Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Совещание с вице-премьерами.

Повестка: о субсидировании авиаперевозок из Сибирского федерального округа в европейскую часть России, о сотрудничестве с КНР.

Стенограмма:

Д.Медведев: Несколько слов о текущих делах. Хотел бы отметить, что я подписал постановление в рамках программы «Развитие транспортной системы».

Мы расширяем перечень субсидирования авиационных перевозок. Теперь этот перечень пополняется ещё одним городом – это Иркутск. Постановлением субсидии выделяются на несколько маршрутов: Иркутск – Сочи – Иркутск и Иркутск – Петербург – Иркутск.

Такие меры государственной поддержки авиационных перевозок, безусловно, сделают более доступными для пассажиров рейсы из Сибирского федерального округа в европейскую часть страны. Конечно, это особенно актуально в преддверии отпускного сезона.

Кстати, отмечаю также необходимость ускорить работу по подготовке постановления о перевозках в Крым, по субсидированию перевозок в Крым. Я такое поручение давал на заседании Правительства, которое состоялось в Симферополе. Аркадий Владимирович (обращаясь к А.Дворковичу), там идёт работа?

А.Дворкович: Да, все расчёты сделаны. Уже в рамках существующей программы по нескольким маршрутам перевозки возможны с субсидиями, то есть компании уже могут предъявлять это к возмещению. По другим маршрутам готовится постановление. С Минфином отработан вопрос выделения финансовых средств на эту тему, рассчитываем, что к отпускному сезону уже всё заработает.

Д.Медведев: Нужно сделать это раньше, просто чтобы люди могли планировать свои отпуска, чтобы могли заранее билеты заказывать, это нужно делать параллельно, кстати, вместе с той работой, которая ведётся и нашими перевозчиками для подготовки соответствующей транспортной деятельности.

И, Аркадий Владимирович, вы были у наших соседей, в Китайской Народной Республике. Очевидно, что сотрудничество и с Китаем, и с Азиатско-Тихоокеанским регионом для нас один из ключевых приоритетов.

Особенно хотел бы отметить, что укрепление восточного вектора – это не дань каким-то сиюминутным соображениям, не ответ на какие-то меры, санкции или какие-то другие действия. Это просто необходимость времени, это выгодно для нашей страны, просто выгодно.

Хорошо продуманный курс на выстраивание стратегического партнёрства в Азиатско-Тихоокеанском регионе должен принести нам весьма внушительнее дивиденды, выгоды. Именно этот регион сейчас наиболее активно растёт, и, по всей вероятности, этот рост продолжится в ближайшей перспективе. Мы должны это подсчитывать, выстраивать, когда мы определяем наш внешнеполитический, внешнеэкономический курс на ближайшие годы.

Кроме того, конечно, взаимодействие с государствами Азиатско-Тихоокеанского региона очень важно, для того чтобы ускорить социально-экономическое развитие нашего Дальнего Востока, потому что все основные транспортные магистрали туда ведут из наших городов и регионов Дальнего Востока. Масса проектов обсуждается, часть из них уже реализуется.

Я знаю, что вы проводили переговоры с вашими коллегами, проводили встречу сопредседателей межправкомиссии по энергетическому сотрудничеству. На этой неделе Дмитрий Олегович (Рогозин) тоже будет проводить межправительственную комиссию уже по своему направлению, в пятницу, то есть у нас выстраивается линия на активизацию сотрудничества. И вы посетили форум в Боао, я на нём выступал, это действительно такой (не знаю, правильно ли это говорить) «азиатский Давос», во всяком случае это крупный экономический форум. Было там что-то интересное? Скажите нам.

А.Дворкович: Да, в первой части поездки мы с моим коллегой провели заседание российско-китайской комиссии по энергетическому сотрудничеству. У нас уже широкое сотрудничество, кооперация по всем направлениям – от нефти и газа до электроэнергии, угля и атомной энергетики, но потенциал в разы больше, и мы по ряду направлений договорились об использовании такого потенциала. В частности, речь идёт о нефти и нефтепереработке. Решения основные приняты, но есть желание и у китайских партнёров, и у нас увеличить объёмы сотрудничества. Коллеги пошли нам навстречу по некоторым направлениям, в том числе по структуре финансирования соответствующих проектов. Мы свои обязательства будем также выполнять в полном объёме.

По газу переговоры завершаются, и есть общее намерение закончить эту работу до визита Президента России в Китай в мае текущего года.

По электроэнергетике и углю есть возможность трёх-, четырёхкратного увеличения поставок, и понятно, что для этого нужно сделать. Сейчас идёт обоснование проектов, в которые мы могли бы совместно вложиться.

По атомной энергетике Дмитрий Олегович (Рогозин) эти консультации продолжит, у нас там уже есть текущий проект, но есть вопросы, которые предстоит ещё решить.

При этом мы также договорились о том, что посмотрим на новые проекты, в том числе в наших новых регионах, и китайские коллеги, которые занимаются альтернативными видами энергии, с интересом смотрят на участие в этих проектах в Республике Крым.

Что касается форума в Боао, он был в этом году также достаточно масштабный, как и в прошлые годы. Было семь руководителей правительств разных стран, причём не только Азии, но и Африки – на форуме был премьер Намибии. Премьер Ли (Кэцян) сказал о том, что Китай подтверждает свою позицию о необходимости продолжения и расширения всеобъемлющего стратегического партнёрства и взаимодействия с Россией. Более того, коллеги говорят о том, что они готовы расширять это сотрудничество.

Я переговорил также со всеми остальными премьерами. В каждой стране у нас есть хороший потенциал: Вьетнам, Лаос, это уже упоминавшаяся Намибия, Пакистан, Корея. Мы договорились в рамках межправкомиссии и по линии соответствующих министерств эти консультации продолжить.

Кроме того, отмечу, что Хайнань, где проходил форум, является быстрорастущим туристическим рынком, они заинтересованы в увеличении количества авиамаршрутов из России и являются, кстати, побратимами Республики Крым, а Ялта – побратим города Санья, столицы Хайнаня, и по этой линии у них тоже есть интересные идеи. Так что будем с ними работать дальше.

Д.Медведев: Хорошо. Спасибо. Я думаю, что это столь важная тема, что просил бы Сергея Эдуардовича (Приходько) запланировать моё отдельное совещание с членами Правительства, может быть, с приглашением представителей бизнеса, по вопросам сотрудничества с Азиатско-Тихоокеанским регионом.

И ещё одна информация. Мы с вами сейчас поговорим в таком узком составе среди руководства Правительства, потом перейдём на другое совещание. Имею в виду, что на следующей неделе будет отчёт Правительства в Государственной Думе. Это важнейшее ключевое мероприятие для Правительства, имею в виду его конституционную обязанность – ежегодно отчитываться перед парламентом, перед Государственной Думой. Это та процедура, в ходе которой высшая исполнительная власть даёт отчёт по социально-экономическому развитию страны, говорит и о перспективах, и о возможностях, и, естественно, о трудностях, которые всегда существуют. Поэтому нужно хорошо подготовиться, тем более что такого рода мероприятия весьма показательны с точки зрения необходимости более открытой работы органов исполнительной власти и вообще власти в целом.

Россия. ДФО > Внешэкономсвязи, политика > premier.gov.ru, 14 апреля 2014 > № 1053020 Аркадий Дворкович

Мозг Путина

Ханна Тобурн, Антон Барбашин

Резюме Александр Дугин и философия вторжения Путина в Крым

С момента распада Советского Союза Россия безуспешно искала новую национальную стратегию – что-то для того, чтобы определить: кто такие россияне и куда они идут. «В истории России ХХ века были различные периоды – монархия, тоталитаризм, перестройка и, наконец, демократический путь развития», – сказал президент России Борис Ельцин через пару лет после распада Советского Союза, – «каждый этап имеет свою идеологию», – продолжил он, но теперь «у нас нет никакой».

Чтобы заполнить этот пробел, в 1996 году Ельцин сформировал группу ученых для совместной работы по поиску того, что россияне называют «Русской идеей», но у них ничего не получилось. Примерно в то же время многие другие группы также попробовали работать над этой задачей, в том числе коллектив консервативных российских политиков и мыслителей, который назвал себя «Согласие во имя России». Наряду со многими другими российскими интеллектуалами эти люди были глубоко обеспокоены слабостью Российского государства, по их мнению, что-то должно быть исправлено, чтобы Россия вернулась к своей законной славе. И это повлекло за собой идею возвращения к русской традиции сильной центральной власти. Как этого можно достичь – уже другой вопрос.

Так случилось, что Путин, с которым многие из «Согласия» до сих пор имеют связи, согласился и принял их идеалы и цели. Он пришел к власти в 1999 году с всенародным мандатом на стабилизацию российской экономики и политической системы. Благодаря росту мировых цен на энергоносители, он быстро добился этой цели. К концу 2000-х годов он получил передышку и воспользовался ею для того, чтобы вернуться к вопросу о русской идее. Россия, рассуждал он, была уникальной цивилизацией. Она никак не могла быть подогнана к европейским или азиатским рамкам и жила в соответствии со своими собственными уникальными нормами и моралью. Поэтому с помощью Русской православной церкви Путин начал борьбу против либеральных (западных) идей, которыми начали увлекаться некоторые сегменты российского общества. Его действия, заслужившие осуждение на Западе, - такие, как введение уголовной ответственности за «пропаганду гомосексуализма», приговор участницам панк-рок коллектива Pussy Riot к двум годам тюрьмы за хулиганство, – были популярны в России.

В соответствие с утверждениями Путина о том, что Россию нельзя оценивать по западным меркам, его новый консерватизм не отвечает американским и европейским понятиям. В то время как консерваторы западного мира боятся большого правительства и ставят индивидуума на первое место, российские консерваторы выступают за государственную власть и рассматривают индивидов как слуг этого государства. Они опираются на давние традиции российского имперского консерватизма и, в частности, на концепцию евразийства. Эта наследственная черта является авторитарной по сути, традиционной, антиамериканской и антиевропейской, она высоко ценит религию и покорность народа. И что более значимо для сегодняшнего освещения в СМИ - она тяготеет к экспансии.

После распада Советского Союза ультранационалистические идеологии решительно вышли из моды.

Российские корни

Корни евразийства лежат в большевистской революции, хотя многие идеи этой концепции имеют в России гораздо более долгую историю. После Октябрьской революции 1917 года и последовавшей за ней гражданской войны два миллиона не приемлющих большевиков россиян покинуло страну. От Софии до Берлина, а затем Парижа некоторые из этих бежавших российских интеллектуалов работали над созданием альтернативы большевистского проекта. Одна из этих альтернатив в итоге стала идеологией евразийства. Сторонники этой идеи утверждали, что были не правы как российские западники, так и большевики. Западники – потому, что полагали Россию (с отставанием) частью европейской цивилизации и призывали к её демократическому развитию; большевики – потому, что считали необходимым реструктуризацию всей страны на основе классовой конфронтации и мировой революции рабочего класса. Скорее, подчеркивали сторонники евразийства, Россия является уникальной цивилизацией с ее собственным путём развития и исторической миссией: создать другой центр власти и культуры, который стал бы и не европейским, и не азиатским, но имел черты обоих. Евразийцы были уверены в конечном крушении Запада и в том, что это стало бы для России возможностью предстать перед миром как пример для подражания.

В 1921 году эмигрировавшие из страны мыслители: протоиерей Георгий Флоровский, Николай Трубецкой, Петр Савицкий и Петр Сувчинский издали сборник статей под названием «Исход на Восток», который ознаменовал официальное рождение идеологии евразийства. Книга была сфокусирована на идее о том, что географическое положение России – это ее судьба, и что ни один правитель не может сделать что-либо, чтобы освободить себя от необходимости обеспечения безопасности её земель. Учитывая бескрайность России, они верили, что её лидеры должны думать имперски, поглощая и ассимилируя опасное население на всех границах. В то же время они считали, что любая форма демократии, открытой экономики, местного самоуправления или светской свободы является весьма опасной и неприемлемой.

В этом смысле евразийцы считали Петра Великого, – который пытался европеизировать Россию в восемнадцатом веке, – врагом и предателем. Вместо этого они доброжелательно относились к татаро-монгольскому игу между XIII и XV веками, когда империя Чингиз-хана преподала россиянам важные уроки по созданию сильного централизованного государства и «пирамиды» системы управления и контроля.

Учение евразийцев приобрело значительное число сторонников среди политически активной части эмигрантской общины или белых, которые жаждали выдвинуть какую-либо альтернативу большевизму. Однако эта философия была полностью проигнорирована, даже подавлена в Советском Союзе, и умерла практически одновременно с его создателями. Другими словами, она не была востребована до 1990-х годов, когда распался Советский Союз, и грифельная доска российской идеологии оказалась стертой начисто.

Эволюция революционера

После распада Советского Союза ультранационалистические идеологии решительно вышли из моды. Большинство россиян, скорее, ожидали демократизации России и ее реинтеграции с миром. При этом некоторые твердолобые патриоты остались противниками десоветизации и верили – как Путин сегодня, – что распад Советского Союза стал величайшей геополитической катастрофой века. Среди них был и идеолог Александр Дугин, сотрудник ультранационалистического аналитического центра и газеты «День» (позже известной как «Завтра»). Его ранней претензией на славу была брошюра 1991 года «Война континентов», в которой он описал текущую геополитическую борьбу между двумя типами глобальных держав: «сухопутных» цивилизаций или «Вечного Рима», основанных на принципах государственности, общинности, идеализма и превосходства общего блага, и цивилизаций «морских» или «Вечного Карфагена», основанных на индивидуализме, торговле и материализме. В понимании Дугина «Вечный Карфаген» исторически был воплощен афинской демократией (так у авторов статьи, на самом деле А.Дугин в своей работе – правильное название «Великая война континентов» – пишет о древней Финикии, а не Афинах – прим. переводчика), а также голландской и британской империями. Теперь его представляют Соединенные Штаты. «Вечный Рим» воплощен в лице России. Для Дугина конфликт между двумя этими странами продлится до тех пор, пока одна из них не будет полностью разрушена – никакой политический режим и никакой объем торговли не смогут остановить это. Для того, чтобы «хорошие» (Россия) победили в итоге «плохих» (Соединенные Штаты), писал он, должна произойти консервативная революция.

Его идеи консервативной революции основаны на работах немецких мыслителей, которые в период между двумя мировыми войнами популяризировали идею разрушения индивидуалистического либерального порядка и коммерческой культуры промышленной и городской цивилизации в пользу нового порядка, основанного на консервативных ценностях, таких, как подчинение потребностей и желаний индивидуума в пользу потребностей множества людей, государственно-организованная экономика, традиционные ценности общества, основанного на квазирелигиозном взгляде на мир. Для Дугина ярким примером консервативной революции была радикальная, спонсированная германскими нацистами Республика Сало (1943-45) на севере Италии. Действительно, Дугин постоянно возвращается к тому, что он воспринимает как достоинства нацистской практики, и дает высокую оценку оккультной группе «Аненербе» под руководством Германа Вирта и СС (нем. Ahnenerbe — «Наследие предков» — организация, существовавшая в Германии в 1935 – 1945 годах, созданная для изучения традиций, истории и наследия германской расы с целью оккультно-идеологического обеспечения функционирования государственного аппарата Третьего Рейха – прим. переводчика). В частности, Дугин похвалил ортодоксальные, консервативно-революционные проекты, которые СС и «Аненербе» разработали для послевоенной Европы. В них они представляли себе новую, единую Европу, регулируемую феодальной системой этнически разделенных регионов, которые будут служить в качестве вассалов немецкого сюзерена. Стоит отметить, что среди прочих проектов «Аненербе» отвечал за все эксперименты на людях в концлагерях Освенциме и Дахау (авторы не указывают название работы А.Дугина с упоминанием Республики Сало и «Аненербе» – в брошюре «Великая война континентов» приведенных выше фактов нет – прим. переводчика).

Между 1993 и 1998 годами Дугин присоединился к Эдуарду Лимонову в создании ныне запрещенного Национал-большевистского движения (впоследствии Национал-большевистской партии, или НБП), где он стал главным идеологом странного синтеза социализма и ультра-правой идеологии. В конце 1990-х годов он был признанным интеллектуальным лидером всего ультраправого движения России. Он имел свой собственный издательский дом, «Арктогея» («Северная страна»), несколько веб-сайтов, ряд газет и журналов, а также опубликовал книгу «Основы геополитики», ставшую бестселлером, особенно популярным среди военных.

С начала 2000-х идеи Дугина стали ещё более известны. Их подъем отражает переход Путина от якобы демократа на сторону авторитаризма.

Вхождение Дугина в политическую жизнь произошло в 1999 году, когда он стал советником российского парламентария Геннадия Селезнева, одного из наиболее консервативных политиков, который дважды был спикером российского парламента, членом Коммунистической партии и основателем Партии возрождения России. В том же году с помощью Владимира Жириновского, лидера российской националистической и очень неверно названной Либерально-демократической партией России, Дугин стал председателем геополитический секции Экспертно-консультативного совета по проблемам национальной безопасности Госдумы.

Но его включение в политику не перешло в более широкую популярность среди политической элиты. Для этого Дугину пришлось трансформировать свою идеологию в нечто другое – исключительно российское. А именно - он отказался от наиболее возмутительных, эзотерических и радикальных элементов своей идеологии, в том числе мистицизма, и обратился вместо этого к классическому евразийству Трубецкого и Савицкого. Он взялся за создание Международного евразийского движения, группы, которая должна была бы привлечь ученых, политиков, парламентариев, журналистов и представителей интеллигенции как из России, так и от её соседей и Запада.

В Европу и за ее пределы

Как и классическая система взглядов евразийцев1920-х и 1930-х годов, идеология Дугина является антизападной, антилиберальной, тоталитарной, идеократической и социально традиционной. Её национализм – не славяно-ориентированный (хотя русские имеют особую миссию объединять и возглавлять), но одинаково относится и к другим народам Евразии. И эта идеология относит рационализм к западному мировоззрению, способствуя, таким образом, мистическому, духовному, эмоциональному и мессианскому мировоззрению.

Однако неоевразийство Дугина значительно отличается от размышлений предшествующих ему теоретиков евразийства. Во-первых, Дугин считает Евразию намного большей, чем когда-либо представляли его предшественники. Например, если по мнению Савицкого российско-евразийское государство должно протянуться от великой китайской стены на востоке и до Карпатских гор на Западе, то Дугин считает, что Евразийское государство должно включать в себя все постсоветские государства, членов социалистического блока, и, возможно, даже установить протекторат над всеми членами ЕС. На востоке Дугин предлагает пойти так далеко, чтобы включить в него не только Маньчжурию и Монголию, но и Тибет. Он даже строит планы, в конечном итоге, повернуть оттуда к юго-западу в сторону Индийского океана.

Для того, чтобы включить Европу в Евразию, Дугину пришлось изменить противника. В классической евразийской философии врагом была романо-германская Европа. По версии Дугина врагом являются Соединенные Штаты. Как он пишет: «США – это химерическая, неорганичная, пересаженная культура, которая не имеет сакральной традиции государственности и культурной почвы, но, тем не менее, пробует навязывать и на других континентах свою антиэтническую, антитрадиционную [и] «вавилонскую» модель». Классические евразийцы, наоборот, оказывали предпочтение Соединенным Штатам и даже считали их образцом, на который следует равняться, и особенно превозносили экономический национализм Штатов, «доктрину Монро», и отсутствие США в членах Лиги наций.

Другой важный момент отличия – в его отношении к фашизму и нацистской Германии. Еще до Второй мировой войны классические евразийцы выступали против фашизма и расового антисемитизма. Дугин превозносил государство Израиль за верность принципам консерватизма, но также упоминал о связи между сионизмом и нацизмом. Кроме того, он намекал, что евреи заслужили свою государственность только из-за холокоста. Он также делит евреев на «плохих» и «хороших». Хорошие – это евреи-ортодоксы, которые живут в Израиле, плохие – живут за пределами Израиля и пытаются ассимилироваться. В наши дни, разумеется, он редко упоминает эти теории на публике.

Игра Путина

С начала 2000-х идеи Дугина приобрели популярность. Их подъем отражает переход самого Путина от якобы демократа к авторитарному правителю. Кстати, консервативный поворот Путина, в свою очередь, дал Дугину отличный шанс «помочь» российскому лидеру с надлежащими культурными, историческими и геополитическими объяснениями своей политики. Признавая привлекательность идей Дугина для россиян, Путин ухватился за некоторые из них, чтобы использовать их в дальнейшем для собственных целей.

Несмотря на то, что Дугин иногда критиковал Путина за его экономический либерализм и сотрудничество с Западом, он оставался надежным союзником президента. В 2002 году он создал партию «Евразия», которая была поддержана многими в администрации Путина. Кремль долго позволял и даже поощрял создание таких небольших союзнических политических партий, которые дают российским избирателям ощущение, что они живут при демократии. Партия Дугина, например, стала отдушиной для людей с шовинистическими и националистическими наклонностями, несмотря на то, что она остается под контролем Кремля. В то же время Дугин установил прочные связи с Сергеем Глазьевым, одним из руководителей патриотического политического блока «Родина» и в настоящее время – советником Путина по евразийской интеграции. В 2003 году Дугин пытался стать депутатом Госдумы от блока «Родина», но не смог.

Хотя его избирательный набег был неудачным, позитивное восприятие его антизападных проектов некоторыми избирателями подтолкнуло Дугина двигаться вперед с Евразийским движением. После шока от оранжевой революции в Украине в 2004 году он создал Евразийский союз молодежи, который пропагандирует патриотическое и антизападное образование. Он имеет 47 координационных представительств по всей России и в девяти странах СНГ, а также в Польше и Турции. Область его влияния - намного больше, чем у любых существующих демократически-ориентированных движений.

В 2008 году Дугин стал профессором МГУ и главой национальной социологической организации «Центр консервативных исследований». Он также регулярно появляется на всех ведущих телеканалах России, комментируя как внутренние, так и зарубежные вопросы. Его престиж только возрос после демократических протестов зимы 2011-12 годов и решения Путина – примерно в то же время – создать Евразийский союз. Его гипертрофированное присутствие в российской общественной жизни – это знак одобрения Путина; российские СМИ, особенно телевидение, почти полностью контролируются Кремлем. Если Кремль не одобряет (или не имеет более желания использовать) конкретную личность, телевидение удалит его/её из эфира.

Дугин и его единомышленники всем сердцем одобрили действия российского правительства на Украине, призывая его идти дальше и занять восток и юг Украины, которые, как пишет Дугин, «приветствуют Россию, ждут её, умоляют Россию прийти». Российский народ согласен. Рейтинги одобрения Путина поднялись за последний месяц, и 65 процентов россиян считают, что Крым и восточные регионы Украины - «по сути, российская территория», и что «Россия имеет право использовать военную силу для защиты населения». Дугин, кроме того, оказался очень полезным для Путина. Он популяризировал позицию президента по таким вопросам, как ограничение личной свободы, традиционное понимание семьи, нетерпимость гомосексуализма и центральное положение православия для возрождения России как великой державы. Но его величайшее творение – неоевразийская концепция.

Идеология Дугина оказала влияние на целое поколение консерваторов и радикальных активистов и политиков, которые, если им дать такую возможность, будут бороться за применение ее основных принципов в качестве государственной политики. Учитывая убогое состояние российской демократии и продолжающееся движение страны в сторону от западных идей и идеалов, кто-то может утверждать, что растут шансы увидеть, как неоевразийство завоевывает новые земли. Несмотря на то, что очертания теории Дугина сугубо теоретические и глубоко мистические, она оказалась сильным претендентом на роль главной идеологии России. Сможет ли Путин контролировать ее так, как он контролировал многие другие, – это вопрос, который может определить продолжительность его службы.

ИноСМИ

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 5 апреля 2014 > № 2851521 Ханна Тобурн, Антон Барбашин

Пакистан – Саудовская Аравия: стратегическое сотрудничество. Часть 1

Наталья Замараева

В последний период мы являемся свидетелями значительного укрепления двусторонних отношений Пакистана с Саудовской Аравией. С приходом к власти в Пакистане в мае 2013 г. премьер-министра Миан Мухаммада Наваз Шарифа курс во внешней политике этой страны был взят на региональность, укрепление связей с соседними государствами. Уделив должное внимание отношениям со странами «ближнего зарубежья» (Афганистан, Индия, Иран, Китай, Турция), Исламабад сделал также акцент на развитие связей со странами Персидского залива, особо выделив из них Королевство Саудовской Аравии (КСА).

Среди основных причин, которые в настоящее время подталкивают страны навстречу друг другу, можно назвать следующие:

- Пакистан и Саудовская Аравия имеют давние военно-политические и экономические отношения, уходящие корнями в 60-е годы ХХ века;

- в определенной степени наступило время для Навах Шарифа «отдавать долги» (напомним, что именно вмешательство Эр-Рияда в 2001 г. повлияло на отмену Верховным судом Пакистана смертной казни экс-премьера Наваз Шарифа по обвинению в государственной измене, в дальнейшем монархия предоставила ему политическое убежище на своей территории);

- ареал, охватывающий страны Западной Азии, Персидского залива, северной Африки в настоящее время в процессе формирования нового регионального лидера в лице самостоятельной державы или альянса стран. В последние годы мир стал свидетелем двух факторов. Первый – вывод коалиционных войск США/НАТО/МССБ из Афганистана равносилен уходу из региона такой мировой держаны, как США, и все понимают, что это уход с поражением. Потенциальный вакуум неизбежно заполнит другая крупнейшая региональная держава, например, Китай, Индия или объединение небольших государств. Второй фактор – к настоящему времени ушли из жизни, физически ликвидированы, отстранены от власти многие признанные лидеры исламского мира: в Палестине – Я.Арафат, в Сирии – Асад-старший, в Ливии – М.Каддафи, в Египте – Х. Мубарак.

Исходя из этого, стратегическое партнерство Исламабада и Эр-Рияда отвечает интересам исламской уммы, и, с учетом ее интересов, будет лоббировать интересы Вашингтона в регионе.

Королевство Саудовской Аравии имеет особый статус земли ислама, в высшей степени почитаемый всеми мусульманами. Религиозное родство, географическая близость, важность геостратегического положения Пакистана, пакистанская рабочая сила в странах Персидского залива (согласно материалам пакистанских СМИ – в Саудовской Аравии – 1.5 млн трудовых мигрантов из Пакистана) делают эту страну близким союзником Саудовской Аравии по многим важнейшим международным и региональным вопросам.

В конце 60-х годов Исламабад оказывал поддержку в строительстве национальных сил обороны КСА. Обе страны имели схожую позицию по вопросу войны в Афганистане в 80-е годы ХХ века, финансово и военно-технически поддерживали афганских моджахедов. С тех лет Саудовская Аравия имеет исторические связи с Движением Талибан. В мае 1998 г. Исламабад провел первые ядерные испытания, и Эр-Рияд выступил в его поддержку (напомним, это произошло в дни второго срока премьерства Наваз Шарифа). Исламская Республика Пакистан, Королевство Саудовской Аравии и Объединенные Арабские Эмираты официально признали Исламский Эмират Афганистан и поддерживали дипломатические отношения с ним с 1996 – 2001 гг.

Подобная позиция объясняет охлаждение отношений монархии к генералу П.Мушаррафу в сентябре 2001 г. (в 1999 – 2008гг. возглавлял Пакистан), когда он присоединился к антитеррористической кампании Вашингтона. Разрыв им отношений с режимом талибов в Афганистане Эр-Рияд расценил как предательство. Но, в то же время, это не помешало саудитам и далее самостоятельно выстраивать отношения с праворелигиозными лидерами, антифедеральными элементами в Пакистане. Поддержка Эр-Риядом афганских талибов, а в дальнейшем и пакистанских, способствовала привлечению их Пакистаном, Афганистаном, США к посреднической роли в переговорном процессе в Кабуле и в Исламабаде, открытию представительства талибов в Саудовской Аравии.

Новый импульс отношения Пакистана и Саудовская Аравия получили с приходом к власти правительства правящей Пакистанской народной партии (ПНП) в 2008 – 2013 гг. Стороны отмечали общность взглядов на региональные и международные проблемы; наметили план действий, призванный использовать существовавшие институциональные механизмы для дальнейшего расширения стратегического партнерства, подписания Соглашения о свободной торговле. При этом необходимо отметить, что намерение Эр-Рияда предоставить торговые льготы Исламабаду отчасти было направлено на блокирование подписания пакистано-иранского газового соглашения. КСА сдержанно относилось к политической карьере президента Пакистана Асифа Али Зардари, сопредседателя ПНП. Подписание им в марте 2013 г. соглашения о строительстве газопровода с тогдашним президентом Ирана М.Ахмадинежадом убедило монархию дождаться парламентских выборов и поддержать нового лидера Пакистана – Наваз Шарифа.

Основными поставщиками углеводородного сырья Пакистану являются страны Ближнего и Среднего Востока — Объединенные Арабские Эмираты, Иран, Саудовская Аравия, Катар. В то же время Эр-Рияд доминирует по продажам, транспортируя до 70 процентов всего импортируемого Исламабадом объема сырой нефти; и он стремится к увеличению закупок.

Короткий период третьего срока премьерства Наваз Шарифа характеризуется укреплением двустороннего сотрудничества между Пакистаном и КСА как на международном, так и межгосударственном уровнях. Королевство Саудовской Аравии в октябре 2013 г. поддержало кандидатуру посла Пакистана Мухаммад Наим Хана на пост помощника Генерального секретаря Азиатского отделения Организации исламского сотрудничества. Нельзя также забывать, что в вопросе о двустороннем сотрудничестве именно Наваз Шариф призвал «к развитию новой эры стратегического партнерства между государствами».

В 2014 г. состоялись два важных визита членов королевской семьи в Пакистан – в январе министр иностранных дел КСА побывал в Исламабаде, 15 – 17 февраля министр обороны Саудовской Аравии принц Салман Бен Абдель Азиз Аль-Сауд обсуждал пакет контрактов на покупки у Исламабада военной техники и оборудования. И только что вернулся из Саудовской Аравии начальник штаба сухопутных войск Пакистана генерал Р.Шариф, где основное внимание было уделено вопросам в области безопасности и обороны.

Касаясь вопроса развития двусторонних отношений между Пакистаном и КСА, не следует отбрасывать со счетов и такой фактор, как память поколений. Влияние Саудовской Аравии и США на внешнюю политику Пакистана резко возросло после вторжения СССР в Афганистан в декабре 1979 г. И, если спустя одиннадцать лет после вывода ограниченного контингента из Афганистана, Вашингтон забыл все свои обещания, данные Исламабаду, то Эр-Рияд оставался преданным этой стране. Это объясняет безоговорочное сближение позиций Исламской Республики Пакистан и Королевства Саудовской Аравии в 2014 г. – в канун вывода иностранных войск из Афганистана.

Несмотря на дальнейшее укрепление связей Исламской Республики Пакистан и Королевства Саудовской Аравии, история отношений имеет и негативные эпизоды. 54 000 пакистанцев было депортировано с территории КСА только за период мая по ноябрь 2013 г., в то время как 800 000 пакистанцев легализовали свой статус в Саудовской Аравии за тот же период. Монархия жестко придерживается внутренней политики по отношению к трудовым мигрантам.

Единение позиций мусульманских государств на примере Пакистана и Королевства Саудовской Аравии по многим международным вопросам в потенциале (при совокупности других факторов) может привести к изменению парадигмы всего обширного района от Западной Азии, Персидского залива, Северной Африки; к формированию «истинно исламского лидера» в регионе.

(Продолжение следует…)

Пакистан. Саудовская Аравия > Внешэкономсвязи, политика > ru.journal-neo.org, 28 марта 2014 > № 1199689 Наталья Замараева

Курс на импортозамещение диктует особенности диалога

Сергей ПОДОЛЯН, Заместитель губернатора Сахалинской области

Рассматривая предложения союзов, которые объединяют импортеров рыбопродукции, государство должно учитывать, чьи интересы они защищают.

