Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Александр Фролов: Нужно оценить объективно существующий объем дефицита

$100 за баррель в 2022 году — это уже не те $100 за баррель, которые были в 2014.

17 февраля стоимость североморского датированного сорта (индекс, рассчитываемый агентством Argus на основе цен пяти сортов нефти, добываемых в Северном море, — Brent, Forties, Oseberg, Ekofisk и Troll) превысила $100 за баррель. Стоимость российской экспортной нефти Urals в Европе на торгах 16 февраля впервые с осени 2014 года превысила $99 за баррель, сообщили в международном ценовом агентстве Argus. В настоящее время Urals торгуется с дисконтом к североморскому датированному сорту. Так, 16 февраля дисконт Urals в регионе Средиземноморья составил $1,5 за баррель, на северо-западе Европы — $4,15 за баррель.

Биржи связывают этот рост цен с высоким спросом на североморскую нефть у нефтепереработчиков в Европе, угрозой вторжения России на Украину, а также сокращением свободных мощностей ОПЕК+. Что ждать дальше: нефть по $150 за баррель или возврат к $70, как будут действовать участники ОПЕК+ и стоит ли ждать на фоне столь дорогой нефти усиления позиций сторонников декарбонизации?

Александр Фролов, замгендиректора Института национальной энергетики: «Гадать по ценам — неблагодарное занятие, так как есть много условий, при которых цены могут пойти как в одну, так и в другую сторону. Например, в 4 квартале 2021 года президент США объявил о распродаже нефтяных резервов, но рынку оказалось на это наплевать. Но буквально через несколько дней пошли сообщения про омикрон, и тут нефтяные цены и рухнули. Никто не мог прогнозировать появления нового штамма COVID-19. Нынешнее повышение цен на нефть связано с двумя факторами — субъективным и объективным. К субъективному можно отнести настроение рынков, связное с возможность эскалации политического напряженности в Европе. Объективный — это намечающейся дефицит нефтепродуктов как в Европе, так и в США. Он может сыграть значимую роль в текущей ситуации, так как если он объективно существует на рынке и связан именно с недостатком предложения нефти, то ОПЕК+ вероятно может повысить добычу сверх запланированных 400 тыс.баррелей. Однако вначале нужно все же оценить объективно существующий объем дефицита, его природу. Перегрев рынка никому не нужен.

Замечу, что $100 за баррель в 2022 году — это уже не те $100 за баррель, которые были в 2014. Сейчас эти $100 в лучшем случае $76-77. Тем не менее, есть определенный риск роста добычи странами вне сделки ОПЕК+, а именно США. В настоящее время Соединенные Штаты производят 11,6 млн баррелей в сутки, причем в конце прошлого квартала 2021 года эта цифра поднималась до 11,8 млн баррелей. Однако две трети американской добычи — это сланцевая нефть, для ее добычи необходимо постоянное инвестирование. При этом администрация Байдена взяла курс на декарбонизацию, поэтому потенциальные инвесторы уже не смотрят на нефтяной сектор с оптимизмом, хотя объективно у США как у потребителя нефти есть задача увеличить добычу углеводородного сырья.

Кроме того, даже если сейчас сланцевый сектор вновь резко нарастит производство нефти, это не поправит текущее положение дел на нефтяном рынке, поскольку сланцевая нефть — это нефть сверхлегких сортов, а на рынке значительным спросом пользуются именно тяжелые и средние сорта, а также нефтепродукты. Поэтому должного насыщения рынка от увеличения добычи в США не произойдет, и это может не оказать должного влияния на рынок. Цены серьезно отреагируют, только если выбросят на рынок дополнительные 2 млн баррелей, но они демонстрировали такие темпы роста добычи только в лучшие годы развития сланцевого сектора.

Для России самый главный риск, если такие цены задержаться на достаточный период времени, — это возникновение возможных проблем на внутреннем рынке нефтепродуктов. У нас себестоимость нефти зависит от курса рубля, НДПИ, его размер считается с учетом цены на нефть в долларах и курса национальной валюты. Сейчас один баррель — это примерно 7000 рублей. Такие цены создают серьезные риски для стабильности внутреннего рынка.

Что же касается идей декарбонизации и роста привлекательности возобновляемого сектора, то вопрос не в том, сколько стоит электроэнергия, выработанная ВИЭ, а в ее нестабильности. Если ветер перестанет дуть - какая разница, сколько стоила электроэнергия от ветряков, хотя на данный момент ветровая генерация демонстрирует очень хорошие показатели по объемам производства в Европе. Тем не менее, если сейчас Евросоюз переключить только на ВИЭ, электроэнергии в регионе просто не хватит, и ее выработку невозможно будет прогнозировать».

Александр Фролов

Заместитель директора Института национальной энергетики

Великобритания. Евросоюз. США. ОПЕК > Нефть, газ, уголь. Финансы, банки. Внешэкономсвязи, политика > oilcapital.ru, 17 февраля 2022 > № 3987299 Александр Фролов

Почему 16 февраля станет памятной датой в истории международных отношений

Текст: Игорь Иванов (президент Российского совета по международным делам (РСМД), министр иностранных дел России (1998-2004 гг.))

Дата 16 февраля 2022 года станет памятной в современной истории международных отношений. Широко разрекламированная отдельными западными политиками и подхваченная средствами информации новость о том, что именно в этот день Россия непременно нападет на Украину, мягко говоря, не подтвердилась.

Что же тогда произошло на самом деле? Очередная "промашка" западных спецслужб или "коварство непредсказуемой Москвы"? Простор для всевозможных гаданий и рассуждений на эту тему открывается более чем обширный.

Вместе с тем профессиональные дипломаты, которые, как и любые другие нормальные люди, конечно, тоже могут ошибаться, как правило, строят свои выводы на знании истории и конкретных фактов о складывающейся ситуации, на глубоком анализе самой проблемы, лежащей в основе кризиса, и всего того, что эту проблему окружает. Так вот, с самого начала всей этой пропагандистской шумихи вокруг "агрессивных планов России в отношении Украины" международникам-профессионалам было ясно, что никакой войны на самом деле не будет. Во всяком случае, не будет войны в классическом ее понимании с масштабным применением всех видов вооружений, с решительными наступательными операциями, с захватом территорий противника и т. д. Об этом хорошо знали и в Вашингтоне, и в Париже, и в Лондоне, и в других европейских столицах. Знали об этом, разумеется, и в Киеве.

Тогда почему в Европе разразился один из самых острых за последние годы кризисов? Почему именно сейчас, в начале 2022 г., стали говорить о возможности новой большой войны в Европе?

Нельзя не обратить внимание, вся эта кампания о готовящейся агрессии была развязана именно в то время, когда стал "завязываться", пусть и не без сложностей, серьезный разговор о мерах безопасности на евроатлантическом пространстве, инициированный российской стороной. Москва положила на стол далеко идущие предложения со своим видением этой проблемы. Предложения были сформулированы в жесткой, но зато в доступной для всех форме; суть их сводилась к тому, что нынешнее положение дел с европейской безопасностью Россию не устраивает и потому дальше сохраняться не может.

Западу было предложено выбрать из двух возможных вариантов действий. Или законные интересы России учитываются ее атлантическими партнерами, и все вместе боремся с общими угрозами безопасности, как это было записано во многих совместных документах. Или каждая сторона самостоятельно обеспечивает свою безопасность, без оглядки на озабоченности других. В такой постановке вопроса будущее Украины и место этой страны в европейских структурах - это пусть и очень важный, но лишь один из элементов более общей проблемы евроатлантической безопасности.

Это стало видно из официальных ответов, полученных от США и от НАТО. Какие-то положительные элементы в этих ответах, разумеется, имеются, но пока не наблюдается готовности говорить по ключевым проблемам безопасности. Если отойти от замысловатых дипломатических формулировок, то центральный компонент российских предложений, от обсуждения которого пытаются уклониться западные страны, выглядит предельно ясно: каждая из сторон должна четко знать, что военный потенциал другой стороны не будет представлять угрозу ее собственной безопасности. Для этого совместно вырабатываются соответствующие механизмы взаимодействия военных и дипломатов, согласовываются процедуры контроля, верификации и т.д.

Все эти основополагающие принципы были разработаны и записаны во многих совместных документах, но постепенно явочным порядком все больше размывались Вашингтоном и его союзниками. В результате от благородной идеи формирования "общего пространства безопасности в евроатлантическом регионе" мы откатились к ситуации в области безопасности, которая сегодня выглядит намного более тревожно, чем даже такая ситуация, которая существовала в годы "холодной войны".

На этом фоне натовские стратеги решили прибегнуть к неоднократно использовавшимся ими методам манипулирования общественным мнением с целью оправдания своей политики. Так было во время агрессии НАТО в Югославии, так было при подготовке, а затем и во время самой войны в Ираке. Примеров подобных манипуляций много. Меняется инструментарий, совершенствуются методы и формы, задействуются новые персонажи, но суть остается прежней: представить в наилучшем свете свою политику и всячески опорочить тех, кто с ней не согласен или готов предложить альтернативные варианты действий.

Подобный сценарий на этот раз был разыгран вокруг Украины. Произошла характерная для Запада подмена понятий: вместо российских предложений о новой архитектуре безопасности в Европе в центре дискуссии оказалась мифическая "агрессия Москвы" на украинском направлении.

Вместе с тем нельзя не видеть, что времена меняются. Сегодня даже при массированном и целенаправленном информационно-пропагандистском давлении становится все тяжелее вводить в заблуждение общественное мнение. Во-первых, еще свежа память о многочисленных "былых заслугах" большинства этих пропагандистов - вспомним хотя бы неспособность множества западных экспертов и многих политиков предсказать развитие событий в Афганистане летом-осенью прошлого года. Во-вторых, сейчас можно пользоваться самыми различными источниками информации и формировать собственное мнение, а не слепо следовать в русле расхожих конструкций ангажированных пропагандистов.

Хотелось бы надеяться, что из этой печальной истории будут извлечены правильные уроки. Давно прошло то время, когда можно было безнаказанно играть с огнем, провоцируя международные кризисы. Сейчас пора садиться за стол переговоров и начинать серьезные содержательные обсуждения всего сложного комплекса проблем евроатлантической безопасности, накопившегося за последние десятилетия. Откладывать это обсуждение до лучших времен - значит, умножать риски повторения острых политических кризисов, в которых не будет победителей.

Мне самому довелось принимать участие в подобных переговорах и редактировать итоговые документы. Когда сейчас их перечитываешь, охватывает двоякое чувство: с одной стороны, понимаешь, какой большой потенциал был заложен в этих документах для общей безопасности, а с другой видишь, что если красивые формулировки не дополняются соответствующим инструментарием для их реализации, то они могут потерять свой смысл. Очень хотелось бы, чтобы на этот раз так не произошло.

Россия. Украина. США > Внешэкономсвязи, политика > rg.ru, 17 февраля 2022 > № 3972468 Игорь Иванов

Встреча с главой МИД России Сергеем Лавровым

Владимир Путин провёл рабочую встречу с Министром иностранных дел Сергеем Лавровым.

В.Путин: Сергей Викторович, мы договаривались с Вами сегодня о том, что Министерство иностранных дел России представит свои соображения по поводу ответов, которые мы получили на наши предложения, направленные американским коллегам в Вашингтон и коллегам из Североатлантического альянса в Брюссель, по поводу организации вопросов, связанных с безопасностью в Европе, и ответа на наши озабоченности, связанные с бесконечным, на наш взгляд, и очень опасным расширением НАТО на восток – теперь уже и за счёт бывших республик Советского Союза, включая и Украину.

Я знаю, что такой анализ проведён, Вы провели работу и с коллегами из других ведомств и министерств. И конечно, мне бы хотелось послушать и Ваш анализ, и Ваши предложения по поводу реакции на полученные ответы из Вашингтона и Брюсселя.

С.Лавров: Уважаемый Владимир Владимирович!

Мы работаем по Вашему поручению с середины декабря, когда наши инициативы были представлены американцам и членам Североатлантического альянса. Состоялись встречи с американской делегацией и затем в рамках Совета Россия – НАТО, – это было в середине января, – в ходе которых мы предметно разъяснили значение наших инициатив для решения ключевых проблем безопасности в Евроатлантике.

Затем Блинкен, госсекретарь США, попросил меня об отдельной встрече, чтобы дополнительно уточнить некоторые вопросы, что мы с ним и сделали, встретившись в Женеве. После чего через несколько дней, по-моему, 25 января нам прислали ответы – ответ Соединённых Штатов и ответ Североатлантического альянса. Мы их внимательно изучили вместе с нашими коллегами в межведомственном формате.

Ответ США прежде всего нас интересует, потому что всем понятно, кто играет главную роль в решении этих вопросов в западном лагере. Ответ США состоит из двух частей.

Первая часть реагирует на три наших ключевых проблемы, которые мы обозначили: нерасширение НАТО, неразмещение ударных вооружений, угрожающих нам, и в целом возвращение военной и военно-технической конфигурации в Европе на позиции 1997 года, когда был подписан Основополагающий акт Россия – НАТО, в котором впервые в этом формате прозвучала задача обеспечить неделимость безопасности.

По этим вопросам ответ отрицательный. Он нас, конечно, удовлетворить не может. Сказано, что превыше всего – это право другого государства выбирать союзы, присоединяться к союзам, менять свои союзы, и это как бы не обсуждается.

Мы напоминаем американцам и другим нашим западным коллегам, что это право, закреплённое в решениях на высшем уровне ОБСЕ на саммитах 1999 года и 2010 года, закреплённое в Римской декларации Россия – НАТО 2002 года, в Лиссабонской декларации саммита Россия – НАТО 2010 года, оно не безусловное. Оно прямо обусловлено другими вещами, которые были поддержаны – повторю ещё раз – консенсусом в качестве пакета.

Вторая часть этого пакета заключается в том, что право каждого государства выбирать союзы ограничено его же обязательством не укреплять свою безопасность за счёт безопасности любого другого государства. И второй там момент, ещё очень важный, заключается в том, что ни одна страна, ни одна группа стран, ни одна организация не может доминировать на пространстве ОБСЕ.

Мы же наблюдаем, к сожалению, попытки наших натовских коллег и ищущего своё место Евросоюза каким-то образом сделать так, что именно они должны определять дальнейшее развитие нашего континента.

Поэтому в промежутках между контактами, которые были у Вас, которые были у нас по линии министров иностранных дел, я направил специальное послание всем нашим западным коллегам, привлекая их внимание к тому, что обязательства по неделимости безопасности гораздо сложнее и комплекснее, нежели они пытаются это представить, оправдывая вступление Украины в НАТО, правда заверяя в скобках, что пока до этого дело не дошло, это ещё не скоро состоится. Мы все знаем, как такие заверения работают.

Я получил ответы неудовлетворительные, никто из моих коллег министров не ответил на моё прямое послание. Получили мы две маленьких бумажки, одну – от чиновника Столтенберга, Генсека НАТО, вторую – от чиновника Борреля, главы дипломатии европейской внешнеполитической службы, в которых сказано: вы не волнуйтесь, надо продолжать диалог, главное – обеспечьте деэскалацию вокруг Украины.

Я считаю, что это как раз пренебрежение той нормой, которая была закреплена на высшем уровне и согласно которой ни одна организация не может считать себя главной и доминирующей в Евроатлантике.

Поэтому будем продолжать добиваться конкретной реакции от каждой страны, поскольку все документы, о которых я вот сейчас Вам докладываю, были подписаны в национальном качестве, и в этом же национальном качестве за их содержание, за обязательства по этим документам нужно отвечать.

Это что касается первой, не удовлетворяющей нас части американского прежде всего ответа.

Вторая часть в известной степени носит конструктивный характер. В ней предусмотрены достаточно конкретные меры и в отношении решения проблем ракет средней и меньшей дальности наземного базирования, после того как американцы разрушили соответствующий договор. Там же содержатся конкретные предложения по целому ряду мер снижения военных рисков, мер доверия и военной транспарентности.

Интересно, что практически все эти компоненты, которые американцы включили в свой ответ, отражают инициативы, продвигавшиеся Российской Федерацией за последние несколько лет.

По ракетам средней и меньшей дальности с сентября 2020 года мы ждём ответы на Ваше послание, которое предлагало договориться о взаимных и взаимно проверяемых мораториях на развёртывание этих видов вооружения в Европе. Никто на него так и не ответил.

И речь идёт о мерах по отводу учений по линии соприкосновения России и НАТО, о том, чтобы согласовать предельную дистанцию сближения боевых самолётов и боевых кораблей, и о целом ряде других, таких военно-технических мер в сфере укрепления доверия, которые содержались в предложениях нашего Генерального штаба, направленные в НАТО в 2020 году, тоже оставшиеся без внимания.

Сейчас на все эти наши инициативы следует уже достаточно конкретная реакция: готовность вступить в серьёзные переговоры. Понятно, что наша инициатива по евробезопасности, о гарантиях безопасности, которую мы выдвинули и очень чётко продвигаем и чётко обозначили в ней свои коренные интересы, она встряхнула наших западных коллег и послужила той самой причиной, по которой они оказались более не в состоянии игнорировать многие наши предыдущие обращения.

Поэтому мне кажется, здесь мы можем рассмотреть, как двигаться вперёд по этим направлениям, но исключительно в рамках сохранения целостности нашей инициативы от декабря прошлого года, в рамках обеспечения комплексного подхода, который заключается не только в каких-то конкретных договорённостях по пусть важным, но отраслевым, отдельным, второстепенным аспектам поддержания военной безопасности, но прежде всего в контексте правового урегулирования вопросов, которые сегодня, в общем-то, угрожают Евро-Атлантическому региону.

Имею в виду то, с чего мы начали в наших инициативах, когда Вы неоднократно подчёркивали, в том числе в ходе последних своих телефонных разговоров, на пресс-конференциях, – это обеспечение неделимости безопасности, в том числе в плане нерасширения НАТО, неразмещения ударных вооружений и возвращения конфигурации 1997 года.

Мы убеждены в Министерстве иностранных дел, что этот подход вполне должен оставаться у нас в приоритетной повестке дня. Мы, развивая диалог по некоторым аспектам, которые имеют прикладное значение уже сегодня, с нашими западными, прежде всего американскими коллегами будем параллельно добиваться от них ответов на законные вопросы, которые мы поставили и которые Вы неоднократно подтверждали, в том числе на пресс-конференции с Эммануэлем Макроном. Вы, по-моему, очень наглядно показали перспективы втягивания Украины в НАТО в современных условиях и учитывая те амбиции, которые питает киевское руководство.

В.Путин: Сергей Викторович, как, по-Вашему мнению, всё-таки есть шанс договориться с нашими партнёрами по ключевым вопросам, вызывающим нашу озабоченность, или это просто попытка втянуть нас в бесконечный переговорный процесс, не имеющий никакого логического завершения?

С.Лавров: Владимир Владимирович, Вы уже не раз сказали, – и Вы говорили, и другие представители Российской Федерации, – что мы предупреждаем о недопустимости бесконечного ведения разговоров на вопросы, которые требуют решения сегодня.

Но всё-таки, наверное, будучи главой МИД, я должен сказать, что шанс есть всегда, и Ваши последние контакты с руководителями Соединённых Штатов, Франции, завтра приезжает [Федеральный] канцлер Германии, ко мне обращаются наши коллеги, завтра будет глава МИД Польши, через два дня – глава МИД Италии, и другие контакты намечаются.

Всё-таки наша последовательная разъяснительная работа и приверженность разъяснению нашей правоты при готовности выслушать какие-то серьёзные встречные аргументы, мне кажется, наши возможности далеко не исчерпаны. Они, конечно, не должны продолжаться бесконечно, но на данном этапе я бы предложил их продолжать и наращивать.

В.Путин: Хорошо.

У Вас есть уже проект ответа на те документы, которые к нам поступили из Брюсселя и Вашингтона?

С.Лавров: Да, он исходит из той…

В.Путин: Я понимаю. Но он сформулирован, этот пакет?

С.Лавров: Он сформулирован на десяти страницах.

В.Путин: Спасибо.

Украина. Евросоюз. США. НАТО. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > kremlin.ru, 14 февраля 2022 > № 3970592 Сергей Лавров

Брифинг помощника Президента России Юрия Ушакова по итогам телефонного разговора Владимира Путина и Джозефа Байдена

Юрий Ушаков провёл брифинг для представителей СМИ по итогам телефонного разговора Президента России Владимира Путина и Президента США Джозефа Байдена.

* * *

Ю.Ушаков: Добрый вечер!

Только что завершился телефонный разговор Президента Российской Федерации с Президентом США. Разговор продолжался чуть более часа. Этот разговор стал своего рода продолжением проведённых 7 декабря в режиме видеоконференции российско-американских переговоров, а также телефонного контакта 30 декабря. Именно тогда лидеры начали обсуждение важнейшей на сегодня темы, а именно вопросов обеспечения долгосрочных юридически закреплённых гарантий безопасности Российской Федерации.

Сегодняшний разговор прошёл в обстановке беспрецедентного нагнетания американскими официальными лицами истерии о якобы неминуемом вторжении России на Украину, это всем известно. Кстати, ссылаясь на вероятность такого катастрофического сценария, американская сторона и запросила сегодняшний телефонный контакт президентов, хотя планировалось провести этот разговор в начале следующей недели – в понедельник, такие у нас были планы.

С подобными просьбами о срочных телефонных разговорах обратились и другие члены Администрации, которые провели вчера и сегодня беседы со многими российскими коллегами. То есть нагнетание вокруг темы «вторжения» велось скоординированно, и истерия достигла просто апогея.

Но если вернуться к разговору президентов России и США, то можно констатировать, что характер беседы был всё-таки довольно сбалансированным и деловым, а Президент Байден даже сослался на опыт предшественников, которые в годы холодной войны делали всё возможное, чтобы избежать катастрофы, избежать серьёзного конфликта между нашими странами.

Он сказал, что наши две великие державы и сейчас являются конкурентами, но должны сделать всё, чтобы поддерживать стабильность, безопасность во всём мире. Он также подчеркнул, что необходимо делать всё возможное, чтобы избежать худшего сценария в контексте нынешней ситуации вокруг Украины. Он, как сказал, является приверженцем дипломатического пути и в этой связи изложил целый ряд соображений, которые, на его взгляд, учитывают многие из российских озабоченностей и инициатив, изложенных и переданных нами американцам и натовцам в проектах документов по гарантиям безопасности.

Сразу же отмечу, что Президент России среагировал в том духе, что российская сторона, конечно, внимательно проанализирует высказанные Байденом соображения, и будем их, несомненно, учитывать. Но, к сожалению, и это было сказано, эти соображения не затрагивают центральных, ключевых элементов российских инициатив на самом деле – ни по нерасширению НАТО, ни по неразмещению ударных сил на украинской территории, ни по возврату конфигурации сил Альянса к состоянию 1997 года, когда подписывался Основополагающий акт Россия – НАТО. Мы ответа по существу не получили.

Многие из озвученных в телефонном разговоре шагов уже, в общем-то, содержатся в полученных нами 26 января из Вашингтона и штаб-квартиры НАТО ответов на российские предложения.

Джозеф Байден ожидаемо в контексте напряжённой ситуации вокруг Украины упомянул возможные жёсткие антироссийские санкции, но при этом не на этом именно вопросе делался акцент в ходе достаточно продолжительной беседы с российским лидером.

Наш Президент, со своей стороны, подробно изложил подходы, принципиальные подходы российской стороны, пояснил, почему именно сейчас назрела необходимость решать вопросы, от которых реально зависит национальная безопасность России.

Владимир Владимирович прошёлся и по истории взаимоотношений между США, НАТО и Россией, что в итоге и привело к кризисной ситуации. Президент России, в частности, отметил, что в годы холодной войны Советский Союз и США были, конечно, стопроцентно противниками, а, например, в 1990-е годы мы были вроде бы друзьями, но даже тогда США и НАТО вели далеко не конструктивную линию в отношении России. Ведь именно тогда началось практическое расширение сферы деятельности НАТО, именно тогда были приняты новые члены, и Альянс приблизился к границам России. После этого уже в 2000-х годах произошла резкая деградация условий безопасности в евроатлантическом пространстве, и эта деградация как раз касалась именно безопасности нашей страны.

Что я ещё хотел бы отметить? Не менее подробно Президент России осветил деструктивную линию украинских властей на саботаж Минских соглашений, что продолжается уже в течение последних восьми лет. Он отметил при этом, что со стороны западных государств не осуществляется должного нажима, с тем чтобы Киев выполнял взятые на себя обязательства. Наш Президент также обратил внимание на опасности милитаризации Украины, её накачку современным оружием, чем целенаправленно занимаются западные страны, тем самым поощряя возможные провокации украинских силовиков как в отношении Донбасса, так и в отношении Крыма.

С учётом доктринальных установок Украины, в которых прямо провозглашена цель вернуть Крым силовым путём, её гипотетическое вступление в НАТО чревато, конечно, самыми опасными последствиями, включая прямое военное противостояние между Россией и Альянсом – хотя бы в силу того, что сами США считают священной пятую статью Вашингтонского договора. Об этом наш Президент достаточно подробно говорил в ходе сегодняшней беседы.

В целом же президенты условились, что высказанные Байденом соображения будут в Москве внимательно рассмотрены и по возможности учтены в нашей реакции на поступившие от США и НАТО позиционные документы. Эту реакцию мы в ближайшее время доведём до сведения партнёров и общественности.

С учётом того, что, как сказал Джозеф Байден, он хочет, чтобы межгосударственные отношения России с США выстраивались на основе взаимного уважения, президенты условились продолжить контакты на различных уровнях по всем затронутым сегодня в телефонном разговоре вопросам. В целом беседа носила деловой характер, ещё раз хочу подчеркнуть.

Спасибо.

Вопрос: Скажите, пожалуйста, из сегодняшнего разговора можно понять было логику американской стороны? Если господин Байден знает, что у него предстоит телефонный разговор с Владимиром Путиным, зачем тогда анонсировать на 16 февраля «вторжение» России на Украину, после чего «лихорадит» весь мир?

Не получится ли так, что сегодня они, руководители государств, поговорили, и завтра или послезавтра господин Байден назначит новую дату [«вторжения»]? После такого заявления опять будет весь мир встревожен. Как понять это?

Ю.Ушаков: Вы же знаете прекрасно, что вокруг передвижения наших войск по своей территории – пусть недалеко от украинских границ – уже не первый месяц нагнетается напряжённость, а в последние дни, часы ситуация просто доведена до абсурда, я с этим согласен полностью. Но факты такие, что американцы искусственно раздувают истерию вокруг так называемого планируемого российского вторжения, называют даже даты этого «вторжения», а параллельно вместе с союзниками накачивают «военные мускулы» Украины. Выделяются существенные финансовые ресурсы на модернизацию украинской армии, увеличивается количество направляемых армейских инструкторов. То есть под аккомпанемент утверждений о «вторжении» создаются предпосылки для возможных провокационных действий украинских вооружённых сил.

Так мы расцениваем эту ситуацию.

Вопрос: А дальше это может так продолжиться с американской стороны?

Ю.Ушаков: Не знаю, это американцы выбирают такой путь. Мы изложили наши соображения и несколько раз подчеркнули, что мы не понимаем, зачем передавать средствам массовой информации заведомо ложную информацию о наших, российских намерениях.

Вопрос: Обсуждался ли на этом телефонном разговоре инцидент с американской подлодкой в наших территориальных водах?

Ю.Ушаков: Нет, нам об этом известно, и по линии Министерства обороны предпринимаются соответствующие демарши, но эта тема в разговоре президентов не затрагивалась.

Вопрос: Скажите, пожалуйста, в ходе телефонного разговора российская сторона как-то обозначила свои планы, в случае если киевские власти предпримут провокацию в отношении Донбасса? Что будет делать Россия в этой ситуации?

Ю.Ушаков: Мы прежде всего сделали акцент на том, что мы рассмотрим те соображения, которые выдвинуты сегодня Байденом, хотя они во многом совпадают с содержанием переданных нам натовских и американского ответов. Было сказано, что мы уже практически завершили межведомственную проработку наших возможных действий. Об этом будет объявлено в ближайшее время.

Вопрос: Американская сторона отреагировала, уже рассказала свои впечатления о звонке. В частности, они продолжают утверждать, что им так и осталось непонятно, не будет ли действий, [не понятны] планы Президента Путина в отношении предполагаемого, с их точки зрения, «нападения» на Украину.

Ю.Ушаков: Я, честно говоря, не видел ещё, так сказать, американскую интерпретацию телефонного разговора, но то, что мы хотели сказать в этой связи, я вам изложил.

Вопрос: Планируются ли ещё какие-то контакты в ближайшие недели?

Ю.Ушаков: Я уже сказал, что президенты условились, что по различным направлениям эти контакты будут продолжены. В частности, будем обсуждать те вопросы, которые сегодня затронул Джозеф Байден. И конечно, в первую очередь будем обсуждать наши озабоченности, которые были очень чётко и публично изложены в двух проектах документов.

Спасибо.

Россия. США. НАТО > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > kremlin.ru, 12 февраля 2022 > № 3970591 Юрий Ушаков

Увеличивая – сокращай: госдолг и инфляция в США

Сергей Ануреев

На стыке января и февраля в США было несколько знаковых публикаций основных экономических показателей. Официальный долг американского федерального правительства превысил 30 трлн долл. Номинальный ВВП за 2021 год составил 23 трлн долл., показав рост на 14,3% относительно ковидного провала 2020 года и на 10,5% относительно доковидного 2019 года. Федеральный долг вырос на 1,8 трлн долл. за 2021 год, но сократился относительно ВВП с 129% до 124%, в основном за счет скачка инфляции. Федеральный бюджет США за октябрь-январь показал рекордный рост налоговых доходов на 28% и сокращение расходов на 8%, с прогнозом резкого сокращения бюджетного дефицита до 1 трлн долл. к концу 2022 бюджетного года ( то есть выхода на доковидный уровень после двух ковидных лет дефицита в 3,1 и 2,8 трлн долл.). Большинство американцев пока верят, что номинальный рост доходов больше похож на реальный, чем на инфляционный, и что инфляционная политика помогает экономике.

Федеральный долг США хуже пузыря акций Tesla

За последние четыре года федеральный долг США в номинальном выражении вырос в 1,5 раза: с 20,3 трлн долл. на начало 2018 года до 30 трлн долл. на начало 2022 года. Половина этого скачка пришлась на первый ковидный 2020 год, но и в 2021 году госдолг вырос на 1,8 трлн долл. Триллионы долга сами по себе выглядят абстрактно и лучше понимаются в сравнении.

По итогам 2021 бюджетного года, который закончился 30 сентября, доходы федерального бюджета составили 4,1 трлн долл., а расходы 6,8 трл долл., то есть 40% расходов было профинансировано в основном за счет прироста госдолга. Буквально долг федерального правительства США в 7,5 раз превышает годовые доходы бюджета. Аналогичный уровень бюджетного дефицита был в нашей стране в последние два года правления Горбачева.

Российский Бюджетный кодекс (статья 107) ограничивает объем госдолга регионов размерами собственных доходов региональных бюджетов за год. Похожие ограничения приняты в подавляющем большинстве штатов и муниципалитетов США, суммарный долг которых составляет всего 3,2 трл долл., хотя бюджетные доходы делятся примерно поровну между федеральным правительством, с одной стороны, и штатами и муниципалитетами, с другой. Если буквально применить к федеральному правительству США нормы российского Бюджетного кодекса или аналогов в американских штатах, то предельный размер долга должен быть 4,1 трлн долл., а никак не 30 трлн долл.

Корпорация с долгом выше годовой выручки негативно оценивается кредиторами. Точнее, долг корпораций обычно сравнивается с валовой прибылью или англоязычным показателем EBITDA, который по 500 крупнейшим американским корпорациям колеблется около 10. То есть корпорации для выплаты всех долгов за счет прибыли необходимо в среднем 10 лет, с небольшой оговоркой, что в течение этого десятилетия корпорация экономит, не платит дивиденды и расходы развития. Показатель 10 является "средней температурой по больнице" крупнейших корпораций, среди которых есть, разумеется, и находящиеся в значительно худшем, и в значительно лучшем положении.

В отличие от какой-либо крупной корпорации у федерального правительства США прибыли нет уже больше 20 лет. Прибыли не буквальной, поскольку у правительства нет цели получения прибыли, а в виде бюджетного профицита, то есть превышения доходов над расходами. Последний раз бюджетный профицит был в США в конце президентства Клинтона, а затем дефицит был либо средний, либо огромный.

Это похоже на корпорацию Tesla, которая со своего основания в 2003 году и до 2020 года показывала хронические убытки, которые покрывались за счет грамотного пиара, умеренных достижений и выпуска акций. То есть акционеры больше 15 лет не просто ждали прибыли, а вкладывали все новые и новые деньги в поддержку корпорации. Ряд крупнейших акционеров так искусно это делали, что загнали рыночную капитализацию корпорации за 1 трлн долл. Этот триллион больше капитализации десяти крупнейших автопроизводителей мира вместе взятых, хотя производство автомашин в штуках у Tesla на порядок меньше одной только Toyota.

Чтобы инвесторам в акции Tesla при их текущей стоимости вернуть вложенное за счет прибыли и дивидендов, потребуется 190 лет.

Инфляция начинает спасать дядю Сэма

Исполнение федерального бюджета США за октябрь-январь, по данным Бюджетного офиса Конгресса (Congressional Budget Office), просто кричит о выдающихся успехах администрации Байдена по сокращению бюджетного дефицита. Доходы за четыре месяца текущего бюджетного года составили 1,5 трлн долл., при том, что год назад за аналогичный период было 1,2 трлн долл. доходов. Удалось даже немного сократить расходы, которые за четыре месяца составили 1,8 трлн долл. вместо 1,9 трлн долл. годом раньше. В результате бюджетный дефицит оглушительно успешно сокращен почти на 2/3 с 736 млрд долл. за октябрь-январь прошлого бюджетного года до 259 млрд долл. текущего бюджетного года.

Номинальный ВВП на фоне скачка инфляции вырос на 10% и обеспечил половину прироста доходов. Шкала подоходного налога индексировалась на очень низкую плановую инфляцию, и многие американцы перешагнули в более высокие ставки налога в связи с номинальным ростом доходов, даже без обещанного Байденом повышения налогов на богатых. Коронавирусная поддержка экономики во II квартале 2020 года означала не вертолетную раздачу денег, а во многом отсрочку в уплате налогов, которая теперь обернулась значимым ростом выплат этих отсроченных налогов.

В сократившихся на 115 млрд долл. расходах федерального бюджета 98 млрд пришлось на сокращение выплат по безработице, которая сначала резко выросла на фоне локдаунов, а затем быстро вернулась на небольшой доковидный уровень. Из расходов заметно выросли лишь процентные выплаты по государственному долгу, и понемногу увеличивается финансирование инфраструктурного плана Байдена.

Налог на доходы физических лиц приносит федеральному бюджету США примерно половину доходов, в социальные взносы с заработной платы – еще треть доходов. Пики доплат подоходного налога по декларациям за предыдущий год приходятся на январь, апрель, июнь и сентябрь следующего года. Пик корпоративных бонусов и соответствующие социальные взносы обычно приходятся на II квартал, то есть после публикации годовой финансовой отчетности за предыдущий год. Поэтому типичный график сезонных колебаний налоговых доходов федерального бюджета США позволяет говорить о продолжении позитивной тенденции как минимум до конца II квартала и частично в сентябре.

Перевод заглавия графика: Monthly Total Revenues, Fiscal Years 2021 and 2022 - Ежемесячные доходы в бюджетные годы 2021 и 2022.

Пояснение к графику: 2022 бюджетный год начался в США в октябре 2021 года и закончится в сентябре.

Именно вклад инфляции стал решающим в рост американской экономики и налоговых доходов бюджета. По данным Бюро экономического анализа (Bureau of Economic Analysis) дефлятор ВВП составил 6,9% в 2021 году и 1,2% в 2020 году при номинальном росте ВВП на 10,5% за эти два года. Дефлятор ВВП – это отношение номинального ВВП, выраженного в рыночных ценах текущего года, к реальному ВВП, выраженному в ценах базисного года. Получается, что вклад инфляции в рост ВВП составил порядка 80%.

Не стоит забывать, что в прошлом, например, инвестировавшие в 1968 году в десятилетние казначейские облигации, впоследствии столкнувшись с высокой инфляцией, получили в 1978 году с учетом превышения инфляции над ставкой по облигациям лишь 53% стоимости, а в двадцатилетние в 1988 году – 29% стоимости.

Бюджетная и инфляционная политика США на десятилетку

Проинфляционная бюджетная политика США ясно читалась в федеральном бюджете на 2021 год, проект которого был опубликован в феврале 2020 года, то есть до пандемии, всплеска инфляции и еще при Трампе. Более очевидным проинфляционный тренд стал в бюджете на 2022 год, проект которого был опубликован в мае 2021 года уже администрацией Байдена и в начале ускорения инфляции. Несмотря на различия президентов и правящих партий, оба бюджета уходят своими корнями в восьмилетку Клинтона, который, в свою очередь, заимствовал свою политику из инфляционных 1970-х годов.

Клинтон вошел в историю как очень успешный президент, которому удалось развернуть большой бюджетный дефицит 1992 года (-4,5% ВВП) в значимый бюджетный профицит 2000 года (+2,3% ВВП). Это позволило сократить федеральный долг США с 64% ВВП на конец 1994 года до 55% ВВП на конец 2000 года. Однако, трюк политики Клинтона заключался в сокращении долга относительно ВВП, при том что номинально долг вырос с 4,1 трлн долл. на конец 1992 года до 5,7 трлн на конец 2000 года. Бросается в глаза, что госдолг США за два последних десятилетия вырос в шесть раз.

Номинальный ВВП за восьмилетку Клинтона вырос с 6,5 трлн долл. в 1992 году до 10,3 трлн долл. в 2000 году, то есть в 1,6 раза. Этот рост примерно пополам разложился на официальную потребительскую инфляцию и на официальный реальный рост ВВП в среднем по 3-3,5% в год каждый. При росте номинального ВВП за восьмилетку Клинтона на 58% бюджетные расходы выросли с 1,5 до 1,9 трлн долл. или на 27%. Бюджетные доходы выросли с 1,1 до 2 трлн долл. или без малого удвоились, с пиком доходов в 1998-2000 годах. Тот пик пришелся на пузырь фондового рынка и обложения выросших инвестиционных доходов и бонусов, как и в минувшем 2021 году.

В трамповском доковидном бюджете на 2021 год был запланирован рост номинального ВВП с 21 трлн долл. в 2020 году до 32,1 трлн долл. в 2030 году, то есть на 53% за десятилетку или немного меньше клинтоновских 58% за восьмилетку. В байденовском бюджете на 2022 год уже был показан плановый ВВП за 2030 год в размере 36,2 трлн долл., т.е. с ростом на 72% за десятилетие или ровно клинтоновские 58% при пересчете на восьмилетку. Фактический номинальный ВВП за 2021 год оказался на триллион больше планового, а именно 23 трлн вместо 22, что означает ускорение инфлирования относительно планов начала 2021 года от клинтоновской восьмилетки.

Перевод основных терминов первой колонки: Receipts - доходы бюджета, Outlays - расходы бюджета, Deficit - дефицит, Debt held by the public - гособлигации у частных и иностранных кредиторов (публики), Gross domestic product (GDP) - ВВП.

Доходы федерального бюджета в описании к байденовскому бюджету запланированы с ростом от 3,4 трлн долл. факта за 2020 год до 6,4 трлн долл. плана на 2030 год или в 1,9 раза. Расходы планируется увеличить с 6,6 трлн долл. факта 2020 года до 7,8 трлн долл. плана 2030 года, то есть всего в 1,2 раза. То есть доходы будут расти быстрее, даже с опережением плановой инфляции, а расходы будут расти медленнее при отставании их индексации от инфляции.

Исполнение текущего федерального бюджета за октябрь-январь с экстраполяцией на весь год дает опережающие данные по росту доходов до планового уровня 2025 года, выполнение плана по заморозке расходов при возросшей инфляции уже на уровне 2024 года. Бюджетный дефицит за 2022 бюджетный год может быть сокращен до 1 трлн долл. с 2,8 трлн долл. фактического дефицита за 2021 год, что, впрочем, вернет дефицит всего лишь на доковидный уровень 2019 года.

Так Байден может выполнить клинтоновскую восьмилетку за четыре года. Хотя у Байдена вдвое больший начальный долг к ВВП (129%) по сравнению с начальным долгом Клинтона (63%) и значительно больший дефицит. Тем не менее, Байден сможет к концу своей четырехлетки добиться нулевого дефицита, а также приостановить прирост государственного долга.

Впрочем, прогнозируемые успехи в обуздании дефицита не означают переход к траектории погашения госдолга, а лишь заморозку угрожающей ситуации. Даже Клинтон при категорически лучшей ситуации продолжил наращивать номинальный долг и показал его сокращение только на фоне инфлирования ВВП. Прогнозируемый успех Байдена может принести политические дивиденды на ближайших выборах в Конгресс и на президентских выборах 2024 года.

Угрозы успехам бюджетно-инфляционной политики Байдена

Успех бюджетно-инфляционной политики Байдена основывается на позитивном восприятии инфляционного скачка большинством американцев. В СМИ появляются сообщения об участившейся смене работы рядовыми американцами с повышением номинальной зарплаты на 10%. Большинство американцев сильно закредитованы, а номинальный рост зарплат на фоне прежних процентных ставок и выплат по долгам ускоряет сокращение долгового бремени.

В 2021 году скачок инфляции затронул в основном продукты питания и строительные материалы, с умеренным ростом по остальным товарным группам. Поэтому типичный представитель среднего класса пока скорее рад скачку инфляции, поскольку тратит на еду лишь небольшую часть семейного бюджета, уже имеет в кредит дом и машину без необходимости их обновления в ближайшие годы.

Однако продолжение высокой инфляции в течение нескольких лет может привести к сокращению покупок и выпуска товаров длительного пользования на фоне их удорожания. Зарплаты в частных компаниях увеличиваются вслед за инфляцией с временным лагом, и это дает разрыв между удорожанием товаров и возможностью их купить. Это вызывает стагфляцию, а именно рост цен на фоне сокращения физических объемов производства.

Стагфляция означает разрыв негласного общественного договора о раскладке номинального роста ВВП пополам между как бы реальным и официально инфляционным. Последний раз такой разрыв был в 1979 и 1991 годах, что обернулось единственными президентскими сроками Картера и Буша-старшего. Да и в импичменте Никсону не последнюю роль сыграл всплеск инфляции до 11% в 1974 году.

Пострадавшими от инфляции окажутся американские военные и силовики, получатели федеральных пенсий и медицинских субсидий, поскольку индексация бюджетных расходов запланирована с отставанием от инфляции. Но все же основное бремя жизненно важных расходов лежит на бюджетах штатов и муниципалитетов, у которых небольшой долг и хорошие возможности по индексации расходов, поэтому получатели федеральных денег оказываются в меньшинстве, по сравнению с выигрывающими от инфляции.

Объявленное ФРС повышение процентных ставок также нанесет удар по бюджетам закредитованных американцев, еще больше сократив потребительские траты в пользу процентных выплат. Несколько сглаживает ситуацию тот факт, что большая часть кредитов выдана по фиксированным низким ставкам, а закредитованные заемщики пройдут через личное банкротство, лишь с временными трудностями получения кредитов в течение 10 лет.

Рынок акций США, как самый чуткий барометр состояния экономики, получил инфляционную поддержку в 2021 году в виде номинального роста выручки и прибыли крупнейших корпораций. Однако перераспределение трат американцев с товаров длительного пользования на продукты и проценты ухудшит перспективы многих корпораций. В инфляционные 1970-е годы рынок акций проиграл в доходности облигациям, недвижимости и особенно золоту.

Вызовы высокой инфляции известны возрастным американским политикам, поскольку начало их карьеры в 1970-80-е годы совпало с той инфляцией. Вопрос, скорее, в тактике инфляции, а именно: проводить инфляционную политику с паузой на понижение инфляции в конце 2022 или без паузы. Пауза необходима для успокоения держателей американских облигаций и избежания значительного повышения процентных ставок. В десятилетие 1970-х за парой лет высокой инфляции следовала пара лет снижающейся инфляции, что позволяло сглаживать проблемы роста цен для корпораций и населения.

Скорее всего, тактика будет зависеть от возможности списывать высокую инфляцию на некие внешние обстоятельства, точнее, на веру американских избирателей в эти внешние обстоятельства. В 1970-е годы триггерами всплеска инфляции были два нефтяных шока, по официальной версии созданных арабскими странами и Ираном, хотя есть множество статей и мемуаров об американском происхождении идей тех шоков.

В 2021 году инфляцию списывали на слишком быстрый отскок экономики после первого жесткого ковидного локдауна, на вертолетные деньги, на разрыв логистических цепочек из-за ковидных ограничений. Проблематика российско-украинских отношений и антироссийских санкций сильно увеличила цены на газ и начинает разгонять цены на нефть, с гипотетическим эмбарго и скачком цен по образцу 1970-х годов. В росте цен можно обвинить и канадских дальнобойщиков, и тех, кто перекрывает границы для белорусских и украинских заробитчан, и мексиканских мигрантов.

Следует отметить, что автор этих строк акцентировал внимание читателей "Завтра" на инфляционном сценарии в США в интервью, опубликованном под заголовком "США: будет ли дефолт?" в ноябре 2020 года, когда мейнстрим продолжал верить в вертолетные деньги и долгосрочно низкую инфляцию.

Напоследок читателям рекомендуется посмотреть американский фильм "Не смотрите наверх" ("Don’t Look Up") про приближающуюся к земле комету и специфику американской политики при угрозе кризисных ситуаций, вышедший в конце 2021 года и номинированный на премию "Оскар". Этот фильм сродни фильму "Заражение" (Contagion) 2011 года, который за десятилетие до ковида утрировал текущие события. Хотя сатира фильма про комету больше подходит не как повод для инфляции, а как повод для выборочного дефолта по американским облигациям, если инфляционный сценарий провалится.

Автор — доктор экономических наук, профессор департамента Общественных финансов Финансового университета

США. ЦФО > Госбюджет, налоги, цены. Образование, наука > zavtra.ru, 11 февраля 2022 > № 3975542 Сергей Ануреев

Чем обеспечены современные деньги

глава из монографии "Капитализм"

Валентин Катасонов

Что такое обеспечение денег?

Масса денежных знаков (бумажных или электронных), наштампованных мировыми ростовщиками за последние десятилетия, измеряется воистину астрономическими числами. По состоянию на конец 2009 года, по данным ФРС США, "продукция" банковской системы США, измеряемая с помощью показателя "денежный агрегат М1" (наличные деньги в виде банкнот + безналичные средства на текущих счетах и депозитах до востребования), приближалась к планке 1,4 триллиона долларов США. Это наиболее "ликвидные" деньги, создаваемые банками. Ещё имеется показатель "денежный агрегат М2", в который дополнительно включаются безналичные средства в виде срочных и сберегательных вкладов. Это менее "ликвидные" деньги, объём которых был равен 7,72 триллиона долларов США.

Есть ещё другие показатели, например, "денежные агрегаты М3, L" и т. д. Это уж совсем виртуальные деньги, ликвидность которых бесконечно мала по сравнению с наличными деньгами ("денежный агрегат М0"). Их объёмы настолько велики и так быстро растут, что ФРС перестала публиковать данные по ним, чтобы не создавать панических настроений в обществе и не подрывать доверие к "зелёному".

До 2006 года показатель М3 (М3 = М2 + депозитные сертификаты и некоторые другие ещё более производные и виртуальные финансовые инструменты, номинированные в долларах США) не был секретным. Так вот, за период с 1960 по 2005 год денежная масса М3 увеличилась в 34 раза!

Внимательный читатель, ознакомившись с тем, как мировые ростовщики поставили на широкую ногу торговлю своей "бумажной" (или "электронной") продукцией в глобальных масштабах, может спросить: каким образом ростовщики-эмитенты предполагают покрывать свои обязательства перед всем миром? Действительно, в любом учебнике по деньгам мы можем прочитать, что современные деньги — это обязательства эмитента перед держателем этих денег (точнее — знаков денег). Правда, в некоторых учебниках пишется, что современные деньги (знаки) ничем не обеспечены. Но тогда непонятно, какие обязательства могут возникать у эмитентов перед держателями знаков. Попытаемся разобраться в этом вопросе, по которому, как выясняется, нет единого мнения даже среди "профессиональных экономистов".

По нашему мнению, обеспечение у денег должно быть (это важнейший элемент любой денежной системы). Обеспечение денег — это создание таких условий, которые позволяют деньгам выполнять свои основные функции — прежде всего средства обмена и платежа. Если нет обеспечения денег, то нет и никакой хозяйственной деятельности (по крайней мере той, которая основана на товарообмене). Наступает самый настоящий коллапс.

Для понимания того, что сегодня происходит с деньгами и "экономикой", надо иметь в виду, что изменились способы обеспечения денег по сравнению с теми, которые были в эпоху классического золотого стандарта XIX века или даже золотодолларового стандарта, который существовал почти тридцать лет после Второй мировой войны.

Чтобы выйти за пределы привычных представлений об обеспечении денег, взглянем на проблему в широком историческом контексте. Человечеству известно два основных подхода к обеспечению денег: а) товарное обеспечение; б) нетоварное обеспечение.

Товарное обеспечение денег

Товарное обеспечение можно разделить на следующие основные категории:

а) обеспечение в узком смысле — когда эмитент готов обеспечить предъявителя денежных знаков товарными ценностями по его первому требованию и по заранее установленной цене;

б) обеспечение в широком смысле — наличие в стране, где произошла эмиссия денежных знаков, достаточной массы товаров и услуг, которые могут быть обменяны на эти денежные знаки;

в) обеспечение в самом широком смысле — наличие достаточной для обмена массы товаров и услуг в масштабах всего мирового хозяйства.

Товарное обеспечение в узком смысле чаще всего выступало в форме золота и других драгоценных металлов, которые хранились в банке-эмитенте или в казначействе. Эмитент по первому требованию держателя денежного знака (банкноты, казначейского билета) обменивал его на металл по заранее определённому паритету.

Мы уже говорили о золотом стандарте как наиболее ярком и близком к нам по времени примере денежной системы, базирующейся на товарном обеспечении в узком смысле. Золотой стандарт был выгоден ростовщикам, которые сосредоточили в своих руках запасы жёлтого металла, а также контролировали добычу золота. Английский экономист Джон Кейнс называл золотые деньги "пережитком варварства". Русские мыслители и общественные деятели конца XIX века подвергали резкой критике планы Министерства финансов во главе с С.Ю. Витте ввести в России золотой рубль, а после его введения в 1897 году требовали отмены золотой валюты. Среди них — С.Ф. Шарапов, А.Д. Нечволодов, Г.В. Бутми. Все они раскрывали лживость официальной экономической "науки", доказывавшей, что золотые деньги — самые совершенные. На самом деле это было языческое поклонение "золотому тельцу", которое закабаляло людей и экономически, и духовно.

В частности, Г.В. Бутми писал: "…когда иудействующие теоретики финансовой науки стали утверждать явную нелепость, будто всё громадное государственное достояние является недостаточным обеспечением национальных бумажных денег, а ничтожное сравнительно количество золота, — притом не своего, а взятого за разорительные проценты напрокат у иудеев, под обеспечение того же государственного достояния, — есть достаточное обеспечение, то никто не вспомнил предостерегающие слова Божественного Учителя: "Безумные и слепые! Что больше — золото или храм, освящающий золото?"

Система золотой валюты, навязанная России, привела нашу страну к разорению, громадной внешней задолженности Ротшильдам и другим мировым ростовщикам, в конечном счёте подтолкнула Россию к Первой мировой войне.

Иногда в качестве обеспечения в Новой и Новейшей истории использовались отдельные элементы того, что Бутми называл "громадное государственное достояние". Прежде всего это были земельные угодья.

Например, сразу же после революции 1789 года власти Франции приступили к выпуску так называемых ассигнатов под обеспечение земельными участками. Правда, эксперимент с такими бумажными деньгами длился недолго, так как ассигнатов было выпущено очень много, и при фиксированной цене на землю они стали терять доверие со стороны граждан, а их покупательная способность начала быстро падать.

Кстати, сегодня в условиях финансового кризиса опять оживились дискуссии по поводу необходимости возврата к деньгам, которые имели бы товарное обеспечение в узком смысле. Причём проекты таких денежных систем предусматривают самый широкий диапазон товаров, которые могли бы использоваться эмиссионными институтами: от традиционного золота до нефти и даже электрической энергии (так называемые энергетические деньги). Предлагается также "корзинное" обеспечение, т. е. обеспечение, которое предусматривает использование сочетания целого ряда ликвидных товаров ("корзины"): нефти, цветных металлов, пшеницы и т. п.

Однако на сегодняшний день в мире практически нет таких денежных систем, которые бы опирались на товарное обеспечение в узком смысле слова. Хотя некоторые центральные банки и казначейства (министерства финансов) могут располагать значительными запасами товарных ценностей: золотом, другими драгоценными металлами (а в ряде случаев также драгоценными камнями), — они не производят обмен этих ценностей на выпускаемые ими денежные знаки (банкноты, разменную монету, казначейские билеты).

Такой размен был временно прекращён ещё в годы Первой мировой войны, а окончательно — в 30-е годы прошлого столетия. После Второй мировой войны лишь доллар США, предъявляемый денежными властями других стран, мог обмениваться на монетарное золото из запасов казначейства США (для физических и юридических лиц такой обмен доллара США был прекращён в 1934 году и более не восстанавливался). Давно уже хозяева печатного станка в Америке предусмотрительно "вымарали" на зелёных бумажках всякие намёки на то, что эти бумажки обеспечены жёлтым металлом и что хозяева обещают обменивать доллары на золото. Они также благоразумно перевели в 1934 году золото с балансов федеральных банков, входящих в ФРС США, на баланс Министерства финансов США (получив в обмен так называемые золотые сертификаты).

Дольше всех формальную связь с золотом сохранял швейцарский франк. В конституции Швейцарии было зафиксировано, что бумажные франки должны быть обеспечены золотом как минимум на 40% (это, однако, не означало, что центральный банк страны обязуется обменивать банкноты на золото; такой размен был прекращён ещё в 1930-е годы). Лишь десять лет назад под давлением США законодатели Швейцарии аннулировали это положение конституции, после чего значительная часть золотого запаса страны была распродана.

В СССР до его последних дней существовала формальная (декларативная) связь бумажных денег с золотом: на банкнотах и казначейских билетах была запись о том, что эти денежные знаки обеспечены золотым запасом государства. При этом никто из простых смертных не знал, насколько рубль обеспечен золотом, потому что не было открытых данных ни по количеству бумажных денег, находившихся в обращении, ни по объёму золотого запаса государства. Так же, как и в Швейцарии, в Советском Союзе нельзя было осуществить обмен бумажных денег на золото. В Российской Федерации на бумажных знаках (банкнотах) запись об обеспечении рубля золотом исчезла.

Итак, произошла постепенная эволюция денег:

1) полноценные товарные деньги (наиболее совершенная их форма — золотые деньги в виде слитков и монет);

2) представительские деньги, т. е. бумажные знаки денег, которые могли обмениваться на денежный товар (прежде всего золото);

3) неразменные деньги, которые в течение длительного времени имели бумажную форму, а в ближайшем будущем могут приобрести электронную форму (записи на магнитных носителях информации).

Неразменные деньги

Сторонники неразменных денег полагают, что такие деньги также имеют обеспечение — в широком смысле. Неразменные деньги использовались достаточно давно, когда у властей не хватало полноценных денег. Особенно часто введение неразменных денег в обращение происходило в периоды войн, приводивших к полному исчерпанию казны. Неразменные деньги впервые появились в Китае в VII веке (хотя некоторые исследователи считают, что ограниченный размен таких денег на золото и серебро всё-таки существовал).

За пределами Китая неразменные бумажные деньги стали использоваться в североамериканских колониях в конце XVII — начале XVIII века (они носили название "колониальные расписки"). Первое масштабное использование неразменных бумажных денег в Европе имело место почти три столетия назад во Франции.

Речь идёт о Франции времён малолетнего короля Людовика XV (начало XVIII века), когда казна была пуста, а на займы рассчитывать не приходилось. Регент малолетнего монарха Филипп II Орлеанский пригласил шотландца Джона Лоу, который предложил начать эмиссию бумажных денег, не обеспеченных золотом.

После одобрения своего проекта Лоу создал банк (Королевский банк), который начал выпуск бумажных денег (банкнот), однако, по настоянию королевских министров, определённое обеспечение бумажных знаков золотом сохранялось. Позднее Лоу удалось начать выпуск банкнот без оглядки на золотой запас, и денежная масса в обращении увеличилась многократно, при этом в стране началась инфляция. Кончилось всё крахом Королевского банка, бегством Лоу из Франции и появлением у французов стойкого отвращения к бумажным деньгам.

Неразменными деньгами считаются также "гринбэки" времён Гражданской войны в США. Следует отметить, что они выпускались не банками, а казначейством, т. е. были государственными обязательствами. Они были предназначены в первую очередь для того, чтобы платить жалованье солдатам и осуществлять закупки товаров для армии. Всего в 1862–1863 годы было выпущено таких денег на сумму 450 миллионов долларов. Критики казначейских денег подчёркивают, что опыт президента Линкольна вызвал в стране инфляцию, поэтому после войны выпуск "гринбэков" был прекращён.

Уже после А. Линкольна много раз правительства прибегали к использованию неразменных бумажных денег в периоды войн. Каждый раз это в той или иной степени вызывало инфляцию. Отчасти эта инфляция смягчалась тем, что правительства "связывали" излишнюю денежную массу облигационными займами, т. е. обязательствами властей гасить "настоящими" деньгами свои долги по окончании войн.

Многие полагали и полагают, что бумажные (или электронные) неразменные деньги — очень неплохая вещь, так как они позволяют отказаться от накопления золота, которое известный английский экономист Джон Кейнс называл "пережитком варварства". Часто при этом приводится такой аргумент, что на производство полноценных металлических денег и их обращение необходимо затрачивать большое количество труда и ресурсов (добыча руды и её обогащение, плавка металла, чеканка, затраты на хранение).

Наш гениальный Пушкин ещё за сто лет до Кейнса (когда Лондон начал активно насаждать золотой стандарт по всему миру) писал в "Евгении Онегине" о возможности существования общества без золотых денег:

Как государство богатеет,

И чем живёт, и почему

Не нужно золота ему,

Когда простой продукт имеет.

В России до революции сформировалась "школа номиналистов" (наиболее яркий представитель — С.Ф. Шарапов), которая выступала против введения золотого стандарта в стране, считала (так же, как и Кейнс), что для развитого общества нужны бумажные деньги, которые имели бы декретную покупательную силу. При этом русские "номиналисты" совершенно справедливо считали, что введение бумажных денег требует высокой ответственности и сознательности со стороны населения и государства. Чтобы избежать печальных опытов применения бумажных денег в других странах (ведущих к инфляции и полному расстройству денежного обращения), необходимо наличие двух условий:

1) жёсткий контроль над денежной эмиссией со стороны государства;

2) доверие граждан к государству, осуществляющему эмиссию.

Таким образом, русский "номинализм" главное внимание уделял не технике эмиссии бумажных денег, а укреплению государственности. С.Ф. Шарапов полагал, что наиболее благоприятные условия для использования бумажных денег обеспечивает монархический строй.

Интересно, что в 1920-е годы Советский Союз стоял перед выбором: то ли восстанавливать золотой стандарт (идея "золотого червонца", которая в значительной мере опиралась на опыт введения золотого рубля министром финансов С.Ю. Витте в конце XIX века), то ли обойтись без золотого стандарта и сделать упор на обеспечение рубля "простым продуктом" (товарами, производимыми промышленностью, сельским хозяйством и другими отраслями экономики). В конечном счёте был выбран второй путь. На наш взгляд, такое решение позволило избежать многих "ловушек", в которые попала Россия в начале XX века.

Тогда страна "подсела" на "золотую иглу", что имело своим следствием: рост внешней задолженности ("золотые" кредиты Ротшильдов); форсированный вывоз зерна в обмен на золото (что доводило деревню до голода); дефляцию (которая больно ударила по сельскому хозяйству и ряду других отраслей); резкое усиление зависимости российской экономики от иностранного капитала и т. д. Фактически эти проблемы ускорили приближение России к трагедии 1917 года.

В то же время опора на рубль, имеющий широкое товарное обеспечение, позволила Советскому Союзу провести индустриализацию, стать действительно суверенным государством и подготовиться к войне с Гитлером.

В начале же XXI века ситуация с товарным обеспечением денег в широком смысле слова в России и во всём мире очень непроста. Некоторые экономисты утверждают, что такое обеспечение существует, так как денежная эмиссия представляет собой процесс обмена бумажных знаков эмитента (центрального банка) на иные бумажные знаки или под обеспечение иных бумажных знаков, называемых ценными бумагами. Такие ценные бумаги выпускаются правительствами (обычно министерствами финансов), торговыми и промышленными корпорациями, банками, страховыми компаниями и т. д. Называются они облигациями, акциями, векселями, производными финансовыми инструментами и т. п. Считается, что каждая ценная бумага, в свою очередь, имеет обеспечение в виде уже произведённых товаров или иных материальных активов (прежде всего природных ресурсов); в крайнем случае она является свидетельством того, что её эмитент в ближайшем будущем произведёт товар или услугу.

Однако ценные бумаги, становящиеся основой эмиссии денежных знаков, на самом деле не являются надёжными представителями материальных богатств. Товарное обеспечение доллара США в широком смысле стало быстро исчезать в 1970-е годы, когда прекратился обмен долларов на золото. По оценкам некоторых экономистов, всех материальных ресурсов в США хватит для покрытия лишь нескольких процентов требований всех держателей (как резидентов, так и нерезидентов) долларов и финансовых инструментов, номинированных в американской валюте.

Соединённые Штаты любят бравировать тем, что у них самый большой в мире валовой внутренний продукт (ВВП), который в настоящее время превышает 23 триллиона долларов. Некоторые "экономисты" сравнивают долларовую массу с ВВП США и говорят, что проблема необеспеченности американской валюты не столь критична. Мол, Америка может расплатиться с держателями долларов даже за счёт текущего производства. Но вряд ли держатели долларов захотели бы обменивать "зелёные бумажки" на любой "продукт", входящий в ВВП. В широком смысле обеспечением доллара может быть лишь та часть, которая приходится на товары. Истории почти не известны случаи, когда обеспечением денег служили услуги. Так вот, материальная, "осязаемая" часть ВВП США составляет около 1/5, т. е. сегодня это около 3 триллионов долларов. При этом следует иметь в виду, что большая часть создаваемого за год "осязаемого" продукта тут же потребляется, поэтому "твёрдый остаток", производимый американской экономикой за год, очень скромен. По мнению некоторых специалистов, создаваемый за год "твёрдый остаток", который может быть использован в качестве широкого обеспечения, не компенсирует даже ту часть национального богатства страны, которая амортизируется за тот же период времени (физический износ основных фондов и имущества домашних хозяйств, истощение природных ресурсов и т. п.). Иначе говоря, национальное богатство Америки, которое можно рассматривать как обеспечение доллара в широком смысле, в последние десятилетия не только не "прирастает", но даже убывает.

Даже всех материальных богатств мира (при сегодняшнем уровне цен) не хватило бы для "связывания" небольшой части накопившейся в мировой экономике "зелёной массы". Кстати, даже если бы активов США хватило для того, чтобы удовлетворить всех счастливых держателей "зелёной бумаги", совсем не факт, что Америка им это позволила бы сделать. Если в 1971 году дядя Сэм отказался делиться своим золотым запасом с остальным миром, он точно так же может отказаться от того, чтобы Америку скупали какие-то люди, не вписывающиеся в его представления о демократии и цивилизации.

За примерами далеко ходить не надо. В начале двухтысячных начался бум создания в странах, торгующих нефтью и сырьём, так называемых суверенных фондов (в России был создан Стабилизационный фонд). Эти фонды формировались за счёт валютных доходов от экспорта (прежде всего доллары, частично евро); через некоторое время доллары США подобно бумерангу стали возвращаться в Америку. Вашингтон объявил тревогу и начал выставлять барьеры на пути инвестиций суверенных фондов под предлогом того, что они "угрожают национальной безопасности США".

Что же тогда говорить о других валютах, скажем, нашем рубле? Валюты других стран, особенно развивающихся и таких, как Россия, "обеспечиваются" прежде всего долларом США ("национальные денежные единицы" выпускаются в результате скупки центральными банками американской валюты, накапливаемой в международных резервах). Очевидно, что такое "обеспечение" представляет собой способ ограбления экономически слабых стран теми, кто печатает американскую валюту. В обмен на реальные ресурсы (нефть, металлы, другое сырьё, трудоёмкая промышленная продукция и т. д.) получают почти ничем не обеспеченные "зелёные бумажки" и над виртуальной мировой финансовой пирамидой надстраивают ещё один этаж в виде фантиков, называемых "национальными денежными единицами". На самом деле это всё та же "зелёная бумага", которая центральными банками перекрашивается в другой цвет. Держатели таких цветных фантиков — самые последние в очереди на склад, где у дяди Сэма ещё осталось хоть что-то ценное. Уж им-то рассчитывать на это "что-то" точно не стоит…

Деньги после 11 сентября 2001 года

Несмотря на все потуги Вашингтона, позиции американской валюты к началу нового века и тысячелетия оказались весьма шаткими (в это время в США разразился фондовый кризис, который в короткий отрезок времени привёл к потерям виртуальных активов на сумму в несколько триллионов долларов). В самых безвыходных ситуациях у хозяев печатного станка остаётся единственный выход — большая война. И она была начата. Речь идёт об известных событиях 11 сентября 2001 года, которые фактически означали начало глобальной (Третьей мировой) войны под вывеской "борьбы с терроризмом".

На самом деле речь идёт не о "борьбе с терроризмом", а о борьбе со всем человечеством с использованием культивируемого Вашингтоном (читай: хозяевами печатного станка ФРС) терроризма. "Террор" — означает "ужас", таким образом, терроризм призван управлять людьми через создание у них устойчивого чувства страха. С этой точки зрения многие военные акции государства подходят под определение терроризма: бомбардировки мирного населения в Дрездене в конце Второй мировой войны силами английской и американской авиации, атомные бомбардировки в Хиросиме и Нагасаки, агрессия против Ирака и Югославии и т. п.

Необъявленная Вашингтоном Третья мировая война помимо политических целей преследует целый ряд экономических.

Во-первых, усилившаяся милитаризация экономики смягчает переживаемый американской экономикой кризис и обогащает военно-промышленные корпорации. Для финансирования военных программ приходится увеличивать дефициты государственного бюджета. Дефициты в конечном счёте покрываются займами банков, входящих в состав ФРС. То есть "печатный станок" начинает работать ещё энергичнее.

Во-вторых, под предлогом борьбы с "общечеловеческим злом" Вашингтону легче заставлять своих "союзников" раскошеливаться на реализацию различных авантюристических проектов и операций (достаточно вспомнить, что "союзникам" по "совместной военной акции" против Ирака в 2005 году пришлось выложить десятки миллиардов долларов для "компенсации" расходов Вашингтона).

В-третьих, для того чтобы создать спрос на доллар США, надо создать хаос, экономическую разруху (или ожидания хаоса и разрухи) в тех странах, которые эмитируют валюты, способные конкурировать с американской валютой. "Борьба с терроризмом" (читай: культивирование терроризма) — идеальное средство для организации такого хаоса и управления периферией мирового капитализма, поддержания искусственно завышенного курса американской валюты. События 11 сентября 2001 года и последовавшие за ними акции Вашингтона подтвердили и закрепили статус доллара США как оккупационной валюты.

В-четвёртых, Вашингтон получил возможность управлять объёмом громадной денежной "зелёной" массы, обращающейся за пределами США. Достаточно объявить то или иное государство, банк, компанию, человека причастными к "терроризму" для того, чтобы затем "заморозить" или арестовать соответствующие банковские счета. Некоторые политики и экономисты не исключают, что в целях сокращения накопившегося гигантского "долларового навеса" за пределами Америки США могут объявить их "грязными" деньгами, так как они обращались в "преступных" ("недемократических") странах.

