Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Давос-2019: банкиры "борются" с бедностью

решить проблему бедности на уровне существующей модели невозможно

Михаил Хазин

Одной из главных тем очередного мероприятия в Давосе была борьба с бедностью. Тема эта актуальная, её много лет все обсуждают. Но, как понятно, самые богатые люди относились к ней с лёгкой иронией и скепсисом – все такие умные, отбирать у нас наши деньги, а нам это не нравится. Но поскольку последнюю пару лет ситуация в мире становится критической – что хорошо видно по Соединённым Штатам Америки, где президентом стал Трамп; по Великобритании, где вообще не понятно, что делать; даже по Германии, где все понимают, что наступил двух-трёхлетний период межвременья, после которого тоже всё будет не очень хорошо; в этой ситуации всполошились даже самые богатые, те которые собираются в Давосах.

В общем, они таки стали размышлять на тему о том, что делать. Нужно отметить, что большая часть рецептов, которые они сочинили, особого смысла не имеют по простой и, главное, объективной причине. Дело в том, что, как полагается в соответствии с законами пропаганды и пиара, все богатые создали свои собственные организации, которые официально, реже – практически, поддерживают бедных; задача которых состояла в том, чтобы поддерживать бедных так, чтобы это не нанесло урон богатым. Этих организаций стало так много и они насочиняли так много разных рецептов, смысл которых, в общем, имитация кипучей деятельности, чтобы, не дай Бог, результата не было. И, собственно, их рецепты и обсуждаются.

Обсуждать их, конечно, можно долго, только смысла в этом никакого нет. В общем, «скучно, няня», — как говорила пушкинская Татьяна не то в самом «Евгении Онегине», не то в многочисленных переложениях.

По этой причине сама по себе тема борьбы с бедностью приобретает чрезвычайно специфический оттенок. Уже все поняли, что этой темой надо заниматься всерьёз вместе с тем, никто этим заниматься не готов. Потому что большая часть институциональной инфраструктуры, существующей для решения этой проблемы, в реальности создана для того чтобы её забалтывать. По этой причине имеет смысл несколько слов сказать об этой проблеме. В чём она состоит? Дело в том, что проблема борьбы с бедностью носит не индивидуальный характер. То есть дело не в том (точнее, не только в том), что есть отдельные жадные капиталисты, или что все капиталисты жадные. Они, безусловно, жадные. Но базовая проблема сегодня в другом, в том, что эта проблема носит системный институциональный характер.

Мы не будем сейчас говорить о том, что целью капитализма является зарабатывание денег. Поскольку, теоретически можно создать такую систему, которая позволяет зарабатывать деньги так, чтобы не могло происходить накопление лишних ресурсов в крайне ограниченном числе рук. Но давайте посмотрим на ту модель экономического роста, которая действует в последние сорок лет - с 1981-го года, а придумана она была еще раньше, в 1913-м году, когда появилась Федеральная Резервная Система США, и усилилась в 44-м году, с принятием Бреттон-Вудской системы. Это модель стимулирования экономики через эмиссию доллара, которая вводится в экономику через финансовую, банковскую систему.

Что это означает? Это означает, что будущие доходы, будущие активы, которые надо перераспределять между всеми людьми, вбрасываются в экономику через финансовую систему, финансовые институты. Отметим, что финансовые институты свою задачу решали, в том смысле, что действительно имело место улучшение жизненного уровня населения, и появился средний класс с 81-го года. Но эти институты всё-таки прежде всего решали свои задачи. И они не могли их не решать, потому что любой институт прежде всего размышляет о своей инфраструктуре, о своих сотрудниках, о тех задачах, которые перед ними стоят. В результате, большую часть образующейся таким образом эмиссионной прибыли получал как раз финансовый сектор.

Перераспределение денег от богатых к бедным, которое отмечалось всеми экспертами, шло следующим образом. В странах «золотого миллиарда» — то есть в тех странах, где сделали средний класс, абсолютные доходы этого среднего класса не росли. А вот их уровень жизни улучшался, с формальной точки зрения, поскольку они получали больше благ. Но это делалось это за счёт роста своего личного долга. С точки зрения чисто бухгалтерской, на самом деле, они ничего не получали. А бенефициары финансовых институтов увеличивали свои богатства не только абсолютно в цифрах, но и относительно - то есть получали всё большую и большую долю богатств, которые создавала мировая экономика.

Что касается стран, в которых не было среднего класса, то их абсолютные доходы не росли, а относительные сокращались.

В результате кризиса система стимулирования экономики (то есть создание разного рода благ; или, как принято говорить в российским интернете, ништяков), за счёт эмиссии работать перестала. То есть новая эмиссия к увеличению ништяков для народа больше не приводит. А поскольку долги среднего класса никуда не делись, стал падать уровень его жизни.

Средний класс стал возмущаться. Собственно, это и отметили в Давосе. Все прекрасно понимают, что возмущение бедных людей в какой-нибудь Индии, Венесуэле или ещё где-нибудь роли не играет. Но исчезает средний класс и в США, и в Западной Европе, и в других странах «золотого миллиарда». В этой ситуации сильные мира сего (то есть, как мы знаем, сегодня – финансисты) оказались в крайне тяжёлом положении. Почему? Им надо, если они хотят сохранить власть (а их власть уже покачнулась, что видно по Трампу и по Брекзиту, и даже по российской ситуации, где имеет место схватка между патриотическими элитами и либеральными, то есть финансовыми), что-то делать с проблемой.

Они должны предъявить новую модель роста. Если они этого не сделают, они будут в крайне тяжёлом положении, потому что средний класс поднимется против них и, в рамках либеральной политической модели западных стран, может нанести им очень серьёзный урон. Что им делать в этой ситуации?

Теоретически у них есть два варианта: либо придумать новую модель, либо же они должны отказаться от либеральной демократии в западных странах — то есть перейти, условно говоря, к фашистской диктатуре. Теоретически это возможно, но крайне опасно, потому что люди к этому не готовы психологически. Конечно, их немножко готовят. Собственно, вся эта пропаганда толерантности и всего остального -– это как раз способ раскачать традиционные ценности, под который очень легко можно ввести фашистский режим как институт защиты меньшинств. Но проблема состоит в том, что для этого нужна очень мощная организация, а финансисты напрямую не контролируют силовые структуры. Мы это видим в Соединённых Штатах Америки. Это их главная проблема; они не знают, как с этим быть.

Второй вариант –- это придумать эту самую альтернативную модель экономического роста. Я склонен считать, что обсуждения этого в Давосе были (если говорить о закрытых обсуждениях)… Открытые обсуждения –- они под этим искали паллиативы, как можно оттянуть переходный период хотя бы лет на пять-шесть, чтобы можно было победить Трампа, снести Путина и обеспечить политическую преемственность в Западной Европе, хотя бы найти человека, который мог бы заменить Меркель и так далее.

При этом они должны в кулуарах искать экономическую модель. Если её не найти, то в этом случае они должны взять под контроль (что тоже не так-то просто) хотя бы часть силовых структур. Я напомню, что тот же Гитлер смог взять власть в свои руки только благодаря тому, что у него были силовые структуры в виде штурмовиков. Если бы их не было, не получилось бы у Гитлера взять власть, потому что он не контролировал ни полицию, ни армию в Германии.

Это реальная проблема, которая должна была обсуждаться в Давосе. Но мы сегодня должны понимать, что решить проблему бедности на уровне существующей модели невозможно, потому что невозможно заставить институты поделиться своей прибылью. Это примерно то же самое, что предложить человека: пожертвуй, пожалуйста, бедным свою левую руку или правую ногу. Он будет готов работать двумя руками и двумя ногами на поддержку бедных, но пожертвовать рукой вряд ли согласится.

Точно так же финансовые, банковские институты готовы делать всё для поддержки бедных, но при этом они будут забирать всё большую и большую долю создаваемых в экономике активов, просто для того чтобы поддержать сам факт своего существования, поскольку избыточного продукта больше нет.

Ну а в заключение можно отметить, что отказаться от модели доминирования банков можно только в том случае, если сменить у общества базовую ценностную модель. Это предлагает и «Красный» глобальной проект, и Иудейский, и Исламский, и Православный. Разумеется, можно и нужно адаптировать их экономические модели и именно их и имеет смысл обсуждать. А не то, как можно попытаться перераспределить богатства в рамках проекта «Западного» который доминирует сейчас. Поскольку он всё равно всё перераспределит в пользу банкиров.

Швейцария. США. Евросоюз. Весь мир > Госбюджет, налоги, цены > zavtra.ru, 25 января 2019 > № 2865114 Михаил Хазин

Парадоксальная война

несмотря на конфликт, торговля между США и Китаем растёт

Валентин Катасонов

Одной из главных тем минувшего года стала торговая война между США и Китаем. Стороны делали очень резкие заявления. Складывалось впечатление, что последует резкое сокращение взаимного товарооборота. К тому же Вашингтон вовлекал в торговую войну против Китая Канаду, Европейский союз, Японию.

Все ждали статистических данных о торговле КНР по итогам года. И вот 13 января самые главные цифры внешнеторговой статистики Китая за 2018 год были представлены. Объём внешней торговли Китая в 2018 году достиг рекордной за всю историю отметки в 4,62 трлн. долл., увеличившись по сравнению с 2017 годом на 12,6%. Китайский экспорт вырос за год на 9,9%, рост импорта составил 15,8%. Положительное сальдо во внешней торговле достигло 546,8 млрд. долл. Китайская внешняя торговля бьёт рекорды уже два года подряд.

И вот в чём парадокс: хотя торговые отношения между США и Китаем называют войной, американо-китайская торговля по итогам 2018 года выросла! Экспорт китайских товаров в США увеличился за год на 11,3%, импорт из США – на 0,7%. Положительное сальдо торговли Китая с США по итогам 2018 года составило рекордную величину в 323,32 млрд. долл. В 2017 году этот показатель равнялся 275,8 млрд. долл., т. е. прирост за год достиг 17,2%. Так что, если рассуждать в терминах «войны», 2018 год завершился оглушительной победой Китая. За два года президентства Дональда Трампа суммарное отрицательное сальдо торговли с Китаем у Соединённых Штатов составило астрономическую сумму в 600 млрд. долл.

59% суммарного положительного сальдо внешней торговли за 2018 год пришлось на торговлю Китая с Америкой. Остальные 41% – положительное сальдо с другими странами мира. Традиционно с положительным сальдо складывается торговля Китая с Россией, т. е. импорт из Китая в Россию устойчиво превышает российский экспорт в Китай. Так, в 2016 году товарный экспорт был равен 28,0 млрд. долл., импорт – 38,1 млрд. долл. В 2017 году экспорт составил 38,9 млрд., импорт – 48,0 млрд. долл. За период 2014-2017 гг. суммарное отрицательное сальдо российско-китайской торговли составило 39,0 млрд. долл. Двустороннюю торговлю тормозит ограниченный экспортный потенциал России: в Китай отправляют преимущественно нефть и уголь (около 70%), ещё кое-какое сырье и оружие. Больше ничего.

За период 2013-2017 гг. объём внешней торговли России сократился с 863,1 млрд. долл. до 591,7 млрд. долл., или на 31,4%. За счёт этого доля Китая в общем обороте внешней торговли России выросла с 10,3% до 14,7%. В результате Китай вышел на первое место среди торговых партнеров РФ, потеснив Германию, позиции которой стали слабее из-за присоединения к экономическим санкциям.

Несмотря на экономические санкции, у России, как и у Китая, в 2018 году в сфере внешней торговли были впечатляющие успехи. Сальдо торгового баланса России в январе-ноябре 2018 г. сложилось положительное в размере 191,4 млрд. долл., что на 75,4 млрд. долл. больше, чем в январе-ноябре 2017 г. Торговый оборот России составил 629,0 млрд. долл. и по сравнению с январем-ноябрем 2017 г. увеличился на 19,3%. Цифры эти достигнуты в основном за счёт благоприятной конъюнктуры на мировых рынках углеводородов (нефть, природный газ, нефтепродукты и уголь составили почти 2/3 российского товарного экспорта).

Основными торговыми партнёрами России в январе-ноябре 2018 г. среди стран дальнего зарубежья (помимо Китая) были: Германия – 55,2 млрд. долл. (122,7%), Нидерланды – 42,7 млрд. (117,2%), Италия – 24,4 млрд. (113,7%), Турция – 23,2 млрд. (117,9%), США – 22,7 млрд. (109,4%), Республика Корея – 22,6 млрд. (126,1%), Польша – 19,8 млрд. (135,0%), Япония – 19,6 млрд (117,7%), Франция – 15,5 млрд. долл. (112,8%). Как говорится, война войной, а торговля России продолжает расти. Даже с Соединёнными Штатами.

В то же время в торговле РФ с Китаем остаётся много проблем. Прежде всего, несбалансированность. Преодолеть её сложно в связи с ограниченностью номенклатуры российского экспорта. Тормозит торговлю и высокая долларизация расчётов. Вот свежие цифры (данные Банка России). Речь идёт о структуре расчётов во внешней торговле России в разрезе основных используемых валют за 2017 год и первую половину 2018 года. Сначала дам картину валютной структуры расчётов по торговле России со всеми странами мира (табл.1)

Табл. 1.

Валютная структура расчётов по торговле России товарами и услугами со всеми странами мира (в % к итогу)

Как видим, долларизация расчётов по внешней торговле России остаётся очень высокой. Причем в расчётах по экспорту она намного выше, чем в расчётах по импорту: основная часть экспорта России приходится на углеводороды, а они на мировом рынке торгуются исключительно или преимущественно за доллары США. Второе место в расчётах занимает евро. Рубль оказывается лишь на третьем месте. Обратим внимание и на то, что в первом полугодии 2018 года доля доллара во внешнеторговых расчётах России не только не уменьшилась, но несколько подросла.

А теперь посмотрим на валютную структуру расчётов России с Китаем (табл. 2):

Табл. 2.

Валютная структура расчётов по торговле России с Китаем товарами и услугами (в % к итогу)

Увы, здесь ещё более печальная картина, чем в таблице 1. Степень долларизации торговли между Россией и Китаем выше, чем в среднем в торговле России со всем миром. А позиции российского рубля слабее, чем опять-таки в торговле России с миром. За позицией «прочие валюты» в табл. 2 скрывается преимущественно китайский юань. Можно предположить, что юань используется шире, чем российский рубль, причём китайская валюта применяется преимущественно для оплаты китайских товаров и услуг российскими импортёрами. И ещё один важный момент: доля доллара США при оплате импорта в первом полугодии 2018 года несколько снизилась, зато она очень заметно возросла в выручке от российского экспорта в Китай. В итоге в 2018 году степень долларизации внешнеторговых расчётов между Россией и Китаем увеличилась.

В последние дни 2018 года как сенсация прозвучала новость о том, что Китай отказался подписывать межправительственное соглашение с Россией о расчётах в национальных валютах, которое готовилось с 2014 года. И, безусловно, сохранение высокой доли доллара США в расчётах по внешней торговле России и Китая будет серьёзным тормозом для дальнейшего наращивания взаимного товарооборота.

ВТО, МВФ, ЮНКТАД осторожно намекают, что в 2019 году будет «замедление темпов роста международной торговли». Это может означать и сокращение её объемов. Прогнозы строятся с учётом не только вероятного продолжения торговой войны и экономических санкций, но и вполне возможного глобального финансового кризиса.

Что же касается сообщения от 13 января о внешнеторговых рекордах Китая, то и в нём допускается, что в 2019 году может произойти «замедление темпов роста внешней торговли страны» (как раз то, о чём говорят чиновники ВТО и других международных организаций). Причём в декабре 2018 года действительно произошло сокращение экспорта и импорта Китая, причем сокращение экспорта на месячной основе было максимальным за последние два года. Думаю, Дональду Трампу эти цифры известны. С одной стороны, они не могут не вызвать его гнев: за два года президент США ничего не добился с Китаем, а по итогам 2018 года проиграл с крупным счётом. С другой стороны, эти цифры заставят Трампа интенсифицировать торговую войну. Данные же о китайской торговле за декабрь должны вселить в него надежду, что победа не за горами.

США. Китай. Россия > Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 25 января 2019 > № 2865113 Валентин Катасонов

Костин в Давосе: из-за санкций с бизнесменами из США встречаться нельзя, а с прессой можно

Президент — председатель правления ВТБ рассказал, как санкции изменили его программу на Всемирном экономическом форуме

Андрей Костин в интервью Business FM из Давоса прокомментировал инициативу ряда частных банков, предложивших создать механизм для снижения доли госбанков в зарплатных проектах. Президент — председатель правления ВТБ также рассказал об отношении к создаваемой Центробанком системе моментальных платежей, которая, как ожидается, станет альтернативой «Сбербанк.Онлайн».

Дерипаска по каким-то причинам так и не приехал в Давос, куда собирался приехать. ВТБ тоже участник, как говорят, сделки между OFAC Минфина США и структурами En+. Почему для ВТБ важен определенный статус в этой сделке? Мы знаем, что ВТБ — крупный кредитор «Русала», поэтому статус, что акции будут находиться в номинальном владении ВТБ, хотя он ими голосовать не будет, почему это важно?

Андрей Костин: Я как человек, находящийся под американскими санкциями, не имею права участвовать в этих переговорах. Я вам просто могу сказать как руководитель банка об общем подходе, не зная деталей сделки и прочего. Банк выдал деньги в свое время. При любом развитии ситуации банку важно эти деньги вернуть. Другой задачи у банка нет. И в этом контексте, из того, что я знаю, идут переговоры у команды, которая там назначена, там есть английский лорд, они ведут переговоры с OFAC, есть какие-то рекомендации, и наша команда отрабатывает эти вопросы совместно с ними. Но наша задача одна: мы должны в перспективе вернуть эти средства. Какая будет структура сделки, я не знаю, но свои интересы мы будем отстаивать именно в этом контексте. Понимая всю сложность, которая стоит перед господином Дерипаской, все эти инсинуации в газетах о том, что мы будем заодно, неправда. Мы — кредитор, он — заемщик. Вот и все. Это базовый подход, я не знаю, каким образом сделка структурируется, как она делается, но я желаю успеха этому, потому что, если тема решится позитивно, для нас это хорошо как для кредитора. Это значит, что мы имеем шанс получить деньги обратно.

У нас есть большая дискуссия, которая касается широкого круга людей. ЦБ объявил как о принятом решении о требовании создания под эгидой ЦБ системы моментальных платежей. Россиянам процентов на 90-95 она сейчас знакома через систему «Сбербанк.Онлайн». Естественно, Сбербанк этому сопротивляется, Греф даже отменил комиссию при межрегиональных переводах. На самом деле целый ряд банков тоже развивает свои собственные системы моментальных платежей. ВТБ, естественно, один из них. Какова ваша позиция? Для ВТБ это правильный ход или неправильный? Понимая, что ЦБ вправе решить, но тем не менее.

Андрей Костин: Я думаю, то, что делает ЦБ, это замечательно. Мы поддерживаем действия ЦБ, мы считаем, что это идет в развитие рынка, конкуренции. Мы поддерживаем эту идею и будем в этом участвовать. Я думаю, в ближайшее время мы вступим в эту систему и будем работать.

Была инициатива нескольких крупных частных банков, которые считают, что «зарплатное рабство» не ликвидировано. Если в первом случае на рынке моментальных платежей доминирование Сбербанка такой раздражающий фактор, то здесь Сбербанк и ВТБ в значительной мере выступают в паре. Предлагают создать некую систему независимо от банков, централизованную, в которую все зарплаты сначала будут поступать, а потом раскидываться на счета людей, где бы у них эти счета ни были.

Андрей Костин: Я уже был в Давосе, когда эта инициатива появилась, у меня не было возможности изучить эту тему в деталях или посоветоваться со специалистами банка, поэтому мне достаточно трудно сейчас это комментировать. Я всегда за то, чтобы максимально развивать конкуренцию, чтобы все вопросы решались на максимально конкурентной основе. В этом плане, если это способствует конкуренции, если это в интересах наших клиентов — и слава Богу, пускай это делается. Мы сейчас действительно живем в конкурентной среде. Я не согласен с тем, что есть «рабство», потому что, на мой взгляд, у наших клиентов всегда оставалась возможность работать с тем банком, с каким они хотят, даже если платежи организации идут через определенные банки. Это тоже понятно, потому что, когда банки кредитуют предприятия, они очень часто стремятся получить и зарплатные проекты. Главное — это конкуренция: это качество продукта, удобство для клиента. Я считаю, мы к этому готовы, у банка есть такие продукты и возможность конкурировать. Вы правы в том, что ВТБ и Сбербанк сегодня имеют большую долю за счет того, что у нас больше кредитные ресурсы. Но, с другой стороны, я в этом ничего страшного не вижу.

Теперь к Давосу. Вы сами упомянули: вы под американскими санкциями, с какими-то официальными американскими лицами вам не положено встречаться, вести лично какие-то переговоры и дела, но «официальных» американцев в Давосе почти и нет. Все наоборот получилось: наши приехали, а они не приехали. В этом статусе изменилось ли для вас что-то в вашей программе Давоса? Вы в нем давным-давно участвуете, и в прошлом году вы без этого статуса, приятного или неприятного, участвовали. Как это влияет?

Андрей Костин: Влияет не очень сильно. Моя команда работает в том же режиме, в котором работала. ВТБ остается юридическим партнером Давоса, и пять представителей банка участвуют в этом качестве. Я в данном случае больше представляю вроде бы официальную делегацию, хотя на моем значке тоже написано, что я президент банка ВТБ. Никаких ограничений с точки зрения участия в сессиях или переговорах у меня нет. Единственное, что в этом году у меня нет приглашений на прием от американских банков, это тоже понятно с учетом ситуации и правил, которые на американских граждан накладывают законы, связанные с санкциями. В этом плане этих тусовок меньше, но и я, конечно, не общаюсь даже с американскими бизнесменами, потому что это поставит их в неловкое положение, и у них есть на это, наверное, какие-то ограничения. Наша делегация активно работает, здесь много встреч, я встречался и с президентом Азербайджана, и с премьер-министром Армении, и с крупнейшими китайскими компаниями, и с министром иностранных дел и вице-премьером Катара, с индийскими компаниями, с европейскими компаниями из Италии, Франции. Программа насыщенная. Я бы сказал, программа точно такая же, как в прошлом году, по насыщенности. Многочисленные интервью американским каналам: CNN, Fox будет, CNBC и другие каналы. Но нет приглашения со стороны американских бизнес-структур: это тоже понятно, у них ограничения связаны с моим статусом человека под санкциями.

Внешнеполитическая ситуация в том числе затрагивает и положение ВТБ на рынке. Насколько часто в ходе встреч с иностранными партнерами у вас пытаются выяснить прогноз по поводу ужесточения или неужесточения санкций в отношении ВТБ со стороны Америки?

Андрей Костин: Этот вопрос для всех, кто в этом работает, знаете, бессмысленный. Есть люди, которые обладают какими-то паранормальными способностями — предсказать судьбу или будущее, я такими способностями не обладаю. А раз я не обладаю, то дальше эти вопросы мне бессмысленно задавать, потому что я не могу это никак спрогнозировать. Могу только одно сказать: при сегодняшнем уровне санкций наш банковский сектор работает нормально, стабильно. И я думаю, что у ВТБ будет рекордная прибыль за этот год, неплохие прогнозы на следующий год. Что касается действий американской администрации, я не вижу пока каких-то угроз со стороны европейских санкций. Что касается американцев, это непредсказуемая вещь, она во многом будет зависеть от развития внутриполитических процессов в Америке. Я думаю, никто сегодня предсказать и не может, что и как будет развиваться. Я думаю, что от нас не отстанут. Я думаю, что какие-то другие санкции будут вводиться. Будут ли они затрагивать финансовый сектор, я не знаю. Я пока надеюсь на лучшее, исхожу из той ситуации, которая на сегодня складывается. Но абсолютно бессмысленно пытаться предсказать, потому что никаких факторов, которые можно было бы исследовать и сказать, что будет так или не так, я сегодня не вижу. Это какие-то процессы, которые, наверное, будут возникать в будущем в зависимости в основном от развития внутриполитической ситуации в Америке. Одно можно сказать понятно. Я много общаюсь с американскими журналистами, очень знающими, с редакторами крупных американских газет. Все прогнозируют, что в ближайшие два года лучше не будет, наверное, потому что даже если Трамп был с лучшими намерениями, он не в состоянии осуществлять какие-то позитивные меры в отношении нашей страны. У него на это всегда есть такой серп или, я не знаю, меч в виде Конгресса США. И в целом сегодня американская элита в своей внутренней разборке широко использует в основном антироссийские лозунги. Поэтому мы не надеемся на улучшение ситуации, мы считаем, что огромный ресурс у нас есть внутри себя. Мы должны просто ощетиниться немножко, может быть, даже рассердиться по-хорошему — не на американцев, а на самих себя, и начать лучше работать. Вот мой принцип сегодня. А не гадать о том, будут ли сегодня добрые американцы с нас снимать санкции или они будут, наоборот, злые и будут ее ухудшать. Я только на это рассчитываю: на себя, на нас самих, на нашу страну, на наше руководство и на наши российские способности и российский ум.

Спасибо.

Илья Копелевич

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Финансы, банки > bfm.ru, 24 января 2019 > № 2883427 Андрей Костин

Народ против правителей

стена преткновения или нашла коса на стену

Эдуард Лимонов

19 января в своём экстренном обращении из Белого дома Дональд Трамп предложил демократам в обмен на выделение 5,7 миллиарда на строительство Стены следующие товары для бартера:

принятие закона, продлевающего защиту от депортации (сроком на три года, по сути, до конца президентства Трампа) некоторых категорий мигрантов, ну, например, тех, кого нелегально ввезли в США родители; или гарантирующего защиту от депортации для людей со статусом «временно защищённых лиц».

На мой взгляд, это непростое, но запутанное предложение Трампа неудачно, все эти категории мигрантов… На мой взгляд, оно неубедительное и плохо запоминающееся. Принять тучу каких-то мелких камешков в обмен на стену, фуй! Кто же клюнет на такое, изложенное во множестве параграфов предложение?!

Трамп (много раз уже аналитиками упомянуто было) якобы по сути своей бизнесмен. Я считаю, что нет, он не бизнесмен, пусть и старается казаться, бизнесмен всегда превосходно знает, что увесистое нужно менять на что-нибудь одно, равноценно увесистое.

Интересно, что Трампу осталось построить 1600 километров стены, поскольку около половины уже построено, большая часть при президенте-демократе Билле Клинтоне. Согласно многим исследованиям, мигранты обходятся американскому бюджету ежегодно в 200 миллиардов долларов. В сравнении — всего 5,7 миллиарда, необходимые для достройки стены, — сумма, прямо скажем, ничтожная.

Тем более иррациональным выглядит настойчивое противостояние Демократической партии Стене Трампа, поскольку именно при демократах полстены уже построили.

К тому же спикером палаты представителей 4 января сего года стала демократ Нэнси Пелоси и самозабвенно погрозила молотком спикера врагам. Она, ещё не выслушав обращения президента, уже высказалась: «Стена — это устарелые, аморальные отношения между странами…» То есть у неё подход к проблеме сугубо моральный, а не деловой.

Нэнси Пелоси зловредная, ехидная старая тётка, она родилась в далёком 1940 году, выглядит вечной, как Кощей, она итальянского происхождения, семья её богата — по меньшей мере 88 миллионов долларов за душой (а поговаривают, что может быть и до 175 миллионов), 5 детей, 9 внуков.

Она уже успела нахамить президенту Трампу, потребовав от него перенести его выступление перед конгрессом с 29 января на более поздний срок, а лучше всего в целях обеспечения безопасности ему не являться в конгресс вовсе, прислать его послание по почте. А, каково! Какое оскорбление! По почте!

На этот запрос о переносе выступления с 29 января Трамп немедленно ответил старухе в лоб, приказав отменить армейские рейсы Пелоси в Бельгию и в Афганистан, куда она собиралась — посетить американских военнослужащих. Трамп также обвинил Пелоси в том, что она стала «радикальным демократом» и представляет «радикально левых» внутри партии.

Так что ничего хорошего Трампу его противоборство с новым демократическим большинством в нижней палате конгресса во главе с тёщей Пелоси не обещает.

Что удачным оказалось в обращении Трампа — эта сама форма обращения.

Видеообращение. В отличие от традиционного для Трампа твиттера — у Трампа на видео одни преимущества и ни одного минуса.

На видео бросается в глаза, что Трамп — огромный мужик, 188 сантиметров росту. (Я, к примеру, на 16 сантиметров пониже).

В истеблишменте страны его не любят. Он для них, я полагаю, вульгарен. Не свой. Чужой. Не рафинированный, не интеллигентный, но напитавшийся миазмами родной американской почвы, а не евролиберальными идеями толерантности, равенства полов и прочего, из евробагажа, что дорог сердцам четы Клинтонов, клана Кеннеди и всех этих бостонско-массачусетских родов, вместе с примкнувшими к ним Де Ниро и Шварценеггерами.

Поразмышляем-ка.

Надо же такому, но миллиардер оказался выразителем желаний американского народа, Америки, включая их расистские импульсы, в то время как демократы и политический эстаблишмент и люди культуры (актрисы, актёры, журналисты, сценаристы, писатели, певцы и певицы) представляют самоубийственные импульсы либерализма Старого Света, они продолжение Европы через Атлантику. А Трамп — отечественный громила с начёсом.

Между тем в федеральных учреждениях забиты туалеты, в парках мусор вываливается из баков на тротуары, вероятно, стоит вонь.

800 000 федеральных служащих ходят без зарплаты. Shotdown в США, уже месяц как shotdown…

И неистовая Нэнси Пелоси получила молоток спикера палаты представителей, где у демократов крошечное, но большинство. Посему конца вынужденному отдыху федеральных служащих не предвидится.

Ему бы, Трампу, осуществить политическую революцию в стране, по сути куда более старой, чем она претендует. Политически США — ведь продолжили дряхлые традиции средневековой Англии, двухпартийная система душит Великобританию, душит она и Соединённые Штаты. Бесполезные потуги: разорвать кольца этих мускулистых и ещё могучих змей у Трампа не получится уговариванием и соблазнением и обменом «я вам, а вы мне за это…»

Нужен меч политической революции, разрубить змей. Вот где спасение. И только в этом.

Жаль, что мистер Трамп наш противник, его народность близка мне и вызывает симпатию.

А вообще-то раздрай между политическим истеблишментом и народными желаниями налицо не только в Америке, но во всё большем количестве стран Европы (в наиболее остром виде этот конфликт проявляется сейчас во Франции, где каждую субботу народ тужится снести Макрона); и этот же конфликт даже, рискну сказать, существует и у нас в России.

Этот раздрай, враждебность между народами и теми, кто ими правит, очевидны и являются характерной приметой нашего времени.

Все будущие битвы вырастут из этого конфликта.

США > Госбюджет, налоги, цены. Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 22 января 2019 > № 2861537 Эдуард Лимонов

Чем закончится миропорядок

И что придет ему на смену

Ричард Хаас – президент Совета по международным отношениям, автор книги A World in Disarray: American Foreign Policy and the Crisis of the Old Order («Мировая неразбериха: американская внешняя политика и кризис прежнего порядка»).

Стабильный миропорядок – редкое явление. Обычно он возникает после периода больших потрясений, который создает стремление к чему-то новому и условия для этого. Прежде всего стабильное распределение сил и общепризнанные правила поведения в международных отношениях. Еще нужны государственные умы, потому что миропорядок формируется, а не рождается. Но какими бы благоприятными и сильными ни были первоначальные условия и стремления, для поддержания миропорядка требуются креативная дипломатия, функционирующие институты и эффективные действия, позволяющие адаптировать его к меняющимся обстоятельствам и противостоять новым вызовам.

Но даже самому хорошо управляемому миропорядку неизбежно приходит конец. Баланс сил, на котором он построен, нарушается. Институты не могут адаптироваться к новым условиям. Одни государства распадаются, другие возникают в результате меняющихся возможностей, нерешительности и растущих амбиций. Те, кто несет ответственность за сохранение миропорядка, совершают ошибки, принимая решение, что делать и чего не делать.

Конец любого миропорядка неизбежен, но когда и как это произойдет – неизвестно. Как и то, что придет ему на смену. Обычно конец миропорядка наступает после длительного ухудшения, а не в результате неожиданного краха. Поддержание миропорядка зависит от креативности государственных умов и эффективности действий, точно так же правильная политика и дальновидная дипломатия могут определить, как будет развиваться ухудшение и к чему оно приведет. Но для этого нужно еще кое-что: сначала нужное признать, что старый миропорядок никогда не вернется, а усилия по его восстановлению окажутся тщетными. Только после этого можно будет двигаться дальше.

В поисках параллелей с сегодняшней ситуацией политики и эксперты обращаются к примерам Древней Греции, где появление новой силы привело к войне между Афинами и Спартой, или к периоду после Первой мировой войны, когда США (следуя политике изоляционизма) и большая часть Европы бездействовали, пока Германия и Япония игнорировали соглашения и захватывали своих соседей. Но самая яркая параллель с сегодняшней ситуацией – это Европейский концерт в XIX веке, самая значимая и успешная попытка построить и поддерживать миропорядок до наших дней. С 1815 г. и до начала Первой мировой войны спустя 100 лет миропорядок, созданный на Венском конгрессе, определял международные отношения и устанавливал базовые правила международного поведения (хотя их не всегда удавалось имплементировать). Это модель того, как коллективно управлять безопасностью в многополярном мире.

Крах того миропорядка и последовавшие за ним события – поучительный пример для нас сегодня и важное предупреждение. Необратимый упадок миропорядка не означает, что за ним неизбежно последуют хаос и бедствия. Но если плохо управлять процессом ухудшения, катастрофа вполне может произойти.

Из пепла

Глобальный порядок второй половины XX века и начала XXI века возник на руинах двух мировых войн. Миропорядок XIX века появился после крупных международных потрясений – наполеоновских войн, которые после Французской революции и прихода к власти Наполеона Бонапарта опустошали Европу более десяти лет. Когда армии Наполеона были разбиты, союзники-победители – Австрия, Пруссия, Россия и Великобритания, великие державы того времени – собрались в Вене в 1814-1815 году. На Венском конгрессе они постановили, что французская армия никогда больше не должна угрожать их странам, а революционные движения – их монархиям. Победители приняли разумное решение и включили в миропорядок потерпевшую поражение Францию. С Германией после Первой мировой войны поступили совершенно иначе, как и с Россией после окончания холодной войны.

Венский конгресс сформировал систему, известную как Европейский концерт. Она была сосредоточена на Европе, но представляла собой международный порядок того времени, учитывая доминирующее положение Европы и европейцев в мире. Были согласованы общие принципы отношений между государствами. Прежде всего было достигнуто соглашение о недопустимости вторжения в другое государство и вмешательства во внутренние дела другого государства без его разрешения. Прочный военный баланс убеждал любое государство, что не стоит пытаться разрушить миропорядок (и не давал добиться успеха тем, кто все же пытался). Министры иностранных дел встречались на так называемых конгрессах, когда возникал серьезный вопрос. Концерт был консервативным во всех смыслах слова. По Венскому договору были проведены многочисленные территориальные корректировки, а затем закреплены границы Европы. Для дальнейших изменений требовалось согласие всех подписавших сторон. Кроме того, были приложены максимальные усилия для укрепления монархий, одна страна могла прийти на помощь другой в случае угрозы народных восстаний (так, Франция помогла Испании в 1823 году).

Концерт оказался эффективным не потому, что между великими державами существовало полное согласие по всем вопросам. Главное – у каждого государства были свои причины поддерживать общую систему. Австрия была особенно озабочена противодействием либеральным силам, которые угрожали монархии. Для Великобритании основным было не допустить новых вызовов со стороны Франции и обезопасить себя от потенциальных угроз со стороны России (что означало не ослаблять Францию слишком серьезно, чтобы она могла уравновешивать угрозу со стороны России). Но существовало много совпадающих интересов и консенсус по первоочередным вопросам, что позволяло концерту не допустить войны между ключевыми державами того времени.

Концерт технически проработал 100 лет, до начала Первой мировой войны. Но он перестал играть значимую роль задолго до этого. Революционные волны, охватившие Европу в 1830 и 1848 гг. продемонстрировали предел действий, которые участники концерта готовы предпринять для сохранения существующего порядка под угрозой народных волнений. Затем случилась Крымская война. Ее развязали под предлогом защиты христиан в Османской империи, но на самом деле главным вопросом был контроль над территорией на фоне упадка империи. Участниками конфликта стали Франция, Великобритания и Османская империя, с одной стороны, и Россия – с другой. Война продолжалась два с половиной года, с 1853 по 1856 год. Конфликт обошелся дорого и показал, до какого момента концерт способен удерживать великие державы от войны. Взаимного уважения, благодаря которому и был создан концерт, между державами уже не существовало. Последующие войны между Австрий и Пруссией, Пруссией и Францией продемонстрировали, что после длительного перерыва центр Европы вновь раздирают конфликты великих держав. Затем ситуация на некоторое время стабилизировалась, но это была лишь иллюзия. Германия уже начала наращивать свою мощь, а империи переживали упадок. В результате разразилась Первая мировая война, а концерту пришел конец.

Что губит миропорядок

Какие уроки мы можем извлечь из этой истории? Прежде всего расцвет и упадок ведущих держав определяет жизнеспособность миропорядка, поскольку от изменений экономической силы, политического единства и военной мощи зависит, что государства хотят и могут делать за пределами своих границ. Во второй половине XIX века и начале XX произошел подъем мощной, объединенной Германии и современной Японии, Османская и Российская империя оказались в упадке, а Франция и Великобритания, хотя и стали сильнее, но недостаточно. Эти изменения перевернули баланс сил, лежавший в основе концерта. Германия стала считать статус-кво несоответствующим ее интересам.

Изменения технологического и политического контекста также повлияли на баланс сил. Во времена концерта народные требования демократического участия и волны национализма угрожали статус-кво внутри стран, а новые виды транспорта, коммуникации и вооружения трансформировали политику, экономику и военную сферу. Условия, которые помогли сформировать концерт, постепенно исчезали.

Но связывать историю исключительно с изменившимися условиями – чрезмерный детерминизм. Личность тоже имеет значение. То, что концерт возник и просуществовал так долго, доказывает, что люди играют немаловажную роль. Концерт создавали выдающиеся дипломаты: австриец Меттерних, француз Талейран, британец Каслри. Тот факт, что концерту удавалось сохранять мир, несмотря на различия между двумя относительно либеральными странами, Францией и Великобританией, и их более консервативными партнерами, доказывает: страны с разными политическими системами и несовпадающими предпочтениями могут сотрудничать в целях поддержания миропорядка.

Немногие события в истории действительно были неизбежны. Крымской войны можно было бы избежать, если бы на международной сцене действовали более умелые и осторожные лидеры. Действия России совсем не обязательно должны были вызвать военную реакцию Франции и Великобритании такого масштаба. То, что сделали эти страны, еще раз подтверждает силу и опасность национализма. Первая мировая война в значительной степени была обусловлена неспособностью преемников канцлера Отто Бисмарка дисциплинировать мощь германского государства, для создания которого он приложил столько усилий.

Стоит извлечь еще два урока. Во-первых, к ухудшению миропорядка могут привести не только базовые вопросы. Взаимное уважение держав концерта исчезло не из-за разногласий по поводу социально-экономического порядка в Европе, причиной стало соперничество на периферии. Во-вторых, поскольку разрушение миропорядка происходит со скрипом, а не с громким треском, процесс ухудшения часто остается незаметным для политиков, пока не зайдет слишком далеко. К началу Первой мировой войны, когда стало очевидно, что Европейский концерт уже не функционирует, было слишком поздно его спасать или пытаться управлять его разрушением.

История с двумя порядками

Глобальный порядок, построенный после Второй мировой войны, большую часть своей истории состоял из двух параллельных порядков. Один сформировался на фоне холодной войны между США и СССР. В его основе лежал жесткий баланс военных сил в Европе и Азии, подкрепленный ядерным сдерживанием. Обе стороны демонстрировали определенную сдержанность в своем соперничестве. «Откат назад» – тогдашний термин для современной «смены режима» – отвергался сторонами как нереализуемый и безрассудный. Обе стороны следовали неофициальным правилам игры, включая уважение сфер влияния и союзников. В конце концов они пришли к пониманию политического порядка в Европе, на основной арене холодной войны, и в 1975 г. закрепили это взаимопонимание в Хельсинкском акте. Даже в разделенном мире два центра силы смогли договориться о том, как будет происходить соперничество. Этот порядок базировался на средствах, а не на целях. Наличие всего двух центров силы облегчило достижение соглашения.

Второй миропорядок, сформированный после Второй мировой войны, был либеральным и действовал параллельно с первым. Главными его участниками были демократии, а инструментами – помощь и торговля для укрепления связей и уважение закона как внутри стран, так и в отношениях между государствами. Экономический аспект этого порядка был нацелен на создание мира (состоящего, если быть точным, из некоммунистической его части), определяемого торговлей, развитием и отлаженной финансовой системой. Свободная торговля должна была стать драйвером экономического роста и объединить страны, чтобы затевать войну стало слишком дорого, а доллар де-факто был признан глобальной валютой.

В дипломатическом аспекте особое значение придавалось ООН. Идея заключалась в том, что постоянный глобальный форум сможет предотвращать или разрешать международные споры. Совет Безопасности ООН, постоянными членами которого являлись пять великих держав, а остальные места распределялись по ротационному принципу, должен был руководить международными отношениями. В неменьшей степени миропорядок зависел от готовности некоммунистического мира (прежде всего американских союзников) признать верховенство Америки. Как оказалось, они были готовы сделать это, поскольку США рассматривали как относительно мягкого гегемона, которым восхищались за достижения как дома, так и за рубежом.

Оба порядка служили интересам Соединенных Штатов. Мир в Европе и Азии удавалось поддерживать, и растущая американская экономика вполне могла позволить себе эти затраты. Расширение международной торговли и возможностей для инвестиций способствовало экономическому росту в США. Со временем больше стран стали демократиями. Ни один из порядков не отражал идеальный консенсус, но в каждом было достаточно согласия, чтобы не вызывать прямых вызовов. Если американская внешняя политика сталкивалась с проблемами, – как во Вьетнаме или Ираке, – то это происходило не из-за союзнических обязательств или дефектов миропорядка, скорее причиной были непродуманные решения начать дорогостоящие войны.

Признаки упадка

Сегодня оба порядка обветшали. Холодная война закончилась уже давно, но созданный ее порядок разрушался по частям – возможно, из-за неудачных попыток Запада интегрировать Россию в либеральный миропорядок. Одним из признаков разрушения порядка холодной войны стало вторжение Саддама Хусейна в Кувейт в 1990 году. В былые годы Москва бы предотвратила этот шаг как слишком рискованный. Фактор ядерного сдерживания еще действует, но многие соглашения по контролю над вооружениями разрушены или вступили в стадию разрушению.

Россия не бросала прямых военных вызовов НАТО, тем не менее демонстрировала готовность разрушить статус-кво, в том числе посредством применения силы в Грузии в 2008 г. и на Украине с 2014 г., интервенции в Сирии, а также агрессивного использования киберпространства, чтобы повлиять на исход выборов в США и странах Европы. Все это говорит об игнорировании основных сдержек старого порядка. С точки зрения России, то же самое можно сказать и о расширении НАТО – инициатива, явно противоречащая афоризму Уинстона Черчилля: «Одержав победу, будь великодушен». Россия также расценила войну в Ираке в 2003 г. и военную интервенцию в Ливию в 2011 г., которая начиналась под знаменами гуманитаризма, но быстро переросла в смену режима, как вероломные и незаконные акты, противоречащие базовым принципам мирового порядка, как она их понимала.

Либеральный порядок также демонстрирует признаки разрушения. Авторитаризм находится на подъеме не только в Китае и России, но и на Филиппинах, в Турции и Восточной Европе. Глобальная торговля выросла, но последние раунды торговых переговоров завершились ничем, а Всемирная торговая организация (ВТО) оказалась неспособна справиться с ключевыми вызовами сегодняшнего дня, включая нетарифные барьеры и кражу интеллектуальной собственности. Растет недовольство использованием доллара для введения санкций, беспокойство также вызывает увеличение долга США.

Совет Безопасности ООН не способен разрешить большинство мировых конфликтов, а система международных соглашений не справляется с вызовами глобализации. Состав Совбеза не отражает реальное соотношение сил. Мир официально провозгласил борьбу с геноцидом и утвердил право вмешиваться, если правительство страны не справляется с обязанностью защищать своих граждан, но все ограничилось громкими заявлениями. Договор о нераспространении ядерного оружия разрешает лишь пяти государствам иметь ядерное оружие, но фактически ядерных держав уже девять (еще многие смогут присоединиться к ядерному клубу, если захотят). Евросоюз, крупнейшее региональное объединение, пытается справиться с Brexit, спорами вокруг миграции и суверенитета. В целом в мире страны все больше сопротивляются верховенству США.

Смещение сил

Почему все это происходит? Стоит вспомнить постепенное разрушение Европейского концерта. Современный миропорядок пытается переварить смещение баланса сил: подъем Китая, появление нескольких держав среднего уровня (например, Иран и КНДР), которые игнорируют базовые аспекты миропорядка, а также активизацию негосударственных акторов (от наркокартелей до террористических сетей), которые могут представлять серьезную угрозу для порядка внутри стран и между ними.

Технологический и политический контекст также существенно изменился. Глобализация оказала дестабилизирующее воздействие: от изменения климата до распространения технологий в руки тех, кто намерен разрушить миропорядок. Национализм и популизм набирают силу – вследствие растущего неравенства, падения доходов после финансового кризиса 2008 г., потери рабочих мест из-за развития торговли и технологий, увеличивающихся потоков мигрантов и беженцев и ненависти, которую распространяют соцсети.

Эффективных компетентных политиков катастрофически не хватает. Институты не могут адаптироваться к новым условиям. Сегодня никто не стал бы создавать Совет Безопасности ООН таким, как он выглядит сейчас, но реальная реформа невозможна, потому что те, кто может потерять влияние, блокируют любые изменения. Усилия по строительству эффективной системы для противодействия вызовам глобализации, включая изменение климата и кибератаки, терпят неудачу. Ошибки внутри ЕС – в частности, решение ввести единую валюту, не создавая общую фискальную политику или банковский союз; разрешение практически неограниченной иммиграции в Германии – вызвали мощное недовольство правительствами, открытыми границами и самим Евросоюзом.

США, в свою очередь, переоценили свои возможности, попытавшись переделать Афганистан, вторгнувшись в Ирак и осуществив смену режима в Ливии. В то же время они отступили от поддержания глобального порядка и в некоторых случаях несут ответственность за бездействие. Нежелание Соединенных Штатов принимать меры в основном касалось второстепенных вопросов, которые лидеры считали не заслуживающими внимания и затрат, как война в Сирии. США не отреагировали на первое применение химического оружия и не оказали существенной помощи оппозиционным группировкам. Такое поведение побудило другие страны к самостоятельным действиям. Примером можно считать интервенцию Саудовской Аравии в Йемен. В этом же свете можно рассматривать действия России в Сирии и на Украине. Интересно, что Крым в свое время стал признаком разрушения Европейского концерта, а сегодня свидетельствует об упадке нынешнего миропорядка. Действия администрации Трампа – выход из ряда международных соглашений и появление условий в когда-то нерушимых альянсах в Европе и Азии – подпитывают сомнения в надежности США как мирового лидера

Управляемое разрушение

Учитывая все эти изменения, восстановить старый порядок будет невозможно. И этого будет недостаточно, поскольку появились новые вызовы. Когда мы это признаем, длительный процесс разрушения Европейского концерта станет поучительным уроком и предупреждением.

Для Соединенных Штатов осознание этого предупреждения должно означать упрочение определенных аспектов старого миропорядка и дополнение его мерами, которые касаются меняющейся динамике сил и новых глобальных проблем. США нужно укрепить соглашения по контролю над вооружениями и ядерному нераспространению, усилить альянсы в Европе и Азии, поддержать слабые государства, которые не могут бороться с террористами, картелями и бандами и противодействовать вмешательству авторитарных государств в демократические процессы. Тем не менее нельзя прекращать попытки интегрировать Китай и Россию в региональные и глобальные аспекты порядка. Эти усилия предполагают комбинацию компромиссов, стимулов и ответных действий. Да, большинство попыток интегрировать Китай и Россию заканчивались неудачей, но это не должно стать основанием для отказа от новых попыток, потому что судьба XXI века во многом будет зависеть от этих усилий.

Соединенным Штатам также необходимо взаимодействовать с другими странами в решении проблем глобализации, прежде всего изменения климата, торговли и киберпространства. Для этого нужно не восстанавливать старый порядок, а строить новый. Усилия по ограничению климатических изменений и адаптации к ним должны быть более амбициозными. ВТО необходимо реформировать для решения проблем присвоения технологий, выделение субсидий национальным компаниям и введения нетприфных барьеров в торговле. Определенные правила должны регулировать киберпространство. Все это в совокупности – невероятно трудоемкая задача для современного концерта. Амбициозная, но необходимая.

США должны демонстрировать сдержанность и уважение к другим, чтобы восстановить репутацию мягкого актора. Для этого придется отказаться от некоторых шагов, которые Америка практиковала во внешней политике в последние годы. Прежде всего забыть об авантюрных вторжениях в другие страны и экономической политике как оружии, т.е. чрезмерном использовании санкций и тарифов. Но самое главное – пересмотреть рефлекторное противодействие многостороннему подходу. Медленное разрушение миропорядка – это одно, а вот решиться и возглавить его демонтаж для страны, которая приложила столько усилий для создания этого порядка – совсем другое.

Для этого Соединенным Штатам придется навести порядок у себя дома: сократить госдолг, модернизировать инфраструктуру, повысить качество образования, увеличить инвестиции в социальное обеспечение, оптимизировать миграционную систему для привлечения талантливых иностранцев и разобраться с проблемой политической дисфункции, исключив возможность предвыборных махинаций. США не смогут продвигать порядок за рубежом, если страна расколота, озабочена внутренними проблемами и испытывает нехватку ресурсов.

Альтернативы модернизированному миропорядку кажутся маловероятными и непривлекательными. Порядок с Китаем во главе будет нелиберальным, с авторитарной политической системой и государственной экономикой, главной целью станет поддержание внутренней стабильности. Произойдет возврат к сферам влияния, Китай попытается доминировать в регионе, что приведет к столкновению с другими региональными игроками – Индией, Японией, Вьетнамом и укреплению их обычных и, возможно, ядерных арсеналов.

Новый демократический, основанный на правилах миропорядок, сформированный европейскими и азиатскими державами среднего уровня, а также Канадой – привлекательная концепция, но этим странам не хватает военного потенциала и политической воли. Более вероятная альтернатива – мир без порядка. Протекционизм, национализм и популизм будут и дальше набирать силу, а демократия утратит свои позиции. Локальные и международные конфликты станут частым явлением, а соперничество крупных держав обострится. Сотрудничество по преодолению глобальных вызовов станет невозможным. Все это очень похоже на современный мир.

Разрушение миропорядка может запустить тренды, которые приведут к катастрофе. Первая мировая война разразилась спустя 60 лет после того, как Европейский концерт фактически пережил раскол из-за Крыма. То, что мы видим сегодня, напоминает ситуацию середины XIX века. Порядок, сформировавшийся после Второй мировой войны и после холодной войны, невозможно восстановить, но мир еще не стоит на грани системного кризиса. Главное сегодня – не допустить материализации этого сценария из-за раскола в отношениях США и Китая, столкновения с Россией, большой войны на Ближнем Востоке или кумулятивного эффекта климатических изменений. Хорошая новость в том, что приближение к катастрофе нельзя назвать неизбежным, но и исключать ее, к сожалению, нельзя.

США. Евросоюз. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 21 января 2019 > № 2915005 Ричард Хаас

Эпоха непростого мира

Китайская сила в разделенном мире

Янь Сюэтун — почетный профессор и декан Института международных отношений в Университете Циньхуа.

Резюме Гегемонии Соединенных Штатов, которую они имели в переходный период после окончания холодной войны, пришел конец, и двухполюсный мир возвращается, причем Китай играет в нем роль младшей сверхдержавы. Переходный период будет беспокойным и, возможно, даже жестоким.

В начале октября 2018 г. вице-президент США Майк Пенс произнес жесткую речь в вашингтонском исследовательском центре, перечислив многочисленные претензии Соедиенных Штатов к Китаю – от территориальных споров в Южно-китайском море до предполагаемого вмешательства китайцев в американские выборы. Пенс обвинил Пекин в нарушении международных норм и подрыве американских интересов. Он был необычайно резок в своих оценках – настолько резок, что некоторые истолковали его речь как прелюдию к новой холодной войне между Китаем и Соединенными Штатами.

Такие исторические аналогии могут сбить с толку, хоть они и популярны. Однако в этом сравнении есть зерно истины: гегемонии Соединенных Штатов, которую они имели в переходный период после окончания холодной войны, пришел конец, и двухполюсный мир возвращается, причем Китай играет в нем роль младшей сверхдержавы. Переходный период будет беспокойным и, возможно, даже жестоким, поскольку усиление Китая обрекает его на столкновение с Соединенными Штатами по целому ряду вопросов, из-за несовпадающих интересов. Но, хотя Вашингтон постепенно отказывается от некоторых своих дипломатических и военных обязательств за рубежом, Пекин явно не собирается заполнять этот вакуум лидерства и формировать новые нормы международных отношений с нуля.

Какой мировой порядок может в итоге возникнуть? Вопреки тому, о чем говорят алармисты, биполярный американо-китайский мир не поставит человечество на грань апокалипсической войны. Это во многом объясняется тем, что амбиции Китая на предстоящие годы намного скромнее, чем полагают многие аналитики в западном внешнеполитическом истэблишменте. Китайская внешняя политика в грядущем десятилетии будет нацелена не на смещение Соединенных Штатов с трона главной сверхдержавы мира, а, в основном, на сохранении условий, необходимых для непрерывного экономического роста страны. Акцент на этом главном приоритете, скорее всего, будет подталкивать лидеров Пекина к тому, чтобы всячески избегать открытой конфронтации с США или их главными союзниками. Вместо этого грядущая биполярность будет эпохой непростого мира между двумя сверхдержавами. Обе стороны будут наращивать свои вооруженные силы, но тщательно управлять возникающими трениями, чтобы избежать эскалации и прямого военного противостояния. И вместо стремления к мировому превосходству через сколачивание противостоящих друг другу альянсов Пекин и Вашингтон будут преимущественно конкурировать в экономической и технологической областях. В то же время американо-китайская биполярность будет, скорее всего, означать конец устойчивым многосторонним отношениям за рамками строго экономического сотрудничества, поскольку сочетание националистического популизма на Западе с приверженностью Китая идее национального суверенитета почти не оставляет места для политической интеграции и принятия общих норм поведения, которые когда-то были отличительными особенностями либерального интернационализма.

Чего хочет Китай

Растущее влияние Китая на мировой арене в равной степени обязано отказу США от мирового лидерства при президенте Дональде Трампе и внутреннему экономическому росту. В материальном выражении разница между двумя странами не сильно сократилась в последние годы: с 2015 г. рост китайского ВВП замедлился до менее чем 7% в год, тогда как американская экономика, по последним оценкам, росла более чем на 3% в год. За тот же период стоимость юаня снизилась на 10% к доллару, что подрывало импортные возможности Китая и силу его валюты на мировой арене. Но что действительно изменилось, так это ожидание, что Соединенные Штаты продолжат укреплять мировой порядок, опирающийся на принципы либерального интернационализма – посредством дипломатических усилий, а если потребуется, то и вооруженных интервенций. При Трампе США порвали с этой традицией, поставив под сомнение ценность свободной торговли и взяв на вооружение злобный и беспощадный национализм. Администрация Трампа модернизирует ядерный арсенал, пытается выкручивать руки и друзьям, и неприятелям, а также выходит из нескольких международных соглашений и организаций. Только в 2018 году она пустила под откос Договор о РСМД, ядерную сделку с Ираном и вышла из Совета ООН по правам человека.

Пока еще непонятно, является ли это внезапным помутнением рассудка у американских лидеров – краткосрочным отклонением от нормы – или новой внешнеполитической парадигмой, которая переживет первый президентский срок Трампа. Однако политика Трампа уже сблизило некоторые страны с Китаем, что несколько лет назад казалось непостижимым. Возьмем, к примеру, японского премьер-министра Синдзо Абэ, который круто развернул отношения Японии с Китаем от едва скрываемой враждебности к сотрудничеству во время государственного визита в Пекин в октябре 2018 г., когда Китай и Япония подписали более 50 соглашений об экономическом сотрудничестве. Между тем структурные факторы еще больше расширяют пропасть между двумя мировыми лидерами, Китаем и США, и остальным миром. Уже сейчас военные расходы двух стран на порядок превышают расходы других стран. К 2023 году американский оборонный бюджет может достичь 800 миллиардов долларов, а китайский – превысить 300 миллиардов долларов, в то время как ни одна другая мировая держава не будет тратить на свои вооруженные силы больше 80 миллиардов долларов в год. Поэтому вопрос не в том, возникнет ли биполярный американо-китайский мир, а что будет представлять собой этот мировой порядок.

Главный приоритет Пекина – это либеральный мировой порядок, опирающийся на свободную торговлю. Экономическая трансформация Китая в течение нескольких последних десятилетий из аграрного общества в крупную мировую державу и вторую экономику мира стала возможной, благодаря экспорту. Страна медленно поднималась вверх по ценностной цепочке; ее экспортные товары начали конкурировать с товарами высокоразвитых экономик мира. Сегодня, как и прежде, экспорт обеспечивает «кровоснабжение» китайской экономики – устойчивый торговый профицит, а создаваемые благодаря этому экспорту рабочие места являются критически важным двигателем внутренней социальной стабильности. Нет никаких указаний на то, что это положение изменится в следующем десятилетии. Несмотря на усугубляющиеся взаимные претензии Пекина и Вашингтона в сфере торговли, объем китайского экспорта продолжал расти в 2018 году. Торговые пошлины США могут больно жалить, но никогда не изменят фундаментальных стимулов Пекина и не предвещают отказ Китая от свободной мировой торговли.

Скорее наоборот: поскольку экспорт Китая жизненно важен для его экономического и политического успеха, следует ожидать, что Пекин удвоит усилия по достижению и сохранению доступа на внешние рынки. Этот стратегический посыл лежит в сердце разрекламированной инициативы «Пояс и путь», посредством которой Китай надеется развить огромную сеть наземных и морских маршрутов, они свяжут его экспортные центры с удаленными рынками. По состоянию на август 2018 г. примерно 70 стран и организаций подписали договоры с Китаем на проекты, связанные с данной инициативой, и число будет расти в последующие годы. На съезде 2017 г. Компартия Китая даже пошла на то, чтобы закрепить приверженность данной инициативе в своем уставе. Это сигнал о том, что партия считает данный инфраструктурный проект чем-то большим, нежели обычной внешней политикой. Китай также готов еще больше открыть свои внутренние рынки для иностранных товаров в обмен на больший доступ своих товаров на зарубежные рынки. Снижение КНР общей торговой пошлины с 10,5% до 7,8% было приурочено к крупной выставке в Шанхае в ноябре 2018 года.

С учетом такого энтузиазма в отношении мировой экономики, образ ревизионистской державы, закрепившийся за Китаем в западных столицах, вводит в заблуждение. Пекин полагается на всемирную сеть торговых связей, поэтому никогда не пойдет на прямую конфронтацию с Соединенными Штатами. Китайские лидеры небезосновательно опасаются, что такая конфронтация может закрыть Китаю доступ на рынки и побудить союзников США выступить единым фронтом против Китая вместо сохранения нейтралитета, что лишит Поднебесную важных экономических партнерств и ценных дипломатических связей. Вот почему в предстоящие годы на повестке дня в китайской внешней политике будет осторожность, а не самонадеянность или агрессивность. Хотя Китай продолжает модернизировать и расширять свою армию, он будет осторожно обходить болезненные вопросы, которые могут привести к войне с США, ища компромиссы по такой острой проблематике как Южно-китайское море, кибербезопасность и размещение оружия в космическом пространстве.

Новые правила?

На самом деле, как бы ни хотелось китайским лидерам быть наравне со своими визави в Вашингтоне, они обеспокоены стратегическими последствиями биполярного американо-китайского порядка. Американские лидеры сопротивляются мысли об отказе от привилегированного положения на вершине мировой «пищевой цепочки» и, вероятно, пойдут на отчаянные шаги, чтобы только не дать Китаю места на вершине. Официальные лица в Пекине не спешат становиться единственным объектом опасений и презрения Вашингтона и предпочли бы жить в многополярном мире, в котором другие вызовы или конкуренты вынуждают США сотрудничать с Китаем.

Подъем и усиление самих Соединенных Штатов в XIX и начале ХХ веков показывает нам, как может произойти переход власти, силы и влияния в мире. Поскольку Великобритания, безоговорочный мировой гегемон того времени, была занята сдерживанием опасного конкурента в непосредственной близости от ее границ – Германии – она была не слишком озабочена укреплением гораздо более серьезного соперника по другую сторону Атлантики. Китай надеется, что нечто похожее может произойти и в наше время, и новейшая история говорит о том, что эта надежда не беспочвенна. Например, в начальные месяцы президентства Джорджа Буша-младшего отношения между Пекином и Вашингтоном были омрачены региональными спорами в Южно-китайском море, а когда летчик китайских ВВС погиб после столкновения в воздухе с разведывательным самолетом США в апреле 2001 г., они дошли до точки кипения. Однако через несколько месяцев, после терактов 11 сентября, Вашингтон стал видеть в Китае полезного стратегического партнера в мировой войне с терроризмом, и отношения между двумя странами значительно улучшились в течение того времени, пока Буш оставался главой Белого дома.

К сожалению, сегодня перечень общих угроз, которые могли бы вынудить две страны возобновить сотрудничество, довольно ограничен. После 17 лет проведения антитеррористических кампаний проблема борьбы с террором уже не стоит так остро. Изменение климата вряд ли станет главной угрозой в ближайшее время. Наиболее правдоподобный сценарий – новый мировой экономический кризис, который подтолкнет американских и китайских лидеров к тому, чтобы на какое-то время отложить свои разногласия и вместе бороться с потенциальным обвалом мировой экономики. Но и эта перспектива остается чисто гипотетической.

Положение усугубляется еще и тем, что остаются очаги потенциального конфликта, и главный среди них – это Тайвань. В последние годы наметилось дальнейшее ухудшение и без того напряженных отношений между Пекином и Тайбэем. Нынешнее правительство Тайваня, избранное в 2016 г., поставило под сомнение идею о том, что материковый Китай и Тайвань образуют одну страну. Эта теория также известна как принцип «одного (единого) Китая». Будущее правительство в Тайбэе вполне может потребовать независимости де-юре. Однако тайваньский референдум о независимости, скорее всего, является «красной линией» для Пекина и может побудить его к военной кампании по присоединению Тайваня. Если США придут на помощь Тайваню, то военная интервенция Пекина легко перерастет в полномасштабную американо-китайскую войну. Чтобы не допустить этого кризиса, Пекин твердо намерен пресекать на корню любые поползновения тайваньцев к независимости политическими и экономическими средствами. В результате Китай, наверное, будет осуществлять лоббирование в странах «третьего мира», убеждая их прекратить дипломатические отношения с Тайбэем. Такая работа уже проводится с некоторыми латиноамериканскими странами.

Осторожничает Китай или нет, но он явно расставляет несколько иные акценты в своей трактовке норм, лежащих в основе мирового порядка. В частности, более могущественная КНР будет добиваться большего внимания к вопросам национального суверенитета в международном праве. В последние годы некоторые истолковывают публичные высказывания китайских лидеров в поддержку глобализации как знак того, что Пекин стремится выступать в роли нового хранителя либерального мирового порядка; однако толковать их подобным образом – значит выдавать желаемое за действительное. Китай просто сигнализирует, что поддерживает либеральный экономический порядок, но вовсе не усиливающуюся политическую интеграцию. Пекин все также опасается вмешательства извне – в частности, по вопросам, связанным с Гонконгом, Тайванем, Тибетом и Синьцзян, а также по вопросам свободы печати и регулирования Интернета. В результате он считает фундаментальным принципом, на котором должен зиждиться мировой порядок: суверенитет наций, а не международные нормы и обязательства. Следовательно, даже в роли новой сверхдержавы в грядущем десятилетии Китай будет проводить не такую интервенционистскую внешнюю политику, как это делали США на вершине своего могущества. Это можно видеть на примере Афганистана: хотя ни для кого не секрет, что Соединенные Штаты ожидают, что китайская армия возьмет на себя часть бремени по поддержанию стабильности в этой стране после вывода оттуда американских войск, китайское правительство не выражает заинтересованности в этом.

Усиление влияния Китая может также означать попытки продвигать представления о мировом порядке, которые опираются на древнюю китайскую философскую традицию и теории государственного управления. В частности, один термин уже в ходу сегодня в Пекине: вандао или «гуманный авторитет». Это понятие о том, что Китай – просвещенный и добродетельный гегемон, влияние и легитимность которого проистекают из его способности удовлетворять потребности других стран в безопасности и экономическом процветании – в обмен на их согласие с лидерством Китая.

Биполярность на практике

С учетом длинной тени ядерной эскалации риск прямого военного столкновения Китая и США останется минимальным, хотя военная, технологическая и экономическая конкуренция между ними будет обостряться. Вряд ли это положение смогут изменить усилия обеих сторон по созданию более действенных противоракетных щитов, поскольку ни Китай, ни Соединенные Штаты не могут усовершенствовать свои противоракетные системы до такой степени, чтобы сделать свою страну абсолютно неуязвимой для ядерного контрудара. Если уж на то пошло, то выход Соединенных Штатов из Договора о РСМД побудит обе стороны наращивать свои ядерные силы и повышать возможности второго удара. Это делается для того, чтобы ни одна из сторон не была стопроцентно уверена в своей безнаказанности при нанесении ядерного удара по другой стороне, или в том, что ей удастся избежать опустошительного удара возмездия. Угроза ядерной войны также побудит Китай не допустить перерастание трений с другими ядерными державами, такими как Индия, в прямую военную конфронтацию.

Однако нельзя полностью исключать опосредованных войн или военных столкновений между менее сильными государствами. На самом деле последние, вероятно, будут учащаться, так как сдержанность сверхдержав подстегнет некоторые менее влиятельные страны силой решать местные конфликты. В частности, Россия может не чураться войны, стремясь вернуть себе статус сверхдержавы и сохранить влияние в Восточной Европе и на Ближнем Востоке. На фоне призывов к реформе Совета Безопасности ООН слабеющие державы, такие как Франция и Великобритания, могут попытаться подкрепить свои претензии на постоянное членство в Совбезе посредством военных интервенций за рубежом. Тем временем борьба за региональное доминирование на Ближнем Востоке между Ираном, Турцией и Саудовской Аравией не утихает. В разных частях земного шара будут и дальше возникать конфликты на почве сепаратизма, и совершаться теракты. Последние могут участиться, если обострение конкуренции между Китаем и США приведет к ослаблению их сотрудничества в борьбе с терроризмом.

В экономической сфере страны, делающие ставку на экспорт, такие как Китай, Германия и Япония, обеспечат сохранение либерального режима торговли в мире на основе соглашений о свободной торговли и членства в ВТО. И неважно, каким путем пойдут Соединенные Штаты. Однако по другим вопросам глобального управления сотрудничество, вероятно, застопорится. Даже если будущая американская администрация с новой энергией возобновит усилия в направлении многостороннего сотрудничества и международного нормотворчества, статус Китая как младшей сверхдержавы затруднит США задачу обеспечения устойчивого лидерства, которое традиционно подкрепляло подобные инициативы в прошлом. Идеологические разногласия и расходящиеся интересы в сфере безопасности не позволят Пекину и Вашингтону осуществлять совместное руководство; при этом ни у кого не будет достаточно влияния в области экономики или военной мощи, чтобы самостоятельно осуществлять руководство мировым сообществом. Даже если инициативы в сфере многостороннего сотрудничества будут возникать в таком мире, они ограничатся соответствующей сферой влияния каждой из сторон.

Акцент Китая на принцип национального суверенитета вкупе с отказом западных обществ от идей глобализма нанесут еще один удар по идеологии многостороннего сотрудничества. Европейский Союз уже слабеет, и ряд европейских стран снова вводит пограничный контроль. Аналогичную динамику придется наблюдать и в других областях в течение следующего десятилетия. Поскольку технологические инновации становятся главным источником богатства, страны будут все более рьяно защищать свою интеллектуальную собственность. Многие также ужесточают контроль над потоками капитала, готовясь к экономическому спаду в обозримом будущем. По мере того, как озабоченность проблемами иммиграции и безработицы грозит подорвать легитимность западных правительств, все больше государств будут ужесточать визовые требования в отношении иностранных рабочих.

В отличие от порядка, преобладавшего в годы холодной войны, для биполярного американо-китайского порядка будут характерны временные альянсы, нацеленные на решение насущных проблем, а не устойчивые противостоящие друг другу блоки, разделенные несовместимой идеологией. Поскольку риск прямого военного столкновения между США и Китаем ничтожно мал, ни одна из сторон не готова выстраивать или поддерживать обширную и дорогостоящую сеть альянсов. Китай по-прежнему избегает участия в открытых альянсах, а Соединенные Штаты постоянно жалуются на союзников, склонных за их счет решать свои проблемы. Более того, ни одна из сторон сегодня не способна предложить объединяющую идею или глобальный план, который был бы привлекателен для подавляющего большинства граждан, не говоря уже о том, чтобы увлечь большинство стран мира.

Следовательно, в обозримом будущем американо-китайская биполярность не будет идеологическим экзистенциальным конфликтом по поводу фундаментального характера мирового порядка; скорее это будет конкуренция за потребительские рынки и технологические преимущества, выражающаяся в спорах о нормах и правилах торговли, инвестиций, трудоустройства, обменных курсов и интеллектуальной собственности. Вместо образования военно-экономических блоков большинство стран возьмет на вооружение внешнюю политику двух путей, вставая на сторону Америки по одним вопросам и Китая – по другим. Например, западноевропейские союзники по-прежнему сохраняют тесный альянс с США по традиционным вопросам безопасности внутри НАТО, тогда как Австралия, Индия и Япония поддерживают стратегию США в Индийско-Тихоокеанском бассейне. В то же время эти страны также сохраняют тесные торговые и инвестиционные связи с Китаем, а некоторые из них даже встали на сторону Пекина, пытаясь реформировать Всемирную торговую организацию.

Эта стратегия двух путей показывает, как далеко по пути биполярности наш мир уже продвинулся. А фундаментальная движущая сила этого процесса – военно-экономическая мощь, на которую опирается американское господство и все в большей степени китайское доминирование в мире – будет и дальше укреплять статус Пекина и Вашингтона как двух мировых тяжеловесов в грядущем десятилетии. По большому счету такой итог предопределен и совершенно не зависит от того, оправятся ли Соединенные Штаты от лихорадки эпохи Трампа и возглавят ли они новый виток устремлений к глобальному либерализму. Отстаивая противоположные стратегические интересы, но имеющие примерно равную силу и мощь, Китай и США не смогут бросить друг другу прямой вызов и определить исход борьбы за превосходство. Как и в годы холодной войны, ядерные боеголовки каждой из сторон не позволят опосредованным конфликтам быстро перерасти в прямую конфронтацию между двумя сверхдержавами. Еще важнее, что руководство Китая остро осознает те выгоды, которые их страна извлекает из сложившегося статус-кво. На сегодняшний день это главная предпосылка продолжающейся экспансии китайской экономики и мягкой силы, поэтому Китай в обозримом будущем не станет рисковать этими выгодами, если только не будут затронуты его ключевые интересы. Вот почему китайские лидеры будут из кожи вон лезть, чтобы не дать повода для тревоги уже и без того нервным лидерам в западных столицах, и их внешняя политика в предстоящие годы будет отражать эту цель. Да, следует ожидать ожесточенной конкуренции и эпизодических трений, но только не сползания к глобальному хаосу.

США. Китай. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 21 января 2019 > № 2915004 Янь Сюэтун

Каковы перспективы акций в 2019 году

Американские фондовые индексы исторически служат основным индикатором для остальных мировых биржевых площадок.

Борис Соловьев

Прошлый год рынок США начал бодрым подъемом, а закончил резким снижением. О причинах неоднократных серьезных падений рынка и перспективах инвестирования в американские акции в интервью «Финансовой Газете» рассказал Павел Пахомов, руководитель Аналитического центра Санкт-Петербургской биржи, предоставляющей доступ к американским ценным бумагам в российском правовом поле.

- Прошлый год американский рынок акций начал мощным ростом. Казалось, что скептики в очередной раз будут посрамлены и индексы США продолжат безостановочный рост. Но в течение года мы увидели несколько серьезных распродаж бумаг. Что случилось?

- В конце 2017 года мало кто верил, что 2018-й начнется с роста американских биржевых индексов. К началу января 2018-го уже более года длилось так называемое Трампо-ралли, начавшееся с момента выбора Дональда Трампа президентом США 8 ноября 2016 года. Рост рынка за этот период был уже явно нездоровым, и все логично думали, что вот, мол, до Нового года росли (ну как же, надо ведь получать годовые бонусы!), но уже сразу после него будет вполне естественно «грохнуться» и далее уже с более низких отметок снова пойти вверх. Давила на участников рынка и мысль о том, что глобальный восходящий тренд, который начался 9 марта 2009 года, слишком уж долго продолжается и ему тоже нужно бы хорошенько откорректироваться. Короче говоря, предновогодние настроения накануне нового 2018 года были скорее негативными.

И тем неожиданней стал рывок рынка с первых же дней января, когда мы наблюдали фактически безостановочный 4-недельный рост. К 26 января американский рынок и все его основные индексы уверенно обновили исторические максимумы и готовились покорять новые вершины. Но не тут-то было – последние дни января и начало февраля расставило все по своим местам: бесконечного безостановочного роста не бывает, и надо когда-то делать передышку. И мы увидели эту передышку, причем мощную и классическую, почти как в учебниках по техническому анализу. Так, например, за время Трампо-ралли индекс S&P500 вырос с 2085 пунктов до 2874 пунктов, то есть на 790 пунктов. И затем с 29 января по 9 февраля 2018 года он упал с 2874 до 2581 пунктов, то есть на 293 пункта, или на 35% роста. Цифра явно близкая к уровням Фибоначчи…

- Но потом рынок опять пошел в рост и неоднократно обновлял исторические максимумы…

- Произошло это не сразу и не столь быстро, но все же произошло. И причиной весенне-летней фазы роста американского рынка стала все та же налоговая реформа Трампа. Во многом благодаря ей американские компании получили новый импульс для генерации дополнительной прибыли, и выходящая в этот период корпоративная отчетность была не просто хорошей, а иногда потрясающе блестящей. В целом сезон отчетности по итогам деятельности во втором квартале 2018 года вообще стал лучшим за всю историю наблюдений (правда, здесь следует сделать оговорку, что эти наблюдения ведутся лишь с 2007 года).

На этом прекрасном фоне в лучшую сторону выделялась, прежде всего, отчетность акций компаний технологического сектора и особенно его лидеров из так называемой группы FAANG (Facebook, Apple, Amazon, Netflix и Google (Alphabet)), которую к концу года расширили и переименовали в группу FANGMAN (Facebook, Apple, Netflix, Google, Microsoft, Amazon, NVidia). Но как бы ни называли эту группу, это были и есть действительно лидеры рынка, которые тянут за собой всех остальных. Звездным часом для них стал, наверное, август, когда сначала капитализация компании Apple, а за ней и компании Amazon, превысила фантастическую отметку в $1 трлн США!

Очень сильно смотрелись также акции крупнейших промышленных и военно-промышленных компаний, которым налоговая реформа дала существенные преференции. Среди последних в первую очередь надо выделить акции компании авиакосмической корпорации Boeing. И чтобы понять уровень тех высот, которых акции достигли в 2018 году, надо смотреть не на акции NVidia, которые выросли к лету 2018 года в 9 раз, и не на акции технологической платежной платформы Square, взлетевшие в 10 раз, а именно на промышленных монстров. Когда растут в разы акции относительно небольшой технологической компании, то это, конечно, замечательно, но вполне объяснимо, а вот когда растут в 3 раза котировки акций 200-миллиардного промышленного гиганта, то это уже из области фантастики. И мы эту фантастику увидели своими глазами летом прошедшего года, когда акции Boeing взлетели почти до $400 за штуку, в то время как еще в начале Трампо-ралли эти акции стоили всего лишь $130!

Тогда же, минувшим летом, был побит и общий, еще совсем недавно казавшийся незыблемым рекорд по непрерывной продолжительности глобального восходящего тренда. 3452 дня наблюдался рост рынка с 1990-го по 2000-й годы. В августе прошедшего года мы уверенно перешагнули эту отметку, и по крайней мере до конца 2018 года почти 10-летний восходящий тренд еще не был сломлен, несмотря на все попытки это сделать в октябре – декабре.

- Но несмотря на блестящее состояние экономии Штатов, рынок акций все-таки пошел вниз.

В чем причины падения? Актуальны ли они сейчас?

- Уже в конце лета складывалось впечатление, что рынок докатывается наверх скорее по инерции. Еще весной прошлого года на рынке появились новые принципиально важные проблемы, которые в дальнейшем только усиливали свое влияние. Эти страхи не ушли, и с ними участники рынка продолжают считаться по сей день.

Во-первых, это, конечно же, повышение процентной ставки ФРС США. Новый председатель ФРС Джером Пауэлл поднял в 2018 году ставку 4 раза, доведя ее до уровня диапазона 2,25–2,5%. Вслед за ставкой пошла вверх доходность по казначейским облигациям, и страх оттока средств с фондового рынка замаячил в глазах многих инвесторов.

Во-вторых, это американо-китайские торговые отношения. Точнее, американо-общемировые торговые отношения. Буйный Трамп в какой-то момент захотел плюнуть на всех и сразу. Частично это удалось. Но все же Китай слишком велик и его одним плевком не снесешь. Торговая напряженность между США и Китаем шла по нарастающей в течение всего года вплоть до встречи Трампа с Си Цзиньпином в Аргентине в начале декабря, когда стороны все же пришли к решению провести переговоры и ограничили срок до проведения встречи 3-мя месяцами. Это немного успокоило рынки, хотя, зная неуравновешенный характер Трампа и хитрость китайцев, многие продолжают скептически относиться к возможным договоренностям.

На третье место среди «страшилок» можно уверенно поставить Европу с проблемой британского Brexit. Эта общеевропейская головная боль за 2018 год так никуда не ушла, дамокловым мечом висела над Европой до самого конца года, успешно передав эту беду году 2019-му.

Было еще, конечно, много всяких разных мелочей, которые то и дело пытались испортить жизнь финансистам, такие, например, как обвал турецкой лиры, поставивший вопрос о надежности крупнейших европейских банков, или бесконечно долгое урегулирование дефицита бюджета в Италии, который вывалился за рамки общеевропейских норм. К счастью, вопросы и по первой, и по второй ситуации к концу года были в основном сняты с повестки дня.

В результате настроение трейдеров в конце года было сильно подпорчено. Падение рынка началось с начала октября и продолжалось с некоторыми паузами и откатами вплоть до Рождества. Периодически возникали надежды то на ралли ко Дню Благодарению, то на Рождественское ралли, но эти надежды гасли, даже не родившись. И пик негативных настроений пришелся, весьма символически, на ночь перед Рождеством 24 декабря. Это было дно, по крайней мере, в 2018 году. Индексы к этому моменту потеряли от своих максимумов чуть более 20% по индексу NASDAQ и чуть менее 20% по индексам DJIA-30 и S&P500.

Что это было – все тот же слом глобального восходящего тренда или же просто очередная коррекция к нему, мы узнаем уже в текущем году, но результаты года, конечно, плачевны. Этот год стал худшим за последние 10 лет, начиная с кризиса 2008 года.

Но, может быть, именно поэтому и не стоит на рынок смотреть сейчас столь пессимистично: многие интересные акции уже чрезвычайно дешевы, и для средне- и долгосрочных инвесторов они стали вполне привлекательными объектами для инвестиций. Особенно интересны акции таких сильно подешевевших компаний, как Micron Technology (MU), Applied Materials (AMAT), NVidia (NVDA). Также в наступившем году наверняка будут в цене акции биотехнологических компаний и особенно крупнейших из них, таких как Celgene (CELG), Gilead Sciences (GILD), Allergan (AGN). Вообще сектор акций биотеха уже 3 года фактически топчется на месте, и поэтому очень многие аналитики прогнозируют качественный рывок в этом интереснейшем сегменте.

Ну а для более консервативных инвесторов можно рекомендовать акции защитных компаний с хорошими дивидендами. Всеобщее снижение на рынке привело к тому, что дивидендная доходность по некоторым из них стала просто-таки фантастической. Так, этот показатель у акций телекоммуникационного гиганта AT&T уже почти достиг 7-процентной отметки. Когда это было, чтобы инвестиции в акции компании с капитализацией более $200 млрд давали вам фактически гарантированный доход в 7%?! Никакой валютный вклад не сравнится с этой инвестицией!

Вообще, на американском рынке сейчас достаточно много интересных инвестиционных идей, но все же спешить с их реализацией пока точно не стоит, обстановка весьма напряженная. 2019 год обещает быть годом непростым и, возможно, даже гораздо более волатильным, чем год предыдущий. Поэтому подбираем не спеша, точечно и без «плечей». А время для массированных покупок еще не пришло, ведь все вышеперечисленные «страхи» остаются и пока совершенно непонятно, как от них будут избавляться. А посему терпение и спокойствие – вот залог успеха в новом 2019 году.

США > Финансы, банки. Госбюджет, налоги, цены > fingazeta.ru, 20 января 2019 > № 2931584 Павел Пахомов

Блеск и копоть русского алюминия

Александр Киденис

Для кого спасают империю Олега Дерипаски? Американцы забирают себе вершки, а сибирским металлургам оставляют корешки

К нашим олигархам приходит помощь откуда не ждали: Европа вдруг вступилась за Олега Дерипаску, попросив американцев снять санкции с его алюминиевой империи. Не из гуманности, а по экономическим соображениям: «Снятие санкций в отношении En+ и «Русала» обеспечит сохранность алюминиевых заводов в ЕС и позволит сохранить 75 тысяч рабочих мест», — сказано в коллективном письме послов ЕС, Германии, Франции, Великобритании, Италии, Швеции, Ирландии и Австрии в Конгресс США.

У нас сейчас похожая забота. Среднесписочная численность «Русского алюминия» — 54 тысячи работников, и никто не знает, скольких из них ждет увольнение, если американские санкции все-таки будут применены. Ибо на рынок США сегодня «Русал» поставлял более полумиллиона тонн первичного алюминия — 14% своей продукции, а в страны ЕС — еще 20%. Европа, в отличие от Америки, против таких объемов не возражает, но если в США они будут признаны «значительными» (что неизбежно), то наказаниям подвергнутся и европейские партнеры. Последствия предсказуемы: нет сбыта — придется останавливать производство, сокращать персонал. И вместо нынешних 40-50 тысяч зарплатных рублей в месяц тысячи уже бывших алюминщиков получат по 11 200 рублей пособия по безработице. Что тогда?

Правда, министр финансов США Стивен Мнучин уже заявил в Сенате о скором исключении российского алюминиевого короля из санкционного списка ввиду его «раскоронации». Она заключается в том, что Дерипаска покидает все управленческие должности, блокируются активы, в которых ему принадлежит более 50%, а в совете директоров большинство будет принадлежать гражданам США и Великобритании.

Решение политическое, чего американцы не скрывают. В комментарии Минфина США по поводу занесения Олега Дерипаски в санкционный список было прямо указано: причиной стали слова миллиардера о том, что он «не отделяет себя от российского государства». Фраза взята из интервью Financial Times. Дерипаска тогда заявил корреспондентам, что будет счастлив передать «Русал» российскому государству, если ему скажут это сделать.

В реальности все было наоборот. Журналисты Сибири, где расположены основные заводы «Русала», подсчитали: за полтора десятка лет Олег Дерипаска подал федеральной власти десятки ходатайств о государственной помощи своей империи, и большинство из них получили поддержку. Например, Минздрав закупил 11 тысяч автомобилей скорой помощи у завода ГАЗ. Минстрой изменил нормы жилищного строительства, разрешив использовать при строительстве жилых домов проводку из алюминиевых сплавов (что было запрещено еще в 2003 году из-за недостаточной надежности и повышенной пожароопасности). «Почта России» получила разрешение на торговлю пивом (в алюминиевых банках!) в 3,2 тысячи отделений по всей стране. И так далее, и тому подобное.

