Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Федор Лукьянов: "Запад готов к отмене санкций, но не к признанию Крыма"

Основная тема повестки дня отношений России и Запада двух последних лет - проблема признания Крыма российским и введение санкций за вхождение Крыма в состав России - в 2016 году ушла на второй план в связи с началом координированной борьбы с террористическим группировками на территории Сирии. Мир постепенно привыкает к тому, что Крым интегрирован в российское государство, и острота полемики в этом направлении сходит на нет. О том, насколько реальны перспективы официально признания Крыма российским и снятия антироссийских санкций, "Вестник Кавказа" побеседовал с главным редактором журнала "Россия в глобальной политике" Федором Лукьяновым.

- Насколько далеко сегодня зашел Запад по пути готовности признать Крым российским и отменить антироссийские санкции?

- Говорить о готовности признать Крым российским на Западе пока рано. Об этом было одно или два региональных заявлений, на уровне земель и провинций. Парламенты Франции и Италии приняли резолюции о необходимости прекращения санкционной политики, а не о признании Крыма, причем речь шла о более поздних пакетах санкций, введенных не после присоединения Крыма, а после начала конфликта на востоке Украины. Еще нет серьезных политиков на Западе, которые ставили бы вопрос о признании Крыма российским, и по санкциям, введенным именно за присоединение Крыма, никаких изменений не предвидится (хотя они, в большей степени, символические, либо касаются жителей Крыма, что, конечно, является абсолютным нарушением всех морально-нравственных норм).

Реально на повестке дня сегодня более-менее перспективное обсуждение снятия санкций, которые вводились в связи с войной на востоке Украины и сбитым малазийским "Боингом". Возможно, ситуация постепенно движется к отмене этих ограничений, однако они находятся на совершенно другом уровне принятия решений – на уровне исполнительных властей отдельных государств, которые, соответственно, будут влиять на решения в Брюсселе. Крыма это не касается, то есть если санкции и будут отменять, то не крымские.

- Как скоро Запад может пойти на отмену антироссийских санкций?

- Когда начнется отмена санкций, случится ли это, как некоторые ожидают, в конце этого и начале следующего года или позже – зависит от конъюнктуры, от того, что будет происходить на востоке Украины. Речь, разумеется, о европейских санкциях, об американских пока говорить нет смысла: думаю, шансов на отмену санкций США нет. Во-первых, на Западе считается, что для этого нет оснований, во-вторых, для них сейчас это вообще не самая основная тема. Сдвиги возможны после выборов, если президентом станет Дональд Трамп – хотя я бы не переоценивал его фигуру и не переносил текущую риторику на то, что он будет делать как президент впоследствии. Кроме того, на мой взгляд, вероятность его победы невелика, а приход Хиллари Клинтон означает не только продление нынешних санкций, но и существенную вероятность введения новых.

- Насколько в целом для Запада сегодня актуальная крымско-санкционная тематика?

- В отношениях России и Запада на первом месте сегодня стоит, конечно, Сирия. Сирийский конфликт является высшим вопросом в иерархии приоритетов и американских, и европейских, поскольку сейчас он тесно связан с миграционным кризисом в Европе. Украинская тема "съехала" вниз, так что какого-либо обострения на украинском направлении ждать не приходится. Текущие санкции, как я уже говорил, не отменят, а новые не будут вводиться, если не произойдет, конечно, каких-либо катаклизмов. Де-факто все уже понимают, что Крым плотно интегрирован в состав России, и с этим, скорее всего, уже ничего не сделаешь – но де-юре этого никто не признает еще долгое время, причем не только Запад, но и Восток. Формально, юридически ни Китай, ни Индия, ни Иран, ни другие страны не признают Крым российским. В итоге, я думаю, никаких сдвигов быть не должно.

США. Евросоюз. ЮФО > Внешэкономсвязи, политика > vestikavkaza.ru, 26 августа 2016 > № 1870842 Федор Лукьянов

«Освещение России сосредоточено на Путине»

Американский профессор и журналист Джон Смок о журналистике в США и России

Дмитрий Евстифеев

Медиасообщества в России и США при всех различиях переживают схожие проблемы: торг с властью, влияние крупного бизнеса на редакционную политику и смену модели взаимоотношений с аудиторией. О том, чем грозит американским журналистам излишняя оппозиционность, может ли СМИ агитировать за своего кандидата на выборах и что пишут американцы о России, — в интервью «Газеты.Ru» с журналистом и профессором Городского колледжа Нью-Йорка Джоном Смоком.

— Существует ли такая же практика в США, когда акционеры (при поддержке властей или без нее) сменяют руководство издания, потому что они недовольны тем, как работают журналисты? Вызывают ли подобные истории сильный резонанс?

— Да, у нас тоже так бывает. Однако в США гораздо сложнее увольнять руководство, и, как следствие, мне кажется, это не такая распространенная ситуация. Это труднее сделать, потому что судебная система поддержит жалобы на «неправомерное прекращение трудового договора», если уволенные работники смогут доказать, что они были уволены из-за дискриминации, нарушения договора или вовсе безо всякой причины.

При этом если издание является частной компанией, то акционеры могут уволить кого хотят и когда хотят.

Как правило, самые частые смены топ-менеджмента происходят в журналах. Главного редактора увольняют, потому что издатель ищет нового «видения» для издания. В действительности это, как правило, означает, что издание теряет деньги. Новый главный редактор, в свою очередь, уволит оставшийся топ-менеджмент, чтобы привести своих собственных людей.

По мере того как традиционный новостной бизнес сжимается, руководство издания заменяют, с тем чтобы назначить людей с более современной точки зрения на СМИ и то, как оно должно развиваться.

— И кто в таких случаях может защитить журналиста? Профсоюзы?

— Есть несколько ассоциаций, которые имеют влияние. Например, Национальный пресс-клуб, Комитет защиты журналистов, Национальная ассоциация фотокорреспондентов. В действительности эти объединения не столь влиятельны, как группы очень хорошо зарекомендовавших себя изданий The New York Times, CNN, The Washington Post и т.д.

Существуют также мощные юридические фирмы, которые специализируются на вопросах свободы прессы.

Ведь действительно есть такой конфликт: СМИ часто очень недовольны правительственным контролем за информацией, связанной с национальной безопасностью, а также контролем за доступом к президенту.

Крупные корпорации контролируют огромные базы данных публичной информации, и американский закон, по идее, позволяет журналистам получить к ней доступ, но они не могут этого сделать без баталий в суде. Такого рода вопросы встают как на местном уровне, так и на федеральном. В судах перманентно находятся на рассмотрении дела, связанные с этой проблемой.

— Какие именно проблемы с доступом вы имеете в виду?

— Учитывая такое большое количество СМИ в США, которые соперничают за доступ к высшим правительственным чиновникам, правительство может выбирать, кому выдавать аккредитацию. Небольшим изданиям, которые не работают с массовой аудиторией, сложно получить доступ. Крупные организации вроде CNN иногда согласовывают тон освещения наиболее важных историй. Также иногда есть негласные ограничения для того, как могут быть представлены в публикациях высокопоставленные общественные деятели.

Я не утверждаю, что правительство контролирует прессу, но слишком критические или слишком радикальные СМИ могут потерять доступ. Это создает сдерживающий эффект.

— Когда я был в США, то обратил внимание, что некоторые СМИ четко обозначают свою политическую позицию. В частности, накануне предстоящих выборов газеты и журналы ведут агитацию за своего кандидата.

— То, что вы видели, иллюстрирует две вещи: как сильно люди — и целые издания — переживают за своих кандидатов на выборах, и тот факт, что сейчас в американских медиа происходит мощный сдвиг. Несколько поколений подряд считалось, что журналист должен быть нейтральным и объективным. Теперь во многом вследствие молодой аудитории и интернета все больше изданий приходят к идее, что иметь свою точку зрения — это нормально. Издание по-прежнему должно быть честным и сбалансированным. Оно должно оперировать точными фактами. Но это нормально для издания — иметь точку зрения, которая выходит за рамки редакционных колонок. Вокруг столько информации, что аудитория хочет от СМИ, не только чтобы они отсеяли самое главное, но и предложили точку зрения. Поэтому наша пресса в каком-то смысле начинает напоминать европейские СМИ.

— Вы имеете в виду некие национальные модели журналистики?

— Американская модель журналистики — ее культура и ее самоизображение — происходит из традиций «синих воротничков» (так обозначают рабочий класс. — «Газета.Ru»), то есть работающих мужчин (и женщин), пишущих для других работающих мужчин и женщин на важные для них темы. Хорошая журналистика утешает обиженных и задевает довольных жизнью. Наряду с этим Джозеф Пулитцер (американский издатель и журналист, имя которого носит самая престижная премия США в области журналистики. — «Газета.Ru») стремился превратить американскую журналистику в почти научную публицистику: когда объективные факты важнее, чем сенсации и макрекерство (muck-racking, «разгребание грязи», — термин, который означает расследывательскую журналистику, которая вскрывает пороки общества. — «Газета.Ru»).

Европейская журналистика родом из литературной традиции. Европейским изданиям свойственны высокий стиль и публикация мнений.

Американская журналистика имеет все меньше и меньше общего с «синими воротничками». Кроме того, общественность — особенно молодая аудитория в социальных медиа — хочет мнений и интерпретаций.

— Имеет ли значение, занимает ли коллектив СМИ какую-то позицию по воле акционеров или потому, что журналисты искренне поддерживают своего кандидата?

— Здесь ключевым фактором является прозрачность. Прозрачность и хорошая журналистика. До тех пор, пока публика знает, почему вещи преподносятся именно так, они могут сами делать выбор, стоит ли их читать или смотреть. Не все точки зрения равны, и пресса не обязана преподносить их как равные. Некоторые политические идеи просто неправильные или плохие.

— Как вы сами относитесь к совмещению политической позиции и профессионализма?

— Продолжая ответ на предыдущий вопрос, на определенном этапе это перестает быть журналистикой. Это политическая пропаганда, которая прикидывается журналистикой. Если проблема спрятана и факты искажены, чтобы представлять только одну политическую точку зрения, это уже не журналистика. В обществе с сильными СМИ будут появляться новые площадки с критическим отношением к организациям, которые занимаются пропагандой под видом журналистики.

Люди жалуются, что большая часть СМИ — левого толка. Но большинство средств массовой информации по-прежнему делают хорошую работу, давая полную и сбалансированную информацию.

И вместе с тем люди в США действительно опасаются, что наши СМИ становится слишком политизированными.

— В США, как и в России, существует проблема межнациональных конфликтов. Какую роль в сохранении мира и/или разжигании конфликтов играют СМИ? Существуют ли в США особенности в освещении, к примеру, протестов, связанных с полицейским насилием против черного населения?

— Нет никаких особых правил сверх уравновешенной, точной и справедливой подачи. Первая поправка (Первая поправка к Конституции США гарантирует свободу вероисповедания, слова, прессы и собраний. — «Газета.Ru»), однако накладывает определенные ограничения. Запрещено разжигание ненависти. Запрещены высказывания, которые провоцируют насилие. Когда журналисты пересекают линию, то подобные истории часто заканчиваются в суде.

— Существует ли проблема в США, когда власть или читатели обвиняют журналистов и СМИ в том, что их позиция недостаточно патриотична и они работают против интересов страны? Как вы относитесь к подобным заявлениям?

— Да, но не так часто, как в России. У нас очень разные культурные традиции. По моему опыту во многих странах подразумевается, что средства массовой информации защищают стабильность государства.

На самом деле, партия власти использует это, чтобы защитить себя, называя журналистов непатриотичными или несущими угрозу национальной безопасности.

В США предполагается, что средства массовой информации призваны держать государство под контролем. В результате правительство нечасто преследует журналистов — Сноуден выступает известным исключением.

— Считаете ли вы, что информация, которую транслируют национальные СМИ за рубеж, может отличаться от информации для внутреннего потребления?

— Определенно. CNN International, например, гораздо лучше, чем CNN, который вещает у нас дома. Повсюду люди с весьма ограниченным кругозором. Средства массовой информации здесь грубо упрощают Ближний Восток, истории об американских экономических интересах за рубежом и т.д.

— Что вы думаете по поводу образа России в американских СМИ сейчас?

— Освещение России в СМИ сосредоточено почти исключительно на Путине. Мы освещаем российскую политику и культуру через действия вашего президента.

Также сохраняется много пережитков времен «холодной войны». Это может выражаться в конкурировании (например, на Олимпийских играх) или в виде озабоченности по поводу российского экспансионизма (Украина, Южная Осетия).

В ходе этих выборов в СМИ также дискутировали о России в связи со взломом электронной почты демократической партии и Хиллари Клинтон.

Я думаю, что большинство американцев, которые негативно относятся к России, имеют в виду российское правительство, а не простых людей.

— Насколько успешно, по-вашему, применяется paywall (платный доступ к контенту в цифровых СМИ. — «Газета.Ru») в США? Как вы думаете, что должно предложить СМИ читателю, чтобы тот согласился платить за информацию?

— Это очень спорный вопрос здесь. Солидные новостные компании часто используют систему pay-to-play (система, позволяющая пользователю заплатить за возможность высказаться на площадке самому. — «Газета.Ru»). Однако то, как применять paywall, — это большой вопрос. Вы позволите читателям просмотреть определенное количество статей бесплатно, а затем выставите им счет? Или вы разделите бесплатный и премиум-контент? Основные новости бесплатно, но если вы хотите узнать подоплеку произошедшего, финансовую информацию, да хоть кулинарные рецепты — вы платите.

Как только люди привыкают к микроплатежам и у них уходит представление об интернете как о бесплатной зоне, то становится проще попросить читателей платить за контент.

Суть заключается в том, что одна реклама не спасет бюджеты большинства изданий. Если этого не сделает и платный доступ, то кто тогда?

США. Россия > СМИ, ИТ > gazeta.ru, 24 августа 2016 > № 1878586 Джон Смок

Закат последнего Рима

Циклические закономерности державной истории США

А.А. Иванов – финансист, победитель конкурса журнала «Россия в глобальной политике» «“Национальный интерес” глазами молодых авторов».

Nihil semper in flore.

(Ничто не цветет вечно.)

Цицерон

Посмотрев на некоторые закономерности российской истории последних пятидесяти лет (статья «Третий кризис Российской державы»), логично задаться вопросом: а можно ли обнаружить аналогичную цикличность применительно к США?

Сложно сказать, имело ли американское государство державные черты сразу после своего провозглашения в 1776 г. или обрело их в ходе XIX века. Очевидно одно: к моменту начала Испано-американской войны 1898 г., развернувшейся от Филиппин до Кубы и Пуэрто-Рико, Соединенные Штаты предстали уже как сформировавшаяся держава. Следует оговориться, что автор различает державу (по-латыни imperium) и обычное государство – первая всегда имеет претензию на глобальное или хотя бы региональное лидерство. Впрочем, далеко не всегда такой претензии суждено осуществиться в истории – в таком случае можно говорить о недодержаве.

История американской державы в ХХ веке

На протяжении первой половины прошлого века американская держава только укрепляла свое глобальное могущество. Однако после 1945 г. эта экспансия стала испытывать растущие затруднения: 1946 г. – первая территориальная потеря (Филиппины), 1953 г. – первая неспособность победить в ходе прямого военного конфликта (Корея), 1959 г. – свержение проамериканского режима Батисты на Кубе. Впрочем, случались и внешнеполитические успехи: в 1952 г. в НАТО вошли Греция и Турция.

Эту чересполосицу внешнеполитических успехов и неудач после окончания Корейской войны можно условно назвать периодом эфемерного подъема американской державы. Своего максимума она достигла в конце Карибского кризиса и сразу после него. И хотя кризис октября 1962 г. завершился фактическим отступлением СССР, накал противостояния не прошел бесследно для американской державы, вызвав ее перенапряжение. Эфемерный подъем был прерван, и 22 ноября 1963 г. убит президент США Джон Кеннеди. Этот момент по аналогии с СССР можно соотнести со смертью Сталина в 1953 г., которая ознаменовала переход советской державы от эфемерной эскалации к стагнации.

Пережившей надрыв державе уже не хватало сил удерживать достигнутое ранее положение как вовне, так и внутри страны. Первый кризис этапа деградации начался в 1967 г., а стал совершенно явным в марте 1968 года. Продолжался он до 1976 года.

Этот период характеризовался провалами как на мировой арене (Вьетнам, нефтяное эмбарго ОПЕК), так и внутри страны («Уотергейт» и первая в истории США «добровольная» отставка президента, миллионные антивоенные митинги, одни из крупнейших беспорядков в американской истории – Уоттс и Детройт). Разразились экономический и валютный кризисы, а стагфляция и крах Бреттон-Вудской системы золотодолларового стандарта привели к девальвации доллара. Обвалился фондовый рынок. Военные расходы сократились с 440 млрд до 360 млрд долларов (в ценах 2011 г.). Численность населения росла, однако общий коэффициент рождаемости (хорошо коррелирующий с кризисами советской державы) снижался почти непрерывно с 1958-го до 1975 года.

Уже никогда впоследствии американская держава не достигнет тех ключевых качественных показателей, что были накануне ее первого кризиса. Доля США в мировом ВВП не вернется к 26% (по номинальным обменным курсам), доля военных расходов – к 10% ВВП, а общий коэффициент рождаемости не превысит 18,4.

Столкнувшись с первым кризисом, американская держава осознала невозможность военной победы над Советским Союзом. Но и советская держава, начавшая свою деградацию на 10 лет раньше, победить противника была неспособна. Эта слабость двух деградирующих держав и стала причиной того, что назовут «разрядкой».

Начавшись в 1976 г., первый квазиподъем американской державы в ноябре 1980 г. перешел с первичной в умеренную стадию, а в конце 1983 г. стал уже выраженным. Темпы роста ВВП поднялись до 4,6% в год, увеличилась доля в мировой экономике, а военные расходы превысили в стоимостном выражении (в ценах 2011 г.) пиковое значение 1968 года.

Все кончилось осенью 1987 года. В «черный понедельник» 19 октября фондовый индекс DJ пережил свое самое большое дневное падение в истории – минус 22,6%. Хотя темпы роста ВВП оставались высокими (в среднем 4% в год), доля Соединенных Штатов в мировой экономике начала падать, военные расходы перестали расти, а Конгресс стал полностью оппозиционным президенту. Американская держава вступила в фазу стагнации.

Следует заметить, что хотя основные усилия в ходе квазиподъема и были сконцентрированы на борьбе с ключевым соперником – СССР, последовавшая затем ликвидация соцлагеря и развал Советского Союза стали результатом в большей мере внутренних причин (второго кризиса советской державы). Деградирующая с 1963 г. американская держава, которая вступила в октябре 1987 г. в фазу стагнации, а в 1990 г. в фазу кризиса, просто не могла одержать эту победу.

Однако крах ключевого соперника придал Соединенным Штатам дополнительную стабильность и привел к тому, что второй державный кризис оказался «смазанным» как по продолжительности, так и по глубине. Начавшись в июне 1990 г., он продолжался меньше двух с половиной лет (первый кризис длился почти девять лет). Но все же второй кризис обладал всеми признаками первого. Например, доля США в мировой экономике (несмотря на жестокий кризис на постсоветском пространстве) всего за три года сократилась с 22,59% (по ППС, 1989 г.) до 20,30% (по ППС, 1992 г.). Во внешнеполитической сфере операция «Буря в пустыне», несмотря на разгром силами широкой коалиции иракской армии, заканчивается фактическим отступлением американских войск с территории Ирака и сохранением у власти Саддама Хусейна.

Внутри США второй кризис запомнился крупнейшими в истории страны беспорядками – Лос-Анджелесским бунтом. С 29 апреля по 2 мая 1992 г. погибли 53 человека, а ущерб составил 1 млрд долларов. Было сожжено свыше 5,5 тыс. зданий, число арестованных превысило 12 тыс. человек.

Иллюзия «глобального американизма»

С избранием в ноябре 1992 г. президентом Билла Клинтона можно говорить об окончании второго кризиса американской державы (на это указывает целый ряд индикаторов 1993 г.).

Казалось бы, для США настало время процветания и безопасности. В 1993–2000 гг. средние темпы роста ВВП составили 3,9% (чуть выше, чем в первый квазиподъем). Доля в мировом ВВП (по ППС) выросла до 21,13%. Впрочем, достичь значения 1986 г. в 22,72% не удалось – на каждом последующем витке деградации державы ее положение необратимо хуже, чем на предыдущем.

В отсутствии сильного конкурента Соединенные Штаты даже позволили себе сократить военные расходы на 90 млрд долларов (в ценах 2011 г.): с 489 млрд (1992 г.) до 379 млрд долларов (1999 г.). Относительно ВВП они сократились еще больше: с 5,1% до 3,0%. На момент завершения президентства рейтинг Клинтона составлял 68%, что является одним из высочайших показателей в истории страны. Так в ХХ и XXI веке уходили со своего поста только Франклин Рузвельт и Рейган.

Как и в ходе начальной стадии предыдущего квазиподъема, внешнеполитических успехов поначалу не было, разве что в 1994 г. вступило в силу Соглашение о свободной торговле между США, Канадой и Мексикой (НАФТА). Однако уже на фазе выраженного квазиподъема в 1999 г. происходит «Четвертое расширение НАТО»: в альянс вступают бывшие соцстраны (Польша, Чехия и Венгрия). В том же году силы НАТО во главе с Соединенными Штатами проводят успешную бомбардировку Югославии, через год после которой падет режим Милошевича.

Военная операция против Югославии примечательна еще и тем, что стала первым актом в цепи войн, которые можно обозначить как кампанию США по ликвидации нелояльных недодержав. Далеко не всем державным государствам удается добиться на пике своего могущества мирового или хотя бы регионального лидерства. Такие государства становятся недодержавами. В конце ХХ века таких недодержав в мире было несколько: Вторая Пиренейская (Испания), Вторая Сербская (остаток Югославии), Тайваньская и Ближневосточная (в лице Турции, Ирака, Сирии, Египта, Ливии и, возможно, Пакистана). Испания, Португалия и Тайвань были полностью лояльны США, высокую степень лояльности демонстрировали Турция, Египет и Пакистан. Оставались Югославия, Ирак, Сирия и Ливия.

В 1998 г. Клинтон впервые обозначил в качестве цели Соединенных Штатов свержение режима Саддама Хусейна. Как известно, еще в начале 1991 г. такой цели не было, и президент Буш-старший не стал доводить до конца операцию «Буря в пустыне». Что же изменилось за семь лет? Не стало Советского Союза, главного геополитического противника США, и система внешнеполитических приоритетов кардинально изменилась. Сложно сказать, каковы причины, но, судя по последовавшим событиям, американская держава в ходе второго квазиподъема решила ликвидировать нелояльные недодержавы. Три из четырех военных кампаний Соединенных Штатов за последние 17 лет были направлены именно против них.

Возможно, предполагая приближение нового витка глобального противостояния, американская держава решила избавиться от «надоедливых мух» – пусть и очень слабых, но потенциально способных создать проблемы в ключевых регионах. Избавиться таким же образом от держав (России и КНР) было невозможно, и оставалось лишь ждать продолжения их деградации. Тем более что в 1990-е гг. ни Россия, ни Китай не были заметны на мировой арене и не бросали вызов американской внешней политике.

«Смазанность» второго кризиса имела неприятные для США последствия: укороченным оказался и последовавший за ним период квазиподъема. «Глобальный американизм» сменился банальным третьим кризисом.

Третий державный кризис

10 марта 2000 г. лопается «пузырь доткомов» и индекс S&P 500 уходит в долгое пике (своих значений 2000 г. он достигнет лишь в январе 2015 г. – на новом квазиподъеме). Как и в 1987 г., падение фондового рынка символизирует вступление американской державы в фазу стагнации.

Сущность фазы державной стагнации можно описать как продолжающиеся по инерции военные и внешнеполитические успехи при негативной динамике внутренних процессов, которая выражается в ухудшении социально-экономических показателей. С сентября 2000 г. по апрель 2004 г. проявились все ключевые признаки прежних стагнаций: экономический рост продолжается (но с меньшими темпами), доля в мировой экономике начинает снижаться, а фондовый рынок падает; США пока сопутствует успех в военных операциях, и военные расходы еще не снижаются.

Третий кризис американской державы начался примерно в конце весны 2004 года. В апреле в Ираке одновременно вспыхивают восстания шиитов и суннитов, результатом чего стала передача полномочий по управлению страной Переходному правительству Ирака. Военные потери Соединенных Штатов начинают расти, а рейтинг президента Буша впервые уходит в красную зону: число одобряющих его действия оказалось ниже, чем число не одобряющих. В декабре 2007 г. кризис становится выраженным – в США начинается крупнейшая после Второй мировой войны рецессия. Значения индекса S&P 500 в сентябре 2008 г. опускались до уровня 1995 года. Закончился третий кризис американской державы только в 2009 г., а его итоги оказались довольно плачевными.

Доля в мировой экономике (по ППС) сократилась с 20,18% в 2003 г. до 17,43% в 2009 г. (при средних падениях в 2 п.п. прежде). Минимальными оказались и среднегодовые темпы роста ВВП – всего 1,4% (в первый кризис они составили 2,7%, а во второй – 1,8%). Побило рекорды падение фондового рынка: индекс S&P 500 упал на 42%.

Военные расходы, в отличие от предыдущих кризисов, выросли и достигли в 2010 г. 720 млрд долларов (в ценах 2011 г.) – максимум со времен Второй мировой войны. Однако их доля в ВВП так и не достигла минимального значения прошлого кризиса, составив в 2009–2010 гг. 4,7% ВВП при 5% ВВП в 1991 году. Впрочем, уже к 2014 г. военные расходы сократились до 577 млрд (в ценах 2011 г.).

Третий квазиподъем

В таких условиях началось президентство Барака Обамы. Однако на фоне державной слабости Обаме удалось продолжить (пусть и во многом чужими руками) начатую Клинтоном кампанию по уничтожению нелояльных недодержав. В 2011 г. Соединенные Штаты приняли участие в бомбардировках Ливии и свержении Муаммара Каддафи. В конце августа 2013 г. Обама обратился к Конгрессу за поддержкой схожей операции в Сирии, но внешние обстоятельства и неготовность законодателей не дали ей состояться. И хотя возможности сирийских властей уже давно не те, что были до начала гражданской войны, от планов по свержению Асада в Вашингтоне до сих пор не отказались.

Весной 2014 г. третий квазиподъем перешел в умеренную стадию. Остались позади публикации WikiLeaks, разоблачения Сноудена, захват посольства в Бенгази, даже 16-дневная приостановка работы правительства в октябре 2013 года. Падение доли США в мировом ВВП почти прекратилось, как и падение показателя рождаемости. В марте 2014 г. были введены, а летом и в сентябре значительно расширены экономические санкции против России. В совокупности с негласным запретом на кредитование российского бизнеса и правительства они символизировали переход к новой внешней политике США и к новой кампании. Ее можно назвать кампанией по изоляции и медленному удушению нелояльных держав.

Параллельно происходила нормализация отношений со странами, не представляющими опасности для американской державы. В июле 2015 г. была заключена ядерная сделка с Ираном и восстановлены дипломатические отношения с Кубой. Помимо прочего, эти действия решали задачу отдаления этих стран от России и недопущения в какой-либо форме их союза.

Почти одновременно с кампанией против России на финишную прямую вышли переговоры о создании Транстихоокеанского партнерства (TPP; соглашение подписано 4 февраля 2016 г.) и Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства (TTIP) – торгово-экономических союзов, очевидно направленных против КНР. Более решительными стали действия Соединенных Штатов и в отношении претензий Китая на ряд островов и часть акватории Южно-Китайского и Восточно-Китайского морей. Таким образом, китайская держава, по всей видимости, является второй мишенью в начатой кампании.

Что дальше?

Начальная стадия третьего квазиподъема оказалась близка по продолжительности аналогичной стадии первого квазиподъема. Поэтому, скорее всего, умеренная стадия нынешнего квазиподъема продлится не более трех лет и завершится с выборами нового, 45-го президента США.

Дежавю будет полным, если в ноябре 2016 г. победит кандидат по фамилии Клинтон. Но на самом деле от фамилии следующего президента мало что зависит. Историческая динамика позволяет уже сейчас спрогнозировать основные вехи этого президентства.

Во-первых, скорее всего, оно продлится два срока и захватит как стадию выраженного квазиподъема, так и фазу стагнации державы. Первый президентский срок будет характеризоваться высокими темпами роста ВВП (два предыдущих раза они достигали 4,5% в год), ростом фондового рынка и доли Соединенных Штатов в мировой экономике, низкой инфляцией и стабилизацией показателя рождаемости. Рост военных расходов и внешнеполитической активности может привести к очередной военной операции за рубежом ближе к концу первого срока.

К сведению инвесторов, исторически максимальный рост индекса S&P 500 происходил именно на стадии выраженного квазиподъема. Темпы роста индекса в этот период составляли в среднем 18–25% в год, а суммарно – от 73% (октябрь 1983 г. – октябрь 1987 г.) до 85% (апрель 1997 г. – август 2000 г.). Начаться эта стадия должна в самом конце 2016 г., и продлится она три-четыре года. Переживаемая же с марта 2014 г. стадия умеренного квазиподъема исторически характеризовалась слабо положительной динамикой индекса S&P 500, когда периоды роста сменялись коррекцией. Что мы наблюдаем и в этот раз.

Второй президентский срок будет, по всей видимости, сопровождаться кризисом фондового рынка. Продолжающиеся внешнеполитические и военные успехи будут соседствовать с ухудшением внутренних показателей: темпы роста ВВП начнут замедляться, как и доля США в мировой экономике. Вероятен рост инфляции и военных расходов.

Наконец, примерно в середине 2020-х гг. американская держава вступит в свой четвертый кризис. В это время советская держава, скорее всего, будет переживать переход от начальной к умеренной стадии квазиподъема (аналогичный переход происходил ранее в 1968 и 1999 гг.). Напомню один из выводов прошлой статьи – нынешняя Россия, по сути, есть выражение все той же советской державы.

Ближайшие перспективы российско-американских отношений

Сколько продлятся антироссийские санкции? Пока не наступит одно из двух условий: или Вашингтон сочтет кампанию по удушению России выполненной, или американская держава окажется на дне своего очередного кризиса. Второй вариант более вероятен, так что шансов на отмену санкций до 2030 г. мало.

Говоря о советской державе и ее судьбе в XXI веке, нельзя не вспомнить о двух европейских державных аутсайдерах ХХ века, Испании и Югославии. Их судьбы на самом деле похожи. В обоих случаях отсутствие внешнеполитических успехов на стадии эскалации молодой державы (при Франко и Тито) компенсировались усилением давления государства на общество. Однако после надрыва две недодержавы пошли разными путями. Испания согласилась на интеграцию в западное сообщество на его условиях и сначала в 1982 г. вступила в НАТО, а затем в 1985 г. – и в Европейское сообщество.

Другой выбор сделала Сербская держава – попыталась сохранить самостоятельность и «особость» пути. И хотя Рейган в 1984 г. подписал директиву «Политика США в отношении Югославии», в которой указывалось, что в интересах Запада – существование единой, экономически развитой и сильной в военном отношении Югославии, все изменилось с началом краха советского блока.

Советская держава, оказавшись после 1991 г. в числе аутсайдеров, могла пойти как по испанскому, так и по югославскому пути. Однако по испанскому пути (демократизация и вступление в западное сообщество на его условиях) она не пошла, выдвинув собственные условия интеграции. Запад на них не согласился. Так в результате попытки сохранить самостоятельность паровоз под именем «Россия» встал на югославские рельсы. Остается надеяться, что ситуация обратима, и впереди будет хотя бы еще одна развилка. Ибо югославский «особый» путь заканчивается тем же, чем испанский – только после войн, потерянных десятилетий и на худших условиях.

Итак, практически выполненная кампания США по ликвидации нелояльных недодержав сменилась новой кампанией – по изоляции и медленному удушению нелояльных держав. Замечу, что на данный момент в мире можно выделить восемь глобальных держав: США, Россия, КНР, Индия, Япония, Великобритания, Франция и Германия. Япония, Великобритания и Германия демонстрируют лояльность США уже более 70 лет. С лояльностью Индии и Франции не все просто, но, безусловно, основные противники американского гегемонизма – это две державы бывшего соцлагеря (советская и китайская). Индия, скорее всего, попытается занять в новой глобальной схватке условно стороннюю позицию – как это уже было во второй половине ХХ века. Или будет вынуждена присоединиться к западному блоку.

Одним из ключевых элементов новой кампании стали экономические санкции и новые экономические союзы. Однако перечень инструментов может быть расширен. Например, по периметру границ России и КНР могут быть созданы новые зоны напряженностей и конфликтов. Другое направление – отстранение от власти дружественных Москве и Пекину режимов в других странах. Нельзя исключить даже приграничные военные конфликты с участием США и КНР. Однако полноценная война между ними – почти невероятный сценарий. Как и война Соединенных Штатов с Россией. В идеале, с точки зрения американской державы, следовало бы максимально ориентировать ЕС на противостояние с Россией, а Японию и Индию – с Китаем. В результате удалось бы ослабить и нелояльные державы, и своих союзников. В любом случае, будущее европейских держав и Японии небезоблачно: деградирующие под чутким присмотром опекуна (США), после удушения или кардинального ослабления советской и китайской держав именно они (вместе с Индией) окажутся следующими.

Однако проблема американской державы в том, что она прошла уже полувековой путь деградации и вряд ли способна на мировую гегемонию и даже на уничтожение советской и китайской держав. Скорее всего, мир в XXI веке станет свидетелем дальнейшего дряхления восьми глобальных держав, а по мере упадка американской державы – свидетелем усугубления фрагментации мирового экономического и политического пространств. И в какой-то момент доживающим свой век реликтам прошлого (державам) и всему Вестфальскому миру национальных государств бросит вызов другая сила – корпорации. Новое Средневековье, о котором так долго говорят футурологи, станет политической реальностью.

США > Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 19 августа 2016 > № 2911805 Андрей Иванов

«Билл и Хиллари продают Америку»

Интервью с Долли Кайл, бывшей любовницей Билла Клинтона

Александр Братерский

19 августа исполняется 70 лет экс-президенту США Биллу Клинтону, мужу кандидата в президенты Хиллари Клинтон. Какую роль сыграла в его судьбе жена, «Газете.Ru» рассказала бывшая любовница Клинтона Долли Кайл, автор недавно вышедшей в США книги «Хиллари. Другая женщина».

— До начала романтических отношений с будущим президентом вы были друзьями. Когда Билл Клинтон впервые рассказал вам о Хилари?

Долли Кейл познакомилась с Биллом Клинтоном в городе Хот Спрингс в Арканзасе, они ходили в одну школу. Близкие отношения у них начались в 1970 году и продолжались до 1992-го — до того, как Клинтон стал президентом США. Получив юридическое образование, Кейл занималась практикой по специальности, а затем торговлей недвижимостью. В 1998 году она давала показания комиссии Конгресса США по импичменту президента Клинтона. Кроме вышедшей в этом году книги «Хилари. Другая женщина», Кейл также в 1997 году написала художественный роман «Сердечный умысел», события в котором повествуют об отношениях женщины-адвоката и губернатора. Многие считали, что в ней она описала свои отношения с Клинтоном, сама Кейл этого не отрицала.

— Мы были друзьями на протяжении 15 лет, перед тем, как у нас начались близкие отношения. Я не видела их вместе, когда они начали встречаться весной 1971 года.

У меня никогда не было ощущения, что он ее любит. И у меня не было ощущения, что они были друзьями — как, например, мы с Билли. Я думаю, что их отношения с самого начала были основаны на политическом партнерстве. Хилари понимала, что она может использовать его для того, чтобы въехать в Белый Дом.

— Но как в 1971 году она могла знать, что он станет президентом?

— Это понимали и все ребята, когда писали ему в книге пожеланий: «Увидимся в Белом доме» и «Был рад с вами познакомиться, господин президент». Он был один из тех людей, про которых говорят, что он может добиться всего, чего он пожелает. И если мне, 15-летней девочке, это было ясно, я думаю, это ясно было и Хилари, которая в то время была 20-летней студенткой.

— Вы пишите в книге, что когда в 1987 году послали ему письмо с чистым листком внутри, он понял это как сигнал и не стал выдвигаться на пост президента. Можно сказать, что вы имели над ним большое влияние в то время?

— Это было не первое письмо, которое я ему написала, но когда я отправила ему конверт с пустым листком внутри, я не знала о чем написать. И я отправила.

Тогда в 1987 году он был напуган тем, что случилось с Гарри Хартом (американский сенатор, который снялся с президентской гонки в 1987 году после обвинений СМИ в связях с женщинами. — «Газета.Ru»), однако после того, как Хилари стала его прессовать, изводить и ворчать на него и вбила себе в голову идею президентства, я думаю, что он решил идти этой дорогой.

— Почему, как вам кажется, Хилари имела такое влияние на Билла?

— Многие спрашивали, что Билл нашел в Хилари, ведь она не была особенно привлекательной. Многие мужчины хотят жениться на женщине, которая похожа на их мать, но Хилари не была похожа на его мать. Но она, так же как его мать, помогала ему. Хилари помогала ему финансово — у нее были деньги, которые давали им возможность держаться на плаву.

А влияла она на него в такой манере подчинения, потому что напоминала ему его бабушку, которая растила его первые четыре года жизни. Бабушка была довольно властным человеком, которая держала его в ежовых руковицах. Поэтому, зная все это, можно сказать, что Хилари и Билл были созданы друг для друга.

— В истории было немало примеров, когда влиятельные женщины оказывали сильное влияние на своих мужей. Оно бывает и позитивным, и негативным. Считаете ли вы, что влияние Хилари на Билла было негативным?

— Давайте гипотетически представим, что он, например, был бы со мной, а не с Хилари. В этом случае, если бы он пришел в Белый Дом, это было бы другое президентство. И это не значит, что я такая правильная и никогда ничего отрицательного не совершала, однако в своей юридической деятельности я всегда придерживалась норм этики.

Я бы никогда в жизни не стала делать то, что делают они — преследовать своих врагов. Я считаю, что если вы хотите выиграть битву, вы должны выиграть честным путем. Для Хилари же не существует правил.

— Билли говорил в 1974 году, что Хилари нужна ему для того, чтобы она давала ему пинок под зад для того, чтобы она помогала ему в его начинаниях. Что касается меня, то я была для него препятствием. Со школьных лет я привлекала его физически и не только физически — это было и интеллектуальное, и эмоциональное притяжение. У нас были настоящие отношения и могли бы они повлиять на то, что он бы потерял свои политические амбиции, стать более приземленным и завести кучу детей, я не знаю.

Однако я знаю, что если бы я узнала, что мой муж принуждал какую-то женщину к сексуальным отношениям, я бы не стала нападать на женщину — я бы ему сказала, чтобы он сам выкатывался из дома.

— Многие женщины, наверное, не могли бы простить неверность, причем такую публичную, как скандал с Моникой. Почему, как вы думаете, Хилари до сих пор вместе с Биллом?

— Как можно назвать такие отношения отношениями, когда он живет в Нью-Йорке, а она в Вашингтоне? И его охрана и ее охрана делает все, чтобы быть уверенными в том, что когда он и она будут под одной крышей, никакие девушки рядом не вертелись. Это по-вашему отношения?

— Вы утверждаете в книге, что Билл Клинтон называл Хилари своей «тюремщицей». В истории известны примеры психологической зависимости заключенного от своего тюремщика. Можно ли говорить, что он привык к этой роли добровольного подчинения?

— Я возвращаюсь к психологической зависимости Билла от его надменной и властной бабушки. На уровне сублимации он был погружен в это состояние и оно для него было эмоционально комфортным. Нет никакого сомнения в том, что Хилари продолжала толкать его к президентству и, хотя он сам несомненно хотел этого, он сам вероятнее подошел бы к этому по-другому.

Конечно, я виню ее прежде всего — несмотря на то, что у Билла была свобода воли.

Когда Билл повернулся спиной к своему ментору, сенатору Фуллбрайту (Джеймс Фулбрайт, сенатор от штата Арканзас. — «Газета.Ru») после того, как тот проиграл выборы, я в первый раз увидела последствия ее негативного влияния. В то время, я, конечно, даже не предполагала, что это была Хилари. Однако я была настолько разочарована и раздосадована поведением Билли, что я с ним после этого два года не виделась.

Я бы никогда не повернулась спиной к тому, кто меня поддерживал — тогда я пошла в предвыборный штаб Фулбрайта, чтобы поддержать его.

— Несмотря на весь негатив, который существует вокруг персоны Билла Клинтона, многие американцы по-прежнему считают его успешным президентом. Как вы думаете, почему?

— Я касаюсь этого аспекта в своей книге, когда говорю о многочисленных скандалах и о волшебной силе СМИ. СМИ превратились в пиар-агенство для Клинтонов, слегка касаясь негативной информации и преувеличивая весь позитив. В Арканзасе экономика под руководством Клинтона улучшилась, потому что увеличилась занятость населения. А занятость увеличилась, потому что очень много афроамериканцев лишились пособий и перестали попадать в статистику. Клинтон также не предал должного значения террористическим атакам — взрыву во Всемирном торговом центре в Нью-Йорке в 1993 году, например. Все, что он делал в банковском секторе и строительстве, тоже имело негативный эффект в будущем. Многие из принятых им мер могли казаться временными решениями, но потом за них приходилось платить.

— Хотел бы вас спросить, остались ли у вас от ваших отношений c Клинтоном хоть какие-то хорошие моменты, несмотря на негативное отношение к нему?

— Многие, кто читал мою книгу отметили, что я пишу о Билле с большей симпатией, чем о Хиллари. Конечно, ведь у нас были отношения с ним.

Возможно это странно прозвучит, но мне жалко его, потому что вот человек, у которого есть все — деньги, власть, престиж. Но тот маленький мальчик, которого я встретила на поле для гольфа, не смог стать человеком, который реализовал свой потенциал. И я думаю, что в глубине своей души он очень несчастен.

— Я понимаю, что Клинтон был мужчиной перед которым было трудно устоять.

— Да, это так, надо отдать ему должное. Он обаятельный, он харизматичный и когда он с кем-то, этот человек чувствует, что самая важная персона на свете. Хилари думала, что она может научиться это копировать, но ей это не удалось. Каждый раз, когда она пытается быть очаровательной, можно взглянуть на ее улыбку — она фальшива.

В Хилари все фальшиво и она не может быть как Билл и никогда такой стать не сможет, как бы не пыталась копировать.

— Вы не жалеете, что встретились с Биллом — тогда, много лет назад, на поле для гольфа летом 1959 года?

— У нас был как-то такой разговор и я ему даже сказала: «Мне надо было остаться дома и убираться в комнате вместо этого. Я это в шутку ему сказала. Но вот что я скажу сейчас — я очень самодостаточный человек и довольна своей жизнью. И я не хочу оглядываться назад и думать — «вот лучше бы это не случилось, то не случилось».

Я христианка и верю, что все вещи могут привести к хорошему тех, кто живет согласно христианским принципам. Думаю благодаря терапии, которую я получила и духовному развитию, я стала лучше. Может быть, если бы я через все это не прошла, я бы не стала такой.

— Простили ли вы Билла Клинтона?

— Я всех прощаю и не держу зла. Держать зло — это выбор, и я предпочитаю не делать такого выбора.

Я уверена, что если ты держишь зло на кого-то, то сам будешь умственно и физически несчастен. Я очень здоровый человек, я очистила свои мозги и свое тело. И я уверена в том, что хотя Билл Клинтон делал много вещей, которые причиняли боль мне лично, все это было обращено внутрь него самого.

До того, как он пообещал меня уничтожить в 1992 году (Кейл утвержает, что Клинтон угрожал ей через своих доверенных лиц. — «Газета.Ru»). С другой стороны, зачем мне держать зло, если единственный человек, кого это затронет буду я сама?

— Вы не испугались угроз, которые исходили от президента США?

— Я ничего не боюсь.

Мне больно видеть, что происходит со страной, которую я люблю. У меня до сих пор мурашки по коже, когда я слушаю «Звездно-полосатый флаг». Я выросла в 1950-х, я патриотка, которая верит в Америку и у меня есть внуки, которым должна достаться хорошая страна, а не то, чем управляют такие отморозки как Клинтоны.

Они ведут себя как диктаторы в стране третьего мира. Наши СМИ — это как газета «Правда», они полностью под контролем государства. Это не то, какой я бы хотела видеть Америку, не хочу обижать Россию. Я беспокоюсь, конечно, что если Клинтоны вернутся в Белый Дом, то я и все, кто выступал против них, станут мишенью для Клинтонов, которые нашлют на нас налоговиков и будут использовать любую информацию против нас.

Поэтому в своей книге я все грязное белье про себя вывалила — я там рассказываю и том что я была сексоголиком, о своих разводах и все прочее. Я ни одного камня не оставила, чтобы они не пришли и не стали меня шантажировать.

— Есть мнение что президентство Хилари может быть лучше, чем президентство Дональда Трампа, который мало что понимает в политике.

— Я не знаю Дональда Трампа лично и никогда с ним не встречалась, но если вы говорите о «меньшем зле», то откройте мою книгу и посмотрите на перечисленные там 150 скандалов Клинтонов. Что бы вы там не знали про Трампа, его список не слишком большой.

Если вы возьмете чистый лист бумаги и напишите плюсы и минусы, Хилари Клинтон проиграет любому в Америке.

— Если Хилари все-таки станет президентом какую роль будет играть Билл Клинтон?

— Я думаю, что это будет интересно узнать. Пару месяцев назад Хилари сказала, что хочет поручить Биллу руководство экономикой. Но так как Билл и Хилари не живут вместе и настоящих отношений у них нет, Билл сам выступил и рассказал, как здорово Хилари может управлять экономикой.

— Переедет ли Билл Клинтон жить в Белый Дом, если Хилари победит?

— Я думаю, что у него внутренний конфликт в связи с этим. С одной стороны, если она станет президентом, это увеличит его значение и силу — вот человек, который помог ей прийти в Белый Дом. С другой стороны, если она победит, ему вместо тусовок с девушками придется летать с Хилари на президентском самолете. И это ему не кажется таким привлекательным.

— Вы давали показания в комиссии по импичменту президенту Клинтону в 1998 году. Жалеете, что он не состоялся?

— Если говорить юридическими терминами, то он был подвергнут импичменту. Другое дело, что он не был подвергнут судебному преследованию (за процедуру импичмента проголосовала только нижняя палата Конгресса, поэтому его нельзя назвать состоявшимся. — «Газета.Ru»). Клинтон должен быть признан виновным, если бы Хилари, когда она приехали в Белый Дом, не украла 900 файлов ФБР (независимый прокурор Кеннет Стар заявлял, что Билл и Хилари Клинтон получили незаконный доступ к досье ФБР на сотрудников, ранее работавших в администрациях Белого Дома. — «Газета.Ru»).

В Вашингтоне десятки тысяч людей работают в различных департаментах правительства. И у них есть секреты, которые могли бы стоить им карьеры. И эти люди не уверены, есть ли их данные в этих документах или нет. И когда пришло время импичмента, каждый член Конгресса просто вильнул хвостом и, как мы говорим на юге, утек.

— Многие женщины поддерживают Хилари, так как она может стать первой женщиной в Белом Доме. Почему, на ваш взгляд, они за нее?

— Это называется игнорирование.

Эти женщины не знают истории. Они думают, что Хилари делает что-то новое и прекрасное. Однако Хилари уцепилась за фалды пиджака мужа, как женщины делали это в древнем Египте. Многие женщины достигали высоких позиций за счет своих мужей и здесь нет ничего нового. Билл и Хилари продают Америку, они ставят свои интересы, свои личное богатство и власть впереди интересов США — я в этом глубоко убеждена.

— Вы не говорили с Биллом Клинтоном многие годы. Чтобы вы ему сказали, если бы появился такой шанс?

— Я иногда вижу его на похоронах общих друзей.

Мы в таком возрасте, когда встречи происходят на похоронах. Нет ничего такого, что я могу ему сказать и что может на что-то повлиять. Билл Клинтон был патологическим лжецом многие годы, он не знает, что такое правда, и не хочет посмотреть ей в глаза. И чтобы я не сказала, ничего это не изменит.

— Но вы написали книгу. Хотите что-то изменить?

— А как вы думаете я буду себя чувствовать, что Клинтон изберут, а я ничего не делаю? Даже если моя книга — это маленькая капля, я уверена, что это правильная вещь.

— Какая была реакция на книгу из Белого Дома?

— Никакой реакции. Главная тактика Клинтонов — игнорировать. Однако гораздо лучше, что тебя игнорируют, чем когда к тебе приходит налоговая или кто-то оставляет дохлую кошку на пороге.

США > Внешэкономсвязи, политика > gazeta.ru, 19 августа 2016 > № 1877547 Долли Кайл

Четыре года назад — 22 августа 2012 года – после многолетних переговоров Россия присоединилась к Всемирной торговой организации. С тех пор наша страна не только начала продвигать свои интересы в рамках клуба, но и оказалась участницей нескольких споров. О будущем ВТО, о тонкостях антидемпинговых расследований, о подводных камнях торговых региональных союзов, недовольстве критиков участия России в ВТО и о том, почему успех переговоров нельзя оценивать по числу выигранных исков, в интервью РИА Новости рассказал директор департамента торговых переговоров Минэкономразвития, главный переговорщик России в ВТО Максим Медведков.

— Максим Юрьевич, первый вопрос про будущее ВТО. Остается ли она инструментом регулирования глобальной торговли или теряет эту роль, так как страны-участницы ВТО уже не первый год не могут договориться о будущем организации?

— Конечно, остается. Ничего другого пока никто не придумал. Набор правил ВТО именно в силу их широкого охвата как по предмету, так и по числу участников является универсальным. Они регулируют более 95% торговли. Более того, никто не ставит под сомнение справедливость базовых норм, таких как режим наибольшего благоприятствования или национальный режим. Эти и многие другие нормы ВТО, выработанные 60 лет назад, по-прежнему актуальны и уважаемы.

Проблемы у ВТО не столько с настоящим, сколько с будущим. Организации все труднее находить консенсус среди своих членов в отношении перспектив развития правил мировой торговли хотя бы потому, что в процессе принятия решений участвуют почти 170 стран. На министерской конференции в декабре 2015 года в Найроби все члены ВТО это признали.

Хотя в Кении были приняты исторические, экономически значимые, выгодные для нас решения о правилах экспортной конкуренции в сельском хозяйстве, а двумя годами раньше на Бали – о правилах упрощения торговых процедур, многие члены ВТО не удовлетворены тем, как реализуется переговорная функция организации. Поэтому сейчас активно обсуждается будущая повестка многосторонних переговоров и она будет дополняться так называемыми новыми вопросами.

Среди них могут быть электронная торговля, инвестиции, малые и средние предприятия, глобальные цепочки поставок. Ряд делегаций заинтересован в усилении внимания к санитарным и фитосанитарным мерам, техническим барьерам в торговле, защитным механизмам, региональным торговым соглашениям.

Мы в этой работе участвуем, готовим конкретные предложения. Надеемся, что к 11-й министерской конференции, которая пройдет в 2017 году, вместе с другими членами организации сможем согласовать дальнейшие направления и механизмы развития ВТО.

— Являются ли в настоящее время региональные торговые союзы реальной угрозой и заменой ВТО?

— Региональные соглашения – это, скорее, дополнение ВТО, но не ее замена. Число и охват этих соглашений растет пропорционально торможению нормотворческой функции ВТО. Логика участников этих соглашений проста – если мы не можем, например, договориться о снижении импортных пошлин в масштабах ВТО, давайте это делать в кругу стран, у которых общий интерес это сделать. Тем более что ВТО дает своим членам такое право.

Конечно, здесь много подводных камней, и самый крупный из них — угроза эрозии многосторонних, охватывающих весь мир правил международной торговли, возврата к системе торговых блоков, со своими правилами и своими порядками.

Именно поэтому особую важность приобретает обеспечение прозрачности процессов экономической интеграции, обеспечение соответствия существующих и будущих преференциальных торговых соглашений требованиям ВТО. Пока с этим все согласны.

В Найроби министры договорились, что региональные торговые соглашения должны эффективно дополнять, но не заменять собой многостороннюю торговую систему, а действующий временный механизм транспарентности в отношении РТС должен приобрести статус постоянного.

Региональные соглашения должны быть подчинены правилам ВТО – это важнейший элемент договоренности министров. За этим надо не только следить – надо сдвинуть с места огромную переговорную машину ВТО и заставить ее двигаться. Это крайне трудная задача, но тем она и интереснее.

— Как можно оценить первые четыре года РФ в ВТО?

— Мы завершили процесс организационной адаптации, создали необходимую инфраструктуру взаимодействия с ВТО, включая постпредство в Женеве, отладили внутри межведомственную координацию, в том числе с коллегами из таможенного союза ЕврАзЭС.

План точечной поддержки отдельных отраслей в связи с присоединением к ВТО выполнен, некоторые "штатные" критики нашего участия в ВТО существенно нарастили отечественное производство и начинают нас критиковать за то, что слишком медленно открываются международные рынки для сбыта их продукции – среди них производители свинины, птицы.

Участие в работе соответствующих органов ВТО позволяет реализовать меры по предотвращению введения, отмене и изменению мер иностранных государств, которые оказывают негативное влияние на интересы российских компаний, в том числе и с использованием системы разрешения споров.

На данный момент Россия является истцом в четырех спорах, в числе которых два спора с ЕС в связи с применением методики энергокорректировок, третьим энергопакетом ЕС, спор по антидемпинговым мерам Украины, применяемым к импорту нитрата аммония из Российской Федерации.

Кроме того, Россия является ответчиком в шести спорах, инициированных Европейским союзом, Японией и Украиной. Эти споры касаются механизма уплаты утилизационного сбора, мер в отношении импорта живых свиней, свинины и другой свиной продукции, антидемпинговой меры Евразийского экономического союза в отношении легких коммерческих автомобилей, тарифного регулирования некоторых производственных и сельскохозяйственных товаров, мер в отношении импорта железнодорожной техники и ее частей.

— В каких вопросах в рамках организации Россия проявляет себя наиболее активно?

— Мы активно участвуем в разработке многосторонних правил международной торговли.

Так, принятое по итогам Министерской конференции ВТО в декабре 2015 года решение по экспортной конкуренции предоставляет реальные преимущества российским производителям в сфере АПК (в особенности производителям молочной продукции, некоторых видов мяса и зерна), так как выравниваются условия конкуренции с производителями, ранее получавшими экспортные субсидии.

Россия, которая уже на дату присоединения к ВТО не применяла экспортные субсидии в сельском хозяйстве, тем самым уравняла обязательства других членов ВТО с российскими обязательствами. Ратифицированное нами в этом году Соглашение об упрощении процедур торговли после его вступления в силу существенно снизит издержки российских экспортеров на внешних рынках – речь, по оценкам, идет о миллиардах.

По предварительным подсчетам ОЭСР, выгоды от реализации положений Соглашения для мировой экономики составят от 400 миллиардов долларов до 1 триллиона долларов благодаря снижению торговых издержек на 10-15%, увеличению торговых потоков и доходов, созданию устойчивой бизнес-среды и привлечению зарубежных инвестиций.

Относительно российских приоритетов по дальнейшей работе в организации исходим из того, что будущая повестка переговоров будет сформирована из тех вопросов, которые все члены ВТО рассматривают в качестве перспективных с точки зрения торговли.

В частности, будем добиваться практического ограничения внутренней поддержки в сельском хозяйстве, укрепления дисциплин в антидемпинговых и компенсационных расследованиях, повышении транспарентности в региональных торговых соглашениях и правилах применения субсидий, внутреннем регулировании в услугах и антидемпинговых мерах.

Также считаем важным вопрос регулирования инвестиций на многостороннем уровне. Мы уже начали переосмысление своей политики по данному вопросу и надеемся, что уже в скором времени выдвинем предложения, которые будут содействовать созданию более прозрачной и комфортной среды для международных инвестиций.

— С какими трудностями сталкивается Россия в ВТО?

— Есть, конечно, и проблемы. Главная из них – отсутствие позиции отечественного бизнеса по многим перспективным направлениям многосторонней торговой политики. Главным образом это связано с коротким горизонтом планирования.

Все процессы ВТО – длинные, от их начала до результата проходит как минимум пять, а иногда десять и более лет. А большинство наших компаний смотрят на два-три года вперед. Все, что потом, с точки зрения торгово-политических задач — в тумане.

Планировать в этих условиях работу в ВТО крайне сложно. Хотя есть и исключения. Например, коллеги из Минсельхоза вместе с отечественным аграрным бизнесом поставили ясные долгосрочные ориентиры – и ясно, что, как и когда делать.

— И Россия недавно проиграла первый суд в ВТО…

— Количество споров вряд ли может считаться показателем успешности участия в ВТО. Споры – это крайне затратная операция, к которой прибегают тогда, когда все другие инструменты использованы.

Задача торговой дипломатии, как и дипломатии политической – урегулировать проблему максимально простым и дешевым способом. Многие проблемы мы сняли или снимаем без обращения в суд ВТО.

Более того, спор с ЕС по пошлинам на отдельные товары Россия, по сути, выиграла, так как формальный проигрыш по отдельным товарным позициям полностью нивелируется выигрышем по претензиям ЕС в отношении так называемого системного нарушения обязательств по пошлинам.

Россия никогда не отрицала, что по техническим причинам импортные пошлины на некоторые товары отличались от тех, которые были определены в ее тарифных обязательствах.

Пошлины на все товары, которые были предметом спора (за исключением бумаги и холодильников), уже были полностью приведены в соответствие с нашими обязательствами в рамках ВТО, еще до начала или в ходе разбирательства.

Оставшиеся две позиции будут приведены в соответствие в самое ближайшее время. Таким образом, экономического эффекта данное решение иметь не будет.

Вместе с этим ЕС обвинял нас в системном нарушении наших обязательствам по всему единому таможенному тарифу, где формат ставки пошлины отличался от формата, согласованного в наших обязательствах. В этой части мы выиграли спор, тем самым избежав необходимости пересмотра всего тарифа.

— Будем ли мы усиливать свои позиции в ВТО? Готовит ли РФ в настоящее время новые иски в ВТО, к каким странам, по каким вопросам?

— Еще раз повторюсь. Сила страны в ВТО не в количестве споров, а в умении продвигать свои интересы, привлекая сторонников, союзников, уважая консенсус. Так не всегда получается, но в любом случае в суд страны идут тогда, когда ничего другого сделать нельзя. Безусловно, чтобы отстаивать свои интересы на площадке ВТО, России нужны сильные позиции.

Поэтому совместно с российским бизнесом мы проводим постоянный мониторинг выполнения нашими партнерами по ВТО своих обязательств.

В последнее время, например, все больше нарушений наблюдается при проведении иностранными государствами защитных расследований в отношении российской металлургической продукции.

Наиболее заметный – антидемпинговое расследование Европейского союза в отношении холоднокатаного проката. На наш взгляд, оно было проведено с нарушением норм ВТО, о чем мы неоднократно заявляли в контактах с ЕС как на политическом, так и на экспертном уровне.

Однако Еврокомиссия в конце июля 2016 года ввела окончательные антидемпинговые пошлины, фактически проигнорировав наши аргументы и закрыв рынок ЕС для российских металлургических компаний способом, который ВТО не соответствует. Члены ВТО имеют право на применение антидемпинговых мер в соответствии с определенными процедурами. Брюссель очевидно злоупотребляет этим правом. Поэтому нам, скорее всего, придется в этом случае идти в суд.

К сожалению, это не единственный пример. Мы не менее обеспокоены результатами компенсационного расследования США в отношении российского холоднокатаного проката. Поскольку формально расследование еще не завершено, вопрос о задействовании процедуры разрешения споров ВТО пока не стоит предметно. Но мы не исключаем такую возможность, если окончательное решение будет вынесено без устранения нарушений правил ВТО.

США. Россия. ЕАЭС > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 18 августа 2016 > № 1866152 Максим Медведков

Когда осторожный шаг в зоне глобального конфликта делает очень большая держава, это всегда интересно. Так что даже незначительная по результатам поездка китайского адмирала в зону сухопутного конфликта (то есть в Дамаск) стала событием, замеченным в США, на Ближнем Востоке и так далее.

Китайцы, собственно, этого и добивались – минимальными средствами произвести максимальный пропагандистский эффект, показать, что ни в каких международных сюжетах, в том числе и в ближневосточном, не следует забывать о Китае.

Упадок и подъем держав

Должность адмирала Гуань Юфэя — руководитель канцелярии по международному сотрудничеству центрального военного совета КНР. Это, с одной стороны, не исполнительная и довольно важная структура, ведущая надзор за вооруженными силами. С другой стороны, международное военное сотрудничество – это дружба или, допустим, протокольные встречи между военными разных стран, включая в том числе китайских и американских военнослужащих. А также отношения, возникающие в процессе поставок вооружений. Не более того.

О чем договорились в Дамаске: об активизации обучения сирийских военных китайскими коллегами и еще о том, что китайские военные усилят гуманитарную помощь Сирии. И только. Вообще-то такие вещи имеют значение не для хода продолжающихся в стране боевых действий, а скорее для послевоенного периода. Так что Пекин посылает сигнал о том, что ему интересно участвовать в судьбе страны уже после победы. И китайские аналитики не упускают шанс это подчеркнуть.

Возникает вопрос, о каком обучении сирийцев речь. Китайские СМИ разъясняют: еще до начала гражданской войны в Сирии туда шли поставки китайских вооружений, но сегодня они очень скромные. Это системы залпового огня, пулеметы и автоматические винтовки. Китайские советники и сегодня присутствуют в Сирии, обучая местных военных пользоваться этим оружием. Сейчас эта учеба, как видим, станет активнее.

Все прочее – стратегические размышления экспертов разных стран по этому, весьма несущественному, поводу.

Но есть одна деталь, которая в этих рассуждениях заметна и многое меняет. А именно: первый в истории Ирана случай, когда эта страна разместила на своей территории военную авиацию другой страны (России) для ударов по террористическим группировкам, воюющим в Сирии. Даже при шахе, вроде как союзнике Америки, самолеты США туда не пускали.

И вот китайский журнал Global Times выносит приговор: "США терпят новое поражение на Ближнем Востоке".

Мало того, что союзник Сирии Иран пустил к себе российские самолеты, так еще и Ирак дал согласие на их пролет в Сирию, более того, есть "неподтвержденные" (и почти невероятные, добавим) сообщения, что и Турция может согласиться на базирование российской авиации на своей территории. Такая коалиция – кошмар для Вашингтона.

Далее следует намек: перед нами последствия попыток США совершить "поворот к Азии", то есть к Китаю. Повернулись? Вот вам, получили ближневосточную катастрофу. И если США вмешиваются в китайские дела (в Южно-Китайском море), то что же удивительного, что Китай захочет ответить тем же на Ближнем Востоке.

Страны региона, заключает комментарий журнала, видят, что на Ближнем Востоке США в упадке, а Москва на подъеме. И на этом автором комментария ставится точка.

Хотя он мог бы пояснить, как такое развитие событий меняет китайскую политику вокруг Сирии и вообще на Ближнем Востоке – политику, до сего дня бывшую предельно прохладной, минималистской, осторожной.

Можно активизироваться

Впрочем, профессор Чжао Вэймин из Шанхая, цитируемый в другом материале того же издания, поясняет суть этой политики: Китай не хотел чрезмерно ссориться с такими ближневосточными державами, как Саудовская Аравия, фактически воюющими с Сирией. Ситуация и без того была напряженной, поскольку Пекин в тандеме с Москвой подвергал вето все проекты резолюций Совета Безопасности ООН, направленные по сути на свержение режима Башара Асада. А ведь Китай от Саудовской Аравии и прочих не любящих Сирию ближневосточных стран получает нефть, в отличие от России, у которой такой проблемы нет.

Вообще-то Пекин весьма активен в соседнем регионе – Африке, и из США время от времени доносятся призывы "покончить с китайской монополией" в этой части света. Не забудем совместные маневры двух флотов, российского и китайского, у Рога Африки против пиратов. Китайский флот с ними там действительно борется, заодно показывая флаг.

В последние годы стала заметна решимость Китая всерьез заняться и Ближним Востоком, начать там инвестировать так, как это происходит с Африкой. Но для этого надо, чтобы прекратились революции и прочие войны. Сам Китай участвовать в последних так, как это делает Россия, не собирался.

