Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Умные санкции

Как вести борьбу в эпоху экономических войн

Эдвард Фишман – сотрудник Atlantic Council. С 2015 по 2017 г. – советник по Европе и Евразии, ведущий эксперт по санкциям в отделе политического прогнозирования Госдепартамента США.

Резюме Экономические войны – реальность современной международной обстановки, и Соединенным Штатам необходимо совершенствовать искусство их ведения, чтобы эффективно сдерживать оппонентов.

Экономические санкции являются неотъемлемой частью американской внешней политики на протяжении десятилетий, но никогда прежде они не пользовались такой популярностью, как сегодня. Практически по всем крупным внешнеполитическим проблемам – будь то воинственность Северной Кореи, ядерные амбиции Ирана, российская агрессия или жестокость ИГИЛ – Соединенные Штаты прибегали к той или иной форме санкций. Важность санкций – один из немногих вопросов, по которым и бывший, и нынешний президенты США придерживаются сходного мнения. Барак Обама использовал санкции чаще, чем его предшественники, а Дональд Трамп за первые восемь месяцев в Белом доме поддержал расширение американских санкций против КНДР, Венесуэлы и, несмотря на сомнения, против России.

Одни американские санкции направлены против одиозных иностранных лидеров, нарушающих права человека, – Ким Чен Ына в КНДР, Роберта Мугабе в Зимбабве и тех, кто причастен к смерти юриста Сергея Магнитского в России. Другие призваны лишить террористов, наркомафию и тех, кто занимается распространением ядерного оружия, денег и других инструментов, необходимых для нанесения ущерба.

Однако в последнее время американские власти все чаще прибегают к третьему виду – принуждающим экономическим санкциям. Их суть – использовать экономическое давление, чтобы заставить иностранное правительство делать то, что оно не хочет (или заставить его воздержаться от каких-то действий). Ярким примером можно считать санкции, вынудившие Иран пойти на жесткое ограничение ядерной программы и подписать в 2015 г. Совместный всеобъемлющий план действий.

Несмотря на популярность санкций, система их применения не проработана до конца. Американская администрация практически никогда не обговаривает санкции с союзниками, пока не наступит кризис, поэтому принимаемые меры выглядят поспешными, плохо продуманными и слишком медленными для сдерживания оппонента. Эти недостатки делают санкции неэффективными сегодня, а в будущем нанесут еще больший вред. Поскольку правительства разных стран стремятся расширить собственные возможности ведения экономических войн и одновременно ищут умные способы защиты от воздействия американских мер, Вашингтон рискует оказаться среди отстающих в сфере, где долгое время лидировал. Поэтому американским властям давно пора модернизировать свой любимый внешнеполитический инструмент.

Всё умнее и умнее

Вашингтон предпочитал санкции другим инструментам внешней политики на протяжении всего периода после холодной войны. Призрак противостояния великих держав постепенно исчез, и политики стали считать санкции эффективным средством продвижения американских интересов без применения военной силы. Однако взрыв санкционных программ при Клинтоне заставил экспертов кардинально изменить взгляды. В конце 1990-х гг. и в начале нынешнего столетия репутация санкций была существенно испорчена.

В частности, считалось, что жесткое эмбарго Совета Безопасности ООН на торговлю с режимом Саддама Хусейна в Ираке обездолило простых граждан, но не оказало воздействия на руководство страны. Падение международной поддержки подобных мер заставило госсекретаря Колина Пауэлла предложить новый подход – так называемые умные санкции, которые выходили за рамки эмбарго и были нацелены непосредственно на лидеров и влиятельных персон.

Но начиная с 2006 г., когда Вашингтон сосредоточился на санкциях против Ирана, стало ясно, что такой подход не решит проблему обуздания ядерной программы Тегерана. Необходимо давление на иранскую экономику, прежде всего на финансовый и энергетический сектор. Поэтому эксперты по санкциям в Госдепартаменте и Министерстве финансов целились выше, разрабатывая меры, которые нанесут ущерб иранской экономике, но не станут дополнительным бременем для обычных граждан и не приведут к дестабилизации мировых рынков. В результате ужесточения санкций крупные банки Ирана лишились доступа к глобальной финансовой системе, торговый флот потерял возможность страховаться и проходить ремонт, а нефтяные доходы режима постепенно начали падать. Стратегия сработала: с 2012 по 2013 гг. ВВП Ирана сократился почти на 9%, а продажи нефти упали с 2,5 млн баррелей в сутки до 1,1 миллиона. В то же время расширенный список исключений из санкций обеспечил простым иранцам доступ к импортным продуктам питания, лекарствам и мобильным телефонам.

Санкции стали умнее, но их точное воздействие по-прежнему чрезвычайно сложно прогнозировать. Дело в том, что реализацией санкций занимаются банки и компании, невозможно предсказать, как они справятся с этой задачей. Иногда они просто прекращают совместный бизнес с целой страной, опасаясь нарушить запреты, и тогда принятые меры становятся драконовскими, даже если изначально подобного не предполагалось. Так было с Сомали, где произошла блокировка перевода средств, после того как американские банки прекратили контакты с компаниями, отправлявшими в страну деньги. В других случаях санкции оказываются слабее, чем планировалось, потому что частный сектор привыкает работать на грани законности, а нелегальные акторы находят обходные пути.

Соединенные Штаты обладают двумя главными активами, чтобы справиться с этой неопределенностью. Во-первых, масштабы и охват экономики (а также глобальное доминирование доллара), что обеспечивает широкие пределы погрешности. Во-вторых, гибкость правовых институтов позволяет Министерству финансов выдавать лицензии, обновлять санкционные списки и вносить другие коррективы.

Два этих фактора объясняют успех американских санкций против России – крупнейшей экономической державы, против которой Вашингтон когда-либо вводил санкции. Но, вероятно, главный элемент данной программы заключается в том, что с самого начала Соединенные Штаты сотрудничали с Европой (санкционный режим против Ирана стал по-настоящему многосторонним проектом после многолетнего давления со стороны Вашингтона). Учитывая тесные связи между Россией и европейскими экономиками, было чрезвычайно важно привлечь на свою сторону ЕС. Если бы Россия смогла компенсировать потери от прерванного сотрудничества с американским бизнесом, обратившись к Европе, санкции не дали бы результата, а единственной проигравшей стороной оказались бы компании из Соединенных Штатов.

Отличительной чертой антироссийских санкций является их точность. Обычно перед объектами санкций целиком закрываются двери в американскую экономику, в данном случае меры в первую очередь были сфокусированы на том, чтобы блокировать российским госкомпаниям доступ к капиталу на западных финансовых рынках и препятствовать арктическим, глубоководным и сланцевым нефтяным проектам российских энергетических компаний. Таким образом США и Евросоюз постарались оказать давление на Россию, ограничив риски для рынков, которые неизбежно влекут за собой санкции против крупного игрока глобальной экономики.

На бумаге антироссийские санкции далеко не такие жесткие, как меры, принятые против Ирана до соглашения 2015 года. Однако благодаря огромной роли западных банков и нефтяных компаний в мировых финансах и энергетике санкциям удалось задавить экономику России, не нанося существенного финансового ущерба США и Европе. За шесть месяцев после введения первого пакета санкций против ключевых секторов российской экономики в июле 2014 г. рубль обесценился более чем наполовину. По оценкам МВФ, санкции изначально привели к падению ВВП России на 1,0–1,5%, а за пять лет они обойдутся стране в 9% ВВП. Падение мировых цен на нефть, начавшееся в 2014 г., безусловно, является ключевым фактором спада в российской экономике, однако санкции замедлили восстановление страны, ограничив инвестиции, блокировав доступ к кредитам и затруднив разработку энергетических проектов.

Санкции не заставили Россию уйти из Украины. Но они не позволили Москве пойти на более радикальные меры – например, захват большей территории на востоке Украины, применение военной силы для получения сухопутного коридора в Крым или свержение демократически избранного правительства в Киеве. Сложно говорить в сослагательном наклонении, однако Москва вряд ли воздержалась бы от таких шагов, будучи уверена, что ее действия останутся безнаказанными. Хронология событий является доказательством сдерживания. Москва приостановила две крупномасштабные военные операции в сентябре 2014 г. и феврале 2015 г., когда Вашингтон и Брюссель готовили ужесточение санкций. А весной 2015 г., после нескольких пакетов санкций и ясных сигналов Запада о готовности к их дальнейшему ужесточению, Москва отказалась от проекта Новороссии, который предполагал поглощение почти половины украинской территории. Опыт России позволяет сделать следующий вывод: сутью санкций может быть не нанесение ответного удара, а сдерживание.

Когда вводить санкции

Несмотря на последние успехи, санкции нельзя считать панацеей. В некоторых случаях они могут выполнять вспомогательную роль – как средство, удерживающее оппонента от радикальных поступков, но не способное разрешить проблему. В каких-то случаях санкции вообще непригодны. Соединенным Штатам стоит воздерживаться от применения санкций по собственной прихоти, поскольку это позволит оппонентам приспособиться к их тактике, ослабит стремление союзников к сотрудничеству, а международные корпорации постараются снизить зависимость от американской экономики. Прежде чем прибегать к санкциям для решения той или иной проблемы, политики должны задать себе четыре вопроса.

Во-первых, стоят ли на кону деньги? Санкции повлияют на политическое руководство страны, только если ее экономика в значительной степени зависит от внешней торговли и доступа к международным финансовым рынкам. Поэтому санкционные программы, стагнирующие на протяжении нескольких лет, наименее эффективны: их объекты уже давно сократили зависимость от американской экономики. Яркий пример – санкции против Кубы, которые действовали с 1960-х гг., но не дали ощутимых результатов. Аналогичную динамику можно проследить и с эмбарго против Ирана, которое первоначально было введено администрацией Рейгана в 1987 году. Учитывая минимальную торговлю между Соединенными Штатами и Ираном, санкции оставались безрезультатными до 2010 г., когда администрация Обамы начала угрожать введением мер против компаний из Азии, Европы и с Ближнего Востока, ведущих бизнес с Ираном, – давление на иранскую экономику значительно превысило воздействие многолетнего эмбарго.

Второй вопрос касается убедительной теории успеха, которую необходимо проработать: сможет ли экономическое давление реально изменить политику страны? Все правительства, даже автократические, в определенной степени заботятся о положении своих граждан, поскольку падение уровня жизни может привести к политическим беспорядкам. В целом, чем выше политическая активность населения, тем больше вероятность, что санкции сработают.

Возьмем Иран. Это далеко не демократия, тем не менее в стране избирается президент (из числа одобренных кандидатов, разумеется). После того как манипуляции на выборах 2009 г. вызвали массовые протесты, а ужесточение санкций Запада привело к резкому экономическому спаду, аятолла Али Хаменеи, верховный лидер Ирана, одобрил избрание Хасана Роухани в 2013 году. Роухани построил свою избирательную кампанию на обещании освободить Иран от санкций, и без его избрания вряд ли бы удалось прийти к ядерному соглашению.

Аналогичным образом санкции могут сработать в случае с Россией, еще одной страной, где проводятся управляемые выборы. На протяжении более 15 лет Владимир Путин обещал россиянам политическую стабильность и повышение уровня жизни в обмен на поддержку его личной власти. Но западные санкции в сочетании с экономическими ошибками Кремля сделали этот общественный договор недействительным и заставили Путина искать новый, основанный на его роли защитника России от захватнических устремлений Запада. Популярность Путина достигла пика после аннексии Крыма в 2014 г., но поскольку до полного восстановления экономики еще очень далеко, недовольство уже зреет и может начать расти.

Третий вопрос, который должны задать себе политики, касается диспозиции в коалиции, вводящей санкции: обладают ли США и их союзники достаточной решимостью, чтобы реализовывать эти меры длительный период? Если нет, то страна – объект санкций постарается их переждать, надеясь, что лоббисты и оппозиционные партии на Западе ухватятся за внутренний ущерб от санкций и вынудят Вашингтон или Брюссель поднять белый флаг.

Ситуация с Россией показывает, как санкции могут превратиться в гонку на время. Последние несколько лет Россия пыталась освободиться от санкций, не давая Западу то, что он требует, – т.е. восстановление признанных границ Украины, и стараясь подорвать его решимость. Запустив процесс, когда все страны-члены каждые полгода должны единогласно одобрять продление санкций против России, Евросоюз сделал себя удобной мишенью: Москва пытается влиять на действующих лидеров, например Виктора Орбана в Венгрии, и поддерживает оппозицию, например Марин Ле Пен во Франции. Однако провал российского вмешательства на недавних президентских выборах во Франции и принятие Конгрессом закона, ограничивающего возможности Дональда Трампа снять санкции против России, ясно дали понять, что Запад не намерен отступать. Тем не менее санкции Евросоюза были бы более эффективными, если бы не требовали регулярного подтверждения.

Четвертый вопрос касается политической цели санкций: есть ли у страны, против которой они введены, возможность для маневра? Даже самые жесткие санкции не могут привести к полной капитуляции, и глупо ожидать, что лидер страны совершит политическое самоубийство ради их снятия. Этим фактором обусловлен провал санкций против КНДР: ядерная программа стала основой легитимности Ким Чен Ына внутри страны, поэтому политические потери от соглашения о денуклеаризации перевешивают экономические плюсы от снятия санкций. Чтобы санкции действительно могли изменить поведение страны, у ее руководства должна быть возможность согласиться на требования США и при этом сохранить лицо.

Хотите мира – готовьтесь к экономической войне

В марте 2016 г. министр финансов США Джейкоб Лью сделал важное предостережение: «Мы должны осознавать риск чрезмерного использования санкций, которое может подорвать наши лидирующие позиции в глобальной экономике и эффективность самих санкций». Чем больше Соединенные Штаты полагаются на санкции, отметил Лью, тем активнее другие страны пытаются избавиться от зависимости от американской финансовой системы и таким образом уменьшить свою уязвимость в случае введения санкций США.

Замечания Лью логичны, однако он игнорирует ключевой факт: мы уже живем в эпоху интенсивных экономических войн. За последние два года Китай угрожал санкциями против американских компаний, которые продают оружие Тайваню. После того как Турция сбила российский военный самолет, Москва ограничила туризм и импорт продуктов питания. Саудовская Аравия и другие арабские страны приняли меры против Катара. В период, когда государства стараются бросить вызов либеральному мировому порядку, но так, чтобы это не привело к войне великих держав, активизация экономической борьбы неизбежна. Не говоря уже о политических стимулах для введения новых и новых санкций, которые ощущают в Вашингтоне: следование этим импульсам – самый простой путь, когда разыгрывается карта национальной безопасности. Сокращая применение санкций, вы рискуете повторить ошибку луддитов, которые крушили ткацкие станки, протестуя против промышленной революции: человек может отказываться от инструмента, но его применение все равно продолжит распространяться.

Соединенным Штатам нужно готовиться к грядущим экономическим баталиям, реформируя свой санкционный аппарат. С помощью санкций удалось заставить некоторых оппонентов отказаться от уже предпринятых шагов – как в случае с ядерной программой Ирана, однако всегда легче предотвращать еще не совершенные действия. Поэтому главная цель – разработка санкций как самого мощного инструмента США в серой зоне между войной и миром, где сегодня в основном и происходит борьба на международной арене.

В первую очередь нужно на постоянной основе наладить процесс проработки санкций на экстренный случай. Так же как военные прорабатывают детальные планы войн, которые когда-нибудь могут понадобиться, сотрудники Госдепартамента, Минфина и других ведомств должны создать и постоянно обновлять типовые планы быстрого введения санкций в случае необходимости. Чтобы отработать эти планы на практике и продемонстрировать готовность властей США их применить, нужно регулярно проводить что-то вроде военных учений с симуляцией кризисов, в разрешении которых санкции способны сыграть существенную роль.

Соединенным Штатам также следует укрепить защиту от возможных ответных действий. В приоритете должен быть сбор разведданных о разработках противника в сфере экономических войн в дополнение к их военным планам. Необходимо также определить уязвимые точки американской экономики и спокойно работать над их устранением совместно с частными компаниями. Некоторые важнейшие американские продукты, в том числе самолеты и лекарства, зависят от поставок компонентов из других стран, которые могут ввести санкции против США, поэтому федеральному правительству вместе с производителями следует заблаговременно найти альтернативных поставщиков.

Эффективное наступательное и оборонительное планирование потребует регулярных консультаций политиков с экспертами по санкциям и ведущими представителями частного сектора. В Соединенных Штатах традиционно остерегаются многих видов тесных контактов бизнеса и власти, которые широко распространены в других странах, однако в данном случае стоит сделать исключение в интересах национальной безопасности. В команды по разработке санкций Госдеп и Минфин должны привлекать не только дипломатов и юристов, но и опытных профессионалов из финансового, энергетического и технологического секторов. Экспертное мнение необходимо, чтобы санкции сохраняли эффективность и в то же время не ударили по США и их союзникам. Это особенно важно в случае применения мер против крупных экономик, когда возрастает риск финансовых потерь.

Последний ингредиент сдерживания, основанного на санкциях, – регулярное обсуждение способов ведения экономической войны с союзниками. Несмотря на манящие перспективы широкой международной поддержки, Совет Безопасности ООН – неподходящая площадка для дискуссий в силу разногласий между его постоянными членами, что часто приводит к выхолащиванию смысла санкций. Слабость попыток Соединенных Штатов оказать давление на КНДР связана именно с Советом Безопасности ООН и наследием санкционной программы, которая строилась не на экономическом принуждении, а на противодействии получению Пхеньяном компонентов для ядерных ракет. Поскольку Россия и Китай обладают правом вето в решениях по санкциям и сами следят за нарушениями санкционного режима на своей территории, у Соединенных Штатов осталось гораздо меньше возможностей воздействовать на КНДР, чем в случае с Ираном и Россией. Кроме того, Пекин и Москва вполне могут согласиться на резолюции Совбеза и при этом тайно продолжат помогать Пхеньяну.

Интересам США в большей степени отвечает обсуждение принуждающих экономических санкций с союзниками-единомышленниками в ЕС и «Большой семерке», в то время как в рамках ООН можно сосредоточиться на мерах, не вызывающих особых разногласий, – касающихся плохих акторов, распространения оружия и отмывания денег. Соединенным Штатам также следует привлекать союзников к разработке планов санкций и учениям, большое значение имеет совместная работа по использованию санкций в интересах коллективной безопасности. Разумной стратегией по сдерживанию новых попыток России вмешиваться в выборы, например, могла бы стать совместная декларация ЕС и НАТО, предупреждающая, что подобные действия будут рассматриваться как атака на весь блок и приведут к жестким многосторонним санкциям.

Экономические войны – реальность современной международной обстановки, и Соединенным Штатам необходимо совершенствовать искусство их ведения, чтобы эффективно сдерживать оппонентов. Конечно, кризисы не прекратятся: США всегда будет трудно нивелировать агрессивные действия и защищать свои интересы в таких горячих точках, как Южно-Китайское море, Персидский залив и постсоветское пространство. Если Вашингтон ужесточит свою санкционную политику так, что его возможности не будут ставиться под сомнение, а намерения будут безошибочными, это поспособствует длительному миру между великими державами: кризисы удастся предотвращать до того, как они выйдут из-под контроля.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6, 2017 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 13 февраля 2018 > № 2513573 Эдвард Фишман

Велаяте-факих по-американски

Почему Конституция США не в ладах с демократией

Анатоль Ливен – профессор Джорджтаунского университета в Катаре; старший научный сотрудник фонда «Новая Америка» (New America), Вашингтон.

Резюме Отцы-основатели Соединенных Штатов не предвидели ни грядущих расовых столкновений, ни тем более конфликтов на почве принадлежности к тому или иному полу. И никто из них и вообразить не мог, как увеличится размер и объём обязанностей современного государства.

Конституция Соединенных Штатов, величайшего демократического государства мира, похоже, не в ладах с демократией, а местами противоречит принципам эффективного государственного управления.

Дебаты в американском сенате зашли в тупик, и в работе значительной части правительства снова ожидаются сбои. Подобного рода происшествия не случаются ни в одной другой стране развитого мира. Так как же дошла до жизни такой страна, столь долго служившая для всего мира образцом демократии, хорошо отлаженного государственного управления и всего самого передового?

Неповторимая старушка

Ответ кроется в сочетании шести различных факторов, как очень старых, так и новых. В американском обществе на глубинном уровне существует межрасовая напряженность, возникшая в тот момент, когда первый англичанин высадил на берег раба либо вступил в схватку с коренным обитателем этих мест. Эта напряженность возрастала по мере того, как относительная численность белого населения сокращалась и оно превращалось в меньшинство. В 1960-е гг. проявились резкие религиозно-культурные противоречия; социально-экономический упадок значительных слоев белого среднего класса породил враждебные чувства в среде консервативно настроенных белых американцев; двухпартийная система способствовала усилению радикалов с обеих сторон; и, наконец, сама Конституция послужила своеобразным котлом, где смешались все эти ингредиенты, образуя варево, парализующее власть.

Большинство прочих проблем и противоречий (за исключением консервативной религии) теперь уже свойственно и остальным западным демократиям. Благодаря миграции расовая проблема, долгое время составлявшая исключительно американскую специфику, стала актуальной и для европейского континента. Но роль, которую играет американская Конституция, уникальна. Ни у одной другой демократии нет такой старинной и почитаемой конституции, и, как все прочие «старики», 229-летняя конституция начинает вести себя довольно странным образом, изъясняясь словами, совершенно не похожими на те, что произносились в момент ее появления на свет.

Более всего сторонних наблюдателей озадачивает то, что в некоторых отношениях основной закон величайшего демократического государства мира, похоже, в некотором смысле не в ладах с демократией, а местами противоречит принципам эффективного государственного управления. В ответ на это можно сказать только одно: да, именно такой она и задумана отцами-основателями Америки. Они все до единого были богатыми патрициями и рабовладельцами, и менее всего им хотелось «демократии».

Погруженные в историю античной Греции и Рима (и, по-видимому, получившие подтверждение своим страхам в горьком опыте революционной Франции), они полагали, что демократия неизбежно приводит к охлократии (власти толпы), а затем и к тирании. Глубокий страх перед тиранией в свою очередь побудил их воздвигнуть на пути эффективного государственного управления значительные препятствия, воплощенные в знаменитой системе «сдержек и противовесов». Все тот же страх перед толпой и тираном заставил их ввести конституционные правила, чрезвычайно затрудняющие изменение основного закона и делающие полностью невозможным его фундаментальный пересмотр. Таким образом, американская Конституция является документом в высшей степени несуразным, ибо не обеспечивает ни защиты демократии (чего можно было бы ожидать от конституций, основанных на демократических традициях), ни автономности и эффективности управления (чего следовало бы ожидать от конституций, основанных на авторитарных традициях).

Кроме того, – и это еще одна важнейшая причина – Конституцию США не принимали, как в наши дни, на всенародном референдуме. Ее окончательный вариант выработан в процессе трудных переговоров тринадцати полунезависимых государств и ратифицирован ими. «Основатели» опасались, что, заложив в Конституцию положение о возможности ее пересмотра, они откроют путь к развалу Соединенных Штатов, которые вновь распадутся на независимые государства или группы государств. Кстати, именно это и случилось в 1850-х – 1860-х гг., когда возникли разногласия по поводу рабства. На многое проливает свет и следующая подробность. До Гражданской войны использовалась официальная (и, разумеется, грамматически правильная) формула «the United States are» (множественное число). После 1865 г. и поныне говорят и пишут «the United States is» (единственное число). Грамматический пустяк, но за него поплатились жизнью 620 тыс. американцев.

Отцы-основатели не предвидели ни грядущих расовых столкновений, ни тем более конфликтов на почве принадлежности к тому или иному полу (чтобы понять абсурдность попыток обосновывать суждения сегодняшнего дня на толковании намерений отцов-основателей, представьте себе, что вы спрашиваете у Джорджа Вашингтона, какого он мнения о браках гомосексуалистов и правах трансгендеров). И, конечно же, никто из них и вообразить не мог, как увеличится размер и объем обязанностей современного государства.

Проблемы Конституции США берут начало – но, безусловно, на том не кончаются – в факте существования коллегии выборщиков. Три раза за 57 лет (1960, 2000, 2016) президентом становился кандидат, за которого не проголосовало большинство, что вызывало недоумение во всем мире. В прошлом проигравшие признавали поражение в силу внушенного им с детства уважения к священности конституционного процесса и потому еще, что в следующий раз надеялись на аналогичное везение. Выиграли же демократы в 1960-м, а республиканцы в 2000-м! Однако в наши дни коллегия выборщиков получила небольшое, но важное преимущество в штатах с малочисленным населением, что создает перевес в пользу республиканцев, за которых постоянно голосует большинство выборщиков в малонаселенных западных штатах, где преобладает белое консервативно настроенное население. Учитывая небольшую разницу в количестве голосов, поданных на общенациональных выборах за кандидатов от обеих партий в последние годы, такое незначительное преимущество становится решающим. Если голосование коллегии выборщиков будет и дальше противоречить результатам общенациональных выборов, рано или поздно вся система утратит легитимность.

Неувязки в организации коллегии выборщиков воспроизводятся в неизмеримо большем масштабе при распределении мест в сенате. Правило, по которому каждый штат представляют два сенатора, ставит в неравное положение демократов, чей электорат сосредоточен в густонаселенных урбанизированных штатах восточного и западного побережья.

Изменить такое положение невозможно, так как этому препятствует Конституция. Однако, по-видимому, существует определенная возможность исправить еще более скандальную черту системы – право администраций штатов устанавливать границы избирательных округов на выборах в палату представителей, что позволяет осуществлять грубейшие подтасовки в пользу той или иной правящей партии. В прошлом этим грешили как демократы, так и республиканцы, однако при жизни нынешнего поколения система неизменно работает в пользу республиканцев. Так что от выборов к выборам демократы получают большинство в национальном масштабе, а республиканцы – большинство мест в палате представителей, либо республиканцы выигрывают общенациональные выборы с небольшим преимуществом, но опять же обретают значительное большинство мест. Но такое откровенно скандальное положение дел нельзя исправить – не предусмотрено Конституцией, тогда как в остальном демократическом мире уже создано соответствующее учреждение – национальная избирательная комиссия, которая и регулирует распределение мест в парламенте. Впрочем, кое-какие шаги по ограничению наиболее одиозных форм избирательного «блата» предпринимают американские суды: дело должно решиться в течение нынешнего года.

Диковинный суд

Все это подводит к рассмотрению самого диковинного учреждения, предусмотренного американской Конституцией. Я имею в виду Верховный суд. В Конституции записано, что основополагающим принципом государственного устройства и демократии является разделение власти на исполнительную, законодательную и судебную и что государственная система функционирует в соответствии именно с этим принципом. Однако на деле из высших государственных учреждений у США имеется лишь одна исполнительная ветвь – администрация президента – и две законодательные: Конгресс и Верховный суд. Ведь Верховный суд имеет право выносить постановления на основании не закона, а собственного толкования Конституции и в силу этого является не исполнителем законов, а их создателем. Об этом свидетельствует целый ряд его постановлений (сначала в пользу либералов, а затем – консерваторов), отменяющих существующие нормы в отношении расовой дискриминации, абортов, прав гомосексуалистов, торговли оружием и финансирования избирательных кампаний.

В наше время это тем более актуально, что в Конституции нет ни слова о многих современных проблемах (например, однополых браках или финансировании избирательных кампаний). Поэтому по таким вопросам решения Верховного суда основываются на том, что, по мнению большинства судей, имеется в виду в Конституции. Или, иначе говоря, это упражнение (весьма распространенное в массовой литературе и кино) на угадывание того, что люди, жившие 230 лет тому назад, подумали бы или сделали, будучи, как по волшебству, перенесены в наше время. Еще более странно то, что судьи Верховного суда не избираются коллегами-судьями, а назначаются президентом, что в прошедшие десятилетия предопределило раскол Верховного суда на враждующие партийные клики. В политическом отношении суд качало то в одну, то в другую сторону в зависимости от того, настигала ли кого-то из судей скоропостижная смерть или, наоборот, они отличались завидным долголетием.

Подобным образом не функционирует ни один верховный суд в мире. В сущности, здесь можно провести лишь одну параллель – иранский «Велаяте-факих» и Совет стражей конституции. Велаяте-факих означает «власть правоведа», главным же толкователем права является рахбар, верховный руководитель, то есть «верховный правовед». Задачей верховного правоведа и стражей конституции является вынесение решений о соответствии законов и политики правительства священным текстам шиитского богословия. Поскольку верховный законовед – это не только старшее духовное лицо, но также политик и иранский националист, некоторые из решений, выносимых данным учреждением, отличаются значительной гибкостью, вполне сравнимой с гибкостью, которую в толковании скрытого смысла их собственного священного документа – Конституции США – проявляют судьи Верховного суда.

Учитывая, что американская Конституция считается чуть ли не священным документом (некоторые консервативные ученые даже высказываются в том смысле, что в ней отражается естественный закон, а это, в сущности, то же самое, что и термин «богоданный», использовавшийся деятелями Просвещения в XVIII веке), изменить ее чрезвычайно трудно. Этому препятствуют и положения, прописанные в самом документе, где говорится, что для принятия любой поправки требуется одобрение двух третей членов Сената, а затем ратификация тремя четвертями членов законодательных собраний штатов, чего в нынешние времена жесткой межпартийной борьбы невозможно представить, даже предавшись вольному полету фантазии.

Существующие правила просто-напросто дают слишком много преимуществ республиканцам. Но время от времени они работают и на демократов: ведь смогло же демократическое меньшинство в Конгрессе и американские суды заблокировать исполнение административных распоряжений Трампа.

Поскольку любая попытка реформировать Конституцию поневоле должна опереться не на (безнадежный) конституционный процесс, а на массовые уличные протесты, а капиталистическая элита Демократической партии в глубине души таких протестов боится, шансов на коррекцию сейчас просто нет.

Долгое время перед Гражданской войной и в период, отмеченный завоеваниями Движения за гражданские права чернокожих, мы наблюдали схему, в соответствии с которой теснимые противником консервативные белые американцы, ожесточенные экономическими утратами среднего класса, используют положения Конституции, ведя долгие и жестокие арьергардные бои с силами, выступающими за расовые и культурные перемены. Демократы же при любой возможности будут отбиваться тем же оружием. Как можно изменить эту неприглядную схему, пока непонятно. Разве что какие-нибудь американцы (американцы в военной форме?) смогут создать новую, третью, политическую партию, которая сплотит население в поддержке политики, угодной большинству, и оттеснит на обочину и радикалов-демократов, и радикалов-республиканцев. Но сейчас нет абсолютно никаких признаков того, что это может произойти.

Античные греки придумали политический термин «стазис» (stasis), означающий сочетание безысходного противостояния между противоположными силами, политического кризиса и паралича государства. Сегодня мы живем в разгар эпохи американского «стазиса», исход которого невозможно предугадать.

Написано по заказу сайта Международного дискуссионного клуба «Валдай» http://ru.valdaiclub.com, где можно ознакомиться с другими материалами автора.

США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 13 февраля 2018 > № 2513568 Анатоль Ливен

Развод с миром и его последствия

Как Трамп открыл новую эпоху в видении Америкой мира

Андрей Безруков – специалист по стратегическому планированию, доцент МГИМО(У) МИД России

Резюме Новая стратегия национальной безопасности администрации Трампа, независимо от того, насколько реальная политика будет ей следовать, декларирует отказ от принципов, на которых отношения Америки с окружающим миром строились на протяжении почти ста лет.

Стратегия национальной безопасности Соединенных Штатов, недавно анонсированная администрацией Трампа, концептуально настолько далека от подобных документов предыдущих президентов, будь то демократы или республиканцы, что ее появление можно считать данью внутриполитической конъюнктуре. Некоторые эксперты просто не верят, что внешняя политика США захочет или сможет сделать такой поворот, особенно ввиду огромной силы инерции в отношениях Америки с миром. Трамп уйдет, говорят они, и все вернется на круги своя. Может быть, так оно и будет, но трамповская концепция отношений с миром уже живет собственной жизнью, переформатируя ожидания партнеров и оппонентов и создавая этим новую реальность.

Сразу после того как один из супругов сказал «я тебя не люблю, давай разведемся», в жизни семьи мало что происходит, кроме эмоционального шока и нежелания партнера верить сказанному. Детей все так же нужно забирать из школы, собаку выгуливать, по счетам – платить. Но после того как эти слова прозвучали, включается долгий и болезненный процесс взаимных упреков, попыток примирения со стороны родственников, и в конце концов – раздела мебели и разъезда. Более того, если партнер вдруг снова скажет «люблю», ему уже трудно будет поверить.

Здесь так же. Хотя администрация Трампа уже анонсировала развод с миром, с виду все продолжается как прежде. Но слова сказаны. Примечательно, что демократы в Конгрессе, считай они выходку Трампа с новой стратегией совершенно неприемлемой, могли бы развернуть такую же кампанию по ее дискредитации, как по вопросу о «российском вмешательстве в выборы». Например, послать сенаторов из комитетов по разведке и международным отношениям во все союзнические страны, заклиная не верить Трампу и подождать с выводами, пока не сменится хозяин Белого дома.

Но не было не криков, ни делегаций. Не было единого фронта демократов, как мы привыкли его видеть. Эксперты обсуждали плюсы и минусы документа. Критики фокусировались не на самой стратегии, а на расхождениях между декларациями и реальным курсом администрации, в частности, поведением экстравагантного главы государства. Но в целом политический истеблишмент подписался под стратегией Трампа. Значит, Америка и мир изменились. Значит, это всерьез и надолго.

Анализ новой стратегии национальной безопасности примечателен с нескольких точек зрения. Во-первых, в плане оценки концептуальных подходов и приоритетов Америки. Во-вторых, потому что она предлагает американское видение будущего мира. И наконец, с точки зрения эволюции понимания американцами роли и места США в мире, произошедшей за последние несколько лет. (Заметим, что опубликованные после Стратегии национальной безопасности Оборонная стратегия и Ядерная доктрина в полной мере подтвердили направление изменений, заложенных в первом документе.)

В этом смысле наибольший интерес представляет сравнение документа Трампа со стратегией национальной безопасности президента Обамы 2010 г., когда его администрация только что пришла к власти и провозгласила собственное видение мира.

Стоит оговориться, что трамповский текст стал результатом компромисса между адептами концепции «Великой Америки», пришедшими в администрацию вместе с президентом и старожилами аппарата Совета национальной безопасности, которые как могли попытались сохранить преемственность с предыдущими стратегиями, по крайней мере на риторическом уровне. Эта внутренняя напряженность в тексте очевидна. Пример «немодерированного» аппаратом языка дает введение, написанное Трампом лично.

Однако даже после попыток сохранить преемственность контраст между двумя документами, которые разделяет всего лишь восемь лет – срок по историческим меркам небольшой – не может быть резче. Да, за восемь лет мир изменился. Но еще больше изменилась сама Америка. Можно сказать, что постепенно недопонимание между Соединенными Штатами и миром перешло в новое качество. В основе годами накапливавшегося конфликта – расхождение как объективных экономических и геополитических интересов, так и культуры политического общежития, универсальность которой США всегда провозглашали, но не принимали в принципе, с самого начала определив для себя эксклюзивное место.

За прошедшие восемь лет незападный мир стал взрослым и самостоятельным – и экономически, и политически. Поворотным событием, которое еще получит признание у историков, стало укрепление БРИКС. Как бы ни сложилась судьба этого объединения, появление глобальной организации крупнейших стран, основанной на принципах реального суверенитета и равенства, похоронило Pax Americana.

Можно аллегорически сказать, что в последние годы между Америкой и остальным миром (оставим заверения натовских бюрократов об «атлантическом единстве» – мы еще помним подобные от бюрократов советских) произошел развод. Трамповская стратегия национальной безопасности его официально оформила.

Попытаемся сравнить стратегии национальной безопасности администраций Трампа и Обамы с точки зрения их философий, заложенного восприятия окружающего мира, а также понятийного аппарата, оценок того, что составляет силу. Как Америка видела свое будущее тогда и сейчас.

От полиции к армии

Для администрации Обамы мир идет в правильном направлении – к свободе и демократии наций, к открытым глобальным рынкам, к социальному прогрессу. Глобальная экономика едина. Демократия сделала возможным мир между крупными державами. Человечество подходит к желаемому порядку, ему только нужно помочь. США руководят этим миром. Интересы международной системы и Соединенных Штатов, которые эту систему построили, считаются эквивалентными – что хорошо для Америки, хорошо для всех.

Да, еще есть угрозы – некоторые государства не хотят вписываться в глобальную систему, другие просто потеряли контроль над своими территориями. Еще существуют ненависть и насилие, источниками которых являются экстремистские негосударственные образования. Но в целом глобальной системе и благополучию самих США ничто серьезно не угрожает. Режимы, «отбившиеся от стада», которые еще не поняли преимуществ игры по американским правилам, надо воспитывать, вовлекать (engage). Тех, кто упорствует, придется изолировать.

В целом обамовскую парадигму национальной безопасности и военного строительства можно назвать «полицейской». В ней нет военных, в классическом смысле, угроз безопасности Соединенным Штатам. Ее фокус – поддержание соответствующего американским интересам мирового порядка.

Стратегия Трампа, напротив, констатирует, что мир идет явно не туда, куда США хотелось бы. Сегодняшняя Америка разочарована в окружающем мире. Более того, авторы документа сожалеют, что Соединенные Штаты питались иллюзиями о том, будто мир будет их другом, «наивно полагали», что «сила Америки будет поддерживаться сама собой и никто не бросит ей вызов».

Авторы считают, что интересы США и остального мира – совсем не одно и то же. Окружающий мир опасен. Крупные глобальные конкуренты, особенно Китай и Россия, «намеренно вынашивают долгосрочные планы подорвать американскую безопасность и процветание». Они угрожают самому «американскому образу жизни». В сфере экономики они, особенно Китай, ведут себя нечестно – воруют то, что создано трудом и интеллектом американцев.

Конкуренты хотят перестроить мировую систему под себя, используя в свою пользу существующие глобальные институты. Американцы особенно разочарованы тем, что созданные ими же международные структуры «предали» Америку. Китай и Россия не разделяют базовых принципов Соединенных Штатов – политической свободы и «честности» (справедливости) в экономических отношениях. Поэтому конфликт с Пекином и Москвой «экзистенциален». Это конфликт идеологий, столкновение «свободного мира» с «несвободным», компромисс невозможен. Это борьба не просто за сохранение лидерства (читай – доминирования) в мире, но за само выживание США. Америка снова борется с глобальным злом, как во времена холодной войны.

Национальная безопасность и военное строительство по Трампу – это парадигма классического столкновения великих держав, предполагающая военное противостояние с ними и нацеленная на создание потенциала для их разгрома. Понятийный язык, используемый в двух стратегических документах, также свидетельствует об огромной концептуальной дистанции, их разделяющей. Это отражает в том числе и разницу в языке демократов и республиканцев.

Если документ 2010 г. постоянно апеллирует к «международной системе» как глобальной реальности и главному инструменту американской политики, то из трамповского мира такое понятие практически выброшено, акторами являются отдельные конкурирующие суверенные нации. Интересно, что документ Трампа акцентирует непривычное для Америки как «лидера свободного мира» понятие суверенитета, которое выражает самодостаточность, отделенность, независимость от глобальной системы, способность идти собственным курсом. Много раз используется и понятие «национальных границ». Такую терминологию Обама не употреблял вообще.

Изменились и критерии деления на «своих» и «чужих». Если в обамовском документе оно идет по принципу приверженности «общим ценностям, демократии и прогрессу», то стратегия Трампа проводит черту по наличию «общих интересов» – то есть готовы ли они «делами поддерживать интересы Америки» и «честно» (fair) ли ведут себя как экономические партнеры, а также «свободны» (free) они или «не свободны». Понятия свободы и несвободы – это уже прямые заимствования из рейгановского языка времен холодной войны, хотя в случае с командой Трампа можно полагать иную интерпретацию – свободны или нет именно в деле поддержки интересов США, не мешают ли им в этом собственные интересы или чье-то влияние.

Если выбрать наиболее часто встречающиеся слова, отражающие направленность стратегического мышления, то более яркий контраст просто трудно придумать: от обамовского «взаимодействия» (engagement) Америка переходит к «конкуренции» (competition).

В чем сила, брат?

Это кардинальное изменение стратегического мышления еще ярче выражается в оценках командой Обамы и командой Трампа того, в чем сила Соединенных Штатов. Если для Обамы она в первую очередь заключается в союзниках, альянсах, которые выстроили США, а потом уже в военном потенциале и конкурентоспособности, то для Трампа военная сила и конкурентоспособность – единственные факторы. Характерно, что одним из компонентов силы и влияния Соединенных Штатов Обама считал американское внутреннее демократическое устройство. В концепции Трампа упоминаний о «мягкой силе» нет вообще. Зато вводится понятие «реализма, основанного на принципах», как руководящего подхода к принятию решений.

Заложенные постулаты определяют и характер стратегий. Если стратегию Обамы можно в целом охарактеризовать как наступательную, направленную на проактивное формирование глобальной системы, выгодной для США, то стратегия Трампа – оборонительная. Упрощая, можно сказать, что она предполагает защиту от остального мира посредством строительства американской крепости, откуда будет легче отражать атаки конкурентов.

Соответственно, выстраивание и укрепление альянсов под американским лидерством было для демократов Обамы приоритетом. Стратегия «включения» предлагала сотрудничать с «хорошими» (и потенциально хорошими, чтобы они выбрали правильную сторону, видя преимущества для себя) и изолировать «плохих». В этом духе предлагалось «развивать эффективные партнерства» с «другими центрами влияния» – Китаем, Индией, Россией.

При Обаме Соединенные Штаты предполагали «руководить глобальной системой» посредством взаимодействия и влияния не только на правительственном уровне, но и непосредственно через многочисленные неправительственные, неофициальные, «межчеловеческие» связи – систему созданных на американские деньги или под американским покровительством НКО. Такой подход должен был привести к постепенному наращиванию вокруг США массы экономических, политических и военных союзников, что выразилось, в частности, в политике создания торговых и инвестиционных альянсов в атлантическом и тихоокеанском бассейнах, которая «цементировала» бы контроль Америки над этими регионами, не приди к власти Трамп с его радикально иным пониманием мира.

Стратегия Трампа предполагает защиту (protection) от опасного окружающего мира, официально называя приоритетом укрепление могущества Америки (America First). Это означает, с одной стороны, активное наращивание военного потенциала, дающего возможность вновь говорить с позиции силы. Причем потенциал должен быть достаточен не только для того, чтобы «поддерживать мир» – то есть чтобы конкуренты даже не могли подумать о возможности победить Америку. Он должен быть таков, чтобы США были способны «победить», а не просто «наказать» врагов.

С другой стороны, стратегия Трампа предполагает «отделение» от остального мира (disengagement), которое позволило бы Америке перестроить экономику, собраться с силами, создать долгосрочные преимущества, в первую очередь военные и технологические. На данном этапе взаимодействовать с конкурентами предполагается лишь по некоторым вопросам, где возникают общие интересы, например, в области нераспространения ядерного оружия или борьбы с террористическими организациями. Примечательно, что в перечне инструментов, которые Америка собирается использовать для поддержания мира, дипломатия практически всегда стоит на последнем месте, а союзники упоминаются лишь вскользь.

Стоит сказать несколько слов и о подходах к укреплению конкурентного потенциала Соединенных Штатов, нашедших отражение в двух сравниваемых стратегиях. Эти подходы, как и во внешней политике, в значительной степени предопределены партийными традициями и внутриполитической риторикой. Если демократ Обама видит инструменты экономического роста в развитии образования и инвестициях в новые технологии энергетики, позволяющие стать независимыми от зарубежных энергоносителей, то Трамп и окружающие его республиканцы ставят на раскрепощение бизнеса путем снижения налогов и снятия накопившихся регуляторных процедур. По большому счету, обе стратегии едины только в одном – инновации являются инвестиционным приоритетом и ключевым фактором американской военной мощи и конкурентоспособности.

Антикитайский поворот

Столь радикальный отход Трампа от проверенной модели управления миром через альянсы заставляет заподозрить: а не является ли новая стратегия просто-напросто документом для внутреннего пользования, предлагающим Америке, находящейся в глубоком кризисе самосознания, понятных и удобных внешних врагов? Если да, то, может быть, ее и не стоит принимать всерьез?

Возникают сразу несколько вопросов. Насколько реален конфликт американских элит с остальным миром? Что же такое произошло между США и миром за восемь лет, что так радикально ухудшило их отношения? Куда приведет Соединенные Штаты и мир стратегия Трампа? Каковы силы, двигающие американскую политику в этом направлении?

Во-первых, Трамп своей предвыборной риторикой официально закрепил признание того, что конфликт с Китаем, который в последнюю пару десятилетий потихоньку, кусочек за кусочком, отъедал от предназначенного для американцев глобального пирога, стал неизбежен.

Антикитайский поворот в американской внешней политике предрекали уже несколько раз, в том числе в 2000 г., когда к власти пришел республиканец Буш-младший. Однако теракт 11 сентября переключил внимание на Ближний Восток. Тогда победила идея, что «включение» в глобальную систему сможет изменить Китай, да и американские компании, которые рвались в Поднебесную, не хотели, чтобы им портили бизнес.

Теперь же, не без помощи самих США, Китай из дополнения к американской экономике превращается в конкурента, а новые технологии ведут к возвращению в Соединенные Штаты вывезенных за рубеж производств. Это неизбежно уменьшает взаимозависимость двух экономик и усугубляет их противоречия по целому спектру проблем. В Вашингтоне, и не только в республиканских кругах, все громче звучали голоса тех, кто говорил, что американская стратегия по отношению к Китаю сводится к экономике, а выгодно это в первую очередь Пекину. Потребовалась смена администрации, чтобы сделать официальное признание.

Во-вторых, антикитайский поворот – это больше, чем обострение отношений ввиду прихода к власти Трампа. Одновременно «идеологический рупор англосаксонского капитализма» – лондонский The Economist – в декабре 2017 г. по сути анонсировал мобилизацию всех англосаксонских стран против нового главного конкурента (What to do about China’s “sharp power”, The Economist, 16.12.2017). Эта мобилизация обнажила уже начавшийся процесс обособления англосаксонского сообщества как отдельного блока, возможно, предвосхищая новую конфигурацию мира. В этом смысле «Брексит» – не случайность. Таким образом, Америка, отказываясь от невозможного контроля над всей глобальной системой, на деле не изолируется, не замыкается в себе. Она занимает «новую линию обороны», продолжая быть лидером более компактного, сплоченного и управляемого, но тем не менее глобального англосаксонского мира, включающего не только США и Великобританию, но и Канаду, Австралию, Новую Зеландию, а в будущем, возможно, и некоторые другие страны.

Теперь о том, каких результатов можно ожидать от стратегии национальной безопасности Трампа. Как же США собираются бороться со своими официальными конкурентами – Китаем и Россией? А кроме них, еще и с КНДР и Ираном. Почитаем между строк…

Первым стратегическим направлением станет наращивание экономического и военного потенциала – ускорение роста и модернизация экономики, укрепление традиционных компонентов вооруженных сил, как ядерных, так и неядерных, а также, скорее всего, создание «мобилизационного» резерва техники и вооружения. Последний будет абсолютно необходим, если противостояние перейдет в горячую фазу, а пока позволит обеспечить рост и прибыльность военной промышленности.

Второе направление – попытка перевода военно-стратегической конкуренции в новые области, способные обеспечить доминирование в следующие пару десятилетий – в первую очередь в космосе и киберпространстве. Вполне возможно, что поиск новых сфер, через которые Америка могла бы продолжить силовое доминирование, а военный бизнес – получать заказы, приведет к попыткам милитаризации тех областей науки о человеке, где ожидаются огромные инвестиции и концептуальные прорывы, например, искусственный интеллект, микробиология и генетика.

Еще одним очевидным направлением будет попытка создать альянс против своего главного конкурента – Китая, используя Индию, Японию и соседние с ним государства. Однако их желание стать американским инструментом в противостоянии с КНР совершенно неочевидно. Без России (а тем более с Россией на стороне Китая) такой антикитайский альянс – это, скажем прямо, «too little, too late».

Оттолкнуть Россию

Что касается России, то на фоне углубляющегося конфликта с Китаем она попала в дуэт «ревизионистских» держав, так сказать, по инерции. Потому что в головах американских стратегов страна, активно противодействующая Соединенным Штатам и имеющая сходный ядерный потенциал, другого места занимать не может. Однако обе области, которые поддерживают «противостояние» России и США, относятся к прошлому, а не к будущему. В первой – ядерной сфере, если не пытаться сломать сложившийся паритет (что и глупо, и опасно), оба государства являются скорее союзниками по нераспространению ядерных технологий. Необходимость развития противоракетной обороны, в том числе и для Москвы, проистекает именно из проблем с нераспространением ядерного оружия.

Конфликт во второй сфере, которая является камнем преткновения в двусторонних отношениях, а именно отказ США признать стратегические и экономические интересы России в ее ближайшем географическом окружении и приближение НАТО к российским границам, затухает по мере перехода Соединенных Штатов в стратегическую оборону и отказа от традиционной доктрины глобального контроля и смены режимов.

Очевидной становится главная стратегическая ошибка Вашингтона за все время с окончания холодной войны. Идеологическая зашоренность и просто недальновидность переоценивших себя американских элит оттолкнула Россию и позволила создать российско-китайский стратегический тандем. Теперь разбить его будет непросто – обе страны прекрасно понимают значение тандема.

Говорят, что Германия проиграла две последних войны еще до того, как они начались – оба раза ввиду необходимости воевать на два фронта. Перефразируя, можно сказать, что Америка потеряла контроль над мировой системой, когда сделала своими противниками одновременно и Китай, и Россию. Отсюда главной задачей американской дипломатии последующих лет будет раскол российско-китайского тандема, в том числе путем выстраивания новых, гораздо более позитивных отношений с Москвой. Трамп как человек, которому не надо отвечать за прошлые стратегические провалы, об этом прямо и говорит. Других эффективных путей сдерживания Китая у США просто-напросто нет.

К сожалению, у Америки остается еще одна опция для противостояния России и Китаю, да еще и усиливающемуся Ирану – развязать в Большой Евразии серию конфликтов. Такая дестабилизирующая «ползучая» война, которая уже вовсю идет при де-факто американской поддержке на Ближнем Востоке, может стать новой мировой, в лучшем случае «партизанской», в худшем – последней. Учитывая растущую напряженность в Евразии, набор сепаратистских и радикальных движений в каждой из южноазиатских стран, это абсолютно реальная угроза. Поэтому для России исключительно важно обеспечить эффективность ШОС и БРИКС, создать общую систему евразийской безопасности и экономического сотрудничества, не дать Индии превратиться при поощрении США во врага Китая.

Угроза разжигания конфликта в Евразии усугубляется ошибочным пониманием американскими стратегами ключевых процессов, происходящих в мире. По духу трамповская линия противодействия Пекину и Москве – слепок с рейгановского курса, который постулирует, что главное конкурентное противостояние идет по линии «свобода – несвобода». Во времена Рейгана Вашингтон успешно использовал стремление людей к свободе как для смены неугодных режимов, так и для привлечения союзников. Стратегия Трампа ставит на то, что мир будет бороться с «несвободными, диктаторскими режимами» на стороне Соединенных Штатов, не делая различия между Китаем, Северной Кореей, Ираном и Россией.

Однако мир за 40 лет изменился. Теперь главная напряженность идет по линии «справедливость – несправедливость», которая отражает углубившееся до экстремального уровня неравенство – как внутри стран, так и между Западом, представляющим «золотой миллиард», и остальным человечеством. Соединенные Штаты и связанные с ними режимы вроде саудовского, как и местные проамериканские элиты, во многих странах выступают защитниками этого несправедливого статус-кво. Даже ИГИЛ (запрещена в России), понимая настроения в арабском обществе, рекрутирует боевиков для войны под лозунгом поиска справедливости, а отнюдь не свободы.

Китай и Россия в настоящее время воспринимаются подавляющим большинством незападного мира (да и многими на Западе) отнюдь не как душители свободы, а как страны, выступающие против несправедливого статус-кво. Да и внутри России, Китая и Ирана жажда справедливости проявляется много сильнее, чем тяга к свободе. На лозунгах свободы в этих странах американцы серьезных оппозиционных сил сформировать не смогут. А примером справедливости американское общество не является.

Пока не вполне понятно, в какой степени декларации об Америке как «защитнице свободы» написаны для внутреннего потребления, а в какой они станут инструментом политики. Есть надежда, что такая идеология конфронтации уже израсходовала свой потенциал. Люди, писавшие стратегию борьбы с Китаем и Россией как с новыми «силами зла», выросли в эпоху холодной войны и впитали ее философию и риторику. Однако стратегия создается на годы вперед. Проводить ее в жизнь придется уже новому поколению, видящему и мир, и Америку по-другому. Американцы по натуре прагматики и умеют считать. И хотя смена лидера на глобальной арене всегда происходила военным путем, будем надеяться, что рассуждения о «победе над Китаем и Россией» так и останутся риторикой.

Понимая, как может сложиться будущее США в свете трамповской стратегии, стоит забежать на десяток лет вперед и поставить вопросы о том, каким будет следующий конкурентный цикл и какие вызовы он принесет России. В мире начинается новый этап соревнования социально-экономических систем. Соревнование идет за то, какая общественная система, восточная (китайская) или западная (американская), сможет создать инфраструктуру и культуру, необходимые для первенства в новом техноэкономическом цикле. Выиграет тот, чья модель развития окажется более эффективна, чье общество будет более адаптировано к новому миру и к новому витку конкуренции. Это общество необходимым образом должно быть более справедливым, иначе оно сломается под социальными перегрузками на крутом повороте истории.

Уже сейчас ясно, что США и Китай станут основаниями для будущих техноэкономических блоков, располагая полным набором ключевых технологий нового цикла, своими финансовыми центрами и подконтрольными рынками. Первый объединит англосаксонский мир, второй включит в себя многие азиатские страны. Европа и Япония, которым Соединенные Штаты недавно отказали в равноправном партнерстве, а также Бразилия, Индия и Россия окажутся перед трудным выбором. Стать подчиненными игроками чужого блока? Если пытаться сформировать свой, то с кем? У Индии, как и у Южной Африки, существуют языковые, исторические и стратегические предпосылки для того, чтобы получить место в американском блоке. То же относится и к Японии. В таком случае к противоречиям Пекина с Вашингтоном добавится весь груз исторических и конкурентных противоречий Китая с Индией и Японией. Это будет взрывоопасная ситуация.

Начавшееся обособление англосаксонских стран остро ставит вопрос о месте Европы и России в новой глобальной системе. Если Европа не интегрируется экономически и политически с США в «единый Запад», как хотелось Обаме, она может выжить только как часть панъевразийского техноэкономического пространства от Лиссабона до Шанхая и, может быть, даже до Сингапура и Токио. Формирование его – фундаментальный вопрос, о котором стоит задуматься уже сейчас.

* * *

Новая стратегия национальной безопасности администрации Трампа, независимо от того, насколько реальная политика будет ей следовать, декларирует отказ от принципов, на которых отношения Америки с окружающим миром строились на протяжении почти ста лет. Эта декларация «развода» ведет Соединенные Штаты путем, который ни им, ни миру незнаком. На этом пути и для Америки, и для мира обнаружатся как неприятные сюрпризы и непредвиденные последствия, так и неожиданные возможности.

Для России самое важное в новом американском документе даже не то, в каком направлении движется стратегическое мышление в США, а то, что оно, впервые за многие десятилетия, пришло в движение. Стратегический диалог о новом месте Америки в мире, который был задавлен вашингтонскими элитами в течение последних 25 лет, вновь начался.

США. Китай. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 13 февраля 2018 > № 2513567 Андрей Безруков

Александр Новак: американские коллеги рубят сук, на котором сидят.

Глава Минэнерго Александр Новак в интервью "Интерфаксу" рассказал о своем отношении к новой санкционной волне со стороны США, вариантах выхода из соглашения ОПЕК+, взаимоотношениях с Еврокомиссией по "Северному потоку-2" и основным проблемам электроэнергетики.

- В январе ваш заместитель Андрей Черезов попал в американский санкционный список, вскоре после этого вы и сами были включены в "кремлевский доклад". Как вы относитесь к новой санкционной волне со стороны США?

- Мы считаем, что этот шаг, так же, как и внесение в санкционный список моих сотрудников, наносит значительный урон нашему сотрудничеству, в том числе в энергетической сфере. Кстати, по поводу санкций мы так и не получили никаких разъяснений, уверены, что это решение не имеет под собой никаких законных оснований.

- Вы по-прежнему оптимистично настроены на восстановление в будущем Энергодиалога с США? Остается ли в силе ваше предложение американскому министру энергетики посетить "Ямал СПГ"?

- Мы уверены, что не следует создавать проблем, которые могли бы помешать развитию сотрудничества двух стран. Американские компании давно работают на российском рынке. В их числе, General Electric - в энергетической отрасли, ExxonMobil участвует в проекте "Сахалин-1", это сотрудничество могло бы быть шире. Но вместо этого американские коллеги, по сути, рубят сук, на котором сидят. Никто не будет отрицать, что российские проекты не только масштабны, но и привлекательны с точки зрения вложения инвестиций. И, несмотря ни на какие санкции, по итогам прошлого года мы впервые увидели дополнительный рост объема инвестиций на 10%. Приток был, в основном, за счет инвесторов из АТР и Ближнего Востока. Я уверен, что сотрудничество в энергетике в будущем будет расширяться, во всяком случае, господин Перри с интересом отнесся к возможности приехать на Ямал, рассчитываем, что удастся пообщаться и в рамках ПМЭФ.

- Сделка ОПЕК+ об ограничении добычи нефти будет действовать два года. Вы предполагали, что ее действие продлится так долго? Чем это вызвано? Как переживет ли российская нефтяная отрасль двухлетнее ограничение добычи?

- Принимая декларацию о сотрудничестве в рамках ОПЕК+, мы не ставили своей целью ограничить добычу нефти на какой-то определенный срок, к примеру, на полгода, год или два. Нашей задачей было убрать излишки нефти с рынка.

На текущий момент мы видим, что эта цель достигнута на две трети. Не исключено, что целевое сокращение мировых запасов нефти может произойти до конца 2018 года. Все будет зависеть от ситуации на рынке, от того, как быстро он будет балансироваться. И как только мы выйдем на плановые показатели по объемам мировых запасов нефти, как только поймем, что цель достигнута, мы все вместе соберемся и выработаем механизм дальнейших действий.

Подобный сценарий все поддерживают. Мы обсуждали этот вопрос в Вене, где собрались министры 30 стран: 24 стран-участниц соглашения и шести приглашенных, а также в Омане на министерской мониторинговой встрече, где участвовали министры девяти стран.

- Если к середине года будет понимание, что мировые запасы нефти уже достигли или максимально близки к среднему пятилетнему уровню, то будет ли сразу запущен механизм плавного выхода из сделки ОПЕК+? Прорабатываются ли механизмы такого выхода? Есть ли понимание, в какой момент всем странам участницам соглашения надо собраться и дать старт выходу?

- На текущий момент говорить об этом сложно, поскольку есть разные оценки, когда рынку удастся найти баланс спроса и предложения. В частности, секретариат ОПЕК и технический комитет по мониторингу выполнения соглашения на последней встрече в Омане представили нам прогноз, согласно которому рынок сбалансируется в третьем-четвертом квартале текущего года. Но, повторюсь, много будет зависеть от цен, сокращения остатков нефти, поведения участников рынка и так далее, поэтому балансировка может наступить чуть раньше, или чуть позже.

Конечно, мы должны совместно выработать и согласовать механизм выхода. Он должен быть плавным, позволяющим избежать резкого наращивания объемов добычи, которое может привести к превышению предложения над спросом. Скорее всего, выход из сделки займет несколько месяцев. Более точно просчитать период плавного наращивания добычи можно будет непосредственно в момент принятия решения о выходе из соглашения. Это может занять три, четыре, пять месяцев – а может быть, наоборот, всего два.

Кроме того, мы должны изучить вопрос, какие из стран могут приступить к наращиванию добычи, а в каких странах производство падает по естественным причинам, как, например, в Мексике или Венесуэле.

- Как повлияло на российское присутствие на мировом рынке нефти участие в соглашении о сокращении добычи? Как к этому отнеслись покупатели российской нефти, где и как увеличилась доля, а где уменьшилась?

- Наша доля осталась примерно на том же уровне, что и до соглашения ОПЕК+. Объемы поставок определены средне- и долгосрочными договорами, поэтому никаких проблем не возникало.

- Закрывая тему ОПЕК и ограничений добычи, не могу не спросить: вы много раз говорили о том, что сотрудничество между ОПЕК и Россией в том или ином варианте будет продолжено после выхода из сделки. Обсуждается ли вариант формализовать эти взаимоотношения, подписав меморандум, создав специальный комитет и так далее?

- Полноформатного обсуждения этой темы не было, были лишь отдельные предложения. Мы можем продолжать наше сотрудничество в формате некого Форума стран, который будет собираться раз в квартал или раз в полгода для того, чтобы обсуждать текущую ситуацию на рынках, проблемы нефтяной отрасли и так далее. Но более конкретно мы об этом пока не думали.

- Давайте перейдем к проблемам развития нефтегазового сектора в России. Нужны ли дополнительные меры поддержки российской нефтяной отрасли в текущих условиях?

- На мой взгляд, стоит подумать о дополнительном стимулировании модернизации нефтепереработки. Несмотря на то, что вслед за ростом цен на нефть улучшилась ситуация и в нефтеперерабатывающей отрасли, маржа НПЗ остается очень низкой, и далеко не все российские заводы завершили процесс модернизации. Ряд инвестиционных проектов, реализуемых в рамках четырехсторонних соглашений, был отложен на более поздний срок. Вместе с Минфином мы готовим предложения о дополнительном стимулировании инвестиций в модернизацию нефтеперерабатывающей отрасли. В марте консолидированная позиция будет представлена председателю правительства. Основные вопросы обсуждения - введение системы отрицательных акцизов на нефть, налоговых каникул по акцизам. Важно также определить, какие НПЗ и на каких условиях смогут претендовать на государственную поддержку. Сейчас идет процесс согласований и выработки единой позиции.

- Как будите решать вопрос с тем, что Минфин жестко увязывает предоставление налоговых стимулов для нефтепереработки с обнулением экспортной пошлины на нефть и повышением НДПИ? Какой компромисс возможен?

- Мы считаем, что увязывать меры поддержки нефтепереработки с обнулением экспортных пошлин на нефть и нефтепродукты - очень рискованный шаг, который может непредсказуемо ухудшить ситуацию в отрасли как в отношении рентабельности переработки, так и роста цен на внутреннем рынке. С нашей точки зрения, целесообразно рассматривать вопрос об обнулении экспортных пошлин в контексте и в увязке со сроками формирования единого рынка ЕАЭС. В период 2018-2023 годов будет введен ряд новых установок вторичной переработки, что важно для надежного топливообеспечения отечественного рынка и рынков стран ЕАЭС автобензином и дизельным топливом высокого экологического стандарта. Дальнейшая модернизация уменьшит риски, связанные с отменой пошлин на нефть и нефтепродукты, но при этом все равно потребуется серьезная совместная работа с Минфином по формированию компенсационных механизмов для НПЗ и потребителей.

- В качестве еще одной меры поддержки нефтяной отрасли предлагалось в свое время предоставление налоговых льгот крупным, но уже обводненным месторождениям. Минфин нашел подходящую схему только для Самотлорского месторождения "Роснефти". Минэнерго говорило, что будет продолжать работать в этом направлении. Актуален ли еще вопрос о предоставлении налоговых льгот для обводненных месторождений?

- В России много обводненных месторождений с очень высокой себестоимостью добычи. Действующая налоговая система не позволяет дифференцированно подходить к разным по сложности и состоянию запасам месторождений.

Еще в прошлом году меры поддержки обводненных месторождений были разработаны, но их не поддержало министерство финансов. По расчетам Минфина, введение этих мер приведет к потерям бюджета в краткосрочной перспективе. Но, на наш взгляд, нужно анализировать ситуацию в долгосрочной перспективе, тогда выгоды будут более очевидны. Поэтому мы продолжаем работать в этом направлении.

- Поднимался ли на уровне Минэнерго вопрос об отсрочке запуска таких месторождений, как Юрубчено-Тохомское и Русское из-за сделки ОПЕК+? Что делать с тем, что в планах "Транснефти" по заполнению новых Заполярье-Пурпе (11,1 млн тонн) и Куюмба-Тайшет (2,9 млн тонн) на этот год, отсрочка не учитывается?

- Вопрос об отсрочке запуска этих месторождений на уровне Минэнерго России не поднимался. Месторождения будут запущены в соответствии с лицензионными обязательствами компаний.

- Как Минэнерго относится к идее о переносе платы акцизов на топливо с НПЗ на АЗС, которая снова активно обсуждается в отрасли? Поступали ли в Минэнерго подобные предложения от "Роснефти"?

- Подобная система взимания акцизов плохо администрируется, что может обернуться снижением уровня собираемости налогов. Сейчас этот вопрос находится в стадии дополнительной проработки.

- Согласны ли вы с оценкой ФАС о том, что топливный рынок в России стабилизировался, и темпы роста цен не превысят темпы инфляции в этом году?

- У нас достаточно высокая конкуренция на топливном рынке. Так что с учетом текущей конъюнктуры рынка и накопленных запасов топлива, у нас нет оснований говорить, что розничные цены будут расти выше инфляции. Мы солидарны с ФАС в этом вопросе.

- В текущем году наступает крайний срок принятия решения о монетизации газа "Сахалин-1". Как идут переговоры с "Сахалином-2" по вопросу использования газа "Сахалин-1" для третьей очереди СПГ-завода? Отложен ли проект строительства Дальневосточного СПГ? Готов ли "Газпром" поставлять газ на ВНХК?

- Существует принципиальная договоренность между "Сахалин-1" и "Сахалин-2" о продаже газа "Сахалин-1" на "Сахалин-2", сейчас идут коммерческие переговоры.

- Но переговоры между операторами этих проектов идут много лет...

- Все предшествующие годы у них не было принципиальной договоренности, на сегодняшний день они достигнуты, поэтому идет процесс согласования деталей соглашения.

- То есть я правильно понимаю, что поставки газа на III очередь становятся первоочередными, а проект строительства "Дальневосточного СПГ" отложен...

- Это коммерческий проект. Компании не предоставляли уведомлений в Минэнерго о том, что этот проект отложен.

- Соответственно, газ "Газпрома" пойдет на проект "Роснефти" ВНХК?

- Если "Сахалин-1" и "Сахалин-2" придут к соглашению относительно продажи газа, то да, газ "Газпрома" пойдет на ВНХК.

- "Газпром" откладывает реализацию СПГ–проектов (Балтийский СПГ, 3-я очередь "Сахалина-2", Владивостокский СПГ). Не упустит ли он возможность занять нишу на этом рынке? Не настораживает ли это Минэнерго?

- Реализация этих проектов предусмотрена нашей Энергетической стратегией до 2035 года. В целом, мы не видим рисков отказа от этих проектов и рассчитываем, что они будут реализованы.

- ФАС считает, что указ о Национальном плане по развитию конкуренции является сигналом Минэнерго ускорить работу по увеличению объемов продаж газа на бирже. Есть ли объективная необходимость в этом?

- В целом, мы считаем, что биржевая торговля газом должна развиваться, активно поддерживаем эту инициативу. Доля продаваемого на бирже газа увеличивается каждый год. В основном, это происходит за счет "Газпрома", а не за счет независимых производителей газа, поскольку у независимых существуют долгосрочные контракты на поставку и свободных объемов мало. Так что к этому вопросу надо подходить взвешенно и наращивать объемы продаж постепенно.

- До марта ведомства должны представить консолидированную позицию по механизму модернизации объектов электроэнергетики. Какие ключевые предложения Минэнерго и поддерживаете ли вы идею Минэкономразвития о внедрения механизма инфраструктурной ипотеки для модернизации?

- У нас нет возражений по поводу внедрения механизма инфраструктурной ипотеки. Это хороший инструмент, который позволит привлечь инвестиции в различные отрасли.

Что касается так называемого механизма "ДПМ-штрих" (механизм поддержки модернизации энергомощностей - ИФ), мы предлагаем, что в модернизацию пойдет до 40 ГВт - это верхняя планка. При этом необходимо вводить ограничения по ежегодному объему вводимых мощностей. Еще одна задача - равномерно распределить нагрузку пиковых выплат по инвестконтрактам. Оборудование должно отработать свой парковый ресурс более чем на 125%, но при этом у него должна быть высокая тепловая нагрузка.

Мы установили ряд критериев, которым должен соответствовать инвестор. Претендент, который приходит на конкурс, берет на себя обязательство, что ресурс станции будет продлен еще на 15-20 лет. При этом ему необходимо уложиться в определенную сумму, ограниченную price-cap, за счет которой будет осуществлена замена и установка оборудования.

Модернизация - это, по сути, замена крупных узлов станций - турбины, генератора, котла-утилизатора. Поскольку у тепловых станций линейка оборудования достаточно широкая, то наиболее простой путь - сформировать техническое задание и просчитать стоимость необходимого оборудования.

Вообще, пока мы в самом начале довольно сложного процесса: он затрагивает не только производителей, но и потребителей. Но все наши законодательные инициативы проходят серьезные обсуждения.

- Уточню про так называемый "ДПМ инфраструктурной ипотеки". Вы с Минэкономразвития сейчас это обсуждаете? Это предложение будет в итоговой консолидированной позиции или пока не ясно?

- Будет выработана общая позиция с Минэкономразвития, на данный момент идет процесс согласования. Как ни назови - "ДПМ-штрих" или "инфраструктурный проект" - главное, чтобы у нас появились инструменты и механизмы для модернизации теплоэлектростанций.

- Есть ряд вопросов, которые до сих пор не понятны. Например, какие объекты модернизировать в рамках программы – ТЭС, или ГЭС тоже?

- Это будет касаться только тепловых электростанций в ценовых зонах. Рассматривается также возможность включения в программу модернизации объектов тепловой генерации Дальнего Востока (находятся под управлением "РусГидро" - ИФ).

- Если говорить об объеме средств, который высвобождается после завершения программы ДПМ, кто в принципе может претендовать на эти средства? То есть мы говорим только о модернизации тепловой генерации или возможно, что в эти средства войдет еще что-то, может быть, ВИЭ?

- По мнению Минэнерго России, эти средства необходимо направить на модернизацию именно тепловых электростанций, осуществляющих основные поставки электроэнергии и участвующих в регулировании и резервировании. Другие программы поддержки, в том числе ВИЭ и гидроэнергетики, прорабатываются параллельно.

- По ВИЭ в 2024 году заканчивается текущая программа поддержки строительства 6 ГВт подобных мощностей (объекты вводятся по ДПМ ВИЭ). Будет ли новый аналогичный механизм или какой-то уже другой механизм поддержки? Или же эти проекты должны существовать без поддержки?

- В 2024 году заканчивается не программа поддержки, а программа ввода в эксплуатацию, после этого выплаты будут идти еще 10-15 лет. Поэтому по мере снижения выплат появятся финансовые источники для поддержки.

Пока рано говорить о том, будет ли сохранен такой же механизм на период после 2024 года. В целом, мы нацелены на внедрение рыночных механизмов строительства солнечных и ветровых электростанций, станций на основе других возобновляемых источников энергии. Если встанет вопрос о мерах государственной поддержки, мы должны будем все очень тщательно взвесить.

Сейчас идет серьезное удешевление себестоимости капитальных вложений, текущей эксплуатации, выработки киловатт-часа, кроме того, нужно будет просчитать экономику проектов. У нас помимо механизма ДПМ, который сейчас используется на федеральном уровне для привлечения инвестиций в ВИЭ, есть варианты поддержки проектов на региональном уровне, в том числе за счет субсидирования тарифа. Этот вопрос нужно рассматривать в комплексе.

- "Россети" сейчас активно продвигают идею о внедрении долгосрочных тарифных соглашений в сетевом комплексе. Когда планируется завершить работу над соответствующим законопроектом? Этот вопрос уже обсуждается несколько лет...

- Мы как министерство выступаем "за" и являемся инициаторами таких долгосрочных соглашений между субъектами РФ и инфраструктурными компаниями. Соответствующий проект закона разработан министерством и внесен в правительство. Надеемся, что он пройдет согласование и будет внесен в Госдуму.

- В дискуссиях о долгосрочных решениях "Россети" увязывали тарифы со своей дивидендной политикой, аргументируя это тем, что компании сложно выплачивать дивиденды в текущем тарифном меню. Возможно ли включение в тариф на передачу электроэнергии некой дивидендной составляющей по аналогии с тарифами инфраструктурных компаний в других отраслях, или это не обсуждается?

- Практика, когда дивиденды от прибыли сразу закладываются в тариф в качестве расходов компании и не учитываются при реализации инвестиционной программы или других расходов, существует. К сожалению, в сетевом комплексе пока такие решения не были приняты.

- Все-таки такая идея обсуждается, чтобы некая дивидендная составляющая была в тариф введена?

- Эта тема не закрыта, и мы постоянно ее обсуждаем с нашими коллегами из других федеральных органов власти, но пока не пришли к единому пониманию вопроса.

- По "Россетям" также до сих пор не понятно, когда и каким образом компания может получить сетевые активы в Крыму, и будет ли это вообще сделано? Можете пояснить, есть какой-то дедлайн? Как сейчас проходят дискуссии по этому вопросу?

- Сейчас мы работаем над тем, чтобы объединить активы, которые входят в ГУП "Крымэнерго", и активы, которые были построены в рамках обеспечения энергоснабжения Крымского полуострова - это энергомост, линии электропередачи высокого напряжения, подстанции. Целевая задача - все это объединить под единым управлением, в рамках одного акционерного общества. Пока на уровне правительства окончательных решений не принято.

- По соседнему региону - по Тамани - также есть вопрос. Правительство поручало до 1 апреля провести отбор мощности новых генерирующих объектов. Можете сузить временные рамки, когда конкретно он пройдет?

- Ожидается, что итоги конкурса будут подведены не ранее конца марта 2018 года (срок окончания приема заявок 28 марта 2018 года). Эти сроки устанавливались для привлечения максимального количества участников отбора, так как потенциальным инвесторам необходимо предоставить достаточное количество времени для оценки экономической эффективности проекта и формирования ценовых заявок для участия в конкурсе.

- В прошлом году заработала надбавка на оптовом рынке для выравнивания тарифов Дальнего Востока со среднероссийским уровнем. И уже тогда, когда вводили надбавку, обсуждалась возможность ее продления или ее изменения в части включения в тариф инвестсоставляющей для реализации проектов "РусГидро" . В ближайшей перспективе возможны подобные изменения?

- Нет, сначала нужно посмотреть, как работают принятые ранее решения. Только после мониторинга и анализа можно будет говорить о продлении, включении инвестиционной составляющей. Сейчас, как вы знаете, инвестиционная составляющая не включена. Никаких инициатив, по крайней мере, с нашей стороны, по этому поводу нет, мы считаем, что пока недостаточно данных для анализа.

- Перейдем к международным отношениям. Россия начала диалог с Саудовской Аравией относительно возможных поставок СПГ. Кроме России организовать поставки СПГ в Саудовскую Аравию стремятся и США, которые уже подписали соответствующий меморандум. Как вы считаете, возможно ли в случае достижения договоренностей сосуществование России и США на рынке Саудовской Аравии? Какой объем СПГ готова закупать страна и в какие сроки? Предлагает ли Саудовская Аравия сотрудничество в строительстве регазификационных терминалов, прокладке газопроводов, в том числе на территорию сопредельных стран? Приглашаются ли российские компании к участию в проектах на территории Саудовской Аравии?

- Сейчас активно идут коммерческие переговоры с Saudi Aramco по всем основным направлениям нефтегазового сотрудничества. Посмотрим, какие будут в конечно итоге достигнуты договоренности. На сегодняшний день есть много желающих поставлять в Саудовскую Аравию СПГ, но в стране нет даже регазификационного терминала по приему сжиженного газа. Переговоры по участию в проекте строительства такого терминала тоже идут, но о деталях пока говорить рано.

- Что Минэнерго ждет от встречи с еврокомиссаром по энергетике Марошем Шефчовичем в марте? ЕС подготовил законопроект, по которому входящие на территорию Евросоюза газопроводы из других стран попадают под действие законодательства ЕС. Понятно, что в отношении "Северного потока-2" Еврокомиссиия добьется своего (мы помним по опыту "Южного потока"). Как можно решить проблему с намерением ЕК распространить регулирование третьего энергопакета на "Северный поток-2"? Продавать газ на бирже в Петербурге? Пустить в него газ независимых поставщиков на условиях комиссии?

- На встрече с господином Шефчовичем в Давосе мы обсудили все основные вопросы нашего сотрудничества. Самый сложный из них касается "Северного потока-2". По этому вопросу у нас с коллегами из Еврокомиссии принципиально разные позиции: российская сторона считает, что это коммерческий проект, Еврокомиссия хочет дополнительно его регулировать. Сначала предлагалось сделать это через механизм мандата на ведение переговоров, теперь предлагают включить морские проекты в юрисдикцию Третьего энергопроекта. Мы считаем, что существующее европейское законодательство не требует никаких изменений, "Северный поток-2" может и должен быть реализован, как и другие подобные проекты. Все попытки дополнительного регулирования направлены лишь на то, чтобы не допустить строительства "Северного потока-2" и увеличения поставок российского газа в Европу.

В марте мы хотим встретиться для того, чтобы сверить часы по всем основным вопросам, в том числе по БРЭЛЛ, решению Стокгольмского арбитражного суда между "Газпромом" и "Нафтогазом Украины", поставкам и транзиту газа через Украину.

- До конца 2018 года у нас действует пауза по контракту на закупку газа в Туркмении. Туркмения ставит вопрос о желании поставлять газ в Европу через газопровод Средняя Азия-Центр (САЦ). Каким вам сейчас видится потенциальное сотрудничество с Туркменией? Возможно, рассматриваются какие-то своповые сделки с вовлечением Ирана?

- Туркмения нацелена поставлять газ в Европу через САЦ. Но как будет развиваться ситуация после прекращения действия моратория в конце 2018 года, будет ли он продлен или начнутся поставки газа, пока сложно сказать.

- Россия и Иран обсуждают поставки российского газа на север Ирана через Азербайджан. Какова экономика этой схемы? Своп или денежный расчет? Происхождение этого газа? Рентабельность поставок? Может ли это быть газ ЛУКОЙЛа с Хвалынского месторождения?

- Нашим компаниям интересно поставлять газ на север Ирана и получать газ на юге в виде СПГ или по планируемому газопроводу в Индию через Пакистан. Но конкретных решений между "Газпромом", Азербайджаном и Ираном пока нет.

Теги: Александр Новак

США. Евросоюз. Россия. Весь мир > Нефть, газ, уголь. Внешэкономсвязи, политика. Электроэнергетика > oilru.com, 13 февраля 2018 > № 2509302 Александр Новак

В поисках собеседника: слабая сила диалога

Александр Соловьев

А.В. Соловьев – историк-востоковед, редактор журнала «Россия в глобальной политике».

Резюме Современные средства связи сделали участниками политических процессов массы. Политика XXI века публична – даже внешняя. Сакральная грань между дипломатом и управдомом истончилась до нанометров.

После смерти Махатмы Ганди поговорить не с кем.

В.В. Путин, 2007 год

Я пошутил, конечно.

В.В. Путин, 2016 год

В поисках новых инструментов для эпохи нестабильности и выхолащивания прежних правил игры дипломаты и эксперты-международники все чаще обращаются к диалогу. Диалог, по всей видимости, представляется им весьма действенной альтернативой силовому решению конфликтов. Во всяком случае, о диалоге говорят почти все и почти всегда.

С диалога «познавательного» начинаются практически все встречи глав государств, по крайней мере первые. Джордж Буш-младший, например, в 2001 г. в Любляне искал в глазах Владимира Путина душу – и, что характерно, нашел. Дональд Трамп в 2017-м в Гамбурге – «общий язык», и тоже, похоже, не разочаровался.

Вообще Трамп, который, не доверяя институтам (тем более международным), предпочитает общение peer-to-peer, выглядит горячим поклонником диалога. На последней «двадцатке» подтвердилось, что именно такие встречи (двух-, трехсторонние) вызывают наибольший интерес журналистов и экспертов, поскольку именно на них (во всяком случае, с точки зрения журналистов и экспертов) решаются основные мировые проблемы.

К диалогу «примиряющему» призывают первые лица мировой дипломатии: «Надо вести дело к тому, чтобы сирийцы через этноконфессиональный диалог договорились как можно скорее, как они будут жить дальше», – размышляет российский министр иностранных дел Сергей Лавров.

Правда, ситуация в мире располагает все больше к диалогу «предупредительному»: «…придется начать серьезный диалог с Саудовской Аравией и странами Залива, которые финансируют и подпитывают экстремистскую идеологию», – говорит лидер британских лейбористов Джереми Корбин. Глядишь, так дойдем до «превентивного диалога» и – чего уж там – до «диалога на поражение».

В этой блестящей компании голоса скептиков звучат как-то чужеродно. Вот Авигдор Либерман, например, вообще не верит в возможность решить израильско-палестинский конфликт путем двухсторонних переговоров, о чем совершенно спокойно сообщает ведущему российскому СМИ. Министру иностранных дел (пусть и бывшему) как-то не пристало так дезавуировать силу прямого диалога. Однако г-н Либерман знает, о чем говорит – он видит проблему урегулирования в общерегиональном контексте и в исторической перспективе (израильской, конечно).

Диалог по правилам и без

– Как же можно убедить тех, кто и слушать-то не станет?

– Никак.

– Вот вы и считайте, что мы вас не станем слушать.

Платон. «Диалоги. Государство»

Со времен Платона и Конфуция понятие «диалог» сильно изменилось, расширившись едва ли не до синонима слова «общение». От столь частого употребления и столь обширного смыслового наполнения оно утратило суть. И в этом нет ничего удивительного.

Считается, что до обрушения сложившегося в результате нескольких мировых войн миропорядка договариваться умели – в 60–70-е гг. прошлого века сформировалась более или менее общая система координат и вокабуляр. Не в последнюю очередь эта общность обеспечивалась эсхатологической верой в то, что после следующей мировой войны договариваться будет некому и не о чем.

Но договаривались не до конца, с оговорками. Остающиеся недоговоренности «консервировались» до лучших времен, а договоренности вместе с решением каких-то насущных задач оставляли, в лучших традициях дипломатического компромисса, обе стороны «одинаково неудовлетворенными». Международные институты, созданные как для того, чтобы облегчить достижение таких договоренностей, так и для того, чтобы воплощать их в жизнь, вносили лепту в создание «неудовлетворенностей» новых.

Эти оговорки, недосказанности, неудовлетворенности копились, а исторические модели диалога «изнашивались», ставя перед участниками новые, еще более глубинные проблемы: кризис исходных идентичностей, вопрос о смысловых и функциональных границах диалога и т.д. Иными словами, артикулируя невозможность ведения политики «как обычно», политические акторы вольно или невольно утверждали невозможность вести диалог «как обычно», переключившись на обсуждение того, сколько в мире полюсов.

А потом словно прорвало. Подсчет числа локальных вооруженных конфликтов (три десятка к середине второго десятилетия XXI века) и терактов (более 70 тыс. с 2000 г.) превратился в рутину. «Экспорт демократии» таранил национальный суверенитет «цветными» и прочими революциями (правда, число госпереворотов за три последних 15-летних периода неуклонно снижалось – с 84 в 1970–1984 гг. до 37 в 2000–2015 гг., но это было слабым утешением для тех, кто все-таки попадал в мясорубку). На пике могущества ИГИЛ эксперты заговорили о разрушении самой концепции государства и угрозе «нового варварства». Призывы к диалогу в таких условиях по большей части призывами и оставались. Возможно, и к лучшему.

Прежде всего, налицо явная усталость от диалога в ожидании конкретных результатов. Это ожидание себя не оправдало, ибо было неоправданным изначально. Посчитав диалог формой ведения переговоров, коммуникационным инструментом, его перегрузили несвойственным ему функционалом. Но диалог – гораздо более сложный (и в чем-то более опасный) процесс, чем открытое противостояние (физическое или информационное). Огромный потенциал культурного, цивилизационного воздействия на страны и народы, которым обладает диалог, способен реализоваться как во благо, так и во зло.

«Диалог равных», основанный на безусловном взаимном уважении, бескорыстном интересе – явление настолько редкое, что и на человеческом уровне почти не встречается. Что уж говорить об институтах, государствах, культурах и цивилизациях. Диалоги с мудрецами по определению иерархичны: ученики обращаются к наставнику, чтобы приобщиться к его мудрости, сила которой почиталась априори практически безграничной (не стоит забывать, что учения и Платона, и Конфуция – прежде всего концепции управления не государством даже, а Ойкуменой).

«Учитель хотел поселиться среди варваров, – повествует “Лунь юй” (“Беседы и суждения” – то есть диалоги – 9:13). – Кто-то сказал: “Там грубые нравы. Как вы можете так поступать?” Учитель ответил: “Если благородный муж поселится там, будут ли там грубые нравы?”» В переводе с китайского на современный – останутся ли там варвары? Нет, они станут цивилизованными. То есть утратят свою прежнюю идентичность.

Более мощная (развитая, богатая, сильная, динамичная) культура всегда будет подавлять более слабую (менее развитую) вплоть до полной ассимиляции. И чем активнее такая коммуникация, тем больше вероятность утраты «малой цивилизацией» своей идентичности – то есть исчезновения. За примерами не надо ходить в Китай: историю возникновения европейских государств (Италии, Германии, Франции) вполне можно представить в виде длинного мартиролога локальных культур и традиций, рассеявшихся в процессе строительства нации.

Сегодня формальные следы подобного противостояния можно при желании увидеть, например, в разворачивающемся конфликте между Польшей и ЕС. Не желая полностью принимать унифицирующие европейские институциональные принципы, Польша настаивает на своей «самости». Сложно сказать, чего здесь больше – традиционной «шляхетской гордости» или личной склонности к авторитаризму пана Качиньского, но конфликт культурных моделей налицо.

Естественная реакция «слабого» (закрыться, ограничить внешние контакты, защищать национальную и культурную идентичность любой ценой, надеясь на сакральную силу традиций) не спасает, а лишь продлевает агонию. Столкнувшись с мощью Запада, Китай, Япония, Корея были вынуждены в разное время пережить чрезвычайно болезненный процесс модернизации, сопровождавшийся сильнейшими внутренними потрясениями и конфликтами: такова реальная цена «диалога культур», неизбежного при соприкосновении цивилизаций.

А подобные соприкосновения, тем более в современном «глобализованном» мире, происходят постоянно и, очевидно, будут происходить все чаще. Глобализация и сама по себе есть модель диалога цивилизаций – со всеми его достоинствами и недостатками. Считать ее «плодом естественного развития западной цивилизации, экспансивной и мессианской по определению», как делает Фёдор Лукьянов, конечно, верно, но, как представляется, верно не до конца. Хотя бы потому, что экспансивной и мессианской является любая цивилизация. Без этого она хиреет и умирает – или ассимилируется другой. Сохранились ли сегодня на Земле цивилизации, отказавшиеся от экспансии и миссии? Та же Россия, с XII века практически постоянно защищаясь от внешних врагов, многократно расширила свою территорию. Мессианский характер концепции «Третьего Рима» неоспорим. Та же Европа, которую не могут похоронить уже век с лишним ни философы (от Шпенглера до, простите, Дугина), ни бюрократы, ни эксперты, продолжает расширяться на Восток, пытаясь прирастать то Грузией, то Турцией. Китай тоже претендует на свое «бремя белого человека» – вместе с китайскими торговцами (банкирами, промышленниками) по «Новому Шелковому пути» идут и китайские принципы ведения дел.

При соприкосновении культур и цивилизаций доминирующим нарративом и сегодня остается конфликтный (потенциально конфронтационный). Современный диалог – по большей части прощупывание оппонента, поиск его уязвимых мест, провокация на необдуманные шаги и заявления, чтобы поймать на оплошности и припечатать заранее подготовленным контраргументом.

Идеальный конструктивный диалог на уровне культур и цивилизаций – чрезвычайно долгий процесс, лишенный выраженной прагматики. Это прежде всего пространство коммуникации (а не инструмент ее) с открытым и незапрограммированным финалом. «Ускорять» его бессмысленно, он подчиняется только собственному темпу, а любое внешнее воздействие либо отторгает, либо от него уклоняется. Противопоставить современным разрушительным тенденциям подобный диалог не может практически ничего. Защищать себя ему нечем, да и незачем.

Его итоги не зафиксировать в обязывающих документах. Они проявляются исподволь, в изменении культурно-поведенческих общественных моделей, в разрушении старых мифов и созидании новых. Более того, фиксация значима в рамках и пределах самого диалога, а вне его теряет актуальность практически мгновенно (пытаться дословно транслировать положения «диалогов» Платона и Конфуция на современные модели государственного управления и международных отношений – бессмысленно). Могут пройти поколения, прежде чем такие изменения проявятся. Более того, единственным обязывающим фактором диалога является добрая воля собеседников, а мерилом успеха – готовность и способность продолжать разговор, то есть уровень взаимного интереса.

Повторимся, все сказанное верно для идеального случая – диалога равных. Действительность же требует решения коммуникационных задач иного плана. Достаточно представить диалог ученого с чиновником, отвечающим за финансирование науки. Опыт подобного диалога культур (а это именно диалог культур, ибо соприкасаются и пытаются взаимопроникнуть – вынужденно – две культуры, две традиции) знаком, скорее всего, подавляющему большинству читателей.

Принуждение к диалогу

Добрым словом и револьвером можно добиться

гораздо большего, чем одним только добрым словом.

Приписывается Аль Капоне

Практика разрешения межэтнических и международных конфликтов предполагает, что наилучший способ прекратить насилие – усадить противоборствующие стороны за стол переговоров. Но на деле «принуждение к диалогу» может оказаться не менее кровавым, чем силовое «принуждение к миру».

Дело даже не в том, что говорят одни, а стреляют, режут и взрывают – другие. И не в том, что зачастую те, кто говорят, не вполне представляют интересы тех, кто стреляет. А в том, что форсированный переговорный процесс, нацеленный на быстрейшее решение вопроса, слишком прямолинеен. За его рамками остаются вопросы, кажущиеся на данный момент менее насущными. Долговременные последствия принимаемых (точнее, навязываемых и продавливаемых умиротворителями) решений просчитываются не всегда, а истинные, глубинные причины конфликта либо неверно интерпретируются, либо игнорируются вовсе.

Вряд ли Джимми Картер, «запирая» участников израильско-египетских переговоров в Кэмп-Дэвиде, предполагал, что, заключив мир, Египет потеряет статус лидера арабских государств. Совершенно точно этого не предполагал Анвар Садат. Про Менахема Бегина, впрочем, такого сказать с уверенностью нельзя… Как бы то ни было, Кэмп-Дэвидские соглашения – прекрасный пример того, как успешный на первый взгляд политический диалог оказался прямой или косвенной причиной множества проблем как регионального, так и глобального характера.

Посредством политического диалога, казалось, удалось успешно купировать насилие в Северной Ирландии. Но сам конфликт еще далек от решения, милитаризованные группы ИРА никуда не делись, а Brexit способен актуализировать комплекс застарелых противоречий. Список таких «тлеющих» конфликтов можно не продолжать – их вполне достаточно и в непосредственной близости от границ России.

Слабую результативность «навязанного», вынужденного диалога в полной мере иллюстрирует и российско-американское общение, особенно в XXI веке. В его истории нашлось место и примирительному «диалогу символов и жестов», и предупредительным репликам-окрикам, и уже откровенно враждебным резким выпадам. Не было только одного – конструктива. Вполне можно сказать, что российско-американский диалог поступательно деградировал.

Поводов было предостаточно – гораздо сложнее найти хотя бы одну причину для его позитивного развития. Здесь и русофобия, остававшаяся и после окончания холодной войны одним из доминирующих нарративов в американском истеблишменте. И совершенно «зеркальная» готовность видеть в США врага. Для того чтобы сделать антиамериканизм частью российской национальной идентичности, потребовалось на удивление немного времени и сил.

Сегодня к ценностному, «цивилизационному» антагонизму (истинному или мнимому) добавился очевидный конфронтационный интерес в стратегической области рынка углеводородов. Коммуникация не прервана вовсе (хотя число ее каналов снижается неуклонно) как в силу традиции выстраивания международных отношений вообще (плохая беседа лучше хорошей перестрелки), так и технологической необходимости коммуникации в точках непосредственного пересечения интересов (в Сирии, в частности).

Институционализация санкций в этом контексте – дополнительный (и не самый главный) ограничитель диалога (на самом деле такой ход может даже парадоксальным образом диалог подтолкнуть, выведя его в поле достаточно абстрактное и относительно безопасное – обсуждение того, например, насколько широко национальное законодательство может применяться в регулировании международных отношений вообще). При обоюдном наличии доброй воли и должного смирения общие темы, не предполагающие немедленной конфронтации, найти можно – это и социальная реабилитация ветеранов войн и конфликтов, и проблемы миграционной политики, и вопросы развития космических и энергетических технологий… Опять же, можно надеяться на появление новой Саманты Смит, допустим, во все еще довольно свободном пространстве сетевого общения. Однако пока той самой воли (не говоря уже о смирении) не наблюдается ни там, ни там – речь все больше о «хамстве» при «отягчающих обстоятельствах».

Язык мой – враг мой

…говорить им «какие вы отсталые» – нельзя.

Очень обидчивые. Уж как стараются их не обидеть,

все равно обижаются и пики мечут во врагов.

М.М. Жванецкий

Сопутствующим – и весьма тревожным (хотя и совершенно естественным) фактором международного диалога сегодня стала ненавязчивая (а иногда и вполне навязчивая) демонстрация силы, подчеркивающая, что переговоры с позиции силы бесперспективны. И это вовсе не парадокс. Главным аргументом внешнеполитического диалога и одновременно гарантом того, что стороны не уничтожат друг друга в его процессе, все чаще служит ядерное оружие. То, что «последний довод королей» не всегда вербализируется, ничего не значит – он всегда остается «на полях».

Деликатность и сдержанность нынче не в чести. Тимофей Бордачёв метко назвал современное состояние дел «возвращением стратегической фривольности», когда политические игроки готовы создавать рискованные ситуации в угоду сиюминутным интересам. Авантюрное бытие формирует и авантюрное сознание, которое немедленно сказывается на языке международного общения.

Традиционные «политесы» сегодня соседствуют с инвективами, стиль которых сделал бы честь любому бутовскому гопнику (гарлемскому «ганста», британскому «чаву» – выбирайте по вкусу). Когда Дональд Трамп публично назвал страны Африки, Гаити и Сальвадор «выгребными ямами», это вызвало шок и возмущение, однако эффект оказался совсем кратковременным. Грубость и бестактность – не такая уж и новелла в дипломатической практике. Другое дело, что разговор на подобном уровне становится привычным, обыденным. И – утрачивает эффект шокового воздействия на оппонента. Тем более – с учетом «трудностей перевода». Резкий выпад (назовем это так) господина Сафронкова в ООН – «В глаза мне смотри!» – в адрес своего английского коллеги в переводе, скорее всего, лишился тех дворовых обертонов, которые в него вкладывал заместитель полпреда Российской Федерации. Так что драматизм ситуации полностью смогли оценить только российские зрители, тем более что господин Райкрофт (даже если он в совершенстве знает русский) вряд ли мог парировать чем-то вроде «за козла ответишь!» – формат выступления российского представителя прений, по-видимому, не подразумевал.