Что характерно, это пока любовь без взаимности. Крупнейший в стране металлургический холдинг до сих пор не вошел даже в полусотню ведущих налогоплательщиков страны. Более того: по данным газеты «Ведомости», изначальная регистрация головной компании UC Rusal и основного трейдера группы на острове Джерси (Великобритания) и применение толлинговой схемы стали для алюминиевых заводов отличным способом снижения эффективной ставки налога на прибыль до 2%. Лишь в конце минувшей осени «Русал» объявил о намерении уйти с Джерси под российскую юрисдикцию, но опять-таки в офшор. И даже дивиденды акционерам «Русал» начал платить с семилетним перерывом лишь с 2015 года — по 200-300 млн долларов в год. Из них половина уходила главному акционеру Олегу Дерипаске, еще четверть — совладельцу Виктору Вексельбергу. Даже менеджменту достаются крохи — около 0,25%. Зато долги у «Русала» до сих пор запредельные — около 8 млрд долларов.

Хочется спросить: зачем России такой невыгодный «Алюминий»? Вот цифры. «Русал» выплавляет за год более 4 млн тонн алюминия — второе место в мире после Китая. Но для производства одной тонны «крылатого металла» требуется две тонны глинозема, который получают из 4-5 тонн бокситов. А их в России крайне мало: обеспеченность алюминиевого производства сырьем не превышает 40%. То есть основную долю сырья покупаем и завозим из-за рубежа: из Украины и Казахстана, а еще больше — из Гвинеи, Гайаны, Австралии.

Дальше выплавленный алюминий продаем за рубеж. В 2017-м вывезли 4,234 млн тонн металла: низкосортного, необработанного — самого дешевого. Вот тут у нас нет сравнимых конкурентов на мировом рынке. По другим видам продукции из «крылатого металла» с более высокой добавленной стоимостью мы даже не в первой десятке.

Получается, сырье привозим, металл (а по сути, полуфабрикат) вывозим. Что оставляем себе кроме огромных долгов «Русала»? Отходы! Огромные, вредные, опасные. Красноярский алюминиевый завод (КрАЗ) ежегодно выбрасывает их на горо-дмиллионник в количестве 60 тысяч тонн. Почти по четыре пуда на каждого жителя, включая стариков и грудных младенцев. Спрашивается: за что?

И таких заводов — меньше мощностью, но столь же грязных — в стране 13, «чертова дюжина». Почти все они действуют по примитивным технологиям: доля выпуска алюминия на мощных электролизерах с обожженными анодами составляет всего 15%. В то время как в странах с развитой алюминиевой промышленностью эта доля доходит до 80-100%.

Мой коллега, пришедший в журналистику из плавильного цеха медного завода Норильского комбината, побывав в цехах К-рАЗа, заявил, что в Норильске «почти курортные условия» в сравнении с работой российских алюминщиков. Врачи фиксируют на предприятиях алюминиевой промышленности почти поголовную заболеваемость флюорозом, хроническим токсико-пылевым бронхитом, пневмокониозами (в том числе алюминозом). В структуре профзаболеваемости здесь 38% составляет хроническая интоксикация соединениями фтора, 30% — заболевания органов дыхания, 27% — нейросенсорная тугоухость...

Считаем дальше. Треть затрат на получение первичного алюминия — это электроэнергия, и почти все крупнейшие ГЭС Сибири были построены для нужд металлургических гигантов. Красноярская ГЭС — для КрАЗа, Саяно-Шушенская — для Саянского и Хакасского алюминиевых заводов, Братская — для БрАЗа, Усть-Илимская — для того же БрАЗа и Иркутского алюминиевого завода, Богучанская — для Богучанского алюминиевого завода. Из-за высокой потребности в электроэнергии алюминий называют «энергетическими консервами». Но даже их мы продаем за копейки: предприятия «Русала» установили для себя льготные тарифы на киловатты — чтобы торговать на мировых рынках «чушками» по демпинговым ценам. А расплачивается за все местное население. Иногда даже человеческими жизнями: Саяно-Шушенская ГЭС похоронила 75 работников при аварии 2009 года.

Попутно энергетические гиганты гробят прекрасный сибирский климат. Дивногорск, выросший при Красноярской ГЭС, перестал быть дивным уже через несколько лет после ее пуска в эксплуатацию. При строительстве Богучанской ГЭС было затоплено 1494 кв. км — пятая часть пришлась на сельхозугодья (пашни, сенокосы и пастбища), а остальное — сибирская тайга. В ближайшие десятилетия ожидается постепенное всплывание торфа из затапливаемых болот, общая площадь которых — 96 кв. км.

Валентин Распутин в 2012-м, за три года до своей кончины, писал: «Красавицу Ангару три ГЭС изуродовали, острова ушли на дно, воду пить нельзя, рыбу есть нельзя. А скоро запустят и Богучанскую ГЭС. Другие народы не выдержали бы тех потерь и напряжений, которые достались нашему народу. Происходящее сегодня — ужасно! Государство, убивающее само себя, — такого в мире еще не бывало...»

Между тем на всех этих ужастиках расцветает алюминиевая промышленность Турции: закупая у «Русала» дешевые «чушки», их перерабатывают в металлоконструкции, автомобильные диски, пищевую фольгу. Для турок это дело выгодное. Минувшей осенью там приступили к сооружению завода алюминиевых моторов. «Проект дорогой, но он очень важен для страны, — заявил министр промышленности и технологий Мустафа Варанк. — Ожидается, что после завершения проекта ежегодные доходы в бюджет составят более 2 млрд долларов...»

Остается добавить, что ожидаемый переход управления алюминиевой империи в руки иностранных менеджеров не сулит ничего хорошего: они тоже не откажутся от дешевого алюминия, производимого на чужой территории. Им — сияющий металл, нам — копоть и долги. Так нужна ли нам эта чертова дюжина алюминиевых крематориев, от которых всем польза, а России — одни беды?

А в это время

Месяц назад в Германии закрылась последняя угольная шахта. Правительство за несколько лет ликвидировало целую отрасль, где в середине прошлого века трудились 600 тысяч немецких горняков. Сегодня города Рурского бассейна, бывшей «кочегарки» Старого Света, стали центрами инноваций и туризма.

Россия. США. СФО > Металлургия, горнодобыча. Экология > trud.ru, 18 января 2019 > № 3061499 Александр Киденис

Глубокие фейки и новые войны дезинформации

Грядет эпоха геополитики постправды

Роберт Чесни – директор Центра международной безопасности и права имени Роберта Штрауса в Техасском университете, Остин.

Даниэль Ситрон – профессор права в Университете Мэриленда, приглашенный сотрудник проекта информационного общества в Йеле.

Резюме Событие может заслуживать тысячи слов, но больше всего публику убеждает аудио или видео. Когда партии с трудом могут договориться по фактам, такая убедительность воспринимается с радостью. Аудио- и видеоролики позволяют людям стать очевидцами событий, и при этом им не нужно задумываться, доверяют они чужому мнению или нет.

Событие может заслуживать тысячи слов, но больше всего публику убеждает аудио или видео. Когда партии с трудом могут договориться по фактам, такая убедительность воспринимается с радостью. Аудио- и видеоролики позволяют людям стать очевидцами событий, и при этом им не нужно задумываться, доверяют они чужому мнению или нет. Благодаря смартфонам, которые позволяют записывать аудио и снимать видео, а также соцсетям как платформам для обмена контентом, люди стали доверять собственным ушам и глазам в беспрецедентной степени.

В этом скрыта огромная опасность. Представьте себе видео, на котором премьер-министр Израиля в частной беседе с коллегой раскрывает план серии политических убийств в Тегеране. Или аудиозапись разговора иранских чиновников, которые планируют ликвидацию суннитских лидеров в одной из провинций Ирака. Или видео, как американский генерал в Афганистане сжигает Коран. В мире, подсевшем на насилие, такие записи обладают мощным провокационным потенциалом. А теперь представьте, что эти записи были сфабрикованы с помощью современных инструментов, доступных любому человеку, имеющему ноутбук и доступ в Интернет. Получившиеся фальшивки настолько убедительны, что их невозможно отличить от того, что происходит на самом деле.

Благодаря развитию цифровых технологий этот кошмар очень скоро может стать реальностью. Увеличивается количество «глубоких фейков» – очень реалистичных и трудно отличимых цифровых манипуляций с аудио и видео, становится невероятно просто изобразить, как человек говорит или делает что-то, чего на самом деле не было. Средства для создания глубоких фальсификаций будут быстро распространяться, все больше людей смогут использовать их в политических целях. Дезинформация – древнее искусство, которое обрело новое значение сегодня. Но с развитием и распространением глубоких фейков современные войны дезинформации вскоре будут напоминать пропаганду эпохи щитов и мечей.

Восход глубоких фейков

Глубокие фейки – это продукт последнего технологического прорыва, связанного с искусственным интеллектом и известного как «глубокое обучение», когда наборы алгоритмов – нейросети – учатся выводить правила и повторять схемы, обрабатывая большие массивы данных (Google, например, использовал эту технологию при разработке мощных алгоритмов классификации изображения для своих поисковых серверов). Глубокие фейки появляются из особого типа глубокого обучения, когда пары алгоритмов объединяются друг против друга в генеративно-состязательные сети (GAN). В такой сети один алгоритм, генератор, создает искусственный контент на основе базы данных (например, изображение котиков на основе реальных фотографий котов). Второй алгоритм, дискриминатор, пытается обнаружить искусственный контент (найти искусственные изображения котиков). Поскольку каждый из алгоритмов постоянно обучается, такой «спарринг» ведет к быстрому улучшению качества и позволяет GAN производить очень реалистичный, но фейковый аудио- и видеоконтент.

Эта технология обладает потенциалом для широкого распространения. Коммерческие и даже бесплатные сервисы глубоких фейков уже появились на открытом рынке, а версии с небольшой степенью защиты могут возникнуть и на черном рынке. Распространение таких сервисов снизит барьеры, и скоро единственным сдерживающим фактором станет доступ к обучающим материалам для GAN, т.е. аудио и видео человека, которого планируется смоделировать. Возможность создавать профессиональные подделки получит любой заинтересованный человек, обладающий необходимыми знаниями, в том числе куда обращаться за помощью.

Глубокие фейки могут иметь и достойное применение. Например, модифицированное аудио или видео исторической фигуры можно создавать для обучения детей. Одна компания заявила о возможности использовать эту технологию для воссоздания речи людей, потерявших голос вследствие болезни. Но глубокие фейки станут использовать в преступных целях. Так, с помощью этой технологии лица людей вставляют в порноролики. Упрощение создания фейкового аудио- и видеоконтента откроет возможности для шантажа, запугивания и саботажа. Но самым опасным может стать применение этой технологии в сфере политики и международных отношений. Она может использоваться для создания невероятно эффективной лжи, способной спровоцировать насилие, дискредитировать лидеров и институты, повлиять на результаты выборов.

Глубокие фейки обладают разрушительным потенциалом, поскольку появились в период, когда отличить факты от вымысла уже стало очень сложно. На протяжении большей части XX века журналы, газеты и телевидение управляли потоком информации для публики. Журналисты сформулировали жесткие профессиональные стандарты, чтобы контролировать качество новостей, а относительно небольшое количество СМИ означало, что ограниченное число людей и организаций имеют возможность распространять информацию. Но за последние 10 лет все больше людей стали получать информацию из соцсетей, прежде всего Facebook и Twitter, которые зависят от пользователей, генерирующих практически нефильтруемый контент. Пользователи склонны отбирать информацию, соответствующую их точке зрения (эту тенденцию усугубляют алгоритмы соцсетей), в результате соцсети превращаются в эхо-камеры. Кроме того, платформы подвержены так называемым информационным каскадам, когда люди делятся информацией, не заботясь о ее подлинности, из-за массовых репостов информация кажется надежной. В результате ложь распространяется быстрее, чем когда-либо раньше.

Благодаря этой динамике соцсети становятся питательной средой для циркуляции глубоких фейков с потенциально взрывоопасными последствиями для политики. Попытки России повлиять на исход президентских выборов в США в 2016 г. путем распространения провокационных сообщений через Facebook и Twitter уже продемонстрировали, насколько просто вбросить дезинформацию в соцсети. Глубокие фейки завтрашнего дня будут более живыми и реалистичными, поэтому ими станут делиться еще активнее, чем в 2016 году. Люди особенно склонны делиться негативной и новой информацией, поэтому чем непристойнее фейки, тем лучше.

Фальсификации и демократизация

Использование фальшивок, манипуляций и других видов обмана в целях воздействия на политику, конечно, не новость. Когда в 1898 г. в Гаванской бухте взорвался американский броненосец «Мэн», таблоиды использовали этот инцидент, чтобы настроить общество на войну с Испанией. Антисемитский трактат «Протоколы сионских мудрецов», описывающий несуществующий еврейский заговор, получил широкое распространение в первой половине XX века. В последние годы благодаря Photoshop редактировать изображение стало так же просто, как фальсифицировать текст. Беспрецедентность глубоких фейков заключается в сочетании нескольких факторов: высокое качество, применение в таких убедительных форматах, как аудио и видео, и сложность выявления. С распространением технологии глубоких фейков все больше акторов смогут убедительно манипулировать аудио- и видеоконтентом, что раньше было доступно только Голливуду и самым богатым спецслужбам.

Глубокие фейки особенно полезны негосударственным акторам – повстанческим и террористическим группировкам, которым исторически не хватает ресурсов для создания и распространения поддельного, но убедительного аудио- и видеоконтента. Эти сообщества смогут описывать своих противников, в частности правительство, используя оскорбительные высказывания и провокационные действия, контент можно тщательно подбирать для достижения максимального воздействия на целевую аудиторию. Например, группировки, связанные с ИГИЛ, могут создавать видео с американскими солдатами, которые расстреливают мирных граждан или обсуждают план бомбардировки мечети. Это позволит привлечь новых членов. Будет очень сложно доказать, что видео – подделка, особенно если аудитория уже не доверяет запечатленному на нем человеку. Государства, безусловно, тоже будут использовать глубокие фейки, чтобы подорвать позиции оппонентов.

Глубокие фейки также усугубят дезинформационные войны, которые все чаще вторгаются во внутреннюю политику США и других стран. В 2016 г. спонсируемая Россией кампания по дезинформации оказалась успешной и существенно обострила социальный раскол. Например, фальшивые аккаунты, якобы связанные с движением Black Lives Matter, распространяли в соцсетях провокационный контент, направленный на повышение расовой напряженности. В следующий раз вместо твитов и постов в Facebook будет использоваться дезинформация в форме липовых видео, на которых белый полицейский выкрикивает расовые оскорбления или активист Black Lives Matter призывает к насилию.

Но самая большая опасность связана с тем, что запущенные в нужное время глубокие фейки могут повлиять на исход выборов. В мае 2017 г. Москва попыталась предпринять нечто подобное. Накануне выборов во Франции российские хакеры попробовали сорвать президентскую кампанию Эммануэля Макрона, опубликовав серию документов, многие из которых оказались подделкой. Провалилось это по нескольким причинам, включая скучное содержание документов и действие французского закона о СМИ, который запрещает освещение выборов за 44 часа до голосования. Но в большинстве стран нет таких правовых норм, а сама природа глубоких фейков гарантирует, что контент будет оскорбительным и постыдным. Убедительное видео, на котором Макрон признается в коррупции, опубликованное в соцсетях за 24 часа до выборов, распространилось бы как лесной пожар, а доказать, что это подделка, просто не успели бы.

Глубокие фейки также могут подрывать демократию другими, опосредованными путями. Проблема не только в том, что они обостряют социальные и идеологические противоречия. Возникает так называемый дивиденд лжеца: люди знают о существовании глубоких фейков, и публичным фигурам, запечатленным на подлинных записях, будет проще подвергнуть эти записи сомнению. (Представьте, если бы глубокие фейки доминировали во время президентской кампании 2016 г. в США, Дональд Трамп с легкостью оспорил бы аутентичность аудиозаписи, где он хвастается приставаниями к женщинам.) Если общество осознает угрозу глубоких фейков, оно склонно меньше доверять новостям вообще. А журналисты будут с опаской относится к аудио и видео, связанным с быстро развивающимися событиями (не говоря уже об их публикации), потому что они могут оказаться фейком.

Глубокая наладка

Серебряной пули против глубоких фейков не существует. Есть несколько правовых и технологических подходов – некоторые уже существуют, другие могут появиться, – позволяющих смягчить угрозу. Но полностью решить проблему не удастся. Мы сможем лишь противодействовать распространению влияния глубоких фейков.

Особого внимания заслуживают три технологических подхода. Первый связан с экспертизой или выявлением подделок техническими средствами. Специалисты тратят много времени и сил на создание убедительных фейков, точно так же они смогут разрабатывать методы выявления фейков и улучшать их. В июне 2018 года компьютерные специалисты Дартмута и Университета Олбани объявили о создании программы, которая выявляет глубокие фейки, обнаруживая аномальное движение век, когда человек на видеозаписи моргает. Но в гонке глубоких фейков такие прорывы лишь способствуют новой волне инноваций. В дальнейшем GAN будут обучаться на примерах нормального моргания. И даже если появятся чрезвычайно мощные алгоритмы выявления, скорость распространения глубоких фейков в соцсетях превратит борьбу с ними в неравный бой.

Второе технологическое средство предполагает аутентификацию контента до его распространения – этот подход иногда называют цифровым атрибутированием. Такие компании, как Truepic, разрабатывают способы нанесения цифровых водяных знаков на аудио, фото и видео в момент их создания с помощью метаданных, которые постоянно хранятся в распределенном реестре или блокчейне. Иными словами, можно промаркировать контент аутентификационными данными, чтобы потом сравнить их с подозрительным видео.

В теории цифровая аутентификация – идеальное решение. На практике существуют два серьезных препятствия. Во-первых, технология должна быть доступна на огромном количестве устройств, создающих контент, включая ноутбуки и смартфоны. Во-вторых, ее использование должно стать обязательным условием при загрузке контента на популярные платформы – Facebook, Twitter и YouTube. И первое, и второе практически невыполнимо. При отсутствии соответствующих правовых норм производители устройств начнут устанавливать цифровую аутентификацию, только зная, что это не повлечет затрат, пользуется спросом и не вредит работе продукта. Немногие соцсети пойдут на блокирование загрузки неаутентифицированного контента, рискуя уступить свою долю рынка менее законопослушным конкурентам.

Третий технологический подход предполагает сервисы аутентифицированного алиби, которые вскоре могут появиться в частном секторе. Глубокие фейки особенно опасны для публичных людей – политиков и знаменитостей, репутация которых чрезвычайно уязвима. Чтобы защититься от глубоких фейков, многие из них согласятся на «лайфлоггинг» – запись практически всех аспектов своей жизни, и таким образом смогут доказать, где они находились, что говорили и делали в конкретный момент времени. Чтобы упростить лайфлоггинг, компании начнут предлагать портативные, в том числе нательные регистраторы, услуги хранения огромного объема полученных данных и надежную аутентификацию. Возможно, возникнет даже партнерство с крупными новостными сервисами и соцсетями для быстрого подтверждения подлинности контента.

Такая технология станет вторжением в частную жизнь, и многие не пойдут на это. Но помимо публичных фигур, которые согласятся на лайфлоггинг ради собственной защиты, и некоторые работодатели начнут настаивать, чтобы определенные категории сотрудников, например полицейские, носили нательные камеры. И даже если лишь небольшое число людей будет вовлечено в лайфлоггинг, появится огромный массив данных, в которых окажутся и все остальные. Будет создана масштабная сеть наблюдения друг за другом, фиксирующая все наши действия.

Закладывание правовых основ

Если эти технологические решения имеют ограниченные плюсы, то что можно сказать о правовых средствах? В зависимости от обстоятельств создание и распространение глубоких фейков ведет к оскорблению личности, мошенничеству, незаконному использованию внешних данных а также другим нарушениям норм гражданского и уголовного права. Теоретически оставшиеся пробелы можно ликвидировать путем введения к уголовной или гражданской ответственности за определенные действия – например, за создание глубокого фейка с реальным человеком с целью ввести в заблуждение зрителя или слушателя и в результате нанести определенный ущерб. Но доказать эти обвинения на практике будет сложно. Во-первых, очень трудно связать создание глубокого фейка с конкретным человеком или группой людей. И даже если злоумышленники идентифицированы, они могут оказаться вне досягаемости для суда – например, если они граждане другой страны.

Еще одно правовое решение предполагает стимулирование соцсетей к выявлению и удалению глубоких фейков и подозрительного контента. По нынешнему американскому законодательству, компании, владеющие этими платформами, не несут ответственности за размещенный контент благодаря Разделу 230 Закона о соблюдении приличий в СМИ 1996 года. Конгресс может внести поправки в раздел, чтобы компании несли ответственность за наносящую вред и фальсифицированную информацию, которая распространяется через их платформы, если они не предпринимают мер для ее выявления и удаления. В некоторых странах аналогичный подход используется для решения другой проблемы. Так, в 2017 году в Германии был принят закон о введении крупных штрафов для компаний-владельцев соцсетей, которые не удаляют расистский или иной опасный контент в течение 24 часов после сообщения о нем.

Однако такой подход имеет свои недостатки. Во-первых, он может привести к чрезмерной цензуре. Компании, стремящиеся избежать правовой ответственности, скорее всего будут слишком агрессивно отслеживать вес контент, а пользователи начнут придерживаться самоцензуры, чтобы их контент не удаляли. Попрание свободы слова вряд ли можно оправдать призрачным повышением защиты от фальсификаций. Кроме того, подобная система косвенным образом защитит крупные действующие платформы, обладающие ресурсами для отслеживания контента и ведения судебных разбирательств, от конкуренции с мелкими фирмами.

Сосуществовать с ложью

Мы приходим к логическому выводу: глубокие фейки несут множество проблем. С ростом интереса к технологиям качество глубоких фейков улучшится, сделать их станет дешевле и проще. Технологии будут предлагать коммерческие сервисы, а также на черном рынке, где производство глубоких фейков скоро может превратиться в отдельное направление. Результатом станет поток фальшивого, но очень реалистичного аудио- и видеоконтента, который можно использовать в политических целях и распространять через соцсети.

Глубокие фейки действительно опасны, но их воздействие не обязательно будет разрушительным. Способы выявления будут совершенствоваться, прокуроры и истцы – периодически выигрывать судебные тяжбы с создателями лжеинформации, а крупные соцсети постепенно начнут отслеживать и удалять фальшивый контент. Технология цифровой аутентификации – в случае ее массового применения – позволит в будущем существенно улучшить ситуацию.

А пока демократическому обществу нужно учиться противостоять фальшивкам. С одной стороны, необходимо осознать, что аудио- и видеоконтент нельзя принимать за чистую монету, с другой – нельзя скатиться в мир постправды, где граждане живут в собственных информационных пузырях и воспринимают только те факты, которые не противоречат их убеждениям. Демократия должна признать неудобную правду: чтобы справиться с угрозой глубоких фейков, нужно научиться сосуществовать с ложью.

США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 18 января 2019 > № 2915006 Роберт Чесни, Даниэль Ситрон

Разрушающее равновесие страха

Упадок сдерживания

Эндрю Крепиневич – старший научный сотрудник Института Хадсона, доцент Центра новой американской безопасности и член Комиссии по стратегии национальной обороны США.

Резюме Эпоха беспрецедентного военного доминирования США, наступившая после завершения холодной войны, окончена. Вот почему мы видим новый виток соперничества между Соединенными Штатами и двумя великими ревизионистскими державами: Китаем и Россией.

«До сих пор главная цель нашего военного истеблишмента сводилась к победе в войнах, – писал в 1946 г. американский ядерный стратег Бернард Броуди. – С этого времени главная задача должна заключаться в предупреждении войн». Броуди как бы обобщил мрачный урок первых пяти десятилетия ХХ века: после двух ужасающих мировых войн и разработки ядерного оружия стало понятно, что в следующем крупном конфликте победителей не будет – только уцелевшие. Президент США Джон Кеннеди выразил ту же мысль спустя 15 лет в разгар кубинского ракетного кризиса. «Даже плоды победы будут пеплом у нас на зубах». На протяжении десятилетий политики следовали руководству Броуди и Кеннеди, сделав сдерживание – недопущение нападения соперничающих держав – краеугольным камнем оборонной стратегии Соединенных Штатов.

Эффективная политика сдерживания отбивает у неприятеля охоту предпринимать нежелательные для Америки действия. Она вынуждает его менять свои расчеты относительно издержек, выгод и рисков. Например, страна может убедить своих противников, что вероятность неудачи в случае нападения настолько велика, что не стоит рисковать: сдерживание через отказ от агрессии. Или что победа станет Пирровой: то есть, сдерживание через наказание. В любом случае здравомыслящий неприятель решит, что лучше не «дергаться».

Через угрозу отрицания или наказания сдерживание помогает сохранять мир между крупными державами вот уже более семи десятилетий. И даже через 30 лет после окончания холодной войны оно остается в сердце оборонной стратегии США. Например, Стратегия национальной обороны 2018 г. начинается с провозглашения, что «долгосрочная задача Министерства обороны заключается в обеспечении боеготовности вооруженных сил, необходимой для сдерживания войны и защиты безопасности нашей страны».

Эта декларация звучала так часто на протяжении десятилетий, что стала атрибутом веры. Подобно нескольким предыдущим администрациям, администрация Трампа не тратит много времени на объяснение того, как Соединенные Штаты намерены сдерживать имеющихся и будущих неприятелей. Исходная предпосылка сводится к тому, что и объяснять ничего не нужно: современные системы вооружений настолько разрушительны, что ни один трезвомыслящий лидер не рискнет начать большую войну, поэтому требования к сдерживанию сравнительно невелики.

Однако подобная уверенность совершенно неуместна. На самом деле сдерживание агрессии все труднее, а в будущем еще осложнится вследствие технологических и геополитических новинок. Эпоха беспрецедентного военного доминирования США, наступившая после завершения холодной войны, окончена. Вот почему мы видим новый виток соперничества между Соединенными Штатами и двумя великими ревизионистскими державами: Китаем и Россией. Военное соперничество распространяется на новые среды – от космоса и киберпространства до морского дна, а новые возможности все более затрудняют точное измерение баланса сил. Тем временем новые открытия в науке об организации человеческой психики бросают вызов теоретическому фундаменту доктрины сдерживания, переворачивая все наши представления о том, как люди ведут себя в ситуациях повышенного риска – например, сталкиваясь с возможностью войны. В совокупности новшества приводят нас к неизбежному, но тревожному умозаключению: главный стратегический вызов эпохи – не возвращение соперничества великих держав и не распространение передовых вооружений, а закат доктрины сдерживания.

Многополярный мир

В годы холодной войны военная мощь США и СССР намного превосходила мощь любого другого государства или группы стран. После крушения Советского Союза этот двухполюсный мир уступил место безальтернативному военному доминированию Соединенных Штатов, особенно в сфере обычных (неядерных) вооружений. В годы холодной войны оборонная стратегия Вашингтона строилась на сдерживании единственного великодержавного соперника, а после окончания холодной войны, американским политикам вообще не приходилось беспокоиться по поводу серьезных противников.

Однако сегодня Соединенным Штатам противостоит международная система не с одним или двумя, а с многочисленными центрами силы. Подумайте, что произошло с распределением ядерных сил. Большую часть холодной войны две сверхдержавы имели на вооружении более 20 тыс. боеголовок каждая, тогда как у британцев, китайцев и французов насчитывалось всего несколько сотен боеголовок. Однако ряд двусторонних соглашений между США и Россией о контроле над вооружениями резко сократили стратегические ядерные силы обеих стран до 1550 развернутых стратегических боеголовок у каждого из этих двух государств, в то время как ядерные арсеналы Китая, Индии, Северной Кореи и Пакистана растут в количественном отношении и по своей изощренности. Наибольшую тревогу вызывает ядерный арсенал Китая. На сегодняшний день он оценивается в 300 развернутых боеголовок, но у страны хватит ядерного топлива для производства нескольких сот ядерных боеголовок каждый год без ущерба для ядерной энергетики и ее потребностей. Китай также обновляет средства доставки, укомплектованные новыми подлодками с баллистическими ракетами на вооружении, а также ракетами наземного базирования. Как и во всех других областях военной конкуренции, Пекин вряд ли довольствует вторым или третьим местом.

В таком многополярном ядерном мире некоторые ключевые условия, когда-то обеспечивавшие относительную стабильность в отношениях между Москвой и Вашингтоном, уже неактуальны. Как справедливо отмечал ядерный стратег Альберт Вольштеттер, ядерное сдерживание времен холодной войны опиралось на «равновесие страха» или «взаимно гарантированное уничтожение». До тех пор, пока СССР и США могли нанести неожиданный удар друг по другу, но при этом сохранить ядерный потенциал для нанесения опустошительного ответного удара, ни одна из сторон не желала идти на риск и первой наносить удар: это было сдерживание через наказание в полном смысле слова. Для сохранения тонкого равновесия обе стороны стремились к примерному паритету в ядерных вооружениях, и эта цель до сих пор декларируется в новом договоре СНВ.

Формирование Китая в качестве крупной ядерной державы грозит вывести из равновесия этот баланс страха, поскольку Пекин, Москва и Вашингтон считают друг друга соперниками. Если Китай продолжит расширять свой ядерный арсенал, то Соединенные Штаты, вынужденные готовиться к возможному нападению не с одного, а с двух флангов, могут ответить значительным наращиванием собственного потенциала. Любое серьезное наращивание американских ядерных сил, вероятно, побудит Россию также включиться в эту гонку вооружений ради сохранения паритета с США. Попросту говоря, в мире с тремя великими ядерными державами ни одна из них не может сохранять паритет с объединенными силами двух других. В таком многополярном мире три соперника будут меньше уверены в том, что им не грозит ядерный удар, чем во время двухполюсного мира времен холодной войны.

Новые рубежи войны

Сдерживание буксует не только из-за новых держав. Новые вооружения также сделали свое дело. До этого высокотехнологичные вооружения работали на пользу США. Например, война в Заливе 1990-1991 гг. наглядно продемонстрировала силу в объединении высокотехнологичных систем разведки и наблюдения с высокоточными вооружениями. Российские военные теоретики опасались, что эти возможности предвозвещают то, что может случиться, и это вызывало у них сильную тревогу. Согласно их доводам, если Соединенные Штаты усовершенствуют эти возможности, они смогут нанести точечные удары, чтобы уничтожить ядерный арсенал России, не прибегая к использованию ядерного оружия. После такого удара Россия, конечно, могла бы нанести ответный удар уцелевшими ядерными боеголовками. Однако этот «неполноценный» удар будет еще больше ослаблен ПВО и ракетной обороной США и способен спровоцировать полномасштабный ядерный контрудар, который положил бы конец России как функциональному обществу.

Чтобы нейтрализовать это мнимое преимущество, Россия разработала ядерное (тактическое) оружие малой мощности и взяла на вооружение военную доктрину, согласно которой это оружие может быть применено, если Москва будет опасаться уничтожения своего ядерного арсенала, или если она будет терпеть поражение в войне обычными вооружениями. В Китае тоже может возобладать подобное мышление, поскольку военно-политические лидеры Китая уже намекали, что вполне приемлемо использовать некоторые виды ядерных вооружений даже в конфликте с использованием обычных вооружений – например, для создания электромагнитных колебаний, которые могут вывести из строя находящееся поблизости электронное оборудование неприятеля.

В результате барьер между войной с применением обычных вооружений и ядерным конфликтом медленно исчезает, что может иметь плачевные последствия для доктрины сдерживания. И Пекин, и Москва могут считать традиционную агрессию менее рискованной, поскольку всегда под рукой некоторые типы ядерных вооружений, которые они готовы задействовать, если дела пойдут плохо. Многие американские лидеры, напротив, до сих пор верят, что единственная цель сохранения ядерных вооружений – удерживать других от их применения. При такой доктрине происходит полное размежевание понятий ядерной и неядерной войны. В результате лидеры США могут ввязаться в войну с применением обычных вооружений, думая, что риск ее эскалации до масштабов ядерного противостояния невелик. Однако китайские и российские лидеры, оказавшись втянутыми в подобную войну, могут перейти ядерный порог с гораздо меньшими колебаниями, чем этого ожидают от них в Вашингтоне.

Кибероружие с его громадным, но неиспытанным потенциалом выводить из строя системы раннего оповещения и командования государства вносит еще больше неразберихи в доктрину сдерживания. Например, некоторые выдвинули предположение, что воздушный удар Израиля по строящемуся в Сирии ядерному реактору в 2007 г. сопровождался кибератакой, «ослепившей» сирийскую систему ПВО. Хотя ни один из самолетов Израиля не был сконструирован по технологии «Стелс» и они нанесли удар по очень ценной мишени, ни один самолет не был обстрелян сирийскими системами ПВО. Если другие государства решат, что могут вывести из строя системы раннего оповещения и командования противника, как это, похоже, удалось сделать Израилю в Сирии, то предполагаемые издержки и риски нанесения первого удара во время кризиса могут резко снизиться.

Географическое местоположение современных ядерных сил также подрывает доктрину сдерживания. В годы холодной войны ценные советские и американские внутренние цели находились достаточно далеко друг от друга, что гарантировало некоторое время ожидания перед нанесением удара. Распространение ядерных и других стратегических вооружений среди государств, расположенных сравнительно близко от их неприятелей означает, что время предупреждения нападения сегодня намного меньше. Это особенно справедливо в отношении ядерных стран, размещающих быстрые и точные баллистические ракеты, способные нанести удар по ядерным силам противника. Короткое время подлета может вынудить политиков привести свои стратегические силы в состояние повышенной готовности в любое время, а также передать полномочия по их применению командирам низшего ранга. Теоретически эти решения могли бы укрепить сдерживание, но они увеличат и риск случайного или несанкционированного применения стратегических сил, что подорвет сам принцип сдерживания: столкнувшись с риском в момент кризиса, неприятель может решить, что безопаснее будет первым нанести удар.

Проблемы сдерживания на этом не заканчиваются. Перенос военных действий в новые среды или стихии также размывает основы доктрины. Крупные современные державы построили свою военно-экономическую мощь на гигантской, но уязвимой сети спутников, а также водопроводов и кабелей, проложенных по морскому дну. В частности, боеспособность армии США зависит от государственных и коммерческих спутников. Их примеру последовали другие крупные армии, а национальная экономика стала полагаться на спутники, которые оказывают целый спектр услуг. Более четверти мировых поставок нефти и природного газа осуществляются по дну океана, где проложены трубопроводы. Экономики и армии зависят от Интернета, и почти все данные поступают по кабелям, проложенным по дну моря.

К сожалению, вся эта инфраструктура уязвима и может быть нарушена, а сдерживание агрессии против инфраструктуры – дело нелегкое. Вывести из строя спутник, испортить компьютерную сеть или обрезать подводный кабель часто легче, чем отразить нападение, выбрать нападение в качестве защиты или подорвать сдерживание через отрицание. Сдерживание через наказание также ненадежно в подобных случаях. Быстрое распознание агрессора и нанесение по нему удара возмездия дело гораздо более трудное, чем в случае ударов на суше, с воздуха или на море с применением обычных вооружений. А поскольку многие страны способны эффективно действовать в этих сравнительно новых средах, выявить виновника будет еще труднее.

Что-то потерять, что-то приобрести

В каком-то смысле сдерживание стало жертвой собственного успеха. Война остается главной проверкой военных систем, структуры вооруженных сил и доктрин трудоустройства. Отсутствие войны между крупными державами с 1945 г. означает неопределенность правильного баланса обычных, ядерных и кибервооружений. И если это справедливо для устоявшихся технологий, то справедливо вдвойне для новых возможностей, включающих искусственный интеллект, новые биологические вещества, лазерное оружие, гиперзвуковые системы и робототехнику. Поскольку новые возможности толком не проверены в боевых условиях, у воюющих сторон будущего могут быть несхожие представления об их выгодах и опасностях, что повышает вероятность выбора в пользу агрессии. Это в первую очередь касается лидеров, толерантных к риску, которые исходят из того, что неопределенность будет работать в их пользу, и тем самым подрывают наиболее хрупкие опоры доктрины сдерживания. Однако вызовы, которые современность бросает доктрине сдерживания, этим не ограничиваются. Последние открытия в области механизмов принятия решений разными людьми ставят под сомнение саму логику сдерживания.

Как теоретическая концепция, сдерживание опирается на предположение, будто в рискованной ситуации люди действуют рационально в том смысле, что основывают свои решения на расчетах выгод и издержек. Считалось, что рискованные решения принимаются лишь тогда, когда предполагаемые выгоды перевешивают издержки. Однако исследования последних 40 лет в области бихевиористской экономики бросили тень сомнений на эту исходную предпосылку. Оказывается, нельзя рассчитывать на то, что люди склонны максимизировать возможную выгоду. Даже когда они это делают, то остаются на удивление слепыми и неспособными понять, как противная сторона в конфликте рассчитывает свои издержки, выгоды и риски. Человеческая природа не изменилась, но изменилось наше понимание этой природы, и притом таким образом, что это не сулит ничего хорошего для оборонных стратегий, построенных на доктрине сдерживания.

Первая проблема кроется в нашем понимании того, как лидеры представляют себе возможные потери. Согласно теории перспектив, люди будут больше рисковать, чтобы не потерять то, что уже имеют, чем для приобретения чего-то другого равнозначной ценности. Например, политики пойдут на более серьезные риски для удержания своей территории, чем для захвата чужой территории равнозначной ценности. Теоретически это явление, казалось бы, должно усиливать сдерживание, поскольку лидеры в целом предпочитают держаться за ту землю и полезные ископаемые, которые у них уже имеются, а не пытаться захватить то, что принадлежит другим. Но не все так просто.

Люди, принимающие решения, устанавливают так называемую точку отсчета, когда им нужно определиться, считают ли они свою нынешнюю ситуацию потерей или приобретением. Можно ожидать, что люди всегда основывают свой базовый ориентир на статус-кво – положении дел на момент принятия ими решения. Например, после ряда приобретений люди обычно корректируют свою отправную точку, приводя ее в соответствие с новым статус-кво. Любое последующее отступление видится им потерей, а не отвергнутым приобретением. Следовательно, нужно ожидать, что они будут терпимы к риску в своих попытках защитить последние завоевания, которые они теперь рассматривают как потенциальную потерю.

Но эта закономерность – не палка о двух концах. После того, как люди что-то теряют, им уже не свойственно корректировать свои базовые ориентиры в соответствии с новой, менее благоприятной ситуацией, поэтому они склонны придерживаться бывшего статус-кво. Вот почему они рассматривают свои попытки вернуть то, что потеряно, не как погоню за новыми приобретениями, а как способ избежать потерь. В результате они часто готовы идти на большой риск и издержки для достижения этой цели. В качестве исторического примера можно вспомнить экономическое эмбарго США, наложенное на Японию летом 1941 г. и решение Японии напасть на Пёрл-Харбор через несколько месяцев после этого. Накладывая эмбарго, лидеры США попытались наказать Японию за агрессию против ряда государств Восточной Азии, так как США считали это потерями по сравнению с прежним статус-кво. Однако лидеры Японии обновили свои базовые ориентиры, включив в них недавно захваченные территории. Поэтому они рассматривали эмбарго как попытку американцев отнять у японцев то, что принадлежит им теперь по праву. Другими словами, обе стороны действовали в парадигме утрат, что сделало их лучше приготовленными к тому, чтобы пойти на риск и объявить войну.

Чтобы понять, как аналогичная закономерность может проявиться сегодня, достаточно взглянуть на Южно-китайское море, где Пекин занимает и укрепляет спорные территории, явно намереваясь создать новые факты на суше. Однако Соединенные Штаты и их союзники продолжают считать действия КНР незаконными и сохранять ранее существовавшее положение дел в качестве точки отсчета. Если спор достигнет критической точки, Китай и его противники будут действовать с точки зрения потерь. Поэтому обеим сторонам может быть трудно воздержаться от продавливания своей позиции.

Иррациональные умы

Логика сдерживания также во многом зависит от руководителей. Исследования науки об организации психики указывают на то, что политические лидеры на редкость оптимистичны и слишком уверены в своей способности контролировать события, проявляя те самые качества, которые помогли им прийти к власти. С учетом присущего им оптимизма, они также склонны идти ва-банк перед лицом неудачи вместо того, чтобы минимизировать потери. Нет нужды говорить о том, что любая из этих характеристик может подорвать принцип сдерживания. Предположение, будто неопределенность разрешится в чью-то пользу, искусственно раздувает предполагаемые выгоды, одновременно снижая прогнозируемые потери и делая рискованный путь действий еще более соблазнительным.

Этот крен в сторону оптимистичных ожиданий может быть особенно явным, когда лидер страны является диктатором. Чтобы подняться на вершину в беспощадной политической среде, такие политики должны быть чрезвычайно терпимыми к риску и верить, что смогут добиться успеха, несмотря ни на что. Оказавшись у власти, они часто окружают льстецами, которые подпитывают их эго и их представление о себе как искусных стратегах. Избыточный оптимизм может отчасти объяснить, почему Адольф Гитлер принял рискованное решение о повторной милитаризации земли Северный Рейн – Вестфалия и аннексии Австрии и Чехословакии, хотя Германия на тот момент все еще была слабее Франции, Советского Союза и Великобритании. Этим можно также объяснить попытку Иосифа Сталина отказать американцам в доступе к Западному Берлину в то время, когда его страна лежала в руинах, а США имели ядерную монополию. Готовность Саддама Хусейна к войне с Соединенными Штатами не один, а даже два раза, указывает на его склонность к высоким ставкам и рискованным играм – так же, как и решение Мао Цзэдуна ввергнуть Китай в Корейскую войну, когда еще не прошло и года после его прихода к власти.

На самом деле само понятие, будто у всех людей один и тот же когнитивный аппарат, одно и то же рациональное мышление, на поверку оказывается не фактом, а просто мнением. Исследование науки о поведении и человеческой психике показало, что культурная среда может вызывать глубокие различия в когнитивных процессах, в том числе в понимании людьми справедливости, издержек, выгод и рисков.

Экономические эксперименты демонстрируют эти различия в действии. В так называемой «игре ультиматумов», например, Игроку А выдается определенная денежная сумма, скажем 100 долларов, и ему велят предложить какую-то сумму наличными, от 1 до 100 долларов, Игроку Б, который может принять эту выплату или отказаться от нее. В последнем случае оба игрока остаются с пустыми руками. Американские подданные обычно соглашались с разделением денег, близким к 50 на 50. Когда они были в роли Игрока Б, то с большей вероятностью отвергали предложения поделить деньги не в равных долях, несмотря на то, что принятие любого предложения выше нуля улучшило бы их финансовое состояние. Однако в менее развитых обществах из некоторых регионов Центральной Азии и Латинской Америки люди, находившиеся в роли Игрока А, были гораздо менее щедрыми; однако Игрок Б редко отказывался даже от небольших сумм. Хотя в других случаях жители Центральной Азии, Восточной Африки и Новой Гвинеи, находившиеся в роли Игрока Б, иногда отказывались от денег, даже когда им предлагалось более половины суммы.

Иными словами, люди далеко не всегда являются машинами по максимизации пользы, рационально стремящимися к материальной выгоде и ожидающими, что другие будут делать то же самое. Они готовы отвергнуть то, что воспринимают как несправедливость или неуважение к их личному достоинству, даже отказавшись от существенной материальной выгоды для себя. Вот почему лидеры иногда отвергают беспроигрышные сделки в пользу внешне нерационального исхода, при котором обе стороны что-то теряют.

Последствия для доктрины сдерживания поистине отрезвляют. Наглядным примером может служить Кубинский кризис. Советского генсека Никиту Хрущева отчасти мотивировало ощущение несправедливости относительно баланса в размещении американских и советских ракет за рубежом. США разместили ядерные ракеты на южном фланге СССР в Турции, поэтому Хрущев ожидал, что Вашингтон смирттся с размещением советских ракет на Кубе. Когда Кеннеди потребовал от Хрущева убрать ракеты с Кубы, оба лидера начали играть в разновидность игры ультиматумов с повышенными ставками: Кеннеди дал гарантию, что США не вторгнуться на Кубу в обмен на вывод советских ракет с этого острова — взаимовыгодный исход, пусть и с небольшим бонусом для Советов. Если бы Хрущев отказался, вполне вероятным был заведомо проигрышный для обеих сторон исход: война.

По идее Хрущев должен был бы сделать очевидный выбор. С учетом колоссального ядерного превосходства США над Советским Союзом, ракеты США в Турции были сущим пустяком. Но поскольку Хрущев находился под давлением необходимости продемонстрировать своим коллегам в советском руководстве (и можно подозревать, что и самому себе также), что ему предлагают справедливую сделку, ракеты в Турции стали критическим вопросом на переговорах по разрешению кризиса. В конце концов, Кеннеди обещал тихо вывести ракеты из Турции, Советы вывезли ракеты с Кубы, и войну удалось предотвратить. Уроки кризиса ясны: даже в вопросах жизни и смерти понятие справедливости играет важную роль, и если с этим не считаться, можно поставить мир на грань ядерной войны, вопреки здравым расчетам, лежащим в основе сдерживания.

Памятуя о пробелах

С учетом всех этих теоретических и практических ограничений может показаться, что от политики сдерживания следует вообще отказаться – по крайней мере, в оборонной политике и стратегии. Но если перефразировать Уинстона Черчилля, сдерживание может быть худшим способом обороны, но лучше пока ничего не придумано.

Вместе с тем, политики должны переосмыслить стратегии сдерживания своих стран с учетом меняющихся условий: вызовов многополярного мира, появления передовых вооружений и новых открытий в области психологии принятия решений. Любая попытка укрепить политику сдерживания должна не отмахиваться от этих факторов, а принимать их во внимание.

Для США это означает всеобъемлющую оценку военного баланса сил. Нужно лучше понимать, как Китай и Россия, главные мишени американской политики сдерживания, рассчитывают военный баланс, а также издержки и риски агрессивных действий. Например, американские аналитики склонны оценивать стратегический баланс сил, исходя, в основном, из ядерных вооружений, имеющихся в наличии. С другой стороны, их российские коллеги включают в расчеты также системы противоракетной обороны, раннего оповещения, кибероружия и высокоточных обычных вооружений на стратегических носителях. Китайские стратеги обычно придерживаются такого же всеобъемлющего подхода к оценке стратегического равновесия.

На теоретическом уровне политики должны изменить свое мышление в отношении эскалации. Современные стратеги все еще пользуются метафорой времен холодной войны: лестница эскалации, ступени которой символизируют постепенное и линейное наращивание военных действий от низшего уровня конфликта с применением обычных вооружений до обмена ядерными ударами. В век высокоточных боеприпасов и кибератак данная линейная метафора нуждается в пересмотре. То, что в итоге получится, может меньше напоминать лестницу и больше быть похожим на паутину перекрещивающихся путей. На каждом перекрестке эскалация в одной области, будь то киберпространство, морское дно или космос, может спровоцировать эскалацию в другой области. Эта модель перекрестков и развилок позволила бы США определить области, где у них имеются преимущества над противниками, и области, где им нужно предпринять шаги для усиления сдерживания.

Соединенным Штатам также придется найти способы выиграть время, чтобы отсрочить неминуемые удары и усовершенствовать свою способность определять, откуда они нанесены. В конце концов, достижения в искусственном интеллекте и «больших данных» могут оказаться полезными для оперативного обнаружения следов агрессора. Лишая возможных агрессоров уверенности в своей способности действовать анонимно, эти инструменты сделают более вероятной угрозу наказания и тем самым усилят сдерживание.

Для снижения неопределенности по поводу новых, неиспытанных возможностей армии США необходимо также готовить личный состав к самым разным сценариям вооруженного конфликта. После 11 сентября вооруженные силы, в основном, уделяли внимание подготовке к контртеррористическим операциям и к обезвреживанию мятежников, а не к вызовам, связанным с действиями великодержавных противников. Проведение учений, приближенных к боевым действиям против передовых вооруженных сил, позволят проверить действенность различных военных доктрин, структуру и возможности вооруженных сил.

Что касается человеческой природы, то ее, конечно, не изменишь, но политикам следует, по крайней мере, отдавать отчет в том, как люди принимают решения в условиях повышенного риска. Это не означает, что они должны погружаться в исследование науки о поведении и психологии человека больше, чем их предшественники, которым, на заре ядерного века, приходилось развивать у себя более глубокое понимание квантовой физики. Однако у них должно быть четкое понимание того, что открытия в этих областях могут нести стратегии сдерживания и ее успешного применения в будущем. В частности, важно понимать, что больше всего ценят, и что боятся потерять отдельные их противники, особенно диктаторы. Такое знание позволяет лидерам отладить и откорректировать свои стратегии сдерживания на основе наказания.

Со времен Второй мировой войны оборонная стратегия США опиралась на доведение до сведения противников, что любая их агрессия либо обречена на неудачу, либо спровоцирует мощный ответный удар – то есть на доктрину сдерживания. Успех этой стратегии до недавнего времени убеждал многих лидеров в Вашингтоне, что большая война маловероятна. С их точки зрения сдерживание – беспроигрышная тактика, которую следует лишь немного усовершенствовать. Однако, по мере подъема великих ревизионистских держав, с учетом того, что конкуренция в военной сфере переносится также на новые виды вооружений и незнакомые области и среды, эффективное сдерживание становится все более трудной задачей. Страхи, которые однажды побудили стратегов и политиков принять доктрину сдерживания, по-прежнему актуальны. Новая война между крупными державами может быть связана с ужасающими человеческими и материальными потерями, и американские политики правильно делают, когда ищут стратегии, способные сдержать подобный конфликт. Но чтобы преуспеть на этом поприще, им, прежде всего, не нужно относиться к сдерживанию как к чему-то само собой разумеющемуся.

США. Китай. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 16 января 2019 > № 2915007 Эндрю Крепиневич

Трамп: явление Халка в мировой политике

Майкл Фуллилав – исполнительный директор Института Лови (Австралия).

Резюме Обычно в момент стресса или гнева, Трамп превращается в Халка. Он кардинально меняет направление своей риторики, говорит и делает ужасные вещи. Вспомните его позорную реакцию на убийство молодой женщины белыми шовинистами в Шарлотсвилле, вскоре после ударов по Шайрату.

Нужно отдать должное Дональду Трампу. Он обладает выдающимися вербальными способностями, даже если иногда кажется, что они сочетаются с функциональной безграмотностью. На протяжении нескольких лет президент Трамп отвергает любую критику как «лживые новости». Это емкое словосочетание подорвало репутацию свободной прессы в Америке и сегодня используется диктаторами по всему миру.

Недавно президент США написал в своем Twitter о «Вселенной фейковых новостей», в которой живут CNN и другие. Сам Трамп, похоже, живет в киновселенной Marvel. Это безумный мир экстремальной опасности, анекдотических поворотов сюжета и нелепых персонажей. Из всех героев Marvel Дональд больше всего напоминает Халка. Вместо того чтобы проявлять сдержанность под воздействием системы, Трамп позволяет своему внутреннему монстру брать верх.

Халк – разрушительное зеленое альтер эго Брюса Бэннера, тихого ученого-ядерщика. Когда Брюс Бэннер злится, он превращается в огромного буйного монстра. Никто не подозревает Трампа в том, что он ученый-ядерщик. Но до того как он стал президентом, многие полагали, что его поведение в стиле Халка удастся контролировать. Один австралийский политик сказал мне после избрания Трампа, что американская система «обхватит его своими руками и нормализует». Управлять страной будут назначенцы. Но все пошло по-другому. Халка нельзя приручить.

Конечно, в некоторых ситуациях Трамп выглядит как обычный президент: например, когда отдал приказ об авиаударах по аэродрому Шайрат в апреле 2017 г. в ответ на применение Сирией химического оружия. Иногда он может сдерживаться несколько недель и выглядит нормально.

А потом, обычно в момент стресса или гнева, Трамп превращается в Халка. Он кардинально меняет направление своей риторики, говорит и делает ужасные вещи. Вспомните его позорную реакцию на убийство молодой женщины белыми шовинистами в Шарлотсвилле, вскоре после ударов по Шайрату.

Во внешней политике Халк берет верх над Брюсом Бэннером. Международные инстинкты Трампа шокирующе неортодоксальны. Он поддерживает изоляционизм, испытывает аллергию к торговле, скептически относится к альянсам и симпатизирует авторитарным лидерам. Президентский костюм Трампа постоянно трещит по швам, демонстрируя его истинный характер.

Он разорвал ядерную сделку с Ираном и вышел из Парижского соглашения по климату. Поставил под вопрос гарантии коллективной безопасности в рамках Североатлантического альянса. Отказался от Транстихоокеанского партнерства и ввел тарифы на китайский импорт на сотни миллиардов долларов. Он называет себя «Тарифным Человеком» - звучит очень похоже на персонажа Вселенной Marvel.

Он идет на поводу у российского президента Владимира Путина и поощряет «международную лигу» авторитарных лидеров, в которую также входят президент Филиппин Родриго Дутерте, венгерский премьер Виктор Орбан, министр внутренних дел Италии Маттео Сальвини и саудовский принц Мухаммед бин Салман.

Конечно, нельзя сказать, что Халк полностью определяет поведение Америки в мире. Влияние Трампа на внешнюю политику США сдерживает оппозиция в его собственной администрации. Агенты «глубинного государства» - вроде агентов S.H.I.E.L.D. из Вселенной Marvel – не дают президенту нанести непоправимый ущерб международным отношениям. Но эти люди постепенно покидают администрацию. Недавно ушли последние два – министр обороны Джеймс Мэттис и глава аппарата Джон Келли.

Из-за отсутствия сдерживающих факторов мы будем все чаще наблюдать буйное поведение Большого Зеленого Глупца. Чувствительное поражение на промежуточных выборах в ноябре 2018 г. не поможет. Учитывая вероятность тупиковой ситуации в Вашингтоне, президент может стать «еще большим Трампом» или, если хотите, еще большим Халком – во внешней политике, потому что на международной арене перед ним открывается больший простор. Иными словами, в ближайшем будущем мы будем чаще видеть Халка. Фотографии из Белого дома показывают, что президент накачивает мышцы.

Как у всех персонажей комиксов, у Халка есть свои слабости. Он не очень умен и с трудом связывает слова. Президенту Трампу не хватает терпения, сосредоточенности и дисциплины, чтобы эффективно реализовывать свои волевые решения. Ему неинтересно развивать политику. Главное для него – побеждать на глазах у публики.

До сих пор это ограничивало ущерб, который он способен нанести интересам США и мировому порядку. Но не стоит быть слишком оптимистичными. Президент Трамп пока не сталкивался с кризисом, сгенерированным извне. Большинство его проблем созданы им самим.

Президент Барак Обама занял свой пост в разгар крупного финансового кризиса. Представьте, если случится новый кризис подобного масштаба и последней линией нашей обороны станет Халк?

На днях в телеобращении к нации Дональд Трамп говорил о необходимости строительства стены на границе с Мексикой. Он был необычайно сдержан – в духе Бэннера. Потом произошла неизбежная трансформация. На встрече с лидерами демократов в Конгрессе на следующий день Трамп, как говорят, ударил кулаком по столу и вылетел из кабинета, когда они отказались финансировать стену. Халк всегда рядом – всего в одной вспышке гнева.

США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 15 января 2019 > № 2915009 Майкл Фуллилав

Бжезинский переворачивается в гробу

Как Америка толкнула Россию в объятья Китая, совершенно не зная тысячелетней истории наших стран

Эдуард Лимонов

Когда Трамп ещё был кандидатом в президенты, я предпочитал Трампа, и желал неудачи Хиллари Клинтон.

Я рассуждал примерно так: «Трамп экстремал, он человек решительный и несомненно делает реверансы в сторону России неспроста (а он их делал, как кандидат, вспомните), став президентом, он выберет своим союзником против Китая Россию».

Я догадываюсь, судя по той обиде, которую фактически вот уже всё время правления Трампа высказывает к Америке Путин, ВВП рассуждал примерно так же, как и я.

Потому что всё оказалось не так, как казалось.

Трамп или не читал, или не помнит политическое завещание гуру американских ястребов Збигнева Бжезинского, сделанное им незадолго до смерти в 2017 году .

«…Анализируя опасности американским интересам, — наиболее опасным сценарием будет большая коалиция Китая и России, не по идеологическим, но по комплиментарным обидам».

На только что состоявшейся 12 января в Центре «National Interest» дискуссии, эта тема вспыхнула. Примечательно, что участники откровенно сформулировали цели американской политики времён президента Трампа.

Для России цель США: «Сломать Россию. Путин должен возвратиться к плану, который мы дали ему в конце холодной войны, где Россия должна стать демократией и занять её место в Европе, такое, какое мы указали. До тех пор, пока это не сделано, США будут оказывать давление на Россию путём санкций и других мер».

Для Китая:

«Бейджинг (Пекин) должен принять наш рецепт стать такими как мы, и занять своё место в предводительствуемом США мировом порядке, место, на которое мы указали Китаю».

Как видите, США простенько хотят навязать великим державам свою волю.

Трамп, хотя он и проявлял время от времени реалистические импульсы и как кандидат, и как президент, на самом деле по-видимому не имеет интереса в стратегическом систематическом мышлении, и избегает серьёзного стратегического анализа.

Во многом в сфере внешней политики он послушно идёт старыми тропами, согласно старым американским традициям.

К примеру, его традиционная для США враждебность к Ирану и нерасчётливая и глупая приязнь к дряхлой Саудовской династии, озадачивает.

Во многих случаях чуткий и проницательный пророк будущего, Трамп не хочет замечать, что Саудовская Аравия находится на грани революции, которая вот-вот непременно произойдёт. Революция в дряхлом ваххабитском королевстве не тревожит, видимо, легкомысленного Трампа.

Он ведёт себя как провинциальный хапуга-бизнесмен, помните, он назаключал с саудовским королевством военных контрактов на сотни миллиардов долларов и довольный, сбежал с оплаченными чеками в родную Америку. По пути наговорив в Израиле тоже привычных общих произраильских, а значит антииранских клише. Дабы угодить Израилю и все уменьшающемуся в весе произраильскому лобби в США.

Даже борзый и дерзкий каким он был, наглый нацист Гитлер, не смог воевать против всего мира. Завоевав довольно быстро крошечную Европу, Адольф рванул завоёвывать СССР и надорвался. Грубо говоря, пуп развязался, солдат не хватило.

Трампа подводят, видимо, и американские аналитики. Они, судя по их реакции (сюрприз, удивление, неожиданность) не ожидали соперничества Китая и России. Моё такое впечатление, что американские аналитики изучали только новейшую историю отношений коммунистического Китая и не столь уже коммунистической хрущёвской России, ну там про остров Даманский, и претензиях Китая на руководство мировым коммунистическим движением.

А того, что Китай и Россия, между тем соседи, никогда не воевали между собой, за исключением редких коротких стычек на границах, американские аналитики не заметили. Один раз собирались было воевать Россия и Китай в 1880—1882 годах, но так и не собрались. Обе стороны решили, что им невыгодно воевать.

Между тем, обе империи уже были жертвами агрессии Запада в 1854 — 1860 годах, Крымская война против России европейских держав и три безжалостные опиумные войны против Китая, когда европейцы просто-таки бесчинствовали в Китае, этот исторический опыт двух народов отменить и забыть невозможно.

Есть даже фантастический по сути своей эпизод, когда в октябре 1855 года англичане пытались высадить десант на русско-китайском Амуре. И эпизод осады Великобританией Петропавловска-Камчатского.

Так что — русский с китайцем братья давно. А на век или нет, увидим, я лично не уверен, что навек.

В США вряд ли много знают про тысячелетние империи Китая и России. Профессора в университетах знают, но вот политики могут и не знать. Трамп мог об этом и не слыхать вообще. И об опиумных войнах не слыхал, и о Крымской войне мог не слыхать.

Спасибо, дядя Дональд за то, что ты бросил Китай и Россию друг к другу! Старый поляк Збигнев — «шкелет» в гробу переворачивается. Ты поступил ровно наоборот его завету.

США. Китай. Россия > Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 15 января 2019 > № 2853596 Эдуард Лимонов

Венесуэла: вся борьба ещё впереди!

состоялась инаугурация президента Венесуэлы Николаса Мадуро

Николай Платошкин

Сейчас в Латинской Америке идёт мощный контрреволюционный реванш. Начался он ещё с импичмента президента Бразилии Дилмы Русеф перед Олимпийскими играми 2016 года в Рио-де-Жанейро. Такой же правый реванш произошёл в Перу и в Аргентине. К власти в этих странах пришли политики, которые говорят, что главное — это свободный рынок, а во внешней политике ориентируются на США. В Венесуэле же у власти много лет стоят левые силы — сначала во главе с Уго Чавесом, теперь — с Николасом Мадуро. А Венесуэла обладает крупнейшими в мире запасами нефти, «свободный доступ» к которым чрезвычайно важен для корпораций США. Тем более что в «сланцевую революцию» американцами вложено уже около 300 млрд. долл., и «отбить» эти затраты без захвата венесуэльской нефти будет почти невозможно. Поэтому задача «свалить» венесуэльские власти — одна из приоритетных для официального Вашингтона, там сейчас усиленно работают над созданием «правительства в изгнании», которое, по их расчётам, должно быть признано большинством государств Латинской Америки, где к власти уже пришли компрадорские политические силы.

Ещё один важный момент — перекрытие поставок венесуэльской нефти сильно ударит по Никарагуа и особенно по Кубе, для которой они являются жизненно важными. То есть, свергнув левое правительство в Венесуэле, американцы получат шанс сменить власть также в Гаване и Манагуа, полностью реализовать главный тезис пресловутой доктрины Монро, установив свой контроль над всей Латинской Америкой, включая также политически левую Боливию.

Конечно, ничего вечного в политике не бывает, но сегодня подобная перспектива выглядит вполне реальной и, конечно, потребует определённой реакции: и словом, и делом, — со стороны России. Впрочем, такая реакция уже налицо, что подтвердили итоги недавнего визита Николаса Мадуро в Москву: предоставление Венесуэле 5 млрд. долл., полёт наших стратегических бомбардировщиков Ту-160 и многое другое.

Но Россия не может и не должна брать Венесуэлу на полное довольствие. Более того, ключ к решению проблем этого потенциально богатейшего латиноамериканского государства находится внутри него самого. Мадуро, вопреки всем усилиям США, пока удержал политическую власть и продолжает пользоваться поддержкой значительной части населения Венесуэлы и, что не менее важно, национальной армии. Однако экономическую политику его правительство должно изменить, поскольку сейчас она сильно напоминает политику Советского Союза перед его распадом.

Мадуро «хочет как лучше»: правительство жёстко регулирует цены на базовые вещи, туалетную бумагу, молоко, хлеб. Но из магазинов спекулянты все эти товары массово и задёшево выкупают, а на рынках продают совершенно по другим ценам, которые гражданам платить не под силу; в результате рост цен, инфляция в 1,7 млн. процентов за 2018 год, падение потребления, свёртывание производства, народ недоволен, идёт массовая миграция в Колумбию.

Конечно, широко идут аресты, посадки, но ведь к каждому контролёра не поставишь, да и контролёрам нужно как-то жить… Поэтому сейчас, после переизбрания Мадуро президентом Венесуэлы, имеет смысл отказаться от экономики «военного социализма», сделать шаг назад: ввести единый обменный курс валюты, осуществить денежную реформу, деноминацию и дать элементы рынка. В Венесуэле тогда всё, на мой взгляд, стабилизируется очень быстро. Потому что у оппозиции козырь пока один — недостаток базовых предметов пользования в магазинах по доступной цене. Это вопрос финансовый, и решить его можно быстро. Да, это, скорее всего, вызовет дополнительные политические проблемы, какое-то время Мадуро придётся быть «между двух огней», слева и справа, но по-другому выйти из этого кризиса не получится.

Тем более что США, конечно, не будут напрямую вторгаться в Венесуэлу, поскольку венесуэльцы, как и все латиноамериканцы, в любом случае ненавидят янки больше, чем Мадуро и кого угодно ещё. Но вот спровоцировать, скажем, военный конфликт Венесуэлы с Колумбией они могут достаточно легко, а затем через Организацию американских государств (ОАГ) объявить режим Мадуро «агрессором», сформировать военную коалицию в поддержку братской Колумбии, которая подверглась нападению агрессивной Венесуэлы… Да ещё могут быть сразу же заблокированы традиционные поставки продовольствия из Колумбии, что приведёт к массовому голоду. Это вполне реальный и очень опасный вариант развития событий — тем более что новый президент Бразилии уже начал переброску войск к границе с Венесуэлой. Поэтому нынешняя политическая победа Мадуро, можно сказать, носит тактический характер, а вся основная борьба ещё впереди.

Венесуэла. США. ЛатАмерика > Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 15 января 2019 > № 2853595 Николай Платошкин

Супердержава-невидимка

Как Китай скрывает свои глобальные амбиции

Ориана Скайлар Мастро – доцент Джорджтаунского университета, специалист в области исследований безопасности, приглашенный эксперт Американского института проблем предпринимательства. Автор книги The Costs of Conversation: Obstacles to Peace Talks in Wartime.

Резюме Китай использует непрямую стратегию аккумулирования силы, главная цель которой – вытеснение США из Индо-Тихоокеанского региона и соперничество на мировой арене.

«Китай не будет повторять старую практику сильной страны, стремящейся к гегемонии», – заявил министр иностранных дел КНР Ван И в сентябре прошлого года. Этот посыл китайское руководство продвигает с самого начала впечатляющего подъема. На протяжении десятилетий оно всеми силами преуменьшало мощь Китая и убеждало других – в особенности США – в своих скромных намерениях. Цзян Цзэминь, китайский лидер в 1990-х гг., призывал к взаимному доверию, взаимовыгодным отношениям, равенству и сотрудничеству во внешней политике. При Ху Цзиньтао, который возглавил страну в 2002-м, главным слоганом стало «мирное развитие». Нынешний лидер страны Си Цзиньпин отметил в сентябре 2017 г., что у Китая отсутствует ген, заставляющий великие державы стремиться к гегемонии.

Конечно, все эти заявления можно воспринимать как обман. Но китайские лидеры говорят правду: Пекин действительно не хочет заменить Вашингтон во главе международной системы. Китай не заинтересован в создании глобальных альянсов, поддержании военного присутствия в разных регионах мира, отправке войск за тысячи километров от своих границ, руководстве международными институтами, которые будут ограничивать его же действия, или продвижении своей системы управления за рубежом.

Но было бы ошибкой сосредоточиться на этой незаинтересованности и заверениях китайского руководства. Пекин вправду не стремится узурпировать позиции Вашингтона как лидера мирового порядка, но цели его не менее амбициозны. Китай настроен на полное доминирование в Индо-Тихоокеанском регионе. Он хочет вытеснить США и стать безоговорочным политическим, экономическим и военным гегемоном. На глобальном уровне Китай вполне устраивает, что Соединенные Штаты занимают водительское место, но он хочет иметь возможность при необходимости оказывать противодействие Вашингтону. Как отметил один китайский политик в частной беседе, «быть великой державой означает, что вы можете делать, что хотите, и никто не может ничего вам сказать». Иными словами, Китай пытается оттеснить, а не заменить США.

Путь, выбранный Китаем, заставляет многих экспертов ошибочно полагать, что страна собирается сосуществовать с Америкой и не нацелена фундаментально изменить порядок в Азии либо конкурировать с Соединенными Штатами в борьбе за глобальное влияние. Двойственность стала частью стратегии. Китайское руководство понимает: чтобы добиться успеха, не стоит провоцировать неблагоприятную реакцию, поэтому Пекин воздерживается от прямых вызовов Вашингтону, не копируя его действия по строительству миропорядка и глобальное военное присутствие. Китай использует непрямую стратегию аккумулирования силы, главная цель которой – вытеснение США из Индо-Тихоокеанского региона и соперничество на мировой арене.

До сих пор КНР удавалось укреплять свои позиции, избегая провокаций. Но укреплять собственную мощь, не бросая прямой вызов действующему гегемону, можно до определенного предела, и сейчас эта точка приближается. При Си Цзиньпине Китай начал прямую конфронтацию с Америкой. С учетом внутренних вызовов подъем может застопориться. Но история показывает, что в большинстве случаев, когда стране удавалось обеспечить устойчивый подъем, она в конечном итоге смещала с занимаемой позиции доминирующую державу – мирным путем или в результате войны.

Это не значит, что США не в состоянии переломить сложившуюся тенденцию. Чтобы сохранить доминирующее положение, Вашингтону придется изменить курс. Нужно расширять, а не сокращать участие в либеральном международном порядке. Укреплять приверженность американским ценностям, а не отказываться от них. И самое главное – следить за тем, чтобы лидерство США приносило пользу другим, а не руководствоваться принципом «Америка прежде всего».

Как поднимался Китай

На протяжении всей мировой истории будущие супердержавы изобретали новые способы подъема. Империя монголов объединяла земли с помощью торговли, династия Цин построила данническую систему, Великобритания захватила колонии, Советский Союз создал идеологически связанные сферы влияния, а Соединенные Штаты выстроили институционализированный миропорядок и обеспечили себе глобальное военное присутствие. Китай тоже искал новые источники силы и использовал их необычным образом.

В политике КНР опиралась на комбинацию завуалированных действий и публичной дипломатии, чтобы нейтрализовать иностранных оппонентов. Дабы сформировать дискурс по наиболее значимым вопросам, созданы сотни Институтов Конфуция в университетах по всему миру и запущены медиапроекты на английском языке для пропаганды идей Компартии Китая. Спецслужбы КНР привлекали в качестве информаторов граждан, живущих за рубежом, чтобы знать, что китайские студенты и преподаватели говорят о своей стране. В Австралии и Новой Зеландии Китай оказывал прямое воздействие на политику, тайно финансируя желательных кандидатов.

Особенно изобретательно Пекин использовал экономическую силу. Стратегия подразумевала финансирование инфраструктурных проектов в развивающихся странах с целью создания зависимых и потому послушных иностранных правительств. В итоге эти усилия переросли в инициативу «Один пояс, один путь», масштабный региональный инфраструктурный проект, представленный в 2013 году. Китай потратил на инициативу около 400 млрд долларов (и обещает еще сотни миллиардов) и убедил 86 стран и международных организаций подписать порядка 100 соглашений о сотрудничестве. Китай оказывает помощь – в основном в форме займов от банков, контролируемых компартией, – без традиционных для Запада жестких условий: не нужно проводить рыночные реформы или повышать качество госуправления. Тем не менее Китай требует от реципиентов лояльности в некоторых вопросах, включая непризнание Тайваня.

Как отмечает аналитик Надеж Роллан, инициатива «Один пояс, один путь» «призвана позволить Китаю лучше использовать свое растущее экономическое влияние для достижения политических целей, не провоцируя противодействие или военный конфликт». Военные аспекты остаются неоднозначными, поэтому в Вашингтоне не могут определить истинные намерения Пекина. Многие эксперты задаются вопросом, будет ли инициатива «Один пояс, один путь» включать мощный военный компонент, но суть не в этом. Даже если инициатива не является прелюдией к глобальному военному присутствию в американском стиле (скорее всего, так и есть), Китай способен использовать полученное в результате проекта экономическое и политическое влияние, чтобы ограничить возможности США. Например, вынудить зависимые государства в Африке, на Ближнем Востоке и в Южной Азии лишить американских военных права использовать их воздушное пространство или наземные объекты.

Действия Китая не ограничиваются экономикой и политикой, используется и жесткая сила. Пекин оказался особенно предприимчивым в военной стратегии. Доктрина A2/AD (ограничение/блокирование доступа) стала кладезем инноваций: развивая относительно низкозатратные асимметричные военные возможности, Китай серьезно затруднил американскую помощь Японии, Филиппинам или Тайваню в случае войны. С другой стороны, вместо конфронтации с США и их вытеснения из Азиатско-Тихоокеанского региона Китай препятствует американским авиации и флоту невоенными способами, что позволяет отрицать свою причастность и не провоцировать ответные действия. Благодаря этой тактике Китай добился значительных политических и территориальных приобретений, не вступая в открытый конфликт с Соединенными Штатами или их союзниками.

Китаю также удавалось избежать скоординированного ответа США, намеренно откладывая модернизацию своих вооруженных сил. Как говорил китайский лидер Дэн Сяопин, «скрывайте свою мощь, ждите благоприятного момента». Поскольку обычно о намерениях претендента на гегемонию судят по численности и структуре его армии, Китай предпочел сначала укрепить другие типы силы – экономическую, политическую и культурную, – чтобы создать менее угрожающий образ.

Когда в 1970-е гг. Дэн Сяопин начал программу «четырех модернизаций» – сельского хозяйства, промышленности, науки и технологий и национальной обороны – военную модернизацию он отложил на потом. В 1980-е гг. Китай сосредоточился на экономике, а затем занялся подкреплением растущей экономической мощи политическим влиянием, присоединившись в 1990-е и начале 2000-х гг. к ряду международных институтов. На стыке тысячелетий вооруженные силы КНР находились в плачевном состоянии. Корабли не могли отходить далеко от берега, пилоты не имели навыков полетов ночью или над водой, в ядерных ракетах использовалось устаревшее жидкое топливо. У сухопутных войск не было современной бронетехники.

Лишь в конце 1990-х гг. Китай всерьез занялся модернизацией вооруженных сил. Основной задачей было обеспечение превосходства над Тайванем, а не проецирование силы в более широком масштабе. Пекин четко давал понять, что намерен применять военную силу ради общего блага, Ху Цзиньтао публично заявил, что вооруженные силы сосредоточатся на миротворческих и гуманитарных миссиях. Даже доктрина A2/AD изначально была нацелена на ограничение возможностей Вашингтона вмешиваться в ситуацию в Азии, а не на проецирование мощи КНР. Первый китайский авианосец был спущен на воду в 2012 г., и только в 2013 г. начались структурные реформы, которые в итоге позволят бросить вызов американскому превосходству в Индо-Тихоокеанском регионе.

С учетом лакун

Еще один важный элемент китайской стратегии аккумулирования силы касается отношений с глобальным порядком во главе с США. Пекин создал неопределенность вокруг своих конечных целей, поддерживая миропорядок в одних аспектах и подрывая его в других. Такой избирательный подход позволяет говорить о том, что Китай получает преимущества от определенных элементов действующего миропорядка. Кресло постоянного члена Совета Безопасности ООН позволяет формировать международную повестку и блокировать резолюции, с которыми Пекин не согласен. Всемирный банк выделил Китаю десятки миллиардов долларов на инфраструктурные проекты. Всемирная торговая организация, в которую Китай вступил в 2001 г., открыла стране широкий доступ на зарубежные рынки, в результате произошел скачок экспорта, ставший драйвером впечатляющего экономического роста. В то же время некоторые элементы глобального порядка Китай хочет изменить. Руководство страны пришло к выводу, что, используя существующие лакуны, можно делать это, не вызывая особой озабоченности.

Первый тип лакун в миропорядке связан с географией. Некоторые регионы выпали из глобального порядка, потому что сами так решили или из-за отсутствия интереса со стороны США. В тех точках, где американское присутствие слабое или его нет вообще, Китай получил возможность наращивать свое влияние, не провоцируя гегемона. Поэтому первоначально Китай сосредоточился на использовании своих экономических возможностей для влияния в Африке, Центральной и Юго-Восточной Азии. Кроме того, Пекин стал укреплять отношения с режимами, которые международное сообщество подвергает остракизму, – с Ираном, Северной Кореей и Суданом, что позволило ему увеличить политическое влияние, не угрожая позициям США.

Второй тип лакун – тематический. В тех областях, где миропорядок слаб, неоднозначен или не существует, Китай стремится создать новые стандарты, правила, нормы и процессы, которые дают ему преимущества. Например, тема искусственного интеллекта. Китай пытается сформировать правила для новой технологии, которые дадут преимущества его компаниям, легитимируют использование технологии для слежения за гражданами и ослабят позиции правозащитников, активно участвующих в дебатах по этой теме в Европе и Северной Америке.

Когда дело касается Интернета, Китай продвигает идею «киберсуверенитета». Согласно этой идее, в отличие от точки зрения, принятой на Западе, киберпространством должны управлять государства, а не ключевые игроки этой сферы, и государства вправе регулировать любой контент. Чтобы сместить нормы в этом направлении, Китай заблокировал усилия США по привлечению представителей гражданского общества к работе Группы правительственных экспертов ООН, которая занимается формулированием норм для киберпространства. С 2014 г. Китай проводит собственную ежегодную конференцию по Интернету, которая пропагандирует его взгляд на регулирование в Интернете.

Китай также использует в своих целях отсутствие международного консенсуса по вопросам морского права. США настаивают на том, что свободная навигация военных кораблей предусмотрена международным правом, однако многие страны считают, что военный флот не обладает правом на беспрепятственный проход через территориальные воды другого государства. Этой точки зрения придерживается не только Китай, но и союзники США, например Индия. Используя эти противоречия (а также тот факт, что Конвенция ООН по морскому права пока не ратифицирована), Китаю удается оспаривать свободу навигации военных кораблей в рамках существующего миропорядка.

Новое соперничество

Благодаря своей стратегии Китай превратился в одну из самых влиятельных стран мира, уступающую, возможно, только Соединенным Штатам. И если бы Пекин и дальше следовал этой стратегии, он не привлекал бы внимания Вашингтона. Но развивающиеся державы не могут вечно избегать провокаций. Плохая новость для США – а также для мира и безопасности в Азии – в том, что Китай вступил в начальную стадию прямого вызова американскому миропорядку.

При Си Цзиньпине Китай открыто подрывает систему американских альянсов в Азии. Он вынуждает Филиппины дистанцироваться от Соединенных Штатов, поддерживает Южную Корею в смягчении отношений с КНДР, а Японию – в позиции против американского протекционизма. Пекин разрабатывает наступательные системы вооружений, позволяющие контролировать морское и воздушное пространство в пределах так называемой первой цепи островов, а также расширять проецирование своей силы. КНР активно милитаризирует Южно-Китайское море, перестав задействовать исключительно рыболовецкие суда для подкрепления своей концепции суверенитета. Он также начал военную деятельность за пределами Азии: так, в Джибути создана первая зарубежная военная база. Все эти шаги говорят об одном: КНР больше не удовлетворяет роль второй скрипки, и он готов бросить прямой вызов позициям Вашингтона в Индо-Тихоокеанском регионе.

Для США соперничество с КНР сегодня не должно превратиться в конфронтацию «на каждом шагу», как выразился госсекретарь Майк Помпео в октябре 2018 года. Вашингтону необходимо укреплять мощь и влияние во всех регионах мира, чтобы стать стали более привлекательным политическим, экономическим и военным партнером, а не подрывать попытки Китая делать то же самое. Сосредоточившись на самоулучшении вместо конфронтации, Вашингтон сможет уменьшить риск создания врага и провоцирования ненужных конфликтов.

Первый шаг для США – расширить охват существующего миропорядка, чтобы сократить количество лакун, которые использует Китай. Миру требуется больше порядка, хотя президент Дональд Трамп думает по-другому. Нужно создать новые институты, чтобы закрыть лакуны миропорядка, и реформировать устаревшие. Например, пересмотреть режим контроля ракетных технологий, согласованный в 1987 г., чтобы он распространялся и на беспилотные аппараты. Разработать новые соглашения для предотвращения боевых действий в киберпространстве (а также в космосе). А когда Китай создает собственные институты, как Азиатский банк инфраструктурных инвестиций в 2016 году, Соединенным Штатам следует вступать в них, чтобы влиять на их развитие, а не противодействовать ему. Нужно стремиться выстроить более всеобъемлющий международный порядок, который Китай не сможет сместить в нелиберальном направлении.

США также необходимо активизировать экономическую игру. Сегодня у Китая не меньше действующих торговых соглашений, чем у Америки, которая в Азии имеет двусторонние договоры только с Австралией, Сингапуром и Южной Кореей. Соглашение о Транстихоокеанском партнерстве, подписанное 12 странами в 2016 году, было шагом в правильном направлении, но администрация Трампа вышла из сделки, поставив крест на крупнейшем соглашении о свободной торговле, на которое приходилось бы 40% мировой экономики. Администрация предпочла протекционистскую политику, которая лишь облегчает экономическое доминирование Китая в Азии. Пекин, как будто по сигналу, создал собственную версию Транстихоокеанского партнерства – Всеобъемлющее региональное экономическое партнерство, которое включает 16 азиатских государств.

Вашингтону также следует пересмотреть подход к оказанию экономической помощи. Чтобы получать большую отдачу от вложений, необходимо взаимодействовать с союзниками. В Тихоокеанском регионе Соединенные Штаты серьезно отстают от Китая с точки зрения торговли, инвестиций и содействия развитию. Но, объединив свои ресурсы с Австралией, которая объявила о масштабных инфраструктурных проектах, США могли увеличить влияние в регионе. То же касается Центральной Азии: если Соединенные Штаты скоординируют приоритеты с Японией, Швейцарией и Великобританией (крупнейшими инвесторами в регионе), можно более эффективно проводить либеральную экономическую политику в регионе. Но одного сотрудничества недостаточно, нужно увеличивать помощь и на односторонней основе.

Еще один способ укрепить свои позиции – перенять предприимчивость Китая. Вашингтон следовал стандартным правилам игры с момента окончания холодной войны, но они уже неэффективны. Например, если США недовольны нарушением прав человека в какой-то стране, сокращение экономических и дипломатических контактов рискует привести к потере позиций, которые займет Китай, не прибегающий к дискриминационной политике. Вашингтону следует активизировать взаимодействие с неприятными режимами не только на дипломатическом уровне, но и на уровне контактов между людьми. Необходимо расширять и возможности военного сотрудничества. Визиты в порты, авиашоу и даже продажи оружия и совместные учения нередко носят символический характер и не демонстрируют обязательства США перед партнером. Более эффективным способом подготовки к конфликту могла бы стать выработка общего понимания угроз, обмен разведданными и планирование совместных действий при чрезвычайных обстоятельствах.

Американским политикам следует задуматься об оптимальных затратах на поддержание доминирующего положения в Азии. Большинство экспертов согласны, что стоит попытаться сохранить гегемонию в регионе конкурентными, но мирными средствами. Ирония в том, что если Соединенные Штаты в этом преуспеют, вероятность конфликта с Китаем возрастет. Китайские руководители уверены: провал плана обновления нации хуже войны, поэтому они не будут уклоняться от конфликта, если это будет единственный способ добиться успеха. Таким образом, если американские лидеры посчитают необходимым сохранение превосходства в Азии, они должны осознавать, что для этого может потребоваться применение военной силы. Худший вариант – отказаться конкурировать в мирное время, сдать позиции Китаю, а потом – когда возникнет конфликт – решить, что доминирование все же является приоритетом. Но к этому моменту США уже окажутся в проигрышном положении.

Соединенным Штатам также следует задуматься о том, на какие затраты они готовы пойти, чтобы защитить азиатские страны, которые не являются их союзниками, но потеря которых подорвет ключевые принципы миропорядка. Так, США заявляют, что их операции в Южно-Китайском море призваны отстоять общий принцип свободы навигации, но на практике Вашингтон готов физически защищать только корабли США и их союзников. Нежелание брать под опеку корабли других стран может навредить доминирующему положению. Поэтому нужно заняться созданием коалиции по аналогии с силами по борьбе с пиратами в Аденском заливе. Корабли коалиции могли бы сопровождать любое судно, нуждающееся в защите в Южно-Китайском море, независимо от флага.

Другие сценарии еще мрачнее. Когда в Китае завершится первый этап военных реформ (по прогнозам, в 2025 г.), у Пекина возникнет соблазн проверить свои возможности против слабой страны, которая не пользуется защитой Соединенных Штатов. Например, против Вьетнама. У Вашингтона нет обязательств по его защите, но если Китай захватит вьетнамский остров в Южно-Китайском море, а США останутся в стороне, под вопросом окажется роль Америки как гаранта мира в регионе, а позиции Китая существенно укрепятся. Поэтому Вашингтон должен быть готов применить военную силу для поддержки страны, которая не является его союзником – хотя такая практика ему незнакома.

Оказаться на высоте

Соперничество великих держав – это не только военные расчеты и экономические рычаги. Соединенным Штатам нужно вновь продемонстрировать приверженность своим ценностям. Многие в Вашингтоне с завистью говорят о том, что Пекин добивается успехов, потому что не следует либеральным нормам. Подобный агностицизм действительно дает Китаю преимущества. Пекин может привлечь на свою сторону азиатские правительства, давая им деньги без жестких условий; китайские компании получают не только государственную поддержку, но и информацию, добытую посредством шпионажа; авторитарная политическая система облегчает пропаганду поставленных целей и задач как внутри страны, так и за границей. Но у КНР есть ахиллесова пята: руководство не может представить концепцию глобального доминирования, которое пошло бы на пользу не только Китаю, но и другим государствам. Поэтому, в отличие от США, Китай предпочитает работать со слабыми партнерами, которых легко контролировать.

Чтобы сохранить конкурентоспособность, Вашингтону нельзя опускаться на уровень Пекина. У Америки далеко не безупречный послужной список, но в целом они руководили миром так, чтобы это шло на пользу и другим. Сейчас не время отказываться от инклюзивного подхода. Вашингтону следует поддерживать международные институты, формирующие либеральный миропорядок. Выделять больше ресурсов на защиту союзников и партнеров. Оказывая экономическую помощь, нужно сосредоточиться на качестве, а не количестве, и стремиться принести пользу людям. Стать лидером Соединенным Штатам позволило глобальное мышление, а не принцип «Америка прежде всего». Только расширив охват своих либеральных ценностей, США смогут противостоять вызовам со стороны КНР.

