Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Монголия. Россия. Китай > Металлургия, горнодобыча. Нефть, газ, уголь. Транспорт > chinapro.ru, 26 сентября 2011 > № 412262

Огромные запасы минерального сырья делают Монголию точкой пересечения стратегических интересов Китая и России. Некоторые из этих интересов противоречивы, но по большому счету двум гигантам нечего делить на территории маленького, географически зажатого между ними, государства. Зато возможностей для сотрудничества в сфере транспорта, туризма и энергетики здесь непочатый край.

Хорошо дружили

Во времена Советского Союза Монголию в шутку называли 16-й республикой, что на самом деле было недалеко от истины. Один тот факт, что почти весь внешнеторговый оборот тогдашней Монгольской народной республики был нацелен на государства, входившие в состав Совета экономической взаимопомощи, то есть на социалистический лагерь, говорит о многом. В школах “16-й социалистической республики” с первого класса изучался русский язык, а в городах до сих пор сохранились вывески на кириллице. Монгольские лидеры получали высшее образование в советских вузах.

СССР был главным помощником Монголии в развитии ее промышленного производства и инфраструктуры, в первую очередь, в сфере цветной металлургии и железных дорог. Флагманами сотрудничества стали АО “Улан-Баторская железная дорога” (УБЖД) и горно-металлургический комбинат “Эрдэнэт”, занимающий ведущие позиции в регионе по добыче медно-молибденовой руды. Среди совместных предприятий меньшего масштаба можно назвать “Монголросцветмет”, и по сей день занимающееся разработкой серебряных рудников.

После распада Союза обеими сторонами было принято решение, что в предприятиях, построенных сообща, Россия получает 49% уставного капитала, а Монголия – 51%. Правда, в УБЖД сохранилась пропорция 50 на 50.

С 1991-го по 2000 год Россия практически ушла из Монголии, свернув сотрудничество по целому ряду направлений, прежде всего, экономическому. Отечественные предприятия перестали покупать монгольские сырье и товары, а монголы – учить русский язык. Возврат к прежним отношениям наметился только в 2000 г., после визита президента России Владимира Путина на родину Чингисхана. Усиление сотрудничества а совпало с экономическим подъемом страны и активизацией торговли. С этого момента монголо-российские отношения идут по нарастающей, но уже в новом, отличном от советского, формате. Характерным примером является учреждение в 2006 г. между “Монголросцветметом” и российской компанией “Полиметалл” совместного предприятия “Асгат” по разработке месторождения серебряно-полиметаллических руд, содержащего очень солидные запасы – 97 млн унций серебра.

Если же оценивать ситуацию в целом, то следует признать: оставленное Россией пространство в отношениях с Монголией естественным образом занял Китай, который с 1999 г. и по сей день является крупнейшим торговым партнером страны-соседа.

От противоречий – к осознанию общих интересов

Как заявил в феврале 2010 г. премьер-министр Монголии Сухбаатарын Батболд, благодаря повышению доходов от добычи полезных ископаемых ВВП страны в достаточно короткие сроки может вырасти в несколько раз. Правительство планирует начать разработку крупных месторождений и создать фонд стратегического развития при участии чиновников и представителей бизнеса. Для разработки запасов металла и угля Монголии в ближайшие пять лет необходимо привлечь $25 млрд иностранных инвестиций. В текущем десятилетии Монголия, согласно прогнозу Renaissance Capital, может стать самой быстроразвивающейся экономикой мира благодаря огромным запасам минерального сырья, разработка которых только начинается, и развитию банковской системы. ВВП страны в долларовом выражении может удвоиться уже к 2014 г. По данным Международного валютного фонда, с учетом неразрабатываемых месторождений Монголия занимает второе место в мире по запасам меди и урана и 11-е – по запасам угля. При этом, согласно правительственным планам, производство угля в ближайшие пять лет вырастет в два раза, золота – в три, а меди – в четыре.

Современный этап отношений в треугольнике Китай – Россия – Монголия характеризуется множеством направлений сотрудничества и, что логично вытекает из этого, немалым количеством противоречий. Причем зачастую кажущееся очевидным столкновение интересов на самом деле является скрытой возможностью для партнерства, стоит только посмотреть на него под другим углом зрения.

Окрепшая Россия в течение долгого времени рассчитывала получить право на разработку месторождения Ою-Толгой, содержащего руды золота и меди. В борьбу за это вступили российские политические тяжеловесы, включая Владимира Путина, однако в итоге уникальные полезные ископаемые в 2009 г. волевым решением монгольских властей достались консорциуму канадской Ivanhoe Mines и австралийской Rio Tinto, которые действовали в интересах китайских потребителей.

Тогда к процессу подключилась “финансовая дипломатия”: Россия потребовала от Монголии вернуть долг в $180 млн, в свое время выданных ей для оплаты доли в “Монголросцветмете”. В случае неисполнения этого требования Министерство иностранных дел РФ пригрозило обращением в Парижский клуб кредиторов, что чревато ухудшением имиджа Монголии как заемщика на международной арене. В итоге возникла ситуация, которая может стать самым значительным эпизодом как в противостоянии, так и в сотрудничестве российских и китайских компаний на территории республики.

В обмен на списание упомянутых $180 млн, которые превышают 10% бюджета страны, Монголия согласилась отдать России угольное месторождение Таван-Толгой, обладающее запасами сырья в 7 млрд т, расположенное рядом с китайско-монгольской границей и в 540 км от Улан-Батора. Около 40% запасов месторождения составляет высококалорийный коксующийся уголь, используемый в металлургии и пользующийся особым спросом.

На право разработки Таван-Толгоя изначально претендовало 14 компаний и консорциумов, затем осталось шесть, в том числе российско-корейско-японский консорциум, включающий “Сибирскую угольно-энергетическую компанию”, ОАО “Российские железные дороги” и ряд других компаний, а также его китайский конкурент. Правда, стоит отметить, что после достижения в 2010 г. принципиальных договоренностей об освоении Таван-Толгоя россиянами, монгольские власти переменили свою позицию и решили не отдавать месторождение в одни руки целевым образом, а провести международный конкурс. Окончательная точка в этой истории еще не поставлена – конкурс пока не объявлен. Впрочем в долгосрочной перспективе важно понимать другое: видимая борьба между Китаем и Россией за уголь на самом деле состоит только в соперничестве по поводу того, кто будет называться инвестором. Но кто бы им ни стал, сторонам в любом случае придется сотрудничать.

Дело в том, что к месторождению необходимо построить железную дорогу Таван-Толгой –Чой-Балсан протяженностью 1100 км. Стальные магистрали в Монголии исключительно российского производства – колея шириной 1520 мм (в Китае она 1435 мм), локомотивы и вагоны производства России и Украины, да и персонал подготовлен в российских вузах. Как рассказал “Вестнику” бывший начальник УБЖД Ванчигдорж Отгондэмбэрэл, в Монголии прекрасно понимают, что освоение минеральной базы страны без железных дорог невозможно в принципе, а развитие этой транспортной отрасли, в свою очередь, немыслимо без поддержки РЖД: не переделывать же все пути и подвижной состав под другие стандарты, например китайские, – это нецелесообразно, дорого и долго.

Не исключено, что во время обсуждения принципиального вопроса о том, в каком формате развивать железные дороги – 1520 мм или 1435 мм, монголы в 2009–2010 годах приняли решение сделать ставку на широкую, то есть российскую, колею. “По ширококолейной железной дороге были весьма критичные дебаты, но наше правительство приняло решение в пользу отношений с Россией”, – прокомментировал данный шаг премьер-министр страны Сухбаатарын Батболд.

Таким образом, получается, что месторождение Таван-Талгой в силу исторических и технологических причин просто обречено быть российским. В то же время главным потребителем угля выступает Китай. Не исключено, что в 2011 г. в КНР может быть введено масштабное лимитирование потребления электроэнергии – как раз из-за нехватки твердого топлива. По словам главы компании State Grid Corporation of China Шуайя Цзюньциня, которого процитировало агентство “Синьхуа”, дефицит может достигнуть 3% от общей мощности станций, работающих в стране. Блэкаутом это назвать сложно, но ограничения все равно ощутимые. На угольные станции приходится 75% выработки электроэнергии в Китае, в связи с чем обеспечение страны “черным золотом” можно считать стратегически важной задачей.

Вместе с тем у России на Дальнем Востоке избыток угля, который она экспортирует в страны Юго-Восточной Азии, в первую очередь в Японию, но также и в Китай. И выработка российского угля будет только расти благодаря вводу в строй Эльгинского месторождения в Якутии. Это значит, что сырье с Таван-Толгоя особенно и девать-то некуда, кроме как в КНР, тем более, что его там ждут.

В доказательство этого тезиса можно вспомнить, что в конце прошлого года состоялась пробная отгрузка угля с Таван-Толгойского месторождения грузовым составом в адрес порта Восточный (Приморский край), откуда ценное сырье партиями разошлось по азиатским потребителям. По словам президента РЖД Владимира Якунина, “была отработана вся транспортная цепочка – от создания мощного локомотива, реконструкции инфраструктуры до обеспечения конкурентоспособных тарифов. Организация железнодорожной перевозки из Монголии в порты Дальнего Востока – наглядная демонстрация возможности диверсифицированного сбыта монгольской продукции на мировые рынки”.

В ближайшем будущем УБЖД планирует приобрести под гарантии РЖД 48 локомотивов для обеспечения вывоза продукции с Таван-Толгоя. Что примечательно, кредит на покупку подвижного состава планируется взять в российском банке. В общем, все как в старые добрые времена.

Дешевле, быстрее и проще

Есть еще одно общее дело, которое связывает Монголию, Китай и Россию в буквальном смысле этого слова. Речь идет о транспортном железнодорожном маршруте, который берет свое начало от станции Эрлянь в Китае и заканчивается выходом на Транссибирскую магистраль на станции Наушки в России. Этот путь интересен тем, что позволяет относительно быстро доставить груз от производителя из КНР до потребителя в Европе.

В настоящее время торговые маршруты, соединяющие Поднебесную, Россию и страны Европы, идут через порт Владивосток, пограничные переходы Забайкальск – Манчжурия и Гродеково – Суйфэньхэ на российско-китайской границе, Достык – Алашанькоу на казахско-китайской, а также через морские порты Санкт-Петербург и Новороссийск и европейские страны. Но Монголия так удачно расположена, что путь Эрлянь – Наушки может сэкономить, по словам Ванчигдоржа Отгондэмбэрэла, несколько суток даже по сравнению с конкурирующими транссибирскими маршрутами, которые, в свою очередь, по времени вдвое короче, чем морские. “Здесь есть очевидные преимущества: более короткий маршрут, единая с российскими железными дорогами ширина колеи, общие технические стандарты и в перспективе – единая информационно-технологическая база”, – полагает первый вице-президент РЖД Вадим Морозов.

По сути, единственная проблема пока заключается в низкой пропускной способности УБЖД. В качестве причин можно назвать то, что она однопутная, а также “необкатанность” маршрута ведущими экспедиторскими компаниями, привыкшими пользоваться наработанными схемами.

Впрочем, один маршрут через Монголию все же проложен. В 2005 г. был запущен контейнерный поезд “Монгольский вектор”, сформированный местными компаниями при участии российских и белорусских партнеров. От китайской станции Хух-Хото, находящейся в 465 км от Эрляня, до Дуйсбурга (Германия) состав шел всего 14 суток. Для сравнения: знаменитый демонстрационный поезд Пекин – Гамбург, запущенный в рамках рекламной акции в 2008 г., преодолел расстояние до пункта назначения за 18 суток. В 2010 г., по данным РЖД, было отправлено 69 составов “Монгольского вектора”, в основном, с продуктами питания, одеждой и тканями.

Если говорить о перспективах, то речь идет преимущественно о контейнерах, однако глава консалтинговой фирмы Russian Wood Products Industry Игорь Рывкин обращает внимание на то, что УБЖД может перевозить и дополнительные транзитные навалочные грузы. Сегодня в России, рассказывает он, складывается интересная ситуация: парк вагонов, в которых раньше возили лес по государственным тарифам, передан от РЖД дочерним структурам или же частным компаниям. А те, в свою очередь, предпочитают перевозить дорогие грузы, которые дают хорошую маржу. “Транспортировка полувагоном леса или металла стоит по-разному – на перевозке металла владелец вагона зарабатывает больше. В связи с этим лес в Китай стараются не возить, тем более, что обратную загрузку найти удается далеко не всегда. Поэтому сейчас грузовладельцы ищут любые способы удешевить логистику. И Монголия, путь через которую дешевле благодаря не только меньшему расстоянию, но и низкой плате за пользование ее железнодорожной инфраструктурой, может оказаться весьма и весьма кстати”, – говорит эксперт.

Пускают не всех
У сотрудничества Китая и России в Монголии может быть еще один “довесок”, пусть и небольшой, если сравнивать его в финансовом выражении с крупными промышленными проектами, но привлекательный. По мнению заместителя генерального директора туристической компании “Гранд Байкал” Михаила Мазура, отличные перспективы имеет организация единого туристического маршрута “Озеро Байкал – озеро Хубсугул (Монголия) – Китай”. Большинство иностранных туристов, посещающих Сибирь, объясняет специалист, затем едут дальше в Азию. Они хотели бы после визита на Байкал побывать и на Хубсугуле, до которого добраться напрямую из Восточной Сибири можно относительно быстро, а вот через Улан-Батор – слишком долго. “Однако прямой путь лежит через пограничный переход Монды – Ханх, пересекать который имеют право граждане только двух государств – России и Монголии. Туристам из третьих стран приходится добираться окружным путем, на что не все соглашаются. Проблему пытаются решить на высоком уровне уже больше 10 лет, но воз и ныне там”, – сетует Михаил Мазур и приводит в пример организацию железнодорожного туристического маршрута Москва – Пекин, который запускается в августе нынешнего года и также пройдет через Монголию. Правда, путешественники, которые им воспользуются, на Хубсугул не попадут, но речь не об этом, а о том, что маршрут продается как единый туристический продукт, объединяющий три страны в одной путевке. Что, безусловно, повышает продажи. К слову, страна, путешественники которой больше всех выиграли бы от открытия перехода Монды – Ханх, это Китай – его граждане составляют на Хубсугуле самую многочисленную категорию туристов. Если объединить маршрут, создать “сквозной” прейскурант, общие стандарты обслуживания, систему продаж по принципу “одного окна” и достойно презентовать разработку на мировых туристических выставках, то от этого выиграют все три участвующие стороны, уверен Мазур. Заодно и вопросы в других сферах сотрудничества решались бы проще: туризм, как известно, стирает не только географические границы.

Монголия. Россия. Китай > Металлургия, горнодобыча. Нефть, газ, уголь. Транспорт > chinapro.ru, 26 сентября 2011 > № 412262

Россия. СКФО > Миграция, виза, туризм > ria.ru, 30 августа 2011 > № 396008 Анатолий Балло

Смогут ли российские курорты конкурировать с Антальей и Альпами? Создание мега-курорта на Северном Кавказе - проект экономический или все же политический? Кто на самом деле "запустил" карачаево-черкесский Архыз? О развитии туризма на российском Кавказе и в России в целом рассказал корреспонденту РИА Новости зампред Внешэкономбанка Анатолий Балло.

- Анатолий Борисович, решение о развитии горнолыжных курортов Северного Кавказа было экономическим - дать бизнесу заработать, или все-таки политическим, на грани социального - чтобы исправить ситуацию, которая сейчас сложилась в этом регионе? Мы прекрасно знаем о низком уровне достатка людей в этом регионе, о высокой безработице.

- Я думаю, правильный ответ такой: решение было комплексным, поэтому, конечно же, во главе угла стояли не только социальные, но и экономические аспекты. При этом следует отметить, что данный проект в полной мере отражает целенаправленную политику правительства и государства, потому что предварительно в рамках этого проекта если не вся общехозяйственная инфраструктура, то большая ее часть уже была профинансирована в рамках федеральной целевой программы развития Юга России.

Особо следует сказать о вкладе в проект таких предпринимателей-энтузиастов, как Дмитрий Пумпянский (председатель совета директоров Трубной металлургической компании и Группы "Синара" - Ред.) , которым еще пять лет назад, то есть задолго до того, как правительство объявило о стратегических мерах по развитию курортов Северного Кавказа, овладела идея создания курорта Архыз. Причем он не преследовал каких-либо политических целей, а его бизнес - металлургия, трубная промышленность - лежит совершенно в другой сфере, между ними и туризмом нет практически никакой синергии. Но он загорелся этой идеей и увлек ею нас.

Здесь следует оговориться, что, конечно же, нам повезло, что с проектом Архыз - пока мы говорим о первой очереди его строительства - мы легли как бы в фарватер, и сейчас это, скажем так, пилотный проект, от успеха которого зависит без малейшего преувеличения дальнейшая судьба всей комплексной программы создания туристического кластера на Северном Кавказе. Мы участвовали в создании акционерного общества "Курорты Северного Кавказа" и сейчас очень плотно с ним работаем, а в соответствии с решением наблюдательного совета ВЭБа и в рамках нашей, скажем так, "экспансии" в регион была учреждена Корпорация развития Северного Кавказа, которая-то как раз и участвует в качестве соинвестора в проекте развития горнолыжного курорта Архыз.

- Обычно участие банков в крупных проектах - от 50% и больше. Здесь по предварительным прикидкам всего 15%. Есть ли в России сегодня люди, заинтересованные настолько, чтобы вкладывать колоссальные деньги именно в туристическую индустрию, причем внутрироссийскую? И каков может быть срок окупаемости подобного проекта для бизнеса?

- Начну издалека. Идея развития курортов у нас в банке развития возникла не спонтанно. ВЭБ участвует в международном клубе долгосрочных инвесторов, куда входят банки развития почти всех промышленно развитых стран, а также Бразилии и Китая. В рамках этого клуба у нас происходят постоянные консультации, в частности, у нас очень плотные контакты с французским банком развития Caisse des Depots et Consignations (CDC). И вот два года тому назад, когда мы проводили очередные консультации, выяснилось, что банк развития Франции владеет на 100% такой компанией, как Companie des Alpеs, которая управляет горнолыжными курортами в целом ряде областей Франции. Это же очень показательно и важно, что в такой промышленно развитой стране как Франция институт развития владеет таким оператором. Иными словами, не нами изобретено. И этот пример показывает, какое внимание в промышленно развитых странах уделяется такому важному сектору экономики, как туризм. У нас же туризм не то что не развит, а ему просто недостаточно уделяется внимания. И поэтому мы имеем то, что мы имеем - большинство наших сограждан, состоятельных людей проводят свой досуг, рождественские каникулы совершенно в других местах, не в России. И по понятным причинам: потому что у нас не создана соответствующая инфраструктура.

Однако надо иметь в виду, что даже во Франции инвесторы не готовы вкладывать сколько-нибудь серьезные деньги, а речь идет об очень больших суммах, в создание, скажем так, спортивной части туризма и рекреации. Потому что хотя сроки окупаемости в гостиничной сфере и сфере обслуживания достаточно высокие и находятся на горизонте 10 лет, сроки окупаемости инвестиций в непосредственно спортивную составляющую несравнимо выше и могут составлять 15-20 лет. Компания "Курорты Северного Кавказа" была учреждена как раз в целях обеспечения создания спортивной части.

- Сроки окупаемости напрямую же связаны с ценами на отдых, а сейчас цены на отдых внутри России достаточно высоки. Но если инвесторам надо возвращать деньги, получается, цены надо задирать еще выше, упадет спрос. И как тогда вот это противоречие решить?

- Очень сложный вопрос. Мы занимались изучением этой проблематики. Да, получается, что отдых, скажем, в той же Турции гораздо дешевле. За счет чего? Главным образом за счет комплексного решения вопроса, когда в стоимость тура включается, например, цена на билеты, которые субсидируются, в том числе, не исключено, за счет государства. В России в принципе тоже уже есть определенные наработки. Известно, что существует государственная поддержка авиаперелетов с Дальнего Востока в центральную часть страны, которая оказывает очень большое влияние на увеличение пассажиропотока в указанных направлениях. Поэтому, делая первые шаги по развитию туристической инфраструктуры, мы одновременно смотрим и в сторону развития аэропортовой инфраструктуры, в частности, на проект модернизации аэропорта Минеральных Вод.

На самом деле мы достаточно давно и активно занимаемся аэровокзальной инфраструктурой и в данный момент вовлечены в проекты модернизации пяти крупных аэропортов, участие в развитии каждого из которых банк рассматривает не изолированно, а в более широком контексте. Так, финансирование модернизации и расширения аэропортов в Сочи и Екатеринбурге - это не только наш вклад в проведение дискретных мероприятий, подготовку к Олимпиаде 2014 года и к чемпионату мира по футболу в 2018 году соответственно, но и элемент развития транспортной системы страны в целом, повышения транспортной доступности, формирования современной инфраструктуры туристического бизнеса.

Должны предприниматься целенаправленные шаги по созданию целой цепочки сервисов с тем, чтобы на каждом этапе своего путешествия турист, да любой человек, находился в комфортных для себя условиях. Необходимо, чтобы на протяжении всего пути - от приезда в аэропорт, перелета, встречи по прибытию до пребывания его на самом курорте - он постоянно находился под опекой и "контролем" соответствующих сервисных компаний. И, конечно, очень важно, чтобы цены на авиабилет были конкурентны по сравнению с теми ценами, которые люди платят при перелетах в Турцию, Австрию и так далее.

- Какие проблемы могут возникнуть при реализации и, наверно, при запуске этого проекта, потому что ну не секрет, что там нет квалифицированных кадров, с безопасностью в регионе не очень хорошо, местный менталитет. Что может стать камнем преткновения?

- Конечно, проект важен для Карачаево-Черкесии как с точки зрения решения проблем занятости, так и подготовки кадров. На повестке дня стоит вопрос об открытии на базе местных учебных заведений фактически отдельного образовательного направления в целях обеспечения создающегося курортного сектора профессиональными кадрами. По имеющимся подсчетам, только на первом этапе осуществления проекта будет создано 700 новых, так сказать, специализированных рабочих мест, не считая того, что там будут работать строители, инженеры. Что же касается вопросов безопасности, то очевидно, что если она не будет обеспечена, то тогда, естественно, вся идея окажется нереализованной и проект...

- ...Не состоится?

- Вся идея окажется под вопросом. Но на самом деле безотносительно к конкретному проекту для нас абсолютно очевидно, что необходимо проводить целенаправленную работу и приучать людей отдыхать в своей собственной стране, заинтересовать их проводить отпуск на родине. Так же, как в разных странах пропагандируют отдых именно в своей стране, так же, как, допустим, пропагандируют принцип "buy american" - покупай американское, покупай французское. Аналогично и мы должны пропагандировать, чтобы покупали российские товары, российские услуги, в том числе связанные с туризмом. В этом нет ни грана примитивного квасного патриотизма, это рациональное и экономически обоснованное требование бизнеса.

Справка по проекту Архыз:

В рамках программы создания туристического кластера на Северном Кавказе правительство планирует сформировать шесть туристско-рекреационных экономических зон в регионе и на юге России. На их обустройство из федерального бюджета выделяется порядка 60 миллиардов рублей. Это объекты в Карачаево-Черкесии, Краснодарском крае, Республике Адыгея, Кабардино-Балкарии, Северной Осетии и Дагестане.

Туристско-рекреационный комплекс "Архыз" в Архызском ущелье предполагает развитие крупнейшего в РФ горнолыжного курорта мирового уровня. Согласно проекту, всесезонный горный курорт будет обладать современной инфраструктурой, способной принять единовременно 25 тысяч человек, и займет площадь в 16 тысяч гектаров. Предполагается, что курорт будет состоять из четырех туристических комплексов-поселков, соединенных транспортной системой из 69 подъемников и канатных дорог, пропускной способностью 140 тысяч человек в час, сети горнолыжных трасс разной сложности общей протяженностью 278 километров и широкой сети общественного питания, торгового и бытового обслуживания, бальнеологических и СПА-центров, оздоровительных комплексов. Стоимость реализации проекта оценивается в 78 миллиардов рублей. Весь курорт должен быть возведен к 2017 году. Реализация проекта позволит увеличить уровень денежных доходов населения и создать до 10 тысяч рабочих мест, привлечь значительные инвестиции, увеличит налоговые поступления в бюджет Карачаево-Черкессии (налоговые поступления в бюджеты всех уровней только за период реализации первой стадии проекта составят ориентировочно 850 миллионов рублей).

Строительство первой пусковой очереди курорта "Архыз" - поселок Романтик - уже началось (за счет средств инвестора - компании "Архыз-Синара"). Уже к предстоящей зиме откроются три гостиницы, кресельная канатная дорога и две горнолыжные трассы.

Внешэкономбанк профинансирует проект строительства первой очереди в объеме 5,1 миллиарда рублей. Кредит ВЭБа - это 100% затрат на создание инфраструктуры (горнолыжной и инженерной) и 85% затрат на коммерческую недвижимость (гостиницы и прочее).

Справка по проектам ВЭБа на Северном Кавказе:

Основная задача Внешэкономбанка на Северном Кавказе - быть одним из основных источников финансирования наиболее перспективных и востребованных проектов и содействовать привлечению в регион масштабных инвестиций. Для достижения этих целей ВЭБ создал дочернюю структуру - Корпорацию развития Северного Кавказа, ориентированную на ведение активной практической инвестиционной деятельности в регионе, открыл представительство Внешэкономбанка в Пятигорске, работающее во всех субъектах СКФО, и выступил соучредителем компании "Курорты Северного Кавказа", созданной для строительства туристического кластера. Приоритетное направление деятельности ВЭБа в СКФО - проекты, связанные с созданием масштабного туристического кластера

Россия. СКФО > Миграция, виза, туризм > ria.ru, 30 августа 2011 > № 396008 Анатолий Балло

Россия > Металлургия, горнодобыча > bfm.ru, 16 августа 2011 > № 388522 Геннадий Подгородецкий

Сколковский проект компании "Новые металлургические технологии" называется "Инновационный чистильщик". Российская фирма нашла суперэффективный способ переработки так называемого красного шлама и возможно зарабатывать на этом

 Российская компания "Новые металлургические технологии" нашла способ превращения миллиардов техногенных отходов в миллиарды долларов прибыли. О сколковском проекте компании в интервью BFM.ru рассказал ее гендиректор, завкафедрой Экстракции и рециклинга черных металлов Национального исследовательского технологического университета "МИСиС" Геннадий Подгородецкий.

 - Вы нашли способ переработки красного шлама. Но немногие знают, что это такое.

 - Красным шламом называют металлургические отходы, образующиеся при производстве глинозема. Он в свою очередь необходим для изготовления алюминия. При получении тонны глинозема образуется больше тонны красного шлама. Так как в нем содержится повышенное количество щелочей, он представляет экологическую опасность. Кроме того, некоторые виды красного шлама имеют повышенную радиоактивность.

В то же время в красном шламе содержится целый ряд металлов: объем железа в нем доходит до 40%. Для сравнения: доля извлечения железа из природной руды обычно не превышает 30%. Кроме того, из шлама можно извлекать крайне ценные редкоземельные металлы, например, скандий. В России сейчас его практически не производят, а только импортируют. В тонне красного шлама в среднем содержится до 120 граммов скандия и до 400 граммов итрия.

Над тем, как при минимальных затратах добиться максимального извлечения из красного шлама его полезных составляющих, бьются и в Европе, и в Америке, и даже в Австралии. При этом у российской компании уже есть такая технология.

 - В чем секрет вашего способа переработки?

 - На сегодняшний день эта технология, позволяющая эффективно, я подчеркиваю, эффективно перерабатывать. Эффективность очень важна. Есть технологии для переработки красных шламов, но они все убыточные. Эта технология, которую мы предлагаем, не просто окупается, очень быстро окупается. Сроки окупаемости меньше трех лет. Для металлургических агрегатов это рекорд. На самом деле средняя окупаемость металлургического агрегата 5-7 лет.

 - Почему у них убыточно, у вас прибыльно?

 - Мы используем совершенно другие принципы. А в результате переработки красного шлама по нашей технологии получается четыре продукта. Мы получаем железо, которое переходит в кондиционный чугун. Вторым продуктом является шлак, из которого можно делать сотни различных видов очень полезных изделий, например, теплоизоляцию, бордюрный камень, еще что-то.

Помимо всего прочего, ряд цветных металлов мы извлекаем в концентрат, который улавливается, и передается переработка уже в цветную металлургию.

Кроме того, мы вырабатываем большое количество пара. Этот пар можно использовать по-разному - например, для получения электроэнергии. За счет такой комплексной переработки и за счет относительно невысоких расходов энергоносителей.

Энергоносители в нашем процессе - это извлекаемый из воздуха кислород и уголь. Природный газ нам практически не нужен по технологии.

В силу того, что расходные коэффициенты этих энергоносителей у нас достаточно невысокие, себестоимость чугуна получается очень небольшой, в пределах 300 долларов за тонну. Себестоимость доменного чугуна на сегодня - 500 долларов. При таком уровне себестоимости продукции рентабельность очень высокая. Вот это-то принципиальное отличие от всех существующих ныне технологий.

 - Сколько компонентов получается на выходе из одной тонны красного шлама?

 - Приблизительно 300-350 кг железа, около 400 кг шлака и порядка 20-30, до 50 кг, в зависимости от того, что мы перерабатываем, концентрата цветных металлов.

 - А что не перерабатывается?

 - Ничего. Некоторое количество пыли, но очень небольшое, которое мы не можем окончательно уловить, это в пределах 1-2 кг, которые безопасны. То есть на выходе получается только товарная кондиционная продукция, которая тут же реализуется. В этом прелесть технологии.

 - Есть ли в мире аналоги такой технологии?

 - Такой же технологии в мире нет ни у кого. Есть попытки решения вопроса тоже металлургических агрегатов, довольно серьезные фирмы за это дело брались, но на сегодня мы намного впереди.

Они тоже могут работать в режиме безотходности, но у них себестоимость продукции примерно в 1,5-2 раза выше. Они просто не конкуренты по экономическим показателям.

Более того, наши технологии мы получаем при прямом использовании красного шлама, очень хороший по качеству чугун, то есть кондиционный по примесям. Остальные технологии не позволяют это делать. Мы сразу железо извлекаем в чугун.

 - Технология сейчас в каком виде существует, сугубо теоретическом?

 - Сейчас мы уже переходим к стадии первого пилотного образца: создание такой небольшой опытно-промышленной печи. Это, как говорил Менделеев, сказать всяк может, а ты пойди и демонстрируй.

Следующей, после лабораторной печи, мы уже будем строить промышленную печь. При площади печи в 20 кв. метров производительность этой печи по красному шламу превысит уже 500-600 тыс. тонн в год. А 20 кв. метров легко посчитать. Это небольшая комната. Такая печь в такой площади может перерабатывать более полумиллиона тонн красного шлама в год.

 - Вы просчитывали, сколько может стоить такая установка?

 - Просчитывали и бизнес-планы делали. Установка площадью 20 кв метров будет стоить в районе 60 млн долларов. Если мы будем производить порядка 200 тысяч тонн чугуна, и на тонне чугуна мы будем зарабатывать (я имею в виду чистую прибыль) порядка 200 долларов, понятно, что окупаемость составляет полтора-два года.

 - Сколько стоят аналоги таких печей?

 - Раза в полтора-два дороже. Больше расход энергоносителей, больше расход кислорода, несколько другая технология - это все вызывает дополнительные траты. На сегодняшний день в России такого рода агрегатов нет, мы надеемся, что мы первые, кто построил такого типа.

 - Как вы планируете зарабатывать на этом? Вы будете продавать установки или вы сами сделаете установки и сами займетесь переработкой?

 - Есть несколько схем развития бизнеса. Конечно, идеальный вариант - это продавать установки в железе, то есть готовые. Продажа патента - это неблагодарное дело. Цена на патенты вряд ли превышает несколько десятков или сотен тысяч долларов.

Интересна реализация бизнеса полноценного или хотя бы части такого нормального бизнеса. Реализовывать в железе - идеальный вариант, уровень заработка существенно выше. Мы оценивали емкость рынка такого рода печей: только по нашей стране - десятки в год.

 - А в мире? Сотни? 60 млн долларов одна печь, это речь идет как минимум о 6 млрд?.

 - Абсолютно верно. Процессы, в ходе которых перерабатывают техногенные отходы, обязаны быть - иначе мы в очень скором времени начнем вымирать. Есть очень сильное высказывание Нильса Бора о том, что мир может погибнуть не от использования ядерной энергии, а от того количества отходов, которое вырабатывает мир.

В мире ежегодно образуется более 140 млн тонн красного шлама. В России в год получают до 10 млн тонн шлама. Точных данных о том, сколько всего в стране уже скопилось таких отходов, нет. По экспертным оценкам, их объем уже давно перевалил за 100 млн тонн.

Красный шлам хранится на специально подготовленных полигонах. Их площадь может доходить до 100 га, строительство шламонакопителя обходится в миллиарды рублей. В России делались попытки использования шлама при прокладке дорог, производстве цемента и удобрений, но массовой эта практика не стала. В то же время в США начали развиваться аутсорсинговые схемы переработки техногенного мусора. Компании, обладающие необходимыми технологиями, покупают у заводов отходы производства, извлекают из них полезные металлы, затем их продают.

 - В России существуют необходимые производства просто для изготовления такой печи?

 - Да, у нас на сегодняшний день есть практически все, за исключением приборов, которые мы все-таки будем привлекать наверняка от каких-то западных изготовителей. Я думаю, что на 90% печь будет делаться в России. Там нет ничего такого, чего бы мы не умели делать, она достаточно проста по конструкции.

 - Есть проблемы с привлечением финансирования? "Сколково" вам для решения финансовой проблемы понадобилось?

 - "Сколково" выделяет 75% от суммы, которая необходима для строительства этой первой печи. Нам достаточно порядка 30 млн рублей. На втором этапе, когда мы будем строить опытно-промышленную печь площадью метров 10, там объемы поднимаются, там идет финансирование 50х50. При вложениях 150 млн столько же - 150 млн - добавляет "Сколково". Для нас это вполне приемлемо.

 - Какой срок реализации проекта?

 - От момента получения денег до получения промышленной печи - где-то 2,5-3 года. Лабораторная печь будет готова через год.

 - Зачем вам "Сколково", учитывая радужные перспективы в плане получения прибыли и быстроты ее получения? Вы наверняка могли бы у тех же металлургов, у нас их в стране хватает, привлечь это финансирование.

 - Они не спешат рисковать. Они с удовольствием будут вкладываться, когда мы покажем готовые технологии. Вот для чего и создается эта первая крупная лабораторная печь. Поэтому "Сколково" для нас просто идеальный вариант. В этом плане мы работаем и знаем с кем, и знаем, как и по понятным правилам игры.

 - А процесс получения гранта насколько проблематичен?

 - Совсем не проблематичен. Просто определенный набор документов, который необходимо подготовить. Надо сказать, что команда "Сколково" очень здорово помогает. На всех этапах мы можем проконсультироваться, что-то подправить. Хорошая обратная связь. Самая большая проблема - это такой стратегический инвестор, который бы смог так по-взрослому с нами работать, чтобы двигаться дальше.

Россия > Металлургия, горнодобыча > bfm.ru, 16 августа 2011 > № 388522 Геннадий Подгородецкий

США > Металлургия, горнодобыча > mn.ru, 9 августа 2011 > № 383573 Сергей Кузнецов

«Кризис заставил нас пересмотреть планы в Северной Америке»

Группа «Северсталь» начала в 2008 году активную экспансию на американский рынок, но затем была вынуждена продать три из пяти заокеанских активов дешевле, чем покупала. В процессе продажи и европейские предприятия группы. Глава Severstal International, зарубежного дивизиона группы «Северсталь», Сергей КУЗНЕЦОВ объяснил обозревателю «Московских новостей» Ирине ЦЫРУЛЕВОЙ, почему так произошло, и рассказал, как предприятию удалось добиться крупного займа от американского правительства.

— Недавно стало известно, что Severstal North America Inc. удалось договориться с правительством США о получении кредита объемом 730 млн для модернизации сталелитейного комбината в Дирборне по льготным ставкам в 2,53% годовых. Российская компания впервые стала получателем такого займа. Трудно было договориться?

— Американская госпрограмма, по которой мы получаем деньги, была анонсирована в начале 2009 года. Она рассчитана на поддержку автопроизводителей, которые будут выпускать автомобили с использованием новейших технологических разработок— автомобили будущего. Автомобили нового поколения должны соответствовать новым требованиям по безопасности, расходу энергии, экологии. Стальной лист из высокопрочных марок стали, которые мы предложили, позволит сделать автомобиль легче, сохранив или даже увеличив прочность кузова автомобиля, что определяет креш-устойчивость. Производство таких сталей будет освоено на существующих сталелитейных мощностях и трех линиях высокого передела на Severstal North America в Дирборне, что и являлось основным условием получения финансирования. Переговоры заняли чуть более двух лет.

— А под какие ставки «Северсталь» кредитуется в России?

— Все зависит от сроков и валюты. Например, в конце июля мы разместили пятилетние еврооблигации на 500 млн со сроком погашения в 2016 году. Доходность составила 6,25% годовых.

—Какие механизмы привлечения средств для вас наиболее выгодны и есть ли потребность в деньгах сейчас?

— Мы используем револьверные кредитные линии для финансирования оборотного капитала и долгосрочное финансирование в виде облигаций или банковских кредитов. Неделю назад мы рефинансировали одну из наших револьверных линий в США, увеличив ее размер на 200 млн с понижением процентных ставок. На данный момент наши потребности в финансировании закрыты.

— На что потратите полученные от правительства США средства?

— Сейчас мы находимся в стадии оформления кредита, первый транш должны получить в октябре-ноябре. Часть из 730 млн мы направим на возмещение расходов, которые понесли на строительство и запуск комплекса холодной прокатки и линии оцинкования. Остальное пойдет на строительство линии непрерывного отжига.

—А на американском рынке такие высокопрочные стали не производятся?

— Нет, сегодня американские компании их импортируют, например, из Швеции. В результате на рынке очень ограниченное предложение, которое сдерживает спрос и определяет высокие цены.

В августе мы запускаем новый комплекс холодной прокатки, в декабре— новую линию горячего оцинкования. В течение последующих 2,5 года построим третью производственную линию— линию непрерывного отжига.

— Тем не менее ваша компания, сделав ставку на американские активы, в итоге была вынуждена продать три актива из пяти. Причем на 50% ниже цены их приобретения. Почему так получилось?

— Исходя из того, что мы знаем сегодня, легко сделать вывод, что нам не стоило приобретать три завода— Sparrows Point, Wheeling и Warren— в 2008 году. Решения принимались исходя из позитивного развития ситуации. Тогда мало кто верил в негативный сценарий развития, и даже самые продвинутые экономисты признаются, что они не предвидели такого катастрофического падения экономики и таких масштабов финансового кризиса.

Заводы, которые мы приобрели в 2008 году, были достаточно слабыми, с большими структурными проблемами. Мы планировали инвестировать в их развитие, провести реструктуризацию и создать большую компанию на североамериканском рынке с годовым объемом производства примерно в 10млн тонн. Расчет был на то, что рынок будет сильным, а потребление на американском рынке останется высоким. Кризис заставил нас пересмотреть наши планы в Северной Америке. Когда в 2009 году потребление стали в США упало на 60%, мы были вынуждены полностью остановить два завода из только что приобретенных трех и начать масштабную реструктуризациювсех наших североамериканских активов.

— Так чем интересен американский рынок?

— Северная Америка всегда была для нас приоритетным из развитых рынков. Американская экономика была и остается самой сильной в мире. США имеют один из самых высоких в мире показателей производительности труда, прочную клиентскую базу, рост населения, обеспеченность сырьем, открытый бизнес-климат, все это с нашей точки зрения является благоприятными условиями для скорейшего восстановления спроса и успешного развития нашего бизнеса.

— Даже несмотря на снижение кредитного рейтинга?

— Американский рынок тем не менее самый развитый, с самыми высокими требованиями по качеству продукции. Присутствуя там, мы всегда будем находиться на острие технологического развития, что помогает нам развивать своим активы в России. Новых приобретений в Америке мы пока не планируем, будем внимательно наблюдать за восстановлением экономики, работая на двух производственных площадках— в Дирборне и Коламбусе. У нас есть определенные планы по интеграции в сырье, а также дальнейшему расширению присутствия в продуктах с высокой добавленной стоимостью.

— Вы будете поставлять свою продукцию из Дирборна только на американский рынок или и в другие регионы, например, в Россию?

— В основном планируем поставлять на местный рынок— в США и Канаду. Мы сможем поставлять эти стали и в Россию, если они будут здесь востребованы. Хотя на практике из-за большого логистического плеча и требований по поставке производство стальной продукции высоких переделов размещается как можно ближе к потребителям.

—Интересны ли вам активы в других странах?

— Нам много что интересно. Сейчас мы ведем переговоры о совместном предприятии в Индии. На сегодняшний день у нас подписано соглашение о намерениях с индийской госкомпанией NMDC о строительстве меткомбината. Вообще Индия для нас является приоритетным рынком. Мы считаем, что потребление стали в этой стране будет расти как минимум на 10% в год.

—А растущий китайский рынок вас не привлекает?

— Рост в Китае будет меньше, чем в Индии. Плюс ко всему в Китае сейчас присутствует огромное количество сталелитейных мощностей, что в случае замедления роста может оказаться серьезной проблемой для местных производителей, издержки которых далеко не самые низкие на мировой арене. Поэтому присутствие на этом рынке для нас не является приоритетом.

—Европа, видимо, также не в приоритете, судя по тому, что вы продали Lucchini SpA?

— Сейчас мы заканчиваем реструктуризацию в Европе и действительно не рассматриваем этот рынок как приоритетный для развития нашей компании. Мы провели стратегическую оценку и пришли к выводу, что реструктуризация и модернизация европейских активов потребует значительных средств, времени и менеджерских усилий. При этом по сравнению с другими регионами ожидаемый возврат на инвестиции в Европе существенно меньше. Lucchini состоит из двух компаний— итальянской Lucchini и французской Ascometal. Еще 15 июля было подписано соглашение о продаже 100% акций французского предприятия Lucchini Ascometal S.A. французской компании Captain BidCo SAS. Сделка должна быть закрыта в конце сентября, когда будут выполнены отлагательные условия. Одновременно с этим мы имеем принципиальную договоренность с банками о реструктуризации долга итальянской компании примерно на 700 млн евро. Среди прочих условий данная договоренность содержит обязательства акционеров головной компании Lucchini («Северсталь» и Алексей Мордашов как контролирующий акционер Lucchini.— «МН») продать свои доли потенциальному покупателю за 1 евро. Такая схема реструктуризации позволит обоим акционерам уступить контроль над Lucchini и избежать убытков в будущем. Сегодня есть компании, заинтересованные в Lucchini, но процесс реструктуризации долга и продажи компании займет определенное время.

—Что это за компании?

— Заинтересованных было много, и мы считаем, что шансы по ее продаже увеличатся после закрытия сделки по продажи Ascometal и завершения банковской реструктуризации.

—Остались в мире активы, которые имеет смысл покупать?

— Все зависит от цены. Есть много интересных активов на разных рынках, но либо они не продаются, либо очень дорого стоят.

— Какие тенденции характерны сейчас для металлургической отрасли? Например, в последние годы было заметно усиление консолидации.

— В Северной Америке, например, скорее обратный процесс. Индустрия там более фрагментирована, чем была несколько лет назад. Не думаю, что там стоит ожидать консолидации в ближайшее время. То же самое касается и остального мира. Какое-то время мы не будем наблюдать большой активности в этом направлении.

—Что будет с ценами на металл?