С другой стороны, стоит ли ожидать «высокого штиля» от чиновника, работа которого следует нарративу, задаваемому с самого верха: «Некоторые в Европе, когда говорят о нашей интеграции в евразийском пространстве, аж из штанов выпрыгивают: то ли штаны маловаты, то ли в штаны наложили» (так Владимир Путин рассказывал участникам «Валдайского клуба» о Евразийском союзе в 2011 г.).

Другая особенность международного диалога – постепенное формирование современной версии оруэлловского геополитического «новояза». «Западные партнеры» – это, конечно, противники (впервые, возможно, в таком значении прозвучало в знаменитой «мюнхенской речи»), конкуренты (произносится с оттенком державной гордости) как минимум, а то и враги (тоже с оттенком державной, но уже угрозы). «Определенные – или некие – силы» – уже почти конспирология. И так далее, и тому подобное. Эвфемизмы такого рода, скорее, предназначены для «внутреннего» потребления, но и в экспертной среде они вполне укоренились.

Да, резать правду-матку в международных отношениях чревато. Обозреватели справедливо задаются вопросом, не дал ли Трамп, публично назвавший Катар спонсором терроризма, отмашку для начала атаки саудитов на эмират. Популизм, благосклонно воспринимаемый широкой аудиторией, вряд ли подходит для конструктивного диалога. Он рассчитан на коммуникацию не столько с собеседником, сколько с широкой аудиторией, а диалог – все же достаточно интимное общение.

Последний «хит» международной арены, всерьез начинающей напоминать уже театр абсурда — конечно, перепалка Вашингтона и Пхеньяна. Обмениваясь «панчами» вроде «рокетмена» и «старика-маразматика», Трамп и Ким, скорее всего, тоже исходили из внутреннего нарратива, автоматически вынося его на «внешнюю» аудиторию. Подобный «баттл» выглядел бы смешным (карикатуры, отождествляющие Трампа с Хрущевым, тоже славно «позажигавшим» на ооновской трибуне, не замедлили появиться), если бы за увлеченными сварой политиками не стояли ядерные ракеты. Так что происходящее вовсе не напоминает «ругань детей в песочнице», как неосмотрительно заметил Сергей Лавров.

Возможно, стоит все же приостановиться и начать подбирать слова. «Тщательнéе», — как говаривал Михаил Жванецкий. Вероятно, некоторую помощь желающим наладить диалог может оказать обращение к традиционному китайскому опыту. Одна из основополагающих концепций конфуцианской философии – чжэнмин («исправление имен») – утверждает, что «имена» (понятия) должны точно отражать суть обозначаемых явлений («Если имена неправильны, то слова не имеют под собой оснований. Если слова не имеют под собой оснований, то дела не могут осуществляться…» – «Лунь юй», 13:3). Такой подход не оставляет места эвфемизмам и аллегориям и существенно упрощает общение – то есть управление (не чужд этой теме и Платон, кстати).

«Исправление имен» – концепция очень практическая, глубоко укоренившаяся не только в философской традиции, но и в политической практике Китая. Она заслуживает пристального внимания. Не исключено, что такой подход позволит что-то сделать и с одной из главных проблем современного диалога, способной обречь его на провал с самого начала.

Речь о противоречии между запросом на «общие правила» – ясные, понятные для всех, простые и исчерпывающие – и «локальными трактовками» как самих правил, так и того, что, собственно, должно быть таким правилом. Накопленный человечеством печальный опыт столкновения цивилизаций и культур (гораздо более масштабный, чем позитивный опыт их взаимообогащения) заставляет многих с саркастическим пессимизмом относиться к интеллектуально-этическим конструктам вроде «общечеловеческих ценностей». В политологии противопоставление «западно-либеральной ценностной политики» новой, «прагматической», стало расхожим приемом. А это делает Realpolitik главным оппонентом диалога – ведь его территория во многом задается и ограничивается представлениями о ценностях и традициях.

Традиции, заложенные в основу фундаментальных (казалось бы) понятий, у разных культур и цивилизаций разные – а у некоторых их и вовсе нет. «Справедливость», «милосердие», «закон» и т.д. трактуются по-разному. Для одних демократия – ценность сама по себе, для других – инструмент, такой же примерно, как монархия, диктатура, парламентская республика. Что уж говорить о понятиях скорее прикладных – вроде суверенитета, баланса сил и т.п.

«Исправление имен» позволило бы лучше понять семантику «локальных» трактовок и ценностей с тем, чтобы определить границы «зоны комфорта» для потенциального диалога. Начиная разговор в таких зонах, собеседники способны проникнуться взаимным доверием, уважением друг к другу (на его отсутствие совершенно справедливо сетует Тимофей Бордачёв в статье «Пушки апреля, или Возвращение стратегической фривольности») для того, чтобы попытаться вывести общение в уже более деликатные сферы.

По такой модели строился, например, межхристианский и межрелигиозный диалог в 1970-е – 1980-е гг.: переопределение базовых понятий и «переоглавление» иерархий ценностей на взаимной основе. Его участники выявляли общий тезаурус и разрабатывали новый синтаксис в рамках межкультурной (межрелигиозной) коммуникации.

Когда же само понятие «ценностей» девальвировано настолько, что существует, кажется, лишь для того, чтобы оппоненты могли упрекать друг друга в их нарушении и использовании «двойных стандартов», диалог теряет смысл. В таких условиях профессионалы-переговорщики находят общий язык с огромным трудом. А когда договориться они не могут, их «диалог», выплескиваясь в публичную плоскость, влечет за собой конфронтацию такого накала, что остается лишь порадоваться тому, что материализация чувственных идей человечеству пока недоступна.

Публичный диалог на «выжженной земле»

Там работают люди эмоциональные,

не очень информированные о том, что происходит...

Владимир Путин о журналистике, 2013 г.

Способно ли коллективное бессознательное генерировать конструктивные идеи, до сих пор науке неизвестно, но вот на деструктивные оно способно вполне, и, похоже, к ним и предрасположено. Современные средства связи сделали участниками политических процессов массы – пусть даже 99% этого участия сводится к умножению смыслов в соцсетях.

Политика XXI века публична – даже внешняя. Сакральная грань между дипломатом и управдомом истончилась до нанометров. «В условиях диктата коммуникаций, тотальной прозрачности и взаимозависимости грань между внутренним и внешним стирается. Внешние факторы становятся компонентами внутренней жизни, пытается ли кто-то сознательно использовать их в своих целях либо воздействие окружающей среды носит стихийный характер», – справедливо замечает Фёдор Лукьянов.

Потенциал воздействия СМИ (включая соцсети) на общество в эпоху интернета исследован, казалось бы, вдоль и поперек. Но используется этот потенциал в основном деструктивно. История о панике в США, вызванной радиопостановкой «Война миров» в 1938 г., стала хрестоматийной. Примеры такого рода исчисляются десятками, если не сотнями (громкий скандал, например, связан с просочившимся в прессу саундчеком Рональда Рейгана – президент объявил Россию вне закона и сообщил, что через пять минут начнет ее бомбить).

Оставайся подобные казусы исключением из правил, было бы полбеды. Беда в том, что СМИ (вкупе с активно подключившейся к созданию контента аудиторией) принимают самое деятельное участие в создании и поддержании информационного хаоса. Российские медиа за пару месяцев превращают Турцию из стратегического союзника во врага, а потом снова в союзника. В течение полугода Трампа представляли то надежным другом России, то ее непримиримым врагом.

Американские СМИ нисколько не уступают отечественным. В их изложении международные отношения – это такая игра, соревнование, в котором обязательно надо победить. Так, президент CNN Джефф Цукер не раз подчеркивал, что с точки зрения СМИ «политика – это спорт». Стратегия отходит на второй план (или пропадает вовсе) на фоне того, кто выиграл очередной «тайм».

Недавняя статья Джен Псаки, посвященная итогам встречи Трампа с Путиным на саммите «двадцатки», прекрасно иллюстрирует эту проблему. Критикуя слабую медийную подготовку американской стороны к встрече президентов, политический обозреватель CNN подчеркивает, что по каждому пункту повестки дня «русские набрали очки (They scored on all three)», а Трамп «угодил в ловушку Путина». Сожалея о том, что дипломатия «не часто дает шанс надавить» на соперника, г-жа Псаки сокрушается, что «если оппонент сорвался с крючка, вам уже больше не удастся нажать на него». Нежелание педалировать тему «российских хакеров» и то, что Трамп принял объяснения Путина по этому поводу, разумеется, были занесены в пассив президенту США. Coup de grâce со стороны коварных русских стало то, что они первыми опубликовали фото беседы лидеров двух государств. Внятного анализа той самой повестки, по всем пунктам которой русские «обыграли» американцев, разумеется, предложено не было.

Примечательно, кстати, что г-жа Псаки использовала тот же прием, к которому активно прибегал г-н Трамп во время президентской кампании – она подчеркивает силу внешнего оппонента, качество его подготовки и профессионализм, чтобы на этом фоне ярче проявились слабости оппонента «внутреннего».

Ожидать от CNN одобрения Трампа, разумеется, наивно, однако такой подход к освещению международных отношений низводит их до уровня дворового футбола. И если уж такой подход демонстрирует профессионал, что ожидать от широкой аудитории, эмоционально вовлеченной в происходящее, плохо информированной, склонной к быстрым и резким выводам и – практически не умеющей слушать.

Хотя умение слушать (и слышать) – главное для ведения конструктивного диалога.

* * *

Диалог (в «чистом» значении этого слова) вряд ли можно считать действенным инструментом разрешения насущных политических кризисов «здесь и сейчас». Тем не менее «стратегический» коммуникационный потенциал диалога, сегодня востребованный мало, остается значительным. Опираясь на традицию (с одной стороны, обеспечивающую надежную основу, а с другой – обладающую потенциалом к трансформации), диалог позволяет отрефлексировать события и тенденции цивилизационного, «мета-культурного» масштаба, формирует мировосприятие. Начинаясь в «зоне комфорта», он может подводить к осмыслению таких моделей разрешения конфликтов, которые недостижимы в рамках «переговоров как обычно». Правда, для этого, по всей видимости, требуется такой «прыжок веры», на который способны немногие.

Однако диалог остается единственным достойным способом бытия для тех людей, культур и цивилизаций, которые желали бы научиться находить в конфликтах возможности для примирения, в различиях – источник взаимообогащения, в частном – общее, в унынии – надежду.

Автор выражает искреннюю признательность В. Соловью и А. Юдину, любезно делившимися замечаниями и советами во время работы над статьей.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 12 февраля 2018 > № 2513563 Александр Соловьев

Большая стратегия для Цифрового века

Как преуспеть в мире, связанном сетями

Анна-Мари Слотер – президент и генеральный директор фонда «Новая Америка».

Резюме Дебаты о сущности внешней политики США продолжаются и в цифровой век. Необходимо объединить мир шахматной доски с миром Всемирной паутины, признав могущество государств, но и силу и права отдельных лиц, групп, компаний и организаций как самостоятельных игроков.

Экспертов по внешней политике давно уже приучили смотреть на мир как на шахматную доску. Для описания и анализа всего этого британские государственные деятели XIX века взяли шахматную метафору на вооружение, назвав соперничество с Россией в Средней Азии «Большой игрой». Сегодня в телешоу «Игра престолов» предлагается особенно жестокая и соблазнительная версия геополитики как непрерывной схватки между соперничающими царствами.

Подумайте о стандартной карте мира, показывающей границы и столицы 190 с лишним стран. Это версия шахматной доски. А теперь вообразите карту мира ночью с горящими огоньками городов и темными пространствами пустынных областей. Эти световые коридоры обозначают дороги, машины, дома и офисы; они – сети человеческих взаимоотношений, где встречаются семьи, работники и путешественники. Это картина веб-мира. Карта не разделения, на которой показаны границы суверенных государств, а связей между людьми.

Взгляд на международную систему как на паутину подразумевает мир, состоящий не из стран, а из сетей. Это мир терроризма и торговли наркотиками, оружием и людьми; меняющегося климата и уменьшающегося биоразнообразия, войн за доступ к воде, мир, в котором отсутствует продовольственная безопасность; мир коррупции, отмывания денег и уклонения от налогов; пандемий, распространяющихся по воздуху, по морю и по суше. Короче, многочисленных, наиболее насущных глобальных угроз XXI века.

Проблемы и угрозы возникают, потому что люди связаны либо слишком тесно, либо недостаточно, либо не с теми и не с тем. «Исламское государство», или ИГИЛ (запрещено в России. – Ред.) способно мотивировать так называемых «одиноких волков» совершить массовое убийство коллег по офисной работе. Смертоносный вирус может распространиться по земному шару за неделю. Тем временем отсутствие у миллионов молодых людей возможности получить нормальное образование, работу и жить полноценной жизнью толкает их на путь насилия, которое выплескивается за границы одного государства.

Несмотря на новую реальность, большинство официальных лиц, отвечающих за внешнюю политику своих стран, рефлексивно ведут себя как шахматисты и воспринимают окружающуюю действительность так, как если бы они жили в XVII веке, когда Вестфальский мир привел к появлению суверенных и равных государств. Они понимают реальность сетевых угроз, но у них нет стратегий, подходящих для мира игроков эпохи Всемирной паутины. Пора уже разработать эти стратегии и объединить искусство государственного управления с искусством управления Всемирной паутиной, предполагающим конструирование сетей и управление ими. Соединенным Штатам требуется большая стратегия продвижения американских интересов и ценностей во Всемирной паутине – так же, как и на шахматной доске. Президенту США следует принять программу построения и сохранения открытого международного порядка, держащегося на трех столпах: открытое общество, открытое правительство и открытая система международных отношений. Важная линия противостояния в цифровой век проходит не между капитализмом и коммунизмом или демократией и автократией, а между открытостью и закрытостью. Алекс Росс, эксперт по технологиям и бывший работник Госдепартамента, составил список стран по «оси открытости-закрытости». Он утверждает, что успешно конкурировать будут те страны, которые берут на вооружение принцип открытости.

Открытость формирует особую логику сетей. Они открыты для всех и мирятся с участием многих, черпая силу в этой всеобщей вовлеченности. Они открыты также в смысле прозрачности и сопротивления любым попыткам контролировать информацию. Государственный переворот в Турции летом 2016 г. провалился, потому что президент Реджеп Тайип Эрдоган и его сторонники сумели использовать FaceTime, Facebook Live и Twitter в качестве альтернативных новостных каналов после того, как военные захватили телевизионные сети. И сети открыты в смысле автономности: в отличие от иерархий, подчиняющихся правилам, они поощряют самоорганизацию. Однако это не единственный взгляд на сети. В своей книге «Седьмое чувство» Джошуа Рамо признает наступление «нового века постоянной связи», но видит в открытости сетей опасность для Соединенных Штатов. Он формулирует большую стратегию «жесткого входного контроля» на основе права предоставлять или отрицать доступ к закрытым сетям, которые он называет «запирающимися территориями». При таком подходе США должны конструировать материальные и виртуальные «сообщества для управления всем – от торговли до киберинформации и научных исследований». Жесткий входной контроль – |стратегия связи, требующая разделения, замены материальных барьеров XX века цифровыми барьерами XXI века.

В цифровой век продолжаются и дебаты о сущности внешней политики США. С одной стороны, мы видим приверженцев реализма в стиле Никсона и Киссинджера, согласно которому отстаивание всеобщих ценностей – путь к втягиванию в болезненные конфликты за рубежом. С другой стороны, сторонники либерального интернационализма в стиле Вильсона и Рузвельта (а также Франклина и Элеонора): они питают здоровое уважение к силе, но считают, что отстаивание всеобщих ценностей –

неотъемлемая часть национальной идентичности и источник силы для Соединенных Штатов.

Основой открытого порядка станет либеральный интернационализм, приспособленный к нуждам цифрового века. Он объединит мир шахматной доски с веб-миром, признав могущество государств, но и права отдельных лиц, групп, компаний и организаций как самостоятельных игроков. И это подтвердит представление о Соединенных Штатах как о стране, сильной своими глубокими международными связями, основанными на общих ценностях, суть которых – универсальные права человека.

Устойчивое общество

Приоритетом любой большой стратегии США должна быть защита американского народа и безопасность союзников. Однако невозможно гарантировать безопасность в век постоянных связей. Обещание безопасности – непреодолимое искушение для хакеров –

атакующих орд XXI века. То же самое можно сказать об одиноких волках-террористах. Диктатурам немногим лучше удается останавливать подобные атаки, чем демократиям, и притом гораздо более высокой ценой в виде ограничения гражданских свобод.

Лучше взять на вооружение открытость и при этом стремиться к устойчивости и уверенности в своих силах и возможностях. Людям следует ожидать от правительств совершенствования сетей наблюдения и защиты, но не в ущерб гражданским правам. (Соответственно, большая часть работы по защите гражданских прав в нынешнем веке будет сводиться к защите цифровых прав.) И люди должны согласиться с тем, что правительства не смогут гарантировать им абсолютную безопасность. Отсутствие полной безопасности – плата за свободу и демократию. Но эту цену стоит заплатить. В нашем мире, как утверждает бывшая помощница главы Департамента внутренней безопасности Джульетт Кайем в своей книге «Мама безопасности» (Security Mom), граждане могут и обязаны делать гораздо больше для обеспечения собственной безопасности. «Отсутствие правительства, – пишет она, – должно гарантировать идеальную безопасность, потому что ни одно правительство не в состоянии ее обеспечить». Роль правительства – «инвестировать в создание более устойчивой страны», включая инструктирование и наделение полномочиями общественности, но оно должно действовать скорее в качестве партнера, а не защитника.

Правительство также выигрывает от такого подхода. Специалист по устойчивости Стивен Флинн все время говорит о том, что лучше информированные правительством американцы могли бы помочь избежать катастроф или по крайней мере смягчить их последствия.

Что бы произошло, спрашивает Флинн, если бы власти провели пресс-конференцию в августе 2001 г., доведя до сведения широкой общественности разведданные об угрозе, исходящей от «Аль-Каиды», и о риске угона самолета, который похитители могут взорвать или использовать в качестве ракеты? Многие назвали бы такой брифинг алармистским, но некоторые пассажиры самолетов, поразивших цели в Нью-Йорке и Вашингтоне, заподозрили бы, что похитители лгут им, говоря, что возвращаются в аэропорт. Возможно, некоторые предприняли бы какие-то действия, как это сделали пассажиры Рейса 93, которые уже слышали о самолетах, врезавшихся во Всемирный торговый центр и Пентагон, так как их самолет взлетел позже. Опора на собственные силы, необходимая для открытой безопасности, зависит от способности к самоорганизации и решительным действиям. В общественном контексте такой подход требует ограничения полномочий как государственных, так и частных организаций.

Чрезмерная концентрация власти в руках чиновников, частных лиц или даже представителей гражданского общества чревата ее злоупотреблением. Рамо доказывает, что принцип работы сетей, согласно которому победитель получает все, означает, что нынешние монополисты платформ никуда не денутся. Он указывает на то, что 9 из 12 наиболее популярных мобильных приложений связаны с американскими компаниями, такими как Apple, Google и Microsoft. Что касается Facebook, WhatsApp и YouTube, то каждая из сетей насчитывает более миллиарда пользователей. Однако штамм демократического республиканства, идущий от президента Томаса Джефферсона и судьи Верховного суда Луи Брэндайса, снова дает о себе знать в американской политике, бросая вызов излишней концентрации экономической мощи на том основании, что конкуренция хороша сама по себе независимо от того, насколько благонамеренными или полезными могут быть монополии.

В демократическом обществе данные о людях принадлежат народу. Пользователи сегодня добровольно подписываются под отказом от своих прав на эти данные в обмен на чудесные бесплатные товары и услуги, которые предоставляют им крупные технологические компании. Однако в конечном итоге люди будут настаивать на получении своей доли стоимости этих данных.

Меньшие по размеру и более распределенные узлы имеют многочисленные преимущества. Со временем, как это поняли Apple и Microsoft, ключ к конкурентоспособности и успеху будет смещаться от доминирования на платформе к обеспечению стыкуемости и взаимодействия многочисленных платформ. В настоящее время конкуренция функционирует через интенсивное соперничество многочисленных стартапов, которые стремятся скупать крупные игроки. Вместо этого стартапам следует вырастать в самостоятельные средние и крупные компании, создавая новые рабочие места и поощряя конкуренцию.

Соединенные Штаты и другие державы постепенно найдут золотую середину сетевой силы: не слишком концентрированной и не слишком распыленной. Парадокс в том, что подъем азиатских и европейских конкурентов в отраслях, где американцы доминировали, будет продвигать долгосрочные интересы США, подобно «плану Маршалла», предусматривавшему восстановление бывших врагов. Например, лучше иметь здоровую конкуренцию в едином Интернете, нежели множество национальных интернет-сетей, которые стали бы эквивалентом автаркии XXI века.

Известно, что Соединенные Штаты были созданы как правительство с ограниченными полномочиями; на протяжении всей их истории периодически поднимались волны подозрительности по поводу концентрации силы и власти у отдельных лиц. Размер, в конце концов, подавляет даже больших игроков. Здания и империи действительно рушатся под собственным весом. Более того, творцы новых технологий не могут овладеть политической силой, пусть даже они правильно критикуют нынешнюю глубоко ущербную и плохо работающую политическую систему США. Вашингтон и Кремниевая долина, правые и левые, популисты и сторонники элитизма – всем придется найти способ заключения социально-политического контракта, в котором новые технологии объединятся с принципами ограниченной власти. Мировой порядок 1945 г. был основан на принципе «встроенного либерализма». Это означало, что хаос открытого денежного оборота и торговли смягчался внутренними социальными гарантиями. Аналогичным образом открытый международный порядок XXI века должен иметь якорь в виде безопасного общества, опирающегося на собственные резервы, где граждане принимают активное участие в собственной защите и обеспечении своего благоденствия. Первый строительный блок – это открытые общества; второй – это открытые правительства.

Правительства и управляемые

В 2011 г. президент Барак Обама создал Партнерство открытых правительств с семью другими странами: Бразилией, Индонезией, Мексикой, Норвегией, Филиппинами, ЮАР и Великобританией. К 2016 г. в эту группу входило уже 70 государств. Все участники подписывают Декларацию открытого правительства – набор принципов, которые они обязуются реализовывать через национальный план действий. К настоящему времени участники взяли на себя более 2250 конкретных обязательств.

Тремя главными принципами Декларации являются прозрачность, участие гражданского общества и подотчетность. Прозрачность означает улучшение доступа к информации о деятельности правительства, большую открытость его действий для как можно большего числа людей: скорее всего, данное обязательство приведет к появлению стандартов открытых данных. Это не значит, что надо отказаться от любой секретности, поскольку подобный шаг быстро привел бы к остановке деятельности правительства (или любой другой организации), но означает, что информация о том, что известно правительству и что оно делает, должна быть видимой и полезной.

Второй принцип, участие гражданского общества, вытекает из принципа прозрачности: подписавшие Декларацию обязуются «создавать и использовать каналы обратной связи с общественностью» по разным политическим решениям и «углублять участие широкой общественности в разработке политики, мониторинге деятельности правительства и ее оценки». Чтобы это обязательство могло быть выполнено, потребуется законодательная и технологическая революция. Вместо устаревшей системы «уведомлений и комментариев», при которой законодательные и регулирующие органы месяцами или даже годами обсуждают текст законопроекта, выслушивая мнения заинтересованных лиц и групп, и в конечном итоге принимают законы, которые им позволят принять политические силы, правительства должны перейти к методам доведения новых инициатив до сведения всех граждан, которых они напрямую касаются, в режиме реального времени. Во многих странах законодательные и регулирующие органы начали публиковать законопроекты на платформах открытых источников, таких как GitHub, давая возможность общественности внести вклад в процесс пересмотра и исправления некоторых положений.

Третий важный принцип Декларации, подотчетность, во многом определяется как профессиональная порядочность. Страны-участницы обязуются проводить «энергичную антикоррупционную политику» и вводить соответствующие механизмы борьбы с коррупцией, обеспечивать прозрачность государственных закупок и расходования государственных средств, а также осуществлять программы по усилению власти закона. На практике у правительств должна иметься законодательная база, требующая раскрытия доходов и активов всех высокопоставленных чиновников; также необходимо принять ряд мер по пресечению взяточничества.

В совокупности эти принципы способствуют установлению горизонтальных отношений между правительством и народом, а не вертикальных, как в демократии или автократии. Эксперименты в духе открытого правительства, проводимые в настоящее время по всему миру, нацелены на формирование правительства с народом, а не правительства для народа. В результате устанавливаются тесные отношения между чиновниками и гражданами, создающие шаблон сосуществования шахматной доски и веб-акторов в международной системе.

Когда 20 лет назад британский писатель и политический советник Джефф Малган писал о «связности», он доказывал, что, приспосабливаясь к постоянной взаимозависимости, правительства и общества должны пересмотреть политику, организационные структуры и представления о морали. При постоянной связанности, утверждал он, выигрышным окажется принцип «взаимности, представление о том, что нужно давать и брать», а дух открытости, доверия и прозрачности будет лежать в основе «иного способа управления». Правительства «предложат схему предсказуемости, но оставят место для самоорганизации людей в более комплиментарных структурах на основе взаимности». Малган оказался провидцем: Партнерство открытого правительства и аналогичные инициативы во многом претворяют в жизнь новый социальный контракт, который ему представлялся неизбежным.

Но люди не только себя организуют: они работают напрямую и с чиновниками над адекватными государственными услугами. Эта совместная работа олицетворяет самоуправление, значительно отличающееся от республиканской разновидности представительной демократии, как ее видели отцы-основатели. Вместо передачи функций управления своим представителям граждане могут устанавливать прямые партнерские отношения с правительством для решения общественных проблем. Сети граждан уже участвуют в дебатах о том, как лучше использовать открытые данные в городах всего мира; они позволяют устанавливать связь в кризисной обстановке во время катастроф и помогают в составлении государственных бюджетов, в разработке законопроектов и даже конституций.

Эта внутриполитическая роль граждан в открытом правительстве распространится также и на систему международных отношений. По мере того как министры иностранных дел, финансов, юстиции, развития, защиты окружающей среды, внутренних дел и другие, не говоря уже о мэрах, начинают играть все более значительную роль на мировой арене, они будут привлекать к работе корпоративные сети и сети гражданского общества, с которыми привыкли взаимодействовать в разработке государственных услуг у себя на родине.

Эволюция открытых правительств показывает, как благодаря колоссальному потенциалу цифровых платформ общие ценности порождают общие структуры. Государства, желающие присоединиться к Партнерству открытого правительства, берут на вооружение ценности и создают структуры, позволяющие им теснее увязывать общества и экономики. Стратегия открытого порядка начинается с сообщества союзников и партнеров, связанных друг с другом многочисленными и разнородными государственными, корпоративными и гражданскими связями. Представьте себе школьных друзей в Фейсбуке, которые поддерживают связи друг с другом и добавляют связи со своими партнерами по жизни, коллегами по бизнесу, родителями друзей своих детей, единоверцами, с которыми они посещают одну и ту же церковь, а также добровольцами, спортивными болельщиками, людьми, с которыми у них общие хобби и увлечения, тем самым распространяя свое влияние и одновременно еще теснее сплачивая наиболее близких по интересам членов сетей.

Именно так Соединенным Штатам необходимо поддерживать и углублять отношения с нынешними союзниками, ожидая, что они готовы принять принципы открытых обществ и открытых правительств. Альянсы, которые США создали во второй половине XX века, были не просто средством противостояния Советскому Союзу; корнями они уходили в общую приверженность ценностям, изложенным во Всеобщей декларации прав человека. Ни Америка, ни ее союзники полностью не соответствуют этим ценностям, но они по крайней мере стараются все делать открыто через свободу печати и выражения, а также готовы реагировать на требования граждан, даже если речь идет о смене правительства.

Соединенным Штатам не следует безмятежно наблюдать, как Япония или Европа создают собственные охраняемые сообщества в сфере финансов, промышленности, услуг, связей, образования, медицины или других жизненно важных социально-экономических областях. Вашингтону, конечно, следует признать стремление союзников к автономии и самозащите, но при этом поощрять объединенные сети и работать над тем, чтобы взаимные связи постепенно превращались в сообщество.

Если говорить более фундаментально, то американским политикам следует мыслить с точки зрения перевода «шахматных альянсов» в узлы связей и возможностей. Многие из наиболее дальновидных лидеров уже это делают. НАТО, как объяснил в 2010 г. тогдашний генеральный секретарь Андерс Фог Расмуссен, стремится к внутренней трансформации в «сетевой узел партнерств в сфере безопасности и центр консультаций по вопросам международной безопасности». В Азии, где взаимосвязей по линии безопасности и экономики гораздо меньше, чем в Европе, Эштон Картер в бытность его главой Пентагона предложил создать «на основе определенных принципов сеть безопасности», призванную углублять связи между странами на периферии мировой паутины безопасности и странами, находящимися в центре этой паутины.

Новое представление о новом мировом порядке

Последняя составляющая в строительстве открытого порядка – поддержание и расширение открытой международной системы. Открытой она должна быть как для игроков на «шахматной доске» и во Всемирной паутине, так и для изменяющегося соотношения сил между ними. Согласно теории систем, уровень организации в закрытой или замкнутой системе может оставаться на том же уровне или снижаться. В открытых системах, напротив, уровень организации может возрастать в ответ на новую информацию и нарушения. Это означает, что такая система способна к изменчивости, обусловленной новым соотношением сил, а также в состоянии охватывать новые виды глобальных сетей.

Однако нынешняя международная система иерархична и фиксирована. Некоторые страны «равнее» других. Постоянные члены Совета Безопасности ООН, члены-основатели Всемирного банка и Международного валютного фонда – державы, правившие миром в 1945 г., создали международный порядок для сохранения мира, благоденствия и защиты своих интересов. Хотя у них было гораздо более универсалистское понимание международного порядка, чем у их многочисленных предшественников, они сформировали ряд неизбежно своекорыстных схем и договоренностей для мира, состоявшего тогда из 73 признанных суверенных государств, включая империи с десятками колоний.

Пришло время реформ. Организации, появившиеся после Второй мировой войны, остаются важными хранилищами легитимности и авторитета. Но им нужно стать центрами более быстрой, горизонтальной и гибкой системы, действующей на уровне и граждан, и государств. Нужно наконец-то открыть послевоенные институты и организации для новых акторов. Это также означает сглаживание иерархии между ООН и региональными организациями, так чтобы последние могли действовать более автономно при заблаговременном или последующем одобрении их действий Советом Безопасности.

Пересмотр Устава ООН откроет ящик Пандоры. Существенные изменения в прошлом требовали катаклизмов, но еще одного мир не переживет. Однако поднимающиеся державы не будут ждать вечно. Они просто создадут собственный порядок со своими региональными институтами и сетями безопасности. Если нынешний международный порядок окажется слишком хрупким и не приспособленным для перемен, он просто рухнет. Подобно некогда великим европейским герцогствам, он сохранит здания и внешний шик, но потеряет силу и влияние.

В XX и XXI веках должно было произойти изменение баланса сил, учитывающее подъем Азии и Африки и обретение голоса странами, существовавшими в 1945 г. только как колонии (или вообще не существовавшими). Но, как прозорливо писала в 1997 г. Джессика Мэтьюз, требуется изменить баланс сил и между государственными и негосударственными акторами – людьми и организациями, которые могут рассматриваться как веб-акторы. Сообщества злонамеренных веб-акторов ежедневно угрожают глобальной безопасности и благополучию: лучший ответ им – создание объединенных сетей добропорядочных участников Всемирной паутины, включая корпорации, гражданское общество и широкую общественность.

Некоторые из нынешних сетей связывают только национальных госслужащих, и их следует реформировать. Например, Инициатива по безопасности в борьбе против распространения ОМУ (ИБОР) позволяет более чем 100 участвующим в ней государствам запретить ввоз и вывоз, а также передачу группам и лицам ОМУ и ядерных материалов, связанных с высоким риском распространения. Обновленная версия этой инициативы должна сохранить добровольный характер и правила принятия решений, но быть состыкована с какой-либо из программ ООН. Такая корректировка послужила бы хорошим ответом Индии и другим странам, считающим инициативу нелегитимной. Многие другие регулирующие, судебные и законодательные сети должны быть точно также формально состыкованы с мировыми или региональными организациями. Самыми многообещающими в этом смысле являются недавно созданные сети мэров городов – тех, кто имеет полномочия и способность проводить политику, затрагивающую 54% населения земного шара.

Помимо сетей госслужащих и чиновников, сети мировых благотворительных организаций также получают пользу от тесных связей с международными организациями. Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев работает с более чем 900 негосударственными организациями и организациями в структуре ООН. Сеть «Глобальный альянс по вакцинам и иммунизации» полагается на финансирование промышленно развитых государств и помогает развивающимся странам получить предсказуемое финансирование программ иммунизации. А американский благотворительный фонд Bloomberg Philanthropies финансирует международные сети по борьбе с изменением климата, прежде всего Соглашение мэров по климату и энергии, которое соединяет государственных и негосударственных игроков в более чем 7100 городах мира для борьбы с глобальным потеплением.

Это только начало. На каждую НПО, отвоевавшую себе статус наблюдателя на ассамблее ООН, приходятся тысячи других, которых блюстители государственной власти отрезали от нынешней системы международных отношений. «Шахматисты» все еще твердо держат руку на пульсе. Чтобы сетям нашлось место внутри традиционных иерархических организаций или чтобы они установили с ними прочные связи, структуры должны стать более горизонтальными. Им придется открыть свои иерархии и формализованные процедуры, чтобы обеспечить более гибкое взаимодействие между своими членами и сделать возможными более тесные связи с гражданами, корпорациями и сетями гражданского общества. В конце концов, если Фейсбук насчитывает 1,7 млрд членов, то есть больше, чем население любой страны мира, и может функционировать как сеть сетей, обеспечивая платформы для спонтанной связи отдельных людей, то целенаправленно и стратегически связанные сети могут внести не менее весомый вклад в создание мирового порядка, чем группа зачастую слабых стран – участниц этого процесса.

Чтобы лучше понять разницу между системой международных отношений XX века и открытой системой XXI века, рассмотрим переговоры о Транстихоокеанском партнерстве (ТТП) и по поводу Парижского соглашения об изменении климата. Переговоры по ТТП проводились тайно, исключительно между торговыми представителями разных государств. Эта нездоровая секретность породила недоверие американских граждан и законодателей. В итоге ТТП стало восприниматься как соглашение элиты, что привело к энергичному противодействию его ратификации. С другой стороны, парижские переговорщики признавали, что деловые и научные круги, гражданское общество и простые люди должны сыграть роль в противодействии изменению климата. Поэтому в эти переговоры, несмотря на их сумбурность и растянутость, были втянуты все –

от руководства корпораций до гражданских активистов и филантропов-миллиардеров. Хотя в заключительном варианте договоренностей нет обязательных целей, регламентируемых международным правом, этот документ сделает гораздо больше для спасения планеты, чем соглашение на государственном уровне, поскольку в процессе его выполнения к государствам присоединятся другие игроки.

Со временем структуры межгосударственных организаций XX века могут стать всемирными и региональными платформами для многочисленных видов ассоциаций с участием политиков-«шахматистов» и веб-акторов. ООН, МВФ, Всемирный банк, ВТО, ЕС, Организация американских государств (ОАГ), Африканский союз, Ассоциация стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН) и множество других структур смогут опираться на свои первоначальные функции и, возможно, выходить за их рамки.

Защита государства и граждан

Большая стратегия, построенная на этом фундаменте, могла бы продвигать интересы Соединенных Штатов путем построения открытого мирового порядка, состоящего из открытых обществ, правительств и открытой международной системы. Главная цель – появление мира, в котором американские граждане и их иностранные визави наслаждались бы безопасностью и благоденствием, наделенные возможностями жить полноценной и продуктивной жизнью. Это мир, в котором американцы могут защищать и продвигать себя как американцев, но стремиться к всеобщим ценностям, определяющим саму суть Соединенных Штатов.

Открытый мировой порядок должен быть закреплен в международном правовом режиме, признающем и защищающем как государства, так и отдельных граждан. Правовой порядок «шахматной доски» признает только суверенные государства в качестве одновременно проводников и субъектов международного права при наличии отдельной и неприкасаемой сферы внутреннего закона. Юридический порядок XXI века должен быть двойным, признающим существование внутренней и международной сфер действия права, хотя границы между ними призваны оставаться проницаемыми.

В этом порядке государства – волны и частицы одновременно. Они должны остаться основными действующими лицами, когда дело касается межгосударственных войн, распространения ОМУ, государственного терроризма, криминальных сетей, религиозно-этнических конфликтов, споров о границах и многих других вопросов. Но также должны считаться местом нахождения веб-акторов, взаимодействующих в торговой, гражданской, политической и криминальной сфере, что отражается на мировой политике так же явно, как и действия государств. Невозможно сказать, какую форму в конце концов примет этот двойной порядок. Но удивительно то, что он рождается на наших глазах – медленно, болезненно, но неотвратимо.

Истоки сдвига – в движении за права человека прошлого века, начавшегося с Гаагских Конвенций 1899 и 1907 гг., в которых изложены правила войны для военных и гражданских лиц. Но в годы холодной войны сами права человека претерпели политическую поляризацию: Запад отстаивал гражданские и политические права, а Восток – социально-экономические и культурные, причем обе стороны были склонны игнорировать нарушения прав человека в своих странах-сателлитах. Когда в 1990-е гг. многие замороженные конфликты «оттаяли» и прорвались наружу, мир снова обратился к насущному вопросу о том, на что могут претендовать граждане, пострадавшие от зверств своих правительств. Первым шагом стала разработка международного уголовного права, которое двигалось от правосудия победителей в виде послевоенного трибунала в Нюрнберге к быстрорастущему своду законов и судов, объявляющих высокопоставленных чиновников разных стран ответственными за свои действия. Затем произошли глубокие изменения в законе о гуманитарной интервенции.

В 2000 г., отвечая на призыв Генерального секретаря ООН Кофи Аннана, канадское правительство собрало группу выдающихся специалистов по внешней политике и международному праву, призванных определить, какие государства могут и должны предпринять военные действия для защиты людей, жизнь которых подвергается опасности в другой стране. Эта группа, Международная комиссия по вопросам вмешательства и государственному суверенитету, разработала новое понятие: ответственность или обязанность защищать, которое впоследствии стало обозначаться аббревиатурой “R2P”. В заключительном докладе Комиссии утверждалось, что подписавшие Устав ООН приняли на себя определенные «обязанности членства». Конкретно, когда государство отказывается выполнять свои обязанности по защите фундаментальных прав своего народа, другие государства обязаны защитить этих граждан – если необходимо, то через военное вмешательство.

В 2005 г. Генеральная ассамблея ООН приняла выхолощенный вариант доктрины R2P. В конечном варианте резолюции говорилось, что «на каждом отдельном государстве лежит ответственность защищать свое население от геноцида, военных преступлений, этнических чисток и преступлений против человечности». Если государства не выполняют этих задач, ответственность переходит к международному сообществу, которое должно использовать «мирные средства» для защиты населения и, если потребуется, «предпринять коллективные действия… через Совет Безопасности».

Применение доктрины оказалось противоречивым, что особенно остро проявилось во время интервенции в Ливии 2011 г., санкционированной ООН. Колеса международного права вращаются медленно и со скрипом. Для реализации принципа суверенного равенства, заложенного в Вестфальском мире, понадобились сотни лет. Вместе с тем доктрина R2P на удивление быстро пустила корни: за последнее десятилетие Совет Безопасности ООН уже 50 раз ссылался на нее. Сегодня R2P решительно вышла из моды, но это, конечно, временное явление. Важно то, что через 68 лет после принятия революционной Всеобщей декларации прав человека отношения суверенного государства с подданными пересматриваются на международном уровне. Международное право одновременно признает государства и граждан. Формируется двойной порядок по мере того, как гроссмейстеры шахматной доски волей-неволей освобождают пространство для всемирной паутины.

Власть народа

Логика этого сдвига неумолима. Даже гроссмейстер Генри Киссинджер мог бы с этим согласиться. В своей книге «Мировой порядок» он указывает, что Вестфальский мир, положивший конец Тридцатилетней войне – катастрофе, уничтожившей, наверно, треть всех людей в немецких землях – был призван прежде всего создать лучшую систему, защищающую людей от «насильственного изгнания, обращения и войн, уносящих жизни гражданского населения». Кроме того, хотя было подтверждено «право каждого подписанта выбирать любое внутриполитическое устройство и религиозную ориентацию», «новые положения закрепили право религиозных меньшинств мирно исповедовать свою веру и быть огражденными от насильственного обращения в веру большинства». Другими словами, согласно Вестфальскому мировому порядку, суверенное равенство государств – не самоцель, а средство защитить подданных этих государств.

Люди превыше всего. Если этого нет, то рано или поздно люди свергают правительства. Технологии, способствующие трансформации социально-экономического строя внутри стран – от иерархий к сетям, – дают народу больше возможностей и сил дестабилизировать политику, чем раньше. У правительств также появляется больше возможностей и полномочий, чем раньше, но границы и стены, будь то материальные или цифровые, не смогут сдерживать граждан, объединенных в сети. Открытые общества, открытые правительства и открытый мировой строй – затеи рискованные. Но они дают человечеству надежду на обуздание власти не только государств, но и предприятий, университетов, гражданских организаций и граждан для решения планетарных проблем, затрагивающих сегодня всех.

Данный очерк – адаптация ее книги «Шахматная доска и Всемирная паутина: стратегии связи в мире, опутанном сетями» (The Chessboard and the Web: Strategies of Connection in a Networked World). Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6, 2016 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 12 февраля 2018 > № 2513562 Анна-Мари Слотер

Технологии, государственное управление и неограниченная война

Что меняется, а что нет

Чез Фриман – cтарший научный советник Института мировой и публичной политики имени Уотсона в Университете Брауна, в прошлом – высокопоставленный дипломат и сотрудник Пентагона, переводчик.

Резюме История свидетельствует о том, что международная напряженность, гонка вооружений и войны ускоряют развитие технологий. Можно ожидать, что усугубляющийся новый мировой беспорядок окажет аналогичное воздействие.

Технологии – это превращение науки в инструменты. Долгое время люди считали, что именно использование инструментов отличает homo sapiens от других видов. Оказалось, некоторые животные тоже это делают. Но только человек использует оружие, поэтому нас скорее можно назвать homo armatus, а не homo habilis или sapiens.

Прогресс и убийства

Рождаясь без зубов и когтей, люди вооружаются, чтобы убивать других, в том числе себе подобных. Мы настолько изобретательны в придумывании орудий убийства представителей собственного вида, что это оказывает воздействие и на нас самих, и на наше мышление. Огромную часть собственных интеллектуальных способностей мы тратим на разработку летальных инструментов и систем, относящихся к военным технологиям. В промышленно развитых демократиях, входящих в Организацию экономического сотрудничества и развития, около четверти исследований и разработок относится к военной сфере. В США этот показатель превышает половину.

Научные открытия обогатили нашу жизнь и расширили возможности. Процесс продолжится, а типичной человеческой реакцией останется желание применить новые технологии в военных действиях. Мы изучали кремень, кварц, обсидиан и делали копья, топоры и стрелы, чтобы охотиться на животных и убивать себе подобных. Мы развивали металлургию, чтобы совершенствовать мечи, броню и снаряды. С помощью химии не только разрабатывали лекарства, но и создали порох, мощную взрывчатку, ядовитые газы, напалм, белый фосфор и дефолианты.

Люди употребляют математику и физику, чтобы познавать баллистику, кинетическую энергию ударной волны, вероятное круговое отклонение и определять перегрузки. Мы используем соотношение массы и энергии для разработки ядерного оружия. Задействуем практически все естественные науки с целью производства оружия массового уничтожения и средств его применения.

Киберпространство норовим приравнять к суше, морю, воздуху и другим пространствам, где допустимо вести слежку, подрывную деятельность, воровать, атаковать противника и его союзников. Квантовая механика используется для разработки сложнейших видов шифрования. Робототехника и искусственный интеллект позволяют строить и применять беспилотники и различные виды летального оружия, которое уничтожает предполагаемых противников, при этом нам не нужно рисковать собственной жизнью.

Анализ «больших данных» позволяет теперь идентифицировать человека или группу, которые могут быть уничтожены с помощью дрона. По некоторым данным, новейшие достижения генной терапии уже используются, чтобы наделить солдат сверхспособностями. Следующий шаг – вернуться к точке, где остановилась примитивная евгеника прошлого века, модифицировать эмбрионы и сконструировать поколение несокрушимых воинов. Динамика, присущая «дилемме безопасности» – когда оборонительный шаг одной стороны рассматривается оппонентом как сигнал агрессивных намерений – позволит нам преодолеть щепетильность и добиться точности при ведении бактериальной войны, которая была невозможна в годы Второй мировой. Новые технологии биоинженерии обещают возможность с помощью специально разработанных бактерий и вирусов уничтожать людей с генотипом, который нам просто не нравится. Зачем сжигать деревни, если, запустив микроб, можно уничтожить все население незаметно, анонимно и, главное, раз и навсегда.

В определенном смысле все это не ново. Технологический прогресс и инновации в военной сфере начала XX века были настолько разрушительными и угрожающими, что наши прадеды и прапрадеды приложили максимум усилий, дабы не только уменьшить риск военного столкновения, но и определить легитимные способы ведения боевых действий. Они разработали новое видение международного сообщества. Сформулировали законы войны, запретили аннексию территорий с помощью захвата и коллективное наказание, предписали гуманное отношение к военнопленным, проработали концепцию военных преступлений и создали транснациональные институты для надзора за соблюдением согласованных правил. Некоторое время система работала, но это было в прошлом веке.

Сегодня эрозия международного права, прежде всего законов ведения боевых действий, и восхваление аморальности, сопровождающее так называемую «глобальную войну против терроризма», лишили военные проявления всяческих ограничений. Полагая, что им придется столкнуться с худшим, народы готовятся нанести упредительный удар независимо от норм, закрепленных Нюрнбергским процессом, Уставом ООН и Женевскими конвенциями. Первые десятилетия XXI века подарили целый набор эвфемизмов для обозначения отступлений от прежних норм. Возьмем термин «незаконные участники боевых действий», появившийся в 2001 г. для обозначения людей, сопротивляющихся вторжению или оккупации иностранными военными, в том числе «на словах». Люди, отнесенные к этой категории, не могут претендовать на защиту на основании Женевских конвенций, требовать предъявления официальных обвинений и ожидать суда в обычном порядке. Их возможно поместить в тюрьму, подвергать «усиленным техникам допроса» (термин имеет печальное происхождение – прямой перевод немецкого выражения verschärfte Vernehmung, которым в гестапо обозначили бесчеловечные пытки), и даже устранение не возбраняется.

Или вспомним так называемые «таргетированные убийства» –

уничтожение предположительно опасных людей без судебного решения на основании презумпции виновности и распоряжения чиновников. Иногда оправданием убийства являются религия, местонахождение, возрастная группа или другие аскриптивные критерии. Такие акции (часто выполняемые беспилотниками) стали широко распространенной альтернативой практике агрессивного умиротворения в Западной Азии, на Африканском Роге и в Сахеле. Люди, ставшие жертвами ошибочного определения целей или по трагической случайности оказавшиеся рядом с объектами авиаударов и операций спецназа, списываются как потенциальные боевики или «сопутствующий ущерб».

Все эти увертки и эвфемизмы, придуманные для недопустимого поведения, нарушают традиционные каноны морали и международного права. В целом они отражают определенный образ мыслей – государственная политика сводится к запугиванию, физическому насилию или убийству тех, кто сопротивляется иностранному давлению или подчинению. Не нужно разрабатывать стратегии. Внешнюю политику заменяют безнаказанные убийства. Закон утратил ту ограничивающую власть, которой обладал прежде.

Отчасти это объясняется тем, что современная политическая мысль оценивает легитимность действий по результату, а не процессу его достижения. Подход, при котором конечный итог оправдывает средства, позволяет технологам отбросить моральные колебания и разрабатывать более эффективные способы устранения предполагаемых противников. Вряд ли стоит ожидать, что поколение 2000-х гг. не сможет обходить моральные аспекты так же искусно, как поколение 1940–1960-х годов. Технологии безусловно будут использованы по максимуму. Многие достижения принесут благо. Но возникнут и моральные проблемы, которые бумерангом ударят по своим первым адептам. Каких дальнейших технологических изменений в государственном управлении стоит ожидать? Как ограничить противоречащее морали, деструктивное использование науки?

Золотой век дезинформации и слежки

Двадцатый век начался и закончился явлениями, которые незамысловато были названы «новой дипломатией». Речь идет о культурном, информационном и политическом взаимодействии с другими странами, которое практиковали, например, китайский Институт Конфуция, Альянс Франсез, Институт Гёте и, к сожалению, упраздненное Информационное агентство США. Предполагались попытки правительств и гражданского общества содействовать восстановлению или установлению конституционного порядка в других странах путем их поддержки и умелого продвижения перемен. В качестве примеров можно привести глобальную кампанию против апартеида в ЮАР, бойкот, отказ от инвестиций и санкции против Израиля с целью прекратить расширение незаконных еврейских поселений, этнические чистки и религиозно-этническую дискриминацию. Кроме того, подразумевалась деятельность по продвижению демократии, которую вели организованные государством неправительственные организации, включая Национальный фонд поддержки демократии, различные НКО по защите прав человека, а также американские политтехнологи, которые работали на выборах в странах постсоветского пространства в период их демократизации.

Двадцать первый век начался во многих странах с запрета деятельности иностранных и финансируемых иностранцами НКО. Такой тренд наблюдался в этнически и религиозно ограниченных частичных демократиях (Израиль), популистских авторитарных режимах (Россия), военных диктатурах (Египет) и однопартийных полицейских государствах (Китай). В то же время возможность применять искусственный интеллект к «большим данным» создала новый класс профессиональных аналитиков, которые умеют манипулировать социальными сетями, новостями, привлечением внимания и политической активностью как внутри страны, так и за границей. Первые случаи применения этого ноу-хау в США были связаны с электоральной географией, надпартийными политическими кампаниями, индивидуализацией сбора пожертвований, а также системным использованием социальных медиа для введения людей в заблуждение, разжигания противоречий и стимулирования политической активности.

Если мы поверим в обвинения, выдвигаемые сегодня против России, значит стратагемы, в основе которых лежит использование Интернета, перестали быть исключительно американским инструментом. Другие государства якобы тоже манипулируют американским общественным мнением на выборах посредством кражи данных и целенаправленной дезинформации. Происходило ли это на выборах президента Соединенных Штатов в 2016 г. или нет, главное, что никто пока не предложил реальных способов противодействия манипулятивным практикам на базе «больших данных», которые повсеместно вытесняют более прозрачную, но не такую эффективную «новую дипломатию». Политика больше не определяется в сигаретном дыму кулуаров. Наступила эпоха манипулирования общественным мнением и исходом выборов с помощью алгоритмов.

Это золотой век дезинформации и слежки. Поскольку знания об обществе и окружающем мире в значительной степени сосредоточены в киберпространстве, возможности государства и негосударственных акторов формировать общественное мнение в других странах беспрецедентно возросли. Сегодня стало невероятно легко вести пропаганду и психологические кампании, оказывать политическое и культурное воздействие, стимулировать массовое разочарование, недовольство элит и народный гнев в других государствах. Во время войн операции психологического воздействия позволяют добиться быстрого распространения фальшивых электронных сообщений, липовых новостей, компромата на политических лидеров, в том числе посредством соцсетей, в результате искажается представление о ситуации, нарушается политическая координация и процесс принятия решений. Технологии позволяют осуществить мягкое завоевание посредством скрытых действий в киберпространстве. Применение научных достижений ведет к эрозии суверенитета, облегчая использование мер воздействия, выходящих за рамки дипломатии, но не доводя дело до войны.

Учитывая эти тенденции, некоторые страны, например Китай, считают, что нужно изолировать свои телекоммуникационные системы и медиапространство и таким образом предотвратить иностранное вмешательство в политический процесс. Правомерна ли такая позиция? Самоизоляция противоречит западным ценностям. Но как еще можно препятствовать иностранным манипуляциям и подрыву внутриполитических процессов, безопасности режима и конституционного порядка? Американцам и гражданам других либеральных демократий стоит задуматься о том, как «закрепить блага свободы за нами и нашим потомством» в эпоху «больших данных», искусственного интеллекта и виртуальной реальности.

Прежде чем перейти к проблемам шпионажа и боевых действий, хотелось бы сказать несколько слов о традиционной дипломатии. Частые саммиты – инновация XX века. Раньше подобные встречи лидеров государств проводились редко. Проблема заключалась не только в дальности поездок, встречи в верхах предполагали определенный риск. Как отмечал Дин Ачесон, «если глава государства или правительства теряет мяч, линия ворот за его спиной оказывается открытой».

В XXI веке технологии виртуальной реальности и электронные переводчики позволят проводить саммиты без длительных вояжей и физического присутствия переводчиков. Скорее всего, подобных контактов лидеров станет больше. Но если руководители будут взаимодействовать напрямую, без посредников, разбирающихся в культуре, языке и истории иностранных государств, к чему это приведет: к согласию или к конфликту? Когда главы правительств будут ставить на кон собственную репутацию, а дипломаты перестанут выполнять традиционную роль буферов и козлов отпущения международного взаимодействия, станет ли сложнее находить компромиссы? Что нам говорят общественные науки о том, как максимально увеличить вероятность того, что виртуальные саммиты помогут, а не навредят способности людей разрешать проблемы?

Окажутся ли изменения дипломатического взаимодействия, о которых я говорю, позитивными или негативными для человечества, зависит не только от качества политиков, которых мы выбираем, и компетентности их помощников. Не менее важны последствия утраты Соединенными Штатами гегемонии и формирования мира с многочисленными конкурирующими центрами силы. В нынешней ситуации я не готов дать оптимистичный прогноз.

Пора задуматься о том, что означает уважение суверенитета в эпоху Интернета, можно ли пересмотреть основанный на правилах миропорядок, как обеспечить спокойствие внутри страны, учитывая снижение барьеров для злонамеренного иностранного вмешательства, и как выстраивать выгодные отношения с партнерами и оппонентами на международной арене. Это базовые вопросы.

То же самое можно сказать о воздействии технологий на шпионаж, несмотря на секретность, окружающую эту сферу. Учитывая огромные массивы данных в киберпространстве, в результате одной хакерской атаки можно получить информацию о понимании союзниками и противниками ключевых трендов и событий, а также их планах. Анализ полученных «больших данных» позволяет определить основных акторов во внешней политике и использовать их слабые места для ведения пропаганды, дезинформации или иных способов прямого или опосредованного воздействия. «Большие данные» – отличный способ выявить потенциальных шпионов.

В то же время вести агентурную разведку по «сложным целям» станет еще труднее. Первый пример – Китай. Разработанная китайскими властями система «социального кредита» должна заработать в 2020 году. Эта общенациональная система объединяет программы распознавания лиц и камеры видеонаблюдения, идентификационные сведения, кредитные карты, информацию об онлайн-транзакциях, базы интернет-браузеров и мессенджеров. Управляемая искусственным интеллектом система позволяет определить, насколько граждане и компании страны соответствуют стандартам правящей Компартии Китая – честность и неподкупность, следование законам и нормам, патриотизм (означает уважение к партии и выполнение ее директив). Те, кто продемонстрирует высокие показатели, получат привилегии и скидки на услуги. Низкие показатели повлекут за собой санкции. Система должна определить модели индивидуального и коллективного поведения, выявить проблемные социальные явления и рекомендовать меры борьбы с ними. Уже проводятся эксперименты на региональном уровне – например, в Шанхае.

Цель экспериментов по тоталитарному социальному контролю с использованием искусственного интеллекта – вполне конфуцианская сосредоточенность на пропаганде гражданской добродетели и принципов легизма Хань Фэй-цзы. Система «социального кредита» призвана уменьшить недоверие и несоблюдение закона в китайском обществе, стимулировать определенные модели общественного поведения и способствовать развитию «экономики совместного пользования». Система также предназначена для укрепления внутренней безопасности. Какими бы ни были преимущества и недостатки режима в КНР, можно с уверенностью говорить о том, что разведслужбы всего мира озабочены проблемой дальнейшей работы в стране. И если Китай станет лидером в этой сфере, другие страны последуют его примеру.

Мораль и бумеранг

История свидетельствует о том, что международная напряженность, гонка вооружений и войны ускоряют развитие технологий. Можно ожидать, что усугубляющийся новый мировой беспорядок окажет аналогичное воздействие. Некоторые изменения будут полезными, другие – нет. Так, беспилотными могут стать не только автомобили, но и бронемашины.

20 августа 2017 г. 116 основателей компаний, связанных с робототехникой и искусственным интеллектом, включая Илона Маска и Мустафу Сулеймана из Google DeepMind, подписали открытое письмо, в котором призвали ООН «немедленно заняться проблемой летального автономного оружия (так называемых «роботов-убийц») и запретить его использование во всем мире». «Летальное автономное оружие угрожает стать третьей революцией в ведении военных действий, – говорится в письме. –

Его разработка позволит вести конфликты беспрецедентного масштаба, а иногда такими стремительными темпами, которые человек не в состоянии осознать. Это оружие может оказаться в руках тиранов и террористов, которые применят его против невинных людей, в случае похищения оружие может быть использовано нежелательным образом. У нас остается не так много времени. Открытый ящик Пандоры будет невероятно сложно закрыть».

Запреты ООН сегодня не очень эффективны, тем не менее мы должны разработать и ввести в действие нормы, которые не позволят летальному оружию оказаться под контролем машин. То же самое касается достижений медицины, которые дают возможность проводить генную терапию, модифицировать эмбрионы, разрабатывать лекарства и яды против конкретных людей или групп, а также наносить точечные удары с использованием бактериологического оружия. Печальные прецеденты уже созданы Соединенными Штатами и их партнерами. Вспомним вирус Stuxnet, парализовавший работу объектов в Иране, автоматические «зоны поражения» на границе сектора Газа и в демилитаризованной зоне на Корейском полуострове или трагикомичную историю с неудачной попыткой МОССАДа ликвидировать главу ХАМАС Халеда Машаля в 1997 году.

Задумайтесь об идеях Конфуция, Гиллеля, Иисуса Христа и пророка Мохаммеда. Все они говорят о «золотом правиле». То, как человек относится к другим, в конце концов обернется бумерангом. Американцы будут сожалеть о созданных ими прецедентах использования кибероружия, дронов и высокотехнологичных отрядов спецназа за границей.

У американцев нет оснований для самоуспокоения. США не смогут бесконечно сохранять лидерство в сфере искусственного интеллекта, беспилотных аппаратов, генной инженерии, кибероружия, разработки ракет и бомб и в других технологиях. Но пока Соединенные Штаты остаются лидером, мы можем не сомневаться, что страна, первой применившая напалм, ядерное оружие, ковровые бомбардировки и беспилотники, продолжит разрабатывать и использовать новое летальное оружие.

Так что же делать? С точки зрения морали технологии нейтральны. Как нам регулярно напоминает Национальная стрелковая ассоциация, «ружья не убивают людей, людей убивают люди». Для кого-то трость может стать дубиной. Однако в сочетании с дипломатией оружие превращается в инструмент, позволяющий изменить мышление людей, вместо того чтобы их убивать.

Ничто кроме краха цивилизации не может остановить прогресс человеческого знания. Важно, как мы используем науку и технологии. Многие упоминавшиеся здесь технологии обладают огромным позитивным потенциалом. Обязанность – позаботиться о том, чтобы они использовались во благо. Но как уменьшить риски их применения во вред?

В мире недоверия и растущей ненависти религия не может служить регулирующим императивом. Администрация Дональда Трампа заявила, что не признает интересы мирового сообщества, подчеркнув: поведение на международной арене определяет эгоистичный национализм. Дипломатия и развитие выходят из моды. Организации, занимающиеся контролем над вооружениями, получают Нобелевскую премию, но не добиваются значительных результатов на фоне обострения национального соперничества.

Как справиться с технологическими демонами? Ответ стоит искать в общественных науках. В отличие от наук естественных, они пока дали нам меньше технологий. Специалистам пора поделиться полученными знаниями о человеческой природе и предложить методы ее модерирования. Возможно, анализ «больших данных» с помощью искусственного интеллекта позволит предложить способы притормозить худшие инстинкты человека и оптимизировать использование дипломатии, разведки и вооружения. Учитывая имеющиеся альтернативы, наверное, стоит попробовать.

США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ. Образование, наука > globalaffairs.ru, 12 февраля 2018 > № 2513561 Чез Фриман

Ложное пророчество о гиперсвязанном мире

Как выжить в век сетей

Найл Фергюсон – ведущий научный сотрудник Гуверовского института, автор книги The Square and the Tower: Networks and Power, From the Freemasons to Facebook (Penguin Press, 2018).

Резюме Нерегулируемая олигополия, управляющая Кремниевой долиной, процветает благодаря тому, что опутывает весь мир сетями. Простым пользователям сетей, которыми они владеют, – нужно относиться к их мессианским планам с изрядной долей скепсиса, которой они заслуживают.

Общепризнано, что связь в мире сегодня лучше, чем когда-либо. Когда-то считалось, что между любыми двумя людьми на планете существует всего шесть рукопожатий. Современных пользователей Фейсбука в среднем разделяет 3,57 рукопожатия. Но, наверное, это не так уж и хорошо. Эван Уильямс, один из основателей Твиттера, сказал в интервью The New York Times в мае 2017 г.: «Мне казалось, что, когда все смогут свободно говорить и выражать свои мысли, свободно обмениваться информацией, жить в нашем мире станет лучше и приятнее. Но я заблуждался».

Выступая в том же месяце в Гарварде по случаю присуждения университетских степеней, председатель и генеральный директор Фейсбука Марк Цукерберг вспоминал о своем юношеском честолюбивом стремлении «соединить весь мир»: «Сама идея была так понятна нам – все люди хотят быть связаны друг с другом… Я никогда не стремился создать компанию, но надеялся повлиять на мир».

Цукерберг, конечно, добился своего, но о таком ли влиянии он мечтал в комнате студенческого общежития? Цукерберг указал на вызовы, стоящие перед его поколением, среди которых «потеря десятков миллионов рабочих мест вследствие автоматизации», неравенство («есть что-то неправильное в нашей системе, если я могу выйти из университетских стен и заработать миллиарды долларов за 10 лет, тогда как миллионы студентов не могут выплатить кредит за учебу»), а также «силы авторитаризма, изоляционизма и национализма, сопротивляющиеся потоку знаний, торговли и иммиграции». Однако он не упомянул о существенном вкладе его компании и коллег по Кремниевой долине в создание всех трех проблем.

Никто в мире не прикладывает больше усилий к тому, чтобы упразднить такие рабочие профессии, как водитель грузовика, чем технологические гиганты Калифорнии. Никто лучше не олицетворяет впечатляющий рост богатства 0,01% наиболее состоятельных людей, чем хозяева Кремниевой долины. И ни одна компания не сделала больше, пусть даже непреднамеренно, чтобы помочь популистам одержать политическую победу в Великобритании и США в 2016 г., чем Фейсбук. Потому что без сокровищницы данных Фейсбука о пользователях этой всемирной сети сравнительно низкобюджетные компании «Брекзита» и Трампа, конечно, не добились бы успеха. Фейсбук неосознанно сыграл ключевую роль в прошлогодней эпидемии фальшивых новостей.

Цукерберг отнюдь не единственный, кто верит в единый взаимосвязанный мир: «всемирное сообщество», как он выражается. С 1996 г., когда Джон Перри Барлоу, автор текстов группы Grateful Dead, ставший кибер-активистом, издал «Декларацию независимости киберпространства», в которой попросил «правительства индустриального мира, утомленных гигантов плоти и стали» «отстать от нас», начался настоящий парад групп поддержки всеобщей связи. «Современная сетевая технология… действительно полезна гражданам, – писали Эрик Шмидт и Джаред Коэн из компании Гугл в 2013 году. – Никогда прежде так много людей не были связаны друг с другом через мгновенно реагирующую сеть». Они утверждали, что это «изменит правила игры» для политиков всех стран. Похоже, что на ранней стадии «арабская весна» оправдывала их оптимистичный анализ, хотя после скатывания Сирии и Ливии к гражданской войне он уже казался не столь очевидным.

Как и утопические видения взаимосвязанного мира в песне Джона Леннона Imagine, подобные идеи интуитивно привлекательны. Например, в своей Гарвардской речи Цукерберг утверждал: «История человечества ведет нас к тому, чтобы люди объединялись во все больших количествах – от племен к городам и нациям – для достижения целей, недоступных нам, если мы действуем в одиночку». Однако представление о единой всемирной общине как золотом котле в конце истории человечества противоречит всему, что нам известно о работе социальных сетей. В сетях как таковых нет ничего нового – они всегда существовали в мире природы и в общественной жизни. Единственная новизна современных социальных сетей – в их охвате и скорости распространения; в том, что они способны за несколько секунд связать друг с другом миллиарды людей. Однако еще задолго до появления Фейсбука ученые проводили многочисленные исследования меньших по размеру и более медленных социальных сетей. Их открытия не дают больших оснований для оптимизма при оценке функционирования полностью взаимосвязанного мира.

Немногие люди подобны островам

Шесть фундаментальных аналитических наработок способны помочь людям, не имеющим познаний в теории сетей, яснее понимать вероятное политическое и геополитическое влияние гигантских высокоскоростных социальных сетей. Первая касается способа связи в сетях. С тех пор как швейцарский ученый XVIII века Леонард Эйлер издал свой труд, математики представляли сети в виде схемы с узлами, соединенными между собой звеньями (links) или, используя терминологию сетевой теории, «ребрами» (edges).

Люди в социальной сети – просто узлы, связанные друг с другом ребрами, которые мы называем «отношениями». Однако не все узлы или ребра в социальной сети равны между собой, потому что немногие социальные сети напоминают простую решетку, где у каждого узла такое же количество ребер, как и у остальных. Обычно некоторые узлы и ребра важнее других. Например, у некоторых узлов более высокая «степень»; это означает, что у них больше ребер, и у некоторых более высокая «центральность по посредничеству», означающая, что они представляют собой «оживленные перекрестки», через которые проходит интенсивное движение в сети. Иначе говоря, немногие важные ребра способны выполнять функцию мостов, связывающих разные кластеры узлов, которые в противном случае не могли бы общаться друг с другом. Но даже при этом почти всегда в сети останутся свои «затворники» – отдельные узлы, не связанные с основными сетевыми компонентами.

В то же время «рыбак рыбака видит издалека». В силу явления, известного как закон притяжения подобного, в социальных сетях обычно формируются кластеры узлов с похожими свойствами или отношением к разным явлениям. В итоге, как обнаружили ученые, исследовавшие американских старшеклассников, происходит добровольная сегрегация по расовым признакам или возникают другие формы поляризации. Идеальной иллюстрацией служит недавнее разделение американской общественности на две «эхокамеры», каждая из которых глуха к аргументам другой.

Общая ошибка многих популярных исследований социальных сетей – проведение различий между сетями и иерархиями. Но это ложная дихотомия. Иерархия – просто особый вид сети с ограниченным числом горизонтальных ребер, что позволяет одному господствующему узлу сохранять исключительно высокую степень и исключительно высокую центральность посредничества. Суть любой автократии в том, что узлы в нижней части организационной структуры не могут взаимодействовать друг с другом или тем более создавать какую-то организацию, не проходя при этом через центральный узел. Просто надо различать иерархические и распределенные сети.

На протяжении большей части истории человечества иерархические сети доминировали над распределенными сетями. В сравнительно небольших сообществах с относительно частыми конфликтами централизованное руководство получало значительное преимущество, потому что войну было легче вести при наличии центрального командования и управления. Более того, в большинстве сельскохозяйственных обществ грамотность оставалась прерогативой элиты, так что письменное слово связывало немногие узлы. Но затем, чуть более 500 лет тому назад, был изобретен печатный станок. Это способствовало распространению ереси Мартина Лютера и появлению новой сети.

Лютер думал, что его движение по реформированию Римско-католической церкви приведет к возникновению так называемого «общего священства верующих» – эквивалента «мирового сообщества» Цукерберга для XVI века. На практике протестантская Реформация привела к кровавой религиозной войне, длившейся более века. А все потому, что новые учения Лютера и чуть позднее Жака Кальвина не распространялись равномерно среди европейского населения. Хотя протестантизм быстро приобрел структуру сети, закон притяжения подобных привел к поляризации. Те регионы Европы, которые больше напоминали урбанистическую Германию в смысле плотности населения и уровня грамотности, приняли новую религию, а жители сельских регионов были настроены против нее, поддержав папскую контрреволюцию. Однако католические правители не смогли уничтожить протестантские сети, несмотря на массовые казни. Точно так же в государствах, принявших Реформацию, не удалось полностью искоренить католицизм.

Сила слабых связей

Вторая идея состоит в том, что слабые связи на самом деле сильны. Как продемонстрировал социолог Стэнфордского университета Марк Грановеттер в своей новаторской статье 1973 г., знакомства – мосты между группами друзей, но именно эти слабые связи создают впечатление «маленького мира». В знаменитом эксперименте с «письмами счастья», которые психолог Стэнли Милграм опубликовал в 1967 г., было выявлено, что лишь семь рукопожатий разделяют овдовевшую секретаршу из Омахи, штат Небраска, и биржевого маклера из Бостона, с которым она была незнакома.

Подобно Реформации, научная революция и эпоха Просвещения были сетевыми явлениями, однако они распространились быстрее и дальше, что свидетельствовало о важности знакомств по переписке, таких как сети Вольтера и Бенджамина Франклина – сообщества, которые в противном случае могли бы остаться разделенными по национальному признаку. Это также указывало на то, что новые организации – прежде всего масоны – увеличили взаимодействие между единомышленниками, вопреки устоявшемуся делению на социальные слои с разным статусом. Не случайно так много ключевых фигур американской революции – от Джорджа Вашингтона до Пола Ревира – были масонами.

Стремительное распространение

В-третьих, структуру сети определяет ее виральность. Как доказали в недавнем исследовании социологи Николас Кристакис и Джеймс Фаулер, заразительность болезни или идеи так же зависит от структуры социальной сети, как и от внутренних свойств вируса или мема. История конца XVIII века хорошо иллюстрирует эту мысль. Идеи, вдохновившие американскую и Французскую революцию, по сути мало чем отличались, они передавались через переписку, издательские сети и устное общение. Однако сетевые структуры колониальной Америки и старорежимной Франции сильно различались (например, в первой не было большого сословия неграмотного крестьянства). В то время как одна революция породила относительно мирную, децентрализованную демократию, несмотря на переходный период рабства, в другой установилась жестокая и подчас анархичная республиканская власть, которая вскоре встала на древнеримский путь в направлении тирании и создания империи.

После падения наполеоновской Франции в 1814 г. иерархический порядок было не так легко восстановить. Великим державам, которые доминировали в Венском конгрессе, завершившемся на следующий год, пришлось восстановить монархическую форму правления в Европе, а затем экспортировать ее в виде колониальных империй, появившихся на большей части территории мира. Распространение империализма стало возможно благодаря тому, что технологии промышленного века – железные дороги, пароходство и телеграф – благоприятствовали появлению «суперхабов». Самым важным таким узлом стал Лондон. Другими словами, структура сетей изменилась, потому что новые технологии поддавались центральному контролю намного легче, чем печатный станок или почтовая служба. Первый век глобализации с 1815 по 1914 г. был временем железнодорожных контролеров и расписаний.

Сети никогда не дремлют

В-четвертых, многие сети – сложные адаптивные системы, постоянно меняющие форму. Так обстояло дело с большинством иерархических государств любой эпохи и тоталитарными империями Адольфа Гитлера, Иосифа Сталина и Мао Цзэдуна. Со своей железной хваткой и контролем над партийной бюрократией, а также способностью прослушивать все важные телефонные разговоры, Сталин, наверно, олицетворяет собой идеального или образцового автократа, настолько могущественного, что он мог успешно объявить вне закона любые неофициальные социальные сети или преследовать поэтессу Анну Ахматову из-за ее ночной беседы с философом Исайей Берлином. В 1950-е гг. христианско-демократическая Европа и корпоративная Америка тоже были иерархичными обществами – достаточно взглянуть на структуру управления General Motors середины века – но все же не до такой степени. В Советском Союзе была немыслима кампания сетевых реформ, такая как движение за гражданские права. Выступавшие против расовой сегрегации на американском Юге подвергались преследованиям, но попытки подавить их выступления в конечном итоге провалились.

Середина XX века была идеальным временем для иерархического правления. Однако, начиная с 1970-х гг., ситуация начала меняться. Есть соблазн предположить в этом заслугу технологий. Но если внимательнее изучить этот вопрос, то Кремниевая долина – следствие, а не причина ослабления центрального контроля. Интернет изобретен в Соединенных Штатах, а не в Советском Союзе именно потому, что Министерство обороны США, занятое разрушительной войной во Вьетнаме, по сути, позволило ученым в Калифорнии построить систему межкомпьютерного общения. Этого не произошло в Советском Союзе, где аналогичному проекту под руководством Института кибернетики в Киеве Министерство финансов просто закрыло финансирование.

В 1970-е и 1980-е гг. внутри двух сверхдержав, которые вели холодную войну, начался переходный период из двух стадий, ознаменовавший рассвет второго сетевого века. Отставка президента Ричарда Никсона в США стала, казалось, огромной победой свободной прессы и представительного правительства над «имперским президентством». Вместе с тем Уотергейтский скандал, поражение во Вьетнаме, а также социально-экономические кризисы середины 1970-х гг. не переросли в полномасштабный крах системы, а президентство Рональда Рейгана на удивление легко восстановило престиж исполнительной власти. В отличие от Соединенных Штатов, крах советской империи в Восточной Европе был вызван диссидентскими антикоммунистическими сетями, у которых почти не было технологически совершенных средств связи. Они даже не имели доступа к печатному станку, поэтому были вынуждены издавать свои книги подпольно, и эта подпольная литература была известна как «самиздат». Польша также продемонстрировала растущую роль сетей: профсоюз «Солидарность» преуспел только потому, что сам был встроен в разнородную паутину оппозиционных групп.

Сеть сетей

Пятая аналитическая наработка гласит, что сети взаимодействуют друг с другом, и чтобы победить одну, нужна другая. Когда сети объединяются с другими сетями, происходят инновационные прорывы. Однако сети могут также нападать друг на друга.

Хороший пример – это атака КГБ на интеллектуальное общество Кембриджского университета, известное как «Апостолы», в 1930-е годы. В одной из самых успешных операций разведки XX века Советы сумели завербовать несколько человек из «Апостолов», которые передали им огромное количество британских документов, а также документацию союзников во время Второй мировой войны и после нее. Этот случай хорошо показывает главную слабость распределенных сетей. Советы проникли не только в ряды кембриджской интеллигенции, но и во всю сеть «старой гвардии», управлявшей британским правительством. Они смогли сделать это именно потому, что негласные исходные предпосылки и неписаные правила британского истеблишмента приводили к игнорированию или поверхностному объяснению вопиющих свидетельств предательства национальных интересов. В отличие от иерархий, страдающих паранойей в отношении безопасности, распределенные сети в целом плохо справляются с самообороной.

Когда стало понятно, что состоится вторжение в Ирак, политолог Джон Аркилла предусмотрительно указывал на недостатки такого подхода. «В сетевой войне наподобие той, в которую мы теперь оказались втянутыми, стратегические бомбардировки мало что значат, и большинство сетей не полагаются на одного или даже несколько великих лидеров для управления и поддержки», – писал он. Упрекая администрацию Джорджа Буша-младшего в создании Министерства внутренней безопасности, он доказывал:

«Иерархия – грубый инструмент, используемый против гибких сетей: с сетями могут сражаться только сети, подобно тому как в предыдущих войнах только танки могли сладить с танками».

На усвоение этого урока ушло четыре болезненных года после вторжения в Ирак. Оглядываясь на решающий этап наращивания американских войск в 2007 г., американский генерал Стэнли Маккристал обобщил усвоенные уроки. Чтобы низложить и победить террористическую сеть Абу Мусаба аль-Заркауи, писал Маккристал, его тактическое подразделение «должно было действовать так же разнообразно, гибко и быстро». Он продолжал: «Со временем, выражение “чтобы победить сеть, всегда требуется еще одна сеть”, стало мантрой для командования и главным изложением нашей ключевой операционной концепции из восьми слов».

Неравенство сетей

Шестая идея заключается в том, что сети не обеспечивают равенства. Одна из трудноразрешимых загадок – почему финансовый кризис 2008 г. причинил гораздо больший ущерб США и их союзникам, чем теракты 2001 г., хотя никто заранее не планировал этот кризис с недобрыми намерениями? (Согласно реалистичным оценкам, потери одних только Соединенных Штатов от кризиса составили от 5,7 до 13 трлн долларов, тогда как самая высокая оценка стоимости войны с террором находится на отметке 4 трлн долларов). Объяснение следует искать в резком изменении мировой финансовой структуры вслед за внедрением информационных технологий в банковское дело. Финансовая система оказалась настолько сложной, что цикличные колебания в ней стали усугубляться. Да, финансовые центры теснее взаимосвязаны и имеют больше высокоскоростных соединений; но при этом многие финансовые заведения плохо диверсифицированы и не застрахованы должным образом. То, что не смогли понять Министерство финансов США, Федеральный резерв и другие регуляторы рынка, когда в 2008 г. отказались спасать с помощью финансовых вливаний Lehmann Brothers, сводилось к следующему: хотя главный управляющий этого банка Ричард Фулд напоминал изолированный остров на Уолл-стрит, и его недолюбливали коллеги (в том числе министр финансов Генри Полсен, бывший глава Goldman Sachs) – сам банк был ключевым узлом в слишком хрупкой мировой финансовой сети. Экономисты, плохо знакомые с теорией сетей, к большому сожалению, недооценили последствий краха Lehmann Brothers.

После финансового кризиса все прочие догнали финансовый мир: остальная часть общества также опутала себя сетями, а ведь 10 лет назад это могли позволить себе только банкиры. Предполагалось, что перемены приведут нас в дивный новый мир глобального сообщества, где каждый гражданин является членом одной или более сетей; что появятся технологии, позволяющие говорить правду властям и призывать их к ответу. Однако уроки теории сетей снова не были усвоены, ибо гигантские социальные сети бесконечно далеки от идей равенства. Если быть точнее, у них намного больше узлов с большим числом ребер, но еще больше узлов с немногочисленными ребрами, чем могло бы быть в произвольно созданной сети. А все потому, что по мере расширения социальных сетей узлы приобретают новые ребра пропорционально тому количеству, которое у них уже есть. Это явление – разновидность того, что социолог Роберт Мертон назвал «эффектом Матфея» по Евангелию от Матфея 25:29: «Всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет». Например, в науке успех порождает успех: ученому, увенчанному наградами и цитируемому в научных изданиях, дастся еще больше. Эта тенденция больше всего заметна в Кремниевой долине: программист Эрик Рэймонд уверенно предсказывал в 2001 г., что движение за открытое программное обеспечение возьмет верх в течение трех-пяти лет. Его ожидало разочарование. Мечта об открытом ПО умерла с появлением монополий и дуополий, которые успешно противодействовали государственным законам, грозившим затормозить их рост. Apple и Microsoft создали нечто напоминающее дуополию в области программного обеспечения. «Амазон», начав с продажи книг, стал доминирующей силой в интернет-торговле. Гугл еще быстрее установил почти полную монополию на поиск информации в Интернете. И конечно, Фейсбук создал ведущую социальную сеть в мире.

Во время написания данного материала у Фейсбука уже было 1,17 млрд активных ежедневных пользователей. Однако компанией владеет всего несколько человек. Сам Цукерберг имеет более 28% акций компании, что делает его одним из богатейших людей мира. В эту группу богачей также входят Билл Гейтс, Джефф Безос, Карлос Слим, Ларри Эллисон и Майкл Блумберг. Все они сделали свои состояния в той или иной степени благодаря информационным технологиям. В силу принципа «богатому будет еще дано и приумножится», прибыль от их предприятий не снижается. Огромные резервы наличности позволяют им приобрести любого потенциального конкурента.

В Гарварде Цукерберг мечтал о «мире, где каждый будет иметь смысл жизни: за счет совместного осуществления важных проектов, пересмотра понятия равенства, чтобы у каждого была свобода реализации значимых целей и построения сообщества во всем мире». Вместе с тем Цукерберг олицетворяет собой то, что экономисты называют «экономикой суперзвезд», в которой главные таланты зарабатывают много, намного больше, чем вторые-третьи лица в этой же области. И парадокс в том, что большинство из мер против неравенства, о которых упомянул Цукерберг в своей речи – универсальный базовый доход, доступный уход за детьми, более высокое качество здравоохранения и непрерывное образование – жизнеспособны только как национальная политика, реализуемая государством всеобщего благоденствия XX века.

Тогда и сейчас

Глобальному влиянию Интернета трудно найти более убедительный аналог в истории, чем воздействие печатного станка на Европу XVI века. Персональный компьютер и смартфон дали человеку такие же возможности, как во времена Лютера памфлет и книга. Действительно, траектории производства и цен персональных компьютеров в США с 1977 по 2004 г. очень похожи на траектории производства и цен печатных книг в Англии с 1490 по 1630 годы.

Но есть и серьезные различия между нынешним веком сетей и эрой, наступившей после появления книгопечатания в Европе. Во-первых, и это наиболее очевидно, современная сетевая революция совершается значительно быстрее, и у нее шире география, чем у волны революций, начавшихся с появления печатного пресса в Германии.

Во-вторых, последствия распространения нынешней революции совершенно иные. Современная Европа на заре своего становления была неидеальным местом для соблюдения прав интеллектуальной собственности, которые в те дни действовали лишь в отношении тех технологий, которые могли быть тайно монополизированы гильдией. Печатный станок не создал миллиардеров: Йоганн Гутенберг не был Гейтсом (фактически к 1456 г. он вчистую обанкротился). Более того, лишь немногие СМИ, которые стали возможны благодаря печатному станку – газеты и журналы, – стремились зарабатывать на рекламе, тогда как все наиболее важные сетевые платформы, появившиеся благодаря Интернету, делают именно это. Вот откуда миллиарды долларов. Сегодня больше, чем в прошлом, люди делятся на два вида: владеющие и управляющие сетями и просто использующие их.

В-третьих, печатный станок прежде всего нарушил религиозную жизнь в западном христианстве, а уж потом воздействовал на другие сферы человеческого бытия. В отличие от него, Интернет начал с подрыва торговли и лишь относительно недавно стал влиять на политику; на самом деле он расшатал лишь одну мировую религию – ислам, поскольку способствовал подъему наиболее экстремистской разновидности суннитского фундаментализма.

Тем не менее существует явное сходство между нашим временем и революционной эпохой, начавшейся после изобретения печатного станка.

Во-первых, как и в случае с печатным станком, современная информационная технология преобразует не только рынок (например, облегчая краткосрочную аренду апартаментов), но и общественную жизнь. Никогда еще такое количество людей не были объединены друг с другом в единую сеть, мгновенно реагирующую на все события, через которую мемы могут распространяться быстрее вирусов. Однако представление о том, что приобщение человечества к Интернету приведет к появлению утопического мира пользователей сети, равных в киберпространстве, было такой же несбыточной фантазией, как и мечта Лютера о «священстве всех верующих».

Реальность состоит в том, что глобальная сеть стала механизмом распространения всевозможных маний и панических настроений подобно тому, как сочетание книгопечатания и грамотности временно вызвало резкий рост и распространение сект, ожидающих конца света и ведущих охоту на ведьм. Жестокости «Исламского государства» (ИГИЛ, запрещено в России. – Ред.) представляются менее отталкивающими, чем зверства некоторых правительств и сект XVI–XVII веков. Заражение общественного пространства липовыми новостями сегодня кажется менее удивительным, если вспомнить тот факт, что с появлением печатного станка одинаково быстро стали распространяться книги о магии и научная литература.

Более того, как во время Реформации и после нее, так и в нынешнюю эпоху мы видим размывание понятия территориального суверенитета. В XVI–XVII веках Европа погрузилась в религиозные войны, потому что принцип, сформулированный в 1555 году в Аугсбургском религиозном мире – cuius regio, eius religio (чья власть, того и вера) – чаще нарушался, чем соблюдался. В XXI веке существует аналогичное и усиливающееся явление вмешательства во внутренние дела суверенных стран. Подумайте о попытке России повлиять на исход американских президентских выборов 2016 года. Хакеры и тролли Москвы представляют такую же угрозу для американской демократии, какую иезуитские священники когда-то представляли для английской Реформации.

С точки зрения ученого Анны-Мари Слотер, «гиперсвязанный мир», в общем и целом, благодатное место. Соединенные Штаты «постепенно найдут золотую середину сетевой мощи, – писала она, – если лидеры нации поймут, как действовать не только на традиционной “шахматной доске” межгосударственной дипломатии, но также и в новой “паутине” сетей, эксплуатируя преимущества последней (такие как прозрачность, приспособляемость и масштабируемость)». Другие не столь уверены. В своей книге «Седьмое чувство» Джошуа Купер Рамо доказывает необходимость создания реальных и виртуальных «застав», чтобы изолировать русских, интернет-преступников, подростковых вандалов и других злоумышленников. Кроме того, Рамо цитирует три правила компьютерной безопасности, изобретенные криптографом из Агентства национальной безопасности Робертом Моррисом: «первое правило: не имейте компьютера; правило второе – не подключайте его к сети; правило третье – не пользуйтесь им».

Если все продолжат игнорировать эти требования, и это в первую очередь касается политических лидеров, большинство из которых даже не установили двухуровневую авторизацию для своих адресов электронной почты, даже наиболее укрепленные заставы не помогут.

Тем, кто желает понять политические и геополитические последствия современного взаимосвязанного мира, нужно больше обращать внимания на основные положения сетевой теории, чем они делали до сих пор. Тогда они поймут, что сети не столь благодатны, как их представляют. У техно-утопистов, вынашивающих мечты о глобальном сообществе, есть все основания поделиться своей слепой верой с пользователями, данные которых они так ловко собирают. Нерегулируемая олигополия, управляющая Кремниевой долиной, процветает благодаря тому, что опутывает весь мир сетями. Остальным же – то есть простым пользователям сетей, которыми они владеют, – нужно относиться к их мессианским планам с изрядной долей скепсиса, которой они заслуживают.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 5, 2017 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

США > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 12 февраля 2018 > № 2513560 Найалл Фергюсон

Александр Новак: «Цель соглашения об ограничении добычи ОПЕК+ выполнена на две трети».

Министр энергетики Российской Федерации Александр Новак в интервью ИА «Интерфакс» рассказал о ходе реализации и вариантах выхода из соглашения ОПЕК+, взаимоотношениях с Еврокомиссией по "Северному потоку-2", инвестиционной привлекательности российского ТЭК, развитии нефтегазовой отрасли и основных задачах в электроэнергетике.

Сотрудничество с США могло быть шире, но американские коллеги рубят сук, на котором сидят - Новак.

Глава Минэнерго Александр Новак в интервью "Интерфаксу" рассказал о своем отношении к новой санкционной волне со стороны США, вариантах выхода из соглашения ОПЕК+, взаимоотношениях с Еврокомиссией по "Северному потоку-2" и основным проблемам электроэнергетики.

- В январе ваш заместитель Андрей Черезов попал в американский санкционный список, вскоре после этого вы и сами были включены в "кремлевский доклад". Как вы относитесь к новой санкционной волне со стороны США?

- Мы считаем, что этот шаг, также как и внесение в санкционный список моих сотрудников, наносит значительный урон нашему сотрудничеству, в том числе в энергетической сфере. Кстати, по поводу санкций мы так и не получили никаких разъяснений, уверены, что это решение не имеет под собой никаких законных оснований.

- Вы по-прежнему оптимистично настроены на восстановление в будущем Энергодиалога с США? Остается ли в силе ваше предложение американскому министру энергетики посетить "Ямал СПГ"?

- Мы уверены, что не следует создавать проблем, которые могли бы помешать развитию сотрудничества двух стран. Американские компании давно работают на российском рынке. В их числе, General Electric - в энергетической отрасли, ExxonMobil участвует в проекте "Сахалин-1", это сотрудничество могло бы быть шире. Но вместо этого американские коллеги, по сути, рубят сук, на котором сидят. Никто не будет отрицать, что российские проекты не только масштабны, но и привлекательны с точки зрения вложения инвестиций. И, несмотря ни на какие санкции, по итогам прошлого года мы впервые увидели дополнительный рост объема инвестиций на 10%. Приток был, в основном, за счет инвесторов из АТР и Ближнего Востока. Я уверен, что сотрудничество в энергетике в будущем будет расширяться, во всяком случае, господин Перри с интересом отнесся к возможности приехать на Ямал, рассчитываем, что удастся пообщаться и в рамках ПМЭФ.

- Сделка ОПЕК+ об ограничении добычи нефти будет действовать два года. Вы предполагали, что ее действие продлится так долго? Чем это вызвано? Переживет ли российская нефтяная отрасль двухлетнее ограничение добычи?

- Принимая декларацию о сотрудничестве в рамках ОПЕК+, мы не ставили своей целью ограничить добычу нефти на какой-то определенный срок, к примеру, на полгода, год или два. Нашей задачей было убрать излишки нефти с рынка.

На текущий момент мы видим, что эта цель достигнута на две трети. Не исключено, что целевое сокращение мировых запасов нефти может произойти до конца 2018 года. Все будет зависеть от ситуации на рынке, от того, как быстро он будет балансироваться. И как только мы выйдем на плановые показатели по объемам мировых запасов нефти, как только поймем, что цель достигнута, мы все вместе соберемся и выработаем механизм дальнейших действий.

Подобный сценарий все поддерживают. Мы обсуждали этот вопрос в Вене, где собрались министры 30 стран: 24 стран-участниц соглашения и шести приглашенных, а также в Омане на министерской мониторинговой встрече, где участвовали министры девяти стран.

- Если к середине года будет понимание, что мировые запасы нефти уже достигли или максимально близки к среднему пятилетнему уровню, то будет ли сразу запущен механизм плавного выхода из сделки ОПЕК+? Прорабатываются ли механизмы такого выхода? Есть ли понимание, в какой момент всем странам участницам соглашения надо собраться и дать старт выходу?

- На текущий момент говорить об этом сложно, поскольку есть разные оценки, когда рынку удастся найти баланс спроса и предложения. В частности, секретариат ОПЕК и технический комитет по мониторингу выполнения соглашения на последней встрече в Омане представили нам прогноз, согласно которому рынок сбалансируется в третьем-четвертом квартале текущего года. Но, повторюсь, много будет зависеть от цен, сокращения остатков нефти, поведения участников рынка и так далее, поэтому балансировка может наступить чуть раньше, или чуть позже.

Конечно, мы должны совместно выработать и согласовать механизм выхода. Он должен быть плавным, позволяющим избежать резкого наращивания объемов добычи, которое может привести к превышению предложения над спросом. Скорее всего, выход из сделки займет несколько месяцев. Более точно просчитать период плавного наращивания добычи можно будет непосредственно в момент принятия решения о выходе из соглашения. Это может занять три, четыре, пять месяцев - а может быть, наоборот, всего два.

Кроме того, мы должны изучить вопрос, какие из стран могут приступить к наращиванию добычи, а в каких странах производство падает по естественным причинам, как, например, в Мексике или Венесуэле.

- Как повлияло на российское присутствие на мировом рынке нефти участие в соглашении о сокращении добычи? Как к этому отнеслись покупатели российской нефти, где и как увеличилась доля, а где уменьшилась?

- Наша доля осталась примерно на том же уровне, что и до соглашения ОПЕК+. Объемы поставок определены средне- и долгосрочными договорами, поэтому никаких проблем не возникало.

- Закрывая тему ОПЕК и ограничений добычи, не могу не спросить: вы много раз говорили о том, что сотрудничество между ОПЕК и Россией в том или ином варианте будет продолжено после выхода из сделки. Обсуждается ли вариант формализовать эти взаимоотношения, подписав меморандум, создав специальный комитет и так далее?

- Полноформатного обсуждения этой темы не было, были лишь отдельные предложения. Мы можем продолжать наше сотрудничество в формате некого Форума стран, который будет собираться раз в квартал или раз в полгода для того, чтобы обсуждать текущую ситуацию на рынках, проблемы нефтяной отрасли и так далее. Но более конкретно мы об этом пока не думали.

- Давайте перейдем к проблемам развития нефтегазового сектора в России. Нужны ли дополнительные меры поддержки российской нефтяной отрасли в текущих условиях?

- На мой взгляд, стоит подумать о дополнительном стимулировании модернизации нефтепереработки. Несмотря на то, что вслед за ростом цен на нефть улучшилась ситуация и в нефтеперерабатывающей отрасли, маржа НПЗ остается очень низкой, и далеко не все российские заводы завершили процесс модернизации. Ряд инвестиционных проектов, реализуемых в рамках четырехсторонних соглашений, был отложен на более поздний срок. Вместе с Минфином мы готовим предложения о дополнительном стимулировании инвестиций в модернизацию нефтеперерабатывающей отрасли. В марте консолидированная позиция будет представлена председателю правительства. Основные вопросы обсуждения - введение системы отрицательных акцизов на нефть, налоговых каникул по акцизам. Важно также определить, какие НПЗ и на каких условиях смогут претендовать на государственную поддержку. Сейчас идет процесс согласований и выработки единой позиции.

- Как будете решать вопрос с тем, что Минфин жестко увязывает предоставление налоговых стимулов для нефтепереработки с обнулением экспортной пошлины на нефть и повышением НДПИ? Какой компромисс возможен?

- Мы считаем, что увязывать меры поддержки нефтепереработки с обнулением экспортных пошлин на нефть и нефтепродукты - очень рискованный шаг, который может непредсказуемо ухудшить ситуацию в отрасли как в отношении рентабельности переработки, так и роста цен на внутреннем рынке. С нашей точки зрения, целесообразно рассматривать вопрос об обнулении экспортных пошлин в контексте и в увязке со сроками формирования единого рынка ЕАЭС. В период 2018-2023 годов будет введен ряд новых установок вторичной переработки, что важно для надежного топливообеспечения отечественного рынка и рынков стран ЕАЭС автобензином и дизельным топливом высокого экологического стандарта. Дальнейшая модернизация уменьшит риски, связанные с отменой пошлин на нефть и нефтепродукты, но при этом все равно потребуется серьезная совместная работа с Минфином по формированию компенсационных механизмов для НПЗ и потребителей.

- В качестве еще одной меры поддержки нефтяной отрасли предлагалось в свое время предоставление налоговых льгот крупным, но уже обводненным месторождениям. Минфин нашел подходящую схему только для Самотлорского месторождения "Роснефти" (MOEX: ROSN). Минэнерго говорило, что будет продолжать работать в этом направлении. Актуален ли еще вопрос о предоставлении налоговых льгот для обводненных месторождений?

