас не будет свободы. А если у нас не будет базовой свободы, то будут концлагеря в том или ином виде, об остальном можно и не мечтать. Ни о преображении, ни о справедливости, ни о правде.

Александр ПРОХАНОВ. Как Вам кажется, существует где-то в недрах нашего общества проект такого рода модернизации? Существуют человеческие группы, институты, существует теория этого эволюционного проекта XXI века или это все пока только на уровне чаяний?

Александр АГЕЕВ. Мне кажется, в нашем современном социуме есть значительное число разных групп, которые занимаются подобной проблематикой, разрабатывают тексты, вокруг которых формируются так или иначе сообщества, консорции. Они, безусловно, плохо скоординированы, но они присутствуют внутри различных государственных институтов — и научных, и образовательных, и в силовых и несиловых структурах. Эта работа идет везде. Если характеризовать это поле, то обнаружим, что оно очень негомогенное, дисперсное: пятен много, оно не представляет собой некое единое поле. На разного рода выборах происходит консолидация под определенную цель, но потом снова все рассеивается в пространстве. Эта работа идет.

Александр ПРОХАНОВ. Но она не выходит на поверхность? Или она появляется в виде каких-то докладов, возникают всевозможные форумы, такие как Гайдаровский, Петербургский экономический? Где она проявляется?

Александр АГЕЕВ. Она проявляется во всех этих событиях. Особенно если смотреть не только через окно новостных лент. Новостные ленты проходят через фильтр журналистов и редакторов. Более существенно даже не то, что это делают журналисты, а то, что это делает регламент, то есть амбразура, которая выдается для информационного потока о событиях, которая сужена временем, рейтингами телевизионных каналов, директивами собственников и начальников. Интернет в этом плане более свободен, но присутствие внутри этих событий дает ощущение очень серьезной работы, ведущейся многими.

Александр ПРОХАНОВ. Значит, модернизация в России неизбежна?

Александр АГЕЕВ. Она происходит. Просто нам хочется, чтобы она была помасштабнее, побыстрее, понадежнее, с меньшими ошибками.

Александр ПРОХАНОВ. Но это не будет модернизация рывка? Это будет модернизация эволюции?

Александр АГЕЕВ. Опять же зависит от уровня, с которого мы смотрим. Мы можем забраться на геостационарный спутник — это будет одна картина. И мы увидим с высоты спутника, что российские города освещаются лучше, чем это было 10 лет назад. Что потоки автомобилей в город и из города, в мегаполис и из мегаполиса гуще: раньше карта России была буквально с двумя-тремя светлыми пятнами ночью, сейчас этих пятен больше. Можем спуститься чуть ниже и увидеть, что и дорог стало больше, и они стали лучше. Если сядем за руль, то увидим, что некоторые дороги совсем хороши. Иначе говоря, окажется, что какой-то важный этап все же пройден.

Если мы посмотрим из души людей (здесь нужно выбрать, в какую душу заглянуть), то увидим, что картина очень сильно искажается многими социально-психологическими патологиями, которые у нас возникли в результате опыта последней четверти века.

Любую успешную модернизацию можно характеризовать как экономический успех. А неуспешная модернизация может быть политическим или экономическим провалом. Но когда мы вводим категорию успеха, это нас связывает с категорией восприятия и оценки. Мы разучились воспринимать жизнь позитивно — мы все стараемся видеть в мрачном свете. И это означает, что сам фактор социопсихологического состояния социума является тем, что забыто, или тем, что используется в скрытых целях.

Некоторое время назад было проведено сравнение контента сериалов в Японии и сериалов в России, оказалось, что в наших сериалах основной контент насилие, преступность, разного рода отклонения, скандалы, в Японии — больше показа позитивных образцов поведения. А это влияет на эмоциональное самочувствие в обществе. У нас же самовосприятие скорее занижено. Хотя, как показывают опросы, большая часть населения считает, что живет вполне неплохо. Кров есть, хлеб есть в конце концов…

Александр ПРОХАНОВ. Но ведь мы сказали, что есть такое понятие, как дефицит исторического времени. Дефицит исторического времени перед началом войны, например, перед началом крупных переделов или перед началом какой-нибудь крупной технократической революции. Этот дефицит времени опять нас настигает. И перед лицом этого дефицита, по-видимому, нам не избежать рывка. А рывку сопутствует усечение ряда тех нравственно-моральных категорий, о которых мы говорили. Например, рывок — это, конечно, мобилизация. Мобилизация — это, конечно, отсутствие свободы, принуждение. Такой фактор, как нехватка исторического времени перед началом новых мировых бед, разве он не формирует сегодняшний социум и характер будущей неизбежной модернизации?

Александр АГЕЕВ. Вы, конечно, снайперски сейчас ставите проблему, в самую точку. Представим себя на месте руководителя, которому нужно принять важное решение. Или даже родителя, который знает, что утром случится пожар, а может и не случиться. А сейчас дети спят, видят сны. Если пожар случится, то они окажутся без крова, без хлеба. А не случится — они спокойно проснутся утром.

Никто не может сказать, когда этот момент относительно мирного времени закончится. И отсюда выбор: если вы преждевременно включите ресурсы и технологии мобилизации, то сердце может не выдержать — сколько можно нацию терзать разного рода рывками? Изнашивается сердце. Плюс есть тот самый эффект мальчика, который, шутя, кричал: «Пожар, пожар!», а на третий раз, когда случился реальный пожар, никто не пришел... К мобилизации следует отнестись и, мне кажется, к этому так и относятся те, кто должен этим непосредственно заниматься, с мягким теплом.

Мы по многим фактам можем видеть, что тренировки на некий час Х происходят. Он может случиться из-за природной катастрофы, причем не вообще, абстрактно от астероида или какого-нибудь космического катаклизма, это может случиться рядом с нами, когда взорвется гидростанция, например. У нас в стране 3 тысячи потенциально опасных объектов, в мире их десятки тысяч. Поэтому мы живем с предощущением возможного катаклизма. Теракт может случиться рядом с нами в любой момент… И мы, в принципе, научены опытом последних двадцати лет быть наготове. В России готовность массового населения к возможным чрезвычайным событиям выше, чем, скажем, в Европе.

Атмосфера в обществе меняется молниеносно, если происходит что-то запредельное. Ситуация в обществе до полудня 22 июня 1941 года была одна, после речи Молотова — другая. И тогда разом переключаются все очень важные рубильники, все ценности, то, что было значимо несколько минут назад, становится незначимо. Хотя люди продолжают жить, им нужно экзамены сдавать, на свидания ходить — это все продолжается, но возникает принципиально другая включенность в исторические события.

Поэтому, чтобы не оказаться в момент наступления того самого возможного форс-мажора, есть контуры в государстве, которые несут постоянную боевую службу. Их достаточно много. И есть основания полагать, что они работают хорошо. Причем работают и с населением. Ведь многие факты, которые с нами происходят, не интерпретируются как мобилизационная тренировка. А на деле это и есть мобилизационная тренировка. Мы это даже не воспринимаем как тренировку, а она происходит. Но делается это мягко.

Александр ПРОХАНОВ. Кто является сегодня субъектом модернизации? Ведь в России всегда модернизация была персонифицирована. Иногда носителями модернизационных идей являлись группы. Как правило, эти группы образовывались вокруг лидера, который нес в себе идею модернизации. Скажем, Александр I не был модернизатором, но вокруг него была мощная группа интеллектуалов, которые побуждали его модернизировать Россию, он просто на нее не пошел в свое время. У Петра I не было такой исходной группы, он сам ее создавал с юности в виде семеновско-преображенских полков. То же самое и у Ивана Грозного было. У Сталина — ясно совершенно. У большевиков была модернизационная грандиозная идея, они искусственно создавали орден меченосцев, например. А сегодня есть субъект, который несет в себе модернизационную идею? Я не считаю, что наш президент несет в себе эту модернизационную идею. Он очень осторожно к ней относится. Его побуждают к модернизации как слева, так и справа. Его побуждает к динамике Кудрин, побуждает наш друг Сергей Юрьевич Глазьев. А он очень осторожен, он как бы остановился. Он выбирает между путями, но еще не выбрал. Может быть, он вообще не видит из этих двух вариантов тот, на котором может остановиться? Кто сегодня у нас субъект?

Александр АГЕЕВ. Сегодня субъектом модернизации во многих случаях является каждый гражданин Российской Федерации. Даже пользуясь мобильным телефоном и всякого рода предложениями, включая банковские, он с какой-то стороны является клиентом банка, а с другой — носителем некоторой новой культуры. Мы проделали за последние полвека значительную эволюцию. Еще в 1940-е годы, может быть и в 1950-е, легко было свести субъекта модернизации, скажем, к Гамалю Абдель Насеру. Да, субъект модернизации, хотя отнюдь не одиночка. Наверное, Эйзенхауэр, Аденауэр, де Голль — лидеры преобразующего масштаба. И обычно мы не наводим оптику, чтобы посмотреть, а что на самом деле происходило с де Голлем, кто ему противостоял, кто поддерживал. Реально это были фигуры, воплощающие в себе некий концепт и команду модернизации.

Впоследствии на роль субъектов перемен явно выдвинулись корпорации. Отсюда появилась идея, что для модернизации стала более важна корпоратократия. Множество фигур — от Уэлча, Мориты до Маска и Гейтса — это все разного рода субъекты модернизации. Но в корпорациях есть сотрудники, акционеры, другие бенефициары, заинтересованные лица. Так или иначе, ключевые корпорации по экономическому масштабу превышают иные государства, в том числе Российскую Федерацию. Это тоже очевидная вещь. Столь же очевидно, что и сто лет назад корпоративные лидеры в банках и промышленности были не менее влиятельны.

Но идем чуть дальше. Возьмем Сноудена. Мы видим, что не очень высокопоставленный офицер важной спецслужбы оказался способным совершить глобально значимое деяние. Журналист, который осмелился выпустить фильм о чем-то. Политик, который осмелился что-то значимое совершить. И представить за полгода до этого, даже за день до этого, что вдруг возникнет такой субъект исторического процесса, модернизации, изменений, было невозможно. И это мы говорим только о тех, кто стал героем больших медийных экранов. А есть разные региональные, местные, муниципальные, различные организационные и прочие лидеры изменений. Их реально много.

Вот конкурс на лидера — сотни тысяч людей захотели войти в этот процесс. Это меньше одного процента населения, но это активные жизненные кадры. Если в стране найдется миллион активных людей, готовых менять жизнь к лучшему, принять на себя ответственность, будь то в роли государственного деятеля, бизнес-деятеля или общественного деятеля, то это уже большая энергия. Это те масштабы, которые делают историю.

Сейчас организованная группа в 30–50 тысяч человек может создать опасные проблемы на Ближнем Востоке. Меньшая по численности сила может ее нейтрализовать. Академия наук — тоже всего-навсего несколько тысяч человек. Посмотрим другие контингенты, например отраслевые: сколько у нас работает в Росатоме, сколько в Роскосмосе? Две-три сотни тысяч человек, и всего тысяча является носителем особо важных знаний. Таким образом, судьба модернизации сводится в конечном счете к личностям.

Могу еще привести аргументы, обосновать идею, что каждый сейчас может быть субъектом модернизации. В конце концов каждый, делающий селфи и размещающий в Instagram или на YouTube свой месседж, может привлечь к себе внимание миллионов людей. Не важно — будет это иметь длительный эффект или нет, позитивный или деструктивный, важно, что для этого уже имеется технологическая платформа.

Если вспомнить те четыре критерия наших уязвимостей и наших идеалов, то что из того вытекает? Первое — по критерию, например, свободы — для свободы технологическая возможность возникла, проявляй себя, как хочешь и чем можешь. Но в этой свободе ты к правде стремишься? Или ты занимаешься тем, что устраиваешь разного рода лохотроны? Вот сразу и выбор. Он же виден сразу, и каждый его может оценить.

Способствует ли это справедливости? В чем она, справедливость? Справедливость в мире, где идет конкуренция талантов, чуть другая. Где справедливость в мире пенсионного обеспечения? Это разные справедливости. И все понимают, кто прав, кто не прав в этих моментах…

Как показывают последние опросы, две ценности опережают все остальные десятки ценностей в нашем социуме — сила и справедливость.

Александр ПРОХАНОВ. Сила?

Александр АГЕЕВ. Сила и справедливость. Это очень интересно. Если посмотрим актуальный контент избирательной кампании — так или иначе они говорят об этом. Сила — больше применительно к внешней политике, справедливость — больше к внутренней. А все остальное где-то процентов по 10–15. А эти — за 40–50 процентов зашкаливают.

Александр ПРОХАНОВ. А Изборский клуб является субъектом модернизации?

Александр АГЕЕВ. Исходя из сказанного Изборский клуб является возмутителем спокойствия прежде всего. А нарушение спокойствия — это предпосылка модернизации и перемен. Своей деятельностью Клуб стимулирует общественную дискуссию, чтобы задумались и те, кто с ним спорит, и те, кто его критикует, все, кто разделяет с восторгом или без восторга методологии членов Клуба. Любой человек может увидеть, что, во-первых, Изборский клуб не равнодушен к тому, что творится с нашим Отечеством, с миром, с душой и с каждым человеком. И во-вторых, Изборский клуб демонстрирует своим составом необычайное разнообразие. Клубов с таким разнообразным составом участников нет. Это палитра. Тем самым воплощается принцип разнообразия. А это предпосылка свободы. Изборский клуб свободен в выборе своих тем, повесток, действий. В чем-то, очевидно, он ограничен. Если бы не было ограничений, Изборский клуб давно бы уже стал всероссийским и всемирным.

Призывает ли Изборский клуб к тому, чтобы мы менялись? Безусловно. Будит и ум, и совесть, заставляет думать и учиться, переживать и сопереживать. Возможно, особая изюминка Клуба — предвосхищение вызовов, упреждающая постановка вопросов, генерация гипотез и ответов. Клуб верен принципу «Пессимизм ума, но оптимизм воли».

Александр ПРОХАНОВ. Изборский клуб постепенно превращается в Изборский мир.

Александр АГЕЕВ. Древний Изборск дал неугасающий импульс российской истории. Сравнительно небольшая крепость.

Александр Проханов

Россия. ЦФО > Госбюджет, налоги, цены. Образование, наука > zavtra.ru, 7 марта 2018 > № 2580827 Александр Агеев

США > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 30 января 2017 > № 2067882 Эндрю Басевич

Закончить бесконечную войну

Прагматичная военная стратегия

Эндрю Басевич – профессор истории и международных отношений Бостонского университета, автор книги America’s War for the Greater Middle East: A Military History.

Резюме В ноябре лозунг «Америка прежде всего» вновь оказался в центре американской политики. В зависимости от того, как официальные лица интерпретируют эти настроения, американцы и весь мир в целом будут либо приветствовать его возвращение, либо сожалеть.

В годы холодной войны Соединенные Штаты предпочитали рационально использовать свою военную мощь. Идея заключалась в том, чтобы не воевать, а защищать, сдерживать и вовлекать; холодный мир всегда оставался предпочтительнее ядерного катаклизма. Когда американские политики отступали от этого принципа, попытавшись объединить Корейский полуостров в 1950 г. или направив войска во Вьетнам в 1960-х, результаты оказывались плачевными.

Рациональное использование мощи не означает нерешительность. Для придания убедительности своей стратегии сдерживания США разместили значительные силы в Западной Европе и Северо-Восточной Азии. Союзникам, которые не могли защитить себя сами, американские гарнизоны придавали уверенность, создавали благоприятные условия для восстановления и развития. Со временем уязвимые регионы превратились в стабильные и процветающие.

Однако в начале 1990-х гг. официальная точка зрения касательно целесообразности применения силы кардинально изменилась. Проект «Руководства по оборонному планированию» (Defense Planning Guidance), подготовленный в 1991 г. командой Пола Вулфовица, тогдашнего заместителя министра обороны по стратегической политике, намекал на новые настроения. Самого по себе избегания войны было уже недостаточно. Документ описывал международный порядок, «сформировавшийся благодаря победе Соединенных Штатов» над коммунизмом, и итоги только что завершившейся войны с Ираком, определял возможности «формирования будущих условий безопасности, благоприятных для США».

Формирование будущего – вот дело, достойное супердержавы, взявшей на себя выполнение исторической миссии. Подобные ожидания были обусловлены экзальтированной оценкой американской военной мощи. В начале 1990-х гг. концепции вроде «защищать и сдерживать» выглядели малодушными, если не сказать трусливыми. В одном армейском полевом уставе того периода говорилось, что войска Соединенных Штатов способны добиться «быстрой и полной победы на поле боя или вне его в любой точке мира и при любых условиях». Если раньше военная сила считалась крайним средством, то теперь она должна была служить универсальным инструментом.

Редко благие намерения приводят к бедам бÓльшим, чем случилось в этот раз. В соответствии с императивом формирования будущего военная активность заняла первые строчки повестки дня. Вместо того чтобы придерживаться принципиальной стратегии, американские администрации шли на поводу приспособленчества, множа списки неотложных проблем, с которыми США были призваны разобраться. В большинстве случаев выбранное решение предполагало угрозу или реальное применение силы.

Возникла практика беспорядочных вторжений. После 11 сентября вера в эффективность американской военной мощи достигла апофеоза. Руководствуясь «программой свободы» как идеологическим прикрытием, президент Джордж Буш-младший выбрал превентивную войну, первоначально направленную против «оси зла». Американская военная политика стала абсолютно хаотичной. И остается такой до сих пор: войска США практически постоянно вовлечены в боевые действия. Конфликты вспыхивают, развиваются, угасают и в конце концов приходят к неоднозначному завершению, только чтобы разгореться вновь или проявиться в другой точке. Они практически не заканчиваются. Как будто на автопилоте Пентагон берет на себя новые обязательства и наращивает глобальное присутствие, не задумываясь, что в некоторых районах американские войска уже не нужны, а в других их размещение может навредить.

В годы холодной войны мир всегда казался отдаленной перспективой. Но даже тогда американские президенты от Гарри Трумэна до Рональда Рейгана называли мир конечной целью политики Соединенных Штатов. Сегодня сам термин «мир» исчез из политического дискурса. Война стала нормой.

Следующий президент США получит в наследство массу серьезных вызовов национальной безопасности: от провокаций России, китайского бряцания оружием и злонамеренного поведения Северной Кореи до хаоса в исламском мире. Американцы ждут, как Вашингтон ответит на каждый из этих вызовов, а также на непредвиденные проблемы. В значительной степени эффективность реагирования будет зависеть от того, смогут ли люди, принимающие решения, провести различия между тем, что американские военные могут делать, чего не могут, что им не нужно и не следует делать.

Чтобы продемонстрировать возвращение здравого смысла в американскую политику, следующая администрация должна обнародовать новую доктрину национальной безопасности. И сделать это быстро, желательно в первые 100 дней, когда власть президента наименее ограниченна, а необходимость разрешать каждодневные кризисы не мешает действовать на опережение.

Центральной темой доктрины должен стать прагматизм, а трезвый анализ недавних просчетов ляжет в основу будущей политики. Прежде чем двигаться вперед, нужно подвести итоги. В Афганистане, Ираке и других операциях американские войска понесли серьезные потери. Пентагон потратил колоссальные суммы. Что касается заявленных целей – наведение порядка, продвижение демократии, защита прав человека, обуздание терроризма – Соединенным Штатам особенно нечем похвастаться.

Ценность доктрины

С тех пор как президент Джордж Вашингтон предупредил в своем прощальном послании об опасностях втягивания в международные дела, доктрины были сквозной темой американского государственного управления. В некоторых случаях они давали ориентиры будущих действий, формулируя намерения и определяя приоритеты. Так было с доктриной Трумэна 1947 г., в которой провозглашалась обязанность США помогать странам, уязвимым для распространения коммунизма, или доктриной Джимми Картера 1980 г., в которой Персидский залив был назван жизненно важным для интересов национальной безопасности Соединенных Штатов. Он причислялся к регионам, за которые Вашингтон считал нужным бороться, что предполагало милитаризацию американской политики на Ближнем Востоке. К этой же категории относится доктрина Буша 2002 г., в которой говорилось, что США больше не будут «ждать, когда угрозы полностью материализуются», чтобы нанести удар.

В других случаях доктрины были нацелены на обуздание пагубных тенденций. В 1969 г., негласно признавая пределы свободы действий президента, обусловленные последствиями войны во Вьетнаме, Ричард Никсон советовал азиатским союзникам умерить ожидания по поводу помощи Соединенных Штатов. Вашингтон готов предоставлять оружие и военных советников, но не будет направлять войска. В 1984 г. министр обороны в администрации Рейгана Каспар Уайнбергер сформулировал жесткие критерии для военного вмешательства за границей. Доктрины Никсона и Уайнбергера были призваны не допустить дальнейшего втягивания Америки в бесполезные войны, в которых невозможно победить.

Сегодня стране нужна доктрина национальной безопасности, сочетающая обе функции. Как минимум она должна строиться на любимом выражении президента Обамы «не делайте глупостей». Кроме того, необходимо установить критерии применения силы и определить степень ответственности США и их союзников.

Разумеется, критерии не будут универсальными. Этого не стоит даже ожидать. Десять заповедей и Нагорная проповедь не описывают все возможные ситуации, тем не менее по-прежнему остаются ориентирами, определяющими поведение людей. Отсутствие четких ориентиров располагает к совершению глупостей, что подтверждает неправильное применение американской военной силы в последние годы.

Новая доктрина национальной безопасности должна включать в себя три фундаментальных принципа: применение силы только как последнее средство, полномасштабное привлечение внимания и энергии американцев в случае необходимости войны и убеждение союзников, которые способны самостоятельно обеспечить свою безопасность, именно так и поступать.

Война как последнее средство

В 1983 г. Рейган убеждал американцев и весь мир: «Оборонная политика США основывается на простом принципе: Соединенные Штаты не начинают военные действия. Мы никогда не будем агрессором». Но слова расходились с поступками. Один из примеров – американское вмешательство на стороне Саддама Хусейна в ирано-иракскую войну, начатую Багдадом. Тем не менее Рейган был прав: надо прилагать все усилия, чтобы не начинать военные действия. Следующему президенту стоит вернуться к этой позиции, официально отказавшись от доктрины Буша и осудив практику превентивных войн. Ему нужно вновь сделать оборону и сдерживание главными задачами американских войск.

В пользу этой позиции можно привести мощные правовые и моральные доводы. Тем не менее главное обоснование применения силы как последнего средства – и даже в этом случае исключительно в оборонительных целях – заключается вовсе не в поддержании верховенства закона или каких-то моральных норм. Этот аргумент скорее эмпирический. Если сравнивать затраты и полученную выгоду, превентивная война просто неоправданна.

После окончания холодной войны возникли иллюзии возможности использования насилия для формирования мирового порядка. Казалось, природа войны изменилась, и это якобы обеспечивает Соединенным Штатам некое военное превосходство. Проверка этих идей в Афганистане и Ираке показала их ошибочность. Даже в эпоху больших данных, беспилотников и высокоточного оружия природа войны остается прежней. Современные военные менеджеры, получающие изображение поля боя в режиме реального времени в своей штаб-квартире в сотнях или тысячах миль от места боевых действий, вряд ли информированы лучше, чем генералы Первой мировой, которые смотрели на карты западного фронта и считали, что владеют ситуацией. Война остается такой же, как была – ареной возможностей, которые нельзя предугадать или контролировать. Всегда случаются неожиданности.