Вопрос о возможностях импортозамещения на российском рыбном рынке не теряет актуальности. Информация о приближении доли отечественной рыбопродукции в России к пороговому уровню в 80% вызывает сомнения у экспертов, поскольку в этих расчетах не учитывается, какой объем произведен из импортного сырья.

Заявленный государством курс на импортозамещение заставляет поднять еще одну очень важную проблему: насколько правильно в России оценивается соотношение между предприятиями рыбохозяйственного комплекса РФ и предприятиями-импортерами. Для правительства региона, расположенного на островах, где рыболовство – основа жизни и деятельности населения, очевидно: импортеры являются для российских рыбаков естественными конкурентами. А с конкурентами и отношения должны строиться определенным образом.

Предприятия Сахалинской области добывают значительные объемы рыбы – в частности, по итогам 2013 г. было выловлено 422 тыс. тонн минтая, более 230 тыс. тонн лососей, 50 тыс. тонн сельди. Понятно, что и предприятия, и правительство нашего региона внимательно следят за ситуацией на рынке. Даже поверхностный анализ и простые арифметические действия показывают: импортируемые в Россию из Норвегии мороженый и охлажденный атлантический лосось (около 200 тыс. тонн) и сельдь (120 тыс. тонн), а также пангасиус из Вьетнама (22 тыс. тонн) и тиляпия из Китая (20 тыс. тонн) конкурируют, а откровенно говоря, вытесняют продукцию сахалинских рыбопромышленных компаний.

Нынешние объемы импорта рыбы – если не вызов, не угроза, то, по крайней мере, фактор, на который стоит обращать внимание предприятиям рыбопромышленного комплекса и чиновникам не только Сахалинской области, но и всей России. Межведомственная рабочая группа, которую возглавляет помощник Президента РФ – начальник Контрольного управления Президента РФ Константин Чуйченко, посвятила этому вопросу отдельное заседание. Предельно конкретен Перечень поручений Президента по вопросам развития рыбохозяйственного комплекса ПР-1943 от 19 августа 2013 г. Четко определяет вектор пункт 1-в, в соответствии с которым Правительству РФ была поставлена задача «утвердить комплекс мер по стимулированию потребительского спроса на пищевую и иную продукцию из российских водных биоресурсов на внутреннем рынке в целях замещения менее качественных импортных аналогов».

Видимо, почувствовав, что тренд меняется, ассоциации импортеров активизировались не на шутку. В их высказываниях и предложениях все больше желания «поковыряться» в рыболовном законодательстве не без выгоды для своих предприятий-участников.

Если же взглянуть на членов ассоциаций – например, такого уважаемого объединения, как «Рыбный союз», – и сравнить с перечнем компаний-импортеров с официального сайта Россельхознадзора, становится понятно, чьи интересы представляет эта ассоциация.

Кстати, именно усиления действий ветеринаров на «импортном рыбном направлении» мы ждем. Активность коллег из Россельхознадзора, выявляющих раз за разом нарушения при поставках норвежского лосося и вьетнамского пангасиуса, сразу чувствуется на рынке и, что еще более важно, отражается на здоровье россиянина – ведь в искусственно выращенной рыбе, в отличие от объектов морского промысла, действительно можно найти болезни, опасные для человека.

Ассоциации импортеров, конечно же, могут участвовать в дискуссиях, и я уважаю их напор, но нужно понимать, что они лоббируют интересы конкретных иностранных компаний, задача которых – привезти рыбу в РФ с наименьшими потерями и довести ее до российского потребителя

Тем более вызывает удивление, когда объединения предприятий-импортеров привлекаются для выработки государственной политики в рыбохозяйственном комплексе России – например по продвижению российской рыбной продукции на внутреннем рынке. Я очень сильно сомневаюсь, что такое возможно в любой другой стране, по крайней мере, не слышал, чтобы представители российских импортеров принимали участие в совещаниях подобного рода в Норвегии, Дании, Японии, Корее, Вьетнаме, Китае.

На мой взгляд, предложения, которые выдвигают объединения импортеров мало того что не отличаются новизной и не блещут юридической техникой – они ошибочны и опасны!

Вот некоторые «новеллы», предлагаемые нашими коллегами: повышение ставки сбора за пользование водными биоресурсами, введение новых видов квот, дополнительное регулирование прибрежного рыболовства. И это всерьез обсуждается в некоторых федеральных органах исполнительной власти.

Предложение же в случае нехватки отечественного сырья обеспечить расширение списка зарубежных поставщиков, увеличив инспекционные поездки специалистов Россельхознадзора, вообще говорит само за себя.

Что же касается поддержки российских предприятий, работающих на отечественном рыбном сырье, то для решения этой задачи нужно максимально убрать в отрасли излишние административные барьеры. Мы почти исчерпали возможности законотворчества в рыбопромышленном комплексе. И закон о рыболовстве, и закон об аквакультуре, и соответствующие постановления, и приказы практически обеспечивают регулирование всех процессов в отрасли. Конечно, практика применения выявляет некоторые пробелы и корректировки возможны, но они носят скорее косметический характер. Главная проблема рыбного хозяйства кроется в другом – это избыточные административные барьеры, отталкивающие российского промышленника от родного берега.

Нельзя не отметить также, что в перечне поручений Президента от 19 августа 2013 г. есть конкретный пункт, выполнение которого принесет российским рыбакам ощутимую пользу. Речь идет «об осуществлении закупок для государственных и муниципальных нужд пищевой и иной продукции из российских водных биоресурсов в приоритетном порядке у отечественных организаций».

Наши коллеги за рубежом активно используют такие формы в рамках специализированных общенациональных программ, направленных, например, на обеспечение питания школьников. Тем самым решаются задачи и поддержки отечественного производителя, и здоровья нации. Применение такого опыта в России назрело, а вступивший в силу Федеральный закон «О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд» может стать правовой основой для увеличения емкости внутреннего рынка рыбопродукции и расширения закупок отечественной рыбы.

Сергей Подолян, заместитель губернатора Сахалинской области

Россия. ДФО > Рыба > fishnews.ru, 25 марта 2014 > № 1036934 Сергей Подолян

Неуправляемый мир

Аргументы в пользу «достаточно хорошего» мирового управления

Резюме: Многосторонние институты слишком медлительны и неповоротливы. Нужны дополняющие договоренности - коалиции неравнодушных, региональные и субрегиональные учреждения, государственно-частные партнерства и неформальные кодексы поведения.

Во время президентской кампании-2008 Барак Обама пообещал обновить обветшалые здания международных организаций, созданных Соединенными Штатами после Второй мировой войны. Он отдал должное поколению Франклина Рузвельта, Гарри Трумэна и Джорджа Маршалла, тем, благодаря которым появились Организация Объединенных Наций, Бреттон-Вудские институты и НАТО. Их гений, сказал он, позволил понять, что "эти организации не ограничат, а умножат нашу силу и возможности". Однако ныне, отметил Обама, стареющие конструкции послевоенного порядка скрипят и шатаются, и "чтобы соответствовать быстро меняющимся угрозам, с которыми мы сталкиваемся", нужна новая эра создания мировых институтов.

За пять лет президентства Обамы больших успехов на этом фронте добиться не удалось, и надежды на их достижение невелики. Официальные многосторонние организации действуют неэффективно – проводят собрания, издают отчеты, предпринимают незначительные шаги для улучшения транснациональных отношений. Но, несмотря на честолюбивые намерения администрации Обамы включить усиливающиеся державы в процесс полноправными партнерами, пока нет даже намеков на изменение состава Совета Безопасности ООН в соответствии с новыми геополитическими реалиями. Всемирная торговая организация тем временем находится в коматозном состоянии, НАТО изо всех сил старается обрести стратегические цели и смысл существования, а Международное энергетическое агентство нарывается на неприятности, отказывая в членстве Китаю и Индии.

Спрос на международное сотрудничество не уменьшается. На самом деле он больше, чем когда-либо, вследствие углубления экономической взаимозависимости, ухудшения состояния окружающей среды, распространения транснациональных угроз и ускорения технологических изменений. Однако реакция мирового сообщества на возникающие вызовы оказывается более действенной за рамками формальных организаций, когда разочарованные акторы прибегают к способам взаимодействия, которые больше соответствуют конкретным задачам. Относительная значимость юридических соглашений и всемирных организаций, таких как ООН, снижается, поскольку Соединенные Штаты и другие государства больше полагаются на региональные структуры, отдавая предпочтение менее масштабному сотрудничеству между заинтересованными державами, определенным кодексам поведения и партнерству с негосударственными акторами. И эти тенденции будут лишь набирать силу. Впредь мы вряд ли увидим обновление нынешних организаций или возникновение блистательной новой международной архитектуры. Скорее мы станем свидетелями дальнейшего распространения малопривлекательной, но адаптивной системы многосторонних отношений, предлагающей частичное и промежуточное решение задач международного сотрудничества посредством хаотичной мешанины неформальных договоренностей и поэтапного, "дробного" решения проблем.

"Глобальное управление" – скользкий термин. Он указывает не на мировое правительство (которого больше никто не ждет и не желает), а на нечто более практичное: коллективные усилия суверенных государств, международных организаций и других негосударственных акторов для ответа на общие вызовы и использование возможностей, выходящих за пределы государственных границ. Во внутренней политике управление осуществляется напрямую. Оно обеспечивается правительством – формальными иерархическими структурами, уполномоченными устанавливать правила и следить за их соблюдением. Управление в международных делах или транснациональной сфере гораздо сложнее и не так однозначно. Существует какая-то иерархия – например, постоянные члены Совета Безопасности ООН наделены особыми полномочиями. Однако мировая политика остается беспорядочной, поскольку состоит из независимых суверенных единиц, не признающих над собой никаких более высоких властей. Конечно, сотрудничество возможно и при такой анархии. Национальные правительства часто действуют сообща ради установления единых стандартов поведения в торговле или безопасности, внедрения норм и правил в международные организации, которые должны обеспечивать общие блага или смягчать негативные явления в мире. Однако наиболее тесно сотрудничающие многосторонние организации, включая те, что подчиняются международному праву, не имеют реальных полномочий, чтобы добиваться соблюдения коллективных решений. Таким образом, то, что выдается за управление, представляет собой плохо сшитое "лоскутное одеяло" из формальных и неформальных структур.

Помимо давно существующих всемирных организаций с официальным членством, имеется множество региональных блоков, многосторонних альянсов и групп по обеспечению безопасности, постоянных консультационных органов и механизмов, клубов, коалиций и договоренностей по конкретным вопросам, транснациональных профессиональных сетей, технических организаций, разрабатывающих стандарты, глобальных сетей по координации совместных действий и так далее. Государства пока доминируют на мировой арене, хотя негосударственные игроки все чаще помогают формировать международную повестку, определять новые правила и следить за соблюдением обязательств.

Казалось бы, это неуправляемый хаос, но у него есть и преимущества. Ни одна многосторонняя организация не могла бы в одиночку справиться со всеми сложными транснациональными проблемами, не говоря уже о том, чтобы делать это эффективно и энергично. Наличие множества организаций и форумов вовсе не всегда неэффективно, поскольку дает странам возможность действовать сравнительно напористо и гибко, быстро реагировать на новые вызовы. Но независимо от того, кто что думает о нынешнем мировом беспорядке, в обозримом будущем он никуда не денется, поэтому главная задача в том, чтобы заставить его работать как можно лучше.

БОЛЬШАЯ ИГРА

В центре современного управления мировым хозяйством по-прежнему находится ООН, а ее стержнем остается Совет Безопасности, в который входят самые могущественные страны. Теоретически Совбез мог бы координировать ответы международного сообщества на самые важные угрозы. Однако на практике его деятельность вызывает разочарование, потому что пять постоянных членов (США, Великобритания, Франция, Россия и Китай) часто не могут договориться между собой и, обладая правом вето, блокируют принятие конкретных решений. Конечно, так было с самого начала, но значение СБ в последние десятилетия еще снизилось, поскольку его состав не отражает сдвиги в распределении силы в быстро меняющемся мире.

Администрация Обамы, как и ее предшественники, заигрывала с идеей проталкивания в Устав ООН поправки для обновления состава Совбеза, но не решилась настаивать на ней, опасаясь, что в расширенном органе с новыми членами, наделенными большими полномочиями, влияние США снизится. Но даже если бы Вашингтон решительнее требовал перемен, трудно изменить нынешнюю ситуацию. Любой план расширения должен получить одобрение 193 стран – членов Генеральной Ассамблеи ООН, его ратифицируют парламенты пяти постоянных членов Совбеза. Однако даже те государства, которые выступают за расширение, не могут найти общий язык, когда возникает вопрос, кто от этого выиграет. Поэтому, хотя на словах все за расширение, на деле переговоры бесконечно затягиваются, и конкретных результатов нет. Непохоже, чтобы это положение изменилось в ближайшее время, значит, кризис легитимности СБ углубится. Мировое сообщество склонно бойкотировать принимаемые им решения, поскольку состав органа все меньше соответствует распределению сил в мире. Недовольные игроки могли бы, по-видимому, начать решительное наступление на Совет Безопасности, но, скорее всего, они будут просто обходить его и искать альтернативные международные структуры для решения своих проблем. Конечно, функциональная несостоятельность Объединенных наций выходит далеко за рамки Совета Безопасности. Несмотря на умеренные реформы управления, Секретариат и многие агентства ООН остаются непрозрачными. Планирование бюджета и деятельности ослабляется устаревшей политикой управления персоналом и раздачей постов по знакомству. А во время дебатов на Генеральной Ассамблее верх нередко берут безответственные акторы, играющие на публику и разводящие демагогию, и слишком многие решения отражают позицию закосневших региональных и идеологических блоков, продолжающих сопротивление даже после истечения их "срока годности".

Поскольку в Совбезе доминирующее положение занимает старая гвардия, усиливающиеся державы начали изучать альтернативные пути, чтобы добиваться влияния и выражать свою обеспокоенность. Сдвиги в распределении мировой силы всегда в конечном итоге приводили к изменениям институциональной надстройки. Но сегодня мы наблюдаем одновременное появление многочисленных центров силы с региональными и, потенциально, с глобальными амбициями.

В то время как Соединенные Штаты переживают относительный спад, а Европа и Япония – стагнацию, Китай, Индия, Бразилия, Россия, Турция, Индонезия и другие государства наращивают "мускулатуру", расширяя региональное влияние и настаивая на том, чтобы их голос был лучше слышен в международных организациях. Однако, несмотря на эти геополитические сдвиги, жизнеспособной альтернативы западному порядку пока нет. Это справедливо даже в отношении таких разрекламированных стран БРИК, как Китай, Индия, Бразилия, Россия, к которым с 2012 г. присоединилась ЮАР. Этим государствам всегда не хватало общего понимания проблем, но по крайней мере поначалу у них была общая уверенность, рожденная динамичной экономикой и отторжением глобализации, которая выгодна только Западу. В последние годы страны БРИКС пришли к единому мнению по некоторым вопросам. Все они принимают традиционные представления о государственном суверенитете и сопротивляются самой возможности вооруженного вмешательства Запада в события, происходящие в других странах. Они осуждают привилегии доллара как основной резервной валюты мира и настаивают на ускоренных реформах управления международными финансовыми учреждениями. Страны БРИКС также договорились о создании полноценного банка БРИКС для предоставления членам сообщества помощи в развитии и решении приоритетных задач без предварительных условий, выдвигаемых западными донорами. Некоторые наблюдатели прогнозируют появление внутри "Большой двадцатки" независимой фракции БРИКС, которая будет соперничать со странами "Большой семерки".

Однако подобное разделение мирового порядка между развитыми и крупными развивающимися державами представляется отдаленной перспективой, поскольку разногласий внутри БРИКС не меньше, чем общих взглядов. Китай и Россия не заинтересованы в том, чтобы кто-либо из их гипотетических партнеров стал постоянным членом СБ ООН. Между Китаем и Индией усиливается стратегическая конкуренция с пограничными спорами и расходящимися интересами на море. Между Китаем и Россией также довольно напряженные отношения вдоль сибирской границы. Различия внутреннего устройства могут также ограничивать сотрудничество. Индия, Бразилия и ЮАР, где существует оживленная многопартийная демократия, сформировали собственную коалицию (форум Индия–Бразилия–ЮАР, или IBSA), тогда как Китай и Россия взаимодействуют в рамках Шанхайской организации сотрудничества (ШОС). Противоречивые экономические интересы также осложняют отношения внутри БРИКС, и эти разногласия могут обостриться в случае замедления темпов экономического роста в этих странах.ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МИР G-X!

Аналитики Иэн Бреммер и Дэвид Гордон написали о появлении "мира G-Zero", в котором коллективное глобальное руководство практически невозможно благодаря рассеиванию силы между странами с широко расходящимися интересами. Что действительно характерно для современной эпохи, так это не отсутствие многосторонних организаций, а их удивительное многообразие. Коллективная деятельность больше не сосредоточена исключительно или даже преимущественно в ООН и других всемирных организациях, основанных на договорах, или даже в одном-единственном форуме на высшем уровне, таком как G-20. Скорее правительства склонны одновременно использовать различные площадки, участвуя в бесчисленном множестве проблемно-ориентированных сетей и партнерств, членство в которых меняется в зависимости от ситуации, сиюминутных интересов, общих ценностей и актуальных возможностей.

Признаком этого мира с неопределенным числом действующих лиц (G-X) может служить временная коалиция, казалось бы, чуждых друг другу союзников. Подумайте, например, о многонациональной антипиратской армаде, появившейся в Индийском океане. Эта флотилия, не имеющая единого командования, включает военно-морские суда не только из США и других стран НАТО, но и военные корабли Китая, Индии, Индонезии, Ирана, Японии, Малайзии, России, Саудовской Аравии, Южной Кореи и Йемена. Эти государства могут не соглашаться по многим вопросам, но их общим делом стало обеспечение безопасности морских путей в непосредственной близости от африканского побережья.

В то же время мир G-X позволяет Соединенным Штатам укреплять связи внутри традиционного Запада. Возьмите в качестве примера на удивление стойкую конструкцию G-8, состоящую из США, Японии, Германии, Франции, Великобритании, Италии, Канады и России (плюс ЕС). На протяжении многих лет исследователи предсказывали сворачивание ее деятельности, но она продолжает существование. "Большая восьмерка" позволяет развитым рыночным демократиям координировать позиции по щекотливым проблемам политики и безопасности, подобно тому как параллельно существующая финансовая "Большая семерка" дает возможность координировать макроэкономическую политику.

За исключением авторитарной России, опрометчиво принятой в этот клуб в 1997 г., члены G-8 имеют общее мировоззрение и ценности, стратегические интересы и политические преференции. Это единомыслие облегчает координацию политики по самым разным вопросам –от прав человека до гуманитарной интервенции, от санкций против стран-изгоев до обеспечения региональной стабильности.

Богатые страны "Большой восьмерки" также имеют конкретные активы – финансовые, дипломатические, военные и идеологические, – стоящие на службе их убеждений. На саммите в Довиле в мае 2011 г. G-8 решила действовать быстро и предложить дипломатическую поддержку и материальную помощь странам, охваченным "арабской весной". Это еще раз подтвердило авторитет "Большой восьмерки" как практического и символического якоря западного либерального порядка, в то же время напомнив миру, что G-8 остается источником официальной помощи в развитии.

В глобальном управлении, как и в любом другом деле, нужда является матерью изобретательности, и мировой финансовый кризис, обрушившийся со всей яростью в 2008 г., привел к тому, что на первый план вышло сравнительно новое образование – G-20. Перед лицом потенциального развала мировой финансовой системы лидеры крупных экономических держав – как развитых, так и развивающихся – выразили единодушную заинтересованность в том, чтобы избежать второй Великой депрессии. Оказавшись в одной спасательной лодке, они согласились на ряд институциональных нововведений, включая вывод на лидирующие позиции группы министров финансов стран "Большой двадцатки" и создание всемирного комитета реагирования на кризисные ситуации.

"Двадцатка" быстро добилась существенного прогресса на некоторых направлениях. На Лондонском саммите в апреле 2009 г. принято решение о стимулировании мировой экономики беспрецедентным объемом ликвидности через согласованные действия национальных правительств, включая пакет на 5 трлн долларов. G-20 создала Комитет финансовой стабильности, которому поручена разработка стандартов для системообразующих финансовых учреждений, и настояла на новых требованиях к уровню собственного капитала банков по договору "Базель III". Она вдохнула новую жизнь в почти умерший Международный валютный фонд, пополнив его "закрома", и провела реформы управления Всемирного банка и МВФ, чтобы голос развивающихся экономик был лучше слышен мировому сообществу. G-20 также решила заморозить резервы, чтобы избежать губительного протекционизма в торговле образца 1930-х гг. по принципу "зуб за зуб".

Однако, когда отступила первая волна паники и началось неравномерное восстановление мировой экономики, узкие национальные интересы снова вышли на передний план, замедлив темпы развития "Большой двадцатки". За прошедшие четыре года "Большая двадцатка", члены которой руководствуются разными ценностями, имеют разные политические системы и уровни развития, изо всех сил стремилась из кризис-менеджера превратиться в долгосрочную группу управления мировой экономикой. Реформа глобальных финансовых учреждений также забуксовала, поскольку устоявшиеся державы (в первую очередь европейские) сопротивляются перераспределению влияния, голосов и числа мест в управляющем совете. Поэтому то, что какое-то время казалось рассветом нового, исключительного мирового форума, оказалось еще одним элементом хаотичной застройки.

ДРОБНОЕ УПРАВЛЕНИЕ

В течение большей части двух прошедших десятилетий мегаконференции ООН господствовали в многосторонней дипломатии. Но, когда речь заходит о многосторонних дебатах, "больше" редко означает "лучше", и эра мегаконференций заканчивается по мере того, как крупные державы осознают тщетность выработки всеобъемлющих международных соглашений 193 членами ООН под вспышками камер, когда в процесс втянуты десятки тысяч активистов, групп по интересам и прихлебателей разных мастей. Государства продолжат собираться на ежегодные встречи, такие как Конференция членов Рамочной конвенции ООН об изменении климата, чтобы добиться определенных обязательств от развитых и развивающихся стран, хотя это явно сизифов труд. Но подобный цирк все больше становится второстепенным событием, поскольку центр внимания перемещается к менее формальным договоренностям, достигаемым в более узких группах действительно могущественных игроков. Семнадцать стран, причастных к самым большим выбросам парниковых газов в атмосферу, уже создали Форум крупных мировых экономических держав по энергетике и климату, стремясь добиться прорыва в обход громоздкой Рамочной конвенции ООН. На сегодняшний день форум не реализовал свой потенциал, но более осязаемых успехов удалось добиться благодаря параллельным усилиям отдельных стран, обязавшихся предпринять ряд внутриполитических мер, чтобы затем вынести их для коллективного рассмотрения.

Здесь можно сделать выводы более общего плана. Оказавшись лицом к лицу с неимоверно сложными проблемами, такими как изменение климата, транснациональные сети государственных чиновников пытаются добиваться постепенного прогресса, разбивая проблему на ряд более управляемых подзадач и договариваясь о координации действий по конкретным вопросам повестки дня. Можно назвать такой подход "дробным глобальным управлением". Когда речь идет об изменении климата, это означает отказ от стремления выработать всеобъемлющее соглашение по поводу смягчения последствий глобального потепления и адаптации к ним. Каждый участник переговоров выдвигает собственные инициативы, такие как отказ от расточительных субсидий на ископаемое топливо, создание нешироких партнерств по чистым технологиям и расширение программы сотрудничества ООН по сокращению вредных выбросов вследствие обезлесения и деградации лесов в развивающихся странах, не говоря уже о других достойных внимания мерах. В результате формируется не односторонний международный режим на базе одной организации или договора, но появляется множество взаимодополняющих мер, которые политологи называют "комплексным режимом".

Нечто похожее происходит в мировом здравоохранении, где некогда господствовавшая Всемирная организация здравоохранения делит политическое пространство и участвует в разделении труда с такими крупными структурами, как Всемирный банк, специализированные органы ООН типа Агентства по борьбе со СПИДом, государственно-частные партнерства вроде Альянса ГАВИ (ранее известного как Глобальный альянс по вакцинам и иммунизации), благотворительные организации – например, Фонд Билла и Мелинды Гейтс, консультативные органы типа Глобальной инициативы в области здоровья и безопасности при участии восьми стран (плюс ЕС), и многосторонние организации – например, Глобальный фонд по противодействию СПИДу, туберкулезу и малярии. Итогом становится дисперсная или более раздробленная система управления мировым здравоохранением.

Иногда с помощью такого подхода можно добиться большего, чем посредством универсализма. С учетом неудачного раунда переговоров ВТО в Дохе Соединенные Штаты и другие страны обратились к преференциальным торговым соглашениям, чтобы подстегнуть дальнейшую либерализацию торговли. Некоторые из них двухсторонние – например, между США и Южной Кореей; другие заключаются с несколькими странами. К ним относятся также две инициативы, образующие стержень торговой повестки дня второго президентского срока Обамы: Транстихоокеанское и Трансатлантическое торгово-инвестиционное партнерство. Президентская администрация называет их очередной ступенькой к глобальной либерализации. Вместе с тем мы вполне можем увидеть в будущем разбивку переговоров в рамках ВТО на более мелкие проблемы по мере того, как подгруппы стран-участниц ВТО маленькими шажками продвигаются к решению конкретных вопросов (таких как госзакупки или инвестиции), избегая при этом неудобных тем (как торговля сельскохозяйственной продукцией), которые уже не раз тормозили переговоры.УСИЛЕНИЕ РЕГИОНОВ

Коалиции, создаваемые для решения конкретных задач, и сети, охватывающие сравнительно небольшое число участников, – далеко не единственные новшества в управлении мировым хозяйством, достойные упоминания. Региональные организации также составляют конкуренцию всемирным, делая актуальным вопрос о том, как обеспечить их слаженную и взаимодополняющую работу в рамках ООН вместо того, чтобы разрушать существующую систему Объединенных наций.

Эта дилемма возникла раньше, чем многие думают. В месяцы, предшествовавшие конференции в Сан-Франциско (1945), на которой была создана ООН, американские и британские послевоенные стратеги обсуждали, стоит ли предоставить региональным организациям официальный и даже независимый статус внутри ООН (подобное предложение выдвинул британский премьер-министр Уинстон Черчилль, а также другие участники переговоров). Большинство делегатов от США категорически возражали, опасаясь, что ярко выраженная региональная направленность нарушит цельность и единство организации или даже раздробит ее на соперничающие блоки. В конечном итоге возобладала универсалистская позиция американцев. И все же в главе VIII Устава ООН признается легитимность региональных организаций, которые должны тем не менее подчиняться центральным органам.

Тогда в Сан-Франциско мало кто мог предвидеть быстрое распространение все более сложных региональных и субрегиональных структур, которые сегодня исчисляются сотнями и играют все более важную роль в управлении трансграничными вызовами, облегчая торговлю и укрепляя региональную безопасность. Они нередко действуют как партнеры ООН и других всемирных организаций. Вспомним о миротворческих миссиях на африканском континенте. Помимо классических операций ООН, мы видим многообразие гибридных моделей, когда Совет Безопасности санкционирует наблюдательную или миротворческую миссию, которая осуществляется специально создаваемой коалицией (операция НАТО в Ливии), региональной организацией (миссия Африканского союза в Сомали) или общими усилиями специальной коалиции и региональной организации.

С ростом перспективности региональных объединений возникают политические вопросы. Один из них заключается в том, следует ли давать региональным организациям слово при решении вопроса об операциях принуждения, проводимых ООН. Проблема возникла в 2011 г. после того, как НАТО начала акцию в Ливии под кодовым названием "Единый защитник" по мандату СБ ООН и при дипломатической поддержке Лиги арабских стран, но, что примечательно, без одобрения Африканского союза. В январе 2012 г., когда ЮАР возглавила Совет Безопасности на ротационной основе, президент Джейкоб Зума обвинил западные державы в превышении полномочий, которыми их наделила Резолюция ООН 1973, поскольку те использовали данный им мандат по защите гражданского населения Сирии в качестве оправдания смены режима в этой стране. "Африка, – заявил он, – никогда впредь не должна становиться игровым полем для продвижения интересов других регионов". Стремясь укрепить связь между Совбезом и региональными структурами, Зума внес резолюцию, предусматривающую расширение числа участников принятия решений, одобряющих операции по принуждению. Как и следовало ожидать, это встретило решительное противодействие пяти постоянных членов Совета Безопасности, и некоторые охарактеризовали его как "популистскую саморекламу". Но Зума сформулировал общую озабоченность: легитимность и практический успех международных интервенций все больше зависят от позиции весомых региональных организаций.

С учетом того, что у ООН и других всемирных форумов может просто не хватать средств и ресурсов на выполнение всех задач, усиление региональных сообществ дает определенные преимущества. Зачастую они лучше понимают причины местных конфликтов, разбираются в возможных путях их преодоления и заинтересованы вкладывать в их разрешение больше сил и средств. Но они, конечно, не могут полностью заменить ООН. Для начала нужно отметить, что региональные организации весьма неоднородны; у них разные устремления, мандаты, возможности, и они действуют по-разному.

Они сталкиваются с теми же проблемами коллективных действий, которые терзают ООН. Их члены часто не могут противостоять искушению выбирать самые простые пути или загребать жар чужими руками. Местные гегемоны пытаются использовать региональные организации в своих корыстных интересах. Амбиции этих структур могут также превосходить их возможности. Например, хотя Африканский союз создал собственный Совет безопасности и мира, его способность проводить миротворческие операции часто ограничена институциональными, профессиональными, техническими, материальными и логистическими изъянами. Соответственно, разделение ответственности между ООН и региональными организациями может легко обернуться перекладыванием бремени, если мир будет возлагать неоправданные надежды на неподготовленные региональные структуры.

УПРАВЛЕНИЕ СПОРНЫМИ ОБЩИМИ БЛАГАМИ

Если проблемой управления современным миром является неуверенность существующих учреждений, не имеющих представления, как справляться с традиционными вызовами, то не менее тревожно отсутствие серьезных институциональных механизмов для ответа на нетрадиционные вызовы. Самый серьезный разрыв между спросом на глобальное руководство и его предложением ощущается в процессе управления общемировым достоянием – тех пространств, которые не принадлежат какой-то одной стране, но от которых зависит безопасность и процветание всех. Самые важные из них – поверхность Мирового океана, космос и киберпространство, через которые проходят потоки товаров, данных, капиталов, людей и идей. Следовательно, свободный и беспрепятственный доступ к этим пространствам – ключевой интерес не только Соединенных Штатов, но и большинства других стран.

Почти семь десятилетий США обеспечивали безопасный доступ к общемировым благам и таким образом поддерживали мировой порядок. Превосходство на море, а в последнее время также в космосе и киберпространстве дает Соединенным Штатам стратегические преимущества, позволяя проецировать свою силу во всем мире. Но по мере того как в общих пространствах становится тесно, а конкуренция делается беспощадной, это превосходство улетучивается. Усиливающиеся державы, а также негосударственные игроки – от корпораций до преступных синдикатов – бросают вызов давно устоявшимся нормам поведения и обретают асимметричные возможности ограничения преимуществ США. Ради сохранения открытости, стабильности и устойчивости общемирового достояния Вашингтону придется договариваться с единомышленниками, укрепляющимися державами и негосударственными заинтересованными сторонами о новых правилах игры.

Например, растущие игроки от Китая до Ирана стремятся расширить возможности в открытом море или использовать асимметричные стратегии, чтобы перекрыть Соединенным Штатам и другим странам доступ в свои региональные воды, угрожая тем самым свободе мореплавания. Наиболее яркой иллюстрацией может служить Южно-Китайское море, через которое каждый год проходят торговые потоки на сумму свыше 5 трлн долларов.