- В России много обводненных месторождений с очень высокой себестоимостью добычи. Действующая налоговая система не позволяет дифференцированно подходить к разным по сложности и состоянию запасам месторождений.

Еще в прошлом году меры поддержки обводненных месторождений были разработаны, но их не поддержало министерство финансов. По расчетам Минфина, введение этих мер приведет к потерям бюджета в краткосрочной перспективе. Но, на наш взгляд, нужно анализировать ситуацию в долгосрочной перспективе, тогда выгоды будут более очевидны. Поэтому мы продолжаем работать в этом направлении.

- Поднимался ли на уровне Минэнерго вопрос об отсрочке запуска таких месторождений, как Юрубчено-Тохомское и Русское из-за сделки ОПЕК+? Что делать с тем, что в планах "Транснефти" (MOEX: TRNF) по заполнению новых нефтепроводов Заполярье-Пурпе (11,1 млн тонн) и Куюмба-Тайшет (2,9 млн тонн) на этот год, отсрочка не учитывается?

- Вопрос об отсрочке запуска этих месторождений на уровне Минэнерго России не поднимался. Месторождения будут запущены в соответствии с лицензионными обязательствами компаний.

- Как Минэнерго относится к идее о переносе платы акцизов на топливо с НПЗ на АЗС, которая снова активно обсуждается в отрасли? Поступали ли в Минэнерго подобные предложения от "Роснефти"?

- Подобная система взимания акцизов плохо администрируется, что может обернуться снижением уровня собираемости налогов. Сейчас этот вопрос находится в стадии дополнительной проработки.

- Согласны ли вы с оценкой ФАС о том, что топливный рынок в России стабилизировался, и темпы роста цен не превысят темпы инфляции в этом году?

- У нас достаточно высокая конкуренция на топливном рынке. Так что с учетом текущей конъюнктуры рынка и накопленных запасов топлива, у нас нет оснований говорить, что розничные цены будут расти выше инфляции. Мы солидарны с ФАС в этом вопросе.

- В текущем году наступает крайний срок принятия решения о монетизации газа "Сахалина-1". Как идут переговоры с "Сахалином-2" по вопросу использования газа "Сахалина-1" для третьей очереди СПГ-завода? Отложен ли проект строительства Дальневосточного СПГ? Готов ли "Газпром" (MOEX: GAZP) поставлять газ на ВНХК?

- Существует принципиальная договоренность между "Сахалин-1" и "Сахалин-2" о продаже газа "Сахалин-1" на "Сахалин-2", сейчас идут коммерческие переговоры.

- Но переговоры между операторами этих проектов идут много лет...

- Все предшествующие годы у них не было принципиальной договоренности, на сегодняшний день они достигнуты, поэтому идет процесс согласования деталей соглашения.

- То есть я правильно понимаю, что поставки газа на III очередь становятся первоочередными, а проект строительства "Дальневосточного СПГ" отложен...

- Это коммерческий проект. Компании не предоставляли уведомлений в Минэнерго о том, что этот проект отложен.

- Соответственно, газ "Газпрома" пойдет на проект "Роснефти" ВНХК?

- Если "Сахалин-1" и "Сахалин-2" придут к соглашению относительно продажи газа, то да, газ "Газпрома" пойдет на ВНХК.

- "Газпром" откладывает реализацию СПГ-проектов (Балтийский СПГ, 3-я очередь "Сахалина-2", Владивостокский СПГ). Не упустит ли он возможность занять нишу на этом рынке? Не настораживает ли это Минэнерго?

- Реализация этих проектов предусмотрена нашей Энергетической стратегией до 2035 года. В целом, мы не видим рисков отказа от этих проектов и рассчитываем, что они будут реализованы.

- ФАС считает, что указ о Национальном плане по развитию конкуренции является сигналом Минэнерго ускорить работу по увеличению объемов продаж газа на бирже. Есть ли объективная необходимость в этом?

- В целом, мы считаем, что биржевая торговля газом должна развиваться, активно поддерживаем эту инициативу. Доля продаваемого на бирже газа увеличивается каждый год. В основном, это происходит за счет "Газпрома", а не за счет независимых производителей газа, поскольку у независимых существуют долгосрочные контракты на поставку и свободных объемов мало. Так что к этому вопросу надо подходить взвешенно и наращивать объемы продаж постепенно.

- До марта ведомства должны представить консолидированную позицию по механизму модернизации объектов электроэнергетики. Какие ключевые предложения Минэнерго и поддерживаете ли вы идею Минэкономразвития о внедрения механизма инфраструктурной ипотеки для модернизации?

- У нас нет возражений по поводу внедрения механизма инфраструктурной ипотеки. Это хороший инструмент, который позволит привлечь инвестиции в различные отрасли.

Что касается так называемого механизма "ДПМ-штрих" (механизм поддержки модернизации энергомощностей - ИФ), мы предлагаем, что в модернизацию пойдет до 40 ГВт - это верхняя планка. При этом необходимо вводить ограничения по ежегодному объему вводимых мощностей. Еще одна задача - равномерно распределить нагрузку пиковых выплат по инвестконтрактам. Оборудование должно отработать свой парковый ресурс более чем на 125%, но при этом у него должна быть высокая тепловая нагрузка.

Мы установили ряд критериев, которым должен соответствовать инвестор. Претендент, который приходит на конкурс, берет на себя обязательство, что ресурс станции будет продлен еще на 15-20 лет. При этом ему необходимо уложиться в определенную сумму, ограниченную price-cap, за счет которой будет осуществлена замена и установка оборудования.

Модернизация - это, по сути, замена крупных узлов станций - турбины, генератора, котла-утилизатора. Поскольку у тепловых станций линейка оборудования достаточно широкая, то наиболее простой путь - сформировать техническое задание и просчитать стоимость необходимого оборудования.

Вообще, пока мы в самом начале довольно сложного процесса: он затрагивает не только производителей, но и потребителей. Но все наши законодательные инициативы проходят серьезные обсуждения.

- Уточню про так называемый "ДПМ инфраструктурной ипотеки". Вы с Минэкономразвития сейчас это обсуждаете? Это предложение будет в итоговой консолидированной позиции или пока не ясно?

- Будет выработана общая позиция с Минэкономразвития, на данный момент идет процесс согласования. Как ни назови - "ДПМ-штрих" или "инфраструктурный проект" - главное, чтобы у нас появились инструменты и механизмы для модернизации теплоэлектростанций.

- Есть ряд вопросов, которые до сих пор не понятны. Например, какие объекты модернизировать в рамках программы - ТЭС или ГЭС тоже?

- Это будет касаться только тепловых электростанций в ценовых зонах. Рассматривается также возможность включения в программу модернизации объектов тепловой генерации Дальнего Востока (находятся под управлением "РусГидро" - ИФ).

- Если говорить об объеме средств, который высвобождается после завершения программы ДПМ, кто в принципе может претендовать на эти средства? То есть мы говорим только о модернизации тепловой генерации или возможно, что в эти средства войдет еще что-то, может быть, ВИЭ?

- По мнению Минэнерго России, эти средства необходимо направить на модернизацию именно тепловых электростанций, осуществляющих основные поставки электроэнергии и участвующих в регулировании и резервировании. Другие программы поддержки, в том числе ВИЭ и гидроэнергетики, прорабатываются параллельно.

- По ВИЭ в 2024 году заканчивается текущая программа поддержки строительства 6 ГВт подобных мощностей (объекты вводятся по ДПМ ВИЭ - ИФ). Будет ли новый аналогичный механизм или какой-то уже другой механизм поддержки? Или же эти проекты должны существовать без поддержки?

- В 2024 году заканчивается не программа поддержки, а программа ввода в эксплуатацию, после этого выплаты будут идти еще 10-15 лет. Поэтому по мере снижения выплат появятся финансовые источники для поддержки.

Пока рано говорить о том, будет ли сохранен такой же механизм на период после 2024 года. В целом, мы нацелены на внедрение рыночных механизмов строительства солнечных и ветровых электростанций, станций на основе других возобновляемых источников энергии. Если встанет вопрос о мерах государственной поддержки, мы должны будем все очень тщательно взвесить.

Сейчас идет серьезное удешевление себестоимости капитальных вложений, текущей эксплуатации, выработки киловатт-часа, кроме того, нужно будет просчитать экономику проектов. У нас помимо механизма ДПМ, который сейчас используется на федеральном уровне для привлечения инвестиций в ВИЭ, есть варианты поддержки проектов на региональном уровне, в том числе за счет субсидирования тарифа. Этот вопрос нужно рассматривать в комплексе.

- "Россети" (MOEX: RSTI) сейчас активно продвигают идею о внедрении долгосрочных тарифных соглашений в сетевом комплексе. Когда планируется завершить работу над соответствующим законопроектом? Этот вопрос уже обсуждается несколько лет...

- Мы как министерство выступаем "за" и являемся инициаторами таких долгосрочных соглашений между субъектами РФ и инфраструктурными компаниями. Соответствующий проект закона разработан министерством и внесен в правительство. Надеемся, что он пройдет согласование и будет внесен в Госдуму.

- В дискуссиях о долгосрочных решениях "Россети" увязывали тарифы со своей дивидендной политикой, аргументируя это тем, что компании сложно выплачивать дивиденды в текущем тарифном меню. Возможно ли включение в тариф на передачу электроэнергии некой дивидендной составляющей по аналогии с тарифами инфраструктурных компаний в других отраслях или это не обсуждается?

- Практика, когда дивиденды от прибыли сразу закладываются в тариф в качестве расходов компании и не учитываются при реализации инвестиционной программы или других расходов, существует. К сожалению, в сетевом комплексе пока такие решения не были приняты.

- Все-таки такая идея обсуждается, чтобы некая дивидендная составляющая была в тариф введена?

- Эта тема не закрыта, и мы постоянно ее обсуждаем с нашими коллегами из других федеральных органов власти, но пока не пришли к единому пониманию вопроса.

- По "Россетям" также до сих пор не понятно, когда и каким образом компания может получить сетевые активы в Крыму, и будет ли это вообще сделано? Можете пояснить, есть какой-то дедлайн? Как сейчас проходят дискуссии по этому вопросу?

- Сейчас мы работаем над тем, чтобы объединить активы, которые входят в ГУП "Крымэнерго", и активы, которые были построены в рамках обеспечения энергоснабжения Крымского полуострова - это энергомост, линии электропередачи высокого напряжения, подстанции. Целевая задача - все это объединить под единым управлением, в рамках одного акционерного общества. Пока на уровне правительства окончательных решений не принято.

- По соседнему региону - по Тамани - также есть вопрос. Правительство поручало до 1 апреля провести отбор мощности новых генерирующих объектов. Можете сузить временные рамки, когда конкретно он пройдет?

- Ожидается, что итоги конкурса будут подведены не ранее конца марта 2018 года (срок окончания приема заявок 28 марта 2018 года). Эти сроки устанавливались для привлечения максимального количества участников отбора, так как потенциальным инвесторам необходимо предоставить достаточное количество времени для оценки экономической эффективности проекта и формирования ценовых заявок для участия в конкурсе.

- В прошлом году заработала надбавка на оптовом рынке для выравнивания тарифов Дальнего Востока со среднероссийским уровнем. И уже тогда, когда вводили надбавку, обсуждалась возможность ее продления или ее изменения в части включения в тариф инвестсоставляющей для реализации проектов "РусГидро" (MOEX: HYDR). В ближайшей перспективе возможны подобные изменения?

- Нет, сначала нужно посмотреть, как работают принятые ранее решения. Только после мониторинга и анализа можно будет говорить о продлении, включении инвестиционной составляющей. Сейчас, как вы знаете, инвестиционная составляющая не включена. Никаких инициатив, по крайней мере, с нашей стороны, по этому поводу нет, мы считаем, что пока недостаточно данных для анализа.

- Перейдем к международным отношениям. Россия начала диалог с Саудовской Аравией относительно возможных поставок СПГ. Кроме России организовать поставки СПГ в Саудовскую Аравию стремятся и США, которые уже подписали соответствующий меморандум. Как вы считаете, возможно ли в случае достижения договоренностей сосуществование России и США на рынке Саудовской Аравии? Какой объем СПГ готова закупать страна и в какие сроки? Предлагает ли Саудовская Аравия сотрудничество в строительстве регазификационных терминалов, прокладке газопроводов, в том числе на территорию сопредельных стран? Приглашаются ли российские компании к участию в проектах на территории Саудовской Аравии?

- Сейчас активно идут коммерческие переговоры с Saudi Aramco по всем основным направлениям нефтегазового сотрудничества. Посмотрим, какие будут в конечно итоге достигнуты договоренности. На сегодняшний день есть много желающих поставлять в Саудовскую Аравию СПГ, но в стране нет даже регазификационного терминала по приему сжиженного газа. Переговоры по участию в проекте строительства такого терминала тоже идут, но о деталях пока говорить рано.

- Что Минэнерго ждет от встречи с еврокомиссаром по энергетике Марошем Шефчовичем в марте? ЕС подготовил законопроект, по которому входящие на территорию Евросоюза газопроводы из других стран подпадают под действие законодательства ЕС. Понятно, что в отношении "Северного потока-2" Еврокомиссиия добьется своего (мы помним по опыту "Южного потока"). Как можно решить проблему с намерением ЕК распространить регулирование третьего энергопакета на "Северный поток-2"? Продавать газ на бирже в Петербурге? Пустить в него газ независимых поставщиков на условиях комиссии?

- На встрече с господином Шефчовичем в Давосе мы обсудили все основные вопросы нашего сотрудничества. Самый сложный из них касается "Северного потока-2". По этому вопросу у нас с коллегами из Еврокомиссии принципиально разные позиции: российская сторона считает, что это коммерческий проект, Еврокомиссия хочет дополнительно его регулировать. Сначала предлагалось сделать это через механизм мандата на ведение переговоров, теперь предлагают включить морские проекты в юрисдикцию Третьего энергопроекта. Мы считаем, что существующее европейское законодательство не требует никаких изменений, "Северный поток-2" может и должен быть реализован, как и другие подобные проекты. Все попытки дополнительного регулирования направлены лишь на то, чтобы не допустить строительства "Северного потока-2" и увеличения поставок российского газа в Европу.

В марте мы хотим встретиться для того, чтобы сверить часы по всем основным вопросам, в том числе по БРЭЛЛ, решению Стокгольмского арбитражного суда между "Газпромом" и "Нафтогазом Украины", поставкам и транзиту газа через Украину.

- До конца 2018 года у нас действует пауза по контракту на закупку газа в Туркмении. Туркмения ставит вопрос о желании поставлять газ в Европу через газопровод Средняя Азия-Центр (САЦ). Каким вам сейчас видится потенциальное сотрудничество с Туркменией? Возможно, рассматриваются какие-то своповые сделки с вовлечением Ирана?

- Туркмения нацелена поставлять газ в Европу через САЦ. Но как будет развиваться ситуация после прекращения действия моратория в конце 2018 года, будет ли он продлен или начнутся поставки газа, пока сложно сказать.

- Россия и Иран обсуждают поставки российского газа на север Ирана через Азербайджан. Какова экономика этой схемы? Своп или денежный расчет? Происхождение этого газа? Рентабельность поставок? Может ли это быть газ ЛУКОЙЛа с Хвалынского месторождения?

- Нашим компаниям интересно поставлять газ на север Ирана и получать газ на юге в виде СПГ или по планируемому газопроводу в Индию через Пакистан. Но конкретных решений между "Газпромом", Азербайджаном и Ираном пока нет.

Беседовали Анна Горшкова, Полина Строганова.

США. Евросоюз. Россия. ОПЕК > Нефть, газ, уголь > minenergo.gov.ru, 12 февраля 2018 > № 2494476 Александр Новак

Переговоры с Президентом Палестины Махмудом Аббасом.

Владимир Путин провёл переговоры с Президентом Государства Палестина Махмудом Аббасом, который прибыл в Россию с рабочим визитом.

В.Путин: Уважаемый господин Президент! Дорогие друзья!

Позвольте мне сердечно поприветствовать вас в Москве. Нет необходимости говорить о глубине, о качестве наших отношений. В ходе сегодняшней встречи мы обсудим ситуацию в регионе, наши двусторонние связи.

Знаю, что ситуация сейчас далека от той, которую мы все хотели бы видеть. Но всё, что происходит на палестино-израильском треке урегулирования, всем хорошо известно в деталях.

Вы знаете, мы всегда поддерживали палестинский народ. Совсем недавно у нас с визитом был Премьер-министр Израиля господин Нетаньяху. Разумеется, мы обсуждали и эту проблему. Только что у меня состоялся разговор по телефону с Президентом Соединённых Штатов Америки господином Трампом. Разумеется, мы говорили о палестино-израильском урегулировании. Хочу передать от него в Ваш адрес самые наилучшие пожелания. И что касается содержательной части нашего разговора, то мы поговорим об этом с Вами прямо сейчас.

И конечно, нам очень важна Ваша личная оценка того, что происходит, чтобы сверить часы и выработать совместный подход к решению этой очень сложной проблемы.

М.Аббас (как переведено): Господин Президент, большое спасибо, что принимаете нас сегодня.

Мы всегда рады Вас видеть, обменяться точками зрения. Но в первую очередь позвольте мне выразить Вам и всему народу Российской Федерации глубочайшие соболезнования в связи с гибелью 71 гражданина России в результате крушения гражданского самолёта.

В.Путин: Спасибо большое.

М.Аббас: Эти соболезнования от меня лично и от всего палестинского народа. Мы очень хотим, чтобы подобные беды в отношении дружественного народа России никогда не повторялись.

Разумеется, мы очень заинтересованы в том, чтобы обсудить с Вами все эти вопросы. В первую очередь нашу двустороннюю повестку, также региональную ситуацию, с акцентом на развитие палестинской проблемы, с учётом тех событий, которые произошли 2–3 месяца назад, я имею в виду наши взаимоотношения с США.

С момента избрания Дональда Трампа Президентом США и до сентября прошлого года я встречался с ним четырежды. И он всегда говорил мне о сделке, которую он может выработать для того, чтобы положить конец арабо-израильскому противостоянию.

Всё это время мы ждали, чтобы увидеть это решение, увидеть и услышать о том, как оно будет осуществлено. Однако затем для нас огромной неожиданностью стало решение правительства США несколько месяцев назад о закрытии представительства Организации освобождения Палестины в Вашингтоне.

Этому были свои причины, которые мы считаем странными, я о них расскажу, я имею в виду причины Конгресса поддержать такой шаг. Причина такова, что американский Конгресс считает нас, то есть Палестинскую национальную администрацию, и ООП с 1987 года террористическими организациями. И, соответственно, это решение затрагивает наши отношения с американским правительством. Однако американское правительство каждые 6 месяцев делало для нас исключения.

И поэтому для меня было очень удивительно услышать, каким образом американский Конгресс может занимать такую точку зрения, учитывая то, что у нас длительные отношения с Соединёнными Штатами, были обмены визитами, и они предоставляли нам помощь, постоянно шли контакты. И тут вдруг они нас называют террористами.

Кроме того, добавлю, что нас с Соединёнными Штатами связывают – подобно отношениям с другими странами – протоколы по сотрудничеству в борьбе с терроризмом на местном, региональном и международном уровне. И когда они приняли решение закрыть представительство ООП, мы сказали: хорошо, тогда мы закроем американское консульство в Иерусалиме. И, соответственно, сейчас оборваны все наши контакты с американским консульством.

А что касается нашего представительства в Вашингтоне, оно также официально закрыто. Однако наш представитель по-прежнему исполняет свои обязанности там, правда, не имея какого-либо официального статуса.

Через небольшой промежуток после этого Президент Трамп нас ещё раз удивил. Это было пощёчиной для нас. Имею в виду его решение перенести посольство США в Иерусалим и, соответственно, считать единый Иерусалим столицей Израиля. После этого было ещё одно решение, это решение Трампа прекратить помощь БАПОР, Ближневосточному агентству ООН для помощи палестинским беженцам и организации работ.

Затем стали происходить вещи, которых раньше не было, он начал заявлять: мы прекратим вам помощь, так как вы выступаете против переговорного процесса. И я также был очень удивлён, так как мы ни разу за всю историю наших отношений, с 1988 года и по сей день, никогда не отказывались от переговорных процессов.

Также в качестве оправдания говорилось, что мы говорили «нет» любым встречам с израильскими официальными лицами. Доказательством обратному служит моё согласие на Ваше предложение, которое Вы сделали в своё время, организовать прямую встречу между мной и Нетаньяху. Я согласился, я уже был на пути к Вам, когда мне сказали, что Нетаньяху отменил эту встречу.

И в подобной атмосфере, которая была создана действиями США, мы заявляем, что начиная с нынешнего момента мы отказываемся в каком-либо виде сотрудничать с американцами в их статусе посредника, так как мы выступаем против их действий. И если состоится какая-либо международная конференция, международное мероприятие, то мы просим, чтобы результатом было создание такого механизма, при котором Соединённые Штаты были бы не единственным посредником, а лишь частью группы посредников.

Палестина. Россия. США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > kremlin.ru, 12 февраля 2018 > № 2494240 Махмуд Аббас

Регион, в котором формируется «погода» всей планеты

К застарелым конфликтам 2017 год добавил новые, а уже имеющиеся получили развитие

То, что Ближний Восток сегодня стал потенциально самым опасным регионом мира, подтверждает количество, плотность и интенсивность существующих здесь и возможных конфликтов, а также масса заложенного в них взрывчатого материала. И всё же, есть ли надежда, что в наступившим году ситуация в регионе изменится к лучшему? Об этом наш корреспондент беседует с известным специалистом по Ближнему Востоку арабистом Александром ФРОЛОВЫМ. 

– Окончание прошлого года ознаменовалось для Ближнего Востока двумя разноплановыми событиями. Это, во-первых, военная победа над «Исламским государством» (ИГИЛ, террористическая организация, запрещённая в России), которую во многом предопределило участие в боевых действиях против него ВКС России. А во-вторых, признание администрацией США Иерусалима в качестве столицы Государства Израиль. Как, на ваш взгляд, они скажутся на ситуации в регионе?

– Бесспорно, объявление Президентом РФ Владимиром Путиным о победе над террористической организацией ИГИЛ в Сирии и начале сокращения группировки российских войск в этой стране – знаменательное не только для региона, но и всего мира событие.

Прежде всего разгромлена наиболее боеспособная организация международного терроризма, которая, к сожалению, привлекала к себе тысячи и тысячи молодых людей из разных стран, устремившихся на Ближний Восток воевать за псевдохалифат. Конечно же, мы знаем, что некоторые отряды ИГИЛ выводились из Сирии через коридоры и направлялись в другие страны. В частности, в Афганистан, Йемен, Ливию. Ячейки ИГИЛ проникают и в Европу, затаиваются, чтобы оттуда наносить свои удары. Но все жё хребет самой организации переломлен. И сделано это во многом благодаря мужеству и героизму российских воинов.

Во-вторых, победа над ИГИЛ расширила возможности по активизации процесса политического урегулирования в Сирии, который уже идёт благодаря опять-таки нашей стране, а также Ирану и Турции. Как известно, на днях в Сочи по инициативе России прошёл конгресс сирийского национального диалога с участием представителей всех этнических и конфессиональных групп Сирии, власти, внутренней и внешней оппозиции. Они собрались, чтобы, глядя друг другу в глаза, обсудить будущее своей страны, найти компромиссные решения по прекращению братоубийственной войны, выработать общие основы экономической и гуманитарной реабилитации государства.

Что сделано? Создана конституционная комиссия по внесению поправок в существующую конституцию, приняты базовые принципы устройства страны в виде уважения суверенитета, территориальной целостности, независимости Сирии, обеспечения прав всех этнических и конфессиональных групп. Выражено общее желание поскорее прекратить конфликт в Сирии, прозвучал призыв к ООН и мировому сообществу помочь с восстановлением страны.

При этом следует признать, что решать все эти вопросы непросто, так как многие внешние игроки преследуют совершенно иные цели и очень много вложили в их достижение. Поэтому ожидать, что они теперь прекратят и дальше раскачивать ситуацию в Сирии, возьмут и отойдут в сторону, не приходится. Например, США всячески дискредитируют итоги конгресса сирийского национального диалога, стремятся доказать, что он не дал никаких результатов. Вашингтон объявил о наращивании американского военного присутствия в Сирии, хотя туда никто Соединённые Штаты не приглашал. Сообщается также, что совместно со своими союзниками США не прекращают попыток расчленить Сирию. То есть делается всё, чтобы направить развитие ситуации в этой стране в соответствии с американскими интересами. А они состоят в затягивании сирийского конфликта, распространении напряжённости и хаоса по всему Ближнему Востоку.

– Похоже, решение Белого дома о признании Иерусалима столицей Израиля укладывается в эту стратегию?

– Совершенно верно. Сделав это, Дональд Трамп совершил шаг, от которого последовательно воздерживались его предшественники, делающий обстановку на Ближнем Востоке ещё более взрывоопасной. Арабские страны в большинстве своём дали понять, что любое изменение статуса Иерусалима приведёт к серьёзной катастрофе, может разрушить хрупкий мирный процесс в регионе и подтолкнёт его к новым конфликтам, спорам и беспорядкам.

Президент Палестины Махмуд Аббас уже отказался от услуг США в качестве посредника в переговорах с Израилем и объявил о пересмотре всех договорённостей, заключённых с еврейским государством. По словам Аббаса, подписанные в 1993 году соглашения, на основании которых Организация освобождения Палестины отказалась от вооружённой борьбы, больше не работают. В этой связи напрашивается вывод, что палестино-израильский конфликт из вялотекущего может перейти в стадию нового обострения.

Эксперты не могут точно определить, чем руководствовался Дональд Трамп, принимая такое решение. Некоторые из них считают, что просто здесь сыграли роль упрямство и экспромт американского лидера. Так это или нет, трудно сказать. Единственное, что очевидно, так это то, что своим решением Трамп «восстановил» доверительные отношения с Израилем, которые при Обаме переживали глубокий кризис.

Кстати, в сентябре прошлого года Соединённые Штаты открыли первую военную базу в Израиле. На её территории разместились американские системы ПВО и ПРО, а также несколько десятков солдат, управляющих этими комплексами. Установленная на этой базе радиолокационная станция может засечь пуск иранских ракет на 7 минут раньше, чем израильские аналоги. Как подчёркивают в Тель-Авиве, это даёт дополнительное время на оповещение населения об ударе и позволяет раньше запустить ракеты-перехватчики в случае, если Иран решится напасть на Израиль.

Между тем 2 февраля члены ФАТХа в лагерях ООН в Вифлееме провели открытый публичный «народный трибунал». На нём Дональд Трамп и вице-президент США Майкл Пенс были осуждены за «расизм» и «предвзятость» против палестинцев. Прозвучали также призывы к активизации борьбы с американцами и израильтянами.

– Однако сегодня взоры мирового сообщества больше обращены в другую сторону – к сирийско-турецкой границе…

– Нельзя не заметить, что, начав военную операцию против курдов, Турция непременно должна была столкнуться с Соединёнными Штатами. Хотя в принципе интересы США и Турции на Ближнем Востоке уже давно противоречат друг другу. Заявленная Турцией политика нацеленная на её лидерство в регионе, не особенно устраивала Вашингтон, который строил там иные планы. Тем не менее Анкара поначалу поддержала действия СЩА по свержению режима Башара Асада в Сирии. Однако, как вскоре выяснилось, американские интересы состоят в фрагментации Сирии, в том числе предусматривающей и появление Сирийского Курдистана. А это никак не устраивает Турцию, поскольку такая перспектива, считают в Анкаре, создаёт серьёзную угрозу её национальной безопасности.

Из-за конфликта интересов с США Турция осталась по сути без союзников в регионе. Конечно, есть совпадение взглядов по отдельным региональным проблемам с Ираном. В частности, Тегеран и Анкару объединяют схожие подходы к курдскому вопросу – никто из них не хочет создания курдской автономии в послевоенной Сирии и независимого курдского государства в Ираке. И не случайно Турция совместно с Ираном и Россией активно выступают за активизацию процесса политического урегулирования в Сирии.

– Но Иран также претендует на лидерство в регионе, многое уже сделал и делает для этого…

– Иран играет одну из доминирующих ролей в регионе. Для этого у него есть всё: и удачное географическое расположение, и богатые энергоресурсы, и религия. Он объективно влияет на шиитские общества в Ираке, Бахрейне и в других государствах, активно поддерживает ливанскую группировку «Хезбаллах», стремится к стабилизации ситуации в Сирии.

При этом Иран, как официально подчеркивают в Тегеране, недавно это в очередной раз сделал президент ИРИ Хасан Роухани, не стремится к гегемонии на Ближнем Востоке, его задача – установление мира и безопасности в регионе. Тем не менее его политика вызывает недоверие и сопротивление ряда стран. «У Израиля и у Саудовской Аравии общие интересы против сотрудничества с Ираном, стремящегося доминировать в регионе через два шиитских полумесяца, один, охватывающий нас с севера, через Ирак, Сирию и Ливан. Второй – через юг полуострова, через Бахрейн и Йемен, к Красному морю, и это то, что мы никак не можем допустить», – заявил в ноябре прошлого года начальник генерального штаба ЦАХАЛа генерал-лейтенант Гади Айзенкот.

Но наиболее решительно настроены против Ирана Соединённые Штаты. Эта страна – главный антагонист Америки. Обида на клерикалов, свергших американского ставленника шаха, настолько глубока, что вот уже почти 40 лет США ведут скрытую борьбу с Ираном на всех направлениях – в политике, идеологии, экономике, военной сфере. С приходом в Белый дом Дональда Трампа она заметно активизировалась.

Одним из её направлений стало требование Вашингтона пересмотреть иранскую ядерную сделку, оформленную в виде Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД). 12 января Дональд Трамп заявил, что если к маю не будет принято дополнительное соглашение, существенно ужесточающее требования к Тегерану, то США выйдут из СВПД. Напомню, что в результате этой сделки, участниками которой стали с одной стороны Иран, а с другой – США, Франция, Великобритания, Германия, Китай и Россия, Тегеран согласился существенно умерить свои ядерные амбиции в обмен на снятие санкций.

По словам Трампа, новое соглашение должно включать запрет на разработку и испытания баллистических ракет, право на инспекции любых иранских объектов в любое время, а также придание ограничениям в отношении иранской ядерной программы бессрочного характера. И если хоть одно из этих требований будет нарушено, против Тегерана должны быть вновь введены санкции. И, похоже, будут, поскольку Иран такие требования не устроят.

Против требования Трампа пересмотреть СВПД выступили все другие его участники. По их мнению, попытка пересмотреть сделку может привести к её срыву, что ещё более накалит ситуацию на Ближнем Востоке и нанесёт серьёзный ущерб режиму нераспространения ядерного оружия.

Ряд экспертов считают, что основная задача администрации Трампа заключается в том, чтобы не столько добиться изменения ядерного соглашения, сколько оказать давление на Иран по всем возможным фронтам, в том числе и поменять правящий там режим. Не случайно США практически мгновенно откликнулись на массовые акции протеста, которые прошли в Иране в конце прошлого – начале нынешнего года и поставили вопрос на голосование в Совбезе ООН. И это наводит на мысль, что за акциями стояли США и их союзники на Ближнем Востоке.

Хотелось бы ошибиться, но думается, что прошедшие проте­стные демонстрации лишь начало. США сделают всё, чтобы добиться своих целей в отношении Ирана.

– И помогать им в этом будет Саудовская Аравия. Не так ли?

– Скорее всего, соглашусь с вами. Противостояние королевства с преимущественно суннитским населением и шиитского Ирана имеет давние корни, однако в последнее время оно приобрело достаточно жёсткий характер. Особенно после 4 ноября, когда йеменские хоуситы запустили по международному аэропорту в Эр-Рияде баллистическую ракету,в изготовлении которой страны коалиции обвинили Иран. Тогда представители королевства весьма резко высказались в адрес Тегерана. В частности, наследный принц и министр обороны Мохаммад бин Салман заявил об имеющихся у Эр-Рияда основаниях считать действия иранской стороны «актом войны».

А 3 января Саудовская Аравия и вовсе разорвала дипломатические отношения с Ираном. Объявляя об этом, глава МИД королевства Адель аль-Джубейр подчеркнул: «Мы не позволим Ирану угрожать нашей безопасности и стабильности и создавать террористические ячейки у нас в стране или на территории стран-союзников».

Конечно, до прямого военного столкновения Саудовской Аравии и Ирана дело не дойдёт. Тем более что в настоящий момент в Саудовской Аравии происходит крупный внутреннеполитический кризис. Составной его частью является раскол в королевской семье Саудитов. В результате борьбы за власть бывший наследный принц был отстранён от власти и заменён другим – Мохаммадом бин Салманом, сыном короля.

Кроме того, в королевстве начата, по сути, революция сверху. На фоне длительного спада цен на нефть и необходимости обеспечивать образование и занятость быстро растущему молодому поколению в Эр-Рияде, надо полагать, пришли к выводу, что стране надо модернизироваться. В этой связи предпринимают меры с целью открыть страну, причём не только экономически, но также в социальном и культурном отношениях.

В начале ноября Мохаммад бин Салман приказал начать ан­тикоррупционную кампанию. Были арестованы десятки высо­копоставленных принцев, бывшие министры, богатые и влиятельные бизнесмены, а их счета заморожены. Эта кампания началась почти сразу после объявления о том, что саудовским женщинам больше не запрещается водить автомобиль и присутствовать на публичных спортивных мероприятиях.

Следует также отметить, что в конце марта наступит третья годовщина начала военной кампании саудовской коалиции на йеменской территории. А она, как видится, давно зашла в тупик. В соседней королевству стране установился статус-кво между повстанцами «Ансар Аллы» и поддерживаемыми коалиционными силами правительственными войсками. Между тем убийство в конце года бывшего йеменского президента Али Абделлы Салеха, объявившего, что он больше не будет поддерживать хоуситов, и выразившего готовность к переговорам с Саудовской Аравией об урегулировании конфликта, очевидно, изменит баланс сил на юге Аравийского полуострова.

Другими словами, у Саудовской Аравии достаточно проблем, чтобы не думать о том, как взять верх над Ираном. Вместе с тем полностью исключать вариант того, что Эр-Рияд станет решать эти проблемы посредством силового противостояния с Тегераном, тоже нельзя. Союзники, прежде всего США, могут подтолкнуть его к этому.

– А что вы можете сказать об Ираке? Насколько удалось восстановиться этой некогда процветающей стране после американской агрессии?

– Ирак до сих пор находится погруженным в состояние полнейшего хаоса. Страна разделена на несколько частей – шиитскую, суннитскую и курдскую. Ни одна из множества стоящих перед страной проблем, в том числе касающаяся восстановления экономики, не решена. Террористов ИГИЛ в Ираке частично разбомбили, уничтожив при этом намного больше гражданского населения. При этом многие аналитики не исключают оживления деятельности ИГИЛ. По сути, Ирак является ареной борьбы между американцами и иранцами, а в случае войны против Тегерана станет театром военных действий.

– И какой же вы сделаете вывод из нынешней ситуации на Ближнем Востоке?

– Прежде всего то, что этот регион, подобно лоскутному одеялу, соткан из множества народов, племён, кланов, говорящих на своем диалекте, объединяемых на основе внутренних договорённостей в единые султанаты, эмираты, королевства, государства. А посему он насколько противоречив и многообразен, настолько и непредсказуем.

И в то же время здесь происходят процессы, в том числе формирующие «погоду» на всей планете. По данным расположенного в Брюсселе Международного кризисного центра, из 10 наиболее опасных конфликтов пять находятся на Ближнем Востоке. Разумеется, на этом список кризисов не заканчивается. К застарелым конфликтам 2017 год добавил новые, а кризисы, уже имеющиеся, получили новое развитие. Не исключено, что наступивший год усугубит их, тем более что нарастает милитаризация внешнеполитической сферы.

Важной особенностью ситуации на Ближнем Востоке стало возвращение в регион России в качестве влиятельного игрока. Это возвращение было естественным и обусловливалось не только разочарованием в преимущественной ориентации на сотрудничество с западными странами. Россия, как один из крупнейших мировых производителей углеводородов, просто обязана координировать ценовую политику с другими крупными производителями. К тому же Россия, имея более чем 20-миллионную прослойку мусульманского населения, а также еврейского, не могла абстрагироваться от решения ближневосточных проблем. В этой связи старые традиционные связи в области экономики, военно-технического сотрудничества, сохранившиеся ещё с советских времен, пришлись как никогда кстати.

Возвращение России приветствовалось самыми разными государствами Ближнего Востока ещё и потому, что в Москве они усмотрели некую альтернативу американскому доминированию, которое многим, даже близким США странам, начало надоедать. Россия смогла развивать отношения со всеми региональными игроками – с Израилем, с Турцией, с Ираном, с консервативными государствами Залива, с бывшими советскими клиентами.

И вполне возможно, что в 2018 году это может дать уникальные шансы повернуть ситуацию в регионе вспять. На самом деле решение вопроса лежит на поверхности: разработать некий кодекс поведения по невмешательству, сформировать систему коллективной безопасности в районе Персидского залива с участием государств Залива и Ирана, начать восстановительные работы в Сирии и Ираке. Ближний Восток насытился революциями, устал от войн, террористических атак, и там есть тяга к созидательному началу. С участием всех заинтересованных сторон – как внутренних игроков, так и внешних.

Владимир КУЗАРЬ, «Красная звезда»

США. Израиль. Сирия. Ближний Восток. Россия > Армия, полиция. Внешэкономсвязи, политика > redstar.ru, 9 февраля 2018 > № 2613082 Александр Фролов

Чёрная дыра бюджета. Роскосмос только вытягивает бюджетные деньги

Частная компания Илона Маска обещает беспрецедентно низкую цену на запуски FalconHeavy: 90 – 120 млн долларов. Чем не революция в космической отрасли?

Никита Исаев, директор Института актуальной экономики

На днях компания Илона Маска SpaceX впервые запустила самую тяжёлую на сегодняшний день ракету-носитель Falcon Heavy c электромобилем Tesla на борту, за рулём которой сидел манекен. Исполнительный директор Роскосмоса Буренков сколько угодно может обиженно смеяться над запуском ракеты, называя это рекламной акцией Tesla из-за убытков (попробовал бы он что-нибудь с нуля создать - узнал бы, какая бывает отчётность), сути это не меняет: был совершён величайший прорыв. Кстати, поучиться рекламировать себя и свои услуги Роскосмосу тоже не помешало бы.

Кроме того, что частная компания Маска смогла создать одну из самых эффективных ракет современности, у которой нет действующих аналогов, и успешно выполнить сложнейшую миссию с первого раза, так ещё эта частная компания обещает беспрецедентно низкую цену на запуски FalconHeavy: 90 – 120 млн долларов. Чем не революция в космической отрасли? Однако это не восторги гением Илона Маска. Это, скорее, упрёк Роскосмосу во главе с Игорем Комаровым и Дмитрию Рогозину лично.

При них Россия стала стремительно терять свои позициив сфере космонавтики. Даже не берём сейчас такие важные и наиболее прибыльные сферы, как строительство спутников и оказание услуг по предоставлению спутниковой связи, или коммерческий мониторинг Земли и объектов на ней: в этих областях мы и не блистали никогда. Но запуски ракет! Хоть они и дают ничтожные 1,6% от всего рынка космических услуг, именно в этом наша страна ещё совсем недавно была сильна.

В 2010 году Россия занимала 43% рынка космических запусков. Тогда стартовала 31 ракета-носитель против 15 у США, 15 у Китая, 6 у ЕС, 3 у Индии и 2 у Японии. Безоговорочное лидерство. Но потом в Америке появилась SpaceX с невероятными по меркам закостенелой космонавтики темпами развития. А в России не появилось ничего. Ну ладно, появился космодром Восточный… Но это, в первую очередь, политическое, а не экономическое решение. В итоге, в 2017 году США совершили 29 запусков, и все были успешными, Россия осилила только 19, из них гладко прошли только 17. Китай же совершил 18 запусков, из которых 16 удались.

На растущем рынке космических запусков (прибавка 25% к 2010 году), Россия умудряется только терять своё присутствие. 21% запусков – это совсем не то, чем можно гордиться. Сейчас весь Роскосмос впору сравнивать с одной только SpaceX, которая совершила 18 запусков, при этом все – успешные. Но количество запусков у нас – это только верхушка айсберга проблем.

Из 18 пусков только 4 были заказаны не самим Роскосмосом или Воздушно-космическими силами РФ. Только 4 коммерческих запуска, среди которых был только один спутник отечественного производства – тот самый многострадальный «Ангосат-1» для Анголы. Печально. Такое положение дел говорит о том, что отечественная космическая техника становится неконкурентоспособной на открытом глобальном рынке. Рогозин с Комаровым допустили три основных промаха, которые оказали фатальное воздействие на отечественную космонавтику.

Во-первых, эти люди попустительствуют тотальной халатности на всех этапах производства. Вспомните только историю с неправильным припоем для двигателей Протона, забытые заглушки в трубопроводах при запуске ангольского спутника, и пропуск тестирования системы ориентации разгонного блока при запуске с нового космодрома. Один раз – случайность, два раза… но три раза – это уже закономерность. Такое разгильдяйство не появляется само собой, а только при попустительстве руководства. И при соответствующем уровне зарплат, разумеется: ведущего инженера-конструктора в Центр Хруничева в Воронеже приглашают работать за 21 тыс. рублей, ведущего конструктора в Москве приглашают на работу за 45 тыс. рублей. Неужели талантливым и ответственным людям будет интересна работа за такие деньги?

Во-вторых, у нас так и не появилось никаких ясных планов развития. Сначала все ринулись доделывать модульную Ангару, которая своим семейством должна была стать новой сверхтяжёлой и заменить старые модели ракет-носителей: и Союзы различных версий, и Протон. В итоге два тестовых запуска и всё. Потом последовали судорожные попытки Ангару, которую разрабатывал НПЦ Хруничева (только официально на подготовку самой первой лёгкой версии ушло 200 млрд рублей), заменить на перспективный Союз-5 от РКК «Энергия». Вот только этот «перспективный» Союз-5 очень похож на советский Зенит, который производил украинский Южмаш... Могоразовость? Двигатели на метане?Ничего подобного. Просто создание новой ракеты-носителя ради галочки. Даже пилотируемый корабль «Федерация», который должен был стартовать на Ангаре перенесли на Союз-5. Но чехарда на этом не закончилась. НПЦ Хруничева объявил о разработке среднего и лёгкого Протона, а на Восточном скоро должно начаться строительство второй очереди со стартовой площадкой для (внезапно) Ангары! Более того, Рогозин заявил, что первую ступень оснастят крыльями, чтобы она стала многоразовой, как у Маска. Про экономическую целесообразность никто не говорит. Главное, чтобы было, как у Маска. Впрочем, идея не нова. Крылья хотели приделать ещё во времена СССР, а макет крылатой Ангары показывали 17 лет назад.

В общем, как в том анекдоте «я и умная, и красивая, мне что, разорваться что ли?» В США уже есть планы по прекращению финансирования МКС (которая может быть передана в частные руки), запуску в производство альтернатив российским двигателям, началу эксплуатации двух пилотируемых кораблей (то есть Роскосмос перестанет и на отправке людей зарабатывать, в 2018 году одно место должно стоить чуть более 80 млн долларов), переключению внимания на окололунную орбитальную станцию. А у нас... Ну как пойдёт. Если МКС не затопят, то может для приличия ещё и сохранится формально экипаж в российских модулях. А если повезёт, то может к американцам на окололунной станции DeepSpaceGateway присоединимся. А экономическая целесообразность и отношение к деньгам – это третья проблема. Рогозин, Комаров, Роскосмос – эти три слова никак не могут находиться в одном предложении со словом «коммерция».

Единственная их задача – выкачивание денег из бюджета. Больше они, похоже, ничего не умеют и, что самое страшное, не хотят делать. Роскосмос –огромная дыра, поглощающая деньги. Раньше, когда пусков было много, и они были дорогими, с этим, что называется, можно было жить. Ещё в 2014 году запуск Протона оценивался в 115 млн долларов. Но появился Илон Маск, готовый запустить Фалькон за 62,5 млн долларов, и всё изменилось. В итоге и стоимость запуска Протона пришлось снизить до 70 млн долларов.Теперь доставка на американской ракете выходит примерно на 10% дешевле, чем на нашей: 2740 долларов против 3000 долларов за 1 кг на низкую орбиту. Сколько будет стоить доставка на Ангаре – неизвестно, но прогнозы не утешительны. Шансы на то, что у нас получится сделать дешевле ничтожно малы.

Игорь Комаров пообещал представить нашего сверхтяжёлого конкурента через 10 лет. Никаких готовых разработок, всё заново, чтоб было, как у Маска. И понадобится на её разработку и строительство инфраструктуры 1,5 трлн рублей. Это 26,2 млрд долларов по текущему курсу. Разработка FalconHeavyобошлась в 0,5 млрд долларов. В 52 раза дешевле! Это провал. Начинать что-то проектировать с такими расчётами – уже преступление! Но кого это волнует? Для нас космос – это процесс, позволяющий вести подковёрную борьбу и осваивать бюджеты. Для США – это бизнес. В итоге в 2016 году американские компании заработали на запусках в 9 раз больше, чем Роскосмос: 1,185 млрд долларов против 130 млн. Даже европейцы заработали 1,15 млрд долларов. Вот реальный показатель положения дел.

И так будет до тех пор, пока Роскосмос остаётся и заказчиком, и исполнителем в одном лице. Получил деньги от государства, сам что-то заказал, сам что-то исполнил, сам себе отчитался, сам себя проверил – прекрасно! В итоге ни техники, ни денег, ни перспектив. Какие-то подвижки в лучшую сторону возможны только в том случае, если за Роскосмосом останутся функции только заказчика и контролёра. Тогда откроется рынок и для частных компаний, которые сейчас находятся вне рынка, поскольку не имеют отношения к Роскосмосу. А РКК Энергия и НПЦ Хруничева пусть создают ракеты, конкурируют друг с другом. Только не рассчитывая на 1,5 триллиона государственных рублей, а рискуя собственными инвестициями.

Так было и со SpaceX: НАСА поддержало компанию, частично вложившись в разработку ракеты. Но это были не подаренные деньги, а предоплата за будущие пуски к МКС. И своих денег Маск вложил куда больше... Из былой советской космической отрасли мы взяли только худшее – закостенелость, бюрократию и зависимость от госдотаций. Пока за рубежом во всю воплощают в жизнь сюжеты фантастических фильмов, мы «все еще кипятим».

Россия. США > СМИ, ИТ > newizv.ru, 8 февраля 2018 > № 2490901 Никита Исаев

Новый ядерный обзор и риск гонки вооружений

Джон Вольфсталь сотрудничает с проектом «Управление атомом» Центра научных исследований и мировой политики Бельфера при Гарвардском университете. Ранее он был особым помощником президента США по национальной безопасности и старшим директором Совета национальной безопасности и нераспространения ядерных вооружений.

Резюме Гонка ядерных вооружений будет скорее разжигать конфликт, чем сдерживать его. Не менее тревожно, что в новом Обзоре регулярное взаимодействие на высоком уровне и дипломатия воспринимаются как второстепенный вопрос, а не составная часть стратегии ядерной безопасности США.

Важным прорывом в холодной войне, резко снизившим шансы ядерного конфликта, стало признание американскими и российскими лидерами того, что наши страны не могут опередить друг друга в гонке вооружений. Нужно было спуститься с лестницы эскалации, и мы это сделали посредством ввода контроля за вооружениями, поддающегося точной проверке – в то время, когда отношения между США и Россией были не более теплыми или доверительными, чем сегодня. В «Обзоре конфигурации ядерных сил», выпущенном 2 февраля, говорится, что мир является свидетелем «возвращения конкуренции великих держав», поэтому Россия снова оказывается в центре ядерной стратегии Соединенных Штатов. К сожалению, вместо использования испытанных и проверенных инструментов, таких как контроль над вооружениями и взаимодействие для управления рискованной эскалацией между Вашингтоном и Москвой, Вашингтон, похоже, намерен сделать ставку на то, что не содействовало большей безопасности Америки и ее союзников в годы холодной войны: гонка ядерных вооружений будет скорее разжигать конфликт, чем сдерживать его. Не менее тревожно, что в новом Обзоре регулярное взаимодействие на высоком уровне и дипломатия воспринимаются как второстепенный вопрос, а не составная часть стратегии ядерной безопасности США.

Озабоченность, заслуживающая внимания

Справедливости ради стоит отметить, что повод для беспокойства в связи с поведением и намерениями России действительно есть. Отношения между Вашингтоном и Москвой плохие и могут еще больше ухудшиться. Конечно, вторжение и оккупация украинской территории, вмешательство в американские выборы и нарушение Договора РСМД справедливо тревожат политиков в США. Что еще хуже, стратеги считают, что Москва готовится применить первой ядерное оружие в том случае, если Россия будет втянута в конфликт, в котором не может победить посредством обычных вооружений, хотя эта тема вызывает споры среди аналитиков. В то же время, авторы Обзора отмечают, что такие государства как Россия могут использовать неядерные стратегические средства, включая обычные вооружения и другие атаки, чтобы парализовать критически важную инфраструктуру Соединенных Штатов, командный пункт управления ядерным оружием и системы раннего оповещения. По мнению авторов Обзора, эти новые возможности и планы требуют ясно дать понять, что Америка намерена сдерживать подобные атаки со стороны России. С этой целью используются достаточно сильные, но здравые выражения – прежде всего, что Россия не сможет избежать последствий в случае применения ядерных вооружений, которые будут хуже, чем любая выгода от использования ядерного оружия, на которую Москва рассчитывает.

Новое оружие, новые страхи и отсутствие доверия

Чтобы донести мысль о сдерживании и укрепить доверие оппонента к способности и желанию Америки отвечать на ядерные и неядерные атаки России, администрация Трампа планирует взять на вооружение первые новые ядерные системы со времен окончания холодной войны. Две системы, включая ядерные вооружения ограниченной мощности, которые будут размещены на баллистических ракетах подводного базирования, а также новые крылатые ракеты морского базирования, снабженные ядерными боеголовками, как утверждают авторы Обзора, легче в использовании, а потому воспринимаются как более реальное и заслуживающее доверия средство сдерживания. Стоит отметить, что уже ведутся дебаты о том, нужны ли такие системы для сдерживания России, и смогут ли они убедить ее в наличии у США возможностей ядерного сдерживания. Конгрессу предстоит определить, стоит ли финансировать эти системы и, если да, то где изыскать на них средства с учетом растущей и уже колоссальной стоимости модернизации существующей триады ядерных систем.

Ясно то, что гонка вооружений и возможная разработка этих систем могут подорвать главные требования стратегической стабильности и стабильности в период кризиса, которых так не хватает в нынешних отношениях между Соединенными Штатами и Россией. Отчасти это проистекает из двух контекстуальных факторов: отсутствия доверия и информационного обмена в рамках двусторонних связей, а также возникновения новых неядерных технологий. Что касается первого пункта, то у Вашингтона слишком мало постоянных и откровенных обсуждений с людьми, принимающими решения на высоком уровне в российских оборонных ведомствах, и это огромная проблема. Отсутствие информационного обмена и, как следствие, отсутствие доверия, а также способности понимать процесс принятия стратегических решений в России и влиять на него, вынуждает политиков США полагаться в планировании на худший сценарий; в свою очередь, это приводит к гонке вооружений и разработке таких вооружений, которые в противном случае нам могли бы не понадобиться. Что еще хуже, новые вооружения повышают риск конфликта, подпитывая опасный и непрерывный цикл действия-противодействия: в течение какого-то времени новые обычные вооружения США, более быстрые, точные и/или скрытные, чем раньше, в сочетании с растущими возможностями развертывания ракетной обороны, увеличивали опасения России, что во время потенциального конфликта Америка может уничтожить ее силы до того, как они успеют причинить какой-либо урон. Эти страхи побуждают Россию поддерживать и модернизировать свой арсенал тактического ядерного оружия и в целом модернизировать армию, в том числе наращивать возможности асимметричных, неядерных действий.

Перспективы стабильности

Чтобы оценить, как новые вооружения, предложенные авторами Обзора, могут подорвать безопасность, полезно рассмотреть две концепции: стратегическая стабильность и стабильность в период кризиса.

У стратегической стабильности нет четкого и понятного определения, но на протяжении нескольких десятилетий американские эксперты в сфере безопасности и обороны определяли ее как состояние, при котором ни США, ни Россия не видят преимуществ в применении ядерных вооружений первыми против неприятеля. Если каждая из сторон будет уверена в поведении и возможностях другой стороны и в надежности своих сил ядерного возмездия, стабильность по силам сохранять. Это состояние может дальше укрепляться за счет последовательного диалога и прозрачности, а также поддерживаться соглашениями о лимите ядерных вооружений и проверки соблюдения этих соглашений. Стратеги США и официальные лица в сфере безопасности обеспокоены тем, что российская ядерная доктрина предусматривает право первого ядерного удара в случае угрозы поражения в конфликте с применением обычных вооружений, если под угрозой окажется выживание или территориальная целостность Российского государства, а также тем, что Россия разрабатывает многочисленные системы тактического ядерного оружия ограниченной мощности. Это указывает на то, что Россия больше не верит в стратегическую стабильность в отношениях между двумя странами. Российские страхи усугубляются растущими возможностями Америки в сфере ракетной обороны; возможно, Россия иначе оценивает стратегический ландшафт или иначе определяет стабильность. Отсутствие прямых и последовательных дискуссий и переговоров с президентом Владимиром Путиным и его ближайшими доверенными лицами делает неопределенными любые предположения любой из сторон, поэтому ни та, ни другая держава не чувствует себя в безопасности.

Стабильность во время кризиса поддается более точному определению, несмотря на отсутствие объективных показателей и подверженность переменам. Все, что влияет на способность лидеров осознанно и ответственно реагировать на любые видимые действия – происшествие, атаку, не поддающееся определению событие – влияет на стабильность во время кризиса. Если кризисная стабильность находится на высоком уровне, у лидеров России, Америки или Европы появляется уверенность, что у них есть время на оценку ситуации и возможных вариантов действий до того, как придется реагировать или определять, существует ли сама необходимость предпринимать ответные действия. Низкая стабильность в период кризисов – состояние, при котором лидеры испытывают на себе давление быстро отреагировать даже на двусмысленные события, потому что риск бездействия может быть выше, чем последствия неадекватных действий. Например, когда несколько ядерных боеголовок могут долететь до столичных городов без стратегического предупреждения, имеющиеся свидетельства атаки или взрыва могут и не требовать быстрых действий. Однако в сложившейся обстановке, когда у России и Америки/НАТО имеются на вооружении быстролетающие системы доставки ядерных боеголовок, которые трудно уловить с помощью радаров, и к тому же между странами почти нет информационного обмена, нестабильность в период кризиса крайне высока.

При таком определении желание США разработать и взять на вооружение две новые ядерные системы – баллистические ракеты подводного базирования (БРПБ) и крылатые ракеты морского базирования (КРМБ), оснащенные ядерными боеголовками – могут еще больше подорвать стратегическую и кризисную стабильность. Они уменьшают время на принятие важных решений российскими официальными лицами, а тем придется быстро решать – реагировать на мнимую или реальную атаку, или воздержаться, поскольку некоторые вооружения, упомянутые в Обзоре, могут быть использованы против ключевых целей политического руководства России. Таким образом, хотя эти системы вроде бы призваны усовершенствовать сдерживание, они могут повысить, а не уменьшить вероятность конфликта и применения ядерного оружия. Они также усилят давление на Соединенные Штаты фактически использовать ядерные вооружения, если Москва предпримет некоторые шаги, перечисленные в Обзоре, которые потенциально требуют ядерного ответа. Как указывал Скотт Саган в своей статье 2000 г.«Ловушка обязательств», угрозы оказывают давление на прибегающее к ним государство выполнить эти угрозы из опасения, что если этого не сделать, то доверие к другим обязательствам снизится.

В Обзоре не упоминается необходимость поддерживать прямое взаимодействие на высоком уровне между Москвой и Вашингтоном для снижения риска конфликта и ядерного противостояния. Если мы вернулись к явно враждебным отношениям в стиле холодной войны, как следует из Обзора и Стратегии национальной безопасности, выпущенной в декабре, почему бы тогда не вернуться к тем инструментам, которые тогда были весьма эффективны? С тех пор как в 2010 г. завершились переговоры по новому СНВ, Россия и США не проводили переговоров по контролю над стратегическими ядерными вооружениями. Это самая долгая пауза в стратегических дискуссиях со времен Кубинского ракетного кризиса. Ирония в том, что Обзор был опубликован за три дня до вступления в силу главных ограничений по этому соглашению, которые обе страны будут соблюдать, чтобы доказать, что они все еще ценят механизмы регулирования ядерной конкуренцией. Неспособность осуществлять непрерывные и последовательные контакты по стратегическим вопросам с российской стороной лишает американских стратегов понимания того, как мыслят русские, и нахождения адекватных механизмов регулирования нарастающей конкуренции между двумя ядерными державами. В конце концов, подобные усилия могут оказаться бесплодными и не оставить Америке других вариантов, кроме втягивания в гонку ядерных вооружений. Но почему бы не попытаться избежать подобного исхода? Ведь если ничего не предпринимать, то риски для безопасности будут только расти, да и к тому же бездействие в таком важном вопросе может привести к политическому расколу за рубежом и на родине. Европа не желает гонки вооружений, да и Конгресс может не одобрить финансирование важных мер в сфере безопасности, если они сопряжены с другими мерами, повышающими риски. Конгрессу еще не поздно убедить администрацию Трампа шире смотреть на вещи, но подобные усилия могут быть слишком запоздалыми, чтобы предотвратить дальнейший урон стратегической стабильности в отношениях между двумя ветеранами холодной войны.

Заказано и опубликовано сайтом Russia Matters, любезно разрешившим перепечатку на русском языке.

Россия. США. Весь мир > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 7 февраля 2018 > № 2906368 Джон Вольфсталь

Трампгейт и Уотергейт

45 лет спустя: реванш ЦРУ в борьбе с ФБР

Владимир Овчинский

Если ещё совсем недавно политические аналитики говорили о Рашагейте или Трампгейте, то после того, как 2 февраля 2018 года в США опубликовали рассекреченный «меморандум Нунеса» (подготовленный законодателями-республиканцами и названный в честь главы комитета Палаты представителей по разведке, республиканца Девина Нунеса), можно говорить об Уотергейте 2.0.

В этом документе содержатся данные о незаконном запросе ФБР на прослушивание в 2016 году разговоров Картриджа Пейджа – члена предвыборного штаба Дональда Трампа, избранного впоследствии президентом США.

В основу документа легла информация из так называемого досье на Трампа, которое, как утверждается в документе, делалось по заказу предвыборного штаба кандидата в президенты от Демократической партии Хиллари Клинтон. Авторы доклада утверждают, что ФБР ввело в заблуждение судью, который дал ордер на слежку за Пейджем. Составители документа уверяют, что судья не дал бы согласия на прослушку, если бы знал, что досье спонсировано политическим оппонентом Трампа.

Что конкретно содержит «Меморандум Нунеса»?

Приведём ключевые выдержки из этого документа.

Цель меморандума: «Данный меморандум представляет членам (Конгресса) уточнённую информацию о значимых фактах, имеющих отношение к ведущемуся расследованию министерства юстиции и Федерального бюро расследований, а также использовании ими механизмов в рамках Закона о наблюдении за деятельностью иностранных разведок (Foreign Intelligence Surveillance Act – FISA) во время президентских выборов 2016 года. Полученные нами данные, подробно изложенные в меморандуме, 1) вызывают опасения в связи с правомерностью и легитимностью некоторых аспектов взаимодействия минюста и ФБР с судом (FISC), действующим в рамках Закона о наблюдении за деятельностью иностранных разведок, и 2) демонстрируют вызывающее тревогу нарушение юридического процесса, призванного защитить американский народ от злоупотреблений в ходе применения Закона…».

Информация о ходе расследования: «21 октября 2016 года Минюст и ФБР обратились и получили разрешение суда FISA на проведение электронного наблюдения за Картером Пейджем, который на безвозмездной основе исполнял обязанности советника в предвыборной команде Трампа…

В случае с Картером Пейджем у правительства, по меньшей мере, четыре раза была возможность предоставить специальному суду FISC точное описание относящихся к делу фактов. Однако, согласно нашему заключению, обоснованному ниже, информация, имеющая отношение к делу, так и не была предоставлена». Поясним, что, согласно американскому законодательству, контрразведывательный ордер можно получить сроком на 90 дней в секретном федеральном суде, который заседает в здании минюста в комнате без окон. Каждые 90 дней он должен продлеваться. Для того чтобы убедить спецсуд выдать спецслужбе ордер на слежку за американским гражданином, спецслужба должна продемонстрировать наличие у неё веских оснований считать, что объект является «агентом иностранной разведки».

«Досье», собранное Кристофером Стилом (далее – «досье Стила») по поручению национального комитета Демократической партии и кампании Хиллари Клинтон, стало значимой частью обоснования заявки в суд FISC на получение разрешения на слежку. Стил в течение длительного времени был источником информации для ФБР. Через юридическую фирму Perkins Coie и (частную) исследовательскую фирму Fusion GPS он получил более 160 тыс. долларов США от национального комитета Демократической партии и кампании Клинтон за информацию о связях Дональда Трампа с Россией.

а. Ни первоначальная заявка в октябре 2016 года, ни последующая просьба о продлении разрешения (на слежку) не раскрывают… роль национального комитета Демократической партии и (избирательной) кампании Хиллари Клинтон… в оплате услуг Стила, несмотря на то, что политические мотивы в подготовке «досье Стила» были на тот момент известны высокопоставленным сотрудникам минюста и ФБР.

b. В первоначальной заявке в суд FISC отмечается, что Стил работал на определённого американского гражданина, однако там не упомянуты фирма Fusion GPS и её глава Гленн Симпсон, услуги которого были оплачены американской юридической фирмой (Perkins Coie), которая представляет также национальный комитет Демократической партии (несмотря на то, что на тот момент минюсту было известно об участии политических фигур в создании «досье Стила»). В заявке не упоминается, что Стил в конечном итоге работал по поручению (и его услуги были оплачены) национального комитета Демократической партии и (избирательной) кампании Клинтон, а также то, что ФБР отдельно одобрило денежные выплаты Стилу за предоставление той же информации.

…Сотрудничество ФБР со Стилом… было приостановлено и впоследствии прекращено в связи с одним из самых серьёзных по меркам ФБР нарушений – несанкционированным предоставлением СМИ (сайту журнала Mother Jones) информации о его взаимодействии с ФБР 30 октября 2016 года.

И до, и после того, как сотрудничество Стила с ФБР в качестве источника было прекращено, он продолжал поддерживать контакт с минюстом через помощника заместителя генпрокурора Брюса Ора – высокопоставленного сотрудника минюста, который работал непосредственно с заместителем генпрокурора Йейтс и впоследствии Розенстайном. Вскоре после выборов ФБР допросило Ора о его контактах со Стилом. Например, в сентябре 2016 года Стил признался Ору в том, что очень не хотел бы, чтобы Дональд Трамп был избран и стал президентом…

В это же время жена Ора была нанята на работу фирмой Fusion GPS для оказания помощи в поиске компромата на Трампа…

После прекращения сотрудничества со Стилом… отдел ФБР, который проводил проверку источника разведывательной информации, смог в минимальной степени подтвердить данные Стила. Тем не менее в начале января 2017 года директор Коми проинформировал избранного президента Трампа о кратком содержании досье Стила, несмотря на то, что – согласно его показаниям в июле 2017 года – досье было «вызывающим сомнения и содержало неподтверждённую информацию». В то время как в заявке в суд FISC была отмечена история сотрудничества со Стилом как источником достоверной информации по другим, не относящимся к этому делу вопросам, в ней была проигнорирована или скрыта информация о его финансовых и идеологических мотивах действовать против Трампа. Более того, заместитель директора ФБР Маккейб в своих показаниях комитету (Конгресса) в декабре 2017 года заявил, что без информации из досье Стила ведомство не обращалось бы в специальный суд FISC за разрешением на слежку.

В заявке в суд FISC также упоминается информация о ещё одном члене предвыборной кампании Трампа – советнике Джордже Пападопулосе, однако нет доказательств какого-либо сотрудничества либо сговора между Пейджем и Пападопулосом. Информация о Пападопулосе послужила причиной начала расследования департамента контрразведки ФБР в июле 2016 года, которое проводил агент ФБР Пит Стржок. По решению офиса спецпрокурора, Стржок был переведён в распоряжение отдела кадров ФБР в связи с тем, что в переписке со своей любовницей, сотрудницей ФБР Лизой Пейдж (никак не связана с Картером Пейджем), они обменивались сообщениями, в которых чётко прослеживается предвзятое отношение к Дональду Трампу и положительное отношение к Клинтон…»

Реакция на меморандум

Естественно, что члены Демократической партии и другие критики обнародования меморандума утверждают, что создатель документа избирательно представил в документе засекреченные разведданные, поставив перед собой цель продемонстрировать, что расследование связей с Россией является политически мотивированным.

Демократы подготовили свой меморандум, в котором опровергаются утверждения республиканцев.

Два высокопоставленных демократа в Конгрессе – лидер сенатского меньшинства Чарльз Шумер и лидер демократического меньшинства в Палате представителей Нэнси Пелоси раскритиковали меморандум и призвали сместить его автора, республиканца Девина Нунеса, с поста главы комитета по разведке.

ФБР также не осталось в стороне от межпартийных разногласий. Ведомство опубликовало заявление, в котором выразило «серьёзную обеспокоенность» точностью представленной в меморандуме информации.

В ответ член Палаты представителей Девин Нунес, возглавляющий Комитет по разведке, отверг возражения по поводу обнародования документа, назвав их «надуманными».

Утром 1 февраля 2018 года Трамп опубликовал сообщение в Твиттере, на этот раз процитировав консервативную группу Judicial Watch, занимающуюся контролем над соблюдением законодательства: «Вы наблюдали, как Хиллари Клинтон и Демократическая партия пытались скрыть факт передачи денег GPS Fusion за создание досье, которое было использовано их союзниками в администрации Обамы для того, чтобы убедить суд (FISA) разрешить слежку за командой Трампа».

Меморандум стал очагом напряжённости в Вашингтоне, охваченном межпартийными противоречиями. Всё больше республиканцев высказывают недовольство многомесячным расследованием спецпрокурора Мюллера и заявляют, что некоторые сотрудники министерства юстиции намеренно пытаются скомпрометировать Трампа на посту президента.

Трамп неоднократно утверждал, что связей между членами его предвыборной команды и Россией не существует. Он заявил, что попыток препятствия правосудию в рамках расследования связей с Россией также не было.

С чего начинался Рашагейт?

Напомним, что неформальная беседа экс-советника предвыборного штаба президента США Дональда Трампа Джорджа Пападопулоса с австралийским дипломатом за бокалом спиртного в одном из баров Лондона стала одним из «движущих факторов» начала расследования ФБР о якобы имевшем место «российском вмешательстве» в американские президентские выборы, сообщила газета «Нью-Йорк Таймс» в декабре 2017 года.

По данным издания, разговор Пападопулоса с дипломатом Александром Даунером состоялся в мае 2016 года в лондонском баре Wine Rooms. Как отмечает газета, тремя неделями ранее Пападопулосу доложили, что «Москва располагает сотнями украденных электронных писем, которые нанесут ущерб репутации Хиллари Клинтон и её предвыборной кампании». Именно этой информацией и поделился подвыпивший экс-советник Трампа со своим австралийским собеседником.

«Нью-Йорк Таймс»: «Сколько именно Пападопулос успел рассказать австралийцу, не совсем ясно. Однако два месяца спустя, когда украденные электронные письма демократов стали появляться в Сети, австралийские власти передали информацию, выданную Пападопулосом, своим американским коллегам».

По данным газеты, кража электронных писем, а также тот факт, что участник предвыборной кампании Трампа знал об этом, стали в конечном счёте движущими факторами начала в июле 2016 года расследования ФБР о «вмешательстве России» в американские выборы.

Если заглянуть в историю

Это версия «Нью-Йорк Таймс». Но невозможно понять всего происходящего, если действительно не провести исторические параллели между Трампгейтом и Уотергейтом.

Как известно, истинная подоплёка Уотергейта стала достоянием гласности только в 2005 году – через 33 года после самого события.

Именно тогда бывший заместитель директора ФБР Марк Фелт (скончался в возрасте 95 лет в 2008 году) признался СМИ, что вскрытие Уотергейта было, по существу, оперативной комбинацией ФБР против ЦРУ и, естественно, президента Никсона, а не торжеством американской демократии (как это принято обычно считать).

Никсон попытался в тот период ослабить влияние на политическую жизнь страны всемогущего директора ФБР Эдгара Гувера, опираться на ЦРУ во главе с директором Ричардом Хелмсом.

Хелмс добился увеличения бюджета ЦРУ и объединения всех разведывательных структур под крышей ЦРУ. Гувер сделал ответный ход. В СМИ появились сведения о том, как Никсон утаивал налоги.

Никсон же решил создать из бывших агентов ЦРУ собственную секретную службу.

Как пишут российские и зарубежные историки, Гувер оскорбился, и вскоре секретная служба президента оказалась у него под колпаком. Когда это стало известно Никсону, тот организовал взлом в штаб-квартире ФБР. Агенты Никсона забрали протоколы подслушивания и спрятали их в Белом доме. Гувер пообещал опубликовать документы, которые будут очень неприятны для президента.

Но сделать этого директор ФБР не успел. 2 мая 1972 года Гувер был найден мёртвым в своей спальне. Официальная версия – «естественная смерть».

Новым директором ФБР стал Патрик Грей – человек из окружения президента Никсона, причастный к некоторым операциям ЦРУ.

Гувер же, как уверены многие американские историки, расследовавшие «Уотергейт», планировал передать ведомство в руки своего заместителя Марка Фелта.

Фелт повёл свою борьбу с ЦРУ и Никсоном. Исходя из его признаний в 2005 году, именно он организовал Уотергейт.

17 июня 1972 года в половине третьего утра в вашингтонском отеле «Уотергейт» полиция арестовала пятерых человек в деловых костюмах и резиновых хирургических перчатках. Эти люди взломали офис расположенной в отеле штаб-квартиры Демократической партии и готовились установить в помещении подслушивающие устройства. Помимо двух «жучков», при них были обнаружены набор отмычек и $5300 наличными. Полиция выяснила, что все арестованные являются сотрудниками ЦРУ (правда, к тому моменту все они были в отставке). А двое задержанных – Джеймс Маккорд и Говард Хант – числились ещё и в штате избирательного комитета Никсона.

Всё закончилось отставкой Никсона.

Аналогии

Не правда ли, много аналогий с Трампгейтом?

Трампу явно не нравилось манипулирование политической жизнью страны со стороны бывшего директора ФБР Джеймса Коми, который, по существу, собирал компромат в предвыборной гонке и на Дональда Трампа, и на Хиллари Клинтон, показывая своё всевластие и свою необходимость в случае победы любого из кандидатов в президенты.

А после того, как Трамп отправил его в отставку, Коми сразу перешёл в лагерь открытых врагов Трампа и совместно с ними раскрутил против Трампа «Рашагейт».

Бывший директор ФБР (до Коми), а ныне спецпрокурор по «Рашагейту» Роберт Мюллер и Ко – конечно, «серьёзные ребята», но всё-таки их роль в этой игре второстепенная.

Новый директор ЦРУ, бывший конгрессмен, член движения «Чаепитие» Майк Помпео всячески подчёркивает свою преданность Трампу и независимость от влияний его врагов внутри США.

Даже рабочую встречу с руководителями российских разведок он превратил в символ своей силы и независимости от влияний ФБР и Демократической партии США.

Видимо, и вся история с публикацией злополучного для нынешнего ФБР меморандума не обошлась без его прямого участия.

Всё указывает на то, что ЦРУ берёт реванш над ФБР в большой политической игре аж через 45 лет после Уотергейта.

Трамп после разгрома оппозиции: возможные последствия для России

Представим, что «коллективный Трамп» разгромит оппозицию, отстранит Мюллера, свернёт расследование против себя. Что это будет означать для России? Думается, что никаких кардинальных позитивных изменений для России в отношениях с США при этом не произойдёт.

Во-первых, курс на жёсткую конфронтацию уже заложен в принятых при Трампе программных документах: в новой Стратегии национальной безопасности, Национальной оборонной стратегии и Ядерной стратегии Пентагона («Обзоре ядерной политики»). Градус конфронтации в этих документах в чём-то даже выше, чем в аналогичных стратегиях при Обаме. И расходы на военный бюджет этому градусу не дадут понизиться.

Во-вторых, антироссийская «охота на ведьм» будет продолжаться. Причём по всему спектру: от поиска «русских шпионов» до борьбы с «русскими хакерами и троллями». Последние останутся в центре внимания после опубликованных в СМИ материалов голландских хакеров, работавших на голландскую разведслужбу AIVD. Голландцы якобы сумели проникнуть в компьютерную сеть российской хакерской группы Cоzy Bear и сдали спецслужбам США информацию о попытках вмешательства в американские выборы.

Мало того, директор ЦРУ Майк Помпео уже успел сделать заявление в интервью Би-Би-Си 30 января 2018 года о том, что, согласно данным спецслужб США, Россия попытается вмешаться в промежуточные выборы в Конгресс, которые пройдут в Америке в ноябре. Одновременно Помпео и госсекретарь США Рекс Тиллерсон заявили, что «русские попытаются повлиять на выборы в Мексике».

В-третьих, усиление ЦРУ повлечёт за собой увеличение бюджета этого ведомства, активизацию разведывательных операций прежде всего против России и Китая (о чём директор ЦРУ уже открыто заявляет). И, конечно, усиление агентурно-оперативных мероприятий.

В этих целях следует ожидать активного воздействия на фигурантов «кремлёвского списка» — особенно из его секретной, неопубликованной части.

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция. СМИ, ИТ > zavtra.ru, 7 февраля 2018 > № 2487823 Владимир Овчинский

Бюрократия vs свобода: чем различается высшая школа в России и в США

Сергей Костяев, Университетский преподаватель (США)

Российские власти рассматривают вузовских преподавателей как государственных чиновников, которые должны поддерживать «линию партии и правительства»

При сопоставлении высшей школы России и США с точки зрения преподавателя бросаются в глаза разные типы контроля: в России все больше внедряется тотальный бюрократический контроль сверху, в США же доминирует контроль потребителя образовательных услуг (студентов). В России преподавателю необходимо ориентироваться в расстановке сил среди разнообразного начальства, в США следует наладить контакт со студентами.

Причина различий проста: в России за образовательные услуги вузам в основном платит государство, в США — студенты (с помощью образовательных кредитов) или их родители. В таких условиях можно ли нам что-то заимствовать из высшей школы США, которые занимают самую большую долю на мировом рынке образовательных услуг (22% от всех иностранных студентов в 2014 году)?

Мои размышления основаны на опыте преподавания в нескольких вузах (Университете Ратгерса, США, Финансовом университете при Правительстве Р Ф, Дипломатической академии МИД РФ, МГУ, РГУ нефти и газа им. Губкина, ГУГН и ВШЭ). Ключевое отличие в том, что в США нет системы высшего образования в полном смысле этого слова. Министерство образования США занимается финансированием отдельных проектов в средней школе, оставляя за бортом университеты. В России же есть жесткая централизованная система, в которой государство определяет количество студентов по тем или иным специальностям и финансирует их обучение. Содержание учебных планов контролируется через государственные стандарты. Под контролем находится и система аттестации научных и педагогических кадров (о прискорбном состоянии этой системы свидетельствует «Диссернет»).

Большая часть университетов в США частные и финансируются за счет, во-первых, платы за обучение, которую вносят студенты или их родители, во-вторых, пожертвований бывших выпускников, аккумулируемых в специальных фондах, и, в-третьих, научных грантов.

Есть также университеты штатов (несколько десятков), которые получают субсидии из региональных бюджетов, однако эти субсидии не составляют большую часть финансирования. Так, в Ратгерсе, университете штата Нью-Джерси, бюджетные деньги составляют около трети годовых расходов. Ирония нынешней ситуации заключается в том, что стимул к качественному рывку высшей школы США дал запуск Советским Союзом первого спутника (об этом рассказывают в Ратгерсе на занятиях по «Введению в преподавание в вузе»). После этого был запущен целый ряд программ (Агентство по передовым военным исследовательским проектам, Национальный научный фонд), которые постепенно привели к появлению группы исследовательских университетов, где коренным образом изменилась роль преподавателя: из учителя он стал ученым. Основной критерий при приеме на работу в такие университеты — количество публикаций в ведущих профессиональных журналах. Теперь уже наша страна сильно отстала в сфере высшего образования и науки.

На основе своего опыта я сформулировал несколько предложений для улучшения качества высшего образовании в России.

Первая задача, которую следует решить, — снижение бюрократической нагрузки на преподавателя. В нынешней системе преподаватель завален горой бумажной работы, которая не оставляет времени на занятия наукой. Приведу конкретный пример. Каждому преподавателю в США и России нужно предоставить рабочую программу дисциплины (РПД) по своему курсу. РПД, которые мне приходилось составлять в российских вузах, составляли 25−36 страниц, программа по курсу «Заинтересованные группы: политический лоббизм», которую я сдал в ноябре прошлого года в Ратгерсе, — 7 страниц.

Различие в шаблонах РПД. В США в РПД необходимо включить темы занятий и рекомендуемую литературу по ним, в России в РПД необходимо расписать компетенции, массу никому не нужных таблиц, которые дублируют учебный план, темы письменных работ, вопросы к экзамену или зачету и т. д. и т. п. Далее, в российских вузах процедура сдачи занимает несколько дней, приходится производить постоянные изменения и дополнения, поскольку у каждого сотрудника методического управления своя собственная интерпретация шаблона РПД. В Ратгерсе после отправки РПД меня никто никуда не вызывал и не требовал изменений. Любопытно, что проверкой РПД в США занимаются не сотрудники методических управлений, а студенты, которых нанимают на сверку текста РПД с шаблоном.

Представляется, что, уволив большую часть сотрудников методических управлений, российские вузы смогут сэкономить существенные средства.

Мои бывшие коллеги рассказывают о появлении нового требования — сдачи дополнительных методических материалов (деловых игр, тестов и т. п.). Все это теоретически должно обсуждаться на заседаниях департаментов и размещаться на портале университета с выпиской из протокола. В Ратгерсе я сам определяю, какие методические материалы использовать, и не трачу впустую уйму времени на общение с надзорными методическими органами.

Вторая задача — замена государственной аккредитации на профессиональную. Аккредитация — в самых общих чертах — это проверка соответствия заявленных вузом целей образования реальной практике. В России речь идет о сверке учебной документации вуза (учебные планы, отчеты о самообследовании, методические материалы и т. п.) с государственными образовательными стандартами. Методический гнет в российских вузах связан с появлением Рособнадзора в 2004 году. При проведении аккредитации эксперты этой структуры как раз теоретически занимаются проверкой всей этой методической макулатуры. Я был объектом такой аккредитационной проверки в одном из вузов и могу сказать, что она носит довольно произвольный характер (эксперт сам решает, какие документы проверять и насколько серьезно). Репутация вуза в органах власти здесь играет решающую роль. Кого-то проверяют без излишнего усердия, а у кого-то отзывают аккредитацию и даже лицензию — вспомним случай Европейского университета в Санкт-Петербурге.

Для снижения нагрузки на вузы и преподавателей необходимо ликвидировать Рособрнадзор, передав часть функций Министерству образования и науки РФ.

Меньше вероятности, что немногочисленные сотрудники одного из департаментов Минобрнауки будут проявлять столько же надзорного энтузиазма, как армия целого федерального ведомства. Данное решение представляется целесообразным еще и потому, что последние государственные стандарты высшего образования представляют собой схему соотношения дисциплин разных категорий, в них уже нет конкретного перечня предметов, вузы теперь сами решают, чем заполнять свои образовательные программы в рамках предложенных схем. Иными словами, сам предмет для контроля сокращается и не требует целого ведомства. В США функции Рособрнадзора выполняет профессиональная аккредитация. Так, в этом году Ратгерсу предстоит пройти аккредитацию со стороны Комиссии средних штатов по высшему образованию (Middle States Commission on Higher Education). Федеральное правительство признает профессиональную аккредитацию, она дает право университету получать средства из федерального бюджета на исследования.

Третья задача, которую необходимо решать, — повышение качества профессорско-преподавательского состава, особенно в общественных науках. Есть поговорка «старую собаку нельзя научить новым трюкам». Повышение квалификации имеющихся преподавателей в рамках российской же высшей школы — малоэффективное мероприятие. Нельзя пройти какие бы то ни было курсы и научиться публиковать статьи в ведущих мировых научных журналах. Необходимо получать образование за рубежом. Помимо подготовки в сфере методологии, которую нельзя получить в России, за 5 лет обучения в аспирантуре люди обычно обзаводятся широким кругом контактов в профессиональной среде, и многие из этих людей позже становятся соавторами статей в ведущих журналах. Как ни странно, в России уже есть программа «Глобальное образование», которая решает эту задачу, именно по ней я прохожу обучение в аспирантуре (PhD program) в Ратгерсе. Однако год назад Д. А. Медведев подписал постановление правительства, по которому программа продлевается до 2025 года без выделения дополнительного финансирования. Иными словами, имеющихся студентов доучат, а новых грантов на обучение выдавать не будут.

Необходимо выделить финансирование на гранты новым студентам, также следует увеличить размер гранта и изменить его структуру.

В моем случае грант покрывает все расходы на обучение, но недостаточен для оплаты всех повседневных расходов. Из 17 тысяч долларов, которые я переводил вузу за семестр, на обучение уходило 10 тысяч, а 7 тысяч — на проживание в общежитии, медицинскую страховку и разнообразные сборы (fee). Моя квалификация позволила устроиться преподавателем-почасовиком, но не у всех студентов есть такая возможность, особенно у магистрантов. Также следует упростить требования по последующему трудоустройству: в нынешнем виде требуется отработать 3 года в организации-работодателе, утвержденной наблюдательным советом программы; при этом только 25% выпускников могут работать в Москве или Санкт-Петербурге. Другими словами, после 5 лет обучения в США в условиях нехватки средств выпускник должен вернуться в Россию, 3 года проработать в российской компании или университете, при этом с вероятностью ¾ на периферии, получая не самую большую зарплату, и отдать долг государству в виде внедрения зарубежных исследовательских практик. В свое время я приложил немало усилий, чтобы из Сибири уехать в Москву, — вероятно, придется вернуться назад на 3 года. Эти обстоятельства делали данную программу не слишком популярной.

Четвертая задача — изменить распределение учебных обязанностей с целью снижения нагрузки на штатных преподавателей. В США аспирантов активно привлекают к учебному процессу для проверки письменных работ и иногда даже к чтению отдельных курсов. Например, в прошлом семестре я проверял письменные работы по курсу «Институт президентства США», заработав в сумме около 800 долларов после вычета налогов. В России есть должности ассистентов, но они крайне низко оплачиваются и предполагают огромный объем нагрузки (около 900 часов).

Также преподаватели в России неохотно делятся «нагрузкой», поскольку им необходимо выработать определенный минимум (около 700 часов для доцента, 650 для профессора). Штатный преподаватель в исследовательском университете в США читает две дисциплины в семестр, что в год составляет 156 часов аудиторной нагрузки, преподаватель в вузе более низкой категории — три предмета в семестр (234 часа аудиторной нагрузки). В одном из российских вузов мне однажды пришлось читать шесть предметов в семестр. Просидеть в офисе 9 часов или заниматься физической работой намного легче, чем работать в аудитории (много лет назад я подрабатывал рабочим на заводе «Канадский дом», а после окончания НГУ — товарным аналитиком в управляющей компании «Инмарко-Менеджмент»). Эту простую вещь почему-то не понимают или не хотят понимать начальники в России. Предлагаю в национальных исследовательских университетах аудиторную нагрузку доцентов и профессоров сократить до 156 часов в год, а в остальных российских вузах до 234 часов в год. После этого уже можно вводить требования по количеству публикаций в ведущих журналах.

Если предыдущие четыре задачи теоретически может решить даже российское государство во главе с Владимиром Путиным, то пятую — защиту университетских свобод — может реализовать только человек с другой фамилией. Ученый должен иметь право заниматься исследованием любой темы в рамках своей квалификации, свободно общаться со студентами, не опасаясь обвинений в принадлежности к «пятой колонне», и выступать в СМИ с экспертными комментариями. Основной механизм защиты свободы слова в американских вузах — пожизненный контракт (tenure). Требования политической корректности также прописаны в университетских нормативных документах, но если за подобные нарушения в частном бизнесе увольняют, то в вузах лишь подвергают административным взысканиям. В прошлом году профессор Ратгерса с пожизненным контрактом Майкл Чикиндас сделал пост на своей странице в «Фейсбуке», который посчитали антисемитским; в результате его сняли с должности директора Центра проблем пищеварения, оставив должность профессора, а также предписали ему пройти тренинг о «культурно-чувствительных темах».

В России ситуация с академическими свободами прискорбна. Преподаватели проходят через «конкурс ППС» каждые пять лет, находятся в постоянной зависимости от начальства. В российском политическом руководстве вузовских преподавателей рассматривают как государственных чиновников, которые должны поддерживать «линию партии и правительства». Даже мои обычно малозамечаемые статьи или комментарии в СМИ в паре случаев приводили к звонкам из «высших органов власти», в результате которых я терял работу. Также руководство российских вузов всячески поощряет кляузы на преподавателей со стороны студентов по самым разным поводам.

Где в США действует жесткий регламент и процедура, в России процветает бесконтрольное доносительство. В отдельных вузах попытки все контролировать доходят до того, что вводится система аудио- и видеозаписи в аудиториях. Проштрафившихся преподавателей вызывают к руководству для разговора. В последнее время в России созданы довольно некомфортные условия для работы в высшей школе, которые приводят к «утечке мозгов». Масштабные вливания по отдельным проектам, такие как «мегагранты» для ведущих ученых, не изменят ситуацию коренным образом, поскольку общие условия труда намного важнее конкретной суммы гранта.

Россия. США > Образование, наука > newizv.ru, 3 февраля 2018 > № 2487950 Сергей Костяев

Андрей Мовчан: «кремлёвский доклад» оказался откровенной халтурой

Причем халтурой сделанной совершенно сознательно: авторы доклада сами указывают на низкий уровень подготовки материалов.

Когда читаешь так называемый «кремлёвский доклад», сделанный по поручению Конгресса США, сразу понимаешь, что что-то в этой работе сразу пошло не так, - пишет директор программы «Экономическая политика» Московского Центра Карнеги Андрей Мовчан на сайте этой организации. Хотя казалось бы, целых полгода тяжелой работы...

«Первое, что бросается в глаза,– это ничтожный объём открытой части доклада: всего девять страниц, из которых семь – списки по одной фамилии в строке. На двух страницах текста треть занимает повторение «задания», а остальные две трети – короткое объяснение сути доклада, а именно:

1.Исполнители поняли задание очень узко – они лишь приготовили списки лиц, не занимаясь вопросами их активности, взаимосвязей с властью в России, происхождения капитала, неформальной роли в российской иерархии.

2. Для формирования списков использовались открытые публичные источники, то есть никакой «разведывательной» или даже аналитической работы не проводилось принципиально.

3. Для попадания в список использовались формальные критерии – работа на высшем уровне в федеральных органах власти или квазигосударственной организации (под «квазигосударственными» разработчики понимают организации с более чем 25% государственной собственности и оборотом от $2 млрд) или подозрение во владении состоянием свыше $1 млрд, по версии «публичного источника информации».

В открытой части доклада проигнорированы сразу 95% запросов, которые были перечислены в задании Конгресса...».

Более того, авторы доклада сами указывают на низкий уровень подготовки материалов, и замечают, что включение лица в данный доклад ничего не означает, не может быть основанием ни для каких действий или бездействия, не служит указанием на необходимость или наоборот – запрет на какие-либо действия или бездействия и не имеет никакого отношения к процессам введения санкций. Источниками же информации «заслуживающими доверия» они считают номер журнала Forbes со списком 200 богатейших людей России, а также сайты администрации президента РФ и правительства России, тогда как следов других источников в докладе не обнаружено.

«Только предельная ограниченность источников позволяет объяснить тот факт, что в списке отсутствует руководство Центробанка России или руководители регионов, кроме Москвы и Петербурга, глава «Роснано», Россельхозбанка, или, например, Алексей Кудрин. Конечно, про то, что в России есть регионы и ЦБ, американцы, у которых вместо этого штаты и ФРС, вполне могли и не знать; в конце концов, ЦРУ – это не кафедра исследований славянских стран Гарвардского университета, - иронизирует автор.

Забавно, по мнению эксперта, выглядит и сам список, в котором с нынешними королями бизнеса соседствуют «звезды» прошлых десятилетий, о которых уже много лет ничего не слышно. Принцип построения списка прост: из журнала Forbes за 2016 год отобраны те, кто владеет состоянием более $1 млрд. Этот принцип называется «принципом Полонского», бывшего олигарха от недвижимости, который сбежал от кредиторов, разорился, был пойман и сидел в тюрьме. Он известен крылатой фразой: «У кого нет миллиарда, могут идти в жопу!»

Стоит ли говорить, что этот список давно устарел и многие его фигуранты потеряли бизнес, уехали из России и никак не связаны с Путиным. Удивительно, что ЦРУ об этом не знает и полагается на данные Forbes.

Но не верит эксперт и в то, что открытая часть доклада всего лишь ширма, за которой скрывается закрытая часть, а в той собраны результаты настоящего расследования, проведенного ЦРУ. Ведь и сами авторы предупреждают читателя от использования выводов доклада, да и документ-ширма не должен содержать грубых фактических ошибок, забытых кусков и анахронизмов...

«Скорее всего, - предполагает Мовчан, - перед нами весьма не тонкий способ дать конгрессменам понять: отстаньте от нас с вашими глупостями, мы делаем важную работу, на ваши запросы такого рода у нас нет времени, не ждите от нас сотрудничества по теме...» То есть эта халтура сделана совершенно сознательно, причем по сигналу власти о том, что «хотя шоу должно продолжаться, но широких публичных акций не будет, всё, надо спускать на тормозах».

Косвенно это подтверждают и многочисленные твиты чиновников США, в которых они ясно дают понять, что вовсе не нуждаются в докладе для того, чтобы что-то менять, всё в порядке.

То есть доклад, - убежден автор, - останется формальностью, и санкционный процесс будет идти каким-то своим чередом. Это видно и по тому, что рубль и российские акции после публикации доклада растут, а банк одного из попавших в список олигархов даже объявил о размещении международных долговых обязательств.

Вероятно, конечно, что у лиц, попавших в доклад, будут появляться какие-то проблемы, но не слишком большие.

«Ну а мы будем теперь ждать нового шоу – ЦРУ опаздывает с докладом об эффекте расширения санкций на суверенный долг России. И третьим актом, через полгода, выйдет доклад о незаконной финансовой активности Российской Федерации, на который ЦРУ было дано целых 12 месяцев. Выйдет он в августе, а значит, используемый в нем список Forbes будет на целый год новее...» - язвительно заключает Мовчан.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > newizv.ru, 1 февраля 2018 > № 2482786 Андрей Мовчан

Белый «Дом-2»

Семен Новопрудский о главных адресатах «кремлевского доклада»

Поскольку я не олигарх, а также никогда не был и — надеюсь — не буду (тьфу-тьфу) связан лично ни с какой властью никакого государства планеты Земля, то и про новый «санкционный» список США, так называемый «кремлевский доклад», могу рассуждать исключительно как сторонний наблюдатель. Хотя при определенных обстоятельствах от этого документа могут зависеть буквальные судьбы России и нас, здесь живущих.

Парадокс в том, что этот список из 210 фамилий (в открытой части), представляющий собой, говоря по-умному, контаминацию, а по-простому — наложение списочного состава администрации президента России и правительства на списочный состав первой сотни наиболее богатых россиян по ежегодному рейтингу Forbes, направлен по сути всего против двух людей.

Одного зовут Владимир Путин, а другого — Дональд Трамп. Причем пока даже непонятно, против кого сильнее.

Реакция на этот доклад в России, в том числе вроде бы вполне продвинутых экономических журналистов (они в данном случае должны быть более информированы и менее ангажированы, чем политические журналисты и тем более чем сами российские политики), меня несколько удивила.

Многие комментаторы почему-то сочли документ нелогичным. Хотя нет ничего более логичного, чем перечислить в качестве имеющих отношение к российской власти непосредственно ключевые фигуры этой власти и самых богатых бизнесменов, которые не стали бы миллиардерами без таких политических связей. И которые к тому же являются владельцами всех главных российских бизнесов и ключевыми инвесторами крупнейших государственных проектов.

Да, в списке есть давно не существующие в актуальной российской политике и не живущие в России персоны вроде Елены Батуриной или водочного магната Юрия Шефлера, но это мелкие бюрократические издержки. Конечно, можно спорить, почему в перечне нет, например, главы Центризбиркома Эллы Памфиловой или Анатолия Чубайса (хотя они точно не являются сколько-нибудь влиятельными персонами именно в политическом смысле). Но вот, например, отсутствие там губернаторов (помимо Собянина и Полтавченко) вполне логично. Среди всех российских региональных лидеров только один — Рамзан Кадыров — действительно является политиком, если не определяющим, то олицетворяющим политический курс страны. Остальные главы регионов в большой политике не участвуют. Как и лидеры думских партий — тут Минфин США все правильно понял.

Сильно преувеличенными мне кажутся разговоры о том, что этот список — прямое объявление холодной войны России. Эта холодная война идет давно (началась она еще до Крыма и Донбасса, с дела ЮКОСа, «Акта Магнитского» и нашей на него реакции). Ее активно подогревают обе стороны и активно используют в корыстных внутриполитических целях.

С другой стороны, сильно преуменьшенными кажутся оценки некоторых вроде бы не сильно политизированных российских комментаторов (в частности, экономиста и публициста Андрея Мовчана), что этот список вообще ничего не означает и ни на что не влияет.

По сути, это классическое ружье, повешенное по ходу пьесы над сценой. Может и выстрелить — в зависимости от воли драматурга и режиссера. Жест в политике часто важнее прямого действия, угроза — важнее конкретного решения.

Администрация США получила легальный (по американским меркам) бессрочный рычаг давления на российскую элиту. А поскольку наша политическая и бизнес-элита пока не только космополитична, но ориентирована еще и конкретноо на Запад (а не на Азию) в плане устройства личной жизни, то этот инструмент в любой момент можно привести в действие. И стратегия «зарабатывать в России — жить на Западе» для многих представителей нашей элиты будет закрыта: придется выбирать не столько лояльность или нелояльность российской власти, сколько постоянное место жительства.

А вот считать «кремлевский доклад» способом давления на российские президентские выборы, на мой взгляд, просто нелепо. Влиять на выборы можно только там, где есть хотя бы два относительно равных конкурента и возможен непредсказуемый результат, как было США во время борьбы Дональда Трампа с Хиллари Клинтон. Россия-2018 – явно не тот случай.