Конечно, можно предположить, что у Китая был и есть непосредственный интерес в том, чтобы джихадисты в Сирии и Ираке были уничтожены. Ведь среди последних – члены террористического "Исламского движения Восточного Туркестана", то есть уйгуры с северо-западных территорий Китая. Но вообще-то было заметно, что Китай – среди тех стран, которые очень даже радовались, что их террористы уезжают в Сирию и Ирак, желательно с билетом в один конец. Надо было только не впускать обратно тех, кто остался бы жив. Россия этого оптимизма, как мы знаем, не разделяла с самого начала…

Так ситуация выглядела все годы сирийского конфликта. Что изменилось сейчас, мы уже сказали: Иран. Страна освободилась от санкций и быстро усиливается по всем направлениям. Баланс сил изменился, есть смысл присоединиться к победителю. А ведь Китай и из Ирана получает немало нефти, более того – все годы санкций именно Китай был главным партнером Ирана в торговле и инвестициях, а вовсе не Россия.

Можно предположить, что китайцы раньше других знали, что наши бомбардировщики скоро будут базироваться в Иране. Знали и о тихо идущем, долгом процессе восстановления отношений России и Турции.

Понимали, что в новой ситуации можно и нужно активизироваться в регионе в целом и в Сирии в частности. Но визит в Дамаск китайского адмирала – это даже не шаг пешки на одну клеточку вперед, это лишь движение пальцев игрока к этой пешке.

Дмитрий Косырев, политический обозреватель МИА "Россия сегодня"

США. Китай. Россия > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 18 августа 2016 > № 1866143 Дмитрий Косырев

«США и Китай могут быть вовлечены в войну»

Мэтью Берроуз, директор прогнозного центра Atlantic Council и бывший прогнозист Национального совета по разведке США, — в интервью «Газете.Ru»

Александр Братерский

Вопросы долгосрочного прогнозирования — одна из важных составляющих американской политической аналитики, ориентированной на десятилетия вперед. О том, какие угрозы ждет мир в будущем, будет ли конфликт между Китаем и США и почему администрация США видит в России угрозу, «Газете.Ru» рассказал директор прогнозного центра экспертного центра Atlantic Council, в прошлом высокопоставленный аналитик, прогнозист Национального совета по разведке США Мэтью Берроуз.

— Дональд Трамп — очень необычный кандидат для Республиканской партии США, и кажется, что он уже пришел к нам из времени, о котором вы говорите в ваших долгосрочных прогнозах. Можно ли рассматривать его как попытку попытаться спасти Америку от потери влияния?

— В Америке есть большая часть общества, которая считает, что страна осталась на обочине. Однако если вы посмотрите на статистику, это происходило годами: средний доход сокращался, студенты обрастали долгами и возникало чувство, что истэблишмент в Вашингтоне не понимает, что происходит.

Финансовый кризис 2008 года оказал минимальное влияние на власти в Вашингтоне. Цены на недвижимость упали, но люди не всегда осознают, какие последствия этот кризис имел для всей Америки. Я лично родился и вырос в Огайо, там десятками разорялись поселки, а Вашингтон продолжал идти своей дорогой, не понимая, во что превратились надежды многих людей.

Мечты о том, что дети будут жить лучше, — это краеугольный камень, на котором стоит американское общество.

В США ты растешь с идей «американской мечты», которая заключается в том, что твои дети должны жить лучше тебя и, когда эти ожидания не оправдываются, мы видим настоящую злость.

Я думаю, что Трамп дал выход этой злости.

— Часть людей считает, что мы находимся на пороге опасного военного конфликта.

— Я думаю, что с Трампом дела могут скорее принять подобный поворот (Смеется.) Однако кроме желания обложить китайцев тарифами и заставить мексиканцев строить стены, он вряд ли заинтересован в силовых решениях.

Трамп смотрит на это все с точки зрения бизнеса. Он рассуждает, как укрепить американскую экономику, и не очень обеспокоен тем, что касается оборонных связей с союзниками. Трамп не обожествляет идею НАТО и американского доминирования. И поэтому сегодня все внимание предвыборной кампании в США сосредоточено на теме противостоянии истэблишмента, который олицетворяет Клинтон, и контристэблишмента, который олицетворяет Трамп.

Что касается Клинтон, то у нее есть опасная идея о том, чтобы США снова доминировали в мире.

США всегда будут великой державой, у нас могут быть проблемы с Москвой или Пекином, но конфликт — всегда худшее решение.

— Могут ли США встать на более изоляционистские позиции, если Трамп придет к власти?

— Америка прошла через две дорогостоящие войны. Будь ты сторонником Трампа или Клинтон, сегодня приходит осозание, что надо урезать расходы. Циничная правда в том, что дети принимающих решения элит, как правило, на войну не идут. Противоположной ситуация была во время войны во Вьетнаме, когда по призыву забирали всех.

— Не придет ли мировая система к коллапсу, если США перестанут доминировать в мире ?

— Нет, необязательно. У Вашингтона достаточно возможностей, которые она может использовать для сотрудничества с ведущими странами. Я думаю, что президент Путин будет сотрудничать с США и уже это делает в Сирии. Он не хочет, чтобы США меняли местный режим, как мы делали это в Ливии.

Мне кажется, Путин стремится реорганизовать мир в клуб больших держав, где США будут иметь большую долю, но так, чтобы Вашингтон звонил в Москву, как мы это делали во времена холодной войны, чтобы избежать плохого развития событий.

— Вы много занимались Китаем. Можно ли сегодня говорить, что Китай становится новым Советским Союзом?

— Он уже им стал. Для большинства американцев — это единственный соперник в плохом и хорошем смысле. Я не то чтобы разделяю этот взгляд. Мне кажется, мир становится многополярным, Россия останется ведущей державой, — как и Европа. Но для большинства американцев все смещается в сторону Китая. Две страны очень зависимы друг от друга в экономическом смысле, так, конечно, никогда не было между США и СССР. Нет никакой возможности, чтобы США вели по отношению к Китаю политику сдерживания без того, чтобы не навредить себе.

— Считается, что демократии другом с другом не воюют. Взаимозависимые страны тоже?

— Если посмотреть на Первую мировую войну, было очень много зависимости в те времена, и это все равно не помешало начать войну. Я предполагаю, что США и Китай могут быть вовлечены в войну, хотя, конечно это не самый вероятный сценарий.

— Если США и Китай вступят в войну, на чьей стороне будет Россия?

— Это большой вопрос для России. В последние годы под руководством Путина Россия начала сближаться с Китаем после украинского кризиса, что было неожиданно для многих здесь. Я думаю, что Москва находится на перепутье. Если санкции останутся и если Европа не пойдет на их смягчение, Россия начнет двигаться в сторону Китая.

Я думаю, что есть много культурных и цивилизационных связей между Европой и Россией, которые трудно приуменьшить.

Однако в сценарии холодной войны Россия и Китай могут быть на одной стороне. Все это, как я писал в одной из своих работ в прошлом году, переворачивает «Треугольник Киссенджера» с ног на голову.

Бывший советник президента США по национальной безопасности Генри Киссенджер писал, что Вашингтон может улучшить политический климат как с Москвой, так и с Пекином, а Москва и Пекин — не могут улучшить свои двусторонние отношения.

— В вашем прогнозе Global Trends 2030: Alternative Worlds, сказано: Россию, в случае если многие факторы развития не сработают, ждут к 2030 году времена упадка. В то же время мы в неплохой кампании. ЕС и Япония будут в аналогичном положении. Может ли этот фактор подтолкнуть страны к взаимному сотрудничеству?

— Здесь можно возвратиться к рассуждениям о президентстве Трампа. Если ему удастся стать президентом США и интерес к делам ЕС начнет падать, может возрасти интерес европейцев к России, и можно будет даже увидеть поиск совместных мер безопасности.

— Демография — это один из наиболее серьезных вызовов для России, об этом много говорится в вашем прогнозе. Может ли миграция стать решением демографических проблем?

— Одна из вещей — это, конечно, увеличение рождаемости. Здесь наблюдается позитивный процесс. Однако один из факторов падения связан с тем, что у вас много мужчин в возрасте 50 лет, смертность среди которых выше, чем даже в СССР.

Даже если речь не идет о смертности от алкоголя, таких людей нельзя назвать продуктивными работниками. Поэтому исправление демографической ситуации — это не только увеличение рождаемости, а улучшение системы здравоохранения вне Москвы и больших городов.

Однако Россия по-прежнему привлекает эмигрантов и, если посмотреть на статистику, люди до сих пор приезжают. Я не думаю, что это плохо, хотя нужно думать, как интегрировать их в общество.

— Вы были в России, когда готовили доклад совместно с ИМЭМО «Глобальная система на переломе». Считаете ли вы, что представители российской политической элиты озабочены будущими глобальными вызовами? Или их интересуют лишь насущные вопросы?

— Это мне не очень ясно, возможно, Путин думает о стабильности, прежде всего. Он был реформатором какое-то то время, и я думал, что его идеи о свободной торговле, которые он высказывал, были достаточно креативными.

Однако тут можно сказать и о США. Многие ученые говорят о проблемах, но политическая элита не очень к этому прислушивается.

— Вы много лет провели внутри разведывательного сообщества. Насколько мнение разведки сегодня высоко оценивается в политических кругах?

— Я думаю, что разведывательное сообщество и, прежде всего, ЦРУ потеряло определенный авторитет после войны в Ираке и лишилась поддержки части политической элиты из-за неправильных прогнозов.

Сегодня из-за террористических угроз к ним прислушиваются, однако одна из главных проблем в том, что угрозы стали очень комплексными. Разведка не обязательно может помочь тем, кто занимается политикой, не в состоянии понять всю сложность разных угроз.

Я работал под руководством генерала Джеймса Клэппера (директор по Национальной разведке США. — «Газета.Ru»), и он иногда говорил, что был бы рад вернуться в холодную войну. Тогда было проще. Был СССР, и что бы ни случалось, он всегда имел к этому какое-то отношение.

Посмотрите нынешние слушания в Конгрессе, когда он дает оценку угрозам. Это огромный список. Поэтому те, кто принимает политические решения, находятся в трудном положении.

В то же время, когда в России слышат, что российская угроза стоит между террористическим «Исламским государством» (ИГ, запрещено в России) и эболой, это трудно понять.

К сожалению, после кризиса на Украине все кризисы холодной войны снова вернулись на прежнее место. Стало легче указывать пальцем в сторону Москвы.

Кроме того, понятно, что неприязнь Обамы и Путина — это личное. Правда, я считаю, что Обама несет даже большую ответственность за это.

США должны взаимодействовать с разными странами, и необязательно, чтобы все они разделяли наши ценности.

После кризиса на Украине многие в США удивлялись: «А понимает ли Россия свое место в мире? Это страна, которая не может делать такое. Ну, Китай еще — может быть».

Это было отражением высказываний Обамы, что Россия — это страна, которая идет к закату. То же самое касалось Сирии. Вашингтон считал, что Россия завязнет там как в Афганистане или мы во Вьетнаме.

— Когда вы пишите в своих исследованиях о терроризме, то констатируете, что в будущем исламистский терроризм исчезнет. Не произойдет ли так, что его сменят иные формы террора?

— С одиночками покончить невозможно. Среди этих людей могут быть и кибертеррористы, и биотеррористы.

Пока атаки террористов направлены на людей, но если они начнут атаковать объекты инфраструктуры или банковскую систему, будет нанесен еще больший урон.

Все будет зависеть от того, какая обстановка будет в Ираке и Сирии. Я опасаюсь, что эти государства будут прибывать в расколотом и хрупком состоянии, если не будет предложено долговременного мирного решения. Можно вспомнить такие страны как Босния. Экономически это не лучшее место, однако ситуация там относительно спокойная.

— Вы изучаете новые угрозы. Какие войны будущего нас ждут?

— Я думаю, что шпионские игры времен холодной войны возвратятся. Они не будут столь зрелищными, когда шпионы прыгали через Берлинскую стену. Но они буду использоваться для того, чтобы добывать информацию, подобно тому, как это произошло с Национальным демократическим комитетом. (Речь о хакерской атаке на штаб Демократической партии, в котором обвиняют Россию. — «Газета.Ru».)

В США говорят о том, что Россия в упадке, но когда речь идет обо всем, что связано с киберугрозами, выясняется, что страна очень конкурентнособна и с большими возможностями, чем Китай. Россия проводит эти операции на более высоком уровне. Я думаю, подобные вещи будут происходить и далее и вряд ли перерастут в большую войну.

— В «гибридную»?

— Когда люди говорят о «гибридной войне», это такой общий термин. Часть ее как раз ведется в сфере коммуникаций и состоит в извлечении информации. Вторая — это популяризация своей точки зрения. Кремль был довольно эффективен в распространении своей точки зрения на Украину. США — не очень.

Все эти «зеленькие человечки» — это новое слово. Мы в подобных ситуациях посылали агентов и помощь для того, чтобы всем занимались другие.

— Если говорить о ядерном оружии, не происходит ли сегодня ситуация, когда оно перестает быть оружием сдерживания?

— В своих прогнозах мы пишем, что все больше стран рассматривают ядерное оружие как средство сдерживания для США. Таким образом, ядерное оружие становится инструментом для бедных стран, — таких, как Северная Корея, — и это опасно. США и Россия имеют различные доктрины. Мы понимаем «красные линии», и уважаем подписанные документы.

Если же посмотреть на Ближний Восток, там нет таких сдерживающих вещей. Возможно, и существует опасность войны США и России, однако большая опасность — это применение ядерного оружия третьей страной.

Индо-пакистанский конфликт — сценарий, когда Пакистан может подумать, что единственное, чем он может противостоять Индии, которая очень серьезно вооружена обычными средствами, — это ядерное оружие.

— Ждет ли человечество «война за стакан воды»?

— Я не думаю, что это произойдет между великими державами. Но подобное тому, что произошло в Сирии, где четыре года длилась засуха, можно будет увидеть в Судане. Мы увидим несостоявшиеся государства, но я не вижу подобного сценария для Европы или для России.

В то же время для России важно развивать свое сельское хозяйство, что в принципе происходит. Россия, часть Украины, Австралия, США, Канада обеспечивают зерном весь мир. Если прекратятся поставки из одной из стран, то цены на продовольствие пойдут вверх, и это приведет к большим проблемам в тех странах, которые зависимы от подобных поставок.

США. Китай. Весь мир > Армия, полиция > gazeta.ru, 8 августа 2016 > № 1877513 Мэтью Берроуз

«Пугает, что Трампом движут инстинкты»

Какое будущее ждет отношения Москвы и Вашингтона

Александр Братерский

Чего ждать России от нового президента США, стоит ли американцам поставлять летальное оружие Украине и какие области сотрудничества возможны между Москвой и Вашингтоном, рассказал «Газете.Ru» бывший помощник госсекретаря США по Европе и Евразии в администрации президента Билла Клинтона, а ныне ведущий эксперт Института Брукингса в Вашингтоне Стивен Пайфер.

— Дональд Трамп стал своего рода политическим феноменом. Как вы считаете, его реверансы в сторону России — тактический прием или же он воплотит в жизнь эти идеи, если будет избран президентом?

— Я не думаю, что у господина Трампа есть четкая политическая линия. Когда его спросили про отношения России и Украины он, казалось, был озадачен. Однако можно говорить с большой степенью уверенности: он хочет проводить иную политику по отношению к России. Мне кажется, такая политика может быть применена и может стать удачной даже без встречных шагов с российской стороны.

— Складывается впечатление, что у людей есть усталость от вовлеченности Америки в мировые дела и бесконечные войны. Готовы ли сегодня США сконцентрироваться на своих внутренних делах?

— В американском обществе всегда была такая тенденция, на протяжении нескольких десятилетий. Ее можно было охарактеризовать фразой «Почему бы нам не вернуться домой?».

Есть немало положительных сторон нашего присутствия в мире, это дает немало возможностей в сфере безопасности, различные торгово-экономические плюсы. Однако если послушать Трампа, то можно понять, что он хочет снизить американские обязательства в рамках НАТО, а также зависимость от тех договоров, которые имели большое положительное значение для США.

— Некоторые политические эксперты считают, что президентство Трампа может стать катастрофой для США. Какова ваша точка зрения?

Меня пугает президентство Трампа. Мне кажется, что им движут инстинкты. Он опытный человек в том, что касается недвижимости и бизнеса. Однако я не думаю, что он слишком много знает о внешней политике. Это можно понять, наблюдая, как он говорит о внешней политике во время своей предвыборной кампании.

Его круг советников очень мал, большая группа республиканцев заявила, что не будет с ними работать. Кроме того, даже если Трамп получает советы, я не уверен, что он им следует.

— Клинтон знает многих людей в России, в том числе президента Владимира Путина. Какую политику она будет проводить? Будет ли в ее политике больше радикализма или, наоборот, «реализма»?

— Я думаю, Клинтон будет жестче в отношениях с Россией и будет больше выступать в поддержку Украины. И мы говорим здесь о серьезных изменениях. Это может не понравиться Кремлю, однако, когда они увидят последовательность в этой политике, они найдут возможность для диалога.

Другое дело, смогут ли они преодолеть противоречия по вопросам Украины и системы безопасности в Европе. Возможно, будут также противоречия по Сирии. Сейчас заметно, что наши страны пока не смогли найти путь для плодотворного сотрудничества на этом направлении.

— Возможно, почва для российско-американского сотрудничества в Сирии может быть найдена по принципу «враг моего врага»?

— Я думаю, что сотрудничество может быть успешным, если мы найдем для этого общую базу. Сегодня, если говорить о военном партнерстве, мы по-прежнему реализуем две разные стратегии. Здесь в Вашингтоне существует общее мнение насчет целей Москвы. Это в большей степени поддержка режима Асада, чем борьба с террористами «Исламского государства» (ИГ; запрещено в России. — «Газета.Ru»). И пока эта позиция не изменится, я не думаю, что мы найдем общий язык.

Но я не думаю, что Клинтон придет в Белый дом и скажет, что мы полностью прекратим сотрудничество по Сирии. Она будет готова сотрудничать, но должны быть четкие перспективы.

— Какой политики можно ожидать от Клинтон в вопросе санкций? Пойдет ли она на какие-то уступки в ответ на уступки со стороны России?

— Хотя я не имею инсайдерской информации, но, если будет достигнут реальный прогресс по Донбассу, подозреваю, что санкции с России могут быть сняты. Те санкции, которые касаются Крыма, останутся до тех пор, пока не будет найдено решение крымского вопроса.

— Больным вопросом для России является вопрос американской системы ПРО в Европе. Как можно преодолеть эти противоречия? Будут ли готовы США, например, допустить на эти объекты инспекторов из России?

— Одна из озабоченностей России, как я могу судить из российской прессы, это то, что США могут разместить корабельные ракеты-перехватчики SM-3 на наземных установках. Москва в связи с этим считает, что Вашингтон нарушает договор о ракетах средней и малой дальности. Из всех этих претензий те, что касаются установки ракет вертикального пуска, выглядят более убедительными. (По мнению РФ, американская система ПРО может превратиться из оборонительной в наступательную, если ее оснастить крылатыми ракетами, — «Газета.Ru».) Я не думаю, что США планируют сейчас это сделать.

Однако напрашивается вопрос: что бы сделал Вашингтон, например, если бы так же поступила Россия? Если бы она взяла пусковые установки с кораблей и переместила их на землю. Что бы в этом случае сказало американское правительство? Поэтому я понимаю причины российской озабоченности.

Но я также вижу возможность решения этой проблемы. Можно дать россиянам возможность осуществлять проверку этих комплексов, скажем, два раза в год.

Я разговаривал с людьми из администрации США и спрашивал их, готовы ли они пойти на эти меры? Они отвечали, что готовы рассмотреть такую возможность в обмен на снятие озабоченностей США в этой же сфере со стороны России.

Что же касается других российских опасений, я не верю, что ракеты-перехватчики SM-3 наносят какой-то урон российской системе стратегических ядерных сил. Мне кажется, что после соглашения с Ираном по ядерной сделке можно говорить об изменении ситуации. Я не настолько обеспокоен иранскими баллистическими ракетами с обычными боеголовками, как я был обеспокоен иранскими баллистическими ракетами с ядерными боеголовками. Эта угроза стала менее актуальной.

Я несколько раз предлагал пересмотреть проект размещения элементов ПРО в Польше. Однако не администрация Обамы должна выходить с такими предложениями. Во время моих бесед с российскими экспертами я говорил им, что если правительство России так озабочено размещением ПРО в Польше, то оно, возможно, должно предложить какую-то альтернативу.

Это право Москвы решать, что она может предложить, как и право Вашингтона — решить, насколько эти предложения его удовлетворяют. Но чем дольше мы откладываем этот момент, тем меньше возможностей. Система ПРО в Польше вскоре будет достроена.

— Как вы оцениваете наследие Обамы во внешней политике, особенно на российском направлении? Можно ли говорить, что были допущены ошибки с обеих сторон?

— Я, наверное, один из немногих людей в Вашингтоне, который позитивно оценивает «перезагрузку». Потому что она задумывалась не с целью изменить российско-американские отношения, а для того, чтобы преодолеть проблемы, возникшие в 2008 году (после конфликта России и Грузии. — «Газета.Ru»).

Мы смогли достичь подписания нового договора по сокращению стратегических и наступательных видов вооружений (СНВ-3), расширили сотрудничество по Ирану и Афганистану.

Если говорить об опыте администрации Билла Клинтона и Джорджа Буша-младшего, то и при них сначала отношения с Москвой развивались в позитивном ключе, однако стороны не могли закрепить этот тренд. То же самое касается вопросов противоракетной обороны. До какого-то момента в 2011 году казалось, что НАТО, США и российские эксперты довольно близко подошли к работе над созданием совместной системы ПРО, но в сентябре все пошло в обратную сторону.

— Как вы думаете, в чем причина?

— Мне кажется, что, когда Путин был президентом в первые два срока, главное, что придавало легитимность его правлению, была ситуация в экономике. Он в этом преуспел. Помогли и цены на нефть.

Когда же он вернулся к президентскому посту в 2012 году, ситуация в экономике была другой и он больше о ней не говорил. В США заметили сдвиг в сторону антиамериканизма. В 2013 году в американской администрации говорили: мы не будем идти на новую перезагрузку, но есть еще возможность найти точки соприкосновения.

Потом был сентябрь 2013 года, когда должен был произойти саммит президентов в Санкт-Петербурге. Там должны были обсуждаться темы ядерного разоружения и расширения экономического сотрудничества.

Однако эти дискуссии были прекращены, так как прогресса по ним не было. Потом возникли трудности в связи с ситуацией вокруг Эдварда Сноудена (разоблачивший тотальную слежку спецслужб США в интернете бывший агент американского АНБ нашел политическое убежище в России. — «Газета.Ru»). Однако в администрации была уверенность, что можно будет продолжать вести дела с Россией без больших достижений, но и без больших потерь. Потом грянула Украина и Крым. Это стало переходом черты.

— В российских внешнеполитических кругах считают, что, если бы не было столь жесткого взятия власти в Киеве, Крым остался бы в составе Украины.

— Большое отличие событий «оранжевой революции» от «евромайдана» в том, что во втором случае там присутствовали группы, которые можно отнести к неофашистским.

Если на самом «майдане» были мирные протестующие, в двух кварталах от них, на площади Европы, были люди, которые кидали коктейли Молотова в полицейских. Мое понимание, что Кремль решил сделать упор на этих небольших группах, чтобы сказать: «Вот посмотрите, что происходит».

— Вы хорошо знаете ситуацию на Украине, вы были там послом. Много критики раздается в адрес президента Путина, который, по мнению скептиков, пытается подогревать конфликт на востоке страны. Можно ли назвать украинского президента Петра Порошенко представителем «партии войны»?

— Тут есть много различных факторов. Я не уверен, что Кремль хочет найти решение. Мне кажется, что в Москве хотят видеть конфликт низкой интенсивности или замороженный конфликт, который будет использоваться для давления на правительство в Киеве. Это одна из проблем.

Вторая проблема в том, что в последние два года президенту Порошенко стало тяжелее маневрировать. Мы это увидели, когда голосование по децентрализации страны прошло первое чтение, но стало ясно, что власти не могут добиться конституционных поправок.

По моему мнению, это ошибка. Когда я работал на Украине в конце 1990-х годов, — то есть задолго до Крыма и до Донбасса, — мы говорили, что децентрализация имеет смысл для более эффективного и подотчетного обществу управления страной. В сегодняшних условиях это уже видится как уступка сепаратистам. Поэтому, к сожалению, возможности для маневра у Порошенко остается все меньше.

— Как вы думаете, как долго продолжится его президентство?

— Трудно сказать, опросы общественного мнения говорят не в его пользу. Он выиграл президентские выборы в 2014 году, и это было выдающееся достижение. Ни один украинский президент не выигрывал в первом туре с 1991 года. Сегодня поддержка падает. Это отчасти связано с критикой политики относительно конфликта с Россией. Однако также есть недовольство, что при Порошенко не произошло серьезных изменений внутри страны, в том числе относительно коррупции.

— Какое решение можно найти для крымской проблемы?

— Эта ситуация прочно связана и даже определяется тем, как решится конфликт в Донбассе, где погибли уже около 10 тыс. человек. Крым был бескровной операцией. Но если говорить о ней в связи с европейской безопасностью, Крым нанес гораздо больший урон, чем Донбасс. Речь идет о том, что одна страна забирает часть территории другой страны.

Сейчас трудно представить, как Киев может получить Крым обратно. Я вижу здесь только одну возможность. Если экономическая ситуация на Украине существенно улучшится, Крым поймет, что условия там гораздо лучше, чем в России. Однако до этого еще слишком далеко.

Мы должны придерживаться политики непризнания (как мы это делали со странами Балтии) до тех пор, пока Крым не перейдет под украинский суверенитет. Или до того времени, пока правительство в Киеве не признает, что готово принять существующую ситуацию, вероятнее всего, в обмен на существенные уступки с российской стороны.

Однако я не думаю, что мы должны давить на украинцев в этом вопросе. Если решение будет, то лишь спустя годы или десятилетия.

— Можно ли говорить, что Вашингтон потерял чувство предсказуемости в отношении Путина?

— Трудно понять, что привело президента Путина к такой ситуации. Однако он готов делать то, что от него раньше не ожидали.

Я считаю, что шансы появления «зеленых человечков» в странах Балтии очень малы, но четыре года назад я считал, что эти шансы равны нулю. Путин изменил расклады, и сейчас НАТО задумывается о вещах, о которых оно ранее не задумывалось вовсе.

Так как Путин перешел черту, которую, как все думали, он не будет переходить, его сегодня видят менее предсказуемым. Таким образом, сегодня отношение к нему будет более настороженным.

— Однако в США есть те, кто призывает к смене режима в России.

— Я думаю, что это ошибка. Администрация в Вашингтоне недостаточно знает о том, как управляется Кремль, чтобы организовать смену режима. Кремль — очень закрытая система. К тому же здесь всегда очень хорошо понимали, что возможности США повлиять на события в России довольно ограничены. Кроме этого, в России я не вижу большого стремления людей к демократии, и это меня удивляет. В этом большая разница между россиянами и украинцами.

— Оглядываясь назад, на вашу работу в администрации Билла Клинтона, как вы оцениваете те времена? Были ошибки в отношении России?

— У нас была надежда на укрепление отношений России и НАТО. В то время президент Клинтон давал президенту Борису Ельцину время, для того чтобы подготовить его к этим событиям.

Например, летом 1995 года Клинтон сказал российскому коллеге: «Борис, я хочу, чтобы ты знал: в течение будущего года НАТО не будет делать новых шагов по расширению альянса, будут только обсуждения. Речь не пойдет о конкретных сроках». Президент Клинтон не хотел, чтобы тема НАТО влияла на президентские выборы в России. В следующий раз они встретились уже осенью, после выборов. Тогда уже Клинтон объявил, что НАТО начнет приглашать в свой состав новые страны в 1997 году.

Клинтон в полной степени не осознавал, как в Москве относятся к самому факту существования НАТО, не говоря о его расширении. Мы также переоценили наши возможности построить отношения между Россией и НАТО. Хотелось сделать их настолько партнерскими, чтобы Кремль не беспокоило расширение альянса.

С другой стороны, когда я работал в правительстве США, Москва не слишком стремилась к креативным подходам в отношении Совета Россия — НАТО.

— В случае победы Хиллари Клинтон люди с послужным списком, как у вас, будут помогать советами новой администрации. Какой бы совет вы дали тому, кто будет заниматься российским направлением при новой демократической администрации?

— Во-первых, поддерживать такие государства, как Украина, Грузия и Молдавия. Эти государства пока еще слабы, и есть большое искушение со стороны Москвы вмешаться в их дела.

— В случае Украины это поставка летального оружия, как вы советовали ранее?

— Думаю, мои предложения были неправильно интерпретированы. Нами, экспертами Института Брукингза, было сделано несколько рекомендаций. Поставка оружия было только одной из них. Мы не говорили о противотанковых орудиях, мы говорили только о системах ПЗРК. Мы рассматривали это исключительно как оружие обороны. Мы понимали, что вооружение украинской армии не поможет убрать российских военных с востока (Москва неоднократно заявляла, что вооруженные силы отсутствуют на территории Украины. — «Газета.Ru»), но она должна иметь возможность защититься от атак.

Вторая рекомендация уже была реализована НАТО. Он предоставил дополнительные батальоны для балтийских стран. Конечно, российского наступления они не остановят, однако дадут понять Москве, что операция в регионе будет сопряжена с гибелью немецких, британских и американских военных.

В то же время необходимо оставить возможности для сотрудничества с Россией в Сирии и, например, в Афганистане. Можно сотрудничать там, где есть взаимные интересы. Однако до тех пор, пока мы не решим проблемы Украины и вопросы европейской безопасности, будет трудно вернуться к сотрудничеству. Поэтому мои ожидания весьма скромные.

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > gazeta.ru, 5 августа 2016 > № 1877507 Стивен Пайфер

Религия- топливо истории

Александр Проханов

На Ближнем Востоке накаляется котёл, с которого сорвало крышку. Из котла волна за волной вываливается жаркое варево, словно там, на дне котла, в этой квашне, находятся неустанно действующие дрожжи. Это земля пророков, ясновидцев. Там, среди песков и камней, рождаются религии, вероучения, открываются людям необъятные горизонты, куда увлекаются несметные полчища и народы. Сегодня из этой квашни изливается в мир огненный ислам.

В Турции — среди арестов военных, среди пыток и застенков — у нас на глазах уничтожается светское государство. И возникает государство исламское. Эрдоган навсегда расстаётся с Турцией Ататюрка и мощно, упрямо и грозно строит между Чёрным и Средиземным морями исламскую твердыню, повторяя опыт Ирана, который сломал шаха, покончил со светским исламом и создал могучую атомную теократию. Союз этих двух государств, Турции и Ирана, который неизбежно состоится, навсегда покончит со светским исламом, оставив от него разрозненные вялые клочья.

Огненный ислам, вываливаясь из ближневосточной квашни, движется на Европу волна за волной. Заливает столицы европейских государств, стенает, кричит, ненавидит, молится, взрывает европейцев поясами шахидов, давит грузовиками, режет и рубит топорами, колет ножами, насилует, истязает, исполненный негодованием и ненавистью. Говорят, что ислам в Европе столкнулся с христианством. Но Европа сегодня перестала быть христианской землёй. Европа рассталась с христианством и сложилась в бездуховное, безрелигиозное механистическое пространство, исповедующее ценности машины. Европа — это огромная мегамашина, переваривающая и перемалывающая христианство. Теперь она столкнулась с исламом. Ислам огромен, как небо, со множеством оттенков и звуков. И среди этих звуков отчётливо грохочут автоматы и рвутся свирепые бомбы. Исламские боевики-радикалы кидаются на мегамашину, ломают ей зубья, стремятся разрушить и взорвать её валы и колёса. И машина рвёт их на части, захлёбывается от их крови, медленно отступает.

Ислам переплыл Атлантический океан и вторгся в Америку. И сегодня Америка кипит гражданской распрей. И распря эта готова вылиться в кровавую, заливающую все Штаты бойню. Если каждый чёрный, исповедующий ислам, убьёт одного белого, будь то христианин, иудей или мормон, а белый застрелит одного чёрного, то в Соединённых Штатах останутся одни индейцы.

Где сердцевина этого огненного потока? В чём смысл изливающейся с Ближнего Востока исламской лавы? Говорят, что министр иностранных дел России Сергей Лавров однажды созвал коллегию министерства, укоряя своих заместителей, послов, посланников и временно поверенных в том, что они изучают политику, военное дело, экономику, геостратегию в то время, как надо изучать религию. Только понимание религиозных смыслов, религиозных основ сориентирует дипломатов, стратегов, политиков и разведчиков в их деятельности в атмосфере нарастающего, ревущего, огненного ислама.

Россия после того, как разрушила свои красные оболочки, разорвала на себе красные ризы, разбросала по всем сторонам света свои советские достижения и ценности, собиралась стать страной духа. Собиралась на месте великой красной мегамашины построить страну с духовными ценностями, в которых человек обретает смысл своего духовного существования. Перестаёт смотреть под ноги, на землю и возводит глаза к небесам.

Но пока что не получилось. В России взращивается идеология денег, стяжательства, потребления, поедания, гедонизма, услады. Россия может стать обществом, в котором героем является банкир, победителем — успешный предприниматель, а законодателем мод и духа — ловкий актёр шоу-бизнеса.

Россия со своей вековой духовной историей сопротивляется и мучится. В России происходит всё тот же конфликт машины и духа. Она остаётся великой православной страной, которая не поддаётся машинизации, страдает от неё, борется с ней, сохраняет свою мистическую фаворскую сущность.

В России светоносный ислам и светоносное православие сосуществуют как две братские мистические религии, определяющие высшие смыслы человеческого бытия. Недавно в Татарстане был заложен собор на месте обретения Казанской иконы Божией Матери. Когда-то эта икона, написанная сразу после покорения Иваном Грозным Казани, символизировала победу русского воинства над ханством, доставлявшим столько бед и страданий Московскому царству. Но по прошествии веков икона Казанской Божьей Матери там, в Татарстане, является молитвенницей не только за православных христиан, за русских, но и за мусульман, за татар, за то братское единение двух чудесных народов, трудами, радениями которых выстроилась и продолжает строиться великая русская цивилизация. Цивилизация, в основе которой лежит не машина, а дух. Россия — родина духа.

Евросоюз. США. Ближний Восток. Россия > Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 28 июля 2016 > № 1838693 Александр Проханов

Дональд Трамп с благодарностью принял номинацию республиканцев на пост президента и выступил с речью на 75 минут. Вот ее видеовариант, показывающий, что Трамп — оратор неплохой.

Его хрипловатый тенор звучит куда менее приятно, чем баритон Обамы. Но Трамп и не хочет быть приятным. Смысл и цель его речи — сказать, что Америка находится под угрозой, причем прежде всего внутренней, это попросту угроза того, что произошло с СССР (хотя таких сравнений Трамп, конечно, не делал, но мы-то видим).

Гласность и перестройка

Мне уже приходилось писать о том, что на съезде республиканцев в Кливленде, где выступил Трамп, была также представлена программа Республиканской партии, в том числе ее последний — международный — раздел. И там же я высказал мысль о том, что партия — это одно, а Трамп — возможно, другое. Что и подтвердилось на том же съезде уже через пару дней. Программа и речь похожи, но не совсем.

Прежде всего — никакого "международного раздела" у Трампа нет, если не считать беспощадной оценки того, что сделала лично Хиллари Клинтон с Ближним Востоком. Прочее — только об Америке, или в связи с внутренней американской ситуацией. Про Россию — ничего. Не до нее сейчас. И не до прочего мира.

СМИ демократов уже оспорили буквально каждую цифру, например, насчет роста преступности, процитированную Трампом. Его попросту обвинили во вранье или как минимум в том, что цифры подтверждаются "только одним опросом". Правда ли, что статистика убийств в больших городах выросла на 17%? Или что убийств полицейских в Нью-Йорке стало больше?

Но он приводил и другие цифры. Что 58% черной молодежи без работы, что торговый дефицит страны — 800 миллиардов долларов в прошлом году, и что Барак Обама почти удвоил национальный долг, дороги и мосты разваливаются, 43 миллиона американцев получают продовольственные карточки. Как-то не верится, что все это полностью придумано.

Вообще-то тут у нас случай провозглашения "гласности". Тот, кто не понимает эти угрозы, говорит Трамп, не пригоден вести страну. Нужна честная и прямая оценка положения в стране. Больше мы не можем себе позволить быть политически корректными. Мы окажем честь американской нации — будем говорить правду и ничего более (а если, добавим, некоторые цифры сомнительны, тем хуже для них).

Вопрос уважения

Нечто международное в этой речи было, но оно оказалось привязано к двум вещам — экономике и чему-то даже более существенному, престижу США в мире.

Прежде всего, подтверждаются прежние оценки, что Трамп — борец с заигравшимся финансовым лобби (чей кандидат — Хиллари Клинтон), он за фактически реиндустриализацию США. Миллиардер, конфликтующий с "корпоративными лобби" (которые он назвал в качестве врага) — вроде бы странная картина, но это если не знать, как эти лобби грызутся друг с другом на национальном и глобальном уровне.

Трамп не просто много обещает избирателю, он чересчур много обещает. Мгновенную победу над ИГ (запрещена в РФ) в Сирии и Ираке (почти единственный "чисто международный", не экономический сюжет) или пересмотр всех до единого торговых соглашений с Китаем, которые якобы невыгодны американским производствам.

Если посмотреть на картину мира по Трампу (и его избирателю), то заметно, что, кроме "ИГ" и связанной с ним проблемой мигрантов, особых внешних угроз для США нет. Не считая, конечно, угроз бизнесу и конкурентоспособности. Тогда какой же мир нужен Трампу?

Такой, где Америку не унижают. И в любом случае — это Трамп повторил несколько раз — Америка прежде всего. Американцы прежде всего. Другие нации должны оказывать США уважение, "которого мы заслуживаем". Конечная цель — чтобы все в США и за их пределами видели, что "Америка вернулась, больше и сильнее, чем когда-либо".

Ну и какая страна, достойная этого названия, не хотела бы преследовать именно такую цель?

Жар вашего дыханья

Эту фразу Трамп в своей речи действительно произнес, причем несколько раз, она попала на первые полосы: "Я — ваш голос". Как буквально все, что он сказал в своей речи, эта фраза вызвала лютую ненависть демократических СМИ.

Звучит она странно знакомо (хотя не для США).

Я — голос ваш, жар вашего дыханья,

Я — отраженье вашего лица.

Напрасных крыл напрасны трепетанья, —

Ведь все равно я с вами до конца.

Это Анна Ахматова, которую Америка, конечно, не знает. Но давайте посмотрим, чьим именно голосом хочет быть — да уже и стал — Дональд Трамп, о каких избирателях он говорит, что они "не могут защитить себя".

Два примера, два американских гражданина, которых я хорошо знаю, да что там — так получилось, что они мои друзья (притом что друг друга не выносят).

Первый: сирота, вырос в итальянской семье на Сицилии, но родом из Бомбея (сегодня — Мумбай). Так он индиец? А вот нет, он из знакомой мне 200-тысячной мумбайской общины "парси", до сих пор поклоняющейся священному огню, происходит она из Ирана. Ирано-индо-итальянский американец? Занимается финансами, особенно инвестициями в компьютерные игры и гольф-клубы. И это не просто американец, это типичный американец — но для лагеря демократов, за которых он голосует.

Второй — англосакс, из штата Нью-Мексико (о котором и в самих Штатах мало знают, он рядом с Техасом). Работал на производстве, вырос до старшего менеджера предприятия, сейчас на пенсии, читает Фукуяму, Вольтера и Достоевского, смотрит "Машу и Медведя". К Трампу относится с иронией, но голосовать будет за него, потому что этот пенсионер — типичный республиканец.

Надо ли повторять добавлять, что эти двое, живя в одном доме, стараются лишний раз не встречаться?

Никогда в истории США не было такого глубокого раскола между этими двумя Америками. И как же "всесильный и всезнающий" Трамп справится, для начала, с задачей победы на выборах, если у республиканцев нет большинства в стране, вдобавок сам же Трамп расколол и республиканский лагерь?

Ответ в речи — тот самый, "я голос ваш". В ней Трамп заявил, что миллионы демократов должны голосовать за республиканцев, потому что только последние могут исправить систему в целом.

Некоторые выводы: США переживают нечто очень знакомое россиянам и жителям бывшего СССР. Мы все это проходили минимум два десятилетия, 80-е и 90-е.

Нам сначала стало можно говорить, что все не так хорошо, как утверждала пропаганда, потом пошли планы улучшения системы, далее нам начали объяснять, что мы кошмарная нация с жутким прошлым, потом начались унижения во внешней политике… Но все-таки то были два десятилетия.

Сколько же времени продолжались невидимые для нас аналогичные процессы в США? Немного. Напомним, что 8 лет назад Барак Обама был избран потому, что хотел улучшить систему. В мягком варианте, в виде осторожной "перестройки". Однако в результате система, говорит Трамп, стала катастрофичной. Но какой президент — Хиллари или Дональд — сможет ее спасти сейчас, когда проблемы обострились?

В любом случае россиянам лучше было бы не злорадствовать по поводу чужих бед и не обижаться на чересчур злобные реплики в наш адрес — если это будут только реплики. Не надо повторять ошибок Америки, которая наговорила нам больше глупых и презрительных слов за истекшие пару десятилетий, чем сделала нам конкретных гадостей.

Дмитрий Косырев, политический обозреватель МИА "Россия сегодня"

США > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 22 июля 2016 > № 1834538 Дмитрий Косырев

Грузовики Апокалипсиса

Александр Проханов

Мчатся по Европе тяжеловесные белые грузовики, прорубая, продавливая трассы сквозь человеческое месиво, хлюпая окровавленными покрышками. Свечи у посольств,летящие из уст соболезнования, закрытые совещания премьеров, лепет генералов, мычание специалистов по антитеррору, растерянные предложения, которые многократно звучали в стенах окровавленной Европы. Больше полицейских, больше спецслужб, разветвлённее закрытые сети. Контроль над интернетом, контроль над служебной перепиской, контроль над всеми… А взрывы гремят и гремят. Террористы орудуют автоматами в кошерных кафе и супермаркетах. Грузят взрывчаткой легковушки и взрывают стадионы. Садятся за штурвалы «боингов» и вонзаются в небоскрёбы. Минируют идущие на высоких скоростях поезда и взрывают их. Теперь террористы сели на грузовики и уже присматриваются к незащищённым водоёмам, куда можно кинуть ампулы яда, к гидросооружениям, которые никем не охраняются, и если взорвать стальные ворота шлюзов, то миллионы тонн воды хлынут, сметая на своём пути города и селения.

Кибертеррористы станут ломать суперкомпьютеры, и все аэропорты мира утратят управляемость в воздухе: над аэродромами«Кеннеди», Бен-Гуриона или «Хитроу» станут сталкиваться самолёты, рождая небесный апокалипсис. Полицейского не поставишь к каждому чипу.

У сегодняшней либеральной Европы нет ответа на эту грозную волну терроризма. Европа будет сопротивляться упрощёнными средствами, увеличивая карательный аппарат. И пророчества о том, что Европа в скором времени распадётся на созвездия фашистских государств, становятся сверхактуальными. Фашизированная Европа, стремящаяся через расовую сегрегацию, подавление темнокожих и арабов решить террористическую проблему, очень скоро превратится в непрерывные взрывы восстаний, сражений, и не нужно русских танков или русских эскадрилий для того, чтобы снести в лица земли сегодняшнюю ошеломлённую, одряхлевшую, потерявшую ориентиры Европу.

В Соединённых Штатах Америки ситуация не лучше. Чёрная магма афроамериканцев, ненавидящая белых, закипает у нас на глазах. Льётся кровь, начинается планомерное истребление белых силовиков. Чёрные не забыли о той страшной поре, когда невольничьи суда, гружённые рабами, переплывали Атлантических океан из Либерии в Техас, и чёрных невольников полосовали кнутами, заковывали в цепи, морили голодом, заставляли под палящим солнцем выращивать американский хлопок. Эта драма не завершилась и живёт в сердце каждого афроамериканца. Не помогли ни законы, запрещающие сегрегацию, ни избрание президентом Америки темнокожего. Обама– лишь зыбкая фишка, которая на время удержала чёрное ненавидящее население от негритянских восстаний.

Террористические акты, начавшись с одиночной стрельбы и самоподрывов, приобретают всё более изощрённый метафизический социально-психологический характер. Теракт в Ницце на Английской набережной был совершён в День взятия Бастилии, национальный праздник не только Франции, но и всей Европы, ибо с падением французской монархии начался процесс либерализации Европы. И этот сакральный праздник был обагрён кровью раздавленных.

Террористический акт в Сталинграде, когда в канун Нового года взлетел на воздух вокзал и кровавые брызги окропили мистический фонтан пионеров на вокзальной площади, - это удар в самое сердце русского сознания, удар по Сталинграду, который является символом нашей мистической Победы. Разрушение башен-близнецов на Манхеттене– это сокрушение на глазах всего мира американского величия.

Каковы же цели поднявшегося на дыбы нескончаемого террора? Они не определены, не ясны. Удары по ИГИЛ в Сирии не привели к желаемому результату. Они словно разворошили осиное гнездо, и обозлённые осы разлетелись из Пальмиры и Хомса по всем городам Европы и Ближнего Востока. Чего хотят террористы? Быть может, халифата от Лиссабона до Владивостока?

Сегодняшняя Россия уязвима, заминирована множеством противоречий, которые усиливают внутренний раскол. И каждая трещина, каждый закрытый или замороженный конфликт являются объектом террористического удара, способны поднять на дыбы целые пласты современного российского общества. Российская элита не способна к сопротивлению, не способна возглавить народ для отпора невзгодам и несчастьям. Российская элита контрнациональна, она живёт лишь собственными материальными интересами. Очумев, обезумев, она занимается стяжательством в тот момент, когда большинство российского народа беднеет и нищает. В то время как журналисты взывают к населению с просьбой по копейке собрать деньги на поражённых раковыми заболеваниями детей, личные самолёты высокопоставленных чиновниковразвозят по разным городам и странам дорогостоящих собачек, где их экспонируют на выставках. В то время как большинство русских людей в период кризиса еле сводят концы с концами, у них на глазах скупаются плодородные земли, вырубаются реликтовые рощи, и на их месте выстраиваются особняки и дворцы.

ФСБ, призванная защищать народ от напастей, «Орден меченосцев», как называл эту службу Сталин, сегодня расхлябана и разнежена, устраивает открытые всему миру гулянки. Совершает в Москве возмутительные поездки на сверхдорогих автомобилях, вызывая протест общества. Дети высших руководителей государства получают тёплые высокооплачиваемые места в банках и корпорациях, закрывая социальные лифты для людей из других, непривилегированных слоёв населения.

Когда провинившийся гражданин за малый проступок получает чудовищные сроки, а реальные преступники в ранге министров отделываются лёгкими наказаниями и гуляют на свободе, в народе копится раздражение, отвращение к власти. Вы, покупающие часы за миллион евро, посмотрите на бриллиантовый циферблат, и вы узнаете, сколько минут осталось до конца света. Власть в глазах народа теряет свой привлекательный образ. Элита утратила исторические инстинкты, забыв, что 100 лет назад чудовищный удар опрокинул всю русскую элиту и залил Россию кровью. Сегодняшняя элита тянет Россию в бездну.

Патриотические писатели, художники-государственники стремятся создать из российской истории образ священнодействия, оправдать неудачи российской власти великими тратами и жертвами, на которые обречена Россия, стараются создать положительный образ Отечества, объяснив его великой русской судьбой и русской исторической миссией. Новозникает ощущение тщеты, когда эти усилия разрушаются отвратительным действием какого-нибудь современного элитария.

Сражение с терроризмом начинает приобретать всё более жестокий кровавый характер, и в этом сражении каждый из нас должен ощущать себя мишенью и снайпером. Воля, глубинная сосредоточенность, способность жертвовать являются непременными средствами, которые могут остановить террористических самоубийц.

Прислушаемся к далёким гулам истории. Не летят ли с раскалёнными моторами приближающиеся к нам грузовики апокалипсиса?

Евросоюз. США. Россия > Армия, полиция. Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 21 июля 2016 > № 1838717 Александр Проханов

Турция: схема путча

Максим Шевченко

Стало понятно, кто сбил российский "Су"

В ночь с 15 на 16 июля в Турции имела место попытка военно-фашистского, либерально-фашистского переворота. Как всегда в таких случаях, его организаторы и участники сопровождали свои преступные деяния против конституции Турции и турецкого народа словами о том, что они будут защищать права и свободы человека, а также демократические ценности.

Когда Эрдоган зимой этого года говорил о том, что не отдавал приказа сбивать российский самолёт, он не врал. Теперь очевидно, что Су-24 был сбит по приказу тех военных, которые попытались устроить путч в Анкаре и Стамбуле. При содействии американцев, в том числе с базы Инджирлик. Ещё зимой российская разведка опубликовала данные, согласно которым турецкие истребители наводили на наш самолёт два американских АВАКСа: один со стороны Средиземного моря, другой со стороны Персидского залива. Без этой "наводки", без высокотехнологичной поддержки со стороны США выйти на российский бомбардировщик, который находился в воздушном пространстве Турции всего несколько секунд, турецкие летчики не могли.

Очевидно, что эта "засада" являлась сознательной провокацией, нацеленной на то, чтобы разорвать отношения между Москвой и Анкарой, между Путиным и Эрдоганом, пиком которых стал визит президента Турции в российскую столицу на открытие новой соборной мечети 23 сентября 2015 года, а также встреча двух лидеров на саммите "Большой двадцатки" в Белеке 15 ноября того же года.

В результате Эрдоган был поставлен в патовую ситуацию, где он не мог публично извиниться перед Россией и Путиным, поскольку в таком случае становился объектом мощной информационно-политической атаки, но связанные с разрывом отношений экономические потери тоже постепенно уничтожали его авторитет и его поддержку со стороны турецкого общества.

Но, как только такая возможность появилась, извинения были принесены, и Путин, который знал, что никаких объективных причин для конфликта с Россией у Эрдогана нет, эти извинения принял. Потому что в нынешних условиях союз России и Турции обусловлен самим геополитическим положением этих стран. Конечно, есть противоречия региональные — например, на Кавказе и на Ближнем Востоке, но они принципиально решаемы и даже рядом не стоят с теми стратегическими плюсами, которые даёт сближение двух стран.

Но сразу же после принесённых Эрдоганом извинений произошёл теракт в аэропорту Стамбула, который был "первым звонком" в адрес турецкого президента, что не надо разворачиваться к России, не надо разворачиваться к Ирану, что Турция должна оставаться военно-политическим сателлитом США на Ближнем Востоке. Однако Эрдоган, присутствуя на саммите НАТО в Варшаве, не стал одобрять дальнейшую конфронтацию с Россией. И получил путч 15-16 июля. А президент Франции Франсуа Олланд, который также заявил о том, что не считает Россию врагом, получил теракт в Ницце. Конечно, в Вашингтоне были недовольны и тем, что Эрдоган заявил о совместной с Россией борьбе против терроризма, что он начал на территории Турции "прижимать" формирования "вооружённой сирийской оппозиции".

Поэтому лично я полагаю, что за сбитым российским самолётом, терактом в аэропорту Стамбула и нынешней попыткой военного путча стоят одни и те же силы, которые управляются из единого штаба, расположенного за океаном. Впрочем, и сам Эрдоган сразу же заявил, что "Турция не может управляться из Пенсильвании", имея в виду как мультимиллиардера Фатхуллу Гюлена, так и подчинённые ему структуры "параллельного государства". Гюлен имеет давние и прочные контакты с представителями тех семей, которые реально правят Америкой.

Эти семьи никуда не делись, они показывают всем, что стремятся превратить мир в один концлагерь и стать там надсмотрщиками. Но для этого им нужно сначала уничтожать национальные государства. Можно военным путём, а можно и "мирным", приводя к государственной власти своих агентов-марионеток, задачей которых будет разграбление и остановка развития подвластного государства, его хаотизация и разделение "до атомов". Однажды Хиллари Клинтон, когда была госсекретарем США, в телевизионной передаче на вопрос "что делать с Ираном?" ответила: "Завтра мы Иран уничтожим" — и добавила, что к этому готова и в этом отношении работает. Да посмотрите на бывшую Югославию, на бывшую Ливию, на нынешние Украину и Сирию… Эти силы 16 июля действующему президенту Турции не простят и теперь будут любыми способами пытаться убрать его с политической арены.

И Эрдоган это прекрасно понимает, иначе бы не выступал против такого отношения к миру. В Турции он создаёт не этническую и не религиозную, а политическую нацию, в которую могут входить люди любого происхождения и любого вероисповедания, притом что 90% населения страны являются мусульманами-суннитами. Поэтому турецкая политическая система базируется на исламской традиции точно так же, как российская политическая система базируется на традиции православной. То есть можно сказать, что Эрдоган выступает как продолжатель османского имперского начала и в этом качестве является антиподом кемалистского национализма, который исповедует верхушка турецкого общества, особенно военная верхушка.

Не надо думать, что участники этого "июльского путча" были обречены на поражение. Если бы они успели захватить и уничтожить турецкого президента в том отеле, откуда он был срочно вывезен охраной, ситуация могла сложиться совсем иначе и, похоже, именно этим фактором объясняется невнятная позиция многих западных "союзников" Турции, от США до Германии в первые часы путча, когда обстановка ещё не была ясна. Более того, первое своё обращение к народу с призывом выступить против путчистов Эрдоган передавал чуть ли не со смартфона, находясь в автомобиле. И дальнейшее развитие событий показало, что народ выступил на стороне законно избранного президента. Но если бы даже его убили, страна могла оказаться в ситуации гражданской вой­ны, поскольку население Турции имеет на руках много оружия, да и в самой турецкой армии сегодня уже немало сторонников Эрдогана, особенно в среде среднего и младшего офицерства. Но не исключено, что такой сценарий также устраивал организаторов путча: в мутной воде гражданской вой­ны легче ловить нужную им рыбу. Но либерал-фашистам не удалось ни подчинить себе нынешнюю Турцию, ни расколоть её. Под либерал-фашизмом я понимаю ту ситуацию, когда государство начинает защищать права и свободы меньшинств в ущерб правам и свободам национального и культурного большинства.

Когда люди в Стамбуле и Анкаре утром начали разоружать военных, я понял, что путч провалился, но, зная особенности турецкой армии, боялся, что солдаты получат от своих командиров приказ стрелять, и начнётся кровавая мясорубка. Потому что кемалисты десятилетиями воспитывали у военных кастовое сознание, и "люди в погонах" не считали гражданское население страны своими соотечественниками, согражданами, они привыкли рассматривать их как "недочеловеков", расходный материал.

Да, кто-то был убит, кто-то сбежал, кто-то сдался, но в целом оказалось, что демократические реформы, проведённые Эрдоганом в армии за время своего правления, всё-таки дали результат. Пусть пока не на уровне генералов или полковников, но на уровне лейтенантов и сержантов. Стрелять в свой народ солдаты не стали. То же самое в ещё большей степени касается полиции и служб безопасности, чьи структуры подверглись атаке путчистов. Также были нанесены узоры по зданию парламента, путчисты захватили два крупнейших национальных телеканала…

Удивительно, но российские либералы — я специально всю ночь следил за комментариями в медиа-пространстве — все как один, на радио "Эхо Москвы", на "Дожде" и т. д., выступали в поддержку турецких путчистов. То есть все их разговоры о демократии, о необходимой легитимности власти, как только дело касается каких-то по-настоящему важных моментов, задвигаются на задний план, а на передний выходят соображения "революционной целесообразности". Те же самые люди с российским "и не только" гражданством, которые в ночь с 15 на 16 июля аплодировали "ответственным турецким военным", как мы помним, ранее поддержали "евромайдан", да и сейчас поддерживают киевскую хунту.

Но у турецкого общества, в отличие от российских либералов, участники военно-фашистского путча никакой поддержки не получили. И нынешняя победа Эрдогана даёт, на мой взгляд, уникальный шанс для России, который мы не имеем права не использовать. Это касается не только каких-то экономических проектов, наподобие "Южного потока" или АЭС в Аккую, но и проектов геополитических. Повторюсь, что Турция объективно не является противником России, а неизбежные и всегда существующие между двумя соседними странами противоречия вполне могут быть сняты, например, в рамках подключения Турции к работе в форматах Евразийского союза, Шанхайской организации сотрудничества и БРИКС. Мы видели выход Великобритании из Евросоюза, который ещё недавно казался невероятным. Почему мы не сможем увидеть, например, выход Турции из НАТО?

Для этого надо понять, что Турция ни при каких условиях не может отказаться от собственной истории, не может быть какой-то иной, не исламской страной. И для нас сегодня важны не русско-турецкие войны прошлого, не геноцид 1915 года и не Босфор с Дарданеллами — нам важно, чтобы современная Турция была стабильной, развивающейся страной, сочетающей сильное государство, демократические институты и традиционные ценности, а не источником хаоса и нестабильности внутри и вокруг собственных границ. Подчеркну: "сильное государство, демократические институты и традиционные ценности" — такова сегодня единственная формула национального суверенитета и для Турции, и для России, да и для любой другой страны мира, поскольку все они находятся под прицелом глобальных либерал-фашистских сил. Всякое отступление от этой формулы является ударом по национальному суверенитету не только какой-то отдельной страны, но и по национальному суверенитету как фундаментальному принципу международного права, международной стабильности.

Поэтому Россия сегодня должна поддержать Эрдогана. Тем более что действующий турецкий президент не испытывает иллюзий ни относительно того, кто стоит за организацией "июльского путча", ни относительно того, что нынешняя победа над путчистами остановит его западных "партнёров", что они прекратят свои попытки убрать Эрдогана из политики и ввергнуть Турцию в хаос. Ни то, ни другое — не в интересах нашей страны.

Турция. США. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > zavtra.ru, 21 июля 2016 > № 1838668 Максим Шевченко

Запад готовится к войне

Леонид Ивашов, Игорь Коротченко, Константин Сивков, Михаил Хазин

дубинка НАТО замахнулась над Россией

Я бы очень серьёзно относиться к намерениям НАТО. С момента создания альянса в апреле 1949 года — его сущность не изменилась. И термин "сдерживание" тогда же появился — "сдерживание коммунизма", потом "сдерживание Варшавского договора" и вот теперь "сдерживание России". Это геополитическая доктрина англосаксонской цивилизации. Россия — континентальный центр мира, без контроля или разрушения которого мировое господство невозможно. Поэтому нацеленность на Россию проходит через всю историю НАТО.

Разрушился Варшавский договор, разрушился Советский Союз. Но с момента распада Советского Союза и Варшавского договора НАТО приблизилось к нашим границам, окольцовывало нас своей "Анакондой", несмотря на то, что мы дружили, подписывали основополагающий акт "Россия-НАТО". Однако процесс приближения к нашим границам, охвата наших границ последовательно продолжался. Только риторика была дружелюбной и миролюбивой. Но в последние годы Россия стала укрепляться в военном и политическом отношении, Россия стала инициировать строительство нового мира. За океаном пришли к выводу, что Россию если сейчас не остановить, то завтра она превратится в мощное государство и центр, который будет собирать вокруг себя незападные цивилизации.

Информационная война против нас, России, в самом разгаре. Идёт демонизация России, как страны-агрессора. И то, что создаются ударные группировки, концентрируются натовские войска, усиливается их мощь — говорит о приготовлении к военным действиям. Идёт процесс нейтрализации нашего ядерного потенциала через стратегию быстрого глобального удара и развёртывание глобальной системы противоракетной обороны.

С 2006 года действует арктическая дорожная карта. Идёт наращивание на северо-западе. Сейчас создаётся некий военный альянс в Черноморском бассейне. Европейцы воевать сами не хотят, но подталкивают к этому Анкару и Киев. Украина и Турция сегодня являются пушечным мясом НАТО.

Нацеленность на войну — очевидна. И война может начаться с какой-то провокации, в которой будут фигурировать натовские военные. А дальше — главнокомандующий объединёнными силами НАТО в Европе отдаст приказ на отражение агрессии.

И ядерное оружие не является в полной мере нашим щитом. Если в тактических ядерных вооружениях у нас есть паритет с Западом, то в стратегических вооружениях мы серьёзно уступаем, и не только в количестве боезарядов, ограниченных договором СНВ-III. Американцы наращивают защиту через систему противоракетной обороны. Плюс они развернули группировки для быстрого глобального удара и отрабатывают варианты уничтожения почти половины наших стратегических ядерных средств. Остальные надеются перехватить системой ПРО. И это соотношение не в нашу пользу. Поэтому нужно сосредоточиться на высокоточном оружии, на возможности поражения объектов на территории США, в том числе и с применением тактического ядерного оружия.

Во внешней политике России сегодня приоритет государственников, патриотов, отстаивающих национальные интересы. Но правительство отстаивает интересы крупного бизнеса. А наш крупный капитал встроен в определённую нишу западного капитала, контролируется оттуда и отчасти даже управляется. Поэтому правительство далеко от национальных интересов, от интересов простых граждан. Мы видим, что экономические власти всё делают, для того, чтобы спасти корпорации, нарастить их прибыли. И, конечно, они всегда будут в какой-то мере "пятой колонной". Это нужно учитывать. Россия стоит на растяжке: внешняя политика отражает национальные интересы, интересы безопасности российского государства, а внутри у нас движение в обратную сторону — закрепиться на Западе, поддерживать западное давление. Вот в чём наша проблема, внешняя политика ведёт нас на Восток, в евразийскую зону, а внутренняя политика нацелена на Запад. То, что вновь бросились дружить с Турцией, означает, что капитал победил внешнеполитическую стратегию. Долго противостояние этих двух позиций в государстве идти не может. В России грядут серьёзные изменения в ту или другую сторону. Если побеждает крупный капитал, то кардинальным образом меняется наша внешняя политическая стратегия. Мы вывешиваем белый флаг, опять начинаем дружить с Западом, а ещё в 1912 году Алексей Ефимович Вандам, наш выдающийся полководец, разведчик, аналитик сказал: "Хуже вой­ны с англосаксом может быть только дружба с ним". Начнём дружить — будем сдавать свой суверенитет, людей, земли, ресурсы. Но тогда революция становится неизбежной.

Игорь КОРОТЧЕНКО, полковник, главный редактор журнала "Национальная оборона".

Варшавский саммит показал, что Россия теперь не является партнёром для НАТО. По крайней мере, в предшествующие двадцать лет альянс вслух говорил о партнёрстве. Сегодня речь идёт о "сдерживании" и угрозах через устрашение. Для этого создаётся соответствующая военная инфраструктура на территории Литвы, Латвии, Эстонии и Польши. Вблизи российских границ в ближайшие годы будут развёрнуты новые военные аэродромы, базы, командные пункты, центры управления, склады с вооружением, военной техникой для мобилизационного развёртывания войск. И, наконец, в качестве первых сил обозначения появится четыре батальона НАТО, вслед за которыми, очевидно, в ближайшие годы будет создана полноценная военная группировка альянса. Надо понимать, что эти четыре батальона нужны лишь только для того, чтобы была создана соответствующая военная инфраструктура, опираясь на которую, НАТО сможет в любой момент в течение нескольких суток существенно нарастить свои вооружённые силы вблизи российских границ.

Понятно, что сегодня войны ведутся по-новому, поэтому танковые клинья в направлении Москвы посылаться не будут. Но будут посылать "Томагавки", будут посылать новые ударные системы высокоточного оружия, будут посылать гиперзвуковые летательные аппараты, отработка которых активно ведётся в настоящее время в США. Поэтому задача России, проанализировав решения, которые приняты на варшавском саммите НАТО, создать соответствующий контрсиловой потенциал для нейтрализации тех угроз, которые будут для нас наиболее опасными.

Так, Украина — это антироссийский таран, который направлен против нашей страны. Это не цивилизованное государство, фактически — террористический вооружённый режим. Никаких иллюзий здесь быть не должно. Очевидно, что Киев не будет выполнять минские соглашения, а Запад по-прежнему будет проводить политику двойных стандартов, обвиняя во всём Россию, хотя Москва — даже не участник соглашений. Зато с Украины, как с гуся вода — никаких претензий. Поэтому Россия должна вести себя так, как ведёт себя Израиль в отношении своих беспокойных арабских соседей. Любой теракт, вооружённая вылазка, обстрел — тут же адекватный военно-силовой ответ. Надо ставить Украину на место, при необходимости и использовать высокоточное дистанционное оружие для подавления огневых позиций украинских силовиков, откуда Украина ведёт артиллерийский обстрел городов Донбасса. С режимом Порошенко мы однозначно ни о чём не договоримся. Вместо беззубого и толерантного Зурабова в Киеве нужен новый посол. Украина, официально провозгласившая Россию в качестве своего военного противника, заслуживает жёсткого отношения.