— Ожидается постепенное восстановление спроса, которое будет сопровождаться мини-циклами (потри-четыре месяца) роста спроса и цен с последующим падением. Связано это в основном с относительно низкими складскими запасами у покупателей и общей волатильностью на рынках. Кроме того, будет наблюдаться избыток сталелитейных мощностей на развитых рынках. Пока мы не придем к такомубалансу между спросом и предложением, в частности в США, когда уровень потребления не будет обеспечивать загрузку местных мощностей до уровня 8590%, мы будем наблюдать волатильность на рынке, высокую конкуренцию и понижающее давление на цены. Втакой обстановке особенно важно иметь низкие издержки и предлагать продукцию и сервис высшего качества.

США > Металлургия, горнодобыча > mn.ru, 9 августа 2011 > № 383573 Сергей Кузнецов

Россия > Госбюджет, налоги, цены. Финансы, банки > globalaffairs.ru, 2 августа 2011 > № 739696 Сергей Дубинин

Время «финансовых репрессий»

Экономическая иерархия великих держав в эпоху глобализации

Резюме: От решений, принимаемых ведущими державами, зависит, в каком мире нам предстоит жить, даже если сами эти державы на данный момент находятся не в лучшей форме. Предстоящий этап мирового развития не только не перечеркнет процесс глобализации, но даст ей новый толчок. Мы обязаны обеспечить для России полноценное участие в новом этапе глобализации экономики.

В мировом сообществе складывается новая иерархия держав, чей голос невозможно не учитывать при решении международных вопросов. Предшествующая система была результатом окончания Второй мировой войны и существовала в формате «биполярного мира», в котором вокруг Советского Союза и Соединенных Штатов концентрировались их союзники и примыкавшие к ним близкие и далекие сателлиты из числа неприсоединившихся стран.

И в той системе отношений экономический потенциал выступал в качестве важнейшей предпосылки военно-политического могущества. При этом диспропорция между достигнутым к началу 1980-х гг. советско-американским ракетно-ядерным паритетом и глубоким отставанием экономики СССР от экономики США (тем более вкупе с союзными европейскими странами и Японией) была разительной. Современная же глобализация только усиливает значимость экономического могущества в качестве ведущего фактора влияния. Вместе с тем институты и идеологические представления прежней эпохи подвергаются нарастающей эрозии.

Постбиполярный мир: вопросы, требующие ответа

Биполярная модель отношений просуществовала со всеми многочисленными модификациями до начала 1990-х гг., когда распад коммунистического блока, а затем и Советского Союза предопределил окончание холодной войны. Два последующих десятилетия оказались переходным периодом, когда стало ясно, что претензии США на доминирование, на абсолютное лидерство не оправдались. Кроме того, критерием номер один в конкурсе на звание «великой державы» в современном мире стало экономическое могущество само по себе, обладание соответствующим военным потенциалом не является непременным условием. Так, вооруженными силами глобального масштаба не обладают и не стремятся обладать такие современные лидеры, как Япония или Германия. Тем более это характерно для быстрорастущих новых мировых держав – Китая, Индии, Бразилии (последние, правда, заметно наращивают свои региональные военные возможности).

В первой тройке мировых экономических держав по показателю доли национального ВВП в глобальном продукте (расчете по паритету покупательной способности) находится сейчас два азиатских государства: КНР – второе место при 16-процентной доле в глобальном валовом продукте, и Япония – чуть ниже 16%. На первом месте Соединенные Штаты – 24%. Доля экономики России по самым оптимистическим оценкам составляет 3,5–4%.

Среди ведущих экономических держав законное место занимают как победители, так и побежденные во Второй мировой войне страны Европы, Северной Америки, Азии, Австралии и Океании. Следовательно, традиционное включение только определенной группы стран-победителей в Совет Безопасности ООН становится все большим анахронизмом.

В связи с формированием новой системы взаимоотношений и иерархии мирового влияния встают острые вопросы, настоятельно требующие недвусмысленных ответов, без чего действия на международной арене будут все менее эффективными. Выделим несколько основных:

Может ли нарастающее «расщепление» экономического воспроизводственного цикла между развитыми странами и странами развивающихся рынков вылиться в создание нового формата мировых «блоков»?Может ли отдельная страна, обладающая обширной территорией и значительным экономическим потенциалом, успешно развиваться и наращивать мировое влияние без тесных союзнических отношений? Насколько такой путь реален для России? Что лежит в основе современной модернизации России?Ведет ли глобализация экономики к стабильности и четкости отношений между суверенными странами или современная экономика стала основой нарастающего хаоса?

Список вопросов, безусловно, должен стать значительно шире уже в ближайшее время. Попытаемся все же начать искать ответы на некоторые из них.

Россия в условиях расщепления мирового экономического цикла

Глобализация мировой экономики выдержала испытание мировым кризисом 2007–2010 годов. Мировое хозяйство не распалось на противоборствующие экономические блоки. Свободное движение капиталов на мировом финансовом рынке не подверглось национальным ограничениям, а ведь подобного можно было ожидать, учитывая, что именно финансовый кризис взорвал успешное развитие мировой экономики и обусловил резкий спад. Произошло «расщепление» мирового экономического цикла. Наиболее развитые страны погрузились в рецессию, относительно быстрый рост сохранила только часть государств – лидеры развивающихся рынков. Выход из кризиса происходит крайне неравномерно. Россия также явно не относится к группе быстрого послекризисного экономического роста.

В Докладе об экономике России №25 в июне 2011 г. Всемирный банк утверждает, что в среднесрочной перспективе развитие мировой экономики замедлится. Посткризисный экономический рост оценивается как умеренный (см. таблицу):

Ситуация в экономике России характеризуется скорее как застойная. Для нее типично не только относительно медленное развитие, но и отсутствие позитивных структурных изменений и недостаточная конкурентоспособность производителей на международных и даже отечественных рынках. «Российским экспортерам трудно не только выйти на внешние рынки, но и удержаться на них», – констатируют авторы доклада Всемирного банка (с. 18). Так, в период с 1999 по 2008 гг. российский экспорт смог выжить по истечении двух первых лет после начала поставки только в 57% всех случаев продажи на внешний рынок. Для Китая, например, этот коэффициент чуть выше 70%. Российские производители вне нефтяного и газового секторов не сталкиваются с системой развитой конкуренции на собственном российском рынке и не владеют умением приобретать и наращивать сравнительные преимущества в конкурентной борьбе (с. 19).

В качестве наиболее простых характеристик положения страны в системе мирохозяйственных связей целесообразно использовать не только данные о ее доле в глобальном внутреннем продукте при расчете по паритету покупательной способности. Важно также оперировать показателями относительно доли в мировом экспорте отдельных групп товаров и услуг и состояния платежного баланса. В течение последних двух десятилетий в качестве обобщающего синтетического показателя используется такая оценка, как международная конкурентоспособность экономики. Примером такой оценки являются ежегодные доклады Давосского форума (см., например, Global Competitiveness Report 2010–2011). По данному рейтингу в последние годы первое место устойчиво занимает Швейцария. США постепенно сползли на четвертую позицию, а Россия остается в середине длинного списка – 63-е место.

Между тем международная экономическая конкуренция продолжает нарастать. Это, с одной стороны, борьба за рынки сбыта продукции и услуг, а с другой – соперничество за привлечение инвестиций. Но в этом контексте все отчетливее проявляется и еще одна закономерность. Быстрый экономический рост присущ странам, чья экономика ориентируется не только на потребителя за рубежом, но и на собственный внутренний рынок сбыта. Гигантские внутренние рынки азиатских стран с быстрорастущим населением – это их огромное конкурентное преимущество и «драйвер» роста.

Человеческий капитал, используемый на современных развивающихся рынках, формировался последние двадцать лет путем массового направления граждан соответствующих стран на обучение в Соединенные Штаты, Великобританию, другие страны ЕС. Именно потребление услуг современного высшего образования студентами из Индии и Китая стало основой столь многочисленного среднего класса в этих странах. Такое оказалось возможным только при условии роста доходов как домохозяйств, так и правительств развивающихся государств.

«Расщепление» экономического цикла значительно осложнило задачу продолжения экспортной экспансии и для стран – производителей массовой промышленной продукции, и для стран – экспортеров сырьевых товаров. Они, безусловно, наращивают взаимодействие друг с другом, являясь взаимным рынком сбыта этих экспортных поставок. Одновременно происходит значительное обострение конкуренции на всех мировых рынках. Это относится и к рынку долгосрочных прямых инвестиций. Без привлечения таких капиталовложений в российскую экономику задачи ее модернизации выглядят заведомо неразрешимыми.

Прогнозируемый для России на ближайшие несколько лет темп экономического роста на уровне 4–4,5% в год явно недостаточен для опережающего развития и сокращения отставания от экономик наиболее развитых или наиболее быстроразвивающихся стран. При этом необходимо учитывать, что более половины всех бюджетных доходов наше государство получает от экспортных операций нефти и газодобывающих отраслей на внешнем рынке именно с теми странами, которые существующая военная сила России по-прежнему делает нашими потенциальными противниками.

Банковская система и финансовые рынки недостаточны для обслуживания отечественной экономики в период ее выхода из кризиса. Крупным корпорациям и банкам приходится постоянно обращаться за заимствованиями к иностранным рынкам. Предприятия малоэффективны и плохо используют основные фонды и финансовые ресурсы. Низка производительность труда и в промышленности, и в сфере услуг – как частной, так и государственной. По отношению к соответствующему показателю в американской экономике она составляет около 30%.

В период выхода из кризиса в экономике не произошло переоценки ценностей – ни в бухгалтерском, ни в макроэкономическом смысле. Структура хозяйственной системы осталась докризисной, использование природных ресурсов неэффективным, производительность труда не выросла. Инвестиционный климат признается всеми крайне неблагоприятным. Отсюда и замедленный выход из спада производства.

Российская экономика сохраняет исключительно высокую зависимость от волатильности нефтяных цен. В случае их снижения для российской финансовой системы немедленно наступит тяжелое время. Положительное сальдо текущего платежного баланса сменится отрицательным с последующим снижением обменного курса рубля, резко возрастет дефицит федерального бюджета, банки и крупнейшие промышленные компании столкнутся со значительными трудностями в обслуживании внешней корпоративной задолженности.

Инвестиции в начале 2011 г. растут весьма скромными темпами и сосредотачиваются в традиционных для российской экономики экспортноориентированных секторах – металлургии и добыче углеводородного сырья. Прямые иностранные инвестиции в российскую экономику достаточно жестко контролируются правительством. Законодательно установлено, что в 42 отраслях российской экономики, признанных стратегическими, потенциальный зарубежный инвестор должен получать предварительное одобрение своего участия в инвестиционном проекте от правительственной комиссии, если такое участие предусмотрено в доле свыше 10%.

Например, при привлечении инвестиций иностранных фирм-производителей автомобилей Минэкономразвития РФ реализовало достаточно гибкую схему сочетания налоговых и таможенных льгот для инвесторов с требованиями локализации производства комплектующих для конечной продукции. Однако расширение подобных требований, включение в них передачи технологий и лицензий российским партнерам без встречных уступок в сфере налогов или прав аренды государственных земельных участков для инвесторов оказывается, как правило, неприемлемым.

В этих условиях инвесторам важно оценить страновые риски России и в связи с этим – насколько качественно функционируют российские юридические и экономические институты. В ближайшие годы экономический рост будет все в большей степени определяться внутренними событиями. Это требует от российской власти и бизнеса сосредоточиться на том, насколько эффективно работают отечественные институты экономического и социального развития.

К рассмотрению ставшего привычным перечня негативных явлений, включающего коррупционную «административную ренту», забюрократизированность всех процедур регистрации нового бизнеса, риски правоохранительной и судебной системы, стоит добавить такие тормозящие инвестиционный процесс явления, как неконкурентную, высокомонополизированную систему российских рынков. Речь идет как о скрытых картельных соглашениях на товарных рынках, так и о сохранении излишнего влияния естественных монополий на развитие экономики. Именно это делает накачку совокупного спроса в России малоэффективным способом стимулирования экономического роста.

Общая либерализация условий, на которых привлекаются иностранные инвесторы, в сочетании с льготным режимом для тех, кто приходит в высокорисковые отрасли высоких технологий, представляется наиболее логичным и эффективным подходом к преодолению трудностей российской экономики.

Стабилизация экономического роста и доходов, достигнутая в первом десятилетии ХХI века, не создала основы для долговременного развития. Глобальный финансовый и экономический кризис развеял ощущение успеха, кризис проявил и вывел на всеобщее обозрение сильные и слабые стороны российской экономики и политики. Мы вновь обнаружили себя в кругу весьма похожих на нас стран «развивающихся рынков», имеющих схожие проблемы. Ощущение движения по кругу, цикличности развития и слабости прогресса нарастает.

Замедление экономического роста в России вызвало серьезные негативные последствия.

Во-первых, увеличивается отставание нашей страны от той части мира, которую принято именовать «Западом», «золотым миллиардом». ВВП в расчете на одного гражданина России в объеме 13–14 тыс. долларов ставит нашу страну в положение развивающейся на уровне застойных латиноамериканских экономик без перспективы перехода в более высокую категорию.

Во-вторых, это категорически не соответствует политическим и социальным ожиданиям основных масс российского населения, продолжающих верить в предназначение России быть великой державой, что бы в это понятие ни вкладывалось.

В-третьих, вслед за привычкой плестись в хвосте западных стран нам грозит перспектива привыкать к запаздыванию в развитии по сравнению с традиционно более бедными, чем Россия, странами Юго-Восточной Азии. Если с отставанием по объему ВВП в отношении Китая общественное сознание России смирилось, то факт скатывания на уровень Индонезии или Филиппин может быть воспринят крайне болезненно.

По существу Россия выбыла из числа быстрорастущих экономик и покинула «лигу БРИК», во всяком случае в ее экономической ипостаси. Но и ранее к ней мы принадлежали чисто формально, так как структура российской экономики радикально отличается от китайской или индийской. Это страны, в которых происходит трансформация экономик из аграрных в индустриальные, тогда как Россия прошла этот этап развития более пятидесяти лет назад.

Российским властям удалось смягчить последствия экономического и финансового кризиса 2008–2009 гг. для населения страны. Вместе с тем кризисное падение ВВП и особенно промышленного производства, остановка банковского кредитования экономики, девальвация рубля, ставший устойчивым дефицит федерального бюджета – все это не только следствие неблагоприятной мировой конъюнктуры. Кризис вскрыл структурные слабости российской экономики.

Институциональные, политические и экономические основы модернизации

Российский этно-национальный культурный комплекс не включает в себя в достаточной мере такой элемент, как набор модернизационных ценностей. А ведь именно они призваны сделать устойчивым воспроизводство современных общественных отношений и спроса на технологические инновации. Большой проблемой остается низкая привлекательность реально действующих в нашей стране характеристик этого комплекса. И не только для «других», но и для самих граждан России.

Следовательно, задача современной элиты – сосредоточить усилия именно на этом направлении. Речь идет не о пропагандистских кампаниях, а об общественной практике борьбы за превращение экономики в одну из наиболее развитых и эффективных. И назовите этот путь хоть «евразийским путем развития», суть его не изменится, так как на этом направлении мы добиваемся того, чего достигли и европейские страны, и Япония.

Россия сегодня столкнулась с хорошо известной в мире проблемой – необходимостью перехода от краткосрочных модернизационных усилий и реформ к формированию самовоспроизводящегося и саморазвивающегося современного общества, включая политический строй с демократической сменой власти и экономическую систему с постоянно действующими стимулами для инноваций в производстве товаров и услуг. Может ли Россия добиться этого, или наша «евразийская» культура обрекает нас на вечное движение от застоя к мобилизации и обратно? Как вообще анализировать культуру общества, достаточно ли этого, чтобы понять его историческую судьбу?

Принципиальный вопрос: чем отличаются процессы модернизации сегодня от усилий прежних реформаторов в рамках империи Романовых, начиная с основания династии в начале ХVII века, или от «прорыва в светлое будущее» в ходе мобилизационных десятилетий советского периода, а затем от смены общественного строя в последнем десятилетии ХХ века? На первый взгляд, ответ прост – только в феврале 1917 и в августе 1991 гг. пришедшей к власти в ходе революции частью элиты ставилась задача развития в России демократической формы государственного устройства. Все остальные модернизационные проекты откровенно ставили задачу укрепления диктаторской/самодержавной власти и военной мобилизации. И не так уж важно, во имя «мировой революции» или выхода к Черноморским проливам и Константинополю.

Практически все модернизации, проводившиеся под руководством авторитарных лидеров, носили мобилизационный характер. В Советском Союзе, Японии, Германии, Италии 1930-х гг. мобилизация вполне открыто имела целью подготовку к большой войне. Можно спорить о том, могла ли индустриализация в СССР состояться по Николаю Бухарину и Алексею Рыкову, но остается фактом, зафиксированным историей, – она была проведена Иосифом Сталиным по-своему. И ее последствием стали и трагедия коллективизации, и жестокие репрессии, и отступление 1941–1942 гг. от Немана до Волги, и победа в Великой Отечественной войне, доставшаяся исключительно дорогой ценой.

Ведь даже в эпоху «великих реформ» правительство Александра II модернизировало Россию преимущественно в виду необходимости наращивания военного потенциала. Демократические элементы – независимый суд или земское местное самоуправление – представляли собой меры прежде всего экономические, обеспечивающие стабильность частной собственности или разгружавшие центральный государственный бюджет.

Милитаризация экономики сопровождалась, как правило, не расширением, а свертыванием даже зачатков демократии, уходом с уже достигнутых рубежей в деле привлечения «низших сословий» или «рядовых представителей рабочего класса и крестьянства» к делам государственной власти. Земские соборы начала XVII века исчезли как явление, и было восстановлено абсолютное самодержавие. В ХХ веке только возникшие было институты демократии – земство и Государственная дума – были сметены в ходе Октябрьской революции. Стихийно возникшие советские органы превращены в период гражданской войны в придаток откровенной диктатуры.

С помощью тоталитарных методов администрации советская власть достаточно энергично провела индустриализацию, нарастила количественные показатели и масштабы производства. Однако проблемы повышения эффективности использования ресурсов остались без какого-либо решения. Более двадцати лет с середины 1960-х до начала 1990-х гг. советское руководство ставило задачу роста производительности труда в 2–2,5 раза и не добилось успеха. Следующие два десятилетия, вобравшие в себя период революции 1991–1993 гг. и экономические реформы, также не обеспечили необходимого результата. Проблема эффективности по-прежнему актуальна.

Решение системных институциональных и политических проблем российского общества выступает как предпосылка и важнейшая часть задачи, нацеленной на создание эффективной экономической системы. Россия провозгласила курс на модернизацию экономики, широкое внедрение инновационных технологий и привлечение с этой целью иностранных инвестиций и человеческого капитала. По всем направлениям российским предприятиям предстоит активно конкурировать с остальными представителями развивающихся рынков. Точно так же, как уже сегодня страны, объединенные аббревиатурой БРИК, активно конкурируют друг с другом.

Для всех этих государств развивающихся рынков характерны высокие страновые риски. Они, однако, перекрываются преимуществами – обширным внутренним рынком, природными ресурсами и главное – дешевизной массовой неплохо образованной рабочей силы. Российская экономика явно проигрывает в этом соревновании. Рабочая сила в нашей стране дорога и не будет дешеветь. Одновременно инвестиции в основные фонды предприятий должны все больше превращаться во вложения в машинотехнические изделия для замены ручного труда.

Дело в том, что демографическая ситуация в России не способствует естественному притоку рабочих рук. Россия с неизбежностью сама будет импортировать как квалифицированную, так и неквалифицированную рабочую силу. Из-за демографического сдвига в структуре населения и увеличения его пожилой части, нуждающейся в социальном обеспечении, наш обширный рынок будет все менее емким для новейших потребительских товаров высокой технологии.

По своим экономическим проблемам Россия выступает достаточно типичным представителем группы стран Восточной Европы. Но в отличие от большинства из них не желает ставить своей целью организационное присоединение к «Восточному партнерству» с Европейским союзом, а затем, возможно, и к самому этому интеграционному объединению. И это, с точки зрения автора, является значительным упущением нашей внешней политики. Распространение на Россию условий и правил экономического, юридического и административного порядка Европейского союза могло бы резко увеличить привлекательность нашей экономики для иностранных и собственных российских инвесторов.

Данный подход вовсе не исключает успешного взаимовыгодного сотрудничества с соседями из КНР и других регионов Азии. Просто необходим нетрадиционный взгляд на, казалось бы, давно установленные понятия. Так, например, традиционно воспринимаемый в качестве враждебного вызова газопровод «Набукко» вполне способен стать органическим дополнением к российскому «Южному потоку». В течение одного-двух десятилетий выход иранского газа на европейский и азиатский рынки практически неизбежен, и такая кооперация станет привлекательным бизнесом.

При решении задач по освоению природных ресурсов Восточной Сибири и созданию там экспортного потенциала, ориентированного на рынок Китая и Индии, в качестве союзников по бизнесу мы получим дополнительно не только азиатских, но и европейских, и американских партнеров. Сергей Караганов в своей недавней статье, посвященной сотрудничеству с Китаем, вполне обоснованно доказывал, что производство и поставка продовольствия на китайский рынок может стать вариантом высокотехнологичного экспортного производства, к тому же способствующего защите окружающей среды и использованию возобновляемых природных ресурсов. Где российская экономика получит такие деньги и такие технологии, если не в ЕС и США?

Глобализация: от хаоса кризисных лет к новому порядку

Кризис мировой экономики 2007–2009 гг., как и полагается, многое расставил по своим местам. Глобализация экономики из абстрактного для многих теоретического понятия превратилась в весьма конкретный экономический контекст, без приспособления к которому невозможно выживание ни стран, ни предприятий, ни людей и домохозяйств. Без этого задача модернизации выглядит заведомо неразрешимой.

До настоящего времени ни бизнес-сообщество России, ни органы государственного регулирования экономики не научились извлекать выгоду из включения российской экономики в процесс глобализации.

Наши бизнесмены и аналитики рассматривают глобализацию прежде всего в качестве угрозы, в лучшем случае – вызова, но практически никогда как новую возможность. В ходе экономического кризиса, действительно, проявились негативные последствия глобализации мирового воспроизводственного процесса. Стало принято резко отрицательно оценивать наращивание масштабов финансовых рынков и усложнение сделок с применением производных финансовых инструментов. Именно в данной сфере произошли срывы платежей, послужившие первым упавшим камнем, который вызвал обвал финансовых рынков. Однако нельзя забывать, что финансовые инновации в сфере деривативов на финансовом и товарном рынках создали за два предкризисных десятилетия необходимые и достаточные условия для наращивания инвестиций в странах развивающихся рынков. Инновации в финансовом секторе позволили увеличивать денежные потоки, без которых невозможно было бы построить инновационные современные промышленные предприятия и обеспечить спрос на их продукцию.

Трудом населения развивающихся государств финансовые потоки были развернуты в значительной степени в экономику развивающихся рынков. Массовый экспорт из Китая и Индии товаров и услуг по низкой цене привел к формированию структурных дисбалансов в движении денежных потоков, выразившихся в профиците платежных балансов этих стран и накоплении ими огромных золотовалютных резервов. Признавая несомненные заслуги этих стран, нельзя не видеть, что важнейшим условием их ускоренного роста стал тот переизбыток свободных финансовых ресурсов, который был создан в мире в ходе развития финансовых инноваций на рынках деривативов и «оверлевериджа» банковских кредитов.

Сложилась следующая система отношений. С одной стороны, зарплата бюджетников в Соединенных Штатах непосредственно зависит от возможности их администрации привлечь в облигации американского госдолга доллары, накопленные в золотовалютных резервах Китая. С другой стороны, доход китайского производителя или торговца предметами первой необходимости зависит от покупательной способности американских домохозяйств. В результате движущей силой подавляющего числа экономических решений стала оценка баланса международных денежных потоков. В свою очередь, их устойчивость зависит от национальной конкурентоспособности на мировом рынке.

Создание «Большой двадцатки» (G20) в разгар кризиса, организация в ее рамках плодотворного переговорного процесса внесли значительный вклад в стабилизацию экономической обстановки. Однако вскоре стало ясно, что основные решения по государственному регулированию и национальных экономик, и мирохозяйственных связей по-прежнему должны приниматься на национальном уровне.

Хотя в глобальной финансовой системе накопились настолько значительные диспропорции, что крах рынка деривативов привел к расшатыванию институтов финансовой системы, спровоцировал банкротство большинства инвестиционных и многих коммерческих банков и страховых компаний, ответные антикризисные меры были приняты в Америке, странах еврозоны и Соединенном Королевстве фактически без использования международных финансовых институтов. Только Европейский центральный банк играл существенную антикризисную роль в качестве эмиссионного центра единой валюты – евро.

В ходе кризиса финансовые диспропорции захватили и сферу государственных финансов. Накопление государственной задолженности в объеме около 100% ВВП ведущих развитых стран предопределяет нарастание инфляционного давления. В этих условиях администрация президента Барака Обамы и Федеральная резервная система США встали на путь «количественного смягчения», т.е. мощнейшей денежной накачки финансовой системы «страны и мира». Их примеру последовал Банк Англии, а затем и ЕЦБ. Хотя руководители еврозоны делали многочисленные оговорки о неприемлемости инфляционного сценария, именно он и находит реальное воплощение в их действиях.

Инфляция, замедление или стагнация экономического роста являются наиболее реальной перспективой глобальной экономики на ближайшие пять-семь лет. В определенном смысле такое развитие событий будет прямым продолжением экономического беспорядка предшествующих кризисных лет.

Мировая инфляция – не новость для международных экономических отношений, на что недавно обратил внимание журнал The Economist. «Между 1945 и 1980 гг. реальная негативная ставка процента действовала по обязательствам государственного долга. Сберегатели размещали свои деньги на банковских депозитах, банки в свою очередь одалживали их правительствам, используя инструменты с процентными ставками, которые были существенно ниже процента инфляции. Затем правительства выплачивали свои долги сберегателям деньгами, обесцененными инфляцией, которые реально составляли суммы ниже тех, что были взяты в долг. Сберегатели с учетом инфляции несли потери в реальном исчислении. В свою очередь симметрично происходило улучшение балансов отчетности по государственным обязательствам. Остается загадкой, почему сберегатели мирились со столь жалкими доходами (crummy returns) на протяжении столь долгого времени». Исследователи международной экономики Кармен Рейнхарт и Белен Сбранчиа предложили называть данный процесс «финансовой репрессией».

Вопрос заключается только в том, будет ли «финансовая репрессия» вновь взята на вооружение для решения проблем государственного долга? Ответ автора данной статьи, безусловно, положительный. Инфляционная накачка денежной массы и в долларах, и в евро, и в фунтах, которую ныне политкорректно именуют «количественным смягчением», уже принесла рост долларовых цен на все торгуемые на международных биржах товарные инструменты, а также очевидное ускорение роста внутренних цен в Соединенном Королевстве и странах еврозоны.

Совершенно откровенно данный метод руководство стран еврозоны пытается применить для распутывания узлов государственного долга в странах Южной Европы. Предоставляя финансовую помощь Греции, они, с одной стороны, обеспечивают погашение ею долгов перед частными банками других стран, а с другой – продлевают всю вновь накопленную этой страной задолженность. С третьей стороны, такая реструктуризация должна позволить снизить уровень процентных ставок по государственным обязательствам. Нарастающая инфляция значительно облегчит правительствам задачу обслуживания долга.

В среднесрочной перспективе инфляция обесценит государственные обязательства не только Греции. «Финансовая репрессия» позволит гасить эти обязательства обесцененными в реальном выражении долларами и евро. При этом банкам предлагается также внести свой вклад путем реструктуризации и пролонгирования задолженности на своих балансах. Правда, скорее всего, нынешнее правительство Греции не сможет воспользоваться плодами «финансовой репрессии», т.к. дефолт по госдолгу будет зафиксирован раньше.

Однако предстоящий этап мирового развития не только не перечеркнет процесс глобализации, но даст ей новый толчок. Унификация банковского законодательства охватит не только принципы бухгалтерской отчетности, но и практику банковского надзора. Она включит в себя не согласование, а совместное проведение бюджетной политики, во всяком случае, будут создаваться антикризисные стабилизационные фонды ЕС, прообраз которых используется сегодня для помощи Греции. Вполне вероятно введение общих для бюджета Евросоюза и бюджетов стран-членов налогов, типа налога на финансовые трансакции, доходы от которых будут делиться между брюссельской бюрократией и национальными правительствами.

Правительству России, бизнес-сообществу и обществу в целом неизбежно придется искать ответ на эту новую реальность, отгородиться от которой за государственными границами просто невозможно. Мы обязаны обеспечить для России полноценное участие в новом этапе глобализации экономики и найти на этой основе собственное достойное место в мировой иерархии государств. От решений, принимаемых ведущими державами, зависит, в каком мире нам предстоит жить, даже если сами эти державы на данный момент находятся не в лучшей форме. Как представляется, основой российской стратегии может являться оборонительный военно-политический и экономический союз с Соединенными Штатами, их европейскими и азиатскими союзниками и отказ от взаимного ядерного сдерживания, унаследованного от холодной войны. Я подробно писал об этом в статье «Новая Антанта» («Россия в глобальной политике», № 6, 2008 год). Развитие событий с тех пор только укрепило уверенность автора в том, что альтернативы данному сценарию нет.

С.К. Дубинин – доктор экономических наук.

Россия > Госбюджет, налоги, цены. Финансы, банки > globalaffairs.ru, 2 августа 2011 > № 739696 Сергей Дубинин

Россия > СМИ, ИТ > www.tribuna.ru, 5 мая 2011 > № 383453

7 мая празднует свой день рождения Владимир БОРТКО. Известному мастеру экранизаций литературной классики исполняется 65 лет. Однако, когда корреспондент «Трибуны» накануне юбилея связался с кинорежиссером, тот пребывал в довольно мрачном расположении духа, и разговор получился скорее проблемным, чем праздничным.

– Владимир Владимирович, позвольте начать с довольно личного вопроса. Как вы будете праздновать свой день рождения?

– А никак не буду праздновать. Не хочу что-то устраивать, организовывать. Совершенно нет ни желания, ни настроения, ни сил. Для того чтобы организовать праздник, надо что-то делать, работать… Не хочу. Годы, видимо, дают о себе знать.

– Но ведь эти годы прожиты не зря. Вы 40 лет в кино, видели, как оно меняется, развивается, переживает не лучшие времена и вот теперь, кажется, возрождается. Насколько эти кинематографы разные: тот, в котором вы начинали работать, и тот, в котором работаете сейчас?

– Это, конечно, совершенно разные вещи. Потому что кино внутри Советского Союза было совершенно другим. Ведь кино в большом Союзе существовало за «железной» стеной и развивалось в условиях отсутствия реальных конкурентов. Сейчас мы равно конкурируем на мировом рынке с другими странами, производящими кино. Другое дело, что весь кинопрокат сегодня – это, прежде всего, кинопрокат американский. И можно снять один, два, три хороших фильма, но очень сложно с их помощью завоевать рынок. Это первое. Второе: кино было общенациональным искусством, его смотрели. Снималось около 200 кинофильмов в год. Сейчас вроде бы снимается ненамного меньше, но большинство – «третий сорт». Фильмам сложно окупаться.

Но необходимо понимать, что у нас сейчас внутри страны существует два совершенно разных кино: «экранное» и телевизионное. Все, что я говорил, – это касается «экранного» кино. А телевизионная ситуация прямо противоположная. Телевизионное кино себя оправдывает. Мало того что оправдывает – оно сейчас крайне выгодно. Любой, я подчеркиваю, любой телевизионный кинофильм прибылен! И поэтому даже возникает своеобразная конкуренция: кто сделает хуже? Сняли, как попало: а все равно смотрят! Ну, давай тогда еще хуже сделаем, раз все равно стараться не надо. Еще дешевле, еще проще. Вот такая грустная история.

– Тем не менее вы как раз тот режиссер, который умудряется снимать одинаково успешные и качественные фильмы и для кинотеатров, и для телевизора. Получается, что не все зависит от сложившейся конъюнктуры?

– Ну что ж поделать – так получается. Почему? Даже не знаю. Да, фильм «Тарас Бульба» в прокате оставил далеко позади многие американские фильмы. Что касается телевизионных проектов, то максимум, что можно было извлечь, – это никем пока что не побитая «Мастер и Маргарита», которую смотрели 40 миллионов зрителей. Это не общее число зрителей всего сериала, а каждой серии отдельно! Этот телепроект побил по популярности новогоднее выступление президента России. А это, согласитесь, о чем-то говорит…

– Получается, не правы те, кто говорит, будто наш зритель испортился, ему не интересно хорошее кино, а подавай только тупые американские боевики?

– Это, конечно, не так! Конечно, зритель любит и смотрит хорошее кино. Ну, если фильм, снятый по Гоголю, собирает огромную кассу в прокате и оставляет позади боевики и комедии – это о чем-то говорит! Выводы делайте сами. Если есть хорошее кино, то его смотрят даже без пиара и рекламы. В России вообще все странно складывается: обычно люди думают, если настойчиво рекламируют – значит, тут что-то не то… Менталитет такой, или народ привык, что его постоянно обманывают...

– В Советском Союзе, помимо всего прочего, на кино возлагалась значительная воспитательная функция. Вы согласны?

– Бесспорно! И в этом был большой смысл, особенно для подростков, которые любят подражать и плохому, и хорошему, главное, как это сделано – художественно или однобоко, плакатно.

– Сейчас эта функция утрачена безвозвратно?

– Сто процентов! Ведь тогда кино делало государство. И государство, естественно, было заинтересовано в воспитании своих граждан. А сейчас оно совершенно не заинтересовано в этом. О чем тут вообще говорить? Кто делает кино? Частные компании. А они больше всего заинтересованы в получении денег, а не в воспитании молодого поколения и тому подобном. Это бизнес. В идеологическом государстве, каким был Советский Союз, воспитанием занимались, и очень серьезно. И не только через кино, а через все виды искусства.

Когда я поступал в институт, экзаменационная комиссия похвалила меня за глубокие познания в музыке и истории культуры. А откуда я это знал? Да потому что у моей бабушки, необразованной колхозницы, радиоточка работала круглые сутки. Как и у большинства советских людей. И там постоянно звучала классика, образовательные программы. А сейчас никто не обязан нести светлое и высокое в массы. Ни режиссер, ни продюсер. Свобода! Вот мы и имеем то, что имеем. Что еще сказать по этому поводу, я не знаю. Одним словом, тупик.

– Неужели все кино снимают исключительно ради денег?

– Мне нравится интересная фраза великого драматурга Софокла, которую он сказал две с половиной тысячи лет назад. «Слушай, Софокл, – спросили его, – зачем ты пишешь пьесы?» И он ответил: «Для того чтобы сделать граждан Афин лучше и укрепить государство». Я тоже придерживаюсь этой идеи. И судя по тому, какой успех имел «Тарас Бульба», что-то мне удается. Но это ведь совершенно не обязательно для всех. Меня это волнует, и я этим занимаюсь.

– Последние годы вы снимаете исключительно масштабные произведения. А вам не хотелось бы вернуться к жанру комедии, в котором вы когда-то весьма успешно работали?

– Зачем? У нас, по-моему, и так на экране сплошные комедии, гэги, обхохочешься…

– Это так, но смотреть-то их в большинстве своем невозможно, поскольку юмор очень низкого качества.

– При советской власти людей ведь заставляли смотреть «правильное» кино. Это не значит, что им обязательно нравилось то, что они смотрели. А сейчас люди выбирают сами – что хотят видеть. Но, поскольку они на 90 процентов неандертальцы – вот и получают то, что хотят. Почему такой незамысловатый уровень? А кто сейчас ходит в кино? В основном это контингент от 12 до 28 лет, которые проходили русскую литературу факультативом, если вообще проходили…

– Кажется, скоро мы увидим вашу новую работу: мини-сериал «Петр Первый. Завещание». Фигура Петра сейчас часто оценивается неоднозначно. Можно встретить мнения, будто он был больше кровавым тираном, нежели реформатором, человеком, который нарушил естественный ход российской истории. Вы к таким высказываниям как относитесь?

– Сплошная ерунда! Что же он, ничего не сделал, кроме как бороды боярам сбрил? Выходит, некоторым бороды эти жалко? Важнее ведь другое. Что такое металлургия в России? Это Петр. Уральские заводы – это Петр. Современная азбука – это Петр. Первая газета – это Петр. Раздвинутые границы России на Запад – это Петр. Этого разве мало? А?! Кровавый тиран и больше никто? Все сделал Петр. И его последовательница, Екатерина Вторая, перед тем как что-то делать, всегда говорила: поищите в указах Петра, может, там есть по этому поводу что-нибудь. И часто находили! Вот сейчас бы тоже не мешало там поискать, может, на пользу стране бы пошло. Он был гений, спал в сутки всего по четыре-пять часов. Оставил после себя дикое количество бумаг, написал горы документов. Ничего себе тиран!

– Насколько известно, фильм вы поставили по книге Даниила Гранина «Вечера с Петром Великим»?

– Если вы читали эту книгу, то при просмотре фильма найдете очень мало совпадений. Я просто узнал из книги Даниила Александровича, что существовала такая любовница Петра Великого – Мария Кантемир. И все!

Раньше режиссеров интересовали, как правило, либо юность Петра Алексеевича (Стрелецкий бунт и так далее), либо казнь его несчастного сына. А меня интересует как раз наоборот. Когда Россия уже совершенно другая, непохожая на ту, какой была в начале его царствования.

– Раз в основе сюжета лежит любовная история, то получается, что фильм больше о Петре-человеке, чем о Петре-императоре?

– А как это можно разделить? Здесь он император, а здесь он – человек? Это все вместе происходит. И император, и человек, и все, что хочешь. Просто личность, она неразделима. Он же был человек, а не машина. А на высокой должности приходится принимать разные решения, в том числе и неприятные, тяжелые. Это работа такая. Вот он и помер в 53 года. Надорвался титан! Он ведь за все хватался, все желал делать сам: и корабли строить, и фонтаны в Петергофе проектировать. И это все действует по сегодняшний день! Первый ватерклозет в Монплезире устроил – так им до сих пор при желании можно воспользоваться.

И кстати, кино – не про любовь. Вы посмотрите сначала, а потом уже будете говорить, что там лежит в основе сюжета. Да, там была любовь, но это не значит, что кино исключительно про любовь, и все. Про что кино? Про Петра Алексеевича. Императора всея Руси и прочая, и прочая… Вот про него и про завещание, которое он оставил потомкам.

– Когда можно начинать смотреть?

– 14 мая на телеканале «Россия». Кстати, там проводят эксперимент: покажут в субботу сразу две серии. Так что целых четыре часа вы будете наблюдать за жизнью Петра.

– Я понимаю, что вы совсем недавно закончили эту большую работу. Но все-таки, может быть, уже можно говорить о каких-либо планах на будущее? Какие сюжеты вам интересны дальше?

– Кое-что есть. Я, например, сейчас пишу сценарий про Иосифа Виссарионовича Сталина. Еще одного «кровавого тирана».

– Не боитесь, что вас «заклюют» либералы?

– А что мне бояться? Это интересная историческая личность. Умер «кровавый тиран» 60 лет назад, а действует на всех нас до сих пор. Это очень интересно. А вы говорите – комедии... Вообще меня на историю России последнее время сильно потянуло. Там, конечно, смешного тоже хватает… Великое часто соседствует со смешным… Но мне почему-то смеяться не хочется. Думаю, дальше будет еще сложнее, поскольку знания умножают скорбь… Иван ВОРОНЦОВ.

Россия > СМИ, ИТ > www.tribuna.ru, 5 мая 2011 > № 383453

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 14 февраля 2011 > № 739762

Почему Москва говорит "нет"

Вопрос российских интересов, а не психологии

Резюме: Вместо того чтобы стремиться вылечить Россию, Вашингтону нужно научиться иметь с ней дело – так же, как с Китаем, Индией и многими другими странами. Хорошая новость состоит в том, что по вопросам, которые действительно представляют взаимный интерес, Россия готова к сотрудничеству.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 1 за 2011 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

В последние 10 лет поведение России на международной арене озадачивает многих американских наблюдателей. С точки зрения Вашингтона, главные вызовы современности – терроризм, ядерное распространение, изменение климата – носят глобальный характер и угрожают всем странам. Соединенные Штаты пытаются найти на них международный ответ. Однако Кремль оказался в этом отнюдь не помощником. На протяжении многих лет российские переговорщики блокировали попытки заставить Иран и КНДР отказаться от ядерных программ. В то же время Москва использовала экономическое и дипломатическое давление, чтобы помешать вступлению соседних стран в НАТО, она также препятствовала использованию американских баз для борьбы с талибами в Афганистане. А в августе 2008 г. Россия вторглась в Грузию и успешно отделила два горных анклава от ее территории.

Недавно появились некоторые намеки на потепление российско-американских отношений. В июне президент США Барак Обама и президент России Дмитрий Медведев беседовали в Вашингтоне, закусывая гамбургерами, и объявили о перезагрузке. Москва подписала новое соглашение взамен Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-1), срок действия которого истек, и поддержала резолюцию ООН об ужесточении санкций против Ирана.

Но в других вопросах Кремль по-прежнему разочаровывает. Россия согласилась лишь на те санкции, которые позволяют ей достроить АЭС Тегерану и, вероятно, разрабатывать его нефтегазовую отрасль. Россия провела военные учения, моделирующие вторжение в Польшу, и разместила противовоздушные ракеты в Абхазии.

Суперэго России

Объяснение такого поведения американские официальные лица и обозреватели обычно ищут в области психологии. Русские, говорят они, действуют так из-за оскорбленного самолюбия. Импульсивные, эмоционально неустойчивые и часто страдающие паранойей, они набрасываются на соседей, стремясь залечить раны недавнего прошлого и возродить утраченное чувство величия.

Все вашингтонские психологи связывают поведение России с комплексами ее лидеров, однако ставят разные диагнозы. Одни рассматривают сопротивление России политике США как детское бунтарство. Когда в 1990-е гг. российские официальные лица яростно возражали против расширения Североатлантического альянса и протестовали против бомбардировок Сербии, некоторые в Вашингтоне усматривали в этом симптомы истерии. В 1994 г. президент Борис Ельцин напомнил президенту Биллу Клинтону, что «НАТО была создана во времена холодной войны», и предупредил, что включение в альянс стран Центральной Европы «посеет зерна недоверия». Позже один из сотрудников Белого дома писал, что это заявление «подорвало уверенность [Клинтона] в эмоциональной, психической и политической устойчивости Ельцина». На протяжении 10 лет американские официальные лица пытались успокоить российских коллег и убедить их в том, что политика Соединенных Штатов на самом деле выгодна России. Между собой это называли «лечить нервы шпинатом».

Другие объясняли несговорчивость Москвы уязвленным эго. Как выразился в 2006 г. Ричард Бёрт, бывший представитель США на переговорах по контролю над вооружениями, политические реформы в России вряд ли будут успешными из-за чувства унижения и поражения, возникшего после окончания холодной войны. Конфликт в Грузии в августе 2008 г., казалось, подтвердил эти подозрения: обозреватель Time назвал причиной вторжения России «зреющий в руководстве страны гнев из-за утраченного величия», а Newsweek писал, что российские лидеры одержимы идеей «добиться уважения».

Еще один частый диагноз – это паранойя. Приверженцы такой точки зрения считают, что у России нет достаточных оснований опасаться продвижения Североатлантического альянса к ее границам, размещения противоракетных комплексов в Восточной Европе или враждебности некоторых своих соседей. Негативно реагируя на «цветные революции» в Грузии и на Украине, российское руководство скорее подчинилось «параноидальному, агрессивному импульсу», как сказала тогдашний госсекретарь Кондолиза Райс. Или, как писал весной 2008 г., за несколько месяцев до конфликта с Грузией, болгарский политолог Иван Крастев: «Чтобы понять, почему Кремль действует таким образом, нужно осознать, насколько он не уверен в себе и страдает паранойей».