Здесь Китай увяз в безысходных и опасных спорах с Королевством Бруней, Малайзией, Филиппинами, Тайванем и Вьетнамом о суверенитете над 1,3 млн кв. миль поверхности океана, спорных островах и эксплуатации месторождений нефти и газа на дне этой акватории. Самонадеянность Пекина угрожает региональной стабильности. Наибольшую опасность представляет прямое столкновение ВМС США и Китая. Это возможно в связи с военными учениями в китайских прибрежных водах или вследствие необдуманных действий союзника или стратегического партнера Америки.

Геополитическая и экономическая конкуренция разгорается в теплеющей Арктике, поскольку несколько стран оспаривают право присоединения к своей территории расширенного континентального шельфа, новых морских путей над Азией и Северной Америкой, право эксплуатации месторождений полезных ископаемых и ископаемого топлива. В 2008 г. пять арктических стран – Канада, Дания, Норвегия, Россия и США – подписали Илулиссатскую декларацию, подтвердив приверженность мирному и упорядоченному решению любых споров в Арктике. Некоторые эксперты доказывают необходимость всеобъемлющего многостороннего договора по Арктике для примирения конкурирующих претензий на суверенитет, урегулирования вопросов судоходства, облегчения коллективной разработки нефтегазовых месторождений, управления рыболовными промыслами и решения экологических проблем. Однако более действенной стратегией было бы повышение роли Арктического совета, состоящего из пяти стран Арктики, а также представителей Финляндии, Исландии, Швеции и нескольких организаций коренных народов Севера. Хотя участники форума избегали спорных вопросов о границах, статусе и суверенитете над конкретными территориями, они смогли выработать руководящие принципы разработки нефтегазовых месторождений, договориться о финансировании совместного проекта составления подробной карты континентального шельфа, создать сеть регионального мониторинга и модернизировать системы мореплавания, управления судоходным движением и защиты окружающей среды.

Самый важный шаг, который могли бы предпринять Соединенные Штаты для более эффективного управления Мировым океаном, включая просторы Арктики, – это присоединение к Конвенции ООН по морскому праву, как было рекомендовано четырьмя последними президентами, военачальниками США, а также промышленными группами и экологами. Конвенция ООН не только определяет права и обязанности государств в территориальных водах и исключительных экономических зонах, правила транзита через международные проливы, но и представляет собой форум для разрешения проблемных вопросов, связанных с Мировым океаном, включая претензии на расширенный континентальный шельф. Не будучи полноправным членом этой Конвенции, Соединенные Штаты упускают шанс участвовать в последнем великом разделе морского пространства, благодаря которому могли бы получить юрисдикцию над огромными территориями вдоль берегов Северного Ледовитого, Атлантического и Тихого океанов, а также Персидского залива. Они лишены возможности участвовать в работе Международного органа по морскому дну, в котором могли бы иметь постоянное место и эффективно использовать право вето. Оставаясь в стороне от международного процесса в этой области, США не только наносят ущерб собственным национальным интересам, но и заставляют наблюдателей усомниться в своей неоднократно декларированной приверженности мировому порядку, основанному на четких правилах. Это придает больше смелости ревизионистским региональным державам. И Китай в Восточной Азии, и Россия в Арктике, пользуясь отсутствием Соединенных Штатов, выдвигают возмутительные претензии на суверенитет над огромными территориями.

В то же время присоединение США к договору не станет панацеей. Это особенно справедливо в отношении Восточной Азии, где Китай не желает передавать рассмотрение своих претензий обязательному арбитражу в рамках Конвенции ООН по морскому праву. В конце концов, мирное разрешение конкурирующих региональных притязаний вынудит Китай и его соседей из Ассоциации стран Юго-Восточной Азии договориться об обязательном кодексе поведения для разрешения вопросов, связанных с территориальной юрисдикцией и совместной эксплуатацией подводных ресурсов и полезных ископаемых. Это то, чему так отчаянно сопротивляется Пекин, но подобное решение неизбежно, если китайское правительство хочет, чтобы другие страны поверили в его риторику о "мирном усилении".ПОСЛЕДНИЙ РУБЕЖ

Устарели и международные правила, регулирующие использование космического пространства, поскольку эта сфера, по словам бывшего заместителя министра обороны США Уильяма Линна, становится "более конкурентной, оспариваемой и перегруженной". Число участников освоения космоса резко возросло; между государствами и частными корпорациями разворачивается ожесточенное соперничество за немногочисленные спутниковые орбиты и ограниченное число радиочастот.

Девять стран и Европейское космическое агентство уже имеют мощности для вывода на орбиту спутников, и почти 60 государств или правительственных консорциумов контролируют гражданские, коммерческие и военные спутники. Увеличение числа летательных аппаратов и космического мусора, включая свыше 22 тыс. выведенных на орбиту объектов, превышающих по размеру софтбольный мяч, повышает риск катастрофических столкновений. Более тревожная геополитическая конкуренция между космическими странами – как старожилами космоса, так и новичками – заставляет опасаться гонки вооружений в космосе. Вместе с тем, до сих пор не удалось добиться консенсуса относительно режима, наилучшим образом обеспечивающего стабильность и устойчивое использование последнего рубежа Земли.

Основным документом, регулирующим поведение стран в открытом космосе, остается Договор о космосе 1967 года. Хотя в нем установлены полезные принципы (такие как запрет притязаний на суверенитет над космическим пространством), в документе не хватает механизма разрешения споров, не предусмотрено никаких мер борьбы с космическим мусором и предотвращения столкновений, а также ответственности за посягательство на космическое оборудование других стран.

Для устранения этих недостатков предлагаются различные варианты – от обязывающего многостороннего договора, запрещающего размещение вооружений в космосе, до неформальной договоренности о нормах поведения в космическом пространстве. Учитывая проблемы с подходом, в основе которого лежит четкий договор, администрация Обамы сосредоточила усилия на выработке не обязывающего международного кодекса поведения в космосе, содержащего общие принципы ответственного поведения. Подобный кодекс не накладывал бы таких строгих обязательств, как юридически обязывающий многосторонний договор, но в краткосрочной перспективе может быть прекрасным шансом установить новые нормы поведения. Вашингтону следует также рассмотреть возможность спонсирования постоянно действующего неширокого консультативного форума ведущих космических держав.

НЕ ЗАБЛУДИТЬСЯ БЫ В КИБЕРПРОСТРАНСТВЕ

Киберпространство отличается от безбрежного океана или космоса тем, что его инфраструктура в основном расположена в суверенных странах и находится в частной собственности, что создает очевидные риски столкновения сторон, имеющих корыстные интересы. С самого начала цифрового века Соединенные Штаты были главным защитником идеи открытого, децентрализованного и безопасного киберпространства, остающегося преимущественно в частной собственности. Эта позиция стыкуется с давнишним убеждением правительства США, что свободный поток информации и идей – ключевой компонент свободного, справедливого и открытого мира и важный бастион на пути авторитаризма. Но подобному представлению о глобальном управлении в киберпространстве в настоящее время брошен вызов сразу с трех сторон.

Во-первых, многие развивающиеся и авторитарные страны требуют, чтобы регулирование интернета было передано от Корпорации по присвоению имен и номеров в интернете – независимой, некоммерческой организации, базирующейся в Лос-Анджелесе и находящейся под нестрогим контролем Министерства торговли США – Международному союзу электросвязи при ООН.

Во-вторых, мы имеем дело с распространяющейся эпидемией киберпреступлений, заключающихся преимущественно в попытках украсть конфиденциальную информацию у представителей частного сектора. Благодаря сложным компьютерным вирусам, червям и ботнетам то, что можно назвать "общественным здоровьем киберпространства", резко ухудшилось. При этом не существует виртуального аналога Всемирной организации здравоохранения для предотвращения этих угроз.

В-третьих, на глазах растет призрак кибервойны между суверенными государствами. Десятки стран начали разрабатывать доктрины и возможности для ведения так называемых информационных операций –

не только для проникновения в сети потенциальных противников, но, если понадобится, и для нарушения работы и уничтожения важной цифровой инфраструктуры (военной и гражданской). Однако до сих пор нет общепринятого определения кибератаки, и тем более нет консенсуса по поводу диапазона допустимых ответных мер; нормативно-правовая база ведения кибервойн отстает от разработки и применения кибероружия.

Традиционные формы сдерживания и возмездия также затруднены, поскольку выявить источник кибератаки и доказать, что она исходит от конкретного злоумышленника, непросто. Ни один из ныне действующих договоров ООН не может одновременно регулировать кибервойны, противодействовать киберпреступлениям и защищать гражданские свободы пользователей интернета. Либеральные и авторитарные режимы не могут договориться относительно единого определения понятия "безопасность киберпространства" и путях его достижения. Последние обычно расценивают свободный обмен идеями и информацией не как одну из стержневых ценностей, а как потенциальную угрозу своей стабильности, и существует множество практических препятствий для включения кибероружия в переговоры о контроле и нераспространении обычных вооружений. Поэтому более реалистичным представляется поэтапный подход к управлению киберпространством. Странам нужно будет договориться о нормативной ответственности за кибератаки и критериях для ответного возмездия. Также следует разработать меры обеспечения прозрачности и укрепления доверия и договориться о сохранении фундаментальных гуманитарных ценностей в случае кибервойны – недопущении атак на "корневые" серверы, служащие становым хребтом интернета, а также о запрете атак, блокирующих доступ к услугам, которые могут нарушить инфраструктуру интернета в странах, подвергшихся нападению. Вашингтон мог бы начать продвигать эту повестку дня через коалицию единомышленников – что-то типа Группы по разработке финансовых мер борьбы с отмыванием денег или Инициативы по обеспечению гарантий нераспространения ядерного оружия, – по возможности расширяя членство в таких организациях.

ТЕХНОЛОГИИ И РУБЕЖИ ГЛОБАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ

История глобального управления – это история приспособления к новым технологиям. После технологических прорывов суверенные правительства ищут общие стандарты и правила для облегчения сотрудничества и смягчения конфликтных ситуаций. Например, сегодня мы принимаем как нечто само собой разумеющееся существование 24 часовых поясов и то, что за точку отсчета принято среднее время по Гринвичу. А в середине XIX века в одних только Соединенных Штатах насчитывалось 144 часовых пояса. И лишь потребность в стандартизации и согласовании расписания поездов и кораблей дальнего плавания в конце XIX века убедило крупнейшие страны в необходимости синхронизировать время.

Сегодня есть риск, что бешеные темпы технологических изменений могут расшатать систему глобального управления. Расширяющуюся пропасть между тем, что позволяют технологии, и тем, что готова регулировать система международных отношений, можно увидеть во многих областях – от беспилотных летательных аппаратов (БПЛА) и биосинтеза до нанотехнологий и геоинжиниринга.

Если говорить о БПЛА, то США изо всех сил стараются разработать юридическое обоснование целенаправленных убийств. Первоначально протесты против ударов американских беспилотников ограничивались странами, которые становились мишенями для подобных ударов, но сегодня их применение все больше оспаривается как внутри страны, так и в мире. И распространение беспилотных летательных аппаратов в разных государствах и среди негосударственных участников политических процессов усугубляет необходимость срочной разработки четких и ясных правил их использования.

Прогресс биотехнологий может представлять еще большую угрозу. Ученые сегодня способны создавать новые биосистемы, манипулируя генетическим материалом. Подобный "биологический синтез" имеет колоссальный медицинский потенциал и может широко использоваться в здравоохранении; однако эти технологии способны причинить и большой урон, если государства-изгои или продажные ученые начнут изготавливать смертоносные патогены или другое биологическое оружие. В настоящее время для снижения этих рисков имеются лишь разрозненные и недоработанные законодательные положения.

Отсутствуют международные договоренности для контроля и регулирования практического применения нанотехнологий. Речь идет о манипулировании материалами на атомном или молекулярном уровне. Управление подобными процессами осуществляется преимущественно на национальном уровне. Например, в США эту функцию выполняют Агентство по защите окружающей среды, Управление продуктами питания и лекарственными препаратами, а также Национальный институт стандартов и технологий. Дополнительно дело осложняет тот факт, что большая часть исследований и инвестиций в этой области в настоящее время осуществляется частным сектором, у которого мало стимулов учитывать потенциальные угрозы общественной безопасности.

Наконец, опасность представляют несогласованные действия в области геоинжиниринга – попытке замедлить или обратить вспять процесс глобального потепления через крупномасштабные эксперименты с климатической системой. Эти методы включают рассеивание железных опилок по поверхности Мирового океана (как предложил один независимый американский ученый в 2012 г.), отвод солнечной радиации с помощью огромных зеркал, размещенных в космосе, и предотвращение выбросов метана в тундре и океане. Давно признанные научной фантастикой, подобные попытки перестроить атмосферу Земли внезапно стали восприниматься всерьез некоторыми специалистами с мировым именем. Поскольку потепление продолжается, государства и частные организации будут все настойчивее пытаться взять это дело в свои руки. Только надлежащее регулирование позволит не допустить того, чтобы эти несогласованные усилия вышли из-под контроля и причинили больше вреда, чем пользы. В противном случае это может иметь катастрофические последствия.

"ДОСТАТОЧНО ХОРОШЕЕ" ГЛОБАЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ

Как показывают все эти примеры, спрос на действенное глобальное управление по-прежнему превышает предложение, и разрыв постоянно увеличивается. Хотя многосторонним институтам до сих пор удавалось избежать глубокого кризиса, они слишком медлительны и неповоротливы в реагировании на насущные потребности международного сообщества. Поэтому дипломатам и другим заинтересованным сторонам, пытающимся вдохнуть новую жизнь в мировой порядок, нужно обращаться к другим дополняющим договоренностям для проведения коллективных действий, включая коалиции неравнодушных участников мировой политики, региональные и субрегиональные учреждения, государственно-частные партнерства и неформальные кодексы поведения. В результате может появиться довольно неуклюжая и не слишком привлекательная конструкция глобального сотрудничества, но она по крайней мере позволит осуществлять полезные инициативы и проекты.

Десять лет назад гарвардский ученый Мерили Гриндл выступила против длинного перечня внутриполитических реформ, на которых настаивали Всемирный банк и другие агентства как необходимых условиях стимулирования экономического роста и снижения бедности в развивающихся странах. Она попыталась убедить международных доноров отложить в сторону длинные, исполненные благих намерений контрольные списки и вместо этого сосредоточиться на "достаточно хорошем" управлении. По ее мнению, вместо попыток решить все проблемы сразу агентствам помощи в развитии следует сосредоточиться на создании минимальных институциональных условий для развития. Эта рекомендация снизить ожидания и начать осуществление необходимых и возможных мер еще больше применима к сфере международных отношений с учетом всех препятствий на пути всеобъемлющей институциональной реформы. Для администрации Обамы, ее коллег и преемниц достижение "достаточно хорошего" уровня глобального управления может казаться менее удовлетворительным итогом, нежели попытка вернуть славные дни администрации Трумэна. Но это лучше, чем ничего, и может даже принести добрые плоды.

Стюарт Патрик старший научный сотрудник и директор международных учреждений и программы глобального управления в Совете по международным отношениям.

Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 февраля 2014 > № 1049179 Стюарт Патрик

Развивающиеся рынки, которые никак не станут развитыми

Почему не сбываются экономические прогнозы

Резюме: Составители прогнозов исходили из того, что "горячие" экономики останутся таковыми неопределенно долго. Они совершенно игнорировали циклический характер политического и экономического развития.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 1, 2014 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

В середине прошлого десятилетия среднегодовые темпы роста быстроразвивающихся рынков впервые за всю историю зашкаливали за 7%, и любители заглядывать в будущее наперебой делали сенсационные прогнозы о том, к чему это приведет в ближайшее время. Китай скоро опередит по экономической мощи Соединенные Штаты, говорили они, а Индия с ее гигантским населением или Вьетнам с его способностью извлекать максимальные дивиденды из государственного капитализма станут следующим Китаем. В поисках политических сенсаций аналитики предсказывали, что Пекин вскоре поведет новый восходящий блок стран под названием БРИК – Бразилия, Россия, Индия, Китай – к экономическому превосходству над угасающими западными державами. Внезапно началась гонка – кто быстрее изобретет следующую "горячую" аббревиатуру: одни предлагали МИКТ (Мексика, Индонезия, Южная Корея и Турция), другие – КИВЕТЮ (Колумбия, Индонезия, Вьетнам, Египет, Турция и ЮАР).

Сегодня, спустя пять лет после начала финансового кризиса 2008 г., эйфория по поводу ярких перспектив, ожидающих быстроразвивающиеся рынки, и новых аббревиатур, как ни печально, представляется неуместной. Средние темпы роста развивающихся стран в 2013 г. опустились до 4 процентов. Тем временем рынки стран БРИК буксуют – каждый по своим внутренним причинам. Проводимые ими саммиты только лишний раз показывают, как трудно сколотить влиятельный блок из авторитарных и демократических режимов с разными экономическими интересами. Теперь, когда ажиотаж утих, аналитикам остается переосмысливать ошибки, которые они допустили на пике экономического бума.

Таковых было великое множество. Прогнозисты перестали рассматривать быстроразвивающиеся рынки отдельно друг от друга, обезличивая их с помощью броских, но бездумных аббревиатур, посредством которых они пытались объединить абсолютно непохожие друг на друга державы. Эксперты слишком внимательно прислушивались к словам политических лидеров быстроразвивающихся стран, которые рады были объяснять экономический бум своим мудрым руководством, но игнорировали другие факторы, такие как легкие деньги, исходившие из США и Европы и позволявшие им наращивать мощь. Аналитики также переоценивали в своих прогнозах какой-нибудь один-единственный фактор – благоприятную демографию, допустим, или глобализацию, – тогда как все исследования говорят о том, что экономический рост зависит от хитросплетения разных сил и обстоятельств.

Прежде всего кардинальная ошибка заключалась в экстраполяции. Составители прогнозов исходили из того, что тенденции последних лет будут продолжаться бесконечно, а "горячие" экономики останутся таковыми неопределенно долгое время. При этом они совершенно игнорировали циклический характер политического и экономического развития. Эйфория вытеснила здравое суждение и смысл. По этой причине экономические прогнозы часто оказываются неверными.

СИНДРОМ ОДНОГО ФАКТОРА

История свидетельствует о том, что прямолинейные экстраполяции почти всегда ошибочны. И все же аналитики не могут избежать искушения использовать их в своих прогнозах, поскольку часто выдают желаемое за действительное, и притом ими часто движет страх. В 1960-е гг. Филиппины добились права открыть у себя штаб-квартиру Азиатского банка развития на том основании, что быстрый рост филиппинской экономики должен был на долгие годы сделать эту страну звездой региона. Но надеждам не суждено было сбыться: в следующем десятилетии рост остановился из-за бездарной политики диктатора Фердинанда Маркоса (притом что Азиатский банк развития никуда не делся). Однако пристрастие к экстраполяции оказалось стойким, и в 1970-е гг. подобное мышление привело экономистов и разведслужбы США к прогнозу о том, что будущее за Советским Союзом, а в 1980-е гг. – что оно за Японией. В прошлом десятилетии начался бум быстрорастущих рынков, и экстраполяция позволила аналитикам взять новые высоты недоразумений. Авторы прогнозов указывали на экономическую мощь Китая и Индии в XVII веке как доказательство того, что эти страны будут доминировать не только в будущем десятилетии, но и на протяжении всего XXI века.

Начавшийся бум высветил еще одну классическую ошибку в построении прогнозов: упование на теорию одного фактора. Поскольку бум Китая отчасти объяснялся дешевой рабочей силой, которую обеспечивало подрастающее молодое поколение, аналитики взялись искать следующую "горячую" экономику среди держав со схожей демографией, забывая, что страна должна обладать мощным промышленным производством, способным создать рабочие места для всех молодых людей, выходящих на рынок труда. Либералы молились на более прозрачные государственные институты, служащие стимулом для предпринимательской деятельности, хотя в послевоенную эпоху вероятность быстро перейти к экономическому росту в авторитарных режимах была ничуть не ниже, чем в странах с демократическим управлением. Для резонеров долг – это всегда плохо (кредитный кризис 2008 г. еще больше усилил это предубеждение), в то же время экономический рост идет рука об руку с кредитами.

Проблема с теориями одного фактора в том, что они никак не связаны с текущими событиями и не учитывают другие обстоятельства, которые делают каждую страну уникальной. С одной стороны, институты и демография меняются слишком медленно, чтобы служить индикаторами направленности экономического развития. С другой стороны, аналитики, которые утверждают, что одни культуры приспособлены для быстрого экономического роста, а другие нет, упускают из виду, как быстро может меняться культура. Достаточно взглянуть на Индонезию и Турцию, крупные демократии мусульманского большинства, где быстрый экономический рост развенчивает миф о том, что ислам несовместим с экономическим развитием.

Обобщающие теории часто не рассматривают вещи в динамике. Те, кто учитывал в качестве ключевого фактора географию, не смогли предсказать бурный рост в прошлом десятилетии стран, не отличавшихся выгодным географическим положением. Речь идет, в частности, об Армении, Таджикистане и Уганде, не имеющих выхода к морю. Растущие цены на нефть позволили Казахстану выйти из экономической депрессии постсоветских лет.

Ясность и понятность теорий одного фактора делают их привлекательными. Но, игнорируя быстрые изменения в глобальной конкуренции, они не способны предложить убедительного сценария или прогноза, на основе которого можно было бы строить планы на 5–10 лет. Истина в том, что экономические циклы коротки, и обычно от взлета до падения проходит 3–5 лет. Конкурентоспособность разных стран мира за это время может резко измениться либо благодаря технологическим инновациям, либо в силу политической трансформации.

ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС

В действительности, хотя аналитики крайне неохотно соглашаются с этим, каждое последующее десятилетие почти всегда кардинально отличается от предыдущего, если принять во внимание тот факт, что звездами экономики нередко становятся те, кто в прошлом был отверженным и неудачником. Например, Мексика, ранее известная застойной экономикой, сегодня стала одной из самых многообещающих экономических держав Латинской Америки. А Филиппины, совсем недавно вызывавшие всеобщую жалость, сегодня в числе самых передовых – годовые темпы роста превышают 7 процентов. Пакистан, который на обложке журнала The Economist был отрекомендован как "самое гиблое место в мире", неожиданно начал демонстрировать признаки финансовой стабильности. Его фондовый рынок проявил себя среди лучших в прошлом году по динамике роста, хотя его обошел еще один неожиданный новичок в клубе быстрорастущих рынков – Греция. Ряд рыночных индикаторов недавно понизили статус Греции, переведя ее из разряда "развитых стран" в число "развивающихся рынков"; но страна резко сократила государственные расходы, зарплаты и цены, и это снова сделало ее экспортные товары конкурентоспособными.

Опыт таких стран лишний раз свидетельствует о том, что политические циклы ничуть не менее важны для перспектив страны, чем экономические. Кризисы и спады часто ведут к реформам, которые могут впоследствии обернуться экономическим оживлением или даже бумом. Однако следствием подобного успеха может стать пассивность и высокомерие политических лидеров, обрекающие страну на очередной спад. Бум прошлого десятилетия, казалось бы, опровергал этот сценарий, поскольку почти все быстроразвивающиеся экономики показывали феноменальный рост и не были подвержены спадам. Однако "большой взрыв" 2008 г. вернул цикл в привычное русло. Прежние звезды, такие как Бразилия, Индонезия и Россия, сегодня теряют позиции из-за плохого управления или благодушия руководства. Суть этой проблемы афористично выразил министр финансов Индонезии Мухаммед Шатиб Басри, сказав, что "трудные времена заставляют проводить правильную политику, а благодатные времена обычно расслабляют".

Правительства развивающихся стран могут избежать этой ловушки, только если будут придерживаться последовательного курса даже в благоприятные времена, поскольку для подобных экономик это единственный способ догнать развитый мир. Но это задача не из легких. В послевоенную эпоху такой подвиг совершили всего с десяток государств – несколько стран в Южной Европе (такие как Португалия и Испания) и Восточной Азии (Сингапур и Южная Корея). Наверно, по этой причине "развитыми" сегодня считаются всего 35 стран мира.

Между тем шансы на то, что все большее число новых государств пробьет себе дорогу в высший эшелон, невелики с учетом того, что реформы, направленные на повышение производительности труда, даются с большим трудом. Людям свойственно обрастать жирком в благополучное время и надеяться на то, что оно никогда не закончится. Но чаще всего успех оказывается мимолетным. Аргентина, Греция и Венесуэла в прошлом столетии добились западного уровня доходов для своего населения, но затем откатились назад.

Сегодня, помимо Мексики и Филиппин, успешно развиваются такие страны, как Перу и Таиланд. У этих четырех держав есть нечто общее, что объединяет многие звездные экономики последних десятилетий: харизматичный политический лидер, понимающий суть экономических реформ и имеющий от избирателей мандат на проведение их в жизнь. И все же не следует впадать в эйфорию. Подобные реформы обычно длятся от трех до пяти лет, так что не ждите расцвета филиппинского или мексиканского века.СБАЛАНСИРОВАННЫЙ ПОДХОД

Аналитикам не стоит заглядывать слишком далеко в будущее, но им нужно мыслить масштабно, чтобы учитывать все многообразие различных факторов, от которых зависит устойчивый и быстрый экономический рост. По мере того как страна богатеет, их перечень меняется. Простые проекты, такие как мощение дорог, могут сделать больше для поддержки и стимулирования бедной экономики, чем преждевременный запуск программ по развитию передовых технологий. Но вскоре выгоды от базовой инфраструктуры начинают приносить плоды.

С изменением экономических условий должна меняться и стратегия. Через пять лет после начала мирового финансового кризиса чрезмерные заимствования по-прежнему остаются серьезной проблемой, особенно если долг растет быстрее ВВП. На самом деле слишком большой государственный долг – бремя для быстрорастущих экономик, таких как Китай, который ускоряет заимствования во имя поддержания темпов экономического роста. Вьетнам, некогда восхвалявшийся как "Китай будущего", фактически переиграл КНР в эндшпиле, но это отнюдь не та победа, на которую он рассчитывал. Вьетнам уже пострадал от экономического кризиса, вызванного огромным госдолгом, и только начинает собирать осколки и закрывать несостоятельные банки.

Чтобы поддерживать экономики в рабочем состоянии, политическим лидерам следует заботиться о сбалансированном росте, охватывающем все сектора национальной экономики (и не слишком зависящем от заимствований), все классы общества (не сосредоточиваясь в руках нескольких миллиардеров), все географические регионы (а не только столичные города) и производственные отрасли (не ограничиваясь подверженными коррупции отраслями, такими как добыча и экспорт нефти). И необходимо равновесие всех факторов, соответствующее уровню доходов граждан. Например, Бразилия тратит слишком много на построение государства всеобщего благоденствия; расходы эти чрезмерно велики при среднем доходе бразильца 11 тыс. долларов США в год. Вместе с тем Южная Корея, где средний доход в два раза выше, чем в Бразилии, тратит на социальные программы слишком мало.

Многие политические лидеры считают некоторые экономические пороки вневременными, общими проблемами развития, но в действительности существует лимит жадности и мздоимства, как это ни парадоксально. Обычно неравенство увеличивается на первых этапах экономического роста. Дойдя до определенного предела, пропасть между богатыми и бедными начинает сокращаться. Эта точка равновесия находится где-то в районе годового дохода в 5 тыс. долларов на душу населения. На этой кривой неравенство относительно уровня доходов значительно выше нормы в Бразилии и ЮАР, но в таких странах, как Польша и Южная Корея, оно не столь тревожно и критично. Тот же подход с коррекцией на доходы применим к коррупции, из чего следует, например, что в Чили удивительно низкая коррупция для уровня доходов в этой стране, тогда как Россия непропорционально коррумпирована.

СПРОСИТЕ У МЕСТНЫХ

Однако никакая теория не заменит местное население, которое всегда более чувствительно к тому, в какую сторону разворачивается национальная экономика, чем аналитики. Так, деловые люди Индии заранее предсказали замедление экономики, дружно жалуясь на коррупцию. Растущие расходы на взятки продажным чиновникам побудили их вывозить больше средств за рубеж, хотя иностранные инвесторы по-прежнему вкладывали немалые средства в индийскую экономику.

Ничто не заменит изучения ситуации "в полевых условиях", на местах. Аналитики, которые следят за инвестициями в быстроразвивающиеся рынки, используют Китай в качестве мерила, поскольку уровень вложений в китайскую экономику приблизился к 50% ВВП, что совершенно беспрецедентно и опасно для любой развитой страны. Но инвестиционный риск становится очевидным, только если оказаться в Китае и проследить, на что идут все эти деньги – на города-призраки с небоскребами и другие пустые проекты. На другом полюсе находятся Бразилия и Россия, где, наоборот, нехватка инвестиций сказывается на развитии сектора услуг, состоянии дорожно-транспортной сети, а в Сан-Паулу генеральные директора компаний полагаются только на вертолетные площадки на крышах небоскребов, отчаявшись преодолеть безнадежные пробки на дорогах.

Экономисты склонны игнорировать впечатления конкретных людей и политику как нечто слишком абстрактное, не поддающееся количественному измерению и анализу, и не включают их в свои прогнозные модели. Они склонны изучать политическую обстановку через призму цифр, отражающих состояние государственных расходов или процентные ставки. Но голая статистика не способна дать представление о влиянии, которое оказывают на экономику такие харизматические лидеры, как, например, новый президент Мексики Энрике Пенья Ньето или президент Филиппин Бениньо Акино III. Эти руководители принимают крутые меры против монополистов, взяточников и чиновников, не справляющихся со своими обязанностями.

Прагматичный подход к определению того, кто станет вероятным победителем очередного бума развивающихся рынков, требует принять во внимание эту реальность и непостоянство мировой конкуренции. Аналитик, пытающийся сделать более или менее достоверный прогноз, должен отслеживать меняющийся перечень из более чем 10 факторов, от политики до заимствований и инвестиционных потоков, и оценивать перспективы каждой развивающейся страны в течение следующих трех-пяти лет – реалистичный временной горизонт для нынешних политических лидеров, деловых людей, инвесторов или других лиц, кровно заинтересованных в текущих событиях. При таком подходе нет места провокационным прогнозам на 2100 г. или пророчествам на еще более отдаленное будущее. Цель таких аналитиков – составить практическое руководство по подъему и падению стран в реальном времени и в обозримом будущем: в текущем десятилетии, а не в следующем и не через 30–40 лет. Быть может, прогнозы не будут особенно драматичными. Но недавний крах рынков показал, насколько опасной может быть излишняя драматизация.

Ручир Шарма – возглавляет отдел быстроразвивающихся рынков и мировой макроэкономики в департаменте управления инвестициями Morgan Stanley и является автором книги "Страны, совершающие рывок: в погоне за следующими экономическими чудесами".

Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 февраля 2014 > № 1049169 Ручир Шарма

Протесты против демократии. Украина и Таиланд времен исхода

Александр Баунов — журналист, публицист, филолог, бывший дипломат. Он является главным редактором Carnegie.ru.

Резюме Проблемы Таиланда и Украины очень похожи и вместе похожи на проблемы России и всех стран, сравнительно далеко продвинувшихся по дороге к развитому миру, но еще туда не пришедших.

Одно из главных чувств, которое испытывают сейчас украинские горожане умственного труда, – это изумление от стремительной деградации окружающей действительности. Всего два месяца назад Украина была страной, которая, казалось, стоит на пороге Европы – надо только чуть-чуть подтолкнуть несуразное правительство. И вот теперь уже речь идет о том, чтобы не быть страной, где на улицах стреляют, людей раздевают на холоде, вывозят в лес и распинают, по городу бегают хулиганы на сдельной оплате, а их ловят, бьют и заставляют на коленях читать Библию. Одни протестующие штурмуют учреждения, занятые другими протестующими, армия требует порядка, по окраинам бродят чужеземные ряженые казаки, и ни о какой Европе больше нет и речи: отбиться бы. Бурный, настойчивый протест обострил все качества страны – сперва лучшие, а потом и остальные, которых оказалось не меньше.