Разумеется, мы не желаем какой-либо войны. Мы привержены нормам международного права, мы привержены минским соглашениям, но безнаказанно наблюдать за продолжающимися обстрелами городов Донбасса— мы не должны. Поэтому общее пространство безопасности — определённый зонтик, который мы раскрываем над Донбассом для предотвращения жертв среди гражданского населения, которые растут каждый день по вине украинских вооружённых сил.

Мы должны предупредить Украину: нецивилизованное поведение будет означать, что в отношении Киева будут действовать те же самые меры, которые действовали в своё время против Милошевича в Косово. Мы должны чётко заявить, что крымско-татарский меджлис, который заявил о подготовке боевиков для совершения терактов на территории Крыма, является террористической организацией. И либо Украина должна принять меры по пресечению такой деятельности, либо, в соответствии с нормами международного права, Россия имеет возможность нанесения ударов высокоточным ракетным оружием по лагерям, где на территории Украины готовятся международные террористы.

Что касается сдерживающего фактора: в нашей военной доктрине написано, что Россия имеет право на первое применение ядерного оружия в случае нападения. НАТО должно понимать, что в случае вооружённой агрессии оно получит ядерный удар. Сегодня ядерное оружие выступает в качестве эффективного механизма поддержания глобальных мировых процессов. Если бы не ядерное оружие, очевидно, уже шла бы Третья мировая война. Фактор взаимного ядерного сдерживания позитивно влияет на международную обстановку и не даёт возможности США безнаказанно действовать там, где они пожелают. Для России ядерное оружие — важнейший фактор поддержания нашей боеготовности, фундамент национальной безопасности. Поэтому отношение к новым инициативам Обамы просто — есть договор СНВ-III, мы его подписали, мы его выполняем, дальнейшее снижение ядерного потенциала России в настоящих условиях невозможно, особенно на фоне активного развития американских противоракетных программ.

Константин СИВКОВ, капитан I ранга, первый вице–президент Академии геополитических проблем.

НАТО является инструментом транснациональной глобальной элиты и решает задачу создания условий для разгрома России. Развёртывание четырёх батальонов — лишь передовой эшелон, который должен обеспечить построение военной инфраструктуры в регионе, сформировать поддержание этих стран в состоянии базы вооружения для более крупных формирований, которые могут быть развёрнуты путём переброса личного состава с территории США или с глубинных территорий Европы. Поэтому самый уязвимый в настоящий момент для России регион — Приднестровье, находящееся в исключительно невыгодном геостратегическом положении, — уже начинает подвергаться давлению. С одной стороны, там инспирируется внутренний конфликт. С другой, идут первые шаги по блокаде ПМР. В третьих, открыто выступает министр обороны Молдавии, требуя от НАТО помочь Кишинёву убрать российский контингент из Приднестровья. По всем направлениям идёт подготовка к военному конфликту, избежать которого Россия без потерь для своего имиджа не сможет.

При этом явно просматривается и тот факт, что национальные элиты ряда европейских стран начинают понимать опасность следования курсу транснациональных элит и пытаются заявить о своих интересах. По признанию целого ряда военных и политических экспертов — полного согласия в НАТО нет. Более того, наблюдается углубление конфликтности, усиление противоречий между позициями членов НАТО, что делает альянс рыхлой организацией. Весьма вероятны предпосылки к ослаблению НАТО путём выхода из его состава ряда стран. В частности, тому подтверждение — заявление президента Чехии о возможности всенародного референдума по выходу из ЕС и НАТО.

Михаил ХАЗИН, президент компании экспертного консультирования "Неокон".

Более подробно об усилении "восточного фланга НАТО" отпишусь по итогам всего саммита, а пока коротко о промежуточных итогах.

Во-первых, официально подтверждено развёртывание четырёх батальонов у российских границ на постоянной основе + анонсировано развёртывание 10 000 американских военных в Польше. Это сюрпризом не стало, так как ещё при обсуждении бюджета Пентагона на 2016 год говорилось, что в 2017 году расходы на усиление военного присутствия США в Восточной Европе возрастут с нынешних 700 млн. долл. до 3,5-4 млрд. долл. При этом госдеп уже проработал тему усиления давления на европейцев с целью заставить их выделять оговорённые 2% бюджета на безопасность. Примечательно открытое участие Германии в этом процессе. Вслед за объявлением России угрозой, Германия на постоянной основе будет содержать свой батальон в Литве. Впервые с 1941 года немецкие вооружённые силы будут находиться непосредственно на границах России. Это, конечно, знатная пощёчина отечественным хитроплановцам, продолжающим виртуальные битвы за Берлин.

С военной точки зрения эти четыре батальона сильно не повлияют на общий баланс сухопутных сил, но это, по сути, только "первая ласточка", так как с 2017 года темпы наращивания вооружённых сил НАТО у наших границ будут возрастать.

С политической же точки зрения это более чем наглядно свидетельствует, что никаких реальных договорённостей между США и РФ нет, и конфликт уже очевидно продолжится и в 2017 году, это говорит о том, что США не питают иллюзий, что Минские соглашения будут выполнены в 2016 году. Сама постановка вопроса — мы начинаем разворачивать войска, а в 2017-м этот процесс будет более интенсивным — весьма характерно оторвана от персонажа, занимающего овальный кабинет в Белом Доме. Анонсируемые планы выходят далеко за пределы нынешнего срока Обамы, и это действительно стратегическое решение евроатлантического истеблишмента, который совершенно ясно встал на путь системной стратегической конфронтации и рассматривает её уже не в контексте вопроса "нужна она или нет", а в русле сугубо технических решений, направленных на её осуществление.

Во-вторых, встав на путь подобной конфронтации, сухопутными войсками США и НАТО не ограничатся. Будут активизированы работы по системе ПРО, возражения России по поводу которой, теперь уже совершенно очевидно, считаются несущественными. Это же касается и расширения возможностей для ведения информационной и кибервойны, где приграничные с Россией страны используются как платформы, на которые будут инсталлированы дополнительные структуры военно-разведывательного характера. Надо понимать, что помимо расширения военного присутствия, произойдёт и резкое наращивание активности ЦРУ и разведок стран НАТО в приграничных районах.

Помимо этого анонсировано создание черноморской эскадры НАТО. Тут есть некоторые проблемы, связанные с Турцией и конвенцией Монтрё, но, как представляется, это вопрос технический.

В целом, саммит НАТО наглядно указывает как на продолжительный характер текущего конфликта, так и на возрастающую напряжённость в отношениях с США и НАТО. России, очевидно, придётся продолжать укрепление своих западных границ и предпринимать определённые усилия для купирования анонсированных мероприятий НАТО, связанных с ПРО, черноморской эскадрой, информационной и кибервойной. Разумеется, все текущие действия НАТО будут называться на Западе "обоснованной защитой от России", а все ответные действия России, направленные на купирование возрастающих угроз у западных границ, будут называться "неадекватной агрессивной реакцией на оборонительную политику НАТО".

США. Россия > Армия, полиция > zavtra.ru, 14 июля 2016 > № 1838724 Игорь Коротченко, Константин Сивков, Михаил Хазин

Российско-американские отношения в свете президентских выборов в США

Игорь Иванов

Президент РСМД, министр иностранных дел России (1998–2004 гг.), профессор МГИМО МИД России, член-корреспондент РАН

До президентских выборов в США остается менее четырех месяцев; драматическая предвыборная борьба в Америке вступает в свою финальную фазу. Насколько можно судить, по данным последних опросов, кандидат от Демократической партии Хиллари Клинтон уверенно опережает республиканца Дональда Трампа. Если до ноября в ход избирательной кампании не вмешаются какие-то чрезвычайные обстоятельства, можно предположить, что следующим, сорок пятым, президентом США впервые в истории этой страны станет женщина.

Как показывают опросы общественного мнения, многие в России полагают, что в нынешних условиях приход в Белый дом Дональда Трампа был бы выгоднее нашей стране, чем победа Хиллари Клинтон. Популист и яростный критик вашингтонского истеблишмента, Трамп мог бы, по их мнению, перевернуть нынешнюю, не самую лучшую страницу в американо-российских отношениях и начать новую главу без оглядки на «наследие» демократа Барака Обамы.

К Хиллари Клинтон отношение в России, как известно, неоднозначное. Одни вспоминают ее как жесткого и не всегда сговорчивого переговорщика. Другие — как политика, неизменно делавшего акцент на права человека. Третьи говорят, что традиционно Москве удавалось успешнее ладить с республиканцами, нежели с демократами. Мой многолетний опыт непосредственного общения с государственными лидерами самых разных стран говорит о том, что такого рода опасения и надежды не имеют под собой серьезных оснований. Как правило, с опытными профессионалами договариваться легче, даже если они являются жесткими переговорщиками и сложными партнерами. Их поведение предсказуемо, их позиции рациональны, они хорошо понимают пределы своих возможностей. А вот с новичками во внешней политике обычно работать труднее — отсутствие опыта нередко оборачивается непоследовательностью и непредсказуемостью, ведет к субъективным, эмоциональным, подчас ошибочным решениям, которые потом бывает очень трудно исправить.

Выступая 17 июня на Петербургском международном экономическом форуме, президент России Владимир Путин вспоминал о своем позитивном опыте работы с сорок вторым президентом США Биллом Клинтоном. Я был министром иностранных дел России и хорошо помню то время. Разногласий и противоречий между Россией и США и тогда было предостаточно. Однако в отличие от последних лет никогда не прерывался взаимоуважительный диалог, всегда присутствовало осознание значения российско-американских отношений для международной стабильности.

Разумеется, Хиллари Клинтон имеет свои собственные взгляды на внешнюю политику Америки. Тем не менее есть основания полагать, что «семейный опыт» будет оказывать определенное влияние и на ее деятельность, если она окажется победительницей на ноябрьских выборах.

Главное, однако, не в этом. Было бы наивным полагать, что состояние и динамика наших отношений с Америкой определяются исключительно личностью нового хозяина Белого дома и что существует какой-то легкий, безболезненный способ вывести российско-американские отношения из того глубокого кризиса, в котором они сегодня оказались. Чудес в международных делах не бывает. Внешняя политика США всегда носила двухпартийный характер, всегда отличалась значительной инерционностью, и результаты президентских выборов не могут кардинально изменить этого устоявшегося положения дел.

Рассчитывать на то, что новая администрация США одумается и станет покладистой, вряд ли реально. Кто бы ни стал президентом, стратегический курс на удержание мирового лидерства сохранится, хотя определенные коррективы во внешней политике, конечно, возможны.

Российско-американские отношения вступили в фазу, когда накопленный за последние годы негативизм фактически перерос в реальную конфронтацию. Такое развитие событий противоречит интересам России. Да и интересам США тоже. А поэтому важно предпринять шаги, которые позволили бы переломить эти опасные тенденции. Если же мы сейчас займем выжидательную позицию, приглядываясь к тому, как поведет себя новый президент США и его команда, то можем упустить время, а с ним и инициативу.

Если говорить откровенно, то создать солидную основу российско-американских отношений после окончания холодной войны нам так и не удалось. Да мы этим и не особенно занимались, будучи полностью поглощенными урегулированием текущих международных проблем. Поэтому главной задачей, на мой взгляд, является запуск такого переговорного процесса между Россией и США, который позволил бы выйти на согласованные принципы взаимоотношений, совместно выработанные обязательства друг перед другом, учитывающие обоюдные интересы.

С чего начинать? Это самое сложное. Считаю, что прежде всего необходимо, не откладывая, приступить к подготовке личной встречи между президентом России и новым президентом США. Чем дольше такая встреча будет откладываться, тем больше будет накапливаться негативизма.

Встреча должна быть тщательно подготовлена, и ее результатом должны стать решения, имеющие стратегический характер и ориентированные на будущее. В нынешней ситуации уже недостаточно просто встретиться, чтобы «посмотреть друг другу в глаза».

Разумеется, такая встреча не может разом разрешить весь накопившийся клубок противоречий. Такой цели и не надо ставить. Но она должна определить вектор развития российско-американских отношений и сформировать необходимые механизмы сотрудничества, что позволило бы постепенно уйти от ситуации, когда сотрудничество по стратегическим вопросам становится заложником текущих разногласий.

Разумеется, что контакты на уровне президентов будут и дальше оставаться ключевым звеном российско-американского диалога.

Однако эти контакты должны быть дополнены разветвленной сетью двусторонних рабочих механизмов по ключевым направлениям сотрудничества. Необходимо вдохнуть жизнь в работу Группы стратегической стабильности в составе руководителей внешнеполитических и оборонных ведомств двух стран. Требуется институционализировать диалог между разведсообществами. Это способствовало бы укреплению взаимного доверия и созданию благоприятной атмосферы для сотрудничества в борьбе с терроризмом и в других областях. Особое внимание необходимо уделить экономическому сотрудничеству. Деловое сотрудничество не стало тем амортизатором, который мог бы сдерживать или хотя бы ослаблять негативные последствия разногласий в других областях. Нужен механизм, который на уровне государства стимулировал бы экономическое сотрудничество, что, в свою очередь, способствовало бы улучшению взаимоотношений между нашими странами.

Еще один консультативный механизм требуется на уровне гражданского общества. В его работе должны принимать участие представители политических и общественных кругов, СМИ, деятели науки и культуры: все те, кто влияет на формирование общественного мнения в России и США.

На первый взгляд может показаться, что предлагаемая эшелонированная структура российско-американского диалога выглядит громоздко и труднореализуема. К сожалению, как раз отсутствие такой плотной ткани переговорных механизмов по широкому кругу актуальных проблем привело российско-американские отношения к их нынешнему состоянию.

В своей поздравительной телеграмме президенту Б. Обаме по случаю Дня независимости США 4 июля этого года президент России В. Путин подчеркнул: «История российско-американских отношений подтверждает, что, действуя на равноправной партнерской основе и уважая законные интересы друг друга, мы способны успешно решать самые сложные международные проблемы на благо народов обеих стран и всего человечества».

Очень хотелось бы, чтобы в Вашингтоне самым серьезным образом отнеслись к этому приглашению к диалогу.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > russiancouncil.ru, 14 июля 2016 > № 1831118 Игорь Иванов

Североатлантический цугцванг.

О сложной геополитической ситуации в мире и, прежде всего, на Ближнем Востоке, о взаимоотношениях России и Североатлантического альянса рассуждает директор Российского института стратегических исследований при Президенте Российской Федерации (РИСИ) генерал-лейтенант Леонид РЕШЕТНИКОВ:

Лукавство политиков и прямота военных

- Опасность сложившейся ситуации максимально прояснил генерал ВВС США Дэвид Голдфин, который на слушаниях в Комитете сената США по вооружённым силам, где ставился вопрос введения бесполётной зоны над Сирией (чего упорно добиваются некоторые американские политики), с солдатской прямотой заявил: «Поскольку ИГИЛ (запрещена в РФ, примечание редакции) не имеет самолётов, это означает, что у меня должно быть разрешение сбивать российские и сирийские самолёты». Этим военный потребовал от политиков подписаться под заведомо ведущим к войне приказом, чтобы когда-нибудь потом ответ не заставили держать его одного.

Военные чётко улавливают лукавость слов политиков. Сам возврат к идее ввести над Сирией бесполётную зону вызван сообщениями о том, что правительственная авиация якобы бомбит госпитали и дома мирных граждан. Но, во-первых, информация об этом исходит от явно заинтересованных антиправительственных источников. Во-вторых, это - Восток, где всякую информацию надо делить как минимум на три, потом разворачивать на противоположное значение и только после этого надеяться, что процентов десять правды ты всё же узнал. А в-третьих (и главных) - и это то, что чётко знают военные всех армий, вовлечённых в сирийские события: в местах наземных боев в этой стране «мирных» строений не бывает в принципе. Террористы с равным безразличием к населению оборудуют свои позиции и в жилых домах мирного населения, и в школах, и в больницах, и вообще везде, где им это покажется необходимым. Так что с точки зрения военного ответ генерала был чёток и однозначен: «Прикажите - и я буду сбивать, хотя бы и русских. Но когда от них придёт «обратка» - отвечать будете вы».

Но вот с точки зрения политической эти слова означают окончательную фиксацию нового состояния всей геополитической ситуации. А именно: задача уничтожения военной силы великой (и к тому же ядерной) державы обозначена в повестке дня. И решатся ли политики ответить генералу положительно или нет - не важно: сама постановка подобного вопроса уже означает рассмотрение такого инструмента, как война, в качестве «последнего довода королей». И мы видим сегодня в сенате не что иное, как проекцию войны на данные конкретные слушания. Такого не было со времён «разрядки» начала 1970-х годов, когда между СССР и США было подписано соглашение о предотвращении инцидентов на море и в воздушном пространстве над ним. Если говорить без дипломатических экивоков, это было соглашение о запрете негласно разрешённой практики охоты воздушных и морских судов двух стран друг на друга, если это не вело к риску глобального конфликта.

Одно неосторожное движение - и…

Об этом же - об осознании глобальной войны как следующего шага в развернувшейся между Россией и Западом полемике - говорит в издании The Week аналитик Кайл Мизоками. Смысл его статьи сводится в целом к набору разных свидетельств того, что «Москва может нанести молниеносное поражение НАТО и захватить страны Балтии в течение нескольких суток», и её 46 батальонам в регионе всего 11 балтийских противостоять не могут. Отсюда, рассуждает аналитик, необходимо поддерживать балтийских союзников «коренными» войсками НАТО, а это означает, что «конфликт может вылиться в полномасштабную ядерную войну». Если вспомнить, что в Прибалтике уже идут масштабные учения НАТО, в ходе которых, кстати, отрабатывается такой сугубо предвоенный агрессивный элемент, как минирование портов назначенного врага, - данное рассуждение переходит из разряда теоретических в область сугубо практическую. В подобного рода учениях у самых границ вероятного противника одно неосторожное движение - и…

Как отметил эксперт по военно-морским вопросам, главный военный советник Минобороны РФ адмирал Иван Васильев: «Море, в отличие от суши, где есть границы между странами, - это зона непосредственного соприкосновения с вероятным противником. Буквально в пределах видимости. Поэтому возникновение конфликтной ситуации становится более вероятным, а главное - более опасным, ибо может сразу перейти в «горячую» фазу».

Наблюдатели отмечают, что все действия НАТО в Прибалтике укладываются в схему, отражённую в недавно опубликованном отчёте известного американского центра стратегических исследований RAND. Авторы доклада под названием «Укрепление сдерживания на восточных границах НАТО» Дэвид А. Шлапак и Майкл Джонсон предлагают, в частности, «для уверенного сдерживания российской агрессии» дополнительно разместить в Восточной Европе семь сухопутных бригад, включая три тяжёлые бронетанковые, которым необходимо обеспечить поддержку с воздуха, и ряд других военных мер.

Безуспешное давление

Очень провокационно, по мнению политологов, прозвучала и утечка из недр Госдепартамента США информации о том, что в одном из его документов для внутреннего пользования обозначен призыв 50 дипломатов к президенту Бараку Обаме нанести удары по правительственным войскам в Сирии. По их мнению, только начало боевых действий против Дамаска поможет победить группировку «Исламское государство» (запрещённую в России). При этом официальный представитель Госдепа Джон Кирби отказался комментировать данную информацию американских СМИ, что, в общем, можно понять: дипломаты, призывающие главнокомандующего вооружёнными силами начать боевые действия, - явно нетривиальное историческое явление.

Его можно обозначить шахматным термином «цугцванг»: так называется положение, в котором любой ход игрока ведёт к ухудшению его позиции и в котором оказалась американская политика в Сирии. Письмо служащих Госдепа - это специально организованная утечка, с тем, чтобы оказать на нас давление ещё и с этой стороны. Ведь в Сирии американцам приходится очень тяжело, их интересы не реализуются, и надо что-то с этим делать. Поскольку уступать не хочется, они пытаются показать, что готовы идти ва-банк, то есть пытаются запугать (и тем остановить) Россию.

Об этом же, скорее всего, говорит ещё одно нетривиальное выступление: на сей раз - главного американского дипломата, главы Госдепа Джона Керри. «России необходимо понимать, что наше терпение не безгранично. Собственно, оно сейчас весьма ограничено в плане того, будет ли Асад привлечён к ответственности или нет», - заявил госсекретарь США. А тот же Джон Кирби усилил это выступление официальными разъяснениями в таком роде: «Мы не выступаем с пустыми угрозами. Это не была пустая угроза».

Это тоже попытки оказать на нас давление. Более мощное, чем прежде, но с той же целью - чтобы мы сократили свою активность или вовсе прекратили её. Думаю, однако, что им будет крайне сложно этого добиться.

Открытый ультиматум европейцев

В то же время и настоящие удары по России, собственно говоря, уже наносятся. Пусть пока, слава Богу, с гуманитарных направлений, но это именно удары: по спорту - истеричными антидопинговыми кампаниями; по российским активам за рубежом, как показала недавняя кампания от имени акционеров ЮКОСа и так называемые периодические «офшорные» скандалы; по национальной репутации, когда односторонне выпячиваются не самые благородные выходки футбольных фанатов. Давление идёт не только по Сирии, не только по периметру всех наших границ, особенно европейских. Идёт давление по всем линиям.

Более того, среди политологов распространилось мнение, что и якобы миротворческое заявление экс-президента Франции Николя Саркози, предложившего России, как истинно сильной стране, сделать шаг навстречу Европе и первой отменить свои контрсанкции против её санкций, является на самом деле попыткой навязать свои «условия мира». Саркози приехал не от себя - он приехал с неким посланием, которое, по сути, является открытым ультиматумом. Это не абстрактные рассуждения про какие-то права человека, про демократию - это вполне прагматичная формулировка того, чего европейские страны ждут от России. Очень чётко сформулирована позиция: обсуждение снятия санкций возможно только после того, как мы снимем свои. В противном случае глава Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер пригрозил сохранить санкции и ясно обозначил вероятность их ужесточения.

Излюбленная теория хаоса

Судя по контексту того, что происходит в мире, нужно готовиться к новой волне обострения отношений с Западом. Против России сначала ввели санкции, исключили нас из своих организаций, оказали мощное, как тогда казалось, давление по другим направлениям. Но выяснилось, что это не даёт результатов. Ведь откуда нынешняя истерика на Западе? От того, что все предыдущие попытки давления не дали никакого результата! Ни политические методы давления, ни экономические - ничего не получается, результат близок к нулю. Говорят о продлении санкций, но мы спокойно переносим и это. Отсюда - злоба и поиски новых средств давления. Но их, по большому счёту, не осталось - по крайней мере, из того арсенала, который не приводит к глобальной вооружённой конфронтации. Остаётся что? Остаётся только размахивать оружием. Ничего другого, кроме как запугивать нас таким образом.

Что мы видим в итоге? Отблески, проявления, отражения расширяющегося геополитического конфликта. По сути, войны. Пока подспудной, но это уже её проекция на всю пока ещё мирную, но уже изрядно взволнованную поверхность глобальной геополитики. Тем более что, согласно любимой аналитиками США теории хаоса, все не связанные между собой события являются в итоге звеньями одной цепи. В мире создаётся очень опасная ситуация. Она может привести к вооружённым столкновениям. А к ним нужно быть готовым!

Подготовил

Роман ИЛЮЩЕНКО

США. Россия. Весь мир > Армия, полиция. Внешэкономсвязи, политика > mvd.ru, 11 июля 2016 > № 1941337 Леонид Решетников

Украина: путь на Запад

© "Россия в глобальной политике". № 5, Сентябрь - Октябрь 2004

Роналд Асмус – старший научный сотрудник Трансатлантического отдела в Германском фонде Маршалла (США). В 1997–2000 гг. – заместитель помощника госсекретаря США по европейским делам, отвечал за отношения с НАТО и европейскую безопасность. Данная статья представляет собой сокращенный вариант его выступления на конференции «Украина в Европе и мире», прошедшей в Киеве в феврале 2004-го. Полный текст статьи — на сайте http://www.globalaffairs.ru

Резюме Запад лучше справится со стратегическими вызовами грядущих десятилетий, если на его стороне будет дружественная демократическая Украина. В число первоочередных приоритетов следует включить вопрос об интеграции Киева в евроатлантическое сообщество.

Эта статья ныне уже покойного американского дипломата и политического комментатора неоконсервативного толка Рона Асмуса была опубликована в нашем журнале 12 лет назад, весной 2004 года. До «оранжевой революции» на Украине оставалось полгода, но предсказать столь острый кризис едва ли кто-то рискнул бы. И уж тем более вообразить то, что происходило потом вплоть до нынешнего дня. Нам кажется интересным вспомнить, как атлантическая интеграция Киева виделась тогда ее убежденным сторонникам.

Представьте себе такой сценарий. 2010 год. Украина только что получила приглашение вступить в Организацию Североатлантического договора на саммите НАТО, который состоится в Варшаве. На Польшу, как место проведения саммита, выбор пал в знак признания ее активной роли в развитии отношений между НАТО и Украиной. После избрания осенью 2004-го нового президента Украины, политика страны кардинально изменилась. С тех пор Киев продемонстрировал значительный прогресс в преодолении политической нестабильности, борьбе с коррупцией и проведении основных экономических реформ. Во внешней политике перемены не менее серьезны: явный акцент сделан на сотрудничестве с Западом. С новым прозападным правительством, ориентированным на проведение реформ, Украина наряду с Польшей стала одной из стран региона, проводящих четкую и последовательную проатлантическую политику, превратившись в регионального лидера реформ и одного из главных участников миротворческих операций альянса в Афганистане и на всем Большом Ближнем Востоке.

Улучшение отношений Украины с НАТО ознаменовалось одновременным укреплением связей с Европейским союзом. Проблема определения стратегического места и роли Украины в Европе уже решена. То, что раньше казалось недостижимым, сейчас становится все более вероятным: Еврокомиссия отметила значительные успехи Украины и признала, что та соответствует Копенгагенским критериям Евросоюза. Впрочем, в ЕС все еще идут дискуссии по поводу «европейскости» Украины, гадают о том, как ее вступление отразится на финансах Европейского союза и даже сколько мест в Европарламенте она получит по новой Европейской конституции. Тем не менее многочисленные западные эксперты уверены, что вступление Украины в Евросоюз – это лишь вопрос времени и что ЕС скоро объявит о своей готовности к переговорам по этому поводу. Давняя мечта многих украинцев стала воплощаться в жизнь.

Значительные успехи Украины во внутренней и внешней политике имели стратегические последствия как для региона в целом, так и для государств, расположенных за его пределами. Геополитическая карта Европы и Евразии стала трансформироваться подобно тому, как это случилось после разворота стран Центральной и Восточной Европы в сторону Запада десять лет назад. Украина не просто раздвинула границы интеграционного объединения и стабильности далее на восток до непосредственных рубежей России – ее достижения распространились подобно волновому эффекту на весь регион. Фактически Украина стала центром новой группы демократических, ориентированных на реформы стран, простирающихся на территории от постлукашенковской Белоруссии на севере до Грузии и других закавказских республик на юге. Эксперты также признали, что демократизация Украины послужит примером для демократической оппозиции в России, и предположили, что скатывание России к авторитаризму наконец-то будет остановлено.

Вместе с тем успешно осуществленная трансформация Украины и ее ориентация на Запад стратегически значимы и по другим причинам. Интеграция страны с населением 50 млн человек в евроатлантическое сообщество серьезно укрепила мир и безопасность в этой критически важной его части. Кроме того, интеграция Украины способствовала стратегическому переходу альянса от обороны Старой Европы к созданию новой платформы для более тесного сотрудничества США и Европы в борьбе с нестабильностью и угрозами, исходящими из Большого Ближнего Востока, – главной опасностью XXI века. Укрепление стратегической мощи Украины имело своим результатом не только ее активное участие в операциях НАТО по поддержанию стабильности на Большом Ближнем Востоке. Успешные демократические и экономические реформы в Украине предоставили Западу дополнительную возможность проецировать свое политическое влияние и поддерживать стабильность на Кавказе, в Центральной Азии и далее на Большом Ближнем Востоке.

Неужели такой сценарий надуман и совершенно неосуществим? Или же он вполне возможен, если украинское руководство и западные лидеры приложат совместные усилия для того, чтобы эта картина стала реальностью? Если сегодня трезво оценивать вероятность такого развития событий, то мы придем к выводу, что она невелика. Многие западные наблюдатели высказывают серьезные сомнения по поводу желания и возможности Украины следовать западному курсу реформ. Скандалы, разочарования и промахи украинского руководства в последнее десятилетие привели к тому, что Запад устает от Украины и время от времени будущее страны выпадает из его повестки дня. Снижение интереса Запада не остается незамеченным и в Киеве, где многие ставят под вопрос готовность США и Европы помочь Украине стать полноправным членом евроатлантического сообщества.

В то же время каждый, кто знает, какие ожесточенные дебаты по поводу расширения НАТО и Европейского союза шли в 1990-е, помнит, насколько радикальные и неопределенные суждения об этих процессах высказывались в самом начале. Если бы мы тогда рассматривали вероятность включения в НАТО и Евросоюз более десятка центрально- и восточноевропейских стран в течение следующих десяти лет, она была бы так же мала. Цель полной интеграции Украины с Западом достаточно амбициозна, хотя не более «нереальна», чем цели, уже поставленные и достигнутые Западом за последнее десятилетие. Во многих отношениях это очередной логический шаг и проект, который евроатлантическое сообщество должно осуществить.

Более того, если принять во внимание стратегические вызовы, с которыми Запад столкнется в будущем, то, очевидно, мы с ними лучше справимся, имея на своей стороне прозападную демократическую Украину. Но такая метаморфоза не произойдет сама собой. Она возможна, только если у руля в Украине будет стоять новое руководство с новым видением, а Запад вновь осознает необходимость включить вопрос интеграции Украины в число своих приоритетов. А также если будет разработана ясная и реалистичная долгосрочная стратегия по воплощению такого видения в жизнь или если по обе стороны Атлантики найдутся союзники, готовые приложить соответствующие усилия.

КЛЮЧ К УСПЕХАМ ПРОШЛОГО

Прежде чем ответить на вопрос, каковы должны быть основные составляющие стратегии интеграции Украины в ЕС, стоит обратиться к истории и выяснить, чем объясняются достижения Запада в деле интеграции центрально- и восточноевропейских государств в 1990-х годах. В конце концов, не будь такого успеха, сегодня на повестке дня не стоял бы вопрос о месте Украины в евроатлантическом сообществе.

Первой и, вне всяких сомнений, самой главной составляющей этого успеха было само стремление указанных стран – как их руководства, так и населения – стать частью Европы и трансатлантического сообщества. Двери НАТО и ЕС никогда бы не открылись, если бы лидеры стран-кандидатов в них не стучались, а иногда и ломились изо всей силы. Однако тогда, как и сейчас, было недостаточно просто заявить о своем желании присоединиться к Западу. Стремления центрально- и восточноевропейских государств не рассматривались серьезно до тех пор, пока их лидеры и население не только на словах, но и на деле продемонстрировали свою приверженность ценностям и интересам евроатлантического сообщества.

Разумеется, никто не ожидал, что эти страны в один день станут современными западноевропейскими демократиями. Но существовало четкое понимание: эти государства выбрали правильный курс, на который Запад может рассчитывать и с которого их руководство и население не намерено сворачивать. Другими словами, чтобы стать союзниками, страны-кандидаты должны были начать действовать и вести себя, как союзники. Кроме того, им нужно было обрести доверие Запада, развеять его сомнения и попытаться изменить отрицательное к себе отношение.

Сегодня идея о членстве этих стран в западных институтах превратилась из радикальной и даже безрассудной в прописную истину, не вызывающую ни сомнений, ни протеста.

Вторая составляющая успеха в том, что Запад четко обрисовал перед этими странами перспективы, связанные с их членством в западных институтах, что стимулировало их продвижение именно в том направлении. Но эти шаги, в свою очередь, потребовали политического и стратегического обоснования данного проекта. А для этого понадобились значительные интеллектуальные и политические усилия.

Одним из ключевых моментов стало то, что понятие «расширенная Европа» получило новое определение. Теперь речь пошла о едином и свободном континенте, в котором центрально- и восточноевропейские государства – такие же демократические, свободные и безопасные, как страны Западной Европы. После почти пятидесяти лет вынужденного разделения Европы эта концепция многими была поначалу воспринята неоднозначно. И когда в конце 1980-х или начале 1990-х упоминали о Европе, на Западе считалось, что имеется в виду Западная Европа. Центральная и Восточная Европа часто рассматривались как отдаленная и второстепенная часть континента. О вновь образовавшихся странах, таких, как Украина, мало кто знал, и их будущее, не говоря об их роли на Западе, находилось под вопросом.

Другим ключевым моментом явилось стратегическое обоснование расширения НАТО и Евросоюза. Утверждалось, что Западу гораздо выгоднее обеспечить мир и безопасность превентивными мерами, взяв под крыло новые страны, нежели постоянно находиться под угрозой дестабилизации этого стратегически важного региона между Германией и Россией, в одночасье оказавшегося неподконтрольным ни одному государству. Вначале ни у НАТО, ни у ЕС не существовало критериев приема новых членов, и западные страны беспокоились, что интеграция Центральной и Восточной Европы может привести к переваливанию ее проблем на плечи Запада. В результате возникла необходимость разработать такую стратегию расширения, которая создала бы уверенность в том, что оно не подорвет и не разрушит основы эффективной деятельности этих институтов. Критическая политическая масса, необходимая для движения вперед, была получена благодаря осознанию политического и нравственного императива единой, свободной и безопасной Европы, в которой не было бы места войнам. Прогрессу в значительной мере способствовал и тот стратегический аргумент, что нам крайне выгодно использовать появившуюся после окончания холодной войны возможность для того, чтобы раз и навсегда установить мир на континенте. Это двойное соображение явилось основанием для включения стран Центральной и Восточной Европы в качестве главного пункта в повестку дня на дипломатических переговорах в 1990-х годах.

Обо всем этом не могло быть и речи без постоянного покровительства США. Именно Вашингтон стал главным инициатором расширения НАТО, предложив концептуальные и стратегически важные шаги и дипломатическую поддержку для воплощения данной идеи в жизнь.

Что касается отношений с Россией по этом вопросу, то мы полагали, что присоединение к Западу стран Центральной и Восточной Европы путем предоставления им членства в НАТО и Европейском союзе невозможно рассматривать в качестве враждебного шага, а создание зоны стабильности и интеграции на западной границе России отвечает интересам Москвы. В России же, однако, мало кто разделял эту точку зрения. Поэтому Запад шел на расширение границ НАТО и Евросоюза, сталкиваясь с сильным (по крайней мере, на первых порах) сопротивлением со стороны России, считавшей, что такая политика может привести к новому витку конфронтации или холодной войне. Ситуация осложнялась и тем, что для многих союзников в Европе, равно как и значительного числа американцев, расширение НАТО и ЕС было приемлемым только при наличии гарантий того, что это не приведет к новому обострению отношений с Москвой.

Соединенные Штаты и Европа пытались решить эту дилемму, предлагая Москве установить отношения со все возрастающим числом евроатлантических организаций. В то же время Россия понимала, что многие на Западе пойдут на расширение только с ее согласия. Поэтому Москва старалась использовать имевшийся у нее на руках козырь, чтобы как можно сильнее затормозить этот процесс. И только тогда, когда стало очевидно, что расширение состоится при любых обстоятельствах, Кремль занял конструктивную позицию на переговорах о новых взаимоотношениях с Западом.

В процессе того, как Киев и Запад будут пытаться выработать и реализовать общую стратегию интеграции Украины, нам, скорее всего, придется столкнуться с теми же проблемами.

Во-первых, если сегодня Украина хочет, чтобы к ней относились как к действительному кандидату на членство в Европейском союзе, она должна доказать, что серьезно намерена осуществить внутреннюю трансформацию, а также показать столь же успешные результаты, каких добились страны Центральной и Восточной Европы в 1990-х годах.

Во-вторых, и США, и Европа нуждаются в новой концепции расширенной Европы, предполагающей включение в нее Украины и объясняющей с политической и стратегической точек зрения, почему в данный момент интеграция Киева с Западом должна стать главным приоритетом евроатлантического сообщества.

В-третьих, вопрос о том, как сотрудничать с Москвой по мере интеграции Украины с Западом, снова станет камнем преткновения для евроатлантического сообщества (впрочем, как и для Киева). Не менее важно и то, что Вашингтону необходимо сосредоточиться на этой повестке дня как раз в тот момент, когда его внимание все больше отвлекают от Европы новые вызовы, исходящие из других регионов, особенно из Большого Ближнего Востока.

ЧТО НЕОБХОДИМО ПРЕДПРИНЯТЬ?

Отправной точкой для разработки надежной стратегии интеграции Киева с Западом должно стать осознание сходства и различий между Украиной и странами Центральной и Восточной Европы, особенно в том, что касается трех основных факторов интеграции.

Первый фактор – это мотивация со стороны государства, нацеленного на присоединение. И элиты, и общество должны обладать вполне мотивированным стремлением неотступно следовать такой линии во внутренней и внешней политике, которая де-факто делала бы их частью Запада. Они должны подтверждать, что являются союзниками как своими заявлениями, так и своими действиями. Второй фактор – это так называемый «пряник», т. е. гарантия вступления страны в НАТО или Евросоюз в случае соответствия всем необходимым критериям. Третий момент – это стратегия взаимодействия с Россией. Такая стратегия необходима для того, чтобы занять и отстаивать единую позицию Запада в отношении России, взять под защиту страну, претендующую на членство в НАТО или ЕС, и поддерживать позитивные и партнерские отношения с Россией.

Значительное различие между странами Центральной и Восточной Европы, с одной стороны, и Украиной – с другой, состоит в том, что в случае Украины внутренняя мотивация и стремление интегрироваться с Западом слабее, «пряник», предлагаемый Западом, меньше, а российский фактор представляет собою куда большую проблему. Это значит, что любая стратегия интеграции Украины с Западом должна учитывать эти обстоятельства.

Если Запад и Украина хотят выработать реалистичную стратегию на ближайшее десятилетие, то для них первостепенное значение имеют пять следующих шагов.

Во-первых, если Украина желает, чтобы ее воспринимали как вторую Польшу, ей необходимо начать проводить реформы и перестраиваться, действуя, как Польша, во внутренней и внешней политике. Украине следует пойти по такому пути прежде всего потому, что перемены, в сущности, в интересах самого Киева и отвечают надеждам украинского народа. Ничто не изменит позицию Запада по отношению к Украине так быстро и основательно, как успехи последней во внутренней политике.

То, что требуется от Украины, едва ли является секретом или тайной. Украина должна стать демократическим государством и упорядочить свою политическую систему. В стране необходимо реформировать экономику, взяться за решение проблемы экспорта оружия, побороть коррупцию. Список задач можно продолжить. В целях успешной перестройки Украине следует повторить путь, пройденный странами Центральной и Восточной Европы. Запад потребует от Украины не больше, но и не меньше того, что было предложено сделать странам Центральной и Восточной Европы.

Как и многие украинцы, Запад разочаровался и устал от политики действующего руководства в Киеве. Почти никто в западных странах больше не верит в то, что Украина в краткосрочной перспективе собирается и способна измениться таким же образом, как, например, Польша в 1990-х годах.

Единственный путь к смене такого имиджа – закрыть сегодняшнюю главу истории Украины и начать новую, с новым руководством, ориентированным на реальные преобразования. Трудно представить себе, что Запад действительно захочет расширить свои обязательства по отношению к Киеву и оказывать ему более существенную поддержку без явных признаков наличия в самой Украине политической воли к внутренним преобразованиям.

Во внешней политике Украине следует выработать четкую и последовательную программу действий в качестве союзника Запада. В данной области положение Украины лучше, чем в сфере внутренней политики, учитывая ее роль в иракском кризисе и других международных делах. Однако со стороны Киева было бы большой ошибкой считать, что Украина «откупилась» от Запада, в частности от США, послав свои войска в Ирак. Украина может сделать гораздо больше, чтобы стать союзником Запада, особеннов ситуации? когда евроатлантическое сообщество стремится выработать новую стратегию в отношении Белоруссии, Черноморского региона и Большого Ближнего Востока. Если бы Украина серьезно взялась за внутреннее переустройство, то она изменила бы в лучшую сторону и внешнюю политику, что, возможно, позволило бы Киеву стать примером для подражания и движущей силой позитивных перемен в странах, расположенных к северу и к югу от Украины.

Во-вторых, чтобы Украина пошла на смену курса, от Запада потребуется, помимо моральной, политической и экономической поддержки, предоставление гарантий того, что со временем Киев станет полноправным членом всех соответствующих евроатлантических организаций. Вновь понадобится коалиция государств-единомышленников по обе стороны Атлантики, для которых интеграция Украины станет стратегическим приоритетом будущего десятилетия, – точно так же, как это было в 1990-е годы со странами Центральной и Восточной Европы. Присоединение Украины к Западу должно стать следующим шагом в завершении строительства европейского и евроатлантического сообщества.

Если быть откровенным, то спроси меня кто-нибудь пять лет назад о том, считал бы я Европу «объединенной», если бы удалось включить в НАТО и Европейский союз все страны от Балтийского до Черного морей, думаю, что, как и многие мои коллеги, я ответил бы «да». Ведь в то время (тогда, в 1997 году, я работал в Государственном департаменте, возглавляемом госсекретарем Мадлен Олбрайт, и отвечал за расширение НАТО) Европа в нашем представлении заканчивалась где-то на польско-украинской границе. Однако сегодня, исходя из достижений прошлого десятилетия, может быть, настало время вновь пересмотреть определение Европы, однозначно включив в него Украину,– так же, как десятилетие назад мы включили в понятие «Европа» Центральную и Восточную Европу.

Новое видение Европы с расширенными границами, над формированием которого предстоит работать, включает, конечно же, не только Украину. Похожие проблемы связаны с вопросом членства Турции в Евросоюзе, а также с перспективой вхождения в него других стран Черноморского региона, таких, как Грузия или даже Азербайджан и Армения. И однажды – надеюсь, в скором, а не далеком будущем – нам придется решать, может ли претендовать на членство в Европейском союзе находящаяся в процессе демократизации постлукашенковская Белоруссия. Работая в Госдепе в 1990-х, я часто говорил своим подчиненным, что мы должны думать о политике на 10, 25 и 50 лет вперед. Это отражало мою идею о том, что Запад можно будет считать проигравшим, если ему не удастся присоединить к себе страны Центральной и Восточной Европы за десять лет, прошедших после их освобождения от коммунизма. На интеграцию Украины было отведено 25 лет, а России – 50.

Другими словами, нам предстоит продолжить и выиграть интеллектуальную и политическую битву за новое определение Большой Европы, которая будет включать в себя и Украину. Украина же своими действиями должна будет помочь нам победить в этом сражении. С моей точки зрения, Большая Европа должна включать в себя также Турцию и даже Южный Кавказ. Такое новое видение Европы потребует обоснованной стратегии и убедительной мотивации, если мы хотим достижения консенсуса и проявления политической воли. Факторы, сработавшие десять лет назад, неприменимы сегодня, потому что стратегическая ситуация изменилась коренным образом, особенно после терактов 11 сентября 2001 года.

Первая причина, обуславливающая стратегическую важность Украины, связана с тем, что, как утверждал Збигнев Бжезинский, Россия вместе с Украиной – империя, а без Украины – просто страна. Иными словами, успешно демократизированная и ориентированная на Запад Украина – это хороший стимул и гарантия от попыток России вновь поддаться искушению играть роль империи в отношениях с Европой и Западом. Эта мысль особенно важна сегодня, когда на Западе все чаще задаются вопросами, является ли демократический эксперимент в России не совсем удавшимся или вовсе провалившимся и не скатывается ли постепенно Москва к новому виду авторитаризма и неоимпериализма.

Вторая столь же значимая причина связана с Большим Ближним Востоком. Именно из этого региона, вероятнее всего, будут исходить самые большие угрозы для будущей трансатлантической безопасности. Лишь одного взгляда на карту достаточно, чтобы понять, почему для Запада стратегически выгодно сделать Турцию, Украину и Черноморский регион частью евроатлантического сообщества и превратить их в платформу, с которой можно проецировать влияние дальше на восток и на юг, обеспечивая стабильность за пределами региона.

В-третьих, необходимо снизить озабоченность, которую многие европейцы испытывают сегодня в связи с идеей Большой Европы, – точно так же, как в начале 1990-х они неоднозначно и с опаской относились к расширению Европы до Балтийского и Черного морей.

В основе этой озабоченности – мощь интегрируемого государства, деньги, экономическая эффективность и, наконец, национальные особенности. Мощь государства – важнейшая причина: ведь Украина – крупная страна, которая, претендуя в будущем на значительное количество голосов в Европарламенте, может стать одним из ведущих игроков и оказаться предположительно на одном уровне с другими ключевыми странами – членами Евросоюза. Деньги имеют значение из-за масштабности сельскохозяйственного сектора Украины и объема помощи, на который она теоретически может рассчитывать. Проблема экономической эффективности возникает в связи с тем, что многих европейцев беспокоит то, как ЕС сможет функционировать после присоединения к нему Украины. Наконец, многие европейцы пока еще не знают, что представляет собой Украина как страна и насколько она способна воспринять те ценности, которые Европейский союз поддерживает и намеревается продвигать.

В-четвертых, трудно представить себе успешную интеграцию Украины с Западом без активной поддержки и просвещенного руководства со стороны Соединенных Штатов. США должны возглавить процесс и помочь в формировании такого общего взгляда на проблему и создании такой стратегической ситуации, при которых интеграция Украины станет более реальной. Если Соединенные Штаты правильно разыграют свои карты, им удастся преодолеть скрытое недовольство, существующее в некоторых частях Европы по отношению к Украине. Америке следует также взять в свои руки решение российского вопроса. Как показал опыт 1990-х годов, в Центральной и Восточной Европе, независимо от масштабов использования политической мощи, Вашингтон в любом случае играет роль катализатора и движущей силы в проведении демократических реформ внутри других стран. Американские неправительственные организации и различные частные сообщества тоже могут сыграть важную роль в оказании помощи Украине.

В-пятых, нигде больше последовательная и единая политика Запада так не востребована, как в отношениях с Москвой по украинскому вопросу. Запад опять столкнется с тем, что планы по дальнейшему укреплению стабильности и присоединению демократической Украины, по всей вероятности, будут восприняты многими в России как проявление враждебности. В очередной раз Западу придется отказаться от геополитической игры с нулевой суммой и вместо этого быть готовым к защите собственной интеграционной логики.

В действительности же, несмотря на прогнозы многих российских политиков и наблюдателей, присоединение к НАТО и Европейскому союзу стран Центральной и Восточной Европы не явилось новой угрозой западным границам России. Тем не менее политическая реальность такова, что при всей своей красноречивости никакие факты и доводы не повлияют сегодня на политику России. Болезненное отношение Москвы к украинскому вопросу, ее соседство с Украиной, наличие у России рычагов давления на Киев и ее вовлеченность в украинские дела – все это вместе многократно усиливает значение российского фактора в процессе выработки Западом любой «украинской» стратегии.

В этой связи Запад может выбрать одну из трех стратегических линий. Следование первой линии основывается на предположении, что российскую позицию изменить не удастся. Потому озабоченность Москвы стоит просто игнорировать, создавая быстро и без лишнего шума новые реалии, с которыми России придется свыкнуться, а затем уже приступить к строительству новых отношений. Приняв новую реальность, Кремль станет более сговорчивым. Такой подход может быть назван «стратегия Nike», так как основан на девизе этой компании – «Just do it» («Просто сделай это»).

Второй вариант – попытка Запада использовать ту же двойную стратегию, что была применена в 1990-х. То есть и НАТО, и Евросоюз будут добиваться присоединения Украины, одновременно предоставляя России помощь с целью формирования партнерских отношений. Сотрудничество с Москвой не должно рассматриваться как грубая попытка подкупить или успокоить ее. В конце концов цель Запада останется прежней: продемонстрировать Москве готовность принимать в расчет ее законные опасения, показать, что партнерство способно принести пользу, а также воздействовать на нее, с тем чтобы она отказалась от приверженности к играм с нулевой суммой и начала размышлять категориями взаимовыгодного сотрудничества.

В соответствии с третьим вариантом Запад приступает к интеграции Украины только после достижения согласия по этому вопросу с Россией. Подобный подход исключает риск какой бы то ни было конфронтации или ответных шагов против Запада.

Выбор первой стратегической линии, вероятнее всего, отпугнет союзников и вызовет излишне резкую реакцию Москвы. Проблематичность третьего варианта связана с тем, что Россия получает возможность тормозить процесс. Как подсказывает опыт взаимоотношений с Москвой по этим вопросам в течение последнего десятилетия, она будет противостоять интеграции Украины до тех пор, пока не убедится, что Запад продолжит свою политику в любом случае и несмотря ни на какие возражения. Но тот же опыт свидетельствует, что активное вовлечение России в русло западной политики при одновременном отстаивании Западом своих целей может оказаться наилучшим способом выполнения поставленных задач при одновременной подготовке почвы для «мягкой посадки»: дверь должна оставаться открытой для сотрудничества с Москвой в будущем.

Многие на Западе, несомненно, выберут второй вариант, потому что он оказался действенным в прошлом и позволил добиться успеха на первом этапе расширения НАТО. Но не следует недооценивать тот факт, что сегодня мы наблюдаем перемены в отношении Запада к России.

В последнее десятилетие Запад исходил из того, что во внутренней политике (правда, постепенно и рывками) Россия избрала верный курс и что она заинтересована в сотрудничестве с Западом. Сегодня, однако, все больше людей полагает, что Россия движется в ошибочном направлении, хотя и демонстрирует некоторые успехи. Такой поворот в представлении Запада о России объясняется ее скатыванием к антидемократическому и автократическому режиму правления, проведением Москвой неоимпериалистической политики в отношении ближайших соседей, включая Украину. Так что вполне возможно, что в «российской» политике Запада произойдут некоторые сдвиги.

***

По всей вероятности, 2004 год может стать поворотной вехой как для Украины, так и для всего евроатлантического сообщества. США и Европа пытаются определить для себя новые стратегические повестки дня по двум ключевым направлениям. Первое направление, (его можно назвать новой восточной повесткой дня) касается отношений с государствами к востоку от стран, вступивших в ряды НАТО и Европейского союза весной этого года. Возможно, впервые на Западе возникают серьезные дискуссии по поводу того, как можно и как следует проводить более последовательную политику в отношении большого Черноморского региона. Сейчас внимание сконцентрировано в основном на Грузии, но со временем оно распространится на весь Южный Кавказ. Есть также признаки деятельности по разработке более эффективной стратегии в отношении Белоруссии и последнего оставшегося на континенте диктатора – президента Лукашенко. А на фоне усиления авторитарного режима президента Путина происходят пересмотр или корректировка политического курса Запада в отношении России.

Не менее, а может, даже более важным представляется второе направление. В последнее время Запад сместил акцент своей деятельности за пределы континента, главным образом на Большой Ближний Восток: ведь большинство угроз Западу исходят сегодня именно из этого региона. НАТО присутствует в Афганистане и, по всей видимости, останется там еще на несколько лет, а также вполне может оказаться в Ираке до конца этого года. В последнее время всё чаще говорят о создании новой региональной системы безопасности, опирающейся на опыт ОБСЕ. А Соединенные Штаты и Европа ищут новые способы применения своих сил и ресурсов для разрешения проблем этого неспокойного региона.

Так где же место Украины в условиях значительных сдвигов и глубоких трансформаций? Неужели все эти перемены приведут к потере значимости этой страны в глазах Запада? Во многом ответ на данный вопрос зависит от того, какие действия предпримет Украина. В этом году для Киева открывается хорошая возможность оказаться в центре первой повестки дня и стать важным игроком в реализации второй. И хотя путь будет долгим, а порой и тернистым, Украина способна положить начало новой тенденции, которая сблизит его с Западом и, возможно, окончательно интегрирует ее в евроатлантическое сообщество.

Украина. Евросоюз. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 9 июля 2016 > № 2906809 Рональд Асмус

«Hакопительная система должна двигаться в сторону добровольной»

Минтруд прогнозирует продление моратория на накопительную часть пенсии на 2017 год

Александр Орлов

Мораторий на накопительную часть пенсии, скорее всего, будет продлен на 2017 год. О прогнозах по рынку труда, введении профстандартов и условиях повышения отчислений страховых взносов «Газете.Ru» рассказал министр труда и социальной защиты Максим Топилин.

— Максим Анатольевич, спасибо, что смогли уделить нам время. Давайте начнем с одной из главных для всех тем — безработица. Сейчас она остается на достаточно низком уровне (менее 6%). Есть ли какие-то предпосылки к тому, что она может резко вырасти?

— У нас всегда традиционно безработица к осени и зиме растет. По моему мнению, наш прогноз, а это безработица не выше 6% по методологии МОТ, пока оправдывается. Сейчас тренд идет чуть-чуть вниз, по регистрируемой безработице мы достигли менее миллиона человек. В летние месяцы общая безработица будет в пределах 5,8–5,9%.

Может быть, к зиме этот показатель немного подрастет, но пока я не вижу серьезных макроэкономических изменений, которые потребуют от предприятий сокращения численности работников. Мы в течение прошлого и начала этого года уже адаптировались к ставке, курсам, изменениям цены на сырье, ситуации с поставками импорта и т.д. Есть, конечно, например, то, что сейчас происходит в автопроме: там недостаточно высокий спрос. Впрочем, он стимулируется различными мерами, которые предпринимает правительство.

Эта отрасль (автопром) особо нами наблюдается, ведомство работает с такими предприятиями, как «АвтоВАЗ», КамАЗ, и производителями комплектующих для них. Им оказываются определенные меры поддержки. В середине июня мы выезжали на «АвтоВАЗ», инспектировали ситуацию. Затем состоялась моя встреча с руководством завода, обсуждали в том числе вопрос выделения дополнительной помощи Самарской области, которая пошла бы на поддержку занятости на «АвтоВАЗе».

— В результате какой прогноз вы делаете по уровню безработицы на конец 2016 года, на 2017 год?

— При относительно стабильном положении в экономике и при том, что Министерство экономического развития планирует уже некоторую стабилизацию и выход на пусть и небольшой, но рост, думаю, что в районе 5,5–6% мы так и будем удерживаться в следующем году. То есть мы не прогнозируем каких-то серьезных изменений.

— Но помимо безработных у нас есть еще частично занятые, количество которых тоже весьма велико…

— Вспомните прошлый кризис, когда почти два миллиона были заняты неполную рабочую неделю. Сейчас это 300–330 тыс. Основные сектора, повторюсь, автопром, стройка, транспортная и машиностроительная отрасли. Они еще не чувствуют повышения спроса, именно в них мы наблюдаем такие режимы, как сокращение рабочей недели. Но еще раз хочу повторить, что эти явления многократно меньше, чем в кризис 2008 года. Фактически это фон. Большинство предприятий, как мне представляется, уже перестроились на новый формат экономики.

— Тогда, может, мы облегчим жизнь российским компаниям и упростим процедуру увольнения работников? Эта идея, как вы знаете, сейчас вновь в центре дискуссии…

— Такие предложения от работодателей всегда звучат. Понятно их желание снизить свои издержки. Трудовой кодекс устоялся, он достаточно стабильный. В него, конечно, вносятся отдельные поправки, но они не влияют на систему гарантий.

Мы с вами видим, что происходит во Франции, где правительство решило в одностороннем порядке изменить трудовое законодательство. Поэтому в первую очередь это должен быть переговорный процесс между работодателями и профсоюзами.

Во-вторых, если что-то уменьшать с точки зрения гарантий работников, нужно будет что-то увеличивать. Например, если стороны договорятся о том, что, допустим, будет в полтора раза повышена заработная плата, будут повышены соцгарантии, но при этом процесс увольнения будет проходить проще, чем это прописано сейчас в законодательстве.

Поэтому я сейчас не стал бы говорить, что нам нужно что-то серьезно менять в Трудовом кодексе. Безусловно, мы изменения вносим, но они касаются системы оценки квалификации, профессиональных стандартов. Это ведь тоже на самом деле очень серьезные вещи, мне кажется, гораздо более серьезные в перспективе. Мы для чего пишем и продолжаем писать… даже оговорился, не мы, а работодатели… пишут новые профессиональные стандарты? Для того, чтобы лучшие практики, лучшие требования к работникам выписывались как общие требования.

Сразу хочу добавить, что ни в коем случае нельзя сразу эти требования применять во всех трудовых коллективах. Должен происходить адаптационный процесс, когда работодатели предусматривают средства для повышения квалификации, навыков работников.

Только тогда происходит плавный переход. Понимаете, нельзя рубить с плеча. Нужны долгие переговоры, то есть достижение компромисса между сторонами, и не дай бог этот компромисс кому-нибудь нарушить, потому что только коллегиальное решение может дать результат. К тому же нам не нужны забастовки — ни нам, ни работодателям.

— А на ваш взгляд надо ли сейчас увеличивать размер страховых взносов?

— Однозначного ответа на этот вопрос нет. У нас есть поручение президента, что ни налоговые, ни страховые взносы не должны увеличиваться до 2018 года. Это вопрос выбора: давать льготу и увеличивать трансферты, допустим, пенсионному фонду, или повышать взносы. Ставка в 22% в пенсионный фонд — это льготная ставка, стандартная ставка — 26%. Если мы приняли решение, что работодатель платит 22%, что бизнесу больше не потянуть, то тогда бюджет возмещает пенсионному фонду трансферты.

Это, кстати, к вопросу, имеет ли пенсионный фонд дефицит или не имеет. Мы всегда говорим о том, что пенсионный фонд не имеет дефицита, потому что федеральные деньги в него поступают только в том случае, если государство само приняло решение, что тариф будет меньше или льготы кто-то имеет. Если бы таких льгот не было — не было бы в фонде и денег из федерального бюджета.

— То есть тему повышения страховых взносов мы откладываем в долгий ящик на 2019 год и далее?

— Еще раз повторюсь: пока мы не ставим вопрос о повышении страховых взносов, но при этом говорим о том, что должны выполняться все обязательства федерального бюджета в связи с сокращенными ставками.

— Продолжая тему пенсий — уже ставшая многолетней эпопеей тема накопительной части пенсии. Минфин и ЦБ представили новую программу реформ, вы свою позицию, полагаю, менять не собираетесь?

— Официально ничего не было представлено, это были некие предложения в рабочем порядке. Мы полностью поддерживаем идею, что накопительный элемент должен перестать быть обязательным вычетом из действующего тарифа. Коллеги, насколько мне известно, предложили ничего не вычитать из действующего тарифа и установить новые тарифы, дополнительные, и брать их с граждан.

Я исхожу из того, что с учетом падения реальных доходов сейчас не время, когда на работника можно было бы возлагать какую-то дополнительную обязанность.

Мне кажется, и мы с коллегами продолжим это обсуждать, что накопительная система должна двигаться в сторону добровольной.

— Когда шел процесс обсуждения пенсионной индексации в 2016 году, обсуждались и возможные дополнительные в середине года. Будет ли правительство принимать какое-то решение по этому вопросу с учетом роста цен на нефть и стабилизации макроэкономической конъюнктуры?

— В этом году мы исходим из того, что решение по индексации будет зависеть от результатов первого полугодия. Как только подведем итоги, посмотрим на бюджеты пенсионного фонда, федерального бюджета. Пока таких решений не принято.

— Так какие сроки принятия решения?

— Итоги первого полугодия подводятся в августе, поэтому надо подождать.

— С текущими пенсионерами ситуация более-менее понятна, но вот будущие пенсионеры — заморозка пенсионных накоплений-2017, ожидаема ли она?

— Я слушаю все заявления, и мы постоянно общаемся с моим коллегой, министром финансов, — все, что было сказано, связано с тем, что надо оптимизироваться дальше. В этом году мы весь тариф (22%) собираем в пенсионный фонд, на страховые пенсии, соответственно, у правительства образовалось 342 млрд руб. за счет того, что нет трансферта. Если у Минфина найдется в следующем году лишних почти 400 млрд, тогда вопрос будет обсуждаем. Ведь что такое накопительный элемент в существующей системе? Вы меньше собираете в пенсионный фонд тарифных отчислений, но вам же пенсионерам надо платить. Поэтому те 6% накопительной, а это 390 млрд в следующем году, вы должны взять трансфертом из бюджета. Я не слышал от Минфина, что у них для накопительной пенсии образовалось 400 млрд.

США > Госбюджет, налоги, цены > gazeta.ru, 8 июля 2016 > № 1843975 Максим Топилин

Враг не пройдёт!

Константин Затулин

десять лет первой победе над НАТО в Крыму

Весной 2006 года, вскоре после унизительного для "оранжевых" поражения в парламентских выборах на Украине, тогдашний президент Украины Виктор Ющенко пригласил своих натовских друзей и покровителей для участия в совместных военных манёврах на территории Крыма. С самого начала это было провокацией: сценарий манёвров "Си Бриз — 2006" заключался в отработке совместных с американской морской пехотой действий украинских вооружённых сил по ликвидации "сепаратистского мятежа" в некоей неназванной автономной республике, под которой, естественно, подразумевалась Автономная республика Крым. Провокацией был и сам факт приглашения в страну иностранных военных без необходимого на этот счёт голосования в Верховной Раде. Своего рода пробный шар, "бостонское чаепитие" — проглотит или не проглотит новый, оппозиционный состав Верховной Рады такое нарушение своих прав со стороны "оранжевого" президента.

По призыву Компартии, Партии регионов, Русской общины Крыма и других политических и общественных сил пророссийское население Феодосии и других населённых пунктов Крыма поднялось на борьбу с непрошенными гостями. В феодосийском порту в течение месяца проходил бессрочный митинг против учений и уже высадившихся на крымскую землю войск НАТО. Не будет преувеличением сказать, что земля Крыма горела под ногами американских морских пехотинцев, вынужденных несколько раз под напором протестантов менять места своих дислокаций. В конце концов, раздражённые таким приемом, войска самой сильной мировой военной державы вынуждены были отказаться от участия в манёврах и эвакуироваться из Крыма.

Директор Института стран СНГ Константин Затулин, в тот момент действующий депутат Государственной думы России IV созыва, вместе с сотрудниками только что созданного Севастопольского филиала Института стран СНГ принял активное участие в тогдашних событиях. Его выступление на митинге в Феодосии 1 июня 2006 года стало поводом для запрета ему в дальнейшем въезда и пребывания на территории Украины — первого в серии других таких запретов со стороны Виктора Ющенко и второго с 1996 года, когда власти Украины запретили ему на пять лет въезд в Крым. В июле 2006 года президент Путин наградил Константина Затулина орденом Дружбы.

Обращение Константина Затулина к участникам митинга в Феодосии,

посвящённого десятилетию со дня изгнания НАТО из Крыма

Дорогие защитники русского Крыма!

Десять лет назад вы поднялись на борьбу, чтобы отстоять честь русской земли, волею исторических судеб на время оказавшейся в плену у чужого государства. Ни вы в Крыму, ни мы в России не могли тогда знать, что пройдёт совсем немного лет, и Крым вернётся домой, в Россию. Не могли знать, но всей душой стремились к этому.

Поводом к народному возмущению весной-летом 2006 года стал произвол "оранжевых" украинских властей и их заокеанских хозяев, высадившихся на крымской земле для осуществления провокационных манёвров "Си Бриз". Крымчане были едины в своём протесте: партийные и беспартийные, члены Русской общины, движения "АнтиНАТО", коммунисты и сторонники Партии регионов, которая ещё тогда была представительницей Востока Украины, не успевшей запутаться в собственной политике.

26 дней противостояния в Феодосийском морском порту и в других населённых пунктах Крыма завершились победой — незваные вами гости уплыли восвояси.

Я очень хорошо помню те события, сыгравшие заметную роль и в судьбе Крыма, и в моей судьбе. Вместе со своим старшим товарищем и коллегой по работе в Государственной думе, выдающимся русским дипломатом Юлием Квицинским, ныне от нас ушедшим, в начале июня я посетил Крым и выступил на митинге в Феодосии. Можно сейчас поднять текст моего выступления: в нём не было ничего провокационного или конфронтационного, ничего похожего на требование — вполне законное, между прочим: "Верните Крым России!" Я прекрасно понимал, что каждое слово, сказанное депутатом Государственной думы России, будет разобрано и процежено через сито службы безопасности Украины. Я лишь объяснился в любви и уважении к русским людям, к нашим соотечественникам в Крыму, подчеркнув, что их судьба никогда не будет безразлична для огромного большинства граждан России.