Помимо прерогатив, сила означает необходимость делать выбор. Как самая мощная мировая держава Соединенные Штаты должны выбирать войну только после того, как будут исчерпаны все альтернативы, и только если затронуты жизненно важные интересы. Речь не идет о том, чтобы определить фиксированную иерархию интересов и провести черту: за все, что выше, стоит воевать, а за то, что ниже, – нет. Это проигрышная стратегия. Нужно восстановить уклон в сторону сдержанности как антидот против безрассудных, непродуманных интервенций, которые дорого обошлись США и погрузили в хаос Ирак и Ливию. Больше никаких «готовься, целься, пли». Оружие должно быть смазано и заряжено, но в кобуре.

Разделить бремя

Когда государство идет на войну, то же самое должна делать нация. После окончания холодной войны в Соединенных Штатах доминировала другая практика, отражавшая ожидания, что супердержава может вести заокеанские кампании, в то время как жизнь дома течет как обычно. Во время войн в Афганистане и Ираке – самых длинных в истории США – большинство американцев следовало призыву Буша после 11 сентября «наслаждаться жизнью так, как мы хотим». Подразумевающийся в этом призыве принцип «мы делаем покупки, пока они воюют» подорвал эффективность американских вооруженных сил и спровоцировал политическую безответственность.

Следующая администрация получит в наследство серьезно испорченные отношения между гражданскими и военными – эта тенденция тянется со времен Вьетнамской войны. Почти полвека назад разочарование заставило американцев забыть традиционный принцип всеобщей воинской обязанности, который до этого лежал в основе военной системы. Избавившись от воинского призыва, американцы устранились от участия в войнах, которые стали делом регулярных войск – «постоянной армии», как предостерегали отцы-основатели.

Пока США ограничивались небольшими контингентами, как при вторжении в Гренаду и бомбардировках Югославии, или краткосрочными кампаниями, как война в Заливе 1990–1991 гг., система работала нормально. Однако в период длительных войн недостатки стали очевидны. Когда операции в Афганистане и Ираке превратились в затягивающие болота, Соединенным Штатам потребовалось больше солдат, чем предполагалось. Источников, которые в прошлом позволяли набирать огромные армии – в XIX веке толпы добровольцев собирались под флаг страны, в XX веке действовал призыв, – больше не существовало. Хотя сегодня более чем достаточно молодых мужчин и женщин, которые могут служить в армии, немногие выбирают эту стезю. Военные аппетиты Вашингтона превышают желание молодых американцев воевать (и, возможно, умереть) за свою страну.

Чтобы компенсировать нехватку военных, государство идет на крайние меры. Менее 0,5% американцев, которые все же несут военную службу, постоянно отправляют в боевые командировки. Правительства других стран уговаривают принять участие в операциях хотя бы символически. Для выполнения задач, которыми раньше занимались солдаты, теперь нанимают контрактников. Результаты не соответствуют признанным стандартам успеха или даже справедливости. Если победа предполагает достижение заявленных политических целей, то американские войска проигрывают. Если справедливость в демократическом обществе означает равное распределение потерь, то существующая в США военная система несправедлива.

В то же время население, отстранившееся от военных, понимает, что не может высказывать свое мнение по поводу применения вооруженных сил. Пока чиновники и командующие без конца экспериментируют с вариантами трансляции военной мощи, чтобы добиться желаемого результата – используется «шок и трепет», борьба с повстанцами, борьба с терроризмом, точечные убийства и т.д., – граждане неожиданно осознают, что им отведена роль сторонних наблюдателей.

Исправить такие неполноценные отношения будет непросто. Первый шаг – обязать население платить за войны, которые государство ведет от их имени. Когда американские войска затевают боевые действия на иностранной территории, должны быть увеличены налоги, чтобы покончить с бесчестной практикой перекладывания долгов, накопленных нынешней элитой национальной безопасности, на будущие поколения. Если следующий президент решит, что определение исхода гражданской войны в Сирии или сохранение территориальной целостности Украины требуют крупномасштабного военного участия США, американцы должны коллективно покрыть затраты.

Второй шаг вытекает из первого: возложить на американцев ответственность за ведение войн, которые превышают возможности регулярной армии. Как это сделать? Личный состав регулярных войск должен пополняться за счет волонтеров, но поддерживать их должны резервисты в соответствии с расовым, половым, этническим, региональным и, прежде всего, классовым составом американского общества.

Конечно, единственный способ создать силы резервистов, отражающие состав населения, – это наделить государство правом призывать на обязательную службу. Важно, чтобы предоставление такого права было политически приемлемым. Необходимо четко определить полномочия государства и обеспечить равенство при воинском призыве: никаких исключений для состоятельных людей.

Такая двухуровневая формула – регулярная армия из волонтеров-профессионалов, поддерживаемая резервистами на базе призыва, – потребует перераспределения ответственности. Мелкие операции по поддержанию порядка и краткосрочные карательные кампании останутся прерогативой регулярной армии. Для более масштабных или длительных операций потребуется мобилизация резервистов, что позволит населению почувствовать свою вовлеченность в конфликт. Таким образом, война Вашингтона станет войной народа. Конечно, в истории трудно найти примеры, когда небольшая война такой или остается, или краткосрочная кампания идет по графику. На войне все дороги опасны. Осознание этого факта может заставить американцев призывного возраста (и их семьи) задуматься о том, как правительство использует регулярную армию.

Финансирование войн по принципу оплаты текущих счетов и создание армии резервистов на основе призыва потребует соответствующих изменений в законодательстве. Вряд ли нынешний Конгресс обладает политической смелостью, необходимой для их принятия. Тем не менее важно огласить основополагающие принципы. Именно это должна сделать следующая администрация, инициировав давно назревший пересмотр военной системы.

Отпустить союзников

Прежде всего новая военная доктрина США должна положить конец халяве. Обязательства Америки по защите других должны распространяться только на друзей и союзников, которые не могут защитить себя сами. Дело не только в затратах, хотя непонятно, почему американские налогоплательщики и солдаты должны взваливать на свои плечи груз, который способны нести другие. Скорее речь идет о долгосрочных стратегических целях.

Глобальное лидерство не самоцель, это лишь средство достижения цели. Задача не в том, чтобы аккумулировать зависимых клиентов или оправдать существование огромного аппарата национальной безопасности. Задача (по крайней мере так должно быть) – создать сообщество государств-единомышленников, готовых и способных действовать самостоятельно. Рано или поздно каждый родитель понимает, что пришло время отпустить ребенка в самостоятельное плавание. Этот урок применим и в государственном управлении.

Рассмотрим пример Европы. Именно там «халява» наиболее выражена и наименее оправданна. Сразу после Второй мировой войны измученные демократии Западной Европы действительно нуждались в американской защите. Но сегодня ситуация изменилась. Опасности, из-за которых XX век стал таким тяжелым испытанием для европейцев, исчезли. А с оставшимися вполне можно справиться. Конечно, с хорошими новостями приходят и новые сложности. Главная из них – проблема обеспечения безопасности огромного периметра, включающего теперь почти три десятка формально объединенных, но по-прежнему суверенных национальных государств. На практике угрозы исходят с двух сторон. С юга потоки отчаявшихся беженцев прибывают на берега Европы. На востоке затаила обиды Россия. Соединенные Штаты обоснованно воздержались от ответственности за миграционный кризис. Точно также им не стоит брать на себя ответственность за решение для Европы российской проблемы.

Конечно, когда дело касается России, европейцы с радостью вспоминают о разделении труда, существовавшем с начала холодной войны, когда бремя ответственности практически полностью лежало на США. Но сегодняшнюю Россию вряд ли можно сравнить с Советским Союзом. Скорее бандит, чем диктатор, Владимир Путин – это не новое воплощение Иосифа Сталина. Кремлевский реестр государств-клиентов начинается и фактически заканчивается Сирией Башара Асада, а ее вряд ли можно считать прибыльным активом. Когда Обама после аннексии Крыма пренебрежительно назвал Россию «региональной державой», оценка вызвала негодование потому, что он попал в точку. Кроме арсеналов фактически бесполезного ядерного оружия, Россия значительно отстает от Европы по основным показателям силы. Ее население равно трети населения ЕС. Ее экономика, зависимая от сырьевого экспорта, равна одной девятой части европейской экономики.

Европа – даже после того как британцы проголосовали за выход из Евросоюза – вполне способна самостоятельно защитить свой восточный фланг, если захочет. Следующей администрации нужно подтолкнуть европейцев к такому решению – не одномоментно отозвав американские гарантии безопасности, а поэтапно передавая ответственность. Процесс может происходить следующим образом: для начала отказаться от практики, когда верховным главнокомандующим силами союзников в Европе всегда является американец; следующий командующий силами НАТО должен быть европейцем. Затем нужно выработать график закрытия крупных штаб-квартир сил США в таких городах, как Франкфурт и Штутгарт. После этого нужно определить дату прекращения членства Соединенных Штатов в НАТО и вывода последних американских войск из Европы.

Когда же Вашингтон должен перерезать трансатлантическую пуповину? Нужно дать европейскому обществу время, чтобы приспособиться к новой ответственности, парламентам европейских стран – чтобы выделить необходимые ресурсы и армиям – чтобы провести реорганизацию. 2025 год кажется вполне подходящей датой. В этом году будет отмечаться 80-я годовщина победы во Второй мировой войне – прекрасный повод объявить о завершении миссии. Но чтобы запустить процесс, следующая администрация должна дать европейцам четкий сигнал с первого дня: готовьте ваши армии, мы отправляемся домой.

Уход из Европы должен стать началом пересмотра глобального присутствия Пентагона – сегодня американские войска размещены почти в 150 странах. Новой администрации следует проанализировать господствующие идеи по поводу предполагаемых преимуществ дислоцирования американских войск по всему земному шару. Затраты и выгоды, а не привычка, догма или (что еще хуже) внутренняя политика должны определять, куда направлять американские войска и что они будут там делать. Если размещение войск США способствует стабильности – считается, что так происходит в Восточной Азии, – следующая администрация должна подтвердить такое присутствие. Если же американские войска излишни или их усилия не дают результатов, миссии необходимо сократить, реорганизовать, а то и вообще завершить.

Назовем это естественным следствием правила Обамы о «глупостях». Если то, что вы делаете, не нужно (например, Южное командование сил США готово к «проведению совместных полномасштабных военных операций» на всей территории Южной Америки), положите этому конец. Если усилия, как бесконечная война против терроризма, не дают желаемых результатов, подумайте об альтернативах. Это не изоляционизм. Это здравый смысл.

Каковы основные последствия перехода к более скромному военному присутствию в мире и сдерживанию интервенционизма Вашингтона? Азиатско-Тихоокеанский регион будет притягивать все большее внимание США с военной точки зрения, этот тренд заставит сухопутные силы в их нынешней конфигурации доказывать свое право на существование. Американская регулярная армия уже сокращается, и эта тенденция сохранится. Когда войска Соединенных Штатов покинут Европу, а провал усилий по стабилизации обстановки на Ближнем Востоке станет совершенно очевидным, сами собой появятся возможности сократить расходы Пентагона. Здесь здравый смысл также диктует поэтапный подход. Сегодня США тратят на вооруженные силы больше, чем идущие за ними семь стран с наиболее щедро финансируемыми армиями вместе взятые. Для начала можно урезать бюджет Пентагона до уровня следующих шести стран, что позволит высвободить около 40 млрд долларов в год. Перспективы распределения этой приличной суммы должны заинтересовать и либералов, и консерваторов.

Но даже после такого сокращения, вынуждающего Пентагон обходиться полутриллионом долларов в год, Соединенные Штаты по-прежнему будут обладать самыми мощными вооруженными силами на планете. Соперничество за сохранение лучших в мире военно-морских и военно-воздушных сил будет способствовать инновациям. Придется распрощаться с авианосными ударными группами и пилотируемыми самолетами. Им на смену придет новое поколение вооружений, которые будут более точными, более смертоносными, лучше сохраняющими боеспособность и более подходящими для стратегии обороны и сдерживания.

Время меняться

В ноябре лозунг «Америка прежде всего» вновь оказался в центре американской политики. Когда-то считалось, что этот девиз полностью дискредитирован событиями Второй мировой войны, но сегодня он возвращается: Дональд Трамп использует его, чтобы продемонстрировать свое отношение к международным делам. В зависимости от того, как официальные лица интерпретируют эти настроения, американцы и весь мир в целом будут либо приветствовать возвращение этого лозунга, либо сожалеть.

Следующей администрации необходимо провести критическую оценку военных разочарований последнего времени. Формулирование новой доктрины национальной безопасности станет важным шагом в выполнении священного долга, но это будет лишь предварительный этап: чтобы увидеть результаты реализации доктрины, понадобятся годы.

А пока сторонники статус-кво будут готовить мощный контрудар. Радикальные интервенционисты будут настаивать, что противники воспримут сдержанность как слабость. Рефлекторно противящиеся любым инициативам, предполагающим сокращение расходов Пентагона, бенефициары ВПК призовут удвоить усилия, чтобы достичь перманентного военного доминирования. Армейские командиры, со своей стороны, будут заняты защитой своей территории и своей доли бюджета.

Все они будут утверждать, что для обеспечения безопасности нужно делать больше и прилагать максимальные усилия, оставив нетронутыми побуждения, которые исказили политику США после холодной войны. Вероятнее всего, если продолжать в том же духе, ситуация усугубится, а американцы и весь мир заплатят за это огромную цену.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 5, 2016 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

США > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 30 января 2017 > № 2067882 Эндрю Басевич

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 15 июня 2016 > № 1850848 Майкл Кофман, Андрей Сушенцов

Рано успокоились

Почему возможна война между великими державами

Майкл Кофман – научный сотрудник Кеннановского института при Центре им. Вудро Вильсона, научный сотрудник Центра военно-морской аналитики. В прошлом – руководитель программы Национального оборонного университета.

Андрей Сушенцов – кандидат политических наук, руководитель аналитического агентства «Внешняя политика», директор программ «Валдайского клуба», доцент МГИМО (У) МИД России.

Резюме: Для достижения победы даже в региональном конфликте великим державам придется разрушить важные составляющие современного мира, от которых зависят все государства. Поэтому у любого конфликта будут неизмеримые общемировые последствия.

Данная статья представляет собой сокращенный вариант материала, написанного для серии «Валдайские записки». С полным текстом и научным аппаратом можно ознакомиться http://ru.valdaiclub.com

До недавнего времени в отношениях между крупнейшими странами царило относительное спокойствие. Опосредованные войны эпохи холодной войны по большей части затихли. Число региональных вооруженных столкновений сократилось, а великие державы вовсе перестали воевать друг с другом. После окончания холодной войны межгосударственное насилие резко пошло на убыль, уступив место внутригосударственным конфликтам.

Для Соединенных Штатов последние 15 лет ознаменовались войной против международного терроризма и двумя достаточно разорительными кампаниями в Ираке и Афганистане. В обеих странах операции против повстанцев оказались затяжными и проводились в условиях чрезвычайно дорогостоящих попыток государственного строительства. Опыт интервенций, как и вторжение в Ливию в 2011 г., оставили у американцев привкус разочарования тем, что военная сила не гарантирует достижения внешнеполитических целей. Это были тучные годы, когда США, обладая полным превосходством во всех областях военного дела, почти не испытывали конкуренции со стороны других крупных держав.

Но за последние два года в миропорядке проявились новые признаки конфликтности. Непрерывное совершенствование военных технологий оказалось фактором, под влиянием которого самые разные игроки, в том числе и крупнейшие державы, снова стали привыкать к возможности использования силы в отношении друг друга. Техническое совершенство армий растет, тогда как пороговые уровни их применения снижаются. Более того, многие соперничающие державы и организации рассматривают силовые методы как способ разрешения имеющихся проблем. Россия и НАТО, Китай и Япония, Иран и Саудовская Аравия, а теперь уже Россия и Турция демонстрируют военную мощь. Вновь возникла опасность крупных межгосударственных конфликтов с применением новых вооружений, разработанных в основном в мирное время.

Удержатся ли великие державы от соблазна использовать силу?

Даже не успев остыть от так называемого десятилетия войн, американские стратеги приступают к планированию высокотехнологичных операций против противника, приближающегося к американскому уровню развития техники. Еще не завершена борьба с международным терроризмом, а на повестке дня замаячила перспектива эскалации противостояния между государствами, оснащенными обычным и ядерным оружием. Роберт Гейтс, долгое время занимавший пост шефа Пентагона, как-то съязвил: «Что касается прогнозов о том, как и где мы в очередной раз втянемся в войну, то тут у нас с вьетнамских времен полный порядок. Мы не угадали ни разу: инцидент с “Маягуэс”, Гренада, Панама, Сомали, Балканы, Гаити, Кувейт, Ирак и далее по списку – за год до любой из этих операций мы и понятия не имели, что там придется воевать».

Мы, правда, не можем предсказать, где вспыхнет война. Однако государства подают сигналы о готовности применить силу, в их поведении различимы воинственные тенденции, которые нельзя игнорировать. Кто несколько лет назад мог вообразить, что это случится?

Ситуация в Сирии, в которую вовлечены многие крупные военные державы, уже создала почву для конфликта. Когда Турция сбила в ноябре 2015 г. российский бомбардировщик Су-24, Москва проявила сдержанность, но было ясно: удар, нанесенный региональной державой, не останется без ответа. Ради достижения политической цели Турция, член НАТО, пошла на риск эскалации конфликта с крупнейшей ядерной страной. Трудно сказать, была ли Анкара уверена в безнаказанности или просто безрассудна, однако подобные действия заметно увеличивают опасность войны между мировыми или региональными акторами.

Из-за Украины отношения между Россией и Западом достигли низшей точки. Выступая на Мюнхенской конференции по безопасности в 2016 г., Дмитрий Медведев заявил: «Мы скатились к новой холодной войне». Напряженность в зоне конфликта на Украине постепенно нарастает. В то же время в Сирии коалиция под руководством России продемонстрировала способность наносить удары воздушными и сухопутными силами.

Растущая напряженность между Китаем и многими из его соседей по Азиатско-Тихоокеанскому региону мало освещается в средствах массовой информации, но несет не меньшую угрозу. Как на море, так и на суше США играют здесь важную роль в качестве уравновешивающей силы. Рост влияния Пекина продолжает беспокоить Вашингтон. Растущая мощь КНР проявляет себя в военной конфронтации с соседними государствами по вопросу о принадлежности затерянной в море гряды островков. На первый взгляд, борьба ведется из-за груды песка, но она чревата серьезными политическими, военными и экономическими последствиями. Пока Соединенные Штаты ожидали наибольших проблем в Азиатско-Тихоокеанском регионе, мировой порядок начал рушиться в Европе и на Ближнем Востоке.

Между Россией и НАТО на Западе, Саудовской Аравией и Ираном на Ближнем Востоке, США и Китаем в Азии разворачиваются игры, грозящие эскалацией напряженности. Здесь и крупные военные учения, и внезапные проверки боеготовности, и операции по обеспечению свободы судоходства, и пролеты бомбардировщиков, и приближение на опасное расстояние в воздухе, и менее заметные «встречи» под водой…

Краткий обзор международных затрат на оборону и модернизацию военной техники свидетельствует о наращивании военных потенциалов и о постоянно меняющемся соотношении военной мощи. В России реформа и модернизация вооруженных сил началась в 2008 г. и продолжается до сих пор. В ответ на конфликт Москвы и Киева НАТО также осуществляет передислокацию, увеличивает расходы на оборону, проводит военные учения, прилагает усилия по повышению боевых возможностей на европейском театре.

В противоположной части мира, в Китае, также в разгаре масштабные – и весьма дорогостоящие – военные реформы, проводится модернизация ВС, и все это намного превосходит российские усилия. Немалые средства вкладывает в укрепление обороны Япония, в то время как политическое руководство ищет способы ослабить конституционные ограничения, из-за которых военная организация страны по-прежнему имеет статус «сил самообороны». Нигде тенденция на перевооружение не проявляется так явно, как на Ближнем Востоке, где, например, Саудовская Аравия располагает одним из самых больших оборонных бюджетов в мире. Миллиарды долларов тратят на закупку военной техники США, Франция, Египет, Россия, Ирак, ОАЕ, Саудовская Аравия и Алжир.

По мере того как крупнейшие державы модернизируют вооружения, оснащают новой техникой организационные структуры своих ВС и ведут политику балансирования на грани войны, обстановка заставляет вспомнить чеховское «ружье, висящее на стене». С каждым годом все больше вероятность того, что конкуренция между державами, уловки и просчеты военного руководства приведут к межгосударственному конфликту с катастрофическими последствиями. Одним из сценариев могло стать разрастание российско-турецкого кризиса, предпосылки для этого имелись. Отсутствуют признаки трезвого расчета и в отношениях между государствами в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Опосредованная борьба и снижение порога применения силы

Все аналогии хромают, но в некоторых аспектах сегодняшний мир напоминает тот, что предшествовал Первой мировой войне. Возможно, ему и не присуща полноценная многополярность, но он опутан густой сетью региональных альянсов, двухсторонних договоров и соглашений. Ведущие державы расходуют значительные средства на оборону, вкладывают деньги в разработку новых технологий и военных доктрин. Как и более ста лет назад, новая война будет происходить с использованием технологий, для которых еще предстоит разработать принципиальные обоснования, в средах, где никогда прежде не велись боевые действия, и при полном отсутствии правил. Над миром нависла тень ядерных вооружений.

Как новые технологии повлияют на способность руководства крупных держав сдерживать эскалацию конфликтов?

Во время Первой мировой боевые действия распространились на воздушное и подводное пространство. Сейчас «гранды» будут сражаться прежде всего в киберпространстве, на полях информационного противостояния и в космосе. В ходе Первой мировой изменился сам характер боевых действий: они стали неограниченными, целями для удара оказались объекты инфраструктуры, гражданские и торговые транспортные средства, а четкие правила ведения войны перестали существовать. За последние сто лет правила внедрялись с переменным успехом. Периодически стороны выражали готовность следовать утвержденным нормам. Произошло фактическое разделение понятий конфликта и нормативного мира. Накануне Первой мировой войны экономическая интеграция и растущая взаимозависимость держав создавали впечатление, что столкновение невозможно из-за немыслимого урона, который оно способно причинить. Однако тот факт, что она оказалась почти одинаково разорительной для всех европейских государств, не помешал ее развязыванию.

Сегодня мы наблюдаем тенденции отхода от строгих правил ведения войны и размывания четкой грани между войной и миром. США, Россию и Китай сближает установка на косвенное участие в боевых действиях и конфронтации, на использование политических, экономических и информационных рычагов. Эта линия прослеживается в трудах российских и китайских стратегов и в действиях обеих стран на мировой арене. В качестве примера эволюции военной мысли можно привести идеи теоретиков Китая о неограниченной войне, изложенные в известной книге 1999 г., и предложения по ведению нелинейной войны, высказанные нынешним начальником Генерального штаба ВС России Валерием Герасимовым в статье 2013 года.

Не будучи военными доктринами, эти идеи тем не менее являют собой важное свидетельство отсутствия четкой границы между войной и миром, подготовки поля боя к столкновению невоенными средствами и значения невоенных рычагов национальной мощи.

Многие из приводимых соображений не новы, они своего рода повторение пройденного на новом витке истории и восходят к знаменитому меморандуму Джорджа Кеннана от 1948 года. На заре холодной войны тот возвестил о начале проведения организованных политических акций.

Важный вывод, который можно сделать из этих сочинений, состоит в том, что крупнейшие мировые державы уже находятся в состоянии конфронтации. В наиболее острой форме она протекает между Россией и НАТО, не менее проблематично дела обстоят и в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Тем временем порог применения силы продолжает снижаться, и Сирия, где пересекаются противоречивые интересы самых разных акторов, рискует стать местом преодоления этого порога.