Конечно, есть и победы. Отменили законы, которых два месяца назад не было. Заговорили о досрочных выборах, хотя и срочных осталось ждать всего год. Досрочные выборы – это победы демократии, за которую протест. Или он за Европу? Или это одно и то же? И главное – разве можно с ними на одни выборы. Ведь обманут, запугают, промоют мозги. Нельзя – отвечают в Таиланде. Там уже пробовали. Но как по-другому, сами не знают.

За кого быть

В Киеве были жертвы, и многие у нас в России заменили фотографию в фейсбуке на траурный черный квадрат. В Таиланде в то же самое время убили больше протестующих, больше демократических активистов – и никакого Малевича. То есть дело все-таки не в демократии, а в Украине. А еще говорят: иностранное государство, такое же, как все.

Русский человек совсем не так широк, как иногда кажется. Сидит не высоко, видит не далеко. Ест на пеньке свой пирожок, смотрит, чтобы никто не спал в его постели. Украину с Россией еще может сравнить, Каддафи с Путиным тоже, а остальное – далеко.

Но и западный человек не дальше ушел. Не едет в Таиланд боевой Маккейн, евродепутаты не принимают разгневанных заявлений, Терминатор не записывает слов поддержки из своего прекрасного, но трагического будущего. А все потому, что нет в Таиланде любимого сюжета: свободолюбивый демократический народ против авторитарного Кремля.

Вот раньше, когда рядом с Бангкоком был не капитализм, небрежно завернутый в красный флаг, а настоящие большевистские Вьетнам и Китай, а в том же самом Таиланде случались протесты – а они там бывали и в 60-е, и в 70-е, за демократию против короля и генералов в правительстве, – западный человек сразу понимал, кому сочувствовать: в зависимости от того, кто он – буржуа-обыватель или мятущийся интеллигент.

Другое дело Украина. Тут можно в очередной, 125-й раз победить тоталитарную Россию: победили в 1991 году, потом в 2004-м, но кони все скачут и скачут, надо еще раз. Так и западному человеку интереснее, и украинскому протестующему, и даже русскому читателю электронных газет.

Хотя ясно, что выиграла бы три года назад свои пятьсот тысяч голосов Юлия Тимошенко, и ничего бы не было – никаких протестов, и Янукович бы не сидел, и соглашения с Кремлем были бы, потому что свободолюбивая Юлия тоже умела договориться с Кремлем.

Нет ни малейшего сомнения, на чьей стороне Путин в нынешней борьбе власти и протестующих на Украине. И точно так же нет сомнения, что эта борьба не сводится к сюжету «Украина против Путина».

Но одно дело – победить неуклюжего, хоть и хитрого Януковича и собственный украинский «Беркут» – что немедленно ставит вопрос о том, кто, собственно, кого победил; и другое дело – Кремль. Кремль понятней, престижней и не вызывает вопросов.

За демократию против выборов

А в Таиланде кому сочувствовать, не поймешь. Наверное, тоже протестующим, они же за демократию, или властям, которые за стабильность, – кому как ближе. С другой стороны, сейчас любой протест за демократию, какой ни возьми: бахрейнские шииты за Иран против короля, сирийский исламисты против еретиков у власти, стамбульские студенты за парк и за бывших генералов у власти, бразильские студенты против чемпионата мира и бывших студентов, которые раньше тоже протестовали, а теперь управляют страной.

В развитых странах протест еще бывает социальный, а в развивающихся есть только один – за демократию. Даже когда они на самом деле протестуют против. Как на Украине и в Таиланде.

Украина похожа на Таиланд не только тем, что развивающаяся и переходная, но и тем, что в обеих странах продвинутая часть общества, которая ассоциирует себя с будущим, протестует против правительства, которое представляет более инертную, неразвитую, нуждающуюся в государственной опеке часть (ее протестующие ассоциируют с прошлым). Есть и региональное сходство: с небольшим числом исключений те, кто в Таиланде за демократию и за будущее, – это столица и юг, живущий торговлей, бизнесом и туризмом, а те, кто за доброе сильное государство, – это север: крестьяне, хозяева рисовых полей, провинциальные купцы.

Сейчас у власти как раз вторые – популисты-государственники, провинциальные олигархи севера и центра, с точки зрения столицы, ее старых денег и образованного городского сословия – нувориши, выскочки и вообще мафия, и ее пассивный, патерналистски настроенный, склонный к уравниловке избиратель. А те, кто против них под лозунгом за демократию, – как раз люди умственного труда столицы и юга, работники сферы туризма и нового современного бизнеса, но также и старые деньги, и старая элита, связанная с королевской, придворной, военной и судебной службой.

Еще тайские протестующие смелее украинских – захватывают не только министерства и ведомства, но, бывает, и мосты, и торговые центры, и международные аэропорты. И как следствие, успешнее. Тайские протестующие добились того, что стоит у украинских в качестве чуть ли не конечной цели – досрочных выборов, которые и прошли в это воскресенье.

Но жизнь тихая, нежная, сладкая, как ласка, не наступила. Во-первых, правительство провинциальных олигархов, которое представляет инертных, патерналистски настроенных граждан, победило. Во-вторых, после объявления досрочных выборов бангкокский «майдан» не разошелся, а принялся протестовать еще ожесточеннее против самих этих выборов: блокировать избиркомы, не давать кандидатам регистрироваться, не пускать на участки голосования. Вообще, все последние недели тайских протестов прошли под лозунгом: нет выборам. Во время демократических протестов против досрочных выборов и случились довольно многочисленные, даже по меркам развивающихся стран, жертвы.

И дело не в том, что ожидались страшные и массовые фальсификации. А в том, что протестующие предполагали результат. Во-первых, по опросам. Во-вторых, по опыту прошлого. Протестующие с обеих сторон уже отправляли власть в отставку и добивались досрочных выборов. Военные совершали переворот и проводили выборы, подправив конституцию. И каждый раз – в 2001, 2005, 2007, 2011-м и вчера их выигрывала одна и та же сила – вот эти самые северные, недалекие, отсталые под руководством бандитов. Люди были разные, партии назывались иначе, но политико-географическое противостояние воспроизводилось на каждых выборах, и сила побеждала одна и та же.

Фараон в голове

Проблемы Таиланда и Украины очень похожи и вместе похожи на проблемы России и всех стран, сравнительно далеко продвинувшихся по дороге к развитому миру, но еще туда не пришедших.

Этот переход не случается со всем народом одновременно. Это не исход библейский, где – раз! – и перешли, а преследователей Господь потопил. Преследователи тут как тут, идут на избирательные участки, и у каждого в голове по фараону.

В исторической реальности исход случается по частям – отдельными отрядами: авангардом, основными силами, арьергардом. Одна нога здесь – другая там. Хвост вытянул, коготок увяз. Коготок вытянул, сустав вывихнул. Одна нога в Европе приветствует зарю возрождения, другая прощается со Средневековьем.

Образованные ответственные люди с чувством собственного достоинства добиваются свободы для себя. А получается, что для всех – в том числе и для безответственных, без достоинства. Они к свободе не готовые и выбирают не тех. Не те становятся властью, и снова приходится выходить и добиваться от них свободы. И так много раз.

Вот тут спрашивают, что будет, когда победят и скинут Януковича. Так ведь чего гадать: один раз уже победили и скинули. Теперь пытаются скинуть в одну и ту же воду дважды. Как в Таиланде.

Был такой прогрессивный, проевропейский президент Ющенко, за которого стояла лучшая часть страны. Выстояла. Он сейчас что-нибудь сказал? Где-нибудь появился? И вообще, почему все с нуля, как если бы его не было. Даже хуже, чем с нуля. Что это было? Чем сегодняшняя Украина до Ющенко отличается от сегодняшней после? Да ничем, исчезновением прекрасных иллюзий.

Не бывает в стране третьего, пусть даже и второго мира власти из первого мира: побились немного с «Беркутом», побросали горючую смесь, а в результате правит Кэмерон.

Чего бы там кому ни хотелось, Украину целиком может привести в Европу президент с Востока, или свой для Востока. Человеческий мир устроен так, что привести весь народ, целую страну из прошлого в настоящее или в будущее безболезненнее всего смогут люди, которых считает своими не передовая, а именно отсталая часть страны.

А вообще, ничто не приближает к Европе, как несколько лишних тысяч долларов ВВП на душу населения. Те, где мало людей, много скважин, вычеркиваем (хотя иногда тоже действует), а остальные оставляем.

| Slon

Украина. Россия. Азия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 4 февраля 2014 > № 2851537 Александр Баунов

Интервью министра финансов Антона Силуанова радиостанции "Эхо Москвы"

А. ВЕНЕДИКТОВ – 20.05 в Москве. Всем добрый вечер. Это программа «Ищем выход». У микрофона Алексей Венедиктов. Сегодня целый час с нами министр финансов РФ Антон Германович Силуанов. Добрый вечер.

А. СИЛУАНОВ - Добрый вечер.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Первый вопрос, который сегодня с утра шел, вообще пришел первый вопрос: рубль уже готов скопытиться, - спрашивает corcornilov. Что происходит с рублем. Впервые он пересек с апреля 2009 года границу в 34 рубля за доллар. Это политика или это споткнулся?

А. СИЛУАНОВ - Вы сказали сейчас, впервые пересек с апреля 2009 года. То есть такие колебания рубля были уже на нашем валютном рынке, были в нашей истории. И здесь действительно ситуация развивается волнообразно. Потому что в определенные этапы рубль укреплялся. В определенные этапы рубль несколько ослаблялся. Что сейчас происходит. Действительно с начала года мы видим некоторое ослабление рубля, около 3,6%. Много это или мало. В принципе это конечно немного. Потому что если посмотреть на прошлый год, как двигались валюты стран с развивающимися экономиками, там за определенные периоды короткие достаточно валюты менялись, ослаблялись на 20-30%. Но было основание для этого. Основание это политика крупных стран, эмитентов резервных валют, таких как США, еврозона, Япония, в первую очередь США в прошлом году заявили только о намерении снижать свои программы так называемого количественного смягчения. То есть печатания денег. Сокращать количество печатания долларов. Сейчас уже эта политика официально объявлена, что да действительно в этом году США будут постепенно сворачивать объемы печатания. Это абсолютно правильно, потому что экономика США показывает достаточно устойчивые высокие темпы роста, безработица сокращается. Это было два основных ключевых момента для того, чтобы ФРС США принял решение о сворачивании этой политики. Так вот когда идет сворачивание, что происходит. Происходит следующее. Процентные ставки в этих странах увеличиваются и соответственно потоки капитала во всем мире ищут, где подороже можно вложить свои деньги, соответственно потоки капитала устремляются в эти страны. И конечно некоторые инвесторы думают: ага, США будут сворачивать печатание денег, стоимость денег увеличится, значит мне лучше вложиться в какие-то активы США надежные и тем более стоимость этих активов будет расти. Поэтому деньги с развивающихся рынков постепенно лучше вывести.

А. ВЕНЕДИКТОВ – В том числе с России.

А. СИЛУАНОВ - В том числе с России. В прошлом году, кстати, мы практически это не почувствовали. У нас хоть и происходило некоторое ослабление рубля, но оно было несущественным. В этом году, когда вы спрашиваете, а что происходит с рублем. Я хотел бы сказать следующее, несколько факторов. Первое – все-таки решение США о прекращении количественного смягчения и отток средств с рынка с развивающимися экономиками. Частично это конечно и касается РФ. Но это еще раз повторю, я не вижу здесь каких-то глобальных факторов для действий.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Вы пока не видите проблемы с этим.

А. СИЛУАНОВ - Да. Это первое. И второе. Все-таки это политика ЦБ, политика денежных властей. О том, чтобы все больше…

А. ВЕНЕДИКТОВ – Наша.

А. СИЛУАНОВ - Да, конечно. Все больше и больше делать рубль свободно плавающим. То есть политика ЦБ это абсолютно правильно…

А. ВЕНЕДИКТОВ – То есть вы поддерживаете.

А. СИЛУАНОВ - Абсолютно. Заключается в том, чтобы сделать курс рубля гибким, плавающим, с тем, чтобы не было искусственного сдерживания, как раньше было. В 2008 году мы искусственно сдерживали рубль, и потом нам пришлось ускоренно отпускать. Это приводит к перекосам…

А. ВЕНЕДИКТОВ – Девальвация или нет?

А. СИЛУАНОВ - Сейчас?

А. ВЕНЕДИКТОВ – Да.

А. СИЛУАНОВ - Я ни в коем случае не говорил о таком слове.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Это я спрашиваю.

А. СИЛУАНОВ - Я не согласен с такой оценкой. Речь идет об изменении курсовой политики. Сейчас курс немножко подослаб. Но я всегда говорю, что экономических базовых каких-то оснований говорить о том, что эта тенденция дальше продолжится, нет. Давайте посмотрим, ведь что такое курс. Откуда он вообще формируется. Формируется он, исходя из ситуации с платежным балансом страны. Любой страны, Россия, другая страна и так далее. А что такое платежный баланс. Это потоки, оттоки валюты в страну и из страны. Что это за потоки. Это выручка от экспорта. От наших в первую очередь несырьевых ресурсов. Это приток валюты в страну. Это приток капитала в нашу страну, это приток валюты в рамках услуг, приезжают иностранцы, привозят, здесь тратят. Какие оттоки. Это проплата по нашему импорту. Это утечка капитала. И так далее. Наши граждане тоже вывозят туда валюту. И поэтому курс зависит от того, а какая разница между притоками, оттоками валюты в страну и особенно по так называемому счету текущих операций. В основном это экспортно-импортные операции. Так вот у нас сейчас все равно положительное сальдо между экспортом и импортом.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Притока больше.

А. СИЛУАНОВ - Притока больше от продажи наших товаров за границу, чем от покупки импортных товаров. Поэтому, несмотря на то, что это сальдо несколько ослабилось в прошлом году, тем не менее, мы имеем устойчивый платежный баланс и говорить о том, что у нас есть какие-то риски для валюты, нет.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Я вам хочу привести одну цифру. Тут был недавно опрос: в какой валюте вы храните сбережения. В рублях хранят 40%.

А. СИЛУАНОВ - Ну и правильно делают.

А. ВЕНЕДИКТОВ – При этом 53 не имеют сбережений. То есть из 47-ми 40, то есть считайте, 80 хранят в рублях. Поэтому людей это беспокоит, что начинает ослабляться рубль.

А. СИЛУАНОВ - Да знаете, правильно. Надо хранить деньги в той валюте, в которой тратишь. И большая часть наших граждан тратит конечно в рублях. Потому что мы каждый день ходим в магазины, покупаем какие-то услуги. Во всяком случае, обычному человеку и я, в том числе мне не нужна сейчас валюта. Мне нужна валюта, если я еду за границу. И собираюсь там может быть что-то приобрести или поселиться в гостинице, оплатить. Поэтому большая часть наших граждан, конечно, тратит рубли.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Поэтому и волнуются.

А. СИЛУАНОВ - Так вот, фундаментальных оснований для того, чтобы рубль ослаблялся или укреплялся сейчас нет.

А. ВЕНЕДИКТОВ – То есть он объективно сейчас колышется, болтается.

А. СИЛУАНОВ - Вы знаете да. ЦБ чуть может быть меньше стал внимания уделять валютному рынку не в том плане, что внимания уделять, а меньше стал участвовать на рынке. Это все правильно делает. Потому что мы говорили о том, что через пару лет мы должны вообще отправить рубль в свободное плавание.

А. ВЕНЕДИКТОВ – То есть отменить коридор?

А. СИЛУАНОВ - Да, в том числе. И ЦБ сейчас постепенно к этому идет. Границы коридора расширяет. Тоже абсолютно правильное решение. Потому что ни в коем случае нельзя сдерживать давление на рубль, потому что в конечном счете это все равно выльется в ту или иную сторону динамика рубля. ЦБ, задача его сдерживать резкие колебания рубля. С тем, чтобы не было резких выпадов как в одну, так и другую сторону. Это ЦБ и делает и будет делать. Будет вмешиваться в ситуацию на валютном рынке, если такие он видит…

А. ВЕНЕДИКТОВ – Угрозы, колебания.

А. СИЛУАНОВ - Это правда. Поэтому я вижу здесь что произошло с начала года. Первое, ситуация со странами, эмитирующими резервную валюту. Которые сказали, что мы больше не будем так много печатать денег. И ставки там будут расти. Некоторые инвесторы вышли из наших бумаг. Но это не повлияло существенно, не должно повлиять на ситуацию на валютном рынке. Второе это просто ЦБ стал проводить более либеральную более гибкую политику. Курсовую и, может быть, не вмешивается в тех случаях, которые в прошлом году обращал на это внимание и продавал бы валюту на рынке. Поэтому два таких момента серьезных. Но, тем не менее, фундаментальных оснований для изменения курса рубля, их просто нет.

А. ВЕНЕДИКТОВ – В этой связи, конечно, наш следующий вопрос, это история с бюджетом. Некоторые наши слушатели, присылая вам вопросы, говорят о том, что, судя по дефициту бюджета, один из наших слушателей по Интернету прислал вопрос: необходимо срочно сокращать расходы государства, либо девальвировать рубль. Правильно ли я понял, - он возвращает нас к этому вопросу, - что выбран второй путь (девальвация) - и она составит к концу года искомые 20-25% (дефицит бюджета).

А. СИЛУАНОВ - 20-25 и еще раз…

А. ВЕНЕДИКТОВ – Он считает, что дефицит бюджета такой, что девальвация должна в процентах совпасть с дефицитом бюджета.

А. СИЛУАНОВ - Здесь никогда мы такой связи не выстраиваем. Когда вы сказали, что слушатель какой-то обратился с предложением сокращать расходы, у меня сразу мысль такая: его надо сразу в Минфин брать на работу.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Присылайте, уважаемый, papastepanych.

А. СИЛУАНОВ - Но когда вы сказали, что для этого нужно еще и девальвировать рубль.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Он считает, что это решение государственное, поскольку формально расходы в абсолютных цифрах не будут сокращаться. То решение таким образом сократить расходы это подозрение на политику для того, чтобы ослабить дефицит бюджета.

А. СИЛУАНОВ - Сразу могу сказать, что таких задач ни в правительстве, ни в ЦБ нет. Никто не собирается балансировать бюджет путем ослабления рубля. Это абсолютно точно вам и ответственно могу сказать.

А. ВЕНЕДИКТОВ – А почему, Антон Германович?

А. СИЛУАНОВ - Вы знаете…

А. ВЕНЕДИКТОВ – Этот же путь используют в других странах.

А. СИЛУАНОВ - Этот путь вообще-то кризисный. У нас были девальвации или резкие ослабления курса в период кризисных ситуаций, когда мы курс этот держали, мы долго его держали, держали и вдруг видим, что золотовалютные резервы наши падают, толку никакого нет. Можно курс держать, логика в старом формате была, если это давление на рубль будет носить определенный отрезок времени. Но постоянно тратить резервы и в случае не прекращения этой ситуации это бессмысленно. Поэтому мы говорим о необходимости гибкости курса рубля с тем, чтобы резервы были в порядке и инвесторы тоже знали, что у нас рубль колеблется, исходя из рыночных принципов.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Резервы в порядке, сразу я, вы сказали, чтобы резервы были в порядке, я говорю, резервы в порядке?

А. СИЛУАНОВ - Резервы в порядке. Их порядка 500 млрд., чуть меньше 500 млрд. долларов.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Это много или мало страны? Я не могу ничего сказать.

А. СИЛУАНОВ - Это много. И намного превышает те рекомендации и валютного фонда и экономических мировых организаций, которые говорят, что объем резервов должен быть на уровне двухмесячного импорта. У нас в несколько раз превышает этот параметр. Тем не менее, возвращаясь к вопросу. А вы знаете, мы действительно должны говорить о балансировке бюджета, но за счет двух факторов. Первое, все-таки это увеличение в большей степени доходов, мы такие планы себе строим. Поскольку у нас есть резервы для этого.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Особенно если иранская нефть выйдет на мировой рынок.

А. СИЛУАНОВ - В первую очередь в теневом секторе экономики. Я не говорю про нефтегазовые доходы. И второе это большая отдача, большая эффективность наших расходов. И то и другое будем делать в текущем году. В прошлом году у нас был дефицит полпроцента ВВП, мы его в большей степени сократили, чем планировали. 0,8% планировали, 0,5 сократили. В этом году мы планируем дефицит 0,6-0,7% ВВП. И считаем, что вполне сможем его обеспечить без всяких изменений денежно-кредитной политики.

А. ВЕНЕДИКТОВ – В этой связи Россия страна очень неровная, я имею в виду и географически и экономически. Наши 83 региона, по-моему, весьма различные.

А. СИЛУАНОВ - Это правда.

А. ВЕНЕДИКТОВ – По своим бюджетам. Вы можете сказать сейчас, либо на конец 2013, может уже ясно январь, сколько у нас регионов, которые являются либо самообеспечивающими, либо донорами.

А. СИЛУАНОВ - У нас есть такая градация. Донор или реципиент.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Всего двойная. Хорошо.

А. СИЛУАНОВ - Но считается донором и реципиентом по простой формуле. Получаешь ли ты помощь из федерального центра на так называемое выравнивание бюджетной обеспеченности. То есть если у тебя твоя бюджетная обеспеченность, то есть доходы бюджета на душу населения выше среднего показателя или нет. Если взять все регионы, и посчитать какой средний размер дохода бюджетов регионов на душу населения, и от этого посмотреть, а какие регионы имеют выше доход.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Слева, справа.

А. СИЛУАНОВ - Те, которые справа, у которых выше, таких регионов 11.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Из 83.

А. СИЛУАНОВ - Но за счет чего, что эти регионы крупные или сырьевые.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Ханты-Мансийск.

А. СИЛУАНОВ - Например, Москва, Ханты-Мансийск, Тюмень, Санкт-Петербург, либо это крупные финансовые центры, столицы с экономикой. Либо сырьевые Тюмень, Ямало-Ненецкий АО и так далее. Поэтому они резко выбиваются из средних. То есть, предположим, Москва имеет бюджетную обеспеченность в два раза больше средней.

А. ВЕНЕДИКТОВ – А Москва за счет чего? За счет налогов?

А. СИЛУАНОВ - Ну конечно, во-первых, здесь основные центры бизнеса. Финансовый центр. Здесь большие имущественные комплексы. Которые платят налоги. Поэтому раньше, как ни странно мы доплачивали Москве за столичные функции. А потом сказали, слушайте, Москва, ты как столица наоборот имеешь преимущество с точки зрения и резидентства налогового, поэтому к тебе наоборот все потоки тянутся. И отменили эту доплату.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Так вот было ваше предложение, которое я хотел, чтобы вы пояснили. Но, во всяком случае, мы туповатые журналисты восприняли ее так…

А. СИЛУАНОВ - Не согласен с таким определением…

А. ВЕНЕДИКТОВ – Мы туповатые. Это самоопределение. Мы восприняли так, что если в течение какого-то времени регион не добивается прогресса в области бюджета, уменьшения дефицита, то губернатора надо увольнять. Просто взять и увольнять. Что вы имели в виду?

А. СИЛУАНОВ - Да нет, речь идет не об этом. Речь идет о следующем. О том, что качество бюджетного планирования, исполнения бюджетов разное в целом ряде регионов. То есть многие регионы при планировании своего собственного бюджета подходят неответственно, я бы даже сказал безответственно.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Вы сказали слово «многие». Я правильно услышал? Десятки?

А. СИЛУАНОВ - Я бы сказал ряд регионов. Можно сказать, что десяток точно. Из 83.

А. ВЕНЕДИКТОВ – И только сразу поясните, что вы называете безответственностью.

А. СИЛУАНОВ - Я сейчас хочу пояснить. А именно завышают доходы, закладывают туда воздушные доходные источники, которых явно быть не может. Завышают источники финансирования дефицита бюджета.

А. ВЕНЕДИКТОВ – То делают сознательно, а не по ошибке.

А. СИЛУАНОВ - Делают сознательно, надеясь на авось. На русский авось. Ну ладно, в ходе исполнения бюджета глядишь, Минфин чего-нибудь подкинет, там может быть дополнительный доход, кредит нам бюджетный дадут.

А. ВЕНЕДИКТОВ – К Владимиру Владимировичу дойду.

А. СИЛУАНОВ - Да, да. Получу резолюцию, указание и Минфин выдаст дополнительную помощь. К сожалению, все это не так. Все это приводит к тому, что в ходе уже исполнения бюджета этих средств нет, и приходится резать что называется по живому. А это хуже всего, когда ты на что-то рассчитывал, есть уже определенные ожидания у получателей средств. Есть даже, может быть и контракты подписанные. А их приходится резать и здесь штрафные санкции, и для бизнеса сами понимаете, какие последствия.

А. ВЕНЕДИКТОВ – То есть безответственность в вашем понимании это не недостаток дохода, неумение найти доходы, а самообман как минимум при планировании.

А. СИЛУАНОВ - Абсолютно. И вот мы говорим, что те регионы, которые занимаются самообманом и обманом своих жителей региона, своих граждан, которые в том числе и голосовали за губернатора, и выбирали заксобрание, которое голосует за этот бюджет, мы таким образом просто их обманываем. И это вообще недопустимо с точки зрения позиции государственной власти. Потому что если мы включили в бюджет какие-то ассигнования, они должны быть исполнены. Во всяком случае, мы на федеральном уровне жестко к этому идем. У нас действительно в прошлом году была ситуация, что мы может быть несколько оптимистично спрогнозировали доходы от приватизации, несколько оптимистично спрогнозировали не нефтегазовые доходы, но мы, тем не менее, не сокращали расходы. Мы выполнили в полном объеме все наши обязательства. Да, путем нам пришлось несколько изменить своим идеологическим подходам и мы, не нарушая бюджетного права, тем не менее, направили часть нефтегазовых доходов на выполнение тех обязательств. Но мы выполнили их. Мы обеспечили. А некоторые регионы им приходится сокращать…

А. ВЕНЕДИКТОВ – И тогда?

А. СИЛУАНОВ - И тогда мы считаем, что это негосударственный подход. Мы считаем, что такие случаи конечно должны стать точкой, когда в целом оценивается деятельность руководства администрации региона. Но мы не предлагаем сейчас каких-то мер в законодательном порядке. Сказать, ага, так плохо спланировал, иди в отставку. Да нет, конечно. Это не наша задача. Не минфиновская задача. Не задача бюджетного законодательства. Это задача уже наших руководителей, которые в целом смотрят, как дела в субъекте РФ, насколько эффективен тот или иной руководитель.

А. ВЕНЕДИКТОВ – А вот есть критические регионы?

А. СИЛУАНОВ - Есть регионы…

А. ВЕНЕДИКТОВ – Я не говорю реципиенты, понятно, есть северокавказские республики. Но вот критическая ситуация с бюджетом.

А. СИЛУАНОВ - Вы знаете, как ни странно есть регионы, которые находятся в достаточно неплохом положении, середняки. Но у которых такая безответственная финансовая политика привела к тому, что накоплены огромные долги регионов, которые превышают…

А. ВЕНЕДИКТОВ – Перед федеральным бюджетом?

А. СИЛУАНОВ - Нет. Перед коммерческими банками, перед федеральным бюджетом. Вообще да. То есть брали как можно больше, в надежде на то, что может, глядишь, федерация потом спишет бюджетные кредиты, может быть, поможет финансовой помощью. Ведь не бросит же. Действительно мы же не бросим субъекты РФ. И помните, давно уже это было, слава богу, с Московской областью была ситуация по внешним обязательствам, мы в любом случае помогли и будем помогать субъектам, дефолтов регионов не будет.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Это очень важно.

А. СИЛУАНОВ - Но допускать ситуацию дефолтов это говорит о том, что неграмотная финансовая политика, как минимум надо ставить вопрос об эффективности министра финансов, поскольку он не смог представить все риски, не смог доказать руководству региона о недопустимости такой политики. И целый ряд регионов накопил такие долги, не знает, что делать. И здесь конечно мы подключаемся в том плане…

А. ВЕНЕДИКТОВ – А что делать. Если вы говорите, федерация дефолта не допустит, что правильно. Но чего делать? Я буду прекрасно знать, что наберу долги, и за меня папа заплатит всегда, не допустит, чтобы моя семья…

А. СИЛУАНОВ - Мы и говорим, что в таком случае нужно смотреть на эффективность менеджмента всей команды региона. Это раз. В первую очередь министра финансов. Второе в таких случаях мы с регионами заключаем соглашения не об увеличении, а сокращении этих долгов. Где-то мы действительно можем и помочь бюджетным кредитом. Финансовую помощь не предоставляем на сокращение государственного долга. Но обеспечиваем в полном объеме вместе с регионом обслуживание и погашение этих обязательств, имея в виду, что такие долги не должны увеличиваться. С учетом все-таки роста налоговой базы, удельное отношение долга к налоговым доходам постепенно должно сокращаться. И постепенно в этой ситуации регион должен выходить из красной зоны что называется.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Вы можете сказать, сколько регионов в красной зоне в вашем понимании? Сейчас по долгам.

А. СИЛУАНОВ - Порядка самых острых около пяти.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Это не самые большие регионы.

А. СИЛУАНОВ - Это не самые большие регионы, но регионы, которые накопили в прошлые годы долги.

А. ВЕНЕДИКТОВ – В этой связи насколько республики Северного Кавказа соблюдают бюджетные правила. Я не буду говорить, они реципиенты или доноры, они реципиенты. Но насколько те проблемы, Чечня, Ингушетия, Дагестан, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия. Насколько они в зоне долгов?

А. СИЛУАНОВ - Вы знаете, предположим, в Чечне вообще долгов нет.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Как это?

А. СИЛУАНОВ - Потому что незачем было занимать средства, потому что действовала программа поддержки чеченской республики, восстановление экономики. Справедливо и республика не осуществляла крупные заимствования. Хочу сказать из названных регионов в красной зоне регионов, которые вы назвали, их там нет. Потому что объем бюджетов, долгов он в большей степени контролировался со стороны федерального центра. Знаете почему? Потому что у нас действует норма бюджетного законодательства о том, что если ты высокодотационный регион, то федерация заключает с тобой соглашение. О том, какие расходы ты осуществляешь, не лезешь ли ты в федеральные полномочия. У нас многие регионы, которые в том числе накопили долги, до сих пор могут финансировать федеральные полномочия. Например, университеты. Находятся на территории региона университеты.

А. ВЕНЕДИКТОВ – То есть некое дополнительное финансирование.

А. СИЛУАНОВ - Он принимает решение, ну я помогу. Надо помочь. Строительство может быть где-то общежития, благое дело, казалось бы, но ты хоть свои полномочия сначала выполняй, потом уже реализуй другие.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Напомню, в прямом эфире «Эхо Москвы» министр финансов Антон Силуанов. Через несколько минут мы вернемся в студию. Пока новости.

НОВОСТИ

А. ВЕНЕДИКТОВ – 20.33 в Москве. Антон Германович Силуанов, министр финансов РФ. Вот наши слушатели по телефону +7-985-970-45-45, sms не забывайте подписываться, без подписи не читаю. И соответственно через Интернет и через твиттер аккаунт @vyzvon. Юрий нам пишет из Москвы: совокупный долг компаний с государственным участием 600 млрд., долларов, что на 100 млрд. больше золотовалютных резервов. Есть ли угроза?