И этого выступления оказалось достаточно, чтобы Виктор Ющенко и его Совет национальной безопасности и обороны усмотрели в протесте крымчан "руку Москвы". Тарасюк, Горбулин и другие приспешники президента Ющенко — люди, чьи имена и лица в сегодняшнем Крыму, слава Богу, уже начали забывать, — бросились объяснять раздражённым американцам, что в их провале в Крыму виновата Россия.

Что ж, десять лет спустя я хочу сказать им: "Вы правы. В Кремле или на Лубянке никто не готовил диверсантов, не рыл подземный ход в Крым и не оплачивал митинг в 2006-м или "крымскую весну" в 2014-м. Но есть у России и русского народа страшная военная тайна: поверх границ и продажных политиканов русские, где бы они ни жили, стремятся друг к другу, как разлитые по земле капли ртути. И, между прочим, белорусы и украинцы тоже. Если, конечно, они не бандеровцы".

Мне запретили тогда въезд на Украину, а потом, в общей сложности пять раз, возобновляли запреты и депортации. Сегодня мы с вами вместе, как и десять лет назад, только уже в России. И я твёрдо уверен, что никакие "гости" из НАТО больше никогда без нашего разрешения не подплывут к крымским берегам.

Очень важно помнить: и Городу воинской славы Феодосии, и всей остальной России, — что протест 2006 года был важной вехой на пути Крыма в Россию. Кому-то, может быть, кажется, что возвращение Крыма в Россию в 2014 году было единичным актом. Для кого-то, особенно за рубежом, решение крымчан вернуться стало полной неожиданностью. Но мы знаем, что победа ковалась в борьбе все 23 года незаконного и несправедливого нахождения Крыма и Севастополя в составе Украины. Это было итогом более чем двадцатилетних ожиданий и борьбы. Нашей общей борьбы!

Украина. США. ЮФО > Армия, полиция > zavtra.ru, 7 июля 2016 > № 1838576 Константин Затулин

Девять финтех-трендов для среднесрочного планирования

Андрей Ларионов

В ближайшую пару лет не произойдет ничего критически важного, а вот через десять… Своим перспективным видением ситуации делится генеральный менеджер CheBanca! Роберто Феррари (Roberto Ferrari).

В своей последней книге «Эра финтеха» (L’Era Del FinTech) я постарался выделить некоторые основные тренды, которые способны видоизменить весь розничный банкинг. Рассмотрение различных трансформаций, происходящих в поведении клиентов, технологиях, рыночной динамике, регулировании, демографии, а также причинно-следственных связей между этими изменениями явилось очень непростой задачей.

Как бы то ни было, чтобы сформировать картину будущего, необходимо иметь определенное видение. Все просто: нет видения — нет будущего. Мой перспективный взгляд основан на личных убеждениях, а также на том, что я видел, делал и изучал в последние несколько лет. На формирование списка важных финтех-трендов также повлияли интервью, которые я провел с 10 ведущими экспертами отрасли, среди которых Крис Скиннер, Бретт Кинг и другие.

В качестве своеобразного предупреждения я бы хотел привести цитату Билла Гейтса: «Мы постоянно переоцениваем масштаб изменений, которые произойдут в ближайшие два года, и недооцениваем масштаб изменений, которые произойдут в следующие 10 лет. Не стоит успокаивать себя и думать, что у вас много времени». От себя я бы хотел добавить, что ничего не изменится в одно мгновение. Интернет стал общедоступным в 1991 году и развивался до своего нынешнего уровня целых 20 лет. И только потом Всемирная Паутина изменила буквально все.

В силу вышесказанного я больше стараюсь фокусировать внимание на среднесрочных трендах, чтобы иметь систему координат, в которой можно ориентироваться. Какие же направления развития я считаю важными? С какими-то вы, скорее всего, согласитесь, с какими-то, вероятно, нет. Что-то, возможно, вы сочтете нужным добавить. Тем не менее ниже я приведу свой список событий, которые с высокой долей вероятности наступят в недалеком будущем.

1. Приход крупных игроков из Кремниевой долины.

2. Развитие открытых API и банковских услуг, предоставляемых через маркетплейсы.

3. «Финтеграция»: финтех будет везде.

4. Взросление миллениалов, появление нового поколения банковских клиентов.

5. Стремительное развитие Big Data и искусственного интеллекта.

6. Расцвет индивидуального банкинга.

7. Доступность банковских услуг в любое время в любом месте, становление «Интернета вещей».

8. Быстрая безопасная обработка транзакций в реальном времени, развитие распределенных реестров.

9. Глобальная финансовая интеграция, рост развивающихся экономик.

Некоторые из этих процессов будут иметь долгосрочный эффект, какие-то «выстрелят» быстрее, как, например, технологии, которые смогут обеспечить быстрое осуществление платежей в реальном времени. Тренды из списка указаны не в хронологическом порядке, но все они уже зародились и взяли курс на развитие, которое будет зависеть от многих факторов, таких как география, текущий уровень технологического развития, демографическая ситуация, модели поведения потребителей. Иными словами, на начальном этапе стартовые опорные точки могут сильно отличаться в зависимости от региона.

Россия. США > Финансы, банки > bankir.ru, 28 июня 2016 > № 1805916 Андрей Ларионов

Почему извинился Эрдоган

Александр Сотниченко

Президентом Путиным получено послание Президента Турецкой Республики Реджепа Тайипа Эрдогана, в котором турецкий лидер выразил соболезнования в связи с гибелью российского пилота Су-24, а также свою заинтересованность в урегулировании ситуации, связанной с инцидентом. Об этом сообщается на официальном сайте Кремля.

Главная и основная причина поступка Эрдогана– радикальное изменение турецкой политики по Сирии, которая вызвана позицией США. Если раньше США играли разом на трёх полях, то в последние пару месяцев они окончательно определились и выбрали своего главного союзника на Ближнем Востоке – это курды.

Турок это категорически не устраивает. Для Анкары создание курдской автономии, наподобие северного Ирака, на территории Сирии категорически неприемлемо, потому что сирийских и турецких курдов связывает очень длинная история. Практически это один народ. И самое главное, что сирийские курды очень уважают заключённого в Турции в тюрьму Абдуллаха Оджалана, известного лидера турецких курдов. И в случае образования в Сирии курдской автономии, следующей станет Турция, которая будет ликвидирована как унитарное государство.

Конфликт с США заставляет Турцию искать новых союзников, тем более что со всеми прежними союзниками Анкара умудрилась поссориться. У неё очень плохие отношения с Ираном по сирийскому вопросу. Кроме того очень резко ухудшились отношения с ЕС. Вспомните, что недавно германский Бундестаг признал убийство армян в 1915 году геноцидом, что тоже не способствует укреплению отношений ЕС и Турции. Разумеется, это бросило Турцию в объятия России, и Эрдоган вынужден был пойти на такой шаг. Но я не считаю, что турецкий лидер потерпит какие-то имиджевые потери. В первую очередь, это связано с тем, что он испытывает очень серьёзное давление со стороны членов своей «Партии справедливости и развития», потому что именно Эрдоган был одним из главных инициаторов развития отношений с Россией в прошлые годы. И именно его сторонники делали хороший бизнес с Россией. В условиях санкций они терпят очень серьёзные потери, поэтому они только поддерживают такой шаг своего лидера.

России, с моей точки зрения, нужно откликнуться на шаг Турции, приступить к изучению вопроса, создать двустороннюю комиссию, на которой обсудить решение двух оставшихся проблем – компенсация за сбитый самолёт и семье погибшего лётчика, а также привлечение к ответственности виновных. Эрдоган в своём письме написал, что готов к любым инициативам, которые заявит российская сторона. У России сейчас сложные отношения с США с ЕС, с государствами Восточной Европы, поэтому появление нового союзника, который идёт навстречу, нам выгодно. Тем более, что Турция готова резко изменить свою политику в отношении Сирии. Если раньше Турция была нашим прямым оппонентом, то сейчас именно по сирийском вопросу наши позиции сближаются, и мы вполне можем сотрудничать с ними, в том числе и в политическом ключе.

Турция. США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > zavtra.ru, 27 июня 2016 > № 1807836 Александр Проханов

Выборы в США: пришло ли время выбирать фарфор для Белого дома?

Будущее российско-американских отношений и избирательные кампании Дональда Трампа и Хиллари Клинтон прокомментировал Майкл Томаски, специальный корреспондент издания The Daily Beast («Дейли бист») и редактор журнала Democracy: A Journal of Ideas («Идеи демократии»). Майкл Томаски является автором книг Left for Dead: The Life, Death, and Possible Resurrection of Progressive Politics in America (1996) («Левые обречены: жизнь, смерть и возможное воскресение прогрессивной политики в США») и Hillary's Turn: Inside Her Improbable, Victorious Senate Campaign (2001) («Время Хиллари: ее невероятно успешная парламентская кампания — взгляд изнутри»). Последняя представляет собой хронику успешной кампании Хиллари по избранию в Сенат США в 2000 г.

Господин Томаски, как бы Вы объяснили феномен Дональда Трампа? Почему, на Ваш взгляд, он пользуется такой популярностью у американцев?

Выход Трампа на авансцену можно объяснить следующими причинами. Сегодня одной из главных проблем США, вызывающих серьезный раскол в обществе, стали изменения в расовом и демографическом составе страны. Доля латиноамериканского населения и выходцев из Азии растет, а доля белого населения неуклонно снижается. Согласно прогнозам, к 2050 г. США перестанут быть страной с преобладающей численностью белого населения. Приблизительно половина граждан страны не испытывает по этому поводу ни малейшего беспокойства, тогда как вторая половина, напротив, пребывает в ужасе. В итоге Демократическая партия транслирует мнение тех, кто не возражает против демографических перемен, а Республиканская — представляет интересы той части избирателей, которая категорически не приемлет происходящие изменения. Соответственно, демократы приобрели репутацию партии, поддерживающей культурное многообразие, а республиканцы, по сути, стали представителями белого националистически настроенного населения. Разумеется, в составе Республиканской партии есть и члены из числа меньшинств, но на 98% она состоит из граждан с белым цветом кожи, которых больше всего заботят вопросы иммиграции, и в первую очередь — проблема незаконных мигрантов. Именно благодаря им Трамп сегодня и одержал верх. Выступая с речью о выдвижении своей кандидатуры на пост президента, он заявил, что власти Мексики высылают в США насильников и убийц, и в тот же день его рейтинги среди сторонников Республиканской партии взлетели вверх — и он возглавляет их до сих пор. Вы наверняка знаете, что есть и другие причины, которые носят взаимосвязанный характер. Определенная часть американского населения, отчасти пересекающаяся с лагерем противников иммиграции, полагает, что в стране накопилось огромное количество никем не решаемых проблем, поэтому ей нужен сильный руководитель, который просто придет и все исправит. Я думаю, в глубине души они понимают, что это утопия. В Америке такое невозможно, по конституции страны президент просто не наделен таким объемом власти. Но им хочется в это верить. Это сопутствующая причина, однако, на мой взгляд, именно эти два фактора являются основными и в полной мере отражают ситуацию.

Какие основные составляющие избирательных кампаний Дональда Трампа и Хиллари Клинтон Вы могли бы назвать? И что является главной отличительной чертой обеих кампаний? У Трампа это, вероятно, проблема иммиграции, как Вы уже отметили, а что насчет Клинтон?

Хиллари Клинтон, скорее всего, сосредоточена на вопросах экономики и говорит о необходимости уделять больше внимания американскому среднему классу. За последние сорок, а на самом деле — за пятнадцать лет, уровень заработной платы представителей среднего класса не претерпел особых изменений, в то время как прочие насущные расходы этого социального слоя значительно возросли. В первую очередь, это касается стоимости высшего образования, которое, как вам, наверное, известно, в США обходится недешево, и расходов на медицинское обслуживание, которое в Америке частично оплачивается самим населением. Люди чувствуют, что им приходится ужиматься, и популярность Берни Сандерса является свидетельством тех финансовых затруднений, с которыми сталкиваются жители страны. Клинтон будет стараться разыграть именно эту карту. Она будет говорить, что, мол, я обеспечу представителям среднего класса равные возможности — это станет ее основным посылом.

А как будут развиваться отношения между Россией и США в случае прихода к власти одного из этих кандидатов? Что нас ждет при президенте Дональде Трампе, а что — при Хиллари Клинтон?

Клинтон, как мне кажется, в этом вопросе весьма предсказуема. В ней больше «ястребиного», чем в Бараке Обаме, но при этом она не входит в число неоконсерваторов — ее позиция где-то посередине. Впрочем, в отношении России она будет действовать как самый настоящий ястреб. Не думаю, что кто-то будет отрицать это, особенно если учесть высказывания Клинтон по поводу санкций, Сирии и возможного введения бесполетной зоны, звучащие в ходе ее предвыборной кампании. Все это способно привести к проблемам дипломатического характера. Но я не думаю, что она настроена воинственно и стремится развязать настоящий военный конфликт — уж точно не с Россией. Думаю, она не хочет войны ни с кем, но особенно — с Россией. Однако я предвижу, что напряжение будет возрастать, по крайней мере периодически.

Что касается Трампа, то, на мой взгляд, он абсолютно непредсказуем. Сейчас он утверждает, что Путин ему нравится, и я понимаю, что русским это кажется обнадеживающим, но одним прекрасным утром, например через неделю, он запросто может решить, что теперь придерживается прямо противоположной точки зрения. Его не сдерживают никакие принципы, единственное, что для него важно, — это власть и то, что может быть выгодно самому Трампу. Это все, что его интересует. И если Трампу будет выгодно пересмотреть свое отношение к России, он непременно это сделает. У него нет жестких принципов, и этим он очень опасен. Даже если не принимать во внимание Россию, Трамп способен предпринять шаги, которые приведут к коллапсу всей мировой экономики. Если ему, например, взбредет в голову развязать торговую войну с Китаем, то это коснется и России, и абсолютно всех.

Чем будет заниматься Билл Клинтон в том случае, если Хиллари победит на выборах? Будет ли ему предложен пост в администрации президента?

Это очень интересный вопрос, и, разумеется, ничего подобного прежде не происходило. Вряд ли Билл будет подбирать новый фарфор для Белого дома, как это обычно делают первые леди страны. И, вопреки ожиданиям большинства, не думаю, что он займет какой-то официальный пост, так как в его случае это будет несколько неуместно. Впрочем, он сам в свое время поручил супруге заниматься вопросами здравоохранения. Прежде всего он станет ближайшим советником Хиллари по экономическим вопросам, что само по себе неплохо, так как во времена его президентства экономика страны была на подъеме. Думаю, он захочет принять участие во внешнеполитической деятельности. В первую очередь это может коснуться Ближнего Востока: в 2000 г., в последний год своего президентства, ему почти удалось добиться заключения мирного соглашения на Ближнем Востоке, и вполне возможно, он всегда думал: «Вот бы сделать еще попытку». Мне кажется, дела будут обстоять именно так. Скорее всего, он будет присутствовать и во внутренней, и во внешней политике, выступая в качестве консультанта и специалиста по разрешению проблемных вопросов.

Беседовала Наталья Евтихевич, программный менеджер РСМД

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > russiancouncil.ru, 20 июня 2016 > № 1831243 Майкл Томаски

Александр Новак рассказал о будущем нефтяного рынка в интервью телеканалу Bloomberg.

Министр энергетики Российской Федерации Александр Новак в интервью телеканалу Bloomberg на Санкт-Петербургском международном экономическом форуме высказал оценки относительно будущего нефтяного рынка.

По словам Министра энергетики, Россия не ожидает резкого повышения цен в ближайшее время.

"Я думаю - и это не только наша оценка - что цены на нефть скорее всего не будут высокими в ближайшие годы. Мы находимся в глобальном отраслевом цикле и сейчас момент низких цен, и это может быть длительный период", - отметил Александр Новак в ходе интервью.

Министр энергетики отметил, что важное значение для отрасли имели технологические решения, внедрение которых позволило изменить подходы к освоению нефтяных ресурсов.

"Мы видим, что себестоимость производства нефти снижается, ее эффективность увеличивается", - заявил Александр Новак.

Позитивным сигналом для отрасли является повышение спроса на нефть.

"В этом году глобальный спрос вырастет на 1,3-1,5 млн баррелей в сутки. Эксперты пересматривают свою оценки в сторону увеличения на фоне роста спроса в Индии, на других рынках. Перепроизводство на рынке по-прежнему присутствует, но оно сокращается", - отметил Александр Новак.

США. Весь мир. СЗФО > Нефть, газ, уголь > minenergo.gov.ru, 16 июня 2016 > № 1808744 Александр Новак

Встреча с Генеральным секретарём ООН Пан Ги Муном.

Состоялась встреча Владимира Путина с Генеральным секретарём Организации Объединённых Наций Пан Ги Муном. Обсуждались актуальные вопросы международной повестки дня, в частности ситуация в Сирии.

Кроме того, Президент России вручил Генеральному секретарю ООН орден Дружбы. Пан Ги Мун удостоен российской государственной награды за особые заслуги в укреплении мира, дружбы, сотрудничества и взаимопонимания между народами.

* * *

В.Путин: Уважаемый господин Генеральный секретарь! Уважаемые коллеги!

Позвольте мне вас поприветствовать в Санкт-Петербурге.

Хочу Вас поблагодарить за то, что Вы нашли время и приехали для участия в Петербургском международном экономическом форуме. И, конечно, мы используем эту возможность для того, чтобы обсудить с Вами наиболее актуальные вопросы международной повестки дня.

Вы знаете, что Россия активно работает в Совете Безопасности и на всех площадках ООН, и мы поддерживаем, уважаемый господин Генеральный секретарь, все Ваши усилия, направленные на решение сложнейших международных проблем.

Добро пожаловать!

Пан Ги Мун (как переведено): Уважаемый господин Президент Путин! (Говорит по–русски.)

Большое спасибо за то время, которое Вы мне посвятили, спасибо за эту честь, спасибо за приглашение на Санкт-Петербургский международный экономический форум.

Уверен, что длинная история этого форума, которую он приобретёт в дальнейшем и которую уже сейчас имеет, сделает весомый вклад в активизацию общей, глобальной международной экономической ситуации и также поможет российской экономике.

Господин Президент, как Вы знаете, это мой последний год на должности Генерального секретаря ООН, и я хотел бы воспользоваться возможностью и выразить свою глубокую признательность, своё восхищение и уважение ко всем Вашим усилиям на международной арене.

Большое спасибо за Ваши усилия, они были совершенно необходимы. Для меня было большим удовольствием работать с Россией, с российскими дипломатами и, конечно, с Вами, господин Президент.

Россия, как постоянный член Совета Безопасности ООН, поддерживает международный мир и безопасность, прилагает для этого значительные усилия. Я буду с теплом вспоминать нашу совместную работу и Вашу поддержку.

Поскольку у нас довольно ограниченное количество времени, хотел бы начать обзор с ситуации, которую мы могли бы обсудить, это Сирия.

США. Весь мир. СЗФО > Внешэкономсвязи, политика > kremlin.ru, 16 июня 2016 > № 1795510 Пан Ги Мун

Вечная геополитика России

Путин возвращается к историческим корням

Стивен Коткин – профессор истории и мировой политики в Принстонском университете и научный сотрудник Гуверовского института при Стэнфордском университете.

Резюме: Настанет день, когда лидеры России смирятся с собственной неспособностью и играть с Западом на равных, и доминировать в Евразии. До этого времени Россия останется не мишенью очередного крестового похода, а проблемой, которую надо решать.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 3, 2016 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Вот уже половину тысячелетия российская внешняя политика отличается завышенными амбициями, превосходящими возможности страны. С правления Ивана Грозного в XVI веке Россия на протяжении нескольких сотен лет расширяла свою территорию со средней скоростью 130 кв. км в день, в результате чего занимает сегодня седьмую часть земной суши. К 1900 г. она была четвертой или пятой промышленной державой мира и крупнейшим производителем сельскохозяйственной продукции в Европе.

Однако ВВП на душу населения в России составлял всего 20% от аналогичного показателя Великобритании и 40% – Германии. Средняя продолжительность жизни в императорской России составляла 30 лет – больше, чем в Британской Индии (23), на одном уровне с китайской империей Цин, но значительно ниже, чем в Великобритании (52), Японии (51) и Германии (49). Только 33% населения были грамотными в начале XX века – то есть меньше, чем в Великобритании в XVIII веке. Эти цифры были хорошо известны российскому политическому истеблишменту, поскольку его представители часто путешествовали по Европе, сравнивая свою страну с мировыми лидерами (так же как они делают это сегодня).

В истории зафиксировано три непродолжительных периода российского доминирования. Победа Петра I над Карлом XII и упадок Швеции в начале 1700-х гг., что позволило России утвердить могущество на Балтийском море и в Европе. Во втором десятилетии XIX века – победа Александра I над Наполеоном, взвалившим на себя явно непосильную задачу, благодаря этому России довелось решать судьбы великих держав в Париже. И победа Сталина над маньяком Адольфом Гитлером, игравшим в азартные геополитические игры в 1940-е годы. Россия дошла до Берлина и создала в Восточной Европе сеть стран-сателлитов, а также сыграла центральную роль в обустройстве послевоенного мирового порядка.

За исключением этих взлетов Россия почти всегда была сравнительно слабой великой державой. Неудачная Крымская война 1853–1856 гг. положила конец ее славе после победы над Наполеоном и вынудила принять запоздалое решение об отмене крепостного права. Россия уступила Японии в вооруженном конфликте 1904–1905 гг., что стало первым поражением европейской державы от азиатской в современной эпохе. Она проиграла Первую мировую, и это привело к крушению монархии. А затем вынуждена была отступить в холодной войне, что вызвало крах советского режима – преемника Российской империи.

На протяжении долгого времени Россия страдала от относительной отсталости – прежде всего в промышленности и военном деле. Это побуждало власти проводить периодические кампании по сокращению отставания от развитых держав, и каждый раз повторялся до боли знакомый цикл: принудительный промышленный подъем, подстегиваемый государством, затем эпоха застоя. Большинство аналитиков полагали, что с этим скачкообразным ростом удалось покончить в 1990-е гг., когда страна отказалась от марксизма-ленинизма в пользу конкурентных выборов и капиталистической экономики, правда, разбойничьего типа. Однако движущие силы глобальной российской стратегии не изменились, и в прошлом десятилетии Владимир Путин вернулся к прежней политике, возложив на государство все надежды сократить отставание страны от более могущественного Запада.

После распада Советского Союза в 1991 г. Москва потеряла примерно 5,2 миллиона квадратных километров. Эта площадь превышает территорию всего Европейского союза (4,4 млн кв. км) или Индии (3,4 млн). Россия отказалась от претензий на Восточную Германию, которую заполучила в результате Второй мировой, и на другие страны-сателлиты в Восточной Европе. Все они теперь состоят в западном военном альянсе наряду с некоторыми развитыми частями Советского Союза, такими как Балтия. Другие бывшие союзные республики – Азербайджан, Грузия и Украина – тесно сотрудничают с Западом в вопросах безопасности. Несмотря на силовой захват и аннексию Крыма, войну на востоке Украины и фактическую оккупацию Абхазии и Южной Осетии, России пришлось отказаться от большей части так называемой Новороссии Екатерины II – южных степей и Закавказья. А если не считать нескольких военных баз, Россия ушла и из Центральной Азии.

Россия остается самой большой страной мира, но она меньше, чем раньше, и территория в наши дни не имеет такого значения для статуса великой державы, как человеческий капитал и экономический рост – сферы, в которых Россия также переживает упадок. Российский ВВП, исчисляемый в долларах, достиг пиковых значений в 2013 г., слегка превысив 2 трлн, а затем упал примерно до 1,2 трлн из-за обвала цен на нефть и курса рубля. Конечно, сжатие было не таким резким, если измерять его по паритету покупательной способности. Но в долларовом пересчете российская экономика – всего 1,5% мирового ВВП и 1/15 экономики США. За Россией также закрепилась печальная репутация самой коррумпированной из развитых стран, а ее экономика, основанная на добыче полезных ископаемых и извлечении ренты, зашла в тупик.

Тем временем геополитические условия стали еще более неблагоприятными – к сохранению мирового превосходства США добавился резкий подъем Китая. Беспокойство вызывает и распространение радикального политического ислама, так как около 15% 142-миллионного населения России – мусульмане, и в некоторых регионах с преимущественно мусульманским населением не прекращаются волнения и беззакония. Для российских элит, полагающих, что статус и даже выживание страны зависит от конкурентоспособности с западными державами, ограниченность нынешнего курса должна быть очевидной.

Потребности медведя

Русские всегда считали свою страну необыкновенной. Дескать, будучи наследницей Византийской империи, она несет миру особую миссию. На самом деле нечто подобное ощущали жители большинства великих держав. И Китай, и Соединенные Штаты утверждали, что обладают священным мандатом исключительности, также как и Англия и Франция на протяжении большей части своей истории. Лишь бомбы союзников вынудили отказаться от претензий на исключительность Германию и Японию. Россия же пока не собирается расставаться с верой в свою особую роль. В разные эпохи она принимала разное выражение: Третий Рим, панславянское царство, мировой штаб Коммунистического интернационала. Сегодня мы слышим о евразийстве – движении, начало которому положили русские эмигранты в 1921 году. По мнению его адептов, Россия – не европейская и не азиатская держава, а нечто уникальное и неповторимое, загадочное слияние цивилизаций.

Ощущение особой миссии побуждает Россию избегать формальных союзов и объясняет ее нежелание вступать в международные организации, если она не может претендовать в них на роль исключительного или доминирующего члена. Это наполняет российских граждан и лидеров гордостью, а также питает их недовольство Западом, который якобы недооценивает уникальность и важность России.

Таким образом, психологическое отчуждение накладывается на организационную отчужденность и относительную экономическую отсталость. В итоге российские правительства обычно колеблются между налаживанием более тесных отношений с Западом и возмущением по поводу мнимого неуважения к России – притом что ни одна из тенденций не становится преобладающей.

Еще один фактор, влияющий на роль России в мире, – уникальная география. У нее нет естественных границ, если не считать Тихого и Северного Ледовитого океана, который сегодня также становится спорным пространством. Страдая на протяжении всей истории от подчас бурного развития в Восточной Азии, Европе и на Ближнем Востоке, Россия все время чувствует себя уязвимой и порой защищается, проявляя агрессию. Каковы бы ни были первоначальные причины российского экспансионизма, часто спонтанного, многие представители политической элиты со временем стали считать, что только движение вовне обезопасит прежние завоевания. Таким образом, Россия всегда пыталась обеспечить свою безопасность, продвигаясь все дальше и дальше ради того, чтобы упредить нападение.

И сегодня маленькие страны на границах России редко считаются потенциальными друзьями и чаще рассматриваются как вероятный плацдарм для нападения. Подобное видение обострилось после распада Советского Союза. В отличие от Сталина, Путин не признает существование украинской нации, отдельной от русской. Однако подобно Сталину он считает все формально независимые страны, имеющие общую границу с Россией, включая Украину, орудием в руках западных держав, готовых использовать его против России.

Главной движущей силой российской внешней политики всегда было стремление к созданию сильного государства. Логика сводится к тому, что в опасном мире при отсутствии естественных преград, таких как высокие горы или океан, единственной гарантией безопасности может быть мощное государство, готовое и способное действовать агрессивно в своих интересах. В нем же видят гаранта внутреннего порядка. В результате намечается тенденция, точно подмеченная русским историком XIX века Василием Ключевским, который одной фразой охарактеризовал целое тысячелетие: «Государство разжирело, а люди отощали».

Но, как ни парадоксально, усилия по построению сильного государства неизменно приводили к подрыву институциональной основы и автократическому правлению. Петр I, одним из первых попытавшийся создать мощную державу, выхолостил частную инициативу, усугубил и без того острое недоверие между государевыми мужами и укрепил патрон-клиентские тенденции. Принудительная модернизация способствовала появлению незаменимых новых отраслей промышленности, но проект по упрочению государственности на деле укоренил право на самодурство. Этот синдром характеризовал правление Романовых, власть Ленина и особенно Сталина, он сохраняется и до сих пор. Необузданный персонализм делает принятие важных стратегических решений непрозрачным, зависимым от капризов автократа, поскольку государственные интересы в этом случае фактически неотличимы от политической карьеры и устремлений одной личности.

Должно ли прошлое быть прологом?

Антизападничество и российский патриотизм особенно наглядно проявляются в личности и жизненном опыте Путина, но и правительство, в котором не будут преобладать бывшие сотрудники советского КГБ, все равно станет переживать из-за слабости России перед лицом Запада и желать стране особой роли в мире. Другими словами, российская внешнеполитическая ориентация – в равной степени и объективная предпосылка, и выбор. Будь российские элиты в состоянии как-то иначе сформулировать исключительность своей страны и отказаться от безнадежной конкуренции с Западом, они могли бы направить государство по более перспективному и менее дорогостоящему пути развития.

Судя по динамике 1990-х гг., казалось, что так оно и будет, пока у руля не стал Путин. Вновь заговорили о «ноже в спину»: якобы это высокомерный Запад пренебрег российскими жестами доброй воли в последние два десятилетия, а не наоборот. Но подобный взгляд принижает развитие внутри страны. Конечно, Вашингтон воспользовался слабостью России в годы президентства Бориса Ельцина и сразу после него. Но вовсе не обязательно одобрять все аспекты западной политики, чтобы понять, что эволюция Путина не всегда была реакцией на внешние действия. В гораздо большей степени она стала новейшим примером того, как под влиянием внутренних факторов происходил возврат к подходу, глубоко укорененному в российской политической элите.

Великодержавная гордость и ощущение особой миссии в мире помешали постсоветской России стать еще одной частью европейского проекта либо построить неравное (что было неизбежно) партнерство с Соединенными Штатами. До тех пор пока Россия не приведет свои стремления в соответствие с возможностями, она не сможет стать «нормальной» страной – независимо от роста ВВП на душу населения или других количественных показателей.

Давайте уясним: Россия – удивительная цивилизация, имеющая большую глубину. Это не единственная бывшая абсолютная монархия, которой трудно добиться политической стабильности и которая сохраняет склонность к державности (например, можно вспомнить Францию). Россия права, считая урегулирование после окончания холодной войны несбалансированным и даже несправедливым. Но такое положение вещей не было следствием преднамеренного унижения или предательства – скорее, неизбежным итогом решительной победы Запада в противостоянии с СССР. В многомерном глобальном соперничестве – политическом, экономическом, культурном, технологическом и военном – Советский Союз проиграл на всех фронтах.

При Михаиле Горбачёве Кремль предпочел выйти из игры, вместо того чтобы утянуть мир за собой, но это благополучное окончание не изменило характер исхода или его причины, с которыми постсоветская Россия так никогда и не смирилась.

Внешний мир не может принудить русских к тому, что немцы называют длинным словом Vergangenheitsbewältigung – «примирение с прошлым». Но нет никаких причин, почему это не могло бы произойти органично внутри самого российского общества. В конце концов, есть путь Франции, которая сохраняет ощущение собственной исключительности, но примирилась с потерей внешней империи и особой миссии в мире. Французы переосмыслили свою национальную идею так, чтобы она соответствовала менее значимой роли этой страны в мире, и объединились с меньшими державами и небольшими европейскими государствами на условиях полного равенства.

Сможет ли Россия, даже трансформировавшись, влиться в Европу? Вопрос открытый. Но чтобы этот процесс начался, руководству нужно убедить общественность в необходимости постоянной экономии и начать трудную внутреннюю реструктуризацию. Внешним наблюдателям следует вести себя сдержанно, наблюдая за этой мучительной перестройкой, особенно болезненной по той причине, что она не будет следствием поражения в вооруженном конфликте и оккупации.

Франции и Великобритании потребовались десятилетия для того, чтобы изжить ощущение собственной исключительности и ответственности за судьбы всего мира, и некоторые утверждают, что элиты еще не до конца преодолели этот синдром. Но у них по крайней мере имеется высокий ВВП на душу населения, первоклассные университеты, финансовая мощь и языки, на которых говорит больше половины жителей планеты. У России ничего этого нет. Она обладает постоянным правом вето в Совете Безопасности ООН, одним из двух самых смертоносных арсеналов и высококлассными возможностями ведения кибервойны. Это, а также уникальная география делают Россию мировой державой. Вместе с тем Россия – живое доказательство того, что «жесткая сила» хрупка без прочих измерений великодержавности. Сколько бы Россия ни настаивала на том, чтобы ее признали равной Соединенным Штатам, Европейскому союзу или даже Китаю, она таковой не является и не станет в ближайшей или среднесрочной перспективе.

А теперь о чем-то совсем другом

Есть ли у России альтернативы структурным реформам и европеизации? Она уже давно имеет выход к Тихому океану, но так и не стала азиатской державой. Россия может претендовать на доминирование в своем регионе. Ни одно из других государств, на которые распался Советский Союз, не располагает сопоставимой по мощи обычной армией и вооружениями и, если не считать страны Балтии, все соседи в той или иной степени зависят от России экономически. Но военное превосходство в регионе и экономические рычаги влияния в Евразии не гарантируют России устойчивого великодержавного статуса.

Путину не удалось обеспечить успех Евразийского экономического союза, но даже если бы все его потенциальные члены объединились и работали сообща, их совокупный экономический потенциал остался бы сравнительно небольшим. Россия – огромный рынок, который может быть привлекательным, но соседние страны видят как преимущества, так и риски двусторонней торговли с Москвой. Например, Эстония, Грузия и Украина в целом готовы развивать бизнес с Россией, но только при наличии якоря на Западе. Другие государства, более зависимые от России экономически, такие как Белоруссия и Казахстан, понимают риски партнерства со страной, у которой не просто нет модели устойчивого развития, но которая может покуситься на часть их территории, что стало очевидно после аннексии Крыма. Тем временем разрекламированное «стратегическое партнерство» с Китаем, как и ожидалось, принесло мало финансов и инвестиций из Поднебесной – явно недостаточно для того, чтобы компенсировать западные санкции. В то же время Китай открыто и энергично строит собственную Большую Евразию – от Южно-Китайского моря через Центральную Азию в Европу – отчасти за счет России и с ее помощью.

Современная Россия, играющая мускулами, в действительности переживает структурный упадок. Своими действиями Путин неосознанно сделал Украину более этнически однородной и больше ориентированной на Запад, чем когда-либо. У Москвы напряженные отношения почти со всеми соседями, включая крупнейших торговых партнеров, с недавних пор и Турцию. Даже Германия, важнейший внешнеполитический и экономический визави, пошла на потери для своего бизнеса, поддержав санкции, так как не может мириться с внешней политикой Москвы.

«Похоже, что так называемые победители в холодной войне твердо намерены получить все и перестроить мир таким образом, чтобы он лучше всего служил только их интересам», – заявил Владимир Путин в дискуссионном клубе «Валдай» в октябре 2014 г., вскоре после аннексии Крыма. Однако главная угроза для России исходит не от НАТО или Запада, а от ее собственного режима. Путин спас российское государство от развала, но направил его по пути, ведущему к застою и даже возможному краху. Президент и его клика то и дело говорят о суровой необходимости поставить во главу угла экономическое и гуманитарное развитие, но не решаются провести глубокую внутреннюю реструктуризацию, без которой данная цель недостижима, предпочитая вместо этого закачивать огромные средства в модернизацию армии. Чтобы успешно конкурировать и обеспечить себе стабильное место в мировом порядке, России нужно прежде всего прозрачное, компетентное и подотчетное правительство, полноценный государственный аппарат, настоящий парламент, профессиональная и беспристрастная система правосудия, свободные средства массовой информации, а также энергичная и не политизированная борьба с коррупцией.

Как избежать травли медведя

Нынешнее руководство упорно вынуждает страну нести бремя независимой и агрессивной внешней политики, которая явно не по карману, и к тому же малорезультативна. Временный взлет вследствие коварного и беспощадного поведения в сирийской гражданской войне не должен заслонять тот факт, что Россия столетиями не находит выхода из стратегического тупика и порочного круга: слабость и мания величия приводят к власти автократа, пытающегося совершить рывок вперед за счет концентрации власти в своих руках, что лишь обостряет стратегическую дилемму. Какие выводы должен сделать Запад? Какую политику ему следует проводить в отношении России? Как Вашингтону выстраивать отношения с ядерной державой, способной вести эффективную кибервойну, правители которой стремятся восстановить утраченное доминирование на мировой арене, пусть и в урезанном виде? Что делать с политическим руководством России, которое пытается подорвать единство Евросоюза и любой ценой заставить других считаться со своей страной?

В этом контексте полезно напомнить, что фактически история еще не знала длительного периода хороших отношений между Россией и Соединенными Штатами. Согласно рассекреченным документам, даже когда СССР и США были союзниками в годы Второй мировой войны, между ними царило более глубокое недоверие и происходило больше недоразумений, чем предполагалось раньше. Это объяснялось не отсутствием взаимопонимания, неспособностью донести до партнера свои мысли, доводы и озабоченности и не обидами, а расходящимися фундаментальными ценностями и государственными интересами, как их определяла каждая из сторон. Для России высшая ценность – государство; для Соединенных Штатов – свобода личности, частная собственность и права человека, обычно противопоставляемые государству. Так что ожидания следует умерить. Не менее важно, чтобы США не преувеличивали угрозу, исходящую от России, и не преуменьшали собственных многочисленных преимуществ.

Сегодня Россия – не революционная держава, угрожающая мировому порядку. Москва действует в рамках знакомой великодержавной школы международных отношений, в которой пространство для маневра ставится выше морали, конфликт считается неизбежным, во главе угла стоит превосходство жесткой силы и культивируется циничное отношение к мотивам других стран. В некоторых регионах и в определенных вопросах Россия может расстроить планы США, но она даже отдаленно не приближается к масштабу угроз, исходивших от Советского Союза, поэтому нет необходимости начинать новую холодную войну в ответ на ее выпады.

Реальный вызов сводится к желанию Москвы, чтобы Запад признал российскую сферу влияния в бывшем советском пространстве (за исключением прибалтийских государств). Такова цена примирения с Путиным – нечто, что сторонники такого примирения не всегда открыто признают. В этом состояла главная преграда на пути длительного сотрудничества после 11 сентября, и здесь по-прежнему та уступка, на которую Запад никогда не пойдет. Однако Запад никогда не сможет и по-настоящему защитить территориальную целостность стран, находящихся в сфере влияния Москвы. Блеф тут не поможет. Так что делать?

Некоторые призывают на помощь дух Джорджа Кеннана, требуя возродить политику сдерживания, доказывая, что внешнее давление будет держать Россию на коротком поводке, пока ее авторитарный режим не рухнет или не станет либеральным. И, конечно, многие из откровений Кеннана остаются насущными – например, убеждение, высказанное 70 лет назад в «Длинной телеграмме» из Москвы, что Советы чувствуют себя крайне неуверенно, и их поведением во многом движет ощущение опасности. Принятие его образа мыслей повлекло бы за собой сохранение или ужесточение режима санкций в ответ на нарушения Россией норм международного права, политическую поддержку западных союзов и повышение боеготовности НАТО. Но новая политика сдерживания может стать ловушкой, поскольку повысит Россию до статуса конкурирующей сверхдержавы, а ведь именно ее стремление к восстановлению этого статуса и стало причиной сегодняшней конфронтации.

И снова ключ – в терпении и решительном настрое. Неясно, как долго Россия еще сможет играть против США и ЕС, явно имея на руках не лучшие карты, пугая соседей, настраивая против себя самых важных торговых партнеров, ухудшая свой деловой климат и теряя таланты. В какой-то момент начнется зондирование на предмет возможного сближения, поскольку рано или поздно накопится усталость от санкций, а это создаст предпосылки для какой-нибудь сделки. Вместе с тем возможно, что нынешнее противостояние не закончится скоро, поскольку претензии России на евразийскую сферу влияния – вопрос национального самоопределения, и калькуляция затрат и выгод не остудят ее пыл.

Весь фокус в том, чтобы при необходимости проводить жесткую линию – например, отказываться признавать привилегированную сферу российского влияния, даже когда Москва готова отстоять ее военными средствами, но одновременно предлагать переговоры (только с позиции силы), избегая ненужной и контрпродуктивной конфронтации по большинству других вопросов. Настанет день, когда лидеры России смирятся с собственной неспособностью и играть с Западом на равных, и доминировать в Евразии. До этого времени Россия останется не мишенью очередного крестового похода, а проблемой, которую надо решать.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 15 июня 2016 > № 1850863 Стивен Коткин

Супердержава в прошлом и будущем

Почему Китай не опередит США

Стивен Брукс – адъюнкт-профессор государственного управления в Дартмутском колледже.

Уильям Уолфорт – профессор управления им. Даниэля Уэбстера в Дартмутском колледже.

Резюме: Несмотря на подъем Китая, позиция США как супердержавы гораздо прочнее, чем можно было бы подумать. На самом деле она настолько прочна, что главную угрозу доминирующей мировой державе представляет она сама.

Статья основана на их книге America Abroad: The United States’ Global Role in the 21st Century (Oxford University Press, 2016). Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 3, 2016 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Завершается ли 25-летний период главенства Соединенных Штатов как единственной мировой супердержавы? Многие отвечают утвердительно, считая, что Китай способен в ближайшем будущем догнать и даже перегнать Америку. По многим параметрам китайская экономика вот-вот станет крупнейшей в мире, и, даже несмотря на замедление, темпы ее роста по-прежнему опережают американские показатели за много лет. Китайская казна переполнена, и Пекин использует благосостояние, чтобы привлекать друзей, сдерживать врагов, модернизировать армию и подкреплять агрессивные территориальные претензии. Поэтому для многих вопрос заключается не в том, станет ли Китай супердержавой, а как скоро это произойдет.

Но этот ход мыслей можно считать желаемым или пугающим. Однако экономический рост не трансформируется напрямую в военную мощь, как прежде, то есть сегодня растущим державам гораздо сложнее подняться, а признанным – упасть. И КНР – единственная страна, способная стать ровней США, – из-за технологического отставания сталкивается с более серьезными вызовами, чем растущие державы в прошлом. Пик американского экономического доминирования позади, но военное превосходство никуда не делось, как и сеть альянсов, охватывающая весь мир и составляющая основу либерального мирового порядка (если Вашингтон опрометчиво не решит отказаться от этого). Вместо того чтобы ожидать изменения баланса сил в международной политике, стоит начать привыкать к миру, в котором единственной супердержавой на ближайшие десятилетия останутся Соединенные Штаты.

Длительное господство поможет США предотвратить самую серьезную международную опасность – войну между крупными мировыми державами. Кроме того, у Вашингтона появятся возможности бороться с такими негосударственными угрозами, как терроризм, транснациональные вызовы, изменение климата. Однако одновременно это означает бремя лидерства и необходимость выбирать приоритеты, особенно учитывая сокращение финансовых ресурсов. Большая власть подразумевает большую ответственность, и, чтобы успешно справиться с ролью лидера, Вашингтону нужно проявить зрелость, которой так часто не хватает американской внешней политике.

Богатство наций

В прогнозах о будущем Китая много внимания уделяется острым внутренним проблемам, включая замедление экономики, загрязнение окружающей среды, распространение коррупции, рискованный финансовый рынок, отсутствие системы социальной защиты, старение населения и беспокойный средний класс. Но настоящей ахиллесовой пятой является низкий по сравнению с США уровень технологического потенциала. В отличие от растущих держав прошлого, КНР необходимо преодолеть значительно более серьезное технологическое отставание от лидирующего государства. Китай может контейнерами экспортировать высокотехнологичные товары, но в мире глобализированного производства это ничего не значит. Половина китайского экспорта приходится на так называемую «давальческую торговлю», т.е. компоненты сначала импортируются для сборки, а потом уже идут на экспорт. При этом основную часть экспорта обеспечивают не китайские компании, а корпорации из более развитых стран.

Реальные возможности Китая проясняются, если взглянуть на показатели технологического развития, которые лучше отражают, где находятся источники собственно знания. Данные Всемирного банка по выплатам за использование интеллектуальной собственности показывают, что Соединенные Штаты со значительным отрывом лидируют по части происхождения инноваций, которые обеспечили им в 2013 г. доход в 128 млрд долларов – в четыре раза больше, чем Японии, занимающей второе место. Китай, массово импортирующий технологии, получил в 2013 г. менее 1 млрд долларов за использование своей интеллектуальной собственности. Еще один показатель технологического разрыва – количество так называемых «триадических патентов», т.е. зарегистрированных в США, Европе и Японии. В 2012 г. почти 14 тыс. таких патентов приходилось на Соединенные Штаты, на Китай – менее 2 тысяч. Показатель цитируемости статей по науке и технике – в 1% самых влиятельных изданий по данным Национального научного фонда (National Science Foundation) – демонстрирует аналогичную картину: на США приходится более половины статей, что в восемь раз превышает долю Китая. То же касается Нобелевских премий по физике, химии, медицине и физиологии. С 1990 г. 114 премий получили исследователи, работающие в Америке; в КНР отправились две награды.

Именно потому, что китайская экономика так не похожа на американскую, ВВП (а это основной показатель, заставляющий ожидать изменения баланса сил) не отражает реальный экономический разрыв. Во-первых, огромный ущерб, который Китай наносит сегодня экологии ради роста ВВП, со временем приведет к сокращению экономического потенциала из-за уменьшения продолжительности жизни, роста затрат на здравоохранение и борьбу с загрязнениями. Во-вторых, ВВП предназначен для определения состояния производственных экономик середины XX века, поэтому чем больше производство базируется на знаниях и становится более глобализированным, тем в меньшей степени ВВП отражает реальный размер экономики.

Новая статистика, разработанная ООН, позволяет предположить, насколько ВВП раздувает реальную мощь Китая. Индекс «инклюзивного богатства» представляет собой попытку экономистов наиболее системно оценить благосостояние стран. Как поясняется в докладе ООН, оцениваются активы в трех сферах: «(1) производственный капитал (дороги, здания, станки и оборудование); (2) человеческий капитал (навыки, образование, здравоохранение); (3) природный капитал (полезные ископаемые, экосистемы, атмосфера)». В сумме инклюзивное богатство США оценивается в 144 трлн долларов – в 4,5 раза выше, чем показатель Китая – 32 трлн долларов.

Реальный размер китайской экономики в сравнении с американской скорее всего находится где-то между цифрами ВВП и инклюзивного богатства, и последний показатель нуждается в таком же тщательном рассмотрении, как и ВВП. Проблема с последним заключается в том, что он оценивает поток (обычно стоимость товаров и услуг, произведенных за год), а инклюзивное богатство оценивает запас. Как отмечал The Economist, «оценивать экономику по ВВП – все равно что судить о компании по квартальной прибыли, не заглядывая в ее балансовый отчет». Поскольку инклюзивное богатство охватывает целый набор ресурсов, которые государство может привлечь для достижения стратегических целей, этот показатель более полезен, когда речь идет о геополитическом соперничестве.

Но как бы мы ни сравнивали размер американской и китайской экономики, очевидно, что Соединенные Штаты более способны конвертировать свои ресурсы в военную мощь. В прошлом растущие державы обладали технологическим потенциалом, сопоставимым со странами-лидерами. В конце XIX – начале XX века США стояли вровень с Великобританией в технологиях, а Германия в межвоенный период не уступала своим недавним соперникам, Советский Союз в начале холодной войны технологически не отставал от Соединенных Штатов. И когда эти государства поднимались экономически, они могли бросить серьезный военный вызов доминирующей державе. Относительное технологическое отставание Китая сегодня означает, что, даже если его экономика продолжит набирать обороты, догнать лидера в военном отношении и превратиться из крупного регионального игрока в глобального стратегического соперника будет непросто.

Входные барьеры

Технологические и экономические различия между Китаем и США не имели бы такого значения, если бы для обретения статуса супердержавы было достаточно иметь возможность применять силу в локальном масштабе. Но Соединенные Штаты делает супердержавой способность действовать глобально, и планка очень высока. Политолог Барри Розен говорит об «обладании всеобщим достоянием», подразумевая контроль над воздушным, космическим и морским пространством, а также необходимой инфраструктурой. Если оценить 14 категорий систем, обеспечивающих такую способность (от атомных ударных подлодок до спутников и транспортных самолетов), получится подавляющее превосходство США во всех сферах как результат многолетнего и многостороннего совершенствования. Китаю понадобится очень много времени, чтобы приблизиться к подобной мощи на одном из фронтов, не говоря уж об общем превосходстве.

Соединенные Штаты создали огромную научно-промышленную базу. Китай быстро наращивает технологические ресурсы, увеличивая расходы на НИОКР и число выпускников по научно-техническим специальностям. Но темпы, которыми можно преодолевать отставание, имеют пределы. Кроме того, на пути КНР стоят и другие препятствия – отсутствие эффективной защиты интеллектуальной собственности и нерациональные методы распределения капитала, которые будет чрезвычайно сложно преодолеть, учитывая закостенелую политическую систему. К тому же речь идет о преследовании движущейся цели. В 2012 г. США потратили 79 млрд долларов на военные НИОКР – почти в 13 раз больше, чем Китай, поэтому даже быстрого продвижения вперед недостаточно, чтобы сократить разрыв.

Соединенные Штаты десятилетиями совершенствовали системы вооружения, которые со временем становились только сложнее. В 1960-е гг. на разработку самолета требовалось около пяти лет, к 1990-м гг., когда количество компонентов резко возросло, нужно было уже 10 лет. Сегодня на разработку и строительство самого современного истребителя уходит 15–20 лет, создание военного спутника занимает еще больше времени. Поэтому даже если другой стране удастся создать научно-промышленную базу для разработки многочисленных типов оружия, которые обеспечивают США «владение общим достоянием», реально обладать ими она сможет не скоро. Даже китайские военные стратеги признают масштаб проблемы.

«Владение общим достоянием» подразумевает также способность следить за реализацией многочисленных гигантских военных проектов. Несмотря на разговоры о пороках военно-промышленного комплекса и «растратах, мошенничестве и злоупотреблениях» в Пентагоне, американские исследовательские лаборатории, подрядчики и чиновники за десятилетия приобрели необходимые навыки. Их китайским коллегам еще предстоит этому научиться. Такой опыт «обучения на практике» присущ организациям, а не отдельным людям. Его можно обрести только посредством демонстрации и прямого инструктажа, поэтому киберкражи и другие формы шпионажа не подойдут.

Китайская военная отрасль находится на ранней стадии развития. Как отмечает военный эксперт Ричард Битцингер и его коллеги, «помимо нескольких образцово-показательных направлений, таких как баллистические ракеты, военно-промышленный комплекс КНР не демонстрирует особых возможностей в разработке и производстве относительно современных систем обычного вооружения». Например, Китай, несмотря на вложенные ресурсы, так и не может наладить серийное производство мощных авиационных двигателей и продолжает использовать российские модели более низкого качества. В других сферах Пекин даже не пытается конкурировать. Возьмем подводные вооружения. Китай не обладает современным противолодочным оружием и не предпринимает особых усилий, чтобы улучшить ситуацию. И только сейчас страна стала производить ударные атомные подлодки, сопоставимые по уровню шума с американскими субмаринами, принятыми на вооружение в 1950-е годы. Но с тех пор Соединенные Штаты инвестировали сотни миллиардов долларов и потратили 60 лет на разработку современных подлодок класса Virginia, достигших абсолютной бесшумности.

Наконец, требуется совершенно определенный набор навыков и инфраструктура, чтобы применять это вооружение. Дело не только в сложности оружия, обычно оно должно использоваться скоординированно. Например, развертывание ударной авианосной группы – очень трудная задача: все корабли и самолеты должны действовать сообща в режиме реального времени. Даже системы, которые кажутся простыми, нуждаются в сложной сопутствующей архитектуре для эффективной работы. Так, беспилотники более эффективны при наличии хорошо подготовленного персонала, а также технологических и организационных возможностей быстро собирать, обрабатывать информацию и действовать на основе полученных данных. Создание необходимой инфраструктуры для «владения общим достоянием» займет длительное время. Выполнение этой задачи предполагает гибкость и делегирование полномочий, а централизованная и иерархическая структура китайских вооруженных сил для этого не подходит.

Сейчас все по-другому

В 1930-е гг. Япония избежала глубокой депрессии и превратилась в разбушевавшуюся военную машину, Германия, потерпевшая поражение в Первой мировой войне и разоруженная, трансформировалась в гиганта, способного завоевать Европу, а Советский Союз, восстановившись после войны и революции, стал мощной континентальной державой. В следующем десятилетии уже США оторвались от остальных участников военной гонки к статусу глобальной супердержавы, на пятки американцам наступал обладающий ядерным оружием Советский Союз. Сегодня мало кто всерьез ожидает новую мировую или еще одну холодную войну, но многие эксперты утверждают, что прошлый опыт показывает, насколько быстро страны становятся опасными, пытаясь выжать военные возможности из своей экономики.

То, что происходит сейчас, – не изменение баланса сил времен наших дедушек. Можно спорить о том, скоро ли Китай достигнет первой вехи на пути от великой державы к супердержаве – обладания необходимыми экономическими ресурсами. Но без обретения необходимых технологических возможностей сама по себе гигантская экономика не превратит КНР во вторую мировую супердержаву. После этого встанет задача трансформировать латентную силу в полномасштабную систему, необходимую для глобального проецирования силы, и научиться ею пользоваться. Каждый этап требует времени и связан с трудностями. Поэтому довольно длительное время Китай будет находиться где-то между великой державой и супердержавой. Можно назвать это «развивающейся потенциальной супердержавой»: благодаря экономическому росту КНР превзошла уровень просто великой державы, но предстоит долгий путь, прежде чем она обретет экономические и технологические возможности, чтобы стать супердержавой.

Стремление Китая к статусу супердержавы подрывает еще один фактор – слабая мотивация к необходимым жертвам. Своим огромным военным потенциалом Соединенные Штаты обязаны экзистенциальным императивам холодной войны. Страна никогда не справилась бы с таким бременем, если бы перед политиками не стояла необходимость уравновешивать Советский Союз, обладавший потенциалом для доминирования в Евразии (неудивительно, что спустя 25 лет после распада СССР именно Россия располагает вторым по величине военным потенциалом в мире). Сегодня на Китай не давит груз холодной войны, который позволил Соединенным Штатам инвестировать огромные средства в вооруженные силы. США – гораздо менее опасная супердержава, чем в свое время Советский Союз: Пекин может считать американскую внешнюю политику угрожающей, но она не вызывает страха, который мотивировал Вашингтон во время холодной войны.

Не в пользу Китая и тот факт, что у Соединенных Штатов нет стимулов отказаться от власти – из-за сети уже давно существующих альянсов. Список американских союзников напоминает справочник самых развитых экономик мира, и это снижает стоимость поддержания статуса США как супердержавы. В конце 1990-х гг. американские военные расходы находились на уровне 3% от ВВП, в следующие 10 лет из-за войны в Афганистане и Ираке они возросли почти до 5%, а сейчас вновь снизились до 3%. Вашингтону удается поддерживать глобальный военный потенциал при относительно небольших затратах отчасти благодаря базам на территории союзников и совместной разработке высокотехнологичного оружия. Единственный верный союзник Китая – Северная Корея, которая обычно приносит больше проблем, чем помощи.

Учитывая препятствия на пути КНР к статусу супердержавы и слабую мотивацию к их преодолению, будущее международной системы зависит от того, продолжат ли США нести уже не столь тяжкое бремя так называемой «глубокой вовлеченности» – охватывающей всю планету национальной стратегии, которой Вашингтон придерживается уже 70 лет. Если исключить некий переворот, который приведет к реальному отказу США от глобальной роли (мы не берем иногда звучащие нервные, политизированные обвинения, что американцы уже это сделали), то Вашингтон в ближайшие десятилетия сохранит удобную позицию, позволяющую поддерживать военный потенциал, альянсы и обязательства, которые обеспечивают безопасность в ключевых регионах, подстраховывают глобальную экономику и способствуют сотрудничеству по транснациональным проблемам.

Пользу от этой стратегии трудно разглядеть, особенно на фоне внешнеполитических злоключений США в последние годы. Такое фиаско, как вторжение в Ирак, остается напоминанием о сложности применения силы для внутриполитических изменений в других странах. Однако власть – это не только предотвращение неблагоприятного исхода, но и создание условий для благоприятного результата, и здесь Вашингтон справился гораздо лучше, чем полагают многие американцы.

Потому что для удовлетворенной державы, возглавляющей международную систему, более ценно обладать достаточной мощью, чтобы сдерживать или блокировать возмутителей спокойствия, чем иметь возможность улучшить свои позиции на периферии. Главной целью национальной стратегии США на протяжении десятилетий являлось недопущение развития более опасных условий в мире, и оценить успешность этих действий можно по отсутствию ситуаций, которыми так богата история: ключевые регионы дестабилизированы из-за сложных дилемм безопасности; разобщенные альянсы не могут сдерживать возмутителей спокойствия; быстрое распространение оружия; гонка вооружений между великими державами; переход к конкурирующим экономическим и военным блокам.

Если Вашингтон перестанет заниматься мировыми делами, многие из этих вызовов дадут о себе знать, а транснациональные угрозы станут еще более актуальными. Даже если угрозы не усугубятся, противодействие им невероятно осложнится, если Соединенным Штатам одновременно придется справляться с менее стабильным глобальным порядком. И сегодня США не всегда просто сплотить коалицию для противодействия транснациональным вызовам, но это будет еще труднее, если страна откажется от роли лидера и сосредоточится на своем огороде, как призывают многие эксперты, политики – и значительная часть общества.

Не вводить США в искушение

После распада СССР значительное превосходство Соединенных Штатов над другими странами сопровождалось риском нанесения травм самим себе, как произошло в Ираке. Но пошатнувшиеся экономические позиции могут оказать благотворное воздействие, заставив руководство страны сосредоточиться на основной задаче национальной стратегии, а не втягиваться в беспорядочные периферийные конфликты. Именно этой логикой руководствовался Барак Обама в своей внешней политике. Тем не менее мир – с прочным военным превосходством США и их снижающимся экономическим доминированием – по-прежнему будет испытывать способность Америки проявлять сдержанность в четырех аспектах.

Первое – искушение запугивать или эксплуатировать союзников ради собственной выгоды. Американские союзники зависят от Вашингтона, и только глупец не воспользовался возможностью требовать от них уступок – одобрить спорную политику США, воздержаться от действий, которые не поддерживают американцы, или согласиться на неравноправные условия взаимовыгодного соглашения (вспомните неоднократные заявления республиканского кандидата в президенты Дональда Трампа о том, что Америка постоянно проигрывает в сделках с иностранцами, в том числе с ключевыми союзниками, и его обещания вернуть стране способность побеждать). Но основы современного международного порядка предполагают, что, если его участники откажутся от стремления к относительному военному превосходству, присоединятся к разветвленной сети институтов и согласятся следовать общим правилам, Соединенные Штаты не смогут пользоваться своими преимуществами и извлекать выгоду из отношений с союзниками. Ожидать, что Вашингтон никогда не прибегнет к рычагам воздействия ради заключения более выгодного соглашения, было бы нереалистично. В разное время так поступали многие американские президенты, включая Джона Кеннеди, Рональда Рейгана, Джорджа Буша-младшего и Обаму. Но если Вашингтон будет слишком часто использовать свою власть ради собственной выгоды вместо того, чтобы защищать и продвигать систему в целом, это приведет к реальному риску размывания легитимности как американского лидерства, так и существующего порядка.

Второе – искушение отреагировать слишком остро, когда другие страны – в частности Китай – используют свой растущий экономический вес на мировой арене. Большинство держав, поднявшихся в прошлом, включая Германию, Японию и СССР, были сильнее скорее в военном отношении, чем экономически. Китай, напротив, в ближайшие десятилетия будет сильнее экономически. И это хорошо, потому что военные вызовы глобальному порядку очень быстро принимают неприглядную форму. Но это означает, что КНР все активнее будет бросать экономические вызовы, и реагировать на них нужно мудро. Усилия Китая скорее всего будут касаться небольших косметических изменений существующего порядка, которые важны для престижа Пекина, но не угрожают базовым нормам и принципам мироустройства. Вашингтону следует отвечать на это с достоинством и выдержкой, осознавая, что заплатить скромную цену за включение Китая в существующий порядок лучше, чем спровоцировать фундаментальный вызов всей структуре.

Недавняя перепалка из-за Азиатского банка инфраструктурных инвестиций (АБИИ) – прекрасный пример того, как не нужно себя вести. Китай предложил АБИИ в 2013 г. как средство укрепить свой статус и привлечь инвестиции в инфраструктуру Азии. Хотя критерии предоставления кредитов могут оказаться менее конструктивными, чем хотелось бы, проект вряд ли навредит региону или подорвет структуру глобальной экономики. Тем не менее Соединенные Штаты начали публичную дипломатическую кампанию, чтобы убедить союзников не участвовать в проекте. Те оставили недовольство США без внимания и с готовностью присоединились к АБИИ. Своим рефлекторным противодействием достаточно конструктивной инициативе Китая и участию в ней своих союзников Вашингтон создал ненужную борьбу с нулевой суммой, которая закончилась унизительным дипломатическим провалом. (Нежелание Конгресса одобрить Транстихоокеанское партнерство может привести к еще большему фиаско и вызовет серьезные вопросы у других стран по поводу глобального лидерства Соединенных Штатов.)

В-третьих, США будут постоянно сталкиваться с искушением, которое всегда сопровождает власть, – вмешиваться там, где не затронуты национальные интересы (или расширять определение национальных интересов, что приведет к выхолащиванию сути). Этот соблазн может существовать и в период борьбы супердержав – в годы холодной войны американцы увязли во Вьетнаме, а Советский Союз – в Афганистане. Очевидно, что такое желание существует и сегодня, когда у Соединенных Штатов нет равнозначных соперников. Обама пытался преодолеть искушение. Он стал объектом критики, возведя принцип «не совершать глупых поступков» до стратегической максимы. Но если «глупые поступки» угрожают способности США осуществлять свою национальную стратегию и поддерживать глобальное присутствие, возможно, он прав. Не хватает только вытекающего из этого совета «следить за мячом». На протяжении 70 лет такой принцип помогал Вашингтону выполнять свою основную миссию – поддерживать стабильность в ключевых регионах и обеспечивать работу глобальной экономики и мирового порядка в целом.

Наконец, не следует занимать чересчур агрессивную военную позицию, даже когда речь идет о ключевых интересах США, например если Китай действует слишком самоуверенно в регионе. Возможности КНР по «запрету доступа/блокированию районов» действительно серьезно повысили затраты и риски использования американских самолетов и надводных кораблей (но не подлодок) у китайских границ. Но реагирование Вашингтона на новые локальные военные возможности Китая зависит от того, каковы стратегические цели Соединенных Штатов. Полностью восстановить военную свободу действий, которой США пользовались в период своего экстраординарного доминирования в 1990-е гг., действительно очень сложно, а необходимые для этого шаги могут увеличить риск конфронтации в будущем. Если же Вашингтон ставит перед собой более ограниченные цели – обеспечивать безопасность региональных союзников и поддерживать благоприятный институциональный и экономический порядок, – с вызовом вполне можно справиться.

Приняв собственную стратегию блокирования районов, США смогут сдерживать агрессивность Китая и защищать своих союзников, невзирая на растущую военную мощь КНР. В отличие от активно обсуждаемой доктрины боевых действий в воздухе и на море для тихоокеанского конфликта, этот подход не предусматривает быстрой эскалации до ударов по материковому Китаю. Целью является ограничение возможностей Пекина в случае конфликта действовать в пределах так называемой «первой цепи островов», которая включает часть Японии, Филиппин и Тайваня. Согласно стратегии, США и их союзники задействуют те же средства – мины и мобильные противокорабельные ракетные комплексы, – которые использовал Китай, чтобы вытеснить американские надводные корабли и самолеты со своего побережья. Это может коренным образом изменить ситуацию и вынудить Китай конкурировать там, где он слаб, например под водой.

Суть стратегии в том, что, даже если Пекину удастся блокировать доступ американских надводных кораблей и самолетов в район поблизости от его берегов, он не сможет использовать это пространство для дальнейшего проецирования военной мощи в случае конфликта. При таком сценарии китайские береговые воды превращаются в ничейную зону, где ни одно государство не в состоянии использовать корабли и авиацию. Конечно, это совсем не похоже на ситуацию 1990-х гг., когда Китай не мог помешать ведущей военной державе мира пользоваться беспрепятственным доступом в его воздушное и морское пространство практически до территориальной границы. Такое изменение нужно рассматривать в широком контексте: вполне естественно, что, потратив десятки миллиардов долларов за несколько десятилетий, Китай начал бороться с уязвимостью, которую США посчитали бы для себя неприемлемой.