Будущая война между великими державами

Вторая мировая война, самая разрушительная в истории человечества, представляла собой доктринальное и техническое оформление возможностей, рожденных Первой мировой. Она началась наступлением танковых армий при поддержке авиации. Эти технологии были отточены в ходе многочисленных военных конфликтов, произошедших в межвоенный период, особенно во время междоусобицы в Испании (1936–1939).

Следующая большая война, по-видимому, перенесет нас назад во времени: передовые технологии будут впервые использованы в условиях крупномасштабного конфликта. Целью нападения станут линии коммуникаций, разведывательные подразделения и ряд вспомогательных средств наземного, космического и подводного базирования. Именно сеть датчиков и коммуникационных приборов обеспечивает ведение современной войны. Мы являемся свидетелями редкого исторического момента, когда из слияния новых боевых свойств оружия с силами и средствами ведения вооруженных действий рождается конфликт нового поколения.

В прежних войнах между великими державами часто имели место масштабные операции с использованием обычных вооружений, но не обязательно, что такое повторится в XXI столетии. Цель теперь – не столько в разгроме армии, сколько в уничтожении экономики и политической системы противника. Будущее столкновение едва ли начнется с движения войск, сосредоточенных по обе стороны фронта. Оно развернется в космосе, киберпространстве и электромагнитном спектре. Первый залп совершат почти исключительно электронами для разрушения системы управления войсками и важными объектами национальной инфраструктуры, а также поражения или выведения из строя ключевых вспомогательных средств, обеспечивающих ведение боевых действий.

Удары будут направлены на хозяйственную и энергетическую систему, выведут из строя коммуникационные и электрораспределительные узлы, нарушат функционирование гражданских систем жизнеобеспечения. Цель – не дать противнику эффективно сопротивляться, дезорганизовав все управление. Эффектами второго и третьего порядка может стать остановка реакторов ядерных электростанций и работы центров спутниковой навигации, к которым подключены многие гражданские и военные системы, что будет иметь катастрофические последствия.

В современных войнах между крупнейшими державами едва ли предусмотрены масштабные наземные операции. Более того, стороны любой ценой будут избегать оккупации территории противника. Да и в самом деле, кому нужно захватывать Китай, Россию или всю Европу? У Соединенных Штатов, безусловно, нет желания вторгаться в Иран, а это далеко не самый грозный из потенциальных противников.

Вслед за США и другие государства начали инвестировать не в живую силу, а в огневую мощь, факторы повышения боевой эффективности и технологии. Возможно, как в случае с Украиной, страны будут стремиться оказывать влияние на часть территории противника для достижения стратегической цели. Поэтому силовая фаза будущих конфликтов будет краткой и интенсивной, а ее исход зависит от технологического превосходства и запаса прочности того или иного государства. В некоторых случаях победа может быть достигнута за счет нанесения весомого ущерба стратегической инфраструктуре противника с ограниченным применением силы и без значительного прямого соприкосновения с ним.

Война будущего может возникнуть из-за конфронтации на местном уровне – например, в связи с нарушением воздушного пространства, вторжением сухопутных войск или инцидентом во время военных учений. Многие страны стремятся разрабатывать стратегии, основанные на возможностях ограничения маневра потенциального противника (anti-access/area denial – A2/AD) и на эффективном использовании высокоточного оружия дальнего радиуса действия, которое позволяет закрыть доступ к целым регионам. Само военное столкновение, таким образом, все более удаляется от национальной территории. Поэтому вооруженный конфликт, скорее всего, начнется на большом расстоянии от обеих сторон и только потом перекинется на них. Однако для победы в такой географически локализованной схватке потребуется горизонтальная и вертикальная эскалация. То есть прежде чем вступить в войну с применением обычных вооружений, противникам придется снизить эффективность основных и вспомогательных средств собственных комплексов вооружений, преграждающих доступ к отдельным районам (A2/AD), или даже их ликвидировать. Это станет побудительным стимулом к вступлению в кибервойну, участники которой ослепляют или уничтожают спутники, выводят из строя датчики и развертывают мощные средства радиоэлектронной борьбы.

Но оставим на время наступательную проблематику и рассмотрим подход таких стран, как Россия, к созданию неядерных сил сдерживания. Неядерное сдерживание основано на принципе воспрепятствования и/или наказания. Россия, например, стремится к созданию плотной A2/AD среды на Балтийском и Черном морях, что обеспечивает воспрепятствование, но в карательных целях она разработала высокоточные крылатые ракеты дальнего радиуса действия. Они были продемонстрированы в рамках российской операции в Сирии. Стрельба производилась с надводных кораблей, подводных лодок и стратегических бомбардировщиков.

Хотя потенциалы России и ее западных оппонентов здесь примерно равны, число российских платформ и боеприпасов ограничено. Проще говоря, Россия теоретически не может позволить себе обмен ударами с США или НАТО в ограниченном конфликте с применением обычных вооружений. Ее задачей – опять же теоретически – было бы нанесение ударов по особо важным в экономическом и политическом плане объектам в Европе для нанесения неприемлемого ущерба и последующей деэскалации конфликта. В основе такой стратегии – установление местоположения важных узловых точек в Европе и наращивание потенциала для удара по значимым американским целям. Все державы будут стремиться показать, что и впрямь способны причинить значительный урон стратегическим интересам друг друга, не используя ядерное оружие.

Ядерный арсенал навсегда останется стратегическим фактором первой величины, но и он становится уязвимым для ударов высокоточным неядерным оружием. Необходимо также учитывать достижения в разработке средств противоракетной обороны. На ряде направлений Соединенные Штаты достигли превосходства в обычных вооружениях и, что вполне естественно, хотели бы внушить другим мысль о том, что ядерное оружие утратило значение, хотя оно, как и прежде, остается единственной реальной угрозой самому существованию американской нации.

Возможен ли конфликт с использованием обычных вооружений между ядерными государствами? Если коротко, то да, потенциально возможен. С учетом же того, что подготовка к подобному повороту событий происходит во всех государствах, даже и вероятен. В условиях непрерывного расползания технологий ПРО, происходящего в первую очередь с благословения США, значение ядерного оружия как общепризнанного надежного средства предотвращения войны будет неуклонно снижаться. Государства станут делать упор на обычные средства сдерживания в ущерб ядерным арсеналам.

Сопутствующий ущерб и непреднамеренные последствия войны

Современные развитые страны особенно уязвимы в обстановке войны с применением обычных вооружений и могут существовать только в условиях мира. Ни силы сдерживания, ни оборонительные мероприятия не способны предотвратить нанесение сокрушительных ударов по инфраструктурным и хозяйственным объектам и населению. Подготовка к новому столкновению предполагает изыскание способов защиты важных хозяйственных активов и повышения жизнестойкости народа. Кроме того, предполагается разработка планов мобилизации, направленных на приспособление политической сферы, народного хозяйства и общества к требованиям военного времени.

Нынешняя боевая обстановка неизмеримо сложнее той, что существовала во время прежних войн. Многие платформы не только имеют двойное назначение, то есть являются одновременно объектами гражданской и военной инфраструктуры, но и активно используются военными и гражданскими ведомствами. Первые же материальные потери, понесенные сторонами в ходе современного конфликта (от коммерческих навигационных спутников типа GPS и ГЛОНАСС до подводных кабелей, по которым проходит коммуникационный трафик целых регионов), непосредственно скажутся не только на противоборствующих державах и их населении, но и на многих других (а то и на всех) странах. С коммерческой точки зрения конфликт между региональными державами, безусловно, предпочтительнее схватки крупнейших мировых государств, но даже он будет иметь катастрофические последствия. Значительные объемы межгосударственной торговли по-прежнему идут по морю, а граждане пользуются воздушным транспортом. Крушение рейса MH17 – трагическая иллюстрация того, чем чреват для международных воздушных перевозок даже ограниченный конфликт.

Гораздо более важную роль в войне будущего будут играть информационная сфера и электромагнитный спектр. Последствия пока неясны. Во время Первой мировой все стороны отдавали предпочтение наступлению, обещавшему быструю победу. Однако применявшиеся ими технологии далеко обогнали теоретические знания и опыт их наилучшего использования. Марк Твен говорил, что история не повторяется, но часто рифмуется. С точки зрения затрат и в космосе, и в киберпространстве, и в информационной сфере нападать гораздо проще, чем защищаться. Исходя из этого, потенциальные противники будут развертывать наступательные вооружения, которые прежде испытывались только в домашних условиях либо в отдельных случаях за пределами своих стран.

Ядерное оружие уже одним фактом своего существования выводит ситуацию на более высокий уровень сложности. Держатели стратегических ядерных потенциалов раскинули сети радаров раннего оповещения, спутников обнаружения пуска ракет, коммуникационных центров и центров управления двойного назначения, которые лучше обходить стороной во избежание ненужного обострения. Многие страны осведомлены о местоположении центров управления ядерными силами друг друга. Однако есть ли у них уверенность, что, уничтожая вражескую инфраструктуру, они не поразили элемент жизнеобеспечения системы раннего оповещения или центра управления ядерными силами противника? Могут ли США, Россия и Китай знать наверняка назначение спутников, которые они ослепляют или выводят из строя? В связи с этим будущий конфликт чреват многими опасными неизвестными. Применение новых вооружений потребует высокой устойчивости к рискам.

Как государства готовятся к войне нового поколения

Происходящее по всему миру наращивание военной мощи меняет карту политических союзов. Страны возвращаются к рассмотрению проблем суверенитета и самообороны. Некоторым государствам, имеющим общую границу с Россией и Китаем, США дали неофициальные гарантии безопасности, что привело «полусоюзников» в состояние невротической неопределенности. Эти недооформленные альянсы взывают к испытанию на прочность, как это и произошло в ходе грузино-югоосетинского конфликта августа 2008 года. Официальные союзы вроде НАТО могут столкнуться с вызовом в форме открытого конфликта между Россией и Турцией в Сирии. То же самое относится и к противостоянию Армении и Азербайджана, в контексте которого некоторые союзники Еревана по ОДКБ на деле симпатизируют Баку.

Турция и Армения вынуждены оценивать, как им воевать независимо от союзников и какие именно высокотехнологичные средства – GPS/ГЛОНАСС, инфраструктуру противовоздушной обороны, оборудование спутниковой связи и т.д. – они могли бы использовать без разрешения союзного командования. Многие приходят к выводу, что национальный суверенитет должен распространяться на как можно большее число современных средств вооруженной борьбы либо как минимум стремятся диверсифицировать свою зависимость от союзников. Так, Турция намекала, что может приобрести у Китая систему противовоздушной обороны, альтернативную американской. Возможно, турки пытались шантажировать западных производителей, чтобы подтолкнуть их к передаче технологий, но потерпели неудачу. Ряд стран (Египет, Ирак) после «арабской весны» пожелали диверсифицировать зависимость от Запада и обратились к России.

Наряду с количественной асимметрией военных возможностей региональных держав существует и качественное превосходство последних в военных технологиях. В ходе конфликтов в Югославии, Ираке и Ливии силы НАТО достигли полного превосходства над противником благодаря наличию у них более передовых вооружений и систем управления войсками. Западные военнослужащие обладают хорошей профессиональной и специальной подготовкой, имеют опыт боевых действий и получают большое денежное довольствие, что обеспечивает их качественное превосходство над военными потенциального противника. Это подтолкнуло развивающиеся экономики к реформированию собственных вооруженных сил, чтобы иметь возможность противостоять вызовам современной войны.

Наряду с военным потенциалом эволюционирует и ключевой принцип достаточности в обороне, по которому ни одно нападение не должно оставаться безнаказанным. В области обычных вооружений достаточность подразумевает наличие сил и средств, оптимальных по количеству и качеству для обеспечения безопасности. В настоящее время пределы достаточности устанавливаются в зависимости от того, каким должен быть ответ на действия ведущих военных держав – США, России и Китая. Развивающиеся государства не могут обеспечить себе большую безопасность, чем великие державы, но мириться с недостаточной защищенностью им тоже не хочется. Это означает, что они будут препятствовать любым действиям, значительно изменяющим баланс сил в регионе, будь то наращивание военной мощи, закупка высокотехнологичного вооружения или капиталовложения в технологии, способные повлиять на стратегический баланс (например, технологии ПРО или мгновенного глобального удара с использованием обычных вооружений).

Руководство стран все лучше понимает значение (если не сказать преимущество) невоенных методов достижения политических и стратегических целей. Действительно, в мирное время государства вовлечены в многочисленные политические и экономические баталии. Результат современных конфликтов все чаще определяется дипломатическими, экономическими и информационными средствами. В высказываниях Герасимова о применении Западом приемов нелинейной войны, сетованиях натовцев насчет того, что Россия ведет «гибридную войну», комментариях представителей КНР по поводу неограниченной войны мы видим возрождение концепций, которые во второй половине ХХ века служили теоретическим обоснованием классического политического противостояния и связанных с ним приемов политической пропаганды.

В условиях, когда ведется подрывная деятельность, для выполнения конкретных миссий нанимаются «доверенные», но напрямую не аффилированные исполнители, используются неофициальные вооруженные формирования и группы ополченцев, периодически проводятся секретные операции, решительно невозможно однозначно идентифицировать противника и даже просто четко описать характер боевых действий. Составной частью противостояния великих держав является информационная война, представляющая собой элемент конфронтации мирного времени и фактически перечеркивающая концепцию нормативного мира между противоборствующими государствами.

Заключение

Риск войны между великими державами возрастает. Особую обеспокоенность вызывает то, что начаться она может неожиданно. В НАТО полагали, что конфликтом с Россией чреват «прибалтийский фактор», но мало кто мог вообразить российско-турецкий кризис в конце 2015 года. Кроме того, на Ближнем Востоке продолжается несколько опосредованных войн между Саудовской Аравией и Ираном, в ходе которых разрушаются Сирия и Йемен. В Ираке царит нестабильность, Ливия раскололась, будущее Афганистана под вопросом. Разрастаются конфликты между Китаем и его соседями, многие из которых связаны союзными или партнерскими отношениями с США. Милитаризация спора вокруг островов в Южно-Китайском море, одним из этапов которой стало недавнее размещение Китаем на одном из островов ЗРК дальнего радиуса действия HQ-9, не может остаться без последствий.

В нынешнем военном балансе полно асимметрий и неясностей, которые, по мере того как региональные и мировые державы продолжают модернизацию вооруженных сил, будут нарастать. Содержание и последствия современного конфликта неясны: это скорее тема кабинетных игр, нежели конкретный опыт. По всей видимости, конфликт не удастся локализовать, так как он с самого начала потребует горизонтальной и вертикальной эскалации как условия достижения успеха. Непонятно, как ядерные державы рассчитывают справляться с динамикой такой эскалации. И тем не менее, на фоне нынешней конфронтации между Россией и НАТО, военных учений, полетов бомбардировщиков с большим радиусом действия и тому подобного, стороны демонстрируют ничем не оправданную высокую терпимость к риску.

Как и в других войнах, ход возможного конфликта будет определяться технологиями и доктринами, причем для получения перевеса все стороны будут искать «обходные пути». Вера в технологический детерминизм вступает в противоречие с использованием методов традиционной политической войны, эффективность которых повышается благодаря современным СМИ. Встреча старого и нового способствует модернизации средств, с помощью которых велась холодная война. Одновременно государства разрабатывают и заимствуют у других совершенно новые технологии, прежде не применявшиеся на войне. Ясно только одно: для достижения победы даже в региональном конфликте великим державам придется разрушить важные составляющие современного мира, от которых зависят все государства. Поэтому у любого конфликта будут неизмеримые общемировые последствия.

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 15 июня 2016 > № 1850848 Майкл Кофман, Андрей Сушенцов

США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 13 октября 2015 > № 1522500 Чез Фриман

Дипломатия – утраченное искусство?

Чез Фриман

Куда девалось американское мастерство в международных отношениях

Чез Фриман – председатель совета директоров компании Projects International, Inc. В прошлом дипломат и сотрудник Пентагона, переводчик. Удостоен многочисленных наград, популярный публичный оратор и автор пяти книг.

Резюме Предполагаемая цель санкций – принудить к покорности страну, против которой они вводятся. Но после введения они становится не средством, а целью. Поэтому их успех измеряется тем, сколько неприятностей и лишений мы сумели доставить противнику.

Покойный Артур Голдберг, член Верховного суда и посол США в ООН, однажды сказал, что «дипломаты к решению каждого вопроса подходят с открытым… ртом». Это в полной мере относится к ООН, где бал правят демонстрация позиций и ее нечестивый близнец – декларативная дипломатия. Но суть дипломатии не в говорильне, а в поиске общего фундамента путем внимательного, с открытым умом, выслушивания того, что говорят и о чем умалчивают собеседники, и в ответственных действиях, которые за этим следуют. Дипломатия позволяет странам продвигать свои интересы и разрешать проблемы с иностранцами, почти не прибегая к силовым решениям. Она стоит на страже внутреннего спокойствия и благоденствия без бряцанья оружием. Способствует нахождению взаимоприемлемых вариантов достижения временного, но действенного согласия между разными культурами. Дипломатия – это перевод национальной стратегии в тактическую плоскость для достижения политических, экономических и военных преимуществ без применения силы. Это форпост на страже национальной безопасности и обороны. Провал дипломатической миссии может означать войну со всеми ее ужасами.

Но дипломатия – это не просто альтернатива войне. Она не заканчивается с началом войны. Когда война оказывается необходимой для корректировки отношений с другими государствами или народами, именно дипломатия должна облечь итог боевых действий в новые соглашения о сотрудничестве для построения новых отношений и нового мира. Необходимо, чтобы побежденные нации примирились с поражением и чтобы был заложен фундамент нового, более стабильного статус-кво. Следовательно, по любым меркам искусная дипломатия жизненно важна для обеспечения мощи, богатства и благополучия страны. На глубочайшем уровне дипломатия – это тонкая стратегическая деятельность, которая сводится к пересмотру имеющихся условий, восприятия и параметров международных проблем. Необходимо таким образом скорректировать национальные интересы других стран, чтобы им казалось, будто они стоят на страже собственных интересов, тогда как в действительности будут делать то, что вы им рекомендуете. При этом не должно казаться, будто они капитулировали перед иностранной державой или идут у нее на поводу.

Дипломатия – искусство принуждения других играть в вашу игру по вашим правилам. Судя по тому, какая сложная обстановка сложилась после окончания холодной войны, США мало что понимают в дипломатии и не овладели этим искусством.

Упоение мощью и милитаризация сознания

С тех пор как распад Советского Союза освободил американцев от страха перед ядерным Армагеддоном, Соединенные Штаты во внешней политике полагаются почти исключительно на экономические санкции, военное сдерживание и силу. Эти меры – отнюдь не единственное оружие в арсенале государственного управления. Однако американцы больше не задаются целью снискать уважение других стран собственным примером или посредством вежливого убеждения и быть лидером на мировой политической арене. Они не стремятся за счет этого добиться от других желательного курса, не дорожат своим престижем, не опекают слабые страны, не помогают им строить государственные институты и не дают достаточно стимулов для «хорошего» поведения. В Вашингтоне угроза применения силы стала первым, а не последним внешнеполитическим инструментом. Мы, американцы, выбрали принудительные меры в качестве инструмента влияния (по умолчанию) на другие страны, будь то союзники, друзья, противники или враги.

Для большинства представителей нашей политической элиты подавляющее военное и экономическое превосходство США оправдывает отказ от убеждения упрямых иностранцев в пользу их принуждения к повиновению. Мы привычно бряцаем оружием в ответ на любые вызовы вместо того, чтобы инициировать решение проблем, создающих эти вызовы. Подобный подход снижает, а не повышает уровень нашей безопасности; в то же время мы обременяем будущие поколения разрушительным государственным долгом. Применяя такую тактику, мы нервируем союзников, но не сдерживаем противников, дестабилизируя целые регионы, умножая число врагов и воздвигая стену отчуждения с друзьями.

Южная Америка больше не прислушивается к нам. Россия снова заняла враждебную позицию. Европа высказывает сомнения в наших суждениях, громко выражает свою обеспокоенность американской воинственностью и дистанцируется от нашего политического руководства. Распадающийся на части Ближний Восток преисполнен мстительного презрения к Соединенным Штатам. Африка нас игнорирует. Индия не отвечает взаимностью на наше страстное желание строить с ней дружеские отношения. Китай давно считает, что мы не можем смириться с его усилением, и сосредоточен на противодействии нашим попыткам помешать его экономическому росту. Япония пересматривает свой внутренний кодекс самурая.

Некоторые говорят, что все это – следствие недостаточной жесткости во внешней политике. Они полагают, что мы должны бомбить враждебные режимы или убивать тех, с кем мы не согласны, с помощью беспилотников, не заботясь о сопутствующих разрушениях, если хотим, чтобы нас воспринимали всерьез. В действительности же мы пока доказали лишь то, что если проявлять безразличие к чужим интересам и навязывать свое мнение, можно легко настроить против себя почти всех.

За пределами нашей страны практически никто не сомневается в военной доблести американцев и в их готовности сеять шок и трепет. Во Вьетнаме, Кувейте, Афганистане, Ираке и многих других странах американцы ярко продемонстрировали свое военно-политическое упрямство и готовность нанести огромный ущерб тем, кто, как нам кажется, настроен против нас. Тем не менее мы сами все еще сомневаемся в собственной доблести и одержимы идеей доказать себе и другим, что мы «крутые». Однако никакого дефицита веры в жесткость американцев не существует. Вопрос в том, насколько мудра наша политика и насколько планы военных кампаний, облеченные в привлекательную риторику для внутренней аудитории, способны сделать мир более совместимым с нашими интересами и ценностями.

В последние годы Соединенные Штаты убили несчетное множество людей в войнах и атаках на террористов с использованием БПЛА в Западной Азии и Северной Африке. В этих военных кампаниях пролилась кровь наших солдат, лишившихся жизни или оставшихся инвалидами до конца своих дней, тогда как наша экономика не получила столь необходимых ей инвестиций. Эти демонстрации американской силы и решительности причинили колоссальную боль и страдания другим народам, но не сделали их послушными нашей воле. Интервенции на суше или удары с воздуха не обеспечили более высокий уровень безопасности для нас или наших союзников, но умножили число врагов, усугубили их ненависть и увеличили угрозу для нашей родины, наших граждан и друзей за рубежом.

Именно из-за милитаризации сознания и из-за того, что мы смотрим на мир через прицелы ракет, реакция большей части американской политической элиты на многократно продемонстрированную неэффективность силового решения вопросов сводится к заявлению, что успех был бы гарантирован в случае еще более массированного применения силы. Но использование вооруженных сил для разрешения конфликтных ситуаций не останавливает динамичные изменения в мировом и региональном распределении экономической, военной и политической мощи. Нет оснований полагать, что еще большая воинственность дала бы лучшие результаты. Большинство американцев это понимают. Простые люди скептически смотрят на стремление военно-промышленного комплекса и агрессивно настроенных конгрессменов навязать народу неоконсервативную повестку дня. Люди не хотят ставить будущее нации в зависимость от быстро разрушающегося статус-кво послевоенного мира.

Грани исключительности

Политическая культура каждого народа – продукт его исторического опыта. Политика США в области безопасности, как нередко случается и с другими странами, руководствуется непроверенными предрассудками, почерпнутыми из нашей истории с ее особенностями. В целом такие убеждения на подсознательном уровне формируют доктрину, которая становится непререкаемой догмой. Сегодня целые легионы ученых зарабатывают себе на кусок хлеба, исследуя для Министерства обороны практическое применение этой догмы. Они разработали для военно-промышленного комплекса целую интеллектуальную надстройку в виде бесконечного разнообразия сценариев применения силы. (Никто не ожидает от Госдепартамента поддержки исследований менее властных и жестких подходов к внешней политике. У него нет ни денег, ни желания оправдать свое основное назначение, спонсируя разработку дипломатической доктрины.)