А. СИЛУАНОВ - Вы знаете, действительно в прошлом году у нас увеличился долг корпораций. Год назад цифра составляла около 500 млрд. долларов. Есть ли угроза. Мы считаем, что в целом, если посмотреть к ВВП этот долг, он все равно остается невысоким. Даже по сравнению с государственными долгами других стран. Поэтому наш государственный долг составляет около 12% ВВП. Все остальное это порядка, если мне память не изменяет, вот 600 млрд. это с учетом нашего государственного долга около 35-40 ВВП. Поэтому это совершенно некритический долг для страны даже с учетом частного долга. Поэтому наши компании, занимая на внешних рынках, делают также инвестиции за рубеж. Поэтому если посмотреть сальдо инвестиций вовне и заимствования извне, то в целом у нас сейчас ситуация примерно балансирующая. Даже по отдельным позициям инвестиции за рубеж выше, чем заимствования. Поэтому говорить о каких-то рисках, о том, что компании не расплатятся по своим обязательствам я считаю, оснований нет. И в целом ситуация не вызывает беспокойства. Хотя вопрос о наращивании долга, особенно госкомпаниями, компаниями с госучастием, а именно они выступали в качестве таких заемщиков, эти компании должны осуществлять с учетом, конечно, рисков, в том числе и рисков курсовых. Они должны просчитывать любые ситуации. Если мы говорим про сегодняшнее с начала года некое ослабление курса рубля, такие риски должны приниматься в расчет компанией, которая осуществляет внешние заимствования. Хоть они дешевле, чем наши, но есть зато курсовые риски. Поэтому мы рекомендовали нашим представителям госкомпаний при принятии решений о крупных внешних заимствованиях все-таки делать и риск-тест на предмет того, насколько компания сможет обслужить эти займы. В различных ситуациях. Поэтому здесь с одной стороны еще раз повторяю, долг несколько вырос, оснований говорить о том, что это какая-то рисковая ситуация, рисковая зона у нас нет, но, тем не менее, для каждой компании нужно иметь свою тактику и политику в этой области.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Антон Силуанов, министр финансов России. Давайте перейдем к любимой теме - Олимпиаде. Знаете, очень много вопросов и действительно очень много разговоров, я не могу назвать их спекуляциями. Президент называет сумму 214 млрд., ваш непосредственный, не ваш непосредственный, всех непосредственный начальник. Председатель правительства еще есть, я вспомнил, чтобы вас не подставлять. Тем не менее, идут другие цифры. У меня первый вопрос, это вопрос федерального бюджета. Федеральный бюджет сколько вложил или должен вложить в Олимпиаду?

А. СИЛУАНОВ – Действительно, когда мы говорим о расходах на Олимпиаду, всегда присутствует два момента. Первый момент это олимпийские объекты спортивные. Без которых невозможно провести Олимпиаду. И второй момент это улучшение инфраструктуры того месте, где будет проводиться Олимпиада. В данном случае Сочи. Потому что основные расходы пошли именно в инфраструктуру. Дороги, железные дороги, это мощности электрические для того чтобы обеспечить бесперебойное снабжение электроэнергией, как жителей города Сочи, так и новых объектов, построенных под Олимпиаду. А также просто обычные очистные сооружения. У нас в Сочи, как ни странно не было нормальных очистных сооружений. И все стоки шли в море.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Сейчас вас спросят: а почему не Омск, а почему Сочи.

А. СИЛУАНОВ - Так вот, для того чтобы нам поставить нормальные очистные сооружения, для того чтобы сделать устойчивую генерацию, чтобы провести нормальные дороги в Сочи, чтобы не было тех пробок, которые мы видели в последние годы, на все это дело были потрачены значительные деньги. И если говорить о спортивных объектах, из федерального бюджета мы направили около 100 млрд. рублей.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Это спортивные объекты, федеральный бюджет, я повторяю для наших слушателей.

А. СИЛУАНОВ - Инфраструктура.

А. ВЕНЕДИКТОВ – То есть очистные сооружения, дороги.

А. СИЛУАНОВ - Это примерно еще 430 млрд. рублей. То есть это…

А. ВЕНЕДИКТОВ – То, что останется после. Не унесут.

А. СИЛУАНОВ - Конечно. Потому что мы из Сочи сделали отличный город. Для отдыха, занятия спортом…

А. ВЕНЕДИКТОВ – Это мы увидим потом. Давайте скажем, что мы это увидим, когда Олимпиада закончится, если честно. Потому что дороги, очистные сооружения это все стоило в 4 раза больше, чем олимпийские объекты.

А. СИЛУАНОВ - В целом можно говорить о том, что на подготовку к Олимпиаде и развитие Сочи потрачено было около 1,5 триллиона рублей.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Председатель правительства это говорил. С учетом чего. А где еще триллион? Вы сказали сейчас 430 и 100.

А. СИЛУАНОВ - С учетом инфраструктуры, на которую тратились инвесторы. Речь идет на инфраструктуру около 900 млрд. рублей были потрачены средства инвесторов и на спортивные объекты инвесторы потратили около 114 млрд. рублей.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Дополнительно к этим 500. Но это же во многом опять госкорпорации, во многом и «Газпром», и Сбербанк, и ВТБ.

А. СИЛУАНОВ - Частные корпорации тоже.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Но их меньше. Нет таких денег.

А. СИЛУАНОВ - Тем не менее, гостиницы надо строить? Надо. Это инвестиционный проект…

А. ВЕНЕДИКТОВ – А вы считали, как они будут, извините, отбиваться? Или там нет бюджетных денег, поэтому пусть они сами и отбиваются.

А. СИЛУАНОВ - Там во многих объектах участвовал наш государственный институт развития Внешэкономбанк.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Он кредитам участвовал.

А. СИЛУАНОВ - На долевом финансировании. Часть шла кредитов Внешэкономбанка, а часть средств кредитных привлекали инвесторы, собственные средства вкладывали. Поэтому действительно вопрос об окупаемости тех инвестиций по некоторым проектам особенно спортивным, стоит. Но целый ряд проектов это и гостиницы, портовая инфраструктура считаю, что целый ряд проектов будет окупаемый, будет отбиваться. Во всяком случае, все будет зависеть, какая у нас перспектива дальше развития города Сочи. Потому что если мы делаем Сочи курортом круглогодичного использования, если мы делаем его привлекательным с точки зрения туристического потока, хорошей инфраструктуры, то все гостиницы будут работать круглогодично и не сомневаюсь, что они могут приносить и будут приносить прибыль и окупаемость.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Считаете ли вы, что затраты федерального бюджета в норме. Вот эти 100 млрд. рублей на спортивные объекты. Я имею в виду по цене вопроса.

А. СИЛУАНОВ - Спортивные объекты мы должны были построить в любом случае. Поэтому мы планировали эти средства. В некоторых случаях сметная стоимость строительства уточнялась.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Это всегда.

А. СИЛУАНОВ - В большую сторону. Потому что конечно, сложно было точно спланировать это. Потому что это у нас первый такой крупный мегапроект олимпийский. Мы такие не строили стадионы, не строили трамплины вместе с инвесторами. Поэтому и сметная стоимость их конечно изменялась. Но, тем не менее, считаем, что те средства, которые мы потратили из бюджета, они дадут отдачу с точки зрения и создания хорошего курорта…

А. ВЕНЕДИКТОВ – То есть правильно понимаю, что Министерство финансов на это смотрит с точки зрения долгосрочных за 18 марта, а не только до 18 марта.

А. СИЛУАНОВ - Не только Министерство финансов.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Сейчас вы представляете Министерство финансов. Правительство, хорошо. С точки зрения финансов.

А. СИЛУАНОВ - Безусловно, мы считаем, что это мегапроект, который даст позитивный момент в спортивной нашей жизни страны, в инфраструктурной, Сочи станет образцом для подражания других городов.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Для этого нужны будут такие же деньги, Антон Германович, согласитесь. Вот из Омска я повторяю, обижаются: в одном Сочи все строится, а у нас в Омске.

А. СИЛУАНОВ - Мы будем проводить универсиаду в Красноярске. Зимнюю. Поэтому не все конечно в Сочи. Будут чемпионаты мира по футболу, будем проводить в разных городах.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Правильно ли я вас понял, что вы считаете, что Сочи это матрица.

А. СИЛУАНОВ - Я считаю, что Сочи был очень непростой проект, это суперпроект, мегапроект, не буду загадывать, постучу, даст бог, что все получится. Все у нас пройдет нормально. И Сочи действительно такой наш целевой проект, на который должны равняться другие города, регионы. Пусть конечно, безусловно, в меньших масштабах.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Вы знаете, что про вас говорят, что вы всегда чахнете над золотом. Вы не чахли, когда сочинские платежи осуществлялись?

А. СИЛУАНОВ - Да нет.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Или вы резали по живому. Вопрос принятия решений. Или там вы уже не сопротивлялись. Министерство.

А. СИЛУАНОВ - Естественно было решение о проведении Олимпиады. Безусловно, такое решение требует значительных бюджетных вложений. Мы лишь говорили о том, что эти вложения должны быть эффективными и рациональными. Потому что можно построить спортивные объекты, инфраструктурные проекты за разную цену и иметь разные потом последствия их использования. Эксплуатации.

А. ВЕНЕДИКТОВ – То есть вопрос в эффективности, на потом что называется.

А. СИЛУАНОВ - Конечно. Абсолютно правильно. Поэтому, безусловно, это затратный проект и весь смысл заключается в том, что как мы будем дальше его использовать. А планы у нас большие.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Не пугайте. Поэтому давайте посмотрим, что мы делаем для других. Кредит Украине. 15 млрд. долларов. Вопрос наших слушателей разбивается на две части. Первый: насколько законно из фонда национального благосостояния, который имеет определенные правила брать деньги и отдавать Украине, Вьетнаму, неважно. Насколько соблюден закон и во-вторых, насколько вы верите, что это будет возвратный кредит. Или под это украинцы должны заложить что-то, украинское государство должно было заложить остров Крым. Не знаю.

А. СИЛУАНОВ - Насчет законности, это абсолютно законно. Мы как поступили. У нас инвестиционная декларация, размещение средств в фонде национального благосостояния определяется правительством. И действительно вопрос слушателя абсолютно объективный. Мы до последнего момента вкладывали средства фонда национального благосостояния в супернадежные и высоколиквидные активы. Которые имеют наивысшие рейтинги. Последнее время мы приняли ряд решений о вложении части средств фонда в наши инвестиционные проекты…

А. ВЕНЕДИКТОВ – Российские.

А. СИЛУАНОВ - Российские, инфраструктурные проекты, которые вместе с отдачей, проценты, которые мы получим, дадут еще инфраструктурное развитие и определенный стимул для развития нашей экономики. Что происходит с Украиной. Украина, конечно, имеет невысокие рейтинги, безусловно. Поэтому здесь было принято решение о поддержке нашего соседа, экономики нашего соседа и финансовой ситуации, потому что мы не заинтересованы как сосед в том, чтобы финансовая ситуация резко ухудшилась, предприятия остановились.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Они действительно так стояли на краю дефолта, по вашей оценке. Вы как эксперт.

А. СИЛУАНОВ - Я не могу сказать, что на краю дефолта, но ситуация была сложная. Потому что пришлось бы осуществлять заимствования на внешних и внутренних рынках под очень высокие проценты.

А. ВЕНЕДИКТОВ – То есть все равно Украина должна была осуществлять большие заимствования.

А. СИЛУАНОВ - Естественно, рассчитываться по долгам, нужно было бы осуществлять заимствования, которые были бы очень дороги для Украины. А это шаг к развитию спирали, сегодня дорого, завтра еще дороже, и пошло, поехало. Проценты на проценты. И к чему усугублять эту ситуацию. Поэтому мы как партнер, как сосед, который заинтересован в устойчивости экономики, финансового сектора Украины, мы пошли на то, чтобы предоставить им поддержку, подставить плечо и сделали это за счет фонда национального благосостояния, потому что других источников у нас нет. Мы не могли дать государственный кредит, поскольку у нас это нет и таких ресурсов в бюджете, надо было менять закон о бюджете, да и ресурсы где мы взяли. Нам тоже надо выходить на рынки тогда…

А. ВЕНЕДИКТОВ – И брать заимствования для заимствований.

А. СИЛУАНОВ - Для предоставления кредита. Что мы сделали. Еще раз, возвращаясь к тому, что правительство определяет инвестиционную декларацию ФНБ, куда вкладывать эти деньги. Правительство приняло два решения. Первое – разрешило вкладывать средства ФНБ по отдельным решениям правительства в бумаги, которые не соответствуют наивысшим рейтингам. Это первое решение.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Это было постановление правительства.

А. СИЛУАНОВ - Второе постановление было принято о вложении двух миллиардов долларов в бумаги, которые не соответствуют высшим рейтингам, это украинские бумаги. Это было принято, в прошлом году мы купили на 3 млрд. долларов бумаг Украины.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Значит ли это, что будут еще украинские бумаги покупаться?

А. СИЛУАНОВ - Да.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Эти 15 млрд. из чего они складываются.

А. СИЛУАНОВ - В этом году мы тоже готовим сейчас и осуществляем взаимодействие с украинскими коллегами по подготовке к вложению средств ФНБ второго транша в еврооблигации. Вы говорите, надежные они или нет. Это бумаги, выпущенные по английскому праву, по всем международным стандартам. По этим бумагам несет ответственность, обязательства правительство республики Украина. По международному праву. Срок, на который мы вложили – два года.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Это те 2 млрд. прошлого года.

А. СИЛУАНОВ - Да. И все бумаги, которые мы будем покупать, они будут иметь конечный срок погашения - конец 2015 года. До 1 января 2016 года мы должны вернуть те инвестиции ФНБ, которые будут осуществлены.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Вы в это верите? Откуда у Украины могут взяться такие деньги за два года? Или там заложено что-то.

А. СИЛУАНОВ - Нет никакого залога, мы естественно в залог не брали никакие имущественные комплексы. Залог есть гарантия государства о том, что с этим расплатится. Как может расплатиться. Либо за счет собственных доходов, либо за счет перефинансирования, перекредитовки этих ресурсов с внешних рынков, с внутренних рынков. Это уже задача будет стоять Украины. Где взять ресурсы.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Это очень короткие деньги, они должны вернуться. То есть всего, я чего-то не верю. Вы сами только что рассказали про финансовую ситуацию на Украине. Она не улучшается. Взять 15 млрд. и через два года вернуть – не верю. Невозможно. Хоть чего, хоть пляши гопак, не верю.

А. СИЛУАНОВ - Тем не менее, Украина обладает ресурсами, которые могут быть направлены как за счет доходов, так и за счет внешних и внутренних заимствований. Тем более что логика была такая, стабилизация экономики, рейтингов. Рейтинги Украины повысились. Нам важна экономическая стабильность в Украине, тогда с учетом развития наших кооперационных связей, с учетом нормализации ситуации мы считаем, что экономика должна позитивно развиваться, давать доходы бюджету. Рейтинги должны Украины все-таки расти в позитивном направлении. Я не беру сегодняшнюю ситуацию. Конечно, вы скажете, вы что там сумасшедшие что ли.

А. ВЕНЕДИКТОВ – В общем, хотелось бы.

А. СИЛУАНОВ - Если говорить о все-таки периоде одного-двух лет, хотя это короткий период, тем не менее, мы именно так договаривались, и мы считаем, что в конце 2015 года Украина просто должна перекредитоваться, взять эти деньги с внешнего или внутреннего рынка и нам погасить.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Извините, два млрд. в прошлом году, а остальные 13?

А. СИЛУАНОВ - Остальные 13 в этом году.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Все. То есть в 2014 году. Будете покупать украинские бумаги.

А. СИЛУАНОВ - Мы будем покупать украинские бумаги, сейчас могу сказать, что мы прорабатываем вопрос о предоставлении ресурсов, которые имеются у РФ в виде так называемых SDR. То есть таких прав заимствований. Есть практика, когда мы являемся держателями определенных ресурсов МВФ. Которые эмитированы МВФ. И эти средства есть у каждой страны, которая является участником МВФ, у нас таких средств в размере около 9 млрд. долларов США. Они у нас хранятся, учитываются в составе золотовалютных резервов. Это средства, которые некоторые страны предоставляют в виде кредитов другим странам для того, чтобы они могли рассчитаться может быть по ранее взятым кредитам перед МВФ…

А. ВЕНЕДИКТОВ – То есть это перекредитование.

А. СИЛУАНОВ - И мы считаем, что мы можем использовать так называемые SDR для того чтобы предоставить их также на условиях заемных кредитных средств с уплатой процентов нашему соседу для того, чтобы они могли рассчитаться перед…

А. ВЕНЕДИКТОВ – Перед нами же.

А. СИЛУАНОВ - Перед долгами перед МВФ. Это примерно около 5 млрд. долларов. Поэтому из 15 млрд. долларов часть 5 млрд. будет предоставлена в виде SDR, а часть 10 млрд. будет вложена средств ФНБ.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Это уже немножко другая история. А в связи с этим еще один кредит, под какой процент собственно представлен кредит ФНБ?

А. СИЛУАНОВ - Это 5%. Если посмотреть по тем объемам заимствований, которые мы осуществляем и ставка, это в принципе неплохая ставка. Учитывающая в том числе и тот рейтинг Украины, который есть.

А. ВЕНЕДИКТОВ – А то, что мы дадим этими SDR, тоже должны будут вернуть под 5%?

А. СИЛУАНОВ - Условия те же самые.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Еще один вопрос наших соседей Белоруссия, кредит неожиданный в 450 миллионов долларов, правда, рядом с украинским он выглядит послабее. Скажем так. Здесь тоже коммерческий процент, тоже коммерческий кредит, тоже возвратный кредит. Или здесь какие-то особые условия со странами Таможенного союза, союзного государства, евразийского. Особые ставки, условия.

А. СИЛУАНОВ - Да, по условиям мы будем договариваться, но это в любом случае…

А. ВЕНЕДИКТОВ – Мы про Белоруссию сейчас.

А. СИЛУАНОВ - Да, рыночная ставка. Общая сумма кредита действительно 450 миллионов долларов. Это будет обычный межгоскредит. Мы его внесем в бюджет. У нас пока в бюджете кредит не предусмотрен. Но поправками весенними мы предложим ГД рассмотреть вопрос о просто перераспределении наших заемщиков, заемщиков РФ. Это не будет изменение каких-то параметров бюджета. Самое главное, что это будет в пределах тех кредитов…

А. ВЕНЕДИКТОВ – То есть у Вьетнама отнимем, белорусам дадим. Условно Вьетнама.

А. СИЛУАНОВ - Вьетнам не буду говорить. У нас бывает такое, что мы не используем в течение года те кредиты, которые мы предусмотрели к выдаче.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Антон Германович, извините, у нас просто 3 минуты осталось. Скажите, пожалуйста, а мы много даем межгосударственных кредитов?

А. СИЛУАНОВ - Не так много.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Скажем, в 2013 году. Многим ли странам, хорошо.

А. СИЛУАНОВ - Я сейчас даже цифры…

А. ВЕНЕДИКТОВ – Не цифры. Многим ли странам, я даже не спросил по сумме, понимая, что она не в голове.

А. СИЛУАНОВ - Может быть максимум пяти странам.

А. ВЕНЕДИКТОВ – А мы берем на внешнем рынке, сами заимствовали?

А. СИЛУАНОВ - Конечно. Семь миллиардов долларов мы берем еврооблигации.

А. ВЕНЕДИКТОВ – То есть мы кому-то даем, берем. В чем выгода? В чем засада, как сказал бы мой сын.

А. СИЛУАНОВ - Да нет. Засады никакой нет. Мы осуществляем заимствования, как с внутреннего рынка, так и с внешнего. Внутренний рынок тоже не хотим перегружать, все сметать всю ликвидность с рынка, поэтому выходим и на внешние рынки. Там кстати дешевле с одной стороны, с другой стороны мы тоже не хотим иметь высокую долю государственного внешнего долга. Поэтому осуществляем очень аккуратно заимствования с внешнего рынка.

А. ВЕНЕДИКТОВ – И последний вопрос. Не дам вам возможности объясниться, у нас меньше двух минут. Мы слышали вице-премьера Ольгу Голодец о том, что вопрос о повышении пенсионного возраста закрыт. Мы знаем, что у вас другая точка зрения. На повышение. Хотя вопрос сейчас закрыт. Считаете ли вы, что к этому вопросу все равно когда-нибудь РФ придется вернуться. Сейчас он закрыт.

А. СИЛУАНОВ - Я считаю, что все равно этот вопрос нужно рассматривать. Потому что если мы хотим обеспечить сбалансированность пенсионной системы и высвободить ресурсы федерального бюджета на инфраструктуру, в условиях, когда нам нужно вкладывать туда, нам нужны ресурсы и это является одним из реальных источников для перераспределения бюджетного маневра. С одной стороны, с другой стороны мы должны вообще думать о старении населения. У нас население будет потихонечку стареть. И вопрос пенсионного возраста, через 15 лет у нас количество пенсионеров будет столько же, сколько работающих. И это с одной стороны, с другой стороны 55 лет для выхода на пенсию, наверное, это сегодня уже не так актуально, как было в 1932 году.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Когда принимался.

А. СИЛУАНОВ - Эти сроки были приняты в 1932 году, когда количество пенсионеров было всего 10% от населения. А сейчас у нас 30% уже. Поэтому считаю, что этот вопрос обязательно нужно рассматривать, его надо обсуждать. Все страны к этому двигаются.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Даже Украина подняла пенсионный возраст.

А. СИЛУАНОВ - Это конечно не аргумент для нас. Но, тем не менее, это разумное решение и я считаю, что не обсуждать эти вопросы было бы неправильно.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Я думаю, что вы вернетесь к этому вопросу после следующих президентских выборов. Почему-то мне так кажется.

А. СИЛУАНОВ - Хотелось бы пораньше.

А. ВЕНЕДИКТОВ – Я напоминаю, Антон Силуанов, министр финансов РФ был в прямом эфире «Эхо Москвы». Спасибо.

А. СИЛУАНОВ - Спасибо.

Россия > Госбюджет, налоги, цены > minfin.gov.ru, 24 января 2014 > № 999502 Антон Силуанов

Вице-президент РСПП, председатель совета Ассоциации региональных банков России Александр Мурычев подводит финансовые и экономические итоги 2013 года.

- Александр Васильевич, каковы, на ваш взгляд, итоги деятельности российского финансового рынка и, в особенности, банковского сектора в 2013 году? Можно ли сегодня назвать отечественный банкинг устойчивым? - Ситуация в отечественной экономике в конце 2013 года сложилась довольно напряженная. Особенно хочется отметить тревожные настроения и тот во многом сложный психологический контекст, в котором находятся сейчас представители банковского сообщества и их клиенты. Хотя, если брать статистические показатели, то можно с уверенностью сказать, что финансовый сектор в России демонстрирует достаточно устойчивый рост и по активам, и по кредитному портфелю. Уже понятно, что рост по активам в банковском секторе в 2013 году составит не менее 10%. Однако если брать всю российскую экономику, то по итогам текущего года объем ВВП составит порядка 1,3%: на этом фоне можно сказать, что банковский сектор по критерию доходности чувствует себя просто прекрасно.

Однако ситуация на финансовом рынке сейчас такая, что одних показателей прибыльности недостаточно для понимания всей картины. События последнего месяца – отзывы лицензий сначала у Мастер-банка, а затем сразу у трех довольно заметных кредитно-финансовых организаций – вызвали большой резонанс в профессиональном сообществе, в результате чего на рынке воцарилась атмосфера напряженности. Доливают «масла в огонь» и усиливают психологическую неустойчивость безответственные люди, зачастую представители кредитных учреждений, ведущих недобросовестную конкурентную борьбу на рынке посредством создания и распространения «черных списков» и неправдоподобных слухов. К сожалению, особенно сложная картина сложилась в этом смысле за пределами двух столиц.

И все же, если отбросить психологическую составляющую, то ситуация в банковском секторе вполне управляемая. Если определенные заинтересованные круги не будут нагнетать атмосферу с целью убрать тех, кто в регионах «мешал работать» и делать бизнес, то здоровые показатели развития банковского сектора смогут вселить уверенность в игроков этого рынка. Надеюсь, что, несмотря на старания недоброжелателей, ситуация по-прежнему останется системной и управляемой.

Нужно отметить важную, серьезную, целенаправленную работу, проводимую Центробанком и направленную на борьбу с недобросовестными участниками рынка. Регулятор реализует вполне понятную политику, его деятельность достаточно прозрачна. Финансовый рынок покидают те игроки, которые прямо или косвенно нарушают закон, выводят активы, демонстрируют проверяющим «дутые» балансы и т.д. Если посмотреть, то количество лишенных лицензии банков в этом году находится в общем тренде работы регулятора и соотносимо с цифрами, которые были в прошлые годы. Так, по данным на 2 декабря 2013 года в России лицензии были лишены 27 банков, с учетом случая «пятницы 13-го» – 30 банков. При этом хочу напомнить, что в 2012 году таких кредитно-финансовых организаций было 22, в 2011 – 18, а за 2009 год были отозваны аж 43 лицензии. Соответственно, на самом деле ситуация с очищением банковского рынка находится в «общем тренде» последних пяти лет. Можно даже говорить о некотором уменьшении количества отозванных лицензий, если смотреть на динамику внутри подходящей к концу пятилетки. Это свидетельствует о том, что ЦБ РФ ведет системную работу уже давно: он избавляет рынок от недобросовестных участников.

- Одним из итогов года будет замедление экономического роста в нашей стране. Как вы оцениваете общую ситуацию?

- Действительно, ведя речь о банках, не следует забывать, что экономика первична, а финансовый сектор вторичен. Банки выполняют роль посредников, которую не следует переоценивать. Хочу напомнить, что в классическом понимании отсутствие каких-либо показателей роста в течение двух кварталов можно назвать рецессией. По итогам года в России ожидается уровень темпов роста ВВП порядка 1,3%. Тем не менее я считаю, что в сложившихся условиях вполне правомерно говорить о стагнации. На самом деле, давайте проанализируем, чем на самом деле обеспечивался рост потребительского кредитования? В последний год в России он идет, в первую очередь, за счет потребления. Если отбросить это влияние, то рецессия в нашей стране будет всем очевидна.

Свою негативную роль в этом вопросе сыграла ситуация, возникшая в первом полугодии 2013 года, когда был увеличен социальный налог на юридических лиц – представителей малого и среднего предпринимательства. В результате этого в количественном отношении бизнес-прослойка в нашей стране резко сузилась. На 1 января 2013 года в России было зарегистрировано свыше 6 млн. субъектов малого и среднего предпринимательства, где было занято порядка 18 млн. человек, то есть каждый четвертый работник в нашей стране трудился в области малого и среднего предпринимательства. Объем услуг и продуктов, которые производили субъекты МСП, составлял порядка 25% от общего показателя по стране. И надо сказать, что вплоть до 2012 года наблюдался рост основных показателей деятельности малого и среднего предпринимательства в России: постепенно увеличивалось общее количество таких предприятий, объем их продукции в общем обороте и т.д. И вот с 1 января по 1 июля 2013 года произошло резкое сокращение числа индивидуальных предпринимателей на 11,5%, или на 474 тыс. Количество малых предприятий с оборотом до 100 млн. рублей уменьшилось на 1,5%, а средних – на 3,4%.

Безусловно, жаль, что средний бизнес сократился в объемах, поскольку в этом сегменте находятся предприятия, которые уже «встали на ноги»: это весьма амбициозный бизнес, но он также был вынужден как-то реагировать на изменение экономической ситуации.

- Сомнительно, чтобы такое количество людей пришли на биржу труда. Скорее всего, они стали частью теневой экономики…

- Да, я тоже считаю, что отчасти так и произошло, а другой тенденцией стало изменение юрисдикции предприятий, и здесь свою положительную роль сыграло создание Таможенного союза. Пока окончательные итоги 2013 года только подводятся, но уже ясно, что к нашим соседям по ТС перерегистрировались сотни предприятий, поскольку в этих странах налоговый комфорт и инвестиционный климат лучше по качеству.

- Правильно я поняла, что вы считаете, что Россия сейчас все же находится, скорее, в состоянии рецессии, если ориентироваться на состояние реального сектора?

- Если говорить об уровне промышленного производства, то да, мы находимся в рецессии.

- В связи с этим я хочу вас спросить, видите ли вы какие-нибудь точки роста, возможности для выхода из этой ситуации в будущем?

- В целом сложившаяся сейчас ситуация экономически никак не объяснима, большую роль сейчас играют психологические факторы. В мире в последние несколько лет установилась достаточно высокая цена на нефть – в среднем за год она составит порядка $105 за баррель. Для России это должно быть просто великолепно. Но вопрос в том, как правительство использует эту конъюнктуру рынка, удается ли за счет сырьевых доходов оживить национальную экономику?

Президент всегда говорит и призывает к реальным структурным преобразованиям, чтобы мы смогли «отойти» от сырьевой зависимости. Бог дал нам большое богатство, но теперь весь вопрос заключается в том, чтобы грамотно его использовать, чтобы наша страна, наконец, начала создавать продукцию, конкурентную для международной торговли. Но пока на этом пути нам похвастаться нечем: с каждым годом мы все больше залезаем в нефтяной бюджет. Сейчас доходы государственной казны от продажи сырья превышают 50%. Что будет с ценами на нефть дальше, никто не знает, поскольку стоимость «черного золота» зависит от многих, по большей части политических факторов.

Соответственно, ситуацию замедления в российской экономике, которую мы все видим, экономически объяснить невозможно, а психологически очень легко. Ни инвесторы, ни владельцы предприятий не знают, что ждет их в будущем, поэтому они стремятся наполнить хранилища до пределов, запасаясь «на черный день». В этой обстановке большую негативную роль играет отток капитала. Инвестиционный климат у нас, действительно, недостаточно хороший, хотя Россия и повышается в рейтинге «Doing business» год от года.

- Хочу поделиться с вами своим предположением: возможно, дело в отсутствии идеологии? Инвесторам, руководителям предприятий не ясно, куда идет наша страна, какова наша цель, а быть жертвой «метаний» от одного экономического показателя к другому никому не хочется. В этом смысле СССР люди сейчас и вспоминают с такой теплотой, потому что там все было понятно: «строим коммунизм к 80-му году, век не уточняется». Люди были уверены в своем будущем, несмотря на такую общую формулировку ориентира. А сейчас ситуация совершенно иная. Поскольку вы сами акцентировали внимание на том, что современные проблемы экономики России носят не экономический, а психологический характер, то, возможно, и решение следует искать именно в этой области?

- Это правильная постановка вопроса. По моему мнению, сейчас правительству следует действовать по двум направлениям.

Первое из них – это как раз решение вопросов в неэкономической плоскости. Необходима консолидация общества вокруг вполне понятных целей и задач. Не следует мерить благополучие в масштабах страны только показателем ВВП. Необходимо повышать качество работы общественных институтов, государственных структур, принимать меры по усилению защиты частной собственности, давать ориентиры для создания уверенности людей в своем завтрашнем дне, снимать административные барьеры. Необходимо создавать условия, которые мотивировали бы предпринимательскую активность людей, следует преодолевать недоверие между обществом и властью. Конечно, за один день все эти проблемы не решить, здесь нужна выстроенная государственная программа с приобщением всех ветвей власти, общества и бизнеса. У нас есть огромные возможности, у нас есть умные люди, у нас замечательные традиции, высокая культура и прекрасные природные богатства, у нас большие мощности – в общем, у нас есть все, что необходимо для построения счастливой жизни.

Второе направление – это роль самого государства, его инвестиционная активность, которая очень важна именно в нынешних условиях. В области инфраструктурных преобразований сейчас много критики в адрес государства. А я лично сторонник того, что нужно что-то делать, нужно двигаться вперед, стремиться менять положение к лучшему каждым усилием. И правильно начинать преобразования с дорог: это очень выгодный шаг. Необходимо совершенствовать законодательство в области частно-государственного партнерства, достраивать все общественные институты и создавать условия, чтобы бизнес шел в новые проекты, был готов солидарно участвовать в их реализации.

- Звучит очень красиво и вдохновляюще. Если вернуться к сегодняшней конкретике: скажите, в свете ожиданий 1,3% ВВП по итогам 2013 года и рецессии в области реального производства, последуют ли в 2014 году сокращения зарплат бюджетников?

- Сейчас уже очевидно, что 2014 год начнется с сокращения финансовых результатов в области промышленного производства, снижающейся рентабельности предприятий – все это очень неблагоприятные показатели. В РСПП постоянно ведутся исследования настроений и планов руководителей крупных предприятий и компаний, как вы, наверное, знаете. Так вот, по нашим данным, сокращать зарплаты или количество рабочих мест никто из промышленников пока не собирается. Мы ежемесячно делаем замеры по всем направлениям реального сектора российской экономики. В 2014 году никаких особенно значимых социальных потрясений, роста безработицы или сокращения доходов домохозяйств не ожидается.