Неужели, прочитав или послушав новости про «кремлевский доклад», путинский электорат массово ринется голосовать за Ксению Собчак или Павла Грудинина? Как говорил Станиславский, «не верю».

А вот на послевыборную российскую жизнь этот перечень влияние оказать способен. Во-первых, он будет серьезным сдерживающим фактором для новых резких телодвижений России во внешней политике в «крымском» духе. Во-вторых, есть опасность начала охоты на ведьм внутри России. Логика «не попал в список Минфина США — значит, агент Госдепа» может, увы, оказаться в отдельных случаях руководством к действию.

Но главное, что пока, на мой взгляд, недооценивается в этом документе — его потенциальное влияние на американскую внутреннюю политику. Да, пока никаких новых санкций не вводится, а сам доклад выглядит как реферат-отписка не слишком усердного студента строгому и нелюбимому преподу. Но с учетом пламенного желания Трампа баллотироваться на второй (и в США — точно последний) президентский срок, а также роли России в его президентстве (американскому президенту приходится каждый день доказывать, что он не «агент Кремля) этот список «подвешивает» американский Белый дом едва ли не сильнее, чем российский.

Человек, который хочет «снова сделать Америку великой», но при этом искренне великим, похоже, считает только себя, едва ли сможет игнорировать давление обеих палат американского парламента, если части республиканцев и почти всем демократам покажется, что Трамп «слишком мягок к России». Иначе второго срока Трампу не видать, как собственных ушей.

В любом случае мы имеем дело с тупиком в российско-американских отношениях, но «подвижным», динамическим. Ситуация не стоит на месте, она опасно развивается. России надо менять свою внешнюю политику вовсе не ради отмены или смягчения американских санкций — а потому, что мы часть западной цивилизации, как бы нам ни хотелось прикинуться отдельной цивилизацией или частью азиатско-исламского мира. Америке необходимо снижать градус конфронтации с Россией хотя бы потому, что это две главные военные державы мира с самым большим ядерным потенциалом. А общая ситуация в мире такова, что Третья мировая война уже не кажется метафорой.

Ну и конечно, обеим сторонам важно осознать, что в тупик свои отношения заивели они обе, а не только «тот, другой, недоговороспособный партнер». Пока мы будем валить вину друг на другая, считая себя во всем правыми, а также «белыми и пушистыми», конфронтация не прекратится. Тем более что горячей войны друг с другом Россия и США не могут себе позволить по определению — она терминальна для всего мира. А победителей в холодных войнах не бывает. Примерно 30 лет назад Западу казалось, что он победил в такой холодной войне, но это явно была иллюзия. Пока проигрываем мы все.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > gazeta.ru, 31 января 2018 > № 2482544 Семен Новопрудский

Коробков: «Трамп идет ва-банк, но позиции у него исключительно сильные»

Несмотря на то, что в США опубликовали огромный поименный «кремлевский список», пока не несущий с собой никаких санкций, эксперт российского Совета по международным делам подчеркивает: в этом все равно есть смысл. Какой сигнал подают российской элите?

В США опубликовали «кремлевский список», в который вошли представители российского руководства и бизнесмены. При этом санкций пока не будет. Всего туда вошли более 200 человек. Все — госчиновники высшего ранга и главы госкомпаний, а также предприниматели с доходом свыше 1 млрд долларов.

Развитие событий комментирует профессор политологии Университета штата Теннесси, эксперт российского Совета по международным делам Андрей Коробков:

— Список фактически безразмерный, то есть действительно очень похоже на справочник. Просто все знакомые с президентом России. Он такой огромный, что, наверное, теряет смысл практически.

— Нет, он совсем не теряет смысл. Он как раз выполняет свою функцию — послать сигнал членам российской элиты, как деловой, так и политической, что никто не защищен, любой может оказаться под санкциями. И поэтому вести себя надо осторожнее, надо подумать о своем будущем, а будущее в настоящее время завязано на одно лицо — это Путин. То, что Трамп, с одной стороны, санкционировал создание этого списка, а, с другой стороны, не ввел какие-то новые жесткие санкции — собственно, подтверждает то, о чем я уже много раз вам говорил. Трамп сейчас добивается одновременно трех целей. Не объявив санкции, он показывает американской политической элите, кто в доме хозяин. Ну, он в очень сильном положении сейчас. Ему удалось провести законодательные инициативы, которые он хотел, в том числе налоговую реформу. Он очень близок к миграционной реформе. Экономика в прекрасном состоянии, и поэтому он посылает сигнал: захочу — введу санкции, не захочу — вы меня все равно не заставите. Это первое. Второе: вот поставив практически весь российский истеблишмент в подобные списки, он говорит: «Теперь вы в подвешенном состоянии. Если у вас есть собственность за границей, если у вас там живут дети, если у вас недвижимость — в любой момент мы можем пойти по вашему следу. Более того, мы можем это сделать не только, скажем, в США и не только в Европе, но практически в любой стране мира, которая от нас хоть как-то зависит». Как произошло и с Керимовым, но это было во Франции.

— Андрей Владимирович, но в списке же есть премьер Дмитрий Медведев, пресс-секретарь президента и даже глава МИД Сергей Лавров.

— Да, но видите, сейчас это как бы театр абсурда, потому что все равно Западу и США придется с ними иметь дело, но в какой-то момент они могут перестать быть премьерами и министрами, а в списке-то они останутся и поэтому это тоже такой сигнал: думайте о своем будущем. В принципе, посылается сигнал также: не завязывайтесь уже очень сильно на первое лицо, на Путина. Вот, если вы будете сотрудничать, может быть, вы из этого списка и выйдете. Тем не менее, санкции имеют третью роль. Когда они вводились Бараком Обамой, когда их всячески проталкивала Хиллари Клинтон как во время своего пребывания на посту госсекретаря, так и во время избирательной кампании — это были политические, идеологические санкции. Это было об Украине, это было о Сирии, это было о якобы вмешательстве России в выборы. Трамп — прагматик. Для него идеология, вот эти все сюжеты, очень мало чего значат, но поскольку он видит, что сопротивление его новой политике в отношении России колоссальное, последний пакет санкций был принят 98 сенаторами из 100, то есть практически единодушно и против воли Трампа, то он сейчас проводит санкционную политику, но исключительно в экономических целях. Он просто бьет по конкурентам американских компаний, а такие все-таки в российской экономике есть: это и нефтегазовый сектор, это и металлы, это военпром, это часть тяжелого машиностроения. И, конечно, все они могут функционировать только при адекватной финансовой поддержке. Бьют по этим основным болевым точкам: финансы, нефтегазовый, ресурсный сектор и военпром, тяжелая промышленность. Поэтому хоть Трамп, в принципе, совершенно не считает политически нужными санкции, он экономически будет эту политику все равно проводить. Причем он будет бить не только по российским компаниям, он будет бить также по европейским компаниям и другим конкурентам, потому что им будет говориться: во-первых, вы должны нас поддерживать и проводить такую же политику, хотите вы этого или нет. Во-вторых, американская система такова, что они могут пойти практически за любой компанией, которая хоть как-то присутствует на американском рынке юридически или физически, и заявить, что она нарушила санкционный режим. Поэтому это возможность бить не только по российским производителям, но и по основным конкурентам на Западе.

— По Европе, да. Что касается внутренней обстановки в США. Конгресс явно недоволен тем, что делает администрация Трампа сейчас, что фактически серьезных санкций принято не было. Конфликт может быть там внутриполитический из-за этого?

— Конфликт будет, но дело в том, что приближаются праймериз. Многим республиканцам нужна поддержка Трампа. Целый ряд известных республиканских конгрессменов испугались, когда он ясно дал понять, что будет вести кампанию против них, и заявили, что не будут баллотироваться на следующий срок. Поэтому пространство для маневра во время праймериз сужается. А демократам терять нечего, они все равно против Трампа. И точно так же Трамп знает: ненависть к нему такова, что чтобы он ни делал, как бы он ни сотрудничал с конгрессом, все равно все демократические политики и определенная часть республиканцев будут против него. Поэтому он идет ва-банк, но позиции у него исключительно сильные. Посмотрим, что он скажет, но, судя по всему, он настроен провести серьезную миграционную реформу, а таковой в США не было с 1986 года. Последнюю реформу, весьма либеральную, подписал в качестве закона Рональд Рейган. И он [Трамп] провел очень радикальную налоговую реформу, которая очень сильно ударит по многим слоям населения в либеральных штатах побережий. Это и Калифорния, Нью-Йорк, Новая Англия, то есть те штаты, где все равно бы он выборы не выиграл. А вот выборы на юге и среднем Западе, скорее всего, наоборот, приведут к усилению его позиций, потому что налоговая реформа приведет к притоку денег и компаниям, и представителям среднего класса в этих штатах. Прежде всего, потому что практически ликвидируются скидки на недвижимость, именно в береговых штатах недвижимость, во-первых, наиболее дорогая и, во-вторых, раньше были возможности списывать большие объемы налогов. И последнее — самое главное сейчас — это то, что экономика американская просто в великолепной форме. Многим экономистам даже становится не по себе, именно потому, что все так хорошо. Компании увеличивают зарплаты, вводят всевозможные бонусы, подскакивает вверх практически каждый день фондовый рынок. И, конечно, в этих условиях выступать против Трампа довольно сложно, как республиканцам, так и особенно демократам. В общем, ситуация интересная.

Опубликованный на данный момент список фамилий является фактически «оглавлением» доклада. Содержательная часть списка была засекречена — это допускается санкционным законом.

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > bfm.ru, 30 января 2018 > № 2499012 Андрей Коробков

Нассим Талеб: криптовалюты дают нам страховку от мрачных прогнозов Оруэлла

Экономист и философ, автор знаменитой книги «Черный лебедь» считает, что биткоин – это валюта без государства

Давайте проследим логику развития вещей с самого начала. Или, вернее, с самого конца: с нашего времени. Пока я пишу эти строки, мы выступаем свидетелями глобального восстания против определенного класса экспертов в таких областях, которые нам слишком сложно понять — например, макроэкономическая реальность, — и в которых эти эксперты не только плохо разбираются, но и не осознают этого. То, что предыдущие боссы Федеральной резервной системы, Гринспен и Бернанке, мало понимали в эмпирической реальности, мы обнаружили слишком поздно: большую чушь можно нести дольше, чем маленькую. Вот почему мы должны быть осторожны с выбором тех, кто наделен возможностью принимать крупные централизованные решения.

Хуже всего то, что все центральные банки работали по одной и той же модели, в них формировалась жесткая монокультура.

В сложных областях опыт не концентрируется: в естественной реальности все работает по принципу децентрализации, как убедительно продемонстрировал Хайек. Но Хайек использовал понятие рассеянного знания. Что ж, нам, похоже, даже не нужна эта вещь, называемая знанием, чтобы все хорошо работало. Нам также не нужна индивидуальная рациональность. Все, что нам нужно — это структура.

Это не означает, что все участники должны обязательно совместно принимать демократические решения. Один мотивированный участник может сдвинуть дело с мертвой точки (я называю это асимметрией правила меньшинства). Но этим игроком может быть каждый.

Каким-то образом при росте масштаба возникает чудесный эффект: рациональные рынки не требуют рациональности от отдельно взятого трейдера. На самом деле рынки хорошо работают при нулевом интеллекте — правильно организованная толпа с нулевым интеллектом работает лучше, чем самые интеллектуальные люди, которыми управляют в советском стиле.

Вот почему биткойн — отличная идея. Он удовлетворяет потребности сложной системы не потому, что это криптовалюта, а именно потому, что у него нет владельца, нет инстанции, которая может вершить его судьбу. Он принадлежит толпе, своим пользователям. Ему уже несколько лет, и этого достаточно, чтобы признать его право на существование.

Чтобы конкурировать с биткойном, другие криптовалюты должны обладать тем качеством, о котором говорил Хайек.

Биткойн — это валюта без государства. Кто-то может спросить: разве у нас нет золота, серебра и других металлов, другого класса валют, не привязанных к государству? Не совсем. Когда вы торгуете золотом, оно может находиться в Гонконге, и, получив его в собственность, вы, возможно, должны будете перевезти его в Нью-Джерси. Банки контролируют доверительных управляющих, а правительства контролируют банки (или, скорее, банкиры и чиновники тесно связаны, если говорить мягко). Так что в транзакциях биткойн обладает огромным преимуществом по сравнению с золотом: его получение не требует специального управляющего. Ни одно правительство не может контролировать, какой код у вас в голове.

В конце концов биткойн справится с возникающими сбоями. Он может потерпеть неудачу, но его будет легко изобрести заново, поскольку теперь мы знаем, как он устроен. В его нынешнем состоянии биткойн, возможно, не слишком удобен в использовании, ведь им нельзя оплатить безкофеиновый эспрессо макиато в вашей местной кофейне. Возможно, сейчас биткойн слишком волатилен, чтобы быть полноценной валютой. Но это первая органическая валюта.

И само его существование — это страховой полис, который напомнит правительствам, что у них больше нет монополии на последний объект, который могло контролировать государство, а именно — на валюту. Это дает нам, толпе, страховку от будущего по сценарию Оруэлла.

США > Финансы, банки. СМИ, ИТ > newizv.ru, 30 января 2018 > № 2482660 Нассим Талеб

Костин: «Я никогда не давал денег никому из семьи Трампа»

Президент — председатель правления ВТБ Андрей Костин дал интервью Fox Business. Он, в частности, подчеркнул, что никогда не имел дел с президентом США Дональдом Трампом. Также он назвал мошенником Феликса Сатера, который заявил, что ВТБ собирался одолжить деньги на строительство Tramp Tower в Москве.

Лиз Клемен: Президент Трамп прилетел в Давос и сейчас встречается с мировыми лидерами и представителями крупного бизнеса со всей планеты. Но только не с русскими. Один российский высокопоставленный чиновник пожаловался на то, что американцы в швейцарских Альпах избегают россиян, как только могут, отчасти из-за того, что на российскую элиту собираются наложить санкции, в том числе на самого влиятельного банкира России — Андрея Костина из банка ВТБ. Президент — председатель правления ВТБ Андрей Костин присоединяется к нам из Давоса. Андрей, американцы в Давосе и правда избегают русских?

Андрей Костин: Не знаю. Я знаю, что член нашего правительства заявил такое, но я сам не встречаюсь с чиновниками. Я встречаюсь только с банкирами, и у нас есть встречи с американскими банкирами. Они все мои коллеги, я знаю их уже более десяти лет, и бизнес обстоит как обычно. Но я никогда не просил никого из американских чиновников встречаться со мной, потому что это не является моей работой, собственно говоря.

Лиз Клемен: Какие банки? С представителями каких американских банков вы встречаетесь?

Андрей Костин: Вы знаете, мы работает со многими банками, в том числе с JPMorgan, Citigroup, Bank of America, Bank of New York. Таким образом, у всех нас есть отношения с ними, у всех нас есть бизнес с этими банками.

Лиз Клемен: Президент Трамп собирается провести обед с группой международных бизнес-лидеров. Вы нет?

Андрей Костин: Россияне не приглашены, нет. Мы понимаем, что господину Трампу было бы опасно встречаться с российскими банкирами. Ваши коллеги всегда меня спрашивают, имел ли я дело с господином Кушнером, с мистером Трампом, давал ли когда-нибудь им деньги. Никогда. Я никогда не видел никого из семьи Трампа или его окружения. Я никогда не давал денег никому из семьи Трампа. Вот почему я, вероятно, не включен, потому что я не партнер. Но я понимаю господина Трампа, который сосредоточился на европейских гендиректорах и бизнесе, в частности, пытаясь пригласить их инвестировать в Америку, и он ведет диалог с европейским бизнесом. Конечно, россияне не приглашены.

Лиз Клемен: Вы должны знать, что выходит санкционный список, и вы можете быть в нем. Этот список направлен против отдельных российских бизнес-магнатов и олигархов. Какова будет ваша реакция — в финансовом отношении, когда вы будете лишены возможности лично совершать сделки за пределами России?

Андрей Костин: Я гораздо меньше обеспокоен персональными санкциями — мы все знаем, что рано или поздно умрем. Вы боитесь этого? Думаю, нет. Санкционный лист не зависит от меня. Мой банк проводит очень хорошую политику прозрачности и открытости, мы ведем хороший бизнес, и у нас нет никаких претензий со стороны OFAC и других американских организаций о том, что мы нарушали какие-либо нормы какого-либо закона. Если я и мой банк, что намного хуже, будут наказаны из-за того, что политическая элита Америки представляет, что господин Путин делает что-то не так, то я не могу особо повлиять на это.

Лиз Клемен: Вы всегда приходите на нашу передачу. Вы никогда не отказывали мне в интервью, но есть ощущение, Андрей, что вы токсичны. Вы слишком близки к президенту России Владимиру Путину, Кремлю принадлежит более 50% вашего банка, и я уверена, что вы слышали про расследование по президенту. Вы только что сказали, что у вас нет контакта с кем-либо, с организацией Трампа, вы никогда не давали никаких денег, но есть парень по имени Феликс Сатер, который работал с организацией Трампа, сотрудничающей с министерством юстиции, и он сказал, что ВТБ собирался одолжить деньги на строительство Tramp Tower в Москве. Что вы на это скажете?

Андрей Костин: Это ложь. Он мошенник, и он лжет.

Лиз Клемен: Так просто?

Андрей Костин: Абсолютно. Так и есть.

Лиз Клемен: Они полагают, что вы шпион из КГБ. Вы когда-нибудь шпионили на КГБ?

Андрей Костин: Никогда. Абсолютно никогда. Клянусь, и вы знаете, что я никогда не вру прессе.

Лиз Клемен: Но, Андрей, я чувствую, что вы в очень трудном положении.

Андрей Костин: Почему?

Лиз Клемен: Потому что вы управляете банком, и теперь этот банк не может совершать сделки с большими возможностями здесь, в Соединенных Штатах. Вы были со мной прямо здесь, на этой телевизионной площадке в 2012 году, у вас были большие надежды. Вы собирались открыть новый филиал, и сейчас этого не произошло. Вы работаете в 20 странах. Кремлю принадлежит большая доля в вашем банке, и что делать всем вашим акционерам, чтобы выйти из-под этих санкций?

Андрей Костин: Лиз, это не моя вина. Мы проводим очень четкую политику. Мы являемся банком, как и любая другая акционерная компания в мире, и мы являемся частью этой геополитической игры. Я думаю, что российская сторона не несет ответственность за это. Полагаю, что американская сторона решила пойти на санкции, которые, я думаю, наносят ущерб мировой экономике и, конечно, России тоже. И я могу сказать вам, что ни один бизнесмен, которого я знаю, по крайней мере, не говорит, что это правильно и хорошо. Правда за нами. Вот почему я так спокоен.

Лиз Клемен: Я знаю, что у вас очень жесткий график, многие люди хотят встретиться с вами. Если вы пройдете мимо президента Трампа на улице в Давосе, вы поприветствуете его?

Андрей Костин: Господин Трамп не узнает меня, потому что мы никогда не встречались, и он меня не знает. Но я могу помахать ему. Мне интересно, как он ведет свою войну одного человека против, как кажется, всего мира».

Ранее в интервью Business FM банкир подчеркнул, что ему безразличны персональные санкции.

США. Швейцария. Россия > Финансы, банки. Внешэкономсвязи, политика > bfm.ru, 26 января 2018 > № 2474690 Андрей Костин

КРЕН

Назарбаев покупает технику США на миллиарды и принимает «помощь» в идеологической сфере

Крен - наклонение судна, летательного аппарата на бок. Пароход идет с сильным креном. Дать крен (накрениться). Уклонение, изменение политической ориентации. Австрийские социалисты сделали большой крен вправо.

Д. Н. Ушаков. Толковый словарь русского языка (1935-1940).

16 января президент Казахстана Нурсултан Назарбаев прибыл в США с официальным визитом. В ходе визита подписано более 20 соглашений на сумму 7 млрд долларов, сообщила пресс-служба главы республики.

«В рамках официального визита главы государства было подписано более 20 коммерческих документов, которые направлены на реализацию проектов в сфере авиации и космических исследований, нефтехимической и сельскохозяйственной отрасли, а также проектов в области инфраструктурного развития на сумму порядка 7 млрд долларов», — передаёт РИА «Новости» сообщение пресс-службы президента Казахстана.

Помимо этого были заключены три межправительственных соглашения между Казахстаном и США.

Не обошли вниманием и образование. «Тихие американцы» выразили готовность оказать содействие Правительству Казахстана по созданию трехъязычного общества до 2050 года. Соединенные Штаты обеспечат ресурсами программу развития по улучшению доступа к обучению английскому языку и подготовке нового поколения преподавателей английского языка в Казахстане. В 2018 году американские преподаватели будут содействовать улучшению методики преподавания английского языка в регионах Казахстана. Соединенные Штаты финансируют программу «Английский для журналистов», которая улучшит профессиональную квалификацию 230 казахстанских журналистов.

Госдеп США сообщил, что в ходе визита Назарбаева в Вашингтон Казахстан подписал соглашения с Соединёнными Штатами на 2,5 млрд долларов.

«В ходе визита были подписаны многочисленные коммерческие контракты и документы, в том числе новые соглашения между Boeing, GE Transportation, GE Digital, Chevron, Air Astana, компанией «Казахстанские пассажирские перевозки», авиакомпанией SCAT и Фондом национального благосостояния «Самрук-Казына» на приобретение продуктов и услуг США на сумму более 2,5 млрд долларов», – передает RT сообщение Госдепа.

Напомним, что 22 декабря средства национального суверенного фонда Казахстана заморожены в США. Под заморозку попали активы на 22 млрд долларов, или 40% Фонда будущих поколений, который казахское правительство пополняет за счет доходов от экспорта нефти и использует в качестве инструмента для экстренного финансирования банков, поддержки национальной валюты и экономики в целом.

Экспертные оценки

Константин Затулин

Назарбаевым в Вашингтоне подписан гигантский ряд разного рода правительственных и миллиардных коммерческих соглашений. Одно их перечисление заняло бы весь этот текст. Принятые документы касаются и торговли, и энергетики атомной и прочей, и международных отношений, и образования, и многого другого. Как нам смотреть на происходящее? Такой очевидный и всеобъемлющий крен Казахстана в сторону США — это большой проигрыш России, а также Китая, сравнимый с украинской катастрофой? Или же для Евразии всё нормально, и мы видим всего лишь очередное, рядовое подтверждение многовекторности казахстанской политики?

Всё это говорит о том, что руководитель Казахстана и казахская политическая элита таким образом подчёркивают, что решения о том, что хорошо, а что плохо для Казахстана, не продиктованы из Москвы, а принимаются в Астане. Конечно, мы должны внимательно следить за этими переговорами, потому что связаны с Казахстаном известными соглашениями в рамках ЕАЭС, ОДКБ и других организаций. Естественно, для нас очень важно, что и как сказано, что и как решено в ходе этого визита.

Есть основания для определённой озабоченности в нашей авиаотрасли, которой Казахстан предпочитает Боинг, или в локомотивостроении, которому Казахстан предпочитает продукцию Соединённых Штатов. В конце концов, здесь вопрос конкуренции, и соответствующие наши предприятия и отрасли должны сделать свои выводы из случившегося.

Я уверен, что президент Назарбаев будет информировать президента Путина о состоявшихся переговорах лицом к лицу. Мы должны иметь в виду, что никто даром, просто за красивые глаза, любить нас не собирается, никто не собирается из одной только симпатии к нам отказываться от возможности сотрудничать с другими странами, в том числе с Соединёнными Штатами.

Соглашения, о которых сегодня стало известно — они во вред или на пользу Казахстану? Речь идёт о том, что Трамп уже с гордостью заявил, что контракты, подписанные с Назарбаевым, дадут Америке десятки тысяч рабочих мест. Получается, что Казахстан спонсирует Америку?

Мы все спонсируем Америку, поскольку пользуемся долларами — даже без того, чтобы заказывать что-либо в США. Трамп действует в своём духе, он поставил себе целью подъём американской экономики и демонстрирует качества хорошего менеджера, когда дело касается отношений с другими странами. Он зациклен на расширении американского производства, на подписании контрактов с Казахстаном, Саудовской Аравией — с кем угодно.

Что касается самого Казахстана, мне трудно представить, чтобы он обязательно себе во вред заказывал что-либо в Соединённых Штатах, Но, безусловно, Казахстан хотел бы продемонстрировать свою готовность сотрудничать с Соединёнными Штатами. Такое желание отнять у Казахстана невозможно. И Казахстан под руководством Назарбаева всегда, когда дело касается отношений США, России и Китая, пытается выстроить собственные балансы, а мы наблюдаем, насколько эти балансы соответствуют или угрожают нашим интересам. Пока, если судить о том, что происходило в Соединённых Штатах 16-17 января, угроз я не прослеживаю. Хотя совершенно не исключаю, что Трамп рассматривает взаимоотношения с Казахстаном не только с точки зрения их самоценности, но и точки зрения того, как бы сделать так, чтобы Казахстан увеличил дистанцию с Россией. И в этом случае со стороны Соединённых Штатов налицо просто конкурентная борьба за влияние на постсоветском пространстве. Она присутствует при любых отношениях, точно так же и мы ведём такую же борьбу и иногда достигаем, иногда не достигаем успеха. Это, конечно, находится за кадром.

Несколько месяцев назад казахское и русское общество было взбудоражено новостью о том, что Казахстан в ускоренном темпе собирается переходить на латиницу. А вот свежая новость: «Соединённые Штаты выразили готовность оказать содействие правительству Казахстана по созданию трёхъязычного общества до 2050 года. Соединённые Штаты обеспечат ресурсами программу развития по улучшению доступа к обучению английскому языку и подготовке нового поколения преподавателей английского языка. В 2018 году американские преподаватели будут содействовать улучшению методики преподавания английского языка в регионах Казахстана», — и так далее. Это пугает многих больше всего, потому что наша культурно-историческая общность с Казахстаном зародилась даже не в советское время — она тянется со скифских времён через тюркскую кочевую державу, монгольскую империю и царскую Россию в современность. И что, на наших глазах рвётся многотысячелетняя евразийская общность?

Безусловно, решение Казахстана перевести к 2025 году казахский язык на латиницу не может быть праздником для нас. Учёные говорят, что это невозможно без потерь для самого казахского языка. И я склонен им в этом отношении доверять. Я рассматриваю этот шаг действительно как лишний довод, использованный Казахстаном, чтобы подчеркнуть приверженность отношениям с Западом (при одновременном сохранении связей с Россией). Рассуждая на эту тему, мы не должны упускать из внимания, что в Казахстане живут и казахи, и русские, и другие этносы. Но в Казахстане казахи, как титульные народы в любом государстве, которое возникло в процессе распада Советского Союза (может быть, за исключением России), всё больше и больше выдвигаются на первый план. Казахстан очень осторожненько, но проводит такую линию: «Казахстан — это прежде всего страна для казахов». И с этой точки зрения мы должны видеть угрозу, видеть опасность. В том числе для наших соотечественников в Казахстане. Но мы не можем предпринимать какие-либо демарши, требуя, чтобы казахский язык писался на кириллице. Они же не русский язык переводят на латиницу — а свой, казахский язык. Это всецело их ответственность. Мы можем по этому поводу резонировать, но официально возражать против этого мы просто не имеем повода и права.

А то, что американцы подключились к процессу вестернизации Казахстана — это естественно. Так латинизация для этого отчасти и делается — для того, чтобы заинтересовать Запад казахским «новым курсом», в том числе в языковом вопросе.

Листая сейчас то, что успел сказать Назарбаев в Вашингтоне, могу заметить, что есть, например, серьёзное расхождение с нами в том, что касается позиции о присутствии Соединённых Штатов в Афганистане. Назарбаев заявил о том, что он очень благодарен за то, что Соединённые Штаты борются с терроризмом в Афганистане, поддержал миссию Соединённых Штатов в Афганистане. Мы тоже начинали с поддержки миссии Соединённых Штатов в Афганистане, но за время её осуществления убедились в том, что она не снимает тех угроз и проблем, которые возникли в связи с наркотрафиком из Афганистана и так далее. И мы сегодня подвергли переоценке роль Соединённых Штатов в Афганистане и их текущие действия, и критикуем то, каким образом американцы себя в Афганистане ведут и то, чего они сумели добиться — или не сумели.

Здесь я вижу определённые расхождения между нами и лидером Казахстана в оценках важного для всего региона вопроса о присутствии американцев в Афганистане и о результатах их присутствия. Я могу в данном случае предполагать, что Назарбаев, заинтересованный в том, чтобы придать словам как можно больше звучания, дабы установить как можно более тёплые отношения с Трампом, отвесил Америке комплимент за Афганистан. Но эти комплименты могут расходиться с реальностью и с необходимостью нам самим предпринимать усилия для предотвращения негативных последствий американского присутствия в Афганистане, которое выражается в том, что американцы платят за относительную безопасность своего контингента полнейшим поощрением наркотрафика и производства наркотиков на территории Афганистана.

Думаю, что примерно так же, как и мы, будет оценивать визит Назарбаева в Вашингтон и Китай. Конечно, вряд ли Китай будет аплодировать всему, что было сказано Елбасы в Вашингтоне. Но опять же Китай, как я думаю, не станет выступать с каким-то осуждением или демаршем. А всё остальное, соответственно, накладывается на наш внутренний анализ того, насколько это соответствует или не соответствует нашим интересам. Очевидно, что мы должны сделать вывод в том, что касается конкретных отраслей, мы должны понимать, чего мы можем ждать или не ждать от Назарбаева в принципе, когда дело касается острых вопросов, в том числе нашего сегодняшнего обострения отношений с Западом. Казахстан явно не хочет оказаться страной, на которую обрушатся американские санкции, и он всячески уходит от того, чтобы солидаризироваться с Россией в таких вопросах, которые могут привести к зачислению Казахстана в число безоговорочных союзников России в сложных политических вопросах — таких, как Украина, например.

Мы знаем, что, когда дело коснулось Сирии, Казахстан предоставил свою площадку для переговоров. И мы неоднократно благодарили его за то, что астанинский процесс начался. На это Казахстан готов идти. А когда дело касается других вопросов — Абхазии, Осетии, Крыма и так далее, — Казахстан, думая о своей территориальной целостности, беспокоясь о своих территориях, рассматривает всё это как прецедент. И поэтому не будет по доброй воле следовать нашим курсом.

Я противник того, чтобы мы сейчас обостряли отношения с Казахстаном, упрекая его за нелояльное поведение. Нам будет трудно доказать нелояльность. В конечном счёте, страхи и опасения могут иметь место, но на официальном уровне они никак не могут быть выражены.

Незадолго до саммита Трампа и Назарбаева 40% казахстанского суверенного фонда, 22 миллиарда долларов, были арестованы в США. Как связана та история, которую мы наблюдаем 16 и 17 января 2018 года, с тем, что было за неделю до Нового года?

Это, конечно, одна из причин поездки Назарбаева в США. Хотя думаю, что она согласовывалась заблаговременно, и история, связанная с арестом счетов Национального фонда Казахстана, произошла уже после того, как дата и сама возможность визита были согласованы. Конечно, Назарбаев не может не обсуждать это за закрытыми дверями. И в ходе этой поездки безусловно, такие вопросы он пытается разрулить. Как вы знаете, официально счета заморожены не по инициативе американской администрации, а во исполнение судебного решения по иску Анатолия Стати — бизнесмена из Молдавии, который доказал в суде Амстердама, что у него отобрали активы на сумму около миллиарда долларов, которые он инвестировал в нефтяной сектор Казахстана. Конечно, это неудобная ситуация для Казахстана. Анатолий Стати — человек с очень неоднозначной репутацией, это действительно так. И трудно судить, насколько те деньги были его собственные или были ему передоверены, в том числе, представителями казахстанской экономической и политической элиты — то есть Стати в этом случае выступал в роли офшора. Тем не менее, Казахстан очень сильно подставился тем, что хранит средства Национального фонда в Соединённых Штатах и теперь обрёл головную боль, связанную с этим. Я думаю, что будут приложены всякие усилия для того, чтобы эту ситуацию разрулить, хотя публично, скорее всего, нигде мы этого не услышим в официальных комментариях, ибо это тот эпизод взаимоотношений США и Казахстана, который Назарбаев вряд ли хочет предавать огласке.

Есть ли в этой истории урок для нас, для России? Я всегда считал, что мы, потворствуя Кудрину и его курсу в области финансов, совершенно неразумно разместили средства в американских ценных бумагах. И, как и все, я очень беспокоюсь по этому поводу и считаю, что давно надо было принять решение о поэтапном выводе этих средств. И как наши бизнесмены должны были бы принять решение о выводе своих активов из-за рубежа, если они не хотят оказаться в том списке вороватых «друзей Кремля», который готовит американское правительство — Минфин и Госдеп.

Казахстан. США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 24 января 2018 > № 2477658 Константин Затулин

Какой же становится Америка?

первый год президента Трампа

Рустем Сафронов

Истекшие 20 января 2018 года первые 365 дней полномочий 45-го президента США продемонстрировали всему миру и самой Америке, что привычный облик этого государства как "глобального лидера" рассыпается на глазах, а внутри него продолжается и даже становится всё более ожесточённой "холодная гражданская война", то есть враждующие группировки властной элиты не могут ни прийти к какому-либо компромиссу, ни навязать свою волю другой стороне. И все это на фоне главной проблемы США — безумного национального долга, который превысил, по некоторым оценкам, 60 трлн. долл.

Несмотря на все усилия со стороны пресловутого "глубинного государства", чьи представители весь год с разных сторон грозили "Большому Дональду" то импичментом, то даже физическим устранением, объявляя его расистом, нацистом, сексистом, а также — непрерывно — "агентом Кремля" и "путинской марионеткой", действующий хозяин Белого дома по-прежнему удерживает бразды правления в своих руках, уверяя мир и страну в необыкновенной успешности своего президентства.

И для этого, несмотря на то, что администрацию Трампа непрерывно лихорадит, у него есть солидные основания: американская экономика, по предварительным оценкам, за 2017 год выросла на 2,5%, вследствие роста мировых цен на энергоносители "ожила" сланцевая нефте- и газодобыча, крупнейшие корпорации возвращают свои капиталы на сотни миллиардов долларов из офшорных юрисдикций, союзники и партнёры массово заказывают у США военную, авиа- и прочую технику, фондовый рынок непрерывно растёт, строятся новые заводы и фабрики с почти миллионом новых рабочих мест.

Все эти факты невозможно отрицать, так что белая одноэтажная Америка фермеров и работяг пока не разочаровалась в том выборе, который она сделала 8 ноября 2016 года. Сегодня споры идут только о том, насколько велика в таком оживлении заслуга политики 45-го президента США, включая его налоговую реформу, буквально "на ура" принятую американским бизнес-сообществом, а насколько сказывается отложенный эффект от действий предшественника Трампа Барака Обамы, и — самое главное! — как долго всё это может продлиться.

Тем более что эффект "дома, разделённого в основании своём" тоже налицо и становится всё ощутимее. Так, оппоненты Трампа из обеих партий преподнесли ему прямо к годовщине президентских полномочий весьма сомнительный подарок, заблокировав принятие бюджета, после чего оказалось невозможным финансирование и, соответственно, нормальная деятельность многих структур федеральной исполнительной власти, сотрудники которых были автоматически отправлены в неоплачиваемый отпуск, — произошёл так называемый "шатдаун", уже 14-й по счёту в истории США — правда, достаточно быстро преодолённый.

Ясно, что во всём мире ни доверия, ни уважения к США подобная ситуация не увеличивает, да и внутри страны провоцирует выход конфликтного потенциала на новый, ещё более высокий уровень.

О том, как этот конфликтный потенциал проявляется через разные аспекты современной американской жизни, можно рассказывать долго, и это тема отдельной статьи. Здесь же стоит сосредоточиться на том, как развивается пресловутый "рашагейт", до сих пор не позволяющий Трампу приступить к реальной нормализации отношений с Россией, о необходимости чего он постоянно заявляет.

Главным движителем "рашагейта" является специальная парламентская комиссия под руководством экс-главы ФБР Роберта Мюллера. Можно сказать, что её работа по расследованию "вмешательства России в избрание Дональда Трампа 45-м президентом США", по сути, зашла в тупик. Гора родила мышь. Смогли уличить бывшего начальника предвыборного штаба Трампа Пола Манафорта в том, что он работал в качестве частного политконсультанта с Януковичем в 2006 году и получил за это изрядные гонорары. Бывшего советника по национальной безопасности Майкла Флинна смогли уличить в получении нескольких десятков тысяч долларов от телеканала RT и в том, что он обсуждал с бывшим послом РФ в США Сергеем Кисляком возможную отмену антироссийских санкций, а потом скрыл это от ФБР. По американским законам, такие вопросы могут обсуждать только представители действующей администрации, а не члены переходной команды. Между тем, какие были основания прослушивать разговоры российского посла — даже не обсуждается.

Есть и спекуляции о роли зятя Трампа Джареда Кушнера, а также о потенциальных финансовых интересах самого президента в России, но они выглядят крайне неубедительно и зыбко. Честно говоря, есть даже некоторое ощущение неловкости от всего этого балагана стоимостью уже свыше 7 млн. долл., однако маховик раскручен, и либеральные СМИ в попытках найти "русский след" в деле сенсационной победы Трампа годичной давности уже бездоказательно наезжают на Национальную стрелковую ассоциацию и другие поддержавшие республиканского кандидата общественные организации.

Но некоторые проявившиеся в ходе расследования детали ставят под удар уже не "Большого Дональда" и его "команду", а тех, кто пытался при помощи массовой антироссийской истерии дискредитировать действующего хозяина Белого дома. Так, Трамп — уже через своих назначенцев в ФБР — якобы нашёл доказательства прослушивания своего избирательного штаба со стороны Хиллари и её сторонников, что вполне может довести ситуацию до прямых уголовных дел и посадок, что будет похлеще Уотергейта.

Также выяснилось, что пресловутое "досье Трампа", которое собирал бывший сотрудник британских спецслужб Кристофер Стил, готовилось по заказу пиаровской конторы, нанятой, в свою очередь, людьми Хиллари Клинтон. С какими-то русскими, похоже, этот самый Стил всё же дело имел, поскольку вряд ли бы стал самостоятельно измышлять такую пошлую дезу, как предполагаемые кутежи Дональда Трампа в гостинице "Ритц Карлтон" в Москве.

Попутно на слушаниях бывший глава ФБР Джеймс Коми признался, что способствовал утечке конфиденциальной информации через своего товарища, пытаясь повлиять на ход расследования. Целью было добиться назначения на пост специального следователя по "рашагейту" Роберта Мюллера, известного сторонника Хиллари Клинтон. По этому поводу конгрессмен-республиканец Рон Десантис заметил недавно, что людей из конторы Fusiоn GPS (которая занималась пиаром Клинтон и проворачивала различные махинации с целью дискредитировать Трампа и повлиять на состав комиссии по расследованию связей с Россией) пора уже самих вызывать судебной повесткой для дачи показаний.

Но, пожалуй, больше всего масла в огонь подлила история с двумя высокопоставленными сотрудниками ФБР: заместителем начальника департамента контрразведки Питером Страком (Peter Strzok) и адвокатом того же департамента Лизой Пейдж (Lisa Page), которые были любовниками и в личной электронной переписке обсуждали различные служебные темы — в том числе касающиеся президентской кампании 2016 года и её последствий. Как выяснилось, Питер Страк приложил все усилия, чтобы максимально дезавуировать вину Хиллари Клинтон в скандале с её электронной почтой, лично допросив экс-госсекретаря США и переквалифицировав её действия с "преступной небрежности" на "неосмотрительность", а затем выдвинув бездоказательную версию о том, что за этим скандалом стоял президент России Владимир Путин, якобы испытывающий личную ненависть к Хиллари Клинтон и заинтересованный в её компрометации. Более того, используя своё влияние и связи, он был причастен к вбросам множества материалов о "русском следе" для "Нью-Йорк Таймс" и других масс-медиа.

В связи с этими разоблачениями Страк в декабре прошлого года, когда они ещё не стали достоянием гласности, был выведен из состава комиссии Мюллера, которой теперь предстоит "зачищать хвосты". Возможно, накануне намеченной на конец января публикации доклада министерства финансов США о зарубежных активах российских олигархов мы станем свидетелями ещё не одной громкой сенсации подобного рода. Итак, внутриполитическая неустойчивость в США усиливается, накладываясь на серьёзные осложнения во внешнеполитической сфере. И выход американские элиты, видимо, найдут в дальнейшем обострении своей антироссийской кампании.

США > Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 24 января 2018 > № 2477617 Рустем Сафронов

Костин: «Персональные санкции мне, не постесняюсь этого слова…»

Как чувствует себя российский бизнес, не переоценивает ли степень угрозы от ограничительных мер? Глава ВТБ, присутствующий на Международном форуме в Давосе, прокомментировал текущую экономическую ситуацию для Business FM

Глава ВТБ Андрей Костин, находящийся в Давосе, рассказал о главных, с его точки зрения, темах Международного экономического форума. С ним беседовал главный редактор Business FM Илья Копелевич.

Андрей Леонидович, целая серия ваших заявлений прозвучала в интервью иностранным СМИ и на площадке Давоса. Они связаны с политикой — Трампом, санкциями в политическом аспекте, усилением военной напряженности на европейском континенте и так далее. Вообще говоря, наши бизнесмены стараются эти темы обходить, а вы как раз в основном об этом. Почему вы выбрали эту тему для Давоса?

Андрей Костин: Я не знаю, может быть, у них нервы крепче — раз. Я, честно говоря, устал уже от постоянных вопросов со стороны в основном западных СМИ — кредитовали ли мы Трампа, в каких отношениях с Deutsche Bank? — и прочей чуши. Все-таки создается абсолютно определенная ситуация, когда Россию пытаются обвинить во всех грехах. Ну хорошо, не нравится вам Россия, зачем же из нас тоже дураков делать, заставляя поверить в то, что мы делали? Поэтому, мне кажется, надо отвечать спокойно, вежливо, но говорить о том, что все происходящее в Америке не очень связано с Россией. Но, к сожалению, разыгрывая антироссийскую карту, США начинают создавать большую угрозу. Может, во мне говорит в прошлом дипломат, но, знаете, что мы имеем? Вместо того чтобы развивать сотрудничество, взаимодействовать в решении глобальных проблем, таких, как кибербезопаность, проблема голода, да и тысяч других проблем, которые существуют у человечества, мы опять начинаем гонку вооружений. Это же так происходит — американцы и НАТО принимают решение о наращивании контингента своих вооруженных сил в непосредственной близости у границ России. Американские военные корабли теперь заходят в Черное море и находятся в непосредственной близости от российских берегов. На Балтике то же самое, мы постоянно видимо ситуации, когда два самолета, НАТО и российский, летят бок о бок. Все это создает огромные потенциальные угрозы для стабильности безопасности и причины конфликта — я не говорю, что это перерастет в конфликт на уровне ядерного оружия, но ситуация обостряется, и известно, когда много оружия, вспыхнуть конфликту всегда проще, чем когда мы имели четкие границы, у нас были жесткие соглашения с американцами, с НАТО, когда мы постоянно вели диалог и в военной, и в политической области, конечно, ситуация была другой. Вот сегодня американцы на ровном месте, абсолютно без какой-либо провокации со стороны России создают эту угрозу всему миру. Во мне уже говорит не банкир, а просто человек, у которого есть дети, внуки, который хотел бы, чтобы они жили в спокойном мире, могли заниматься, чем им нравится, вместо того, чтобы постоянно думать о таких угрозах.

Мне кажется, из персон бизнес-круга многие избегают таких тем, просто чтобы, как говорится, не попасть в острую дискуссию. Вы в нее попадаете сейчас, высказываясь таким образом? Или никто тему не поддерживает?

Андрей Костин: Я уже дал, по крайней мере, три интервью западным крупнейшим телеканалам, газетам, встречался с редакторами ряда крупнейших американских газет. На самом деле диалог-то нормальный идет, вот что обидно, с бизнесом вообще отношения отличные, даже с американской прессой у нас нормальный диалог, и никто не допускает бестактности в мой адрес. Все слушают мою позицию, могут разделять ее, могут не разделять. Мне кажется, важен очень диалог, а проблема в том, что диалога-то нет. Трамп по большому счету испугался встречаться с Путиным во Вьетнаме. Сейчас с американцами тоже непонятны перспективы. К сожалению, диалог с руководством Америки сегодня не приведет к позитивным изменениям, потому что во многом политику определяет не президент американский — ее определяют конгресс, пресса, силовые структуры. Вот, к сожалению, ситуация, которую мы имеем.

Теперь, собственно, к теме санкций, все-таки тема вам наверняка близка. В рамках ожидания нового списка и возможных новых мер, например, создается в России военный банк. Известно, что до сих пор обслуживанием предприятий ВПК занимались в основном Сбербанк и ВТБ, то есть в том числе и вы. У вас это большая доля бизнеса. Скажите, пожалуйста, эта мера насколько затрагивает ВТБ как таковой?

Андрей Костин: Я бы в деталях эту тему не обсуждал, но могу сказать, безусловно, здесь из двух зол выбирали меньшее. И российское правительство, и Центральный банк, которые являются главными акционерами Сберегательного банка и ВТБ, искали дополнительные меры защиты в связи с принятием нового американского закона. Конечно, потеря бизнеса всегда плоха, но государство таким образом пытается оградить нас от каких-то более серьезных санкций со стороны Соединенных Штатов возможных. В этом плане что тут обсуждать? Я думаю, что решение правильное и что будем действовать в соответствии с этими решениями. Мы рассчитываем, что компенсируем бизнес в других отраслях. Экономика наша развивается, кредитные портфели будут расти. У нас быстро растет ипотека, у нас быстро растет потребительское кредитование. У нас постепенно возвращается аппетит крупных компаний к заимствованию денег. Мы, я думаю, найдем, куда инвестировать, кого кредитовать. А наиболее сложными проблемами оборонного комплекса, которые затрагиваются санкциями, будет заниматься специальный банк. Я думаю, что это решение обоснованное.

Вообще, в ожидании 29-го числа — я на опыте собственного общения скажу — практически во всех крупных компаниях, где у меня есть знакомые, все к этому готовятся. Даже те, кто вроде бы сам в этот список точно не попадает, но зато, возможно, попадает кто-то из бизнес-партнеров. Люди пересматривают свои контракты, ищут других поставщиков. Скажем, предприятия ВПК, у которых есть не только оборонная, но и гражданская продукция, просто лишаются заказов, потому что боятся с ними контактировать. Как бы вы оценили общее состояние сейчас в ожидании? Может быть, российский бизнес несколько переоценивает степень угрозы? Все боятся вирусного эффекта.

Андрей Костин: Я вам честно скажу: я к этому отношусь спокойно. Я не жду 29-го или 30-го числа. Я не знаю, как это будет. Мы, безусловно, разработали комплекс мер совместно с Центральным банком, значит, совместно с нашими коллегами. У нас есть комплекс мер, который предусматривает разные ситуации, разные меры, которые могут принять Соединенные Штаты в наш адрес. В общем-то, у нас есть поведенческая модель по каждому из этих сценариев. Я бы сказал, что мы, конечно, не пересматриваем взаимоотношений с нашими партнерами, в том числе из частного бизнеса, которые могут тоже оказаться предметом санкций. Мы тоже прорабатывали разные сценарии поведения. Я думаю, что большинство клиентов тоже понимают, что надо делать. Я бы этим ограничивался. Санкций бояться — работать невозможно будет. Мы абсолютно спокойны. Мы уже почти четыре года живем под санкциями, мы к ним приноровились. Значит, если будут новые, будем в новых условиях выстраивать свой бизнес так, чтобы обеспечивать поступательное развитие нашей экономики.

Все-таки еще один вопрос на эту тему. У меня по опыту личного общения ощущение, что как раз этого списка и этого раунда в действительности не то чтобы боятся, а будто готовятся к нему. Он больше вызывает проблемы именно в силу своей неопределенности. Если первые раунды санкций были сначала личные, потом секторальные — понятно, про кого и в какой форме, то сейчас все боятся именно неопределенности, вирусного эффекта. Так сказать, под санкции попал твой дальний родственник, но ты можешь за рукопожатие с ним тоже попасть, поэтому лучше и руку не пожимать в бизнес-смысле, в смысле контракта.

Андрей Костин: Я такого не знаю. Это какие-то очень нервные люди, знаете. Смерти бояться тоже не стоит, так же и санкций. Но, если честно, мне, не постесняюсь этого слова, по фигу на самом деле личные санкции. Я к этому отношусь совершенно спокойно. Будут — значит, будут. Считаю их необоснованными ни в отношении меня, ни в отношении моей организации, потому что мы всегда вели честный, транспарентный, хороший бизнес. Наша практика везде понятна. Мы делаем все раскрытия необходимые, которые есть. И мы никогда ничего не нарушали, и американским властям нечего нам предъявить. Никаких обвинений в адрес нашей банковской практики «неправильной» у них нет. Значит, нас они пытаются наказать за то, что им не нравится, как ведет себя в том числе на международной арене наше правительство, наше руководство, наша страна. Значит, будем вместе со страной нести это бремя. Ничего тут для нас особого нет. Мы являемся частью нашей страны, частью нашего сообщества. И я думаю, что любые санкции, честно, только сплачивают нас.

Вы сказали, что, естественно, существуют разные сценарии возможных санкций и внутри прорабатываются варианты. Маленькая угадайка: есть ли среди этих вариантов сценарий отключения от системы SWIFT, например?

Андрей Костин: Если честно, я не вижу такой ситуации, в которой нас отключили бы от SWIFT, но я бы не хотел [угадывать], на то он и есть специальный план, чтобы не раскрывать его детали, потому что вас слушают, наверное, не только наши друзья.

Тогда последний вопрос из этой серии. Все ожидали некоего ослабления рубля в преддверии 29-го числа, потому что одна из возможных дальнейших мер — ограничение на покупку российского госдолга, который влияет на потоки капитала. Рубль у нас ужасно крепок в последнее время. Как бы вы прокомментировали этот факт? Только ли это связано с нефтью или с некой суммой факторов?

Андрей Костин: Я думаю, это сумма факторов. Это, безусловно, нефть и достаточно оптимистичные прогнозы в отношении цены на нефть на протяжении 2018 года. Но это также, наверное, связано и с тем, что у нас макроэкономические показатели очень неплохие: по инфляции, по нашему бюджету, платежному балансу и так далее. Поэтому я думаю, что эта совокупность факторов влияет на то, что рубль сегодня чувствует себя достаточно прочно. Хотя предсказывать движение валюты, сами знаете, самое неблагодарное дело. Но на сегодня ситуация так выглядит, что она достаточно стабилизирована и находится под контролем наших денежных властей.

Утвержден господин Джером Пауэлл главой Федеральной резервной системы США. В связи с этим событием каких можно ожидать движений на глобальных рынках?

Андрей Костин: Я думаю, рынки все-таки ожидают, что ФРС будет повышать ставку, и это даже, может быть, не связано непосредственно с личностью того или иного руководителя, а просто это связано с определенным периодом финансового цикла. Наверное, эти процессы будут дальше идти. А так мы посмотрим, надеемся, что все-таки какая-то стабильность, в том числе и в руководстве администрации, ну и не только администрации, но и других руководителей в Америке, будет более-менее постоянна. Не будет лихорадить все время, как видим на примере других членов команды Трампа. Я думаю, что назначение — для нас это, конечно, не такая важная новость, может быть, но в целом я бы так сказал: повышающая тенденция будет продолжена, скорее всего. А вообще, будет интересно, все в Давосе тоже хотят послушать Трампа, потому что в прошлом году тут был определенный шок, потому что Трамп — известный антиглобалист, сторонник протекционистской линии пришел к власти. И вот сейчас накануне своего приезда в Давос Трамп объявил о новых протекционистских мерах в отношении группы товаров импортных. Вопрос, конечно, что он привезет сюда, как он будет здесь говорить с европейским бизнесом, который, надо сказать, с большим подозрением относится к Трампу. Достаточно будет интересно, удастся ли ему в какой-то степени убедить в том, что его администрация готова к дальнейшему развитию свободной торговли, взаимоотношениям с Европой, с другими регионами.

Собственно, он ведь приедет с блестящими результатами на данный момент внутри американской экономики, и не только в плане роста фондового рынка...

Андрей Костин: Вы сами сказали — внутри. Американские компании не очень жалуются, если же мы говорим о европейском бизнесе….

Так приедет, можно сказать, победитель и будет диктовать условия. Репатриация капитала начала приобретать совершенно конкретные формы. Apple 1 трлн долларов вернет в Америку и 20 тысяч рабочих мест создаст в Калифорнии.

Андрей Костин: Еще раз: это говорит о том, что, в принципе, он реализует свою политику протекционистскую, и это приводит к позитивным сдвигам. Но мы еще не знаем ответа Китая, допустим, или других стран на те меры, которые он принял. Здесь много говорят о том, что да, Америка завозит солнечные батареи Китая, но Китай потребляет американскую [продукцию] или еще что-то. Если это будут ответные меры такого же плана, целый ряд отраслей промышленности Америки может сильно пострадать, это обоюдоострое оружие. И это еще непонятно, бабушка надвое сказала, что Америка выиграет, что она потеряет от такого рода политики.

Илья Копелевич

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Финансы, банки > bfm.ru, 24 января 2018 > № 2471799 Андрей Костин

Россия без Трампа

Андрей Колесников о том, что американский президент за год принес миру

С тех пор, как по выражению болгарского политолога Ивана Крастева, с появлением Трампа Путин потерял монополию на непредсказуемость, прошел год. Самый пожилой и при этом наиболее инфантильный из всех президентов Соединенных Штатов, сдерживать которого были призваны «взрослые в комнате» — отдельные представители его команды, прошел путь от столкновения с системой сдержек и противовесов, которая мешала ему работать, до скандала с порнозвездой Stormy Daniels и приостановки финансирования деятельности правительства.

Человек, пришел к власти с помощью «Твиттера», но обнаружил неспособность управлять страной с помощью твитов.

Он задал общемировой политический тренд – трампизацию политики, однако при этом все трампы мира не то чтобы терпят поражение – им как минимум оказывается серьезное сопротивление и они чувствуют себя как кошки на раскаленной крыше.

За клоунов хорошо и весело голосовать, но быть управляемыми ими не так уж и забавно. Поэтому волна, которую условно, за неимением лучшего термина, называют «популистской», не затопила все шлюзы западного мира: приливы сменяются отливами, а сам популизм принимает разные, плохо определяемые гибридные формы.

Например, австрийский федеральный канцлер Себастьян Курц не только сосуществует с «взрослым в комнате» президентом Александром ван дер Белленом, но, будучи популистом в кавычках или без, сильно отличается от классического крайне правого популиста Норберта Хофера. Правое смешивается с левым, а самые самостоятельные консерваторы-изоляционисты действуют с пугливой оглядкой на институты Евросоюза – недавние перемены в правительстве Польши тому порукой.

Общественное мнение делится в большинстве стран ровно пополам – на условно либеральную публику и условно консервативную, и потому, например, Милош Земан, победивший в первом туре выборов президента Чехии, может проиграть во втором, а триумфально занявший пост премьер-министра этой страны и тоже популист особого типа Андрей Бабиш лишен иммунитета, его кабинету парламент отказал в доверии.

Институты западной демократии работают как страховочная сетка, и довольно надежная. Ценности западной демократии, оказывается, тоже не химера – в доверии старым политикам новой волны отказывают уже не институты, а люди.

Да, они все хотели обновления, но ошиблись адресом, и работоспособные институты позволяют им исправлять ошибки. Демократия – инструментальна.

Если торопишься открывать шампанское, празднуя победу популиста, рискуешь потом опоздать с лечебным распитием боржоми. Ровно это произошло с российским политическим классом, который год назад отмечал победу Трампа брызгами игристого вина – с не меньшей энергией, чем присоединение Крыма.

Следующим этапом стал шаг навстречу пошатывавшейся на высоких каблуках на приеме в Кремле Марин Ле Пен. Однако фотография со «стронгменом из-за зубцов» не прибавила ей очков, а скорее, стоила карьеры президента Франции. Править миром на своих условиях у российского начальства и его обслуги не получилось, не говоря уже о том, что братские популистские режимы, именно в силу своего консерватизма, национализма и изоляционизма, нередко настроены жестко антироссийски.

Пришлось отойти на еще не демонтированные позиции – на зимние квартиры в осажденной крепости. Других способов реализации внешней политики, кроме воспитания стокгольмского синдрома по отношению к коменданту крепости, пока не придумано: моченосцы героически защищают кристально чистую мочу, меченосцы – вспоминают добрым словом Сталина, все вместе – обороняют свои владения. Потому что страну – в соответствии с феодальными принципами – считают своей собственностью.

Трамп же – отрезанный ломоть. Он не оправдал надежд. Не справился со сдержками и противовесами.

Наше руководство по-прежнему подчеркивает, что относится к нему с симпатией и пиететом и поясняет, что 45-му президенту США просто не дают работать. Хотя это всего лишь констатация того факта, что американская демократия действительно существует в природе.

Вмешивались наши лучшие в мире хакеры в американские выборы или нет – этот вопрос теперь перешел в разряд вопрошаний вроде «Есть ли жизнь на Марсе?» На днях ведущий американский республиканский интеллектуал Ричард Хаасс объяснял московской публике, что лозунг Make America Great Again вовсе не симметричен месседжу Make Russia Weak (слабой) Again.

Ни сила, ни слабость России совершенно не волновали Трампа. Он решал свои внутриамериканские задачи, и Россия – путинская или непутинская — здесь рядом не стояла и на нее, как ни обидно, 45-й президент почти не обращал внимания.

Он вообще в то время слабо понимал, что будет делать с Россией. Как и с еще с длинным рядом стран. Недавно американский политолог венгерского происхождения Чарльз Гатти опубликовал в венгерской же прессе воображаемый диалог Трампа со своим советником о Венгрии под заголовком «Кто такой на … этот Виктор Орбан?».

Объясняя, где находится это государство, советник упомянул словенское происхождение Меланьи, но при этом пояснил, что географически Венгрия ближе к стране другой жены Дональда – Иваны Трамп. В россиецентричном мире нашего политического класса принято считать, что, намазывая утром бутерброд камчатской красной икрой и совершая каждый свой шаг, Трамп держит в голове Россию и Путина.

А на самом деле для него это по-прежнему загадочная страна, которая наделала столько шума в США, всего лишь нечто к востоку от Иваны Трамп.

В этом же волшебном мире российских элит принято считать, что Европа – протекторат США. За год Трампа выяснилось, что европейские лидеры больше сосредоточены а) на «брекзите» и его последствиях и б) не могут найти общего языка не только с Путиным, но и с Трампом. А еще у них есть строительство франко-немецкого руководящего альянса, куча проблем с восточноевропейскими государствами, не до конца разрешенный, хотя и несколько подутихший миграционный кризис, угроза терроризма. Не совсем до Трампа, как и не совсем до Путина. Но как-то живут и справляются, а шпенглеровский «Закат Европы» сильно задерживается.

Посттрамписткий постпорядок еще не превратился в новый порядок – в конце концов, чтобы собрать пазл, нужно иметь сочетаемые кусочки, а пока в наличии только фрагменты слишком разных картинок.

Но фундаментально изменить мир Трамп не смог, как не оправдал надежд тех, кто откупоривал «шампанского бутылку» в российском парламенте.

Молчаливому «забытому» большинству дали высказаться. Оно успешно поборолось за свое право быть неграмотным и некультурным и за возможность показывать кукиш пугливым космополитическим элитам. Теперь его представители сами задумчиво чешут свои красные шеи – мир не прогнулся под них, а их лидеры лишь создают проблемы, в том числе социально-экономические.

Хрупкое равновесие мира правды и постправды, либеральных и нелиберальных демократий сохраняется. Впору задуматься о том, что теперь будет после Трампа. В конце концов сидеть ему осталось в своем кресле по нашим, российским, меркам не так долго. У них там ведь президентский срок – всего-то четыре года. Не дают нормально поработать, понимаешь…

США > Внешэкономсвязи, политика > gazeta.ru, 23 января 2018 > № 2467102 Андрей Колесников

«Фондовый рынок США переживает сейчас свой золотой век»

Павел Пахомов, руководитель аналитического центра Санкт-Петербургской биржи, о фондовом рынке США.

Борис Соловьев

– В 2017 году рынок акций США вырос по основным индикаторам на 20%. Какую динамику вы ожидаете в этом году?

– Фондовый рынок США переживает сейчас свой золотой век: 9 марта исполнится 9 лет с начала роста. За это время рынок вырос на 312% со среднегодовыми темпами более 13%! При этом рост наблюдается во всех секторах и акциях абсолютного большинства компаний. Конечно, есть и отстающие – например, акции нефтедобывающих компаний. На то есть объективные причины – еще 5 лет назад нефть стоила $110. Но даже акции одной из худших по динамике роста цен – компании Exxon Mobil – выросли за 9 лет на 42%. А бумаги ведущих технологических компаний стали дороже в десятки раз!

Пока нет никаких причин ожидать прекращения восходящего тренда. Американская экономика чувствует себя прекрасно, большинство ведущих компаний стабильно демонстрируют рост прибылей и выручки, внешний фон продолжает способствовать дополнительному притоку средств на американский рынок. Поэтому общий прогноз на текущий год вполне позитивен.

Единственным настораживающим фактором является отсутствие коррекции рынка более чем на 3% со дня выборов президента США. Такого не было с 1928 года! Сейчас мы видим 15 месяцев безостановочного роста. Это явный перебор, очень многие ждут хотя бы какого-то снижения, и его мы в этом году с очень большой вероятностью получим. Однако коррекция будет небольшой по величине – не более чем на 10%, и непродолжительной – в пределах от нескольких недель до месяца. Из-за этой возможной коррекции итоги 2018 года будут не такими впечатляющими, как в 2017 году, но 10% американский рынок должен сделать.

– Какие основные драйверы и события будут оказывать влияние на рынок?

– На данный момент их несколько. Во-первых, это подписанный президентом Трампом в конце декабря закон о налоговой реформе. Еще на стадии принятия он стал основным драйвером роста рынка в IV квартале 2017 года. Сейчас же основной позитив мы увидим в деятельности крупных компаний, для которых кардинальное снижение налоговой нагрузки положительно скажется на деятельности. Только благодаря снижению налогов, например, компания Pfizer получит за год дополнительно $12 млрд. Естественно, повышение прибылей компаний позитивно отразится на котировках акций.

Вторым по влиянию на рынок является повышение учетной ставки ФРС. То, что этот процесс будет продолжаться, не вызывает сомнений. Теоретически это должно негативно влиять на акции: ставки повышаются и, значит, растут доходности по облигациям, которые становятся более привлекательными. Но по факту мы видим, что ФРС очень осторожно повышает ставки и прилагает максимум усилий, чтобы не «травмировать» инвесторов на фондовом рынке.

И, наконец, третьим по значимости фактором является «расчистка» баланса ФРС, то есть темпы, с которыми ФРС намеревается продавать находящиеся у нее казначейские облигации. Их сумма составляет сейчас $4,5 трлн. Процесс «расчистки» начался в октябре минувшего года. Однако пока продажи невелики – $5–10 млрд в месяц. Такими темпами ФРС будет расчищать свой баланс еще десятки лет, и можно предположить, что это не совсем устраивает ФРС. Если объемы продаж «трежерей» будут увеличены, то это негативно скажется на рынке в целом.

– Бумаги каких эмитентов/секторов вы бы рекомендовали включить в среднесрочный портфель?

– Фактически в каждом секторе можно найти достаточно интересные акции, достойные включения в портфель. Прежде всего следует уделить внимание бумагам компаний, работающих в наиболее перспективных отраслях с точки зрения развития экономики. К последним относятся эмитенты технологического и биотехнологического секторов. В первом необходимо выделить компании, занимающиеся полупроводниками и микрочипами.

Здесь выбор очень большой, но наиболее перспективными выглядят сейчас Micron Technology и Seagate Technology. Нельзя пройти и мимо таких гигантов этого сектора, как Cisco Systems и Intel Corporation. Стоит уделить пристальное внимание одному из лидеров рынка солнечной энергетики First Solar. Капитализация компании за 2017 год выросла на 123%, но многие специалисты уверены – это только начало.

Что же касается акций биотехнологического сектора, то, несмотря на то что 2017 год был не очень хорош для биотеха, многие из них продолжают оставаться чрезвычайно привлекательными. В первую очередь следует присмотреться к акциям лидеров сектора – Gilead Sciences и Celgene, а также таким компаниям, как Illumina и AbbVie.

Ни в коем случае не следует ограничиваться исключительно бумагами вышеперечисленных компаний. В связи с бурным развитием электромобилей и предстоящим массовым запуском беспилотных авто сейчас очень интересны акции ведущих автомобилестроительных корпораций, таких как Ford и General Motors.

Огромный потенциал имеет такой военно-промышленный гигант, как Boeing. В военно-промышленном комплексе США можно найти еще целый ряд интересных компаний: Lockheed Martin и United Technologies. Ну и наконец, какая же Америка без развлечений. В этом сегменте безусловным лидером последних лет является компания Netflix. Несомненно, она будет впереди «планеты всей» и в ближайшие несколько лет, так что ее акции можно смело включать в свои инвестиционные портфели.

– Не видите ли вы на горизонте «черных лебедей»?

– «Черный лебедь» на то и черный, чтобы его не видеть, они «прилетают» внезапно и совершенно неожиданно для всех. Поэтому прогнозировать их «прилет» просто невозможно. Пока же горизонт чист и общий фон как внешнеполитический, так и экономический, весьма оптимистичен. Защищаться от прилета «черных лебедей» все же можно. Для этого есть финансовые инструменты, выступающие страховкой для инвестиций. Это в первую очередь опционы PUT (право продажи актива) и ETF, делающие ставку на падение рынка.

США > Финансы, банки. Госбюджет, налоги, цены > fingazeta.ru, 22 января 2018 > № 2931611 Павел Пахомов

Дети в сетях

Георгий Бовт о том, надо ли ограничивать использование мобильников в школе

Настала пора и мне выступить в роли «мракобеса» и противника «прогресса». В связи с произошедшими за последнюю неделю вспышками насилия сразу в двух школах – в Перми и Улан-Удэ. Хочется, хотя и не поддерживая лозунг отечественных консерваторов «Все зло от интернета и соцсетей!», все же согласиться с тезисом о том, что некое зло от самой интернет- и смартфон-зависимости для детей действительно существует. И пора задуматься о том, как это зло минимизировать.

Угроза здоровью нации ввиду того, что все большее число молодых людей (если не подавляющее их число) страдают от явной смартфон-, инстаграм- и прочей интернет-зависимости сродни наркотической, на сегодня столь велика, что борьба с ней могла бы стать важной частью предвыборной программы одного из кандидатов в президенты.

И тогда будет шанс, что проблема получит решение на государственном уровне. Речь не о бездумных и бессмысленных по большей части очередных интернет-репрессиях и ограничениях в духе «пакетов Яровой». А о том, чтобы остановить нарастающую дебилизацию подрастающего поколения.

Есть такая страна Франция. Она, как известно, далека от тоталитаризма и авторитаризма. Проблема интернет- и смартфон-зависимости детей и подростков осознана как именно угроза здоровью нации настолько серьезно, что одним из пунктов предвыборной программы нынешнего президента Макрона стал пункт о запрете использования мобильных телефонов в школах – учащимися до 15 лет. То есть фактически до «возраста согласия».

С сентября 2017 года в стране действует запрет на использование телефонов во всех классах во время уроков. С 2010 года действует запрет на телефоны в классах для начальных и средних классов. Телефоны забирает учитель при входе, либо они должны быть в рюкзаках и портфелях в выключенном состоянии. Не всегда, правда, это удается выполнить. С сентября 2018 года во Франции должен вступить в силу полный запрет на пользование телефонами в школах, в том числе уже и на переменах, во время завтраков и обедов и т.д. От слова «совсем».

И я, как «умеренный либерал», «перекинувшийся» по этому вопросу на сторону «мракобесов», скажу вам, что это правильно. Ни одна демократическая страна мира, насколько мне известно, в настоящее время на такой запрет на общенациональном уровне не решилась. Vive la France, как говорится! Великая Французская революция открыла новую эру в истории человечества. Теперь французы снова задают тон. Причем ведь не боятся «непопулярной меры»: ведь сейчас 93% французов в возрасте с 12 до 17 лет имеют собственные мобильники. По России даже не удалось найти верифицированных данных на сей счет, — договоры с операторами заключают на родителей. Проблема у нас не осознана на массовом и экспертном уровне как таковая.

Среднеевропейский уровень персонального владения мобильниками среди подростков ниже, чем во Франции: ими владеют примерно 45-47% детей и подростков в возрасте от 9 до 16 лет. В соседней Германии уровень владения немногим больше 50%.

Относительно больше ограничение на использование мобильников действует в Великобритании Там у детей в школах нет доступа к Wi-Fi, в том числе во внеурочное время, во время уроков телефоны должны быть, как правило, выключены. А вот в Дании — либерализм полный, можно и на уроках сидеть в соцсетях. В относительно бедной Португалии срабатывают уже экономические факторы. Многим семьям не по карману тарифные планы для детей, позволяющие неограниченный доступ в интернет. В США, где достатка больше, примерно половина детей в возрасте до 12 лет имеют и собственные тарифный план, и телефон. Но Америке все равно далеко до Южной Кореи, где 72-75% детей в возрасте 10 -12 лет уже имеют собственный мобильник. И соответственно, пялятся в него без перерыва. Если точнее, то 5,4 часа в день. Южнокорейские взрослые тратят на это примерно в полтора раза меньше времени.

В Японии по состоянию на прошлый год смартфоны имелись у 70,6% подростков в возрасте от 10 до 16 лет. Средняя продолжительность использования смартфона в начальной школе (4-6 классы) составила 1,8 часа у мальчиков и 1,7 часа у девочек. Среди учащихся средней школы этот показатель составил 2 и 2,1 часа соответственно. В старших классах продолжительность использования смартфона резко возрастает – 4,8 часа у мальчиков и 5,9 часа у девочек. В сутки! Более того, каждая 25-я ученица старших классов пользуется смартфоном 15 и более часов в сутки. Это сродни уже наркомании в тяжелой форме.

Бедная Африка старается не отставать от Западного мира. Больше трех четвертей детей в ЮАР имеют собственный телефон (81% - до 16 лет). В гораздо более бедных странах континента уровень владения мобильниками среди детей тоже растет. Они перестали быть предметом роскоши и доступны теперь даже полунищим.

По пути французов, вернее, опережая их, пытался идти бывший мэр Нью-Йорка Майкл Блумберг, введя запрет на использование мобильников в школах города еще 12 лет назад. Однако запрет не удалось внедрить в полной мере в условиях безграничной американской свободы, особенно в Нью-Йорке, а нынешний мэр Билл де Бласио, известный левак, и вовсе запрет отменил два года назад.

Споры и во Франции не прекращаются. Не произвол ли это? Нужно ли запрещать детям жить своей внутренней, вернее телефонно-инстаграмной жизнью хотя бы и на время пребывания в школе? А как же лишать детей возможности срочно связаться с родителями? Они ведь и так мало контактируют в условиях современной напряженной жизни. Но значительная часть споров все же идет вокруг логистической проблемы — как практически собирать и где временно держать эти отбираемые на время пребывания в школе телефоны? Но, согласимся, что это все вторично по сравнению с главной проблемой.

Кстати, отечественные стандарты аж 2003 года не рекомендуют детям до 17 лет активно пользоваться мобильной связью. А теперь представьте привычную картину: молодая пара родителей, находящаяся с малым ребенком в публичном месте, привычно суют ему в руки планшет. На, поиграй, только не ори и не капризничай. Они не задумываются о том, что тем самым наносят вред не только его глазам (заболеваемость глаз резко возросла среди школьников за последние годы), но и его психике. Раньше в деревнях детям, чтобы уснули и не вопили, ровно с такой же целью давали соску-тряпку, пропитанную кагором, а то и водкой. Выросло не одно поколение потомственных алкоголиков. Прививать с детства своими руками «наркотическую зависимость» от гаджета – это примерно то же самое.

Но мы же пытаемся бороться с наркоманией и алкоголизмом, хотя бы признавая, что это зло. Почему не признать злом чрезмерную зависимость от смартфонов? Прежде всего детей.

Согласно исследованиям в той же Франции, до 40% нарушений и замечаний в школах связаны с использованием мобильников. По данным исследования Лондонской школы экономики еще 2015 года, в школах, где запрещено пользоваться мобильниками (а в Британии по этой части больше автономии учебных заведений, особенно частных школ), успеваемость возрастает минимум на 6-7%, что эквивалентно добавлению почти недели учебных дней в году. При этом, что характерно, особенно резко возрастает успеваемость слабых учеников и из семей с низкими доходами. Полагаю, что они как раз и являются главными потенциальными жертвами «смартфон-дебилизации».

Исследований того, как именно чрезмерное пользование мобильниками вредит детскому организму, начиная от зрения и кончая психикой и способностью воспринимать информацию, включая текстовую — множество. Однако мало кто из родителей на практике следует врачебным рекомендациям ограничить количество часов пользования гаджетами детьми.

Еще меньше широкой публике известно о том, сколь велика корреляция между массовым распространением пользованием телефонами в школах и насилием в учебных заведениях.

По данным Американской Академии педиатров, опубликованным в прошлом году, владение телефонами детьми младшего возраста (от 8 до 11 лет) сильнее всего провоцирует применение насилия против них. Жертвами его — как в онлайне, так и в офлайне — становятся почти 10% таких пользователей. По мере увеличения доли владения мобильником с возрастом, растет и абсолютное число жертв всех форм преступности, прежде всего киберпреступности. Выходя в сеть, в том числе в социальные сети, подросток становится участником всевозможных форм общения с неизвестными ему контрагентами. И чем больше он общается, тем больше он становится уязвим. Кстати, в тоже Франции сейчас работают над тем, чтобы запретить детям до определенного возраста пользоваться соцсетями в принципе.

Но и это еще не все. В 2016 году Министерство здравоохранения США провело исследование воздействия массового пользования детьми и подростками мобильниками. Выявилась прямая корреляция с ростом психических расстройств.

С 2010 по 2016 год число подростков, испытавших хотя бы один эпизод депрессивного расстройства, выросло на 60%. Таких в 2016 году оказалось 13% среди всех подростков, а в 2010 году было всего 8%. Еще страшнее, что резко выросло число самоубийств среди тинейджеров в возрасте от 10 до 19 лет, особенно среди девушек.

В своей статье 2016 года в журнале Clinical Psychological Science профессор психологии Университета Сан-Диего Жан Твендж пришел к выводу на основании изучения данных по 500 тысячам детей в США, собранным с 2010 по 2015 годы, что дети, активно сидящие в сетях, на 34% более подвержены угрозе совершить попытку самоубийства, либо даже всерьез планируют его по сравнению с теми, кто проводит соцсетях менее 2 часов в сутки.

Среди подростков, проводящих в соцсетях 4 или более часов в день, 48% имели, по крайней мере, один эпизод либо попытки самоубийства, либо суицидальных настроений. Дети и подростки, пользующиеся соцсетями ежедневно, на 13% более подверженной симптомам депрессивных расстройств по сравнению с теми, кто пользуется ими реже.

А теперь вспомним последние эпизоды насилия в наших школах. Практически все они так или иначе связаны с проявлением тех же суицидальных настроений.

Исследования воздействие частого использования мобильников и соцсетей на молодой организм, прежде всего мозг, лишь подтверждают тезис о дебилизирующем воздействии. Основной фактор такого воздействия — это перманентная мультизадачность, быстрое переключение с текстов на видео и аудио и обратно, скачки с одного мобильного приложения на другое. Растет рассеянность. Падает сосредоточенность и способность понимать и выполнять сложные задачи. Синдром рассеянного внимания — это отсюда. Это называется угнетением когнитивных функций.

Внезапный длительный отрыв от приросшего к человеку мобильного телефона ведет к тем же эффектам, что при наркотической ломке. Общение вживую заменяется виртуальным эрзац-общением, живые эмоции заменяются виртуальным.

«Лайки» в виртуальном пространстве все более нужны чисто физиологически, чтобы вырабатывать допамин, естественным путем делать это все сложнее. При этом люди все менее способны учиться, овладевать знаниями. В университеты из школ идет все большее число смартфон-зависимых дебилов. Практически уже нет выпускников школ с нормальным зрением. Растет число случаев нейродегенеративных заболеваний центральной нервной системы. Именно эти подростки затем нападают на учителей и сверстников с топорами.

Данная проблема практически не осознанна в России на массовом уровне и не обсуждается. Обывателям по большей части неизвестны соответствующие медицинские исследования на эту тему. Дискурса на политическом уровне по данной проблематике тоже практически нет. На телевизионных ток-шоу по-прежнему предпочитают обсуждать внешнюю повестку. Это тоже своего рода дебилизация. Но об этом в другой раз.

Пока вопрос: осмелится ли кто-либо из серьезных политиков первым поставить этот вопрос на общенациональном уровне? А именно: запретить использование мобильных телефонов в российских школах на все время пребывания ребенка там. А можно, кстати и референдум на эту тему присовокупить к голосованию. Но, боюсь, сторонники запрета могут проиграть. Уровень телефонной дебилизации уже опасно высок.

Франция. США. Корея. Весь мир. Россия > СМИ, ИТ. Образование, наука > gazeta.ru, 22 января 2018 > № 2465983 Георгий Бовт

Путин, нанеси удар!

национальные интересы США требуют максимально быстрой победы именно на российском направлении

Александр Нагорный

Сенат США в ночь с 10 на 11 января одобрил спецдоклад, посвящённый современному состоянию и проблемам мировой демократии, но самое главное — угрозе, которую представляет для неё… лично президент России Владимир Путин. Я ознакомился с этим докладом, содержащим рекомендации для противодействия «путинской агрессии», по развёрнутому репортажу телекомпании CNN. Разумеется, вопрос в нём ставится не о защите «демократии по-американски» в самих США, Европе и по всему миру, и даже не о давлении на Трампа, чтобы тот не препятствовал реализации ещё более жёсткой модели конфронтации с нашей страной. Нет, доклад был посвящён именно Путину. В этой объёмной работе американских политиков и разного рода экспертов предпринята развёрнутая попытка доказать, что именно действующий российский президент и его политика представляют смертельную угрозу всей системе «мировой демократии», под которой в Вашингтоне понимают собственное безусловное глобальное лидерство. А главный пафос этого документа заключается в том, что Соединённым Штатам любой ценой необходимо исключить «хозяина Кремля» из политической жизни России и, соответственно, убрать «фактор Путина» из международной политики.

По аналогии со знаменитой фразой древнеримского политика Катона Старшего «Карфаген должен быть разрушен», американские сенаторы требуют: «Путин должен быть уничтожен». Это своего рода смертный приговор Путину не только в политическом, но и в физическом отношении. Нынешние стратегические установки политического истеблишмента США не допускают никакого диалога с Путиным и «путинской Россией», рассматривая любые движения в этом направлении чуть ли не в качестве преступления и государственной измены. В связи с этим возникает естественный вопрос: а чем, собственно, почти весь американский истеблишмент не устраивают сегодня Путин и Российская Федерация?

Ведь не секрет, что правительство РФ по кудринским заветам регулярно отправляет деньги, выкачанные из отечественной экономики, в бюджет США через покупку валюты и казначейских облигаций. В 2017 году по этому маршруту отправилось больше 100 млрд. долл., в этом году министр финансов Силуанов уже подписал распоряжение ежемесячно тратить на закупку валюты (в первую очередь — долларов) 257 миллиардов рублей ежемесячно за счёт «сверхплановых» нефтегазовых доходов. Беспрекословно выполняются многие другие условия «вашингтонского консенсуса», которые не позволяют нашей промышленности, сельскому хозяйству, экономике в целом встать на ноги. Действуют — и это, наверное, самое страшное — те установки, которые были сделаны ещё Горбачёвым, а затем подтверждены Ельциным: по уничтожению нашей социальной сферы, здравоохранения, образования и культуры, в результате чего мы уже четверть века растим себе на смену американизированных, безграмотных, не слишком здоровых, лишённых всякого исторического и гражданского сознания детей.

Более того, на этом фоне позиция нашего МИДа и других государственных структур, которые настойчиво ведут линию на всяческое «задабривание» и «умиротворение» своих американских «партнёров», не давая официальному Вашингтону никаких адекватных ответов на его провокации и всё время подставляя после удара очередного удара по одной щеке — другую, мягко говоря, удивляет. И пресс-секретарь российского президента Дмитрий Песков неспроста даёт комментарии в духе: «Мы не будем отвечать по принципу «око за око, зуб за зуб», — мы находимся на более высоком интеллектуальном уровне, мы показываем свою цивилизованность и готовность к диалогу…».

Всё это ведёт к неуклонному ослаблению России и закреплению её статуса как колонии (или, используя современную терминологическую моду, — криптоколонии) «коллективного Запада». Но явное нежелание российского руководства полностью сдать свой политический и экономический суверенитет, не препятствуя фрагментации государства и неограниченному доступу американских монополий к сырьевым богатствам РФ, а также попытки противостоять диктату Вашингтона, используя свой военно-стратегический потенциал, что нашло своё выражение на Украине и в Сирии, — это, с точки зрения американских «элит», преступление, которое заслуживает только смертной казни. Теперь этот приговор вынесен публично и подлежит безусловному исполнению.

Среди отечественных политиков, дипломатов и экспертов весьма распространено мнение, что вся эта антироссийская истерия обусловлена внутриполитической ситуацией в самих Соединённых Штатах, борьбой между республиканцами и демократами, в ходе которой последние, используя «фактор Путина» в качестве жупела, якобы пытаются заручиться поддержкой «ястребов»-неоконсерваторов из «великой старой партии», изолировать Трампа и выдавить его из Белого дома. Видимо, некая доля правды здесь присутствует. Но не слишком большая. На самом деле у США внешняя политика абсолютно унифицирована, она осуществляется совместно и согласованно спецслужбами и Госдепартаментом, а все внутриполитические трения здесь отступают далеко на задний план. Поэтому сейчас национальные интересы США требуют максимально быстрой и не вызывающей сомнения победы именно на российском направлении. Потому что если Путин останется у власти в Кремле, а Российская Федерация сохранится в её нынешнем качестве единого государства, то соотношение сил в мировом стратегическом балансе развернётся не в пользу США и их «империи доллара».

Американские «элиты» остро чувствуют, что крепнущие ростки российско-китайского стратегического союза, своего рода кондоминиума, представляют для них смертельную угрозу, поскольку уже в обозримой перспективе приведут к тому, что РФ сможет преодолеть свою зависимость от «коллективного Запада» и прекратить выплату дани «новой Орде» или, как написано на долларовой банкноте, «Novus Ordo Seclorum». И тогда, если этот поворот произойдёт (а он должен произойти), США окончательно утратят свою глобальную гегемонию. А что это будет значить? Для них это будет значить полную катастрофу, поскольку быстро перестанет поступать и «дань» со всего мира, обеспечивающая хотя бы минимальную социально-экономическую стабильность внутри США. Сегодня Америка потребляет почти вдвое больше, чем производит, и этот разрыв компенсируется использованием американского доллара в качестве главной мировой расчётной единицы. Следовательно, если Соединённые Штаты вынуждены будут жить «по средствам», их уровень жизни должен упасть в среднем вдвое, а этого американское государство может и не выдержать, потому что сразу проявятся сонмы его внутренних противоречий: и политических, и культурных, и финансово-экономических. Поэтому для американцев вопрос победы над Россией и Путиным — это вопрос жизни и смерти. Так что тут наши заокеанские «партнёры» ни перед чем не остановятся.

Показательно, что Сенат США принял этот документ накануне намеченных на конец января – начало февраля слушаний пока ещё секретного доклада о коррупции в ближайшем окружении Путина, где, согласно утечкам, будет затронуто до 500 «первых лиц» в российской экономике, политике и государственных институтах, включая спецслужбы. Не исключено, что результатом этих слушаний станет решение о полной финансово-экономической блокаде России как «империи зла»: по всем направлениям, включая заморозку российских активов и текущих платежей по системе Swift, — с целью создания в нашей стране полного социально-экономического хаоса. С понятными последствиями — в том числе и политическими, связанными с президентскими выборами 18 марта. В этом смысле чрезвычайно интересна схема, по которой Bank of New-York Mellon заморозил более 22 млрд. долл. из Суверенного фонда Казахстана. 16 января Назарбаев вылетел с визитом в Вашингтон, где на переговорах с Трампом, несомненно, намерен коснуться и этой проблемы; ему наверняка скажут что-то вроде: «Если вы хотите вернуть свои деньги, передайте вашему коллеге из Москвы вот такие условия, иначе то же самое будет применено и в отношении фондов Российской Федерации».

Не исключено, что российская «либеральная оппозиция», которая контролирует не только такие СМИ, как «Эхо Москвы», «Новая газета», «Коммерсант» и т.п., но и ряд якобы проправительственных масс-медиа, включая ведущие телеканалы, сможет вывести на улицы города Москвы и больших городов достаточно массовые протестные демонстрации, которые придётся разгонять, в дело включится «шестая колонна», встроенная в российскую «властную вертикаль», и всё пойдёт по хорошо известному «майданному» сценарию.

Второй вариант предполагает уже не предвыборный, а послевыборный сценарий. Если вдруг действующий российский президент не подтвердит свои полномочия в первом туре, та же оппозиция, основываясь на «вбросах» о фальсификации волеизъявления российских избирателей (а система ГАС «Выборы» находится под плотным контролем американского АНБ, который может качественно усилиться в связи с началом работы «пропавшего» спутника Zuma), начнёт хорошо проплаченную «вторую Болотную», причём на этот же период может быть перенесена реализация и первого сценария.

Да, у России есть чем ответить на столь мощный, почти нокаутирующий удар «дяди Сэма». Во-первых, это, конечно, перевод страны на мобилизационный вариант развития. Но для этого нужно менять кадровую команду, прежде всего финансово-экономическую. Во-вторых, понятно, что в этих условиях нам нужно продолжать сближение с Китаем. И не только дипломатическое или экономическое, но также идеологическое. Нынешняя система власти в России опирается, прежде всего, на крупные олигархические структуры. В условиях экономической и финансовой блокады (и войны вообще, «горячей» или «гибридной» — неважно) данная схема не сработает в принципе. Поэтому, если наши правящие круги хотят выжить, им придётся думать и о новой идеологии. Вероятно, с этим могут быть связаны недавние «проленинские» заявления самого президента России и вице-спикера Совета Федерации Франца Клинцевича. Будем надеяться, что за словами последуют и действия. Что Путин всё-таки решится ударить по Америке — если не первым, то хотя бы в ответ.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 17 января 2018 > № 2477663 Александр Нагорный

Трампизм

год после инаугурации 25-го президента США

Владимир Овчинский

Подгоревшее в начале января 2018 года здание "Трамп Тауэр" в Нью-Йорке стало своеобразным символом годового нахождения Дональда Трампа в кресле президента Соединённых Штатов. Башня устояла, но дыма было много. Трамп подгорел, но закалился в огне.

Президента США — под следствие?

Казалось бы, "Рашагейт" неминуемо ведёт к импичменту. К настоящему моменту в рамках расследования спецпрокурора Роберта Мюллера двое приближённых Трампа — бывший советник по национальной безопасности Майкл Флинн и сотрудник предвыборного штаба Джордж Пападопулос — признали себя виновными в даче ложных показаний ФБР.

В рамках расследования были предъявлены обвинения и бывшему менеджеру предвыборной кампании Полу Манафорту и его партнёру Ричарду Гейтсу.

Роберт Мюллер сказал юристам Трампа, что его команда, вероятно, попытается организовать беседу с самим президентом в рамках расследования по российскому делу и что эта беседа может состояться в ближайшие недели, сообщила 8 января газета "Вашингтон Пост".

8 января канал "Эн-Би-Си" сообщил, что началось предварительное обсуждение возможного допроса президента США Дональда Трампа в рамках расследования российского вмешательства в выборы.

Отвечая на вопрос о том, согласился ли бы он побеседовать с командой Мюллера, Трамп сказал, что готов это сделать. При этом он также выступил в защиту своей команды: "Никакого сговора не было. Никакого преступления не было, — сказал он, выступая перед журналистами в президентской резиденции Кэмп-Дэвид в Мэриленде. — В теории все говорят мне, что в отношении меня расследование не ведётся".

Тупиковая литературная провокация

Масла в огонь подлила написанная журналистом Майклом Уолфом книга "Огонь и ярость в коридорах Белого дома Трампа". Уолф утверждает, что провёл в Белом доме много месяцев и проинтервьюировал несколько сотен человек, описывает администрацию Трампа как бессистемную хаотическую организацию, где все конкурируют друг с другом за влияние на президента — и никто этого президента не уважает. Сам Трамп уже заявил, что автор книги лжёт, а его юристы потребовали от издательства не выпускать её в продажу и извиниться.

На сайте Би-Би-Си были опубликованы десять главных откровений из этой книги.

Стив Бэннон обвинил сына Трампа в измене.

В книге утверждается, что бывший главный стратег Белого дома Стив Бэннон назвал изменой встречу между сыном Трампа и группой россиян накануне выборов.

На этой встрече в июне 2016 года, всего за несколько месяцев до президентских выборов в США, россияне якобы предложили Дональду Трампу-младшему компромат на Хиллари Клинтон.

Вот что, согласно Майклу Уолфу, Бэннон сказал ему о той встрече: "Три главных парня кампании не увидели ничего плохого в том, чтобы встретиться с представителями иностранного правительства в конференц-зале на 25-м этаже "Трамп-тауэр", не пригласив туда юристов. Ни одного юриста. Даже если они не видели в этом ничего предательского и непатриотичного, хотя я называю это именно так, они должны были в первую очередь проинформировать ФБР".

Обвинение, на первый взгляд, серьёзное, но в таком виде на обвинение в измене, на наш взгляд, явно не тянет.

Но это единственное серьёзное обвинение, содержащееся в книге Уолфа.

Рассмотрим другие.

Трамп был обескуражен своей победой.

В своей статье в журнале "Нью-Йорк Мэгэзин", вкратце пересказывающей отрывки из книги, Уолф описывает изумление и смятение, царившие в штабе Трампа в ноябре 2016 года после объявления о его победе.

"Вскоре после 20.00 в день выборов, когда неожиданный тренд — вероятная победа Трампа — стал реальностью, Дон-младший говорил своему приятелю, что отец выглядел так, будто увидел привидение. Мелания была в слезах, и это были вовсе не слёзы радости. В последующий промежуток времени, составивший менее часа, как вспоминал потом Стив Бэннон, сбитый с толку, обескураженный Трамп всё больше и больше превращался в Трампа, охваченного ужасом. Но впереди была ещё окончательная трансформация: Дональд Трамп внезапно стал человеком, который на самом деле поверил в то, что он достоин и в полной мере способен стать президентом Соединённых Штатов".

Здесь мы видим описание обычного человеческого стресса — индивидуального и группового. Что и понятно, учитывая ситуацию.

Трамп злился на инаугурации.

Уолф пишет: "Трамп не получил никакого удовольствия от своей инаугурации. Он злился на то, что звёзды первой величины пренебрегли этим событием. Был раздражён тем, что пришлось провести ночь в президентском отеле "Блэр Хаус" (традиция, начатая президентом Джимми Картером, — прим. Би-Би-Си). Дёргал свою жену, которая, казалось, вот-вот разрыдается. Весь день он ходил с таким видом, который, по словам его ближнего круга, у него бывает при игре в гольф: злой, недовольный, сгорбленный, руки болтаются, брови сдвинуты, губы поджаты".

Это — вообще бытовая ситуация, не имеющая политического значения.

Трамп боялся Белого дома.

Уолф пишет: "Белый дом показался Трампу местом неприятным и даже немного страшным. Он сразу удалился в свою спальню. Впервые со времён президента Кеннеди президентская чета в Белом доме потребовала для себя отдельные спальни. Он сразу же попросил в дополнение к стоявшему там телевизору принести ещё два и установить на дверь замок, проигнорировав спецслужбы, настаивавшие, что у них должен быть доступ в комнату".

А кто не испугается? Ведь предстояло руководить многими мировыми процессами.

Иванка Трамп хочет быть президентом.

Майкл Уолф утверждает, что дочь Дональда Трампа и её муж Джаред Кушнер заключили между собой соглашение, по которому из них двоих в будущем именно Иванка попытается выдвинуться в президенты.

"Колеблясь между рисками и наградой, Джаред и Иванка всё же согласились взять на себя предложенные им роли в Восточном крыле. Буквально все, кого они знали, посоветовали им это сделать. Это было совместное решение семейной пары и, по существу, их совместная работа. Они заключили между собой чрезвычайно серьёзное соглашение: если в будущем появится такая возможность, Иванка выдвинется в президенты. Первой женщиной-президентом будет не Хиллари Клинтон, решила Иванка, а она. Стив Бэннон, который в своё время придумал молодым супругам ставшее популярным прозвище "Джарванка" (Джаред и Иванка), по его словам, пришёл в ужас, когда ему стало известно о намерениях пары".

Ну, подобные слухи в России постоянно распускались в период президентства Ельцина в отношении его дочери Татьяны.

Иванка издевается над причёской отца.

Согласно автору книги, "первая дочь Соединённых Штатов" поддержала шутку о том, что причёска Дональда Трампа объясняется тем, что ему удалили часть скальпа.

Обычные семейные подколы.

Белый дом не уверен в приоритетах.

Кэти Уолш, заняв год назад должность заместителя главы аппарата Белого дома, спросила у главного советника президента Джареда Кушнера, какие цели ставит перед собой администрация. Однако, по версии Майкла Уолфа, Джаред не смог ей ответить.

В настоящий момент, когда опубликована новая Стратегия национальной безопасности США, утверждённая Трампом, это вообще пустое наблюдение.

Трамп восхищается Мёрдоком.

Майкл Уолф, написавший ранее биографию Руперта Мёрдока, описывает, с каким уважением относится президент Трамп к пожилому медиамагнату.

Это просто человеческие взаимоотношения и симпатии. И Мёрдок достоин уважения объективно.

Мёрдок называет Трампа идиотом.

Даже друзья могут ссориться и называть друг друга более крепкими словами. В чём компромат, донесённый Уолфом?

Кстати, по поводу "идиота". 8 января президент Всемирного еврейского конгресса Рональд Лаудер (наследник компании "Эсте Лаудер") заявил, что знает Трампа более 50 лет, с тех пор как они оба учились в университете Пенсильвании, и считает его "человеком невероятной проницательности и интеллекта". Кому будем верить — Уолфу или Лаудеру?

Флинн знал, что связи с Россией ему аукнутся.

Бывший советник Дональда Трампа по национальной безопасности Майкл Флинн знал, что получение 45 тыс. долларов от "России Сегодня" за речь, произнесённую в 2015 году на организованной российским прокремлёвским телеканалом конференции, не сойдёт ему с рук, пишет автор книги.

Но это проблемы Флинна, за что его и дёргает ФБР.

Трамп как борец с российским влиянием

Пока, судя по опубликованным фрагментам, только один момент представляет опасность для Трампа. Но этот случай давно известен ФБР и входит в рамки "Рашагейта".