Так что нашим олигархам стоит задуматься о своём будущем и проанализировать события по крайней мере последнего десятилетия. Достаточно вспомнить лето 2004 года, когда в России начали "гулять" "чёрные" списки отечественных банков, якобы замешанных в "отмывании средств". Разразился кризис "доверия" к банкам, который в России едва не перерос в масштабный банковский кризис. В том же году органы финансового контроля США начали проверку российских банков, которые имели корреспондентские счета в банках американских. В результате такие счета в большей части российских банков были закрыты, что нанесло ущерб интересам российского банковского бизнеса…

США. Весь мир. Россия > Финансы, банки. Госбюджет, налоги, цены > zavtra.ru, 10 февраля 2022 > № 3966549 Валентин Катасонов

Стадия гнева: промежуточные итоги украинского кризиса

ТИМОФЕЙ БОРДАЧЁВ

Доктор политических наук, профессор, научный руководитель Центра комплексных европейских и международных исследований Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», программный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай».

За прошедшие недели Россия и США продвинулись в главном, но это не отодвинуло их от края пропасти. Для каждой из двух держав принципиально важно не перейти черту, за которой прямой конфликт из выбора превратится в необходимость. Потому что тогда они действительно будут вынуждены действовать.

Значение масштабных кризисов оценивается историками по их результатам, и любая попытка подвести предварительные итоги дипломатического противостояния неизбежно сталкивается с могущественным ограничителем наших интеллектуальных усилий – неопределённостью будущего. Россия и США приближаются к пиковому значению столкновения интересов по поводу того, как должен выглядеть европейский международный порядок в предстоящие годы или десятилетия. Даже если всеобщая ядерная война не является для Москвы и Вашингтона рациональным решением, в ближайшее время стороны могут предпринять в отношении друг друга действия, идущие намного дальше того, что ещё недавно оставалось за пределами допустимого.

Это тем более вероятно, что в последние недели благодаря прежде всего инициативе России получено главное достижение украинского кризиса – стороны сделали первый шаг к тому, чтобы, возмущаясь поведением друг друга, признать фундаментальную природу существующих противоречий. Пока это может считаться самым важным и позитивным результатом, поскольку именно неспособность увидеть объективные причины конфликта исторически становилась ключевым фактором движения к всеобщей катастрофе.

Такое признание не является сейчас всеобщим и официальным, как это бывало прежде между империями далёкого прошлого. Соединённые Штаты как держава статус-кво не могут публично согласиться с тем, что противоречия носят объективный характер, а не являются столкновением личных интересов или ценностей лидеров. Хотя голоса в пользу того, что Запад должен принять во внимание российские озабоченности системного характера, звучат всё громче. Отдельные встречные предложения США уже направлены на устранение непринципиальных последствий несправедливости, проявляемой в отношении России.

Тем более что в современных условиях мнение одной из сверхдержав, пусть даже и поддержанное значительной группой её союзников, уже не является исчерпывающим для всего международного сообщества. Кризис разворачивается в других обстоятельствах по сравнению с наиболее близкой нам эпохой – второй половиной прошлого века. Глобальный баланс сил складывается из невероятного ранее количества факторов, и невозможно рассчитывать на победу, опираясь на исторический опыт. Повторение континентальной блокады или международной изоляции, как это было с СССР и его сателлитами, неизбежно споткнётся о факт, что главная держава Запада уже не является настолько всемогущим распределителем благ в глобальном масштабе.

Исторически причиной поражения великой державы, вынужденной проводить политику на грани ревизионизма и революционного поведения, было отсутствие могущественных союзников.

Какие бы цели Россия сейчас ни преследовала, она способна планировать будущее в условиях полного разрыва с Западом.

Даже в этом случае автаркия не является неизбежной, хотя придётся заплатить некоторым ограничением свободы манёвра с Китаем. Не говоря уже о том, что у США и союзников нет сопоставимых с периодом холодной войны возможностей контролировать остальной мир средних и даже малых держав. Уже одно это даёт надежду на мирное разрешение конфликта и начало движения к более устойчивому международному порядку.

Нас не должно вводить в заблуждение, что в центре претензий Москвы находятся конкретные вопросы материального характера, а именно: вероятность использования территории Украины в целях, противоречащих российским представлениям о безопасности. Территория является единственным объективным признаком современного государства и важнейшим ресурсом, который государства накапливают в преддверии неизбежного столкновения. Не случайно Россия называет стратегической целью возвращение инфраструктуры США и НАТО в Европе к границам 1997 г., то есть отведение её с рубежей опасной досягаемости до российских жизненных центров.

Все известные исторические примеры компромиссов между государствами, которые затем получали наименование «международный порядок», – это решение территориальных вопросов, сопровождавшееся большим или меньшим количеством процедурных завитушек. Заключительный акт Венского конгресса, считающегося с лёгкой руки Генри Киссинджера величайшим достижением по части создания устойчивого международного порядка, содержал колоссальный объём решений о принадлежности той или иной территории, что, собственно, и стало основой равной неудовлетворённости всех его великих участников.

Исключением были конференции по итогам Второй мировой войны, когда лидеры стран-победителей благословили создание нового международного института ООН. Хотя и здесь основное внимание уделялось не обсуждению статей устава (великие державы всё равно не собирались их исполнять), а разделу сфер влияния. США настолько настойчивы в своей трактовке принципов Парижской хартии 1990 г., потому что именно она – право государства определять способ обеспечения своей безопасности – решает в их пользу вопрос о принадлежности территорий, которые ранее контролировала Россия.

Однако во всех случаях прямой или завуалированный территориальный трансфер становился единственной материальной основой степени удовлетворённости держав возникавшим международным порядком. И если он был совсем несправедлив, заключённый мир оказывался перемирием. Поэтому для нас, собственно говоря, не имеет такого уж большого значения то, зачем России понадобилась формально внеблоковая Украина – в центре в любом случае была бы какая-то территория. Гораздо важнее, что сторонами признано: природа украинской проблемы разделяет, стало быть, известно, где нужно искать компромисс, который сейчас более вероятен, чем ранее, несмотря на непримиримость сторон. В результате дипломатического наступления России, глубинные мотивы которого необязательно нам известны, в международной политике возникла подвижность, которая требуется для действительно неординарных решений.

Но одновременно с этой радостной констатацией нужно признать, что ясность позиций сторон достигнута достаточно дорогой ценой.

Сложенные вместе прямые требования России и практически настолько же открытый отказ США удовлетворить их изменили международную повестку в сторону конфронтации больше, чем когда-либо со времён разгара холодной войны.

Для каждой из двух держав принципиально важно не перейти черту, за которой прямой конфликт из выбора превратится в необходимость. Потому что тогда они действительно будут вынуждены действовать, что допускает вероятность всеобщей катастрофы.

Несколько дней назад президент России убедительно обозначил, что именно стремление не пересекать эту черту в будущем является основной причиной настойчивости сейчас. Пока в Москве, кажется, не стремятся к массированному военному решению украинской проблемы, что было бы способно привести к моментальному завершению дипломатического диалога и поставить европейские государства в безвыходное положение. Это стало бы значимым препятствием для формирования в Европе международного порядка, при котором системное противостояние сочетается с отсутствием «железного занавеса».

Для президента Байдена опасность состоит в том, что угроза является гораздо более гипотетической и вероятность ошибочного решения не создаёт немедленных последствий для национальной безопасности. Именно о такой оценке угроз говорят масштабы американских военных приготовлений. И вряд ли Москва должна пытаться изменить это положение дел – для России гораздо выгоднее держать противника в относительно расслабленном состоянии. Повторение хрущёвского трюка с выводом угрозы непосредственно к основным жизненным центрам США сразу уничтожило бы запас времени, на который Россия может рассчитывать.

Вашингтон действует в гораздо более туманном окружении, чем Москва, и может, не желая этого, совершить действия, последствия которых окажутся необратимыми уже для его собственного международного реноме. Попытка экономической изоляции России приведёт к разрушению глобальной системы баланса сил, являющейся наиболее важным препятствием для отказа держав от самоубийственного поведения. Не случайно Россия и Китай настолько осторожны в продвижении к формально союзническим отношениям, что действительно поставило бы Соединённые Штаты в безвыходное положение.

Другими словами, за прошедшие недели Россия и США продвинулись в главном, но это не отодвинуло их от края пропасти. Китай, в свою очередь, хоть и оказывает Москве солидную дипломатическую поддержку, как и весь мир, не горит желанием оказаться свидетелем ещё более решительного столкновения ядерных сверхдержав. Предстоящие недели и месяцы станут, будем надеяться, долгожданной для многих стадией торга по поводу сохранения глобального баланса сил с минимальными потерями для его основных участников.

Россия. США. Украина > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 9 февраля 2022 > № 4313830 Тимофей Бордачев

Мастер сдерживания

КАРТЕР МАЛКАСЯН

Руководитель кафедры военного анализа Высшей школы ВМС США, с 2015 по 2019 гг. был ведущим советником генерала Джозефа Данфорда, который являлся председателем Объединённого комитета начальников штабов. Автор книги “The American War in Afghanistan: A History”.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Малкасян К. Мастер сдерживания // Россия в глобальной политике. 2022. Т. 20. No. 2. С. 152-157.

ОПУБЛИКОВАНО НА САЙТЕ ЖУРНАЛА FOREIGN AFFAIRS В ФЕВРАЛЕ 2022 ГОДА.

В последние месяцы американские политики не раз оказывались перед лицом опасности, которая, казалось, отправилась на свалку истории вместе с холодной войной, – перед перспективой войны с противником, обладающим ядерным оружием. Столкновение с Китаем из-за Тайваня кажется всё более вероятным – самолёты и корабли США и КНР увеличивают присутствие в Тайваньском проливе. А в последние недели из-за украинского кризиса возник риск эскалации с Россией, что вытеснило другие внешнеполитические темы.

Эти вызовы в свете многолетней рефокусировки американской оборонной стратегии на соперничество с Китаем и Россией вновь вывели на первый план вопросы сдерживания. В ближайшие недели и месяцы администрация Джо Байдена должна представить Стратегию национальной безопасности, Стратегию национальной обороны и обзор конфигурации ядерных сил. Сдерживание, особенно ядерное, скорее всего, будет присутствовать во всех документах. Глава Пентагона Ллойд Остин говорит об «интегрированном сдерживании», которое включает в себя весь спектр военных возможностей Соединённых Штатов (ядерные, обычные, космические и киберпространство), а также дипломатические и экономические инструменты. Другие аналитики указывают, что сдерживание зависит от мощных, способных противостоять любой агрессии вооружённых сил, от «сдерживания путём отрицания» или от накладывания санкций на противника.

Новому поколению специалистов по национальной безопасности необходимо адаптировать сдерживание к нынешнему моменту, возможно, более опасному, чем холодная война (учитывая изменение технологий, спад американской экономической мощи и увеличение количества ядерных держав). Поэтому им стоит изучить работу Роберта Пауэлла, он служил профессором политологии в Калифорнийском университете в Беркли до своей смерти в минувшем декабре. Экономист по образованию, Пауэлл занимался принципиально новыми исследованиями теории игр, открывшими аспекты сдерживания, которыми часто пренебрегают в современных дискуссиях. Как и в период холодной войны, политикам и экспертам следует объединить усилия.

Пауэлл объяснил, почему риск эскалации становится базовым фактором сдерживания. Вероятность, что ситуация выйдет из-под контроля, может стать движущей силой поведения ядерных держав в момент кризиса или войны, причём в гораздо большей степени, чем баланс военной и экономической мощи. Пауэлл считал, что баланс интересов – у какой стороны ставки выше – влияет на способность сдерживать противника. Сторона с более обширными интересами лучше готова к риску эскалации, поскольку на кону у неё стоит слишком многое. Современных американских политиков этот фактор неизбежно ставит в невыгодное положение при попытках удержать Китай и Россию от действий, касающихся их критически важных интересов, Тайваня и Украины.

Суровая реальность в том, что США были бы лучше подготовлены к конфронтации с Россией и Китаем, если бы она приблизилась к американским границам, где национальные интересы выше и, соответственно, выше готовность пойти на риск эскалации.

Выше интересы – выше готовность к риску

Хотя большинство современных офицеров, военных экспертов и аналитиков знакомы с рудиментами теории игр, им не хватает знаний о продвинутых методиках, разработанных с 1960-х гг., которые помогли бы им принимать здравые стратегические решения с учётом таких факторов, как динамическое взаимодействие, большое количество игроков, различное восприятие рисков и неполнота информации. Джон Нэш, Томас Шеллинг, Джон Харсаньи, Рейнхард Зельтен и Роджер Майерсон получили Нобелевскую премию за открытия, связанные с новыми возможностями применения теории игр. Пауэлл одним из первых применил теорию игр в международных отношениях. В книге 1990 г. “Nuclear Deterrence Theory: The Search for Credibility” («Теория ядерного сдерживания: в поисках убедительности») он исследует балансирование на грани войны, введение санкций, противодействие и риск неожиданной атаки – все эти аспекты актуальны и сегодня. В книге 1999 г. “In the Shadow of Power: States and Strategies in International Politics” («В тени власти: государства и стратегии в международной политике») Пауэлл моделирует фундаментальные проблемы международных отношений, исследуя дипломатический торг, балансирование внутренних и оборонных расходов и сдвиги в распределении власти и военных технологий. Он доработал результаты этих экспериментов в серии статей, вышедших в период с 2004 по 2020 год. В 2015-м Пауэлл представил одну из первых моделей, способных сочетать динамику обычной войны с динамикой ядерной эскалации.

Темы риска и баланса интересов постоянно встречаются в работах Пауэлла. Он задавался вопросом о степени соответствия обычных военных возможностей в современной войне между противниками, способными прибегнуть к ядерному оружию. Соединённые Штаты могут успешно отразить нападение Китая на Тайвань, например, но это не удержит Пекин от эскалации посредством ядерных ударов.

Пауэлл неоднократно возвращался к концепции балансирования на грани войны, сформулированной пионером теории игр в США Томасом Шеллингом. Балансирование на грани войны, как писал Шеллинг, «это соперничество в принятии на себя рисков. Оно предполагает действия, которые могут выйти из-под контроля, запустив процесс, несущий в себе риск непреднамеренной катастрофы»[1]. Пауэлла впечатлила идея, что войну между странами, способными нанести ответный ядерный удар, можно свести к соперничеству в принятии на себя рисков. У государства, сделавшего большую ставку, писал он в 2015 г., «есть стимул принять доктрины и разместить войска так, что применение силы станет более рискованным, таким образом соперничество военных потенциалов превратится скорее в проверку уровня решимости».

Модели Пауэлла сфокусированы не на определении относительной военной мощи, а на том, ставка какой из сторон выше в конкретной ситуации. Государство может блефовать, демонстрируя более высокую заинтересованность, чтобы заставить противника отступить, но сторона, для которой ставки действительно высоки, пойдёт на больший риск и будет готова проявить стойкость. Эта логика прослеживается в закамуфлированной угрозе, которая содержалась в словах китайского генерал-лейтенанта Сюн Гуанкая, который сказал помощнику министра обороны США Чезу Фриману во время кризиса в Тайваньском проливе 1996 г.: «Американцев Лос-Анджелес беспокоит больше, чем Тайвань».

В Стратегии национальной обороны 2018 г. подчёркивается, что «самый верный путь предотвратить войну – быть готовым её выиграть». Пауэлл в своих работах рекомендует совершенно иной подход к предотвращению войны. Сдерживания, отмечает он, лучше достичь, подавая чёткий сигнал, что любой конфликт повлечёт за собой более высокий риск эскалации, на который противник не захочет пойти.

Суть в том, что ни одну военную стратегию невозможно реализовать без риска эскалации, и это является базовым фактором сдерживания. Китай и Россия должны осознавать, что Америка готова выдержать риск эскалации, если они совершат агрессию.

В рамках укрепления альянсов, ослабленных вследствие пандемии COVID-19, и действий экс-президента Дональда Трампа, администрация Байдена могла бы усилить этот сигнал, ясно дав понять, что готовность выдержать риск относится и к союзникам Вашингтона. Укрепление американских альянсов повышает риски для России и Китая, потому что альянсы нельзя разрушить без существенных внутри- и внешнеполитических затрат. Так называемая стратегия растяжек – размещение американских войск в местах, уязвимых для агрессии Китая или России, – делает столкновение с Америкой неизбежным и демонстрирует приверженность обязательствам. Пауэлл подчёркивает, что медленное нагнетание рисков с помощью селективных санкций, дискриминационных некинетических противоспутниковых возможностей и точечных ударов обычными вооружениями также может быть эффективным способом сдерживания. Подобный постепенный подход, отмечает он, более безопасен, чем некоторые реактивные стратегии (полномасштабная блокада, беспорядочное уничтожение спутников или решительное контрнаступление), которые толкали президентов на грань войны.

Важность вопросов самим себе

Возможно, самое важное – работы Пауэлла требуют от политиков задаться вопросом об американских интересах и целях, тщательно изучить их и определить, действительно ли ставка США выше, чем у их противников. Против противника, настроенного решительно, риски балансирования на грани войны высоки. Балансирование на грани войны, которое требует размещения ударных систем на Украине или Тайване, как некогда советский лидер Никита Хрущёв сделал на Кубе, будет демонстративно опасным. Лучшее решение – не балансировать на грани войны, а укреплять обычные вооружённые силы. Нужно оценить политические цели и стремиться к укреплению собственных оборонительных возможностей и готовности идти на риск для защиты жизненно важных интересов.

Соединённые Штаты могут расширить возможности сдерживания, укрепляя альянсы, размещая войска в соответствии со стратегией растяжек и определяя возможности для нагнетания рисков. Однако ни один из этих шагов не изменит дисбаланс интересов. Для новой оборонной стратегии администрации Байдена нужен детальный анализ этих интересов и чёткое представление о том, где они реально находятся.

Сдерживание будет более надёжным, если США не станут соперничать с Россией в борьбе за Украину и Чёрное море.

Конфронтация с Китаем по поводу Тайваня – более сложный вопрос из-за стратегического положения острова. Тем не менее нужно трезво признать: готовность Соединённых Штатов к конфронтации с Китаем по поводу Японии, Южной Кореи или Филиппин будет гораздо выше. Любая стратегия, которая вынуждает США идти на больший риск ядерной войны, чем того реально требуют американские интересы, никому не принесёт пользы.

Будущее, которое уже вырисовывается, кардинально отличается от биполярного противостояния холодной войны. Работы Пауэлла дают нам важную информацию для безопасной навигации в этом будущем. Немногие специалисты сегодня могут соперничать по масштабам знаний с Пауэллом, который умел сочетать теорию, математику и статистику. В новом, быстро развивающемся технологическом контексте мы опять столкнулись с вопросами ядерного и обычного сдерживания, и будет очень жаль, если мы не воспользуемся идеями Пауэлла.

Опубликовано на сайте журнала Foreign Affairs в феврале 2022 года.

--

СНОСКИ

[1] Schelling T. Arms and Influence. Yale University Press, 2008. 336 p.

США. Китай. Тайвань > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 8 февраля 2022 > № 4046486 Картер Малкасян

Торжество доброй воли

«Олимпийский консенсус» продемонстрировал ускорение процесса синхронизации позиций России и Китая

Юрий Тавровский

Силы добра и силы зла беспрестанно противостоят друг другу, то наступая, то отступая. Светлая сила добра «ян» в эти дни борется с тёмной силой зла «инь» на площадках Зимних Олимпийских игр в Пекине. Сам факт открытия состязаний стал торжеством тысячелетней идеи примирения, доброй воли и открытости к общению без камней за пазухой. Сейчас Пекин напоминает Ноев ковчег, собравший «каждой твари по паре» ради спасения от роковых угроз. Сравнение вполне уместно — пандемия КОВИД, подобно Великому потопу, обрушилась на человечество. До крайнего предела возросла и угроза рукотворного катаклизма мирового масштаба — столкновения противостоящих фронтов холодной войны. Глобальный праздник спорта усиливает светлые силы и ущемляет силы зла.

Хозяевам Олимпиады было не просто сдержать обещание, данное ещё до возникновения стихийного бедствия под названием КОВИД. Их соседи — японцы — дрогнули и перенесли Летние Олимпийские 2020 на 2021-й. Китайцам пришлось вести подготовку в условиях постоянного ужесточения экономических санкций, военного давления и информационных войн Запада. Потерпев унизительное поражение в Афганистане и надорвавшись на сдерживании России, Америка создаёт всемирную коалицию для борьбы с «автократическими режимами» Москвы и Пекина. Проведённый в ноябре прошлого года «Саммит за демократию» прочертил новую линию глобального размежевания.

Ещё одной линией стало участие в традиционных церемониях открытия Олимпийских игр — был изобретён «дипломатический бойкот». Поиграть на нервах организаторов были призваны и куда более опасные мероприятия. К берегам Поднебесной в дополнение к обычным силам ВМФ сейчас подтянули сразу две авианосные группы. Помимо атомного авианосца-флагмана в каждую входят десятки фрегатов и подводных лодок с ядерным оружием на борту. Военное ведомство Китая было вынуждено даже предупредить о готовности дать мощный ответ на провокации во время Олимпиады.

Если свести эти очень серьёзные предолимпийские проблемы к шутке, то можно вспомнить японский анекдот времён Зимней Олимпиады в Саппоро: «Весеннее солнце подтопило лёд на беговой дорожке. На старт выходит канадка, трогает коньком поверхность и отказывается бежать. Выходит норвежка и тоже отказывается. Выходит русская бегунья, пробует лёд, произносит магическое русское слово «Хусим!» и пробегает дистанцию с новым рекордом».

Залогом выполнения обязательств Поднебесной стали не «магические слова», а её нынешний вождь — Си Цзиньпин. Проводить Олимпийские игры ему не впервой. В 2008 году ему поручили обеспечить завершающий этап подготовки Летних Олимпийских игр. У Си уже была репутация «кризис-менеджера» после срочной командировки в 2007 году в Шанхай, где проворовавшийся секретарь парткома мог провалить проведение ЭКСПО-2010. Олимпийский бюджет в 2008 году составлял 43 миллиарда долларов, на эти гигантские деньги был фактически перестроен весь центр Пекина, созданы стадионы типа «Птичье гнездо», которые и в эту Олимпиаду служат главной ареной. Благодаря уже созданной спортивной инфраструктуре затраты на нынешнюю Олимпиаду удалось ограничить 4 миллиардами. Зато в программу Игр добавили 7 новых видов состязаний.

Волю к победе и способность мобилизовать всю нацию на решение важнейших задач Си Цзиньпину пришлось демонстрировать ещё не раз за годы руководства Поднебесной — пандемия, глобальный экономический кризис, торговая война, технологическая блокада Америки... Наш вождь тоже знает толк в организации Олимпийских игр и проведении их в стрессовой ситуации — вспомним 2014-й, Сочи. Тогда «дипломатический бойкот» помог прорывать Си Цзиньпин. Теперь настала очередь ответить взаимностью.

Среди трёх десятков деятелей мирового масштаба Путин, безусловно, занимает главное место. Это подчёркивалось китайскими СМИ, это было видно по протоколу олимпийских мероприятий. Главный показатель — встреча Путина и Си Цзиньпина продолжалась три часа! И это прямо перед открытием таких важных для Пекина Олимпийских игр. Ещё до розыгрыша первых спортивных наград Путин и Си Цзиньпин выиграли самые главные золотые медали в политическом многоборье. Они метко поразили цели с силуэтами противников, исполнили сложнейшие фигуры в индивидуальном и парном катании, бежали то стайерские дистанции, то шорт-трек на важнейших маршрутах двусторонней и международной проблематики. Это следует хотя бы из опубликованного главного документа Олимпийского саммита: «Совместного заявления Российской Федерации и Китайской Народной Республики о международных отношениях, вступающих в новую эпоху, и глобальном устойчивом развитии».

Этот самый объёмный двусторонний документ — почти 6000 слов — содержит развёрнутый перечень совпадений взглядов двух великих держав на важнейшие проблемы современности. Перечислены и несовпадения их видения настоящего и будущего с тем, которое с особой настойчивостью навязывается мировому сообществу странами Запада. Думаю, стоит обратить внимание на то, что Москва и Пекин отвергают затянувшуюся гегемонию Запада и делают заявку на собственную роль в мировом управлении: «…формируется тенденция перераспределения баланса мировых сил, растёт запрос мирового сообщества на лидерство в интересах мирного и поступательного развития. Вместе с тем на фоне продолжающейся пандемии с каждым днём всё более осложняется ситуация в сфере международной и региональной безопасности, множатся глобальные вызовы и угрозы».

Источники этих вызовов находятся как к Востоку, так и к Западу от двух держав, ускоряя их сближение. Москва и Пекин одинаково смотрят на общие угрозы: «Стороны выступают против дальнейшего расширения НАТО, призывают Североатлантический альянс отказаться от идеологизированных подходов времён холодной войны, уважать суверенитет, безопасность и интересы других стран, многообразие их цивилизационных и культурно-исторических укладов... Стороны выступают против формирования в Азиатско-Тихоокеанском регионе закрытых блоковых структур и противоборствующих лагерей, сохраняют высокую бдительность относительно негативного влияния на мир и стабильность в этом регионе индо-тихоокеанской стратегии США».

Немалое пространство занимает тема демократии, которая после проведения в ноябре «Саммита за демократию» приобретает не просто идеологическое, но также стратегическое звучание. США хотят разделить мир на «демократические» и «авторитарные» страны, противопоставить их друг другу. Таким образом, происходит оформление фронтов холодной войны 2.0. В документе говорится: «Демократия не строится по трафаретам. В зависимости от общественно-политического устройства, истории, традиций и культурных особенностей конкретного государства его народ вправе выбирать такие формы и методы реализации демократии, которые соответствуют специфике данного государства. Право судить о том, является ли государство демократическим, есть только у его народа». Переформатирование мирового порядка по идеологическим критериям отвергается двумя нашими державами. «Стороны намерены противостоять попыткам подмены общепринятых и согласующихся с международным правом форматов и механизмов некими правилами, вырабатываемыми в «узком кругу» отдельными странами или блоками стран, выступают против решения международных проблем не на основе консенсуса».

Само собой разумеется, среди 6000 слов «Заявления» нашлось место для анализа конкретных проблем безопасности, исходящих из милитаризации исследований космического и кибернетического пространств, искусственного интеллекта, химии и бактериологии. Должное внимание уделено успешно развивающемуся двустороннему экономическому сотрудничеству и торговле, взаимодействию в рамках ШОС, БРИКС, АТЭС, ЕАЭС с инициативой «Один пояс и один путь». Но, пожалуй, основное внимание аналитиков уже привлекло включение в «Заявление» таких слов: «Стороны подтверждают, что российско-китайские межгосударственные отношения нового типа превосходят военно-политические союзы времён холодной войны. Дружба между двумя государствами не имеет границ, в сотрудничестве нет запретных зон, укрепление двустороннего стратегического взаимодействия не направлено против третьих стран, не подвержено влиянию изменчивой международной среды и ситуативных перемен в третьих странах».

«Мировой порядок вступил в новую эру, — отметил на страницах пекинской газеты "Глобал таймс" исследователь Китайской академии общественных наук Лю Сян. — Россия и Китай солидарно изложили новое определение мировому порядку и назвали основные угрозы стабильности. Сейчас только Россия и Китай располагают возможностями защитить свои коренные интересы и спокойствие в мире».

Лондонская "Дейли телеграф" считает, что публикация «Заявления» Путина и Си Цзиньпина «символизирует переход к принципиально новой структуре международных отношений, наступление новой геополитической эры. Отныне доминирование возглавляемого США глобального Запада более не будет рассматриваться как должное, с этим не будут мириться». По мнению авторов, «после десятилетних унижений» Россия и КНР «встали с колен и теперь перевернут несправедливый мировой порядок, сложившийся после холодной войны».

«Олимпийский консенсус» продемонстрировал ускорение процесса синхронизации позиций России и Китая по жизненно важным для них и всего мира проблемам современности. В то же время остаётся ещё пространство для дальнейшего продвижения. Всё будет зависеть от оценки близости национальных интересов в Москве и Пекине, от степени вражды Вашингтона и других столиц Запада.

Китай. Россия. США > СМИ, ИТ. Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 8 февраля 2022 > № 3965419 Юрий Тавровский

Последняя схватка евразийства и атлантизма

будущее на стороне многополярности

Александр Дугин

Нынешний кризис отношений России с Западом не связан ни с газом, ни с экономикой в целом. Попытки политику объяснить «добычей» (Prize) в духе Эргина – это жалкая пародия на мысль. Мы имеем дело с процессами цивилизационными и геополитическими, а экономика и энергетика выступают как второстепенные аксессуары.

С цивилизационной точки зрения, всё дело в идеологии демократов из администрации Байдена. Это альянс ультраглобалистов с неоконсами и либеральными «ястребами». Они видят, как рушится однополярный мир, глобальная либеральная идеология и гегемония Запада, и готовы пойти на все – даже на Третью мировую войну, чтобы это как-то предотвратить.

У глобалистов много врагов – популизм (включая Трампа), консерватизм, политический ислам и т. д. Но лишь две державы обладают таким потенциалом, чтобы по–настоящему бросить вызов гегемонии – Россия и Китай. Россия – гигант военный, Китай – экономический.

Тут начинается геополитика. Байдену важно оторвать Россию от Европы, стремящейся к автономной политике. Отсюда украинская проблема и эскалация на Донбассе. Россия и Путин всячески демонизируются, обвиняются в готовности ко вторжению. Хотя факта вторжения нет, Вашингтон ведет себя так, как будто оно уже состоялось. Отсюда санкции и даже вероятные превентивные военные действия на Донбассе. Так как во вторжении России все на Западе уверены, то любая военная операция украинцев, поддержанных НАТО на Донбассе, будет выглядеть как оборона. При этом предполагается, что медиакампания, развязанная против России, предотвратит ее адекватный ответ. А если не предотвратит, то отношения Москвы с Европой будут разорваны в любом случае.

Споры вокруг газа и "Северного потока–2" служат лишь техническими средствами для позиционной войны.

Аналогично обстоит дело и с Китаем. Байден создал антикитайский альянс с англосаксонскими странами (Австралия, Британия) AUKUS и QUAD с азиатскими – Япония, Индия. Камнем преткновения является Тайвань (как Украина в случае России). А целью – сорвать эконмическую экспансию Китая в проекте «Один пояс – один путь».

Союз России и Китая и соединения российских намерений по восстановлению «большого пространства» с китайским проектом «Один пояс – один путь» в интегральном проекте Большой Евразии, о чем еще несколько лет назад объявили российский и китайский лидеры, означает необратимый конец западной гегемонии. Последние встречи Путин и Си Цзиньпина не оставляют сомнений в том, что Большая Евразия – это серьезно, и решение принято. Отсюда и оголтелая атака ультралиберала и глобалиста Сороса на Китай.

Все это – классическая геополитика, дословно повторяющая атлантистские проекты от Маккиндера до Бжезинского. Море (либералы, глобалисты) против Суши (Евразия).

При этом к России с Китаем вполне могут примкнуть и другие претенденты на статус полюса:

- Латинская Америка (что подчеркнуто в визите Альберто Фернандеса, президента Аргентины, в Москву, и о чём наверняка пойдет речь во время ожидаемого визита президента Бразилии Болсонару),

- исламский мир (который спит и видит, как бы избавиться от западного контроля – здесь в авангарде Иран, Турция и Пакистан),

- Африка (где Россия и Китай приступили к зачистке европейских марионеточных режимов),

- и сама Европа (которая все больше тяготится атлантизмом и мечтает сама стать полюсом – это идеи набирают популярность во Франции, Германии, Италии и Испании, вопреки пока ещё главенствующим атлантистским либеральным элитам).

В стороне пока только Индия (из-за конфликтов с Китаем и Пакистаном) и Япония (находящаяся всё ещё под плотным контролем со стороны США), а также ряд глобалистских марионеток, быть которыми сегодня становится откровенно позорно.

Это с необходимостью затрагивает и идеологию. Все, кто против американской гегемонии и неуклюжей попытки Байдена спасти однополярную модель (в духе «Лиги Демократий»), начинают дистанцироваться и от либеральной догматики – особенно в ее современном совершенно отталкивающем и патологическом виде (с легализацией и даже агрессивным тоталитарным навязыванием ЛГБТ+, гей-браков и прочих извращений, а также с прямой угрозой передачи правления Искусственному Интеллекту, к чему сводятся проекты постгуманистов, активно продвигаемые Big Tech). Если добавить к этому провал политики борьбы с COVID-19, сомнительную вакцинацию (вообще перечёркнутую омикроном), неоправданные и безобразно организованные локдауны, оруэелловские ковид-паспорта и систему тотального слежения, то очевидно, что крах либерализма близок как никогда. Успехи восставших дальнобойщиков из "Конвоя Свободы" в Канаде, заставивших позорно прятаться либерального глобалиста Трюдо, и рост популярности антимакроновских кандидатов во Франции (все они – от Земмура и Марин Ле Пен до Меланшона – стоят на антилиберальных и антинатовских позициях) – лишь отдельные симптомы мирового процесса: конца атлантистской гегемонии.

Россия сегодня отвечает на накал агонизирующего атлантизма симметрично с позиции евразийской геополитики, противопоставляя глобализму многополярность, а либерализму – альтернативные цивилизационные ценности: традиционные. Вместо ЛГБТ – традиционная семья (закрепленная в Конституции). Вместо индивидуализма – народ и его историческая идентичность и т. д.

Китай, в целом, такой подход Москвы поддерживает. Пекин также выступает против глобализма и западной гегемонии и защищает свои – на сей раз китайские – ценности.

Всё это прекрасно видно в тезисах последней встречи Путина с Си Цзиньпинем:

- Москва и Пекин намерены противостоять любому покушению на их суверенитет (читай: бороться с гегемонией и глобализмом до победного конца);

- Россия и Китай учли факт создания Байденом антикитайских блоков и активизацию НАТО в Восточной Европе и намерены противостоять этому (вместе!);

- лидеры двух стран косвенно обвинили США в биологическом терроризме (угрозой названа «военно-биологическая деятельность США»): по сути, это означает признание того, что именно Запад (США и Британия) распустили по миру COVID-19;

- Пекин поддерживает Москву в Восточной Европе, а Москва поддерживает Пекин в Индийском и Тихом океане, и Путин прямо провозгласил: «Тайвань – ваш» (Си Цзиньпин пробормотал про себя: «В таком случае Украина – ваша»);

- обе страны проклинают «Лигу Демократий» (однополярность) и клянутся сохранить полицентричную модель миропорядка (так надо понимать провозглашение верности принципам Ялтинского мира и ООН).

Русско-китайский – евразийский! – блок состоялся. Всем остальным странам надо принять решение, с кем они:

с разваливающейся агрессивной и полностью невменяемой американской гегемонией

или с тем блоком стран (включающим Россию, Китай, Иран, Пакистан, Белоруссию, Северную Корею, Венесуэлу, Кубу, Никарагуа, Сирию, Мали, ЦАР, Буркина-Фасо, Гвинею, и отчасти Турцию, Аргентину и Бразилию), который ей противостоит во имя сохранения государственного суверенитета и цивилизационной самобытности?

Будущее, безусловно, на стороне многополярности, а значит, Евразии. Либералов подвели их собственные успехи, которые они не смогли закрепить и удержать после падения СССР. Мировую Империю так не строят.

Источник

США. Украина. Китай. НАТО. Россия > СМИ, ИТ. Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 7 февраля 2022 > № 3965409 Александр Дугин

Акции российских нефтяников выглядят привлекательно на фоне отставания от международных аналогов и цен на нефть

Российские нефтяники, как и весь Индекс МосБиржи, в последние полтора месяца оказались под влиянием геополитики, что вызвало серьезное отставание их акций от цен на нефть.

В то время как стоимость чёрного золота в рублях и многие американские нефтяники обновляли в последние недели исторические максимумы, акции отечественных нефтяных компаний скорректировались на 10-20% от уровней конца ноября.

Конфликт между РФ и странами НАТО (в частности США) строится вокруг нулевой терпимости правительства России к возможности расширения альянса на восток и включения в него Украины. Несмотря на то, что в моменте речи о вступлении Украины в альянс не идёт, МИД РФ уже сейчас требует от запада «гарантий безопасности», на которые тот, конечно, не согласится. Больше всего ситуацию накаляет факт стягивания определённого количества российских войск к границе Украины, что расценивается западными СМИ как подготовка к вторжению. Несмотря на почти нулевую вероятность войны с Украиной, США и прочие страны-члены НАТО уже сейчас готовят санкции различной жёсткости на случай, если вторжение по каким-либо причинам состоится, что и давит на российские акции.

При этом возможное влияние потенциальных санкций на российский нефтегазовый сектор, на наш взгляд, преувеличено, т. к. он крайне устойчив к ним по нескольким причинам:

Россия добывает около 11 млн б/с нефти, экспортируя в дальнее зарубежье 4,6 млн б/с из них. Наложить значительные экспортные ограничения на отрасль, занимающую настолько значительную долю на мировом рынке невозможно даже в обычной ситуации. Сейчас, когда проблемой номер один в развитых странах является рост инфляции, а цены на нефть и так дошли до $90 за баррель, об этом и вовсе речи не идёт.

Все крупные российские нефтяники имеют в основном валютную выручку, в связи с чем они будут выигрывать от ослабления рубля, которое неизбежно произойдёт в случае введения жёстких санкций.

В отличие от компаний внутреннего спроса или, например, металлургов бизнес нефтяников слабо коррелирует с экономикой РФ, в связи с чем даже сценарий жёстких санкций и связанной с ней рецессии слабо ударит по бизнесу нефтегазового сектора.

Похожие выводы можно сделать, и если взглянуть на исторический перформанс нефтегазового сектора в периоды повышенного санкционного давления (2014 и 2018 годы). Краткосрочно он вместе с рынком неизбежно корректировался, однако уже на горизонте нескольких месяцев фактор стоимости нефти в рублях оказывался решающим, и нефтянка выглядела лучше большинства других секторов. Мы полагаем, что текущая ситуация не станет исключением, и фактор исторически рекордной стоимости чёрного золота окажется решающим.

На этом фоне текущая слабость российского нефтегаза является хорошей возможностью купить наиболее перспективные акции.

На данный момент нашими фаворитами являются «Роснефть», «Башнефть» а. п. и «Газпром», чьи акции мы рекомендуем покупать с целевой ценой 735,4 руб., 1410 руб. и 394,4 руб. соответственно.

Перспективы «Роснефти» преимущественно связаны с развитием проекта «Восток Ойл». Уже сейчас 15% в нём было продано международным инвесторам по оценке в €70 млрд, что примерно соответствует текущей капитализации всей «Роснефти». Несмотря на это, акции нефтяника в контексте форвардных мультипликаторов EV/EBITDA и P/E оцениваются на уровнях, близких к средним историческим. Это, на наш взгляд, неоправданно — мы полагаем, что по мере реализации «Восток Ойла» рынок всё больше будет учитывать его в оценке «Роснефти», что повысит мультипликаторы нефтяника. Отметим, что дополнительным источником апсайда может стать получение разрешения на экспорт трубопроводного газа.

«Башнефть» была одной из наиболее пострадавших от кризиса компанией из-за сильного снижения добычи в связи с особенностями распределения квот внутри «Роснефти». Сейчас ситуация меняется: благодаря постепенному снятию ограничений ОПЕК+ в декабре «Башнефть» увеличила добычу на 95% г/г относительно крайне базы прошлого года. Это позволяет рассчитывать на возвращение к прибыльности и выплате дивидендов, а их доходность на преф в 2022 году даже при норме выплат в 25% может достигнуть 15,7%. Мы полагаем, что рынок пока не заложил восстановление финансовых и операционных результатов компании, что будет меняться по мере выхода ближайших отчётностей. При этом привилегированные акции выглядят интереснее из-за их повышенного дисконта к обыкновенным, что, вероятно, временно и связано с отсутствием дивидендов по итогам 2020 года.

«Газпром» является ключевым бенефициаром аномально высоких цен на газ в Европе, т. к. более 80% его контрактов имеет привязку к фьючерсам на газ разной длины. Серьёзные санкции против него также маловероятны, т. к. в условиях энергетического кризиса заместить экспортируемый «Газпромом» объём невозможно. Возможны очередные задержки в запуске «Северного потока-2», однако у газового гиганта и сейчас достаточно экспортных мощностей для удовлетворения спроса. При этом дивидендная доходность «Газпрома» по итогам 2021 года может составить 13,9%, а по итогам 2022 года увеличиться до 16,7%, что является привлекательным по меркам компании значением.

Сергей Кауфман

Аналитик ФГ «ФИНАМ»

США. Евросоюз. Украина. Россия > Нефть, газ, уголь. Финансы, банки. Внешэкономсвязи, политика > oilcapital.ru, 3 февраля 2022 > № 3970202 Сергей Кауфман

Писатель и художник Валерий Бочков: «Часть нашей современной культуры — скандал, пощечина, удивление или шок»

Ольга ЕФИМОВА-СОКОЛОВА

Русский и американский художник и писатель, автор тринадцати романов, лауреат «Русской премии» и премии Эрнеста Хемингуэя Валерий Бочков рассказал «Культуре» о своей жизни в США, о смерти бумажных журналов, романах, соцсетях и о том, почему он считает свою американскую жену более русской, чем он сам.

— Вы переехали в США в 2000 году. Что вас там держит?

— Мне нужна абсолютная свобода, которая дает возможность принимать решения. Для меня это не эмиграция, а жизнь на даче. Эмиграция — понятие прошлого века. В Москве у меня осталась квартира в доме на Котельнической набережной, остался паспорт. За последние пять лет мы были в России раз пятнадцать — двадцать.

— Что вам мешает жить в таком же уединенном загородном доме в России?

— Мне не хватает свободы. Как любой нормальный художник и писатель, я не люблю власть в принципе. Мне многое не нравится и в США, и в Европе. Писатель, особенно русский, должен все время находиться в оппозиции. Он должен чувствовать боль простого человека.

В США мы купили несколько гектаров земли, и без приглашения сюда не может прийти никто. А если какой-то олигарх решит, что ему приглянулась часть моего леса или речки, то я могу дать ему пинок под зад.

Я окончил немецкую спецшколу, и у меня были все доступные блага. Дед был генералом. Я знаю эту систему от и до. Отчасти об этом и моя новая книга «Рисовальщик». Как и все мои романы, это остросюжетный триллер, но я пытаюсь размышлять и о том, что с нами тогда произошло.

— Кто на вас повлиял в литературном плане?

— Любой человек должен читать как можно больше, особенно в юности. Я родился в Прибалтике, отец был военным летчиком. Кстати, мой «Латгальский крест» немного об этом: военный гарнизон, аэродром, охота, рыбалка. Но учиться меня отправили к деду с бабкой в Москву, на Таганку. У них была фантастическая библиотека. В десять лет я прочитал «Гамлета», и он меня потряс. Еще я очень рано начал рисовать. Что читал, то и рисовал.

Вообще, на меня здорово повлиял Набоков. По его мнению, самый высший писательский пилотаж, когда у читателя исчезают слова, а возникают картины.

Начав писать достаточно поздно, я пришел в литературу подготовленным. Как ни странно, мне помогла работа с каналом «Дискавери». Когда организаторам шоу надо было идти к инвестору, звали меня, и я делал драматическую визуализацию — рисовал самую эффектную сцену. Я должен был увидеть это как творец. Это и было моим плавным переходом в литературу.

— Чем вы сейчас больше зарабатываете: живописью или книгами?

— Литература для меня — это хобби, но с профессиональным подходом. Деньги идут от живописных проектов. Я умею делать практически все: рекламу, иллюстрации, визуализацию, обложки для журналов.

— У вас совершенно разная техника живописи…

— Да. Мой агент Донна Розен, с которой я сотрудничаю 22 года, раньше жутко сердилась, так как я умею все, а предлагать нужно что-то одно.

Еще в 2008 году я придумал проект «Новые Деньги Мира». Мне пришла в голову занятная идея: на деньгах нарисованы какие-то короли, президенты, а надо объединиться и заменить их на героев, которым доверяют все. Это может нести позитивный заряд.

— А почему на вашем сайте среди портретов на купюрах нет русских?

— Для выставки в музее я должен был показать тех, кого бы узнали все. У меня есть русская часть — это пятнадцать героев, отобранных фокус-группой: Распутин, Троцкий, Гагарин, Толстой, Чехов, Малевич и другие.

— Ваша супруга — американка, расскажите, пожалуйста, где вы познакомились и чем она занимается?

— Познакомились, когда я первый раз приехал с картинами в Вашингтон, в 1989 году. Элизабет помешана на русской литературе и учила русский язык. А когда ее мечта осуществилась и она приехала работать в Москву, наши отношения плавно перетекли в более близкие.

До переезда в Вермонт Лиза работала аналитиком во Всемирном банке. С переездом, конечно, наш доход упал, но теперь я не понимаю, на что мы тратили там сумасшедшие деньги. Все, что нам надо, у нас есть. В Вермонте живут фермеры, они привозят нам мясо, овощи и цветы.

— На каком языке вы разговариваете с супругой?

— На английском. Хотя Лиза более русский человек, чем я. Какая бы критика ни возникала, она всегда на стороне русских. В Питере она всегда ходит в Музей обороны Ленинграда, а здесь постоянно переводит деньги в музей. Раньше она собирала коллекцию советских плакатов. У нас они висят в рамках, и мы планируем сделать выставку в местном Доме культуры.

Писатели эгоистичны, у них, как правило, скверный характер. Я не исключение — шероховат в общении и не пытаюсь понравиться всем. А вот Лизу обожают все, и многие терпят меня из-за нее. У нее настоящая русская душа — именно она предложила построить баню, сделать пруд. После парилки я сижу на крыльце, а она прыгает в снег.

В юности Лиза прочитала «Архипелаг Гулаг» на английском. И ее так потрясло, что люди, которые прошли войну, лагеря, живут с ней в одно время. Калифорнийцы, вообще, очень изнеженные люди. Для них главная задача — придумать, где встречать закат. А тут «Архипелаг Гулаг». Лиза и решила, что русские — это суперлюди, они через все прошли и еще Гитлера победили. Постепенно она отчасти разочаровалась, в конце 1990-х не все были такие благородные, но она по-прежнему очень любит русских, Россию и снег!

Лиза сейчас занимается благотворительностью, а я же только своими делами (книгами и картинами). Мне безумно повезло, что она меня терпит, и я стараюсь быть лучше. Самая главная задача союза — чтобы один делал другого лучше.

— А в чем вам еще повезло?

— Я пишу, о чем хочу и что считаю нужным. Я не думаю, как понравиться критикам и издателям, не думаю о премиях. Я даже не знал в 2014 году, что мне дали премию.

Я принципиально не пишу на английском языке. Набоков личной трагедией считал то, что пришлось оставить родной послушный русский язык ради второсортного английского. Я обожаю русский язык и пишу только на нем. Причем отвечаю за каждое слово в любой из моих книг.

Книга — это контракт между писателем и читателем. Автор составляет слова, чтобы показать свой мир. У слов есть две функции: они двигают сюжет вперед или раскрывают характер героев. Если этого нет, слова надо выкидывать.

— Расскажите, пожалуйста, про разницу между работой с российскими и зарубежными издательствами.

— С зарубежными издательствами я работаю как художник. А по поводу российских могу сказать, что ситуация катастрофическая. С объединением «Эксмо» и «АСТ» под началом одного человека пропала всякая конкуренция. Из «Эксмо» ушла Ольга Аминова, и издаваться я там больше не хочу. Новая серия у меня выходит в «T8Rugram». Вышло восемь моих книг, и я доволен тем, как это происходит. А Ольга Аминова стала моим литагентом в Москве.

— В 2019 году вы говорили, что в Америке много читают, причем преимущественно бумажные книги. Как обстоит ситуация сейчас?

— Меня потрясает, что продажи книг в США растут. Здесь вся информация по продажам связана с налогами и совершенно открыта.

Я недавно был в местной библиотеке. Туда постоянно приходят люди. Конечно, они не читают классику, даже О.Генри. У мужчин популярны нон-фикш книги — как сложить печь, например; у женщин — очень качественные триллеры, написанные женщинами.

— Умрут ли бумажные журналы?

— Здесь мы выписываем «Нью-Йоркер». Там пишут обо всем, но на очень высоком уровне, и из-за этого он популярен. Еще по воскресеньям мы получаем книжное приложение «Бук Ревью», там расписаны топ-20 книг в разных жанрах.

Также я хорошо себе представляю российские толстые журналы. С 2012 года я регулярно в них издавался. В России журналы никто не читает. Можно было бы их субсидировать, но нужно ли это? Кто сейчас будет выписывать «Дружбу народов»? Побеждают онлайн-журналы. Это печально, но это жизненный цикл, и он завершился.

— Что вы считаете самым большим своим достижением?

— Достижение — это финал. Процесс гораздо интереснее, чем подсчет достижений. Сравнивать достижения тогда и сейчас — очень модно, как и вывешивать дипломы.

— Но вы же выкладываете в интернете свои достижения, работы…

— Моя персона в медийном пространстве — это неизбежность. Часть жизни писателя — в социальных сетях. Я точно знаю дату, когда мне пришлось появиться в «Фейсбуке». Я поехал на вручение «Русской премии» в Москву, и в «Эксмо» мне сказали, что я должен быть в «Фейсбуке». Меня хотели изображать как американского принца для женщин 40+, я отказался, но избежать участия в соцсетях не удалось.

— А как же это удается Пелевину?

— Пелевину, Сорокину и Акунину повезло — они стали популярны до появления соцсетей. У них есть инерция той славы. Появись они сегодня, о них никто бы просто не узнал. Даже о Рембрандте. Этот вал информации страшен не тем, что профессионалам приходится соревноваться с армией дилетантов. Я веду литературную колонку и знаю, что, если стараешься быть мягким и ласковым, тебя никто не замечает. Часть нашей современной культуры — это скандал, пощечина, удивление или шок.

— Чем вы сейчас занимаетесь?

— Много разных проектов. Мне звонит агент — мы обсуждаем, я делаю, он забирает 20 процентов, остальное мне. К счастью, работы сейчас гораздо меньше. Я могу писать книгу, и надо мной никто не стоит с дубиной, как если бы я остался в «Эксмо». Все идет как нужно. То, что считаем провалом, на самом деле может быть лучшим подарком судьбы. Просто нужно остановиться, подумать и успокоиться. Я много занимаюсь медитацией. Когда живешь на природе, понимаешь, что сто рубашек или часы за 20 тысяч долларов — это не главное. Я не пишу, чтобы прославиться, — я как птица, которая поет. Птица ничего никому не должна, она сама выбирает песню и поет ее на свой лад.

Россия. США > СМИ, ИТ > portal-kultura.ru, 2 февраля 2022 > № 4244927 Валерий Бочков

Ответ Министра иностранных дел Российской Федерации С.В.Лаврова на вопрос СМИ по итогам телефонного разговора с Государственным секретарем США Э.Блинкеном, Москва, 1 февраля 2022 года

Вопрос: Передала ли Москва американской стороне ответы на их письменные материалы, направленные в связи с предложениями России по гарантиям безопасности? Чему был посвящён сегодняшний телефонный разговор с Э.Блинкеном? Какие контакты в этой связи планируется провести дальше?

С.В.Лавров: Сегодня услышали сообщения из Госдепартамента США о якобы полученном из Москвы ответе на тот документ, который американцы направили в качестве реакции на наше изначальное предложение о гарантиях безопасности в Европе.

Здесь есть недоразумение. Когда получили американскую реакцию где-то неделю назад, приступили к её изучению. Сразу было видно, что американцы предпочитают сконцентрироваться на обсуждении по-своему важных, но второстепенных вопросов: нельзя ли договориться о неразмещении ударных вооружений на взаимной основе, включая ракеты средней и меньшей дальности наземного базирования, которые раньше подпадали под ДРСМД, разрушенный США, транспарентность в сфере проведения учений, меры предотвращения непредвиденных инцидентов между боевыми самолётами, кораблями, и другие подобные шаги по укреплению доверия.

По ключевому вопросу, который побудил нас обратиться с инициативами к США и Североатлантическому альянсу, реакция была негативная. Имею в виду наши требования о том, чтобы все добросовестно выполняли договорённости о неделимости безопасности, которые были достигнуты в рамках ОБСЕ в 1999 г. в Стамбуле и в 2010 г. в Астане. Эти договорённости предусматривают не только свободу выбора союзов, но и обусловливают эту свободу необходимостью избегать любых шагов, которые будут укреплять безопасность какого-либо государства за счёт ущемления безопасности других. По этому ключевому вопросу мы увидели в реакции и США, и НАТО крайне отрицательное отношение. Они возводят во главу угла исключительно принцип свободы выбора союзов, полностью игнорируя условие, которое было на высшем уровне согласовано о недопустимости ущемлять при этом безопасность других государств.

Нас также тревожит, что другие страны НАТО, например, Франция, устами Министра иностранных дел не так давно заявила, что они настаивают на необходимости обеспечивать безопасность на основе документов, которые предшествовали принятию Стамбульской Хартии и Астанинской декларации. При этом цитирует документ Парижского саммита ОБСЕ 1990 г., в котором не было требования не укреплять свою безопасность за счёт безопасности других. Иными словами, этот ключевой принцип международного права, согласованный на евроатлантическом пространстве, наши западные коллеги пытаются попросту даже не проигнорировать, а предать полному забвению. Чтобы этого не произошло, когда мы получили реакцию из Вашингтона на наши изначальные предложения, я подробно описал то, о чём сейчас говорим, в отдельном послании и направил его всем министрам иностранных дел государств ОБСЕ и ряду других государств, чтобы они знали нашу позицию.

Сегодня подтвердил Госсекретарю Э.Блинкену, что эту тему не позволим «замотать». Будем настаивать на честном разговоре и объяснении, почему свои обязательства Запад выполнять не хочет вовсе или исключительно выборочно и в свою пользу. Э.Блинкен согласился, что здесь есть предмет для дальнейшего разговора. Посмотрим, как пойдут дела. На данном этапе завершаем межведомственное согласование поступивших от США предложений по другим вопросам. Будем докладывать их нашему Президенту.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 1 февраля 2022 > № 3960239 Сергей Лавров

«Локальный продукт становится менее рентабельным. Надо ориентироваться на глобальные цены»

«Cтартапы даже из Долины объявляют, что у них теперь глобальные зарплаты, не привязанные к локации. Можно жить в Южной Европе и получать лондонскую зарплату». Как пандемия сказалась на рынке труда?

Как создать команду, члены которой работают по всему миру в разных часовых поясах, почему некоторые компании вводят глобальные зарплаты, не зависящие от места проживания, и какой стартап нужно запускать сейчас — рассказывает Ирина Назарова, гендиректор международной компании Evil Martians, которая занимается разработкой интернет-продуктов.

— Вопрос удаленки всегда упирается в то, как работать с теми людьми, с которыми ты хочешь работать, но которые не живут рядом с тобой. Мы не просто как remote-first компания, а как компания, которая работает асинхронно. Стараемся сделать так, чтобы у каждого человека было максимум времени на сфокусированную работу, когда его никто не отвлекает, в явном виде выделить необходимую синхронную работу: совместные принятия решений, обсуждение сложных вопросов и так далее. Вся остальная работа делается асинхронно. Люди работают сфокусированно, никто не ждет, что они будут мгновенно отвечать на сообщения, у них отключены уведомления— они могут погрузиться в свою работу и эффективно ее делать. И есть запланированные в календаре встречи, когда они знают, что будут общаться. В итоге много коммуникаций переносится в текстовый вид: кто-то написал вечером, кто-то утром. И мы не так сильно зависим от часовых зон, в которых находимся, а у нас есть сотрудники в Японии, Штатах, Европе. Клиенты находятся в основном в США, Европе и так далее. Это позволяет нам иметь продуктивную асинхронную работу — всем нужно знать, что у них есть время спокойно поделать свои дела и никто не будет отвлекать тебя каждую секунду.

Мечта любого человека — сделать так, чтобы его не дергали каждую секунду. Чем более менеджерская у него роль, тем больше дергания становится.

Книга «Deep Work» (рус. издание «В работу с головой. Паттерны успеха от IT-специалиста» Ньюпорт Кэл) на научных примерах объясняет, почему постоянные триггеры и отвлечение разрушают эффективность. Интеллектуальную работу нужно делать в сфокусированном режиме, когда ты не отвлекаешься на другие задачи. Любое отвлечение разрушает то, что ты уже создал у себя в голове. Асинхронная работа — это технология, ей нужно учиться. Дело не только в удаленке как в таковой, но и в том, как она устроена.

Есть стартапы, которые не умеют в удаленку, в итоге у ребят постоянные незапланированные созвоны. Как будто бы ты в офисе и можешь постоянно подходить к человеку и отвлекать его.

Разумеется, это дикий стресс: ты не можешь отлучиться и распоряжаться своим временем. Сейчас, когда на всех рынках огромная конкуренция за сотрудников, очень важно, чтобы компания умела работать асинхронно.

Из-за того, что все перешли на удаленку, произошел гигантский шок на рынке труда. Зарплаты становятся более глобальными.

Раньше они всегда выглядели так: в Москве больше, чем в регионах, в Европе (смотря какой) больше, чем в Москве, в Штатах больше, чем в Европе. В Сан-Франциско и Нью-Йорке зарплаты намного выше, чем во всех остальных штатах и городах.

В 2021 г. в Сан-Франциско и Нью-Йорке зарплаты немного упали, несмотря на глобальную нехватку инженеров, а во всех остальных штатах — выросли, и достаточно сильно. Несколько моих знакомых стартапов объявили, что теперь у них глобальные зарплаты, без привязки к локации, потому что очень сложно понять, где человек на самом деле находится. Более того, это уже не имеет значения. Если все равно все работают через Zoom, Slack и другие инструменты, не так важно, где человек живет. Тратит ли он в Сан-Франциско на квартиру $4 тыс. или снимает огромный дом в Северной Каролине за $1 тыс.

Пока сложно сказать, насколько этот сдвиг глобальный и тектонический, но движение в эту сторону точно есть. С одной стороны, это здорово для людей, которые теперь могут найти работу в очень хороших компаниях, сильно повысить свою зарплату, живя в не самом дорогом месте.

Одновременно люди могут выбирать, где им жить. Можно жить в Южной Европе, где хороший климат, и получать лондонскую зарплату. С другой стороны, как раз в этих технологических хабах зарплаты не растут или даже немного падают, и как это на них скажется — хороший вопрос.

Вообще очень много разных сил действует на то, чтобы такая сильная концентрация талантов размазывалась по всему земному шару.

Не знаю, сохранится ли это после пандемии, когда люди массово начнут возвращаться в офисы, это сложный процесс. Он связан не только с тем, что сейчас зарплаты в среднем выросли, потому что везде не хватает людей и одновременно бум в теке. Но кажется, что удовлетворенность людей работой на удаленке падает. Видимо, из-за того, что сложнее решать конфликты, разговаривать на сложные темы и получать удовольствие от работы и общения. Когда мы видим друг друга вживую, кажется, что этого удовольствия больше, чем когда в Zoom.

Пока я вижу, что зарплаты стремятся к уровню посередине. В Нью-Йорке зарплата синьор-разработчика была в районе $200 тыс. в год, в Силиконовой долине — под $300 тыс. плюс акции и опционы. Сейчас, когда мы видим, что стартапы даже из Долины объявляют, что у них теперь глобальные зарплаты в районе $130-140 тыс. не привязанные к локации: живи хоть в Нью-Йорке, хоть в Польше — получаешь одну и ту же сумму. В Северной Каролине, скорее всего, будет ниже $100 тыс. Скорее, баланс ближе к текущим уровням дорогих регионов. Но мы не знаем, где он остановится.

Часть людей еще не вернулись в рабочую силу, и, когда они полноценно заработают, может, мы увидим корректировку. Многие компании вернутся к модели локальных офисов и зарплат, но многие — нет, они останутся в модели распределенных команд, и им что-то придется решать.

Возможно, перейти на зарплаты без привязки к месту, потому что люди перемещаются. Сейчас ты воспринимаешь это не как выбор между качеством и ценой. Ты говоришь: «Я буду искать лучшее качество, но без привязки к локации».

Типичные ошибки начинающих бизнесменов

При сравнении основателей успешных и менее успешных продуктов, сильнее всего бросается то, как опытные успешные предприниматели сфокусированы на одной идее. Опытный предприниматель понимает, что невозможно сделать все сразу, что, если гнаться за несколькими целями, ни одной не получится достичь. Особенно в условиях рынка, где все бегут и у всех есть деньги.

Очень важно быть сфокусированным и верить в простую идею, если занимаешься этим. Верить, что достаточно простая идея имеет достаточно глубокий потенциал. Нужно для начала нужно строить простой продукт и далее работать с реальными пользователями, с рынком.

Не надо сразу пытаться построить космолет, который лучше всего, что есть на рынке — это невозможно. Чем менее опытный человек в теке, тем более сложный продукт он пытается запустить. Делайте максимально простую версию и запускайтесь как можно скорее.

Когда только начался локдаун, был бум определенных индустрий: доставки, e-commerce, логистики. Потом — онлайн-образования, на подъеме сектор коммуникаций, тот же Zoom. В итоге развивается весь техсектор, потому что очень много работы перекочевало в онлайн, и все это происходит через разные инструменты. В итоге мы видим просто невероятный подъем. В 2021 г. в Штатах было в три раза больше IPO, чем в любой из последних пяти лет. Главным образом на IPO получают деньги фонды, которые вошли в капитал этих компаний на более ранних стадиях.

Но, помимо этого, изменились и оценки в бизнес-моделях самих венчурных фондов — все надо рассматривать как экосистему, потому что стартапы неотделимы от венчурных фондов. В 2021 г. оказалось, что прибыльность венчурного бизнеса намного выше из-за трехкратного роста IPO. В итоге венчурных денег на рынке стало невероятно много, все переходит к инвестициям на самой ранней стадии. Соответственно, в следующем году их тоже станет больше.

Все это происходит небезосновательно: массовая аудитория действительно стала больше пользоваться ИТ-продуктами из-за пандемии. Скорее всего, наши родители уже используют относительно много приложений, и им это относительно привычно и понятно.

Активизировались продукты, которые повышают эффективность в отраслях, изначально не технологических. Они были всегда, но считались менее хайповыми. Это SAAS-продукты, которые делают более эффективной работу слесаря, дизайнера, архитектора, человека, который стрижет газон… Поскольку технологии, мобильные устройства и приложения стали более привычны людям, уже можно помочь автоматизировать работу, уменьшить количество рутины, освободить ресурс для более творческой работы, работы с людьми. Все, что люди делают хорошо, должны делать люди. А все, что делают плохо: копируют и переносят данные, заполняют какие-то формы — все должно быть автоматизировано. Все эти системы позволяют использовать данные для того чтобы правильнее принимать решения: куда ехать на заказ, куда не нужно ехать, кому отдать заказ.

Миллион простых решений для нетехнологических индустрий могут создать большую ценность для экономики и мира.

Привлекательные ниши стартапов, риски высоких зарплат и регуляции

Мы много смотрим на образование и инструменты для разработчиков. Разработчиков становится с каждым годом все больше, и, скорее всего, это продолжится. Пока сектор приносит пользу, а неэффективностям не видно конца, спрос на разработчиков будет. Здесь можно делать очень много всего, начиная с образования и заканчивая инструментами. Есть идея, что раньше инструменты для работы выглядели так, будто усложняют жизнь, считалось, что их использовали от безысходности. Сейчас из-за большой конкуренции и прогресса можно очень быстро улучшать продукт. Инструменты для работы выглядят почти как инструменты для развлечений, хорошо и просто.

Индустрия независимых создателей контента на невероятном подъеме, скорее всего, она будет развиваться и дальше, потому что мы поменяли модель потребления контентной информации, и нам нужно много всего разного.

Рост зарплат в ИТ-секторе представляет определенную угрозу для локальных продуктов.

Если у вас стартап в России, на российский рынок, на рынке труда он будет конкурировать за разработчиков со стартапом из Израиля или США, работающем на глобальном рынке. И конкурировать по зарплате крайне сложно. Лучше делать глобальный продукт для глобального рынка, потому что локальный продукт на локальном рынке становится все менее рентабельным — зарплаты разработчиков растут. Нужно ориентироваться на глобальные цены и глобального покупателя.

Другой риск, связан с тем, есть ли пузырь на ИТ-рынке. Действительно ли мы создаем настолько больше ценности или нам так кажется? Это похоже на то, что происходило в финансах перед 2008 г. Рынок растет, на нем больше денег, растут оценки и мультипликаторы. Растут зарплаты, причем не на 3% в год, а на 10%. Это означает, что на рынок начинают переходить люди из других индустрий, которые могут иметь гораздо более краткосрочную мотивацию, чем те, кто был в этом секторе, когда там не было таких зарплат.

В 2008-2009 г. было странное отношение к финансам: понимание, что там работают акулы, не очень хорошо с этикой, во многих компаниях происходят не очень честные вещи. Но все равно было ощущение, что там можно много заработать и что там собрались классные, умные и амбициозные люди. В теке пока нет вопросов по этике, но есть вопросы по тому, какие приходят люди и какая у них мотивация сейчас, когда зарплаты очень высокие. Все это может негативно сказываться на том, насколько симметрично распределяется зарплата на рынке. С этой точки зрения никогда нельзя понять, есть ли пузырь — на этот вопрос можно ответить только постфактум.

Кстати, после 2008 г. в сферу финансов пришли регуляторы и взяли сектор за жабры достаточно сильно. Что-то подобное может происходить с техсектором и отчасти уже происходит: например, баннеры о политике конфиденциальности данных на сайтах. Баннер, который никто не читает, создает хоть какую-то ценность? Самое худшее, что может произойти с индустрией — это полная регуляция.

Индустрия зарегулирована, деятельность лицензирована, образование становится супердорогим, и доступ на рынок становится очень ограниченным – вот каким образом можно все убить.

Как это может выглядеть для тека? Facebook, теперь Meta, уже давно интересуются регуляторы. Как Facebook влияет на людей, тинейджеров, как он управляет фильтрацией контента и прочее. В худшем случае представьте, что любой человек, разрабатывающий продукт с пользовательскими данными, должен быть лицензированным специалистом, который должен будет проходить миллионы тренингов по этике, обращению с данными и еще что-то. Сейчас от этого далеко, но мы видим, что у технологических продуктов есть тенденция становиться монополиями, но в каком-то новом смысле. Там может прийти регулятор и сказать, что нужно сделать конкуренцию. Но предсказать последствия очень сложно.

Мне нравится идея умной регуляции, конкуренции среди конечных приложений, например, без алгоритмически сложного подбора контента или платного приложения без рекламы. Можно много чего придумать, и в случае открытой конкуренции можно многое сделать. Но я боюсь, что можно представить себе хорошую регуляцию, но на практике будет плохая. Любая регуляция — это огромный риск, что индустрия будет заторможена и остановлена.

Текст написан на основе подкаста «Экономика на слух». Ведущий Филипп Стеркин

Россия. США. Весь мир > Приватизация, инвестиции. СМИ, ИТ. Образование, наука > dk.ru, 31 января 2022 > № 4077641 Ирина Назарова

Мать всех санкций

Что возможное введение новых санкций США может значить для российской экономики и для отечественного ТЭК?

На прошедшей неделе наступила долгожданная развязка политико-дипломатической драмы последнего месяца — посол США в Москве Джон Салливан в среду вечером привез в МИД России письменный ответ США (а по сути — коллективного Запада) на российские требования о гарантиях безопасности. Детали ответа по просьбе самих же «ответчиков», в роли которых в этот раз выступают Соединенные Штаты и их союзники, не разглашаются. По косвенным высказываниям российских дипломатов, в ответе есть желание продолжать переговоры, но нет главного — самих гарантий. Мяч теперь на российской стороне, и эксперты (да и политики тоже) теряются в догадках о том, какой будет реакция России.

Параллельно с подготовкой ответа на российские требования разыгрывалась еще одна драма под названием «российское вторжение на Украину». Западные средства массовой информации настолько убедительно доказывали все это время безальтернативность войны и вторжения, что из Киева в буквальном смысле побежали иностранные дипломаты с семьями, учителя, бизнесмены и простые туристы. Нервозности добавила и риторика американских конгрессменов — России пригрозили новыми, невиданными до этого времени «санкциями из ада» или даже какой-то «матерью всех санкций». Звучит действительно устрашающе, но как-то очень неконкретно. Что же на самом деле это может значить для российской экономики и для отечественного ТЭК?