- Наша страна уже год как вступила в ВТО. По вашим оценкам, есть ли уже какие-либо экономические последствия этого шага? И что ждать в будущем экономике России от ВТО?

- В РСПП мы проводили специальные исследования, посвященные последствиям вступления России в ВТО. В целом наши замеры показали, что сам по себе шаг присоединения к этой международной организации – это только получение возможностей. А удастся ли нам ими воспользоваться или нет – зависит только от нас самих.

В этой связи я могу привести пример Китая. После вступления в ВТО он увеличил товарооборот в 7,6 раза. Вьетнам после аналогичного шага сумел повысить этот показатель в 2,4 раза, Киргизия – в 4,7, Молдова – в 5,9, Армения – в 3,6, а Украина только в 1,3 раза. Данных о том, как сильно увеличился товарооборот в России после вступления в ВТО, у меня пока еще нет. Однако я полагаю, что мы не сильно от показателей Украины оторвемся и будем находиться в схожей пропорции. При этом хочу сказать, что самые худшие прогнозы относительно последствий вступления в ВТО не оправдываются. Когда мы оцениваем структуру импорта, то понимаем, что там мало что изменилось после вступления России в ВТО. С сентября 2012 года по август 2013 года импорт товаров из стран дальнего зарубежья возрос всего на 2,9% по сравнению с показателем за аналогичный период 2011 года. Это совершенно нормальное отклонение, которое свидетельствует, что ничего страшного вообще не произошло. Когда мы делали замер, то 86% руководителей предприятий реального сектора ответили, что вступление России в ВТО никак не повлияло на их бизнес. Лишь 13% респондентов заметили отрицательный эффект, заявив, что почувствовали некий стресс. Но ведь отдельные сектора экономики в различные периоды и так находятся под воздействием того или иного стресса, а здесь просто немного обострились условия ведения бизнеса. Эти предприятия и раньше нуждались в господдержке, а теперь они еще больше испытывают в ней необходимость.

Правительству в подобных случаях следует просто усилить адаптационные меры, а этим предприятиям следует активнее пользоваться возможностями переходных периодов и т.д. У нас есть разного рода инструменты – таможенные пошлины, налоговые преференции, субсидирование и антидемпинговые мероприятия – их просто следует более активно использовать для поддержки собственных производителей.

- Снова хочу вернуться к ситуации в банковском секторе. Скажите, пожалуйста, как выполняются некогда написанные документы, скажем, «Стратегия развития банковского сектора до 2015 года»? Удается ли соответствовать этому документу или нет? Нужны ли, в принципе, нашему банкингу какие-либо стратегии?

- Ранее в разговоре мы уже поднимали тему необходимости иметь высокую цель: строительство коммунизма в рамках большой страны здесь подходило как нельзя кстати. Важно иметь маяки и в банковском секторе: рынку следует понимать, какие параметры должны быть в отрасли через 5–10 лет. Вопрос реализации стратегии зависит от того, заглядывают ли в эти документы после их написаний те, для кого они были написаны, и кто хотел, чтобы они появились на свет. И реальность такова, что эти люди далеко не всегда заглядывают и сверяют свои шаги с теми, что указаны в стратегии.

Обращаясь к прошлому опыту, я понимаю, что достижения прежней стратегии были реализованы лишь на четверть из всего утвержденного календаря действий. Достижения действующей стратегии, надеюсь, будут реализованы в больше мере, хотя уже сейчас понятно, что полностью выполнить ее не удастся. Зато в нашей жизни есть много всяких нововведений, которые никакой стратегией не предусмотрены. Самый яркий пример – строительство мегарегулятора. Эта тема ни в одном написанном документе даже не обсуждалась: ни в стратегии развития финансового рынка, ни в стратегии развития банковского сектора на эту тему нет ни одного предложения. Но мегарегулятор у нас был создан в кратчайший срок и сейчас уже активно действует на рынке.

Еще раз хочу подчеркнуть, что в том, что стратегии реализовываются в такой малой степени, что на финансовом рынке происходят явления, ни одним из документов не учтенные, виновны те, кто очень редко в них заглядывают, хотя должны бы, по идее, соотносить свои действия с принятым планом. Но это недостаток не только банковского сектора или финансового рынка, эта слабость есть у всех целевых программ в нашей стране. День и ночь люди в министерствах сидят, анализируют тенденции, делают прогнозы и пишут документы, а потом свои собственные цифры по несколько раз в год пересматривают, как, например, у нас бывает с прогнозируемым уровнем ВВП. В целом, конечно, рынку нужны маяки, целевые установки, но эффективными они будут только в случае, если на них действительно будут ориентироваться различные органы власти, государственные ведомства, регуляторы, которые, сказать по правде, просто обязаны это делать. Только тогда будет понятен ход развития событий, только в этом случае происходит консолидация отрасли в движении к целевым показателям и возможно системное развитие. А когда с такими усилиями созданный документ кладут под стол, а через месяц предлагают очередные инновации, которые никакого отношения к стратегии не имеют, то и результаты будут соответствующими. Подытоживая свой ответ, я хочу сказать, что стратегии рынку нужны, но лишь при условии контроля за их исполнением, ответственности за принятые решения и выполнения предписанных документами действий.

- Что вы думаете о таком объединении, как Таможенный союз? Насколько он экономически жизнеспособен?

- Мир сейчас переживает достаточно тревожные времена в экономическом и политическом плане, поэтому идеи и шаги, связанные с созданием единого экономического пространства и строительством Евразийского союза к 2015 году, я считаю исключительно полезными. В процессе реализации такого проекта будут мобилизованы ресурсы ряда стран, которые согласились войти в единое экономическое пространство, прежде всего, Беларуси, России и Казахстана. К чему это приведет на практике? К унификации законодательства, унификации режима функционирования финансовых рынков, свободе торговых операции. К 2015 году нужно иметь некое общее регулирование на рынке.

Я думаю, что полноты возможностей единого евразийского пространства мы достигнем к 2020 году: именно к этому времени удастся окончательно унифицировать финансовое законодательство и достичь единства в регулировании, то есть навести порядок. В рамках действий единого правового поля можно будет получить лицензию на создание финансовой организации от ЦБ РФ, и ее действие будет распространяться на территорию Казахстана и Белоруссии. В союзных государствах не нужно будет получать особое разрешение. При этом мы строим единое экономическое пространство, учитывая правила ВТО. Создание Таможенного союза мобилизует силы и возможности основных участников рынка во всех трех странах: финансовые посредники, производители, промышленные предприятия обретут всесторонние выгоды, смогут увеличить доходность.

И уже полученные цифры доказывают это: по итогам 2013 года ожидается 30% рост товарооборота между странами, входящими в ТС. Это значительное достижение, особенно по сравнению с показателями в странах ЕС. Конечно, очень важно понять, что здесь быстрых решений не будет: Европа 40 лет строила свои границы, создавала единые «правила игры», и все равно до сих пор, посмотрите, сколько у нее проблем с южными экономиками.

- Новогодний период – это такое время, когда принято не только подводить итоги, но и строить прогнозы на будущее. Каким, по вашему мнению, будет 2014 год для России в целом и для банковского сектора, в частности?

- Нам следует реалистично смотреть в будущее: общее ощущение нестабильности в экономике сохранится и в начале 2014 года. К концу 2014 года возможно ожидать незначительного увеличения темпов роста национальной экономики, но я не думаю, что ВВП России превысит 2%. Кредитное здоровье населения будет ухудшаться, в том числе и по причине охлаждения рынка потребительского кредитования, последствия которого как раз все ощутят в следующих двух полугодиях. Темпы роста заработной платы, я думаю, также замедлятся. Доля проблемной задолженности в банках вырастет. Требования Центробанка по надзору, резервированию, контролю за рисками, в связи с введением части нормативов Базеля-3 ужесточатся. Мой прогноз по развитию российской банковской системы остается сдержанным.

Наталия Трушина, Bankir.Ru

Россия > Финансы, банки > bankir.ru, 29 декабря 2013 > № 973917 Александр Мурычев

Однобокая держава

О пределах возможностей дипломатии – даже выдающейся

Резюме Россия с ее высококачественной дипломатией, подкрепленной модернизированными военными возможностями, может какое-то время продержаться в тройке ведущих держав. Но в перспективе только этими инструментами не обойтись.

Статья основана на исследованиях, которые проводил СВОП в течение 2013 г. в рамках программы «Стратегия XXI».

Несколько десятилетий назад блистательный острослов, бывший канцлер ФРГ Гельмут Шмидт назвал Советский Союз Верхней Вольтой с ракетами. Намек был обидный, но во многом справедливый. СССР стремительно серел, терял культурную, идеологическую привлекательность, а экономическое и технологическое отставание от передовых стран Запада, Японии, Южной Кореи шло по нарастающей. Только военная мощь позволяла претендовать на роль второй сверхдержавы.

К рубежу 1970 – 1980-х гг. советская модель развития себя исчерпала, но курс не менялся. Номенклатура благоденствовала, интеллигенция тихо ненавидела власть, кто мог – уезжал, народ безмолвствовал. Советские идеология и идентичность, навязанные кровью, гибелью миллионов и массированной пропагандой, закрепленные победой в Великой Отечественной и все больше апеллировавшие только к этой победе, начинала трещать. Почти никто ни во что не верил и не видел будущего. Когда посыпались нефтяные цены, начался развал. Военная мощь не спасла, а лишь усугубила кризис.

Сейчас Россия находится в лучшем состоянии. Из-за краха СССР она потеряла часть самой себя – Украину, Белоруссию. Но отпали и многие окраины, завоеванные царями в геополитических играх XIX века и лишь потреблявшие ресурсы метрополии – Средняя Азия, Закавказье. Сбросила Россия – и с излишком – военное ярмо, душившее Советский Союз, где армия и оборонно-промышленный комплекс пожирали четверть или даже более (никто не знает сколько) не бюджета, а валового национального продукта. Сейчас в результате реформ, начатых при министре обороны Анатолии Сердюкове и в целом продолженных Сергеем Шойгу, Россия, скорее всего, к концу десятилетия будет иметь вооруженные силы, адекватные угрозам и задачам.

Но с распадом Советского Союза Россия не потеряла статус ядерной сверхдержавы и место в Совете Безопасности ООН, сохранила свою историю страны-победительницы на протяжении последнего полутысячелетия. Маленькие войны, конечно, проигрывали. Но в конечном итоге всегда побеждали. Сохранила Россия – хотя и использует из рук вон плохо – великую культуру, создававшуюся элитой всей империи.

С начала 2000-х гг. Россия вступила в полосу везения. Подъем Азии подстегнул спрос на традиционные товары нашего экспорта – сырье, энергоносители, металлы. По нарастающей увеличивается потребность в водоемких товарах – продовольствии, целлюлозе, нефтехимии, производство которых Россия может относительно легко наращивать. Повезло и геополитически. Традиционные конкуренты разом просели. Соединенные Штаты одно за другим потерпели два масштабных поражения – в Ираке и Афганистане. Кризис 2008 г. выявил слабости американской экономической модели – ныне преодолеваемые, но политический раскол элиты пока лишь углубляется. Европа травмирована последствиями слишком быстрого расширения ЕС и зоны евро, которые усугубились из-за нежелания большинства стран (кроме Германии и скандинавов) отказаться от модели развития, нацеленной на потребление и безудержный рост прав в ущерб обязанностям. Такой способ существования, несмотря на его очевидную гуманитарную привлекательность, неконкурентоспособна перед лицом поднимающейся Азии.

Тот факт, что Запад буксует, несет, правда, и серьезные негативные последствия. Ослабевают модернизационные импульсы, которые почти всегда в русской истории приходили со стороны заката. Уменьшились, пока по крайней мере, шансы на создание геополитического альянса с Европой. Все это повысило влияние традиционно сильных в России изоляционистских и неконкурентоспособных слоев общества и элиты. Они заметно оживились в противодействии всему «западному», а на самом деле – чаще всего продвинутому и эффективному. Хотя «угроза» с Запада, будь то военная или даже духовная, беспрецедентно мала.

Вся надежда на дипломатов

Однако не только везение, но и нечто в высшей степени рукотворное – жесткая внешняя политика и мастерская дипломатия, позволяющие максимально укрепить позиции – являются ныне главным источником международного влияния и престижа России. Благодаря этим факторам удается до известной степени компенсировать замедляющуюся и демодернизирующуюся экономику, неэффективные институты, а также численно сокращающийся и качественно ухудшающийся человеческий капитал. Хотя внешняя политика может быть лишь отчасти независима от внутренней, сегодня российская внешняя политика необычно мощно ушла вверх и вперед от скудеющей внутренней базы.

Российская дипломатия во многом играет по правилам, созданным по лекалам геополитики прошлых веков и государственно-ориентированной Вестфальской международной системы. Это, как выясняется, весьма уместно в современном глобализированном, но стремительно теряющем управляемость мире, где народы, испугавшись новых вызовов, бросились обратно к государству – ослабленному, но еще способному защищать их интересы. Где в международных отношениях вновь возрастает роль национальных государств, зато не сбылись надежды (или страхи) о грядущем всевластии транснациональных корпораций, глобального гражданского общества, НКО или мирового правительства (если менее деликатно – мировой закулисы). Наконец, где отвергаются нормы права, морали, приличий, определявшие международные отношения еще в недавнем прошлом.

В этом мире российская дипломатия, сохранившая и нарастившая мастерство, но не обремененная идеологией, чувствует себя как рыба в воде. Она руководствуется ценностями, которые связаны с безусловной защитой суверенитета и, пожалуй, укоренившимися за последние 300 лет в национальной идентичности великодержавностью и стремлением быть среди первых.

Последний пример такой дипломатии – лихой сирийский гамбит 2013 года. Предложение о ликвидации химического оружия вызволило администрацию Обамы из ловушки, в которую она себя загоняла и ее загоняли, требуя нанесения удара по Сирии. Оно также спасло, хотя бы на время, и Башара Асада, воспринимающегося как клиента и союзника России. Однако в первую очередь оно повысило внешнеполитический вес Москвы.

Но и до того удачных решений было немало. Россия заметно укрепила позиции на территории бывшего СССР. Строится, хотя медленно и не без проблем, не только Таможенный, но и Евразийский экономический союз. Цель его – не столько восстановление гегемонии, сколько укрепление позиций в мировой конкуренции. Внешние силы, раньше открыто противодействовавшие усилению России на постсоветском пространстве, делают это менее жестко и открыто. Нынешнее столкновение с Евросоюзом по поводу Украины не приведет к переориентации Киева, в первую очередь из-за неспособности украинской элиты к какой-нибудь ориентации, кроме желания сосать двух маток. К тому же в проигрышной для всех «битве за Украину» Москва пока по очкам выигрывает.

Правда, очередной тур этой «битвы» показал и слабость России – не внешнеполитическую. Желание многих украинцев примкнуть, хотя бы и виртуально, к ЕС вызвано не только страхом перед более жестким и сильным российским конкурентом. Речь идет о той самой «мягкой силе» – европейский уровень жизни и ее качество кажутся гораздо более привлекательными. Украинцам хочется хотя бы помечтать «жить как в Европе». А не как в России.

В Азии Россия при пока слабых экономических и военно-политических козырях ловко маневрирует в треугольниках Россия – Китай – США и Россия – Япония – Китай, оказываясь постоянно «третьим выигрывающим», несмотря на подавляющее экономическое превосходство КНР в регионе. Поддерживаются теплые и дружеские отношения с Пекином, но одновременно, что было очевидно во время ноябрьского 2013 г. азиатского турне Владимира Путина, строятся дружеские или конструктивные связи со странами, окружающими Китай. Не только с Индией, но и с Вьетнамом, Южной Кореей, Японией. В отличие от Соединенных Штатов, пытающихся наладить систему военно-политического сдерживания Китая, Россия, похоже, проводит политику дружеских объятий, создавая условия для невраждебного уравновешивания мощи Пекина, выгодного в том числе и для него. Но в первую очередь для Москвы.

Российская дипломатия отлично играет на иранском направлении. Вместе со странами Запада Россия участвует в жестком экономическом давлении на Тегеран, пытаясь предотвратить превращение его в военную ядерную державу. Одновременно Москва настойчиво и успешно препятствовала развязыванию войны против Ирана, чреватой дальнейшей дестабилизацией региона и необходимостью для России выбирать. В результате удалось не поссориться с геополитически важным южным соседом, который вел себя конструктивно во время чеченской войны, в целом в ситуации на Кавказе, способствовал разрешению кризисов в Центральной Азии. И можно надеяться, будет содействовать в урегулировании ситуации в Афганистане.У России не только корректные отношения с Ираном, но и почти просто хорошие – с Израилем. Налаживаются связи с Египтом – другой ключевой страной региона. Очень быстро и с минимальными издержками Россия занимает ниши, образующиеся на Ближнем Востоке из-за ухода оттуда уставших США.

Можно по-разному относиться к жесткой приверженности российских властей идее предотвращения иностранного влияния на внутреннюю политику. И через ограничение финансирования извне российских НКО, и через меры по уменьшению возможностей для чиновничества хранить, не объявляя, активы и собственность за границей. И через нежелание далее обсуждать с западными партнерами внутриполитическую ситуацию, как это было до недавнего времени.

Однако все больше политиков и аналитиков приходят к выводу, что внешнее давление на Россию по вопросам внутренней политики контрпродуктивно. Так же думают и многие россияне, видящие, что апелляции к Западу пользы не приносят. Нужно рассчитывать на себя. Россия избавляется от наследия 1990-х гг., да и от советской традиции, когда режим, чувствуя собственную нелегитимность и слабость, согласился де-факто обменивать советских граждан-евреев на экономические подачки и хотя бы частичное политическое признание.

Пока риски для России от проведения такого курса не слишком велики. Раздражение Запада по поводу демонстративной самостоятельности российской политики, отвержения права диктовать правила в сфере ценностей не переросло в его готовность жестко и коллективно давить на Кремль. Тем более что Западу не до того. Он разъединен. И часто нуждается в России. Однако едва ли стоит рассчитывать, что такая ситуация сохранится навсегда.

У российской внешней политики есть слабости. Очень многие посольства закрыты от обществ принимающих стран чуть ли не больше, чем во времена СССР. Дипломаты не хотят и не умеют общаться, а их не стимулируют к этому. Поворот к Азии не подпирается стратегией по новому освоению Сибири и Дальнего Востока и провисает. Большинство наблюдателей привыкли посмеиваться над готовностью Москвы демонстративно противостоять США где надо и где не надо. Правда, эта почти автоматическая готовность к противоборству не вполне распространяется на сирийский конфликт, когда Москва протянула Вашингтону руку помощи.

Но перечисленные недостатки не отменяют основного вывода: внешняя политика и дипломатия России последних лет чрезвычайно успешны.

Пределы возможностей дипломатии

СССР в поздние свои годы был односторонней военно-политической державой. Россия, как особенно выпукло показал 2013 г., превращается в одностороннюю дипломатическую державу, не имеющую или не использующую другие источники силы. Конечно, дипломатическая держава – лучше, чем военная. Но все равно односторонняя, а значит, по определению неустойчивая.

Если нынешняя дестабилизация мира продолжится, Россия с ее дипломатией, подкрепленной усиленными и модернизированными военными возможностями, может еще какое-то время продержаться в тройке ведущих держав. А Владимир Путин сохранит первые места в рейтингах влияния мировых лидеров. Но ставка на нестабильность ненадежна. Тем более что один из основных источников этой нестабильности – Ближний Восток, а волна оттуда, скорее всего, рано или поздно докатится и до России в виде роста исламского экстремизма в ряде российских регионов.

Соединенные Штаты, обеспечив свою энергетическую независимость и избавившись от участия в конфликтах на Ближнем Востоке, фактически покинут регион и обретут большую свободу рук, в том числе для давления на Москву. Китай продолжит усиливаться и оказывать воздействие самим фактом своего присутствия. Есть и другие тревожные тенденции, которые могут привести к ослаблению в политико-дипломатической – ключевой сейчас для России – сфере. С расширением альтернативных источников энергии из Африки, Азии и, конечно, из-за сланцевой революции сокращается вес нашего государства как поставщика нефти и газа. Замедление экономического роста в Азии уменьшает политическую, не говоря уж об экономической, ценность природных ресурсов России. Еще важнее, что накапливаются нерешенные проблемы российской экономики. Оставшаяся от 1990-х гг. нелегитимность крупной частной собственности, еще более – ее правовая незащищенность, глубокая коррупция ведут к падению инвестиционной активности и предопределили на ближайшие годы замедление темпов экономического роста вне зависимости от конъюнктуры на мировых рынках, которая тоже не выглядит позитивной.

Это ухудшение среднесрочных перспектив экономического развития достаточно очевидно снижает нынешний внешнеполитический вес, готовность партнеров учитывать интересы или уважать мнение Москвы. Это сокращение «мягкой силы» можно лишь в малой степени компенсировать жесткой риторикой или даже волевой и умелой дипломатией. Вряд ли Барак Обама позволил бы себе проигнорировать встречу с китайским руководством, представляющим самую динамичную и вторую после США экономику мира. Но именно так он поступил в сентябре, отказавшись от российско-американского саммита перед встречей «большой двадцатки» в Санкт-Петербурге. Хотя действия Пекина вызывают по крайней мере не меньшее раздражение и опасения в Вашингтоне. А этот отказ, пусть и непрямо, ослаблял позиции России в диалогах с китайцами, европейцами, другими партнерами и конкурентами.

Пока российской дипломатии удалось с лихвой восполнить возможные потери сирийским маневром. Но проблемы с внешней оценкой России как страны с тусклым будущим это не решило.

Так, постепенное ужесточение риторики Германии в отношении Москвы в последний год объясняется не только внутриполитическими соображениями – стремлением оттеснить считающихся «пророссийскими» социал-демократов, раздражением в связи с проверками немецких благотворительных фондов на территории России и финансируемых ими НКО. Или российским неприятием новейшего европейского отношения к правам сексуальных меньшинств, другими различиями в ценностях. Они существовали всегда. И были, как правило, глубже.

Колебания Берлина, который склоняется к менее благоприятной оценке происходящего в России, почти напрямую связаны с ожиданием долгосрочного уменьшения зависимости Европы и Германии от российских энергоносителей и пессимистическим взглядом на перспективы российского рынка. Это ослабило позиции делового сообщества, игравшего в последние десятилетия ключевую роль в определении политики Берлина на российском направлении.

Наконец из-за остановки экономического роста и главное – отсутствия активной и целеустремленной стратегии развития Россия просто не очень интересна для многих партнеров. Это очевидно любому постоянному участнику международных форумов.

Еще большую тревогу, чем сегодняшние проблемы, вызывают долгосрочные внешнеполитические перспективы, и именно из-за ослабления внутренней базы. Нарастает технологическое отставание России. Она не только почти не участвует в создании нового, шестого, технологического уклада, но, похоже, у нас даже не понимают, что это такое. Вместо решения этих и других основополагающих задач, стоящих перед российским обществом, государство достаточно умело манипулирует общественным мнением, подбрасывая все новые и новые искусственные проблемы.

Доминирующим настроением в обществе становится пессимизм. Элиты воруют, бегут, выводят капиталы и детей или сладострастно поносят власть. Русские теряют кураж, лихость, которая столько раз спасала нас в невыносимо трудных перипетиях истории и вела к блестящим победам. Россия замедляется, смотрит в прошлое, не устремлена в будущее.

Предыдущие абзацы можно было бы опустить в статье, посвященной внешнеполитическим позициям России, если бы не то обстоятельство, что замедление развития и пессимизм в условиях нынешней информационной открытости легко считываются внешним миром и эти позиции подрывают. Наступательная бодрость Владимира Путина или Сергея Лаврова общий пессимизм компенсируют лишь отчасти.

К тому же фокус конкуренции в мире все более определенно смещается в экономико-технологическую и идейно-информационную сферы. Военная сила не утратила свою роль, но решает проблемы на втором-третьем уровне отношений и между второстепенными державами. Первостепенные не могут позволить ее массированного применения из-за ядерного пата. А когда применяют, все чаще проигрывают. Последние примеры – США и НАТО в Афганистане и Ираке. Да и Ливия не стала победой. Ракеты весят на мировых весах гораздо меньше, чем во времена, когда Гельмут Шмидт смеялся над СССР.

Побеждают же в конкуренции те, кто способен производить новые технологии и/или эффективно, массово и быстро применять их в экономике. Либо те, кто, используя новейшие коммуникации, может навязывать или предлагать свои или выгодные себе взгляды и представления. В современном небывало открытом мире брендами становятся не только товары, но и страны, и имидж определяет конкурентные позиции государств в не меньшей степени, чем корпораций.

Люди важнее всего

Технологии сегодня более доступны, чем когда бы то ни было. Но чтобы их применять, нужны подготовленные и мотивированные люди. И тут я подошел к главному. У России есть шансы войти в круг передовых стран и сохранить статус великой державы. Но, повторюсь, ставки на дипломатию или военную силу недостаточно. Нужно повернуть усилия государства и общества на преумножение все еще значительного человеческого капитала – через опережающее развитие образования, здравоохранения и высокой культуры нации, с массированным инвестированием в молодое поколение и создание условий – политических, социальных, обязательно правовых, чтобы эти молодые оставались в стране, связывали с ней будущее свое и своих детей. Развитие человеческого капитала нации и должно стать новой национальной идеей на поколение. Если мы пойдем на это, то мир быстро зафиксирует перспективу будущего экономического и социального подъема, и нынешнее неизбежное на несколько лет отставание не приведет к потере внешнеполитического веса. У страны появится будущее.

Нужен и большой «духоподъемный», но экономически выгодный проект, устремленный в будущее. Евразийский союз, при всей его полезности, таким не является. Стремление к интеграции с Европой, объединившее элиты восточноевропейских стран, ныне в условиях длительного внутреннего кризиса ЕС и европейской модели тоже не тянет. Хотя отвергать европейский путь, начавшийся с варягов, с принятия Русью христианства у тогдашней передовой Европы – Византии – значит отвергать самих себя, свою сущность как нации.

Таким проектом должно, видимо, стать уже много лет обсуждаемое новое освоение Сибири и Дальнего Востока с использованием технологий и капиталов из Европы, Америки, передовых азиатских стран, конечно, Китая, прицепляющее Россию к тихоокеанскому локомотиву роста и делающее ее великой не только европейской, но и азиатско-тихоокеанской державой. Как – достаточно очевидно. Но это предмет отдельной статьи. Эту же завершу утверждением, что на ближайшее десятилетие главный резерв внешнеполитического влияния России лежит как никогда прежде в сфере внутреннего развития. Там же – и главные угрозы утраты внешнеполитического веса, и столь любимого большинством россиян статуса великой державы.

Сергей Караганов — политолог, почетный председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике, председатель редакционного совета журнала "Россия в глобальной политике". Декан Факультета мировой политики и экономики НИУ ВШЭ.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 16 декабря 2013 > № 966398 Сергей Караганов

Оборона на диете

Как бюджетные кризисы улучшили стратегию США

Резюме Режимы экономии прошлых лет заставили официальные круги признать, что главный источник безопасности – жизнеспособная национальная экономика, действующая в условиях открытого мирового порядка, а вовсе не военная сила или ее необдуманное использование.

Статья представляет собой сжатый вариант работы, выполненной для Аспенской стратегической группы. В полном объеме она будет издана в очередном томе, готовящемся к изданию Институтом Аспена. Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6, 2013 год.

Соединенные Штаты живут в эпоху экономии, и после многолетнего роста оборонный бюджет неизбежно будет урезан. Но даже сторонники подобных мер подчеркивают необходимость избежать неприятных последствий уменьшения военных расходов, как это было в прошлом.

«Нам необходимо помнить уроки истории, – сказал президент Барак Обама в январе 2012 года. – Мы не можем позволить себе повторять ошибки, которые были сделаны после Второй мировой войны и вьетнамской кампании, когда наша политика в военной сфере была совершенно непригодна для решения будущих грандиозных задач. Как главнокомандующий я не допущу, чтобы это повторилось». В свою очередь министр обороны Леон Панетта, выступая перед Конгрессом в октябре 2011 г., заявил: «После любого крупного конфликта – Первой мировой войны, Второй мировой войны, Кореи, Вьетнама, падения Советского Союза – мы выхолащивали наши вооруженные силы и снижали их боеготовность. Что бы мы ни делали для решения сложных финансовых проблем, стоящих сегодня перед нами, нам нельзя допускать этой ошибки».

Вопреки этому расхожему мнению, последствия сокращения оборонного бюджета США в прошлом были не так уж ужасны. Фактически, если взглянуть на пять таких периодов в прошедшем столетии – после Первой и Второй мировых войн, в эпоху корейской и вьетнамской войн и холодной войны, – очевидно, что экономия может быть полезна, поскольку вынуждает мыслить стратегически, что редко происходит в «тучные» годы.

Мировые войны

После Первой мировой войны Соединенные Штаты резко снизили военные расходы – в 1919 г. они превышали 17% ВВП, а 1922 г. едва достигали 2 процентов. Армию сократили с 3,5 млн солдат под ружьем до примерно 146 тысяч. В 1922 г. США, Великобритания, Франция, Япония и Италия подписали Договор об ограничении ВМС. Документ в частности устанавливал тоннаж линейных флотов Соединенных Штатов, Великобритании и Японии в соотношении 5:5:3 (после Лондонской военно-морской конференции 1930 г. оно изменилось на 10:10:7). Великая депрессия вынудила Вашингтон строить кораблей даже меньше, чем разрешалось договором.

После нападения японцев на Пёрл-Харбор и вступления Америки во Вторую мировую войну многие объясняли провалы американской армии сокращением оборонного бюджета в 1920-е гг. и наивной верой Вашингтона в беззубые соглашения о контроле над вооружениями. Однако несколько поколений бесстрастных и более объективных историков точнее обрисовали ситуацию: низкий уровень военных расходов США в 1920-е и 1930-е гг. не подорвал безопасность и не помешал серьезным технологическим прорывам и организационным переменам. На самом деле Соединенные Штаты были плохо готовы к надвигающейся буре из-за ошибочного восприятия угрозы и неумелой дипломатии в предвоенные годы, что усугублялось изоляционистской позицией Конгресса, не желавшего поддерживать более решительную оборонную политику.

Когда началась Вторая мировая война, скудость ресурсов фактически вынудила американцев сделать непростой, но мудрый стратегический выбор. Быстрое завоевание Франции Германией в июне 1940 г. продемонстрировало, что существовавшие на тот момент в США военные планы устарели, а трехсторонний пакт, подписанный Германией с Италией и Японией в сентябре того же года, вплотную приблизил к американским границам призрак глобальной тоталитарной угрозы. Вынужденный импровизировать и расставлять приоритеты, глава ВМС Харольд Старк предложил стратегическую концепцию, которая могла бы лечь в основу внешней политики Соединенных Штатов на следующие полстолетия. После того как длительные склоки между армейскими и военно-морскими стратегами привели к появлению нескольких конкурирующих планов ведения военных действий, Старк взял на себя инициативу и составил меморандум для президента Франклина Рузвельта. В нем он утверждал, что главная угроза безопасности США исходит от Германии. Соединенные Штаты не могут позволить Гитлеру победить Великобританию, утвердить свое доминирование в Атлантическом регионе и выиграть время для того, чтобы усилить нацистскую военную машину ресурсами и живой силой из Северо-Западной Европы. Предотвращение такого развития событий должно стать главной задачей. В то же время Америке следовало использовать дипломатию, чтобы избежать войны с Японией, укрепить британскую и канадскую армии, готовиться к вторжению на европейский континент.