Атака с книгой Уолфа явно оказалась неэффективной. Трамп после Нового года предпринял более серьёзный шаг. Им стало интервью директора ЦРУ Майка Помпео 7 января телеканалу "Фокс Ньюс".

Вопросы о дееспособности президента США Дональда Трампа на этом посту ставят те, кто не смирился с его победой на выборах 2016 года, заявил Майк Помпео. "Президент вовлечён в решение проблем, понимает сложность, он задаёт действительно сложные вопросы нашей команде в ЦРУ, чтобы мы могли предоставить всю информацию, которая ему нужна для принятия правильных, обоснованных политических решений", — сказал глава ЦРУ.

Как следует из расписания Трампа, которое опубликовано пресс-службой Белого дома, глава государства почти каждое утро проводит брифинги по вопросам разведки и национальной безопасности.

Это стало ответом на упрёки Трампу, что он якобы не прислушивается к мнению американской разведки и вообще к чужому мнению.

Желая выглядеть "святее Папы Римского", а вернее — "святее ФБР", Трамп начал свою кампанию изобличения России "в подрыве демократических основ Америки и других государств".

В первые дни января 2018 года советник президента США по вопросам национальной безопасности генерал-лейтенант Герберт Макмастер заявил о "первых признаках вмешательства России в грядущие президентские выборы в Мексике". По словам Макмастера, Россия вмешивалась и в референдум о независимости Каталонии.

Аналитики известной компании "Стратфор" не видят признаков снижения напряжённости между Москвой и Вашингтоном. В 2018 году Вашингтон, по их мнению, усилит давление на Москву посредством серии расширенных санкций, нацеленных на финансовую стабильность России, её олигархов, репутацию и оборонную промышленность, говорится в материале, опубликованном 28 декабря 2017 года на сайте "Стратфора".

В феврале 2018 года министерство финансов США представит подробности о возможном расширении санкций, но уже известно, что новые ограничительные меры будут нацелены на российский суверенный долг и олигархов, пишут аналитики. Это связано с расследованием вмешательства России в выборы президента США, говорится в материале.

В "Стратфоре" прогнозируют, что в 2018 году США, скорее всего, введут санкции против российских оборонных компаний, которые предоставляют технологии или разработки, нарушающие Договор о промежуточных ядерных вооружениях 1987 года.

"Министерство торговли США готовит список компаний, которые, как считается, участвуют в разработке оружия, нарушающего договор", — отмечается в материале. В "Стратфоре" подчёркивают, что для США и России 2018-й станет ещё одним "сварливым годом".

2 февраля 2018 года власти США должны представить Конгрессу детальный отчёт о российских олигархах. Вслед за этим наверняка последуют новые, малопредсказуемые санкции: от персональных, вплоть до охоты по всему миру за отдельными российскими капиталами, до государственных, например, запрета на покупки российских гособлигаций.

По-своему готовятся к новому "шоу" и всякого рода "разоблачители". В 2016 году на смену "панамскому" досье пришло "багамское". Недавно возникло новое — "бермудское" досье. Одна из фирм-регистраторов на Бермудских островах начала предупреждать своих клиентов о возможном раскрытии информации об их офшорах на Бермудских, Виргинских, Каймановых островах, а также на островах Мэн и Гернси (все — под британской юрисдикцией). Данные похищены хакерами и могут быть обнародованы в ближайшее время.

Отбиваясь от обвинений в измене, Трамп, тем не менее, одновременно успел немало сделать на экономическом поприще.

Вместо экономического популизма — экономический подъём и финансовая стабильность Америки

Такие выдающиеся экономисты современной Америки, как Нуриэль Рубини и Джозеф Стиглиц, будучи ярыми противниками Трампа, предвещали провалы его экономической, финансовой и налоговой политики.

В ноябре 2017 года Рубини на страницах Project Syndtcate писал, что "американский плуто-популистский президент начал проталкивать налоговый план, способствующий дальнейшему росту экономического неравенства, в тот момент, когда разрыв в уровне доходов и богатства уже и так увеличился под влиянием глобализации, торговли, миграции, новых технологий, которые снижают трудоёмкость, а также под влиянием рыночной консолидации во многих секторах.

Богатые люди склонны сберегать больше, чем люди из среднего и рабочего классов, вынужденные тратить основную часть своих доходов на удовлетворение базовых потребностей. Это означает, что налоговый план Трампа мало чем поможет росту экономики; более того, он может привести к снижению его темпов. Зато он намного увеличит и так уже излишне высокое бремя госдолга. Всё это — фейковая реформа, которую предлагает администрация альтернативных фактов вместе с партией, потерявшей свои экономические ориентиры".

Но реальность оказалась иной. Администрация президента США отпраздновала налоговую победу.

Эксперты журнала "Форбс" полагают, что налоговая реформа Трампа переводит транснациональные компании на своеобразный территориальный налог и устанавливает налог на репатриацию в размере 15,5% для денежных активов и 8% для неденежных активов вроде основных средств. Предположительно, это решит проблему двойного налогообложения прибыли, полученной за рубежом, на которую годами жаловались компании и которая вынудила транснациональные компании скопить триллионы долларов в иностранных юрисдикциях, таких как Швейцария, Ирландия и Бермуды.

Эти изменения, которые являются частью более широкой реформы, могут существенно повлиять на поведение корпораций и инвесторов. Налоговый кодекс перестанет стимулировать компании брать в долг, чтобы снизить фактическую ставку налогообложения. Вдобавок налог на доходы корпораций в размере 21% и поощрение репатриации активов снизят привлекательность юрисдикций с низкими налогами.

Слияния и поглощения, финансируемые за счёт заёмных средств, кажется, отойдут на задний план после налоговой победы Трампа.

Хедж-фонды могут отказаться инвестировать в эти акции. Теперь они, вероятно, предпочтут американские компании с надёжными перспективами органического роста и качественной бухгалтерской отчётностью. Такие компании больше всех выиграют от сокращения налогов. В целом это может быть полезно для инвестиционных портфелей Уолл-стрит.

Выводы, к которым приходят экономические эксперты: законопроект Трампа примечателен главным образом из-за сокращения ставки налога на доходы корпораций до 21%. Но такие изменения, как ограничение налогового вычета по процентам по задолженности, могут радикально изменить поведение корпораций и инвесторов к лучшему.

Уже с начала января 2018 года на фондовой бирже продолжается оживление на фоне уверенных экономических показателей.

Промышленный фондовый индекс Доу Джонс впервые превысил отметку 25000 пунктов, а другие ключевые индексы вновь достигли рекордных высот на фоне уверенных экономических показателей, продливших новогоднее оживление на фондовой бирже.

Индекс, охватывающий 30 крупнейших промышленных компаний США, в 2017 году пересёк пять тысячных отметок благодаря хорошим показателям корпоративных прибылей и надеждам на реализацию повестки президента Дональда Трампа, призванной стимулировать рост экономики.

Индекс поднялся на 5000 пунктов меньше чем за год, что стало для него самым резким скачком роста с момента его создания в мае 1896 года.

Хорошие данные по промышленности и сфере услуг в крупнейшей экономике мира задали тенденцию на повышение. Также 4 января были опубликованы данные о том, что в декабре 2017 года американские компании активизировали наём новых сотрудников.

Оживление на бирже свидетельствует о том, что инвесторы рассчитывают на сохранение благоприятных условий, по меньшей мере, в первые месяцы 2018 года.

Как пишет газета "Нью-Йорк Пост", "первый год президента Трампа начинает выглядеть большой победой". Газета приводит список экономических достижений президента Трампа: это целый ряд президентских указов, отменяющих указы предшественника, препятствовавшие нефтяному бурению в Арктике и строительству новых нефтепроводов. Это превращение страны в заметного экспортёра энергоресурсов. Это отмена требования к американцам об обязательном приобретении медицинской страховки. Это одобрение налоговой реформы. Это снижение безработицы.

Во многом под экономическим давлением финансового еврейского капитала состоялось признание Трампом Иерусалима единой и неделимой столицей Государства Израиль. Он также поручил госдепартаменту начать работу по переносу посольства США из Тель-Авива в Святой город.

Это также повлекло поддержку решений Трампа в сфере экономики одной из основных сил финансового капитала США.

Трамп собирается посетить Давосский форум, который пройдёт 23–26 января 2018 года. Последним из американских президентов, кто туда приезжал, был Билл Клинтон в 2000 году. Трамп хочет представить мировым лидерам бизнеса и политики свою программу "Америка на первом месте". При этом основатель Давосского форума Клаус Шваб уже успел похвалить Трампа за дипломатический прогресс в отношениях с Китаем и другими ведущими странами.

Неслучайно эти и другие факторы привели к тому, что, по данным социологической службы "Гэллап", рейтинг Трампа в январе пополз вверх.

Трамп готовится к полётам на Луну и Марс

Трамп подписал документ, который предписывает NASA разработать проекты для высадки людей на Луну. Этот полёт должен стать основой для пилотируемых полётов на Марс и освоения человеком Солнечной системы.

Кроме того, Трамп подписал указ об изменении национальной космической политики США. В программу добавлены планы по возвращению астронавтов на Луну с помощью партнёрства с частными компаниями. Лунная миссия станет основой для пилотируемой миссии на Марс и другие объекты Солнечной системы. Об этом сообщается на сайте NASA.

"Указ, который я сегодня подписал, перефокусирует космическую программу США в области пилотируемой космонавтики и исследований, — заявил Трамп. — Это будет первым шагом по возвращению американских астронавтов на Луну впервые с 1972 года. На этот раз мы не только установим флаг и оставим следы, мы создадим основу последующей миссии на Марс и, возможно, во многие другие миры".

Новая политика предписывает NASA возглавить инновационные программы с использованием коммерческого и международного партнёрства для расширения возможностей человечества в Солнечной системе и получения новых знаний для Земли. Цель нового указа — повышение эффективности взаимодействия государства, частной промышленности и международного сотрудничества для возвращения человечества на Луну, которое станет основой для будущего полёта человека на Марс.

Трамп как борец с незаконной миграцией

С начала президентства Трампа убежище в стране получили только 29022 беженца, что является самым низким показателем за последние 15 лет. Об этом сообщает американское издание "Ю-Эс-Эй Тудей" со ссылкой на государственный департамент США.

Последний раз в соответствии с приведённой статистикой такое резкое снижение потока беженцев фиксировалось в 2002 году — после террористической атаки 11 сентября 2001 года.

"В дальнейшем при президентах Джордже Буше-младшем и Бараке Обаме квоты на приём беженцев колебались от 70 тысяч до 80 тысяч человек в год. В 2016 году в США по этой программе, которая распространяется на тех, кто подвергается гонениям в своих странах по политическим, национальным, религиозным или иным мотивам, перебрались 94,8 тысячи человек", — приводит свои данные газета.

Как известно, Трамп ещё в 2015 году, в самом начале своей избирательной кампании, обещал максимально ужесточить миграционную политику, в особенности для выходцев из мусульманских стран. Уже в первую неделю своего президентства Трамп подписал исполнительный указ о приостановке на четыре месяца действовавшей программы приёма беженцев — для анализа процедуры проверки прибывающих в США. При этом документ составлен так, что фактически лишает возможности перебраться в США выходцев из Египта, Ирана, Ирака, Ливии, Мали, Северной Кореи, Сомали, Судана, Южного Судана, Сирии и Йемена.

Но Трамп является довольно гибким политиком. 9 января он встретился с законодателями от обеих партий, призвав их найти компромисс по вопросу о судьбе тысяч молодых нелегальных мигрантов. При этом подчеркнул, что любая договорённость по этому вопросу должна предусматривать финансирование строительства стены на границе с Мексикой.

Трамп как ставленник американского ВПК

Трамп стал президентом США во многом благодаря своим обещаниям ВПК Америки.

И эти обещания он выполняет. 12 декабря 2017 года Трамп подписал оборонный бюджет страны на 2018-й финансовый год.

Бюджет — 692 миллиарда долларов, что несколько больше, чем запрашивала администрация США. 4,6 миллиарда выделяется на инициативу по поддержке союзников в Европе, направленную на сдерживание России. В документе это объясняется ответом на "агрессию".

Закон также продлевает запрет на сотрудничество с российским Минобороны.

Кроме того, бюджет предполагает военную помощь Украине на 350 миллионов долларов, половина из этой суммы может быть выделена лишь по результатам реформ в военной сфере.

Также выделяется 4,4 миллиарда долларов на противоракетную оборону, в том числе на размещение дополнительных ракет-перехватчиков на западном побережье США для защиты от угрозы со стороны КНДР.

Важнейшим для российско-американских отношений среди положений бюджета стал раздел, предусматривающий финансирование научных разработок в области ракет средней и меньшей дальности. Конгресс принял такое решение, мотивируя его необходимость якобы нарушениями Россией положений двустороннего договора, заключённого в 1987 году. В общей сложности выделяется 58 миллионов долларов на разработку ракеты наземного базирования.

Конгресс США намерен обязать президента сообщать о российских чиновниках, против которых нужно вводить санкции за Договор РСМД.

По прогнозам экспертов, планы Трампа усилить вооружённые силы Америки приведут к увеличению расходов на оборону в следующем десятилетии до уровня выше рекордного, сообщается в докладе Управления Конгресса США по бюджету (СВО).

"На период после 2018 года СВО определяет, что цели администрации по вооружённым силам приведут к стабильному увеличению расходов, так что к 2027 году базовый бюджет (в долларах 2018 года) достигнет 688 миллиардов долларов, более чем на 20% больше, чем максимальные расходы в 1980-х годах", — сообщается в докладе.

Согласно документу, существует несколько факторов, способствующих росту расходов. Среди них призывы увеличить численность вооружённых сил до 1,2 миллиона к 2027 году, планы по увеличению количества военных кораблей с 279 до 355, числа подразделений истребителей ВВС — с 55 до 60.

Особое внимание следует обратить на следующий момент. В 2017 году при Трампе в 149 странах мира (из 190 существующих) были развёрнуты подразделения сил специальных операций (ССО), в том числе "морские котики" и "зелёные береты". При Обаме в 2016 году такое развёртывание было осуществлено в 138 странах. Только в Африке в первый год правления Трампа ССО были задействованы в боевых операциях в 33 странах. Трамп предоставил военачальникам большие полномочия начинать нападения в зонах квази-войн, вроде Йемена и Сомали. Эти силы за первые полгода работы Трампа в качестве президента провели в пять раз больше смертоносных антитеррористических операций, чем за последние полгода работы бывшего президента Обамы.

Краткие итоги

В борьбе с внутренними врагами (антитрамповцами) Трамп не только уцелел, но закалился и укрепил свои позиции. Поскольку он полностью солидаризуется с хозяевами ВПК, руководителями ЦРУ и еврейским финансовым капиталом, вряд ли следует ожидать требований о его импичменте.

Исходя из этих же причин Трамп, по всей видимости, может занять позицию жёсткого давления на Россию: санкции, преследование олигархов, российских чиновников, помощь киевскому режиму (прежде всего военная) — и мягкого давления на Китай, в котором элиты США видят главного своего соперника. При этом следует ожидать всевозможных попыток помешать развитию союзнических отношений России и Китая.

Трамп не станет останавливать планы своих спецслужб по "революционному" свержению нынешнего российского политического руководства по образцу классических "оранжевых" переворотов. Причём, скорее всего, здесь будет задействован механизм стравливания российских олигархических групп с властными структурами. И такие попытки уже начались, они усилятся сразу после 2 февраля.

Открытые враги России именно на это делают ставку. Неслучайно такой русофоб, как инициатор списка Магнитского Уильям Браудер, заявил, что действия администрации Трампа ему больше по душе, чем обамовской.

Такова политическая логика развития событий, исходя из которой предстоит выстраивать отношения России и США в новом 2018-м году.

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 17 января 2018 > № 2477641 Владимир Овчинский

Академик Эрик Галимов: Были ли американцы на Луне

Отрицание высадки людей на спутник Земли означает неуважение в том числе и к отечественной науке

Известный телеобозреватель Алексей Пушков делает, на мой взгляд, здравые политические репортажи, но демонстрирует легкомысленное отношение к науке. Меня это беспокоит больше, чем сам вопрос о том, были ли американцы на Луне. Алексей Константинович Пушков — член Государственной Думы, представитель политической элиты. Я усматриваю здесь общий корень с неуважительным отношением этой части общества к науке, в том числе и к отечественной академической науке.

В предшествующей моей статье в «МК» 16 декабря 2017 года я говорил о том, что доказательством пребывания американских астронавтов на Луне являются не теле- и фотоматериалы, которые, может быть, и можно фальсифицировать, а образцы лунных пород. Изучение этих образцов, собранных и привезенных астронавтами шести экспедиций «Аполлон» в 1969–1972 годах, позволило получить уникальные научные результаты.

Теперь Пушков идет дальше. Он говорит, что и образцов не было. А если и были, то, может быть, они, как и мы, сделали автоматический отбор поверхностного грунта (реголита), а выдали это за посещение Луны человеком.

Не будем говорить о том, что в такую авантюру должны были быть вовлечены десятки тысяч человек — включая инженеров, конструкторов, целую армию работников всех рангов, обслуживающих космические запуски, и ученых, — скрывавших, что изучают фальшивые материалы.

Есть фотографии некоторых лунных пород, опубликованные в специальном номере журнала Science. Доставленные образцы были выставлены на обозрение. Не только американцы, но и другие крупнейшие мировые лаборатории почти сразу же получили образцы, доставленные первой экспедицией, «Аполлон-11». Одним из первых получил образец породы «Аполлона-11» крупнейший австралийский геохимик-петролог Росс Тейлор. Он первым установил, проанализировав доставленные образцы, что лунные породы удивительно обогащены титаном (Ti) и другими элементами с высокой точкой плавления. Это то, о чем я писал в первой статье в «МК». В то же время лунные породы состоят из того же набора минералов, что и земные породы. Эти данные Тейлор представил на первой лунной конференции в 1970 году. Но газеты уже в октябре 1969 года, меньше чем через 3 месяца после высадки человека на Луну, написали об этом открытии. В этой связи Гарольд Юри, нобелевский лауреат, получивший премию за открытие изотопа водорода — дейтерия, заметил: «Тогда я должен пересмотреть свою позицию». Он был автором широко известной книги «Происхождение Луны и планет», в которой он излагал гипотезу, что Луна — это чужеродное тело, захваченное на орбиту Земли. Это не согласовывалось с только что полученными данными «Аполлона-11». И он это сразу признал. Выдающийся английский геофизик С.Ранкорн с семью соавторами уже в январе 1970 года представили к публикации статью о магнитных свойствах 17-граммового образца брекчии (10084-135) и 11-граммового образца кристаллической магматической породы (10017-64). Японские ученые И.Куширо и Я.Накамура в сентябре 1970 года представили к публикации статью, в которой они дают петрологическое описание четырех кристаллических пород сбора «Апполона-11». Дж. Эглинтон, Дж. Хейс, К.Пиллинджер с соавторами из Бристольского Университета (Великобритания) произвели органический анализ тонкозернистого материала из образцов «Аполлона-11».

Я их всех хорошо знал. Они уже ушли из жизни. Джон Хейс, который потом переехал в США, умер в прошлом году. Это был первый анализ органического вещества Луны. Они показали отсутствие в материале Луны органических соединений, по крайней мере в пределах 5 частей на миллион. Кстати, такой анализ невозможно было осуществить в автоматически отобранных образцах, так как лунный грунт на участке посадки загрязнялся выхлопными газами посадочных тормозных двигателей. Это я знаю на личном опыте изучения реголита, доставленного автоматической станцией «Луна-16».

Замечу, что некоторые виды исследований можно было произвести только на крупных образцах. Это относится, например, к петрологическим исследованиям, описывающим текстуру и минеральный состав пород, о которых я упоминал. В еще большей мере это относится к определению абсолютного возраста пород. Именно после доставки образцов «Аполлоном-11» впервые было установлено, что на Луне есть породы возрастом около четырех с половиной миллиардов лет. Это возраст, близкий ко времени возникновения Земли и Луны. На Земле такие древние породы не сохранились. Они все переработаны в ходе последующей геологической истории. Именно поэтому такую ценность представляет для геологов изучение Луны. Изучение Луны позволяет реконструировать события первых 500 миллионов лет истории Земли.

Всего, по данным НАСА, в каталоге хранилища числится 140 000 образцов, подготовленных из материала пород и грунта, доставленного экспедициями «Аполлон» в 1969–1972 годах, из коих 26 000 были предоставлены для научных исследований, экспозиций и образовательных целей в разных странах, включая, помимо США, также Австралию, Германию, Великобританию, ЮАР, Японию, Италию, Францию, Бельгию и многие другие страны.

Что касается нас, то в соответствии с Межправительственным соглашением существовал обмен лунными образцами. С нашей стороны — «Луна-16, -20, -24», с американской — «Аполлон-11, -12, -14, -15, -16 и -17». Обменивались буквально щепотками по 3–5 г реголита. По условию, обмен был эквивалентным: мы принимали от них ровно столько, сколько давали сами. Причем это было не их, а наше условие. Поэтому крупных образцов пород, которые имелись в распоряжении НАСА, у нас, конечно, не было. Некоторые из американских проб были исследованы. Например, К.П.Флоренский с сотрудниками сравнили оптические характеристики реголита из моря Изобилия («Луна-16»), моря Спокойствия («Аполлон-11») и океана Бурь («Аполлон-12»). М.С.Чупахин с И.Д.Шевалевским исследовали при помощи искровой масс-спектрометрии на приборе МХ-3301 химический состав лунных образцов миссий «Аполлон-11» и «Аполлон-12». Они, в частности, подтвердили высокое содержание TiO2 (до 7,3–7,5%) в образцах «Аполлона-11», установленное и опубликованное ранее американскими и австралийскими учеными. Эти работы относятся к периоду первых отечественных исследований лунного грунта. Позже американский лунный грунт передавался для исследования в разные институты — например, в ИГЕМ, в Институт ядерных исследований в Новосибирске. Но в целом число работ с этим материалом у нас невелико. Прежде всего, это связано с тем, что американский грунт поступал к нам тогда, когда он уже был всесторонне исследован в американских и западных лабораториях. Это нормально. Страна, затратившая огромные средства на доставку вещества с другого небесного тела, конечно, имеет право на приоритетное получение новых научных результатов. Вторая причина, тоже существенная, состоит в том, что наши инструментальные возможности уступали инструментальным возможностям Запада. И мы поэтому мало что могли прибавить.

Когда несколько лет тому назад мы готовили к запуску космический аппарат «Фобос-Грунт», предназначенный для отбора и доставки вещества со спутника Марса, я обращался в Президиум РАН с настоятельной просьбой в рамках финансирования космического проекта предусмотреть соответствующее оснащение наземной лаборатории в том же ГЕОХИ. Этого не было сделано. К несчастью, космический аппарат «Фобос-Грунт», запущенный после многолетних проволочек, потерпел аварию, не выйдя даже на отлетную траекторию к Марсу. А если бы проект состоялся, то мы оказались бы не готовы к исследованию доставленного вещества. После первых нескольких месяцев, которые даются авторам космического проекта, чтобы снять сливки, положено предоставить вещество мировому научному сообществу. Тогда уникальные открытия, которые по праву должны были бы принадлежать отечественной науке, достались бы иностранцам, конечно, с вежливой ссылкой, что привезли грунт русские.

Подобный пример есть из другой области. Одно из крупнейших естественнонаучных открытий последнего времени было сделано на материале, полученном нашими полярниками. В глубокой скважине, пробуренной во льду Антарктиды на советской станции Восток, впервые был получен ледовый керн, охватывавший период истории атмосферы и океана за последние 120 тысяч лет. По составу пузырьков воздуха, захваченных льдом в разное время, предстала история атмосферы, в том числе содержание такого парникового газа, как СО2. По изотопному составу водорода и кислорода льда можно было определить температуру океана и историю климата. Как на картинке выстроилось чередование эпох оледенений и потеплений. Ценность этих сведений для науки была не меньше, чем ценность первых сведений о Луне. Но принадлежат эти открытия не нам. Мы только скважину пробурили, а тонкие инструментальные исследования, необходимые для получения нового знания, были выполнены западными учеными. Вот над чем следует задуматься коллегам А.К.Пушкова по Государственной Думе.

Через год будет 50 лет со дня высадки человека на Луну. Я помню день 21 июля 1969 года. Тогда по радио, между прочими малозначительными новостями, сообщили, что американцы совершили высадку человека на Луну, и сразу перешли к другим темам. Мне было стыдно. А ведь Гагарина весь мир принимал с восторгом. Может быть, теперь, подбрасывая нелепые сомнения, нас готовят к «сдержанному» приему юбилея этого исторического события? Не в этом состоит патриотизм.

Не надо представлять наше общество завистливым и невежественным. Это неприлично.

Эрик Галимов, академик РАН, почетный профессор МГУ им. М.В.Ломоносова

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №27590 от 15 января 2018 Тэги: Наука, Газ,

США. Россия > Образование, наука. СМИ, ИТ > ras.ru, 16 января 2018 > № 2460319 Эрик Галимов

ПОЛИТПРОГНОЗ-2018: ВСЕ ХОРОШО У ТРАМПА И ПУТИНА, ЧЕГО НЕ СКАЖЕШЬ О ПОРОШЕНКО

Наш корреспондент выяснил у известных политиков и политологов их точку зрения на то, как изменится в новом году мировая повестка дня и что ожидает Россию.

Владимир ЖИРИНОВСКИЙ, глава ЛДПР и одноименной фракции в Госдуме:

- В этом году Россия станет более крепкой, уверенной и авторитетной на мировой политической арене.

На Украине продолжится дробление, это приведет к смене власти. Экономическая ситуация ухудшится, причем значительно. Львовская и другие западные области будут тяготеть к Польше, а наша страна вплотную подойдет к признанию Новороссии.

В США упрочится положение Трампа. Он усмирит своих противников внутри страны и приступит к поэтапному снятию санкций с России. Его будут поддерживать все больше американцев. Действия по Иерусалиму как раз направлены на то, чтобы сохранить власть. Большая еврейская диаспора, которая является самой эффективной в США, теперь повернется к Трампу.

Год собаки для россиян станет успешным. У них прибавится денег в кошельках, у страны - влияния на мировую политику. Тяжело будет только тем, кто берет кредиты и не может их отдавать. Им придется пройти неприятную процедуру банкротства.

МИХАИЛ ЕМЕЛЬЯНОВ, заместитель руководителя фракции «Справедливая Россия»:

- Думаю, что после выборов во главе правительства и некоторых ключевых министерств появятся новые лица, порой неожиданные кандидатуры, в том числе из тех, кто до недавнего времени руководил регионами или руководит до настоящего времени. Хотя и у Медведева есть шанс вновь возглавить правительство России. А вот у Кудрина такой возможности уже нет. Два-три года назад еще можно было предположить, что премьер-министром в 2018 году станет он, но теперь такое развитие событий практически исключено.

АНАТОЛИЙ ВАССЕРМАН, публицист, телеведущий, политический консультант:

- Уверен, что наступивший год для России будет благополучным, спокойным, несмотря на выборы.

В соседней с нами Украине будут бряцать оружием, но до реальной попытки возвратить мятежные регионы не дойдет. По моим расчетам, возможности ополчения и промышленности Донбасса достаточны, чтобы маленькой победоносной войны у Киева не получилось. Порошенко не станет рисковать своим креслом, а если решится - потерпит поражение. И тогда в его кресло сядет другой олигарх.

В Киеве будут нарастать протесты, однако новой революции не случится. Ни у Коломойского, ни у тех, кого он двигает, - Саакашвили и Тимошенко, нет ресурса доверия. Да, эти двое - чемпионы по части коррупции и госпереворотов. Но дядюшка Сэм на этот раз их не поддержит. Не нужна Штатам новая революция на Украине.

А вот на международной арене зреет новая война. На этот раз турецко-курдская. Ведь за время войны в Ираке и Сирии курды добились в этих странах автономии. А теперь они обсуждают возможность воссоединения своих земель, в том числе в Турции и Иране.

Андрей Князев

Россия. США. Украина > Внешэкономсвязи, политика > mirnov.ru, 10 января 2018 > № 2486137 Владимир Жириновский

КНДР - США: НА ЧЬЕЙ СТОРОНЕ ПРАВДА?

Ситуация вокруг Северной Кореи попала в первую тройку запросов в поисковой системе Google за 2017 год.

То, что у наших восточных границ может полыхнуть нешуточный конфликт с использованием ядерного оружия, волнует не только жителей региона. Насколько реальна эта угроза и кто прав, «Мир Новостей» спросил у экспертов.

Военный аналитик Виктор Литовкин:

«ОТВЕТКА ДОРОГО ОБОЙДЕТСЯ АМЕРИКАНЦАМ»

- Если Соединенные Штаты и Южная Корея хотят, чтобы КНДР прекратила испытания ядерного оружия, они должны прекратить раздражать Северную Корею, пугать ее, провоцировать на ответные действия, - считает Виктор Литовкин. - КНДР давно предлагает США сесть за стол переговоров без всяких предварительных условий. Но американцы этого уже не хотят, несмотря на то что госсекретарь США Рекс Тиллерсон говорит о такой готовности.

В этом вопросе между Трампом и Тиллерсоном существуют противоречия. И хотя Китай и Россия вместе уже разработали дорожную карту, которую предлагают для решения проблем Северной Кореи, без переговоров здесь ничего сделать нельзя.

- А может, Штатам вовсе и не нужен мирный исход конфликта?

- Конечно, не нужен. Потому что если прекратится конфликт вокруг Северной Кореи, тогда не будет и оснований держать военные базы в Южной Корее и Японии. Не будет необходимости мотаться авианосными ударными группировками в Южно-Китайском и Японском морях, подходить к берегам Китая, приближаться к российским берегам. Для того они и подогревают конфликтную ситуацию.

- Можно ли считать эти учения репетицией агрессии против КНДР?

- Любое учение - это репетиция действий. Но я глубоко убежден, что американцы не рискнут наносить удары по Северной Корее, пока не будут точно знать, где расположены северокорейские ядерные и ракетные вооружения. А они этого не знают, поэтому ответка может стоить очень дорого.

- Армия КНДР считается одной из самых многочисленных в мире...

- Да. Ее численность составляет около двух миллионов, судя по справочникам. Но дело же не в количестве войск, а в том, чем они располагают для ведения военных действий и насколько высоко их боевое мастерство.

- А оно высокое?

- Пока не было боевых действий, ничего определенного сказать нельзя. Люди проверяются во время войны.

Китайцы уже неоднократно заявляли, что есть только два заинтересованных участника этих событий: Соединенные Штаты и Северная Корея. Пусть они садятся и договариваются. Нечего сюда вмешивать всех остальных - Россию, Китай, Совет Безопасности ООН, еще кого-то.

- Представитель Пентагона говорил, что пуски «Хвансон-15», которые летают на 13 тысяч километров, не угрожали ни Соединенным Штатам, ни их союзникам. Чего же США так нервничают?

- Ну они ни разу еще не летали дальше 4,5 тысячи. Поэтому все это пугалки для того, чтобы демонизировать Северную Корею. Но ракеты, конечно, угрожают. Не дай бог, упадет кому-нибудь на голову (тем же японцам, южнокорейцам или на американские базы) - мало не покажется.

Международный обозреватель и востоковед Леонид Млечин:

«К ЧЕЛОВЕКУ С НОЖОМ СПИНОЙ НЕ ПОВОРАЧИВАЮТСЯ»

- Ким Чен Ын держит мир на тонкой ниточке. Он обзавелся ракетно-ядерным оружием. Применить его или нет, решает он один. И, конечно, это вселяет дикий страх в соседей, прежде всего в южнокорейцев и японцев. Японцы точно не хотят, чтобы второй раз на них обрушилось ядерное оружие.

- Почему США постоянно апеллируют к Китаю в ситуации с КНДР?

- На северных корейцев повлиять может только Китай - больше никто. Но мы должны отдавать себе отчет в том, что возможности китайцев тоже ограниченны. С одной стороны, Северная Корея зависит от Китая, с другой - она ведет себя совершенно самостоятельно.

Ким Чен Ын расстрелял своего дядю вскоре после того, как тот вернулся из большой поездки в Китай, где встречался с Си Цзиньпином. Это было сделано демонстративно: мол, я вас слушаться не буду. Китай при этом во что бы то ни стало желает сохранить тамошний режим, потому что боится объединения Кореи.

Но больше всего боятся северокорейских ракет японцы. Потому что они привыкли жить в мире с 1945 года. У них и армии-то практически нет. И сейчас, по всей видимости, они уже будут создавать полноценные вооруженные силы.

- Вот мнение члена Совета Федерации Франца Клинцевича: «США продолжают играть на нервах у всего мира, поскольку ожидают добиться от Пхеньяна одностороннего разоружения».

- Разумеется, весь мир вправе требовать от Северной Кореи отказа от ядерного оружия. Она, напомню, подписала Договор о нераспространении ядерного оружия и получила атомные технологии для мирного атома. Потом вышла из договора в одностороннем порядке, нарушив принятые на себя обязательства.

Северная Корея нарушает все резолюции Совета Безопасности ООН, за которые голосовала в том числе и наша страна. Долг всех великих держав - призвать ее к порядку.

- Куда США ни сунутся, везде начинается полный бардак...

- Можно и по-другому сказать: если где-то начинается бардак, все обращаются к американцам.

- В Совете Федерации назвали поведение США ковбойскими методами.

- Если человек, который очевидно не в себе, бегает с ножом, ты спиной к нему не поворачиваешься.

- Трамп обозвал Ким Чен Ына больным щенком. В ответ МИД КНДР назвал США ядерным демоном, бьющим в барабаны атомной войны. Трамп сам-то вменяемый человек?

- Психом его не называли, только толстым коротышкой. Но он же ведущий ток-шоу, он привык так высказываться - у него такая манера. Но в подобной ситуации это самое последнее, что нас должно интересовать.

- Аналитики американского политического журнала «Национальный интерес» спрогнозировали, возможен ли ядерный удар КНДР по США и каковы его последствия для Вашингтона и Лос-Анджелеса. Прогнозы ужасающие...

- Это все очень реальная опасность. А мы ее всерьез, к сожалению, не воспринимаем.

- И когда может случиться эта заварушка?

- По мнению генерал-полковника Виктора Есина, недавнего начальника штаба Ракетных войск стратегического назначения, Северной Корее нужно три-четыре года для того, чтобы обрести потенциал для удара по Соединенным Штатам.

- То есть у американцев еще есть запас времени...

- Или у нас у всех.

Виталий Карюков

КНДР. США. Корея. ООН. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > mirnov.ru, 1 января 2018 > № 2486101 Виктор Литовкин

ИЕРУСАЛИМ ОПЯТЬ СТОЛИЦА СВЯЩЕННЫХ ВОЙН

Декабрь - поворотный месяц в истории города трех религий Иерусалима. Президент США Дональд Трамп признал его столицей еврейского государства, выразив намерение перевести туда свою дипмиссию.

Ровно 100 лет назад в эти дни британский генерал Эдмунд Алленби овладел Иерусалимом, поставив точку в истории города как части Оттоманской империи.

Битва за Иерусалим длится с библейских времен: его захватывали вавилоняне, Александр Македонский, Египет, Римская и Византийские империи, крестоносцы, султаны и халифы.

Средневековые карты обозначали Иерусалим как центр мира. Относительное спокойствие воцарилось в этих краях лишь в 1517 году, когда началось правление османских турков.

В XX веке британская администрация сперва не слишком обращала внимание на усиливавшийся приток на эти земли еврейских переселенцев из разных стран мира. Новые поселенцы вошли в нескончаемый конфликт с арабским населением и местной палестинской аристократией. Это привело к нескольким кровавым восстаниям.

В 1939 году обеспокоенные беспорядками британцы ввели ограничения на приток евреев, что заблокировало их бегство сюда от холокоста.

После войны ООН установила в Иерусалиме специальный международный режим, а Палестина разделилась на еврейское и арабские государства. Окончание британского правления Палестиной привело к арабо-израильской войне 1948 года. Иерусалим разделился на две части: западная контролировалась Израилем, восточная - арабами.

В ходе Шестидневной войны 1967 года Израиль захватил и восток Иерусалима, который целиком был объявлен столицей Израиля. Тем не менее город так и остался разделенным. ООН признала факт нарушения международного права. Иерусалим превратился в культовый центр арабо-еврейского противостояния.

«Нью-Йорк таймс» пишет, что символическое значение Иерусалима в еврейской истории еще больше усилилось, хотя примерно 40% его населения составляют арабы и 2% - традиционное христианское сообщество. И вот в такой ситуации Дональд Трамп назло своим критикам в США и европейским лидерам объявил о признании всего Иерусалима, в том числе и его палестинской части, столицей Израиля.

В результате демарша Трампа на Ближнем Востоке формируется новая арабская антиизраильская коалиция. Палестинцы объявили о конце мирного процесса на Ближнем Востоке: они рассматривают Восточный Иерусалим как столицу своего будущего независимого государства. В Анкаре тоже вспомнили о том, что Иерусалим веками входил в турецкую империю, и пригрозили, что регион утонет в нескончаемом огне.

Поскольку создававшийся на протяжении всего правления Обамы сирийский проект рухнул, Ближний Восток может вернуться к своему традиционному противостоянию с Израилем.

КОММЕНТАРИЙ ЭКСПЕРТА

Евгений Сатановский, президент Института Ближнего Востока:

«Трамп решил всех напугать и перессорить»

- Я не понимаю, почему всех так взбудоражило заявление Трампа. Как будто он заново Америку открыл. У евреев Иерусалим был столицей за две тысячи лет до Трампа и за полторы тысячи до того, как Америку вообще кто-то открыл.

Цари израильские Давид и Соломон были великими, а вот на их детях природа отдохнула. И когда сын Соломона сказал глупейшую фразу, очень напоминающую мне программу США по нацбезопасности, о том, что папа бил бичами, а я буду скорпионами, то посмотрели на него вожди племен (аналог сегодняшних государств) и сказали: «Нет нам доли в доме Давидовом», - и разошлись по шатрам своим.

Ну нет ни у кого доли в американском доме, который построен без малейшего учета кого бы то ни было и чьих бы то ни было интересов, без малейшей пользы для кого-либо, кроме самих себя.

При этом надо помнить, что, согласно данным социологического исследования Университета Мэриленда, проведенного в ноябре этого года, 65% американцев в той или иной степени выступают против переноса посольства в Иерусалим. Полностью поддерживают такое решение лишь 9% опрошенных. Поддержка такого решения среди тех, кто ассоциирует себя с политикой республиканцев, существенно выше, чем среди демократов.

Напрашивается вопрос: будет ли новая арабо-израильская война? Резкая категоричность, с которой восприняли новости из США арабские государства, а также столкновения палестинцев с израильской полицией не исключают этого варианта развития событий.

Николай Иванов

Израиль. Палестина. США. ООН > Внешэкономсвязи, политика > mirnov.ru, 31 декабря 2017 > № 2487986 Евгений Сатановский

Глобальное возрождение экономического национализма

Гленн Дисэн - Профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики»

Резюме На фоне того, как геоэкономическая мощь всё больше смещается с Запада на Восток, экономический национализм становится стратегией развития поднимающихся государств, позволяя им изменить неблагоприятную асимметрию взаимозависимости в свою пользу.

Экономический национализм отстаивает идею государственного вмешательства в рыночную экономику для создания благоприятной симметрии и взаимозависимости с другими державами. Все крупные экономики достигли величия благодаря государствен.ному вмешательству, а экономический либерализм становится просто замаскированным экономическим национализмом со стороны гегемонов. Когда гегемон начинает управлять рычагами мировой экономики, в его интересах распространять идеи экономического либерализма для интеграции других держав в асимметричные партнёрства, усиливающие взаимозависимость. Тот факт, что администрация Дональда Трампа взяла на вооружение неприкрытый экономический национализм, указывает на ослабление привилегированно.го геоэкономического положения США. Свидетельствами относительного упадка являются разрушение производственной базы США и сокращение превосходства в инновациях, создание альтернативных торговых коридоров, неподконтрольных США, а также появление альтернатив Бреттон-Вудским институтам и доллару США. Геоэкономическая мощь смещается с Запада на Восток, способствуя возрождению экономического национализма в глобальном масштабе, и у России появляется возможность способствовать развитию более симметричных связей во взаимозависимой мировой экономике.

Ключевой постулат теории реализма гласит, что взаимовыгодное сотрудничество возможно лишь в случае установления баланса сил. Следовательно, устойчивая экономическая интеграция зависит от развития симметрии во взаимозависимости и снижения способности одного игрока добиваться для невыгодных для других игроков политических уступок. Усилия Китая и России, бросающих вызов коллективной геоэкономической гегемонии Запада под руководством США, в основном сводятся к подражанию экономическому национализму, взятому на вооружение США и Германией в XIX веке с целью замены «свободной торговли» под главенством Великобритании на более сбалансированную и «справедливую торговлю».

Вопреки либеральным теориям, взаимозависимость сводится к получению относительной экономической выгоды для последующей конвертации экономической зависимости в политическое влияние[1]. Сила и безопасность в этом случае становятся следствием искажения симметрии в партнёрствах взаимозависимости. Зависимость от других может быть снижена через большую самодостаточность и диверсификацию сети партнёрств, в то время как зависимость других может быть повышена посредством установления контроля, в том числе монополистического, над стратегическими отраслями, транспортными коридорами и такими механизмами сотрудничества, как финансовые институты и режимы регулирования торговли. Так, Альберт Хиршман, ведущий теоретик в области асимметрии взаимозависимости, утверждал: «Возможность прервать торговые или финансовые связи с какой-либо страной, считающаяся атрибутом государственного суверенитета — главная причина влияния или доминирования одной страны над другими, а также главная причина “зависимости от торговли”»[2].

В то время как Запад в значительной степени монополизировал искусство государственного управления в экономике в годы холодной войны, возврат Китая и России к капитализму требует, чтобы геополитика уступила место геоэкономике. В 1990 году Эдвард Люттвак прекрасно описал переход к геоэкономике: «Похоже, сегодня все согласны с тем, что методы коммерции вытесняют военные методы: располагаемый капитал вместо огневой мощи, гражданские инновации вместо военно-технического развития и рыночная экспансия вместо гарнизонов и военных баз»[3]. Аналогичным образом бывший канцлер Германии Гельмут Шмидт ожидал, что экономические регионы будут расширяться, повторяя политику военных блоков, поскольку коллективные преимущества повышают конкурентоспособность стран в «борьбе за мировой продукт»[4]. Системное давление, оказываемое развивающимися экономическими регионами, такими как ЕС, НАФТА, ТТП или ТТИП, с целью получения возможности диктовать свои условия — дублирует логику баланса сил.

Экономический национализм олицетворяет собой необходимую и рациональную политику для изменения в свою пользу симметрии во взаимозависимых экономических отношениях. В своей книге «The National System of Political Economy» («Национальная система политической экономии»), изданной в 1841 году, Фридрих Лист описал теорию развития экономического национализма в противовес концепции экономического либерализма. В условиях существующей конкуренции между странами экономический национализм отводит большую роль государственному вмешательству. Лист утверждал: «До тех пор, пока существует разделение человеческого рода на независимые нации, политэкономия часто будет противоречить принципам космополитизма… со стороны государства было бы неразумным стремиться действовать в интересах благополучия всего рода человеческого в ущерб собственной силе, благополучию и независимости»[5].

Тем не менее, Лист признавал выгоды свободной торговли и потому предупреждал об опасностях чрезмерного государственного вмешательства и протекционизма. Пошлины и субсидии отстаивались как временные инвестиции для защиты зарождающейся промышленности, пока она не станет конкурентоспособной на мировых рынках: «Это плохая политика — регулировать и поддерживать все с помощью социально-властных рычагов там, где частные усилия и инициативы могут сделать это лучше. Но точно так же нельзя пускать на самотёк то, что можно отрегулировать исключительно с помощью государственного вмешательства»[6].

Три разновидности экономического национализма могут нарушить симметрию экономической взаимозависимости.Во-первых,следует использовать пошлины и субсидии для защиты зарождающихся отраслей национальной промышленности, пока они не станут конкурентоспособными на мировых рынках. Традиционно под этим подразумевалось прежде всего укрепление производственной базы, хотя в современных экономических условиях более важным является создание стиму.лов для технологических прорывов. Во-вторых, государства обязаны обеспечить контроль над материальной инфраструктурой для получения надёжного доступа к жизненно важным ресурсам и безопасным транспортным коридорам. В-третьих, необходимо создавать механизмы сотрудничества, обеспечивающие максимальную автономность и увеличивающие влияние за счёт формирования экономических союзов, которые позволяют коллективно диктовать условия, устанавливать стандарты и режимы торговли, создавать банки развития, а также сильную торговую/резервную валюту.

Экономический национализм — это стратегия развития, направленная на продвижение в мировой экономической иерархии. Так, Лист отстаивал право Соединённых Штатов и Германии на проведение подобной политики с целью извлечь выгоды от международной торговли в обход британского доминирования в этой области. Сама Британия также достигла величия благодаря меркантилистской политике, отстаиваемой Джеймсом Стюартом[7]. Высокие пошлины способствовали созданию мощной производственной базы, тогда как могущественный военно-морской флот обеспечил доступ к ресурсам и контроль над транспортными коридорами. Когда британские банки и валюта заняли господствующее положение во всем мире, это также позволило Британии установить удобные для себя механизмы сотрудничества. Поднявшись на столь высокий уровень благодаря экономическому национализму, Британия превратилась в главного поборника экономического либерализма для того, чтобы интегрировать весь мир в мировой порядок во главе с британской короной.

Ведущие морские державы исторически поддерживали идею свободной торгов.ли, поскольку обладали конкурентным преимуществом — контролем над морскими торговыми путями[8]. Лист писал о том, что поддержка Британией свободной торговли и критика постулатов экономического национализма — это стратегия «выбивания лестницы» из-под ног формирующихся держав: «Обычная уловка состоит в том, что, когда кто-то достигает вершины величия, он убирает из-под ног ту лестницу, посредством которой взобрался наверх, чтобы лишить конкурентов возможности забраться на такую же высоту. В этом суть космополитической доктрины Адама Смита, космополитических идей его великого современника Уильяма Питта, а также всех его преемников в последующих британских кабинетах министров»[9].

Геоэкономический подъем Соединённых Штатов и Германии

Во время своего пребывания в США Лист стал активным поборником экономического национализма для государственного строительства. Александр Гамильтон, первый секретарь Казначейства (министр финансов) США с 1789 по 1795 годы, в конце концов убедил президента Томаса Джефферсона отказаться от плана построения аграрного общества с опорой на свободный рынок и минимальным вмешательством государства[10]. Гамильтон был озабочен проблемой асимметричной взаимозависимости, поскольку США чрезмерно зависели от европейских промышленных товаров, тогда как Европа в меньшей степени зависела от США. Политическая независимость требовала достижения экономической автономии и укрепления собственного влияния, что было невозможно, так как «свободная торговля» представляла собой «несправедливую торговлю» в системе международных отношений во главе с Британией[11].

В результате экономический национализм достиг своей кульминации в «американской системе», которая зиждилась на трёх столпах с целью достижения конкурентоспособности в части создания промышленной, транспортной и финансовой инфраструктуры. Различные варианты экономического национализма и «американской системы» Александра Гамильтона и Генри Клея вновь проявились в администрациях Джеймса Мэдисона, Джеймса Монро, Джона Куинси Адамса, Авраама Линкольна, Уильяма Мак-Кинли, Теодора Рузвельта и Франклина Рузвельта. Геоэкономическая мощь США достигла расцвета. Во-первых, была развита конкурентоспособная производственная база. Во-вторых, внутри страны сформировалась материальная инфраструктура. А на Тихом Океане США превратились в доминирующую морскую силу, приняв на вооружение в 1890-х годах стратегию морского господства Альфреда Тайера Мэхэна. В-третьих, при государственной поддержке развивались конкурентоспособные банки и надёжная валютная система, достигнув в конечном итоге доминирующего положения в мире в рамках Бреттон-Вудской системы. Утвердилась мораль политики экономического национализма. Об этом свидетельствуют слова Теодора Рузвельта от 1895 года: «Слава Богу, я не сторонник свободной торговли. В нашей стране пагубное потакание фритредерству, кажется, не.избежно приводит к «обрастанию жиром» и деградации моральных устоев»[12].

Тем не менее, став доминирующей геоэкономической державой, США успешно восприняли идею свободной торговли и занялись продвижением за рубеж преимуществ свободной торговли под управлением США. Сергей Лавров отмечал, что после развала Советского Союза и упадка коммунизма Вашингтон поверил в то, что доминирование США будет вечным, поскольку «развитые западные страны и крупные корпорации будут свободно распространять своё влияние по всему миру, а либерально-демократическая система будет единственным маяком для всех развивающихся государств»[13]. По мере подъёма «остальной части мира», особенно Китая, превосходство США ставится под сомнение и, соответственно, уменьшается приверженность принципам свободной торговли. Экономический национализм возрождается при новой администрации, поскольку Трамп часто цитирует экономическую философию Генри Клея, тогда как его главный стратег Стивен Бэннон гордо называет себя «экономическим националистом».

В это же время и Германия взяла на вооружение экономический национализм, который во многом способствовал созданию германского государства, хотя не самое удачное географическое расположение и вело к конфронтационному пути становления региона. Лист называл строительство железных дорог и формирование экономического союза «сиамскими близнецами» в процессе создания немецкого государства[14]. Поначалу Германия процветала в континентальной системе Наполеона, нацеленной на вывод континента из системы британской торговли. Затем Германия воспроизвела этот принцип рамках Zollerverein (Германского таможенного союза), в который также вошли другие страны. Материальная инфраструктура породила стратегии с нулевой суммой: увеличивающаяся военно-морская мощь привела к гонке вооружений с Британией, а железная дорога Берлин — Багдад обрекла Германию на столкновение с Францией, Британией и Россией.

В конце концов Германия добилась победы, несмотря на поражение во Второй мировой войне, поскольку проекты атлантической и западноевропейской интеграции опирались на противопоставление Советскому Союзу немецкой мощи. Европейская интеграция стала важным инструментом немецкого влияния. Канцлер Германии Гельмут Шмидт уже в 1978 году доказывал необходимость «облечься в европейскую мантию <...>, нам она также нужна, чтобы скрывать всевозрастающие относительные экономические, политические и военные преимущества ФРГ в рамках западного блока»[15].

После распада СССР и воссоединения Германии происходит постепенный возврат к истории по мере ослабления способности Германии гармонизировать государственное строительство с региональным строительством. Поначалу ЕС демонстрировал большой геоэкономический потенциал, используя коллективную способность диктовать выгодные для себя условия для защиты стратегических отраслей своих стран-членов, одновременно вынуждая внешних торговых партнёров открывать свои рынки. Инициатива «Европа 2020» призвана усилить возможности ЕС вмешиваться в рыночные механизмы для поддержки предприятий своих стран-членов, что даёт Брюсселю «мощные инструменты для формирования нового экономического управления»[16].

Однако принятие евро и расширение ЕС нарушило баланс сил внутри и впоследствии поставило под угрозу внутреннюю целостность Союза. Последовательное расширение ЕС на восток принесло Берлину непропорционально большие выгоды. Так, заниженный курс Евро привёл к увеличению промышленной мощи Германии за счёт средиземноморских стран-членов ЕС. А после Brexit и относительного ослабления французской экономики Берлин упрочил свою роль неофициальной столицы Европейского союза, в котором главную скрипку играет именно Германия.

По мере того, как ЕС будет становиться все менее дееспособным, Германии придётся делать выбор: либо навязать слабым европейским экономикам идею федерализма, либо смириться с распадом ЕС. Физический доступ к ресурсам и транспортным коридорам также порождает опасения в сфере безопасности. Президент Германии Хорст Кёлер в мае 2010 года отмечал: «Страна нашего размера с такой экспортной ориентацией в слу.чае возникновения чрезвычайных обстоятельств должна будет развернуть воинский контингент для защиты своих интересов — например, для обеспечения свободы торговых путей или предотвращения региональной нестабильности, которая может отрицательно повлиять на нашу торговлю, рабочие места и доходы»[17].

В результате критики в адрес Кёлера в связи с вышеупомянутым высказыванием он был вынужден подать в отставку. Однако уже в последующем году был принят документ «Основные направления политики Германии в области обороны», где, в частности, говорилось: «Маршруты свободной торговли и безопасные поставки сырья имеют ключевое значение для будущего Германии и Европы. Во всём мире происходят изменения: меняются рынки, каналы распределения, а также способы добычи природных ресурсов, обеспечения доступа к ним и безопасности путей их доставки. Дефицит энергоресурсов и другого сырья, не.обходимого для производства продукции высокой степени обработки, будет иметь последствия для всего мирового сообщества. Ограниченный доступ к ресурсам может привести к вооружённым конфликтам. Нарушение транспортных маршрутов и срывы поставок сырья, как, например, пиратство или саботаж авиаперевозок — это серьёзная угроза безопасности и благополучию. Вот почему транспортная и энергетическая безопасность, а также связанные с этим вопросы будут играть все более важную роль для нашей безопасности»[18].

Неспособность Европы должным образом выстроить отношения с Россией сделала «европейскую интеграцию» экспансионистским геостратегическим проектом с нулевой суммой. И ЕС, и Россия опасаются неблагоприятной асимметрии в будущем, особенно в сфере энергетики. Вместо того, чтобы гармонизировать интересы для получения взаимной выгоды, Германия и ЕС поддержали свержение Виктора Януковича, чтобы втянуть Украину в орбиту ЕС — это означало конец российской инициативы по созданию «Большой Европы»[19]. По мере снижения способности ЕС обеспечить стабильность и повышения готовности Союза противостоять России возрастает системное давление на Москву. В результате она будет приветствовать распад Союза и даже способствовать этому. Хотя Москва склонна выражать поддержку ЕС, распад Союза лишил бы Европу коллективной возможности диктовать свои условия для достижения асимметричной взаимозависимости и сделал бы Германию более заинтересованной в развитии дружественных отношений с Россией. На фоне относительного упадка торговли внутри ЕС и перемещения экономических интересов Германии на Восток Берлин начал пересматривать свои внешнеполитические подходы и предпочтения[20].

Китай: претендент, способный бросить вызов США

Китайский экономический национализм представляет собой величайший вызов геоэкономическим основам коллективной гегемонии Запада под руководством США. Во-первых, Китай последовал примеру экономического развития «Азиатских тигров» и в конце 1970-х годов взял курс на индустриализацию со значительным государственным вмешательством. Замораживание заработных плат, манипуляции с валютой, обратный инжиниринг (копирование передовых продуктов конкурентов — прим. ред.) и прочее способствовали созданию сильной производственной базы и технологическому развитию. Во-вторых, Китай удвоил усилия по установлению контроля над доступом к ресурсам и транспортным коридорам, начав реализацию амбициозной инициативы «Один пояс, один путь» (ОПОП) в 2013 году. Восстановление связей между евразийскими сухопутными державами в рамках древнего Шёлкового пути с целью обеспечения поставок энергоносителей и создания транспортных коридоров олицетворяет собой амбициозную попытку свести на нет конкурентные преимущества, лежащие в основе доминирования западных морских держав в последние 500 лет. Кроме того, утверждение суверенитета Китая над Южно-китайским морем, присутствие в портах по всему миру и развитие грозного военно-морского флота закладывает основу для расширения контроля над морскими транспортными коридорами. В-третьих, Пекин также наращивает свои возможности через глобальные механизмы экономического сотрудничества, продвигая альтернативные торговые режимы, новые банки развития под главенством Китая, а также популяризируя Юань в качестве мировой торговой валюты.

Китайская политика экономического национализма рациональна, поскольку она максимизируют безопасность, действуя в соответствии с логикой баланса сил. Теория реализма исходит из того, что децентрализованная и сбалансированная экономическая система будет более симметричной и, следовательно, более стабильной, предотвращая фрагментацию мировой экономики. После нескольких лет неудачных попыток побудить США реформировать Международный валютный фонд (МВФ) и повысить представительство в нем Китая, Пекин создал конкурирующий Азиатский банк инфраструктурных инвестиций (Asian Infrastructure Investment Bank, AIIB) в 2014 году. В то время как Вашингтон призывал своих союзников игнорировать усилия Пекина в этом направлении, почти все крупные союзники США стали членами АБИИ. Мадлен Олбрайт, бывший Государственный секретарь США, при.знала, что Вашингтон «напортачил», изолировав себя, а не Китай, поскольку «все вдруг оказались в одной лодке с Китаем»[21]. В итоге мировая финансовая система избежала фрагментирования, поскольку США пришлось сделать МВФ более привлекательным для Китая, приняв юань в корзину валют Специальных прав заимствования МВФ (СПЗ).

Аналогичным образом процесс сотрудничества через балансирование стал очевиден, когда Китай выразил готовность отмежеваться от международной системы банковских трансакций под контролем США — Общества всемирных межбанковских финансовых каналов связи (Society for Worldwide Interbank Financial Telecommunications, SWIFT). В ответ на использование Вашингтоном своего административного влияния в SWIFT для ввода санкций против других стран, Китай запустил конкурирующую Китайскую (трансграничную) межбанковскую платёжную систему (CIPS) в конце 2015 года. К марту 2016 года SWIFT и CIPS подписали меморандум о взаимопонимании в целях совместного содействия развитию и гармонизации своих операций[22].

Россия и геоэкономика Большой Евразии

Подъем Китая влечёт за собой как возможности, так и вызовы для Москвы. Экономический национализм неизбежно требует принятия идеи создания «Большой Евразии». Пекин — незаменимый партнёр для перехода к многополярному постзападному мировому порядку и построения «Большой Евразии», которая олицетворяет собой более жизнеспособную и благоприятную экономическую альтернативу неудавшемуся проекту «Большой Европы». Однако непропорционально большая экономическая мощь Китая усложняет задачу России по утверждению в сердце Евразии в качестве геоэкономической преемницы Монгольской империи. Другими словами, для взаимовыгодного сотрудничества и устойчивости Большой Евразии требуется более симметричная экономическая взаимозависимость для обеспечения внутреннего евразийского баланса сил. Россия должна диверсифицировать свои партнёрства, в то же время усиливая влияние на стратегические отрасли, транспортные коридоры и финансовые институты.

История российского экономического национализма переплетается с опытом США, Германии и Китая в этой сфере. Сергей Витте, бывший министром финансов с 1892 по 1903 год, опубликовал статью в 1889 году, в которой ссылался на экономические теории Фридриха Листа. В то время Россия ввела пошлины для защиты зарождающихся отраслей промышленности, что способствовало стремительной индустриализации, сделавшей Россию самой быстрорастущей экономикой мира. Вторым направлением экономического национализма стало создание материальной инфраструктуры. Чтобы связать между собой огромные территории, а также для активизации экономической активности было проложено больше железнодорожных путей, чем любое другое государство той эпохи. Витте надеялся, что за счёт ускорения строительства Транссибирской магистрали удастся серьёзно нарастить геоэкономическую мощь России как главного посредника между Европой и Восточной Азией. Однако зависимость от зарубежных банков и кредитов сделало Россию уязвимой к нестабильности в Европе и Азии. Способность связать мораль с экономическими интересами стала главным испытанием из-за растущего противодействия быстрой индустриализации со стороны аграрного лобби. В то же время растущее неравенство в распределении материальных благ ухудшало условия жизни людей и способствовало устремлению их в города России для работы на производстве.

Кроме того, Россия не озаботилась учётом интересов других конкурирующих стран в регионе. Транссибирская железнодорожная магистраль закрепила растущее присутствие России в Восточной Азии, а также усилила контроль над Манчжурией и Кореей. Нежелание идти на компромисс с целью снижения озабоченности Японии по поводу российского присутствия, в конце концов, вынудило Токио объявить России войну в 1904 году, в которой последняя потерпела дорогостоящее поражение. После отставки Витте Пётр Столыпин начал успешные аграрные реформы, расширив права крестьян, включая право на приобретение частной собственности, с целью создания сословия землевладельцев. Однако продолжающаяся неспособность сгладить неравное распределение материальных благ, а также тяготы войны породили растущее противодействие капитализму.

После нескольких десятилетий полного отсутствия искусства государственного управления экономикой в условиях коммунистической системы Россия вернулась к капитализму в 1991 году. Ельцин ошибочно полагал, что экономический либерализм и однозначная приверженность Западу приведёт к благоденствию и созданию Большой Европы.

Вместо этого в российском обществе произошёл раскол, а асимметричная взаимозависимость способствовала формированию «новой Европы», в рамках которой были созданы необходимые институты для максимизации способности коллективно диктовать Рос.сии условия.

Администрация Путина сразу взяла на вооружение принципы экономического национализма, которые способствовали государственному строительству, но не смогли стимулировать региональное строительство с точки зрения построения «Большой Европы». За счёт национализации природных ресурсов удалось уменьшить влияние олигархов, обхаживаемых Западом и вмешивающихся в политическую жизнь, а рост благосостояния способствовал формированию обеспеченного среднего класса. Развитие крупных энергетических корпораций сделало Россию конкурентоспособной на мировых рынках. Однако Россия стала жертвой энергетического проклятья, поскольку лёгкие доходы от энергетического сектора на фоне облегчения импорта промышленных товаров не стимулировали проведение болезненных реформ.

Экономический национализм требуется для того, чтобы преодолеть энергетическое проклятие посредством использования доходов от продажи энергоресурсов для временного субсидирования и установления тарифов, защищающих зарождающие.ся отрасли промышленности. Россия начала проводить такую политику, что выразилось в финансировании Сколково и принятии программы импортозамещения. Девять из 10 новых машин, продаваемых в России, производятся внутри страны. Аналогичная поли.тика проводится и в других секторах экономики, например, в авиационной промышленности. Особые успехи в 2014 году демонстрировали поддерживаемые государством сельскохозяйственные предприятия. Помимо промышленного производства и сельского хозяйства, государство также поддерживает инновационное и технологическое развитие. Безопасность России зависит от способности сокращать технологическое отставание, особенно когда на горизонте новая промышленная революция роботизации и автоматизации. Успех Национальной технологической инициативы 2014 года зависит от способности улучшать существующие технологии и разрабатывать новые, а также обеспечивать необходимую государственную поддержку без нарушения или подрыва рыночных сил и механизмов. Можно много говорить об инновациях, однако России необходимы более широкие системные изменения при поддержке государства. Например, ввиду отсутствия необходимой внутренней инфраструктуры российские технологии часто продаются зарубежным корпорациям.

Проекты по созданию материальной инфраструктуры в России и финансовые институты были непропорционально ориентированными на Запад с учётом инициативы по строительству «Большой Европы». Усилия были преимущественно сосредоточены на контроле над энергоносителями и инфраструктурой их транспортировки для обеспечения материального влияния на континент. Хотя России удалось улучшить симметрию, региональная архитектура, основополагающим принципом которой оставалась игра с нулевой суммой, осталась нетронутой. ЕС не пойдёт на компромисс до тех пор, пока у России не появятся альтернативные партнёры. Построение устойчивой системы Большой Евразии на основе баланса сил требует, чтобы Россия снизила свою зависимость от какого-либо одного государства или региона в промышленной, транспортной и финансовой сферах, закрепив за собой привилегированное положение в евразийских транспортных и энергетических коридорах и увеличив зависимость других стран. Запуск нефтепровода «Восточная Сибирь — Тихий океан» и газопровода «Сила Сибири» свидетельствует о важной диверсификации на Восток. Помимо усилий России по развитию транспортных коридоров материальной инфраструктуры «Восток-Запад» и «Север-Юг» реализуются также и альтернативные экономические союзы, такие как Евразийский экономический союз, Банк развития БРИКС, а также расширяющаяся Шанхайская организация сотрудничества с учётом её геоэкономического потенциала. Затягивание в реализации этих инициатив может помешать России занять достойное место за столом, где определяется будущее развития новых механизмов экономического сотрудничества.

Экономический национализм незаслуженно получил негативную коннотацию, вследствие чего его возрождение осуждалось политиками как зловещее предзнаменование раскола системы международных отношений. Между тем экономический национализм должен стать стратегией развития поднимающихся держав, стремящихся к большей симметрии в экономических отношениях взаимозависимости. Для построения взаимовыгодного сотрудничества в этой сфере необходим баланс. Идея создания Большой Европы провалилась ввиду неспособности России диверсифицировать свои отношения, что сделало Москву уязвимой к асимметричной взаимозависимости. Многополярная Большая Евразия создаёт симметрию в отношениях с Европой, уравновешивая экономическое давление со стороны Европы. Она не только не раскалывает континент, но и способствует гармонизации интересов в регионе и достижению взаимоприемлемого политического урегулирования в Европе после окончания холодной войны. Выражая оптимизм по поводу будущего евразийской геоэкономики, Путин отмечал, что «Большая Евразия — это не абстрактное геополитическое формирование, а, без всякого преувеличения, поистине цивилизационный проект, устремлённый в будущее»[23].

Данный текст отражает личное мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.

Данный материал вышел в серии записок Валдайского клуба, публикуемых еженедельно в рамках научной деятельности Международного дискуссионного клуба Валдай. С другими записками можно ознакомиться по адресу http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers/

[1] List F. The National System of Political Economy. Longmans, Green and Company. London, 1885; Hirschman A. National power and the structure of foreign trade. University of California Press, Berkeley, 1945; Luttwak E.N. From Geopolitics to Geo-economics: Logic of Conf lict, Grammar of Commerce // National Interest. 1990. No. 20, 19–23.

[2] Hirschman A. National power and the structure of foreign trade. University of California Press, Berkeley, 1945. Р.

16.

[3] Luttwak E.N. From Geopolitics to Geo-economics: Logic of Conf lict, Grammar of Commerce // National Interest. 1990. No. 20. P. 19–23. P. 17.

[4] Gilpin R. Global Political Economy: Understanding the International Economic Order. Princeton University Press, Princeton, 2011. Р. 9.

[5] List F. Outlines of American Political Economy. PA: Samuel Parker, Philadelphia, 1827. P. 30.

[6] List F. The National System of Political Economy. Longmans, Green and Company, London, 1885. P. 85.

[7] Steuart J. An Inquiry into the Principles of Political Economy. J.J. Tourneisen, Dublin, 1770.

[8] List F. The National System of Political Economy. Longmans, Green and Company, London, 1885; Angell N. The World’s Highway: Some Notes on America’s Relation to Sea Power and Non-military Sanctions for the Law of Nations. George H. Doran Company, New York, 1915; Levy J.S., Thompson W.R. Balancing on land and at sea: do states ally against the leading global power? // International Security. 2010. Vol. 35. No. 1. P. 7–43. P. 18.

[9] List F. The National System of Political Economy. Longmans, Green and Company, London,1885. Р. 295–296.

[10] Szlajfer A. Economic Nationalism and Globalization: Lessons from Latin America and Central Europe. Brill,

Leiden, 2012. Р. 51.

[11] Mott W.H. The Economic Basis of Peace: Linkages Between Economic Growth and International Conf lict. Greenwood Publishing Group, Westport, 1997. Р. 22.

[12] Eckes A.E. Opening America’s market: US foreign trade policy since 1776. University of North Carolina Press, North Carolina, 1990. Р. 30.

[13] Lavrov S. Russia in the 21st-Century World of Power // Russia in Global Affairs. 2012. 27 December.

[14] Earle E.M. Friedrich List, forerunner of pan-Germanism // The American Scholar. 1943. Vol. 12. No. 4. P. 430–443. P. 442.

[15] EMS: Bundesbank Council meeting with Chancellor Schmidt (assurances on operation of EMS) [declassified 2008]. Bundesbank Archives, N2/267. 1978. 30 November.

[16] Europe 2020: A Strategy for Smart, Sustainable and Inclusive Growth // European Commission. Brussels. 2010. 3 March.

[17] Szabo S.F. Germany, Russia, and the rise of Geo-Economics. Bloomsbury Publishing, London. 2015. Р. 7.

[18] Defence Policy Guidelines: Safeguarding National Interests – Assuming International Responsibility – Shaping Security Together // German Ministry of Defence. Berlin. 2011. 27 May. Р. 3.

[19] Krickovic A. When Interdependence Produces Conflict: EU–Russia Energy Relations as a Security Dilemma // Contemporary Security Policy. 2015. Vol. 36. No.1. P. 3–26.

[20] Szabo S.F. Germany, Russia, and the rise of Geo-Economics. Bloomsbury Publishing, London. 2015. Р. 69.

[21] Dong L., Lia Z. US “miscalculated” on AIIB: Albright // China Daily. 2015. 4 January.

[22] SWIFT offers secure financial messaging services to CIPS // SWIFT. 2016. 25 March.

[23] Putin V. Belt and Road International Forum // Official site of the President of Russia. 2017. 14 May. URL: http:// en.kremlin.ru/events/president/news/54491

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 25 декабря 2017 > № 2899024 Гленн Дисэн

Анатолий Яновский: «Россия заинтересована в том, чтобы на экспорт шло не только сырье, но и продукты с высокой добавленной стоимостью».

Интервью заместителя Министра Анатолия Яновского журналу «Нефте Компас» (Nefte Compass) международной информационно-аналитической группы «Энерджи Интеллидженс» (Energy Intelligence).

Вопрос: В чем суть и каковы цели российской внешней энергетической политики?

Ответ: Внешняя энергетическая политика России основана на принципах открытости, последовательности, мы действуем строго в рамках норм международного права и законодательства тех стран, с которыми ведем диалог. Начиная с 2000 года, в разделе внешней энергетической политики Энергетической стратегии России, была отмечена необходимость диверсификации экспорта как с точки зрения направлений поставок энергоресурсов из РФ в те или иные страны, так и с точки зрения товарной номенклатуры. Т.е. мы заинтересованы в том, чтобы на экспорт шло не только сырье, но и продукты с высокой добавленной стоимостью.

В этом документе также отмечено, что для освоения богатейших ресурсов Восточной Сибири и Дальнего Востока нам необходимо развивать экспорт энергоресурсов на восток, поскольку это будет являться драйвером социально-экономического развития восточных регионов страны. Что собственно последовательно и начали делать. Сначала построили нефтепроводную систему Восточная Сибирь - Тихий Океан, ориентированную не только на поставку ресурсов нашим партнерам в Китайскую Народную Республику, но и, прежде всего, на поставку нефти в Азиатско-Тихоокеанский регион. Подчеркну - мы не заинтересованы в том, чтобы создавать рынок одного покупателя, поскольку в этом случае у продавца всегда возникает жесткая зависимость от покупателя.

При этом Европа для нас является крупнейшим и традиционным потребителем не только наших энергоресурсов, но и нашим партнером по освоению месторождений на территории РФ. Поэтому большое количество европейских, азиатских и американских компаний работает в РФ в сфере топливно-энергетического комплекса. И не только в сфере добычи и переработки, но и в сфере электроэнергетики, создания новых видов оборудования и технологий.

Вопрос: То есть основная цель - это экспорт наших энергоресурсов на глобальные и наиболее привлекательные рынки и привлечение инвестиций иностранных компаний?

Ответ: Да. При этом мы исповедуем принцип взаимности. Если мы даем возможность иностранным компаниям работать на территории РФ, мы рассчитываем, что в странах, из которых эти компании, мы также сможем работать в соответствии с установленными правилами.

Вопрос: С тех пор, когда была принята Энергетическая стратегия России, очень многое изменилось. Изменилась цена на нефть, снизилась популярность углеводородов, возрастает роль альтернативных источников энергии. Учитывает ли внешняя энергетическая политика России эти новые факторы?

Ответ:. Мы уже с 2000 года учитываем развитие возобновляемых источников энергии. Появление новых технологий оказывает безусловное влияние на себестоимость добычи топлива и производства электроэнергии. В результате изменяется топливно-энергетический баланс, в основе которого – спрос на топливо и энергию. Поэтому мы добываем и экспортируем ровно столько, сколько нужно для социально-экономического развития страны.

Т.е. можно было бы и добывать, и экспортировать больше, но возникает вопрос зачем, ради чего?

Вопрос: Насколько Россия реально может добывать больше, чем она добывает сейчас?

Ответ: Что касается газа, то это абсолютно справедливое утверждение, у нас подготовленные запасы достаточны, чтобы существенно увеличить поставки на экспорт, если будет спрос на этот продукт. По оценкам ПАО «Газпром» уже сейчас компания может увеличить добычу на 150 млрд м3/год. В нефти потенциал роста добычи не столь высокий. Однако, опять же, все зависит от того, сколько инвестиций компании готовы вкладывать в условиях того или иного налогового режима и стоимости нефти на мировом рынке. Есть большие запасы в Арктике или на шельфе. Это очень дорогостоящие проекты. Возникает вопрос - зачем вкладывать средства в проекты , которые могут быть неокупаемы с учетом прогнозируемых цен на углеводородные ресурсы на мировых рынках? Поэтому, естественно, компании решают, какой объем нефти и газа и где им выгодно добывать.

В качестве примера могу сказать, что в свое время Газпром совместно с партнерами активно начинал разработку Штокмановского месторождения. А потом в силу изменения внешней конъюнктуры рынка проект был заморожен.

Вопрос: Он похоронен навсегда?

Ответ: Нет, я уверен, что никакой проект не будет навсегда заморожен. Если сложатся подходящие экономические условия, если он будет экономически целесообразным, то, безусловно, к нему вернутся.

Вопрос: Зачем тогда вкладывать миллиарды долларов в геологоразведку на шельфе, особенно на арктическом шельфе в данный момент?

Ответ: Разведка - это работа, прежде всего, на будущее. Поэтому и любое государство, и любая компания, которая пришла не на один и не на два года, а на десятилетия, вкладывают средства в геологоразведку.

Вопрос: Мы затронули те области, которые сейчас находятся под санкциями, и шельф, и Арктика. В связи с этими ограничениями, каким образом будет меняться внешняя энергетическая политика России?

Ответ: Я не думаю, что они оказывают влияние именно на внешнюю энергетическую политику. Эти санкции, может быть, будут оказывать влияние на операционную деятельность добывающих компаний в среднесрочном периоде.

Вопрос: Государство собирается предпринять более активные шаги для защиты интересов своих компаний?

Ответ: Естественно, государство будет принимать решения. Но возникает вопрос, с чем может быть связаны эти решения? С созданием более благоприятных условий для работы этих компаний внутри страны? Это формально не является частью внешней энергетической политики. Государство, например, принимает меры по тому же льготированию добычи углеводородов на востоке страны, хотя это не является ответом на внешние санкции, а осуществляется в рамках последовательной политики, как внешней, так и внутренней, заложенной в Энергостратегии.

В ответ на санкции у нас реализуется политика импортозамещения, этой темой мы занимаемся совместно с Министерством промышленности и торговли.

Вопрос: Новые санкции угрожают нашим трубопроводам «Северный поток-2» и «Турецкий поток». Каким образом государство будет реагировать на эти угрозы?

Ответ: Проект «Северный поток-2» реализуется коммерческими структурами, как нашими, так и зарубежными. И государство в реализации этого проекта не участвует, в отличие от «Турецкого потока», для реализации которого Правительство России заключило международный договор с Правительством Турецкой Республики. Я думаю, что проекту «Турецкий поток» санкции не помешают, потому что есть суверенная страна Турция, есть суверенная страна Россия. Турция хочет получать газ из России по новой трубопроводной системе – пожалуйста.

Если наши европейские коллеги, те или иные, не захотят покупать с территории Турции дополнительные объемы газа, значит, этот газ поставляться не будет.

Вопрос: А с точки зрения привлечения финансирования и иностранных подрядчиков, трубоукладчиков, например, есть риски?

Ответ: Вы же знаете, что эти санкции не имеют обратной силы. Они не касаются тех проектов, которые были начаты до введения санкций. Люди, которые эти санкции принимают, тоже вполне разумные. Они понимают, что можно делать, а что нет.

Вопрос: А какие риски связаны с последней инициативой Европы распространить Третий энергопакет на «Северный поток-2»? Он будет тогда реализован?

Ответ: «Северный поток-2» – это проект, который реализуется нашей компанией совместно с ее зарубежными партнерами, участники этого проекта заинтересованы в его реализации исключительно из экономического интереса: это самое короткое расстояние транспортировки от мест добычи. Оно на 1000 км короче, чем любой другой маршрут и дешевле, благодаря использованию современных технологий транспортировки газа. Проект экономически выгоден, интересен. Отсюда возникает вопрос, как государства, входящие в Евросоюз, будут защищать свои национальные интересы, другими словами, интересы своих экономик и населения? Это вопрос к ним, а не к нам.

Вопрос: Так мы будем его строить?

Ответ: «Северный поток-2» строится.

Вопрос: А если будут приняты дискриминационные меры, Газпром опять понесет потери?

Ответ: Ответить на ваш вопрос и просто, и сложно. Приведу пример. У нас был построен «Северный поток-1», и было его сухопутное продолжение OPAL. И вот на протяжении нескольких лет блокировались возможности полноценного использования OPAL.

Оказало ли это влияние на сроки окупаемости самого «Северного потока-1» для его акционеров? Да, конечно, оказало. Предположим, там был срок окупаемости 15 лет. Ну, а в результате будет не 15, а 20.

Сказать, что проект «Северный поток-2» невыгодный, нельзя. Если газ по этому газопроводу является востребованным на рынке, то он там рано или поздно появится. Об этом свидетельствует и вся история газовых взаимоотношений между СССР и нашими европейскими партнерами.

Вопрос: Позиция Дании тоже не повлияет?

Ответ: Она может повлиять на сроки реализации морской части строительства. Если маршрут изменится, то это потребует дополнительных проектно-изыскательских работ, дополнительных затрат.

Вопрос: Если вновь будут введены санкции против Ирана, какие риски возникают для наших компаний?

Ответ: Как Вы знаете, политические вопросы находятся в компетенции Министерства иностранных дел Российской Федерации. Мы считаем, что односторонние санкции – это не метод ведения дел, в том числе в торгово-экономической сфере.

Исключительно жесткие односторонние экономические санкции США и Евросоюза действовали в отношении Ирана и до заключения ядерного соглашения. Одним из последствий этого было развитие внутреннего иранского рынка и собственных современных технологий и компетенций.

Не надо забывать, что иранская экономика существует много тысяч лет. Сегодня Тегеран играет важную роль и в мировом рынке нефти и газа, и в региональных экономических отношениях. Попытка «изъять» или исключить Иран из мировой экономики уже показала свою несостоятельность. В период самых жестких санкций в Иране присутствовали представители ведущих компаний США и Западной Европы, которые занимались маркетингом, развитием деловых связей, организацией финансового и правового сопровождения сделок и торговых отношений. Именно это позволило таким гигантам мировой экономики, как Тоталь, Эйрбас, Боинг, Рено, Пежо сразу после ослабления санкций зайти на иранский рынок и заключить многомиллиардные сделки.

Конечно, США играют огромную роль в мировой экономике, и нагнетание санкционного режима не может пройти без последствий. Вместе с тем, как я выше обозначил, это не мешает крупным компаниям подстраиваться под существующие условия и успешно работать.

Поэтому, исходя из предыдущего опыта, основы, перспективы и потенциал для развития российско-иранских отношений по всем направлениям сохранятся вне зависимости от принимаемых США решений. У российских компаний хорошие перспективы для участия в иранских проектах, и многое уже сделано на этом направлении.

Вопрос: То есть они останутся там?

Ответ: Они могут остаться, могут уйти. Наши компании являются крупнейшими мировыми компаниями, которым есть, где работать. От того, что им скажут в каком-то регионе мира, что «Вы здесь мешаете», или по каким-либо соображениям «не даем Вам работать», от этого интересы компаний, конечно, пострадают, но компании не перестанут существовать.

Вопрос: Но кто-то вынужден будет уйти из-за иностранных акционеров, например?

Ответ: Наверное, да, время покажет.

Вопрос: Финансовые проблемы Венесуэлы беспокоят наши компании, которые вложили туда миллиарды долларов?

Ответ: То, что вложено в Венесуэлу, сделано в соответствии с международным договором между Правительством России и Правительством Венесуэлы, который защищается нормами международного права.

Если придет какое-то другое правительство, оно что, перестанет выполнять этот международный договор? Вряд ли. В случае его нарушения наши компании смогут обратиться в суд, в случае необходимости, в суд сможет обратиться и Россия, если мы увидим, что ущемляются наши права. Мы члены ВТО, мы можем обратиться и в ВТО.

Вопрос: То есть все спокойны?

Ответ: Что значит «все спокойны»? Те менеджеры, которые непосредственно отвечают перед акционерами за свои действия, конечно, всегда будут беспокоиться. Я говорю о том, что эти активы, эти инвестиции защищены нормами права.

США. Россия. Весь мир > Нефть, газ, уголь. Электроэнергетика. Внешэкономсвязи, политика > minenergo.gov.ru, 14 декабря 2017 > № 2433646 Анатолий Яновский

Югославская прелюдия

С чего начинались современные подходы к «мирному урегулированию»

А.Л. Адамишин – заместитель министра иностранных дел СССР (1986–1990), первый заместитель министра иностранных дел России (1993–1994), министр РФ по делам СНГ (1997–1998). Член научно-консультативного совета журнала «Россия в глобальной политике».

Резюме В большинстве горячих точек Запад изначально выбирает «правильную» сторону, которой и оказывается помощь – политическая, военная, дипломатическая – для победы над «неправым» неприятелем. Начиналось все с Югославии первой половины 1990-х годов.

Статья впервые опубликована в четвертом номере журнала за 2013 год.

Урегулирование международных кризисов, связанных с локальными войнами, испокон веку было одной из основных задач мировой дипломатии. Однако эпоха после холодной войны принесла новые веяния. Вместо того чтобы, занимая по возможности нейтральные позиции, подталкивать участников конфликта к миру, ведущие западные державы стали действовать иначе. В большинстве горячих точек изначально выбирается «правильная» сторона, good guys, которой и оказывается помощь – политическая, военная, дипломатическая – для победы над «неправым» неприятелем. Тот факт, что в междоусобицах, гражданских войнах правых и виноватых, как правило, не бывает, ответственность лежит на всех, игнорируется, исходя из текущих интересов больших стран. Примеров тому за последние годы можно насчитать немало, и интересно вспомнить, с чего все начиналось. С Югославии первой половины 1990-х годов.

Плата за внутриполитическую индульгенцию

На поле, расчищенном перестройкой от конфронтации, Борис Ельцин и Андрей Козырев в целом продолжили внешнюю политику Михаила Горбачёва. Прежним оставалось стремление вернуться в общий поток той цивилизации, из которого Россию вырвала Октябрьская революция. Идеологическое противостояние и холодная война больше этому не мешали. Был подтвержден приоритетный курс на сотрудничество с США и Западной Европой.

Во внешнеполитической повестке дня остался такой важный пункт, как сокращение вооружений, сделаны реальные шаги в этом направлении. Россия объявила себя правопреемницей Советского Союза и признана таковой, сохранив за собой место одного из пяти постоянных членов Совета Безопасности ООН.

Стратегическая линия себя оправдывала. Но в практической политике со старта была допущена принципиальная ошибка: во главу угла поставили безоговорочное равнение на «цивилизованные» государства, в первую очередь Соединенные Штаты. Даже в ослабленном состоянии Россия могла претендовать на нечто большее, чем младший партнер США. В дело, однако, вступал такой фактор, как острая внутриполитическая борьба.

Если американцы давали Ельцину индульгенцию на действия внутри России (чего стоит один расстрел парламента), то в международных делах он должен был это отрабатывать. Здесь ни Джордж Буш-старший, ни сменивший его Билл Клинтон, ни их госсекретари особенно не церемонились. Кризис в Югославии – печальное тому подтверждение.

Вплотную я столкнулся с ним осенью 1992 г., вернувшись после службы в Италии в МИД в качестве первого замминистра. Вскоре события вокруг Югославии стали принимать суровый оборот. Чувствовалось, что идет психологическая подготовка силового вмешательства извне. Зачем это нужно американцам, поначалу было не очень понятно. Ранее они старались держаться от Балкан подальше и какое-то время выступали против дезинтеграции Югославии. Еще в декабре 1991 г. Соединенные Штаты не поддерживали идею признания Хорватии. К весне же следующего года они признали не только ее, но и Словению, и – что хуже всего – Боснию и Герцеговину (БиГ): там сейчас же вспыхнула война. Судя по всему, в Вашингтоне поняли, что на Балканах можно сорвать куш: одна только поддержка мусульман давала большие плюсы, как бы компенсируя союз с Израилем. Едва ли не решающее влияние оказал внутриполитический мотив – роль вершителя судеб на Балканах оказалась для Клинтона, лидера единственной оставшейся сверхдержавы весьма привлекательной. Линия на силовое подавление сербов была призвана облегчить последующее навязывание мира на американских условиях.

При таком раскладе задача России должна была бы заключаться в том, чтобы не допустить военного вмешательства, тем более что речь шла о гражданской войне, это в конце концов стали признавать и на Западе. Противопоставить силе политическое урегулирование при равном подходе к трем конфликтующим сторонам – сербам, хорватам и боснийцам. В принципе такой линии мы и следовали, но в ключевые моменты срывались, пасуя перед давлением со стороны США.

Первой серьезной ошибкой явилось голосование в мае 1992 г. за резолюцию Совета Безопасности, вводившую «жесткие и немедленные» санкции против Югославии. Говорю это не задним числом. Будучи послом в Риме, я писал в Москву: давайте не торопиться с санкциями против Сербии. Во всяком случае, подсчитаем, во сколько они нам обойдутся. Тем, кто нас торопит, наше нежелание всегда можно объяснить экономическим положением России. Может быть, даже спросить: чем вы нам компенсируете ущерб? Надо на Балканах играть свою игру, как это делает та же Германия. А для этого нельзя отталкивать традиционного союзника – Сербию. Слободан Милошевич и нынешние его «подвиги» забудутся, но если Россия предаст сербов, это останется в исторической памяти. (Моя телеграмма против санкций оказалась единственной среди депеш российских послов и наверх из МИДа не ушла. Ситуацию «поправил» кто-то из доброхотов, передав полный текст в правонационалистическую газету «День». По старым меркам за такую утечку надо было сажать.)

Позже Виталий Чуркин, ответственный тогда в министерстве за Югославию, рассказал мне, что ни один эксперт в МИДе не поддерживал санкции, но боялись, против не высказался никто. Объем санкций был беспрецедентно большим, мы же пошли на них скоропалительно. Для сербов и санкции, и позиция России стали настоящим шоком. А ведь могли использовать и такой аргумент, что китайцы ни на какие санкции не пошли, прямо заявив, что им это невыгодно. Милошевич до последнего верил, что Россия не даст его в обиду.

Понимаю, что в таких обстоятельствах, когда сербов клевали – и по делу – со всех сторон, трудно было не поддаться господствовавшим настроениям. Но Милошевичу активно помогали в разжигании конфликта и хорват Франьо Туджман, и боснийский президент Алия Изетбегович. Руководствоваться принципом справедливости хорошо тогда, когда и остальные ему следуют. Среди западных же стран пристрастность была в широком ходу. Действовало правило: если виноваты сербы, то только они; если виноват кто-то другой, виноваты все. Мы располагали ресурсами, чтобы играть более многоплановую игру. Наше длительное сопротивление силовым методам это продемонстрировало.

Твердо держались американец Сайрус Вэнс и англичанин Дэвид Оуэн – сопредседатели Исполнительного (его иногда называют Координационным) комитета, созданного Лондонской конференцией по урегулированию в бывшей Югославии. Генсек ООН Бутрос Гали и его представители на местах также долго были против вооруженных акций, ибо боялись за судьбу своего персонала. В январе 1993 г. Марти Ахтисаари, председатель рабочей группы по БиГ, публично заявил, что благодаря России сейчас на первый план выдвигаются политические, а не силовые методы.

Боюсь, однако, что Милошевича у нас помимо всего прочего относили вслед за американцами к разряду тех «коммуняк», с которыми боролись внутри России. Наше одобрение санкций в частном порядке было прокомментировано: решили, мол, эту шпану наказать. Внешняя политика превращалась из общегосударственной в партийную. Под сурдинку отказа от идеологии забывались различия, идущие из геополитики. Знамя достоинства страны отдавалось в руки национал-патриотов. А потом не шли даже на разумные шаги по той причине, что это была бы уступка правым.

Дискордия у нас внутри была немалая. Чего стоила одна только не реализованная, но всерьез предложенная идея выделить российские самолеты в американские эскадрильи, чтобы обойти категорическое неприятие Верховным Советом воздушных ударов по сербам.

«Это вам не Ирак!»

В январе 1993 г. министр точно сказал, что мы уже два месяца употребляем в Совете Безопасности скрытое вето против военного вмешательства. Не прошло, однако, много времени, как последовала новая атака. На этот раз начали французы, предложив силовое обеспечение бесполетной зоны, которой объявлялась БиГ. Их поддержали практически все. Эта мера должна была войти в качестве составной части мероприятий по осуществлению мирного плана Вэнса–Оуэна, если все к нему присоединятся. (Имеется в виду план мирного урегулирования в Боснии и Герцеговине, подготовленный в начале 1993 г., который Россия поддержала.) Налицо явное нарушение ранее достигнутых договоренностей.

Представитель России в ООН Юлий Михайлович Воронцов сообщил из Нью-Йорка, что вопрос о применении санкций в отношении тех, кто будет нарушать бесполетную зону, доложен министру (тот прилетел в Америку для подготовки встречи Ельцина с Клинтоном), проголосуем за французский проект. Мы знали, что Козырев с самого начала склонялся к поддержке этой резолюции, писал Ельцину, что хотя она внесена французами, это одна из личных идей Клинтона. Вслед за Бушем он повторил, что США готовы силой обеспечить запрет полетов.

Но вся эта затея с бесполетной зоной – чисто антисербская, у них одних там самолеты, их лишают этого преимущества. Что это, как не ослабление одной стороны в конфликте? Сухопутные войска, где перевес на стороне мусульман не трогают. Сербы отрицают нарушения, ссылаются на то, что ООН отслеживает все их действия. Но французы мне прямо говорят: вне зависимости от того, нарушают сербы или нет, общественное мнение настроено против них, мы не можем этого не учитывать. Дело не олько в сербах: впервые вводится узаконенное вмешательство из вне.

У нас с Сергеем Лавровым, ведшим в качестве замминистра ооновское направление, оставался единственный путь помешать этому – апеллировать к президенту. По соображениям лояльности к Козыреву мы все оттягивали этот ход. Этика была вознаграждена: Ельцин позвонил мне сам. Голосом с довольно характерными интонациями стал говорить: почему меня не информируют по принципиальным вопросам? Вы с Козыревым думаете, сами с усами, так я вас накажу, и очень легко это сделаю. И начал сладострастно объяснять, как накажет. Потом воскликнул: «Бомбить Югославию! (Правильно понял Борис Николаевич!) Это американцы хотят, а мы разве хотим? Это вам не Ирак. Немедленно сообщите Козыреву, чтобы голосовал против резолюции или в крайнем случае воздержался». Сказал на это: «Вы сами разрешили Козыреву голосовать за эту резолюцию». Ельцин ответил: «Не знаю, не знаю». Затем перезвонил: «Держу перед глазами записку по Югославии, никакого разрешения я не давал».

Надо пояснить, что Козырев действительно иногда «химичил». На этот раз наряду с запиской, подготовленной Лавровым специально по Югославии, в тот же день направил Ельцину записку о своих беседах в Вашингтоне. Ее никто кроме него и, видимо, замминистра Георгия Мамедова не видел. На 10-й или 11-й странице, то есть там, куда и в лучшие времена никто не заглядывал, а сейчас и подавно, был такой пассаж: если не удастся убедить французов сделать свое предложение частью общего комплекса мер, проголосовать за французский проект. Естественно, никто и не думал убеждать французов. В конце же этой длинной бумаги проект распоряжения – одобрить представленные соображения. Фактически президенту не объяснили, что это за французская резолюция. А она как раз и дает возможность наносить удары, причем не только по воздушным, но и по наземным целям.

Так что наша позиция изменилась в самый последний момент лишь благодаря вмешательству президента. Кто-то из помощников подсказал, дай ему Бог здоровья. К сожалению, Ельцин изменил позицию еще раз. Силовая резолюция сыграла впоследствии пагубную роль. Единственное, что сумели мы сделать – снять удары по земле. Для этого настояли на возвращение в текст резолюции ранее бывших там слов «в воздушном пространстве», которые успели под шумок вычеркнуть. Без той борьбы, которую мы устроили вокруг резолюции, не удалось бы добиться и этого.

Следует признать, что наши международно-правовые усилия пошли прахом: США и НАТО в итоге просто-напросто нарушили те решения, за которые проголосовали.

Очередной антисербский накат был приурочен к встрече Клинтона и Ельцина в Ванкувере (начало апреля 1993 года). Проект решения Совета Безопасности касался введения дополнительных, на этот раз финансовых санкций против СРЮ. Записку с согласием на новые санкции Козырев быстренько направил Ельцину, нам ничего не сказав. Это якобы соответствует нашей политической линии в югокризисе, как она изложена в заявлении президента от 9 марта о безальтернативности плана Вэнса–Оуэна. Нет там этого. Отказываемся от тех элементов самостоятельности, которые было появились в нашей позиции по Югославии.

Американцы, как и в случае с выводом наших войск из Прибалтики, не стеснялись увязывать международные проблемы с возможностями оказания нам помощи. И подумалось: если бы мы сами, по своей доброй воле, принимали решение о санкциях против Югославии и никто бы на нас не давил, разве мы бы пошли на них? Значит, все-таки дело во внешнем воздействии. А будь Россия не так слаба, разве на нас бы так давили? И будь у нас другое руководство, может быть, мы не поддались бы на нажим?

Вот что говорит Воронцову американская представительница в ООН: согласия с Россией по проекту резолюции о новых санкциях следует достичь до ванкуверской встречи на высшем уровне. Главный вопрос там – американская программа помощи России, и не дело президентов заниматься решениями ООН. Строб Тэлботт, второе лицо в американском Госдепе, в закрытой беседе с нашим послом в Вашингтоне Владимиром Лукиным, и Клаус Кинкель, немецкий министр иностранных дел, – публично связали и содействие нам, и вообще политику в отношении России с тем, как мы поведем себя в вопросе о санкциях. Не церемонятся ребята: делай так, как мы скажем, иначе останешься без помощи. По-хорошему, из-за одного этого стоило бы заветировать резолюцию.

Американцы жали на нас не только в Нью-Йорке и Вашингтоне. Кристофер звонил в Москву – замминистра Мамедову: «Мы хотели бы предостеречь Россию от использования права вето при голосовании резолюции в Совете Безопасности, поскольку это нанесет ущерб российско-американским отношениям. В частности, это может усложнить усилия американской администрации по обеспечению поддержки в Конгрессе вопроса об оказании помощи России». Помощи-то еще никакой нет, на одних обещаниях выбивают из нас все новые уступки.

Ельцин на присланной ему Козыревым записке начертал грамотную резолюцию: сначала разберемся на Совмине, о каких санкциях идет речь, соберем в МИДе мнения ведомств и только после этого примем решение. Недолго, однако, пришлось радоваться. 18 апреля прошла резолюция Совбеза об ужесточении санкций против Белграда. Подарок на Пасху православным сербам. Проясняется, что всю ночь Козырев и Воронцов были в контакте. В пять утра Воронцов получил указание воздержаться, а не ветировать.