Начнем с того, что авторы нового законопроекта о санкциях против России во главе с сенатором-демократом Робертом Менендесом от штата Нью-Джерси (который и ввел в обиход новый термин — «Mother-of-all-sanctions bill») столкнулись с трудностями при рассмотрении проекта. По собственному признанию, политикам банально не хватает времени для того, чтобы придумать и провести через конгресс новый пакет санкций. Сенаторы США затрудняются принять санкции против России, поскольку им некогда это сделать, и причиной тому — зимняя непогода и быстро распространившийся омикрон-штамм.

И тем не менее кое-какие конкретные предложения сенаторов были озвучены публично.

Законопроект, который и назвали «матерью всех санкций», предполагает санкции против «Северного потока-2», добывающих отраслей, нескольких российских банков, госдолга, президента Владимира Путина и других представителей руководства страны. Также новые санкции предполагают блокировку расчетов в долларах при поставках российских энергоносителей. Снять санкции в случае их введения президент США сможет только после обращения в комитет палаты по ассигнованиям, где необходимо будет подтвердить, что не осталось оснований для ограничительных мер.

После того, как новый предполагаемый пакет «матери всех санкций» был озвучен, первыми занервничали европейские покупатели. В частности, представители немецкого истэблишмента прямым текстом требуют исключить поставки энергетических ресурсов из пакета санкций ввиду того, что немецкая (и европейская) экономика критически зависит от российских энергоносителей. Резкое и одномоментное прекращение поставок из России приведет к энергетическому кризису и создаст предпосылки для социальной катастрофы во многих странах Европейского союза, которые и без того испытывают сильное давление из-за ковидных ограничений и взрывного роста цен на газ и другие энергоресурсы.

Что же касается российской позиции, то, на наш взгляд, при малой вероятности масштабных ограничений поставок нефти и газа на европейский и мировой рынок нарастают риски, связанные с привязкой российских торговых контрактов к доллару и к западным рыночным индикаторам, — фактор уже вполне очевидный и предсказуемый.

Вячеслав Мищенко

Руководитель Центра анализа стратегии и технологии развития ТЭК РГУ нефти и газа им. И.М. Губкина

США. Евросоюз. Украина. Россия > Нефть, газ, уголь. Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > oilcapital.ru, 31 января 2022 > № 3970152 Вячеслав Мищенко

Рынок акций устал ждать Украину: перешагнул конец года и упал сам

постковидный восстановительный отскок экономики заканчивается

Сергей Ануреев

В январе 2022 года российский рынок акций пережил значимое падение, дно которого пришлось на понедельник 24 января.

Индекс московской биржи IMOEX 3 января составлял 3852 пункта, а 24 января – 3235 пунктов, то есть упал на 16%. Относительно последнего пика этого индекса середины октября 2021 года (на уровне 4290 пунктов) падение составило 25%. С учетом колебаний курса рубля, долларовый индекс российских акций РТС упал 24 января относительно октябрьского пика на 33%. Такое суммарное падение стало немногим меньше падения марта 2020 года на фоне первой волны ковидных ограничений.

Индекс американского рынка акций S&P500 24 января падал до 4239 пунктов с отметки 4813 на 4 января, то есть падение составило 12%. Этот индекс упал до уровня середины июня 2021 года, хотя и остался значительно выше отметки начала 2021 года (около 3700 пунктов).

Коррекция американского индекса 17 июня случайно совпала с днем выхода ролика "Пузырь акций скоро лопнет" на канале "День", в котором автор этой статьи вместе с инвестиционным аналитиком Дмитрием Голубковым предупреждали о перегреве американского рынка акций. То есть покупавшие американские акции после выхода указанного ролика получили убытки по состоянию на конец января этого года.

В "Завтра" 18 декабря вышла статья автора этих строк под названием "Поиск крайних: пузырь акций и внешняя политика США". В той статье было представлено известное среди инвесторов сопоставление прибылей американских корпораций и индекса акций S&P500, которое показывало перегрев рынка акций примерно в два раза. Также в статье был представлен график этого индекса акций с 1970-х годов с историческими минимумами, которые зачастую совпадали с ограниченными военными конфликтами. Именно военные конфликты были яркими нетипичными событиями, которые отвлекали внимание массы инвесторов от перегрева и коррекций, не давали им правильно интерпретировать дно и заработать на отскоке.

Феномен отчётности на конец года

Большинство инвестиционных банков и фондов живет годичными интервалами, с подсчетом финансовых результатов, выплатами дивидендов и бонусов по итогам календарного года. Именно годовые результаты входят в корпоративную историю, и именно на их основе формируются долгосрочные модели перспектив конкретных акций и рынка в целом. Дорогие акции и большие прибыли взаимосвязаны, как и упавшие акции и убытки от переоценки портфелей.

Феномен конца года общеизвестен, и к нему спекулянты готовятся. Крупные банки и фонды вынужденно тащат вверх котировки акций к концу года и не заинтересованы в обвалах накануне годовых отчетных дат. Некоторые аспекты регулирования деятельности банков и фондов требуют показать приличные объемы денег на конец года, что побуждает к умеренным распродажам акций. Постновогодние коррекции неизбежны, поскольку дивиденды и бонусы чаще платятся деньгами, а деньги появляются в основном по результатам продаж акций. Некоторые прозорливые инвесторы заранее в ноябре-декабре сокращают свои вложения в акции, чтобы успеть до постновогодних коррекций.

Американский рынок акций показывал боковой тренд весь IV квартал, когда рынки суммарно почти не росли, когда боролись желающие протащить дорогие акции за годовую отчетную дату и желающие продать ранее конца года. В тот квартал рынок пережил три волны, с локальным дном 4 октября, 1 и 20 декабря, с суммарным ростом с 4300 до 4793 пункта. То есть формально в краткосрочной квартальной ретроспективе крупным игрокам удалось даже приподнять котировки акций, но затем случился январский откат на уровни самого начала IV квартала.

Российский рынок акций получил предновогодний сигнал 17 ноября. До этого пик индекса акций московской биржи IMOEX был 20 октября, затем почти месяц индекс колебался с минимальным трендом на понижение, а 17 ноября ВТБ объявил о продаже огромного пакета акций "Магнита", да еще с дисконтом в 10%. Тогда курс доллара был 72 рубля, и остроты вокруг Украины временно не было. Продавать столь внушительный пакет акций со столь приличным дисконтом логично, если знать, что акции упадут еще сильнее. За неделю до публикации сделки акции "Магнита" стоили 6860 руб., за день до публикации – 6560, а 24 января – 4723, на 31% дешевле, чем на дату сделки.

После годовой отчетной даты и до массовой публикации годовой аудированной отчетности эмитентам желательно не иметь крупных проблем. Аудиторский стандарт «события после отчетной даты» требует, чтобы крупные негативные события между отчетной датой и выпуском аудированной отчетности отражались в комментариях к этой отчетности. Если же события совсем негативные, то необходимо пересчитать основные показатели отчетности.

Завал рынка акций США и затем России в марте 2020 года связывают с введением первых массовых ограничений против распространения ковида. Однако к тому времени ковид с медицинской точки зрения уже пару месяцев был значим в Китае и Италии. Главное с позиций рынка акций, что большинство крупнейших корпораций успело к началу-середине марта выпустить свои отчеты по итогам IV квартала 2019 года.

Фактор отчетной даты на конец года критически важен для налогов, поскольку налоговые периоды в основном соответствуют календарному году. Упрощенно, положительная переоценка за календарный год выросших в цене акций увеличивает суммы налогов, а для богатых американцев и по США в целом налоги на капитал больше налогов на труд. Падение же акций позволяет налогоплательщикам переносить убытки от отрицательной переоценки на будущие периоды и на трудовой доход, сокращая и обнуляя налоги. Крупные корпорации даже умудряются получать возмещения ранее уплаченных налогов.

Механика отвлекающих ярких политических событий

Крупные спекулятивные доходы требуют не просто бумажной переоценки акций при их росте и падении, а именно перепродаж огромных объемов акций. Бумажная переоценка важна для бумажных прибылей и налогов, но для реальных бонусов и дивидендов нужны деньги. Крупным спекулянтам необходимо держать большие штаты сотрудников, платить огромные бонусы и дивиденды, давать немалые деньги лоббистам и политикам, платить десятки миллиардов штрафов на сверхприбыли.

Вроде каждый день биржи показывают внушительные объемы торгов, но до 90% этих объемов приходится на торговые роботы, которые пытаются ловить небольшие изменения в течение одного или нескольких дней. Реально, за вычетом спекулянтов и торговых роботов, через биржу ежемесячно проходит всего несколько процентов акций каждого эмитента.

Например, объемы торгов акциями Сбера в спокойные периоды составляют десятки миллиардов рублей ежедневно, а в кризисные – до сотни миллиардов в час. Однако эти размеры необходимо делить на десять, чтобы исключить эффект торговых роботов. Капитализация Сбера в октябре 2021 года достигала 8,7 трлн рублей, и для реальной продажи хотя бы нескольких процентов акций другим инвесторам необходимы месяцы.

Если обвал акций происходит по сугубо финансовым причинам, то движущие силы этого обвала достаточно быстро распознаются другими игроками. Биржа вроде обезличивает заявки и сделки, но опытные игроки вполне понимают стратегии, которые скрываются за этими обезличенными данными. Игра одного или нескольких крупнейших игроков обрастает подражателями, которые быстро отъедают возможности крупных перепродаж и заработков.

Реально крупная игра в своей острой фазе длится месяцы или кварталы, в ходе которых необходимо нейтрализовать подавляющую часть средних и мелких инвесторов. Нейтрализация происходит путем ярких событий, не укладывающихся в обычную логику инвесторов и в алгоритмы торговых роботов. Чтобы непонимающие боялись выкупать подешевевшие акции и не мешали это делать крупнейшим игрокам.

Проблемы с электронными технологиями являются одной из причин сомнений или даже паники обычных инвесторов. Чёрный понедельник 19 октября 1987 года с обвалом рынка акций США на 23% за день был связан с коллапсом компьютерных программ торгов, которые тогда еще были новым явлением. В еще большем масштабе коллапс веры в IT гигантов в составе индекса NASDAQ проявился в 2001 году, когда лопнул крупнейший на тот момент пузырь акций. В России также известны примеры сбоев программ московской биржи, очень редких, но бывавших иногда в самые нужные дни дна рынков.

Параллельно можно продемонстрировать публике политические мыльные оперы. Администрацию Рейгана сотрясал скандал Иран-Контрас аккурат в кварталы надувания и разрешения локального пузыря рынка акций 1987 года. Скандал Клинтон-Левински стартовал в самом начале 1998 года, почти сразу после дна Азиатского финансового кризиса, длился в острой фазе год, когда финансовые проблемы перекинулись на Восточную Европу и Россию.

Локальные вооруженные конфликты являются важными нетипичными событиями. Острые фазы первой и второй войн США в Персидском заливе совпадали с длительным дном американского фондового рынка. Бомбежки Югославии в 1999 году проходили на фоне трудностей разрешения российского кризиса 1998 года, разворачивавшихся кризисов в Аргентине и Бразилии, перед кризисом в Турции. Грузино-Южноосетинский конфликт августа 2008 года «совпал» с переходом поначалу латентного кризиса 2008 года в острую фазу обвала и депрессии.

В 2021 году китайский фондовый рынок терзался гипотетической эскалацией ситуации вокруг Тайваня, из-за чего он показал нулевую динамику на фоне роста американского рынка акций на 27%. Индекс шанхайской биржи достиг пика 15 февраля и повторил этот пик 6 сентября на уровне 3703 пункта, с крупными коррекциями минус 10% в марте, июле-августе и ноябре. Именно на эти месяцы приходился пик публикаций по напряженности вокруг Тайваня.

Валить нельзя поддерживать

Довольно много игроков на рынке акций выиграли от обвала марта 2020 года, последующего отскока и бурного роста. Еще больше инвесторов знают истории этих выигравших и желают повторить их успех. Поэтому многие инвесторы распродавали акции в IV квартале 2021 года в расчете на будущее падение акций и возможность откупить их на дне, как в конце марта 2020 года.

Пятерка крупнейших американских IT-гигантов аккумулировала десятки и даже сотни миллиардов долларов на своих счетах и в краткосрочных инвестициях. Эти огромные деньги были собраны лишь отчасти на продаже программных продуктов или услуг, а больше за счет займов и игры на своих акциях. С помощью этих огромных денег IT-гиганты готовы двигать цены своих акций и весь американский фондовый рынок в нужном им направлении.

У большого обвала фондового рынка есть противники в лице президентской администрации и верхушки партии парламентского большинства США. Такой обвал неминуемо означает падение экономики, сокращение доходов и рост расходов федерального бюджета, скачок бюджетного дефицита и государственного долга. Американских президентов и правящие партии избиратели оценивают именно по динамике рынка акций, госдолга и ВВП.

Крупные обвалы рынка акций случались на пересменке американских президентов, когда уходящие и приходящие команды перекладывали банально ответственность друг на друга. Классическим примером этому является фраза Буша-младшего «рецессию принял – рецессию сдал», описывающую кризисы 2001 и 2008 годов.

Компромисс между спекулянтами и политиками обычно достигается в виде значительной коррекции рынка акций внутри года с выправлением ситуации по итогам года. Коррекция рынка акций необязательно может быть в марте с перспективой отскока за большое количество месяцев до конца года, как в 2020 году во время первого ковидного локдауна. В 1987 году обвал акций случился в октябре, но он похоронил накопленные прибыли за 9 месяцев, с небольшим плюсом по году в целом.

Трамп не первый президент, ставший жертвой несвоевременного падения фондового рынка. Буш-старший проиграл Клинтону из-за слабой динамики рынка акций и затянувшейся рецессии. Администрация Байдена и Демократическая партия должны продемонстрировать в первой половине 2022 года большой прогресс в части сокращения бюджетного дефицита перед выборами в Конгресс.

В США налоговые декларации по подоходному налогу поступают до середины апреля следующего года, а доплаты налогов распределены на три даты апреля, июня и сентября. То есть в эти три месяца наступившего 2022 года федеральный бюджет будет получать дополнительные доходы от успехов (или пузыря) рынка акций 2021 года. При обвале акций налоговые платежи могут быть отложены (так сделали в 2020 году), а банки и корпорации выстроят очереди своих лоббистов за государственной поддержкой. О сокращении бюджетного дефицита можно будет забыть, с вытекающими политическими последствиями.

Обвалить сразу или поэтапно

Новейшая история американского рынка акций и политической системы указывает, что наиболее вероятное время крупного обвала – 2023 год, ближе к финалу президентства Байдена. Очень почтенный возраст Байдена с самого начала его президентства давал основание считать его президентом одного срока. Однако если большинство предполагает такое развитие событий, а большинство не может одновременно выиграть на фондовом рынке, то события на рынке акций будут, вероятно, развиваться быстрее.

В умеренной американской коррекции на 10% заинтересованы крупные игроки, если они понимают проблему большого перегрева рынка. Такая коррекция позволяет внушить массе инвесторов мысль о покупке подешевевших акций в преддверии их якобы очередного роста. Ведь чтобы крупные игроки могли распродать приличные части своих портфелей акций до еще более крупного обвала, кто-то эти акции должен покупать. Это как не пожадничать с продажей акций "Магнита" с дисконтом в 10% незадолго до коррекции в 31%.

История американских кризисов 2001 и 2008 годов является наглядным примером каскада умеренных коррекций с распродажами за год до финальных обвалов. Тогда были популярны шутки типа «купи одно дно и получи второе в подарок». В оба кризиса наиболее дальновидные средние игроки терзались сомнениями и ждали обвала год, а крупный обвал все никак не наступал. В фильме "Игра на понижение" (The Big Short) герои видят реалии роста дефолтов по ипотеке, но не понимают, почему рынки ипотечных облигаций удерживаются от обвала.

Обвал российских индексов акций на минус 25-33% обозначил дно рынка, надеемся, без повторения мема 2008 года «получи второе дно в придачу». Значения обвалившихся индексов пока стоят аккурат на отметке января 2020 года перед ковидом. Терпеливые долгосрочные инвесторы, купившие акции 2-3 года назад до перегрева рынка, остаются в небольшом плюсе, в том числе с учетом полученных дивидендов. Спекулянты же оказались лишены возможности выкупить большие объемы подешевевших акций, поскольку восстановление рынка началось быстро.

На пользу быстрого обвала и выхода на обоснованные фундаментальные показатели указывают туманные перспективы российской экономики. Постковидный восстановительный отскок экономики заканчивается, процентные ставки повышены и будут сокращать потребительский и инвестиционный спрос, скачок инфляции грозит обернуться стагфляционным падением спроса на вторичные товары, демография продолжает фундаментально ограничивать экономическое развитие. В таких условиях «палить» огромные деньги на поддержку фондового рынка вредно, и лучше его обвалить с быстрым нащупыванием дна.

Соединённым Штатам тоже придется осознать резкое торможение экономического роста и необходимость крупной коррекции акций. Процентные ставки в США ещё только предстоит повысить, хотя инфляция там столь же высокая с будущим стагфляционным феноменом. Предстоит и крупное повышение налогов на богатых, и заморозка индексации бюджетных расходов для обуздания бюджетного дефицита. Рост численности населения в США вроде продолжается, но структурные проблемы рынка труда между различными социальными группами нарастают. На этом фоне куда лучше выглядят позиция Китая и России с фондовыми рынками уже на уровнях двухгодичной давности.

Подводя итог, следует подчеркнуть, что крупным игрокам рынка акций США необходим внешний негатив для большой игры на понижение, а политической системе США – внешнее оправдание на случай обвала рынка акций. Для России главное проявлять сдержанность, чтобы США сами «варились» в своей финансово-политической кухне без российского вовлечения в какие-либо боевые действия. Пусть рынок акций США достигнет дна в 2023 году сам, а пока американцы могут потренироваться в жарких дискуссиях о новых реалиях геополитики и экономических ограничениях.

Автор — доктор экономических наук, профессор департамента Общественных финансов Финансового университета

Россия. США. ЦФО > Образование, наука. Финансы, банки. Госбюджет, налоги, цены > zavtra.ru, 28 января 2022 > № 3962650 Сергей Ануреев

Игорь Иванов - о том, кому выгодна информационная кампания вокруг ситуации с Украиной

Текст:Игорь Иванов (президент Российского совета по международным делам (РСМД), министр иностранных дел России (1998-2004 гг.))

Все последние дни и недели информационное пространство заполнено различного рода апокалиптическими прогнозами и сценариями развития событий вокруг Украины. Журналисты, эксперты и политики с серьезным видом рассуждают о неизбежности российско-украинской войны, о подготовке переворота в Киеве, о сокрушительном ответе Запада и даже о грядущем глобальном конфликте с применением ядерного оружия.

Попробуем ответить на несколько взаимосвязанных вопросов, которые, наверное, возникают в голове любого человека, на которого обрушивается эта волна мрачных пророчеств и предсказаний. Для чего развязана вся эта информационная атака? Кто может за ней стоять? Кому она выгодна? Что на самом деле происходит или может произойти вокруг Украины в ближайшем будущем?

Начнем с планов и намерений Москвы. Любому мало-мальски знакомому с устройством власти в России понятно, что об истинных планах или намерениях российской власти может быть осведомлен только очень узкий круг особо приближенных к этой власти людей. Эти люди в информационном пространстве, как правило, "не засвечиваются". С громкими заявлениями обычно выступают те, кому начальство поручило пошуметь, либо те, кто действует на свой страх и риск для того, чтобы быть замеченными и оцененными высшим руководством. Никто из этих "говорящих голов", разумеется, ни в какие планы Кремля не посвящен, а просто на более высоком или более низком профессиональном уровне отрабатывает свой номер. К сожалению, развернутая такими неравнодушными людьми кампания вокруг якобы надвигающейся войны в Украине, не имея под собой никакой основы и никакого практического значения, неизбежно воздействует на общественные настроения в нашей стране, вызывая панические или же, наоборот, милитаристские настроения. В совокупности с тяжелыми последствиями, вызванными до сих пор до конца не преодоленной пандемией, развернутая воинствующая кампания способна серьезно деморализовать и травмировать российское общество. Какие могут быть последствия этого процесса, покажет время, но ничего хорошего от этой истерии ожидать явно не приходится.

Могут предположить, что очередная антиукраинская кампания кому-то нужна в России, чтобы отвлечь внимание от серьезных социально-экономических и политических проблем, поднять патриотический дух населения и сплотить страну. Если так кто-то и думает, то, скорее всего, со временем его может постигнуть серьезное разочарование. Сама мысль о войне против Украины или на Украине никак не тянет на новую национальную идею, это совсем не та платформа, на которой могло бы консолидироваться российское общество.

Теперь попробуем взглянуть на эту проблему с украинского угла. Надо признать, что на Украине есть немало сил, которые по разным причинам заинтересованы в нагнетании информационной истерии вокруг отношений с Россией. Они исходят из того, что роль безвинной жертвы кровожадного российского медведя может дать Украине только дивиденды. Во-первых, по их мнению, в таком положении легче реализовывать план формирования новой национальной идентичности. Во-вторых, в этих условиях Запад, возможно, будет готов закрыть глаза на внутриполитические скандалы, коррупцию и другие проблемы украинского государства. В-третьих, изображая жертву, можно рассчитывать на увеличение экономической и военной помощи. В-четвертых, многие неуклюжие действия российской пропаганды только усиливают антироссийские настроения в самой Украине. Поэтому логично предположить, что Киев и дальше будет стремиться делать все, чтобы подогревать напряженность на информационном пространстве.

Для Вашингтона и его евроатлантических союзников развернувшаяся кампания вокруг "неминуемой" российской агрессии на Украине тоже на руку. Она позволяет отвлекать внимание от собственных внутренних проблем. Позволяет сомкнуть ряды внутри архаичного Североатлантического блока. Отвлекает внимание от позорного бегства западных армий из Афганистана. Фиксируя внимание на происходящих вокруг Украины событиях, Белый дом пытается бороться с распространенными в Европе представлениями о том, что атлантическое направление внешней политики США окончательно отходит на второй план в системе американских приоритетов, уступая место более важному для Вашингтона индо-тихоокеанскому направлению.

Одним словом, каждый занят своим делом, раскручивая пропагандистскую войну вокруг Украины.

А есть ли силы, которые действительно могли бы быть заинтересованы не в пропагандистской, а реальной войне на Украине? Здесь картина выглядит иначе. Если отбросить мнения оголтелых фанатиков и профессиональных провокаторов, то выяснится, что настоящая война с применением современных видов вооружений, с бесчисленными жертвами и колоссальными разрушениями никому не нужна. От такой войны проиграют все: и Россия, и Запад, и Украина. Она имела бы для всех такие политические, военные и экономические издержки, от которых было бы не так просто оправиться в течение не только долгих лет, но, вероятно, в течении целых десятилетий. Последствия крупной войны в центре Европы были бы не менее долгосрочны, чем последствия аварии на Чернобыльской АЭС, которые присутствуют в нашей жизни вот уже почти сорок лет. Кто готов пойти на такой риск?

Оставляя на совести многочисленных диванных стратегов их прогнозы и сценарии военного конфликта в центре Европы, позволим себе сделать не очень оригинальный, но по-прежнему актуальный вывод: единственно достойный для всех сторон выход из нынешней ситуации состоит в том, чтобы, не откладывая, садиться за стол переговоров о гарантиях взаимной безопасности. Россия, США, НАТО представили свои предложения на этот счет. Позиции сторон известны. Теперь надо договариваться.

Россия. Украина. США > Внешэкономсвязи, политика > rg.ru, 28 января 2022 > № 3953893 Игорь Иванов

Ответ Министра иностранных дел Российской Федерации С.В.Лаврова на вопрос СМИ, Москва, 27 января 2022 года

Вопрос: Вы получили ответ американцев на российские предложения по гарантиям безопасности. Что в нем? Какая реакция? Э.Блинкен заявил, что они не хотят, чтобы переданный материал предавался гласности. Что решила российская сторона?

С.В.Лавров: Думаю, что содержание ответа в самое ближайшее время станет известно широкой общественности. Как нам сказали американские коллеги (хотя они и предпочитают, чтобы документ остался для конфиденциального дипломатического диалога), он согласован со всеми союзниками США и украинской стороной. Нет никаких сомнений, что в самое ближайшее время он «утечет».

Что касается содержания документа. Там есть реакция, позволяющая рассчитывать на начало серьезного разговора, но по второстепенным темам. По главному вопросу в этом документе позитивной реакции нет. Главным вопросом является наша четкая позиция о недопустимости дальнейшего расширения НАТО на Восток и размещения ударных вооружений, которые могут угрожать территории Российской Федерации. Эта позиция сложилась не на пустом месте. Как вы знаете, вопросы о нерасширении или расширении НАТО (кому как хочется и как нравится) – давняя история. В начале 1990-х гг., в 1990 г., когда объединялась Германия и решались вопросы европейской безопасности, нам клятвенно обещали не расширять НАТО ни на дюйм восточнее р.Одер. Эти факты хорошо известны, изложены во многих мемуарах деятелей Великобритании, США, Германии. Однако сейчас, когда эта тема стала обсуждаться весьма остро, нам сначала сказали, что заверения были устные. Потом, когда мы показали мемуарную литературу, наши западные партнеры стали ссылаться на то, что это было не совсем серьезно, их не так поняли. Совсем не «по-взрослому» стали объяснять свою линию на безоглядное расширение Альянса.

Теперь же, когда мы предъявляем не устные обещания, а письменные документы, под которыми подписались лидеры всех стран, входящих в ОБСЕ, включая президента США (Стамбульская декларация 1999 г., Астанинская декларация 2010 г.), нашим западным партнерам приходится уже выкручиваться из более серьезной ситуации. Что я имею в виду: и в том, и в другом документе записано, что мы все привержены принципу неделимости безопасности и обязуемся свято его соблюдать. Этот принцип четко сформулирован. В нем два главных взаимосвязанных подхода. Первый: признается право каждого государства свободно выбирать военные союзы. Второй: обязательство каждого государства не укреплять свою безопасность за счет безопасности других. Иными словами – право выбора союзов четко обусловлено необходимостью учитывать интересы безопасности любого другого государства ОБСЕ, в том числе Российской Федерации.

Показательно, что сейчас, когда на наши предложения договориться о юридически обязывающих гарантиях в Евроатлантике реагируют западные коллеги, они всегда призывают выполнять согласованные принципы, касающиеся архитектуры безопасности в Евроатлантике. Тут же говорят: это означает, что НАТО имеет право расширяться, никто не вправе запретить натовцам рассматривать обращения любой другой страны. Принцип, согласно которому нельзя укреплять свою безопасность за счет безопасности других, сознательно замалчивается. Ни Стамбульская, ни Астанинская декларации нашими западными партнерами в дискуссиях о евробезопасности, которые сейчас проходят, не упоминаются. Старательно обходятся стороной. Мы такое положение принять не можем. Если про 1990-е гг. нам объясняли отсутствием письменных обязательств о нерасширении НАТО, теперь эти письменные обязательства у нас есть. Они были подтверждены в рамках ОБСЕ не единожды, в том числе на высшем уровне. Мы сейчас будем делать основной упор на разъяснение этой лукавой позиции наших западных коллег.

В Женеве, когда мы с Э.Блинкеном вели переговоры, я спрашивал, как они могут объяснить свою позицию, согласно которой рассматривают обязательства, принятые в рамках ОБСЕ, исключительно как «меню». Из него они выбирают только то, что «вкусно» для них. То, что они обязались делать с точки зрения интересов других, они пытаются проигнорировать и заболтать. Э.Блинкен ничего не ответил на этот вопрос, пожал плечами. И всё. Я предупредил его, как и наших других коллег, что в самое ближайшее время мы направим им официальный запрос с требованием объяснить, почему они выдергивают из своих собственных обязательств только один пункт, а условия соблюдения этого любимого для них пункта они пытаются игнорировать. Это будет официальный запрос всем странам, чьи лидеры подписывали Стамбульскую и Астанинскую декларации. Надеюсь, в этом случае не потребуется значительного времени, чтобы объяснить, почему Запад занимает именно такую позицию.

В остальном сейчас изучаем ответ, который получили от американцев. Как заявил сам Э.Блинкен, он согласован с украинцами и другими западными странами, союзниками США. Одновременно получили ответ по линии Североатлантического альянса, от Генерального секретаря Й.Столтенберга. Рассматриваем два документа в комплексе, с учетом того, что они являются реакцией на проекты договора и соглашения, распространенных нами в декабре 2021 г. После межведомственного согласования будем докладывать Президенту В.В.Путину. Он будет принимать решение о наших дальнейших шагах.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 27 января 2022 > № 3960242 Сергей Лавров

Федор Лукьянов: Российские шаги заставляют НАТО отложить демагогию в сторону

Текст: Федор Лукьянов (Профессор-исследователь НИУ "Высшая школа экономики")

Нынешний кризис в отношениях России и Запада, похоже, еще только начинает разворачиваться, но уже принес пользу. А именно: быстро ликвидировал слой лицемерия, который их покрывал. Точнее, лицемерие - собирательное и не вполне точное понятие. Полировочная смесь включала в себя лукавство, самообман и некоторое количество идеологической догмы. Пропорция менялась, но сам состав оставался стабильным.

Резкая постановка вопроса Москвой имела шоковый эффект. Плести кружева политкорректных, но не имеющих смысла высказываний теперь и некогда, и незачем. Штукатурка слетела, обнажив подлинную структуру здания.

Вскрылось несколько интересных вещей. Основная - масштабное расширение НАТО, начавшееся почти четверть века назад, не укрепило альянс ни в военном, ни в политическом смысле. С военной точки зрения в него вступили страны, вклад которых в общий котел возможностей мал, но претендуют они (согласно уставу) на равную долю из него. С политической - всё еще сложнее.

Следствием расширения стала рассинхронизация представления об угрозах. Действительно, трудно сформулировать опасность, которая в равной степени волновала бы, например, Канаду, Португалию, Литву, Грецию, Турцию и Исландию. Многолетние мытарства НАТО в поисках миссии после холодной войны разбивались о такое многообразие. Но в спокойной обстановке это оставалось предметом бюрократических дискуссий от саммита к саммиту. Если альянс оказывался востребован (операции начиная с югославской и далее), всегда находилась группа стран, которые брали на себя лидерские функции, остальные же ограничивались символической поддержкой.

Когда логика развития событий после холодной войны подвела к конфликту с Россией, казалось, что вопрос миссии закроется сам собой. Просто вернулась прежняя, да и ладно. Но всё обернулось иначе. Взаимная зависимость "новых старых" противников много выше, чем в ту пору. Противостояние с Москвой развернулось именно вокруг тех стран, которые подпадали под логику о неуклонном расширении НАТО как основе европейской безопасности. Логику, ставшую продуктом исхода холодной войны и затрагивавшую "наследство" проигравшей стороны - прежний соцлагерь и территорию бывшего СССР. Эти гарантии безопасности предусматривают готовность всего блока выступить против российского нажима, откликнувшись на призыв Восточной Европы. Должны предусматривать.

Тут, однако, вступает в действие то самое многообразие - немалое число союзников, даже тех, кто возвышает голос в поддержку, на деле не считает ситуацию опасной для себя. Там, на востоке, у них, мол, своя история и свои счеты, ради чего рисковать нам? И если в спокойное время такой разнобой легко вуалировать, в нервный момент надо занять позицию. Тем более что страны, которые боятся России, громко апеллируют к солидарности, которую им торжественно обещали. И публично от них отмежеваться - значит подорвать основу.

Говоря проще, когда принимались решения о расширении НАТО, никто всерьез не рассчитывал, что обязательства по защите могут быть востребованными. Обострение ситуации до состояния, при котором в ведущих странах на самом деле начинают говорить о войне, сразу сокращает задор и порождает коварные мысли в духе "а оно нам действительно так надо?". Это касается союзнического долга перед членами альянса, и уж тем более тех, на кого гарантии не распространяются, хотя пропагандистски всё обставлялось так, будто до братства по оружию рукой подать.

Казус с командующим ВМФ Германии, который разоткровенничался в Индии и был вынужден сразу уйти в отставку, показателен. Сомнения, высказанные вице-адмиралом, резонны, значит, не он один к ним пришел. Вопрос в приоритетах и национальных интересах. Зачем нагнетать конфликт с Россией, когда весь мир меняется не в пользу Европы и Германии, а поистине растущей и не обязательно дружественной силой является Китай? Главное - когда общая социально-экономическая обстановка и без того достаточно плоха, чтобы дальше толкать ее вниз разрывом с важным экономическим и основным энергетическим партнером.

За несколько десятилетий с НАТО произошла интересная трансформация. В годы холодной войны это был альянс, который твердо заявлял о готовности воевать, но ни разу этого не делал, что и создало образ крайне успешной организации. Затем блок фактически отошел от военного образа, упирая на то, что он является инструментом стабильности и политической трансформации. Парадоксально, что одновременно НАТО (весь или частично) начал по-настоящему воевать - в Югославии, Ираке, Ливии... То есть говорить о сугубо оборонительном характере альянса стало затруднительно. Наконец, наступил момент, когда военную идентичность надо подтверждать готовностью применить силу по просьбе напуганных союзников. Но что-то не хочется...

Российские шаги заставляют НАТО отложить в сторону демагогию и по-настоящему задуматься о задачах, интересах и пределах возможного. Не на уровне политпиара, а по существу. И это уже ценный результат.

США. НАТО. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > rg.ru, 27 января 2022 > № 3951150 Федор Лукьянов

Ждать ли нефти по $150?

Нефть имеет шансы сформировать свою вершину в начале года, отправившись далее на коррекцию

Нефть Brent прибавила 34% к минимумам начала декабря, демонстрируя явное ускорение в последний месяц. Крупнейший в мире независимый нефтетрейдер Vitol говорит о том, что это лишь начало нефтяного ралли, а JP Morgan поднял свой прогноз для Brent со $100 до $150 в этом квартале. До каких цифр могут вырасти котировки, «НиК» рассказал ведущий стратег EXANTE Янис Кивкулис:

«С начала января цену также толкает геополитика, которая создает риски перебоя поставок то с Ближнего Востока, то из Казахстана или России. Цены обновили 7-летний максимум, превзойдя область, откуда в прошлые годы мы видели неоднократные развороты к снижению.

Такой сильный информационный фон обеспечивает благоприятную почву для прогнозов, предполагающих дальнейшее увеличение цен. Однако стоит обратить внимание, что сильные импульсы роста, к тому же с довольно высокой базы, часто чередуются с довольно глубокими коррекциями.

Фундаментальный фон предполагает рост потребления нефти, так как все больше стран смягчают или намерены смягчать ковидные ограничения, по крайней мере, в сфере путешествий. Но на этом хорошие новости заканчиваются.

Картель ОПЕК+ продолжает наращивать добычу, а монетарные условия на финансовых рынках серьезно ужесточаются, так как все больше центробанков в развитых экономиках настроены на ужесточение политики. Это создает негативные условия для биржевых цен на нефть, которые очень чувствительны к монетарным условиям. Также нельзя забывать об «энергопереходе». Власти США и Европы продолжают давить на газ в этой области, и вокруг отрасли добычи нефти и газа сохраняется неприятный флер: банки неохотно финансируют грязную добычу.

Вполне может быть, что от ограничений на использование угля и нефти власти будут переходить к стимулам для «чистой» энергии, что снизит привлекательность для нефти, как это было после 2011.

Несмотря на успехи в нефти в последние месяцы, она имеет шансы сформировать свою вершину сейчас, в начале года, далее отправившись на коррекцию или застряв в боковике $70-90».

Янис Кивкулис

Ведущий стратег EXANTE

Швейцария. США. Евросоюз. ОПЕК > Нефть, газ, уголь > oilcapital.ru, 26 января 2022 > № 3969234 Янис Кивкулис

Утихомирить восточный фронт

РОБЕРТ СКИДЕЛЬСКИ

Историк, экономист, член палаты лордов парламента Великобритании, почетный профессор Университета Уорвик.

Различие взглядов России и Запада на международные отношения практически не оставляет пространства для компромисса по Украине и Белоруссии. Но шагом вперёд для России мог бы стать отказ от любых территориальных притязаний в этих странах в обмен на гарантии Запада, что им не позволят вступить в НАТО.

Пока мир дрейфует к новой холодной войне, демократии и авторитарные государства должны решить, чего они хотят друг от друга и что должны друг другу, чтобы обеспечить конструктивное сотрудничество. Демократии не могут просто заявить, что время на их стороне, и им нужно твёрдо придерживаться своих принципов, чтобы авторитарные режимы рухнули. Проще представить конец планеты, чем крах авторитаризма.

Нынешняя горячая точка – Украина (хотя ею вполне мог бы быть и Тайвань). Эта «необъявленная война» идёт с 2014 г., когда протесты Евромайдана привели к свержению пророссийского президента Украины Виктора Януковича и последующей аннексии Россией Крыма и оккупации Донбасса. Запад обвинил Россию в незаконном захвате территории суверенного государства, но Москва заявляла о возвращении части своей родной земли.

Эти противоположные нарративы отражают исторические различия. Российские политики и многие простые россияне никогда не признавали, что их страна проиграла в холодной войне, потому что это означало бы признать, что в период с 1989 по 1991 г. глобальный баланс сил кардинально сместился в пользу США и их европейских союзников.

В то же время на Западе настолько привыкли обсуждать холодную войну как идеологическую борьбу между капитализмом и коммунизмом или демократией и диктатурой, что не рассматривают её в контексте баланса сил. Отчасти баланс был ядерным, но в значительной степени всё же территориальным. После Второй мировой войны Россия стремилась создать буферную зону в Восточной Европе против вторжений со стороны Запада, которые – самым разрушительным стало нападение Гитлера на СССР в 1941 г. – сопровождали всю её историю.

В период с 1989 по 1991 г. этот буфер стал новым восточным фронтом Запада. Члены Организации Варшавского договора, чьё присоединение к этому соглашению было отнюдь не добровольным, массово устремились в НАТО – военный альянс, который был создан для противодействия Советскому Союзу.

Это исторический бэкграунд того, что происходит сегодня на Украине и в Белоруссии. Российские власти давно опасались, что при активном поощрении со стороны Запада эти страны вслед за другими тоже войдут в НАТО.

Россия всегда считала Украину своей сферой влияния. До 2014 г. Кремль контролировал внутреннюю политику на Украине, чтобы действия страны соответствовали интересам Москвы. Президент России Владимир Путин недавно заявил, что «подлинная суверенность Украины возможна именно в партнёрстве с Россией» – так в одном предложении он одновременно подтвердил и лишил Украину права на независимость. Прецедент создан ещё отношением Советского Союза к своим сателлитам в Восточной Европе.

Конечно, в отношении России к отделению Украины чувствуется тоска. Но роль, которую Украина (и Белоруссия) играет в кремлёвских расчётах баланса сил, тоже ни в коем случае нельзя забывать.

Бывший британский и европейский дипломат Роберт Купер утверждает, что западным государствам «приобретение территории уже неинтересно». Но при этом игнорируется факт, что территория может стать местом размещения ракет. Если Украина станет членом НАТО, восточный фронт сместится на несколько сотен миль ближе к Москве.

Представление Запада о международных отношениях развивается по иной исторической траектории, нежели российское. Со времён Французской революции национальный суверенитет стал ключевым принципом для Запада. В трактовке президента США Вудро Вильсона это означает национальное самоопределение. Основная идея заключалась в том, что в мире, где все народы свободны в выборе собственного будущего, не понадобятся баланс сил и сферы влияния. Он по определению будет спокойным и миролюбивым. Ради соблюдения такого принципа все европейские колониальные империи в конечном итоге были демонтированы.

В 1795 г. Иммануил Кант предрекал федерацию демократий как гарантию «вечного мира». А британский премьер Тони Блэр говорил в 1999 г., что «распространение наших ценностей делает наш мир более безопасным», подчёркивая обязательство поддерживать и поощрять смену режима, если возникает такая возможность.

Две эти позиции – безопасность, обеспеченная балансом сил, и безопасность, обеспеченная демократией, – практически не оставляют пространства для компромисса, все становятся врагами. Очевидно, что при любой системе, нацеленной на поддержание баланса сил между великими державами, некоторые страны будут иметь меньше возможностей для самоопределения.

Но сегодняшняя гибридная международная система включает и принципы баланса сил и инициативы по «распространению наших ценностей». При такой нестабильной комбинации остаётся надеяться только на модус вивенди, который позволит демократиям и авторитарным режимам сотрудничать по экзистенциальным планетарным вопросам (например, изменение климата).

Шагом вперёд в Восточной Европе может стать отказ России от любых территориальных притязаний на Украину и Белоруссию в обмен на гарантии Запада, что этим странам не позволят вступить в НАТО. Таким образом, по сути, возникнет зона военного нейтралитета между Россией и Западом.

Когда вопрос членства в альянсе будет снят с повестки, эти страны смогут свободно развивать экономические и культурные связи с ЕС или воссоединиться с Россией, если сделают такой выбор на референдуме с присутствием международных наблюдателей.

Бельгия служит хорошим примером в этом отношении. Когда она вышла из-под контроля Франции после поражения Наполеона при Ватерлоо, основные державы-победительницы включили её в новое Объединённое королевство Нидерландов, которое было призвано сдерживать любые притязания Франции в будущем.

В 1830 г. в Бельгии произошла революция в поддержку независимости, которая и была предоставлена великими державами (Великобритания, Франция, Россия, Австрия и Пруссия) в 1839 г. по Лондонскому договору, но при условии, что Бельгия навсегда останется нейтральной. Хотя Бельгия, в отличие от Швейцарии, не хотела сохранять нейтралитет, отказ от участия в соперничестве великих держав позволил новому государству воспользоваться преимуществами мира, гарантированного международным правом.

Конечно, мир не может быть вечным. Нейтралитет Бельгии был нарушен вильгельмовской Германией в 1914 году. Тем не менее соглашение позволило стране избегать войн на протяжении 75 лет. Точно так же сегодня в случае с Украиной дипломатия способна дать надежду на трансформацию необъявленной войны в провозглашённый мир.

Project Syndicate

Украина. Белоруссия. США. Весь мир. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 25 января 2022 > № 4313834 Роберт Скидельски

Двойной стандарт постмодерности: конфликт ценностей и международное соперничество

АНДРЕЙ ЦЫГАНКОВ

Профессор международных отношений и политических наук Университета штата Калифорния в Сан-Франциско.

Мир возвращается к новому старому состоянию через конфликт, усугубляемый противоречием ценностей. Впереди – распад финансово-экономической империи доллара, возникновение новых национально-идеологических систем, укрепление государственности одних держав и распад других. Вопрос только в масштабах, формах и длительности протекания конфликта.

Современное переходное состояние международных отношений связано не только с политическим, но и с ценностным конфликтом. Ослабление позиций Запада в мире и подъём незападных держав ведут к обострению соперничества, активизизации многосторонних и региональных форматов. Ослабление Запада влечёт за собой упадок постмодерных ценностей, возникших в западных странах и в последние десятилетия расширивших своей географический ареал.

Постмодерные ценности определяют по-разному. Чаще всего их связывают с размыванием границ и смыслов (национально-географических, информационных и иных) и возросшей на этой основе способностью социальных меньшинств оспаривать позиции мейнстрима. Будучи результатом либеральной эволюции Запада, постмодерность подвергается сегодня критике как внутри западных обществ, так и за их пределами. Мир всё заметнее восстанавливает границы, возвращаясь к состоянию модерности. Задача статьи – прояснить особенности и роль ценностного конфликта модерности и постмодерности в политическом противостоянии держав и глобальном переходе к новому миропорядку.

Два стандарта постмодерности

Постмодерность – термин широкий и многозначный, что затрудняет его применение для анализа социальных и политических явлений. С постмодерностью связывают релятивизацию фактов, размывание границ, распад проектно-нарративного мышления, а также преобладание нематериальных потребностей над материальными на фоне решения базовых вопросов безопасности и благосостояния. Для одних постмодерные ценности – безусловное благо, выражающееся в торжестве индивидуального над социальным и политическим. Другие считают его предательством вечных идеалов и ценностей, апогеем гедонизма и бездуховности.

У постмодерности две стороны или стандарта – внутреннее-идеологический и реальный. Внутренний связан с обоснованием неизбежности и прогрессивности постмодерных ценностей. Вырастая из классического либерального отношения к меньшинствам, постмодерность ассоциируется не столько с терпимостью большинства, сколько с плюрализмом социальных меньшинств – этнических, расовых, гендерных, сексуальных и прочих. Это – следующий за либеральным этап развития, утверждающий эгоизм малых групп и настаивающий на безальтернативности нового мировоззрения. О требованиях такого рода групп переписать историю страны и переустроить образование в соответствии с их мировоззрением ведётся немало споров в США.

В международных отношениях постмодерность связывают с ослаблением ценностей суверенитета, сфер влияния и баланса сил в пользу гибридности, взаимозависимости и интеграции. Пример Европейского союза нередко используется как демонстрация того, что постмодерность означает в практике международных отношений.

Реальная сторона связана с глобальным утверждением универсальности постмодерных ценностей и условий для их развития. На деле это может вести к использованию силового потенциала Запада, в рамках которого зародилась постмодерность. Дело в том, что в глобальном мире постмодерность отнюдь не доминирует, а встроена в его иерархические структуры. Что бы ни говорили о постмодерности Евросоюза, меньшинства в нём далеко не господствуют, а сам он включён в систему международных отношений, причём не в качестве главного актора. Евросоюз зародился в условиях холодной войны, когда Америка постепенно взяла под свой контроль международно-финансовые институты, создала глобальную систему западных союзов и активно дискредитировала оппонентов при помощи идеологии «свободного мира». Не случайно во временном отношении постмодерность примерно совпадает с однополярным доминированием США в мире. Обитателям этого мира обещали и продолжают обещать рай всеобщего потребления и торжество прав индивидов и меньшинств.

У постмодерных меньшинств и элит, ориентированных на сохранение однополярности, немало общего. В социокультурном отношении и те, и другие – продукты развития Запада и его стандарта рациональности. Этот стандарт изначально базировался на латинской вере, затем на её отрицании протестантизмом, а впоследствии – секуляризмом. Последнее, леволиберальное, отрицание оказалось доминирующим, поскольку пошло гораздо дальше правоконсервативных интерпретаций, утвердив безусловное торжество разума перед греховной природой человека. Бог умер, как и было обещано провозвестниками европейской постмодерности.

В мире постмодерности и однополярности о греховности человеческой природы почти не вспоминают. Его обитатели считают себя носителями высших ценностей, не способными ошибаться. Подобно носителям новой благой вести, они безгрешны, ибо несут свет остальному человечеству.

Эта вера в универсальность лежит в основе не только идеологии отказа от границ, но и преступлений США против мирных граждан, оказавшихся помимо своей воли заложниками противостоявших Америке государств.

Массовые бомбардировки, использование запрещённых видов оружия и фальсифицирование доказательств нередко сопровождают утверждение постмодерных идеалов и условий их развития.

Критики постмодерности

Критики постмодерности указывают на лживость ценностей, основанных на доведённой до абсурда рациональности и отрицании гуманистической традиции. В этой традиции человек несовершенен и не может быть выше природы и веками складывающейся системы морали. Он соотносит свои ценности, мысли и поступки с восприятием себе подобных. Он помнит о ценностях большинства, ищет общие решения и вырабатывает взаимоприемлемые правила жизни. «Никто не совершенен» – философия не универсализма, а партикуляризма. Последний исходит из частного характера своих ценностей и интересов и не претендует ни на мировое господство, ни на формулирование универсальной идеологии.

Конечно, не все критики постмодерной однополярности – гуманисты. Среди них имеются сторонники как традиционных, так и модерных обществ, но все они отрицают однополярное доминирование и идеологию постмодерного гедонизма. Группа критиков формируется сегодня в первую очередь из числа внешних партикуляристов, включая Китай, Россию, Иран, Индию и других. В основе их мировоззрения – бережное отношение к скрепляющим их системы традиционным мифам и верованиям, а также понимание географической и цивилизационной ограниченности их интересов и ценностей. Другая часть оппозиции – внутренняя, состоящая из западных критиков. Эта пёстрая коалиция включает в себя традиционных правых и крайне правых, популистов вроде Трампа и его сторонников и всех тех, кому не близки описанная выше система ценностей и методы её глобального насаждения.

По своему характеру противостояние постмодерности и модерности должно было бы отличаться от ценностного противостояния холодной войны. Ведь немало участников конфликта проживают в одних и тех же обществах, не будучи разделены территориально-политическими границами. Во время холодной войны одна сторона исходила из неизбежности исчезновения другой как условия своего выживания и развития. Тогда противостояли модерные идеологии либерализма и социализма, в то время как сегодня речь идёт о противостоянии не идеологических нарративов, а ценностей и образа жизни.

Однако встроенность отмеченного конфликта ценностей в глобальное политическое противостояние способствует его радикализации. Одни претендуют на «универсальность» своих ценностей, другие настаивают на их «уникальности», но и те, и другие исходят из своего морального превосходства. Россия и Китай больше не готовы мириться с западными претензиями на универсальность. За годы президентства Трампа и увядания либеральной Европы окреп и стремится к полноценному реваншу и западный популизм.

Мировые элиты активно используют терминологию ценностей, но в действительности борются за власть.

Здесь – простор для политиканства и кликушества, превращающих разговор о ценностях в средство политического давления.

Причины ценностного конфликта

Причины возникновения постмодерности не менее сложны, чем само явление. Как минимум говорят о трёх группах факторов – технологической, институциональной и социально-экономической. Связанное с постмодерностью размывание социально-информационных границ было бы невозможным без развития новых медиатехнологий. Наличие этих технологий затрудняет контроль за границами и даже само их проведение. Другие, подобно предсказателям «конца истории», осмысливают постмодерность как результат триумфа системы либеральной демократии и рыночной экономики. В этом есть доля правды, ведь постмодерность, как отмечено выше, отчасти коренится в западном либерализме. Немаловажен и уровень социально-экономического развития общества, делающий возможным преодоление индустриального общества и удовлетворение материальных потребностей.

Все три группы факторов, однако, являются «фоновыми» и не могут служить движущими силами описанного ценностного конфликта. Настоящие причины лежат в политической области и связаны с отмеченным противостоянием в мире и внутри отдельных обществ. В международных отношениях речь идёт о противодействии однополярности, ведь постмодерность и возникла в контексте утверждения глобального доминирования США и распада традиционной системы международных отношений. В этой системе противоречия держав разрешались посредством войн, установления послевоенного баланса сил, разделом сфер влияния и невмешательством во внутренние дела друг друга.

Внутреннее протекание конфликта ценностей связано с ослаблением политико-экономических позиций Запада и неспособностью компенсировать потери тем слоям населения, кто проиграл в результате глобализации. Сформированные за последние десятилетия глобальные элиты и занятый в информационно-финансовой сфере глобальный средний класс поддерживают однополярную постмодерность, но теряют позиции в результате мобилизации критически настроенных слоев. Военно-политические и финансово-экономические процессы в мире прояснят шансы сторонников и противников постмодерности.

К старому новому миру

Эпоха постмодерной релятивизации и постправды идёт на спад. По мере ухода той эпохи может возникнуть запрос на новый поиск правды, идеологии и проектного развития. Однако постмодерность пока не сошла с мировой сцены и стремится удержаться на уходящей из-под ног почве. Её ослабление едва ли приведёт к восстановлению модерных обществ образца ХХ столетия. Постмодерные ценности слабеют, но не исчезнут совсем, поскольку сохраняют действие частичные причины их возникновения – информационные технологии, активность меньшинств, разрыв в уровне богатства Запада и остального части мира. Западные страны останутся пространством социального экспериментирования, и очаги постмодерности сохранятся в космополитически ориентированных городских центрах. За пределами Запада шансы постмодерности по-прежнему существенно слабее. В международных отношениях постмодерность подпитывается отсутствием пока войн крупных держав, национально-мобилизационных идеологий и сильных милитаристских государств с чётко очерченными национальными границами.

Выводы, возможные на данном этапе, это, во-первых, относительное сужение возможностей и поля действия постмодерности, а, во-вторых, интенсификация конфликта ценностей. И то, и другое связано с ослаблением политической поддержки постмодерности и обострением международного соперничества. В военно-политическом отношении мир уже продвинулся к многополярности и реставрации ценностей модерна. Монополия на использование силы в мировой политике не является исключительно американской со времени российско-грузинского конфликта. Соединённые Штаты не контролируют разработку и продажу в мире продвинутых систем вооружений и нуждаются в согласовании позиций с другими великими державами в целях поддержания международной безопасности.

Однако при этом Америке пока не было нанесено ни одного крупного поражения. Бесславные войны в Ираке, Ливии и Афганистане завершены, но США ушли добровольно, сохранив лицо и настаивая внутри страны, что смогли решить поставленные задачи. Армия полностью сохраняет боеспособность, позволяя Вашингтону настаивать на сохранении им же установленного, «основанного на правилах» миропорядка.

В финансово-экономической области дело обстоит и проще, и сложнее. Американский доллар остаётся основной резервной валютой в мире. Но ситуация далека от стабильности, учитывая размер внешнего долга, растущую долю недолларовых транзакций и понизившийся авторитет США в мире. При определённых условиях геополитического обострения, обвал доллара возможен уже в ближайшие годы, и тогда на первые роли выйдут другие валюты – юань, евро и прочие. Произойдёт укрепление национальных границ.

Мир возвращается к новому старому состоянию через конфликт, усугубляемый описанным противоречием ценностей. Впереди – распад финансово-экономической империи доллара, возникновение новых национально-идеологических систем, укрепление государственности одних держав и распад других. Человеку, как и ранее, свойственны не только стремление к потреблению и наслаждению, но и к кардинальным переменам и новым смыслам.

Вопрос заключается в масштабах, формах и длительности протекания конфликта. Наличие ядерного оружия и информационных технологий исключают определённые формы международного обострения. До сих пор противостояние великих держав не переходило грань военного столкновения и не формирулировалось как идеологически непримиримое. Пока это так, компромисс возможен. В китайско-американском, российско-западном и иных соперничествах не исключено перемирие и соглашение о фактическом разделе сфер влияния и интересов. Конфликт модерности и постмодерности разрешится тогда на условиях первой, но при сохранении для второй определённого ареала действия. Время покажет, насколько длительным будет такое перемирие.

США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 24 января 2022 > № 4313835 Андрей Циганков

Разговоры не имеют значения

Чем ответит Россия на невыполнение «ультиматума»?

Сухомлинов Владимир

В сжатые сроки прошли важные встречи наших дипломатов и военных с высокими представителями Госдепартамента США, НАТО, состоялся саммит ОБСЕ. Как их оценить с точки зрения достижения целей, которые крайне важны для нас, в частности, это нерасширение НАТО на восток? Об этом разговор с военным и политическим аналитиком, доктором военных наук Константином Сивковым.

– Константин Валентинович, по сути, на встречах шла речь о предложении России по переустройству системы международных отношений, которая сложилась после холодной войны. Разве не так?

– Да, так. И пока чего-то особо обнадёживающего заметно не много. Как и предполагалось, на этом этапе Запад к России не прислушался. Наша страна в ситуации, когда нужно предпринимать неординарные шаги. Притом жёсткие. Если не предпримем, «партнёры» могут решить, что о Россию можно вытирать ноги.

Направленные в декабре в США наши предложения, которые называют ультиматумом, ещё не получили ясных ответов. И нам нужно или сдаться Западу, или идти на очень жёсткие шаги, которые могут закончиться сверхсерьёзным конфликтом далеко за пределами привычных санкций. Другого, на мой взгляд, не дано.

– Уже многие это понимают. Как и то, что возможен необычный ответ в военной и военно-технической сферах. Что под этим подразумевается?

– Думаю, ответные шаги затронут все сферы взаимодействия с Западом. В политико-дипломатической области речь может пойти о создании военно-политических блоков (назовём так условно). Каких? Сложно сказать, но следует сориентироваться по направлениям. Одно из них – латиноамериканское. Его осторожно обозначил наш заместитель министра иностранных дел. Это Куба, Венесуэла, возможно, Никарагуа. Второе направление – ближневосточное. Здесь шансы создать более тесный союз с нами имеет Иран, который находится в схожем положении. Третье – восточное. Тут реально укрепление взаимодействия с КНДР. А самым главным и мощным блоком может стать российско-китайский. Пока о нём напрямую редко говорят, отношения между нашими странами сложны и многогранны. Они очень плодотворны в экономической сфере, но, например, Китай до сих пор не признал воссоединение Крыма с Россией.

Полагаю, работа будет интенсивнее вестись именно на этих участках. К чему всё придёт – нелегко прогнозировать. Зависит от многого. Прежде всего от таланта наших дипломатов.

Нам надо также достичь реального ослабления оппонента в гибридной войне. На мой взгляд, главная опасность России не во внешней угрозе, а со стороны «армии гибридной войны», которая давно сколочена и действует, в том числе на нашей территории. В её рядах – мнимые «борцы за правду», используемая подчас вслепую молодёжь. Различные опросы показывают и то, что, увы, часть чиновничества, даже высокого ранга, готова тесно связать себя с Западом. Не секрет, что некоторые «капитаны производства» просто там живут. При этом не хочу всех стричь под одну гребёнку, есть немало патриотически настроенных управленцев и бизнесменов, готовых на многое во имя России. Адрес проживания, может, и не основное. Не следует упрощать, но надо реально смотреть на вещи.

Наверное, резко скажу, но разгром «пятой колонны» может стать самым мощным ударом по Западу. Если это не случится, всё остальное теряет смысл. И не надо бояться ради санации нашей земли, консолидации патриотических сил идти даже на такие жёсткие меры, как высылка из страны.

– А в сфере собственно военной?

– В военно-стратегическом отношении требуются усилия по увеличению численности вооружённых сил, в том числе призывного контингента, чтобы иметь масштабный и обученный резерв. Из контрактников его не создашь. Они долго служат, подчас это высокие профессионалы, но их число невелико. Призывники хоть и служат обычно год, но успевают овладеть своей военно-учётной специальностью. И если периодически проводить военные сборы, это станет подспорьем – можно поддерживать воинов запаса на уровне необходимой готовности. При возможной военной угрозе быстро увеличим численность армейцев подготовленными людьми.

В военно-технической области спектр возможностей очень широк. Необходим ускоренный запуск в серию современных систем вооружения и военной техники. Наши козыри – гиперзвуковые ракеты, системы противовоздушной обороны, самолёты 5-го поколения СУ-57. При этом СУ-57 – единственный в мире самолёт такого уровня, который уже производится. Американский F-35 по целому ряду показателей нельзя назвать полноценным самолётом 5-го поколения.

Возможны действия, направленные на создание смертельной угрозы, по сути, всей системе западной цивилизации – это, конечно, очень неординарный, совершенно нежелаемый ход, но вряд ли стоит исключать и его. Для решения задачи необходим выпуск боеголовок мультимегатонного класса для принципиально нового вида морского подводного оружия «Посейдон» и стратегического ракетного комплекса шахтного базирования «Сармат». Речь о боеголовках мощностью 60–70, 100 и более мегатонн. Ими – одной, двумя, уж сколько потребуется – можно нанести удары по Елоустоуну, разломам тихоокеанского побережья США – все подобные точки военным известны. Возможно создание за счёт подрыва на больших глубинах смертоносного цунами на побережье США, когда хлынет волна в сотни метров высотой, сметающая всё на своём пути. Волну можно направить и в сторону Европы.

– Апокалипсис…

– Да, такое и в страшном сне не приснится, но своим упрямством, глухотой, самоуверенностью, высокомерием, нежеланием считаться с чаяниями других противник может не оставить иных вариантов. Кстати, не обязательно применять подобное оружие, важно его иметь в арсенале и публично объявить об этом. У нас есть заделы. Ещё 9 октября 1961 года заряд мощностью 58 мегатонн опробовали на северной оконечности Новой Земли.

Мы можем заявить о создании нужного числа боеприпасов беспрецедентной мощи. Для американцев, думаю, будет серьёзный шок.

Нельзя не отметить, что в рамках российско-иранских, российско-северокорейских или других блоков допустимо создать оружие, которое называют гибридным. Американцы его имеют. Они, например, оснастили немецкие самолёты оборудованием, способным нести ядерные боезаряды, хотя Германии, как известно, после Второй мировой войны запрещено иметь ядерное оружие. То есть носитель – немецкий, оснастка, боеголовка – штатовские. Такое сочетание и есть гибридное. Почему бы нам не получить его, например, на базе северокорейской боевой авиации и межконтинентальных ракет, которые у них есть? Или почему бы не оснастить иранские ракеты средней дальности нашими ядерными боеголовками? Эффект дадут даже переговоры на эту тему. Запад серьёзно задумается.

Многое из того, о чём вам говорю, кажется страшным, видится как дикость, но мы вошли в такую фазу противостояния, когда даже столь дикие вещи могут стать реальностью. В 2014 году я написал статью про суперторпеду, используя которую можно уничтожить американский континент супервзрывом. Как все мы, я ещё не знал, что скоро появится «Посейдон», а он в 2021-м появился. Жизнь богаче самых смелых фантазий.

Если наш президент пойдёт на подобные ответные военно-технические шаги, думаю, Запад будет вынужден сесть за стол переговоров с более конструктивными и учитывающими наши интересы предложениями.

Реализуемы ли проекты, о которых мы говорим? Все, которые связаны с нашей территорией, безусловно. Что касается блоков, особенно в границах евразийского континента и без учёта морских пространств (Корея, Китай, Иран), это тоже реализуемо. Кстати, взаимодействуя с Кубой или Венесуэлой, надо иметь в виду, что морские пространства в том регионе контролируются США. Поэтому учреждение баз однозначно приведёт к ситуации, аналогичной Карибскому кризису. Даже мало-мальски длительное существование наших баз, особенно если будут развёрнуты ракеты, трудно представить. Но решимость разместить современное вооружение под прикрытием нашего флота и ПВО может подвигнуть американцев пойти на поиск реального решения сложных проблем. Стоит помнить, что так было в ходе Карибского кризиса: мы ушли с Кубы, американцы убрали оружие из Турции.

– Они, кстати, по-прежнему безапелляционно говорят о свободе выбора при вступлении в НАТО и т.п., но не забывают упоминать и о «важности переговоров с русскими»…

– Пустая болтовня. Трата времени, которое они хотят выгадать для ослабления России, для реализации, в частности, своих планов по Украине. Не более того. Востребованы переговоры – юридически закреплённые, как и говорит наш президент.

США. Евросоюз. Россия. НАТО > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > lgz.ru, 19 января 2022 > № 4263478 Константин Сивков

Лукьянов: Услуги РФ в сфере безопасности могут быть востребованы и конкурентоспособны

Текст: Федор Лукьянов (профессор-исследователь НИУ "Высшая школа экономики")

Резкая активизация российской дипломатии уже принесла заметный эффект.

Во-первых, вдруг оказалось, что с системой европейской безопасности что-то не то. Есть определенные проблемы, мягко говоря. До недавнего времени считалось, что их нет в принципе, а печаль одна - неугомонная и снедаемая комплексами Россия, которая отказывается играть по правилам. Все попытки Москвы обратить внимание на диспропорции в восприятии безопасности, даже не отвергались, а скорее попросту игнорировались. Либо "стерпится-слюбится", либо смотри пословицу про собаку и караван. И внезапно - да, не все в порядке, можно кое-что и обсудить. Сильно меньше того, на чем настаивает Россия, но лед, несомненно, тронулся. Монолита, покоящегося на пьедестале победы в "холодной войне", не остается.

Во-вторых, быстро начала осыпаться риторическая оболочка, обнажая, в общем, никогда не менявшийся каркас. Стоило только российскому замминистра не исключить перспективу "военно-технической альтернативы" в Латинской Америке, как из Вашингтона пригрозили тяжелыми последствиями за такое вмешательство в Западное полушарие. А Европейский союз устами верховного представителя по внешней политике не устает протестовать против сотрудничества российских структур безопасности с Мали - туда нельзя, это европейское, то есть французское. А что же делать с тем самым принципом, священную незыблемость которого отстаивает вся НАТО и каждая страна-участница в отдельности: всякое государство имеет право самому решать, как обеспечивать собственную безопасность? В Европе это считается непререкаемым, поскольку под правом решать подразумевается право связать свою судьбу с Североатлантическим альянсом. Альтернатив либо не было, либо они таковыми не считались. И вдруг - на тебе! Оказалось, что российские услуги в сфере безопасности могут быть востребованы и конкурентоспособны. Так не договаривались…

После окончания "холодной войны" понятие "сфера влияния" стало едва ли не самым ругательным. Россию на протяжении многих лет костерили за то, что она не желает идти в ногу со временем и цепляется за устаревшее мышление в стиле как раз пресловутых сфер. Этого ничего больше нет и быть не должно, потому что мир теперь глобальный, даже национальные границы стираются, что уж там говорить о замыкании каких-то территорий или регионов. Свободная и открытая конкуренция везде и повсюду, без искусственных препон и особых прав или привилегий. Как вы в Москве этого не понимаете?

Но тут выясняется, что конкуренция открыта и свободна в том случае, если в ней выигрывают западные вдохновители глобализации. А если появляется шанс на иной исход, это уже совсем другое дело. Латинская Америка, как веками до того, рассматривается Соединенными Штатами в качестве сферы их интересов. Африка - вотчина европейцев, в первую очередь французов. И так далее.

Вопрос тут не в лицемерии или двойном стандарте. А в принципах, на которых основана международная жизнь. У всякой крупной страны, обладающей амбициями, есть стремление расширяться за пределы национальных границ - тем или иным способом. Захват территорий или введение прямого внешнего управления вышли из моды. Опыт показывает, что ничего толкового из этого сейчас не получается, приключения США на Ближнем Востоке - наиболее свежий пример такого рода. Это, однако, не отменяет наличия интересов, как правило, более ярко выраженных в прилегающих странах или тех, что связаны особыми культурно-историческими связями. Их существование - норма, как и нервное отношение к активности там держав-конкурентов. Отрицание этой очевидной истины привело к росту напряженности и утрате баланса в отношениях, ведь они, по крайней мере отчасти, регулировались пониманием приоритетности интересов.

Вышесказанное не означает, что возвращение к идее сфер влияния - непременное благо и залог восстановления равновесия. Таковые сферы в колониальном или неоколониалистском понимании (последнее встречается, но вызывает растущее отторжение) - анахронизм. Однако не поспоришь и с другим - проблема ответственности существует. И она обоюдна.

Крупные страны - центры влияния несут ответственность за государства другого калибра, в сфере этого самого влияния находящиеся. И вопрос тут не в филантропии, а в самосохранении. Если какая-то из связанных с бывшей метрополией стран не справляется с управлением и развитием себя самой, последствия тем или иным способом перекинутся на центр. Так что формы упомянутой ответственности, которую все хотят скорее свести к минимуму, а не расширить, будут разрабатываться и совершенствоваться. С другой стороны, на государствах периферии лежит своя ответственность - сохранять разумность, избегать действий, которые могущественный сосед/прежний патрон будет воспринимать как опасные для его интересов. В этом смысле рациональное поведение Украины или, скажем, Венесуэлы заключается в том, чтобы не дразнить могущественного соседа вовлечением его прямых конкурентов.

Важно, что обе ответственности работают только в связке: и "больших", и "меньших" в отношении друг друга. В последние десятилетия вся система таких связей пришла в дисбаланс, и теперь пора начать ее восстанавливать. И в этом смысле пробуждение риторики в духе "сфер влияния", вероятно, даже и полезно. Ставит нужные вопросы.

Россия. Евросоюз. США > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > rg.ru, 19 января 2022 > № 3945227 Федор Лукьянов

НАТО пора закрывать двери

МАЙКЛ КИММЕДЖ

Профессор истории в Католическом университете Америки и автор книги “The Abandonment of the West: The History of an Idea in American Foreign Policy” («Изоляция Запада: история этой идеи в американской внешней политике»).

НАТО плохо приспособлена для Европы XXI века. Не потому, что так говорит президент России Владимир Путин, и не потому, что он угрожает войной на Украине с целью заставить её соблюдать нейтралитет и остановить расширение альянса. Скорее причина в том, что НАТО страдает от серьёзных изъянов в планировании. Глубоко погружаясь в котёл восточноевропейской геополитики, эта организация становится слишком большой, слишком неоднозначной и провокационной, чтобы быть действенной.