И здесь не столь важны детали стратегии, получившей название План «Собака» (Plan Dog), как обстоятельства ее появления. В середине 1940 г. Соединенные Штаты не имели стратегической концепции, не было согласованного курса ведения боевых действий и механизмов эффективной координации военной и внешней политики. Вынужденный принимать жесткие меры, Старк рассмотрел несколько вариантов стратегии, прикинул цели и средства их достижения, оценил задачи и приоритеты и рекомендовал действия, которые, как ему представлялось, позволят с наибольшей вероятностью добиться решения масштабных задач обеспечения национальной безопасности. Его взгляды имели большой резонанс, поскольку соответствовали формирующимся представлениям внутри и вне правительства о том, что необходимо для выживания, обеспечения благополучия нации и сохранения демократических институтов. Незадолго до появления меморандума Старка Рузвельт предупредил, что США не должны стать «одиноким островом в мире, где доминирует философия силы... Такой остров представляется мне... кошмаром, который могут испытывать голодные люди, содержащиеся в тюрьме, в наручниках, когда их кормят через прутья тюремной решетки презирающие их безжалостные хозяева других континентов».

Конечно, План «Собака» не давал ответа на многие вопросы, например, сколько военной техники следует поставить союзникам и сколько требуется для перевооружения собственной армии, как умиротворить Японию или обуздать ее активность во время военных действий против Германии и так далее. А между тем президент сопротивлялся точному определению целей, госсекретарь не желал координировать дипломатию с военной политикой, а в обществе не было единства до тех пор, пока японцы не напали на Пёрл-Харбор. Но сочетание жесткой экономии и кризиса помогло выработать ключевую стратегическую концепцию, по-новому оценить нависшую угрозу, а также понять тесную связь между национальными интересами и ценностями и расставить приоритеты.Мир по-американски

После Второй мировой войны базовая концепция Старка продолжила существование. В 1945 г. ведущие американские стратеги и мыслители объединили усилия в рамках исследования, проводимого Институтом Брукингса. Они пришли к выводу, что важно не допустить доминирования в Евразии какой-либо державы или коалиции. «Во всем мире, – полагали они, – только советская Россия и бывшие неприятельские державы способны сформировать ядро, вокруг которого может образоваться антиамериканская коалиция, угрожающая безопасности Соединенных Штатов». Поэтому нельзя было допустить бесконечного расширения Советского Союза на запад независимо от того, «будет ли это происходить путем формальной аннексии, политического переворота или нарастающей подрывной деятельности». Комитет начальников штабов, равно как и большинство гражданских официальных лиц, взяли на вооружение это стратегическое мышление. Но широкая общественность была настроена на демобилизацию и конверсию. Президент Гарри Трумэн, как и республиканская оппозиция, жаждали сбалансировать бюджет и подавить инфляцию. Между внешнеполитическими целями и военными возможностями вскоре вновь образовалась пропасть, поскольку Комитет начальников штабов требовал средств для противодействия возможным действиям Советов в Европе, на Ближнем Востоке и в Северо-Восточной Азии. Он добивался необходимых ресурсов для преодоления кризисов в Греции, Иране и Турции, а также гражданской войны в Китае, сосредоточивая внимание и на периферийных регионах.

И снова режим экономии побудил к более взвешенной оценке угроз. Ведущие американские политики пришли к консенсусу, что вероятность советской военной агрессии – не самая серьезная угроза безопасности США. По их логике, Советы были слишком слабы в экономическом плане, чтобы решиться на нападение. В 1946 г. Фердинанд Эберштадт, бывший директор Объединенного совета по боеприпасам для СВ и ВМС, написал Джеймсу Форрестолу, своему близкому другу и тогдашнему министру ВМС, что «только сумасшедшие могут решиться развязать против нас войну». Куда большая угроза заключалась в том, что Советский Союз начал бы эксплуатировать голод, социальную напряженность и политическое брожение, имевшие место в большей части Европы и Азии. Еще 16 мая 1945 г. министр обороны Генри Стимсон предупреждал Трумэна: «Следующей зимой в Центральной Европе случится голод и эпидемии. За ними может последовать политическая революция и проникновение коммунистических идей». В следующем месяце помощник госсекретаря Джозеф Гру сообщил президенту, что Европа стала благодатной почвой для «спонтанных проявлений классовой ненависти, которую умелому агитатору нужно лишь направить в нужное русло».

Не имея возможности использовать инструменты, которые могли показаться им наиболее желательными, американские политики решили, что помочь зарубежным странам в развитии важнее их перевооружения. Даже Форрестол признал в декабре 1947 г.: «До тех пор пока мы можем производить больше продукции, чем другие страны мира, контролировать морские пути и нанести атомный удар по суше, если потребуется, есть возможность ради восстановления мировой торговли, баланса сил – военной мощи – и устранения некоторых условий, способствующих войне, принять на себя риски, которые в противном случае были бы неприемлемы». Он разделял желание тогдашнего заместителя госсекретаря Дина Ачесона поручить подкомитету Комитета по координации действий государства, армии и ВМС разработать всеобъемлющую программу помощи и определить приоритеты. Сотрудники подкомитета при распределении помощи руководствовались своим пониманием критичности ситуации в той или иной стране. Первыми в их списке значились Греция, Турция, Иран, Италия, Корея, Франция и Австрия.

Тем временем Комитет начальников штабов провел собственное исследование зарубежной помощи, принимая во внимание как остроту потребностей потенциальных получателей, так и их важность для национальной безопасности США. В результате было рекомендовано оказать содействие Великобритании, Франции и будущей Западной Германии с таким определением: «Полное возрождение немецкой промышленности и в частности добычи угля важно для экономического восстановления Франции, безопасность которой неотделима от безопасности Соединенных Штатов, Канады и Великобритании. Таким образом, экономическое возрождение Германии имеет первостепенное значение с точки зрения безопасности США». Эти мысли, которые хорошо стыковались с начальными исследованиями отдела политического планирования Госдепартамента и взглядами многих должностных лиц, отвечавших за европейское направление, легли в основу знаменитого Плана Маршалла.

Вынужденный аскетизм заставил американцев как следует подумать о приоритетах и альтернативах: восстановление экономики за рубежом или перевооружение собственной армии, а также признать, что Западная Европа и Япония важнее для США, чем Китай. Если восстановление Западной Европы и налаживание тесных связей с бывшими врагами, такими как Германия и Япония, приведут к ухудшению отношений с Москвой и обострению начинающейся холодной войны, то так тому и быть.

Джордж Кеннан, который в те годы возглавлял Отдел политического планирования, рассматривал решения Советов о создании Коминформа (организации, задача которой состояла в распространении коммунизма по всему миру) в 1947 г. и государственном перевороте в Чехословакии в 1948 г. как «вполне логичный» ответ на «решимость Америки помогать свободным государствам мира». Подобные действия усилили опасения войны, но Кеннан, госсекретарь Джордж Маршалл и большинство их коллег из Госдепартамента все же считали ее маловероятной. Поэтому Трумэн призвал к проведению всеобщей воинской подготовки, временному восстановлению призыва и к осмотрительному увеличению оборонных расходов, но не изменил своей решимости ограничить военный бюджет, даже во время блокады Берлина в 1948–1949 годах.

Форрестол, которого Трумэн назначил первым министром обороны страны, занервничал. Его военачальники сообщали, что обязательства США намного превышают их реальные возможности, а действия Америки и контрмеры Советов повышают вероятность войны. Они были правы в обоих случаях, но это не поколебало Трумэна. Экономия означала, что рисками необходимо управлять, но полностью исключить их невозможно. Поэтому президент поставил на то, что большой войны не будет, и решил сконцентрироваться на внутриполитических задачах и укреплении союза с прежними врагами вместо того, чтобы взаимодействовать с новым противником, трансформировать экономику дружественных стран вместо того, чтобы заниматься перевооружением своей армии, и сосредоточиться на восстановлении и укреплении Западной Европы вместо того, чтобы увязнуть в китайском вопросе. Когда военные выразили несогласие и Форрестол стал допускать двусмысленные высказывания, Трумэн его уволил.

После корейского кризиса

Нападение Северной Кореи на 38-й параллели в июне 1950 г. положило конец десятилетию аскетизма военного бюджета. С 1950 по 1953 гг. США почти утроили расходы на оборону в отношении к размеру ВВП и почти вдвое увеличили численность вооруженных сил. Лишь малая доля этого наращивания военных возможностей была использована для разрешения конфликта на Корейском полуострове. Большая часть предназначалась для подготовки к ведению тотальной и глобальной войны с Советским Союзом, следуя логике, сформулированной в апреле 1950 г. в документе NSC-68 – сверхсекретном исследовании Госдепартамента, в котором обосновывалась необходимость крупного перевооружения американской армии для сдерживания советской экспансии.

Однако в 1953 г. вновь избранный президент Дуайт Эйзенхауэр дал ясно понять: военную мощь невозможно наращивать бесконечно. Он доказывал, что фундамент военной силы – крепкая экономика, а ключ к ней – платежеспособное государство и здоровая фискальная система.

За несколько месяцев до избрания он писал своему близкому другу: «Финансовая состоятельность и здоровая экономика Соединенных Штатов – первая предпосылка обеспечения коллективной безопасности в свободном мире. Это самое главное». Он считал, что расходы на оборону необходимо обуздывать, а бюджет должен быть сбалансированным. Заняв президентское кресло, он начал претворять свои идеи и принципы в жизнь. Эйзенхауэр поручил провести комплексный пересмотр стратегии государственной безопасности США в виде знаменитого Проекта «Солярий». Наверное, это была самая глубокая переоценка из всех когда-либо предпринятых. Были созданы три рабочие группы, каждой из которых предстояло доказать обоснованность предлагаемого подхода.

Эйзенхауэр утверждал, что на него произвели впечатление отдельные элементы всех трех подходов, и он распорядился включить их в новое комплексное изложение политики национальной безопасности. По правде говоря, данное исследование не привело к изменению стратегической концепции сдерживания или пересмотру точки зрения, согласно которой Соединенные Штаты не должны позволить Советскому Союзу получить контроль над большей частью ресурсов Европы и Азии. Но исследование подтвердило решимость Эйзенхауэра добиваться этой цели при сохранении куда большей финансовой дисциплины, чем это было в последние годы пребывания у власти администрации президента Трумэна.

Так называемая политика «нового взгляда» Эйзенхауэра, а также доктрины сдерживания и массированного контрудара повышали ценность и значение военно-воздушных сил и ядерных вооружений. Президент держал под контролем рост традиционных наземных войск и много говорил о постепенном уменьшении зависимости армии США от планов и целей НАТО. Но в то же время президент и госсекретарь Джон Фостер Даллес фактически наращивали обязательства страны и создавали новые альянсы.

В конце концов по мере того как росли стратегические возможности СССР, а американские союзники становились более настойчивы в своих требованиях и революционно-националистическое брожение охватывало все большее число стран и регионов, подход Эйзенхауэра подвергался все более решительной критике. Бюджетные ограничения, которые отстаивал президент, невозможно было сохранить в случае неизменности его фундаментальной стратегической концепции: по мере расширения интересов США на периферии и учащающихся заявлений американских политиков о том, что они будут выполнять взятые на себя обязательства, разрыв между целями и тактикой увеличивался. В 1953–1954 гг. финансовое благоразумие Эйзенхауэра было оправданным, но его администрация не скорректировала долгосрочную стратегию, так чтобы она согласовывалась с режимом экономии, который казался желательным президенту.

Фактически принимаемые бюджеты никогда не были слишком «тощими», и стратегические возможности быстро увеличивались. Но еще быстрее рос разрыв между средствами и целями, что неизбежно приводило к новой волне расходов, перевооружения, военных доктрин и интервенций в последние годы пребывания Эйзенхауэра у власти и в еще большей мере в 1960-е годы.

В 1940–1941 гг. режим экономии породил долговременную стратегическую концепцию, а с 1946 по 1949 гг. – чуткое восприятие угроз и сложную расстановку приоритетов. Но в 1953–1954 гг. последствия режима экономии воспринимались не столь однозначно. «Новый взгляд» был призван сузить расширявшуюся пропасть между целями и тактикой. Для Эйзенхауэра с его опытом, навыками и авторитетом это не было проблемой, чего нельзя сказать о преемниках «Айка», которым не удавалось найти компромисс между партийной политикой, организационным давлением, растущими стратегическими возможностями Советов и нараставшими волнениями в странах третьего мира.После Вьетнама

Проводя далеко идущую стратегическую переоценку в 1953–1954 гг., Эйзенхауэр и Даллес, по сути, проигнорировали реальный способ сбалансировать цели и средства Соединенных Штатов: они не использовали разрядку, чтобы с ее помощью попытаться снизить напряжение холодной войны. Эйзенхауэр никогда не исключал переговоры: на самом деле он проявлял интерес к контролю над вооружениями и в 1955 г. заключил договор с Советским Союзом, в результате которого было воссоздано австрийское государство. Но он считал переговоры с противниками менее важным делом, чем переговоры с нынешними или потенциальными друзьями и укрепление существующих альянсов.

Однако спустя почти два десятилетия, заняв президентское кресло почти в самый разгар, казалось бы, неразрешимого конфликта во Вьетнаме, президент Ричард Никсон и его помощник по национальной безопасности Генри Киссинджер пошли другим путем. Они также не изменили базовую концепцию государственной безопасности; Советский Союз оставался главным противником, и никто не собирался отказываться от политики сдерживания. Но, столкнувшись с финансовыми ограничениями, они изо всех сил старались найти новые способы заставить СССР вести себя более сдержанно. Никсон и Киссинджер понимали и признавали, что мир меняется. Они рассуждали о развитии многополярного мира, об оживлении взаимодействия с союзниками в Западной Европе и Северо-Восточной Азии, о необходимости углублять советско-китайские противоречия и разрыв и о растущей настойчивости националистических лидеров в развивающихся странах, стремящихся изменить конфигурацию мирового экономического порядка. Они также хотели вывести Соединенные Штаты из Вьетнама так, чтобы при этом не пострадал престиж страны, а американские политики не утратили кредит доверия. Но им досаждали партийные склоки, волнения в городах, расовые трения, инфляционное давление, утечка золотых запасов и финансовые ограничения. Хотя они детально обосновали необходимость благоразумного отстаивания национальных интересов в мировом порядке, который характеризуется устрашающими стратегическими возможностями СССР и вездесущей угрозой ядерной войны, их определение национальных интересов США было более двусмысленным.

Задача сводилась к разработке стратегии уравновешивания советской мощи в напряженных политических, финансовых и законодательных условиях. Они не пытались переформулировать цели, но маневрировали, чтобы добиваться их осуществления дешевле и эффективнее. Доктрина Никсона (авторы которой призвали союзников Соединенных Штатов в Азии обеспечить собственную оборону), разрядка в отношениях с Кремлем, начало официальных отношений с Пекином, секретные операции в ЮАР, Чили и других странах – усилия, направленные на поддержку союзников Соединенных Штатов, внесение раскола в ряды их противников и сдерживание советской мощи. При этом важно было не попасть в ловушку новых войн (которые американская общественность не потерпела бы) или вновь оказаться перед необходимостью добиваться стратегического превосходства (Конгресс не одобрил бы финансирование подобной программы). Как Никсон изложил это в меморандуме для Александра Хейга, заместителя помощника по национальной безопасности, и Киссинджера в мае 1972 г.: «Все, кто работал над этой проблемой [переговоры по ограничению стратегических вооружений], знают, что эта сделка наилучшим образом отвечает нашим интересам, но по самым практическим соображениям, которые не дано понять правым, мы просто не получим от Конгресса дополнительного финансирования, необходимого для продолжения гонки вооружений с Советами в области оборонительных или наступательных ракет».

Никсон и Киссинджер полностью не ликвидировали разрыв между обязательствами и имеющимися ресурсами или между целями и средствами их достижения. Но они искусно импровизировали, взаимодействуя с противниками и передавая больше полномочий и ответственности союзникам. Они воспользовались другими политическими инструментами, чтобы продолжать использовать основные элементы сдерживания в эпоху кажущегося упадка, для которой были характерны бурные события на внутриполитической арене, ослабление на международной арене и подрыв доверия к американским политикам.

После холодной войны

Американские политики понимали неизбежность сокращения расходов на оборону после распада Советского Союза и окончания холодной войны. Президент Джордж Буш-старший, министр обороны Дик Чейни и председатель Объединенного комитета начальников штабов Колин Пауэлл знали, что общественность и Конгресс ожидают дивидендов от наступления мира. В рамках согласованной стратегии после окончания холодной войны они были готовы пойти на необходимые сокращения, включая более миллиона военного и гражданского персонала. Именно об этой стратегии Буш был намерен говорить в Аспене, штат Колорадо, 2 августа 1990 г., когда иракский лидер Саддам Хусейн неожиданно напал на Кувейт.

Последовавший кризис заставил отложить планы по сокращению оборонных расходов, но администрация Буша вернулась к ним после окончания войны в Персидском заливе. Перед официальными лицами стояла нешуточная задача сократить военную мощь не так резко, как того требовали Конгресс и американская общественность. Вместе с тем всем было понятно, что международная обстановка оставалась тогда удивительно спокойной. При отсутствии глобальной угрозы Чейни и его стратеги подчеркивали региональные «вызовы», доказывая, что главная угроза заключается теперь в «неопределенности» и «непредсказуемости». В такой обстановке, говорили они, необходима такая конфигурация вооруженных сил, которая позволит США осуществлять лидерство и формировать будущее. Это требовало сохранения возможностей для продолжения ядерного сдерживания, укрепления и расширения альянсов, наращивания передового базирования и проецирования силы – особенно в регионах Персидского залива, Большого Ближнего Востока и Северо-Восточной Азии. Страна также должна сохранить способность достаточно быстро восстановить большую и боеспособную армию, если в этом возникнет необходимость.

При разработке Руководства по планированию обороны 1992 г. стратеги Пентагона сохранили две важные концепции времен холодной войны. Они доказывали, что Соединенным Штатам важно «не допустить, чтобы какая-либо недружественная держава доминировала в регионе, имеющем большое значение для американских интересов». (В список этих регионов попали Европа, Восточная Азия, Ближний Восток и Персидский залив и Латинская Америка.) И они настаивали на том, что США нужны достаточные оборонные возможности для создания мирового порядка, благоприятствующего их образу жизни, точно так же как официальные лица прошлого верили, что преимущественно выгодный для Соединенных Штатов расклад сил важен для сохранения демократического капитализма на родине. Учитывая режим жесткой финансовой экономии в стране, стратегическая концепция администрации Буша – подготовка к неопределенности, формирование будущего, борьба с региональной нестабильностью – гарантировала еще одну растущую пропасть между целями и средствами. У США не было достойных конкурентов на мировой арене, и вряд ли они могли бы появиться в течение нескольких лет или даже десятилетий. Но до тех пор пока администрация ставила перед собой такие амбициозные цели, угрозы Соединенным Штатам оставались неясными, а их интересы определялись столь расплывчато, имеющихся возможностей вряд ли когда-нибудь могло хватить для преодоления всех региональных и гуманитарных кризисов, которые представлялись неизбежными. К концу 1990-х гг. на долю США и их союзников приходилось почти 75% всех мировых расходов на оборону в сравнении с 6% Китая и России вместе взятых. Но даже при этом многие обозреватели упрекали администрацию Клинтона в том, что она уделяет недостаточно внимания обороне. Между тем администрация также взяла на вооружение ключевые элементы региональной оборонительной стратегии Чейни.

Уроки прошлого

Каким урокам учит нас история? Во-первых, тому, что негативные последствия экономии на военных расходах были явным преувеличением. США не стали уязвимы, отказавшись от глобального присутствия после 1919 года. С учетом отсутствия угроз в 1920-е гг. и ограничений, наложенных на британские, немецкие и японские вооруженные силы до середины 1930-х гг., оборонная политика после окончания Первой мировой войны не была опрометчивой. Точно так же вовсе не ограниченный оборонный бюджет 1946–1949 гг. стал причиной холодной войны, и он не подавил творческую реакцию на маячившие впереди угрозы. Враждебно настроенное общественное мнение и жесткая бюджетная экономия, характерные для последних лет войны во Вьетнаме, не препятствовали творческой адаптации, и нет оснований полагать, будто неадекватные военные расходы Соединенных Штатов стали спусковым крючком для исламской революции в Иране или советской авантюры в Афганистане в конце семидесятых. И требования мирных дивидендов после окончания холодной войны не помешали администрации Джорджа Буша сформулировать новую стратегию, призванную поддерживать американскую гегемонию.

Конечно, страна сталкивалась с разными проблемами в периоды бюджетных сокращений. Но эти проблемы редко или лишь отчасти были следствием самой экономии. Слишком часто официальные лица держались господствующих стратегических понятий, не полностью переоценивая их полезность, их издержки и выгоды, угрозы и возможности, и не переосмысливая цели и тактику. Острые военные вызовы после окончания Второй мировой войны – вмешательство Китая в корейскую войну, затруднительное положение во Вьетнаме, «болото» в Ираке – не имели ничего общего с бюджетной экономией.

Второй урок – это важность последовательной стратегической концепции, четкая оценка угроз, точное очерчивание интересов и целей и выверенная расстановка приоритетов. В этом смысле история показывает, что экономия не вредит, а скорее помогает, как это случилось в 1940–1941 и 1946–1949 годах. Во времена бюджетной экономии политика должна искусно сочетать инициативы, направленные на заверения союзникам и на взаимодействие с противниками. Эйзенхауэр и Даллес больше внимания уделяли первому, а Никсон и Киссинджер – последнему, но обнадеживание и взаимодействие одинаково важны, а здравое суждение – необходимая предпосылка правильного сочетания этих двух составляющих.

Одна из причин дурной репутации режима экономии в том, что картину часто смазывают другие факторы, такие как бюрократия и внутренняя политика, которые вынуждают Вашингтон сокращать не те статьи, и притом неверными способами, либо мешают ему понимать новые вызовы и возможности и оперативно реагировать на них. Битвы за место под солнцем и недоверие, а также технические сложности переориентации такого гигантского предприятия, как американская политика в сфере обороны и безопасности, часто мешают тщательному, комплексному планированию. Но в благоприятные для экономики времена это случается даже чаще, чем в эпоху экономического кризиса.

Правда в том, что необходимость экономии, с которой сегодня сталкивается Пентагон, не столь критична. В настоящее время США тратят больше на армию, чем все их геополитические конкуренты вместе взятые, и эта ситуация сохранится и после вынужденных сокращений. Расходы на оборону не будут кардинально урезаны, а лишь немного уменьшены – или просто будут медленнее расти. Эти перемены не должны стать поводом для отчаяния; скорее их следует воспринять как стимул для повышения эффективности, укрепления творческой составляющей, большей дисциплинированности и, что самое главное, благоразумия. Режимы экономии прошлых лет заставили официальные круги признать, что главный источник государственной безопасности – это жизнеспособная национальная экономика, действующая в условиях открытого мирового порядка, а вовсе не военная сила или ее необдуманное использование. Было бы неплохо сегодня повторить и усвоить этот урок.

Мелвин Леффлер – профессор истории в Университете Вирджинии и сотрудник Центра Миллера. В соавторстве с Джеффри Легро написал книгу «В неспокойные времена: Американская внешняя политика после Берлинской стены и 9/11».

США > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 16 декабря 2013 > № 966393 Мелвин Леффлер

Размышления об общности

Чем похожи Россия и США

Резюме У американцев и россиян есть особое общее чувство – ощущение пространства и природного разнообразия, свойственное большим странам, о котором более 200 лет назад писал Алексис де Токвиль. Даже в период эскалации холодной войны явственно ощущалось уважение к достижениям друг друга.

Статья представляет собой сокращенную версию работы «Common Interests of the United States and Russia: A Reflection», опубликованной в журнале American Foreign Policy Interests, № 2, 2013.

Пресса в Соединенных Штатах и России склонна педалировать разногласия между двумя державами. Однако есть сущностные моменты, которые сближают две страны. В список можно включить следующее: 1) общие европейские корни; 2) принятие, несмотря на критику, «американского образа жизни»; 3) глубокое взаимное уважение сторон независимо от возникающих конфликтов интересов; 4) желание ограничить распространение ядерного оружия; 5) решимость остановить рост исламского фундаментализма; 6) понимание необходимости не допустить превращения экономической экспансии Китая в геополитическое преимущество в ущерб России или США; 7) стремление сохранить политическую и экономическую стабильность в Европе; 8) миграционные проблемы и, наконец, 9) мультиэтническая природа общества в обеих странах.

Европейские корни

Споры о роли и значимости европейских корней характерны и для американского, и для российского общества. Соединенные Штаты основаны эмигрантами из Европы, которые перенесли на новый континент европейский образ жизни, хотя при этом стремились положить конец так называемым «несправедливостям старого мира» – от ущемления свободы вероисповедания до классовых привилегий. Россия также была форпостом европейской цивилизации, однако исполнение этой роли ограничивалось отчуждением между византийской православной церковью и Римом, различием исторического пути – Россия не прошла этапы Возрождения и Просвещения, разъединяющим фактором служила также русская тенденция рассматривать абсолютизм как способ избежать хаоса. Все это привело к тому, что между авторитарной православной Россией и тем, что в России принято называть «Западом», возникло расхождение.

Однако Европа оставалась эталоном и для США, и для России. Америка усвоила английский язык, английские правовые и административные нормы, переняла европейскую систему образования, моду и социальные отношения. В России европейским образом жизни восхищались по крайней мере с середины прошлого тысячелетия. Иностранные языки становились модными среди российской элиты как проводники европейской цивилизации. В XVII веке это был польский, при Петре I – немецкий, с начала XIX века – французский и, наконец, в XX столетии – английский. Столкновение прозападных и антизападных тенденций в России имеет давнюю историю, которая началась задолго до появления в XIX веке терминов «западники» и «славянофилы». Иван Грозный и Николай I были приверженцами исконных традиций, а Петр I, Екатерина II и Александр I, напротив, ориентировались на западные.

Два случая американского вмешательства в дела Европы (Первая и Вторая мировые войны) были обусловлены прочными связями со старым континентом, хотя изоляционистские тенденции возникли на основе идеи о том, что Соединенные Штаты уже ничего не объединяет со Старым Светом.

Сегодня в России и США заметна тенденция отрицать особые связи с Европой. Владимир Путин не раз говорил, что Россия – часть Европы и потому претендует на полноправное партнерство в европейских делах, но в последнее время он склоняется к славянофильским по существу идеям о российской исключительности, обусловленной религией и имперским прошлым. В послании Федеральному собранию 2012 г. Путин подчеркнул, что в XXI веке «вектор развития России направлен на Восток», и цитировал Александра Солженицына и Льва Гумилева – двух сторонников особого пути.

В Соединенных Штатах налицо мощная тенденция, в соответствии с которой будущее страны видится сквозь призму Тихоокеанского региона, а не Атлантического – дескать, люди европейского происхождения скоро станут меньшинством и их влияние уменьшится, и, соответственно, ослабеют связи с Европой.

В России эти настроения в значительной степени обусловлены политической целесообразностью и общей привлекательностью националистических идей. В США другие мотивы – торжество «политкорректности» требует подчеркнутого внимания к согражданам неевропейского происхождения.

Россия и Соединенные Штаты испытывают схожие трудности в определении значимости европейского влияния на свои страны в прошлом и настоящем. Очевидно одно: независимо от того, что говорят или пишут сегодня, «новый мировой порядок» без евроцентричного прошлого, за который выступают развивающиеся нации, на самом деле неприемлем ни для Москвы, ни для Вашингтона.

Американский образ жизни

Привлекательность внешних проявлений американского образа жизни в некоторой степени сближает американский и российский взгляд на мир. Западная демократия, верховенство закона, уважение прав граждан привлекают российских либеральных интеллектуалов, однако для большинства россиян главной целью является именно американское общество потребления во всех его аспектах, некоторые из которых оспариваются даже самими американцами. И с этим Кремль в постсоветский период никогда не осмеливался бороться. Возможность обогащаться, покупать, потреблять, инвестировать, ездить за границу, иметь частную собственность и передавать ее своим детям – все это долго отрицалось советским режимом, а сегодня считается ключевыми элементами свободы и главным ее мерилом. Сам Путин признает, что после советского периода граждане России прошли через этап восстановления значимости своих частных интересов. Российское общество полностью приняло американскую идею «свободы выбора», но россияне, как и многие американцы, ограничивают ее «потребительской свободой», не уделяя особого внимания политическим аспектам.

То, что обычно называют американским образом жизни, – это современный способ существования в любой индустриально развитой стране. Поскольку многие его компоненты появились именно в США, слова «современный» и «американский» стали синонимами, когда речь идет о джинсах, кроссовках, фастфуде, смартфонах и веб-браузерах, поп-культуре и т.д.

Взаимное уважение

Что касается имиджа своей державы, который сложился у граждан двух государств, – сходства очевидны. И в России, и в Соединенных Штатах люди привыкли воспринимать свою родину как целый континент, а не просто страну. Вот как поется в двух песнях, советской и американской: «От Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей...» и «От гор до прерий, от моря до моря…». Это пример подлинного параллелизма национальных мировоззрений. У американцев и россиян есть особое общее чувство – ощущение пространства и природного разнообразия, свойственное большим странам, о котором более 200 лет назад писал Алексис де Токвиль. Даже в период эскалации холодной войны явственно ощущалось уважение к достижениям друг друга. В США высоко оценивали не только воинскую доблесть и научные достижения России, но и театр, музыку, литературу, образование и т.д. А в России, независимо от того, что выдавала пропагандистская машина, «догнать и перегнать» предлагалось именно Америку. Хотя в тот период уровень жизни в России был ниже, чем в странах Варшавского договора.

Оружие массового уничтожения

Среди национальных интересов, которые объединяют США и Россию, особое место занимает стремление ограничить распространение ядерного оружия. Обе державы накопили его более чем достаточно и не склонны открывать другим государствам доступ к нему. Российско-американское сотрудничество в этой сфере было особенно продуктивным в постсоветский период, когда бывшие республики Союза ССР, на территории которых осталось ядерное оружие (в первую очередь Украина и Казахстан), согласились передать свои арсеналы Российской Федерации. Вашингтон поддержал такой шаг дипломатически и финансово, а дальнейший процесс сокращения ядерного оружия занял годы. Владимир Путин отказался от сотрудничества с США в этой сфере только в 2012 году.

В ситуации с Ираном Россия играет двойственную роль: она поставляет Тегерану оборудование и материалы для развития атомной энергетики, но ее тревожит перспектива обретения им ядерного оружия. Это опасная игра, так как одно может стать следствием другого. В остальном Москва активно сотрудничает с Вашингтонам в вопросах нераспространения, в частности, пытаясь остановить трафик ядерных и других материалов для производства оружия массового поражения. Россия действительно обеспокоена тем, что смертоносное средство попадет в руки террористов, в частности тех, кто заинтересован в дестабилизации Центральной Азии, – и Соединенные Штаты разделяют эту озабоченность.

Исламский фундаментализм

Общее для США и России стремление остановить распространение исламского фундаментализма стоит рассматривать на примере сотрудничества по Северной распределительной сети – маршруту снабжения американских войск в Афганистане через Россию и Центральную Азию. До сих пор Москву не слишком тревожило присутствие американских баз и транспортировка военных грузов через российскую территорию. Но ее беспокоит перспектива сохранения американских объектов в Центральной Азии после вывода войск из Афганистана.

Неопределенность ситуации, которая сложится после 2014 г., создала проблемы для всех заинтересованных сторон. Многие страны, в том числе те, кто высказывал недовольство по поводу присутствия Соединенных Штатов, сегодня озабочены уходом американцев и заявляют что-то вроде «вы заварили эту кашу, а теперь нас здесь бросаете». Россия и все центральноазиатские республики предпочли бы, чтобы США остались. Иран не желает допустить победы «Талибана» и, скорее всего, будет стараться сохранить режим Хамида Карзая. Только Пакистан может выиграть в случае вывода американских войск, хотя и это сомнительно, потому что, если в Афганистане возникнет хаос, он распространится во всех направлениях, не только на север. Беспокоит, что у Вашингтона, по-видимому, нет разработанной политики в отношении Центральной Азии на период после вывода войск, и Соединенные Штаты будут действовать по ситуации. Москва, в свою очередь, хотя и разделяет американскую тревогу, не может удержаться от злорадства, так как США, как и Советский Союз, не преуспели в попытках навязать афганцам то, что им совершенно безразлично (будь то коммунизм или демократия).