Стратегия блокирования районов позволит разрешить долгосрочные проблемы, но не поможет справиться с непосредственными вызовами со стороны Китая: строительством военных объектов на искусственных островах в Южно-Китайском море. Простого решения нет, но Вашингтону следует избегать слишком агрессивной реакции, способной спровоцировать конфликт. В конечном итоге эти маленькие открытые острова не меняют общий военный баланс, потому что их будет невозможно защитить в случае конфликта. Агрессивность Пекина может даже иметь обратный эффект. В прошлом году Филиппины – настоящие острова с очень ценной инфраструктурой – приветствовали возвращение американских войск на свою территорию после 24-летнего отсутствия. Сейчас США ведут переговоры о базировании стратегических бомбардировщиков в Австралии.

На данный момент администрация Обамы предпочитает проводить операции по обеспечению свободы судоходства, чтобы противодействовать морским претензиям Китая. Но у Соединенных Штатов как лидера мирового порядка есть на вооружении разнообразные средства. Чтобы возложить бремя ответственности за эскалацию на Китай, США – или, даже лучше, их союзники – могут разыграть эпизод по китайскому сценарию и активизировать исследовательские походы в район. Еще один инструмент в арсенале Вашингтона – международное право. На Китай давят, требуя передать территориальные споры на рассмотрение международных судов, а если Пекин и дальше будет отказываться, то может утратить легитимность и стать объектом санкций и других дипломатических кар. Если КНР попытается получить выгоду в спорных районах, Вашингтон вправе запустить процесс в рамках стратегии пропорционального наказания, которая благодаря усилиям американцев вошла в документы ВТО: Постоянная палата третейского суда в Гааге определяет выгоду Китая от незаконных действий, вводит временный тариф на китайский экспорт, который взимается, пока территориальные претензии рассматриваются в суде, средства распределяют по итогам решения Международного суда ООН. Какой бы подход ни был выбран, для глобальных интересов США важны не сами острова или суть территориальных претензий, а воздействие провокаций на мировой порядок.

Хотя Китай может «представлять проблему, даже не догнав США», отмечает политолог Томас Кристенсен, глобальная позиция дает Соединенным Штатам пространство для маневра. Главное – использовать преимущество обороняющейся стороны, говорят стратеги, потому что бросить вызов устоявшемуся статус-кво очень непросто.

Познать себя

Несмотря на подъем Китая, позиция Соединенных Штатов как супердержавы гораздо прочнее, чем можно было бы предположить. На самом деле она настолько прочна, что главную угрозу доминирующей мировой державе представляет она сама. Американское доминирование немного снижается после пика 20 лет назад, и Вашингтон рискует слишком остро отреагировать на неудачи в сложном, трудно управляемом мире, пустившись во все тяжкие или «вернувшись домой» и отказавшись от терпеливого и конструктивного подхода, который на протяжении многих десятилетий составлял основу национальной стратегии. Это станет серьезной ошибкой. Та национальная стратегия была более успешной и благотворной, чем полагают многие, поскольку принимают как должное ее главное завоевание – предотвращение развития менее благоприятных условий в мире.

Верный путь спровоцировать необдуманный толчок к отступлению – предпринять еще одну авантюру вроде войны в Ираке. Тот факт, что Америка выдержала эту катастрофу, сохранив свои глобальные позиции, свидетельствует о том, насколько прочен ее статус супердержавы. Но это не значит, что политики могут и дальше совершать ошибки безнаказанно. В мире, где Соединенные Штаты сохраняют подавляющее военное превосходство при снижении экономического доминирования, искушение слишком остро реагировать на предполагаемые угрозы будет расти, а способность покрыть издержки от совершенных ошибок будет сокращаться. Несмотря на многочисленные заявления в ходе нынешней президентской кампании, США вряд ли находятся в чрезвычайно опасной ситуации. Но их позиция в мире не так незыблема, чтобы на ней не сказалась безответственная политика следующего президента.

Китай. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 15 июня 2016 > № 1850862 Стивен Брукс, Уильям Уолфорт

Воздержаться от суждений

Почему суды США не должны заниматься внешней политикой

Хосе Кабранес – судья апелляционного суда второго округа в США.

Резюме: Применение законов США за пределами американской территории прямо противоречит принципам самоуправления и самоопределения, которые Соединенные Штаты правомерно продвигают по всему миру.

Данная статья – адаптация его лекции в Мемориале Лесли Арпса 2015 г. при Гильдии адвокатов Нью-Йорка. Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 5, 2015 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

По мере того как США превращались из небольшого скопления колоний в мирового гегемона, расширялась и география действия их законодательства. От гражданского и уголовного права до законов в сфере прав человека американское право сегодня регулирует деятельность в разных частях земного шара. Как показали недавние события, футбольные чиновники в Европе, киберпреступники в Китае и многонациональные корпорации в Африке находятся в поле зрения законодателей Соединенных Штатов. В результате судьи, на которых возложена обязанность интерпретации законов, становятся важными игроками в проецировании американской мощи.

Некоторые профессора юриспруденции и активисты в области прав человека аплодируют такому повороту дел, призывая суды США наводить порядок в отдаленных местах. С их точки зрения, американские судьи находятся в уникальном положении, которое позволяет им решать вопросы международного правосудия, мировой торговли и даже международных отношений. Они хотят, чтобы судьи в Сан-Франциско высказывали мнение о сделках с ценными бумагами в Шотландии, судьи в Тампе выносили суждение по обвинению Танзании в применении пыток. С точки зрения этой группы экспертов, законы не знают границ.

Но применение внутреннего законодательства за рубежом – скользкий путь. Действительно, поскольку мир становится все в большей степени взаимозависимым и многополярным, сфера юрисдикции США все время расширяется, а американские суды получают некие полномочия для разрешения геополитических вопросов. Напряжение особенно заметно, когда речь заходит о Законе о правонарушениях в отношении иностранных граждан (ATS), принятом Первым Конгрессом в 1789 г. и предусмотрительно забытом почти на 200 лет. В 1980 г. суд, в котором я работаю – Апелляционный суд США второго округа, – возродил ATS, позволив федеральным судам выносить вердикты по искам иностранных граждан против иностранных ответчиков (но не американских граждан), обвиняемых в преступлениях по «международному праву» или межнациональному закону, совершенных за пределами Соединенных Штатов. Это решение всячески приветствовалось юристами в сфере прав человека, у которых затеплилась надежда на правосудие в отношении жертв омерзительных преступлений и на то, что это отобьет охоту у высокопоставленных преступников совершать подобные злодеяния. Однако истинное значение было не столь впечатляющим. Вряд ли Закон о правонарушениях в отношении иностранных граждан предотвратил хотя бы одно нарушение прав человека в мире. Едва ли злоумышленников остановит отдаленная угроза финансовых убытков вследствие гражданского судопроизводства в другой стране. На самом деле ATS укрепил многих во мнении, что США осуществляют политику юридического империализма. Тот факт, что Соединенные Штаты остаются единственной страной в мире, рассматривающей подобные иски, лишь усиливает негодование за рубежом.

В последние пять лет общая тенденция вновь изменилась. Признав, что федеральные суды, возможно, зашли слишком далеко, вынося вердикты по делам, не имеющим отношения к США, Верховный суд подтвердил, что американское законодательство применимо только внутри страны, если Конгресс не примет специального постановления. Наиболее заметный сдвиг случился в 2013 г., когда суд вынес решение по иску компании Kiobel против Royal Dutch Petroleum по обвинению в предполагаемом участии в злоупотреблениях, совершенных нигерийскими военными в 1990-е годы. В своем решении суд ограничил распространение ATS на весь земной шар, чтобы не допустить «внешнеполитических последствий, к которым политические ветви власти явно не стремятся», имея в виду исполнительную и законодательную власть.

Дело компании Kiobel вызвало гневную отповедь защитников прав человека. Группа «Права человека превыше всего» (Human Rights First) заявила, что Верховный суд погасил «маяк надежды для жертв вопиющих нарушений прав человека». Редколлегия The New York Times охарактеризовала это постановление как «гигантский шаг назад для правозащитного движения». Правоведы в Соединенных Штатах и во всем мире выразили горькое разочарование тем, что американские суды теперь закрыты для исков о нарушении правосудия в разных частях мира. По мнению этих критиков, суды США должны играть ключевую роль в проецировании американской мощи.

Это не так. Когда речь заходит о международных отношениях, судебная власть Соединенных Штатов должна следовать в кильватере исполнительной и законодательной власти. На самом деле это одна из тех областей внешней политики, где «руководство из-за кулис» действительно имеет смысл. Исполнительная и законодательная власть находятся в намного лучшем положении для проецирования силы во всем мире. Судьям же отведена скромная роль, тем не менее они должны быть видимы во внешней политике. Общее правило таково, законы США действуют на территории страны, если американский Конгресс не распорядится иначе.

Сфера действия закона

Со времен президентства Джорджа Вашингтона изоляционисты и глобалисты спорили о роли федеральных судов во внешней политике. В 1793 г. Томас Джефферсон, государственный секретарь при Вашингтоне, направил в Верховный суд 29 официальных запросов относительно угрозы нейтралитету США в непрекращающейся войне между Францией и Великобританией. Верховный суд, не заинтересованный в том, чтобы становиться главным актором внешней политики, вежливо уклонился от ответа. Спустя более двух столетий данная переписка все еще приводится как прецедент в поддержку идеи, что в некоторых случаях федеральные суды должны быть глухи к запросам других ветвей власти.

В 1812 г. во время слушания дела в морском суде принцип судебно-правовых ограничений в международных делах был закреплен законодательно – Верховный суд ограничил собственную юрисдикцию в вопросах, затрагивающих суверенитет иностранных государств. Суд ввел специальный юридический термин, имеющий большое значение: «экстерриториальный», то есть закон, имеющий силу за рубежом. В целом отцы-основатели и юристы США вплоть до XX века придерживались так называемой «вестфальской» традиции территориальности, названной так по договору 1648 г., положившему начало современной государственной системе. Это понятие связывает страну и закон – суды имеют юрисдикцию на той территории, где развевается национальный флаг.

Это была доктрина юридического невмешательства, и она идеально подходила молодой и сравнительно слабой республике. Соединенные Штаты больше бы потеряли, отказавшись от этой позиции, чем приобрели, если предпочли бы накачивать свои юридические мышцы на мировой арене. Хотя территориальность ограничивала возможности страны навязывать свое право другим, она гарантировала, что другие – прежде всего европейские державы – не станут навязывать ей свое законодательство. Но по мере расширения в западном направлении США сталкивались с раздражающими вызовами вестфальскому представлению о праве. Должны ли территории, завоеванные в конце 1840-х гг. во время Мексиканской войны, но еще не присоединившиеся к союзу штатов, подчиняться законам США? Должны ли «имущественные права» рабовладельца действовать и на других территориях, если, допустим, раб сбежит в свободное государство? Последний вопрос был далеко не философским, поскольку именно он стал искрой, из которой разгорелась Гражданская война.

Даже когда на стыке столетий началось экономическое и военное усиление Соединенных Штатов, их судебно-правовая система придерживалась достаточно умеренных воззрений на то, как далеко может распространяться действие американских законов. В 1909 г. Верховный суд превратил рекомендацию не применять законы США за рубежом в более жесткое юридическое правило. Вынося постановление по спорному делу между двумя фруктовыми компаниями, работающими в Латинской Америке, судья Оливер Венделл Холмс-младший сформулировал принцип, получивший известность как «презумпция территориальности». Суть этого принципа, как его сформулировал Холмс, в том, что «все законодательство, prima facie, территориально по своей природе». Теперь у судей было правило по умолчанию не применять американские законы и подзаконные акты за пределами национальной территории.

Но, когда по итогам Второй мировой войны Соединенные Штаты стали мировой сверхдержавой, маятник качнулся в другую сторону. Федеральные суды, занятые интерпретацией многих положений Нового курса, теперь более охотно выносили постановления относительно деятельности, происходящей за рубежом. Принцип презумпции территориальности Холмса начал устаревать в 1945 г., когда суд второго округа ввел конкурирующую доктрину, получившую известность как «теория последствий» экстерриториальности. Речь шла преимущественно о том, что поведение иностранцев за рубежом может приводить к пагубным последствиям на территории США, и это вынудило федеральные суды значительно расширить сферу действия американского законодательства в таких разных областях, как антитрестовское законодательство, торговля ценными бумагами и трудоустройство. Иностранцы, считавшиеся законопослушными в своих странах, теперь могли быть судимы за нарушение американских законов и подзаконных актов, даже если это происходило за рубежом. Американские законы стали применяться глобально. Неудивительно, что это не обрадовало союзников и торговых партнеров Соединенных Штатов. В конце концов, одно из наиболее частых оправданий вестфальского принципа территориальности заключалось в том, что он сводил к минимуму вероятность конфликтов между государствами. Иностранцы негодовали по поводу становления «джингоизма янки в сфере юрисдикции», как выразился автор статьи в Yale Law and Policy Review. Например, в 2004 г., когда Верховный суд слушал дело по обвинению в нарушении принципа конкуренции в производстве витаминов, несколько ближайших торговых партнеров США, включая Бельгию, Канаду, Германию, Японию, Ирландию, Нидерланды и Соединенное Королевство, подали иски, выразив обеспокоенность тем, что американские судьи становятся глобальными арбитрами в области антимонопольного законодательства, тем более когда разбираемые дела фактически не имеют отношения к США. Аналогичные трения стали возникать и в контексте ATS. В 2007 г., когда граждане ЮАР подали иск в Федеральный суд Нью-Йорка о преступлениях, совершенных в их стране при апартеиде, тогдашний президент ЮАР Табо Мбеки осудил «юридический империализм» Соединенных Штатов.

Памятуя об этих жалобах, Верховный суд в последние годы возродил презумпцию территориальности Холмса в области прав человека и торговли ценными бумагами. В деле компании Kiobel он постановил, что закон о правонарушениях в отношении иностранных граждан (ATS) не действует за пределами США, если обвинения в нарушении прав человека «не затрагивают непосредственно территорию США» – «причем достаточно явно, чтобы можно было сделать исключение из принципа презумпции территориальности». Суд выразил обеспокоенность тем, что применение американского законодательства за рубежом может вызвать «правовую коллизию между нашими законами и законами других государств» и привести к «международным разногласиям». В свете существенных рисков и документированных случаев возникновения дипломатических трений и вражды суд постановил, что если Конгресс хочет, чтобы ATS или любой другой американский закон применялся за рубежом, он должен издать соответствующее постановление. Иными словами, призналось, что в вопросах внешней политики американские суды просто некомпетентны.

Судьи и мир

Верховный суд был прав. По сравнению с судебной властью исполнительная и законодательная власти США находятся в гораздо лучшем положении, чтобы решать вопросы, связанные с внешней политикой. С одной стороны, это вытекает из Конституции страны. Хотя фразы типа «внешняя политика», «внешние дела» и «международные отношения» в Конституции не упоминаются, отцы-основатели предписали разделение труда, когда речь заходит о взаимодействии разных ветвей власти. Президент является главнокомандующим, он имеет право принимать и назначать послов, а также подписывать договоры. Со своей стороны, Конгресс наделен полномочиями объявлять войну, принимать правила, управляющие вооруженными силами, и ограничивать финансирование внешнеполитической деятельности. Сенат визирует договоры и назначает послов. В отличие от этих ветвей власти, суды не имеют конкретных полномочий, связанных с внешнеполитическими вопросами.

Более того, суды структурно не приспособлены для проведения внешней политики. В состязательной судебно-правовой системе суды ограничены имеющимися у них аргументами и фактами. Зачастую они просто не могут учитывать все грани сложной внешнеполитической проблемы. Судьи также не оснащены в достаточной мере, чтобы определить, как данное решение повлияет на суверенитет другой страны, не будет ли оно противоречить законам иностранного государства и не приведет ли к конфликту с иностранным правительством. Судьи толкуют закон, а не его влияние на дипломатические отношения, и обычно у них нет экспертных знаний, необходимых для нахождения баланса и равновесия в перипетиях внешней политики, особенно когда речь заходит о действиях, совершенных за рубежом.

Точно так же американские судьи связаны информацией, которую могут использовать, но это гораздо более ограниченная информация, чем та, которой располагают другие ветви власти. Юристы должны опираться исключительно на аргументы и доказательства, приводимые сторонами по данному делу, и нет никаких гарантий, что эти свидетельства содержат всю актуальную информацию. Но действующие политики могут опираться на любой источник информации по своему выбору, включая сплетни, досужие домыслы и другие свидетельства, недопустимые в суде.

В любом случае вынесение приговора – это в каком-то смысле монашеский процесс толкования закона через призму конкретного судопроизводства. Со временем это создает опасность разных решений, принимаемых различными судьями по сходному иску, и приводит к противоречиям между ветвями власти, поскольку каждый судья стремится стать господином в своей вотчине. В отличие от судов, процесс принятия решений другими ветвями власти – тщательно обдуманный коллективный шаг, призванный обеспечить последовательное поведение на международной арене. Такое единство жизненно важно в международных отношениях, которые, как указал Верховный суд в решении от 1962 г., требуют «единого и согласованного выражения взглядов правительства».

Наконец, судьи неизбежно оглядываются назад, поскольку их работа – разрешение споров после того, как они возникают. С другой стороны, люди, занимающиеся внешней политикой, должны разбираться в проблемах по мере их возникновения в режиме реального времени. Они должны стремиться предвосхищать неприятности до того, как те станут реальностью.

Эти структурные издержки – главная причина, по которой судам надо быть очень осторожными в делах, связанных с внешнеполитическими проблемами. К суверенитету другой страны необходимо относиться с должным уважением. Когда Соединенные Штаты решают действовать таким образом, что это может быть оскорбительно для суверенных иностранных партнеров, исполнительная и законодательная ветви власти должны брать на себя руководство по одной простой причине: применение американского закона к иностранным гражданам за рубежом порождает понятное раздражение. Судебно-правовой режим США сформировался на основе ясных и четких правовых традиций. Жители других стран не участвовали в его создании, поэтому, естественно, не приемлют его навязывания. На самом деле применение законов США за пределами американской территории прямо противоречит принципам самоуправления и самоопределения, которые Соединенные Штаты продвигают по всему миру.

Более того, право – это лишь один из внешнеполитических инструментов, и обычно не самый лучший, для достижения национальных целей. Инструменты дипломатии, экономики и вооруженного вмешательства, которые находятся в распоряжении исполнительной и законодательной власти, позволяют правительству взвешенно реагировать на быстро меняющиеся международные обстоятельства. Они оставляют место для тонких игр ума, гибкости, хитроумных политических комбинаций и компромиссов. Позволяют вести неформальные дискуссии и строить межличностные отношения: министры иностранных дел, финансов и обороны могут откровенно обсуждать самые разные вопросы, что не под силу противоборствующим юристам разных стран. В отличие от судей, президенты могут поговорить друг с другом по телефону и снять многие вопросы. И если любое судебное разбирательство заканчивается тем, что одна сторона побеждает, а другая проигрывает, международные споры редко завершаются принятием предложений, абсолютно невыгодных одной из сторон.

Наконец, есть еще одна причина, по которой судьям следует быть особенно осторожными, когда они выносят постановления по делам, затрагивающим внешние связи: реальная перспектива того, что другие страны предпримут ответные правовые действия. Китайский суд может начать процесс против американской компании из-за сделок, проведенных на территории США и абсолютно правомочных по американскому закону. Европейский суд может начать производство против бывшего президента Соединенных Штатов – за удар с воздуха по зарубежным целям с применением беспилотных летательных аппаратов – либо открыть дело против министра обороны или профессора права, посоветовавшего президенту использовать БПЛА. Вот к чему может привести подобная практика. И чем с большей готовностью американские суды будут рассматривать без веского на то основания иски, не имеющие прямого отношения к США или американским гражданам, тем больше будут подталкивать суды других стран действовать точно так же в отношении Соединенных Штатов.

Правильная роль

Какую же внешнюю политику должна проводить судебная власть? Главный принцип – не навредить. В процессе применения американского законодательства в глобальном масштабе, пусть даже во имя благородного дела, судьям следует быть очень осторожными. Конечно, суды не должны рефлекторно самоустраняться от любых дел, затрагивающих международные отношения, и подобные дела не должны обладать иммунитетом от судебного преследования. Но, как указал Верховный суд, прежде чем действовать, судьи должны подумать, не является ли решение предложенной проблемы исторической прерогативой политических ветвей власти, поддается ли проблема судебно-правовому решению, и какими последствиями чреваты судебно-правовые действия в данном случае. Суды должны признать, что в вопросах внешней политики их роль ограничена, хотя и не должны полностью устраняться. Это означает возврат к принципу территориальности, лежащему в основе вестфальской доктрины. Конечно, такое правило по умолчанию – чистая формальность, но, если слегка перефразировать Уинстона Черчилля, возможно, это худшее правило в юриспруденции, если не считать всех других.

Во-вторых, если есть сомнение, то лучше воздержаться. Неукоснительно следуя принципу презумпции территориальности, судьи могут вынудить исполнительную и законодательную власть принять решение, распространять ли данный закон на действия, совершенные за рубежом, и тем самым подстегнуть эти ветви на исправление нестыковок или пробелов в американском законодательстве. Именно так и поступил суд второго округа в 2000 г., когда столкнулся с дилеммой, должен ли Мильтон Гатлин, гражданский муж сержанта американской армии, быть осужден федеральным судом за сексуальное преступление против 13-летней падчерицы во время пребывания на военной базе США в Германии. Дело буксовало как раз из-за проблем с юрисдикцией: Верховный суд ранее постановил, что преследование гражданских лиц в военном суде (где его бы судили, если бы он состоял на военной службе) противоречит Конституции. С другой стороны, Конгресс не давал четких предписаний, наделявших обычный федеральный суд полномочиями расследовать преступления, совершенные на военных базах за рубежом. Апелляционный суд второго округа заключил, что, поскольку Конгресс не издал федеральный подзаконный акт, наделяющий федеральный суд правом расследовать случаи сексуального насилия на зарубежных военных базах, он не мог привести приговор в исполнение. Несмотря на отвратительный характер преступления Гатлина, суд второго округа постановил, что в юрисдикцию федерального суда не входит разбирательство данного дела, и отменил судебное решение о признании Гатлина виновным. Однако в отличие от большинства дел история на этом не закончилась. Поскольку суд посчитал, что Конгрессу следует знать об этом пробеле в юрисдикции, он направил копию решения председателям комитетов по вооруженным силам и юридическим комитетам обеих палат Конгресса. В течение пяти месяцев Конгресс отреагировал на это решение и ликвидировал данный пробел, издав в 2000 г. Акт о военной юрисдикции за пределами Соединенных Штатов, который дал федеральным судам право привлекать к ответственности гражданских лиц, совершивших преступления на военных базах за рубежом. Суд повел себя сдержанно в данном случае, отказавшись распространять сферу действия американского законодательства на зарубежные территории, но вместе с тем сыграл важную роль, побудив другую ветвь власти наделить суды подобными полномочиями.

В-третьих, судьи должны подавать личный пример. Американские судебные органы – одни из старейших и наиболее выдающихся в мире, и другие страны по-прежнему ориентируются на них как на эталон. Поэтому судьям США нужно личным примером опровергать мнение, будто американские суды – всего лишь инструмент экспансии Соединенных Штатов. Им надо стремиться сделать судебно-правовую систему США наглядным образцом важной роли, которую суды могут играть в обеспечении добросовестного толкования законов, не превышая своих полномочий для достижения конкретных политических целей. Другими словами, судьям следует придерживаться своей конституционной и исторической роли.

Сила умеренности

Многие возражают против возвращения к принципу территориальности, но громче всего слышны голоса тех, кто хочет, чтобы суды Соединенных Штатов вершили правосудие в отношении жертв нарушения прав человека во всем мире. Некоторые даже говорят, что закрытие американских судов для зарубежных исков по защите прав человека было бы знаком безразличия США к зверствам, совершаемым за рубежом. Они неправы. Серьезные посягательства на мир, включая геноцид, тревожат Соединенные Штаты и их союзников. Но суды не особенно компетентны в решении этих вопросов. Отстаивание либерального миропорядка – это не то, что благонамеренные юристы, профессора юриспруденции и судьи способны делать самостоятельно. Защита невинных людей от посягательств агрессивно настроенных преступных элементов требует от США осуществления глобального лидерства, и оно может обеспечиваться лишь энергичными усилиями исполнительной и законодательной ветвей власти. История участия американской судебной власти в решении внешнеполитических проблем не говорит о том, что Соединенным Штатам следует избегать ответственности за защиту прав человека за рубежом. Скорее она учит, что суды не должны быть на острие этой борьбы. В «Записках федералиста» Александр Гамильтон назвал судебную власть «наименее опасной» ветвью нового, формирующегося правительства. «Можно смело утверждать, что у этой власти нет ни силы, ни воли, а лишь суждение», – писал он. Гамильтон был прав. Все, что мы, судьи, имеем, – это наше мнение, оценка. И когда дело доходит до внешней политики, наш радиус действия неизбежно ограничен. Судебная власть США никогда не сможет стать шерифом для других народов, но, демонстрируя надлежащую сдержанность, она может быть маяком для них.

США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 15 июня 2016 > № 1850833 Хосе Кабранес

Правильная демократия — юношеско-подростковая, а старшему поколению нельзя позволять мешать молодым космополитам жить в "глобальном мире". Старшее поколение надо каким-то способом урезать в правах, в том числе избирательных. К такому очень любопытному выводу приходит экспертная мысль США и Европы по итогам британского референдума о выходе из Евросоюза.

Кто виноват

Разговор на тему того, что это было в Великобритании и что будет дальше, только начинается, но главные тезисы уже высказаны. Сводятся они к тому, что такого больше допускать нельзя, где бы то ни было.

В данном случае речь идет всего лишь о трех статьях, но публикуются они в весьма серьезном американском издании Foreign Affairs, за которым стоит Совет по внешней политике. Конспирологически настроенные персонажи считают, что совет этот — часть мировой закулисы, один из идеологических центров той команды, что трудится над созданием единого либерального мира. Ну, конспирологам виднее. А в данном случае в журнале идет перекличка авторов, которые далеко не во всем согласны. В общем, обычный процесс. В нем, впрочем, интересно то, что когда становится жарко, некоторые люди отбрасывают осторожность в выражениях и становятся очаровательно откровенными.

Сначала об известном: Британия проголосовала за выход из ЕС потому, что только 36% британцев от 18 до 24 лет пришли на референдум, зато люди старше 65 участвовали в нем на 83%. Вот они и развернули страну не туда, куда следует. То есть юность Британии была за ЕС, а зрелость — против.

Здесь надо сразу дать ссылку на другой поистине замечательный материал (один из упомянутых трех), прославившийся заголовком: "Фальшивая демократия". Автор вообще против референдумов, потому что они ведут к неправильным результатам. Статья так и начинается: "референдумы — ужасный механизм демократии".

Демократия, если вы не знали, это вовсе не власть какого-то там народа, который что-то там волеизъявляет. Демократия — это власть демократов, то есть людей с правильной идеологией.

Правильная же на данный момент идеология — это разрушение старой, "национальной" Европы и создание сверхнации городских жителей (юного возраста) без особых национальных примет, с единым стилем жизни. В Европе, США, в глобальном масштабе. А тут слово дали всем британцам, так же как раньше всем голландцам — по поводу ассоциации ЕС с Украиной, а до того грекам, и еще жителям Крыма насчет того, в каком государстве им жить. В общем, таких ошибок, как референдумы, больше нельзя повторять.

В журнальной статье под названием "Европейский разрыв поколений" приводятся факты о том, что пенсионеры Европы — это 130 миллионов человек, четверть населения. И еще о том, что пенсионная система больше с ситуацией не справляется (денег нет). Но как быть, если уже сейчас старшие поколения голосуют неправильно, и что будет, если их еще и прижать в финансовом плане? Оказывается, надо менять систему, при которой "процесс принятия решений на континенте работает в пользу пожилых".

И вот начинает составляться обвинительный акт против всех, кто не юн: "Когда молодых отталкивают на обочину общества, европейская геронтократия становится не только финансово обременительной, но и морально невыносимой".

Есть и старт движения в указанном направлении, особенно оживившегося после британского референдума: начали множиться и крепнуть организации типа "Фонд прав будущих поколений" или "Межпоколенческий фонд". Довольно вежливо, а ведь могли бы просто назваться "Заткнуть пенсионера".

Что делать

Слово "геронтократия" знакомо каждому, кто жил в брежневском СССР. Руководящие работники всех уровней безболезненно перешли рубеж 60 лет, потом 70, а дальше и 80, не покидая кресел. Там, где могли, они навязывали следующим поколениям свои своеобразные полудеревенские вкусы не только в политике, но и по части того, какой должен быть уровень потребления, какую музыку слушать, как себя вести. Страна в итоге превратилась в обветшавшее позорище. Именно наглядность такового делало в 80-е годы реформаторами буквально всех.

То есть опыт диктата старшего поколения был неудачный. Но дальше пришли 90-е, и возник термин "педократия", то есть власть детей. Сегодня мало кто помнит эту поддержанную СМИ моду на двадцатилетних директоров банков, прежде всего потому, что немного тех банков выжило после их директорства. А помнить следовало бы, хотя бы проследить историю того, как те малолетние менеджеры не выносили соседства с заместителями или советниками с каким-то опытом: они их выгоняли, потому что плохо смотрелись на их фоне. После чего проваливались.

В общем, опять неудачный опыт. Мне как-то всегда казалось, что европейское и многие другие общества устроены достаточно гармонично, сочетая опыт и энтузиазм всех поколений. Но вот видите, старшее сейчас неправильно голосует и должно быть наказано.

Интересно наблюдать попытки выработать идеологические обоснования того, почему молодое поколение лучше. То есть понятно почему: оно (якобы) идеально поддается обработке мозгов, так ведь это еще надо сказать вслух.

Формулировки пока такие: юное поколение — "постматериалистичное", ставит сотрудничество выше конкуренции, оно демократично, космополитично и прогрессивно. Ангелы просто! И пояснение: космополитизм — это уверенность в своем месте в мире и надежды на будущее за пределами национального государства.

А старшее поколение, соответственно, — это "страх перед будущим и ощущение, что социальная трансформация оставляет избирателя на обочине". Это не говоря о том, что "пенсионеры обладают непропорциональным богатством", что, кстати — вы удивитесь — расходится с нынешними рекомендациями Еврокомиссии и Международного валютного фонда.

Евросоюз, считает один из авторов журнала, может существовать, только если все его граждане будут считать себя частью космополитичной и процветающей системы. Но как же все-таки быть, если любой удар по доходам пенсионеров поведет к тому, что уже произошло в Греции с ее недавним референдумом (лишавшиеся пенсий ветераны проголосовали неправильно) — то есть к очередному удару по Евросоюзу? Проще говоря, как отстранить все поколения, кроме молодого и "демократичного", от принятия решений?

А вот как, предлагает один из авторов журнала. Ограничить человека в праве избирать по возрастному признаку неудобно, но можно ограничивать его в праве быть избранным — возрастом в 65 лет, то есть пенсионным. И еще: понизить избирательный возраст до 16 лет. И агитировать прогрессивных и юных ходить и голосовать. Пока план такой, но дискуссия только началась.

Я слежу за ней не столько с чувством злорадства — как "у них" все ужасно, — сколько с весьма практическим любопытством: скоро ли у нас в России появятся якобы наши фонды и движения в пользу "будущих поколений"? Ведь наверняка попробуют.

Дмитрий Косырев, политический обозреватель МИА "Россия сегодня"

США. Евросоюз > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 14 июня 2016 > № 1827567 Дмитрий Косырев

Рынок и ОПЕК довольны друг другом

В чем результат деятельности нефтяного картеля?

Николай Вардуль

2 июня состоялось очередное заседание ОПЕК. Главное из принятых решений — выбран новый глава организации, им стал представитель Нигерии Мохаммед Баркиндо. Замораживать или тем более сокращать добычу ОПЕК не собирается.

Сейчас много разговоров о том, что ОПЕК — никому не нужный атавизм. Но это не так. Дело, конечно, не в появлении нового руководителя нефтяного картеля, хотя характерно, что после своего избрания Мохаммед Баркиндо заявил: «ОПЕК жива!».

Драматичную войну за сохранение своей доли рынка и вытеснения с него «пришельцев» в виде американских сланцевых нефтепроизводителей ОПЕК выиграла. «Войну» — потому что рынок с 1970-х гг. не знал столь резких скачков цены нефти. С начала лета 2014 г. к концу прошлого года цены на нефть обвалились более чем втрое — со 115 до 36 долл. за баррель марки Brent, а в 2016 г. опускались и ниже 30 долл. 21 января 2016 г. нефть упала до рекордной с начала 2000-х гг. отметки 27,5 долл. В феврале нефтяные котировки стабилизировались на уровне 33 долл. за баррель, после чего весной начался постепенный рост.

Саудовская Аравия и другие страны ОПЕК наращивали добычу, сказалось и сокращение темпов роста крупнейшего импортера нефти — Китая, цена падала, и сланцевая добыча стала неэффективной, среди сланцевиков поднялась волна банкротств, результаты которых сказываются сейчас: добыча нефти в США от роста перешла к стагнации и некоторому сокращению, которое может быть продолжено. Цены начали восстанавливаться. В войну была втянута и Россия, которая также увеличивала свою добычу нефти, несмотря на падение цен.

Мира, впрочем, в экономике не бывает. Конкуренция не спит и в отпуск не уходит. Сейчас на рынке нефти всего лишь перемирие. 26 мая цена нефти марки Brent впервые с 4 ноября 2015 г. вернулась к психологической отметке в 50 долл. за баррель. А баррель WTI достиг этого же уровня впервые с 12 октября 2015 г. Но перемирие весьма хрупкое.

Собственно именно это перемирие и зафиксировало прошедшее заседание ОПЕК. Если в апреле усилия, так и не увенчавшиеся успехом, направленные на заморозку добычи нефти, имели под собой основания, то сегодня на рынке нефти наблюдается баланс спроса и предложения. Министр энергетики Катара Мухаммед бен Салех ас-Сада назвал заседание ОПЕК 2 июня удачным: «У нас было полное взаимопонимание со всеми участниками заседания». Самое главное, по его мнению, «чтобы инвестиции начали вновь поступать в нефтяную промышленность, с тем чтобы мы могли поддерживать добычу и удовлетворять (спрос рынка. — Прим. ред.) в средней и долгосрочной перспективе».

Характерно: на отсутствие каких-либо ограничительных результатов со стороны ОПЕК рынок отреагировал снижением цены барреля почти на доллар, но тут же из США пришла информация, поднявшая цену. Последняя статистика из США показала: продолжается сокращение запасов нефти. Сокращается и среднедневная добыча нефти в США. По подсчетам Николая Подлевских, начальника аналитического отдела ИК «Церих Кэпитал Менеджмент», сейчас она на 875 тыс. баррелей (-9,1%) в сутки меньше, чем в максимумах от 5 июня 2015 г. и на 361 тыс. баррелей меньше, чем в минимуме прошлого года от 16 октября.

Приведенные факты — свидетельство наступления баланса спроса и предложения нефти. Стоит напомнить, что первыми эту ситуацию предвидели аналитики инвестиционного банка Goldman Sachs, они же и указали на то, что баланс ненадолго, скорее всего, на рынке опять начнет превалировать предложение, и средние цены первого полугодия следующего 2017 г. будут ниже среднегодовых за 2016 г.

Так что ОПЕК, на долю которой приходится примерно 40% мировой добычи нефти, предстоит опять показать, насколько она жива. Позиция лидера картеля Саудовской Аравии такова: ограничительные меры потребуются, когда объем добычи странами ОПЕК превысит 32,5 млн баррелей в сутки. В апреле 2016 г. суточный объем добычи ОПЕК составил 32,44 млн баррелей. Правда, остается неясным, как в эту общую квоту будет вписываться политика Ирана, который неоднократно заявлял о том, что при любых условиях восстановит свой досанкционный уровень добычи в 4 млн баррелей. Министр энергетики и промышленности Саудовской Аравии Халед аль-Фалех, занявший этот пост в мае, как отмечает The New York Times, настаивает на том, чтобы сохранить уровень добычи на высоком уровне и вкладывать деньги в другие отрасли, которые могут принести прибыль королевству.

Но, понятно, далеко не все зависит от Саудовской Аравии и от ОПЕК. Трейдеры после заседания ОПЕК не видят новых знаков дальнейшего роста цен на нефть. Аналитик компании alfaenergy Джон Холл заявил ВВС: «Сейчас, после того как стало ясно, что ОПЕК не ограничит добычу нефти, у трейдеров оказалось слишком много нефти в условиях падающих рынков, и соответственно, как только цена достигнет 50 долл., все решат продавать ее как можно скорее». Если прогноз Холла не оправдается, то возросшие цены на нефть могут реанимировать сланцевые проекты. В конце концов, ФРС США рано или поздно все-таки поднимет, наконец, свою ставку. Тогда доллар подорожает, а цены на нефть будут снижаться.

Так что, повторю, на рынке нефти хрупкое перемирие.

Саудовская Аравия. США > Нефть, газ, уголь > fingazeta.ru, 11 июня 2016 > № 1963491 Николай Вардуль

«Когнитивные вычисления помогают повысить человечность банкинга»

Павел Шклюдов, руководитель направления Watson в IBM Russia

Беседовал: Антон Арнаутов, главный редактор ИА «Банкир.Ру»

Сегодня мы уже привыкли оперировать понятиями «искусственный интеллект», «машинное обучение», «нейронные сети» достаточно уверенно. Но что на практике могут принести банку умные технологии? Об этом рассказал порталу Bankir.Ru руководитель направления Watson в IBM Russia Павел Шклюдов.

— Вы много взаимодействуете с банками. Что сегодня важно для банкиров? Что находится в центре их внимания?

— Сегодня на передний план выходит все, что касается customer experience и взаимодействия с потребителем. И происходит это не в плане создания каких-то новых необычных мобильных приложений или еще каких-то модных опций. На первый план выходит понимание психотипа человека, психографическое профилирование. Профиль клиента может обогащаться из разных источников, в частности из истории транзакций — того, как человек тратит деньги по отношению к тому, сколько он зарабатывает. Можно найти также информацию о том, как он ведет себя в социальных сетях, как он передвигается по городу, в каких местах проводит больше времени.

Используя информацию из разнообразных каналов информации, мы складываем принципиально новый портрет клиента банка. Этот портрет основан не только на том, сколько клиент получает денег, и сколько банк может на нем заработать, а на понимании того, как человек воспринимает мир, какие у него ценностные ориентиры, на что он смотрит, откуда черпает информацию, что для него важно.

Исходя из этого понимания, мы можем по-другому сделать сегментацию клиентской базы. Мы можем сделать психографическую сегментацию, и далее под каждый психотип мы подбираем свой ключик для коммуникации. Чем более адресной является коммуникация, чем лучше мы говорим с клиентом на одном языке, в одном понятийном поле, тем больше возрастает степень доверия человека к тому, что мы ему предлагаем.

— Как повлиял на приоритеты банкиров кризис?

— Возможно, если бы не кризис, банки по-прежнему не смотрели бы на степень рискованности кредитного портфеля и продолжали бы выдавать большое количество кредитов, а потом продавать просроченную задолженность. И за счет оборота продолжали бы получать прибыль. Но случился кризис. Он показал, что привычная сегментация, на основе которой банки разрабатывают свои продуктовые предложения, привычные скоринговые модели — все это перестало работать, потому что у людей изменилась жизнь, изменился уровень доходов, повысилось непостоянство этих доходов.

И, например, пожилые женщины, которые считались самыми надежными, потому что — старая школа, дисциплина, оказались одним из самых проблемных сегментов, который перестал платить по кредитам, к которым начали отправлять коллекторов. И наоборот, молодые менеджеры в компаниях с зарплатой выше средней, которые были склонны к демонстративному потребительскому поведению, ранее считались ненадежными. Теперь они первыми стали платить по кредитам, потому что им надо строить репутацию.

Инструменты, которые использовали банки, оказались ненадежными. Скоринговая модель ненадежна, коллекторская служба ненадежна, не умеет коммуницировать с людьми. И банкам приходится продавать за бесценок третьим структурам большой объем задолженности, чтобы он не висел на просрочке. Продукты, которые раньше покупали, достаточно было сделать красочную «упаковку», почему-то больше не трогают банковскую аудиторию. Эти новые реалии рынка заставляют банки смотреть в сторону лучшего понимания клиента, с точки зрения его психографики, с точки зрения архитектуры принятия решения.

— Помимо возросшего интереса к пониманию клиента, как еще повлиял кризис на приоритеты банкиров?

— Также из-за кризиса, банки начали задумываться об улучшении операционной деятельности. В частности, об улучшении работы фронт-офиса. В колл-центрах, например, делается анализ того, какая часть звонков является типовыми звонками. Для того чтобы снизить нагрузку на оператора, можно перевести все эти звонки на виртуальных ассистентов, интеллектуальных ботов. У нас сейчас есть запросы от многих крупных банков: что мы можем предложить в области создания чат-ботов. Но мы видим задачу несколько шире. Бот — это, по сути, подмена IVR (интерактивный голосовой отклик), имитация разговора с человеком. Но если человека ведут по какой-то заранее преднастроенной программе, то он это очень быстро распознает.

Следующим шагом является создание так называемых когнитивных ботов. Это отличается тем, что мы даем искусственному интеллекту, когнитивной системе весь перечень возможных вариантов, ответов и вопросов по какой-то заданной тематике. Когнитивная система на этой выборке учится и через какое-то время начинает отвечать с большой степенью вероятности так, как ответил бы оператор. Виртуальный ассистент, по сути, зеркалит деятельность оператора в ответах на типовые вопросы. А типовые вопросы — это 30–60% всей работы операторов. Это колоссальное количество информации, которая является типовой и отчуждаемой от оператора.

Важно отметить, что виртуальный ассистент, если он понимает, что не в состоянии справиться с вопросом клиента, передает звонок оператору. При этом оператору передается информация о том, с чем человек позвонил, какая уже есть история взаимодействия, каков его психотип, и даются рекомендации, как с человеком лучше себя вести.

— Правильно я понимаю, что это уже то, что называется, искусственный интеллект?

— Не совсем. До искусственного интеллекта когнитивные технологии пока не дотягивают. Есть известный тест Тюринга, когда человек начинает считать, что с ним говорит не машина, а такой же человек, и это предполагает, в том числе определенную эмпатию. Помимо контента, должна быть определенная эмпатия, человеку должно быть так же комфортно общаться с машиной, как с другим человеком. Для того чтобы была эмпатия, машина должна не только понимать эмоцию человека. С этим сейчас нет проблем, практически любая мало-мальски продвинутая система может определить, исходя из лингвистического анализа, в каком настроении человек. Но система должна еще общаться с человеком так, чтобы быть с ним на одной волне. И до этого пока ни одна система не дотягивает.

— Но ведь работа IBM Watson в чем-то похожа на работу человеческого мозга?

— IBM Watson умеет имитировать ряд когнитивных процессов деятельности мозга человека, ряд когнитивных функций. Ранее мы машинам говорили, что им делать. Писали алгоритмы, и ни шагу вправо, ни шагу влево. Watson пять лет назад выиграл в шоу «Своя игра», обыграв двух людей,— многие знают об этом факте. Но не все понимают, что за этим стоит.

Система Watson начала думать и рассуждать о проблеме так, как это делает человек. Если я вас спрошу, сколько машин сейчас едет по мосту, вы сразу поймете, что я спрашиваю о машинах, которые едут по сущности, под названием мост. Вы вспомните, может быть, что-нибудь из математики, из каких-то сопряженных областей, что позволит вам посчитать количество машин. Вы сделаете в уме определенную калькуляцию и дадите ответ. На самом деле, за тем, что мы делаем за миллисекунды, стоит колоссальный процесс: идентификация предметной области, подтягивание всех данных, которые у нас есть, ранжирование гипотез и выбор наиболее правильной, наиболее релевантной гипотезы. Ваш ответ может быть или правильным или неправильным. И вы начинаете, исходя из этого, учиться. Это и есть когнитивный процесс.

Именно так мы научили IBM Watson: учась на данных, учась на правильных и неправильных ответах, он начинает все лучше и лучше отвечать на вопросы. Но только по той предметной области, которой мы его обучили, например нефтегазовая сфера, финансы, безопасность и др.

— И давно он уже обучается на материалах по банковской сфере?

— Примерно в течение года. Но пока он обучается только на американских материалах.

— Какие примеры использования когнитивных вычислений IBM Watson в банкинге вы можете привести?

— Можно привести в пример Commerzbank, который использует решение в области wealth management. Решение позволяет менеджеру банка видеть всю историю транзакций клиента, а также карту его психотипа. На основании психотипа система дает рекомендации, какой продукт лучше предложить клиенту, например высокорисковые или низкорисковые облигации.

Решение в области wealth management сейчас тестируется в Citibank. Оно включает в себя создание виртуальных ассистентов. В контакт-центрах Citi работает несколько тысяч человек, это колоссальные затраты, измеряемые сотнями миллионов долларов. И экономия времени ответа буквально на одну секунду приносит банку экономию до миллиона долларов в год. А мы обеспечиваем улучшение времени на несколько секунд, а иногда и минут. Такой проект очень быстро начинает себя окупать.

— В России банки пока только присматриваются к когнитивным технологиям?

— Да, присматриваются. Надо понимать, что пока не все элементы системы Watson работают с русским языком. Но, безусловно, интерес есть.

— Как вы собираетесь решать языковую проблему? Будет расширяться количество языков, с которыми работает система?

— Да. Watson, например, сейчас начинает работать с японским языком в проекте для банка Mizuho. Японская компания SoftBank делает виртуальных помощников — роботов, которые ездят по отделениям банка и помогают клиентам, общаются с ними.

Мы это делаем в Корее, делаем в некоторых европейских странах, думаю, с русским языком тоже можно разобраться. У нас есть российские партнеры, в том числе Институт русского языка имени Пушкина, где работают талантливые ребята.

— Не так давно в медиа проходила информация, что когнитивные вычисления Watson будут использоваться в области информационной безопасности…

— У нас действительно есть несколько проектов, которые позволяют, проанализировав большой объем банковских транзакций, выявить возможные случаи мошенничества, возможные случаи отмывания денег. У каждого банка есть служба, которая борется с мошенничеством. И у аналитиков этих служб есть большая проблема — самих аналитиков мало, им тяжело работать с большим количеством информации. Это тяжелый ментальный труд. И есть высокая степень вероятности того, что какие-то вещи будут упущены из виду. Watson же ничего не упускает. Он помогает аналитикам быстро обнаружить явные и неявные закономерности, на выявление которых уходили недели. А Watson может дать предварительный результат за полчаса. Налицо экономия времени и человеческих ресурсов. Люди могут сосредоточиться на расследовании конкретного случая.

— Есть один острый вопрос. IBM Watson размещен на серверах за рубежом. Для работы с системой надо перемещать через границу данные, иногда чувствительные. Как это решается?

— Есть конфигурация Watson, которая может быть размещена в периметре заказчика. И это уже предмет договоренности между заказчиком и нами как разработчиком. Кроме того, Watson, например, в здравоохранении, работает с деперсонализированными данными.

— Недавно также проходила информация о том, что IBM хочет соединить когнитивные вычисления Watson и столь модную сегодня технологию распределенного реестра (блокчейн).

— Могу только подтвердить, что в IBM ведется определенная работа. Есть достаточно большая группа экспертов в Соединенных Штатах, которая этими вопросами занимается.

— Watson — это решение только для больших банков? Или есть что-то, что может использоваться и средними банками тоже?

— Надо понимать масштаб задачи, которая стоит перед банком. Если мы говорим о поведенческой сегментации, то ее может сделать и средний банк. Но он пройдет те же самые шаги, только с меньшим количеством усилий.

Средние и небольшие банки уже сейчас могут работать с продуктом Watson Analytics. Это продвинутое аналитическое облачное решение с визуальным движком, с определенными встроенными алгоритмами. Оно не решает сверхсложных задач, но позволяет решать базовые аналитические задачи, с которыми банк сталкивается каждый день.

— Какие есть возможности по интеграции с Watson для финтехстартапов, для молодых компаний?

— Есть Watson «тяжелый», и есть Watson более легкий. К более легкому Watson есть API. Также, как я уже рассказывал, есть отдельно стоящее решение Watson Analytics для аналитических задач. Помимо этого есть более двадцати API, которые доступны через наши облачные технологии. Для стартапов они бесплатны. Но если стартап начинает зарабатывать, если у него повышаются обороты, тогда с него начинает браться плата за вызов сервисов.

Де-факто можно очень интересные вещи собирать на наших открытых сервисах. Того же чат-бота, например. Есть много разных сценариев.

— В ближайшие год-два в какой области могут быть востребованы прежде всего когнитивные вычисления в России?

— Прежде всего это сегментация. Сегментация, которая будет повышать прибыльность клиента для банка. То, как сейчас банки работают с клиентами, напоминает скорее ковровую бомбардировку, которая камня на камне не оставляет. А наша задача — помогать развивать доверительные отношения банка с клиентами. И я считаю, что в этом будет большая польза для России: в повышении человечности банков — уровня их ориентированности на потребителей.

США. Россия > Финансы, банки. СМИ, ИТ > bankir.ru, 10 июня 2016 > № 1799661 Павел Шклюдов

«Я абсолютно уверен в том, что президентом станет Хиллари»

Американский журналист Майкл Томаски о том, кто победит на выборах в США

Хиллари Клинтон и Дональд Трамп закрепили свое лидерство в борьбе за пост президента США. «Газета.Ru» вместе с коллегами из телеканала «Дождь» и интернет-издания Slon.Ru поговорила с Майклом Томаски — американским журналистом, главным редактором журнала Democracy, спецкором Newsweek и The Daly Beast. Беседа шла о том, куда повернет президентская гонка в дальнейшем и чем она завершится.

— Пропасть между двумя партиями в США сейчас широка как никогда, то же самое можно сказать об электорате. Как так получилось?

— Причины уходят корнями глубоко в американскую историю. Изначально Республиканская партия начинала как партия умеренных либералов. А у истоков Демократической партии стояли расисты с Юга. На первых порах многие установки обеих партий пересекались.

Но затем демократы плотно взялись за проблемы гражданских прав и расовой дискриминации, и так был запущен процесс «отсеивания» их функций. Демократы стали партией, выступающей за права геев, за право на аборт, за борьбу с загрязнением окружающей среды.

А их оппоненты — республиканцы — стали этому противостоять.

— Демократы далеко продвинулись в этих вопросах, особенно это касается прав ЛГБТ-сообщества. В США сейчас есть открытые геи-политики?

— В сенате их практически нет, но в палате представителей есть несколько конгрессменов-геев.

— Мэром Лондона недавно стал мусульманин Садик Хан. Может ли подобное произойти, скажем, в Нью-Йорке?

— В Нью-Йорке — вряд ли, но в Детройте, где доля мусульман в населении велика, — вполне возможно.

— Благодаря Трампу в Республиканской партии сейчас наметился серьезный кризис. Впереди — раскол?

— Не исключено. Республиканцы могут расколоться на центристов и ультраправых. Есть вероятность того, что из-за Берни Сандерса с его «левыми» взглядами Демократическая партия также разделится надвое.

— И тогда будет четыре партии?

— Да, но я пока не представляю, как все это будет работать.

— Кстати о Берни. Он не собирается выбывать из гонки, даже при том, что у него нет шансов стать кандидатом от демократов. Что делать с его многочисленными сторонниками?

— Электорат Берни — это молодые люди, крайне критично настроенные по отношению к Клинтон. Некоторые из них достаточно агрессивны и не стесняются в выражениях, когда речь заходит о Хиллари…

— Это вы о «братанах Берни» (Bernie bros)?

— Да. Они не будут голосовать ни за кого, кроме Берни. Но, насколько мне известно, Сандерс должен в четверг встретиться с Бараком Обамой, и я думаю, что президент скажет ему: «Пора это заканчивать».

— Как вы считаете, за последнее время американцы более вовлечены в политику или нет?

— Это бесспорно, и во многом это произошло из-за идеологически заряженных СМИ. Когда я еще был ребенком, медиа были более объективны и старались в открытую не вставать на ту или иную сторону. Сегодня же у нас есть Fox News, с одной стороны, и MSNBC — с другой, а в придачу — сотни сайтов и блогов по обе стороны баррикад. Но я бы не сказал, что обыкновенные американцы одержимы политикой. Когда я приезжаю домой, мы с друзьями совсем немного разговариваем о политических делах, но потом довольно быстро переходим на другие темы, например футбол.

— Но наверняка из-за Трампа немало отношений было подпорчено — как в России после присоединения Крыма.

— Да, Трамп способен разрушить дружбу, пару раз мне пришлось испытать это на себе. (Смеется.) Но зато у вас в России, насколько я понял за время своего визита, многие хотели бы видеть Трампа в Белом доме.

— Да, он напоминает россиянам нашего собственного политического персонажа — Владимира Жириновского. Но какова вероятность того, что ваш «Жириновский» станет главой страны?

— Я абсолютно уверен в том, что президентом станет Хиллари.

— Чего нам стоит от этого ожидать? Например, в Сирии?

— Хиллари выступает за создание в Сирии беспилотной зоны, что может поставить Россию в неудобное положение. Клинтон, конечно, не собирается сбивать российские самолеты, но будет критиковать Россию намного жестче, в том числе на уровне ООН.

— А что сделает на ее месте Трамп?

— Трамп обещает своим фанатам усиливать авиаудары по Сирии, уничтожать не только террористов, но и их семьи…

— А еще он обещает, что при нем США выйдут из НАТО.

— Так он говорит сейчас, но он может и передумать. В любом случае, многое из того, что говорит Трамп, не будет одобрено военными. В Пентагоне просто скажут: «Мы не будем это делать. Это находится за рамками закона».

— Соцопросы показывают, что Трамп догоняет Хиллари. Это представляет угрозу для Клинтон?

— Действительно, в некоторых соцопросах они становятся все ближе и ближе. Но после того, как Берни вылетит из гонки и состоится общенациональный съезд Демократической партии, позиции Хиллари должны укрепиться.

— Согласно некоторым подсчетам, даже в южных штатах, где население по большей части придерживается консервативных взглядов, Хиллари получит больше голосов, чем Трамп. А в своем «домашнем штате» она популярна?

— У нее много «домашних штатов». Хиллари родилась в Иллинойсе, но большую часть жизни провела в Нью-Йорке (оба штата отдали голоса за Клинтон во время праймериз. — «Газета.Ru»). В «красных» штатах на стороне Хиллари поддержка латинос и чернокожих, у которых она пользуется большой популярностью.

Такая же ситуация была во время президентских выборов в 2012 году: Барак Обама дышал в спину Митта Ромни даже в тех частях страны, которые считаются традиционно «республиканскими».

— Да и сами республиканцы не в восторге от Трампа. Означает ли это, что многие из них не пойдут на голосование в этом году?

— Да, я согласен с этим. Но есть еще и третий кандидат — вы слышали о номинанте от либертарианцев, бывшем губернаторе штата Нью-Мексико Гэри Джонсоне? Думаю, многие умеренные республиканцы могут отдать голоса за него — не потому, что они либертарианцы, а потому, что для них проголосовать за третью кандидатуру будет проще, чем выбирать между Хиллари и Трампом.

Артур Громов 

США > Внешэкономсвязи, политика > gazeta.ru, 9 июня 2016 > № 1804124 Майкл Томаски

«Я не жалею о решении вывезти ядерное оружие с Украины»

Бывший глава Пентагона Уильям Перри — в интервью «Газете.Ru»

Интервью состоялось на полях Международного Люксембургского форума по предотвращению ядерной катастрофы, который проходил в Амстердаме.

— Президент России Владимир Путин недавно заявил, что система ПРО в Европе угрожает РФ, так как противоракеты, которые она использует в оборонных целях, могут быть заменены на наступательные виды вооружений. Вам не кажется, что общая ситуация с ПРО способствует недоверию между нашими странами?

— Заявление демонстрирует политическое недоверие, и это плохо, на мой взгляд. Развертывание ЕвроПРО способствует недоверию. Однако это большая ошибка — считать, что система ПРО в Европе может быть переделана в наступательную. Со стороны РФ есть опасения, что она может ослабить российские силы сдерживания. Технически я не думаю, что это возможно, но таковы представления российской стороны.

— Изначально говорилось, что ПРО будет направлена против Ирана, но вопрос с Ираном был решен, а система осталась. Что это: непоследовательность западных лидеров или мы все неправильно понимали?

— Есть мнение в США, что Иран, хотя и отказался от ядерной программы, не отказался от программы обычных баллистических ракет.

Впрочем, я согласен, что, если у Ирана нет ядерной программы, значит, его ракеты не несут серьезной угрозы. Сказав проще, ракета без ядерной боеголовки — это «бумажный тигр».

— На ваш взгляд, есть ли возможность обсуждения проблемы ЕвроПРО, пока президент Обама еще находится у власти? Или это уже станет вопросом уже следующего президента?

— Администрация Обамы вряд ли уже изменит свое представление о ПРО. Эти вопросы будет обсуждать уже новая администрация. Если это будут республиканцы, они свое мнение не изменят, представители этой партии глубоко верят в ПРО. Если же к власти придут демократы, то этот вопрос может стать предметом обсуждений. Правда, какими будут результаты, я не могу предсказать.

Тем не менее даже те, кто считает, что система будет способствовать безопасности, должны будут взвесить политическую цену, которую США будут платить за ЕвроПРО.

Этот вопрос во многом стал проблемой внутренней политики, вместо того чтобы быть вопросом геополитической безопасности. Сегодня представления и России, и США неправильны. Вашингтон слишком зациклен на важности ЕвроПРО, а Москва рассматривает ее как однозначную угрозу. Это политическая аргументация, которая не имеет под собой никакой основы с точки зрения национальной безопасности. Я считаю, что здесь безопасность минимальна, а политические последствия высоки.

— В вашу бытность министром обороны США ядерное оружие с Украины было выведено в Россию. Не жалеете ли вы сегодня о своем решении, учитывая, что, как вы заявляли ранее, Россия нарушила Будапештский меморандум о безопасности Украины?

— Я не жалею об этом решении. Это был важный шаг, понимая опасность ядерной катастрофы. В этот период мы уничтожили совместно около 8 тыс. единиц ядерного оружия в США и СССР, в том числе то, которое находилось на территории Украины, Казахстана и Белоруссии. Жалею я о другом. В то время мы пришли к соглашению, которое впоследствии было подписано также Китаем и Великобританией, в нем было сказано, что все подписанты будут уважать неприкосновенность границ.

Этот документ был подписан еще до подписания Будапештского меморандума.

Я не думаю, что Украина, которая получила тогда гарантии безопасности, согласилась бы отказаться от ядерного оружия без этого соглашения.

Этот документ был подписан еще до того, как мы начали процесс уничтожения ракет, и я жалею, что Россия нарушила этот договор. Я слышал их объяснения, почему русские это сделали, но я с ними не согласен.

— В 2014 году вы говорили о необходимости поставок оружия на Украину. Конфликт находился в серьезной военной стадии. Сегодня он более или менее затих, но политический процесс тоже в тупике. Как вы считаете, стороны могут выйти из этого положения, ведь вряд ли Крым вернется в состав Украины?

— Я думал, что мы можем прийти к какому-то соглашению по Восточной Украине, чтобы остановить там боевые действия. Вероятнее всего, оно будет включать в себя какой-то уровень федерализации. Но я не вижу подобного варианта для Крыма.

У меня по поводу Крыма двоякое мнение. Я думаю, что много лет назад была сделана ошибка и Хрущев фактически своевольным решением передал Крым Украине. Тогда никто не протестовал, но и значения это никакого не имело. Когда же СССР перестал существовать, это стало иметь важное значение. Возможно, этот вопрос надо было решить, когда решался вопрос о самостоятельности республик.

Я с пониманием относился к претензии русских на Крым, но мне не нравится, как они это реализовали.

— Президент Путин отзывался о Дональде Трампе с уважением, однако есть и мнение, что мы можем получить очень непредсказуемые отношения. Как вы оцениваете его кандидатуру?

— Никто в США, да и господин Путин, не может предсказать, какой будет внешняя политика господина Трампа. Это выяснится, когда его изберут, — если его изберут. Может, его политика действительно будет благоприятной по отношению к России, но об этом нельзя говорить с уверенностью. Трамп пока еще не сказал ничего содержательного о том, как будут строиться отношения с Россией. Если Путин думает, что нынешние знания о Трампе помогут ему предугадать, какой будет его внешняя политика, он себя напрасно тешит. Путину может не нравиться Хиллари Клинтон, но она более предсказуемый политик.

— Террористическое «Исламское государство» (ИГ, запрещено в России,. — «Газета.Ru») — одно из самых жестоких явлений, с которым столкнулось современное человечество. Можно ли его победить, какими методами действовать?

— Мой ответ может вас удивить. Я сторонник дипломатии, но с игиловцами нельзя договориться, с ними нельзя вести переговоры. Их можно только уничтожить. И это в интересах как России, так и США. Эта организация, хотя и говорит о себе как о политическом объединении, действует варварскими методами и возвращает нас в средневековье.

— Свержение диктаторов на Ближнем Востоке способствовало росту исламистского радикализма, в том числе в лице ИГ. Не означает ли это, что какие-то формы диктатуры лучше, чем радикалы?

— Поддержка освободительных движений не всегда приносит желаемый результат. Могли ли США это предугадать? Вполне возможно.

Александр Братерский 

США. Россия > Армия, полиция > gazeta.ru, 9 июня 2016 > № 1803483 Уильям Перри

Накануне выступления премьер-министра Индии Нарендры Моди перед обеими палатами конгресса США газета Washington Post сделала замечательную вещь: опросила конгрессменов на тему того, что бы они хотели услышать от лидера великой азиатской державы.

Моди сказал не то, что они от него ожидали. Он вместо этого предложил двум державам вместе улучшать мир. И есть подозрения, что даром это ему не пройдет, поскольку не очень вписывается в американское видение мира и роли США в таковом.

Поцеловать туфлю

Если говорить о подписанных в ходе визита Моди в США документах, то они существенны, но не принципиальны. Военно-логистическое соглашение – по сути, документ о транзите войск или техники США через какие-то территории Индии в случае необходимости. Похожий договор ранее заключался между Россией и НАТО по поводу Афганистана. Рост закупок американских вертолетов говорит о том, что Индия диверсифицирует источники военных поставок, и не более того.

Но возник прогресс по части того, что администрация Барака Обамы любит больше всего: это Парижские климатические соглашения, которые Индии нравились так же мало, как и многим другим странам. Поскольку означают не то чтобы немедленное улучшение погоды, а прорыв американских "зеленых" энергетических технологий на рынки всего мира. Обама, однако, долго уговаривал присоединиться к соглашению сначала Китай, потом Индию. И вот сейчас они договорились: до конца года Индия все подпишет.

Это будет означать, что договором охвачено уже 55% парниковых газов нашего мира. А значит, Парижские соглашения вступают в силу еще до ухода Обамы с президентского поста, на радость связанным с демократами "новым энергетикам".

Дело в том, что Дональд Трамп (и прочие республиканцы, считающие игры вокруг потепления одной из американских глобальных и лживых афер) пообещал вывести Америку из соглашения, если победит. Но предусмотренная в документах процедура выхода теперь, после вступления соглашения в силу, займет 4 года, так что Индия сделала демократам и их лоббистам большой подарок. Но не даром. Как и в случае с Китаем, идет торговля за то, чтобы не одни только США развивали свои "зеленые технологии" и особенно продавали их.

В общем, визит как визит. Но обращение к полному составу конгресса – это особая история, шанс выступить там в США считают чем-то вроде подарка зарубежному лидеру, милости, типа права поцеловать туфлю императора. Так чего же хотели конгрессмены услышать от индийского премьер-министра?

Например, то, что Индии пора выходить из относительной самоизоляции и брать на себя некую ответственность за происходящее в мире: запомним этот тезис. Или — пусть премьер скажет о том, как расширить доступ американского бизнеса на индийский рынок.

Кто-то из конгрессменов хотел призвать Индию к ответу за ее внутренние дела – за изнасилования женщин в семьях, например. Кому-то не нравится тамошняя преступность и вообще ситуация с правами человека (получается, что об этом надо говорить в парламенте чужой страны). А особенно интересный вопрос — каким образом Индия намерена помогать США "сдерживать" Китай и строить повсюду системы противоракетной обороны.

Что у дипломата на уме, у конгрессмена на языке. По сути, здесь мы видим традиционную для американца постановку вопроса в отношении иностранного государства: вы с нами (то есть под нашей командой) или против нас? Третьего варианта не предусматривается.