Созданная в 1949 г. для защиты Западной Европы, НАТО поначалу была триумфом стратегической мысли. Она сдерживала наступающий Советский Союз, сохраняла мир, способствовала экономической и политической интеграции Западной Европы. После окончания холодной войны Соединённые Штаты и волеизъявление стран Центральной и Юго-Восточной Европы стали причиной резкого расширения альянса. Двери НАТО открылись для более чем десятка стран в ходе последовательных этапов её расширения.

Сегодняшний альянс напоминает рыхлого и мешковатого монстра, вобравшего в себя тридцать стран Северной Америки, Западной Европы, Прибалтики, да ещё и Турцию.

Это расширенное НАТО колеблется между наступательными и оборонительными действиями, проводя операции в Сербии, Афганистане и Ливии. Огромные размеры альянса и нечёткая формулировка его миссии грозит вовлечением в большую европейскую войну.

Чтобы упростить свою стратегическую цель и повысить обороноспособность, НАТО должна публично и открыто отказаться от принятия новых членов. Альянс должен чётко заявить, что длительная фаза расширения закончена. Прекращение политики открытых дверей, как бы сложно это ни было осуществить, и переосмысление архитектуры безопасности в Центральной и Восточной Европе не будет уступкой Путину. Напротив, это необходимо для того, чтобы самый успешный альянс XX века сохранился и процветал в XXI веке.

«Больше» не значит «лучше»

Первоначально альянс выполнял три основные функции. Первостепенной и главной была оборона. Во время Второй мировой войны Советский Союз стремительно продвигался на Запад, поглощая независимые государства и укореняясь в качестве крупной европейской державы. НАТО не обратила вспять эту тенденцию, но ей удалось остановить Советы, установив периметр, за который СССР не мог выйти. Кроме того, НАТО решила извечную проблему западноевропейской безопасности и, в частности, проблему антагонизма в треугольнике Франция – Германия – Великобритания. Превращение Франции, Германии и Великобритании из исторических противников в надёжных союзников стало залогом прочного мира. Наконец, НАТО гарантировала участие США в обеспечении европейской безопасности – именно то, что не удалось осуществить в годы Первой мировой войны с её запутанными и неясными итогами.

С 1949 по 1989 гг. НАТО выполняла все эти основные функции. Советский Союз так и не бросил свои танки через Фульдский коридор. Вместо этого он создал советскую версию НАТО – Варшавский договор, который был призван противостоять американской мощи в Европе, сдерживать Германию и закрепить советское военное присутствие от Восточного Берлина до Праги и Будапешта. В Западной Европе НАТО сохраняла мир настолько эффективно, что эта функция альянса была почти забыта. Война между Францией и Германией стала немыслимой, что позволило в итоге создать Европейский союз. Несмотря на войну во Вьетнаме, Уотергейт, энергетический кризис 1970-х гг., Соединённые Штаты не ушли из Европы. В 1989 г. Вашингтон был всё так же заинтересован вкладывать средства в европейскую безопасность, как и в 1949 году. Другими словами, НАТО работала блестяще.

Но затем наступил драматичный период переосмысления миссии. Президенты Билл Клинтон и Джордж Буш – младший основывали свою натовскую политику на двух исходных предпосылках. Первая заключалась в том, что НАТО – лучшая гарантия европейского мира и безопасности. Дух франко-германского примирения может расширяться вместе с НАТО, рассуждали они, снижая риск приобретения ядерного оружия неприсоединившимся европейским государством и превращения его в изгоя. Аналогичным образом, расширение НАТО рассматривалось как защита от России. Канцлер Германии Гельмут Коль и многие восточноевропейские лидеры понимали, что 1990-е гг. были аномалией, и Москва рано или поздно вернётся к своей обычной политике. Когда это произойдёт, расширенная НАТО сможет стать таким же оплотом против России, каким был первоначальный альянс против Советского Союза.

Второе предположение, лежащее в основе расширения НАТО, вытекало из оптимистических представлений о международном порядке. Возможно, Россия встанет на путь демократии, и российская демократия, естественно, будет рада сотрудничеству с НАТО. Даже если Россия не станет демократией, она, тем не менее, будет подчиняться порядку, возглавляемому Америкой. В 2003 г. Управление политического планирования Госдепартамента США подготовило документ под названием «Почему НАТО следует пригласить Россию присоединиться». Этому не суждено было случиться, но американские политики предполагали, что западная модель развития станет словно магнитом притягивать Россию к Европе, равно как и целый ряд других стран, ещё не входящих в НАТО: Армению, Азербайджан, Белоруссию, Грузию, Молдавию и Украину. НАТО и западная политическая модель будут идти вперёд рука об руку. Учитывая то, как хорошо НАТО работала в прошлом, расширение НАТО по определению будет означать больше мира, больше интеграции, больше порядка.

Оба предпосылки, лежавшие в основе расширения НАТО, оказались ошибочными. Структура, созданная для Западной Европы середины XX века, имела мало смысла для Восточной Европы после окончания холодной войны. Первоначальная НАТО была ограничена железным занавесом, географией и политикой. За пределами НАТО Австрия и Финляндия не были яблоком раздора: формально они были нейтральными, но давали недвусмысленно понять, что привержены ценностям Запада, спокойно поддерживая первоочередные требования западной безопасности. Более того, ужасы Второй мировой войны подавили национализм в Западной Европе, имевшей историю сильных национальных государств. После 1945 г. не осталось никаких нерешённых вопросов о границах между ними. Ни одна внешняя сила – ни Советский Союз, ни Китай – не желали менять границы Западной Европы. Таким образом, НАТО смогла стать, как и предполагалось, оборонительным военным альянсом.

В Восточной Европе расширенная НАТО действует совершенно иначе. В 2022 г. больше нет эквивалента «железного занавеса», а на востоке Европы география не сдерживает расширение НАТО. И мы видим, как альянс неуклюже и бессистемно расползается по Восточной Европе. Калининградская область – это маленький островок России в море натовской территории, которая проходит по извилистой линии от Эстонии до Чёрного моря. НАТО XXI века мучительно пытается решить вопрос: где заканчивается западная граница России и начинается восточная граница Европы. С XVII века этот вопрос был причиной бесчисленных войн, некоторые из них были инициированы русским империализмом, а некоторые – вторжением с Запада.

НАТО беспорядочно пересекает десятки разделительных линий на безжалостной игровой площадке империй, национальных государств и этносов, которой является сегодняшняя Восточная Европа. Альянс не является причиной региональной нестабильности, но, не будучи нейтральным игроком и вызывая противодействие со стороны России, он не может отмежеваться от этой нестабильности.

Возможно, если бы все европейские страны (кроме России) были членами НАТО, альянс мог бы стать эффективным оплотом против Москвы, но в действительности всё обстоит далеко не так.

Непредвиденные опасности расширения НАТО усугубляются политикой открытых дверей, которая делает восточный фланг альянса непонятным. Заявление НАТО в 2008 г. о том, что Украина и Грузия когда-нибудь станут членами альянса, было в лучшем случае мотивирующим, а в худшем – неискренним. Тем не менее потенциал для перемещения границы НАТО на Восток вполне реален, о чём свидетельствуют недавние переговоры о возможном вступлении Финляндии и Швеции. Более того, стремление украинского правительства вступить в НАТО втянуло альянс в самый взрывоопасный этнонационалистический конфликт в регионе, даже если сторонники автономии НАТО рассматривают членство Украины исключительно как вопрос уважения к уставу альянса, в котором закреплена политика открытых дверей или богом данного права Киева выбирать себе союзников. НАТО не в состоянии справиться с конфликтом между страной, желающей вступить в оборонительный альянс, но пока не являющейся его членом, и ядерной державой, стремящейся этого не допустить. Это конфликт, который НАТО может только проиграть и который может даже поставить под угрозу само существование альянса, если какая-либо страна-член, например, Польша или Литва, будет втянута в войну между Россией и Украиной.

Дополнительным риском для расширяющейся НАТО является окружающий её мировой порядок. Не желая присоединяться к европейскому порядку, возглавляемому США, Россия стремится построить собственный международный порядок и сдерживать американскую мощь. Как ни странно, расширение НАТО или обещание такого расширения помогает Путину в этих усилиях. Оно поддерживает его нарратив о предательстве Запада и оправдывает российские интервенции в глазах российской общественностью. В России НАТО воспринимается как иностранное и недружественное образование. Её расширение – это опора внутриполитической легитимности Путина. По логике Путина, России нужен лидер, который сможет сказать «нет» альянсу, созданному для того, чтобы говорить «нет» Москве.

Возвращение к обороне

НАТО должна изменить курс, публично и открыто отказавшись принимать в свои ряды новые государства-члены. Она ни в коем случае не должна отказываться от своих обязательств перед странами, которые уже вступили в НАТО – репутация США в Европе зависит от их выполнения, – но она должна пересмотреть те допущения, которые лежали в основе расширения НАТО в 1990-х годах. Поскольку альянс уже перенапрягся в одном из самых опасных регионов мира, включение Украины было бы стратегическим безумием. Театрально-абсурдная приверженность Запада политике открытых дверей сама по себе оскорбительна для Украины (и Грузии) и со временем вызовет у них неприязнь к Вашингтону. Хотя каждый знает, что его слова расходятся с реальностью, украинцы и американцы, не говоря друг с другом откровенно, мутят воду и отвлекают внимание от решения реальных проблем.

Соединённым Штатам нужна новая стратегия противодействия России в Восточной Европе, которая не будет опираться в первую очередь на НАТО. Альянс призван защищать своих членов, и закрытие открытой двери поможет ему в этом. Несомненно, прекращение расширения потребует сложной дипломатии. Это будет противоречить часто повторяемым обещаниям официальных лиц США и Европы, а также создаст новый прецедент. Но альянс, который не может действовать в своих интересах и упорно придерживается тезисов, опровергаемых реальностью, рано или поздно подорвёт себя изнутри.

Выживание требует реформ, и завершение приёма новых членов в НАТО позволило бы выработать подход, учитывающий сложности региона и тот факт, что в складывающемся мировом порядке не будет безраздельного господства западной модели.

Нужно также исходить из того, что ревизионизм путинской России в ближайшее время не исчезнет.

Соединённым Штатам, а также их европейским союзникам и партнёрам следует предложить новый институт для консультаций с Россией, который сосредоточится на кризисном управлении, выходе из конфликтных ситуаций и стратегическом диалоге. НАТО не должно играть в нём никакой роли. Стоит дать понять Москве (возможно, тому лидеру, который придёт после Путина), что НАТО – не единственный инструмент европейской безопасности. Самое главное, Вашингтону следует действовать осторожно. Статус-кво является шатким, поэтому следует дорожить любыми подвижками в отношениях, достигаемых американо-европейско-российской дипломатией. Шансы на успех такой дипломатии невелики, но не дать ей шанс – было бы непростительной ошибкой.

Вместо того чтобы полагаться на НАТО, Вашингтону следует использовать искусство государственного регулирования экономики в предстоящем противоборстве с Россией. Вместе с Европейским союзом Соединённые Штаты могли бы использовать сочетание санкций, мер по блокированию передачи технологий и усилия, направленные на изоляцию России от европейских и американских рынков, для оказания на неё давления в украинском вопросе и других областях, где сохраняются глубокие разногласия. Вряд ли это новая идея, но менее современная экономика и относительная финансовая слабость России делают её хорошей мишенью для таких мер.

В случае нового военного конфликта с Россией Соединённым Штатам следует сформировать специальную коалицию с союзниками и партнёрами для борьбы с возможными угрозами вместо прямого участия НАТО (если только Россия не нападёт на члена НАТО). С 1991 г. послужной список НАТО на территориях, не входящих в НАТО, был неоднозначным с учётом провальных миссий в Афганистане и Ливии. Эти злоключения за пределами территории альянса доказывают, что НАТО нужно сосредоточиться на обороне, а не на нападении.

Закрытие открытой двери НАТО не решит всех проблем Вашингтона в отношениях с Россией. Эти проблемы выходят далеко за пределы альянса. Но прекращение расширения НАТО стало бы актом самозащиты для самого альянса, подарив ему те преимущества, которые даёт большая сдержанность и чёткость поставленных целей.

Foreign Affairs

США. Евросоюз. Россия. НАТО > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 18 января 2022 > № 4313838 Майкл Киммедж

Мигель Хаймес: Венесуэла должна добиться 100% независимости своего нефтеперерабатывающего комплекса

США нуждаются в нефти Венесуэлы, и это может помочь найти выход из кризиса между двумя странами.

Такое мнение выразил доктор Мигель Хаймес, венесуэльский эксперт по энергетике и геополитике, в интервью Институту развития технологий ТЭК (ИРТТЭК) для «Нефти и Капитала».

— Во второй половине 2021 года крупнейшая нефтегазовая компания Венесуэлы PDVSA наладила стабильные поставки иранского конденсата для разбавления сверхтяжелой венесуэльской нефти. Некоторые эксперты отмечают, что поставки импортного конденсата лишают PDVSA «ключевой инфраструктуры для экспорта, что приводит к накоплению запасов». Так ли это или нет?

— Венесуэла — суверенная страна, которая добывает нефть и, как и любая другая страна, обладает свободой действий и способна сама решать вопрос, касающийся производных нефти. Этим занимается внутренний экономический аппарат страны. Иран — партнер Венесуэлы, и он является членом ОПЕК на протяжении десятилетий. Эти отношения привели к соглашению, по которому Иран отправляет Венесуэле дериваты, чтобы латиноамериканская страна могла переработать их и получать необходимое ей топливо. Это помогает Венесуэле иметь стратегически важные запасы топлива, необходимые для повседневной жизни страны. Не происходит ничего странного или выходящего за рамки закона. Венесуэла находится на стадии восстановления своей нефтяной промышленности. Падение цен на нефть оказало сильное влияние на отрасль в сочетании с тем, что Венесуэла потеряла свою сеть автозаправочных станций Citgo в США.

— По оценкам правительства Николаса Мадуро, доходы от экспорта сырой нефти профинансируют 61% государственного бюджета в следующем году. Что произойдет, вырастет бюджет или доходы от экспорта нефти?

— У Венесуэлы есть своя стратегия по восстановлению добычи нефти. В январе 2021 года она добывала всего 355 тысяч баррелей в день, в феврале и марте наблюдался рост до 700 тысяч баррелей. Поставка некоторого оборудования и прочие изменения привели к росту до 900 тысяч баррелей. В данный момент планируется достичь цифры в полтора миллиона баррелей в день, но идеальным было бы производство 2 миллионов баррелей, чтобы выйти на рынки, которые были партнерами Венесуэлы на протяжении десятилетий. В то же время мы видим, что Европа отложила введение санкций против Венесуэлы на год, что открывает неплохие возможности. 99% долларов, поступающих в страну, были получены от торговли нефтью.

— В последнее время Венесуэла сблизилась с Ираном. Также есть мнение, что «Хезболла» использует Венесуэлу для финансирования своей деятельности. Может, США было бы выгодно сотрудничать с Венесуэлой в том числе для того, чтобы решить эту проблему?

— Венесуэла в Южной Америке является очень важным партнером для разных стран мира, среди которых Россия, Китай и Индия. Но для США этот регион — их территория, как они говорят. Иран ведет свою политику. Мы находимся на расстоянии десятков тысяч километров, и Венесуэла не хочет участвовать в конфликте за пределами страны. Такой цели не существует. У нас есть дипломатические и торговые отношения с Ираном, потому что он входит в ОПЕК. Венесуэла не имеет никаких отношений с «Хезболлой». У США есть энергетические проблемы, и они покупают нефть у России и других стран, которые являются их конкурентами, но в то же время они имеют отношения с этими странами. И никто им не ставит это в укор.

— При каких условиях США изменят свою позицию в отношении Венесуэлы?

— США должны восстановить торговые отношения с Венесуэлой, которая на протяжении десятилетий была для нее надежным поставщиком нефти. И сейчас на международном рынке нелегко получить миллионы баррелей нефти, которые поставляла Венесуэла, и которые сейчас нужны США. При бессмысленной технологии гидроразрыва пласта себестоимость добычи одного барреля составляет около $37–40, и они могут отказаться от этого направления. США пытались искать другие варианты. Я уверен, что Торговая палата США и многие влиятельные экономические группы сожалеют о решениях Дональда Трампа в отношении Венесуэлы. США нуждаются в нефти Венесуэлы, это может изменить отношения между двумя странами.

— Сделки, заключенные на фоне санкций США в отношении Ирана и Венесуэлы и их нефтяной промышленности, позволили PDVSA увеличить добычу сырой нефти этой осенью до уровня, близкого к уровню начала 2020-х года. Какой прогноз вы могли бы дать относительно того, как будет развиваться ситуация к 2022 году?

— Венесуэла собирается увеличить внутренние запасы бензина и дизельного топлива для самолетов и автомобилей по всей стране. Каракас обязан восстановить производство топлива. Венесуэла прошла через чрезвычайно сложные испытания в последние годы, когда в стране катастрофически не хватало топлива. До введения санкций оборудование приходилось перевозить в США для технического обслуживания. После введения санкций это прекратилось. Страна пытается организовать собственное производство оборудования. Венесуэла имеет опыт в этой области, но прежние договоренности не позволяли ей это делать. Венесуэла должна добиться 100% независимости всего своего нефтеперерабатывающего комплекса, потому что осознала, что бывшие основные партнеры, вроде США, ее предали и обокрали.

Текст: Михаил Вакилян / ИРТТЭК

Венесуэла. США. ОПЕК > Нефть, газ, уголь. Внешэкономсвязи, политика > oilcapital.ru, 18 января 2022 > № 3966135 Мигель Хаймес

Смогут ли Россия и США выработать новые правила игры без острого военно-политического кризиса?

ДМИТРИЙ СУСЛОВ

Заместитель директора Центра комплексных европейских и международных исследований Национального исследовательского университета Высшая школа экономики.

Остаётся надеяться, что заинтересованность России и США в стабилизации конфронтации друг с другом и осознание факта, что российско-американская война неизбежно перерастёт в ядерную, позволят им совершить революцию в мировой истории. Она будет заключаться в том, что новые правила игры в области европейской безопасности удастся зафиксировать без острого военно-политического кризиса.

Российско-американские переговоры в Женеве по гарантиям безопасности, состоявшиеся 10 января, – подводят к кульминации процессов, которые развивались в отношениях Москвы и Вашингтона в 2021 году. Стороны у первого важного рубежа их конфронтации, продолжающейся уже восемь лет. После может последовать или новая резкая эскалация, или разрядка – принятие правил игры, которые будут включать соблюдение «красных линий», понимание жизненно важных интересов друг друга. По итогам женевских переговоров обе стороны заявили, что США пока категорически отказываются гарантировать нерасширение НАТО на Украину и Грузию и предлагают вместо этого обсуждать вопросы контроля над обычными и ядерными вооружениями в Европе, так что высока вероятность первого сценария. Но продемонстрированная в 2021 г. способность администрации Байдена принимать стратегически важные решения, невзирая на тактические издержки, и её заинтересованность в стабилизации конфронтации с Россией означают, что шансы как-то договориться и по вопросу расширения НАТО остаются.

Российско-американские отношения стали приобретать черты зрелой конфронтации и заняли стратегически важное, хотя и не центральное, место в международной системе. По некоторым признакам они приблизились к прошлой холодной войне, но окончательно утратили центральное значение, по крайней мере, для одной из сторон – Соединённых Штатов. Они не стали, однако, и периферийными: динамика конфронтации с Россией напрямую влияет на противостояние США с Китаем, загнанное в 2021 г. в формат экзистенциального конфликта. Для Москвы же управление эскалацией с Вашингтоном по-прежнему имеет главенствующее значение.

О зрелости конфронтации говорит и то, что в 2021 г. Россия и США снова выстроили весьма интенсивный и постоянный диалог, который не воспринимается в Вашингтоне или Москве как нечто недопустимое или ненужное. Его повестка ограничена областями, где стороны могут нанести друг другу максимальный ущерб. Россия и США снова стали воспринимать друг друга противниками, которые не перестанут быть таковыми в краткосрочной перспективе и способы причинить друг другу серьёзный урон, а потому нуждаются в диалоге по управлению соответствующих рисков.

Новое вино в старые мехи

2021 г. начался сменой администрации США, что сопровождалось громкими внутриполитическими потрясениями, апогеем которых стал штурм Капитолия сторонниками Дональда Трампа 6 января. Однако смена мало что изменила внутри Америки. Общественный раскол по вопросам ценностей и идентичности, кажется, только углубился. Активный ценностный ревизионизм прогрессистской части общества, всё более радикальной в своей нетерпимости к инакомыслящим, решительно отвергается консервативной Америкой, пока ещё молчаливой. Не ослабла и партийно-политическая поляризация: республиканцы и демократы продолжают смотреть друг на друга как на врагов, а не политических оппонентов, и не приходят к консенсусу по большинству вопросов внутренней и внешней политики, за исключением необходимости враждебной политики в отношении Китая и России.

Острота американской внутриполитической поляризации накладывает ограничения на отношения России и США. Как и при Трампе, любой относительно конструктивный шаг новой администрации в направлении России (даже если на деле он нацелен на улучшение отношений с важным союзником, а не с Москвой – как в случае с решением не вводить новые санкций против «Северного потока – 2») используется второй партией как инструмент внутриполитической борьбы.

До тех пор, пока Америка будет оставаться расколотой, ни на какой устойчивый конструктив в российско-американских отношениях рассчитывать не стоит.

Пока стоит забыть о заключении каких-либо «больших сделок» (если, конечно, альтернативой сделки не станет ядерная война) и тем более юридически обязывающих соглашений. Уже только поэтому возможность выхода Москвы и Вашингтона в ближайшие годы на условный договор СНВ-4 представляется равной нулю.

Новым моментом и важным показателем зрелости их конфронтации стало то, что впервые после окончания прошлой холодной войны смена администрации Белого дома не сопровождалась ожиданиями улучшения отношений, и стороны не только не предпринимали попыток «перевернуть страницу» и запустить новый цикл отношений, но открыто заявляли о невозможности преодолеть конфронтацию, по крайне мере быстро.

В обеих столицах преобладали ожидания дальнейшего ухудшения. В ходе предвыборной кампании 2020 г. Байден указывал именно на Москву как главного противника США (не только геополитического, но и идеологического), и его обещания возродить базирующийся на лидирующей роли Америки «либеральный международный порядок» и сплотить перепуганных Трампом американских союзников тоже ничего хорошего России и российско-американским отношениям не сулили. Ожидалось, что в рамках «возвращения к норме» администрация Байдена нарастит сдерживание России на постсоветском пространстве, усилит поддержку Украины и будет поддерживать или провоцировать новые «цветные революции».

Были, конечно, и позитивные ожидания, связанные с нежеланием демократической администрации допускать полный вакуум контроля над вооружениями. Однако готовность оперативно обеспечить продление истекавшего в феврале 2021 г. договора СНВ-3 ещё на пять лет в нынешнем виде и без предварительных условий не означает заинтересованности в улучшении отношений с Россией в целом, а преследует цель не допустить неконтролируемой гонки вооружений и уменьшить риски безопасности для самих США.

Поскольку в первые месяцы президентства Байдена в действиях Белого дома всё ещё преобладала риторика предвыборного периода, российско-американские отношения действительно лихорадило: чего только стоил утвердительный ответ Джо Байдена на вопрос, не считает ли он Владимира Путина «убийцей». Стороны, правда, смогли очень быстро погасить тот мини-кризис, проявив завидный прагматизм. И в дальнейшем, вплоть до самого конца 2021 г., обострений российско-американской конфронтации не наблюдалось. Многие опасения не оправдались. Политика Соединённых Штатов на постсоветском пространстве с приходом Байдена не изменилась никак, а в Центральной Азии американское влияние заметно ослабло. И вообще интерес к пространству бывшего СССР во внешнеполитической стратегии в целом снизился. Это связано с общей эволюцией американской внешней политики: вопреки предвыборным обещаниям, администрация Байдена, прикрываясь либерально-интернационалистской риторикой, продолжила внешнеполитический курс Трампа по наиболее фундаментальным вопросам.

Оздоровление конфронтации

Хотя в Москве и в Вашингтоне на Байдена не смотрели как на друга России, с его приходом появилась надежда на возвращение российско-американского взаимодействия в рабочее русло, преодоление тотальной дисфункции, которая процветала в период Трампа. Да, одним из важнейших итогов 2021 г. является оздоровление конфронтации: диалог с Москвой перестал восприниматься в Вашингтоне как нечто непозволительное, и стороны выстроили эффективное взаимодействие как на высшем, так и на рабочем уровне. Восстановлен механизм саммитов, налажена постоянная работа по вопросам, где Москва и Вашингтон из соображений собственной безопасности объективно заинтересованы во взаимодействии (стратегическая стабильность и кибербезопасность). Российско-американская повестка дня, исчезнувшая к концу президентства Трампа практически полностью, вернулась.

Главные причины оздоровления – уменьшение места и роли российского фактора во внутренней политике США, а также организованность и внутренняя согласованность администрации Байдена. Хотя Россия продолжает фигурировать в американской политической борьбе, с уходом Дональда Трампа она перестала быть одним из топовых сюжетов внутренней политики страны (Russiagate искусственно раздувался для ослабления политических позиций экс-президента и реставрации власти истеблишмента).

Важную роль играет также поддержка Белого дома со стороны демократов-центристов, в том числе по внешнеполитическим вопросам, в условиях, когда Демократическая партия (по крайней мере – до начала 2023 г.) контролирует обе палаты Конгресса. Эта поддержка не только создала благоприятный внутренний фон для рабочего взаимодействия России и США, но и позволила остановить качественное наращивание санкционного давления США на Россию тогда, когда в этой остановке была заинтересована администрация Байдена. Многочисленные инициативы сенаторов и конгрессменов о «драконовских санкциях» зависали.

Наконец, позитивную роль сыграла внутренняя согласованность и организованность внешнеполитического блока администрации Байдена, состоящего из единомышленников и не пытающегося, в отличие от времён Трампа, ограничить власть президента в вопросах внешней политики.

Возобновление неполитизированного рабочего взаимодействия тоже говорит о зрелости конфронтации: Россия вернулась в разряд вопросов национальной безопасности. Теперь она представляется как серьёзный противник, который не исчезнет, не изменит свою политику в выгодном ключе в обозримой перспективе, которого опасно игнорировать и сосуществование с которым требует диалога. Это более здоровое состояние отношений даже по сравнению с периодом администрации Обамы, когда конфронтация только начиналась, и Россия как противник ещё не воспринималась всерьёз. Преобладала иллюзия, что она не выдержит санкционного и политического давления и вскоре вернётся на «правильную сторону истории». При Байдене появилось понимание, что Россия – противник, и это надолго.

Новый глобальный контекст и попытки стабилизации конфронтации

Другой важнейший итог 2021 г. – качественная трансформация контекста. Вопреки предвыборной риторике, администрация Байдена при поддержке истеблишмента и демократов-центристов придала законченные формы развороту, который начался при Трампе и тогда считался чем-то недопустимым. США отказались от доминировавшей в период после окончания холодной войны и зашедшей в кризис к концу 2000-х гг. парадигмы универсализации американоцентричного мирового порядка, его глобального распространения и вовлечения в него ключевых центров силы. Символическим водоразделом стал вывод войск из Афганистана, когда американцы сознательно допустили падение марионеточного правительства и приход к власти талибов[1].

В основе новой парадигмы – глобальное соперничество с Китаем и Россией как с главными центрами силы, отказавшимися трансформироваться в соответствии с американской идеологией, интегрироваться в америкоцентричный миропорядок на правах младших партнёров и бросившими вызов американскому лидерству, а в случае с КНР – и первенству. Именно это противостояние, которому Вашингтон всячески пытается придать идеологическую окраску, отныне рассматривается там наиболее оптимальным способом укрепления лидерства и первенства после провала универсалистского проекта. Оно призвано наполнить новым смыслом внешнеполитическое мессианство, сплотить вокруг Америки традиционных и новых союзников и партнёров, поделить мир на «своих» и «чужих», воссоздать лидерство в рамках обновлённого «коллективного Запада» и создать предпосылки для новой исторической победы, аналогичной самопровозглашенной победе в прошлой холодной войне. От других же внешнеполитических обязательств, не связанных напрямую с противостоянием Китаю и России, Соединённые Штаты отказываются – полностью или частично – и сокращают присутствие в соответствующих регионах.

Скорее всего, такая парадигма тоже потерпит крах: современный мир слишком многообразен и не вмещается в прокрустово ложе идеологического противостояния «демократий» и «автократий», а блоковый подход попросту не работает. Даже близкие союзники в Азии и в Европе не желают консолидироваться вокруг США против Китая и России так, как того хотел бы Вашингтон. Новая искомая Америкой биполярность, которую там рассматривают как промежуточную стадию на пути к очередной исторической победе и инструмент склеивания расколотого американского общества, не возникнет. Но это – дело более отдалённой перспективы.

В рамках нового глобального противостояния Соединённые Штаты выделяют Китай как единственную державу, способную, по их мнению, поколебать американское мировое первенство, рассматриваемое американской элитой как синоним безопасности. Это противостояние воспринимается в США как экзистенциальное и потому необратимо. Преемственность политики администрации Байдена в отношении Китая это подтверждает. Именно на сдерживании КНР Вашингтон хотел бы сосредоточить основные ресурсы и внимание. Против Китая американцы направляют контролируемые ими коалиции (чего только стоит намерение официально объявить КНР угрозой безопасности НАТО) и создают новые, например, QUAD и AUKUS.

Конфронтация с Россией рассматривается именно в контексте этого экзистенциального конфликта с Китаем.

Во-первых, в США наконец поняли, что быстро нанести России новое стратегическое поражение и вывести её из игры не получится (при Обаме подобные иллюзии ещё существовали).

Во-вторых, в США начали осознавать ограниченность собственных ресурсов, которых не хватит для наращивания давления на Пекин и Москву одновременно, и необходимость их концентрации на борьбе с первоочередным противником – Китаем.

В-третьих, пришло осознание, что сближение России и КНР, в том числе в военной сфере, усиливает обе стороны и делает Китай сложным противником. В обозримой перспективе открытого геополитического конфликта между Москвой и Пекином, о неизбежности которого в Вашингтоне было модно рассуждать в периоды Обамы и Трампа, не произойдёт.

Возникла заинтересованность администрации Байдена в стабилизации конфронтации с Россией – её сохранении на нынешнем уровне и предотвращении дальнейшей и тем более неконтролируемой эскалации. США стремятся избежать дальнейшего обострения ситуации в отношениях между Россией и НАТО и вокруг Украины, чтобы не распылять силы и не перебрасывать дополнительные ресурсы (в том числе военные) в Европу, снимая их с тихоокеанского направления, а также остановить сближение России и КНР в военной сфере, которое в случае дальнейшей эскалации российско-западных отношений стало бы неизбежным.

При этом США не готовы идти на улучшение отношений с Россией, преодолевать конфронтацию и снижать антироссийскую риторику. Против этого работает внутриполитический фактор: любой конструктивный шаг в сторону России в условиях поляризации американской политической системы будет иметь высокую цену для того, кто его предпримет. Кроме того, в Вашингтоне преобладает уверенность в том, что стратегически – время на стороне Америки и сохранение давления на Россию вкупе с другими факторами (экономическая стагнация, смена поколений в РФ, увеличение дисбаланса между Россией и КНР в пользу последней и так далее) в конечном итоге обеспечит изменение российской политики в выгодном для США ключе.

Таким образом, администрация Байдена взяла курс на сохранение конфронтации с Россией на нынешнем уровне – без её резкого усиления или ослабления, надеясь, что это позволит, как выражаются в Вашингтоне, «припарковать» отношения с Москвой (то есть не отвлекаться на них лишний раз) и сосредоточить основные ресурсы и внимание на экзистенциальном конфликте с Китаем.

Главными составляющими этого курса, который наиболее явные очертания стал приобретать по итогам саммита Путина и Байдена в Женеве и июне 2021 г., стали:

Стабилизация санкционного давления США на Россию. Качественно более жёстких санкций не вводилось, благодаря демократам-центристам многие наиболее радикальные законодательные инициативы так и зависли в Конгрессе, но в то же время об отмене или снижении антироссийских санкций речи не идёт.

Стабилизация политики США на постсоветском пространстве. Вашингтон отказался от качественного ужесточения сдерживания России в европейской части пространстве бывшего СССР, а в результате ухода из Афганистана расписался в отсутствии у него влияния в Центральной Азии (на эту часть Евразии, как показала реакция на события в Казахстане в январе 2022 г., в Вашингтоне по сути махнули рукой). В политике в отношении и Украины, и Грузии сохранялся статус-кво: администрация Байдена не сокращала поддержку этих стран в их антироссийской политике, но не шла на её качественное расширение. Реально приглашать эти страны в НАТО и даже предоставлять им «план действий по членству» в блоке никто не собирался.

Избирательное сотрудничество с Россией по вопросам, где она может причинить США ущерб и где оно, соответственно, необходимо для обеспечения безопасности Америки. Налажены продуктивные диалоги по вопросам стратегической стабильности и кибербезопасности.

Уже в 2021 г. резко уменьшилось количество киберпреступлений, совершаемых против США и России с территорий друг друга. В рамках диалога по стратстабильности стороны сформировали две рабочие группы и подробно обсудили её изменившуюся природу, включая приобретение неядерными вооружениями стратегических свойств. Хотя из-за внутриполитических ограничений в США и противоположности позиций сторон по вопросам тактических ядерных вооружений перспективы выработки нового большого юридически обязывающего договора взамен ДСНВ-3 призрачны, и в Москве, и в Вашингтоне подчёркивают высокое качество диалога. Целью этого взаимодействия является именно минимизация ущерба, а не улучшение отношений в целом. Показательно, что США не идут на конструктивное сотрудничество по тем сюжетам, где оно менее критично для обеспечения их безопасности и управления конфронтацией с Россией – визы, работа диппредставительств, экономические связи, Арктика, помимо вопросов борьбы с изменением климата и так далее.

Новая развилка

Однако до конца 2021 г. стабилизировать конфронтацию так и не удалось. Не было выполнено важнейшее условие стабилизации: уважение жизненно важных интересов друг друга и соблюдение запрета на пересечение «красных линий», даже если стороны не считают их легитимными.

В Вашингтоне, видимо, посчитали, что единственной «красной линией» Москвы является официальное вступление Украины в НАТО и описанный выше подход администрации Байдена Россию в целом устроит и позволит сохранить статус-кво. Это оказалось ошибкой. Прошлой осенью Москва прямо заявила, что считает нынешнюю политику США в отношении Украины и Черноморского региона неприемлемой. Речь шла:

о поддержке Вашингтоном изменения в 2021 г. внутриполитического курса Украины в ещё более оголтелую антироссийскую и русофобскую сторону;

об открытых требованиях Киева пересмотреть Минские соглашения и отказе выполнять их в их нынешнем виде;

об интенсификации военного и военно-технического сотрудничества США и НАТО с Украиной и их военного присутствия на Чёрном море и в Черноморском регионе в целом (что было названо «военным освоением» территории Украины);

об активной поддержке устремлений Украины вступить в НАТО и приверженности Запада данному ещё в 2008 г. обещанию, что Украина и Грузия станут членами альянса;

о дальнейшем расширении НАТО на страны бывшего СССР.

Вероятно, видя незаинтересованность администрации Байдена в развязывании нового конфликта в Европе и её стремление сосредоточить основные усилия на борьбе с Китаем, Россия решила пойти ва-банк. Предъявив в конце года требования гарантий безопасности, обозначенные в проектах соглашений с США и НАТО, Москва предложила новые правила игры, в соответствии с которыми стороны уважают жизненно важные интересы друг друга. Вашингтону предложено отказаться дальнейшего от расширения НАТО на страны бывшего СССР (и прежде всего – на Украину), ограничить военное сотрудничество с Киевом, отказаться от размещения вблизи российских границ ударных вооружений и превратить регион Центральной и Восточной Европы в буферную зону – с военной точки зрения.

Эти требования сопровождались настолько громкой и безапелляционной риторикой и демонстративными шагами (наращивание российских войск вблизи украинских границ, заставившее США и НАТО заговорить о возможности полномасштабного российского вторжения в Украину), что в случае их отклонения Россия не сможет спустить вопрос на тормозах и притвориться, будто ничего и не было. Дальнейшее движение неизбежно.

Если российские требования будут удовлетворены хотя бы отчасти и Москва с этим согласится, в российско-американских отношениях возникнет ситуация, похожая на ту, что сложилась после Берлинских и Карибского кризиса и была окончательно закреплена Хельсинским заключительным актом 1975 года. Стороны зафиксируют границы разделительной линии между «коллективным Западом» и россиецентричным пространством (с превращением Украины и Грузии в «буферную зону»), договорятся о правилах поведения в военной сфере, создадут новые инструменты ограничения гонки вооружений и уменьшения риска военного столкновения. Как и в 1970-е гг., центральный фронт противостояния Москвы и Вашингтона стабилизируется, и стороны какое-то время не будут игнорировать чётко сформулированные жизненно важные интересы друг друга. В результате, как и тогда, наступит общая стабилизация российско-американской конфронтации, «разрядка».

Проблема в том, что в истории международных отношений враждующие друг с другом великие державы соглашались уважать интересы друг друга, только чтобы предотвратить войну (если они считали её невыгодной). Случаев перехода к соответствующим правилам игры без острых кризисов типа Карибского, когда угроза большой войны буквально висела бы в воздухе, практически нет. Сейчас же предлагается совершить именно это.

То, что администрация Байдена не отмахнулась от российской инициативы (как было, например, с инициативой Дмитрия Медведева о Договоре о европейской безопасности) и пошла на переговоры о правилах игры – позитивный знак. Вашингтон продемонстрировал понимание рисков, связанных с отказом от переговоров, определил собственные интересы и проявил умение ранжировать эти интересы по приоритетности и выбирать главное.

Первые итоги российско-американских переговоров, состоявшихся в Женеве, предсказуемо неоднозначны. США выразили готовность и заинтересованность обсуждать вопросы контроля над вооружениями в Европе (вплоть до выработки новых режимов вместо почивших ДОВСЕ и ДРСМД), деэскалации и деконфликтинга (правила проведения учений и военной активности), но отказались пересматривать натовскую политику «открытых дверей» и дезавуировать данное Киеву и Тбилиси в 2008 г. обещание, что они станут членами альянса. Для России подобное избирательное отношение к её требованиям неприемлемо. Соответственно, повышается вероятность дальнейшего обострения российско-американской конфронтации, может возникнуть острый военно-политический кризис не столько между Россией и Украиной, сколько между Россией и США\НАТО, тем более что по итогам женевских переговоров замглавы МИД РФ Сергей Рябков заявил, что «эскалационный сценарий в ситуации на российско-украинской границе исключён»[2].

Остаётся надеяться, что обоюдная заинтересованность России и США в стабилизации их конфронтации друг с другом и понимаемая ими недопустимость российско-американской войны, которая неизбежно перерастёт в ядерную, позволят совершить революцию в мировой истории и зафиксировать новые правила игры в области европейской безопасности без острого военно-политического кризиса. В конце концов, эта стабилизация необходима обеим сторонам, чтобы не отвлекаться на активное противостояние друг с другом в Европе и сконцентрировать внимание и ресурсы на наиболее перспективных и стратегически важных для них направлениях: для США – на противостоянии с Китаем, для России – на партнёрстве с ним же, а также со странами Азии, Евразии и не-Западом в целом.

Россия. США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 17 января 2022 > № 4313842 Дмитрий Суслов

Национальная безопасность России и США должна быть встроена во взаимную безопасность

РОБЕРТ ЛЕГВОЛЬД

Почётный профессор факультета политических наук Колумбийского университета (США).

Пока российские официальные лица готовятся к переговорам по европейской безопасности с западными коллегами, три аспекта кризиса вокруг Украины указывают на его кажущуюся неразрешимость. При этом открываются ключевые факторы, которым следует уделить особое внимание, если мы хотим найти выход из тупика.

Во-первых, недооценивается масштаб вызова, когда столкновение происходит из-за конкурирующих прав, а не только из-за соперничества интересов. Во-вторых, любое урегулирование зависит от позитивной мотивации – если её нет и превалируют отрицательный настрой, существенного прогресса ожидать не стоит. В-третьих, отсутствие доверия между двумя сторонами – это ключевой момент, который представляет собой фундаментальное препятствие для продвижения вперёд и требует отдельного решения. В совокупности три этих составляющих создают опасность, с которой приходится бороться лидерам.

Здравый смысл уже давно говорит о том, что разумный уровень национальной безопасности – это взаимная безопасность государств, которые соперничают друг с другом в международной политике. В период короткой идиллии после распада Советского Союза эта идея лежала в основе обещания американских, европейских и российских лидеров создать сообщество евроатлантическое безопасности «от Ванкувера до Владивостока». Обещание так и не было выполнено из-за отсутствия креативности и политической воли, но идея не утратила актуальность, особенно если мы хотим избежать худшего развития событий и предпринять шаги по урегулированию кризиса вокруг Украины. Так что же нужно делать?

Опасности противоборствующих прав

Стягивание российских войск к границам Украины в очередной раз вывело Москву и Вашингтон на траекторию, ведущую к столкновению, в их стремлении обеспечить безопасность. Каждый предъявляет претензии, посягая на права другой стороны. Россия настаивает на своём праве усиливать военное присутствие и передислоцировать войска в пределах своих границ, как считает нужным, и это никого другого не касается. США и их соратники по НАТО, в свою очередь, настаивают, что соседи России, включая Украину, имеют право выбирать союзников и организации, в которые они хотят вступить, а Москва не обладает правом вето в этом вопросе.

Однако если Россия может делать, что она пожелает, со своими войсками на своей территории, то Украина может делать то, что её руководство считает необходимым для укрепления безопасности государства, в том числе принимая иностранную военную помощь. Точно так же Украина имеет право, как официально заявил Белый дом, «определять свой будущий внешнеполитический курс свободно от внешнего вмешательства и с уважением к стремлению страны присоединиться к НАТО». Такое же право имеет, скажем, Куба. Но насколько велика вероятность, что США будут пассивно реагировать на вступление Кубы в оборонительный пакт с Россией и размещение баз ВМФ и ВКС на острове? В этих сценариях Россия, Украина и Куба действуют в рамках своих прав, но разумно ли их использовать?

Поиск ответов в системе самопомощи

В отличие от других проблем, с которыми сталкиваются лидеры в Вашингтоне, европейских столицах и Москве (например, связанный с COVID конфликт между гражданами одной страны об их праве на личные свободы и одновременно общественную безопасность), в конфликтах между нациями нет верховного арбитра или органа, способного выдать и обеспечить исполнение мандата или найти мотивацию, чтобы заставить одну или обе стороны отступить от своих прав.

Международная система – это система самопомощи, и только сами участники могут ослабить напряжённость или ликвидировать риски, связанные с их претензиями.

То есть они должны создавать мотивацию, чтобы двигаться в этом направлении.

На данный момент Россия и Запад сфокусированы на реализации односторонних негативных мотиваций, ведущих в противоположном направлении: Россия угрожает вторгнуться на Украину, если та в итоге выберет НАТО (или НАТО выберет Украину), а Запад угрожает беспрецедентными санкциями в случае агрессии против Украины. Риск эскалации неизбежен, когда страны настаивают на противоположных правах и готовятся перейти к насилию.

Вместо этого нужна позитивная мотивация, но только взаимовыгодная. Принимаемые меры должны обещать укрепление безопасности и уменьшение рисков, которых, как сегодня считают стороны, проще достигнуть с помощью односторонних негативных стимулов. Целью совершенно логично должна быть национальная безопасность, встроенная во взаимную безопасность, а логичный путь в этом направлении – это шаги, отводящие от применения или угрозы применения военной силы и способствующие урегулированию конфликтов интересов. Эти шаги включают:

демилитаризацию новой линии конфронтации от Арктики до Чёрного моря посредством замены неработающего Договора об обычных вооружённых силах в Европе (ДОВСЕ) новым соглашением, регулирующим размещение передовых частей и вооружений;

укрепление Венского документа, ограничивающего масштабы и количество военных учений;

подтверждение заверений НАТО об «отсутствии намерений, планов и оснований для размещения ядерного оружия на территории» новых членов альянса;

договорённость не размещать баллистические ракеты средней дальности в Европе и противодействовать угрозе, которую представляет тактическое ядерное вооружение.

Однако заменить нынешние мотивы позитивными недостаточно. Важно управлять действующими источниками напряжённости, но это нужно делать в рамках новой, изменённой повестки, основной фокус которой – экзистенциальные угрозы, стоящие перед обеими сторонами. К этому относится восстановление контроля над более сложным многополярным ядерным миром, противодействие опасностям, которые создаёт изменение климата, объединение усилий для борьбы с будущими пандемиями, которые могут оказаться страшнее нынешней, и деструктивными социально-экономическими последствиями, ухудшающими ситуацию. Достичь уровня сотрудничества, сопоставимого с угрозой, будет чрезвычайно трудно, но страны по обе стороны от линии раскола должны определить для себя приоритет – хотя бы попытаться.

Восстановление доверия как отдельная политическая цель

Если стремление к взаимовыгодному укреплению безопасности – именно то направление, куда указывает логика, то почему события не развиваются именно так? Ответ приводит нас к ключевому фактору – доверию, или в данном случае – к его отсутствию. Опять мы видим параллель с пандемией, которая, к примеру, заставила систему здравоохранения США бороться с низким уровнем доверия к правительству и экспертам.

Преодоление недоверия между Россией и США должно стать делом обеих сторон. Это важно, потому что препятствие, созданное недоверием, мешает заняться другими источниками напряжённости. Оно парализует волю и попытки изменить нынешнюю траекторию американо-российских отношений, препятствует шагам, которые позволили бы двигаться в более конструктивном направлении.

Из-за ухудшения отношений между Россией и США с их союзниками по НАТО недоверие усугубилось и заморозило всё. В результате оно превратилось в отдельный фактор конфликта сторон.

Поскольку недоверие не только отдельный, но и блокирующий фактор, просто признать его роль недостаточно. Если мы хотим добиться прогресса, восстановление доверия должно стать отдельной и первоочередной политической целью. Шаги могут быть маленькими – например, возобновление полноценной работы дипмиссий, снижение накала информационной войны в любой форме или открытие возможностей для диалога, как сделали президенты двух стран. Но это нужно делать с единственной целью – восстановить определённый уровень доверия. Если политики в Москве и Вашингтоне (и Брюсселе) хотят отказаться от стратегий односторонней негативной мотивации и постепенно перейти к взаимному укреплению позитивных стимулов, нужно снова научиться делать маленькие конструктивные шаги, не забывая при этом о больших целях.

Russia Matters

Россия. США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 17 января 2022 > № 4313840 Роберт Легвольд

Казахстан и банковский локдаун: репетиция санкций США против России

Сергей Ануреев

Жители Алма-Аты прожили неделю без мобильной связи, интернета, банков, банкоматов, банковских карт, конвертации национальной валюты. Такое сочетание является гипертрофированным худшим сценарием жизни россиян в случае реализации американских санкционных угроз образца декабря 2021 года.

2 января начались митинги на западе Казахстана, вызванные повышением цен на газ для автомобилей, а 4-5 января начались столкновения боевиков с силовиками в Алма-Ате. 6 января Национальный Банк Казахстана официально приостановил работу всех банков и биржи. Безналичные расчеты внутри страны и за рубеж, получение наличных и конвертация валют фактически прекратились ещё двумя днями раньше. С 12 января работу банков и биржи постепенно восстанавливают, сначала в спокойных городах, затем и в Алма-Ате.

Первой причиной приостановки работы банков стали погромы и грабежи отделений и банкоматов, забота о безопасности работников банков. Однако погромы происходили в основном в Алма-Ате, а ситуация во многих других городах не выходила из-под контроля, тем не менее банковские операции остановились. Второй причиной приостановки работы стала банальная паника клиентов банков, бросившихся снимать наличные и покупать иностранную валюту, которые в отделениях быстро закончились.

У Казахстана большие по сравнению с размерами экономики валютные резервы. Однако необходимо немалое количество дней, вплоть до недель, чтобы завезти дополнительные объемы наличных в отделения. Особенно много времени надо для экстренного завоза больших объемов долларов и евро из США и Германии. Не говоря уже о том, что для обеспечения резко возросших потребностей в операциях с наличными должны работать сами банки, каналы связи, инкассация, аэропорты. К тому же паника вкладчиков резко усиливается при недостатке наличных.

Буквально за месяц до январских событий казахстанские СМИ активно писали о конце эры бумажных денег. Поводом к этому стала очередная статистика по безналичным расчетам за 9 месяцев 2021 года, в соответствии с которой карточные транзакции выросли в 2,2 раза по сравнению с аналогичным периодом 2020 года, и их доля достигла 77% розничного товарооборота. Объём безналичных транзакций по картам превышал объем выдач наличных в 3,3 раза. Продолжению роста безналичных расчётов не повредили даже высокий уровень теневой занятости (около 23% всей рабочей силы) и высокая инфляция (8% в официальном исчислении). При этом 83% безналичных платежей совершалось через интернет и мобильный банкинг.

Интернет, мобильные телефоны, мессенджеры и социальные сети являются значимыми инструментами координации погромов и мародерства, и поэтому были отключены государством. Остановка безналичных расчётов на неделю по всему Казахстану стала вынужденным побочным явлением противодействия экстремизму, даже в относительно спокойных городах.

На заре электронного банкинга вплоть до середины 2000-х годов банки и корпоративные клиенты использовали традиционные фиксированные каналы связи типа "толстого" банк-клиента (на компьютере пользователя устанавливалась отдельная программа-клиент, там же хранились платёжные документы и выписки по счетам клиента). Затем стал активно развиваться так называемый "тонкий" интернет-банк (все данные клиента хранятся на сайте банка). Теперь даже банкоматы и терминалы приема карт в торговле зачастую связаны с головными офисами банков через мобильный интернет. Миллионы граждан имеют на своих смартфонах приложения банков и легко переводят с их помощью деньги, даже на рынке за пучок редиски.

Теперь утрируем ситуацию до гипотетических американских санкций против России из декабрьского анонса. Ввоз смартфонов грозят запретить, и даже если останется ввоз мелкими партиями и контрабандой, то на смартфонах всё равно установлена американская операционная система. Владельцы смартфонов "Хуавей" помнят, как легко мобильные операторы ограничивали их использование в Западной Европе и США в период санкционного давления на эту компанию.

Банкоматы в Росси почти сплошь с импортным программным обеспечением, с различными «закладками» производителей, объясняемыми мониторингом работоспособности этих банкоматов. Терминалы приема карт в торговых точках также импортные.

В ситуации с гипотетическими санкциями крупные безналичные расчёты между банками и предприятиями вроде как можно вернуть на фиксированные телефонные линии. Однако на восстановление фиксированных линий потребуется хорошо, если месяц — в Казахстане просто включили интернет и так нормализовали ситуацию с расчётами. Банковским работникам в Казахстане не пришлось возвращаться на фиксированные линии связи.

В банках и на крупных предприятиях на стационарных компьютерах, с помощью которых проводятся безналичные расчеты, как минимум стоит американский Windows и как максимум используются облачные серверы того же Microsoft. Даже если быстро удастся найти старые версии Windows без опций периодического обновления, современное программное обеспечение безналичных расчётов просто не сможет работать на старых операционных системах.

Последний раз Россия в целом и особенно Москва испытали банковский локдаун во время острой фазы кризиса августа 1998 года. Официальная история того кризиса начинается с понедельника 17 августа и объявления дефолта по государственным краткосрочным облигациям (ГКО). Однако реально кризис начался 13 августа в четверг, когда крупные частные банки не смогли провести межбанковские расчеты.

Тогда даже Сбербанк вынужденно приостанавливал межбанковские расчёты на недели, ограничиваясь лишь проведением внутренних расчётов. Межбанковские расчеты между выжившими банками более-менее удалось нормализовать к середине сентября, а на полную расчистку завалов неплатежей ушло ещё несколько месяцев. В Москве тогда пару месяцев пустовали Макдональдсы, поскольку многие люди просто не могли получать зарплату даже наличными.

Несмотря на все ужасы кризиса 1998 года, уровень банкизации России тогда был в разы или даже на порядки меньше текущего уровня 2022 года. Банковские карты тогда были экзотикой, используемой в основном для выплат зарплат на крупных предприятиях через банкоматы. Доля розничных безналичных расчётов в торговой сети составляла считанные проценты. Объемы неплатежей между крупными предприятиями достигали выручки за кварталы и даже год, с периодическими зачетами, различными схемами и просто огромным наличным теневым оборотом.

Другим показательным примером объективно необходимого времени реакции стало создание платежной системы "Мир". Весной 2014 года США лишь попугали Россию возможным отключением платёжных карт Visa и MasterCard. Национальная система платежных карт (оператор карт "Мир") была создана в июле 2014 года, начала проводить карточные расчеты в апреле 2015 года, и ещё пара лет потребовалась на выпуск десятков миллионов карт.

Вроде сроки принципиальной разработки и запуска отечественной карточной системы составили рекордные восемь месяцев, однако в случае материализации декабрьских санкционных угроз у банковского сообщества России не будет восьми месяцев. Даже за пару месяцев отсутствия массовых безналичных расчетов экономика просто встанет, и ситуация будет даже хуже, чем в первый ковидный локдаун апреля 2020 года.

В открытых источниках нет достоверной информации о реальных разработчиках системы "Мир", за исключением фактов про стандарты и чипы MasterCard, а также слухов об израильских или японских субподрядчиках на некие мелочи. Система "Мир" пока так и не проходила реальную проверку работоспособности на случай отключения американцами их программных продуктов или иных крупных, длительных коммуникационных сбоев.

Банк России в принципе озабочен надежностью системы безналичных расчетов и перевозки наличных. В Банке России есть очень опытный профильный зампред, ещё два зампреда «собаку съели» на операционной технике ещё в лихие 90-е. Есть подразделения, отвечающие за экстренное восстановление расчетов, информационную безопасность, за развертывание полевых учреждений. Периодически уточняются внутренние нормативные документы, проводятся инструктажи, учения. Очень оперативно разруливаются попытки крупных хакерских атак и мошенничеств.

В ответ на волну санкционных угроз 2014 года Банк России и крупнейшие государственные банки завезли из США и Западной Европы огромные объемы наличной иностранной валюты. Так, по данным на 1 декабря 2018 года, объёмы наличной валюты в банковских хранилищах составляли суммарно 44 млрд долл. Более поздние данные отсутствуют ввиду их разумного признания секретными. Проблем с наличными рублями быть не должно по очевидным причинам их печати на фабриках Гознака. Инкассаторские машины в России частично отечественного производства и частично импортные, и хорошо, что относительно старые, еще без различных чипов.

Но всё же оформление операций с наличными проводится на компьютерах и серверах с американским программным обеспечением. Выдавая наличные в банке, кассир банка оформляет расходный кассовый ордер на компьютере, и если автоматизированная банковская система не работает, то и выдача наличных приостанавливается.

Специалисты в области информационной безопасности в российских банках есть, и буквально единичные успешные хакерские атаки на крупные банки за годы говорят о высоком уровне безопасности. Однако одно дело противостоять редким хакерам, другое дело столкнуться с проблематикой быстрого перехода тысяч серверов и десятков тысяч компьютеров банков на другие, менее уязвимы для санкций версии программного обеспечения. В обычном порядке переход на иные программные модули в крупных банках длится один-два года, ввиду огромного количества связанных модулей, данных о клиентах и транзакциях, которые необходимо почти вручную верифицировать.

Очень утрированно, США даже не нужно вводить санкции против крупнейших российских банков типа отключения от SWIFT или запрета на корреспондентские счета в иностранных банках. Достаточно просто наложить санкции на техническую поддержку и обновление иностранного программного обеспечения, используемого российскими банками. Примерно как в 2014 году санкции были введены на техническую поддержку и ремонт боингов и аэробусов для авиакомпании "Добролёт", дочки Аэрофлота и предшественницы "Победы". "Добролёт" прекратил свою деятельность, хотя гипотетически можно было вернуться к эксплуатации самолетов позднесоветских моделей.

Поэтому опыт недельного отключения интернета и остановки банков в Казахстане следует изучать во всех деталях. Ещё лучше провести реальные эксперименты по отключению платежной инфраструктуры от интернета на месяц в каком-либо достаточно крупном российском регионе, разумеется, подготовившись к этому заранее. Такое отключение даст специалистам очень богатую пищу для размышлений насчет шапкозакидательских настроений по поводу возможных американских санкций. Необходима реальная демонстрация работоспособности российских платёжных систем хотя бы без мобильного интернета, не говоря уже об американском программном обеспечении на стационарных компьютерах участников расчетов.

Автор – доктор экономических наук, профессор Департамента общественных финансов Финансового университета

Казахстан. США. Евросоюз. Россия. ЦФО > Финансы, банки. Образование, наука. СМИ, ИТ > zavtra.ru, 15 января 2022 > № 3946049 Сергей Ануреев

С чем едят «Лакричную пиццу»

В наш прокат выходит один из фаворитов оскаровской гонки

Леонид Павлючик, кинообозреватель «Труда»

Пол Томас Андерсон — фигура в среде киноманов культовая. До «Лакричной пиццы», которая под Новый год стартовала на экранах США, а в эти дни выходит в российский прокат, он снял восемь картин. Среди них такие международные хиты, как «Ночи в стиле буги», «Магнолия», «Любовь, сбивающая с ног», «Нефть», «Мастер», «Призрачная нить», за которые Андерсон в общей сложности восемь раз номинировался на «Оскар». На сегодняшний день он единственный кинематографист в мире, который получил призы за лучшую режиссуру на трех главных мировых фестивалях — в Каннах, Венеции, Берлине.

«Лакричную пиццу», впрочем, Андерсон сразу выпустил в прокат, минуя громкие фестивальные премьеры. Оно и понятно: это самый демократичный фильм в творчестве мастера, адресованный максимально широкой, а не только артхаусной аудитории. В центре картины — история любви 15-летнего школьника Гэри Валентайна, с юных лет снимающегося в кино, мечтающего покорить Голливуд, и 25-летней ассистентки фотографа Аланы Кейн. Он — звезда в глазах одноклассников и, да, да, юных поклонниц. Она — слегка подрастерявшаяся в жизни молодая женщина из небогатой еврейской семьи, которой пора бы уже найти себе подходящую пару для замужества, но...

Но вместо этого следует признание в любви от неплохо зарабатывающего, предприимчивого, по-своему обаятельного, но все-таки подростка — со всеми юношескими комплексами и прыщами переходного возраста на румяном лице. И Алана (так зовут героиню фильма в исполнении певицы и дебютантки в кино Аланы Хаим) ставит Гэри жесткое условие: друзьями мы можем быть, но любовные отношения исключаются. Влюбленный подросток (его играет 18-летний Купер Хоффман, сын безвременно ушедшего из жизни Филиппа Сеймура Хоффмана, снявшегося в главных фильмах Андерсона) рад и этому. Так начинается эта странная полу-дружба, полу-любовь, не лишенная, впрочем, налета чувственности. Но то немногое, что позволяют себе герои, — это полежать на разных половинках одной кровати или слегка соприкоснуться коленями под столом...

Эта необычная лав-стори опрокинута в начало 70-х годов прошлого века. И происходит она в Калифорнии, в долине Сан-Фернандо, откуда родом и сам режиссер, который очень рано, еще будучи 12-летним школьником, стал снимать любительские фильмы. Сценарий основан на мемуарах голливудского продюсера Гэри Гетцмана, причастного впоследствии к созданию таких известных фильмов как «Молчание ягнят» и «Филадельфия». Но не исключено, что Пол Томас Андерсон присовокупил к ним собственные юношеские воспоминания. И уж точно насытил фильм своими личными эмоциями и впечатлениями, в том числе и чисто кинематографического толка.

В каком-то смысле «Лакричная пицца» могла бы называться «Однажды в Голливуде 2» — как реплика на общепризнанный уже шедевр Квентина Тарантино. Ибо центральная сюжетная линия фильма Андерсона утопает в череде новелл, часть из которых связана с голливудскими знаменитостями той поры, которых играют нынешние знаменитости, в частности, Шон Пенн, Брэдли Купер, Том Уэйтс, Бенни Сафди. На жизненном горизонте простушки Аланы, вовлеченной, благодаря дружбе с Гэри, в мир кинематографа и бизнеса, постепенно появляются гламурные воздыхатели: актер, продюсер и даже один политик.

Она взволнованно отзывается на их зазывной шепот, но матерые, казалось бы, мужики на поверку оказываются в разной степени несостоятельными и даже смешными рядом с энергичным, деятельным и по-прежнему влюбленным в нее подростком. Да и в целом мир успешных взрослых предстает перед Аланой куда менее привлекательным, чем мир искренних, чистосердечных подростков, с которыми молодая женщина замечательно ладит. Но разницу в возрасте в десять лет тоже со счетов не сбросишь. И поэтому она раз за разом бежит от своих настоящих чувств в мир взрослых отношений.

Чем закончится эта история, вы, разумеется, от меня не узнаете. Будут ли смотреть фильм о своих сверстниках полувековой давности нынешние подростки? Про американских тинэйджеров доподлинно не знаю, а вот насчет наших молодых зрителей сильно сомневаюсь. В фильме нет визуальных эффектов, внешней динамики — всего того, что так любят современные молодые зрители. Единственный киноаттракцион в «Лакричной пицце» — это лихая сцена, когда огромная фура без единой капли бензина в баке катится задом вниз по крутой, извилистой дороге, управляемая сильно сдрейфившей Аланой, не выпускающей, тем не менее, руля из своих крепких рук...

Зато в фильме с избытком есть другое, что, надеюсь, оценят зрители постарше. Есть свет, тепло и яркие краски Южной Калифорнии, где стоит вечное лето. Есть ностальгическая музыка 70-х и завораживающие мелодии и голоса Дэвида Боуи, Пола Маккартни, Джима Моррисона, звучащие фоном по ходу фильма (кстати, его название заимствовано из названия сети музыкальных магазинов с виниловыми пластинками, похожими формой на пиццу и цветом на лакрицу). Есть неназойливый, мягкий юмор, когда зрительный зал (я смотрел фильм в кинотеатре «Художественный» в рамках Рождественского кинофестиваля) то и дело отзывается на удачные комедийные репризы веселым смехом, а не примитивной ржакой.

Наконец, «Лакричная пицца» пронизана особым любовным настроением. Оно не исчерпывается только сюжетом, а словно разлито в самой атмосфере этого простодушного, светлого, ностальгического фильма, который не зря считается одним из главных претендентов на премию «Оскар».

США > СМИ, ИТ > trud.ru, 14 января 2022 > № 3943147 Леонид Павлючик

«90% детей не готовы заниматься семейным бизнесом. Их надо обучать управлению капиталом»

«С конфликтами при передаче активов придется сталкиваться в ближайшие 5-7 лет, во время основной волны передачи капиталов. Но пройдет еще 20 лет, пока у капиталистов поменяется горизонт планирования».

Когда говорят про капитал, обычно имеют в виду деньги, но сейчас под этим термином подразумевается скорее способность делать деньги: самые могущественные люди необязательно миллиардеры, считает профессор Российской экономической школы Алексей Горяев.

Управление капиталом и его передача — эти вопросы для многих состоятельных россиян в возрасте, возможно, даже важнее, чем приумножение средств. При этом ценности капиталистов старого и нового поколений могут кардинально различаться. Как управлять капиталом и передавать его, чтобы избежать конфликтов, и какие ошибки здесь допускают богатые? Рассуждают Алексей Горяев и глава Tinkoff Private Илья Опренко.

Разрыв ценностей российских капиталистов 1990-х и 2010-х

Илья Опренко: Первое поколение российских капиталистов новой экономики жило в другой среде, и это отложило отпечаток на их ценностный ряд. У капиталистов нового поколения отношение к материальному миру гораздо проще, яхта или загородный дом в Европе — уже не такая безусловная ценность. В их приоритетах ценность — это скорее возможность создать что-то в глобальном контексте.

Они гораздо больше граждане мира, чем их родители. На сцену выходит понятие социального капитала — твое окружение и твоя способность оказывать влияние.

Когда мы говорим про горизонты планирования и распоряжение капиталом, важно учитывать ценностный контекст. В основе этики капиталистов прошлого — и в Российской империи, и в США — был сильный религиозный контекст. Сейчас роль религиозных институтов снижается, по крайней мере в Европе и США, но мессианство, наше и американское, остается. Так называемые «новая этика», ESG, вся климатическая повестка — это попытка заполнить этот вакуум. Происходит «пересборка» новых миллиардеров. Наши предприниматели пока ищут точку опоры.

Алексей Горяев: Разрыв между поколениями — это некое иконоборчество, которое всегда есть у молодежи. Я знаю многих ребят в Европе, с кем вместе учились, которые отошли от церкви и пытаются найти себя. Это нелегко: в современном мире есть разрыв и им пытаются что-то дать ESG и климатическая повестка.

Чему в России можно поучиться на примере богатых семей прошлого?

Илья Опренко: Ситуация с плавной передачей капитала ухудшается по сравнению с тем, что было 100-150 лет назад. Связываю это с изменением классической роли института семьи и трендом на ее декомпозицию. Капиталисты конца 19-го и начала 20-го века в Российской империи или США — это большие семьи, несколько наследников и достаточно четкая семейная иерархия, где есть план преемственности, который учитывает и форс-мажоры.

Взять семью капиталистов Морозовых: в какой-то момент главный наследник ушел в поддержку социалистических движений, в любовь, начал тратить на это семейный капитал, и его очень быстро отстранила патриарх — собственная мать. Сейчас, учитывая, что в семьях рождается меньше детей и институт семьи проходит трансформацию, все это влияет и на передачу капиталов.

С конфликтами при передаче активов придется сталкиваться еще чаще в ближайшие 5-7 лет, когда будет происходить основная волна передачи капиталов. Сейчас люди 55-65 лет готовятся к этому или уже его передают.

К сожалению, многие из них уходят из жизни, не оставив стройной структуры управления своими активами или передачи капитала, и раз за разом мы видим проблемные ситуации, когда доходит до споров в суде между родными. Это огромная проблема, которая недооценена. Мы привыкли, что нам нужно не жить, а выживать. Нужно здесь и сейчас, а потом посмотрим, что будет. И есть проблема доверия: чтобы кто-то занимался моими деньгами? — Да боже упаси.

Наверно, нужно еще 20 лет, чтобы горизонты планирования наших капиталистов выходили за традиционные несколько лет, и это будет иметь позитивный эффект для общества в целом.

Роль wealth-менеджмента как раз в том, чтобы постараться управлять таким процессом — мы готовим капиталистов первой волны к плавной передаче капитала, обучаем наследников, помогаем выстраивать схемы владения активами, которые нивелируют субъективные факторы или роль какого-либо члена семьи в пользу общих подходов, прописанных правил игры.

«90% детей не готовы заниматься семейным бизнесом. Их надо обучать управлению капиталом» 2Алексей Горяев: В 1917 г. передача крупных капиталов была нарушена и в Советском Союзе в большей степени имел место социальный капитал — влиятельные чиновники были богатыми, может, не имея больших денег. Нам не хватает истории и доверия, горизонтальных связей, но на глубинном уровне есть и плюс. Проблема неопределенности и высокой скорости изменений есть во всем мире, как и разрыв поколений. У нас это более ярко выражено, люди привыкли к изменениям — все менялось в 90-е, 2000-е, да и сейчас. Мы больше подготовлены, чем западные люди, к тому, чтобы проходить изменения и делать выводы.

Многие ли капиталисты разделяют личное состояние и бизнес?

Илья Опренко: Не могу вспомнить ни одного случая, когда кто-либо пришел бы с подготовленным планом, каждый раз мы выступаем инициатором этих дискуссий. Это чревато корпоративными конфликтами и переделом капитала. Но план должен быть — это аксиома для каждого капиталиста. Практика показывает, что личные активы и активы бизнеса разделяют плохо. Но опять же новые капиталисты, сделавшие состояние в 2000-е, разделяют кэш и бизнес гораздо четче. Рассчитывают на свои дивиденды, не мешают бизнес и личные активы, более четко структурируют их.