Китай. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 14 января 2019 > № 2915011 Ориана Скайлар Мастро

Как защищают животных, чтобы уничтожать людей

Всемирный Фонд природы - инструмент построения земного рая для «золотого миллиарда»

Валентин Катасонов

Если бы я перевоплотился, то хотел бы вернуться на землю вирусом-убийцей, чтобы уменьшить человеческие популяции.

Принц Филипп, герцог Эдинбургский, соучредитель и президент Всемирного фонда дикой природы (в 1981-1996 гг.)

Я давно уже собирался написать об этой организации, но всё руки не доходили. Но накануне нового 2019 года вышел очередной номер журнала The Economist, принадлежащего Ротшильдам. На его обложке представлена эзотерическая картинка, в закодированном виде содержащая прогноз на следующий год: подобные предновогодние картинки стали чуть ли не традицией журнала. В этом году первая страница оформлена в духе работ Леонардо да Винчи. В стиле Возрождения изображены Дональд Трамп, Владимир Путин, Махатма Ганди и Анджелина Джоли. Там ещё куча всяких других предметов и объектов, но чуть ли не в центре картинки находится изображение панды — редкого вида медведя (называется ещё бамбуковым медведем), занесённого в Красную книгу.

Я не собираюсь проводить расшифровку всей картины, а сосредоточу своё и ваше внимание на панде. Она — символ, эмблема WWF. Это английская аббревиатура, за которой скрывается следующее название — World Wildlife Fund. В переводе на русский означает Всемирный Фонд дикой природы. Так что панда совершенно не случайно оказалась на обложке ротшильдовского журнала.

WWF — крупнейшая в мире экологическая НПО

WWF (Всемирный Фонд дикой природы) cоздан в 1961 году. За более чем полувековую историю своего существования он действительно стал всемирным. В буклетах и на сайте этой международной общественной организации с гордостью подчёркивается, что на сегодняшний день она является крупнейшей в мире НПО (неправительственной организацией) экологического профиля. Цель деятельности — сохранение биоразнообразия на планете.

На сайте WWF сообщается, что в мире у этой организации пять миллионов сторонников, она работает в более чем ста странах, под её эгидой реализуется 1300 проектов в разных уголках планеты. Головная (материнская) организация WWF располагается в Швейцарии (город Гланд). Кроме того, в ряде стран (США, Швейцария, Великобритания, Италия, Танзания) созданы дочерние структуры, на более низком уровне действуют национальные отделения и представительства, в том числе в России.

Предыстория WWF

Если ограничить своё знакомство с WWF официальным сайтом или яркими буклетами организации, то возникает захватывающая картина битвы Фонда за сохранение Земли с её природными богатствами. Возникает уверенность, что завтра битва будет выиграна, и человечество окажется примерно в такой окружающей природной среде, в какой были первые люди — Адам и Ева. То есть WWF обещает человечеству Эдемский сад. Но, как говорится, «дьявол скрывается в мелочах». Более глубокое знакомство с историей создания WWF, с философией его отцов-основателей и других выдающихся представителей WWF, со связями WWF с некоторыми другими международными и национальными организациями меняет первоначальные представления о Фонде. Меняет не просто существенно, а радикально.

WWF возник не на пустом месте. Его предшественником был американский Фонд сохранения природы (The Conservation Foundation), созданный в Нью-Йорке в 1947 году.

Примечательно, что американский фонд был учреждён по инициативе миллиардера Джона Рокфеллера II, сына Джона Рокфеллера-старшего, основателя династии миллиардеров, которые, как выясняется, являются фанатами консервации природы. Именно Рокфеллеры положили начало распространению в мире искусственно созданных островков дикой природы. По инициативе Джона Рокфеллера II были созданы национальные парки Grand Teton в США и Virgin Isles National Park на Виргинских островах. А известный Фонд Рокфеллера (создан в 1913 г.) спонсировал и продолжает спонсировать различные природоохранные проекты как в США, так и за их пределами.

В рамках американского Фонда охраны природы был наработан интересный опыт «сотрудничества» учёных, занимающихся проблемами природопользования и охраны окружающей среды, и бизнеса. Деньги давал бизнес, но не только и не столько для охраны природы, сколько для обоснования нужных ему «теорий», решений и проектов. Некоторые из людей, работавших с упомянутым американским Фондом (Люк Хоффман, Питер Скотт, Гай Монфор), вышли на Джулиана Хаксли (1887-1975 гг.) с идеей создания неправительственной организации типа The Conservation Foundation, но действующей в международных масштабах.

Отцы-основатели WWF: Джулиан Хаксли, Годфри Рокфеллер, принц Бернард

Джулиан Хаксли — человек известный. Его прежде всего знают как основателя ЮНЕСКО (специализированной организации ООН, занимающейся вопросами культуры, а также сохранения природного наследия человечества) и как первого генерального директора этой организации.

Хаксли известен как очень влиятельный эволюционист и дарвинист, гуманист (как сейчас сказали бы, с уклоном в трансгуманизм), автор теории «синтетического эволюционизма», адвокат идеологии «расовой чистоты» и евгеники. Потомок древнего аристократического рода Хаксли. Джулиан — внук того самого масона Томаса Хаксли (предпочитал называть себя Гексли), который был фанатичным приверженцем теории Чарльза Дарвина (за что получил даже кличку «бульдог Дарвина»). Родными братьями Джулиана были известный писатель Олдос Хаксли (тот самый, который написал роман «О дивный новый мир») и Эндрю Хаксли (нобелевский лауреат в области биологии).

Практичный и хваткий Джулиан сумел опереться на нужных людей (в том числе из упомянутого американского фонда) и учредил Всемирный фонд дикой природы. Были и другие учредители, о которых скажу ниже.

Официальной датой учреждения стало 29 апреля 1961 года, первый офис WWF был открыт в Швейцарии, в городе Морж. Большую роль в первых шагах по налаживанию работы WWF сыграл Годфри Андерсон Рокфеллер (1924-2010 гг.), один из отпрысков клана миллиардеров Рокфеллеров. Впоследствии он занимал важные посты в управлении как головной (материнской) организации WWF (в Швейцарии), так и в дочерней структуре WWF в США.

Но самое интересное, что первым президентом WWF стал европейский аристократ, имя которого известно сегодня любому человеку, который хоть немного интересуется конспирологией. Имя этого аристократа — голландский принц Бернард (1911-2004 гг.). Это тот самый принц, который за семь лет до создания WWF учредил Бильдербергский клуб, известный сегодня как чуть ли не главная закулисная наднациональная организация, управляющая миром. Принц, естественно, тоже входит в список отцов-основателей WWF.

«Трест 1001»

Именно благодаря этому принцу WWF через десять лет после своего учреждения перешёл на качественно иной уровень своей деятельности. Бернард наполнил WWF деньгами и нужными людьми. В 1971 году он как президент фонда лично обратился к тысяче самых влиятельных и известных людей мира с просьбой поддержать WWF и передать в управление фондом по 10 тысяч долларов. Собранный таким образом капитал (10 млн долларов) стал основой трастового фонда, который по числу своих участников — тысяча приглашённых плюс принц Бернард — получил название «Трест 1001 по охране природы». Часто этот круг избранных людей называют просто «Трест 1001» или «Клуб 1001».

Взнос — необходимое, но не достаточное условие для членства. Попасть в число избранных можно только после личного приглашения принца (авторитет его был безграничен, ведь все знали, что Бернард «по совместительству» ещё является влиятельнейшим членом Бильдербергского клуба). В «Клубе 1001» состоят члены кланов Ротшильдов и Рокфеллеров, высочайшие особы королевских домов Европы, богатейшие люди из стран Ближнего и Среднего Востока.

Итак, некоторые изыскания показывают, что WWF — лишь вывеска, которая ассоциируется с несколькими публичными и известными фигурами, в том числе королевских и великокняжеских кровей. Но ведь за вывеской головной организации скрывается целая тысяча очень небедных «экологов», которые зачастую не могут похвастаться своим благородным происхождением («Клуб 1001»).

Первыми подписчиками «Траста 1001» стали Д. Лоудон, председатель «Роял Датч Шелл», М. Стронг, президент канадской электротехнической компании, барон О. Бакстон из банка Барклайс, Б. Бейтц, директор Фонда Круппа, А. Руперт, руководитель южноафриканской табачной компании и т. п.

Однако имена большинства членов «Клуба 1001» редко попадают в СМИ, по крайней мере, в связи с природоохранной деятельностью Фонда. Полный список членов Клуба не афишируется, но многие из них — весьма сомнительные личности. Эдмон Сафра, Роберт Веско, Меир Ланский, Тибор Розенбаум, Ага Хасан Абеди, Фрэнсис Гинган, Гарри Оппенгеймер, сахарозаводчики Кэдбери и Леверхюльме, сигаретный олигарх Гьянендра Дев, король круизного судоходства Джозеф Каган… По каждому из них можно писать отдельную статью и на каждого заводить следственное дело. Да что там говорить о членах «Клуба 1001», когда у самого принца Бернарда экологическое реноме сильно подмочено. Выяснилось, что за счёт денег WWF он проплачивал «услуги» профессиональных наёмников в Африке, которые помогали «зачищать» обширные территории от якобы «браконьеров». На самом деле эти территории нужны были для того, чтобы там могли действовать «правильные», подконтрольные принцу браконьеры (прежде всего добыча слоновой кости).

Конечно, масштабы современной деятельности WWF давно уже не ограничиваются теми 10 миллионами долларов США, которые были собраны принцем Бернардом. Давно созданы новые механизмы финансирования WWF. Совокупный годовой бюджет организации измеряется в последние годы суммой, равной примерно или даже несколько больше миллиарда долларов (распределение расходов между головной организацией и региональными подразделениями в пропорции примерно 20/80).

Принц Филипп и прочие аристократические особы королевского двора Британии

Принц Бернард находился у руля WWF почти полтора десятка лет. В 1976 году его на посту президента сменил Джон Лоудон (John H. Loudon, 1905-1996 гг.). С 1952 по 1965 год он занимал пост исполнительного директора англо-голландского нефтяного гиганта Royal Dutch Shell. Трудно себе представить, какой гигантский экологический ущерб был нанесён этой нефтяной корпорацией за годы нахождения Джона Лоудона у её руля.

Через пять лет прошла ещё одна смена караула в WWF. Президентом Фонда в 1981 году стал ещё один принц — Филипп, он же герцог Эдинбургский (покинул этот пост лишь в 1996 году). Внук греческого короля, имеет также родственные связи с монархами Дании и России. Но самое главное — он супруг ныне здравствующей королевы Великобритании Елизаветы II и находится с ней в браке аж с 1947 года.

Принц Филипп также относится к группе отцов-основателей WWF, был одним из соучредителей Фонда, тесно на экологической ниве сотрудничал с принцем Бернардом. В 1961-1981 гг. был президентом британской «дочки» Фонда (WWF-UK).

А кому принц Филипп передал бразды правления британской «дочкой»? Британской принцессе Александре. Она находилась у руля этой организации в течение 30 лет. А в 2011 году, когда праздновалось пятидесятилетие создания WWF, эстафета была передана наследнику британского престола, принцу Чарльзу. Как видим, дело охраны дикой природы в мире находится в цепких руках членов монарших семейств (принцы, наследники престолов), древних аристократических родов, а также руководителей транснациональных корпораций.

WWF как инструмент построения «дивного нового мира»

Основной задачей WWF является практическая реализация рекомендаций, разрабатываемых таким институтом, как Римский клуб. Он был создан пятьдесят лет назад, учредительное заседание было проведено в конце апреля 1968 года в итальянской столице. Официальными отцами-основателями Римского клуба были Аурелио Печчеи, топ-менеджер итальянской автомобильной компании «ФИАТ», и Александр Кинг, высокопоставленный чиновник ОЭСР (Организации экономического сотрудничества и развития).

Однако реальным инициатором и фактическим отцом-основателем Клуба был Дэвид Рокфеллер, внук Джона Рокфеллера-старшего. Основной целью Римского клуба стало «научное» обоснование планов «хозяев денег» по сокращению численности населения планеты, демонтажу промышленности (деиндустриализации), примитивизации человека (путём разрушения традиционного образования), размыванию национального суверенитета государств. Конечной целью «хозяев денег», которая «научно» обосновывалась Римским клубом, было уничтожение национальных государств и их замещение Единым мировым правительством.

Всяческое раздувание экологических угроз человечеству, которые якобы таит в себе продолжение прежних тенденций развития мира, — одна из главных задач Римского клуба.

Так вот, WWF — своеобразный штаб, который руководит армией «экологических партизан» в разных странах и уголках нашей планеты. «Партизаны» действуют под флагами таких организаций, как «Друзья Земли», «Хранители радуги», «Гринпис», «Первый Мир», «Интернационал Выживания» (где-то выступающий как «Фонд примитивных народов» или как «Центр культурного выживания») и т. п.

WWF тесно взаимодействует «по горизонтали» с другими НПО и официальными международными организациями, которые также заняты практической реализацией рекомендаций Римского клуба: МВФ, Всемирным банком, ЮНЕП (Программой ООН по окружающей среде), ЮНЕСКО (Программа «Человек и биосфера»), Фондом Сороса, Фондом Макартуров, Фондом Хьюлеттов и т. п. Многие партнёры WWF и сам Всемирный фонд дикой природы сегодня оказывают своё посильное «содействие» практической реализации Конвенции по биоразнообразию (КБР), которая была подписана на международной Конференции ООН по окружающей среде и устойчивому развитию в Рио-де-Жанейро летом 1992 года.

За пеной экологической риторики различных НПО, официальных международных организаций и фондов, среди которых WWF играет очень важную роль, скрываются истинные цели «хозяев денег». А именно: превратить большую часть Земли с её природными ресурсами в заповедную или охраняемую зону. Флора и фауна планеты, как лицемерно заявляют главные «экологи», должны быть сохранены для будущих поколений. Мол, ради будущего человечества Землю надо превратить в один гигантский заповедник. А само по себе будущее человечество — не более одного миллиарда человек.

Следовательно, оставшиеся 6,5 миллиардов — лишние на планете, от них надо планомерно избавляться. Они являются угрозой биоразнообразию планеты. Фактически единственным вредным видом живой природы в глазах «благородных» и не очень «благородных» экологов оказывается человек.

Не вдаваясь в детали людоедского «экологического проекта» «хозяев денег», скажу, что будет происходить (и уже происходит) «зачистка» планеты от лишних людей под видом создания новых «охраняемых территорий». В качестве временной и «гуманной» меры выживших в процессе такой «зачистки» предлагается перемещать в городские агломерации — своеобразные концлагеря «дивного нового мира». В какой-то момент в этих перенаселённых агломерациях начнётся естественная убыль населения. И постепенно будет достигнута оптимальная численность населения планеты — один миллиард.

Но это будет не тот «золотой миллиард», о котором сегодня говорят и пишут СМИ, имея в виду население стран Запада. Это будет «грязный миллиард», предназначенный обслуживать «золотой миллион» — «хозяев денег». «Грязный миллиард» окажется в застенках городских агломераций (концлагерей эпохи «дивного нового мира»), а «золотой миллион» будет наслаждаться «биологическим разнообразием» заповедников Земли. В целях более эффективной защиты биоразнообразия заповедные и охраняемые территории уже передаются в управление частному капиталу. Со временем планируется полная приватизация всей Земли «золотым миллионом».

«Откровения» принца Филиппа

Читателям может показаться, что автор преувеличивает. Нет, не преувеличиваю. Взять, к примеру, «благородного эколога» принца Филиппа, супруга здравствующей английской королевы. Оказывается, он уже давно перешёл в буддизм. А став буддистом, вжился в образ животного.

В 1986 году он даже написал книгу «Если бы я был животным». В ней он заявил, что хотел бы быть животным и организовать некий Животный Интернационал против людей и бороться за права животных. Думаю, что подобный бред у принца возник в голове не только после погружения в буддизм. Вероятно, он проникся идеями повести «Скотный двор» английского писателя Джорджа Оруэлла.

Напомню, что в повести говорится о том, что животные одной фермы изгнали её человека-хозяина и сами стали управлять хозяйством. Очень скоро на скотном дворе образовалась элита, состоящая исключительно из свиней. А во главе свинского сословия встал главный свинтус по кличке Наполеон. Вероятно, принц Филипп проникся идеологией анимализма (официальная идеология, созданная свинским сословием скотного двора, предназначенная для животных и проникнутая ненавистью к «двуногому существу» — человеку).

После выхода упомянутой книги «Если бы я был животным» принц Филипп продолжал своё «духовное совершенствование». Ему уже стало тесно в образе животного. Наш аристократ заявил, что в случае реинкарнации после смерти он хотел бы вернуться в виде самого смертельного вируса с тем, чтобы уничтожить как можно больше людей. Наверное, эти слова ёмко и точно отражают истинную духовную суть экологических каннибалов XXI века.

Швейцария. США. Великобритания. Весь мир > Экология > zavtra.ru, 14 января 2019 > № 2853601 Валентин Катасонов

Когда Путину придётся уйти

политическая схватка в США и начало ликвидации Бреттон-Вудской системы

Михаил Хазин

Дональд Трамп отменил поездку на форум в Давос. Кто-то скажет, что не очень-то это ему было интересно. А вот и нет! Дело в том, что Трамп начал работу по ликвидации бреттон-вудской системы и для того, чтобы минимизировать издержки этого процесса ему нужно много и активно разговаривать с лидерами мирового бизнеса. В Вашингтоне это делать не совсем сподручно: и времени мало, и протокол сложен (встречи нужно назначать за много недель, а то и месяцев), и уж больно много ушей. А в Давосе можно провести за день пару десятков встреч, причем про некоторые из них в Вашингтоне и не узнает никто… Не Путин же будет в них участвовать…

И, тем не менее, Трамп не поехал. А ведь второго такого шанса еще год не будет, через год Трамп будет занят исключительно предстоящими выборами. Так что его отказ реально создает ему проблемы. Почему он отказался? Скорее всего потому, что очень острая ситуация сложилась в США.

Несколько дней назад по Вашингтону распространились слухи, что Трамп выступит по телевидению и объявит о введении чрезвычайного положения. Это позволит ему и с бюджетом разобраться, и пресловутую стену с Мексикой построить, да и вообще снять значительную часть проблем с противостоянием Конгресса. Народ замер… Но ничего не произошло…

Я, как уже не раз отмечал, небольшой специалист по политической «кухне» Вашингтона. Но зато у меня и нет большого количества разных «заморочек», неминуемо возникающих у тех, кто внутри или снаружи этой «кухни» занимается. А потому я могу сделать правдоподобное предположение, которое заключается в том, что Трамп ввести чрезвычайное положение хотел. Но ему сделали серьезное предупреждение с угрозой импичмента за попытку государственного переворота. Вот 11 сентября 2001 года таковой попыткой не было… А здесь — будет!

При этом я не думаю, что Трамп испугался, его вообще трудно напугать, вся история его президентства служит тому доказательством. Он, вообще, внутренне, герой. Сам себя воспринимает как героя и вся ситуация последнее лет вновь и вновь усиливает эту его внутреннюю позицию. Но, в отличие от Буша-мл. (у которого, скорее всего, такой момент тоже был), он самостоятельный игрок с очень сильной поддержкой.

К слову, я не исключаю, что Буш-мл. был первой попыткой небанковских элит США как-то вырваться из финансовых пут — через усиление ВПК во всех смыслах этого термина. Не вышло. И тогда решили пойти другим путем: не усиления прямой роли США в мире, а, наоборот, ослабления этой роли. С соответствующим снижением возможности финансового сектора.

Так вот, скорее всего, Трамп всё очень тщательно просчитал. И понял, что время для введения чрезвычайного положения не самое удачное. И, скорее всего, начал пропагандистское обеспечение для того, чтобы улучшить текущую конъюнктуру. А эта работа требует нахождения на рабочем месте. Вот поэтому он и не поехал в Давос. Точнее, пока не едет.

Посмотрим, что будет дальше. Пока мы видим, что с такого рода задачами Трамп справляется отлично. Да, в его схватке с Пауэллом пока победы достичь не удалось, но общественное мнение уже решило, что если обвал будет, то виноват будет именно руководитель ФРС. Более того, ФРС публично признало, что нужно смягчать кредитно-денежную политику, то есть увеличивать предложение денег. То есть, фактически, Пауэлл признал свою слабость.

Да, конечно, с точки зрения драки за контроль над ФРС, ничего не решено, ФРС по прежнему под контролем мировой финансовой элиты. Но сам Пауэлл, который, все-таки, гражданин США, понимает, что ему лично теперь не отвертеться, поскольку если ему предъявят обвинения, то рассматривать их будут американские судьи, которым свойственны все предрассудки выросших в США людей. В том числе мессианское мышление с приоритетом «Америка превыше всего». И даже Пауэлл не сможет объяснить американскому суду, что приоритеты мировой финансовой элиты главнее, чем интересы США.

В общем, политическая схватка в США в самом разгаре. Это очень интересно и оказывает влияние на весь мир. И я думаю, что уже в этом году одна из сторон одержит победу. Если Трамп проиграет, то можно с уверенностью сказать, что Путину придётся уйти, причем возможно, ему даже не удастся сохранить свою жизнь. Как там, у Лема? «Умер, по рассеянности перестав дышать…». А после этого мы не просто вернемся в 90-е годы, скорее всего, произойдет и распад России. И сделать тут ничего не получится.

А вот если Трамп выиграет, то проблемы резко усилятся у старших партнёров наших либералов. И тут тоже много чего интересного может произойти. Но, опять-таки, это неминуемо вызовет серьезные изменения в современной российской элите. Так что относительное спокойствие у нас продолжится только до тех пор, пока у Трампа с финансистами шаткое равновесие. А судя по тому, что общее напряжение всё нарастает и нарастает, нарыв может прорваться довольно скоро.

США > Внешэкономсвязи, политика. Госбюджет, налоги, цены. Финансы, банки > zavtra.ru, 11 января 2019 > № 2849903 Михаил Хазин

Снова "задний двор" США

о новом президенте Бразилии

Михаил Хазин

С 1 января новым президентом Бразилии является откровенно правый политик Болсонару, который объясняет, что коммунизму не место в Бразилии, что её флаг никогда не будет красным, ну и так далее. Усилия США по ликвидации альтернативного центра силы в Латинской Америке дали свои плоды (ну, по крайней мере, существенно понизили шансы на создание Латиноамериканско-Североафриканской валютной зоны). Почему?

Для ответа на этот вопрос необходимо вспомнить специфику Латинской Америки в мировой системе разделения труда. В XIX веке она играла роль современной Юго-Восточной Азии для тех же США, то есть была источником сырья и дешёвой рабочей силы. Именно отсюда взялась пресловутая «доктрина Монро», которая рассматривала этот регион как, фактически, колониальную территорию, с точки зрения интересов Вашингтона.

Отсюда довольно специфическая социальная структура общества в ЛА. Очень небольшая прослойка олигархов (которые имели долю от продажи природных богатств), очень большая, по сравнению с Западной Европой, доля обслуги, и колоссальный объём очень бедных людей, из которых черпается эта самая рабочая сила.

Обслуга включала в себя и врачей, учителей, профессоров, и архитекторов, художников, и, что важно, военных. Их уровень жизни был сильно выше, чем у их аналогов в Европе (поскольку обслуга олигархов всегда получает больше), именно они дали миру пресловутую плеяду революционеров 40-х — 60-х годов ХХ века (отец Че Гевары был архитектор, сам он был врачом по образованию), до тех пор, пока в 60-е — 70-е годы не начался постепенный экономический крен США в Африку и Юго-Восточную Азию.

В этот момент в ЛА начались проблемы. Именно в этот период резко обострились общественные противоречия, поскольку существенно снизился приток денег в экономику ЛА (тут и кризис 70-х сказал свое слово). Как следствие, начался очень важный процесс: обслуга (армия, в первую очередь) начала самостоятельную политику, направленную на то, чтобы заставить своих олигархов вкладывать деньги в национальную экономику. Кроме того, нужно было затормозить серьезные «левые» процессы (очень усиленные кубинским примером).

В целом, этот процесс завершился успешно, разного рода хунты и полухунты (от Пиночета до Чавеса) проблему с реальным «левым» движением решили и США немножко успокоились. Нужно отдать себе отчёт: тот же Чавес, несмотря на свою риторику, был именно американским проектом, направленным на то, чтобы канализировать протестное движение в правильном направлении (и ни в коем случае не сделать его конструктивным).

После окончательной победы банкиров-либералов в США экономические проблемы ЛА стабилизировались, поскольку мировую экономику залил поток эмиссионных по происхождению денег. А вот после начала кризиса, в 2008 году, они возобновились на новом этапе. В этот момент стало понятно, что банкиры больше денег не дадут, но при этом во внутреннюю политику стран ЛА лезть не хотят (поскольку считают, что то, что нужно, они и так контролируют). И начали проявляться серьёзные тенденции, направленные на возникновение новой валютной зоны, Латинской Америки с Южной Африкой (как мы и писали в «Закате империи доллара…» еще в начале 2000-х годов).

Кстати, там же мы говорили о том, что зона эта проблематична, поскольку если в США произойдет смена правящей элиты и в рамках новых, консервативных тенденций, возродится концепция «доктрины Монро», то, с учетом специфики консервативной государственной элиты стран ЛА (сформировавшейся именно как обслуга проамериканских олигархов), ситуацию можно будет повернуть вспять.

Собственно, именно это и произошло (как и в Австралии, кстати). Приехал Бэннон и быстренько организовал «правильные» выборы в Аргентине и Бразилии (главные страны континента, без которых никакие проекты невозможны), после которых победили махровые консерваторы. Это, с одной стороны, ослабило либеральных банкиров, а с другой — полностью закрыло любые решения, направленные на проект создания собственной валютной зоны. Просто потому, что их стало некому реализовывать на практике.

Новое руководство Бразилии откровенно проамериканское (что частично скрывает под видом консерватизма и близости к консерватору Трампу) и, с учетом новой политики «изоляционизма» Трампа (а отсюда и до «доктрины Монро» недалеко), может начать получать большие инвестиции из США (в том числе, выводимые из ЮВА и других регионов мира). Поскольку государственные элиты стран ЛА готовы вернуться к логике «обслуги» (их личные доходы при этом сильно вырастут), а основную добавленную стоимость будут получать в США, такая конструкция всех устроит.

Ну, точнее, она не устроит народные массы (которые уже стремительно беднеют, по мере сокращения эмиссионного долларового потока), но их мнение уже никто спрашивать не будет. Весьма возможно, что уровень «демократизации» в странах Латинской Америки вновь упадёт, но, с учетом современных технологий, вероятность повторения истории с Кубой или Никарагуа становится ничтожной. Так что, скорее всего, если Трамп не проиграет свою игру в Вашингтоне, то контроль США над Латинской Америкой восстановится.

Бразилия. США > Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 6 января 2019 > № 2849041 Михаил Хазин

Ксения Архипова: Нефтегаз противостоит санкциям США, но все равно страдает

Без работы ОПЕК волатильность цены нефти была бы выше и динамика цены была бы совсем оторвана от фундаментальных факторов. Несмотря на то, что договоренности ОПЕК – это ограничение свободы для стран, добывающих нефть, участники картеля понимают выгоды работы этой организации.

О том, как скажется на нефтяном секторе налоговый маневр 2019 г., о компаниях-«середнячках» и о том, ждать ли нам новых санкций по отношению к отечественному нефтегазовому сектору, «НиК» рассказала старший партнер, исполнительный директор АКГ «Деловой профиль» Ксения Архипова.

«НиК»: Как вы оцениваете инициативы, принятые на декабрьском заседании ОПЕК?

– Достигнутые 7 декабря соглашения не смогли послужить драйвером роста цен. Вышедшие 18 декабря данные о коммерческих запасах показали очередной прирост, что крайне негативно сказалось на котировках, просевших до значений октября 2017 г. Но мы не склонны связывать текущее падение с недоверием рынка.

«НиК»: Как и когда это повлияет на рынок?

– Во-первых, данное решение имеет отложенный результат, фактическое снижение предложения нефти мы увидим не ранее чем через 1-1,5 месяца. Во-вторых, рынок находится под давлением США, которые не поддерживают решения ОПЕК о сокращении добычи. В-третьих, такое резкое отрицательное движение котировок, не подтвержденное фундаментальными конъюнктурными факторами, свидетельствует о высокой активности спекулянтов, которые предпочитают игру на понижение, отрабатывая коррекцию до уровня текущего среднесрочного тренда.

«НиК»: Как отразятся на российском секторе ценных бумаг соглашение ОПЕК+ и последние его изменения?

– Российский рынок пока не проявляет высокой корреляции с ценами на товарно-сырьевых рынках. Это обусловлено отсутствием к нему интереса зарубежных инвесторов из-за того, что многие компании находятся под санкционным давлением.

До Нового года мы не ожидаем серьезного изменения котировок, в том числе нефтяных бумаг.

«НиК»: К решению о сокращении добычи решился присоединиться Оман. Решения отдельных стран весомы для общего рынка?

– Решение Омана о сокращение добычи нефти на 2% в I полугодии 2019 г. дает сигнал другим странам, не входящим в ОПЕК, снизить поставки, чтобы удержать нефтяные котировки на текущих уровнях. Но само решение Омана не может существенно повлиять на рынок, на его долю приходится чуть более 1% объема мировой добычи, хотя о возможном снижении заговорили и в Казахстане.

Опасения рынка вызывает рост добычи в США, практически нивелирующий заявленное снижение странами ОПЕК. Но активность США уже обрушила котировки сланцевой нефти WTI, сделав возможным ее снижение до $45 за баррель в ближайшей перспективе.

Котировки WTI еще больше оторвались от Brent, и мы ожидаем, что США уже в начале 2019 г. станут задумываться о стабилизации цен.

«НиК»: Как решение ОПЕК о сокращении добычи нефти скажется на России, ценах марки Urals и на бюджете РФ?

– Несмотря на принятие решения ОПЕК о сокращении добычи на 1,2 млн б/с, ЦБ пересмотрел целевые ориентиры денежно-кредитной политики в базовом сценарии, исходя из средней цены на нефть на уровне $55 за баррель, что гораздо ниже установленного прогнозного значения в государственном бюджете на 2019 г. ($63,4 за баррель). Снижение цен на Urals в район $40-43 за баррель потребует реализации консервативного сценария, что снизит прирост ВВП до 1%. Но даже в случае неблагоприятной конъюнктуры на нефтяном рынке мы не ожидаем ухода основных показателей развития экономики в отрицательную зону.

«НиК»: С 1 января 2019 г. Катар выйдет из ОПЕК. Окажет ли это существенное влияние на мировые нефтяные котировки?

– В том, что Катар выходит из ОПЕК, некоторые аналитики увидели сигнал начала ее развала. Но доля эмирата лишь около 2% в общем объеме добычи ОПЕК. Его членство в организации скорее номинальное. Между тем Катар стремится усилить позиции на газовом рынке и намерен инвестировать не менее $20 млрд в энергетические проекты в США. Выход страны из ОПЕК – это скорее политическое решение, продиктованное стремлением завоевать расположение США; выход Катара из ОПЕК и возможное наращивание им добычи не окажет серьезного влияния на цены.

«НиК»: 2019 г. – этап налогового маневра в России. Увеличивается размер НДС, Минэкономразвития пытается перенести часть налогов с нефтянки на металлургов, ГНС пытается вести борьбу с самозанятым населением. Что может грозить нефтянке? Как будет разворачиваться акцизная история?

– Маневр подготавливался с 2015 г., но его последствия до сих пор не ясны. Замена экспортных пошлин на НДПИ сделает бюджет менее зависимым от изменения цен на нефть и даст возможность стабилизировать доходы и расходы бюджета.

Но если цена на нефть упадет, у нефтяников сократятся инвестиционные возможности и добыча нефти может стать убыточной. Если же цена вырастет, то бюджет будет недополучать доходы.

Отмена пошлин будет стимулировать экспорт нефти и нефтепродуктов, что может вызвать дефицит на внутреннем рынке. Этот дефицит предлагается снизить за счет введения возвратных акцизов, которые будут играть сдерживающую роль.

Рост НДПИ ведет к удорожанию цен на нефть, что подтолкнет рост цен на нефтепродукты, который уже нельзя будет остановить.

С 1 января стартует пилотный проект ввода НДД, который призван стимулировать разработку новых месторождений и бурение скважин. Предусматривается переложить основное бремя налогообложения на более поздние сроки эксплуатации скважин, что позволит обеспечить более быстрый возврат инвестиций. НДД должен стимулировать развитие разработки в Сибири и на Крайнем Севере, где инвестиции в строительство и обустройство скважин существенно выше, чем в западных и южных регионах России.

«НиК»: Удачное ли сейчас время для вложений в нефтяные бумаги?

– Экономика России продолжает сталкиваться с проблемой оттока капитала. Это не может не отразиться на фондовом рынке, который сегодня не имеет достаточной силы даже для того, чтобы обеспечить рост котировок нефтяных компаний до фундаментально обоснованных уровней. Причина в непрекращающемся санкционном давлении, в том числе и на нефтегазовую сферу. Все благоприятные новости отыгрываются за счет перераспределения финансовых ресурсов.

Вкладывать средства в нефтяные бумаги сегодня можно или для спекулятивной игры на краткосрочных колебаниях, или на срок не менее 1-2 лет в ожидании смягчения или отмены санкций и последующего притока капитала с других рынков.

В ближайшей перспективе, даже при благоприятном движении цен на нефть, у участников фондового рынка не хватит ресурсов, чтобы обеспечить существенный рост котировок.

«НиК»: Нефтегазовый сектор России неоднороден. Есть ли откровенно убыточные компании, пусть даже их бумаги и не торгуются на рынке? Есть ли уверенные «середнячки»? Как бы вы определили их общий вес в секторе?

– Сектор продемонстрировал устойчивость к санкциям и изменению цен на нефть, сохранив рентабельность. Основная проблема большинства компаний, бумаги которых котируются на рынке, – высокая долговая нагрузка, сформированная в основном за счет валютных кредитов. Существенные ограничения по рефинансированию кредитов, определяемые санкционным давлением, наряду с сохраняющейся девальвацией рубля по-прежнему несут риски для отрасли и ограничивают ее развитие.

Но рынок неоднороден. Если крупные компании смогли приспособиться к изменениям рынка, то многие небольшие предприятия терпят убытки. Следует отметить, что на долю 10 крупнейших нефтедобывающих корпораций приходится почти 88% российской нефтедобычи. Убыточными являются небольшие предприятия, имеющие очень старый фонд скважин с низким дебитом и высокой обводненностью. Но на рынок приходит множество новых игроков, вкладывающихся в разработку отдельных месторождений. Именно эти игроки формируют костяк уверенных «середнячков», на долю которых приходится 8-9% нефтедобычи. Это в основной своей массе предприятия, отправляющие на экспорт почти всю добываемую ими нефть и обеспечивающие рентабельность деятельности выше среднерыночной.

«НиК»: Стоит ли покупать бумаги нефтянки сейчас, когда цена из-за роста котировок нефти в середине 2018 г. находилась на максимуме? Правильно ли мы понимаем, что цена акций сектора очень высока – по сравнению с акциями других отраслей?

– В течение 2018 г. большинство бумаг сектора показывают динамику лучше рынка, по-прежнему оставаясь чрезвычайно недооцененными.

Девальвация рубля, существенный отскок мировых цен на нефть от минимумов 2016 г., не говоря о неплохих финансовых результатах компаний, могли бы способствовать достижению намного более высоких котировок.

Но негативное влияние санкций не позволяет войти на фондовый рынок крупным институциональным инвесторам. Настоящая волна роста котировок впереди, и ничто не мешает купить кажущиеся уже дорогими акции на перспективу 1-2 лет, чтобы получить прибыль. Наиболее благоприятным моментом для покупки акций будет разворот цен на нефть, который мы ожидаем в ближайшей перспективе.

«НиК»: Как себя чувствует нефтегазовый сектор с точки зрения всей экономики, прибыльности (текущей и перспективной) и новых попыток обложить нефтянку дополнительными налогами?

– Несмотря на геополитику, 2018 г. стал удачным этапом для предприятий сектора: рост добычи достиг исторических максимумов, мы видим рост выручки и прибыли, освоение новых месторождений. Реализация инвестиционных программ и развитие инфраструктуры создают хорошие предпосылки для достижения более высоких финансовых показателей в 2019 г. По нашим прогнозам, рентабельность предприятий сектора по итогам 2018 г. вырастет на 30% по сравнению с показателями 2018 г.

По нашим оценкам, изменение налогового законодательства будет постепенно сокращать пошлины, что создаст стимулы для увеличения экспорта. Но в отношении государств – участников ЕАЭС нововведение может создать проблемы. Россия поставляет им нефть и нефтепродукты без таможенных пошлин по внутренним ценам, но рост НДПИ (компенсирующий снижение экспортных пошлин) увеличит экспортную цену для стран – участников ЕАЭС, которые будут вынуждены покупать более дорогую нефть, что повысит цены на нефтепродукты и снизит рентабельность нефтепереработки.

«НиК»: Ожидаете ли вы коррекции цены на бумаги на фоне информации о возможном введении достаточно жестких санкций, вплоть до запрета на инвестирование средств международных компаний в нефтяной сектор?

– В начале декабря Госдеп США анонсировал возможное введение новых санкций в отношении России, но пока остается лишь догадываться, какие из них будут введены. 18 декабря введены санкции против четырех российских информресурсов и 18 физлиц.

Хотя нефтегазовая отрасль успешно противостоит санкциям, это не означает, что она не испытывает последствий. Многие западные поставщики нефтегазового оборудования расторгли договоры по сервисному обслуживанию и отказались обновлять программное обеспечение.

«НиК»: Какова сейчас политика США в отношении сланцевого газа и нефти? Как это отражается на российском нефтегазовом секторе?

– Добыча сланцевого газа и нефти в США растет. Если 10 лет назад потребность в нефти покрывалась импортом более чем на 60%, то сегодня – на 20%; в ближайшей перспективе рост добычи сланцевой нефти способен превратить США в нетто-экспортера. Рост добычи обеспечивается благодаря расконсервации скважин, построенных на предыдущей волне роста стоимости нефти. Они за бесценок продавались в период падения цен и только в последний год стали активно эксплуатироваться, а себестоимость американской нефти существенно снизилась.

В обычных условиях она составляла $55 за баррель, рост цен на уровень выше $130 увеличил расходы на бурение новых скважин, и себестоимость сланцевой нефти составляла почти $90 за баррель. Последовавшее падение цен привело к волне банкротств и консервации скважин. При отсутствии необходимости новых инвестиций добыча сланца рентабельна даже при $35 за баррель и США активно наращивают добычу.

Но сланцевые скважины имеют гораздо меньший срок эксплуатации. Уже за первый год скважина выдает максимум добычи. Во второй год объем падает вдвое, уходя затем почти в ноль.

Без новых инвестиций нельзя обеспечить длительную стабильную добычу в течение длительного времени; себестоимость американской нефти скоро снова повысится до экономически обоснованного уровня $55-60 за баррель.

«НиК»: Европейский суд отказал отечественным компаниям и банкам в отмене санкций. Отразится ли это как-то на их бизнесе и котировках акций?

– Нефтегазодобывающие компании уже адаптировались к санкциям, а фондовый рынок уже отыграл их. Рынок не ожидает смягчения санкций и слабо реагирует на многие из них. Пакет санкций, введенный 18 декабря, не смог пошатнуть настроений, а исключение «Русала» из санкционных списков привело к всплеску цен более чем на 25-30% уже на открытии торгов. Сегодняшние котировки не учитывают возможного введения новых санкций, что может привести к резкому изменению цен в зависимости от степени их давления на бизнес-процессы нефтяных компаний и экономику в целом.

«НиК»: Запрет крупнейшим компаниям выходить на внешний рынок заимствований привел к тому, что они вынуждены размещать облигации на внутреннем рынке. Есть ли примеры удачных постсанкционных размещений? Не слишком ли велика сейчас доходность облигаций в условиях санкций и того, что инвесторы пытаются требовать премию к доходности госдолга, который уже недешев?

– Санкции первым делом перекрыли российскому нефтегазовому сектору доступ к долгосрочным пассивам. Российские предприятия были вынуждены перейти к заимствованию на внутреннем рынке, что гораздо дороже, прежде всего из-за ограниченности возможностей со стороны отечественного финансового сектора. Но, несмотря на существующие санкции, компании изыскивают возможность размещать евробонды и получать зарубежные кредиты на достаточно выгодных условиях.

В ноябре 2018 г. «Газпром» разместил 5-летние еврооблигации на сумму €1 млрд с доходностью 2,95% годовых. Он был готов выплатить и больший процент, но рынок согласился на более низкую доходность. 14 декабря «Газпром» привлек ¥65 млрд (около $600 млн) через выпуск 10-летних облигаций по ставке 1,01% годовых. Российский нефтегазовый сектор, несмотря на санкционное давление, считается высоконадежным инвестиционным активом, а зарубежные инвесторы готовы вкладывать деньги.

«НиК»: Иран продает свою нефть через свою же биржу и находит пути сопротивления санкциям. Как это сказывается на рынке нефти?

– США не заинтересованы в высоких ценах на нефть, несмотря на то, что по объемам добычи уже догоняют Саудовскую Аравию. Снижение нефтяных цен стимулирует развитие других отраслей промышленности, обеспечивая экономический рост. Этим и объясняется смягчение антииранских санкций. Рынок вполне настроен проверить текущий среднесрочный повышательный тренд цены нефти на прочность. Но уже в начале 2019 г. даст о себе знать сокращение добычи нефти в рамках ОПЕК+, что послужит хорошей поддержкой нефтяным котировкам и вернет цены к росту.

«НиК»: Какие инвестиционные проекты в нефтяной отрасли смогут развивать наши компании, находясь под санкциями, даже если дойдет до полной блокировки передачи технологий?

– Санкции уже привели к заморозке многих крупных иностранных и совместных шельфовых нефтяных проектов, приостановили работы по добыче сланцевой нефти. Но санкции уже не смогут ощутимо затронуть традиционную добычу, а льготы, введенные НДД, стартующим в пилотном режиме в январе 2019 г., могут послужить дополнительным стимулом разработки нефтяных месторождений Сибири и Крайнего Севера.

Беседовала Елена Гост

США. Россия. ОПЕК > Нефть, газ, уголь > oilcapital.ru, 29 декабря 2018 > № 2843101 Ксения Архипова

Геоэкономика Китая и «новая холодная война»

Гленн Дисэн - Профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики»

Резюме Санкции невыгодны как для России, так и для Запада, они делают Россию излишне зависимой от Китая и тем самым подрывая возможность Москвы диверсифицировать свои экономические связи, чем препятствуют достижению технологической независимости.

Введение

С точки зрения геоэкономики, Китай совершает качественный рывок вперёд, адаптируясь к стремительному развитию технологий и изменению баланса сил на международной арене. Мир вступает в эпоху новой промышленной революции, которая характеризуется продолжающимся разрывом связи между трудом и капиталом. Это побуждает Пекин от.казаться от модели обеспечения конкурентоспособности за счёт низкой стоимости труда и вместо этого сконцентрироваться на развитии стратегических высокотехнологичных отраслей в рамках реализации инициативы «цифрового Шёлкового пути». Залогом техноло.гического лидерства в эпоху новой промышленной революции становится масштаб спроса, который Китай обеспечил своей продукции за счёт монопольного контроля над растущим внутренним рынком и развития экономической взаимосвязанности с остальным миром.

Реализация инициативы «Один пояс, один путь» (ОПОП) способствует трансформации глобальных цепочек формирования добавленной стоимости в результате появления новых транспортных и энергетических коридоров, ведущих в Китай и финансируемых за счёт китайских международных финансовых инструментов. Россия и Китай становятся естественными союзниками, общей целью которых является реструктуризация глобальных цепочек добавленной стоимости и становление полицентричного мира. Китай сформировал собственную геоэкономическую модель, ключевым компонентом которой с учётом современных условий является разработка национальных технологических платформ. При этом китайская инициатива ОПОП сопряжена с российскими проектами по развитию экономической взаимосвязанности в рамках Большой Евразии.

Если некогда западные санкции могли изолировать Россию на международном рынке, в современных условиях они просто подталкивают её в сторону ориентированных на Китай глобальных цепочек добавленной стоимости. Санкции невыгодны как для России, так и для Запада, делая Россию излишне зависимой от Китая и тем самым подрывая возможность Москвы диверсифицировать свои экономические связи, чем препятствуют дости.жению технологической независимости. В условиях «новой холодной войны» Россия была вынуждена пойти на неравноправное партнёрство с Китаем в интересах создания полицентричного миропорядка. Параллельно с этим баланс сил между Китаем и Западом скла.дывается не в пользу Запада, где Китай всё чаще рассматривается в качестве соперника, бросающего вызов сложившимся под эгидой Запада цепочкам добавленной стоимости.

Геоэкономическая стратегия Китая в эпоху новой промышленной революции

В 1970-е гг. Китай принял так называемую доктрину «мирного подъёма», открыв свои рынки Западу и заняв сдержанную позицию в международных делах. С точки зрения геоэкономики, Китай пользовался инструментарием неомеркантилизма, который подразумевает сдерживание роста заработной платы и девальвацию валюты для максимального наращивания экспорта при сокращении импорта. Экспортёры получали налоговые послабления и щедрые торговые кредиты, тогда как условием получения доступа на огромный китайский рынок было открытие местного производства и передача технологий и ноу-хау. Ради завоевания лидерства в долгосрочной перспективе, становления Китая в качестве мирового производственного центра и накопления огромных золотовалютных резервов временно был ослаблен внутренний рынок, и уровень жизни оставался низким. При этом место Китая в глобальных цепочках добавленной стоимости постепенно менялось: из мирового центра дешёвого производства страна превратилась в мирового производителя высокотехнологичной продукции за счёт приобретения западных корпораций и принадлежащих им технологий. Пекин часто обвиняют в краже интеллектуальной собственности и обратном проектировании.

Несмотря на растущую на Западе тревогу из-за перемещения центра экономического могущества с Запада на Восток, Вашингтон не стал пред.принимать каких-либо решительных действий, ведь Китай использует полученную от профицита торговли с США прибыль на выкуп американского госдолга, тем самым субсидируя сохранение в США более высокого уровня жизни. Соответственно, американские элиты стали превозносить экономическую взаимозависимость как абсолютное преимущество, несмотря на её относительность и необходимость обеспечения более сбалансированных отношений.

Исходная стратегия развития Китая неизбежно носила временный характер, поскольку растущей экономике страны было необходимо обеспечить безопасный и надёжный доступ к природным ресурсам, транспортным коридорам и финансовым инструментам. Длительный период стремительного экономического роста в рамках старой модели развития сопровождался ухудшением состояния окружающей среды, ростом неравенства и угрозой политической нестабильности. Кроме того, низкая себестоимость производства быстро исчерпала себя как основное конкурентное преимущество, поскольку приток дешёвой рабочей силы из сельскохозяйственного сектора стремительно снижался. Если поддаться давлению и отказаться от контроля над капиталом и привязки к доллару, а также допустить удорожание юаня, затраты на производство вырастут, а конкурентоспособность сократится. Помимо этого, постоянный рост финансирования госдолга США создаёт для Китая риск, что эти инвестиции не окупятся в случае удорожания или обесценивания американской валюты или отказа от выплат по облигациям. Не желая больше довольствоваться статусом «мировой фабрики», использующей прибыль для финансирования американского госдолга, Китай стремится укреплять свои позиции, используя свои значительные золотовалютные резервы на то, чтобы бросить вызов подконтрольным Западу цепочкам добавленной стоимости.

Новая стратегия развития Китая адаптируется к господствующему сейчас в мире геоэкономическому тренду, суть которого заключается в снижении связи между капиталом и трудом. После Второй мировой войны и до 1970-х гг. повышение производительности за счёт технического прогресса шло на пользу как компаниям, так и трудящимся на Западе ввиду растущего спроса на высококвалифицированную рабочую силу. Но с 1970-х гг. наблюдается процесс снижения связи капитала и труда. Производительность продолжает расти за счёт технических инноваций, однако, экономическую выгоду от них получают в первую очередь владельцы капитала на фоне стагнации заработка трудящихся.

Становление цифровой экономики породило более крупные корпорации, в которых занято меньшее число работающих, в то время как автоматизация когнитивной деятельности ещё больше способствует снижению стоимости труда. Теперь значительная часть стоимости компаний приходится на такие активы, как права на интеллектуальную собственность и ноу-хау. Таким образом обладание дорогостоящими активами, наподобие промышленного дизайна, становится важнее собственно производства.

Точно так же государства столкнулись с необходимостью обеспечения технологической независимости, значение которой как инструмента геоэкономики постоянно растёт. При этом господствующий дискурс, превозносящий капитализм свободной конкуренции, противоречит исторической реальности. В частности, было бы ошибкой считать, что такие компании, как Microsoft, Intel и Apple сохраняют доминирующее положение на рынке исключительно благодаря условиям свободного рынка. Эти компании извлекли огромную выгоду из финансирования государством НИОКР, что позволило им получить доступ к технологическим инновациям при низких затратах[1]. В эпоху автоматизации и развития робототехники процесс возвышения капитала над трудом только ускорится, поскольку люди не смогут конкурировать по производительности со всё более совершенными машинами. Соответственно, появляется необходимость в сильном государстве, которое не допустило бы чрезмерной зависимости от иностранного капитала и технологий.

Китай, возможно, является последней крупной державой, использовавшей низкий уровень оплаты труда в качестве конкурентного преиму.щества для установления контроля над мировым производством, при этом использовав доходы для приобретения стратегических активов и повышение своего уровня в глобальных цепочках добавленной стоимости. Автоматизация и роботизация привели к трансформации глобальных стоимостных цепочек: производство возвращается в развитые страны с более развитой инфраструктурой. Процесс возвращения производства наблюдается в странах с высоким уровнем роботизации, поскольку такие технологии более конкурентоспособны по сравнению с такими странами с низкой стоимостью труда, как Бангладеш и Вьетнам.

Новая промышленная революция влечёт за собой переход к глобализации 2.0, которая сопровождается упрощением цепочек поставок и по.вышением автономности государств. Именно снижение расходов на транспортировку, приверженность принципам свободного рынка и конкурентные преимущества стимулировали глобализацию. Сегодня же, когда производственные навыки превращаются программное обеспечение, остаётся все меньше стимулов для создания длинных производственных цепочек, где одни страны производят компоненты продукта, которые впоследствии собираются воедино в других странах, прежде чем дойти до конечного потребителя. Кроме того, первая волна глобализации и стремительных технических инноваций основывались на идеях бескомпромиссного экономического либерализма, что обернулось ростом популярности экономического национализма на фоне дестабилизации общественной и политической жизни ничем не сдерживаемыми силами рынка.

Новая геоэкономическая модель Китая появилась с запуском инициативы ОПОП. Значительные золотовалютные резервы страны были задействованы для развития стратегических отраслей, транспортных коридоров и фи.нансовых инструментов, включая международные инвестиционные банки, режимы торговли, глобальные платёжные и транзакционные системы, а также становления юаня в качестве резервной валюты международных расчётов. Для Китая развитие стратегических отраслей подразумевало выход на международный рынок путём закупки природных ресурсов и содействия развитию технологических компетенций. Новые стратегические отрасли появились в рамках инициативы «цифрового Шёлкового пути», в соответ.ствии с которой планируется цифровизация экономики и развитие технологий искусственного интеллекта, Больших данных (Big Data), робототехники, квантовых вычислений, нанотехнологий, облачного хранения и т.д.

В стратегии «Сделано в Китае —2025» необходимость государственного вмешательства признаётся как жизненно важная для разработки ведущих технологий и оказания поддержки отечественным компаниям в их внедрении. В своём докладе за 2017 год Торговая палата ЕС в Китае обвинила Пекин в том, что Стратегия предоставляет чрезмерные субсидии высокотехнологичным отраслям, что подрывает конкурентоспособность европейских компаний[2]. При этом Китай сохраняет свою производственную мощь за счёт активного замещения человеческого труда роботами. Уровень автоматизации производства растёт, роботы управляют «умными складами», для транспортировки товаров используются беспилотные грузовики и летательные аппараты, а для повышения конкурентоспособности экспорта разрабатываются полностью автоматизированные порты. Китай также развивает аддитивные технологии (3D-печать), тем самым снижая зависимость от сложных цепочек поставок и логистики, поскольку всё более совершенные алгоритмы уже позволяют создавать при помощи трёхмерной печати биологические материалы, целые здания и сложные компоненты с подвижными деталями.

По мере снижения потребности в дешёвой рабочей силе в Китае становится возможным повышение оплаты труда, что в будущем может превратить внутренний рынок страны в источник мирового роста. При этом для сохранения технологического лидерства Китай защищает свой внутренний рынок от иностранного проникновения. Не за горами тот день, когда в продажу поступят беспилотные автомобили, что приведёт к исчезновению десятков миллионов рабочих мест в транспортной отрасли по всему миру. Ссылаясь на соображения национальной безопасности, Китай ограничивает картографирование и съёмку своих улиц иностранными компаниями, что призвано обеспечить доминирование на внутреннем рынке беспилотных автомобилей китайского производства. Компания Didi — китайский аналог Uber — планирует создать парк беспилотных роботизированных такси. Успешно испытаны автодороги со встроенными солнечными батареями, что позволит в будущем этим беспилотным электромобилям заряжаться на ходу.

Коммерциализация в 2019 г. телекоммуникационных сетей пятого поколения (5G) приведёт к существенному увеличению скорости интернет-соединения и станет существенным стимулом для развития внутреннего рынка интернета вещей (Internet of Things, IoT). Кроме того, создание в Китае промышленного интернета вещей (Indu strial Internet of Things, IIoT) с его интернет-датчиками и обработкой больших данных (big data) позволит существенно повысить производительность и эффективность. Развитие цифровых технологий и отрасли обработки больших массивов данных способствуют разработке решений в области искусственного интеллекта, которые приведут к прорывным достижениям во всех сферах техники — от нейротехнологий и биотехнологий до робототехники. Кардинальные перемены ждут и банковскую отрасль с внедрением технологии распределённого реестра (блокчейн), что может привести к формированию банковского сектора без банков. Если на стадии догоняющего развития Китай не считался с вопросами прав интеллектуальной собственности, то теперь ситуация может измениться с точностью до наоборот. Пекин может стать главным поборником прав интеллектуальной собственности, чтобы обеспечивать выплату лицензионных сборов конкурентами.

В то время как развитие стратегических высокотехнологичных от.раслей повышает самостоятельность Китая, успех инициативы ОПОП во многом зависит от сотрудничества с Россией. Москва может стать как незаменимым партнёром в реализации этого проекта, так и непреодолимым препятствием. Интеграция России и Восточной Европы в подконтрольные Западу цепочки добавленной стоимости в рамках концепции «Большой Европы» стало бы существенной преградой для переориентирования мировой экономики на Китай в качестве её лидера. Однако приверженность России строительству Большой Евразии в сотрудничестве с Китаем способствует реструктуризации глобальных цепочек добавленной стоимости в пользу Китая. Партнёрство с Россией позволяет Китаю диверсифицировать поставки энергии и транспортные коридоры. Сопряжение интересов выгодно как Москве, так и Пекину, которые «получат Центральную Азию и Монголию в своё пользование, исключив возможность проникновения внешних сил в сердце Евразии»[3].

Конкурентоспособность Китайско-пакистанского экономического коридора также может повыситься, если Россия решит использовать его в качестве связующего звена между Транссибирской магистралью и портом Гвадар. Развитие портов на российском Дальнем Востоке и связанной с ними железнодорожной инфраструктуры обеспечит доступ к тихоокеанскому побережью внутриматериковым про.винциям Цзилинь и Хэйлунцзян на северо-востоке Китая. Развитие Китайско-монгольско-российского экономического коридора также способствует наращиванию коммуникаций между Китаем и Монголией. Кроме того, китайско-российское сотрудничество может обеспечить синергетический эффект, поскольку Россия является крупнейшим в мире производителем энергоресурсов, а Китай — крупнейшим потребителем. Развитие отношений в этой области может стимулировать продвижение юаня в качестве международной расчётной валюты, создание новых инвестиционных банков, рейтинговых агентств и режимов торговли. Помимо этого, участие России в проектах Азиатского банка инфраструктурных инвестиций, Нового банка развития БРИКС, а также геоэкономический потенциал Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) будут способствовать укоренению новых финансовых инструментов, связанных с Китаем.

У Москвы есть весьма веские причины гармонизировать свою евразийскую стратегию геоэкономического развития с Пекином вне зависимо.сти от отношений с Западом. Объявленная Россией геоэкономическая политика поворота на Восток будет способствовать усилению экономической взаимосвязанности с Китаем, Южной Кореей, Японией и другими ведущими странами в сфере роботизации и других технологий. Россия пока не может похвастаться особыми успехами в области автоматизации и промышленной робототехники в силу нехватки компетенций в этой области и центров под.готовки.

Тем не менее, у России есть всё необходимое, чтобы преуспеть в этой сфере. Так, Россия является одной из немногих стран, обладающих практически полностью независимой цифровой платформой, состоящей из целой экосистемы отечественных компаний, предлагающих сервисы поисковых систем, электронной почты, социальных сетей, а также другими критически важными объектами цифровой инфраструктуры. Такая стратегия развития может привести к новой промышленной революции в России, ведь в военной сфере разработки робототехники никогда не прекращались, а доходы от продажи природных ресурсов странам Восточной Азии с их высоким спросом можно использовать для приобретения новых технологий и повышения уровня «технологической готовности». Кроме того, становление России в качестве транспортного коридора между Востоком и Западом, Севером и Югом может ещё больше подчеркнуть значимость России для Европы, а новые финансовые инструменты могут способствовать повышению финансовой самостоятельности Москвы.

Тем не менее, втягивание в асимметричное партнёрство с Китаем не может не вызывать у Москвы вполне оправданных опасений. Москве необходимо сохранять за собой определённые преимущества в переговорах с Пекином, чтобы обеспечить соразмерность и разумность экономической интеграции. Вместо соглашения о свободной торговле с Китаем, для России более предпочтительно такое торговое соглашение, в котором бы оговаривались тарифы и субсидии в отдельных сферах, чтобы повысить конкурентоспособность высокотехнологичных стратегических отраслей. А вместо отказа от нетерпимой зависимости от Запада в пользу избыточной зависимости от Китая, России для поддержания равновесия следует развивать собственные технологические платформы и повышать экономическую взаимосвязан.ность с другими странами. Однако конфликт с Западом и антироссийские санкции вынудили Москву осуществлять поворот на Восток в экстренном режиме.

Иррациональность «новой холодной войны»

Продолжающаяся и набирающая обороты «новая холодная война» между Западом и Россией может стать крупнейшей геоэкономической ошибкой века. Это соперничество разворачивается на фоне возвышения Китая в качестве новой доминирующей геоэкономической державы. Попытки представить нынешний конфликт между Западом и Россией как «новую холодную войну», по сути, повторяют распространённую ошибку о «готовности к прошедшей войне». Само применение терминологии Холодной войны навязывает скрытые смыслы в ностальгии по знакомым и не столь запутанным реалиям прошлого и способствует мобилизации политической и материаль.ной поддержки для соперничества с Россией.

Однако сравнение с Холодной войной обманчиво, поскольку мир перестал быть биполярным и в нём больше нет идеологического противостояния между капитализмом и коммунизмом. Во времена Холодной войны Запад монополизировал мировые экономические отношения, поскольку основным соперником выступали коммунистические государства, изолированные от международных рынков. Более точную историческую параллель можно было бы провести с российско-британским соперничеством в XIX в., когда Россия как могущественная континентальная держава в Евразии бросала вызов морской империи Британии. Однако это противостояние привело не к появлению единоличного победителя в лице России или Британии, который бы претендовал на мировую геге.монию, а к становлению полицентричного мира и подъёму таких стран-конкурентов, как США, Германия и Япония.

Эскалация конфликта между Западом и Россией ведёт к изменению структуры глобальных цепочек добавленной стоимости в пользу усиливающегося Китая. Выбор Запада в пользу жёсткой конфронтации с Россией вызывает вопросы, поскольку куда более рациональной политикой было бы согласование интересов с Россией для формирования «Большого Запада», а не подталкивание России в объятия Китая — своего главного геоэкономического соперника. Необходимость принятия России в состав «расширенного» Запада для оказания влияния на Евразию и создания противовеса набирающему силу Китаю признавал даже Збигнев Бжезинский, которого вряд ли можно считать другом России[4]. Однако оставленные в наследие от холодной войны институты и организации в Европе, функционирующие в логике «нулевой суммы», делают такую рациональную политику невозможной. Антагонизм сторон и игры c «ну.левой суммой» делают отношения менее стабильными и создают угрозу тотального конфликта, в котором «победитель получает всё»[5]. Таким образом, согласование интересов ведущих держав является непременным условием для ограничения геоэкономического соперничества и балан.сирования взаимозависимости. Как гегемонистские устремления НАТО и связанные с ними структуры, действующие в логике игры с нулевой суммой, так и геоэкономическая политика Европейского Союза, стремящегося к единоличной выгоде, — исключают нахождение общих интересов с Россией.

Антироссийские санкции привели к тому, что поворот России на Восток во многом воплотился в сближении с Китаем, что ослабляет как Россию, так и Запад. Соглашение стоимостью 400 млрд долларов по строительству трубопровода «Сила Сибири», подписанное сразу же после первой волны антироссийских санкций в 2014 г., стало нагляд.ным примером укрепления геоэкономических позиций Китая благодаря «новой холодной войне». Считается, что позиции России на переговорах с Китаем были ослаблены, что вынудило Москву согласиться на условия, более благоприятные для Пекина. Однако это соглашение не менее не.выгодно и для Запада, поскольку его подписание ознаменовало создание китайско-российского стратегического партнёрства, что привело к разво.роту российского энергетического сектора на Восток.

Постепенно снимаются преграды на пути проникновения Китая в стратегические отрасли России, что открывает путь для приобретения Китаем российских добывающих компаний и получения ценного опыта работы на российском рынке. Ввиду возражений Вашингтона относительно участия Японии в совместном с Россией освоении нефтяных шельфовых месторождений близ Сахалина пострадало российско-японское энергети.ческое сотрудничество. Озвученный в 2013 г. план по строительству завода по производству сжиженного природного газа (СПГ) во Владивостоке для наращивания поставок в Японию в 2015 г. был отложен. Вместо этого приоритетом для России стало строительство газопровода в Китай. Со смещением акцента в экономическом сотрудничестве (с Японии на Китай) можно ожидать перемен и в политическом плане. Потенциальный отказ России от своего нейтрального статуса в Тихоокеанском регионе в пользу открытого сближения с Китаем может негативно сказаться на интересах США в регионе. Аналогичным образом санкции США против европейских компаний, участвующих в проекте строительства газопровода «Северный поток-2», подрывают энергетическую безопасность Европы и служат дополнительным стимулом для наращивания Россией своих поставок в Китай. Как показал инцидент с компанией «РУСАЛ», введённые США санкции осудили даже их партнёры, что привело в дальнейшем к отмене ограничений, которые нарушали жизненно важные для Запада цепочки поставок.

Существовавшие ранее ограничения на экспорт Россией продукции своего военно-промышленного комплекса и секретных технологий также были отменены. Россия уже поставляет Китаю противоракетные комплексы С-400 и истребители Су-35. Кроме того, стала доступна проектная документация на подводную лодку модификации Амур-1650, а также компоненты создания спутников с ядерным двигателем. По многим позициям импорта Китай заменил для России западных поставщиков. Так, за счёт обратного проектирования Китаем некоторых изделий или создания аналогов ввезённых ранее силовых агрегатов из Германии Китай смог заменить германских поставщиков, когда последние перестали поставлять России свои установки, необходимые для модернизации российского оборонного комплекса. И хотя китайские двигатели уступают по качеству германским моделям, экономия за счёт масштаба экспорта в Россию будет способствовать дальнейшему развитию военной промышленности Китая. Аналогичным образом ситуация складывается и в космической отрасли, где российская корпорация «Роскосмос» предпочитает сближение с Китаем сотрудничеству с США в области разработки новых технологий и освоения космоса.

Если раньше Россия стремилась бы ограничить растущее проникновение Китая на европейский рынок, то сейчас это рассматривается лишь как одно из проявлений становления более полицентричной мировой системы. Приобретение Китаем порта Пирей в Греции и его развитие в очень сжатые сроки свидетельствуют о геоэкономических амбициях Китая в Европе. Китай планирует связать порт Пирей с Венгрией высокоскоростной желез.ной дорогой, что позволит Пекину проецировать своё влияние в Центральной и Восточной Европе, где в ряде государств растёт недовольство излиш.ним вмешательством в свои дела со стороны ЕС. Эта инициатива не только позволит порту Пирей увеличить грузопотоки в ущерб другим западноевропейским портам, как, например, Роттердам, но и будет способствовать замещению западных источников финансирования китайскими инвесторами, что ведёт к формированию долговой зависимости от Китая. Как показало проведённое Европейской комиссией расследование, Венгрия предпочла принять финансирование от Китая — вместо проведения открытого тендера, в результате которого с большей долей вероятности условия привлечения средств от кредиторов из ЕС оказались бы предпочтительными.

Несмотря на предпринятые ЕС попытки остановить этот проект, Китай продолжает продвигать формат сотрудничества «16+1», добиваясь углубления отношений с 11 странами Центральной и Восточной Европы и пятью балканскими странами. Чтобы противостоять покупке Китаем стратегических активов, ЕС создал Комитет по иностранным инвестициям (Committee on Foreign Investment in the EU, CFIEU), деятельность которого во многом схожа с задачами Комитета по иностранным инвестициям США (CFIUS). Однако на фоне попыток укрепить сплочённость внутри Союза и укрепить контроль над торговой политикой, непопулярные антироссийские санкции стали при.чиной раздора между членами ЕС, а также способствовали приходу к власти политических сил, выступающих против истеблишмента.

Вместо того, чтобы препятствовать установлению Китаем контроля над южным морским путём в Европу, Россия развивает навигацию по Северному морскому пути. В отсутствие партнёров на Западе Россия отказалась от существовавшей некогда политики арктических стран по ограничению доступа в регион таких неарктических государств, как Китай. Привлечение Китая в Арктику для укрепления совместного влияния Китая и России на международной арене может сделать стратегическое партнёрство между ними более сбалансированным. В Арктике соотношение сил с учётом российского проекта Большой Евразии и китайской инициативы ОПОП представляется более сбалансированным, поскольку Россия обладает монопольным контролем над территорией, тогда как Китай предоставляет финансирование и обеспечивает товарооборот. Для обоснования инфраструктурных инвестиций важно наличие синергетического эффекта и экономии масштаба. Так, арктический транспортный коридор также может быть задействован в энергетических проектах, при проведении научных и исследовательских работ, для развития туризма и развёртывания военных сил. Арктический транспортный коридор может способствовать развитию российского и китайского судоходства и промышленности, а финансирование этих инициатив позволит укрепиться незападным банкам развития и обеспечит становление юаня в качестве валюты международных расчётов.

Соперничество между Россией и Западом отвечает амбициям Пекина ещё и с точки зрения повышения контроля над международными финансовыми инструментами. Усилия Запада по ослаблению российской экономики за счёт ограничения доступа к рынкам ссудного капитала привели к укреплению китайского влияния на российском рынке. Вводя санкции, Запад стремился нанести максимальный ущерб ключевым российским компаниям, включая «Роснефть», «Газпром», а также проект «Ямал СПГ», на спасение ко.торого затем пришёл Китай. Если изначально китайские банки были вынуж.дены соблюдать западные санкции, то в дальнейшем Китай и Россия создали параллельную экономическую инфраструктуру, которая позволила защитить их отношения от враждебных экономических мер Запада. Всё чаще в российско-китайской торговле проводятся расчёты в национальных валютах. И если объёмы этих расчётов в национальных валютах и долгового финансирования в юанях были достаточно скромными на первых этапах из-за необходимости адаптации всех участников к новым системам взаимоотношений, то полученный Китаем и Россией опыт в этой сфере и созданные ими институты позволяют им распространять подобную практику и на другие страны.

Например, Иран совершенно очевидно стремится воспользоваться новыми Евразийскими инструментами. При этом стимулы для проведения расчётов в юанях есть даже у стран, не выказывающих особого желания отказаться от доллара. В результате роста зависимости России от экспорта нефти в Китай, в 2015 г. Россия заменила Саудовскую Аравию в качестве крупнейшего поставщика нефти в эту страну. Чтобы составить конкуренцию российским поставкам в Китай, Саудовской Аравии рано или поздно придётся перейти в осуществлении расчётов на юань. Привлекая на свою сторону экспортёров энергоносителей, Китай преследует амбициозную цель создания «нефтеюаня» — в противовес нефтедоллару. В марте 2018 г. Китай, наконец, запустил котировки эталонной нефти в юанях, вступив в конкуренцию с US Brent и West Texas Intermediate (WTI), и начал торговать нефтяными фьючерсами, деноминированными в юанях. В 2017 г. Китай создал платформу «платёж против платежа» (payment-versus-payment, PVP) для сделок в рублях и юанях, и эта практика может быть также распространена на другие государства, участвующие в инициативе ОПОП. Хотя в относительном выражении юань ещё не очень активно используется в международных расчётах, Китай стремится обеспечить своей валюте международный статус за счёт её использования в торговом финансировании, инвестициях и в качестве резервной валюты.

Всё более привлекательными для России становятся и другие связан.ные с Китаем финансовые инструменты, включая инвестиционные фонды, рейтинговые агентства, системы проведения расчётов и платёжные системы. Наблюдаются попытки согласовывать интересы в рамках совместных инвестиционных фондов, а также снизить зависимость от доступа к западным ис.точникам финансирования. Например, в рамках совместного предприятия Российского фонда прямых инвестиций и Китайской инвестиционной корпорации (China Investment Corp) был создан Российско-китайский инвестиционный фонд (РКИФ). Китайско-евразийский фонд экономического сотруд.ничества и РКИФ предоставляют финансирование для совместных проектов в рамках сопряжения Евразийского экономического союза и китайской ини.циативы ОПОП.

Руководствуясь политическими соображениями, западные рейтинговые агентства Moody’s, S&P и Fitch снизили кредитный рейтинг России до «мусорного» или «почти мусорного» уровня, тем самым пытаясь обеспечить повышение стоимости заимствований для России. В ответ китайские рейтинговые агентства, например Dagong Global, также исходя из соображений политического порядка, присвоили «Газпрому» самый высокий кредитный рейтинг, тем самым дав возможность российской компании привлекать средства по наиболее выгодным ставкам вместо того, чтобы обращаться в западные финансовые учреждения[6].

Происходит также сближение в сегменте платёжных систем. Благо.даря Китайской системе международных платежей (China International Payment System, CIPS), угроза потери доступа к SWIFT уже не представ.ляет для России такую угрозу как раньше. Введённый США запрет на работу систем Visa и Mastercard в Крыму и отказ в проведении транзакций для подпадающих под санкции физических лиц по всей территории России заставили Москву добиваться снижения зависимости от американских платёжных систем. В итоге, в России создана собственная платёжная система «Мир». За счёт партнёрства с китайской системой UnionPay «Мир» вышла на международный уровень. В 2017 г. «Россельхозбанк» выпустил первую карту Мир-UnionPay. Таким образом пользователи карты «Мир» могут использовать всю сеть UnionPay, которая охватывает более 160 стран.

Заключение. К чему может привести оттепель в отношениях между Россией и Западом?

Запад постепенно начинает осознавать, что российско-китайское партнёрство перестало быть «браком по расчёту» и трансформируется в стратегическое партнёрство. Тем не менее, по причине «новой холодной войны» снова воспользоваться предложенной Генри Киссинджером формулой дипломатического «треугольника», призванной воспрепятствовать дальнейшему сближению России и Китая, представляется невозможным. Конфликт между Западом и Россией обострил асимметрию в российско-китайских отношениях и повысил потенциал Китая по развитию альтернатив западным цепочкам добавленной стоимости. Антииранские санкции должны были стать тем самым уроком, который так и не извлёк Запад. В результате Китай получил возможность занять доминирующее положение на рынке и нарастить свой геоэкономиче.ский потенциал, который в конечном итоге станет вызовом Западу. Ужесточение антироссийских санкций вынуждает как Пекин, так и Москву начать быстро учиться снижать зависимость от Запада. Вместо того, чтобы заставить Россию пойти на уступки и изменить свою политику, санкции подготовили Москву к проведению болезненных реформ, ускоряя формирование полицентричного мирового порядка.

Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.

Данный материал вышел в серии записок Валдайского клуба, публикуемых еженедельно в рамках научной деятельности Международного дискуссионного клуба Валдай. С другими записками можно ознакомиться по адресу http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers/

[1] Perelman M. Steal This Idea: Intellectual Property and the Corporate Confiscation of Creativity. Palgrave MacMillan, New York, 2003.

[2] China Manufacturing 2025: Putting Industrial Policy Ahead of Market Forces. European Chamber of Commerce. 2017. March 7.

[3] Lukin A. Eurasian Great Power Triangle // Great Powers and geopolitics: International Affairs in a Rebalancing World / A. Klieman (ed.). Springer, Ramat-Aviv. Pp. 183–206. P. 201.

[4] Brzezinski Z. Strategic Vision: America and the Crisis of Global Power. Basic books, New York, 2013. P. 123.

[5] Schelling T.C. The Strategy of Conflict. Harvard University Press, London, 1980. P. 3. Валдайские записки № 96. Ноябрь, 2018

[6] Lukin A. Russia's Eastward Drive – Pivoting to Asia… Or to China? // Russian Analytical Digest. 2015. No. 169. June 30; Hille K. Moscow seeks to unlock Chinese financing for Russian companies // Financial Times. 2015. May 7.

Китай. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 26 декабря 2018 > № 2899021 Гленн Дисэн

Твиттер против барреля

Специфическая манера поведения президента США Дональда Трампа, сделавшего главным каналом общения с миром свой блог в твиттере, не мешает ему выполнять предвыборные обещания. За последний год Трампу и его администрации вполне эффективно удалось добиться снижения цен на нефть, что полностью вписывается в сложившуюся доктрину американской экономической политики: дешевая нефть стимулирует экономический рост в США. Если цены на нефть упадут ниже коридора $40-50 за баррель, Трамп может и поменять позицию, но пока его отношения с американскими нефтяниками выглядят вполне безоблачными.

Об экстравагантности и реальности в действиях президента США «НиК» рассказал кандидат политических наук, американист Алексей Черняев.

«НиК»: После того как цены на нефть недавно упали с $85 до $60 за баррель, Трамп немедленно приписал основную роль в этом себе (он якобы созвонился с саудитами и обо всем договорился). Какова, на ваш взгляд, подлинная роль «фактора Трампа» в последних движениях цен на нефть?

– Объяснение и прогнозирование движения цен на нефть – дело, как известно, неблагодарное. Тем не менее давно бытует полуконспирологическая, но привлекательная версия (на русском языке она подробно изложена в книге Петера Швейцера «Победа. Роль тайной стратегии администрации США в распаде Советского Союза и социалистического лагеря»), что США в сговоре с Саудовской Аравией могут сильно манипулировать ценами на нефть. Сторонники этих взглядов полагают, что и в 1986 г., и в 2014 г. Вашингтон в связке с саудитами сознательно обрушивал мировые цены, чтобы нанести максимально жесткий удар по экономике СССР и России.

В конце концов, мы видим открытый многолетний американо-саудовский альянс, который несколько десятков лет оказывает сильнейшее влияние на развитие событий на Востоке – от поддержки моджахедов в Афганистане до поддержки противников Асада в Сирии.

На фоне такого уровня сотрудничества можно допустить, что и сейчас администрация Трампа оказывает существенное давление на Эр-Рияд.

«НиК»: Удовлетворит ли Трампа нынешний уровень цен на нефть (он сейчас примерно такой же, как в момент, когда Трамп заступил на пост президента США) или же он будет требовать дальнейшего снижения? Какова может быть его мотивация в последнем случае?

– В принципе, пока Трамп ориентирован именно на снижение нефтяных цен. Он исходит из устоявшихся еще с 1980-х гг. представлений о взаимосвязи этого показателя и состояния американской экономики. Считается, что максимально низкие цены на нефть выгодны для экономики США, поскольку в этом случае снижаются издержки производителей внутри страны и более комфортно чувствуют себя потребители (в первую очередь – автомобилисты).

Традиционно снижение цен на нефть в США воспринимается как серьезный стимул для роста экономики, и сейчас бурный рост нефтедобычи (почти в 2,2 раза за последние 10 лет) тоже стал одним из ключевых факторов экономического развития в современной Америке.

Значительная часть инвестиций и рабочих мест в США так или иначе зависит от состояния нефтяной отрасли, на которое, в свою очередь, влияет цена на черное золото.

Но в настоящее время снижение цен на нефть ниже определенной отметки (по разным оценкам, эта отметка равна цене примерно $40-50 за баррель) будет создавать стимулы уже для снижения, а не роста экономики. Поэтому в перспективе Трамп может и пересмотреть свою позицию.

«НиК»: Кого в глобальном нефтяном мире, помимо саудитов, можно назвать «друзьями Трампа» и как выглядит список его «врагов» (по степени убывания враждебности)? Есть ли признаки того, что этих «врагов» будет становиться все больше?

– К числу «друзей Трампа» в первую очередь относятся Саудовская Аравия и ОАЭ, затем – остальные нефтяные монархии Персидского залива. В число явных «врагов Трампа» входят Россия, Иран и Венесуэла, и США энергично пытаются добиться ослабления нефтегазового сектора в экономике этих стран.

Для этого администрация Трампа идет на весьма решительные меры, среди которых нужно упомянуть восстановление санкций против Ирана, введение санкций против Венесуэлы и, конечно, попытки сорвать строительство «Северного потока – 2».

Но ключевая проблема для Трампа – это все же отношения с Саудовской Аравией. После убийства журналиста Хашогги в США окончательно оформилось сильное двухпартийное лобби, выступающее за резкое ужесточение американской политики вплоть до введения санкций против Эр-Рияда и лично против наследного принца. Этому лобби уже удалось, вопреки воле Трампа, добиться принятия Сенатом резолюции, которая крайне ограничивает американскую поддержку вторжению саудитов в Йемен. Безусловно, Трамп и его администрация будут противодействовать таким действиям, но их возможности не безграничны. Вполне вероятно, что активность противников Саудовской Аравии, даже вопреки воле Трампа, может привести к заметному ухудшению отношений Вашингтона и Эр-Рияда.

«НиК»: В какой степени можно считать заслугой Трампа рост добычи нефти в США в 2017-2018 гг. и возвращение США на первое место в мире по объемам добычи?

– Безусловно, рывок США вперед в нефтяной отрасли в 2017-2018 гг. связан с деятельностью администрации Трампа. Большое значение для отрасли имело сокращение числа административных барьеров (прежде всего связанных с экологией) и другие стимулирующие меры – например, налогового характера.

При Трампе государство явно более тесно сотрудничает с нефтяниками, чем это было при Обаме.

Если Обама был достаточно негативно настроен в отношении нефтяных корпораций и продвигал развитие «зеленой энергетики», то Трамп и его окружение энергично поддерживают как раз производителей нефти и газа.

«НиК»: Какое отражение эти показатели находят в американском общественном мнении? Переполняет ли его гордость, что США снова становятся великой энергетической державой, как обещал Трамп?

– Нельзя сказать, что американские СМИ и общественное мнение сильно интересует факт выхода страны на первое место в мире по объемам добычи. В США эта тема находится на периферии дискуссий и не вызывает в американском обществе никакой особой гордости. В какой-то степени «властителям дум» в Америке будет стыдно открыто признавать и обсуждать, насколько большой вклад в экономическое развитие их страны сегодня вносит такая сырьевая отрасль, как «нефтянка». Ведь в таком случае придется сделать следующий шаг и признать, что мировой лидер в каком-то смысле тоже «страна-бензоколонка», как Россия и Саудовская Аравия.

«НиК»: Устраивает ли пока непоколебимая позиция Трампа относительно цен на нефть американских нефтедобытчиков, прежде всего сланцевых? Демонстрируют ли нефтяники США публичное недовольство тем, что Трамп слишком активно играет на понижение (согласно одной из версий, Трамп ошибся, полагая, что точка безубыточности сланцевой добычи находится на уровне примерно $40 за баррель, а она в действительности близка к $60)?

– Насколько можно судить, крупные нефтяные компании США пока воздерживаются от значимой критики Трампа. Имеющиеся разногласия обсуждаются и решаются в первую очередь в непубличном формате.

В каком-то смысле администрация Трампа и американские нефтяники обречены на сотрудничество. С одной стороны, нефтяные корпорации – один из важнейших спонсоров Республиканской партии. С другой стороны, Демократическая партия – особенно на фоне ее резкого «полевения» после президентских выборов 2016 г. – ориентируется на развитие возобновляемых источников энергии и стремится к ограничению деятельности нефтяников административными и фискальными инструментами. Образец такой политики уже продемонстрировала администрация Обамы.

«НиК»: Почему Трамп оставил в целом без внимания решение Китая прекратить импорт нефти и СПГ из США (на последних переговорах с Си Цзиньпином в приоритете оказались другие вопросы – например, отмена Китаем пошлин на импорт американских машин)?

– Скорее всего, американские корпорации просто не рассматривают Китай в качестве перспективного рынка СПГ. Для сравнения: мы видим, что администрация Трампа очень активно действует на европейском рынке газа, который сильно интересует американских производителей.

«НиК»: В ходе предвыборной кампании Трамп заявлял, что вернет рабочие места в нефтяную промышленность США (а также в угольную и газовую). Выполняются ли обещания?

– В целом можно сказать, что Трамп действительно постепенно выполняет обещания. Мы наблюдаем быстрый рост американского ТЭК, что в значительной степени обусловлено поддержкой со стороны администрации Трампа – в налоговом плане, в плане снижения степени государственной регламентации и в плане согласования новых проектов.

«НиК»: Как может повлиять на позицию Трампа в отношении России и антироссийских санкций решение «Роснефти» отложить проекты в Иране из-за санкций США?

– Никак.

Соблюдение или несоблюдение российскими корпорациями санкционного режима в отношении Ирана – это сравнительно незначительный фактор в отношениях Москвы и Вашингтона.

Они сфокусированы на будущем архитектуры ядерной безопасности, судьбе «Северного потока – 2», украинском кризисе и ситуации в Сирии.

«НиК»: Изменились ли отношения Трампа с ExxonMobil после поспешного увольнения Рекса Тиллерсона с поста госсекретаря?

– Они выглядят довольно стабильными. Нельзя сказать, что отставка Тиллерсона сказалась видимым образом.

«НиК»: Насколько эффективна коммуникативная стратегия Трампа в отношении ОПЕК? Какое воздействие на рынок оказывают регулярные выступления Трампа в твиттере по поводу того, что ОПЕК должна снижать цены и т. д.?

– Коммуникативная стратегия Трампа – часть его публичного образа, не более того. Другое дело, что в сфере реальной политики администрация Трампа действительно оказывает определенное давление на ключевых производителей нефти и газа, чтобы добиться выгодных для Америки изменений на международных рынках энергоносителей.

«НиК»: Не так давно знаменитый социолог Иммануил Валлерстайн высказался по поводу Трампа так: «Никто не может быть уверен в том, что он твитнет в следующий раз. Одни думают, что Трамп патологически безумен и потащит за собой весь мир. Другие же говорят, что он изменит свои приоритеты так, чтобы остаться у власти. Делать ли нам ставку на его патологию или на его личный интерес? Я склоняюсь к гипотезе личного интереса. Но я очень боюсь ошибиться». В какой степени, на ваш взгляд, поведение Трампа определяется возрастными и психологическими, а то и психопатологическими факторами?

– Пока незаметно, чтобы преклонный возраст Трампа всерьез мешал ему управлять страной. Он отнюдь не первый «возрастной» лидер США: сравнительно недавно было успешное президентство Рональда Рейгана, который в период пребывания в Белом доме был примерно того же возраста, что и Трамп.

Тема «неадекватного, психически ненормального Трампа» – это в первую очередь политический инструмент заклятых противников нынешнего президента США из рядов Демократической партии и либерального американского истеблишмента.

Трамп как политик, конечно, отличается весьма экстравагантным стилем поведения, но, по сути, это достаточно рациональный политик, который достаточно жестко пытается добиваться своих целей внутри Америки и на международной арене.

Беседовал Николай Проценко

США. Россия. Весь мир > Нефть, газ, уголь. СМИ, ИТ. Внешэкономсвязи, политика > oilcapital.ru, 24 декабря 2018 > № 2843097 Алексей Черняев

Война на уничтожение России

главным орудием гибридной войны против России является поражение наших «денежных властей» когнитивным оружием под названием «рекомендации Международного валютного фонда»

Сергей Глазьев

— Сергей Юрьевич, что происходит сейчас в российской экономике?