Американцы правы, считая свою страну исключительной. Среди прочего, наш опыт участия в вооруженном конфликте, а также понимание связи между силой и дипломатией являются уникальными – можно даже сказать, «аномальными». То же касается и нашего подхода к войне, миру и внешним связям.

Война – крайний аргумент в отношениях между государствами и народами. Иногда ее целью является захват и подчинение населения других стран. Однако чаще всего война – это средство устранения воображаемых угроз, отражения агрессии, восстановления баланса сил, принуждения к согласию на изменение границ или изменение плохого поведения противника. Война не заканчивается до тех пор, пока побежденные не признают поражение и не смирятся с новыми обстоятельствами. Войны обычно завершаются переговорами, направленными на претворение исхода военных действий во взаимно согласованные политические договоренности, которые вводят новый политический порядок. Но войны Соединенных Штатов – это нечто особенное.

В нашей Гражданской войне, Первой и Второй мировых войнах и холодной войне США стремились добиться «безусловной капитуляции» противника, побежденным навязывался мир, но не делалось ничего для морального, политического и экономического восстановления. Малые войны XX века не избавили американцев от этого странного игнорирования других моделей военных операций с ограниченными целями. Война в Корее закончилась вничью, и до сих пор перемирие 1953 г. не претворено в прочный мир. Во Вьетнаме мы потерпели поражение. В Гренаде (1983 г.), Панаме (1989 г.) и Ираке (2003 г.) добились смены режима, но не договорились об условиях прекращения войны и установления мира.

У американцев не было в последнее время опыта окончания войн путем переговоров с побежденными странами, что являлось нормой на протяжении всей истории человечества. Мы склонны считать успехом в войне нанесение достаточного урона противнику, чтобы, ничем не рискуя, растоптать его достоинство, отказав в серьезном отношении или вовлечении в мирный процесс. Наши войны обычно планируются как военные кампании, преследующие чисто военные цели. При этом мы мало задумываемся о том, как выстроить международные отношения после завершения конфликта или как использовать политические возможности, которые могут появиться благодаря продемонстрированной военной мощи. Как правило, мы не конкретизируем цели войны или план переговоров, чтобы добиться принятия побежденным противником наших условий окончания боевых действий.

Отсутствие четко сформулированных целей, которых предстоит добиться с помощью военных операций, позволяет нашим политикам менять цели по ходу дела. Это почти неизбежно приводит к затягиванию боевых действий. Нашим вооруженным силам приходится преследовать слишком расплывчатые цели, которые так и не обретают точных очертаний. Поскольку условия победы четко не определены, наши солдаты, морские пехотинцы, летчики, капитаны кораблей не могут определенно сказать, когда их миссия выполнена и когда можно, наконец, остановиться.

Привычка не ставить конкретные политические задачи перед армией также означает, что в нашем случае война в меньшей степени – «продолжение политики другими средствами» (по определению Клаузевица) – и в большей степени брутальное и непосредственное наказание врагов. Наказывая их, мы даже не имеем четкого представления о том, как они смогут усвоить какие-то уроки из той трепки, что мы им устраиваем. Наше хроническое невнимание к условиям окончания войны означает, что победы США на поле боя редко претворяются в мирное урегулирование и вознаграждаются стабильностью и продолжительным миром.

Вооруженные силы в высшей степени профессиональны и предельно действенны в искусстве подавления и уничтожения неприятеля. Но их надежды на то, что политики что-то извлекут из уязвимости противника, которой они добиваются, практически никогда не сбываются. Почти все нынешние гражданские политики – непрофессионалы, получившие посты благодаря поддержке победившей партии. Их неопытность, теории принуждающей дипломатии, которые они изучали в университете, традиционное отчуждение американских дипломатов от военных операций и наша нынешняя чрезвычайно милитаризованная политическая культура – все способствует тому, что дипломатия бездействует, когда она должна быть наиболее активной – после окончания боевых действий.

Так, победа в войне по освобождению Кувейта в 1991 г. не была претворена в такие условия мирного соглашения, которые Саддам Хусейн и его режим обязались бы соблюдать и уважать. Вместо этого мы ждали от ООН принятия общей резолюции, вводящей жесткие ограничения суверенитета Ирака, включая инспекции, репарации и демилитаризацию некоторых территорий. Саддам не взял на себя явных обязательств выполнить эти требования. Он игнорировал их настолько, насколько это могло сойти ему с рук. Война по-настоящему так и не закончилась. Во время повторного вторжения в Ирак в 2003 г. американские стратеги исходили из того, что военная победа автоматически принесет мир на иракскую землю. Американцы не оставили в Ираке компетентную власть, которая могла бы принять новые условия и поддерживать стабильность. Правительство США не разработало никакого механизма для перевода успеха на поле боя в легитимный новый порядок и прочный мир в Ираке. Мы руководствовались исторически развившимся, сугубо американским постулатом, будто естественная кульминация войны – это безоговорочная капитуляция противника и его моральная «перезагрузка». Госдепартамент не участвовал в процессе планирования. Понятие о том, что для окончания войны на условиях, которые могли бы примирить противника с идеей поражения, может потребоваться политический процесс, так и не сформировалось ни в Белом доме, ни в Министерстве обороны. Афганистан, Босния, Косово и Ливия – разнородные, но сходные примеры слепоты Вашингтона или безразличия к дипломатическим инструментам перевода военной победы в политическую плоскость. В итоге наши вооруженные интервенции нигде не привели к возникновению более прочного мира. Нам, американцам, неведомо искусство правильного завершения войны.

Парадоксы сдерживания

Путаные представления о связи между применением силы и установлением политического порядка дают о себе знать и в подходе к ситуациям, которые могут привести к войне, но где опасная черта еще не пересечена. Во время сорокалетнего противостояния советской угрозе в рамках холодной войны наша страна научилась, как вести себя в ранге мировой державы. Стратегия сдерживания той поры ставила перед американской дипломатией главную задачу: держать строй и линию обороны против Советского Союза. Американцы рассматривали коррективы, вносимые в отношения в результате переговоров, как часть большой игры с нулевой суммой и, следовательно, считали их в основном неосуществимыми или нежелательными. В конце концов, один неверный шаг мог спровоцировать ядерную войну, фатальную для обеих сторон.

Холодная война свела дипломатию к политическому эквиваленту позиционной или окопной войны, в которой успехом считалась неизменность позиции, а не выгодное маневрирование. Она научила американцев сдерживать конфликт, угрожая эскалацией, способной привести к взаимному и смертоносному обмену ядерными ударами. Она приучила нас считать, что зачастую разумнее законсервировать или заморозить статус-кво для сдерживания потенциального конфликта, чем тратить время и силы на поиск путей смягчения или устранения конфликта.

Нам предстоит отучиться от повадок, приобретенных в годы холодной войны. Мы по-прежнему реагируем на враждебные проявления угрозами прибегнуть к насилию и давлению с намерением парализовать противника вместо эскалации дипломатических усилий, направленных на урегулирование конфликтной ситуации. Мы вводим санкции как символ нашего недовольства и чтобы дать возможность нашим политикам ощутить себя крутыми ребятами, хотя в действительности эти действия могут быть безответственными и никчемными. Иногда отказываемся даже обсуждать с неприятелем проблемы до тех пор, пока он не прекратит делать то, что мы категорически не приемлем. Но почти неизменно наша главная реакция – угроза военного вмешательства или сдерживания.

Предполагаемая цель санкций – принудить к покорности страну, против которой они вводятся. Но после введения санкции неизменно становятся не средством, а целью. Поэтому их успех измеряется тем, сколько неприятностей и лишений мы сумели доставить с их помощью противнику, а не тем, насколько они помогли изменить его нежелательное поведение. Я не знаю ни одного случая, когда угроза санкций или их применение помогли бы наладить сотрудничество без переговорного процесса, в ходе которого было бы сделано приемлемое предложение. Санкции не наводят мостов и не помогают добиваться уступок. Напротив, они углубляют и обостряют разногласия.

И во многих отношениях санкции рикошетом бьют по нам самим. Они создают нечто вроде протекционистской стены для импорта нашей продукции в страну, против которой санкции вводятся. Зачастую это стимулирует стремление стран к самодостаточности и способствует искусственному процветанию некоторых отраслей их экономики. Санкции вредят одним группам внутри США и приносят выгоду другим. Группы, получающие выгоду, имеют корыстную заинтересованность в бесконечном продлении санкций и неохотно идут на переговорный процесс.

Санкции нередко оказывают противоположное воздействие, укрепляя политический авторитет лидеров той страны, против которой направлены, поскольку в их руках оказывается распределение скудеющего перечня товаров и услуг. По мере обнищания населения сплачивается националистическая оппозиция. Как свидетельствуют примеры Северной Кореи, Китая при Мао и Кубы, санкции продлевают власть полумертвых режимов, которые в противном случае были бы свергнуты. В конечном итоге, как это очевидно на примере Кубы (а до этого – КНР), ирония санкций в том, что они превращают государства, от которых мы пытаемся отгородиться, в места экзотического туризма для американцев.

Пагубные последствия санкций усугубляются привычкой американцев сочетать их с дипломатическим остракизмом. Отказ от переговоров – это тактическая уловка, позволяющая выгадать время для активного улучшения своей позиции и успешного политического торга. Но проводить встречи с другой стороной не значит давать ей поблажки. Обусловливать контакты существенными уступками – себе дороже. Дипломатические контакты – не уступки противнику, а возможность получить сведения о его логике и намерениях, лучше понять его интересы, а также определить бреши в его политической позиции, воспользовавшись которыми, можно добиться более точного объяснения нашей логики и требований и в конце концов добиться уступок.

Попытки сдерживания провоцируют другую сторону на ответную эскалацию. Снижение этого риска показывает противнику, что ему не удастся добиться всех своих целей. Чтобы убедить кого-то, нужно точно и ясно выражать свои мысли, а это невозможно без прямых контактов. Вот почему так важно поддерживать дипломатические отношения и связи, которые мы иногда прерываем по собственному недомыслию. Никогда нельзя отказываться от контакта с неприятелем, будь то на поле боя или на дипломатической арене – это здравое и логичное правило.

Пренебрежение им – специфическая проблема в нашей практике сдерживания, которое сегодня, по сути, является нашим единственным методом государственного управления, если не считать санкций и военного наступления. Реагируя на воображаемые вызовы нашим интересам или интересам тех стран, которые мы обязались защищать, мы заявляем, что любые попытки другого государства получить односторонние преимущества повлекут ответные действия, чреватые неприемлемым уроном. Мы угрожаем как политическими, так и экономическими карами. Но если говорить о современных Соединенных Штатах, то это почти всегда военные операции.

Сдерживание заменяет военную конфронтацию, поскольку оно замораживает риски и призвано давать дорогу дипломатии, цель которой – устранить основополагающие причины опасной ситуации. Оно означает испытание воли и выдержки вооруженных сил двух сторон, поскольку оба противника думают, как продемонстрировать решимость и заставить визави отступить. Сдерживание, конечно, может стать отправной точкой для дипломатических усилий по разрешению конфликта интересов. Но если сдерживание не идет рука об руку с дипломатией, подобные конфликты, вероятно, будут тлеть или усиливаться. Конечно, после окончания холодной войны опасность эскалации до ядерного уровня уменьшилась. Но и угрозы эскалации, присущие сдерживанию, сегодня менее пугающи, и выше, следовательно, вероятность того, что стороны примут вызов.

Пытаясь ограничить неопределенность лишь посредством сдерживания без дипломатических усилий по разрешению кризисов, которые часто и порождают неопределенность, американцы сохраняют статус-кво, даже если это невыгодно или может обернуться ущербом. Но, исходя из предположения, будто наша непреодолимая мощь сама по себе делает сдерживание адекватным ответом на факторы, угрожающие нашим интересам, как мы их себе представляем, мы невольно консервируем угрозу вооруженного конфликта и готовим себе неприятности в будущем. Кроме того, даем потенциальным противникам время для наращивания военной силы, сопоставимой с нашей.

Именно таков наш подход к Китаю в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях и к России на западных границах Китая. Сегодня вероятность того, что он будет успешен, не выше, чем во многих случаях в прошлом, когда его применение окончилось неудачей. То же самое касается и недавней попытки военно-технического решения политической проблемы раскалывающегося на части Ирака. Невольно возникает вопрос: будем ли мы когда-либо учиться на собственных ошибках? Хорошо известно предупреждение Джорджа Сантаяны о том, что «люди, не помнящие прошлого, обречены на его повторение». Но что если каждые четыре года вы делаете лоботомию, удаляя память и лишая себя возможности учиться на личном опыте? Что если вы почти не знакомы с порученной вам работой? Как быть, если вы не знаете, что предлагаемое вами решение уже проверялось на практике, и к каким результатам это привело? В той или иной степени мы обрекаем себя на подобный исход, укомплектовывая органы национальной безопасности (если не брать в расчет армию) политическими временщиками. Они получают ответственные посты не за свои знания, опыт или особые навыки, но за вклад в избирательную кампанию, политическое низкопоклонство, связь с внутренними группами интересов, академические достижения, успех в областях, не связанных с дипломатией, или высокий социальный статус.

Профессиональный упадок

Соединенные Штаты – единственная из крупных держав, которая не поставила дипломатию на профессиональные рельсы. В других развитых странах дипломатами становятся люди, имеющие уникальное сочетание специальных знаний и методов, богатый опыт работы на дипломатическом поприще и постоянно повышающие квалификацию за счет теоретического и практического изучения искусства дипломатии. Они приобретают навыки путем исследования интересных и наглядных исторических примеров, периодического обучения и подсказок более опытных коллег. Они совершенствуют свои знания и умения, критически анализируя прошлые действия и ошибки.

Американцы же, напротив, считают, что разработку и проведение внешнеполитической линии лучше всего доверять разрекламировавшим себя пустым мечтателям и теоретикам – любителям и дилетантам, не обремененным специальными знаниями, практикой и опытом. Нижние чины нашего дипломатического корпуса пользуются большим уважением за рубежом за свой интеллект, знания и навыки межкультурного общения. Но наши послы и высокопоставленные бюрократы из внешнеполитического ведомства, за редким исключением, не получают восторженных откликов. Контраст между ними и в высшей степени профессиональным руководством Вооруженных сил США просто огромен. Стоит ли удивляться тому, что наши солдаты, моряки, летчики и морские пехотинцы зачастую напрасно ждут руководящих указаний и поддержки от гражданских лиц в ведомстве национальной безопасности? Судя по нынешним тенденциям, им придется ждать еще долго, пока их гражданские коллеги подтянутся до их уровня.

После окончания холодной войны значительно увеличилось количество чиновников невысокого ранга, получавших должности по политическим мотивам. Они наводнили буквально весь внешнеполитический истеблишмент. Наряду с этим был раздут штат Национального совета по безопасности. Это спровоцировало неуклонное снижение профессионального уровня дипломатов как высшего, так и низшего уровня – и в Вашингтоне, и в посольствах разных стран. Американские военные все чаще вынуждены брать на себя дипломатическую миссию, к которой их специально не готовили. Это приводит к дальнейшей милитаризации внешней политики.

Если не удастся резко изменить систему распределения должностей, перспективы повышения качества дипломатического корпуса будут плачевны. Послы и высокопоставленные дипломаты-любители не способны быть профессиональными наставниками для молодежи; однако Соединенные Штаты вкладывают мало сил и средств в обучение персонала внешнеполитического ведомства азам и искусству дипломатии. До сих пор не составлено основополагающего курса, в котором бы разбирались основы и наглядные примеры защиты дипломатами государственных интересов. Нет курса, в котором молодых дипломатов учили бы искусству ведения переговоров, составления аналитических отчетов, а также защите американцев, живущих за рубежом. Не выработано профессионального подхода к разбору и анализу действий. Поскольку «разбор полетов» может плохо отразиться на карьере тех, кто получает должности за политические услуги, или на самой администрации, эта практика не развивается. В итоге люди, выбирающие карьеру дипломата, не учатся на ошибках прошлого, включая тех, кто занимает высокие должности. Как таковая, дипломатия не преподается в гражданских учебных заведениях США. Существенная часть нашей политической элиты не имеет ни малейшего представления о том, чем занимаются дипломаты, что они могут и должны делать.

Мы вступаем в эпоху стратегической переменчивости, где нет четких линий обороны, которые необходимо отстаивать в стиле дипломатии времен холодной войны. Наше лидерство воспринимается все более скептично и менее почтительно в мире, где множатся вызовы, на которые нельзя дать ответ военными средствами.

Пора заново открыть для себя глубокую дипломатию, создающую обстоятельства, при которых другие страны, преследуя собственные интересы, были бы склонны делать выбор, отвечающий нашим интересам, без принуждения их к этому военными средствами. Пора вспомнить инструменты ненасильственного государственного управления, чтобы убеждать других, что они могут получить выгоду от работы с нами, а не против нас. Избавить внешнеполитические аспекты национальной политики в области безопасности от продажности и некомпетентности, олицетворяемых распределением должностей в благодарность за участие в выборных кампаниях. И начать укомплектовывать дипломатический корпус такими же хорошо обученными, профессиональными кадрами, какими укомплектована армия, и потребовать от них лучшего, что они могут дать своей стране.

США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 13 октября 2015 > № 1522500 Чез Фриман

США. Евросоюз. Весь мир. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 2 июля 2014 > № 1144828 Чез Фримен

Мир непредвиденных сложностей

История вернулась из отпуска

Резюме: В глобальной экономике большинство санкций можно обойти. Добровольный уход одной страны с выгодного зарубежного рынка открывает возможности для другой. Санкции – пагубный, хотя и политически предсказуемый ответ на нежелательные события.

Мы живем в эпоху разрыва во времени. По крайней мере в мировом контексте прошлое и настоящее больше не служат надежными путеводителями в будущее. Наши ожидания постоянно оказываются нереалистичными. Ясно, что мы довольно часто неверно оцениваем события, происходящие в мире. Поэтому нас все время удивляют некоторые тенденции и явления.

Мы не смогли предвидеть серьезные факторы, которые сформировали мир после окончания холодной войны. Распад Советского Союза и быстрое возвращение Китая в клуб богатых и влиятельных держав ошеломили всех и ввели в состояние ступора. Триумфализм, порожденный распадом СССР, вселил во многих надежду, что история достигла кульминации во всемирной победе либеральной демократии и торжестве западных ценностей. Однако попытки американцев насадить эти ценности в таких местах, как Афганистан, Египет и Ирак привели к полной анархии.

Возможно, история взяла небольшой отпуск, но затем вернулась с новой силой и энергией – по крайней мере в Восточной Европе и Восточной Азии. Европа и США снова занялись перетягиванием каната с Россией по поводу ее границ и политической ориентации соседей. Китай, Япония, Корея, Филиппины и Вьетнам принимают воинственные позы, претендуя на островки, скалы и рифы в пустых морях, которые их разделяют. Границы, утвержденные в эпоху колониализма и холодной войны, больше не являются непоколебимыми.

Некоторые демократически избранные правительства свергнуты после массовых протестов. Другие демократии, включая Канаду и Соединенные Штаты, энергично поддержали инициированную снизу смену режимов, потому что нам не нравились свергнутые правительства или мы считали их политику неудобной для нас. Каким бы ни был организующий принцип века, это уже не защита демократии против тех, кто считает ее препятствием для политической ориентации.

Мало кто предвидел, что башня деривативов и кредитных свопов, построенная на Уолл-стрит, внезапно обрушится. Выяснилось, что банки, слишком крупные, чтобы потерпеть крах, примерно в равных пропорциях накапливали прибыли и риск недобросовестности. Они по-прежнему этим занимаются, но «Вашингтонский консенсус», предполагавший невмешательство государства в экономику и некогда превозносившийся как олицетворение неопровержимой мудрости об алчности как движущей силе рынка, сегодня в значительной степени дискредитирован. Многие опасаются, что снижение уровня экономической активности и продолжающаяся инерция в странах с развитой экономикой знаменуют долгосрочную тенденцию, а не рецессию, из которой мы скоро выйдем.

Страх дефицита энергии сменился резким ростом добычи сланцевого газа и трудноизвлекаемых запасов нефти. Прибыль на вложенный капитал превышает прибыль от производства товаров и услуг, а при использовании сложного процента она превышает ее многократно. Карл Маркс был бы удовлетворен тем, что его предсказания сбываются, пусть и с опозданием.

Частный капитал накапливается быстрее темпов роста экономики. В результате в мире разрастаются новые плутократические касты. В Соединенных Штатах и некоторых других демократиях исчезновение социально-экономического консенсуса и компромисса затрудняет принятие демократических решений и парализует финансовую политику, вследствие чего восстановление экономики оказывается в зависимости от манипуляций центральных банков с валютными курсами.

И мировые организации, и индустриальные демократии серьезно недорабатывают в области управления. Доверие правительству и масштаб участия в политической жизни – на самом низком уровне в истории. Тем временем авторитарные режимы, такие как Китай, уверенно и эффективно реагируют на стоящие перед ними социально-экономические вызовы.

После окончания холодной войны большинство надеялось, что провинциализм и местничество уступят место глобализации. Вместо этого главными движущими силами в мире стали религиозное и национальное самоопределение, которые дают о себе знать не на глобальном, а на региональном уровне. Западная интервенция на Ближнем Востоке выводит на мировую арену реакционных фанатиков, которые оправдывают свою деятельность необходимостью противостоять агрессивному Западу. Наше упование на применение силы в ущерб другим инструментам государственного управления, включая дипломатическое увещание, создает благодатную почву для этих экстремистов.

Военная мощь, какой бы неотразимой она ни была, регулярно терпит крах в преобразовании политической экономики или изменении принципов построения иностранных обществ, против которых она применяется нами. Принудительная дипломатия, основанная на санкциях и подкрепленная военным превосходством, бесполезна. В последние месяцы эта дипломатия еще раз продемонстрировала несостоятельность в сравнении с гениальным использованием Россией флешмоба для захвата территории.

Сами того не желая, мы разожгли пожар религиозных войн в мире ислама. У нас нет другого ответа на этот пожар, кроме устранения предполагаемых врагов при помощи беспилотных летательных аппаратов. Это воспламеняет огонь ненависти среди друзей, родственников, соотечественников и единоверцев тех, кого убивают наши машины, и усиливает в них решимость отомстить. Если убийство роботом людей, таргетируемых посредством удаленного контроля, – наш ответ на вызов, тогда на какой именно вопрос мы отвечаем таким способом? Какой властью мы это делаем? Военные действия с помощью БПЛА – это напоминание, что международное право попрано и что мы не понимаем влияния новых технологий на нашу жизнь, или как защищать свои уязвимые места, которые эти технологии обнаруживают.

Все это говорит о том, что мир движется совсем не в ту сторону, куда нам хотелось бы. Нужно научиться ориентироваться в новой обстановке, если мы хотим проложить путь в океане неопределенности, в котором дрейфуем. Какие ветры и течения способны повлиять на наш маршрут? Куда мы движемся? Нам не удалось предсказать настоящее. Какое же предстоит будущее?