Алексей Горяев: составление личного финансового плана всегда нелегко для любого человека. Это очень сильно привязано к ценностям — что для тебя действительно важно? Многие сначала мечтают про вертолет или домик в Испании, а когда составляют план, чаще всего понимают, что не смогут это купить. Выглядит как негатив, но на самом деле это большой позитив, потому что заставляет пересмотреть ценности.

Что ты хотел через домик в Испании — комфортную спокойную жизнь или что-то еще? И в конце, когда студенты проходят через это болезненное упражнение и вынуждены пересматривать излишние финансовые цели, они очень благодарны.

Как передать активы максимально чистыми, «отмыть» скелеты в шкафу?

Илья Опренко: мне довелось пожить в странах Европы, Юго-Восточной Азии и в США, и мой опыт говорит: скелеты в шкафу могут быть и в западных корпоративных культурах, возможно, они более умело замаскированы.

Нужно разделять капиталы условных 90-х и 2010-х: у капиталистов второй волны они гораздо более прозрачны, понятны, публичны. В данном случае речь скорее о правильном структурировании — смысл wealth-planning не только в том, чтобы спланировать свою жизнь на 30 лет вперед и передать капитал будущим поколениям, но и в попытке честно ответить себе на вопрос о своих истинных целях. Когда люди проходят это упражнение и видят, что для достижения цели им не нужна доходность 25% годовых, а хватит 8%, им не нужно брать все эти риски и ввязываться в авантюры с прямыми инвестициями в конкретные венчурные сделки своих друзей. Они могут позволить себе более консервативный портфель.

Это очень простое упражнение, которое во многом открывает глаза. Состоит из нескольких шагов.

Первое: ты рисуешь сегодняшнюю картинку: где твои активы, капитал, сможешь ли ты его пополнять, какие расходы потребуются в будущем. Далее ты предполагаешь реструктуризацию с целью повышения дохода на вложенный капитал, оптимизацию налогов, юридического структурирования. Затем разбиваешь свой капитал на несколько корзин: пенсионные деньги, семейные, благотворительность. Для каждой — индивидуальный план на 10-20 лет. И рисуешь дорожную карту, как ты к этому придешь.

Такое упражнение, требующее нескольких часов, может перевернуть ваше представление о том, куда и как вы движетесь. Это упражнение нужно проделывать каждому человеку, тем более тем, кто оперирует капиталами в десятки миллионов долларов.

Алексей Горяев: Скелеты в шкафу — риски важные, не все из них просчитываются и ими нужно управлять. Это нужно проговаривать в семье, чтобы близкие были готовы к тому, чтобы принять наследство, если хотят. За 200 лет истории частного швейцарского банкинга там пришли к тому, что не стоит обязывать наследников принимать бизнес. Есть примеры, когда отец, управляющий частным банком, дает детям карт-бланш. Один становится хирургом, другой — политиком. И в 40-50 лет кто-то из них возвращается в семейный бизнес и все-таки становится частным банкиром. Он прошел свою дорожку и это был уже полностью осознанный выбор. Нужно мыслить стратегически, понимать место денег и других, более важных, факторов.

Илья Опренко: на практике 90% детей не готовы заниматься семейным бизнесом. Это значит, их надо обучать не управлению бизнесом, а управлению капиталом. Значит, в какой-то момент будут массовые выходы в кэш из бизнеса, и эти капиталы будут куда-то направлены.

Какие инструменты подходят при структурировании капитала?

Алексей Горяев: Траст — правильный и действенный механизм, если речь идет о США или Западной Европе. Восприятие траста российскими бизнесменами зачастую искажено. Траст — юридическая конструкция, которая предполагает отчуждение имущества. Наши же бизнесмены часто воспринимают траст как некий инструмент налоговой оптимизации и не готовы отчуждать имущество. Это кризис института доверия. Но если правильно структурировать, это хороший инструмент контроля передачи благосостояния и митигации (снижения вероятности) рисков будущих судебных тяжб между членами семьи.

Выбор разного инструмента больше зависит от размера капитала: с его ростом доступно больше инструментов. Для капитала $1-2 млн подойдет простое завещание, а капиталисты с состоянием в сотни миллионов долларов могут позволить себе семейный офис, который отчасти снимает проблему управления капиталами.

Российские инструменты, которые стали появляться, например, наследственные фонды, востребованы, но нет сложившейся судебной практики. Прежде чем эти инструменты получат массовое использование, пройдет время.

Как быть со страновыми рисками?

Алексей Горяев: деофшоризация и автоматический обмен налоговой информацией между многими странами подставляет тех, кто заблаговременно не задумался, как сформировать прозрачную историю своего капитала и не сформировал соответствующую юридическую структуру. Значит ли это, что все такие люди вернут свои капиталы в Россию? Понятно, что кто-то попал под санкции, у кого-то такая ситуация с бизнесом, что нужно вернуть часть капитала на родину. Но принципиально общая картина не поменялась. В финансах есть понятие диверсификации: ты не кладешь все в одну корзину, одну страну. Факт в том, что у состоятельных людей из России больше половины капитала за рубежом.

Илья Опренко: Тренд на всеобщую прозрачность и ужесточение регуляторики — совсем не российский. Россия идет в фаоватере этих движений, но его инициатор — США, которые пытаются вернуть налоги своих крупнейших корпораций в страну.

Так называемых «безопасных гаваней» в мире не останется. Все будут обмениваться информацией со всеми, это вопрос времени. Скорее всего, произойдет унификация налоговых ставок: классические офшоры с нулевыми налогами будут вынуждены вводить ставки, иначе общеевропейские и американские регуляторы пройдутся по ним катком. Нужно быть готовым к тому, что это новая реальность всеобщей прозрачности.

Куда будут двигаться деньги, где хранить капитал? В игру могут вступать неожиданные факторы, даже климатические — люди пытаются выбирать регионы с комфортным климатом. Речь скорее идет о том, какие страны и городские агломерации смогут дать комфортные условия с точки зрения климата, экологии, инфраструктуры, доступа к капиталу, возможности общаться с людьми. Они и станут реципиентами капитала. С точки зрения глобальных трендов сдвиг идет в пользу Юго-Восточной Азии — Сингапур и Гонконг наиболее известные примеры. Россия тоже может стать прибежищем как минимум части этих капиталов в будущем.

Текст написан на основе подкаста «Экономика на слух», проект Российской экономической школы. Ведущий — Филипп Стеркин.

Россия. США > Финансы, банки. Приватизация, инвестиции > dk.ru, 13 января 2022 > № 4145546 Алексей Горяев

Джон Макнил: Проблема изменений климата растворилась в политических декларациях и позерстве

Призывы политиков предпринять решительные меры по борьбе с глобальным потеплением обоснованны, но едва ли приведут к значительным положительным последствиям

Призывы политиков предпринять решительные меры по борьбе с глобальным потеплением, прозвучавшие в ноябре на саммите СОР26 в Глазго, совершенно обоснованы, считает Джон Макнил, известный американский ученый, профессор Джорджтаунского университета, один из ведущих мировых специалистов по истории взаимодействия человека с окружающей средой. Однако, по его мнению, заявления, прозвучавшие на саммите, едва ли приведут к значительным положительным последствиям для климата планеты, хотя это не означает, что от амбициозных климатических целей следует отказаться.

«НиК»: Хотелось бы начать наш разговор с исторического контекста нынешней глобальной озабоченности климатическими проблемами. Были ли еще в истории такие же периоды, когда людей очень волновали резкие изменения климата и они пытались их предотвратить? Первое, что приходит на ум, — «малый ледниковый период» XVII века, о котором остались довольно красочные воспоминания современников: например, у Рене Декарта описано, как в Амстердаме зимой птицы якобы падали на лету из-за мороза. Предпринимались ли тогда или в другие эпохи попытки остановить изменения климата или это все-таки сугубо современная идея?

— Наше время уникально. Во-первых, никогда раньше не было столь резких изменений климата, как те, которые мы наблюдаем за последние 40 лет. Речь идет по меньшей мере о самых серьезных климатических изменениях за последние 11,5 тыс. лет, то есть с момента неолитической революции, а возможно, и за несколько миллионов лет. Во-вторых, раньше способности людей обнаруживать изменения климата — если, конечно, они не происходили очень быстро — были незначительными. Только в последние полвека были разработаны такие методики и инструменты, как дендрохронология, ледяные керны и т. д.

Хотя и раньше люди, конечно, осознавали, что климат изменился: об этом, например, писали некоторые древнегреческие авторы. Но это скорее было результатом их воображения, просто некими впечатлениями, ведь у людей не было инструментов или данных, чтобы обнаружить реальные изменения климата. Насколько мне известно, до недавнего времени никто и не допускал, что люди способны остановить эти процессы.

«НиК»: Сегодня тема климатических изменений, безусловно, сильно политизирована и идеологизирована. В какой момент, по вашему мнению, инициативу в этой сфере у ученых перехватили политики и активисты?

— В США вопрос энергетического перехода и стабилизации климата является политическим по меньшей мере с жаркого лета 1988 года, когда сотрудник НАСА по имени Джеймс Хансен представил свои мрачные прогнозы Конгрессу. Начиная с тех же 1980-х годов политики, представляющие интересы нефтегазовой и угольной отраслей, пытались не допустить, чтобы эта проблема нанесла ущерб бизнесу их инвесторов. Уже в 1990-х годах вице-президент Альберт Гор попытался включить стабилизацию климата в национальную политику и добился на этом пути некоторых успехов.

В других частях планеты климатический вопрос также стал политическим, поскольку привлек внимание общественности. Это произошло по меньшей мере в странах с большими объемами производства ископаемого топлива, таких как Канада, Австралия, Россия, Польша, Мексика, государства Персидского залива и т. д. Климат стал политическим вопросом и в тех странах, которым больше всего угрожает повышение уровня моря: например, Мальдивы или Бангладеш. Хотя для ряда стран наподобие Боливии, Эстонии или Лаоса, я полагаю, изменение климата еще не настолько политическая проблема.

«НиК»: Насколько такой поворот событий угрожает тому, что борьба с глобальным потеплением растворится в политических декларациях?

— В значительной степени так и произошло: проблема изменений климата уже растворилась в политических декларациях и позерстве.

«НиК»: Главным событием этого года в рамках климатической повестки стал состоявшийся в Глазго саммит СОР26 под эгидой ООН. Какими были ваши ожидания, связанные с этим мероприятием? Какие практические последствия оно может иметь для борьбы с изменениями климата?

— Ожидания скромные, а последствий, наверное, почти никаких. Многие климатические обещания даются на годы и десятилетия вперед — к тому моменту ныне действующие политики уже уйдут на покой.

Трудно поверить в соглашения о нулевом уровне выбросов углерода к 2050 году, потому что людям, которые сейчас берут на себя соответствующие «обязательства», не нужно будет их выполнять.

Я думал было, что договоренности в рамках Парижского соглашения 2015 года смогут изменить траекторию изменений климата, но этого не произошло. Ни одна из предыдущих договоренностей не привела к изменению скорости накопления углекислого газа в атмосфере: на данный момент этот показатель уже достиг опасного уровня — 414 долей на миллион. Но давайте подождем, посмотрим, как будет развиваться ситуация. Все начнется по-настоящему, как только премьер-министры и звезды кино покинут Глазго — на своих частных самолетах, конечно же.

«НиК»: Реалистична ли, на ваш взгляд, заявленная на СОР26 стратегия сохранения уровня глобального потепления в пределах 1,5 градуса в сравнении с доиндустриальной эпохой в ситуации, когда даже уровень в 2 градуса выглядит, мягко говоря, не слишком достижимой целью?

— 1,5 градуса — это оптимистичная цель, но к ней стоит стремиться. Снижение стандарта или сдвиг цели по времени каждые несколько лет — это все равно что не иметь цели. Для ограничения потепления уровнем 1,5 градуса потребуется быстрое сокращение выбросов парниковых газов почти до нулевого уровня в сочетании с крупномасштабной декарбонизацией. Шансы на успех невелики, поэтому при сохранении цели в 1,5 градуса было бы благоразумно готовиться к тому, что мировая температура станет на 3–4 градуса выше нынешней. Боюсь, недалеки те времена, когда ваш Санкт-Петербург окажется ниже уровня моря. Впрочем, как и наш Майами.

«НиК»: Нет ли у вас ощущения, что многие представители мировых элит увлеклись климатической мегаломанией, умалчивая о том, что основные выбросы парниковых газов генерирует наиболее состоятельная часть населения планеты, которая едва ли готова резко сократить свой уровень потребления?

— Многие лидеры западноевропейских стран готовы признать, что как исторически, так и в расчете на душу населения выбросы углерода в Европе намного выше, чем в среднем в мире. Американские лидеры обычно менее склонны к признанию этого, хотя я не знаю, что мог бы сказать по этому поводу Байден. Никто из них не хочет попросить своих избирателей снизить общий уровень потребления и комфорта, хотя иногда они готовы призывать к снижению потребления энергии и поддержке налогов на выбросы углерода. Но поскольку с каждым годом на европейцев и американцев приходится все меньшая доля от общего объема выбросов, а доля Китая, наоборот, растет, готовность политиков богатого Запада говорить об этой проблеме повышается, хотя они по-прежнему предпочитают не акцентировать внимание на выбросах в историческом разрезе.

«НиК»: Считаете ли вы, что глобальная элита искренне озабочена проблемами климата? Или же это просто дань моде либо проявление страха пассажиров первого класса на тонущем корабле, если использовать название последней книги недавно умершего социолога Ричарда Лахмана?

— Эти люди умеют казаться искренними, даже если это не так. Так что мне очень трудно разобраться, кто из них может говорить от чистого сердца, а кто просто позирует. Подозреваю, что даже по-настоящему озабоченные проблемами климата люди способны вести себя таким образом, который противоречит их страстным убеждениям. Например, принц Чарльз, возможно, взаправду желает остановить изменения климата, но это не мешает ему летать по всему миру на частном самолете и содержать несколько дворцов. С подобными противоречиями легко уживается большинство людей — даже те, у кого нет самолетов и дворцов.

«НиК»: В преддверии саммита СОР26 стало окончательно ясно, что установить единую по времени цель декарбонизации для всех ведущих экономик мира не получится. США и Евросоюз в соответствии с рекомендациями ООН планируют достичь чистых нулевых выбросов к 2050 году, Китай и Россия ориентируются на 2060 год, а Индия и вовсе на 2070 год. К чему, по вашему мнению, приведет такая рассогласованность действий?

— Если все страны достигнут декларируемых целей, то для атмосферы и климата не будет большого значения, сделают ли это США и Европа раньше Китая, России и Индии (или если это произойдет в какой-то другой последовательности). Важно именно то, будут ли достигнуты цели и удастся ли предпринять эти совместные усилия достаточно скоро, чтобы избежать неконтролируемого потепления за счет цепочек положительной обратной связи. В качестве примера таких цепочек можно привести сокращение альбедо (отражательной способности) Арктики из-за утраты морского льда.

«НиК»: Преодолимы ли, по вашему мнению, климатические противоречия между развитыми и развивающимися странами? Дискуссия на СОР26 оставила впечатление, что их позиции сложно согласовать. Западные страны настаивают на усилении амбиций в борьбе с изменениями климата. Страны глобальной периферии в ответ заявляют, что в глобальном потеплении виновны страны «золотого миллиарда», которые должны заплатить за это. При этом ряд крупных держав, прежде всего Китай, Россия и Турция, воздержались от личного участия своих лидеров в саммите.

— Преодолеть противоречия, о которых вы говорите, конечно, непросто, но посредством систематического подкупа (политики, разумеется, используют более вежливые формулировки) это возможно.

Иными словами, Индонезия, Бразилия, Нигерия и другие крупные развивающиеся страны захотят получить как можно больше денег за отказ от использования ископаемого топлива, но если им достаточно заплатят и помогут с необходимыми технологиями, они с радостью будут использовать экологически чистую энергию, а не уголь и нефть. Это, кстати, понравится элитам, которые чуют коррупционные возможности, когда из рук в руки переходят миллиарды долларов.

«НиК»: Но пока соответствующих решений нет, не получили ли мы вместо международного климатического консенсуса многосторонний климатический конфликт?

— Политического консенсуса определенно нет, но есть твердый научный консенсус. По сути, речь идет о том, что стабильность климата — это общественное благо, от которого выиграют все независимо от того, кто за это платит. Так что соблазн заставить платить за это других очень силен. Кроме того, у крупных производителей ископаемого топлива есть стимул откладывать энергетический переход до тех пор, пока цена их угля и нефти превышает затраты на добычу. Те угольные, нефтяные и газовые компании, а также правительства, получающие от них средства — посредством налогов или «под столом», — не рассчитывают, что пострадают от дестабилизации климата больше, чем кто-либо другой. В то же время они знают, что выиграют больше, чем кто-либо другой, продолжая дестабилизировать климат.

США. Великобритания. Евросоюз. ООН. Россия > Нефть, газ, уголь. Экология. Внешэкономсвязи, политика > oilcapital.ru, 12 января 2022 > № 3958600 Джон Макнил

Разговор по существу

Громкая и бескомпромиссная позиция Москвы - способ не допустить технократизации переговоров, сохранить их в политической плоскости. Цель США - противоположная

Текст: Федор Лукьянов (профессор-исследователь НИУ "Высшая школа экономики")

Переговорный марафон, ставший следствием разговора Владимира Путина и Джо Байдена в конце прошлого года, миновал первый промежуточный финиш. Делегации России и США более восьми часов встречались в Женеве. За этим последуют мероприятия в рамках Совета Россия - НАТО и под эгидой ОБСЕ. При всем уважении к этим структурам результатов надо ждать не от контактов с ними. Тема европейской безопасности вернулась в некотором смысле к истокам - Москва и Вашингтон пытаются согласовать свои представления и выработать приемлемые для сторон формы сосуществования. Так было и в холодную войну. Разница, пожалуй, в том, что тогда европейские союзники Соединенных Штатов могли сыграть позитивную роль, сейчас скорее наоборот. Впрочем, в конечном итоге голос у них все равно совещательный, хотя у некоторых и весьма звонкий.

Риторика главы российской делегации после долгих переговоров в Женеве нисколько не смягчилась, скорее даже наоборот. То, что многие все-таки считали запросной позицией - юридически оформленные гарантии нерасширения НАТО - снова и очень резко заявлено как необсуждаемый императив. Американской стороне указано: она недооценивает серьезности ситуации и намерений Москвы. Если такое отношение продолжится, упомянутая серьезность будет явлена еще яснее.

Пока трудно понять, что может последовать. Слова заместителя министра иностранных дел РФ Сергея Рябкова, что перспективы продолжения двусторонних консультаций прояснятся после дискуссии на уровне Россия - НАТО, оптимизма не вселяют. Если на российско-американском направлении нет сдвигов, то обсуждение с участием восточноевропейцев вообще грозит вылиться в публичный скандал. Правда, надо отметить, что официальные комментарии американской делегации относительно сдержанны, хлопанья дверями пока не наблюдается. Это можно считать признаком того, что варианты сближения позиций будут еще обсуждаться.

Чтобы оценить ситуацию, стоит дистанцироваться от произносимых слов и околополитического антуража. Вообще-то, удивляться накалу страстей оснований нет. На наших глазах разворачиваются, наверное, самые важные политико-дипломатические переговоры в Европе со времени дискуссий об объединении Германии более 30 лет назад. Вопрос на повестке дня сущностный, а не ритуальный: что есть основы безопасности. Тогда, сразу после окончания холодной войны, были заложены принципы (центральная и доминирующая роль евроатлантических институтов, прежде всего НАТО), которые сейчас Москва оспаривает. Поскольку тридцать лет они считались непререкаемой аксиомой, ее пересмотр без резкой встряски невозможен.

Есть два уровня, мягко говоря, разночтений. А точнее - полной нестыковки позиций, в которые все упирается. Оба касаются, собственно, предмета переговоров.

Первый. В США дело представляется так, что разговор идет об Украине и, соответственно, смысл встреч - предотвращение якобы почти неминуемого российского вторжения в эту страну. Американские представители постоянно говорят именно об этом, требуя доказательств того, что подобного не будет. То есть Соединенные Штаты настаивают, что речь о конкретной, хотя и серьезной проблеме. Для России смысл процесса - не украинский вопрос, а как раз принципы европейской безопасности, пересмотр того, что было некогда принято, прежде всего - неограниченного права НАТО на распространение своего влияния. Украина - жизненно важный для России момент, но это лишь одно из проявлений принципиальной схемы, связанной с итогами противостояния второй половины ХХ века.

Второй. Американцы хотят направить разговор в привычное русло. Они готовы обсуждать технические обстоятельства, что-то в духе контроля над обычными вооружениями, известного со времен холодной войны, а также укрепления мер доверия. Где такие ограничения на размещение тех или иных видов подразделений и техники можно согласовать. И, соответственно, снизить непосредственную оперативную напряженность в конкретных местах. Здесь, судя по словам чиновников из госдепа, возможны сдвиги и шаги навстречу.

Российское требование - политические переговоры о стратегии, базисе взаимоотношений. Только после них, полагают в Москве, есть резон обсуждать прикладные аспекты. В противном случае мелкие коррекции не решат главной беды, а только усугубят ее, как уже случалось с техническими договоренностями девяностых и нулевых годов. Громкая и бескомпромиссная позиция Москвы - вероятно, способ не допустить именно этой технократизации переговоров, сохранить их в политической плоскости. Цель США - противоположная.

Пока эти противоречия выглядят неразрешимыми. Требования - предельно публичны, то есть отказ от них, по идее, может быть воспринят как слабость, получается, что переговоры заведомо обречены. Несмотря на это, к ним обстоятельно готовились. Делегации с обеих сторон - России и США - внушительные, такие группы профессионалов, в принципе, не собирают, чтобы просто обменяться лозунгами.

Разрыв в восприятии столь велик, что может потребоваться/случиться новая и достаточно опасная эскалация, чтобы заставить стороны сбросить оковы с воображения, реально искать оригинальные форматы договоренностей. Но на то и смена исторических вех, чтобы политики и дипломаты в кои-то веки вырвались из привычной бюрократической рутины и вернулись к сути своей профессии.

Россия. США. НАТО > Внешэкономсвязи, политика > rg.ru, 12 января 2022 > № 3938551 Федор Лукьянов

Как извлечь правильные уроки из прошлого

ОДД АРНЕ ВЕСТАД, Профессор истории и мировой политики в Йельском университете.

ЛИ ЧЭНЬ, Доцент Школы международных исследований Китайского народного университета.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Вестад О.А., Ли Ч. Как извлечь правильные уроки из прошлого // Россия в глобальной политике. 2022. Т. 20. No. 1. С. 182-187.

Учитывая вероятность ухудшения отношений США и Китая, прежде чем они в итоге улучшатся, потребуются все накопленные знания прошлого, чтобы избежать катастрофических сценариев и совместно найти путь вперёд.

В феврале 1961 г., в начале своего президентства, Джон Кеннеди написал личное письмо советскому лидеру Никите Хрущёву. Выразив сожаление по поводу общего состояния двусторонних отношений, новый президент отметил: «Если бы мы смогли найти степень сотрудничества по некоторым из текущих вопросов, это само по себе стало бы значительным вкладом в разрешение проблемы обеспечения мира и упорядоченности в мире». Далее Кеннеди пояснил, как два лидера могли бы достичь такого сотрудничества: «Думаю, мы должны честно признаться себе, что существуют проблемы, по которым мы не сможем договориться. Тем не менее, предполагая, что у нас нет и, вероятно, не будет единого мнения по всем этим вопросам, я считаю, то, как мы подходим к ним, и в особенности то, как мы регулируем наши разногласия, может иметь большое значение… полагаю, что мы должны больше использовать дипломатические каналы для неформального обсуждения этих вопросов, не в смысле переговоров… а скорее в качестве механизма коммуникации, который, насколько это возможно, должен помочь ликвидировать непонимание и неоправданные расхождения, какими бы серьёзными ни были базовые различия».

Тогда подход Кеннеди помог спасти мир в самые мрачные моменты холодной войны. Сегодня лидеры США и Китая должны применить тот же подход – обе стороны признали это на недавнем виртуальном саммите. «Мне кажется очевидным, что мы должны установить некие рамки на основе здравого смысла», – сказал президент Джо Байден. Председатель Си Цзиньпин согласился: «Китаю и Соединённым Штатам нужно повысить уровень коммуникации и сотрудничества».

Вопрос о том, напоминает ли американо-китайское соперничество холодную войну СССР и США, активно обсуждается. Когда группа американских и китайских историков холодной войны (включая авторов этой статьи) встретилась прошлым летом, чтобы обсудить такое сравнение, возникли существенные разногласия по поводу точности и ценности аналогии. Но многие согласились, что отдельные уроки полезны для урегулирования нынешних трений между Вашингтоном и Пекином. Учитывая, насколько острым и опасным стало противостояние двух великих держав, вместо споров о параллелях экспертам и политикам стоит задуматься об уроках прошлого – особенно когда речь идёт о важнейших задачах обеспечения стабильности и уменьшении риска ненужного конфликта.

Не надо предположений

Стратегическое недопонимание намерений и возможностей противников в международной ситуации и даже собственной позиции сыграло ключевую роль в эскалации холодной войны. И Соединённые Штаты, и Советский Союз чрезмерно концентрировались на агрессивности друг друга, подчёркивали непримиримые внутриполитические, институциональные и культурные различия, оправдывая масштабное наращивание вооружённых сил. Стороны руководствовались конфронтационными внешнеполитическими нарративами и часто неверно истолковывали взаимные мотивы.

Стратегическое недопонимание особенно проявлялось в момент кризисов. Так, Вашингтон полагал, что начало Корейской войны было прелюдией к глобальному наступлению СССР и поэтому провёл беспрецедентную мобилизацию, взвинтив милитаристский компонент стратегии холодной войны. Пекин, в свою очередь, считал интервенцию в Корею угрозой своему выживанию, после того как США направили корабли ВМС в Тайваньский пролив, а сухопутные войска пересекли 38-ю параллель. Страх того, что Вьетнам и Афганистан станут оплотами конкурента, толкнул к проведению там дорогостоящих военных интервенций.

Сегодня КНР и Соединённые Штаты могли бы поработать над тем, чтобы лучше понимать стратегические цели друг друга.

Многие американцы считают, что Китай намерен лишить Америку статуса доминирующей глобальной державы, а китайцы полагают, что США стремятся остановить подъём КНР. Такие предположения следует сопоставлять с конкретными действиями. Вашингтон и Пекин должны научиться полагаться на достоверный анализ экспертов, которые знают другую сторону и не будут интерпретировать события исключительно с точки зрения самых пессимистических сценариев.

Это в первую очередь касается регионального соперничества. В период разрядки Соединённым Штатам и Советскому Союзу удалось достичь базового уровня доверия в отношении действий другой стороны в Европе. Китаю и США нужно нечто подобное в Восточной Азии, несмотря на продолжающееся противостояние. Абсолютное стратегическое недоверие способно вывести конфликт на максимальный уровень и придать ему военное измерение, в то время как усилия по укреплению доверия помогут уменьшить непонимание, даже если сами по себе меры не разрешат существующий конфликт.

Уважить гостей

Личная дипломатия – важная составляющая всех усилий. В годы холодной войны лидеры США и СССР часто использовали дипломатические каналы и персональные контакты, чтобы продемонстрировать уважение к другой стороне как к великой державе, хотя стремились блокировать стратегические проекты друг друга. Подобные действия облегчают регулирование соперничества и в итоге помогают его разрешить, поскольку снижают градус идеологической и политической напряжённости. Определённая степень взаимного уважения позволяла сторонам отступать назад, когда конфронтация достигала самого опасного предела – во время Карибского кризиса 1962 г. и войны между Индией и Пакистаном в 1971 году.

Что касается отношений Соединённых Штатов и Китая в период холодной войны, то реальный прорыв был достигнут, когда президент Ричард Никсон лично отправился в Пекин, за что Никсона и его помощника по национальной безопасности Генри Киссинджера очень почитают китайцы, хотя оба были антикоммунистами и активно продвигали интересы своей страны. Никсон и Киссинджер подчёркивали уважение к принимающей стороне, то же самое делали Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай, которые придерживались своих принципов, но проявляли почтение к гостям.

Взаимное уважение облегчает переход от враждебности к нормализации.

Из-за развития технологий сегодня сложнее придерживаться принципов и одновременно демонстрировать пиетет к собеседникам. То, что лидеры говорят публично (а часто и в личных беседах), немедленно становится достоянием гласности внутри страны и за рубежом, поэтому легче отдавать приоритет риторике, удовлетворяющей общественное мнение дома, хотя она может быть уничижительной и конфронтационной в отношении соперника. Даже если тон беседы за закрытыми дверями по-светски вежлив, жёсткие публичные ремарки – как после американо-китайской встречи в Анкоридже в марте – усложняют достижение компромисса. В таких случаях стороны должны помнить о ценности уважения к оппоненту как представителю великой державы, даже если речь идёт о ключевых вопросах. Планируя встречи на высоком уровне – особенно между лидерами двух стран, – политикам следует учитывать это при выборе формата и обстановки.

Все конфликты локальны

При интенсивном соперничестве локальные конфликты легко затронут интересы великих держав – так происходило в Берлине, на Кубе, в Корее, на Ближнем Востоке и других горячих точках в годы холодной войны. Потребовалось умелое регулирование кризисов с участием дипломатов, военных и политических лидеров, чтобы не допустить перерастания конфронтации в глобальную войну.

Управление кризисными ситуациями предполагало ряд шагов обеих сторон, начиная с постановки ограниченных и гибких целей. Во время берлинских кризисов СССР не пытался войти в Западный Берлин, а США и их союзники – в Восточный. Во время Карибского кризиса администрация Кеннеди сосредоточилась на выводе советских ядерных ракет, а не на свержении Фиделя Кастро или полной ликвидации советского присутствия на Кубе. Обе стороны должны оставлять оппоненту пространство для снижения напряжённости, потому что, когда на кону жизненно важные интересы, деэскалация в одностороннем порядке происходит очень редко. Во время Карибского кризиса американцы разработали и осуществили морской карантин с особой осторожностью, постаравшись избежать традиционной морской блокады, чтобы сохранить Советскому Союзу возможность для шагов назад (и одновременно по неофициальным каналам пообещав демонтировать американские ракеты в Турции и не предпринимать интервенций на Кубу). Кремль посчитал вывод своих ракет с Кубы приемлемым вариантом, учитывая риск ядерной войны.

В кризисных ситуациях особенно важна коммуникация: когда эмоции накалены и встречи на высоком уровне невозможны, требуются эффективные каналы связи, чтобы уменьшить риск ошибочных умозаключений и попытаться найти общие задачи кризисного управления. Традиционные дипломатические каналы часто не подходят для этих целей, а вот неофициальные – которые, например, использовались во время Карибского кризиса – стоит устанавливать до начала обострения. Их следует дополнить эффективным командованием и управлением, а также координацией отношений с союзниками, чтобы не допустить эскалации с третьей стороны. Во всех крупных кризисах холодной войны была задействована третья сторона, которая часто преследовала собственные цели, несовместимые со снижением напряжённости и управлением конфронтацией.

Единственный способ контролировать политику третьей стороны – прямая коммуникация между двумя супердержавами. Информация, полученная при таком обмене мнениями, помогала влиять на поведение третьей силы.

Кризисный менеджмент – это всегда сложно и рискованно. Политики периода холодной войны со временем поняли: лучший вариант – приложить максимум усилий, чтобы не допустить резкого обострения. На стратегическом уровне это означало диалоги, «горячие линии» и конкретные соглашения по таким сложным вопросам, как, например, Берлин. На оперативном уровне стороны разработали правила поведения для регулирования военных столкновений. Пекин и Вашингтон, по-видимому, выучили некоторые из уроков – об этом говорит согласованный Кодекс незапланированных встреч на море и «горячая линия» между военными. Тем не менее обе стороны предпринимают недостаточно усилий для предотвращения кризисов и налаживания связей, особенно в киберпространстве и других сферах новых технологий.

Во время холодной войны потенциалом постепенного улучшения отношений великих держав часто пренебрегали ради того, чтобы в какой-то момент добиться фундаментальных перемен. Учитывая острый идеологический конфликт и жёсткую региональную конфронтацию, такое пренебрежение было объяснимо. Но это означало упущенные возможности – от таких сфер, как совместные научные исследования и контакты между людьми, до соглашений о невмешательстве в определённых регионах. Фокус на идеологии мешал сторонам использовать смену руководства для улучшения отношений, а не увеличения рисков (например, если создавалось впечатление, что страна пытается добиться краткосрочных преимуществ, испытывая нового лидера на прочность или заново обговаривая уже достигнутые договорённости).

Продумать заблаговременно

Возможно, аналогия с холодной войной не совсем точна, но сегодняшним политикам есть чему поучиться на её примере и у историков, которые её лучше знают. К сожалению, и в США, и в Китае историки международных отношений взаимодействуют с аналитиками и политическими лидерами реже, чем в прошлом поколении. Учитывая вероятность дальнейшего ухудшения отношений, прежде чем они в итоге улучшатся, потребуются все накопленные знания прошлого, чтобы избежать худших сценариев и совместными усилиями найти путь вперёд.

Опубликовано на сайте Foreign Affairs в декабре 2021 года.

США. Китай. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 10 января 2022 > № 4046509 Одд Арне Вестад, Ли Чэнь

Неизбежное соперничество

ДЖОН МИРШАЙМЕР, Профессор политологии в Чикагском университете, автор книги The Great Delusion: Liberal Dreams and International Realities.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Миршаймер Д. Неизбежное соперничество // Россия в глобальной политике. 2022. Т. 20. No. 1. С. 166-181.

Это был переломный момент. Тридцать лет назад закончилась холодная война, Соединённые Штаты победили и стали единственной великой державой на планете. Оглядывая горизонт в поисках угроз, американские политики, казалось бы, имели мало причин для беспокойства – особенно по поводу Китая, слабой, бедной страны, которая на протяжении десяти лет дружила с США против Советского Союза. Но некоторые тревожные признаки всё же были: население Китая в пять раз превышало американское, а руководство КНР приступило к экономическим реформам.

Численность населения и благосостояние – главные составляющие военной мощи, поэтому существовала серьёзная вероятность того, что Китай станет значительно сильнее в ближайшие десятилетия. Поскольку более мощный Китай мог бросить вызов позициям США в Азии и других регионах, логичный выбор был очевиден: замедлить подъём этой страны.

Вместо этого американцы взялись его поддерживать. Руководствуясь ошибочными теориями о неизбежном триумфе либерализма и уходе в прошлое конфликтов великих держав, администрации как демократов, так и республиканцев реализовывали политику вовлечения Китая, стремясь помочь стране стать богаче. Вашингтон способствовал инвестициям и приветствовал присоединение Китая к глобальной торговой системе, полагая, что так он станет миролюбивой демократией и ответственным участником возглавляемого США миропорядка.

Естественно, эти фантазии так и не материализовались. Вместо того чтобы принять либеральные ценности во внутренней политике и статус-кво на международной арене, Китай стал более репрессивным и амбициозным. Политика вовлечения не смогла предотвратить соперничество Пекина и Вашингтона, не говоря уже об обеспечении гармонии в двусторонних отношениях, она ускорила окончание так называемого однополярного момента. Сегодня КНР и США ведут новую холодную войну – ожесточённое соперничество, которое затронуло все сферы отношений. Оно станет более серьёзным испытанием для американских политиков, чем прежняя холодная война, поскольку Китай, скорее всего, окажется более мощным конкурентом, чем Советский Союз даже в период своего расцвета. Холодная война может перерасти в горячую.

Всё это неудивительно. Китай действует именно так, как предполагает теория реализма. Кто будет винить руководство КНР за стремление доминировать в Азии и стать самым влиятельным государством на планете? Явно не Соединённые Штаты, которые воплощали аналогичную повестку и стали гегемоном в своём регионе, а в итоге самой защищённой и влиятельной страной в мире. Сегодня США тоже действуют в соответствии с логикой реализма. Американцы долгое время сопротивлялись появлению других региональных гегемонов, и поэтому воспринимают амбиции Китая как прямую угрозу и намерены решительно сдерживать дальнейший подъём страны.

Соперничество и конфликт – неизбежный исход. В этом заключается трагедия политики великих держав.

А между тем вполне можно было избежать темпов и масштаба экстраординарного подъёма Китая. Если бы американские политики во время «однополярного момента» мыслили в рамках логики баланса сил, они бы попытались замедлить рост КНР и максимально увеличить разрыв мощи Вашингтона и Пекина. Но Китай стал богатым, и холодная война между США и КНР уже неизбежна. Политика вовлечения – худшая стратегическая ошибка последних лет, трудно найти сопоставимый пример, когда великая держава активно содействовала подъёму конкурента. А теперь уже поздно что-то предпринимать.

Реализм для начинающих

Вскоре после раскола в советско-китайских отношениях в 1960-е гг. американские лидеры – мудро – начали работать над тем, чтобы интегрировать КНР в западный порядок и содействовать её экономическому росту, посчитав, что более влиятельный Пекин поможет сдерживать Советский Союз. Когда холодная война закончилась, возник вопрос: что делать с Китаем, если он уже не нужен для сдерживания Москвы? ВВП на душу населения в КНР составлял 1/75 от показателя США. Но, учитывая преимущество Китая по численности населения, в случае быстрого роста экономики в ближайшие десятилетия он мог опередить Америку по экономической мощи. Проще говоря, последствия роста благосостояния КНР для глобального баланса сил были бы огромными.

С точки зрения реализма КНР как экономический колосс – это кошмар.

Это не только означало бы конец однополярности; процветающий Китай неизбежно создаст грозную армию – богатые страны с большим населением обычно конвертируют экономическую мощь в военную. Свои вооружённые силы Китай обязательно использует для доминирования в Азии и проецирования силы на другие регионы мира. Тогда у Соединённых Штатов не останется иного выбора, кроме сдерживания, что приведёт к опасному соперничеству.

Почему великие державы обречены на конкуренцию? Во-первых, нет высшего авторитета, который в состоянии разрешить споры между странами и защитить их от угроз. Во-вторых, ни одно государство не может быть уверено, что соперник – особенно обладающий огромной военной мощью – его не атакует. Намерения оппонента невозможно предугадать. Страны решают, что лучший способ выжить в условиях анархии – стать сильнее всех остальных. На практике это означает быть гегемоном в своём регионе и не допускать доминирования других великих держав в их регионах.

С самого начала американская внешняя политика строилась на логике реализма. Первые президенты и их преемники стремились сделать США самым мощным государством Западного полушария. Добившись региональной гегемонии в начале XX века, Америка сыграла ключевую роль в том, чтобы помешать доминированию четырёх великих держав в Азии и Европе, помогла победить Германскую империю в Первой мировой войне, имперскую Японию и нацистскую Германию во Второй мировой, а также сдерживала Советский Союз в годы холодной войны. США опасались потенциальных гегемонов не только потому, что они могли проникнуть в Западное полушарие. Они могли помешать Вашингтону проецировать свою мощь в глобальном масштабе.

Китай действует в соответствии с той же логикой реализма, по сути, имитируя поведение Соединённых Штатов. Он хочет быть самой мощной державой в своём регионе, а в итоге и в мире.

Намерен построить современный флот, чтобы обеспечить себе доступ к нефти Персидского залива. Стремится стать ведущим производителем передовых технологий. Желает создать международный порядок, который больше соответствует его интересам. Будет странно, если сильный Китай упустит возможность добиться этих целей.

Многие американцы отказываются признавать, что Пекин и Вашингтон действуют по одной схеме, потому что считают, что США – благородная демократия, которая не может поступать, как авторитарные и жестокие государства вроде КНР. Но международная политика работает по-другому. Великие державы, демократии или нет, вынуждены конкурировать за власть, потому что это основа игры с нулевой суммой – другого варианта нет. Этот императив мотивировал супердержавы в период холодной войны. Сегодня он служит определяющим для Китая, это было бы так, даже если бы страна была демократией. Он же подталкивает и американских лидеров, поэтому те полны решимости сдерживать Китай.

Даже если не учитывать логику реализма, которая акцентирует внимание на структурных силах, способствующих соперничеству великих держав, американские лидеры всё равно должны были осознавать, что превращать Китай из всех остальных стран в великую державу – путь к неминуемым проблемам. Пекин давно стремился разрешить пограничный спор с Индией в свою пользу и преследовал ревизионистские цели в Восточной Азии. Лидеры КНР последовательно декларировали желание реинтегрировать Тайвань, вернуть себе острова Дяоюйдао (которые в Японии называют Сенкаку) и контролировать большую часть Южно-Китайского моря. Реализация всех этих намерений вызывает яростное сопротивление соседей Китая, не говоря уже о США. У КНР всегда были ревизионистские цели, поэтому позволить ей стать достаточно мощной, чтобы приступить к их реализации, – большая ошибка.

Неизбранный путь[1]

Если бы американские лидеры приняли логику реализма, они могли бы осуществить целый ряд мер для замедления экономического роста Китая и сохранения разрыва в благосостоянии. В начале 1990-х гг. китайская экономика оставалась неразвитой, а её будущий рост зависел в значительной степени от доступа к американским производителям, технологиям и капиталу. Соединённые Штаты, экономический и политический Голиаф того времени, имели идеальную позицию, чтобы препятствовать подъёму Китая.

Начиная с 1980-х гг. американские президенты предоставляли Китаю режим наибольшего благоприятствования – страна получила лучшие условия торговли с США. Эти преимущества должны были завершиться с окончанием холодной войны, а вместо них следовало принять новое соглашение о двусторонней торговле с более жёсткими условиями для КНР. На это нужно было пойти, даже если бы договорённости оказались менее выгодными и для американцев, но, учитывая небольшой размер китайской экономики, она пострадала бы сильнее, чем американская. Вместо этого американские президенты продлевали режим наибольшего благоприятствования для Китая ежегодно. В 2000 г. статус стал постоянным, и рычаги американского влияния на Пекин ослабели. На следующий год США совершили ещё одну ошибку, позволив КНР вступить во Всемирную торговую организацию (ВТО). Глобальные рынки оказались открыты, китайский бизнес начал расширяться, его товары становились конкурентоспособными, а страна – более мощной.

Помимо ограничения доступа к международной торговой системе США должны были жёстко контролировать экспорт американских технологий в Китай. Контроль экспорта был бы особенно эффективным в 1990-е и начале 2000-х гг., когда китайские компании в основном копировали западные технологии, не занимаясь собственными инновациями. Перекрыв Китаю доступ к передовым технологиям в авиакосмической отрасли и электронике, можно было, безусловно, замедлить его экономическое развитие. Но Вашингтон разрешил поставки технологий с небольшими ограничениями, и Китай смог бросить вызов американскому доминированию в критически важных инновациях.

Американские политики совершили ещё одну ошибку, снизив барьеры для прямых инвестиций США в Китай: в 1990 г. они были минимальными, но следующие 30 лет росли как на дрожжах.

Если бы Соединённые Штаты действовали более жёстко в сфере торговли и инвестиций, Китай мог обратиться за помощью к другим странам. Но в 1990-е гг. его возможности были ограничены. США не только производили большую часть самых передовых технологий в мире, но и обладали несколькими рычагами, включая санкции и гарантии безопасности, чтобы убедить другие страны следовать жёсткой линии в отношении Китая. Чтобы ограничить роль КНР в глобальной торговле, Вашингтон мог бы привлечь, например, Японию и Тайвань, напомнив им, что сильный Китай будет представлять для них экзистенциальную угрозу.

Несмотря на эти усилия, подъём Китая всё равно продолжался бы, учитывая рыночные реформы в стране и латентный потенциал влияния. Но он превратился бы в великую державу гораздо позже. И даже тогда оставался бы значительно слабее США и, следовательно, не мог стремиться к региональной гегемонии.

Поскольку в международной политике наиболее значима относительная, а не абсолютная сила, логика реализма предполагает, что Соединённые Штаты могли бы дополнить усилия по замедлению экономического роста Китая кампанией по сохранению – и даже наращиванию – превосходства своей страны над КНР. Можно было инвестировать в исследования и разработки, финансировать инновации, необходимые для сохранения лидерства США в технологиях. Противодействуя выводу производства в другие страны, расширить американскую производственную базу и защитить экономику от уязвимостей глобальных цепочек поставок. Но ни одна из этих разумных мер не была реализована.

Бредовые мысли

Учитывая либеральный триумфализм, охвативший вашингтонский истеблишмент в 1990-е гг., мышление в духе реализма вряд ли могло определять американскую внешнюю политику. Напротив, лидеры США полагали, что глобальный мир и процветание можно максимизировать, распространяя демократию, продвигая открытую мировую экономику и укрепляя международные институты. В отношении Китая эта логика предусматривала политику вовлечения, благодаря которой Америка смогла бы интегрировать страну в глобальную экономическую систему, надеясь, что она станет более процветающей. Предполагалось, что в итоге Китай превратится в демократию, уважающую права человека, и ответственного глобального игрока. В отличие от реализма, который предписывал опасаться подъёма Китая, политика вовлечения, наоборот, его приветствовала.

Для такой рискованной политики широта и глубина поддержки, которую получило вовлечение Китая, были действительно впечатляющими. Ей следовали четыре администрации. Президент Джордж Буш-старший заявил о приверженности вовлечению Китая ещё до окончания холодной войны. На пресс-конференции после событий на площади Тяньаньмэнь Буш оправдывал экономическое взаимодействие с КНР, заявляя, что американо-китайские «коммерческие контакты, по сути, породили это стремление к большей свободе» и благодаря экономическим стимулам демократизация становится «неотвратимой». Два года спустя, когда его критиковали за продление режима наибольшего благоприятствования для КНР, Буш защищал политику вовлечения, утверждая, что она «поможет создать климат для демократических изменений».

Билл Клинтон критиковал Буша за «потворствование» Китаю во время президентской кампании 1992 г., а переехав в Белый дом, пытался проводить более жёсткую политику в отношении Пекина. Но вскоре пересмотрел свой курс, объявив в 1994 г., что США должны «активизировать и расширить вовлечение Китая», которое поможет ему «трансформироваться в ответственную державу, не только растущую экономически, но и двигающуюся к политической зрелости, когда будут соблюдаться права человека». Клинтон убеждал Конгресс в необходимости закрепить режим наибольшего благоприятствования на постоянной основе, что заложило фундамент для вступления в ВТО. «Если вы верите в будущее большей открытости и свободы для народа Китая, вы должны поддержать это соглашение», – говорил он в 2000 году.

Джордж Буш-младший также приветствовал усилия по интеграции Китая в глобальную экономику, обещая в ходе предвыборной кампании, что «торговля с КНР будет продвигать свободу». В первый год президентства он подписал документ о предоставлении КНР режима наибольшего благоприятствования на постоянной основе и предпринял финальные шаги для вступления страны в ВТО.

Администрация Обамы действовала аналогичным образом. «С тех пор как я стал президентом, моей целью является последовательное вовлечение Китая, которое позволит конструктивно разрешить наши разногласия и максимально увеличить возможности для сотрудничества, – заявлял Обама в 2015 году. – Я неоднократно говорил, что верю: рост Китая отвечает интересам Соединённых Штатов». Кто-то мог подумать, что «поворот к Азии», предложенный госсекретарём Хиллари Клинтон в 2011 г., означал переход от вовлечения к сдерживанию, но это не так. Статья Клинтон, убежденной сторонницы вовлечения, в Foreign Affairs с аргументами в пользу поворота к Азии была наполнена либеральной риторикой о преимуществах открытых рынков. «Успешно развивающийся Китай – это благо для Америки», – писала она. И, кроме размещения 2500 американских пехотинцев в Австралии, не было предпринято никаких значимых шагов для серьёзной стратегии сдерживания.

Поддержка политики вовлечения была глубокой и широкой и в американском бизнес-сообществе, которое считало Китай производственной базой и гигантским рынком с более чем миллиардом потенциальных потребителей. Такие объединения, как Торговая палата США, «Круглый стол по вопросам бизнеса» (Business Roundtable) и Национальная ассоциация производителей, предпринимали «безостановочное блиц-лоббирование», как выразился тогдашний президент Торговой палаты Томас Донохью, чтобы помочь Китаю вступить в ВТО. Ведущие СМИ, включая The Wall Street Journal, The New York Times и The Washington Post, тоже поддерживали политику вовлечения. Обозреватель Томас Фридман выразил мнение многих: «Со временем руководство КНР просто не сможет контролировать и мониторить растущие свободные рынки и обманывать простых людей, и тогда неизбежен бунт против правительства, невозможный без институтов, которые обычно развиваются вместе со свободными рынками – от эффективной [комиссии по ценным бумагам] до свободной и ответственной прессы в сочетании с верховенством закона». В экспертных кругах политика вовлечения также пользовалась популярностью. Немногие специалисты по Китаю и международным отношениям сомневались, что помогать Пекину стать сильнее разумно. Лучшим индикатором практически единодушной поддержки политики вовлечения во внешнеполитическом истеблишменте можно считать то, что Збигнев Бжезинский и Генри Киссинджер – два главных «ястреба» демократов и республиканцев времён холодной войны – выступали за эту стратегию.

Сторонники вовлечения утверждают, что их курс допускал возможность неудачи. «Мы не знаем, к чему это приведёт», – признавал Клинтон в 2000 г., а Буш-младший тогда же говорил, что «гарантий нет». Тем не менее сомнения высказывались редко. Более того, никто из сторонников вовлечения не задумывался о последствиях провала. Если Китай откажется демократизироваться, полагали они, это просто будет страна с меньшими возможностями. Перспектива, что он станет более мощным, но останется авторитарным, похоже, вообще не принималась в расчёт. К тому же они полагали, что Realpolitik – устаревшее мышление.

Сегодня некоторые сторонники утверждают, что США принимали меры предосторожности, сочетая вовлечение со сдерживанием, если дружбы с Китаем добиться не удастся. «Для безопасности мы разработали политику «подстраховки», на случай если эта ставка проиграет», – писал Джозеф Най, работавший в Пентагоне при администрации Клинтона, на страницах Foreign Affairs в 2018 году. Но этот тезис противоречит многочисленным заявлениям лидеров США о том, что они не занимаются сдерживанием Китая. Например, в 1997 году Клинтон назвал свою политику «не сдерживанием и конфликтом», а «сотрудничеством». Но даже если американские политики скрыто сдерживали КНР, их усилия были подорваны курсом на вовлечение, потому что в итоге глобальный баланс сил сместился в сторону Китая.

Создание равного соперника вряд ли соответствует идеям сдерживания.

Неудачный эксперимент

Никто не скажет, что политике вовлечения не дали возможности продемонстрировать результаты или что Китай превратился в угрозу, потому что США не приспособились к его подъёму в достаточной степени. Шли годы, и становилось понятно, что эта политика провалилась. Экономика Китая продемонстрировала беспрецедентный рост, но страна не превратилась в либеральную демократию или ответственного игрока на международной арене. Напротив, руководство КНР считает либеральные ценности угрозой для стабильности своей страны и, как и все лидеры поднимающихся стран, проводит агрессивную внешнюю политику. Невозможно не согласиться: вовлечение – колоссальная стратегическая ошибка. Как писали в Foreign Affairs в 2018 г. Курт Кэмпбелл и Эли Ратнер, бывшие сотрудники администрации Обамы, признавшие провал вовлечения (сейчас они работают в администрации Байдена), «Вашингтон столкнулся с самым динамичным и сложным соперником в современной истории».

Обама обещал более жёсткое отношение к Пекину, включая противодействие его морским претензиям и иски в рамках ВТО, но эти робкие усилия ни к чему не привели. Только в 2017 г. политика начала действительно меняться. Став президентом, Дональд Трамп быстро отказался от стратегии вовлечения, которой придерживались предыдущие четыре администрации, и перешёл к сдерживанию. В опубликованной Белым домом в том же году стратегии поясняется, что соперничество великих держав возобновилось и Китай теперь стремится «бросить вызов американской мощи, влиянию и интересам, пытаясь подорвать безопасность и процветание США». Полный решимости остановить успешное развитие Китая, Трамп в 2018 г. инициировал торговую войну и принял меры против технологического гиганта Huawei и других китайских корпораций, которые угрожали технологическому доминированию американцев. Его администрация также стала развивать более тесные отношения с Тайванем и противодействовать претензиям КНР в Южно-Китайском море. Началась вторая холодная война.

Кто-то мог ожидать, что президент Джо Байден откажется от сдерживания и вновь вернётся к политике вовлечения, которую он одобрял, будучи главой сенатского комитета по международным делам и работая в администрации Обамы. На самом деле, став президентом, он продолжил сдерживать и был настроен так же жёстко, как и его предшественник, пообещав «суровое соперничество» с Китаем. Конгресс его поддержал. В июне Сенат принял законопроект об инновациях и конкурентоспособности, «за» голосовали обе партии. В документе Китай назван «самой большой геополитической и геоэкономической угрозой для внешней политики США» и утверждается, что к Тайваню нужно относиться как к суверенному государству «жизненно важного» стратегического значения. Американское общество тоже сформировало взгляды: по данным опроса Pew Research Center, в 2020 г. девять из десяти американцев считали мощь Китая угрозой. Новое соперничество не закончится в ближайшее время. Скорее всего, оно обострится, кто бы ни находился в Белом доме.

Опасность горячей войны

Оставшиеся сторонники вовлечения сегодня утверждают, что нисходящая спираль американо-китайских отношений – результат работы «бойцов новой холодной войны», как выразился бывший сотрудник администрации Буша-младшего Роберт Зеллик, которые стремятся к конфронтации, как с СССР. По мнению сторонников вовлечения, стимулы для дальнейшего экономического сотрудничества перевешивают необходимость борьбы за власть. Совпадающих интересов больше, чем противоречащих друг другу. К сожалению, эти заявления ничем не подкреплены.

Вторая холодная война уже идёт, и, если сравнивать её с предыдущей, очевидно, что соперничество США и КНР с большей вероятностью может перерасти в горячую войну.

Первое различие между двумя конфликтами касается потенциала. Китай уже сейчас ближе к США с точки зрения скрытой мощи, чем когда-либо был Советский Союз. На пике своих силовых возможностей в середине 1970-х гг. СССР имел небольшое преимущество по численности населения (менее 1,2 к 1), а если брать ВНП как индикатор благосостояния, то он составлял около 60% от богатства США. Китай сегодня имеет в четыре раза больше населения и 70% от богатства Соединённых Штатов. Если китайская экономика продолжит расти впечатляющими темпами – почти 5% в год, страна скоро будет обладать большим скрытым потенциалом, чем Америка. По прогнозам, к 2050 г. преимущество Китая по численности населения составит приблизительно 3,7 к 1. Если у Китая будет половина от американского показателя ВВП на душу населения к 2050 г. – приблизительно нынешний уровень Южной Кореи, – то он окажется в 1,8 раза богаче США. А если дела пойдут лучше, и он достигнет трёх пятых от американского ВВП на душу населения – нынешнего уровня Японии – то будет в 2,3 раза богаче США. При всех этих потенциальных возможностях Китай сможет создать вооружённые силы, значительно превосходящие американские, которым придётся противодействовать КНР с расстояния в шесть тысяч миль.

Советский Союз был не только беднее Соединённых Штатов, в разгар холодной войны он все ещё восстанавливался после катастрофических разрушений Второй мировой. СССР потерял 27 миллионов граждан, 70 тысяч городов и деревень, 32 тысячи промышленных предприятий и более 60 тысяч километров железных дорог. Он просто не мог воевать с США. Китай в последний раз вёл войну в 1979 г. (против Вьетнама), а в последующие десятилетия превратился в экономического тяжеловеса.

Отставание СССР в силе было обусловлено ещё одним фактором, которого нет у КНР: проблемные союзники. В период холодной войны Советы сохраняли огромное военное присутствие в Восточной Европе и участвовали в политике практически всех стран региона. Кремлю пришлось столкнуться с восстаниями в Восточной Германии, Польше, Венгрии и Чехословакии. Албания, Румыния и Югославия постоянно бросали Москве вызов в экономической сфере и сфере безопасности. Ещё был Китай, который во время холодной войны оказывался то по одну, то по другую сторону. Такие союзники создавали для Москвы постоянные проблемы и отвлекали советское руководство от главного противника – Соединённых Штатов. У современного Китая немного союзников и, если не брать Северную Корею, он в меньшей степени связан обязательствами с друзьями, чем когда-то Советский Союз.

У Пекина больше возможностей для создания проблем на международной арене.

А что с идеологической мотивацией? КНР номинально возглавляет коммунистическое правительство, как это было и в СССР. Но как американцы во время холодной войны ошибались, видя в Москве коммунистическую угрозу, связанную с распространением идеологии по всему миру, так и сегодня ошибочно считать Китай угрозой идеологической. Коммунистическое мышление в незначительной степени влияло на советскую внешнюю политику. Иосиф Сталин был жёстким реалистом, как и его преемники. Коммунизм означает ещё меньше в современном Китае, который воспринимают как авторитарное государство, принявшее капитализм. Американцам остаётся только мечтать о том, чтобы Китай был коммунистическим – тогда его экономика находилась бы в летаргическом сне.

Но в Китае есть «-изм», который усугубляет соперничество с США, – национализм. Самая мощная политическая идеология в мире, национализм, имел ограниченное влияние на Советский Союз, поскольку противоречил коммунизму. Китайский национализм набирал обороты с начала 1990-х годов. Особенно опасно то, что он сфокусирован на «столетии национального унижения Китая» – периоде, начавшемся с первой опиумной войны, когда страна стала жертвой великих держав, прежде всего Японии, но и, как считают сами китайцы, и Соединённых Штатов. Потенциал этого националистического толкования истории был продемонстрирован в 2012–2013 гг., когда произошли столкновения из-за островов Дяоюйдао/Сенкаку, вызвавшие антияпонские протесты по всему Китаю. В ближайшие годы с обострением соперничества в Восточной Азии враждебность Китая по отношению к Японии и США только усугубится, что увеличит риск горячего конфликта.

Вероятность войны повышают и региональные амбиции Пекина. Советских лидеров, занятых восстановлением после Второй мировой войны и управлением своей империей в Восточной Европе, устраивал статус-кво на континенте. Китай, напротив, следует экспансионистской повестке в Восточной Азии. Хотя главные цели Пекина, безусловно, имеют стратегическую ценность для Китая, они одновременно являются священными территориями, а значит, их судьба связана с китайским национализмом. Прежде всего это касается Тайваня: китайцы ощущают эмоциональную связь с островом, которой никогда не было у советских граждан в отношении, скажем, Берлина. Именно поэтому заявления Вашингтона о готовности защищать остров очень рискованны.

Наконец, география новой холодной войны больше подходит для горячего конфликта. Хотя соперничество СССР и США было глобальным по масштабу, центром притяжения оставался «железный занавес» в Европе, где обе стороны держали огромные армии и военно-воздушные силы с тысячами ядерных боезарядов. Война супердержав вряд ли была возможна в Европе, поскольку политики осознавали риски ядерной эскалации. Ни один лидер не хотел начинать конфликт, который мог разрушить его собственную страну.

В Азии нет чёткой разделительной линии, подобной «железному занавесу», чтобы закрепить стабильность.

Зато есть десяток потенциальных точек конфликта – ограниченного и с применением обычных вооружений, а значит, война допустима. Речь идёт о борьбе за контроль над Тайванем, Южно-Китайским морем, островами Дяоюйдао/Сенкаку, маршрутами судоходства между Китаем и Персидским заливом. Эти конфликты в основном будут вестись в открытом море с применением авиации и флота, а если речь идёт о контроле над островом, может быть задействован небольшой наземный контингент. Даже борьба за Тайвань, где возможно участие китайских десантных подразделений, не предполагает противостояния крупных армий с ядерными вооружениями.

Это не значит, что сценарии ограниченных конфликтов вероятны, но они более правдоподобны, чем война между НАТО и странами Варшавского договора. Тем не менее нельзя исключать возможность ядерной эскалации, если Пекин и Вашингтон вступят в конфликт за Тайвань или Южно-Китайское море. Если одна из сторон станет серьёзно уступать, она может задуматься о применении ядерного оружия, чтобы спасти ситуацию. Некоторые политики способны прийти к выводу, что ядерное оружие можно использовать без неприемлемых рисков эскалации, если атаки произойдут в море и не затронут территорию Китая, Соединённых Штатов и их союзников.

В новой холодной войне выше вероятность не только горячего конфликта великих держав, но и применения ядерного оружия.

Соперник американского изготовления

Апологеты политики вовлечения ещё остались, хотя их число резко сократилось, и они продолжают считать, что США могут найти точки соприкосновения с Китаем. В июле 2019 г. сто экспертов по Китаю подписали открытое письмо Трампу и членам Конгресса, в котором отвергалась идея о китайской угрозе. «Многие официальные лица КНР и представители элиты знают, что умеренный, прагматичный подход, нацеленный на сотрудничество с Западом, отвечает интересам Китая», – писали они, призывая Вашингтон «вместе с союзниками и партнёрами работать над созданием более открытого и процветающего мира, в котором Китай получит возможность принять участие».

Но великие державы просто не готовы позволить другому государству стать сильнее за их счёт. Движущая сила соперничества великих держав является структурной, т.е. от этой проблемы не избавиться с помощью разумных политических решений. Единственное, что может изменить нынешнюю динамику, – крупный кризис, который приостановит подъём Китая, но вероятность такого исхода очень мала, учитывая стабильность, потенциал и экономический рост страны. Значит, опасное соперничество неизбежно.

В лучшем случае этим соперничеством можно управлять, чтобы не допустить войны.

Вашингтону потребуются значительные обычные силы в Восточной Азии, которые убедят Пекин, что в лучшем случае вооружённое столкновение завершится пирровой победой. Убеждение противника в том, что он не сможет добиться быстрой и решительной победы, предотвращает войны.

Более того, американские лидеры должны постоянно напоминать самим себе – и руководству КНР – о вероятности ядерной эскалации в случае конфликта. Ядерное оружие – последнее средство сдерживания. Вашингтон может разработать чёткие правила ведения соперничества в сфере безопасности – например, соглашения, которые позволят избежать инцидентов в море и случайных военных столкновений. Если каждая сторона будет понимать, к чему приведёт пересечение «красной линии» противника, вероятность войны снизится.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs № 6 за 2021 год. © Council on foreign relations, Inc.

--

СНОСКИ

[1] «Неизбранный путь» (The Road not Taken) – знаменитое стихотворение Роберта Фроста (1874–1963), одного из крупнейших поэтов в истории США, четырежды лауреата Пулитцеровской премии , которое заканчивается словами: «Ведь был и другой предо мною путь, // Но я решил направо свернуть – // И это решило всё остальное (Перевод Г. Кружкова).

США. Россия. Китай > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 10 января 2022 > № 4046508 Джон Миршаймер

Новая холодная война

ХЭЛ БРЭНДС, Заслуженный профессор мировой политики в Университете Джона Хопкинса, стипендиат Генри Киссинджера, и старший научный сотрудник в Американском институте предпринимательства; автор книги The Twilight Struggle: What the Cold War Teaches Us About Great-Power Rivalry Today («Сумеречная борьба: что мы можем узнать сегодня о соперничестве между великими державами из времён холодной войны»).

ДЖОН ЛЬЮИС ГЭДДИС, Профессор военной истории и истории ВМС в Йельском университете; автор книги On Grand Strategy («О большой стратегии»).

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Брэндс Х., Гэддис Д.Л. Новая холодная война // Россия в глобальной политике. 2022. Т. 20. No. 1. С. 150-165.

Вступает ли мир в новую холодную войну? Наш ответ – и да и нет. Да, если иметь в виду длительное международное соперничество, поскольку холодные войны в этом смысле стары как сама история. Некоторые из них становились горячими, некоторые – нет: ни один закон не гарантирует того или иного исхода.

Нет, если мы имеем в виду «холодную войну», которая породила и популяризировала сам термин. Эта борьба происходила в определённое время (с 1945–1947 по 1989–1991 гг.) между конкретными противниками (Соединёнными Штатами и Советским Союзом, а также их сторонниками) и имела конкретную повестку (баланс сил после Второй мировой войны, идеологические баталии, гонка вооружений). Сегодня ни один из этих вопросов не стоит так остро, а там, где параллели всё же существуют – растущая биполярность, усугубление полемики, обострение противоречий между автократиями и демократиями – контекст противостояния совершенно иной.

Сегодня нет сомнений в том, что США и Китай, негласные союзники в конце последней холодной войны, вступают в новую холодную войну друг с другом: о ней объявил президент Китая Си Цзиньпин, а Соединённые Штаты приняли вызов благодаря столь редкому в наши дни двухпартийному консенсусу в Конгрессе. Что нам могут сказать об этой новой холодной войне аналогичные противостояния прошлых лет – единственная в своём роде, уникальная холодная война между США и СССР, а также многочисленные более ранние холодные войны?

Будущее, конечно, менее познаваемо, чем прошлое, но оно не во всех отношениях непостижимо. Время будет идти, закон всемирного тяготения действовать, и никто из нас не переживёт отпущенный нам физиологией срок жизни. Существуют ли такие же надёжные факторы, определяющие ход начинающейся холодной войны? Если да, то каковы неизвестные величины? Фукидид имел в виду такие предсказуемые и совершенно неожиданные вещи, когда 24 века назад предупреждал, что будущее будет похоже на прошлое, но не будет отражать его во всех отношениях – хотя он также утверждал, что величайшая война его времени раскрыла извечные истины, присущие всем грядущим войнам.

Следовательно, наша цель – показать, как величайшая война нашего времени, не перешедшая в горячую фазу – советско-американская холодная война, а также другие более ранние противостояния – могли бы расширить наш опыт и повысить устойчивость в китайско-американском соперничестве, будущее которого, горячее или холодное, остаётся неясным. Эта история задаёт рамки для выживания в условиях неопределённости, а возможно, и для процветания, независимо от того, что нам уготовано в XXI веке.

Преимущества границ

Во-первых, нам известно, что география изменится под действием дрейфа континентов, но этого не произойдёт в ближайшее время. Китай останется преимущественно сухопутной державой, перед которой стоит древняя дилемма. Если в поисках стратегической глубины он попытается расширить свои границы, то, скорее всего, превысит собственные возможности и вызовет сопротивление обеспокоенных соседей. Если, ради обретения устойчивости, Китай сузит свои периметры, его враги могут расценить этот шаг как приглашение к вторжению.

Те, кто не имеют установленных границ, не могут спать спокойно даже за высокими стенами.

Соединённые Штаты, напротив, извлекают выгоду из своих границ, которые обусловлены географией. Именно поэтому Великобритания после 1815 г. решила не оспаривать главенство своего «отпрыска» в Северной Америке: содержать армию на удалении пяти тысяч километров от родной земли, преодолевая для этого бескрайние просторы океана, было бы слишком дорого даже для величайшей морской державы мира. География дала американцам гибридную гегемонию: контроль над континентом и беспрепятственный доступ к двум огромным океанам, которые они соединили трансконтинентальной железной дорогой. Это позволило развить военно-промышленную базу, благодаря которой они спасали европейцев в годы Первой и Второй мировых войн, а затем и холодной войны от попыток агрессивных держав взять под контроль весь континент.

Почему же, находясь в столь безопасном положении, американцы возложили на себя такие серьёзные обязательства? Возможно, они посмотрели в зеркало и испугались того, что увидели: примера собственной страны, доминирующей на континенте и на подступах к нему в океанах. Спусковым крючком послужило завершение Россией строительства Транссибирской железной дороги в 1904 г. – скоропалительного проекта, который не был доведён до конца из-за войны и революции. Но ещё раньше британский геополитик Хэлфорд Макиндер выступил со зловещим предостережением о том, что контроль над евразийской периферией со стороны ведущей державы может способствовать появлению новых и амбициозных форм гибридной гегемонии с глобалистскими устремлениями. Президент Вудро Вильсон имел в виду такую перспективу, когда объявил войну имперской Германии в 1917 г., а президент Франклин Рузвельт сделал ещё один шаг вперёд в 1940–1941 гг., настаивая (совершенно справедливо, как сегодня подтверждают историки), что конечной целью Адольфа Гитлера были Соединённые Штаты. Поэтому, когда американский дипломат Джордж Кеннан в 1947 г. призвал «сдерживать» воодушевлённого союзника по Второй мировой войне, Советский Союз, он мог опереться на богатое наследие.