На роль сателлита не годится

Так вот, Моди на все эти ожидания ответил асимметрично. Сказал с одной стороны ожидаемые, с другой — неожиданные вещи.

Про Китай – ни слова. Понятно, что США только и мечтают, чтобы другие страны несли потери, враждуя с их стратегическим противником – Китаем: вот пусть Россия или Индия с ним ссорятся. Но этого не получается.

Моди говорил хорошо, его 40 раз прерывали аплодисментами, он цитировал Мартина Лютера Кинга и прочих американских богов. Но при этом он напомнил, что Индия изменилась, это сегодня самая быстро развивающаяся из развивающихся экономик мира. Вдобавок его выступление – это "честь, оказанная 1,25 миллиарда человек, представляющих многовековую культуру, с ее глубоким уважением к человечеству и верящих в философию того, что мир – одна деревня", сказал он.

Далее же он сказал, что США и Индия перешли в новую эру, когда индийцы уже не думают, что им могут дать США. Сейчас надо думать, как две страны могут работать вместе, чтобы улучшить мир.

Вроде бы это ровно то же самое, о чем говорили конгрессмены (точнее, демократ Роберт Менендес) – что пора Индии "брать на себя ответственность за происходящее в мире". И вот она ее готова взять, да еще и в сотрудничестве с США. Что же тогда не так?

Здесь достаточно вспомнить, когда и с какой страной США, с их политическим мышлением, считали возможными равные отношения. Те самые, которые предлагала им несколько лет назад Россия, затем Китай. Вроде бы никто в Америке не возмущался предложениями если не дружбы, то сотрудничества. Но получилось все наоборот, по одной простой причине. Речь о не сателлитах, а о державах, которые не представляют себе иных отношений с себе подобными, кроме как партнерство равных.

И вот растущие, способные обогнать Америку державы протягивают ей руку дружбы и слышат в ответ: "у акулы нет друзей".

Кстати, Моди не удержался и сказал "плохие" слова – насчет индийской "автономии в принятии решений". Заметили или нет?

Вообще-то было бы довольно высокомерным считать, что премьер Индии не понимал, что делает. Его именуют чуть ли не самым умелым из высокопоставленных дипломатов в мире. Вопрос в том, к кому он с такой речью обращался. К индийской аудитории – однозначно, и еще к многомиллионной массе индийских соотечественников, живущих за рубежом. Они должны понимать, что для их страны пришла новая эпоха. Поймут ли конгрессмены США – их проблема.

Что касается американских СМИ, то они уже давно ведут против Индии, и особенно Моди, откровенную войну. Вот если бы индийский премьер сказал в конгрессе волшебные слова насчет американского лидерства хоть в чем-нибудь, или что США для каждого индийца – сияющий город на холме, все было бы по-другому. А предложение партнерства равных – это не просто не по-американски, это фактически угроза.

Дмитрий Косырев, политический обозреватель МИА "Россия сегодня"

США. Индия > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 9 июня 2016 > № 1794580 Дмитрий Косырев

Дмитрий Саймс: «Трамп отвергает манифест взбесившегося глобализма»

Дмитрий ГРАФОВ

Политика Вашингтона по отношению к России, начиная с 2017 года, будет зависеть от 45-го главы государства, которым, по всей видимости, станет Хиллари Клинтон или Дональд Трамп. С «железной леди» более-менее понятно: линия Обамы просто станет жестче. А чего ждать от главного возмутителя спокойствия? Об этом и других хитросплетениях заокеанского курса «Культура» побеседовала с президентом Центра национальных интересов (США) Дмитрием Саймсом.

культура: Хиллари Клинтон заявила, что в Москве и Пекине будет большой праздник, если новым хозяином Белого дома станет Дональд Трамп. По каким вопросам в случае избрания президентом тот мог бы уступить?

Саймс: Прежде всего отмечу: это очень тревожный сигнал — говорить, что тот или иной кандидат не годится, поскольку другие державы могут порадоваться его избранию. Видимо, г-жа Клинтон считает, что Москве и Пекину ее приход в Белый дом удовольствия не доставит. Хиллари кажется, что неумение наладить отношения с двумя великими державами является плюсом. Уже одно это говорит, как ущербен ее подход не только к России и Китаю, но и к мировой политике в целом.

Теперь насчет Трампа. Он, конечно, никуда и никогда не избирался, никаких государственных должностей не занимал. Поэтому мы можем судить о том, что он собирается делать, лишь по его заявлениям во время текущей кампании. Сейчас Трамп, вспоминая о своих прежних высказываниях, признает, что выступал как бизнесмен, а не как государственный деятель. То есть полностью нельзя понять, как он будет действовать в качестве президента. Я не уверен, что он и сам до конца знает. Однако когда мы изучаем предыдущую деятельность этого кандидата, то видим, что это очень прагматичный человек, который смотрит на интересы США как руководитель огромной деловой империи, готовый проявить решимость в отстаивании ее конкретных запросов. Повторяю: конкретных, а не каких-то своих представлений о прекрасном. И такой подход означал бы, бесспорно, новое формулирование американской философии во внешней политике. Когда Трамп сомневается в наших альянсах, он не то чтобы выступает против союзников, но спрашивает: а что они нам дают? В США после «холодной войны» так вопрос даже не ставился. По умолчанию считалось: у нас есть НАТО, мы должны им гордиться и всячески поддерживать. А какие преимущества Штатам это приносит? Какую цену американцы за это готовы платить?

Когда Трамп смотрит на Китай и Россию, его не слишком занимает, какие там системы правления, уровень коррупции, насколько свободны выборы. Нет, он любопытствует: как эти страны влияют на безопасность и процветание США? Пока они не угрожают этим двум основополагающим вещам, Трамп не видит проблем в сотрудничестве с Москвой и Пекином. Его не беспокоит, что Путин в Сирии может набрать очки, работая вместе с армией Асада. Для него это не проблема — проблема исламский терроризм. Если Россия готова помочь — слава Богу! Пусть даже Путин будет лучше выглядеть. Это очень отличается от подхода администрации Обамы, да и вообще американской политической элиты за последние два десятилетия, когда любой успех России воспринимался как поражение США.

С другой стороны, Трамп четко дал понять: там, где задействованы американские интересы, он может быть весьма жесток — жестче, чем Обама или Клинтон. Правда, в этом контексте кандидат рассуждал, скорее, о Китае. Но и с Россией есть какие-то конфликты в деловой сфере, когда коррумпированные группировки, порой связанные с высокопоставленными чиновниками, незаконно захватывают собственность американских инвесторов. Легко предположить, что в таких случаях Трамп займет непримиримую позицию. То есть я хочу сказать, что он может стать отнюдь не мягким президентом, но более конкретным, очерчивающим интересы страны исключительно исходя из того, что действительно важно, а не руководствуясь какими-то абстрактными принципами.

культура: Многие подозревают Трампа в склонности к изоляционизму. В какой степени можно ожидать от него, что Америка вернется к парадигме «своего двора», перестав вмешиваться в дела Восточного полушария?

Саймс: Нет никакой дилеммы — изоляционизм или глобализм. Речь о том, как очерчивать американские интересы. Ощущение триумфа после периода «холодной войны» было интерпретировано очень широко. Выступая недавно, Клинтон упрекнула Трампа: тот якобы не понимает, что, если оставить где-то вакуум, его сразу заполнят враждебные США силы. Вот это — манифест «взбесившегося глобализма». Где бы что ни происходило, обязательно там есть интересы Соединенных Штатов. Если другая держава может усилить свое влияние — для Америки это плохо. Такую широкую и, с моей точки зрения, неадекватную интерпретацию Трамп отвергает. Где имеются нефть, ресурсы, американские капиталовложения, там он видит реальные интересы США. И там, где существует угроза нашим союзникам. А когда появляются страны, типа балтийских, где не могут потратить серьезные средства на оборону, но регулярно занимаются провокационными заявлениями в адрес России и потом требуют защиты, вполне логичны сомнения: должна ли «пятая статья» Устава НАТО быть щитом, прикрывающим чье-то плохое поведение? Вот об этом ставит Трамп вопрос, а не о полном отказе от союзов.

культура: А если «Минск-2» зайдет в тупик, следует ли ждать ужесточения антироссийских санкций? И при каком вообще раскладе они способны прийти в противоречие с долгосрочными интересами США?

Саймс: Изначально в Белом доме опасались, что Кремль перестанет сотрудничать по космосу, МКС, откажется поставлять редкие материалы, необходимые для американской авиационной промышленности, в частности для «Боинга», двигатели для ракет. Ничего такого не происходило. Россия явно посчитала приоритетом нужды собственной промышленности, оборонки и сферы высоких технологий. Поэтому, с точки зрения Вашингтона, экономическая цена антироссийских санкций для США минимальна.

Что касается Минских соглашений, то, на мой взгляд, в нынешней форме они выполнены не будут, так как интерпретируются сторонами совершенно по-разному. В Вашингтоне присутствует ощущение: не все, что обещают официальные лица в Москве, произносится с благословения Путина. Это вызывает разочарование. Переговоры не всегда приводят к изменениям позиции повстанцев на Донбассе. В свою очередь, есть и другая проблема, которую признают в администрации Обамы: госсекретарь Джон Керри тоже увлекается и обещает Кремлю какие-то вещи, которые сам не в состоянии гарантировать. Было несколько моментов, когда казалось, нашли общее понимание. Но потом все упиралось либо в детали, становившиеся непреодолимыми, либо в нежелание сторон заставить своих подопечных — украинское правительство или повстанцев — воспринять эти соглашения так, чтобы прийти к единому знаменателю. Я пока не вижу вариантов завершения процесса при нынешней администрации, которая не готова надавить на Киев. А дальше вопрос — захочет ли Москва подвигнуть на компромисс руководство непризнанных республик. В Америке полагают, что Путин обладает информационными ресурсами, которые сумели бы заставить повстанцев чуть ли не капитулировать, но тем не менее представить это в России как политическое достижение. И США этому бы, кстати, посодействовали, признав, что налицо успех здравого смысла. Кто-то в Вашингтоне надеется на такой поворот, но мне трудно представить, чтобы Москва согласилась...

культура: За всеми шагами Кремля стоит как минимум одна твердая цель: не дать уничтожить ополченцев. Путин об этом публично заявил, а гарантия — именно нераспространение власти Киева на восток Украины.

Саймс: Конечно, такую интерпретацию Минских соглашений в Вашингтоне не признают. Тем более не будут ради этого оказывать давление на Киев. Вполне возможно, если бы президентом стал Трамп с его меньшим вниманием к украинскому правительству, какие-то подвижки могли бы произойти. Но пока подобное представить трудно. К тому же Обама сейчас уже должен считаться с позицией по Украине своего преемника, кандидата от Демократической партии. А избрание Клинтон приведет к усилению антироссийских санкций и поддержки Киева.

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > portal-kultura.ru, 9 июня 2016 > № 1786920 Дмитрий Саймс

Стратегическое соперничество первой и второй сверхдержавы, США и Китая, имеет характер ежегодного ритуала. На рубеже мая и июня они выясняют военные отношения в Сингапуре ("диалог Шангри-ла"), а затем сразу же проходит "стратегический и экономический диалог" в Китае (завершился в Пекине во вторник). Общее ощущение от итогов происходившего – медленное американо-китайское удушение друг друга к концу правления администрации Барака Обамы ускорилось.

Это называется "нормальным"

Наиболее интересное из происходящего — в том, как два гиганта-соперника умеют одновременно и враждовать, и о чем-то договариваться. Это чисто российский вопрос. Нам ведь интересно, как могут выглядеть "нормальные" отношения с Америкой. Если она не изменится, если у власти останутся демократы и ставшие внепартийной фракцией неоконсерваторы-заговорщики, то "нормальность" — это будет так, как у США происходит с Китаем.

Давайте попробуем разделить то, что произошло в Сингапуре и Пекине, на две части. Первая – о чем не договорились, вторая – наоборот.

США, понятное дело, даже не пытаются прекращать военные провокации против Китая в оспариваемых водах Южно-Китайского моря. Напомним, что если бы не США, то там и споров серьезных бы не было.

За последнее время Америка начала возвращаться на свои бывшие военные базы на Филиппинах, разместила самолеты-шпионы в Сингапуре, попросила доступа на бывшую советскую базу флота Камрань во Вьетнаме. Она подстрекает страны региона к союзничеству, обещает не оставить в беде. И провоцирует Китай словесно на конференциях, типа сингапурской. А также посылает военные корабли к спорным водам. Китай отвечает, но аккуратно, поскольку пока что соотношение сил ВМС двух стран – не в пользу Китая.

Естественно, на "стратегическом диалоге" в Пекине зафиксировано отсутствие прогресса по таким вопросам.

Понятно, что то же самое "отсутствие прогресса" зафиксировано по части недовольства США тем, что теперь Америке придется распрощаться с мечтой подорвать Китай изнутри. Речь о старом знакомом методе – действовать через финансируемые из США фонды, институты и прочие подрывные неправительственные проявления "гражданского общества". В Китае недавно принят закон о том, что источники денег таким организациям надо раскрывать, отчитываться, а если организация ведет работу на подрыв общества, ее могут закрыть. И хотя госсекретарь США Джон Керри, один из участников "стратегического диалога" в Пекине, не мог не высказаться на эту тему, похоже, он и не ждал результата от этого упражнения.

Нетрудно заметить, что США ведут против Китая примерно такую же политику, как и против России – политику давления, в том числе военного, и политику натравливания на Китай его соседей. Делается это в открытую, если не сказать – нагло, с расчетом на то, чтобы спровоцировать Пекин (и Москву) на резкие шаги, после чего обвинить их в агрессивности и угрозе соседям.

Тем более интересно подсчитать, сколько раз, вот хотя бы во время "стратегического диалога", американская, но также и китайская сторона заявили, что желают "дружественных, продуктивных отношений между двумя самыми большими экономиками мира".

Китайцы напоминают, что они с США работают вместе в институтах мирового управления, таких как "Группа двадцати" (будет заседать в Китае этой осенью). И поэтому они о многом должны уметь договариваться, в том числе и в этот раз.

Мы вас давим, а вы не обижайтесь

Попробуем перечислить договоренности. Китай обещал сократить выпуск стали, наводняющей американские и прочие рынки (хотя ничего подобного не обещал по части алюминия). За это получил американское согласие на то, чтобы банки США проводили расчеты в юанях. Кстати, американские СМИ подали это как победу США. Значит, такие расчеты нужны обеим сторонам.

Далее, обе стороны скоординировали свои экономические планы, пообещав не заниматься "войной девальваций", чтобы делать свой экспорт конкурентоспособнее. США также обещали подлечить свою экономику и экономнее расходовать деньги, но при этом больше инвестировать в ветшающую инфраструктуру. Китаю нужна более сильная американская экономика. И наоборот. Это просто факт.

Среди прочих обсуждавшихся вопросов – то, чего Китай хочет от США: чтобы не блокировались прямые китайские инвестиции в высокотехнологические проекты в Америке, вплоть до заключения межгосударственного договора об инвестициях. США, в ожидании такого договора, обвиняют Китай ровно в том же — что он тормозит некоторые американские инвестиции.

Наконец, есть любимая игрушка Барака Обамы – борьба с переменами климата. Сводится эта борьба к продвижению новых и экологически дружественных технологий, и здесь, не без колебаний, Китай присоединился к "спасению планеты", поскольку технологии китайцы очень любят и явно рассчитывают в какой-то момент стать первой инновационной державой мира, то есть переиграть американцев в их же игре.

Но даже если говорить не об экономической выгоде, а о военных отношениях двух держав – они есть. Китайский флот участвует, в том числе в этом году, в организуемых США тихоокеанских международных морских учениях RIMPAC. У двух держав работает система контактов в случае незапланированных инцидентов, многие другие меры безопасности. И обе стороны говорят, что надо это достижение сохранить.

Что перед нами за феномен? Как это можно – одновременно находиться на грани войны, причем заметно повышать градус напряженности, и в то же время в чем-то сотрудничать? Но китайцы считают, что это допустимо или как минимум является лучшим из вариантов.

Видимо, в какой-то момент и России будет предложено преодолеть естественное отвращение и общаться с тем или иным правительством США в аналогичном режиме: здесь мы вас открыто уничтожаем, а тут мы с вами договариваемся о порядке банковских расчетов. И нечего обижаться, сейчас так принято. Когда станете сильнее нас, тоже будете нас душить.

Наверное, надо вслед за китайцами признать, что лучше так, чем просто давить друг друга военными или гибридно-военными методами.

Дмитрий Косырев, политический обозреватель МИА "Россия сегодня"

США. Китай > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 7 июня 2016 > № 1782454 Дмитрий Косырев

Недавнее президентское письмо администрации Барака Обамы, предписывающее школам ввести третий туалет – для трансгендеров, получило неожиданный отклик. Это кроме протестов в разных штатах и прочих неприятностей. Отклик пришел от консервативного издания Daily Signal, которое как раз сейчас обобщает стиль демократической администрации в целом и приходит к выводу: демократы заняты, прежде всего, тем, что запрещают и ограничивают, в чудовищных количествах.

Цена вопроса – до 100 миллиардов долларов

Итак, три туалета. Мальчик, который рвется в туалет для девочек, больше не американский хулиган, он трансгендер, для него теперь школы на госбюджетах обязаны создать третий туалет.

Daily Signal по этому поводу сделал видеоклип, в котором девушка под шум спускаемой воды в унитазе объясняет, что президентская директива касается не только школ, но и раздевалок, душей, спален, отелей и много чего другого.

А незадолго до того то же издание рассказало о докладе, который подготовил американский фонд "Наследие", подсчитавший, что только в 2015 году администрация демократов ввела ограничений на 22 миллиарда долларов.

Да-да, это ведь все деньги. Перестройка кабинок, привинчивание новых табличек – это деньги, которые несчастные школы тратят, но кто-то и получает. Еще были введены ограничения по доступу к кредитам, по эмиссии газов в рамках борьбы с "глобальным потеплением"…

2353 ограничения или запрета только в 2015 году. Всего на 22 миллиарда долларов. Это по доллару на каждую звезду галактики.

А в целом в годы президентства Обамы введено запретов примерно на 100 миллиардов. И "бешеный принтер" Белого дома продолжает работать, поскольку администрация демократов торопится запретить все, что каким-то лоббистам обещала, до своего ухода. Еще 2 тысячи таких бумажек ждут подписи.

Мы в свое время подведем итоги насчет того, чем нам запомнился Обама. Но рядовым американцам он запомнится вот этим – запретительством, которое для большинства разорительно, но кому-то выгодно. Фонд "Наследие" выражает надежду, что одновременно с президентскими выборами изберут вменяемый конгресс, которому придется немалую часть своего времени потратить на снятие запретов, чтобы люди смогли жить как хотят, а не как предписано.

В России весело дискутировали насчет того, зачем, например, в Америке устроили эту историю с тремя туалетами. Были конспирологические версии насчет того, что общество перманентно бесят, людей сталкивают, чтобы не дать им устроить бунт против власти.

Идея интересная, но бунт ведь все равно есть, стоит только посмотреть на ход предвыборной кампании. Идея денег и лоббизма объясняет ситуацию куда проще, особенно если посмотреть, о каких цифрах речь.

Но не забудем, кто ведет эту кампанию против запретов (и демократов): как уже сказано, американские консерваторы. Это самое интересное, и касается оно России самым непосредственным образом. Давайте посмотрим, кто такие вообще консерваторы и чем отличаются от своих идейных противников.

Так получилось, что Америка с благодарностью помнит отца современного консерватизма, Эдмунда Берка, поскольку именно этот британский философ и блестящий парламентский оратор уговорил свое правительство не воевать с американскими колониями. Берк говорил, что вопрос здесь коммерческий (налоги), так что и решать его надо экономическими методами. Правительство послушалось. Так родились США.

Но тот же Берк заявил (в 1794 году), что по части отношения к захватившим во Франции власть якобинцам все не так. Это нелюди, которые настолько увлечены своими идеями улучшения нации, что ради идей, ради будущих светлых поколений готовы притеснять, а то и уничтожать миллионы соотечественников. Здесь вопрос не денег, а коренных ценностей, и поэтому Франции надо объявить войну. Что и было сделано – вот как полезно уметь ясно выражать свою мысль.

То, что на Западе называют консерватизмом, родилось из этой простой фразы насчет нелюдей, для которых улучшение человечества – оправдание для насильственной смены стиля жизни людей ("для их же пользы"). Консервативная идеология, почти задавленная революционными "улучшателями" народов, сейчас на Западе возвращается к жизни, потому что наследники якобинцев перестарались. В том числе и прежде всего — в США.

Посмотрите, как оправдываются все эти обамовские запреты и предписания. Высокими идеями, которые фактически запрещено оспаривать: о том, что угнетают трансгендеров, губят планету, наносят вред общественной нравственности или здоровью. За каждой такой бешеной лоббистской кампанией, конечно, стоят деньги, но не будем забывать, что наследники якобинцев плодились и множились, захватив в итоге власть в западной цивилизации и назвав себя настоящими демократами (либералами, реформаторами и т.д.). То есть у них это искренно и от души: задавить нынешнее поколение с его вредными привычками насчет, например, туалетов и ждать появления нового и чистого поколения. Удивительно ли, что Америка в итоге считает жизнь невыносимой и голосует за Дональда Трампа?

А теперь о России. У нас по части консерватизма плохо, консерваторами считают неадекватных персонажей, жаждущих вернуть общество непонятно в какой век, причем опять же насильно, запретами и предписаниями. А это не консерваторы, а те же их злейшие враги и "нелюди" — якобинцы, наследники таковых. Те, кто почему-то считает себя вправе учинять очередное человекопритеснение просто потому, что ему и его друзьям это кажется правильным.

Эти революционеры и прочие реформаторы у нас разбросаны по самым разным партиям вперемешку с консерваторами. И до сих пор никто внятно и авторитетно не сказал, что насильно влиять на жизнь людей запретами – преступление. Две группы населения по каким-то вопросам спорят – помоги им найти компромисс, на то ты и политик. Но не смей никого давить.

Возможные последствия этой неосознанности консерватизма рождаются и в самой России, но чаще приходят из недр западного общества, переживающего последние пароксизмы якобинства, с распространением последнего на весь мир или на неосторожную часть такового.

И, возвращаясь к нашим туалетам, представьте схему. Собирается международный конгресс по правам трансгендеров, подписывает всемирную конвенцию о том, что во всех туалетах мира должно быть три кабинки. За Россию ставит подпись четвертый замминистра, но раз подписано – извольте выполнять.

Этого не может быть? Да это происходит раз за разом. Из последних примеров – история с ювенальной юстицией (то есть с отъемом детей у родителей ради всеобщего блага). И еще несколько таких сюжетов. А первый из консерваторов, Берк, между прочим, говорил, что представления людей о правильном и прекрасном вырабатывается веками истории.

Дмитрий Косырев, политический обозреватель МИА "Россия сегодня"

США > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 2 июня 2016 > № 1794613 Дмитрий Косырев

Они извинились. Речь о шанхайской фирме – производителе стирального порошка, выпустившей ставший всемирно известным рекламный клип с негром в стиральной машине.

Но те, кому очень хочется навредить не какой-то там фирме, а в целом Китаю, а заодно, представьте, и Индии, уже начали и вряд ли быстро закончат стандартную пропагандистскую кампанию против двух держав. С простой и ясно обозначенной целью – не допустить их сближения с Африкой и, соответственно, окончательного ухода таковой из сферы влияния Запада. А начиналось все с таких вроде бы пустяков.

Насчет мягкой силы

Клип такой: юная и зловредно-привлекательная китаянка грузит белье в стиральную машину, к ней подходит негр в очень грязной майке и с какими-то потеками на лице. И она, представьте, засовывает ему в рот капсулу стирального порошка, запихивает самого африканца в машину, откуда он затем выходит в виде хорошо постиранного китайца. Который у девицы вызывает полное восхищение, потому что светлый и чистый.

В только что вышедшей публикации в "Жэньминь жибао" сообщается, что фирма извинилась и убрала клип из своей рекламной кампании. (Правда, его успели посмотреть до 7 миллионов человек по всему миру за 3 дня). Она также заявила, что и не думала дискриминировать людей по признаку цвета кожи.

В публикации напоминается, что в китайском законе о рекламе запрещено использовать в таковой сюжеты с расовой, половой, религиозной, этнической и прочей дискриминацией.

А теперь посмотрим на наиболее характерный материал из сотен ему подобных, выброшенных сейчас в западную медиасферу. Классика жанра — из Washington Post.

Заголовок: "У Китая и Индии – огромная проблема с расизмом в отношении черных". Вот как – огромная. А, кстати, Индия тут при чем? Оказывается, как раз на днях в Дели убили одного африканца в уличной драке из-за того, кто первый нанял моторикшу. В драке индийцы "неоднократно использовали расистские эпитеты". Африканские послы бойкотировали по этому поводу официальные мероприятия, министр иностранных дел оправдывалась…

Дальше – еще пара примеров такого рода, разных годов и в разных городах громадной страны. Плюс рекомендации провести массовую разъяснительную кампанию по части дружбы народов.

То была Индия. А вот и насчет "стирального" клипа: он "шокирующе расистский". Есть и примеры того, в каком городе теперь уже китайцы побили африканцев, когда и что при этом говорили.

Ну и вывод: перед нами "неизбежный расизм и невежество, которые встречают африканцев в обеих странах". Напоминается, что экономический подъем в них обеих произошел во многом благодаря их связям с Африкой, и этот континент – "важная арена не только торговли, но и упражнений в проектировании мягкой силы и геополитических задач".

Спасибо за уточнение, а то мы бы не догадались, что перед нами – начало очередной пропагандистской глобальной кампании против двух держав, на глазах обгоняющих США как минимум в экономике. Они – "расистские", и их надо поэтому поссорить с Африкой.

Когда черное запрещают назвать черным

Возникает вопрос, как с этой очередной и довольно типичной кампанией бороться. Для начала – не давать кому угодно объяснять тебе, что такое расизм, а что нет, и что именно ты у себя дома должен сделать, чтобы с этим якобы расизмом бороться.

Вообще-то расизм, напомню, это идейное оправдание политической и бытовой дискриминации людей другого цвета кожи – то есть концепция о существовании рас, биологически неполноценных по сравнению с другими расами. Идеология такого рода цементировала институт рабства в США, британскую и иные колониальные империи, объясняя, почему у белых людей есть моральное право править другими народами и объяснять им, как надо себя вести. Так было в британской Индии и на некоторых территориях Китая.

Посмотрим еще раз на китайский рекламный клип. Он построен на детски простой идее – что стиральные капсулы обладают такой силой, что черную кожу человека могут превратить если не в белую, то в слегка чайную китайскую. Непонятно, где тут призывы к дискриминации людей с иным цветом кожи, где идея, что черные хуже китайцев. Разве что она в том, что китайской девушке больше нравится китаец.

Так ведь это понятно, что каждая нация видит себя теоретически совершенной, лучшей, чем все остальные. Конечно, китайцы тоже считают себя лучше всех других – да, лучше европейцев тоже, вот только расизм ли это, еще вопрос. Вы лучше скажите мне, как назвать нацию, которая себя воспринимает как вечно ущербную, неполноценную и заискивает перед другими. Я бы к такому народу принадлежать не хотел.

Сегодня не только Китай и Индия, а и Европа столкнулись с притоком "чужих", мигрантов. Которые, конечно, не будут так сразу и так просто нравиться местным жителям, даже если они вели бы себя идеально. Так они никак не идеальны. В Европе или Индии или Китае. А если ты дерешься с человеком, неважно какой нации, то понятно, что обзываешь его всякими словами – "рыжий", "черный", "длинный". Не молча же драться – так неинтересно. Хотя драться, конечно же, нехорошо, даже если у тебя рикшу из-под носа уводят.

Но здесь в любом случае речь скорее о ксенофобии (буквально – "страх перед иностранцами"). Она хотя и идет рука об руку с расизмом, но все-таки не расизм.

А теперь давайте посмотрим, как китайские читатели комментируют публикацию о том, что шанхайская компания извинилась за свою рекламу. Комментарии настолько хороши, что задумываешься – а действительно ли они принадлежат "просто читателям". Хотя какая разница. Итак, "по большей части крик раздается со стороны западников, которых давит вина за то, как они в своей истории обращались с черными людьми. У Китая нет такого исторического багажа". Или – "если кто-то воспринимает что-то как расистски оскорбительное, то оно таким (для него) и будет".

Все правильно. Это "их" расизм, который западники хотят перевалить со своей больной головы на относительно здоровые. Китай, как и Индия, абсолютно не расистская страна, люди там поэтому просто не догадаются, отчего американцы их пытаются упрекать в чем-то, понятном лишь американцам. Но можно предсказать продолжение спектакля, шумные акции на международной арене, попытки привлечь к этому каких-то африканских деятелей, которые перманентно ищут повсюду "расизм"…

А пока кампания раскручивается, нам полезно вспомнить, как в 1990-е годы люди, увлеченные Западом и его странностями, хотели объяснить нам, что не только слово "негр" плохое, но и "черный" тоже не очень, потому что в США так считается.

Также поучительно посмотреть на то, что в очередной французской версии "Трех мушкетеров" Атоса играет явный выходец с севера Африки, а возражать против этого, как считает часть французов, неудобно. Будем подражать и учиться?

Можно еще вспомнить недавний эпизод с исчезнувшим с прилавков мороженым "Обамка": а это расизм ли был вообще, или просто кому-то нравится милый и добрый президент США.

В общем, лучше не пугаться расизма, не понимая до конца, что это такое, а думать о его сущности самим. Иначе они – неважно даже кто — со своим отнюдь не китайским стиральным порошком и правда придут к нам.

Дмитрий Косырев, политический обозреватель МИА "Россия сегодня"

США. Китай. Россия > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ > ria.ru, 1 июня 2016 > № 1775843 Дмитрий Косырев

Распознать будущее: 643 финансовых директора приняли участие в исследовании IBM

Сергей Вильянов, редактор направления IT и инноваций Банкир.Ру

Исследование IBM Global C-suite Study зафиксировало изменения, происходящие в бизнес-среде, и, опираясь на мнения профессионалов со всего мира, наметило пути облета зон экономической турбулентности.

В последние годы по всему миру стало меньше эффективных менеджеров. Оказалось, что показывать хорошие результаты на стабильном или падающем рынке гораздо сложнее, чем на непрерывно растущем. Технологические достижения подрывают сложившуюся ситуацию на рынке. Происходит конвергенция отраслей, как грибы после дождя, появляются новые конкуренты. Давление инноваций велико как никогда, и все сложнее становится управлять рисками.

То, что бизнес входит в зону турбулентности, финансовые директора почувствовали даже раньше других. В исследовании Global C-suite Study корпорация IBM опросила 643 финансовых директора, чтобы выяснить, как они прокладывают путь в такой ситуации, помогая своим предприятиям обеспечивать прибыльный рост. А также определила причины, вызвавшие стремительные изменения рынка.

В исследовании выделена небольшая группа руководителей финансовых служб, которые особенно эффективно и умело находят новые идеи для бизнеса. Представители этой группы, названные «Интеграторами стоимости», имеют надежную инфраструктуру с общими стандартами, определениями данных, финансовыми процессами и платформами для планирования. Эта группа составляет 19% выборки.

В группе Интеграторов стоимости есть элитное подмножество с еще более впечатляющими результатами, в сравнении с другими предприятиями. Эти лидеры, названные в исследовании «Катализаторами эффективности», сочетают все сильные стороны Интеграторов стоимости с превосходными аналитическими возможностями. К этой группе были отнесены 4% финансовых служб, руководители которых приняли участие в исследовании. Следует заметить, что предприятия, финансами которых управляют Катализаторы эффективности, на 55% чаще других добиваются значительного роста доходов и на 57% чаще получают высокие прибыли.

Опасные инновации

Финансовые директора по всему миру осознают, что барьеры между прежде раздельными отраслями рушатся, поскольку компании из одного сектора применяют свои знания в других секторах — создавая новые гибридные решения и стирая традиционные отраслевые классификации. Это, по мнению респондентов, является самой важной тенденцией, трансформирующей сферу бизнеса. В сложившейся ситуации есть как положительные, так и отрицательные стороны.

Позитив: отраслевая конвергенция открывает совершенно новые возможности для роста бизнеса, перемещая центр внимания с отдельных продуктов и услуг на обеспечение позитивного межотраслевого потребительского опыта.

Негатив: усиление конкуренции. Другие предприятия могут угрожать основному бизнесу организации, расширяясь на смежные пространства. Усугубляют ситуацию цифровые захватчики с подрывными новыми бизнес-моделями, которые обходят традиционных поставщиков и даже переопределяют целые отрасли.

80% финансовых директоров также полагают, что основной формой коммуникации с клиентом будут цифровые взаимодействия, тогда как доля живого общения «лицом к лицу» будет сокращаться. «Технологии изменили представления о том, что розничные банковские услуги могут оказываться только в стенах наших филиалов»,— отметил финансовый директор филиппинского банка. И 52% финансовых директоров предвидят более широкое сотрудничество с другими организациями для доступа к внешним инновациям. «Одним из наших приоритетов является формирование альянсов с компаниями, обладающими лучшей экспертизой в области технологий, чем мы»,— комментирует финансовый директор мексиканской компании из отрасли потребительских товаров.

Но получение требуемых технологических навыков является лишь одной из проблем, с которыми должны будут справляться финансовые директора,— и многие озабочены более насущными вопросами: например, готовы ли их собственные финансовые службы выдержать надвигающийся шторм? Три четверти респондентов отметили, что интеграция информации и ресурсов в масштабе всего предприятия жизненно важна. Но менее половины считают, что их специалисты способны выполнить такую работу. Практически такой же разрыв наблюдается между значимостью других приоритетов финансовых директоров и их уверенностью в том, что сотрудники могут выполнять такие задачи.

В поисках выхода

Реализуемая предприятием стратегия, а также среда, в которой оно работает, формируют бизнес-модель, включая продукты и услуги, методы их предоставления и целевых клиентов. Финансовые директора прекрасно это понимают. Большинство из них планируют пересмотреть различные аспекты деятельности своих организаций с учетом ожидаемых технологических изменений.

Катализаторы эффективности выделяются среди остальных. Они тесно сотрудничают с другими подразделениями для изучения и понимания последствий «следующей волны» — таких как потенциал для разработки новых предложений и возможности для обслуживания других клиентских сегментов. Кроме того, более четко понимая отраслевые тенденции и природы конкуренции, они имеют лучшие возможности для анализа последствий и направляют капитал на реализацию наиболее перспективных возможностей.

Например, финансовые директора из группы Катализаторов эффективности четко осознают необходимость в будущем предоставить клиентам лучший потребительский опыт, поскольку цифровая революция повышает ожидания потребителей. 79% представителей этой группы (и лишь 59% руководителей других финансовых служб) полагают, что в ближайшие три-пять лет контакты с клиентами станут более индивидуальными.

Почему это должно иметь значение для финансовой службы, если взаимоотношения с клиентами — главным образом забота директора по маркетингу? По причине влияния на операционные затраты и доходы. Цифровые взаимодействия с клиентами с использованием мобильных и социальных технологий, даже персональные, обходятся дешевле взаимодействий с ними лично или через контакт-центры. Однако цифровые клиенты отличаются значительно меньшим постоянством, чем клиенты, с которыми вы работаете лицом к лицу. Поэтому потоки доходов в этом случае значительно менее предсказуемы.

Для точной оценки состояния предприятия? Необходима мощная аналитика, применяемая к данным, которые поступают из различных источников и интегрируются. Сочетание финансовой, операционной и внешней информации, подвергаемой тщательному анализу, позволяет финансовым директорам и руководителям других бизнес-подразделений получать ответы на сложные вопросы. Например, о потенциале роста доходов от обслуживания конкретных клиентов или об оптимизации капиталовложений.

И снова группа Катализаторов эффективности оказывается впереди — 77% уже добились успеха в интеграции информации и ресурсов в масштабе всего предприятия, в сравнении с 42% других финансовых служб. Теперь они получают такие выгоды, как повышение эффективности и выявление новых идей. «Интеграция наших ресурсов позволит нам исследовать новые области работы, лучше определять потребности клиентов и быстрее реагировать на них»,— отметил финансовый директор португальской компании, производящей промышленные товары.

Будущее за когнитивными вычислениями

По мнению некоторых финансовых директоров, важную роль здесь могут играть когнитивные вычисления. Когнитивные системы могут обучаться на практическом опыте, находить взаимосвязи, строить гипотезы, запоминать и учиться на результатах.

Система IBM Watson на базе Linux on Power является реально работающим воплощением такой системы. Она использует глубокий анализ контента и доказательную аргументацию для ускорения процесса принятия решений и повышения их эффективности, для сокращения затрат и оптимизации результатов. Watson применяет набор инновационных технологий, использующих преимущества естественного языка, формирования гипотез и практического обучения. В сочетании с вероятностными технологиями обработки с массовым параллелизмом Watson может коренным образом изменить ваше представление о быстроте решения проблем.

На данный момент решения IBM Watson (US) применяются в нескольких отраслях: персонализированная медицина, ускорение медицинских исследований и улучшение бизнес-результатов.

В исследовании Global C-suite Study 38% финансовых директоров выделяют когнитивные вычисления как одну из технологий, которые с большой вероятностью будут трансформировать их предприятия в ближайшие годы. Когнитивные системы могут использоваться, например, для определения клиентов, которые, вероятнее всего, будут тратить больше других и будут самыми лояльными, а также для прогнозирования сделок, которые с большей вероятностью будут закрыты. Это, в свою очередь, позволяет предприятию более точно направлять свои маркетинговые действия, планировать надежные потоки наличности и при необходимости корректировать свои затраты.

Катализаторы эффективности также применяют предиктивный анализ, чтобы оценивать возможности для стимулирования естественного роста и расширения бизнеса через приобретения. Одной из очевидных областей является определение новых продуктов и сервисов, которые обещают значительные потоки доходов. Однако подавляющее большинство Катализаторов эффективности также используют аналитику для оценки слияний и приобретений и совершенствования стратегий ценообразования и продвижения.

И все же — что делать?

Финансовые директора понимают, что им необходимо готовиться к будущему, в котором технические достижения размывают границы между разными отраслями и в котором новые конкуренты «заходят с фланга». Как они могут помочь своим организациям пройти через шторм с наименьшими потерями и наибольшими прибылями? В исследовании IBM Катализаторы эффективности предлагают советы, которыми могут воспользоваться другие финансовые директора.

Думать о будущем. Сосредоточиться на стратегических последствиях отраслевой конвергенции и цифровой трансформации. Регулярно и тщательно анализировать отраслевые тенденции и изменения конкурентной среды. Не забывать о том, что цифровых захватчиков бывает очень сложно обнаружить, пока они невелики, поэтому необходимо внимательно изучать весь ландшафт. Смотреть вперед — и за пределы отрасли — в поисках новых возможностей для расширения. Обеспечивать полную согласованность между финансовым планированием организации и ее стратегическим и операционным планированием.

Не ждать, что решение придет само. Готовиться к «следующей волне». Оценивать влияние новых технологий на каждый аспект деятельности предприятия. Оценивать потенциал предоставления более персонализированных цифровых коммуникаций и искать партнеров, которые способны помочь организации стать более инновационной, предлагая свою технологическую экспертизу. Использовать вклад клиентов и партнеров, а также результаты рыночных исследований и данные бизнес-подразделений для оптимизации планирования и улучшения финансовых результатов.

США. Весь мир > Финансы, банки. СМИ, ИТ > bankir.ru, 30 мая 2016 > № 1799653 Сергей Вильянов

Игры нечистого разума

Почему на этот раз нефтяному прогнозу Goldman Sachs стоит поверить

Николай Вардуль

На рынке нефти долго говорили об излете «бычьего ралли». Но нефть продолжает расти. «Виновник» помимо нигерийских боевиков, в очередной раз подорвавших нефтепровод, канадских пожаров, вплотную приблизившихся к нефтепромыслам, и венесуэльских перебоев — один из крупнейших инвестиционных банков Goldman Sachs, который посчитал, что в мае избыток предложения нефти может смениться ее дефицитом. Еще недавно прогноз Goldman Sachs был прямо противоположным.

Так стоит ли верить прогнозистам из банка?

Следует различать ситуацию, складывающуюся на рынке нефти, и ситуацию, складывающуюся в сообществе экспертов нефтяного рынка.

Рынок

Рынок так устроен, что на нем, с одной стороны, развиты стадные чувства игроков, все напряженно следят друг за другом, с другой — выигрывает тот, кто не поет в хоре и отдает себе отчет в том, что, когда формируются некие всеобщие ожидания, рынок склонен их перечеркнуть. Примеров — масса. Все ждали, что начало поворота ФРС США к подъему ставки вызовет сближение котировок доллара и евро и дальнейший перевес доллара. Назывались конкретные сроки. Все ждали, что снятие санкций с Ирана обрушит цены на нефть. Все ждали, что рубль будет продолжать падать. Ничего подобного не произошло.

Если колебания рынка можно сравнить с морем, то, как когда-то чарующе написал Максим Горький, «море смеялось».

Еще две недели назад практически все ждали, что нефть «выдохнется» — пора. Не дождались. Ее котировки идут вверх и активно штурмуют отметку в $50 за баррель, что считалось невозможным.

Рынок, конечно, реагирует на оценки, которые ему выставляют. Это классическое подтверждение феномена экономической науки, который отличает ее от естественных наук, о чем в свое время на канале «Культура» в программе «Академия» говорил Сергей Гуриев. Он отмечал, что, когда физик изучает микрочастицы, те не обращают на него внимания. Положение ученого (эксперта) в экономике сложнее. Он публикует свои выводы о происходящем на рынке, и участники рынка могут использовать эти выводы в своей деятельности. В этом смысле у экономической науки есть общее с психологией.

На этот раз помимо привычных раздражителей в виде конкретики с поставками или непоставками нефти, с ситуацией в нефтехранилищах, с котировками доллара, появился и доклад Goldman Sachs, который принципиально менял оценки перспектив динамики ценовой конъюнктуры. Главный вывод: «В нашем новом прогнозе мы ожидаем появления дефицита на рынке нефти во II квартале 2016 г. — на один квартал раньше, чем мы ожидали ранее, в марте этого года. Основными факторами этого являются стабильно высокий спрос, а также резко снизившееся предложение нефти».

Сразу отмечу смелость экспертов банка. Они повели себя именно так, как должен действовать желающий выиграть на рынке, — пошли против течения. Даже не только против внешнего течения, но и против своих же прежних оценок.

Эксперты

Дальше стоит обратить внимание на ситуацию, складывающуюся в сообществе экспертов нефтяного рынка. Ряд «коллег» тут же припомнили аналитикам Goldman Sachs амплитуду колебаний их прогнозов. Например, на сайте vestifinance.ru появилось не только внятное и достаточно подробное изложение последнего прогноза банка, но и специфический комментарий, построенный на том, что в 2008 г. в Goldman Sachs говорили о возможности роста цены на нефть до $200 за баррель, а еще недавно те же прогнозисты писали о том, что в 2016 г. цены на нефть могут упасть до $20 за баррель. Здесь звучат оценки старой советской школы низвержения оппонента: «Очередное отползание Goldman Sachs от прежних оценок наглядно показывает: практически никто на Уолл-стрит в США (или, точнее, 200 West Street для GS), лондонском Сити или где-либо еще не может сколько-нибудь достоверно прогнозировать эволюцию реальных параметров спроса и предложения на нефтяном рынке». И дальше: «Неспособность финансовых рынков и их участников к адекватной оценке и прогнозированию ситуации в нефтяном сегменте ставит под угрозу энергобезопасность многих стран мира…»

Это уже совсем не журналистский, да даже и не экспертный слог. В общем, западные банки — это угроза и нефтяникам, и миру в целом.

Действительно, амплитуда оценок прогнозов Goldman Sachs режет глаз. Но давайте не оставаться под гипнозом цифр, вспомним, когда и как они были названы. После кризиса 2008—2009 гг. цены на нефть устремились к заоблачным по сегодняшним меркам высотам, и Goldman Sach в 2008 г. прогнозировал их потолок в $150–200. И это было совсем недалеко от истины. Что же касается $20 за баррель, то это был «негативный сценарий» для 2016 г., в базовом прогнозе Инвестбанка на 2016 г., составленном в сентябре 2015 г., нефть Brent должна была стоить $49,5. Так что обличительный пафос не совсем уместен.

Что дальше?

Как ни относиться к финансистам вообще и к аналитикам Goldman Sachs в особенности, прогноз банка прозвучал в нужное время. Цены его точно услышали. Можно это назвать «манипулированием», такая уничижительная оценка выдает элементарную зависть оценивающего. Прогноз Goldman Sachs на слуху, он сбывается, остается только кусать локти.

Прогноз Goldman Sachs, кстати, вовсе не означает, что цены на нефть комфортабельно расположились в лифте, нажали кнопку и безальтернативно устремились вверх. Вовсе нет.

«Временные, но повторяющиеся нарушения поставок оказались более значительными, чем ожидавшееся увеличение предложения со стороны Ирана и Ирака. И хотя ряд из указанных нарушений в дальнейшем сойдет на нет, в частности профилактические работы, пожары и забастовки, другие нарушения поставок являются системными, например в Нигерии, где, как мы ожидаем, добыча нефти будет оставаться на ограниченном уровне до конца 2016 г. В результате в своей совокупности эти факторы приведут к резкому сокращению добычи во II квартале». Это о II квартале 2016 г.

Но дефицит предложения нефти вновь сменится избытком уже в начале 2017 г. Соответственно в Инвестбанке ожидают, что средний уровень цены нефти (по марке WTI) во II квартале 2016 г. составит $45 за баррель, а в IV квартале цены могут вырасти до $51. В I же квартале 2017 г. ожидается падение цен до $45.

А сланцевики?

А как же противостояние традиционной добычи нефти в Саудовской Аравии и странах Персидского залива со стремительно ворвавшейся на рынок сланцевой добычей нефти, прежде всего в США? Ведь многие считали, что установился некий баланс: если цены повышаются сверх определенного предела, то в США расширяется сланцевая добыча, а раз добыча увеличивается, цены или тормозят, или идут вниз.

Такие качели, конечно, есть, но есть и накопленные долги сланцевиков. 17 мая новостное агентство CNN печально констатировало: «Такова жестокая реальность: цены на нефть восстанавливаются слишком поздно, и спасти многие американские нефтедобывающие компании, тонущие в долгах, уже не получится».

16 мая заявление о банкротстве подала одна из крупнейших нефтяных компаний США SanRidge Energy. По данным CNN, ее долг кредиторам равен примерно 4 млрд долл. Всего за неделю до этого аналогичное заявление сделала другая американская компания — lINN Energy, с 10-миллиардным долгом. 15 мая о начале процедуры банкротства заявила также специализирующаяся на нефтеразведке и нефтедобыче компания Breitburn Energy Partners, неделей раньше — Penn Virginia, добывающая сланцевую нефть.

По данным юридической фирмы Haynes and Boone, в 2016 г. об оформлении банкротства сообщили 29 американских нефтяных и газовых компаний. С точки зрения Джорджа Кутсониколиса, управляющего директора консалтинговой фирмы SOLIC Capital, в ближайшее время отрасль ждет еще больше банкротств, особенно среди небольших фирм: «Эта индустрия исторически была полна спекулянтов. Нет ничего удивительного в том, что мы проходим через этот цикл подъема-спада».

Управление по энергетической информации (EIA) министерства энергетики США ожидает, что в июне добыча сланцевой нефти в США упадет (снижение восьмой месяц подряд).

Вывод: качели рынка никто не остановит, но сейчас складываются условия для продолжения роста цен на нефть. Под прогнозом, что их среднегодовая величина приблизится к $50 за баррель, есть основания.

США > Нефть, газ, уголь > fingazeta.ru, 29 мая 2016 > № 1963348 Николай Вардуль

«Мы не ищем конфронтации с Россией»

Генсек НАТО рассказал «Газете.Ru» о планах по сотрудничеству с Россией

Александр Братерский

Генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг рассказал в интервью «Газете.Ru», каковы сегодня отношения альянса и России, может ли страна войти в состав организации и почему расширение НАТО — это хорошо в том числе для Москвы.

— Вы охарактеризовали подход к России как сочетание сильной обороны с диалогом. Можно ли говорить, что такой подход будет лучше воспринят Москвой?

— Да, это говорит мне собственный опыт в качестве премьер-министра Норвегии. У нас на протяжении десятков лет были прагматичные, рабочие отношения с Москвой. Норвегия — член НАТО, но это не мешало нам иметь конструктивные отношения с Россией в экономике, в сфере защиты окружающей среды и многих других областях.

Главный смысл моего послания заключается в том, что НАТО обеспечит необходимое сдерживание и защиту для всех наших союзников. Но в то же время мы не ищем конфронтации с Россией.

Мы хотим более конструктивных отношений, и я верю, что это будет выгодно и для самой России в долгосрочной перспективе.

— Как можно сегодня осуществлять этот диалог?

— Диалог идет в разных форматах. Если говорить непосредственно об альянсе, он идет на уровне постпреда России при НАТО. Я встречался с главой МИДа Сергеем Лавровым. Недавно произошла встреча в рамках Совета Россия – НАТО. Многие наши союзники ведут диалог с Россией по другим направлениям. Россия — член Совбеза ООН, консультации проходят и там по самому широкому спектру вопросов. Также Россия — член Арктического совета, в котором принимают участие союзники по НАТО Дания, Норвегия, США и Канада.

Россия была частью переговорной группы по Ирану (относительно ядерной проблематики. — «Газета.Ru»), а сейчас вместе с международным сообществом стремится найти мирное решение по Сирии. Это часть глобального диалога с Россией, который идет вне рамок НАТО, однако в нем участвуют союзники альянса.

— В прошлом году вы говорили о возможности сотрудничества с Россией в борьбе с терроризмом. Можно ли сейчас, несмотря на трудные отношения, разморозить антитеррористическое сотрудничество, которое было у России и НАТО?

— Мы приостановили практическое сотрудничество и не вернемся к прежним отношениям, пока Россия продолжает нарушать международное право. Когда мы прекратили практическое сотрудничество, НАТО послало четкий сигнал: мы не приемлем незаконной аннексии Крыма и дестабилизации востока Украины.

— В следующем году исполнится 20 лет со дня подписания краеугольного основополагающего Акта Россия – НАТО. Документ содержит обязательство альянса не размещать «значительные силы» на постоянной основе. Не настала ли пора уточнить эту часть акта, учитывая, что каждая сторона толкует это по-своему?

— Присутствие сил НАТО в настоящее время гораздо ниже того числа, которое можно определить как значительные боевые подразделения. Оно также гораздо меньше того, как в 1997 году Россия трактовала определение «значительные силы».

— Основополагающий акт был заключен много лет назад. Возможно, пришла пора в принципе актуализировать документ?

— Сегодня этого в наших планах нет. Мы четко заявили: все, что мы делаем, направлено на пропорциональную защиту и отвечает нашим международным обязательствам, включая и Основополагающий акт Россия – НАТО.

— Сегодня этот вопрос может звучать несвоевременно, но возможно ли вступление России в НАТО в будущем?

— Спекулировать на эту тему сегодня будет неправильно. Главное — это избежать эскалации и резкого ухудшения отношений. Мы видим, что в последние годы произошло немало движений в неправильном направлении: аннексия Крыма, агрессия на Украине. Мы стремимся к улучшению сотрудничества с Россией. Именно поэтому мы держим двери для политического диалога открытыми. В то же время НАТО посылает четкий сигнал о «сдерживании и обороне».

Я верю, что Россия поймет: она добьется большего, если будет сотрудничать с НАТО, а не противостоять ему. Сотрудничество хорошо для всех наc. Расширение НАТО способствовало стабильности, миру и процветанию во всей Европе и создало стабильность и процветание на западных границах России.

— Вы уже два года во главе НАТО. Что стало для вас самым большим вызовом на этом посту?

— Для меня самым большим вызовом стала необходимость адаптировать альянс к изменившимися условиям безопасности с более самоуверенной Россией на Востоке и в то же время — сохранять возможность политического диалога и стремиться к более конструктивным отношениям. В то же время НАТО должно сохранять способность реагировать на насилие и нестабильность на юге. Это тот подход, который альянс реализует сегодня, и я рад работать в должности генерального секретаря НАТО, которое показало способность меняться и подстраиваться под меняющийся мир.

— Будет ли грядущий Варшавский саммит своеобразным посланием России? В месте проведения видится определенный символизм. Много лет назад именно в Польше был основан Варшавский договор.

— Польша состоит в НАТО. Союзники по альянсу время от времени проводят саммиты. Это давняя традиция.

Было бы странным, что страна, расположенная в восточной части альянса, никогда не могла бы провести саммит, в то время как в западной части НАТО саммиты проводятся постоянно. Польша — такой же член НАТО как, например, Португалия, и разницы между старыми и новыми членами нет.

Польша стала частью НАТО, потому что она захотела ей стать. Эта страна очень много сделала, чтобы соответствовать стандартам, провести модернизацию и сделать все, чтобы соответствовать ценностям НАТО. Для альянса главный принцип состоит в том, что каждая страна должна идти свои путем. Это относится и к заключению союзов в области безопасности. Кстати, это не только ценности НАТО. Россия отразила их же во многих документах, включая Основополагающий акт Россия – НАТО, а также Хельсинкский заключительный акт (Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе был подписан в Хельсинки в 1975 году. — «Газета.Ru»).

США. Россия > Армия, полиция > gazeta.ru, 20 мая 2016 > № 1761408 Йенс Столтенберг

Петушок пропел давно

Александр Проханов

Американцы разместили в Румынии свою первую установку для запуска антиракет, вплотную приступив к развёртыванию системы ПРО в Европе. Им нельзя отказать в последовательности, они держат все свои обещания, и можно не сомневаться, что эта противоракетная техника будет развёрнута по всей западной границе России.

Общественность Европы и России дискутирует на тему, против кого направлена эта система: против Ирана, который свернул свою ядерную программу, или против Северной Кореи, чьи ракеты едва ли могут достигнуть Брюсселя и Парижа?

Американцы утверждают, что система ПРО не направлена против России. хотя совершенно очевидно, что это антироссийская акция, которая ломает паритет и приводит к новой гонке вооружений. Это давно понятно военным, генштабистам — как американским, так и российским. И российский ответ на эти нарастающие угрозы последует несомненно. И хотя у нас в последнее время не принято называть вещи своими именами, и наши оборонные усилия, развёртывание новых систем вооружения не называют гонкой вооружений, однако в лабораториях создаются и испытываются новые образцы ядерных зарядов, испытаны ракеты, летающие на гиперзвуковых скоростях, способные прорваться сквозь любые ПРО, рассматриваются экзотические способы противодействия американской угрозе — такие, как размещение на дне Атлантического или Тихого океанов вблизи американских берегов дремлющих ядерных зарядов.

Конечно, американские антиракеты — это реальная и несомненная угроза для России. Однако вспомним, как разрушался Советский Союз. Без единой ракеты. Все они оставались в шахтах, на своих мобильных установках. Летели другие истребляющие силы. Советский Союз был разрушен в результате холодной войны. Была создана методика, использующая гуманитарные технологии, с помощью которых разрушается враждебный субъект. И начавшаяся сегодня гонка вооружений сопровождается возобновлением холодной войны. Однако раздаются голоса, утверждающие, что никакой холодной войны нет. Но Обама несколько раз заявил о том, что Россия является главным злом современного мира. А разве это не повторение рейгановского заявления о том, что СССР — это империя зла и потому, как тотальное зло, подлежит тотальному же уничтожению?

Сгусток воздействий, направленный сегодня на Россию, гораздо более сильный и изощрённый, чем тот, что разрушил Советский Союз. И опасность разрушения России сегодня не меньшая, а может, и большая, чем была в конце восьмидесятых годов. Этот сгусток стремится истребить в сознании российского гражданина положительное представление о Родине, её истории, её суверенном пути, её исторических деятелях, элитах, о её вождях. И как только в сознании российского человека положительный образ Родины будет заменён образом отрицательным, он отшатнётся от страны, от своей истории. И страна рухнет.

Поэтому сегодня, наряду с военными лабораториями, где учёные, инженеры разрабатывают новые системы ракет и ядерных зарядов, необходимо создание современно оснащённых лабораторий по изготовлению интеллектуального оружия. Оружия, способного отражать интеллектуальные удары противника. К числу таких лабораторий относится Изборский клуб, собравший в свои ряды патриотических интеллектуалов разных направлений. Экономисты, политики, политологи, социальные психологи, художники, религиозные деятели, специалисты по архетипам, по теории хаоса, по теории образов… Все эти учёные, представители интеллектуального сообщества мобилизовались, направив свои усилия для отражения вражеских поползновений, для нанесения встречных ударов по стратегическому противнику.

В России либеральная среда внедряет пацифистские воззрения, согласно которым сегодня нашей стране ничего не угрожает. И все наши военные усилия, реконструкция военных заводов, испытание новых систем вооружения, наши представления об оборонной истории страны кажутся этой среде напыщенными и преувеличенными. Якобы, Россия с 1991 года больше не находится во враждебном окружении, и над ней не висят ракетно-ядерные зонтики врагов.

Однако это не так. Исследуя угрозы, приближающиеся к России, можно вспомнить пушкинскую "Сказку о золотом петушке". Вещая птица на шпиле дворца хлопала крыльями и кукарекала каждый раз, когда возникала очередная рать с запада, востока, севера или юга. То же самое происходит и теперь.

Север является для России источником огромных угроз. Именно с севера полетят на Россию американские Б-52, оснащённые тысячами крылатых ракет с ядерным оружием. А Северный Ледовитый океан сегодня является ареной соперничества атомных подводных лодок, среди которых — американские ПЛАРБы, оснащённые ракетами, способными уничтожать цели в западной части России.

Тотальная угроза надвигается на Россию с юга. ИГИЛ с его развёрнутой террористической сетью, с его дремлющими, заложенными в русские города и селения террористическими структурами является той опасностью, которая побудила Россию на участие её Воздушно-космических сил в операции в Сирии по разгрому ИГИЛ.

Недавно я был в Таджикистане, где разведчики ОДКБ проводили учения по ликвидации прорвавшихся из Афганистана банд террористов, желающих превратить Таджикистан в нынешнее подобие Сирии и Ливии, когда миллионы беженцев хлынут от войны и террора и наводнят Таджикистан, соседние республики, а также Россию.

Огромная угроза надвигается на нас с Запада. НАТО постоянно с методической точностью развёртывает вокруг России всё новые и новые базы, наращивает всё новые и новые военные контингенты, проводит всё новые и новые манёвры.

Северный Кавказ является объектом террористических ударов. Крымские татары находятся под прицелом турецких спецслужб. Россия окружена этим кольцом, и наш ответ на приближающиеся угрозы должен включать в себя не только альтернативные военные меры, но и духовную мобилизацию. Необходимо возвращение в наше сознание оборонных представлений. Оборонное сознание должно вернуться к современному российскому гражданину, потеснить тягу к развлечениям, страсть к гедонизму, потреблению и к легкомысленному прожиганию жизни.

В последнее время, в результате возникающих как извне, так и изнутри угроз, российская государственность принимает одну за другой ряд оборонных мер. К ним можно отнести развёртывание трёх новых дивизий, о чём говорил министр обороны Сергей Шойгу. Создание Росгвардии. Предложения главы Следственного комитета Александра Бастрыкина о более жёсткой цензуре в интернете как источнике деструктивных информационных потоков.

Под воздействием этих, казалось бы, не столь существенных изменений меняется сам тип нашего общества. Одним из таких изменений является наращивание в российском обществе патриотических настроений, инициатив, патриотических организаций. Таких, как Изборский клуб..

Главным объектом интеллектуального удара наших внешних и внутренних врагов является философия Победы, религия Победы, которая в последние годы сложилась в главную идеологему России. Именно в ней, в Победе, сосредоточены гигантские ресурсы нашей исторической неколебимости, исторической стойкости, примеры нашего поведения в самые грозные и трудные периоды нашего исторического стояния. Религия Победы является нашей главной ценностью, с помощью которой мы укрепим нашу оборону, создав для внешних и внутренних врагов непреодолимые преграды. Философия и религия Победы — мощный инструмент России, которым она воздействует на весь остальной изнурённый, ищущий новых норм существования мир. Ибо религия Победы есть выражение божественной справедливости, которой чает мир.

Общество, которое постоянно меняется, обретая новые черты, приближается к неизбежному вменённому ему рывку, направленному на модернизацию всей нашей экономической, политической и духовной жизни.

США. Евросоюз. Россия > Армия, полиция > zavtra.ru, 19 мая 2016 > № 1763607 Александр Проханов

Праздник непослушания

Федор Лукьянов о новом политическом тренде, общем для Запада, Китая и России

В минувшую субботу на конференции демократов штата Невада случился скандал со швырянием стульями, закрикиванием ораторов и отказом части присутствующих признать результаты и освободить помещение. Сторонники сенатора Берни Сандерса требовали изменить правила довыборов делегатов на общепартийный съезд, который в июле назовет кандидата в президенты.

После проигрыша в Нью-Йорке в прошлом месяце Сандерс практически потерял шансы перегнать Клинтон. Но отказался сойти с дистанции, к чему призывает партийное руководство: мол, пора объединиться против Дональда Трампа. Сандерс собирается сражаться с Хиллари до последнего дня — не столько за номинацию (хотя чисто теоретически он еще может ее получить), сколько за то, чтобы повернуть партию к социальной справедливости и «низам».

По опросам, больше половины тех, кто вообще поддерживает демократов, рады, что он продолжает кампанию.

А сторонники пожилого претендента, среди которых преобладают как раз молодые люди, уверены, что моральная правота на его стороне и неважно, сколько делегатов уже набрала Клинтон.

Команда бывшего госсекретаря не допускает возможности поражения, но опасается, что потасовка в Неваде — репетиция того, что может произойти на большом съезде в Филадельфии. Хиллари не нужно, чтобы вместо ее триумфа демократический конвент стал противостоянием партийного начальства, сплотившегося вокруг своего ставленника, и «народного» кандидата. Сандерс же открыто выступать в роли раскольника не хочет, но и сожалеть по поводу поведения «болельщиков» не собирается.

Буйство «групп поддержки» — отличительная черта кампании.

В феврале все обсуждали необузданное поведение радикальных поклонников Трампа, а это крепкие белые ребята, не обремененные лишним образованием. Миллиардер тоже отказался осудить смутьянов с расистским душком, и многим показалось, что его звезда закатится. Ничуть не бывало — с тех пор он выкинул из гонки всех соперников.

«Мы не вполне отдаем себе отчет в том, каких масштабов повсеместно достигло неприятие истеблишмента и всего, что с ним связано», — заметил на днях на обсуждении в Брюсселе один из британских участников, реагируя на мнение, что Хиллари Клинтон, без сомнения, будет следующим президентом США.

Голосования в разных частях мира действительно превращаются в праздник непослушания.

Непринципиально, о чем, собственно, людей спрашивают — об отношении к мало кому ведомому соглашению об ассоциации Украины и ЕС, как в Нидерландах, о членстве в Евросоюзе, как в Великобритании, или о том, кто должен быть партийным кандидатом, как в американских штатах. Принцип «а Баба-яга против» раз за разом перевешивает любые аргументы.

Принадлежность к политическому клану становится чуть ли не проклятием. Джеб Буш, сын и брат президентов, которого считали заведомым фаворитом у республиканцев, провалился с оглушительным треском. С этой точки зрения объявленное намерение Хиллари Клинтон поручить подъем американской экономики мужу Биллу может оказаться не самым удачным.

Избирателям не стоит напоминать, что ими будут управлять те же люди, что и 20 лет назад.

Трампу это просто подарок — грех не сказать, что Хиллари будет ширмой при собственном супруге, который и станет опять реальным главой государства.

Бунтарские всплески против правящего класса происходят с шагом примерно в 25 лет. Нынешние события напоминают бурление в середине и второй половине 1960-х годов, символом и кульминацией которого стал 68-й год. Тогда впервые проявился феномен «синхронного времени»: в совершенно разных странах, политических системах и по различным причинам, но общества одновременно пришли в движение.

На Западе студенческие и левацкие бунты привели к расширению рамок истеблишмента. Часть буйных протестантов превратились в системных политиков, обогатив повестку дня. В Китае варварской и централизованно направляемой формой общественного обновления стала «культурная революция», которая сработала своеобразно — показала тупиковость пути и необходимость поворота в другую сторону. В СССР и Восточной Европе неудача робких попыток либерализации заложила основу для следующей фазы потрясений — как раз через два десятилетия, во второй половине 1980-х.