— Если мы разложим на составляющие причины нашего экономического кризиса, начавшегося в 2014 году с обрушения курса рубля и резкого взвинчивания Центральным банком РФ процентной ставки, то мы увидим: кризисные явления в экономике на три четверти объясняются политикой Банка России и всего лишь на одну четверть — санкциями.

Более того, если бы Банк России в ответ на финансовое эмбарго, а именно это было ядром санкций, предоставил бы экономике внутренний кредит и заместил бы те 200 миллиардов долларов, которые были выведены из России вследствие санкций, то мы бы их вообще не заметили.

Если бы эти дешевые кредиты поддержали программу импортозамещения, с которой правительство России выступило в противовес санкциям, то мы бы сегодня имели экономический успех и высокие темпы роста экономики — не хуже, чем в Китае и у других наших соседей.

— Если отвлечься от формальных поводов для введения антироссийских санкций, какова реальная причина давления на Россию?

— Не следует забывать, что санкции — лишь часть гибридной войны, которую сегодня ведут властвующие элиты США против России для сохранения своей гегемонии в мире. Объективно США уже проиграли экономическую конкуренцию Китаю, и Юго-Восточный центр глобальной экономики растет как на дрожжах, пятикратно опережая темпы роста Западного экономического центра. Ни у кого нет сомнений, что через десять лет Юго-Восточная Азия, включая Китай, Индию и Индокитай, будет производить в два раза больше, чем США и Евросоюз.

Исходя из своей геополитической русофобской традиции, США считают, что для удержания гегемонии им очень важно контролировать Россию. И они используют санкции для того, чтобы не просто ослабить РФ, а создать внутри нашей страны революционную ситуацию, поскольку исходят из того, что в российских властных элитах есть прозападно ориентированные элементы, которые чувствительны к санкциям и будут стремиться свергнуть нашу суверенную власть и заменить ее на американский протекторат, как это произошло на Украине.

Украинский сценарий для России является основой американской геополитики. На Украине сработало прекрасно — все украинские олигархи, в том числе друзья Януковича, присягнули американцам по первому требованию, ударив в спину своему политическому руководству. Поэтому в США полагают, что это сработает и в России.

И хотя они уже проиграли экономическую конкуренцию Китаю, США считают, что смогут сохранить свою гегемонию, удержав в поле своего влияния Европу через конфликт с Россией, а Россию — через внутреннюю смуту.

Нам еще долго придется жить в этой ситуации. Но главным орудием американской гибридной войны против России является поражение наших «денежных властей» когнитивным оружием под названием «рекомендации Международного валютного фонда».

— Насколько серьезен урон нашей экономике от западных санкций?

— Что касается вреда от санкций, то он напрямую зависит от внутренней экономической политики. Если «денежные власти» усугубляют санкции тем, что в ответ на финансовое эмбарго ухудшают условия кредитов нашей экономики и сокращают финансирование развития, то санкции действуют очень мощно.

Если удар по российской финансовой системе усиливается Центральным банком — путем сбрасывания рубля в свободное плавание — и курс рубля определяется американскими спекулянтами, которые, конечно же, реагируют на санкции своих властей, то мы очень уязвимы.

То есть наша уязвимость напрямую зависит от денежно-кредитной и валютно-финансовой политики, и в настоящий момент мы несем очень большие потери. Мы потеряли 25 триллионов рублей недопроизведенного валового продукта из-за политики Банка России, которая многократно усугубила санкции. Мы каждый год теряем по сто миллиардов долларов, которые уходят из страны, в том числе под влиянием санкций, поскольку Центральный банк это поощряет, по сути — провоцирует своим ультралиберальным подходом к валютному регулированию.

Мы подставляем себя под западные санкции беспрецедентной офшоризацией экономики, чему примером является «РусАл», который не понравился Трампу — видимо, потому что «Алко», конкурент «РусАла», за это заплатила.

То есть мы подставляемся под санкции и несем огромные потери из-за того, что наши «денежные власти», вместо того чтобы проводить политику отстаивания национального суверенитета, по сути, многократно усугубляют действие санкций своей политикой, сформированной по рекомендациям Международного валютного фонда.

И, наконец, не будем забывать, что если говорить о чисто внешних санкциях, то самые большие потери мы несем из-за оккупации Украины неофашистами, выращенными американцами. Потери от оккупации Украины Вашингтоном и его бандеровскими приспешниками для нашей экономики оцениваются порядка 100-150 миллиардов долларов. Эти потери — намного более весомые, серьезные, где-то невосполнимые, чем то, что утекает американский капитал или когда американцы и их западные партнеры сжимают инвестиции и кредиты.

Надо воспринимать это все очень серьезно. Я думаю, что если мы к этим потерям еще присовокупим нагнетание русофобии по всему миру и технологическое эмбарго, которое отсекает наши предприятия от самых новейших технологий, то поймем, что война против нас ведется серьезная. Это война не на ослабление России, это война на уничтожение России. Мы должны к этому очень серьезно относиться.

— В 2014 году Крым, слава богу, вернулся в состав России. Кроме того, на сегодняшний день Донецкая и Луганская народные республики, по сути, являются рублевой зоной. Но при этом создается ощущение, что наша экономика никак не реагирует на значительное расширение рублевой зоны… Почему это происходит?

— Понимаете, рублевая зона, строго говоря, должна охватывать прежде всего российскую экономику. В ситуации же ее чудовищной офшоризации, когда примерно половина негосударственного капитала проходит через западные офшоры и в иностранных юрисдикциях находится порядка триллиона долларов российского бизнеса, говорить о рублевой зоне можно только условно. У нас внутри страны рублевая зона занимает меньше места, чем долларовая зона. И только в последние годы «денежные власти» озаботились тем, что доллар стал токсичной валютой страны-агрессора.

После очень больших потерь они начали понимать, что в долларах работать больше невозможно без ущерба для национальной безопасности. Но прежде чем говорить о расширении российского экономического влияния и нашего потенциала, мы должны позаботиться об оздоровлении и суверенизации нашей собственной денежной системы, где роль доллара по-прежнему чрезвычайно велика.

Россия. США. Евросоюз > Госбюджет, налоги, цены. Внешэкономсвязи, политика. Финансы, банки > zavtra.ru, 20 декабря 2018 > № 2893224 Сергей Глазьев

Вадим Лукашевич: программа вооружений из года в год не выполняется

Авиационный эксперт Вадим Лукашевич говорит о выполнении программ перевооружения российской армии. По его мнению по-настоящему новых видов оружия в армию поступает немного.

"Идет обычная нормальная эволюционная смена устаревших систем на новые, - говорит Вадим Лукашевич . - То есть никакого прорыва, каких-то новых технологий, новых физических принципов, вообще чего-то нового нет. Та же самая "Булава", ее испытываем уже дай бог 15 лет. "БУК М3" – это самая свежая модификация зенитного комплекса "Бук". Первый подводный атомный ракетоносец – это головной в серии, который на плаву достаточно давно, сейчас будет официально принят в состав вооружений. Так по всем системам. Если мы говорим по флоту, то флот, не считая подводных лодок, он все равно остается береговым или прибрежным, то есть мы толком не получаем кораблей для того, чтобы он стал океанским. У нас сегодня флот по своим возможностям оперативно-тактическим, стратегическим значительно уступает мощностям Советского Союза. Если брать по темпам поступления летательных аппаратов, то это тоже темпы значительно ниже советских. При этом каких-то принципиально новых систем не поступает.

Говорить о том, что мы получим новые бомбардировщики Ту-95, мне 55 лет, Ту-95 старше меня. Мы говорим о модернизации старых машин, которые периодически меняются. Программа вооружений из года в год не выполняется. Федеральная космическая программа из года в год не выполняется. Говорить о том, что мы получим 9 или 10 спутников, можно сравнить не то что с НАТО, а с Китаем, в Китае орбитальная группировка 300 спутников, все работают, а у нас порядка 140 спутников, в рабочем состоянии 80, нет спутника, где не было бы иностранных комплектующих. Идет просто эволюционная замена современными системами старых выбывающих. Каких-то прорывов нет – это просто нормальная работа по перевооружению армии.

То, что мы сейчас обвиняем, что они вооружаются на нас, на самом деле НАТО уже умирало как институт – в начале нулевых НАТО фактически умирало. Если бы Россия вступила в НАТО, то де-факто цель НАТО исчезла бы. Мы своими действиями опять реанимировали НАТО. Сейчас, к сожалению, мы приходим к тому состоянию конца 1970-х – начала 1980-х, когда Варшавский договор и НАТО стояли лоб ко лбу. Только длительные переговоры сложные оттащили нас друг от друга, мы перестали смотреть друг на друга через амбразуру прицела. Сейчас мы опять к этому скатываемся, к сожалению.

У нас всегда с Америкой были асимметричные ответы, потом стало понятно, что система противоракетной обороны – это наиболее дестабилизирующий фактор, который всегда создает соблазн первым применить ядерное оружие, надеясь, что не будет ответного удара. Именно поэтому в 1972 году был заключен договор по противоракетной обороне. Он действовал до тех пор, пока Россия была в состоянии иметь противоракетную оборону. Как только мы эту возможность потеряли по развертыванию этой системы, американцы из договора вышли. Сейчас мы их догнать в развертывании систем ПРО не можем, потому что у нас нет такого количества союзников. Размещать в Венесуэле и на Кубе просто смешно. Ни одна ПРО не дает стопроцентной защиты, из ста боеголовок 10–15 прорвется, их хватит для нанесения неприемлемого ущерба".

Россия. США > Армия, полиция > newizv.ru, 20 декабря 2018 > № 2831983 Вадим Лукашевич

Антон Покатович: Санкции против нефтегаза — самый пессимистичный сценарий

Аналитики полагают, что Россия справится с санкционным давлением США в отношении строительства газопроводов «Северный поток – 2» и «Сила Сибири». С их завершением позиции России на энергетических рынках Азии и Европы получат существенный плацдарм для дальнейшего укрепления.

О том, почему цена на нефть в последние месяцы стремительно снижается, и о перспективах работы российской нефтянки в 2019 г. портал «Нефть и Капитал» побеседовал с главным аналитиком «БКС Премьер» Антоном Покатовичем.

«НиК»: Чем объясняется такой стремительный обвал нефтяных котировок, который мы наблюдаем сейчас?

– Наблюдаемое с октября падение нефтяных цен происходит под давлением фундаментальных факторов, которые, в свою очередь, вызывают значительные опасения в настроениях инвесторов. Общей угрозой для фундаментального баланса нефтяного рынка являются предпосылки для формирования нового навеса со стороны нефтяного предложения, способного вернуть мировые запасы сырья к росту в 2019 г.

Бенефициарами роста добычи являются как страны – участники ОПЕК+, так и США.

Для стран – участников сделки увеличение объемов добычи сырья происходит в рамках изменения стратегии сделки летом этого года в пользу наращивания нефтедобычи на 1 млн б/с.

«НиК»: В ответ на какие события на нефтяном рынке ОПЕК принимает хотя бы какие-то шаги – пусть даже чисто демонстративные – по снижению добычи нефти?

– Данные шаги страны ОПЕК+ предприняли в ответ на возможную дестабилизацию поставок нефтяного сырья со стороны Ирана и Венесуэлы, а также появление предпосылок для давления на мировой нефтяной спрос в условиях повышенной ценовой конъюнктуры выше $75 за баррель. В свою очередь, в США продолжается активный рост производства нефти на сланцевых формациях. По прогнозам Минэнерго США, за 2018 г. американским нефтяникам удастся нарастить среднегодовую добычу нефти более чем на 1,5 млн б/с, до 10,9 млн б/с. В 2019 г. рост продолжится – на 1,16 млн б/с, до 12 млн б/с.

Заметим, что прогнозы на 2019 г. оцениваются нами как достаточно консервативные: по нашим оценкам, прирост добычи в США может составить порядка 1,4 млн б/с.

Американская нефтяная отрасль имеет все шансы стать инициатором нового обвала котировок, и опасность данных рисков растет от года к году. Как я уже отметил, у рынка, вероятно, почти нет сомнений в росте нефтяного предложения со стороны Штатов. Сдерживающим фактором, по крайне мере в перспективе 2019 г., является сохранение американского «боттлнека». Нефтяная инфраструктура сланцевой формации Пермиан, вносящей наиболее существенный вклад в рост сланцевой добычи, уже неспособна утилизировать добываемое сырье в полном объеме. В нынешних условиях, при объемах добычи свыше 3,6 млн б/с, транспортные мощности не превышают 3 млн б/с. В течение 2019 г. мы ожидаем, что строительство новых трубопроводных мощностей может продолжить «буксовать», что сохранит изоляцию значительной части американского сырья от экспортных поставок. Тем не менее на сегодня мы не видим рисков для остановки роста нефтедобычи в Штатах – рентабельность наиболее крупных «сланцевиков» сохраняется даже при ценовых уровнях котировок ниже $35-36 за баррель.

«НиК»: Что может замедлить рост спроса на нефть и, как следствие, падение ее цены?

– Риски замедления роста глобальной экономики, например со стороны торговых войн между США и Китаем, формируют соответствующие угрозы для роста мирового спроса на нефть. В то время как по итогам 2018 г. среднегодовой мировой спрос на нефть, по моим оценкам, вырастет на 2,3-2,5%, то с усилением глобальных рисков темпы роста в следующем году могут оказаться ниже 1,1-1,3%. На мой взгляд, для того чтобы рынок сбалансировался под воздействием лишь внутренних факторов, без вмешательства политических решений, темпы роста мирового спроса в ближайшие 2 года должны оставаться на уровнях вблизи 2%.

Замечу, что отмеченные мною тенденции в динамике мирового спроса и предложения на нефтяном рынке наблюдались в течение всего 2018 г. Но они в значительной мере нивелировались действием сделки ОПЕК+, позволяя ценам расти до уровней выше $85 в 2018 г.

Спад цен в существенной мере определяется и разворотом настроений инвесторов – рынок сомневается, что экспортеры продолжат придерживаться стратегии сокращения добычи в 2019 г. Такое положение дел позволяет полагать, что нисходящий тренд в ценах может не только продолжиться, но и усилиться в ближайшей перспективе.

Совещание ОПЕК состоялось, страны пришли к консенсусу в вопросе сокращения добычи сырья в 2019 г., но под воздействием вышеприведенных факторов котировки Brent могут сместиться в диапазон $50-55 за баррель. Не исключаю я и вероятности более критического спада до уровней в $40 – при реализации столь масштабного понижательного движения стрессовые оценки ЦБ РФ в $35 также выглядят реальными. Я оценивал вероятность возвращения ОПЕК+ к поддерживающей цены стратегии в виде сокращения нефтедобычи на 1,2-1,4 млн б/с в 55%. Примерно такая договоренность в ходе совещания ОПЕК+ и была достигнута. При развитии событий по данному сценарию в дальнейшем я ожидаю возвращения цен к $65 с дальнейшим движением выше уровней в $70 в перспективе ближайших 3-6 месяцев.

«НиК»: Удачное ли сейчас время для инвестирования в нефтяные бумаги? На короткий период времени (до года), вдолгую? Длительное инвестирование, с вашей точки зрения, – это сколько лет? Один год, два или, может, пять?

– На наш взгляд, несмотря на ощутимую «просадку» ценовой конъюнктуры нефтяного рынка в конце осени, вложения в нефтяные компании остаются привлекательными. Акции таких игроков, как «Газпром» и ЛУКОЙЛ, имеют повышенный потенциал продолжения роста, на что указывают финансовые показатели компаний. Я полагаю, что можно говорить и о сохранении привлекательности сектора в целом. По оценкам аналитиков БКС, у нефтяного рынка все еще остаются перспективы для восстановления роста нефтяных цен.

Также сложившаяся макроэкономическая конъюнктура для России на ближайший год дает основания ожидать сравнительно слабого курса рубля, что позволит экспортерам сохранить свое доминантное положение на рынке в сравнении с другими секторами даже в условиях нефтяных цен вблизи $50-60.

Замечу также, что сейчас для рынков России, по моим оценкам, может быть более интересным и прибыльным инвестирование в более короткие бумаги. Такого рода подход находит свое обоснование в том факте, что большинство наиболее серьезных рисков в отношении России, основным из которых является риск усиления санкционного давления со стороны Запада на нашу страну, остаются актуальными. Предпочтительным видится короткий инвестиционный горизонт в 1-3 года. Вложения на 5-10 лет, на наш взгляд, целесообразны в отношении конкретных корпоративных историй.

«НиК»: Как отражается на российском секторе соглашение ОПЕК+ и последние изменения соглашения?

– По нашим оценкам, Россия остается одним из наиболее значимых бенефициаров сделки ОПЕК+, получая от действия соглашения значительный положительный эффект. По данным отчетности за III квартал 2018 г., такие крупные игроки, как, например, «Газпром нефть» и «Роснефть», продемонстрировали значительный рост чистой прибыли – на 56% и на 340% соответственно. Отчасти рост финансовых показателей вызван смягчением ограничения нефтедобычи в странах – участниках сделки, но похожая динамика наблюдается в секторе в течение почти всего периода действия сделки ОПЕК+.

«НиК»: Недавно появилась информация, что Саудовская Аравия может инициировать роспуск ОПЕК. Как вы оцениваете вероятность этого события? Как оно повлияет на рынок? Что реально должно произойти, чтобы альянс распался?

– Вероятность реализации сценария ликвидации картеля на сегодняшний день оценивается нами как крайне низкая. ОПЕК является неотъемлемым механизмом нефтяного рынка, картель прочно встроен в систему международных торговых отношений. Если допустить, что ОПЕК все же будет распущена, инвесторов может захлестнуть паника из-за отсутствия понимания дальнейшей стратегии воздействия на баланс спроса и предложения на рынке со стороны основных нефтепроизводителей.

Котировки в этом случае могут вернуться к весьма низким уровням в 30-40$.

«НиК»: Как себя чувствует наш нефтегазовый сектор с точки зрения всей экономики, с точки зрения прибыльности – текущей и перспективной – и новых попыток обложить нефтянку дополнительными налогами?

– По нашим оценкам, нефтегазовый сектор в ближайшие два года сохранит доминирующую позицию на отечественном рынке. Налоговый маневр в нефтяной отрасли может оказать давление на нефтяные компании, однако сила этого давления в существенной мере будет зависеть от эффективности демпфирующих механизмов, оценку которой можно будет дать на основе практики 2019 г.

«НиК»: Коррекции цен на бумаги из-за информации о возможном введении достаточно жестких санкций, вплоть до запрета инвестирования международными компаниями в нефтяной сектор, вы не ожидаете?

– Смещение санкционного давления в сторону отечественного нефтегазового сектора является наиболее пессимистичным из возможных сценариев.

Введение жестких санкций по этому направлению не оставит США «дороги назад» – отношения по линии России и Запада окажутся в глубоком долгосрочном кризисе. В этом случае мы ожидаем, что экономика РФ перейдет в состояние рецессии, что отразится спадом всех секторов рынка.

Полагаем, что для развития событий в таком ключе имеется масса существенных препятствий, главным из которых является масштаб доли рынка энергоносителей, приходящейся на Россию. Любое ощутимое давление на экспорт российской нефти, по нашим оценкам, окажет колоссальное воздействие на ценовую конъюнктуру.

«НиК»: Какова политика США в отношении своего сланцевого газа? Как это в начале зимы 2018 г. отражается на российском нефтегазовом секторе?

– Аналитики нашей компании считают, что одна из основных целей политики США в энергетическом секторе – удержание лидирующих позиций в мировом экспорте. Но в перспективе ближайших 2-3 лет мы не видим существенных рисков для замещения российской доли на газовом рынке американскими поставками. Мы ожидаем, что России удастся успешно завершить наиболее крупные газопроводные проекты в виде «Северного потока – 2» и «Силы Сибири», санкционные риски в отношении них не смогут реализоваться в значительной мере. С их завершением позиции России на энергетических рынках Азии и Европы получат существенный плацдарм для дальнейшего укрепления.

«НиК»: Как сказывается тот факт, что Иран продает свою нефть через свою биржу и находит пути сопротивления санкциям, на состоянии рынка нефти в целом и на российском рынке?

– На данный момент на рынке нет полностью релевантной информации об объемах спада иранского нефтяного экспорта. Рассматриваем данную ситуацию неопределенности как один из факторов, который может послужить импульсом для возвращения роста на нефтяной рынок, в случае если объемы спада иранского экспорта окажутся выше текущих оценок рынка и составят порядка 2-2,5 млн б/с.

Наш взгляд, у Тегерана сейчас не так много вариантов по эффективному обходу санкций. Одним из вариантов является создание «обходного» механизма на стороне ЕС – одного из наиболее заинтересованных в покупке иранской нефти участников рынка.

Но на сегодня ни одна из стран Евросоюза не проявляет открытого желания становиться бенефициаром создания такого механизма, опасаясь угрозы применения санкций.

Беседовала Елена Гостева

США. Россия. Весь мир > Нефть, газ, уголь. Внешэкономсвязи, политика > oilcapital.ru, 7 декабря 2018 > № 2843096 Антон Покатович

Андрей Заутер: В 2019 году глобальная политика окончательно победит рынок

В сентябре 2018 г. складывалось впечатление, что мировые цены на нефть никогда не вернутся на уровень $80 за баррель и выше. Но за считанные недели – буквально к началу октября – они доросли до $85. Причина такого роста никак не связана с изменением баланса спроса и предложения или другими классическими факторами экономики. Скачок цен произошел после того, как США ввели санкции против Ирана. Казалось, такой поворот автоматически приведет к дефициту на рынке. Однако этого не случилось: Саудовская Аравия и Россия нарастили добычу, и цены пробили отметку $60 при падении. Вероятно, во всяком случае согласно прогнозам Bloomberg, в 2019 г. мы войдем с ценой не выше $70 за баррель.

За последние годы такие ситуации случались уже не раз и стали привычными. Нефть превратилась в своеобразный барометр, по которому можно измерять уровень напряженности в мире. Как только один из мировых лидеров делает резкое заявление, немедленно меняется и конъюнктура цен. Предпосылок того, что в 2019 г. этот тренд изменится, нет, считает Андрей Заутер, партнер Strategy Partners, руководитель практики «ТЭК и ресурсы». По его мнению, напротив, сложившийся порядок продолжит укрепляться. Уровень цен на нефть будет определяться внутренними и внешними интересами основных экспортеров, а не законами рынка.

«НиК»: Как будут формироваться цены на нефть?

– С чисто экономической точки зрения цена на нефть в 2019 г. должна находиться в диапазоне $60-65 за баррель. Примерно столько она стоила в начале 2018 г. Спрос со стороны основных потребителей – США, Китая, Индии и других стран – по сравнению с предыдущим годом, скорее всего, не изменится. Страны ОПЕК+ также вряд ли в ближайшем будущем откажутся от работающей стратегии поддержания цены, сдерживая добычу.

При этом любой геополитический фактор – от громких заявлений мировых лидеров до введения в отношении какой-либо страны очередных санкций – мгновенно разрушит все экономические выкладки. Это делает ситуацию непредсказуемой.

«НиК»: В 2019 г. мы войдем с уже привычной геополитической неопределенностью?

– Могут произойти события, которые отразятся на цене на нефть, но все же глобально на конъюнктуру рынка они вряд ли повлияют. Из очевидных сценариев будущего: есть риск введения санкций в отношении одного из главных экспортеров нефти – Саудовской Аравии.

Мировая общественность подозревает спецслужбы этой страны в убийстве журналиста Джамаля Хашукджи. Однако, на мой взгляд, ответные меры вряд ли ударят по нефтяному сектору Саудовской Аравии.

Ключевую роль в дальнейшем развитии событий сыграют коммерческие интересы глобальных игроков, в частности США. Бизнес этой страны тесно связан с Саудовской Аравией, на территории которой работают многие американские компании. Поэтому можно предположить, что решительных мер в отношении Саудовской Аравии предпринято не будет.

«НиК»: А какое влияние может оказать введение очередных санкций в отношении России?

– Это еще один фактор, который бы неизбежно отразился на ценовой конъюнктуре. Обсуждение вопроса в Европе и США то затихает, то разгорается снова. Буквально в середине ноября стало известно, что американский сенат отложил решение этого вопроса. Велика вероятность того, что и в этом случае коммерческие интересы стран – лидеров рынка окажутся сильнее политических разногласий. Поэтому рассматривать крайние варианты, при которых нашей стране будет ограничен доступ на зарубежные рынки, думаю, не стоит.

Россия достаточно влиятельный игрок: только в августе 2018 г. объем экспорта нефти и нефтепродуктов из России в США составлял 515 тыс. б/с. Предполагаемые санкции заметно ударят не только по нашей стране, но и по регионам – потребителям нефти, что негативно отразится на мировой экономике.

Однако даже слабые угрозы не гарантируют спокойствия на нефтяных рынках. Опыт прошлых лет показывает, что в любой момент может произойти что-то труднопрогнозируемое, и к этому надо быть готовыми.

«НиК»: Как нынешняя ситуация отражается на интересах основных мировых игроков?

– Очевидно, что в самом выгодном положении сейчас находятся США. Они наращивают добычу сланцевой нефти.

Ожидается, что к 2035 г. объем производства составит 17 млн б/с и американцы выйдут на первое место по добыче в мире, что абсолютно закономерно.

Разработку месторождений сланцевой нефти США развивают с начала 1970-х гг. Инициатива активно поддерживалась на государственном уровне, и сейчас страна начала получать с этого дивиденды. Если изначально США были необходимы достаточно высокие мировые цены на нефть, чтобы добыча оставалась рентабельной, то сейчас ситуация меняется. Внедряются новые технологии. Они постоянно удешевляют добычу, позволяя увеличивать объемы выработки.

Более того, можно предположить, что в долгосрочной перспективе «дешевая» сланцевая нефть обеспечит США возможность начать мировую экспансию. Рано или поздно мы станем свидетелями глобального передела нефтяного рынка. Например, несмотря на торговые конфликты, США «поглядывают» в сторону Китая. И на этом рынке они будут конкурировать за поставки с Россией.

Именно США – как никакое другое государство в мире – обладают широчайшими возможностями, чтобы с помощью геополитических инструментов влиять на состояние рынка. Очевидно, что эта страна будет ими пользоваться, чтобы обеспечивать выгодные для себя условия.

Странам ОПЕК+, прежде всего Саудовской Аравии и Катару, напротив, необходима относительно высокая цена на нефть, так как это основной источник их государственного благосостояния.

Впрочем, и невысокие цены вряд ли подорвут экономику этих стран. Сейчас они активно диверсифицируются: развивают у себя нефте- и газохимию, строят современные производственные мощности, создают целые промышленные кластеры, приглашают работать на своих площадках сильнейших мировых экспертов по производству и переработке нефтепродуктов. И таким образом хеджируют свои риски на случай тектонических сдвигов на нефтяном рынке.

«НиК»: Как будет вести себя Россия?

– В сравнении с мировыми конкурентами РФ сегодня находится в самом невыгодном положении. Как и странам ОПЕК+, России нужны высокие цены на нефть. Не только потому, что от них зависит наполняемость бюджета.

Дело в том, что средняя рентабельность добычи нефти в России снижается: заканчиваются запасы в классических, привычных, удобных и с точки зрения добычи, и с точки зрения логистики месторождениях.

Это вынуждает компании переходить на разработку трудноизвлекаемых запасов, расположенных на территориях с суровыми климатическими условиями.

Еще в 2017 г. министр энергетики РФ Александр Новак заявлял, что себестоимость добычи нефти в России сильно зависит от геологических условий, инфраструктуры и регионов. Если в Западной Сибири есть вся необходимая инфраструктура для добычи и транспортировки нефти, то новый арктический шельф как месторождение еще придется осваивать. Вот почему в первом случае себестоимость добычи нефти может составлять $3-5 за баррель, а во втором – все $50. По мере исчерпания запасов нефти в уже освоенных месторождениях будет повышаться и средняя себестоимость добычи в России.Уже сейчас этот показатель превышает озвученные год назад $10-15 за баррель.

«НиК»: У России есть рычаги, позволяющие перенастраивать мировую повестку в свою пользу?

– Их не так много. России придется приспосабливаться к условиям, которые формируют другие крупные игроки глобального рынка. Вероятнее всего, в 2019 г. наша страна, как и прежде, будет занимать выжидательную позицию, не предпринимая активных шагов.

В случае благоприятной конъюнктуры нефтяные компании, как и в 2018 г., будут ею пользоваться и наращивать экспорт.

Возможные же потери – если внешние условия будут неблагоприятными – переложат на потребителей внутри страны: розничные цены на бензин и другие нефтепродукты неизбежно будут расти.

Если в мире надолго установятся стабильно низкие цены на нефть, России будет гораздо труднее удерживать свои традиционные рынки сбыта.

Беседовала Мария Ромашкина

США. Иран. Россия. Весь мир > Нефть, газ, уголь. Внешэкономсвязи, политика > oilcapital.ru, 7 декабря 2018 > № 2843095 Андрей Заутер

Александр Новак в интервью Bloomberg: “Мы пришли к решению, что кооперация стран ОПЕК+ должна продолжаться”

Министр энергетики Российской Федерации Александр Новак в интервью телеканалу “Bloomberg”, которое состоялось по окончании 5-й Министерской встречи стран ОПЕК и не входящих в ОПЕК государств, рассказал о принятых решениях и их влиянии на рынок, разговоре с Министром нефти Ирана Бижаном Намдар Зангане накануне заседания, а также поделился прогнозами цен на нефть в будущем.

Глава Минэнерго России сообщил, что решение о снижении добычи нефти было принято на период первых 6 месяцев 2019 года. Дальнейшая судьба сделки будет зависеть от складывающейся на рынке ситуации.

“При необходимости мы можем продлить соглашение и далее. В то же время, если мы увидим, что рынку требуется не меньше, а больше нефти, у нас будут наготове все рычаги, чтобы нарастить добычу. Конечно, многое будет зависеть от того, какие неопределенности останутся на рынке к этому моменту. В том числе это, конечно, санкции в отношении Ирана, торговые войны и ведущаяся некоторыми странами политика протекционизма”, - пояснил Министр.

Впрочем, не исключено, что ситуация может и диаметрально измениться, продолжил Александр Новак.

“Если мы вернемся к ноябрю и попытаемся вспомнить, какой ситуация была в то время, то рынок тогда напротив ожидал дефицита в ноябре-декабре 2018 года, что во многом было связано именно с санкциями относительно Ирана. Но сейчас ситуация абсолютно иная. И я совсем не буду удивлен, если в апреле 2019 реальность также будет существенно отличаться от наших ожиданий”, - отметил он.

Отвечая на вопрос о содержании беседы, проведенной с Министром нефти Ирана Бижаном Зангане, Александр Новак сказал, что на встрече обсуждался широкий круг тем.

“В первую очередь, это двусторонние отношения. Но много времени мы уделили и ситуации на рынке нефти, и тому, какие решения должны быть приняты для стабилизации ситуации на нем. Я поддержал мнение о том, что Иран должен получить исключение из сделки, так как попал под сильное влияние санкций: его уровень добычи уже упал довольно значительно. В то же время мы пришли к решению, что кооперация стран должна продолжаться для того, чтобы избежать дальнейшего затоваривания рынков, падения цен и еще более сложной ситуации в будущем”, - добавил глава Минэнерго России.

Завершая беседу, Александр Новак выразил надежду на то, что принятые по итогам заседания стран ОПЕК+ решения позволят сохранить стабильность мирового нефтяного рынка и текущий уровень цен на нефть.

США. Иран. Россия. ОПЕК > Нефть, газ, уголь > minenergo.gov.ru, 7 декабря 2018 > № 2822144 Александр Новак

Лилия Шевцова: «Мы все больше похожи на подопытного кролика для Китая»

Китай смотрит на Россию и решает, где «красная линия», которую он не может перейти — в конфронтации с Западом, в принуждении Запада к сотрудничеству, в заимствовании западных технологий, в конфликте с соседями по поводу аннексии морского пространства...

«Инцидент» в Керченском проливе подтверждает смену вех в нашей жизни. Кремль выводит Россию из серой зоны. Эпоха двусмысленности, когда можно одновременно играть в войну и мир, быть врагом и партнером Запада, завершается. Запад устал от этого водевиля. Да, и Кремль пришел, видимо, к выводу, что двусмысленность потеряла смысл и конфронтация с Западом надолго. А для нынешней власти навсегда.

Значит, нужно вновь учиться жить, отгородившись от мира рвом. Российская власть фактически говорит: черт с ними, с санкциями; будем готовиться к худшему. А если разрушить блокаду не удается, ни с кем не будем церемониться!

Вот и доказали свои бойцовские качества на Украине. Заодно Кремль «керченским гамбитом» проверил западных лидеров на способность к ответу. Западная реакция была «невнятной». Трамп отменил встречу с Путиным. Подумаешь, какая трагедия!

Правда, вскоре Вашингтон пообещал России сделать реально «больно». Насколько в этом процессе будет участвовать Европа, отучившаяся делать больно, еще неясно. Но противостояние Вашингтона и Москвы вокруг Договора о ракетах средней и меньшей дальности только усиливает взаимное отчуждение России и Запада.

Исчерпав возможности существования в двух «диапазонах» (сотрудничая с Западом и сдерживая Запад), Россия возвращается к опоре на собственные силы. Это уже иная жизнь и другая траектория. Наращиваются финансовые резервы на случай, если Запад будет затягивать удавку. Формируется вторая «вертикаль» для подстраховки прогнившей: Народный фронт должен контролировать расходы и выявлять распоясавшихся бюрократов. Путин создает свой вариант ленинского «Рабкрина»— рабоче-крестьянской инспекции. Путинский «Рабкрин» должен следить за осуществлением путинских указов: «чтобы не профукали». Правда, президент предупреждает, чтобы контролеры особо не расходились: «У нас с вами нет задачи…ударить по штабам». Значит, Кремль опасается дезорганизации аппарата власти. Но как надзирать, если не бить по штабам, которые превратились в гнезда коррупции?

Оборзевшие местные начальники заменяются на личную охрану Путина. Это уже шаг отчаяния. Видимо, довериться некому. Идёт поиск нового инструмента мобилизации населения вокруг власти и возвращения ему привычки жить в осажденном лагере. Наконец, власть, не имея возможности заимствовать у Запада технологии, ищет способ собственного «технологического прорыва».

Вы скажите: какой же уход страны «в себя», если Путин бороздит мир в поисках партнёров? Одно другому не противоречит. Подготовка России к жизни «за рвом» не означает отказ лидера от поиска подтверждений ее державного статуса. Результат его встреч и переговоров не столь важен. Важнее картинка, как на саммите «Двадцатки»: наш лидер в окружении мирового клуба.

Жизнь «за рвом», к которой переходит Россия, отвергает привычное: и открытые границы, и хождение доллара, и наличие нескольких паспортов у элиты, и возможность зарубежных счетов и закордонного обучения для детей, и кастрированные свободы. И никаких вам Samsung Galaxy с рэперами в придачу! Словом, «уход в себя» означает обнуление нашей жизни после 1991 г.

В этом контексте возникает несколько вопросов. — Можно ли выжить с опорой на свои силы без перехода к диктатуре и строительству Гулага? — Согласится ли элита, интегрированная в Запад, на жизнь в закрытом чулане? — Возможен ли диалог с Западом, которого ищет Путин, если Кремль не готов отступить даже в мелочах?

P.S. Мы все больше похожи на подопытного кролика для Китая, который смотрит на нас и решает, где «красная линия», которую он не может перейти — в конфронтации с Западом, в принуждении Запада к сотрудничеству, в заимствовании западных технологий, в конфликте с соседями по поводу аннексии морского пространства. Вот ведь какая судьба — стать кроликом для другой державы…

Украина. США. Евросоюз. ЮФО > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > newizv.ru, 6 декабря 2018 > № 2816029 Лилия Шевцова

Российский ответ на санкции: как западные санкции изменили политэкономию в России

Ричард Коннолли – Доцент Университета Бирмингема, ассоциированный член Королевского института международных отношений (Chatham House), приглашённый профессор Российской академии народного хозяйства и государственной службы (РАНХиГС)

Резюме С августа 2017 года американские законодатели приняли законы, позволяющие ввести против России целый ряд новых санкций. Хотя президент Дональд Трамп пока не реализовал все пункты законодательства, сама угроза применения ещё более драконовских мер создала в России значительную неопределённость.

С августа 2017 г. американские законодатели приняли законы, позволяющие ввести против России целый ряд новых санкций. Хотя президент Дональд Трамп пока не реализовал все пункты законодательства, сама угроза применения ещё более драконовских мер создала в России значительную неопределённость, особенно после того как в апреле этого года в американский Список лиц особых категорий и запрещённых лиц были внесены некоторые высокопоставленные российские граждане. Ряд влиятельных должностных лиц и представителей законодательной власти США также выразили готовность применить карательные санкции к странам, действующим вразрез с американскими санкциями.

По мнению многих наблюдателей, нагнетание американского санкционного давления является важным поворотным пунктом и способно привести к более тяжким последствиям, нежели «украинские санкции», введённые США, ЕС и их союзниками в ответ на российскую аннексию Крыма и последующее вмешательство России в конфликт на востоке Украины в 2014 г. «Украинские санкции», в том числе так называемые секторальные санкции, направленные на то, чтобы нанести ущерб нефтедобывающей и оборонной промышленности России, а также её финансовому сектору, в целом не смогли заставить политическое руководство страны отступить от внешнеполитического курса, проводившегося им с начала 2014 г. Осознание того, почему секторальные санкции имели столь скромный результат, поможет понять, какое влияние на Россию может иметь и последний раунд санкций.

В настоящей статье рассматривается, как Россия отреагировала на секторальные санкции, введённые против неё после начала конфликта на Украине летом 2014 г. Основы- ваясь на материалах исследования, предпринятого в процессе написания моей недавней книги под названием «Ответ России на санкции»[1] («Russia’s Response to Sanctions»), в этой статье я делаю четыре главных вывода.

Во-первых, анализируя воздействие западных секторальных санкций на российскую политэкономию в течение трёхлетнего периода с момента их введения, я прихожу к заключению, что их воздействие на обозначенные сектора быстро пошло на убыль, хотя и привело поначалу к некоторым трудностям.

Во-вторых, я доказываю, что российские власти смогли использовать ряд средств и ресурсов (многие из которых имелись в их распоряжении в силу специфических особенностей российской системы политической экономии) для смягчения наиболее сильного удара по этим секторам. В целом воздействие санкций было уменьшено стратегическими решениями, принятыми Москвой.

В-третьих, санкции и реакция на них со стороны российских властей имели своим результатом, с одной стороны, явный сдвиг в сторону установки на использование собственных ресурсов, т.е. на «русификацию» экономической деятельности, а с другой — в сторону более многовекторной внешнеэкономической политики, направленной на налаживание более тесных отношений с незападными странами. Хотя процесс адаптации к новым условиям ещё далёк от завершения, его вектор не вызывает сомнения: производятся значительные капиталовложения в строительство отечественных мощностей в подсанкционных секторах, и Россия постепенно переходит к использованию новых, незападных источников технологий и капитала.

В-четвёртых, из реакции России на «украинские санкции» можно извлечь важные выводы относительно того, какое воздействие на Россию окажет и последний раунд американских санкций. Полагаю, что для ослабления воздействия новых санкций Россия, скорее всего, задействует средства, схожие с теми, которые применялись ей в ответ на «украинские санкции». Хотя такой способ разрешения стоящих перед Москвой экономических проблем не является самым эффективным, он и сейчас, и впредь сделает Россию менее восприимчивой к внешнему экономическому давлению, что в свою очередь позволит ей в обозримом будущем продолжить проведение независимой (или «суверенной») внешней политики.

Ответ России на санкции

Западные лидеры и чиновники пришли в смятение, поняв, что российская экономика не так сильно пострадала от предпринятых ими действий. Причиной этого является то, что по мере ужесточения санкционного режима в 2014 г. российское правительство отнюдь не бездействовало. Напротив, российские чиновники активно задействовали собственные инструменты экономического управления и выработали экономическую политику, призванную ослабить воздействие западных санкций и оградить отечественную экономику от возможных последствий применения подобных мер в будущем.

Россия ответила тремя взаимодополняющими и частично дублирующими друг друга комплексами мер:

секьюритизация стратегических областей экономики;

скоординированные действия по стимулированию импортозамещения в стратегических секторах экономики;

активные усилия по налаживанию более тесных экономических отношений с незападными странами, особенно в Азии.

Все три компонента ясно просматривались в так называемых контрсанкциях, введённых в августе 2014 г. и направленных на резкое ограничение западного экспорта сельскохозяйственной продукции в Россию. В целом ответный удар со стороны России, нанесённый во всех трёх секторах, затронутых санкциями США и их союзников, был рассчитан на укрепление экономического суверенитета России посредством усилий государства по наращиванию потенциала отечественной экономики (импортозамещение и локализация промышленности) и диверсификации внешних экономических связей.

Ответ на санкции был продиктован и направляем российским руководством при задействовании внушительных средств, имеющихся в его распоряжении. И без того значительное влияние государства в ключевых секторах экономики ещё более возросло, что позволило отреагировать на западные санкции более или менее скоординировано с использованием целого ряда финансовых, институциональных и дипломатических рычагов.

Влияние западных санкций с 2014 года

Влияние западных санкций не было однородным. В основном это обусловлено тем, что адаптационные меры, выработанные российским руководством, применялись с разной степенью эффективности.

Энергетический сектор

Было очевидно, что в первую очередь западные санкции ударят по энергетическому сектору, так как он имеет поистине стратегическое значение и наиболее интегрирован в глобальную экономику в сравнении с другими секторами. Летом 2014 г. российским нефтегазовым компаниям был ограничен доступ к рынкам капитала и технологий. Более всего эти ограничения затронули добычу нефти, но размах санкций был таков, что под ударом оказались и некоторые проекты в газовой отрасли.

Технологические санкции были направлены на срыв планов разработки месторождений нефти «нового фронтира», расположенных как на арктическом шельфе, так и на суше (залежи сланцевой нефти, такие как Баженовская и Доманиковская свиты в Западной Сибири и на Урале). Попала под санкции и технология повышенной нефтеотдачи, используемая на выработанных месторождениях. Финансовые ограничения затронули текущие операции российских энергетических компаний, что могло привести к сокращению добычи российской нефти в краткосрочной перспективе и ещё в большей степени в будущем. Угроза нависла и над планами по расширению добычи природного газа на шельфе и увеличению экспорта сжиженного природного газа (СПГ).

Ввиду той критически важной роли, которую в российской экономике играют углеводороды, санкции, поставившие их добычу под угрозу, были осуждены руководством страны как «в высшей степени политизированные» и «угрожающие национальной безопасности». Для снижения уязвимости национальной экономики была разработана двуединая политика её «русификации» и диверсификации. Русификация подразумевала оказание поддержки отечественным производителям нефтегазового оборудования и являлась составной частью общей правительственной стратегии импортозамещения. Это сопровождалось усилиями по расширению контроля над различными сферами деятельности российского энергетического комплекса, включая геологоразведку, нефтепромысловые услуги и нефтедобычу. Диверсификация подразумевала активизацию усилий со стороны как российского правительства, так и государственных компаний по налаживанию более тесных связей с незападными источниками капитала, технологий и спроса на российские энергоносители.

Поначалу западные санкции привели к частичной дезорганизации российского энергетического комплекса и росту издержек производства. Особенно остро это ощущалось в первые несколько месяцев после введения финансовых санкций, когда несколько крупных российских компаний, таких как «Роснефть» и «Новатек», испытали трудности в связи с неожиданным прекращением притока западного капитала. Была заморожена деятельность и нескольких крупнейших совместных предприятий с участием международных западных нефтяных компаний. Особенно пострадали при этом американские фирмы. Некоторые российские компании, работавшие на месторождениях с трудноизвлекаемыми запасами, также столкнулись с трудностями при попытке получить доступ к необходимым технологиям.

Тем не менее, не следует преувеличивать силу воздействия санкций на энергетический комплекс России, как не следует ожидать и того, что они окажут сколь-либо значительное воздействие в будущем. Реакция государства на санкции была комплексной и многоплановой. Чтобы смягчить непосредственное воздействие санкций на российские энергетические компании и изменить траекторию интеграции энергокомплекса России в глобальную экономику, был применён целый ряд финансовых, институциональных и дипломатических средств.

С российской точки зрения, за три года удалось добиться очень многого. Предпринимались всё более настойчивые усилия по увеличению объёма капиталовложений в нефтегазовую промышленность. Параллельно с попытками оживить российское производство нефтегазового оборудования расширялись закупки в незападных странах, а это говорит о том, что тенденция к ориентации в большей степени на азиатские источники оборудования, проявившаяся ещё до событий 2014 г., медленно, но верно приводит к сокращению технологической зависимости России от Запада. Параллельно с замещением источников технологий устойчиво расширяется использование незападных ресурсов капитала. В этой сфере лидирует Китай, который всё в большем объёме вкладывает средства в российские энергетические проекты. Не менее важно и то, что в целях налаживания более тесного торгового сотрудничества с Китаем в газовой отрасли были задействованы и дипломатические механизмы. Помимо того, что Россия стала крупнейшим поставщиком сырой нефти в Китай, между обеими странами интенсивно развивается торговля в энергетической сфере в целом. Это означает, что Россия вплотную приближается к достижению целей, намеченных в национальной энергетической стратегии, опубликованной ещё до введения санкций.

Оборонная промышленность

Исторически оборонная промышленность или оборонно-промышленный комплекс (ОПК) занимает в российской политической экономии чрезвычайно важное место. Она имеет стратегическое значение, так как обладает большим и относительно независимым оборонно-промышленным потенциалом, позволяющим России обеспечивать свои вооружённые силы широким спектром вооружений. Кроме того, она предоставляет значительное число рабочих мест в промышленном секторе и является одной из немногих технологически ёмких областей производства, в которой российские компании с успехом выступают в качестве экспортёров.

Не будет преувеличением сказать, что оборонная промышленность России — это одна из важнейших составляющих её великодержавности, дающая ей возможность преследовать интересы, которые временами идут вразрез с интересами западных государств. Именно потенциал ОПК, на котором зиждется независимая роль России в международной политике, обеспечивает способность её оборонной промышленности производить широкий спектр технически сложного и высокоэффективного вооружения (как обычного, так и ядерного). В его отсутствии России было бы трудно удерживать позиции на мировой арене. Эту мысль ясно выразил премьер-министр Дмитрий Медведев, заявивший в 2015 г.: «Если у нас не будет нормальных вооружённых сил, у нас просто страны не будет».

Летом 2014 г. российским оборонным предприятиям ограничили доступ к капиталу и технологиям в странах-поставщиках. Западные санкции были поддержаны Украиной, объявившей мораторий на поставку в Россию оборудования оборонно-промышленного назначения. В отличие от энергетического комплекса, где запрет распространялся только на экспорт в Россию отдельных видов оборудования, было введено тотальное эмбарго на ввоз любой продукции, которая могла быть использована в военном производстве. Это включало и готовые системы вооружений, и комплектующие, и элементы двойного назначения, которые можно было бы применить в оборонно-промышленной деятельности. Соответственно, санкции, введённые как Западом, так и Украиной потенциально могли привести к нарушениям в оборонно-промышленном производстве России, что в свою очередь поставило бы под вопрос осуществление национальной программы военной модернизации и способность страны экспортировать большой объём вооружений.

Как и в энергетическом секторе, ответ России на санкции, введённые против оборонной промышленности, состоял из комплекса мер, направленных на русификацию производства и диверсификацию источников поставок. Русификация оборонной промышленности проводилась в соответствии с широкомасштабной программой импортозамещения: запрещённые к ввозу комплектующие и системы вооружений заменялись отечественными аналогами, включая вертолётные и судовые двигатели. Параллельно предпринимались меры по расширению оборонно-промышленного сотрудничества с несколькими незападными государствами, в первую очередь с Китаем и Индией.

В целом меры, предпринятые Россией в ответ на санкции, способны практически положить конец оборонно-промышленному сотрудничеству с западными и украинскими фирмами. В дальнейшем при успешном исходе это снизит восприимчивость российской оборонной промышленности к санкциям. Более того, налаживание более тесных оборонно-промышленных связей с незападными странами поможет осуществить общий внешнеполитический сдвиг в сторону построения более тесных отношений с коллективным «не-Западом». В данном отношении российские адаптивные меры преследуют как политические, так и экономические цели. Как и в энергетическом комплексе, процесс приспособления и адаптации направляло государство, руководство которого использовало имеющиеся возможности контроля над институциональными, финансовыми и дипломатическими рычагами для минимизации ущерба от западных санкций.

Западные и украинские санкции действительно поставили российскую оборонную промышленность в очень трудное положение: прекращение доступа к западным и украинским комплектующим и оборонно-промышленному оборудованию замедлило процесс построения кораблей для ВМФ и транспортных самолётов для ВВС. Однако, общее исполнение запущенной в 2010 г. программы военной модернизации продолжалось весьма успешно. Как и в энергетическом секторе, воздействие санкций на российскую оборонную промышленность оказалось не таким тяжким, как некоторым казалось поначалу. Адаптивные меры, предпринятые российским руководством в период после марта 2014 г., создали условия для закрытия брешей в поставках и, по всей видимости, способствовали уменьшению зависимости промышленности от санкций в будущем. Тот факт, что производство оборонно-промышленной продукции продолжало расти, в основном является следствием комплексных и хорошо продуманных в институциональном отношении ответных мер российского руководства, подкрепившего свои действия крупными финансовыми ресурсами.

Была проведена модернизация средств производства, что позволило отечественным компаниям производить двигатели для крупных боевых кораблей и вертолётов. Параллельно со слаженной работой по подъёму отечественной промышленности наращивались и объёмы импорта электроники из незападных стран, главным образом, из Китая, в чём всё более чётко проявлялась тенденция к укреплению доверия в отношении азиатских источников оборудования. Настойчивые усилия руководства по наращиванию оборонно-промышленного сотрудничества с Китаем и Индией создают задел (пока остающийся нереализованным) для использования относительных преимуществ каждой страны в области оборонного производства с тем, чтобы создавать новые передовые системы вооружений.

Как уже было отмечено в отношении энергетического сектора, реакция России на введение санкций против её оборонного комплекса является яркой иллюстрацией того, как попавшие под санкции страны могут использовать наличные ресурсы для того, чтобы к этим санкциям приспособиться и уменьшить ущерб, который планировали нанести инициаторы санкций, а заодно и воспользоваться возможностью оказать поддержку отраслям промышленности, которые руководство страны считает важными в стратегическом отношении. В данном случае, страна, обладавшая одним из самых крупных оборонно-промышленных комплексов в мире и доказавшая свою способность производить широкий спектр вооружений на высоком профессиональном уровне, смогла приспособиться к санкциям и продолжить претворение в жизнь широкомасштабной программы военной модернизации.

Это стало возможным благодаря ключевым особенностям российской системы политической экономии. Почти во всех случаях, когда возникала потребность в адаптации, в авангарде находились государственные или окологосударственные предприятия. Более того, поддержка обществом целенаправленной политики руководства страны по укреплению военной организации и сохранению независимой и надёжно защищённой промышленной базы помогла оправдать масштабную перекачку ресурсов в ОПК, ставшую частью ответа на санкции.

Финансовый сектор

Когда летом 2014 г. некоторым крупнейшим организациям России был ограничен доступ к западному финансовому рынку, фактически произошло «внезапное прекращение» доступа к внешним источникам капитала. Хотя роль санкций не следует преувеличивать, поскольку почти одновременно с их введением произошёл обвал цен на нефть, тем не менее следует признать, что санкции создали проблемы для попавших под них российских компаний и что государству пришлось выработать политический ответ на это. И снова — как и в случае с энергетическим сектором и оборонной промышленностью — российский ответ на финансовые санкции состоял из комплекса мер, направленных на русификацию и диверсификацию финансовых потоков.

К моменту введения санкций российская финансовая система всё глубже интегрировалась в подведомственные Западу секторы глобальной финансовой системы. В частности, российские банки, как и ряд крупнейших компаний сырьевого сектора, использовали западный капитал для финансирования своей деятельности. Хотя отношения между иностранным капиталом и российской экономикой часто приобретали хаотичный характер — в силу своеобразной структуры российской экономики приток капитала во многом зависел от развития событий на нефтяном рынке — следует признать, что финансы были одним из самых глубоко интегрированных в мировой рынок секторов российской экономики. С введением санкций всё изменилось.

Внезапно перекрыв приток капитала и тем самым породив в конце 2014 г. экономический шок, санкции вынудили российское руководство выработать адаптивные меры, изменившие характер интеграции национальной финансовой системы в глобальную экономику.

Русификация, предпринятая в ответ на санкции в финансовом секторе, выражалась в ряде инициатив, многие из которых аналитически трудно отделить от реакции на произошедшее в то же время снижение цен на нефть. Важно отметить, что для заполнения вакуума, созданного внезапной остановкой притока иностранного капитала, были использованы отечественные, контролируемые государством источники. Кроме того, для поощрения возвращения иностранной валюты из частных и квазигосударственных структур и сокращения объёмов вывоза капитала были применены неформальные методы контроля над его потоками. С прицелом на долгосрочную перспективу российское руководство уменьшило уязвимость финансовой системы от угрозы дальнейших санкций, что было достигнуто благодаря созданию национальной электронной системы расчётов и последовательным усилиям по укреплению отечественной банковской системы. В число таких мер входила ликвидация слабых и небезопасных в финансовом отношении банков при одновременном предоставлении доступа к финансовым ресурсам государственным банкам. Это в том числе привело к укреплению влияния государства на отечественную банковскую систему.

Меры по уменьшению подверженности национального финансового сектора внешнему давлению сопровождались поисками альтернативных источников иностранного капитала. Были налажены более тесные связи с рядом незападных экономик. Кроме того, государство приняло участие в создании новых многосторонних финансовых организаций с незападными странами, которые могут быть использованы в дальнейшем для финансирования инвестиционной деятельности.

Как и в двух других секторах, процесс адаптации к санкциям протекал полностью под контролем государства: для минимизации последствий западных санкций и запуска процесса выработки отношений нового типа с глобальной экономикой руководство страны использовало ряд институциональных, финансовых и дипломатических методов. Хотя было бы преувеличением сказать, что России удалось выработать полный иммунитет против неблагоприятного развития событий в рамках глобальной финансовой системы, следует всё же признать, что российская финансовая система стала менее уязвимой, чем в начале 2014 г. Так, к концу 2017 г. Эльвира Набиуллина, председатель Центрального банка России, констатировала, что в целом российская финансовая система обладает сейчас большим, чем три года назад, иммунитетом против различных негативных решений, которые могут быть приняты.

Санкции нанесли по финансовой системе серьёзный удар, но его силу сложно определить точно ввиду кумулятивного эффекта от внезапного обвала цен на нефть, случившегося одновременно с введением санкций. В краткосрочной перспективе, во всяком случае, финансовые санкции подействовали, по-видимому, наиболее болезненно. Однако, как и в энергокомплексе и в оборонной промышленности, российскому руководству удалось смягчить их воздействие. После 2014 г. выработанные им адаптивные меры создали условия для формирования более самодостаточной финансовой системы. Следуя этим путём, руководители российского государства уменьшили восприимчивость национального финансового сектора к любому дальнейшему расширению санкций.

Безусловно, в российской финансовой системе сохранялись многие проблемы, существовавшие до введения санкций. В банковской системе продолжили преобладать контролируемые государством структуры, а источники долгосрочного финансирования были немногочисленны. К тому же, относительно дефицитные финансовые ресурсы по-прежнему распределялись между структурами, тесно связанными с государством. Тем не менее, Россия так и не подверглась полномасштабному финансовому кризису. Благодаря точечному размещению государственных ресурсов важные в политическом и социальном отношении структуры продолжали пользоваться доступом к источникам заёмного капитала. Заслуживает внимания и тот факт, что для этого не потребовалось открывать доступ к крупным внешним источникам капитала в незападных странах.

Последствия последнего раунда американских санкций

Подводя итоги, следует отметить, что санкции, введённые западными державами и их союзниками весной и летом 2014 г., оказали мощное влияние на дальнейшую эволюцию политической экономии в России. Введение санкций после почти двух с половиной десятилетий всё более глубокой интеграции в глобальную экономику (особенно с западными странами) заставило российское руководство переоценить характер отношений с мировой экономической системой. Впрочем, возврата к автаркии советского периода не произошло. Вместо этого руководством были приложены немалые усилия для построения более надёжной и прочной системы политической экономии, основанной на развитии производственных сил в «стратегических» (по определению российского руководства) отраслях промышленности. Кроме того, была начата работа по налаживанию более тесных связей с альтернативными источниками технологий и капитала за пределами Западного мира. Своими ответными мерами российское руководство заметно смягчило воздействие санкций на функционирование и эффективность российской экономики, что в свою очередь ослабило экономическое и политическое давление, с помощью которого западные державы надеялись повлиять на политику России в отношении Крыма и Украины.

Так что же реакция России на санкции в 2014 г. говорит о её способности дать ответ на последний раунд американских санкций, введённых в текущем году?

Напрашивается самоочевидный вывод: российское руководство не станет сидеть сложа руки, наблюдая за расширением масштаба и ростом интенсивности санкций. Ответом на каждый новый шаг по нагнетанию санкционного давления будет выработка дальнейших адаптивных мер. В число последних не обязательно должны входить прямые контрсанкции против компаний в странах, инициировавших санкции. Российская реакция на апрельские и майские санкции со стороны США очень ясно продемонстрировала, что руководство страны не желает ввязываться в обмен санкционными ударами с одной из крупнейших экономических держав мира. Вместо этого будут предложены адаптивные меры, которые смягчат воздействие санкций через содействие развитию ключевых секторов отечественной экономики, поддержание связей с мировой экономикой и сохранение внешнеполитической независимости России.

Важен также и глобальный контекст. В отличие от времён Холодной войны, когда СССР постоянно находился под теми или иными экономическими санкциями со стороны Запада, после 2014 г. Россия приобрела опыт, который ясно доказывает, что сегодня в мире существует широкий спектр альтернативных источников технологий и капитала. Конечно, альтернаивы не всегда сравнимы по качеству и/или цене с западными аналогами. Но за последние десятилетия этот разрыв сократился, а сам факт существования альтернатив — даже если они и не столь оптимальны с чисто экономической точки зрения — означает, что снижение экономической эффективности по причине санкций становится той ценой, за которой не постоит страна, намеренная и впредь проводить суверенную и независимую внешнюю политику.

Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.

Данный материал вышел в серии записок Валдайского клуба, публикуемых еженедельно в рамках научной деятельности Международного дискуссионного клуба Валдай. С другими записками можно ознакомиться по адресу http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers/

[1] Connolly Richard. Russia’s Response to Sanctions. Cambridge University Press, 2018.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика. Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 4 декабря 2018 > № 2826812 Ричард Коннолли

Необходимость запрета кибератак в ядерной сфере и превентивные меры США и России в сфере контроля над вооружениями

Эндрю Футтер – старший преподаватель по мировой политике, факультет политологии и международных отношений, Университет Лестера. Недавно вышла его книга Hacking the Bomb («Хакерская атака на бомбу»).

Резюме Рональд Рейган в годы своего президентства обычно посвящал воскресный вечер просмотру фильмов. И вот, около 35 лет назад он решил посмотреть вышедший тогда в прокат голливудский блокбастер «Военные игры» с Мэттью Бродериком в главной роли. В фильме рассказывается о юном хакере, которому случайно удаётся взломать сверхсекретные суперкомпьютеры Пентагона, которые контролируют американский ядерный арсенал...

Введение: киберугрозы для ядерных объектов

Рональд Рейган в годы своего президентства обычно посвящал воскресный вечер просмотру фильмов. И вот, около 35 лет назад он решил посмотреть вышедший тогда в прокат голливудский блокбастер «Военные игры» («WarGames») с Мэттью Бродериком в главной роли. В фильме рассказывается о юном хакере, которому случайно удаётся взломать сверхсекретные суперкомпьютеры Пентагона, которые контролируют американский ядерный арсенал. В результате США оказываются на грани (воображаемой) Третьей мировой войны против Советского Союза с использованием ядерного оружия. Этот фильм настолько поразил Рейгана, что он распорядился провести секретную проверку, чтобы оценить, насколько ядерное оружие США уязвимо перед лицом сетевых атак[1], и могут ли хакеры посредством компьютерного взлома осуществить пуск носителей с ядерными боезарядами в обход официального Вашингтона. В результате выяснилось, что такая угроза реально существует, при этом её степень гораздо выше, чем ожидали эксперты[2]. Так, благодаря фильму 1983 г., впервые возникло понимание, что ядерные объекты и системы могут быть уязвимы перед лицом кибератак.

Поколение спустя эта угроза существенно выросла. Всё больше элементов ядерной инфраструктуры — от боеголовок и средств их доставки до систем управления и наведения — сильнее зависят от сложного программного обеспечения, что делает их потенциальными мишенями для атак. Более того, все ядерные державы занимаются модернизацией своих систем ядерного оружия, при этом стремясь внедрять компьютерные технологии, активнее использовать сетевые решения и возможности программирования. В то же время, растёт и осознание угрозы, которую представляют хакеры для всех компьютерных систем, в том числе для критически важных объектов национальной инфраструктуры. Самым известным примером стала, пожалуй, обнаруженная в 2010 г. кибератака с использованием компьютерного червя Stuxnet против ядерного центра по обогащению урана в иранском городе Натанз. Между тем кибератаки происходят постоянно, став объектом пристального внимания для органов военного планирования. Так, в большинстве стран в рамках вооружённых сил созданы специализированные подразделения и приняты доктрины по вопросу о наступательных кибероперациях, а в некоторых документах упоминаются даже кибервойны. Таким образом, в современном мире ядерные арсеналы всех стран, имеющих такое оружие, уязвимы перед лицом кибератак. Этот факт, в частности, был признан в докладе Научного совета Министерства обороны США в 2013 г.[3]

Хорошая новость заключается в том, что эта угроза появилась сравнительно недавно и пока находится в зачаточном состоянии, а это значит, что ещё есть время принять упреждающие меры, чтобы по возможности смягчить или устранить её наиболее опасные аспекты до того, как они проявятся в полную силу и станут нормой. Проблема заключается в том, что российско-американские отношения в настоящее время достигли своей низшей точки со времён Холодной войны, что заметно снижает возможность достижения договорённостей между двумя странами по вопросу о контроле над вооружениями. При этом обе стороны (а, возможно, и другие государства) активно ищут способы взломать системы ядерного оружия друг друга. Автор данной статьи выступает с призывом возобновить сотрудничество в ядерной сфере и ввести мораторий на кибератаки против ядерных объектов и систем, который бы охватывал США и Россию, а также по возможности и ряд других стран. Как будет показано далее, если хакеры не будут пытаться вмешиваться в работу систем управления ядерным оружием, это пойдёт на пользу всем без исключения странам — и всему населению земного шара.

Становление нормы

Процесс включения компьютерных сетевых операций (более точный термин по сравнению с приставкой «кибер»[4]) в программы военного планирования был запущен как минимум 30 лет назад и чётко прослеживается по меньшей мере с конца 1980-х гг. и так называемой революции в военном деле начала 1990-х гг. Однако эти идеи вместе с соответствующими технологиями приобрели актуальность с точки зрения стратегического планирования в области ядерных вооружений лишь в последнее десятилетие или около того. В этой связи необходимо отметить сформулированные в начале 2000-х гг. планы администрации Джорджа Буша-младшего по диверсификации программ ядерного сдерживания за счёт повышения роли неядерных средств в глобальной ударной системе вооружений, а также решение использовать киберсредства против иранской ядерной программы, а затем и недавние предложения Пентагона по созданию системы «противоракетной обороны полного спектра» и комплексов быстрого глобального удара.

Идея системы «противоракетной обороны полного спектра» доста- точно проста и заключается в расширении комплекса традиционных средств противоракетной обороны, включая основанные на технологии кинетическо- го перехвата системы ПРО, за счёт новых методов предупреждения запуска ракет. Суть заключается в том, чтобы предотвратить сам запуск посредством вмешательства в работу основных систем управления или функционирова- ния самого орудия электронными (провоцирование сбоя в работе телеме- трии) или цифровыми средствами (повреждение программного, аппаратно- го обеспечения или системы поддержки). Для этого хакерам нужно взломать системы управления ядерным оружием ещё до запуска ракет, заразить си- стемы ракеты или связанных с ней объектов инфраструктуры вредоносным кодом или иным образом создать помехи для функционирования таких си- стем. Такая тактика называется «блокированием пуска» (left-of-launch).

Теоретически, сочетание кинетических и некинетических методов противоракетной обороны позволяет придать системе обороны комплексный характер и снижает её зависимость от возможности перехвата ракеты в воздухе, что даже в современных условиях остаётся весьма непростой задачей[5]. Старший помощник заместителя министра обороны США по вопросам политики Брайан МакКеон в ходе выступления на слушаниях в Конгрессе США в 2016 г. отметил: «Нам нужно разработать более широкий набор средств, который бы включал меры по блокированию угроз до осуществления пуска. Разработка таких решений по предотвращению запуска ракет дала бы командованию США дополнительные средства и возможности в области противоракетной обороны. Это, в свою очередь, позволило бы снизить нагрузку на системы перехвата баллистических ракет. Сочетание систем блокирования пуска и перехвата ракет позволит повысить эффективность и стойкость систем противоракетной обороны перед лицом возможного запуска баллистических ракет противником»[6].

Наиболее очевидной целью для такой системы противоракетной обороны полного спектра могла бы стать Северная Корея. Не исключено, что американские хакеры внесли свой вклад в провал ряда недавних ракетных испытаний[7]. Вероятно, у США имеются аналогичные планы в отношении Ирана на случай создания страной ядерного оружия. Кроме того, администрация Трампа может включить в свой следующий «Обзор противоракетной обороны» (Missile Defense Review) отсылку к комплексным возможностям «полного спектра» в дополнение к модернизации существующих систем.

Значимым моментом последних двух десятилетий в сфере противоракетной обороны является появление высокоточного удара. И в сфере военного и ядерного планирования грань между обороной и нападением стала размытой. Можно даже сказать, что происходит постепенный отход от идеи сдерживания за счёт взаимной уязвимости — принципа, который лежит в основе доктрины взаимного гарантированного уничтожения. При этом наблюдается переход к более активным мерам обороны и сдерживания. Эти изменения вызваны в первую очередь переменами внутри «стороны спроса» (объекта, в отношении которого должно проводиться сдерживание) на усиление ядерного сдерживания. Другими словами, если раньше речь шла о предотвращении массированного ядерного удара со стороны соперника сопоставимой мощи, то теперь необходимо сначала определить, в отношении кого или чего и как проводить политику сдерживания, поскольку ядерная угроза может исходить и от более мелких «государств-изгоев», не признающих международных норм, и даже от террористов, которые не придерживаются общепринятых правил и ведут себя не столь рационально, как крупные державы-соперники.

Однако в настоящее время снова произошли сдвиги, теперь благодаря динамике «предлагающей стороны» (стороны, которая реализует сдерживание) в области ядерного сдерживания с учётом стремительного технического прогресса и развития систем вооружений на волне недавней революции в сфере информационных и компьютерных технологий. Наилучший тому пример — цифровое оружие, компьютерные сетевые технологии и другие средства, которые можно характеризовать приставкой «кибер». К таким средствам также относятся и другие виды перспективного неядерного оружия, которые могут дополнить, а в некоторых случаях и заменить ядерное оружие с точки зрения стратегического планирования. В результате, в дополнение к сдерживанию за счёт неминуемого ответного удара, а может и в обход этому принципу, растёт интерес к сдерживанию посредством блокирования использования наступательных средств (то есть предотвращения атаки).

Новые проблемы и тенденции

Проблема заключается в том, что в отличие от систем кинетического перехвата баллистических ракет, которые нужно разворачивать, можно увидеть и сосчитать, киберсредства блокирования удара по своей природе невидимы и даже эфемерны. Неудивительно, что Москва и Пекин испытывают беспокойство в связи с развитием таких средств, опасаясь, как и в случае с неядерными системами противоракетной обороны, возможности их использования в будущем против себя. Отличие этих систем в том, что нет возможности оценить масштаб такого рода угрозы и соответственно реагировать (наращивать арсенал ракет, развивать новые средства преодоления ПВО и т.д.) для сохранения стратегического паритета или, по крайней мере, предотвратить получение одной стороной (в данном случае США) стратегического преимущества или даже превосходства.

Например, 44 американских комплекса ракет-перехватчиков наземного базирования, размещённых на Аляске и в Калифорнии (даже в сочетании с системами противоракетной обороны в других регионах), едва ли представляют на данный момент угрозу для России или Китая с точки зрения возможности нанесения ими гарантированного ответного удара. Однако ситуация может измениться в случае существенного наращивания количества перехватчиков и необходимых для их работы локаторов при сокращении ядерного потенциала России и сохранении китайского арсенала в текущих размерах. Однако и Россия, и Китай не могут не отреагировать на такие изменения в стратегическом балансе. Скорее всего, они уже предпринимают ответные действия, разрабатывая новые средства преодоления систем противоракетной обороны, чтобы предотвратить изменение баланса в пользу США[8].

Между тем оценить масштаб угрозы и выработать адекватный ответ очень трудно, учитывая призрачный и неосязаемый характер технологий блокирования удара до пуска. Кроме того, в то время как системы противоракетной обороны, работающие по принципу кинетического перехвата, разрабатывались для борьбы с ракетами наземного базирования, возможность проведения атак против центральных командных пунктов (и систем раннего предупреждения) делает все системы ядерного оружия уязвимыми. Кибератаки могут быть направлены даже против подводных крейсеров, оснащённых ядерным оружием, и подвижных ракетных комплексов, которые играют ключевую роль в обеспечении возможности нанесения Россией и США гарантированного ответного удара. В результате очевидно, что реализация политики комплексной противоракетной обороны «полного спектра» не может не вызвать обеспокоенность у стратегических соперников США, тем самым повышая уровень неопределённости[9].

В отношении такой комплексной системы противоракетной обороны «полного спектра» существует ещё целый ряд проблем, которые заслуживают особого внимания. Во-первых, придание приоритетного значения средствам блокирования пуска для преодоления угроз ракетного или ядерного удара меняет суть противоракетной обороны и в целом политики безопасности. На смену во многом пассивной позиции приходит превентивный подход, поскольку система должна быть взломана до того, как угроза пуска станет совершенно очевидной, и совершенно определённо до непосредственного запуска ракеты. Такая ситуация называется «активной обороной»: хакеры должны взломать соответствующие системы до того момента, когда ракета может быть запущена. Это может подразумевать вмешательство на этапе производства или смещение фокуса в сторону человеческого фактора. Безусловно, некоторые действия можно предпринять после начала подготовки ракеты или иного средства доставки ядерной боеголовки к запуску, однако для большей уверенности в желаемом исходе такой операции хакерам наверняка нужно будет заранее получить возможность обойти систему защиты или заразить её вирусом.

Во-вторых, сама возможность наличия в системах ядерного оружия уязвимостей для хакеров и их нештатного срабатывания подрывает доверие и стабильность в отношениях между ядерными державами. Пониженная определённость в работе таких систем может подтолкнуть страны к действиям по обеспечению максимального контроля над ядерным оружием, то есть к гарантированию его срабатывания, возможно, в ущерб их сохранности и безопасности. Кроме того, другие также поспешат обзавестись средствами блокирования пуска ракет, что заставит все страны чувствовать себя в меньшей безопасности вне зависимости от того, собираются ли они действительно их использовать. Распространение чувства страха на международной арене вряд ли будет способствовать достижению каких-либо договорённостей в области контроля над вооружениями как в двухстороннем, так и многостороннем форматах.

В-третьих, повышается риск аварий и непредвиденных происшествий, возникающих как в связи со взломом не тех систем, так и с обнаружением взлома. Например, средства управления неядерным оружием или системами поддержки (например спутниками) могут также использоваться для управления системами ядерного оружия или распространяться на них. Аналогичным образом, можно предположить, что, проникнув в эти системы, хакеры могут спровоцировать непредвиденный ими или непреднамеренный эффект. Кроме того, сложно с точностью установить намерения хакера или вредоносной программы, обнаруженной внутри сети (и определить их происхождение). В таком случае жертва может оказаться в наиболее неблагоприятной ситуации, особенно если атака разворачивается в период высокой напряжённости. Обнаружение такого взлома может спровоцировать цепную реакцию, стать причиной обострения дипломатических противоречий, а сам взлом — быть воспринятым как акт агрессии.

Наконец, существует также возможность возникновения или обострения кризисной ситуации со стороны третьих сил, например террористов, за счёт проведения провокационных атак против компьютерных систем управления ядерным оружием. При этом такие силы с гораздо большей вероятностью будут стремиться провести против ядерных систем «активирующие» действия, тогда как для государств главная цель заключается в том, чтобы «дезактивировать» эти системы. Такие группы могут попытаться спровоцировать подачу сигнала тревоги системами раннего предупреждения и манипулировать информационными системами или создать хаос посредством относительно незначительных провокационных вылазок, якобы осуществлённых государством-противником. Очевидно, что реализация любого такого сценария может привести к эскалации и повышению риска инцидента с использованием ядерного оружия.

На данный момент идеей использования цифровых средств для взлома систем управления ядерным оружием и ракетами преимущественно занимаются в США (до недавнего времени ситуация обстояла аналогичным образом с технологией кинетического перехвата). Однако другие страны могут последовать их примеру. Получить возможность влиять на работу аналогичных систем США могут Россия, Китай и, возможно, другие страны, что повысит риски для всех вовлечённых сторон. При этом не исключено, что США даже более уязвимы, учитывая широкое применение сложных систем в управлении ядерной инфраструктурой, а также планы по модернизации всех составляющих систем управления и контроля[10].

Работа на опережение

Простого решения этой сложной проблемы не существует. В истории мало примеров успешного предотвращения негативных последствий использования новых технологий в военных целях в качестве превентивной меры их применения в полную силу. Кроме того, на современном этапе достижение США и Россией каких-либо договорённостей по контролю над вооружениями представляется маловероятным, хотя недавняя встреча между Дональдом Трампом и Владимиром Путиным в Хельсинки вселяет некоторую надежду[11]. Однако возможность снизить риск наиболее тревожных последствий киберугрозы в сфере ядерного оружия до того, как она выйдет из-под контроля, всё-таки существует. Необходимо начать с обсуждения наиболее острых для обеих сторон вызовов. Очевидно, что отправной точкой могла бы стать проблема хакеров, пытающихся взломать системы управления ядерными вооружениями, под контролем которых находятся сотни ракет. Впоследствии это позволило бы перейти к обсуждению других инициатив, представляющих взаимный интерес.

Первой такой темой могло бы стать согласование новых ограничений в использовании компьютерных сетевых операций в отношении систем ядерного оружия и формулирование определённых «правил игры» в этой сфере. Так можно было бы избежать некоторых угроз, договорившись о новых формах контроля над вооружениями в этой области, в частности путём заключения соглашения об отказе от атак против имеющихся у обеих сторон систем ядерного оружия с использованием таких средств. Такого рода договорённость не обязательно должна быть оформлена, как прежние до- говоры по ядерным вооружениям. Для начала США и Россия могли бы выступить с заявлением, в котором они бы признали серьёзность и рискованность атак против систем управления ядерным оружием и взяли бы на себя обязательство не прибегать к такому варианту действий. Затем в декларативном порядке можно было бы зафиксировать: (1) как такие атаки будут восприниматься и каким будет вероятный ответ в случае обнаружения таковых действий, и (2) что системы ядерного оружия не должны быть мишенью таких атак. В дальнейшем можно было бы распространить эти принципы и на другие ядерные державы. В основе этого лежала бы та же логика, что и при заключении Договора об ограничении систем противоракетной обороны 1972 г., который подразумевал ограничение таких систем в целях повышения предсказуемости и стабильности в отношениях между соперничающими ядерными державами. Очевидно, что в такой ситуации невозможен контроль традиционными средствами, как невозможно предотвратить подобные действия со стороны негосударственных игроков. Но это стало бы началом. Государства будут менее склонны пойти на риск быть пойманными на нарушении заявленной политики или взятых на себя обязательств.

Второй областью взаимодействия могло бы стать повышение безопасности, содействие регулированию и сотрудничеству в этой сфере. Начать можно было бы в одностороннем порядке посредством, например, сокращения продолжительности нахождения ядерных систем в активном режиме готовности (для снижения возможности хакеров, представляющих негосударственные субъекты, спровоцировать пуск или взрыв), принятия мер по обеспечению независимости таких систем от других неядерных вооружений и систем управления (для снижения риска случайной, непреднамеренной активации не тех систем в ходе атаки) и обеспечения простоты инфраструктуры системы управления и контроля (чтобы её работа была понятна и за счёт этого менее уязвима для хакерских атак). Всё это могло бы создать предпосылки для реализации более масштабных двухсторонних и даже многосторонних мер по повышению доверия. Страны, в первую очередь Россия и США, а затем, возможно, и другие государства, могли бы обмениваться передовым опытом, а также данными об угрозах, исходящих от негосударственных субъектов, и даже создавать группы с участием высоких должностных лиц и других стейкхолдеров для поиска оригинальных решений применительно к новым механизмам контроля над вооружениями. Кроме того, может быть создан совместный международный центр раннего предупреждения и оценки угроз для поддержания постоянного диалога между официальными лицами и экспертами и обеспечения возможности оперативного реагирования при возникновении угроз со стороны третьих сил или вопросов, требующих безотлагательных действий.

Сейчас перед нами открывается возможность предвосхитить серьёзный сдвиг в сфере международной ядерной политики, который чреват негативными последствиями для всех ядерных держав, а значит и для всех нас. Необязательно чтобы новые договорённости по контролю над вооружениями походили на договоры прошлых лет или подразумевали оперативную разработку и реализацию соответствующих мер. Главное, чтобы такие договорённости были достигнуты. На кодификацию ядерной революции ушло почти два десятилетия, и с тех пор процесс уточнения сформулированных тогда норм продолжается. Наши действия по предупреждению ядерных угроз нового поколения должны включать инновационные подходы в сфере контроля над вооружениями и политики сдерживания, а также, возможно, новые правила вкупе с полным осознанием угрозы и желанием действовать на многосторонней основе.

В конечном счёте, необходимо будет учитывать угрозы, исходящие от новых, пока «экзотичных» технологий в сфере ядерных вооружений при обсуждении вопросов стратегической стабильности, заключении соглашений по контролю над вооружениями и в рамках более широких инициатив по нераспространению и разоружению. В современном мире обсуждение ядерной проблематики не может происходить в технологическом вакууме. Нельзя больше игнорировать очевидную связь между ядерными и неядерными вооружениями. Соответственно, нам следует признать, что свершившаяся недавно революция в области информационных и компьютерных технологий, развитие систем противоракетной обороны, появление высокоточных вооружений, беспилотных летательных аппаратов, противокосмических вооружений, искусственного интеллекта, а также киберугроз привели к изменению международной обстановки в сфере ядерных вооружений, что требует от нас новых подходов к управлению ядерным оружием и обеспечению его сохранности.

Заключение: упреждающие меры по контролю над вооружениями

Вместо того, чтобы выступать с опрометчивыми и опасными заявлениями по вопросам, связанным с ядерным оружием, и тратить огромные суммы денег на разработку всё более разрушительных видов вооружений, президентам Трампу и Путину и/или их представителям следовало бы сесть за стол переговоров и серьёзно обсудить основные риски, с которыми сталкиваются их страны в сфере ядерного оружия. Естественно, что по всем вопросам им не удастся достичь соглашения. Однако взаимное признание того, что хакерские атаки против систем ядерного оружия друг друга никому на пользу не пойдут, было бы хорошей отправной точкой. Можно предположить, что развитие диалога по вопросу о контроле над вооружениями в таком ключе было бы куда более плодотворным, чем текущие переговоры в логике Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений. Возможно, вместо обсуждения сокращения вооружений можно было бы, хотя бы временно, сконцентрироваться на необходимости избегать его применения. Это бы напомнило тем, кто считает, что контроль над вооружениями утратил актуальность[12] или невозможен в киберпространстве, что есть и другие способы обеспечения стабильности, которые необязательно должны воспроизводить подходы прошлых лет. Урок Холодной войны заключается в том, что даже если достижение каких-либо договорённостей по ядерным вооружениям казалось маловероятным, обе стороны осознавали необходимость продолжения диалога, понимая, что на кон поставлено слишком многое.

В дальнейшем этому процессу следует придать многосторонний характер, ведь в отличие от ядерных угроз времён Холодной войны, теперь действующих сил уже не две, а гораздо больше. Это касается не только всех государств, обладающих ядерным оружием, но и всех сил, обладающих возможностью проведения кибератак. Вместо попыток заключения всеобъемлющего договора или широкомасштабной договорённости по кибербезопасности в ядерной сфере, можно было бы в качестве первого шага начать с разработки конвенции по использованию кибертехнологий применительно к ядерному оружию или, как минимум, каких-то общих правил[13]. В первую очередь необходимо установить и согласовать используемую терминологию для понимания, что именно каждая из сторон подразумевает под термином «ядерный». Это позволило бы заложить основу для обсуждения такой проблематики на международных форумах, а также в рамках более общих дискуссий по вопросу о контроле над вооружениями. Глобальная система регулирования ядерного оружия находится состоянии неопределённости и, вероятно, переживает переходный период, что во многом стало результатом появления множества новых технологических возможностей на волне революционного скачка в развитии информационных и компьютерных технологий.

Когда-то для наращивания военного потенциала нужно было строить новые объекты или производить вооружения, что, как правило, требовало огромных затрат, а угрозы, исходящие от новых видов вооружений, становились реальностью ещё до заключения соглашений, направленных на устранение таких угроз. Однако, учитывая современный технологический и политический контекст, такая логика может стать для нас фатальной. Если бы мы могли прийти к общему пониманию тех угроз, которых наши общества и страны хотели бы избежать, можно было бы совместными усилиями создать механизмы для их предупреждения и устранения. Определённо, мы все согласны, что хакеры, «орудующие» в системах управления готовым к запуску ядерным оружием, а также страх, что ядерное оружие может не сработать или же быть запущено террористами — это одинаково плохо для всех.

Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.

Данный материал вышел в серии записок Валдайского клуба, публикуемых еженедельно в рамках научной деятельности Международного дискуссионного клуба Валдай. С другими записками можно ознакомиться по адресу http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers/

[1] Подробнее на эту тему читайте в недавней книге автора: Futter, A, 2018, ‘Hacking the Bomb’, Georgetown University Press. URL: http://press.georgetown.edu/book /georgetown/hacking-bomb

[2] Kaplan F. ‘ WarGames’ and Cybersecurity’s Debt to a Holly wood Hack // The New York Times. 2016. Februar y 19. URL: https://www.nytimes.com/2016/02/21/movies/wargames-and-cybersecuritys-debt-to-a-hollywood-hack.html

[3] Task Force Report: Resilient Militar y Systems and the Advanced Cyber Threat. United States Department of Defense, Defense Science Board. January 2013. URL: http://www.acq.osd.mil/dsb/reports/ResilientMilitarySystems.CyberThreat.pdf

[4] См.: Futter A. Cyber Semantics: Why we Should Retire the Latest Buzzword in Security Studies // Journal of Cyber Policy. 2018. URL: https://www.tandfonline.com/doi/full/10.1080/23738871.2018.1514417

[5] См., например: Larter D. Reality Check: Failures Happen, Even in Missile Defense Testing // Defense News. 2018. February 1. URL: https://www.defensenews.com/naval/2018/02/01/reality-check-failures-happen-even-in-missile-defense-testing/

[6] McKeon B.P. Statement before the Senate Armed Services Subcommittee on Strategic Forces. April 13, 2016. URL: http://www.armed-services.senate.gov/imo/media/doc/McKeon_04-13-16.pdf.