Стоит обсудить шесть ключевых факторов: 1) переход прежде централизованной глобальной силы в разные регионы мира; 2) рост национализма; 3) формирование нового экономического центра в Азии; 4) способ разрешения споров, который мы используем; 5) разрушительное действие кибертехнологий; и 6) реакцию Соединенных Штатов на эти и другие дестабилизирующие факторы. На счастье или беду, с учетом глобального превосходства и силы США реакции Вашингтона на тенденции и события оказывают большое влияние на их конечный итог. Американцы постепенно осознают, что Провидение не дало нам права вечно управлять мировым порядком, но это осознание приходит очень медленно и болезненно.

Неопределенность ситуации – реальный вызов для государственных деятелей и долгосрочных инвесторов. В условиях нарастающего хаоса и сумбура чего нам следует ожидать?

Эрозия и фрагментация

Начнем с признания происходящей в настоящее время разбалансировки мирового управления. Организация Объединенных Наций и Международный валютный фонд закрепили привилегии победителей во Второй мировой войне, но не отражают мировую и региональную силу и влияние восходящих звезд современной геополитики. Только этот фактор уже лишает их легитимности. Снижающаяся способность Вашингтона доминировать в этих организациях и, как следствие, его разочарование в них и склонность игнорировать также снижают дееспособность институтов.

Американцы были главными авторами Устава ООН и защитниками мирового порядка, зиждущегося на четких правилах. Но сами Соединенные Штаты давно освободили себя от ограничений международного права, которое они стремятся навязывать другим. Наглядными иллюстрациями стали вторжение в Гренаду (1983) и в Панаму (1989). В 1998 и 1999 гг. США обошли ООН и с помощью НАТО развязали войну с целью отделить Косово от Сербии. В этом они преуспели, хотя стабилизировать статус Косово как нового независимого государства им не удалось. Вашингтон пренебрег мнением Совета Безопасности ООН в 2003 г., когда вторгся в Ирак и оккупировал страну. Некоторые были шокированы этими примерами пренебрежения великой державой ООН тех самых правил, соблюдение которых она должна была гарантировать. Для других, включая Владимира Путина, эти действия стали источником вдохновения.

В результате сегодня трудно доказать, что международное право способно оградить от злоупотреблений со стороны более сильной иностранной державы. Грузины, ливийцы, сирийцы и украинцы не могут положиться на международное право. Оно не защищает палестинцев. И никто ни разу не сослался на него как на надежную защиту от неспровоцированного нападения на Иран.

По мере того как тает вера в способность мирового сообщества сдерживать агрессию и реагировать на нее, а ограничения закона исчезают, военное сдерживание снова представляется единственным надежным оплотом против нападения более сильных противников. Когда потенциальный агрессор является ядерной державой – например, Соединенные Штаты, Россия или Израиль – и в прошлом не раз нападал на страны с безъядерным статусом, другие государства приходят к выводу, что самое надежное сдерживающее средство – это ядерное оружие. Открытое и наглое пренебрежение нормами права порождает демонстративное неповиновение со стороны тех, кому грозит опасность, и воспламеняет националистические страсти.

Сегодня повсюду мы видим усиление национализма и религиозного фанатизма; вместе с ними пышным цветом цветут ксенофобия, торговые войны, политическая паранойя, протекционизм, ханжеское подражание самым низменным явлениям в мировой геополитике. Общественность крупных держав относится все более подозрительно к намерениям других стран. Американцы, индийцы и японцы не доверяют Пекину. Китайцы и русские не доверяют Вашингтону. Никто не доверяет Исламабаду, Москве, Тегерану или Токио, и так далее.

Взаимное недоверие серьезно сказывается на способности принимать рациональные решения и идти на компромисс. Подозрительность влечет за собой альтернативные издержки. Сырьевой национализм препятствует разработке полезных ископаемых, углеводородного и другого сырья. Сегодня нельзя исходить из того, что сделка будет заключена просто потому, что она выгодна всем. Обеспокоенность возможной утечкой военных секретов не позволяет свободно обмениваться технологиями. Все это замедляет реализацию сравнительных преимуществ, осложняет взаимоотношения и сдерживает экономический рост.

Национализм, конечно, угрожает не только торговле и инвестициям. Теоретиков неизбежной войны между устоявшимися и восходящими державами сегодня можно услышать во многих ток-шоу. Это опасно уже потому, что, как заметил Джордж Кеннан, «велики шансы на то, что война, считающаяся неизбежной или даже вероятной, к которой к тому же серьезно готовятся, рано или поздно начнется».

В частности, КНР все напористее защищает свои ближние моря и острова, на которые претендует. Похоже, что Соединенные Штаты твердо намерены и дальше господствовать у берегов Китая и де-факто встают на сторону его соседей во всех территориальных спорах. Пекин и Вашингтон сегодня относятся друг к другу как к вероятному противнику. Некоторые усматривают в этом параллели с эпохой, предшествовавшей Первой мировой войне, когда интенсивное стратегическое соперничество сочеталось с благодушным неверием в саму возможность вооруженного конфликта.

Об ускоренной модернизации вооруженных сил и армий региональными державами и гонке вооружений можно судить по тому, что мировая торговля оружием растет на 14% в год. Военные расходы снижаются на Западе, но увеличиваются в других регионах, особенно в странах, которые считают Соединенные Штаты главной угрозой суверенитету и независимости. И все большее упование исключительно на военную силу для обеспечения безопасности чревато расползанием ядерных вооружений.

Разумной реакцией на наращивание оборонных бюджетов в бывших колониях Запада были бы крупные инвестиции в оборонную промышленность собственной страны. Рынок вооружений, похоже, и дальше будет расти быстрыми темпами. Другая менее узконаправленная, более вдумчивая и, похоже, более действенная реакция могла бы заключаться в наращивании усилий по оценке политических рисков и защите от них. Поскольку общее мнение таково, что мировой порядок, основанный на четких правилах, отступает, применение силы или запугивания для разрешения споров становится все более обыденным и вероятным, что делает тенденции и события менее предсказуемыми.

Неприятный урок, преподанный нам 11 сентября, заключается в том, что если Запад нанесет удар по своим бывшим колониям и протекторатам, местное население найдет способ отомстить. Террорист – это человек с обидой в душе и бомбой, хотя у него нет ВВС. На периферии все больше людей, обиженных на весь мир, которым нечего терять и которые изобретают новые способы изготовления бомб. Но в развивающихся странах постепенно появляются и военно-воздушные силы.

Эскалация политических рисков, неявно проявляющаяся в снижении эффективности институтов мирового управления, не ограничивается терроризмом и военно-политической сферой. Подумайте об МВФ и его роли в поддержании стабильного мирового монетарного порядка за счет организации торговых и инвестиционных потоков или спасения отдельных стран и правительств, терпящих финансовый крах. Сегодня фонд все менее и менее способен справляться с этими задачами.

В 2010 г. США отреагировали на требования усиливающихся держав предоставить им больше прав влиять на мировую монетарную политику и управлять финансовым кризисом, предложив сравнительно незначительные изменения в управлении МВФ. Но и эти реформы до сих пор не проведены из-за опасений, что они могут ослабить контроль Соединенных Штатов над МВФ.

Один из итогов – сведение на нет усилий международного сообщества по стабилизации таких мест, как Украина, и реформированию мировой валютной системы для снижения финансовых рисков. Другой итог – уменьшение того самого влияния США, которое противники реформы стремятся сохранить.

На недавней встрече в Вашингтоне члены МВФ твердо заявили, что нежелание Соединенных Штатов одобрить реформы 2010 г. вынудят их решать проблему обходным способом или подумать об альтернативе участия США в будущем принятии решений. Выполнят ли они свою угрозу – время покажет. От исхода этого противостояния зависит, как будет функционировать система международных резервов и финансового управления.

Без глубокой реформы международные организации, созданные после Второй мировой войны, обречены на жалкое существование, и их возможности останутся ограниченными. Это можно сказать не только об ООН или МВФ, но также и о ВТО (вспомните безуспешные переговоры о либерализации торговли в Дохе), о системе веб-адресов и доменных имен, из которых складывается киберпространство, об управлении безопасностью в интернете, о режимах контроля над вооружениями и нераспространением ядерного оружия, о помощи в развитии бедным странам и т.д. Во всех случаях многосторонние организации, процессы и регулирующие системы вытесняются субглобальными, региональными и государственными альтернативными регуляторами.

Мир находится в процессе разделения на блоки, коалиции и региональные порядки, учитывающие планы и интересы их членов, а не Соединенных Штатов, других внешних держав или мирового сообщества в целом. Эта тенденция проявляется почти повсеместно. Подумайте, например, о распаде большой Сирии, Ирака, о расчленении Украины, о хаосе в Сахеле и Центральной Африке и о возобновлении территориальных споров и пограничных стычек между Японией и Кореей, Японией и Китаем. Тем временем коалиции, образуемые по доброй воле, приходят на смену жестким альянсам времен холодной войны. Сегодня альянсы облегчают сотрудничество, но не обязывают к нему. Отсюда ненасытимая потребность союзников США в стратегическом обнадеживании и успокоении.

Новая разношерстная ось

Эта децентрализация делает еще менее предсказуемыми мировые события в экономике, политике и военной сфере. Неопределенность усиливается из-за того, что распад единого центра управления мировым хозяйством совпадает с формированием новой центральной оси мировой экономики в Индо-Тихоокеанском регионе. Впервые за два последних века наследники евро-американской эпохи Просвещения не задают тон в глобальной политической экономике и не контролируют ее. Мир ожидает, что теперь лидерство возьмут на себя азиатские державы, частично вестернизированные безотлагательными потребностями в модернизации. Но возьмут ли? Что если склоки между ними не позволят им взвалить на себя бремя лидерства, которому они предпочитают престиж?

Печально, что когда мировые лидеры каждый год приезжают в Нью-Йорк на открытие Генеральной ассамблеи ООН, никто из них больше не ждет от американского президента новых идей, смелых инициатив или лидерства. Все знают, что он использует трибуну ООН для обращения к своей домашней аудитории. Устав от американского запугивания и лицемерия, мир внимательно прислушивается к новым идеям из Китая, Индии и других восходящих держав о том, как отвечать на вызовы, с которыми сталкивается человечество. Правда, до сих пор мы не услышали от них чего-то принципиально нового или революционного.

Отчасти это объясняется тем, что азиатов сплачивает негодование по поводу доминирования Запада в прошлом, но разделяют непохожие языки, история, религиозные традиции, обычаи, а также политические и социально-экономические системы. Самые могущественные государства Азии (Китай, Индия, Япония, Корея, Пакистан, Россия, Вьетнам, Индонезия) – это стратегические соперники, которых история ожесточила настолько, что они напрочь лишены какого-либо сопереживания друг другу. Кроме того, у Индо-Тихоокеанского региона нет культурного родства, подобного греко-римскому наследию, иудео-христианской традиции или преданности власти закона, что отличает атлантическую цивилизацию. Попытка выявить какие-то общие «азиатские ценности» обычно ничего не дает, кроме расплывчатого определения с негативной коннотацией – «незападные люди». У азиатов нет общих планов или целей, но они оказывают все более заметное влияние на мировой порядок.

Ирония в том, что азиаты добились этого не за счет реализации каких-то «незападных» подходов, но благодаря стойкому отстаиванию понятий, которым они поначалу противились, но которые затем переняли у Запада чуть более 100 лет назад. Они стали страстными приверженцами идеи суверенного равенства государств – главного постулата вестфальского мироустройства. В частности, Китай и Индия всегда были в первых рядах решительных противников любого иностранного вмешательства во внутренние дела. Они последовательно против всякого ограничения суверенитета – например, под предлогом «гуманитарной интервенции». Это неприятие порой выходит им боком, поскольку мешает созданию региональных организаций, способных выступать арбитрами в территориальных и других спорах.

«Пять принципов мирного сосуществования» (или панч шила), сформулированные Китаем и Индией в 1954 г. и провозглашенные в качестве Азиатского консенсуса в Бандунге (1955), рассматривались как декларация неприсоединения во времена холодной войны, и это правильно. Но в более фундаментальном смысле они олицетворяли принятие Азией Вестфальской системы отношений между государствами. Как таковые эти принципы ознаменовали собой решительный отказ от прежних азиатских моделей регионального и мирового порядка, включая китайскую имперскую «данническую систему» и индо-османскую концепцию сюзеренитета или протектората в качестве альтернативы суверенного равенства стран. Сегодня азиаты даже не вспоминают об этих взглядах. О них можно услышать только от полемистов, стремящихся представить споры Пекина с соседями о морских границах непостижимыми восточными играми с нулевой суммой, требующими американского военного вмешательства.

Сегодня Индо-Тихоокеанский регион движется в трех разных направлениях.

Во-первых, происходит экономическая интеграция стран региона. Континентальный Китай, Гонконг, Макао и Тайвань становятся экономическим содружеством, процветание которого создает экономический порядок, с новым «большим Китаем» в центре этого образования. Индо-тихоокеанские цепочки поставок, деловые сети, транспортные узлы и финансовые связи все в большей степени концентрируются в городах Китая. Все больше дорог ведет в Пекин, Гонконг, Шанхай и Тайбей.

Перспективы заключения соглашения о паназиатском «Всеобъемлющем региональном экономическом партнерстве» (ВРЭП) к концу 2015 г. весьма радужны. Это партнерство объединит в единую зону свободной торговли Австралию, Китай, Индию, Японию, Южную Корею, Новую Зеландию и десять стран – членов Ассоциации стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН). В зону войдут самые быстрорастущие экономики мира. На долю ее участников придется 46% населения мира и четвертая часть мировой экономики. Для сравнения – НАФТА и ЕС составляют пятую часть мировой экономики (на каждое из этих объединений) и, соответственно, 6 и 7% мирового населения.

Во-вторых, главный компонент региональной динамики – реформирование. Япония экспериментирует с радикальными методами оживления экономики. Китай приступил к очередному этапу фундаментальной перестройки и либерализации экономики, которая на сей раз включает серьезную реформу финансовых рынков. Индия стремится заново открыть рынок для иностранных инвестиций и осуществить реформы. Десять лет назад начальный этап либерализации привел к ускорению темпов роста экономики и наполнил ее патриотическим оптимизмом. В последнее время начальный импульс, который реформы дали индийской экономике, затухает. Индонезия в настоящий момент не слишком привлекательное место для иностранных инвестиций в силу коррупции и сырьевого национализма, но она пытается вернуть прежнюю динамику. Индо-Тихоокеанский регион перестраивается и готовится к славному будущему, в котором ему будет отведена еще более заметная роль, чем сегодня.

В-третьих, растущая военная мощь и политическое влияние Китая предсказуемо стимулируют создание коалиций, призванных уравновесить его влияние. Они также разделяют Азию на континентальную и прибрежную части. Соединенные Штаты поддерживают сопротивление японцев и филиппинцев китайскому натиску. Индия стремится наладить стратегическое партнерство с Японией. Корея, как обычно, где-то посередине. Страны АСЕАН сегодня разделены отношением к Китаю. Усиление КНР способствует экономической интеграции Индо-Тихоокеанского региона и одновременно раскалывает его политически.

Одна из главных причин политического раскола – споры по поводу границ. Разногласия о границе между Китаем и Индией возникли еще в эпоху британского империализма и в 1962 г. привели к войне между двумя странами. Споры относительно морских границ в акватории Восточно-Китайского и Южно-Китайского морей начались более века тому назад.

Новое сегодня – способность разных претендентов на острова, скалы и рифы, таких как Китай, Япония, Малайзия, Филиппины и Вьетнам, поддерживать свои претензии с помощью военно-морских сил и береговой охраны, а также мобилизовывать национализм для придания легитимности своим действиям.

Отступление закона и дипломатии

Тревожит отсутствие очевидного механизма разрешения территориальных споров помимо войны. В Азии нет соглашений или структур, сопоставимых с имеющимися в Европе, где угроза военной конфронтации между Западом и Россией по поводу Украины была отведена обращением сторон к авторитету ОБСЕ.

В Европе и двух Америках обращение в арбитражные инстанции считается желательной альтернативой вооруженному конфликту. В азиатской разновидности вестфалианства, похоже, нет места для подобных механизмов. Япония отрицает само существование или возможность возникновения споров по поводу суверенитета над островами Сенкаку, которые нужно было разрешать в судебном порядке. Южная Корея занимает такую же бескомпромиссную позицию относительно притязаний Японии на остров Докдо. Китай не желает слышать о попытке Филиппин передать разрешение споров по поводу островов в Южно-Китайском море в арбитражный суд ООН.

Подобная жесткая позиция препятствует разрешению конфликтов посредством дипломатического диалога или ссылок на международное право. Из-за такого подхода конфликты тлеют годами и десятилетиями или разрешаются путем силовых или военных действий. Если азиаты планируют практиковать этот подход и экспортировать его в другие части мира, это будет шаг назад по сравнению с общепринятым консенсусом XX века, согласно которому суверенитет может и должен сдерживаться согласованными на международном уровне правилами и процедурами. Означает ли медленное ослабление доминирования Запада, что всеобщая приверженность власти закона также будет ослабевать?

Судя по тому, что сегодня происходит в киберпространстве, такое может случиться. Интернет быстро стал незаменимым механизмом торгового и культурного сотрудничества, технологических инноваций, корпоративной деятельности. Он также оказался ничейной территорией, где не действуют обычные законы, не защищены права человека на интеллектуальную и материальную собственность, а государственные и негосударственные игроки могут посягать на свободы человека. Интернет необходим для современной жизни, и в то же время он представляет все более серьезную угрозу.

С военной точки зрения киберпространство – новая область столкновения с вероятным противником. Господство в киберпространстве –

ключ к преимуществу в воздухе, на море и суше. Военные ведомства всего мира считают, что эта среда удобна для того, чтобы атаковать неприятеля, и в ней необходимо прикладывать немалые усилия для энергичного сдерживания вероятного противника.

И в космосе, и в киберпространстве желание Америки сохранить технологическое превосходство, а также потребность России чем-то компенсировать слабость традиционных вооружений сталкиваются с незаинтересованностью Китая во власти закона и его желанием эксплуатировать асимметричные средства ведения боевых действий для противодействия сильным сторонам американской военной машины. Итог – полное отсутствие усилий по разработке правил ведения боя и юридических сдержек при использовании военными киберпространства.

Stuxnet – израильско-американская кибератака против ядерных реакторов Ирана – стала первым подобным ударом. Кибервойна как минимум ставит такие же новые и сложные задачи, как те, которые возникают из-за возможности ядерного террора. Целые компании уже были уничтожены кибератаками. Но они могут уничтожать и страны.

Поразительно, что всего каких-то пять лет назад подобные вопросы вообще не возникали. Обстоятельства изменились намного сильнее, чем наше представление о мире, в котором мы живем. Мы страдаем от нехватки стратегического планирования, вследствие чего вылезаем из одного кризиса и тут же вползаем в другой, переходим от тактической реакции на один кризис к тактической реакции на другой кризис.

Подобное реагирование нередко включает санкции, всегда служащие первым прибежищем для политических фигляров. Санкции оказываются бесполезны, разве только как часть активного переговорного процесса и поиска компромиссов, но они сегодня вводятся как политически более корректная замена дипломатического диалога и переговоров. Однако подобные карательные меры никак не могут подменять дипломатию.

Санкции – конечно, удобный способ для политиков показать свое негодование, создать видимость каких-то действий и избежать разговоров об их личной ответственности за случившееся. Это перекладывание издержек, вызванных недееспособной внешней политикой, на плечи предприятий, компаний, рабочих и потребителей в стране, вводящей их, и в той, против которой они вводятся.

В современной глобальной экономике большинство санкций можно обойти. Добровольный уход одной страны с выгодного зарубежного рынка открывает новые возможности для бизнеса другой. Таким образом, санкции – пагубный, хотя и политически предсказуемый ответ на нежелательные события. Они показывают, почему инвесторы не могут позволить себе игнорировать внешнеполитические вопросы.

Долой стереотипы

Мы живем в такое время, в которое, как следует из прошлого опыта, непременно произойдет нечто сегодня невообразимое. Что бы это ни было, оглядываясь назад уже после свершившегося факта, событие нам будет казаться чем-то очевидным и неизбежным. Еще позже станет понятно, что оно предопределило еще более непредвиденные события, которые затем тоже будут казаться очевидными.

Добрая весть в том, что надвигающиеся явления, которые задним числом кажутся очевидными, часто можно выявить прежде чем они случатся. Надо просто поменьше обращать внимание на мнение аналитиков и гуру, иметь открытый ум и стараться замечать грядущие перемены. Неудачи разведки почти всегда становятся следствием нежелания замечать, принимать и понимать события, которые не вписываются в господствующие стереотипы или каноны политкорректности.

К сожалению, за редким исключением средства массовой информации в основном сообщают новости, не противоречащие устоявшимся стереотипам и национальным идеям. Наша пресса не публикует беспристрастные репортажи и аналитику, которая помогала бы предвидеть события, способные открыть новые возможности для предпринимательства и инвестиций во всем мире.

Правительства пытаются это сделать, но не понимают интересов бизнеса и часто оказываются в плену группового мышления. Вот почему возникла целая отрасль стратегического прогнозирования и постоянной оценки тенденций и событий за рубежом, и она быстро расширяется. Поскольку я сам этим не занимаюсь, для меня уместно и этично обратить ваше внимание на эти консалтинговые компании и призвать воспользоваться их услугами, поскольку в этом случае шансы на то, чтобы всегда быть в первых рядах, существенно повысятся.

Откровенно говоря, мир также был бы намного более предсказуемым, если бы Соединенные Штаты разработали связную стратегию для анализа изменений в мировом порядке, начавшихся после холодной войны. Попытки воспользоваться мнимыми преимуществами рушащегося статус-кво – это инвестиции в прошлое, а не в будущее. Альтернатива стратегии – постепенная корректировка внешней политики. На этом пути нас ожидают непредсказуемость и нестабильность, способные нанести большой ущерб.

За прошедшие 25 лет политические и экономические реалии изменились как на мировом, так и на региональном уровне. Можем ли мы позволить себе поддерживать сеть формальных альянсов без преобразований или еще больше ее расширять? В свое время она была создана, чтобы сдерживать враждебный Советский Союз и Китай, но будет ли она эффективна сегодня? СССР уже нет. Какова же цель нынешних оборонных обязательств США? Просто защищать другие страны от их ближайших соседей? Если это так, то оправдываются ли связанные с этим издержки и риски конкретными американскими интересами?

Стимулируют ли эти альянсы союзников самостоятельно заботиться о своей обороне и сохранять региональный баланс сил, чтобы защитить себя, или они поощряют их смотреть в сторону Вашингтона в надежде на то, что он решит за них эти задачи? Облегчают ли обязательства Соединенных Штатов в сфере коллективной обороны разрешение региональных споров или они замораживают их, увеличивая риск того, что американцы будут втянуты в войны независимо от того, заинтересованы они непосредственно в разрешении этого конфликта или нет?

Кому важнее контролировать моря, омывающие китайские берега: Китаю или Америке? Если это важнее Китаю, то можно ли назвать здравым и разумным подходом с нашей стороны попытку доказывать обратное?

Это вопросы, о которых американский политический истеблишмент не желает даже слышать, поскольку в настоящее время он не способен ответить на них. Но со временем, когда еще больше обострится необходимость правильно расставить приоритеты, пересмотр унаследованной стратегии станет неизбежным.

Подобно тому как изменение климата влечет за собой аномальную погоду, геополитические изменения сулят резкие колебания валютных курсов, более частые политические потрясения, возрождение существенных региональных различий в торговых и инвестиционных режимах и непрерывные проблемы согласования действий на мировой арене для решения глобальных вопросов. Велика опасность того, что трения могут привести к непреднамеренному конфликту и вражде между великими державами. Жизнь была проще и безопаснее сразу после так называемого «Большого взрыва свободного мира», охватившего весь земной шар, и Вашингтон в те годы руководил развитием событий. Плохая новость в том, что никто больше ни за что не отвечает. Нельзя винить за это только Соединенные Штаты. Хорошая новость: имеются исторические прецеденты длительного периода мира и стабильности при коллективном управлении балансом сил. Мы должны надеяться на то, что нынешняя неопределенность предвещает переход к другой эпохе.