Наконец, прохладное отношение российского руководства к американским проектам воспринимают как результат «ментальности холодной войны» или неспособности отбросить устаревший способ мышления. Перед саммитом 2009 г. в Москве Обама жаловался, что российский премьер-министр Владимир Путин по-прежнему «одной ногой опирается на старые методы ведения дел».

Каждый из этих диагнозов подразумевает особое лечение. Если проблемы России связаны с подростковым комплексом или смятением, американские официальные лица должны терпеливо, но твердо и как можно чаще говорить о позиции США, объясняя при этом, почему она выгодна Москве. Эмоциональная неустойчивость лечится психотерапией: Клинтон призывал помощников помочь Ельцину «усвоить» или «принять» расширение НАТО как неизбежную реальность, «к которой ему нужно просто привыкнуть и научиться жить с ней». Для уязвленного эго одни предлагали метод показного проявления уважения, в то время как другие советовали пригрозить лишить Кремль статусных символов, которыми предположительно дорожат российские власти. Если руководство России страдает паранойей и проявляет агрессию, Вашингтону нужно вооружать потенциальных жертв Кремля. Наконец, если кремлевские деятели являются приверженцами антагонистического мышления времен холодной войны, Соединенным Штатам нужно делать ставку на более молодое поколение – отсюда разговоры о том, что Вашингтон поддерживает более современного Медведева, а не Путина.

За 20 лет США неоднократно пытались применить различные варианты психологического подхода к России. Однако нет свидетельств того, что Вашингтон преуспел в этом. Напротив, это раздражало и вызывало противодействие, а поведение российских лидеров не изменялось так, чтобы больше соответствовать целям Соединенных Штатов. Этот подход основан на глубоком заблуждении по поводу мотивации России. Разумеется, лидеры страны хотели бы, чтобы к ним относились с уважением. Верно и то, что многие россияне чувствуют себя униженными из-за падения национального статуса, а риторика Кремля часто обусловлена этим ощущением разочарования. Но реальная причина, по которой США считают Россию таким неконструктивным партнером, лежит не в области психологии, она связана с объективной оценкой национального интереса.

Что важно для Москвы

Сегодня у России и Соединенных Штатов мало общих интересов и еще меньше общих приоритетов. Там, где они совпадают, российские лидеры часто сомневаются в эффективности американской стратегии. Более того, существует определенный дисбаланс: США, будучи мировой сверхдержавой, заинтересованы в поддержке России по многим вопросам, в то время как Россия нуждается в Соединенных Штатах в меньшей степени. Требования России исключительно негативны: Вашингтон должен остановить расширение НАТО и прекратить поощрять антироссийские правительства и неправительственные организации в соседних государствах.

Внешняя политика России при Путине и Медведеве была обусловлена тремя целями: укрепление экономического роста, поддержка дружественных режимов в бывших советских республиках и предотвращение терроризма в стране. С точки зрения российского руководства, успех в каждой из этих сфер жизненно необходим для сохранения власти и поддержки населения.

Экономический рост стоит на первом месте. Кремль понимает, что власть в современном мире основана на экономической мощи. Как Путин заметил в феврале 2000 г., «не может быть супердержавы там, где царит слабость и бедность». Российские лидеры знают, что их популярность в стране объяснятся впечатляющим возрождением экономики. ВВП на душу населения с учетом паритета покупательной способности увеличился с менее чем 7 тыс. долларов в 1999 г. до почти 16 тыс. долларов в 2008 г. (и сопоставим с показателями Ирландии в 1987 г. или Португалии в 1989 году.)

Основную роль в этом буме играют нефть и газ. Сегодня они обеспечивают треть российского бюджета. Хотя и Путин, и Медведев говорят о модернизации и диверсификации экономики, они понимают, что по крайней мере в ближайшие 10 лет процветание страны будет зависеть от сохранения стабильных рынков и относительно высоких цен на углеводороды. Принимая во внимание события недавнего прошлого, они должны осознавать, что, если эти условия изменятся, под угрозой окажется не только процветание страны, но и их собственное политическое будущее. Хотя обвал цен на нефть в начале 1980-х гг. стал не единственной причиной краха СССР несколько лет спустя, это был важный фактор. Позже, когда цены на нефть упали до девяти долларов за баррель, Россия объявила дефолт по своим долгам, поставивший крест на репутации ельцинских реформаторов.

Поэтому неудивительно, что мировоззрение российских лидеров формирует зависимость от экспорта топлива. Большая часть экспорта нефти и газа идет в Европу. В целом импорт из России составлял около 18% всего энергопотребления в ЕС в 2007 г. (когда полностью обновлялись данные). Но некоторые страны зависимы в значительно большей степени. В то время как в 2007 г. Франция и Германия получали, соответственно, 14% и 36% газа из России, показатели в странах Восточной Европы были гораздо выше: 48% в Польше, 92% в Болгарии и 100% в трех прибалтийских государствах. Некоторые считают, что такая ситуация подвергает эти государства риску политического давления со стороны Кремля. В 2008 г. тогдашний британский премьер Гордон Браун предупреждал, что Европа может оказаться в «энергетических тисках» у таких стран, как Россия.

Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что именно Россия зависима от европейского рынка, а не наоборот, – и это самое удивительное. Европа, включая прибалтийские государства, является пунктом назначения почти для 67% российского экспорта газа (другие бывшие советские республики покупают остальные 33%). Точно так же, по данным 2007 г., 69% российского экспорта нефти шло в Европу. С учетом того, насколько доходы и бюджет России зависят от этой торговли, потеря европейских клиентов стала бы катастрофой.

Вполне понятно, что Кремль без энтузиазма относится к строительству альтернативных трубопроводов для доставки в Европу газа из Центральной Азии. Газопровод «Набукко», проект которого поддерживают Евросоюз и Соединенные Штаты, предназначен для поставок азербайджанского (а, возможно, когда-нибудь и иранского) газа через Турцию и Восточную Европу в Австрию. Москва рассматривает это как серьезную угрозу своему процветанию. Российский государственный гигант «Газпром» предпринимает шаги, чтобы препятствовать строительству «Набукко», скупая газ, который предполагалось транспортировать, и проектируя конкурирующий трубопровод «Южный поток», который в основном пройдет через те же страны.

Энергетика также сказывается на сложных отношениях России с Китаем и странами Центральной Азии. Экономический рост в КНР сулит обширный рынок для российского экспорта полезных ископаемых. Тем не менее, пока Китай предпочитает Москве центральноазиатских производителей ресурсов, используя конкуренцию, чтобы заключать наиболее выгодные сделки. Хотя Россия недовольна тем, что ее обходят южные соседи, она предпочитает, чтобы они торговали с Азией, а не соперничали с «Газпромом» за европейский рынок. Тем не менее, с падением потребности Европы в российской энергии в ближайшие годы китайские заказы станут особенно важными для обеспечения замены. Понимая это, Медведев встречался с главой КНР Ху Цзиньтао не менее пяти раз за год и подписал пакет новых соглашений в сентябре 2010 года.

В российской энергетической политике национальные приоритеты переплетаются с узкими интересами высокопоставленных руководителей, которые входят в советы директоров крупных корпораций и хотели бы, чтобы эти компании доминировали на рынках и приобретали зарубежные активы, не говоря уже о материальной выгоде для их друзей в менеджменте. Коррупция кажется одной из основных проблем российского энергетического сектора. По словам Бориса Немцова и Владимира Милова, либеральных критиков Путина, стоимость строительства трубопроводов «Газпрома» настолько высока (3 млн долларов за километр по сравнению со средним мировым уровнем 1–1,5 млн долларов), что это нельзя объяснить только некомпетентностью управления.

Разумеется, интересы хозяев Кремля и обычных россиян не всегда совпадают. Но это не означает, что энергетическая политика Москвы является только результатом коррупции. Зависимость России от экспорта топлива в Европу была бы такой же значительной, даже если бы в Кремле находилась команда истинных демократов и честных госслужащих. Российские демократы тоже предпочли бы, чтобы Болгария покупала газ у «Газпрома», а не у его конкурентов; а Белоруссия и Эстония платили бы такую же высокую цену за газ, как Германия и Италия.

Российская газовая индустрия столкнулась с новыми тревожными тенденциями. Мировое производство сжиженного природного газа (СПГ) возросло, что увеличило предложение, в то время как финансовый кризис сократил спрос. Одновременно новые перспективы добычи сланцевого газа повысили вероятность того, что скоро Европа сама сможет производить необходимый ей газ. Центральная опора российской политэкономии неожиданно зашаталась.

Второй основной интерес России – дружественность правительств в соседних странах. Это особенно чувствительный вопрос из-за 16 млн этнических русских, которые остаются в постсоветском «ближнем зарубежье». В случаях очевидной дискриминации – например, когда Эстония ввела экзамен по эстонскому языку в начале 1990-х гг., затруднив получение гражданства для местных русских, – давление общества вынуждает Кремль высказываться (но не предпринимать военные действия). В более широком масштабе Москва выступает резко против дальнейшего расширения НАТО на восток. И это неудивительно: ни одно государство не будет приветствовать приближение исторически враждебного военного союза к своим границам вне зависимости от того, как часто этот альянс заявлял о своих мирных намерениях.

Тем не менее, многие видят более зловещую цель во внешней политике Москвы – восстановление российского доминирования над бывшими советскими республиками и, возможно, даже над большей частью Восточной Европы посредством экономического и военного давления. Не имея возможности читать мысли Путина, полностью исключить такую вероятность невозможно. Однако доказательств существования такого экспансионистского плана мало.

Двадцать лет Россия в основном отступала в геополитическом плане. Вместо того чтобы расширять присутствие за границей, она демилитаризировалась и выводила войска на свою территорию. В 1990-х гг. российская армия покинула Восточную Европу и страны Балтии, а общая численность войск под командованием Москвы снизилась с 3,4 млн солдат почти до 1 миллиона. С тех пор Россия ушла со своих баз на Кубе и во Вьетнаме и сократила численность войск в бывших советских республиках. За несколько лет до конфликта 2008 г. Путин закрыл в Грузии три военные базы, а численность российских солдат в этой стране сократилась, по оценкам Международного института стратегических исследований, с 5 тыс. до тысячи.

Режим, вынашивающий экспансионистские планы, вел бы себя совершенно иначе. Можно было бы взбудоражить русских националистов в приграничных районах стран Балтии, Восточной Украины или в Крыму, и затем направить российские войска им на помощь. В Грузии ревизионистская Россия аннексировала бы Абхазию и Южную Осетию уже давно, еще до того как грузинский президент Михаил Саакашвили начал наращивать военную мощь после прихода к власти в 2004 году. Для многих на Западе российское вторжение в Грузию в 2008 г. явилось доказательством территориальных претензий Москвы. Но если бы кремлевские руководители склонялись к идее экспансии, они бы двинули войска на Тбилиси, чтобы свергнуть Саакашвили и поставить на его место более дружественное правительство. По крайней мере российские войска взяли бы под контроль нефте- и газопроводы, которые проходят по территории Грузии. На самом же деле они не тронули трубопроводы и быстро вернулись в горы.

Попытки Москвы оказать влияние на соседей были не очень успешными. Содружество независимых государств, региональный координационный орган, который якобы является инструментом российского доминирования, распадается – только шесть из 11 президентов приняли участие в последней встрече, продолжавшейся всего 30 минут. Даже Александр Лукашенко, белорусский диктатор, предположительно зависимый от Москвы, не согласился признать независимость Абхазии и Южной Осетии. В Киргизии президент Курманбек Бакиев нарушил данное Москве обещание закрыть американскую авиабазу. (В Москве недолго горевали, когда несколько месяцев спустя в результате народных протестов Бакиев был свергнут, но, к раздражению Кремля, Лукашенко немедленно пригласил его в Минск.)

Стала ли зависимость от российского газа политическим рычагом влияния Москвы на Запад? Признаки этого не очень заметны. Можно было ожидать, что наиболее зависимые государства будут проявлять наибольшее уважение. В действительности именно эти страны – Чехия, Эстония и Польша – упорно старались «щелкнуть медведя по носу». Всего за несколько лет государства, в значительной степени зависящие от российских поставок нефти и газа, вступили в НАТО, разрешили разместить на своей территории элементы американской ПРО и подвергали критике политику России. В то же время менее зависимые западноевропейские страны – Германия и Италия – демонстрировали большую симпатию к Кремлю, например, не высказывая особого энтузиазма по поводу быстрого присоединения Грузии и Украины к НАТО.

Некоторые воспринимают периодические попытки «Газпрома» повысить цены на газ для Белоруссии, Грузии, Украины и других государств как политический шантаж. Хотя в некоторых подобных конфликтах существовал политический подтекст, факт остается фактом: на протяжении многих лет Россия продавала газ странам, которые считала недружественными, за гораздо меньшую цену, чем платили страны Западной Европы. В 2005 г. Россия поставляла газ украинским «оранжевым революционерам» по 52 доллара за тысячу кубометров, в то время как Германия платила 197 долларов. Разницу частично можно объяснить расходами на транспортировку, но Россия долго продолжала поставлять газ в прибалтийские государства по значительно меньшей цене (90–95 долларов за тысячу кубометров), чем в соседнюю Финляндию (148 долларов).

Почему Россия продавала газ по такой низкой цене странам Восточной Европы и бывшего СССР – не совсем ясно. Мотивы «Газпрома» могли включать рациональную ценовую дискриминацию: умный монополист оценивает платежеспособность разных клиентов. В начале 1990-х гг. «Газпром» резко повысил цены для прибалтийских государств, затем снизил их после падения спроса на две трети. Отчасти «Газпром» надеялся получить в обмен на низкие цены долю в системах трубопроводов и распределения энергоресурсов, чтобы в будущем закрепить спрос. Российские лидеры, возможно, полагали, что дешевый газ поможет улучшить отношения с государствами, которым оказывается предпочтение, или по крайней мере позволит избежать открытых конфликтов. Учитывая то, как мало Россия получила за свои ценовые уступки, пересмотр Кремлем этой политики не должен никого удивлять.

В действительности уроки недавних газовых войн кардинально отличаются от выводов, сделанных большинством обозревателей. Вместо того чтобы продемонстрировать возможности политического давления, газовый конфликт между Москвой и Киевом показал, насколько малым влиянием реально обладает Кремль. Нарушение поставок газа западноевропейским потребителям, платящим высокую цену, могло быть только актом отчаяния – в конечном итоге, продолжение продажи российского газа в Европу, рынок, в котором Москва очень нуждается, зависит от уверенности европейцев в способности России обеспечить бесперебойные поставки. То, что Кремлю пришлось поставить под удар собственную репутацию, чтобы привлечь внимание Киева, демонстрирует пределы подобной политики шантажа.

Третьей важной целью России является предотвращение терроризма. Нет смысла обсуждать непростую историю военных действий России в Чечне, достаточно сказать, что сегодня Москва столкнулась с серьезной террористической угрозой со стороны исламских фундаменталистов, базирующихся на Северном Кавказе. Кремль решительно настроен ограничить поддержку этих группировок извне, что влияет на его политику в Афганистане, Иране и Центральной Азии.

Целенаправленность политики России не означает, что она всегда грамотно прорабатывается и реализуется. В экономике правительство вкладывает миллиарды долларов в проекты, которые кажутся обреченными на провал – как, например, попытка повысить котировки акций с помощью государственных приобретений или спасение отсталого автопроизводителя АвтоВАЗ. Инвестиции Москвы в высокие технологии могут принести какие-то плоды, но, скорее всего, расходы превысят прибыль. Пока Кремль уклоняется от введения мер, которые, вероятно, реально могли бы обеспечить быстрый рост, – от реформ правоохранительной и судебной системы и борьбы с коррупцией.

В отношениях с Западом российские представители иногда, кажется, готовы подлить масла в огонь русофобии. Если, как полагают многие, Александр Литвиненко, критиковавший Путина, был отравлен в 2006 г. по приказу Кремля, трудно понять, какую выгоду Москва могла бы извлечь из этого убийства, ухудшившего имидж России в мире и осложнившего отношения с Великобританией.

В России, как и везде, политику делают личности. Путин поражает наблюдателей как чрезвычайно конкурентный политик, но иногда он вызывает разочарование – например, когда в 2009 г. заявил, что Россия вступит во Всемирную торговую организацию (ВТО) только вместе с Белоруссией и Казахстаном (позже он пересмотрел свою позицию). Но такие случаи – исключение. В основном политика России является целенаправленной, осторожной и – даже в случае заблуждений – достаточно последовательной. Вопрос в том, допускают ли цели, стоящие за этой политикой, практическое сотрудничество с США.

Общие цели

Соединенные Штаты понимают свою роль как одной из лидирующих мировых держав, а вызовы, с точки зрения Вашингтона, являются пугающими. В Афганистане, Ираке и Пакистане исламские боевики угрожают захватить власть и предоставляют базы для террористов. Проблема предотвращения ядерного распространения никогда ранее не стояла так остро – Иран приблизился к созданию бомбы, а КНДР отказывается разоружаться (если говорить о более широкой задаче, то Обама, как известно, призвал к безъядерному миру). Другие приоритеты США включают борьбу с изменением климата, обеспечение безопасности энергетических поставок и поддержание стабильного восстановления мировой экономики.

Благодаря своему географическому положению, статусу ядерной державы, историческим отношениям с ключевыми странами, праву вето в Совете Безопасности ООН, роли крупного экспортера энергоресурсов и крупнейшей армии в Европе Россия может либо содействовать, либо осложнить осуществление американских целей.

До недавнего времени для борьбы с «Талибаном» войска НАТО были вынуждены доставлять большую часть грузов на север из Пакистана через Хайберский проход. Но этот маршрут с трудом справляется с огромным объемом грузов, кроме того, конвои часто попадают в засаду. Согласие России в 2008 г. разрешить альянсу транспортировать грузы на юг по железной дороге или через российское воздушное пространство обеспечило необходимую альтернативу.

Москва могла бы также играть позитивную роль в усилиях, направленных на обуздание ядерных амбиций Ирана. На протяжении многих лет российские ученые-ядерщики развивали тесные связи со своими иранскими коллегами, эти отношения могли бы помочь в достижении компромисса на переговорах. Еще важнее, что поддержка России в Совете Безопасности ООН необходима для ведения новых санкций или легитимного применения каких-либо других способов давления. (В июне Россия согласилась на новый набор санкций, но только на те, которые, по-видимому, не затрагивали ее коммерческие интересы в Иране.)

Голосование Москвы в СБ ООН также имеет ключевое значение для любых скоординированных действий по сдерживанию ядерной программы КНДР. В более широком смысле дальнейшие соглашения по ядерному разоружению невозможны без участия России. Ни один план по борьбе с изменением климата не может игнорировать загрязнение, связанное с работой российских предприятий. Наконец, хотя это не столь значительно, российские долларовые резервы и объем долгосрочных казначейских облигаций США дает Москве по крайней мере небольшой потенциал для воздействия на стоимость доллара.

Но нужна ли России помощь Вашингтона, чтобы достичь своих целей? Краткий ответ – нет. Как потребитель российской энергии Соединенные Штаты отнюдь не самый крупный клиент – в последние пять лет они закупали 2–4% от российского нефтяного экспорта, и почти не приобретали газ. На самом деле энергетические интересы США и России в основном противоречат друг другу. Добыча газа из сланцевых залежей в Соединенных Штатах сделала возможной поставку СПГ в Европу, что привело к снижению цен. Вашингтон, стремясь избавить своих европейских партнеров от зависимости от России, поддерживает строительство альтернативных трубопроводов, таких как «Набукко». А в долгосрочной перспективе усилия США по уменьшению внутреннего спроса на ископаемые виды топлива приведет к снижению мировых цен на нефть, от которых зависит Москва.

В целом у России и Соединенных Штатов мало общих экономических интересов. В 1995 г. 6% российского экспорта шло в США; к 2009 г. эта цифра составляла 3% – меньше, чем Россия экспортирует в Польшу. В то же время доля Соединенных Штатов составляет всего 5% от российского импорта. Доля США в потоке капитала в Россию тоже незначительная. В 1995 г. 28% от общего объема иностранных инвестиций в Россию шло из Соединенных Штатов; к 2010 г. эта цифра сократилась до 2,5%. К этому времени доля российских инвестиций в американскую экономику превышала инвестиции США в Россию.

Отдаление российской экономики от Соединенных Штатов совпало с укреплением связей Москвы с Европой и Китаем. В 2009 г. доля Европы составляла 52% российского экспорта и 45% российского импорта; еще 14% импорта шло из Китая – по сравнению с 2% в 1995 году. Хотя российский экспорт в КНР сейчас составляет менее 6% от общего объема, эта цифра будет увеличиваться с ростом потребности Китая в сырье. Доля Европы в иностранных инвестициях в Россию возросла с 41% в 1995 г. до 71% в 2010 г., хотя в основном это российские деньги, которые возвращаются в страну с Кипра, из Люксембурга и Швейцарии.

В рамках намеченной модернизации Москва, безусловно, будет рада увеличению американских частных инвестиций. В ходе визита в 2010 г. Медведев посетил Массачусетский технологический институт и Силиконовую долину. Партнерство с американскими фирмами, разумеется, необходимо, но на данном этапе высокотехнологичные совместные предприятия с Западной Европой будут иметь большее значение. В 2009 г. 61% российских коммерческих соглашений об импорте высокотехнологичного оборудования и услуг был заключен с партнерами из ЕС (11% – с американскими компаниями). В ближайшем будущем рост России будет в большей степени зависеть от копирования и применения американских инноваций, а не от сотрудничества с американскими учеными в создании новинок.

В сферах, где Вашингтон может помочь России, – например, поддержав ее вступление в ВТО – российские интересы являются смешанными. Членство в ВТО имело бы благоприятные последствия для некоторых отраслей, таких, как цветная металлургия, но пагубно сказалось бы на других – например, на автомобилестроении. Поэтому, хотя в целом Россия получила бы больше преимуществ, некоторые в Москве по-прежнему занимают двойственную позицию.

В достижении второй из основных целей России – содействие дружественным режимам в соседних государствах – Кремль не ожидает помощи от США. Ему бы просто хотелось, чтобы Соединенные Штаты перестали вмешиваться, используя методы, которые Россия называет неконструктивными. Однако Вашингтон считает попытки Москвы влиять на внешнюю и внутреннюю политику своих соседей нарушением их суверенитета. США финансово поддержали цветные революции, в результате которых настроенные против России лидеры пришли к власти на Украине и в Киргизии, а также настаивали на скорейшем присоединении Грузии и Украины к НАТО. Хотя при Обаме такие усилия сократились, Вашингтон сохраняет приверженность идее членства Тбилиси и Киева в Североатлантическом альянсе, а американские военные продолжают проводить совместные учения с режимами, которые Москва считает враждебными, например, в Грузии. Таким образом, в вопросе о российском «ближнем зарубежье» Вашингтон и Москва придерживаются диаметрально противоположных точек зрения, и сотрудничество вряд ли возможно.

Наконец, недоверие и разница в подходах ограничивают сотрудничество в сфере борьбы России с исламскими террористами. Хотя ни Вашингтон, ни Москва не хотят усиления боевиков на Северном Кавказе, их взгляды на проблему настолько различны, что обсуждение вызывает только раздражение. Там, где многие в Вашингтоне усматривают сопротивление, вызванное грубыми нарушениями прав человека со стороны местных властей, Москва видит «войну против террора». Путин не понимает, почему Великобритания и Соединенные Штаты предоставили политическое убежище Ахмеду Закаеву и Ильясу Ахмадову, чеченским лидерам, которых он считает эмиссарами террористического движения.

За редким исключением, Россия не нуждается или не хочет помощи от Вашингтона в достижении своих главных целей. Но она оценила бы, если бы США перестали вмешиваться, вооружая приграничные государства и пытаясь подорвать позиции России на энергетическом рынке.

Рациональная двойственность

Тем не менее Россия может по-прежнему надеяться, что Соединенные Штаты преуспеют в своих глобальных устремлениях. Например, Кремль не хотел бы видеть Афганистан под контролем «Талибана». Победа там исламистов может привести к выступлениям радикалов в Центральной Азии и усилить террористические сети Северного Кавказа. Но российское руководство не уверено в том, что НАТО победит «Талибан» или по крайней мере обеспечит стабильность. Представляя себе ситуацию после ухода американских войск, Кремль не хочет сейчас предпринимать шаги, которые сделают невозможными отношения с будущими правителями Кабула. Москва также знает, что некоторый уровень напряженности держит в узде ее южных соседей. Если центральноазиатские лидеры почувствуют угрозу со стороны «Талибана», они скорее будут готовы к сотрудничеству в рамках возглавляемой Москвой Организации договора коллективной безопасности и к российскому военному присутствию в регионе. В то же время Россия озабочена потоками героина, хлынувшими через ее границы; производство наркотиков удвоилось после вторжения НАТО. И опросы показывают, что российское общество гораздо менее позитивно, чем Путин и Медведев, относится к идее помощи НАТО в Афганистане.

Иран также находится в центре сложных расчетов. Москва предпочла бы, чтобы Тегеран не разрабатывал ядерное оружие. Тем не менее многие российские официальные лица сомневаются, что даже самые жесткие экономические санкции, полностью поддержанные Россией, могут предотвратить такой исход. В то же время у России есть экономические интересы в Иране, ставить которые под угрозу было бы слишком дорого. Российский экспорт в эту страну вырос с 250 млн долларов в 1995 г. до 3,3 млрд в 2008 году. Москва надеется получить контракты на строительство новых АЭС, разработку нефтяных и газовых месторождений и поставку в Иран современного вооружения. Россия в то же время не склонна искать какие-либо оправдания для иранских радикалов, раскачивающих ситуацию на Северном Кавказе.

Разрешение конфликта между Тегераном и Вашингтоном поставило бы под угрозу коммерческие и стратегические интересы России. Западные инвестиции, вероятно, пришли бы в нефтегазовую отрасль Ирана, конкурируя с российскими многонациональными проектами. Отмена санкций и ослабление напряженности привели бы к снижению цен на нефть; началось бы строительство новых трубопроводов для поставки иранского газа в Европу. Во многом нынешняя тупиковая ситуация отвечает целям Кремля. Россия также хотела бы ядерного разоружения КНДР, но при этом сомневается, что даже ее мощная поддержка санкций поможет добиться результата. Одновременно Россия опасается, что в случае военной эскалации конфликта или падения режима в Пхеньяне потоки беженцев устремятся на Дальний Восток.

Новый договор по СНВ закрепляет сокращение ядерного арсенала России, которое и так происходит естественным образом из-за старения вооружения. Дальнейшее сокращение не столь очевидно отвечает интересам России, поскольку противоракетные системы становятся более точными и мощными. Москве необходимо сохранить достаточно ракет и боеголовок, чтобы оставаться уверенной в возможности ответного удара. В сфере изменений климата Кремль признает, что глобальное потепление связано с огромными расходами из-за затоплений и разрушения инфраструктуры. Однако вопрос о том, как затраты на сокращение загрязнений должны быть распределены между промышленно развитыми и развивающимися государствами, остается спорным. Как и в других странах, в России имеются влиятельные группы, выступающие против ограничения выбросов.

Ограниченно, но конструктивно

Вашингтону не следует ожидать особой помощи от Москвы, но не из-за оскорбленного самолюбия или паранойи российских официальных лиц, а потому, что приоритеты Соединенных Штатов не являются их приоритетами – и вообще не соответствуют их интересам.

Параллель с отношениями между США и Китаем может оказаться полезной. Выстраивая связи с Пекином, американские политики воспринимают конфликты интересов такими, как они есть. Они не ощущают необходимости опекать китайских коллег или проводить с ними сеансы психоанализа. Трудно представить, чтобы накануне пекинского саммита американский президент упрекал председателя Ху Цзиньтао за его устаревшие маоистские взгляды и обещал в качестве противовеса поддержать премьера Вэнь Цзябао.

Если противоположные интересы делают тесные отношения между Москвой и Вашингтоном маловероятными в ближайшие годы, то в долгосрочной перспективе имеется больше оснований для оптимизма. В то время как взаимодействие с Соединенными Штатами сокращалось, происходило постепенное сближение России с Европой и в экономическом, и в культурном плане. Поскольку эти изменения происходят медленно и не очень резко, они оставались незаметными. В дальнейшем Россия станет еще более европейской, не утратив при этом своих отличительных черт. В 2008 г. россияне совершили в 39 раз больше поездок в Западную Европу и в 19 раз больше поездок в Китай, чем в Соединенные Штаты. Из 41 тыс. российских студентов, обучавшихся за границей в 2008 г., 20 тыс. проходили курс в университетах Европы и только 5 тыс. – в США. В 2009 г. россияне предпочитали покупать недвижимость в Болгарии, Черногории, Германии, Испании и Чехии, а не в Соединенных Штатах.

Хотя пока не все россияне считают себя европейцами, их отношение меняется. В апреле 2010 г., отвечая на вопрос о том, с какими государствами Россия должна более интенсивно сотрудничать во внешней политике, 50% опрошенных назвали страны Западной Европы – таких оказалось даже больше, чем назвавших Белоруссию, Украину и другие страны СНГ (20% назвали США). Большинство – 53% – заявили в 2009 г., что поддержали бы вступление России в ЕС, если бы была такая возможность.

Вероятно, эти тенденции сохранятся. Даже если средние темпы роста в России замедлятся до чуть более 4%, как прогнозирует Всемирный банк, через 10 лет она догонит бедные страны Западной Европы по уровню доходов. С развитием страны ее средний класс продолжит расширяться и интегрироваться в Европу. В какой-то момент – хотя невозможно предсказать, когда именно – произойдут политические перемены, либерализация органов власти и серьезная попытка взять под контроль коррупцию. Даже при росте торговли с Китаем культурная идентичность России будет еще прочнее связываться с Западом. В конечном итоге, хотя и не скоро, идея присоединения России к Евросоюзу может стать серьезной.

Однако сотрудничество с Европой – особенно с Восточной Европой – будет сопровождаться и конфликтами. Сближение Москвы с Европой станет причиной обоюдной уязвимости и вызовет борьбу за преимущества и выгоду в торговле. Самый очевидный пример – энергетический рынок. Возможно, столкновения экономических интересов приведут к политическому кризису, который затруднит европеизацию России. Но, скорее всего, подобные конфликты будут успешно разрешены.

Даже если в ближайшие 10 лет Россия и США не достигнут тесного партнерства, их отношения все равно могут быть конструктивными. Ограниченные связи необязательно должны быть плохими, и риторика России на протяжении прошлого года позволяет предположить, что Путин и Медведев хотели бы улучшить атмосферу. Парадоксально, но главным условием потепления является признание обеими сторонами пределов их общих интересов. Если в Вашингтоне будут ожидать слишком многого, не оправдавшиеся надежды вновь приведут к подозрениям, новым сеансам психоанализа и контрпродуктивным реакциям.

За исключением периодических вспышек покровительственной риторики, администрация Обамы подходила к России прагматично. И это принесло ограниченный, но полезный результат: новый договор по СНВ, соглашение о транспортировке грузов НАТО в Афганистан через российскую территорию и голосование России в Совете Безопасности ООН за санкции против Ирана.

Такой прагматизм означает признание того, что Соединенные Штаты мало что могут сделать для дальнейшей демократизации России. Продолжение роста и сближение с Европой хотя и не дает гарантий, но является наилучшей надеждой на политические реформы. Чем больше российская элита связана с Европой – через туризм, образование, деловое партнерство и социальные контакты, – тем больше она заинтересована в поддержании теплых отношений. Ослабление визовых требований Евросоюза для россиян ускорит процесс. Прагматизм также означает, что Вашингтону придется предоставить Европе право самостоятельно строить отношения с Россией.

Признание этих фактов не должно задевать такую перенапряженную супердержаву, как США. Вместо того чтобы стремиться вылечить Россию, Вашингтону нужно научиться иметь с ней дело – так же, как с Китаем, Индией и многими другими странами. Хорошая новость состоит в том, что по вопросам, которые действительно представляют взаимный интерес, Россия готова к сотрудничеству.

Дэниел Трейсман – профессор политологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и приглашенный научный сотрудник Института гуманитарных наук в Вене. Он является автором книги «Возвращение: Путь России от Горбачёва до Медведева».

Андрей Шлейфер – профессор экономики Гарвардского университета

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 14 февраля 2011 > № 739762

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 27 декабря 2009 > № 2911800 Влад Иваненко

Горизонт в тумане

© "Россия в глобальной политике". № 6, Ноябрь - Декабрь 2009

О позиционировании России в условиях глобальной неопределенности

Влад Иваненко – доктор экономики, советник Министерства природных ресурсов Канады. Положения статьи отражают личную точку зрения автора и ни в коей мере не позицию его работодателя.

Резюме Кризис выявил ограниченность способности рынков к саморегулированию, что повлечет за собой ревизию отношений между частными компаниями и государством в пользу последнего. Складывается впечатление, что правительственные программы стимулирования рынков, начатые осенью 2008 года, пришли всерьез и надолго.

Всякий кризис, особенно такой сложности, как нынешний, создает ситуацию неопределенности, когда опасности неразрывно связаны с возможностями. Для России, которая на протяжении уже многих лет находится в поиске собственной стратегии развития, адекватная оценка сложившихся обстоятельств – как собственного потенциала, так и протекающих вокруг процессов – особенно важна.

ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ ЧЕРТЫ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ПОРЯДКА-2009

Переустройство мирового экономического порядка, спонтанно начавшееся осенью 2008 г. и перешедшее в вялотекущую стадию к зиме 2009–2010 гг., можно охарактеризовать тремя явлениями.

Во-первых, низкая ликвидность системообразующих банков стран с устойчивым торговым дефицитом (Великобритания и Соединенные Штаты) вызвала паралич мировой банковской системы в сентябре – октябре 2008 г. Платежный баланс построен по принципу двойного счета, поэтому увеличение дефицита по текущему счету товаров и услуг должно идти параллельно с ростом счета операций с финансовыми инструментами. Так и происходило до 2008 г., когда банки США «связывали» приходящие капиталы долгосрочными активами (например, казавшимися выгодными вложениями в американскую ипотеку).

Падение стоимости этих фондов побудило инвесторов закрывать свои позиции, что привело к оттоку денег из тех банков Соединенных Штатов, которые реинвестировали их под ипотечный залог. Стремясь привести в норму ликвидность, пострадавшие банки начали продавать зарубежные активы, выводя из равновесия банковские системы других стран. Чтобы избежать финансового хаоса, связанного со спонтанным перераспределением ликвидности, правительствам, в первую очередь администрации США, пришлось прибегнуть к массовому кредитованию национальных банковских систем.

Это принесло свои плоды. К ноябрю 2009 г. можно было говорить о восстановлении ликвидности трансатлантической банковской системы, на что указывает уменьшение разницы между процентными ставками на межбанковские кредиты в Лондоне и ставками на государственные облигации в Вашингтоне (TED spread) до предкризисного уровня начала 2007 г.

Во-вторых, одновременно с банковским кризисом падал товарооборот мировой торговли. Согласно данным Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), суммарный месячный товарооборот стран, входящих в ОЭСР, и восьми стран, претендующих на членство в этой организации (включая Россию), упал с 2 трлн 320 млрд долларов в июле 2008 г. до 1 трлн 469 млрд в феврале 2009 г. Значительно сократились сальдо счета товаров и услуг нетто-импортеров и нетто-экспортеров, о чем можно судить по уменьшению коэффициента вариации сальдо до самого низкого значения с 2003 г.

В-третьих, активное правительственное вмешательство в дела кредиторов и должников, до сей поры считавшихся частными, указало на фактическую смену экономической парадигмы в Соединенных Штатах – страны, на модели которой базируется система современной мировой экономики. Практика массового вливания государственных денег сначала в банковскую систему, потом в автомобильную промышленность, затем в энергетику означала фактический разрыв бюрократического Вашингтона с традицией свободного рынка и переход на более знакомую в России модель «ручного управления».

НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ КРИЗИСНОЙ СИТУАЦИИ

Наметившаяся экономическая стабилизация не означает, что мир стал более определенным. Напротив, в самое ближайшее время правительствам нескольких государств придется принимать непростые решения.

Наибольшие трудности ожидают Вашингтон, который еще не определился с тем, как выбраться из бюджетной западни. Согласно данным Казначейства США, правительственный долг вырос с 9 трлн 646 млрд долларов на конец августа 2008 г. до 11 трлн 813 млрд на конец августа 2009 г., причем скорость роста долга по месяцам не замедлялась до последнего времени. Расклад держателей долга американского правительства показывает, что дополнительные покупки совершают частные вкладчики, включая иностранных. Поскольку поведение этой категории инвесторов непредсказуемо, Вашингтон очень скоро может оказаться в ситуации, когда рынок согласится предоставить ему кредиты лишь под большие проценты. Он может пойти и на повышение процентной ставки, рискуя при этом выстроить финансовую пирамиду из своих облигаций, либо предпочесть обратиться к помощи печатного станка с возможным раскручиванием инфляционной спирали.

Второй вариант представляется для экономики Соединенных Штатов менее убыточным в краткосрочном плане. При падении курса доллара значительная доля потерь будет перенесена на иностранных держателей американских долговых бумаг из Китая, Японии, арабских стран – экспортеров нефти и офшорных центров, расположенных в бассейне Карибского моря и в Великобритании. Однако инфляционное перераспределение благосостояния затронет и США: пенсионные фонды обесценятся, и усилится разрыв в доходах между жителями относительно благополучных и обедневших штатов. Остается только гадать, как средний класс Америки (основа ее демократии) отреагирует на потерю сбережений всей жизни.

Кроме проблемы бюджетного дефицита, Вашингтону придется разбираться с моделью экономического развития, прежнюю версию которой – свободный рынок – он спонтанно заменил под давлением обстоятельств последнего года. Хотя американское правительство на словах заявляет о неизбежной реприватизации «временно» национализированных активов, в первую очередь банковских и в автомобилестроении, создается впечатление, что частные компании всерьез начали подстраивать свои инвестиционные планы под программы правительства. Поэтому, даже если оно и захочет выставить на продажу свои доли в компаниях, сомнительно, чтобы национальные частные игроки проявили желание их выкупить без существенного дисконта и без обещания продолжения государственной поддержки. Иностранным претендентам, скорее всего, укажут на дверь, ссылаясь на «стратегическую важность» активов. Не окажется ли тогда возврат к утерянным экономическим идеалам невозможным?

Проблема дисбаланса внешней торговли и возможный пересмотр Вашингтоном модели развития влекут за собой существенные последствия для государств, выбравших экспортную стратегию, таких, к примеру, как дальневосточные экономики (Китай, Япония), Германия и в определенной мере Россия. Отличительной чертой данной парадигмы является явная или неявная специализация на обслуживании рынков других держав – более крупных и богатых. Чтобы преуспеть в рамках такой модели, необходим постоянный рост экспорта, но, по последним данным ОЭСР на август 2009 г., в мировых масштабах он не восстановился. Возникшая неопределенность ставит под вопрос целесообразность экспортной модели развития, что в конце концов может перерасти в необходимость пересмотреть идеологию развития в Берлине, Москве, Пекине и Токио.

Быстрый рост расходов американского правительства одновременно начинает беспокоить внешних кредиторов. Особенно это заметно на примере Китая, который, согласно данным Казначейства Соединенных Штатов, с июня 2009 г. начал покидать рынок федеральных бумаг. Вашингтон пока смог найти замену в лице более лояльных инвесторов из Японии, Гонконга и Великобритании (включая офшорные зоны), но подобную игру невозможно продолжить без решения проблемы бюджетного дефицита США. Если же последняя будет решена за счет инфляционного финансирования, перед другими странами встанет дилемма: либо последовать примеру Вашингтона, что повлечет за собой рост мировых цен, либо разрабатывать инновационные методы защиты национальных экономик от последствий падения курса доллара.

Чтобы перевести опасности и возможности, возникшие в мире за последний год, в плоскость практического применения, следует сначала определить, какие цели ставит перед собой Россия как федеральное евразийское образование.

Для установления национальных приоритетов можно воспользоваться методом демократического выбора. В этом случае ориентиры развития предлагаются политическими партиями, наиболее популярные из которых поддерживаются на выборах избирателями. В целом данный метод подходит для России, граждане которой имеют право голоса, если не возможность задавать цели правительству. Российская специфика такова, что программа победившей в 2007 г. партии «Единая Россия» («План Путина») не расшифрована в деталях, что предоставляет широкие возможности для интерпретаций. Все же на основе действий, предпринятых российскими властями после выборов, и результатов опросов общественного мнения можно сделать вывод, что элита и «молчаливое большинство» ставят перед собой две главные цели:

сохранение единого российского культурного пространства, что подразумевает независимую внешнюю и внутреннюю политику;

развитие экономики и инфраструктуры, достаточное для поддержания жизнедеятельности государства и высокого уровня жизни населения.

В практическом плане данные цели означают определение и фиксацию границ этого пространства с соседними цивилизационными блоками, а также более быстрый рост благосостояния России относительно других держав. Исходя из названных приоритетов, рассмотрим, насколько благоприятна сложившаяся ситуация и какие меры могут способствовать решению поставленных задач.

ГРАНИЦЫ КУЛЬТУРНОГО ПРОСТРАНСТВА ПО ЭКОНОМИЧЕСКИМ РЕАЛИЯМ

Хотя общность культуры можно интерпретировать несколькими способами, в экономическом плане она определяется как идентичность моделей поведения предпринимателей и чиновников сопредельных территорий, их производителей и потребителей в процессе создания и передачи товаров и услуг, обладающих рыночной стоимостью. Подобная поведенческая близость облегчает контакты, или, выражаясь экономическим жаргоном, «сокращает издержки обращения». Поэтому единое цивилизационное пространство, будь то российское либо иное, отличается от сопредельных территорий не только общностью формальных законов, но и повышенным объемом торговли, более тесным переплетением технологических цепочек и тенденцией к формированию «особых» отношений между ее формально независимыми членами.

В моей статье, опубликованной в вашем журнале два года назад («Россия в глобальной политике», 3/2007), я поставил вопрос об идентификации естественных границ российского пространства на основе данных взаимной торговли государств Евразии. Используя гравитационную модель, я рассчитал временные изменения в «расстоянии» между Россией и ее торговыми партнерами как соотношение ВВП и объема обоюдного экспорта за 1997–2005 гг. Чем меньше получался показатель расстояния, тем более сильным считалось притяжение. Выяснилось, что к России наиболее тесно прилегают Белоруссия, Казахстан и Украина, из чего был сделан вывод, что эти четыре страны формируют единое экономическое пространство.

С тех пор появились новые данные, которые позволяют проверить стабильность полученного результата. Оказалось, что расстояние между Россией и вышеуказанными странами продолжало быстро сокращаться в 2006–2008 гг. вопреки регулярным новостям о «торговых войнах» между ними. Подобное развитие отношений свидетельствует о возможной идентификации культурного блока в пределах Белоруссии, Казахстана, России и Украины.

В то же время обнаружилось быстрое расширение торговых связей России с партнерами, принадлежащими к иным – североевропейскому (Финляндия) и центральноевропейскому (Германия, Италия, Нидерланды) – цивилизационным образованиям. Более детальный анализ торговых потоков показывает, что резкое сокращение расстояния между Россией и этими странами происходит в первую очередь благодаря российскому экспорту энергоресурсов в обмен на широкий ассортимент товаров с высокой долей передела. Подобный расклад торговых потоков свидетельствует о зарождающейся интеграции России в экономическое пространство части Евросоюза через энергетический сектор, который становится все более транснациональным. То же можно сказать и о Казахстане, нефтедобывающая промышленность которого постепенно «встраивается» в европейский рынок.