[7] Sanger D.E., Broad W. Trump Inherits Secret Cyber war Against North Korean Missiles // The New York Times. 2017. March 4. URL: ht tps:// www.nytimes.com/2017/03/04/ world/asia/north-korea-missile-program-sabotage.html

[8] Roth A. Putin Threatens US Arms Race with New Missile Declaration // The Guardian. 2018. March 1. URL: https://www.theguardian.com/world/2018/mar/01/vladimir-putin-threatens-arms-race-with-new-missiles-announcement

[9] См. подробнее: Futter A. The Dangers of Using Cyberattacks to Counter Nuclear Threats // Arms Control Today. 2016. July/ August. URL: https://www.armscontrol.org/print/7551

[10] Futter A. The Double-Edged Sword, US Nuclear Command and Control Modernisation // Bulletin of the Atomic Scientists. 2016. June 29. URL: https://thebulletin.org/2016/06/the-double-edged-sword-us-nuclear-command-and-control-modernization/

[11] Bender B. Leaked Document: Putin Lobbied Trump on Arms Control // Politico. 2018. July 8. URL: https://www.politico.com/story/2018/08/07/putin-trump-arms-control-russia-724718

[12] Rumer E. A Farewell to Arms… Control // Carnegie Endowment for International Peace, US-Russia Insight. 2018. April 17. URL: https://carnegieendowment.org/2018/04/17/farewell-to-arms-.-.-.-control-pub-76088; Arbatov A. An Unnoticed Crisis: The End of Histor y for Nuclear Arms Control // Carnegie Moscow Center. 2016. March 16. URL: http://carnegie.ru/2015/03/16/unnoticed-crisis-end-of-history-for-nuclear-arms-control-pub-59378

[13] См., например: Statement by the Euro-Atlantic Security Leadership Group, Suppor t for Dialogue Among Governments to Address Cyber Threats to Nuclear Facilities, Strategic Warning and Nuclear Command and Control. 2018. February 16. URL: https://www.europeanleadershipnetwork.org/wp-content/uploads/2018/02/Cyber-Statement-Feb-16-Final-Text.pdf

Россия. США. Весь мир > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 4 декабря 2018 > № 2826811 Эндрю Футтер

Европеец в Вашингтоне Трампа

Иван Крастев – председатель Центра либеральных стратегий в Софии, постоянный научный сотрудник Института гуманитарных наук в Вене и автор статей для многих периодических изданий

Резюме При администрации Трампа американцы утратили веру в свою исключительность. Не только президент, но и поколение милленниалов (большинство их противники Трампа) больше не разделяют мнение, будто Америка — «незаменимая страна», имеющая моральный долг обезопасить мир ради процветания в нем демократии.

Для европейца поездка в США сегодня чем-то напоминает визит к стоматологу: рот широко открыт, вы чувствуете запах беды и уходите из кабинета с неприятным привкусом. Я провел три месяца в Вашингтоне в качестве стипендиата кафедры Генри Киссинджера в Библиотеке Конгресса. Моя работа вроде бы состояла в том, чтобы уловить смысл этого мира, вышедшего из-под контроля. Но такое чувство, что за время пребывания в Вашингтоне мне удалось добиться лишь одного: запутаться окончательно.

Это был не первый мой приезд в Америку, но точно самый обескураживающий. Больше всего вывела из равновесия всепроникающая политическая поляризация, раздирающая страну на части. Также понятно, что Америку интересуют исключительно ее внутренние проблемы и теория заговора. Люди в Вашингтоне не способны обсуждать ничего, кроме президента Трампа. Они говорят о г-не Трампе, даже когда притворяются, будто обсуждают другие темы. Все время и во всем — только Трамп. Единственные собеседники, воздерживающиеся от разговоров о Трампе, — те, кто для него работает. Когда-то я приезжал в Вашингтон, и люди из администрации охотно обсуждали со мной как с аналитиком практически любые темы — от войны на Украине до торговли с Евросоюзом. Они желали, чтобы их мысли и идеи были услышаны на европейском континенте, и интересовались мнением людей из других стран о событиях, происходящих в мире. Однако официальные лица в администрации Трампа сторонятся большинства контактов — особенно иностранцев типа меня. Наверно, они опасаются, что мы можем догадаться: даже высокопоставленные лица в Белом Доме не имеют представления о том, что президент планирует дальше делать.

Тем не менее, люди, которые любят говорить от имени г-на Трампа, высказываются в том духе, что его неортодоксальная внешняя политика схожа с политикой Ричарда Никсона. Но из разговоров с ними я не мог понять, кто тогда играет роль Генри Киссинджера сегодня, если Трамп — это Никсон (вполне естественно, что на ум мне пришел, в первую очередь, г-н Киссинджер).

В отличие от официальных лиц в правительстве, критики президента из исследовательских центров и СМИ, похоже, не против того, чтобы весело проводить время с европейцами. Это нечто вроде бесконечного психоанализа, в котором нелегко понять, кто пациент, а кто аналитик. На встречах с десятками таких людей вокруг Вашингтона я слышал одно и то же: г-н Трамп, в лучшем случае, случайный президент, президент меньшинства; он был избран русскими; в определенный момент (хотя и не так скоро) он будет изгнан из Белого Дома. За этими постулатами скрывается одновременно тревога и надежда — тревога по поводу того, что г-н Трамп уже уничтожил, и надежда на то, что как только он уйдет, все вернется к прежним нормам.

Эти реляции мне знакомы. Я слышал, как аналогичные надежды выражают и европейские аналитики. В большинстве европейских столиц политики и обозреватели хотят верить в то, что еще немного, и Трамп уйдет, после чего вернется прежний мировой порядок, включая тесный союз между Европой и США.

Но за три месяца пребывания в Вашингтоне я узнал одну грязную тайну: этого не будет. Мир не вернется бумерангом назад в исходное положение, даже если демократы придут в Белый Дом в 2020 году. И не только потому, что и после ухода г-на Трампа во многих странах мира у власти останутся лидеры, чем-то на него похожие. Многие изменения, которые Трамп ввел во внешнюю политику Америки, останутся надолго после его ухода. Когда речь заходит о роле Америки в мире, то влияние Трампа может оказаться куда большим, чем Джорджа Буша-младшего или Барака Обамы. Итоги правления Трампа могут напоминать итоги правления Трумэна, когда за короткий период времени Америка резко изменила свои взгляды на мир.

Быть может, европейцам трудно это проглотить, но именно такую весть я везу с собой из Вашингтона. После Трампа мир уже не будет таким, как до него. Президентство Трампа связано с двумя важными переменами, которые, вероятно, закрепятся в мировой политике. Во-первых, при администрации Трампа американцы утратили веру в свою исключительность. Не только президент, но и поколение милленниалов (большинство их противники Трампа) больше не разделяют мнение, будто Америка — «незаменимая страна», имеющая моральный долг обезопасить мир ради процветания в нем демократии. Милленниалы убеждены, что Америка едва ли лучше других стран, тогда как г-н Трамп полагает, что если Америка хочет защищать свое мировое лидерство, она будет вынуждена быть «хуже» других.

Во-вторых, при президенте Трампе соперничество с Китаем стало организационным принципом американской внешней политики. Республиканцы и демократы расходятся почти по всем пунктам политической повестки; единственный вопрос, по которому позиции двух партий сходятся – это необходимость менять политику в отношении Китая. Лишь несколько заблудших душ в Вашингтоне сохраняют веру в то, что экономическое развитие Китая приведет к политической либерализации и открытию этой страны для мира. В Америке существует консенсус по поводу того, что США совершили серьезную ошибку, позволив Китаю вступить во Всемирную торговую организацию в 2001 г., и что если Соединенным Штатам не удастся сейчас сдержать геополитическую экспансию КНР, завтра такой возможности уже не представится. Тревога Америки, с моей точки зрения, связана с осознанием того факта, что дружественный рынку авторитаризм Китая с опорой на большие данные — гораздо более опасный противник либеральных демократий, чем советский коммунизм.

Нередко можно услышать, как европейцы ностальгируют по временам холодной войны, когда США и Западная Европа тесно сотрудничали для противодействия Советскому Союзу. Однако американцы не разделяют этой ностальгии. Они ищут союзников против Китая, а европейцы сегодня вряд ли заинтересованы в конфронтации с Пекином. Если Европа не поймет, что ее связи с Соединенными Штатами отныне будет определяться позицией в отношении Китая, в том числе и после того, как Трамп покинет президентский пост, это будет трагичной ошибкой с их стороны. А для Европы занять определенную позицию в грядущей конфронтации между Вашингтоном и Пекином будет куда более болезненным делом, чем поход к стоматологу.

Опубликовано в The New York Times

США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 декабря 2018 > № 2826803 Иван Крастев

Игра престолов как теория

Все не так реально, как кажется, и это хорошо

Чарли Карпентер – профессор политологии Массачусетского университета «Амхерст» и автор двух книг по защите гражданского населения.

Резюме В комментариях внешнеполитических аналитиков о первом сезоне «Игры престолов» на телеканале НВО подчеркивалась ее, якобы, основополагающая тема политического реализма. Так, один писатель заявил, что телешоу и романы Джорджа Р.Р. Мартина, на которых оно основано, «явно демонстрируют власть силы над правдой»; другой соглашается с коллегой: «В этом жестком мире относительных выгод ожидаемым стандартом поведения становится политический прагматизм».

В комментариях внешнеполитических аналитиков о первом сезоне «Игры престолов» на телеканале НВО подчеркивалась ее, якобы, основополагающая тема политического реализма. Так, один писатель заявил, что телешоу и романы Джорджа Р.Р. Мартина, на которых оно основано, «явно демонстрируют власть силы над правдой»; другой соглашается с коллегой: «В этом жестком мире относительных выгод ожидаемым стандартом поведения становится политический прагматизм». Однако при более пристальном взгляде на «Игру престолов» напрашивается другой вывод.

Конечно, жизнь в Вестеросе бедная, унылая, жестокая и короткая, поэтому серия романов Мартина «Песнь льда и огня», а также телесериал Дэвида Бениоффа и Дэна Б. Уайсса полны Гоббсовых метафор, макиавеллевских интриг и силовых игр в духе Карра. Однако более глубокая подоплека состоит в том, что один лишь реализм не может принести удовлетворение и успех, а лидеры, пренебрегающие этическими нормами, нуждами маленьких людей и миром природы, подвергают себя большой опасности. Маневры своекорыстных действующих лиц на пути к власти приводят не к стабильному балансу сил, а скорее к нерациональному хаосу; трюкачество и погоня за краткосрочными целями отвлекает игроков от подлинно животрепещущих вопросов выживания и стабильности человечества.

На первый взгляд, кажется, что в сериале уделяется недостаточно внимания этическим нормам и чести. Нормы – коллективные убеждения о правильном поведении действующих лиц – иногда затрагиваются, но обычно лишь для того, чтобы предвосхитить или оплакать их нарушение. Так, первая книга и сезон начинается с эпизода, в котором Нед Старк объясняет своему сыну правила исполнения казней, но заканчивается она тем, что Старка не по правилам казнят за его наивность. Однако большей частью персонажи ведут себя по правилам: Кейтилин не смогла бы пленить Тириона, если бы знаменосцы ее отца не сохранили верность присяге, а Тирион не смог бы освободиться от ее хватки, если бы нормы «царского правосудия» не взяли верх над желанием Лайзы казнить пленника (и желанием Кейтилин удержать заложника). Даже сильные персонажи иногда следуют правилам к собственному краткосрочному разочарованию и ущербу.

Общественные отношения в Вестеросе поддерживаются не только через обряды преломления хлеба, договорные браки и выполнение обещаний, но также с помощью вероломства и подлых ударов в спину. Сила правил подчеркивается их периодическим нарушением. Повелители и цари не меньше чем клятвопреступники наказываются за нарушение обычаев и договоренностей – либо явно, либо через неспособность обратить жесткую силу в материальный успех. Вопреки утверждению Серсеи, цари не всегда могут «делать то, что хотят»: Нед и рыцарство, которое он представлял, могут показаться проигравшими в конце книги и первого сезона; однако пренебрежение Джоффри фундаментальными стандартами правосудия будет преследовать его, как это случилось с его предшественниками.

Истинная мораль истории в том, что в случае пренебрежения хорошими правилами хаос и разрушение становятся неизбежными подобно тому, как в рассказе Фукидида о Милосе, где он описывает смерть Перикла и падение Афин, сила и власть, лишенная справедливости, не может сохранить сопутствующие ей выгоды. Некоторые полагают, что в этом суть драмы Фукидида.

В Вестеросе, как и в нашем мире, нормы оказывают влияние, стимулируя определенное поведение и определяя идентичность, а это, в свою очередь, формирует мотивацию, интересы и стратегию людей. Следуя правилам и нормам Ночного Дозора, обычные преступники преображаются в защитников окружающего мира. Жители Дотраки отличаются от обитателей Вестероса не только этническим происхождением, но и культурными нормами в отношении смерти, секса, кухни и путешествий. Короче, власть и нравственные нормы – это решающие факторы, и самыми мудрыми действующими лицами оказываются те, кто понимают, как использовать и то и другое.

В «Игре престолов» важны все сословия, в том числе люди, находящиеся на дне общества, а не только власть предержащие, что так свойственно системе реализма. Мартин использует многочисленные повороты сюжета, чтобы вынудить зрителя увидеть мир элит глазами управленцев, проституток, бастардов и карликов. Даже явно маргинальные персонажи вынуждены размышлять о своих относительных преимуществах — например, когда Тирион критикует Джона за то, что тот распускает нюни по поводу своего незаконного происхождения, а Брана — за хандру из-за своих ограниченных возможностей в процессе воспитания в замках.

Наверно, чаще всего в военной литературе и политической сфере в целом игнорируется образ врага. Однако в «Игре престолов» даже деспоты, цареубийцы, палачи и работорговцы очеловечиваются и помещаются в контекст. Как отмечает Адам Сервер, «Монстры Толкиена –действительно чудовища.… но большинство монстров Мартина — это люди. Когда вам уже кажется, что они достойны ненависти, Мартин пишет главу от их имени, вынуждая вас считаться с их точкой зрения». Он показывает, как вопросы взаимоотношений полов; расовые, классовые и возрастные особенности, а также инвалидность или неполноценность в совокупности предопределяют разные формы и степени влияния в обществе Вестероса, равно как и различия в материальных возможностях. Более того, смешивая все в одну кучу, он напоминает читателям, что эти категории не постоянны, но часто могут быть сконструированы и переформатированы: сильные и симпатичные вдруг оказываются немощными; князья и принцы становятся рабами; вельможные дамы внезапно превращаются в работниц конюшни, а бастарды становятся командирами.

На самом деле именно в этом состоит загадка власти из «Битвы королей», и о ней можно прочитать в одном из трейлеров к «Сезону 2»: «В комнате сидят трое великих мужей: король, священник и богач со своим золотом. Между ними стоит наемный солдат – маленький человек простого происхождения и небольшого ума. Каждый из великих и сильных мира велит ему убить двух других: ‘Сделай это, – говорит ему король. – Ведь я твой законный повелитель’. ‘Сделай это, – говорит ему священник. – Я повелеваю тебе во имя богов’. ‘Сделай этой, – говорит богач, – и все это золото будет твоим’. Так скажите мне: кто из них будет жить, а кто умрет?» Ответ из книги: «Это зависит от решения наемного воина». Другими словами, подчеркивается непризнанная сила низших сословий. Крестьяне, пехота, моряки, управляющие, гражданские служащие, кузнецы, мельники и другие ремесленники – социальный фундамент для элиты. От их преданности зависит ее благополучие: усиление или падение. В сегодняшнем академическом реализме нет места столь изощренной социальной теории, но альтернативный и критический взгляд на вещи ставит ее во главу угла.

Наверно, ничто не подчеркивает эту мысль лучше, чем изображение отношений между полами. Вестерос и его окрестности, конечно, наполнены мужским шовинизмом, но едва ли это делает сериал и романы сексистскими, как утверждают некоторые. Скорее они вынуждают аудиторию трезво взглянуть на реальное положение с отношениями между полами в феодальном обществе и на жестокую реальность той эпохи. Откровенное описание Мартином сцен распутства, сексуального насилия, незаконной торговли, браков по принуждению и противозаконных действий опровергает миф о том, что рыцари и армии существуют для защиты женщин и детей, равно как и политический миф о том, что государства существуют для того, чтобы защищать страны от внешних угроз. В стандартном произведении в жанре «фэнтези» женские персонажи, не подыгрывающие этим мифам, обычно подвергаются наказанию (сравните Эовин с Арвен из «Властелина колец»). У Мартина все иначе: Санса – единственный персонаж, верящий в рыцарское благородство – изображается прискорбно наивной девушкой.

Более сильные женские персонажи в мире Мартина на самом деле ограничены гендерными нормами; но вместо того, чтобы быть их олицетворением, они возмущаются по поводу уготованной им роли и стараются обходить препятствия, встречающиеся на их пути. Каждая из них предпринимает феминистские выпады против реалистичного повествования об искусстве государственного управления и мировой политики, не принимающего во внимание гендерную проблематику. Кейтилин опирается на свою материнскую силу, чтобы вести за собой армию сына. Дейенерис, вдохновленная тактикой мягкой силы, которой она научилась у своей горничной, захватывает власть после смерти своего мужа, используя ее, в числе прочего, для проведения феминистской освободительной политики в землях за Узким морем. Серсея беспощадно использует свою красоту и семейные связи, но постоянно рискует прельститься теми самыми гендерными сценариями, которыми она так умно манипулирует. Одичалая Оша в беседе с Теоном играется с гендерными нормами и классовым обществом Вестероса, а затем, играючи, выбрасывает их на свалку истории в пользу откровенного эко-либертарианства. Арья отказывается от тех ролей, которые общество определило для нее как девушки, а воины Бриенна и Аша (имя которой в телесериале было изменено) идут разными путями к власти на мужских условиях.

Наконец, «Игра престолов» предполагает критику близорукого акцента на национальной безопасности и ее приоритета над потребностями отдельных людей и коллективным благом — эта тема более созвучна доктрине безопасности человека, нежели классическому политическому реализму. Подумайте о внешней политике Дейенерис — рабыне-невесте, ставшей бедуинской королевой Дотрака. Ее муж и ребенок мертвы, у нее мало последователей, нет территории, она доведена до отчаяния, но вынуждена начать второй сезон с мягкой силы, честолюбивых устремлений и заботы об угнетенных. Начальники племен не доверяют ей, но беженцы и бывшие рабы стекаются под ее знамена, и ее нравственная позиция чрезвычайно важна, поскольку помогает ей приобретать все больше власти в землях за Узким морем. Дейенерис приходится делать непростой выбор; она олицетворяет собой противоречия и заканчивает поиском ответа на слишком знакомые вызовы, ограниченные возможности гуманитарной интервенции и либерального империализма. Но она пытается уравновесить требования власти и принципа вместо того, чтобы ударяться в цинизм или безразличие – едва ли это стандартная реакция реалиста.

Тем временем экологическая катастрофа угрожает всем, пусть даже большинство игнорирует эту угрозу. История Северной стены – далеко не аллегория с целью реформы иммигрантского законодательства, и сила, удерживаемая в данном случае под контролем. Это ошибочное мнение, будто индустриальная цивилизация может устоять перед меняющимися силами природы. Лозунг «Грядет зима» понимается как буквально, так и иносказательно: планетарные силы движутся медленно, но неумолимо к кульминационной развязке, хотя вражда между королями и королевами отвлекает их от более крупного плана тех событий, которые происходят в мире. Это рассказ о коллективных действиях: Ночной Дозор отправляет все более отчаянные сигналы тревоги, но в ответ видит лишь недоуменное пожимание плечами. Угроза со стороны упырей придает термину «безопасность людей» новый смысл: у Вестероса появляется общая угроза, против которой его обитатели могут объединиться. Но даже с учетом такой угрозы сотрудничество для них – трудный выбор. В конце концов, ответом станут альянсы с варварскими ордами Севера, населяющими периферийные области – первыми жертвами экологических перемен. Эти альянсы приведут к драматичным компромиссам в политической культуре, поскольку пришельцы приносят свои представления о политике, обществе и религии. Аргумент вполне ясен и понятен: если существующие структуры управления не могут справиться с глобальными угрозами, они должны либо эволюционировать, либо потерпеть полный крах.

Сага Мартина гораздо менее консервативна и имеет гораздо более весомый трансформационный потенциал, чем это может показаться на первый взгляд, если попытаться извлечь из нее внешнеполитические уроки. Будучи притчей о последствиях ничем не сдерживаемого политического прагматизма, она не воспевает силу и власть предержащих, но бросает им вызов и ставит им неудобные вопросы. Общество — это сложный организм, роли и идентичности в нем переменчивы и условны, а разделение чревато катастрофой. Здесь действительно земля драконов.

Опубликовано на сайте Foreign Affairs

США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 30 ноября 2018 > № 2826804 Чарли Карпентер

АЛЕКСАНДР НОВАК В ИНТЕРВЬЮ "ТАСС": ТЕКУЩИЙ ДИАПАЗОН ЦЕН КОМФОРТЕН ДЛЯ ПРОИЗВОДИТЕЛЕЙ И ПОТРЕБИТЕЛЕЙ

О том, что повлияет на решение ОПЕК+ сокращать добычу в 2019 году, будет ли Россия помогать Ирану экспортировать его нефть в условиях санкций и какая цена нефти устраивает производителей и потребителей, глава Минэнерго Александр Новак рассказал в интервью ТАСС.

- Не так давно прошло заседание мониторингового комитета ОПЕК+ в Абу-Даби. В отличие от ваших ближневосточных коллег вы не высказались в поддержку идеи снова сократить добычу в 2019 году. На сегодня есть окончательная позиция по этому вопросу?

- В принципе, на встрече в Абу-Даби все участники переговоров согласились, что пока нет необходимости консолидировано делать какие-либо серьезные заявления, так как у нас есть возможность посмотреть за ситуацией на рынке в ноябре.

Это позволит нам до совещания подойти к обсуждению сделки с уже согласованной в той или иной степени позицией.

- За чем именно будете следить?

- За тем, как обстоит ситуация с запасами, с экспортом иранской нефти, с добычей в других странах. Будем следить за динамикой цены нефти в этот период, за ситуацией с Китаем и США в сфере их торговых взаимоотношений. Не секрет, что по этому вопросу возможны решения на G20. Также на рынок может оказать влияние решения центробанков различных стран. То есть существует множество факторов.

- Вы упомянули, что цена нефти является одним из факторов, который оказывает влияние на позицию России. Текущий уровень цен нас устраивает?

- На мой взгляд, текущий диапазон цен - комфортен для производителей и потребителей. Скачок до 86 долларов носил краткосрочный характер, и был связан во многом с ажиотажем вокруг Ирана. Сейчас цены скорректировались, хотя неопределенность с Ираном сохраняется в некоторой степени.

- Фактор санкций против Ирана по-прежнему оказывает сильное влияние на рынок или ажиотаж уже спал?

- На мой взгляд, большая часть этого риска уже отыграна.

- С учетом того, что США разрешили некоторым странам экспортировать нефть из Ирана, остается ли еще опасность возникновения дефицита на рынке нефти? По вашим данным, что сейчас происходит с иранскими поставками?

- Мы не знаем точно, что прямо сейчас происходит с экспортом Ирана. Такая информация есть только у них и у их покупателей. Данные приходят не ежедневно, а с небольшим опозданием, поэтому сведения за ноябрь мы увидим только в середине декабря.

- В декабре в Вену вы поедете уже со сформированной позицией о том, что надо делать в 2019 году?

- Безусловно, нам к министерской встрече нужно окончательно сформировать свою позицию. Но даже к этому времени у нас не будет данных за ноябрь по Ирану. Поэтому в этом вопросе придется основываться на оценках технического комитета ОПЕК+. Независимых источников не будет.

- Саудовская Аравия считает, что было бы неплохо сократить добычу на 1 млн баррелей в сутки к уровню октября. Звучала даже цифра в 1,4 млн баррелей… Если будет принято решение о сокращении добычи, как в таком случае будут распределяются квоты между странами, если последние полгода наращивали только Россия и Саудовская Аравия?

- Если решение о таких объемах будет принято, то алгоритм распределения квот будет определен на министерской встрече (в декабре, прим. ТАСС). Сейчас об этом говорить преждевременно.

- Перед поездкой в Абу-Даби вы совещались с российскими нефтяниками. Какова их позиция по поводу дальнейшего участия в сделке ОПЕК+?

- Да, у нас была встреча с компаниями. Тогда все высказались в ключе, что соглашение показало свою эффективность для нефтяной отрасли, экономики и бюджета. Они также подтвердили, что продолжение сотрудничества в этом формате целесообразно и в дальнейшем.

- Предлагал ли кто-то из компаний выйти из сделки?

- Таких заявлений не было. На взгляд коллег, механизм показал свою эффективность, поэтому его надо использовать и в дальнейшем. Все также согласились с позицией, что сейчас рано принимать какие-либо решения по параметрам сделки в 2019 году. С другой стороны, компании сообщили, что готовы при необходимости изменить объем добычи нефти.

- Готовы ли российские компании в таком случае более гибко управлять своей добычей, чтобы сокращать или наращивать быстрее, чем это было в 2017 году?

- Эти решения принимают непосредственно компании. У них разная ситуация и возможности резко или плавно сокращать добычу нефти. Поэтому здесь все индивидуально.

- Какая сейчас добыча нефти в России?

- В ноябре она несколько ниже октября. Мы уже внесли свой вклад в стабилизацию ситуации на рынке.

За первые двадцать семь дней ноября добыча меньше октября на 40 тыс баррелей в сутки.

- До конца года добыча может вырасти?

- Резких колебаний быть не должно. В среднем уровень октября будет поддержан до конца года.

- Министр энергетики Саудовской Аравии Аль-Фалех говорил, что с июня королевство нарастило экспорт нефти и завоевало новые направления. Что можно сказать про нас?

- У нас увеличилась добыча, поэтому вырос и экспорт – примерно на 4,7% на текущий момент.

- Куда пошли эти объемы?

- В среднем 65% идет в западном направлении, 35% - в восточном. Что происходит с этими объемами дальше - отследить невозможно. Там огромное количество контрактов, трейдеров.

Нужно понимать, что мы отличаемся от Саудовской Аравии. Там одна компания – Saudi Aramco, которая собственно и собирает заявки. Объемы, которые мы нарастили, скорее всего, пошли в западном направлении, так как восточное у нас полностью загружено.

- Поговорим еще немного о будущем ОПЕК+. Саудовский министр в интервью ТАСС говорил, что у новой организации будет свой секретариат и его созданием должна заняться Россия. Делается ли уже что-либо в этом направлении?

- Сейчас это не обсуждается, и решений по созданию секретариата пока не принято. Думаю, что сохранится действующая система.

Скорее всего, сделкой будет продолжать заниматься секретариат ОПЕК. Также останется формат проведения технических комитетов, министерских встреч. Вероятнее всего, будет просто подписан некий документ о продлении взаимодействия с 2019 года на неопределенный срок.

- То есть, по сути, в 2019 году ничего не изменится?

- Мы действительно рассматривали вопрос создания новой организации, но сделка работает и в текущих условиях. Поэтому пока нет необходимости дополнительно наращивать чиновничий аппарат. Хотя тут тоже возможны варианты.

- Механизм работы мониторингового комитета ОПЕК+ может измениться?

- Как договоримся в декабре.

- Параллельно Россия обсуждает вопрос о вступлении в ОПЕК в качестве наблюдателя. Есть тут какой-то прогресс?

- Такая идея звучала, она не вызывает отторжения, но требует тщательного и взвешенного подхода. В этой части скоропалительных решений ждать не стоит.

- Говорят, что участникам соглашения даже раздавались устные рекомендации как можно меньше озвучивать прогнозы о ценах….

- Мы никогда не обсуждали этот вопрос.

- Если будет принято решение о сокращении, то наверняка будут обсуждаться и исключения для некоторых стран, как это было сделано в 2017 году для Ливии, Нигерии и Ирана. Какая ваша позиция по этому вопросу? Можно ли сохранить этим странам какие-то льготные условия, учитывая их положение?

- Это вопрос консенсуса и обсуждения.

Я бы исходил из того, что все страны должны участвовать в исполнении общих решений в рамках сделки. Но, естественно, после выработки консолидированной позиции. При этом за базу следует брать не уровни добычи октября 2016 года, а другие, более актуальные периоды.

- Много разговоров ходит о том, что Россия будет помогать Ирану экспортировать нефть через свою инфраструктуру. Так ли это?

- Мы этот вопрос не рассматриваем. Россия является страной-экспортером, а не импортером нефти.

- В то же время, Россия совместно с Ираном реализует программу «нефть в обмен на товары». Она может быть продлена? Сколько по итогам 2018 года из заявленных 5 млн тонн нефти было поставлено?

- Это коммерческие взаимоотношения. Если обеим сторонам будет выгодно продолжать работать, то механизм будет продлен.

Что касается объемов, то здесь нет каких-то жестких обязательств. Есть некие договоренности о максимальных объемах. Если они будут меньше, то это значит, что сторонам так было выгодно.

- Какую валюту мы будем использовать при взаиморасчетах с Ираном, учитывая санкционную историю?

- Перед нами поставлена задача увеличить расчеты в национальных валютах между нашими странами: в рублях и в риалах. В этом вопросе динамика положительная, объем только растет.

- А с другими партнерами, скажем, с Китаем, есть тенденция к увеличению использования нацвалют во взаиморасчетах за энергоресурсы?

- Делаем все возможное. Но это не так просто, так как должны создаваться определенные условия в финансово-экономических сферах. В этом направлении и работают наши финансово-экономические службы, ЦБ.

- Россия сохранит планы по строительству газопровода из Ирана в Индию протяженностью 1200 км?

- Проект на повестке дня, у нас постепенно заключаются межправительственные документы. Подписан в прошлом году меморандум с Ираном, в этом году с Пакистаном. Сейчас ведется работа по согласованию меморандума с нашими индийскими коллегами, а также четырехстороннего документа. После этого будет разрабатываться ТЭО.

- Кто будет финансировать проект, учитывая, что санкции запрещают это делать?

- Пока об этом говорить рано. Если стороны захотят реализовать этот проект, думаю, механизм финансирования будет найден.

- Сделка ОПЕК+, в которой участвует Россия, косвенно влияет и на ситуацию на внутреннем рынке топлива. Если мы снова пойдем на сокращение и цены на нефть вырастут, не возникнет ли тут конфликт с тем, что мы пытаемся сдержать цены на топливо?

- Более высокие цены в любом случае приносят дополнительные доходы государству и в первую очередь бюджету.

Что касается внутренней ситуации, то у нас уже есть принятые на законодательном уровне инструменты, которые вступят в силу с 1 января 2019 года. Это механизм отрицательного акциза, и его демпфирующего элемента, который позволяет нивелировать те колебания, которые могут быть на внешних рынках.

- Некоторые компании высказывались за то, что налоговый маневр, о котором вы говорите, нуждается в совершенствовании. Допускаете, что его параметры еще могут быть изменены?

- Те изменения, которые вступают в силу с 1 января, создают новые правила для компаний, налоговых органов, министерства финансов. Поэтому нужно посмотреть на эффект, и только после этого делать выводы.

Мы не исключаем, что эти правила при необходимости могут быть скорректированы при сохранении текущей базы.

- В целом демпфирующий механизм устраивает вас как долгосрочное решение, или он является лишь временной мерой стабилизации рынка?

- Мы обсуждали несколько вариантов и выбрали из них наиболее рациональный. С другой стороны, таким же демпфирующим механизмом мог бы стать плавающий акциз на нефтепродукты. Решений по нему пока нет, так как акцизы остаются источником наполнения дорожных фондов.

Мы считаем, что к этой теме нужно будет вернуться в будущем, так как гибкий акциз более простой, понятный и рыночный механизм.

- Как вы относитесь к идее обязать компании поставлять на внутренний рынок не менее 17,5% добытой нефти?

- Это предложение, действительно, было сформулировано. Есть поручение Дмитрия Николаевича Козака изучить этот вопрос вместе с нашими компаниями. В настоящий момент мы проводим анализ, оценку реализации такого механизма.

- Эти 17,5 процентов предлагается закрепить в добычных лицензиях. Означает ли это, что нужно будет вносить изменения в законодательство, а каждой компании придется менять свои лицензии на добычу?

- Сейчас рассматриваются разные варианты. В целом, речь идет о том, чтобы компании брали на себя обязательства поставлять продукцию на внутренний рынок.

- То есть без привязки к добыче?

- Еще не решен вопрос. Находится на стадии изучения.

- Обострение судебных споров с Украиной сказывается на шансах договориться по газу? Целесообразно ли продолжение трехсторонних переговоров в текущих условиях?

- Речь шла о том, что мы готовы рассматривать продление контракта и обсуждать конкретные параметры в случае урегулирования судебных споров, которые сейчас обсуждаются в Стокгольме. Сейчас же нарушен баланс интересов, рассматривается вопрос о досрочном расторжении транзитного договора.

Если будет подписано мировое соглашение, то уже в кратчайшие сроки стороны могут начать обсуждать конкретные параметры договора.

Вторым условием продолжения транзита и использования газотранспортной системы Украины является наличие экономической выгоды таких договоренностей. Оно должно быть конкурентоспособно по сравнению с другими маршрутами и направлениями. Это же коммерция, а не благотворительность.

Что касается министерских встреч с Еврокомиссией, то мы не отказываемся от таких консультаций и всегда готовы.

- Почему тогда не получилось провести трехстороннюю встречу в октябре, как это изначально планировалось?

- В сентябре мы провели встречу на экспертном уровне. Уже поступило предложение провести ее и на министерском уровне, сейчас согласовываем с нашими коллегами даты. Возможно, она состоится еще до конца этого года.

- Начинаются холода, поступали ли от ваших коллег с Украины сигналы о желании восстановить покупку газа непосредственно у России?

- Они не покупают у нас газ с осени 2015 года, и в Минэнерго нет сведений о том, что они хотят вернуться к этой практике. Изменений в этом плане я не вижу. Они продолжают спокойно покупать наш же газ реверсом, но чуть дороже.

Молекулы - российские, они несут дополнительные расходы, но по документам берут не у нас. И главное, это почему-то ни у кого не вызывает вопросов и удивления, как будто в розовых очках сидят. Для нас же это не так важно - объемы по факту остаются такими же.

Беседовали Юлия Хазагаева, Алексей Большов

Ссылка на интервью - https://tass.ru/interviews/5854636 

Россия. Иран. США. ОПЕК > Нефть, газ, уголь > minenergo.gov.ru, 30 ноября 2018 > № 2822135 Александр Новак

Зрители следят за жизнью героев сериала "Симпсоны" уже около 30 лет, героями шоу, помимо Гомера, Мардж, Лизы, Мэгги и Барта, неоднократно становились знаменитости, а сами создатели мультфильма часто отзываются на мировую повестку. Один из сценаристов Майк Рейсс приехал в Москву, чтобы рассказать о успехе картины в рамках Synergy Global Forum 2018 в "Олимпийском". В интервью РИА Новости он рассказал, почему обожает свою работу, о чем никогда не станут шутить в "Симпсонах" и как между ним и российскими журналистами возникло недопонимание. Беседовала Валерия Высокосова.

— Вы впервые в Москве? Как вам здесь?

— Нет, я здесь уже в четвертый раз. Последний раз приезжал буквально недавно, в июле, на чемпионат мира. Мне все очень нравится. Мы с женой приезжали в Москву около 20 лет назад, сейчас это совершенно другой город. Он и раньше был очень интересным, но сейчас здесь весело, комфортная для туристов среда.

— "Симпсоны" — одно из самых продолжительных шоу на телевидении. Как сериал изменился за это время?

— В самом начале потребовалось пару лет, просто чтобы правильно сделать анимацию, еще некоторое время мы искали характеры героев. До этого никто не выпускал анимационные сериалы с периодичностью раз в неделю. Но с третьего и по тридцатый год шоу не изменилось вообще. Мне кажется, это одна из причин, почему шоу все еще популярно: вы можете посмотреть любой эпизод и даже не понять, сняли мы его в этом году или двадцать лет назад.

— Об этом я как раз хочу спросить. К примеру, мы увидели всего семь сезонов "Футурамы", а у "Симпсонов" их уже тридцать! В чем секрет успешности именно этого шоу?

— Никто так и не вычислил, почему это произошло. Я и сам не знаю. Но есть одна вещь, очень простая, до которой никто не додумался: люди смотрят сериал о семье — и все. Но у каждого из этих зрителей есть семья, они смотрят на экран и думают: "О, ну это совсем как у нас!" И это касается не только мультфильмов, но и обычных семейных сериалов. Нет ничего более загадочного и проникновенного: людям просто нравятся такие проекты. У нас выходит одна серия в неделю. Мы, бывает, одну шутку придумываем целый день. Человек шесть-семь сидят за столом и напряженно думают часами, и после этого рождается шутка. Знаете, никто таким забесплатно заниматься не будет (смеется). Нет, это правда настоящее удовольствие, я работаю с замечательными людьми уже лет десять-пятнадцать, мы уважаем друг друга, среди нас нет никакой зависти, мы просто вместе трудимся над тем, чтобы сделать хороший сериал. Я обожаю свою работу.

— Стали ли ваши коллеги для вас семьей за это время?

— Да. Вы только подумайте, тридцать лет прошло, а я все еще с удовольствием хожу на работу. Обожаю этих ребят.

— Как вы думаете, есть ли у "Симпсонов" предел? Думали ли вы когда-нибудь: "Ну все, пора заканчивать"?

— Дело в том, что мы и не думали, что сериал затянется так надолго. Шоу заканчивается тогда, когда зрители перестают его смотреть. Но его все еще любят и смотрят. Да и мы не хотим останавливаться. У нас около 20 сценаристов, но никто не работает на износ. Я, например, работаю один раз в неделю: прихожу по средам, потому что считаю, что хорошие идеи приходят ко мне ровно раз в неделю. Некоторые приходят трижды в неделю, но пять дней на работе не проводит никто.

— Звучит так, будто у вас лучшая работа на свете!

— Так и есть. Вообще, для сериала это тоже хорошо: никто не приходит на работу уставшим, никто не выдавливает из себя идей.

— "Симпсоны" обычно отзываются на повестку дня, героями эпизодов часто становятся известные личности. Кого мы увидим в будущем?

— Ох, я никогда не могу запомнить, потому что обычно мы разрабатываем сценарий на год вперед, и я даже не представляю, когда эти эпизоды покажут в России. Мы так далеко заглядываем, что я даже не вспомню, кого мы там распланировали.

— У вас есть какие-нибудь запретные темы?

— У нас такого в принципе нет. Но, например, что касается семейных отношений, то мы никогда не допустим, чтобы в браке Гомера и Мардж случилась измена. И не могу себе представить, чтобы, допустим, Гомер ударил Мардж. Кроме того, в Америке часто бывает стрельба. Мы точно не будем шутить над тем, как кого-то расстреляли. Но есть другие шоу, "Южный парк" может говорить о таком. Мы — нет.

— Что вы думаете по поводу "Симпсонов в кино"? Было ли это хорошей идеей — перенести историю на большой экран?

— Мы вообще не собирались этого делать. Сценаристов уговаривали 15 лет подряд — давайте напишем сценарий для фильма, давайте напишем сценарий для фильма… А мы не хотели. Но в один прекрасный день мы сели и решили: а что если придумать идею для фильма? Мы придумали "Симпсонов в кино" за три часа. Главное, поклонникам сериала он понравился.

— Хотели бы сделать еще один?

— Прошло около 12 лет. Еще один мы делать не станем, пока нам не придет в голову какая-нибудь непревзойденная идея. Как только это случится, мы сразу отправимся в студию. Думаю, все будут счастливы.

— Полагаю, вы не знаете, сколько еще впереди сезонов "Симпсонов" нас ждет?

— Понятия не имею! Мы все еще остаемся одним из самых успешных сериалов. Так что нет поводов останавливаться.

— Вы когда-нибудь смотрели один российский мультфильм?..

— "Маша и Медведь"? Да, он мне очень нравится!

— Именно о нем я говорю. Некоторые зарубежные эксперты обвиняют этот мультфильм в пропаганде. Что вы об этом думаете?

— Даже не знаю. А вам как кажется? Есть там пропаганда?

— Нет.

— Вот и мне так не кажется. Не понимаю, о чем они говорят. Думаю, "Машу и Медведя" показывают в Америке, но я смотрел его на анимационном фестивале в Боснии. Мне показали несколько эпизодов, и я сказал: "Да это же лучший мультфильм! Давайте дадим ему главный приз". Организаторы ответили мне, что не могут давать ему призы каждый год. Мне кажется, это классика, он станет в ряд лучших образцов анимации.

— В одном из интервью российской прессе вы сказали, что, возможно, переедете в Россию…

— Ну вот, я так и знал.

— Что именно?

Путин в новой серии Симпсонов стал госсекретарем США

В новой серии "Симпсонов" Путин стал госсекретарем США

— Я такого не говорил! Это очень забавно. Кто-то из журналистов задал мне два коротких вопроса, на которые я дал два коротких ответа. Из них сделали длинную статью, где все было вообще не так. Вот такое недопонимание получилось. Кажется, журналист говорил о том, что Стивен Сигал переехал сюда… А я ответил, как ответили бы многие американцы: хорошо иметь запасной вариант. Многие в Голливуде заявляют, что переедут из Америки в Канаду, если Дональд Трамп вновь станет президентом. Я думаю, что мог бы куда-нибудь переехать, однако скорее в англоязычную страну. Но мне очень нравится Россия, и, как я говорил в той статье, я наполовину русский.

— А знаете ли русские слова?

— "Нет" и "спасибо". Это все, на что я способен.

Валерия Высокосова

США. Россия > СМИ, ИТ > ria.ru, 27 ноября 2018 > № 2810357 Майк Рейсс

Ближний Восток после Хашукджи

Чез Фриман – cтарший научный советник Института мировой и публичной политики имени Уотсона в Университете Брауна, в прошлом – высокопоставленный дипломат и сотрудник Пентагона, переводчик.

Резюме Мы только начинаем осознавать последствия убийства Джамаля Хашукджи. Он был моим другом. Никто не заслуживает такой смерти. Это во всех отношениях неприемлемая ситуация.

Мы только начинаем осознавать последствия убийства Джамаля Хашукджи. Он был моим другом. Никто не заслуживает такой смерти. Это во всех отношениях неприемлемая ситуация.

Операция против Джамаля по-видимому должна была заставить замолчать критиков некоторых аспектов внутренней и внешней политики Саудовской Аравии. Конечно, многие саудовцы теперь будут помалкивать, но возник вопрос: способны ли правители королевства контролировать свои ведомства и их сотрудников. Иностранные критики Саудовской Аравии активизировались, потенциальные инвесторы встревожены, а мировое сообщество требует прекратить блокаду Катара и войну в Йемене. Турция получила новые козыри, которые можно использовать против лидирующих позиций Саудовской Аравии в исламском мире и регионе Персидского залива. Анкара стремится усилить подрыв доверия к Эр-Рияду и укрепить собственные позиции, постепенно открывая по одной-две карте в игре.

Убийство обеспокоило друзей королевства и спровоцировало новые атаки со стороны противников и критиков. Джамаль, любивший свою родину и одобрявший многие, хотя и не все, изменения, которое проводило новое руководство страны, ужаснулся бы, узнав, какой ущерб репутации Саудовской Аравии нанесла его смерть и как это усложнило продолжение улучшений.

Джамаль поддерживал действия королевства, соответствующие исламским традициям и конституции. Вопреки широко распространенным за рубежом карикатурам, эти принципы исключают капризы единоличного правителя. Король ощущает необходимость советоваться со многими другими людьми – представителями других ветвей королевской семьи, ведущими предпринимателями, религиозными деятелями и экспертами, – чтобы прийти к консенсусу, который он сможет представить как окончательное решение. Король не принимает решения в одиночку. Система обеспечивает достаточно сдержек и противовесов, чтобы избежать необдуманных решений. Кроме того, король может лишиться трона, если семья посчитает его действия неверными. Так, в 1964 году семья вынудила короля Сауда отречься от престола.

Саудовская система является примером исламской концепции шуры, или консультативного управления. Из-за этого страна была немного скучной. В то же время благодаря этой системе королевство стало беспроблемным протекторатом и надежным партнером США. Интересы двух стран редко вступали в противоречие. Война Судного дня в 1973 году – исключение, только подтверждающее правило. Тогда саудиты не колеблясь принялись защищать свои интересы и с помощью ОПЕК наказали США за поддержку Израиля в войне против Египта. Королевство всегда сохраняло возможность действовать самостоятельно, в том числе против США, если считало нужным.

Намеренное убийство Джамаля Хашукджи – отражение современного, а не древнего Ближнего Востока. Сегодня это регион, в котором систематические нарушения норм приличия и международного права привели к гоббсовской анархии. Израиль стал мощным отрицательным примером для остальных, игнорируя правила либерального мирового порядка, который США поддерживали на протяжении большей части XX столетия. Убийства стали обычным инструментом Израиля против арабского населения и палестинских диаспор в Леванте, Европе и Северной Африке, а также применялись против Ирана. Израиль использовал и пытался легитимизировать упреждающие удары, запрещенные Уставом ООН. При этом израильские власти пользовались своим военным превосходством – обеспеченным Соединенными Штатами, – чтобы склонить соседей к покорности. Саудовская Аравия никогда прежде не прибегала к подобной политике или операциям. Но теперь королевством правит новое поколение, которое открыто восхищается жесткими действиями Израиля.

В последние годы Израиль, Саудовская Аравия и ОАЭ нашли причины для сотрудничества – противодействие Ирану. Израильское лобби совместно с лоббистами, нанятыми Саудовской Аравией и ОАЭ, вынудили администрацию Трампа выйти из иранской ядерной сделки и вновь ввести односторонние санкции против Тегерана. Несмотря на то что продажность американского Конгресса широко известна, в одиночку Саудовской Аравии и Эмиратам не удалось бы добиться такого результата. Израиль и Саудовская Аравия также объявили о сотрудничестве спецслужб, которое включает подготовку сотрудников для параллельных или даже совместных операций против Ирана.

Кто бы ни санкционировал убийство Хашукджи, оно говорит о кардинальном изменении практики трансграничных операций Саудовской Аравии. Кто-то в королевстве сделал то, в чем США обычно обвиняют Иран – убийство диссидентов с целью подавления критики и предотвращения массового недовольства. Даже если убийство стало случайностью, оно было тщательно подготовлено. Можно предположить, что спецотряд королевской гвардии, который проводил операцию, прошел подготовку в Моссаде. Правда, новички работали неумело, в отличие от Моссада с его огромным опытом устранения террористов.

Саудовская война в Йемене – это арабский аналог израильских кампаний с целью парализовать жизнь в секторе Газа. Соединенные Штаты обеспечивают необходимую материальную поддержку войны в Йемене и кампании против Газы. Вашингтон защищает саудовцев и израильтян от расследования международными организациями военных преступлений, которые там явно совершаются. США являются участником этих войн. Саудовская Аравия платит за американскую поддержку. Израиль получает американские субсидии на военные операции. В обеих странах войны с соседями подпитывают националистические настроения и объединяют граждан вокруг лидеров. Однако эти войны тревожат сторонников Саудовской Аравии и Израиля в США и подрывают поддержку, которая оказывалась в прошлом.

Иностранцы, которые знают и любят Саудовскую Аравию, – а таких немного – раньше были уверены, что королевство будет поддерживать репутацию консервативного, ориентированного на консенсус стабильного государства. Дело Хашукджи вызвало за рубежом вопросы по поводу процесса принятия решений в Эр-Рияде и эффективности контроля монарха над органами власти. Если убийство – это наказание за оскорбление достоинства монарха, и оно не было своевольной операцией, что можно сказать о самодисциплине и здравомыслие саудовских политиков? Если убийство было своевольной операцией, что можно сказать о способности короля и наследного принца контролировать действия своих подчиненных? Чем быстрее удастся прояснить эти вопросы, тем лучше. Попытка скрыть преступление подорвала репутацию Саудовской Аравии в мире. Теперь королевству придется восстанавливать доверие к своим словам.

Несмотря на определенные трения в королевской семье, король Салман и наследный принц Мухаммед бен Салман могут быть уверены, что родственники поддержат их в этом вопросе. Все члены королевской семьи знают, что именно семейные распри привели к краху двух предыдущих династий Аль Саудов. Все помнят свержение шаха в Иране. Все понимают императив объединения вокруг трона. Наследный принц Мухаммед бен Салман пользуется значительной поддержкой населения, две трети которого моложе 30. Осуждение убийства Хашукджи за рубежом не изменило ситуацию. Напротив, в Саудовской Аравии возросли национализм и поддержка монархии. Внутри королевства укрепилась популярность наследного принца. Король теперь еще больше привязан к своему сыну-фавориту. Кроме того, ранее уже ходили разговоры о возможном отречении короля в пользу сына. Если сегодня и существует угроза стабильности Саудовской Аравии, то она исходит извне.

Заняв пост в Белом доме, президент Трамп немедленно отказался от дипломатии как средства продвижения американских интересов и стал использовать личные контакты с иностранными лидерами. Неопределенность по поводу последствий убийства Хашукджи для отношений США с Саудовской Аравией иллюстрирует проблему складывания всех яиц в одну корзину. Израиль и администрация Трампа возлагали огромные надежды на Мухаммеда бен Салмана, который должен был помочь им добиться смены режима в Иране, капитуляции палестинцев и продвижения умеренного ислама. В США некоторые уже выступают за прекращение войны в Йемене, снятие блокады с Катара, дистанцирование от Саудовской Аравии и нормализацию отношений с Ираном. Эти политики используют убийство Хашукджи для продвижения своей повестки.

В исламском мире Турция использует убийство Хашукджи, чтобы противопоставить демократический исламизм и традиционные арабские формы государственного управления. Анкара собирает доказательства убийства, чтобы получить рычаги влияния на королевство в вопросах блокады Катара и тайных операций в Сирии. Иран использует убийство Хашукджи? Чтобы отвлечь внимание от аналогичных собственных действий и продолжать свою кампанию по очернению нетерпимости Саудовской Аравии как основы исламского терроризма. Арабские интеллектуалы в Леванте уже давно осуждают Саудовскую Аравию за богатство и лицемерие. Они, как и арабские диаспоры на Западе, ухватились за убийство Хашукджи, чтобы осудить лидерство Саудовской Аравии, которая прогнила и не имеет морального права контролировать мусульманские святыни.

Иными словами, сегодня любой готов бросить камень в Саудовскую Аравию. Но в этом процессе ключевые интересы США могут оказаться ущемленными.

Соединенные Штаты вновь становятся крупным экспортером нефти и природного газа. Американцы уже не зависят от импорта энергоресурсов из Саудовской Аравии. Но благодаря ведущим позициям в ОПЕК и партнерству с Россией королевство сохраняет рычаги воздействия на глобальную экономику, что может поставить под угрозу процветание США. Недавние попытки администрации Трампа договориться о снижении цен на нефть перед промежуточными выборами в Конгресс свидетельствуют о недооценке лидирующих позиций Саудовской Аравии на мировом энергетическом рынке.

После того Соединенные Штаты вторглись в Ирак в 2003 году, несмотря на советы Эр-Рияда, Саудовская Аравия выбрала собственный военно-политический курс, независимый от американского. Вместо того чтобы рассчитывать на защиту США, королевство начало укреплять собственные силы, закупая оружие у США, Европы, Китая и России. Президент Трамп предложил наследному принцу восстановить приоритет американского оружия в закупках. Это стало хорошей новостью для американского ОПК. Саудовская Аравия является крупнейшим покупателем американской военной техники и услуг. Многие производственные линии в Штатах закроются, если королевство будет закупать оружие у других стран. Ограничения экспорта американского оружия и систем слежения в Саудовскую Аравию дадут возможность иностранным конкурентам расширить рынок. А Израиль с удовольствием продаст королевству все необходимые средства слежения и технику для полиции.

Саудовская Аравия расположена на одной из стратегически важных линий коммуникации. Способность США проецировать свое влияние в Западной Азии и во всем мире зависит от возможности пересекать территорию Саудовской Аравии. Эр-Рияд может лишить американцев этого права в зависимости от того, насколько саудовцы будут довольны политикой Вашингтона.

Саудовская Аравия – крупный рынок для американских товаров и услуг гражданского назначения. Она оценивает нефть в долларах, а не в других валютах, и это важный аспект глобальной мощи США. Саудовцы традиционно финансируют американскую внешнюю политику. Информация об исламских террористах, которую предоставляют саудовские спецслужбы, незаменима.

Америка больше не является единственной иностранной державой, присутствующей на Ближнем Востоке. Ей необходимо партнерство с Саудовской Аравией, чтобы восстановить баланс сил в Персидском заливе, строить отношения с Ираном, урегулировать палестино-израильский конфликт, не уступить регион России или другим конкурентам, а также нейтрализовать антиамериканизм в мусульманском мире. США прилагают невероятные усилия, чтобы сохранить партнерские отношения с Израилем, несмотря на частые нарушения международных норм и игнорирование американских ценностей. Если Вашингтон будет руководствоваться исключительно принципами морали в отношениях с Саудовской Аравией, это тоже не пойдет на пользу США.

Нужно помочь Саудовской Аравией разобраться с проблемами внутреннего контроля, которые привели к трагической ошибке в Стамбуле, а не бередить раны. Нужно поддерживать наследного принца в проведении давно назревших социальных и экономических реформ. Соединенным Штатам следует задействовать собственные рычаги влияния, чтобы помочь Саудовской Аравии с достоинством покинуть Йемен и наладить отношения с Турцией и Катаром. Трещина в американо-саудовских отношениях не угрожает существованию ни Соединенных Штатов Америки, ни Королевства Саудовская Аравия. Но она может иметь серьезные последствия для мира и благополучия обеих стран, а также их союзников и друзей.

Главное – без излишнего рвения: нам нужно трезво мыслить и смотреть в будущее, если мы хотим разобраться в ситуации, сложившейся после жестокого убийства Джамаля Хашукджи.

США. Саудовская Аравия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 23 ноября 2018 > № 2826807 Чез Фриман

Ядерный выбор Пекина

Почему конфликт США и Китая может выйти из-под контроля

Кейтлин Талмадж – доцент Школы дипломатической службы Джорджтаунского университета.

Резюме Война между США и КНР маловероятна, но перспектива военной конфронтации – например, в результате нападения Китая на Тайвань – уже не кажется нереальной. А вероятность перехода этого противостояния в ядерную фазу выше, чем полагают многие политики и эксперты.

С нарастанием мощи Китая увеличивается и риск войны с США. При Си Цзиньпине КНР усилила политическое и экономическое давление на Тайвань и построила военные объекты на коралловых рифах в Южно-Китайском море. В результате Вашингтон стал опасаться, что китайский экспансионизм угрожает союзникам и американскому влиянию в регионе. Проход американских эсминцев через Тайваньский пролив вызвал громкие протесты Пекина. Американское руководство задумалось об отправке туда еще и авианосца. Китайские истребители перехватили американский самолет в небе над Южно-Китайским морем. А президент Дональд Трамп тем временем довел до кипения давние экономические споры.

Война между двумя странами маловероятна, но перспектива военной конфронтации – например, в результате нападения Китая на Тайвань – уже не кажется нереальной. А вероятность перехода этого противостояния в ядерную фазу выше, чем полагают многие политики и эксперты.

Китайские специалисты обычно не рассматривают такую возможность. В американских исследованиях о потенциальной войне с Китаем ядерное оружие вообще исключается из анализа, так как считается несоответствующим цели конфликта. В 2015 г. Деннис Блэр, бывший командующий американскими войсками в Индо-Тихоокеанском регионе, оценил вероятность ядерного кризиса между США и Китаем как «близкую к нулю».

Такая уверенность ошибочна. Применение против Китая обычных военных действий в традиционном стиле Пентагона – это потенциальный путь к ядерной эскалации. После окончания холодной войны фирменный подход США к войне прост: ударить вглубь территории противника, чтобы быстро и с минимальными затратами уничтожить его ключевые военные активы. Но Пентагон вывел эту формулу на основе операций в Афганистане, Ираке, Ливии и Сербии, а у них не было ядерного оружия. Китай же не просто обладает ядерным оружием, оно интегрировано в обычные вооруженные силы, поэтому удар не может быть избирательным. Таким образом, в случае военной операции Соединенных Штатов против конвенциональных сил КНР под угрозой окажется и ядерный арсенал. Китайское руководство может принять решение применить ядерное оружие, пока оно не уничтожено.

Отношения США и Китая переполнены взаимными подозрениями, поэтому лидеры двух стран должны осознавать: обычная война может перерасти в ядерную. В абсолютном выражении риск невелик, но последствия для региона и мира в целом будут катастрофическими. И пока Вашингтон и Пекин следуют своим нынешним внешнеполитическим стратегиям, риск сохранится. Значит, лидерам обеих стран нужно избавиться от иллюзии, что удастся свести все к ограниченным боевым действиям. Им нужно в первую очередь сосредоточиться на урегулировании политических, экономических и военных вопросов, которые могут привести к войне.

Новый вид угрозы

Основания для оптимизма есть. Во-первых, Китай уже давно придерживается неагрессивной ядерной доктрины. После первого ядерного испытания в 1964 г. Китай избегал гонки вооружений холодной войны, создав гораздо меньший и простой арсенал, чем позволяли его возможности. Китайские руководители последовательно считали ядерное оружие полезным только как инструмент сдерживания ядерной агрессии и давления. Для выполнения этой задачи всегда было достаточно небольшого количества. До сих пор Китай придерживался политики отказа от упреждающего удара, т.е. обещал не применять ядерное оружие первым.

Перспектива ядерного конфликта также выглядит как пережиток холодной войны. Тогда США и их союзники жили в страхе, что страны Варшавского договора стремительно завоюют Европу. Силы НАТО были готовы нанести упреждающий удар. Вашингтон и Москва постоянно боялись, что их ядерные силы будут застигнуты врасплох внезапной атакой противника. Взаимный страх увеличивал риск того, что одна из супердержав поспешит с ударом, посчитав, что на нее напали. Существовала также опасность несанкционированных ударов. В 1950-е гг. из-за слабых мер безопасности на ядерных объектах на территории НАТО и отсутствия гражданского контроля над военными возник серьезный риск ядерной эскалации без прямого приказа американского президента.

Хорошая новость в том, что все эти страхи времен холодной войны никак не связаны с современными отношениями Вашингтона и Пекина. Ни одна из стран не может быстро завоевать территорию противника в результате обычной войны. Никто не боится внезапной ядерной атаки. В обеих странах выстроена достаточно прочная система гражданского политического контроля над ядерным оружием. Теоретически осталась лишь удобная логика взаимного сдерживания: в войне двух ядерных держав ни одна из сторон не нанесет ядерный удар, опасаясь ответа противника.

Но есть и плохая новость: триггером способна стать обычная война, угрожающая ядерному арсеналу Китая. Конвенциональные силы могут представлять угрозу для ядерных, что ведет к эскалации напряженности – особенно если превосходящие обычные силы США столкнулись с противником с относительно небольшим и уязвимым ядерным арсеналом, как у Китая. Если в ходе американской операции под ударом окажутся ядерные силы, руководство КНР может прийти к выводу, что цель Вашингтона – не только победа в обычной войне, а выведение из строя или уничтожение китайского ядерного арсенала, возможно, как прелюдия смены режима. В тумане войны Пекин может посчитать, что ограниченная ядерная эскалация – небольшой первый удар, позволяющий избежать полномасштабного ответа американцев, – оптимальный вариант защиты.

Стрельба в проливе

Самая опасная точка в отношениях Соединенных Штатов и Китая – Тайвань. Пекин давно стремится присоединить остров к материковой части страны, что противоречит желанию Вашингтона сохранить статус-кво в проливе. Нетрудно представить, как это может привести к войне. Например, Китай решит, что окно для восстановления контроля над островом закрывается, и бросится в атаку с использованием ВВС и ВМС для блокады тайваньских портов или бомбардировок. Американское законодательство не предусматривает вмешательства в подобных случаях. Однако в Законе об отношениях с Тайванем говорится, что США будут рассматривать «любую попытку определить будущее Тайваня немирными средствами, включая бойкот и эмбарго, как угрозу миру и безопасности в западной части Тихого океана и повод для серьезного беспокойства». Если Вашингтон встанет на защиту Тайбэя, единственная мировая супердержава и ее потенциальный соперник вступят в первую войну великих держав в XXI веке.

Операция Соединенных Штатов с применением обычных вооружений поставит под угрозу, выведет из строя или уничтожит часть ядерного арсенала Китая – независимо от того, было ли это изначально целью Вашингтона. Если США будут вести боевые действия в стиле последних 30 лет, такой исход практически гарантирован.

Рассмотрим сценарий с подводными лодками. Китай может задействовать ударные субмарины с обычным вооружением для блокады тайваньских портов, бомбардировок острова или атак против сил США и их союзников в регионе. В этом случае американские ВМС начнут противолодочную операцию, под ударом окажутся четыре китайские подлодки, оснащенные баллистическими ракетами с ядерными боеголовками, которые обеспечивают ядерное сдерживание на море. Китайские подлодки используют общую коммуникационную систему, удар по ее передатчикам лишит Пекин связи с подводным флотом, руководству КНР останется гадать, что случилось с морскими ядерными силами. Кроме того, для защиты субмаринам с баллистическими ракетами нужны ударные подлодки, как тяжелым бомбардировщикам нужны маневренные истребители. Если американцы начнут топить китайские ударные подлодки, субмарины с баллистическими ракетами останутся без защиты и окажутся уязвимы.

Еще опаснее, если Соединенные Штаты, охотясь за ударными субмаринами, случайно затопят китайский ракетоносец. Ударные подлодки могут сопровождать ракетоносцы, особенно если Китай решит передислоцировать их ближе к территории США. Поскольку идентификация цели – одна из самых сложных проблем ведения боевых действий под водой, американская подлодка может на расстояние выстрела подойти к китайской, так и не определив ее тип, особенно в условиях повышенного шума, как в Тайваньском проливе. Банальные фразы об осторожных действиях подходят для мирного времени. В условиях войны, особенно если китайская субмарина уже наносила удары, американцы могут решить сначала атаковать, а потом уже разбираться.

Помимо ощущения уязвимости небольшой размер подводного ядерного флота означает, что в результате двух подобных инцидентов будет уничтожена половина средств сдерживания морского базирования. Китайские ракетоносцы, избежавшие уничтожения, утратят связь с командованием, лишатся сил сопровождения и не смогут вернуться в разрушенные порты. В этом случае Китай останется вообще без морских средств ядерного сдерживания.

На берегу может сложиться схожая ситуация. Американцам придется противостоять растущим ракетным силам. Большая их часть находится в непосредственной близости от Тайваня и готова ударить баллистическими ракетами по острову или союзникам, пришедшим на помощь Тайбэю. Победа США опять же будет зависеть от способности вывести из строя баллистические ракеты с обычными боеголовками. И сделать это невозможно, не затронув ядерные силы. Китайские баллистические ракеты с обычными и ядерными боеголовками нередко размещаются на одной базе, т.е. имеют общую систему транспортировки и снабжения, маршруты патрулирования и другую инфраструктуру. У них также может быть общая система командования и управления, или американские военные не смогут различить эти системы, если они все же разделены.

Кроме того, китайские баллистические ракеты способны нести как обычные, так и ядерные боеголовки, и различить две модификации американская воздушная разведка не в состоянии. В военное время при ударе по обычным ракетам могут быть уничтожены ракеты с ядерными зарядами. Чтобы направить пилотируемый летательный аппарат на стартовые шахты и ракетные базы, нужно хотя бы частично контролировать воздушное пространство над Китаем, а для этого необходимо вывести из строя систему ПВО. Но вывод из строя береговых систем ПВО Китая оставит без защиты и ядерные силы.

Подвергнувшись атаке, китайские лидеры будут опасаться, что под угрозой окажутся межконтинентальные баллистические ракеты, размещенные в глубине страны. На протяжении многих лет эксперты указывали на неудачные попытки американцев обнаружить и уничтожить иракские ракеты Scud во время «Войны в заливе» в 1990–1991 гг., отмечая, что мобильные комплексы невозможно найти. Поэтому предполагалось, что Китай сможет сохранить средства ядерного сдерживания независимо от ущерба, который США нанесут береговым районам. Однако последние исследования говорят об обратном. Китайские межконтинентальные баллистические ракеты больше и менее мобильны, чем иракские Scud, их трудно перемещать незаметно. Соединенные Штаты, скорее всего, внимательно следят за ними в мирное время. Поэтому неудачная охота за иракскими Scud 30 лет назад вряд ли убедит Китай в том, что оставшиеся ядерные силы находятся в безопасности, особенно в период активной фазы обычной войны.

Резкая критика Китаем размещения региональной системы ПРО США для защиты от возможных атак КНДР отражает эти опасения. В Пекине считают, что эта система поможет Вашингтону нейтрализовать ракеты, которые Китай может запустить в ответ на удар Соединенных Штатов по своему арсеналу. С точки зрения Пекина, такой вариант возможен, если обычная война уже начала серьезно подрывать другие элементы китайских ядерных сил. И неважно, что Китай утратит возможность следить за состоянием своих сил в режиме реального времени, поскольку ослепление противника – обязательный пункт в американских военных учебниках.

Иными словами, традиционная стратегия США по достижению победы в обычной войне скорее всего поставит под угрозу большую часть ядерного потенциала КНР на море и на суше. Действительно ли американские военные целились в ядерные арсеналы – неважно. Главное, что китайское руководство будет считать, что страна под угрозой.

Уроки прошлого

Возникает вопрос: как отреагирует Китай? Проявит ли он сдержанность и выполнит обещание не наносить первый удар, когда ядерные силы окажутся в опасности? Или он воспользуется этим оружием, пока оно есть, рассчитывая, что ограниченная эскалация остановит Вашингтон или заставит его отступить?

В заявлениях Китая и исследованиях экспертов сохраняется двойственность по этому вопросу. Непонятно, какие элементы КНР считает основой своих сил ядерного сдерживания. Например, если Китай признает силы ядерного сдерживания морского базирования относительно небольшими и слабыми, потеря подводных ракетоносцев не приведет к кардинальному пересмотру военных расчетов.

Проблема в том, что военное время может изменить представления Китая о намерениях США. Если Пекин воспримет подрыв своих ядерных сил морского и наземного базирования как намеренную попытку лишить его средств сдерживания или даже как прелюдию к ядерному удару, он посчитает ограниченную ядерную эскалацию способом прекратить конфликт. Например, Китай может применить ядерное оружие для уничтожения американских авиабаз, представляющих наибольшую угрозу. Также возможен ядерный удар без конкретной военной цели – по ненаселенному району или морю, – чтобы дать понять: США пересекли красную линию.

Такая эскалация кажется неправдоподобной, но история Китая говорит об обратном. В 1969 г. аналогичное развитие событий привело Пекин на грань ядерной войны с Советским Союзом. В начале марта того года китайские войска напали на советских пограничников на фоне роста напряженности вокруг спорного участка границы. Спустя менее двух недель страны уже вели необъявленную войну на границе с использованием тяжелой артиллерии и авиации. Эскалация конфликта происходила стремительно, и к концу марта Москва грозила применить ядерное оружие, чтобы заставить Пекин отступить.

Изначально руководство КНР игнорировало эти предупреждения, но, когда стало известно, что СССР обсуждает планы ядерного удара с другими странами, оценку угрозы пришлось кардинально изменить. Как свидетельствуют архивные документы, Москва не собиралась выполнять ядерные угрозы, но китайские руководители воспринимали ситуацию по-другому. В том конкретном случае они полагали, что советский ядерный удар неминуем. Когда Москва направила своих представителей на переговоры в Пекин, в КНР подозревали, что на борту самолета с делегацией находится ядерное оружие. Напуганное китайское руководство провело испытание термоядерного оружия в пустыне Лобнор и привело в боевую готовность ядерные силы – этот шаг опасен сам по себе, так как повышает риск несанкционированного или случайного пуска. Только после длительной подготовки к советским ядерным ударам, которые так и не состоялись, Пекин согласился на переговоры.

Сегодня Китай – не та страна, что во времена Мао Цзэдуна, но конфликт 1969 г. остается важным уроком. КНР начала войну, считая, что ядерное оружие не будет задействовано, хотя советский арсенал был на несколько порядков мощнее, как сегодня американский арсенал превосходит китайский. Когда война пошла не по плану, Китай пересмотрел оценку ядерной угрозы и практически дошел до паранойи. Более того, давал понять, что рассматривает возможность применения ядерного оружия, хотя ответный удар был бы разрушительным. Неоднозначная информация и сосредоточенность на пессимистическом сценарии вынудили Пекин учитывать ядерные риски, которые за несколько месяцев до конфликта казались невероятными. Та же схема может повториться и сегодня.

Теряться в догадках

США и Китай в состоянии принять меры, чтобы уменьшить риски. Активный диалог и обмен информацией – официальный и неофициальный, на высоком и рабочем уровнях, между политиками и военными – позволят выстроить отношения, которые обеспечат деэскалацию в случае конфликта. Между военными двух стран уже работает горячая линия, но постоянной связи между политическим руководством пока нет. Проверенная, надежная инфраструктура позволит политикам и военным поддерживать связь и в случае кризиса.

Но налаживание коммуникации не решит проблем, заложенных в военных доктринах и внешнеполитических стратегиях. Поскольку стандартное ведение войны Соединенными Штатами скорее всего загонит Китай в ядерный угол, Вашингтону стоит рассмотреть альтернативные стратегии, чтобы не затронуть китайский ядерный арсенал. Так, некоторые аналитики предлагают давить на Пекин с помощью дальней морской блокады, другие считают, что кампанию нужно ограничить воздушными и морскими операциями у берегов Китая. В обоих случаях главная цель – избежать ударов по материковой части страны, где находятся ядерные силы.

Проблема в том, что в материковой части Китая сосредоточены и обычные вооруженные силы. США добровольно не оставят их нетронутыми, учитывая традиционное стремление сократить свои потери и быстро уничтожить мощь противника. Если Китай использует материковые базы, чтобы выпустить баллистические ракеты по силам Соединенных Штатов и их союзников, вряд ли американский президент прикажет военным проявить сдержанность ради деэскалации. Союзники тоже не примут осторожного подхода, поскольку будут оставаться уязвимыми из-за нетронутой военной мощи Китая. Никто не хочет, чтобы война между США и Китаем перешла в ядерную фазу, но если американцы, чтобы избежать эскалации, позволят обычным вооруженным силам Китая превратить Тайвань – не говоря уже о Японии или Южной Корее – в пепелище, вряд ли это станет считаться победой.

Конечно, Пекин тоже мог бы предпринять шаги для улучшения ситуации, но такой вариант маловероятен. Китай выбрал разработку обычных и ядерных боеголовок для одних и тех же ракет и их размещение на одних и тех же базах. Вероятно, он видит в этом стратегическое преимущество. Поскольку взаимосвязанность увеличивает риск ядерной эскалации, Пекин, возможно, полагает, что это способствует сдерживанию – Соединенные Штаты изначально не решатся начать войну.

Но так же как Китай выигрывает, если США поймут, что нет безопасного способа вести войну, Соединенные Штаты выигрывают, если Китай осознает, что война обернется для него не только поражением, но и приведет к ядерному разоружению. Этот страх мог бы стать рычагом воздействия в случае конфликта или даже удержать Китай от его начала.

Ни одна из сторон не видит смысла во взаимных увещеваниях в мирное время. Напротив, считается, что это способствует нестабильности. Но тогда лидеры США и Китая должны осознавать последствия выбранной политики. Угроза эскалации уменьшает риск войны, но если она все-таки начнется, то будет более опасной. Трезвая оценка реальности должна заставить лидеров обеих стран искать пути урегулирования политических, экономических и военных споров, не прибегая к войне, которая может быстро превратиться в катастрофу для региона и мира в целом.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6 за 2018 год. © Council on foreign relations, Inc.

Китай. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 22 ноября 2018 > № 2826795 Кейтлин Талмадж

Как запретить кибератаки на ядерные системы

Аргументы для США и России в пользу упреждающего контроля над вооружениями

Эндрю Футтер – старший преподаватель по мировой политике, факультет политологии и международных отношений, Университет Лестера. Недавно вышла его книга Hacking the Bomb («Хакерская атака на бомбу»).

Резюме В отличие от времени холодной войны, игроков на ядерной арене теперь не двое, а гораздо больше. Это касается не только государств, но и всех сил, обладающих возможностью проведения кибератак. Следует начать с разработки конвенции по использованию кибертехнологий в сфере ядерного оружия.

В годы президентства Рональд Рейган обычно посвящал воскресный вечер кино. И вот около 35 лет назад он решил посмотреть новый голливудский блокбастер «Военные игры» с Мэттью Бродериком в главной роли. Герой – юный хакер, которому случайно удается взломать сверхсекретные суперкомпьютеры Пентагона, контролирующие американское ядерное оружие. В результате чуть не вспыхивает ядерная Третья мировая война против Советского Союза. Этот фильм настолько поразил Рейгана, что он распорядился провести секретную проверку и оценить уязвимость ядерного потенциала США перед лицом сетевых атак, а также способность хакеров посредством компьютерного взлома осуществить пуск носителей с ядерными боезарядами в обход установленных процедур. Оказалось, что такая угроза реально существует, а ее вероятность гораздо выше, чем ожидали эксперты. Так благодаря картине 1983 г. впервые возникло понимание, что ядерным объектам и системам могут угрожать кибератаки.

Поколение спустя угроза существенно выросла. Все больше компонентов ядерной инфраструктуры – от боеголовок и средств их доставки до систем управления и наведения – зависят от сложного программного обеспечения, что делает их потенциальными мишенями для атак. Все ядерные державы модернизируют ядерные системы, стремясь внедрять компьютерные технологии, активнее использовать сетевые решения и возможности программирования. В то же время более отчетливо осознается угроза, которую представляют хакеры для всех компьютерных систем, в том числе критически важных объектов национальной инфраструктуры. Самым известным примером стала, пожалуй, обнаруженная в 2010 г. кибератака с использованием компьютерного червя Stuxnet против ядерного центра по обогащению урана в иранском городе Натанз. Кибератаки случаются постоянно и потому стали объектом пристального внимания органов военного планирования. Так, в вооруженных силах большинства стран созданы специализированные подразделения и приняты доктрины по вопросу о наступательных кибероперациях, а в некоторых документах упоминаются даже кибервойны. Ядерные арсеналы всех стран уязвимы перед лицом кибератак. Этот факт, в частности, признан в 2013 г. Научным советом Министерства обороны Соединенных Штатов.

Хорошая новость заключается в том, что угроза появилась сравнительно недавно и пока еще в зачаточном состоянии. А это значит, есть время принять меры, чтобы по возможности смягчить или устранить ее наиболее опасные аспекты до того, как те проявятся в полную силу и стандартизируются. Есть, однако, и плохие новости. Российско-американские отношения достигли низшей точки за последнее поколение, что в полной мере относится к шансам достижения договоренностей о контроле над вооружениями. При этом обе стороны (а, возможно, и другие) активно ищут способы взломать системы ядерного оружия друг друга.

Становление нормы

Процесс включения компьютерных сетевых операций (более точный термин по сравнению с приставкой «кибер») в программы военного планирования начался как минимум 30 лет назад и четко прослеживается по меньшей мере с конца 1980-х гг. и так называемой революции в военном деле начала 1990-х годов. Однако эти идеи и соответствующие технологии приобрели актуальность с точки зрения стратегического планирования в области ядерных вооружений лишь в последнее десятилетие или около того. Необходимо отметить сформулированные в начале 2000-х гг. планы администрации Джорджа Буша-младшего по диверсификации программ ядерного сдерживания за счет повышения роли неядерных средств в глобальной ударной системе вооружений, решение использовать киберсредства против иранской ядерной программы, а затем и недавние предложения Пентагона по созданию системы «противоракетной обороны полного спектра» и комплексов мгновенного глобального удара.

Идея системы «противоракетной обороны полного спектра» проста и заключается в добавлении к традиционным средствам ПРО, включая системы, основанные на технологии кинетического перехвата, новых методов предупреждения запуска ракет. Суть в том, чтобы не допустить сам запуск за счет вмешательства в работу основных систем управления или функционирования орудия электронными (провоцирование сбоя в работе телеметрии) или цифровыми (программное, аппаратное обеспечение или системы поддержки) средствами. Для этого нужно взломать системы управления ядерным оружием еще до запуска ракет, заразить системы ракеты или связанных с ней объектов инфраструктуры вредоносным кодом либо иным образом создать помехи для их работы. Такая тактика называется «блокированием пуска» (left of launch). Теоретически сочетание кинетических и некинетических методов позволяет придать противоракетной обороне комплексный характер и снижает ее зависимость от возможности перехвата ракеты в воздухе, что даже в современных условиях остается непростой задачей.

Вот что сказал по этому поводу в Конгрессе заместитель министра обороны США по вопросам политики Брайан Маккеон, выступая на слушаниях в 2016 г.: «Нам нужно разработать более широкий набор средств, который включал бы меры по блокированию угроз до осуществления пуска. Разработка решений по блокированию, остановке пуска дала бы командованию Соединенных Штатов дополнительные средства и возможности в области противоракетной обороны. Это, в свою очередь, позволило бы снизить нагрузку на системы перехвата баллистических ракет. Сочетание систем блокирования пуска и перехвата ракет позволит повысить эффективность и стойкость противоракетной обороны перед лицом возможного пуска баллистических ракет противником».

Наиболее очевидной мишенью для системы ПРО полного спектра является Северная Корея. Не исключено, что американские хакеры внесли вклад в провал ряда недавних ракетных испытаний. Возможно, у США имеются аналогичные планы в отношении Ирана на случай создания страной ядерного оружия. Кроме того, администрация Трампа может включить в следующий «Обзор противоракетной обороны» отсылку к комплексным возможностям «полного спектра» в дополнение к модернизации существующих систем.

Важным моментом последних двух десятилетий в сфере противоракетной обороны является появление высокоточного удара, грань между обороной и нападением в военном и ядерном планировании оказалась размыта. По сути, происходит постепенный отказ от идеи сдерживания за счет взаимной уязвимости, лежащей в основе доктрины взаимного гарантированного уничтожения. Соответственно, наблюдается переход к более активным мерам обороны и сдерживания. Это вызвано в первую очередь изменениями в спросе на укрепление ядерного сдерживания, т.е. если раньше речь шла о предотвращении массированного ядерного удара со стороны соперника сопоставимой мощи, то теперь необходимо сначала определить, в отношении кого или чего и как проводить политику сдерживания, поскольку ядерная угроза зачастую исходит и от более мелких государств-«изгоев», не признающих международных норм, и даже от террористов, которые не придерживаются общепринятых правил и ведут себя не столь рационально, как крупные державы. Однако в настоящее время произошли сдвиги, вызванные динамикой «предложения» в области ядерного сдерживания, т.е. за счет стремительного технического прогресса и развития систем вооружений на волне недавней революции в информационных и компьютерных технологиях.

Наилучший тому пример – цифровое оружие, компьютерные сетевые технологии и другие средства, к которым применима приставка «кибер». К таким средствам относится и передовое обычное оружие, которое может дополнить, а в некоторых случаях и заменить ядерное оружие с точки зрения стратегического планирования. В результате в дополнение к сдерживанию за счет неминуемого ответного удара, а, вероятно, и вместо этого принципа, растет интерес к сдерживанию путем блокирования использования наступательных средств (то есть предотвращения атаки).

Новые проблемы и тенденции

Проблема заключается в том, что в отличие от кинетических систем противоракетной обороны, когда ракеты можно обнаружить, увидеть и сосчитать, киберсредства блокирования удара по своей природе невидимы и даже эфемерны. Неудивительно, что Москва и Пекин с подозрением относятся к разработкам, предполагая, что в будущем они будут использованы против них, как и неядерные системы противоракетной обороны. Нет возможности оценить масштаб угрозы и реагировать на нее (наращивая арсенал ракет, развивая новые средства проникновения и т.д.) для сохранения стратегического паритета или, по крайней мере, чтобы предотвратить получение одной стороной (в данном случае США) преимущества или даже превосходства.

Например, вряд ли 44 американских комплекса ракет-перехватчиков наземного базирования, размещенные на Аляске и в Калифорнии (даже в сочетании с системами противоракетной обороны в других регионах), представляют сейчас угрозу для России или Китая. Однако ситуация изменится в случае существенного наращивания количества перехватчиков и необходимых для их работы локаторов при сокращении ядерного потенциала России и сохранении китайского арсенала в текущих размерах. Однако и Россия, и Китай не могут не отреагировать на такие изменения. Скорее всего, они уже предпринимают ответные действия, разрабатывая новые средства преодоления систем противоракетной обороны, чтобы предотвратить изменение баланса в пользу Соединенных Штатов. Однако оценить масштаб угрозы и выработать адекватный ответ очень трудно, учитывая призрачный и неосязаемый характер технологий блокирования удара до пуска.

Кроме того, в то время как системы ПРО, работающие по принципу кинетического перехвата, разрабатывались для борьбы с ракетами наземного базирования, возможность проведения атак против центральных командных пунктов (и систем раннего предупреждения) делает уязвимыми все системы ядерного оружия. Мишенями кибератак потенциально являются даже подводные крейсеры, оснащенные ядерным оружием, и подвижные ракетные комплексы, играющие ключевую роль в обеспечении возможности нанесения Россией и Соединенными Штатами гарантированного ответного удара. В результате очевидно, что реализация комплексной противоракетной обороны «полного спектра» непременно вызовет обеспокоенность соперников США, тем самым повышая уровень неопределенности.

В отношении комплексной системы противоракетной обороны «полного спектра» существует еще целый ряд проблем, которые заслуживают особого внимания. Во-первых, придание приоритетного значения средствам блокирования пуска для преодоления угроз ракетного или ядерного удара меняет суть противоракетной обороны и в целом политики безопасности. На смену во многом пассивной позиции приходит работа на упреждение. Система должна быть взломана до полной материализации угрозы пуска и уж совершенно определенно до запуска ракеты. Такая ситуация называется «активной обороной»: хакеры взламывают соответствующие системы до запуска ракеты. Это подразумевает вмешательство на этапе производства или даже использование человеческого фактора. Конечно, некоторые действия предпринимаются после начала подготовки ракеты или иного средства доставки ядерной боеголовки к запуску, однако для большей уверенности в желаемом исходе хакерам наверняка нужно будет заранее получить возможность обойти систему защиты или заразить ее вирусом.

Во-вторых, сам риск того, что ядерные системы могут быть уязвимы для хакеров и сработать нештатно, подрывает доверие и стабильность в отношениях между ядерными акторами. Пониженная определенность в работе таких систем толкнет к ужесточению позитивного контроля над ядерным оружием, то есть возможности обеспечения гарантированного срабатывания, и не исключено, что в ущерб его безопасности. Кроме того, другие страны также поспешат обзавестись средствами блокирования пуска ракет, что заставит всех чувствовать себя в меньшей безопасности вне зависимости от того, собираются ли они действительно их использовать. Чувство страха на международной арене вряд ли способствует достижению договоренностей по контролю над вооружениями в двухстороннем и многостороннем форматах.

В-третьих, повышается риск аварий и непредвиденных происшествий, возникающих как в связи со взломом не тех узлов, так и с обнаружением взлома. Скажем, средства управления неядерным оружием или системами поддержки (например, спутниками) иногда также используются и для управления ядерными системами или распространяются на них. Аналогичным образом резонно предположить, что, проникнув в эти системы, хакеры способны спровоцировать непредвиденные ими события. Кроме того, сложно проверить намерения хакера или вредоносной программы, обнаруженной внутри сети (и определить их происхождение). В таком случае жертва окажется в наиболее неблагоприятной ситуации, особенно если такое нарушение выявлено в период высокой напряженности. Обнаружение взлома спровоцирует цепную реакцию, станет причиной напряженности в дипломатических отношениях и даже может быть воспринято как акт агрессии.

Наконец, не стоит исключать возникновение или обострение кризисной ситуации силами негосударственных субъектов, к примеру террористов, за счет проведения провокационных атак на компьютерные системы управления ядерным оружием. Такие силы с гораздо большей вероятностью будут стремиться провести против ядерных систем «активирующие» действия, тогда как для государств главная цель заключается в том, чтобы их «дезактивировать». Подобные группы попытаются спровоцировать подачу сигнала тревоги системами раннего оповещения, манипулировать информационными сетями или создать хаос посредством относительно незначительных провокационных вылазок, якобы осуществленных государством-противником. Очевидно, что реализация любого такого сценария чревата эскалацией и повышением вероятности инцидента с использованием ядерного оружия.

На данный момент идея использования цифровых средств для взлома систем управления ядерным оружием и ракетами преимущественно занимает умы в Соединенных Штатах (до недавнего времени ситуация обстояла аналогичным образом с технологией кинетического перехвата). Однако другие страны тоже могут заняться такой деятельностью. Получить возможность влиять на работу аналогичных систем США в состоянии Россия, Китай и, возможно, другие государства, что повысит риски для всех вовлеченных сторон. Не исключено, что Соединенные Штаты даже более уязвимы, учитывая распространенность в ядерной сфере сложных систем, а также планы по модернизации всех составляющих структуры управления и контроля.

Работа на опережение

В истории мало примеров успешного предотвращения негативных последствий использования новых технологий в военных целях до их применения в полную силу. Кроме того, на современном этапе достижение Вашингтоном и Москвой каких-либо договоренностей по контролю над вооружениями маловероятно. Возможность снизить риск наиболее тревожных последствий киберъядерной угрозы до того, как все выйдет из-под контроля, все-таки существует. Необходимо начать с обсуждения наиболее острых для обеих сторон угроз. Очевидно, что отправной точкой могла бы стать проблема хакеров, пытающихся взломать системы управления ядерными вооружениями. Это стало бы началом обсуждения других инициатив, представляющих взаимный интерес.