Чез Фримен – президент Совета по ближневосточной политике (г. Вашингтон), председатель Projects International, в течение многих лет работал на ответственных должностях в Государственном департаменте США и Пентагоне, занимался проблемами Африки, Ближнего Востока, Китая, Южной Азии и европейской безопасности.

США. Евросоюз. Весь мир. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 2 июля 2014 > № 1144828 Чез Фримен

Украина. Россия. Азия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 16 мая 2014 > № 2851536 Александр Баунов

Земля и люди. Между территориальной целостностью и национальной

Александр Баунов

Александр Баунов — журналист, публицист, филолог, бывший дипломат. Он является главным редактором Carnegie.ru.

Резюме Отдавать свое, даже обременительное, в мире не принято: будут считать слабаком. Однако были в новейшей истории случаи, когда страна по доброй воле прощалась с замечательной, может быть, лучшей частью своей территории, чтобы стать более единой, связной и монолитной.

«Крым не наш – туда ему и дорога». Среди прочих украинских голосов о потере Крыма слышен и такой: своей страной они Украину не считали, языка не учили, вечно волками смотрели в свой русский лес, только портили результаты на всеобщих выборах: не было бы Крыма, может, и Януковичу не хватило бы голосов. А самые хладнокровные добавляют: и донецкие пускай проваливают.

Кроме защитников территориальной целостности, есть те, кто согласен расстаться с обузой, по меньшей мере крымской, но неудобно – уж очень похоже на позднее самоутешение: «Ну и что, что угнали, мы на этой рухляди все равно не ездили. Одни расходы».

Отдавать свое, даже обременительное, в мире не принято: будут считать слабаком. Однако были в новейшей истории случаи, когда страна по доброй воле прощалась с замечательной, может быть, лучшей частью своей территории, чтобы стать более единой, связной и монолитной.

Хорошее против лучшего

Все знают, что Сингапур – одно из самых богатых государств мира: больше $60 тысяч ВВП на душу населения по паритету покупательной способности – это в первой пятерке в мире. Малайзия для своих краев тоже хороша: $17 тысяч на человека, рядом с Россией. Когда мы узнаем, что Сингапур был частью Малайзии, а потом отделился и стал независимым государством, сразу хочется предположить, что это богатый и развитый Сингапур захотел покинуть Малайзию. Пусть сама прозябает.

В действительности произошло ровно обратное. 72% cингапурцев в 1962 году проголосовали за вступление в Малайскую федерацию на всеобщем референдуме, а в 1965 году малайзийский парламент единогласно исключил Сингапур из состава страны и сообщил своей бывшей провинции, что она теперь независимое государство. В Сингапуре с тех пор произошло экономическое чудо, более масштабное, чем в самой Малайзии. Не пожалела ли Малайзия о своем решении? Нет, не пожалела. И вот почему.

Титульная половина

Нынешнее население Малайзии – 30 млн человек, из них 50% – малайцы и 25% китайцы. В 1960-е годы, когда готовился неожиданный для Сингапура развод, китайцев в единой еще Малайзии было 36%. Разница между четвертью и более чем третью и сама по себе впечатляющая, но главное, доля титульной малайской нации при таком раскладе опускалась до критического «меньше половины» (в Малайзии, кроме китайцев и малайцев, живут еще индусы и племена).

Это соотношение сохранялось бы и сегодня, если бы Сингапур остался в составе единой страны. Сегодняшнее население Сингапура – 5,5 млн человек, в 1960-е оно было около двух миллионов, но и тогда, и сейчас 75% из них – китайцы. Если бы Сингапур сейчас был частью Малайзии, доля китайцев в ее нынешнем населении оказалась бы не 25%, а 33%, а доля малайцев не 50%, как сегодня, а 44% – снова ниже половины. Одно дело 50% на 25% – двукратный разрыв в пользу титульной нации, и совсем другое – 44% на 33%: и смотрится не так убедительно, и на выборах выходят совсем другие результаты.

Русский, немец и еврей в Азии

Это количественное отставание, а есть еще и другое. Китайское меньшинство в Малайзии – как и во всей Юго-Восточной Азии – горожане, занятые промышленностью и торговлей в разных смыслах: владельцы заводов, купцы, банкиры, техническая интеллигенция, но и простые фабричные рабочие, пролетарии, которые десятками тысяч приезжали на заводы к китайским соотечественникам-фабрикантам. Британцы активно нанимали китайцев в колониальные администрации – среди них было больше юношей, образованных на английском языке (китайские купцы часто старались учить детей по-английски). Да и вообще китайский был в той части мира языком межнациональным и торговым.

Сами малайцы начали массово селиться в городах только в начале ХХ века. До того как появился Сингапур, ни в одной стране Юго-Восточной Азии китайцы не были большинством населения, но они были большинством в городах других стран. На рубеже XIX–XX веков иностранцы удивленно сообщали из Бангкока, Манилы, Пномпеня, что чаще слышат там китайскую, чем коренную речь.

Диктатор Таиланда Пибун, союзник Японии во время Второй мировой войны, требуя ограничить права китайцев в Таиланде, в духе времени сравнивал их с евреями в Европе. Но они же и немцы с русскими. В отличие от европейских евреев, у китайцев было собственное государство, да еще и весьма устрашающих размеров. Самое обширное и многолюдное на всю округу. С тем же и большим правом Пибун мог сравнить китайцев Юго-Восточной Азии не с евреями, а с немцами Северной и Восточной Европы, которые со Средних веков и кое-где до последнего времени были главными горожанами, пока местное население предавалось буколике с родной землей. По-немецки говорили Берген в Норвегии, Рига на востоке Балтики, Брашов в румынских Карпатах. Как по-русски Ташкент, Алма-Ата, Киев и Баку.

И вот перед нами просторы Юго-Восточной Азии: реки, поля, леса, острова, полуострова, многие языцы, а притча в них одна: как китайцы все захватили. Вывесок и рекламы больше на китайском, чем на местном, в столицах и городах больше слышно китайского, чем коренного. В образовании и культуре, чтении и письме – куда ни сунься, первым вылезет китайский. А если он и конкурирует с чем-то в области культуры, то тоже с пришлыми индийским и арабским.

Чувства, которые испытывали и во многом продолжают испытывать народы Юго-Восточной Азии в отношении китайцев, похожи на те, что испытывали чехи и латыши в отношении немцев до войны, и украинцы и другие народы бывшего СССР по отношению к русским по сию пору. Вроде бы есть собственное государство, вроде ты хозяин, но все равно то и дело упираешься в стену более употребительного языка, более влиятельной культуры, более многочисленного народа, более крупной экономики, и все это представлено внутри собственных границ многолюдной общиной, которая сохраняет сыновние чувства по отношению к угрожающе огромной исторической родине.

Вторая мировая случайно помогла Восточной Европе избавиться от немцев, но Китай, как и Россия, были в ней на правильной стороне истории.

Латвия латвийская или латышская

Между китайцами и малайцами были и политические отличия, отчасти похожие на те, что разделяют жителей Волыни и Донбасса. Городские жители китайцы намного шире, чем малайцы, прониклись левыми, социалистическими идеями. Будущий идол авторитарного экономического либерализма, диктатор Сингапура Ли Кван Ю, начинал как политик-левак. Консервативные и более религиозные малайцы левых идей боялись. Страху нагоняло и то, что на исторической родине китайцев Мао вовсю строил свою коммунистическую империю: а вдруг и эти здесь захотят?

Малайцы считали себя исторически обездоленным: китайцы отодвинули от денег, образования, бизнеса. Малайцы хотели, чтобы их язык стал главным в стране для всех. Для этого политики-малайцы придумали политическую программу «Бумипутра» («Сыновья земли», самоназвание коренных малайских народов) – позитивную дискриминацию в пользу малайцев и остальных некитайцев: квоты на государственной службе, квоты при приватизации, преимущества при найме на работу, торговые монополии «только для малайцев», защита национального языка. А партии китайцев вели кампании под лозунгом «Малайзийская Малайзия» – то есть не малайская, а всех малайзийцев. С прилагательным «украинский» такого не проделать, а вот с прилагательным латвийский или казахстанский сколько угодно: одни за латышскую Латвию, другие – за латвийскую. Так там все и происходит.

Пожалуйте на выход

Время от времени в стране случались столкновения, погромы китайских магазинов и контор и захваты административных зданий. В худшие дни люди хватались за оружие. Самые непоседливые китайцы ушли в леса, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать, но начать с Малайзии.

А результаты выборов при соотношении 44% на 33% раз за разом получались совсем не такими, какими хотели их видеть политики-малайцы. Возникла даже угроза, что собранный китайскими политиками альянс победит не только в Сингапуре, но и на общенациональном уровне.

Кроме того, малайские политики, бизнесмены, интеллигенция совсем не без причин боялись, что центр силы и богатства их страны, ее экономическая и культурная метрополия окажется не в столичном Куала-Лумпуре, а в этнически чужом Сингапуре: там будут открываться представительства банков и офисы мировых компаний, туда будут приезжать певцы и выставки.

9 августа 1965 года премьер Малайзии Абдул Рахман на коротких тайных переговорах сообщил сингапурским политикам о своем решении, собрал парламент (без депутатов от Сингапура) и исключил Сингапур из состава Малайзии. Сингапурцы проснулись в другой стране – собственной и независимой – не в результате борьбы за свободу, как это обычно бывает в таких случаях, а по воле политиков в столице, которые предпочли территориальной целостности национальное единство.

Земля и люди

Вроде бы неопытный руководитель молодого государства Тунку Абдул Рахман поступил так, как мало кто решался на его месте. Другие стали бы говорить о нерушимости границ, о сепаратистах, о том, что Сингапур этот на фиг не нужен, но они не могут бросить сингапурских малайцев на произвол судьбы, что независимый Сингапур может стать плацдармом коммунистической угрозы во всем регионе, что раз вы китайцы – у вас есть Китай, туда и уезжайте, а тут вам Малайзия.

Абдул Рахман сумел посмотреть на вещи прямо. Тут, может, и Малайзия, но конкретно в этой части Малайзии несколько миллионов абсолютно местных китайцев, которых не выгнать и не перебить. И жить надо с ними, все время уступая и ссорясь, или без них, зато как хочется.

Первый малайский премьер думал и о себе: урезав страну, он убрал из нее главный источник политического соперничества для себя. С тех пор там политический строй, похожий на современный российский (правда, для Азии такой строй – общее место). Но он убрал и вражду, погромы, партизанщину, уличные беспорядки и создал необходимый для экономического прорыва покой. Он и случился – в обеих странах. Похоже рассуждал и действовал Ельцин в 1991 году.

Абдул Рахман трезво увидел то, от чего закрывались словами Пилсудский, Саакашвили, Турчинов. Что территории – Сингапур, Абхазия, Осетия, Крым, Донецкая область – это не квадратные километры поверхности, линии, цвета и точки. Что точки – это города, а линии – это люди. Что земля и люди, как правило, одно, а не так, что земля наша, а люди нет.

Совершенно не обязательно во всех случаях действовать так, как Абдул Рахман. Тем более он же и не подумал исключать из состава страны штат Пенанг и его столицу Джорджтаун, где китайцев тоже большинство.

Но когда мы говорим о масштабе политика – который у одних есть, а у других нет, то один из признаков масштаба – умение понимать, что государство – это не пятно, ровным цветом закрашенное на карте мира, территория – это не квадратные километры, а более или менее плотное или редкое, умное или глупое, сытое или голодное, дружное или разобщенное население на них. Смотри, ограда, кровли, все ярусы соборной колокольни, главы церквей и самые кресты унизаны народом. И он не слезает.

| Slon

Украина. Россия. Азия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 16 мая 2014 > № 2851536 Александр Баунов

США > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 26 апреля 2009 > № 2906394 Роберт Гейтс

Сбалансированная стратегия

© "Россия в глобальной политике". № 2, Март - Апрель 2009

Роберт Гейтс – министр обороны США. Статья опубликована в журнале Foreign Affairs, № 1 (январь – февраль) за 2009 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Резюме Пентагону следует приложить усилия для модернизации обычных вооруженных сил.

Определяющим принципом новой Стратегии национальной обороны, разработанной Пентагоном, является сбалансированность. Соединенные Штаты не могут рассчитывать на то, что им удастся устранить риски государственной безопасности за счет увеличения военного бюджета – сделать все необходимое и закупить все, что требуется. Министерство обороны должно правильно расставлять приоритеты и рассматривать неизбежные компромиссы и альтернативные затраты.

Цель нашей стратегии – найти точку равновесия в трех основополагающих областях. Нужно определить золотую середину между стремлением к доминированию в текущих конфликтах и подготовкой к другим непредвиденным обстоятельствам, а также между такими возможностями нашего ведомства, как подавление восстаний и военная помощь другим странам, и поддержание ныне существующего превосходства в традиционных и стратегических вооружениях и технологиях над вооруженными силами других стран. Наконец, нужно установить баланс между сохранением тех культурных особенностей, благодаря которым Вооруженные силы США добиваются успеха, и избавлением от тех, которые мешают нам выполнять необходимую работу.

НЕТРАДИЦИОННОЕ МЫШЛЕНИЕ

Способность Соединенных Штатов защититься от будущих угроз будет зависеть от успешного разрешения текущих конфликтов. Если говорить прямо, то неудача или кажущаяся неудача в Ираке либо Афганистане нанесет катастрофический удар по авторитету и престижу США в глазах как их друзей и союзников, так и потенциальных противников. Число боевых частей и соединений американской армии в Ираке будет со временем уменьшаться – это неизбежная общая тенденция, совершенно не связанная с тем, кто победил на президентских выборах в Соединенных Штатах. Однако США еще на протяжении нескольких лет будут проводить в Ираке контртеррористические операции и сохранят там военных советников.

В Афганистане, как объявил в сентябре прошлого года президент Джордж Буш, численность американских войск будет увеличиваться – вполне вероятно в течение всего следующего года. Учитывая характер местности этой страны, нищету населения и трагическую историю, в долгосрочной перспективе Афганистан во многом представляет собой еще более сложный вызов, чем Ирак. Несмотря на усилия международного сообщества, еще какое-то время от Соединенных Штатов потребуется военная и экономическая помощь.

Было бы безответственно не думать о будущем и не готовиться к нему, и подавляющее большинство людей в Пентагоне, наши службы и оборонное ведомство в целом заняты именно этим. Но мы не должны быть настолько поглощены подготовкой к будущим обычным и стратегическим вооруженным столкновениям, чтобы не делать все возможное для победоносного завершения тех конфликтов, в которых США участвуют сегодня.

Поддержка традиционных программ модернизации заложена в бюджет Министерства обороны, ею углубленно занимаются его бюрократический аппарат, оборонная промышленность и Конгресс. Однако меня беспокоит отсутствие соответствующей институциональной поддержки, в том числе и со стороны Пентагона, программ модернизации вооружений, необходимых для успешного ведения сегодняшних и будущих войн.

То, что обычно называется войной с террором, есть в нашей неприглядной действительности не что иное, как затяжная, охватившая весь мир, не отвечающая привычным нормам кампания, – борьба между беспощадным экстремизмом и умеренными силами. Регулярные войска будут и в дальнейшем играть определенную роль в длительной борьбе с террористами и прочими экстремистами. Но в долгосрочной перспективе Соединенные Штаты не смогут добиться победы путем уничтожения террористов или взятия их в плен. То, что военные называют «кинетическими операциями», должно по возможности сопровождаться мерами, направленным на улучшение управления и осуществление экономических программ развития. Также необходимы усилия по снижению уровня недовольства среди обездоленных, из числа которых террористы вербуют новых бойцов. Чтобы дискредитировать и обезоружить экстремистские движения и выхолостить их идеологию, потребуется терпеливое накопление негромких успехов на протяжении длительного времени.

Маловероятно, что Соединенные Штаты захотят в ближайшем будущем повторить опыт Ирака либо Афганистана где-либо еще, то есть осуществить насильственную смену режима, чтобы затем перейти к национальному строительству «под огнем». Но это не значит, что Америка не может столкнуться с подобными вызовами. Там, где это возможно, США следует использовать стратегию косвенных подходов, чтобы посредством поддержки дружественных правительств и их вооруженных сил предотвращать перерастание «нагноившихся» проблем в кризисы, которые потребуют дорогостоящего и сомнительного по эффективности военного вмешательства. В этом деле возможности союзников и партнеров могут быть не менее важны, чем наши собственные. На мой взгляд, помощь, которую мы способны им оказать, не менее, а вероятно, и более важна, чем прямое вооруженное вмешательство.

Недавнее прошлое убедительно продемонстрировало последствия беспечного отношения к опасностям, которые таятся в мятежах и недее-способных государствах. Террористические сети находят пристанище в слабых государствах и черпают силу в царящем социальном хаосе. Ядерная держава вполне могла погрязнуть в хаосе и преступности. Наибольшая угроза для внутренней безопасности США – например, угроза отравления питьевой воды или сокрушительного террористического акта в каком-либо американском городе – исходит не от агрессивных стран, а от недееспособных государств.

Возможности, необходимые для того, чтобы справиться с подобными угрозами, не следует считать причудливым или временным отступлением от нормы. Соединенные Штаты не могут позволить себе роскошь самоустраниться от решения подобных задач лишь потому, что эти сценарии не вписываются в традиционные представления американцев о войне и способах ее ведения.

Кроме того, даже при самых больших войнах востребованы возможности ведения «малых войн». С тех пор как в 40-х годах XIX века генерал Уинфилд Скотт ввел свою армию в Мексику, почти любое крупное размещение американских войск где бы то ни было приводило к более длительному военному присутствию для поддержания стабильности. В самый разгар противостояния либо после крупного конфликта американским военным приходится обеспечивать безопасность, оказывать помощь и поддержку местному населению, начинать восстановительные работы, а также оказывать содействие местным правительствам и государственным службам.

Военные и гражданские компоненты американского оборонного ведомства срабатывают неравномерно и становятся всё более разбалансированными. Проблема не в отсутствии воли, а в наличии возможностей. Во многих отношениях государственный потенциал в сфере безопасности по-прежнему является отражением решений, принятых в 90-х годах прошлого столетия, когда при попустительстве всех ветвей власти, расположенных на разных концах Пенсильвания-авеню, главные инструменты американского влияния за рубежом были сокращены или оставлены засыхать на бюрократической лозе. Государственный департамент заморозил прием новых сотрудников. Численность постоянного представительства в Агентстве по международному развитию сократилась с 15 тыс. работников во времена войны во Вьетнаме до менее чем 3 тыс. на сегодняшний день. Существовало также Агентство информации США, среди директоров которого когда-то были такие личности, как Эдвард Марроу. Оно оказалось раздробленным и погребенным в Госдепартаменте.

После событий 11 сентября 2001 года – во многом благодаря усилиям государственного секретаря Колина Пауэлла и затем госсекретаря Кондолизы Райс – Государственный департамент реабилитировался. Работники дипломатических служб снова принимаются на работу, и расходы на международную политику примерно удвоились с тех пор, как президент Буш занял кресло в Белом доме. Но даже при лучшем финансировании Госдепартамента и Агентства США по международному развитию будущие военачальники не смогут избавиться от необходимости поддерживать безопасность и стабильность. Чтобы одержать настоящую победу, как ее определил Клаузевиц, и выполнить политические задачи, Соединенным Штатам нужны военные, которые не только способны, образно говоря, вышибить ногой дверь, но и расчистить завалы и даже заново отстроить дом.

На фоне этих реалий военные в последние годы добились впечатляющего прогресса. Спецоперации щедро финансируются и проводятся гораздо лучше подготовленным персоналом. ВВС разработали новую консультационную программу и достигли успехов в области беспилотных надземных операций. ВМС создали новую экспедиционную боевую единицу и восстановили прибрежные подразделения. В новых инструкциях по подавлению восстаний и ведению боевых действий, а также в новой стратегии береговых операций учтены уроки недавних лет, которые тоже отражены в военной доктрине. Программы «обучи и оснасти» позволяют быстрее укреплять безопасность в дружественных государствах. Также разрабатываются различные инициативы, которые позволят лучше координировать усилия военных и гражданских ведомств, а также брать на вооружение знания и опыт частного сектора, включая неправительственные организации и академии.

ТРАДИЦИОННЫЕ УГРОЗЫ В ПЕРСПЕКТИВЕ

В то время как американские военные оттачивают и вводят в оборот новые и нетрадиционные навыки, Соединенным Штатам все еще приходится отвечать на вызовы, касающиеся их безопасности, которые бросают им вооруженные силы других стран. Видеоматериалы о вторжении российских танков на территорию Грузии в августе прошлого года напомнили о том, что национальные государства и их армии все еще имеют немалое значение. И Россия, и Китай увеличили военные расходы и осуществляют программы модернизации вооружений, в том числе средств противовоздушной обороны и истребителей, которые по некоторым параметрам могут конкурировать с американскими аналогами. Кроме того, потенциальную опасность по-прежнему представляют страны-изгои, террористические группы, а также арсеналы ядерного, химического и биологического оружия. Северная Корея уже создала несколько атомных бомб, а Иран также стремится присоединиться к клубу ядерных держав.

Этих потенциальных противников – от террористических ячеек и стран-изгоев до формирующихся новых держав – объединяет понимание того, что вступать в прямую конфронтацию с Соединенными Штатами с применением обычных вооружений и военных тактик неразумно. Вместе с тем США не могут считать свое превосходство в военной сфере само собой разумеющимся и должны вкладывать средства в разработку новых программ, принципов ведения боевых действий и в обучение персонала, чтобы и в дальнейшем гарантировать свое доминирование.

Важно также оценивать ситуацию в перспективе. Как бы сильно после окончания холодной войны ни подвергся сокращению американский военный флот с точки зрения тоннажа, он по-прежнему превосходит 13 следующих по численности флотов в совокупности, 11 из которых – это флоты дружественных Соединенным Штатам стран. Возможно, российские танки и артиллерия без труда сокрушили крошечную грузинскую армию. Но прежде чем США начнут перевооружение с целью развязывания новой холодной войны, им необходимо осознать, что Россией движет желание изгнать духов прошлого, забыть о собственном унижении и доминировать в своем «ближнем зарубежье». Вместе с тем она не способна вести идеологическую кампанию, направленную на достижение мирового господства. Как человек, готовивший оценки советской военной мощи для нескольких президентов, я могу сказать, что, хотя Россия значительно усовершенствовала обычные вооружения по сравнению с состоянием полного упадка, в котором они находились в конце 90-х годов, все же они остаются бледной тенью советского потенциала. А неблагоприятные демографические тенденции, скорее всего, будут сдерживать дальнейшее развитие обычных вооружений в России.

С учетом всего вышесказанного в Стратегии национальной обороны Соединенных Штатов 2008 года делается следующий вывод. Принимая во внимание нынешние тенденции, превосходство США в обычных вооружениях нельзя считать безусловным в среднесрочной перспективе, но оно сохранится. Соединенным Штатам действительно было бы нежелательно вести масштабную наземную кампанию с применением обычных вооружений в какой-либо точке земного шара. Но какова вероятность того, что где-то это понадобится? Американские ВВС и ВМС обладают достаточной, пока еще неиспользованной ударной мощью, чтобы сдержать или наказать любого агрессора, если это потребуется, будь то на Корейском полуострове, в зоне Персидского залива либо по ту сторону Тайваньского пролива. Так что, хотя нынешняя стратегия сознательно допускает в этой области дополнительные риски, они вполне разумные и управляемые.