Почему такая поспешность? Посреднические усилия до конца доведены не были – раз. Изучить, какие будут для нас последствия экономические, не дали – два. (Позже Козырев публично заявил, что финансовые потери, которые Россия несет от санкций, превышают все то, что она получает в виде иностранной помощи из всех источников.) Своим обещанием заветировать резолюцию, если она не ко времени, пренебрегли – три. Референдума, из-за которого мы весь сыр-бор затеяли (просили отсрочить голосование до даты плебисцита, 26 апреля), не дождались, более того, накануне получили подарок – четыре. Все кругом видят: надави на нас, и мы даем слабину – пять. И еще: какая будет нам вера, если мы говорим одно, а делаем другое?

Пытаюсь выяснить, каким образом возникло «воздержание». Получается, что в последний момент президент с подачи премьера скорректировал козыревское «да» (а первоначально-то вовсе было «нет», как предложил Воронцов) на «воздержаться». Ельцин давно хотел последовать примеру китайцев – те тоже воздержались. Но это означает пропустить резолюцию, то есть дать ход введению санкций, обязательных и для тебя.

США и некоторые другие западные страны не хотят мирного урегулирования на волне военных успехов сербов, затягивают политическое решение. Заговорили уже открыто: надо бить с воздуха по сербской тяжелой артиллерии, мостам и дорогам, по которым в Боснию поступает вооружение из Югославии. Когда сербов побьют и будет удовлетворено, наконец, общественное мнение, воспитанное на телевизионных передачах, показывающих, кстати сказать, подлинную жестокость, но жестокость только одной стороны; когда, наконец, удовлетворит все свои предвыборные нужды и утешит свое самолюбие Клинтон как решительный, хотя и молодой президент, тогда можно будет говорить и об урегулировании.

Близорукая позиция, что ни говори, ибо неизвестно, чем окончится эскалация против сербов. Кто гарантирует, что сербы, находясь в униженном и разбитом состоянии, пойдут на переговоры? Чувствуя настрой западников, албанцы в Косово готовы потрясти мечами после десятилетней летаргии. Крупная может быть заварушка.

Не подгоняю свои тогдашние записи под произошедшие события. Разве что не о близорукости шла речь, а о последовательной линии на ослабление сербов, которых помимо всего прочего считали главным проводником влияния России на Балканах. Самое интересное, что западники ошибались насчет Милошевича. Он был горазд просить нас, чтобы мы уменьшили нажим на него Запада. Но нас в свою игру фактически не пускал. Сербы не облегчали нам жизнь, потому что не верили ельцинской команде, голосовавшей за санкции. Ждали, что она сменится, различные эмиссары из Москвы им такими пророчествами все уши прожужжали. Считаю достижением МИДа, что смогли поломать приезд Караджича, лидера боснийских сербов, направлявшегося только для того, чтобы поговорить с Хасбулатовым и Руцким, другими словами с оппозицией.

Мы поддерживали сербов не из-за славянофильства, хотя историю тоже так просто не вычеркнешь. Важнее, что на югославских делах отрабатывался международный механизм навязывания мира в этнических конфликтах. Этот механизм оказался сугубо американским. Россия не смогла там найти свое самостоятельное место. Не случайно урегулирование на Балканах, достигнутое исключительно в интересах Запада и при вспомогательной роли России, преподносилось в качестве образца.

Но и о близорукости можно говорить: заигрывание с исламским фундаментализмом в Боснии не могло не привести к его общему усилению. Есть внушающие доверие данные, что не менее трех лиц, причастных к взрыву небоскребов в Нью-Йорке 11 сентября 2001 г., находили прибежище у боснийских мусульман (об этом писала International Herald Tribune в декабре 2012 г.).

Мишень – сербы

8 февраля 1994 года. Как же правильно боролись мы сотоварищи – и как же плохо, что пропустили – решение Совета Безопасности о силовом обеспечении зоны, запретной для полетов в Боснии и Герцеговине. Сегодня американские F-16 сбили – так сказать, на «законных основаниях» – четыре сербских самолета. Это – первая боевая акция НАТО за все время существования блока. Одновременно серьезно обострилась общая обстановка. 5 февраля орудийный снаряд попал в заполненный людьми воскресный рынок в Сараево, убив 69 человек и ранив более двухсот. В этом тут же обвинили сербов, хотя последующее расследование указывало скорее на мусульман. НАТО предъявило ультиматум сербам – отвести от Сараево тяжелое вооружение. Их орудия, что ни говори, варварски обстреливали с окружающих гор беззащитный город. В случае невыполнения боснийским сербам пригрозили авиаударами.

Когда мы обсуждали ситуацию на утренней сходке у министра, я предложил, чтобы Россия включилась в происходящее, а именно: отмежевалась от ультиматума НАТО, который с нами согласован не был, и обратилась напрямую к сербам с просьбой отвести свое тяжелое вооружение. Не потому, что они испугались НАТО, а потому, что просит Россия, т.е. по собственной доброй воле. Причем обратиться на высшем уровне. Согласятся сербы – хорошо, не примут – наша совесть чиста: мы пытались отвести от них удар.

Козыреву идея понравилась и он оперативно провел ее через президента. Тот обратился со специальным посланием к Милошевичу и Караджичу. Свои слова мы подкрепили делами: перевели 400 «голубых касок», часть наших миротворцев, находившихся в соответствии с мандатом ООН в Хорватии, в районы вокруг Сараево, занятые сербами. Это давало сербам гарантии против возможного наступления босняков.

Наша комплексная акция – это признавали и европейцы (но не США!) – привела к положительному и для многих неожиданному результату: сербы (и мусульмане) стали отводить свое тяжелое вооружение, либо передавать его под контроль ООН.

Ельцин был очень доволен, в списке тех, кто был награжден месячным окладом за «высокий профессионализм при выполнении поручения президента по Боснии», была и моя фамилия. К сожалению, этот наш успех развития не получил.

На окровавленной сцене югославской трагедии главными протагонистами становились США и НАТО.

Усилиями американцев была прекращена война между хорватами и мусульманами, (она длилась до весны 1994 г.), и создана хорватско-мусульманская федерация в Боснии. США получили своего «good guy». Федерация стала усиленно вооружаться. Эмбарго на поставки оружия БиГ в части, касающейся мусульман, дырявое. Аналогично американцам вооружали Хорватию немцы. Международные посредники теряли влияние, ибо американцы сумели отстранить ООН от мирного процесса, передав его в Контактную группу пяти государств (Германия, Франция, Великобритания, США и Россия), где у Вашингтона больше рычагов, а у нас нет права вето.

К середине 1994 г. Контактная группа (КГ) выработала предложения по политическому урегулированию, близкие к тому, что задолго до этого предлагали Вэнс (потом его сменил норвежец Столтенберг) и Оуэн. Ключевым предложением КГ была карта раздела Боснии и Герцеговины в соотношении 51% – хорватско-мусульманской федерации и 49% – боснийским сербам, образовавшим Республику Сербскую (РС). Американцы поступили слегка (а может быть, не слегка) мошеннически. Они сперва согласовали предложения и карту с мусульманами, которых теперь поддерживали почти открыто, а затем передали «пятерке». Нам уготовили миссию уговорить сербов, чем мы и занялись.

Милошевич на американскую инициативу согласился: ему было обещано снятие или сокращение санкций, от которых задыхалась Югославия. Он даже сделал то, чего от него давно требовали западники – объявил 4 августа 1994 г. о разрыве отношений с Республикой Сербской и о закрытии границы с ней. Сыграв поначалу роль расширителя сербских пределов, он теперь мог выступить как вдохновитель мира. Но и Караджич претендовал на общесербское лидерство и не был склонен уступать его Милошевичу. Соперничество двух «королей» ослабило в конечном счете все три сербских образования – в СРЮ, в Боснии и в Хорватии. Разобщенность сербов, их просчеты и самонадеянность привели к тому, что их били поодиночке.

В начале августа 1994 г. министры иностранных дел пяти стран, входящих в Контактную группу, заявили на своем заседании в Женеве, что принятие боснийскими сербами предложений КГ (хорватско-мусульманская федерация их уже приняла) должно явиться первым шагом к возобновлению мирного процесса.

Это был плохо замаскированный ультиматум. Не без расчета он был и составлен так, чтобы затруднить боснийским сербам согласие на предложения КГ. Наверное, зря мы согласились на игру с выдвижением предварительных условий, тем более что она была продолжена и в дальнейшем. По вине американцев надолго останавливались переговоры в Контактной группе. Попытки с нашей стороны воздействовать на них носили стерильный характер. Затянувшаяся пауза вполне устраивала мусульман и хорватов, укрепивших при щедрой помощи извне боеготовность своих армий. Она явно работала в ущерб боснийским сербам, оставшимся к тому же без поддержки Белграда.

1 мая 1995 г. началось первое наступление хорватов с использованием танков, артиллерии и авиации. Они перерезали связи между хорватскими и боснийскими сербами, не остановившись ради этого перед нападением на миротворцев ООН. За пару дней все было кончено, 15 тысяч сербов Западной Славонии обращены в бегство с насиженных мест. Наступление хорватов синхронизировано с вылазкой мусульман в районе Пасавинского коридора. Без всякого зазрения совести немцы и американцы оказывали поддержку двум сторонам в конфликте – хорватам и мусульманам – против третьей.

А что Россия? Все, чего нам удалось добиться, это довольно беззубое заявление председателя Совета Безопасности. Наше требование наложить санкции на Хорватию удовлетворено не было.

В мае же НАТО нанесла воздушные удары по сербам в Боснии, не обращая внимания на наши возражения. Отбомбили даже Пале, столицу Республики Сербской. Гибнут мирные граждане и миротворцы ООН, их десятками и сотнями берут в заложники, причем и сербы, и мусульмане. Натовцы решили включить не только Горажде, но и остальные так называемые зоны безопасности в список районов, защищаемых альянсом. В случае, если они подвергаются нападению сербов, дается мощный ответ. А мусульмане постоянно провоцируют сербов, устраивая вылазки из этих районов, которые так никогда и не были демилитаризованы.

У Соединенных Штатов ясная цель – закончить войну за счет сербов в пользу мусульман и хорватов. Мы – неохотно и огрызаясь – поддерживаем антисербскую линию. Сила солому ломит. Нет физических возможностей помешать американцам делать то, что они хотят. Остается, как выражались в моем дворовом детстве, «брать на глотку». Можно было хотя бы драматическими жестами типа приостановки участия в Контактной группе привлечь внимание к обстановке. На худой конец отмежеваться как следует. Не сделали и этого.

4 августа 1995 г. стотысячная хорватская армия – Туджман готовил и вооружал ее три года – начала наступление по широкому фронту, и к 6 августа практически вся территория Сербской Краины, включая Книн, в ее руках. Все сербское население, а это 150 тыс. человек, изгнано с земель, где они жили в течение трехсот лет. Ни Милошевич, ни Караджич, ставший у себя в республике Верховным главнокомандующим, не вмешались. Западники вновь ограничились фарисейскими призывами к хорватам, в душе радуясь такому повороту событий. Мало кто вспомнил, что и Краина была объявлена территорией под международной защитой. Честь Запада, если можно так выразиться, спас Карл Бильдт, который не только подверг критике правительство Хорватии, но и упомянул ее президента Туджмана в контексте военных преступлений. За это Бильдт был объявлен персоной нон грата в Хорватии. Тысячи домов покинуты, разграблены и сожжены. Самая большая этническая чистка за время войны, гуманитарная катастрофа.

Хорватского генерала Готовину, устроившего бойню краинских сербов, Международный трибунал в Гааге смог заполучить лишь через два десятилетия после его преступлений. Много лет спустя на поверхность вышли сообщения о том, что американцы не только вооружили и обучили хорватскую армию. Они спланировали операцию против краинских сербов и предоставили разведывательную информацию, включая собранную беспилотными самолетами. Мнения разошлись лишь насчет того, были ли это отставные военные и частные фирмы или были задействованы ЦРУ и Пентагон.

Осенью 2012 г. ооновский суд в Гааге, специально созданный для осуждения военных преступников в бывшей Югославии, освободил генерала Готовину и его сообщников. Равное «милосердие» было проявлено по отношению к Рамушу Харадинаю, бывшему косовскому премьеру. Теперь среди осужденных этим трибуналом числятся почти исключительно сербы. Никто не ответил ни за этнические чистки в отношении сербов, ни за расправу над сербским населением Краины.

К этому времени миротворев ООН в Боснии больше не оставалось, и 60 самолетов НАТО (в качестве предлога был использован взрыв на рынке в Сараево, вину за который приписали сербам) нанесли сильнейший удар по позициям и коммуникациям боснийских сербов, потом еще и еще. На земле к ним присоединились англо-французские силы быстрого реагирования. Вот на какой предмет они были созданы. Козырева, которому говорили, что это миротворческие соединения, обманули в очередной раз. За разрешением на столь крупные силовые акции в Совет Безопасности ООН просто-напросто не обратились. Притянули за уши резолюцию СБ № 836 (голосовать за которую нам, кстати, не следовало) и не постеснялись сослаться на решения Североатлантического Совета, «одобренные Генсеком OOН». Вот так попиралось международное право.

После натовской артподготовки мусульмане силами в 120 тысяч человек плюс хорватские подразделения перешли в наступление. Мы вновь ограничились сотрясением воздуха и угрозой в одностороннем порядке снять санкции с СРЮ. Осуществить угрозу духа не хватило.

В те самые дни, когда бомбили боснийских сербов, Милошевич встретился в Белграде с представителем Клинтона на Балканах Ричардом Холбруком для «мирных переговоров». Так и пошло дальше по двойной колее: навязывание урегулирования и удары по боснийским сербам, причем по все более обширным по обхвату целям, включая мосты, дороги и другую инфраструктуру. Всей мощью Североатлантический альянс навалился на небольшой, от силы 1,3 миллиона, народец. Крылатые ракеты целили теперь практически по всем объектам боснийских сербов. НАТО уничтожило часть сербского ПВО, что весьма пригодилось альянсу в 1999 году. Всего же натовцы совершили 3 тыс. 400 боевых вылетов. Под натовским прикрытием объединенные силы мусульман и хорватов теснили сербов, что сопровождалось массовым бегством гражданского населения. Так день за днем менялась карта БиГ. В конце концов раздел ее территории в пропорции 51% к 49% приобрел географические очертания. Они были близки к тому, что можно было принять мирным путем осенью 1994 г. или даже раньше, избавив от ужасов войны сотни тысяч людей. Такой знающий инсайдер, как лорд Оуэн, прямо пишет, что затянули войну не только боснийские сербы, но и в большой мере Вашингтон.

Балканская одиссея быстро катилась к концу. В октябре 1995 г. американцы навязали враждующим сторонам прекращение огня. 1 ноября начались мирные переговоры в Дейтоне, где мы, да, присутствовали, но в качестве статистов. А подпись России под дейтонским миром, навязанным сербам, по выражению Оуэна, бесславным, лишь подчеркнула ее маргинальную роль.

Милошевич получил в Боснии меньше, чем то, на что сербы могли бы рассчитывать, ибо боялся вернуться в Белград с неснятыми санкциями. Вот сколько его продержали на крючке! Боснийские сербы покидали места, отходившие мусульманам и хорватам, сжигая дома и выкапывая могилы. 12 ноября Милошевич пошел на последнюю уступку Туджману, передав Хорватии Восточную Славонию. Хорватия стала самой этнически чистой из республик бывшей Югославии. 21 ноября президенты Боснии, Хорватии и Сербии парафировали мирные соглашения.

Недолго заставил себя ждать прогноз насчет того, как поступят с Милошевичем, чему он сам в значительной степени способствовал. Подавить сепаратистов в Косово силой ему не дали. То, что казалось немыслимым в 1995-м, стало зловещей реальностью в 1999 году. Начиная с апреля этого года авиация США и других стран НАТО три месяца била с большой высоты по Сербии, выпустив в общей сложности 40 тысяч бомб и ракет – без санкции Совета Безопасности ООН, в прямое нарушение Устава ООН. Члены альянса нарушили и свой собственный устав, ибо атаковали первыми государство, которое ничем не угрожало их безопасности. Нарушили они и Основополагающий акт Россия–НАТО, заключенный в 1997 году. Экономика страны – заводы и электростанции, нефтехранилища, мосты и дороги, системы связи – была покалечена. Погибли тысячи людей. Несмотря на это в определенный момент стало очевидным, что насилие бессильно. И тогда выступила Россия, но с какой миссией? Помочь американцам выйти из тупика, заставить Милошевича принять условия НАТО. В конце концов сломали границы уже в самой ослабленной Сербии – она потеряла часть своей территории Косово, историческую родину сербской нации.

Одно из незабываемых тяжелых впечатлений: вечером стоим с женой на террасе приморского отеля в Словении. Кругом курортная роскошь, а с неба часами доносится тяжелый гул – самолеты НАТО летят бомбить Белград и другие «объекты» в Сербии, прекрасно зная, что делают это в полной безнаказанности. К этому времени я, к счастью, оставил государственную службу, написав летом 1998 г. прошение об отставке.

* * *

Вместо постскриптума. Сложности, с которыми столкнулась российская внешняя политика в 1990-е гг., не были, естественно, обусловлены лишь субъективным, личностным подходом типа следования в фарватере одной определенной группы стран. Не стало мощного генератора воздействия на международные дела, каким служил Советский Союз. Его упразднили, и теперь вряд ли кто-нибудь определит, сколько он смог бы прожить как геополитическая реальность, если бы не Беловежье. Развалив СССР, получили слабую Россию. Предстояло пройти большой путь, прежде чем с нею стали считаться так, как считались с Союзом. Тем более, что российская правящая верхушка полагалась для удержания власти на поддержку извне. Ее шаткое внутриполитическое положение тоже было следствием дисквалификации Советского Союза. Последовавшее после декабря 1991 г. хаотическое ведение внешней политики довершило картину, приведя к тому, что Россия на какое-то время исключила себя из числа основных международных игроков. В ходе развития югокризиса это чувствовалось на каждом шагу.

Сербия. США. Евросоюз. Весь мир. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 8 декабря 2017 > № 2913929 Анатолий Адамишин

Пушки апреля, или Возвращение стратегической фривольности

Тимофей Бордачев - кандидат политических наук, директор Центра комплексных европейских и международных исследований Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», директор евразийской программы Фонда развития и поддержки Международного дискуссионного клуба «Валдай».

Резюме Сейчас взаимное уважение – то, чего, похоже, больше всего не хватает отношениям между великими и даже крупными державами. Особенно это заметно на водоразделе Запад – Остальной мир.

Весна 2017 г. ознаменовалась резкими действиями новой американской администрации на двух наиболее опасных направлениях мировой политики – в отношении Сирии и Северной Кореи. В первом случае демонстративно применена сила – 59 крылатых ракет, а во втором звучат недвусмысленные угрозы. И там, и там затрагиваются жизненные интересы России и Китая – наиболее мощных, наряду с США, ядерных держав. Обе проявили сдержанность, что дает некоторую надежду. Однако неизвестно, какими будут последствия в следующий раз. Мир вступает в еще более трудные и чреватые взрывом времена. Он вооружен до зубов самыми смертоносными средствами уничтожения себе подобных, но утратил морально-интеллектуальную основу для эффективного сдерживания и баланса. И именно этот факт, а не само по себе обилие оружия вызывает наибольшую тревогу.

Культурный слой

Времена наступили, возможно, самые взрывоопасные с начала XX века, когда европейские державы развязали мировую войну. Она привела к уничтожению четырех империй – Австро-Венгерской, Германской, Османской и Российской – и, по мнению Генри Киссинджера, навсегда лишила Европу лидирующей роли в мировых делах. Причиной стала безответственность и неспособность адекватно оценить последствия своих действий в условиях нарастания объективных противоречий между двумя группами ведущих держав. В основе фатальной безответственности лежали усугублявшиеся на фоне общей «привычки к миру» амбиции держав, а также наличие тесных связей, почти взаимозависимости, в экономике. Возобладала стратегическая фривольность – готовность создавать рискованные ситуации в угоду сиюминутным интересам.

Сегодня мы видим симптомы того же заболевания. Но оно усугубляется еще и явным дефицитом взаимного уважения. Важнейшей особенностью международного положения является отсутствие обоих возможных стабилизаторов отношений между государствами – общепризнанных правил игры и баланса доминирующих игроков. Сохраняется только ядерное оружие – важнейший материальный фактор глобальной стабильности. До 1991 г. бал правили две державы, способные навязать волю большинству остальных стран, исключение составляли Китай и до некоторой степени Индия. После исчезновения двухполюсной системы появился шанс на то, что международное взаимодействие перейдет к игре по правилам с опорой на общепризнанные институты. Однако фактические победители в холодной войне решили выстроить мир вокруг себя и создать однополярную систему.

Называлась она «либеральный мировой порядок» и, по сути, базировалась на одном постулате – международный закон вправе нарушать только Соединенные Штаты или, с их одобрения, ближайшие союзники. Последние, однако, все равно не располагают военными ресурсами, достаточными для решения задач, более масштабных, нежели победа над племенами бедуинов в Западной Африке. Соединенные Штаты же являются и главным автором кодекса поведения в мировой политике и экономике. Международным институтам отводилась роль достаточно формальная – следить за исполнением остальными странами мира правил, которые могли нарушать США.

Другим крупным государствам предлагалось либо войти в западное сообщество на правах младших партнеров, либо стоять в стороне, наслаждаясь благами экономической глобализации и свободной торговли, но фактически отказываясь от реального суверенитета. На Западе были уверены, что под воздействием экономических факторов Китай рано или поздно приспособится к западным правилам и политической системе. В пользу такого исхода свидетельствовала и достаточно формально понимаемая логика экономической взаимозависимости, и политика самого Пекина, предпочитавшего буквально до последнего времени следовать завету Дэн Сяопина и «держаться в тени». Предполагалось, что Китай сам рано или поздно упадет в руки «международного сообщества», как огромное перезрелое яблоко.

План не сработал. Россия окрепла достаточно, чтобы встать на защиту своих национальных интересов. В 2008–2014 гг. она принципиально изменила политику в отношениях с Западом и перешла по вопросу «красных линий» от риторики к действиям. Китай твердо выступил за реформу институтов глобального управления и создание более справедливого международного порядка. Однако и новые правила игры, которым подчинялись бы все, пока не возникли. США, похоже, принимают на вооружение стратегию «если не наши правила, то никаких правил». Выражением ее стали действия новой администрации Белого дома в первые 100 дней президентства Трампа.

В результате мир вернулся к гораздо более хаотическому и рискованному состоянию, чем когда-либо после завершения «Второй тридцатилетней войны» 1914–1945 годов. Порядок, созданный победителями в 1945 г., стал самой большой реформой Вестфальской системы за все время ее существования с 1648 года. Они были гораздо менее демократическими, нежели любые за предыдущие 300 лет, когда вне зависимости от размеров все государства были юридически равны. После создания Совета Безопасности ООН право народов на войну в защиту собственных интересов (как они их понимали) оказалось подчинено воле пяти постоянных членов Совета Безопасности. То есть формально закреплено то, что эти пять стран обладают большими правами, нежели любое другое государство. Такого жесткого контроля страны «Вестфальского мира» ранее не испытывали. Но существование СБ ООН и право вето у его постоянных членов хотя бы создавали видимость стабилизатора международной системы. Право вето сохранилось, однако в остальном теперь и эти далеко не совершенные правила не работают.

Современная мировая политика не пишется с чистого листа. Под нашими ногами исключительно глубокий культурный слой исторического опыта государств по выстраиванию осознанных отношений. Он состоит из невероятного количества переговоров, конференций, трактатов и решений. Часть была нацелена на то, чтобы избежать войны или лучше к ней подготовиться. Часть являлась попытками вместе построить порядок, где мир – не перерыв между войнами, а способ отношений больших и малых держав.

История не имеет линейного характера и не развивается последовательно из точки А в точку Б. Несмотря на неизбежное и необходимое для совершенствования аргументов умножение сущностей, базовые характеристики, описывающие природу отношений между народами, не так многочисленны. Это позволяет спокойно обращаться к опыту предыдущих столетий. Наша цель – изучить руины мировых порядков прошлого, чтобы понять, каким опытом необходимо воспользоваться, а каких ошибок избежать.

Привычка к миру

Если искать аналогии в прошлом, то наиболее близким был бы, видимо, период, который начался после объединения Германии в 1871 г., обрел необратимую динамику после 1890 г. и продолжался вплоть до начала Великой войны 1914–1918 годов. Его важными чертами были непримиримые противоречия между важнейшими державами Западной Европы – Францией и Германией, всеобщее наращивание военных приготовлений, множество мелких столкновений на периферии, вызванных несовпадением интересов и желаний крупных игроков. Также характеристиками эпохи были глобализация в торговле и человеческих контактах при нарастании барьеров в торговле и все более широком применении эмбарго – своего рода протосанкций прошлых эпох.

Так, например, в 1913 г. самые интенсивные торговые отношения развивались между Великобританией и Германией, которые уже через год стали смертельными врагами. Германия также была крупнейшим иностранным инвестором в России и вложила в российскую экономику 378 млн золотых рублей. Не было виз и границ в их современном понимании. Европейские аристократы представляли собой нечто подобное глобальной элите, а большинство правящих династий связывали родственные узы. Последним конфликтом, в котором участвовало больше трех держав, была Крымская война 1853–1856 годов. При этом по-настоящему большой и кровопролитной войны не случалось вообще с 1815 г., когда европейские монархии сокрушили Французскую революцию, эволюционировавшую к тому времени до наполеоновской империи.

Конечно, система, установившаяся по итогам Венского конгресса, постепенно себя изживала, признаками чего служили все более частые войны по периферии и «единоборства» грандов, наиболее серьезным из которых была франко-прусская война. Она во многом и стала предвестником будущих катастроф, провозглашение Германской империи в зеркальном зале Версаля поселило во французской элите острую жажду реванша. Тем не менее правящие круги предпочитали полагать, что отдельные инциденты не разрушают целостности конструкции, а просто демонстрируют необходимость ее «доводки» или ремонта. Это происходило на мирных конгрессах, собиравшихся после очередных сбоев системы.

Все крупные европейские державы проводили политику колониальных захватов, что вело, конечно, к локальным стычкам с туземцами. По ходу дела европейские государства и примкнувшие к ним США с Японией повергли в столетнюю пучину бедствий Китай. Однако страдания народов, подвергшихся колониальной агрессии, в расчет, разумеется, не принимались. На европейской почве, повторим, по-настоящему большой войны не было почти столетие, и ни один из действующих военачальников не имел опыта масштабной кампании. Одновременно в отношениях между государствами господствовала подозрительность, гонка и соревнование систем вооружений приняли обвальный характер. Результатом стал самый пока масштабный в истории человечества военно-дипломатический кризис – более 30 лет, две мировые войны, десятки миллионов жертв. «Вторая Тридцатилетняя война» уже мирового масштаба.

Нечто подобное мы наблюдаем в международной системе и сейчас. Глобализация в торговле сочетается со все более запутанными и противоречивыми политическими отношениями. Белый дом открыто игнорирует международное право и заявляет, что будет ориентироваться только на свои интересы. Вашингтон действует хаотично и рискованно. Международная система разбалансирована. Европа стремительно теряет способность содействовать укреплению мира. Китай и Россия призывают к игре по правилам, уважению международных институтов и сохранению достижений глобализации. Но и они симметрично реагируют на действия западных визави.

Многие, как и в начале XX века, верят, что экономическая взаимозависимость не позволит рухнуть в пропасть всеобщей войны, поэтому можно позволить себе легкомысленно подходить к конфликтным ситуациям. Военные России, Соединенных Штатов, Великобритании и Франции имеют опыт исключительно борьбы с партизанами либо экспедиционных операций в дальних странах, багаж КНР и того скромнее. Налицо «привыкание к миру» и уверенность, что ядерное оружие гарантирует от большой войны. Эта концепция уходит корнями в теории эпохи холодной войны и настаивает, что ядерное оружие является, по сути, последним универсальным средством всеобщего сдерживания.

Разумеется, некорректно ставить знак равенства между чисто психологической «привычкой к миру» конца XIX – начала XX веков и более чем осязаемым ядерным сдерживанием. И все же, понимая условность параллели, есть резон сравнить два периода, когда царила очень редкая в истории международных отношений атмосфера уверенности. Вне зависимости от непосредственной материальной основы такого явления, отсутствие чувства, что международные отношения «развиваются в тени всеобщей войны», может сыграть злую шутку с лицами, принимающими решения. Именно международные обстоятельства 1871–1914 гг. стоит изучить, чтобы понять, как не допустить сползания к всеобщему конфликту. И предположить, что необходимо для построения более или менее устойчивого международного порядка.

Дефицит уважения

Опыт прошлого учит нас, что международный порядок имеет две опоры: материальную – военная сила, и нематериальную – уважение, правила и признание легитимности партнеров. На разных исторических этапах преобладала то одна, то другая. Материальной была природа системы баланса сил в 1871–1914 гг. и 1945–1991 годах. При этом в обоих случаях баланс сил и прямое военное сдерживание были присущи периодам подготовки ко всеобщему конфликту, а не работы над тем, как его избежать. Результатом становилось поражение одного или нескольких игроков в борьбе, которая в 1914–1918 гг. и 1939–1945 гг. выливалась в большие военные столкновения, а во время холодной войны носила черты гибридных перепалок на периферии. Хотя и тогда мир постоянно балансировал на грани начала большой войны между супердержавами.

Иной была природа европейских порядков с 1648 до 1871 гг., стержнем служила идея «концерта». В ее основе, как и в основе всей классической Вестфальской системы, лежала в первую очередь не сила, а (монархическая) легитимность, взаимное признание, уважение и правила игры. Создатели Вестфальской системы и участники Венского конгресса, несомненно, признавали легитимность друг друга, несмотря на различия политических систем и обилие конкретных противоречий. Более ранние примеры такого порядка мы можем обнаружить в древней истории Востока и отношениях между древнекитайскими царствами периода «Весны и осени». В XIV веке до нашей эры властители пяти государств «Клуба великих сил» (Club of the Great Powers в англоязычной литературе) уважительно обращались друг к другу «брат», а мирные конференции государств древнего Китая предвосхищали европейские конгрессы XIX века. Ни в одном из случаев, которые известны из древней истории, силы государств, участвующих в «концерте», не были одинаковы. В Европе взаимное уважение и признание легитимности сохранялись и позже, вплоть до русской революции 1917 года. После этого, на протяжении уже ста лет, эти два фактора выпали из международного общения.

Сейчас взаимное уважение – то, чего больше всего не хватает великим и просто крупным державам. Особенно это заметно на водоразделе Запад – остальной мир. В одних случаях утрата уважения происходит из-за субъективной оценки внутренней устойчивости и легитимности партнера. Так США и большинство их союзников смотрят на Россию или Китай. Если судить по заявлениям и гипотезам, американский генералитет и большинство экспертов считают, что в случае необходимости КНР не проявит достаточной твердости. Хотя в Соединенных Штатах и называют Китай одной из двух сверхдержав, многие там верят, что Пекин, несмотря на свое экономическое могущество и растущие военные возможности, не готов противостоять жесткому давлению и вооруженным провокациям.

В случае же с Россией абсолютное большинство экспертов и лиц, принимающих решения в Вашингтоне и европейских столицах, убеждены, что страна стоит на «глиняных ногах», ее экономика не выдержит длительного противостояния, политический режим неизбежно рухнет или сменится на более комфортный для Запада. Такой точки зрения придерживалась предыдущая администрация США, к ней склоняется значительная часть новых республиканских руководителей. В Европе также делают ставку на внутренние изменения в России через «стратегическое терпение».

Это ставит перед нами по-настоящему фундаментальный вопрос. Установка на то, что наиболее надежным средством урегулирования противоречий является трансформация собеседника, делает дискуссию бесплодной, а дипломатию бессильной. Отрицание в большей или меньшей степени легитимности партнера снимает вопрос взаимного уважения с повестки дня. Можно ли говорить об уважении, когда речь идет о взглядах стран Запада на, например, Северную Корею или отношениях между непримиримыми противниками Индией и Пакистаном?

В других случаях отсутствие уважения становится продуктом не менее субъективного взгляда на намерения оппонентов и, главное, их способность подкреплять слова делами. В России и Китае крепнет мнение о несерьезности новой американской администрации. Угрожающие, противоречивые и безответственные заявления президента США и близких к нему деятелей не подкрепляются продуманными действиями. Хаотичная политика, отмеченная проявлениями распущенности и непродуманного эпатажа, способствует укреплению соответствующего восприятия. Отсюда обманчивое мнение о том, что оппонент – бумажный тигр, который только выглядит грозно, а на деле не представляет серьезной опасности.

Отдельные решения лидеров Европейского союза и руководителей ведущих стран ЕС также не способствуют тому, чтобы отношение к ним в России или Китае было более уважительным. В России многие не понимают сути противоречивой политики европейцев. События «арабской весны» и миграционный кризис в ЕС порождают сомнения в способности европейских элит осознать причинно-следственную связь политических решений и событий. У части экспертного и политического сообщества крепнет убеждение, что Европа не выберется из своего системного кризиса, поэтому говорить там не с кем и не о чем. Подобное пренебрежительное отношение, конечно, загоняет взаимоотношения России и Евросоюза в интеллектуальный и политический тупик.

Большего уважения исполнены отношения России и Китая. Лидеры регулярно встречаются и, судя по всему, внимательно прислушиваются к мнению друг друга по разнообразным вопросам внешней политики и государственного управления. России есть чему поучиться в вопросах развития экономики или борьбы с коррупцией. Китай, в свою очередь, может много взять у России в таких вопросах, как достаточно гармоничное развитие многонационального государства или твердость в отстаивании своих внешнеполитических интересов. Пока Китай не сталкивался с такими жесткими вызовами со стороны Запада, как столкнулась Россия. Но, учитывая радикализм новой администрации США, жесткая проверка на прочность, вероятно, не за горами.

Таким образом, уважение и взаимное признание вряд ли сейчас способны стабилизировать международные отношения. Дефицит этих понятий не был столь острым в конце XIX – начале XX веков, он делает еще более опасным другое сходство эпох – готовность рисковать ради тактических успехов и внутриполитической популярности. Стратегическая фривольность американской администрации может на одном из виражей привести к возникновению на Ближнем Востоке или в Северо-Восточной Азии вооруженного столкновения с неопределенным потенциалом эскалации. Но и Россия часто играет на повышение, балансируя на грани стратегической сдержанности и фривольности, потому что полагает другие способы донесения своей точки зрения до партнеров бесперспективными. Россия с Китаем часто вынуждены принимать решения, не исходя из их собственной долгосрочной стратегии, а отвечая на тактические выпады в их адрес.

Отставание Европы по части подобного легкомыслия связано исключительно с недостатком у нее по сравнению с США и Россией силовых возможностей и политической воли. И не надо забывать, что европейские державы уже спровоцировали военно-дипломатический конфликт на Украине, когда неосмотрительно поддержали государственный переворот в феврале 2014 г., а затем обвинили Россию во вмешательстве в украинские дела. В обоих случаях возобладало стремление к сиюминутной выгоде и необходимость внутренней консолидации перед лицом внешней угрозы, на роль которой была назначена Россия.

Сделки малые и большие

Сто лет назад стратегическая фривольность держав привела к мировой войне даже при наличии уважения и взаимного признании легитимности. Чтобы избежать дальнейшего втягивания в конфликт, недостаточно признать право друг друга строить жизнь по собственным представлениям. Сейчас это пытается делать в отношении России и Китая американская администрация, хотя неизвестно, как долго сохранится такая политика.

В неопределенной перспективе мировая политика все равно останется суммой «малых сделок» – для новых глобальных правил игры пока не созрели условия. Рискну предположить, что США и их союзники в принципе не способны к «окончательным решениям», если эти решения не делают их однозначными победителями. Максимум, на что стоит рассчитывать, – это укрепление режима, не дающего авантюризму отдельных деятелей привести мир к войне. И поэтому заключение сделок стоило бы сделать работой дипломатов и перенести на площадки наиболее важного, наряду с ядерным сдерживанием, достижения XX века – международных институтов.

Их эффективность ставилась под вопрос после холодной войны и зачастую сознательно разрушалась. Но если не отказаться от подобного пагубного подхода, вскоре единственным инструментом предотвращения войны станет взаимное сдерживание. Не случайно оживилась дискуссия о позитивной роли ядерного оружия. Сторонники этой идеи исходят из крайне пессимистической оценки способности большинства ведущих государств мира к добровольному самоограничению в вопросе использования силы и учета интересов других как категории собственных интересов. Однако можно предположить, что простое наращивание вооружений при отсутствии взаимного уважения и признания легитимности как основы стратегической философии повышает риск возникновения войны. На одном оружии мир надолго не сохранить.

Необходимо отказаться от силы или угроз применения силы для достижения внешнеполитических задач в том случае, если затрагиваются интересы одной из значимых в военном отношении держав. Нужно стремиться максимально исключить из обихода использование внешнеполитических вопросов, особенно связанных с безопасностью, для повышения популярности политиков на национальном уровне.

Современным международным отношениям, с одной стороны, катастрофически не хватает нематериальных составляющих, способных играть роль стабилизаторов, а с другой, в избытке нематериальные факторы, способствующие раскачиванию ситуации. Главный вопрос – установление равновесия между силой, моралью и правом во внешней политике. Сейчас это может выглядеть несколько наивно. Но «железа» хватает и так, а с уважением и легитимностью явные проблемы.

Данная статья развивает и дополняет текст, написанный по заказу Валдайского клуба и опубликованный в апреле 2017 года.

США. Евросоюз. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 8 декабря 2017 > № 2258201 Тимофей Бордачев

Ответ на вопрос Министра иностранных дел России С.В.Лаврова по итогам переговоров с Госсекретарем США Р.Тиллерсоном «на полях» СМИД ОБСЕ, Вена, 7 декабря 2017 года

Вопрос: Как Вы прокомментируете Вашу встречу с Госсекретарем США Р.Тиллерсоном?

С.В.Лавров: Встреча с Госсекретарем США Р.Тиллерсоном была достаточно конкретной и продолжительной – около часа. Особое внимание мы уделили реализации договоренностей, закрепленных в заявлении президентов России В.В.Путина и США Д.Трампа, которое было принято в Дананге «на полях» саммита АТЭС. В частности, мы обсудили, как идут контакты по линии наших внешнеполитических ведомств, по линии военных «на земле», поставили некоторые вопросы, требующие прояснения с точки зрения того, что происходит. В том числе, сошлись на необходимости не допускать действия, которые подвергали бы сомнению и угрозе нашу общую приверженность суверенитету и территориальной целостности САР.

Говорили и о политическом процессе под эгидой ООН, который в свое время реанимировался после начала астанинского процесса и который в последнее время активизируется в результате инициатив, выдвинутых в Сочи на трехстороннем саммите президентов России, Ирана и Турции. Мы приветствовали возобновление женевских переговоров, но выразили убежденность, что Правительство и оппозиция должны в них участвовать без каких-либо предварительных условий. Это было подчеркнуто и подтверждено, когда этот раунд возобновлялся, специальным посланником Генерального секретаря ООН по Сирии С. де Мистурой. Но, к сожалению, некоторые оппозиционеры занимают позицию, которая противоречит их собственным обязательствам, при этом выдвигая предварительные условия. Здесь у нас с американцами единые подходы в том, что таких предварительных условий быть не должно. Должны начаться прямые переговоры по вопросам подготовки новой конституции и проведения выборов.

Мы проинформировали Госсекретаря США Р.Тиллерсона о том, как идет подготовка к Конгрессу сирийского национального диалога, в рамках которого будут участвовать широкие представители оппозиционных кругов и племен, проживающих в Сирии. В рамках него мы будем стараться помочь начать конституционную реформу, обсуждение предметных аспектов по проведению будущих выборов под надзором ООН.

Второй темой стала Украина. Но здесь у нас пока еще меньше совпадающих подходов, хотя между Россией и США есть немало противоречивых позиций и по Сирии. Мы о них говорили, эту тему обсуждали и наши военные. По Украине мы объяснили безальтернативность Минских договорённостей. Попросили американскую сторону подтвердить, что и они сохраняют такую же позицию. Надеюсь, это подтверждение действительно отражает нынешнее положение дел в Вашингтоне.

Нас беспокоят попытки поставить с ног на голову нашу инициативу о направлении охранников ООН для обеспечения безопасности миссии ОБСЕ. Эта инициатива на сто процентов вписывается в дух и букву Венских договоренностей. Наша инициатива заключается в том, чтобы где бы наблюдатели ОБСЕ не работали, куда бы они сейчас не передвигались, их везде сопровождали бы охранники ООН. То, что мы услышали от представителя США К.Волкера, – это совсем противоположный подход. Он заключается в том, чтобы не зацикливаясь на вопросах особого статуса Донбасса, амнистии, подготовки выборов через прямой диалог Киева, Донецка и Луганска, первым делом ввести туда, по сути, ооновскую администрацию, которая будет руководить всем тем, что происходит в провозглашенных ДНР и ЛНР. Понятно, что в таком случае ни о каком минском процессе речи быть не может, потому что его корень – это именно прямой переговорный процесс и достижение договоренностей по всем перечисленным мной аспектам.

Мы привлекли внимание к тому, что было бы очень неправильно посылать сигналы такого рода украинцам, потому что это будет укреплять их во мнении, что можно манкировать своими обязательствами, уходить от минских договоренностей. Собственно некоторые члены правительства говорят об этом публично и заявляют, что могут решить проблему и силовым путем. Призвали Вашингтон пресекать такие провокации.

Говорили по положению дел на Корейском полуострове. Здесь наша позиция неизменна. Мы убеждены, что нужно прекратить порочную спираль конфронтации, авантюр, провокаций. И объяснили, как мы видим возможности реализации российско-китайской «дорожной карты» по снижению напряженности и созданию условий, которые позволили бы начать переговорный процесс в любом формате, который будет приемлем непосредственно заинтересованным странам. Мы знаем, что Северная Корея, прежде всего, хочет разговаривать с США о гарантиях своей безопасности. Готовы это поддерживать и участвовать в содействии таким переговорам. Наш американский коллега, Госсекретарь США Р.Тиллерсон, это услышал.

Подтвердили полезность контактов по Афганистану между представителями МИД России и Госдепартамента. Контакты были и в сентябре, и в декабре. Там тоже есть необходимость лучше понимать, кто чего хочет. Нас несколько встревожило объявление Вашингтона о новой стратегии, которая, по сути дела, означает ставку на решение силовым путем афганского кризиса. Это нереалистичный подход. Мы поговорили об этом. Условились, что наши представители будут продолжать контакты и сопоставлять свои подходы, а также, конечно же, сотрудничать с другими странами, которые участвуют в афганском урегулировании.

Мы попросили разъяснить смысл решений, которые были приняты относительно перевода эвентуального Посольства США в Израиле из Тель-Авива в Иерусалим. Попросили объяснить, какие они видят последствия этого шага для усилий, которые предпринимаются под эгидой ООН, в рамках «квартета» международных посредников. У нас много вопросов. Мы привлекли внимание к опасениям, которые высказывали арабские и в целом мусульманские страны, ЛАГ, ОИС в отношении того, что это может подорвать и даже «поставить крест» на переговорах о двугосударственном решении, когда Государство Израиль и Государство Палестина полноценно, бок о бок живут друг с другом в безопасности. Это все было отражено в решениях Генеральной Ассамблеи ООН и СБ ООН, которые могут сейчас подвергаться испытаниям.

Условились продолжить контакты по линии наших экспертов, чтобы лучше понять американский подход (там есть еще аспекты для прояснения), и как нам дальше работать в «квартете» международных посредников (Россия, США, ООН и Евросоюз).

Конечно, мы напомнили обо всех вопросах, которые стоят на нашей двусторонней повестке дня и реально портят отношения. В очередной раз подчеркнули, что сотрудничество по интересующим американцев международным вопросам очень сильно страдает из-за того, что в сфере двусторонних отношений продолжается настойчивая, последовательная линия на их сознательное разрушение.

Условились, что наши заместители продолжат контакты по этой теме, хотя последние пару-тройку раундов никаких результатов не дали, а также контакты по вопросам стратегической стабильности тех договоров, которые действуют между нами в сфере сокращения стратегических наступательных вооружений, ракет средней и малой дальности и по вопросам, которые возникают в отношении Договора об открытом небе.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 7 декабря 2017 > № 2425913 Сергей Лавров

Инвестор Дмитрий Аханов: Путь «ботаника» к деньгам короче, чем у шпаны.

Быть инвестором в России — рискованное предприятие. Директор по взаимодействию с компаниями США и Канады УК «РОСНАНО» и президент RUSNANO USA Дмитрий Аханов рассказал «Снобу» о том, почему проваленный проект — это хорошо и что для инвестора лучший подарок.

Едва поздоровавшись, мы начали обсуждать биткойны. И вы сказали, что это своего рода казино. Тогда и то, чем вы занимаетесь, — венчурный бизнес, прямые инвестиции, — если посмотреть на них с этой стороны, то же самое казино.

Для 80% инвесторов, занимающихся этим непрофессионально и особенно в России, так и есть. И если проводить аналогии, фондовый рынок в последние 20 лет очень похож на казино.

Какие качества необходимы профессиональному инвестору?

В первую очередь — интуиция. Всем известны истории успеха, но есть истории тысяч компаний, которые делали примерно то же самое, в них вложили сотни миллионов долларов, а в итоге все закончилось плохо.

Главное, чем отличается правильный менеджер венчурного фонда — это умением формировать портфель. Ты можешь сказать: я универсальный фонд, и инвестировать во все — от софта до игрушек. Есть крупные фонды с так называемой стратегией spray and pray, заводящие в портфель по 500 компаний. Но 90 процентов фондов, инвестирующих, например, в медицину, узкоспециализированные, потому что это требует специальных знаний.

Мы (УК «РОСНАНО». — Прим. ред.) на 99 процентов инвестируем эксклюзивно в реальный сектор, то есть в то, что можно пощупать, и у нас в портфеле практически отсутствуют компании, которые занимаются чистым софтом.

Это совпадает с тем, как подходят к инвестициям в странах с более развитым венчурным рынком?

На Западе инвестируют в людей, в их способности.

И в кого лучше всего инвестировать?

В человека, у которого уже есть два успешных проекта и один проваленный. Он знает, что такое слава и деньги, но уже в чем-то просчитался. Кстати, по этим же характеристикам инвесторы оценивают друг друга. Это игра вдолгую, и важно понимать опыт тех людей, с которыми ты это делаешь.

Вы ставите перед собой задачу прыгнуть на восходящий тренд?

Да. Есть рынки, на которых выигрывает пионер, а есть куча рынков, на которых пионеры не выигрывают никогда. Потому что, как ни крути, в современном мире, помимо чистой технологии, важны еще маркетинг, ресурсы, финансы. И удача. Без нее нельзя: нужно попасть в правильное место в правильное время.

Если вы помните, первый айфон Джобс показал в феврале только на слайдах. Как глава «Майкрософт», не самый последний человек в бизнесе, отреагировал на эту презентацию? «Это сделать технологически невозможно!» Но продажи начались уже в июне. Или другой пример: до «Гугла» были поисковики? А соцсети были до «Фейсбука»? Были. И много.

Ты никогда не знаешь, что в итоге приведет к успеху.

А какой подход к инвестициям в России? У нас чаще хотят быть пионерами или, наоборот, совершенствовать то, что уже существует в мире?

Отличие крупных российских корпораций от западных — отсутствие опыта работы со стартапами и понимания, как этот процесс нужно выстраивать. То есть ты приходишь в какую-нибудь крупную российскую компанию и говоришь: «Вот я для вас сделал, классная штука». Первое, о чем тебя спросят: «А где она уже работает?» И желательно лет тридцать. А на Западе есть понимание, что людям нужны деньги. Многие говорят: «Окей, нам этот продукт потенциально интересен, давайте мы вам заплатим за право быть первыми, кто сможет тестировать его у себя, опять же за деньги». И добавят: «Вы, пожалуйста, учтите, что нам в продукте нужно». Основная причина такого подхода — очень высокая конкуренция и необходимость постоянно двигаться вперед.

Это такое общее мнение, что крупные компании плохо приспособлены к инновациям. С чего или с кого начинаются изменения?

Если говорить о классических больших корпорациях, то, как правило, с руководителя, который начинает всех толкать. Тогда создается свое венчурное подразделение, либо вкладываются деньги в какие-то фонды, которые работают отчасти по заказу корпорации.

Вообще, за последние пять лет в сфере венчурных инвестиций корпоративный сегмент наиболее быстрорастущий, а в сфере, в которой мы работаем, он занял процентов 70 от объема инвестиций.

Есть люди, которые честно говорят: я хочу заработать. Есть те, кто хочет «изменить мир». Насколько хороша финансовая мотивация?

Человек всегда будет думать о деньгах. Это базис, о котором можно даже не говорить.

То есть деньги «приложатся», если ты делаешь крутое дело?

Абсолютно. Венчурные инвесторы любят инвестировать в компании, меняющие мир. Взять того же Маска. Его личный интерес — не заработать очередной миллиард долларов, а основать колонию на Марсе. Это его детская мечта. Но он при этом понимает, что, если не заработает этот условный миллиард, у него не получится сделать то, что он хочет. И — уникальная вещь для Америки, но уже справедливая для Индии и для Китая, — у очкарика-программиста или физика, или биолога путь к деньгам короче, чем у шпаны.

У нас же сложилось мнение, что уважающий себя ученый не должен быть торгашом.

Это то, что мешает российским ученым. А еще они говорят: «Я изобрел гениальную вещь, она стоит миллиарды долларов, поэтому я вам ничего не покажу и не расскажу — вы все украдете. Но вы мне должны дать еще миллиард, чтобы я все-таки смог это сделать». Нашим инженерам всегда не хватало умения довести свое изобретение до конца и сделать продукт, который кто-то купит. Это в том числе менталитет. У нас нет, что называется, «продакт маркетинга» и желания создать конечный нужный продукт.

Чтобы ситуация изменилась, нужно, во-первых, рассказывать о людях, способных сделать научную разработку, технологию, а потом построить из нее бизнес. В России таких примеров мало, но они есть. Во-вторых, поощрять западные компании открывать центры разработки в нашей стране. Но у нас, к сожалению, с одной стороны, исторические традиции, а с другой — есть такая штука, как недоверие к тому, что делают русские.

Почему?

До начала 2010-х годов в стране не существовало ни венчурных инвестиций, ни фондов.

Вы меряете других по себе? Вас это не подводит?

Иногда подводит. Но если не верить в людей, то этот бизнес делать невозможно. Есть многие вещи, которые нельзя заранее проверить, в том числе в технологиях. Вот пример одной компании, с которой мы общались. Они делали оптические лазеры для системы очистки трубопроводов, в том числе высокомощные. На тот момент о них было две статьи, в которых приводились комментарии двух экспертов: создателя крупнейшего в мире производителя промышленных лазеров, одного из самых успешных российских технологических предпринимателей Валентина Гапонцева и Стивена Чу, нобелевского лауреата и на тот момент министра энергетики США. Оба заявили: то, что пытается сделать эта компания, технологически невозможно. Через два года эта компания сделала то невозможное.

За последние шесть-семь лет венчурный рынок в России хотя бы начал формироваться. Однако остается проблема: кто будет покупать стартапы?

Покупателей практически нет. И единственный в текущем моменте выход — сразу строить компанию с прицелом на международный рынок.

Как далеко готовы идти российские предприниматели, насколько для них открыт мир?

К сожалению, далеко идти не готовы. Любой рост требует усилий, амбиций, рисков — многие в России боятся больших денег. Я знаю пример компании, работающей в том числе и на международных рынках. Ей ничто не мешает расти дальше, но люди получают свои $15–20 млн дивидендов в год, и им достаточно.

Как вы считаете, у компании РОСНАНО уровень осторожности, аппетит к риску — какой? Компанию часто обвиняют в том, что она «прыгает» на тех, кто уже показывает классную динамику.

Иметь возможность инвестировать в ранние стадии иногда правильно, но это не наша специализация, это не то, что мы умеем делать лучше всего. Мы инвестор поздних стадий, наш аппетит к риску умеренный. Мы, как правило, готовы брать на себя рыночные риски, но не технологические.

А каков ваш личный аппетит к риску?

Я подхожу к этому с точки зрения портфеля. Грубо говоря, если у меня есть портфель на $100 млн, $5 млн я готов направить на очень рискованные, с моей точки зрения, проекты.

У меня в портфеле нет каких-то безумных, ярких звезд, которые могут принести «сто икс». Такие цифры дают единицы из десятков тысяч. Особенно в прямых инвестициях, которые требуют финансирования не в 5–10 млн, а в 100, 200 и так далее.

У меня в портфеле было девять компаний, сейчас осталось четыре: три я продал, две мы закрыли. Одна из них была попыткой построить крупную компанию по созданию биотоплива из углекислого газа и бактерий.

Это был проект-демонстрация аппетита к риску?

Да. Есть успешные компании, которые мы вполне хорошо продали. SiTime стала крупнейшей венчурной сделкой в области полупроводников в 2014 году, мы продали ее за 200 миллионов японцам. Продали компанию Soft Machines. Это де-факто один из примеров, когда группе инвесторов не хватило аппетита к риску. Ее можно было вырастить в многомиллиардную компанию, но нужно было вложить еще очень много денег. И в итоге за несколько сотен миллионов долларов компания пока без продукта и без выручки была куплена. Это дорогого стоит.

Что с остальными проектами, которые вы ведете?

У меня сегодня три публичных проекта, то есть их акции котируются на бирже. IPO — это, с одной стороны, выход, а с другой стороны, еще ведь нужно правильно продать.

Компания Quantenna, которая делает wi-fi чипы, в прошлом году сделала мне подарок: в день моего рождения мы сделали IPO. Есть публичная компания NeoPhotonics с выручкой $300 млн. Еще одна компания, вышедшая на биржу, — Aquantia, успешно разрабатывающая сетевые чипы для передачи данных.

Перспектива IPO определяется в начале пути?

Когда строишь большую компанию, ее правильно строить с целью выхода на IPO или M&A. Не все компании и бизнесы можно вырастить до миллиарда.

Но есть и вполне нормальные, внятные бизнесы, которые можно дорастить с нуля до $35–70 млн и продать, понимая, что на IPO эта компания вряд ли когда-нибудь выйдет. Это тоже вполне адекватная инвестиция.

США. Канада. Россия > Химпром. Приватизация, инвестиции. СМИ, ИТ > rusnano.com, 30 ноября 2017 > № 2428963 Дмитрий Аханов

Межсирийское примирение: между Астаной и Женевой

А.Г. Аксенёнок – кандидат юридических наук, Чрезвычайный и Полномочный Посол, опытный дипломат, арабист, долго работавший во многих арабских странах, в том числе в качестве посла России в Алжире, а также спецпредставителем на Балканах и послом Российской Федерации в Словакии.

Резюме О значении совместного заявления президентов РФ и США

11 ноября в ходе саммита стран-членов АТЭС в Дананге была оглашена своего рода «ожидаемая неожиданность». Президенты РФ и США согласовали совместное заявление по Сирии.

Внутригосударственный конфликт в этой стране, раздираемой на части гражданской войной, терроризмом и внешним вмешательством, неизменно оставался «горячей» темой в международной и особенно в российско-американской повестке дня. Российские и американские интересы здесь одновременно и совпадают, и разнятся в наибольшей степени. При этом сохраняется взаимное понимание того, что без нахождения точек соприкосновения между Россией и США развязать конфликтный узел, в котором каждый из множества вовлеченных игроков всегда может оказаться спойлером, не представляется возможным. Во многом благодаря их дипломатическим усилиям Советом Безопасности ООН был разработан и принят большой пласт международно-правовых документов, который образует солидный фундамент для будущего урегулирования.

При администрации Барака Обамы были моменты, когда обе стороны подходили совсем близко к достижению договоренностей, но устойчивой координации или хотя бы работы на параллельных курсах добиться так и не удалось. При всех неудачах, обоюдных претензиях и разногласиях, порой взрывоопасных, Россия и США сохраняли каналы коммуникаций.

Российско-американское заявление на высшем уровне, принятое в Дананге, имеет особое значение по целому ряду причин. По какому пути пойдет дальнейшее развитие событий, предсказать трудно, но декларация такого рода имеет шансы стать отправной точкой к выстраиванию необходимого минимума согласованных шагов по Сирии, тем более в новых условиях. Если, конечно, Москва и Вашингтон будут способны умерить амбиции, порожденные успехами в борьбе с ИГИЛ («Исламское государство», запрещенная в РФ террористическая организация), и хотя бы в сирийском случае подняться выше того, что их разделяет по широкому спектру глобальных проблем ради того, чтобы помочь многострадальному сирийскому народу разорвать порочный круг насилия и гуманитарных катастроф.

Прежде всего совместное заявление президентов России и США — это первая после смены американской администрации совместная с Россией политическая акция, предпринятая к тому же на общем мрачном фоне в двусторонних отношениях. По прошествии года после победы на выборах ближневосточная стратегия президента Трампа, как, впрочем, и внешнеполитический курс в целом, по мнению большинства американских экспертов, все еще остается невнятной, отличается непоследовательностью и даже сумбурностью принимаемых решений зачастую в угоду тактическим соображениям или в качестве реакции на те или иные неверные шаги.

Президенты пришли к общему пониманию целого ряда принципиальных вопросов, исходя из реальной оценки изменившейся военно-политической обстановки в Сирии. В течение последних месяцев в результате военных действий против боевиков ИГИЛ на востоке Сирии силы, поддерживаемые Россией и США, оказались на таком близком расстоянии друг от друга, что это потребовало активизации канала связи между военными обеих стран с целью снижения рисков непреднамеренных опасных инцидентов. Президенты договорились продолжать эти усилия по военной линии, в том числе в работе со своими партнерами, ведущими борьбу с ИГИЛ. Выйдут ли эти усилия за пределы военной плоскости, пока неясно, хотя Россия и США в случае принятия политических решений могли бы наладить взаимодействие в формировании местного самоуправления в районах, освобожденных от ИГИЛ, на базе национального примирения снизу. Это позволило бы облегчить оказание гуманитарной помощи, возвращение беженцев и экономическую реконструкцию в целом.

Важное значение имеет подтверждение вывода о том, что конфликт в Сирии не имеет военного решения, и окончательное политическое урегулирование должно быть найдено в рамках Женевского процесса в соответствии с резолюцией Совета Безопасности ООН 2254 в ее полном объеме. То есть проведение конституционной реформы и свободных выборов под эгидой ООН при сохранении суверенитета, независимости, единства, территориальной целостности и светского характера государства. Президенты призвали все сирийские стороны принять активное участие в Женевском политическом процессе и поддержать усилия, направленные на обеспечение его успеха.

Конечно, это только самые общие принципы реформирования, которые и раньше не вызывали серьезных расхождений. Не будет преувеличением сказать, что резолюция Совбеза ООН содержит своего рода «дорожную карту» переходного периода. Но все подводные камни кроются именно в ее имплементации. Между самими сирийцами нет сколько-нибудь общей интерпретации ключевых положений резолюции, а высшей инстанции, как это было с имплементацией дейтонских соглашений по бывшей Югославии, в сирийском случае не существует. Это касается в том числе таких практических вопросов государственного строительства на инклюзивной основе, как согласование последовательности шагов, определение порядка работы над принятием новой конституции и формированием органов исполнительной власти в центре и на местах, обеспечение безопасности на время всего политического транзита.

Вместе с тем сам факт, что российский и американский президенты сочли возможным сделать акцент именно на Женевском треке, можно рассматривать как определенный сигнал сирийским противоборствующим сторонам и региональным игрокам, имеющим свои максималистские интересы, не всегда совпадающие с глобальными интересами России и США.

Своевременность такого шага определяется еще и тем, что повестка дня межсирийских переговоров в Астане под эгидой России, Ирана и Турции как стран-гарантов соблюдения режима прекращения боевых действий по мере их продолжения стала расширяться и заходить на политическое поле, отведенное резолюциями СБ ООН для Женевы при посредничестве его специального представителя. Это вызвало смешанную реакцию в США, в ведущих европейских странах и в арабском мире, несмотря на неоднократные разъяснения российских официальных представителей о том, что Астана призвана создать благоприятные условия «на земле» для активизации переговоров в Женеве.

С одной стороны, семь раундов переговоров в Астане позволили запустить четыре зоны деэскалации в центральных, северо-западных и южных районах Сирии, существенно снизить уровень насилия и создать условия для доступа гуманитарной помощи, что не могло не получить одобрения во всем мире. Соединенные Штаты, воспринимавшие вначале Астану, как и любой многосторонний механизм, где они не играют ведущую роль, с большой долей скепсиса, согласились направить своего наблюдателя. В то же время появились различного рода спекуляции в том смысле, что Россия и Иран на фоне военных успехов ведут дело к тому, чтобы «обойти» основополагающую резолюцию Совбеза 2254 и навязать урегулирование при помощи силы. Триумфаторская атмосфера в этой связи в Дамаске только подтверждала эти опасения. Представители вооруженной оппозиции на переговорах в Астане со своей стороны высказывали претензии к делегации правительства Сирии по поводу нарушения режима прекращения боевых действий, невыполнения таких мер доверия, как освобождение политических заключенных, снятия блокады с ряда районов и обеспечения беспрепятственного доступа для гуманитарной помощи.

Не способствовала снятию недоверия и идея о созыве Конгресса национального диалога, которое было воспринято сирийской оппозицией как «старое» предложение Дамаска в новом издании и его попытка девальвировать Женевский формат, где стороны подошли к необходимости начать обсуждение субстантивных вопросов политического перехода в соответствии с резолюцией Совета Безопасности ООН 2254. Оппозиционные деятели высказывали опасения, что цель Конгресса растворить оппозицию среди большинства партий, движений и организаций, в том числе псевдооппозиционных, подконтрольных сирийскому режиму. По выражению участника переговоров в Астане Мухаммеда Захрана Аллуша, это была бы «встреча режима с режимом».

И, наконец, заслуживает особого внимания данная в заявлении совместная российско-американская оценка зон деэскалации в качестве временной меры в целях создания условий для окончательного политического урегулирования конфликта. Это представляется важным в контексте получивших широкое распространение на Ближнем Востоке рассуждений о том, что Россия и США будто бы пришли к убеждению о невозможности достижения устойчивого урегулирования в обозримом будущем и поэтому создают «так называемые» зоны деэскалации как средство замораживания конфликта.

Ближайшее время покажет, смогут ли США и Россия, которые при всех разногласиях и взаимных подозрениях все же действовали на параллельных курсах в борьбе с ИГИЛ, выйти за эти пределы, возможен ли конструктивный широкий диалог между ними о политическом будущем Сирии после ИГИЛ и о том, как подвести самих сирийцев к действительному национальному примирению на базе разумных компромиссов. Формула «ни победителей — ни побеждённых» более всего соответствует арабским историческим традициям и менталитету.

До последнего времени администрация Дональда Трампа рассматривала «искоренение терроризма» в Сирии и Ираке в качестве своего главного приоритета. Американские дипломаты доверительно говорили о том, что США устали от «государствостроительства». Вместе с тем обстановка в Сирии подошла к такой черте, когда необходимо дать ответ на вопрос: что дальше? Практика воссоздания средневекового халифата под лозунгами джихада, можно считать, низложена. Но с потерей территориальной субъектности сама эта идеология вряд ли исчезнет. Особенно среди суннитского большинства в Сирии и суннитского меньшинства в Ираке, которые добиваются таких реформ во властных структурах, которые обеспечили бы им достойное политическое представительство. Россия, как не раз заявлял президент Владимир Путин, считает, что в настоящее время созданы необходимые предпосылки для перехода к стадии политического урегулирования в Сирии. Партнерство с Соединенными Штатами способствовало бы продвижению этого процесса.

Россия. США. Сирия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 14 ноября 2017 > № 2913949 Александр Аксененок

Во Вьетнаме завершился саммит АТЭС.

В Дананге завершил работу 25–й саммит форума «Азиатско-тихоокеанское экономическое сотрудничество».

Во второй день на заседании лидеры АТЭС рассмотрели перспективы мировой экономики при участии директора-распорядителя Международного валютного фонда Кристин Лагард.

В ходе рабочего завтрака обсуждалось формирование Азиатско-тихоокеанской зоны свободной торговли и возможное расширение состава участников АТЭС.

Заключительная встреча участников саммита была посвящена инвестициям и новым движущим силам в международной торговле.

По итогам форума утверждена совместная декларация. Лидеры АТЭС-2017 дали оценку текущей региональной и мировой экономической ситуации, согласовали пути дальнейшего развития сотрудничества, обозначили ряд задач на следующий год.

Кроме того, в кулуарах саммита глава Российского государства общался с Президентом США Дональдом Трампом. Лидеры двух стран одобрили совместное заявление по Сирии.

По окончании работы форума « Краткая справка Азиатско-тихоокеанское экономическое сотрудничество (АТЭС) Азиатско-тихоокеанское экономическое сотрудничество» Владимир Путин ответил на вопросы российских и иностранных журналистов.

* * *

Стенограмма встречи с российскими и иностранными журналистами

Вопрос: Здравствуйте!

Завершается работа саммита АТЭС. Хотелось бы узнать подробнее, как Вы оцениваете итоги работы с лидерами, возможно, какие–то организационные моменты. И конечно же, по традиции на АТЭС принимается итоговый документ. Как шла эта работа? Возможно, были какие–то разногласия?

В.Путин: Что касается организации, то Вьетнам сделал всё, для того чтобы было работать комфортно, удобно, и очень хорошую обстановку создал, без всяких сомнений. Это первое.

Второе, что касается самой темы – тема очень актуальная. Вы знаете – здесь в основном российские журналисты, – мы в России очень много внимания уделяем цифровой экономике в разных её аспектах, ипостасях, с разных сторон рассматриваем проблемы.

И то, что Вьетнам поднял именно этот вопрос, считаю чрезвычайно важным, актуальным, потому что необходимо всем вместе некоторые вопросы не только рассматривать, но и решать. В одиночку это трудно сделать.

Имею в виду, например: все говорят о малом, среднем бизнесе или микробизнесе, но нужно понять, как его встраивать в общую систему, общую цепочку работы в современной экономике, информационной экономике.

Что для этого нужно сделать? В этой связи у России были конкретные предложения, я их изложил. Это касается самого определения понятийного аппарата: что такое цифровая экономика, что такое цифровая торговля и так далее. Это всё кажется на первый взгляд простой вещью, но на самом деле это требует изучения.

Или, например, нам нужно понять социальные последствия применения новых технологий. Одни говорят, что это опасно и страшно, поскольку высвобождает много рабочих мест, непонятно что с этим делать. Другие говорят: нет ничего страшного, будем переучивать.

Но это требует экспертной оценки, это требует работы с профсоюзами, международными экспертами и Международной организацией труда – МОТ. Это всё было предметом нашего обсуждения.

Конечно, затрагивались и другие вопросы. Так, по ходу дела, это и борьба с терроризмом, и ситуация на мировых энергетических рынках. Вот сейчас только за рабочим ланчем об этом говорили.

Говорили и о перспективах развития АТЭС. За время существования этой организации взаимная торговля выросла в разы. Это, в общем и целом, показывает эффективность объединения.

Мы говорили о необходимости дальнейшей либерализации рынков, выстраивании отношений в рамках единого свободного рынка. Хотя некоторые считают, что пока преждевременно об этом говорить, имея в виду разный уровень развития экономик стран – участниц этой организации.

Очень интересным было сообщение госпожи Лагард по поводу состояния мировой экономики, которая, как мы знаем, растёт, и в среднесрочной перспективе прогноз хороший. Но есть и риски, как она говорила, связанные с тем, что в развитых экономиках замедляется темп роста заработной платы, это снижает потребительскую способность населения.

Она говорила о необходимости проведения взвешенной бюджетной, финансовой, кредитной политики, необходимости структурных изменений в экономике. Вот это всё было предметом нашего обсуждения.

Всё это чрезвычайно интересно, важно, востребованно. И то, что мы имеем общее представление о том, куда нужно двигаться, – это имеет большое значение.

Вопрос: Одной из интриг прошедшего саммита стали Ваши возможные переговоры с господином Трампом. Насколько я понимаю, Вам всё–таки удалось поговорить, что называется, «на ногах». Расскажите, пожалуйста, о чём и, на Ваш взгляд, почему всё–таки не удалось организовать такую полноценную встречу, полноформатные переговоры?

В.Путин: Что касается отдельной встречи. Во–первых, это было связано с графиком работы господина Трампа, моим графиком и определёнными формальностями протокола, с которыми нашим командам справиться, к сожалению, не удалось. Но они будут наказаны за это.

Вместе с тем ничего страшного не произошло, мы поговорили в ходе сегодняшнего заседания, пообщались, и, в общем и целом, всё, что хотели, мы обсудили. В основном–то говорили о чём?

Говорили о том, что обсуждалось на самом саммите АТЭС, говорили о том, как использовать те новые возможности, которые предоставляет цифровая экономика для развития экономических связей. И вы знаете, мы ещё согласовали совместное заявление по борьбе с терроризмом в Сирии.

В этом смысле, имея в виду и первое, и второе, можно сказать, что работа на полях АТЭС была полезной и успешной, потому что не так просто было выйти на заявление по Сирии. Наши эксперты работали над этим заявлением в преддверии саммита, и уже вчера началась доработка этого документа.

Министры иностранных дел господин Лавров и господин Тиллерсон работали над теми вопросами, которые возникли уже после того, как этот текст был предложен экспертами, и сегодня только что мы с Президентом Соединённых Штатов этот документ согласовали. Считаю его важным, потому что он подчёркивает некоторые абсолютно принципиальные вещи.

Во–первых, продолжение борьбы с терроризмом. Это чрезвычайно важно и для Соединённых Штатов, особенно в свете последних трагических событий, которые там произошли, связанные с террористическими вылазками. Это важно для нас, для страны, которая давно сталкивается с этой проблемой. И это важно для всего международного сообщества. Борьба с терроризмом будет продолжена, причём совместными усилиями.

Что касается Сирии: чрезвычайно важным считаю, что мы подтвердили территориальную целостность и суверенитет страны. Мы договорились о том, что будем после завершения борьбы с террором, ликвидации террористической угрозы на этой территории двигаться по пути политического урегулирования под эгидой Организации Объединённых Наций. Детали этого заявления вы можете посмотреть. Оно, по–моему, уже опубликовано.

Вопрос: Владимир Владимирович, как Вы оцениваете так называемые антироссийские расследования, которые, кажется, только набирают силу в Соединённых Штатах? Министры американского правительства, их уже обвиняют в коррупционных связях с Россией, и вроде бы члены предвыборного штаба Дональда Трампа встречались с Вашей вроде бы племянницей. Как Вы оцениваете эту ситуацию? Это первый вопрос.

И второй вопрос: Владимир Владимирович, когда уже наконец? Мы уже устали ждать!

В.Путин: Вторую часть Вашего вопроса пока оставлю без ответа. Время придёт, мы поговорим на эту тему.

Что касается первой части, то я уже многократно высказывался на этот счёт. Считаю, что всё, что связано с российским так называемым «досье» в Соединённых Штатах, на сегодняшний день – это проявление продолжающейся внутриполитической борьбы.

Вот те конкретные вещи, о которых Вы сказали, конечно, они мне известны, хотя о каких–то связях моих родственников с представителями Администрации или с какими–то официальными лицами – я об этом узнал только вчера от господина Пескова. Я не знаю об этом ничего, ровным счётом вообще ничего. По–моему, это всё бредни какие–то.

По поводу министра торговли, по–моему, речь идёт о министре торговли Соединённых Штатов. Он бизнесом раньше занимался, был акционером или владельцем шиппинговой компании, причём мирового уровня, заключал контракты с отправителями грузов по всему миру, может быть, и с российскими. Но это не больше чем бизнес.

Никакого отношения к политике это никогда не имело и не имеет. Я даже фамилии его не знаю, если по–честному, только недавно, честно говоря, услышал. Поэтому здесь нечего расследовать. Но при желании можно, конечно, поковыряться в поисках каких–то сенсаций. Их там нет, никаких сенсаций нет.

Что касается господина Манафорта, то его тоже как–то связывают с Россией. Единственная связь с Россией – это то, что он, будучи руководителем и, наверное, владельцем, даже не знаю, американского пиаровского агентства, заключал контракты и тоже как бизнесмен, работающий в этой сфере, работал с Украиной, в том числе с бывшим президентом Януковичем.

Но какое это отношение имеет к России, я не понимаю. Никакого. Ровным счётом ничего здесь нет, просто пустая болтовня и желание использовать любую зацепку для борьбы с действующим Президентом США. Но это, повторяю, не наше дело, пускай они сами разбираются.

Вопрос: У Вас регулярно бывают встречи с Си Цзиньпином, но эта встреча, наверное, была особенная, потому что состоялась сразу после съезда компартии. И насколько я знаю, она была довольно долгой, и Вы даже разговаривали тет–а–тет какое–то время. Не подскажете, какие вы темы обсуждали, затрагивался ли вопрос Северной Кореи и насколько здесь близки позиции двух стран и что нам ожидать, поскольку это очень острая тема сейчас для всего мира?

В.Путин: Мы с Председателем КНР встречаемся регулярно, объём наших отношений очень большой. Это самый крупный наш торгово-экономический партнёр, свыше 60 миллиардов долларов оборот, это ещё после падения.

Мы, безусловно, достигнем той планки, которой хотели, если сохраним темпы, которые сейчас набираем, и на 100 миллиардов, конечно, в ближайшие годы выйдем. У нас много планов в сфере энергетики и атомной энергетики, углеводородной, не буду повторять все эти проекты, чтобы время не терять, это всё известно.

У нас хорошие перспективы в области освоения космического пространства, в том числе работа по дальнему космосу, авиация – широкофюзеляжный самолёт. Мы уже создали проектную организацию, и даже уже есть название этого самолёта. У нас хорошая перспектива в области вертолётостроения, тяжёлый вертолёт будем делать. То есть много направлений работы, нам всегда есть о чём поговорить.

Что касается внешнеполитической сферы, то, как любят говорить дипломаты, у нас позиции очень близки либо совпадают по очень многим вопросам, по ключевым – точно. Один из таких ключевых вопросов сегодня – это, безусловно, проблема Северной Кореи. Здесь у нас полное совпадение взглядов.

Мы считаем, что это проблема, мы не признаём ядерного статуса Северной Кореи, мы призываем в то же время снизить градус противостояния и найти в себе силы всем противоборствующим сторонам, конфликтующим, сесть за стол переговоров. Другого пути решения вопроса нет.

Россия и Китай предложили дорожную карту для решения этой проблемы, там пошагово изложено всё, что нужно сделать: вначале прекратить риторику, потом прекратить всякие проявления агрессии со всех сторон и в конечном итоге сесть за стол переговоров.

Но, как вы слышали, в последнее время звучат обнадёживающие сигналы, в том числе из администрации Соединённых Штатов, Японии, Южной Кореи по поводу того, что в целом, как бы, понимание безальтернативности такого способа решения проблемы есть у всех. Надеемся, что так оно и будет.

Потом была ещё встреча тет–а–тет действительно, в ходе которой Председатель КНР более подробно проинформировал о ходе съезда компартии, о том, какие планы перед собой Китай ставит с точки зрения развития на среднесрочную перспективу.

Это важно, имея в виду как раз то, с чего я начал, для нас важно, потому что Китай – наш крупнейший торгово-экономический партнёр. Для нас очень важно понимать, как и куда будет двигаться эта большая экономика, которая, безусловно, в ближайшие годы займёт первое место в мире.

При темпах роста в шесть с лишним процентов ежегодных, а раньше было ещё больше, это неизбежно. И нам, конечно, нужно понимать, как мы будем корректировать свою работу с Китаем, имея в виду и наши планы в развитии ЕАЭС, и состыковки этих планов с планами Китая по «Шёлковому пути» и их стратегии развития отношений с соседями.

Вопрос: Владимир Владимирович, на подобных саммитах общение на полях бывает иногда не менее важным, чем официальные встречи. Можно попросить Вас рассказать о Ваших контактах в кулуарах?

И ещё вопрос по этой же теме. Дональд Трамп известен своей своеобразной привычкой во время рукопожатия тянуть руку собеседника на себя. Но говорят, что с мастером спорта по самбо этот приём бесполезен. Пытался он делать что–то подобное, когда здоровался с Вами?

В.Путин: Вы знаете, я не знаю про его привычки, мы мало знакомы. Но Президент Соединённых Штатов ведёт себя в высшей степени корректно, доброжелательно, и у нас нормальный диалог.

К сожалению, мало времени, пока не удаётся более подробно поговорить по всему комплексу наших отношений, а там есть о чём поговорить: и в сфере безопасности, и в сфере экономического взаимодействия, которое у нас практически на нуле сегодня.

Было–то всего 28 миллиардов, стало 20 миллиардов. Это ноль, считай, для таких стран, как Соединённые Штаты и Россия, это почти ноль. Поэтому нам, безусловно, нужно будет всё–таки найти возможность и нашим командам, и на уровне президентов сесть и поговорить по всему комплексу наших отношений. Но, повторяю ещё раз, воспитанный человек и комфортный в общении для совместной работы.

Вопрос (не слышно)…

В.Путин: Вы знаете же, была встреча с Премьер-министром Японии, Президентом Филиппин, Председателем КНР и отдельная встреча с Президентом Вьетнама. Очень подробные были разговоры с лидером каждой страны.

При этом есть, конечно, своя специфика в отношениях с каждым из этих государств, имея в виду и уровень наших экономических связей, политического взаимодействия, работа в сфере безопасности, той же ВТС.

Это целый комплекс вопросов, здесь всего сразу не расскажешь. Но это было очень полезно и, думаю – даже не думаю, уверен, – будет иметь значение для нашей практической работы в страновом разрезе с этими партнёрами.

Вопрос: Здравствуйте!

Позвольте вернуться к вопросу о Сирии и узнать Вашу оценку того, что происходит сегодня в Сирийской Арабской Республике. Очевидно, что это уже не перелом ситуации, о чём говорили буквально год назад. Что происходит сегодня и каковы перспективы развития ситуации в этой стране?

В.Путин: На сегодня совершенно очевидным является тот факт, что боевая работа по ликвидации террористического очага в Сирии завершается. Последние события на юго-востоке страны как раз говорят об этом – это был практически последний оплот ИГИЛ, город на границе между Сирией и Ираком на юго-востоке, и затем зачистка восточного берега Евфрата.

Сейчас самое главное – завершить эту работу и закрепить договорённости по зонам деэскалации, закрепить режим прекращения огня, создать условия для начала политического процесса. Собственно говоря, на это сегодня направлено в том числе и наше совместное российско-американское заявление. Думаю, что это будет существенным фактором в работе по урегулированию сирийской проблемы.

Вопрос: Министерство юстиции США вынуждает наш канал [Russia Today] зарегистрироваться в этой стране как иностранный агент. А также недавно корпорация Twitter запретила нашу рекламу, несмотря на то что она проплачена и публикуется на законных основаниях. Как Вы относитесь к такому беспрецедентному давлению на российские СМИ в США и будут ли ответные меры?

В.Путин: Было бы смешно, как у нас в народе говорят, если бы не было так грустно. Потому что те, кто это делает в Соединённых Штатах, всё время били себя в грудь и говорили о том, что они записные демократы, номер один в мире. И в этой связи свобода слова всегда поднималась на щит как светоч демократии. Без свободы слова демократии не существует.

Атака на наши средства массовой информации в Соединённых Штатах – это атака на свободу слова, без всякого сомнения. Мы разочарованы, как в таких случаях говорят. Но, разумеется, по–другому быть не может. И то, что сейчас обсуждается в Государственной Думе, – я вчера это видел, – может быть, слишком резковато, но это естественно, потому что на уровне представительных органов власти часто звучат крайние оценки, резкие суждения и жёсткие предложения. Но ответ мы обязательно должны будем какой–то сформулировать, и он будет зеркальным.

Хочу обратить ваше внимание на то, что никаких подтверждений вмешательства наших СМИ в ход избирательной кампании нет и быть не может. Последние расследования в том же Конгрессе, по–моему, или в Сенате показали, что там доля рекламы была ноль целых какие–то сотые процента. Влияние на аудиторию измеряется в каких–то тоже десятых или сотых долях процента.

То есть это просто несопоставимо – 100 тысяч, по–моему, у вас была реклама, а другие американские СМИ миллионами размещают рекламу. Несопоставимо просто! Нет, и это показалось опасным, трактуется как какое–то вмешательство.

Средства массовой информации высказывают точку зрения, дают информацию, трактуют её и высказывают свою точку зрения. Можно с ними поспорить, но не путём закрытия или создания условий, невозможных к осуществлению прямой профессиональной деятельности, а путём представления своей точки зрения, доведения своей информации до аудитории. Нет, пошли по пути фактического закрытия. Ответ будет адекватным, зеркальным.

Вопрос: Владимир Владимирович, добрый день!

The Wall Street Journal писал о том, что США собираются предложить России план по размещению американских миротворцев: там указывалась цифра в заметке – 20 тысяч человек.

В.Путин: Где?

Реплика: На Донбассе, на Украине.

В.Путин: Я такого не знаю. Можете дальше ничего не говорить, потому что…

Вопрос: Вот они собирались это довести как–то до руководства. Слышали Вы об этом? И как бы Вы гипотетически отнеслись к такому предложению, если оно будет доведено?

В.Путин: Я уже ответил. Я об этом ничего не слышал, ничего об этом не знаю, поэтому комментировать это невозможно. Просто это нереально.

Когда будут сформулированы конкретные… Понимаете, ведь в практической жизни как? Предположение – это одно, а когда на бумагу кладут какое–то предложение, там часто выглядит совсем по–другому.

А комментировать то, чего нет, согласитесь… О чём я буду говорить, что я буду комментировать, если этого нет? А если будут такие предложения, посмотрим.

Вопрос: Вы разочарованы тем, что не встретились с Трампом? И что это говорит о состоянии отношений между Россией и США?

В.Путин: Это говорит о том, что отношения между Россией и Соединёнными Штатами пока не вышли из состояния кризиса. Как вы знаете, я часто и много говорю об этом, мы готовы к тому, чтобы перевернуть эту страницу и пойти дальше, смотреть в будущее, решать проблемы, в которых заинтересован и народ Соединённых Штатов, и народ Российской Федерации, думать о том, чтобы наполнить конкретным серьёзным содержанием наши экономические связи.

Смотрите, на последнем Экономическом форуме в Санкт-Петербурге американские компании были представлены самым большим числом. Больше всего на Экономическом форуме в Петербурге было американских компаний. Все хотят работать в России.

Вот взяли запретили Exxon Mobil работать в Арктике на шельфе. Лишили просто интересной, перспективной работы, которая бы повышала экономическую мощь Соединённых Штатов, создавала бы дополнительные рабочие места в Соединённых Штатах, прибыль бы приносила, налоговые сборы и так далее.

Это только один пример, а с учётом ограничений в сфере, скажем, финансирования и так далее, много других примеров. Ваше место займут конкуренты. Это неизбежно в современном мире. Но мы хотим, чтобы у нас были гармоничные отношения с Соединёнными Штатами не только в области экономики, но и в сфере обеспечения безопасности.

У нас заключён Договор по сокращению стратегических наступательных вооружений – СНВ–3. Когда заключался этот Договор, я не был Президентом России и Президент Трамп не принимал участия в подготовке этого документа. Но он существует. Там есть вопросы, которые требуют обсуждения.

Другая проблема – ракеты малой и средней дальности. Мы слышим упрёки со стороны некоторых партнёров из Штатов о том, что Россия якобы нарушает этот Договор. Но тогда нужно показать, где мы это нарушаем.

А то, что в Румынии стоят пусковые установки, которые можно использовать не только для противоракет, но и для систем Traident, а это ракеты средней дальности, размещённые на море, их можно легко перенести на сушу и использовать как ракеты средней дальности наземного базирования. Это уже прямое нарушение, на наш взгляд.

Есть и другие вопросы, которые мы можем и должны обсуждать, в том числе, скажем, борьба с терроризмом. То, что нам удаётся всё–таки даже в этих условиях хоть о чём–то договариваться – в данном случае имею в виду заявление по Сирии, – уже хорошо, но этого мало.

Вопрос: Хотел бы спросить о вчерашней встрече с Премьер-министром Абэ. Вы сказали, что победа на выборах в Японии позволит нам реализовать все наши планы. Что означает «наши планы»? План Абэ, нам известно, включает подписание мирного договора. Согласны ли Вы с тем, что этот вопрос является частью вашего совместного плана?

И ещё. Переговоры по реализации этого плана потребуют, наверное, несколько лет. Означает ли это, что Вы пойдёте на другой срок в качестве Президента?

В.Путин: Вы правильно сказали, у нас много планов, и мы уже их анонсировали неоднократно. В сфере экономики – это прежде всего планы самого Премьер-министра Абэ. Как Вы знаете, он несколько месяцев назад сформулировал свои предложения по ряду направлений. Больше того, он назначил даже специального министра, который занимается этими вопросами. Это только одна проблема.

Вторая проблема, или вторая часть проблемы, это вопросы безопасности в регионе в целом. Только что мы говорили здесь, на пресс-конференции, про проблему Северной Кореи. Мы это тоже обсуждали. Первую часть обсуждали и вторую обсуждали.

Мы, безусловно, говорили и о мирном договоре. И это, конечно, всё входит в наши общие планы. Я хочу сказать, что здесь много вопросов по мирному договору. Не секрет: мы должны здесь тоже посмотреть, какие обязательства у Японии есть с её партнёрами в сфере обороны и безопасности, как это повлияет на ход переговорного процесса по мирному договору России и Японии, какие обязательства Япония имеет и что она может, что она не может делать самостоятельно.

Это вполне естественно: если есть какие–то договорённости, то нужно эти договорённости, видимо, соблюдать. И как это отразится на наших отношениях с Японией, это всё мы должны выяснить, это большая работа. И, может быть, действительно, она рассчитана не на один год. Но есть и вопросы, которые можно решить сегодня.

Например, Премьер-министр Абэ ставил вопрос о посещении японскими гражданами южных островов Курильской гряды, для того чтобы они могли побывать на могилах своих предков, и просил нас это сделать в упрощённом порядке, в безвизовом порядке. Как вы знаете, мы это делаем.

Он затем обратился с просьбой, чтобы эти японские граждане могли побывать не только там, где они были уже раньше, но и в так называемых закрытых районах этих островов. Мы и это сделали.

Мы договорились о том, что группа японских бизнесменов может приехать на острова, для того чтобы на месте поговорить о том, что и как можно там совместно развивать. Мы тоже на это пошли, и такие поездки были совершены. То есть что–то можно делать прямо сейчас, что–то, наверное, будет рассчитано на длительный срок.

Но это не зависит от того, кто находится у власти – Абэ, Путин, ещё кто–то, – это не важно. Важен настрой наших стран, наших народов на долгосрочное урегулирование всех проблем, с тем чтобы создать благоприятные условия для развития наших отношений не на краткосрочную и даже не на среднесрочную, а на длительную историческую перспективу.

Большое вам всем спасибо за внимание.

Вьетнам. Россия. США. Азия > Внешэкономсвязи, политика > kremlin.ru, 11 ноября 2017 > № 2384228 Владимир Путин

Россия берет реванш: внешние угрозы и реакции режима

Кит Дарден – профессор Школы международной службы Американского университета в Вашингтоне.

Резюме Стремление США распространять демократию путем применения силы привело в России к прямо противоположному эффекту.

После распада Советского Союза Россия развивается в атмосфере американского господства и стремления США распространять демократию по всему миру¹. Могли ли эти условия вызвать у России ощущение исходящей от Запада угрозы и, как следствие, авторитарную реакцию?

После бомбардировок Югославии странами НАТО в 1999 году российская элита начала видеть в Соединенных Штатах отчетливую угрозу — мощную державу, которая свергает неугодные режимы, используя общественные организации, этнические группы и прочие проявления плюрализма в других странах в качестве «пятой колонны».

С каждым новым кризисом российско-американских отношений — в Украине в 2004-м и в 2014 годах, в Грузии в 2008 году — российское руководство усиливало контроль над обществом, прессой и государственными структурами. В результате стремление США распространять демократию путем применения силы привело в России к прямо противоположному эффекту.

Руководители страны стремились сбалансировать угрозу, которая, как им казалось, исходила от США. Для этого они укрепляли боеспособность и расширяли возможности разведывательных структур, что позволило России вмешиваться в дела других стран; кроме того, они все сильнее «закручивали гайки» внутри страны, чтобы иностранные государства не смогли воспользоваться зачатками плюрализма в самой России, возникшими после краха советского режима.

Чтобы поместить реакцию России в более широкий контекст, можно вспомнить труды историка и дипломата Эдварда Х. Карра. В 1930-е годы он писал, что универсальные ценности удобны для тех государств, которые стремятся к мировой гегемонии, поскольку ими можно оправдать вторжение и вмешательство во внутренние дела других стран — что в принципе под силу только самым могущественным державам. В свою очередь, отмечал историк, идеологическая реакция развивающихся стран обусловлена их более слабым положением.

В первое десятилетие после распада Советского Союза путеводной звездой для России и большей части Евразии стал Запад. Постоянно твердя об «особом пути» России, российские элиты тем не менее жаждали инвестиций, модернизации и интеграции в международные институты и либеральный экономический порядок, созданный США и европейскими государствами и компаниями, которые занимали в этой системе главенствующие позиции. Российские элиты измеряли прогресс стандартами западных стран и институтов, а успехом считали доступ к рынкам и влияние в европейских и американских организациях. Конечно, альтернативы западному либерализму, в особенности либеральной демократии, тоже привлекали их интерес, но основной стандарт оставался неизменным².

Сейчас дела обстоят совершенно иначе. Последние десять лет мы наблюдаем, как Россия целенаправленно отдаляется от западных (американских) ценностей, институтов, правил и норм, а также отказывается от сотрудничества, которое ожидалось от нее в международных вопросах, — причем в последние три года процесс ускорился. Это создает угрозу по всем направлениям и без того крайне неустойчивых взаимоотношений России с США и Европой. Внутри страны мы видим ужесточение контроля над обществом и неуклонное сокращение политической конкуренции; усиливаются националистические и консервативные тенденции в идеологии и риторике.

Связан ли геополитический разворот России, все сильнее удаляющейся от Запада, с ее отходом от либерализма внутри страны? Взаимосвязь между политическим режимом в России и ее международными отношениями если и обсуждается, то, как правило, в том смысле, что оппозиционный курс внешней политики России определяется ее недемократическими внутренней политикой и политэкономией³. Какие бы причины ни приводили ученые — будь то экономический фактор, связанный с низкоурожайной почвой, или идеологический, связанный с панславизмом или идеями коммунистической революции, — в конце концов все сводится к тому, что сущностной особенностью России является стремление к экспансии и демонстрации собственной мощи за пределами страны⁴. Современные авторы часто отмечают, что российская элита, стоящая во главе недемократического (клептократического⁵, фашистского⁶) режима, стремится отвлечь внимание собственных граждан военными победами и воображаемыми внешними угрозами для того, чтобы удержать власть. Иными словами, Путин вступает в войну за границей, чтобы добиться легитимности на родине.

Эти аргументы привычны и воспринимаются почти как нечто само собой разумеющееся. Гораздо меньше внимания, однако, уделяется обратному тезису: что современный российский режим отчасти является продуктом международной обстановки, сложившейся после окончания холодной войны, когда он, собственно, и формировался. А в том, как именно строился мировой порядок в тот период, российские элиты, справедливо или нет, видели угрозу существованию своей страны.

В течение 25 лет, отделяющих нас от завершения холодной войны, Россия развивалась на фоне беспрецедентной мощи США. Мощь необязательно предполагает угрозу; но странам, за редким исключением, свойственно воспринимать превосходящую силу как угрозу. В последние 25 лет, и особенно после бомбардировок Югославии силами НАТО в 1999 году, Россия начала видеть в мощи и влиянии Соединенных Штатов многоплановую угрозу со стороны Запада. К 2016 году в России укоренилось мнение, что США — это главная военная сила в мире, лидер военного альянса, который неумолимо приближается к российским границам и использует военные и финансовые рычаги, чтобы свергнуть конкурирующие режимы или просочиться в них⁷. Эта точка зрения выражается в официальных заявлениях, государственных СМИ и политических кругах. Россия налагает ограничения на гражданское общество, неправительственные организации, помощь иностранных организаций, СМИ и контролирует стратегические экономические активы. Все это — важные отличительные черты авторитарного режима. Однако эти действия оправдываются необходимостью создать противовес внешней угрозе со стороны Запада. Даже если допустить, что подобные страхи в действительности не вполне обоснованы, — может быть, те, кто принимает решения в России, в самом деле чувствуют опасность, исходящую извне, и именно поэтому принимают те или иные решения, ужесточающие контроль внутри страны? Можно ли предположить, что Россия была бы сейчас другой, более демократической, если бы международная обстановка была иной?

У этих вопросов нет окончательных ответов, потому что нельзя вырвать Россию из международного контекста и посмотреть, как бы складывался российский режим в других условиях. Но в этом-то и дело. Мы не можем считать, что международная обстановка, в которой находилась Россия, никак не влияла на изменения внутри страны. Также мы не должны думать, что международные отношения не скажутся на развитии ситуации внутри России в будущем. Рассматривая последовательность конфликтных ситуаций в международных отношениях, возникавших на протяжении двух последних десятилетий, а также поворот России к авторитаризму, в этой работе я пытаюсь разобраться, возможно ли, что мы имеем дело с порочным кругом, в котором внешние угрозы приводят к ужесточению порядков внутри страны и наоборот. В итоге в России постоянно усиливаются недемократические, реакционные тенденции — и в том, что касается взаимоотношений с США, и в отношениях с собственными гражданами.

Мы обычно не думаем о господстве США как об источнике возникновения недемократических режимов. В последнее десятилетие исследователи, изучающие роль международной обстановки в формировании внутренних политических режимов как в мире в целом, так и в посткоммунистической Европе в частности, неизменно приходят к выводу, что западное влияние способствует демократизации. Эти авторы утверждают, что (либеральные) международные и региональные организации содействуют демократизации следующими способами: путем социализации элит; используя фактор экономических преимуществ, которые дает членство в международных соглашениях, для того, чтобы влиять на политические режимы потенциальных участников; укрепляя связи, которые ставят недемократические режимы в зависимость от экономики и политики демократических государств⁸. Многие исследователи изучают долгосрочное влияние международных программ по поддержке демократии, а также формирование общественных организаций и СМИ, которые создают основу для демократизации. Также их интересует двустороннее влияние «взаимосвязей» и «рычагов» между соседними государствами и союзниками⁹. Другие исследуют, как межгосударственные активистские сети влияют на мобилизацию с целью демократических изменений, возникающую в ответ на фальсификации на выборах¹⁰. Международное демократическое сообщество стремится «ассимилировать» государства путем социализации, поддержки и межнациональных сетей и связей. В работах, посвященных международному демократизирующему влиянию, нет недостатка.