Первая тема – согласование новых ограничений в использовании компьютерных сетевых операций в отношении ядерного оружия и определенных правил в этой сфере. Так, возможно избежать некоторых угроз, договорившись о новых формах контроля над вооружениями в этой области, в частности, заключив соглашения об отказе от атак на имеющиеся у обеих сторон ядерные системы с использованием киберсредств. Такую договоренность не обязательно оформлять подобно договорам по ядерным вооружениям прошлых времен. Для начала Соединенные Штаты и Россия могли бы выступить с заявлением, в котором признали бы серьезность и рискованность нападений на имеющиеся у обеих сторон системы управления ядерным оружием и взяли на себя обязательство не прибегать к таким действиям. Затем в декларативном порядке зафиксировать (i), как такие атаки будут восприниматься и каким окажется вероятный ответ в случае обнаружения таковых действий, и (ii) что системы ядерного оружия не должны быть мишенью подобных атак. В дальнейшем распространить эти принципы и на другие ядерные державы. В основе лежала бы та же логика, что и при заключении Договора по ПРО 1972 г., который ограничивал противоракетную оборону в надежде, что это содействует предсказуемости и стабильности в отношениях между ядерными противниками. Такое решение не обеспечивает механизма контроля в традиционном смысле слова или возможности остановить негосударственных игроков. Но оно положило бы начало. Вряд ли государства захотят быть уличенными в нарушении заявленной политики или взятых на себя обязательств.

Вторая область взаимодействия – повышение безопасности, содействие регулированию и сотрудничеству в этой сфере. Начать в одностороннем порядке. Среди возможных мер: уменьшение продолжительности нахождения ядерных систем на активном дежурстве (для сокращения возможности хакеров, представляющих негосударственные субъекты, спровоцировать пуск или взрыв), действия по обеспечению независимости таких систем от неядерных вооружений и структур управления (для снижения риска случайной, непреднамеренной активации не тех систем в ходе атаки) и обеспечение простоты инфраструктуры системы управления и контроля (чтобы ее работа была понятна и за счет этого менее уязвима). Все это создаст предпосылки для реализации более масштабных двухсторонних и даже многосторонних мер по повышению доверия. Страны, в первую очередь Россия и США, а затем, гипотетически, и другие государства, способны обмениваться передовым опытом, а также данными об угрозах, исходящих от негосударственных акторов, и даже создавать группы правительственных чиновников и других заинтересованных лиц, умеющих мыслить нестандартно, когда речь идет о новых механизмах контроля над вооружениями. Возможно и создание международного центра раннего предупреждения и оценки опасности, где должностные лица и эксперты находятся в постоянном диалоге, будучи готовы быстро реагировать на угрозы или вопросы, требующие безотлагательных действий.

Открывается возможность предотвратить серьезный сдвиг в международной ядерной политике, который чреват негативными последствиями для всех ядерных держав. Не обязательно, чтобы новые договоренности по контролю над вооружениями походили на договоры прошлых лет или подразумевали оперативную разработку и реализацию соответствующих мер. Главное, чтобы соглашения были достигнуты. На кодификацию ядерной революции ушло почти два десятилетия, и мы до сих пор оттачиваем формулировки. Действия по предупреждению ядерных угроз нового поколения должны включать инновационные подходы к контролю над вооружениями и политике сдерживания, а также, возможно, новые правила вкупе с осознанием угрозы и желанием действовать на многосторонней основе.

В конечном счете необходимо учитывать опасности новых, пока еще «экзотических» технологий в ядерной сфере при обсуждении вопросов стратегической стабильности, заключении соглашений по контролю над вооружениями и в рамках более широких инициатив по нераспространению и разоружению. В современном мире обсуждение ядерной проблематики не может происходить в технологическом вакууме. Нельзя игнорировать очевидную связь между ядерными и неядерными вооружениями. Следует признать, что свершившаяся информационная и компьютерная революция, развитие систем противоракетной обороны, появление высокоточных вооружений, беспилотных летательных аппаратов, противокосмических вооружений, искусственного интеллекта, а также киберугроз привели к изменению международной обстановки в сфере ядерных вооружений, что требует от нас новых подходов к управлению ядерным оружием и обеспечению его сохранности.

Упреждающие меры по контролю над вооружениями

Вместо того чтобы выступать с опрометчивыми и опасными заявлениями по вопросам, связанным с ядерным оружием, и тратить огромные суммы на разработку все более разрушительных видов вооружений, президентам Трампу и Путину и/или их представителям следовало бы сесть за стол переговоров и серьезно обсудить основные риски, с которыми сталкиваются их страны. Естественно, не удастся достичь соглашения по всем вопросам. Однако хорошим началом было бы взаимное признание того, что хакерские атаки против ядерных систем никому на пользу не пойдут. Можно предположить, что развитие диалога по вопросу о контроле над вооружениями в таком ключе было бы куда более плодотворным, чем текущие переговоры по СНВ. Возможно, вместо обсуждения сокращения вооружений можно было бы, хотя бы временно, сконцентрироваться на том, как избежать его применения. Это напомнило бы тем, кто считает, что контроль над вооружениями утратил актуальность или невозможен в киберпространстве, что есть и другие способы обеспечения стабильности, не обязательно воспроизводящие подходы прошлых лет. Урок холодной войны заключается в том, что, даже когда достижение договоренностей по ядерным вооружениям казалось маловероятным, стороны осознавали необходимость продолжения диалога, понимая, как много поставлено на кон.

В дальнейшем процессу следует придать многосторонний характер, ведь в отличие от ядерных угроз холодной войны сил уже не две, а гораздо больше. Это касается не только всех государств, обладающих ядерным оружием, но и всех акторов, имеющих возможность проведения кибератак. Вместо попыток заключить всеобъемлющий кибердоговор или широкомасштабную договоренность по ядерному оружию в качестве первого шага стоит начать разработку конвенции по использованию кибертехнологий применительно к ядерному оружию или как минимум каких-то общих правил. В первую очередь установить и согласовать терминологию, чтобы понимать, что именно каждая из сторон понимает под словом «ядерный». Это заложило бы основу для обсуждения такой проблематики на международных форумах, а также в рамках более общих дискуссий о контроле над вооружениями. Глобальная система регулирования ядерного оружия находится в состоянии неопределенности, а, возможно, переживает переходный период, что во многом стало результатом революционного скачка в развитии информационных и компьютерных технологий.

Когда-то для наращивания военного потенциала нужно было строить новые объекты или производить вооружения, что, как правило, требовало огромных затрат, а угрозы, исходящие от новых видов вооружений, становились реальностью уже до заключения соглашений, направленных на устранение таких угроз. Однако в современной технополитической ситуации подобное развитие событий может оказаться фатальным. Если бы мы пришли к общему пониманию опасностей, которых наши общества и страны хотят избежать, в наших силах было бы создать механизмы для их предупреждения и устранения. Конечно, все должны признать, что попытки взломать системы управления ядерными вооружениями, находящимися в состоянии боевой готовности, а также страх, что ядерные боеприпасы не сработают, когда это будет необходимо при наличии угрозы их запуска террористами, не сулят никому ничего хорошего.

Данная статья представляет собой сокращенную версию материала, подготовленного по заказу МДК «Валдай» и опубликованного в серии «Валдайские записки» в ноябре 2018 года. С другими записками можно познакомиться http://ru.valdaiclub.com/a/valdai-papers/

Россия. США. Весь мир > Армия, полиция. СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 22 ноября 2018 > № 2826792 Эндрю Футтер

«Все позволено» и новая уязвимость

Неизбежен ли «Карибский кризис» в киберпространстве?

В.А. Орлов – профессор МГИМО-Университета МИД России, заведующий Центром глобальных проблем и международных организаций Дипломатической академии МИД России, основатель ПИР-Центра.

Резюме Диалог по кибервопросам становится в условиях кровожадной внутриполитической борьбы в США проблематичным. В этой связи, неудивительно, что ряд экспертов в Соединенных Штатах ожидает применения Россией кибероружия как неизбежности: око за око…

Дело было 18 лет тому назад. Мне принесли рукопись книги. Называлась она «Информационные вызовы национальной и международной безопасности». Это сейчас проблематика международной информационной безопасности (МИБ) – или «кибербезопасности», как ее, сильно упрощая, еще называют – у всех на слуху и находится в топе глобальных угроз. А тогда о МИБ не то чтобы никто не говорил: говорили, конечно, особенно в узких экспертных кругах, но как-то «через запятую», и эта проблема оказывалась на заднем плане. А вскоре случилось 11 сентября, и угроза международного терроризма на время затмила все остальные.

Листая старые страницы

Но достаточно мне было пролистать принесенную мне рукопись, как я понял: речь идет об аналитическом труде неординарного калибра. И о глобальной угрозе калибра гораздо большего, чем мне самому казалось до той поры.

Особенное внимание в работе уделялось сценариям кибервойн… хотел сказать «кибервойн будущего», однако авторы справедливо обращали внимание, что это уже «войны настоящего». Авторы книги предупреждали о возможности перерастания киберконфликта в ракетно-ядерный. Они были убеждены, что при двустороннем вооруженном конфликте совершенно непредсказуемой является реакция стороны, подвергшейся воздействию информационного оружия: «Может сложиться ситуация, когда выявление факта применения информационного оружия даже в очень ограниченном масштабе может привести к «испугу» и предположению, что вскрыта только «вершина айсберга» информационной атаки. Вслед за таким выводом может последовать ограниченное или массированное применение ядерного оружия».[1]

«Запретить разработку и использование информационного оружия на нынешнем этапе вряд ли удастся, как это сделано, например, для химического или бактериологического оружия, – делали авторы неутешительный вывод. – Понятно также, что ограничить усилия многих стран по формированию единого глобального информационного пространства невозможно. Поэтому развязки возможны только на пути заключения разумных соглашений, опирающихся на международное право и минимизирующих угрозы применения информационного оружия»[2].

Рукопись я тогда без промедления опубликовал, и вышедшая книга не прошла незамеченной. Хорошо помню ажиотаж на брифинге в пресс-центре МИД РФ по случаю ее выхода.

Голые и напуганные

Прошло 18 лет. За эти годы беспрецедентно шагнули вперед информационные технологии. Интернет стал сродни кислороду: отключи – и люди задохнутся; зависимость от интернета сделалась тотальной. Об информационных войнах теперь не пишет только ленивый, а в студенческой среде будущих международников про кибер хотят писать свои выпускные работы гораздо больше студентов, чем про ядерку. В ООН год не один год заседала Группа правительственных экспертов (ГПЭ), обеспокоенных проблематикой МИБ[3]. Простые люди чувствуют себя перед угрозами, исходящими из информационного пространства, используя название известного телешоу, будто «голые и напуганные». «Голые» – потому что ничем не защищены. «Напуганные» – потому что знают, что ничем не защищены. Страх и растерянность, граничащие с паникой и паранойей, то и дело окутывают, будто смог, целые страны.

И несмотря на все это, – воз и ныне там. Международное сообщество за все эти годы ни на йоту не приблизилось к выработке того, что могло бы стать «киберДНЯО» - юридически обязывающим договором о нераспространении кибероружия, который поставил бы заслон перед информационными войнами. «Это невозможно. В отличие от ядерного оружия, в случае с кибероружием мы далеко не всегда сможем идентифицировать источник атаки. Больше того, мы почти никогда не сможем отделить государственные субъекты от негосударственных», – разводят руками маститые эксперты. Правда, не менее маститые эксперты не видят тут ничего невозможного: «Я бы предложила создать (…) международную конвенцию по нераспространению кибероружия и признанию невозможности для всех стран распространения кибероружия, - заявила Наталья Касперская, президент группы компаний InfoWatch. – Необходимо об этом говорить и стремиться к этому, чтобы все страны, особенно ведущие, такую конвенцию подписали»[4].

В качестве либо компромисса, либо первого шага по преодолению «кибербеспредела» выдвигаются идеи по выработке международных «кодексов поведения» в киберпространстве, например, оглашенный на днях президентом Франции «Парижский призыв к обеспечению доверия и безопасности в киберпространстве»[5] или документ по международным нормам кибербезопасности, представленный в 2014 г. корпорацией Майкрософт на саммите Global Cyberspace Cooperation в Берлине[6].

Действительно, первый шаг делать надо, и он не обязательно должен быть юридически обязывающим и всеобъемлющим – хотя и важно, чтобы уже на первом этапе были представлены интересы различных регионов мира. Однако общая слабость «мер по укреплению доверия» и к «кодексов поведения» – аморфность, неверифицируемость и необязательность для исполнения. ДНЯО – крупнейший международный договор ХХ века, ставший краеугольным камнем глобальной безопасности – тем и силен, что близок к всеохватности: в его юрисдикции –192 государства планеты. Глобальный характер информационных угроз требует и глобального ответа: договора, столь же авторитетного и универсального, каким в ядерной области является ДНЯО.

В этих условиях, не окончательным решением, но весомым шагом на пути к нему могли бы стать двусторонние соглашения между ключевыми субъектами информационного пространства. Однако кризис, который мы сегодня наблюдаем – и который на наших глазах усугубляется – в системе договоров по контролю над вооружениями – не позволяет говорить о реалистичности таких двусторонних юридически обязывающих соглашений в информационной сфере (или, если угодно, в области кибероружия) – по крайней мере, на ближайшую перспективу.

Значит, все позволено.

И вот это чувство вседозволенности, – оно пьянит. Оно развращает. О масштабах американских операций в киберпространстве мы догадывались и раньше. Но благодаря разоблачениям Эдварда Сноудена, сделанным в июне 2013 г., кое-что из тайного стало явным. Степень американского (и британского[7]) кибервмешательства по всему миру является беспрецедентной. Основной мишенью информационных атак со стороны американского государства оказалась горстка еще пока не только де-юре, но и де-факто суверенных государств, проводящих независимую внешнюю политику. Так, США неоднократно – и в основном успешно – применяли кибероружие против Ирана, в том числе и против его мирной ядерной инфраструктуры. Но все-таки центральным объектом для американских информационно-кибернетических операций была и остается Россия.

Новая уязвимость

Этим летом я пересек девятнадцать Соединенных Штатов. Говорил с простыми людьми где-нибудь в Оклахоме или в Вайоминге. Пытался разобраться, что тревожит «одноэтажную Америку» сегодня. И как простые американцы относятся к России. А относятся они к России в основном или хорошо, или никак. Никакой «русофобии», которой страдают вашингтонские элиты, я в американской глубинке не заметил… правда, если при наших разговорах был выключен телевизор. Но вот если телевизор был как на зло включен – и если он был включен не на спортивных каналах, а на новостных, – тогда в наши разговоры начинали вклиниваться совершенно сюрреалистичные мотивы: «российской угрозы»… «вмешательства России в американские выборы»… «косвенного контроля со стороны России за многими местными американскими СМИ», «коварства Кремля»… и т.п. Конечно, все это подавалось простым американцам под соусом «Путина – диктатора и душителя свободы». Правда, в ненависти американских СМИ к российскому президенту проглядывало и нечто фрейдистское, а именно – зависть: «Вот нам бы самим не помешало сейчас такого, как Путин; только своего; сугубо американского». Но если русофобии в американской глубинке я не встретил, зато вот что встретил: ощущение уязвимости. И здесь глубинка вполне совпадает с Вашингтоном, хотя в столице это ощущение уязвимости еще острее.

С чего бы это?

16 июля 1945 г. Соединенные Штаты обрели монополию над ядерным оружием, когда испытали атомную бомбу в Аламогордо под кодовым названием «Троица». Но чувство монополии и безнаказанности не прошло у Соединенных Штатов и 29 августа 1949 г., когда атомную бомбу испытал Советский Союз. Вроде бы исключительность США в ядерных вооружениях была подорвана… однако еще несколько лет разрыв в ядерных арсеналах наших двух стран был столь велик – и настолько он был в пользу Соединенных Штатов, – что те продолжали чувствовать себя комфортно и неуязвимо. И даже когда СССР стал сокращать разрыв в ядерных вооружениях, совершенствовать точность и дальность ракетных носителей, даже когда он 30 июня 1961 г. испытал на Новой Земле водородную «царь-бомбу», – и тогда Вашингтон не воспринимал Москву в ядерном соревновании на равных, ощущая себя уверенно-защищенно.

Понадобился Карибский кризис октября 1962 г., появление советских ракет и ядерного оружия на Кубе, в «подбрюшье» Соединенных Штатов, чтобы до американского руководства дошло: мир изменился. Ядерной неуязвимости Соединенных Штатов больше нет и не будет. Надо отдать должное президенту Джону Кеннеди. Когда читаешь расшифровки его совещаний в Белом доме в дни Карибского кризиса[8], видишь, день за днем, как он мужает, тщательно вникает в ситуацию, вникнув, удерживает своих министров и советников от сползания к ядерной войне, как находит в себе силы к компромиссу. И это несмотря на огромное внутриполитическое давление, на призывы «показать себя с русскими пожестче», «ответить со свой мощью», ведь Карибский кризис разворачивался за считанные дни до промежуточных выборов в Конгресс.

Уроки были извлечены. Через каких-то девять месяцев СССР и США ставят свои подписи под Договором о запрещении ядерных испытаний в трех средах (атмосфере, космосе и под водой), вокруг которого несколько лет топтались переговорщики и находили многочисленные предлоги, почему «нельзя подписывать»: а все потому, что не было политической воли лидеров, что не получали «сигнал сверху». Вскоре начинается работа над Договором о нераспространении ядерного оружия, чему не препятствует смена хозяина Белого дома после убийства Кеннеди. Понимание, что нельзя ставить судьбы своих стран, судьбы всего мира на грань ядерной катастрофы пришло как раз в разгар Карибского кризиса. Совместные советско-американские усилия по предотвращению распространения ядерного оружия в мире вкупе с двусторонне выстроенной системой ядерного сдерживания и архитектурой контроля над вооружениями позволили избежать сползания к бездне.

Конечно, нельзя игнорировать тот факт, что между ядерным и кибероружием имеются колоссальные различия. Как справедливо замечает Игорь Иванов, «ядерное оружие создавалось и развертывалось не в целях последующего применения, а для сдерживания потенциальных противников. Страх глобальной ядерной войны предполагал максимальную осторожность и высокую ответственность ядерных держав. С кибероружием дело обстоит иначе – мало кто сейчас считает, что его применение создает непосредственную угрозу всему человечеству. А потому соблазн применить может оказаться слишком большим. При этом кибероружие в значительной степени анонимно, кибератака может быть произведена практически из любой точки планеты, и реальный киберагрессор останется неопознанным, а следовательно – и ненаказанным»[9].

Страх перед кибероружием не синонимичен страху перед оружием ядерным. Но он тоже велик, и нарастает, и особенно мучителен как раз оттого, что нет того «золотого петушка», который позволил бы легко определить, с какой стороны – с запада ли, с востока, или еще откуда – «лезет рать».

Ощущение новой уязвимости, что по «невидимым сетям» вероятный противник (будь то негосударственный субъект или, с большей вероятностью, государство) может добраться и до систем управления ядерным оружием, и до личных электронных почтовых ящиков влиятельных лиц, и до систем подсчета голосования, и до объектов критической инфраструктуры[10], кого-то вводит в ступор, кого-то доводит до паранойи, а кого-то подталкивает к планированию зеркальных или асимметричных ответных действий «на поражение». Око за око, зуб за зуб. Даже если и око, и зуб – виртуальные. Хотя грань-то между виртуальным и реальным как раз и размывается, и так недалеко до того, чтобы слепым да беззубым остаться. Именно ощущение вот этой новой уязвимости – сродни ощущению времен Карибского кризиса, что на США направлены с Кубы советские ракеты – я все больше замечаю и в Вашингтоне, и за его пределами.

Я не хотел бы сейчас спекулировать по поводу того, что произошло или не произошло два года назад в отношении подготовки к американским президентским выборам. Для меня очевидно, что американские избиратели свой выбор сделали не под «внешним» влиянием, а исходя из своих собственных убеждений. Те, кто думают иначе, по-моему, не уважают свой собственный народ, считая, что он настолько подвержен внешней манипуляции. Вообще, «российская угроза», «российский след» для многих в Вашингтоне сегодня не более чем удобный повод «поквитаться» со своими внутриполитическими оппонентами. Поляризация американских элит зашла так далеко, что для драки здесь любые средства хороши. А Россия просто удобно попалась под руку, вот «российским следом» и швыряются друг в дружку.

Но, в то же время, настороженность в отношении России присутствует. И присутствует не только в стане демократов, но и в стане республиканцев, которых сегодня кто-то наивно причисляет к «русофилам». Ее причина – куда глубже, чем попытка докопаться до ответа на вопрос, вмешивалась ли Россия в американские выборы. Ее причина – как раз в этом ощущении новой уязвимости. Россия не вмешивалась… но ведь могла вмешаться… и еще может. Санкциями кибервойны не остановишь, а только масла в огонь подольешь.

Война

Потому что эта война уже идет. Кто-то не заметил? Впрочем, неудивительно, что не заметили. Потому что это вообще-то преимущественно невидимая война. Именно такая, которой и положено быть кибервойне[11].

Российские специалисты уже довольно давно определили характеристики таких кибервойн. Они, в частности, обратили внимание на необычайную сложность задач тактического предупреждения и оценки ущерба: «Существует реальная возможность того, что представленные национальному военно-политическому руководству оценки правоохранительных органов и разведывательных служб по конкретным случаям воздействия или ситуациям будут довольно противоречивы. Нападающая сторона, используя информационное оружие, способна с беспрецедентной оперативностью проводить стратегические операции и после выполнения задач мгновенно возвращаться в установленные пределы киберпространства»[12].

Для проведения операций, целью которых является дестабилизация внутреннего положения государства-противника, по мнению российских специалистов, в качестве наиболее эффективного канала выступают средства массовой информации. При этом могут применяться различные способы оказания воздействия через СМИ, в том числе и связанные с воздействием на инфраструктуру самих СМИ: оказание воздействия через национальные СМИ противника. В случае, если это невозможно, а также в целях достижения большего эффекта – формирование альтернативных каналов информационно-психологического воздействия (альтернативные СМИ, иновещание, (…) интернет); оказание внешнего давления на политическое руководство и общественное мнение государства-противника, создание международного климата, препятствующего реализации планов противника. При этом, подавление существующих систем национального вещания, например уничтожение ретрансляционных спутников, телевизионных и радиовещательных станций специалисты относят к наименее эффективным методам в сравнении с вышеперечисленными.[13]

Диалог по кибервопросам становится в условиях кровожадной внутриполитической борьбы в США проблематичным. В этой связи, неудивительно, что ряд экспертов в Соединенных Штатах ожидает применения Россией кибероружия как неизбежности: око за око… не как превентивный, но как ответный удар. Тем более там видят, что Россия способна все более эффективно и многопланово, к тому же асимметрично, действовать в информационном поле. Только, в отличие от войны ядерной, здесь могут быть сотни тысяч незримых обменов такими ударами; правда, лишь немногие из них будут направлены для использования уязвимости сугубо военной; остальные – для использования уязвимости политической или психологической.

Раз война, значит крупнейшие американские IT-корпорации реагируют. В частности, создают «оперативные штабы», или war rooms. Первенство здесь принадлежит Facebook, при участии принадлежащих этой компании Instagram и WhatsApp. В ее war room нет окон (в прямом смысле этого слова), и есть двадцать «борцов с фейковым проникновением», число которых со временем предполагается довести до двадцати тысяч Как сказал Марк Цукерберг, выступая перед Конгрессом, «мы слишком поздно заметили российское вмешательство, и теперь всеми силами стремимся стать лучше». По словам главы отдела кибербезопасности Facebook, «наша работа - засечь любого, кто попытается манипулировать общественным мнением. Найти и обезвредить»[14].

Карибский киберкризис?

Неужели, чтобы дойти до осознания важности «договариваться» по киберделам, шире – по всей повестке МИБ[15] – придется пережить некий «Карибский киберкризис»? Или все это не более чем очередные модные «страшилки»? Не хотелось бы впадать в фатализм. Но еще меньше хотелось бы принимать позу страуса, игнорируя тот очевидный факт, что хотят того или нет крупнейшие мировые игроки, но они скатываются к такому «Карибскому кризису». Потому что кибервойна идет. Без правил. С высокой долей неопределенности. С раскручиваемой спиралью напряженности. С гонкой кибервооружений. И, конечно, нет никаких гарантий, что новый кризис будет контролируемым и что он приведет к «катарсису» в вопросах регулирования МИБ. Ведь только выпусти киберджинна из бутылки… Как заметил недавно Сергей Нарышкин, «движимые химерами прошлого, Соединенные Штаты начинают все больше походить на самонадеянного библейского силача Голиафа, который, как известно, был повержен юным Давидом.(…) Важно прекратить безответственную игру на повышение ставок и отказаться от проецирования силы в межгосударственных отношениях. Не доводить дело до нового Карибского кризиса».[16]

Готовясь к саммиту в Хельсинки в июле с.г., российская сторона подготовила проект Совместного заявления президентов России и США, где на первой же странице, третьим пунктом (следом за вопросами стратстабильности и нераспространения, а также терроризма) было предложено ориентировать профильные российские и американские государственные органы на продолжение и углубление проведенного нами обсуждения проблематики незаконной деятельности в киберпространстве, принятие совместных и параллельных мер по недопущению дестабилизирующего воздействия на критическую инфраструктуру и внутренние политические процессы в наших странах, включая выборы[17]. Как известно, Совместного заявления в Хельсинки принято не было.

Американское «все позволено» уже наталкивается на серьезное противодействие, причем не только России, но и ее ключевого стратегического партнера в глобальных делах – Китая[18]. Но даже это пока не приводит американцев к понимаю не просто важности, но необходимости договариваться.

Напротив, только что принятая Национальная стратегия для киберпространства США предполагает не только оборону, но и наступательные действия в отношении военной и киберинфраструктуры Китая и России. Ведущие американские специалисты с опытом работы на ключевых «киберпостах» в Пентагоне в эти дни высказывают вот такие рекомендации: «Соединенным Штатам следует дистанционно поражать инфраструктуру системы управления российскими вооруженными силами через заражение вирусами или посредством внедрения вредоносных объектов в эту систему через завербованных лиц. Потенциально, США могли бы вырубить электроснабжение вокруг российских военных баз, с которых ведется российская кибердеятельность. Также можно было бы, в партнерстве с частными компаниями, выдавить русских из негосударственных интернет-сетей и закрыть элементы российского сегмента интернета»[19]. Поэтому усиливается тревожное ощущение, что новые – настоящие, а не «фейковые» – поистине драматические события в киберпространстве еще только предстоят.

[1] Под ред. А.В. Федорова и В.Н. Цыгичко. Информационные вызовы национальной и международной безопасности. М.: ПИР-Центр, 2001. 94-95 с.

[2] Информационные вызовы национальной и международной безопасности. Под ред. А.В. Федорова и В.Н. Цыгичко. М.: ПИР-Центр, 2001. С. 198-199.

[3] Полное ее название: Группа правительственных экспертов по достижениям в сфере информатизации и телекоммуникаций в контексте международной безопасности. О судьбе ее мандата см.: Демидов Олег. Многостороннее регулирование киберпространства: «лебедь, рак и щука». ПИР-Центр, 14 ноября 2018. http://www.pircenter.org/blog/view/id/355

[4] MCIS 2017. Материалы конференции, с. 107

[5] О том, почему этот «призыв» не имеет шансов на реализацию, см.: Демидов Олег. Многостороннее регулирование киберпространства: «лебедь, рак и щука». ПИР-Центр, 14 ноября 2018. http://www.pircenter.org/blog/view/id/355

[6] http://aka.ms/cybernorms

[7] По сообщениям прессы, Сноуден получил доступ к данным электронной разведки не только США, но и Великобритании; в его распоряжении могли находиться до 58 тыс. британских секретных документов. – См.: ТАСС. 15 ноября 2013 г.

[8] См.: The Kennedy tapes: inside the White House during the Cuban missile crisis. Harvard University Press, 1998.

[9] Иванов И.С. Как трава сквозь асфальт. Россия в Глобальной Политике, № 4, 2018

[10] О киберугрозах для гражданской ядерной инфраструктуры я подробно писал в работе, подготовленной для Всемирного экономического форума. См.: Vladimir Orlov. Our nuclear facilities are increasingly vulnerable to cyber threats. This is what policy makers need to know. October 5, 2016

https://www.weforum.org/agenda/2016/10/our-nuclear-facilities-are-increasingly-vulnerable-to-cyber-threats-this-is-what-policy-makers-need-to-know

[11] См.: Дылевский И.Н., Комов С.А., Петрунин А.Н.. Об информационных аспектах международно-правового понятия «агрессия». Военная мысль, №10, 2013, с. 3-12.

[12] Информационные вызовы национальной и международной безопасности. Под ред. А.В. Федорова и В.Н. Цыгичко. М.: ПИР-Центр, 2001. С. 93.

[13] Информационные вызовы национальной и международной безопасности. Под ред. А.В. Федорова и В.Н. Цыгичко. М.: ПИР-Центр, 2001. С. 122-123.

[14] См.: https://techcrunch.com/2018/10/18/facebook-election-war-room/

[15] Термины имеют значение. Два десятилетия назад Россия предложила повестку дня по вопросам «международной информационной безопасности». Термин тогда многим в мире пришелся не по вкусу, и в экспертном сообществе быстро привилось упрощенческое и хлесткое: «кибербезопасность». Тем не менее, с позиций сегодняшнего дня и сегодняшних угроз куда лучше понимаешь, что именно комплексный подход к международной информационной безопасности должен быть взять за основу при поиске глобальных «развязок».

[16] Выступление Директора Службы внешней разведки Российской Федерации Сергея Нарышкина на конференции MCIS-2018. 4 апреля 2018 http://mil.ru/mcis/news/more.htm?id=12170190@cmsArticle

[17] Наиболее глубокий и при этом оперативный анализ этого вопроса проделали Елена Черненко и Екатерина Мареева в статье «Кибертрофированное сознание. США боятся кибератак, но отказываются бороться с ними вместе с Россией». Коммерсант, 9 августа 2018.

[18] При том, что и Россия, и Китай, координируя свои международные подходы в области МИБ, на деле пока, в основном, играют каждый сам за себя, стараясь хотя бы «не стрелять по своим».

[19] Jonathan Reiber. What Happens When the US Starts to ‘Defend Forward’ in Cyberspace? Defense One. November 5, 2018. https://www.defenseone.com/ideas/2018/11/what-happens-when-us-starts-defend-forward-cyberspace/152580/

Россия. США. Весь мир > СМИ, ИТ. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 21 ноября 2018 > № 2826808 Владимир Орлов

Хотите мира, готовьтесь к ядерной войне

Стратегия нового соперничества между великими державами

Элдридж Колби – директор оборонной программы Центра новой американской безопасности. В 2017–2018 гг. работал заместителем помощника министра обороны США, отвечал за стратегию и развитие вооруженных сил.

Резюме США конкурируют с великими державами, надеющимися эксплуатировать страх Вашингтона перед сползанием к ядерной пропасти. Освобождение от иллюзий – оптимальное сдерживающее средство. Лучший способ избежать ядерной войны – это быть готовым вести ограниченную ядерную войну.

Менее чем за три десятилетия ядерное оружие утратило центральное место в оборонной стратегии США, отойдя на второй план. С 1990-х гг. Соединенные Штаты резко сократили ядерные резервы и сконцентрировались на обычных вооружениях и нерегулярных вооруженных формированиях. Политика в области ядерных вооружений полностью сосредоточилась на пресечении появления ядерного оружия в таких странах, как Иран и Северная Корея, а видные политические деятели и столпы национальной безопасности даже призывали к полной отмене ядерного оружия. То, что во время холодной войны было краеугольным камнем стратегии, перестало быть приоритетом.

Сразу после окончания холодной войны, когда США обладали беспрецедентной мощью в мире, такой подход казался разумным. Вашингтону не нужна была ядерная стратегия против Ирака или Сербии. Но сегодня вернулась конкуренция между великими державами. Россия хочет пересмотреть статус-кво в Европе, сложившийся после холодной войны. Усиливающийся Китай стремится к доминированию в Азии, а затем и за ее пределами. Для осуществления своих целей каждая из этих стран развивает вооруженные силы, идеально приспособленные для сражения с Соединенными Штатами и победы над ними в будущей войне. И возможности, предоставляемые современными мобильными ядерными установками, являются ключевой частью их стратегий.

Подобные возможности могли бы позволить России или Китаю оказывать давление на американских союзников и блокировать любые попытки США нанести ответный удар. Это должно вызывать сильную тревогу среди американских политиков: большая стратегия Соединенных Штатов опирается на сеть альянсов, призванных поддерживать благоприятный расклад сил и обеспечивать беспрепятственную торговлю США со всеми странами и их доступ к любому региону мира. Альянсы действуют до тех пор, пока есть гарантия их надежной защиты от внешних угроз. Но если Россия и Китай могут победить в войне с Соединенными Штатами в Европе и Азии, то эти ревизионистские страны будут продавливать свои интересы любой ценой, что может иметь для США болезненные и, возможно, катастрофические последствия. Задача Вашингтона понятна. Он должен продемонстрировать Москве и Пекину, что любая попытка применить силу против его друзей и союзников, скорее всего, закончится неудачей и будет чревата такими издержками и рисками, которые значительно перевесят любую выгоду. Для этого нужны мощные обычные вооружения, а также правильная стратегия и потенциал для ведения ограниченной ядерной войны и победы в ней.

Следовательно, впервые за целое поколение правильная оборонная стратегия означает выбор правильной ядерной стратегии. Это требует не просто модернизации имеющегося арсенала чрезвычайно разрушительного стратегического ядерного оружия и систем его доставки. Арсенал, призванный нанести немыслимый урон в апокалиптической войне, необходим для сдерживания наиболее зловещих и коварных ударов. Но угроза применения такого оружия в ограниченной войне ради защиты союзников, находящихся на расстоянии многих тысяч километров от берегов США, выглядит слишком экстремально и потому малоубедительно. Вряд ли она будет воспринята всерьез.

Вместо этого Соединенным Штатам нужны системы вооружений, способные заполнить пропасть между войной с применением обычных средств и смертельно-опустошительным ядерным конфликтом. В частности, Вашингтону следует наращивать усилия в области разработки тактического ядерного оружия малой мощности и связанных с ним стратегий, которые могли бы эффективно остановить нападение России или Китая на союзников США, но при этом не спровоцировать ядерный апокалипсис. Демонстрация потенциальным противникам возможностей – лучший способ избежать необходимости применять их на практике.

Творить благо, пока все благополучно

В годы холодной войны США делали ставку на ядерное оружие. Поначалу, когда Соединенные Штаты имели подавляющее ядерное превосходство над Советским Союзом, они полагались на угрозу молниеносного и решительного ядерного удара для сдерживания советской агрессии в Европе. В начале 1960-х гг. американские стратегические силы значительно превосходили советский ядерный потенциал. Оборона НАТО в Европе ощетинилась ядерными боеголовками, тогда как обычные вооружения в основном играли роль второй скрипки. Когда Советы нарастили ядерные мышцы, и преимущество улетучилось, Вашингтон решил, что с помощью ядерной стратегии он не сможет надежно защитить Западную Европу. В итоге было решено усилить обычные вооружения и разработать стратегии ограниченного ядерного удара, чтобы затормозить советское вторжение и убедить Москву завершить любую войну, не доводя дело до ядерного Армагеддона. Таким образом, хотя Вашингтон продолжал инвестировать в стратегические ядерные силы, он также разрабатывал тактические ядерные вооружения и возможности, призванные компенсировать отставание от стран Варшавского договора по части обычных вооружений. Слава Богу, стратегии не пришлось применить на практике – возможно потому, что они были достаточно серьезной угрозой, чтобы убедить Советский Союз не начинать такую авантюру, как серьезное наступление на Запад. Это свидетельствовало о ценности данной стратегии для обеспечения сдерживания.

После распада СССР Соединенные Штаты переключили внимание на страны-изгои, которые теперь представляли главную угрозу их интересам, хотя и гораздо более умеренную. Традиционные вооруженные силы США демонстрировали способность наносить быстрое поражение таким неприятелям, как иракская армия Саддама Хусейна 1990–1991 гг., сербские вооруженные силы в 1998–1999 гг. или правительство талибов в Афганистане 2001 года. Если ядерные стратегии казались болезненно избыточными еще в годы холодной войны, то в эпоху полного доминирования Соединенных Штатов в мире они стали выглядеть просто абсурдно.

Соответственно Вашингтон сделал главный акцент на обычных вооруженных силах, которые можно было использовать для превентивных ударов и смены режимов за рубежом. США резко сократили ядерный потенциал и его роль в оборонной стратегии. Теперь американские стратеги были больше всего озабочены перспективой приобретения ядерного оружия террористами или государствами-изгоями. Вот почему сменявшие друг друга администрации работали над сдерживанием расползания ядерных вооружений и их запретом, чтобы применение ядерного оружия допускалось лишь в самых крайних случаях. Данный подход казался привлекательным: с учетом неоспоримого превосходства США в конвенциональных вооружениях в случае всеобщего запрета ядерных вооружений и отказа от них американская мощь еще больше усилилась бы.

Более того, данная стратегия пользовалась поддержкой всего политического спектра. Неудивительно, что «голуби» аплодировали избавлению от оружия, которое так ненавидели; но даже «ястребы» приветствовали смену парадигмы. В конце концов, ядерное оружие повышало критический порог для военных действий. Президент Джордж Буш-старший сократил число ядерных боеголовок в американском арсенале на 5 тыс. единиц в 1992 г., и каждая последующая администрация, демократическая и республиканская, продолжала сокращать ядерные запасы. В итоге ядерный потенциал США сжался до малой доли от его непомерного размера времен холодной войны.

Гром среди ясного неба

Но если этот подход когда-то имел смысл, то сегодня уже нет. Россия и Китай совершили впечатляющий рывок в военном строительстве и могут реально угрожать стратегическим интересам США и их союзников. Ушли те дни, когда американцы были способны легко пресечь нападение Китая на Тайвань и когда даже мыслей не приходило о наступлении России на страны Балтии.

Проблема не только в том, что все более изощренные и могущественные обычные вооруженные силы России и Китая готовы нанести удар по союзникам и партнерам Соединенных Штатов (таким как Польша и страны Балтии в Европе или Япония и Тайвань в Азии). Дело в том, что любая конфронтация с Россией или Китаем в будущем может перерасти в обмен ядерными ударами. Во-первых, в случае ожесточенного сражения с неопределенным исходом у каждой из сторон может появиться искушение достать ядерную саблю для обострения ситуации и проверки решимости противника, либо для того чтобы просто продолжить сражение. Во-вторых, если Москва захватит Прибалтику или Пекин вторгнется на Тайвань, они, вероятно, пригрозят применением ядерного оружия или даже применят его, чтобы не допустить контратак со стороны США или чтобы резко снизить эффективность таких контратак. Фактически это центральный столп их доктрин победоносной войны и потенциальная тактика, к которой они могут прибегнуть, чтобы нанести урон Соединенным Штатам и получить преимущество.

Эта угроза – не плод больного воображения. Россия потратила большую часть своих ограниченных денежных средств на создание современного и разнообразного ядерного арсенала. Значительная его часть предназначена для нанесения удара по конкретным военным целям, а не для того, чтобы стереть с лица земли крупные города одним злодейским ударом. Например, Россия размещает значительное число ядерных боеголовок на подлодках и кораблях ВМФ, включая противокорабельные крылатые ракеты, ядерные торпеды и ядерные глубинные бомбы. Как следует из российских военных учений и журналов, главная идея ядерной стратегии Москвы в том, чтобы использовать ядерное оружие целенаправленного действия и вести войну на своих условиях. Ставка делается на то, что применение ядерного оружия запугает США и заставит их отступить. Эта стратегия известна под названием «эскалация ради деэскалации».

Если бы Россия захотела бросить вызов НАТО, она могла бы разместить «зеленых человечков» – солдат или офицеров разведки без опознавательных знаков – в Польше или Прибалтике, пытаясь посеять замешательство и сформировать общественное мнение в пользу Москвы, как она сделала это в Крыму в 2014 году. Затем она могла бы направить туда обычные войска с повышенной огневой мощью, способные быстро захватить территории, окопаться на них и развернуть грозные оборонительные рубежи. Завершить подобную операцию возможно угрозой применения ядерного оружия или реальных ядерных ударов для отражения любой контратаки с применением обычных вооружений, которую войска США и НАТО могли бы начать для защиты своих союзников. Например, Москва могла бы нанести ядерный удар по американским базам в Западной Европе или по американской флотилии в Атлантике. В этом случае у Вашингтона будет очень простой выбор: урегулирование или полномасштабная ядерная война.

Китай проявлял больше сдержанности в наращивании ядерных вооружений, чем Россия, но он также разрабатывает современные ядерные вооружения, которые можно применить в региональном конфликте, такие как баллистические ракеты DF-21 и DF-26. Это именно тот вид оружия, который понадобится Китаю, чтобы поставить Вашингтону шах и мат в Азии. Если Китай захочет форсировать вопрос Тайваня или диктовать условия урегулирования территориальных споров с Японией, он мог бы опереться на вновь обретенное богатство и мощь для политической изоляции одной из этих стран. В случае эскалации Китай мог бы попытаться захватить Тайвань или спорные территории с помощью обычных вооруженных сил и подготовиться к тому, чтобы блокировать действенный ответ США и союзных войск. Если этого окажется недостаточно, Китай может использовать свои все более точные и гибкие ядерные силы для нанесения удара по американским воздушно-морским базам в западной акватории Тихого океана, чтобы проверить, как далеко пойдут Соединенные Штаты для защиты своих союзников и партнеров. Главное здесь в том, что, если США хотят сохранить архитектуру своих альянсов в Европе и Азии, они должны адаптировать стратегию к противостоянию с противником, готовым к эскалации с применением ядерного оружия.

Правильно оценить угрозу

Прежде всего нужно отбросить устаревшие исходные предпосылки, которые продолжают влиять на сегодняшние дебаты по поводу ядерной стратегии США. С одной стороны – «голуби», доказывающие, что ядерную войну просто нельзя ограничить или контролировать и что призрак ядерной разрухи достаточно страшен, чтобы сдержать полномасштабную ядерную войну. Они считают: главное – позаботиться о том, чтобы никто не думал иначе и не начал раскачивать лодку, так как в этом случае ситуация может выйти из-под контроля. Между тем все, что нужно Соединенным Штатам, чтобы сдержать Россию или Китай – сравнительно небольшой ядерный арсенал с единственной целью уничтожить очень ценные, но незащищенные цели, такие как города. Согласно данной аргументации, такой угрозы достаточно при условии, что все стороны сохранят мощные, но ограниченные обычные вооруженные силы и будут тщательно избегать столкновений.

Этой логики придерживаются влиятельные политики. В 2012 г. исследовательская группа под председательством Джеймса Картрайта, бывшего вице-председателя Объединенного Комитета начальников штабов, пришла к выводу, что «в современном мире невозможно представить себе ситуацию», в которой ядерный удар был бы в интересах США или России. В своем докладе группа призвала Соединенные Штаты существенно сократить ядерный потенциал и полностью уничтожить тактическое ядерное оружие. А в письме, подписанном в этом году бывшим министром обороны Уильямом Перри и другими тяжеловесами, утверждалось: «Маловероятно, что есть такое явление, как ограниченная ядерная война; подготовка к ней – это глупость».

К сожалению, подобная точка зрения игнорирует возможные побудительные мотивы противников США в войне и факты, говорящие об их вероятном поведении. Россия и, в меньшей степени, Китай размещают все более высокоточное ядерное оружие небольшой мощности, которое практически бесполезно в тотальной ядерной войне, но полезно при ограниченном обмене ядерными ударами. Похоже, они верят в возможность ограниченной ядерной эскалации, и что она может принести им победу в столкновении с Соединенными Штатами.

Это не должно удивлять Вашингтон. Риски балансирования на грани ядерной войны могут быть огромными, но не менее впечатляющей окажется и отдача в виде получения ядерных преимуществ над противником. В конце концов, ядерное оружие – главная козырная карта: если удастся убедить неприятеля, что она будет разыграна, а вы готовы пойти на такой риск, ничто не станет более сильным доводом. Американцам следовало бы это понимать – ведь они оттачивали такой подход против Советского Союза в годы холодной войны. Однако «голубиная» стратегия оставит США без надлежащих средств для реализации описанных возможностей, воодушевит противников на то, чтобы воспользоваться данным упущением и сделать войну, в том числе ядерную, более вероятной.

Вместе с тем чрезмерно «ястребиное» мышление также вводит американских политиков в заблуждение. Многие «ястребы» видят решение в развитии всех родов войск, способных стреножить ядерный арсенал России или Китая, и в то же время развернуть массированную ракетную оборону, чтобы блокировать любой удар возмездия. Если бы Соединенные Штаты усовершенствовали данный подход, то могли бы нанести первый разоружающий удар по неприятелю. Длинная тень одной лишь этой угрозы разубедила бы Россию или Китай и удержала их от нападения на друзей или союзников США.

Проблема в том, что такую стратегию просто слишком трудно потянуть в финансовом отношении; это очевидный блеф. Уничтожение или подавление всех ядерных сил России и Китая было бы умопомрачительным вызовом. А если уж вести ядерную войну, необходимо делать это совершенно и филигранно, либо не ввязываться в нее вообще: ведь если хотя бы несколько термоядерных бомб просочится через противоракетную оборону, это будет означать ужасающее количество смертей и страшные разрушения. Цена, которую заплатит американский народ, была бы совершенно несоизмерима с интересами, ради которых стоило начинать бойню.

Чтобы полностью разоружить Россию или Китай, Соединенным Штатам придется не только уничтожить или подавить огромное число мобильных пусковых комплексов, рассредоточенных на большой территории, подводных лодок и самолетов, но сделать это единовременно, максимум в течение нескольких часов, чтобы предотвратить контрудар. Для этого пришлось бы отыскать и зафиксировать мобильные цели, отслеживать их перемещения, уничтожая их и подтверждая их гибель. США находят эту задачу чрезвычайно трудной даже против таких сравнительно слабых противников, как Ирак.

Между тем противоракетной обороне пришлось бы предотвращать удары вражеских ракет по целям на своей территории, но пока противоракетные системы имели дело с примитивными баллистическими и крылатыми ракетами, а не с передовыми системами доставки России и Китая. Чрезвычайно трудно защититься от баллистических ракет, движущихся в несколько раз быстрее звука, не говоря уже о коварных и незаметных для радаров крылатых ракетах и подводных торпедах. Как сказал в 2015 г. Джеймс Виннефельд, тогдашний вице-председатель Объединенного комитета начальников штабов, «ракетная оборона против угроз высокого уровня слишком трудна, слишком дорога и слишком дестабилизирующая с точки зрения стратегии, чтобы хотя бы попытаться ее развернуть». Попросту говоря, нет правдоподобного сценария, при котором чрезмерно «ястребиный» подход имел бы смысл. А явный блеф нельзя считать мудрой долгосрочной стратегией.

Иметь правильный арсенал

В конечном итоге логика сдерживания указывает на необходимость найти в оборонной стратегии США в отношении новых соперников-сверхдержав баланс между двумя противоречащими друг другу требованиями. Какими бы действиями ни угрожал Вашингтон, они должны быть достаточно мощными, чтобы обуздать неприятеля, но не настолько апокалиптическими, чтобы выглядеть неправдоподобными. Баланс найти не так легко. Страна, пытающаяся защитить свою территорию, возможно, сумеет убедить противников, что рискнет ядерным уничтожением, чтобы избежать оккупации иностранными войсками. Но когда Вашингтон произносит подобные угрозы, чтобы защитить от агрессии союзников, находящихся далеко от американских границ, то эти угрозы кажутся куда менее правдоподобными. Один американский чиновник как-то процитировал слова бывшего государственного секретаря Генри Киссинджера: «Великие державы не совершают самоубийство ради союзников».

Хорошая новость в том, что Соединенные Штаты могут защитить союзников, не нацеливаясь при этом на весь ядерный арсенал противников и не начиная поход на Москву или Пекин. Вместо этого американские войска должны иметь возможность остановить вторжение на территорию союзников за счет молниеносного удара по обычным и тактическим ядерным силам, которые Россия или Китай предполагают использовать для захвата и удержания желаемой территории. Если США сделают такое, Россия или Китай могут закончить на этом конфликт – исход, который, вероятно, устроит Вашингтон. Но если они все же решат продолжать противостояние даже после того, как американцы отразят первоначальное наступление, бремя эскалации полностью ляжет на их плечи.

Рассмотрим это на примере КНР: вместо быстрого захвата Тайваня и создания на суше новой фактической ситуации китайским лидерам придется делать выбор между отступлением и риском полномасштабной, продолжительной войны с США, не говоря уже о действиях, которые могут предпринять американские союзники в ответ на крупномасштабную агрессию китайцев в Восточной Азии. Как только путь для быстрого вторжения будет заблокирован, любая дальнейшая эскалация, к которой, возможно, прибегнет Китай, обречена на провал, поскольку приведет к решительному ответу Соединенных Штатов и их союзников.

Обычные вооруженные силы США спокойно выполнили бы большую часть работы по блокированию наступления противника посредством замедления продвижения, ослабления наступающих войск и в идеале остановки агрессии. Соответственно, центральным столпом стратегии должно быть повышение боеготовности обычных вооруженных сил, чтобы они сражались вместе с союзническими армиями. Но не менее важную роль должны играть и американские ядерные силы, особенно предназначенные для ведения ограниченной войны. Например, Россия или Китай способны встать на путь ядерной эскалации, вынуждая дать адекватный ответ или идти на риск поражения. Более того, в случае уменьшения американского воинского контингента в предстоящие десятилетия, особенно в Восточной Азии, они могут сделать ставку на ядерный потенциал для противодействия обычным вооруженным силам Китая.

Для осуществления этой стратегии Вашингтону необходимо инвестировать в современные тактические ядерные боеголовки и системы доставки, предназначенные для регионального сражения. Сегодня американский арсенал состоит в основном из стратегических вооружений, созданных для ведения крупномасштабной ядерной войны со стратегическими силами противника, ударам по руководству противоборствующей армии и тому подобное. Почти все тактические ядерные вооружения США были демонтированы. Немногие оставшиеся могут лишь ограниченно использоваться в войне с Россией или Китаем. Этот пробел признан в «Обзоре состава и количества ядерных сил 2018 года», выпущенного Пентагоном. В нем заявлено о намерении модернизировать тактические бомбы, доставляемые по воздуху, и разработать ядерные боеголовки малой мощности для баллистических ракет, установленных на подлодках. Но Соединенным Штатам следует пойти дальше и разработать или адаптировать умеренное число ядерных боеголовок и систем доставки, способных нанести ущерб ключевым российским или китайским традиционным целям, прежде всего тем, которые нужны для вторжения в Прибалтику или на Тайвань: сухопутные войска на укрепленных позициях, маневренные войска, военно-морские флотилии и ударные корабли. Требуются новые боеголовки, имеющие меньшую мощность, чем большинство боеголовок в нынешнем арсенале. Их нужно оптимизировать для уничтожения укрепленных шахт, где находятся вражеские ракеты, а не для остановки обычных войск. Эти вооружения не заменят обычные вооруженные силы. Однако они помогут нейтрализовать те преимущества, которые Россия и Китай способны извлечь из своих ядерных потенциалов. Идти на риск конфронтации с хорошо оснащенной американской армией – значит обрекать себя на поражение или самоубийственную эскалацию.

Испытанное и проверенное средство

Поскольку эффективного сдерживания не может быть без действенной связи, Вашингтону также необходимо изменить способ донесения до сведения противников своей ядерной стратегии. В последние десятилетия правительство США подчеркивало, что ядерную войну невозможно контролировать. В этой точке зрения, очевидно, есть рациональное зерно, поскольку переход «красной черты», связанной с применением ядерного оружия, действительно чрезвычайно рискован. Но если слишком много внимания обращать на невозможность контролировать ядерную войну, тем самым можно фактически пригласить неприятеля к эскалации. Противники логично заключат: если Вашингтон настолько убежден, что любые ограниченные ядерные операции неизбежно приведут к эскалации до уровня Армагеддона, он никогда не осмелится пересечь эту черту, разве только ради собственного выживания, но не ради защиты союзников.

Соответственно, официальным лицам США нужно изменить эту риторику. Им следует и дальше подчеркивать, что ядерная война может быстро выйти из-под контроля, и последствия предстоят катастрофические. Вместе с тем следует демонстрировать – делом во время армейских учений, обучения личного состава и разрабатываемых возможностей, а также словом в официальных заявлениях – что Соединенные Штаты готовы к ограниченным и действенным ядерным операциям. Это станет сигналом для России и Китая, что у США есть воля и возможности расстроить любые планы балансирования на грани ядерной войны.

Такая ядерная стратегия совместима с контролем над вооружениями. В конце концов, цель контроля над вооружениями – не разоружение, а стратегическая стабильность. На практике это означает, что все стороны уверены в собственной способности нанести эффективный ядерный удар возмездия, но оставляют место для сотрудничества с целью снижения риска непреднамеренной войны из-за случайности или просчета. В течение нескольких десятилетий доминирующими идеями в американской ядерной политике было сокращение, минимизация и уничтожение. Этот подход можно было обосновать в 1990-е гг. и начале нового века, но с тех пор мир изменился. Сегодня США конкурируют с великими державами, считающими, что могут успешно противостоять Соединенным Штатам, и надеющимися эксплуатировать страх Вашингтона перед сползанием к ядерной пропасти. Освобождение от подобных иллюзий – лучшее сдерживающее средство. Хотя это звучит парадоксально, но лучший способ избежать ядерной войны – готовность к ведению ограниченной ядерной войны.

Для критиков данный подход – рецидив мышления времен холодной войны. Но когда речь идет об оборонной стратегии, оно, возможно, и неплохо. В конце концов, мышление времен холодной войны позволяло США и их союзникам сдерживать крупномасштабную агрессию в течение 45 лет, несмотря на численное превосходство обычных войск противника в Европе. Соединенным Штатам повезет, если им удастся добиться такого же результата в течение следующих 50 лет. Определенная разновидность мышления времен холодной войны станет именно тем, что так нужно сегодня Вашингтону и его союзникам.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6 за 2018 год. © Council on foreign relations, Inc.

Россия. США. Весь мир > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 21 ноября 2018 > № 2826791 Элдридж Колби

Ядерное табу исчезает?

Нина Танненвальд

Как разрушилась система разоружения

Нина Танненвальд – директор программы международных отношений Института Уотсона в Бостонском университете. Автор книги «Ядерное табу: США и неиспользование ядерного оружия с 1945 года» (The Nuclear Taboo: The United States and the Non-Use of Nuclear Weapons Since 1945).

Резюме После десятилетий, когда крепло понимание того, что ядерное оружие неприемлемо, мир движется в противоположном направлении. Государства вновь стали ценить ядерное оружие. Ядерное табу теряет силу. Но это нельзя считать необратимым, таков выбор лидеров.

Пятого апреля 2009 г. президент США Барак Обама, выступая в Праге, подтвердил свою приверженность «миру без ядерного оружия». Для достижения этой цели он обещал согласовать договор о сокращении вооружений с Россией, ратифицировать Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ) и провести глобальный саммит по проблеме полного уничтожения ядерных арсеналов. Он признал, что мир вряд ли станет безъядерным в обозримом будущем, тем не менее американский президент впервые в истории представил план поэтапного отказа от ядерного оружия. Предшественник Обамы Джордж Буш-младший, напротив, увеличил ядерные запасы и отказался от контроля над вооружениями.

Мировое сообщество ликовало. Ядерное разоружение вновь вернулось в мировую повестку. В сентябре того же года Совет Безопасности ООН единогласно принял резолюцию, одобряющую идеи Обамы и подтверждающие различные меры разоружения и нераспространения ядерного оружия. В октябре Нобелевский комитет присудил Обаме премию мира за его стремление к ядерному разоружению. Спустя 60 лет после того, как человечество впервые увидело разрушительную силу ядерной реакции, единственная страна, когда-либо применявшая ядерное оружие, представила миру план, как вернуть джинна в бутылку.

Но вернемся в 2018 год. Спустя почти 10 лет ядерное разоружение остается далекой мечтой. Все ядерные державы тратят огромные средства на усовершенствование своих арсеналов. США и Россия лидируют, проводя масштабные программы модернизации, предусматривающие разработку новых боеголовок и средств их доставки. Китай стабильно увеличивает арсенал и разрабатывает новые системы доставки, включая ракеты с многозарядными боеголовками. Подобные разработки оказывают дестабилизирующее воздействие, поскольку у других стран появляется стимул ударить первыми, чтобы вывести эти системы из строя. Индия и Пакистан, давно соперничающие друг с другом, тоже расширяют и модернизируют арсеналы. Если нынешние тенденции сохранятся, в ближайшие 10 лет суммарные ядерные запасы Китая, Индии и Пакистана могут вырасти на 250 боеголовок – с 560 до 800. Кроме того, некоторые страны одобрили опасно агрессивные ядерные доктрины и смягчили правила применения ядерного оружия.

Одновременно начала разваливаться система соглашений по контролю над вооружениями. Сокращение вооружений США и России, на долю которых приходится 90% мирового ядерного оружия, застопорилось из-за роста напряженности между двумя странами. На многостороннем уровне глобальные усилия по предотвращению распространения ядерного оружия – в том числе предусмотренные Договором о нераспространении (ДНЯО) – тоже терпят крах. Нормы и механизмы мониторинга ДНЯО помогли остановить распространение ядерного оружия, благодаря им в мире сегодня всего девять ядерных держав – гораздо меньше, чем предсказывал Джон Кеннеди, который в 1963 г. говорил о «15, 20 или 25 государствах». Но основы этого договора рушатся. Государства, не обладающие ядерным оружием, согласились таковыми и оставаться в обмен на обязательство ядерных держав стремиться к разоружению, но сегодня возникло ощущение, что последние нарушили свою часть сделки.

Еще большую тревогу вызывает восхваление самого разрушительного оружия человечества некоторыми мировыми лидерами. Президент России Владимир Путин и северокорейский лидер Ким Чен Ын вновь превратили ядерное оружие в символ национальной мощи – они рассказывают о возможностях своих стран, проводят военные парады и даже прибегают к ядерным угрозам. Есть еще президент США Дональд Трамп, который хвастался размерами своей «ядерной кнопки», угрожал ответить КНДР «с яростью, которой мир никогда не видел», и поддержал масштабную программу наращивания американского арсенала.

Как после речи в Праге о «мире без ядерного оружия» мы оказались в нынешней ситуации? Дело не только в Трампе. При всем стремлении к ядерному превосходству он не создавал нынешний кризис в сфере разоружения и нераспространения, он лишь усугубил уже возникшие тренды. Еще до прихода Трампа к власти рост геополитической напряженности, агрессивные действия России, модернизация оружия и доминирование в Конгрессе республиканских «ястребов», враждебно относящихся к принципам международного права и многосторонним соглашениям, затруднили дальнейшее сокращение вооружений. Мощная волна противодействия поглотила идеи Обамы о безъядерном мире.

С момента наступления ядерной эпохи мир постепенно шел к консенсусу относительно того, что ядерное оружие настолько разрушительно и ужасающе, что его использование неприемлемо. Эту идею часто называют ядерным табу. Но сегодня нормы и институты ядерного нераспространения рушатся. Соглашения по контролю над вооружениями разорваны. На смену сотрудничеству пришел односторонний подход. На смену сдержанности пришла избыточность. Человечество рискует столкнуться с будущим, в котором ядерное табу – выстраданная норма, обеспечивающая мир на планете, – окажется забыто.

Долгосрочная стратегия

Усилия Обамы по разоружению стартовали успешно. В 2009 г. он отказался от плана администрации Буша-младшего разместить перехватчики системы ПРО в Европе, предложив более умеренную альтернативу, которая не так пугала Россию. В 2010 г. Соединенные Штаты и Россия заключили новый договор по СНВ – относительно скромное, но значимое соглашение, по которому стороны обязались сократить количество размещенных стратегических ядерных боеголовок почти на треть, до 1550. Договор должен был ознаменовать новый этап сокращения вооружений. Вскоре после его подписания администрация Обамы провела первый из четырех глобальных саммитов по ядерной безопасности, который принес ощутимые результаты в обеспечении сохранности ядерных материалов. В 2011 г., подчеркнув, что США сохранят потенциал для нанесения упреждающего ядерного удара, администрация Обамы пообещала не разрабатывать новые боеголовки. С 2012 г. американцы начали переговоры по иранской ядерной программе, которые через несколько лет завершились подписанием Совместного всеобъемлющего плана действий.

Предпринятые Обамой шаги также способствовали изменению представлений о применении ядерного оружия. В Обзоре состава и количества ядерных сил, опубликованном его администрацией в 2010 г., существенно сужены условия, при которых Соединенные Штаты допускали применение ядерного оружия. Речь шла лишь о «чрезвычайных обстоятельствах» для защиты жизненно важных интересов США и их союзников. В документе впервые официально одобрялось ядерное табу: «В интересах Соединенных Штатов и всех стран мира – продлить 65-летний период неприменения ядерного оружия навсегда».

Однако Обаме не удалось достичь амбициозных целей, заявленных в Праге. У Договора СНВ-3 не было продолжения. Несмотря на умеренную ядерную доктрину администрации, Пентагон продолжил мыслить категориями холодной войны и отдавал приоритет нанесению упреждающего ядерного удара. В конце 2010 г. администрация Обамы одобрила масштабную модернизацию арсенала, предполагалось выделить до 1 трлн долларов на разработку нового поколения бомб и систем доставки. Речь в том числе шла о небольших боеголовках для точечных ударов, которые, как опасались сторонники разоружения, проще использовать. Сотрудники делали вид, что наращивание ядерного потенциала не противоречит идеям разоружения, в результате неядерные государства стали более цинично относиться к заявлениям США.

Особенно удивительно, что администрация, говорившая о необходимости «моральной революции» в ядерной сфере, отказалась поддержать кампанию ООН, призванную привлечь внимание к «гуманитарным последствиям» применения ядерного оружия. Запущенная в 2012 г. отчасти под влиянием пражского выступления Обамы, она объединила активистов гражданского общества и неядерные государства. Была проведена серия конференций в поддержку уничтожения ядерного оружия. США вместе с другими постоянными членами Совбеза ООН бойкотировали мероприятия. Тем не менее в результате кампании под эгидой ООН начались переговоры и состоялось голосование по полному юридическому запрету ядерного оружия. К документу присоединились уже 60 подписантов. Сторонники запрета не ждут, что ядерные державы в ближайшее время подпишут документ. Их цель – осудить обладание ядерным оружием и его применение. Проигнорировав кампанию, США и другие постоянные члены Совета Безопасности упустили возможность возглавить движение за полный запрет ядерного оружия и сосредоточиться на мерах, позволяющих снизить ядерные риски, но при этом приемлемых для них самих.

Что пошло не так

Почему Обама не смог выполнить обещания по безъядерному миру? Ответ во многом связан с ухудшением отношений с Россией, главным партнером США в сфере разоружения. Для российского руководства решение администрации Буша-младшего о выходе из Договора по ПРО в 2002 г. означало начало новой гонки вооружений – причем качественной, основанной на новых возможностях, а не количественной. К 2011 г. Россия приступила к модернизации систем времен холодной войны – как стратегических, так и тактических. Началась разработка нового вооружения, в том числе крылатых ракет морского и воздушного базирования, способных нести обычные и ядерные боеголовки. Кроме того, Россия проводила военные учения с использованием обычного и нестратегического ядерного вооружения.

Ситуация ухудшилась после возвращения Владимира Путина на пост президента в 2012 году. Российское руководство давно выступало против расширения НАТО на Восток и размещения элементов американской системы ПРО в Европе. Но теперь упорство в ядерных вопросах достигло пика. (Из-за давления консерваторов Обама не был готов идти на уступки, ограничиваясь заверениями в том, что система ПРО не направлена против России.) В 2013 г. Обама предложил новое соглашение о дальнейшем сокращении стратегических ядерных вооружений, но Путин не заинтересовался этой идеей, а через год вторгся на Украину. Затем Россия вышла из программы Нанна-Лугара «Совместное уменьшение угрозы», в рамках которой США помогали России обеспечивать безопасность хранения ядерных материалов. Периодически Москва угрожала другим странам применением ядерного оружия. Так, посол России в Дании заявил в 2015 г., что, если Копенгаген присоединится к системе ПРО НАТО, датские военные корабли станут целью российских ракет. В 2016 г. Россия бойкотировала саммит по ядерной безопасности – глобальный форум, впервые организованный администрацией Обамы в 2010 году. Именно так были вбиты последние гвозди в гроб российско-американских отношений в сфере безопасности.

Но не только Россия блокировала инициативы Обамы, то же самое делали союзники Соединенных Штатов. На базах НАТО в Бельгии, Германии, Италии, Нидерландах и Турции насчитывается от 180 до 200 ядерных бомб. Некоторые члены альянса, в частности Германия и Нидерланды, с энтузиазмом отнеслись к идее отказа от ядерного оружия, но из-за агрессивных действий России европейские правительства перестали поддерживать уменьшение роли ядерных вооружений в политике безопасности НАТО. Особенно пренебрежительно к стратегии Обамы отнеслась Франция – Париж отказывался обсуждать предложения по разоружению в рамках НАТО, опасаясь, что речь пойдет и о его собственном арсенале. Польша и прибалтийские государства, напуганные действиями России, не поддержали отказ от ядерного сдерживания.

Американские союзники блокировали ядерные инициативы Обамы до конца его президентского срока. Когда летом 2016 г. Обама предложил политику «неприменения первым», Франция, Япония, Южная Корея и Великобритания высказались против изменения ядерной доктрины США и начали лоббировать свою позицию. Учитывая растущую напряженность в отношениях с Россией и КНДР, военные ведомства американских союзников опасались, что отказ от упреждающего удара будет воспринят как слабость. Белый дом отступил.

Повестка Обамы по контролю над вооружениями вызвала противодействие и внутри страны, особенно со стороны «ястребов» с Капитолийского холма и из Пентагона. В обмен на поддержку республиканцами в Конгрессе договора по СНВ 2010 г. Обама выделил миллиарды долларов на модернизацию ядерных вооружений, которую республиканцы считали давно назревшей. Контролируемый республиканцами Сенат выступил против ратификации ДВЗЯИ, хотя Соединенным Штатам не нужно проводить ядерные испытания, учитывая возможность симулировать их на суперкомпьютерах.

Пентагон никогда не поддерживал стратегию безъядерного мира Обамы. Там продолжали считать, что внушительный ядерный арсенал необходим, чтобы сохранить уверенность союзников в том, что США способны их защитить. Пентагон и Госдепартамент выступили против гуманитарной кампании ООН, расценив ее как попытку делегитимации ядерного сдерживания, от которого зависела безопасность Соединенных Штатов и их союзников. Сотрудники Госдепа отнеслись к пражской повестке с большим энтузиазмом, чем их коллеги из Пентагона, но опасались, что, поскольку кампания требует быстрых результатов, придется отказаться от терпеливого, пошагового подхода к разоружению. Белый дом хотел сохранить единство союзников и считал, что участие в кампании даст неверный сигнал и продемонстрирует слабость. (В итоге США приняли участие в одном мероприятии в Вене в 2014 году.) Даже американские эксперты по контролю над вооружениями в частных беседах признавали, что, поскольку Соединенным Штатам не удается добиться заявленных громких целей по разоружению, включая ратификацию ДВЗЯИ и дальнейшее сокращение вооружений совместно с Россией, пошаговый подход выглядит неубедительно.

Обама столкнулся с международными и внутриполитическими препятствиями при реализации пражской повестки, но на самом деле его действиям мешали внутренние противоречия. Во-первых, трудно сочетать масштабную программу модернизации и разоружение. Более того, продвигая стратегию безъядерного мира, администрация отдавала приоритет безопасности США, а основой американской оборонной политики оставалась угроза ядерного возмездия. Сотруднику Совета национальной безопасности удалось сформулировать это противоречие в беседе с колумнистом The Washington Post: администрация «постоянно ищет дополнительные пути достижения прогресса» по пражской повестке Обамы и при этом пытается «обеспечить надежный сдерживающий фактор для США, наших союзников и партнеров». Поэтому администрация выступила против гуманитарной кампании ООН, реальная командная работа – самый сложный аспект разоружения.

Заинтересованность Обамы в разоружении была искренней и глубокой, она возникла еще во время учебы в Колумбийском университете, когда в кампусе набирало популярность движение за замораживание ядерного оружия как ответ на военную программу Рейгана. На старших курсах, в 1983 г., он написал доклад о том, как договориться с СССР о сокращении вооружений, доклад был опубликован в студенческом журнале. К моменту прихода в Белый дом идеи ядерного разоружения зрели в его голове уже 26 лет.

Новая ядерная чрезмерность

Став президентом, Трамп открыл новый период – пугающей ядерной избыточности. Он не только с энтузиазмом поддержал программу модернизации Обамы, но и запланировал масштабное наращивание ядерного потенциала. Практически все элементы американского ядерного арсенала будут усовершенствованы за баснословную сумму – 1,7 трлн долларов за 30 лет. В частности, 100 млрд пойдут на программу межконтинентальных баллистических ракет, включая создание 666 новых ракет, разработку новейших «взаимозаменяемых» боеголовок, которую отложила администрация Обамы, создание 80 новых видов начинки для боеголовок в год. Кроме того, предусмотрено увеличение расходов на разработку, испытание и размещение нового ядерного вооружения. Эти изменения закреплены в доктрине, опубликованной в феврале 2018 г., а очередной Обзор состава ядерных сил США содержит призыв к разработке двух новых боеголовок и расширению способов использования ядерного оружия. Сегодня Соединенные Штаты активно наращивают военную мощь – самыми агрессивными темпами с момента окончания холодной войны.

Вряд ли стоит ожидать, что Трамп займется переговорами по контролю над вооружениями. Когда после избрания его спросили об увеличении арсенала, Трамп ответил: «Пусть это будет гонка вооружений. Мы опередим и превзойдем всех». Его советник по национальной безопасности Джон Болтон является последовательным критиком Договора СНВ-3, который он называл «односторонним разоружением», как и «ястребы» в Сенате. Пока администрация Трампа не отказывается от договора, срок действия которого истекает в феврале 2021 г., но США нужно начинать переговоры с Россией о его продлении. Если соглашение не будет продлено, американские и российские ядерные силы останутся без регулирования впервые с 1972 года.

В то же время Трамп разрушает нормы ядерной безопасности. Судя по различным интервью, он плохо понимает роль ядерного оружия и не беспокоится по поводу правил неприменения, нераспространения и разоружения. Трамп намекал, что у Японии и Южной Кореи должно появиться собственное ядерное оружие. Он не подтверждал обязательства США в качестве участника ДНЯО заниматься разоружением, как это делали все президенты с 1970-х годов. Его заявление о выходе Соединенных Штатов из иранской ядерной сделки нанесло еще один удар по режиму нераспространения. Если Иран решит разорвать сделку и вернется к работе над ядерной программой, на Ближнем Востоке развернется гонка вооружений. Решение Трампа также разрушило перспективы аналогичной сделки по ядерной программе КНДР, Пхеньян вряд ли может ожидать, что достигнутое соглашение просуществует долго. А эксцентричное поведение и агрессивная риторика Трампа заставляет опасаться, что США способны неожиданно нажать на ядерную кнопку. По сообщениям СМИ, Трамп как-то спросил эксперта по внешней политике, зачем ядерное оружие, если его нельзя применить. Впервые после окончания холодной войны вероятность того, что американский президент может всерьез задуматься о применении ядерного оружия, превратилась в пугающую реальность.

Основания для разоружения

Неприменение ядерного оружия с 1945 г. – единственное и самое важное достижение ядерной эпохи. Лидеры должны приложить максимум усилий, чтобы сохранить эту 73-летнюю традицию. Несмотря на некоторые отступления после обнародования пражской повестки Обамы, разоружение по-прежнему остается правильной целью для Соединенных Штатов.

В мире насчитывается 15 тыс. единиц ядерного оружия, многие из них – в состоянии повышенной боевой готовности. Риск ядерного пуска или обмена ударами из-за случайности или ошибки остается высоким, а последствия даже одного подобного инцидента окажутся катастрофическими. С начала ядерной эпохи произошло достаточно много потенциально опасных происшествий, которые могли привести к ядерной детонации или к ядерной войне. Происходящая сегодня качественная гонка вооружений, сочетающая усовершенствование обычного и ядерного вооружения в рамках стратегии сдерживания, повышает риск применения ядерного оружия. Новые технологии увеличивают вероятность того, что обычный удар спровоцирует ядерную атаку из-за неправильного восприятия или ошибочных расчетов. Угроза уничтожить миллионы людей ради национальной безопасности – плохая политика и моральное банкротство.

Многие утверждают, что ядерное оружие – это американский «инструмент мира», который удерживает великие державы от большой войны и поэтому необходим как гарантия безопасности. Но не нужно быть яростным противником ядерного оружия, чтобы прийти к тому же выводу, что и бывшие госсекретари Генри Киссинджер и Джордж Шульц, бывший министр обороны Уильям Перри и экс-сенатор Сэм Нанн: в 2007 г. они публично заявили, что разоружение – стремление к «глобальному нулю» – отвечает интересам США. Эти государственные деятели осознали, что ядерное сдерживание несет с собой огромные риски и затраты. Аргументы в пользу сдерживания не всегда оказываются обоснованными. Что случится, если сдерживание не сработает?

Растущие риски катастрофической ядерной войны перевешивают неопределенные преимущества сдерживания для Соединенных Штатов. Учитывая подавляющую обычную военную мощь США, реальный вызов им может бросить только другая держава, обладающая ядерным оружием. Это означает, что Соединенным Штатам будет комфортнее существовать в мире, где ни у кого не будет такого оружия.

Конечно, в нынешнем международном контексте ядерное разоружение вряд ли возможно. Сегодня все ядерные державы используют стратегию ядерного сдерживания. Но они могут предпринимать шаги по разоружению. Во-первых, им нужно вновь взять на себя обязательства по ядерным ограничениям. Например, отменить повышенную боевую готовность ядерных сил и начать диалог о переходе к политике взаимного отказа от упреждающего удара. США и Россия должны начать переговоры о продлении СНВ-3. Кроме того, ядерным державам пора искать пути конструктивного участия в договоре о запрете ядерного оружия, а не просто игнорировать его. Например, они могли бы предложить большую прозрачность и рассказать, насколько их планы ядерной войны соответствуют гуманитарным критериям. Эти шаги вписались бы в масштабные усилия – возможно, под эгидой ООН, – которые позволили бы возложить на ядерные державы ответственность за последствия реализации их ядерных доктрин и решений о применении оружия. Наконец, должно измениться само представление политиков и дипломатов об «ответственной ядерной державе»: это понятие может относиться только к государству, которое демонстрирует выполнение конкретных обязательств по разоружению.

После десятилетий действия соглашений о контроле над вооружениями, сотрудничества и растущего понимания неприемлемости ядерного оружия мир движется в противоположном направлении. Геополитическая напряженность обострилась. Возобновилась гонка вооружений. Государства вновь стали ценить ядерное оружие. Ядерное табу теряет силу. Но все эти тренды нельзя считать необратимыми, это выбор наших лидеров. Ядерное разоружение должно быть долгосрочным проектом. Сегодняшние политики, возможно, не реализуют поставленную задачу, но они обязаны к этому стремиться.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6, 2018 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Россия. США. Весь мир > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 21 ноября 2018 > № 2826789 Нина Танненвальд

«Мы больше не мечтаем о будущем, мы его скорее боимся»

Иван Крастев – председатель Центра либеральных стратегий в Софии, постоянный научный сотрудник Института гуманитарных наук в Вене и автор статей для многих периодических изданий

Светлана Бабаева - член Совета по внешней и оборонной политике.

Резюме Прежде существовало право на собственную интерпретацию, но факты были общие. Теперь у каждого право на собственные факты. Это жизнь в комнате зеркал. Мы пребываем в разных пространствах, никто ничего не признает и ни в чем не раскаивается. Поэтому мы так сильно друг друга боимся, полагает Иван Крастев.

Почему мир больше напоминает жизнь в комнате зеркал, что общего у Путина и Трампа, какой будет идентичность человека в XXI веке – об этом размышляет Иван Крастев, глава Центра либеральных стратегий в Софии, Kissinger Fellow в Библиотеке Конгресса США. Беседовала Светлана Бабаева.

Не свергнуть правительство, а поменять страну

– На недавней сессии Валдайского клуба, посвященной теме идентичности, Вы сказали, что по всему миру идет «подъем большинства». Это хорошо или опасно?

– Как писал Самюэль Хантингтон, «идентичность – как грех: мы можем сопротивляться, но избежать не в силах». О политике идентичности стали говорить как о новом явлении, на самом деле она – результат культурной революции 1968 года. Есть два типа идентичности. Один от нас не зависит – кем мы родились. То, что я болгарин, не мой выбор, но часть моей идентичности. Второй тип – та, которую я выбираю. Человек сам выбирает, как будет жить, за кого голосовать, верить или не верить в Бога. Ныне людей больше заботит приобретенная идентичность. Вокруг нее они создают свою историю, жизнь. Отчасти это связано с тем, что люди стали более образованны, подвижны.

– Но, если больше разнообразия, должен быть подъем разных меньшинств, а не большинства!

– Подъем меньшинств в политике был в 1960–1990-е годы, когда феминистки, сексуальные и этнические меньшинства хотели стать заметными и быть представлены в политическом процессе. Они говорили: «Хотим, чтобы нас услышали, мы существуем!». У групп же большинства, этнических, религиозных, расовых, не было драйва говорить «мы тут», потому что было ощущение, что у них и так власть.

Что произошло потом? Я прежде всего говорю о западном мире. Возникает демографическая проблема. Общества стареют, миграция меняет этнический состав общества, а следом страх: мы большинство сегодня, но будем ли мы большинством завтра?

И люди психологически начали вести себя как меньшинства. Возникло ощущение, что их власть уже хрупкая, неустойчивая. Особенно это ощущается в маленьких государствах. Скажем, ты всегда думал, что тебе не нужно доказывать, что ты болгарин, потому что таких у вас в стране – 80–90 процентов. А теперь ты боишься: мир другой, дети вообще могли уехать и уже плохо говорят на родном языке. И начинается паника: а что, если через сто лет моей этнической группы, моей нации вообще не будет?

– Тогда в политике той же Европы мы бы видели процесс, который отвечал бы интересам французов, немцев, чехов в пятом колене. Мы же видим, что политики, наоборот, все больше работают с новыми слоями избирателей, включая недавних мигрантов.

– Популистские партии как раз антимиграционные. Италия для итальянцев. В США Трамп говорит: мы, белые, теряем власть, это наше общество или нет?

Людей всегда пугали сдвиги, но теперь всё происходит стремительно, люди двигаются намного быстрее и проще. И ты понимаешь: если ты родился в Африке в бедной стране, самое радикальное, что можно сделать – нет, не свергнуть свое правительство, а просто поменять страну. И эта перемена в одном поколении. Не нужна идеология, политическая партия, революция.

Страх часто возникает не в отношении того, что происходит, а что может произойти. Скажем, в Болгарии иммигрантов почти нет. Но ты видел по телевизору, как легко люди пересекают границы. И начинаешь бояться не людей, которые приехали, а тех, которые могут приехать. И еще ты боишься тех, кто уехал…

Это главное, что случилось в Восточной Европе и о чем мало говорят. Революция 1989 г. была революцией нормальности. Мы хотим жить как нормальное общество, наше будущее – это Германия. Но если наше будущее – Германия, зачем ждать, когда мы ею станем? Можно просто уехать в Германию! Учиться, работать, жить. Сегодня огромный процент граждан Восточной Европы живут и работают вне своих государств. В балтийских республиках это вообще более 20 процентов. Румынию за последние 10 лет, когда страна стала членом ЕС, покинуло 3,5 млн человек. И везде это молодые и активные люди.

Правители, которым некуда уезжать

– Можем ли мы тогда в принципе в XXI веке говорить об идентичности и ценностях при таком движении людей?

– Когда идентичность становится проблемой? Когда возникает ощущение, что ты ее теряешь. Сперва становится намного труднее понимать, что такое русский, болгарин, поляк в XXI веке. А потом ты не знаешь, правильно ли вообще на этом настаивать или нет?

Что произошло, помимо прочего, благодаря технологическим переменам и новым коммуникациям? Они изменили отношения между поколениями. В 1960-е гг. была революция детей против консервативных родителей. А в 1990-е гг. детям стало жалко своих родителей, которые потеряли не только достаток, но и смысл жизни. Родители не просто перестали быть примером, которому нужно следовать. Сами родители уже не знали, какую модель жизни предложить своим детям…

В результате возникает странная ситуация. Я долго пытался понять, откуда появился ужас от «гейропы». Россия, прямо скажем, не самая консервативная в мире страна ни в сексуальном, ни в социальном отношении, процент абортов на тысячу женщин, процент разводов выше, чем на «загнивающем» Западе. Тогда откуда этот довольно истеричный запрос на консервативные ценности?

Думаю, появилось много родителей, включая элиту, которые не верят, что свои ценности они смогут передать детям. И они захотели, чтобы за них это сделало государство. Что произошло с элитой в девяностые? Их дети поехали учиться на Запад. Многие вернулись, но уже с другой социальной восприимчивостью. Дети жили в среде, где тот же гомосексуализм – уже не проблема. И у старшего поколения возникло ощущение, что твои дети – уже не твои дети. Будто их там кто-то украл, заложил в них другие ценности.

Я думаю, это во многом объясняет, откуда возник призрак традиционализма. Это не просто русская проблема, то же самое я вижу в Восточной Европе. Это кризис родительской власти, когда ты не знаешь, есть ли у тебя что-то, чему ты можешь научить своих детей. Потому что у тебя проблемы и с собственной жизнью.

Запрос на консерватизм и попытка ренационализации следующего поколения элит – вот каким стал ответ на эти страхи и на глобализацию.

– То есть элиты стали апеллировать к более традиционным вещам, потому что не знали, за что еще им зацепиться?

– Да. Проблема, которая возникла в результате глобализации, – у людей появилось ощущение, что ими правят иностранцы. Особенно в маленьких государствах. Появилась элита, которая говорит на языках, ездит по миру. И ты думаешь: может, эти правители даже умные, но как они относятся лично ко мне? В результате возникают популистские движения и делается ставка на элиту, у которой нет exit option – возможности выхода.

– Пусть наши правители не смогут никуда деться?

– Людям нравится в популистах то, что они не говорят на иностранных языках, у них мало международных контактов, за рубежом их не любят. Голосуют за них даже не потому, что им верят, а потому, что они не убегут, если случится кризис.

– Получается, в мире сейчас запрос не на лидеров, а на «своих»?

– Которые никогда нас не покинут, потому что им некуда уезжать.

Сегодня политики представляют стиль жизни

– Режиссер Константин Богомолов на Валдае сказал, что у России, в отличие от Запада, остается «право на безумие». То есть в России еще возможно проявление разных чувств и эмоций, а не только любви и толерантности. Но мы видим, это происходит во всем мире. Вместе с запросом на «своих» востребованным становится безумие в политическом и социальном процессе.

– Право на безумие – священное право, но им не надо злоупотреблять. Мы живем в какое-то пограничное время, Збигнев Бжезинский называл его «глобальное политическое пробуждение». Мы наблюдаем рост социального неравенства, сопровождающийся торжеством эгалитарной культуры. Элита перестала быть примером для подражания. Ценностью стала аутентичность. Я лучше знаю, что для меня хорошо, может, я и говорю какие-то идиотские вещи, но это я. И вы не можете мне это запретить.

А упор на аутентичность радикально меняет характер политического представительства. Сегодня политики представляют не интересы, а стиль жизни и миропонимание. Многие удивляются: как стало возможно, что бедные проголосовали за миллиардера Tрампа? Представьте, вы не знаете, кто черный – Барак Обама или Дональд Трамп, вы видите лишь, как они одеваются, что говорят, как себя ведут. И получится, что Обама – это классический WASP, белый англосаксонский протестант. Никакой драмы, полный самоконтроль, образованность. А с другой стороны – человек, который по-другому говорит, подскакивает, даже немного распущен.

Главное, что произошло, на мой взгляд, в мире, – из политической жизни, которая была сосредоточена на экономике, мы перешли в политическую жизнь, которая сосредоточена на культуре.

– Получается, президент Путин со своим знаменитым «мочить в сортире» просто на 15 лет опередил время…

– Да, и ему даже не нужно было ничего изображать, потому что российское общество было, с одной стороны, сильно травмировано после распада Союза, а с другой – не было структурировано. И появилось путинское большинство. Сплоченное общими страхами, но не совместным проектом будущего.

Но на такой культурной идентификации нельзя построить долгосрочную политику. Легитимность Путина связана с опытом большинства, которое прошло ломку девяностых. Но следующее поколение уже никаких девяностых не знает. Как быть с ним? Что предложить этим людям, что с ними разделить?