Вторым индикатором интеграции, на сей раз технологической, служат данные о торговле промежуточными товарами, список которых можно найти на портале Статистического отдела ООН. К ним относятся как товары с небольшой долей передела (например, полуфабрикаты из черных и цветных металлов), так и узкоспециализированные товары (в частности, электронные комплектующие). Рынок таких изделий менее развит, чем рынки сырья или товаров конечного спроса, поскольку их производители больше зависят от покупателей. Таким образом, повышенная доля промежуточных товаров в экспорте страны указывает на «встроенность» ее национальных производителей в зарубежные технологические цепочки.

Доля промежуточных товаров в экспорте России составляла на 2008 г. около 15 % , что свидетельствует о том, что страна была относительно мало интегрирована в мировые промышленные конгломераты (за исключением металлургической отрасли, которая в основном нацелена на обслуживание потребителей по всему миру). С другой стороны, доля полуфабрикатов в российском импорте достигала 30 % (за 2008 г.), что может свидетельствовать о потенциальном включении зарубежных поставщиков в местные технологические цепи.

Более детальное изучение структуры поставок в Россию из стран СНГ указывает на неоднородность интеграционных процессов. Например, Украина имеет высокую долю поставок промежуточных товаров, но это преимущественно продукты черной металлургии, которые Украина в еще большей пропорции, чем в Россию, поставляет в другие страны. Более заметны интеграционные процессы в поставках Белоруссии, особенно в области автомобилестроения и электроаппаратуры. Как и Россия, Казахстан в значительной мере ориентирован на сырьевое производство, и присутствие его предприятий в российских или иных международных технологических цепях малозаметно за исключением металлургических производств. Таким образом, можно сделать вывод, что производственная структура современной России больше совпадает с границами государства, нежели с предполагаемым единым культурным полем.

Данные голосований в международных организациях можно принять за указатель схожести взглядов национальных элит на проблемы мировой политики. ООН ведет статистику голосований в Генеральной Ассамблее, данными которой с 2006 г. по 2008 г. мы воспользуемся. По результатам 249 голосований позиция России наиболее часто совпадает с точкой зрения Белоруссии и трех центральноазиатских государств (Казахстан, Киргизия, Узбекистан), а наиболее часто расходится с мнением Украины, которая голосует в унисон со странами Евросоюза. Отсюда можно сделать вывод о наличии взаимопонимания между элитами России и некоторых ее соседей за исключением Украины. Выбор Киева, правда, может быть вызван определенным оппортунизмом, нежели принципиальностью, поскольку позиция стран ЕС чаще всего преобладает в ходе голосований в Генеральной Ассамблее ООН.

По совокупности наблюдений можно заключить, что российская заявка на статус регионального центра только частично подкрепляется фактами и что в некоторых областях страна выходит за пределы, а в других – не доходит до границ своего возможного цивилизационного блока.

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ МОДЕЛЬ ДЛЯ РОСТА БЛАГОСОСТОЯНИЯ РОССИИ

Выбор между стратегиями развития страны можно условно свести к выбору между экспортной моделью и моделью роста за счет повышения внутреннего спроса.

Как мы уже говорили, первая модель подразумевает специализацию на производстве наиболее конкурентоспособной на территории страны продукции, после чего происходит наращивание экспорта этой продукции путем устранения зарубежных конкурентов. Этот результат достигается либо естественным образом за счет уникальных природных ресурсов или климата, а также сокращения трудовых издержек, что позволяет продавать продукцию по демпинговым ценам, либо за счет инноваций, которые делают национальную продукцию лидером по качеству.

Вторая модель подходит для стран, не способных по каким-то причинам наладить экспорт (например, из-за высоких транспортных расходов) или экономика которых переросла рынки их ранее влиятельных партнеров. В таком случае экономические агенты фокусируются на обслуживании тех внутренних рынков, которые наиболее важны для региона, порождая при этом побочный спрос на дополнительные продукты и услуги. Внешнеторговые отношения приобретают второстепенный статус, так как государство экспортирует не столько ради оплаты закупок потребительских товаров либо вывоза финансового капитала, сколько для импорта сырья и товаров, предназначенных для инвестиционных проектов внутри страны.

Как экспортная модель, так и ее альтернатива имеют свои преимущества и недостатки. Экспортную модель проще запустить, однако она работает, когда рынки потенциальных стран-импортеров достаточно емки, а их возможности расплатиться за поставки велики. С другой стороны, модель внутреннего роста более капризна: в частности, ее успех зависит от присутствия того, что называют духом предпринимательства.

Предпринимательство, или способность находить и осваивать новые рынки, есть, пожалуй, один из самых трудноуловимых факторов достижения национального успеха. Советы о том, как преуспеть на этом поприще, обычно сводятся к комплексу правил для правительств, нацеленных на создание «благоприятного делового климата». При этом предполагается, что предпринимательство расцветает только в оранжерейных условиях, предоставленных государством, а не в процессе создания удобной для ведения бизнеса институциональной среды. Данное предположение противоречит историческим наблюдениям, которые увязывают экономический успех модели внутреннего развития скорее с интенсивностью предпринимательской деятельности, нежели с государственной поддержкой бизнеса. При этом нужно отметить, что мелкие предприниматели действительно реагируют на окружающую среду, созданную государством и обществом, поскольку из-за своего малого размера они вынужденно подстраиваются под заданные условия.

Современную российскую модель развития можно классифицировать как вариант модели экспортного развития. Выбранный еще в 1970-х гг. на основе экспорта нефтегазовых ресурсов, он привел к возникновению и установлению устойчивого обмена российских углеводородных продуктов на потребительские товары Европы. Следует отметить, что страна может полагаться на экспортную модель для решения задачи повышения благосостояния. Результаты последних десяти лет свидетельствуют о том, что Россия с ее 16 тыс. долларов на душу населения в 2008 г. (по паритету покупательной способности) ненамного отличается от новых членов Европейского союза. При благоприятной конъюнктуре на нефтяных рынках можно надеяться, что она достигнет уровня благосостояния беднейшего государства «старого» Евросоюза – Португалии с ее 23 тыс. долларов на человека – в ближайшее десятилетие.

Правда, для оптимизации работы экспортной модели необходимо диверсифицировать экспорт, то есть расширить ассортимент предложения Европе за счет инвестиций в производство таких полуфабрикатов, как металлопрокат, лесоматериалы либо удобрения. В этом случае российский экспортный доход будет меньше зависеть от мировых цен на нефть, что положительно скажется на достатке россиян. Но, с другой стороны, решение задачи повышения благосостояния за счет экспортной модели означает фактический отказ от решения другой задачи, то есть поддержания культурного пространства, отличного от Евросоюза. Экспорт ведет к взаимозависимости между Большой Европой и Россией и соответственно размывает границу российского культурного пространства.

Таким образом, модель внутреннего развития лучше соответствует целям повышения достатка с одновременным сохранением национальной идентичности; однако, как уже отмечалось, ею труднее воспользоваться. Данные подсказывают, что частное предпринимательство, основы которого были заложены в России в 1992 г., не проявило себя как эффективная форма деятельности, причем не обязательно из-за ограничений, накладываемых на бизнес извне. Согласно данным Всемирного банка, который оценивает качество деловой среды, российские предприниматели недовольны работой государственных органов в обратном порядке к оценке их коррумпированности. Получается, что бизнесмен в России скорее доволен возможностью нарушить правила, нежели ищет возможности работать в рамках этих правил. Это подкрепляется данными Всемирного экономического форума о сомнительных достижениях российского бизнеса в области деловой этики.

Дополнительным фактором, позволяющим усомниться в эффективности российского частного рынка, служат сведения об уровне неравенства доходов в России, который является самым высоким среди стран «Большой восьмерки» (за исключением Соединенных Штатов). По информации Федеральной службы государственной статистики РФ за 2008 г., коэффициент Джини, величина которого указывает на степень неравенства, равнялся 42,3 для России против 43,9 для США (2007), причем российский индекс продолжает расти. Такое распределение валового продукта невозможно объяснить различиями в «человеческом капитале», поскольку в среднем россияне имеют примерно одинаковый уровень образования. Скорее условия для ведения частного бизнеса в России таковы, что в результате возникает ситуация, когда немногие могут выгадывать за счет остальных.

Непонятна также ситуация с инфляцией, которая остается стабильно высокой вопреки попыткам Москвы ограничить рост цен, используя классические денежные инструменты. Создается впечатление, что российский предприниматель настроен на приобретение монопольных привилегий больше, чем на максимизацию прибыли путем снижения издержек и повышения качества.

ВОЗМОЖНОСТИ РОССИИ В КРИЗИСНЫХ УСЛОВИЯХ

Сопоставление возможных сценариев экономического кризиса и вариантов поведения России указывает как на открывающиеся возможности, так и на потенциальные опасности.

Падение популярности англо-американской модели мировой экономики ведет к пересмотру стратегий развития ведущих стран мира. Те государства, которые до сих пор придерживались экспортной модели развития, вероятно, пострадают больше остальных. Это наблюдение касается и России как крупного поставщика нефти, но относительная негибкость спроса на этот продукт означает, что хотя ситуация на рынках сбыта и окажет влияние на стабильность поступления экспортных доходов в российскую казну, но степень их максимального падения окажется ниже, чем по другим группам товаров. В этом отношении смена парадигмы означает более серьезные последствия для другого потенциального члена общего российского пространства – Украины, которая может потерять существенную часть рынков сбыта на свой основной товар – изделия из черных металлов. Таким образом, кризис способствует переориентации украинских экономических интересов в сторону интеграции со своими восточными и северными соседями.

Кризис выявил ограниченность способности рынков к саморегулированию, что повлечет за собой кардинальную ревизию отношений между частными компаниями и государством в пользу последнего. Складывается мнение, что правительственные программы стимулирования рынков, начатые осенью 2008 г., пришли всерьез и надолго. В этих условиях Россия будет шагать в ногу со временем, если ее правительство возьмет на себя всю полноту ответственности за развитие страны. При этом вовсе не обязательно делать ставку на государственные корпорации как локомотивы роста. От правительства требуется задать параметры развития таких крупных инвестиционных программ, как жилищное строительство, модернизация инфраструктуры или технологическое переоснащение, которые станут катализаторами развития внутреннего рынка.

Рост влияния государства в кризисных условиях ужесточает требования к качеству государственного управления, которое оценивается традиционно низко для России (например, согласно данным Всемирного экономического форума за 2006 г., Россия занимала 110-е из 117 мест в мире по степени «читабельности» правительственных инструкций). Ожидаемое усиление роли чиновников в качестве заказчиков новых программ национального развития подчеркивает необходимость, по крайней мере, ограничить возможности для коррупционных растрат выделенных средств – тема, которая заслуживает отдельной статьи.

Среди новых угроз, вызванных кризисом, можно также отметить потенциальную девальвацию основной валюты мира – американского доллара, что ведет к обесцениванию долларовых накоплений стран нетто-экспортеров. В настоящее время мировое сообщество еще не считает необходимым найти лучший способ для хранения излишков экспортного капитала, который продолжает абсорбироваться в виде американских финансовых активов. Создается впечатление, что многие государства пытаются сохранить паритет своих валют с долларом, при этом, вероятно, втайне надеясь, что пресловутый дух американского предпринимательства вызволит Соединенные Штаты из рецессии.

Данный подход рискован. Он не учитывает того, что американская рецессия может затянуться на годы, если не на десятилетия. В этом случае возможен внезапный всплеск мировой товарной инфляции с последующими крайне болезненными перераспределительными процессами, сравнимыми с теми, которые испытала на себе бЧльшая часть россиян в 1991–1998 гг. Побочный эффект роста цен, правда, будет скорее благоприятным для России – в данном случае как экспортера дорожающего сырья, и он может уберечь страну от потрясений, связанных с обесцениванием долларовых накоплений.

Завершение активной стадии кризиса не означает автоматического возврата к прежней ситуации. В течение следующих нескольких лет мы, скорее всего, станем свидетелями кардинальной перестройки мировой экономической системы. При этом роль государства как инициатора программ развития повышается до такого уровня, при котором идея свободного рынка оказывается неработоспособной. В условиях нарастающей неопределенности России, как, впрочем, и любой другой стране, следует держаться старой морской истины: «Если вышел в море, то не подстраивайся под капризы природы, а держи курс на цель, к которой идешь».

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 27 декабря 2009 > № 2911800 Влад Иваненко

США. Весь мир > Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 5 июля 2009 > № 2910264 Иэн Бреммер

Государственный капитализм достиг совершеннолетия

© "Россия в глобальной политике". № 3, Май - Июнь 2009

Иан Бреммер – президент Eurasia Group, соавтор книги The Fat Tail: The Power of Political Knowledge for Strategic Investing («Непредвиденные риски: сила политических знаний для стратегического инвестирования»). Статья опубликована в журнале Foreign Affairs, № 3 за 2009 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Резюме По всему миру свободный рынок оттесняется государственным капитализмом – системой, в которой государство является ведущим экономическим игроком. Как Соединенным Штатам следует на это реагировать?

Волна актов государственного вмешательства, прокатившаяся недавно по Соединенным Штатам, Европе и большинству развитых стран мира, преследовала цель смягчить тяжесть нынешней глобальной рецессии и оздоровить больные экономики. Преобладающая часть правительств развитых стран не имеют намерения осуществлять управление экономикой бесконечно долго. И все же в развивающихся странах за подобным вмешательством кроется несколько иная тенденция: там сильное влияние государства на экономику свидетельствует о стратегическом отказе от доктрины свободного рынка.

Правительства, а не частные акционеры уже владеют крупнейшими мировыми нефтяными компаниями и контролируют 75 % общемировых запасов энергоносителей. В странах с наиболее бурно развивающейся экономикой компании, находящиеся в собственности государства или связанные с ним, оказывают все большее влияние на рынок в основных секторах экономики. На так называемые фонды национального благосостояния (этим недавно появившимся термином обозначают инвестиционные портфели, находящиеся в собственности государства) приходится одна восьмая общемировых инвестиций, и данный показатель возрастает. Такие тенденции ведут к перестройке международной политики и глобальной экономики, так как все больше рычагов экономической власти и влияния передаются центральной государственной власти. Эти тенденции способны усилить такой внушительный и сложный феномен, как государственный капитализм.

Менее 20 лет тому назад ситуация представлялась совершенно иначе. После того как Советский Союз рухнул под тяжестью своих многочисленных противоречий, новое кремлевское руководство вскоре взяло на вооружение западную экономическую модель. Молодые правительства бывших советских республик и государств-сателлитов стали следовать западным политическим ценностям и вступать в западные союзы. Тем временем в Китайской Народной Республике либеральные рыночные реформы, начатые на десяток лет раньше, способствовали обновлению Коммунистической партии Китая (КПК). Страны с формирующейся рыночной экономикой, такие, к примеру, как Бразилия, Индия, Индонезия, Турция и Южно-Африканская Республика решили ослабить государственное регулирование своих «спящих» экономик и укрепить свободное предпринимательство. По всей Западной Европе прокатились волны приватизации, покончившие с государственным управлением многими компаниями и секторами экономики. Резко возросли объемы торговли. Глобализация сетей потребительского спроса и предложения, потоков капитала и прямых иностранных инвестиций, технологий и инноваций еще больше усилили эти тенденции.

Сейчас свободный рынок отодвинулся на второй план. На смену пришел государственный капитализм – система, при которой государство выступает в качестве ведущего экономического агента и использует рынки главным образом в политических целях. В результате развития этой тенденции разгорелась новая фаза глобальной конкуренции, в которую оказались вовлечены не противоборствующие политические идеологии, а соперничающие экономические модели. При этом присутствие политической составляющей в процессе принятия экономических решений полностью изменило состав выигравших и проигравших.

Во времена холодной войны решения, принимаемые в рамках командных экономик Советского Союза и Китая, практически не оказывали влияния на западные рынки. Нынешние поднимающиеся рынки еще не сформировались. Но сегодня экономические решения государственных чиновников в Абу-Даби и Анкаре, Бразилиа и Дели, Мехико, Москве и Пекине (о стратегических инвестициях, государственной собственности, регулировании) заставляют реагировать мировые рынки. Проблемы, создаваемые этой мощной разновидностью капитализма, управляемого государством, обострились из-за мирового финансового кризиса и глобальной рецессии. Теперь сторонники свободной торговли и открытых рынков вынуждены доказывать преимущества данной системы все более скептически настроенному международному сообществу.

Это не просто следствие спада мощи и влияния США в сравнении с мощью и влиянием поднимающихся экономик. Если бы правительства последних отдали предпочтение либеральному капитализму, то сокращение присутствия Соединенных Штатов на мировом рынке компенсировалось бы ростом эффективности и производительности в мировом масштабе. Однако подъем государственного капитализма привел к широкому распространению неэффективности на мировых рынках и привнес элементы популизма в принятие экономических решений.

ГЛАВНЫЕ ДЕЙСТВУЮЩИЕ СИЛЫ

При государственном капитализме на авансцену выходят четыре важнейших экономических агента: национальные нефтяные корпорации, государственные предприятия, частные «национальные чемпионы» и фонды национального благосостояния (ФНБ).

«Большая нефть» у большинства американцев ассоциируется прежде всего с транснациональными корпорациями, такими, в частности, как BP, Chevron, ExxonMobil, Shell, Total. Однако 13 крупнейших нефтяных компаний мира (по оценке их запасов) находятся в собственности государств и управляются государствами. К ним относятся Saudi Aramco (Саудовская Аравия), National Iranian Oil Company (Иран), Petroleos de Venezuela (Венесуэла), «Газпром» и «Роснефть» (Россия), China National Petroleum Corporation (Китай), Petronas (Малайзия) и Petrobras (Бразилия).

Перечисленные государственные компании контролируют более 75 % запасов и добычи нефти в мире. Некоторые правительства, осознав, какие мощные рычаги воздействия дает доминирование государства в осуществлении контроля над энергоресурсами, распространили свое влияние и на другие, так называемые стратегические активы. На долю частных транснациональных компаний ныне приходится всего 10 % мировой добычи нефти, и они владеют лишь 3 % ее запасов. В большинстве стран частным компаниям необходимо как-то выстраивать отношения с правительствами, владеющими и управляющими их конкурентами – компаниями, которые превосходят их по размерам и лучше финансируются.

В таких совершенно различных отраслях, как нефтехимия, производство электроэнергии, горнодобывающая, сталелитейная промышленность и черная металлургия, управление портами и судоходство, производство вооружений, автомобилестроение, тяжелое машиностроение, телекоммуникации и авиация, все большее число правительств уже не довольствуются простым регулированием рынка. Они делают ставку на использование рынка в целях укрепления политических позиций в собственных странах.

Государственные предприятия выступают здесь в качестве серьезного подспорья отчасти благодаря тому, что способствуют объединению целых отраслей промышленности. Endiama в Анголе (алмазы), AzerEnerji в Азербайджане (производство электроэнергии), Kazatomprom в Казахстане (уран) и Office Cherifien des Phosphates в Марокко – все эти госкомпании являются крупнейшими игроками в соответствующих отраслях своих стран. Некоторые государственные предприятия достигли особенно больших размеров: среди них выделяются монополии постоянной телефонной связи и экспорта вооружений в России, а также монополия по производству алюминия, дуополия по передаче электроэнергии, крупные телекоммуникационные компании и авиалинии в Китае и национальные железные дороги в Индии – компания, которая является одним из крупнейших работодателей в мире в гражданской сфере, где занято более 1,4 млн человек.

Данное явление осложнилось вследствие недавно возникшей тенденции. В некоторых развивающихся странах крупные компании, которые остаются в частном владении, зависят от покровительства государства, которое выражается в форме кредитов, контрактов и субсидий. Эти частные, но пользующиеся поддержкой правительства компании – «национальные чемпионы» получают льготы от правительства. Оно видит в них средство для ведения конкурентной борьбы с чисто коммерческими иностранными соперниками, позволяя подобным компаниям играть доминирующую роль во внутренней экономике и на экспортных рынках. Они также используют свое влияние на правительства для поглощения более мелких конкурентов внутри страны, что укрепляет их мощь как столпов государственного капитализма.

В России любой крупный бизнес, чтобы преуспеть, должен иметь хорошие отношения с государством. «Национальные чемпионы» контролируются небольшой группой олигархов, которые лично пользуются расположением Кремля. Компании «Норильский никель» (горнодобывающая промышленность), Новолипецкий металлургический комбинат и НМК Холдинг (металлургия), группа «Евраз», «Северсталь» и «Металлоинвест» (сталелитейная промышленность) подпадают под эту категорию.

Такая же картина наблюдается и в Китае – за тем исключением, что основа собственности здесь более широкая и не столь явно выраженная: империя AVIC (самолетостроение), Huawei (телекоммуникации) и Lenovo (компьютеры) стали гигантами, фаворитами государства, которыми управляет узкий круг бизнесменов с нужными связями. Разновидности «национальных чемпионов», т. е. компаний, которые находятся в частной собственности, но пользуются поддержкой государства, появились и в других странах, в том числе в тех, где экономику можно считать относительно рыночной: Cevital (агроиндустрия) в Алжире, Vale (горнодобывающая отрасль) в Бразилии, Tata (автомобили, сталь и химическая продукция) в Индии, Tnuva (мясные и молочные продукты) в Израиле, Solidere (строительство) в Ливане и San Miguel Corporation (продовольствие и напитки) на Филиппинах.

Задача финансирования этих компаний частично возложена на ФНБ, благодаря чему размер и роль последних значительно возросли. Для правительств очевидна невозможность финансирования своих «национальных чемпионов» путем дополнительной эмиссии денег: инфляция в конечном счете понизит стоимость их активов. А выделение средств напрямую из госбюджетов при ухудшении экономических условий могло бы привести к дефициту в будущем.

Таким образом, фонды национального благосостояния стали играть более важную роль. Они превратились в хранилища избыточной иностранной валюты, полученной от экспорта товаров либо промышленной продукции. Но ФНБ – это не просто банковские счета. Они представляют собой государственные инвестиционные фонды со смешанными портфелями, состоящими из иностранных валют, государственных облигаций, недвижимости, ценных металлов, а также прямых долей в уставном капитале многих отечественных и иностранных фирм (иногда они являются и их основными собственниками). Как все инвестиционные фонды, ФНБ стремятся к получению максимальной выгоды. Но для государственных капиталистов эта выгода может быть не только экономической, но и политической.

Хотя ФНБ и вышли на передний план только в последние годы, но они не представляют собой что-то новое. Кувейтский совет по инвестициям, четвертый по величине ФНБ в мире, был создан еще в 1953 году. Сам термин «фонд национального благосостояния» впервые применен в 2005-м, что стало отражением растущей значимости этих фондов. С тех пор в игру вступили еще несколько стран: Вьетнам, Катар, Ливия, Объединенные Арабские Эмираты и Южная Корея. Самые крупные ФНБ находятся в эмирате Абу-Даби (ОАЭ), Саудовской Аравии и Китае. Россия их догоняет. Среди десяти крупнейших ФНБ только один принадлежит демократическому государству – Норвегии.

ТЕСНЫЕ СВЯЗИ

Одна из существенных черт государственного капитализма – наличие тесных связей между теми, кто правит страной, и теми, кто управляет ее предприятиями. Бывший российский премьер-министр Виктор Зубков стал председателем совета директоров «Газпрома», российской монополии природного газа. Бывший председатель Совета директоров «Газпрома» Дмитрий Медведев стал президентом России. Такое динамичное изменение ролей между клиентами и патронами способствовало внесению политических мотивов и вовлечению политиков и чиновников в процесс принятия экономических решений, невиданному со времен холодной войны. И эта взаимосвязь создает несколько угроз для функционирования мировых рынков.

Во-первых, коммерческие решения зачастую отдаются на откуп политическим чиновникам, которые имеют мало опыта в эффективном управлении коммерческими операциями. Часто их решения делают рынки менее конкурентоспособными и потому менее продуктивными. Но поскольку эти предприятия пользуются поддержкой влиятельных политических покровителей и обладают конкурентными преимуществами, которым сопутствуют государственные субсидии, они представляют большую и возрастающую угрозу для своих соперников в частном секторе.

Во-вторых, мотивы принятия решений по инвестициям могут быть скорее не экономического, а политического характера. Например, руководство Коммунистической партии Китая понимает, что содействие экономическому процветанию – существенный фактор сохранения политической власти. Руководители компартии отправляют национальные нефтяные корпорации Китая за границу для обеспечения долгосрочных поставок нефти и газа, которые нужны КНР, чтобы поддерживать тенденцию на экономического роста. Благодаря государственному финансированию эти национальные нефтяные корпорации имеют больше средств, чем их конкуренты из частного сектора, и платят поставщикам по ценам выше рыночных, с тем чтобы не упустить подписание долгосрочных соглашений. Если национальным нефтяным корпорациям нужна дополнительная помощь, руководство Китая готово гарантировать займы на развитие стране-поставщику.

Такое поведение нарушает функционирование рынков энергоносителей, увеличивая цену, которую всем приходится платить за нефть и газ. В результате частные энергетические транснациональные компании лишаются дополнительного дохода, который может понадобиться им в целях вложения в дорогостоящие долгосрочные проекты, такие, например, как изыскания и добыча ресурсов на морских глубинах. При этом замедляется разработка новых запасов углеводородов, поскольку лишь у немногих госкорпораций имеются оборудование и технический опыт, необходимые для такого рода работ. В конечном счете госкапитализм, привнося политический элемент и зачастую коррупцию на высоком уровне в функционирование рынков, увеличивает стоимость производства и уменьшает его эффективность.

Если бизнес и политика тесно взаимосвязаны, то тогда внутренняя нестабильность, несущая угрозу правящим элитам (а более конкретно – национальным интересам в их понимании и внешнеполитическим целям, которые они преследуют), начинает играть существенную роль в бизнесе. Более глубокое понимание политических мотивов подобного поведения стало определять стратегию иностранных акторов. Многие частные компании, занимающиеся бизнесом в формирующихся рыночных экономиках, осознали, как важно не жалеть времени на установление тесных контактов как с руководителями государств, которые заключают крупные контракты, так и с чиновниками, которые отвечают за соблюдение правовых и административных рамок выполнения этих контрактов. Транснациональным корпорациям такая трата времени и денег в период глобальной рецессии может показаться непозволительной роскошью, но чтобы защитить свои инвестиции и позиции на рынках, им приходится на это идти.

НА СЦЕНЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ГОСУДАРСТВО

Государственный капитализм начал формироваться в период нефтяного кризиса 1973 года, когда члены Организации стран – экспортеров нефти (ОПЕК) договорились сократить добычу нефти в ответ на поддержку Соединенными Штатами Израиля в войне Судного дня. Почти мгновенно самый важный товар в мире стал геополитическим оружием, придав правительствам стран – производителей нефти беспрецедентный международный вес. В качестве политического средства сокращение добычи нефти членами ОПЕК действовало как эмбарго против конкретных стран – особенно против США и Нидерландов. В экономическом плане нефтяной кризис выразился в том, что он полностью изменил прежнее направление движения капитала, когда страны – потребители нефти покупали дешевую нефть во все больших объемах и в свою очередь продавали товары странам – производителям нефти по завышенным ценам. С точки зрения членов ОПЕК, кризис положил конец десятилетиям их политической и экономической несостоятельности и колониальной эпохе, как таковой.

Нефтяной кризис показал производителям нефти, что путем совместных действий они могут и контролировать уровни добычи, и присваивать гораздо большую долю доходов, получаемых основными западными нефтяными компаниями. Этот процесс проходил легче в тех случаях, когда национальные правительства могли использовать отечественные компании для добычи и очистки своей нефти. Со временем национальные нефтяные компании перешли под более строгий правительственный контроль (например, Saudi Aramco не была полностью национализирована до 1980-го) и в конечном счете вытеснили частные западные компании. Нефтяной кризис привел к образованию современной национальной нефтяной корпорации, и с тех пор эта модель получила широкое распространение, в том числе в отрасли природного газа.

Вторая волна госкапитализма пришлась на 1980-е годы. Она была вызвана подъемом развивающихся стран, где у власти стояли правительства, придерживавшиеся ценностей и традиций, ориентированных на государство. В то же время крах правительств, которые считали, что стимулирование роста наилучшим образом обеспечивается плановой экономикой, вызвал глобальное повышение спроса на возможности предпринимательства и либерализацию торговли. Эта тенденция в свою очередь дала толчок бурному росту индустриализации в нескольких развивающихся странах в 1990-х. Бразилия, Индия, Китай, Мексика, Россия и Турция, наряду со странами Юго-Восточной Азии и многими другими, с разной скоростью проходили путь от статуса развивающихся стран к развитым.

Хотя многие из формирующихся рыночных экономик прежде не входили в коммунистический блок, на протяжении своей истории они испытали сильное воздействие государства на экономику. В ряде стран несколько крупных предприятий, находившихся, как правило, в семейной собственности, являлись фактическими монополистами в стратегических отраслях. Индия при Неру после Второй мировой войны, Турция после Ататюрка, Мексика в период правления Революционно-институционной партии (PRI) и Бразилия при сменявших друг друга военных и националистических правительствах никогда полностью не разделяли точку зрения, согласно которой при капитализме только свободные рынки могут обеспечить устойчивое процветание. Политические убеждения привели эти режимы к идее, что определенные отрасли экономики должны оставаться под управлением государства, не в последнюю очередь с тем, чтобы избежать эксплуатации со стороны западных капиталистов.

Когда в указанных странах начался процесс либерализации, они лишь частично стали следовать принципам свободного рынка. Политические деятели и законодатели, которые инициировали частичные реформы, формировались как личности в образовательных и государственных учреждениях, созданных для пропаганды национальных ценностей в том виде, как их определяло государство. В большинстве этих стран экономический прогресс достигался в условиях значительно меньшей прозрачности и менее строгого соблюдения законов, чем в признанных рыночных демократиях. Вследствие этого вряд ли стоит удивляться, что вера нового поколения в ценности свободного рынка оказалась недостаточно твердой.

Учитывая относительную незрелость институтов управления государств с формирующимся рынком, таковыми можно считать страны, в которых для функционирования рынка политика значит, по меньшей мере, то же самое, что и основополагающие экономические принципы. Правительства богатых держав в прошлом уделяли мало внимания этим странам, поскольку последние почти не влияли на мировые рынки.

Третья волна госкапитализма была отмечена ростом фондов национального благосостояния, которые в 2005-м бросили вызов доминированию Запада в мировом движении капитала. Эти хранилища капиталов были порождены значительным увеличением объема экспорта из формирующихся рыночных экономик. Большинство ФНБ по-прежнему управляются государственными чиновниками, которые относятся к сведениям об их резервах, инвестициях и управлении государственными активами почти как к государственной тайне. По этой причине неясно, в какой степени на решения ФНБ по инвестированию и приобретению активов влияют политические соображения.

Международный валютный фонд сейчас возглавляет кампанию за более высокие стандарты прозрачности и последовательного поведения для ФНБ, но такие попытки будут не более успешными, чем любые малообязывающие инициативы. Те фонды, которые отличаются особой закрытостью, так и останутся непрозрачными, а политические лидеры будут и впредь управлять ими для извлечения как политической, так и финансовой выгоды. В качестве оправдания управляющие фондами указывают на откровенно политические призывы изъять капиталовложения из Дарфура или Ирана, с которыми выступают западные аналоги ФНС, такие, в частности, как Государственный пенсионный фонд Норвегии и Система пенсионного обеспечения государственных служащих штата Калифорния.

Сейчас мир столкнулся с четвертой волной государственного капитализма, приход которой был ускорен недавним глобальным замедлением темпов экономического роста. На сей раз вмешательство в экономику осуществляют правительства не только формирующихся рыночных экономик, но и самых богатых стран мира. В Соединенных Штатах в экономику вмешиваются законодатели, несмотря на исторически сложившиеся в обществе недоверие к государству и веру в частное предпринимательство. Примеру США последовали Австралия, Япония и другие тяжеловесы свободного рынка. В Европе с ее историей этатизма и социал-демократии национализация и финансовая помощь бизнесу в политическом плане кажутся более приемлемыми.

Однако ведущие индустриальные державы взяли на вооружение госкапитализм не без оговорок. В Соединенных Штатах и Европе «невидимая рука» рынка остается символом веры. Правительства по обе стороны Атлантики знают: для того чтобы сохранить поддержку народа, они должны сдержать свои обещания и вернуть в частные руки банки и крупные предприятия, как только произойдет их оздоровление. Но до тех пор пока меры экономического стимулирования занимают главное место в политических соображениях Вашингтона, европейских стран, Индии, Китая и России, центральную роль в мировой финансовой системе будут играть те, на ком лежит ответственность за принятие политических решений.

Чтобы стимулировать экономику, министерства финансов и казначейства будут спасать частные банки и компании, впрыскивать наличные средства и печатать деньги просто потому, что никто больше не может это делать. Центральные банки, немногие из которых действительно независимы, уже больше не являются кредиторами, к которым обращаются в последнюю или даже в первую очередь; они – единственные кредиторы. Такой ход событий привел к неожиданному и важному смещению центра тяжести в глобальной финансовой системе.

До недавнего времени Нью-Йорк являлся финансовой столицей мира. Сейчас его уже нельзя назвать финансовой столицей даже Соединенных Штатов. Эта миссия возложена на Вашингтон, где члены Конгресса и представители исполнительной власти принимают решения, имеющие долгосрочные последствия для рынка в масштабах, невиданных с 1930-х годов. Подобное смещение экономической ответственности происходит по всему миру: от Шанхая к Пекину, от Дубая к Абу-Даби, от Сиднея к Канберре, от Сан-Паулу к Бразилиа и даже от Мумбаи к Дели в относительно децентрализованной Индии. В Лондоне, Москве и Париже, где финансовая и политическая жизнь сосуществуют, такое же смещение происходит в сторону правительства.

СТАВКИ ВЫСОКИ

Экономики, взявшие на вооружение государственный капитализм, по всей вероятности, выйдут из глобальной рецессии, контролируя экономическую активность, достигающую беспрецедентно высокого уровня, несмотря на то, что в 2008–2009 их финансы годах также подверглись мощным ударам. Китай и Россия в равной степени поддерживают государственные предприятия и частных «национальных чемпионов». В обеих странах снижение затрат достигается путем консолидации основных отраслей промышленности.

Вследствие падения цен на нефть с 147 долларов за баррель в июле 2008-го до менее 40 долларов в феврале 2009-го Россия рискует столкнуться со своим первым бюджетным дефицитом за десять лет. Китай, основной импортер и потребитель нефти, получил некоторое облегчение от падения нефтяных цен. Но глобальное снижение экономической активности сделало правительства обеих стран уязвимыми перед лицом роста безработицы и связанной с этим социальной нестабильностью. Реакция обоих правительств состояла в основном в ужесточении государственного контроля над экономикой.

Несмотря на глобальную рецессию, фонды национального благосостояния, которые уже являются крупными игроками в мировой экономике, сохранят свою роль в ближайшем будущем. Хотя их общая чистая стоимость упала с 4 трлн долларов в 2007 году, когда, по оценкам, она достигла пика, до менее 3 трлн долларов к концу 2008-го, последняя цифра приближается к общей сумме резервов в иностранной валюте всех центральных банков мира и превышает общую сумму всех активов хедж-фондов мира, вместе взятых. На ФНБ приходится около 12 % общемировых инвестиций, что вдвое выше показателя пятилетней давности. Эта тенденция наверняка сохранится, и, согласно некоторым авторитетным прогнозам, вероятная стоимость активов ФНБ к 2015 году составит 15 трлн долларов.

Подводя итоги, можно констатировать, что, несмотря на мировой финансовый кризис, национальные нефтяные компании всё еще контролируют три четверти основных стратегических ресурсов планеты; государственные предприятия и частные «национальные чемпионы» пока обладают существенными конкурентными преимуществами по сравнению с их соперниками в частном секторе, а ФНБ пользуются изобилием наличных средств. Эти компании и организации действительно слишком крупные, чтобы рухнуть.

Усиление государственного вмешательства в экономику означает, что излишние расходы бюрократического аппарата, неэффективность и коррупция, скорее всего, будут тормозить экономический рост. Эти негативные тенденции сильнее всего ощущаются в автократическом государстве, где политическим лидерам легче принимать коммерческие решения, так как подобные действия не подлежат контролю со стороны свободной прессы, политически независимых регулирующих органов, судов или законодателей.

Тем не менее продолжающаяся мировая рецессия повсеместно подорвала доверие к модели свободного рынка. Какова бы ни была подлинная причина нынешнего кризиса, правительства Китая, России и других государств имеют веские причины обвинять капитализм американского образца в спаде экономической активности. Поступая таким образом, они избегают ответственности за рост безработицы и снижение производительности труда в своих странах и могут отстаивать свою приверженность госкапитализму, пришедшему туда задолго до наступления нынешнего кризиса.

В ответ разработчики политического курса США должны постараться доказать ценность свободных рынков, хотя сейчас сделать это нелегко. Если Вашингтон займет протекционистскую позицию и будет жестко контролировать экономическую деятельность на протяжении долгого времени, правительства и граждане во всем мире ответят тем же. Ставки высоки, поскольку масштабное привнесение популизма в международную торговлю и инвестирование будет мешать усилиям по оживлению мировой торговли и сократит экономический рост в будущем.

Протекционизм порождает протекционизм, а субсидии ведут к новым субсидиям. Дохийский раунд переговоров по мировой торговле в 2008 году провалился отчасти потому, что Соединенные Штаты и Европейский союз настаивали на сохранении высоких сельскохозяйственных тарифов, а Индия и Китай выступали в защиту своих фермеров и ряда недавно созданных отраслей, которые не могут конкурировать самостоятельно. Из-за тупика в Дохийском раунде уже потеряны сотни миллиардов долларов, легко осваиваемых в случае роста мировой торговли.

На торговле также сказываются и другие инициативы протекционистского характера. Китай восстановил налоговые льготы для некоторых экспортеров. Россия ограничила иностранные инвестиции в 42 «стратегических секторах» и ввела новые пошлины на импортируемые автомобили, свинину и мясо птицы. Индонезия установила импортные тарифы и лицензионные ограничения более чем на 500 видов зарубежной продукции. Индия на 20 % увеличила пошлины на импорт соевого масла. Аргентина и Бразилия открыто рассматривают вопрос о введении новых тарифов на импорт текстильных товаров и вина. Южная Корея отказывается отменить торговые барьеры в отношении импорта американских автомобилей. Франция объявила о создании государственного фонда для защиты отечественных компаний от их поглощения иностранными компаниями.

Уже сейчас со стороны ряда стран в разных регионах мира ощущается давление с требованием поднять тарифы до максимальных уровней, разрешенных Уругвайским раундом Генерального соглашения о тарифах и торговле (ГАТТ). На смену всеобъемлющим глобальным соглашениям и механизмам разрешения споров приходит пестрый набор из примерно 200 двусторонних и региональных соглашений. (Еще 200 или около того находятся в стадии разработки.) Такая раздробленность препятствует конкурентоспособности в мировой экономике, ставит в невыгодные условия потребителей и ослабляет многостороннюю систему – все это в то время, когда мировая экономика нуждается в новых стимулах.

ЧТО НАС ЖДЕТ ВПЕРЕДИ

Все больше американцев приходят к убеждению, что глобализация уводит их рабочие места в другие страны, снижает зарплату и вынуждает их покупать некачественные иностранные товары. К 2012 году в Соединенных Штатах, наверное, появится по меньшей мере один кандидат на пост президента, который будет выступать с неоизоляционистской программой под лозунгом «Покупай американское!». Законодателям, чтобы не попасть в эту протекционистскую ловушку, полезно освежить в памяти урок, преподанный Законом о тарифах Смута–Холи (1930), по которому таможенные тарифы на 20 тыс. видов импортируемых товаров были подняты до рекордного уровня; этот закон вызвал ответные меры и, таким образом, усугубил и продлил Великую депрессию.

Мировой финансовый кризис породил иллюзию всеобщего единения, основанную на ложных представлениях о том, что все тонут в одной лодке. Год назад в политических кругах заговорили о «расстыковке» (decoupling). Имелся в виду процесс, при котором формирующиеся рыночные экономики обрели бы достаточно широкую базу для экономического роста, позволяющую им преодолеть зависимость от спроса в США и Европе. Но прогнозы, связанные с «расстыковкой», оказались преждевременными. Экономические проблемы, возникшие в основном в Соединенных Штатах, тяжело отразились и на десятках развивающихся стран, нанеся удар по спросу на их экспортную продукцию.

Но если посмотреть глубже, то процесс «расстыковки» все же происходит, а выражается он в расширении внутренних рынков Бразилии, Индии, Китая и России, в инвестициях, которые правительства этих стран осуществляют за границей, в регионализации потоков капитала и в вероятности того, что в более долгосрочной перспективе Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива, члены Ассоциации государств Юго-Восточной Азии и некоторые правительства Южной Америки введут жизнеспособные региональные валюты и станут более независимы в экономическом плане.

США больше не могут рассчитывать на то, что их долг будут скупать стратегические партнеры, как это делали Западная Германия и Япония в 1980-х годах. Сейчас Соединенные Штаты должны ориентироваться на стратегических соперников, в особенности на Китай, который не верит, что США могут неопределенно долго сохранять свою роль глобального экономического якоря спасения. Накопление долларовых запасов помогло Пекину удержать на низком уровне курс китайской валюты, увеличить объем экспорта и выйти на рекордный уровень положительного сальдо торгового баланса.

Отныне основная задача КНР заключается в построении внутреннего рынка, который позволит создать новую модель экономического роста, менее зависимого от экспорта в Соединенные Штаты и Европу и в большей степени – от спроса внутри страны. Когда и если Пекин преуспеет в этом, понятие «расстыковка» приобретет больший смысл и у Китая будет меньше стимулов скупать американские долги. По мере того как стран, желающих приобретать краткосрочные облигации казначейства США, будет становиться все меньше, придется поднимать учетные ставки, чтобы сделать облигации привлекательными для покупателей, а американскую задолженность – более долгосрочной. В результате экономическое оздоровление Соединенных Штатов, когда оно начнется, пойдет медленнее, а процесс ослабления позиций доллара как мировой резервной валюты ускорится.

Американское правительство, возможно, придет к выводу, что его способность устанавливать правила в мировой экономике и добиваться их исполнения ослабевает. Во всяком случае, оно не будет столь уверенно рассчитывать на продолжение лидерства США в «Группе двадцати» (крупнейшие экономики мира). А поскольку этот форум включает в себя таких гигантов с собственными формирующимися рынками, как Индия и Китай, которые не были введены в состав «Группы семи» (высокоразвитые индустриальные государства), то естественные различия между их экономическими интересами и интересами развитых государств затруднят процесс достижения консенсуса по самым сложным экономическим вопросам. Эта проблема усугубляется тем, что при разработке комплекса мер по стимулированию экономики политики как в развитых, так и в развивающихся странах склонны ориентироваться не на необходимость исправить макроэкономические дисбалансы, а на предпочтения избирателей в своих странах.

В долгосрочной перспективе возможности госкапитализма, скорее всего, окажутся ограниченными, в особенности если две ведущие страны, взявшие его на вооружение, не смогут обеспечить работающую модель устойчивого экономического роста. В Китае в конечном счете чиновникам будет не под силу справиться с надвигающимися серьезными социальными и экологическими проблемами. Они наконец поймут, что свободный рынок с большей вероятностью поможет им накормить и обеспечить жильем население страны, которое составляет 1,4 млрд человек, и создавать необходимые ежегодно 10–12 млн новых рабочих мест. В России разработчики политического курса в условиях сокращения численности населения и состояния экономики, сильно зависимой от экспорта нефти и газа, возможно, придут к выводу, что экономическое процветание в будущем потребует возобновления рыночных реформ.