Инициатива «Один пояс, один путь» (ОПОП), выдвинутая Си Цзиньпином, вызывает аналогичные опасения. «Пояс» должен стать сетью железнодорожных и автомобильных коридоров через всю Евразию. «Путь» будет представлять собой морские пути в Индо-Тихоокеанском регионе, а если позволит глобальное потепление, то и в Арктике. Они будут поддерживаться базами и портами в государствах, которые являются дружественными благодаря «выгодам», получаемым ими от ОПОП. Ни немцы, ни русские никогда не пытались сочетать подобные амбиции с такой конкретикой: Китай стремится к гибридной гегемонии в беспрецедентных масштабах. Это приводит нас к первой неизвестной величине: что это может означать для Евразии и всего мира за её пределами?

Мировой порядок от Си

Последние три столетия дают немало примеров балансирования в прибрежных зонах, не позволяющих претендовать на материковое господство: прежде всего это Великобритания, выступившая против Франции в XVIII и в начале XIX века, затем англо-американская коалиция, дважды воевавшая с Германией в первой половине XX века, а во второй половине того же столетия – коалиция во главе с США против Советского Союза. Слишком легко утверждать, что морские державы проецируют свою силу, не встречая сопротивления: если бы это было так, колониализм по-прежнему процветал бы. Но взаимосвязь между географией и господством достаточно очевидна, чтобы быть нашим вторым известным фактом.

Континенты – за исключением Северной Америки – склонны взращивать авторитарные режимы: там, где география не в состоянии установить и закрепить границы, жёсткая рука претендует на право и обязанность их провести, делается ли это во имя защиты от внешних угроз или сохранения внутреннего порядка. Свобода в этих случаях узаконивается сверху вниз, а не развивается снизу вверх. Но это делает такие режимы ответственными за всё происходящее. Они не могут, как это обычно происходит при демократии, перекладывать вину на других. Автократии, которые не справляются с этой задачей – такие как, например, Советский Союз, – рискуют опустошить себя изнутри.

Лидеры Китая после холодной войны, скрупулезно и маниакально изучив советский опыт, стремились избежать его повторения, трансформировав марксизм в потребительский капитализм без одновременной демократизации общества. Тем самым они исправили по своему разумению то, что считали величайшей ошибкой советского президента Михаила Горбачёва: демократизация без обеспечения процветания общества. Это позднейшее «исправление имен» – древняя китайская процедура приведения названий в соответствие с меняющимися реалиями – до недавнего времени казалась успешной. Рыночные реформы Дэн Сяопина, проведённые им после ухода Мао, укрепили режим и сделали Китай образцом для подражания в большей части остального мира. Ожидалось, что Си, придя к власти, продолжит идти этим путём.

Однако он этого не сделал. Вместо этого Си перекрывает доступ к внешнему миру, бросая вызов международным правовым нормам и поощряя дипломатию «воина-волка». Это не те действия, с помощью которых можно завоевать или удержать союзников. У себя на родине Си насаждает ортодоксию, обеляя историю и притесняя меньшинства настолько беспощадно, что этому могли бы поаплодировать давно умершие российские и китайские императоры. И самое важное то, что он пытается добиться изменений в политической линии, отменив ограничения на срок собственных полномочий.

Отсюда наша вторая неизвестная величина: почему Си обращает вспять реформы, отказываясь при этом от дипломатической тонкости, которая в своё время дала возможность Китаю усилиться? Возможно, он боится собственной отставки, хотя этот риск возрастает с каждой новой расправой над соперниками, которых Си сажает в тюрьму или подвергает «партийной чистке». Не исключено, что он осознал: инновации требуют спонтанных действий, но могут также и вдохновлять на них. Вероятно, его беспокоит то, что всё более враждебно настроенные соперники в мире не предоставят ему неограниченного времени для достижения поставленных целей. Ему также может казаться, что господствующая концепция мирового порядка сама по себе противоречит велению Неба, Маркса или Мао.

А вдруг Си видит мировой порядок с авторитаризмом в основе и Китаем в центре?

Ожидает, что технологии сделают человеческий разум столь же прозрачным, как спутники делали поверхность Земли во время холодной войны? Он может полагать, что Китай никогда не настроит против себя друзей за рубежом. Или верить, что нет причин, по которым ожидания внутри Китая перестали бы расти. А Си с возрастом будет набираться мудрости и энергии, внимательнее относиться к деталям, которые только он как верховный лидер способен должным образом проработать.

Но если Си действительно верит во всё это, он уже упускает из виду разрыв между обещаниями и их выполнением, которые давно являются «Ловушкой-22» для авторитарных режимов, из которой они не способны выбраться. Ведь если, как это делали предшественники Горбачёва, игнорировать такие разрывы, они будут лишь усугубляться. Но если признать их, как это сделал Горбачёв, то это подорвёт притязания на непогрешимость, на которых должна зиждиться легитимность автократии. Вот почему изящный выход автократов из этой патовой ситуации – большая редкость.

Истоки жизнестойкости

Демократии в Америке также свойственны определённые разрывы между обещаниями и их выполнением, которые подчас настолько велики, что складывается впечатление, будто эта демократия страдает от паралича подобно Леониду Ильичу Брежневу. Однако Соединённые Штаты отличаются от Китая тем, что недоверие к власти закреплено в их Конституции. Разделение властей обеспечивает центр тяжести, к которому нация может вернуться после любых всплесков активности, связанных с разными кризисами. В результате получается то, что эволюционные биологи называют «прерывистым равновесием» – устойчивость, основанная на быстром восстановлении после непредвиденных обстоятельств.

В Китае всё как раз наоборот. Уважение к власти пронизывает всю его культуру, но стабильность сменяется затяжными потрясениями, когда власть не справляется с вызовами.

Восстановление, при отсутствии надёжного центра притяжения, может занять десятилетия. Автократии часто выигрывают спринт, но умные инвесторы ставят свои деньги на демократии, когда речь идёт о марафонской дистанции. Итак, третья известная причина – это резко различающиеся корни или истоки жизнестойкости.

Данная закономерность чётко прослеживается на примере двух самых дорогостоящих гражданских войн девятнадцатого века. Восстание тайпинов в 1850–1864 гг. стоило жизни почти 20 млн китайцев, то есть погибло пять процентов населения страны. Американская гражданская война 1861–1865 гг. унесла жизни 750 тыс. её участников, или два с половиной процента населения страны с гораздо меньшей плотностью населения. По свидетельству нынешних лидеров, Китай после восстания тайпинов пережил десятилетия потрясений, из которых вышел только после того, как Мао в 1949 г. провозгласил Народную Республику. Соединённые Штаты, согласно тому же описанию, достаточно быстро оправились, чтобы присоединиться к европейским хищникам, жертвой которых Китай стал в конце девятнадцатого века, и с тех пор они продолжали высасывать из него все соки. Оставим в стороне вопрос о точности такого взгляда на историю. Наша точка зрения заключается в том, что растущая зависимость Си от этого дискурса и разжигаемого им национализма предполагает наличие в китайской культуре очага возгорания, который в настоящее время полезен режиму, но который, возможно, не так-то просто будет погасить.

Отсюда вытекает третья неизвестная величина: сможет ли Си так же умело воспламенять и гасить народный гнев, как это неоднократно делал Мао в годы пребывания у власти? Или Си попадёт в ту же ловушку зависимости от внешней враждебности, без которой Иосиф Сталин, как выразился Кеннан в 1946 г., не знал, как управлять страной? Поскольку ничто не могло успокоить такой режим, настаивал Кеннан, только накопившиеся разочарования могли бы убедить Сталина или, что более вероятно, его преемников в том, что в их интересах изменить худшие стороны своего строя. Однако успех этой стратегии зависел от отказа сторон определять жёсткие сроки: Кеннан всегда отмечал, что она никогда бы не сработала с Гитлером, который установил собственный график, исходящий из понимания того, что он сам смертен, для достижения своих целей.

Мао довольно хитро дал своему режиму 100 лет на возвращение Тайваня. Си исключил передачу этой проблемы из поколения в поколение, но пока не определил дату её решения. Тем не менее его всё более агрессивная риторика увеличивает риск, что тайваньский вопрос может привести к перерастанию китайско-американской холодной войны в горячую фазу, поскольку Соединённые Штаты намеренно напускают много тумана в свою тайваньскую политику. Всё это пугающе напоминает то, как в 1914 г. начиналась война в Европе: двусмысленность обязательств великих держав в сочетании с отсутствием выключателя возможной эскалации.

Ещё один длительный мир?

Если во время холодной войны происходили интервенции, то как этот конфликт трансформировался в «длительный мир»? В первой половине двадцатого века идея о том, что соперничество великих держав может быть разрешено мирным путем, не находила поддержки. «Будущая война с Советской Россией, – предсказывал в 1945 г. американский дипломат Джозеф Грю, – настолько неизбежна, насколько может быть неизбежным что-либо в этом мире». Что позволило сверхдержавам времён холодной войны избежать такой перспективы, и насколько актуальны эти обстоятельства сегодня?

Один из ответов заключается в том, что сама история в те годы стала пророчеством. Зная то, что большинство лидеров пережили во Второй мировой войне, мало кто хотел рисковать третьей. Помогло и то, что Вашингтон и Москва, пусть и по разным причинам, считали время своим союзником. Американцы – потому что для реализации стратегии сдерживания нужно было время, чтобы помешать советским амбициям. А Сталин – потому что рассчитывал, что рано или поздно должны начаться братоубийственные войны между капиталистическими странами, которые обеспечат победу пролетарской революции. Когда преемники Сталина осознали масштабы его просчётов, было уже слишком поздно обратить вспять их последствия. Советский Союз так и не сумел наверстать упущенное.

Но что, если решимость избежать следующей войны исчезнет вместе с воспоминаниями о прошлой? Именно так некоторые историки объясняют Первую мировую войну: прошло столетие без большой европейской войны.

Имеет ли значение тот факт, что три четверти века отделяют американских и китайских лидеров от великих войн их предшественников?

Американцы имеют некоторый боевой опыт участия в «ограниченных» и «низкоинтенсивных» конфликтах с явно неоднозначными последствиями, но китайцы, если не считать их короткого вторжения во Вьетнам в 1979 г., не вели никаких значительных войн более полувека. Возможно, именно поэтому Си с его риторикой «разбитых в кровь голов» и одами воинственности, кажется, плохо понимает, насколько высокой может быть цена таких авантюр.

Второй фактор, с помощью которого историки объясняют «длительный мир», заключается в том, что ядерное оружие подавляет оптимизм в отношении того, чем могут закончиться войны. Невозможно знать наверняка, что именно сдерживало соперничавшие стороны во времена холодной войны: это история, которой не было. Но сам по себе такой мир свидетельствует об отсутствии решимости с обеих сторон: что бы ни говорили публично советский премьер Никита Хрущёв и президент США Джон Кеннеди, ни тот, ни другой не хотели умирать за Берлин. Вместо этого они согласились с разделённым стеной городом внутри разделённой страны в центре разделённого континента. Ни один великий замысел не мог бы привести к такому курьёзу, и всё же эта ситуация сохранялась до тех пор, пока холодная война не завершилась мирно и неожиданно. Этого не могло бы произойти без ядерного потенциала, поскольку только угроза ядерного удара могла поставить на карту жизни людей одновременно в Вашингтоне и Москве.

А что можно сказать о Вашингтоне и Пекине? Даже с учётом последних усовершенствований китайцы имеют менее десяти процентов того количества ядерных боеголовок, которыми располагают Соединённые Штаты и Россия, и это число составляет лишь пятнадцать процентов от того, что было у двух сверхдержав в разгар холодной войны. Имеет ли это значение? Сомнительно, если вспомнить, чего добился Хрущев в 1962 г.: несмотря на то что Советы уступали один к девяти в ядерном арсенале, его хватило, чтобы сдержать высадку американцев на Кубу в заливе Кочинос, которую планировал Кеннеди. С тех пор США живут с аномалией в непосредственной близости от своих границ: коммунистическим островом посреди самопровозглашённой зоны влияния в Карибском бассейне.

Ещё менее правдоподобным кажется то, что США используют в наши дни ядерное оружие для защиты Тайваня, поскольку этот остров имеет для Пекина большее значение, чем Куба или Берлин для Москвы. Однако эта неправдоподобность может заставить Си поверить в то, что он может вторгнуться на Тайвань без риска ядерного ответа со стороны США. Растущие кибер- и противоспутниковые возможности Китая также могут его воодушевить, поскольку возвращают возможность внезапных атак, которая, как казалось на протяжении десятилетий, существенно уменьшилась в связи с революцией в разведке времён холодной войны.

Но что потом? Что Си будет делать с Тайванем, если он его захватит? Это не Гонконг, который легко удерживать под контролем. Это и не Крым, где большая часть населения согласилась с оккупацией. Да и другие крупные острова в регионе – Япония, Филиппины, Индонезия, Австралия и Новая Зеландия, – это не шаткие игральные кости. А Соединённые Штаты с их непревзойдёнными возможностями проецирования силы, скорее всего, не будут «сидеть сложа руки», как могут выразиться китайцы: «двусмысленность» означает право выбора возможной реакции, а не исключение любого ответа вообще.

Одним из таких ответов может быть использование перенапряжения, возникающего в результате насильственного расширения Китаем своих границ, – искусственно созданной проблемы, которая когда-то мучила Москву. Подавление «Пражской весны» было достаточно простым делом для Советского Союза в 1968 г. до тех пор, пока моральный дух военных не упал после того, как чехи дали понять оккупантам, что не чувствуют себя «освобождёнными». Доктрина Брежнева – обязательство действовать аналогичным образом везде, где «социализм» может оказаться под угрозой – больше напугала, чем успокоила лидеров других подобных государств, в частности Мао, который в 1971 г. втайне начал планировать «открытие дверей» для Вашингтона. К тому времени, когда Советский Союз вновь обратился к этой доктрине в 1979 г., вторгнувшись в Афганистан, у него осталось мало союзников, и не было никого, на кого можно было бы положиться.

Угрозы Си в адрес Тайваня могут также подействовать на окружающие Китай государства, которые, в свою очередь, начнут искать собственные способы «открыть двери» для Вашингтона.

Сумасбродные притязания Китая в Южно-Китайском море уже усилили беспокойство в этом регионе: свидетельством тому является неожиданное объединение Австралии с американцами и британцами по вопросу о ядерных подводных лодках, а также расширение сотрудничества Индии с союзниками в Индо-Тихоокеанском регионе. Жители Центральной Азии не могут бесконечно игнорировать репрессии в отношении тибетцев и уйгуров. Долговые ловушки, деградация окружающей среды и обременительные условия погашения долгов отталкивают потенциальных получателей «выгод» от «Пояса и Пути». А Россия, которая в начале XX века была источником опасений по поводу «евразийского материка», теперь может оказаться в окружении китайских «окраин» в Азии, Восточной и Юго-Восточной Европе и даже в Арктике.

Всё это повышает вероятность того, что американский однополярный мир может закончиться не шаткой и неустойчивой китайско-американской биполярностью, а многополярностью, ограничивающей Пекин и обрекающей его самонадеянные действия на провал. Меттерних и Бисмарк такое одобрили бы. Так же как и хитроумный американский стратег эпохи холодной войны, который, следуя их примеру, надеялся на действенность аналогичных методов. «Я думаю, что мир будет безопаснее и лучше, – сказал президент Ричард Никсон журналу Time в 1972 г., – если у нас будут сильные, здоровые Соединённые Штаты, Европа, Советский Союз, Китай, Япония, и каждая из этих стран будет уравновешивать другие страны».

Сюрпризы в ассортименте

Последнее, что нам известно, – это неизбежность сюрпризов. Международные системы анархичны, говорят нам теоретики, поскольку ни один компонент в них полностью не контролируется. Стратегия может уменьшить неопределённость, но никогда не устранит её: люди ошибаются, и искусственный интеллект тоже может ошибиться. Тем не менее существуют закономерности конкуренции во времени и пространстве. Из них можно вывести категории неожиданностей, возможных в китайско-американской холодной войне, особенно учитывая опыт советско-американской.

Экзистенциальные сюрпризы – это сдвиги в сферах соперничества великих держав, за которые ни одна из них не несёт ответственности, но которые угрожают им обеим. Президент США Рональд Рейган имел это в виду, когда удивил Горбачёва во время их первой встречи в 1985 г., заявив, что вторжение марсиан заставит Соединённые Штаты и Советский Союз урегулировать свои разногласия за одну ночь: разве ядерное оружие не было по меньшей мере столь же опасно? Марсиане ещё не прилетели, но мы столкнулись с двумя новыми экзистенциальными угрозами: ускоряющимся темпом изменения климата и почти мгновенной вспышкой глобальной пандемии в 2020 году.

Ни то, ни другое не является беспрецедентным. Климат всегда менялся, поэтому раньше можно было пройти пешком от Сибири до Аляски. Фукидид описал чуму, поразившую Афины в 430 г. до нашей эры. Новым является ускорение этих явлений с началом глобализации, что делает актуальным вопрос о том, смогут ли геополитические соперники сообща решать исторические проблемы, которые всё больше меняют их восприятие действительности.

Советско-американская холодная война показала, что сотрудничество во избежание катастрофы не обязательно должно быть явным: ни один договор не предусматривал, что ядерное оружие после 1945 г. не будет вновь применяться в войне. Вместо этого экзистенциальные опасности привели к негласному сотрудничеству там, где формальные переговоры почти наверняка потерпели бы неудачу. Изменение климата может предоставить аналогичные возможности в китайско-американской холодной войне, даже если COVID-19 до сих пор подстёгивал только резкую реакцию со стороны китайцев. Смысл в том, чтобы сохранять способность совместного решения общих для всего человечества вызовов, аналогичных вторжению марсиан. Это не значит, что нужно приветствовать экзистенциальные проблемы, но необходимо изучать, могут ли они привести к совместному поиску оптимального решения.

Преднамеренные сюрпризы – следствие попыток отдельных конкурентов напугать, сбить с толку или обескуражить неприятеля. Внезапные атаки, как в Пёрл-Харборе, подходят под эту категорию – и никогда нельзя исключать провалы разведки. Самые большие сюрпризы холодной войны, однако, возникали вследствие смены полюсов, в чём Мао был большим мастером. Когда он склонился на восток в 1949–1950 гг., то дезориентировал администрацию Трумэна, открыв путь к Корейской войне и коммунистическому наступлению в Азии. Когда же он взял крен на запад в 1970–1971 гг., то сделал Соединённые Штаты своим союзником, вследствие чего Советский Союз стал уязвимым на двух фронтах, и от этого он так до конца и не оправился.

Вот почему «открытие» американцев для Москвы может однажды настроить её против Пекина. Первоначальный китайско-советский раскол занял два десятилетия, причём администрация Эйзенхауэра стремилась ускорить этот процесс, поощряя взаимную неприязнь между Мао и Хрущёвым. ОПОП, продвигаемая Си, может привести к напряжению в отношениях с российским президентом Владимиром Путиным, который давно жалуется на «сдерживание» России со стороны США. Китайское «сдерживание», с точки зрения Кремля, в итоге может стать более серьёзной угрозой.

Преднамеренные сюрпризы способны также преподнести страны, от которых ждут подчинения, но которые могут вести себя иначе. Ни Вашингтон, ни Москва не хотели островных кризисов 1954–1955 и 1958 гг.: Чан Кайши в Тайбэе и Мао в Пекине сделали так, что они случились. Предупреждения коммунистического лидера Вальтера Ульбрихта о неизбежном крахе Восточной Германии заставили Хрущёва спровоцировать Берлинские кризисы 1958–1959 и 1961 годах. Малые державы, преследующие собственные цели, сорвали советско-американскую разрядку в 1970-е гг.: Египет напал на Израиль в 1973 г., Куба вмешалась в дела Африки в 1975–1977 гг., а контакты Хафизуллы Амина с официальными лицами США привели к советскому вторжению 1979 г., ставшему предвестником упадка СССР. Однако всё это не было беспрецедентным: Фукидид продемонстрировал, что Коринф и Коркира делали нечто подобное со спартанцами и афинянами за 24 века до этих событий.

В китайско-американской холодной войне уже просматривается возможность того, что хвост станет вилять собакой: рост напряжённости в Тайваньском проливе – результат изменений в политике Тайбэя последних лет в той же степени, что и преднамеренных решений Вашингтона или Пекина. И хотя Китай пытается с помощью ОПОП создать систему, которая максимально увеличит его мощь, в итоге он рискует получить, благодаря своим отношениям с небезопасными и нестабильными режимами, именно такую обратную зависимость, которая беспокоила сверхдержавы в годы холодной войны.

Это потенциальная формула нестабильности: история полна примеров, когда местные игроки втягивали в конфликт более крупные державы.

Наконец, есть и системные сюрпризы. Холодная война закончилась так, как никто в то время не ожидал: внезапным крахом сверхдержавы и сопутствовавшей ей идеологии. Однако двумя провидцами, предполагавшими такую возможность, были основатели этой доктрины в середине XIX века – Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Капитализм, не сомневались они, в итоге уничтожит сам себя, поскольку создаёт слишком большой разрыв между средствами производства и распределяемыми благами. Столетие спустя Кеннан перевернул постулат Маркса и Энгельса с ног на голову. Разрыв между средствами производства и распределяемыми благами, настаивал он в 1946–1947 гг., приведёт к краху коммунизма в Советском Союзе и странах-сателлитах после Второй мировой войны. Кеннан не приветствовал то, что в итоге произошло в 1990–1991 гг.: распад самого Советского Союза был слишком резким нарушением баланса сил даже для него. Но он понимал, как стрессы внутри обществ могут сами по себе сильно удивлять.

Никто не в силах предсказать, когда произойдёт новое геополитическое землетрясение: даже геологические землетрясения сложно предугадать. Однако геологи знают, где их можно ожидать: именно поэтому Калифорния, а не Коннектикут получает предупреждения о землетрясениях. Неужели сама хрупкость авторитарных режимов – их странная вера в бессмертие командно-административных структур, выстроенных сверху вниз – делает их столь же уязвимыми? Или укоренившаяся непокорность демократий – их нежелание подчиняться командам извне – представляет для них ещё большую опасность? Только время это покажет и, возможно, раньше, чем мы ожидаем.

Стратегия и неопределённость

Совокупность известных и неизвестных факторов, а также сюрпризов оставляет нам исторический эквивалент задачи трёх тел: с учётом сосуществования предсказуемости и её противоположности, мы узнаём результат только тогда, когда его увидим. Однако стратегия не терпит отлагательств. Для её успеха необходимо жить в условиях неопределённости, которой в будущем будет немало. Стратегия сдерживания, хотя и несовершенная в своих достижениях и подчас трагическая в своих неудачах, успешно справилась с присущими ей противоречиями, выгадав время, необходимое, чтобы противоречия внутри советской системы стали очевидными даже для её лидеров. Это удалось прежде всего благодаря сочетанию простоты замысла и гибкости в его применении, поскольку даже самые чёткие цели не всегда или даже нечасто указывали путь их достижения. Например, на определённом этапе потребовалось сотрудничество со Сталиным ради победы над Гитлером и с Тито для противостояния Сталину, а также с Мао для запутывания Брежнева: не всякое зло одинаково во все времена.

Наращивание вооружений не всегда плохо, а переговоры не всегда благо: Эйзенхауэр, Кеннеди, Никсон и Рейган использовали и то, и другое, чтобы начать трансформацию противостоящих им противников.

Кеннан не доверял такой эластичности в стремлении к сдерживанию, но именно эта манёвренность обеспечила безопасное прибытие стратегии в намеченный пункт назначения.

Второй способ сдерживания преуспел потому, что спонтанность действий считалась силой. Организация Североатлантического договора была в равной степени как европейским, так и американским проектом, что разительно отличалось от соперничавшего с ней Варшавского договора, в котором доминировала Москва. За пределами Европы Соединённые Штаты не настаивали на идеологическом единообразии среди своих друзей. Ставилась совсем иная задача: сделать многообразие оружием против неприятеля, стремившегося подавлять его, использовать сопротивление единообразию, заложенное в разных историях, культурах и верованиях, в качестве барьера против обезличенных амбиций мнимых гегемонов.

Третьим активом, хотя в то время он не всегда казался таковым, был американский избирательный цикл. Четырёхгодичные стресс-тесты сдерживания нервировали его архитекторов, расстраивали сочувствующих экспертов и вызывали тревогу у заокеанских союзников, но они, по крайней мере, защищали от косности. Ни одна долгосрочная стратегия не может быть успешной, если позволяет стремлениям опережать возможности или возможностям – искажать изначальные устремления. Но как стратеги развивают самоанализ и достаточную уверенность в себе, чтобы признать, что их идеи не работают? Выборы, конечно, являются тупым инструментом. Но это лучше, чем не иметь никаких средств пересмотра, кроме кончины престарелых автократов, время ухода которых из этого мира не дано знать их последователям.

В Соединённых Штатах нет исключительно иностранных дел. Поскольку американцы открыто и явно провозглашают свои идеалы, отступления от них сильно бросаются в глаза. Такие внутренние неудачи, как экономическое неравенство, расовая сегрегация, сексуальная дискриминация, деградация окружающей среды и внеконституционные эксцессы на высшем уровне, — всё это США выставляют на обозрение всего мира. Как отметил Кеннан в самой знаменитой своей статье, «демонстрация нерешительности, разобщённости и внутренней дезинтеграции внутри этой страны» может «обрадовать» внешних врагов. Поэтому для защиты своих внешних интересов «Соединённым Штатам нужно лишь соответствовать своим лучшим традициям и доказать, что они достойны сохранения в качестве великой нации».

Легко сказать, да нелегко сделать, и в этом кроется главное испытание для США в их соперничестве с Китаем: требуется кропотливое управление внутренними угрозами нашей демократии, а также терпимость к нравственным и геополитическим противоречиям, с помощью которых можно наиболее эффективно защищать многообразие в мире. Изучение истории – лучший компас, который у нас есть для движения к будущему – даже если оно окажется не таким, как мы ожидали, и во многих отношениях приведёт к неожиданным и непредвиденным результатам.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs № 6 за 2021 год. © Council on foreign relations, Inc.

Россия. США. Евросоюз > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция. СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 10 января 2022 > № 4046507 Хэл Брэндс, Джон Льюис Гэддис

Будущее без образа

ЕВГЕНИЙ ГОНТМАХЕР, Научный руководитель экспертной группы «Европейский диалог».

АЛЕКСАНДР СОГОМОНОВ, Ведущий научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Гонтмахер Е.Ш., Согомонов А.Ю. Будущее без образа // Россия в глобальной политике. 2022. Т. 20. No. 1. С. 72-86.

Кажется, уже не осталось среди читающей публики тех, кому не было бы знакомо слово «миллениалы»[1]. Так называют молодых людей, родившихся незадолго до Миллениума, то есть во второй половине 1980-х и первой половине 1990-х гг., нередко маркетологи именуют их поколением «Y».

Понятно, что эта возрастная группа сконструирована на скорую руку и довольно условно; достаточно аргументов «за» и «против» того, что миллениалы – а сегодня это люди 25—35 лет – действительно, представляют собой нечто особенное по своим социальным характеристикам, групповой психологии и жизненным ориентациям. Не будем вдаваться в дебри академических споров и признаем миллениалов в качестве некой демографической реальности.

И пусть их обсуждают возрастные психологи, социологи и маркетологи. В их дискуссиях, кстати, наблюдается некоторая цикличность: лет пять-десять назад одна за другой появлялись публикации, в которых описывались «характерные черты» этого поколения, сегодня тренд сменился на противоположный. Гораздо чаще отрицаются какие-либо существенные различия между поколениями и утверждается, что люди, принадлежащие к разным возрастам, будто бы отличаются друг от друга не больше, чем родившиеся под разными знаками зодиака. Как бы то ни было, научные инструменты измерения поколенческих субкультур ненадёжны или, по крайней мере, спорны, в результате порождается один псевдонаучный артефакт за другим. Интереснее понять не особенное настоящее, а предугадать вектор дальнейшей социокультурной коллективной биографии и потенциальный вклад миллениалов в мировую историю.

До сих пор исследователи пытались истолковать и объяснить их, то есть определить, насколько они отличны от предшествующих поколений «бумеров» и «generation Х». И редко задумывались над тем, способны ли представители этой возрастной группы изменить мир, когда полноценно войдут в общественную и политическую жизнь. Решить такую задачу сложно, но именно за неё мы взялись в рамках большого проекта экспертной группы «Европейский диалог» (www.eedialog.org). Построение фьючерсной истории поколения, не основанной на бесконечной череде произвольных допущений, оказалось делом азартным.

Будущее за миллениалами? Почему бы и нет, хотя…

Пройдёт совсем немного времени, и это поколение займёт лидирующие позиции в политике, бизнесе, социальной сфере, управлении, творчестве и креативных индустриях. Мы часто слышим о миллениалах как о едином сообществе людей иного образа жизни, ценностей, стиля мышления и действий. Вытекает ли из этого, что в будущем мир будет соответствовать именно их «инаковости»? А главное: можно ли уже сейчас предвидеть контуры грядущего в настоящем, разобравшись в массовом сознании, привычках, мышлении, амбициях и чувствах молодых людей?

Каждая когорта детей приблизительно раз в 25—30 лет привносила с собой новые ценности и коллективные представления, напрямую отражавшиеся в их социальных действиях. Поколенческая смена внутри элит способствовала общественным трансформациям, а зачастую и глубоким политическим реформам. Чаще транзиты проходили с минимальными трениями, но нередко приводили к серьёзным столкновениям отцов и детей. Всю историю, особенно последних двух-трёх столетий, можно представить в виде перманентного конфликта. Только во второй половине XX века неоднократно засвидетельствованы межпоколенческие столкновения (вспомнить хотя бы студенческие бунты 1968 г.).

Вытекает ли отсюда, что нечто похожее следует ожидать в связи с историческим торжеством миллениалов? Возможно, но есть основания сомневаться в обязательности такого сценария.

Во-первых, нормативная смена поколений – пока гипотеза, которую ошибочно принимают за аксиому. Плавные и бесконфликтные изменения зачастую едва заметны и редко могут быть отнесены к заслугам именно молодых поколений. Ведь были же в истории и поколения в этом смысле «пустые». Динамика мира не привязана к смене поколений напрямую. Во-вторых, даже если гипотеза и будет подтверждена мировой практикой, разве можно только на основании сегодняшних, подчас весьма хаотичных и несистемных, а главное, лишь вызревающих ценностей и коллективных предпочтений предположить, к чему они могут привести?

История поколенческих транзитов была и, по-видимому, останется многофакторной и мало предсказуемой. Чтобы наши рассуждения и прогнозы обрели более весомый характер, мы решили погрузиться в мир жизненной философии российских миллениалов – с их помощью и при их же непосредственном участии.

Миллениалы: между «бытием» и «становлением»

Те, кто привык отождествлять поколение с возрастной группой, неизбежно следуют плоскому видению истории, сводя её к легко наблюдаемым физиологическим циклам в обществе, а посему теряют богатство смыслов и значений поколения. Те, кто, подобно Карлу Мангейму, видит в поколениях отражённую событийную реальность, порой приходят к парадоксальным выводам. В одном возрасте обнаруживаются разные поколения и, наоборот, одно поколение в застойные периоды истории растягивается на несколько возрастных когорт.

Всё большее число экспертов признаёт, что поколение – явление, скорее, интуитивное, в значительной степени зависящее от оптики самого наблюдателя. И в этом смысле оно всегда представляет собой конструкт, интеллектуально собранный и отражающий установки самих исследователей. Подобно тому, как в современной физике «эффектом наблюдателя» называют теорию, согласно которой простое наблюдение явления неизбежно изменяет его, так и в изучении поколений многое зависит от вкусов и предпочтений исследователей. Реальное поколение всегда сложнее и богаче любых интерпретаций. Выход, говоря методологическим языком Канта, лишь в целостном воображении поколения.

Миллениалы как воображаемое поколение попадают именно в эту когнитивную ловушку. Все понимают, что жёсткая привязанность к возрасту связывает руки, и, главное, не в возрасте дело. Тем не менее, рассуждая о них, мы имеем в виду прежде всего молодых людей 25—35 лет. И настойчиво пытаемся наделить их общими чертами двух видов поколенческой идентичности – бытия (being) и становления (becoming). Так, в частности, когда-то случайно сложился и крепко-накрепко закрепился стереотип об инфантилизме и «изнеженности» миллениалов. Их нередко именуют поколением Питера Пэна, но яснее от этого ничего не становится. Придуман неологизм kidults, соединивший в себе два слова kids (дети) и adults (взрослые). Всякое вдумчивое погружение в мир миллениалов показывает, насколько легко подобный вердикт опровергается наблюдениями. Иными словами, миллениалы – конструкция, уязвимая для критики. Однако это не отразилось на популярности понятия и постоянных попытках интерпретировать его по-новому – и в академической науке, и в повседневности. В результате мы имеем не обозреваемое совокупное поколение, а скорее символический образ, который сформировался в воображении людей старшего возраста.

Во-первых, российские миллениалы появились в условиях свободы именно как первое «свободное племя». Во-вторых, они очевидно более толерантны и открыты к глобальному миру, чем «старички». В-третьих, они быстро обрели богатый опыт межстрановой мобильности, что революционным образом сказалось на их мировоззрении. Наконец, в них лишь едва-едва уловимы нотки нигилизма, а это важно, поскольку прежде смена поколений начиналась, как правило, с отрицания. Иными словами, приход миллениалов знаменует собой исторический сдвиг.

«Старички» олицетворяют собой другое государство, другое воспитание и другую культуру, в опыте миллениалов всего этого – уже «не дано».

Чтобы снять наиболее типичное возражение о разноликости миллениалов, введено понятие core-generation (сердцевина поколения), с помощью которого можно выделить узкую группу, в закрытой субкультуре которой просматриваются поколенческие тренды, смыслы бытия и становления.

Миллениалы и их внутренний мир: метод вживания

Мы предложили группе «продвинутых» миллениалов (из числа core-generation, представлявших большую часть российских регионов) дискуссионную площадку, на которой в клубном режиме регулярно обсуждали фундаментальные проблемы мироустройства. Участники имели возможность аргументированно высказываться, в том числе и письменно в порядке постдискуссионной рефлексии. Наш «зум-клуб» функционировал более полугода в карантинных условиях, а коллективный нарратив, составленный из устных выступлений и кратких авторских текстов, даёт возможность сформулировать относительно целостную картину мировоззрения.

Миллениалы – другие и разные. Специальная литература и публицистика заполнены мифами и стереотипами относительно социальной философии и практических установок миллениалов. Сначала конструируется якобы присущий поколению смысло-жизненный постулат, из него выводят многие вторичные свойства. Например, принято считать, что миллениалам присуще минимизировать свои энергетические затраты, а посему они-де отрицают признанный предшественниками тезис о том, что нужно много трудиться, чтобы много зарабатывать. Отсюда вывод: для миллениалов леность – не порок, а медитация на диване – вполне развивающий личность деятельностный мотив.

Но эти гипотезы не подтверждаются даже в группе core-generation. Да, они часто высмеивают погоню за деньгами, офисное рабство, а главное – бесконечное, в том числе и показное, потребительство. В этой логике несложно распознать общий антибуржуазный настрой миллениалов и отрицание ими классической трудовой этики индустриального капитализма.

Миллениалы лишь кажутся «мягкими» анархистами и гедонистами. Скорее, они – самодисциплинирующиеся трудяги. Но никак не банальные лентяи, в коем качестве их нередко выставляют.

Просто миллениалам присуще иное представление о жизненном успехе, а поскольку успех в современной культуре довольно жёстко привязан к деньгам-славе-собственности, то и возникает ложное впечатление, будто бы миллениалы отрицают саму философию успеха. Конечно, нет: их успех просто иного свойства и анамнеза, гораздо больше соответствующий новой идеологии труда, потребления и занятости. Поэтому, кстати, они далеки от сторонников левой уравнительной социальной философии.

Миллениалы в политике: «за» и «против». Все представители cоre-generation миллениалов – реалисты и одновременно социальные критики. В них мы не обнаружили ни бунтарства, ни молодёжного нигилизма, ни тем более групповой склонности к анархизму. Они разделяют нормативную универсальность современного обустройства общества, политики, экономики: свобода, демократия, права человека, рынок, верховенство права – естественные атрибуты социальности. Однако они решительно не принимают существующие практики их реализации в России и на Западе. Скептицизм этот, как кажется, отнюдь не «диванного» и даже не камерного свойства, а результат этической рефлексии собственного практического опыта.

Российские миллениалы взрослели, если такой термин приемлем, в условиях беспрецедентного в отечественной истории недоверия к власти, разочарования в больших идеях и тотальной аполитичности. Отчасти контекст сделал миллениалов такими, какие они есть, – абсентеистами и политическими одиночками.

Аполитичность – их жизненная ширма.

Как только возникает реальный интерес, они забывают о пассивности и политической лености. Но часто сталкиваются с непреодолимыми препятствиями для реального политического участия и вновь уходят в себя.

Миллениалы нравственно не приемлют современный мир. Суждения на основании эквилибристики «-измами» для них нетипичны. Они не отрицают свободного и открытого общества капиталистического образца концептуально, но отвергают его морально-этически, то есть с точки зрения практического разума. Более того, в их групповом сознании отсутствует преклонение перед образцами мысли или большими идеями. Они не принимают свойственное старшим поколениям мышление альтернативами и дилеммами («или – или»). Им ближе логика «и – и».

В этом смысле политически миллениалы не левые и не правые. И хотя они критичны к актуальным властным практикам, такая позиция не делает их сторонниками леваческих экспериментов или предпочтений. Они равно терпимы к либералам и коммунистам. Моральный облик и воля политика вытесняют в их электоральном сознании идеологический бэкграунд, они голосуют не за ярлыки, а за личности.

Миллениалы выступают за здравый смысл, основанный прежде всего на нравственных принципах честности, справедливости, открытости и равенства возможностей. Однако подобный позитивный настрой не превращает их в кабинетных утопистов, романтиков и идеалистов. На своих профессиональных позициях миллениалы стараются следовать этим принципам. Это удаётся редко, но такой ментальный настрой парадоксальным образом не способствует ни кризису их сознания, ни групповой склонности к разочарованиям. Похоже, здравый смысл, основанный на этических ценностях, заложен в них глубоко и основательно. Их мало трогают экономические выкладки и тщательная аналитика. Они полагаются не столько на трезвую экспертизу и расчёты, сколько на собственную адекватность и «правильность», а публичную трескотню на экономические и политические темы, как правило, пропускают мимо ушей.

У них нет страха перед «человеком власти», априорного почтения, они относятся уважительно к тем, деятельность и личность которых отвечают их социально-этическим представлениям. Миллениалы не устраняются от участия в политике, особенно местной, довольно часто предпринимают попытки избраться в депутаты или занять административные позиции. Миллениалы из группы core-generation, скорее, ориентированы на вовлечённость в местную гражданскую жизнь, и это их увлекает. Они в целом безразличны к партиям, при необходимости легко перемещаются по политическому полю с тяготением в сторону т.н. этической политики (к примеру, «зелёных» или схожих социально ориентированных акторов). Разумеется, немало тех, кто готов к политической карьере на основании лояльности к сегодняшней власти, но, как нам показалось, они испытывают от этого моральный дискомфорт. «Старички» в их сознании – жупел. Их поражает монолитность мировоззрения и ценностей людей старших поколений. Хотя в целом они демонстрируют к «старичкам» благожелательно снисходительное отношение.

Если кратко сформулировать будущую роль миллениалов в политике, они вряд ли станут пытаться изменить её фундаментальные основания и сложившуюся конфигурацию. Но будут стараться вернуть её в лоно общечеловеческих ценностей. В этом смысле их миссия – гуманизация политического, а не его деконструкция. Однако гипотеза сформулирована на основании сегодняшних настроений и намерений. И если они видят в политике лишь инструмент изменения реальности, то главным остаётся моральное сомнение: стану ли я брезговать участием в политике или пойду в ней «своей дорогой»?

Капитализм с человеческим лицом может на практике обернуться такой же социальной иллюзией, как и социализм с человеческим лицом. И привести мир к очередному глубокому конфликту. Но сегодня прогнозировать, как этические ценности схлестнутся с институциональной природой современной политики, бессмысленно. В любом случае деполитизация миллениалов приводит к фрагментации, дальнейшему отрыву молодых людей друг от друга.

Спасёт ли демократию новая эгалитарная сетевая деятельность, опирающаяся на цифровые технологии?

Скорее всего, она сделает из миллениалов более активных зрителей, нежели идейных участников, как, возможно, хотелось бы многим трезво мыслящим представителям старших поколений.

Миллениалы в обществе: новый социальный разворот. Гипертрофированно этический взгляд на жизнь вновь даёт о себе знать в дискуссиях миллениалов о более устойчивом, эффективном и правильном общественном устройстве. Они не настроены ни радикально, ни даже умеренно реформаторски. Их коллективная позиция в вопросах социального совершенствования формируется в ходе практической реализации принципов честности и справедливости. «Лучшее общество» видится как пространство возможностей не просто равных, а, скорее, гарантированных равных, пусть даже и с ограниченным набором компонентов элементарного равенства. К примеру, они часто выступают идейными сторонниками введения безусловного базового дохода. С одной стороны, это обусловлено стратегией на личную самореализацию и тактику энергосбережения. А безусловный базовый доход расширяет возможности биографического поиска, гарантируя элементарное выживание. С другой – чувствительны ко всяким проявлениям откровенного неравенства в обществе и поэтому готовы увидеть в этом финансовом инструменте хоть какую-то надежду на гарантию справедливости.

Миллениалы социализировались в условиях победившей «экономики счастья» и, возможно, поэтому считают для себя наиболее важной коллективную установку на культурный капитал. Для них нет голого экономизма. Им необходима ценностная отдача от труда.

Их культура – амальгама идеологии достатка и умеренной рыночности.

Они настроены на самореализацию, не рвутся к сверхдостаточному благосостоянию, правда не хотят и испытывать нужды. Но во имя такой судьбы не готовы ничем жертвовать.

Впрочем, миллениалы не перекладывают решение проблем неравенства и несправедливости исключительно на плечи государства. Они с радостью вовлекаются в общественную жизнь, участвуют в волонтёрском движении. В принципе, это характерно и для более младших поколений, но миллениалы суть первое отечественное поколение «эмпатов». По крайней мере, такой тренд отчётливо проявлен в групповой субкультуре core-generation. Их гиперморализм практически окрашен: они чаще помогают другим, занимаются благотворительностью, участвуют в разных добровольческих акциях и т.д.

Миллениалы свободны от многих современных психоидеологических недугов. Им не свойственно враждебное отношение к Западу, они не тяготятся глобализацией, не заражены постсоветской имперскостью. Следует ли из этого, что они мыслят себя гражданами мира? Отнюдь нет. Их космополитизм носит условный характер. Они, безусловно, и за порогом «дома» чувствуют себя комфортно. Что же касается России и её национальной культуры, то они ясно видят нашу специфику, не идеализируют её, не превозносят и не относятся к ней чересчур критически. И в этом они, похоже, познали меру. Да и вообще: миллениалы не демонстрируют преклонения перед какими-либо авторитетами, идеями и идеалами. Их социальное мышление близко античному стоическому образцу. Полагайся на себя и измени своё отношение к тому, что не можешь исправить!

Дуализм поведенческих устремлений

Политическое и гражданское в сознании старших поколений переплетены в единый клубок прежде всего в силу безраздельного господства в их головах архаических политико-культурных стереотипов. Для них всякая публичность есть соприкосновение с властью, а такая вовлечённость не всегда приветствуется и одобряется. Миллениалы – политически гораздо грамотнее и адекватно интерпретируют смыслы публичного пространства. Но они же последовательно проводят этическую грань между политическим и гражданским. Для них это разные и подчас не пересекающиеся реальности. И если политическое в их сознании по-прежнему маркировано негативными значениями, то гражданское поле чётко отделено от «большой» политики и как будто бы социально реабилитировано. Они мотивированы на участие в нём в противовес внутреннему табу на чистую политику, понятую именно как борьба за власть.

Миллениалы не очень понимают и тем более принимают актуальные политические нормы и правила игры. Напротив, они считают гражданское вовлечение делом праведным и благородным. Гражданское поле благодаря присущей ему низовой прозрачности не просто окрашено в их сознании позитивными нравственными значениями, но и считается реальным и прагматичным для пробы сил. Возможность реализовать своё желание быть полезными они видят преимущественно в сегменте нарождающегося гражданского общества.

В известной степени это объясняет их деполитизацию, осознанную отстранённость от политического поля, регламентированного неправедными целями и средствами. Миллениалы не хотят заниматься тем, чего не понимают, а если понимают, то не признают. Совсем другое дело быть активными в локальной гражданской жизни, решать местные проблемы, по возможности охраняя ближнее пространство от посягательств чиновников и политиков-профессионалов. Социальный активизм направлен на развитие и поддержание низовой общинности, а не на личное встраивание в сложившиеся государственные властно-административные структуры со всеми репутационными и моральными потерями для себя и окружения. Разумеется, правило это не абсолютное и не следует ожидать от всех миллениалов следования логике низовой активности, но тренд core-generation устремлён именно в направлении гражданского локализма.

Миллениалы – будущее туманно

По многим причинам миллениалы хорошо чувствуют наступление в отечественной политике fin de siècle. Внутренним чутьём они ощущают крах традиционализма в практиках властного господства. Миллениалы не подвержены моральной панике в связи с административной зачисткой публичного и политического поля. Всё это для них естественные процессы, а посему не стоит по этому поводу переживать. И именно так поступали римские стоики в куда более непростые времена. Впрочем, главная поколенческая загадка и одновременно проблема миллениалов в том, что их образ будущего не сформирован вовсе. Что придёт на смену российскому традиционализму во власти, не прояснено ни концептуально, ни даже метафорически. Что это за эпоха настанет, когда они достигнут возраста акме, сокрыто для их группового понимания.

Возможно, именно поэтому они внутренне тяготеют к низовому активизму в режиме grassroots. Из ближнего окружения ведь не уйти, а как будут решаться национальные задачи, зависит, в их представлении, больше от системы, традиций и даже случая, чем от усилий конкретных людей. В это пространство они всё реже желают вступать, хотя внимательно наблюдают за происходящим как бы по «ту сторону экрана».

«Будущее» в культуре миллениалов составлено из множества разнородных фрагментов, в отношении к которым установки варьируются в широком диапазоне – от безразличия и апатии до полной смысловой пустоты. Они существенно меньше подвержены влиянию пропаганды и СМИ, но сформированы отечественной школой, претензии к которой со стороны миллениалов, скорее, формальные, чем институциональные и программные. Истоки их метода конструирования будущего следует искать в аудиториях средней и высшей школы.

Трансформационные скачки, совершённые в разные периоды истории нашей страны (к примеру, в 1917 или 1991 гг.), осуществлялись при более или менее чёткой картине желаемого будущего, пусть и абсолютно ложно-иллюзорного. Эти картины и были двигателями прогресса. Но их отсутствие сегодня может создать патовую ситуацию в скором будущем, если вновь случатся мгновенные перемены, но они не будут сопровождаться представлениями об объективно востребованных изменениях. Нет образа будущего, значит, не будет и солидарного отношения к происходящему и конкуренции сценариев реформационных действий. Лоскутное будущее разорвёт это поколение в клочья. А «ворчуны» старших возрастов вновь заявят о себе как о единственном поколении, ответственном за судьбы страны. И тогда в условиях отсутствия воображаемых перспектив геронтологическая диктатура, действительно, станет фактом.

Туманное будущее как ментальный факт сознания миллениалов подталкивает их к тому, чтобы не задумываться о грядущем и вовсе. Так, они очень легкомысленно относятся к своей старости.

Собственная биографическая дряхлость не включена в горизонты планирования, которые вообще на поверку оказываются очень недолгосрочными. Безусловно, по мышлению они деятели настоящего, а не творцы будущего. Тем более отдалённого. Для выстраивания долгого горизонта планирования им нужны гарантированные и непеременчивые институциональные правила, и именно их нет.

В этом смысле миллениалы, по крайней мере из группы core-generation, не склонны экстраполировать накопленный жизненный опыт в будущее далее пяти-десяти лет. Они готовы включиться в публичное обсуждение темы старости и пенсий, но чаще проецируя своё видение на поколение родителей. И поэтому не стоит ждать от них особого рвения и глубокого погружения в эту тему и соответствующие ей реформы.

Отечественные миллениалы – новые русские европейцы?

Миллениалы из группы core-generation осознают себя европейцами и, безусловно, являются первыми европейцами в нашем коллективном поколенческом опыте. Они свободны, в том числе и от уходящих в прошлое социокультурных предрассудков, не видят альтернатив западному универсализму в ценностях, общественных установлениях и институтах. Они родились в переломный момент истории, путешествия для них не экзотика, а «железный занавес» – непознанная реальность. Они европейцы, потому что получили образование, относительно свободное от жёсткого идеологического диктата, и совсем не озираются по сторонам света в подтверждении своей идентичности. Это первое поколение в России, худо-бедно заговорившее на иностранных языках.

И всё же отечественные миллениалы – особенные европейцы. На их коллективную идентичность по-прежнему влияют старые инструменты самопознания. Безусловно, они принимают во внимание фактор разнообразия страны, хотя бы в силу её природных и климатических особенностей, географической растянутости по горизонтали и территориальным масштабам, что препятствует признанию себя обычными европейцами. Это не тщательно скрываемый синдром державности, а своего рода «уловка» для бережного сохранения уникальной идентификационной «ниши».

Core-generation поколения миллениалов – типичные «русские европейцы». Как и их предки в XIX веке, они противопоставляют себя остальному «неевропейскому» населению. Сочувствуют новым «крепостным», смиряются с условиями «самодержавия», но думают о стране и строят свои жизненные планы в соответствии с продвинутым европейским просвещением разумом. Они могут повторить судьбу интеллектуально рафинированных, но политически нерешительных «русских европейцев», сгинувших в революционном водовороте начала прошлого века.

Миллениалы в контексте событийных лакун

Вслед за Мангеймом принято считать, что один из важнейших факторов образования гомогенного поколения – приобщённость к значимым историческим событиям. Так говорят о поколении войны, оттепели, перестройки и т.д. В коллективной биографии миллениалов пока не случились такие события, если не считать, что вся их сознательная и взрослая жизнь прошла в одних политических условиях и при одном верховном правителе, безусловно, олицетворяющем эпоху новейшей истории страны.

Но это не столько Событие, сколько печальная карма поколения миллениалов. Они были свидетелями целого ряда судьбоносных явлений, типа терактов начала нулевых годов, уничтожения независимого ТВ и свободы слова в целом, окончания «тучных» годов, конфликта с Украиной и кардинальных изменений внешней политики. Но все эти «большие» события не стали поколение-образующими. Они не дети Болотной, не соучастники глобального распада «русского мира». Все эти и им подобные внешние обстоятельства создали особенные информационные поля, но не обрели судьбоносного статуса. Российские миллениалы – люди без событийной солидарности.

Крах СССР – не стержень их коллективной биографии, а просто факт из отечественной истории. Для людей старших возрастов распад страны обрёл значение главного смысложизненного переживания, а Союз – постоянного зримого спутника современности. Они живут с Союзом, не важно, борются ли с ним или ностальгируют по нему. Миллениалы же, как оказывается, не намерены превращать ту «давнюю» историю в символический и метафизический рубеж коллективной памяти. Они равнодушны как к тем, кто считает, что «слава богу, что развалился», так и к их оппонентам, кто видит в развале «самую большую геополитическую катастрофу».

Для миллениалов советское прошлое – история не живая, а застывшая в текстах и устных преданиях, умершая, и потому – отчасти чужая.

Даже когда они мысленно обращают свои взоры к знаковым личностям (скажем, Сталину), то оперируют, скорее, готовыми шаблонами, позаимствованными у бабушек и дедов, даже не у родителей, которые в 1990-е гг. были больше озабочены вопросами выживания, чем воспитания детей.

Миллениалы могут заинтересоваться темой сходства «эффективных менеджеров» первой величины «славного» прошлого и нашего настоящего, но даже в этом они, скорее, полагаются на полученные через «вторые руки» образцы сравнения, чем на собственный ум. Конечно, ужасы тоталитаризма они осуждают. Но без эмоционального всплеска, как более старшие. Иными словами, историческая память миллениалов тоже не становится ключевым фактором в их социокультурном взрослении.

Общественное кредо миллениалов

«Не мешайте!» Конечно, этот ёмкий и очень выразительный призыв не отражает всего разнообразия требований к обществу и государству. Но их наиболее глубинное ожидание связано с раскрепощением, дебюрократизацией и «уходом» государства из жизненно важных сфер их деятельности и не только (к примеру, ещё из образования и культуры).

Они научились мыслить свободно, а сегодня хотят не менее свободно действовать. Инфантилизм и патернализм миллениалов представляется мифом, в принципе не соотносящимся ни с мировоззрением, ни с успешными практиками их реализации себя на деле.

--

СНОСКИ

[1] Грамотное написание по-русски этого понятия – «миллениумы» (millenniums), по крайней мере, так принято в мировой академической науке. И все же в разговорной речи и даже в публичных текстах гораздо чаще можно встретить именно эту не вполне корректную орфографию – «миллениалы». Не будем ломать сложившуюся традицию и мы.

Россия. США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 10 января 2022 > № 4046501 Евгений Гонтмахер, Александр Согомонов

Снова русский урок?

АНДРЕЙ ЦЫГАНКОВ, Профессор международных отношений и политических наук Университета штата Калифорния в Сан-Франциско.

ПАВЕЛ ЦЫГАНКОВ, Профессор факультета политологии Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Цыганков А.П., Цыганков П.А. Снова русский урок? // Россия в глобальной политике. 2022. Т. 20. No. 1. С. 51-58.

Мир находится в процессе перехода от западного к иному типу мирового порядка и международной системы. Нациям и государствам предстоит ответить на новые вызовы, решить комплекс задач, связанных с выживанием и развитием.

Их решение упирается в формулирование общенациональной стратегии и идеи развития. Каждая страна вынуждена заново определять свои интересы и ценности в системе международных отношений (МО), переосмысливая прежние теории и концепции. Учёные-международники в странах Запада и за их пределами активно обсуждают сегодня возможности теории международных отношений (ТМО), способной ответить на вызовы различных национальных сообществ.

В данной статье мы кратко описываем возникший в современной ТМО кризис и пытаемся ответить на вопрос, на каких основаниях возможно развитие национально-ориентированной теории в России. На наш взгляд, значительным подспорьем в этом отношении может быть политический реализм. В то же время задачи российского развития шире тех, которые способен анализировать реализм, и нуждаются в формулировании комплексной идеи национального развития и ТМО.

Кризис теории международных отношений

Современная, в основе своей западная ТМО переживает кризис. Один из опросов влиятельности теоретиков международных отношений (МО) в США выявил существенное снижение позиций мейнстрима – либералов вроде Брюса Рассетта, Майкла Дойла, Роберта Кохейна, основателя структурного реализма Кеннета Уолтца и других известных мыслителей. Сохранились позиции основателя наступательного реализма Джона Миршаймера и существенно возрос авторитет конструктивизма в лице Александра Вендта. Будучи наиболее открытой идологическим и методологическим экспериментам теорией, конструктивизм внушает надежды, которые, впрочем, ещё предстоит реализовать.

Важное проявление кризиса западноцентричной ТМО связано с возникновением нового спора о возможности глобальных и универсальных знаний о мире. В дебатах ставится под сомнение способность Запада определять параметры теоретических знаний о МО, что выводит обсуждение и саму дисциплину ТМО за пределы её привычно западного ареала. По существу, это спор о «национальности» теории, а также о её социокультурных и цивилизационных корнях, которые всё активнее мобилизуются представителями незападных культур в поисках новых ориентиров выживания и развития в нестабильном мире.

В России отмеченный кризис постепенно активизирует стремление включиться в обсуждение перемен в теории. Осознание важности национального осмысления МО пока не привело к заметным результатам. В силу недостатка академических дискуссий и иных причин представители сообщества международников нередко заимствуют западные теории, не принимая в расчёт их ограниченные возможности.

И всё же процесс обращения к собственным идейным корням уже сдвинулся с места и будет развиваться.

В условиях мировой нестабильности и интенсификации национальных интеллектуальных усилий, немало тех, кто желал бы преодолеть идейно-теоретический кризис на путях оживления теорий политического реализма. Реализм сформулировал и развил ряд важных теоретических положений о мировой политике, остающихся справедливыми и сегодня. Вместе с тем реализм едва ли достаточен, чтобы предложить стране всестороннее осмысление МО и образ желаемого будущего. Как в России, так и за её пределами реализм остаётся необходимой, но недостаточной основой формирования национальной ТМО.

Обещания и ограниченность реализма

Вклад реализма в понимание того, как устроен современный мир и какие действия следует предпринимать для выживания в нём, огромен. Реалистское мышление возникло вместе с задачей укрепления государства, развиваясь в полемике с различного рода идеологизированными, ценностно нагруженными подходам. При этом сильной стороной классического реализма, в отличие от американского неореализма, остаётся понимание важности осмысления местных и внутренних условий для успешной защиты от внешних угроз. Теории Раймона Арона, Эдуарда Карра и Ганса Моргентау сформировались в кризисные для Европы периоды развития, и их авторы не ограничивались обсуждением задач стабилизации международной системы. Они связывали такую стабилизацию не только с достижением баланса сил в мире, но и с решением задач обеспечения внутриполитического единства и экономической модернизации. Кроме того, в классическом реализме силён и мотив поиска глобальной справедливости на основе принятого в международном праве уважения к национальному суверенитету, межгосударственному диалогу, дипломатии и постоянного поиска общеприемлемых норм поведения государств в мире. Такого рода уважение к праву и диалогу есть основа международной морали, являющейся для реалистов фундаментом мира и стабильности и позволяющей надеяться на их укрепление в будущем.

Реалисты далеки от утопий и не стремятся к формулированию гранд-идей и идеалов развития.

Осознавая важность таких идеалов, они сосредоточены на понимании условий безопасности и в целом склонны рассматривать политику как трагедию, а не историю со счастливым концом. В реалистском мышлении нет счастливого финала, а есть лишь холодная констатация циничных реалий борьбы за власть и влияние. В отличие от либеральных и критических ТМО, реализм не провозглашает никаких необратимых результатов-целей и в основном стремится описать условия для защиты суверенитета и безопасности государства. Реализм политически консервативен. Он стоит на страже устоев безопасности и не верит в идеологические цели и прогресс истории. Международное сотрудничество возможно и желательно, но ограничено несовпадающими интересами государств. Чем глубже несовпадение, тем вероятнее политический конфликт. По убеждению реалистов, конфликты вытекают из структуры международной системы и заложены в природе человека, сочетающей слабость с амбициозностью. Крупные державы отличаются особыми амбициями. Войны неизбежны, а история циклична. Описанная в работах Пола Кеннеди и Джона Миршаймера трагедия великих держав заключается в абсолютизации власти, которая предваряет будущее падение не знающих меры государств.

В рамках реализма существуют различные школы и подходы. Среди них немало критиков абсолютизации власти и стремления к доминированию в мире. Тем не менее реализму, мыслящему в категориях борьбы за власть и влияние, необходимо усилие, чтобы выйти за пределы привычно консервативного мировоззрения и предложить далеко идущие социальные, экономические и политические решения. Реализм склонен не столько генерировать долгосрочные решения, сколько предупреждать об опасностях ослабления национальной независимости и безопасности. По этой причине – и поскольку любая теория участвует в практике – реализм склонен прежде всего не развивать, а консервировать сложившийся порядок вещей. Предлагаемые реализмом решения направлены на защиту суверенитета, однако суверенитет сам по себе – лишь форма и оболочка, которые ещё предстоит наполнить идейным содержанием на благо общества в целом. Иначе есть опасность, что рекомендации реализма будут использованы узкокорыстными группами в их собственных, а не общенациональных интересах.

В этой незавершённости и консерватизме реализма заключена его ограниченность. Реалисты не всегда готовы предложить обществу что-то выходящее за пределы рекомендаций, связанных с укреплением властного ресурса и национальной независимости. По этой причине наиболее радикальные представители данного течения, настаивающие на универсальной приоритетности целей, которые они ставят, способны завести общество в тупик. Если проблемой такого реализма является абсолютизация безопасности и увеличения силовых возможностей, то решение, по-видимому, должно быть связано с релятивизацией целей, провозглашаемых реализмом, и осознанием важности формулирования иных фундаментально значимых приоритетов. Выстраивать такие приоритеты и идеалы – одна из задач национально-ориентированной ТМО.

Дилеммы русского реализма

Русский, или российский, реализм можно определить как осмысление своеобразия геополитических условий развития русского народа. Реализм исходит из универсальности определённых реалий международных отношений. К ним относятся отсутствие единого организующего центра (подобного тому, что имеется у государства во внутренней политике), важность отстаивания государством интересов страны и суверенитета в мире, поддержание равновесия военно-политических сил и глобального порядка. Сильной стороной российского реализма остаётся анализ особых условий, в которые погружена России. Это евразийское положение между Европой, Азией и Ближним Востоком, трансэтничность, размер территории и важность сильного централизованного государства. Такие условия и сформировали то, что называют русской политической культурой и традицией развития в мире.

Реализм внёс значительный вклад в российское самоосознание и понимание реалий МО, но не является самодостаточным в их осмыслении. Ведь эти реалии, как отмечено выше, не исчерпываются вопросами безопасности и выживания в опасном внешнем окружении. Не удивительно, что лучшие представители российского реализма стремятся постичь многообразие взаимосвязей внутреннего и внешнего в развитии России. Россия почти никогда не находилась на вершине международной иерархии и исторически вынуждена не только защищаться от давления сильных мира сего, но и решать задачи внутреннего развития. В отличие от западных реалистов, исходящих из центральности положения Запада в международной системе, их российские единомышленники обязаны учитывать важность решения внутренних задач, к которым относятся модернизация экономики и технологий, административное укрепление государства, защита политических свобод, этнокультурного плюрализма и другие.

Задачи, стоящие перед российским обществом, не могут быть осмыслены лишь на основе реализма.

Каждая из школ реализма по-своему ограниченна. В России среди них можно выделить сторонников глобального противодействия Западу («сдерживатели»), сотрудничества с западными странами в целях противостояния общим угрозам безопасности («западники») и тех, кто желал бы возрождения России в качестве регионального евразийского сверхгосударства («евразийцы»). В той мере, в какой представители данных школ являются последовательными реалистами, их рекомендации недостаточны, а в некоторых случаях могут противоречить более широким целям российского развития.

Например, «сдерживатели» не могут не признать ограниченности своих рекомендаций в условиях относительной материально-ресурсной слабости России и потому нередко подчёркивают важность асимметричного ответа на внешнее давление и попытки ослабить военный и политический суверенитет. Один из активных сторонников сдерживания Запада Сергей Караганов не случайно говорит сегодня не столько о важности «победоносной» внешней политики, сколько о «неоизоляционизме» и возрождении «страны-крепости». При этом учёный подчёркивает необходимость формирования новой национальной идеи и новых проектов геоэкономического развития, далеко выходя за пределы рекомендаций, основанных на сугубо реалистской ТМО.

По-своему ограниченны и рекомендации «западников» и «евразийцев». Первые хорошо понимают, что их пожелания невыполнимы до тех пор, пока сам Запад не будет готов видеть в России партнёра, а не стратегического противника. Вторые, вероятно, осознают, что в условиях относительной внутренней слабости и соседства с мощными в политическом и экономическом отношении государствами Европы и Азии построение самодостаточного в военно-политическом отношении евразийского сверхгосударства едва ли реалистично.

Таким образом, и в России реалистские теории не способны в одиночку осмыслить многообразие проблем, стоящих перед страной. Такое осмысление под силу лишь комплексной ТМО, в основе которой — идея национального развития. Будущее комплексной национально-ориентированной теории в немалой степени связано с диалогом различных школ и традиций в стране и за рубежом. Важность акцентируемых реализмом тем безопасности, суверенитета и баланса сил сопрягалась бы в такой теории с темами модернизации экономики и политической системы, укрепления моральных и правовых начал и другими.

К идее национального развития

Повторим, что любому народу необходимы не только выживание и безопасность, но и развитие. Эти цели взаимосвязаны и могут быть достигнуты на основе правильно сформулированной, адекватной местным и международным условиям национальной идеи. Россия не может и не должна стремиться стать Америкой или Китаем, заимствуя их идеи и идеалы. Без осознания собственных условий и ценностей нереалистично и стремление удержаться на сопоставимых с США и Китаем позициях великодержавности. Сами эти позиции не были бы достигнуты без успешной мобилизации американской и китайской национальной идеи. Последние уточняются и развиваются, продолжая служить основой гранд-стратегий данных стран.

Гранд-стратегия без гранд-идеи невозможна.

Гранд-идея национального развития многосоставна и не может опираться на одну из имеющихся теорий. Основные составляющие такой идеи включают в себя национальное понимание свободы, ценностей и ресурсов развития, а также достижение безопасности от внешних угроз. Реализм – не вся правда, а в некоторых проявлениях – подмена правды силой. Сила же, согласно известной русской поговорке, «правду знает да не любит сказывать». Поэтому, оставаясь составной частью национальной идеи и ТМО, реализм не может быть их единственным основанием. Важнейшим фундаментом должна быть идея развития и достижения поставленных комплексных целей в интересах национального и, по мере возможностей, глобального сообщества.

Примером идеи развития был и остаётся социализм. Главный вопрос в том, адаптирован ли он к потребностям национального развития, как в Китае, или потакает глобальным амбициям элиты, как в СССР. Любая гранд-идея содержит послание окружающему миру и в этом смысле претендует на глобальность. Однако её корни и аудитория прежде всего национальны, поскольку сообразуются с нуждами и возможностями национального сообщества. Советскую систему погубила не доктринальная сосредоточенность на справедливом распределении ресурсов в мире, а глобальная абсолютизация социалистической идеи. Такая абсолютизация привела, во-первых, к идее полного обобществления и уничтожения частной собственности, а во-вторых, к неспособности рассчитать силы в условиях внешнего давления (холодная война). Стремление тягаться с Западом в военных расходах, при этом навязывая миру «социалистическую ориентацию», завершилось крахом.

* * *

Какой должна быть современная национальная идея – предмет важного и сложного разговора, который выходит за рамки данной статьи. На страницах ряда российских изданий такой разговор уже начат. Важно, чтобы сопряжение национальных и глобальных условий было связано с общей ориентацией на развитие, а не на консервацию устоев. Например, как вариант, упор мог бы быть сделан на предрасположенность России к инициированию политических и цивилизационных диалогов в мире. В силу географического положения между Европой и Азией, веротерпимости восточнохристианской культуры и политико-экономической «полупериферийности» между западным центром и незападной периферией, русские – в большей степени, чем многие другие народы – занимают рубежное, перекрестное положение в мире.

К национальной идее диалога Россию подводит жизнь. Россия успешно посредничает и останавливает войны на Кавказе и Ближнем Востоке. Она инициировала позитивную в своей основе идею большой Евразии. Она содействует развитию смягчающих политические противоречия многосторонних форматов в Азии и других регионах. В определённых пределах Россия могла бы способствовать диалогу США и КНР для преотвращения большой войны и отстраивания более справедливого и устойчивого мира. Конечно, предстоит укрепиться внутренне. Слабых, как известно, бьют, а не ведут с ними диалог или принимают их посреднические усилия. Реализм как теория укрепления силовых возможностей государства обязан поэтому оставаться частью русского мышления о мире, включая мышление о диалоге.

Русская идея всегда было ориентирована на изменение мира к лучшему – чаще всего силой своего примера, причём не только позитивного, но и – по известной мысли Петра Чаадаева – негативного. В том или ином виде русские уже не раз «преподавали миру какой-то важный урок». Нет оснований считать, что сегодня будет иначе.

Идеи статьи частично обсуждаются в книге: Tsygankov A.P. Russian Realism: Defending «Derzhava» in International Relations (London, Routledge, March 2022).

Россия. США. Китай. Весь мир. ЦФО > Внешэкономсвязи, политика. Образование, наука > globalaffairs.ru, 10 января 2022 > № 4046499 Андрей Цыганков, Павел Цыганков

Игорь Иванов о заявлении "ядерной пятерки": Обнадеживающий сигнал

Текст: Игорь Иванов (президент Российского совета по международным делам (РСМД), министр иностранных дел России (1998-2004 гг.))