Однако все эти работы отличает отчетливо благосклонный или либеральный взгляд на международную обстановку и природу международного влияния. Влияние извне предстает как исключительно «благоприятное»: внешние политические акторы всегда помогают обществу избавиться от оков недемократического правительства, а международное воздействие способствует демократии. Это отчасти справедливый, но весьма ограниченный взгляд на роль международных факторов в формировании политических режимов. И, что немаловажно, подобный взгляд на международные отношения едва ли можно встретить в Москве или Пекине. Он не принимает в расчет ни роль внешних угроз и беспокойства по поводу национальной безопасности и территориального суверенитета, ни то, как конфликтные геополитические отношения между государствами отражаются на их внутреннем развитии.

Это важные упущения. Ученые предшествующей эпохи, занимавшиеся общественными науками, указывали на связь между внешними угрозами и внутренними свободами, или «конституцией» государств. Отто Хинце, военный историк, современник Макса Вебера, писал, что, обращая внимание исключительно на внутренние источники политических режимов, мы, «по сути, вырываем каждое отдельно взятое государство из контекста, в котором оно формировалось; мы рассматриваем государство в изоляции, само по себе, не задаваясь вопросом, существует ли связь между его отличительными особенностями и его отношениями с окружающим миром»¹¹. В соответствии с реалистической школой международных отношений «окружающий мир», влияющий на развитие режима, рассматривался как угроза. Природа и степень этой угрозы определялись географическим положением и близостью к другим источникам силы. Считалось, что соседи не социализируют страны напрямую; в рамках реалистической школы «конституции» стран — это ответ или реакция на уровень безопасности, который определяется их окружением. На государства влияют не «ценности» соседей, а экзистенциальная конкуренция с ними¹². Политолог Гарольд Лассуэлл считал, что высокий уровень внешней и военной угрозы порождает недемократические «гарнизонные государства»¹³. Немногочисленные современные работы, посвященные влиянию внешних угроз на формирование политических режимов, приходят к выводу, что внешние угрозы и межгосударственные конфликты оказывают отрицательное воздействие на развитие демократии¹⁴.

Чтобы оценить роль внешней угрозы, полезно взглянуть на реальное соотношение сил и на восприятие угроз в России. В какой международной обстановке Россия существует последние 25 лет? США крайне активны, доминируют в военном плане и постоянно увеличивают свое присутствие на границах России. В первый срок Путина на посту президента, с 2000 по 2005 год, военные расходы США увеличились с $415 до $610 млрд и превысили 40% от мировых¹⁵. Следуя инициативам, исходящим из США, НАТО устойчиво расширялось. В 1999 году к альянсу присоединились Польша, Чехия и Венгрия; в 2004 году — Словакия, Словения, Румыния, Болгария и страны Балтии — Эстония, Латвия и Литва; в 2009-ом — Хорватия и Албания. Альянс ясно давал понять, что готов принять новых участников; таким образом, возросла вероятность того, что территории, ранее входившие в состав Советского Союза, станут частью архитектуры безопасности НАТО¹⁶. В 2008 году на саммите в Бухаресте альянс открыто заявил, что Грузия и Украина «станут членами НАТО»¹⁷

Рост военных расходов США, усиление их относительной военной мощи и расширение альянса сопровождались изменениями в американской доктрине. Международная демократизация и права человека были объявлены важнейшим приоритетом национальной безопасности, а вмешательство во внутренние дела других государств получило в доктрине прямое одобрение. Эти изменения поддержали обе партии. Политика «силового либерализма», которую администрация Клинтона проводила на Балканах, и расширение НАТО соответствовали им не менее, чем вторжение в Ирак при Буше. Но наиболее четко они были сформулированы во второй инаугурационной речи Джорджа Буша-младшего в 2005 году:

«Происходящие события и здравый смысл приводят нас к единственному выводу: существование свободы в нашей стране все сильнее зависит от процветания свободы в других странах. Чтобы надеяться на мир в нашем мире, нужно распространять свободу по всей земле. Сегодня насущные интересы Америки совпадают с нашими базовыми принципами. … Распространение этих идеалов — это миссия, благодаря которой возникла наша нация. Это благородное достижение наших отцов. Теперь же это становится насущной необходимостью для нашей системы безопасности и требованием эпохи. Поэтому политика Соединенных Штатов заключается в стремлении поддержать развитие демократических движений и институтов во всех странах и культурах. Наша конечная цель — покончить с тиранией в нашем мире»¹⁸.

Если чувство угрозы возникает из соотношения намерений и возможностей¹⁹, нужно очень страстно верить в благие намерения США, чтобы после холодной войны не считать Америку угрозой²⁰. Прошлый опыт не дает оснований российским элитам верить в благожелательность Запада. В заявленной политике вмешательства «во все страны и культуры» они увидели не благие либеральные намерения, а предлог для использования и экспансии американской силы. В глазах российского правительства в последние 25 лет угроза, исходящая от американского господства, становилась все более явной²¹. Косово в 1999 году. Ирак в 2003-м. Украина в  2004-м. Грузия в 2008-м. Ливия в 2011-м. Украина в 2014-м. Каждый кризис укреплял картину мира элиты, в которой Америка — с ее мощью и готовностью вторгаться в другие страны — воспринималась как источник опасности.

Каково было воздействие либерального американского господства на Россию? Некоторые предполагали, что крушение одного полюса двуполярной системы²² положит конец противостоянию, или, по меньшей мере, альтернативным нормативным принципам²³. Майкл Макфол утверждал, что в «монополярном» мире, который возник после распада СССР, отсутствие конкурентного давления вкупе с тем, что демократический капитализм оказался единственной моделью развития, означало, что США больше не опасаются революционной смены режима. Другие государства более не в состоянии оказывать помощь авторитарным режимам, которые подавляют народное сопротивление в своей стране²⁴. Под влиянием международной обстановки политические режимы будут сдвигаться в сторону демократии. Иными словами, в мире, где есть только один нормативный полюс и центр силы, не остается иной возможности, кроме как перейти на сторону сильного.

Россия, разумеется, поступила наоборот. В ответ на наращивание и неоднократное применение американской военной силы за пределами границ США Россия увеличила расходы на вооружение и начала серьезную реформу вооруженных сил. В результате в России появилась гораздо более эффективная и менее коррумпированная армия²⁵. В первый президентский срок Путина реформа носила ограниченный характер и был значительно увеличен военный бюджет, хотя доля военных расходов в ВВП и в бюджетных расходах в целом сохранялась примерно на одном уровне: около 4% и 10–11%, соответственно²⁶. Однако после российско-грузинского кризиса 2008 года правительство начало серию реформ под руководством министра обороны Анатолия Сердюкова. Армия перешла от модели массовой мобилизации с большим офицерским корпусом к более эффективной мобильной модели, опиравшейся в большой степени на хорошо экипированных и обученных профессиональных военнослужащих. Расходы выросли, а личный состав сократился. Базовая модель российской армии подверглась трансформации. Внезапные проверки и тренировки боеготовности стали нормой. Россия вкладывала большие средства в производство танков и самолетов нового поколения и целенаправленно осуществляла перевооружение частей и подразделений современной военной техникой. Ядерное оружие по-прежнему оставалось для России надежным ответом в случае возникновения угрозы существованию государства; но одновременно в стране были созданы хорошо подготовленные мобильные силы специального назначения, способные осуществить быстрое и незаметное развертывание и ответить на угрозу применения обычных вооружений. (Подробнее о военных реформах последних лет см. статьи Александра Гольца в журналах Pro et Contra и Контрапункт; в частности, Страна победившего милитаризма в Контрапункте, 2016, №5 — Прим. ред.) Кроме того, правительство усилило давление на инакомыслие внутри страны.

В какой степени ужесточение политического режима связано с тем, что упомянутые выше кризисы усиливали у России ощущение внешней угрозы? Многие исследователи полагают, что российские лидеры намеренно создают представление, будто сложившаяся в мире обстановка таит в себе угрозы для России, и используют этот образ для упрочения собственного закрытого и коррумпированного режима. Россию нередко называют клептократией. Но власть, занятая преимущественно личным обогащением, не должна тратить больше десяти процентов государственного бюджета на военные расходы, тем более выделять значительные средства на проведение регулярных учений, направленных на реальное повышение боеготовности. Клептократы — правители, которых интересует только собственное обогащение, как Януковича в Украине или Мобуту в Конго, — кладут деньги к себе в карман, отчего все функции режима атрофируются, кроме тех, что необходимы для политического выживания самого клептократа. Если бы российское правительство раздувало внешнюю угрозу только для того, чтобы остаться у руля, оно бы не тратило реальные деньги на оборону. Государственные расходы заставляют прийти к выводу, что официальные заявления о внешней угрозе — не просто пропаганда для внутреннего потребления.

Как было сказано выше, у нас нет возможности заглянуть в параллельную вселенную, где США слабее и не стремятся насаждать демократию с помощью военной силы. Однако мы можем лучше разобраться в ситуации, если проанализируем, когда и в какой последовательности в России происходили изменения режима. Если верно, что внешняя угроза побуждает к ограничениям свобод внутри страны, то за активными действиями США и НАТО должно следовать ужесточение режима в России. После каждого нового кризиса такого рода Россия должна последовательно отгораживаться от международного либерального порядка, вкладывая средства в силовые структуры и усиливая авторитарный контроль внутри страны. Реакция российского руководства может быть описана как своего рода «консервативный реализм»: стремление России уравновесить влияние и господство США в мире проявляется в ужесточении политического контроля в стране и использовании силы за ее пределами.

Судя по официальным документам, посвященным проблемам безопасности, — например, Концепции внешней политики Российской Федерации и Концепции национальной безопасности Российской Федерации, — кардинальный поворот в восприятии угрозы в России произошел во время наступательных военных операций НАТО в Косово. До этого в официальной правительственной оценке безопасности не указывалось, что США и их господствующее положение представляют угрозу для России. Расширение НАТО, начавшееся в середине 90-х, в России встретили с неудовольствием, однако само по себе оно, по-видимому, не было воспринято как угроза территориальной целостности страны²⁷. В 1997 году, после того, как Польшу, Венгрию и Чехию пригласили в Североатлантический альянс, ни НАТО, ни США не фигурировали в списке угроз, перечисленных в российской доктрине безопасности. Внешние военные угрозы вообще едва удостоились упоминания. Даже первые в истории масштабные военные действия НАТО — наступательная операция в Боснии против сил боснийских сербов — получили одобрение Совбеза ООН. Со времен Горбачева США в России не считали враждебным государством; и хотя расширение НАТО и применение силы вызвали в России определенное беспокойство, это все-таки не привело к кардинальному пересмотру отношения к Америке.

Все изменилось после Косова. Восприятие полностью трансформировалось после бомбардировок Югославии силами НАТО в 1999 году. Они показали, что альянс может быть и будет использован для наступательных операций за пределами национальных территорий для вмешательства во внутренние дела суверенных государств без одобрения ООН. Российские лидеры немедленно ощутили потенциальную угрозу. Объединение усилий внешних военных сил (США и НАТО) и внутренней оппозиции («Армии освобождения Косова») с целью свержения правительства страны стало восприниматься как новый способ ведения войны и «формирования однополярного мира»²⁸. В Концепции национальной безопасности Российской Федерации от октября 1999 года — первой после войны в Косово — было указано, что международное влияние на внутреннюю политику России является угрозой национальной безопасности²⁹. Отмечалось, что усиление контроля внутри страны стратегически необходимо для того, чтобы не допустить подрыва внутренней безопасности России извне. В асимметричном мире, где доминирует Запад, мысль о том, что внешние силы могут использовать внутреннюю оппозицию для свержения режима, вызвала у некоторых лидеров порочное желание ограничить или полностью искоренить в своей стране плюрализм — неотъемлемый элемент демократического правления. Селест Уолландер (впоследствии, при президенте Обаме, Уолландер возглавила отдел России и Центральной Азии в Совете национальной безопасности США), которая внимательно следила за российской политикой в сфере безопасности, отмечала в начале 2000 года, что «многие российские аналитики считают, что взаимное недоверие в отношениях [между США и Россией] приближается к уровню холодной войны»³⁰.

Вскоре после бомбардировок Югославии силами НАТО весной 1999 года в России наметился поворот к авторитаризму³¹. В качестве своего преемника Ельцин избрал бывшего офицера КГБ; Кремль укрепил вертикаль власти и вторгся в Чечню, чтобы восстановить контроль федерального правительства над этой территорией и таким образом исключить возможность вмешательства Запада для поддержки сепаратистского движения внутри России, как это произошло в Косово. В первый президентский срок Путин резко расширил сферу государственного контроля. Ключевые телеканалы перешли во владение государственных корпораций и банков. В свою очередь, главами госкорпораций и банков стали люди из близкого окружения Путина, как правило, силовики³². Произошла ренационализация природных ресурсов, контроль над которыми отошел людям, связанным с Путиным отношениями личной преданности. Те, в чьих руках находилась крупная собственность, либо присягнули на верность режиму (Михаил Фридман, Владимир Потанин, Вагит Алекперов), либо были лишены этой собственности (Михаил Ходорковский, Владимир Гусинский, Борис Березовский). Иностранных инвесторов вытеснили из ключевых отраслей. Было введено новое административное деление России в соответствии с расположением военных округов и отменены выборы губернаторов.

Все эти изменения привели к ухудшению в отношениях России с США. Американские президенты критиковали действия России. Это лишь укрепляло Россию во мнении, что, поскольку США занимают господствующее положение и с готовностью вмешиваются во внутригосударственные дела других стран, любые движения, которые могут оказаться в оппозиции к правящему режиму — будь то этнические/сепаратистские, либеральные или гуманитарные, — это потенциальная «пятая колонна», которую может использовать могущественный внешний враг. Озабоченное внимание США к тому, что происходит внутри России, укрепляло убежденность российского руководства, что для противостояния внешней угрозе необходим внутренний контроль.

Вторжение Штатов в Ирак и цветные революции стали дополнительным свидетельством того, что господство США представляет угрозу нового типа, и усугубили негативную тенденцию в отношениях между Россией и Америкой³³. Особенно значимыми были цветные революции в Югославии (2000), Грузии (2003) и Украине (2004). В этих случаях, как и в случаях с «Армией освобождения Косова»,  в России воспринимали оппозицию не как народное движение за свободу и демократию, а как организованную сеть прозападных агентов, которую США использовали для свержения недружественных лидеров. Даже когда участие американского правительства в этих революциях не было очевидно, среди российских элит преобладало мнение, что Штаты приложили к ним руку, а под «курсом на свободу» скрывается стратегия США по свержению неугодных режимов. Утверждения о наличии связей между западной поддержкой и внутренней оппозицией не вполне безосновательны. Политологи Стивен Левицки и Лукан Вэй указывают на организационные связи Запада с местным бизнесом и неправительственными организациями как на ключевой фактор, влияющий на демократизацию страны³⁴. Как отмечал Макфол по поводу Украины, внешняя помощь США и Европы «в значительной степени способствовала деятельности общественных организаций, что помогло активизировать явку и затем отстоять результаты голосования», а «одно из наиболее влиятельных изданий, “Украинская Правда”, практически полностью финансировалось из-за границы»³⁵. Транснациональные сети обучали активистов и организовывали внешнюю помощь³⁶. Поддержка НПО, СМИ и наблюдение за ходом выборов стали для США неотъемлемым элементом международной помощи и деятельности по продвижению демократии в мире.

После Оранжевой революции в Украине в российских доктринах безопасности появились формулировки, отражающие новый негативный сдвиг в восприятии США и их влияния на внутригосударственные дела. Для борьбы с однополярным господством Америки нужно было уже не просто укреплять боеспособность, чтобы уравновесить Штаты. Теперь ставилась задача ограничить американский «курс на свободу», в глазах России — инструмент, позволяющий США распространять свою власть и вмешиваться в дела других стран путем «гибридной войны». С начала 2000-х Кремль заявлял, что США распространяют свое влияние посредством внедрения и подрывной деятельности против недружественных правительств; что в своем бесконечном стремлении к власти Штаты используют национальное и международное законодательство в собственных интересах; и что сегодняшний мировой порядок во многом представляет собой механизм для осуществления американских замыслов и упрочения американского влияния. Смена режима приравнивалась к подчинению Америке. Внешние акторы, способствующие внедрению новых норм, и связанные с ними местные гражданские организации считались передовым отрядом американских сил. К январю 2005 года российские государственные СМИ открыто заявляли, что против России теперь ведется новая холодная война, в арсенале которой «политические провокации, осуществляемые с помощью спецопераций, информационная война и политическая дестабилизация, а также захват власти специально подготовленными меньшинствами… в результате бархатных, васильковых, оранжевых и прочих революций»³⁷.

Утверждение о наличии связей между США и внутренней оппозицией — независимо от того, существовали ли они в действительности, — также негативно повлияло на режим³⁸. Выступая в Госдуме в мае 2005 года, глава ФСБ Николай Патрушев говорил, что иностранные разведывательные службы используют неправительственные организации, чтобы внедриться в российское общество, и «под прикрытием реализации в регионах России гуманитарных и образовательных программ ими осуществляется лоббирование интересов определенных стран и сбор информации закрытого характера по широкому спектру проблем»³⁹.

После Оранжевой революции в Украине в 2004 году российское правительство ввело новые законодательные ограничения на деятельность НКО, ужесточило контроль над иностранными программами помощи, а также приняло ряд мер, ограничивающих свободу СМИ, деятельность международных правозащитных организаций и наблюдателей за ходом выборов⁴⁰. Путин открыто заявил, что закон, ограничивающий деятельность НКО, «призван оградить от вмешательства иностранных государств во внутриполитическую жизнь Российской Федерации»⁴¹.

Сразу после цветных революций был принят целый ряд мер, которые с полным основанием можно считать непосредственным ответом на эти события⁴²: был усилен контроль над обществом, в официальной пропаганде громче зазвучали националистические мотивы и были созданы квазигражданские организации националистического толка.

Когда в 2011–2012 годах в России вспыхнули массовые протесты, американское правительство выразило открытую поддержку этим акциям. Выступая в Литве, госсекретарь Хиллари Клинтон заявила, что «россияне, как и все остальные, заслуживают того, чтобы их мнение было услышано, а голоса подсчитаны»⁴³. На это российское правительство ответило выдворением из страны Агентства США по международному развитию (USAID). Кроме того, был принят закон, обязывающий организации, получающие финансирование из-за рубежа, регистрироваться в качестве «иностранных агентов»; введены новые ограничения на участие в протестных акциях; а в государственной риторике вновь и вновь звучали заявления о влиянии внешних сил на внутриполитическую ситуацию в России⁴⁴. «Закручиванию гаек» предшествовали слова Путина о том, что оппозиционные лидеры «услышали сигнал и при поддержке Госдепа США начали активную работу… Мы все здесь взрослые люди и понимаем, что часть организаторов действует по известному сценарию, перед ними стоят узкокорыстные политические цели»⁴⁵.

Страх перед цветными революциями — которые, как полагали российские власти, по всей видимости, получают иностранное финансирование и одобрение извне, — побудил Россию организовать эффективное противодействие с помощью авторитарных стратегий, доктрин и идей. Внешняя поддержка демократии привела к ужесточению режима.

С началом кризиса в Украине в 2014 году российский режим стал еще более закрытым, а враждебность в российско-американских отношениях резко усилилась⁴⁶. Ощущение угрозы в Москве явно усугубилось, когда правительство Януковича было неконституционным образом изгнано, а власть захватила проамериканская, пронатовская, антироссийская коалиция. Кремль отреагировал рядом внутриполитических, военных и идеологических мер, призванных восстановить равновесие⁴⁷. В качестве военного ответа модернизированная в предшествующие годы российская армия быстро аннексировала Крым и поспешила на помощь восточно-украинским сепаратистам. К маю 2014 года в российской концепции безопасности цветные революции как форма гибридной войны, которую ведет Америка, были названы основной внешней угрозой⁴⁸. Новые законы еще больше ограничили присутствие иностранных донорских организаций и снизили допустимую долю иностранной собственности в СМИ до двадцати процентов. В результате сменила владельцев газета «Ведомости» — один из последних относительно независимых источников новостей. Пропаганда клеймила оппозиционеров «пятой колонной» на службе у Запада. Госдума приняла закон, разрешающий ФСБ применять огнестрельное оружие при значительном скоплении людей⁴⁹. А Кремль создал Национальную гвардию, подчиняющуюся непосредственно президенту.

Конечно, не каждый шаг России, уводящий ее от формальной демократии, объясняется внешними обстоятельствами. Борис Ельцин стрелял по российскому парламенту и протолкнул сверхпрезидентскую конституцию на референдуме в 1993 году — эти действия не имеют никакой очевидной связи с международными факторами. Ограничение деятельности политических партий также нельзя объяснить реакцией на внешние факторы, поскольку никакие политические партии не получали иностранной поддержки. Более того, иногда ужесточение режима — например, отмена губернаторских выборов или установление контроля над гражданскими организациями — было связано с терактами и сепаратистскими движениями, которые определенно должны были обострить ощущение угрозы, исходящей изнутри страны. После трагедии «Норд-Оста» в октябре 2002 года был принят ряд антитеррористических законов, ограничивающих освещение чрезвычайных ситуаций в СМИ, а НТВ — последний независимый федеральный телеканал — фактически перешел в руки государства. После теракта в Беслане в 2004 году — больше чем за месяц до начала Оранжевой революции в Украине — Госдума отменила выборы губернаторов. Но заявления российских властей и явные попытки воспрепятствовать иностранному влиянию путем усиления контроля в стране демонстрируют, что даже эти внутриполитические проблемы рассматривались исключительно через призму международной угрозы и конкуренции.

Не все страны реагировали на господствующее положение США попытками создать ему противовес или ужесточить авторитарный контроль; не все были в состоянии это сделать. Реакцией Германии и других членов НАТО стало сокращение их собственных военных расходов — тем самым они добровольно пошли на то, чтобы снизить способность противостоять внешним угрозам. Они всячески приветствовали американскую мощь и видели в ней опору, а не угрозу своей безопасности. Но в представлении России, у которой за плечами был советский опыт, картина мира выглядела совершенно иначе, и авиаудары стран НАТО по Югославии полностью ей соответствовали. Российская элита издавна считала внутреннюю оппозицию агентом внешних сил. В 1947 году Джордж Кеннан писал: «В 1924 году Сталин, в частности, обосновывал сохранение органов подавления, под которыми среди прочих он подразумевал армию и секретную полицию, тем, что, “до тех пор пока существует капиталистическое окружение, сохраняется опасность интервенции со всеми вытекающими из нее последствиями”» (Кит Дарден ошибочно указывает в качестве источника этой цитаты «Длинную телеграмму»; в действительности это цитата из статьи Кеннана «Истоки советского поведения», опубликованной в журнале Foreign Affairs в 1947 году. См. также русский перевод — Прим.ред.). С тех пор, в полном соответствии с этой теорией, всю внутреннюю оппозицию в России последовательно представляли агентами иностранных реакционных сил, враждебных Советской власти.

Возможно, подобная реакция России на рост американской мощи не была неизбежной. Но она определенно оказалась созвучна советской риторике времен холодной войны об угрозе проникновения врага в страну.

Чтобы поместить реакцию России в более широкий контекст, можно вспомнить труды историка и дипломата Эдварда Х. Карра. Он говорил о факторе соотношения сил, лежащем в основе нормативных обязательств в международных вопросах. Работая в 1930-е годы, но рассматривая в своем исследовании идеологии доминирующих государств в предшествующие периоды, историк отмечал, что интернационализм и универсализм — это идеологии держав, стремящихся к мировому господству, к гегемонии. Карр считал, что универсальные ценности удобны именно могущественным государствам, поскольку ими можно оправдать вторжение и вмешательство во внутренние дела других стран — что в принципе под силу только самым сильным державам. «К международной солидарности и мировому единству, — пишет Карр, — призывают те доминирующие государства, которые надеются осуществлять контроль над объединенным миром». В свою очередь, отмечает историк, идеологическая реакция развивающихся стран обусловлена их более слабым положением. «Страны, стремящиеся попасть в доминантную группу, естественным образом противопоставляют национализм интернационализму государств, обладающих контролем»⁵⁰. Универсализм, как либеральный, так и коммунистический, — это идеология доминирующих стран. Государства, набирающие или, напротив, теряющие силу, обращаются к национализму и партикуляризму.

Развитие России после окончания холодной войны происходило в условиях американского господства. В арсенале США были военная мощь, сети активистов, поддерживающих демократические выборы в других странах, а также открыто провозглашаемая цель распространения демократии путем смены режимов. На примере антилиберализма в России и Китае мы можем наблюдать парадоксальный эффект уникального статуса США как наиболее мощной доминирующей державы: извращение доминирующих норм в целях защиты. В государствах, у которых достаточно сил, чтобы оказать противодействие, и где исторически внутренний плюрализм рассматривался как источник внешней угрозы, сопротивление американскому доминированию приводит к антилиберализму — что, в свою очередь, сказывается на формировании внутриполитических институтов. Печально, что господство либерально-демократических государств в мире не обязательно приводит к постепенному распространению демократии и нормативной ассимиляции недемократических развивающихся стран. Но это не должно удивлять. Вполне естественно, что первой реакцией на «силовой» либерализм становится попытка оказать ему сопротивление.

Именно это мы видим на примере России. Ответом на либерально-демократический универсализм и американское господство стали наращивание военной мощи, репрессивный разворот внутри страны и консервативный антидемократический национализм. Опасаясь США и их вмешательства в свои внутренние дела, российские власти последовательно ужесточали политический контроль над государством и обществом. В свою очередь, это ухудшало отношения со Штатами. В этом смысле репрессивный режим в России нельзя объяснять исключительно внутренними причинами. Отчасти он сформировался в результате реакции на мировой порядок, в котором США заняли доминирующее положение, а также на продвижение демократии по всему миру. Либеральный универсализм все чаще опирался на применение силы. Он явно становился все более «американским» — Америка обеспечивала поддержку этого курса и его правовые основания; с расширением НАТО и цветными революциями он все ближе подступал к российским границам. И по мере того, как это происходило, Россия становилась не более свободной, а более закрытой. В результате конфликта с Западом по поводу Украины и последовавших за ним санкций внешняя угроза усилилась — и Россия стала еще более закрытой, усугубились националистические тенденции, внутренняя политика стала более репрессивной. Господство США и их стремление распространять демократию вызвало у России парадоксальную, но едва ли неожиданную реакцию: недемократический режим ужесточился, а национализм и антилиберализм укрепились как в сфере идей, так и на практике. Будь российско-американские отношения менее напряженными, возможно, Россия сейчас была бы совсем другой, более демократической. А более демократическая Россия, в свою очередь, вероятно, смогла бы выстроить более дружественные отношения со Штатами.

Это не значит, что в конфликтных отношениях России с Западом или ее авторитарном развороте в том или ином смысле «виновато» какое-то конкретное американское правительство или американский президент. В период после окончания холодной войны не было никаких серьезных оснований для того, чтобы главенствующее положение или демократические институты США подверглись изменениям. Возможно, американских ценностей в сочетании с американским господством самих по себе хватило для осложнения российско-американских отношений. Но ужесточение внутреннего контроля после каждого международного кризиса в отношениях с Западом, начиная с Косово, говорит о том, что в случае с Россией союз либеральных идеалов и силы — особенно военной — оказался пагубным.

Вероятно, случай России не уникален и указывает на необходимость более глубокого изучения отношений между государственной мощью и идеями, а также между господством США и эффективностью распространения демократии. Поскольку самое сильное государство в мире практикует «силовой» либерализм, возникают опасения, что свобода будет использована как предлог для вмешательства во внутренние дела других стран. Дело продвижения демократии по всему миру — поддержка СМИ, общественных организаций и академической среды, то есть тех сообществ, члены которых склонны разделять ценности другого, более сильного государства, — парадоксальным образом может привести к репрессиям и росту национализма или, как минимум, подорвать собственные, внутренние источники демократизации государства. Сила, в особенности военная, может свести на нет способность страны распространять свои идеи. Демократические ценности, возможно, сами по себе истинны, но когда они звучат из уст самого могущественного государства за всю историю человечества, эта истина вполне может показаться ложью.

Перевод Киры Тулуповой

Ответ Федора Лукьянова

 Примечания

1. Оригинал статьи Дардена см.: Darden K.A. Russian Revanche: External Threats & Regime Reactions // Daedalus. Spring 2017. Vol. 146, Issue 2. P. 128–141. URL: http://www.mitpressjournals.org/doi/full/10.1162/DAED_a_00440 (доступ 02.10.2017).
   
2.  Darden K.А. Economic Liberalism and Its Rivals: The Formation of International Institutions Among the Post-Soviet States. New York: Cambridge University Press, 2009.
   
3. Другие работы предполагают, что динамика российского режима или никак не связана с внешним влиянием, или не подвержена его воздействию. Hale H.E. Patronal Politics: Eurasian Regime Dynamics in Comparative Perspective. New York: Cambridge University Press, 2015 (см. рецензию на нее Владимира Гельмана в Контрапункте, №2, 2015. URL: — Прим. ред.); и Way L. A. Resistance to Contagion: Sources of Authoritarian Stability in the Former Soviet Union // Bunce V., McFaul M., Stoner-Weiss K. (Eds.) Democracy and Authoritarianism in the Postcommunist World. Cambridge: Cambridge University Press, 2010.
   
4. Pipes R. Russia Under the Old Regime. New York: Scribners, 1974, Ch. 1; «X» {George F. Kennan} The Sources of Soviet Conduct // Foreign Affairs. 1947, July; Kotkin S. Russia’s Perpetual Geopolitics // Foreign Affairs. 2016. Vol. 95, № 3.
   
5. Dawisha K. Putin’s Kleptocracy: Who Owns Russia? New York: Simon and Schuster, 2014.
   
6. Motyl A.J. Is Putin’s Russia Fascist? // Atlantic Council. 2015. April 23^rd. URL: http://www.atlanticcouncil.org/blogs/ukrainealert/is-putin-s-russia-fascist(доступ 31.08.2017).
   
7. Mearsheimer J.J. Why the Ukraine Crisis is the West’s Fault: The Liberal Delusions that Provoked Putin // Foreign Affairs. 2014. September-October. Vol. 93, № 5.
   
8. Levitsky S., Way L.A. Competitive Authoritarianism: Hybrid Regimes after the Cold War. New York: Cambridge University Press, 2010; Pevehouse J.C. Democracy from Above: Regional Organizations and Democratization. Cambridge: Cambridge University Press, 2005; и Vachudova M. Europe Undivided: Democracy, Leverage and Integration after Communism. London: Oxford University Press, 2005.
   
9. Carothers T. Aiding Democracy Abroad: The Learning Curve. Washington, D.C.: Carnegie Endowment for International Peace, 1999; McFaul M. The Missing Variable: The «International System» as the Missing Link Between Third and Fourth Wave Models of Democratization // Bunce V., McFaul M., Stoner-Weiss K. Op. cit.; Comparing Oranges and Apples: The Internal and External Dimensions of Russia’s Turn Away from Democracy // Ibid.; Levitsky S., Way L.A. Op. cit.;Brinks D., Coppedge M. Diffusion is No Illusion: Neighbor Emulation in the Third Wave of Democracy // Comparative Political Studies. 2006. May. Vol. 39, №4. P. 463–489; и Gleditsch K.S., Ward M. D. Diffusion and the International Context of Democratization // International Organization. 2006. Vol. 60, №4. P. 911–933.
   
10. Bunce V., Wolchik S. Defeating Authoritarian Leaders in Postcommunist Countries. New York: Cambridge University Press, 2011.
    
11. Hintze O. The Formation of States and Constitutional Development: A Study in History and Politics // Gilbert F. (Ed.) The Historical Essays of Otto Hintze. New York: Oxford University Press, 1975. P. 157–177.
    
12. Waltz K. Theory of International Politics. New York: McGraw-Hill, 1979
    
13. Lasswell H.D. The Garrison State // The American Journal of Sociology. 1941. Vol. 46, №4. P. 455–468.
    
14. Gurr T.D. War, Revolution, and the Growth of the Coercive State // Comparative Political Studies. 1988. Vol. 21, №1. P. 45–65; Thompson W.R. Democracy and Peace: Putting the Cart before the Horse // International Organization. 1996. Vol. 50, №1. P. 141–174; Reiter D. Does Peace Nurture Democracy? // The Journal of Politics. 2001. Vol. 63, №3. P. 935–948; Gibler D.M. Outside-In: The Effects of External Threat on State Centralization // The Journal of Conflict Resolution. 2010. Vol. 54, №4. P. 519–542; Rasler K., Thompson W.R. Borders, Rivalry, Democracy, and Conflict in the European Region, 1816–1994 // Conflict Management and Peace Science. 2011. Vol. 28, №3. P. 280–305; и Krebs R.R. In the Shadow of War: The Effects of Conflict on Liberal Democracy // International Organization. 2009. Vol. 63, №1. P. 177–210. При огромном количестве работ, посвященных ключевой роли внешней угрозы и международной конкуренции в становлении государственных институтов, развитии национализма и формировании политики в отношении меньшинств, поражает малочисленность работ на тему связи между внешней угрозой и типом режима. О литературе, посвященной формированию государств и наций, см. Darden K., Mylonas H. Threats to Territorial Integrity, National Mass Schooling, and Linguistic Commonality // Comparative Political Studies. 2016. September. Vol. 49, №11. P. 1446–1479.
    
15. SIPRI Military Expenditure Database// Stockholm International Peace Research Institute. URL: https://www.sipri.org/databases/milex (доступ 01.09.2017).
    
16. По мере расширения НАТО члены альянса снижали расходы на военный сектор, но присоединение новых участников означало, что США получают больше возможностей распространять свое влияние в Европе на восток. В этом году к альянсу может присоединиться Черногория (Статья была закончена до официального присоединения, которое состоялось 5 июня 2017 года — Прим. ред.)
    
17. См.: Stent A. The Limits of Partnership: U.S.-Russian Relations in the Twenty-First Century. Princeton (NJ): Princeton University Press, 2014.
    
18. Second Inaugural Address of George W. Bush; January 20, 2005 // The Avalon Project. Documents in Law, History and Diplomacy. Yale Law School. URL: http://avalon.law.yale.edu/21st_century/gbush2.asp (доступ 01.09.2017).
    
19. Walt S.M. The Origins of Alliances. Ithaca (NY): Cornell University Press, 1982.
    
20. Эти заявления отражали мысль о том, что суверенитет иностранных правительств условен (и зависит от демократии и прав человека), а США могут легитимно использовать силу для свержения нелегитимных режимов. Когда отсутствует международный орган, оценивающий легитимность, и государства сами выносят суждения относительно собственных действий, подобные заявления представляются крайне опасными.
    
21. Luk’yanov F. Perestroika 2014: The Reasons Behind Moscow’s Firm Stance on Ukraine // Valdai Discussion Club. 2014. March 19th. URL: http://valdaiclub.com/a/highlights/perestroika_2014_the_reasons_behind_moscow_s_firm_stance_on_ukraine/ (доступ 01.09.2017). См. оригинальный текст на русском: Лукьянов Ф. Перестройка-2014 // Газета.Ru. 2014. 16 марта. URL: http://www.gazeta.ru/comments/column/lukyanov/5952017.shtml(доступ 01.09.2017); Владимир Путин встречается с участниками дискуссионного клуба «Валдай». Стенограмма пленарной сессии 13-й ежегодной встречи // Дискуссионный клуб. 2016. 27 октября. URL: http://valdaiclub.com/events/posts/articles/vladimir-putin-took-part-in-the-valdai-discussion-club-s-plenary-session/ (доступ 01.09.2017).
    
22. Wohlforth W.S. The Stability of a Unipolar World // International Security. Summer 1999. Vol. 24, №1.
    
23. McFaul M. Op. cit.; Fukuyama F. The End of History? // The National Interest. Summer 1989.
    
24. McFaul M. Op. cit.
    
25. Об ощущении угрозы как движущей силе реформ см. Belkin A. Civil-Military Relations in Russia after 9/11 // European Security. 2003. Vol. 12, №№ 3–4. P. 1–19. О направлении реформ см. Barany Z. The Politics of Russia’s Elusive Defense Reform // Political Science Quarterly. 2006. Vol. 121, № 4. P. 597–627; Giles K. Russian Operations in Georgia: Lessons Identified Versus Lessons Learned // McDermott R.N., Nygren B., Vendil Pallin C. (Eds.) The Russian Armed Forces in Transition: Economic, Geopolitical and Institutional Uncertainties. London: Routledge, 2012; Gorenburg D. The Russian Military under Sergei Shoigu: Will the Reform Continue? // PONARS Eurasia. 2013. June. №253. URL: http://www.ponarseurasia.org/memo/russian-military-under-sergei-shoigu-will-reform-continue (доступ 01.09.2017); Haas de M., Solheim R. Russia’s Military Reforms: Victory After Twenty Years of Failure? The Hague: Netherlands Institute of International Relations «Clingendael», 2011; Klein M. Towards a «New Look» of the Russian Armed Forces? Organizational and Personnel Changes // McDermott R.N., Nygren B., Vendil Pallin C. (Eds.) Op. cit.; и Thornton R. Military Organizations and Change: The «Professionalization» of the 76th Airborne Division // The Journal of Slavic Military Studies. 2010. Vol.17, №3. P. 449–474.
    
26. SIPRI Military Expenditure Database…
    
27. В западных политических кругах отдавали себе отчет в том, что расширение НАТО может негативно повлиять на внутреннюю политику России; так, Клинтон объявил о расширении НАТО только после выборов в России 1996 года См. Zimmerman W. Ruling Russia: Authoritarianism from the Revolution to Putin. Princeton (NJ): Princeton University Press, 2014.
    
28. Приведенные слова принадлежат бывшему министру иностранных дел России Игорю Иванову. Цит. по Stent A.E. Op. cit. P. 43. ?
29. Hopf T. «Crimea is Ours»: A Discursive History. Неопубликованная рукопись, январь 2016, P. 4–5; Stent A.E. Op. cit., Ch. 7; и Wallander C.A., Russian National Security Policy in 2000 // PONARS Eurasia, 2000. №102. URL: https://csis-prod.s3.amazonaws.com/s3fs-public/legacy_files/files/media/csis/pubs/pm_0102.pdf (доступ 01.09.2017).
    
30. Wallander C.A. Op. cit.
    
31. Brown A. Vladimir Putin and the Reaffirmation of Central State Power // Post-Soviet Affairs. 2001. Vol. 17, №1. P. 45–55; и Kryshtanovskaya O., White S. The Sovietization of Russian Politics // Post-Soviet Affairs. 2009. Vol. 25, №4. P. 283–309.
    
32. Taylor B.D. State Building in Putin’s Russia: Policing and Coercion after Communism. New York: Cambridge University Press, 2011.
    
33. О колебаниях в российско-американских отношениях и эффекте этих событий см.: Stent A.E. Op.cit.
    
34. Levitsky S., Way L.A. Op. cit.
    
35. McFaul M. Op. cit. P. 219.
    
36. Bunce V., Wolchik S. Op. cit.
    
37. Horvath R. Putin’s «Preventive Counter-Revolution»: Post-Soviet Authoritarianism and the Spectre of Velvet Revolution. London: Routledge, 2012. P. 93.
    
38. Об ощущении угрозы у российской элиты и реакциях режима см. Lapidus G.W. Between Assertiveness and Insecurity: Russian Elite Attitudes and the Russia-Georgia Crisis // Post-Soviet Affairs. 2007. Vol. 23, №2. P. 138–155; Hill F., Gaddy C.G. Mr. Putin: Operative in the Kremlin. New and expanded edition. Washington, D.C.: Brookings Institution, 2015. Esp. P. 342–345; и Hopf T. Op. cit.
    
39. Выступление директора Федеральной службы безопасности РФ Николая Патрушева в Государственной Думе ФС РФ// Интелрос. Интеллектуальная Россия. 2005. 12 мая. URL: http://www.intelros.org/lib/doklady/patrushev.htm (доступ 01.09.2017).
    
40. Robertson G.B. Managing Society: Protest, Civil Society, and Regime in Putin’s Russia // Slavic Review. 2009. Vol. 68, № 3. P. 528–547.
    
41. Заявления для прессы и ответы на вопросы по итогам заседания Межгосударственного совета евразийского экономического сообщества// Президент России. 2006. 25 января. URL: http://kremlin.ru/events/president/transcripts/23409 (доступ 01.09.2017).
    
42. Finkel E., Brudny Y.M. Russia and the Colour Revolutions // Democratization. 2012. Vol. 19, №1. P. 15–36.
    
43. Warrick J., DeYoung K. From Reset to Pause: The Real Story Behind Hillary Clinton’s Feud with Vladimir Putin // The Washington Post. 2016. November 3^rd. URL: https://www.washingtonpost.com/world/national-security/from-reset-to-pause-the-real-story-behind-hillary-clintons-feud-with-vladimir-putin/2016/11/03/f575f9fa-a116-11e6-8832-23a007c77bb4_story.html?utm_term=.cc9e06cad78a (доступ 01.09.2017); и Elder M. Vladimir Putin Accuses Hillary Clinton of Encouraging Russian Protests // The Guardian. 2011. December 8^th. URL: https://www.theguardian.com/world/2011/dec/08/vladimir-putin-hillary-clinton-russia (доступ 01.09.2017).
    
44. Putin Warns Against Foreign «Interference» at FSB Meeting // The Moscow Times. 2013. February 13^th. URL: http://www.themoscowtimes.com/news/article/putin-warns-against-foreign-interference-at-fsb-meeting/475594.html (доступ 01.09.2017). 
    
45. Elder M. Op. cit.
    
46. Charap S., Darden K. Commentary: Russia and Ukraine // Survival: Global Politics and Strategy. 2014. Vol. 56, №2.
    
47. Ibid.; и Darden K. How To Save Ukraine: Why Russia is Not the Real Problem // Foreign Affairs. 2014. April 14^th. URL: https://www.foreignaffairs.com/articles/russian-federation/2014-04-14/how-save-ukraine (доступ 01.09.2017).
    
48. Gorenburg D. Countering Color Revolutions: Russia’s New Security Strategy and its Implications for U.S. Policy // Russian Military Reform. 2014.September 15^th. URL: https://russiamil.wordpress.com/2014/09/15/countering-color-revolutions-russias-new-security-strategy-and-its-implications-for-u-s-policy/ (доступ 01.09.2017); и Bartles Ch. K. Getting Gerasimov Right // Military Review. 2016. January-February. P. 30–38.
    
49. Russian Law Allows FSB Agents to Open Fire on Crowds // The Moscow Times. 2016. January 1^st. URL: http://www.themoscowtimes.com/news/article/russian-law-allows-fsb-agents-to-open-fire-on-crowds/554532.html (доступ 01.09.2017).
    
50. Carr E.H. The Twenty Years’ Crisis: An Introduction to the Study of International Relations. London: Macmillan and Co.,1946.
    

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 7 ноября 2017 > № 2909700 Кит Дарден

БЕГСТВО

США включили в санкционный список 33 оборонных предприятия РФ; на очереди — олигархи

Бегство - уход, отъезд кого-либо куда-либо (обычно поспешный, неожиданный). Тайный самовольный уход, исчезновение кого-либо; побег. Быстрое беспорядочное отступление (о войсках). Уход, отстранение от чего-либо (обычно неприятного, мучительного).

Т. Ф. Ефремова Толковый словарь русского языка.

В четверг, 26 октября, госсекретарь США Рекс Тиллерсон утвердил список лиц и организаций, связанных с российским оборонно-промышленным комплексом и разведкой, против которых могут ввести санкции. Перечень не опубликован, поскольку он носит закрытый характер. Однако уже утром пятницы, ссылаясь на документ, направленный госдепартаментом в конгресс, газета New York Times сообщила, что обновленный список включает ФСБ, СВР и ГРУ, а также 33 оборонных предприятия, передает РИА Новости.

Среди предприятий, концернов и организаций, включенных в список: «Рособоронэкспорт», «Ижмаш», «Калашников», «Ростех», «МИГ», «Сухой», «Туполев», АНО «ПО КСИ» (производство микроэлектроники), Специальный технологический центр, компания «Цифровое оружие и защита» (ЦОР), «Адмиралтейские верфи», «Алмаз-Антей», Долгопрудненское научно-производственное предприятие, Федеральный научно-производственный центр «Титан-Баррикады», АО «Ижевский механический завод», машиностроительный завод имени М. И. Калинина, Конструкторское бюро приборостроения, АО корпорация «Тактическое ракетное вооружение», ООО «Молот-Оружие», Мытищинский машиностроительный завод, ОКБ «Новатор», НПО «Высокоточные комплексы», НПО «Сплав», «Оборонпром» концерн «Радиоэлектронные технологии», ОАО «Концерн «Радиотехнические и Информационные системы», корпорация «Уралвагонзавод».

В списке также значатся АО «Вертолеты России», концерн «Созвездие», АО НПО «Базальт», научно-исследовательский институт приборостроения имени В. В. Тихомирова, Объединенная авиастроительная корпорация, Объединенная двигателестроительная корпорация, Объединенная приборостроительная корпорация, Объединенная судостроительная корпорация.

Тем временем, глава министерства промышленности и торговли России Денис Мантуров, выступая на встрече годового собрания делового совета США-Россия в Нью-Йорке, отметил, что последствия американских санкций наиболее остро испытали зарубежные компании, а не российские. «Не наша страна стала инициатором санкций… Но именно зарубежный бизнес наиболее остро испытывает их последствия», — сказал он.

В кулуарах собрания делового совета глава Минпромторга также заявил: «Знаете, постоянно заботиться об ответных мерах — это не самое благодарное занятие. Мы в первую очередь заинтересованы в развитии отношений и бизнеса».

По словам Мантурова, Москва не может запретить новые санкции в отношении российских компаний, однако рассчитывает на разумный подход Вашингтона. «Мы рассчитываем, что это будет разумный подход. Соответственно, это не должно повлиять на бизнес», — подчеркнул он.

Кроме того, министр обратил внимание, что, по данным Банка России, за первый квартал этого года приток прямых американских инвестиций в экономику России составил 335 млн долларов, при том что за весь прошлый год их было чуть более 400 млн долларов.

«Средства компаний из США вложены в основном в обрабатывающие производства, добычу полезных ископаемых, оптовую и розничную торговлю, ремонт автотранспортных средств, транспорт и связь, финансовую деятельность, операции с недвижимым имуществом, аренду и предоставление услуг», — сказал министр, передает ТАСС.

Между тем, из США приходят известия о том, что Госсекретарь Рекс Тиллерсон упразднил аппарат по координированию санкционной политики, который входил в Госдепартамент США. Об этом сообщает Foreign Policy со ссылкой на источники в конгрессе и экс-дипломатов. По их словам, департамент координатора санкционной политики было решено распустить в связи с тем, что он не успел к 1 октября «применить новые меры против России, одобренные конгрессом в августе».

Экспертные оценки

Леонид Ивашов

Надо иметь в виду, что американский закон о санкциях — это действительно мощный системный удар по России. Это тесно увязывается и со Стратегией национальной безопасности США, где Россия обозначена как главный противник Америки и даже как угроза всему человечеству. И закон о санкциях то же самое подтверждает. Но если Стратегия нацбезопасности просто фиксирует, что Россия — сегодня главный объект для сосредоточения усилий США и в том числе для военного удара, то в законе уже отрабатывается стратегия: как нанести огромный, системный ущерб России. И она, как мы видим, реализуется. Речь в законе о санкциях идёт не только об американских поставках, об американских компаниях, которым запрещено работать с Россией, с российскими предприятиями, учреждениями и другими структурами. Но США обязывают и третьи страны не торговать с Россией, не поставлять в Россию продукцию для тех предприятий, которые сейчас указаны, как подвергшиеся санкциям. Да, конечно, США не остановят Китай. Возможно, Япония будет проявлять определённую самостоятельность. Но многие страны действительно не будут нам поставлять продукцию для наших оборонных предприятий. И будут весьма осторожны в приобретении российской оборонной, да и не только оборонной, продукции.

Всё это приурочивается, конечно, к президентским выборам в России. Будет однозначная поддержка оппозиционных сил, раскрутка их, активизация пятой колонны. Плюс мы видим военные приготовления и у российских границ, и шире — сейчас американцы стратегическую авиацию срочно и модернизируют, и проверяют боевую готовность. Так что полагаю: всё серьёзно.

Не будем забывать, насколько сильно зависит наша оборонная промышленность от западных электронных программных составляющих. Бравые заявления наших чиновников, что мы успешно решаем проблему импортозамещения — они не более чем работа на публику для успокоение общественного мнения. Но в действительности ещё при Горбачёве мы стали гасить свои высокотехнологичные отрасли и направления. А затем, в 90-е годы, мы вообще их уничтожали. И у нас электронная промышленность переместилась с предприятий, институтов, КБ на Митинский и Черкизовский рынки. Там даже оборонщики закупали что-то для своих изделий. Сегодня мы чуть-чуть поддерживаем авионику, но и она в основном провалена, как и вообще вся электронная промышленность у нас разрушена. Мы разрушили станкостроение. Сейчас для того, чтобы что-то восстанавливать, а тем более наращивать мобилизационные мощности, нужны станки. Вот американцы как раз по этим направлениям будут бить. Есть отрасли и технологические направления, которые лежат в основе развития, в основе наращивания производственных мощностей. Это электроника. Это станкостроение. Это металлургия, потому нужны именно новые виды и металлов, и полимерных изделий. Всё это у нас в глубоком кризисе. Поэтому быстро перейти на отечественные аналоги не удастся. Частная собственность, а тем более в высокотехнологичных отраслях, вряд ли будет жертвовать своими прибылями, ради безопасности страны. К тому же нужно иметь в виду, что частные предприятия ещё более завязаны на импорт, чем государственные.

И не зря США создали несколько лет назад Главное киберкомандование в Пентагоне. Не департамент какой-то, не ещё какие-то обеспечивающие структуры — а ударное командование. 12 мая происходили кибератаки. Это просто тренировка, и не нужно списывать их на каких-то отдельных хакеров. Это государственные спецоперации. Поэтому будут подавлять нашу систему управления войсками, вооружёнными силами, а также бортовые системы управления. Ситуация почти критическая. Да, у нас за последние годы восстановили производство придуманных в СССР высокоточных ракет — дальнобойных, красивых и так далее. Но если придётся их, не дай бог, применять уже не только против террористов — обеспечит ли промышленность их поставку для противостояния в серьёзном вооружённом конфликте? Ведь они изготавливаются сегодня не серийно, а штучно.

Поразил своей реакцией на новые санкции министр Мантуров: «Постоянно заботиться об ответных мерах — это не самое благодарное занятие. Мы в первую очередь заинтересованы в развитии отношений и бизнеса... Москва не может запретить новые санкции в отношении российских компаний, но мы рассчитываем, что это будет разумный подход. Соответственно, это не должно повлиять на бизнес». Что за этим: идиотизм или боязнь 2-го февраля, боязнь того, что начнётся конфискация личных сбережений наших высших чиновников и олигархата?

Здесь, наверное, присутствует и то, и другое. С одной стороны, действительно Мантуров как бы клянётся в лояльности, в верности США, пытается смягчить реальную картину российско-американских отношений. А с другой стороны, он зарабатывает очки, чтобы что-то ему, наверное, простили — я не знаю, в личном ли плане или нет, но он вымаливает прощение.

Сегодня мы должны понять, что произошло в США. Мы видим союз финансовых сионистов с бешеными генералами. Они в администрации Трампа занимают ключевые позиции. И они будут делать всё, чтобы балансировать на грани войны или развязывать войны. Программа, с которой шёл Трамп: «Уйти из горячих точек, не разворачивать новых конфликтов» — всё это отменено. И тот лозунг, который провозгласил начальник избирательного штаба, потом глава аппарата Трампа Стив Бэннон: «Сделаем Америку снова великой» — сегодня заменён девизом «Израиль превыше всего». Это не скрывается, открыто публикуется в американской прессе. И Стив удалён, и все национал-экономисты удалены, а пришла такая хунта, которая ограничила поступление реальной информации Трампу, и от имени Трампа уже делает официальные заявления.

На Валдайском форуме из уст Путина звучала однозначная защита Трампа и не акцентировались последние американские провокации. То есть очевидно, что Путин продолжает рассчитывать на какую-то личную симпатию между президентами, и эта симпатия, по мнению нашего президента должна отвести все угрозы. Это промах — или разумная, сознательная политика, которая может привести к положительным результатам?

Здесь, скорее всего, сделан неправильный вывод о положении Трампа. Он обнулён. Он не самостоятельная фигура. Он ничего не может принять в пользу России, а только против России. Вот так ограничили его права. Не было в истории США такой ситуации, как сегодня, когда в течение восьми месяцев команда, с которой президент пришёл, по сути дела изгнана.

А что у нас? Произошло оскорбление государственного флага России, когда захватили наши учреждения в США, сняли флаги, изъяли документы — это же уже акт войны, по сути дела! Государственные институты жалобно мычат — и не более того. А это акт серьёзнейший. Есть закон о государственном флаге, где прописано, что российское государство будет защищать его. А беззубая реакция власти говорит о том, что мы уже сдаёмся под давлением этих санкций, этих бесчинств. Власть, по крайней мере, сдаётся, а народ молчит.

Трамп остался в одиночестве. Мне кажется, что и Путин тоже движется сейчас к такому состоянию. И американцы это, наверное, рассматривают как важную операцию против России. Олигархический клан (на который Путин сделал основную опору в экономике и даже во внешней политике, защищая их интересы и в Сирии, и в других странах, находясь там с визитами) сейчас от президента, похоже, будет удаляться, если уже не удалился. Ведь давайте признаем, что многие чиновники, правительство наше — это представители олигархических компаний и вообще крупного капитала. Если шеф представителей отдаляется от президента — значит, и представители будут отдаляться. Вплоть до крысиного бегства с корабля.

Посмотрим в целом на правительство: чьи интересы оно защищает?

Давайте возьмём вот такой факт. В офшорах лежит не менее одного триллиона долларов наших, российских денег. Некоторые специалисты от экономики говорят: там порядка 3 триллионов долларов. Президент в своём послании, в ряде других обращений ставит задачу: провести деофшоризацию. Анализирует, что происходит в этой сфере, и какой ущерб наносится, и что это принесёт стране, если мы эти деньги вернём в российскую экономику. А что принимает правительство после аплодисментов и депутатов и министров словам президента? Правительство принимает решение не выполнять указания президента, поскольку это снизит конкурентоспособность наших олигархических структур. Вот и всё. Поэтому сегодня мы видим, что президент наш становится в чём-то похожим на Трампа.

Кризис наш системный. Ответ на него тоже должен быть системным: нам нужно отработать теорию будущего России. Ту модель, которой должна соответствовать России. Мы что-то строим, а никто не знает — что. Куда мы движемся? Единственное, что мы делаем — лезем добывать, выкачивать, высасывать, чтобы ничего для нашего потомства не осталось. Первое — определиться. Я утверждаю, что мир пойдёт по пути социализма. По-иному не выживем. Мы видим, что нынешний путь не только тупиковый — он катастрофичен. Это какая-то мешанина дикого капитализма, феодализма, коррупции. И рынка никакого нет, и судебная система, как и вся правоохранительная, вразнос идёт, работает против человека, против народа. Вот мы и должны определиться: по какому пути пойдём? И здесь главное: каким будет тип власти? Или эта власть будет служить своему народу — или, как сегодня, будет обслуживать крупный капитал. Вот в чём нужно определиться. И это нужно делать нашей интеллигенции, общественным организациям, включая Изборский клуб и другие.

Дальше уже — развивать стратегию. Понимаете, в теории есть неплохие исследования у наших экономистов, политологов и так далее. Но они разобщены, и это не проект. Это некие рассуждения и выкладки. Нам нужно делать проект и стратегию реализации этого проекта. Сергей Юрьевич Глазьев говорит: ЧТО нужно делать. Но сегодня главный вопрос: КАК это делать? То есть стратегия. Россия должна заявить, какой мир мы хотим видеть, как мы будем участвовать в его строительстве и кем мы в этом миропорядке станем. Нужны не просто лозунги «Мы будем хорошими, будем бороться против плохого», а чёткое указание места и геополитических функций России в новом строящемся мире. Так что многое нужно сегодня делать. И первое из того, что нужно делать — понять, что власть не наша. Эта власть, обслуживающая собственные интересы и интересы тех, кто грабит Россию и ворует из России.

Россия должна поставить задачу — стать ведущей нравственно-интеллектуальной державой мира. Дальше уже и модель строится под эту осевую линию, и теория отрабатывается.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > zavtra.ru, 1 ноября 2017 > № 2480284 Леонид Ивашов

ОЛИГАРХАМ РАЗРЕШИЛИ ОСТАВЛЯТЬ ДЕНЬГИ В ОФШОРАХ

Кабинет министров РФ завернул проект закона, по которому крупнейшие российские компании принудительно выводились бы из офшоров. А ведь это 199 юридических лиц, приносящих 70% валового национального дохода: Алроса, Газпром, Башнефть, Норникель, Роснефть, ведущие торговые сети, сотовые операторы...

Когда президент Владимир Путин озаботился проблемой офшоров и настоятельно посоветовал возвращать народное добро домой, то казалось, что вот вернутся нефтегазовые и прочие сырьевые сверхприбыли в Россию, вложим мы их в строительство дорог и инфраструктуры, недорогого жилья для простых людей, в создание рабочих мест и эффективной экономики - и заживем, как на проклинаемом нами Западе.

Но вот на нас поднажали санкциями, еще большей изоляции подверглась наша высшая элита, и правительство РФ решило не переводить в юрисдикцию страны из офшоров все крупные компании. Им будет позволено и дальше триллионные прибыли вкладывать не в развитие России, а в западную экономику.

Почему так? А потому что правительственные эксперты пришли к выводу, что отказ от размещения компаний в офшорах «создаст значительные риски для экономики страны». Дескать, возможны ослабление конкурентных позиций на мировых рынках и неисполнение внешнеэкономических контрактов.

Однако стоит спросить этих экспертов: а вы не в курсе, как западные финразведки и прочие прокуратуры отнимают деньги из офшоров под любыми предлогами? Тем более что нашей стране объявлена холодная война, в том числе и финансовая. Уж если в чем и есть риски - так это хранить наши деньги в закромах противника.

Экономический эксперт Борис Митрофанов так прокомментировал данное событие:

«Было бы интересно прочитать мотивировку, как именно смена юрисдикции может препятствовать исполнению внешнеэкономических контрактов и утрате конкурентоспособности. В смысле каким таким загадочным способом. И было бы интересно узнать, кем подписано такое заключение. Фото автора не обязательно, но желательно. Страна победившей олигархии должна знать такого героя в лицо».

А вообще, точно подсчитать, сколько денег хранится в офшорах, невозможно. Во-первых, потому что в большей части эти данные скрыты, а во-вторых, банковская сфера - это броуновское движение. Что-то сегодня приходит, что-то завтра уходит, и ежесекундно происходят транзакции. В текущем мгновении даже невозможно определить, что и где лежит. Поэтому все приводящиеся в СМИ данные о состоянии объема офшорного капитала россиян очень приблизительные и округленные.

Но главное, что стоит помнить: как говорил американский политик Збигнев Бжезинский, активный участник холодной войны, «если россияне хранят в американских банках 500 млрд долларов, то надо еще разобраться, чья это элита, ваша или наша...»

МНЕНИЕ ЭКСПЕРТА

Председатель движения «Федеральный сельсовет», известный фермер Василий Мельниченко:

«Россия, как каждая страна, отправляет данные в ВТО и ООН по поставкам сырья. По данным нашей Федеральной таможенной службы, в 2015 году мы поставили, например, в Германию углеводородов на 9,6 млрд долларов. А по данным самой Германии, она купила у РФ нефти и нефтепродуктов на 27,6 миллиарда.

В США, по данным ФТС, мы продали нефти на 3 млрд долларов, а по данным самих США - на 9 миллиардов. Так можно сверять данные по многим странам, и получается, что всего в бюджет РФ в 2015 году недоплатили примерно 16 трлн рублей. А сам бюджет составлял 13,5 триллиона... Никто нефть не украл, просто деньги остаются в офшорах».

Евгений Малякин

Россия. Германия. США > Внешэкономсвязи, политика. Госбюджет, налоги, цены > mirnov.ru, 31 октября 2017 > № 2500589 Василий Мельниченко

Китай против Америки

Как справиться с очередным столкновением цивилизаций

Грэм Эллисон — директор Научного центра Белфер по международным делам при гарвардской школе Кеннеди и бывший помощник министра обороны по делам политики и планирования

Резюме Война для китайских стратегов – преимущественно психологическое и политическое противостояние. Согласно мышлению китайцев, восприятие противником фактов может быть не менее важным, чем реальные факты.

Многие американцы, осознавая, насколько усилился Китай, соперничающий сегодня с США во всех областях, тешат себя мыслью о том, что, когда Китай станет еще богаче и сильнее, он пойдет по стопам Германии, Японии и других стран, претерпевших глубокие преобразования и ставших передовыми либеральными демократиями. По выражению бывшего заместителя госсекретаря Роберта Зеллика, волшебный коктейль из глобализации, рыночного потребления и интеграции в мировой порядок, основанный на определенных правилах, в конце концов приведет Китай к демократизации внутри страны и превращению в «ответственного акционера мировой политики».

Сэмюэль Хантингтон не согласен с этими выводами. В очерке «Столкновение цивилизаций?», опубликованном в журнале Foreign Affairs в 1993 г., он доказывал, что культурный водораздел не только не растворится в мировом либеральном порядке, но и станет определяющей чертой мира после окончания холодной войны. Аргумент Хантингтона сегодня вспоминают в первую очередь, поскольку он прозорливо предсказал раскол между «западной и мусульманской цивилизациями», который наиболее ярко проявился в терактах 11 сентября и их последствиях. Но Хантингтон также предвидел, что пропасть между Западом под руководством Соединенных Штатов и китайской цивилизацией будет такой же глубокой, долговечной и имеющей важные последствия. Как он выразился, «само представление о существовании “всеобщей цивилизации” – западная идея, которая прямо противоречит партикуляризму большинства азиатских обществ с их акцентом на отличиях одного народа от другого».

Прошедшие годы подкрепили выводы Хантингтона, а грядущие десятилетия еще более убедительно докажут его правоту. США олицетворяют собой то, что Хантингтон считает западной цивилизацией. Противоречия между американскими и китайскими ценностями, традициями и философиями усугубят фундаментальную структурную напряженность, возникающую всякий раз, когда поднимающаяся держава, такая как Китай, угрожает потеснить устоявшуюся, такую как Соединенные Штаты.

Причина, по которой такие изменения часто приводят к конфликту – ловушка Фукидида, названная по имени древнегреческого историка, наблюдавшего опасное противостояние между поднимавшимися Афинами и правившей Спартой. Согласно Фукидиду, «Именно усиление Афин, вызывавшее страх в Спарте, сделало войну неизбежной». Понятно, что укрепляющиеся державы чувствуют себя вправе требовать большего влияния и уважения. Устоявшиеся державы, сталкиваясь с бросающими им вызов новыми силами, испытывают страх, опасения, неуверенность, что заставляет их принимать оборонительную позу. В таких условиях недоразумения раздуваются, сочувствие становится несбыточной мечтой; события и действия третьих сторон, которые в противном случае считались бы незначительными или находящимися под контролем, могут подтолкнуть к военным действиям, нежелательным для ведущих игроков.

В случае с США и Китаем риски Фукидида осложняются цивилизационной несовместимостью, усугубляющей конкуренцию и еще больше затрудняющей сближение. Это несоответствие легче всего наблюдать в глубоких разногласиях американцев и китайцев в оценке роли государства, экономики, личности, отношений между странами и природы времени.

Американцы относятся к государству как к необходимому злу и считают, что стоит опасаться склонности государства к тирании и злоупотреблению властью, сдерживая его. Для китайцев государство – необходимое благо, фундаментальная основа, обеспечивающая порядок и предотвращающая хаос. В капитализме свободного рынка по-американски государство устанавливает правила и обеспечивает их соблюдение; госсобственность и вмешательство государства в экономику иногда имеет место, но это нежелательные исключения. В Китае построена государственная рыночная экономика, где правительство определяет цели, выбирает и субсидирует отрасли, нуждающиеся в развитии, поддерживает национальных чемпионов и осуществляет важные долгосрочные экономические проекты во благо страны.

В китайской культуре не приветствуется американский индивидуализм, который оценивает государство по тому, как хорошо оно защищает права и свободу граждан. Китайское слово гэжэньчжуи, которым описывается «индивидуализм», предполагает эгоистичное противопоставление личных интересов общественным. Китайский эквивалент крылатой фразы «свобода или смерть» звучит примерно так: «гармоничное общество или смерть». Для Китая высшая ценность – порядок, а гармония обеспечивается иерархией, участники которой соблюдают первое требование Конфуция: знай свое место. Это применимо не только к китайскому обществу, но и к мировой политике, где официальная точка зрения заключается в том, что правильное место Китая – на вершине пирамиды; другие же государства должны быть подчиненными данниками.

Американцы придерживаются иного взгляда. По крайней мере со времени окончания Второй мировой войны Вашингтон стремится не допустить появления «равного конкурента», способного бросить вызов военному превосходству США. Но послевоенные представления Америки о мировом порядке также ставят во главу угла потребность в основанной на четких правилах мировой системе, которая сдерживает в том числе и Соединенные Штаты. Наконец, у американцев и китайцев различные представления о времени и его измерении. Американцы склонны сосредотачиваться на сегодняшнем дне и часто считают часы и дни. А китайцы больше обращены к истории и часто мыслят десятилетиями и даже столетиями. Конечно, это всё широкие обобщения, не отражающие всего широкого многообразия американского и китайского общества. Но они также служат важным напоминанием, которое не должны упускать из виду американские и китайские политики, если хотят управлять обостряющейся конкуренцией, не скатываясь к войне.

Мы номер один

Культурные различия между США и Китаем усугубляются примечательной особенностью, свойственной обоим государствам: комплексом превосходства в его крайнем выражении. Каждая страна считает себя исключительной, не имеющей равных. Но лишь одна может быть номером один в мире. Бывший премьер-министр Сингапура Ли Куан Ю высказывал сомнения по поводу способности Соединенных Штатов приспособиться к растущему Китаю. «В эмоциональном плане Америке очень трудно согласиться с тем, что ее потеснит (пусть даже не в мире, а только в западной акватории Тихого океана) презренный азиатский народ. Американцы ведь раньше относились пренебрежительно к Китаю, считая его отсталой, слабой, коррумпированной и недееспособной страной, –

сказал он в интервью 1999 года. – Чувство культурного превосходства американцев чрезвычайно затруднит адаптацию».

В каком-то смысле китайская исключительность более ярко выражена, чем американская. «Китайская империя видела себя центром цивилизованной вселенной, – писал историк Гарри Гельбер в своей книге 2001 г. Nations Out of Empires («Эволюция империй в нации»). В империалистическую эпоху «китайский ученый бюрократ не представлял себе “Китай” или “китайскую цивилизацию” в современном смысле этого слова. Для него существовал народ “Хань”, а за пределами его территории жили только варвары. Все, что не относилось к цивилизации, по определению числилось варварством». По сей день китайцы гордятся своими цивилизационными достижениями. «Наша нация – великая нация, – заявил китайский президент Си Цзиньпин в речи, произнесенной в 2012 году. – За время существования и развития своей цивилизации, то есть за более чем пять тысяч лет истории, китайская нация внесла неизгладимый вклад в цивилизацию и развитие человечества». В своей книге «Правление Китая», изданной в 2014 г., Си утверждал, что «непрерывность цивилизации в Китае – уникальное явление на земле и уникальное достижение в мировой истории».

Американцы тоже видят себя авангардом цивилизации, особенно когда речь заходит о политике. Страсть к свободе закреплена в главном документе американского политического кредо, Декларации Независимости, которая провозглашает, что «все люди созданы равными» и «наделены Творцом определенными неотторжимыми правами». В Декларации уточняется, что права включают «жизнь, свободу и стремление к счастью», и утверждается, что это вопросы, не подлежащие обсуждению, поскольку «само собой разумеющиеся» истины. Как писал американский историк Ричард Хофштадтер, «судьба нашей страны – не иметь идеологии, а быть идеологией». В отличие от Америки, главная политическая ценность для китайцев – порядок, который является следствием иерархии. Свобода личности, как ее понимают американцы, подрывает иерархию, что, с точки зрения китайцев, ведет к хаосу.

Делайте как я говорю... и как я делаю?

Эти философские различия находят выражение в концепции правительства, разработанной каждой из двух стран. Хотя отцами-основателями Соединенных Штатов двигало глубокое недоверие к власти, они признавали, что правительство нужно обществу. А иначе кто бы защищал граждан от угроз из-за рубежа или от нарушения их прав преступниками на родине? Однако они отчаянно пытались разрешить дилемму: правительство, достаточно сильное, чтобы выполнять необходимые функции, будет склонно к тирании. Чтобы справиться с этим вызовом, они задумали правительство с «разграниченными институтами, между которыми поделена власть», как это описал историк Ричард Нойштадт. Тем самым они осознанно допускали постоянную борьбу между исполнительной, законодательной и судебной ветвями, что приводило к задержкам, заводило в тупик и даже вызывало функциональные нарушения. Но это также создавало систему сдержек и противовесов, препятствующую злоупотреблениям.

У китайцев диаметрально противоположное представление о правительстве и его роли в обществе. Как заметил Ли, «История и культурная летопись страны свидетельствуют о том, что, когда имеется сильный центр (Пекин или Нанкин), в стране царит мир и благоденствие. Когда центр слаб, провинции и их округа управляются местными военно-феодальными князьками». Соответственно, разновидность сильного центрального правительства, неприемлемого для американцев, представляется китайцам главным проводником порядка и общественного блага на родине и за рубежом.

С точки зрения американцев, демократия – единственная справедливая форма правления: власти получают легитимность через согласие управляемых. Эта точка зрения не популярна в Китае, где принято считать, что правительство приобретает или утрачивает политическую легитимность в зависимости от достигнутых успехов. В провокационном выступлении на конференции TED в 2013 г. венчурный капиталист из Шанхая Эрик Ли усомнился в предполагаемом превосходстве демократии. «Однажды мне задали вопрос: “За КПК не голосовали на открытых выборах. Где же источник ее легитимности?” – рассказывал он. – Я ответил: а как насчет компетентности?» Он далее напомнил аудитории, что в 1949 г., когда Компартия Китая захватила власть, «Китай увяз в трясине гражданской войны, был расчленен иностранной агрессией, а средняя продолжительность жизни составляла 41 год. Сегодня Китай – вторая по величине экономика мира, промышленная сверхдержава, а китайский народ богатеет».

У Вашингтона и Пекина также совершенно разные подходы к продвижению фундаментальных политических ценностей в мире.

Американцы считают, что права человека и демократия – всеобщие устремления; чтобы они восторжествовали во всех странах, требуется лишь пример США и иногда легкое подталкивание в духе неоимпериализма. Как писал Хантингтон в книге «Столкновение цивилизаций», Соединенные Штаты – «миссионерская страна», движимая верой в то, что даже «народы, не принадлежащие к западной цивилизации, должны будут рано или поздно заявить о своей приверженности западным ценностям… и воплотить эти ценности в своих государственных институтах». Большинство американцев верят, что демократические права выгодны любому человеку, где бы он ни жил. На протяжении нескольких десятилетий Вашингтон проводил внешнюю политику насаждения демократии. Иногда он даже пытается навязать ее тем, кто по собственной воле отказывался ее принимать.

Китайцы же, хотя и верят в то, что другие могут смотреть на них как на образец для подражания, восхищаться их добродетелями и даже пытаться копировать их поведение, никогда не занимались прозелитизмом. Как заметил американский дипломат Генри Киссинджер, империалистический Китай «не экспортировал свои идеи, но давал возможность другим осознать их ценность и стремиться к ним». Неудивительно, что китайские лидеры с глубоким подозрением относятся к попыткам США обратить их в свою веру. В конце 1980-х гг. Дэн Сяопин, руководивший Китаем с 1978 по 1989 гг. и начавший процесс экономической либерализации, посетовал в беседе с высокопоставленным иностранцем, что разговоры Запада о «правах человека, свободе и демократии призваны лишь защищать интересы сильных, богатых стран, использующих свою мощь, чтобы запугивать слабые страны; в действительности же они стремятся к гегемонии и проводят политику с позиции силы».

Быстрое и медленное мышление

У американцев и китайцев совершенно разные представления о прошлом, настоящем и будущем. Американцы гордо отпраздновали 241-летнюю годовщину своей страны; китайцы любят напомнить, что их государственная история охватывает пять тысячелетий. Лидеры США часто говорят об «американском эксперименте», а их подчас бессистемная и плохо продуманная политика отражает такой настрой. Китай, напротив, видит себя завсегдатаем этой планеты: он был и будет всегда. В силу расширительного понимания времени китайские лидеры четко разграничивают обострение и хроническое состояние, отделяют безотлагательные вещи от просто важных дел.

Трудно себе представить, чтобы американский политический лидер предложил отложить решение серьезной внешнеполитической проблемы на целое поколение. Но именно так поступил Дэн в 1979 г., когда возглавлял китайскую делегацию на переговорах с Японией по поводу спорных островов Сенкаку или Дяоюйдао, согласившись на длительное разрешение этого спора вместо поиска немедленного решения.

Все более чутко реагируя на новостной поток и общественное мнение, политики США обращаются к Твиттеру или импульсивно объявляют срочный план действий, обещая быстрые решения. Китайские лидеры, напротив, проявляют стратегическое терпение: коль скоро общие тенденции благоприятны, они не видят ничего страшного в том, чтобы переждать и добиться решения в отдаленной перспективе. Американцы считают себя специалистами по решению проблем. Проводя политику извлечения краткосрочных выгод, они стараются решить ту или иную задачу как можно скорее, чтобы затем перейти к следующим вопросам. Американский романист и историк Гор Видал однажды назвал свою страну «Соединенные Штаты Амнезии» – то есть место, где каждая идея – новшество, и каждый кризис беспрецедентен.

Это нечто совершенно противоположное глубоко исторической и институциональной памяти китайцев, полагающих, что нет ничего нового под солнцем. На самом деле китайские лидеры склонны верить, что многие задачи невозможно решить, и вместо этого ими надо управлять. Они видят вызовы в долгосрочной перспективе как нечто цикличное; проблемы, с которыми они сегодня сталкиваются – следствие процессов, развивавшихся на протяжении последнего года, десятилетия или столетия. Политические шаги, предпринимаемые сегодня, будут способствовать дальнейшей эволюции. Например, с 1949 г. Тайвань находится под властью людей, которых Пекин считает китайскими националистами-изгоями. Будучи уверены, что Тайвань остается неотъемлемой частью Китая, китайские лидеры придерживаются долгосрочной стратегии, включая все более тесные социально-экономические связи с Тайванем, чтобы постепенно вернуть этот «блудный остров» в свой «загон».

Кто здесь главный?

Столкновение цивилизаций, из-за которого Вашингтону и Пекину будет трудно избежать ловушки Фукидида, проистекает из их конкурирующих представлений о миропорядке. Обращение Китая со своими гражданами демонстрирует план построения отношений с более слабыми соседними странами. Китайская Компартия поддерживает порядок за счет принудительной авторитарной иерархии, требующей от граждан почтения и лояльности. Поведение Китая на международной арене отражает аналогичные ожидания установления иерархического порядка. Во время совещания стран Юго-Восточной Азии в 2010 г. тогдашний министр иностранных дел Китая Ян Цзечи ответил на жалобы по поводу дерзкого поведения Китая в Южно-Китайском море, заявив своим региональным коллегам и Государственному секретарю Хиллари Клинтон, что «Китай – большая страна, а другие страны маленькие; это просто факт».

В отличие от китайских, американские лидеры стремятся к установлению главенства международного права, то есть, по сути, к переносу внутренней власти закона на отношения между странами. В то же время они признают реальность силы в мировых джунглях по Гоббсу, где лучше быть львом, чем ягненком. Вашингтон часто пытается примирить это противоречие, рисуя мир, в котором Соединенные Штаты – благожелательный гегемон, играющий роль законодателя, полицейского, судьи и коллегии присяжных.

Вашингтон призывает другие державы принять основанный на правилах мировой порядок, который он установил и за которым он надзирает. Но в глазах китайцев это выглядит так, будто Вашингтон устанавливает правила, а другие выполняют его команды и предписания. Генерал Мартин Демпси, бывший председатель Объединенного комитета начальников штабов, лично столкнулся с возмущением китайцев по этому поводу. «Всякий раз, когда я заводил с китайцами разговор о международных нормах или правилах поведения на международной арене, они неизменно указывали на то, что эти правила установлены, когда они не были участниками мировой политики, и эта последовательность – одна из тех вещей, которые очаровывают меня в китайцах», – отметил Демпси в прошлогоднем интервью Foreign Affairs.

Можете идти своим путем

Почти три десятилетия США оставались самой могущественной страной мира. За это время влияние Вашингтона на мировую политику было важным фактором, позволившим элитам и лидерам других стран понять американскую культуру и американский подход к стратегии. С другой стороны, американцы часто считали, что могут позволить себе не слишком задумываться о мировоззрении людей в других странах мира. Подобное отсутствие интереса подстегивалось верой в то, что остальной мир в любом случае медленно, но верно будет становиться похож на Соединенные Штаты.

Однако в последние годы рост Китая бросил вызов этому равнодушию. Американские политики начинают признавать, что им надо лучше понимать Китай – особенно его стратегическое мышление. В частности, американские политики начали вникать в отличительные особенности мышления своих китайских коллег относительно применения военной силы. Принимая решения о том, стоит ли атаковать вражеские силы, когда и как это делать, китайские лидеры по большей части были рациональны и прагматичны. Однако помимо этого американские политики и аналитики обнаружили пять допущений и ориентиров, позволяющих лучше понять вероятное стратегическое поведение Китая в случае конфронтации.

Во-первых, и в военное, и в мирное время движущая сила китайской стратегии – политический прагматизм; при этом китайцы не обременены серьезной необходимостью оправдывать свое поведение с точки зрения международного права или этических норм. Это позволяет правительству быть беспощадно гибким, поскольку оно не чувствует себя обязанным считаться с ранее данными объяснениями и по большому счету неуязвимо для критики в непоследовательности. Например, когда Киссинджер прибыл в Китай в 1971 г., чтобы начать тайные переговоры об американо-китайском сближении, он обнаружил, что его партнеры по переговорам давно избавились от идеологических шор и предельно откровенны по поводу национальных интересов Китая. В то время как Киссинджер и президент Ричард Никсон считали необходимым оправдывать достигнутый в итоге компромисс необходимостью завершить войну во Вьетнаме «достойным миром», китайский лидер Мао Цзэдун не испытывал никакой потребности делать вид, будто, устанавливая отношения с капиталистическими Соединенными Штатами для усиления позиций коммунистического Китая по отношению к СССР, он каким-то образом укрепляет более широкий международный социалистический фронт.

Но не только практический подход к мировой политике дает КНР преимущество над США, то же самое можно сказать и об одержимости Китая целостным стратегическим мировоззрением. Китайские стратеги видят взаимосвязь всего со всем. Развивающийся контекст, в котором возникает определенная стратегическая ситуация – это и есть то, что китайцы называют словом «ши». Данный термин не поддается прямому переводу на английский, но может быть передан как «потенциальная энергия» или «динамика», присущая любому обстоятельству в данный момент времени. Это понятие включает в себя географические особенности местности, погодные условия, баланс сил, фактор неожиданности, боевой дух и многие другие элементы. «Каждый фактор влияет на другие, – как писал Киссинджер в своей книге “О Китае” (2011), – порождая едва заметные сдвиги в динамике и обеспечивая относительное преимущество». Таким образом, опытный китайский стратег тратит большую часть времени на «терпеливое наблюдение за переменами и поддержку выгодных изменений в стратегическом ландшафте»; он начинает действовать лишь тогда, когда все факторы оптимальны. Тогда он наносит быстрый удар. Для наблюдателя итог представляется неизбежным.

Война для китайских стратегов – преимущественно психологическое и политическое противостояние. Согласно мышлению китайцев, восприятие противником фактов может быть не менее важным, чем реальные факты. Императорский Китай, создавая и поддерживая образ цивилизации, настолько превосходящей все остальные, что она представляет собой «центр вселенной», тем самым сдерживал врагов, чтобы они даже не помышляли бросить вызов китайскому господству. Сегодня аналогичную роль играет мантра о неизбежном восходе Китая и необратимом закате США.

Традиционно китайцы стремились добиваться победы не в решающем сражении, а через ряд последовательных шагов, призванных постепенно улучшать их положение. Дэвид Лай, специалист по военной политике стран Азии, проиллюстрировал такой подход с помощью сравнения западной игры в шахматы с ее китайским эквивалентом вейци (или го). В шахматах игроки стремятся занять центр доски и победить противника. В вейци игроки стремятся окружить противника. Если гроссмейстер просчитывает все на пять-шесть ходов вперед, то мастер вейци видит возможное развитие событий через 20–30 ходов. Отслеживая все составляющие в широком контексте отношений с неприятелем, китайский стратег сопротивляется искушению преждевременно устремиться к победе, вместо этого нацеливаясь на постепенное наращивание преимущества. «В западной традиции основной акцент делается на применение силы; искусство войны во многом ограничено полями сражений, а способ сражения – это сила против силы», – писал Лай в своем анализе 2004 г. для Института стратегических исследований при Военном колледже Армии США. В противовес такому подходу, «философия, лежащая в основе го… – конкурировать за относительную выгоду вместо стремления к полному уничтожению войск противника». Лай предусмотрительно напоминает, что «опасно играть в го, имея менталитет шахматиста».

Давайте заключим сделку

Вашингтону стоит прислушаться к этому предупреждению. В предстоящие годы любые горячие точки могут стать причиной кризиса в американо-китайских отношениях, в том числе продолжение территориальных споров вокруг Южно-Китайского моря и напряженность в связи с расширяющейся программой ядерных вооружений Северной Кореи. Поскольку пройдет еще одно-два десятилетия, прежде чем военные возможности Китая сравняются с США, китайцы продолжат вести себя благоразумно и осмотрительно, остерегаясь применять летальное оружие против американцев. Пекин будет относиться к военной силе как подчиненному инструменту в своей внешней политике, цель которой – не победа в сражении, а достижение национальных целей. Он будет укреплять дипломатические и экономические связи с соседними странами, углубляя их зависимость от КНР, и использовать экономические рычаги, чтобы поощрять их (или принуждать) к сотрудничеству по другим вопросам. Хотя Китай традиционно считает войну крайней мерой, если он решит, что долгосрочные тенденции движутся в неблагоприятном направлении и он теряет возможность диктовать условия, возможен ограниченный военный конфликт, с помощью которого Пекин попытается повернуть эти тенденции в нужное для себя русло.

Последний раз США сталкивались с чрезвычайно высоким рис-ком попасть в ловушку Фукидида во время холодной войны, и особенно во время Кубинского ракетного кризиса. Размышляя об этом кризисе через несколько месяцев после его разрешения, президент США Джон Кеннеди извлек урок на будущее: «Прежде всего, защищая свои жизненно важные интересы, ядерные державы должны избегать такой конфронтации, которая ставит противника перед выбором: унизительное отступление или ядерная война». Несмотря на жесткую риторику Москвы, советский премьер Никита Хрущев в конце концов пришел к выводу, что может пойти на компромисс в вопросе размещения ядерного оружия на Кубе. Точно так же Киссинджер и Никсон впоследствии обнаружили, что китайский идеолог Мао вполне склонен к уступкам, если это отвечает интересам Китая.

Си и Дональд Трамп оба выступают с максималистскими заявлениями, особенно когда речь заходит о ситуации в Южно-Китайском море. Но оба также мастера заключения сделок. Чем лучше администрация Трампа будет понимать, как Пекин оценивает роль Китая в мире, а также ключевые интересы своей страны, тем лучше она подготовится к будущим переговорам. Проблема в психологическом проецировании: даже ветераны Госдепартамента слишком часто исходят из ошибочного предположения, будто жизненные интересы Китая – зеркальное отражение интересов США. Официальные лица в администрации Трампа, разрабатывающие политику в отношении Китая, мудро поступят, обратив внимание на изречение древнего китайского философа Сунь Цзы: «Если ты знаешь врага и знаешь себя, тебе не стоит бояться исхода сотен сражений. Если ты знаешь себя, но не знаешь врага, то на каждую одержанную победу ты также потерпишь одно поражение. Если ты не знаешь ни врага, ни себя, то проиграешь все битвы».

Данный очерк – адаптация его книги Destined for War: Can America and China Escape Thucydides’s Trap? («Обреченные на войну: смогут ли Америка и Китай избежать ловушки Фукидида?). Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 5, 2017 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Китай. США > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция. СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 30 октября 2017 > № 2392173 Грэм Эллисон

Россия и США: путь вперед

Нелегкий и извилистый

Константин Худолей – доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой европейской интеграции СПбГУ.

Резюме В российском обществе накапливается усталость от международной напряженности. Потрясения и кризисы на мировой арене создадут дополнительные трудности внутри страны, могут стать причиной обострения внутренних противоречий.

Проблемы и противоречия между Россией и США нарастают уже не один год. Начиная с иракского кризиса 2003 г., российско-американские отношения шли по нисходящей, которая лишь на короткие промежутки времени сменялась небольшими подъемами. События 2014–2017 гг. стали скорее катализатором негативных процессов, которые происходили ранее. Целью данной статьи является анализ новых аспектов отношений Москвы и Вашингтона, появившихся после принятия закона «О противодействии противникам Америки посредством санкций», и возможных шагов по смягчению напряженности и их последующему улучшению.

Что показывает новый американский закон о санкциях?

Принятие в августе 2017 г. закона «О противодействии противникам Америки посредством санкций», несомненно, является рубежом. Американская сторона на самом высоком уровне и в наиболее концентрированном виде сформулировала политику в отношении России, скорее всего на длительный период. В документе фиксируется ряд новых, принципиально важных моментов.

Во-первых, Россия официально отнесена к числу противников США, впервые после холодной войны. По существу это означает отказ от советско-американских договоренностей (Мальта, 1989 г.) и Кэмп-Дэвидской декларации 1 февраля 1992 г., где четко провозглашалось, что «Россия и Соединенные Штаты не рассматривают друг друга в качестве потенциальных противников». Также девальвируется значение ряда других документов, как, например, Основополагающего акта Россия–НАТО (1997 г.), содержащего аналогичное положение. Более того, закон называет противниками США три государства, два из которых – Иран и Северная Корея – уже давно находятся в состоянии конфронтации с Вашингтоном, а также терроризм, для противодействия которому предусмотрены дополнительные меры. Примечательно, что в законе никак – ни прямо, ни косвенно – не упоминается Китай, который в Вашингтоне считают скорее конкурентом, чем противником. Результаты голосования по закону о санкциях в Конгрессе свидетельствуют о том, что политический класс Соединенных Штатов достиг почти полного консенсуса по данному вопросу, что, конечно, скажется на общей направленности и содержании курса в отношении России.

Во-вторых, закон четко определяет линию по вопросам безопасности в Европе и Евразии. Вашингтон подтвердил приверженность статье 5 Североатлантического пакта, обязывающей всех его участников прийти друг другу на помощь в случае военной угрозы. Более того, заявлено о готовности оказать поддержку в области кибербезопасности не только членам НАТО и Европейского союза, но и странам, желающим к ним присоединиться: государствам Западных Балкан, Грузии, Молдавии и Украине. Хотя в законе не содержится прямых утверждений, но очевидно, что в перспективе США могут расширить обязательства в отношении этих стран даже без их формального членства в НАТО. Конгресс подтвердил, что Соединенные Штаты никогда не признают присоединение Крыма к России, потребовал от Москвы отозвать признание независимости Абхазии и Южной Осетии, изменить политику в отношении Восточной Украины и Приднестровья, прекратить военное вмешательство в Сирии. Этот список значительно шире, чем выдвигавшиеся ранее требования о выполнении Минских соглашений как условия нормализации отношений и снятия санкций. Важно то, что действия России оцениваются в контексте «доктрины Симпсона» 1932 г., то есть приравниваются к японским захватам в Китае и созданию марионеточного Маньчжоу-го. Столь жестких оценок российской политики в официальных документах США ранее не было.

В-третьих, закон отражает значительные изменения в американской экономической политике как в целом в отношении Европы и Евразии, так и конкретно применительно к России. Прежде всего это относится к энергетике. До последнего времени на Западе рассчитывали, что рано или поздно российский энергетический сектор будет открыт для иностранного капитала, в первую очередь американского. Поэтому российская энергетика рассматривалась скорее в качестве партнера, а не конкурента. Споры в основном шли об условиях и ценах на поставки российского газа, но желательность их самих под вопрос не ставилась. Теперь ситуация качественно меняется – США начинают собственные поставки энергоносителей (речь идет о сжиженном газе). Российские энергетические корпорации становятся их прямыми конкурентами. Речь уже не столько о цене (российский газ на данный момент дешевле американского), сколько о постепенной замене российского топлива в принципе – не только по экономическим соображениям (создание новых рабочих мест), но по причине безопасности.

Естественно, это станет еще одним фактором, осложняющим российско-американские отношения. Отметим, что закон предусматривает также ограничения практически для всех отраслей российской экономики, имеющих выход на международный рынок. Таким образом, если раньше американцы более или менее последовательно стремились включить российскую экономику в процессы глобализации и превратить ее в часть мировой, то теперь взята совершенно иная линия – максимальное ограничение и изоляция на международных рынках.

В-четвертых, закон создает качественно новую ситуацию по вопросу о санкциях. Прежде всего санкции, введенные исполнительной властью как чрезвычайные меры, теперь обретают силу закона, то есть становятся нормой с минимальным числом исключений. Конечно, и без этого шансов на смягчение, не говоря уже о снятии санкций, было мало, но теперь они исчезают полностью. Более того, в законе заложен механизм их расширения. Под санкции могут попасть юридические и физические лица третьих стран, взаимоотношения которых с Россией не соответствуют нормам американского законодательства. В течение шести месяцев после принятия закона (а затем ежегодно) соответствующие министерства и ведомства должны представить Конгрессу доклад, в котором будут собраны материалы для введения персональных санкций в отношении видных российских политиков, крупных чиновников и бизнесменов, а в ряде случаев и членов их семей. В законе не сказано, что все упомянутые в этих докладах лица автоматически попадают под санкции, но механизм их введения просматривается достаточно четко. Несомненно, что для международной деятельности всех лиц, упомянутых в докладах, возникнут определенные трудности, а пребывание под санкциями может стать очень длительным, если не пожизненным. То есть если раньше США стремились к интеграции высших слоев российского общества в транснациональную элиту, то теперь речь идет об их максимальном ограничении и изоляции.

В законе ничего не сказано о том, при каких обстоятельствах и каким образом санкции могут быть сняты. А между тем опыт отмены поправки Джексона-Вэника показал, что этот процесс в Конгрессе обычно обусловлен множеством факторов, в том числе и никак не связанных с теми, по которым она принималась. Примечательно, что содержащиеся в новом законе претензии к Ирану и Северной Корее сформулированы все-таки несколько более конкретно. Таким образом, вектор американской политики направлен в сторону сохранения и даже ужесточения и расширения антироссийских санкций.

Уже сложилось мнение, что принятие данного закона является своеобразной местью американской элиты президенту Дональду Трампу, которого она считает чужим. С нашей точки зрения, речь идет о значительно более глубоких процессах, затрагивающих механизм принятия внешнеполитических решений в Соединенных Штатах.

Прежде всего это касается роли Конгресса в формировании внешней политики. В течение первых почти 150 лет истории страны она была очень значительна. Хорошо известно, что президент Вудро Вильсон убедил почти все страны тогдашнего мира принять план создания Лиги Наций, но не смог добиться его ратификации сенатом. Лишь в годы Второй мировой и особенно холодной войны президент как верховный главнокомандующий смог получить и реально использовать новые полномочия в сферах внешней политики и обороны. Так, во время холодной войны 85–90% международных договоров, заключенных президентами, ратифицировались сенатом. Меньший показатель был только у Джимми Картера. Потом ситуация изменилась – Барак Обама смог добиться одобрения сенатом только 25% договоров, и вряд ли у Трампа будет лучший результат.

Маятник, отклонившийся во второй половине XX века в сторону расширения президентских полномочий, сейчас начал движение в обратном направлении. Конгресс в полной мере использовал внешнеполитические неудачи Джорджа Буша-младшего, осторожность Обамы, которая не только за рубежом, но и в США воспринималась многими как слабость, политическую уязвимость Трампа, чтобы перехватить инициативу в формировании внешней политики. Как и всегда, в подобных процессах на первый план выходят радикалы, что и обуславливает жесткий тон резолюций Конгресса. Конечно, вряд ли произойдет полный возврат к тому соотношению между исполнительной и законодательной властью, которое было почти 100 лет назад, но роль Конгресса во внешнеполитических делах возрастет несомненно.

Отношение к России на Капитолийском холме всегда было достаточно критическим. Даже при Билле Клинтоне и Джордже Буше-младшем, когда, как казалось, в отношениях между правительствами преобладали скорее позитивные тенденции (бывали и такие моменты), Конгресс оценивал их весьма скептически. Это проявлялось в задержках с отменой некоторых законов времен холодной войны. Во второй половине 1990-х гг. и особенно в XXI веке критика российского руководства постоянно нарастает. Так, первые призывы оценивать действия России на постсоветском пространстве с точки зрения «доктрины Симпсона» прозвучали в Конгрессе после конфликта на Кавказе (2008 г.), а в 2016 г. были включены в резолюцию Палаты представителей. Таким образом, речь идет о довольно устойчивой тенденции негативного отношения к политике Москвы, которая складывалась не один год и для преодоления которой потребуется время.

После окончания холодной войны в США заметно возросла роль гражданского общества, которое становится все более влиятельной силой внутри страны и активно выходит на международную арену, оказывая существенное влияние на формирование глобального гражданского общества. Американские неправительственные организации обладают огромной финансовой базой, которая формируется в основном за счет частных пожертвований. Так, по данным налоговых деклараций, в 2016 г. их доходы составили 2,4 трлн долларов, то есть существенно больше, чем государственный бюджет Российской Федерации. Естественно, что общественная сила, располагающая такими ресурсами и разветвленными организационными сетями, ведет свою игру. Основная часть средств тратится внутри США, а между самими НПО есть различия по целям, задачам и методам работы. Судя по данным о расходах, Россия не является для них приоритетом, но законодательные меры по ограничению и регулированию их деятельности вызвали негативную реакцию в этих кругах. Трудно предсказать, станут ли американские НПО наращивать свою деятельность в России, но они наверняка будут формировать определенное общественное мнение внутри Соединенных Штатов. Этот негативный для России фон будет учитываться и президентом, и Конгрессом.

Принятый в августе 2017 г. закон предусматривает проведение самой жесткой политики в отношении России за все годы после распада СССР. Однако его сопоставление с Декларацией о порабощенных народах (1959 г.) и другими документами холодной войны показывает, что речь не идет о ее возобновлении. Нет перспективы ни возврата к политике «балансирования на грани войны», ни нового кризиса наподобие Карибского (1962 г.), ни многих других явлений, характерных для советско-американских отношений второй половины 40-х – середины 80-х гг. XX века. В отличие от холодной войны, сердцевиной которой была гонка вооружений, теперь главной сферой противоборства является экономика. Меры, предусмотренные законом, направлены на максимальное исключение России из глобальных экономических и политических процессов, выдавливание ее на периферию мировой экономики и политики.