Соединенные Штаты должны подтвердить свою приверженность расширению торговли как с Евросоюзом (самый крупный и наиболее сплоченный блок свободного рынка), так и с набирающими экономическую силу странами, в том числе Бразилией, Индией, Турцией, ЮАР, членами Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива и с формирующимися рыночными экономиками Юго-Восточной Азии, – не в последнюю очередь для того, чтобы предотвратить сползание всех этих стран к госкапитализму, что грозит усугубить неэффективность мирового рынка и ограничить коммерческие возможности США.

В то же время те, кто принимает политические решения в Вашингтоне, должны стремиться к получению новых коммерческих возможностей в государствах госкапитализма. Следует также помочь американским компаниям, работающим в Китае, России, странах Персидского залива и в других регионах, принять на вооружение стратегии страхования от рисков, возникающих в результате закрытия доступа на рынки там, где предпочтение отдается отечественным компаниям. Американским транснациональным корпорациям необходимо изучить в качестве модели эффективного страхования от рисков (хеджирование) японскую стратегию диверсификации «Китай плюс один», которая предусматривает инвестирование, помимо КНР, также и в других странах. Не рассчитывая на то, что один только китайский рынок даст львиную долю будущих прибылей, американским компаниям нужно расширять число объектов для инвестиций, включая страны с формирующимися рынками в Азии и в других регионах.

Сейчас для США настало время привлекать новые иностранные инвестиции, в том числе от ФНБ. Некоторые предложения об инвестировании уже требуют тщательного анализа, с тем чтобы избежать причинения ущерба национальной безопасности. Объективный анализ, не продиктованный политическими намерениями «отпугнуть» иностранных инвесторов, будет их только стимулировать. Необходимость защищать свои инвестиции повысит заинтересованность иностранных правительств и компаний в стабильности финансовой системы Соединенных Штатов. Страх перед взаимно гарантированным финансовым уничтожением заставит страны госкапитализма понять, что экономическое благополучие США отвечает их интересам.

Останется ли капитализм свободного рынка жизнеспособной долгосрочной альтернативой, во многом зависит от последующих действий разработчиков политического курса Соединенных Штатов. Успех здесь зависит не только от правильных шагов в области экономической политики, но и от того, насколько привлекательным будет оставаться образ США в целом. Следует сохранить огромное военное преимущество Соединенных Штатов (по расходам в этой сфере США в 10 раз превосходят Китай и все остальные государства мира, вместе взятые). Важно также удержать преимущество в «мягкой силе» (здесь администрация Обамы добилась многого, улучшив международный имидж Америки).

Государственный капитализм не исчезнет в ближайшее время. Возведение барьеров, перекрывающих доступ на американские рынки, не изменит ситуацию. А вот извлечение выгоды из коммерческих отношений со странами госкапитализма отвечало бы американским интересам на ближайшую перспективу. Ради долгосрочных интересов Соединенных Штатов и мировой экономики в целом защита свободного рынка должна оставаться обязательной составляющей политического курса. Чтобы гарантировать существование свободного рынка как самой мощной и прочной альтернативы госкапитализму, нет иного пути, кроме как собственным примером поощрять свободную торговлю, иностранные инвестиции, прозрачность и открытость рынков.

США. Весь мир > Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 5 июля 2009 > № 2910264 Иэн Бреммер

Монголия > Приватизация, инвестиции > corpagent.com, 15 февраля 2008 > № 340859

Инофирма

Иностранные инвесторы имеют несколько легальных возможностей вести хозяйственную деятельность в Монголии: учредив предприятие со 100%-ным или смешанным иностранным капиталом; зарегистрировав в Монголии филиал иностранной компании.

Монгольское предприятие считают компанией с иностранным участием, если не менее 25% ее капитала компании принадлежит иностранным акционерам.

Всем потенциальным иностранным инвесторам необходимо обратиться за разрешением в Агентство по иностранным инвестициям и торговле Монголии – Foreign Investment and Foreign Trade Agency (FIFTA) и к заявлению об учреждении предприятия приложить:

• резюме на владельцев и директоров;

• бизнес-план;

• рекомендательные письма;

• выписки из банка с подтверждением активов для оплаты капитала;

• копии финансовых отчетов корпоративных участников за последний период деятельности, заверенные аудитором;

• подтверждения адресов директоров и акционеров;

• договор аренды для будущего офиса;

• иные документы, которые Fifta Монголии сочтет необходимыми.

Все подаваемые для регистрации документы должны быть нотариально заверены.

Иностранный участник предприятия обязан перевести на временный счет в один из банков Монголии MNT 10 000 000 (USD 10 000).

Если заявление об учреждении одобрено, иностранному участнику выдают соответствующий сертификат – Certificate of Foreign-Invested Company, после чего компания получает печать, а ранее открытый временный счет в банке становится постоянным счетом предприятия.

Все компании с иностранными инвестициями регулярно проверяются Центральным банком Монголии и подают ежеквартальную отчетность в соответствии с международными стандартами.

Все предприятия с иностранными инвестициями обязаны содержать здесь оборудованный офис. Каких-то специальных требований к размеру и оборудованию офиса нет, но он должен, по меньшей мере, иметь телефонную линию, сейф и сигнализацию.

Директорам и секретарям компаний с иностранными инвестициями не обязательно быть резидентами Монголии, и, при желании, иностранцы вправе получить разрешение на работу в этой стране, но бухгалтер предприятия должен быть местным или знаком с бухгалтерскими законами Монголии, а также не иметь языкового барьера.

Директора компаний с иностранными инвестициями обязаны иметь соответствующую квалификацию и опыт работы в своем деле, подтвержденные дипломами об образовании или письмами от работодателей, а также представить подтверждение от правоохранительных органов об отсутствии криминального прошлого.

Монголия предлагает существенные льготы иностранным инвесторам, например:

• полное освобождение от налогов на 10 лет и последующее освобождение от 50% налогов на 5 лет компаниям, занятым в строительстве и обслуживании тепловых станций, линий передач электрической и тепловой энергии, в телекоммуникационной отрасли, строительстве и обслуживании автомобильных и железных дорог, а также в авиационной индустрии;

• полное освобождение от налогов на 5 лет и последующее освобождение от 50% налогов на 5 лет компаниям, занятым добычей полезных ископаемых (за исключением драгоценных металлов), в металлургии, машиностроительной индустрии и производстве электроники;

• полное освобождение от налогов на 3г. и последующее освобождение от 50% налогов на 3г. компаниям, чья доля экспорта из Монголии составляет более 50%.

Ввоз оборудования для компании с иностранным участием освобождается от всех таможенных сборов. Налоговые льготы могут быть также предоставлены компаниям, занятым и в других сферах бизнеса.

Иностранные акционеры полностью освобождены от валютного контроля в Монголии и вправе переводить дивиденды и прибыль своих компаний за рубеж.

Монголия подписала соглашения об избежании двойного налогообложения со странами: Австрия, Беларусь, Бельгия, Болгария, Великобритания, Венгрия, Вьетнам, Германия, Египет, Индия, Индонезия, Италия, Казахстан, Канада, Киргизия, Китай, Кувейт, Люксембург, Малайзия, Нидерланды, Объединённые Арабские Эмираты, Польша, Россия, Северная Корея, Сингапур, Турция, Украина, Франция, Чехия, Швейцария, Южная Корея.

Монголия > Приватизация, инвестиции > corpagent.com, 15 февраля 2008 > № 340859

Израиль > Металлургия, горнодобыча > af-ro.com, 30 октября 2006 > № 340403

Алмазы

На территории Израиля алмазы не добывают – их приходится импортировать. Гранильная промышленность Израиля зависит от отношений с ведущими производителями и экспортерами алмазов, операторами мирового алмазного рынка и от сложившейся на этом рынке системы торговых операций с алмазами. То же самое можно сказать и в отношении системы израильского экспорта алмазов (в основном, он идет в страны ЮВА и Тихоокеанского региона), что весь этот экспорт, а точнее, перераспределение (или перепродажа) алмазов, в принципе невозможно без первоначального импорта. Поэтому проблема обеспечения алмазным сырьем – ключевая для развития и эффективного функционирования израильского алмазного и бриллиантового бизнеса. До последнего времени схема импорта алмазов в Израиль работала следующим образом: 25-30% составлял прямой импорт из DTC (Diamond Trading Company, центральная сбытовая организация De Beers), а 70-75%, то есть основную часть, составляли закупки алмазов на открытом рынке.

С 2003г. в Израиле стал ощущаться возрастающий дефицит сырых алмазов. Это было связано, во-первых, с существенным сокращением алмазным монополистом De Beers числа сайтхолдеров-израильтян, а во-вторых, с тем, что страны-производители сырых алмазов – ЮАР, Ангола, Намибия и Ботсвана – стали искать возможность обрабатывать добываемые ими алмазы на месте, а не импортировать их для огранки в другие страны, в Израиль. И если раньше израильские бизнесмены, борясь с монополией продавца алмазов De Beers, налаживали прямые отношения с такими экспортерами алмазов, как Россия, Ангола, Канада или ДРК, то теперь они активно инвестируют в африканские алмазные рудники для последующей продажи добытых сырых алмазов в Израиль. В качестве примеров можно назвать Ройвена Гросса (Reuven Gross) и Игаля Шапиру (Yigal Shapira), которые приобрели в начале 2004г. алмазный рудник в Сьерра-Леоне (www.mineral.ru по материалам Rapaport TradeWire, 2.02.2004).

По мнению экспертов Израильской алмазной биржи, для израильских диамантеров перспективна схема, по которой большая часть алмазов обрабатывается за границей, а затем готовые бриллианты переправляются в Израиль для продажи – Израиль сохраняет свою роль торгового центра. В связи с этим в течение нескольких последних лет роль зарубежной переработки алмазов заметно увеличивалась.

Самой крупной фигурой израильского алмазного бизнеса сегодня является предприниматель Лев Леваев. В 2003г. Леваев был назван Израильской алмазной биржей главным алмазным экспортером Израиля; помимо этого, была отмечена роль Леваева в качестве одного из основных импортеров сырых алмазов в Израиль, снабжавшего промышленность необходимым сырьем.

Израильский бизнесмен Лев Леваев – хозяин крупной бизнес-империи Leviev Group, распространившей свое влияние по всему миру. Компания LLD (Lev Leviev Diamond), входящая в Leviev Group, является самой крупной в алмазообрабатывающей отрасли Израиля. В среднем она экспортирует в год обработанных алмазов на 600 млн.долл. Леваев контролирует 15-20% мирового рынка бриллиантов, а Африка – основное направление деятельности компании. Leviev Group принадлежит 40% компании Namco, добывающей алмазы на шельфовых месторождениях Намибии и ЮАР; 16,4% – в алмазном руднике Катока в Анголе (4 место в мире по запасам), где Леваев ведет деятельность совместно с «Алросой». В Анголе Леваеву 3г. (1999-2003гг.) принадлежали эксклюзивные права на экспорт алмазов.

Leviev Group шлифует больше алмазов, чем кто-либо в мире. Недавно в Луанде (Ангола) компанией был открыт самый большой алмазошлифующий завод в Африке, еще один завод построен в Намибии. «Алроса» пытается отстранить Леваева от Катоки и вести сотрудничество с другим израильским бизнесменом – алмазным монополистом в ДР Конго Даном Гертлером (Dan Gertler), внуком патриарха израильского алмазного бизнеса Моше Шницера (Moshe Schnitzer). В апр. 2005г., в ходе визита в Израиль Владимира Путина, президент «Алросы» Александр Ничипорук объявил о новом партнерском договоре с Гертлером о ежегодном экспорте алмазов стоимостью в 250-300 млн.долл. с Катоки, что явно невыгодно Леваеву.

По замыслам «Алросы», партнерство с Dan Gertler Israel должно заменить партнерский договор, заключенный в 2004г. Леваевым с государственной компанией Анголы Sociedade de Desenvolvimento Mineiro (Sodiam). Благодаря сотрудничеству с Гертлером, перед «Алросой» открылись перспективы работы в ДРК, и уже сразу после подписания договора Ничипорук говорил, что «Алроса» хочет сначала упрочить свои позиции в алмазной добыче Конго, а потом и в экспорте. Содействовал заключению договора бывший партнер Леваева Аркадий Гайдамак.

Леваев сделал себе имя на подрыве монополии De Beers. И если десятилетие назад De Beers контролировала 80% сырья, поставляемого на мировой рынок, то уже к 2004г. доля De Beers снизилась до 55%. Леваев самостоятельно заключал сделки с государствами – крупнейшими производителями алмазов (в том числе с ЮАР), убеждая их в том, что большую часть добытых камней следует гранить на собственных мощностях добывающих стран. Леваев потеснил De Beers на алмазном рынке, в том числе и в других государствах юга Африки. Leviev Group, чьи позиции особенно сильны в области обработки камней, замыкает на себя сбыт и огранку алмазов в ключевых алмазодобывающих регионах. Причем речь идет о переработке и алмазов, добытых на объектах, принадлежащих самому Льву Леваеву, и об алмазах, приобретаемых у других компаний, например у De Beers в ряде африканских стран.

Ангола. Непосредственно в Африке глава консорциума Africa Israel Лев Леваев оказывается в 1990гг. Поначалу Леваев скупал небольшие партии африканских алмазов в Анголе и Сьерра-Леоне. Именно тогда он впервые ввел свою схему – камни поступали для огранки на местные заводы непосредственно из российских шахт, в обход De Beers. Следующим шагом стала Ангола, где шла гражданская война – вместе с другим израильским бизнесменом Аркадием Гайдамаком (который занимался торговлей оружием и являлся финансовым советником президента Анголы) Леваев занимался урегулированием государственного долга Анголы Советскому Союзу, составлявшего тогда 7 млрд.долл.

На Катоке тогда шло строительство фабрики, «Алроса» испытывала дефицит оборотных средств, так как российское правительство приостановило действие соглашений с De Beers. Тогда на Катоке и появился частный инвестор – Леваев. В 1996г., при поддержке Гайдамака (имеющего 15% в компании Africa Israel), он инвестировал 25 млн.долл. в Катоку, и в 1997г. уже имел 16,4% акций предприятия, приобретенных у ангольской госкомпании Endiama. В 1998г., в связи с активизацией повстанческой деятельности UNITA, на Катоке возникли серьезные проблемы с безопасностью. Подразделений правительственной армии оказалось недостаточно, и в 1999г. на предприятии была создана собственная служба охраны. При этом все контакты с охраной Катоки выстраивались через Леваева, контактирующего с группами UNITA и скупавшего алмазы и у них, особенно после Кимберлийского процесса De Beers. Скорее всего, в этой деятельности фигурировал и Гайдамак, поставлявший в 1990гг. в Анголу крупные партии оружия.

В нояб. 1999г. Лев Леваев выиграл тендер и впоследствии стал монополистом в экспорте алмазов из Анголы. Экспорт шел через компанию Ascorp, совместный проект Леваева и правительства Анголы. К тому времени De Beers уже скомпрометировала себя перед правительством страны скупкой нелегальных алмазов у UNITA и, после разрыва отношений алмазного монополиста с правительством Анголы (2001), Леваев получил исключительно выгодные перспективы. Немаловажную роль здесь сыграли и хорошие личные отношения Леваева с президентом страны Жозе Эдуарду Душ Сантушем и его дочерью Изабеллой, и традиционное американское лоббирование израильских интересов.

В 2002г., после победы правительственных войск над UNITA, контракты Анголы с Леваевым достигли суммы в 850 млн.долл. Правительство получило контроль над всеми алмазными месторождениями, к освоению которых приступила «Алроса». По словам самого Леваева, его алмазный бизнес важен, прежде всего, для самой Анголы, так как это сотрудничество плодотворно влияет на выход страны из кризиса: «Наше желание – помочь людям, работающим своими руками. Мы хотим, чтобы народ Анголы приобрел больше новых навыков».

1 янв. 2003г. ангольское правительство и Endiama разорвали контракт с Леваевым на монопольный экспорт алмазов. Разрыв хронологически совпал с отменой Владимиром Путиным указа Бориса Ельцина, согласно которому 75% добываемых в Пермской области алмазов должны граниться на ее территории. Возможно, отмена указа, ставшая серьезным ударом по интересам Леваева, напрямую связана с тем, что в последнее время деятельность Леваева в России стала вызывать подозрение как российских, так и израильских властей. Распространение получила информации, как в Анголе, так и в России, о причастности Леваева к контрабанде алмазов может быть связано с желанием государства укрепить свои позиции и снизить активность Леваева на российском рынке.

ДР Конго. В 2002г. Леваев стал вторым среди крупных экспортеров конголезских алмазов. Правительство ДРК выдало Леваеву лицензии, позволившие ему экспортировать алмазы из страны – среди серии лицензий, выданных после того, как оно решило отменить эксклюзивную монополию, принадлежавшую ранее также израильской компании Dan Gertler International (DGI) Group Дана Гертлера. Дело в том, что между Израилем и ДРК практически с самого начала 1960гг., после провозглашения независимости, установились дружественные официальные и неофициальные связи. Причины таких тесных связей крылись в том, что Жозеф Касавубу (Joseph Kasavubu), бывший тогда президентом, был очень высокого мнения об израильских финансистах и их способностях организовать рентабельное производство по добыче и переработке практически всех полезных ископаемых. Добыча алмазов ведется MIBA, структурой, которая была близка к группе Леваева; на MIBA же приходится и основная доля экспорта камней.

Интенсивная деятельность на алмазном рынке ДРК израильских предпринимателей зачастую приводит к их открытому столкновению. Отношения между Леваевым и Гертлером характеризуются как резкая конкуренция не только на рынке алмазов, но и в иных отраслях и сферах. По сообщению ряда израильских источников (GaArez, Maariv), Гертлер прилагает серьезные усилия для выдавливания Леваева из Анголы, действуя, в том числе, через свои связи в окружении ангольского президента. Синдико Доколо, муж Изабеллы Душ Сантуш и деловой партнер Гертлера, – гражданин ДРК. Гертлер также активно контактирует с Гайдамаком.

В том же 2002г. начались первые попытки Леваева установить контроль над некоторыми алмазными рудниками ЮАР.

Намибия. В 2004г. в Виндхуке была открыта фабрика LLD Diamonds Namibia по огранке алмазов (потенциальная мощность – до 35 тыс. каратов в месяц). В Виндхуке перерабатывается 15% добываемых в стране алмазов. В том же году Леваев заявил о строительстве еще большего по объемам переработки завода в Луанде – Angola Polishing Diamond S.A. (совместное предприятие Endiama (48%) и LLD Diamonds (47%); 5% – у консорциума местных компаний).

Леваев использовал следующую схему: во-первых, была организована добыча алмазов на ключевых рудниках нескольких африканских стран. В Намибии, например, алмазодобыча идет как на суше, так и в офшорных (шельфовых) месторождениях – после De Beers компания Leviev Group обладает вторым по размерам алмазодобывающим флотом. Следующим шагом стала работа над внедрением в этих странах схемы, когда местные камни обрабатываются там же, где их добывают. С открытием гранильных фабрик в Намибии, Leviev Group обеспечивает полный цикл производства бриллиантов – добычу алмазов, их огранку, сбыт и, в перспективе, производство ювелирных изделий (т.н. from mine to mistress). Это выгодно африканцам, поскольку сулит увеличение доходов казны и создание новых рабочих мест.

Аналогичные планы по строительству гранильных мощностей существуют и в отношении соседней Ботсваны, пока – территории De Beers, где добывается каждый третий алмаз в мире. Министр индустрии и торговли Ботсваны Жакоб Нкате (Jacob Nkate) заявил, что поддерживает усилия Leviev Group, направленные на создание в Ботсване гранильного производства и изготовление ювелирных изделий. Сроки договора между Ботсваной и De Beers подходят к концу, и не исключено, что он может быть пересмотрен.

Лев Авнерович Леваев (Lev Leviev, родился 30 июля 1956г. в Ташкенте, в 1971г. иммигрировал в Израиль) – израильский бизнесмен, один из крупнейших диамантеров в мире. Леваев контролирует ряд алмазных месторождений и фабрик в Африке и на данный момент является самым серьезным конкурентом южноафриканской компании De Beers.

Кроме алмазного бизнеса, в круг интересов Леваева входят также строительство и торговля недвижимостью, энергоресурсы, тяжелая (металлургия) и легкая промышленности. Холдинговая компания Africa Israel Investments (Леваев – председатель совета директоров и владелец 79% акций), осуществляет управление коммерческой недвижимостью в Израиле и за рубежом, владеет компанией Gottex (крупнейший производитель пляжной одежды в мире), сетью автозаправочных станций Fina на юго-западе США и частью платных автодорог в Израиле, а также занимается телекоммуникациями, туризмом и строительством, на территориях оккупированной Палестинской автономии. Чистая прибыль Africa Israel составила 140 млн.долл., что на 60% больше, чем в 2004г. Основной капитал – 1,2 млрд.долл. (Africa Israel Investments Financial Statements. 31.12.2005). Africa Israel входит в список 25 ведущих израильских компаний (kambur.ru, 28.03.2006).

Лев Леваев – крупней частный инвестор в Лас-Вегасе, где он планирует открыть отель и гипермаркет. В Москве он инвестирует в проект «Москва-Сити». Оборот Leviev Group – 3 млрд.долл. в год; из этой суммы 2 млрд приходится на бриллиантовый бизнес (Д.И. Кобызев. Современное состояние). Позиция в рейтинге Forbes: 228 (2,6 млрд.долл.). В 2005г. Лев Леваев возглавил список экспортеров алмазов в Израиле: экспорт алмазов Леваева в 2005г. составил 601 млн.долл. (kambur.ru).

Кимберлийский процесс (Kimberley Process) – международная организация, цель которой – противодействие проникновению на мировой рынок так называемых «кровавых», или «конфликтных», алмазов. Это нелегально добытые алмазы, средства от реализации которых направляются на финансирование региональных конфликтов и международных террористических группировок. В основном, конфликтные алмазы использовались для финансирования террористических организаций и преступных режимов в странах Африки. Организация была основана в 2000г. и названа по имени г.Кимберли в ЮАР, где прошла первая международная конференция по борьбе с конфликтными алмазами. Компанию De Beers обвиняли в скупке конфликтных алмазов, у Unita. Федор Георги.

Израиль > Металлургия, горнодобыча > af-ro.com, 30 октября 2006 > № 340403

Конго ДемРесп > Металлургия, горнодобыча > af-ro.com, 30 октября 2006 > № 340390

Алмазы-2006

Месторождение Sengamines (провинция Восточная Касаи) – возможно, один самых привлекательных и, при этом, относительно свободных алмазных активов в мире. Нынешний основной собственник – южноафриканец Майк Нан – активно ищет партнеров для освоения месторождения. На эту роль претендуют и «Алроса», и De Beers. Общая стоимость запасов, разведанных на месторождении, оценивается в 2 млрд.долл.

Добыча россыпных алмазов идет на Sengamines уже давно, а кимберлитовые трубки не разрабатываются до сих пор. Причины этого, в первую очередь, политические: напряженная ситуация в самом регионе Касаи (один из очагов недавно закончившейся в ДР Конго гражданской войны), а также неоднозначная репутация сменявших друг друга собственников месторождения. Только теперь появляются условия, гарантирующие стабильность потенциальным инвесторам.

Мировая алмазная промышленность – закрытый клуб, большую часть крупных месторождений контролируют De Beers и «Алроса», в 1990гг. и 2000гг. заметно стало усиление некоторых израильских компаний (прежде всего, Leviev Group), которые также стремятся получить контроль над добычей. Небольшие и средние компании разрабатывают мелкие россыпные месторождения. Привлечь средства в реализацию крупного проекта они практически не могут, без поддержки кого-то из крупнейших мировых игроков. Кроме De Beers, «Алросы» и Leviev Group к «высшей лиге» международного алмазного бизнеса (особенно когда речь идет об Африке) можно отнести, пожалуй, только Дана Гертлера и его компании. Гертлер, обладающий монополией на экспорт конголезских алмазов, не имеет достаточного опыта реализации крупных проектов в добыче. Лояльность (как минимум) Гертлера, на сегодняшний день, является непременным условием инвестирования в Sengamines.

Расположенное в районе район Мбуджи-Майи месторождение Sengamines – крупное, в том смысле, что его масштаб подразумевает участие в освоении профильных стратегических инвесторов. Все упомянутые нами ведущие игроки так или иначе уже обозначали к нему интерес, хотя никому из них ни месторождение, ни хотя бы его часть пока не досталась. Вероятность того, что вскоре это произойдет, велика.

Лицензия на участок площадью 792 кв. км. была получена компанией Sengamines в 2000г., и включила кимберлитовую трубку Чибве (Tshibwe) и рассыпные месторождения в бассейне реки Сенга-Сенга (от реки и название компании). Промышленная добыча началась в 2001г. Согласно только официальным данным правительства ДР Конго добыча, составила 166 тыс. карат (2 млн.долл.) в 2001 г., 432 тыс. карат (3,5 млн.долл.) в 2002г., и 904 тыс.долл. карат (13 млн.долл.) за 9 месяцев 2003г.

В апр. 2006г. основным акционером Sengamines (80%) стала First African Diamonds (FAD), руководителем и владельцем которой, по нашей информации, является южноафриканский предприниматель Майкл Нан (Michael Nunn). FAD приобрела весь пакет у компании Oryx. Отметим, что FAD была создана специально для приобретения в Sengamines, и в других проектах пока не замечена. Информация о сделке по Sengamines появилась на фоне сообщений о том, что переговоры о приобретении прав на месторождение вела De Beers.

Остальные 20% остались у конголезкой компании MIBA (Societe Miniere de Bakwanga). MIBA – крупнейшая в Конго и одна из крупнейших в мире алмазодобывающих компаний, 80% акций контролирует правительство ДР Конго через холдинг Gecamines. Остальные 20% – у бельгийской Sibeka, миноритарным (20%) акционером которой, в свою очередь, является De Beers.

В результате сделки 2006г. Sengamines была переименована в Entreprise Miniere de Kasai Oriental – EMIKOR. Новый владелец Майкл Нан до этого был известен как директор и совладелец TanzaniteOne, компании ведущей разработку танзанитового рудника в Танзании (управляет также гранильной фабрикой в ЮАР), а также как акционер и директор Afgem. С его именем также связаны компании Amari и Xceldiam (последняя – в Анголе).

Бывший владелец Sengamines – компания Oryx – была несколько лет назад дискредитирована обвинениями в связях с аль-Каидой и военным руководством Зимбабве. По данным отчета ООН, в создании Sengamines в 1999г. участвовали Oryx (тогда его главным акционером был Тамер Саид Ахмед аш-Шанфари), зимбабвийская компания Osleg, выражавшая интересы военного руководство Зимбабве, а также непосредственно правительство Зимбабве.

Компания Oryx зарегистрирована на Каймановых островах. По данным Mbendi (2004), Oryx принадлежало 50% в Sengamines, остальные акции были у других инвесторов, в том числе у правительства ДР Конго. По данным Rapaport на 2002г., доля Oryx в Sengamines составляла 49%. Diamond Intelligence обозначает структуру акционеров: Oryx – 49%, Miniere de Bakwanga (MIBA) – 16%, правительство ДР Конго – 33,8%, 4 частных лица – 1,2% (2003г.).

В 2002г. компания Oryx обвинялась ВВС в связях с аль-Каидой, но выиграла дело о клевете в суде, так как ВВС не смогла представить доказательств выдвинутым обвинениям. ВВС, предположила, что представитель Осамы Бен Ладена является акционером Oryx. В опубликованных извинениях ВВС содержится информация о том, что одним из акционеров Oryx был на тот момент Камаль Хальфан (Kamal Khalfan) – «уважаемый» оманский бизнесмен и почетный консул Сулатаната Оман, которого они «по ошибке спутали» с террористом Мохаммедом Хальфаном (Mohammed Khalfan). В извинениях ВВС не упомянуто, что Камаль Хальфан является почетным консулом Омана в Зимбабве. ВВС была вынуждена заплатить Oryx компенсацию в 500 тыс. фунтов ст. (1 млн.долл.).

В докладе ООН от 25 окт. 2002г. Oryx и Sengamines обвинялись в нелегальном сотрудничестве с высшими чинами армии Зимбабве, именно через Камаля Хальфана. Заинтересованными сторонами сделок были названы руководитель зимбабвийской спецслужбы Эмерсон Мнангагва (Emmerson Mnangagwa) и оманский предприниматель Тамер Саид Ахмед аш-Шанфари (Thamer Said Ahmed Al Shanfari). Возможно, за этими обвинениями стояли интересы Льва Леваева, который в это время активно использовал платформу ООН в конкурентной войне с De Beers.

По данным Diamond Intelligence, в конце 2002г. в Oryx появился ливийский капитал в лице Libyan Arab African Investment Company (LAAICO), фонда, контролируемого Каддафи. К этому времени относится пик ливийско-зимбабвийского сотрудничества в ряде областей. В янв. 2003г. Иса ал-Кавари (His Excellency Dr Issa Al Kawari) сменил аш-Шанфари, оманского консула в Зимбабве, в качестве руководителя компании (chairperson). Мустафа Хаттаби, представитель Каддафи, вошел в совет директоров компании. В 2003г. ливийцы увеличили свой пакет, а Хаттаби стал главой компании вместо ал-Кавари (Diamond Intelligence). К концу 2003г. накопленные инвестиции Oryx составили 100 млн.долл., а число работающих достигло, согласно тем же данным, 1200 чел.

В сент. 2004г.на сайте PolishedPrices.com было опубликовало сообщение о том, что De Beers заключила «конфиденциальное» соглашение с Oryx о разработке месторождений Sengamines, De Beers подтвердила наличие такого соглашения. По этому соглашению, De Beers намеревалась инвестировать 10 млн.долл. в геологоразведку на Sengamines. Ранее тот же источник публиковал сообщения о работе специалистов De Beers на участке Sengamines.

Летом 2005г. акционеры Oryx отказались от дальнейших вложений в проект и начали активный поиск инвесторов, ведя переговоры с Afgem (Майкл Нан), «Алросой» и Emaxon, подразделением Dan Gertler International. Возможно, их не устроила перспектива работы с еврейскими огранщиками о они уступили акции южноафриканской компании, предположительно, связанной с De Beers.

«Алроса» интересуется месторождением, как минимум, с 2004г. В 2005г., во время визита Владимира Путина в Израиль было заключено соглашение между «Алросой» и Даном Гертлером, которое, теоретически, должно облегчить вхождение российской монополии в проекты на территории ДР Конго.

В ходе сент. визита (2006) Владимира Путина в ЮАР было заключено соглашение о партнерстве между De Beers и «Алросой». Соглашение, а также сопровождавшие его неформальные договоренности, могут означать начало нового этапа в отношениях двух компаний, а значит, – и новый этап в истории мирового алмазного рынка. Последние годы на этом рынке прошли в позиционной борьбе соперников-партнеров De Beers и «Алросы». De Beers пыталась удержать монопольный контроль над рынком, «Алроса» пыталась стать максимально самостоятельным игроком. Результатом разногласий между двумя крупнейшими добывающими компаниями стало усиление огранщиков в Израиле и других странах, рынок стал менять конфигурацию и принципы устройства.

Теперь этот период может остаться позади. De Beers готова признать «Алросу» равным партнером. И не будет препятствовать проникновению «Алросы» в Африку. Обе компании, возможно, будут сотрудничать в разведке и разработке ряда месторождений на территории третьих стран. Особенно в тех случаях, когда их партнерство может повысить не только экономическую эффективность, но и политическую стабильность проекта.

Именно в связи с сент. соглашением между «Алросой» и De Beers мы решили обратить внимание на месторождение Sengamines, которое может стать отличным полигоном для отлаживания нового формата отношений между двумя крупнейшими алмазодобывающими компаниями. ДР Конго – как раз тот случай, когда De Beers и «Алросе» выгоднее работать вместе.

ЮАР традиционно имеет сильные экономические и политические позиции в ДР Конго, правительство в Киншассе опасается односторонней «экономической колонизации» со стороны южных соседей. Уже только по этой причине, присутствие «Алросы», наряду с De Beers, должно устроить конголезцев. Еще одно важнейшее преимущество «Алросы» – налаженные партнерские отношения с Гертлером, а также с руководством соседней Анголы. Ангола, даже в большей степени, чем ЮАР, имеет военно-политическое влияние на ситуацию в Конго и, особенно, в Касаи. Андрей Маслов.

Конго ДемРесп > Металлургия, горнодобыча > af-ro.com, 30 октября 2006 > № 340390

ЮАР > Металлургия, горнодобыча > af-ro.com, 5 сентября 2006 > № 353281

Горнодобыча

Долгосрочная инвестиционная привлекательность ЮАР зависит от того, когда и в каком виде будет принят в этой стране закон о роялти для горной промышленности (Mining Royalties Bill). Закон о роялти должен стать следствием согласования многих интересов и выражением консолидированной национальной экономической политики. Открытое обсуждение вопроса о роялти в очередной раз состоялось на сент. конференции Global Mining Transformation 2005 в Кейптауне. Там, выступили новый министр минеральных ресурсов и энергетики госпожа Линдиве Хендрикс (Lindiwe Hendricks) и глава SARS – налоговой службы ЮАР – Прэвин Гордан (Pravin Gordhan). Оба подтвердили, что новый закон в 2005г. не будет не только принят, но, видимо, даже представлен правительством. Гордан особо подчеркнул, что правительство открыто для дискуссий, которые, впрочем, идут уже давно.

Официальный предварительный вариант, так называемый «драфт» закона, предполагает налогообложение от 1% до 8% оборота, в зависимости от вида ресурса. Для дефицитных в ЮАР нефти и газа роялти предполагается установить на уровне 1%, на уголь – 2%, золото – 3%, платину – 4%, алмазы – на максимальном уровне 8%. Правительство планирует использовать роялти для управления инвестициями в добывающую промышленность – стимулировать инвестиции в те отрасли, которые считаются приоритетными для развития национальной экономики. Принятие закона о роялти состоится только тогда, когда в общих чертах будут определены принципы развития национальной добывающей промышленности и расставлены соответствующие приоритеты.

В ЮАР идет процесс переоформления лицензий для горнодобывающих компаний. Все ресурсы объявлены собственностью государства, и получить или возобновить свои права на их добычу компании могут теперь только при соблюдении целого ряда специфических условий, среди которых передача 26% акций (до конца 2009г.) в собственность представителей чернокожего населения страны. Видимо, роялти будут введены как раз к тому моменту, когда оформление новых лицензий и частичный передел собственности будут близки к завершению. В Законе можно будет учесть интересы новых крупных собственников. И в заявлениях официальных лиц 2009г. чаще всего упоминается в качестве начала действия нового законодательства.

Уже сейчас дискуссии вокруг закона начинают влиять на инвестиционную привлекательность тех или иных отраслей. Заставляют De Beers искать возможности для диверсификации бизнеса: как по географии, так и по отраслям. Компания рассматривает варианты инвестирования в добычу урана. В тек.г. правительственные чиновники, предприниматели и эксперты активно обсуждают, какие меры необходимо принять для реанимации золотодобывающей промышленности. Истощение традиционных месторождений на фоне сильного ранда привело к тому, что уровень добычи упал до 37% от максимального уровня в 1000 т. в год, достигнутого в 1970гг. Введение сравнительно низкого уровня налогообложения в золотодобывающей промышленности будет способствовать повышению ее инвестиционной привлекательности.

Добывающие компании настаивают на том, что базой для уплаты роялти должна быть прибыль, а не оборот. В таком случае сама идея роялти теряет смысл, и речь стоит вести просто о новой форме налогообложения прибыли добывающих компаний. Внутри самой исполнительной власти ЮАР существуют тактические и стратегические разногласия по поводу вопроса о рояли и политики в отношении добывающих компаний вообще. Критическое отношение к предложенной схеме взимания роялти со стороны Комиссии по конкуренции. Комиссия в своей критике ссылается на главу 2 Закона о конкуренции ЮАР 1998г. и предупреждает о неминуемом снижении глобальной конкурентоспособности ЮАР в случае введения роялти: «ЮАР богата различными видами минерального сырья, но ни один из них не уникален. Такие страны как Австралия, Канада, Бразилия, Мексика, Чили и Россия обладают не менее привлекательными запасами для горнорудной промышленности, так же как и страны в нашем ближайшем окружении. … Налоговая нагрузка на добывающие компании в ЮАР и без рояли выше, чем в таких странах как Чили и Канада…».

Кроме своей общей неоднозначности, «драфт» закона о роялти содержит и целый ряд особенностей, которые могут показаться недоработками. Решением министра то или иное месторождение может быть полностью или частично освобождено от роялти, если будет признано истощенным (marginal). При этом четких критериев «истощенности» в Законе не прописано. Российскому читателю можно не объяснять, насколько при таком подходе повышается взяткоемкость закона.

Вопреки распространенному мнению, добывающая промышленность уже давно не вносит решающий вклад в бюджет ЮАР. В минувшем фин.г. налоговые поступления от отрасли составили только 4,7% доходной части бюджета (в 2000/1 фин.г. было 15%). Уровень занятости в добывающей промышленности (500 тыс. чел.) делает ее социально значимой, – проблему безработицы через развитие добывающей промышленности не решить. Основное значение отрасли – в глобальном влиянии, которое она дает ЮАР в решение некоторых экономических и политических вопросов на мировом уровне.

В силу этих и ряда других причин введение роялти представляется в большей степени символическим, даже идеологическим актом. В процессе дальнейшей дискуссии правительства с компаниями уровень отчислений будет, скорее всего, снижен, или введение роялти будет компенсировано снижением налоговых отчислений по другим статьям, дальнейшим снижением налога на прибыль корпораций – с нынешнего уровня в 29%. Важнее для правительства продемонстрировать компаниям и населению, что природные ресурсы теперь принадлежат всему народу ЮАР и народ имеет, по этой причине, законное право на ренту.

Можно ожидать теперь, что правительство ЮАР будет пропагандировать и экспортировать свои идеи насчет природной ренты за пределы национальной территории. Жесткое отношение правительств к добывающим компаниям в других странах Африки объективно компенсирует падение инвестиционной привлекательности самой ЮАР. Аналогичных советов стоит ждать и представителям российского правительства.

Долгое время международные добывающие компании намеренно провоцировали конкуренцию между национальными правительствами за предоставление максимально льготных условий для разработки месторождений. Возможно, левое правительство в ЮАР собирается запустить в мировом масштабе обратный процесс: цепную реакцию по введению природной ренты и ужесточению условий для инвесторов. В этом деле главное – действовать согласованно. Андрей Маслов.

ЮАР > Металлургия, горнодобыча > af-ro.com, 5 сентября 2006 > № 353281

Габон > Металлургия, горнодобыча > af-ro.com, 10 февраля 2006 > № 340386

Марганец

Compagnie Miniere de l'Ogooue SA (Comilog – Горная компания Огове) ведет добычу марганца на юго-востоке страны, регион Моанда (Moanda), верховье р.Огове (отсюда название компании); центр – г.Франсвиль. Несколько открытых карьеров. В 2003г. добыча составила 2 млн.т. руды (данные Mbendi). Данные по резервам расходятся. В 2004г. добыча составила 2,5 млн. т., в 2005 планировалась на уровне 2,7 млн. т., в 2006 – 3 млн.т. Построен перерабатывающий завод мощностью в 600 тыс. т. в год. В Comilog 67% принадлежит французской компании Eramet (через подразделение Eramet Manganese). В капитале Comilog участвуют также Cie Generale des Matiеres Nucleaires и правительство Габона. Переработка – SFPO (Societe Ferromanganese de Paris-Outreau, Франция, Eramet). Часть – в другие страны ЕС, США и Китай.

Монополии французов на добычу марганца пытаются составить конкуренцию крупные китайские и бразильские инвесторы. Бразильская компания Companhia Vale do Rio Doce (CVRD) через подразделение Companie Miniere Trois Riviers заключила соглашение о геологоразведке в районах Франсвиль и Оконджа (Okondja). В 2004г. инвестировано 5 млн.долл. Планируется строительство новой железнодорожной ветки, подводящей к Transgabonaise, дополнительного портового терминала в Либревиле, а также ГЭС (Africa Mining Review, 2004, p. 28). В апр. 2005г. подписано соглашение о проведении геологоразведки (с 1 мая) с китайской государственной компанией Sinosteel (Zhixiong Dong) в районе Мбигу (Mbigou). Юго-восток страны, рядом с традиционным районом добычи Моанда. До сих пор Sinosteel работала, в основном, в Австралии (Panapress).

Новый Горный кодекс (Code Minier) вступил в силу в июле 2000г. Для добывающих компаний предусмотрен фиксированный сбор, рента (surface occupation fee), а также НДС, который составляет от 0,5% до 5% в зависимости от стадии проекта и типа лицензии. Налог на прибыль корпораций – 35%. А. Маслов.

Габон > Металлургия, горнодобыча > af-ro.com, 10 февраля 2006 > № 340386

Россия. Весь мир > Нефть, газ, уголь > globalaffairs.ru, 26 сентября 2005 > № 2906765 Александр Арбатов, Мария Белова, Владимир Фейгин

Российские углеводороды и мировые рынки

© "Россия в глобальной политике". № 5, Сентябрь - Октябрь 2005

А.А. Арбатов – заместитель председателя Совета по изучению производительных сил Министерства экономического развития и торговли и Российской академии наук. М.А. Белова – эксперт департамента энергетики Института энергетики и финансов, В.И. Фейгин – главный директор Института энергетики и финансов.

Резюме Важная роль России на мировой арене в значительной степени обусловлена богатством ее природных ресурсов. Успешное участие в современном мировом разделении труда предполагает полноценное использование подобных преимуществ.

Важная роль России на мировой арене в значительной степени обусловлена богатством ее природных ресурсов. На территории России сосредоточено около 13 % всех мировых разведанных запасов нефти и 34 % запасов природного газа. Успешное участие в современном мировом разделении труда предполагает полноценное использование подобных преимуществ, хотя и не должно сводиться к нему.

Ежегодное производство первичных энергоресурсов в стране составляет более 12 % от общего мирового производства. На долю топливно-энергетического комплекса (ТЭК) приходится сегодня около четверти производства валового внутреннего продукта (ВВП) России и трети объема промышленного производства, около половины доходов федерального бюджета, экспорта и валютных поступлений страны. В отличие от большинства стран – экспортеров углеводородов, в России имеется крупный внутренний рынок их переработки и потребления. Важно, чтобы внешний спрос не входил в противоречие с динамикой и приоритетами внутреннего рынка.

СИТУАЦИЯ НА ОСНОВНЫХ МИРОВЫХ РЫНКАХ УГЛЕВОДОРОДОВ

В последние полтора десятилетия на мировом рынке нефти происходило наращивание ежегодных темпов прироста потребления нефти. В период с 1991 по 2000 год этот показатель увеличился на 9,8 млн бар./сут., а в 2001–2004 годах – на 6,3 млн бар./сут. При этом рынок был сбалансирован, а вот в том, что касалось спроса и предложения, ключевая роль отводилась на том или ином этапе разным регионам.

Если в начале указанного периода спрос расширялся за счет роста объемов потребления нефти в Северной Америке, Европе и странах Азии, входящих в Организацию экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), то в последние годы лидерство по темпам роста перешло к Китаю. Годовой прирост увеличился там с 0,32 до 0,4 млн бар./сут, в то время как в Северной Америке этот показатель упал с 0,5 до 0,3 млн бар./сут, в Европе – с 0,2 до 0,15 млн бар./сут, а в азиатских странах – членах ОЭСР приблизился к нулю.