Этот период — следующая тряска. Если в 1960-е годы общественные процессы толкали отстававшую государственную политику, то в 1980-х скорее наоборот — волну социально-политических процессов по всему миру катализировало решение советского руководства повернуть штурвал. В Восточной Европе и Советском Союзе довершили то, что остановилось в шестидесятые, в Китае в очередной раз миновали развилку, жестко подавив процессы, развернувшиеся в остальном социалистическом блоке, но отмежевавшись и от левых реваншистов. На Западе же все это восприняли как доказательство безусловной правоты модели, которая сформировалась после потрясений шестидесятых.

Иными словами, в конце 1980-х и западный мир, и тогдашний советский блок пожинали плоды собственных действий двадцатью годами раньше.

Запад убедился в благотворности «впитывания» фронды и эволюционных изменений. Советский Союз расплатился очередной революцией за неспособность вовремя скорректировать свой курс.

Сегодня новый виток спирали. Запад неприятно удивлен тем, что, пока политики почивали на лаврах победы в «холодной войне», общества опять изменились, причем совсем не так, как рассчитывали в конце века.

Кажется, прямой смысл вернуться к удачному опыту 68-го — кооптации протестных групп в правящий слой. Но в те времена политика, хоть и синхронно, осуществлялась на национальном уровне, теперь же верхушка в значительной степени интернационализирована, то есть управляющие элиты в разных странах имеют друг с другом больше общего, чем с собственными массами. (В США такое положение сложилось де-факто, а в Евросоюзе де-юре — в виде европейских институтов, оторванных от демократических процедур в странах-членах.)

И чтобы преодолеть нарастающий кризис легитимности, нужно не протестующих подтягивать до элиты, а ей самой спускаться обратно к людям, на национальную почву.

Политики это чувствуют, и американская кампания, где тон задают популисты изоляционистского толка, — убедительная иллюстрация.

Как и во время прежних всплесков, аналогичные процессы происходят и вне Запада. В Китае развернута антикоррупционная кампания, по масштабам сопоставимая с «культурной революцией». Она призвана убедить граждан, что Компартия сама способна избавиться от «забывших о народе» чиновников и функционеров. Параллельно с этим руководство КНР ищет — в том числе на уровне языка и лозунгов — новый пафос экономического развития, менее глобалистский, то бишь опять-таки приближенный к людям.

Россия в силу исторической специфики (и многовековой, и совсем недавнего прошлого) задала новый тренд даже раньше остальных — о «национализации элиты» заговорили еще в 2012 году. Проблема преодоления отчуждения внутри общества у нас решается традиционным способом — созданием «внешнего периметра обороны», так что украинский кризис и его многообразные последствия вольно или невольно сыграли на руку. Истории наподобие «панамского досье» только цементируют такой подход. Население в целом относится индифферентно, поскольку привыкло воспринимать разоблачения, идущие с Запада, как очередную атаку на Россию. А фигурантам и им подобным еще одно напоминание: пора заканчивать с финансовым космополитизмом, вас же предупреждали…

В отличие от событий 60-х и 80-х годов нынешний «праздник непослушания», будучи снова синхронным по всей планете, несет совсем другой импульс — фрагментация, размежевание. Это чревато новыми болезненными сдвигами в мировом устройстве, но не дает гарантию того, что разбуженные в очередной раз массы восстановят душевную гармонию.

США. Китай. Россия > Внешэкономсвязи, политика > gazeta.ru, 19 мая 2016 > № 1758155 Федор Лукьянов

Выступление и ответы на вопросы СМИ Министра иностранных дел России С.В.Лаврова в ходе совместной пресс-конференции с Государственным секретарем США Дж.Керри и cпециальным посланником Генерального секретаря ООН по Сирии С.де Мистурой по итогам заседания МГПС, Вена

Уважаемые дамы и господа,

Я разделяю те оценки, которые вы сейчас услышали по итогам нашего сегодняшнего заседания. Государственный секретарь США Джон Керри подробно изложил содержание принятого коммюнике. Главным результатом я считаю подтверждение в полном объеме и без каких-либо изъятий той базы, на которой зиждется вся наша работа – это совместное заявление МГПС и резолюции Совета Безопасности ООН 2118, 2254 и 2268. Сегодняшний документ подтвердил актуальность всех договоренностей, закрепленных в упомянутых мною решениях. Главное достоинство этой нашей коллективной позиции заключается в том, что она всеобъемлющим образом охватывает все основные направления работы. Прежде всего, прекращение боевых действий с прицелом на скорейшее прекращение огня по всей стране, во-вторых, расширение гуманитарного доступа и, в-третьих, политический процесс. Хочу отметить, что по всем трем направлениям мы зафиксировали движение вперед. Уровень насилия существенно снизился после конца февраля, когда было объявлено прекращение боевых действий. Гуманитарный доступ улучшился, хотя здесь еще требуется немало сделать. В рамках политического процесса прошел очередной раунд Женевских переговоров при посредничестве специального посланника Генерального секретаря ООН С.де Мистуры и его очень эффективной команды.

По итогам этого раунда уже есть заделы для того, чтобы провести очередную встречу, в рамках которой все сирийские стороны должны конструктивно сотрудничать со специальным посланником Генерального секретаря ООН по Сирии С.де Мистурой. Безусловно, при этом нельзя забывать, что наша общая позиция, которая была одобрена в Совете Безопасности ООН предполагает инклюзивный характер межсирийских переговоров. Исключать кого бы то ни было, в частности оппозиционную курдскую Партию демократического союза, из участников женевских переговоров мы считаем неправильным. Мы рассчитываем, что в самое ближайшее время все, кто препятствует включению Партии демократического союза в круг переговорщиков в Женеве, снимут свои возражения. Тем более, что это буквально одна-две страны.

Сегодняшний документ закрепил все предыдущие договоренности и дополнил их целым рядом конкретных шагов, о которых сейчас сказал Джон. Большинство этих шагов опираются на российско-американские договоренности, в частности, в конце марта был принят документ под названием «Совместные процедуры на случай нарушения режима прекращений боевых действий». 9 мая было принято еще одно российско-американское заявление. Оно также посвящено дополнительным мерам, нацеленным на пресечение таких нарушений.

Как сказал Джон, мы работаем в повседневном режиме. Функционирует совместный центр в Женеве, который был создан благодаря сотрудничеству наших коллег из ООН. Они предоставили помещение и оборудование. Он работает 24 часа в сутки 7 дней в неделю. Помимо этого, военные командиры, которые руководят российской операцией в Сирии, осуществляемой по просьбе Правительства САР с авиабазы в г.Хмеймиме, и американские военные, которые работают в иорданской столице г.Аммане, ежедневно общаются в режиме видеоконференции. Они подробно и с фактами в руках рассматривают конкретные случаи нарушения режима прекращения огня и разрабатывают возможные совместные скоординированные шаги по решению конкретных возникающих на земле вопросов.

Хочу также сказать, о чем сейчас упомянул Джон. Россия и США – сопредседатели МГПС, две страны, которые находятся в повседневном контакте по всем вопросам сирийского урегулирования, поэтому они несут особую ответственность за то, чтобы принятые решения на уровне Совета Безопасности ООН и МГПС выполнялись. Мы взяли на себя обязательство в заявлении от 9 мая (сегодня это было подтверждено) активнее работать с Правительством САР, чтобы оно следило за тем, как реализуется его обязательства. США вызвались более активно работать с оппозицией и региональными игроками, в том числе по вопросу, как сказал Джон, продолжающегося потока боевиков, финансов и оружия из-за границы в Сирию.

Отдельно хочу сказать о том, что сейчас является наиболее актуальным, потому что за всеми нашими усилиями стоит общая озабоченность нарастанием угрозы терроризма в этом регионе и в Сирии в частности. Здесь уже становится навязчивой проблема «Джабхат ан-Нусры». Она мимикрирует, вступает в некие ситуативные альянсы с различными группировками, которые, вроде бы, подписались под прекращением боевых действий, но, когда им это удобно, они временно выходят из этих договоренностей, а потом снова в них возвращаются. Мы считаем, что нужно выполнять обязательства, которые США и другие страны взяли на себя, и которые касаются необходимости добиться того, чтобы нормальная неэкстремистская оппозиция отмежевалась от «Джабхат ан-Нусры», в том числе географически. Это нужно, чтобы зарубежные страны, потихоньку покровительствующие «Джабхат ан-Нусре», не имели предлога требовать прекратить бомбить ее позиции.

В целом, на мой взгляд, по всем упомянутым мной вопросам есть дополнительное движение вперед. Оно, как сказал Джон, зафиксировано пока на бумаге. Наша общая цель – сделать так, чтобы это все воплотилось в конкретные действия на земле. Мы будем активно добиваться именно этого.

Вопрос (перевод с английского): Не могли бы Вы рассказать о рычагах давления на Президента Сирии Б.Асада? Сейчас Президент Сирии игнорирует или сопротивляется давлению Москвы, которое на него оказывается с целью выполнения режимом прекращения боевых действий. Как Вы это прокомментируете?

С.В.Лавров (отвечает после Дж.Керри): Если под «рычагами влияния» Вы имели в виду санкции, то я немного озабочен такой постановкой вопроса, потому что мы в последнее время наблюдаем у ЕС то, что у наших американских партнеров мы наблюдаем давно, - искушение, что как только что-то не получается, сразу хвататься за инструмент санкций. В отношении режима Б.Асада, кстати, введены односторонние санкции США, Европы и ряда других стран. От этого только усугубляется и без того тяжелая гуманитарная ситуация. Не будем забывать, что помимо беженцев есть внутренне перемещенные лица – около 6 миллионов человек в Сирии. В сегодняшнем коммюнике мы добились того, что этот аспект не будет забыт. Санкции, которые были введены, эти т.н. «рычаги» для достижения политических целей, реально вредят гуманитарному положению гражданских лиц. Между прочим, односторонние санкции в ситуации, когда что-то не получается с налаживанием политического диалога, уже вводятся в отношении отдельных лиц в Йемене и Ливии. Считаем это большой ошибкой, подрывающей усилия по обеспечению национального примирения в тех случаях, о которых я упомянул, в Сирии и любой другой ситуации внутреннего конфликта.

Джон в своем вступительном слове сказал, как о само собой разумеющемся, что Россия и Иран поддерживают Президента Сирии Б.Асада. Мы не поддерживаем Б.Асада. Мы поддерживаем борьбу с терроризмом. Сегодня на земле мы не видим другой более эффективной и реальной силы, чем армия САР (при всех ее слабостях) и оппозиционные отряды, с которыми мы установили диалог через базу России в Хмеймиме. Уже несколько десятков отрядов оппозиции подписали соглашение о перемирии, более ста населенных пунктов объявили о том, что они участвуют в этом процессе. Мы будем продолжать эту работу. Но защищаем мы не кого-то персонально, мы защищаем государство-член ООН по просьбе Правительства этого суверенного государства, чей суверенитет, территориальную целостность и политическую независимость мы все в наших документах и резолюциях Совета Безопасности ООН обязались уважать и обеспечивать. Это еще один момент, который мы не должны забывать.

Нужно выбирать приоритеты. В Вашем вопросе и во многих сегодняшних выступлениях ряда членов МГПС прозвучала тема выбора между режимом и борьбой с терроризмом. Считаю это абсолютно неприемлемым, тем более, когда люди говорят, что все сразу наладится, «ИГИЛ», «Джабхат ан-Нусра» и все прочие террористические отряды будут побеждены, когда уйдет Башар Асад. Совет Безопасности ООН в свое время многократно принимал решения, в которых написано, что террористическое зло ничем не может быть оправдано, что не может быть оправдания какого-либо рода любому акту терроризма. Получается, ставится вопрос в плоскости «либо Асад, либо мы не будем бороться с терроризмом».

Сегодня, когда был поставлен вопрос о том, почему нельзя отделить нормальную оппозицию от «Джабхат ан-Нусры», чтобы не было предлогов требовать пощадить террористов и можно было лучше работать без каких-либо жалоб со стороны некоторых, один наш коллега сказал на заседании: «Мы сейчас разбомбим «Нусру», а кто же займет на земле те позиции, которые она сейчас оккупирует?». Это «оговорка по Фрейду», она означает, что люди мыслят именно категориями, не совместимыми с подходами Совета Безопасности ООН. Получается, что «Джабхат ан-Нусра» рассматривается, как средство сдерживания нынешнего режима. Это опасное развитие событий. Я думаю, что мы на эту тему еще поговорим с нашими американскими партнерами и другими членами МГПС.

Насчет рычагов давления могу сказать следующее. Рычаги можно использовать не только в отношении одной стороны, как от нас постоянно требуют. Вторая сторона тоже нуждается в воздействии. Мы уже сегодня упоминали, а Государственный секретарь США Дж.Керри цитировал часть нашего заявления, в котором сказано, что необходимо добиваться прекращения потока боевиков, оружия, финансов из-за границы внутрь Сирии, подпитывающих этот конфликт. В этом потоке в Сирию уже направляются танки, и были случаи, когда террористы-смертники использовали танк для совершения террористических актов. Это новое развитие кризиса. Снова повторю, надо видеть приоритеты. Те, кто говорят, что, «пока Асад не уйдет, они не прекратят бомбежку», берут на себя очень тяжелую ответственность. Приоритеты надо видеть. Борьба с терроризмом является безусловным приоритетом. Мы много раз говорили с нашими партнерами откровенно на эту тему, когда они не стояли на трибуне перед большими аудиториями. Все за редчайшим исключением в один голос признавали, что режим Б.Асада для них – гораздо меньшее зло, чем террористическая угроза, разрастающаяся в условиях отсутствия политического процесса. Мы стараемся налаживать политический процесс, но его пытаются саботировать те, кто сделал ставку на свержение режима. Они настраивают своих подопечных в ходе женевских переговоров на бескомпромиссную и ультимативную позицию.

Еще раз скажу, надо видеть приоритеты. Для нас антитеррор - приоритет номер один. Мы прекрасно понимаем, что надо двигаться по всем направлениям одновременно: и по расширению гуманитарного доступа, и по расширению территорий, на которых действует перемирие, режим прекращения боевых действий и в перспективе режим прекращения огня, и, конечно, нужно двигаться по политическому процессу, искать компромиссы. Нельзя оставить все, как есть, это понимают все. Нельзя ломать государственные институты. У нас на этот счет есть концептуальная основа в виде решений МГПС.

Что касается того, игнорирует ли Б.Асад наши советы и нашу с ним работу, то нет, не игнорирует. Президент Сирии Б.Асад прекрасно знает и помнит, что он взял на себя обязательства выполнять ту последовательность действий, которая заложена в резолюции 2254 (о ней только что упомянул Государственный секретарь США Дж.Керри): формирование совместного переходного механизма между Правительством САР и всем спектром оппозиции на переходном этапе, разработка новой конституции, проведение новых досрочных президентских и парламентских выборов на ее основе. Это все должно занять, как мы определили, ориентировочно до 18 месяцев. Эти обязательства Президент Сирии Б.Асад подтвердил в контактах с Президентом России В.В.Путиным.

Вопрос: Вы уже упоминали тему контроля на границе. Как будет перекрываться сирийско-турецкая граница, раз поступает информация о поставках оружия и о передвижении через границу террористов?

С.В.Лавров: Мы давно говорим на эту тему, потому что совершенно очевидно, что это главный канал снабжения экстремистов и тех, кто занимает непримиримую позицию, даже если формально не относит себя к террористическим группировкам. Между Сирией и Турцией есть участок границы чуть более 90 км, который со стороны сирийской территории контролируется боевиками ИГИЛ, а с другой – Турцией. Рядом расположены два анклава курдов. Турция периодически заявляет, что если курды начнут вытеснять ИГИЛ с этого участка границы, то Турция этого не потерпит, как не потерпит и соединения сил двух курдских анклавов, потому что это неприемлемо. Но в любой ситуации кто-то должен бороться с ИГИЛ на этом участке границы, именно этот участок является «дырявым». Через него в одном направлении шла контрабанда (сейчас она сократилась и стала гораздо меньше), а в направлении Сирии шли поставки вооружений для групп боевиков и сами боевики. Всеми признается, что такое положение неприемлемо, но есть много фактов, которые говорят о существования очень серьезной и разветвленной сети, которая создана с турецкой стороны для продолжения и маскировки такого снабжения. В Совете Безопасности ООН мы распространили какое-то время назад неофициальный документ, в котором собрали из открытых источников факты, подтверждающие такую неприглядную и неприемлемую деятельность. Наши турецкие соседи в Совете Безопасности ООН сказали, что все это выдумки чистой воды, а сегодня Министр иностранных дел Турции М.Чавушоглу, когда я ему об этом напомнил, подтвердил, что Турция категорически отвергает все, что там написано. Там приведены названия населенных пунктов, турецких организаций, вовлеченных в этот процесс, и многие другие факты. Вместо голословного отрицания лучше было бы, наверное, объяснить в Совете Безопасности ООН, почему это неправда, а если вдруг что-нибудь из этого правда, то попросить помощи, если Турция своими силами не может пресечь подобные злоупотребления. Мы не пытаемся злорадствовать или кому-либо мстить, мы хотим достичь главной цели – решить проблему сирийского кризиса мирным политическим путем, и все, что мы можем, направленно именно на это.

Сирия. США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 17 мая 2016 > № 1776157 Сергей Лавров

Выступление и ответы на вопросы СМИ Министра иностранных дел России С.В.Лаврова по итогам серии переговоров, Вена

Сегодня в Вене был длинный день. В серии переговоров состоялась двусторонняя встреча с американской делегацией во главе с Государственным секретарем США Дж.Керри. Мы обсуждали подготовку к завтрашнему мероприятию – очередному заседанию Международной группы поддержки Сирии. Обсуждали, прежде всего, конкретные шаги, которые требуются для того, чтобы выполнить уже принятые в этом формате решения, одобренные в Совете Безопасности ООН. Решения касаются трех направлений нашей совместной работы: обеспечения консолидации прекращения боевых действий, дальнейших мер по расширению гуманитарного доступа в заблокированные районы и, конечно, продолжения политического процесса.

Мы акцентировали необходимость послать сигнал той части оппозиции, которая пытается выдвигать ультиматумы и формулировать предварительные условия. Мы рассказали нашим американским партнерам о том, что, прибыв в Вену, мы провели встречу с конструктивной оппозицией – это так называемая Московско-каирская группа, Группа из Хмеймима и представитель курдской Партии Демократического Союза, которых пока некоторые члены МГПС не хотят пустить в переговорный процесс. Я имею, прежде всего, в виду Турцию. С этой оппозицией у нас состоялся хороший разговор, у них есть интересные идеи о том, как осуществлять политические реформы, как готовиться к работе над новой конституцией, к выборам. Эти идеи они уже представили Специальному посланнику Генерального секретаря ООН по Сирии С.де Мистуре, в отличие от радикальной оппозиции, т.н. Эр-Риядской группы, которая лишь требует немедленного решения т.н. «проблемы Асада» и не хочет без этого продолжать переговоры.

Мы почувствовали, что наши американские коллеги понимают важность обеспечения четкого выполнения всех договоренностей, включая необходимость присутствия всех представителей оппозиции на переговорах с делегацией Правительства САР. Посмотрим, как завтра пойдет дискуссия в МГПС. Разумеется, мы обсудили контуры возможного итогового документа. Россия и США – сопредседатели в МГПС. Мы будем завтра, наверное, в состоянии совместно предложить другим членам этой структуры наши идеи о том, что можно было бы сказать по итогам завтрашнего заседания.

Кроме этого, сегодня прошла встреча по Нагорному Карабаху. Это была инициатива американской стороны. Мы с США и Францией являемся сопредседателями Минской группы ОБСЕ. Сегодня президенты Армении и Азербайджана вместе с тремя сопредседателями (Россия и США были представлены главами внешнеполитических ведомств, а Франция – первым заместителем Министра иностранных дел) обсудили задачи, которые необходимо решить после всплеска насилия месяц назад. Договорились добиваться соблюдения перемирия, прекращения огня в том виде, в котором эта договоренность была достигнута в прошлом столетии, в 1994-1995 годах. Об этом будет сказано в совместном заявлении трех стран-сопредседателей. Договорились о том, что ОБСЕ будет формулировать конкретные шаги, позволяющие расследовать инциденты на линии соприкосновения, о том, что ОБСЕ будет также помогать решать проблему пропавших без вести, и о том, что в июне президенты Азербайджана и Армении согласуют время и место своей следующей встречи, на которой, с учетом того, что уже было сделано в рамках политического процесса, продолжится работа по согласованию параметров окончательного урегулирования нагорно-карабахской проблемы.

Вопрос: Насколько напряженным был диалог между главами Армении и Азербайджана? Возможен ли между ними финальный компромисс?

С.В.Лавров: Компромисс возможен всегда. По крайней мере, если бы такой возможности не было бы, то Россия, США и Франция перестали бы этим заниматься. Мы нацелены на то, чтобы довести дело до завершения, чтобы начать двигаться вперед к полному урегулированию конфликта. Наверное, с учетом достаточно напряженной ситуации между сторонами, это придется делать поэтапно. Возможности согласования параметров первого этапа урегулирования есть. Они были сформулированы в рамках российского посредничества, которое действовало в русле общих подходов сопредседателей и получило поддержку наших французских и американских партнеров. У нас есть основания полагать, что армянские и азербайджанские переговорщики будут настроены на то, чтобы формулировать компромиссы. Мы будем всячески этому способствовать.

Вопрос: Не могли бы Вы сказать что-нибудь более конкретно по поводу Эр-Риядской группы? Можно ли на них как-то повлиять и активнее вовлечь в переговорный процесс или этот «восточный базар» так и будет продолжаться?

С.В.Лавров: Мы с американцами, как я уже сказал, – сопредседатели МГПС. 9 мая был выпущен очередной совместный российско-американский документ, который посвящен нашим и американским обязательствам. Учитывая разделение труда, мы обязались продолжать и интенсифицировать работу с Правительством САР, а американцы взяли на себя повышенные обязательства работать с оппозицией и с теми зарубежными партнерами, которые эту оппозицию так или иначе поддерживают.

Мы обсуждали необходимость перекрытия каналов подпитки террористов, прежде всего, через сирийско-турецкую границу. У нас присутствует понимание того, что нужно делать. Часть этих договоренностей предполагает воздействие на все группы оппозиции, чтобы они руководствовались тем, что было записано в резолюциях Совета Безопасности ООН. Там сказано, что переговоры должны вестись между Правительством САР и всем спектром оппозиционных сил без предварительных условий, что сами сирийцы будут решать судьбу своей страны. Тем самым устраняются любые предварительные условия и ультиматумы. Мы общаемся с Эр-Риядской группой, как со всеми другими группами оппозиции, но решающее влияние на нее имеют другие стороны, другие участники МГПС, включая американцев. Они взяли на себя соответствующие обязательства. Посмотрим, как они их будут выполнять.

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 17 мая 2016 > № 1776145 Сергей Лавров

110 миллиардов долларов, которые граждане Китая инвестировали в американскую недвижимость между 2010 и 2015 годами — событие прежде всего потому, что китайцы в США вышли по этому показателю на первое место. За ними следуют канадцы, индийцы, мексиканцы и британцы. Все это — хороший повод задуматься насчет того, как на самом деле выглядят геополитические сдвиги в нашем мире, то есть как выглядит список "кто есть кто".

Ничего личного, просто бизнес

Сначала мелкие, но приятные подробности — приятные для тех, кому не нравится засилье (то есть "лидерство") американцев во всех и всяческих сферах. "Средний" отдельно стоящий дом в США стоит 256 тысяч долларов. Китайский покупатель выбирает "средний" дом за 831 800 долларов. Эти и прочие сведения насчет того, как китайцы покупают Америку, содержатся в докладе, подготовленном международной риелторской фирмой Rosen Consulting Group совместно с исследовательским Азиатским сообществом США.

Вообще-то китайские инвесторы покупают также отели и офисные площади, но это всего 17 миллиардов за обозначенный срок, прочее — все-таки жилье, особенно почему-то в Калифорнии. В любом случае процесс, согласно докладу, должен ускориться к 2020 году, когда ожидаются инвестиции до 218 миллиардов, и далее кривые пойдут вверх еще круче.

Заметим, что Америка тоже, конечно, покупает Китай, движимый и недвижимый, но в прошлом году впервые китайские инвестиции в США превысили американские в Китай.

Обратите внимание на тон китайских СМИ, которые сообщают об этих событиях. Не восторженный, не огорченный. Бизнес, и ничего личного.

И посмотрите, как воспринимают китайский натиск разные группы американской публики. Нечего и говорить про Дональда Трампа, кандидата в президенты США, который постоянно шпыняет китайцев за то, что они "пьют кровь" американской экономики. Но вот материал в Washington Post о том, что мало того, что китайцы лишили штат Мэн тысяч рабочих мест, они еще скупают (увозят, да попросту съедают) львиную долю знаменитых мэнских лобстеров.

Они, конечно, за это платят, то есть дают обитателям Мэна возможность заработать. Но — наши лобстеры! Китайцам! Такие истории — классический случай экономического национализма, того самого, на котором играет Трамп. Когда в страну приходят деньги, это ей, понятно, очень даже выгодно. Но когда какой-то исторический особняк, отель, компанию покупают опять же исторические потомки императора Цинь Шихуана, то в дело вступают эмоции неэкономического характера.

Вопрос в том, что сильнее — эмоции или очевидная выгода, и что Америка как политическая система, как цивилизация будет в этой ситуации делать дальше.

Мистеры миллиарды

Вообще-то этот доклад дает очень интересную цифру — 200 тысяч американских рабочих мест, созданных китайцами только благодаря инвестициям в недвижимость, особенно коммерческую. Трамп об этом наверняка знает (его сфера бизнеса), но такие факты — не для предвыборной кампании.

Есть и иного рода инвестиционная деятельность, имеющая к недвижимости косвенное отношение. Известно, что американское казначейство по уши в долгах у Китая, который покупает государственные облигации США. Менее известно, что Китай также — первый в мире иностранный держатель других американских облигаций, типа ипотечных, тех, которые выпускают ставшие сейчас полугосударственными риелторские финансовые компании типа Fannie Mae and Freddie Mac. Таковые должны сейчас Китаю до 207,9 миллиарда. Причем обеспечены эти обязательства той самой недвижимостью. И если, предположим, такого рода компании не смогут заплатить китайским финансистам, последние получают залог — американскую недвижимость.

Fannie Mae and Freddie Mac — это типичный символ, символ финансового кризиса 2008 года, который с этой слившейся воедино пары и начался (она обанкротилась и была потом выкуплена государством). То есть получается, что Китай таким образом спас американскую экономику от того кризиса, пусть и не сразу, и сейчас спасает от его повторения.

В целом мы видим растущую зависимость первой и второй державы мира, что, конечно, составляет основу геополитической стратегии Китая и склоняет Америку к осторожности. США вдобавок лишь возглавляют список стран, чье экономическое выживание зависит в том числе от Китая. А для каких-то стран, особенно азиатских, это выживание зависит от китайцев чуть не полностью.

Но национализм, повторим, существует от этой реальности отдельно. И у него есть вполне разумные основания. Вот например: кто сегодня теневые хозяева мира?

Считается, что это миллиардеры, главы корпораций, "мировая закулиса" и т.д. Вот недавний доклад благотворительной (и не только благотворительной) организации Oxfam. Он гласит, что самые богатые 62 человека владеют сейчас такими же средствами, как половина населения мира — 3,5 миллиарда человек.

В этой арифметике много интересного. Включая то, что с 1981 года число людей, живущих в крайней нищете, уменьшилось на 650 миллионов человек, причем прежде всего благодаря Китаю с его политикой. Там также множество цифр насчет того, что неравенство в мире в последние годы, и особенно после кризиса 2008 года, выросло.

Но вернемся к нашей команде из 62 человек. Да, половина ее — из США. Но дальше идут 8 человек из Китая, и 3 — из Гонконга, который вообще-то тоже Китай. А дальше — 17 владык мира из коллективной Европы и прочие.

Значит ли это, что Китай или китайцы будут создавать свою "мировую закулису" и "теневое правительство", или они просто вливаются в существующие структуры?

И последнее. В эти дни как-то незаметно исполнилось 50 лет со дня начала Великой пролетарской культурной революции в Китае, с ее ультралевыми бесчинствами, всеобщим гиперкоммунистическим равенством в нищете и всем прочим. В самом Китае эту дату практически проигнорировали, в прочих странах тоже.

Всего 50 лет назад. Вот ведь как меняется мир.

Дмитрий Косырев, политический обозреватель МИА "Россия сегодня"

США. Китай. Россия > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 17 мая 2016 > № 1756108 Дмитрий Косырев

Большие гонки

Догнал ли Китай Америку по комплексной мощи?

В.Я. Портяков – доктор экономических наук, заместитель директора Института Дальнего Востока РАН.

Резюме Вряд ли уже можно утверждать, что Китай превзошел США по комплексной мощи. Но главное в том, что китайские представители уже декларируют достижения паритета. К этому стоит отнестись серьезно.

Когда в 2010 г. Китайская Народная Республика опередила Японию по объему валового внутреннего продукта, это привлекло внимание международного сообщества и породило многочисленные отклики и комментарии в мировых средствах массовой информации. Между тем событие не меньшего значения, возможно, случившееся несколькими годами позже, пока остается почти незамеченным.

Речь идет о том, что, согласно расчетам известного китайского ученого-экономиста Ху Аньгана, по итогам 2013 г. Китай по комплексной мощи опередил США: соотношение «твердой» (то есть без учета «мягкой силы») совокупной национальной мощи двух государств с 1:1,22 в 2010 г. выросло до 1:0,98 в 2013 году. Эти расчеты Ху Аньган опубликовал в начале 2015 г. в «Вестнике Университета Цинхуа», а затем и в качестве отдельной главы «Как Китай догнал и перегнал Америку: взгляд с точки зрения комплексной мощи» в авторской монографии «СверхКитай». А в докладе 20 ноября 2015 г. на Шестом форуме мирового китаеведения в Шанхае Ху Аньган огласил и новые оценки за 2014 г., которые свидетельствуют о закреплении и углублении превосходства Китая над Соединенными Штатами: доля КНР в мировой комплексной мощи составила 17,13%, тогда как доля США – 15,25%, а соотношение между ними возросло до 1:0,89.

Значение данного события выходит за рамки эконометрии и затрагивает кардинальные проблемы качественных изменений в общей расстановке сил в мире.

Слагаемые успеха

Собственно, и сам Ху Аньган подчеркивает прежде всего практическое значение нового феномена. По его мнению, именно выход Китая на паритет с Соединенными Штатами по комплексной мощи послужил материальной базой предложения о строительстве нового типа отношений между Китаем и США, впервые выдвинутого лидером КНР Си Цзиньпином в марте 2013 года. Нетрудно увидеть здесь своеобразную перекличку с утверждением американского китаеведа Дэвида Шамбо, что «сегодня США и Китай являются единственными подлинно глобальными акторами на мировой арене».

Каковы же слагаемые достигнутого Китаем успеха? Достаточно подробное описание методологии расчетов комплексной мощи, приведенное Ху Аньганом, позволяет ответить на этот вопрос, а заодно и увидеть сильные и слабые стороны избранной методики.

Отправная посылка Ху Аньгана такова. Коль скоро комплексная мощь государства представляет собой его совокупную способность к целенаправленному достижению намеченных стратегических целей, то ее главным компонентом и материальной основой являются государственные стратегические ресурсы. Для оценки комплексной мощи Китая и Соединенных Штатов были использованы 17 показателей, относящихся к восьми видам стратегических ресурсов и учтенных в соответствии с приданными им весами (экономика, наука и техника – по 0,2; человеческий капитал, природные, военные, международные, правительственные ресурсы и капитал – по 0,1 из общей суммы в 1,0).

Универсальной счетной единицей, позволившей соединить разнородные компоненты, стала процентная доля Китая и США в общемировых показателях по всем восьми частям комплексной мощи (см. Таблицу 1).

Итак, судя по расчетам Ху Аньгана, решающий рывок в погоне за США по комплексной мощи Китай сделал в первое десятилетие XXI века, сократив разрыв с 1:2,77 в 2000 г. до 1:1,22 в 2010 году. При этом особенно значительно сократилось отставание Китая по таким компонентам, как ресурсы капитала, интеллектуальные и технологические ресурсы.

Чтобы понять, насколько корректны и убедительны расчеты китайского ученого, рассмотрим выкладки Ху Аньгана несколько более подробно. Подчеркнем, что цель непременно опровергнуть расчеты и главный вывод китайского экономиста никоим образом не ставится. Скорее, речь идет о более широком контексте анализа того, что Ху Аньган называет «стратегическими ресурсами» Китая, динамики и возможных перспектив их изменения.

В примененной Ху Аньганом методологии экономические ресурсы представлены одним показателем – валовым внутренним продуктом, рассчитанным по паритету покупательной способности национальных валют (ППС), точнее, долей ВВП Китая и США в мировом валовом продукте по ППС. Это, безусловно, один из наиболее выгодных для КНР показателей, характеризующих масштабы его экономики, особенно с учетом того, что в 2014 г. Международный валютный фонд существенно повысил оценки ВВП по ППС ряда развивающихся стран, включая Китай. Здесь позитивная для этой страны динамика, скорее всего, в ближайшие годы сохранится (см. Таблицу 2).

Таблица 2. Прогноз динамики ВВП Китая, США и России до 2020 г.

Источник: International Monetary Fund, World Economic Outlook Database, October 2015.

Так, по оценке МВФ, доля Китая в мировом валовом продукте (по ППС) вырастет с 17,24% в 2015 г. до 19,35% в 2020 г., тогда как доля США, напротив, сократится с 15,88% до 14,92%. Соответственно, соотношение между ними по этому показателю снизится с 0,92:1 до 0,77:1.

Какие-то принципиальные возражения или как минимум сомнения в этой картине могут быть двух видов. Первый, наиболее очевидный, состоит в том, что хотя показатель ВВП по паритету покупательной способности ныне весьма популярен, главным и основным показателем экономической иерархии государств остается ВВП, выраженный в долларах по рыночному курсу национальных валют. Здесь, по прогнозу МВФ, США сохранят к концу нынешнего десятилетия уверенное преимущество над Китаем, хотя китайский ВВП и вырастет с 63,3% от американского в 2015 г. до 76,7% в 2020 году.

Кризис модели?

Сомнения второго рода порождены очевидными сложностями, с которыми сталкивается идущий ныне процесс трансформации модели экономического роста в Китае. Выход на «новую нормальность», сопряженный с серьезными подвижками в структуре экономики, дается Пекину явно болезненнее, чем это виделось еще два-три года назад. Не исключено, что темпы роста, а с ними и динамика наращивания комплексной мощи, уже в ближайшей перспективе заметно снизятся.

Ресурсы человеческого капитала определяются как произведение численности населения страны в трудоспособном возрасте (от 15 до 64 лет) на средний уровень образования (среднее число лет обучения). Этот ресурс остается одним из главных сравнительных преимуществ Китая, стабильность и устойчивость ему в последние четверть столетия во многом обеспечил рост среднего срока обучения трудоспособного населения с 6,43 лет в 1990 г. до 9,35 лет в 2013 году. Несмотря на высокий образовательный уровень американского населения (в среднем 12,23 года в 1990 г. и 13,3 года в 2013 г.), Китай благодаря многонаселенности имеет наибольший перевес над Америкой именно по ресурсам человеческого капитала: 2,39 раза в 1990 г. и 3,31 раза в 2013 году. Представляется, что примерно такой разрыв в пользу КНР сохранится в данной сфере и на обозримую перспективу. Скорее всего, достаточно массовый переход китайцев от однодетной семьи на разрешенную отныне модель двухдетной семьи позволит через 15–20 лет компенсировать сокращение рабочих рук из-за нарастающего старения населения.

Показатель природных ресурсов составлен Ху Аньганом из субпоказателей посевных площадей под сельхозкультурами, объема пресноводных ресурсов и объема коммерчески используемых энергоресурсов (по одной трети от каждого). Доля Китая и Америки в мировых ресурсах пресной воды неизменна – соответственно, 5,8 и 5,09%. Сокращение же доли КНР в мировых посевных площадях примерно с 15,8% в 1990 г. до 8% в 2013 г. (у США – 11,8 и 11,47%) в общем показателе природных ресурсов оказалось компенсировано опережающим ростом доли Китая в мировых показателях коммерческого использования энергоресурсов с 10,07% до 22,4%. Это позволило Китаю несколько опередить Соединенные Штаты по общей доле в мировых природных ресурсах. Однако, как подчеркивает сам Ху Аньган, подушевые показатели КНР в этой сфере намного меньше среднемировых, и страна заинтересована в значительном импорте природных ресурсов, в том числе из Америки. Кстати говоря, крупномасштабный импорт основных видов топлива и сырья сохранился и в 2015 г., когда Китай импортировал 335 млн т нефти и 952 млн т железной руды (в 2014 г. – соответственно, 308 и 932 млн тонн).

В целом, на наш взгляд, у Китая мало шансов сколько-нибудь заметно улучшить позиции в мире по данному компоненту комплексной мощи. Более того, общепризнанно, что нехватка посевных площадей и пресной воды может стать ахиллесовой пятой страны.

Ресурсы капитала Ху Аньган определяет как производное от объема внутренних инвестиций, рыночной стоимости акций и чистых прямых зарубежных инвестиций, учитываемых в текущих долларах США по рыночному курсу и взятых в пропорции 0,4; 0,3 и 0,3.

По показателю внутренних инвестиций (доля в мировом объеме) Китай, отстававший от Соединенных Штатов в 3,2 раза еще в 2005 г., уже в 2010 г. впервые опередил их. В 2013 г. его доля достигла здесь 23,77%, тогда как доля США составила 17,12%.

В рыночной стоимости акций существенный перевес (в 2013 г. – 4,32 раза) остается за американцами. В то же время по чистому объему использованных прямых иностранных инвестиций Китай в последние годы опережал Соединенные Штаты (в 2013 г. их доли в общемировых показателях составили 24,2 и 16,4%). В целом же по ресурсам капитала США с долей в 22% несколько опережают КНР (19,14%).

Представляется, что трактовка Ху Аньганом ресурсов капитала как важного компонента комплексной мощи имеет уязвимые места. В первую очередь это касается рыночной стоимости акций. В комментариях зарубежных экспертов, последовавших за двукратным обвалом рынка акций в КНР в первой декаде 2016 г., стоимость акций в стране была единодушно признана завышенной.

В период правления председателя КНР Ху Цзиньтао и премьера Вэнь Цзябао наращивание объема инвестиций в Китае явно вышло за рамки разумного и способствовало созданию избыточных производственных мощностей, которые сегодня являются скорее слабостью, нежели силой. Особенно показателен пример черной металлургии. По оценке журнала The Economist, Китай в 2014 г. выплавил лишние 441 млн т стали, то есть половину общего объема ее производства в 2014 г. (822 млн тонн).

Бег по многим дорожкам

В наращивании интеллектуальных и технологических ресурсов Китай благодаря целенаправленной финансовой и научно-технической политике продемонстрировал особенно впечатляющие результаты, увеличив долю в совокупных мировых параметрах данной сферы с 0,86% в 1990 г. до 23,5% в 2014 г. и опередив таким образом США с их долей в 19,3% (см. Таблицу 3).

Из четырех показателей, формирующих в равных долях суммарный показатель интеллектуальных и технологических ресурсов, Китай опережает США по числу пользователей Интернета и по заявкам на патенты и изобретения. Это, в общем-то, вполне естественно, учитывая более чем четырехкратную разницу в численности населения. Пока еще отставая по общим затратам на НИОКР и числу научных публикаций, Китай заметно подтянулся к американскому уровню. Немалую роль сыграла в этом и сама Америка, пропустив через свои университеты десятки, если не сотни тысяч китайских студентов.

В обозримой перспективе Китай сохранит ставку на всемерное наращивание интеллектуальных и технологических ресурсов, поскольку, как считает Ху Аньган, научно-техническое новаторство и распространение более эффективных технологий и техники являются самым важным путем увеличения комплексной мощи страны. В то же время вероятно, что вслед за долей Соединенных Штатов вскоре начнет снижаться и доля КНР в сводных мировых показателях научно-технической мощи, прежде всего из-за ее опережающего наращивания в остальном мире.

Правительственные ресурсы представлены одним показателем: финансовыми расходами центрального правительства. Они характеризуют общие возможности государства по мобилизации и использованию своего потенциала. Как и в большинстве других случаев, Ху Аньган использовал данные Всемирного банка. Можно добавить, что в последние годы в популярных международных индексах нередко фигурируют те или иные показатели качества управления в разных странах, оценки деятельности их правительств и т.п., где Китай занимает, как правило, невысокие места (так, в британском Индексе процветания Legatum КНР в 2015 г. была ранжирована 52-й, но по качеству управления заняла лишь 67-е место).

Военные ресурсы как фактор комплексной мощи государства в исследовании Ху Аньгана определяются численностью вооруженных сил и военными расходами (приданные веса – соответственно 0,4 и 0,6). Позиции Китая в мире по двум этим компонентам менялись разнонаправлено: по численности вооруженных сил доля КНР снизилась с 16,21% в 1990 г. до 10,63% в 2013 г., а по военным расходам, напротив, выросла с 2,87% до 13,85%. В целом же Соединенные Штаты по военным ресурсам опережают Китай в 1,45 раза. Следует подчеркнуть, что это – минимальная оценка разрыва между США и КНР по военной мощи. Впрочем, сам Ху Аньган оговаривается, что сопоставление военных ресурсов двух государств нуждается в более детальном специальном исследовании.

Международные ресурсы представлены взятыми в равных долях показателями экспорта и импорта товаров и услуг. Внешнеторговый бум, который пережил Китай после вступления во Всемирную торговую организацию, обеспечил ему выход на первое место по объему мировой торговли товарами и их экспорту. Однако с учетом торговли услугами лидером мировой торговли, хотя и с небольшим перевесом, остаются США (см. Таблицу 4).

В 2013 г. доля КНР в мировом экспорте товаров и услуг достигла 10,36% по сравнению с 3,5% в 2000 г., а в импорте товаров и услуг – соответственно, 9,67% и 2,13%. Однако дальнейший прогресс в этой сфере, похоже, будет даваться Китаю все тяжелее. В 2014 г. объем его внешней торговли товарами вырос всего на 3,4%, а в 2015 г. сократился на 8% при снижении экспорта на 2% и импорта на 14,1%.

Соперничество КНР и США в данной сфере грозит выйти на новый, можно сказать, всеобъемлющий уровень, коль скоро Пекин и Вашингтон выступают ныне в роли неформальных лидеров двух глобальных проектов международного экономического сотрудничества – нового сухопутного и морского Шелкового пути и Транстихоокеанского партнерства.

Впрочем, соперничество между двумя, без сомнения, ведущими мировыми державами прямо или косвенно идет и по всем остальным компонентам «твердой» комплексной мощи. Пытается Китай подтянуться к американскому уровню и по «мягкой силе». Лет семь-восемь назад китайские ученые оценивали «мягкую силу» КНР примерно в треть от американской. С той поры проделана огромная работа по популяризации в мире китайского языка и культуры, формированию положительного образа Китая. Однако зарубежные оценки «мягкой силы» Китая все еще остаются невысокими. Так, британский Soft Power Index поставил КНР лишь на 30-е место в мире.

Так что сегодня вряд ли можно безоговорочно утверждать, что Китай превзошел Соединенные Штаты по комплексной мощи. Сравнительное исследование комплексной мощи Китая и США нуждается в продолжении и углублении, ведь от него в немалой степени зависит общая конструкция грядущего миропорядка. Конечно, в интересных расчетах и привлекательной методологии профессора Ху Аньгана есть небесспорные места. И все же главное, на мой взгляд, состоит в самой декларации достижения Китаем паритета с США по комплексной мощи. К этому стоит отнестись вполне серьезно.

Таблица 1. Процентные доли комплексной мощи Китая и США в общемировых показателях

Источник: Ху Аньган. СверхКитай (Hu Angang. Chaoji Zhongguo). Пекин. 2015. С. 216–217.

Таблица 3. Доля Китая и США в мировой научно-технической мощи (%)

Источник: Hu Angang. “Shier wu shiqi jingji shehui fazhan pingjia” [Оценка социально-экономического развития в период «двенадцатой пятилетки»]. – Презентация Ху Аньгана 20 ноября 2015 г. в Шанхае на Шестом форуме мирового китаеведения.

Таблица 4. Внешняя торговля Китая и США в 2014 г. (млрд долл.)

Источник: World Trade Organization Press Release, 14 April 2015.

Китай. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 16 мая 2016 > № 1754237 Владимир Портяков

В сетях архаики

Пять стратегических векторов конфликта в Сирии

Дмитрий Евстафьев – кандидат политических наук, профессор департамента интегрированных коммуникаций факультета коммуникаций, медиа и дизайна Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

Резюме Сирийский конфликт показал возможность глубокой виртуализации политики и создания устойчивых сконструированных сущностей, бытующих исключительно в коммуникационном пространстве. Наиболее примечательной из них оказалась «умеренная оппозиция».

Междуречье Тигра и Евфрата и Большой Левант, а говоря современным языком, территория Сирии, Ливана и Ирака – почти идеальное место, где можно наблюдать проявление основных противоречий современного мира. Ряд немедленных последствий конфликта очевидны, как и то, что отсутствует полноценная кооперативная база для стратегического взаимодействия ключевых государств. Это, правда, не исключает определенного, хотя и ограниченного сотрудничества не только на военном этапе, но и в процессе политического и социально-экономического воссоздания.

Конфликт выявил несколько долгосрочных векторов развития, эффект которых пока в полной мере не ясен, но они, безусловно, имеют как минимум среднесрочный характер и могут начать определять политические процессы не только на Ближнем и Среднем Востоке.

Вектор 1. Сочетание этно-религиозных, политических и экономических факторов

Конфликт в Сирии вряд ли можно назвать цивилизационным в чистом виде, хотя возникший разлом имеет очень глубокий характер. Есть классические цивилизационные идентификаторы, которые Сэмюэл Хантингтон формулировал на основе этно-религиозных и культурно-поведенческих отличий, они находят подтверждения в длительной исторической перспективе. Но в данном случае проявился и ряд специфических аспектов дестабилизации, которые невозможно свести ни к национальным, ни к этническим.

Даже в самой широкой трактовке «национального» оно утрачивает значение решающего фактора размежевания. Управление такого рода конфликтами существенно осложняется, ведь сердцевиной всегда являлось национальное государство и его институты, пусть и по-разному понимаемые. Но кроме процессов, обусловленных невозможностью и далее сохранять национальные государства в рамках колониальной эпохи (Ирак, Сирия, Иордания, да и Ливия – классические примеры), наметилась перспектива передела пространства ради получения экономических выгод. То есть фактор этно-конфессиональной напряженности все больше воздействует на систему международных отношений, но дополняется экономически мотивированной дестабилизацией. На фоне торможения глобализации и в условиях кризиса стратегий догоняющего развития это особенно бросается в глаза.

Многогранный характер разломов и их последствий – главный стратегический вектор развития мира. Сирия – первый очаг конфликта, где это явственно проявилось, хотя пока и в ограниченной степени. Страна не играет важной роли в мировой экономике и остается второстепенным элементом логистической системы. Столкновение интересов будет куда ожесточеннее, если в его центре окажутся территории, более значимые с точки зрения всеобщих экономических потоков.

Традиционные транспортные и инфраструктурные коридоры и объекты, имеющие глобальное или трансрегиональное значение, давно находятся либо в «белой зоне» взаимоотношений мировых держав (регулируются юридически обязывающими соглашениями), либо хотя бы в «серой» (неформальные договоренности). Пример первого рода – знаменитая «конвенция Монтрё», которую стараются соблюдать даже в периоды максимального обострения отношений (как, например, в ходе нынешнего украинского кризиса или российско-грузинской войны). Пример второго рода – режим судоходства в Гибралтаре, Баб-эль-Мандебском проливе и некоторых других специфических регионах мира.

Однако новые логистические направления, возникающие в ходе перекройки карты мира, попадают в зону неопределенности – и правовой, и политической. Один из наиболее острых вопросов проекта «Экономический пояс Шелкового пути» – стандарты, которыми он будет регулироваться. Стремление КНР построить коридор исключительно на национальных нормах и принципах едва ли вызовет энтузиазм остальных участников. Можно не сомневаться, что тема правил игры возникнет и в связи с такими перспективными логистическими пространствами, как Никарагуанский канал и Северный морской путь (даже несмотря на то, что российский суверенитет над ним пока никто не оспаривает).

Вектор 2. Столкновение сетевой структуры и иерархичности

Девяностые годы XX века были отмечены бурным ростом интереса к сетевым структурам. Считалось, что они эффективнее иерархических, более адаптивны, да и вообще идут на смену прежним моделям управления. Концепция и политическая практика «цветных революций» заключалась в подрыве иерархической конструкции (государства) за счет гибкости и мобильности сетевых образований. Сетевое глобальное пространство, которое, как казалось, заменит скучное господство иерархии, виделось миром транснациональных компаний. Сами по себе они, безусловно, иерархические, но, становясь действующими лицами глобального сообщества, стимулируют переход процессов социально-экономической глобализации в сетевую форму.

Интересно, что на этапе зрелой глобализации (конец 1990-х гг. и нулевые) ТНК нормально уживались и даже взаимодействовали с транснациональными неправительственными организациями, хотя последние, как правило, объявляли себя борцами против засилья глобального бизнеса. Например, значительная часть мирового экологического движения деликатно смолчала по поводу сланцевой нефте- и газодобычи. Или, скажем, первоначально антиглобалистски настроенное «Движение за справедливую цену» сейчас активно используется крупнейшими глобальными корпорациями (тем же «Старбаксом») в маркетинговых целях. То есть чисто теоретически существовала возможность симфонии между ними, равно как и вероятность возникновения сетевого универсума, в котором государственная принадлежность индивида была бы вторичной по сравнению с его принадлежностью к той или иной сети.

Принято констатировать, что «сетевики» уступили в конкуренции с «иерархами», поскольку национальное государство сохранилось в качестве базовой единицы системы международных отношений. На деле ситуация далеко не так однозначна. Противоборство продолжается, и конфликт в Сирии и Ираке дал ему новый импульс.

Однако сетевыми структурами, в наибольшей степени освоившими механизмы глобализации, оказались радикально-религиозные сообщества, глобальный криминал и террористический интернационал. Собственно, рост их влияния в последние пять-семь лет, вероятно, можно связать с тем, что в условиях явного торможения глобализации (прежде всего социальной и социально-экономической) сетевые структуры действительно проявили больше операционной гибкости и воспользовались возможностями передела геополитического пространства и ключевых финансовых потоков.

Сирийский конфликт доказал способность сетевых структур оказывать социальные услуги в подконтрольных им районах. Неформальные группы занимались этим и раньше, порой более успешно, нежели государство. Однако и ХАМАС в секторе Газа, и «Хезболла» на юге Ливана действовали скорее как обычные иерархии, которые подменили собой государство на контролируемой территории. А вот ИГИЛ в Ракке и Дамаске, и «Джабхат ан-Нусра» в Алеппо и Идлибе (обе организации запрещены в России. – Ред.) оставались однозначно сетевыми.

Другой вопрос, что сетям ни разу не удавалось удержать власть. Более того, для «сетевиков» принципиальной задачей был не столько разгром иерархической структуры того или иного государства, сколько врастание в нее и превращение себя в подобие власти, то есть иерархии. Где-то это получалось (Сербия, Тунис, Грузия), где-то нет (Египет), где-то приводило к тяжелой долгосрочной дестабилизации (Украина). Но модель проникновения сетевого элемента в иерархическую конструкцию везде по сути одна и та же. В Сирии впервые в новейшей истории столкнулись чисто сетевая структура (ИГИЛ) и классическое, хотя и «сложносочиненное» государство. ИГИЛ, рожденное именно как сеть и остававшееся ею на протяжении большей части конфликта, ставило задачей разрушение государства как такового. Попытки обозначить собственную иерархичность (государственность) не оказали заметного воздействия ни на ход боевых действий, ни на концептуальную и идеологическую составляющие радикал-исламистского сообщества. Более того, сетевой характер организации исламистского пространства в Сирии и Ираке сохраняется, несмотря на угрозу военного поражения.

Интересно, что сетевой, по сути, характер постмайданной государственности не преодолен и на Украине, несмотря на жесткий нажим извне. В том, что Киеву следует вернуться к иерархичности в политике и сфере применения насилия (в частности, ликвидировать силовое крыло сетевой государственности – т.н. добровольческие батальоны), были едины и США, и Россия, и ЕС, и ОБСЕ. По мере ослабевания внешнего политического контроля над украинской политикой сетевой характер государственности имеет тенденцию к воспроизводству.

Показательно и то, как концепция «русского мира» все больше становится антиподом российской государственности. Она оказывается направлена против государственных институтов, которые представляются слишком косными, неспособными к динамическому расширению и в недостаточной степени отражающими «народность».

Ключевой вопрос, который питает противоречие между иерархическими и сетевыми моделями управления, – способность классического для XIX–XX столетий национального или многонационального государства с доминирующим этносом обеспечивать эффективную обратную связь между политическими институтами и обществом. Второй по значимости вопрос – насколько верхушка может «эмансипироваться» от общественных настроений. История гражданской войны в Сирии и судьба политической элиты во главе с Башаром Асадом преподала немало уроков. По мере того как нарастал «дефицит реакции» верхов на мнение общества, вакуум заполнялся именно сетевыми структурами. А они, похоже, обеспечивают большее «пространство соприкосновения» с обществом.

Попытки начать государственное строительство в Сирии «с нуля», как фактически предлагают США и Запад (демонтаж модели, центром которой являются алавиты), значат, что «новая сирийская государственность» станет возводиться в прямой конкуренции с сетевыми образцами «псевдогосударственности» ИГИЛ и «Джебхат ан-Нусры», международно признанных террористов. Предложение Москвы сохранить «асадовскую оболочку», наполняя ее новым содержанием, выглядят куда более стратегически осмысленно.

По сути, мы имели первый опыт наблюдений за усилиями по институционализации сетевой государственности. Впервые в качестве основы для государственного строительства востребована антисистемная идеология.

Сетевой вызов, вероятно, будет острым и для ислама как наиболее активно развивающейся идеологической системы современности. В какой-то степени это естественно для религии, в которой фактически нет клира как иерархической структуры, поэтому считалось, что прецедент уникален, его невозможно перенести на другие цивилизационные модели. Теперь, однако, речь идет о сетевизации управления насилием, порождаемого идеологией, которая использует исламскую оболочку, но наполняет ее иным содержанием. И это вполне применимо и за пределами ислама, во всяком случае в его классической трактовке.

Вектор 3. Стратегическое противостояние монополярности и полицентричности

Концепция многополярности при всей активной теоретической проработке и информационной подпитке, прежде всего со стороны Китая и спонсируемых им научных кругов, пока практического воплощения не получила. Более того, ни ЕС, ни КНР как потенциальные полюсы силы не смогли конвертировать свое преимущество по определенным типам ресурсов (нормативная и «мягкая» сила в случае Евросоюза и экономическая мощь в случае Китая) в новый геополитический статус. Пекин сделал ставку на врастание в биполярность через глобальную экономику и отказался от возможности бороться за статус второго полюса. Конкуренция с США проявляется скорее в формировании региональных коалиций, разных по составу, целям и задачам, которые невозможно в полной мере перенести в другие части мира.

Предпринята попытка утверждения как минимум двух новых центров силы – Турции и Саудовской Аравии, которые ставят геополитические цели, превышающие их собственный ресурс. В возникшую ситуацию вмешался Иран, который также хотел реализовать как экономическую, так и прежде всего политическую составляющую своего потенциала центра силы. Несмотря на локальность применения силовых инструментов, последствия того, что новые центры стимулировали вооруженные конфликты, выходили далеко за рамки большого Ближнего Востока.

Особенно это видно на примере Турции, которая интенсивно пыталась реализовывать уже не столько политическую или экономическую, сколько геополитическую программу неоосманизма. Схожую политику – естественно, с учетом возможностей и реальных условий – проводят другие страны: Польша, Индия, Бразилия, а в недалекой перспективе при условии стабилизации экономической ситуации, вероятно, к ним могут присоединиться Индонезия, Египет. Саудовская Аравия уже способна сформировать собственную коалицию на основе клиентских отношений с рядом арабских и африканских государств. Возникают полноценные субсистемы зависимости, обладающие собственной логикой развития. На этом фоне государства полузабытой «оси зла» выглядят почти безопасно, поскольку ни одно из них не обладало возможностями для существенного изменения международной системы.

Москва работает в этой парадигме, реализуя на локальном пространстве свое преимущество в отдельных видах мощи. Естественно, потенциал России существенно больше, нежели у обычного центра силы. И она также пытается действовать в логике создания собственной субсистемы союзнических связей, хотя это пока получается политически неэффективно, а экономически – затратно.

С другой стороны, выявилась группа стран, которые, обладая возможностями для более «самостоятельного плавания», заинтересованы в сохранении системы и ключевых тенденций глобализации. Это прежде всего государства, которые встраиваются в новые институты американоцентричной архитектуры – Транстихоокеанское партнерство или Трансатлантическое торговое и инвестиционное партнерство. Ряд значимых потенциальных центров, например, Вьетнам, Южная Корея, Германия, продемонстрировали стремление остаться в рамках классических форматов глобализации, использовав монополярность в своих национальных интересах. И это важная тенденция, подтверждающая гипотезу о нелинейности, разнонаправленности геополитических процессов.

Главная проблема современной американской политики заключается в стратегической неспособности обеспечить управление амбициями ключевых игроков и встроить их в систему глобальной монополярности. Именно растерянность перед полицентричностью вызвала к жизни так повеселивший мировую общественность набор угроз глобальной безопасности, который вполне серьезно изложил Барак Обама в своем выступлении в ООН (Россия, Эбола, ИГИЛ).

Можно отчасти согласиться с мнением ряда специалистов о том, что американский военный активизм нулевых и десятых годов ознаменовал кризис однополярности. Основанную на ней систему уже нельзя было поддерживать в сбалансированном состоянии без прямого силового воздействия.

В мире тормозящей глобализации моделью для потенциальных центров силы стало не только вхождение в те или иные экономические системы, но прежде всего наращивание военных возможностей. Вероятно, справедливы прогнозы относительно медленного, а главное – асимметричного размывания монополярности. Это происходит и на качественном уровне – утрата Соединенными Штатами превосходства в компонентах национальной мощи, и на региональном – потеря Вашингтоном доминирующего положения в конкретных регионах мира. Отмирание монополярности – если, конечно, не произойдет значимых событий, которые развернут этот тренд или катализируют его – не будет носить характер одномоментного обвала, смены модели.

США, скорее всего, упустили время для корректировки глобальных институтов, чтобы они отвечали вызовам новой эпохи. Шаги в этом направлении сделаны – например, изменение системы квот в МВФ в пользу стран БРИКС. Но ситуация уже приобрела ярко выраженную силовую окраску, и эффект частичного экономического умиротворения существенно ниже, чем он мог бы быть в других условиях. Виной тому, вероятно, фиксация нового статуса военной силы и политической воли ее применять, продемонстрированная в ходе конфликта в Сирии и Ираке и не только там. Действия КНДР, целевой аудиторией которых были все же не Соединенные Штаты, а Китай и Япония, не менее показательны и подтверждают гипотезу о том, что в формирующейся системе международных отношений военно-силовой потенциал легко монетизируется.

Вектор 4. Столкновение высоких технологий и архаики в военной сфере

Как показала операция российских ВКС в Сирии, наличие высокотехнологичных вооружений последних поколений (ракеты «Калибр», высокоточное оружие воздушного базирования) не дало абсолютного преимущества сирийской армии на поле боя, хотя и обеспечило благоприятную ситуацию по двум важным показателям. С одной стороны, применение именно высокоточного оружия позволило избежать неблагоприятных гуманитарных последствий, которые были бы для России весьма чувствительными. С другой – дало возможность сравнительно быстро восстановить паритет в управлении войсками между сирийской правительственной армией и боевиками.

Однако в дальнейшем военно-технологическое превосходство перестало быть решающим. Более того, российские ВКС перешли к широкому использованию классических, можно сказать, пред-высокоточных боеприпасов (например, с самолетов Ту-22М3), и это не сказалось негативно на качестве воздушно-огневой поддержки. Зачастую общая интенсивность боевых действий была важнее. Это так, даже если отрешиться от вопроса о стоимости-эффективности применения различных видов вооружения, что в условиях нетотального конфликта является одним из важнейших факторов.

Еще более показательна относительно низкая эффективность боевых действий «западной коалиции», которая почти исключительно использовала высокотехнологичные вооружения и добилась лишь имитационных результатов, фактически проиграв ИГИЛ на поле боя.

Правомерны сомнения во всей методологии расчета субстратегического баланса сил, на которой зиждется утверждение о безусловной американской военно-силовой гегемонии. В ее основе, мол, непревзойденная мобильность вооруженных сил, дополненная преимуществом в высокотехнологичном вооружении. Но если военно-техническое превосходство не дает решающего превосходства даже в асимметричных конфликтах (с заведомо более слабыми противниками), насколько вообще надежна основа военно-силовой монополярности?

Конфликт в Сирии и Ираке показал, насколько ограничен потенциал высокотехнологичных воздушно-наземных операций, если он не сопровождается действиями сухопутных войск или их дееспособного суррогата. Например, частных охранных компаний или подразделений добровольцев, ополчений, которые будут фронтально противостоять противнику, получая воздушную поддержку в виде качественного, но не решающего бонуса. Особенно если боевые действия выходят за рамки классического для биполярного мира квазиколониального конфликта.

Под вопросом вся концепция технологизации боя как единственной основы военного доминирования Севера в условиях демографического и ресурсного превалирования Юга. Именно такой взгляд преобладал после холодной войны. Первые сомнения в правильности «качественной асимметрии» как подхода к ведению боевых действий возникли в ходе «Второй ливанской войны» 2006 г. – операции израильской армии (ЦАХАЛ) против подразделения «Хезболлы» и ее союзников в Ливане. Тотальное технологическое преимущество израильтян не позволило им добиться безоговорочных результатов на поле боя, а соотношение потерь оказалось неблагоприятным. Однако тогда это обстоятельство восприняли как разовый «сбой эффективности».

Важно изучать формы и методы участия разных государств в сирийском конфликте. Наиболее интересный пример – Иран, который создал и продемонстрировал в Сирии, кажется, самую гибкую из апробированных в военных конфликтах последних лет систему силовых инструментов. Иран обкатал и классические военные подразделения, и возможности военных советников (хотя эффект их деятельности, вероятно, более спорный), и подразделения внутренней безопасности (кстати, опыт участия КСИР именно в локальном конфликте может оказаться востребованным в дальнейшем), и полувоенные аффилированные подразделения («Хезболла», причем как ливанская, так, вероятно, и иранская), и внешне самостоятельные подразделения «шиитских добровольцев». Иран испробовал военный потенциал на любой вкус, исходя из максимально широкого спектра потенциальных вооруженных конфликтов, которые могут затронуть его интересы. Конечно, Тегерану есть над чем работать, но у его потенциальных оппонентов в регионе или нет и такого опыта, или имеется опыт скорее негативный, как, например, у Саудовской Аравии в Йемене.

Вектор 5. Усложняющееся взаимодействие социальной реальности и «информационного общества»

Сирийский конфликт показал пример глубокой виртуализации политики (даже ее силовой составляющей) и создания устойчивых сконструированных сущностей исключительно для коммуникационного пространства. Наиболее примечательна «умеренная оппозиция». Появление этого понятия и признание ее в качестве важнейшего элемента конфликта показывает глубину манипулятивных возможностей информационного общества, построенного на принципах интегрированных коммуникаций. Но есть и другая сторона вопроса.

Исламистские структуры сравнительно легко осваивают новейшие формы манипуляций. Информационное общество прорастает в архаизированные социальные структуры, последние же берут на вооружение новейшие технологии. Следствием становится глобализация архаических социальных укладов и поведенческих парадигм.

Этот феномен имеет отложенный эффект, который, впрочем, может со временем оказаться едва ли не самым значимым. События сорока лет показали высокий темп архаизации обществ во всем мире. Формальной отправной точкой, вероятно, стоит считать череду потрясений: начало радикального исламского противодействия центральной власти в Афганистане при Мухаммаде Дауде (1976–1977 гг.), «хлебные бунты» в Египте (1977 г.), показавшие силу архаических социальных институтов во вроде бы модернистских городах, исламистское восстание в сирийском Алеппо (1979 г.), Исламская революция в Иране (1978–1979 гг.). Окончательной легитимацией этих процессов можно считать референдум об исламском устройстве Пакистана, проведенный президентом-автократом Зия-уль-Хаком. Он знаменовал не просто откат в прошлое, а признание новой стратегической модели развития общества, всерьез претендовавшего до этого на промышленную модернизацию.