Новые реалии российско-американских отношений

Ситуация требует переоценки некоторых подходов. Украинский и сирийский кризисы стали шоком для современных международных отношений. Однако качественных сдвигов на мировой арене не произошло: тенденции последних десятилетий и сейчас определяют основные направления мирового развития. Шансы на двустороннюю (Россия–США) или трехстороннюю (Россия–США–КНР) «большую сделку», своего рода «Ялту-2», которые и раньше были невелики, теперь почти исчезают. И дело не только в том, что XXI столетие – век геоэкономики, а не геополитики. Причисление России к противникам делает для американских политиков исключенной любую «большую сделку».

В 1945 г. она была возможна, так как СССР, США и Великобритания, несмотря на противоречия, являлись союзниками по антигитлеровской коалиции. В американском законе о санкциях упоминается противодействие России в Грузии, Молдавии, Сирии и на Украине; совершенно очевидно, что Соединенные Штаты ни формально, ни практически не признают какую-либо другую часть постсоветского пространства или любую другую территорию российской сферой влияния.

В последние годы – даже после введения санкций – существовали надежды, что сотрудничество по глобальным проблемам может привести к качественному улучшению отношений. Особый акцент, конечно, делался на совместной борьбе с терроризмом. Тем более что в рамках антитеррористической коалиции осенью 2001 г. некоторый положительный опыт был. Однако это имеет четкие пределы. Россия и Соединенные Штаты, видимо, смогут взаимодействовать в конкретных антитеррористических операциях, но ввиду различий в подходах и оценках им не удастся договориться о борьбе с международным терроризмом как явлением. То же относится и к другим глобальным проблемам – США и Россия могут сотрудничать в космосе, по некоторым другим вопросам. Но потенциал не столь велик, чтобы способствовать качественным изменениям.

Тенденция к усугублению напряженности и конфронтационности, вероятно, сохранится, и это негативно скажется на международных позициях России. Большинство стран в основном устраивает существующий миропорядок, хотя время от времени они и выражают недовольство тем или иным его аспектом. В их планы не входит втягивание в конфликт между великими державами. Не случайно в последние годы большинство стран Азии, Африки и Латинской Америки стремились уклониться от того, чтобы занять четкую позицию в противостоянии России и Запада. Однако в случае обострения ситуации, возможно, им придется делать выбор. В открытых противников России они едва ли превратятся, но постараются «отодвинуться» от нее. Американские санкции негативно воздействуют на экономику стран Евразийского экономического союза, тесно связанных с Россией. В случае ужесточения санкций вероятен осторожный дрейф стран Центральной Азии в сторону Китая. В очень сложном положении Армения, так как под санкциями два ее основных партнера – Россия и Иран. Страны БРИКС отрицательно относятся к практике односторонних санкций, поскольку Индия и Китай сами были их объектом со стороны западных держав. Однако никто из них не пойдет на сокращение связей с США. Более того, они, особенно Индия, делают очень большую ставку на сотрудничество с Соединенными Штатами. Напряженность между Москвой и Вашингтоном объективно способствует укреплению позиций Китая, который, конечно, будет действовать, исходя из собственных интересов. И, наконец, неизбежно влияние и на отношения России с Европейским союзом, который является ее главным внешнеторговым партнером. Предположение, что ЕС ослабит или даже отменит антироссийские санкции в условиях их ужесточения со стороны Соединенных Штатов, нереалистично. Конечно, по отдельным аспектам между Вашингтоном и европейскими столицами могут возникать различия во мнениях и даже разногласия. Они, кстати, обычно возрастают, когда у власти находятся республиканцы. Но при всем желании Евросоюза повысить автономность своей внешней политики, разрыв или даже крупный конфликт между ним и США в обозримом будущем не просматривается – их объединяет во много раз больше, чем разъединяет.

Твердость и осмотрительность

Главным событием общественно-политической жизни России становятся президентские выборы в марте 2018 года. Логика ведения предвыборной кампании и текущей внешней политики далеко не всегда совпадают. Однако в дальнейшем важно предпринять шаги по нормализации отношений с Америкой.

Несмотря на многочисленные проблемы, России необходимо искать пути договоренностей с Вашингтоном. США – самая влиятельная страна современного мира и, скорее всего, останутся таковой в обозримом будущем. Россия может претендовать на паритет только в сфере стратегических вооружений. Длительная конфронтация с Вашингтоном осложнит и международное, и внутриполитическое положение России.

Политический строй современной России достаточно стабилен. По всем опросам, большинство поддерживает президента Владимира Путина. Однако в обществе накапливается усталость от международной напряженности. «Трампомания» первых месяцев после президентских выборов 2016 г. и ее вторая, хотя и более слабая вспышка после саммита «Группы 20» и личной встречи Путина и Трампа в Гамбурге в июле 2017 г. отражали надежды на улучшение отношений между Россией и США, а не были основаны на каком-то трезвом расчете.

В ближайшее время консервативный внутриполитический и социально-экономический курс России вряд ли претерпит серьезные изменения. Для мобилизационного или модернизационного сценария нужна какая-то активность населения или хотя бы его наиболее динамичных слоев, но ее нет, и маловероятно, что она возникнет. Консервативная политика внутри страны имеет шансы на успех, если будет дополнена аналогичным курсом во внешней политике. Международная стабильность и предсказуемая внешняя политика в значительно большей степени соответствуют долгосрочным интересам России. Потрясения и кризисы вовне создадут дополнительные трудности внутри страны, могут стать причиной обострения противоречий. Лозунг борьбы с внешней опасностью может сплотить население только на короткий период.

Наиболее перспективной представляется линия, сочетающая твердую защиту российских интересов с максимальной осмотрительностью и осторожностью. Не следует ожидать быстрых результатов, поскольку в двусторонних отношениях накопилось слишком много негатива. Естественно, что данный процесс даже при самом благоприятном развитии займет длительный промежуток времени и пройдет через несколько этапов. Прежде всего важно изменить динамику развития отношений, остановить их ухудшение и попытаться договориться хотя бы по ряду сюжетов, где интересы близки или совпадают. Затем можно пойти на разработку некоторых мер доверия. Без достижения хотя бы минимального взаимного доверия движение вперед, достижение договоренностей и компромиссов вряд ли возможно. На следующем этапе стоило бы перейти к рассмотрению взаимных претензий. Россия, конечно, должна высказывать свои беспокойства, но придется считаться и с тем, что все проблемы, упомянутые в американском законе о санкциях, рано или поздно придется обсуждать. Пути их решения предсказывать трудно, но они не исчезнут сами по себе.

Двусторонние прямые переговоры с США для России предпочтительнее и имеют больше шансов на успех. Если возникнет необходимость в посреднике (таковыми в известной степени были Великобритания в 1950-е, Франция в 1960-е, ФРГ в 1970-е гг.), то такую роль, скорее всего, сможет сыграть Евросоюз и в меньшей степени Индия или Китай.

Сферой, где Москва и Вашингтон имеют некоторые шансы договориться, является ограничение вооружений. Система договоров, сложившаяся в годы холодной войны, распадается на глазах. В 2001 г. Соединенные Штаты вышли из Договора ПРО. Шансов на то, что договор 2010 г. – последний из серии договоров о сокращении стратегических наступательных вооружений – будет продлен или заменен новым в 2021 г., мало. Договор 1987 г. о ракетах средней и меньшей дальности уже несколько лет подвергается критике и, скорее всего, будет расторгнут. Если мировое сообщество не сможет остановить ракетно-ядерную программу Пхеньяна, то Договор 1968 г. о нераспространении ядерного оружия можно будет сдать в архив и готовиться к появлению через несколько лет группы новых ядерных государств. В 2011 г. Россия вышла из Договора об обычных вооружениях в Европе, который не ратифицировало большинство подписавших его стран. Конечно, данная система договоров не была свободна от недостатков, но объективно соответствовала интересам России, поскольку основывалась на представлении о биполярности мира. Если она не будет хотя бы частично сохранена или заменена новыми соглашениями, скоро можно ожидать новой гонки вооружений. Трамп никогда не скрывал, что укрепление американской военной мощи является одной из его основных задач. Военный потенциал наращивают и другие государства. Сейчас у них нет серьезных противоречий и конфликтов с Россией, но никто не может гарантировать, что они не возникнут в будущем. Вопрос о том, сможет ли Россия с учетом современного состояния экономики успешно участвовать в гонке вооружений, остается открытым. Ввиду этого переговоры с США об ограничении вооружений важны с точки зрения обеспечения российских интересов. После Карибского кризиса переговоры о вооружениях между нашими странами прерывались только в 1982–1984 гг., и то, что они не ведутся уже почти семь лет, вряд ли можно считать нормальным. В случае сдвига на российско-американских переговорах на следующем этапе может встать вопрос и о более широком рассмотрении этих сюжетов в контексте отношений России и НАТО.

Для улучшения отношений Москвы и Вашингтона очень важно, чтобы сфера противостояния не расширялась, а по возможности сужалась. Для урегулирования локальных конфликтов благоприятной почвы пока нет. Ее придется создавать. Однако новых конфликтов, где Россия и Соединенные Штаты поддерживали бы противоборствующие стороны, можно избежать.

Особое значение приобретают вопросы киберпространства. Одной из причин принятия столь жесткого закона о санкциях была уверенность американской элиты в том, что Россия пыталась вмешаться в президентские выборы. Этот момент нельзя недооценивать, и совершенно необходимо добиваться его обсуждения с американской стороной, даже если она, как сейчас, не очень склонна к этому.

При построении отношений с США целесообразно использовать некоторые аспекты опыта Китая. Пекин, твердо защищая свои интересы, в том числе и на переговорах с Соединенными Штатами, не предпринимает попыток создания антиамериканских коалиций. России также не надо делать подобных шагов, особенно когда речь идет об Иране и Северной Корее. И дело не только в том, что, по нашей оценке, от договоров с КНДР (2000 г.) и Ираном (2001 г.) Пхеньян и Тегеран получили больше преимуществ, чем Россия. Имидж обоих государств на международной арене довольно негативный и, если Россия будет ассоциироваться с ними (а это уже частично происходит), это ухудшит представление о нашей стране в большей части современного мира. И, наконец, Иран и особенно КНДР могут втянуть Россию в новые международные конфликты, причем в тех случаях, когда это никак не будет соответствовать нашим интересам.

Другой аспект китайского опыта в отношениях с США, который представляется важным – отсутствие идеологической компоненты. Китай, критикуя американскую политику, избегает антиамериканизма. Свою идентичность в современных условиях он строит на противопоставлении Японии, а не Соединенным Штатам. России целесообразно отказаться от попыток представить российско-американские отношения как идеологическое противостояние. В последние годы Россия добилась больших успехов на азиатско-тихоокеанском направлении, чем на евро-атлантическом, отчасти и потому, что политика здесь более прагматична и почти не идеологизирована.

Наконец, интересным представляется опыт Китая по развитию связей с США в период действия американских санкций после 1989 года. Китай не только не встал на пути их сокращения, а, наоборот, максимально расширял их во всех сферах – и торгово-экономической, и гуманитарной. Тысячи китайских студентов поехали на учебу в американские университеты, хотя в Пекине прекрасно понимали, что первоначально многие из них не вернутся. Для России этот аспект тоже важен. Наша заинтересованность в сотрудничестве в сферах науки и новых технологий, образования очень велика. По данным ЮНЕСКО (2013 г.), на долю США приходилось 28% мировых расходов на науку, а России – 1,7%, и качественного изменения ситуации не предвидится. Мнение о том, что Россия справится с развитием науки, оставаясь изолированной, как это делал СССР, вряд ли обоснованно. Советская наука добилась успехов в первую очередь в тех отраслях и направлениях, где опиралась на мощный фундамент научных достижений Российской империи, поддерживавшей в сфере науки и образования теснейшие связи со многими странами. Но даже там темпы развития замедлились после того, как от дел отходили ученые, начавшие карьеру в Российской империи, и их первые ученики. В 90-е годы XX века в силу ряда факторов ситуация в сфере науки продолжала ухудшаться.

Естественно, в новых условиях необходимы и новые методы переговоров и дискуссий. Так как большое значение будет иметь диалог с американским политическим классом, Конгрессом и гражданским обществом, значительно возрастает роль публичной дипломатии и дебатов с целью максимально объяснить свою позицию другой стороне и попытаться найти точки соприкосновения. Начать такие дискуссии сложно – видные американские политики будут избегать контактов с Россией. В американской элите есть, конечно, различные группировки, которые по-разному относятся к России. Эти различия необходимо учитывать, но не пытаться играть на них и предпринимать шаги, которые могут быть истолкованы как попытка столкнуть их друг с другом. Результат может оказаться противоположным ожидаемому. В целом наладить диалог с американской элитой будет очень тяжело и потребует, скорее всего, немалого времени, но без него вряд ли дипломатические переговоры смогут продвинуться достаточно далеко.

* * *

Отношения России и США насчитывают уже более 200 лет и в большинстве случаев развивались позитивно. Наши страны никогда не воевали друг с другом и были союзниками в годы Первой и Второй мировых войн. «Извечными врагами» они не являются. Однако преодолеть наследие холодной войны, в атмосфере которой выросли несколько поколений, оказалось значительно сложнее, чем виделось первоначально. То, что наши отношения отброшены далеко назад, объективно не отвечает ничьим интересам. Но для того, чтобы выйти из этого тупика, нужны время, добрая воля и прорывные идеи.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 30 октября 2017 > № 2392172 Константин Худолей

Спасти «Америку прежде всего»

Каким должен быть ответственный национализм

Эндрю Басевич – почетный профессор истории и международных отношений в Бостонском университете, автор книги «America’s War for the Greater Middle East: A Military History» («Битва Америки за Большой Ближний Восток: военная история»).

Резюме Принимая во внимание ущерб, нанесенный и утопическим глобализмом, и глупостями Трампа, надо творчески размышлять о положении, в котором оказались США. Идеи движения «Америка прежде всего» 1930-х гг. могут стать хорошей отправной точкой.

Американцы постоянно злоупотребляют такой привилегией власти, как избирательная память. Поэтому нет ничего удивительного в том, что столетняя годовщина вступления Соединенных Штатов в Первую мировую войну почти не привлекла внимания официальных лиц. Резолюция Палаты представителей, прославляющая «храбрых американских воинов за их усилия сделать мир безопасным для демократии», так и не была принята. И хотя Сенат одобрил бессмысленный указ, «выражающий благодарность» за объявление войны в апреле 1917 г., Белый дом в целом проигнорировал эту годовщину. Что касается Вашингтона, то для него этот конфликт остается малозначимым с политической точки зрения.

Конечно, так было не всегда. Для переживших «войну, призванную положить конец всем войнам», это был жестокий опыт. После него наступило острое разочарование, усугубляемое ощущением, что тебя обманули относительно причин начала и целей этой бойни. Ужасающий конфликт, похоже, лишь породил новые проблемы; заверения президента Вудро Вильсона в речи 1919 г. о том, что 116 тыс. американских солдат, погибших в этой войне, «спасли свободу для нашего мира», казались неискренними.

Поэтому спустя 20 лет, когда еще один конфликт в Европе предоставил американцам очередную возможность спасать свободу, многие запротестовали. Они считали, что вторая война с Германией ради спасения Франции и Великобритании вряд ли приведет к более удовлетворительным результатам, нежели первая кампания. Те, кто был намерен не допустить ввязывания Соединенных Штатов в эту войну, организовали общенациональную кампанию, которой руководил комитет «Америка превыше всего». За недолгое существование он привлек в свои ряды больше сторонников, чем «Движение чаепития». Комитет был лучше организовано, чем «Оккупируй Уолл-стрит» или «Жизнь чернокожих важна», а в политическом отношении было более влиятельным, чем «сопротивление» президенту Дональду Трампу.

Однако, несмотря на широкую поддержку представителей всего политического спектра, комитет потерпел фиаско. Задолго до нападения на Пёрл-Харбор в декабре 1941 г. президент Франклин Рузвельт начал программу поэтапной интервенции, нацеленную на то, чтобы США вступили в войну полноправной воюющей стороной. Когда дело дошло до нацистской Германии, Рузвельт полагал, что мнимые уроки Первой мировой войны – прежде всего то, что Франция и Великобритания якобы развели американцев как последних простофиль – совершенно неуместны в данном случае. Он жестко критиковал несогласных, называя их «врагами демократии», пособниками фашистов, коммунистов и «других групп, исповедующих фанатизм, а также расовую и религиозную нетерпимость». По сути, Рузвельт выставил противников интервенции врагами Америки, а они потом так и не смогли избавиться от этого клейма. Фраза «Америка превыше всего» звучала как насмешка, а те, кто все же были настроены против интервенции, воспринимались как маргиналы и ассоциировались с правыми и левыми радикалами.

В течение нескольких десятилетий Вторая мировая оставалась на передовой линии американского исторического сознания, полностью затмив Первую мировую. Политики и ученые отдавали должное каноническим урокам Второй мировой войны, предостерегая от опасности умиротворения диктаторов и подчеркивая необходимость противостоять злу. А лозунг «Америка превыше всего», находивший отклик у тех, кто содрогался при мысли о Первой мировой, казался безнадежным – политически значимым не более, чем движение за свободную чеканку серебряных монет или за сухой закон. Но затем пришел Трамп и внезапно реабилитировал давно забытый слоган.

Близорукость утопизма

Пока шла холодная война и все понимали необходимость противостоять мировому коммунизму, призыв «Америка превыше всего» был символом американской безответственности, напоминанием о катастрофе, которую едва удалось предотвратить. Когда распад СССР породил короткий всплеск убежденности в том, что США могут претендовать на «дивиденды мирного времени» и заняться своим «виноградником», элита немедленно осудила подобные перспективы. Будущая траектория развития человечества теперь казалась очевидной – крах коммунизма развеял любые сомнения, и Соединенные Штаты были просто обязаны ускорить наступление светлого будущего. Лидерство Америки теперь представлялось более важным, чем когда-либо: подобный ход мыслей породил теорию, которую писатель Р.Р. Рено метко охарактеризовал как «утопический глобализм».

Данную парадигму, возникшую после окончания холодной войны, подпитывали три надежды. Первая заключалась в том, что корпоративный капитализм, первопроходцами которого были Соединенные Штаты, используя передовые технологии и охватывая весь мир, может создать немыслимые богатства. Вторая предполагала, что мощная армия, продемонстрировавшая свои возможности во время войны в Персидском заливе в 1990–1991 гг., наделяет США беспрецедентной способностью определять (и закреплять) условия мирового порядка. Согласно третьей надежде, Белый дом теперь не просто официальная резиденция главного управляющего страны, но и де-факто мировой командный пункт, причем мандат главнокомандующего распространяется на самые удаленные уголки земного шара.

В политических кругах считалось само собой разумеющимся, что американская мощь, правильно используемая президентом и обеспечиваемая коллективной мудростью политической, военной и корпоративной элиты, достаточна для решения стоящей задачи. Хотя некоторые маргиналы подвергали подобную аксиому сомнению, опасения так и не получили развития. Пристальное рассмотрение средств и целей чревато робостью и потаканием склонности рядовых американцев к изоляционизму, которая обуздывалась и пресекалась с тех пор, как кампания «Америка превыше всего» была похоронена действиями императорских ВМС Японии и Адольфом Гитлером.

В 1990-е гг. американские официальные лица предупреждали об опасностях ренегатства. Они заявляли, что Соединенные Штаты – «незаменимая страна». Это квазитеологическое утверждение навязывалось в качестве основы для государственного строительства. Теракты 11 сентября творцы американской политики истолковали не как предупреждение о последствиях истощения и перенапряжения в мировой политике, а как обоснование необходимости удвоить усилия для претворения в жизнь утопического глобализма. Так, в 2005 г., когда войны в Афганистане и Ираке зашли в тупик, президент Джордж Буш призвал дух Вильсона, заверив своих сограждан, что «расширение свободы во всем мире» стало «требованием времени».

По прошествии более 10 лет, несмотря на колоссальные расходы и человеческие жертвы, обе войны по-прежнему находятся в вялотекущей фазе, и при этом постоянно возникают другие взрывоопасные ситуации. Это побудило Трампа осудить весь проект эпохи, наступившей после окончания холодной войны, как мошенничество. Во время президентской кампании он пообещал «вернуть Америке величие» и рабочие места, потерянные из-за глобализации. Он обещал избегать бессмысленных вооруженных конфликтов и быстро завершать победой те, избежать которых невозможно.

Но, отвергнув первые два компонента утопического глобализма, он одобрил третий: на президентском посту он и только он сможет расставить все по своим местам. Заняв президентскую должность, Трамп пообещал использовать все данные ему полномочия, чтобы защитить простых американцев от дальнейшего наступления глобализации и положить конец злоупотреблению военной силой. Не идти скользкой тропой глобализма, но поставить интересы Америки на первое место.

Тот факт, что Трамп взял на вооружение взрывоопасную фразу, сделав ее лейтмотивом своей избирательной кампании и инаугурационной речи, было вызовом политкорректности, но не только. Пусть и неявно, но Трамп дал понять, что противники интервенции, возражавшие Рузвельту, возможно, были правы. Он, по сути, объявил устаревшими уроки Второй мировой войны и традицию государственного строительства, опиравшуюся на эти уроки.

Политические выводы казались понятными. Публицист Чарльз Краутхаммер пишет без обиняков, что Трамп фактически призвал к «радикальному пересмотру национальных интересов Америки, как они понимались со времен Второй мировой войны». Вместо лидерства в мире США теперь выбирают «изоляцию и плавание в мелких водах». Еще один публицист, Уильям Кристол, сетовал на то, что слова «американского президента, провозгласившего принцип “Америка превыше всего”, звучат вульгарно и повергают в глубокое уныние».

Вульгарность Трампа, как и его самовлюбленность и бесчестность, не вызывают сомнения. Вместе с тем опасение, будто принцип «Америка превыше всего» заставит Соединенные Штаты повернуться спиной к остальному миру, уже оказалось беспочвенным. Приказ о нанесении карательных авиаударов по сирийскому режиму, убивающему своих граждан, хотя и не представляющему прямой угрозы для США, никак не назовешь изоляционизмом. То же самое касается отправки дополнительного воинского контингента в Афганистан, являющийся олицетворением бесконечных войн, о которых Трамп поначалу отзывался пренебрежительно. И что бы кто ни думал о поддержке Трампом суннитов в их региональном противостоянии с шиитами, его обещании посодействовать заключению мирного договора между Израилем и Палестинской автономией, его угрозах в адрес Северной Кореи, взглядах на торговлю и на жизнеспособность НАТО, подобные действия не предполагают самоизоляции.

Они указывают на нечто гораздо худшее: неосведомленность, сопровождающую импульсивный и своенравный подход к внешней политике. Если политика априори предполагает предсказуемое поведение, то американская внешняя политика просто прекратила существование после прихода Трампа в Белый дом. Сегодня США действуют или воздерживаются от действий по прихоти президента.

Критики Трампа неверно его просчитали. Те, кто беспокоится по поводу призрака Чарльза Линдберга, авиатора и сторонника принципа «Америка превыше всего», который якобы поселился в Овальном кабинете, могут расслабиться. Реальная проблема в том, что Трамп принимает собственные решения и думает, будто держит все под контролем.

Еще важнее, что в отличие от самого Трампа его критики неверно просчитали исторический момент. Не обращая внимания на дипломатические тонкости, кандидат Трамп интуитивно почувствовал, что взгляды истеблишмента на роль, которую Соединенные Штаты должны играть в мире, устарели. В глазах простых граждан политика, задуманная под руководством Буша-старшего и младшего, Билла и Хиллари Клинтон, Кондолизы или Сьюзан Райс, больше не обеспечивает автоматического восхождения и усиления Америки. Политика под условным названием «Америка превыше всего (über alles)» обанкротилась – отсюда привлекательность лозунга «Америка прежде всего» как альтернативы. Тот факт, что эта фраза вызывает приступы гнева и раздражения у элиты обеих политических партий, лишь добавляет ей привлекательности в глазах сторонников Трампа, которых кандидат от Демократической партии Хиллари Клинтон назвала «убогими» во время своей кампании.

К каким бы последствиям ни привели неуклюжие слова и действия Трампа, эта привлекательность, вероятно, сохранится, равно как и возможности любого политического лидера, достаточно смышленого для того, чтобы сформулировать внешнеполитическую линию с перспективами достижения цели изначального движения «Америка прежде всего»: обеспечение безопасности и благоденствия без вовлечения в ненужные войны. Проблема в том, чтобы сделать нечто, что Трампу почти точно не по зубам: претворить этот лозунг, обремененный неприглядной историей, включая позорное клеймо антисемитизма, в конкретную программу просвещенного действия. Иначе говоря, вызов в том, чтобы спасти лозунг «Америка прежде всего» от самого Трампа.

Думать о завтрашнем дне

Согласно Рено, проблема утопического глобализма в том, что он «лишает прав подавляющее большинство и наделяет ими технократическую элиту». Это добрая весть для элиты, но не для бесправного большинства. Действительно после окончания холодной войны глобализация создала колоссальные богатства, однако и усугубила неравенство. Во многом то же относится и к военной политике США: начальники штабов, планировавшие американские войны, и военная промышленность чувствовали себя превосходно, чего не скажешь о тех, кто отправлялся на поле боя. Президентские выборы 2016 г. дали ясно понять, какой глубокий раскол образовался в американском обществе.

Рено предлагает устранить этот раскол, пропагандируя «патриотическую солидарность или обновленное национальное соглашение». Он прав, и все же термин «соглашение» (дословно «завет», convenant) вряд ли будет принят светской общественностью с учетом его религиозных коннотаций. Что действительно нужно, так это заявление о намерениях, способное сплотить американцев как американцев (в противовес гражданам мира) и одновременно заложить основу для взаимодействия с сегодняшним миром, а не с тем, каким он когда-то был.

Чтобы справиться с этой непростой задачей, американцам следует вернуться к истокам и свериться с Конституцией. Ее сжатая преамбула из 52 слов, обобщая цель объединения, завершается обещанием «обеспечения нам и нашему потомству благ свободы». Если акцентировать внимание на слове «нам», можно прийти к выводу, что здесь предлагается узкая и даже своекорыстная ориентация. Но если акцент сделать на фразе «нашему потомству», то Конституция призывает нас к большей щедрости. Здесь можно найти основу для емкой и прозорливой альтернативы утопическому глобализму.

Серьезное отношение к обязанности передать потомству нынешних американцев блага свободы выводит на первый план другой набор внешнеполитических вопросов. Во-первых, что американцы должны сделать, чтобы будущие поколения наслаждались свободами, на которые имеют полное право? Как минимум потомки заслуживают планеты, пригодной для жизни, разумных гарантий безопасности и национального устройства в достойном рабочем состоянии. В совокупности эти три блага позволят каждому американцу в отдельности и всем вместе добиваться счастья в жизни.

Во-вторых, что угрожает этим предпосылкам свободы? Несколько вызовов маячат на горизонте: возможность крупномасштабной экологической катастрофы, опасность мировой войны из-за быстроменяющегося состава великих держав, а также перспектива глубокого раскола и деморализации общества, не способного распознать общие блага и эффективно их добиваться. Каждая из угроз в отдельности представляет серьезную опасность для американского образа жизни. Если реализуется более одного из этих сценариев, американский образ жизни, скорее всего, не удастся сохранить. Одновременная реализация всех трех сценариев поставит под вопрос само существование Соединенных Штатов как независимой республики. Следовательно, глобальная цель политики США должна заключаться в предупреждении подобного развития событий.

Как оптимально реагировать на эти угрозы? Сторонники утопического глобализма будут доказывать, что Соединенным Штатам нужно продолжать делать то, что они делали, хотя с момента окончания холодной войны данный подход усугублял, а не смягчал проблемы. Широкое толкование принципа «Америка прежде всего» – альтернатива, которая с большой вероятностью приведет к положительным итогам и получит всенародную поддержку.

Реакция на деградацию окружающей среды в духе «Америка прежде всего» должна сводиться к замедлению глобального потепления при одновременном акценте на сохранении национальных ресурсов – воздуха, воды и почвы, флоры и фауны, побережий и водных путей в материковой части. Погоня за ускорением темпов экономического роста должна уступить место возмещению ущерба, нанесенного безответственной эксплуатацией ресурсов и индустриализацией. На эти цели Конгрессу следует выделять средства так же щедро, как сегодня для Пентагона. Во всех вопросах, связанных с сохранением планеты, США должны служить образцом, принося пользу будущим поколениям в разных уголках земного шара.

Реакция на продолжающиеся изменения мирового порядка в русле принципа «Америка прежде всего» должна начаться с признания того, что эра однополярности завершилась, и мы вступили в эпоху многополярного мира. Некоторые страны, такие как Китай и Индия, выходят на первый план. Другие, привыкшие играть ведущую роль, такие как Франция, Россия и Великобритания, переживают закат, сохраняя остатки былого влияния. В третьей категории – государства, место которых в формирующемся порядке еще предстоит определить. Например, Германия, Индонезия, Иран, Япония и Турция.

Что касается Соединенных Штатов, то они, вероятно, сохранят превосходство в обозримом будущем, но превосходство не предполагает гегемонию. Вместо навязывания гегемонии Вашингтону следует пропагандировать взаимное сосуществование. По сравнению с вечным миром и вселенским братством стабильность и предотвращение катастрофической войны кому-то покажутся скромными целями, но, если добиться хотя бы их, будущие поколения будут благодарны.

Аналогичная логика применима к вопросу о ядерных вооружениях. Какие бы преимущества ни давала Соединенным Штатам ударная группировка, готовая к применению, в предстоящие годы они почти наверняка исчезнут. Ввиду того что Пентагон продолжает разрабатывать все более избирательные и экзотические способы уничтожения людей и выведения из строя войск потенциальных противников, стратегическое сдерживание больше не будет зависеть от сохранения способности к возмездию посредством ядерного удара. Хотя с каждым годом все труднее представить себе, что США когда-нибудь применят ядерное оружие, они по-прежнему остаются уязвимы для ядерных атак. В качестве первого шага к полному уничтожению угрозы ядерной войны Вашингтону следует не только на словах заявлять о своей приверженности Договору о нераспространении ядерного оружия, который требует от участников «проведения добросовестных переговоров об эффективных мерах», ведущих к полному его упразднению и запрету. Серьезное отношение к данному обязательству позволит дать пример просвещенной расчетливости. Это и означает ставить превыше всего интересы Америки.

Что касается раскола в обществе, который позволил Трампу подняться на президентский Олимп, американцы, вероятно, обнаружат, что для восстановления общего понимания общественного блага потребуется длительное время. Эпоха утопического глобализма совпала с периодом потрясений, когда традиционные нормы, связанные с поведением полов, сексуальностью, семьей и идентичностью, утратили популярность у многих людей. В итоге образовался глубокий разлад. В одном лагере те, кто ведет отчаянный бой за сохранение разрушенного порядка вещей; в другом – намеренные требовать соблюдения принципов многообразия и мультикультурализма. Обе стороны проявляют нетерпимость, неготовность идти на компромисс или понять чувства сограждан из противоположного лагеря.

Возрождение подхода к искусству государственного управления, который можно охарактеризовать как «Америка прежде всего», будет означать попытку как можно надежнее изолировать внешнюю политику от этой борьбы культур внутри страны. До тех пор, пока сами американцы не придут к консенсусу относительно того, к какой свободе следует стремиться, не будет ясности в отношении того, какие блага свободы они готовы экспортировать в другие части мира.

Это не значит, что нужно закрывать глаза на нарушения прав человека. Тем не менее, руководствуясь принципом «Америка прежде всего», внешняя политика будет исходить из того, что по целому ряду злободневных проблем – от владения оружием до состояния трансгендеров – определение прав постоянно меняется. В этом отношении предупреждение против «страстной приверженности», о котором говорил президент Джордж Вашингтон в своей прощальной речи, должно быть применимо не только к странам, но и к идеологиям. В любом случае те, кто отвечает за выработку внешней политики, должны избегать позиций и взглядов, способных подорвать хрупкую сплоченность и единство нации. Быть может, наивно полагать, что политика остановится у края пропасти. Однако дипломатия – не та область, где можно набирать баллы в вопросах, по которым сами американцы не могут прийти к согласию и придерживаются противоположных точек зрения. Для этого и существуют выборы. Долг нынешнего поколения американцев перед потомками – самим разобраться во всех этих проблемах.

Нечто подобное применимо и к военной политике. Будущие поколения имеют право на свой выбор. К сожалению, военные кампании, предпринятые под эгидой утопического глобализма, сузили имеющийся выбор и привели к растранжириванию огромных средств. Продолжительность войн, развязанных после 11 сентября, говорит о многом: афганская война – самая длительная в истории страны, а война в Ираке – вторая по длительности. Потрачено несметное количество денежных средств – мало кто в Вашингтоне заинтересован в подсчете конкретной суммы. Все это привело к бесконтрольному росту государственного долга. На момент окончания холодной войны он находился на уровне 4 трлн долларов, а сегодня вырос до 20 трлн; как ожидается, к концу данного десятилетия он превысит 25 трлн долларов. Соединенные Штаты стали страной, не завершающей начатое дело, а затем прибегающей к огромным займам, чтобы скрыть свои неудачи.

«Америка прежде всего» предлагает два противоядия: во-первых, умерить аппетиты Вашингтона в отношении военных интервенций, ограничив их лишь теми случаями, когда на кону стоят жизненно важные интересы США. Во-вторых, оплачивать войны, когда они происходят, а не перекладывать бремя расходов на плечи будущих поколений. Наши потомки заслуживают того, чтобы наследовать сбалансированный бюджет.

Критики станут говорить: если страна будет воевать только за ее жизненно важные интересы, она предаст забвению страдания несчастных, живущих в таких адских местах, как Сирия. Однако боевые действия – не единственный и не всегда лучший способ ответа на страдания людей. Если говорить об отправке американских войск для освобождения или защиты местного населения, то послужной список Вашингтона в лучшем случае неоднозначен. Подумайте о сегодняшней ситуации в Сомали, Ираке и Ливии: каждая из этих стран подверглась вооруженной интервенции со стороны Соединенных Штатов, полностью или частично оправдывавших эти действия гуманитарными соображениями. Во всех трех странах вооруженная интервенция лишь ухудшила жизнь простых людей.

Значит ли это, что американцам следует просто закрывать глаза на ужасы, творящиеся за рубежом? Вовсе нет. Но когда речь заходит о помощи людям, терпящим бедствие, они не должны ждать американских бомб или войск для выправления положения. Вооруженные силы США могут иногда заниматься благотворительной деятельностью, но это не их миссия. Намного лучше стимулировать обеспокоенных граждан открыть свои кошельки и тем самым расширить возможности благотворительных организаций. По сравнению с государственными программами, отягощенными бюрократической волокитой, усилия добровольцев, скорее всего, будут более действенными в смысле облегчения страданий людей на местах, а также завоевания их умов и сердец. Короче, позвольте морским пехотинцам выполнять свою работу и помогите благотворителям творить добро.

Предупреждение президенту США

Все эти предложения продиктованы здравым смыслом. Вместе с тем, учитывая состояние американской политики и непомерно большую роль президента, скорее всего, ни одно из них не будет принято. В этом отношении первой целью курса «Америка прежде всего» должно быть восстановление какого-то подобия конституционного баланса. Это означает ограничение президентской власти; а учитывая, что Белым домом правит Трамп, эта цель тем более безотлагательна.

Однако в кругах сторонников утопического глобализма мысль об ограничении исполнительной власти – анафема. Весь аппарат государственной безопасности заточен под постулат о том, что президент должен действовать как некое подобие божества, имея жизненно важные полномочия, верша людские судьбы. В случае несогласия вы будете признаны негодными для работы на седьмом этаже Государственного департамента, в крыле «Е» Пентагона, в штаб-квартире ЦРУ или в любом другом месте в радиусе одного километра от Овального кабинета.

Этот стиль мышления уходит корнями в дебаты о целесообразности вступления во Вторую мировую войну. Рузвельт победил в том споре и, как следствие, наделил преемников широкой свободой действий в вопросах государственной безопасности. С тех пор в минуты неопределенности или нависшей опасности американцы полагаются на президентов, доказывающих, как это сделал Рузвельт, что во имя их безопасности необходимо начать военную кампанию.

Но Трамп, мягко говоря, – не Рузвельт. Если говорить конкретнее, то в мире и в Соединенных Штатах произошли многочисленные изменения. Хотя уроки Второй мировой войны могут быть по-прежнему актуальны, в сегодняшних совершенно иных обстоятельствах их явно недостаточно. Поэтому, хотя сохраняется опасность непродуманного умиротворения, другие угрозы вызывают по меньшей мере не меньшую тревогу. Среди них опрометчивые действия, завышенная самооценка и самообман. В 1940 г. движение «Америка прежде всего» предостерегало от опасных тенденций, которые привели к катастрофе Первой мировой войны и могли заложить основание для еще худших событий в будущем. Сегодня эти предупреждения заслуживают внимания, особенно с учетом завышенной самооценки и самообмана и необдуманных действий, которые Трамп совершает ежедневно.

Не нужно снова поднимать на щит аргументы о том, стоило ли Соединенным Штатам вступать во Вторую мировую войну. Тогда Рузвельт был прав, а думавшие, будто нацистская Германия не представляет угрозы для США, заблуждались. Вместе с тем эта последняя группа не ошибалась, настаивая на том, что предыдущая война с Германией и причиненный ею ущерб остаются актуальными. Они также были правы, осуждая сутяжничество и демагогию, к которой прибег Рузвельт, чтобы направить США на рельсы войны.

Сегодня американцам нужно лучше учить уроки истории. Вспоминать непредвзято – значит учитывать возможность того, что, наверно, стоит прислушаться к старым аргументам тех, кто на тот момент был в меньшинстве. Принимая во внимание ущерб, нанесенный и утопическим глобализмом, и глупостями Трампа, главное требование – творчески размышлять о трудном положении, в котором оказались США. Освобожденные от неприятных исторических ассоциаций и правильно понятые, многие озабоченности и убеждения, которые привели к возникновению движения «Америка прежде всего» в прошлом, могут стать хорошей отправной точкой для того, чтобы начать делать именно то, что тогда предлагалось.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 5, 2017 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

США. Евросоюз. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 29 октября 2017 > № 2392181 Эндрю Басевич

Гибель постмодернизма: фальшивые новости и будущее Запада

Дмитрий Шляпентох – профессор истории в Индианском университете Саут Бенд.

Резюме Народные массы перестали быть покорными, не хотят быть ведомыми постмодернистским образом. Элита же отказывается принимать это. Поэтому она провозгласила, что на смену западному постмодернизму приходит российский вариант с более изощренными методами.

Политики порой допускают удивительные заявления, не отдавая себе в этом отчета. Возьмем президента Франции Эммануэля Макрона. В мае 2017 г. в ходе его совместной пресс-конференции с Путиным российский корреспондент спросил французского лидера об отношении к журналистам и дискриминации представителей Sputnik and Russia Today. Макрон обвинения отверг. Он заявил, что у него «прекрасные отношения со всеми иностранными журналистами – если они, конечно, являются журналистами». Они, мол, должны доносить до своих читателей и зрителей правдивую информацию, а не фейк – ложь, которая выглядит правдоподобной.

Макрон намекал на то, что защищает традиции французского Просвещения. Единственное отличие в том, что великие умы той эпохи боролись с предрассудками и суевериями, а нынешние их наследники – с циничным, релятивистским потоком лжи, фейковых новостей, «постправды». В присутствии своего российского гостя Макрон открыто заявил, что именно Россия производит этот поток релятивистской лжи, чуждый западной традиции вообще и французской в частности.

Макрон и философы

Cлучись французским интеллектуалам недавнего прошлого присутствовать при выступлении президента, их реакция была бы весьма резкой. Слушая, как Макрон говорит, что «правда» должна превалировать над «неправдой/фейковыми новостями», Жак Деррида заметил бы с саркастической улыбкой, что «правда» – это «текст», который любой может «деконструировать» по собственному усмотрению. Жан Бодрийяр полностью согласился бы и язвительно добавил, что «правда» абсолютно бессмысленна, поскольку то, что наивные люди называют «правдой», является лишь комбинацией знаков и символов; реальность/«правда» виртуальна и относительна. Жак Лакан с манускриптом «Фаллос как определитель» в руках – по-прежнему считая одну из своих ранних работ значимой, он хотел вручить ее президенту или его супруге с дарственной надписью – был бы удивлен, что президент игнорирует сексуальность в своем определении «правды».

О сексуальности знают все образованные или даже не очень образованные французы. Неудивительно, заметил бы Лакан, что работы маркиза де Сада воспринимаются как великий вклад во французскую и мировую культуру. Он также мог бы добавить, что некоторые работы де Сада, включая «Философию в будуаре», совершенно напрасно – то есть ложно – считаются порнографическими. На самом деле это воплощение сексуального и подчеркнуто социального освобождения вольнолюбивого либидо, противостоящего сексуально-политическому деспотизму Старого порядка дореволюционной Франции. Следовательно, освобождение маркиза де Сада из Бастилии можно считать началом Французской революции, в результате которой либидо взяло верх над деспотическим суперэго. Неудивительно, что, несмотря на серьезные проблемы с бюджетом, Франция за огромные деньги приобрела оригиналы текстов де Сада, написанные им во время заточения. Эротика/секс – не просто важный компонент реальности/«правды», они по определению относительны, и он, Лакан, не понимает, почему этого не осознает президент.

Стоящий рядом Мишель Фуко, потирая лысину, саркастически заметил бы, что «правда» тесно связана с властью: те, кто контролируют «правду», контролируют власть, а те, кто контролируют власть, контролируют «правду». Луи Альтюссер, по такому случаю выпущенный из психушки (куда был помещен после убийства супруги), добавил бы, что власть тоже абстрактна, а знание/«правда» зависит от класса: как писал Маркс, у угнетенных своя «правда», которая кардинально отличается от «правды» элиты. Альтюссер посоветовал бы президенту почитать Антонио Грамши, чтобы понять: сама идея абстрактной «правды» есть то, как элита управляет беспомощными массами. Эмигранты из Болгарии Юлия Кристева и Цветан Тодоров, стремясь следовать мейнстриму принявшего их государства, полностью поддержали бы французских светил.

Экспертное сообщество единодушно окрестило бы Макрона тупицей, возможно даже опасным обскурантистом, которого нужно отстранить от власти, чтобы не навредить репутации страны. Идею с радостью восприняли бы по другую сторону Атлантики, особенно на факультетах феминологии, гендерных и «негритянских»/этнических исследований, подчеркнув, что «правда» очевидно имеет гендерный и расовый аспекты, которые важнее классовой и социальной принадлежности. Там не преминули бы отметить, что белые мужчины всегда будут находиться в привилегированном положении, в то время как женщины и чернокожие/латиноамериканцы всегда будут подвергаться дискриминации и насилию. Указали бы, что идея «правды» и принципы Просвещения не просто устарели, но стали реакционными. Напомнили бы, что Просвещение в США оправдывало рабство и фаллократию, когда женщинам отводилась лишь роль «сексуального объекта» и «машины для производства детей».

Феминологов и этнографов скорее всего поддержали бы известные американские постмодернисты, включая Сьюзен Зонтаг. Все сошлись бы на том, что Макрон – мракобес, которого нужно немедленно отправить в отставку, а все дискуссии о важности абстрактной «правды» и традициях Просвещения должны быть прекращены…

Однако сегодня заявление Макрона не вызвало осуждения ни во Франции, ни в Европе в целом. Более того, защита Просвещения и «правды» как абстрактной категории, а не релятивистского конструкта стала модной в Соединенных Штатах. Там даже зазвучала критика постмодернизма.

На страже Просвещения и «правды»

Многие западные политики и интеллектуалы, прежде всего американцы, оказались горячими защитниками традиций рационализма и напрямую/косвенно Просвещения. Охранительный нарратив формируется в контексте борьбы с фальшивыми новостями, распространение которых грозит погубить западную демократию. А Москва приобрела практически сверхчеловеческие способности к изменению «дискурса» и, следовательно, реальности в интересах Кремля. Защита Просвещения стала в США довольно популярной темой. Так, Хиллари Клинтон активно призывала защищать Просвещение, выступая в колледже Уэлсли, своей альма-матер. Нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц из Колумбийского университета также весомо высказался в защиту Просвещения. Издание либеральной элиты The Atlantic с сожалением отмечало, что Соединенные Штаты отходят от принципов отцов-основателей и процесс усугубляется.

Встревожены не только либералы/левые. Консервативный журналист Джеймс Кирчик говорит, что Европа дрейфует от ценностей Просвещения, которые когда-то подарила миру. Кажется, что мы стали свидетелями баталий XVIII века – борьбы Просвещения, призывавшего к торжеству разума и истины (то есть правды), против своих интеллектуальных предков – средневековых предрассудков и религиозных суеверий. Однако теперь «родители» – приверженцы Просвещения – ведут борьбу не со Средневековьем, а со своим «ребенком» – постмодернизмом. С производителями фальшивых новостей, духами релятивизма, обессмыслившими понятие «правды» как объективной категории.

Макрон, Хиллари Клинтон и десятки их сторонников утверждают, что циничный релятивизм постмодернизма, вирус «постправды», возник в Евразии/России и затем был занесен на безгрешный Запад усилиями современных кремлевских макиавелли. Точно так же в Европу проникли бациллы бубонной чумы в XIV веке. Однако, как уже было отмечено, «постправда» и постмодернистский релятивизм возникли не на московских кухнях, где советские диссиденты вели интеллектуальные диспуты, и не в кабинетах постсоветских кремлевских политтехнологов вроде Владислава Суркова. «Постправда» появилась на родине Макрона, а уже оттуда распространилась на США, где стала играть более заметную роль. Почему постмодернизм/«постправда» приобрели такую популярность на Западе, в особенности в Соединенных Штатах?

На заре своего существования – примерно в конце 1950-х – начале 1960-х гг. – зародившийся во Франции постмодернизм был идеологией восстания интеллектуалов против доминировавших норм демократического капитализма западного образца. Характерные для него фривольность, релятивизм и в каком-то смысле цинизм можно возводить к Вольтеру. «Перебравшись» в США, однако, постмодернизм вскоре превратился в идеологию, обращенную к нуждам национальных и расовых меньшинств, женщин; стал идеологическим оправданием так называемой «позитивной дискриминации».

Формально закон требовал, чтобы расовые и половые признаки при найме на работу в сфере высшего образования рассматривались наравне со всеми остальными. Однако вскоре именно они стали едва ли не единственными критериями. Заявлялось, что женщины – особенно черные – способны обеспечить «уникальный» подход практически во всех областях науки, и что только настоящие эксперты отдают себе в этом отчет. В более широком смысле это означало, что высшую школу следует вывести из-под всякого внешнего контроля, а связь ее с обществом должна выражаться исключительно в требованиях от этого общества каких-либо материальных привилегий – от налоговых послаблений до прямых субсидий.

Из академических кругов с их левой, или, точнее, квази-левой повесткой, постмодернизм распространился и на деловое сообщество. Это произошло, вероятно, в 1970-е гг., когда автомобильная промышленность и связанные с ней отрасли реального сектора экономики столкнулись с очевидными проблемами. В тот момент постмодернизмом оправдывали существование экономики «услуг», которая, как считалось, обеспечивает чуть ли не весь экономический рост. Главным «бенефициаром» этой экономики оказался финансовый сектор – Уолл-стрит, страховые компании и т.д.

Интерпретировать понятие «постмодернизм» можно по-разному. Но понятно, что доминирование релятивистской «постправды» в западном, прежде всего американском, обществе не связано с интеллектуальной продвинутостью и обаянием французской культуры. Доминирование постмодернизма на политическом ландшафте, в экспертных кругах и бизнесе обусловлено приземленными причинами: таким способом элита обеспечивала собственные интересы за счет общества, попросту одурачивая его.

Постмодернистский цинизм и релятивистская фривольность – продукты для внутреннего потребления: «правда» для масс была не относительной, а абсолютной, существовала только одна «правда». В глазах общественности элита, следуя принципам Просвещения, формировала и артикулировала «правду» в контексте представлений об общественных интересах. И сам факт того, что «простолюдины», почитавшиеся безобидными простаками, начали всерьез оспаривать истинность этого допущения и подозревать, что их водят за нос при помощи постмодернистских трюков, серьезно встревожил элиту.

«Недостойные люди» и «совки»

Элита США и большинства других западных стран на протяжении многих лет использует методы «дискурсивной» манипуляции. Приверженность таким методам объясняется тем, что элита полагает население наивными, простодушными созданиями. Такое отношение к народу проявляется в некоторых голливудских фильмах.

Возьмем картину «Решающий голос» (Swing Vote – в российском прокате «На трезвую голову»), которая вышла на экраны накануне избрания Обамы. Главный герой фильма – обычный американец, так похожий на своего предшественника – Форреста Гампа из одноименной картины. Однако его образ кардинально отличается от широко распространенного представления об американцах. Даже те, кто не любит США, представляют американцев энергичными, целеустремленными и амбициозными. В негативном представлении стремление любой ценой достичь успеха, денег и славы часто связано с похотью.

Герой фильма совсем не таков. У него полностью отсутствуют собственнические инстинкты, он живет в трейлере в условиях минимального комфорта. Его потребности сводятся к биологическому минимуму. У него нет амбиций, ему не нужно общество или другой человек рядом. При этом он не испытывает депрессии, он абсолютно доволен жизнью, практически счастлив. Его единственное развлечение – рыбалка, единственный интерес – изучение наживок и крючков. Он абсолютно не агрессивен и практически лишен либидо. У него есть дочь, к которой он действительно привязан. Жена его бросила. У него нет девушки или какого-то объекта сексуального интереса, но это его совершенно не беспокоит.

Он похож на Платона Каратаева, персонажа «Войны и мира» Толстого. С точки зрения Толстого, Каратаев – пример счастливого, самодостаточного «благородного дикаря»; беззаботная, бескорыстная, цельная жизнь русского крестьянина противопоставляется жизни других героев книги – высокообразованных, состоятельных представителей элиты, которые несчастливы из-за своих амбиций и сомнений.

Типичный американец – а главный герой фильма именно типичный американец – на самом деле славный малый. Он абсолютно не интересуется выборами и только под давлением дочери решает проголосовать. При всех своих положительных чертах главный герой фильма – абсолютный идиот. Он представитель простых американцев, политический и интеллектуальный имбецил, не способный провести простой анализ и не обладающий даже толикой здравого смысла. Он готов поверить в любую «сконструированную реальность», которую дает ему элита, и воспринимает эту «сконструированную реальность» без всяких сомнений. «Простолюдины» – идиоты. Но в целом это мирные непретенциозные идиоты; чтобы их контролировать, не нужно насилие: их вполне можно сравнить с персонажами «Скотного двора» Оруэлла (или с обитателями реальной фермы). Животные доверяют фермеру, и обычно ему не приходится применять насилие. Они с готовностью идут за фермером, даже когда он ведет их на бойню. В конце концов животные понимают, какая судьба их ждет, но уже слишком поздно.

Такая система прекрасно работала до недавнего времени. Причина проста: стадо хорошо кормили, особенно после Второй мировой войны, когда Соединенные Штаты стали самой богатой и преуспевающей страной мира.

Этот аспект американского общества обнаружили так называемые «старые левые». Все они были эмигрантами из Европы и могли оценить картину свежим взглядом. Они увидели то, чего не замечали или не хотели замечать сами американцы. Показательный пример – Герберт Маркузе. Он был эмигрантом из Германии и видел, как немцам промывали мозги при нацистах. Он безусловно читал «Скотный двор» Оруэлла, который – предположительно – был написан об СССР времен Сталина. Тем не менее в работе «Одномерный человек» он не анализирует немцев при нацистах или Советский Союз при Сталине. Одномерный человек – это средний американец, каким он показан в фильме «Решающий голос».

Однако между одномерным человеком и героем фильма есть различие. Последний не просто равнодушен к богатству, он может жить в ужасных условиях, недоедать и чувствовать себя счастливым. Одномерный же человек так легко поддавался манипулированию потому, что элита, конструирующая реальность, хорошо его кормила, а причины для ухудшения условий его жизни некоторое время не маячили даже на горизонте. Однако экономические проблемы оказались слишком серьезными, чтобы их «деконструировать», и тогда появился Трамп.

Феномен Трампа и проблема с ним

Атаки на Трампа не прекращаются. Против него выдвигают разнообразные обвинения, но главной темой безусловно является зловещая роль Кремля. С точки зрения критиков, Трамп – это воплощение зла и практически фашистский диктатор, если не Гитлер, то уж точно Муссолини. Непримиримые противники Трампа уверены, что Соединенным Штатам грозит диктатура. Так, например, считает профессор Тимоти Снайдер из Йельского университета, который выступил в роли Цицерона или Катона и предупредил американцев о грядущем правлении Цезаря или Катилины.

Однако при детальном рассмотрении становится ясно, что Трамп ведет себя так же, как и любой президент-республиканец. Трамп не слишком отличается от них, если не брать во внимание его пафосный стиль поведения. Причина яростной критики кроется в другом. Американский «совок», или стадо со «Скотного двора», отвергло «сконструированную реальность», предложенную левыми и правыми «фермерами», а некоторые «животные» с острыми рогами стали предпринимать опасные шаги и призывать к насилию. Стоит напомнить, что в ходе недавней президентской кампании сторонники Трампа скандировали «Посади ее в тюрьму!», имея в виду Хиллари Клинтон. Некоторые требовали ее казнить.

Подобные призывы к насилию можно игнорировать: насилие исключено из жизни большинства белых американцев. В черных гетто в некоторых городах периодически вспыхивают беспорядки. В Новом Орлеане несколько лет назад они охватили весь город. Негритянские гетто некоторых американских городов превратились в зону настоящих боевых действий. В Чикаго, например, за год совершены сотни убийств. Число убитых превышает суммарные годовые потери американских войск в Ираке и Афганистане. При этом беспорядки в основном организуются чернокожими, и большинство убийств в Чикаго и других городах случаются в черных гетто, где уровень насилия действительно чрезвычайно высок.

Белые американцы, даже живущие в крайней нужде, как правило, избегают насилия и ведут себя подобно герою фильма «Решающий голос».

Большинство из них верят системе, прессе и телевидению. Они также верят – на протяжении большей части американской истории, – что то, что они видят на экране или читают в СМИ, не является «сконструированной реальностью», предложенной элитой в собственных интересах; они считают это правдой, непреложной и неизменной.

Но сейчас простые граждане начали сомневаться, и некоторые уже подумывают и о насилии. Есть и те, у кого мысли не расходятся с делом, как показали события в Шарлоттсвилле. Их лица появились на экранах – это люди, переполненные ненавистью. Они кардинально отличаются от кроткого, добродушного простака из фильма «Решающий голос»: стадо продемонстрировало склонность к бунту. И это представляет реальную угрозу. Можно сказать, что власть в Вашингтоне находится в большей опасности, чем в Москве или Пекине, просто потому, что у нее нет отлаженной репрессивной машины.

Пока американские и европейские СМИ, прежде всего левые, представляют Трампа воплощением зла и/или параноиком, американский президент ведет себя так же, как любой хозяин Белого дома, будь он республиканцем или демократом. Даже его вульгарность уже не так бросается в глаза. Трампа выбрали «недостойные люди», но он едва ли является выразителем их интересов. Промышленного возрождения и роста реального сектора они так и не дождались. Предлагаемое снижение налогов выгодно только богатым; в результате возрастет государственный долг, что приведет страну к той или иной форме банкротства – а это не принесет «недостойным» никакой пользы.

По большому счету, Трамп вовсе не отличается от подавляющего большинства президентов. Так же, как и они, он представляет элиты и вряд ли сделает что-то в интересах большинства. Он не сделал ничего, что бы поставило под угрозу сколько-нибудь важные аспекты социально-экономического устройства. Элита могла бы чувствовать себя спокойно при Трампе.

Однако его опасаются и презирают не только левые, но и значительная часть консерваторов. Это объясняется тем, что Трамп был избран вопреки воле элиты; «недостойные люди» не приняли «сконструированную реальность», предложенную ею. Они фактически начали поиск своей «правды», даже если та окажется очередной разновидностью «сконструированной реальности».

Опасность новой «конструкции» состоит в том, что идеология трампизма серьезно отличается от того, что на самом деле делает Трамп. Критики трампизма и трампистов указывают на их ненависть к чернокожим, неуважение к женщинам и т.д. Но они отказываются признавать, что ненависть к чернокожим, иммигрантам и нападки на понятие «сексуального домогательства» важны для трампистов прежде всего потому, что все это символы элиты – банкиров, университетских профессоров, страховых компаний и бюрократов в Вашингтоне. В отличие от героя фильма «Решающий голос» простые граждане не просто перестали доверять «сконструированной реальности», созданной левыми или правыми, они все чаще демонстрируют предрасположенность к тому, чтобы сокрушить ее.

Опасность кроется также и в том, что такое происходит не только в США, но и в Европе. Население начало понимать, что то, чем их кормила элита, не является непреложной истиной в традициях XVIII века, это «правды», которые та или иная группа элиты использовала для защиты собственных социально-экономических интересов. Простые граждане также начали ставить под сомнение само понятие западной демократии, корни которой уходят в XVIII век. С точки зрения народа, то, что они видят, – это коррумпированная олигархия, члены которой изображают борьбу друг с другом, хотя на самом деле прекрасно живут в «симбиозе» за счет простых граждан. Народные массы обозлены. Следовательно, старый принцип vox populi vox dei («глас народа – глас божий») превратился в опасный «популизм», угрожающий благополучию элиты. Западная элита, поколениями правившая при помощи постмодернистских методов, не хочет признавать необходимость перемен с точки зрения народа и не желает признать очевидное: резкое падение уровня жизни, которое уже невозможно скрыть методами «конструирования» реальности.

Народные массы перестали быть покорными, они не хотят быть ведомыми постмодернистским образом. Элита же отказывается принимать это. Поэтому она провозгласила, что на смену западному постмодернизму приходит российский вариант с еще более коварными и изощренными методами. Более того, западная элита от Макрона до Хиллари Клинтон заявляет, что постмодернистский релятивизм и абсолютный цинизм не имеют никакого отношения к Западу. Они не появились во Франции и не распространились на США и затем на весь мир благодаря американскому доминированию, они зародились в России. В то же время Запад всегда придерживался принципов Просвещения с акцентом на «правду», «разум» и «демократию», а сотрудничество с Путиным ставит эти принципы под удар. В Вашингтоне и европейских столицах верят, что смогут вернуть доверие к своим институтам и «сконструированной реальности». Смогут ли они вернуть невинность и простодушие масс? Вряд ли.

«Прекрасный новый мир» на горизонте?

К чему ведут изменения политических настроений? Некоторые подсказки можно найти в «Братьях Карамазовых» Достоевского. Одного из главных героев – Ивана – в определенном смысле можно назвать постмодернистом. Он релятивист-ницшеанец, последователь модного в то время в России и Европе философского учения. Иван активно общается со своим сводным братом с характерной фамилией Смердяков – необразованным, не очень умным человеком, презирающим все русское.

Смердяков, символизирующий простой народ, может сделать выбор между двумя наставниками. Он может пойти за Иваном и его релятивизмом или выбрать его антагониста Алешу, глубоко верующего христианина. Алеша уверен, что существует одна правда и неизменные ценности. Но Смердяков выбирает Ивана, который учит, что «Бога нет и потому все позволено». Он впитывает идеи Ивана, принимает его релятивистский постмодернизм и в результате убивает своего приемного отца. Иван напуган не только природой преступления, он осознает, что Смердяков может убить и его самого.

Вероятно, Иван сожалел о своих наставлениях и был готов доказывать, что не являлся постмодернистом-ницшеанцем, а проповедовал наличие добра и зла как объективных категорий. Смердяков просто его не понял. Но вернуть все назад невозможно: постмодернизм Смердякова и недоверие к тому, что он видел вокруг, уже нельзя изменить. У него не осталось внутренних тормозов. Он воздерживался от преступлений только из страха наказания. Ему вполне могла прийти в голову идея убить Ивана, и если он не сделал этого, то только потому, что Иван был сильнее. Тем не менее Смердяков мог предположить, что в какой-то момент Иван заболеет и не сможет оказать сопротивление. Тогда он сможет ограбить его и сбежать.

То же можно сказать и о западных «Иванах». Они могут утверждать, что пропагандируют «правду», и обвинять Путина или кого-то еще в распространении фальшивых новостей. Однако эра невинности, простодушия и веры в существующие институты если и не закончилась, то переживает глубокий кризис. И все же, если экономика будет хоть как-то функционировать, то ничего страшного не произойдет. Но если она не выдержит – из-за схлопывания огромных пузырей, или из-за крупных войн (например, с Северной Кореей), или по иным причинам – конец постмодернизма будет быстрым и, возможно, насильственным.

Точную конфигурацию событий и их последствия для США и мирового сообщества невозможно предугадать, потому что история – очень креативная и непостоянная особа. Тем не менее можно предположить, что в этом случае история действительно обратится вспять, но не в XVIII век, как надеются Макрон, Клинтон и многие другие. Мир может вернуться в далекое темное прошлое, что уже не раз демонстрировала история прошлого и нынешнего столетия.

США. Евросоюз. Россия > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 29 октября 2017 > № 2392170 Дмитрий Шляпентох

Трамп или Меркель: кто во главе Запада?

Конституционная культура в США и Германии

Рассел Берман – профессор германских исследований и сравнительного литературоведения Стэнфордского университета.

Резюме Американская традиция предполагает фигуру свободного индивидуума и приоритет свободы. Германия считает рациональное государство механизмом реализации категорических императивов. В первом случае важна религия. Во втором она – второстепенная функция государства.

Действие первого романа Теодора Фонтане «Перед бурей», опубликованного в 1876 г., происходит в Берлине и его окрестностях зимой 1812–1813 гг., когда Пруссия меняла союзников – вышла из альянса с Францией и объединилась с Россией, чтобы бороться с Наполеоном. Диалектика этого важного исторического момента заключалась в том, что немцы могли присоединиться к разгрому французов и в то же время принять некоторые аспекты революционного наследия. В конце книги прусский генерал фон Бамме, говоря о происходящих социальных изменениях, отмечает: «И откуда все это идет? Оттуда, с запада. Я не понимаю этих пустомель-французов, но, возможно, в их болтовне все же есть какой-то смысл. Ничего не вышло из их идей братства и свободы, но важно то, что они поставили между ними: человек – это человек». Mensch ist Mensch.

Анализируя революционную триаду – свобода, равенство, братство, – Фонтане предлагает собственный вариант либерализма XIX века: он не считает, что современность будет определяться индивидуальной свободой или социальной солидарностью, но государство по крайней мере должно обеспечить формальное равенство перед законом. Таков был его ответ бисмарковской Пруссии. Но нам стоит рассмотреть варианты демократии в свете этой тройственной политической формулы. Если, как полагал Бамме, формальное равенство сегодня стало нормой, то как это сказалось на свободе и братстве, и используют ли альтернативные политические сообщества разные способы достижения целей.

В этом комментарии, возможно, применен излишне схематичный подход: на самом деле позиции, на которые я бы хотел обратить внимание, имеют множество аспектов и нюансов. В то же время бинарный характер анализа является отражением высокой поляризации дебатов в обществе, особенно в Соединенных Штатах и Западной Европе, на фоне последних политических событий, прежде всего избрания Дональда Трампа президентом. Риторика политиков и СМИ вышла за рамки нормы, обострив дискуссии и поставив фундаментальные вопросы о характере демократической политики. Критики называют Трампа то новым Гитлером, то ставленником Москвы. Сам Трамп в инаугурационной речи в духе президента Джексона атаковал всю политическую элиту. Этот дискурс выходит далеко за рамки политических различий и указывает на фундаментальные, даже конституционные вопросы характера демократической формы правления.

Один из аспектов поляризированного дискурса дает возможность связать происходящие дебаты с проблемой альтернативного устройства демократии: в либеральной прессе циркулирует утверждение, что теперь лидером свободного мира (т.е. Запада) является немецкий канцлер Ангела Меркель, поскольку американский президент, мол, больше не соответствует этому статусу. Кого представляет Меркель и почему она стала антиподом Трампа? Почему именно Германия – учитывая ее историю – неожиданно оказалась кандидатом на роль лидера Запада? Почему современные Германия и США представляют собой альтернативные модели?

Одно из главных различий между Вашингтоном и Берлином, безусловно, связано с функцией электоральной политики. На сентябрьских выборах в Бундестаг Меркель во многом обеспечила себе победу, просто позиционировав себя антиподом Трампа. Но существуют и более глубинные факторы, не связанные с личными качествами Трампа и Меркель: альтернативные традиции и ожидания от власти. Соединенные Штаты и Германия представляют собой разные политические культуры, и этими различиями обусловлены положения конституций. Американцы кажутся немцам индивидуалистами: об этом говорил Томас Манн в своей речи о Германской республике в 1922 г. (основополагающее выступление Веймарской эпохи), об этом же свидетельствуют исследования политических ценностей. По мнению американцев, немцы – конформисты, они чрезвычайно авторитарны и послушны. Американцы и немцы: не до конца социализированные одиночки и покорная толпа – таковы стереотипы, но они вполне уместны и при рассмотрении конституционных структур – свобода против братства – от основополагающих документов XVIII века до современных политических выступлений.

Джордж Вашингтон и свобода

Немногие документы раннего периода американской республики были изучены так же тщательно, как Прощальное послание к нации Джорджа Вашингтона, опубликованное 19 сентября 1796 г., в котором он отказывается рассматривать варианты третьего президентского срока. Основанное на его собственных заметках, но подготовленное Джеймсом Мэдисоном и доработанное Александром Гамильтоном, послание затрагивает темы, регулярно возникающие в американской политической истории – от критики внутрипартийной борьбы и узости региональных интересов до внешнеполитических вопросов. Как и любой политический документ, послание можно рассматривать в историческом контексте, в частности в нем содержится федералистская атака на Томаса Джефферсона. Но есть и другие аспекты. Вашингтона явно тревожили угрозы единству союза – он неоднократно упоминает центробежные силы партий, регионов и иностранных держав, что заставляет его дать наставления своему адресату – «народу Соединенных Штатов», который у него ассоциируется с абсолютным приоритетом свободы. Поэтому вступительную часть, в которой он отказывается оставаться президентом, Вашингтон завершает пожеланиями, что «свободная Конституция, которая является делом ваших рук, будет свято соблюдаться … и счастье народа этих штатов под эгидой свободы может быть достигнуто». Иными словами, Конституция – это свободная конституция, потому что это дело народа, т.е. «ваших рук», а народ действует в контексте свободы. Это локковская трактовка: свобода преобладает над законом, а закон формулируется для защиты свободы и обеспечения процветания, но свобода первична. Свобода народа предшествует формированию государства. Поэтому, прежде чем перейти к программным заявлениям, политическим рекомендациям, он еще раз подчеркивает: «любовь к свободе настолько глубоко проникла в ваши сердца, что никакие мои рекомендации не нужны для укрепления или подтверждения этой привязанности». Вряд ли можно выразиться яснее: врожденная любовь людей к свободе важнее любых рекомендаций или политических советов, даже если их дает отец-основатель.

Тем не менее Вашингтон предполагает, что приоритетность свободы имеет последствия. Свобода является экзистенциальным условием любой политики, поскольку свобода людей предшествует формированию политического сообщества, но одновременно она представляет потенциальный источник разрушения, поскольку могут возникнуть опасные формы внутрипартийной борьбы и регионализма, о чем и предупреждает Вашингтон. Поэтому он де-факто предлагает корректировку: вместо государственной власти любыми средствами – религия и мораль. Политическая форма самоуправления зависит от добродетельности граждан, каждый из которых способен управлять собственными страстями. Только люди, обладающие силой характера, чтобы управлять собой, могут успешно участвовать в политическом самоуправлении как граждане республики. Чтобы управлять собой, требуется мораль, а источником морали является религия. Поэтому, по мнению Вашингтона, свобода и религия имеют равное значение для политической жизни (аналогичным образом папа Бенедикт описывал сочетание разума и веры в Регенсбургской речи в 2006 г.). «Из всех нравов и привычек, которые ведут к политическому процветанию, религия и мораль являются обязательными опорами. … Можно просто задать вопрос: что станет с защитой собственности, репутации, жизни, если чувство религиозного долга исчезнет из клятв, которые являются инструментом расследования в суде». Защита религии здесь используется для атаки на Джефферсона как ранняя форма культурной войны: «Тщетно такой человек будет говорить о патриотизме, если он стремится поколебать эти великие столпы человеческого счастья, эти прочнейшие опоры обязанностей человека и гражданина». Джефферсон косвенно выставляется как враг религии и поэтому становится угрозой для республики. Если абстрагироваться от исторического контекста, Вашингтон приводит республиканский аргумент, предполагающий тесную связь между свободой и добродетелью и зависимость последней от религии.

Мы также знаем, что, по мнению Вашингтона, вероисповедание не может быть основанием для ограничения гражданских прав. Как он отмечал в знаменитом письме евреям Ньюпорта 17 августа 1790 г., «все обладают одинаковой свободой совести и иммунитетом гражданина». Для нашего исследования важно, что, по мнению Вашингтона, американский конституционный характер отличает первичность свободы, в том числе «свободы совести», по сравнению с политическим сообществом.

Следовательно, государство не дает свободу, потому что люди априори свободны. «Сейчас о терпимости больше не говорят как о снисходительном отношении одного класса людей, который пользуется своими естественными правами, к другому, потому что, к счастью, правительство Соединенных Штатов не одобряет фанатизм, не оказывает поддержки гонениям и требует лишь, чтобы те, кто живет под его защитой, вели себя как добрые граждане». В этом контексте терпимость, существовавшая в европейских государствах эпохи Просвещения, кажется ретроградной, так как предполагалось, что суверен, обычно просвещенный абсолютный монарх, обладает правом предоставлять свободу. С точки зрения Вашингтона, свобода людей возникает раньше власти государства.

Иммануил Кант и братство

Вашингтон, безусловно, тоже был просвещенным мыслителем, что позволяет нам связать часть его утверждений с идеями, высказанными Иммануилом Кантом в работе «Ответ на вопрос: что такое Просвещение?» в 1784 году. Таким образом мы увидим различия в конституционной культуре США и Германии. Кант – важнейший источник германской политической мысли и либеральной демократии в целом. Однако в своей работе, которая завершается призывом к обществу использовать разум, Кант оценивает общество критически или даже высокомерно: в то время как Вашингтон атакует интеллектуала Джефферсона, Кант выступает как интеллектуал, который свысока смотрит на основную часть населения, отказывающуюся думать. «Леность и трусость – вот причины того, что столь большая часть людей, которых природа уже давно освободила от чужого руководства, всё же охотно остаются на всю жизнь несовершеннолетними; по этим же причинам другие так легко присваивают себе право быть их опекунами. Ведь так удобно быть несовершеннолетним! Если у меня есть книга, мыслящая за меня, если у меня есть духовный пастырь, совесть которого может заменить мою, и врач, предписывающий мне такой-то образ жизни, и т.п., то мне нечего и утруждать себя. Мне нет надобности мыслить, если я в состоянии платить; этим скучным делом займутся вместо меня другие». Речь уже не идет об «эгиде свободы» по Вашингтону, Кант говорит о практически всеобщем невежестве.

Кант предлагает знакомое решение: кто-то начнет применять собственный разум, и за этими людьми потянутся остальные. Но такое решение иерархично, поскольку предполагается, что массам нужно всего несколько лидеров. В частной сфере, сфере труда, размышления запрещены, разум нужен в общественной жизни, тем не менее Кант подчеркивает, что он должен эффективно ограничиваться обязанностью повиноваться. Следует поддерживать дисциплину, Кант допускает свободу выступлений, но только там, где порядок обеспечивают значительные полицейские силы: «Однако только тот, кто, будучи сам просвещенным, не боится собственной тени, но вместе с тем содержит хорошо дисциплинированную и многочисленную армию для охраны общественного спокойствия, может сказать то, на что не отважится республика: рассуждайте сколько угодно и о чем угодно, только повинуйтесь!». Используя разум в общественной жизни, что необходимо для просвещения, нужно уважать законы, несмотря на их иррациональность, и даже такая урезанная общественная жизнь кажется уступкой со стороны государства. Государство разрешает свободу слова только потому, что у него есть эффективная полиция для сохранения правопорядка. Вашингтон считает, что люди прежде всего свободны, а Кант относится к людям как к подданным, т.е. повинующимся. В лучшем случае подданные обладают врожденным потенциалом для размышления, хотя обычно не могут пользоваться собственным умом; если же им это удается, то их способность действовать, руководствуясь разумом, ограничивается прерогативами монарха, государства или закона.

Для выявления различий между двумя традициями жалобы Канта на неспособность людей мыслить не так существенны. Гораздо важнее другое: Вашингтон отдает приоритет свободе, в то время как примат Канта – государство и разум или даже государство как разум. Эти различия нашли отражение в языке конституций. Основной закон Германии начинается с перечисления участников – федеральных земель, очевидный контраст с популистской риторикой американской Конституции – «Мы, народ…». Первая часть Основного закона касается базовых прав и обязательств и начинается с утверждения человеческого достоинства, что безусловно является ответом на ужасы нацизма, но в то же время проистекает из традиции католического учения. В первой статье немецкого документа не упоминается свобода, хотя говорится о «человеческом сообществе, мире и справедливости на земле». Статья 2 ближе подходит к теме свободы, но только в смысле «свободного развития личности», если это не нарушает прав других людей и не посягает на конституционный строй или нравственный закон. Все эти пункты немецкого текста нельзя назвать вопиющими, тем не менее очевидно, что это риторика государства, которое предоставляет права, но с ограничениями.

Наиболее ярко контраст с американской Конституцией демонстрирует статья 4, пункт 1: «Свобода вероисповедания, свобода совести и свобода религиозных и мировоззренческих убеждений неприкосновенны». Это открытое и недвусмысленное заявление о религиозной свободе означает отсутствие каких-либо ограничений религиозных практик, хотя утверждение о неприкосновенности подразумевает логичную возможность именно такого нарушения. Первая поправка американской Конституции не содержит подобных утверждений касательно религии, она обращена к государству, чего нет в немецком документе: «Конгресс не должен издавать ни одного закона, относящегося к установлению какой-либо религии или запрещающего свободное исповедание оной либо ограничивающего свободу слова или печати, либо право народа мирно собираться и обращаться к правительству с петициями об удовлетворении жалоб». В Конституции Германии есть заявление о религии (точнее, о религиозной свободе), в то время как американская содержит запрет на вмешательство государственной власти в этот вопрос. Это не заявление о подданных, которым предоставляется свобода вероисповедания, скорее это заявление граждан, которые ограничивают свободу государства, чтобы защитить собственную свободу.

Трамп и Меркель продолжают традиции

Таким образом, можно говорить о том, что американская и германская конституционная культура и их модели либеральной демократии представляют собой альтернативный результат размышлений Фонтане о привлекательности Французской революции: в одном случае – это свобода, в другом – братство. Соединенные Штаты шли по либертарианскому или либертарианско-популистскому пути (либертарианство и популизм не всегда совместимы), а Германия предпочла путь, предложенный Кантом – подчинение закону (независимо от его происхождения) и государству; с одной стороны – принцип свободы, с другой – участие в сообществе закона (братство). Вашингтон подчеркивал значимость опыта в сравнении с рассуждениями. Это также был повод для нападок на Джефферсона, но здесь кроется еще одно существенное различие. Америка индуктивна, а Германия – дедуктивна, и этот контраст между эмпиризмом (англо-американская традиция) и немецким идеализмом находит отражение в нынешних политических дебатах, включая вопрос о лидере Запада, который возвращает нас к различиям между немецким канцлером и американским президентом.

Хорошо известно, что Трамп провел весьма противоречивую предвыборную кампанию, и, будучи чужаком для политической системы, столкнулся с яростной оппозицией всех лагерей. Его победа стала неожиданностью, в том числе для Германии. Меркель направила очень осторожные поздравления, стремясь продемонстрировать дистанцию, что симптоматично для современной политической культуры Германии. Вот текст ее послания победившему кандидату: «Германию и Америку связывают общие ценности – демократия, свобода, а также уважение верховенства закона и достоинства каждого человека, независимо от его происхождения, цвета кожи, убеждений, пола, сексуальной ориентации или политических взглядов. Именно на этих ценностях я предлагаю и дальше строить тесное сотрудничество как между людьми, так и между правительствами наших стран». На первый взгляд, такое заявление ставит сотрудничество Германии с Соединенными Штатами в зависимость от перечисленного набора общих ценностей. Речь не идет о проблемах безопасности, которые США и Германия могли считать общими, – например, вопрос о НАТО, за резкие заявления по которому Трамп позже подвергся критике. Вместо этого предлагается трансатлантическое сотрудничество в сфере «сексуальной ориентации», которую Меркель поставила выше политических взглядов. Подобная репрезентация американо-германских отношений отнюдь не отражает историческую реальность.

Продолжая разбирать послание Меркель, можно отметить, что она помещает «достоинство» из Основного закона выше свободы людей. Кроме того, она ставит свободу на второе место после демократии, которая определяет структуру государства, в альтернативном варианте демократическое государство строится на индивидуальной свободе. Конечно, нельзя винить германского канцлера в том, что она выражает именно германскую политическую культуру, и эта культура, конституция политической жизни Германии, нашла отражение в поздравительном послании, в котором альянс двух стран оказывается в зависимости от абстрактных принципов вместо общих интересов. Такой подход прекрасно вписывается в немецкую идеалистическую традицию.

Критики Трампа утверждают, что он придерживается делового, транзакционного (проектного) подхода в политике и ставит краткосрочные преимущества выше интересов взаимодействия. Его ответ Меркель, косвенно данный в выступлении 6 июля в Варшаве, никак не связан с узкими интересами, его доводы строились на важнейших вопросах, в том числе общих проблемах безопасности. Он сделал акцент на значении истории и ее наследия сегодня. Вспомнив прошлое Польши, в особенности длительную борьбу за обретение и сохранение независимости, Трамп подчеркнул значение национальной истории в контексте развития западной цивилизации. Критики Трампа карикатурно изображают его бизнесменом с корыстными интересами вместо высоких принципов, но на самом деле он отвечает идеалистическим принципам Меркель – Вашингтон назвал бы их «рассуждениями» – историческими фактами, апеллирует к традиции вместо теории вполне в духе консерватизма Бёрка.

Меркель отстаивает принцип универсального достоинства, за которым следует перечисление аспектов, на которые не следует обращать внимание, почетное место в этом списке занимает «происхождение». Стирание национальностей согласуется с ее политикой открытых границ (здесь не важно, как она пытается модифицировать эту политику через договоренности с Турцией) и стремлением трансформировать суверенные государства в Европейский союз. Трамп, напротив, утверждает, что индивидуальная свобода граждан и суверенитет государства зависят друг от друга. Отсюда вытекает необходимость сопротивляться внешним врагам, истинным угрозам нашей политике, а также укреплять внутренние возможности и добродетели: «Американцы, поляки и народы Европы ценят индивидуальную свободу и суверенитет». Важно, что на первом месте стоит индивидуальная свобода. Трамп продолжает: «Мы должны работать сообща, противостоять силам, которые возникают изнутри или извне, на Юге или на Востоке и угрожают со временем подорвать эти ценности и уничтожить связи культуры, веры и свободы, которые делают нас теми, кто мы есть. Если им не противодействовать, эти силы подорвут нашу смелость, ослабят наш дух и лишат нас воли защищать себя и наше общество».

Либеральные критики считают подобные заявления Трампа, который идентифицирует исламистскую угрозу или обращается к национальной истории, проявлением паранойи и расизма. Однако его доводы вполне в духе Джорджа Вашингтона. Он обеспокоен жизнеспособностью нации и западного сообщества наций, его тревожат партийная борьба и узость взглядов, которые могут подорвать возможности людей. Трамп говорит: «Фундаментальный вопрос нашего времени – обладает ли Запад волей к жизни. Есть ли у нас уверенность в наших ценностях, чтобы защищать их любой ценой? Достаточно ли мы уважаем наших граждан, чтобы защищать наши границы?». Трамп связывает границы (т.е. иммиграционную политику и защиту от внешнего вторжения) и ценности. И это перекликается с точкой зрения Вашингтона, который проводил связь между союзом, сталкивающимся с угрозой распада, и моралью. Вашингтон связывал мораль и религию. Трамп добавляет к этому историю и волю. Ни одно из этих понятий не упоминается в послании Меркель, в том числе религия. А Трамп вспомнил визит Иоанна Павла II в Варшаву в 1979 г., когда толпы верующих обращались к Богу. Его вывод – не только призыв к свободе вероисповедания вместо коммунистического режима, но и к признанию религии как основы для свободы, национальной и личной.

Германия и США безусловно являются разновидностями современной либеральной демократии. Подвергая заявления Меркель и Трампа интеллектуально-историческому разбору, мы рискуем гиперболизировать различия, тем более что противопоставление Меркель и Трампа активно пропагандируется в рамках антитрамповского дискурса. На самом деле нужно учитывать, что обе политические системы обладают достаточной гибкостью, чтобы приспособиться к разным исходам выборов и меняющимся коалиционным раскладам. Но даже с учетом подобных регулярных изменений – США при Обаме и Трампе, Германия при Шрёдере и Меркель – две эти либеральные демократии имеют серьезные различия в конституционной истории, культуре и институтах. Американская традиция предполагает фигуру свободного индивидуума и приоритет свободы. Германия считает рациональное государство механизмом для реализации категорических императивов. В первом случае успех зависит от добродетельности граждан, поэтому важную роль играет религия. Во втором случае религия является второстепенной функцией государства, которое собирает налоги для поддержки церквей. Помимо обращения к теме внешних угроз, Трамп в своем выступлении в Варшаве предупреждает, что разрастающаяся бюрократия может подорвать национальную волю. Если воспринимать это заявление как характерное для либертарианского популизма, то оно также демонстрирует базовую асимметрию двух моделей: невозможно представить, что Германия или другая европейская либеральная демократия сделает приоритетом свободу и будет развиваться в этом направлении, а вот на следующих американских выборах вполне может произойти сдвиг в сторону европейской государственнической модели.

Данная статья – дополненный текст выступления на конференции в Москве, организованной журналом Telos и факультетом мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ.

США. Германия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 29 октября 2017 > № 2392149 Рассел Берман

«Мысль Путина тоньше, чем представляется»

Французский политолог поделился впечатлениями от беседы с Путиным

Россия — это, прежде всего, европейское пространство. Об этом президент России Владимир Путин заявил на встрече с участниками Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Сочи, отвечая на реплику французского политолога Николя Шарраса. «Газета.Ru» связалась с молодым экспертом, чтобы узнать о его взглядах на европейский путь России.

— В ходе вашего диалога с Владимиром Путиным на Всемирном молодежном форуме в Сочи он сказал, что Россия — это, в целом, европейская страна. Разделяете ли вы этот взгляд?

— Для меня, как и для всех европейцев, Россия — это страна, разорванная между Востоком и Западом. Этот вопрос занимает огромное место в истории политической мысли России. И триста, и сто лет назад здесь были западники и славянофилы, которые спорили об этом. Этот спор продолжается и сегодня.

Мне кажется, что Владимир Путин, рассуждая о европейской направленности России, в большей степени рассуждал о современной Европе. Он видит ее как территорию, которая находится под влиянием США. Америка, в свою очередь, всеми силами стремится искусственно разделить Россию и Европу, хотя у них немало общего.

Ведь есть довольно популярная мысль: как только Россия и Европа объединятся, могуществу США придет конец. Я этот взгляд полностью разделяю.

Таким образом, мне кажется, что мысль Владимира Путина тоньше, чем представляется. Конечно, у Европы и России много общих ценностей. Но, тем не менее, у России есть своя особая специфика. Есть целый ряд различий, и территориальных, и географических, и политических.

Не думаю, что Путин разделяет стремления Шарля Де Голля построить Европу от Атлантики до Урала.

Я воспринял слова российского президента как сигнал ЕС. Здесь сейчас нет независимой внешнеполитической мысли, Евросоюз полностью зависит от США и не хочет этому сопротивляться.

— Расскажите, каковы ваши впечатления от молодежного фестиваля, в рамках которого состоялся ваш диалог с Путиным?

— Ну, самое яркое впечатление — это, конечно, встреча с вашим президентом. Вообще масштабы мероприятия поражают. Насколько мне известно, сюда приехало больше участников, чем ожидалось. И, тем не менее, организаторы справились.

Очень много интересных мероприятий с высокопоставленными спикерами. Я даже не смог попасть на все сессии, на которые хотел. Еще очень ценно, что здесь можно завести очень много профессиональных связей.

— Что вы думаете о евразийском взгляде на развитие России?

— России еще предстоит найти органичный синтез своего исторического багажа: совместить опыт СССР и царской России с современными устремлениями и интересами. У нее, конечно, свой путь и свое мировосприятие.

Если определять зону этого мировосприятия, то она примерно укладывается в рамки бывшего Советского Союза. Мы до сих пор видим, как вдоль этой зоны происходят конфликты, образуются спорные государства, — та же Абхазия и Южная Осетия.

Этим Россия и важна в современном мире. От того, как она ответит на эти вызовы, зависит, в том числе, и судьба Европы.

— Могут ли Россия и ЕС разработать единый подход, чтобы снизить напряжение в этой зоне бывшего советского наследия и перейти на новый уровень взаимодействия?

— В Европе должны появиться новые лидеры, которые сопротивляются нынешнему мировому порядку. Они должны избавиться от американского влияния в дипломатии, политике и экономике. США стремятся заменить европейскую идентичность американской, и в этом заключается основная причина нынешнего напряжения в отношениях между Россией и Евросоюзом. Сегодня власти Евросоюза в большей степени американские, чем европейские.

Россия, на самом деле, — естественный партнер Европы, а не ее соперник. У Европы мощная экономика, у России — земля и ресурсы. Они могут много дать друг другу.

— Но как же быть с традиционными связями Европы и США? Можно хотя бы напомнить, что США приняли активное участие в восстановлении Европы после Второй мировой.

— Действительно, США много сделали, — но потому, что им это было выгодно. И во время Первой, и во время Второй мировых войн США действовали одинаково. Они ждали, пока война нанесет максимальное количество разрушений и только тогда начинали воевать, одновременно предлагая финансовую помощь — на своих условиях.

План Маршалла — как раз один из ярких примеров. Им нужен был рынок, который можно было бы насытить американскими товарами. Если бы в Европе выиграл Гитлер, США, скорее всего, признали бы его как партнера.

— Получается, Европе нужно полностью отказаться от партнерства с США? Или все-таки нужен какой-то баланс?

— Главная проблема в том, что сегодня США пытаются избавиться от любых стран, которые выступают против современной глобализации. А она основана именно на американском экономическом могуществе. Главное, что Европе сегодня надо уяснить: США не та страна, которая занимается благотворительностью.

Когда развалился СССР, у Вашингтона не осталось реальных врагов. И именно в тот момент появился исламский терроризм, — и это тоже была креатура США. Чтобы американская военно-промышленная машина продолжала работать, ей постоянно нужен образ внешнего врага, чтобы конфликты продолжались по всему миру, в том числе в Европе.

— Когда Дональд Трамп только стал президентом США, в России было много позитивных ожиданий. Что он будет относиться к РФ по-другому и отношения наладятся. Сегодня у нас очередной кризис. Почему?

— Да, Трамп пришел, но традиционный американский истеблишмент, который поддерживал предыдущего президента США Барака Обаму, остался. Так что сейчас Трамп увяз во внутренней борьбе. Американские политические дрязги парализовали работу его администрации.

Скандал с «русскими хакерами» и влиянием Москвы на американские выборы только доказывают, до какого уровня дошла эта борьба. Какое это унижение для американской общественности, когда СМИ убеждают ее в том, что русские хакеры использовали покемонов, чтобы увеличить электорат Трампа.

Кроме того, когда мы с моими коллегами обсуждали американские выборы во Франции, мы пришли к выводу. Трамп во главе США лучше, чем его соперница Хиллари Клинтон, — при нем есть хотя бы какой-то шанс на позитивные изменения. Но, опять же, не надо испытывать иллюзий на счет США: здесь очень большая инерция, общий курс американской внешней политики так просто развернуть невозможно. Не стоит ждать, что Вашингтон вмиг преобразится при Трампе.

Тем более, что он бизнесмен. А американский бизнес никогда не был разборчив в партнерах. Важнее всего прибыль.

— Кстати о Франции. Какую политическую силу вы поддерживали на прошлых выборах? Какой подход, на ваш взгляд, стоит выбрать Парижу в его отношениях с Москвой?

— С точки зрения налаживания французско-российских отношений, мне ближе всего подход «Национального фронта» и его лидера Марин Ле Пен. Я тоже выступаю за то, чтобы Франция признала Крым легитимной частью России. Я считаю, что Париж только выиграет от расширения сотрудничества с Москвой. Кроме того, Франции нужно выйти из НАТО, создать независимую армию и избавиться от американского влияния.

«Национальный фронт» мог бы выиграть выборы. Однако французский и европейский истеблишмент сделал все, чтобы этого не случилось. Вся кампания свелась к тому, как всем другим кандидатам победить Ле Пен. Все СМИ и системные политики хотели только одного: провала «Национального фронта». Это какая-то социальная инженерия, манипулирование общественным мнением и подтасовка статистики.

Впрочем, у меня есть вопросы и к «Национальному фронту». В его программе есть рациональное зерно, но «Фронт» все равно лишь меньшее из зол. Ле Пен провалила свою предвыборную кампанию. Она вела себя просто как колхозница, позволила втянуть себя в политическую дискуссию, которая сегодня не имеет никакого отношения с действительностью.

А нужно было просто и прямо говорить о реальных проблемах страны. Это засилье мигрантов во Франции, наступление на традиционные ценности и проблемы с госуправлением.

Сегодня Франция — это Париж, музей под открытым небом и вся остальная страна, которая управляется как банк. Так система работать не сможет.

Евросоюз. США. Франция. Россия > Внешэкономсвязи, политика > gazeta.ru, 20 октября 2017 > № 2357885 Николя Шаррас

Ближневосточный котёл ещё долго не остынет

главная цель США – захватывать территорию и перебрасывать боевиков сражаться против Асада и русских

Владислав Шурыгин

«Эр-Ракку покинула часть иностранных боевиков, воюющих на стороне группировки «Исламское государство». Этот город, захваченный ИГ в 2014 году и считавшийся столицей этой организации, почти полностью перешёл под контроль повстанцев. Об этом 15 октября AFP сообщил представитель гражданского совета Эр-Ракки Омар Алуш.

Часть иностранных боевиков ИГ покинула Эр-Ракку в соответствии с договором, заключённым с ополчением. Омар Алуш не сообщил, сколько членов ИГ покинули город. Они будут эвакуированы, предположительно, в соседнюю провинцию Дэйр-эз-Зор, где бои против ИГ ведут правительственные войска.

И кто-то ещё считает, что коалиция США вместе с нами борется против ИГИЛ?

На самом деле всё ровно наоборот! США точно так же, как в конце Второй мировой войны, устроили гонку за территорию, одновременно позволяя гитлеровцам высвобождать резервы и перебрасывать их против русских. Так и в Сирии: главная цель – захватывать территорию и перебрасывать боевиков сражаться против Асада и русских. Одновременно закладывая очередную бомбу под Ближний Восток – курдскую, которая вот-вот рванёт очередным многолетним кровавым противостоянием. Американцы – такие американцы...

На этом фоне почти незамеченной проскочила новость о взятии сирийской армией города Меядин к югу от Дейр-Эз-Зора на берегу Евфрата. Главным стратегическим объектом Меядина является мост через Евфрат. Таким образом, улучшается логистика армии, если, конечно, этот мост ещё цел. В Дейр-Эз-Зоре мост был взорван во время осады города отрядами ИГИЛ, чтобы не дать им пользоваться боевикам.

После деблокирования Дейр-Эз-Зора армия повернула на северо-северо-запад и развернула наступление вдоль Евфрата навстречу группировке в Мадан-Джадиз, которая наступала со стороны водохранилища Асада. Вторая часть группировки довернула на юг-юго-восток в направлении иракской границы. Северная группировка успела выполнить поставленную задачу, в то время как движение южной приостановил контрудар боевиков ИГИЛ в конце сентября.

Очевидно, что перед сирийской армией стоит задача по взятию под контроль территорий вдоль Евфрата как наиболее густонаселённых в этой местности, плюс имеющих разветвлённую сеть дорог и мостов. И после выхода армейской группировки на границу с Ираком в районе города Абу-Кемаль группировка ИГИЛ тут будет полностью разгромлена как организованная сила и останется лишь в виде отдельных отрядов и бандформирований, что переводит войну на новый, пониженный по сравнению с предыдущим уровень.

Но так же очевидно, что до полного окончания войны ещё очень далеко. Более того, ближневосточный узел с разгромом ИГИЛ грозит затянуться в трудноразрешимый клубок противоречий, который вполне может столкнуть сегодняшних союзников по борьбе с джихадистами в непримиримой схватке.

Иран, при кажущейся дружелюбности, российским союзником назвать можно только с натяжкой. В Сирии иранцы сражаются за свои геополитические интересы. На сегодняшний день в иранских и проиранских формированиях сражается до двадцати тысяч бойцов КСИР, Хезболы и Лива Аль-Кудс. Очевидно, что Иран постарается сохранить своё влияние на ослабленное войной сирийское руководство и тем самым – геополитический контроль над Ливаном.

Турция, с её геополитическим проектом возрождения неоосманской империи и креном в исламский радикализм, стремится также сохранить контроль над частью сирийских территорий, зажимая через них курдские регионы в клещи и отрезая курдов от выхода к Средиземному морю.

Для Турции в большей степени и для сирийского руководства в меньшей появляется проблема замаячившего на горизонте призрака Курдистана – квазигосударства курдов, чьи территории сегодня разделены между Турцией, Ираком и Сирией.

Также в этот узел затянут и саудовский шёлковый платок. Саудия, понеся геополитическое поражение в связи с разгромом ИГИЛ (саудовского проекта по захвату и взятию под контроль Ближнего Востока), увязшая в Йемене в кровавой мясорубке, пытается любой ценой вырваться из ловушки, в которой оказалась, и лихорадочно подыскивает себе точку опоры.

Нельзя забывать и об Израиле, который втихомолку регулярно бомбит подразделения Хезболлы в Сирии и все эти годы науськивал всех участников сирийской бойни друг на друга, оказывая различные «дружеские» услуги занявшим пограничные с ним районы джихадистам. Интерес Израиля прозрачен: пока арабы режут друг друга, евреи могут спать спокойно.

Ну и, конечно, нельзя забывать о главном геополитическом игроке современного мира – США, которые уже два десятилетия штурмуют Ближний Восток и совершенно не собираются признавать своё поражение, несмотря на откровенные провалы в Ираке и Сирии.

Всё это позволяет утверждать, что ближневосточный котел ещё долго не остынет и новости с Ближнего Востока не уйдут с первых полос.

США. Сирия. Россия. Ближний Восток > Армия, полиция. Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 18 октября 2017 > № 2480172 Владислав Шурыгин