Армии других государств не пожелают вступать в ближний бой с американскими истребителями, кораблями или танками. Однако они разрабатывают способы разрушительного воздействия с целью ограничения военной мощи США, сужения выбора действий американского командования и недопущения свободы передвижения американских военных. Что касается Китая, то инвестиции Пекина в кибервойны, противоспутниковые средства, зенитные и противокорабельные комплексы, подводные лодки и баллистические ракеты могут угрожать первичным средствам американской военной мощи и способности оказывать помощь союзникам в Тихоокеанском бассейне. Речь идет о военных базах, военно-воздушных и военно-морских силах, а также системах их поддержки. Это делает особенно актуальной способность Соединенных Штатов наносить удары из космоса и использовать противоракетную оборону, а также требует смещения акцентов на системы дальнего радиуса действия, такие, например, как бомбардировщик следующего поколения.

Хотя период конфронтации между сверхдержавами, постоянно державшими друг друга на прицеле, уже позади, атомную бомбу и средства ее доставки приобрели другие государства. Поэтому США необходимо иметь надежное стратегическое сдерживающее средство. Двигаясь к этой цели, Министерство обороны и ВВС предприняли конкретные шаги для восстановления четкости, слаженности и строгой подотчетности управления ядерными средствами. Конгрессу предстоит утвердить финансирование программы надежной замены боеголовок – ради повышения безопасности и более надежного сдерживания. Думая о различных угрозах, мы склонны разграничивать угрозы «высокого уровня» и «низкого уровня», традиционные и нетрадиционные, регулярные армейские части и партизан, вооруженных автоматами Калашникова. В действительности же, как отметил политолог Колин Грей, различия между способами ведения боевых действий становятся все более размытыми и не укладываются в рамки однозначных определений. Можно ожидать появления новых инструментов и способов уничтожения противника – от сложных до простых, которые будут одновременно использоваться для ведения боевых действий смешанных и более сложных форм.

Достаточно топорная, но убийственно действенная наступательная операция российских войск в Грузии с применением обычных вооружений была усилена технологически сложной кибератакой и хорошо скоординированной пропагандистской кампанией. Соединенные Штаты столкнулись с различными сочетаниями орудий убийства во время вторжения в Ирак, когда Саддам Хусейн отправил на поле боя множество ополченцев-федаинов в сопровождении танков Т-72 Республиканской гвардии.

Вместе с тем ополченцы, повстанческие группы, другие негосударственные боевые подразделения, а также армии развивающихся стран становятся всё более высокотехнологичными и обзаводятся всё более смертоносным и сложным оружием. Это наглядно продемонстрировало движение «Хезболла», нанесшее ощутимый урон израильской армии в 2006 году и одержавшее победу в пропагандистской войне. Восстановленный ракетный арсенал «Хезболлы» в настоящее время превосходит по мощи арсеналы многих государств. Кроме того, интенсивная торговля оружием, которую ведут Китай и Россия, означает, что образцы передовых наступательных и оборонительных вооружений попадают в руки все большего числа стран и групп. Как отметил специалист по обороне Фрэнк Хоффман, эти гибридные сценарии военных действий сочетают «смертоносность вооруженных конфликтов между государствами с фанатичным и неослабевающим рвением экстремистов, ведущих нетрадиционные боевые действия». А другой военный специалист, Майкл Эванс, описывает «войны … в которых “Майкрософт” сосуществует с мачете, а технология “Стелс” соседствует с камикадзе».

Вполне естественно, что перед лицом такого разнообразия потенциальных противников и разновидностей конфликтов Соединенным Штатам нужно наилучшим образом сбалансировать имеющиеся у них возможности: разного рода полевые части и соединения, различные виды вооружений и надлежащую боевую подготовку войск.

Когда речь заходит о закупках, то на протяжении последних пяти десятилетий основная тенденция заключалась в количественном сокращении вооружений, поскольку технологические достижения делают каждую новую систему более действенной. В последние годы эти комплексы становились всё более дорогостоящими, требуя больше времени на их создание и меньше персонала для их обслуживания. Учитывая, что ресурсы небезграничны, динамика обмена количества на возможности, наверно, почти уже исчерпала себя и приносит все меньше дивидендов. Конкретный корабль или самолет, как бы хорошо он ни был оснащен, может находиться в определенный момент только в одном месте.

Между тем в течение нескольких десятилетий преобладало мнение, что вооружения и подразделения, призванные отражать угрозы высокого уровня, вполне годятся и для борьбы с угрозами нижнего уровня. В какой-то степени это действительно так: стратегические бомбардировщики, способные стереть с лица земли целые города, успешно применялись для поддержки кавалерии с воздуха. Танки М-1, изначально предназначенные для перекрытия «коридора Фульда» в случае нападения Советского Союза на Западную Европу, обратили в бегство иракских мятежников в Фаллудже и Наджафе. Корабли стоимостью свыше миллиарда долларов используются для борьбы с пиратами и доставки гуманитарной помощи. А американская армия частично берет на вооружение системы ведения боевых действий в будущем по мере того, как они переносятся с кульманов разработчиков в производственные цеха, чтобы стать доступными для войск, ведущих операции в Афганистане и Ираке. Тем не менее, учитывая в каких ситуациях может реально оказаться армия США и трудности с передачей на вооружение нашим войскам в Ираке бронированных автомобилей «Хамви», транспортных средств с противоминной защитой и программ наблюдения и разведки поля боя, настало время подумать, не понадобится ли нашей армии также и специальное, относительно несложное с технической точки зрения оборудование, хорошо приспособленное для подавления восстаний и стабилизации обстановки в отдельно взятой стране. Настало время хорошенько поразмыслить над тем, как узаконить закупки такого оборудования для нужд нашей армии и его быструю поставку в действующие войска. Почему приходится выходить за рамки традиционных бюрократических процедур, чтобы разработать технологии противодействия самодельным взрывным устройствам, выпустить бронемашины с противоминной защитой и быстро расширить средства наблюдения и разведки поля боя? Чтобы защитить действующие американские войска и успешно вести непрекращающиеся боевые действия?

Программы модернизации обычных вооружений, разрабатываемые Министерством обороны, нацелены на 99-процентное решение существующих проблем в течение нескольких лет, в то время как спецподразделениям по подавлению мятежей и стабилизации обстановки нужны ответы, нацеленные на 75-процентное решение имеющихся проблем, но в течение нескольких месяцев. Главный вызов заключается в том, чтобы совместить эти две разнонаправленные парадигмы в умах американских военных и военной организации.

Министерству обороны необходимо подумать, не имеет ли смысл передать на вооружение партнеров США в больших количествах более дешевые и менее технологичные самолеты в тех ситуациях, где Соединенные Штаты имеют тотальное превосходство в воздухе. Это уже реально происходит в Ираке, где разведывательно-тактическая группа ODIN устанавливает технологически совершенные датчики на турбовинтовые самолеты, чтобы охватывать наблюдением и разведкой гораздо более обширные территории. Главное состоит в том, чтобы вписать эту инновационную гибкость в подходах и мышлении в достаточно косные процедуры приобретения новых вооружений. Нужно позаботиться о том, чтобы закупки осуществлялись исходя из стратегической целесообразности и оценки существующих рисков, а не наоборот.

ПОДДЕРЖКА УЧРЕЖДЕНИЯ

Способность вести боевые действия и быстро адаптироваться к самым разным конфликтам, иногда происходящим одновременно, отражена в длительной истории и лучших традициях американского оружия. В годы Войны за независимость постоянные формирования, подготовленные бароном Фридрихом фон Штойбеном, сражались с английскими солдатами на Севере, в то время как партизаны под предводительством Фрэнсиса Мэриона вели с ними изнурительные бои на Юге. В 20-х и 30-х годах прошлого века Корпус морской пехоты осуществил то, что сегодня называют операциями по стабилизации обстановки в Карибском бассейне, подготовил Руководство по малым войнам и в то же время разработал приемы высадки морского десанта, осуществление которых в следующем десятилетии способствовало освобождению Европы и стран Тихоокеанского региона. Давайте также вспомним генерала Джона Першинга по кличке Черный Джек: перед тем как принять командование американскими чрезвычайными силами в Европе в период Первой мировой войны, он руководил разведывательным отрядом индейцев из племени сиу, взял высоту Сан-Хуан вместе с солдатами Буффало, завоевал уважение мусульман, проживавших на юге Филиппин, и преследовал мексиканского революционера Панчо Вилья.

В Ираке воинский контингент, который, по сути, представлял собой уменьшенную копию американской армии времен холодной войны, постепенно стал действенным инструментом подавления восстаний и бунтов. Однако за эту перестройку пришлось заплатить неприемлемо высокую гуманитарную и финансово-политическую цену. Отвага и изобретательность наших войск на поле боя объяснялись институциональными изъянами Пентагона, которые им приходилось преодолевать. Необходимо произвести изменения в центральном штабе, чтобы в будущем нашим полковникам, капитанам и сержантам не приходилось призывать на помощь героизм или находчивость. Одна из застарелых проблем, над которой бьются военные, заключается в том, сможет ли система поощрения и продвижения по службе, предназначенная для командования американских войск, учитывать важность консультирования, обучения и оснащения иностранных войск. До сих пор наши лучшие и наиболее способные офицеры не считали, что эта работа может способствовать их карьерному росту. Другой момент: смогут ли формирования и соединения, организованные, обученные и оснащенные для того, чтобы уничтожать противника, достаточно быстро и эффективно перестроиться на разубеждение либо привлечение неприятельских солдат? Что еще важнее, смогут ли они научить местные силы безопасности привлекать на свою сторону повстанцев или уничтожать их?

На посту министра обороны я все время приводил аргументы в пользу институционализации навыков подавления бунтов и способности проводить операции по стабилизации ситуации. Я это делал не потому, что не считаю важным поддерживать нынешнее превосходство США в ведении войн обычными средствами, а скорее потому, что программы модернизации обычных и стратегических вооружений уже пользуются значительной поддержкой в Конгрессе, оборонном ведомстве и других инстанциях. В бюджете на 2009 год заложено более 180 миллионов долларов на закупки вооружений, исследования и разработки преимущественно обычных вооружений.

Однако на протяжении многих десятилетий никто в Пентагоне или других инстанциях (за исключением представителей спецподразделений и нескольких инакомыслящих полковников) не оказывал решительной поддержки программе овладения необходимыми навыками ведения несимметричных либо нерегулярных боев, а также удовлетворения постоянно меняющихся потребностей тех частей и соединений, которые участвуют в таких боевых действиях.

Подумайте о том, в какие страны направлялись американские войска в течение последних 40 с лишним лет: Вьетнам, Ливан, Гренада, Панама, Сомали, Гаити, Босния, Косово, Афганистан, Ирак, страны Африканского Рога и др. Фактически первая война в зоне Персидского залива, как единственная более или менее традиционная от начала и до конца военная операция, стоит особняком в этом перечне конфликтов, в которых участвовали два поколения наших военных. Как предсказал генерал Чарлз Крулак, тогдашний командующий Корпусом морской пехоты, вместо возлюбленного «Сына Бури в пустыне» западным военным теперь противостоит нежеланный «Пасынок Чечни».

Я не сомневаюсь, что программы модернизации традиционных вооружений по-прежнему заслуживают решительной поддержки в Конгрессе и военном истеблишменте. Я просто хочу позаботиться о том, чтобы американская армия имела необходимые возможности и навыки участия в сложных конфликтах, в которых она уже участвует и, по всей видимости, будет участвовать в обозримом будущем, и чтобы этим программам тоже оказывалась решительная институциональная поддержка в течение длительного времени. Мне также хочется видеть мобильное оборонное ведомство, способное принимать быстрые решения для поддержки тех, кто находится на поле боя.

Наконец, необходимые военные возможности нельзя отделить от культурных навыков и системы поощрения в американских учреждениях: необходимо посылать правильные сигналы посредством финансирования соответствующих программ, продвижения по службе офицеров, отличившихся на данном поприще, внесения соответствующих изменений в учебные программы наших военных академий и подходы к обучению персонала. Тридцать шесть лет тому назад мой старый коллега по работе в ЦРУ Роберт Комер, руководивший кампанией по усмирению бунтов во Вьетнаме, опубликовал классическое исследование организационного поведения под названием «Бюрократия делает свое дело». Изучив функционирование государственной службы безопасности США во время конфликта во Вьетнаме (как военных, так и гражданских лиц), он выявил ряд тенденций, мешавших учреждениям адаптироваться долгое время после того, как были выявлены проблемы и предложены пути их решения. Речь шла о нежелании менять предпочтительные способы функционирования, о попытке вести военные действия при сохранении структуры управления и принятия решений, характерной для мирного времени, о твердом убеждении, что нынешние проблемы – это просто отклонение от нормы или временные трудности, которые будут в скором времени преодолены, и о склонности не замечать тех проблем, которые не вписываются в устоявшиеся организационные структуры и предпочтения.

Я упомянул это исследование не для того, чтобы снова ворошить старые проблемы, и не потому, что я не замечаю того колоссального прогресса, которого добилось наше военное ведомство за последние годы. Мне просто хотелось бы напомнить, что эти тенденции всегда имеют место в любой крупной иерархической организации и что все должны последовательно стремиться к их преодолению. Я многому научился за 42 года службы в органах государственной безопасности. Два самых важных урока – понимание ограничений и чувство смирения. США – это самое сильное и великое государство в мире, но оно тоже не всесильно. Мощь и глобальная сфера влияния наших военных стала незаменимым гарантом мира на земле, и они будут играть эту роль и впредь. Однако американские военные не могут реагировать на любой акт агрессии, совершаемый в мире, на любое грубое применение силы, на любой кризис.

Нам следует скромно оценивать возможности военного вмешательства и возможности новейших технологий. Достижения в создании высокоточного оружия, в информационных и спутниковых технологиях дают нашим военным колоссальные преимущества и возможности. Движение «Талибан» было рассеяно в течение трех месяцев, а режим Саддама был свергнут за три недели. Можно нажать на кнопку в Неваде – и через несколько секунд в Мосуле взорвется грузовик. Бомба, сброшенная с воздуха, может разрушить отдельный дом, а соседние дома останутся при этом целыми и невредимыми.

Но никому никогда не следует пренебрегать психологическими, культурными, политическими и гуманитарными аспектами военных действий. Война неизбежно становится трагедией, она сеет панику и неопределенность и не может быть действенным способом решения проблем. Очень важно скептически относиться к системному анализу, компьютерным моделям, игровым теориям или доктринам, которые учат обратному. Нам следует с недоверием относиться к идеалистическим, триумфалистским либо этноцентричным представлениям о будущем военном противостоянии, которые не учитывают уродливую действительность и противоестественность войны. Некоторые идеалисты воображают, что можно запугать и шокировать неприятеля, тем самым вынудив его к сдаче и избежав утомительного преследования войск противника от дома к дому, от квартала к кварталу, от одной высоты к другой. Как сказал генерал Уильям Шерман, «любая попытка сделать войну легкой и безопасной закончится унижением и катастрофой». В течение прошлого столетия американцы неоднократно пытались игнорировать события, происходившие в далеких странах, в надежде, что они никоим образом не затронут интересы Соединенных Штатов. И в самом деле, как могло повлиять на американцев убийство австрийского эрцгерцога в никому неведомой Боснии и Герцеговине, или аннексия небольшого клочка земли под названием «Судеты», или поражение французов в местечке Дьебьенфу, или возвращение безвестного духовника в Тегеран, или превращение сына саудовского нефтяного магната в радикала?

Как правильно заметил историк Доналд Кейган в своей книге «Об истоках войны и сохранении мира» (On the Origins of War and the Preservation of Peace), те государства, которые желают сохранить мир, должны прежде всего проявить готовность взвалить на себя тяжелое бремя ответственности ради достижения данной цели. Этот принцип лучше всего «работает в мировой политике». Я верю, что Стратегия национальной обороны Соединенных Штатов обеспечивает сбалансированный подход к выполнению этих обязанностей и будет способствовать свободе, процветанию и безопасности Соединенных Штатов в грядущие годы.

США > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 26 апреля 2009 > № 2906394 Роберт Гейтс

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 июля 2006 > № 2911784 Георгий Вельяминов

Россия и глобализация

© "Россия в глобальной политике". № 3, Май - Июнь 2006

Г.М. Вельяминов – д. ю. н., профессор, главный научный сотрудник Института государства и права РАН; арбитр Международного коммерческого арбитражного суда при Торгово-промышленной палате РФ.

Резюме Развитие рыночной глобализации и усиление террористической активности – процессы параллельные и взаимосвязанные. Терроризм коренится не только в бедности, но и в углубляющейся пропасти между бедностью и богатством, в желании добиться успеха любой ценой.

Вступление России в глобализирующийся мир, ее активное участие в международных структурах, в том числе ожидающееся членство во Всемирной торговой организации (ВТО), требуют глубокого осознания сущности, истоков и перспектив глобализационных процессов. Глобализация – понятие не правовое, а экономическое, политическое и социальное. Речь идет о всесторонней планетарно ориентированной экспансии, осуществляемой отдельными индивидами, коллективами, государствами и межгосударственными объединениями в таких сферах, как торговля, финансы, промышленность, коммуникация, информатика, наука, техника, культура, религия, преступность и пр., и сопровождающейся конвергенцией (сближение различных цивилизационных систем, стирание различий между ними. – Ред.).

История глобализации, восходящая к эпохе Римской империи (Pax Romana), есть по большей части история вестернизации. Современная глобальная политика зародилась, по мнению исследователей, в XIV–XVII веках – в период начальной европейской экспансии. Нынешний этап развития глобализации характеризуется ее беспрецедентным географическим охватом, интенсивностью и масштабностью торгово-промышленных и финансовых трансграничных трансфертов. Такие не зависящие непосредственно от глобализации факторы, как распад колониальной системы, крушение социалистического сообщества, а также научно-техническая и коммуникационная революция, обеспечили ей мощную материальную базу.

На сегодняшний день глобальный капитализм и свободный рынок – это наиболее эффективный мотор экономического прогресса, они же, увы, содействуют увеличению судьбоносного разрыва между бедностью и богатством (или, по крайней мере, оказываются не в состоянии его сократить), деградации окружающей среды и массовой культуры. Но процесс глобализации исторически не постоянен; годы активизации сменяются периодами спада и дезинтернационализации. Что касается современного витка глобализации, то согласно прогнозу группы английских ученых, сделанному в 1999 году, предвидится «после сдвига в сторону более регулируемой формы глобализации переход к поверхностной глобализации (поскольку протекционизм, эксклюзивный регионализм и национализм одерживают верх), а затем – к более хищной форме неолиберальной экономической глобализации».

ОСОБЕННОСТИ СОВРЕМЕННОЙ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Локомотивом построения глобализационной системы являются Соединенные Штаты. Между современной глобализацией и панамериканизмом вполне уместно поставить знак равенства. Как утверждают в своем капитальном исследовании «Империя» ученые Майкл Хардт и Антонио Негри, «образ американского правительства как мирового жандарма… сформировался не в 1960-е и даже не на первом этапе холодной войны, а начиная с периода советской революции и, возможно, с еще более ранних времен… Мы переживаем первую фазу преобразования глобального фронтира (постоянно отодвигаемая под натиском непрерывной экспансии граница. – Г.В.) в открытое пространство имперского (имеется в виду американского. – Г.В.) суверенитета».

Идеологической базой глобально-имперских притязаний Америки служит (прежде всего со времен президента Вудро Вильсона) мессианская идея об исключительной демократическо-цивилизаторской миссии США, подразумевающей построение Pax Americana. Эта провиденциальная (провиденциализм – понимание процесса всего мирового развития как проявления воли Провидения, осуществления божественного плана «спасения» человека. – Ред.) идея владеет умами и нынешних американских строителей всемирной империи. С 1990-х годов администрация Соединенных Штатов взяла открытый курс на глобальное военно-стратегическое доминирование. По словам бывшего президента Билла Клинтона, американский народ и Конгресс должны быть готовы платить за сохранение своего лидерства, в том числе иногда и «жизнями американцев». (Агрессия в Ираке, осуществленная уже при президенте Джордже Буше-младшем, показала, что это не пустые слова.)

Что касается торгово-финансовой глобализации, то здесь политика Вашингтона определяется экономическими интересами большого капитала США. При этом все реальные «успехи» такой глобализации практически сосредоточены в сфере экономического экспансионизма (международная торговля, финансовые трансферты и инвестиции, промышленность). Можно, правда, говорить и об «успехе» военной глобализации, в которую вовлечено шесть стран: США, Великобритания, Япония, Франция, Швеция и Германия, каждая из которых играет свою роль в структуре мирового военного порядка, «что имеет важные политические последствия, разрушающие само понятие независимой государственности» (Дэвид Хелд, Дэвид Гольдблатт, Энтони Макгрю, Джонатан Перратон, в книге: Глобальные трансформации. Политика, экономика и культура).

Даже так называемая культурная глобализация, по сути, не более чем маргинальный продукт торговой экспансии, причем движущей силой глобального распространения массовой культуры является культурная индустрия Соединенных Штатов. «В конце концов и Голливуд, и такие компании, как Microsoft и АТ&Т, занимаются тем, что делают деньги», – отмечают эксперты.

Социальная составляющая глобализации оценивается со знаком минус. По словам профессора Иллинойского университета (США) Роберта Макчесни, «политика глобализации привела к значительному росту социального и экономического неравенства, к заметному ухудшению положения беднейших наций и народов мира…». В программном документе United States Command, Vision for 2020 отмечается, что «глобализация мировой экономики продолжается, а пропасть между “имущими” и “неимущими” возрастает». Этот разрыв и есть питательная среда преступности, терроризма, наркомании и т. д. Однако для исправления такой ситуации ничего не делается.

Глобализация оказывает пагубное воздействие также и на окружающую среду. Даже скромная попытка ограничить загрязненность атмосферы на многосторонней основе (Киотский протокол 1997-го, предусматривающий установление для стран-участниц квот на выброс парниковых газов) не была поддержана самыми главными «загрязнителями» – Соединенными Штатами и Китаем.

Важнейшая системообразующая особенность современной глобализации – ее ярко выраженная управляемость. Хотя глобализационные процессы объективно обусловлены общей интернационализацией жизни на планете и, казалось бы, стихийны, на самом деле они умело направляются в русло рыночной экономики, в рамки ее концептуально капиталистической, неолиберальной модели. «Глобализация далека от того, чтобы оставаться просто “вне контроля”, она, напротив, представляет собой объект новых форм многостороннего регулирования и многостороннего управления… разные и осознанные политические или экономические проекты национальных элит и межнациональных социальных сил», – утверждают Хелд, Гольдблатт, Макгрю, Перратон. Главной руководящей силой, несомненно, являются США – оплот международного мегакапитала.

Наиболее действенный и надежный метод управления – право. Однако глобализация, как таковая, не может напрямую формировать право, ибо последнее есть выражение государственной воли, а международное право (в том числе в экономической области) выражает согласованные воли государств. В современном мире такое согласование происходит в ходе переговоров в первую очередь между странами – членами международных организаций; а торгово-экономические глобализационные отношения регулируются в рамках ВТО.

Явственное воздействие контролируемой экономической глобализации на реальное многостороннее правотворчество наблюдается только в сфере международной торговли прежде всего промышленными товарами, а также в связанной с торговлей защитой интеллектуальной собственности и инвестиций. Что касается регулирования валютно-финансовых отношений, с крахом Бреттон-Вудской системы (1972) валютные курсы, транснациональные трансферты капитала существенно не регулируются на многостороннем международно-правовом уровне.