Но все подобные проявления воспринимались преимущественно как нечто, касающееся развивающегося мира. Ирак, Афганистан, Пакистан, Ливия, Нигерия, отчасти даже Египет превратились из относительно модернистских обществ в архаические не только по форме, но и по сути. Архаизацию удалось несколько замедлить в Алжире, Тунисе, Индонезии, Таджикистане, но, очевидно, только на время. Развитие информационного общества не только не сдерживало скольжение в прошлое, но и, очевидно, было одним из его инструментов. Оно и обеспечило внедрение в сознание мысли о том, что архаические социальные и экономические уклады вполне приемлемы.

Последняя волна нестабильности на Ближнем Востоке и все большая информационная прозрачность постмодернистских обществ делает возможным перенос социальной архаизации из развивающегося мира в сообщество стран с развитой экономикой. Этому способствует деструкция базовых социальных институтов западного мира. Безусловно, процесс небыстрый, и он далек от «точки невозврата», однако отрицать его бессмысленно. Признаки очевидны в Великобритании (например, т.н. шариатские патрули) и Франции. Они все более заметны в Германии, Бельгии. И в том числе это касается такого базового общественного института, как образование.

Перевод борьбы против ИГИЛ в реальную сферу не привел к исчезновению виртуального конфликта. Эту составляющую просто оттеснили на периферию, и она обрела другие формы. Конечно, в точке соприкосновения с реальностью действия виртуальное измерение перестает быть доминирующим. Но там, где этого соприкосновения нет или оно носит несколько иной характер (например, в странах Евросоюза главным является ожидание терроризма и нарастающий страх перед последствиями миграции), баланс между виртуальным и реальным может быть иным. Что допускает возможность воссоздания сконструированной реальности условной ИГИЛ на принципиально иной операционной площадке – за пределами Леванта и Ближнего Востока.

Давно обещанное противоборство Север–Юг, вероятно, уже идет через конкуренцию модернистских и архаических социальных институтов, и более конкурентоспособными оказываются архаические. Они эффективнее используют возможности информационного общества. Это обстоятельство отмечал скандальный немецкий политик Тило Сарацин в нашумевшей книге «Германия: самоликвидация». Деконструкции подвергаются классические социокультурные институты, прежде всего те, которые имеют организационное воплощение. Так разъедается каркас современного устройства западного типа. Оно замещается – пока на локальном уровне – архаизированными институциональными суррогатами. Высокотехнологичное информационное общество, безусловно, относящееся к атрибутам европейского постмодерна, успешно используется для архаизации социального пространства Европы.

Вместо заключения

Рассмотренные векторы – явления долгосрочные, в полной мере их эффект проявится лишь через некоторое время. Однако именно они определят структуру и особенности системы международных отношений, если торможение глобализации станет не только политической, но и операционной реальностью.

Реализация всех этих векторов – в комплексе или по отдельности – предполагает расширение зоны нестабильности, поскольку во всех случаях в той или иной степени предполагается использование силовых инструментов. Собственно, конфликт в Сирии и Ираке даже больше, нежели ситуация вокруг применения экономических санкций против России, показал значимость и потенциальный эффект различных силовых инструментов в современном мире: от почти классических войн союзников (proxy warfare) через новую парадигму гибридных войн к применению стратегических вооружений. Не показал конфликт в Сирии только одного – пределов допустимой эскалации. И это – главная угроза для системы международных отношений.

Внешняя политика России носит относительно деидеологизированный характер, в какой-то мере она приближается к практикам периода разрядки, когда пропаганда играет лишь роль ширмы для решения прагматических, во многом технологических задач. Однако идеологизация внешней политики США постоянно нарастает, определяя политические действия. Это делает маловероятной стратегию ограниченного партнерства, а частные случаи взаимодействия (например, сотрудничество против ИГИЛ) оказываются заложниками пропагандистской инерции.

Ситуация будет выглядеть менее безнадежно, если признать, что управлять возникшими векторами развития можно лишь отчасти, особенно в период глобальной экономической нестабильности. Тогда не исключены хотя бы попытки разговора с Соединенными Штатами (а они обеспечат лояльность своих европейских сателлитов) о пределах дестабилизации в современной системе международных отношений.

С другой стороны, конструктивное взаимодействие между Россией и Западом зависит от способности расширить рамки относительно малоконфликтной повестки дня между Москвой и Вашингтоном, которая, как показала практика, остается сердцевиной многостороннего взаимодействия. Это сложно, но возможно – с целью замедления глобальных деструктивных процессов.

Стратегическая задача России на ближайшие пять-семь лет вполне ясна. Необходимо дополнить эффективный военный потенциал (который, конечно, нужно расширять) возможностями стратегического конструирования и управления как минимум субглобальными геополитическими процессами. Только очень наивные люди могут предполагать, что обозначившиеся в Сирии и Ираке тенденции не проявятся на постсоветском пространстве. Но для адекватного реагирования нужна совершенно иная экономическая база и более эффективные социальные и управленческие институты.

Сирия. США. Россия > Армия, полиция. СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 16 мая 2016 > № 1754105 Дмитрий Евстафьев

Борьба или бегство

Выбор Америки на Ближнем Востоке

Кеннет Поллак – старший научный сотрудник в Институте Брукингса.

Резюме Политическая система США склонна избегать решительных действий, и следующая администрация почти неизбежно с горем пополам завершит то, что делала предыдущая. Нежелание выбирать может оказаться худшим выбором из всех возможных.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 2, 2016 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

На Ближнем Востоке редко царит спокойствие, но так плохо, как сегодня, не было еще никогда. Полномасштабные гражданские войны охватили Ирак, Ливию, Сирию и Йемен. Новые конфликты зреют в Египте, Южном Судане и Турции. Последствия этих войн угрожают стабильности Алжира, Иордании, Ливана, Саудовской Аравии и Туниса. Напряжение между Ираном и Саудовской Аравией достигло новых высот, так что над регионом нависла угроза религиозной войны. Израиль и палестинцы перешли в режим вялотекущего насилия. Кувейту, Марокко, Оману, Катару и ОАЭ до сих пор удавалось избежать потрясений, но даже их страшит то, что происходит вокруг. Такого хаоса на Ближнем Востоке не было со времени монголо-татарских нашествий XIII века.

В ближайшее время положение вряд ли улучшится. Сколько бы раз американцы ни повторяли, что жители Ближнего Востока, предоставленные самим себе, одумаются и справятся с трудностями, этого никогда не случится. Без внешнего влияния лидеры региона раз за разом выбирают стратегии, усугубляющие конфликт и питающие постоянную нестабильность. Гражданские войны – это особо сложные проблемы, и без решительного вмешательства извне они длятся десятилетиями. Гражданская война в Конго продолжается уже 22-й год, в Перу – 36-й, а в Афганистане – 37-й год. Нет оснований надеяться, что ближневосточные конфликты разрешатся сами собой.

Следующему американскому президенту предстоит сделать непростой выбор: прилагать гораздо больше усилий для стабилизации на Ближнем Востоке или более решительно отдалиться от этого региона и его проблем. Но, учитывая, какие бури бушуют сейчас в этой части мира, оба варианта обойдутся Соединенным Штатам намного дороже, чем принято считать. Стабилизация региона почти наверняка потребует больше ресурсов, энергичных усилий, внимания и политического капитала, чем это признают и понимают сторонники активизации внешнеполитической линии США. Но и отказ от контроля над регионом и от ранее взятых обязательств будет связан с несравненно более серьезными рисками, чем признает большинство сторонников ухода из региона. Затраты на укрепление присутствия на Ближнем Востоке более управляемы, чем риск оставить его на произвол судьбы, но любой из вариантов лучше, чем постоянные колебания и нерешительность.

Человек, государство и гражданская война

Чтобы осознать реальный выбор, перед которым оказались на Ближнем Востоке Соединенные Штаты, нужно честно понимать, что там происходит. Хотя модно объяснять беды региона древней враждой и ненавистью или дурной картографией мистера Сайкса и месье Пико, реальные проблемы коренятся в современной системе арабских государств. После Второй мировой войны арабские страны обрели независимость. Большинство стряхнули колониальную власть европейцев, и все взяли на вооружение более современные политические системы, будь то светские республики (читай «диктатуры») или новоиспеченные монархии.

Ни одно из этих государств не функционировало достаточно хорошо. Их экономика во многом зависела от нефти – либо напрямую, поскольку они ее добывали, либо опосредованно через торговлю, социальную помощь и денежные переводы работников. Эти экономики-рантье создавали слишком мало рабочих мест и слишком много богатства, которое их гражданское население не контролировало и не производило, что побуждало правящие элиты относиться к своим гражданам как к иждивенцам. Нефтедоллары служили питательной средой для массовой коррупции, а также раздутого госсектора, не заинтересованного в потребностях или устремлениях широких слоев населения. Положение усугублялось тем, что арабские государства образовались на месте европейских колоний и Османской империи и сохранили их традиционные социокультурные системы, которые нефтяная автократия сочла возможным использовать.

Эта модель кое-как работала несколько десятилетий, но в конце XX века начала разваливаться. Нефтяной рынок стал менее стабильным, длительные периоды низких цен создали экономические трудности даже в богатых нефтью странах, таких как Алжир, Ирак и Саудовская Аравия. Глобализация привнесла в регион новые идеи о связи между правительством и народом, а также влияние иностранных культур. Арабы (и иранцы) все чаще требовали от правительств решения своих проблем, но встречали полное пренебрежение.

К 1990-м гг. народное недовольство стало распространятся на всем Ближнем Востоке. «Братья-мусульмане» и их многочисленные филиалы быстро разрастались в качестве политического противодействия режимам. Другие стали прибегать к насилию – мятежники в регионе Неджд Саудовской Аравии, исламистские повстанцы в Египте и различные террористические группировки в других местах, – и все они пытались свергнуть существующие режимы. В конце концов некоторые из этих групп решили, что для начала им необходимо изгнать всех иностранных спонсоров своих правительств, начиная с США.

В 2011 г. долго сдерживаемое разочарование и жажда политических перемен вырвались наружу во время «арабской весны», когда почти во всех арабских странах начались крупномасштабные протесты, и в пяти государствах правящий режим оказался свергнут или серьезно ослаблен. Но революции – коварная вещь. Особенно ярко это проявилось в арабском мире, где автократы позаботились об устранении всех оппозиционных лидеров, способных объединить страну после падения режима, и где нет альтернативных идей по поводу того, как организовать новое государство. Поэтому в Ливии, Сирии и Йемене итогом стал крах государственности, вакуум в сфере безопасности и гражданская война.

Если проблема первого порядка на Ближнем Востоке – крах послевоенной арабской государственной системы, то не менее важная проблема второго порядка – гражданские войны. Эти конфликты уносят немало жизней, дестабилизируя ситуацию не только на Ближнем Востоке, но и во всем мире, представляют непосредственную угрозу для жителей региона.

Гражданские войны имеют свойство перекидываться на территорию соседних стран. Границы пересекает не только огромное число беженцев, но и не меньшее число террористов и вооруженных боевиков, а также революционная идеология, боевые действия и изоляционизм. Таким образом, нестабильность перетекает к соседям, где тоже может начаться внутренний конфликт. Исследователи уже выявили закономерность, согласно которой самым верным признаком приближающейся гражданской войны служит соседство с государством, где она уже идет полным ходом.

Стремясь защитить свои интересы и предотвратить распространение конфликта, государства обычно решают поддержать конкретных боевиков или полевых командиров на сопредельных территориях. Но это разжигает конфликт с другими державами, которые выбирают иных фаворитов. Даже если конкуренция опосредована, она может быть изматывающей в экономическом и политическом смысле и даже губительной. В худшем случае вспыхивает региональная война, когда государство, уверенное в том, что его доверенные лица плохо выполняют работу, отправляет в зону конфликта войска. Чтобы убедиться в этой закономерности, достаточно посмотреть на саудовскую интервенцию в Йемене или на военные операции Ирана и России в Ираке и Сирии.

Симптомы самоустранения

Как будто краха послевоенной системы арабской государственности и начала четырех гражданских войн было мало, США вдруг решили дистанцироваться от этого региона. Начиная с османских завоеваний XVI века, Ближний Восток не оставался без надсмотрщика в лице какой-либо великой державы. Это не означает, что внешний гегемон всегда был абсолютным добром, но он часто играл конструктивную роль, помогая смягчить конфликт. Хорошо это или плохо, государства региона привыкли взаимодействовать друг с другом в присутствии третьей доминирующей силы, иногда в переносном, но чаще в буквальном смысле.

Отказ от военного и политического влияния привел к самым плачевным результатам в Ираке. Вывод американских войск из страны стал самым важным фактором втягивания ее в гражданскую войну. Исследователи давно признают, что для выхода из междоусобного конфликта требуется внутренний или внешний миротворец, гарантирующий выполнение соглашения по разделу власти между враждующими партиями. Со временем эта роль может становиться все более символической, как случилось с НАТО в Боснии. В течение примерно пяти лет альянс сократил свое присутствие там до уровня незначительного воинского контингента, но по-прежнему играл важную политическую и психологическую роль в смысле умиротворения соперничающих фракций, чтобы не допустить возврата к насилию. В Ираке такую функцию исполняли США, и их самоустранение в 2010 и 2011 гг. привело к исторически закономерным последствиям.

Этот феномен проявляется на всем Ближнем Востоке. Вывод американских войск заставил правительства по-новому взаимодействовать друг с другом, поскольку исчезла надежда на то, что Вашингтон обеспечит решение проблем безопасности, которых хватает в этом регионе, и предложит путь реального сотрудничества. Уход Соединенных Штатов усугубил опасения многих государств, что другие страны поведут себя более агрессивно без сдерживающего фактора в виде американской военной мощи. Эти страхи заставляют их самих действовать агрессивнее, что, в свою очередь, провоцирует других на более серьезные контрмеры – снова в ожидании того, что США не будут сдерживать ни первоначального действия, ни противодействия. Особенно остро динамика проявляется в отношениях Ирана и Саудовской Аравии по принципу «око за око и зуб за зуб». Обмен агрессивными выпадами становится все более ожесточенным. Саудовцы пошли на дерзкий шаг, осуществив прямое вмешательство в гражданскую войну в Йемене против этнического меньшинства хуситов, которых они считают проводниками иранских интересов.

Хотя Ближний Восток выходит из-под контроля, никто не спешит оказать помощь. Политика администрации Обамы не направлена на смягчение остроты реальных проблем, не говоря уже о том, чтобы разрешить их. С тех пор как президент Барак Обама вступил в должность, положение ухудшилось, и нет предпосылок к тому, что станет лучше после того, как он покинет Белый дом. В Каирской речи 2009 г. Обама заявил, что США попытаются помочь региону приблизиться к созданию новой арабской государственной системы, но не подкрепил призыв реальной политикой, не говоря уже о финансовых ресурсах. В 2011 г. его администрация не смогла разработать последовательную стратегию в отношении «арабской весны», чтобы помочь странам осуществить переход к более стабильным, плюралистическим системам правления. Упустив возможность, Вашингтон теперь едва ли даже на словах признает потребность в постепенных и долгосрочных реформах.

Администрация сосредоточена лишь на устранении симптомов гражданских войн, пытаясь сдерживать их побочные эффекты путем нанесения ударов по ИГИЛ, приема некоторых беженцев и действий по профилактике терактов на собственной территории. Однако история показывает, что бороться со следствиями вместо причин чрезвычайно трудно, и сегодняшний Ближний Восток – не исключение. События в Сирии стали искрой, воспламенившей огонь в Ираке. В свою очередь, отголоски иракского и сирийского катаклизма породили гражданскую «войну низкой интенсивности» в Турции; Иордания и Ливан также стоят на пороге междоусобиц. События в Ливии дестабилизируют Египет, Мали и Тунис. Гражданские войны в Ираке, Сирии и Йемене втягивают Иран и страны Персидского залива в ожесточенное опосредованное противостояние на всех трех полях сражений. А беженцы, террористы и радикализация, становящиеся неизбежным итогом этих войн, создают новые трудности для Европы и Северной Америки.

Искоренить симптомы невозможно, если не лечить основной недуг. Неважно, сколько тысяч беженцев примут на Западе – пока продолжается братоубийство, миллионы будут стремиться прочь. И не имеет значения, сколько террористов уничтожили американцы – если не положить конец гражданским войнам, ряды террористов будут и дальше пополняться за счет молодых людей. За 15 лет угроза джихадизма салафитского толка возросла на несколько порядков. И это несмотря на урон, нанесенный «Аль-Каиде» в Афганистане. В местах, раздираемых усобицами, новые группировки, включая ИГИЛ, рекрутируют новобранцев, находят новые пристанища и поля для джихада. Но там, где удается навести порядок, они рассеиваются. Ни «Аль-Каида», ни ИГИЛ не обрели популярности в немногочисленных сильных государствах Ближнего Востока. Когда США к 2007 г. добились, наконец, стабильности в Ираке, местная ячейка «Аль-Каиды» оказалась на грани исчезновения. Ее спас 2011 г., когда гражданская война вспыхнула в соседней Сирии.

Вопреки распространенному мнению, третья сторона может положить конец внутреннему конфликту задолго до того, как он угаснет сам собой. Исследователи гражданских войн обнаружили, что в 20% случаев после 1945 г. и примерно в 40% случаев после 1995 г. внешняя сила помогала выйти из тупика. Конечно, это нелегко, но вовсе не обязательно так дорого и болезненно, как пришлось делать американцам в Ираке.

Держава, осуществляющая интервенцию, должна выполнить три задачи. Во-первых, изменить динамику ведения боевых действий так, чтобы ни одна из воюющих сторон не думала, будто сможет одержать победу на поле боя, и ни одна из сторон не опасалась, что ее бойцы будут убиты, если сложат оружие. Во-вторых, предложить соглашение о разделе мест в правительстве между различными группировками, чтобы все они участвовали в управлении страной. И в-третьих, создать институты, которые убедят все стороны, что первые два условия будут выполнены. В какой-то степени неосознанно НАТО точно выполнила эту дорожную карту в Боснии в 1994–1995 гг., а Соединенные Штаты следовали ей в Ираке в 2007–2010 годах.

История также свидетельствует, что когда внешние силы отходят от данного подхода или выделяют недостаточно ресурсов для урегулирования, их интервенция неизбежно заканчивается неудачей и лишь удлиняет конфликты, делая их более кровавыми и менее сдержанными. Неудивительно, что политика США в отношении Ирака и Сирии (не говоря уже о Ливии и Йемене) провалилась после 2011 года. И до тех пор, пока Вашингтон будет избегать единственного действенного метода урегулирования, нет оснований надеяться на что-то иное. Максимум, чего Соединенные Штаты могут добиться нынешней кампанией против ИГИЛ в Ираке и Сирии – то же, чего они добились, осуществляя удары по «Аль-Каиде» в Афганистане: нанести серьезный урон ИГИЛ, но если не положат конец питающим эту организацию конфликтам, она видоизменится, распространится по всему региону, и со временем ей на смену придет «достойный» преемник подобно тому, как само «Исламское государство» подхватило знамя «Аль-Каиды».

Укрепление ближневосточного курса

Стабилизация на Ближнем Востоке потребует нового подхода, при котором будут устранены глубинные причины всех бед в регионе, но для этого нужны ресурсы. Главной целью должно быть окончание гражданских войн. В любом случае это потребует для начала изменить динамику на поле боя, чтобы убедить все враждующие фракции, что военными средствами победу не одержать. В идеале потребуется отправка небольшого (около 10 тыс. солдат) воинского контингента США в Ирак и, возможно, в Сирию. Но при отсутствии политической воли даже для столь скромного вмешательства следует увеличить число военных советников, боевых самолетов, активизировать обмен разведданными и обеспечить логистику, хотя вероятность успеха при таком подходе снижается.

Помимо этого Соединенным Штатам и их союзникам придется помочь проблемным ближневосточным странам создать новые армии, способные победить террористов, ополченцев и экстремистов, чтобы затем стать фундаментом нового государства. В Ираке это означает поддержание и реформирование сил безопасности в гораздо большей степени, чем предусматривает нынешняя политика США. В Ливии и Йемене это означало бы создание местной традиционной армии (при значительной американской помощи), способной победить любого потенциального соперника, защитить гражданское население и обеспечить соблюдение постоянного прекращения огня.

Во всех четырех гражданских войнах американцам и их союзникам придется приложить серьезные политические усилия к тому, чтобы выработать справедливые соглашения о разделе власти. В Ираке Соединенным Штатам следует вести к выявлению минимальных потребностей и потенциальных областей достижения согласия между шиитскими и суннитскими фракциями, как это делал Райан Крокер, посол США в 2007–2009 гг., и его команда. Это, а также выделение материальных ресурсов умеренным политическим лидерам Ирака и их избирателям среди шиитов и суннитов должно способствовать выработке новой сделки по разделу власти. Ее задача – положить конец отчуждению суннитского населения, которое остается главной причиной нынешних проблем Ирака. В свою очередь, данное соглашение позволит правительству Абади и Соединенным Штатам выступить в защиту суннитских военных формирований, чтобы помочь освободить от ИГИЛ районы с преобладающим суннитским населением и ослабить шиитских ополченцев, поддерживаемых Ираном.

Международные мирные переговоры по Сирии должны послужить отправной точкой для политического урегулирования. Большего вряд ли удастся добиться, потому что военная ситуация не способствует достижению реального политического компромисса, не говоря уже о постоянном прекращении огня. Ни режим Асада, ни оппозиция, поддерживаемая Западом, не верят, что могут позволить себе прекратить боевые действия, и каждая из трех самых сильных повстанческих группировок – «Ахрар аль-Шам», «Джабхат аль-Нусра» и ИГИЛ – все еще уверена в том, что сможет одержать полную и безоговорочную победу. Поэтому до тех пор, пока не изменится положение на фронтах, не стоит ждать каких-то ощутимых сдвигов за столом переговоров. Если же полевая обстановка станет другой, западные дипломаты обязаны помочь основным сообществам в Сирии прийти к соглашению о справедливом разделе политической власти и экономических выгод. В сделке должны участвовать и алавиты, но вовсе не обязательно сам президент Башар Асад, и нужно будет заверить все основные фракции, что новое правительство не станет их угнетать, как это делалось в прошлом, когда алавитское меньшинство третировало суннитское большинство.

Ливийская неразбериха – зеркальное отображение положения дел в Сирии, хотя мировое сообщество уделяет Ливии намного меньше внимания. Первый шаг для Соединенных Штатов – убедить партнеров играть более конструктивную роль. Если США возьмут на себя руководство ситуацией в Ираке и Сирии, то Европе пора взять ответственность за Ливию. В силу экономических связей и географической близости ливийская ситуация больше угрожает интересам Европы, чем Америки, и роль НАТО в интервенции 2011 г. может стать предпосылкой европейского лидерства в разрешении этого конфликта. Конечно, европейцы не примут этот вызов, если не убедить их, что Соединенные Штаты сделают свою часть работы по тушению пожара гражданских войн. И это еще раз подчеркивает важность последовательной стратегии, опирающейся на необходимые ресурсы. Чтобы помочь Европе в борьбе за стабилизацию в Ливии, Вашингтону, вне всякого сомнения, придется обеспечить материально-техническое снабжение, командование, контроль, делиться разведданными и, возможно, даже военными советниками.

В Йемене кампания ВВС стран Персидского залива не привела к желаемым результатам; однако интервенция немногочисленного наземного контингента во главе с Объединенными Арабскими Эмиратами позволила потеснить повстанцев, создав возможность для мирных переговоров. К сожалению, страны Персидского залива не демонстрируют готовности предложить йеменской оппозиции условия справедливого раздела политической власти и экономических выгод, а также предоставить гарантии безопасности. Соединенным Штатам и их союзникам необходимо поощрить своих партнеров в Заливе, чтобы они пошли на значимые уступки. Если не сработает, то самое полезное – уговорить монархии свести к минимуму присутствие в Йемене, прежде чем эта интервенция, поглощающая немало ресурсов, поставит под угрозу их собственную внутреннюю целостность.

После окончания нынешних гражданских войн следующим приоритетом в более активной стратегии США на Ближнем Востоке будет поддержка государств, которым больше всего угрожает сползание к ним: Египта, Иордании, Туниса и Турции. Именно крах государственности, а не нападение ИГИЛ, «Аль-Каиды» или иранских сателлитов, – истинный источник конфликтов на Ближнем Востоке. Эти четыре страны пребывают в зоне риска и отчаянно нуждаются в экономической помощи и в развитии инфраструктуры. Однако в первую очередь им нужна политическая реформа, чтобы избежать краха государственности. Следовательно, стоит предложить этим странам торговые преференции, финансовые стимулы и экономическую помощь в обмен на поэтапные, но конкретные шаги в направлении политической реформы. В данном случае целью должна быть не демократизация как таковая (хотя Тунис следует решительно поощрить, чтобы он не сворачивал с этого пути), а эффективное управление в виде системы правосудия и власти закона, прозрачности и справедливого распределения государственных благ и услуг.

Последняя часть головоломки – усилия в направлении более широких экономических, социальных и политических преобразований. Даже если США и их союзники сумеют найти способ умиротворения воюющих сторон, но на смену недееспособным государствам не придет новая государственная система, старые проблемы вскоре снова дадут о себе знать. Лидеров региона будет трудно убедить в необходимости реформ, поскольку они уже давно сопротивляются им из-за опасения потерять власть и положение. Однако парадокс в том, что гражданские войны способны подсказать решение этой проблемы. Все державы в этой части мира страшатся, что конфликты перекинутся на их территорию, и отчаянно нуждаются в помощи американцев для отвода угрозы. В частности, многие арабские союзники США расстроены выгодами, которые извлек Иран, эксплуатируя вакуум власти. Это означает, что Соединенным Штатам и их союзникам следует предложить хрупким государствам региона экономическую помощь в обмен на реформы. Условие следующее: мы приложим усилия к тому, чтобы положить конец гражданским войнам, только если все страны региона, в том числе более сильные арабские государства, согласятся на необходимые перемены.

Уход с Ближнего Востока

Если следующий президент США не будет готов удвоить усилия ради стабилизации положения на Ближнем Востоке, единственная реальная альтернатива – сделать шаг назад и отмежеваться. Без солидной продуманной стратегии и достаточного финансирования гражданские войны все равно не остановить, а делать что-либо вполсилы – значит заведомо выбросить деньги на ветер. Возможно, даже с противоположным эффектом. Проводя политику реального самоустранения, США станут вообще воздерживаться от участия в гражданских войнах. Вместо этого они попытаются ликвидировать последствия этих войн, как бы трудно это ни было, но если не получится и этого, Вашингтон вернется к защите исключительно своих ключевых интересов на Ближнем Востоке.

Администрация Обамы до сих пор осуществляла похвальную работу по поддержке Иордании на фоне хаоса в Ираке и Сирии, и даже в случае ухода из региона США могли бы продолжать помогать Амману и соседним странам, которым грозит сползание в болото гражданской войны – Египту, Ливану, Тунису и Турции. Все они нуждаются в западной экономической, дипломатической, технической и военной помощи. Но поскольку гражданские войны имеют свойство перекидываться на соседей, одна или более из вышеперечисленных стран – в зоне риска. А это, в свою очередь, снова вызовет цепную реакцию.

Поэтому уход из региона также потребует от Вашингтона беспощадной оценки минимума, который Соединенные Штаты могут предпринять, чтобы обезопасить свои жизненно важные интересы. Связаны они по большей части с Израилем, угрозой терроризма и нефтью.

Как показывают все последние опросы общественного мнения, большинство американцев по-прежнему считают, что безопасность Израиля важна для них и для Соединенных Штатов. Однако США уже делают для ее обеспечения все, что могут. Израильская армия в состоянии нанести поражение любому противнику, оснащенному обычными вооружениями, и способна сдерживать потенциальные угрозы использования оружия массового поражения. Американцы защищали Израиль дипломатическими и военными средствами несчетное число раз, включая неявную угрозу начать ядерную атаку против Советского Союза во время войны Судного дня 1973 года. Соединенные Штаты даже сняли с повестки дня иранскую ядерную угрозу, по меньшей мере на следующее десятилетие, благодаря сделке, которую удалось заключить в прошлом году. Единственное, от чего США не могут спасти Израиль, – его хроническая гражданская война с палестинцами. Но лучшим решением конфликта остается мирное урегулирование, в котором ни израильтяне, ни палестинцы особо не заинтересованы. Короче, Израилю вряд ли нужно от Соединенных Штатов нечто радикальное, чтобы защититься от внешних врагов. А то, что Израилю может понадобиться (например, продажа вооружений), США легко обеспечат, даже если уйдут с Ближнего Востока.

Возможно, самым большим преимуществом невмешательства Соединенных Штатов в дела Ближнего Востока станет снижение террористической угрозы. Террористы из региона атакуют американцев в основном потому, что недовольны их политикой на Ближнем Востоке. Точно так же они совершают теракты во Франции и Великобритании, поскольку эти страны – твердые союзники Соединенных Штатов (и бывшие колониальные империи), и начали атаковать Россию после ее вмешательства в дела Сирии. Чем меньше США будут вовлечены в проблемы региона, тем меньше вероятность того, что местные террористы станут совершать теракты против американцев. Неслучайно Швейцария практически не страдает от рук ближневосточных террористов.

Конечно, даже если Вашингтон постарается отгородиться от проблем Ближнего Востока, это не сделает американцев абсолютно неуязвимыми для ближневосточного терроризма. Сторонники теории мирового заговора в регионе бесконечно обвиняют США в том, чего они никогда не делали, а также в прошлых злодеяниях, поэтому экстремисты всегда найдут повод, чтобы сделать американцев своей мишенью. Кроме того, даже при таком минималистском подходе Соединенные Штаты все равно будут поддерживать Израиль и Саудовскую Аравию, тогда как многие террористические группировки ненавидят оба этих государства.

Если интересы США, касающиеся Израиля и терроризма, совершенно не пострадают в случае снижения активности Вашингтона на Ближнем Востоке, этого нельзя сказать о нефтяной сфере. Идея о том, что технологии добычи сланцевой нефти обеспечили энергетическую независимость Соединенных Штатов – миф. До тех пор пока мировая экономика зависит от ископаемого топлива, США будут уязвимы в случае серьезных нарушений поставок нефти-сырца, сколько бы ее ни производилось. В ближайшие 25 лет не предвидится ослабления глобальной зависимости от нефти или снижения доли Ближнего Востока в ее добыче. По этой причине Соединенные Штаты кровно заинтересованы в бесперебойном поступлении ближневосточного сырья.

Вместе с тем США не нужно защищать каждый баррель в регионе. Вопрос в том, какие объемы считать достаточными. Вот тут-то и начинаются главные сложности. Многие страны располагают стратегическими запасами нефти, которые могут смягчить неожиданное падение объемов добычи. А некоторые, особенно Саудовская Аравия, имеют достаточно избыточных мощностей, чтобы выкачивать и экспортировать больше, если понадобится. Технология вторичного гидроразрыва позволяет североамериканским производителям сланцевой нефти частично компенсировать дефицит. Хотя вследствие гражданской войны добыча нефти в Ливии с 2011 г. упала более чем на 80%, другие производители смогли восполнить эту потерю.

Однако Саудовская Аравия стоит особняком. Она добывает около 10% всей нефти, потребляемой в мире, и имеет подавляющее большинство избыточных мощностей; даже если бы все другие страны опустошили свои стратегические запасы и добывали сланцевую нефть как сумасшедшие, это не компенсировало бы выпадение саудовской нефти. Таким образом, Соединенным Штатам придется и дальше защищать саудовских союзников. Но против чего? Ни одно ближневосточное государство (даже Иран) не имеет возможности победить Саудовскую Аравию, и скромный контингент ВВС и ВМС США, размещенный в Персидском заливе, более чем достаточен, чтобы отразить атаку Ирана на нефтяную инфраструктуру страны.

Главные угрозы королевству находятся внутри него самого. Хотя никто никогда не ставил и не поставит денег на свержение Дома Сауда, монархия управляет по сути нефункциональным послевоенным арабским государством, испытывающим серьезное политическое, экономическое и социальное давление. Шииты, составляющие большинство в богатой нефтью Восточной провинции Саудовской Аравии, десятилетиями поднимали мятежи и сопротивлялись гнету правительства, и их недовольство росло вместе с углубляющимся расколом между шиитами и суннитами в регионе. Королевству удалось избежать потрясений «арабской весны» в основном благодаря далеко идущей (пусть и постепенно) программе реформ короля Абдуллы вкупе с внушительными выплатами гражданам наличными. Но Абдулла умер в январе 2015 г., и его преемнику, королю Салману, еще только предстоит доказать приверженность реформе. Хотя цены на нефть остаются низкими, Салман разбрасывается деньгами у себя на родине и за рубежом (включая дорогостоящую интервенцию в Йемене), сжигая накопленные до него сбережения суверенного Фонда благосостояния со скоростью 12–14 млрд долларов в месяц. При таком расточительстве фонд опустеет примерно через четыре года, но король столкнется с внутренними вызовами значительно раньше.

Как США могут защитить Саудовскую Аравию от самой себя? Невозможно представить, чтобы какой-либо американский президент решился на размещение войск в этой стране для подавления народной революции или для поддержки разваливающейся монархии. Более того, чем дольше гражданские войны будут полыхать на северной границе Саудовской Аравии в Ираке и на южной границе в Йемене, тем выше вероятность того, что конфликты дестабилизируют монархию, не говоря уже о возможной гражданской войне в Иордании. Но стратегия выхода из региона означает, что американцы не будут пытаться подавить потенциальные гражданские войны, и у Вашингтона немного способов убедить саудовцев начать реформы. У него будет еще меньше рычагов влияния, если он откажется от единственной помощи, которую саудовцы хотят получить: более активное вмешательство в происходящие события с целью положить конец гражданским войнам и не дать возможности Ирану эксплуатировать эти конфликты. В этих обстоятельствах у США фактически не будет возможности спасти Саудовскую Аравию от нее самой, если ее правители упорно будут избирать пагубный для себя путь. Вместе с тем в контексте поэтапного отхода Соединенных Штатов от дел региона велика вероятность того, что саудовцы встанут именно на этот путь.

Нет выхода

Наконец, величайший вызов для США, если они отдалятся от Ближнего Востока – придумать способ защиты американских интересов, когда им угрожают проблемы, для решения которых у Вашингтона нет достаточно сил и средств. Поскольку предотвращение расширения ареала гражданских войн – трудное дело, отказ Соединенных Штатов от решения насущных проблем Ближнего Востока повысит риск развала в ближайшее время Египта, Иордании, Ливана, Туниса и Турции. Хотя ни одна из этих стран не добывает много нефти, нестабильность там может в долгосрочной перспективе перекинуться на страны-производители. Мир в состоянии пережить потерю иранской, иракской, кувейтской или алжирской нефти, но в какой-то момент турбулентность не исключена и в Саудовской Аравии. Даже если она останется стабильным производителем, до конца неясно, может ли глобальная экономика позволить себе лишиться нескольких менее значимых поставщиков нефти.

Главная выгода политики самоустранения будет заключаться в радикальном снижении бремени, которое отягощало бы США, возьми они на себя миссию стабилизации Ближнего Востока. Однако подобная политика связана с большими рисками. Если Соединенные Штаты начнут сокращать список стран, которые они готовы защищать от любых угроз, непонятно, где остановиться, чтобы уход не превратился в паническое бегство. Если Иордания или Кувейт сползут в омут гражданской войны, пойдут ли США на размещение стотысячного оккупационного контингента для стабилизации этих стран и защиты Саудовской Аравии (а в случае гражданской войны в Иордании – для защиты Израиля)? Смогут ли Соединенные Штаты сделать это вовремя, чтобы не допустить расшатывания королевства и перетекания беспорядков в соседние страны? Если нет, то есть ли другие способы? Принимая во внимание все эти факторы неопределенности, самой благоразумной политикой для американцев была бы стабилизация региона, чтобы не допустить роста издержек в будущем.

Учитывая все вышесказанное, определенно нельзя застрять между укреплением присутствия на Ближнем Востоке и уходом из этого региона. Нельзя допустить, чтобы рост расходов не привел к видимому улучшению ситуации. Гражданские войны не остановить полумерами. Внешняя держава должна сделать все, что от нее требуется, и оплатить сопутствующие издержки – иначе ее интервенция лишь ухудшит положение всех участников конфликта, включая саму внешнюю державу. Трагедия в том, что по причине склонности политической системы США избегать решительных действий следующая администрация почти неизбежно с горем пополам завершит то, что делала предыдущая. Учитывая хаос, который царит сейчас на Ближнем Востоке, нежелание выбирать может оказаться худшим выбором из всех возможных.

США. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 16 мая 2016 > № 1754098 Кеннет Поллак

«Печально, что Россия тратит так много на борьбу с ЕвроПРО»

Советник американской миссии НАТО о перспективах системы ЕвроПРО

Александр Братерский

В Польше началось строительство новой базы американской ЕвроПРО. Другой элемент системы введен в эксплуатацию в Румынии. НАТО заявляет, что основное назначение ракетного щита — защита Европы от возможной атаки со стороны Ирана. Между тем Владимир Путин уже заявил, что Россия будет думать о «купировании угрозы» ЕвроПРО. О том, кому угрожает эта система, «Газете.Ru» рассказал Роберт Белл, советник американской миссии НАТО по обороне.

— Недавно главком РВСН Сергей Каракаев заявил, что американская система ПРО «не приводит к критическому снижению боевых возможностей РВСН». Как вы оцениваете это заявление?

— Эти слова только подтверждают наши высказывания, что европейская система ПРО не нарушает паритета с Россией. У США нет никаких намерений ослабить ядерный потенциал России. Если бы у нас была такая цель, нам нужно было бы очень много ракет-перехватчиков, установленных в США на западном побережье страны. Во много раз больше, чем те 44, которые мы планируем держать на Аляске.

Системы ПРО США на Аляске направлены против КНДР и угроз с ее стороны. Ведь КНДР не только демонстрировала возможности баллистической ракеты, но и угрожала атакой на Лос-Анджелес.

Что же касается американской системы в рамках НАТО, она направлена на угрозы, исходящие с Ближнего Востока.

— Когда говорят о «Ближнем Востоке», какие еще страны, кроме Ирана, имеются в виду?

— США и НАТО также озабочены ситуацией в Сирии. Здесь важно отметить, что, например, зенитно-ракетные комплексы Patriot в Турции возле границы с Сирией устанавливали не только США, но и Нидерланды, Германия и Испания. Итальянцы тоже собираются установить здесь свои комплексы ЗРК. Все эти системы будут находиться под тем же командованием на базе Рамштайн в Германии, что и американские комплексы ПРО Aegis.

— Что будет, если Иран перестанет быть угрозой? Останется ли смысл содержать систему, на которую потрачены огромные средства?

— Наша система ПРО называется «Европейский поэтапный адаптивный подход». Это означает, что она может быть адаптирована к увеличению или уменьшению опасности. Сейчас мы видим, что Иран продолжает вкладывать большие средства в модернизацию своих баллистических ракет, увеличивая как мощность, так и их число. Это является нарушением резолюций Совбеза ООН.

Резолюция Совбеза 2231 запрещает Ирану создание ракет, способных нести ядерное оружие. Однако иранцы продолжают испытания этих снарядов, что, как неоднократно заявляли США, нарушает международное право.

Иранское правительство утверждает, что не собирается останавливать свою баллистическую военную программу. Ядерная программа в стране была приостановлена, но Иран может получить ядерное оружие в течение года, если решит разорвать заключенные международные договоренности.

— Почему Польша была выбрана страной, где будут размещены элементы системы ЕвроПРО?

— Решение создать третий район ПРО именно в Польше было принято при предыдущем американском президенте Джордже Буше-младшем. Третий район должен был защищать США от межконтинентальных баллистических ракет из Ирана. Однако впоследствии первоначальный план был изменен. Администрация Барака Обамы пришла к созданию «Европейского поэтапного адаптивного подхода» в 2009 году.

В своей автобиографической книге «Долг» Роберт Гейтс, в то время возглавлявший минобороны США, пишет: первоначальный план Джорджа Буша не пользовался бы политической поддержкой ни в Польше, ни в Чешской Республике (в этой стране первоначально также планировалось разместить элементы ПРО США. — «Газета.Ru»). Гейтс также пиcал, что, согласно тогдашним данным разведки, попытки Ирана создать межконтинентальную ракету, которая может достигнуть США, не представляли столь серьезную угрозу, как считалось ранее.

Поэтому президент Обама приказал переориентировать ракетный щит на защиту Европы, а не США. Вашингтон принял решение построить систему именно под НАТО, то есть под коллективное руководство 28 стран — членов альянса. Иными словами, изначально ракеты-перехватчики в Польше должны были находиться только под контролем США. Сегодня же ракеты системы ПРО Aegis находятся под контролем сил коллективной обороны 28 членов НАТО.

Была создана система, которая могла бы защитить Европу (включая американские военные объекты и военнослужащих на европейской территории) от иранских ракет среднего радиуса действия.

Изменение коснулось также американских ракет-перехватчиков SM-3, которые, помимо размещения на наземных установках, стали устанавливаться и на кораблях.

— Известно, что ранее в планах «адаптивного подхода» была четвертая стадия, которая позволяла бы сбивать межконтинентальные баллистические ракеты. Почему от нее в 2013 году отказались?

— Ракета-перехватчик типа SM3-2B существовала лишь в виде презентации на Power Point. Считалось, что, если Иран сможет достичь возможности создания межконтинентальной баллистической ракеты к 2020 году, у США должна быть ракета для перехвата. Главная проблема была в том, можно ли создать уменьшенную ракету-перехватчик, размеры которой подходили бы для оснащения кораблей в рамках системы Aegis?

Такая ракета должна обладать достаточной скоростью, чтобы перехватить межконтинентальную баллистическую ракету. При этом у нее должен быть твердотопливный двигатель, а не жидкостный. Известно, что жидкостный ракетный двигатель может представлять опасность на море.

Когда Пентагон обратился с вопросом к крупнейшим военным производителям, могут ли они создать такую ракету, все они ответили в один голос: это невозможно. В итоге программа SM3-2B была прекращена.

— Российскую сторону не удовлетворяют американские аргументы относительно ЕвроПРО. Кремль говорит о нарушении стратегической стабильности. Нет ли у вас опасения, что невозможность найти компромисс может нас снова загнать в гонку вооружений?

— Мне кажется печальным, что правительство России хочет потратить на это противостояние так много средств сегодня, когда в стране возникли трудности в экономике.

Я имею в виду ресурсы, которые тратятся на нестратегические ракеты средней и малой дальности, баллистические ракеты, способные нести ядерный заряд.

Это не только комплексы «Искандер», но и ракеты морского базирования, разработкой которых занимаются в России. Все эти снаряды приспособлены для того, чтобы поражать цели в Европе.

Стратегический диалог США с Россией до кризиса в Крыму касался возможности сотрудничества в создании совместной системы ПРО, а также создания двух совместных центров противоракетной обороны Россия — НАТО. Однако летом 2013 года я был на встрече с Анатолием Антоновым (заместитель главы Министерства обороны России. — «Газета.Ru») и Джимом Миллером, замглавы Пентагона, и тогда Россия проинформировала нас, что не будет обсуждать эти вопросы, если США не примут юридически обязывающий документ, который накладывал бы ограничения на мощности ракет-перехватчиков. Ни один президент США на это условие не пошел бы.

— Может ли новая администрация США пойти на какие-то изменения в вопросе ПРО?

— Очень трудно предугадать, какой диалог будет у следующего американского президента с президентом Путиным. В свою бытность госсекретарем США Хиллари Клинтон (нынешний демократический фаворит предвыборной гонки. — «Газета.Ru») была в курсе всех решений, которые принимались, и полностью поддерживала европейскую адаптивную систему.

Позиции Клинтон в этой связи сходны с позицией администрации Обамы. Если Клинтон победит на выборах, то, как и любой президент, она может пересмотреть любые политические решения. Я ожидаю, что относительно ЕвроПРО новая администрация США сохранит политику и не будет менять ее кардинально.

Что касается господина Трампа (кандидат в президенты США от Республиканской партии. — «Газета.Ru»), то он много раз критиковал президента Обаму за то, что тот отказался от третьего района ЕвроПРО. Это дает основание понять, что он является стойким сторонником развития системы.

США. Евросоюз. Россия > Армия, полиция > gazeta.ru, 14 мая 2016 > № 1755288 Роберт Белл

«Инвестор — это император, так к нему и относитесь»

Как живет особая экономическая зона «Липецк»

Рустем Фаляхов

Особая экономическая зона (ОЭЗ) «Липецк» первой из отечественных ОЭЗ вышла на окупаемость и, вопреки санкциям Запада, регистрирует у себя все новые и новые промышленные компании со всего мира, включая США и ЕС. О том, как надо работать с инвесторами, в интервью «Газете.Ru» рассказал гендиректор управляющей компании Иван Кошелев.

— Вас можно поздравить: ваша управляющая компания вышла в финал «Премии развития» Внешэкономбанка. Предположим, вы станете победителем. Рассчитываете на льготное финансирование?

— «Премия развития» — наше дополнительное конкурентное преимущество. Премия, да еще Внешэкономбанка, полученная на главном экономическом форуме страны, сама по себе дорогого стоит.

— Не хотите денег от государства? Ну кто же в это поверит?

— А вот постарайтесь поверить: для нас более важно, что на нас обратили внимание, достойно нас оценили. Мы хороший партнер и готовы сами предложить оптимальные условия сотрудничества бюджету, финансовым структурам. Мы и свои деньги вкладываем…

— Свои?

— Да, компания заработала 650 млн руб., и мы направили их не на дивиденды, а в развитие инфраструктуры.

— Тогда давайте по порядку. Как вы дошли до жизни такой?

— Нам уже больше десяти лет. На территории ОЭЗ «Липецк» — а это площадка в 1024 га — зарегистрировано 44 компании с объемом заявленных инвестиций 131,6 млрд руб. Три последних года по семь-восемь компаний новых приходит ежегодно.

— В основном российские?

— Сначала преимущественно были российские — примерно 70% от всех зарегистрированных. Теперь 70% — это западные инвесторы, глобальные компании. Представлено 13 стран сейчас. Это компании из Германии, Италии, США, Японии, Бельгии, Нидерландов, Швейцарии, Польши и других.

— А как же санкции?

— Никак. У нас компании из Европы, Азии, Америки. Приходят, строят. В текущем году на промышленной площадке состоятся торжественные открытия четырех заводов — из США, Германии, двух предприятий из России. В настоящее время компании «Металит Рус» (Россия), Viessmann (Германия), PPG (США), KGP (Нидерланды), Kemin (США) строят свои заводы. В этом году на строительную площадку выходят компании «Белая дача» (Россия — США), Schlumberger (Франция), Lifan (Китай), «Хоннивэлл» (США). Начнет строительство второго завода компания АВВ (Швейцария).

— Как они умудряются обойти санкции?

— Я отвечу словами Роланда Нельсона, владельца компании Kemin, американца. Он в прошлом году был на нашей площадке. Он бывший военный летчик, ему сейчас 90 лет, еще в 50-е годы прошлого столетия создал свой бизнес — просто в своем гараже. И он сказал, что ему ни в правительстве Соединенных Штатов, ни в сенате никто не помогал создавать бизнес. И поэтому он и не спрашивает у кого-либо разрешения, где ему и каким образом вести его бизнес.

— Все-таки сложно представить, что законопослушный немец выступит поперек решений Евросоюза о санкциях против России.

— Вот что сказал руководитель группы компаний OBO Bettermann Ульрих Беттерманн, он неоднократно бывал у нас. Господин Беттерманн является вице-президентом экономического форума в Давосе. Совсем недавно приезжал в очередной раз. Его компания в конце сентября откроет завод на нашей площадке. И он откровенно выступает против санкционной политики канцлера Меркель, открыто, в печати. И он четко говорит, что эту политику сегодня не поддерживают и не разделяют многие представители немецкого бизнеса.

Некоторые, правда, делают иначе и заходят в Россию через свои представительства, зарегистрированные в других странах. Чтобы юридически, как говорится, не дать никаких поводов. Но поймите одну вещь:

Россия — это не просто территория, это еще и пятый-шестой рынок мира, а рынки просто так никто не дарит.

Когда представителя компании ABB спросили на пресс-конференции, когда они открывали завод в России: как же так, ведь санкции, а вы открываете завод, не боитесь? Ответ был такой: мы компания, мировой лидер, горизонты нашего планирования — это 10–15–30 лет. А политики сегодня поругались, завтра помирились. Бизнес так не может. Если чиновники Евросоюза или США не могут договориться, то роль дипломата берет на себя бизнес. У бизнеса больше здравого смысла.

— Бизнес зависим от политиков…

— Вот что я сделал у себя, когда санкции объявили. Я выслушал выступление нашего министра Алексея Улюкаева, который сказал: ну что ж, наш ответ на санкции будет состоять в еще более тщательной работе с каждым инвестором, еще более внимательном отношении к каждому инвестору. Я собрал свой коллектив и сказал: господа, значит, так: введены санкции. Наша позиция в связи с этим: я не хочу слышать ни одного упоминания слова «санкции», на территории нашей ОЭЗ не должно это слово упоминаться вообще. Значит, все, что происходит в стране, вам расскажет президент, мы же его избираем. Все, что происходит в нашей области, расскажет губернатор. А вот что происходит на площадке, я спрошу с вас, я вам ставлю задачу. Вы не стали в связи с санкциями получать зарплату меньше, я не лишил вас премий. И соответственно, я требую максимально эффективной работы.

— А зарплату проиндексировали работникам?

— Один раз индексировали, в 2014 году. Но учитывая, что ситуация непростая, мы все-таки средства, те, которые могли бы пустить на индексацию зарплаты, на премии, мы их пустили на строительство инженерной инфраструктуры. Потому что для меня важнее не съесть курочку, пусть она еще яичко снесет. Понимаете, в ОЭЗ «Липецк» сегодня практически две трети площадки ОЭЗ занято. А мы уже безубыточны.

Завтра придет новый резидент, новый инвестор, которому необходимы наши ресурсы, вот тогда у нас появятся дополнительные возможности для премий и индексаций. Хотя, честно говоря, все-таки я сторонник того, чтобы средства пускать на развитие.

— Вам вообще есть куда расти-то?

— Есть. В Липецке у нас площадка 1024 га. В прошлом году решением правительства липчане получили прекрасный подарок — еще одну площадку в районе Ельца. Площадка замечательная. Там до конца года за счет средств регионального бюджета сможем обустроить инфраструктурой для начала 150–200 га. А хочется поднять больше. А больше, значит, нужны финансы. Возвращаясь к вашему вопросу… Конечно, мы хотим активнее и предметнее сотрудничать с ВЭБом.

— Что мешает сделать все ОЭЗ прибыльными? Сегодня из 36 зон только ваша и «Алабуга» в Татарстане более или менее успешны.

— Мы — госкомпания. И другие ОЭЗ в России тоже госкомпании.

К сожалению, у нас просто в России очень много чиновников, которые стараются быть неэффективными, а удобными. Получил телефонный звонок сверху, передал его вниз — вот и все.

Понимаете, им важно понравиться вышестоящему начальнику, угодить, и это гарантирует сохранность.

Я десять лет проработал вице-мэром города Липецка и могу сказать: многие чиновники сегодня не видят стратегической перспективы. Отсутствует государственный подход. Каждое ведомство крутится как-то внутри себя, ориентируется на собственные показатели, которые не всегда идут на пользу государству. Не всегда. Приведу пример. В середине апреля Федеральная таможенная служба (ФТС), руководствуясь якобы благими намерениями, задним числом поменяла одному из наших резидентов режим таможенного декларирования. В результате налоговая служба выставила добросовестной компании-производителю счет на 30 млн руб., включающий уплату штрафа, НДС, пени.

Неприятно удивило то, что ни ФТС, ни налоговая служба не проявили инициативы по устранению необоснованной и абсурдной ситуации.

Слава богу, что губернатор и Минэкономразвития вмешались в ситуацию. Очень надеюсь на положительный исход дела. А ведь одним этим решением, где чиновник не задумывается о последствиях, перечеркиваются годы работы многих государственных структур по повышению инвестиционного рейтинга России.

— Зоны тоже госструктура.

— Но наша площадка уже второй год работает безубыточно. Мы первыми среди ОЭЗ вышли на самоокупаемость. Мы научились зарабатывать деньги, но с ВЭБом мы хотим дать бóльшую перспективу в реализации нашего важнейшего государственного проекта. Проект особых экономических зон, имею в виду промышленно-производственных, является абсолютно окупаемым проектом.

И мы готовы доказать это экспертам ВЭБа. У нас на 1 руб. государственных вложений инвесторы вложили 3,5 руб.

В нашей компании всего 150 человек работает. Это все: и офис, и обслуживающий персонал, и те, кто работает, что называется, обслуживает и подстанции, и кабельные линии… Никого лишнего. В декабре прошлого года заместители генерального директора отказались от персональных автомобилей, и закрепленных водителей перевели на технологический транспорт. Освободившийся транспорт выставили на продажу, оставили только машину гендиректору — Nissan Pathfinder. 2 млн стоимостью. И собранный в Питере.

— А в «Алабуге» сколько человек в управляющей компании?

— По-моему, около 700 человек. Но они по-своему успешны. В «Алабугу» государство, то есть региональный и федеральный бюджет, вложило около 35 млрд руб. В нашу зону — 8 млрд. На протяжении четырех лет нас фактически не финансировали. Нам денег не давали, в то время как у некоторых УК средства лежали на депозитах. Мы не завидуем, но каждый в нашей компании понимает, что это является дополнительным стимулом для более рачительного и рационального использования средств, которыми мы располагаем, поиска и разработки новых прорывных форм взаимодействия с инвесторами, эффективных практик.

— Поэтому вы раньше всех ОЭЗ вышли на безубыточность?

— Просто мы эффективнее. У нас на площадке 15 действующих заводов. Из них пять начали свою промышленную деятельность в прошлом году. Пять заводов! В этом году мы еще четыре завода откроем. В конце апреля состоялось заседание экспертного совета при Министерстве экономического развития. Пять заявок было от ОЭЗ «Липецк». Более 18 млрд руб. инвестиций заявлено. Весь бюджет 500-тысячного города Липецка — меньше 9 млрд.

— Сколько вам потребуется госсредств на развитие второй площадки — Елецкой?

— В пределах 9 млрд, но я уверен, что мы уложимся в меньшую сумму. Потому что по липецкой площадке первоначально планировалось 18 млрд потратить. Но мы оптимизировали расходы на 5,4 млрд.

— По своей инициативе сократили?

— Да.

— А вам разницу вернули?

— Нет. И не вернет никто. В Минэкономразвития нам сказали: это очень хорошо, вы сэкономили наши деньги. В области тоже сказали: очень хорошо, вы сэкономили наши деньги. И там и там нам сказали: спасибо, действуйте дальше. И нам достаточно. Но министерство все-таки в прошлом году выделило нам 1 млрд на развитие, а область в этом году — полмиллиарда.

— Сверх положенных?

— Нет, в рамках обязательств по проекту. На нашу вторую, Елецкую площадку планируется исключительно региональные средства выделить. Там федеральных денег не будет вообще. Я считаю, что это неправильно.

— Инвестору все равно, на федеральные или региональные деньги построена ОЭЗ…

— Мой отец меня учил всегда: помогай той лошади, которая везет. Которая не везет — это бесполезно. А у нас, к сожалению, до последнего времени помогали тем, кто имел больший доступ в высокие кабинеты.

— Просто лоббизм, ничего личного? Или как?

— Понимаете, что бы я вам ни говорил, как бы мне ни хотелось и какие бы законы ни принимались, мы все равно с вами живем в России. И в тех обстоятельствах, которые вокруг нас. И если я буду ходить и пытаться качать права, завтра нас закроют и проект навернется. А я все-таки делаю все для того, чтобы проект был успешным. Это не мой проект, это проект государственный. Проект очень интересный. Проект замечательный. Но надо работать.

У меня создается такое впечатление: большинство губернаторов, которые выступают за создание особых экономических зон, уверены, что главное — получить постановление правительства. И дальше уже с этим постановлением начинать шантажировать федеральное правительство: дайте денег!

Понимаете, так нельзя. То есть надо под рабочие проекты, под хорошие проекты выделять госсредства. А не под какие-то, знаете, абстрактные бизнес-идеи. Приезжайте в Липецк, вы увидите: площадка живая, площадка развивается, заводы работают, новые заводы строятся. И тут нужно и можно помочь. Той же «Алабуге» можно помочь, в Тольятти ОЭЗ хорошо развивается, прекрасно работает Калуга, поднимается Псков. А Белгород успешен вообще без ОЭЗ. Вот эти регионы надо поддерживать.

— Такое впечатление, из-за рубежа в ОЭЗ приходят глобальные компании, лидеры в своих сегментах, а российские, которые здесь регистрируются, — безвестный малый бизнес?

— Не совсем так. Вот международная группа компаний «Техна». Сегодня она поставляет продукцию в 33 страны мира. Промышленные птицеводческие комплексы. Причем и в Америку, и в Китай, и в Африку. В 33 страны мира. Эта компания в прошлом году только начала свою деятельность. Пройдет три года, и они «съедят» больше 50% российского рынка. Вот так. И такая она у нас не одна!

— Закон об ОЭЗ надо детализировать? Чтобы ОЭЗ развивались независимо от того, добросовестный руководитель стоит у руля или не очень?

— Я, может быть, удивлю. Но я думаю, что надо добавить изменения не в закон, а надо добавить большей государственности в головы российских чиновников. До половины времени рабочего мы тратим на то, чтобы совместно с нашими инвесторами преодолеть всевозможные бюрократические препоны. Мы опекаем наших резидентов на каждом этапе реализации инвестиционного проекта. Называем это дружественным администрированием. Если потенциального инвестора отпущу в свободное плавание, ни один не дойдет до регистрации бизнеса и не придет никуда. Тут нужен китайский менталитет. Инвестор для вас — это император, все. Вот и относитесь к нему как к императору. А как у нас относятся?

США. Евросоюз. ЦФО > Госбюджет, налоги, цены. Приватизация, инвестиции > gazeta.ru, 13 мая 2016 > № 1755306 Иван Кошелев

Совещание по вопросам развития оборонной промышленности.

Владимир Путин провёл итоговое на этой неделе совещание с руководящим составом Министерства обороны и представителями оборонно-промышленного комплекса (ОПК).

Рассматривались актуальные задачи, стоящие перед оборонной промышленностью, в частности связанные с мобилизационной готовностью предприятий ОПК. Отдельно обсуждалось размещение элементов противоракетной обороны США в странах Восточной Европы.

* * *

В.Путин: Добрый день, уважаемые коллеги!

У нас сегодня заключительная встреча из весенней серии совещаний с Министерством обороны и представителями оборонно-промышленного комплекса. И я уже говорил в начале нашей работы на этой неделе, что такая работа и в такой форме очень востребованна, это полезная работа. Мы своевременно вносим коррективы в наши планы по строительству Вооружённых Сил.

И, думаю, вы со мной согласитесь: последние события говорят о том, что ситуация не становится лучше. К сожалению, она усугубляется – имею в виду сейчас ввод в действие в Румынии радиолокационной станции как одного из элементов перспективной системы противоракетной обороны США.

Мы уже много раз говорили о наших озабоченностях, предлагали сотрудничество, предлагали совместную работу с американскими партнёрами – всё это было, по сути, отвергнуто. Нам предлагается не работа, а просто разговор на заданную тему. Ничего конкретного, всё делается в одностороннем порядке без учёта наших озабоченностей. Это вызывает сожаление. Также и то, под каким предлогом это делалось и делается.

Вспомним, ещё несколько лет назад в один голос все наши оппоненты говорили о том, что система противоракетной обороны нужна нашим партнёрам на Западе – и в Европе, и в США – для предотвращения ракетных и ядерных угроз со стороны Ирана. Где теперь эти ядерные угрозы со стороны Ирана? Их нет.

Сами Соединённые Штаты подписали договор с Ираном, были одними из инициаторов подписания этого договора. На самом деле всё правильно сделали, мы поддерживали эту позицию администрации США. Но угрозы нет, а создание системы противоракетной обороны продолжается.

И если, используя свои возможности в мировых средствах массовой информации, они ещё могут ввести кого–то в заблуждение насчёт того, что это не угрожает России, насчёт того, что это исключительно оборонительная система, то присутствующих здесь, за этим столом, на этом совещании никто в заблуждение не введёт. Ничего подобного. Это не оборонительные системы. Это часть ядерного стратегического потенциала США, вынесенная на периферию.

В данном случае периферия – Восточная Европа. И люди, которые принимают соответствующие решения, должны знать, что они жили до сих пор спокойно, безбедно и в безопасности. Теперь, после размещения этих элементов ПРО, мы вынуждены будем подумать о том, чтобы купировать угрозы, возникающие в отношении безопасности Российской Федерации. Это первое.

Второе: это явное нарушение Договора о ракетах средней и малой дальности, потому что пусковые установки, которые будут размещаться после введения в строй РЛС в Румынии и Польше, могут быть легко использованы для размещения ракет средней и малой дальности. Причём это переоборудование происходит в очень короткие сроки, и для нас с вами это будет действительно незаметно, что там происходит. Мы даже не сможем это контролировать. И это дополнительная для нас угроза.

После выхода в одностороннем порядке Соединённых Штатов из Договора по противоракетной обороне, что явно было первым шагом к попыткам нарушить стратегический баланс сил в мире, это будет второй удар по системе международной безопасности. То есть создание условий для нарушения РСМД. Это вызывает наши дополнительные озабоченности, и не только наши. Думаю, что любой здравомыслящий человек и объективный наблюдатель не может не понять этого и не сделать соответствующих выводов. Наряду с размещением на море – в данном случае в Средиземном море – системы «Иджис», радиолокационных станций в Румынии, затем позиционный район в Польше – всё это дополнительные шаги к раскачке международной системы безопасности и к старту для новой гонки вооружений.

Как мы уже с вами говорили, мы в эту гонку втягиваться не будем. Мы будем идти своим путём. Мы будем работать очень аккуратно, не превышая тех планов по финансированию перевооружения армии и флота, которые у нас уже есть и были свёрстаны нескольких лет, но будем корректировать эти планы, с тем чтобы купировать возникающие для безопасности России угрозы.

Мы много раз об этом говорили, предупреждали, но никто не хочет слушать, никто на наши просьбы о сотрудничестве по этому направлению должным образом, по–серьёзному, на профессиональном уровне – никто не реагирует. Что ж, будем исходить из того, что есть, будем исходить из тех реалий, которые складываются в мире в сфере обеспечения безопасности.

Конечно, мы примем всё необходимое с нашей стороны, для того чтобы обеспечить, сохранить этот стратегический баланс сил, который является самым надёжным гарантом от возникновения крупномасштабных военных конфликтов, которые по своим последствиям, безусловно, ни в какое сравнение не идут с теми конфликтами в «горячих точках» планеты, о которых мы знаем. Этого допустить мы не можем и не допустим.

Давайте сегодня поговорим по той теме, ради которой мы собрались, а собрались мы для того, чтобы поговорить о повышении мобилизационной готовности. Здесь тоже будем работать в плановом порядке.

Вы знаете, что в этом году была проведена комплексная оценка готовности оборонных заводов в целом, экономического комплекса, к выполнению заданий гособоронзаказа. Сделаны расчёты, насколько быстро предприятия смогут нарастить при необходимости производство военной продукции и так далее. На основании полученных данных надо определить направление работы по повышению эффективности деятельности ОПК.

На что бы хотел обратить внимание? Во–первых, актуальной задачей остаётся совершенствование нормативного, правового и методического обеспечения готовности организаций ОПК к увеличению номенклатуры и объёмов выпуска продукции.

Во–вторых, все подходы к вопросам повышения мобилизационной готовности оборонных предприятий и экономики России в целом должны соответствовать современным требованиям и быть комплексными.

И наконец, в–третьих, в решении всех мобилизационных вопросов должна быть налажена система взаимодействия и координации под руководством коллегии Военно-промышленной комиссии.

Давайте начнём работать.

США. Евросоюз. Россия > Армия, полиция > kremlin.ru, 13 мая 2016 > № 1750521 Владимир Путин