Но и со знакомым поколением возникла проблема – пенсионная реформа. Я думаю, дело даже не в том, что люди потеряли деньги. Люди потеряли то ощущение стабильности, которое лежало в основе социального договора путинской России. После принятия этой реформы население в провинции, мне кажется, испытывает то, что горожане испытали после «рокировки» 2011 года (Решение о том, что Владимир Путин возвращается на пост президента, а Дмитрий Медведев возглавит правительство. – Ред.). Их обидели. Несколько месяцев назад была кампания по выборам президента. Но там о пенсионной реформе не говорили. Потом был футбол, а потом вдруг – мы будем делать реформу.

Мне кажется, если бы тема обсуждалась в ходе избирательной кампании, может, президент и потерял бы 3–4 процента голосов, но люди были бы уже готовы. Возник бы новый контракт. Теперь же появилось другое ощущение: дело даже не в том, что вы что-то меняете, а меняете так, будто мы не существуем. Это обида.

– Но Вы сами говорите, это скорее уходящее поколение. Новые поколения пока вряд ли думают о пенсии. Им нужно что-то иное.

– И здесь начинается самое интересное. Возьмите Россию, США, Великобританию, Евросоюз. Что у всех нас теперь общего – это отсутствие видения будущего. Будущее, которое можно представить, исчезло.

Ныне разговор о будущем – это разговор о технологиях. Но это не будущее. Ты остаешься человеком и должен знать, чего ты хочешь. Иначе ты все время будешь бояться того, что происходит. Потому что не понимаешь, это для тебя плохо или хорошо.

Мы больше не мечтаем о будущем, мы его скорее боимся. Даже в Советском Союзе такого не было. Там боялись настоящего, но надеялись, что в будущем будет другая жизнь, легитимность советского строя была построена на том, что дети будут жить лучше. А теперь человек боится, что его дети не будут жить лучше, даже если будут жить дольше. Больше того, мы уже не можем представить, как они в принципе будут жить… У вас, например, никто не хочет обсуждать постпутинскую Россию.

Они умирали как равные

– И это не потому, что Путин никогда не уйдет?

– Думаю, уйдет. Но и те, кто его любит, и те, кто ненавидит, страдают параличом воображения… Что характерно для избирателей популистских партий Европы? На сей счет есть много исследований, так вот эти люди намного больше других убеждены, что 50 лет назад мы жили лучше.

Но исследования выявили еще одну любопытную вещь. Когда у людей появляется университетское образование, это способствует толерантности общественной жизни. Это верно, когда мы говорим об этнической и религиозной толерантности. Но не о политической, где происходит ровно обратное. Более образованные люди менее толерантны к тем, кто не разделяет их политические взгляды. Я много инвестировал в то, чтобы у меня эти взгляды были, и когда их кто-то не разделяет, возникает обида.

У всего этого есть и другая сторона. Что исчезло? Коллективный опыт и коллективное пространство. Главным коллективным опытом у нас у всех была война. Война отвратительна, но невозможно представить, скажем, процесс эмансипации афроамериканцев в США без Второй мировой.

– Почему невозможно?

– Белые и черные умирали вместе, как равные. И потом было легче объяснить, почему и жить надо вместе, как равные.

Теперь идея нации больше напоминает клуб болельщиков. Мы – будто зрители собственной истории. Да, есть эмоциональная привязанность, но никто не ожидает от тебя, что ты станешь рисковать жизнью. Просто надо, чтобы ты болел за своих. Но гражданин – это нечто другое.

– От человека больше не требуется ни подвига, ни самоотверженности?

– Да, и в этом аспекте какая разница между Крымом и Второй мировой? На войне десятки миллионов потеряли жизни. Мы помним военное поколение, это было поколение победителей, и они хотели, чтобы к ним относились по-другому. Крым был скорее подарком от руководства страны. Это как победа сборной России над Испанией в 1/8 финала Чемпионата мира по футболу.

– То есть другая цена?

– Да, и это не только российская проблема.

Мы живем в комнате зеркал

– Но если страны стали так похожи во многих страхах и проблемах, почему именно Россия стала для всех едва не главным врагом?

– В России была более сложная ситуация, чем во многих других странах, соответственно, все проходило более радикально. Но что мы видим сегодня? Мне кажется, многие боятся не того, что «Россия будет владеть миром», а того, что собственное общество начинает выглядеть не таким уж другим. Ты начинаешь быть похожим на того, кто тебе не нравится. Вот где настоящий страх... Мир населяется двойниками.

– Россия вроде и часть западного мира, но все равно какая-то другая. А теперь получается, не такая уж и другая?

– Абсолютно. Ты всегда думал, что «это только у русских такие проблемы». И вдруг они возникают дома. И рождается вопрос, почему у нас проблемы, как у русских? Одни отвечают, что русские нам эти проблемы и создали, другие – что русское правительство сделало всё возможное, чтобы мы сами в это поверили.

Что действительно сделало русское правительство после 1990-х годов? Его политикой стало всё отрицать. Возникла устойчивая неспособность признать то, что сделано. Сегодня Россия отрицает даже самое очевидное. И другие тоже научились. Это серьезная проблема. Мы получаем саудовского журналиста, которого убили и разрезали на куски, а саудиты десять дней говорили, что ничего такого не было, это фейк.

Такой подход переходит на внутреннюю политику, даже на межличностные отношения. Все труднее становится убедить людей признать, что что-то не получилось, но будем пробовать дальше. Не слышат…

Так не может продолжаться долго. Получается, каждый живет в своем мире и не позволяет реальности проникнуть в этот мир. Потому что всё отрицается. Люди говорят о традиционных ценностях, но главная ценность – это всё же фактическая истина. Сегодня же получается, что истины как бы и нет.

– На этом мир, видимо, и осыплется, о чем говорили на валдайской дискуссии… На всеобщем отрицании.

– Есть известный фильм 1947 г. «Леди из Шанхая». Финальная сцена – в устрашающей комнате с зеркалами героиня в исполнении блистательной Риты Хейворт наводит револьвер на мужа, точнее, на множество его отражений в зеркалах и говорит: я убью тебя. Но и у него револьвер, и он тоже готов стрелять.

Сегодня мы живем в зале зеркал. Исчезло ощущение единой реальности, каждый – в своем мире. Прежде было право на собственную интерпретацию, но факты были общие. Теперь у каждого есть право на собственные факты. Это жизнь в комнате зеркал. И это нехорошая жизнь. Все мы живем в разных пространствах, никто ничего не признает и ни в чем не раскаивается. Поэтому мы так сильно друг друга боимся.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 20 ноября 2018 > № 2907488 Иван Крастев

Юбилей с неоднозначными выводами

Наследие 1968 года: от постмодернистского эскапизма к городским герильям

Сергей Соловьёв – кандидат философских наук, доцент МГППУ, главный специалист РГАСПИ, редактор журнала «Скепсис».

Резюме Эффект косметической операции, которую европейский капитализм проделал над собой после 1968 г., закончился. Опыт поколения-1968 не останется невостребованным. В том числе и в России, которая выходит из состояния идейной «безальтернативности», наступившей после СССР.

Автор благодарен Александру Николаевичу Тарасову и Павлу Ткачеву, в свое время познакомившим его с малоизвестными аспектами истории западного левого радикализма 1960-х – 1980-х годов.

Вокруг наследия 1968 г. продолжаются дискуссии, и не только по причине полувекового юбилея «студенческой революции». Массовая политизация студенческой молодежи в, казалось бы, благополучной Европе, ставший нормой антикапитализм, изменения в системе образования – все это привлекает внимание. С точки зрения культурных изменений события 1968 г. до сих пор во многом определяют нашу жизнь. Достаточно вспомнить кризис традиционной семьи, который начался раньше, но именно в конце 1960-х гг. патриархальная модель стала уходить в прошлое. Но в этом тексте речь пойдет прежде всего не о культуре, а о политике, причем прежде всего европейской.

Еще перед предыдущим юбилеем «красного мая» Александр Тарасов писал: «Основное содержание нового мифа уже понятно: шестьдесят восьмой – это, дескать, “победившая революция”, “изменившая лицо капитализма”, сделавшая его предельно свободным, предельно демократическим, предельно толерантным, обращенным лицом к нуждам всего населения, включая молодежь, женщин, меньшинства». Этот миф призван как-то завуалировать факт: движение 1968 г. в целом потерпело неудачу. Революции не произошло, Система победила, капитализм изменился, но в целом косметически. Политическое поражение привело не только к политической стагнации и деградации большей части левых движений. В области мысли поражение еще более ощутимо. Структуралисты увидели его причину, источник победы власти в самом языке – и капитулировали политически и теоретически. Этот вывод, ставший пессимистическим итогом «революции-1968», буквально парализовал социальную философию вплоть до конца ХХ века.

Упадок социальной философии

Началась деградация еще до событий «красного мая». Рауль Ванейгем, один из двух создателей ситуационизма, еще до поздних работ Мишеля Фуко, пришел к выводу о необходимости гедонизма как отказа от отчуждения. «Беспрепятственное наслаждение» – вот его принцип, разумеется, поставленный вне всякого исторического контекста. Но эти мотивы есть и в знаменитой «Революции повседневной жизни» – в идеях «радикальной субъективности» Ситуационистского Интернационала. Ванейгем предлагает стандартный анархистский набор: отказ от организации, постоянная революция в повседневной жизни (без расшифровки, разумеется). В книге звучат мантры, способные увлечь часть молодежи, но далекие от какого-либо анализа действительности: «Новая невинность – это строгое здание абсолютного уничтожения»; «Варварство бунтов, поджоги, дикость толпы, излишества, повергающие в ужас буржуазных историков – вот лучшая вакцина против холодной жестокости сил правопорядка и иерархизированного угнетения». И т.п.

Сочинения второго лидера ситуационистов – Ги Дебора – отличаются большей системностью, но также пронизаны словесным радикализмом и своего рода наивным анархизмом. Ги Дебор, например, традиционно обвиняет большевиков в том, что они становятся «группой профессионалов по абсолютному руководству обществом», разумеется, не указывая, что им следовало делать в ситуации 1917 г. и Гражданской войны. Общий вывод Дебора таков: «Сплоченность общества спектакля определенным образом подтвердила правоту революционеров, поскольку стало ясно, что в нем нельзя реформировать ни малейшей детали, не разрушая всей системы». Но этот вывод оказался далек от действительности. Зеленые движения, в которые мигрировали многие участники протестов 1968 г., феминистское движение, борьба за права ЛГБТ показали, что там, где реформа не угрожает капитализму как таковому, она может быть проведена и даже вполне встроится в «спектакль».

Представления о тотальности «спектакля» сыграли с интеллектуалами 1968 г. злую шутку, парадоксальным (на первый взгляд, а на деле вполне логичным) образом облегчив им встраиваемость в Систему. Правда, Дебор в конце жизни справедливо констатировал, что «общество спектакля превратило и восстание против себя в спектакль». Но вся проблема именно в том, что сам протест в значительной степени и оказался изначально просто спектаклем. На самом деле во многих революционных актах содержался элемент театральности или даже карнавала – достаточно заглянуть в воспоминания о событиях 1905 г. или 1917 г. в России. Но в настоящих революциях спектакль был лишь элементом глубинных процессов, а не самодостаточным явлением. Спектаклем, очевидно, никакую систему не сломать.

Борис Кагарлицкий верно заметил, что постмодернизм в виде «недоверия к большим нарративам» (слова Франсуа Лиотара) выгоден тем интеллектуалам, которым надо было примирить карьеру при капитализме с увлечениями молодости. Кроме того, постмодернизм фактически означал категорический, агрессивный отказ от самой идеи преобразования общества – от целостного проекта его преобразования. Что взамен? Фуко ясно высказался в названии одной из последних книг – «Забота о себе». То есть – эскапизм. Бегство в личную жизнь, в том числе – в алкоголизм и наркоманию, либо откровенно циничная позиция интеллектуалов, которые, сознавая порочный, эксплуататорский характер капиталистического общества, готовы мириться с ним при условии личной выгоды, конечно.

В этой связи нельзя не вспомнить блистательную книгу Жана Брикмона и Алана Сокала «Интеллектуальные уловки». Она демонстрирует полную бессмысленность постмодернистского дискурса с помощью научного рассмотрения терминологии, используемой последователями Жиля Делеза, Феликса Гваттари, Жака Лакана, Жана Бодрийяра. В постмодернизме авторы видят «смешение странных недоразумений и непомерно раздутых банальностей». И хотя авторы специально отмечают в начале книги, что их мишенью был «эпистемологический релятивизм, а именно идея, которая, по крайней мере когда выражена отчетливо, состоит в том, что современная наука есть не более чем “миф”, “повествование” или “социальная конструкция” среди прочих», и они не затрагивают «более деликатных вопросов морального или эстетического релятивизма», тем не менее от самого способа постмодернистского философствования здесь не остается камня на камне.

Новый скандал 2018 г. из-за принятия к публикации рядом научных журналов набора заведомо бредовых текстов по гендерной теории, сознательно сконструированных авторами (Джеймсом Линдси, Хелен Плакроуз и Питером Богоссяном) в соответствии с «правильными» идеологическими заповедями – новое доказательство деградации гуманитарных наук. И все многочисленные попытки как-то оправдать ситуацию лишь затушевывают очевидность: научные журналы опубликовали полную чушь только потому, что она укладывалась в систему определенных идеологических ожиданий. Это ровным счетом то же самое, что публикация в советских официозных изданиях бессмысленных текстов с набором ссылок на классиков марксизма и решения последнего съезда КПСС. Разумеется, фальсификации встречаются и в естественнонаучных журналах. Но псевдонаука получила распространение в гуманитарных исследованиях именно потому, что оказались сбиты принципы научного знания – далеко не только в гендерных исследованиях.

Дискредитация понятия истины и науки как процесса ее постижения – при всех необходимых оговорках об отличиях гуманитарных наук от естественных, «теоретической нагруженности факта», неизбежной ангажированности ученых – приводит к деградации науки, ее отрыву от реальности и распространению откровенного шарлатанства как в масс-медиа и книжных магазинах, так и в рейтинговых научных журналах с высоким индексом цитируемости. Либо наука ищет истину – и тогда можно вести содержательные дискуссии о самом этом процессе, либо наука вырождается в схоластику и чисто коммерческое предприятие, не имеющее никакого отношения к приращению человеческого знания и общественной пользе.

Но дело не только в тупиковости и беспомощности постмодернистской гносеологии. С политической точки зрения постмодернизм оказался не менее опасен для социалистов. «Постмодернистские левые» не могут ответить на вопрос: как можно надеяться на борьбу с Системой, если заведомо опираться исключительно на меньшинства, как того требовали Маркузе в «Эросе и цивилизации», Фуко, Делез и Гваттари и многие другие их последователи? Меньшинства, безусловно, должны были получить свои права, но это могло состояться и состоялось в рамках капиталистической системы. Ничего специфично революционного тут не было. Такая же ситуация была и с еще одной группой, которую нельзя назвать меньшинством – с женщинами. Феминизм на Западе в целом одержал победу – пусть с серьезными оговорками (например, женское тело в массовой культуре остается прежде всего сексуальным объектом) – без демонтажа капиталистической системы. Капитализм перестроился, местами болезненно, но перестроился. Но только в странах центра, для граждан стран «золотого миллиарда», а в остальном мире – при наличии переходных форм – господствует самая зверская эксплуатация, в том числе и женского труда. Да и в странах Европы сверхэксплуатации подвергаются трудовые мигранты.

Характерна в этой связи история антиглобалистского движения. В момент расцвета его поддерживали десятки миллионов человек. Борьба против транснациональных корпораций и защищающих их интересы правительств объединила весьма разнородные политические силы. Но отказ от конкретных политических целей, от борьбы за власть, продиктованный как раз «традициями» и идеалами революции 1968 г., быстро вызвал стагнацию. Более того, вскоре выяснилось, что интересы антиглобалистов из стран «золотого миллиарда» и стран бывшего «восточного блока», Африки, Латинской Америки – различаются. А в этом сказались как раз новые классовые различия, не проанализированные и проигнорированные большинством антиглобалистских лидеров и участников движения. Примечательно, что в его рамках было создано немало ярких работ, посвященных анализу и критике неолиберализма. Однако из анализа неолиберализма выводов сделано не было – если не считать общегуманистического и очевидного тезиса о необходимости устранения этой чудовищной и угрожающей самой жизни на планете системы. В результате отсутствия политической программы, непонимания организационных перспектив, расколов и дрязг антиглобализм к концу первого десятилетия XXI века бесславно сошел на нет. И причина этому (помимо прочих факторов), повторюсь – некритическое принятие худшей части «наследия 1968 года» – отказ от иерархии в организационной работе и от борьбы за власть. Неслучайно в Европе и США настолько силен рост правых популистских движений – они занимают нишу, добровольно оставленную левыми.

Радикализация протеста

Как известно, многие участники событий 1968 г. благополучно вросли в капиталистическую систему – их радикализм на самом деле оказался и возрастным, и временным. Часть полностью изменила идеалам молодости и резко поправела – вплоть до неолиберализма. Часть примкнула к существовавшим левым политическим силам (в основном поначалу к компартиям), часть сохранилась в сравнительно немногочисленных радикальных политических группах (например, троцкистских), также претендовавших на участие в традиционной политике. Но помимо «политики меньшинств» и разных форм встраивания в парламентскую систему с потерей собственного политического лица, был другой вектор развития левой идеологии и практики после 1968 года. Он привлек меньшее число людей, но пользовался куда большим влиянием, чем это многим кажется сейчас. Речь о леворадикальных боевых группах, взявших на вооружение партизанскую тактику городской герильи. Вдохновленные антиимпериализмом, сторонники и участники этих групп попытались перенести неоколониальные войны из третьего мира в первый, руководствуясь тезисом Че Гевары: «Создать два, три… много Вьетнамов». Один из лидеров французской группы «Аксьон директ» («Прямое действие») писал уже в 2000-е гг., отбыв 25-летний срок заключения: «Занимая подобную антиавторитарную позицию, мы порвали с теми, кого тогда называли “старыми левыми” (парламентариями и ревизионистами) и “новыми левыми” (интегрированными в систему, разбитыми на группки, законопослушными и пацифистски настроенными). Мы решительно покончили с буржуазными формами политической деятельности». Они пытались вернуть войну туда, откуда ее вывели – в города метрополий. И для этого развернули в Германии, Италии, Франции, Бельгии и других странах боевые действия. Но к такому решению эти люди пришли далеко не сразу, тут важна предыстория.

Огромное влияние на европейских радикалов оказали три события в третьем мире: революция на Кубе, произошедшая без вмешательства СССР, и общий подъем латиноамериканского революционного движения, война во Вьетнаме и «культурная революция» в Китае, воспринятая как решительное разрушение молодежью государственного бюрократического аппарата. Эти события послужили не только катализатором, но и руководством к действию. Отсюда и популярность Мао, Че Гевары и Фиделя Кастро среди бунтарей 1960-х гг., и попытка взять из третьего мира организационные формы борьбы: от ассамблей до городской герильи. Левые ультрарадикальные группы использовали как руководство к действию теорию герильи бразильского коммуниста Карлоса Маригеллы и работы Мао по тактике партизанской войны.

Радикализация студентов была для властей и традиционных партий тем более неожиданной, что происходила на фоне очевидного экономического роста – спад начнется уже в 1970-е годы. Жесткие меры подавления: исключения из университетов, дисциплинарные запреты, разгоны собраний и митингов, сопровождавшиеся арестами, чем дальше, тем больше убеждали студентов в справедливости леворадикальных идей о необходимости уничтожения всей капиталистической системы. А власти воспринимали все, даже относительно мирные инициативы пацифистов, противников атомного вооружения, экологистов и борцов за права меньшинств как «коммунистическую угрозу» – и действовали соответственно жестоко, отталкивая молодежь все дальше в радикализм.

Этот процесс выдавливания внепарламентской молодежной оппозиции с политического поля происходил почти во всех западных странах: Франции, Италии, Испании, Португалии и США. Но наиболее показательным он был в Германии.

Западная Германия 1960-х гг. – не благополучное демократическое социальное государство. ФРГ в то время – страна, в которой нацизм и нацисты еще не ушли в прошлое, оппозиция фактически отсутствует, а власть поделена внутри «олигархии партий». Под давлением сторонников ХДС (Аденауэр прямо заявлял, что социал-демократы представляют опасность для государства), отступая перед травлей желтой прессы, СДПГ все больше превращалась в формальную «оппозицию ее величества». Всего три партии – две основных и небольшая Свободная демократическая – разыгрывали каждый раз между собой парламентские выборы, при том что большая часть прессы находилась в руках «черных» – ХДС/ХСС. Выдвижение кандидатов проходило под полным контролем партийной верхушки, несогласие с которой приводило к исключению бунтарей. В политике активную роль играли бывшие высокопоставленные нацисты: советником канцлера Аденауэра был Ханс Глобке – один из разработчиков «расовых законов», канцлер времен «большой коалиции» Курт Кизингер работал при Гитлере в ведомстве радиопропаганды министерства иностранных дел, видные нацисты занимали посты в системе юстиции, армии, промышленности.

На свет появилась Внепарламентская оппозиция (ВПО), которая выступала против попыток введения чрезвычайного законодательства, фактически отменяющего демократические права, против участия бундесвера во вьетнамской войне, против американских баз на германской территории, против участия (нео)фашистов в политике – и за соблюдение Конституции ФРГ. Кстати, в 1968–1969 гг. именно массовые протесты внепарламентской оппозиции и немецкой интеллигенции не позволили неофашистам из Национал-демократической партии стать парламентской силой и присоединиться в качестве правого крыла к ХДС/ХCC. А впоследствии именно протесты молодежи и интеллигенции заставили отказаться от попыток реабилитации нацизма и вынудили германское общество мучительно размышлять о проблеме ответственности немцев за преступления Третьего рейха.

Ядром внепарламентской оппозиции был Социалистический союз немецких студентов (СДС) и его печатный орган – журнал Konkret. Однако, несмотря на активность своих действий, молодежь из ВПО не воспринималась всерьез ни властями, ни «официальной» оппозицией в лице СДПГ; более того, радикализирующийся СДС уже в 1960 г. был выведен из СДПГ (а Konkret лишился поддержки партии еще годом раньше!) – социалисты попросту испугались слишком «решительных» молодых союзников. Точно также от них дистанцировалась компартия – к СССР молодежь относилась критически, контролировать СДС из Москвы не могли, соответственно, воспринимали его скорее как угрозу. Газеты концерна Шпрингера, поддерживающие ХДС, травили ВПО в лучших традициях нацистской пропаганды, и закончилось это тем, что в 1968 г. вдохновленный этой пропагандой неофашист тяжело ранил лидера СДС и ВПО Руди Дучке. Полиция боролась с акциями левых гораздо жестче, чем с неофашистскими (в 1967 г. при разгоне демонстрации полицией был убит случайно оказавшийся там студент-католик Бенно Оннезорг).

Эти выстрелы были восприняты молодежью не как случайность, а как закономерное продолжение полицейского произвола. В ответ на выступления студентов и Внепарламентской оппозиции против войны во Вьетнаме, против нацистов в руководстве государства, против чрезвычайных законов, против ядерного вооружения – полицейское насилие все возрастало, пресса развязывала самую настоящую травлю антифашистов. В демократической с виду – но не по содержанию – Западной Германии Внепарламентской оппозиции не нашлось места, политическое поле было уже поделено, а большинство населения «не боялось потерять политическую свободу, но зато опасалось снижения жизненного уровня» (Карл Ясперс). Молодежь, стремящаяся к настоящей демократии, в конце 1960-х гг. увидела, что, несмотря на наличие формальных институтов демократии, эти институты не работают.

В итоге многие молодые защитники германской конституции пришли к выводу, что она представляет собой фикцию, фашизм уже почти вновь пришел к власти в Германии – и необходимо «выманить фашизм наружу», заставить фашистское государство проявить свою сущность – с помощью вооруженной борьбы. Вскоре на свет появилась леворадикальная террористическая организация Фракция Красной Армии (Rote Armee Fraktion – РАФ).

Карл Ясперс – представитель религиозной версии экзистенциализма – написал в 1965 г. книгу с критикой аденауэровской Германии, а на следующий год в ответе своим противникам еще более ужесточил позицию. Статьи одного из лидеров РАФ, ведущей журналистки Konkret Ульрики Майнхоф из изданного в России сборника «От протеста к сопротивлению» во многом буквально повторяют тезисы книги Ясперса «Куда движется Федеративная республика?». В 1966 г. позиция пожилого консервативного философа Ясперса отличается от взглядов молодой журналистки Майнхоф, во-первых, большей систематичностью, а во-вторых, как ни странно, большей радикальностью. Характеризуя ситуацию в ФРГ, он пишет: «Если ликвидируется республиканский путь самоубеждения и развития событий в результате бесед и споров между силами, борющимися легальными методами, если политика в полном смысле слова прекращается, то остается самоотречение или гражданская война. <…> Народ, который в таком случае не предпочтет гражданскую войну отсутствию свободы, не является свободным народом». Генрих Бёлль в 1977 г. – в разгар деятельности РАФ – заявляет о… необходимости включить в школьную программу пьесу Майнхоф «Бамбула», которая была завершена незадолго до перехода ее автора на нелегальное положение, а также об обязательности изучения всего ее печатного наследия дорафовского периода. Очевидно, Бёлля – а также Гюнтера Грасса, Зигфрида Ленца и многих других немецких писателей, защищавших права арестованных рафовцев, трудно обвинить в кровожадности или безнравственности. Германская интеллигенция понимала, что, во-первых, леворадикальный терроризм – прямое следствие выбрасывания за пределы политической системы радикальной оппозиции, отказ считаться с ней в легальном политическом пространстве, а во-вторых, борьба с ним ведется совершенно неправовыми и антидемократическими методами, заставляющими вспомнить о фашистских режимах.

РАФ – только самая известная из леворадикальных террористических организаций. В одной Германии также существовали «Движение 2 июня», «Тупамарос Западного Берлина», «Революционные ячейки» и т.д. Вслед за РАФ по степени известности идут итальянские «Красные бригады». Во Франции в конце 1970-х – первой половине 1980-х гг. действовала организация «Аксьон Директ», а в Бельгии – «Сражающиеся коммунистические ячейки», леворадикальная вооруженная группа была даже в мирной Дании. И несмотря на различия в идеологии и практике, сам факт появления этих организаций был симптоматичен. Деятельность их остановилась во второй половине восьмидесятых, но последнее поколение РАФ прекратило вооруженную борьбу только в 1994 году.

Вслед за внесистемной молодежью и в Германии, и во Франции, и в Италии, и в США поднимается рабочее движение. Легальные профсоюзы и рабочее движение в целом, присоединившись к студенческому движению, поняли, что могут требовать гораздо больше, чем раньше. И власти пошли на уступки: повышалась заработная плата, улучшались условия труда. Но как только уступки были сделаны, рабочие оставили радикалов без поддержки. Тем не менее под воздействием студенческого движения часть рабочих также оказалась во внесистемной оппозиции. Во Франции в мае 1968 г. возникли «комитеты самоуправления» и «комитеты действия», ставшие вместе со студенческими ассамблеями центрами сопротивления. В отличие от официальных профсоюзов они были органами прямой, а не представительной демократии. Но после спада забастовочной волны их легко ликвидировала полиция.

В Италии с ее синдикалистскими традициями внесистемная оппозиция оказалась гораздо в большей степени связана с рабочим движением. Вслед за студенческими протестами именно в Италии произошли самые мощные рабочие выступления. «Жаркая осень» 1969 г. напоминала знаменитое «красное двухлетие» 1918–1920 гг., когда Италия стояла на грани революции. На заводах возникали фабрично-заводские советы – органы рабочего самоуправления, основу которых составляли ассамблеи – собрание рабочих одного предприятия или цеха. Ассамблеи выбирали делегатов, которым принадлежало право «вето» по любым вопросам, затрагивающим интересы трудящихся. Ассамблеи через делегатов должны были контролировать деятельность хозяев предприятия и дирекции. Разумеется, итальянские предприниматели и власти боролись с системой советов, но ни аресты, ни уголовные дела (в 1970 г. – более 10 тыс. дел против рабочих делегатов) не дали эффекта.

В Италии сказалась еще одна особенность: из всех западных компартий Итальянская коммунистическая партия была самой самостоятельной по отношению к Москве, опиралась на мощную теоретическую традицию (прежде всего работы Антонио Грамши) и готова была вступать в контакты с внесистемной оппозицией. В результате забастовочной деятельности в 1970 г. был принят закон о рабочем контроле, а в 1972–1973 гг. коллективные договоры рабочих с предпринимателями фактически закрепили права ФЗС. Но затем чем дальше, тем больше ФЗС встраивались в систему в качестве низовых организаций профсоюзов, что, с одной стороны, обеспечило рабочим резкое улучшение условий труда, а с другой – заставило перейти от захватов предприятий к традиционным формам борьбы.

Специфика рабочего движения в Италии диктовала и особенности террористической организации «Красных бригад». «Красные бригады» первые годы деятельности осуществляли террор против начальников заводской администрации, управляющих, руководителей предприятий – тех, кто агрессивно мешал развитию ассамблей и рабочего контроля (одна из первых акций «Красных бригад» – взрыв на заводах «Пирелли» в 1970 г.). Этим же объясняется массовая поддержка «Красных бригад» – в их деятельности принимало участие более 25 тыс. человек (для сравнения – в РАФ счет идет на десятки участников и сотни вовлеченных).

Во Франции в период возникновения «Аксьон директ» (АД) предпринимаются жестокие антииммигрантские меры, призванные отнюдь не прекратить миграцию, а лишь держать мигрантов в неполноправном положении как дешевую рабочую силу. Франция ведет активную и агрессивную неоколониальную политику, особенно в Африке (вторжение в Чад в 1983 г. – отнюдь не единственный пример) и, наконец, поддерживает остальные страны НАТО и США в холодной войне. Многие создатели АД в 1970-е гг. активно участвовали в борьбе с режимом Франко в Испании, который, в отличие от часто повторяемых штампов, в конце своего существования отнюдь не остыл и отличался садистской жестокостью к оппозиции. Пуч Антик, один из ближайших друзей лидера АД Жан-Марка Руйяна, был арестован и казнен (его судьбе посвящен известный фильм Мануэля Уэрги «Сальвадор»). Именно опыт подпольной вооруженной борьбы с фашизмом подготовил участников АД к борьбе с французским правительством, в деятельности которого они также увидели скрытый фашизм по отношению к колониям, мигрантам и рабочим. Самая известная жертва «Аксьон Директ» – Жорж Бесс, генеральный директор «Рено», инициатор массовых увольнений и притеснений (более 21 тыс. уволенных, сокращения зарплат и репрессии против рабочих). Всего с 1979 по 1987 г. было проведено более 100 различных операций, в организации состояли несколько сот человек. Среди акций АД – акты саботажа на производстве военной продукции, экспортируемой для колониальных войн в странах третьего мира.

Ультрарадикалы не смогли создать единый антиимпериалистический фронт. Поднять массовое движение рабочих и мигрантов в Европе против неолиберальных реформ тоже не удалось. Руйян писал: «С выдвинутым нами лозунгом “Вернем войну сюда!” пролетарии “Третьего мира” должны были убедиться в том, что в метрополиях существуют не только откормленные “левые” и бесчувственные, беспомощные перед лицом массовой бойни люди, поставки тонн оружия и поддержка разрушительных войн. <…> Вот это и есть самое существенное, и именно это нужно показать миру». В этом смысле деятельность леворадикальных групп, занимавшихся городской герильей, отчасти можно считать успешной. Но они не сумели и не могли получить массовой базы. Одной из причин стала начавшаяся в 1970-е гг. деиндустриализация Запада – перевод промышленного производства в страны третьего мира, который некоторые модные и малограмотные политологи приняли за появление постиндустриального общества. Численность рабочего класса стала резко сокращаться.

Левый ультрарадикализм 1970–1980-х гг. стал следствием слабости массового левого движения, деградации просоветских компартий, борьбы против инкорпорирования в капиталистическую систему ценой отказа не только от коммунистической идеологии, но и от этики протестного движения. Участники европейской городской герильи стояли перед выбором: продаваться, уходить в сектантские микроорганизации – либо все-таки бороться.

Политический террор, если он не является частью мощного политического движения, неизбежно заставляет участников групп самоизолироваться, догматизироваться, изначальная цель постепенно утрачивается. Наиболее храбрые, преданные, самоотверженные бойцы террористических групп гибнут в первую очередь. Этот фактор осознавали еще народовольцы, это стало одной из причин поражения партии эсеров после Февральской революции – лидеров уровня тех, кто погиб в терроре, не хватило для консолидации партии и удержания власти в 1917 году. В этом смысле традиционная социал-демократическая критика индивидуального террора в основном справедлива и для 1970-х – 1980-х годов. Но участники европейской городской герильи не могли смириться ни с отчуждением при капитализме, ни с чудовищной эксплуатацией стран периферии, ни с поражением левых – и потому выбирали борьбу.

Невыученные уроки

Торжество идеологов свободного рынка, ставшее очевидным после краха СССР, казалось, похоронило перспективы левого и тем более внесистемного движения. Фрэнсис Фукуяма в 1989 г. объявил о «конце истории» и победе либеральной системы. Казалось, внесистемные элементы поглощены и переварены Системой, но 1 января 1994 г., когда вступил в силу Договор о Североамериканской зоне свободной торговли (НАФТА), в мексиканском штате Чьяпас началось вооруженное восстание Сапатистской армии национального освобождения (САНО). Летом 1996 г. в Чьяпасе состоялась первая всемирная встреча против глобализации, положившая начало антиглобалистскому движению. Дальнейшее известно: появление социальных форумов, развитие антиглобалисткого движения среди молодежи из среднего класса в развитых странах, сражения антиглобалистов с полицией в Сиэтле, Генуе, Праге, Гетеборге. Но, как было сказано выше, поскольку это движение так и не поставило вопроса о власти и об изменении системы собственности, его ожидал бесславный закат.

Венгерский историк Тамаш Краус писал: «Неолиберальный поворот был украшен такими перьями из наследия 1968 года, как антирасизм, мультикультурализм, защита прав меньшинств, защита прав человека, хотя при этом у общества были отняты возможности самообороны, шестьдесят восьмой год и кейнсианские идеи были преданы забвению, и логика капитала “вызвала к жизни” антисоциальную систему свободного рынка, которая превознесла до небес социальное неравенство. <…> Таким образом, в действительности капитал и его институты извлекли прибыль из антигосударственных устремлений 1968 года, <…> цель заключалась в том, чтобы урезать или полностью ликвидировать не само государство, а только его общественные функции, его учреждения и меры в сфере социального благоденствия».

Задолго до бурных событий XX века Александр Герцен поставил диагноз: «Консерватизм, не имеющий иной цели, кроме сохранения устаревшего status quo, так же разрушителен, как и революция. Он уничтожает старый порядок не жарким огнем гнева, а на медленном огне маразма». Известный исследователь американского анархизма и африканских культур Николай Сосновский высказался проще: «Система без антисистемных элементов впадает в идиотизм». Так как большая часть наследия шестьдесят восьмого оказалась частью этой системы, нового подъема внесистемной левой оппозиции стоит ожидать хотя бы потому, что основные проблемы, которые пытались решать участники движений 1968 г. и леворадикальных групп 1970-х – 1980-х гг., не исчезли. Несмотря на период слабости и организационной и идеологической деградации, левое движение способно возродиться и вновь выступить против капитализма, стремительно теряющего человеческое лицо.

В «третьем мире» события 1968 г. не были ни началом, ни концом революционного подъема, который ведет отсчет с 1950-х гг. и вписывается в промежуток между Кубинской (1959) и Никарагуанской (1979) революциями. Там были другие этапы борьбы, другие герои и лидеры, которые подчас больше влияли на европейских левых, чем наоборот. Там, в «третьем мире», шли массовые движения, борьба против местных диктатур и западного неоколониализма, в которой погибли десятки тысяч. И один из уроков 1968 г. заключается в том, что Запад окончательно перестал быть источником и центром антикапиталистической борьбы.

Еще один урок – карательные меры и запреты не могут предотвратить массовый протест, а сытость сама по себе не предохраняет от радикализма. Выталкивание протеста за пределы легальности приводит к обратному результату – не в 1968 г. впервые это произошло, но самые разные режимы продолжают наступать на те же грабли.

Слово «левый» стало после событий конца 1960-х гг. очень удобным – оно лишено конкретики и подразумевает лишь очень условную политическую окраску. Вроде бы все знают, кто такие «левые», но под этим наименованием могут уживаться не просто различные, но прямо противостоящие друг другу феномены. И одно из последствий 1968-го в теории и политике заключается именно в том, что из «левизны» постепенно вымывалось конкретное содержание, делая ее, говоря языком «новых левых», все более безопасной для Системы.

Но эффект косметической (читай: идеологической) операции, которую европейский капитализм проделал над собой после 1968 г., закончился. Поэтому опыт – в том числе негативный – поколения-1968 не может остаться невостребованным. В том числе и в России, которая выходит из состояния идейной «безальтернативности», наступившей после исчезновения СССР.

Россия. Евросоюз. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 20 ноября 2018 > № 2826785 Сергей Соловьев

Эпоха странных заблуждений

1989–2019: самоосмысление и история

Брюс Питкерн Джексон – ведущий научный сотрудник Гудзоновского института.

Резюме Самоосмысление деградирует, а недавняя история не поддается пониманию. В глобальной политике исчезла перспектива. Поскольку американские и российские лидеры неверно интерпретируют недавнюю историю, создание мира и реконструкция институтов кажется невыполнимой задачей.

Отношения с Россией – самая обсуждаемая тема в американской внешней политике и одновременно одна из самых сложных. Представления о состоянии отношений с ней знаменуют определенные вехи нашей собственной истории. Нынешнее поколение отсчитывает срок современного периода с момента «падения стены», характеризует его как «постсоветский», так же как предыдущее использовало слово «послевоенный», чтобы обозначить возобновление нормальной жизни. Конечно, термин «послевоенный» более понятен. Он напоминает о жертвах, достижениях и историческом значении поколения Второй мировой войны. Термин «постсоветский» не предполагает аналогичной исторической уверенности. Осознание недавнего прошлого поможет понять, где мы сейчас и куда движемся. Опираясь на знания о XX веке, американцы обычно соотносят важные события и исторические изменения с началом или концом конфликта. Слова, ассоциирующиеся с нынешней ситуацией, подразумевают некоторую неопределенность, постоянный конфликт, политическую статичность и историческую растерянность.

Америка почти столетие очень внимательно относилась к России, но это не принесло значимых результатов. Сегодня отношения двух стран, возможно, хуже, чем когда-либо. Если внимательно взглянуть на период 1989–2019 гг., что важного мы обнаружим в нашем недавнем прошлом и как оно связано с настоящим? Найдем ли общую историю, которая поможет понять сегодняшние вызовы? Или нынешнее положение дел станет еще менее внятным?

Строго говоря, американо-российские отношения – клубок гносеологических проблем. Достаточно ли мы знаем о событиях, которые произошли с 1989 по 2019 год? Насколько уверены в своей интерпретации? В какой степени восприятие недавнего прошлого влияет на оценку нынешней ситуации? Можно ли по-другому взглянуть на последние 30 лет, чтобы найти более тесную связь с настоящим? Например, почему постсоветская Россия все больше напоминает СССР в 1989 г., а Западная Европа сегодня столь разительно отличается от уверенной в себе Европы после падения Берлинской стены?

Самоосмысление и политическое настоящее

Считается, что живущие в определенную историческую эпоху не до конца понимают все ее обстоятельства. Так, накануне Первой мировой войны в Вене, казалось бы, должны были предвидеть грядущую дезинтеграцию Австро-Венгерской империи и хотя бы в общих чертах прогнозировать последствия этого для войны и мира. Иными словами, сто лет спустя мы полагаем, что жившие тогда должны были прочитать «Марш Радецкого» Йозефа Рота за десятилетия до написания книги. Мы убеждены, что невозможно было тогда не понимать того, что очевидно для нас сегодня. На самом деле никто из очевидцев тех знаменательных периодов европейской истории не был способен предсказать свою судьбу. Как правило, люди не понимают значимости исторических событий, разворачивающихся на их глазах, и не осознают причин разрушения собственной жизни.

Сегодня мы полагаем, что современный период начался в 1989 г. с упадка СССР в результате морального и политического триумфа США. После этого начался расцвет демократий. Благодаря глобализации демократия стала неизбежной, и потому наступил конец истории. Это, в свою очередь, повлекло за собой «цветные революции», ставшие нормой в системе, которой управляли Соединенные Штаты при минимальной поддержке Евросоюза. После 1989 г. опасность для миропорядка мог представлять только ревизионизм России, наращивание военной мощи Китая и стремление диктаторских режимов «третьего мира» получить ядерное оружие. Хотя конец истории так и не наступил, для нас период с 1989 г. по настоящее время – целая эпоха.

Какие ее аспекты считать достоверными? Вероятно, детального рассмотрения заслуживают три: распад Советского Союза, «большой взрыв» демократий и триумф Запада.

Исчезновение Советского Союза

Обычно оно воспринимается как драматический политический крах, положивший конец холодной войне, поскольку исчез один из полюсов биполярной системы миропорядка. Возникшую пустоту заполнила американская гегемония. Киссинджер первым заявил, что главная задача современности – заполнить вакуум, образовавшийся после распада СССР, с помощью преимущественно европейских институтов, в которые можно было бы интегрировать Россию. Но этого не случилось. В 1990-е гг. на территории бывшего СССР в основном происходила дальнейшая фрагментация и разрушение экономики.

Норман Дэвис в книге «Исчезнувшие царства: подъем и падение наций и государств» предлагает альтернативную интерпретацию. Если говорить просто, после распада империи, который в большей степени событие экономическое, а не политическое, наступает постимперский упадок, когда следующее поколение занимается имитацией старого режима из обломков империи. Например, после распада Римской империи вестготы основали королевство в Аквитании, максимально похожее на Рим по языку, законам и политической модели. Советский Союз, по этой логике, тоже не был побежден политической идеей. Правящая геронтократия просто утратила силы и энергию. Но основные атрибуты советской империи не исчезли в одночасье. В постсоветских государствах они сохранились в прежней, узнаваемой форме и отчасти напоминают фарс:

Неумелые руководители управляют постсоветскими государствами в стиле старой номенклатуры и под контролем Кремля.

Россия и Украина не способны реформировать свою экономику, неэффективность которой привела к краху советской системы.

В России остались незыблемыми прочные политические позиции военных.

Изоляция от Европы и Запада, характерная для советского периода с 1917 по 1989 г., по-прежнему является определяющим фактором для России и постсоветских государств.

Наконец, национальный вопрос доминирует в политике Москвы и Киева так же, как национальная идентичность, этническая принадлежность, язык и религия в 1930-е гг. при Сталине.

Что изменилось с политической точки зрения? Имена политических стратегов, ответственных за большевистскую революцию, хорошо известны. А где же гиганты мысли, которые предвидели и смогли объяснить мировой порядок после окончания холодной войны? Их нет, если не считать нескольких малоизвестных неоконов с другой стороны земного шара. Самым простым объяснением изменений после 1989 г. можно назвать геоэкономику, которая вышла на первый план и разрушила устаревшую идеологию. События 1991 г. в большей степени были обусловлены давно назревшей экономической коррекцией, а не политическим вымиранием, завершившим эпоху жестокости.

Триумф демократии и конец истории?

Высокопоставленный сотрудник Белого дома сказал мне как-то, что если бы он осознавал последствия объединения Германии в 1990 г., то начал бы выступать за расширение НАТО гораздо раньше и более агрессивно. Это признание позволяет судить о смятении, которое вызвал крах СССР, и непонимании последствий этого неожиданного события для остальной Европы. Спустя несколько лет собеседник понял свою ошибку и решил, что современный период постсоветского мира – благоприятное время для глобального распространения демократии, «цветные революции» будут происходить спонтанно, и Соединенные Штаты смогут расширить демократический мир до пределов человеческого воображения.

Уверены ли мы, что обновленная интерпретация объединения Германии правильнее первоначального впечатления? Факты жестоко обошлись с гегельянской точкой зрения на историю, которая была в моде в начале 1990-х годов. С июля 1997 г. (приглашение в НАТО) до саммита блока в Праге в 2002 г. Североатлантический альянс, а затем ЕС распространились на 120 млн граждан стран Восточной Европы. Масштабная экспансия демократии продлилась менее пяти лет. Европейская интеграция завершилась задолго до саммита НАТО в Стамбуле в 2004 году. Преумножение демократий в Европе, проходившее под эгидой американского расширения НАТО, резко оборвалось 1 марта 2003 г., когда парламент Турции отказался поддержать планы США по вторжению в Ирак.

После того как впервые сформировалась коалиция несогласных, ни одна «цветная революция» не достигла заявленной цели – социальных преобразований, и ни одна революция в евроатлантическом мире радикально не изменила существующую модель управления в национальных государствах. В свете этих провалов «цветные революции» начала 2000-х гг. напоминают революции 1848 г., которые обещали либеральную демократию, а привели к возврату автократии. На самом деле, после того как переходные демократии были признаны годными в 2003 г., автократии продемонстрировали лучшие результаты по сравнению с основанными на реформах демократиями во всем мире. Потенциально более сильные демократии в Центральной Азии и Закавказье, а также Турция, отказались от европейских амбиций, так и не найдя постоянного места в институциональной Европе.

В ретроспективе пятилетний период стремительной европейской интеграции выглядит исключением в контексте почти 30-летнего отрезка между 1989 и 2018 годом. Замедление европейской интеграции не стало следствием изменений в Советском Союзе или расцвета демократий на Западе. Ослабленная Европа с ее недугами сегодня больше напоминает заключительную фазу холодной войны или прелюдию постсоветского упадка. Небольшие государства, связанные Варшавским договором после Второй мировой войны, воспользовались шансом и вернулись в Европу, в которой жили на протяжении столетий. Этот феномен вряд ли стоит считать фундаментальным геополитическим изменением или предвестником совершенно нового мироустройства. Скорее номинальное расширение Европы напоминает возврат к ситуации перед Первой мировой войной, когда либеральные демократии соседствовали в Восточной Европе с националистическими автократиями.

Вашингтон и Москва неверно истолковали перегруппировку стран, увидев диаметрально противоположные причины этого процесса. Вашингтон был убежден в бесконечной экспансии демократий, освобожденных в результате краха «империи зла», а Москва видела лишь надвигающееся удушение России Североатлантическим альянсом с его новыми членами. Фактически это был наиболее вопиющий вакуум власти у границ России с царских времен, и его так и не удалось заполнить с помощью демократической экспансии. Демократического цунами не произошло, а география постсоветского мира практически не изменилась. Мы знаем лишь, что в отсутствие Версальского договора или оккупационных войск Красной армии небольшие государства, расположенные вокруг Северо-Германской низменности, возвращаются к европейской отправной точке, но не дальше – как в географическом, так и в политическом смысле.

Хаотичное настоящее Запада

Два основных события нашего политического поколения – исчезновение Советского Союза и триумф западных демократий – оказались истолкованы ложно, став продуктом массового заблуждения. Мы живем в хаотичном, политически волатильном мире. А если судить по приведенным выше безосновательным идеям и массовым заблуждениям – мы живем в эпоху идиотов.

Умеренные политики и реалисты полагают, что необъяснимый рост популизма, нативизма и меркантилизма лишил Запад политического воображения, что привело к грубой политике и торговым войнам. Более идейные утверждают, что Россия дестабилизирует демократии, вмешиваясь во внутренние дела других государств с помощью соцсетей или бессмысленных заговоров. По какой-то причине обе школы политической мысли считают эти опасности равнозначными с политической и геополитической точки зрения. Однако стоит отметить, что обособленность, как правило, возрастает в периоды экономического спада, а Россия нередко действует агрессивно. С исторической точки зрения это нормальные явления.

Вера в то, что нынешний период – чрезвычайно опасный или невероятно триумфальный, кажется ошибочной, как и наши искаженные взгляды на недавнее прошлое. То, как мы описываем наше время, в большей степени определяется расплывчатыми представлениями о прошлом, а не анализом настоящего. Даже лозунг «Вернем Америке величие» ретроспективен и регрессивен.

Последние 30 лет характеризовались фрагментацией государств, крахом институтов и массовой экономической миграцией. Обиды и ревизионизм России никак с этим не связаны. В XIX веке национализм и языковая общность обусловили создание национальных государств, в XXI веке национализм стал причиной разобщенности и нестабильности в государствах. Украинцы потеряли сон, переживая, настоящие ли они украинцы. Русские пролили много крови и потратили огромные средства, чтобы сохранить завоевания Екатерины Великой. Но реальность заключается в том, что Запад, неотъемлемой частью которого является Россия, – нравится это кому-то или нет – сегодня меньше и слабее в экономическом и военном отношении, чем был на протяжении нескольких столетий.

Симметричные заблуждения

В наши дни историческое самоосмысление становится редким явлением, гораздо больше распространены взаимные и даже массовые заблуждения. Например, такие разные лидеры, как Дональд Трамп и Владимир Путин, придерживаются одинаковых ошибочных взглядов на происходящее:

Оба рассматривают экономическую конкуренцию как злонамеренную политику.

Оба не разбираются в экономической теории и путают экономическое и политическое.

В результате Трамп говорит об экономическом восстановлении как о своей заслуге, а Путин заявляет, что предотвратил события, которые и не могли случиться, как, например, экспансия Европы на постсоветском пространстве.

Оба не могут обеспечить стабильных экономических реформ, а Трампу они вообще неинтересны.

Оба предпочитают изоляционизм взаимодействию в сложном мире.

Оба верят в меркантилизм.

Оба считают многосторонние институты опасными.

Оба полагают, что обиды и непредсказуемое поведение – хороший способ борьбы с глобализацией.

Оба находят в прошлом ответы на проблемы настоящего.

Оба оторваны от времени, в котором обладают значительной властью.

Чем хаотичнее период, тем сложнее его интерпретация и выше потребность в когнитивном единстве, которое подталкивает людей к общим ошибкам – это аксиома. Конечно, такой феномен не внушает оптимизма. Многие влиятельные люди, не осознавая исторических обстоятельств, бегут в противоположных направлениях. На этой минорной ноте коснемся нескольких тем, политическое восприятие которых может существенно отличаться от реальности. Многие из них связаны с американо-российскими отношениями, для которых характерно взаимное недопонимание.

Традиционное сдерживание и география

Принято считать, что ревизионизм и реваншизм России лишил силы стратегию ядерного сдерживания, а Европа оказалась уязвимой для атак «вежливых людей» и киберпреступников. От всеобщей войны якобы удерживает наращивание военных сил США и милитаризация НАТО. В свою очередь Москва считает, что Североатлантический альянс уже окружил Россию и начинает ее душить. Это креативный, но ошибочный подход.

Всего два года назад президент Обама заявил, что Соединенные Штаты не намерены воевать с Россией, и назвал аннексию Крыма ужасающим проявлением буйного государственного поведения. Что изменилось за последние 24 месяца?

Североатлантический альянс ослаблен как никогда в своей истории. Инджирлик, Авиано и Рамштайн уже не являются надежными базами, с которых можно атаковать российские войска. Даже доступ США в воздушное пространство ЕС в военное время нельзя считать решенным вопросом. В случае конфликта в районе Курска или Ростова американской армии потребуется около года, чтобы перебросить на поле боя бронетанковую дивизию. По той же причине военные операции России в Чечне, Грузии, Донбассе и у границ Эстонии не впечатлили никого, кроме местных политиков, карьера которых зависит от того, насколько они напуганы перспективой атаки со стороны России.

Силы США и НАТО не могут сблизиться с российскими войсками, не подвергнув себя неприемлемым рискам, а Россия не может приблизиться к Европе, не подставив себя под удар превосходящей силы. Традиционное сдерживание вполне стабильно сегодня. Если перефразировать советскую поговорку, Россия делает вид, что угрожает прибалтийским государствам, а США притворяются, что защищают их.

Гибридные войны и их непредвиденные последствия

В контексте стабильного сдерживания возобновление опосредованной войны на Украине и гибридные боевые действия в зонах вакуума между державами – опасное отклонение. Если сдерживание действительно стабильно, теоретически противники должны согласовать механизм, который позволит контролировать противостояние и не допустить дорогостоящих авантюр. Мир и прекращение враждебности должны быстро становиться послевоенным институтом. На Украине этого не произошло. Минские соглашения, предложение о размещении миротворцев ООН и даже договоренность о сбалансированном транзите газа, которые потенциально могли стать подобными институтами, появились и исчезли. Осталась лишь системная нестабильность и риск распада государства в центре Европы. По идее и Соединенные Штаты, и Россия должны предпочесть независимую и суверенную Украину по образцу нейтральной и процветающей Финляндии, а не балканский вариант.

Экономические санкции и моральные риски

Санкции – еще один проблемный феномен нашего времени. Чтобы избежать войны (такой вариант неприемлем), мы разработали экономическое оружие, которое оказывает давление на противников, но не связано с кровопролитием. Но экономические санкции не дадут значительных результатов, хотя эти меры безболезненны, незатратны и чрезвычайно популярны. Однако при отсутствии ограничительных условий санкции представляют серьезную опасность для международной системы. Конфликт – очень увлекательное дело, если армии не нужно воевать, чтобы победить противника. Какое-то время ответом на санкции становятся новые санкции, потому что нет причин отказываться от такого удобного оружия. Но затем возникают моральные риски геополитического эквивалента Великой рецессии. Неограниченные экономические санкции не способны стать стабилизирующим институтом. Санкции по определению односторонни и носят принудительный характер.

Контроль над вооружениями как институт

Поскольку политические лидеры и обыватели склонны преувеличивать военные угрозы и опасность политических конфликтов, они обычно игнорируют такие возможности, как переговоры по контролю над вооружениями, которые ограничивают дорогостоящие и опасные виды оружия. Когда традиционное сдерживание стабильно, а количество экзистенциальных вопросов в отношениях великих держав минимально, бенефициарам мирового порядка имеет смысл сокращать вооружение, которое может быть использовано против них. Обычно победители стремятся закрепить свои приобретения с помощью удобных институтов. Это касается и контроля над вооружениями.

Стабильность и процветание

Мы уже говорили об игнорировании геоэкономических условий, торговых отношений и экономических реформ в хаотичный период истории. В нормальных условиях благополучие населения является ключевым элементом стабильности государства и его способности защищать себя. Тем не менее Россия не пыталась проводить значимые экономические реформы в последние 30 лет, а президент США прилагает максимум усилий, чтобы разрушить существующие торговые отношения и задавить союзников пошлинами и санкциями. Мне это кажется полным непониманием экономических основ Запада.

* * *

То, что считается судьбоносными событиями недавнего прошлого и основой политического настоящего, возможно, происходило совсем не так, как представляется нам. Советская империя не исчезла, наступил постсоветский упадок, закрепивший неспособность к реформам и модернизации. Общемирового ренессанса демократии тоже не случилось. Новая Европа – Турция, Венгрия, Польша, Украина и Россия – продолжают жить в прошлом даже больше, чем сама Старая Европа. Мы не увидели триумфа Запада и появления глобальной системы международного порядка.

Последние 30 лет стали периодом дезинтеграции, фрагментации, сепаратизма, миграции и ухода в изоляцию. Как и жители Вены накануне Первой мировой войны, современные политические лидеры и избиратели не понимают реальных обстоятельств и не видят тревожных признаков катастрофы. Реализм стал редкостью. Саморазрушающие решения могут привести к необратимому экономическому упадку, и это станет концом исторического периода, который мы никак не можем понять.

По-видимому, распад последних тоталитарных государств Европы XX века, как сталинистских, так и Югославии, продолжился и в XXI веке. По-прежнему подавляются права человека, происходят организованные властями покушения и убийства, военные агрессии, но на смену ГУЛАГу и идеологии пришли сектантская борьба и этнический национализм, которые стали определяющими характеристиками распадающихся государств.

Роберт Кейган считает, что демонические джунгли задушат институты либеральной демократии, но на самом деле эти институты вышли из употребления из-за пренебрежения и апатии их бенефициаров, а не из-за козней внешних сил. Вряд ли эти сбои и наше замешательство обусловлены падением великих империй и неизбежным триумфом демократии. Американо-российские отношения остаются прежними: не очень хорошими, не такими плохими, как мы представляем, но неизменно вызывающими беспокойство. Изменился человеческий фактор, играющий важную роль в демократии. Самоосмысление падает, а недавняя история не поддается пониманию. В глобальной политике исчезла перспектива. В случае с американо-российскими отношениями остались две изолированные, обиженные державы, которые заблудились в мелких конфликтах. Поскольку американские и российские лидеры неверно интерпретируют недавнюю историю, создание мира и реконструкция институтов кажется невыполнимой задачей. Идея о том, что в наших хаотичных реалиях невозможно установить порядок, также не имеет исторических оснований.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 20 ноября 2018 > № 2826784 Брюс Джексон

Джонатан Спарроу: «Накопленные данные— это активы современных компаний, но если не обеспечить их безопасность, то они не стоят практически ничего»

В ходе московского форума GSMA Mobile 360 RCIS, посвященного развитию сетей связи 5-го поколения, вице-президент компании Cisco по работе в России и СНГ Джонатан Спарроу специально для BFM рассказал о сетях 5G и искусственном интеллекте, его влиянии на общество, а также о цифровой трансформации российской экономики

По его мнению, в современном мире сети и данные, если они не защищены, могут принести больше вреда, чем пользы.

Мы сейчас находимся на конференции GSMA Mobile 360, одной из главных тем которой стало развитие сетей 5G в России и СНГ. Поэтому первый вопрос будет именно о мобильной индустрии и о сетях 5G. Что такое 5G для Cisco? Какие решения в области создания 5G-cетей вы предложите операторам для развертывания сетей нового поколения?

Джонатан Спарроу: Начнем с того, что телеком-операторы — большой и важный сегмент нашего бизнеса. Сегодня большинство дискуссий вокруг сетей 5G сосредоточены на базовых станциях, но при этом любому мобильному оператору требуется качественная опорная сеть, без которой невозможно развернуть полноценную инфраструктуру 5G — и это уже наш бизнес. Переход на 5G увеличит количество передаваемых данных в 5, а возможно и в 10 раз. Причем эти данные нужно не просто передать, но и передать дешево. Представьте, сколько вам придется заплатить по сегодняшним расценкам, если вы завтра увеличите потребление своего мобильного трафика в 10 раз. Таким образом, наша задача — разрабатывать и поставлять для мобильных операторов оборудование, которое поможет обеспечить экономически эффективный переход с LTE на 5G. В целом, спектр решений Cisco для 5G довольно широк: можно отметить, например, магистральные мультисервисные маршрутизаторы ASR 9000, магистральные устройства NCS 5500 и компактные маршрутизаторы NCS 560 и NCS 540, пригодные в том числе для создания городских и сетей агрегации 5G-трафика.

А что вообще дадут сети 5G корпоративным и частным пользователям, кроме увеличения скорости? Сейчас большинство пользователей считает, что скорости хорошо работающей сети LTE боле чем достаточно.

Джонатан Спарроу: Ну, самый очевидный пример — это беспилотные автомобили. Без сетей 5G их эксплуатация просто невозможна. Радары, лидары, камеры и прочее оборудование беспилотного авто за день может генерировать до 5 Тбайт данных. А теперь представьте себе миллионы, десятки миллионов таких автомобилей на дорогах! Отдельно отмечу и сокращение времени задержки сигнала, которая в сетях 5G будет на порядок ниже, чем в LTE-сетях. Это принципиальный момент для беспилотного автомобиля. Ну и не стоит забывать и об интернете вещей — это сотни миллионов различных датчиков и подключенных устройств в индустриальной и городской инфраструктуре. Все это требует разворачивания сетей 5G.

Вернемся к бизнесу Сisco. Рынок сетевых решений в России в 2018 году: каков он сейчас по сравнению с 2017-м или 2016 годом? Растет, падает, стоит?

Джонатан Спарроу: Он, безусловно, растет. Для этого есть несколько причин. Первая — макроэкономическая стабильность. Это очень важный фактор для нашего бизнеса в сегментах B2B и B2G. В условиях волатильности компании предпочитают взять паузу и отложить проект, например, обновление своей IT-инфраструктуры, до тех времен, когда экономическая ситуация и курс рубля будут более предсказуемыми. Прайс-листы на такое оборудование, как правило, привязаны к доллару и евро. Так компании поступали в 2015-2016 годах. А теперь, когда ситуация стабилизировалась, мы видим, что клиенты покупают у нас оборудования не только для текущих проектов, но и для тех, которые были запланированы еще два-три года назад. Еще одна причина — это цифровая трансформация экономики, проходящая сейчас во всем мире, в том числе и в России. Это вполне конкретный тренд. Цифровая экономика требует сбора, накопления, транспортировки и обработки данных, автоматизации бизнеса и производственных процессов. Для всего этого нужно расширение и строительство дата-центров и сетей, и бизнес, связанный с этими направлениями, у нас растет. Так, очень востребовано оборудование для передачи данных внутри ЦОД и решения в области безопасности. Например, рынок демонстрирует растущий спрос на такие решения для дата-центров, как Cisco ACI и Cisco HiperFlex. Серьезнейший интерес со стороны заказчиков вызывают новые решения в области Intent-Based Networking, позволяющие повысить уровень автоматизации корпоративных сетей — Cisco DNA и Cisco SD-WAN. При этом большинство наших решений базируются на одной из самых мощных в отрасли интеллектуальных систем информационной безопасности — Cisco Talos. Накопленные данные — это активы современных компаний, но если нет возможности обеспечить их безопасность, то они не стоят практически ничего.

У многих Сisco ассоциируется, в первую очередь, с сетевым оборудованием, но вот вы сами говорите о решениях в области безопасности, да и, насколько мне известно, Сisco вкладывает немало ресурсов в информационную безопасность. Зачем? Почему бы просто не интегрировать в свои решения продукты компаний, специализирующихся на информационной безопасности?

Джонатан Спарроу: Традиционно Cisco ассоциируется с сетями. Однако в современном мире сети и данные, если они не защищены, могут принести больше вреда, чем пользы. Именно поэтому мы уделяем огромное внимание безопасности всех решений, которые мы предлагаем рынку. Убежден, что защита данных — это принципиальный момент для любого бизнеса. Защита своих данных, защита данных клиентов. Простой пример — производство и доставка пиццы. Казалось бы, при чем тут хранение и обработка данных? Есть такая компания — Domino’s Pizza. Я, кстати, в ней подрабатывал, когда был студентом, доставлял пиццу. А вот недавно, на одной встрече, глава Domino’s в России подробно рассказывал, насколько важна цифровизация для работы компании, для ее бизнес-процессов, насколько важно сохранить в безопасности данные клиентов: мобильный телефон, адрес, данные банковской карты. То есть без цифровизации сегодня невозможно быть конкурентоспособным даже в продаже пиццы! Так же работают и другие компании в B2C-сегменте. Мы постоянно совершаем покупки в интернете, проводим банковские транзакции, оставляем свой адрес для доставки. Вот вы, например, думаете о безопасности, совершая покупки в интернете?

Пожалуй, да. Я не совершаю оплату через открытые wifi-cети и у меня есть специальная карта для интернет-платежей.

Джонатан Спарроу: Вот. Вы думаете об этом. Для вас это важно. Для Ciscо — это тоже очень важно. Информационная безопасность для Сisco — это теперь основное направление бизнеса. Ну и, возвращаясь к вашему предыдущему вопросу, наши клиенты предпочитают покупать решения и в области передачи, и в области защиты данных от одного вендора. Это для них интереснее, выгоднее и удобнее.

Ciscо — американская компания, но продает в России высокотехнологичную продукцию. При этом мы знаем, что Россия находится под санкциями США и Евросоюза. Как эти санкции влияют на ваш бизнес в России и не ставит ли это вас в менее выгодное положение по сравнению с китайскими конкурентами, которые могут не считаться с санкциями США и Евросоюза?

Джонатан Спарроу: Безусловно, санкции влияют на наш бизнес в России, потому что есть ряд компаний и организаций, с которыми мы раньше работали и с которыми мы теперь работать не можем. Разумеется, мы сразу сообщаем об этом нашим клиентам, объясняем ситуацию, так как считаем, что для бизнеса хуже всего неопределенность: она не позволят принимать правильные решения. В бизнесе, как и в жизни, ответ «нет» тоже бывает хорошим ответом. Для нас, особенно в России, важно сохранять максимальную прозрачность бизнеса. Что касается китайских компаний, то у нас есть такие конкурентные преимущества, как доверие и репутация. Доверие невозможно заработать быстро и легко, оно строится долго. С некоторыми партнерами и заказчиками мы сотрудничаем с тех пор, как впервые пришли на российский рынок в 1990-х годах.

Вы производите и продаете сложное высокотехнологичное и очень специфическое оборудование. На первый взгляд кажется, что у вас не должно быть много конкурентов. Это так?

Джонатан Спарроу: Не совсем. Во-первых, Cisco работает во многих областях — от сетей до безопасности, от решений для совместной работы до ЦОД и облаков. Во всех этих областях у нас есть разные конкуренты. Во-вторых, если говорить о рынке софта, сервисов и приложений, то цифровизация экономики и общества дает большие возможности для небольших стартапов. Входной барьер на рынке софта ниже, чем на рынке железа, а небольшие компании могут быстро создать качественный продукт и предложить его клиенту. Причем обычно такие компании, что называется, «снимают сливки», занимая высокомаржинальные ниши в бизнесе.

А что мешает Cisco самой создавать небольшие и мобильные команды разработчиков, внутренние стартапы или самой инвестировать в софт?

Джонатан Спарроу: Ничего не мешает. Мы так и работаем, причем, так как Cisco крупная компания, мы можем не только выращивать внутренние стартапы, но и покупать уже существующие бизнесы. Не так давно мы приобрели компанию Viptela (SD-WAN решения) и компанию AppDynamics (управление эффективностью приложений и IT-аналитика). Так что софт становится все большей частью нашего бизнеса. Собственно, наша концепция Intent-Based Networking, которая была представлена в 2017 году, подразумевает применение искусственного интеллекта в сетевых решениях, максимальную автоматизацию управлению сетью, policy based management. Это все возможно реализовать только с помощью очень сложного софта. Если вернуться к сетям 5G, IoT, дата-центрам, то уже сейчас эффективно управлять современными сетями вручную просто невозможно. 43% времени IT-департаментов крупных компаний уходит на ручное исправление ошибок и администрирование сетей. IBN-сети должны избавить сисадминов от рутинной работы и дать возможность IT-департаментам перенаправить ресурсы и силы с поддержания работоспособности инфраструктуры на развитие бизнеса. Ну, а в будущем при лавинообразном росте количества подключенных устройств и трафика никаких других вариантов, кроме автоматизации работы сетей, просто нет. Cisco уже сейчас в рамках концепции Intent-Based Networking предлагает такие решения.

Последний вопрос. Информационные технологии меняют наш мир. 5G и искусственный интеллект изменят его еще быстрее, еще глубже. Те же беспилотные автомобили могут оставить без работы миллионы водителей. Чувствует ли такая большая и влиятельная компания, как Cisco, свою ответственность за цифровую трансформацию общества и ее последствия?

Джонатан Спарроу: Мы много обсуждаем эти темы в нашей штаб-квартире в Сан-Хосе. Цифровая трансформация общества и бизнеса, безусловно, сильно повлияют на все человечество, причем я бы сказал, что это влияние даже недооценивается. Но мы все же думаем, что те новые возможности, которые даст цифровая экономика, многократно превосходят потери, связанные с цифровой трансформацией. Человечество переживает не первую технологическую революцию, и до сих пор каждая из них не сокращала, а наоборот, увеличивала количество рабочих мест, улучшала качество жизни. Мы, в свою очередь, прикладываем максимум усилий, чтобы воспитывать профессионалов в наукоемких областях экономики. Так, у нас есть глобальная инициатива «Сетевая академия Cisco», которая действует в 170 странах, включая Россию. Это программа фундаментальной подготовки по теории и практике проектирования, строительства и эксплуатации локальных и глобальных сетей. В России функционируют свыше 400 академий Cisco, в которых преподают более 540 сертифицированных инструкторов. Общее число людей, прошедших обучение в академии в России, превысило 113 тысяч человек, многие из которых — школьники и студенты. Это — наш вклад в подготовку специалистов для профессий завтрашнего дня. При этом наша работа со школами и вузами не ограничивается Сетевой академией. Например, мы сейчас с помощью наших партнеров участвуем в программе цифровизации московских школ. Это очень большой проект. Он касается wifi-cетей внутри школ, оснащении классов электронными досками и прочих технических аспектов работы школ. Вы знаете сколько весит сейчас портфель пятиклассника? 5-7 килограммов. А сколько весит сам пятиклассник? Около 35 килограммов. Если благодаря цифровизации школ тяжелые бумажные учебники можно будет сменить на легкие планшеты или электронные книги и разгрузить детские школьные ранцы, разве это плохо?

США. ЦФО > СМИ, ИТ > bfm.ru, 16 ноября 2018 > № 2798585 Джонатан Спарроу

Запад отторгает от себя "прокажённых" русских

Лилия Шевцова, Политолог

Только в трёх странах на планете положительные чувства к России перевешивают отрицательные.

Не любят нас. Ой, как не любят! Запад окружает Россию заградительным рвом, чтобы локализовать как государство—угрозу. Нет признаков, что Не-Запад питает к нам симпатии. Только в трёх странах (!) положительные чувства к России превалируют над негативным отношением — во Вьетнаме, Греции и Филиппинах. Впрочем, греки уже не в лагере симпатизантов.

Западное общество решило исторгнуть из себя «русский фактор», как разлагающий его систему. Выскребают нашу лигу миллиардеров. Тех, кто стал символом коррупционной глобализации. Наступает очередь более мелкой живности. Вон британцы проверяют обоснованность «золотых виз» для 700 россиян и составляют список объектов применения закона «о доходах неустановленного происхождения».

А ведь какая была чудесная жизнь для обеих сторон — и российских рантье, и их западных лоббистов. Президент Путин, однако, сделал ошибку в оценке западной бесхребетности, посчитав, что мягкотелость его западных коллег (Берлускони, Саркози, Шредера, Обамы) говорит о готовности Запада дать ему право диктовать миру. Соответственно российская элита посчитала, что Запад позволит ей вести себя там, как в России. Оказалось, что нет. Вот ведь ирония: сам Кремль запустил механизм западной самозащиты. Дошло до того, что всеядная Австрия начала высказывать к России претензии. Теперь Кремлю, а заодно и россиянам приходится расхлёбывать.

В этом контексте возникает вопрос: что будет делать наша элита, изгнанная Западом либо попавшая там под подозрение? Некоторые из россиян, имеющие сомнительный источник доходов, попытаются найти себе какие—либо Сейшелы. Другие будут стремиться оплатить свое пребывание в Калифорнии либо в Ницце сменой лояльности. Как это, видимо, пытался сделать медиамагнат Михаил Лесин. Но в этом случае искателям новой «крыши» придется быть готовыми к неприятным последствиям. Об этом говорит судьба самого Лесина, внезапно скончавшегося в вашингтонской гостинице. Драма со Скрипалями — тоже сюжет на тему лояльности.

Но нет сомнений, что управленцы изъятой у народа собственностью будут возвращаться на Родину вместе со своими активами (как Дерипаска и Рыболовлев). Они уже знают, что их ждет на Западе – они должны стать инструментом самоочищения либеральных демократий. Уже никогда западные лидеры не будут встречаться с российской элитой на яхтах. Уже никогда глава ВТБ Костин не будет привозить в Давос балерин с ушанками и никто там не будет ждать «Russian Night». Эпоха интеграции России и россиян «в Запад» завершилась.

Многих у нас волнует вопрос: что сделают в России возвращенцы? Повернут ли против Путина? Ведь именно «семибанкирщина» поставила своего царя в Кремле. Станут ли олигархи революционерами или путчистами на худой конец? Какая чушь! Эти ребята могут жрать друг друга. Но в отношении повелителя стаи они превращаются в пресноводных. Их долгая жизнь в качестве кремлевских подручных сделала из них безопасный для власти биологический подвид. Ждать, что Абрамович либо Усманов вдруг присоединится к новой «Болотной» — признак буйного воображения. Да, и нужны ли они «Болотной»? Разве что для дискредитации. Следовательно, богатые рантье будут ползти домой и искать защиту у Кремля. Чем больше они будут чувствовать себя неуверенно, тем сильнее будет их надежда на репрессивный режим, как способ защиты. Вытолкнутая из Запада российская элита станет оплотом тоталитаризма, не демократии! А как же с надеждами на раскол правящего класса и появление тех, кто поддержит про-западный курс и реформы? Смельчаки эти, возможно, и выскочат из деморализованной и прогнившей накипи – но под давлением не извне, а под напором снизу. Между тем, любой российский лидер – и Путин, и пост-Путин — вынужден будет думать, как успокоить требующий справедливости народ. И как же решить эту задачу? Правильно! Отдать на съедение старых порученцев и нанять новых. Вот самая эффективная легитимация власти! Особенно в обществе, жаждущем возмездия за свою беспросветную жизнь. Российские олигархи-назначенцы и бюрократы-олигархи федерального и местного пошиба — самый антинациональный, но и самый беззащитный элемент политического класса. Прокаженные на Западе. Прокаженные в России, которая формируется сегодня. Они еще под защитой власти. Но в любой момент они будут брошены толпе в российском Колизее. Впрочем, если речь идет об окружающей мире, все мы прокаженные. Оказавшись в Лондоне, Вашингтоне либо Вене, каждый из нас может стать объектом подозрения: а не шпион ли он (она); что он (она) здесь потерял (потеряла)? Нам предстоит узнать, что такое жить в Державе, которая внушает миру стремление окопать ее рвом.

P.S.

А как же саммиты президента Путина с остальными лидерами? Вот только что наш лидер посетил мировую тусовку в Париже. Пустое. Символизм. Способ создать у Кремля ощущение включенности, чтобы умерить его желание бить окна в чужих домах. Неглупая тактика.

P.P.S.

А чтобы узнать, какой стереотип отношения к русским формируется в западном обществе, стоит посмотреть сериалы — «Американцы» и «Оккупированные». Там ничего не осталось от симпатий к русским, которые присутствовали в Бондиане. Помните «Из России с любовью»? Теперь такой сюжет просто невозможен.

Россия. Евросоюз. США > Внешэкономсвязи, политика > newizv.ru, 12 ноября 2018 > № 2788607 Лилия Шевцова

Интервью телеканалу Russia Today

11 ноября 2018 года, Париж

В рамках визита во Францию для участия в памятных мероприятиях, посвящённых 100–летней годовщине окончания Первой мировой войны, Владимир Путин ответил на вопросы журналиста телеканала Russia Today.

В.Путин: Добрый день!

Вопрос: Владимир Владимирович, удалось ли Вам пообщаться с Дональдом Трампом, есть ли какие–то подвижки в ваших переговорах?

В.Путин: Пока нет, мы только поздоровались. Церемония сделана таким образом, что там общаться невозможно – мы наблюдали за происходящими событиями. Но сейчас будет рабочий обед, может быть, там удастся.

В любом случае мы договорились о том, что мы здесь не будем нарушать графика работы принимающей стороны. По их просьбе мы никаких встреч здесь не организуем. Это, возможно, будет на полях «двадцатки» либо позднее.

В любом случае мы к диалогу готовы. Это же не мы выходим из Договора по ракетам средней и меньшей дальности, это американцы планируют сделать. И они, и мы настроены на то, чтобы восстановить диалог.

Но ещё важнее даже не на таком высоком или высшем уровне диалог вести, а на уровне экспертов. Надеюсь, что этот полномасштабный переговорный процесс будет восстановлен.

Вопрос: Скажите, пожалуйста, НАТО проводит масштабные, массивные учения со времён «холодной войны». Россия в свою очередь проводит свои учения. Насколько необходим этот баланс сил? И как Вы относитесь к идее создания альтернативных Альянсу вооружённых сил в Европе?

В.Путин: Что касается альтернативных общеевропейских вооружённых сил, это не новая идея. Сейчас Президент Макрон её реанимировал, но мне об этом ещё говорил один из прежних президентов – Жак Ширак. И до него были эти идеи.

В принципе Европа – мощное экономическое образование, мощный экономический союз. И в целом это вполне естественно, что они хотят быть независимыми, самодостаточными, суверенными в сфере обороны и безопасности. Думаю, что это в целом процесс положительный с точки зрения укрепления многополярности мира. В этом смысле у нас перекликаются позиции и с Францией в том числе.

Что касается учений, то мы тоже проводим эти учения. Правда, мы стараемся не проводить крупномасштабных учений вблизи границ со странами НАТО. Последнее крупное учение у нас было на востоке за тысячи километров от границ стран НАТО. Но в целом мы относимся к этому спокойно. Надеюсь, что диалог, который всегда востребован, и здесь сыграет свою положительную роль.

Вопрос: Нашему телеканалу RT во Франции продолжают отказывать в аккредитации. Готовится закон, согласно которому нас могут закрыть только потому, что мы имеем отношение к России. Как Вы можете охарактеризовать отношения между Россией и Францией в этом смысле и какие ещё необходимо преодолеть проблемы?

В.Путин: Здесь важны не отношения между Россией и Францией в сфере информационных обменов, здесь в целом важны общие подходы к информации и к обмену информацией, к свободному распространению информации – вот что важно.

Ведь мы знаем и всегда слышали от наших западных коллег, что главный принцип демократии, один из главнейших принципов демократии – это свобода распространения информации.

А составление различного рода списков, советов, которые должны принимать решения, какие средства информации хорошие, а какие плохие, – вот это, на мой взгляд, совершенно недопустимо, это ничего общего не имеет с демократией.

Почему? Потому что если мы хотим реализовать принцип свободного доступа информации к её потребителям, то есть к гражданам наших стран, то мы должны не закрывать административным путем что–то, не ограничивать что–то с помощью политических и административных структур.

А если вы с чем–то не согласны, противопоставлять свою точку зрения, давая возможность зрителям, слушателям, пользователям интернета самим разобраться, самим принять решение: где правда, а где её искажение. Мне кажется, двигаться нужно по этому пути.

Вопрос: Вы приедете к нам в гости в следующий раз? Знаю, что график не позволил… Но Вы обещали.

В.Путин: Вы знаете, хотел это сделать и сделаю, но сегодня в Париже 90 глав государств и правительств – достаточно сложно передвигаться по городу. Чтобы не создавать дополнительных проблем принимающей стороне, на этот раз не получится. А в целом я с удовольствием это сделаю.

Хочу вам пожелать успехов. Большое спасибо за вашу работу и высокий профессионализм.

До свидания!

Франция. Евросоюз. США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > kremlin.ru, 11 ноября 2018 > № 2791527 Владимир Путин

Максим Орешкин: Рубль в целом — устойчивая валюта

Расчеты в нацвалютах с Китаем не окажут существенного влияния на курс рубля, рассказал в интервью Известиям по итогам встречи глав правительств РФ и КНР министр экономического развития Максим Орешкин. По его словам, для перехода на платежи в рубле и юане государство на первых этапах может поддержать такие операции предоставлением ликвидности. При этом министр подчеркнул: по итогам 2018 года товарооборот между Россией и Китаем составит $110 млрд. Новую цель - $200 млрд, по его словам, будет достичь сложнее в связи с тем, что рост сырьевых цен уперся в потолок.

7 ноября состоялась встреча глав правительств России и Китая. Какие темы стали основными в повестке Минэкономразвития? Какие документы были подписаны?

Встречи глав правительств проходят регулярно. На них обсуждается набор тем от развития Дальнего Востока до в целом инвестиционного сотрудничества. На этой встрече де-факто обсуждалось текущее состояние дел по всем направлениям.

Из нового - с моим участием был подписан документ по развитию торговли услугами с Китаем. В торговле товарами мы хорошо продвинулись вперед, в этом году у нас будет около $110 млрд товарооборота. Поставленная на этот год цель - $100 млрд - точно будет превышена. Но по торговле услугами объем пока гораздо меньше - около $4 млрд. Здесь потенциал для развития взаимоотношений очень большой.

Обсуждались и все направления экономического сотрудничества: сельское хозяйство, промышленность, технологии, инвестиции, инфраструктура. Были даны поручения для дальнейшего развития взаимоотношений.

Также в Шанхае началась первая международная выставка импортных товаров. Россия там представила широкий спектр продукции. Это сельхозтовары, продукты питания, промышленная продукция.

Но до 2020 года наш товарооборот должен вырасти до $200 млрд. Эта цель достижима? И что нужно для этого сделать?

Цель $100 млрд была поставлена в начале 2000-х. Ее достижения ожидали к 2015 году, но этого не случилось, в том числе по причине волатильности на сырьевых рынках и снижения объемов поставок в стоимостном выражении. Сейчас, когда сырьевые рынки восстановились, мы поставленную планку превысим.

Однако их восстановление закончилось. Вряд ли мы увидим сырьевые цены гораздо выше, чем сейчас. Дальше нам нужно двигаться по нескольким ключевым направлениям, для того чтобы выйти на отметку $200 млрд. Сразу скажу: достичь этой цифры будет сложнее, чем $100 млрд. Россия и Китай сейчас развивают крупные проекты в энергетической сфере, которые позволят увеличить объемы поставок в физическом выражении, но понятно, что основной вклад должны внести другие отрасли и другие направления.

Приведу пример. Китай является одним из крупнейших в мире потребителем сои. Россия обладает земельными ресурсами и развитым сельским хозяйством. Поэтому с текущим объемом экспорта сои в Китай - 1 млн т в год - можно выходить на гораздо более высокие объемы. Из тех же США в прошлом году Китай импортировал больше 37 млн т сои. Пространство и объем возможностей гигантские. Например, 10 млн т экспорта сои принесут нам дополнительные $4 млрд. Но для этого требуется реализация очень крупных инвестиционных проектов в сельском хозяйстве, в первую очередь на Дальнем Востоке. Необходима работа по всем аспектам: логистика, обеспечение технологиями, семенами и многим другим.

Следующий курс - в целом инвестиционно-технологическое сотрудничество. Здесь надо смотреть на ситуацию гораздо шире - с точки зрения совместного создания продуктов, которые будут поставляться на третьи рынки. Еще одно направление - услуги. Сейчас объем этого вида торговли небольшой. В том же туризме потенциал значительный.

Последняя тема, которую хотел бы отметить, - это малый и средний бизнес. Для него очень важно развитие системы электронной торговли. Поток китайских товаров в Россию по каналам электронной торговли превысил $3 млрд. В целом нам нужно работать над созданием единого пространства электронной торговли, чтобы китайские производители имели доступ на российский рынок, а российские - в Китай. Поэтому о $200 млрд стоит говорить как о торговле не только товарами, но и услугами.

Какие еще сельхозтовары помимо сои Россия может начать поставлять в Китай?

У нас есть продукты, которые уже хорошо известны китайскому рынку. Например, зерно. Конечно, многое зависит от собираемости урожая, но сотрудничество в этом направлении развивается и будет только нарастать.

Сейчас мы обсуждаем с Китаем увеличение количества регионов, из которых можно поставлять российскую продукцию. Но сельское хозяйство - это не только зерно. Сейчас мы уже активно наращиваем сотрудничество в сфере мяса птицы, говядины и свинины.

Одна из самых важных тем на повестке - расчеты в нацвалютах. До конца года с Китаем должно быть подписано соответствующее соглашение. Как будет определяться - в рублях рассчитываться или в юанях? И идет ли речь о полном отказе от доллара в совместной торговле?

Главное, что нужно сделать, - это создать систему расчетов, удобную для агентов, которые ведут внешнеэкономическую деятельность по оплате товаров и услуг. Для этого нужно упрощать регулирование, где-то государству на первой стадии оказывать определенную поддержку ликвидности обменных операций. Конечно же, речь не идет о полном отказе или запрете чего бы то ни было. Речь идет о создании условий для того, чтобы рубль, который, в отличие от юаня, является полностью конвертируемой валютой, свободно ходил. Для использования юаня с учетом валютных ограничений в Китае также есть определенные ниши.

Необходимо, чтобы российская компания, которая что-то покупает в Китае, или китайская компания, которая что-то покупает в России, могли с минимальными издержками совершить конверсию без использования третьих валют, потому что с ними всегда дополнительные издержки. Перейти к расчетам в рублях и юанях нам пока мешает исключительно отсутствие ликвидности и налаженных механизмов таких расчетов.

Сейчас этой работой в первую очередь будут заниматься центральные банки и министерства финансов наших стран. Хотя стоит отметить, что взаимная торговля уже частично осуществляется в нацвалютах, поэтому появление дополнительных стимулов и снижение издержек только ускорят этот процесс.

На курс рубля это может повлиять?

Существенно нет. Рубль - в целом устойчивая валюта. Гораздо сильнее на курс влияет макроэкономическая политика в части инфляционного таргетирования и бюджетного правила, которая проводится у нас в стране.

В этом месяце США обещают ввести новые санкции в отношении России. Могут ли новые ограничительные меры повлиять на взаимоотношения России и Китая? В частности, банки КНР отказываются обслуживать россиян из санкционного списка. Обсуждалось ли это с китайской делегацией и планируется ли решать эту проблему?