Растущий спрос начала 1990-х в основном удовлетворялся за счет увеличения добычи нефти в государствах, входящих в Организацию стран – экспортеров нефти (ОПЕК): среднегодовой темп роста составлял 0,6 млн бар./сут. В странах же бывшего СССР наблюдалось значительное падение объемов добычи. Однако к началу XXI века ситуация в корне изменилась: при сохранении среднегодовых темпов увеличения добычи нефти в странах ОПЕК, падении объемов добычи в Европе и замедлении темпов роста в Северной Америке именно Россия стала главным стабилизатором мирового рынка нефти.

В 2002–2004 годах на фоне беспрецедентного роста нефтяных цен среднегодовые темпы прироста потребления удвоились, достигнув 2 %. В прошлом году при среднегодовой цене нефти марки Brent 38,3 дол./бар. потребление нефти в мире увеличилось на 3,3 %. Однако сочетание высоких цен и замедления темпов роста мировой экономики может привести к снижению темпов прироста потребления нефти в 2005–2006 годах до 2,5–2,7 % и ниже.

Тем не менее в течение последних 2–3 лет темпы увеличения спроса на рынках превысили ожидания, поскольку в полной мере не были учтены ни фактор «новых экономик» – прежде всего Китая и в значительной мере Индии, ни быстрый рост в этих странах промышленного производства, в том числе энергоемкого (например, черная металлургия, производство цемента и т. п.), ни растущее потребление (например, начавшаяся в Китае автомобилизация). Если процессы бурного экономического подъема этих стран продолжатся и будут сопровождаться ростом среднего класса и формированием характерного для него стандарта жизни и потребностей, то общее увеличение спроса может опережать рост суммарного мирового ВВП – явление, не отмечавшееся с 1970-х.

Конечно, трудно предположить, что быстрый рост цен и спроса составят долговременную устойчивую тенденцию. Параллельное существование этих двух явлений, как таковое, несет в себе противоречие. Высокие цены позволяют как осваивать новые, ранее считавшиеся нерентабельными ресурсы нефти, так и расширять круг ее заменителей. Последнее может особенно сильно повлиять на снижение спроса.

Что касается предложения, то с ним пока не все так безоблачно, как представляется. Освоение новых месторождений требует больше времени и средств, при этом добыча не всегда способна вовремя восполнить продукцию истощающихся месторождений.

Неясность с ресурсной базой, резкое снижение числа вновь открытых крупных нефтяных ресурсов (и фактическое отсутствие новых нефтеносных провинций, в прошлом служивших основным фактором развития глобальной нефтедобычи) добавили нервозности и иррациональности игрокам на рынке, повысили обеспокоенность политических кругов. Не вызывает оптимизма и уровень политической стабильности в целом ряде основных стран-экспортеров. Скорее всего, тенденция к увеличению спроса сохранится, но темп роста будет подвержен резким колебаниям как в силу внутренних и внешних конфликтов, так и по причине возможного появления новых быстроразвивающихся экономик.

В 1980–1990 годы преодоление последствий нефтяных кризисов, обусловленных эмбарго со стороны арабских стран или договоренностями стран – членов ОПЕК об уровнях добычи, связывалось с развитием ликвидного глобального рынка нефти и соответствующими инструментами преимущественно краткосрочного характера. Однако в последнее время упор делается на построение двусторонних преференциальных связей между потребителями и поставщиками нефти, что особенно характерно как для политики США последних лет, так и для «нефтяной дипломатии» Китая и Индии, активной и по-своему тоже глобальной.

Рекордные цены на нефть и соответственно на газ (на либерализованных рынках цены на газ связаны также и с высоким спросом на него) способны в определенной степени «развернуть» ситуацию или уменьшить степень ее драматизма, но вряд ли приведут к радикальным переменам в краткосрочной перспективе. С другой стороны, до сих пор, как известно, развитым странам удавалось так или иначе справляться с угрозами такого рода, и на этом простом доводе основывают свою позицию ряд оптимистов.

«НЕФТЯНЫЕ» ПОЗИЦИИ РОССИИ

С 2000 по 2004 год Россия, выступая на мировом рынке нефти в качестве главного стабилизирующего фактора, обеспечила самый высокий прирост добычи в мире – в три раза выше, чем у ОПЕК. Однако ввиду падения в последние месяцы темпов прироста добычи нефти и воздействия других, более фундаментальных факторов Россия вряд ли сможет в дальнейшем сохранить эту роль, хотя и продолжит оказывать существенное влияние на развитие мирового рынка.

К настоящему моменту в России уже открыто и разведано более трех тысяч месторождений углеводородного сырья, причем разрабатывается примерно половина из них. Более половины российской нефтедобычи и более 90 % добычи газа сосредоточены в районе Волго-Урала и Западной Сибири. Большинство этих месторождений отличаются высокой степенью выработанности, поэтому возникает необходимость развивать и альтернативные регионы добычи. В долгосрочной перспективе такими приоритетными регионами нефте- и газодобычи являются Тимано-Печора, полуостров Ямал, западная часть арктического шельфа, Каспийский шельф, Прикаспий, Восточная Сибирь и Дальний Восток. Однако в обозримой перспективе в России не ожидается открытия нефтегазоносной провинции, сопоставимой по масштабам с Волго-Уральской или тем более с Западно-Сибирской и способной кардинально повлиять на уровень добычи. Другие центры нефтедобычи будут в основном смягчать последствия истощения наиболее крупных старых центров. Поэтому в ближайшее десятилетие вероятно снижение темпов роста добычи с их последующей стабилизацией. При этом не исключаются колебания в ту или другую сторону, вызванные конъюнктурой мирового рынка.

Экспорт нефти из России зависит как от добычи нефти, так и от ее потребления на внутреннем рынке. Внутреннее потребление нефти растет медленно вследствие резкого падения производства наиболее энергоемких отраслей. Поэтому доля экспорта нефти и нефтепродуктов еще долго будет превалировать над долей внутреннего потребления в российской нефтедобыче. Тем не менее экономический рост в условиях неразвитости энергосберегающих технологий приведет к росту внутреннего потребления.

Основные районы нефтедобычи связаны единой системой нефтепроводов акционерной компании «Транснефть», которая обеспечивает транспортировку 95 % нефти на нефтеперерабатывающие заводы (НПЗ) России, а также к экспортным терминалам по системе нефтепроводов «Дружба» и через глубоководные нефтеналивные терминалы на Черном и Балтийском морях.

Потенциально Россия имеет возможность выхода на все три крупнейших мировых рынка нефти и нефтепродуктов – европейский, североамериканский и рынок Юго-Восточной и Южной Азии. Но пока наша страна наиболее тесно связана с европейским рынком (включая республики бывшего СССР). До 70-х годов прошлого столетия бЧльшая часть нефти добывалась в европейской части России, после освоения Западно-Сибирской нефтегазоносной провинции ее транспортная инфраструктура была подключена к уже сложившимся мощностям, ориентированным на европейский рынок. Исключение составляли только восточное и южное ответвления, сравнительно незначительные по своим возможностям (они поставляют нефть на Омский, Ачинский, Ангарский и центральноазиатские НПЗ бывшего СССР).

Постепенно растут поставки нефти на рынок Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР). На этом рынке преобладают поставки в Китай, они же обеспечивают и основной прирост. При нынешней степени разведанности и уровня разработки ресурсов Восточной Сибири (и даже с учетом поставок из Западно-Сибирской нефтегазоносной провинции) экспорт нефти из России в страны АТР может составить 60–70 млн т, что не превысит 15 % объема китайского потребления. Таким образом, Россия не только будет не в состоянии удовлетворить потребности стран АТР в нефти, но и рискует вообще потерять этот рынок в случае промедления с развитием транспортной инфраструктуры или сахалинских проектов. Вместе с тем большая емкость нефтяного рынка АТР позволяет рассчитывать на рост экспорта российской нефти в ряд стран этого региона.

Если после 2010 года в основных нефтепроизводящих странах АТР – Китае, Индонезии, Малайзии, Австралии – произойдет, как ожидается, снижение добычи, то для удовлетворения растущего здесь спроса на нефть потребуется значительное увеличение поставок из других районов мира. Главным источником окажется Ближний Восток, также увеличится объем импорта из Северной и Центральной Африки, будут организованы крупномасштабные поставки из Центральной Азии (в том числе из Каспийского региона) и России.

До сооружения Восточного нефтепровода Россия планирует дальнейшее наращивание железнодорожных поставок нефти в КНР. В целом экспорт нефти в Китай по железной дороге в этом году составит более 11 млн т. К 2010-му железнодорожные поставки нефти российских компаний в КНР должны увеличиться до 20 млн т/г. В перспективе возможно увеличение этого показателя до 30 млн т/г. Сдерживающим фактором являются железнодорожные тарифы. Однако, по информации РАО «Российские железные дороги», при возрастающих объемах транспортировки нефти через Забайкальск предусматривается возможность уменьшения тарифа с 72 дол./т до 30. Что, кстати, может сделать железнодорожный маршрут более привлекательным по сравнению с «восточной трубой».

На американском рынке главным потребителем российской нефти являются США, но эти поставки не играют заметной роли (в 2004 году они составили всего 7,3 млн т – 4 % суммарного российского нефтяного экспорта). По словам президента «Транснефти» Семена Вайнштока, США не готовы гарантировать достаточные объемы закупки российской нефти. Более того, у компании «нет уверенности в том, что США действительно требуются не только заявленные 30 млн., но и даже 20 млн т российской нефти».

Европейский рынок нефти является наиболее «скромным» по объемам потребления, ценам и темпам роста. Тем не менее сложившаяся транспортная инфраструктура продолжает поддерживать российско-европейские «нефтяные» связи. На этом направлении возникают проблемы Черноморских проливов, прохождения танкеров в Финском заливе, Балтийском море и Датских проливах. Благоприятное для России решение этих вопросов позволит закрепить ее роль стабильного масштабного поставщика нефти на европейский рынок. Россия заинтересована в том, чтобы в максимальной степени осуществлять экспорт нефти со своей территории непосредственно потребителю, сокращая транзит. Поэтому она будет стремиться к сохранению имеющихся трубопроводных и терминальных мощностей и их наращиванию (расширение Балтийской трубопроводной системы, строительство терминалов в Варандее, Индиге, на Кольском полуострове). Только в порту Приморск на Балтийском море, ориентированном на увеличение экспорта в Европу, предусматривается развитие мощностей до 62 млн. т в год.

Обсуждаемый сейчас вопрос о перенасыщенности европейского рынка тяжелой высокосернистой нефтью, к которой относится российская экспортная смесь Urals, кардинально разрешим только путем раздельной транспортировки различных сортов нефти. А этого, в свою очередь, можно добиться через строительство новых нефтепроводов из районов, в которых добываются малосернистые сорта. Перенасыщенность европейского рынка – не столько следствие увеличения предложения, сколько результат роста цен на саму нефть. В период относительно низких цен за рубежом было введено в действие значительное количество перерабатывающих мощностей, ориентированных на тяжелую сернистую нефть, относительно дешевую. Разница в цене в 2–4 дол./бар. делала сложные и дорогие процессы переработки экономически эффективными. Когда цены удвоились и даже утроились, подобная разница в цене утратила всякий смысл и соответствующие перерабатывающие мощности стали выводиться из эксплуатации, как неконкурентоспособные. Выжившим предприятиям пришлось установить разницу в цене в размере 6–8 долларов против стандартных сортов. Остается ждать снижения цен до прежнего уровня, что маловероятно, или строить новые трубопроводы для транспортировки более дорогих сортов нефти.

Конечно, есть еще один вариант – перерабатывать всю высокосернистую нефть в России, но он потребует не только осуществления крупной технической программы модернизации нефтепереработки в районе Урала и Поволжья, но и принятия эффективных политических и законодательных решений. Дело в том, что в данном случае целые компании будут отключены от экспорта своей нефти и это потребует компенсации за счет тех компаний, которые выигрывают от такого решения.

В настоящее время правительство РФ предусматривает максимально увеличить экспорт на растущий рынок АТР, переадресовав туда значительную часть поставок со стагнирующего европейского рынка. Эту, безусловно, актуальную задачу можно решить разными способами: интенсифицировать поставки железнодорожным транспортом, реанимировать «спящие» сахалинские проекты и возобновить работы на других перспективных участках шельфа Охотского моря, использовать возможности строящегося нефтепровода Казахстан – Китай, воспользоваться нефтяным потенциалом Восточной Сибири. Как уже упоминалось выше, принято решение первоначально транспортировать нефть из Западной Сибири, что при предполагаемых тарифах ставит нефтяные компании в трудное положение. При всем оптимизме руководства страны успех этого предприятия далеко не очевиден – прежде всего из-за неопределенности с сырьевой базой Восточной Сибири.

НЕФТЕПРОДУКТЫ: СДЕЛАНО В РОССИИ

В условиях относительно низких внутренних цен на сырье и отсутствия возможности существенно увеличить экспорт нефти многие российские компании вплотную занялись наращиванием производства нефтепродуктов и продажи их за рубеж. Основные экспортные продукты – мазут (45 % экспорта) и дизтопливо. Экспорт бензина (5 % в структуре экспорта в физическом объеме и около 6,5 % в структуре экспортной выручки) пока относительно невыгоден, так как внутри страны на него существует устойчивый платежеспособный спрос по достаточно привлекательным для поставщиков ценам. Кроме того, введение в Европе еще более жестких требований к качеству нефтепродуктов заставляет российские компании все больше тратить на модернизацию перерабатывающих мощностей.

В Энергетической стратегии страны до 2020 года об увеличении поставок за рубеж нефтепродуктов и переработке растущей части предназначенных на экспорт объемов нефти говорится как об одном из важных приоритетов.

Оператором соответствующих статей экспорта по нефтепродуктопроводам является государственная компания «Транснефтепродукт» (ТНП). По сравнению с «Транснефтью», контролирующей подавляющую часть нефтяного транспорта и экспорта, позиции ТНП скромнее: более 23 % российского транспорта светлых нефтепродуктов, около 60 % экспорта дизельного топлива и примерно четверть экспортного автобензина. Остальные нефтепродукты вывозятся железнодорожным транспортом, который фактически составляет конкуренцию ТНП. Одна из причин такого положения кроется в проблеме сохранения качества нефтепродуктов при их транспортировке по трубопроводам ТНП.

Большинство российских НПЗ в настоящее время проводят модернизацию, с тем чтобы наладить выпуск моторных топлив, соответствующих европейским стандартам качества. Поэтому есть основание предполагать, что через несколько лет произойдет значительный рост экспорта светлых нефтепродуктов. Соответственно должна увеличиться и пропускная способность магистральных нефтепродуктопроводов, принадлежащих ТНП. Компания «Транснефтепродукт» активизировала свою деятельность по развитию экспортных мощностей. Предусматривается реализация ряда проектов, позволяющих вывести магистральные продуктопроводы на побережье Балтийского и Черного морей, снизить зависимость российского экспорта нефтепродуктов от транзита по территории сопредельных стран и повысить коммерческую эффективность поставок. Особенно важную роль здесь способен сыграть проект «Север»: в результате его реализации появится новый экспортный нефтепродуктопровод к российскому побережью Балтийского моря. Как по маршруту, так и по концепции он аналогичен Балтийской трубопроводной системе, успешно решающей задачу минимизации транзита нефти через третьи страны. Кроме того, российские компании намерены расширять участие в собственности и управлении ряда европейских нефтеперерабатывающих и сбытовых организаций.

Что же касается восточного вектора, то в прошлом году из России в страны АТР было поставлено около 7 млн т нефтепродуктов, в основном дизельного топлива и мазута. В дальнейшем объем экспорта может быть доведен до 10–12 млн т, но только при условии значительного повышения качества продукции.

СИТУАЦИЯ С ПРИРОДНЫМ ГАЗОМ

Добыча. По разведанным запасам газа Россия занимает первое место в мире (приблизительно 34 % мировых запасов). На Западную Сибирь приходится 76 %, на Урало-Поволжье – 8 %, на районы Европейского Севера – 1 %, на Восточную Сибирь – 3 %, на Дальний Восток – 3 %, на шельф – 8 %. В настоящее время более 90 % добычи газа обеспечивают уникальные крупные месторождения. На долю Уренгойского, Ямбургского и Медвежьего месторождений приходится больше половины газа, добываемого ОАО «Газпром», и примерно 65 % всего российского газа. Однако эти три месторождения постепенно вырабатываются.

В настоящее время «Газпром» занят разработкой сразу нескольких новых проектов по добыче газа: на Дальнем Востоке, полуострове Ямал, арктическом шельфе и некоторых других. Их реализация потребует строительства новых и реконструкции действующих газотранспортных мощностей, а себестоимость добычи будет возрастать.

Инфраструктура. Единая система газоснабжения (ЕСГ) России, принадлежащая ОАО «Газпром», является крупнейшей в мире системой транспортировки газа. Ее протяженность – более 153,3 тыс. км, при этом возраст и состояние инфраструктуры требуют все более пристального внимания. Пропускная способность ЕСГ превышает 600 млрд куб. м, но уже начиная с 2006-го предполагается ее увеличение.

Экспорт и импорт газа. «Газпром» осуществляет экспорт газа в страны Центральной и Западной Европы преимущественно в рамках долгосрочных контрактов. Евросоюз – основной покупатель российского газа; крупными импортерами являются такие страны, как Германия, Италия, Франция, Венгрия, Словакия, Чехия, Польша. Значительная доля приходится на Турцию. В ближайшие годы ожидается существенное увеличение экспортных поставок в Великобританию. В дополнение к собственному производству «Газпром» на основании среднесрочных и долгосрочных контрактов закупает газ у независимых производителей и продает его потребителям, в том числе и на экспорт.

Рынки. Европейский рынок испытывает потребность в увеличении поставок российского газа. Емкость этого рынка устойчиво растет (в прошлом году потребление газа странами – членами ЕС-25 составило порядка 470 млрд куб. м, а к 2010-му, по данным Международного энергетического агентства (МЭА), достигнет 610–640 млрд куб. м). Проведение странами Европейского союза политики жестких ограничений на выбросы парниковых газов в соответствии с Киотским протоколом, а также неспособность возобновляемых источников энергии конкурировать с традиционными также повлечет за собой рост потребления газа в Европе. Возможно, эта тенденция изменится, если будут приняты решения в пользу развития атомной энергетики. Пока же прогнозы на 2020 год показывают, что зависимость ЕС от импорта природного газа возрастет с нынешних 40 % до 70–80 % объема потребления, при этом доля российского газа в объеме импорта может увеличиться с нынешних 26 % до 40–50 %.

Конечно, такая степень зависимости и даже ее вероятность вынуждают резко повысить уровень взаимодействия и вести поиск новых форм сотрудничества в энергетической (и прежде всего газовой) сфере.

ПРИОРИТЕТНЫЕ ПРОЕКТЫ НА БЛИЖАЙШИЕ ГОДЫ

Северо-Европейский газопровод (СЕГ). Его реализация позволит освоить принципиально новый маршрут (по дну Балтийского моря от Выборга до побережья Германии) экспорта в Европу, диверсифицировать экспортные потоки, напрямую связать газотранспортные сети России и стран Балтийского региона с общеевропейской газовой сетью. Отличительной особенностью СЕГ является отсутствие на его пути транзитных государств, что снижает как страновые риски, так и стоимость транспортировки российского газа, одновременно повышая надежность его поставок на экспорт. Проектом предусмотрено строительство по договоренности морских газопроводов – отводов для подачи газа потребителям других стран – членов Евросоюза. Начало поставок по СЕГ запланировано на 2010-й, максимальная производительность составит 55 млрд куб. м/г.;

проекты, которые призваны решить важнейшие задачи, обозначенные в Энергетической стратегии России на период до 2020 года. Их цель – формирование и развитие нефтегазового комплекса Восточной Сибири и Дальнего Востока, реализация перспективных проектов с возможным выходом России на Азиатско-Тихоокеанский энергетический рынок.

В настоящее время к внесению на рассмотрение правительства готовится Программа создания в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке единой системы добычи, транспортировки газа и газоснабжения с учетом возможного экспорта газа на рынки Китая и других стран АТР. Авторы программы (а готовилась она не Министерством промышленности и энергетики, а «Газпромом») предлагают сделать ставку на сахалинские проекты и почти полностью заморозить разработку уникальных Ковыктинского и Чаяндинского месторождений. Полная реализация сахалинских проектов позволит создать новую крупную базу нефтегазодобычи для обеспечения углеводородами российского Дальнего Востока и стран АТР вплоть до западного побережья американского континента;

газопровод Ямал – Европа, предназначенный для обеспечения контрактных и перспективных поставок природного газа в Европу. Полуостров Ямал – один из наиболее перспективных нефтегазоносных районов Западной Сибири, наиболее важный из новых стратегических регионов «Газпрома». Здесь открыто 26 месторождений, их разведанные запасы газа составляют 10,4 трлн куб. м, извлекаемые запасы конденсата – 228,3 млн т, извлекаемые запасы нефти – 291,8 млн т.

На первом этапе реализации проекта в качестве сырьевой базы используются действующие и новые месторождения Надым-Пур-Тазовского региона Тюменской области. В дальнейшем газ будет подаваться с Бованенковского месторождения на полуострове Ямал. Протяженность трассы газопровода на первом этапе – 2 675 км, проектный объем транспортировки газа по первой нитке – порядка 33 млрд куб. м/г.

Поставки сжиженного природного газа (СПГ). В связи с возрастающим спросом на газ на всех основных рынках (США, Европа, Азия) и постоянным снижением стоимости производства и транспортировки СПГ (на 35–50 % за последние 10 лет) в России ведутся интенсивные работы по подготовке и реализации крупных проектов производства и поставки СПГ на все основные мировые рынки. Это, например, штокмановский проект, который позволит поставлять СПГ, произведенный на базе Штокмановского газоконденсатного месторождения, на рынки сбыта в Европе, на побережье Мексиканского залива и на Восточное побережье США. Ожидается, что эксплуатация этого месторождения, запасы которого превышают 3 трлн куб. м газа, начнется в 2010-м, а годовая добыча достигнет ориентировочно 67,5 млрд куб. м/г. Кроме того, разрабатываются проекты создания комплекса по сжижению газа на побережье Балтийского моря в Ленинградской области, а также технико-экономические обоснования морской поставки сжатого природного газа как в отдельные регионы РФ (Калининградская область), так и на экспорт.

НОВЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ

Важнейшим фактором изменения внешнеэкономической среды для газовой отрасли России становятся либерализация европейского рынка газа, интенсивное формирование новых производителей в Северной и Западной Африке, на Ближнем Востоке и в Центральной Азии, а также рост атлантического и дальневосточного рынков вкупе с созданием сетевого рынка газа в Китае.

В течение нескольких лет потребители российских углеводородов настаивают на строительстве энергетических мостов и приглашают к полномасштабному сотрудничеству в области энергетики. Однако пока все сводится к экспорту энергоресурсов из России и участию иностранных компаний в российских добывающих проектах. Необходимо менять тип взаимоотношений – перейти от простых поставок сырья к сотрудничеству в области переработки энергоресурсов, а впоследствии и к широкому взаимодействию в инвестиционной сфере.

Построить современную развитую экономику возможно только при максимально эффективном использовании возможностей выработки продукции с высокой добавленной стоимостью, и Россия неизбежно будет все активнее продвигаться в этом направлении. Учитывая традиции взаимодействия в предыдущие эпохи, экономический потенциал стран – потребителей российских углеводородов и их постоянную заинтересованность в углублении партнерства с РФ, можно ожидать, что зарубежный бизнес станет важнейшим участником этих процессов. Участие в российских проектах обеспечит энергоемкие производства наших зарубежных партнеров продукцией высоких переделов, что создаст мощный синергетический эффект для экономик обеих сторон.

Бесспорно, большиЂм потенциалом обладают также проекты, связанные с энергосбережением за счет внедрения современных технологий, процессов и оборудования: они будут способствовать формированию экспортных энергоресурсов. При этом, однако, во многих случаях может потребоваться адаптация применяемых средств к российской среде, включая ценовые условия и возможности потребителей/покупателей; для этого крайне важны взаимодействие с российскими партнерами и нахождение эффективных форм включения «российского компонента».

Между тем ключевым условием активизации сотрудничества России и зарубежных партнеров в энергетической сфере является сближение законодательно-нормативных баз. Так, есть необходимость в дополнительном регулировании вопросов по трансграничным трубопроводам, например таких, как обмен информацией и порядок взаимодействия при чрезвычайных происшествиях. Следует также учитывать обязательства России по действующим международным соглашениям и перспективу заключения новых договоренностей. В частности, Договор к Энергетической хартии может потребовать уточнения правил использования транзитных мощностей.

Другой аспект связан с продвижением интеграционных процессов на постсоветском пространстве, в основе которых лежат «стыковка» инфраструктурных комплексов, взаимные поставки и транзит энергоносителей. Правда, здесь все более существенную и не всегда позитивную роль играет политическая составляющая.

Россия. Весь мир > Нефть, газ, уголь > globalaffairs.ru, 26 сентября 2005 > № 2906765 Александр Арбатов, Мария Белова, Владимир Фейгин

Мали > Металлургия, горнодобыча > af-ro.com, 30 июня 2005 > № 340372

Горнодобыча

Уран. Разработка уранового месторождения в Малийской Сахаре представляет значительный интерес для России, но в долгосрочной перспективе. Месторождение требует доразведки, а сам проект – комплексного подхода в рамках концепции «экспорта безопасности», учета интересов Франции, Китая и США.

По непроверенным данным, переговоры об освоении этого месторождения велись с Францией, которая является монополистом добычи урана в соседнем Нигере. 2 или 3г. назад исследование этого месторождения со спутников вела японская компания TRIC (Исследовательский центр университета Токаи). В г.Томбукту (ближайший крупный город) существует отель Hendrina Khan, принадлежащий доктору Абдул Кадыр Хану («отец» пакистанской ядерной бомбы). Сам доктор Хан неоднократно посещал Томбукту.

С российской стороны заинтересованными структурами могут выступать государственные компании «Твэл» или «Техноснабэкспорт». Особенностью уранового проекта в Мали является возможность реализации концепции «экспорта безопасности» с российским участием: основной задачей вооруженных сил Мали было и остается сдерживание сепаратистских, повстанческих и бандитских организаций в северной части страны (пустыня Сахара) – именно там расположено месторождение. Есть основания предполагать, что правительство Мали не готово пойти на усиление французского присутствия в Сахаре, так как в военных и политических кругах Мали сильно убеждение в том, что Франция использует фактор сахарского сепаратизма для шантажа правительства в Бамако. В 2002-04гг. отмечается активность в этих районах специальных и разведывательных подразделений США, которые фактически выступают на стороне правительства Мали, ведя охоту за «террористами». Существуют предпосылки для комплексного решения проблемы сепаратизма и безопасности в малийской Сахаре, в т.ч. с российским участием.

Присутствие российских интересов в этом регионе имеет важное значение еще и потому, что малийская Сахара является уязвимым подбрюшьем Алжира (стратегического партнера России). Вблизи этих мест предполагается прокладка магистрального газопровода Нигерия-Алжир-Европа, поставки газа по которому будут (в случае реализации проекта) дополнять российский газ на европейском рынке. Андрей Маслов

Золото. По добыче золота Мали занимает 3 место в Африке (на 3 место претендует также Танзания), уступая ЮАР и Гане. После спада в минувшем году, по итогам 2005г. ожидается рост добычи золота – до 54 т. Это далеко от рекорда в 64 т., установленного в 2002г., но все же выше, чем 49 т. (2004г.). Рост и падение добычи зависят в первую очередь не от конъюнктуры мировых рынков или общего экономического климата в стране, а от жизненных циклов нескольких крупных месторождений, которые и определяют суммарный уровень добычи. Основной объем добычи приходится на 3 рудника: Морила, Саджола и Йатела.

В тек.г. начинается добыча на двух новых рудниках, крупнейший из них – Луло (Randgold) – должен дать 8 т., а Табакото (Nevsun Resources, Канада) – 2,6 т. Производительность крупнейшего из старых – Морила – будет продолжать постепенно падать: добыча снизилась с 39 т. в 2002г. до 12,5 в 2005г. Это месторождение совместно разрабатывают австралийская Randgold Resources и британская AngloGold Ashanti. Готовятся к разработке еще 2-3 сравнительно крупных месторождения, ведется разведка на перспективных площадях. Запасы оцениваются различными источниками в диапазоне от 350 до 700 т., ресурсы – до 1500 т. По самым пессимистичным оценкам, разведанных запасов должно хватить на 7 лет добычи.

Временные ограничения не относятся к кустарной добыче и обработке золота. Этой отрасли народного хозяйства страны уже полутора тысяч лет, и нет определенных предпосылок для ее исчезновения в будущем. В 2005г. на небольших россыпных месторождениях вручную будет добыто 7 т. металла, хотя точные объемы наверняка неизвестны – часть золота вывозится контрабандой или в виде примитивных ювелирных изделий.

Лицензий на разведку золотоносных месторождений выдаются на 3г., добыча золота подразумевает получение определенных налоговых льгот и отсрочек по платежам в бюджет. Сложившаяся практика состоит в том, что малийскому правительству принадлежит 20% в золотодобывающих предприятиях на территории страны. В целом, отрасль характеризует хороший налоговый климат, разрешается репатриация капитала. Борис Свинцов.

Мали > Металлургия, горнодобыча > af-ro.com, 30 июня 2005 > № 340372

Россия. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 9 июня 2005 > № 2906315 Владимир Евтушенков

После затишья: Россия и арабский мир на новом этапе

Владимир Евтушенков

© "Россия в глобальной политике". № 3, Май - Июнь 2005

В.П. Евтушенков – президент АФК «Система», член бюро правления и руководитель Комитета по промышленной политике РСПП, председатель Российско-арабского делового совета, член попечительского совета журнала «Россия в глобальной политике».

Резюме После распада СССР Москва значительно утратила интерес к арабскому миру. Сегодня, по мере стремительного возрастания общемировой геополитической значимости Ближнего Востока, там открываются и принципиально новые экономические возможности. Россия возвращается в этот регион в лице не только государственных ведомств, но и частных корпораций.

Ближний и Средний Восток всегда вызывал к себе повышенный интерес. Сегодня он и вовсе мог бы возглавить рейтинг внимания великих держав к регионам планеты – ведь на этой огромной, многонаселенной и богатой природными ресурсами территории сосредоточено особенно много «болевых точек», имеющих отношение к глобальным проблемам человечества. Исключительно актуальны здесь вопросы, связанные с безопасностью, угрозой терроризма, растущим спросом на энергоносители. Не случайно именно данный регион оказывался в последние годы объектом наиболее масштабных международных инициатив. Достаточно вспомнить план Соединенных Штатов по демократическому переустройству «Большого Ближнего Востока», нашедший затем отражение в инициативе «большой восьмерки» по «расширенному Ближнему Востоку», а также различные проекты Организации Объединенных Наций, направленные на стимулирование развития, на попытки ликвидировать бедность и неравенство. Развитие событий со всей очевидностью продемонстрировало: ни одна держава, даже столь мощная, как США, не способна в одиночку справиться с проблемами, возникающими в этом ключевом регионе.

СУДЬБА СОВЕТСКОГО НАСЛЕДИЯ

Россия на Ближнем и Среднем Востоке не просто сторонний наблюдатель – она пользуется здесь большим уважением. Благодаря советским кредитам и технической помощи арабские страны имели возможность возводить крупные объекты инфраструктуры, энергетики, металлургии, оборонной промышленности, содержать хорошо вооруженные и обученные национальные армии.

Так, основу египетской экономики и поныне составляют промышленные предприятия, построенные с помощью советских специалистов при президенте Гамале Абдель Насере. Это прежде всего высотная Асуанская плотина, Хелуанский металлургический комбинат, алюминиевый завод в Наг-Хаммади, комплекс по производству фосфатов в Абу-Тартуре, судоверфь в Александрии и многие другие – всего около ста объектов.

Серьезное содействие Москва оказала Алжиру, в результате чего там начали развиваться такие отрасли, как энергетика, горно-добывающая и металлургическая промышленность, машиностроение, водное хозяйство и др. При поддержке СССР сооружены металлургический завод в Эль-Хаджаре, металлургическое предприятие в Аннабе, теплоэлектростанция в городе Жижель, газопровод Альрар – Тинфуйе – Хасси-Мессауд, плотина Бени-Зид и др.

В рамках сотрудничества с Ираком заключались крупные контракты по обустройству нефтепромыслов на юге страны, построены газопровод Насирия – Багдад, ТЭС «Юсифия» и ряд других объектов. С 1990 года, после введения Советом Безопасности ООН экономических санкций в отношении Ирака, бЧльшая часть контрактов оказалась заморожена.

В Ливии построен Центр атомных исследований «Таджура», сооружены линии электропередач, газопровод, пробурено около 130 нефтяных эксплуатационных скважин; проведены почвенные, геоботанические и экологические исследования на площади 3,5 млн га; разработаны схемы развития газовой промышленности, электросетей высокого напряжения и предприятий машиностроения; подготовлено технико-экономическое обоснование для второй очереди металлургического комплекса в городе Мисурата (1,67 млн т в год с возможностью расширения до 5 млн т).

Созданные и эксплуатируемые при нашем содействии объекты играют важную роль и в экономике Сирии, обеспечивая стране выработку около 22 % электроэнергии, добычу около 27 % нефти и орошение свыше 70 тыс. га засушливых земель. Каскад гидроэлектростанций на реке Евфрат, гидроузлы «Аль-Баас» и «Тишрин», около 1,5 тыс. км железных дорог, 3,7 тыс. км высоковольтных ЛЭП, ирригационные и водохозяйственные объекты, нефтепродуктопровод Хомс – Алеппо, завод азотных удобрений в Хомсе, ряд центров профтехобразования – все это построено главным образом в счет предоставленных советских государственных кредитов.

Арабские страны (Египет, Сирия, Алжир) расплачивались за советские госкредиты потребительскими товарами, которые почти целиком производил местный частный сектор. Поэтому в ряде стран арабского мира становление и укрепление национального производственного капитала происходило в значительной степени за счет работы на предельно емкий и стабильный советский рынок.

Наша страна традиционно получала из арабских стран продовольственные товары: цитрусовые, фрукты, консервы, кондитерские изделия. Неизменным спросом пользовались парфюмерно-косметические изделия, в частности египетские духи «Нефертити» и «Клима», хлопчатобумажные ткани, сирийский текстиль: портьеры, тюль, гипюр, кримплен.

Однако с началом драматических перемен в нашей стране все эти процессы, по сути, остановились. Новые подходы, реализуемые после развала СССР в управлении государством и народным хозяйством, обусловили стремление Москвы искусственно отгородиться от ряда традиционных союзников СССР, что особенно ярко проявлялось в первоначальный период прозападной эйфории. Впоследствии отношения с некоторыми арабскими странами омрачились политическими разногласиями в связи с ситуацией на Северном Кавказе.

В результате после событий 1991-го экономические связи с арабским миром были большей частью заморожены или свернуты. Колоссальный совместный потенциал, наработанный за предшествующие годы, оказался почти невостребованным. Государство ушло из сферы торгово-экономических отношений с этими странами, а частный российский капитал долгое время не мог демонстрировать готовность к возвращению на традиционные рынки. Да и опыта взаимодействия даже со старыми партнерами – представителями арабского национального капитала – новым российским бизнесменам подчас не хватало, как не хватало ни знания местной специфики, ни умения вести дела в сложившихся в регионе условиях. На долгие годы в наших отношениях с арабским миром наступила пауза.

ЭКОНОМИКА И НЕ ТОЛЬКО

Вместе с тем глобальная роль Ближнего и Среднего Востока чрезвычайно важна. Здесь, на территории в 14 млн кв. км, расположенной на двух континентах – африканском и евразийском, проживает около 300 млн человек. Средние темпы экономического роста арабских стран за последние два десятилетия – 3–6,4 %. Каждая из них по-своему своеобразна и тем привлекательна для внешних партнеров. Более того, в последние годы на региональном рынке наблюдаются все более отчетливые изменения.

Долгое время господствовало представление о том, что экономика арабских государств была, есть и будет основана исключительно на нефти. Конечно, нефтяная сфера остается пока главным полем для сотрудничества (как, впрочем, и источником политической напряженности). В 2004 году для участия иностранного капитала открылось более 20 объектов в различных отраслях экономики Саудовской Аравии – от нефтедобычи до розничной торговли. В итоге ОАО «ЛУКойл» подписало в марте 2004-го концессионное соглашение, предоставляющее ему право в течение 40 лет вести геолого-разведочные работы и разрабатывать месторождения газа и газового конденсата в районе пустыни Руб эль-Хали на площади около 30 тыс. кв. км (оценка объема обязательств – 4 млрд дол.). Для реализации проекта создано СП «ЛУКСАР», в котором компаниям «ЛУКойл» и «Сауди АРАМКО» принадлежат 80 % и 20 % уставного капитала соответственно.

В регионе быстро формируется рынок капитала и появляются мощные финансовые центры. В последнее время особую активность в этом направлении проявляет Бахрейн, правящие круги которого намерены превратить страну в крупнейший торговый и финансовый центр не только регионального, но и международного значения. По степени открытости экономики Бахрейн ставят на третье место в мире после Гонконга и Сингапура. Здесь отсутствуют налоги на доходы физических и юридических лиц, нет ограничений на вывоз капитала, прибыли и конвертацию валюты. Установлен беспошлинный режим ввоза сырья, полуфабрикатов и капитала для местного производства. Разрешено создание компаний со 100-процентным иностранным капиталом, и упрощена процедура их регистрации.

Крупнейший центр инвестиционной деятельности – Кувейт. Страна обладает развитым местным рынком капитала, а ее население держит на банковских депозитах больше денег, чем население Саудовской Аравии, Абу-Даби (эмират в составе Объединенных Арабских Эмиратов, ОАЭ. – Ред.) и Катара, вместе взятых. Кувейт – крупнейший инвестор долгосрочных капиталов за границей, однако субъектом является уже не частный капитал, а правительство.

Тенденция к либерализации экономики и процессы глобализации мировых экономических отношений привели к тому, что в странах Ближнего Востока и Северной Африки все бЧльшую популярность приобретает идея создания свободных экономических зон (СЭЗ). Будучи одной из форм привлечения иностранного капитала, в том числе и российского, такие зоны существуют в Сирии, Иордании, Ливане, ОАЭ, Египте, Тунисе, Марокко, Джибути и Йемене.

К наиболее успешным и привлекательным СЭЗ в арабском мире можно причислить «Джебель Али» в эмирате Дубай. Стабильное законодательство, высокоразвитые коммуникации и транспортные сети способствовали тому, что сегодня в этой свободной экономической зоне насчитывается более двух тысяч компаний из 97 стран мира. Существенный опыт в развитии СЭЗ накоплен и в Иордании, где стало возможным внедрение последнего поколения свободных экономических зон – специальных индустриальных зон, как раз и привлекающих наибольшую часть иностранного капитала. В процессе становления находятся СЭЗ в Бахрейне, Катаре и Кувейте.

Особый интерес представляет собой Ливан. Здешний банковский сектор имеет богатую историю. В Бейрут традиционно стекались средства, вырученные от экспорта нефти. Длительные торговые и культурные связи с европейскими и арабскими государствами позволили этой стране превратить торговлю в один из важнейших секторов экономики. До гражданской войны 1975–1990 годов экономика Ливана стабильно росла, действовали жесткие законы о соблюдении тайны банковских вкладов, что привлекало сюда капиталы; за страной в то время даже закрепилось название «ближневосточная Швейцария». Самые крупные компании западного и арабского мира всегда охотно приглашали на работу ливанских менеджеров высшего звена.

Война отбросила экономику Ливана далеко назад, лишив ее около 30 млрд дол., тогда как остальные страны Ближнего Востока переживали экономический бум. Деловая активность переместилась из Бейрута в другие экономические центры. Однако при этом ливанские банковские активы удивительным образом увеличились, поскольку в начале войны их удачно вложили в экономику США и Европы. И хотя сегодня долг Ливана составляет около 160 % ВВП, ни страну, ни внешний мир это ничуть не беспокоит. В 2002-м Ливан исключили из списка стран, находящихся под контролем Международной группы по борьбе с легализацией незаконных доходов. Одиннадцать ливанских банков вошли в сотню наиболее успешных арабских финансовых учреждений. Правда, политические события, последовавшие за гибелью бывшего премьер-министра Рафика Харири, внушают некоторые опасения относительно перспектив дальнейшего развития страны; тем не менее с учетом того, что стабильность целиком и полностью отвечает интересам экономики Ливана и его деловых кругов, есть надежда на то, что страна преодолеет нынешний кризис.

Вместе с тем странам региона приходится сталкиваться с рядом серьезных проблем. Экономика многих арабских стран, как и российская, испытывает серьезную зависимость от конъюнктуры нефтяного рынка. По существу, арабским странам приходится решать те же проблемы, что и России. Они осознают наличие дефицита во внешних инвестициях и необходимость поиска новых рынков сбыта для своих товаров. Даже Саудовской Аравии в последнее время пришлось прекратить экспорт капитала и заговорить о привлечении средств в те или иные проекты на собственной территории. Кроме того, арабский мир обеспокоен своим невысоким экономическим ростом. Так, объем ВВП на душу населения в Саудовской Аравии упал с 28 тыс. дол. в 1982 году до 7 тыс. дол. в 2004-м.

Перед Россией открываются реальные возможности расширения экономического сотрудничества с арабскими странами. Речь идет о высоких технологиях, банковских услугах, поставках металлопродукции и материалов для промышленного использования, а также о передаче технологического опыта, особенно в нефтегазовой сфере.

Возможно сотрудничество и в таких областях, как бурение с целью разведки месторождений подземных вод, опреснение морской воды (дефицит водных ресурсов в среднесрочной перспективе вообще способен превратиться в главную проблему региона), нефтехимия и металлургия. Разработаны также совместные проекты по производству химических удобрений, побочной продукции нефтяной промышленности, древесины, изделий кожевенной промышленности, охотничьих принадлежностей и аксессуаров, рыболовной оснастки, речных лодок, катеров, судов, кабельной арматуры, готовых быстросборных деревянных домов, автомобилей и других транспортных средств.

Особо перспективным является военно-техническое сотрудничество (ВТС) с арабскими странами, обеспечивающее высокорентабельными заказами предприятия военно-промышленного комплекса России. По объему поставок военной техники и вооружений в арабские государства Россия пока не в состоянии сравняться со странами Запада. Однако дальнейшее развитие сотрудничества с Россией в данной сфере поможет арабам диверсифицировать источники приобретения оружия и тем самым уменьшить свою зависимость от американских поставок.

Активизация экономического взаимодействия России с арабскими странами имеет и огромное геополитическое значение. Во-первых, Россия является международно признанным коспонсором ближневосточного урегулирования. Политическое присутствие нашей страны в регионе достаточно стабильно и отвечает важнейшей государственной задаче – играть роль одного из полюсов в многополярном мире. Визит на Ближний Восток президента России Владимира Путина в апреле 2005-го значительно повысил авторитет России в региональном и глобальном масштабе.

Во-вторых, и это особенно важно в долгосрочной перспективе, Россия способна сыграть уникальную роль в деле защиты интересов арабских народов в международном масштабе и внести свой вклад в предотвращение их вытеснения на обочину современного мира, которое зачастую осуществляется под флагом борьбы с угрозой «исламского экстремизма». Существуют силы, стремящиеся ответить на активизацию международного терроризма новым разделом мира. Только теперь границу предполагается провести не по идеологическому, а по цивилизационно-религиозному признаку. Большинство арабских государств рискуют попасть в разряд «подозрительных», то есть таких, по отношению к которым дозволены все действия, вплоть до прямого вооруженного вмешательства во внутренние дела.