3 января лидеры пяти ядерных государств приняли Совместное заявление, в котором отметили, что "в ядерной войне не может быть победителей, и она никогда не должна быть развязана".

Мир вступил в 2022 год в обстановке напряженности и удручающей неопределенности. Конечно, многое можно списать на пандемию COVID-19, которая вот уже два года держит все человечество в напряжении, заставляя многих из нас резко менять устоявшийся образ жизни, жертвовать личными или коллективными интересами, индивидуальными правами и свободами - без сколько-нибудь ясного представления о том, ради чего все это делается, и удастся ли когда-нибудь в обозримом будущем вернуться к нормальной жизни.

Несомненно, пандемия заставила всех нас по-новому взглянуть на окружающую нас действительность. Многое из того, что раньше казалось незыблемым и неизменным, безвозвратно ушло или уходит в прошлое. Может быть, это и к лучшему. И тем не менее, при всей значимости пандемии, последствия которой еще долго будут ощущаться в жизни каждого из нас, она скорее вскрыла уже накопившиеся фундаментальные проблемы современного общества, чем сама их породила.

Если вторая половина XX столетия проходила под знаком глобальной борьбы идеологий, различных моделей политического и экономического строительства, что во многом предопределяло логику действий государств в их внешней, да и во внутренней политике, то в XXI веке мир оказался перед лицом принципиально иных вызовов, связанных с вступлением человеческого социума в новый этап своего развития. Основные параметры данного нового этапа еще не вполне определились, но уже сейчас ясно, что человечество движется в направлении большей связанности, большей взаимозависимости, большего давления на всех нас разнообразных глобальных проблем и более высоких требований, предъявляемых к системе глобального управления.

При этом приходится с сожалением констатировать, что к этим неизвестным ранее вызовам человечество оказалось не готово. Такая неподготовленность наглядно проявилась как во внутренней политике большинства государств, так и в их действиях на международной арене.

Как это часто бывает в жизни при неожиданном возникновении непонятной угрозы, у человечества стал срабатывать защитный инстинкт самосохранения. Государства стали зажиматься в пределах своих границ, рассчитывая хоть как-то уберечь себя от надвигающейся волны внешних потрясений, а люди начали взирать на государство как на последнего надежного защитника их благополучия и даже самой жизни. В результате начали давать все явный сбой процессы глобализации - и не только в экономике, но также и в политике, в безопасности и даже в повседневной жизни.

Данные тенденции ярко проявились в борьбе с пандемией: вместо того чтобы, невзирая на все разногласия любого характера, объединить усилия и солидарно противостоять "общему врагу", страны, прежде всего наиболее развитые, попытались использовать пандемию для демонстрации своих предполагаемых преимуществ над конкурентами - не только технологических, но и экономических, социальных и политических. Вопреки ожиданиям оптимистов, коронавирус в итоге так и не стал фактором, объединяющим человечество, но, напротив, превратился в очередной плацдарм острого геополитического противостояния между ведущими державами мира. Разумеется, такой настрой существенно подорвал эффективность борьбы с инфекцией в глобальном масштабе и отодвинул сроки победы над ней.

Развивающиеся под влиянием пандемии тенденции усиления национализма, протекционизма и даже тенденции к самоизоляции нашли свое проявление в измерении приоритетов внутренней политики многих государств, а также серьезно сказались на положении дел в мире.

Борьба с пандемией стала центральной темой внутриполитических баталий в большинстве развитых стран мира. Правящие элиты не преминули воспользоваться охватившим широкие слои населения психозом в своих узких интересах. Где явочным, где законодательным порядком они принялись расширять полномочия государств, пойдя на "вынужденные" меры для ограничения конституционных прав и свобод населения, для подавления любых проявлений неудобного для себя инакомыслия. Одновременно развернулась жестокая борьба между отдельными группировками элит за передел сфер экономического и политического влияния. Те страны, в которых подобные тенденции сохранятся, и где глубокие внутренние расколы обществ преодолеть не удастся, скорее всего, будут и дальше переживать перманентную внутриполитическую нестабильность, что, в свою очередь, будет серьезно тормозить любые усилия по преодолению политических, экономических и психологических последствий пандемии.

На международной арене страны, столкнувшись с пандемией, с одной стороны, еще раз смогли убедиться в неготовности международного сообщества (включая существующие многосторонние институты, привычные переговорные форматы и сложившуюся систему международного права) противостоять современным вызовам и угрозам безопасности, а с другой - вместо того чтобы начинать совместный поиск решения проблем, развернули во многом бессмысленную борьбу за утверждение в мире своих сфер влияния. При этом действуют такие государства во многом давно отжившими методами, опираясь в основном на устаревшие инструменты демонстрации своего предполагаемого превосходства над соперниками, что еще больше расшатывает всю исторически сложившуюся систему международных отношений, подрывая ее основополагающие устои.

Можно долго спорить о том, кто больше виноват в этих опасных упражнениях, но от этого не изменится результат: мир неумолимо движется к всеобщему хаосу, чреватому пока не вполне предсказуемыми, но в любом случает крайне серьезными последствиями для всех. За последние годы мы неоднократно имели возможность убедиться в том, насколько беспомощными выглядят попытки ведущих держав навязать кому бы то ни было, в том числе силой, свои правила игры. Югославия, Ирак, Ливия, Йемен, Афганистан: при всем различии этих конфликтных ситуаций их объединяет полный провал внешних игроков навязать в том числе путем жестокого применения силы, свою модель разрешения конфликтов. В основе провала лежит все то же непонимание современных реалий, требующих объединения усилий во имя достижения долгосрочного разрешения проблемы, а не установки на извлечение теми или иными международными игроками сиюминутных выгод для себя. Сиюминутные выгоды, даже если их и удается добиться, в итоге оборачиваются стратегическими поражениями.

На этом фоне не может не вызывать растущую тревогу та легкость, с какой в последнее время из различных столиц мира стали звучать воинственные угрозы о возможном применении военной силы для разрешения тех или иных имеющихся проблем. Буквально ежедневно зарубежные и российские СМИ обрушивают на читателей и зрителей ужасные картины "конца света": рисуются планы стремительного передвижения частей и соединений, нанесения массированных ракетных и артиллерийских ударов, составляются сценарии хода боевых действий и т.д. Простор для самых фантастических предсказаний, пророчеств и прогнозов ограничен лишь силой воображения их авторов.

Возникает вопрос: для чего все это делается? Ведь неоднократно на высшем уровне заявлялось, что Россия ни на кого нападать не собирается. Такого же содержания заявления делаются и с западной стороны. А в общем эти заявления можно было бы и не делать, так как даже мало подготовленному человеку понятно, что военное столкновение между Россией и западными государствами привело бы к всемирной катастрофе, которую вряд ли кто-то желает. Эти страшилки не в состоянии и подкрепить переговорные позиции ни одной из сторон, так как на профессионалов они не действуют. А вот на кого они действуют, вызывая глубокий стресс, так это на простых людей, которые и без того часто не знают, как выбираться из собственных проблем, порожденных пандемией и экономическим кризисом. Людей во всем мире приучают у тому, что они живут в "предвоенное время", что не может не сказываться на общественных настроениях, не может не культивировать ощущений социальной апатии, беспомощности, пессимизма и неверия в лучшее будущее.

На этом неутешительном фоне первые дни 2022 года стали приносить обнадеживающие новости. 3 января лидеры пяти ядерных государств приняли Совместное заявление, в котором отметили, что "в ядерной войне не может быть победителей, и она никогда не должна быть развязана". Это - обнадеживающий сигнал, демонстрирующий понимание лидерами ведущих государств фундаментальной истины: ситуация в нашем мире подходит к той черте, которую переступить нельзя ни при каких обстоятельствах. Напротив, необходимо восстанавливать диалог для снижения напряженности и выработки совместных договоренностей по преодолению проблем, несущих угрозу для дальнейшего существования человечества.

Это Совместное заявление стало логическим продолжением телефонного разговора президента России В. В. Путина с президентом США Дж. Байденом 30 декабря ушедшего года, в котором была подтверждена важность российско-американского диалога по стратегическим проблемам.

В январе предстоят сложные, но очень важные переговоры по ключевым проблемам безопасности между Россией и США, между Россией и НАТО и в рамках ОБСЕ. Быстрых договоренностей, а тем более радикальных решений ожидать от этих переговоров не стоит: позиции сторон за последние годы разошлись драматически, практически все механизмы контроля над вооружениями и другие международные правовые акты в области безопасности разрушены или не соблюдаются, доверие подорвано.

И тем не менее переговоры всегда открывают шанс для договоренностей - тем более, если для этого имеется политическая воля участвующих в переговорах сторон. Как тут не вспомнить мудрые слова моего учителя министра иностранных дел СССР А. А. Громыко: "Лучше десять лет переговоров, чем один день войны"!

Россия. США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > rg.ru, 10 января 2022 > № 3936850 Игорь Иванов

Новый Заключительный акт: шансы есть?

ДМИТРИЙ НОВИКОВ

Заместитель руководителя департамента международных отношений Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

Трудно представить, что США и НАТО поступятся своей центральной ролью в Европе и откажутся от возможности расширения западных альянсов. Однако брошенное российским президентом «отступать некуда» заставляет думать о серьёзности российских намерений добиться желаемого, причём в ближайшее время. Насколько реально принятие российского ультиматума?

Переговоры между США и Россией на предмет соглашений по переустройству системы европейской безопасности стали главным сюрпризом ушедшего и ключевой интригой начала нового года. Москва и ранее использовала военно-силовые инструменты для принуждения Запада к разговору по принципиальным для себя вопросам, но, пожалуй, впервые она делает это столь напористо и ультимативно. Это стимулирует Вашингтон к встречному движению, но рискует сделать российские инициативы неудобоваримыми для политической системы Соединённых Штатов и Запада в целом.

В текущей редакции российские инициативы фактически предполагают подписание своего рода нового Хельсинского заключительного акта: принципиальное соглашение между всеми основными участниками по преобразованию системы европейской безопасности. Настойчивое требование заключить именно договор (в официальном российском проекте документа формулировка чуть мягче – соглашение) предполагает, что документ должен пройти процедуру ратификации, что вывело бы его на один правовой уровень с Вашингтонским договором 1949 года. Новый договор предполагает юридически оформленную заморозку НАТО в нынешних географических границах, гарантии поддержания безопасности в регионе и фактически закрепление постсоветского пространства, в том числе Украины, в качестве международно признанной сферы российского влияния.

Радикальность российских предложений заставила многих интерпретировать их скорее как элемент стратегии торга, чем как расчёт на реальный результат. Трудно представить, что США и НАТО так просто поступятся своей центральной ролью в Европе и откажутся от возможности, пусть даже гипотетической, расширения западных альянсов.

Однако брошенное российским президентом «отступать некуда» и созданный уровень напряжённости заставляют думать о серьёзности российских намерений добиться желаемого, причём в ближайшее время.

Игра ва-банк снижает для администрации Байдена возможность в очередной раз убаюкать и заболтать российскую «истерику». Любое развитие ситуации по этому сценарию будет воспринято как внешнеполитическое поражение России (при достигнутом-то градусе напряжения), так что придётся пойти на эскалацию. Судя по всему, это напрямую звучало в ходе общения лидеров – при наихудшем сценарии Россия, дескать, готова пойти и на разрыв отношений.

Насколько реально принятие российского ультиматума, пусть даже и в усечённой форме? Учитывая, что и сама Россия определяет в качестве главного партнёра по переговорам США, вопрос раскладывается на две составляющие: желание Вашингтона идти навстречу и способность администрации Байдена выполнить обязательства, согласовав новую политико-правовую форму взаимодействия с Россией как со своими союзниками, так и внутри страны. Последнее особенно важно, принимая во внимание внутриполитическую борьбу в Америке.

Москва уже не в первый раз требует юридически обязывающего договора о европейской безопасности. В 2009 г. на заключении договора между всеми европейскими странами плюс Соединённые Штаты настаивал занимавший в то время пост президента Дмитрий Медведев. Тогда, несмотря на «перезагрузку», Вашингтон не стал всерьёз обсуждать идею о новом договоре. Дискуссия растворилась в многосторонних форматах, вроде Совета Россия – НАТО и ОБСЕ. Однако от идеи российское руководство не отказалось. Более того, сам Медведев высказывался о возможном возврате к обсуждению ранее предложенного им договора в 2018 году.

Этот несколько легалисткий подход вытекает из опыта – как негативного, так и позитивного. К негативному относится практически всё взаимодействие в ходе и после распада СССР – тогда Вашингтон отказывался идти на серьёзные уступки Москве. Российское руководство до сих пор ссылается на устные гарантии о нерасширении НАТО, данные Горбачёву, как одно из обстоятельств, легитимирующих требования по фиксации географических границ организации. Отсутствие юридически закреплённых правил игры и слепое доверие западным лидерам стало фатальной ошибкой последнего советского руководителя, открыв возможность для экспансии НАТО на восток в послесоветской время. Так во всяком случае эти события интерпретирует высшее политическое руководство России.

Единственным значимым документом, регламентирующим российское участие в европейской системе безопасности, остаётся Основополагающий акт Россия – НАТО. Его подписание многие также считают серьёзной ошибкой. Москва рассчитывала, что документ зафиксирует роль России как ключевого игрока в системе европейской безопасности, а Совет Россия – НАТО станет важным форматом обсуждения региональных и глобальных проблем. Однако для Вашингтона и Брюсселя этот документ оказался скорее возможностью закрепления натоцентричного характера системы европейской безопасности и создания институционального механизма выборочных консультаций с Москвой, а также периодической психотерапии её беспокойств. Получается, что Россия дважды обожглась, пытаясь заключить сделку с Западом по поводу новой системы безопасности в Европе: один раз, не закрепив юридические обязательства сторон, а второй – закрепив, но не то, что хотелось бы.

К позитивному опыту относится опыт «разрядки», в частности подписание Хельсинского заключительного акта 1975 года. Именно эта модель, судя по всему, лежит в основе российских представлений о том, как решать европейские проблемы сегодня. Хельсинский акт представлял собой достаточно жёсткую юридически обязывающую формулу безопасного сосуществования Запада и Востока в Европе, на которую накладывались договорённости по обеспечению стратегической стабильности между сверхдержавами. Такое стало возможно после периода крайней напряжённости начала 1960-х гг. и благодаря последовательности советской дипломатии.

Учтя опыт, Москва решила максимально (пока) снизить гибкость диалога. В нынешнем виде российские инициативы звучат беспрецедентно ультимативно, а условия детально прописаны – в сущности американцам отправили проект нового договора с припиской, что менять что-то если и можно, то по минимуму. Это касается как заявляемых требований (целая совокупность пунктов, которая по заявлению российского МИДа «не являются меню», а представляют собой единое целое), так и процедуры – настойчивый упор на двустороннем диалоге с Вашингтоном, чтобы проблемы в очередной раз не заболтались в многосторонних форматах.

Как ни странно, но в строго рациональном смысле Москва действительно может рассчитывать на встречное движение Вашингтона. Расчёт момента представляется довольно ясным – США ослаблены геополитическими вызовами и внутриполитическими неурядицами. Основной противник – Китай – проводит всё более напористую политику, что требует свёртывания активности в неприоритетных регионах. Американское присутствие на Большом Ближнем Востоке уже фактически доведено до минимального необходимого для обеспечения американских интересов уровня – последним актом был уход из Афганистана. Аналогичного расклада Вашингтон хочет добиться и в Европе, чтобы региональная стабильность обеспечивалась не американским присутствием, а договорённостями с и между ключевыми игроками. Сам Байден говорит с российским руководством на одном языке, понимает важность поддержания стратегической стабильности и безопасности в Европе. Вряд ли, вопреки заявлениям, он пойдёт на второй срок, так что и репутационные издержки ему не страшны.

Кажется, что и самим американцам было бы выгодно умиротворить Европу на каких-то приемлемых условиях именно сейчас. Мало ли какая администрация придёт вслед за Байденом, да и геополитические условия, скорее всего, будут ухудшаться. Впереди на горизонте – вероятные и почти неизбежные конфликты и эскалации в АТР. Украина и вообще Европа в этих условиях лишь отвлекают, связывают руки и заставляют распылять ресурсы на два фронта. Администрация Байдена вполне могла бы занять неуступчивую позицию, проверить Москву «на слабо» (как, например, Запад небезуспешно делал во время обоих Берлинских кризисов). Вместо этого Вашингтон предложил компромиссную формулу переговоров, включающую искомый Россией двусторонний трек. Даже если это очередной манёвр, всё равно прогресс.

Руководствуйся Байден чисто макивеллианскими мотивами, он, вероятно, вполне согласился бы на предлагаемую формулу новой «разрядки». Стоящие перед Соединёнными Штатами вызовы требуют решений, не отягощённых ценностными соображениями. Однако при некоторой тактической привлекательности предлагаемая Москвой жёсткая конструкция «разрядки» попросту не может быть переварена политической системой США и Запада, в нынешнем их состоянии.

И тогда может оказаться, что по независящим от желания и политической воли Байдена или Путина причинам, стороны вынуждены будут пойти на ещё большую эскалацию, просто потому что этого будет требовать политическая логика момента.

Кажется, что опыт холодной войны, которым во многом и вдохновлены нынешние российские инициативы, показывает обратное. Западные демократии и прежде всего Соединённые Штаты были сверхрациональны, когда дело доходило до вопросов выживания. «Разрядка» проводилась быстро сменяющими друг друга администрациями в период масштабного политического кризиса – чем не исторический аналог текущей ситуации. Однако тогда на кону действительно стояло выживание, да и главные импульсы и достижения той эпохи относятся к правлению Ричарда Никсона – самого недемократичного и авторитарного американского президента XX века, вступившего в прямой конфликт с системой. До этого сотрясаемые маккартизмом и его отголосками США двадцать лет не могли осуществить прагматичный разворот к КНР, а выдвинутые ещё Эйзенхауэром инициативы по укреплению стратегической стабильности топились из-за внутренних фобий и политических баталий.

Действующая администрация – явно транзитная на пути к некоему новому качеству американской политической системы и Америки как международного актора. Это определяет её предполагаемую уступчивость, но из-за слабости и дефицита внутренней легитимности делает также не очень пригодным партнёром для обсуждения фундаментальных вещей.

Во-первых, продолжается внутренняя борьба между партиями, а также отвечающей по большой части за внешнюю политику исполнительной властью и другими ветвями, прежде всего законодательной. Это проблема вообще традиционна для страны. Наиболее яркий исторический пример – отказ от ратификации Парижского мира, сконструированного во многом в соответствии с предложениями администрации Вудро Вильсона. Есть и более современные случаи – например, администрация Обамы не смогла добиться поддержки Сенатом уже заключённого соглашения о Транстихоокеанском партнёрстве. Если обратиться к статистике, за последние сто лет Сенат отказался ратифицировать почти полсотни международных соглашений, уже подписанных президентом. Получается, в среднем законодательная власть опрокидывает представляемые администрацией международные соглашения каждые два года, что больше, чем у любой другой западной демократии.

В случае с администрацией Байдена это один из главных структурных ограничителей для закрепления предлагаемой Москвой формулы, так как теоретически она требует ратификации. Без этой процедуры все российские претензии на формализацию принципиальных договорённостей становятся гораздо слабее. Администрации Байдена уже сейчас будет сложно собрать две трети голосов в Сенате – контроль там удерживают республиканцы, которые пока настроены скорее критиковать взаимодействие администрации Байдена с Россией. Они, по-видимому, были бы склоны поддержать некую замену СНВ-3 и в целом инициативы по укреплению стратегической стабильности, но преобразование системы безопасности в Европе в поданной форме выглядит слишком провокационно (хотя это по сути воспроизводит договорённости периода «разрядки»). Практически неизбежны обвинения администрации Байдена в слабости в случае любых уступок. Учитывая, что 2022 г. – выборный, желание набрать политические очки за счёт критики внешнеполитических инициатив демократической администрации будет лишь расти. После выборов в Конгресс позиции демократов в обеих палатах скорее всего ещё сильнее ослабнут.

Стороны могут пойти по пути Хельсинского акта, который не предполагал ратификации, но успешно зафиксировал основные принципы европейской безопасности, которыми руководствовались все участники процесса. По-видимому, это более реально (такие Минские соглашения общеевропейского формата), однако есть и очевидные минусы. Российские инициативы представлены именно как юридически обязывающее соглашение, их трансформация в более декларативный документ приведёт к размытию обязательств и потере большей части политического смысла. Стороны могут начать по-своему интерпретировать отдельные положения, а то и вовсе нарушать их, особенно после смены правительств. По сути, воспроизведётся опыт 2009–2010 годов.

Здесь возникает вторая проблема – традиционная для американских администраций преемственность внешней политики, определяемая внешними обстоятельствами, сопровождается сегодня нарастающими тактическими противоречиями. Каждый следующий президент считает необходимым ударить по реперным точкам предшественника. Дональд Трамп успел выйти из соглашения по ТТП, Парижского соглашения по климату, а также целого ряда российско-американских договоров по контролю над вооружениями, «подвесив» даже продление СНВ-3. Администрация Байдена напротив выступает за укрепление международных режимов контроля над вооружениями и борьбы с климатическими изменениями. Зато раскритиковала соглашения Трампа с «Талибаном»[1], возложив на предшественника ответственность за трагические события лета 2021 года.

Есть немалая вероятность того, что любое соглашение с Россией по Европе падёт жертвой внутриполитической сумятицы и смены подходов. Эта вероятность растёт, если итоговые договорённости, будь они достигнуты, не примут форму международного договора. Чем более размыты формулировки, тем их, естественно, легче будет обойти, даже формально не отвергая. Прецеденты были – то же размещение «Першингов» в Европе администрацией Рейгана не нарушало каких-то формальных ограничений, но очевидно вступало в противоречие с духом и сутью достигнутых в 1970-х гг. соглашений.

При отсутствии жёстких юридических обязательств возврат к новому наступлению НАТО и попыткам «оторвать» от России ключевые страны постсоветского пространства станет вопросом времени, даже если администрация Байдена решится на подписание какого-либо международного документа, декларирующего обратное.

В Вашингтоне по-прежнему сильны настроения, что Россия является слабеющей державой, которую можно «дожать», улучив благоприятный момент.

В рамках такой логики любые сделки с Москвой должны иметь исключительно тактический характер. А борьба между администрациями будет в таком случае легитимировать отказ от принятых предшественниками обязательств – с теми, кто был до меня в Белом доме и разговаривать-то нельзя, а тут какие-то документы.

Наконец, третье – фактор международного давления со стороны союзников, давно встроенных в процессы выработки и обкатки политических решений в Вашингтоне. Хотя принято считать, что США дирижируют своими союзниками и способны добиться почти любых решений, иногда и хвост виляет собакой. Нынешняя система европейской безопасности, включающая в себя и мягкую конфронтацию с Россией, опирается на обширную внутриполитическую коалицию. В условиях слабости администрации Байдена лоббизм со стороны союзников и внутренних интересантов, в том числе ВПК, будет всячески торпедировать переговоры с Москвой, деформировать и выхолащивать изначальный политический смысл. В конце концов, можно употребить все усилия, чтобы затянуть процесс, дождаться пока администрация Байдена «выдохнется», втянется в предвыборные процессы, а потом и вовсе уйдёт из Белого дома. Вероятно, поэтому российская сторона так форсирует переговорный процесс, стремясь к быстрому результату. После осенних выборов в Конгресс демократическая администрация может не только понести потери в парламенте, но и потерять почву под ногами, оказаться даже не хромой уткой, а умирающим лебедем.

Все эти обстоятельства ограничивают возможности США по принятию российских предложений в той форме, которая сохранит содержательный смысл и будет способствовать укреплению региональной безопасности в Европе. Это, однако, не значит, что российские инициативы обречены стать холостым выстрелом. Сама по себе встряска Вашингтона и их союзников на предмет обсуждения реально существующих противоречий и уязвимостей в нынешней системе европейской безопасности является частью процесса её трансформации.

Если нынешняя фаза диалога приведёт к принятию Вашингтоном неких зафиксированных, пусть даже декларативных обязательств в соответствии с российскими предложениями (или их частью) – это важное движение вперёд, фундамент для калибровки отношений уже с другими администрациями. В конечном счёте нынешнее направление трансформации международной системы благоприятствует российским интересам, а главным фактором успеха для Москвы остаётся собственная стабильность и последовательность. Если Россия останется значимым глобальным и региональным игроком, сохранит силовые возможности и продолжит настаивать на своём, она добьётся желаемого.

СНОСКИ

[1] «Талибан» – организация находится под санкциями ООН за террористическую деятельность.

США. Евросоюз. Россия. НАТО > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 9 января 2022 > № 4313845 Дмитрий Новиков

Споры о «сдержанности» в Америке

АЛЛА ЛЕВЧЕНКО

Политолог-международник.

Америка – страна, которая на экзистенциальном уровне усвоила идеи мессианства, незаменимости и исключительности. Даже сторонники концепции сдержанности не отрицают идею лидерского положения в мире, они лишь выступают за осторожное и ответственное внешнеполитическое поведение.

Внешнеполитические академические и экспертные дискуссии в США важны для понимания направления мысли в общественно-политическом пространстве, состояния умов интеллектуальной элиты и долгосрочных задач большого капитала, которые будут оказывать влияние на формирование внешнеполитического курса в будущем. Представители противоположных идейных лагерей охотно и свободно участвуют в дебатах, вступают в заочную дискуссию на страницах различных изданий и поддерживают подчас ожесточённую полемику во время мероприятий и конференций. Иногда вновь вышедшая статья какого-либо учёного может спровоцировать волну обсуждений и обмена мнениями, позволяя идентифицировать существующие идейные школы и их представителей. Так, например, произошло не так давно со статьей профессоров Джона Айкенберри и Дэниела Додни под названием: «Неуместное ограничение: “Квинси-коалиция” против либерального интернационализма»[1]. Статья вышла в журнале “Survival” за август-сентябрь 2021 г., познакомив читателей с новой идейно-политической школой в американском экспертно-академическом сообществе.

Авторы начинают с утверждения, что «американская внешняя политика всегда была и остаётся полем идеологического противостояния», а различные идейные школы играли в ней значимую роль. Условно механизм институционализации отдельной идейно-политической школы можно обозначить как консолидацию единомышленников на основании общих взглядов и представлений, формирование устойчивого сообщества, идентификацию себя как отдельного образования с определённым концептуальным ядром и последователями, поиск спонсоров и источников финансирования, организационное оформление в качестве «мозгового центра». В США многие экспертно-аналитические организации являются влиятельными акторами, информационно участвующими в процессе подготовки внешнеполитических решений. Именно поэтому появление новых институтов вызывает большой резонанс.

Центральный тезис статьи Айкенберри и Додни заключается в том, что появилась новая идейная школа, сторонники сдержанности (“Restraint”) и ограничения американского Левиафана во внешней политике, которые, по мнению авторов, искажают истинные цели и задачи США в мировой политике, роль и место Америки в мире и являются «радикальным вызовом основному курсу американской внешней политики в послевоенный период»[2]. Работа примечательна тем, что авторы довольно чётко и открыто обозначают сформировавшееся концептуально-идеологическое сообщество, его представителей и основных спонсоров, представляя их как своих идейных противников и называя «Квинси-коалицией».

«Институт Квинси за ответственное государство» (The Quincy Institute for Responsible Statecraft[3]) был создан в 2019 г. как собрание единомышленников и представителей разных идеологических направлений, объединённых общими ценностями, идеей «ответственного государственного управления», неприятия военного вмешательства США во внутренние дела других стран и регионов, критикой участия в бесконечных военных операциях и кампаниях. Институт назван в честь государственного деятеля, дипломата, президента в 1825–1829 гг. Джона Квинси Адамса. Его возглавил известный американский учёный, профессор Бостонского университета Эндрю Басевич.

«Квинси-коалиация» представляет собой альянс либертарианцев, реалистов и антиимпериалистов, левых либералов, которые, хотя их сложно представить союзниками в мирное время, объединились вокруг общей идейной программы: критика американских военных интервенций, предотвращение новой войны, наподобие иракской, ограничение военного вмешательства в конфликты за рубежом. В экспертно-академической среде наиболее яркими представителями идейной повестки, продвигаемой институтом, являются политолог-неореалист Стивен Уолт, автор концепций «оффшорного балансирования» и «баланса угроз» Джон Миршаймер, специалист по вопросам безопасности, профессор Бирмингемского университета Патрик Портер, историк, политолог, ведущий сотрудник Центра Карнеги Стивен Вертхейм (сооснователь Института Квинси), профессор Йельского университета Самьюэль Мойн, политолог и профессор международных отношений Гордон Адамс, бывший вице-президент программы по безопасности и внешней политике Института Катона Кристофер Пребле, ведущий сотрудник Института Катона Тед Карпентер и другие.

Институт выступает против излишней милитаризации американской внешней политики, критикует чрезмерный военно-силовой компонент при реализации американских национальных интересов и призывает к ограничениям, сдержанности и ответственному поведению в мировой политике. Айкенберри и Додни как сторонники парадигмы либерального интернационализма полагают, что «Квинси-коалиция» подрывает американский либеральный проект, отрицает значимость правил, норм и институтов для США и отказывается от союзников по всему миру. По мнению авторов, последователи сдержанности и ограничений во внешней политике США стали влиятельным голосом только потому, что пользуются поддержкой известных филантропов. Среди спонсоров-филантропов на сайте указывается Фонд Чарльза Коча, известный своей грантовой поддержкой образовательных программ в университетах и аналитических центров либертарианской направленности (например, Институт Катона – Cato Institute). С 2015 г. на просветительские цели Фонд потратил около 25 млн долларов, в 2019 г. Институт Квинси получил 460 тысяч долларов[4]. Другим крупным спонсором Института является Фонд «Открытое общество» инвестора и финансиста Джорджа Сороса, идеологически близкого к либералам и критикующего политику «бесконечных войн», в которых погрязла американская нация. Среди спонсоров также значатся Фонд Рокфеллера, предприниматель и венчурный капиталист Майк Зэк, Фонд Карнеги и другие.

Поддержка крупными спонсорами идеологических проектов, в данном случае направленных против либеральных интернационалистов, подтверждает их стремление бросить вызов доминирующей элитной группе, либерально-глобалистской по взглядам, так называемой “Blob”[5]. Задача – на волне начавшейся трансформации идейно-политических настроений в обществе и появления изоляционистских тенденций добиться укрепления позиций контрэлиты, выступающей с критикой либерального глобального проекта доминирования, активного применения военной силы во внешней политике и призывающей к ответственному и сдержанному подходу при реализации американских национальных интересов. Свою цель они видят в выработке альтернативного подхода в отношении внешней политики США, который может стать востребованным в условиях распада консенсуса в рядах политического истеблишмента по отдельным вопросам повестки дня с последующей ротацией и заменой элитных группировок.

В своей статье либералы Айкенберри и Додни утверждают, что приход к власти Дональда Трампа стал моментом торжества идей сторонников ограничений и сдержанности, так как его политика была «реализацией фундаментальных идейных принципов “Квинси-коалиции”»[6]. Авторы приходят к заключению, что сообщество единомышленников, образовавшееся вокруг Института Квинси, угрожает национальным интересам, так как кардинальным образом враждебна американским идеалам и ценностям, а их внешнеполитическая повестка является «устаревшей». Авторы чётко связывают коалицию с Трампом, нынешнего же президента Джо Байдена относят к либеральным институционалистам, так как он проявляет сдержанность и осторожность при проведении внешнеполитического курса, но стремится к сохранению либерально-демократических целей и ценностей.

Таким образом, либеральные интернационалисты предлагают путь укрепления современного либерализма, утвердившегося с начала XX века и доказавшего, по их мнению, преимущества в деле достижения основных внешнеполитических целей и воплощения идеалов и принципов американской нации. Современные либералы убеждены, что успех США на протяжении XX века был основан на «сочетании власти, либерально-демократических идей и либерально-институционалистских проектов»[7].

Статья вызвала крайнее возбуждение и множество возражений среди оппонентов – тех, кто скептически относится к либерально-институциональному проекту глобального лидерства США.

Итак, сторонники концепции сдержанности:

не против институтов и правил, но выражают обеспокоенность возможной властью, которой наделены организации, над действиями и политикой великих держав;

не против либеральных идей, но против распространения ценностей и норм посредством силы, так называемых «либеральных крестовых походов»; против внешнеполитических практик по переформатированию других обществ в соответствии с либеральным идеалом; перенесения и инкорпорирования политических и социальных моделей организации власти, «социальной инженерии» (как в Ираке и Афганистане);

не отрицают необходимости коллективных действий, не приуменьшают последствия взаимозависимости и значение глобальных проблем; уделяют достаточное внимание проблеме изменения климата и контроля над вооружениями;

не предлагают США изолироваться от остального мира, но настаивают на избирательном подходе при планировании внешнеполитических действий;

не поддерживают и не ассоциируют себя с Трампом, который не отказался от гегемонистских устремлений в принципе, хотя отверг либеральный аспект гегемонии.

В ответной статье директор Института Квинси Эндрю Басевич и профессор Нью-Йоркского университета Раджан Менон подчеркивают, что сторонники сдержанности – не пацифисты или изоляционисты, как это может показаться. Они выделяют сердцевину дебатов следующим образом: «сторонники сдержанности понимают, что существуют реальные (не мнимые) угрозы национальной безопасности, которые требуют применения силы. Что действительно заслуживает обсуждения, так это не сама возможность использования силы как инструмента внешней политики, а цели её применения»[8]. Авторы статьи обозначают комплекс идей сдерживания американской неограниченной власти как «концепцию государственного управления, бросающую вызов принципам, определяющим внешнюю политику США на протяжении десятилетий».

Ответная заметка также была опубликована на платформе «Ответственное государственное управление», принадлежащей Институту Квинси, под авторством приглашённого сотрудника Института, ведущего эксперта аналитического центра при Университете Техаса Саранга Шидора. Он утверждает, что политика «либерального первенства», которую поддерживал американский внешнеполитический истеблишмент, ответственна за кризисы современного мирового порядка. Кроме того, ставит в упрёк либералам их предвзятость и тенденциозность, игнорирование проблем демократии в странах Глобального Юга. Он отмечает, что либеральный проект крайне ограничен в пределах атлантического мира. Шидор заключает, что либеральное первенство – это «устаревший подход, особенно в период глобальной неопределённости, возрастающей полицентричности и планетарных кризисов»[9].

Наиболее оживлённое обсуждение статьи разразилось в твиттере. Неореалист Уолт назвал статью «криком отчаяния» и выражением разочарования двух сторонников либерального проекта, который потерпел крах в период после холодной войны. Уолт не скупится на хлёсткие замечания: статья «…тенденциозная, плохо исследованная и наполнена искажениями» (твит от 5 августа 2021 г.). Он пишет, что «они решили перенести вину на тех, кто скептически относится не к либерализму как таковому, но к идее распространения либеральных ценностей в стремлении переделать другие общества». Если бы США не тратили огромные ресурсы на нациестроительство и участие в региональных конфликтах, считает Уолт, глобальные проблемы (например, изменение климата) решались бы более эффективно, к чему и призывают сторонники концепции сдержанности. Более того, в своей статье Айкенберри и Додни всячески пытаются избежать упоминания о проблемных для либералов вопросах: поддержка авторитарных режимов, провал политики «вовлечения» Китая, несостоятельность подхода в отношении иранской ядерной проблемы.

Известный своей высокой публикационной активностью в твиттере по теме теории международных отношений, доцент Университета Чикаго Пол Поаст отмечает, что «школа сторонников сдержанности хотела бы «ограничить» неоимпериалистские тенденции» во внешней политике США. Он считает, что нынешняя дискуссия идёт между глобалистами, которые полагают, что Америка – исключительная незаменимая страна, и теми, кто склонен полагать, что США – это «обычная» страна.

Однако история формирования американской нации, государства и общества подтверждает «необычность» страны, которая на экзистенциальном уровне усвоила идеи мессианства, незаменимости и исключительности. Даже сторонники концепции сдержанности не отрицают идею лидерского положения в мире, они лишь выступают за осторожное и ответственное внешнеполитическое поведение, которое бы учитывало разумные ограничения и сдерживающие факторы при реализации национальных интересов. Применять военную силу только тогда, когда это реально угрожает существованию и выживанию государства; вступать только в те военные конфликты и кампании, которые могут укрепить международно-политические позиции, но не ослабить и истощить ресурсы; поддерживать только те институты и договоры, которые не ограничивают свободу действий государства и не накладывают невыгодные обязательства; не вмешиваться во внутренние дела других государств и обществ в попытке насадить свои идеалы и ценности.

Джон Айкенберри и Дэниэл Додни утверждают, что «Коалиция Квинси» движима больше общими врагами и угрозами, нежели общими идеями политического порядка и принципами организации общества. Однако, вполне вероятно, что это идейное сообщество только начинает формироваться и консолидировать свою программу, базовые принципы и положения. И критическая статья в “Survival” только придаст этому процессу оформления нового идейно-политического течения дополнительный импульс.

СНОСКИ

[1] Deudney D., John Ikenberry G. Misplaced Restraint: The Quincy Coalition Versus Liberal Internationalism // Survival. 2021. №. 4. С. 7-32.

[2] Deudney D., John Ikenberry G. Misplaced Restraint: The Quincy Coalition Versus Liberal Internationalism // Survival. 2021. №. 4. С. 9.

[3] The Quincy Institute for Responsible Statecraft. URL: https://quincyinst.org/ (дата обращения: 4.01.2022).

[4] Gage B. The Koch Foundation is Trying to Reshape Foreign Policy. With Liberal Allies // The New York Times, 2019. URL: https://www.nytimes.com/interactive/2019/09/10/magazine/charles-koch-foundation-education.html (дата обращения: 25.08.2021).

[5] Blob – термин, предложенный заместителем советника президента США по национальной безопасности Беном Роудсом (Ben Rhodes) при администрации Барака Обамы для обозначения тех членов внешнеполитического истеблишмента, которые были либеральными интернационалистами и поддерживали иракскую войну. См. Samuels D. The Aspiring Novelist Who Became Obama’s Foreign-Policy Guru // The New York Times, 2016. URL: https://www.nytimes.com/2016/05/08/magazine/the-aspiring-novelist-who-became-obamas-foreign-policy-guru.html (дата обращения: 25.08.2021).

[6] Deudney D., John Ikenberry G. Misplaced Restraint: The Quincy Coalition Versus Liberal Internationalism // Survival. 2021. №. 4. С. 10.

[7] Deudney D., John Ikenberry G. Misplaced Restraint: The Quincy Coalition Versus Liberal Internationalism // Survival. 2021. №. 4. С. 25.

[8] Bacevich A., Menon R. U.S. Foreign Policy Restraint – What It Is, What It’s not // National Interest, 2021. URL: https://nationalinterest.org/feature/us-foreign-policy-restraint%E2%80%94what-it-what-its-not-191370 (дата обращения: 26.08.2021).

[9] Shidore S. Calling. Liberal Internationalism. What It Is: American Privacy // Responsible Statecraft, 2021. URL: https://responsiblestatecraft.org/2021/08/04/calling-liberal-internationalism-what-it-is-american-primacy/ (дата обращения: 26.08.2021).

США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 8 января 2022 > № 4313846 Алла Левченко

Ещё год в поисках «нормальности»

МАКСИМ СУЧКОВ

Директор Института международных исследований МГИМО МИД России, директор Центра перспективных американских исследований ИМИ МГИМО МИД России.

То, что казалось «безумием» Трампа год назад, сегодня стало «принципиальным прагматизмом» Байдена. Но пытаться вернуть для себя «уютное вчера» – менее эффективная стратегия, чем создавать «комфортное завтра». Хотя, возможно, именно по ней ностальгируют многие граждане и часть американской элиты.

В январе 2021 г. США переживали не лучшие времена. Рейтинг одобрения работы уходящего президента составлял 34 процента. Заболеваемость коронавирусом в целом начала снижаться, но число смертельных исходов всё ещё пугало. Отношения с двумя крупнейшими державами – Китаем и Россией – оставались напряжёнными, а европейские и азиатские союзники были дезориентированы характером американской политики и намерениями заокеанского лидера. Во внутренней политике демократы и республиканцы по многим вопросам не могли договориться друг с другом и внутри своих партий. Социально-политическая поляризация общества достигла апогея 6 января, когда протестующие, несогласные с результатами выборов нового президента, вторглись в Конгресс – тот инцидент унёс жизни пяти человек и пошатнул пестуемый десятилетиями образ Америки как маяка демократии.

Если бы можно было не следить за происходящим в Соединённых Штатах на протяжении года, а вернуться к этой стране в декабре, могло бы сложиться впечатление, что вообще ничего не изменилось, по крайней мере в лучшую сторону. Рейтинг одобрения уже нового президента на отметке 36 процентов. Конфронтация с Пекином и Москвой углубилась, а союзники по-прежнему дезориентированы. Из-за нового штамма число заболевших коронавирусом по стране увеличивается. Партии едва могут договориться – как между собой, так и внутри самих себя – по ключевым вопросам внутренней политики. Общество всё также расколото, а минимум треть страны уверена, что победу на выборах у их кандидата всё же украли.

Разумеется, на отрезке с января по декабрь произошло немало событий, но главное из этого – мало кто теперь ждёт возвращения к «нормальности». Именно в этом была главная надежда тех, кто хотел ухода Трампа больше, чем победы Байдена. Четыре года главные СМИ и «говорящие головы» Америки убеждали граждан, что избрание Трампа – недоразумение, что этот период нужно «переждать», а ещё лучше пытаться приблизить конец его президентства через импичмент(ы).

Избирательная кампания и первый год президентства Байдена наглядно продемонстрировали, что проблемы страны глубже, и это и есть «новая нормальность». Стадия принятия этого ещё не наступила, но разные слои американского общества и политики находятся кто на стадии торга, кто – депрессии.

Виноват ли в сложившейся ситуации сам Байден? Сторонники и противники президента наверняка найдут достаточно убедительные аргументы каждый в пользу своей позиции. Но первый год его правления выявил как минимум три особенности, которые будут определять характер американской политики в период очередного поиска страной «себя» в мире.

Первая – Трамп оказался не аберрацией, а вариантом нормы. Более внимательные наблюдатели уже давно сделали этот вывод, но Байден закрепил это восприятие, продолжив взятый Трампом курс по ряду направлений, особенно во внешней политике. Риторика об укреплении демократии и продвижении «универсальных прав человека» и заверения в приверженности союзам фактически камуфлируют всё тот же трамповский меркантилизм и ориентацию на собственные интересы. Бессмысленно отступать от таких политик, особенно когда они работают на интерес страны и пользуются поддержкой населения.

То, что казалось «безумием» Трампа – стало «принципиальным прагматизмом» Байдена.

Там же, где Байден принимал отличные от Трампа решения, их драйверами были значимые для демократов интересы конкурирующих бизнес-элит и электоральные факторы. Всё это «нормальная» политика, а не демонстрация «большей адекватности» и забота о нации, как её пытаются представить лояльные демократам медиа.

Вторая – Трампу каким-то образом удавалось делать неправильные вещи, но получать при этом действенный результат. Деятельность Байдена нередко складывается по обратному принципу: делать правильные вещи, но получать результат обратный ожиданиям. Уход из далёкой страны, где США потратили миллиарды долларов, и где погибли сотни тысяч солдат и гражданских – в интересах Америки. Но из-за организации самого процесса, неадекватного просчёта последствий и отсутствия плана действий «на следующий день», уход из Афганистана стал не самой светлой страницей современной американской истории. Принятые администрацией меры по поддержке населения в период пандемии действительно помогли многим рядовым американцам, но способствовали разгону инфляции и повышению цен. В этой же категории миграционная политика, отношения с Россией, саммит демократий и многие другие темы.

Третья – пытаться вернуть для себя «уютное вчера» – менее эффективная стратегия, чем создавать «комфортное завтра». «Возвращение к нормальности» – популярный сюжет в американской политике. Именно под этим лозунгом в 1920 г. в Белый дом пришёл Уоррен Хардинг. Тогда Америка пыталась оправиться от последствий Первой мировой войны и пандемии «испанского гриппа», и республиканец Хардинг казался более умелым проводником в этой миссии, чем его демократический оппонент Джеймс Кокс, которого поддерживал к тому времени уже непопулярный президент Вудро Вильсон. Сделать это Хардингу так и не удалось – президент скончался от обширного инфаркта после двух лет правления. Потребовалась три составляющие: Великая депрессия, ещё одна мировая война и равновеликий противник на мировой арене, чтобы Америка создала для себя новую «нормальность» – быть глобальной супердержавой. Прошло почти полвека – главный противник исчез с карты мира, и Соединённые Штаты оказалась в ещё более комфортной для себя «нормальности» – «однополярной великодержавности». Возможно, именно по ней ностальгируют многие граждане и часть американской элиты и именно её они стремятся вернуть. Однако похоже, что некоторые члены этой администрации, всё же, интуитивно понимают бесперспективность такого мышления. Нащупать правильный подход к выстраиванию новой «нормальности» пока не получается, но движение в этом направлении идёт. Сильный главный противник у Америки уже есть – это Китай. Ситуация внутри США ещё не депрессивная, но достаточно кризисная. Остаётся надеяться, что в этот раз обретение новой «нормальности» обойдётся без третьего компонента.

США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 6 января 2022 > № 4313848 Максим Сучков

Дэвид Файф: В 2022 году странам ОПЕК+ может потребоваться еще большая сплоченность

В наступившем году базовый сценарий цен на нефть предполагает коридор в $70-75 за баррель Brent, во многом благодаря сохранению осторожной политики альянса ОПЕК+, считает главный экономист независимого ценового агентства Argus Дэвид Файф.

Однако для того, чтобы избежать резких ценовых скачков в дальнейшем, по-прежнему необходимо решительное преодоление спада инвестиций в мировой нефтяной отрасли.

— Одним из наиболее принципиальных вопросов мирового рынка нефти в 2021 году была обоснованность темпов восстановления добычи группой ОПЕК+. По мере роста цен ее действия вызывали все большее беспокойство у стран, для которых невыгодна высокая стоимость нефти, вплоть до того, что лично Джо Байден призывал ОПЕК+ увеличить добычу сверх плана — впрочем, безуспешно. Достаточны ли, по вашему мнению, были объемы наращивания добычи ОПЕК+ (по 400 тысяч баррелей в сутки в последние месяцы года) для балансирования спроса и предложения на рынке?

— Если использовать в качестве индикатора запасы нефтеперерабатывающих предприятий ОЭСР, то на конец сентября они были примерно на 205 млн баррелей ниже среднего показателя за 2015–2019 годы. Мы с уверенностью полагаем, что возвращение на рынок нефти ОПЕК+ приведет к тому, что рыночный баланс будет неуклонно двигаться к профициту. Действительно, уже в октябре основные запасы нефти ОЭСР, вероятно, выросли примерно на 10 млн баррелей — это первый случай роста начиная с мая. В 2022 году это станет проблемой для производителей ОПЕК+ — потенциально им придется снова сдерживать предложение на рынке, поскольку в следующем году рост спроса в годовом выражении замедлится до 3,2 млн баррелей в сутки.

При этом борьбу за место на рынке будут вести нефть из стран вне ОПЕК, где увеличение добычи в 2020–2021 годах было отложено, и возобновление иранского экспорта.

Одним словом, мы считаем, что в 2022 году на рынке существует риск возобновления профицита, и это потребует от ОПЕК+ восстановления ограничений на добычу.

— Как вы считаете, долго ли продержится тот консенсус среди участников ОПЕК+, который сложился к концу 2021 года, когда решения о наращивании добычи принимались быстро и без видимых противоречий?

— Из-за потенциального сдвига в динамике рынка в 2022 году, о котором я уже сказал, производители ОПЕК+ могут не захотеть резко ослабить сокращение своей добычи в ближайшие месяцы. На деле некоторые страны ОПЕК+, особенно в Западной Африке, уже испытывают сложности с увеличением предложения даже в соответствии с запланированным графиком. Между тем Саудовская Аравия и другие нефтедобывающие страны Персидского залива, которые обладают свободными производственными мощностями, могут поостеречься увеличивать свою долю рынка за счет других. Этот момент важен, учитывая то, что в 2022 году в рядах ОПЕК+, вероятно, потребуется усиление сплоченности. По этой причине мы считаем, что нынешней зимой ОПЕК+ может придерживаться утвержденного графика наращивания добычи, несмотря на призывы стран-потребителей к ускорению роста предложения.

— Можно ли ожидать, что США в ближайшие месяцы вновь существенно увеличат сланцевую добычу, что приведет к снижению цен, или же эта возможность заблокирована из-за экологической политики администрации Байдена?

— Основное препятствие на пути увеличения добычи сланцевой нефти в США в краткосрочной и среднесрочной перспективе связано в большей степени с желанием компаний вернуть средства своим акционерам, а не с экологическим регулированием. Ранее кредиторы сланцевых компаний были нацелены на рост объемов добычи за счет свободного денежного потока. Теперь же они просят независимых производителей проявлять большую финансовую дисциплину, а это сдерживает расходы на разведку и восстановление добычи, несмотря на то, что сейчас цены на нефть WTI составляют около $80 за баррель.

Тем не менее мы считаем, что предложение снова начнет расти с середины 2022 года, при этом совокупное увеличение предложения нефти в США в следующем году составит в среднем около 600 тысяч баррелей в сутки после двух лет спада подряд.

В среднесрочной перспективе расходы на разведку и добычу в сланцевом секторе снова вырастут. Однако совокупность таких факторов, как консолидация сектора, постоянные усилия по поддержанию финансовой дисциплины и предельное ужесточение экологического регулирования, вероятно, ограничит рост предложения в США в течение следующих пяти лет до уровня около 0,5 млн баррелей в сутки. Напомню, в 2017-19 годах прирост превышал миллион баррелей в сутки.

— Какой сценарий цен на нефть на 2022 году вы рассматриваете как основной? Насколько реалистичны прогнозы по поводу стоимости нефти в $120 за баррель уже в ближайшие месяцы?

— Конечно, никогда не стоит полностью сбрасывать со счетов возможность ценовых скачков в любой момент. Например, могут произойти сюрпризы со стороны предложения в глобальном балансе, из-за которых состоится временный подъем цен. Так что мы не исключаем возможность того, что в следующем году цены превысят $100 за баррель, даже несмотря на то, что такой исход пока выглядит маловероятным.

Текущий прогноз Argus Consulting на 2022 год предполагает, что начиная со второго квартала произойдет снижение стоимости Brent, в среднем по следующему году цена составит $70-75 за баррель.

— Еще одна активно обсуждавшаяся в 2021 году тема — недостаточность инвестиций в разведку новых месторождений нефти под воздействием нарастающей во многих странах кампании по борьбе с изменениями климата. Можно ли ожидать, что риски дальнейшего роста цен на нефть перевесят и в следующем году — вопреки сопротивлению борцов с глобальным потеплением — капитальные затраты все же начнут увеличиваться?

— В 2020 году инвестиции в разведку и добычу нефти в глобальном масштабе снизились на 35-40%, а в 2021 году их восстановление ограничилось динамикой примерно в 10%. Каждый год существующие производственные мощности теряют 3-4 млн баррелей в сутки из-за спада добычи на зрелых коллекторах. Поэтому даже при сценарии замедления роста спроса на нефть ежегодно требуются значительные новые инвестиции, чтобы помочь компенсировать это снижение. Хотя в 2022 году рост капитальных затрат может оказаться таким же, как и в 2021 году, потребуется ускорение инвестиций, чтобы избежать дефицита предложения и разрушительных для экономики скачков цен после середины десятилетия, даже если к тому времени рост мирового спроса на нефть стабилизируется.

Великобритания. США. ОПЕК > Нефть, газ, уголь. Внешэкономсвязи, политика. Экология > oilcapital.ru, 6 января 2022 > № 3953866 Дэвид Файф

Вашингтон готовится не к той войне

ХЭЛ БРЭНДС

Заслуженный профессор мировой политики в Университете Джона Хопкинса, стипендиат Генри Киссинджера, и старший научный сотрудник в Американском институте предпринимательства; автор книги The Twilight Struggle: What the Cold War Teaches Us About Great-Power Rivalry Today («Сумеречная борьба: что мы можем узнать сегодня о соперничестве между великими державами из времён холодной войны»).

МАЙКЛ БЕКЛИ

Доцент политологии в Университете Тафта, приглашённый исследователь Американского института предпринимательства.

Соединённые Штаты серьёзно относятся к угрозе войны с Китаем. Министерство обороны США назвало Китай своим главным противником, гражданские лидеры дали указание военным разработать заслуживающие доверия планы защиты Тайваня, а президент Джо Байден решительно намекнул, что Америка не допустит завоевания этой островной демократии. Однако Вашингтон, возможно, готовится не к той войне.

Специалисты по планированию обороны, похоже, считают, что смогут победить в непродолжительном вооружённом конфликте в Тайваньском проливе, просто отразив вторжение Китая. Со своей стороны, китайские лидеры, вероятно, планируют нанести быстрые, парализующие удары, которые сломят сопротивление Тайваня и поставят Соединённые Штаты перед свершившимся фактом.

Обе стороны предпочли бы маленькую блистательную войну в западной акватории Тихого океана, но это не та война, которую они могут получить.

Война за Тайвань, скорее всего, будет долгой, а не короткой, региональной, а не локальной, и её гораздо легче начать, чем закончить. Она будет расширяться и обостряться, поскольку обе страны станут искать пути к победе в вооружённом конфликте, который ни одна из сторон не может позволить себе проиграть. Такая война создала бы серьёзные дилеммы для миротворчества и была бы сопряжена с высоким риском перерастания в ядерное противостояние. Если Вашингтон не будет готовиться к ведению, а затем и к завершению затяжного конфликта уже сейчас, он может столкнуться с катастрофой после первых выстрелов.

Надвигающаяся схватка

Американо-китайская война за Тайвань начнётся с резкого удара. Военная доктрина Китая подчёркивает важность скоординированных операций, призванных «парализовать противника одним ударом». В самом тревожном сценарии Пекин предпримет внезапную ракетную атаку, чтобы не только уничтожить оборонительные редуты острова, но и парализовать военно-морские и военно-воздушные силы, которые американцы сосредоточили на нескольких крупных базах в западной акватории Тихого океана. Одновременные кибератаки и противоспутниковые операции КНР посеют хаос и помешают любому эффективному ответу со стороны США или Тайваня. А Народно-освободительная армия Китая (НОАК), воспользовавшись появившейся возможностью, начнёт десантное наступление с моря и воздуха, чтобы подавить сопротивление Тайваня. К тому времени, когда Соединённые Штаты будут готовы вступить в сражение, война уже фактически завершится.

Поэтому военное планирование Пентагона всё больше нацелено на предотвращение этого сценария путём укрепления и рассредоточения военного присутствия в Азии, поощрения Тайваня к созданию асимметричных возможностей для нанесения серьёзного урона атакующим китайским подразделениям, развития способности ослабить наступательные возможности НОАК и потопления кораблей, используемых для вторжения. Это планирование опирается на критически важное предположение, что первые недели, если не дни, боевых действий определят, сохранится ли свободный Тайвань.

Однако, что бы ни случилось в самом начале, конфликт почти наверняка не закончится быстро. Большинство войн великих держав со времён промышленной революции длились дольше, чем ожидалось, потому что у современных государств есть ресурсы для ведения боевых действий, даже если они несут большие потери. Более того, в гегемонистских войнах – столкновениях за господство между сильнейшими государствами мира – ставки высоки, и цена поражения может казаться непомерной. В XIX и XX веках войны между ведущими державами – Наполеоновские войны, Крымская война, мировые войны – были затяжными. Американо-китайская война, скорее всего, будет развиваться по такому же сценарию.

Если США удастся отбить нападение китайцев на Тайвань, Пекин просто так не сдастся. Начало войны за Тайвань может стать непрекращающейся авантюрой, поскольку признание поражения поставит под сомнение легитимность режима и власть президента Си Цзиньпина. Это также сделает КНР более уязвимым для врагов и разрушит его мечты о первенстве в регионе. Продолжение тяжёлой войны с Соединёнными Штатами было бы неприятной перспективой, но ещё хуже – прекращение борьбы в тот момент, когда Китай окажется в невыгодном для себя положении.

Вашингтон также будет склонен продолжать войну, если не добьётся моментального успеха. Как и Пекин, он будет рассматривать схватку за Тайвань в качестве борьбы за региональное господство. Тот факт, что такая война, возможно, начнётся с ракетной атаки на американские базы в стиле Пёрл-Харбора, ещё больше затруднит принятие поражения возмущённой американской общественностью и лидерами США. Даже если Соединённым Штатам не удастся предотвратить захват Тайваня китайскими войсками, они не смогут легко выйти из войны. Прекращение конфликта без предварительного нанесения серьёзного ущерба китайской воздушной и морской мощи в Азии сильно ослабило бы репутацию Вашингтона, а также его способность защитить остающихся в регионе союзников.

Кроме того, у обеих сторон сохранится потенциал для продолжения боевых действий. Соединённые Штаты могли бы перебросить корабли, самолёты и подводные лодки с других театров военных действий и использовать тихоокеанское командование за пределами первой островной цепи, тянущейся от Японии на севере до Тайваня и Филиппин на юге, для постоянных атак на китайские вооружённые силы. Со своей стороны, Китай мог бы направить уцелевшие воздушные, морские и ракетные силы для второго и третьего нападения на Тайвань и привести в боевую готовность морскую милицию, состоящую из судов береговой охраны и рыболовецких судов. И США, и КНР выйдут из этих первых столкновений окровавленными, но не измотанными, что увеличит вероятность долгой и страшной войны.

Больше, дольше, беспорядочнее

Когда войны между великими державами затягиваются, конфликты становятся более масштабными, беспорядочными и трудноразрешимыми. Любое военное противостояние между, скорее всего, заставит мобилизовать обе экономики для ведения войны. После первых залпов обе стороны поспешат заменить боеприпасы, корабли, подводные лодки и самолёты, потерянные в первые дни боевых действий. Эта гонка приведёт к перенапряжению промышленных баз, потребует переориентации экономик, националистических призывов или принудительной мобилизации населения для поддержки долгого противостояния.

Длительные войны также обостряются по мере того, как воюющие стороны ищут новые источники влияния. Они открывают новые фронты и втягивают в военные действия новых союзников. Они расширяют диапазон мишеней и меньше беспокоятся о жертвах среди мирного населения. Иногда они явно нацеливаются на гражданское население, бомбардируя города или торпедируя гражданские суда. Они также используют морские блокады, санкции и эмбарго, чтобы заставить врага капитулировать. Если Китай и США обрушат друг на друга почти все имеющиеся в их распоряжении средства, локальная война перерастёт в противостояние широкой общественности разных стран и охватит множество регионов.

Большие войны требуют грандиозных целей. Чем больше жертв требуется для победы, тем более проработанным и качественным должно быть итоговое мирное соглашение для оправдания этих жертв.

То, что начнётся как кампания США по защите Тайваня, легко перерастёт в попытку сделать Китай неспособным к новой агрессии за счёт полного уничтожения его наступательной военной мощи.

И наоборот, по мере того как Соединённые Штаты будут наносить Китаю всё больший ущерб, военные цели Пекина расширятся от завоевания Тайваня до полного вытеснения Вашингтона из западной акватории Тихого океана.

Всё это усложнит процесс достижения мира. Расширение военных целей сужает дипломатическое пространство для урегулирования и приводит к жестокому кровопролитию, которое подпитывает ненависть и недоверие. Даже если американские и китайские лидеры устанут от войны, им будет трудно достичь взаимоприемлемого мира.

Ядерная война

Война между Китаем и США будет отличаться от предыдущих гегемонистских войн в одном фундаментальном отношении: у обеих сторон имеется ядерное оружие. Это означает сильную демотивацию тотальной эскалации, но также, как ни парадоксально, способно усугубить опасности, присущие длительной войне.

Поначалу обе стороны станут чувствовать себя свободно, расстреливая обычные арсеналы и считая, что ядерные арсеналы защитят их от сокрушительного удара возмездия. Учёные называют это «парадоксом стабильности-нестабильности», когда слепая вера в ядерное сдерживание рискует привести к развязыванию масштабной войны с применением обычных вооружений. В китайских военных трудах часто говорится, что НОАК могла бы уничтожить американские базы и авианосцы в Восточной Азии, в то время как ядерный арсенал Китая будет сдерживать атаки США на материковую часть КНР. С другой стороны, некоторые американские стратеги призывают наносить удары по базам материковой части Китая в самом начале конфликта, полагая, что ядерное превосходство Америки удержит Китай от ответных действий. Ядерное оружие не только не предотвратит большую войну, но может стать её катализатором.

Как только начнётся война, есть три пути её эскалации в ядерное противостояние. Сторона, терпящая поражение, может применить тактическое ядерное оружие – боеголовки малой мощности, которые способны уничтожить конкретные военные цели, не уничтожая гражданские объекты другой стороны, чтобы переломить ситуацию. Именно так Пентагон планировал остановить советское вторжение в Центральную Европу во время холодной войны. И именно так Северная Корея, Пакистан и Россия могли бы поступить, если бы проигрывали в войне сегодня. Если КНР удастся блокировать обычные силы США в Восточной Азии, Соединённым Штатам придётся решать, стоит ли спасать Тайвань, используя тактическое ядерное оружие против китайских портов, аэродромов или боевых кораблей. Это не фантазия: американские военные уже разрабатывают крылатые ракеты с ядерной головкой, запускаемые с подводных лодок, которые могли бы быть использованы для этих целей.

Китай также мог бы использовать ядерное оружие, чтобы вырвать победу из «челюстей» неминуемого поражения. НОАК приступила к беспрецедентному расширению ядерного арсенала, и офицеры НОАК писали, что Китай может применить ядерное оружие, если обычная война будет угрожать выживанию его правительства или сохранению ядерного арсенала, а это почти наверняка произойдёт, если Пекин проиграет войну за Тайвань. Возможно, неофициальные заявления – блеф. Однако нетрудно представить себе, что, если Китай столкнется с перспективой унизительного поражения, он может нанести ядерный удар (возможно, по огромной военной базе США на Гуаме или рядом с ней), чтобы вернуть себе тактическую инициативу или заставить Вашингтон прекратить огонь и заключить перемирие.

По мере затягивания конфликта любая из сторон также может прибегнуть к абсолютному оружию в качестве последнего прибежища, чтобы положить конец изнурительной войне на истощение. Во время войны в Корее американские лидеры неоднократно рассматривали возможность сбросить ядерные бомбы на Китай, чтобы заставить его согласиться на прекращение огня и перемирие. Сегодня у обеих стран есть вариант использовать ограниченные ядерные удары, чтобы заставить упрямого противника уступить. Стимулы для этого могут быть сильными, учитывая, что та сторона, которая первой нажмет на ядерный спусковой крючок, может получить значительное преимущество.

Последний путь к ядерной войне – непреднамеренная эскалация. Каждая из сторон, зная, что эскалация сопряжена с высоким риском, может попытаться ограничить ядерные возможности другой стороны. Например, Соединённые Штаты попытаются потопить китайские подводные лодки с баллистическими ракетами до того, как те скроются в глубоких водах за первой островной цепью. Однако такая атака может поставить Китай перед выбором «применить свои ядерные силы или полностью их лишиться», особенно если США также нанесут удар по китайским ракетам наземного базирования и системам связи, которые объединяют обычные и ядерные силы. При таком сценарии лидеры Китая могут скорее применить своё ядерное оружие, чем рисковать полностью потерять такую возможность.

Предотвращение Армагеддона

Нет простого способа подготовиться к длительной войне, ход и динамика которой по своей природе непредсказуемы. Однако Соединённые Штаты и их союзники могут сделать четыре вещи, чтобы не быть застигнутыми врасплох любым развитием событий – и, надеюсь, предотвратить худшее.

Во-первых, Вашингтон может выиграть гонку обновления и перезагрузки. Китай с гораздо меньшей вероятностью начнёт войну, если будет знать, что в случае затягивания конфликта будет уступать в вооружении. Поэтому Вашингтон и Тайбэй должны агрессивно накапливать боеприпасы. Для США критически важными активами являются ракеты, способные издалека потопить самые ценные корабли и самолёты Китая. Для Тайваня ключевое оружие – ракеты малой дальности, минометы, мины и ракетные установки, способные уничтожить боевые корабли вторжения. Обе страны также должны быть готовы производить новое оружие в военное время. Тайваньские заводы станут очевидными целями для китайских ракет, поэтому Соединённые Штаты должны задействовать промышленную мощь других союзников. Например, переоснастить судостроительный потенциал Японии для быстрого и масштабного производства простых ракетных барж.

Во-вторых, США и Тайвань могут продемонстрировать способность стойко держаться. В длительной войне Китай попытается задушить Тайвань блокадой, бомбардировками заставить его подчиниться или вывести из строя американские и тайваньские электро-, а также телекоммуникационные сети с помощью кибератак. Он в состоянии использовать обычные гиперзвуковые ракеты для атаки целей на территории США и наводнить Соединённые Штаты дезинформацией. Для противодействия таким мерам потребуются оборонительные приготовления, например – защита критически важных сетей, расширение сети убежищ для гражданского населения Тайваня и увеличение запасов топлива, продовольствия и медикаментов.

Для пресечения китайской кампании принуждения необходимо также пригрозить Пекину болезненным возмездием. Следовательно, третья задача – контролировать лестницу эскалации. Готовясь блокировать китайскую торговлю и отрезать Пекин от рынков и технологий в военное время, США и их союзники могут угрожать превратить затяжной конфликт в экономическую катастрофу для Китая. Готовясь потопить китайские военные суда в любой точке западной акватории Тихого океана и уничтожить китайскую военную инфраструктуру в других регионах, Вашингтон может поставить под угрозу военную модернизацию КНР, рассчитанную на целое поколение. А, разработав средства для нанесения ударов по китайским портам, аэродромам и армадам с помощью тактического ядерного оружия, Соединённые Штаты способны удержать Китай от начала ограниченных ядерных атак. Вашингтон должен поставить Пекин перед фундаментальным выбором и довести до сведения китайских лидеров: чем дольше длится война, тем более страшное опустошение и разруха ожидают Китай.

Поскольку контроль над эскалацией будет крайне важен, американцам понадобятся варианты действий, которые позволят им ужесточить наказание без обязательного наращивания насилия. Например, тонко продемонстрировав, что у них имеются кибервозможности для вывода из строя критической инфраструктуры и системы внутренней безопасности Китая, США могут пригрозить переносом военных действий на территорию Китая. Аналогичным образом, улучшая возможности по подавлению китайской противовоздушной обороны вблизи Тайваня с помощью кибератак, средств радиоэлектронного подавления и оружия направленной энергии, Соединенные Штаты получат большую свободу действий, ограничивая при этом объём материальных разрушений в материковом Китае.

Любые шаги в направлении эскалации рискуют усилить интенсивность конфликта. Таким образом, последняя подготовка, необходимая Вашингтону – разработка определения победы. Война между великими державами, обладающими ядерным оружием, не закончится сменой режима или оккупацией одной стороной конфликта столицы другой стороны. Она закончится компромиссом, достигнутым посредством переговоров. Самым простым урегулированием было бы возвращение к статус-кво: Китай прекращает нападать на Тайвань в обмен на обещание, что остров не станет добиваться официальной независимости и Соединённые Штаты её не поддержат. Чтобы подсластить горькую пилюлю, Вашингтон мог бы предложить вывести войска из Тайваня и Тайваньского пролива.

Си сможет сказать китайскому народу, что преподал урок врагам. США спасли бы демократию, занимающую стратегически важное положение. Возможно, это не самое приятное окончание столь ожесточённого конфликта. Но в длительной войне между великими державами защита жизненно важных интересов США при одновременном предотвращении Армагеддона – уже достаточно хороший исход.

Foreign Affairs

США. Китай > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 5 января 2022 > № 4313849 Хэл Брэндс, Майкл Бекли

Двадцать первый

ОЛЕГ МАКАРОВ

Руководитель компании ledorub.org. Сооснователь проекта «Ватфор».

Рассказать вам про двадцать первый год, дети?.. Да я ж вроде рассказывал… Или нет… Вот времена пошли – железо в голову засовывают, а склероз проклятущий лечить так и не умеют. Ну, будь по-вашему, слушайте.