Ситуация не настолько плоха, но при этом действительно проблемы встречаются. С китайскими партнерами мы их обсуждаем. Создание эффективных механизмов в проведении двусторонних операций без подключения третьих стран будет снимать значительную часть этих рисков в дальнейшем. Именно снижение роли других стран в процессах торгово-экономических взаимоотношений России и Китая - наш главный ответ на все это.

Торговая война между США и КНР в разгаре. Всемирную торговую организацию ждет реформа. Какие дополнительные преимущества эта ситуация создает для России и Китая?

Что касается проблем в глобальной торговой политике, то отчасти это подталкивает нас вместе с китайскими партнерами к более активному поиску новых ниш взаимодействия. Для Китая также становится важной диверсификация поставок на свой рынок.

На фоне разговоров о реформировании ВТО координация между Россией и Китаем усиливается. Наши позиции по ключевым вопросам остаются одинаковыми. Россия и Китай поддерживают регулирование мировой торговли на базе многосторонних форматов. А главный формат у нас один - это Всемирная торговая организация. Понятно, что есть ряд вопросов, где еще предстоит дискуссия, но наши базовые принципы абсолютно одинаковые.

Сейчас Россия и Китай оспаривают пошлины на сталь и алюминий. Какие перспективы у этих споров?

Перспективы очень хорошие. Меры, которые были введены Америкой, очевидно, противоречат правилам ВТО. Мы в своей позиции абсолютно уверены. Принятые США решения настолько выбиваются из того, что происходило раньше, что решение суда ВТО будет однозначным.

Только оно состоится в том случае, если деятельность ВТО не будет полностью заблокирована, что сейчас пытается отсутствием своих решений добиться американская сторона. Это касается работы апелляционного органа. Блокируются назначения новых судей. Из-за этого в определенный момент вся процедура спора может быть заблокирована.

Россия и Китай ведут работу над большим соглашением, которое будет сфокусировано на либерализации торговли услугами и инвестициями, защите капиталовложений, электронной торговле, передвижении граждан и так далее. Когда может завершиться эта работа?

Это очень серьезный документ. Уровень тем, которые он затрагивает, можно сравнить с Транстихоокеанским партнерством. Охват уходит далеко за пределы узкого сегмента товаров. Это в том числе интеллектуальная собственность, госзакупки. Мы уже сделали с китайскими партнерами первый шаг - определили набор направлений, по которым мы готовы выработать конкретные решения.

Сейчас начинается тяжелая кропотливая работа по согласованию внутри каждого раздела. Это небыстрый процесс. Но когда мы выйдем на подписание этого соглашения, мы сделаем его максимально открытым для включения в него других стран. И мы уверены, что такое соглашение позволит снять еще больше торговых барьеров.

Инна Григорьева

Россия. Китай. США. ВТО > Внешэкономсвязи, политика > economy.gov.ru, 9 ноября 2018 > № 2794396 Максим Орешкин

Сопротивление бесполезно?

Григорий Иоффе – профессор Рэдфордского университета (Вирджиния, США).

Ann Coulter, Resistance is Futile: How the Trump-Hating Left Lost Its Collective Mind, New York: Sentinel 2018

Эта книга о глупости и групповом мышлении как приводных ремнях массового психоза, охватившего американский политический класс и американские СМИ в связи с приходом к власти Дональда Трампа. В значительной мере она и о мыльном пузыре российской угрозы, превращённом в орудие борьбы против Трампа. «В значительной мере» потому, что в Трампа стреляют из всех орудий. Он-де и Гитлер и расист и жадина и неинтеллигентный человек, а совсем даже не только российский шпион. Следует также застолбить в сознании, что развенчание идиотизма американского не есть индульгенция его российскому аналогу.

Как и в каждой стране, в Америке есть своя специфика. Отчасти она заключается в том, что уютно устроившиеся в пригородных поместьях отпрыски политических и околополитических (юристы, консультанты, эксперты, журналисты) династий, давно образовавшие замкнутый кровосмесительный мирок, почуяли угрозу своему социальному статусу и безбедному существованию. И тому и другому стал угрожать патлатый, рыжеволосый и одутловато-вульгарный тип, сам всю жизнь ошивавшийся в этом мирке, но не приобретший присущего ему лоска и потому способный зажечь и повести за собой широкие народные массы, то есть плебс. Повести черт знает на что.

Как личность, Трамп неслучайно оказался полной противоположностью своему предшественнику в Овальном кабинете Белого Дома. У того, напротив, всё ушло в лоск, выразившийся не только в манерах и ужимках, но и в ритмичном, отточенном ораторстве и в лицедейской способности внушать окружающим веру в свою благонамеренность и даже интеллект. В отличие от Обамы, интеллект Трампа не слеплен с академических и политтехнологических лекал, а вполне органичен и приземлён. Это интеллект почвы, а не университетского кампуса. Есть у него и благонамеренность, но вызывающее отсутствие лоска делают его лёгкой мишенью для тех, кто опасается за свой статус, и не хочет доверить своё опасение широкой публике. В таком случае сугубо эстетические неприятие Трампа, отторжение его кричащей неотёсанности и нарочитой вульгарности становится стержнем, на который легко и непринуждённо накручивается политическая демагогия. Будучи разнузданной и примитивной, она тем не менее способна сплотить и тех, кто действительно почуял угрозу, и измученных нарзаном либеральных обывателей, которым для самоутверждения нужно всё время отстаивать права угнетенных и/или бороться с неким вселенским злом вроде глобального потепления.

Раньше на роль угнетённых масс претендовал пролетариат. Но он не оправдал доверия, так как вошёл в сговор с буржуазией и сам обуржуазился. Усилиями либералов на освободившуюся вакансию выдвинулись расовые, этнические и сексуальные меньшинства. Туда же устремились реальные и потенциальные эмигранты, бежавшие или бегущие от несправедливости, бедности и насилия и привносящие те явления, от которых они бегут, в приютившие их страны. Справедливое, то есть более равномерное распределение несправедливостей по поверхности Земли – изнанка и основная цель либеральных устремлений. Культивация этих устремлений давно стала бизнесом, которым и живет значительная часть политического истеблишмента в Америке и в других богатых странах.

В этом замечательном деле лишь один момент не был продуман до конца. Когда окрылённые энергичной борьбой за свои интересы меньшинства и эмигранты воспряли духом, это можно было ещё терпеть и даже энергично поддерживать. Но когда они стали воспринимать сделанные им поблажки как должное и требовать новых, сонное и поначалу благодушное большинство стало роптать. Оно тоже и совершенно небезосновательно почувствовало себя обиженным и угнетённым, и у него появились свои трибуны. Поскольку каждый понимает всё в меру своей испорченности, каковая может и впрямь зашкаливать, первыми в борьбу за права большинства закономерно включаются всякие охломоны, призывающие народ к топору. Они могут быть расисты, антисемиты и ксенофобы всех мастей, а то и просто фрики, каковых немало и среди либералов, но ведь слетать с катушек можно во все стороны, а не только в левую. Посему общественное порицание этих варваров и головорезов рождается спонтанно, и предпринимаются настойчивые и небезуспешные попытки списать на него всё недовольство обиженного большинства. А между тем, его обиды имеют реальные основания. Даже средняя продолжительность жизни среди белых в Америке впервые пошла вспять. Ну и эпидемия отравлений опиатами поразила несметное число малоимущих белых – эпидемия отчаяния. На этом фоне какофония либеральных лозунгов в защиту угнетенных меньшинств, не говоря уже о кампаниях более изысканых, скажем, за открытие специальных туалетов для лиц, сменивших пол, стала восприниматься многими в Америке как изощрённое издевательство над здравым смыслом.

Идея всегда овладевает массами, когда появляется некий трибун, лучше всего из среды того самого респектабельного класса, который привычно управляет и устремлениями и порицаниями. Когда такой человек решает оседлать волну недовольства забытого большинства, он перестает восприниматься как фрик, это уже другой коленкор. Именно в таком качестве – лидера перезревшего массового отпора либеральным кликушам, и взошёл на политический Олимп Дональд Трамп. Трамп удивительно легко переиграл своих товарищей по партии, потративших намного бОльшие, чем он, средства на политическую рекламу, но не принявших всерёз чаяния социальных низов и части среднего класса. Так же элегантно он обыграл и безыскусную политмашину демократов, которую в 2016 г. оседлала прожженная и беспринципная политическая карьеристка. Талантливый хам победил крикливую, но крайне невыразительную и неумную стерву, обещавшую сильным мира сего, что всё останется как раньше. Только две из ста крупнейших газет страны (!) поставили на Трампа, остальные девяносто восемь поддержали Хиллари. Трамп победил всё равно.

И вот тут как раз начинается повествование Энн Каултер. Трампа стали дружно топить посредством тотального и опять же разнузданного вранья. То, что он расист и развратник, раскручивалось с самого начала его кампании, но не смогло настроить против него критическую массу избирателей. Более того, его поддержали религиозные борцы за нравственность, лидеры евангелических протестанских общин! Поддержали потому, что он в прямом и переносном смысле ближе к народу, то есть к обиженному большинству, чем жирные коты Лос-Анжелеса, Нью-Йорка и Вашингтона и чем либеральные кликуши в ранге университетских профессоров.

Я живу в Библейском Поясе, в той его части, что находится в юго-западной Вирджинии. У меня в городе 18 церквей на 16 тысяч жителей. По воскресеньям и средам парковки перед церквями всегда полны. Люди прислушиваются к тому, что им говорят пасторы, а пасторы слушают и слышат людей намного лучше, чем это можно было сказать о секретарях райкомов и партъячеек в стране Советов.

Хотя обвинения Трампа в расизме и разврате продолжают поступать с изумительной регулярностью, их было решено подкрепить обвинениями в сговоре с хитрым и коварным врагом, то есть в государственной измене. Как пишет Энн Каултер, впервые эта идея пришла в голову Хиллари Клинтон еще летом 2016 г., когда ей надо было унять скандал, вызванный появлением её электронных мессиджей на сайте Викиликс. На протяжении десятилетий, всякий раз когда чета Клинтонов оскандаливалась, будь то в связи с вышедшими наружу злоупотребленимия с командировочными и с недвижимостью или в связи с легендарными по размаху и частоте сексуальными похождениями Билла, Хиллари всегда выдумывала и широко аннонсировала происки врагов, якобы нацеленные на дискредитацию всей её семьи.

Россия, по мнению Каултер, просто подвернулась под руку. Более того, демократы, как она считает, наверняка предпочли бы обвинить Трампа в сговоре с Северной Кореей или с Исламским государством (запрещено в России. – Ред.). К великому сожалению Трамп никогда не имел с ними никаких дел. С Россией же, вроде бы, имел, так что на скорую руку решено было «женить» Трампа на Путине. После победы Трампа на ноябрьских 2016 г. выборах, теория заговора стала интенсивно раскручиваться. И вот уже 17 разведывательных агенств – откуда их столько! – в один голос заговорили о сговоре Трампа с Россией с целью привести его к победе на выборах. При этом никаких ральных свидетельств никто не обнародовал и до сих пор. В связи с их, как вы понимаете, секретностью.

Проводниками и главными исполнителями самых бессовестных и грубых попыток дискредитировать Трампа были назначены главные администраторы разведки и правоохранителей, в том числе плейбой и позёр Джеймс Коми, возглавлявший ФБР, и бывший коммунист Джон Бреннан, возглавлявший ЦРУ при Обаме. Бывшего главного фэбээровца Роберта Мюллера назначили главным в расследовании возможных связей избирательной кампании Трампа с российскими спецслужбами при том, что для соответствующего подозрения не было никаких оснований, кроме упорных слухов, распускаемых демократами. Как выяснилось впоследствии, директор Коми на протяжении многих месяцев усиленно создавал впечатление, что ФБР ведёт независимое расследование сговора Трампа с россиянами, хотя никакого расследования не велось. Более того, если сговор с какими-то россиянами и имел место, то партнёрами россиян выступали как раз демократы! Это Национальный Комитет Демпартии нанял через подставную фирму бывшего британского разведчика Кристофера Стилла, судя по всему, такого же разгильдяя и плейбоя как и фэбээрщик Коми. В начале 1990-х гг. Стилл провел пару лет в Москве под дипломатическим прикрытием. Он и состряпал досье, в котором утверждалось, что Трамп в Москве развлекался с проститутками, а сотрудники его команды имели контакты с российской разведкой. Досье Стилла состряпано так грубо и бездарно, что не имело шансов на подтверждение, зато работало на поддержание волны праведного возмущения в среде наиболее легковерной и не приемлющей Трампа публики: Трамп-де попрал моральные нормы, он должен быть предан импичменту и осуждён за измену. Бывший цэрэушник Бреннан, превратившийся в политического консультанта MSNBC, не уставал делать толстые намёки на информацию, якобы порочащую Трампа. Уничижительное описание методов работы ЦРУ заслуживает длинной цитаты из книги Каултер.

«Проблема ЦРУ уходит корнями в пост-Уотергейтские семидесятые годы, когда радикальные леваки, возглавившие Конгресс, поставили целью разрушить разведывательную деятельность презираемого и ненавидимого ими агенства. С тех пор оно уже не может задействовать свои “грязные методы” и таким образом единственно, чем занимаются сотрудники ЦРУ сегодня, это чтение иностранных газет и слив секретной информации в прессу. Такое, знаете, содружество тайных читателей газет. То есть, скажем, истинная причина, по которой никто в ЦРУ не увидел приближающейся трагедии 11 сентября, состоит в том, что газета Islamabad Post ничего не написалпа по этому поводу. Просто поразительно как мы выиграли холодную войну. Пока Советы крали наши секреты среди бела дня, наши цэрэушники принимали живое участие в деловых ланчах и размышляли о том, что бы такое написать в своих мемуарах. . . С тех пор ЦРУ не смогло обнаружить вражьих агентов в собственных рядах. Ларри Ву-тай Чин продавал военные секреты Китаю в течение 30 лет прежде чем ЦРУ напало на его след. Олдрич Эймс, чьё предательство привело к казни десяти наших агентов в Советском Союзе, был пьяницей, жил не по средствам и провалил проверку на детекторе лжи. Всё равно ЦРУ не могло его засечь.... Основываясь на ошибочной информации ЦРУ, в 1999 г. самолеты НАТО бомбили китайское посольство в Белграде... Конечно же, триллионы долларов, которые мы поратили на “разведку” окупились сторицей, когда наши ищейки вынюхали-таки и предотвратили теракт 11 сентября? Но нет, этого не произошло. Точно так же проспали они и теракт на бостонском марафоне – несмотря на многократные предупреждения от России, нашего самого ненавистного врага. Мораль: Когда наше разведсообщество говорит «верьте нам», мы должны ему верить! Придурки с кабельного телевидения сильно разгневаются, если мы откажем в доверии Докладу от 6 января [Каултер имеет в виду доклад под названием Assessing Russian Activities and Intentions in Recent US Elections] Благодаря Трампу наше разведсообщество вернулось к жизни! Этот спящий великан проснулся, чтобы втюрить обществу теорию заговора, придуманную Клинтоншей. Новообретенной миссией разведсообщества стало: убрать Трампа! В этой связи единственную хорошую новость можно усмотреть в том, что когда они в последний раз попытались убрать новоиспеченного лидера, на дворе было начало шестидесятых. Результат их неутомимой деятельности состоит в том, что Фидель Кастро просидел на своём посту дольше всех других глав государств» (сс. 80-81).

В таких же саркастических тонах Каултер описывает и другие правоохранительные и разведывательные агенства включая ФБР. Она сообщает читателю о том, что администрания Обамы превратила их и не только их в орудия борьбы против консерваторов. Такими орудиями стали налоговая служба, министерство юстиции, агенство по хране окружающей среды и даже полиция. «Гигантский аппарат слежения был откомандирован группой прохвостов для того, чтобы привести Хиллари к победе. И в данном случае мы должны быть благодарны за то, что верхушка ФБР оказалась столь ошеломляюще некомпетентной» (с. 93). «Из того, что с их точки зрения, Трамп – пренеприятный тип, – пишет Каултер, – Либералы делают вывод, что всё, что он делает, подпадает под определение препятствования правосудию» (с. 106). И это несмотря на то, что у них больше шансов уличить Трампа в убийстве, чем в сговоре с русскими (с. 109).

Очень язвительна Каултер и в отношении специального прокурора Роберта Мюллера, призванного под знамёна «движения сопротивления» Трампу с целью уличить-таки последнего в сговоре с русскими. По её мнению, Мюллер олицетворяет не просто коррумпированность системы досудебного расследования, а её специфически советскую (!) коррумпированность. «Мюллеровское расследование – это по сути образец советской юстиции», – пишет Каултер (с. 119). Советскость она видит в неподотчетности, неограниченности масштаба и в обвинительном уклоне расследования. «Если вы высадите десант из 15 прокуроров чтобы те проанализировали деяния одного человека, ясно что чего-нибудь они найдут. Вот только как далеко мы намерены идти в направлении банановой республики?»

В начале главы с язвительным названием Mueller’s the Russian приводится давно ставшая знаменитой цитата из предвыборных дебатов Клинтон и Трампа. «Клинтон: Вы знаете, как всё же хорошо, что во главе нашей юстиции не стоит человек с темпераментом Дональда Трампа! Трамп: Ну да, потому что в этом случае ты была бы в тюрьме» (с.119). Хотя Трамп имел в виду подсудность использования домашнего сервера для отправки рабочей электронной почты госсекретаря, характер эпизода вызывает ассоциацию с «тебя посодют, а ты не воруй» из рязановского шедевра «Берегись автомобиля».

Согласно Каултер, одна из проблем, в которую упирается теория заговора, раскрученная Хиллари Клинтон, состоит в том, что у Трампа не было организованной кампании со штатными стратегами, социологами и другими консультантами, то есть такой кампании, которая была, скажем, у Марко Рубио, не говоря уже о Клинтон. План Трампа был прост: курсировать по стране в течение 18 месяцев, ежедневно произнося духоподъёмные речи для многотысячных толп. При всём желании русские не могли состоять в сговоре с организацией, которой не было в природе. Таким образом, из всех теорий заговора, когда-либо сварганенных Клинтонами, эта оказалась самой абсурдной.

Впрочем, даже и те, кого Мюллер, за неимением состава преступления всё же «оприходовал», то есть предъявил обвинения за действия, предпринятые вне связи с Трампом, оказались мыльными пузырями, надутыми для поддержания общественного внимания к расследованию. Пол Манафорт, который до Трампа работал на Виктора Януковича и которого обвинили в отмывании через офшоры десятков миллионов долларов, личность едва ли примечательная. «Для людей за пределами Вашингтона, – пишет Каултер, – деятельность, которой занимались Манафорт и Гейтс [бывший коллега Манафорта, которого вынудили сотрудничать со следствием] за границей, выглядит сомнительной, но вашингтонцам такая сомнительность, скорее, показалась бы уморительно смешной. В этом городе камня нельзя кинуть, чтобы не попасть в кого-нибудь жаждущего подрядиться в помощники к какому-нибудь диктатору. Американские политконсультанты работали в избирательных кампаниях доброй половины стран мира, если не больше» (с.138).

Ещё более заурядны и вместе с тем контрпродуктивны и постыдны оказались действия ФБР в отношении Картера Пейджа, с которым ищейки ФБР «носились как с яйцом Фаберже российского сговора на протяжении почти всего 2017 года». ФБР-овцы даже добились разрешения на слежку за ним без каких-либо, как потом выяснилось, серьёзных улик (с.141). Постыдны эти действия потому, что только при чрезвычайных обстоятельствах – по крайней мере так считается – можно подвергнуть слежке американского гражданина. За Картером Пейджем ничего чрезвычайного даже близко не было. Да, был в Москве; да, выступал с докладами; да, будучи в Москве, общался с россиянами. А с кем ему там ещё общаться?

А сколько страстей понагнетали по поводу встречи Дональда Трампа Младшего с российской юристкой Натальей Весельницкой, похожей на радистку Кэт из «Семнадцати мгновений весны». Дональду-младшему она якобы предложила компромат на Хиллари и он сказал (написал имэйл), что был бы рад его получить. На эту тему праведные демократы долго посыпали головы пеплом! Как же так, ведь если иностранец предлагает вам компромат на вашего политического оппонента, первое, что вы должны сделать, это позвонить в ФБР! Каултер потешается над такой постановкой вопроса. «ОК, понятно. Надо звонить в ФБР, если вам предложили российский компромат на вашего оппонента. Но насколько мне помнится, когда Кристофер Стилл предложил Хиллари Клинтон российский компромат на её оппонента, она сказала “спасибо, отлично!”. Национальный Комитет Демократической Патрии (НКДП) сказал “спасибо, отлично”. Даже само ФБР сказало то же самое. Диву даёшься, почему ФБР не позвонило в ФБР!» (с. 156).

Не менее язвительна Каултер и в отношении основных американских СМИ. Например, девизом The New York Times, с её точки зрения, могло бы стать «Затушёвываем правдивую информацию с 1851 года». То есть газета, по мнению Каултер, достигла такого совершенства в области манипуляции, что, скажем, некролог Гитлера в их исполнении мог бы выглядеть так: «Ушёл из жизни Канцлер Германии. Адольф Гитлер, отмеченный многими медалями герой войны и художник, умер во вторник, спасясь в своём берлинском убежище от авианалётов» Возможные упрёки в порочности этого сообщения, были бы отражены газетой следующим образом: «А что! Мы не сказали чего-то такого, что не было бы правдой. У нас был лимит на длину текста. Ну может быть, мы слишком много внимания уделили живописи».

Примерно таким образом газета освещала возможный сговор Трампа с русскими. Даже когда стало доподлинно известно, что за досье, составленное Стиллом, заплатил НКДП, никто и не подумал поменять акценты в нарративе про этот сговор. Что и естественно, «ибо основной целью раскручивания истории, о которой идёт речь, было присобачить к Трампу клише вечного и злостного правонарушителя. Несмотря на то, что поступки, которые ему вменяют, не суть преступление – даже, если то, что говорят, отвечает действительности. Однако имя Трампа должно навечно ассоциироваться со сговором с Россией» (с.169).

На самом деле всё началось с того, как в июне 2016 г. на Викиликс появились электронные мессиджи НКДП, из которых следовало, что чиновники этого комитета ставили подножки Берни Сэндерсу, чтобы не допустить его победы над Хиллари Клинтон, победы, которая привела бы к его выдвижению в качестве демократического кандидата в президенты. Отчаянно пытаясь отмазаться от соответствующих обвинений, в июле 2016 г. демократы обвинили в краже этих сообщений Россию. В феврале 2018 г., Мюллер предъявил обвинение 13 россиянам в электронном вмешательстве в американские выборы. При этом не было ни малейшего основания думать, что эти россияне когда-либо предстанут перед судом. Как пишет Каултер, единственной целью этого документа было упаковать слово «обвинение» в одно предложение со словом «руссские». Основополагающий тезис обвинения: компьютерные боты хитроумно спровоцировали избирателей поддержать Трампа. «Уж конечно, сами американцы никогда бы не пришли к выводу, что Хиллари – визгливая ведьма, если бы им об этом не сказали русские», – саркастически замечает Каултер. «Если бы русские действительно хотели помочь Трампу, им бы следовало просто прикупить для Хиллари побольше телевизионного времени». И ещё: «Сама мысль о том, что сообщения, размещённые россиянами в социальных сетях, повлияли на электорат, отражает крайнюю степень презрения либералов к тем, кто голосовал за Трампа. То есть как бы говорится сдедующее: конечно же, образованные люди никогда бы не купились на размещенные русскими ботами посты, но идиоты, поддерживающие Трампа, - это совмем другое дело» (с. 177).

Для того, чтобы продать обществу обвинительное заключение Мюллера, подконтрольные либералам СМИ, а это львиная доля американских СМИ, должны были генерировать возмущение, призванное раздуть значение постов Фейсбука, размещенных русскими, до уровня подрывной деятельности Юлиуса и Этель Розенбергов. Вот например, какой жеребятиной поделился со зрителями Брайан Уильямс, ведущий новостей MSNBC, 16 февраля 2018 г.: «Главная новость сегодняшнего вечера состоит в потрясающем свидетельстве того, как же далеко Россия проникла в нашу жизнь, в наши СМИ и в наши президентские выборы. Пронзительное откровение мюллеровского обвинения состоит в рассказе о том, как русские приехали в нашу страну, чтобы настроить американцев друг против друга и чтобы вести информационную войну, которая отнюдь не закончилась с выборами» (с.179).

Русский заговор, иронизирует на эту тему Каултер, – это как глобальное потепление. Каковы бы ни были факты, они всегда доказывают глобальное потепление. Точно так же и здесь: неважно о чем говорят факты – всё равно Россия химичила с нашими выборами. Атакуя Трампа, мы используем новый научный метод: сначала идёт вывод, а потом идут данные, подтасованные так, чтобы они вели к этому выводу (с.184). Ну и последний гвоздь в крышку гроба с русским заговором: выходит, что «тринадцать русских намного могущественнее, чем почти стопроцентный контроль леваков за американскими СМИ» (с.188). Воистину анти-трамповское сопротивление нуждается в новом хобби.

Как и сам дьявол, истина, кроется в деталях. Детали же более чем красноречивы. Либералы всегда были настроены против ФБР, что бы оно ни делало. До тех пор пока ФБР не стало вести контр-разведывательную по сути операцию против Трампа! Дальше больше, либералы всегда обвиняли консерваторов в том, что те погрязли в мышлении времен холодной войны. Как только ни потешались они над Миттом Ромни, которого Обама победил на выборах 2012 года! Тогда в ходе одного из предвыборных дебатов, Ромни назвал Россию геополитическим врагом номер один. Джон Керри тотчас же отметил с ядовитой иронией: «Вон Сара Пейлин сказала, что видит Россию из своего дома на Аляске. Ну а Митт Ромни говорит так как будто он видел Россию только сквозь призму “Рокки-4”». Все СМИ, а среди них и New York Times и MSNBC и британская Би-Би-Си, отвесили тогда Ромни столько уничижительных тумаков! Но вот пришёл Трамп – и всё это ушло в небытие. Россия и её правящий режим мигом превратились в источник невообразимого зла. Кто бы из предшественников Трампа в Белом Доме ни развивал контакты с Россией, либералы это всемерно приветствовали. Но стоило об этом заикнуться Трампу, и он сразу стал предателем. А между тем, Россия, говорит Каултер, это страна, прошедшая путь от массовых убийств и Гулага к тому, чтобы стать «нормальной коррумпированной страной» (с.205).

Если я задамся целью запротоколировать всё то враньё, которое распространили по поводу Трампа, «я никогда не закончу эту книгу», жалуется Каултер ближе к её концу. И тут же добавляет нечто такое, что уже российские либералы сочтут сочтут неполиткорректным и оскорбительным.

«Холодная война закончилась. Мы победили! Теперь оппонирование России не имеет ничего общего с угрозой мирового коммунистического господства, каковое леваки всячески поддерживали. Но идиоты из числа республиканцев считают, что если посмотреть Путину в глаза, можно увидеть КГБ и что сказать сие будет вполне по-рейгановски [неявная ссылка на реакцию покойного Джона Маккейна на слова Джорджа Буша младшего, увидевшего в путинских глазах его душу- Г.И.]. Вот интересно, когда они смотрят в глаза Меркель, не видят ли они там восточно-германскую Штази? …Путин родился в атеистическом СССР, он не выбирал где родиться. Тем не менее его крестили в церкви, когда он был ребёнком. Меркель родилась в свободной Западной Германии. Тем не менее её родители добровольно переселились на коммунистический восток страны. Там она вступила в союз коммунистической молодёжи и выучила русский. Даже после горбачёвской перестройки Меркель была убеждённой коммунисткой, отвечавшей за агитацию и пропаганду в университете, где она получила степень магистра. Сегодня она активно разрушает Западную Европу, импортируя в неё миллионы мусульман (с.213)… Между тем, «враг номер один западной цивилизации – это ислам, а отнюдь не Россия… Россия борется с Исламским Государством в Сирии. Российские деятели безуспешно предупреждали наших некомпетентных лидеров про террористов, взорвавших бостонский марафон . . . Россия, вполне возможно, одна из немногих всё ещё остающихся христианских стран на Европейском континенте» (с.214). Тем временем Трампу предложено демонстрировать вновь и вновь, что он не контролируется Путиным. . . То есть для того, чтобы опрокинуть совершенно чумную теорию заговора, состряпанную Хиллари Клинтон и Нэнси Пелоси, наша внешняя политика призвана реализовать свою главную цель, которая заключается в том, чтобы доказать: Трамп не любит Путина» (с.215).

Трамп должен воспрять духом, заключает Каултер [книга вышла за три месяца до выборов в Конгресс] и реализовать свои предвыборные обещания. «Но даже если мы не извлечём из его президенства ничего кроме тотальной дискредитации наших СМИ, и то, как говрится, хлеб», считает Каултер. «Трамп может быть поверхностным, нарцистичным и грубым хвастуном, но он как химиотерапия для страны. Крайне неприятно через неё проходить. Вас тошнит, и у вас выпадают волосы, но она убивает раковые клетки и вы остаётесь жить» (с. 230).

***

Сарказм Каултер кажется оправданным. Возможно, далеко не всё надо принимать за чистую монету, но ценность любой нетривиальной литературы в том, что она заставляет думать. Думать, а иногда ещё и вспоминать. Лично я вспомнил свои задушевные беседы с давно уже ушедшим от нас профессором Джеймсом Милляром, экономистом-советологом из Университета Джорджа Вашингтона в американской столице. Как старший товарищ и ментор, Джеймс много для меня сделал. В конце 1990-х гг., он возил меня, тогда ещё не вполне вошедшего в американский мэйнстрим иммигранта, в своей ярко красной спортивной машине – кажется это была «Мазда». Возил и рассказывал, рассказывал. Как ЦРУ в начале 1990-х гг. создало некую оценочную бригаду из ведущих советологов с целью понять, как это оно (ЦРУ) лопухнулось с предсказанием скоропостижной кончины СССР. Там было несколько специализированных групп, и Милляр возглавлял ту, что занималась экономикой. Они изучили тысячи документов, имевшихся в распоряжении разведки. И Джеймс Милляр много чего взял на заметку. Одно из откровений, которым он со мной поделился, состояло вот в чём. Чем выше гриф секретности того или иного документа разведки, касавшегося СССР, тем меньше профессионального доверия он вызывал. Что в общем и понятно: если документ секретный, он не подлежит широкому обсуждению. А это может означать бюрократическую апологию и всемерную поддержку невежеству, бессмысленности и глупости. Понятно, что этот вывод не для любителей шпионских романов и не для тех, кто всерьёз верит, что Советский Союз взорвало ЦРУ. С этой и другими разновидностями слепой веры ничего, видимо, не поделаешь. Могу лишь порекомендовать книгу Энн Каултер. Попробуйте. Может, в чём-то и убедит.

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 6 ноября 2018 > № 2911861 Григорий Иоффе

Сопротивление бесполезно?

Григорий Иоффе – профессор Рэдфордского университета (Вирджиния, США).

Резюме Эта книга о глупости и групповом мышлении как приводных ремнях массового психоза, охватившего американский политический класс и американские СМИ в связи с приходом к власти Дональда Трампа. В значительной мере она и о мыльном пузыре российской угрозы, превращённом в орудие борьбы против Трампа.

Ann Coulter, Resistance is Futile: How the Trump-Hating Left Lost Its Collective Mind, New York: Sentinel 2018

Эта книга о глупости и групповом мышлении как приводных ремнях массового психоза, охватившего американский политический класс и американские СМИ в связи с приходом к власти Дональда Трампа. В значительной мере она и о мыльном пузыре российской угрозы, превращённом в орудие борьбы против Трампа. «В значительной мере» потому, что в Трампа стреляют из всех орудий. Он-де и Гитлер и расист и жадина и неинтеллигентный человек, а совсем даже не только российский шпион. Следует также застолбить в сознании, что развенчание идиотизма американского не есть индульгенция его российскому аналогу.

Как и в каждой стране, в Америке есть своя специфика. Отчасти она заключается в том, что уютно устроившиеся в пригородных поместьях отпрыски политических и околополитических (юристы, консультанты, эксперты, журналисты) династий, давно образовавшие замкнутый кровосмесительный мирок, почуяли угрозу своему социальному статусу и безбедному существованию. И тому и другому стал угрожать патлатый, рыжеволосый и одутловато-вульгарный тип, сам всю жизнь ошивавшийся в этом мирке, но не приобретший присущего ему лоска и потому способный зажечь и повести за собой широкие народные массы, то есть плебс. Повести черт знает на что.

Как личность, Трамп неслучайно оказался полной противоположностью своему предшественнику в Овальном кабинете Белого Дома. У того, напротив, всё ушло в лоск, выразившийся не только в манерах и ужимках, но и в ритмичном, отточенном ораторстве и в лицедейской способности внушать окружающим веру в свою благонамеренность и даже интеллект. В отличие от Обамы, интеллект Трампа не слеплен с академических и политтехнологических лекал, а вполне органичен и приземлён. Это интеллект почвы, а не университетского кампуса. Есть у него и благонамеренность, но вызывающее отсутствие лоска делают его лёгкой мишенью для тех, кто опасается за свой статус, и не хочет доверить своё опасение широкой публике. В таком случае сугубо эстетические неприятие Трампа, отторжение его кричащей неотёсанности и нарочитой вульгарности становится стержнем, на который легко и непринуждённо накручивается политическая демагогия. Будучи разнузданной и примитивной, она тем не менее способна сплотить и тех, кто действительно почуял угрозу, и измученных нарзаном либеральных обывателей, которым для самоутверждения нужно всё время отстаивать права угнетенных и/или бороться с неким вселенским злом вроде глобального потепления.

Раньше на роль угнетённых масс претендовал пролетариат. Но он не оправдал доверия, так как вошёл в сговор с буржуазией и сам обуржуазился. Усилиями либералов на освободившуюся вакансию выдвинулись расовые, этнические и сексуальные меньшинства. Туда же устремились реальные и потенциальные эмигранты, бежавшие или бегущие от несправедливости, бедности и насилия и привносящие те явления, от которых они бегут, в приютившие их страны. Справедливое, то есть более равномерное распределение несправедливостей по поверхности Земли – изнанка и основная цель либеральных устремлений. Культивация этих устремлений давно стала бизнесом, которым и живет значительная часть политического истеблишмента в Америке и в других богатых странах.

В этом замечательном деле лишь один момент не был продуман до конца. Когда окрылённые энергичной борьбой за свои интересы меньшинства и эмигранты воспряли духом, это можно было ещё терпеть и даже энергично поддерживать. Но когда они стали воспринимать сделанные им поблажки как должное и требовать новых, сонное и поначалу благодушное большинство стало роптать. Оно тоже и совершенно небезосновательно почувствовало себя обиженным и угнетённым, и у него появились свои трибуны. Поскольку каждый понимает всё в меру своей испорченности, каковая может и впрямь зашкаливать, первыми в борьбу за права большинства закономерно включаются всякие охломоны, призывающие народ к топору. Они могут быть расисты, антисемиты и ксенофобы всех мастей, а то и просто фрики, каковых немало и среди либералов, но ведь слетать с катушек можно во все стороны, а не только в левую. Посему общественное порицание этих варваров и головорезов рождается спонтанно, и предпринимаются настойчивые и небезуспешные попытки списать на него всё недовольство обиженного большинства. А между тем, его обиды имеют реальные основания. Даже средняя продолжительность жизни среди белых в Америке впервые пошла вспять. Ну и эпидемия отравлений опиатами поразила несметное число малоимущих белых – эпидемия отчаяния. На этом фоне какофония либеральных лозунгов в защиту угнетенных меньшинств, не говоря уже о кампаниях более изысканых, скажем, за открытие специальных туалетов для лиц, сменивших пол, стала восприниматься многими в Америке как изощрённое издевательство над здравым смыслом.

Идея всегда овладевает массами, когда появляется некий трибун, лучше всего из среды того самого респектабельного класса, который привычно управляет и устремлениями и порицаниями. Когда такой человек решает оседлать волну недовольства забытого большинства, он перестает восприниматься как фрик, это уже другой коленкор. Именно в таком качестве – лидера перезревшего массового отпора либеральным кликушам, и взошёл на политический Олимп Дональд Трамп. Трамп удивительно легко переиграл своих товарищей по партии, потративших намного бОльшие, чем он, средства на политическую рекламу, но не принявших всерёз чаяния социальных низов и части среднего класса. Так же элегантно он обыграл и безыскусную политмашину демократов, которую в 2016 г. оседлала прожженная и беспринципная политическая карьеристка. Талантливый хам победил крикливую, но крайне невыразительную и неумную стерву, обещавшую сильным мира сего, что всё останется как раньше. Только две из ста крупнейших газет страны (!) поставили на Трампа, остальные девяносто восемь поддержали Хиллари. Трамп победил всё равно.

И вот тут как раз начинается повествование Энн Каултер. Трампа стали дружно топить посредством тотального и опять же разнузданного вранья. То, что он расист и развратник, раскручивалось с самого начала его кампании, но не смогло настроить против него критическую массу избирателей. Более того, его поддержали религиозные борцы за нравственность, лидеры евангелических протестанских общин! Поддержали потому, что он в прямом и переносном смысле ближе к народу, то есть к обиженному большинству, чем жирные коты Лос-Анжелеса, Нью-Йорка и Вашингтона и чем либеральные кликуши в ранге университетских профессоров.

Я живу в Библейском Поясе, в той его части, что находится в юго-западной Вирджинии. У меня в городе 18 церквей на 16 тысяч жителей. По воскресеньям и средам парковки перед церквями всегда полны. Люди прислушиваются к тому, что им говорят пасторы, а пасторы слушают и слышат людей намного лучше, чем это можно было сказать о секретарях райкомов и партъячеек в стране Советов.

Хотя обвинения Трампа в расизме и разврате продолжают поступать с изумительной регулярностью, их было решено подкрепить обвинениями в сговоре с хитрым и коварным врагом, то есть в государственной измене. Как пишет Энн Каултер, впервые эта идея пришла в голову Хиллари Клинтон еще летом 2016 г., когда ей надо было унять скандал, вызванный появлением её электронных мессиджей на сайте Викиликс. На протяжении десятилетий, всякий раз когда чета Клинтонов оскандаливалась, будь то в связи с вышедшими наружу злоупотребленимия с командировочными и с недвижимостью или в связи с легендарными по размаху и частоте сексуальными похождениями Билла, Хиллари всегда выдумывала и широко аннонсировала происки врагов, якобы нацеленные на дискредитацию всей её семьи.

Россия, по мнению Каултер, просто подвернулась под руку. Более того, демократы, как она считает, наверняка предпочли бы обвинить Трампа в сговоре с Северной Кореей или с Исламским государством (запрещено в России. – Ред.). К великому сожалению Трамп никогда не имел с ними никаких дел. С Россией же, вроде бы, имел, так что на скорую руку решено было «женить» Трампа на Путине. После победы Трампа на ноябрьских 2016 г. выборах, теория заговора стала интенсивно раскручиваться. И вот уже 17 разведывательных агенств – откуда их столько! – в один голос заговорили о сговоре Трампа с Россией с целью привести его к победе на выборах. При этом никаких ральных свидетельств никто не обнародовал и до сих пор. В связи с их, как вы понимаете, секретностью.

Проводниками и главными исполнителями самых бессовестных и грубых попыток дискредитировать Трампа были назначены главные администраторы разведки и правоохранителей, в том числе плейбой и позёр Джеймс Коми, возглавлявший ФБР, и бывший коммунист Джон Бреннан, возглавлявший ЦРУ при Обаме. Бывшего главного фэбээровца Роберта Мюллера назначили главным в расследовании возможных связей избирательной кампании Трампа с российскими спецслужбами при том, что для соответствующего подозрения не было никаких оснований, кроме упорных слухов, распускаемых демократами. Как выяснилось впоследствии, директор Коми на протяжении многих месяцев усиленно создавал впечатление, что ФБР ведёт независимое расследование сговора Трампа с россиянами, хотя никакого расследования не велось. Более того, если сговор с какими-то россиянами и имел место, то партнёрами россиян выступали как раз демократы! Это Национальный Комитет Демпартии нанял через подставную фирму бывшего британского разведчика Кристофера Стилла, судя по всему, такого же разгильдяя и плейбоя как и фэбээрщик Коми. В начале 1990-х гг. Стилл провел пару лет в Москве под дипломатическим прикрытием. Он и состряпал досье, в котором утверждалось, что Трамп в Москве развлекался с проститутками, а сотрудники его команды имели контакты с российской разведкой. Досье Стилла состряпано так грубо и бездарно, что не имело шансов на подтверждение, зато работало на поддержание волны праведного возмущения в среде наиболее легковерной и не приемлющей Трампа публики: Трамп-де попрал моральные нормы, он должен быть предан импичменту и осуждён за измену. Бывший цэрэушник Бреннан, превратившийся в политического консультанта MSNBC, не уставал делать толстые намёки на информацию, якобы порочащую Трампа. Уничижительное описание методов работы ЦРУ заслуживает длинной цитаты из книги Каултер.

«Проблема ЦРУ уходит корнями в пост-Уотергейтские семидесятые годы, когда радикальные леваки, возглавившие Конгресс, поставили целью разрушить разведывательную деятельность презираемого и ненавидимого ими агенства. С тех пор оно уже не может задействовать свои “грязные методы” и таким образом единственно, чем занимаются сотрудники ЦРУ сегодня, это чтение иностранных газет и слив секретной информации в прессу. Такое, знаете, содружество тайных читателей газет. То есть, скажем, истинная причина, по которой никто в ЦРУ не увидел приближающейся трагедии 11 сентября, состоит в том, что газета Islamabad Post ничего не написалпа по этому поводу. Просто поразительно как мы выиграли холодную войну. Пока Советы крали наши секреты среди бела дня, наши цэрэушники принимали живое участие в деловых ланчах и размышляли о том, что бы такое написать в своих мемуарах. . . С тех пор ЦРУ не смогло обнаружить вражьих агентов в собственных рядах. Ларри Ву-тай Чин продавал военные секреты Китаю в течение 30 лет прежде чем ЦРУ напало на его след. Олдрич Эймс, чьё предательство привело к казни десяти наших агентов в Советском Союзе, был пьяницей, жил не по средствам и провалил проверку на детекторе лжи. Всё равно ЦРУ не могло его засечь.... Основываясь на ошибочной информации ЦРУ, в 1999 г. самолеты НАТО бомбили китайское посольство в Белграде... Конечно же, триллионы долларов, которые мы поратили на “разведку” окупились сторицей, когда наши ищейки вынюхали-таки и предотвратили теракт 11 сентября? Но нет, этого не произошло. Точно так же проспали они и теракт на бостонском марафоне – несмотря на многократные предупреждения от России, нашего самого ненавистного врага. Мораль: Когда наше разведсообщество говорит «верьте нам», мы должны ему верить! Придурки с кабельного телевидения сильно разгневаются, если мы откажем в доверии Докладу от 6 января [Каултер имеет в виду доклад под названием Assessing Russian Activities and Intentions in Recent US Elections] Благодаря Трампу наше разведсообщество вернулось к жизни! Этот спящий великан проснулся, чтобы втюрить обществу теорию заговора, придуманную Клинтоншей. Новообретенной миссией разведсообщества стало: убрать Трампа! В этой связи единственную хорошую новость можно усмотреть в том, что когда они в последний раз попытались убрать новоиспеченного лидера, на дворе было начало шестидесятых. Результат их неутомимой деятельности состоит в том, что Фидель Кастро просидел на своём посту дольше всех других глав государств» (сс. 80-81).

В таких же саркастических тонах Каултер описывает и другие правоохранительные и разведывательные агенства включая ФБР. Она сообщает читателю о том, что администрания Обамы превратила их и не только их в орудия борьбы против консерваторов. Такими орудиями стали налоговая служба, министерство юстиции, агенство по хране окружающей среды и даже полиция. «Гигантский аппарат слежения был откомандирован группой прохвостов для того, чтобы привести Хиллари к победе. И в данном случае мы должны быть благодарны за то, что верхушка ФБР оказалась столь ошеломляюще некомпетентной» (с. 93). «Из того, что с их точки зрения, Трамп – пренеприятный тип, – пишет Каултер, – Либералы делают вывод, что всё, что он делает, подпадает под определение препятствования правосудию» (с. 106). И это несмотря на то, что у них больше шансов уличить Трампа в убийстве, чем в сговоре с русскими (с. 109).

Очень язвительна Каултер и в отношении специального прокурора Роберта Мюллера, призванного под знамёна «движения сопротивления» Трампу с целью уличить-таки последнего в сговоре с русскими. По её мнению, Мюллер олицетворяет не просто коррумпированность системы досудебного расследования, а её специфически советскую (!) коррумпированность. «Мюллеровское расследование – это по сути образец советской юстиции», – пишет Каултер (с. 119). Советскость она видит в неподотчетности, неограниченности масштаба и в обвинительном уклоне расследования. «Если вы высадите десант из 15 прокуроров чтобы те проанализировали деяния одного человека, ясно что чего-нибудь они найдут. Вот только как далеко мы намерены идти в направлении банановой республики?»

В начале главы с язвительным названием Mueller’s the Russian приводится давно ставшая знаменитой цитата из предвыборных дебатов Клинтон и Трампа. «Клинтон: Вы знаете, как всё же хорошо, что во главе нашей юстиции не стоит человек с темпераментом Дональда Трампа! Трамп: Ну да, потому что в этом случае ты была бы в тюрьме» (с.119). Хотя Трамп имел в виду подсудность использования домашнего сервера для отправки рабочей электронной почты госсекретаря, характер эпизода вызывает ассоциацию с «тебя посодют, а ты не воруй» из рязановского шедевра «Берегись автомобиля».

Согласно Каултер, одна из проблем, в которую упирается теория заговора, раскрученная Хиллари Клинтон, состоит в том, что у Трампа не было организованной кампании со штатными стратегами, социологами и другими консультантами, то есть такой кампании, которая была, скажем, у Марко Рубио, не говоря уже о Клинтон. План Трампа был прост: курсировать по стране в течение 18 месяцев, ежедневно произнося духоподъёмные речи для многотысячных толп. При всём желании русские не могли состоять в сговоре с организацией, которой не было в природе. Таким образом, из всех теорий заговора, когда-либо сварганенных Клинтонами, эта оказалась самой абсурдной.

Впрочем, даже и те, кого Мюллер, за неимением состава преступления всё же «оприходовал», то есть предъявил обвинения за действия, предпринятые вне связи с Трампом, оказались мыльными пузырями, надутыми для поддержания общественного внимания к расследованию. Пол Манафорт, который до Трампа работал на Виктора Януковича и которого обвинили в отмывании через офшоры десятков миллионов долларов, личность едва ли примечательная. «Для людей за пределами Вашингтона, – пишет Каултер, – деятельность, которой занимались Манафорт и Гейтс [бывший коллега Манафорта, которого вынудили сотрудничать со следствием] за границей, выглядит сомнительной, но вашингтонцам такая сомнительность, скорее, показалась бы уморительно смешной. В этом городе камня нельзя кинуть, чтобы не попасть в кого-нибудь жаждущего подрядиться в помощники к какому-нибудь диктатору. Американские политконсультанты работали в избирательных кампаниях доброй половины стран мира, если не больше» (с.138).

Ещё более заурядны и вместе с тем контрпродуктивны и постыдны оказались действия ФБР в отношении Картера Пейджа, с которым ищейки ФБР «носились как с яйцом Фаберже российского сговора на протяжении почти всего 2017 года». ФБР-овцы даже добились разрешения на слежку за ним без каких-либо, как потом выяснилось, серьёзных улик (с.141). Постыдны эти действия потому, что только при чрезвычайных обстоятельствах – по крайней мере так считается – можно подвергнуть слежке американского гражданина. За Картером Пейджем ничего чрезвычайного даже близко не было. Да, был в Москве; да, выступал с докладами; да, будучи в Москве, общался с россиянами. А с кем ему там ещё общаться?

А сколько страстей понагнетали по поводу встречи Дональда Трампа Младшего с российской юристкой Натальей Весельницкой, похожей на радистку Кэт из «Семнадцати мгновений весны». Дональду-младшему она якобы предложила компромат на Хиллари и он сказал (написал имэйл), что был бы рад его получить. На эту тему праведные демократы долго посыпали головы пеплом! Как же так, ведь если иностранец предлагает вам компромат на вашего политического оппонента, первое, что вы должны сделать, это позвонить в ФБР! Каултер потешается над такой постановкой вопроса. «ОК, понятно. Надо звонить в ФБР, если вам предложили российский компромат на вашего оппонента. Но насколько мне помнится, когда Кристофер Стилл предложил Хиллари Клинтон российский компромат на её оппонента, она сказала “спасибо, отлично!”. Национальный Комитет Демократической Патрии (НКДП) сказал “спасибо, отлично”. Даже само ФБР сказало то же самое. Диву даёшься, почему ФБР не позвонило в ФБР!» (с. 156).

Не менее язвительна Каултер и в отношении основных американских СМИ. Например, девизом The New York Times, с её точки зрения, могло бы стать «Затушёвываем правдивую информацию с 1851 года». То есть газета, по мнению Каултер, достигла такого совершенства в области манипуляции, что, скажем, некролог Гитлера в их исполнении мог бы выглядеть так: «Ушёл из жизни Канцлер Германии. Адольф Гитлер, отмеченный многими медалями герой войны и художник, умер во вторник, спасясь в своём берлинском убежище от авианалётов» Возможные упрёки в порочности этого сообщения, были бы отражены газетой следующим образом: «А что! Мы не сказали чего-то такого, что не было бы правдой. У нас был лимит на длину текста. Ну может быть, мы слишком много внимания уделили живописи».

Примерно таким образом газета освещала возможный сговор Трампа с русскими. Даже когда стало доподлинно известно, что за досье, составленное Стиллом, заплатил НКДП, никто и не подумал поменять акценты в нарративе про этот сговор. Что и естественно, «ибо основной целью раскручивания истории, о которой идёт речь, было присобачить к Трампу клише вечного и злостного правонарушителя. Несмотря на то, что поступки, которые ему вменяют, не суть преступление – даже, если то, что говорят, отвечает действительности. Однако имя Трампа должно навечно ассоциироваться со сговором с Россией» (с.169).

На самом деле всё началось с того, как в июне 2016 г. на Викиликс появились электронные мессиджи НКДП, из которых следовало, что чиновники этого комитета ставили подножки Берни Сэндерсу, чтобы не допустить его победы над Хиллари Клинтон, победы, которая привела бы к его выдвижению в качестве демократического кандидата в президенты. Отчаянно пытаясь отмазаться от соответствующих обвинений, в июле 2016 г. демократы обвинили в краже этих сообщений Россию. В феврале 2018 г., Мюллер предъявил обвинение 13 россиянам в электронном вмешательстве в американские выборы. При этом не было ни малейшего основания думать, что эти россияне когда-либо предстанут перед судом. Как пишет Каултер, единственной целью этого документа было упаковать слово «обвинение» в одно предложение со словом «руссские». Основополагающий тезис обвинения: компьютерные боты хитроумно спровоцировали избирателей поддержать Трампа. «Уж конечно, сами американцы никогда бы не пришли к выводу, что Хиллари – визгливая ведьма, если бы им об этом не сказали русские», – саркастически замечает Каултер. «Если бы русские действительно хотели помочь Трампу, им бы следовало просто прикупить для Хиллари побольше телевизионного времени». И ещё: «Сама мысль о том, что сообщения, размещённые россиянами в социальных сетях, повлияли на электорат, отражает крайнюю степень презрения либералов к тем, кто голосовал за Трампа. То есть как бы говорится сдедующее: конечно же, образованные люди никогда бы не купились на размещенные русскими ботами посты, но идиоты, поддерживающие Трампа, - это совмем другое дело» (с. 177).

Для того, чтобы продать обществу обвинительное заключение Мюллера, подконтрольные либералам СМИ, а это львиная доля американских СМИ, должны были генерировать возмущение, призванное раздуть значение постов Фейсбука, размещенных русскими, до уровня подрывной деятельности Юлиуса и Этель Розенбергов. Вот например, какой жеребятиной поделился со зрителями Брайан Уильямс, ведущий новостей MSNBC, 16 февраля 2018 г.: «Главная новость сегодняшнего вечера состоит в потрясающем свидетельстве того, как же далеко Россия проникла в нашу жизнь, в наши СМИ и в наши президентские выборы. Пронзительное откровение мюллеровского обвинения состоит в рассказе о том, как русские приехали в нашу страну, чтобы настроить американцев друг против друга и чтобы вести информационную войну, которая отнюдь не закончилась с выборами» (с.179).

Русский заговор, иронизирует на эту тему Каултер, – это как глобальное потепление. Каковы бы ни были факты, они всегда доказывают глобальное потепление. Точно так же и здесь: неважно о чем говорят факты – всё равно Россия химичила с нашими выборами. Атакуя Трампа, мы используем новый научный метод: сначала идёт вывод, а потом идут данные, подтасованные так, чтобы они вели к этому выводу (с.184). Ну и последний гвоздь в крышку гроба с русским заговором: выходит, что «тринадцать русских намного могущественнее, чем почти стопроцентный контроль леваков за американскими СМИ» (с.188). Воистину анти-трамповское сопротивление нуждается в новом хобби.

Как и сам дьявол, истина, кроется в деталях. Детали же более чем красноречивы. Либералы всегда были настроены против ФБР, что бы оно ни делало. До тех пор пока ФБР не стало вести контр-разведывательную по сути операцию против Трампа! Дальше больше, либералы всегда обвиняли консерваторов в том, что те погрязли в мышлении времен холодной войны. Как только ни потешались они над Миттом Ромни, которого Обама победил на выборах 2012 года! Тогда в ходе одного из предвыборных дебатов, Ромни назвал Россию геополитическим врагом номер один. Джон Керри тотчас же отметил с ядовитой иронией: «Вон Сара Пейлин сказала, что видит Россию из своего дома на Аляске. Ну а Митт Ромни говорит так как будто он видел Россию только сквозь призму “Рокки-4”». Все СМИ, а среди них и New York Times и MSNBC и британская Би-Би-Си, отвесили тогда Ромни столько уничижительных тумаков! Но вот пришёл Трамп – и всё это ушло в небытие. Россия и её правящий режим мигом превратились в источник невообразимого зла. Кто бы из предшественников Трампа в Белом Доме ни развивал контакты с Россией, либералы это всемерно приветствовали. Но стоило об этом заикнуться Трампу, и он сразу стал предателем. А между тем, Россия, говорит Каултер, это страна, прошедшая путь от массовых убийств и Гулага к тому, чтобы стать «нормальной коррумпированной страной» (с.205).

Если я задамся целью запротоколировать всё то враньё, которое распространили по поводу Трампа, «я никогда не закончу эту книгу», жалуется Каултер ближе к её концу. И тут же добавляет нечто такое, что уже российские либералы сочтут сочтут неполиткорректным и оскорбительным.

«Холодная война закончилась. Мы победили! Теперь оппонирование России не имеет ничего общего с угрозой мирового коммунистического господства, каковое леваки всячески поддерживали. Но идиоты из числа республиканцев считают, что если посмотреть Путину в глаза, можно увидеть КГБ и что сказать сие будет вполне по-рейгановски [неявная ссылка на реакцию покойного Джона Маккейна на слова Джорджа Буша младшего, увидевшего в путинских глазах его душу- Г.И.]. Вот интересно, когда они смотрят в глаза Меркель, не видят ли они там восточно-германскую Штази? …Путин родился в атеистическом СССР, он не выбирал где родиться. Тем не менее его крестили в церкви, когда он был ребёнком. Меркель родилась в свободной Западной Германии. Тем не менее её родители добровольно переселились на коммунистический восток страны. Там она вступила в союз коммунистической молодёжи и выучила русский. Даже после горбачёвской перестройки Меркель была убеждённой коммунисткой, отвечавшей за агитацию и пропаганду в университете, где она получила степень магистра. Сегодня она активно разрушает Западную Европу, импортируя в неё миллионы мусульман (с.213)… Между тем, «враг номер один западной цивилизации – это ислам, а отнюдь не Россия… Россия борется с Исламским Государством в Сирии. Российские деятели безуспешно предупреждали наших некомпетентных лидеров про террористов, взорвавших бостонский марафон . . . Россия, вполне возможно, одна из немногих всё ещё остающихся христианских стран на Европейском континенте» (с.214). Тем временем Трампу предложено демонстрировать вновь и вновь, что он не контролируется Путиным. . . То есть для того, чтобы опрокинуть совершенно чумную теорию заговора, состряпанную Хиллари Клинтон и Нэнси Пелоси, наша внешняя политика призвана реализовать свою главную цель, которая заключается в том, чтобы доказать: Трамп не любит Путина» (с.215).

Трамп должен воспрять духом, заключает Каултер [книга вышла за три месяца до выборов в Конгресс] и реализовать свои предвыборные обещания. «Но даже если мы не извлечём из его президенства ничего кроме тотальной дискредитации наших СМИ, и то, как говрится, хлеб», считает Каултер. «Трамп может быть поверхностным, нарцистичным и грубым хвастуном, но он как химиотерапия для страны. Крайне неприятно через неё проходить. Вас тошнит, и у вас выпадают волосы, но она убивает раковые клетки и вы остаётесь жить» (с. 230).

***

Сарказм Каултер кажется оправданным. Возможно, далеко не всё надо принимать за чистую монету, но ценность любой нетривиальной литературы в том, что она заставляет думать. Думать, а иногда ещё и вспоминать. Лично я вспомнил свои задушевные беседы с давно уже ушедшим от нас профессором Джеймсом Милляром, экономистом-советологом из Университета Джорджа Вашингтона в американской столице. Как старший товарищ и ментор, Джеймс много для меня сделал. В конце 1990-х гг., он возил меня, тогда ещё не вполне вошедшего в американский мэйнстрим иммигранта, в своей ярко красной спортивной машине – кажется это была «Мазда». Возил и рассказывал, рассказывал. Как ЦРУ в начале 1990-х гг. создало некую оценочную бригаду из ведущих советологов с целью понять, как это оно (ЦРУ) лопухнулось с предсказанием скоропостижной кончины СССР. Там было несколько специализированных групп, и Милляр возглавлял ту, что занималась экономикой. Они изучили тысячи документов, имевшихся в распоряжении разведки. И Джеймс Милляр много чего взял на заметку. Одно из откровений, которым он со мной поделился, состояло вот в чём. Чем выше гриф секретности того или иного документа разведки, касавшегося СССР, тем меньше профессионального доверия он вызывал. Что в общем и понятно: если документ секретный, он не подлежит широкому обсуждению. А это может означать бюрократическую апологию и всемерную поддержку невежеству, бессмысленности и глупости. Понятно, что этот вывод не для любителей шпионских романов и не для тех, кто всерьёз верит, что Советский Союз взорвало ЦРУ. С этой и другими разновидностями слепой веры ничего, видимо, не поделаешь. Могу лишь порекомендовать книгу Энн Каултер. Попробуйте. Может, в чём-то и убедит.

США > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 6 ноября 2018 > № 2826816 Григорий Иоффе

Администрация Дональда Трампа совершила огромную ошибку, выйдя из соглашения с Ираном по ядерной программе, за это Вашингтону придется заплатить, уверен бывший помощник президента США Барака Обамы по Ближнему Востоку Роберт Малли, который играл ключевую роль в формировании политики предыдущей администрации Штатов по Ирану, Ираку и странам Персидского залива, а также принимал участие в переговорах "шестерки" и Ирана по ядерной программе. Выход из Совместного всеобъемлющего плана действий, по его мнению, не только изолировал Вашингтон, но и создал опасный прецедент — теперь будущие администрации также могут захотеть пересмотреть соглашения, достигнутые самим Трампом. Малли считает, что в Белом доме одержимы желанием нанести ущерб и дестабилизировать Иран, хотя открыто о смене режима никто и не говорит. О ситуации вокруг ядерной сделки и новых американских санкциях бывший высокопоставленный представитель американской администрации, а ныне президент "Международной кризисной группы" рассказал в интервью корреспонденту РИА Новости Татьяне Калмыковой.

— Сейчас в Вашингтоне говорят, что если бы сделка с Ираном по ядерной программе была оформлена как договор, то мы бы не оказались в такой ситуации. Исходя из вашего опыта, что можно было бы сделать иначе для сохранения будущих соглашений?

— То, что происходит, ужасно. Но подумайте о том, где бы мы были сейчас, если бы у нас не было сделки. Если бы у нас была администрация Трампа и Иран, который бы, соответственно, продолжал развитие своей ядерной программы без ограничений. Мы бы, скорее всего, двигались в сторону столкновения. Возможно, военного. Поэтому, я думаю, мы можем найти некое утешение и реальное удовлетворение тем фактом, что есть сделка, которая пока что сдерживает Иран, и Иран все еще уважает ее условия, несмотря на то что США из нее вышли. Я пока еще не пребываю в траурном настроении.

Надеюсь, Иран продолжит соблюдать соглашение. Во многом это будет зависеть от того, что делают Европа, Россия, Китай и другие страны. Я не уверен, что можно было еще что-то сделать (по-другому — ред.). Многие говорят: "Если бы это было договором". Но мы только что увидели, что президент Трамп может сделать с договором (выход из ДРСМД — ред.). Если бы это (Совместный всеобъемлющий план действий — ред.) было договором, то от него все равно можно было бы избавиться исполнительным указом. Не нужно никаких других шагов.

Что правда, так это то, что те, кто вели переговоры по сделке, не делали ставку на президентство Трампа. Это верно. Это одно из обстоятельств, которое не было учтено. Но любой договор, любая сделка, любое политическое соглашение в конечном счете зависит от доброй воли и приверженности вовлеченных сторон. В данном случае одна сторона решила по каким-то причинам, я думаю нам известным, что не хочет придерживаться сделки. И против этого нет защиты. Нет защиты от суверенного права или суверенного решения страны заявить, что мы планируем выйти.

— В этом случае, что бы вы посоветовали иностранным партнерам, которые обеспокоены ситуацией, при которой одна из сторон может начинать заново переговоры по сделке каждые четыре года?

— Это не частое явление. Я думаю, администрация допустила огромную ошибку. Какой бы ни была цель в отношении Ирана, это не способ ее достичь. Многие администрации, которые приходят к власти в США или других странах, даже если они не согласны с решением, принятым их предшественником или предшественниками по какой-либо международной сделке, проявляли некое уважение. Они понимали, что это создаст прецедент: если они выходят, то это значит, что другой может выйти из сделки, которую заключат они. Если завтра Трамп заключит сделку с какой-либо страной, означает ли это, что их успех будет просто эпизодом, от которого другие могут быстро отступить? Поэтому существуют закономерные ограничения в международном плане, о которых знает каждый: если выходишь из сделки, то нет никаких гарантии, что ту, которую заключишь ты, будут уважать в будущем. Поэтому, я считаю, США заплатят цену за выход из сделки.

Иран в некоторой степени имеет превосходство, которое они сами подрывают тем, что они, очевидно, сделали во Франции, а теперь в Дании (страны обвинили иранские спецслужбы в подготовке терактов на своей территории, Иран обвинения отверг – ред.). Но, по крайней мере, на протяжении некоторого времени у них было превосходство — Иран и весь остальной мир против США, а не США и весь остальной мир против Ирана. А так было до заключения ядерной сделки. И все же придется поплатиться за выход из сделки, переговоры вокруг которой велись в многостороннем формате. Также она была одобрена Советом Безопасности (ООН). Я думаю, что сигнал для всех тех стран, которые заключили сделку или которые считают, что она была хорошей, это попытаться сделать все, что возможно, чтобы она выжила вопреки и в отсутствие США.

— В интервью РИА Новости замглавы МИД Ирана Аббас Аракчи заявил, что после выхода США из сделки был нарушен баланс, и теперь Европа, Россия и Китай должны его восстановить. Считаете, возможно компенсировать то, что они потеряли?

— Невозможно полностью компенсировать (потери из-за выхода США). И я не думаю, что возможно компенсировать даже их большую часть. Другими словами, Иран будет в более плохом положении из-за выхода США, даже несмотря на то что делает Европа, Россия, Китай. Я думаю, что иранцы — и хотя они могут говорить, что хотят полной компенсации — они знают, что этого не произойдет. США являются слишком сильным игроком. Угроза санкций велика, компании уходят (с иранского рынка — ред.). Я думаю, трудность сейчас заключается в том, чтобы убедиться, что Иран получает достаточно выгод от сделки, и в его интересах ее сохранить. Несмотря на то, что эти выгоды гораздо меньше того, что они ожидали. Я знаю, что Аббас это говорит, я знаю, что другие это говорят. Я думаю, они осознают, что не смогут получить полной компенсации. Это попросту нереалистично.

— Они говорят, что если не получат этого, то тогда выйдут из соглашения. Это просто своего рода игра?

— Я не думаю, что это игра. Я думаю, что иранцы сейчас проводят политические и экономические расчеты. С экономической точки зрения, они изучают, достаточно ли тех выгод, которые они получают, находясь в сделке, даже несмотря на то, что они гораздо меньше того, на что они рассчитывали. Другими словами, если новый механизм, над которым работают европейцы и который включает сотрудничество русских, позволит Ирану продавать некоторую нефть Европе; если китайцы, индийцы продолжат покупать значительные объемы нефти — стоит ли все это, чтобы остаться в сделке. Даже несмотря на то, что объемы могут быть меньше, даже если инвестиции бизнеса меньше ожидаемых. Это один из аргументов, почему они бы остались (в сделке). Если это (продажа нефти — ред.) сократится почти до нуля и не будет различий между тем, где они находились до снятия санкций и тем, где они находятся сейчас, то это изменит их расчеты.

Другой расчет — политический. Это то, о чем я говорил ранее. С иранской точки зрения, иметь Европу и остальной мир с Ираном против Трампа — лучше, чем иметь США и весь остальной мир против них. Это помогает им политически и дипломатически. Это помогает показать им, что они не находятся в изоляции.

Я думаю, что оба расчета работают наилучшим образом в том случае, если они думают, что администрация Трампа пробудет один срок. Если они будут убеждены или побоятся, что это будет два срока, тогда расчет может поменяться. Они, вероятно, не смогут продержаться шесть лет при интенсивных санкциях США, не реагируя на это.

Я думаю, что часть их расчета заключается сейчас в том, что они все еще думают, что это продлится два года, и потом будет другая администрация. Другая администрация может быть не идеальной, но по меньшей мере с ней можно будет работать. В то же время, эта администрация, кажется, с одержимостью сосредоточена на Иране и на том, чтобы нанести им ущерб, задушить, дестабилизировать. Определенно, они сжимают их экономически. Но если это продлится только два года, то они (иранцы — ред.) могут это проглотить, сделать глубокий вдох, и посмотреть, что произойдет дальше.

— Давайте поговорим о новых санкциях, которые вступят в силу. Как вы видите развитие ситуации? Возможно ли сокращение импорта иранской нефти до нуля?

— Это невозможно. И я думаю, администрация сама уже готовится предоставить исключения из санкций до тех пор, пока имеется тенденция к сокращению (импорта нефти — ред.). Такие страны как Индия не сократят импорт до нуля, Китай точно не сократит, Япония и Южная Корея… Это может иметь большое влияние на их экономику. Это будет иметь большое влияние на стоимость нефти, даже если Саудовская Аравия попытается восполнить это в некоторой степени. Есть свидетельства, что администрация достаточно реалистично настроена в отношении того, что мы не сможем добиться сокращения (импорта иранской нефти) до нуля.

— Кому, вы считаете, они предоставят исключения из санкций?

— Идут разговоры об Индии, Турции, Китае. Я не вовлечен в эти разговоры, но я считаю, что это касается большинства стран, которые говорят, что не смогут сократить импорт до нуля. Я знаю, что Индия об этом заявила. Это просто невозможно. Некоторые из их нефтеперерабатывающих предприятий построены только для обработки иранской нефти. Это самая дешевая нефть, которую они могут получить. Готовы ли США или другие страны компенсировать эту разницу, и что они будут делать с теми перерабатывающими предприятиями, предназначенными только для иранской нефти? Я думаю, что мы увидим по меньшей мере половину стран, если не больше, которые получат исключения из санкций или же просто заявят США, что не смогут сократить импорт до нуля и будут жить с последствиями.

— Как заработают эти новые нефтяные санкции с учетом проблем с Саудовской Аравией из-за исчезновения журналиста Хашукджи? Будет ли это иметь какое-то влияние?

— Нет. Я думаю, что если это что-то и сделает, так это окажет больше давления на Саудовскую Аравию и ее руководство для удовлетворения требований США. Саудиты говорили до этого: "Мы не будем увеличивать наши поставки для компенсации потерь". Я подозреваю, и есть соответствующие сигналы, что саудиты поправили это. Они находятся под большим давлением, поскольку они ощущают себя более уязвимыми после убийства Хашукджи. Думаю, они, вероятнее всего, попытаются удовлетворить запросы США. В этом случае, это помогает усилиям США по оказанию давления на Иран.

— Значит они будут более склонны к сотрудничеству?

— Я так полагаю. Они уже в некоторой степени сотрудничают. Они, вероятно, будут сотрудничать еще больше, поскольку саудовское руководство не может позволить себе сейчас борьбу с США.

— Вы упомянули новый механизм, над которым работает Европа для обхода американских санкций. Иранцы надеялись, что он заработает до 4 ноября…

— Я не знаю, какое окажет влияние то, что случилось в Дании. Европейцы сказали мне, что они планировали представить пакет (мер — ред.) Ирану перед 4 ноября. Это было их намерением. Это могло измениться. Я не знаю, что произошло в Дании. Есть все причины полагать, что это является правдой. Почему Иран сделал это сейчас? Является ли это вопросом безразличия или уделением первостепенного внимания тому, что они считают крайне необходимым для их внутренней стабильности? Это является ложкой дегтя в бочке меда. Я не уверен, но это может возыметь эффект на то, с чем выйдут европейцы.

— Как вы представляете себе этот новый механизм?

— Насколько я понимаю — это будет сочетание параллельного финансового канала и бартерной системы. Не вдаваясь в технические детали, главное — иметь механизм, который был бы неуязвим по отношению к санкциям США. Этот механизм не включает в себя организации, деньги или все то, что касается финансовой системы США. Если это ее затрагивает, то длинная рука США может достичь их и наложить санкции. Они работают над своего рода параллельной финансовой системой, бартерными обменами. В обмен на нефть вы получаете товары. Что-то из этого работает через третьи страны, такие как Россия, и что-то может быть просто финансовым каналом, который независим или не затрагивает американский доллар.

— Считаете, что этот механизм будет действительно работать?

— Зависит от того, как вы определите слово "работать". Я не думаю, что он будет работать в той мере, что Европа сможет свободно вести торговлю с Ираном. Это будет ограничено, и это еще не было опробовано. Политический символизм, вероятно, настолько же важен, как и экономические выгоды. Опять-таки, для Ирана это доказательство того, что Европа старается, Европа готова противостоять президенту Трампу, что Европа готова проявлять изобретательность и стремиться к механизму, пусть он и не является идеальным.

— Одна из статей журнала Forbes вышла под заголовком "Санкции Трампа по Ирану отдали большую победу России". Речь идет про нефтяные санкции. Согласны ли с этим определением?

— Это поможет производителям нефти, поскольку цены начнут расти. И Россия является одним из значимых производителей нефти. Это определенно увеличит ее относительную власть на нефтяном рынке. В этом нет сомнений. В Пентагоне гораздо более заинтересованы — и, я уверен, вам это известно — в балансе между державами и конкуренцией с Россией. Борьба с Ираном для них вторична. Но для большинства в Белом доме, для советника по национальной безопасности (Джона Болтона — ред.), для госсекретаря (Майка Помпео — ред.), кажется, приоритетом является Иран — его действия на Ближнем Востоке и вне региона. Так что расплата за сдавливание и ущемление Ирана — это предоставление выгод для такой страны как Россия. Я думаю, они (в администрации — ред.) готовы это проглотить.

— Помпео заявлял, что США стремятся к тому, "чтобы Иран стал нормальной страной". Что значит — "нормальной"?

— Это является его общим обозначением 12 условий, которые он выдвинул и которые включают в себя все — от внешней до внутренней политики и прав человека. Это целый ряд вопросов, которые откровенно означают, хотя они это и не говорят… Они не говорят, что речь идет о смене режима. Но те изменения, которые они просят, настолько фундаментальны, что нельзя представить их выполнение с нынешним режимом. Никто, кого я знаю, всерьез не считает, что Иран будет смотреть на этот список (требований США — ред.) и думать: "ох, какое из них мы выполним". Это некого рода заявление в рамках общего курса — мы будем оказывать давление на Иран, чтобы нанести им урон и посмотреть, какие за этим придут изменения.

— Усилят ли эти требования США и факт выхода из сделки положение сторонников жесткой линии в Иране, а не умеренных?

— Я не думаю, что администрация хочет усиления умеренных. Это могло быть так в случае с другими администрациями. Эта администрация не видит особой разницы между так называемыми умеренными и сторонниками более жесткой линии. В их глазах они выглядят одинаково. Они считают, что такие люди как (глава МИД Ирана Мохаммад Джавад — ред.) Зариф и (президент Ирана Хасан — ред.) Роухани являются красивым лицом уродливого режима. В этой связи, усиление умеренных для них является плохим исходом, поскольку это поможет им продолжать политику, которую они всегда проводили, но при этом получать приемы в Елисейском дворце, на Даунинг-стрит, и красную дорожку везде. По большому счету, они предпочитают иметь сторонников жесткого курса у власти, поскольку для них (администрации США — ред.) — это истинное лицо Ирана. И это является своего рода странным зеркальным отображением позиции Ирана. Я думаю, что иранцы иногда предпочитают сторонника более жесткой линии в США, поскольку считают именно это истинным лицом США.

Но усилит ли это сторонников жесткого курса? Скорее всего, что курс на выход из сделки, переговоры по которой проводили более прагматичные силы, поможет тем, кто придерживается жесткой линии.

Оказание большего военного и экономического давления на Иран также усилит КСИР. Исторически санкции против Ирана помогали таким как КСИР, поскольку они лучше способны обходить санкции и искать другие пути. Будь то на политическом, военном или экономическом уровне, можно предположить, что курс США усилит силы, придерживающиеся более жесткого курса в Иране, в краткосрочной перспективе. Но я не уверен, что это то, чем вообще обеспокоена администрация.

— Означает ли это, что администрация Трампа не заинтересована в начале переговоров?

— На счет этого я не знаю. Я принимаю на веру слова президента Трампа. Я думаю, что президент Трамп действительно хотел бы, чтобы Иран вернулся за стол переговоров. Он хотел разорвать сделку и потом получить свою собственную сделку с Ираном. Это нереалистичный подход, и, вероятно, та сделка, которая у него на уме, является нереалистичной. Но я не сомневаюсь в том, что это то, что бы он хотел видеть. Думаю, такие люди как госсекретарь Помпео и Джон Болтон, вероятно, считают, что этого не произойдет. Иран не придет просить президента Трампа о другой сделке. Но я думаю, что он был бы очень рад встрече с президентом Роухани, как это было и с (лидером КНДР — ред.) Ким Чен Ыном.

— Что могут сделать иранцы для сохранения сделки?

— Если они в действительности вовлечены в террористический заговор во Франции, Дании или еще где-то в Европе, то это лучший способ разрушить сделку. Поскольку рано или поздно европейцы должны будут ввести санкции. И как только они присоединятся к санкциям, я думаю, для Ирана будет очень трудно оставаться в сделке. Я не думаю, что европейцы, Россия, Китай выйдут из соглашения. На усмотрение Ирана решить — придут ли они к выводу, что имеющиеся условия таковы, что лучше остаться в сделке или же выйти из нее. Отчасти, это будет зависеть от их действий. Если они отдалят Европу своим курсом, то думаю, мы увидим введения санкций со стороны европейцев.

— Перед началом ядерных переговоров было общее согласие, что вы не вносите в повестку такие вопросы как баллистические ракеты, ситуация на Ближнем Востоке. Уже после заключения сделки были ли разговоры о том, что пора начать подобные переговоры?

— Мы надеялись… Мы говорили иранцам, что мы готовы говорить по региональным вопросам. В действительности мы были готовы вести дискуссии по региональным вопросам по ходу (ядерных) переговоров.

— А были готовы они?

— Наполовину. У нас никогда не было систематических переговоров по региональным вопросам. Были разговоры между госсекретарем (Джоном) Керри и его коллегой по некоторым региональным проблемам. Иран участвовал в заседании Международной группы поддержки Сирии (МГПС). У нас были дискуссии по Йемену. Я думаю, было бы правильным шагом — параллельно или же после (ядерных переговоров) — начать дискуссии по всем этим вопросам.

Давайте предположим, что те в администрации Трампа, кто говорят, что это была плохая сделка, поскольку она не решает все эти проблемы, правы. Я не согласен с ними, но предположим, что они правы. Лучшим способом это сделать, было бы предложить: "давайте соблюдать сделку, и теперь начнем другие переговоры по тем вещам, которые хотим мы — баллистических ракетах, "Хезболле" и так далее". Но у США по-прежнему первичное эмбарго по отношению к Ирану. Между США и Ираном нет торговли. Даже до введения санкций велась торговля только запчастями к самолетам, коврами и фисташками. Это не помогает их экономике. Если бы у нас были переговоры, на которых бы мы сказали: "хорошо, есть и другие вопросы, которые мы тоже можем внести в повестку, но мы хотим услышать от вас некоторые вещи по вашему региональному курсу"… Я думаю, это было бы очень сложно. Это бы продлилось гораздо дольше, чем ядерные переговоры. Но иметь такую дискуссию было бы важно.

— Почему это не сработало?

— Конечно, я не являюсь беспристрастным наблюдателем, но мой анализ заключается в том, что иранцы не были готовы. Под иранцами я подразумеваю верховного лидера и тех, в чьих руках реально находится власть. Они чувствовали, что уже многое проглотили после ядерной сделки, которая оказалась противоречивой в Иране. Им нужно было взять паузу перед тем, как сделать следующий шаг. И это шаг никогда не был сделан. Опять-таки, мое мнение, они прождали слишком долго. И теперь они имеют дело с администрацией, с которой провести такие дискуссии будет гораздо сложнее. Я думаю, что рассказ с их стороны будет таков, что США не выполняли сделку добросовестно. Даже при (президенте США Бараке — ред.) Обаме у банковского сектора не было свободы. Поэтому они бы сказали, что, с их точки зрения, пока США не начнут добросовестно выполнять ядерную сделку, они не готовы всерьез начать переговоры по другим вопросам. Я думаю, это то, что бы они сказали. И я считаю, это правда. Мы не выполняли все таким образом, как они хотели.

Татьяна Калмыкова.

США. Иран. Россия > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 4 ноября 2018 > № 2780051 Роберт Малли

«Я сам обманываться рад»

Украина строит своё новое государство, опираясь на ненависть к России и русским

Александр Проханов

Телевизионные аналитики и официальные политологи уверяют нас, что нынешний режим на Украине скоро падёт, экономика Украины вот­вот рухнет и изголодавшийся народ сметёт Порошенко. Нас уверяют, что украинская армия разлагается, её снедают пороки и дезертирство. Нам пророчествуют, что в ближайшее время национальные меньшинства на западе Украины, такие как венгры и поляки, — провозгласят независимость, и начнётся распад Украины. Нас убеждают, что случившийся раскол Православной церкви, стремление Филарета захватить православные святыни — Киево­-Печерскую и Почаевскую лавры — приведут к религиозной войне, которая кончится устранением Филарета и объединением украинских и российских верующих. Нас убеждают, что новая, отринувшая русофобию Украина, прогнавшая из власти фашиствующих бандеровцев, гармонично вернёт в свой состав Донбасс; и минские соглашения, благодаря терпению России, Евросоюза и Америки, восторжествуют. И новая, дружественная нам Украина обретёт свою исконную целостность.

Эти увещевания являются либо прекраснодушием, либо злокозненной ложью. Всё будет иначе. Украина вступит в НАТО, ибо такое решение принято Западом, и от этого решения Запад не отступит. Режим не падёт, он будет менять президентов, тасовать министров, но судьба украинского режима решается не на Крещатике и Майдане, а на Капитолийском холме. Экономика Украины, истощённая до предела, неспособная к развитию, тем не менее уцелеет благодаря бесконечным вливаниям. От этих вливаний Запад, затаскивающий Украину в НАТО, никогда не откажется.

Украинская армия набирает силу, проходит выучку, улучшает качество командного и рядового составов, пополняется современной техникой — в том числе и той, которая поступает из Америки. Учится у американских инструкторов, обкатывает полученные от них навыки на линии огня в Донецке и Луганске. Наивно ждать, что украинский народ одумается, прозреет и кинется в объятья братскому русскому народу. Киевская пропаганда тотальна. Она перемалывает и уже перемолола братские чувства, превращая украинское население, состоящее из украинцев, русских, евреев, в консолидированный русофобский монолит. Украина строит своё новое государство, опираясь на ненависть к России и русским.

Церковный раскол на Украине не приведёт к религиозной войне. Прихожане Киево­-Печерской и Почаевской лавры, эти кроткие женщины и растерянные деморализованные мужчины, без боя отдадут святыни Филарету и будут крестить лбы, слушая проповеди священников­-русофобов, благословляющих войну Украины с Россией. Донбасс, если он вернётся в новую русофобскую Украину, будет подвергнут кровавой чистке, массовому избиению. И Россия примет толпы окровавленных собратьев. Донбасс войдёт в Украину как приграничный форпост, где разместятся американские ракеты средней дальности, способные стрелять по Ростову и Крыму.

Прекраснодушие и лукавство московских политологов обнаружит себя в полной мере, когда Украина превратится в мощный антирусский плацдарм, с которого НАТО поведёт свою экспансию. Это будут не только ракетные установки и военные приграничные контингенты. Это будут мощные радиостанции, вещающие на Россию, прекрасно знающие уязвимые места современного русского сознания. Это будут подрывные центры, которые готовят разведчиков и диверсантов, системы электронной разведки, прослушивающие российское пространство. Это будет мощный кулак, который сведёт на нет усилия России по восстановлению южного оборонного комплекса, в результате чего Крым вернулся в Россию, был сохранён Черноморский флот, а наша страна через Босфор и Дарданеллы вышла в Средиземное море и утвердилась в Сирии. Эта новая, враждебная России, Украина станет ломать с фланга геополитическую дугу, которую Россия так мучительно выстраивает в целях своей обороны.

Можно ли сегодня противодействовать этой смертоносной для России тенденции? Надо признать, что рассечение Советского Союза и выдавливание из него Украины были громадным преступлением, из которого проистекли все последующие ужасные для России последствия. Надо признать, что Ельцин, отрезая Украину от России, отрезал её от русско­-украинской истории, совершив грандиозное историческое насилие. Надо признать, что разрушение Советского Союза и выделение Украины как суверенного государства неизбежно должно было привести к расколу церквей, к образованию самостоятельной украинской автокефалии. Сегодняшние русские иерархи, которые бранят СССР, радуются уничтожению "империи зла", не вправе сокрушаться по поводу возникновения украинской автокефальной церкви. Ибо крах империи должен был привести к краху церковного единства. РПЦ — это церковь империи. Распад великого красного царства обрекал РПЦ на ослабление и раскол.

Надо немедленно отказаться от кредитования российскими банками украинской экономики, ибо мы кредитуем будущего смертельного врага. Сиюминутная прибыль российских банкиров будет, в конце концов, оплачена русской кровью. Необходимо прекратить поставки на Украину российских танковых двигателей, поскольку может настать момент, когда украинские танки с этими ревущими двигателями двинутся на Россию. Надо прекратить называть Порошенко партнёром, а украинских политиков — «нашими украинскими коллегами». Надо изгнать с телевидения, из бесконечных политических ток­шоу «щирых» киевских политологов, которые с российского экрана поносят Россию, проповедуя в центре Москвы бандеровскую идеологию.

Сегодняшний Донбасс, который стреножен, огненный взлёт которого остановлен, где погашена светоносная философия Новороссии, — является буферной зоной между Россией и будущей натовской Украиной. Пусть Минские соглашения будут спущены в исторический архив, где займут своё почётное место рядом с Мюнхенским соглашением. А два маленьких свободолюбивых государства, ДНР и ЛНР, — будут признаны Москвой с последующим вхождением в состав России.

Россия должна вмешаться в церковную распрю. Не рыдать по поводу противоправных действий Филарета, не винить его в отступлении от догматических норм. Россия, создававшая свою державу из множества народов, культур и вероисповеданий, обладает громадным опытом державных технологий, и в этой церковной распре должна их использовать, как использовала эти технологии во время южноосетинского и абхазского конфликтов, спасая народы этих республик от Грузии.

Мы должны готовиться к схватке — той, которая назревает по всему периметру российских границ. Схватка с ненавидящим нас натовским украинским государством будет одной из самых жестоких. Довольно себя обманывать. Или впрямь «тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман»?

Русская весна летит над миром с гиперзвуковой скоростью.

Россия. Украина. США > Армия, полиция. Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 30 октября 2018 > № 2886820 Александр Проханов