Не случайно, что нарастающий интервенционизм внешнеполитической доктрины США вызывает беспокойство даже у таких традиционно ориентированных на Запад стран, как государства Персидского залива. В условиях, когда Вашингтон нередко проводит высокомерную и неуклюжую политику, они всё больше осознают необходимость диверсификации внешних связей c тем, чтобы если не нейтрализовать, то хотя бы ослабить американское давление. С этой точки зрения отношения с Россией, которая, несмотря на временное ослабление своих позиций в 1990-е годы, продолжает оставаться влиятельным игроком на мировой арене, имеют существенное значение для арабских государств.

Россия остается надежным партнером для тех, кто выступает против одностороннего (в обход Совета Безопасности ООН) применения силы в отношении любого государства. По двум самым животрепещущим проблемам позиции России и арабских стран совпадают или очень близки. Во-первых, и мы, и они признаём необходимость передачи всей полноты власти в Ираке самим иракцам с целью сохранения территориальной целостности и стабилизации положения в этой многострадальной стране. Во-вторых, обе стороны поддерживают идею справедливого урегулирования ближневосточного конфликта на основе резолюций Совета Безопасности ООН и мадридской формулы «Мир в обмен на территории».

Однако, если Москва не подкрепит свое влияние на Ближнем Востоке соответствующими экономическими действиями, ее роль будет здесь неуклонно ослабевать, что в конечном итоге может привести к вытеснению России из ближневосточной региональной политики. Неоценимую услугу нашей внешней политике может оказать отечественный бизнес, действуя через разрабатываемую ныне систему связей. Путем экономического взаимодействия со всеми без исключения странами региона Россия на деле подтвердит свою роль успешного и дружественного посредника между столь разными государствами.

Экономическое сближение России с арабским миром должно сопутствовать упрочению обоюдных политических связей. Не случайно президент России Владимир Путин призвал российские деловые круги в короткий срок поднять уровень российско-арабского сотрудничества в торгово-экономической области, дабы привести его в соответствие с нынешним благоприятным климатом в сфере межгосударственных и общественно-политических отношений.

ПАРТНЕРЫ СТАРЫЕ И НОВЫЕ

После ухода из российско-арабских отношений идеологической составляющей заметно расширился круг потенциальных партнеров России. Экономические интересы, равно как и стремление к получению экономической выгоды, диктуют необходимость налаживания контактов со всеми странами региона в зависимости от их реальной готовности к сотрудничеству и от спектра предлагаемых ими товаров или услуг, а не от политических лозунгов, стоящих там на повестке дня.

Ключевую роль среди традиционных партнеров России играет Египет. Товарооборот между обеими странами уже составляет около полумиллиарда долларов в год и имеет тенденцию к росту. К числу новых, наиболее перспективных областей сотрудничества относится сфера коммуникации и информационных технологий. Вряд ли простым совпадением стал тот факт, что недавно назначенный премьер-министр Египта Ахмед Назиф возглавлял ранее Министерство коммуникаций и информационных технологий. За время пребывания Назифа на этом посту данная отрасль постоянно демонстрировала успехи, обеспечивая в течение прошедших пяти лет 34 % роста.

Широкий резонанс получил запуск проекта «Умная деревня». Речь идет о своеобразном технопарке, т. е. об оснащенной самым современным оборудованием и удобной жилищной инфраструктурой территории, где предполагается разместить ведущие фирмы и компании в области разработки и внедрения информационных технологий. Компании, желающие обосноваться здесь, получают от властей «налоговые каникулы» сроком на 10 лет и к тому же пользуются упрощенной процедурой регистрации документов в административных учреждениях Египта. Ведущие египетские компании (Alcatel Egypt, Al Ahly Telecom и др.) уже приобрели на территории «Умной деревни» участки под офисы. Разместиться здесь планируют и российские фирмы. Помимо всего прочего, национальный рынок Египта моложе, а следовательно, он способен более гибко реагировать на изменения конъюнктуры и располагает более существенными возможностями. Да и цены в Египте значительно ниже, чем, например, в Объединенных Арабских Эмиратах, и потому производственные издержки здесь заметно меньше.

Ливан – это еще один яркий пример государства, с которым у России восстанавливаются исторические и налаживаются новые контакты. Поощрение взаимной торговли и инвестиций, содействие установлению тесных партнерских связей по линии частного капитала представляют собой важнейшую составляющую экономических отношений. Однако наиболее пристальное внимание этой страны направлено на сотрудничество с Россией в нефтегазовой отрасли. Ливанская сторона неоднократно давала понять, что она приветствовала бы участие России в строительстве нефте- и газопроводов через свою территорию. Бейрут также заинтересован в привлечении к сотрудничеству российских специалистов по сооружению ирригационных систем, строительству плотин.

Особый случай представляет собой Саудовская Аравия. Россию разделял с этим королевством барьер полувековой неприязни, и по ряду причин в Москве изначально почти не питали надежд на то, чтобы основательно там закрепиться.

Во-первых, вся новейшая история России характеризовалась отсутствием политических позиций в Саудовской Аравии. Местные правящие круги не забыли о враждебном отношении Советского Союза к их стране. Да и в России Саудовская Аравия ассоциируется скорее с радикальным исламом – тем самым, проявлениям которого российская сторона противостоит на Северном Кавказе. Саудовское общественное мнение, в свою очередь, крайне отрицательно оценивает действия российских властей в этом регионе РФ. Во-вторых, саудовские элита и общество в целом, традиционно ориентирующиеся на Запад, просто не привыкли к работе с другими партнерами.

Подобного рода препятствия имеют скорее политический характер, однако пути их постепенного преодоления и формирования атмосферы доверия могут быть найдены в экономической области. В качестве потенциальных сфер кооперации традиционно называют энергетику и военно-техническое сотрудничество. Однако нельзя обходить вниманием и области, где инвестиции быстро окупаются. Это в первую очередь недвижимость, строительство, торговля, ценные бумаги, развитие транспортной инфраструктуры.

Важную роль может сыграть уже имеющийся у России опыт в таких высокотехнологичных сферах, как сжижение газа, прокладка газопроводов, регазификация. Саудовцы же готовы инвестировать средства в российскую аэрокосмическую промышленность. И наконец, несмотря на то что саудовская армия уже укомплектована американским и западноевропейским вооружением, Эр-Рияд, похоже, внимательно присматривается к российским боевым вертолетам. С учетом вышесказанного первый Российско-саудовский экономический форум, проходивший в Москве в июле 2003-го, можно считать поистине историческим.

РОССИЙСКО-АРАБСКИЙ ДЕЛОВОЙ СОВЕТ: МИССИЯ И ДОСТИЖЕНИЯ

Достигнутый до 1991 года уровень торгово-экономических и военно-политических отношений между нашей страной и арабским миром, выражавшийся в миллиардах долларов, обеспечивался исключительно государственными структурами и рычагами, общей государственной политикой. Основой для сотрудничества служили главным образом политические соображения и логика холодной войны. Но на нынешнем этапе особенно важным фактором углубления российско-арабских отношений становится развитие частно-государственного партнерства.

Связать воедино систему торгово-экономических отношений России со странами этого обширного, политически разобщенного и экономически разнородного региона, придать импульс их возрождению на новом качественном уровне призван недавно созданный Российско-арабский деловой совет (РАДС).

Он быстро превратился в активного и уважаемого участника российско-арабского сотрудничества не в последнюю очередь потому, что Торгово-промышленную палату (ТПП) – учредителя его российской части – возглавляет академик РАН Евгений Примаков, чей авторитет в арабском мире чрезвычайно высок, а опыт и знание региона повсеместно признаны.

С арабской стороны РАДС учрежден Генеральным союзом торговых, промышленных и сельскохозяйственных палат 22 арабских государств, куда входят руководители и представители местных ТПП, крупные бизнесмены. С российской стороны одну из ведущих ролей играет Акционерная финансовая корпорация «Система». К числу основных задач РАДСа относятся: создание совместно с каждой из арабских стран двусторонних комитетов, ответственных за реализацию конкретных проектов сотрудничества; установление прямых контактов между российскими и арабскими предпринимательскими структурами; стимулирование инновационной деятельности.

За полтора года существования Российско-арабский деловой совет зарекомендовал себя как эффективный инструмент восстановления и налаживания деловых связей, центр сбора, анализа и распространения необходимой обеим сторонам коммерческой информации. Уже сейчас обратившийся в РАДС арабский или российский коммерсант может рассчитывать на консультацию и на обретение достойного делового партнера. При поддержке РАДСа учреждены три комитета на двусторонней основе: Российско-египетский, Российско-сирийский и Российско-ливанский. Готовится формирование аналогичных комитетов с другими странами. Создание двусторонних комитетов позволит упорядочить отношения между предпринимателями и выявить наиболее привлекательные направления взаимодействия по каждой стране.

Результаты деятельности РАДСа и заметное увеличение деловых контактов позволяют утверждать, что период «безвременья» в российско-арабских отношениях подошел к концу. При поддержке и в рамках РАДСа сотрудничество России и стран арабского Востока получает шанс для выхода на новый качественный уровень. Главными его признаками становятся отсутствие идеологических барьеров и конструктивное взаимодействие между бизнесом и государством. В области бизнеса решающая роль должна принадлежать новейшим информационным технологиям и сфере услуг, что позволит как России, так и странам арабского Востока преодолеть стереотип тотальной энергозависимости их экономик и совместно войти в высокотехнологичную экономическую среду XXI века.

Россия. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 9 июня 2005 > № 2906315 Владимир Евтушенков

Россия. Евросоюз > Нефть, газ, уголь > globalaffairs.ru, 20 апреля 2005 > № 2906764 Александр Арбатов, Виктор Смирнов, Владимир Фейгин

Циклы нефтяной зависимости

© "Россия в глобальной политике". № 2, Март - Апрель 2005

А.А. Арбатов – заместитель председателя Совета по изучению производительных сил (СОПС) Министерства экономического развития и торговли и Российской академии наук. В.С. Смирнов – главный научный сотрудник СОПСа. В.И. Фейгин – главный директор Института энергетики и финансов.

Резюме И Россия, и Европейский союз сталкиваются, по сути, с одной проблемой, хотя и на качественно различном уровне, – необходимостью серьезной модернизации. Взаимодополняемость экономик позволяет ставить вопрос об их масштабном симбиозе во имя реализации стратегии прорыва.

В последние полтора десятилетия существования СССР в экономике страны возник дисбаланс, связанный с притоком нефтяных доходов в народное хозяйство. По данным Всероссийского научно-исследовательского института комплексных топливно-энергетических проблем (ВНИИКТЭП) при Госплане СССР, доля выручки от продажи топливно-энергетических ресурсов (ТЭР) в валютных поступлениях достигла самого высокого уровня (55 %) в 1984 году; доля нефти составила в 1985-м 38,8 %, в 1987-м – 33,5 %. По мнению многих исследователей, именно сырьевой фактор прежде всего обусловил глубочайший кризис советской системы. Грозит ли аналогичная опасность сегодняшней России, экономика которой тоже основана на экспорте продукции нефтегазового сектора?

Рассматривая вопрос о значении экспорта энергоресурсов для экономики СССР, о различиях между Советским Союзом и нынешней Россией, авторы сосредоточатся здесь на нефтяной составляющей. Вопрос о газе оставим в стороне, поскольку в советские времена его роль во внешней торговле была несопоставима с ролью нефти: основной объем экспорта в долларовую зону приходился на компенсационные соглашения типа «газ – трубы».

ОТКУДА ВЗЯЛАСЬ «НЕФТЯНАЯ ИГЛА»?

В основе экспортной стратегии, сформировавшейся в 1970-е (и имеющей немало сторонников по сей день), лежал тезис о том, что мы, мол, располагаем громадными нефтяными ресурсами, но научно-технический прогресс может привести к появлению новых неисчерпаемых и дешевых источников энергии и тогда наше богатство останется неиспользованным. Мощный импульс торговле энергоносителями дал нефтяной кризис 1973–1974 годов. Стараниями стран – членов ОПЕК мировые цены на нефть подскочили сразу в четыре раза, затем произошло еще несколько значительных подорожаний. В итоге доходы экспортеров резко возросли. Между 1975 и 1985 годами доля нефтяных ресурсов, выделявшихся в СССР для экспорта в долларовую зону, устойчиво снижалась и в добыче, и во всем нефтяном экспорте, выручка же возрастала в геометрической прогрессии. Казалось бы, замаячила очевидная перспектива ликвидировать отставание сельского хозяйства, машиностроения, легкой промышленности. За счет валюты от продажи энергоресурсов предполагалось покрыть дефицит продукции этих отраслей и удовлетворить их инвестиционные потребности, направленные на цели сокращения отставания. Экспортносырьевой путь представлялся самым простым, а главное, беспроигрышным: сырье конкурентоспособно от природы, у страны, богатой природными ресурсами, нет необходимости разрабатывать и внедрять новые технологии, поднимать культуру производства, искать прогрессивные формы управления; всего этого не требуется и при импорте продукции обрабатывающей промышленности в обмен на сырье. (Последствия такого подхода были осознаны много позднее: в 1987-м на совещании экономистов один из работников Госплана СССР заметил: «Не будь нефти Самотлора, жизнь заставила бы начать перестройку экономики еще лет 10–15 назад».) Обвал мировых цен в 1985–1988 годах только усугубил проблему.

К тому же полностью упускалось из виду, что экспорт сырья влечет за собой даже более значительную внешнюю зависимость, чем импорт. В случае нереализации предназначенной для экспорта продукции или реализации ее по более низким, чем предполагалось, ценам экспортер лишается возможности приобретения продовольствия, потребительских и других жизненно важных товаров.

В 1980-е экономика фактически подстроилась под нужды сырьевого сектора вообще и нефтегазового в частности. В 1988 году добыча нефти превысила уровень 1980-го на 21 млн т, а экспорт возрос, с учетом нефтепродуктов, на 48 млн т при одновременном снижении валютной выручки (при оценке ее в неизменных ценах) в 1,5 раза.

Тем временем экономика нефтегазодобычи входила во все более резкий штопор удорожания, особенно это относилось к инвестиционным ресурсам. В 1970–1986 годах темпы роста капитальных вложений в нефтяную и газовую промышленность были существенно (до 3–5 раз) выше, чем в среднем по всему народному хозяйству. В 1970–1973 годах, то есть до энергетического кризиса, доля нефтяной промышленности в капиталовложениях всей промышленности колебалась в пределах 8,8–9,3 %, а в 1986-м она составила 19,5 % (!). Ускоренное развитие нефтяной и газовой промышленности приводило к опережающему «разбуханию» базовых отраслей экономики (металлургия, тяжелое машиностроение, химия). Доходы от продажи энергоресурсов тратились не на развитие прогрессивных наукоемких технологий, а на закупку продовольствия, потребительских товаров, обеспечение оборудованием все тех же традиционных, а не новейших отраслей и в особенности на огромные дотации сельскому хозяйству. Именно в этот период СССР превращается в крупнейшего импортера зерна: в 1970 году чистый экспорт зерна из СССР составил 3,5 млн т, в 1974-м баланс был нулевым, а начиная с 1975 года массированные закупки исчисляться стали десятками миллионов тонн; пик импорта пришелся на 1984-й, когда только в США и Канаде было закуплено 26,8 млн т зерна. Наиболее значительными статьями импорта становятся подъемно-транспортное оборудование, суда, сельскохозяйственные машины, а импорт нефтегазового оборудования по темпам прироста побил все рекорды: он вырос за 1970–1983 годы в стоимостном выражении в 80 раз (!); с учетом дефлятора импорта за этот период его физический объем увеличился в 38 раз.

Разумеется, импорт продукции машиностроения подчинялся идеологическим установкам, и его основной поток шел из европейских социалистических стран, не слишком способствуя повышению технико-технологического уровня СССР. Однако нефтегазовое оборудование приобреталось в промышленно развитых странах Запада: на Италию, Францию, ФРГ и Японию суммарно приходилось 60–80 % всех закупок нефтегазопромыслового оборудования, хотя одновременно приходилось выручать режим Николае Чаушеску в Румынии, приобретая часть технических средств и у него. Строго говоря, СССР должен был активно закупать в развитых странах и нефтеперерабатывающее оборудование, но социалистическая система хозяйствования отказалась от таких мер, в очередной раз не сумев проявить рациональность, и лишь углубила диспропорции в развитии нефтедобычи и нефтепереработки.

При этом добыча нефти давалась все труднее. БольшЗя часть капитальных вложений шла на поддержание достигнутого уровня добычи. В 1966–1970 годах эти цели требовали менее половины всех капиталовложений нефтедобывающей промышленности, в девятой пятилетке (1971–1975 гг.) доля составила уже 64 %, в десятой (1976–1980 гг.) – 77 %. Удельные капиталовложения на одну тонну новой мощности выросли с 21,3 руб. в 1975 году до 97,1 руб. в 1988-м; далее экспертная комиссия Госплана СССР намечала экспоненциальный рост (то есть увеличение в геометрической прогрессии. – Ред.). За всем этим стояло сокращение инвестиций в жилищное строительство, непроизводственную сферу, экологию. Но и такой ценой сохранить к концу одиннадцатой пятилетки (1981–1985 гг.) достигнутый объем добычи не удалось. И лишь в 1986-м колоссальные затраты (капитальных вложений было произведено на 31 % больше, чем в 1985-м) позволили несколько увеличить объем добычи. Приобретаемые технологии и оборудование во многих случаях не давали ожидаемого эффекта, а часть оборудования стоимостью в миллиарды рублей так и не была установлена. Возросла зависимость приобретенной техники от запасных частей и сервисного обслуживания фирмами-изготовителями.

Зыбкость этой модели обусловили два принципиальных фактора: 1) порочная практика, соответствующая лозунгу «Больше разведывать, больше добывать любой ценой!», со всеми вытекающими из нее негативными последствиями и 2) зависимость от уровня мировых цен на нефть, на которые СССР влиять не мог, сколько бы сырья ни экспортировал. Последствия такой зависимости не замедлили сказаться: советский нефтяной экспорт только-только «раскочегарился», как с 1984-го началось падение мировых цен, приобретшее в 1986–1988 годах обвальный характер. Это сыграло далеко не последнюю роль в развале потребительского рынка и обрушении производства и инвестиций в 1989–1991 годах, подтолкнув экономику страны к краху.

СТРАХИ ПОДЛИННЫЕ И МНИМЫЕ

В чем сходство и различия советской и нынешней российской моделей развития сырьевого экспорта?

Ни по доле топливно-энергетических ресурсов вообще и нефти в частности в общем объеме экспорта, ни по динамике абсолютных объемов поставок энергоносителей на внешний рынок принципиальной разницы между СССР и сегодняшней Россией нет. В СССР доля ТЭР в экспортной выручке колебалась в 80-е годы прошлого века от 40 до 54,4 % (пик в 1984 г.), в России на все минеральные продукты, включая нетопливные полезные ископаемые, в 1990-е приходилась почти та же доля – от 42 до 48 % (кроме 1992 г., требующего особой оценки), но в 2000 году этот показатель составил уже 53,8 % (в т. ч. ТЭР примерно 52 %).

Доля экспорта ТЭР в распределяемых ресурсах в топливно-энергетическом балансе СССР составляла в период высоких цен (1980–1985 гг.) в среднем 14,7 %, в период обвала (1986–1988 гг.) 16 %; соответствующие данные по России в 2000-м – 25,3 %. Казалось бы, сдвиг явно не в пользу России. Но примем во внимание, что на территории Российской Советской Федеративной Социалистической Республики (РСФСР) производилось около 80 % всех «советских» ТЭР и сотни миллионов тонн нефтегазовых потоков растекались из России во все республики СССР. Доля чистого вывоза в распределяемом объеме ТЭР РСФСР составила в 1980 году 23,8 %, в 1985-м – 28,3 %. В этом качестве чистый экспорт ТЭР России составил в 1985 году 474 млн т условного топлива, в 1990-м – 462 млн т, в 2000 году – 503 млн т условного топлива.

К тому же в отличие от СССР, который экспортом топлива сам себя загонял в угол, постсоциалистическая Россия, несмотря на многочисленные сложности переходного периода, кардинально перестроила структуру топливного баланса в сторону снабжения потребительских секторов и перестала воспринимать уничтожение энергетических ресурсов как самоцель.

Если в советские времена мы не без оснований говорили о нагрузке минерально-сырьевых отраслей на экономику, особо выделяя при этом нефтегазодобычу, то сегодня повсеместно говорят о нефтегазовом секторе как локомотиве экономического роста. То, что этот рост носит достаточно здоровый характер, доказывается устойчивым снижением энергоемкости российской экономики. Средний коэффициент эластичности энергопотребления по ВВП за 1999–2002 годы (более поздних данных нет) составил, по нашим расчетам, примерно одну четвертую: при приросте за этот период ВВП на 27 % потребление топливно-энергетических ресурсов возросло на 7 % (причем в течение данного времени процесс ускорялся), а за 2002-й потребление ТЭР не увеличилось вообще при росте ВВП на 4,5 %. Можно предполагать, что интенсивное снижение энергоемкости растянется еще на 3–5 лет, а затем, будем надеяться, Россия надолго закрепится на уровне снижения, характерном для постиндустриальных стран, где коэффициент эластичности уже довольно долго составляет примерно 0,5.

Тем не менее опасность превращения России в сырьевой придаток мировой экономики остается. Большинство аналитиков связывают с объемами валютной выручки от сырьевого экспорта, в первую очередь нефти и газа, не только наполняемость бюджета, но и в целом экономический рост России. По примерным оценкам, вклад нефтедолларов в экономический рост страны колебался в последние годы в пределах 1/5–1/3.

Наиболее оживленно дискутируется вопрос о выборе направлений использования нефтедолларов: гасить ли ими внешние долги, инвестировать ли их в реальный сектор или направить в непроизводственную сферу? Тем самым обозначаются контуры так называемой «голландской болезни», впервые давшей себя знать в 70-х годах прошлого столетия, когда в Голландии крупные доходы от добычи газа, получаемые государством через систему изъятия ренты, использовались для поддержания быстрого роста общественных расходов. При этом внутренние потребности промышленности и других секторов экономики страны не требовали существенного увеличения потребления газа и значительная его часть экспортировалась. Такая политика привела к резкому повышению объема импорта самых различных товаров, а также к перетоку капитала из конкурирующих на мировом рынке отраслей в отрасли, защищенные от конкуренции природными условиями. В результате наступил продолжительный период замедления экономического роста и усугубления проблемы структурной безработицы, что и было охарактеризовано как болезнь.

Параллели между описанной ситуацией и нынешней российской действительностью достаточно очевидны. Вообще, опасность гипертрофированного развития минерально-сырьевого производства советские специалисты начали осознавать в 1972 году, когда в СССР стал известен тезис японского прогнозиста Сеия Яно: отсутствие собственного минерального сырья может быть благом для страны (Яно С. Японская экономика на пороге двадцать первого века. – М.: Прогресс, 1972. С. 26).

Тогда это суждение вызвало смятение в рядах советских экономистов-минеральщиков, однако впоследствии экономическое развитие многих стран, в первую очередь Японии, подтвердило правоту японского исследователя.

Тем не менее история знает немало государств, в которых рентные нефтяные (и аналогичные) потоки обеспечивали народу изрядные блага: Австралия, Великобритания, Норвегия, отчасти Канада и США. Эти страны поступали со своими минеральными ресурсами, образно говоря, в соответствии с концепцией английского экономиста и мыслителя ХVІІІ века Джеймса Стюарта – одного из поздних меркантилистов: «Первоначальные продукты земли, которых имеется ограниченное количество и которые существуют совершенно независимо от человека, даны природой совершенно так же, как молодому человеку дается небольшая сумма денег с той целью, чтобы вывести на путь полезного труда и преуспевания».

Экономика США выросла в немалой степени на базе богатого сырьевого потенциала, важную роль в становлении национального богатства Швеции сыграла железная руда, Великобритании – уголь и цветные металлы, Германии – уголь и железная руда, Канады – разнообразный комплекс полезных ископаемых и других природных ресурсов. Но опирались все эти страны в первую очередь не на природно-ресурсный потенциал, который был, к примеру, фундаментом экономики СССР и ныне является экономической базой, в частности, Кувейта, а на знаменитый дух капитализма Бенджамина Франклина, выраженный в формуле: помни, что деньги по природе своей плодоносны и способны порождать новые деньги.

Директор Экспертного института при Российском союзе промышленников и предпринимателей Евгений Ясин справедливо отмечает, что «сырьевой сектор не оттягивает инвестиции от остальных секторов, он просто больше зарабатывает. Потому что производит продукцию, которую можно продать на международном рынке». По мнению Ясина, благополучие сырьевого сектора представляется в столь радужном свете лишь на фоне бедности остальных секторов. Такое сопоставление и создает видимость «голландской болезни» в России. Но обрабатывающие сектора пришли у нас в упадок вовсе не из-за опережающего развития добывающего сектора, как это было в Голландии, а по целому ряду других причин, основной из которых является социалистическое прошлое. Развитие огромных секторов экономики шло тогда по замкнутому кругу без видимого выхода на потребителя – они-то и оказались совершенно не приспособлены к реалиям рынка.

Сегодня отечественная обрабатывающая промышленность и многие другие сектора экономики извлекли немало уроков из конкуренции, создаваемой импортом. В частности, высокие технологии внедряются в сегодняшней России не только в военно-промышленном комплексе, как это было во времена СССР, но и в сферах сугубо гражданского назначения – в пищевой области, строительстве, связи, медицине. Даже такая «дремучая» отрасль, как сельское хозяйство, будучи и ныне, по сути, социалистической, демонстрирует ощутимые сдвиги: Россия сократила потребление продовольственного зерна примерно на 15 млн т в год и стала его экспортером, а продуктивность в животноводстве устойчиво растет с 1996 года при резком снижении нагрузки сельского хозяйства на экономику.

Конечно, определенное сходство России со странами, уже перенесшими «голландскую болезнь» или «болеющими» сейчас, имеется. Это прежде всего концентрация богатства у сравнительно небольшого круга людей, а также некоторые тенденции к замене внутреннего производства импортом. Вместе с тем формирование российских нефтегазовых доходов имеет под собой не такую краткосрочную ресурсную базу, как в Голландии. Россия может иметь устойчивые доходы от добычи и экспорта нефти, если уровень мировых цен будет достаточным для рентабельности добычи, и тратить эти средства на нужды общества в течение многих лет, имея постоянный положительный платежный баланс. В процессе реструктурирования экономики и приватизации предприятий высвобождаются и будут высвобождаться крупные ресурсы, которые могут быть задействованы для удовлетворения внутреннего спроса при наличии стабильных доходов потребителей.

Нужно ли регулировать добычу и экспорт? Регулирование такого рода не является рыночным методом, но им можно воспользоваться ради достижения двух важных целей:

добиться стабильного притока прибыли, что возможно только при оптимальном сочетании цены и объемов реализуемой продукции;

при регулировании добычи в сторону ее сдерживания компании могут сокращать инвестиции в добычу и, наращивая вложения в переработку, начать инвестировать в другие отрасли экономики (при наличии развитого фондового рынка и финансовой системы).

Насколько опасно сворачивание инвестиций в нефтедобычу? Специфика нефтегазового и всего минерально-сырьевого комплекса (МСК) состоит в том, что они нуждаются в постоянном притоке капиталовложений даже для поддержания простого воспроизводства. Резкое сокращение, а впоследствии и полное прекращение государственных инвестиций в отрасли МСК в последнее десятилетие не были по ряду причин компенсированы финансированием из других источников, и это привело к резкому сокращению объема производства, что многими рассматривалось как кризис комплекса. Однако, имея в виду достижение конечного результата, можно утверждать, что глубокого кризиса в отраслях МСК России не наблюдается, поскольку значительно снизившийся платежеспособный спрос в части текущего потребления сырья и топлива удовлетворяется, а экспорт стабильно растет. Рост инвестиций в какой-либо отрасли является не самоцелью, а лишь средством для поддержания и увеличения прибыли в будущем. Если для этих целей не надо наращивать инвестиции, то их можно направить в другие сферы.

НЕОБХОДИМЫЕ ПЕРЕМЕНЫ

База большинства отраслей российской экономики устарела и нуждается в коренной модернизации. За 1990-е годы не создано серьезных новых производств, за исключением ряда отраслей непосредственно сырьевого характера или имеющих быструю отдачу (типа пищевой). После распада СССР вновь созданные финансовые учреждения РФ всерьез рассматривали лишь проекты с горизонтом окупаемости не более года или – в редких случаях – двух лет (отсюда такая увлеченность финансированием торговых операций, на котором, как и на «взаимодействии» с государственными финансами, и выросло большинство этих институтов). Сейчас этот период удлинился, хотя и недостаточно. Между тем промежуток, необходимый для реализации эффективных по мировым меркам проектов индустриального плана, составляет, как правило, свыше пяти лет, а отдельные жизненно важные для России стратегические проекты могут иметь и гораздо бЧльшие сроки окупаемости.

Данный разрыв очень внушителен. Он связан с целым комплексом по-прежнему действующих в стране факторов, включая значительную внутреннюю инфляцию, политические риски, нестабильность налоговой сферы, а также ставку внутреннего капитала на более высокую степень доходности и неразвитость форм привлечения «длинных» денежных ресурсов. Трудно предположить, на каком отрезке развития нашей финансовой системы отставание на этом направлении может быть преодолено. По крайней мере, опыт последних 15 лет не дает повода для слишком больших ожиданий. А это уже заставляет задуматься о смене парадигмы экономического взаимодействия старых партнеров, главными из которых с советских времен являются европейские страны, объединенные ныне в Европейский союз.

В период холодной войны и после ее окончания в основе такого взаимодействия лежал интерес Европы к стабильным поставкам российских энергоносителей. Это естественная база для экономических отношений, поскольку:

Россия богата энергоносителями, а Европа испытывает их растущую нехватку;

Евросоюз и Россия расположены в географической близости друг от друга, что придает наибольшую эффективность транспортировке энергоносителей, весьма дорогостоящей, особенно в случае с природным газом.

Важно и то, что эти отношения сложились в предшествующий период, несмотря на трудности затяжной конфронтации.

Таким образом, многое говорит в пользу сохранения и развития энергетической модели отношений. Вместе с тем у нее есть естественные пределы и недостатки.

Во-первых, для ЕС важную роль играют соображения безопасности поставок и связанные с ними требования диверсификации их источников.

Роль этих соображений, однако, не стоит преувеличивать. Формальных ограничений на долю отдельных стран (в том числе России) в объеме поставок тех или иных энергоносителей в Европейском союзе нет, и в импортном портфеле целого ряда стран Евросоюза поставки, например, природного газа из России доминируют. К тому же обеспокоенность ЕС может быть в определенной мере снижена в результате упрочения связей с поставщиками, и в первую очередь с Россией. В документах Европейского союза все чаще отмечается важность совместных мер по обеспечению безопасности поставок. Однако до разработки каких-либо практических механизмов дело пока не дошло.

Во-вторых, возможности российского топливно-энергетического комплекса (ТЭК) отнюдь не беспредельны. Особенно это относится к расширению поставок нефти. Кроме того, большое значение имеют и региональные аспекты: новые перспективные регионы Восточной Сибири и Дальнего Востока целесообразно ориентировать на связи с близлежащими странами. При этом появляются симптомы «ревности», когда высокопоставленные чиновники Евросоюза высказывают недовольство намерениями России развивать экспорт энергоносителей в восточном направлении и в США.

Наконец, самым главным является то, что российскую сторону не может удовлетворить положение, при котором ЕС окончательно станет рассматривать Россию только как поставщика энергоносителей, пусть и стратегически важного. Ведь экспорт энергоресурсов, даже с учетом всех «мультипликативных» факторов, в принципе не способен обеспечить современный уровень благосостояния в стране с населением масштаба России. При этом речь идет не об отказе от использования естественных преимуществ обладания богатыми сырьевыми ресурсами, а об их встраивании в современную структуру экономики. Кроме того, если подобное отношение к России со стороны Европы сохранится надолго, то оно будет существенно задевать национальные чувства граждан нашей страны, приведет к восприятию ее как «сырьевого придатка» и затруднит использование значительного потенциала России – в частности, достаточно высоких уровней образования, квалификации и пр.

Важно отметить, что Европа сама находится в процессе поиска своего места в постиндустриальном мире. Заявленный руководством ЕС курс на превращение его в один из наиболее быстро развивающихся регионов мира пока сталкивается с серьезными проблемами, а многие из поставленных задач не выполнены.

В этом контексте борьба руководства Европейского союза за дешевые энергоресурсы, развернувшаяся со второй половины 1990-х, была попыткой улучшить свои конкурентные позиции на глобальном рынке малыми средствами и по возможности за счет поставщиков энергоресурсов. Действительно, мировой опыт показывает: либерализация рынков, как правило, приводит к снижению цен вследствие увеличения предложения и облегчения доступа поставщиков к инфраструктуре рынка и потребителям. Уровень цен на внутреннем рынке электроэнергии и природного газа в странах Евросоюза превышал уровень в Соединенных Штатах и Великобритании, где в 80–90-е годы прошлого века была осуществлена либерализация этой сферы. Европейские рынки энергоресурсов оставались поделены на национальные сегменты, находившиеся под жестким контролем государства, национальных монополий или доминирующих участников рынка. В 1998–2000 годах две директивы ЕС запустили процесс либерализации. На рынке электроэнергетики снизить цены удалось, но в этой сфере основные производители находятся на территории Европейского союза; на рынке же природного газа изменения происходят медленно и не столь успешно.

Беспокойство Евросоюза вызывают нарастающие симптомы отставания от глобального лидера – США. Экономика Европы носит гораздо более традиционный характер, факторы постиндустриальной фазы (развитие финансовых рынков и инструментов, информационных технологий, биотехнологии, фармацевтики и других наиболее технологически передовых и инновационных отраслей), способствовавшие беспрецедентному подъему американской экономики в 1990-е, в Европе представлены в значительно меньшей степени. В эпоху быстрых перемен проявляются институциональные слабости европейской экономики, ее меньшая гибкость и адаптивность. Любопытны итоги обсуждения, прошедшего недавно на одной из деловых встреч ЕС. Участникам предлагалось спрогнозировать будущее место Европы в мире, выбрав между тезисами «Европа – активный лидер» и «Европа – пассивный аутсайдер». Вывод был сделан парадоксальный: вполне может оказаться, что ответом будет «Европа – активный аутсайдер».

Важным фактором решения собственных проблем экономики Европейского союза и желательных для России изменений в совместной повестке дня может стать акцент на необходимости резкой активизации взаимоотношений в том, что касается более глубокой переработки сырьевых ресурсов.

Этот процесс был в период существования СССР важнейшей сферой взаимодействия по линии Совет экономической взаимопомощи (СЭВ) – Запад. Действительно, хотя СССР был мощной промышленной державой, реализация им большинства индустриальных проектов и развитие целых отраслей, по сути, опирались на поставки оборудования с Запада. Частично проблемы решались внутренней кооперацией в рамках СЭВа, что в современных условиях также практически равносильно взаимодействию РФ с рядом стран Евросоюза. Доля машин и оборудования во всем импорте СССР из развитых капиталистических стран возросла с 29,8 % в 1980 году до 43,8 % в 1990-м. Нормой являлась закупка комплектного оборудования для целых заводов, например, нефтехимической промышленности. При этом СССР постоянно ощущал недостаток твердой валюты для оплаты поставок оборудования; основным источником поступления валюты в 1980-е годы стали экспортные поставки энергоносителей, и прежде всего нефти.

К настоящему моменту большинство объектов, введенных в строй за счет таких поставок, эксплуатируются свыше пятнадцати, а то и двадцати лет. Даже тогда далеко не все поставленное оборудование отличалось передовыми характеристиками. А за прошедшее время в мире вообще и в Европе в частности появилось множество сфер новых высокотехнологичных производств, в которых Россия по понятным причинам отстала.

В государствах Европы также возникает проблема модернизации, причем она обостряется в силу того, что в условиях современной глобальной конкуренции эффективность размещения этих производств в странах ЕС не всегда очевидна. В последние годы стало общепринятым в таких случаях направлять свои взоры в Азию, и в особенности в Китай – в растущую «мировую фабрику», куда уже перенесены основные объемы производства многих отраслей, требующих прежде всего значительных трудозатрат. Однако если речь идет о производстве продукции ранних переделов сырьевых ресурсов, то в этом случае привлекательность Китая сомнительна. Такие производства целесообразнее размещать ближе к источникам сырья. И в этом смысле Россия является чрезвычайно перспективным игроком.

В центр повестки дня развития сотрудничества Россия – Европейский союз следует поставить вопрос о масштабном симбиозе двух экономик, что означало бы следующее:

ЕС делает ставку на получение из России не только первичных энергоресурсов, но и продуктов их передела, тем самым относительно снижая свои энергетические потребности и получая преимущества от участия в высокоэффективных проектах на территории РФ;

для этого ЕС (прежде всего в лице своих бизнес-структур) становится активным участником формирования и реализации таких проектов за счет применения ноу-хау, опыта производства и поставки высококачественного оборудования, развития финансовых механизмов и прямого инвестирования;

РФ создает необходимые условия благоприятствования на разных уровнях;

ЕС и РФ дают бизнесу ясные сигналы о том, что такой вектор развития отношений между ними относится к приоритетам обеих сторон.

Конечно, продукцию переделов сырья разной степени глубины нельзя назвать экологически чистой. Но перестройка экономики именно в этом направлении имеет для России, помимо чисто экономической целесообразности, ряд преимуществ.

Во-первых, уровень загрязняющих выбросов в России сейчас существенно ниже, чем в 1990 году, что позволяет ей использовать возможности, предусмотренные Киотским протоколом, для того, чтобы осуществлять дополнительные инвестиции в более современные и более экологичные производства.

Во-вторых, замена устаревшего, не отвечающего современным требованиям оборудования может компенсировать негативные экологические последствия расширения масштабов ресурсоперерабатывающего производства.

И, наконец, в-третьих, рост и углубление переработки сырья обеспечит экономику значительными количествами конструкционных материалов, металлов, веществ, используемых при изготовлении высокотехнологичной продукции. Весьма вероятно, что увеличение такого предложения получит спрос, ведущий к росту как раз тех отраслей, продукция которых имеет высокую добавленную стоимость и предназначена для конечного потребления. А это вызовет конкуренцию на рынке инвестиций и будет способствовать развитию российской экономики в направлении более высокой технологичности.

Проекты такого рода могут быть включены в программы государственно-частного партнерства, а их реализация должна проводиться на принципах коммерческой целесообразности. О необходимости таких программ уже много говорится в последнее время.

Россия. Евросоюз > Нефть, газ, уголь > globalaffairs.ru, 20 апреля 2005 > № 2906764 Александр Арбатов, Виктор Смирнов, Владимир Фейгин

Россия. США. Весь мир > Нефть, газ, уголь. Электроэнергетика. Металлургия, горнодобыча > globalaffairs.ru, 26 июля 2004 > № 2906382 Александр Гагаринский

Строго ограниченное ядерное будущее

Андрей Гагаринский,

Российский научный центр "Курчатовский институт"

Резюме О докладе MIT «Будущее ядерной энергетики»

Пожалуй, важнейшим событием последних лет в мировом ядерном сообществе, хотя практически только им пока и оцененным, стало начало серьезного анализа «второй ядерной эры». Так уже многие специалисты называют перспективы крупномасштабного развития ядерной энергетики в XXI веке, рассмотрение которых почти скачком перешло от творчества отдельных групп в разных странах к большим международным программам.

Инициированный DOE проект «Генерация-IV» (GIF), который стартовал в начале 2000 года, объединил десять развитых и развивающихся, но «ядерно-продвинутых», стран, намеренных предложить мировому сообществу ядерно-энергетические установки, пригодные для коммерциализации уже к 2030 году. GIF сосредоточился на новых технологиях, уже отобрал (после изучения более 100 концепций) шесть систем, признанных самыми многообещающими и нашедших поддержку в странах-участниках. Предполагается, что хотя бы некоторые из них будут доведены до уровня, способного заинтересовать промышленность.

Начавшийся чуть позже Международный проект МАГАТЭ ИНПРО, обязанный своим рождением российской инициативе, объединил не только страны, которые являются «держателями» ядерных технологий, но и потенциальных пользователей ядерной энергии. Членами ИНПРО стали уже 17 стран четырех континентов. Заявленная цель – определить необходимые действия на национальном и международном уровнях для достижения ядерной энергетикой значимого вклада в устойчивое обеспечение энергетических потребностей в XXI веке.

На фоне этих больших и достаточно инерционных работ, «втянувших» в свою орбиту многие десятки специалистов целого ряда стран, доклад сравнительно небольшой группы ученых Массачусетского Технологического Института не только не остался незамеченным, а наоборот, вызвал значительный международный резонанс. Он обсуждался на ряде митингов МАГАТЭ, во многих странах, научных институтах и лабораториях мира. Это обсуждение продолжается и сейчас, почти через год после опубликования. По-видимому, в мире нет специалистов, занимающихся «ядерным будущим» и не знакомых с докладом MIT.

Вряд ли такой широкий интерес могли бы вызвать только вполне очевидные достоинства работы, которые, хотя в той или иной мере присущи и многим другим серьезным исследованиям в этой области, но заслуживают по меньшей мере краткого перечисления:

· Исследование носит достаточно комплексный характер, когда авторы стремятся не упустить значимых факторов, определяющих облик ядерного будущего (ресурсы, экономика, безопасность, отходы, нераспространение и т.д.). В этом смысле, если не по глубине анализа (авторы сознательно позволяют себе недоказанные суждения), то по его полноте, работа стремится к «стандартам», принятым в GIF и ИНПРО.

· Исследование поддерживает и конкретизирует, применительно к США, известную позицию «ядерщиков», что из-за долговременного характера стратегических проблем энергетики, и особенно ядерной, правительства (заметим – возможно и не в одиночку) должны формулировать политику и осуществлять государственную поддержку необходимых на длительную перспективу технологий.

· В докладе отстаивается известный тезис о существенной и неисключаемой из общей стратегии роли ядерной энергии в ряде возможностей снижения выбросов двуокиси углерода, вызванных производством энергии.

· Исследование поддерживает НИОКР в сфере не только легководных, но и высокотемпературных газоохлаждаемых реакторов (правда, в основном для электрической генерации, лишь с упоминанием о возможностях этого энергетического источника для производства водорода), что соответствует общемировой тенденции.

· В докладе предлагается и обосновывается необходимость двух важных не только для США научных программ: оценки с высокой долей надежности мировой базы урановых ресурсов, а также моделирования и анализа промышленных систем ядерной энергетики.

· В «чувствительной» и во многом определяющей будущее ядерной энергетики области противодействия распространению авторы доклада обозначают идею, быстро набирающую если еще не сторонников, то уже готовых ее обсуждать, хотя не очень ясную политически: разделение стран на пользователей ядерно-энергетических технологий, освобожденных от необходимости создания инфраструктуры ядерного топливного цикла, и «поставщиков» или «государств ядерного топливного цикла», взявших на себя, прежде всего из соображений собственной безопасности, обеспечение «привилегированных» стран технологиями, топливом и вывозом отработанного топлива.

Разумеется, этот краткий перечень не исчерпывает достоинств отчета MIT, но и не объясняет интереса к нему. Основная причина этого интереса в другом – редком по категоричности для прогнозных исследований выводе авторов о преимуществах так называемого открытого (once-through) топливного цикла, как о безальтернативном будущем ядерной энергетики, по крайней мере, до середины века.