Это же касается и сферы производства. Как пишут солидные английские исследователи, сегодня «глобализацию производства осуществляют в значительной мере многонациональные корпорации…, остающиеся стержнем современной мировой экономики». Около 25 % всех крупнейших ТНК базируются в Соединенных Штатах. Для ТНК, естественно, какое-либо государственное или межгосударственное вмешательство в их деятельность отнюдь не желательно. Но при этом в отношении прямых инвестиций в страны с так называемыми некоммерческими (политическими) рисками защита от таковых оказывается весьма востребованной, и она осуществляется в рамках в основном двусторонних международных соглашений о поощрении и защите инвестиций, а также на базе Многостороннего агентства по инвестиционным гарантиям (MIGA).

СТОРОННИКИ, ПРОТИВНИКИ И ИДЕЙНЫЕ ВДОХНОВИТЕЛИ

Сущность и перспективы глобализации оцениваются учеными по-разному.

Ортодоксы-глобалисты (гиперглобалисты) – Кенечи Омае, Джеймс Редвуд, Милтон Фридман, Пол Кеннеди, Энн Слотер и др. – рассматривают глобализацию как новую эру глобальной цивилизации, движущими силами которой являются капитализм и новые технологии. Национальные государства переживают упадок, а людские судьбы полностью зависят от порядков на мировом рынке.

По мнению трансформистов (Барри Аксфорд, Дэвид Хелд, Дэвид Гольдблатт, Энтони Макгрю, Джонатан Перратон, Джеймс Розенау, Энтони Гидденс и др.), глобализация глубоко трансформирует мировую политику, государственную власть и общество, которые пытаются адаптироваться к более взаимосвязанному и быстро меняющемуся миру. Однако, поскольку интеграции сопутствует фрагментация, стабильность дальнейшего развития глобализации ставится этими учеными под сомнение.

Скептики (Пол Хирст, Грэхем Томпсон, Джордж Аллен, Роберт Гилпин, Найель Фергюссон и др.) считают, что глобализация – миф. Речь может идти только о трех основных региональных блоках, конфликте цивилизаций и маргинализации Юга. Власть национальных правительств остается неизменной и весьма сильной, интернационализация зависит от согласия между государствами. Мир сегодня даже менее взаимозависим, чем в 90-е годы XIX столетия.

Антиглобалисты (Ноам Хомский, Роберт Макчесни, Алекс Каллиникос, Наоми Кляйн, Сьюзен Джордж, Ричард Фальк и др.), некоторые из которых сами себя называют альтерглобалистами, фактически выступают не против самого процесса глобализации, а против его целей (служить корыстным интересам мегакапитала) и методов. Сопротивление современной однобокой глобализации – «всеобщей товаризации и приватизации мира» (Каллиникос) – реализуется в интернациональном, то есть как раз глобальном, масштабе, правда, иногда и в форме уличных беспорядков.

Идейным фундаментом рыночной глобализации является неолиберализм. По мнению его адептов, альтернативы свободному рынку нет. Как отмечает в своей книге «Капитализм и свобода» неолиберальный гуру Милтон Фридман, поскольку достижение прибыли есть сущность демократии, любое правительство, проводящее антирыночную политику, является антидемократичным.

Будучи своего рода вероучением, неолиберализм окружен ореолом сакральности: бог этой «религии» – Капитал; храм – свободный рынок. Есть и свое евангелие – так называемый «Вашингтонский консенсус» (комплекс мер, рекомендуемых странам для реформирования их экономики. – Ред.). Этот термин, введенный в политический обиход в конце прошлого века экономистом Джоном Уильямсоном, служит для обозначения лишь виртуального консенсуса великих мира сего, принимающих в отношении более уязвимых стран и сообществ важнейшие решения, которые реализуются через международные учреждения, в основном подконтрольные Соединенным Штатам. В данном произведении, излагающем, в сущности, догматы неолиберализма, предлагаются такие подходы, как либерализация цен и финансов, приватизация, дерегулирование экономики государством. (Прощай, учение достопочтенного Джона Мейнарда Кейнса, утверждавшего, что стабильность капитализма зависит от государственного вмешательства в обеспечение занятости!) Проповедуются финансово-бюджетная дисциплина с приоритетностью расходов на государственные нужды, либеральные налоговые реформы, обуздание инфляции; конкуренция валютных курсов; прямые иностранные инвестиции и «святая святых» – либерализация торговли.

Между тем преобладающая ныне неолиберальная парадигма глобализации не столь безобидна, как полагают многие из ее самых горячих сторонников. После окончания Второй мировой войны либерализация под флагом свободной конкуренции, рассматриваемой как панацея от всех бед, стала стержнем Генерального соглашения о тарифах и торговле (ГАТТ), флаг этот и поныне развевается над ВТО. Однако, как свидетельствует профессор Массачусетсского университета (США) Ноам Хомский, «конкуренция встречается на рынках довольно редко. БОльшая часть экономики контролируется огромными корпорациями, которые безраздельно господствуют на своих рынках».

В результате под эгидой ГАТТ в рамках, по сути, всего капиталистического мира была осуществлена впечатляющая программа правовой либерализации импортных таможенных тарифов для промышленных товаров. Средний уровень импортных пошлин на них был снижен в странах – участницах ГАТТ с 40 % (1948 г.) до менее 4 % в 1990-е годы ad valorem (соответственно стоимости товара. – Ред.). Однако либерализация, изначально провозгласившая принцип: laisser faire, laisser passer («не мешайте деловой активности, не мешайте пересечению границ». – Ред.), приобрела весьма однобокий характер, поскольку подразумевает, что бедные и слабые страны должны открыть свои рынки для промышленных товаров из богатых и сильных государств, последние же оставляют за собой право на протекционистскую защиту от аграрного, текстильного и иного импорта из слабых стран. Такую модель можно назвать экстравертным либерализмом, который нацелен на либерализацию не собственного, а зарубежного рынка. Иначе говоря, возникает особого рода протекционизм экспорта собственной продукции на иностранных рынках. Страстный поборник принципа laisser faire Рональд Рейган «…защитил американскую промышленность от конкуренции со стороны импортных товаров в большей степени … чем все его предшественники, вместе взятые» (Хомский).

Но почему более слабые страны пошли на такое неравное сотрудничество, к тому же юридически закрепленное? Чтобы вынудить их к этому, было задействовано множество экономических и политических рычагов – например, угроза лишения кредитов, финансовой и гуманитарной помощи. «Долги развивающихся стран послужили для МВФ и МБРР рычагом, чтобы заставить правительства стран Третьего мира принять в 1980-е годы неолиберальные программы “структурного регулирования”, а крах коммунизма позволил США оказать регионам […] в Восточной Европе и в бывшем СССР содействие в проведении “шоковой терапии”» (Уолден Белло). А кроме того, лучше играть вторые роли, нежели быть аутсайдерами либо, что еще хуже, странами-изгоями...

ЧЛЕНСТВО РОССИИ В ВТО: ОБРАТНАЯ СТОРОНА МЕДАЛИ

Столпом правового регулирования международной торговли является Всемирная торговая организация и, главное, комплекс действующих под ее эгидой свыше пятидесяти многосторонних соглашений, охватывающих широкий спектр международной торговли.

Упорядочивающий и гармонизирующий правовой эффект данной системы – серьезный мотив стремления Российского государства обрести статус ее участника. Сам факт подачи Москвой официальной заявки (1993) должен пониматься как осознание на государственном уровне полезности членства в этой организации. Важным стимулом для участия в ВТО служит и возможность использования механизма урегулирования споров в ВТО, хотя механизм этот не является исключительно правовым (rule oriented), но включает и элементы дипломатического (power oriented) метода разрешения споров посредством переговоров. При этом значительную роль играет Орган по урегулированию споров (фактически Генеральный совет ВТО), выполняющий скорее роль дипломатического форума, нежели процессуально-правовую функцию, но возможности воспользоваться этим инструментарием Россия получит сразу же после своего вступления, чего не скажешь о других, вообще довольно проблематичных, выгодах.

Отечественные ученые – специалисты по международному экономическому праву неоднозначно относятся к перспективе присоединения нашей страны к ВТО. Владимир Шумилов, например, весьма оптимистичен: он прогнозирует возникновение «глобального экономического пространства» и дальнейшее развитие и укрепление права ВТО. С другой стороны, Сергей Григорян утверждает, что «нет оснований для априорных ожиданий, что вступление России в ВТО даже на относительно приемлемых условиях существенно поможет решить ее экономические проблемы. Возможно, наоборот». Столь же скептически относится к данному вопросу автор этих строк, поскольку в рамках торгово-финансовой глобализации, и соответственно в ВТО, Россия сильно рискует оказаться в рядах Юга.

Какие же надводные и подводные рифы ожидают нашу страну в бурных водах океана мировой торговли?

Первое. Организационно-правовое регулирование современной международной торговли в рамках ВТО концептуально остается и на сегодня непосредственным продуктом неолиберальной, рыночной глобализации – процесса, возглавляемого наиболее агрессивным американским мега-капиталом. Всё новые и новые, зачастую явственно выходящие за пределы компетенции ВТО требования и вступительные «экзамены», которым подвергается Россия, со всей очевидностью служат одной единственной цели, согласующейся с американской политикой сдерживания, – любой ценой задержать вступление России в ВТО. «Мы сознаем, что членство России может существенно изменить соотношение сил», – признаётся заместитель генерального директора ВТО Родерик Эббот.

Второе. При вступлении в ВТО Россия автоматически становится жертвой экстравертной либерализации: сомнительно, что она быстро сможет (если вообще ей это удастся) стать нетто-экспортером промышленных товаров и тем самым влиться в клуб стран богатого Севера. Во всяком случае России придется широко открыть ворота для импорта иностранных индустриальных товаров.

Наиболее эффективный способ быстрой индустриализации – мощная инвестиционная, налоговая и протекционистская (в отношении иностранной конкуренции) государственная поддержка. Но беда как раз в том, что все подобные меры запрещаются или подавляются правилами ВТО в свете неолиберальной концепции свободной конкуренции.

Третье. В ходе более чем полувекового процесса неолиберализации международной торговли западные страны успешно сопротивляются требованиям Юга отменить «западный» аграрный протекционизм, а также протекционизм в отношении промышленного производства Юга, в котором он конкурентоспособен на западных рынках (текстиль, готовая одежда и аналогичные товары). Продукция стран Третьего мира остается невостребованной, а аграрная продукция Севера продается в развивающихся государствах иногда даже дешевле, чем собственная. Как отмечал бывший директор-распорядитель Международного валютного фонда Хорст Кёлер, вся помощь, получаемая бедными странами, гораздо меньше тех средств, которые они теряют в силу протекционистских мер развитых стран. В таких условиях России, имеющей огромный потенциал аграрного производства продовольствия и сырья, едва ли удастся занять соответствующее место на мировых рынках.

Четвертое. Страны Запада предпочитают свободу игры и на рынках сырья. На практике это ведет к хищнической эксплуатации ресурсов планеты в интересах крупных корпораций. Заложниками этой модели волей-неволей становятся государства, экономика которых зависит от производства и экспорта сырья: они превращаются в сырьевые придатки развитых государств, поскольку иностранные инвестиции и кредиты направляются именно в сырьевое производство.

Россия после распада СССР и социалистического лагеря быстро превратилась в страну, по сути зависящую от экспорта энергетического и иного сырья. (В 1990-е кредиты Всемирного банка шли прежде всего в нефтегазовый и угольный секторы нашей экономики). Единственная возможность удержать страну от ее превращения в сырьевой придаток Европы (а также США, Китая и других государств) – это концептуально вернуться к политике бывшего СССР, когда на доходы от экспорта сырья строились, в частности, крупные промышленные предприятия. Во всяком случае, не приходится уповать на применение правовых рычагов в рамках ВТО и прочих международных организаций с целью содействовать индустриализации сырье-добывающих стран.

Пятое. Торговля услугами развивается исключительно быстро, значительно опережая темпы роста торговли товарами. Между тем национальные рынки услуг повсеместно подпадают под протекционистскую защиту. Во многих странах разные виды услуг часто монополизируются государственным сектором (железные дороги, водоснабжение, электроэнергетика, связь и т. д.). Все это не способствует формированию действительно свободного рынка услуг и его эффективному международно-правовому регулированию, в котором заинтересованы наиболее конкурентоспособные в этой области страны, прежде всего Соединенные Штаты.

Хотя в 1994 году и было заключено Генеральное соглашение по торговле услугами (ГАТС), предоставление допуска на внутренний рынок иностранных предприятий по конкретным видам услуг и на условиях национального режима, однако, практически остается в компетенции национальных государств. Но в ходе переговоров государства могут принимать на себя в рамках ГАТС так называемые конкретные (специфические) обязательства заморозить существующие национальные ограничения по допуску иностранных услуг и не ужесточать их.

При вступлении во Всемирную торговую организацию России следует по примеру других стран обеспечить защиту своего рынка услуг, особенно в страховом и банковском бизнесе, где иностранная конкуренция особо опасна. Конечно, открытие транспортного транзита через Россию было бы выгодно трубопроводным, авиа- и автопредприятиям западных стран, но где же свободный транзит между Калининградским эксклавом и остальной Россией? Нельзя не напомнить и о так называемых соглашениях об односторонних «добровольных ограничениях» экспорта, которые Вашингтон использовал в 1990-е для того, чтобы оказывать грубое давление на Россию, Китай и Украину с целью максимально тормозить их выход на мировой рынок торговли услугами в области запусков космических спутников ракетами-носителями.

Шестое. В полном противоречии с неолиберальным принципом свободы конкуренции ведущие либерализаторы – развитые капиталистические страны во главе с Соединенными Штатами – активно используют, в том числе в отношении России, протекционизм и дискриминацию во всем спектре внешней торговли (нередко и в своих политических интересах). Имеется в виду, в частности, неправомерное применение торговой блокады, эмбарго, бойкота и других силовых мер в отношении политически неугодных стран; неоправданное использование антидемпинговых мер, чрезвычайных защитных мер. Это и прямое манипулирование, если не шантаж, с предоставлением финансовой помощи странам в обмен на их политическую, военную поддержку.

По оценкам Министерства экономического развития и торговли РФ, Россия находится на втором месте после Китая по числу мер, которые применяются, нередко необоснованно, против ее товаров. Самый одиозный пример: американская так называемая поправка Джексона–Вэника, действующая с 1974 года в отношении СССР, а потом России. Эта поправка предусматривает невозможность применения в торговых отношениях режима наибольшего благоприятствования к странам, препятствующим эмиграции своих граждан (в случае СССР это были лица еврейской национальности). Поправка не отменена и до сих пор, хотя ограничений для выезда евреев из России давно нет.

Седьмое. В рамках Марракешского пакета соглашений (1994) было заключено Соглашение о торговых аспектах прав интеллектуальной собственности (TRIPS) с благой целью защиты от пиратства авторских и патентных прав, принадлежащих прежде всего правообладателям западных стран. При этом размах производства контрафактной продукции прямо пропорционален взвинченным монопольными ценам на продукцию, защищаемую исключительными правами. Фармацевтические гиганты Севера не желают, к примеру, снижать монопольные цены или делать патентные (лицензионные) послабления для производства в странах Юга так называемых антиретровирусных препаратов, широко и эффективно применяемых на Севере для борьбы со СПИДом, но недоступных на Юге в силу их дороговизны. Священное право собственности, справедливо обеспечиваемое правилами ВТО, как обычно, не в ладах с социальной справедливостью.

Другим важным документом Марракешского пакета является Соглашение о торговых аспектах инвестиционных мер (TRIMS), направленное на недопущение нарушений неолиберальных принципов свободы конкуренции в странах – импортерах инвестиций. Оговоренные TRIMS запреты, в частности касающиеся практики допуска и использования иностранных инвестиций на условиях достижения страной-импортером определенных экономических результатов (“performance requirements”), не отвечают потребностям индустриального развития России.

Восьмое. После окончания Второй мировой войны и крушения колониальной системы перед развитыми капиталистическими странами встала проблема сохранения традиционных и установления новых экономических связей со ставшими юридически независимыми странами Третьего мира. Чтобы удержать развивающиеся страны в орбите капиталистического мира, применялись как «политика кнута» (Вьетнам, Гренада), так и «политика пряника» – целенаправленная финансовая помощь, на практике оказавшаяся более продуктивной, чем «кнут».

Принцип уважения прав человека и основных свобод превратился при этом в удобный предлог для интервенции (в том числе гуманитарной) и для вмешательства во внутренние дела, разумеется, обычно более слабых государств: ведь нарушение прав и свобод человека при желании можно обнаружить в любой стране. К примеру, когда первоначальный повод для нападения на Ирак – ликвидация оружия массового уничтожения – «лопнул», агрессор переключился на защиту прав и свобод человека.

Россия многократно испытала и испытывает на себе двойные стандарты в применении данного принципа. Это, к примеру, с одной стороны, навязчивые обвинения в излишнем применении силы и ущемлении прав человека в Чечне, и с другой – отказ выдавать в Россию чеченских террористов, укрывающихся за рубежом, или нежелание признать факт дискриминации русскоязычного меньшинства в Латвии и Эстонии.

Девятое. В настоящее время происходит масштабный рост участия государств, как таковых, в торгово-экономических отношениях с контрагентами – субъектами частного права других государств («диагональные» отношения). Соответствующие сделки с «торгующими государствами» частные партнеры заключают обычно на условиях обеспечения имущественной ответственности государства на случай неисполнения им своих обязательств и часто с условием применения права тех государств, на территории которых находятся соответствующие частные лица. Эта практика способствовала постепенно отходу от концепции абсолютного государственного иммунитета и от невозможности привлечения государства к суду в другом государстве в силу принципа par in parem non habet jurisdictium (равный равному неподсуден). В результате во внутреннем праве отдельных государств (Великобритания, Германия, Италия, Канада, США, Франция, Россия) возникло и постепенно закреплялось понимание государственного иммунитета как функционального. Это означает, что государство имеет право на иммунитет от властных действий другого государства только тогда, когда выполняет свои суверенные, властные функции – jure imperii, но не тогда, когда выступает в качестве торгового, коммерческого партнера в частно-правовых отношениях.

Концепция функционального иммунитета применяется и к Российскому государству в случаях его участия на коммерческих условиях в мировых торговых отношениях. Необходимо иметь, однако, в виду, что принцип функциональности применим не ко всей полноте государственного иммунитета (включая дипломатический иммунитет), а лишь к одной из его составляющих – к судебному, процессуальному иммунитету.

Десятое. Развитие «диагональных» сделок и других контрактов между предприятиями развитых и развивающихся стран привело к уходу от применения «нежелательного» законодательства (юрисдикции) прежде всего развивающихся стран, в том числе ориентированного на развитие национальной экономики и на решение социальных задач, то есть законодательства, применимого к соответствующим трансграничным сделкам и возникающим на их основе спорам.

Появляются теории, утверждающие особые, самодостаточные «внегосударственные» правовые системы или методы, которые должны заменять как международное, так и национальное право. Это так называемые «транснациональное право», «мягкое право», т.н. lex mercatoria (купеческое право), концепции самодостаточности частно-правового контракта («контракт без права»), трактуемого как исчерпывающее право для сторон.

Все это укладывается в далеко идущие задачи дискредитации национально-этатистской концепции права, грядущего создания мирового правительства, «мирового права» и т. п. и ведет к подрыву четкой правовой основы международных экономических отношений, к замене ее правом силы. В отсутствие ясного закона и его надежного обеспечения верх берут «кулачное право», «самопомощь», вплоть до физического устранения оппонентов.

В этой связи нельзя обойти вниманием и угрозу, связанную со стремлением внедрять методы экстерриториального действия американских законов за пределами страны. Свежим одиозным примером может служить решение Верховного суда США, позволяющее судам низших инстанций разбирать дела, касающиеся европейской собственности (иск американской гражданки Марии Альтман к австрийскому правительству о возврате ей хранящихся в Государственном музее Австрии шести ценных картин из коллекции Фердинанда Блох-Бауэра – австрийского еврея, покинувшего страну в 1938 году). Это решение способно спровоцировать новую волну возврата собственности, принадлежавшей евреям до периода нацистской оккупации.

Разумеется, всякие эвентуальные посягательства на российское юрисдикционное поле со стороны любого иностранного экстерриториального законодательства крайне опасны и недопустимы. В условиях, когда правовое регулирование в международных организациях и в двусторонних отношениях зависит от воли Вашингтона и поддерживающих его стран, твердые правовые основы международных отношений для России исключительно важны.

Одиннадцатое. Транснациональные корпорации (ТНК) оказывают двоякое экономическое, политическое и социальное воздействие. С одной стороны, их инвестиционная и торговая деятельность стимулирует и ускоряет развитие экономики принимающих стран. С другой – они используют свою мощь для давления на политику стран – импортеров капитала, часто нанося ущерб национальным интересам последних, допускают налоговые и коррупционные злоупотребления, отказываются принимать местную юрисдикцию, требуя особых льгот и привилегий, предпринимают попытки получить иммунный статус субъекта международного публичного права и т. п.

Деятельность ТНК в России, разумеется, ничем не отличается от их практики в других странах, особенно в развивающихся. Международно-правовая защита от негативных элементов этой деятельности отвечала бы российским интересам.

Двенадцатое. Развитие рыночной глобализации и усиление террористической активности – процессы параллельные и взаимосвязанные. Терроризм коренится не только в бедности, но скорее, в углубляющейся пропасти между бедностью и богатством, в желании добиться успеха любой ценой, в использовании террора в политических целях, в том числе на путях сепаратизма и религиозного экстремизма. Вместе с тем провозглашение борьбы с терроризмом чуть ли не главной задачей международного сотрудничества, утверждение «права» на превентивное, упреждающее применение военной силы против угрозы терроризма, поиски очагов терроризма в странах-изгоях направлены не столько на противостояние террору, сколько на достижение своекорыстных целей Вашингтона.

Совпадение в России торжества неолиберальной политики с возникновением и расцветом терроризма, конечно, тоже не случайно. «Наш» терроризм в немалой степени является следствием нашего же неолиберализма, и борьба с первым бесполезна без отказа от доминанты второго. Ведь неолиберальные реформы 1990-х уже привели к тому, что только по официальным данным Федеральной службы государственной статистики, в 2005 году за чертой бедности находилось около 15 % населения России, т. е. более 20 млн человек.

* * *

Приведенный выше перечень трудностей и угроз, предстоящих перед Россией, разумеется, не исчерпывающий. Кардинально же важно то, что экономический курс российского правительства и на сегодня продолжает быть радикально неолиберальным, по сути, антиконституционным (Статья 7 Конституции РФ прямо гласит, что Россия – социальное государство). Очевидно, что сохранение неолиберального курса оказывается возможным только в результате сложившегося в стране номенклатурного управления. «Номенклатура, бюрократия, ранее допустившая до власти взращенных ею же олигархов, а также либералов, решила, что может управлять страной самостоятельно. […] выбрана худшая модель развития страны» (Гавриил Попов). Утвердилась модель, обкатанная и проявившая продуктивность в олигархической экономике США: ставка на индивидуализм, жесткую конкуренцию, материальный успех любой ценой, бездуховность, наличие резерва дешевой рабочей силы, невмешательство в экономический процесс государства с его социальными функциями. Модель, грубо противоречащая историческому опыту, ментальности, уровню жизни, национальному укладу большинства населения нашей страны. А потому обреченная у нас на провал.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 июля 2006 > № 2911784 Георгий Вельяминов