Примерно тогда, кстати, я тут и оказался. Сам я вообще-то из параллельной вселенной. Сейчас они совсем разошлись, а тогда ещё соприкасались кое-где, и была одна забегаловка на границе миров. Одна дверь – в нашу вселенную, другая – в вашу. У вас тут, кстати, это прямо на земле, а там, откуда я родом – чуть подальше, за Юпитером, но место было модное, фотонные экспрессы туда ходили.

Внутри странно было: вот вы можете представить, чтобы за одним столиком, да Иван Жилин[1]… Это космолётчик у нас такой был. Навигатор. Выпускник Высшей школы космогации. И Джон Сильверхэнд[2]. Да-да, тот самый – будущая рок-звезда, бунтарь, террорист?

А ведь я их видел, вот прямо как вас сейчас. Потягивали виски и спорили о том, где вообще наши миры разошлись и как так случилось, что Там – вечное лето, солнце, люди смелые, ответственные… Рейсы к Плутону, десанты на Венеру… А Здесь – Сеть, вечный туман с дождём, подсвеченный цветным неоном, и люди… Ну какие есть люди. Люди-то мне тогда и глянулись, вернее, одна глянулась… Вот я тут и остался.

Ладно-ладно, не отвлекаюсь, давайте про двадцать первый… Если, кстати, Джонни спросить, он скажет, что ничем двадцать первый не отличался, только нейроимпланты пошустрее стали. Это он уже последние мозги пропил – не было, мне кажется, тогда никаких нейроимплантов. А что было?

Слышали, как в Сети сейчас ценятся русские военные программы? То, что «ледорубами» называют? Тогда они только-только стали появляться – до этого всё больше американские были. Вот представьте себе: в каждом утюге американский бэкдор стоит, на каждом втором компьютере американский вирус сидит, команды поджидает. Что значит – «какая из американских корпораций»? Страна, говорю, тогда такая была – Соединённые Штаты Америки – вот её спецслужбы этим и занимались[3].

Так вот, когда впервые выяснилось, что русские тоже не лыком шиты… Как там психологи говорят: отрицание, гнев, торг… Вот при президентах Обаме и Трампе – были отрицание и гнев. Я про тот период мало знаю, я тогда босой по вечерней росе удирал из школы к забору космодрома под Курском и мечтал спрятаться в грузовом отсеке корабля, идущего еженедельным рейсом с припасами для арканарской экспедиции… А уже при мне, когда я тут обосновался, как раз в двадцать первом году и начался великий торг. Нынче вас этим не удивишь, а тогда, чтобы президенты России и США встретились в Сети, да ещё и с видео, и битый час говорили о хакерах, – необычно было.

А предыстория там вот какая: в тот год деятельность кибервымогателей достигла совершенно неприличного размаха. Представьте себе: трубопроводный оператор, трубы лежат по всему восточному побережью – континентального размаха компания. И вдруг, в один прекрасный день, ничего не работает. На заправках километровые очереди. На работу никто не успевает. Топлива нигде нет. Национальная катастрофа! А это русские хакеры всё заблокировали и требуют выкуп в криптовалюте[4]. Сумасшедшую сумму по тем временам. Меня тоже тогда удивило, как это вообще получается: такая крупная компания, а сломалась, как будто вообще никаких планов по восстановлению после аварии не имела. А если бы там не хакеры, а цунами? Или, как в тридцать восьмом – метеорит? Впрочем, дело-то прошлое. В учебнике истории пишут: менеджмент компании не виноват, виноваты русские хакеры. Были в тот год вымогательства и поменьше, но тоже громкие.

Я с этими хакерами тогда тусовался. Ну, а с кем ещё можно тусоваться, если уж связался с Сильверхендом? У них даже такая сентенция была: «Кто работает по “ру”, к тем приходят поутру». Знаете, что это означает? Когда ты в России, можешь делать всё, что заблагорассудится, но только пока твоя жертва за пределами страны. Как только начинаешь ломать что-то у своих – жди стука в дверь. И не потому, что русские на весь мир злые, просто полиция у них так работала. Поэтому свою национальную принадлежность хакеры не очень-то и скрывали. Достаточно было квалифицированному специалисту глянуть на код вируса-вымогателя (их тогда ещё «ледорубами» не называли), а там и переменные по-русски и комментарии на русском… И главное, проверка стоит – не русский ли попался на крючок. Если в системе установлена русская клавиатура, всё – вирус не срабатывает. В общем, тут было сразу всё понятно.

Итак, Америке от этих вымогателей так больно стало, что переступили они через гнев к стадии торга и пошли к президенту России поговорить, как бы совместно с этими хакерами бороться. Русские, в общем-то, не против были, но при условии, что американцы тоже будут бороться с атакующими Россию хакерами на своей территории.

Это на нас тогда сразу отразилось – пришлось сворачиваться и удирать огородами, фигурально выражаясь. Мир был просто потрясён: русские хакеры взяли и прекратили свою деятельность. Кое-кто, конечно, пытался снова начать работать, но это ненадолго.

Выполнили ли американцы свою часть сделки? Вот же ты наглый… Больше всех требовал про двадцать первый рассказывать. А про двадцать второй мы с тобой не договаривались.

Я так скажу: если приложить достаточно усилий, атрибуция, сиречь выяснение, кто стоит за киберпреступлением, – дело практически безнадёжное. Сеть – она так устроена, что работать ты можешь откуда угодно, а вот эти признаки – названия переменных, тексты комментариев, при помощи специальных программ можно сделать вообще случайными. А ещё лучше перевести на корейский. В Корее тогда был товарищ Ким Чен Ын, а все хакеры были государственными, и воровали они тоже для государства. Украсть 80 миллионов долларов у центробанка Бангладеш[5] – каково, а?! В общем, этому самому Ыну было всё равно, что про него там думают, лишь бы боялись. Много тогда народу стало работать, подделываясь под корейцев.

Впрочем, американцы по привычке списывали всё на русских, что было немного обидно, ведь и корейцы среди тех, кого России приписывали, и китайцы, и даже филиппинцы.

Интересно, что подобная судьба тогда у многих договорённостей между Россией и США была. Американцы зачастую воспринимали себя слишком сильными, чтобы принимать на себя какие-то встречные обязательства. Лучше угрожать и заставлять.

Ладно, детки, не пора ли вам из Сети? Что ваши родители скажут, если узнают, что вы тут со старым сбрендившим конструктом[6] о политике разговариваете? Приходите через год, я вам, может, вспомню, что там за двадцать второй произошло. А там и до тридцать пятого доберёмся, когда жить в этом мире стало совсем весело.

СНОСКИ

[1] Иван Жилин – персонаж произведений из цикла «Полдень XXII век» Аркадия и Бориса Стругацких.

[2] Джонни Сильверхэнд – персонаж компьютерной игры Cyberpunk-2077, вышедшей в конце 2020 года. Обладает внешностью и голосом актёра Киану Ривза.

[3] Автор следует традиции киберпанка, в которой США – не существуют как единое государство. В отличие от Союза Советских Социалистических Республик.

[4] Речь идёт о компании Colonial Pipeline, подвергшейся атаке кибервымогателей в 2021 году.

[5] Это тоже реальная история, которая произошла в 2016 году.

[6] Конструкт – запись сознания человека, продолжающая самостоятельную жизнь в специальном программном эмуляторе мозга. Как несложно заметить, ошибки в программе (возможно, случившиеся при оцифровке сознания) влекут за собой болезни подобные человеческому склерозу. Автор не всегда помнит, что он всего-навсего программа. Ошибки при разработке программ – случайные или маскирующие бэкдор – это фундаментальная основа существования киберугроз.

США. Россия > СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 4 января 2022 > № 4313850 Олег Макаров

США требуют, чтобы народ перестал работать

Дмитрий Косырев

Сначала казалось, что очередная санкционная идея США всего лишь подвигнет жертву санкций, Китай, разобраться в ситуации и снова уличить американцев в позорном вранье. И это предсказуемо произошло, но разговор пошел дальше: о том, как использовать происходящее для модернизации еще одной отрасли китайской экономики. Хлопковой.

Речь о недавно подписанном президентом Джо Байденом "акте о предотвращении принудительного труда уйгуров" в китайском Синьцзяне. А поскольку обсуждение акта шло давно, несколько групп китайских исследователей спокойно работали месяцами, в том числе в самом регионе, и разбирались по части того, что в реальности происходит с хлопком и "принудительным трудом".

И вот один такой документ — его готовили специалисты из Цзинаньского университета в Гуанчжоу. Среди прочего там рассказывается, что ежегодный сбор хлопка, на котором не обойтись без помощи со всей округи, идет на основании подписанных с каждым сборщиком контрактов. Те (под контролем властей) жестко выполняются и служат традиционным и ожидаемым источником дохода в сельской местности. Но дополнительная часть истории в том, что ручной сбор вообще переходит в Синьцзяне в категорию экзотики, все стадии работы с хлопком все более механизируются, что при желании можно увидеть даже из Америки — спутник хлопкоуборочные комбайны отлично различает.

Как придумываются поводы для санкций против той или иной страны, России в том числе? Это делают диссиденты, в основном благополучно переселившиеся в те же США или Европу, люди, которым надо же как-то оправдывать свое существование. В случае с Синьцзяном они чаще всего связаны с джихадистским уйгурским подпольем, терроризировавшим в прошлые эпохи весь Китай. При этом такие люди делают явный расчет на то, что их аудитория и заказчики тяжело неграмотны и не догадаются разобраться, как все на самом деле.

"Принудительный" труд на сборе хлопка — тот самый случай. Любой, кто жил в советской Средней Азии, никогда не забудет массовый выезд "на хлопок" (в средней полосе России так же всех добровольно-принудительно слали "на картошку"). И многие ташкентцы из гуманитариев, возможно, размышляли: для того ли я защитил(а) диссертацию по поэтике Алишера Навои, чтобы все равно каждый год идти по рядам хлопчатника с головой, замотанной тряпкой от дикой жары.

Это — принудительный труд? А как насчет того, что в хлопковых регионах вот этот массовый сбор — образ жизни, сложившийся веками, и уклоняться от него просто немыслимо? Если какому-то европейцу или калифорнийцу это непонятно, то есть аналог: сбор винограда. Когда раз в год все бросают всё и двигаются на виноградники, туда же тянутся студенты, гастарбайтеры издалека. Это труд принудительный или еще какой-то? Механизированный же сбор тут попросту невозможен, приличного вина тогда не будет, да, кстати, и хлопок, собранный комбайном, совсем не того качества, хорошей ткани из него не сделать.

На демонстративно идиотское обоснование очередных американских санкций можно реагировать по-разному. Например, официальный представитель правительства Синьцзяна вдруг напомнил американцам об их прошлом — ввозе негров на хлопковые, представьте, плантации, точно цитируя цифры выкраденных из Африки с 1619-го или между 1783 и 1808 годами, когда работорговлю вдруг запретили. Но те же исследователи из Цзинаньского университета подошли к делу по-другому: рассмотрели всю цепочку мировой хлопковой торговли.

Их вывод: поставки текстиля в США ждут большие неприятности (импортер теперь должен доказывать таможне, что исходное сырье не из Синьцзяна). Но то США, где цена на текстиль теперь резко вырастет. А вот как насчет самого Китая — зачем ему было оказываться в самом низу цепочек снабжения, в основном поставляя сырье? И если сейчас цены на конечный продукт подрастут по всему миру, то есть над чем задуматься. Тем более что, кроме Запада, существует и много других стран. И благодаря давним и надоевшим обвинениям в том, что Синьцзян — это ад на земле, теперь в этом самом Синьцзяне перебывало множество делегаций какого угодно уровня со всего мира. Все теперь знают, что в Синьцзяне возник стимул для инвестиций в его хлопковую индустрию.

Появились довольно неожиданные последствия этой истории. Например, все полчища китаистов сейчас сильно заинтересовались дальнейшей биографией Чэня Цюаньго, нынешнего главы Синьцзяна. Его переводят в Пекин — а на какую должность? Пост этот может оказаться очень и очень высоким. Да и как иначе — еще не так и давно Синьцзян был не просто дальней окраиной Китая, а окраиной с большими проблемами. Уйгурская община Синьцзяна была намертво заражена террористической идеологией, связи местных джихадистов с зарубежными единомышленниками казались неразрывными, террор экспортировался вплоть до Пекина и далее. И это не говоря о нищете как причине и естественном следствии такой ситуации. А теперь Синьцзян превратился в очередное экономическое чудо, сравнимое с аналогами типа южных, приморских провинций. Конечно, это не один Чэнь сделал — на Синьцзян работал весь Китай, но опыт у человека очень даже неплохой.

Вообще-то Америка с единомышленниками явно доигралась по части демонизации этой китайской провинции. Сделать ее всемирным символом ужаса — провальная идея администрации Дональда Трампа. Тогда начали подвергать бойкоту вообще любой западный бизнес, работающий в Синьцзяне, а не только хлопковый, и продолжают это делать. Потому что якобы везде в Синьцзяне рабский труд, концлагеря и угнетение уйгуров. Результат: всему миру стало интересно, что же это за территория такая, Синьцзян, если там работали или работают какие угодно высокотехнологические производства, и что по части развлечений там хорошего, в тени небоскребов Урумчи и старых кварталах Кашгара. И теперь очень многие знают, что это, во-первых, потрясающее туристическое место, а во-вторых, еще одна точка глобального экономического роста. Не говоря о том, что тут один из немногих мировых примеров успешного решения проблемы джихадистского террора.

И последнее: Синьцзян — наш почти сосед, это естественное продолжение знакомой нам Средней Азии, по климатической и прочей части. Возможности, которые там открываются, — это и наши возможности тоже.

США. Китай > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 2 января 2022 > № 3935652 Дмитрий Косырев

Поражение сознания

Теория и практика ментальных войн

Вардан Багдасарян Дмитрий Перетолчин

"ЗАВТРА". Вардан Эрнестович, не так давно Сергей Шойгу, говоря о так называемой мягкой силе, упомянул о центрах антироссийской пропаганды в Прибалтике и Польше. Каков инструментарий этих центров, ведущих против нас информационную войну?

Вардан БАГДАСАРЯН. Эту войну называют по-разному: и информационно-психологической, и когнитивной, и сетевой, и гибридной. Советник министра обороны Андрей Ильницкий недавно использовал выражение "ментальные войны". Можно также использовать понятие "аксиомахия" — война ценностей. Инструментарием такой войны являются различные способы воздействия на сознание и подсознание человека.

"ЗАВТРА". Насколько я знаю, в России нет отдельной спецслужбы, которая бы занималась именно этим.

Вардан БАГДАСАРЯН. Есть изречение Бисмарка: "Русских невозможно победить, мы убедились в этом сотни раз. Но русским можно привить лживые ценности, и тогда они победят себя сами!" В этом — суть "ментальных войн". Человек живёт в пространстве когнитивных матриц: стереотипов, установок, систем ценностей. Войны нового типа сводятся к тому, чтобы подорвать матрицу противника и навязать ему свою. Формирование матриц — задача не спецслужб, а государства в целом, так как матрицы не создаются без системы ценностей, то есть без идеологии. А технология распространения своей идеологии и противодействия чужой — лишь производная.

Известно, что человек, получив информацию, интерпретирует её либо самостоятельно, либо руководствуясь предложенной интерпретацией. Далее следует фаза генерализации — интерпретированная информация встраивается в некий смысловой ряд. Затем этот ряд встраивается в когнитивную матрицу. В зависимости от принятой матрицы человек будет вести себя так или иначе, то есть в войне матриц займёт ту или иную сторону.

Если на первом этапе истории человечества целью войны было уничтожение живой силы противника, то на втором этапе, в эпоху модерна, перешли к войнам систем, в которых главное — разрушить инфраструктуру соперника. Третий этап войн не отменяет двух предыдущих, но в нём усиливается роль информационно-психологической составляющей. Всё это значилось в докладах ЦРУ ещё в 1950-х годах. Тогда американцы использовали понятие "политическая война", но суть от этого не меняется. Главное — внушить страх, создать ложные ориентиры, в том числе стереть границы между состоянием войны и мира.

"ЗАВТРА". Холодная война не исключала сотрудничества в отдельных областях.

Вардан БАГДАСАРЯН. Поэтому люди и переставали различать границы между войной и миром. Но при этом каждый человек оказывался втянутым в пространство войны либо как активный участник, либо как объект воздействия.

Четвёртый этап — когнитивная война. Её цель — поражение сознания противника. Человека стремятся убедить в том, что никакой войны нет. Для этого задействуются средства манипулирования людьми, и человек начинает верить в то, что его окружают не враги, а друзья, как в перестроечном Советском Союзе.

К сожалению, до этого мы проспали революцию в системах управления. Она произошла в 1970-е годы, когда от субъектно-объектного управления с помощью инструкций и приказов перешли к контекстному управлению: человеку кажется, что он действует самостоятельно, между тем как его действия определяются контекстом.

"ЗАВТРА". У американцев Касса Санстейна и Ричарда Талера была неплохая работа, посвящённая технологиям "подталкивания"; там также на передний план выходит контекст, который "подталкивает" человека к определённым решениям.

Вардан БАГДАСАРЯН. И ведь этой переориентации у нас в период перестройки рукоплескали, видя в ней удар по бюрократии и либерализацию управления. Но это была не либерализация, а переход к более совершенным методам воздействия на человека. В это же время в гуманитарных науках заговорили о переходе от изучения текста к изучению контекста, ведь текст, как известно, в разных контекстах приобретает разную семантику.

"ЗАВТРА". И любой исторический факт в разных контекстах будет восприниматься по-разному.

Вардан БАГДАСАРЯН. Да, это так. Вообще, крушение государства никогда не обходится без "мягкой силы". В КНР созданы десятки институтов, изучающих причины распада СССР. Доказано, что Советский Союз не проиграл экономически. Его темпы роста в 1980-х годах были, конечно, ниже, чем в 1930-х или 1950-х, но они были достаточно высоки — либо на уровне лидирующих капстран (кроме Японии), либо даже опережали их. Это была борьба на равных, в отличие от того, что пишут в учебниках.

"ЗАВТРА". Информация, закладываемая в учебники — важнейший элемент "мягкой силы".

Вардан БАГДАСАРЯН. Безусловно. Нашим учащимся по-прежнему внушают мысль, что Советский Союз проиграл экономическую гонку.

"ЗАВТРА". А дальше следует необходимый им вывод: "Значит, советская социальная модель была ущербна".

Вардан БАГДАСАРЯН. Не проигрывали мы и в вооружении. Возьмём соотношение выпущенных единиц техники странами блока НАТО и странами — участницами Варшавского договора в 1989 году: танки — 30 690 и 59 470, бронемашины — 46 900 и 70 330, артиллерийские системы — 57 900 и 71 560! Наш блок обгонял натовский ещё со второй половины 1960-х годов.

То есть в том, что считается показателем мощи государства — в экономике и военной силе — мы не проигрывали. Значит, проиграли в чём-то другом. И это другое — сфера ментальная, сфера ценностей.

"ЗАВТРА". В начале 1960-х выходило много работ в разных странах, причём с разных позиций (кто-то симпатизировал Советскому Союзу, кто-то нет), но вывод был один и тот же: Советский Союз победил в холодной войне. Мы тогда первыми вышли в космос, и было ясно, что СССР выигрывает в борьбе за умы и сердца. Потом случилось нечто, и эту "ментальную войну" мы стали постепенно проигрывать.

Вардан БАГДАСАРЯН. В наших учебниках окончание холодной войны традиционно трактуют как взаимный уход двух систем от гибельного "горячего" соприкосновения. А, между тем, за океаном учредили медаль с надписью "Cold War" — в ознаменование "победы в холодной войне". Как говорил Обама: "Мир избежал ядерной катастрофы, и США получили время и пространство, чтобы выиграть холодную войну, ни разу не выстрелив в советских солдат".

"ЗАВТРА". На самом деле, они стреляли, но другими пулями…

Вардан БАГДАСАРЯН. Да, эти пули поражали сознание, духовные потенциалы.

Сейчас, анализируя процесс развала СССР, чаще всего говорят о персоналиях, объясняя наше поражение предательством Горбачёва и окружавшей его элиты. Это правильно, но явно недостаточно для объяснения причин сдачи Союза, ведь остаются вопросы: откуда взялись эти предатели, как допустили их к управлению, почему не оказалось большего числа предателей у Запада? Также недостаточен и взятый в отдельности анализ ресурсов, в том числе финансовых. Да, конечно, приток нефтедолларов негативно повлиял на нашу экономику, но страна переживала в прошлом и более сложные в экономическом плане времена.

"ЗАВТРА". В позднем СССР зависимость от "нефтяной иглы" хорошо просматривалась.

Вардан БАГДАСАРЯН. Но и этот фактор не был решающим. Более важным, но тоже не определяющим, является фактор политтехнологий (несиловых методов, пропаганды). Тут неплохо бы вспомнить, что в военных ведомствах США в 1980-х годах наблюдался массовый приток гуманитариев, к которым военные были настроены крайне скептически. А ведь это были просто бойцы нового типа. Что касается Советского Союза, то наше обществоведение было догматизировано. На закрытых площадках наблюдались какие-то движения, но в основном там апеллировали к модным западным социологическим учениям.

Отчасти спасало положение "устное знание". Например, были рекомендации вроде тех, что применялись на Кавказе, где официально провозглашался интернационализм, а на деле многое решалось с учётом клановой иерархии. Но это были закрытые, неформализованные знания. Поэтому и получается, что технологии — вещь важная, но намного важнее система ценностно-целевых установок.

Ведь какой бы политик ни был, какие бы ресурсы и технологии ни использовались, они помещаются в соответствующие системы/матрицы, и эти системы/матрицы становятся определяющими. Когда были запущены идеи конвергенции под лозунгом "Давайте сломаем эту систему биполярного мира и объединимся", никто не подумал, что те, к кому мы поспешили в объятья, свою систему построили на антисоветизме, на антагонизме с нашими ценностями. Вхождение в ту систему означало сбрасывание шаг за шагом суверенных потенциалов СССР.

"ЗАВТРА". Теперь те же силы разрушают и США — на словах борются с расовой дискриминацией, а на деле сносят памятники, уничтожая систему ценностей белых американцев.

Вардан БАГДАСАРЯН. Системный анализ, в терминах Иммануила Валлерстайна, подразумевает в каждой структуре наличие центра (ядра), полупериферии и периферии. Когда СССР стал объединяться с Западом, оказалось, что ядро — это Запад, а мы периферия, со всеми вытекающими последствиями для страны периферийного капитализма.

Чтобы лучше понять суть войн нового типа, рассмотрим теорию войны "изнутри наружу" Джона Уордена. Как видно из самого названия, такая война противоположна традиционному способу ведения войны "снаружи внутрь". Согласно теории этого американского стратега, гораздо проще и дешевле неявно поразить центр принятия решений противника, воздействовать на его интеллектуальную элиту, чтобы её руками вести развал государственных структур, хаотизацию и разложение армии.

Эта стратегия устроена по алгоритму "ценности — цели — проблемы — решения — результат". Противнику важно ударить по самому главному звену — "ценности — цели". Вспомним Сенеку: "У корабля, не знающего своего курса, не бывает попутного ветра".

"ЗАВТРА". Вспоминается ещё один афоризм: "Нас невозможно сбить с пути — нам всё равно, куда идти".

Вардан БАГДАСАРЯН. Надо признать, что нашему геополитическому противнику очень помогает всё ещё сохраняющийся в России запрет на государственную идеологию, что, по сути, означает отказ от национального ценностного целеполагания.

В ситуации постидеологии ценности не артикулируются, их как бы нет. Но ценностного вакуума быть не может, поэтому незаметно устанавливаются как нечто само собой разумеющееся ценности внешнего субъекта.

Приведу слова Обамы: "Мы не вступаем в новую холодную войну. Ведь Россия, в отличие от Советского Союза, не возглавляет блок государств, не представляет глобальную идеологию".

Между тем в Стратегии национальной безопасности, утверждённой президентом Путиным в июле 2021 года, сделан целый ряд шагов, вселяющих надежду. Интересно встык к этому документу посмотреть на то, как выстраивается стратегия национальной безопасности США. Из американской Стратегии следует, что национальная безопасность Соединённых Штатов может быть обеспечена только при условии их мирового лидерства. И это, казалось бы, если судить по названию, не документ внешнего проектирования, а стратегия собственной безопасности!

Своё мировое лидерство Соединённые Штаты продвигают, сообразно со своей Стратегией, в трёх областях: военной (вплоть до превентивного применения ядерного оружия), экономической и ценностной. Навязываемое всему миру ценностное лидерство подразумевает распространение американских ценностей как универсальных, поддержку "демократизации" зарубежных государств, борьбу за "свободу и права человека", защиту сексуальных, этнических и прочих меньшинств во всём мире.

"ЗАВТРА". И это никакая не конспирология, а закон США, под реализацию которого выделяются огромные деньги.

Вардан БАГДАСАРЯН. В том-то и дело! А на чём мы постоянно обжигаемся? Мы забываем, что технологии — лишь инструмент, но никак не цель. Подмена целей инструментом, средством означает другой путь к поражению в войне. Поэтому тезис о том, что нам нужны управленцы-технократы, неверен. Нам нужны не технократы, а идеократы! Примерно, как в Иране, где Корпус стражей исламской революции следит, в том ли направлении движется страна.

Победить в ментальной войне можно только при условии ведения её не только на уровне информационном, но и на концептуальном и парадигмальном. А вот с этим у нас большая проблема! Российские гуманитарии боятся этих уровней, прикрываясь деидеологизацией: "Мы фактами занимаемся". Факты — это прекрасно. Но они нужны для осмысления происходящих процессов, а российские гуманитарии стараются быть "неидеологичными" и "политкорректными". И ведь предела этой "политкорректности" нет. Сейчас любую мерзость можно сделать приемлемой для большинства! Известна технология "окно Овертона": вначале вбрасывают заданную информацию как нечто немыслимое, но она, пусть и в радикальном обличье, начинает жить своей жизнью. Следующий этап — информация становится приемлемой для некоторой части общества (мол, почему бы и нет в нашем обществе постмодерна?) Далее это признаётся допустимым и вполне разумным в толерантном обществе, а потом объявляется стандартным и подчас даже переходит на законодательном уровне в норму.

"ЗАВТРА". Как раз это и произошло на Западе с ЛГБТ.

Вардан БАГДАСАРЯН. Здесь задействуют и такую технологию, как "спираль молчания". Она использует тот факт, что человеку некомфортно выпадать из доминант общепринятого. Если все кругом так считают, то и человек с этим соглашается. В этом отношении феномен телевидения в своё время сыграл ключевую роль. Сейчас новые СМИ также проектируют мнения, задействуя экспертов, ссылаясь на социологические опросы и прочее. При этом те, кто придерживается другого мнения, вынужденно молчат.

"ЗАВТРА". Такого же рода "организационным оружием" можно назвать и пирамиду Маслоу, которая есть во всех учебниках. Там базовым считается удовлетворение физиологических потребностей, хотя сам автор в дальнейшем пересмотрел свою концепцию.

Вардан БАГДАСАРЯН. Да, эту пирамиду преподносят в виде учения о человеке как существе, в первую очередь, биологическом. Какая, мол, духовность, если естественные потребности не удовлетворены?

"ЗАВТРА". Ловушка!

Вардан БАГДАСАРЯН. Совершенно верно. Это всё искажения, подчёркивающие податливость человеческой психики. Есть известные эксперименты, когда испытуемые, видя, например, что карандаш синего цвета, под давлением большинства, нарочно кричавшего, что это зелёный цвет, говорили, что цвет зелёный (так поступали 75% испытуемых в опытах Соломона Аша, 1951 г.). Или, наоборот, в большую группу испытуемых подсаживали активное меньшинство, кричавшее, что цвет — зелёный, и большинство шло за ними.

Это чем-то напоминает систему управления через контекст. Текст встраивается в иной контекст, предыдущий при этом уничтожается. Это акт манипуляции сознанием человека — искусственный обрыв прежних связей и "выращивание" новых, выгодных семантическому (а, следовательно, политическому) "кукловоду". Обрамлённый таким способом текст либо поведёт человека в противоположную сторону, либо сформирует в его сознании негативное отношение к прежнему (верному!) контексту.

В своё время немецкий стратег и философ Карл Шмитт сказал: "Чтобы существовало общество, нужен образ врага". Без образа врага ни одно общество не выстраивается, поскольку любая система содержит понятия "добро" и "зло". Соответственно, если врага нет, то он создаётся искусственно. Через повторы формулы Катона Старшего "Карфаген должен быть разрушен!" Римская империя подпитывала свой жизненный потенциал.

Когда был повержен СССР, на Западе возникла проблема: враг отсутствует. Срочно понадобился промежуточный супостат в виде исламского терроризма. Сказано — сделано. После известных событий в 2001 году был принят "Патриотический акт", сомкнувший внешнюю и внутреннюю доктрины США. А когда поднялся Китай, а Россия заявила о своём несогласии с курсом Вашингтона по актуальной повестке — на Западе не замедлили объявить о появлении новых-старых врагов.

Образа врага строится так: противник уподобляется существующему в обществе образу зла. По этой модели после Второй мировой войны "коллективный Запад" уподобил советский строй поверженному нацизму, и это до сих пор используют отечественные либералы, несмотря на принятый в нашей стране закон. В резолюции "Воссоединение разделённой Европы", принятой ОБСЕ в 2009 году, это уподобление навязывается европейским странам. Мы протестуем против этого, но откройте наши учебники — там теория тоталитаризма представлена как классическая, есть и соответствующие вопросы ЕГЭ.

"ЗАВТРА". И это всё откладывается в подсознании учащихся.

Вардан БАГДАСАРЯН. Кстати, о подсознании… Большую роль в стратегиях ментальных войн играет теория Карла Густава Юнга, из которой берутся на вооружение знания о комплексах, психологических травмах не только отдельных людей, но и целых социумов. Имея "карту" подсознания и надавливая на больные места, можно оказывать влияние и на большие группы, и на отдельных лиц, принимающих решения. Сейчас с помощью технологий искусственного интеллекта, анализируя "лайки", "дизлайки", подписки, просмотры страниц в браузере, заказы товаров можно получить психограмму любого человека.

В 1970-е годы, когда активно исследовали феномен национальных страхов, антропологи составляли "карты страхов" населения разных стран. Они закладываются через сказки, историю, воспитание. Грамотное воздействие на такие страхи может повергнуть население в панику, перевести его под внешнее управление. Основные страхи американцев отличаются от наших. В России люди в первую очередь боятся потери родных, потери работоспособности, считают войну главной бедой. А американцы больше думают о себе: боятся терактов, собственной смерти, личного неуспеха, патологически боятся пауков и крыс. Знание этнопсихологических особенностей даёт простор для оперативных мероприятий при обострении ситуации.

"ЗАВТРА". Известно, что американские советологи при Рейгане активно исследовали советскую массовую культуру, фильмы, нащупывали наши страхи, предметы рефлексий и били по этим точкам.

Вардан БАГДАСАРЯН. Страх вызывает желание как можно скорее убежать от опасности, но природа скорости двойственна. С одной стороны, скорость дарует преимущество, с другой стороны, всё ускоряющийся мир вызывает нарушение биоритмов человека. Творцы скоростных режимов интернет-коммуникации прекрасно осведомлены о негативной стороне их технологий и могут сознательно использовать этот фактор в ментальных войнах.

Говоря о стратегиях новых войн, нельзя обойти вниманием значимую фигуру Антонио Грамши, глубокого философа левого толка. Его "Тюремные тетради" (а умер этот итальянский мыслитель в 1937 году) содержат выводы, которые намного опередили своё время. По сути, он писал о том, что сейчас называют технологиями "цветных революций". Одна из осевых идеологем Грамши — учение о культурной доминации. В развитии Маркса, раскрывшего определяющее значение социально-экономического фундамента, и Ленина, с его акцентированной идеей партии нового типа, Грамши показывал, что исходно борьба за власть происходит в области культуры, образования, моды, спорта и так далее. Достигший доминации в культуре, будет доминировать и в политике.

"ЗАВТРА". Битва в пространстве культурного дискурса.

Вардан БАГДАСАРЯН. Да. Кто контролирует этот дискурс, тот определяет повестку дня и принятие политических решений. Вспомните, например, как через моду на американские джинсы меняли сознание советских людей.

"ЗАВТРА". И систему ценностей.

Вардан БАГДАСАРЯН. Да. И тут стоит отметить, что культурная (в первую очередь языковая) экспансия всегда предшествует военной интервенции. Есть такой исторический парадокс: мы не раз вели войны, в классическом смысле, с теми странами, которые были прежде объектом преклонения, и язык которых становился чуть ли разговорным языком элиты. Сильное влияние Польши привело к Смутному времени (1598—1613), затем Смоленская война (1632—1634), война за Малороссию (1654—1667). Далее, увлечение протестантской (голландской, шведской) культурой — в итоге Северная война (1700—1721). Культурную предысторию Отечественной войны 1812 года можно не пояснять — у всех, благодаря "Войне и миру", на слуху французский как разговорный язык русского дворянства. А что видим сейчас? Увлечение США в народе уже прошло, но мода на изучение английского языка, как якобы главного ключа к успеху, сохраняется.

Образование — тоже пространство войны. Можно сказать, главное направление ментального удара по потенциалу нашей страны.

"ЗАВТРА". Образование даёт человеку картину мира, и если картина искажена — последствия очевидны.

Вардан БАГДАСАРЯН. Силу и мощь советского образования признавали во всём мире. А сегодня в нашем образовании Болонская система с её прикладным характером обучения, тесты ЕГЭ, деидеологизация и коммерциализация. Нам необходимо возродить фундаментальное классическое образование, развивающее, а не тестовое, обучение. Образование — это всегда три компонента: обучение (знание), развитие и воспитание.

"ЗАВТРА". Менделеев писал, что в английских школах, в первую очередь, воспитывают англичан.

Вардан БАГДАСАРЯН. А у нас нанесён колоссальный удар по фундаментальным знаниям, всестороннему развитию юного человека, воспитательной компоненте. Один известный немецкий политик XX века так говорил о проблемах образования на оккупированных восточных территориях: "Школы, конечно, можно оставить. Но за школу они должны платить. Программы сделать такими, чтобы школьник знал как можно меньше. Скажите им, что школу надо очистить от коммунистической идеологии и приучить к практике". Это слова Адольфа Гитлера о политике в сфере образования на оккупированных территориях. И возникают странные ощущения, что всё произошло в начале 1990-х годов с точностью по гитлеровской рецептуре.

Ещё хотелось бы сказать о технологии дезавуирования культурного героя. Каждая общность имеет своих культурных героев. Для СССР это был Ленин — фигура, с которой были связаны базовые сакральные ценности идеологического проекта. Это образ. А большинство людей мыслит не абстрактными категориями, а именно образами. Чтобы опрокинуть общество, надо ударить по его культурному герою. Бить по ценностям напрямую сложно, так как это требует больших усилий. Намного проще облить грязью образ героя, а через его дезавуирование дезавуируются уже и связываемые с ним ценности и смыслы.

"ЗАВТРА". А затем предложить снести все памятники.

Вардан БАГДАСАРЯН. И общество начинает "сыпаться". Помните признание Александра Яковлева о том, что они не могли вести борьбу против коммунизма, так как понимали, что их никто не поддержит? Поэтому был придуман хитроумный план.

"ЗАВТРА". Ударить Лениным по Сталину…

Вардан БАГДАСАРЯН. А Плехановым и Марксом — по Ленину. И далее низвергнуть весь советский проект.

"ЗАВТРА". Наверное, наиболее известной технологией манипуляции является повтор каких-то ключевых слов. Тут вспоминают часто Геббельса. А маркетологи давно знают — покупатель выбирает товар по узнаваемости. Из двух товаров он чаще всего выбирает запомнившийся по рекламе, пусть даже самой тупой.

Вардан БАГДАСАРЯН. Именно так. При повторе любой информации она неизбежно осаждается в сознании. А наше мышление так устроено, что человек ищет некие аналоги в памяти. И если новая информация соотносится с тем, что у него уже сидит в голове, то это вызывает комфортное ощущение.

"ЗАВТРА". Например, сейчас так вдалбливают экологистские мантры о глобальном потеплении.

Вардан БАГДАСАРЯН. Причём реальность такими технологами игнорируется, главное — символы. Символы со знаком плюс и со знаком минус образуют семиосферу, о которой говорил Юрий Лотман. "Цветные революции" названы так именно из-за символики определённого цвета. Символы — ключ к управлению большими группами людей, вовлечению их в игру или спектакль. По сценарию "Театр" французские ситуационисты разыграли события 1968 года. И если власть принимает этот сценарий, с распределёнными ролями, то тем самым она совершает принципиальную ошибку, поскольку она сама оказывается подчинённой этому процессу театрального действия.

У нас аналогичные методы разрабатывал Мейерхольд.

"ЗАВТРА". Идея программирования общественной жизни.

Вардан БАГДАСАРЯН. Да, через театр. Театр как жизнь.

"ЗАВТРА". Есть книга "Общество спектакля" Ги Дебора.

Вардан БАГДАСАРЯН. Да, его книга была издана накануне событий 1968 года, и в ней он разоблачил это общество. Сценарий же "цветных революций" почти всегда одинаков: начинается мирная протестная манифестация — манифестанты не расходятся, превращаясь в субъект политического диалога — появляются слухи, что власть готовит жёсткий разгон демонстрантов — власти в нерешительности, поскольку ничего подобного они не планировали — бездействующая власть теряет свой авторитет — провокаторы стреляют по своим — многочисленные СМИ изобличают "кровавый режим" — власти теряют контроль над ситуацией — атака манифестантами властных структур и зданий — власть идёт на уступки — оппозиция формирует своё правительство — захват власти — занавес.

"ЗАВТРА". Иллюстрацией может послужить штурм Капитолия 6 января 2021 года — тот же сценарий, но только имитация наоборот.

Вардан БАГДАСАРЯН. Если власть принимает логику "цветных революций", она пишет себе приговор. Сталкиваясь с чужой игрой, власть должна смести все "фишки": "Мы не признаём игры с вами, так как вы права на игру не имеете!" Так поступила Компартия Китая в 1989 году.

Вообще, в теории ментальных войн очень много ложных следов. Например, много говорят о сетецентричных войнах, в которых все подразделения войск, и не только войск, объединены коммуникационной сетью. Информация сразу охватывает всех, при этом неизвестно, где центр управления. Для этого типа войн используют метафору роя: "Трудно бороться с каждой пчелой, когда она начинает кусать". Но в сеть — открытую систему — легко проникнуть и противнику. Кроме того, при сетевом управлении гораздо сложнее, чем при классической системе корректировать планы, менять направления удара.

А вы не задумывались о том, почему, например, брошюры Джина Шарпа лежат в открытом доступе, несмотря на то, что по Ближнему Востоку прокатились революции, сделанные "по Шарпу"? А дело в том, что его методичка — тоже ложный след. Он говорит о ненасильственных методах и умалчивает о том, что на определённом этапе противостояния в ход идут боевики. Всё в действительности решается не толпой, идущей с лозунгами "за свободу", а на элитном уровне. Главная угроза для власти идёт не от толпы, а из кабинетов. Ни "Правый сектор"*, ни другие националистические боевые группировки не вписываются в шарповский образ антивластных мирных выступлений демократов и либералов. Нет у Шарпа и такого важнейшего компонента "цветных революций", как провокация — "стрельба по своим". Реальные формы борьбы, таким образом, не предаются гласности проектировщиками.

Стоит отметить, что "цветные революции" не в каждой стране могут происходить…

"ЗАВТРА". Большинство исследователей считает, что собственно "цветные революции" начались с так называемой арабской весны. Десять лет этим событиям исполнилось в этом году.

Вардан БАГДАСАРЯН. Да. "Арабская весна" готовилась по отработанной схеме: внедряемые иносистемные элементы вызывают первичные противоречия, потом постепенно становятся ядром, и происходит системная инверсия.

Всегда в таких случаях элитам навязывается самоубийственное разнообразие, соединение противоречащих друг другу моделей. В итоге иносистемные элементы либо упраздняются, как было при сворачивании НЭПа, либо становятся ведущими, как в период перестройки.

"Цветные революции" — это лишь политические операции, которые могут произойти только в ситуации, отвечающей данной технологии. Поэтому, чтобы предупредить негативные сценарии, государство должно иметь внятный стратегический план, идеальную модель.

В межгосударственной борьбе можно выделить два подхода достижения успеха: победить противника за счёт собственного ускоренного развития либо через сдерживание противника управляемым хаосом.

"ЗАВТРА". Хаосом сложно управлять, но навести его на противника можно.

Вардан БАГДАСАРЯН. Главное в использовании инструментов хаоса — разрушить установившуюся систему. Сейчас это делается с помощью цифровых технологий. Цифровизация вплотную подошла к индивидуально настроенным и групповым политтехнологиям. Человек оставляет "электронный след", с помощью которого можно создать политический продукт именно для этого человека, используя его психограммы, ментальную карту и карту связей. Всё это означает, что в так называемых демократических обществах говорить о демократии через выборы уже вряд ли возможно. Кто является владельцем коммуникационной цифровой среды, тот и определяет политическую повестку. Государственный суверенитет ставится под вопрос.

"ЗАВТРА". Одно из важнейших средств сохранения суверенитета — это сохранение языка страны.

Вардан БАГДАСАРЯН. Конечно! Любое понятие встроено в контекст (культурный, методологический, идеологический). Я часто привожу в пример привычное словосочетание "английский король/королева" и поясняю, что в Англии никогда не было королей. Потому что английское king — это не король. King происходит от датского koning, а король — от имени Карла Великого и отражает концепт, связанной с его империей и соперничеством на постримском пространстве. Перенося инородные понятия в свой язык, мы заимствуем и их шлейф: методологию, идеологию, культуру. Межкультурная коммуникация, конечно, должна быть, но когда заимствования переходят критический порог, они приобретают зомбирующий эффект.

Так произошло с западными экономическими, социологическими терминами — их стали переносить в наш язык и таким образом выстраивать всё общество по образцу рынка. Вошло слово "менеджмент" в систему образования — значит, учебные заведения должны зарабатывать деньги. В здравоохранении менеджмент — тоже зарабатывание денег на медицинских услугах, и так далее.

"ЗАВТРА". Сегодня к этому добавилась мода заимствовать слова из программирования, IT.

Вардан БАГДАСАРЯН. Да, вначале как метафоры: "обнуление", "перезагрузка" и прочие вещи. Но это небезобидный перенос. Уже в официальных документах у нас сплошные "диджитализация", "квестинг", "коучинг", "кейс", "хэндмэйд", "геймификация". Подобная "квестанутость" бывает трёх степеней: лёгкая (желание следовать моде), средняя (системное употребление с концептуальным принятием содержания используемых терминов) и тяжёлая (неприкрытая русофобия). Две последние группы считают этот язык передовым. Это несёт за собой ценностную семантику — напрямую с Запада. Особенно хорошо это иллюстрирует прочно закрепившееся у нас (уже и законодательно) слово "гендер". Многие до сих пор считают, что это то же самое, что пол, и пишут труды по "гендерной истории" (например, о положении женщин в определённую историческую эпоху), хотя "гендер" — это вовсе не "пол", а некий социальный конструкт.

"ЗАВТРА". Так сказать, продукт самоидентификации.

Вардан БАГДАСАРЯН. Да. Фактически через категорию "гендер" происходит легитимизация позиции ЛГБТ-сообщества о множественности форм полового самовыражения. Вместо естественной биологической пары (мужчина — женщина) навязывается выбор из множества гендеров. Приняв слово "гендер" как замену слову "пол", мы незаметно подходим к принятию и извращенческих "гендеров", так что одно активно внедрённое понятие имеет букет опасных последствий.

Вот почему надо чётко уяснить три положения. Во-первых, нельзя победить врага, являясь частью системы врага. Если ты включён в систему врага, ты подчиняешься логике его системы.

"ЗАВТРА". То есть чужой матрицы.

Вардан БАГДАСАРЯН. Совершенно верно. Во-вторых, нельзя победить врага, разделяя его ценности. Политика всегда начинается с ценностного уровня. Если вы исходите из ценностей врага, вы уже не противники, вы консолидируетесь с ним. В-третьих, нельзя победить врага, играя по его правилам.

К сожалению, эти три базовых принципа ведения "ментальной войны" у нас в России почти не реализуются. В этом деятельность отечественных спецорганов, я считаю, должна быть непосредственно связана с деятельностью государственной власти, общей работой по формированию ценностей и смыслов. Вызовы, стоящие перед нашей страной, очень серьёзны, и чтобы с нами не случилось геополитической катастрофы, необходима мобилизация всех сил для выхода на новый системный уровень, базирующийся на нашей суверенной идеологии, соответствующей многовековой истории России, запросам её населения и вооружённой адекватными технологиями.

"ЗАВТРА". Иногда кажется, что нам грозит не столько геополитическая катастрофа, сколько общественная. Дело в том, что цифровизация принята у нас на государственном уровне. А есть ли в России свои мощные государственные серверы? И по программному обеспечению у нас лидируют не госкорпорации, а частные компании.

Вардан БАГДАСАРЯН. Концепт цифровизации пришёл на смену раскритикованным концептам постиндустриализма и "сервисного общества". В рамках этих теорий утверждалось, будто бы вместо промышленности основой экономики будет сфера обслуживания. На самом деле, промышленность не исчезла, а просто была территориально перемещена в страны полупериферии.

Много говорили и о модернизации, особенно во времена президентства Д.А. Медведева. Но суть концепции модернизации заключается в том, что традиционные общества отмирают и замещаются современным. При этом подчёркивается, что традиционные общества вариативны, различны, а современное — универсально. Но позвольте, тогда все традиционные российские ценности, суверенитет страны упраздняются? Модернизация предполагает универсальный мир! А ведь из этой концепции модернизации выстраивается историко-культурный стандарт для школьных учебников. И хотя Путин заявил о государстве-цивилизации, но этот концепт не получил раскрытия в учебниках, а детям навязывается модернизационная схема.

Теперь везде говорят только о цифровизации, это уже какой-то мистический концепт. Разумеется, где-то можно и нужно использовать цифровые технологии, но нельзя на основе цифры выстраивать ни экономику, ни общество в целом. В Китае, например, детям запрещено более трёх часов в неделю играть в компьютерные игры.

"ЗАВТРА". Что ещё раз подтверждает: цифровизация образования — вещь пагубная.

Вардан БАГДАСАРЯН. Да. И дело тут не только в объёмах информации, обрушивающихся на детей и студентов, а в утрате "внутреннего компаса" у учащихся: они не в состоянии систематизировать информацию, отфильтровывать её. Без этой способности нет личности.

"ЗАВТРА". Происходит крушение человека.

Вардан БАГДАСАРЯН. Я называю происходящее осознанным внедрением социального дебилизма. В детях, молодых людях мы видим атрофирование абстрактного мышления и даже логики. Цифровые технологии должны применяться точечно, строго по назначению. Иначе цифровизация становится прямой угрозой обществу.

Нельзя забывать: всё начинается с ценностей! Если своих ценностей нет, человек всё равно принимает какие-либо ценностные установки, но уже чужие.

Сегодня, в условиях краха капиталистической системы, велик запрос на альтернативу, не противоречащую образу человека. Сейчас посткапитализм навязывает цифровой контроль, что означает конец человеческой свободы. Кто выдвинет альтернативу? Китай идёт в той же цифровой парадигме, нового человека как духовную личность не строит. Идеи преображения человека, духовного обновления не значится в повестке дня нигде! А ведь это было ещё так недавно в русской истории — у большевиков, в православии. Кто сформулирует на уровне системы ценностей противовес посткапиталистическому "прекрасному миру", тот и станет ядром альтернативы.

"ЗАВТРА". Всё начинается с формулирования идеи.

Вардан БАГДАСАРЯН. Идея ведёт к победе!

"ЗАВТРА". Вардан Эрнестович, большое спасибо за беседу!

Беседовал Дмитрий ПЕРЕТОЛЧИН

*экстремистская организация, запрещённая на территории Российской Федерации

Россия. США > СМИ, ИТ. Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > zavtra.ru, 31 декабря 2021 > № 3937271 Вардан Багдасарян

Америка и Китай готовы разрушить мировой рынок

Сергей Савчук

Если у кого-то были надежды, что штормовой 2021-й хотя бы под конец сбавит обороты в плане ломки геополитических и рыночных аксиом, то они были напрасными. В новый год человечество входит под жалобный треск правил, усердно насаждавшихся на протяжении предыдущих десятилетий.

Еврокомиссар по вопросам внутреннего рынка Тьерри Бретон (Thierry Breton) заявил, что Евросоюз уже в ближайшие дни начнет реализовывать комплекс мер по снижению собственной зависимости от поставок редкоземельных металлов из Китая.

Ему вторит председатель Еврокомиссии Урсула фон дер Ляйен, уточняя, что современное европейское производство сложной электроники, электрокаров, добыча экологически чистого водорода и металлического кремния для изготовления солнечных панелей критически зависимы от Китая, отношения с которым у коллективного Запада далеки от безоблачных.

Чиновники не обозначили конкретные шаги, на которые готова пойти Европа, но, учитывая, что прозвучали формулировки о необходимости гарантировать полную цепочку производства и поставок, можно предположить, что Евросоюз планирует резко ужесточить правила экспорта редкоземов, а также обязать все профильные компании отчитываться в объемах балансовых запасов и производства.

Отдадим должное руководителям Старого Света, они не соврали.

Где-то до середины восьмидесятых годов прошлого века лидером по добыче и извлечению редкоземельных металлов были Соединенные Штаты, но затем пальму первенства, не оставив никому шансов, перехватил Китай. Сегодня, в период взрывного роста сложных энерго- и ресурсоемких производств, КНР, по различным оценкам, контролирует порядка 80-90 процентов мирового рынка редкоземов.

Здесь нужно сделать отступление и пояснить некоторые базовые факты: без этого не будет понятен накал противостояния Запад — Китай.

Международный союз прикладной и теоретической химии относит к редким и редкоземельным металлам 17 элементов. Это скандий, иттрий и 15 лантаноидов, среди которых ниобий, вольфрам, литий, цирконий, рений и другие. Как несложно догадаться, свое название редкоземы получили неспроста. В земной коре они встречаются чаще, чем, например, то же золото, однако их общие запасы очень невелики, а извлечение из рудной массы — процесс весьма затратный во всех отношениях. Общемировые запасы редкоземельных металлов оцениваются всего в 120 миллионов тонн, из которых более 44 миллионов приходится на Китай.

За ним по убыванию идут Россия, Канада, Австралия, Бразилия, Индия и Вьетнам.

О России чуть ниже, а пока о производстве конечной продукции.

По итогам 2019 года КНР произвела 132 тысячи тонн редкоземов, то есть Пекин контролирует 62 процента мирового рынка. Далее с громадным отставанием идут США: 26 тысяч тонн и скромные 12 процентов, но здесь нужно понимать, что Штаты значительную часть конечных металлов получают из того же Китая. То есть исходная руда добывается в Америке, затем отправляется в Азию и уже после переработки на китайских горно-химических предприятиях в виде готового металла плывет обратно. Даже заключение перемирия между Вашингтоном и Пекином после затяжной торговой войны проблему не решило. В октябре 2020 года президент Трамп своим указом ввел общенациональный режим чрезвычайной ситуации в сфере добычи редкоземельных металлов. Прошел год, в Белом доме уже другой руководитель, а отголоски трансконтинентальной борьбы теперь накрывают и Европу, которая, будучи верной союзническому долгу, строит с Китаем весьма прохладные отношения.Последний, пользуясь своим доминирующим положением и текущим глобальным кризисом, напрямую влияет на международный рынок и намекает, что худой мир лучше доброй ссоры.

Для понимания дадим краткую справку, сколько отраслей современной промышленности не могут существовать без постоянных поступлений редкоземов. Ниобий, вольфрам, литий и их "коллеги" из числа редких металлов незаменимы в производстве полу- и сверхпроводников, современных сталей, включая сплавы для атомной и авиационной промышленностей, широкого спектра стекол, аккумуляторных батарей, конденсаторов, систем спутникового наведения, ракетных двигателей, рентгеновских аппаратов, инфракрасной и волоконной оптики, лазеров, светодиодов, микропроцессоров и высокооктанового бензина. Нашли они свое применение и в медицине: рений используется для лечения опухолей, а цирконий — для протезирования.

В 2019 году 38 процентов всех редких металлов было потрачено на изготовление постоянных магнитов, 23 процента — на производство химических катализаторов, 13 процентов съел выпуск полировочных порошков для стекол и абразивов, металлурги и производители электрокаров оттянули на себя еще по девять процентов из общей доли.

Как видим, сплошь сложное наукоемкое производство с высокой конечной стоимостью продукции, без которой ни одно государство не может по праву считаться промышленно развитым.

На фоне подобной статистики и мировых тенденций страны Запада, десятилетиями ратовавшие за свободный рынок и упрекавшие Россию в попытке монополизировать поставки газа, стали делать ровно то же самое — только в кратно большем объеме.

В начале декабря Геологическая служба США (USGS) объявила о создании компании USA Rare Earth, в задачи которой входит обеспечение минимум половины потребностей страны в редких и редкоземельных металлах. Фактически речь идет о плановом создании монополиста, ведь USGS отдала в ведение своего детища месторождение Round Top в штате Техас, известное тем, что там расположены крупные запасы галлия в объеме 35 тысяч тонн. Таким образом, Вашингтон отсекает от этого источника любых других инвесторов и замыкает цикл "добыча — извлечение — применение" исключительно на себя.

Глупо было бы думать, что Китай не знал о готовящихся шагах и не предусмотрел контрмеры. Китайская государственная комиссия по управлению активами (SASAC) неделю спустя опубликовала заявление об объединении четырех крупных профильных компаний в одну под общим названием China Rare Earth Group.

Горизонт ее задач не является тайной. Управляемый китайским правительством холдинг должен стать ведущей компанией, охватывающей не менее 90 процентов добычи редкоземельных металлов, а это, учитывая степень консолидации Китаем глобального рынка, делает его даже не региональным, а сразу мировым доминантом.

Однако вернемся к родным просторам.

Нас обычно ставят в конец списка стран, располагающих редкими и редкоземельными металлами, что в корне неверно. Российской Федерации принадлежит сырьевая база редкоземельных металлов, которая является одной из крупнейших в мире: ее объемы оцениваются в 27 миллионов тонн. Тринадцать из семнадцати месторождений хранят половину всех наших редких богатств, а среди наиболее крупных числятся Селигдарское, Белозиминское, Чуктуконское, Улуг-Танзекское, Ловозерское и Ярегское. Проблема в том, что они практически не отрабатываются, и по этой причине Россия удерживает всего два процента мирового рынка.

Ровно год назад, в декабре 2020-го, Минпромторг опубликовал программу развития отрасли редких и редкоземельных металлов. Она предусматривала, что к 2024 году российская промышленность должна выйти на отметку в 20 тысяч тонн, а уже в 2030-м перевалить за 70 тысяч тонн производства столь востребованных металлов. На реализацию таких грандиозных планов требуются соответствующие средства — министерство оценило пакет требуемых инвестиций в 284 миллиарда рублей, из которых 62 должно выделить государство, а все остальное возлагается на плечи частных инвесторов. В рамках проекта планировалась отработка Завитинского и Ковыктинского месторождений лития, Томторского, где предполагалось производство феррониобия, Зашихинского месторождения с его ниобием, танталом, цирконием и титаном, а также ряда других, включая объекты в Чили и Конго. Эти планы перечеркнула пандемия и западные санкции, которые накладывались как-то уж очень избирательно. Например, из-за сложностей из проекта на Томторском месторождении была вынуждена выйти корпорация "Ростех", которая, однако, сохранила за собой проекты по добыче бериллия и германия на Малышевском руднике и Павловском буроугольном месторождении в Приморье. С неменьшими сложностями столкнулись и прочие потенциальные игроки, например "Росатом", Атомредметзолото и другие. Потому в настоящий момент, чтобы не быть голословным, говорить о реализации этой программы было бы как минимум преждевременно. У нашей промышленности просто нет столько рабочих рук и денег.

Однако когда сложные времена минуют и в наличии будет достаточно рук и финансов, России не следует больше обращать внимание на поучения западных партнеров и нужно делать ровно то же, что и они.

США. Китай. Весь мир. Россия > Металлургия, горнодобыча > ria.ru, 30 декабря 2021 > № 3935658 Сергей Савчук

Новак: «Северный поток-2» будет сертифицирован не позже конца I полугодия 2022 года

Вице-премьер Александр Новак дал большое интервью РБК. 

Сертификация «Северного потока-2» должна завершиться максимум до конца первого полугодия 2022 года, считает вице-премьер РФ Александр Новак.

«Из тех графиков по срокам сертификации, о которых мне известно, она как раз и должна завершиться в течение первого полугодия. Конец первого полугодия — это максимальный срок. Если коллеги будут в этом заинтересованы и сделают сертификацию быстрее, то можно начать поставки гораздо раньше», — сказал Новак в интервью РБК, подчеркнув, что сорвать реализацию «Северного потока-2» Украине не удастся.

Цены на газ растут из-за отсутствия инвестиций и долгосрочных контрактов…

Рост цен на газ в Европе вице-премьер объяснил отказом от долгосрочных контрактов. Основные причины роста цен на газ в ЕС, которые в 2021 году превысили $2 тыс. за 1 тыс. кубометров — отказ от долгосрочных инвестиций в отрасль и долгосрочных контрактов в пользу спота, подчеркнул вице-премьер, отметив, что Еврокомиссия «целенаправленно» отказывается от базовых принципов — долгосрочных инвестиций в отрасль и долгосрочных контрактов в пользу спотовых контрактов. Спот, отметил он, предполагает удовлетворение заявок в ближайшее время, без понимания того, что будет происходить на рынке в среднесрочной и долгосрочной перспективе.

«Это привело к тому, что летом 2021 года, когда необходимо было закачивать газ в подземные хранилища, СПГ, поставляемый по спотовым контрактам, на который рассчитывала Европа, ушел на другие рынки, которые были более экономически благоприятны», — отметил Новак. СПГ из США, Катара и Австралии в основном был направлен в АТР. В итоге в Европе возник дефицит газа и выросли цены, сказал он.

Новак считает, что Европе надо иметь четкий прогноз топливно-энергетического баланса и по нему планировать в средне- и долгосрочной перспективе объемы потребления и поставок.

«Пусть будет спот и СПГ, но должны заключаться и долгосрочные контракты, которые гарантируют базовую составляющую поставок газа в Европу», — сказал он.

…а также из-за падения добычи в ЕС

Еще одна причина роста цен заключается в падении собственной добычи газа. С 2013 года поставки газа из Голландии уменьшились на 70%, а в целом добыча у европейских компаний снизилась на 22%. Старые месторождения истощаются, необходимы инвестиции в разработку новых, поясняет Новак.

«В основном в Европе — это шельфовые месторождения, достаточно дорогие, требующие господдержки и привлечения дешевого финансирования. Но что мы наблюдаем? Даются рекомендации банкам не финансировать традиционные углеводородные проекты, в том числе по добыче нефти и газа. Это приведет к тому, что будет еще больше дефицита на рынке», — отметил вице-премьер.

Цена в $65-80 за баррель нефти комфортна для РФ

Затронув тему цены на нефть, вице-премьер отметил, что цену в $65-80 за баррель в 2022 году будет комфортной для России, однако не исключается ее волатильность на рынке.

«Сейчас цена на нефть примерно $75 за баррель. Для нас в следующем году будет комфортна цена $65-80 за баррель. Я специально беру такой большой диапазон, потому что не исключается волатильность на рынке. В принципе у нас бюджет в 2021 году балансируется при $43,3 за баррель, на 2022 год заложено $44,2, а прогноз социально-экономического развития предполагает более высокие цены», — пояснил Новак.

Спрос на нефть будет расти на 4 млн б/с

Общий объем спроса на нефть в мире, по прогнозам вице-премьера, вырастет примерно на 4 млн баррелей в сутки в 2022 году, в 2021 году увеличится на 4,5-5 млн б/с.

«Для восстановления добычи на том уровне, который был до введения ограничений в 2020 году, мы ожидаем рост спроса в следующем году еще примерно на 4 млн б/с», — сказал Новак.

Добыча нефти в РФ на уровне 550-560 млн тонн сохранится до 2030 года

Россия сохранит добычу нефти на уровне 550-560 млн тонн до конца 2030 года. Распределение между внутренним рынком и экспортом будет зависеть от ситуации на рынке, отметил вице-премьер.

«Наши компании реализуют свои долгосрочные планы по добыче, исходя из прогноза потребления нефти на мировом рынке и с учетом снижения доли углеводородов в энергобалансе. До 2030 года мы прогнозируем сохранение добычи в России на уровне 550-560 млн тонн. Это прописано в стратегии развития энергетики до 2035 года. Распределение между внутренним рынком и экспортом будет зависеть от ситуации на рынке», — рассказал Новак.

РФ, отметил он, ориентируется на прогноз увеличения спроса. «В следующем году ожидается потребление примерно 100 млн б/с во всем мире. Думаю, что оно увеличится до 110 млн баррелей к 2030 году. Физические объемы нефти вырастут, но ее доля в энергобалансе уменьшится», — резюмировал вице-премьер.

ОПЕК+ останется и после 2022 года

Взаимодействие в рамках ОПЕК+ продолжится и после окончания действия сделки ОПЕК+, однако будет ли корректироваться нефтедобыча и как, пока сказать нельзя, отметил Новак.

«У нас есть хартия, которую подписали 24 страны — участницы соглашения ОПЕК+, рассчитанная на бессрочный период сотрудничества. Оно точно будет продолжаться [после 2022 года] в формате консультаций, обмена информацией, аналитическими данными и так далее. Необходимость совместных действий по корректировке добычи обусловлена только ситуацией на рынке. Мы не знаем, какой она будет через год», — пояснил он.

Россия. Евросоюз. США. ОПЕК > Нефть, газ, уголь. Внешэкономсвязи, политика > oilcapital.ru, 29 декабря 2021 > № 3953817 Александр Новак

Звезды соцсетей начали войну с капитализмом: жертв будут миллионы

Дмитрий Косырев

Сначала этих китайских персонажей называли интернет-патриотами и думали, что они заняты исключительно руганью в адрес стран, обижающих Родину. И еще — что их в хвост и в гриву используют пекинские власти. Сейчас стало выясняться, что феномен посложнее, более того, он стране (и миру) знаком до боли и называется "левые радикалы".

Осознание пришло, когда в этом месяце один из китайских блогеров атаковал корпорацию Lenovo из-за того, что среди ее акционеров есть иностранцы, а топ-менеджерам платят слишком большие зарплаты. Вот тут все заметили, что блогеры с миллионными аудиториями не только атакуют "капиталистов", а еще и воспитывают вкусы, критикуя распущенных и немужественных персонажей шоу-бизнеса. И что блогеров много, и они стали активны.

В общем, "иногда они возвращаются". Вроде бы мало есть стран, подобных Китаю, которые так пострадали от разгула левых радикалов. И сразу после смерти Мао Цзэдуна (1976 год) его наследники вымели из верховной власти таковых во главе со знаменитой "бандой четырех", куда входила даже вдова Мао. На них и множество их единомышленников списали весь ужас и разгром, которому страна подверглась в 60 — 70-е годы, и это было в общем правильно. И сегодня надо быть неграмотным американцем, чтобы считать, что страной руководят люди радикально левых взглядов, пусть даже правящая партия и называется коммунистической.

Но леваки в стране были и после 1976 года, и они всегда будут (как в любой другой стране). Из относительно высшего руководства таковых в последний раз выметали в 2012 году (дело Бо Силая, мэра Чунцина). Но то высший уровень. А уровнем ниже для того, чтобы сохранять левацкие убеждения, достаточно быть невежественным человеком, лично не знающим или не желающим знать, к чему приводили прежние подобные эксперименты в мировой истории, и в первую очередь в Китае. Еще это возрастной феномен: достаточно последить за восторгами насчет райской жизни в СССР тех, кто слишком молод и реальной жизни в той стране не застал.

То есть в любой стране в любой момент ее истории будут левые радикалы, даже в сильно пострадавшем от них Китае. Но посмотрите на множество комментариев на эту тему как внутрикитайских, так и зарубежных. Они, в принципе, одинаковы: в каких отношениях находятся с интернет-леваками нынешние высшие китайские руководители?

И тут мы видим множество ярких мыслей. Дело даже не в привычно "коммунистической" стилистике Компартии Китая, а в том, что в последнее время руководство страны начало принимать меры, которые и правда могли разжечь аппетиты непонятливых сторонников левых идей. И заодно заставить задуматься: а может, теперь вот такие блогеры в тренде?

В конце уходящего года началась кампания за то, чтобы звезды шоу-бизнеса, особенно зарабатывающие в интернете, платили налоги. И это как-то странно совпало с нападками левых блогеров на неправильных по стилю развлекателей публики. Но это мелочи, интереснее то, что Китай первым из больших зарубежных держав попытался обуздать всесильные корпорации в сфере информационного хайтека. Понятно, что бизнес более влиятельный, чем государство, опасен и уздечки на него будут или уже накидывают везде, в том числе и в США. Но китайские блогеры решили, что шаг власти влево дает им возможность активнее высказываться насчет социальной справедливости и коррупции среди капиталистов.

И возникла смешная ситуация. Хайтек-корпорации, которые затмевают американских и прочих конкурентов, вывели Китай в число мировых экономических (и не только) лидеров. Интересно, удалось бы этого добиться, если бы топ-менеджеры Lenovo получали заметно меньше, чем, допустим, руководители Apple?

На самом деле трудно разобраться, кто получает больше. В 2020 году глава китайского гиганта Ян Юаньцин легально заработал 26 миллионов долларов, а Тим Кук, его американский конкурент, — 14,7 миллиона. Но ведь американцу достался еще "пакет компенсаций", куда входит и зарплата, а пакет — это 265 миллионов долларов. Хотя это даже не главное. Удалось бы китайцам обгонять американцев по каким угодно показателям, если бы первые не привлекали со всего мира специалистов среднего звена на весьма конкурентные зарплаты?

То есть когда борцы за справедливость напоминают бизнесу, что в Китае 600 миллионов человек живут менее чем на 5 долларов США в день, они рискуют развалить китайское чудо и увеличить численность вот этих бедных людей. Нет лучшего способа обрушить страну, чем уступить идейное лидерство левакам. И активизировавшаяся перекличка на эту тему в китайских СМИ четко показывает, что многие наверху понимают ловушку, в которую их загоняет чрезмерная любовь к лозунгам типа всеобщего процветания.

В целом Китай прекрасная страна для того, чтобы изучать левизну во всех ее видах. И дело как раз не в исторических картинках, а в современности. Дело в том, что раньше левые были внешне другими. Они были очарованы стилистикой революции: лозунги, полувоенные френчи, революционные сюжеты в разрешенных к постановке пьесах или фильмах. Но эта внешняя шелуха уходит, и, кстати, никто не знает это лучше, чем жители СССР: уже к 70-м неискреннее и формальное поддержание властями духа ушедшей эпохи начало вызывать у народа смех и плодить анекдоты.

Но есть нечто сущностное, скрывающееся за меняющимся стилем. И сводится оно к довольно простой формуле: левая идея — это о том, что надо заставлять людей не стремиться получать денег и благ больше, чем другие. Так что современные левые — от России до США и Китая — это те, кто хочет отбирать деньги у богатых и отдавать их бедным. Отсюда повышенное внимание к доходам глав корпораций или звезд шоу-бизнеса. Отсюда же такое чисто китайское явление, как борьба с коррупцией. Напомним, в 2010-е руководство поставило вопрос так: или мы победим коррупцию, или она нас. Но дальше выяснилось, что в атмосфере террора и поиска коррупционеров теряется контроль деятельности госаппарата, никто не хочет там работать под постоянной угрозой попасть в квоту на отлов воров или под огонь очередного блогера.

Вся эта история с очередным подъемом китайских левых показывает нам, что их общество такое же динамичное и бурно развивающееся, каким было и в прежние века, и у этого общества можно учиться и на его достижениях, и на ошибках.

Китай. США > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 29 декабря 2021 > № 3935663 Дмитрий Косырев