При этом обращает на себя внимание жесткость рекомендаций нынешнему руководству США (и не только ему), особенно заметная для иностранных специалистов – читателей работы, не привыкших так разговаривать со своими правительствами:

«В следующем десятилетии правительству и промышленности в Соединенных Штатах и других странах следует отдать предпочтение развертыванию АЭС с открытым топливным циклом, а не продвижению более дорогостоящих технологий, использующих замкнутые топливные циклы, включая переработку и новые, более современные тепловые реакторы или реакторы на быстрых нейтронах».

«Департаменту энергетики США следует ориентировать научно-исследовательскую программу на открытый топливный цикл».

«Правительства стран, занимающихся строительством АЭС, не должны оказывать содействия другим странам в развитии и развертывании топливного цикла PUREX/MOX».

И совсем уже в духе раннего советского отношения к генетике и кибернетике:

«Департаменту следует прекратить разработку и обоснование усложненных топливных циклов и реакторов, пока не станут доступны результаты проекта системного анализа ядерной энергетики».

Такая определенность рекомендаций, естественно, заставляет обратиться к базе, на которой эти «сильные» утверждения делаются. К сожалению, вполне объяснимая неопределенность в исходных посылках отчета удивительно дисгармонирует с однозначностью полученного результата. Именно это несоответствие требует более детального рассмотрения.

Пределы развития

Авторы отчета безусловно знают, хотя прямо и не говорят о достаточно однозначной зависимости потребностей в технологических инновациях от темпов развития мировой ядерно-энергетической системы.

Если представить себе не слишком вероятный, но не исключаемый из рассмотрения вариант отказа человечества от ядерной энергетики на ее сегодняшнем уровне около 400 ГВт (в докладе упоминается такой сценарий, оцениваемый как «ошибка»), то окончательное «закрытие» придется, с учетом вполне реалистичного срока службы ядерных энергоблоков в 50-60 лет, на конец прогнозируемого авторами периода (точнее, на 2060 год). В этом сценарии, естественно, нет необходимости в каких-то инновациях как в реакторах, так и в технологиях топливного цикла, хотя даже в этом случае было бы неразумно отказываться от возможности полезного сжигания в реакторах уже накопленного и выделенного плутония, как «оружейного», так и «энергетического». Единственная в этом сценарии область, открытая для инноваций – усовершенствование технологий вывода АЭС из эксплуатации и долговременного и окончательного захоронения отработавшего ядерного топлива (ОЯТ) и радиоактивных отходов (РАО).

Справедливо отвергая такой сценарий, авторы практически выходят в своем рассмотрении на аналогичную схему «развития» мировой ядерной энергетики, только перед фазой «медленной смерти» (к концу века) она сначала увеличивает свои мощности до 1000 ГВт в «низком» или до 1500 ГВт в «высоком» сценарии MIT к 2050 году. На первый взгляд, логика такого странного сценария не просматривается (и не объясняется авторами). Ниже придется вернуться к причинам, которые могли бы заставить человечество, научившееся к середине века вводить в строй по 15-25 ГВт мощностей атомных станций, неожиданно прекратить развитие этого энергетического источника и начать обратный процесс. Заметим при этом, что второй свой «высокий» сценарий – рост ядерной энергетики до 1500 ГВт к середине века, авторы оставляют как бы «за скобками» основных выводов.

Авторы основывают свои сценарии, по их собственным словам, «не на экономическом прогнозе, а на модели того, каким может быть рост электроэнергетики в странах, стремящихся к доведению уровня жизни до приемлемых показателей...». Модель предполагает умеренный, около 1%, ежегодный прирост потребления электроэнергии на душу населения развитых стран, и существенно больший, но ограниченный показателем около 5%, прирост в развивающихся странах. Из этих предпосылок, на основе не вполне ясных, но диверсифицированных для групп стран разного уровня развития алгоритмов, получаются темпы развития мировой ядерной энергетики. Полученные средние темпы в 20 ГВт в год, как считают авторы отчета, «не являются неразумным предположением, но остаются очень трудной задачей». Не особенно споря с такой оценкой, следует все же заметить, что мировая ядерная энергетика уже имеет опыт развития с таким темпом в течение десятилетия (1980-1990 гг.).

К детальному прогнозу развития ядерной энергетики в отдельных странах нетрудно предъявить множество вопросов. Например, Франции, по оценкам авторов, предлагается за 50 лет построить 30 ГВт ядерных мощностей – задача, которую эта страна для обеспечения своей энергетической безопасности в свое время (те же 80-е годы) решила за 8 лет. Заметим, что совсем «не повезло» Украине, для которой сценарием предусмотрен один блок за 50 лет, что страна предполагает перекрыть вдвое уже в ближайшем году. Чехия же вообще успела в прошлом году «перевыполнить задание» MIT – 3 ГВт к 2050 году. Список подобных «неувязок» можно продолжить.

Однако в целом, предложенные в отчете MIT сценарии мирового ядерно-энергетического развития вполне можно считать реалистичными (как и множество других возможных вариантов), но никак нельзя признать глубоко обоснованными (на что авторы, собственно, не претендуют) и, тем более, предельными, что и определяло бы достаточные технологические инновации. В этих «пределах» поддерживаемые авторами инновации - повышение эффективности использования топлива в легководных реакторах и развитие высокотемпературных реакторов – действительно можно признать почти достаточными, хотя, как будет показано ниже, желательность снижения объемов добычи, обогащения урана и захоронения ОЯТ за счет хотя бы частичного внедрения переработки ядерного топлива уже начинает проявляться.

Для анализа долгосрочных целей ядерной энергетики вполне оправданным представляется подход проекта ИНПРО, который основывается на сценариях, содержащихся в Специальном отчете об эмиссионных сценариях (SRES) Межправительственного совета по климатическим изменениям, опубликованном в 2000 году. С учетом их международного авторства и рассмотрения правительственными и научными экспертами, сценарии SRES можно признать «последним словом» в области долгосрочных энергетических прогнозов. Они предполагают четыре типа развития, каждый из которых представляет собой внутренне согласованный набор демографических, социальных, технологических и экологических предпосылок. Не вдаваясь в детали, заметим, что для всех этих вариантов развития, ядерная энергетика остается достаточно скромной частью «энергетического набора» (8-10% от первичной энергии в конце века). Тем не менее, прогнозируемый диапазон ее возможностей только в электроэнергетике составляет 1100-4600 ГВт в 2050 году и 1600-5600 ГВт в 2100 году, т.е., «исправленный» на поступательное развитие до конца века основной сценарий MIT как раз представляет его нижнюю границу.

Включение в рассмотрение так называемой «агрессивной» ядерной энергетики, повышающей свою рыночную привлекательность за счет частичного вытеснения других энергетических источников и из электропроизводства, и из таких областей использования, как производство водорода, тепла и пресной воды, доводит потребности в ядерных энергетических мощностях до уровня 10000 ГВт к концу века.

Понятно, что к этому «диапазону возможностей» можно относиться не менее критически, чем к сценариям MIT, но не закладывать его в настоятельно рекомендуемый авторами проект системного анализа ядерной энергетики было бы непростительно. Кстати, в Курчатовском Институте, конечно, не располагающем миллиардом долларов, который авторы предлагают выделить в течение 10 лет на моделирование и анализ промышленных систем ядерной энергетики, работы по анализу перспектив ядерно-энергетических систем на мировом, региональном и национальном уровне ведутся более 30 лет, и в последнее время, поддержку проекта ИНПРО, на базе довольно детальных математических моделей. Просмотр на их основе «диапазона возможностей» ядерной энергетики и анализ потребностей в инновациях при темпах ее развития, превышающих сценарий MIT, выполнен и, как представляется, некоторые его результаты сделают более ясной позицию авторов отчета.

Ресурсы развития

Авторы отчете MIT совершенно справедливо констатируют, что «в сценарии глобального развития жизнеспособность открытого цикла зависит от имеющихся запасов урана по коммерчески привлекательной цене», и оправдывают свой сценарий тем, что «мировые запасы урановой руды позволяют обеспечить как строительство 1000 новых реакторов в ближайшие 50 лет, так и поддержание этого уровня развития в течение сорокалетнего срока эксплуатации указанных мощностей».

Этот «важный постулат, лежащий в основе исследования», уже требует развернутых комментариев. Вполне справедливая ссылка, как на «наиболее авторитетный источник» (и, заметим, общепризнанный) для оценок ресурсов урана - «Красную Книгу» ОЭСР/МАГАТЭ, предлагает известное значение запасов, которые могут быть извлечены с использованием существующих технологий в современных экономических условиях при оцененной стоимости извлечения, и прогнозных или «спекулятивных», ресурсов, основных характеристиках подобия и геологических экстраполяциях. В суммарное значение 16.2 млн. метрических тонн эксперты уже включают 5.5 млн. тонн без ценовой оценки. С учетом уже извлеченных ресурсов – коммерческих запасов, складов военных материалов, а также возможного повторного обогащения обедненного урана, можно довести оценку мировых ресурсов урана до 17.1 млн. тонн.

Следует подчеркнуть, что именно этого ресурса – 17 млн. тонн – требует максимальный сценарий отчета MIT (с «закрываемой» после 2050 года ядерной энергетикой), что, по-видимому, вполне объясняет ее выбор, сделанный авторами, как было показано выше, на основе весьма «гибких» предпосылок.

Разумеется, оставаться на верхней границе оцененных ресурсов урана нежелательно, и в отчете приводится достаточно обоснованная критика консерватизма известной оценки ОЭСР/МАГАТЭ. При этом, естественно, справедливо положение, что рост цены на уран приведет к увеличению разведанных запасов, а также качественно очевидный тезис, что рост стоимости урана, составляющей небольшую долю в цене ядерной электроэнергии, не может значительно увеличить последнюю.

К этому можно добавить, что сегодняшние «низкие» оценки ресурсов урана могут объясняться недостаточно активным финансированием разведки месторождений, отсутствием стимулов к поиску урана более высоких ценовых категорий, чем сегодняшние 20-40 USD/кгU, возможностью побочного производства урана при добыче других продуктов, и рядом других соображений. В пределе, можно обсуждать возможности добычи урана из морской воды (где его около 4 млрд. тонн), поскольку поиски приемлемых технологий такой добычи не прекращаются.

Однако, все более высокие оценки количества урана, пригодного для добычи по цене порядка 130 USD/кгU и выше (авторы оперируют значением в 30 млн. тонн), основаны либо на качественных соображениях, либо на экстраполяциях зависимости между ценой и доступными ресурсами, более или менее известной при цене до 40-50 USD/кгU. Подобные экстраполяции полезны для оценок, например, цитируемое в отчете предположение австралийских специалистов, что «удвоение цен на уран... может обеспечить десятикратное увеличение оцененных ресурсов», вполне соответствует независимым оценкам российских энергетических экспертов.

Однако базировать на них однозначные рекомендации по свертыванию программ НИОКР в области новых ядерных топливных циклов было бы крайне опрометчиво. Не следует забывать также известное положение, что прекращение наращивания производства того или иного топлива происходит задолго до приближения к исчерпанию доступных ресурсов. В случае нефти, например, энергетические сценарии Международного энергетического агентства ОЭСР предполагают прекращение роста производства уже между 2020 и 2040 годами. Доказанные запасы урана-235 представляют собой достаточно быстро исчерпываемый ресурс, принципиально не отличаясь в этом от нефти.

В целом, тезис отчета MIT о необходимости «реализации программы оценки мировых урановых ресурсов, включающей в себя проведение геологической разведки, преследуя цели с более высокой долей надежности определить мировую базу урановых ресурсов», заслуживает всяческой поддержки.

Ориентация ядерной энергетики на открытый топливный цикл, принципиально переводящая ее в разряд технологий с быстро исчерпаемым топливным ресурсом, имеет и другие хорошо известные ограничивающие развитие последствия. Расчеты наглядно показывают их, например, для «верхнего» сценария MIT, с учетом отказа от свертывания растущей ядерной энергетики после середины века (а это все еще меньше «средних» для ядерной энергетики сценариев вышеупомянутого исследования SRES). Помимо огромных масштабов добычи урана, высокой должна быть и мощность разделительных производств – более 500 млн. ЕРР в год к концу века (сегодняшнее мировое производство, развитое отнюдь не только для мирного использования ядерной энергии, составляет чуть более 50 млн. ЕРР в год). Нет нужды напоминать, что именно обогащение урана, а не сама ядерная энергетика, несет наибольший риск распространения ядерного оружия. Авторы в этой связи справедливо отмечают, что «следует уделять больше внимания рискам распространения на входе в топливный цикл».

Упоминаемый, но не акцентируемый авторами исследования MIT фактор – неизбежный и быстрый рост объемов отработавшего ядерного топлива (около 3 млн. тонн к концу века), также заслуживает количественной оценки. В рассматриваемом сценарии мир выходит на почти ежегодное сооружение хранилищ для этих материалов, в открытом цикле представляющих собой либо отходы, либо шахты для будущей «добычи» плутония, причем каждое – масштаба Юкка Маунтин (70 000 тонн). Уже одно это обстоятельство, по справедливому замечанию авторов, «предсказывает повышение интереса к усовершенствованным замкнутым топливным циклам».

Еще один экологический фактор, вообще не затрагиваемый в отчете, связан с извлечением при добыче урана из земной коры в окружающую среду достаточно большого количества радиоактивных веществ (радон, радий и др.). Разумеется, воздействие на окружающую среду (в том числе и радиационное) присуще всем энергетическим производствам, и корректное его сопоставление представляет собой самостоятельную и непростую задачу. Однако прямое сравнение по этому показателю замкнутого и открытого топливных циклов с их потребностями в уране было бы довольно наглядным. Если принять данные Научного комитета ООН по действию атомной радиации об ожидаемой коллективной дозе от хвостов рудников и заводов по производству урана, возникающей от добычи урана, необходимого для производства энергии ГВтЧгод (150 чел.-Зв), нетрудно получить коллективную дозу для человечества от открытого топливного цикла в рассматриваемых масштабах, сравнимую с той, которой люди обязаны испытаниями ядерного оружия в атмосфере.

Замыкание ядерного топливного цикла с введением в систему ядерной энергетики быстрых реакторов с расширенным воспроизводством плутония позволяет, в принципе, обеспечить производство энергии, в несколько раз превышающее сценарий MIT. При этом ресурсные ограничения перестают быть «дамокловым мечом» ядерно-энергетического производства. Потребление урана не выходит за пределы уже известных запасов, его добычу, так же как и работу разделительных заводов, можно будет практически прекратить к концу века. Следует упомянуть и о перспективах использования тория (неэффективного в открытом цикле), который существенно расширяет топливную базу и может решить ряд проблем, связанных с минимизацией количества трансурановых радионуклидов в системе.

За то, чтобы атом стал «квазивозобновляемым» источником энергии, естественно, придется заплатить. Эта плата – развитие мощностей по переработке ядерного топлива, которое даже в улучшенных сценариях надо поднять, как минимум, на порядок от сегодняшнего (весьма ограниченного) уровня, когда переработкой занимаются в промышленном масштабе лишь несколько стран. Следует также отметить, что уже упоминавшаяся идея, поддерживаемая авторами отчета и давно обсуждаемая в ядерном сообществе – о развитии инфраструктуры ядерного топливного цикла, прежде всего, наиболее чувствительных производств по обогащению и переработке ядерного топлива внутри стран, уже их имеющих, - технически вполне осуществима. Объемы производств (при приемлемом радиационном риске) и потоки ядерных материалов – свежего и облученного (наиболее защищенного от несанкционированного использования) ядерного топлива, вполне технически реализуемы даже в высоких сценариях развития ядерной энергетики и, конечно, несопоставимы с сегодняшними гигантскими и создающими глобальные экологические проблемы трансконтинентальными потоками органики.

Обоснованно критикуемая авторами, но имеющая хорошие перспективы значительного усовершенствования, водная технология переработки топлива PUREX еще довольно долго должна оставаться базовой в ядерной промышленности. Разумеется, внедрение быстрых реакторов повлечет за собой и смену технологий в переработке ядерного топлива – выход из стадии пилотных экспериментов неводных методов переработки (расплавы солей, газофторидная и др.), если, конечно, не будут восприняты предложения по свертыванию исследований и разработок в этом направлении.

Таким образом, ядерное будущее, не ограниченное строго исчерпаемыми ресурсами и кардинально минимизирующее количество отходов своей деятельности, возможно и при высоких сценариях использования ядерной энергии для электрического (и не только) производства. Оно очевидно потребует новых инновационных технологий (бридеры, МОХ-топливо, новые методы переработки). Кстати, большинство отобранных международным проектом G-IV инновационных систем ориентировано именно на замкнутый топливный цикл. Для их разработки, учитывая огромный уже накопленный багаж знаний и опыта, еще есть время, если преднамеренно не сдерживать это направление прогресса.

Следует отметить, наверное, и еще одну тонкость. Реальное развитие ядерной технологии в области топливоиспользования сосредоточено в сфере повышения глубины выгорания топлива. В настоящее время, технологии ориентируются на повышение выгорания топлива в легководных реакторах до 10% тяжелых ядер (что предполагают и авторы доклада), а в «надеждах» - и более. Создание быстрых реакторов с аналогичными параметрами по выгоранию топлива, позволит принципиально сократить объемы переработки топлива, без заметных жертв в конверсионных характеристиках. Принципиально ясно, что развитие более совершенных материалов, принципиально меняет качество топливного цикла атомной энергетики и многократно расширяет ее сырьевую базу. Постулирование отрытого топливного цикла принципиально отрицает саму возможность совершенствования технологий, поскольку не формирует потребности их развития, а, следовательно, и ограничивает атомную энергетику, по существу, демонстрационными масштабами.

Экономика

Экономические сопоставления привлекательности инвестиций в ядерную энергетику и альтернативные энергетические технологии, выполненные в отчете MIT, опираются, в основном, на американские данные для анализа капитальных и эксплуатационных затрат. Даже с учетом использования цен на газ не слишком высоких ценовых категорий, эти расчеты наглядно показывают тенденцию к росту экономической привлекательности АЭС, особенно с учетом прогнозируемого введения «внешних» затрат, которые потребителям придется платить за воздействие энергетических источников на окружающую среду.

Понятно, что при таком подходе едва задеваемая авторами проблема регионального размещения источников органического топлива и потребителей (ядерная энергия не станет «технологией, выбранной инвесторами, в регионах, где поставщики имеют доступ к природному газу и угольным ресурсам») чрезвычайно важна для таких энергоисточников, как газ и уголь, не имеющих глобального рынка.

Хорошо известно, что доказанные запасы газа (две трети) сконцентрированы в Персидском заливе и России, и такая же доля запасов угля – в США, России, Китае и Австралии, при бедности огромного региона Восточной Азии и Дальнего Востока и газом, и (кроме Китая и Австралии) углем. Предполагаемая авторами замена быстро дорожающего газа углем, то есть соревнование между ядерной и угольной энергетикой уже десятилетиями обсуждается экспертами, но вызывает обоснованные возражения. Уголь является по существу региональным топливом, и его массовое перемещение, например, в европейский регион России или на восточное побережье Китая, войдет в неизбежное противоречие с транспортными возможностями. К тому же, уголь не может быть популярным по экологическим причинам, давая на 80% больше эмиссий углерода, чем природный газ (на единицу энергии).

Стоит упомянуть еще об одном важном факторе, не обсуждаемом в отчете. Рыночные механизмы обеспечивают эффективное использование ресурсов, но не гарантируют устойчивого развития. Важной особенностью рынка энергоресурсов является большая инерционность предложения. Увеличение предложения энергоресурсов даже на локальных рынках требует значительных инвестиций, которые финансируются за счет долгосрочных кредитов. В то же время, спрос на энергоресурсы значительно подвижнее. Поэтому недооценка будущих потребностей в энергоресурсах может вызвать резкие колебания цен и глубокие экономические кризисы, которые уже неоднократно происходили в последние годы, даже в наиболее «благополучных» странах.

При этом опасность локальных кризисов увеличивается при сложившейся в мировой экономике тенденции к уменьшению горизонтов планирования, дефициту и существенному удорожанию долгосрочных кредитов.

В XXI веке человечеству предстоит жить в условиях быстрых технологических и социальных изменений. Чтобы мировое развитие стало устойчивым, придется заплатить немалую цену. Цена устойчивого развития – крупные долгосрочные капиталовложения в мировую инфрастуктуру, в первую очередь, в энергетическую инфраструктуру, на которой базируется экономический рост. Условием эффективности крупных долгосрочных капиталовложений является обоснованная, целенаправленная экономическая политика правительств в сочетании с привлечением научного потенциала всего мирового сообщества. Следует отметить, что предложения отчета MIT в этом направлении, ориентированные на реалии американской политической системы, представляют интерес и для других стран.

Из существующих технологических возможностей ядерная энергетика в наибольшей степени претендует на роль стабильного ядра мировой энергетической системы, малочувствительного к дестабилизирующим факторам. Она может играть стабилизирующую роль именно в переходные периоды и в кризисных ситуациях вследствие высокого уровня независимости от характера добычи и производства топлива. Доля ядерной энергетики в топливно-энергетическом комплексе и даже в электроэнергетике невелика, но она может оказаться существенной для стабилизации цен на энергоресурсы и развития экономики в целом.

Что касается экономических оценок внутри ядерной энергетики, т.е., различных вариантов организации топливного цикла, следует подчеркнуть полное согласие с завершающим тезисом из экономической главы отчета MIT:

«Увеличение затрат, связанное с переработкой топлива и повторным его использованием в ядерных реакторах на тепловых нейтронах, невелико относительно общих затрат на выработку электроэнергии на АЭС. К тому же, неопределенность оценок затрат на топливный цикл очень велика».

Вместо заключения

В результате принятых в 70-е годы односторонних решений США прекратить расширение мощностей и услуг по обогащению урана, а также гражданский рецикл и даже исследования в сфере усовершенствованных топливных циклов, произошел «раскол» между США и многими другими имеющими существенные ядерные мощности странами, длительное время препятствовавший дальнейшему развитию ядерного топливного цикла. Постепенно остальные «ядерные» страны научились «идти не в ногу» с одним из основателей «ядерной эры». К середине 90-х годов еще 15 стран, кроме США и России, создали частично или полностью развитые мощности ядерного топливного цикла. В самих Соединенных Штатах к этому времени исследования в области топливного цикла практически прекратились, причем большая часть соответствующей инфраструктуры просто исчезла.

Прогнозируемый энергетический рост развивающихся стран в сочетании с «выравниванием» экологических последствий от конкурирующих энергоисточников, по всей вероятности будет иметь результатом «новую ядерную эру». Возвращение, в новых условиях, к периоду кардинального различия во взглядах между лидерами ядерного развития было бы крайне контрпродуктивным как для США, так и для остального мира, который будет просто вынужден без участия США разрабатывать замкнутый топливный цикл.

Представляется, что отчет MIT не дает веских оснований для такой пессимистической гипотезы. Необходимо только распространить тезис авторов, относящийся к энергетике в целом, и на политику в самой ядерной энергетике:

«Для правительств важно выработать политику, которая позволила бы иметь полный диапазон существенных вариантов».

Россия. США. Весь мир > Нефть, газ, уголь. Электроэнергетика. Металлургия, горнодобыча > globalaffairs.ru, 26 июля 2004 > № 2906382 Александр Гагаринский

Россия > Госбюджет, налоги, цены. Образование, наука > globalaffairs.ru, 17 февраля 2003 > № 2906311 Владимир Евтушенков

Нефтедоллару придется потесниться

Владимир Евтушенков

© "Россия в глобальной политике". № 1, Январь - Март 2003

В.П. Евтушенков – председатель совета директоров АФК «Система», член попечительского совета журнала «Россия в глобальной политике».

Резюме Только перевод инвестиционных ресурсов из сырьевых отраслей в отрасли высоких технологий позволит укрепить экономическое и политическое влияние России в мире. Доминирующая сейчас экспортно-сырьевая экономика может стать колоссом на глиняных ногах.

Представление о том, что российский экспорт – это прежде всего сырье, прочно закрепилось в сознании мировых экономических элит. Однако впервые на протяжении всей истории отечественной экономики ее экспортный продукт – в широком смысле слова – начинает меняться. Сегодня, наряду с нефтью и газом, сталью и круглым лесом, Россия нарастающими темпами поставляет миру интеллект. В то время как в Европе дефицит квалифицированных специалистов сферы информационных технологий вырос до 1,2 млн человек, в родном Отечестве ждут своего часа 1,3 млн программистов, исследователей фундаментальных проблем физики, биологии и других наук. Базовая экономика и знания в России словно сосуществуют параллельно, не преобразуясь в «экономику знаний».

Вслед за ростом — торможение

«Утечка мозгов» – прямое свидетельство того, что особо ценные знания и технологии не находят в России адекватного спроса. За последние два года в российском секторе высоких технологий (ВТ) производилось не более 1,5 % национального валового внутреннего продукта (ВВП), что примерно соответствует уровню стран Восточной Европы и Латинской Америки.

Россия ныне занимает 63-ю строку в мировом рейтинге перспективной конкурентоспособности, поэтому «разглядеть» качественные изменения в ее экономике трудно, хотя они есть. Начиная примерно с 2000-го в стране поддерживается макроэкономическая стабильность, которая находит отражение в профицитном бюджете, умеренных темпах инфляции, поддержании адекватного уровня золотовалютных резервов. При возросшей потребительской активности населения ВВП за последние четыре года увеличился на 21 %, промышленное производство – на 30 %, выпуск продукции машиностроения – на 5 %. Партнерство с Западом, освобожденное от излишней политизированности, обеспечило заметное продвижение России на переговорах о ее вступлении во Всемирную торговую организацию, признание нашей страны государством с рыночной экономикой.

Минувший год характерен тем, что в условиях закрепления в России посткризисных тенденций экономического роста наконец появилась возможность практической постановки вопроса о его направлениях, темпах и качестве. Эта дискуссия, можно сказать, инициирована самим правительством, которое, направив основные усилия на институциональные преобразования, подвело определенную черту под этапом рыночной трансформации экономики. А что же за чертой? Есть ли импульс к промышленному росту?

Многие политики и предприниматели озабочены тенденциями, наметившимися в экономике. Главными факторами оживления производства в России после кризиса 1998 года были девальвация рубля и высокие мировые цены на сырьевые товары при относительно низкой стоимости продукции и услуг естественных монополий. Производство расширялось в первую очередь за счет загрузки простаивающих мощностей и выпуска импортозамещающих товаров. На сегодня эти резервы практически исчерпаны.

Вернувшаяся к нам из середины 1970-х экспортно-сырьевая экономическая модель способна принести облегчение, но временное. Высокий уровень материало- и энергоемкости промышленности, низкая производительность труда неминуемо приводят (или приведут в ближайшем будущем) к торможению роста. Причина – значительные издержки предприятий обрабатывающих отраслей, их слабый инвестиционный потенциал вследствие растущих относительных цен на продукцию и услуги естественных монополий, неконкурентоспособность отечественных товаров из-за поддержания завышенного курса рубля.

Согласно прогнозам большинства экспертов, в ближайшие годы экономический рост в России продолжится, но его темпы будут снижаться (в 2002 году рост ВВП составил 4 %, в 2003-м ожидается 3–3,2 %). Экспортно-сырьевая экономика может стать колоссом на глиняных ногах, который рухнет под тяжестью нестабильных мировых цен на энергоресурсы, сокращения освоенной базы в металлургической, нефтяной и газовой промышленности.

Пустые инвестиционные кассы предприятий, выпускающих продукцию с высокой долей добавленной стоимости, приближают день, когда они утратят саму способность создавать высокотехнологичный товар. Российскому нефтедоллару придется, как и прежде, возмещать отсутствие наукоемкой продукции, но с ущербом для нации в целом, поскольку в сравнительном выражении он более скромный источник ее благосостояния. Если одна тонна сырой нефти приносит до 20–25 долларов прибыли, килограмм авиационной техники – до 1 тыс. долларов, то килограмм наукоемкого продукта в отраслях высоких технологий (электроника, промышленность средств связи) позволяет извлекать уже до 5 тыс. долларов прибыли.

К сожалению, в развернувшейся дискуссии о путях выхода страны из топливно-сырьевого тупика никак не обозначены позиции правительства. Оно ограничивается поквартальными заявлениями о росте ВВП, воздерживаясь от качественных оценок пройденного пути и перспектив.

Тяжелый крест индустрии

Экономика России начала 90-х годов объективно не могла распахнуть двери перед высокими технологиями, поскольку она начиналась не с чистого листа. Фактический сценарий рыночных реформ, несмотря на все намерения их авторов, складывался под влиянием мощного фактора индустриального наследства СССР, в первую очередь отраслей оборонного комплекса. Массированное извлечение на его нужды производственных ресурсов обрекло «гражданскую» экономику на глубокое техническое отставание. (Это отличает Россию от Запада, который развивался с сохранением относительной технологической однородности во всех секторах экономики.) Результатом стали катастрофическое падение качества продукции, форсированная эксплуатация сырьевой базы.

Смена политических эпох не спасла гражданские научно-промышленные отрасли, которым вместо модернизации было предложено освобождение от пут государства, что послужило толчком к их дальнейшей деградации.

Спустя десять лет, в то время как в мире все больше внимания уделяют востребованию ценных знаний и квалифицированных научно-творческих кадров, в России по-прежнему не преодолена технологическая отсталость. Ее экономику составляют устаревшие индустриальные структуры, поддержание которых не требует ускоренного технологического развития и информатизации общества.

Другая причина – в так называемом «человеческом факторе». Наиболее влиятельные силы современной России, формирующие ее экономический курс (включая политические партии), сгруппировались вокруг отраслей сырьевого экспорта и добывающих производств, не отличающихся высоким технологическим уровнем и сложностью ведения бизнеса.

Исследования конкурентоспособности российской индустрии показывают, что только 3–5 % ее продукции способны завоевать рынки экономически развитых стран. Мировому уровню соответствует лишь четвертая часть отечественных технологий, многие из которых не преобразуются в конкурентные преимущества на стадии промышленного производства.

В совокупности предприятий индустрии доля инновационно-активных за последние годы возросла – с 5 % в 1997 году до 14 % в 2001-м. Однако в общем объеме продукции промышленности удельный вес инновационной не превышает 5 % (даже в машиностроении и металлообработке – не более 10 %). Уровень рентабельности (соответственно инвестиционной привлекательности) отраслей с высокой степенью переработки существенно уступает сырьевым секторам.

Медленно развивается инфраструктура инновационного бизнеса. Сравните: в финском городе Оулу, где проживает 100 тыс. человек и имеется один университет, работает технопарк площадью 70 тыс. кв. метров. А в Санкт-Петербурге, имеющем при пятимиллионном населении 80 высших учебных заведений и академических институтов, общая площадь всех технопарков составляет менее 15 тыс. кв. метров.

От имени российских промышленников, ориентированных на приоритетное развитие высокотехнологичных отраслей, возьму на себя смелость заявить: реформы последнего десятилетия не заложили основы для структурного прорыва в источниках экономического роста. Будущее российской экономики связано не с «деиндустриализацией» (замещением промышленности производством услуг), а с революционными преобразованиями в экономической структуре в целом. Промышленность не должна свернуть на обочину, необходимо провести ее реорганизацию, опираясь на современные финансовые, информационные и управленческие технологии, услуги научных и инновационных центров.

Россия являет миру десятки успешных разработок в области ВТ, в том числе в сферах, находящихся на острие мирового технологического прогресса. Среди них – технологии изготовления кристаллических элементов для электронной промышленности (компания «Фомос-Технолоджи», Москва) и выращивания полупроводниковых структур (Физико-технический институт, Санкт-Петербург), биологические микрочипы для медицинских целей (Центр биологических чипов Института молекулярной биологии РАН, Москва), лазерные микрочипы и микролазеры (Научно-технический центр «Фирн», Краснодар), плазмохимические реакторы для уничтожения токсичных отходов (Международный научный центр по теплофизике и энергетике, Новосибирск) и многие другие.

Эти примеры – отчаянный прорыв через многочисленные налоговые и административные преграды. Прорыв, который происходит не благодаря государству, а во многом вопреки ему, ибо перспективные производства не находят в стране реальной поддержки. Существующие концепции развития отдельных отраслей (автомобильная и лесная промышленность, металлургия, станкостроение) фактически представляют собой перечень слабых производств, которые государство намерено поднять. Но адресуемые им бюджетные деньги или налоговые послабления «уходят в песок» из-за устаревшего профиля предприятий, их слабой конкурентоспособности, низкого уровня менеджмента.

Вызывавшие в недавнем советском прошлом негативную реакцию общества факты, когда бюджетные средства «зарывали в землю» или ими «отапливали небо», трансформировались в полузакрытые лоббистские проекты типа «Высокоскоростных магистралей» или «Союзного телевизора», которые поддерживаются через финансовые, налоговые и другие льготы государства, – по существу, через тотальный отраслевой протекционизм. Общественность не располагает сведениями ни о целях, сроках и подлинных масштабах финансирования этих проектов, ни о мере ответственности их инициаторов.

Силы «новой экономики» формируют особый стиль хозяйственной деятельности, когда интеллект больше управляет капиталом, чем обслуживает его. В этих условиях главный ресурс хозяйственного роста – высокая квалификация и знания работников, составляющих кадровую основу наукоемких и информационно-технологических компаний малого и среднего бизнеса. Они могут стать наиболее активными проводниками экономического роста, но при условии, что капитал и знания не исключают друг друга. Пока же действует российский сырьевой капитал. Знания «спят».

По сути, у российской промышленности есть два пути развития. Или жесткая государственная политика с преобладанием прямого бюджетного субсидирования отраслей и отдельных амбициозных проектов на основе административных рычагов (что знакомо нам по ранним стадиям индустриального развития). Или политика косвенного финансово-экономического стимулирования выпуска конкурентоспособной продукции. Специфика геополитического положения России, ее история не позволяют быстро перейти ко второй модели. Но и первый путь неприемлем, поскольку определение «точек роста» силами и волей государства неизбежно ведет к разбалансированию хозяйства.

Глубинной причиной краха СССР многие аналитики называют сверхжесткую централизованную экономику, которая не выдержала соревнование с гибкими рыночными системами экономически развитых стран. Однако ее либеральная трансформация в новой России не создала условия для технологических прорывов. Неизменной осталась сама концепция «универсальной», изолированной от мирового хозяйства экономики, которая не выдвигает технологических приоритетов даже теоретически.

Необходим маневр ресурсами

В спорах о том, может ли Россия обойтись без мирохозяйственной специализации, международный опыт поставил точку. Поддержание «универсальной» экономики непосильно даже для промышленно развитых государств. Так, США отказались от разработки и выпуска бытовой аудио-, видео- и другой наукоемкой бытовой техники, Великобритания – от собственных легковых автомобилей, Германия – от систем атомной энергетики, Япония – от крупного авиастроения и выпуска ракетно-космической техники. Исчезает первоначальный смысл понятия «национальный продукт», который становится компонентом международного производства.

Становление новой хозяйственной системы в корне меняет наше представление о прямой зависимости между «объемом производства» и реальным потенциалом экономики. Знания способны умножать результаты хозяйственной деятельности гораздо эффективнее, чем любой другой производственный фактор. На смену традиционной концепции текущей конкурентоспособности страны, «привязанной» к объему, удельному весу и темпам роста ВВП, приходит понятие перспективной конкурентоспособности, которая определяется уровнем использования новых технологий.

В течение последних пяти лет американские корпорации (не считая правительства и частных лиц) ежегодно получали больше патентов на изобретения и усовершенствования производственных технологий, чем компании, государственные организации и частные лица во всем остальном мире. В конце XX столетия на долю компаний, работающих в сфере информационно-коммуникационных технологий, приходилось более 20 % акционерного капитала США, 18 % – Великобритании, 14 % – Швеции, 11 % – Германии. Знания способны умножать результаты хозяйственной деятельности гораздо эффективнее, чем любой другой производственный фактор.

Действующие в России программы поддержки промышленности нельзя назвать значимыми в силу ничтожно малых средств, заложенных в них. По данным Института комплексных стратегических исследований, несмотря на сокращение общего количества федеральных программ и подпрограмм с целью концентрации ресурсов, их реально действует около 130. Каждая из них дает «подшефным» отраслям около 2 млрд руб. (65 млн дол.) в год.

Между тем, по разным оценкам, модернизация российской промышленности в ближайшие пять лет потребует от 100 до 200 млрд долларов. Где найти эти средства?

Есть все основания предполагать, что Россия выберет путь развития на базе интегрированных бизнес-групп (ИБГ) – преимущественно холдингов и стратегических альянсов. Во всяком случае, они войдут на этот путь первым эшелоном, оставив позади зарубежные инвестиции. С этой точки зрения доминанта в ВВП сырьевых отраслей – естественное преимущество страны, можно сказать, исторический шанс.

Доказавшие свою жизнеспособность в кризисном 1998 году, ИБГ сегодня концентрируют в себе основные ресурсы общенационального развития: финансовые средства, профессиональные кадры, управленческую компетенцию, передовые технологии. Они берут на себя риски технологических новшеств, добиваются их внедрения, образуют шлейф компаний малого инновационного и производственного бизнеса, для которых сами же становятся источником платежеспособного спроса. На восемь крупнейших ИБГ, не считая ОАО «Газпром» и РАО «ЕЭС России», приходится более четверти российского экспорта.

По существу, ИБГ играют в России ту роль, которую в развитых странах выполняют институциональные и финансовые структуры, – ведь на их создание в нашей стране потребовались бы десятки лет.

Недавний экономический кризис в Восточной Азии заставил многих скептически отнестись к роли ИБГ в экономическом развитии. Однако российские интегрированные бизнес-группы принципиально отличаются от восточноазиатских (в частности, южнокорейских чеболей). ИБГ в Восточной Азии создавались под прямым контролем государства для проведения в жизнь его промышленных целей. Напротив, российские ИБГ изначально возникали как структуры частной, а не государственной экономики. Они больше влияли на экономическую политику, чем были ее проводниками.

Можно ожидать, что дальнейшее развитие рыночных институтов по «западной» модели приведет к постепенному снижению роли ИБГ в экономике России. Но сегодня это единственные реальные механизмы трансферта капитала из экспортно-сырьевого сектора в обрабатывающий.

Безусловно, создание такого механизма само по себе конфликтно. «Невидимая рука» сложившегося российского рынка тщательно оберегает сырьевые монополии. Так, если налоговая нагрузка (по отношению к остающимся в распоряжении предприятий финансам) в настоящее время составляет в машиностроении около 53 %, то в нефтедобыче – лишь 34 %. «Маневр ресурсами» из сырьевой сферы в сферу ВТ неизбежно нарушит политический и экономический статус-кво сырьевого сектора, извлекающего ныне основные прибыли.

Государство в силах обеспечить условия для того, чтобы этот маневр был максимально быстрым и эффективным. Поддержание «на плаву» неконкурентоспособных отраслей должно быть заменено поддержкой технологически перспективных компаний (в том числе региональных, а также относящихся к малому и среднему бизнесу). Прежде всего это работающие на жизненно важные национальные интересы предприятия электроники, биотехнологии, высокотехнологического машиностроения, энергетики и транспорта.

Критерии выбора будущих «национальных чемпионов» промышленности должны быть прозрачны и понятны обществу. Определяющие среди них – показатель роста произведенной добавленной стоимости и высокий инновационный потенциал, закладывающий основу для динамичного развития в будущем. Далее идут рентабельность и структура активов компании, своевременные платежи в бюджет, рост транспарентности внутренних финансовых потоков, создание новых рабочих мест и другие.

На этом основан подход Комитета по промышленной политике Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП), многие наработки которого ложатся в основу правительственных решений и, надо надеяться, формируют позицию главы государства. В прямом телеэфире 19 декабря 2002 года президент Путин, в частности, заявил: «Нужно, чтобы наше законодательство стимулировало развитие так называемой новой экономики, то есть экономики, основанной на информационных технологиях, экономики XXI века».

Комитет по промышленной политике РСПП предлагает конкретные инструменты проведения промышленной политики. Назовем главные из них.

Должен быть найден разумный темп приближения тарифов на услуги естественных монополий к мировому уровню. Сегодня инвестиционные проблемы российских монополистов решаются путем механического повышения тарифов и невольно перекладываются на плечи потребителей. Нужен разумный баланс между развитием самих естественных монополий и обрабатывающей промышленности.

Ставки налогов следует нацелить на обеспечение равных условий для сырьевых и обрабатывающих отраслей, их сопоставимую инвестиционную привлекательность.

Таможенная политика требует переориентации, с тем чтобы создавать максимально благоприятные условия для инвестиций в сектор высоких технологий. Пока российская таможня не видит разницы между экспортом промышленной продукции высоких и низких (например, изделия лесопереработки) переделов, что подрывает стимулы к выпуску наукоемкой продукции.

Наконец, курс национальной валюты не должен быть завышенным. Нужен компромисс между интересами крупных компаний-импортеров, испытывающих потребность в крепком рубле, и меркантилизмом компаний, ориентированных на экспорт и внутренний рынок, заинтересованных в слабом рубле. Резкое укрепление национальной валюты может привести к падению обрабатывающей и укреплению экспортно-сырьевой ориентации экономики.

Конечная цель промышленной политики – повышение конкурентоспособности национальных товаропроизводителей, соблюдение международных стандартов, расширение доли отечественных компаний на внутреннем и мировом рынке.

Бизнес и «правила игры»

Мы наблюдаем, таким образом, триединство благоприятных условий для развития высоких технологий в России. Это ростки «интеллектуальной» экономики, ИБГ с необходимыми ресурсами и собственно государство. Все три условия пока неравнозначны. Российский бизнес еще не сложился как равноправная сила, не обладает «пакетом акций» на национальные ресурсы.

Роль главного агента модернизации выпадает на долю государства. В условиях резкого сокращения закупок им промышленной продукции, открытости экономических границ и неготовности отечественных товаропроизводителей к борьбе с мощными зарубежными компаниями государственная поддержка российских отраслей ВТ приобретает чрезвычайную актуальность.

Участие властей в инновационном процессе приняло в экономически развитых странах столь широкий размах, что в США появился термин «полугосударственная экономика», отражающий кооперативное взаимодействие частного сектора и органов власти. По самым осторожным прогнозам, доля ВТ в общем объеме ВВП всех стран мира в первой четверти текущего столетия превысит 40 %.

В то же время, рассчитывая на государство как активного агента модернизации экономики, хотелось бы избежать двух крайностей. Первая проистекает от господствующей в России политической идеи усиления роли государства, под которой иногда подразумевается процесс укрепления бюрократического аппарата и расширения возможностей принятия им решений вне контроля общества. Чтобы частный сектор мог эффективно выполнить свою миссию, он должен опираться на четкие правила игры, в выработке которых сам принимает деятельное участие, а государство гарантирует их соблюдение.

Вторая крайность связана с полным отказом от конструктивной роли государства в хозяйственной сфере. В правительстве последовательно заявляют о курсе на сокращение государственного участия в экономике как панацее от всех бед, главном ресурсе экономического роста. Между тем дерегулирование экономики не означает ее модернизации, так же как свободный рынок не способен выявить те предпочтения общества, о которых мы ведем речь.

Процесс перехода России от ресурсозатратной модели к хозяйственному развитию с опорой на потенциал ВТ только начинается. Для него характерно столкновение сложившихся экономических элит и сил «новой экономики». Но общее направление разрешения «тлеющего» конфликта предсказуемо. Только перевод инвестиционных ресурсов из сырьевых отраслей в отрасли ВТ, закладывающий фундамент долговременного развития страны, позволит укрепить ее экономическое и политическое влияние в мире.

Россия > Госбюджет, налоги, цены. Образование, наука > globalaffairs.ru, 17 февраля 2003 > № 2906311 Владимир Евтушенков