Экономическая экспансия Китая

Феноменальный рост китайской экономики и, как следствие, увеличение влияния и значимости КНР явлются предметом беспокойства и России, и США. Обе страны прекрасно осознают возможные вызовы и не хотят столкнуться с ними лицом к лицу, так как с Китаем их многое связывает. Кроме того, ни Соединенные Штаты, ни Россия не хотели бы втянуть Пекин в противостояние. В Вашингтоне понимают, что растущий торговый дефицит с КНР неприемлем, а бесконечное заимствование у него опасно, в то время как доступ на китайские рынки остается ограниченным. Более того, политика Пекина в Южно-Китайском море становится все более напористой, а позиция на международной арене – менее дружественной. В свою очередь, в Москве отдают себе отчет в том, что коммерческая деятельность Китая в пяти центральноазиатских республиках оттесняет Россию на второй план. То же касается региональных организаций, например, Шанхайской организации сотрудничества, где Китай уже играет ведущую роль. Кроме того, китайские мигранты (легальные и нелегальные) все более активно присутствуют в экономике Сибири. Идея о том, что небольшому российскому населению на Дальнем Востоке противостоит в десять раз большее число китайцев через границу, пугает не только демографов.

Официальная Москва игнорирует эти проблемы, говоря только о сотрудничестве с КНР (включая общую позицию по Ирану и Сирии в ООН) и взаимовыгодной торговле (российские энергоресурсы и сырье в обмен на китайские потребительские товары). Но часто повторяемые уверения, что экономическое продвижение Пекина не вызывает беспокойства и в российско-китайских отношениях все замечательно, производят противоположное впечатление – ощущается озабоченность по поводу китайской экспансии. У США похожая ситуация складывается в Тихоокеанском бассейне, но проблема обсуждается более открыто. Продажа оружия соседям Китая и усилия по укреплению региональных альянсов откровенно признаются, так же как и пока безуспешные попытки сократить торговый дефицит, уменьшив объем заимствований у Китая. Что касается российско-американского сотрудничества по китайской проблематике, то в будущем оно неизбежно, особенно если Пекин не начнет учитывать интересы других сторон.Стабильность в Европе

Москва и Вашингтон заинтересованы в стабильности и благополучии Европы. Евросоюз – ключевой деловой партнер и для России, и для США и самый близкий по культуре регион для обеих держав (какие бы заявления ни делались). Старый Свет остается крупнейшей экономической силой в мире. Лондон – по-прежнему влиятельнейший финансовый центр, немецкая тяжелая промышленность производит товары, которые покупают во всем мире, французская мода и косметика являются символами роскоши, а гастрономия остается непревзойденной. Подтверждением этого служат расходы российского олигарха или состоятельного американца. Правительства в Москве и Вашингтоне не просто заинтересованы в мире и процветании Европы, они готовы активно этому содействовать. В конце концов, обе страны не раз приходили на помощь Европе в прошлом. Известна роль, которую сыграла Россия в XIII веке, остановив орды монголо-татар и защитив остальную Европу. В современный период Россия объединялась с Великобританией и объявляла войну тем, кто хотел завоевать европейский континент, будь то Франция при Наполеоне или Германия в Первой и Второй мировых войнах. Со своей стороны, Соединенные Штаты после ослабления Британской империи взяли на себя роль стража морей и пришли на помощь в мировых войнах.

Самым тяжелым периодом российско-американских отношений была холодная война, которая длилась 45 лет. В этот период Вашингтон и Москва избегали прямых вооруженных конфликтов в Европе, но вели борьбу друг с другом в Азии и Африке, используя третьи страны. Во время Карибского кризиса Никита Хрущев ясно дал понять Фиделю Кастро, что СССР не будет ввязываться в войну с США. Вооруженные конфликты шли в Анголе, Конго, Корее, Вьетнаме и других странах во имя социализма – с советской стороны, во имя сдерживания советской экспансии – с американской. Во время блокады Берлина стрельбы не было, Соединенные Штаты не вмешивались в события в Будапеште и Праге. Правительства обеих стран не были готовы к прямой конфронтации и не хотели подрывать статус-кво в Европе. Стороны уважали существующие конфигурации сфер влияния, а послевоенные границы в Европе были подтверждены Хельсинкскими соглашениями в 1975 году. Только распад СССР, который привел к радикальному изменению баланса сил, позволил государствам Центральной и Восточной Европы перейти на другую сторону – из умершего Варшавского блока в НАТО. Но сейчас, когда Россия восстановилась, она не настроена нести дальнейшие потери (пример – российско-грузинский конфликт 2008 года).

Ситуация не особенно изменилась сегодня, кнопка «перезагрузки» между Москвой и Вашингтоном пока не работает так, чтобы все были довольны, а Евросоюз в целом не испытывает особых трудностей в отношениях с Россией и США. Внутри ЕС Берлин, Париж и Рим поддерживают тесные связи с Москвой, в то время как у Лондона прочные трансатлантические отношения. Поведение бывших стран Варшавского блока и государств Балтии, которые покинули сферу российского влияния более 20 лет назад, все еще вызывает обиду (хотя и все меньше с каждым годом).

Все трения между Америкой и Европой имеют краткосрочный и ограниченный характер. Еще до войны в Ираке, во время горячих споров с Францией в ООН по поводу наличия у Саддама Хусейна ядерных материалов, постпред Франции в ООН назвал разногласия «спором друзей», а недовольство позицией Парижа в США выразилось в появлении «картофеля свободы», который на короткое время заменил «французский» картофель (French fries) в американских фастфудах.

Миграционные проблемы

Сходство российской и американской ситуации в сфере миграции редко обсуждают. В Соединенных Штатах это иммигранты из Латинской Америки и Азии, в России – выходцы с Кавказа и из Центральной Азии, а также китайцы в Сибири. Проблемы, стоящие перед Россией и США, похожи: рост нелегальной иммиграции и отсутствие четкой политики для управления ситуацией; медленная ассимиляция преимущественно экономических мигрантов, включая отказ учить язык принявшей их страны; а также нежелание коренного населения принимать чужаков. Масштабы иммиграции похожи: Соединенные Штаты занимают первое место в мире по приему иммигрантов, Россия – на втором месте, опережая Германию.

Разница в подходе к проблеме в основном связана со стилем дискуссий. Россия выбирает более жесткий подход, настаивая на владении русским языком и уважении традиций принимающей страны, но не предпринимая действий в пользу мигрантов. Россию и США объединяет и то, что реальность, определяемая многими факторами – некоторые из которых стараются не обсуждать, – кардинально отличается от официальной картины, а правительственные директивы, призванные навести порядок, не всегда реализуемы.

Многонациональность

Многонациональная природа американского и российского общества обусловила создание союзов (Советского Союза, Соединенных Штатов с федеральным правительством), империй (империя Романовых) и федераций (Российская Федерация), а не национальных государств. Термин «российский» (как противоположность понятию «русский» или «этнический русский») возник столетия назад для определения многонациональной Российской империи.

В последние годы Владимир Путин неоднократно подчеркивал, что изначально русские люди собирали вокруг себя менее крупные народы, которые связывали свою судьбу с Россией. Часто говорят, что русское национальное самосознание сформировалось позже имперского, а русские не представляли свою родину отдельно от земель других этнических групп, которые стали частью империи, начиная с финских племен, населявших территории от современной Москвы до Мурманска и Архангельска еще во времена Киевской Руси. То же самое можно сказать и о США, где 16 языков, на которых говорили на Манхэттене в XVII веке, были зарегистрированы задолго до появления гражданских прав. Затем последовали многочисленные волны иммиграции, особенно начиная с XIX века. Массовое появление чужаков на территории Великобритании, Франции и Германии, напротив, произошло после Второй мировой войны, несмотря на колониальное прошлое этих держав.

Основное различие многонационального характера России и Соединенных Штатов заключается в том, что нерусские народы появились в России в результате присоединения их земель, в то время как не англосаксы прибыли в Америку на кораблях (добровольно или по принуждению, как в случае с рабами) – так же, как и англоговорящие иммигранты. Как следствие, среди нерусских растет сепаратизм, что беспокоит Кремль. В свою очередь, США никогда не сталкивались с сепаратизмом, обусловленным желанием неанглосаксов создать собственную страну. Внутри американской компартии шла дискуссия о предоставлении чернокожим собственного государства в пяти южных штатах, но эта идея не получила серьезной поддержки среди афроамериканцев. С чеченским стремлением к независимости, напротив, пришлось бороться силой и не так давно, в то время как сепаратизм среди многих мусульманских групп на Северном Кавказе и на Волге продолжает беспокоить Владимира Путина.

* * *

Любой рациональный подход к российско-американским отношениям должен учитывать, что с распадом Советского Союза исчезла главная причина для конфликта, а именно противоборствующие идеологические лагеря, которые по определению должны ссориться друг с другом. С точки зрения Кремля, причиной нынешних разногласий является американская позиция, согласно которой США как единственная супердержава может делать все что угодно, в том числе на российском «заднем дворе», – и для России, остающейся великой державой, это неприемлемо. Вступление России в ВТО и отмена устаревшей поправки Джексона–Вэника могли бы способствовать усилиям по «перезагрузке», но принятый параллельно «Акт Магнитского» свел на нет достигнутый прогресс. В свою очередь, Вашингтон воспринимает Россию как закоренелого рецидивиста, который не хочет отказываться от старых понятий о сферах влияния, создает другим ненужные препоны ради поддержания собственного престижа и продолжает нарушать права человека.

Обеим сторонам не хватает осознания того факта, что, поскольку причин для взаимопонимания гораздо больше, чем поводов для конфронтации, пришло время разделить краткосрочные выгоды и долгосрочные преимущества, которые можно получить благодаря сотрудничеству.

Майкл Рывкин – почетный профессор Городского университета Нью-Йорка, автор многих книг о Советском Союзе и России.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 16 декабря 2013 > № 966390 Майкл Рывкин

Как провожают пароходы

Морские конфликты в Восточной Азии и угроза миропорядку

Резюме Деструктивный потенциал морских конфликтов больше, нежели наземных. Военно-морскими флотами, менее многочисленными, чем сухопутные силы, можно контролировать большие территории и достигать более амбициозных целей, в том числе геополитических.

Тенденция, набирающая силу в Восточной Азии, вызывает серьезную обеспокоенность – напряженность вокруг островов в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях таит опасность перерастания в полномасштабный вооруженный конфликт. К числу системных факторов, негативно воздействующих на ситуацию в Восточной Азии, относится неурегулированность вопроса о морских границах и линиях разграничения исключительных экономических зон (ИЭЗ). Если сухопутные границы между государствами за редким исключением достаточно давно демаркированы и закреплены международными соглашениями, то морские в значительной степени остаются неопределенными. По некоторым оценкам, около половины протяженности существующих морских границ являются спорными.

Вода опаснее суши

В постбиполярную эпоху в характере и формах территориальных споров произошел качественный сдвиг. Сдерживающий момент, связанный с вовлеченностью большинства стран Восточной Азии в орбиту ядерного противостояния сверхдержав, отошел на задний план. Освободившись от «привязки» к одному из двух противостоящих лагерей, государства региона теперь существенно меньше руководствуются соображениями мирополитического контекста и больше – собственными интересами, в том числе внутриполитическими, часто эгоистическими и игнорирующими требования международной безопасности.

Между тем деструктивный потенциал морских конфликтов больше, нежели сухопутных. В мире устоялась точка зрения, согласно которой захват чужих территорий военным путем и их удержание оккупационными войсками в современную эпоху неприемлемы, так как чреваты не только многочисленными человеческими жертвами, но и перерастанием в полномасштабный ядерный конфликт. Для Восточной Азии, кроме того, особое значение имеет тот факт, что на фоне сложной и во многом запутанной ситуации с военно-блоковой системой безопасности в сухопутный конфликт с большей вероятностью могут быть втянуты ядерные державы, даже не являющиеся участниками морских споров.

В противоположность этому «битва на море» не столь разрушительна, но в чем-то более эффективна – военно-морскими флотами, менее многочисленными, чем сухопутные силы, можно контролировать большие территории и достигать более амбициозных целей, в том числе геополитических.

К тому же в морской войне используются средства «двойного назначения», включая рыболовецкий и промысловый флот, корабли береговой охраны, исследовательские суда и т.д. К подобной тактике, кстати, прибегает Китай, активно применяющий альтернативные формы «псевдовоенного» давления в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях. Кроме того, действия на море не обязательно сопровождаются постоянным военным присутствием – во многих случаях для достижения цели достаточно лишь демонстративно зайти в чужую акваторию.

О широком распространении указанной точки зрения в политической и военной элитах стран Восточной Азии свидетельствует ее активное применение на практике – в регионе набирает обороты гонка военно-морских вооружений, заметно превосходящая процесс наращивания сухопутных сил. В 2013 г. на воду спущен первый авианосец ВМС Китая, проходящих период активной модернизации. К 2020 г. Китай примет на вооружение 70 обычных и атомных ударных подводных лодок, 84 эсминца и фрегата, два авианосца и ряд других боевых кораблей и катеров. От Китая не отстают и соседние страны – Япония, Южная Корея, Вьетнам, Филиппины, Индонезия.

Гонка военно-морских вооружений, подстегиваемая периодическим обострением напряженности вокруг спорных территорий, ведет к усугублению вооруженной конфронтации, снижению уровня международной безопасности и повышению риска неспровоцированного вооруженного конфликта. Возникает порочный круг. С одной стороны, напряженность в связи с территориальными конфликтами в Южно- и Восточно-Китайском морях, сохраняющаяся на протяжении многих десятилетий, не позволяет нормализовать отношения между государствами. С другой стороны, проблемы морских границ невозможно решить в отсутствие спокойной и доброжелательной обстановки и на фоне взаимного недоверия.

Особенность морских конфликтов в Восточной Азии последнего времени заключается также в том, что на них, как правило, наслаивается гораздо более широкий комплекс проблем, нежели вопросы размежевания территорий и экономических зон. Речь идет в первую очередь об исторических претензиях, связанных с болезненными воспоминаниями колониального прошлого и периода Второй мировой войны. Свою роль играют и факторы геополитического и экономического соперничества, в ходе которого существенно меняется общая расстановка сил – державы, прежде сохранявшие экономическое и военное лидерство, уступают позиции конкурентам. Так, по мере относительного усиления Китая размываются региональные позиции США, Японии, да и России, в результате чего в региональной повестке дня появляются новые акценты. Например, когда КНР была относительно слаба экономически, вопросы суверенитета не выходили на передний план ее политики по отношению к соседям, преобладали мотивы экономического сотрудничества. Однако по мере роста совокупной мощи Пекин стал активно выдвигать территориальные претензии.

Ситуация осложняется тем, что во многих, казалось бы, двусторонних конфликтах на деле участвуют несколько акторов. Все чаще трения становятся выражением геополитического противостояния США и их союзников, с одной стороны, и Китая – с другой. Подобная биполярность воспроизводит ментальные стереотипы холодной войны, которые по-прежнему сильны во внешнеполитическом истеблишменте как Китая, так и Соединенных Штатов. Не только военные, но и дипломаты, политики, лидеры общественного мнения двух государств продолжают искренне верить в cуществование «врага», любые действия которого подчиняются логике «игры с нулевой суммой» и представляют угрозу национальным интересам.

Поиск разрешения морских споров обременен тем, что морские границы регулируются различными видами законодательства, и во многих случаях допускают разную трактовку. Так, Конвенция ООН по морскому праву, вступившая в силу в 1982 г., позволяет провести разграничение исключительных экономических зон как по срединной линии, так и по линии шельфа, что фактически перекладывает бремя ответственности на международные судебные органы. Между тем страны Восточной Азии неохотно идут на рассмотрение территориальных проблем в судах, например, в Международном суде ООН. Связано это с тем, что Международный суд ООН отдает приоритет существующей договорной базе, которая в регионе практически отсутствует. В этом случае на первый план выходят такие моменты, как наличие и продолжительность эффективного административного контроля над спорными территориями, факты, свидетельствующие об их экономическом освоении, и, в меньшей степени, чисто географические показатели (методы определения срединной линии, целостность хребтов, архипелагов, шельфов и проч.).

Однако большинство государств – участников конфликтов предпочитают оперировать аргументами, связанными с историческими правами той или иной нации. В ход идут, например, старые карты, созданные еще до заключения первых договоров о границе, исторические хроники и т.д. К таковым, в частности, относятся «линия девяти пунктиров» на тайваньских картах 1947 г., по которым практически вся акватория Южно-Китайского моря относится к Китаю, или старые хроники, свидетельствующие о включении архипелага Сэнкаку/Дьяоюйдао в зону экономических интересов Китая еще четыре столетия назад. Подобные же аргументы нередко выдвигают Россия и Япония в диспуте о «северных территориях». Необходимо учесть, однако, что такие доводы не имеют правовых последствий и оказывают, скорее, морально-психологическое воздействие, создавая соответствующий настрой общественного мнения.

Катализатором конфликтов служат и внутриполитические соображения. Нередко провоцирующим фактором выступают медиа, раздувающие из искры локальных, зачастую малозначимых инцидентов пламя националистических эмоций. Иногда правительства, неспособные справиться с насущными социально-экономическими проблемами и испытывающие дефицит внутренней поддержки, подогревают интерес к территориальным спорам, надеясь заработать дополнительные очки. Ситуация в ряде случаев усугубляется тем, что власти проявляют чрезмерную мягкость и не могут взять кризисную ситуацию под контроль. Даже небольшие стычки, происходящие против воли администрации (например, высадки националистических групп на острова), могут легко перерасти в полномасштабное военное противостояние.

Поиску взаимоприемлемых решений препятствуют соображения государственного престижа. Многие региональные лидеры опасаются, что любая уступка или даже отход от жесткой позиции будут восприняты как проявление слабости, причем в глазах не только и не столько вовлеченного в конфликт государства, сколько третьих стран. Боязнь «эффекта домино» провоцирует неуступчивость даже в том случае, когда проявление гибкости ради стратегических интересов добрососедства вполне возможно. В результате территориальный вопрос сохраняет конфронтационный потенциал, оставаясь постоянным источником нестабильности.

А ведь на кону не столько сами территории, представляющие собой во многих случаях лишь скалы посреди океана, сколько колоссальные экономические богатства – морепродукты, углеводороды, различные рудные ресурсы и т.д. Конфронтационная составляющая споров не позволяет его участникам (в том числе и тем, под чьим контролем находится та или иная территория) осуществлять проекты экономического освоения на спорных территориях, даже если одна из сторон не признает самого факта наличия подобного спора. При этом оглядываться на реакцию сторон конфликта вынуждены и третьи страны, которые могли бы принять участие в реализации того или иного экономического начинания. Например, Россия волей-неволей должна думать о том, как КНР отреагирует на участие российских компаний в совместных с Вьетнамом проектах освоения нефтяных ресурсов в Южно-Китайском море. Это, в свою очередь, отдаляет перспективы успеха, нанося прямой ущерб всем участникам противостояния.Лучше доброй ссоры?

Между тем основные государства региона постепенно приходят к заключению о необходимости налаживания механизмов урегулирования споров. В 2013 г. произошли определенные сдвиги. Надежду у многих вызвала в июне встреча в Калифорнии президента США Барака Обамы и председателя КНР Си Цзиньпина, которая длилась рекордные восемь часов. Между Соединенными Штатами и Китаем заработали несколько диалоговых форматов (например, стратегический и экономический диалог), где обсуждаются проблемы Корейского полуострова, кибербезопасности, взаимных инвестиций. Однако по-прежнему повисает в воздухе ключевой вопрос о том, удалось ли политическому руководству двух стран достигнуть договоренности, пусть неформальной, относительно предотвращения неконтролируемого развития ситуации в Восточно-Китайском море.

Конфликт вокруг островов Сэнкаку/Дьяоюйдао требует, безусловно, особого внимания. Это связано и с огромным значением японо-китайских связей в региональной системе международных отношений, и с гигантским деструктивным потенциалом, который таит в себе данный конфликт для региональной стабильности. Ясно, что спор не имеет перспектив решения в обозримом будущем, поскольку ни одна из сторон, скорее всего, не смягчит позицию. Маловероятным представляется даже то, что Токио признает территориальную проблему как таковую.

Между тем конфликт уже перерос в стадию, когда многое будет зависеть не только от политической воли руководства, но и от выдержки и хладнокровия военного командования, в том числе среднего звена. Вооруженное столкновение может случиться совершенно неожиданно. В январе 2013 г. японская сторона обвинила Пекин в использовании боевого радара, который, по ее утверждению, был наведен китайским военным кораблем на японский сторожевой катер. Активное применение обеими сторонами беспилотников для контроля воздушного пространства спорных территорий создает опасность неспровоцированного столкновения в результате сбоя техники.

Новый виток напряженности начался в октябре 2013 г., когда правительство Китая объявило о создании «зоны воздушной обороны» над широкими акваториями Восточно-Китайского моря, в том числе и над спорными островами. Пекин потребовал, чтобы в МИД КНР заблаговременно представлялись полетные планы, а экипажи судов находились на связи в момент прохода над указанной зоной. В ответ японские авиакомпании JAL и ANA заявили об отказе подчиняться предписаниям китайской стороны, хотя несколько авиакомпаний третьих стран взяли под козырек. 26 ноября в эту зону без предварительного уведомления демонстративно вошли два стратегических бомбардировщика США. В игру активно включился Сеул, заявивший свои претензии к соседям в связи с тем, что, по его мнению, на акватории, которые он считает своими, накладываются зоны ответственности Токио и Пекина.

Ясно, что джинна уже не загнать обратно в бутылку. По всей видимости, в дальнейшем для Китая патрулирование вокруг Сэнкаку станет рутинной практикой, а Японии придется если не смириться с этим, то привыкнуть к постоянному китайскому присутствию в спорных акваториях. Таким образом, вопрос в том, как наладить механизмы предотвращения эскалации напряженности, сопровождающей эту практику, в стадию вооруженного конфликта.

Ясно, что механизмы пока несовершенны. Их лишь предстоит выработать, причем не на двустороннем, а на многостороннем уровне. Новый «кодекс поведения» может включать пункты, согласно которым в спорные воды с обеих сторон не будут допускаться любые боевые единицы регулярных вооруженных сил. Примечательно, что китайцы пока проводят патрулирование кораблями береговой охраны, которая с недавних пор взяла на себя функции контроля над морским промыслом, океанографическими исследованиями, таможенной службой и пограничной охраной. Именно это ведомство становится ключевым агентом КНР в реализации политики в отношении Сэнкаку.

Кроме того, речь может идти о недопущении на спорные острова, причем как с китайской, так и с японской стороны, членов националистических организаций. Опыт прошлого показывает, что высадки националистов сопровождаются риском прямых стычек с японской береговой охраной. Если столкновение повлечет за собой человеческие жертвы, это неизбежно вызовет новый всплеск враждебности, что многократно повышает вероятность конфронтации (в том числе военной), поскольку японские и китайские руководители находятся, пусть и в разной степени, в зависимости от общественного мнения. Недавние опросы показали, что около 90% граждан Японии и Китая негативно относятся к стране-партнеру.

О стремлении японской стороны наладить подобные механизмы свидетельствует упорство и настойчивость, с которыми Токио летом 2013 г. добивался от китайцев согласия на встречу на высшем уровне. Несмотря на продолжавшуюся практику нарушения морского пространства вокруг спорных островов китайскими кораблями береговой охраны, визиты токийских эмиссаров в Пекин следовали один за другим. Премьеру Синдзо Абэ даже пришлось наступить на горло собственной песне и воздержаться от посещения храма Ясукуни 15 августа, когда в Японии вспоминают окончание Второй мировой войны. Однако единственным результатом всех усилий стала короткая неформальная беседа между лидерами двух стран в сентябре 2013 г. на полях саммита «двадцатки» в Санкт-Петербурге.

Для Китая, который также понимает важность снижения конфронтационного настроя в отношениях с Токио, согласие на встречу в верхах, тем не менее, становится своего рода разменной монетой. КНР неоднократно заявляла о том, что главным условием проведения саммита является признание Японией проблемы Сэнкаку как таковой. В Пекине понимают, что Токио не может пойти на такой шаг по принципиальным соображениям – это подорвало бы его позиции в споре. Однако у Китая появляется возможность, решившись на «уступку» (например, согласившись на саммит без выполнения японской стороной указанного условия), добиться преимуществ на других направлениях.

Немалое значение будет иметь ситуация вокруг нефтяных месторождений, расположенных вдоль срединной линии между исключительными экономическими зонами двух стран. В 2008 г. Япония и Китай договорились начать совместное освоение шельфа, однако соглашение не воплотилось в жизнь. Если кто-либо начнет разработку явочным порядком, действуя со своей стороны срединной линии, это будет воспринято по другую ее сторону как пощечина, что немедленно приведет к новому витку эскалации напряженности.

Россия постоянно обращает внимание на то, что только многосторонний режим с участием всех стран региона приведет к снижению уровня общей напряженности и структурной нестабильности в Восточной Азии. Стоило бы подумать о системе перекрестных договоров между всеми странами региона, которые позволяли бы контролировать выполнение обязательств другими участниками. Кстати, это позволит малым и средним странам чувствовать себя в большей безопасности и не прибегать к услугам крупных военных держав для обеспечения ее гарантий. Иными словами, многосторонний подход является залогом предотвращения углубления военно-политического противостояния на блоковой основе.

Д.В. Стрельцов – доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой востоковедения МГИМО (У) МИД России.

Азия > Транспорт > globalaffairs.ru, 16 декабря 2013 > № 966387 Дмитрий Стрельцов

Врачеватель

Валентин Покровский — о том, как советские врачи спасали Ландау и ставили точку во вьетнамской войне, о бомбоубежище размером с бочку, чумных крысах на обеденном столе, о Лигачеве, оказавшемся медицинским светилом, а также история про то, как презерватив угодил в прямой эфир

Бактерии и вирусы свободно путешествуют по миру. Им неведомы пограничные визы. Если они нападают, то не жалуют ни резидентов, ни президентов. Немудрено, что эпидемиологи и инфекционисты мыслят глобально: с их точки зрения, наша планета вовсе не так уж велика. Об этих врачах известно меньше, чем, например, о знаменитых хирургах. Ведь если они добиваются успеха, это значит, что в мире ничего не произошло. Между тем им приходится разгадывать сложнейшие загадки, чтобы проследить пути инфекций. Академик РАМН, директор ЦНИИ эпидемиологии Роспотребнадзора, c 1987 года президент Академии медицинских наук СССР, первый президент Российской академии медицинских наук Валентин Покровский — один из таких детективов от медицины.

— Валентин Иванович, в медицинском мире о вас ходят легенды. Правда ли, что без вашего участия не удалось бы поставить точку во вьетнамской войне?

— Как в каждой легенде, тут только доля правды. На самом деле было так: в Ханое заболел член политбюро компартии страны, который вел в Париже переговоры об окончании войны между Северным и Южным Вьетнамом. Для вьетнамцев это была важная персона, на которую возлагались большие надежды. Перед подписанием мирного договора объявили месячный перерыв. За это время он успел тяжело заболеть, как позже выяснилось, пневмонией. Но тогда диагноз не был ясен. Нас, двух советских профессоров, командировали туда.

— И вы отправились на фронт?

— Можно сказать и так. Было довольно сложно, потому что в это время американцы бомбили Ханой. Мы прилетели во Вьентьян на Ил-18, потом нас пересадили на маленький самолетик. Пассажиров было четверо: я, профессор Валентин Анисимов, журналист Генрих Боровик и еще какая-то молодая женщина, о которой нам сказали, что она едет навещать мужа. Когда стали подлетать к Ханою, я глянул вниз и сначала не понял: на земле всюду как будто разбросаны какие-то тарелки. Спрашиваю пилота: «Что это такое?» Он только повел плечом: «Как что, воронки от бомб». Вдобавок ко всему вокруг нас все время летал американский истребитель. Кстати, потом СССР даже направил ноту американцам по поводу этого самолета. Те ответили, что он охранял нас на случай возможных провокаций со стороны китайцев. Так, под защитой американских воздушных сил, мы и долетели до Ханоя. Потом две ночи провели в бомбоубежище. Мы жили в государственном особняке, поэтому помещение было достаточно терпимое, не такое, как у простых вьетнамцев. Во всяком случае там были кровати солдатского типа, на них хотя бы можно было полежать. Потом, когда мы начали выходить на улицу, я увидел, где прятались от бомбежек обычные люди — в бочках, закопанных в землю. Когда объявляли тревогу, каждый залезал в свою и прикрывался крышкой.

Кроме нас к пациенту прилетели тогда консультанты из Китая. Мы с ними не встречались, обе группы врачей работали по отдельности. Китайцы делали все возможное, чтобы не выпустить его из Вьетнама во Францию. У нас было твердое задание — сделать так, чтобы он смог вылететь в Париж и подписать мирное соглашение. Мы выполнили эту задачу: он поправился. Помню, когда пришли его осматривать в первый раз, у него был озноб и он лежал одетый, а в комнате стояли обыкновенные бытовые обогреватели, которые тогда имелись в каждой советской квартире. Даже такой человек находился отнюдь не в люксовой обстановке.

— Вам тоже было не привыкать к простому быту военных времен…

— Мое детство пришлось на военные годы. Помню, мы пилили дрова, выбегает моя тетушка и кричит мужу: «Павел, Паша! Война!» На меня это тогда не произвело никакого впечатления, а он был инвалидом Первой мировой и хорошо знал, чем это может кончиться. Конечно, военное время было нелегкое. Мы недоедали, сидели без электричества. Я вырос в поселке Клязьма у Ярославской железной дороги, 26—27-й километр. Теперь уже Клязьмы нет, есть город Пушкино, микрорайон Клязьма. Немцы в 1941 году почти дошли до этого места.

Отец мой погиб на фронте. Вернее, пропал без вести. По всей видимости, выходя из окружения. Потом уже, после войны, нам пришло письмо от жителя Тулы, который спрашивал, жив ли Иван Павлович. Мы узнали, что они шли вместе до Ельца, а потом их дороги разошлись. Отец отправился через линию фронта на Москву, а тот повернул в Тулу и остался жив. Кто знает, что произошло с отцом? Могли убить немцы, могли и наши. Мог попасть в плен и сгинуть там. Судьба его неизвестна. К сожалению, мама тоже погибла, в 1969 году ее в Москве сбил троллейбус.

— Окончив школу, вы отправились поступать в медицинский?

— Не сразу. Сейчас могу признаться, что по большому счету мне было безразлично, куда идти. Серебряная медаль давала право поступления без экзаменов, я обдумывал разные возможности. И в МГИМО, помню, ходил, и в Институт кинематографии… В конце концов мама и тетушка, которая тоже меня воспитала, уговорили: лучше нет профессии, чем врач. Я учился очень плохо. Лекции пропускал, вечно у меня были хвосты. Но все же умудрился окончить первый курс прилично, с единственной тройкой по анатомии — выехал на школьных знаниях. Удивляюсь, как еще не ушел из института. Ну а на втором курсе уже начались интересные специальности — физиология, гистология… Я остался и дальше учился хорошо. Правда, перед окончанием выяснилось, что красный диплом мне не могут дать из-за той самой тройки по анатомии. Пришлось пересдавать. Строгий профессор Иванов поставил мне четверку, но на прощание констатировал: «Анатомию вы не знали, не знаете и теперь уже знать не будете». Так, без знания анатомии, я и пошел в жизнь.

— Как решили, что будете заниматься инфекциями?

— Моя будущая жена была старостой кружка по инфекционным болезням. Я провожал ее на собрания, а сам шел гулять в Сокольники — дожидался, чтобы проводить домой. Потом пришла осень, с неба стало капать, на улице сыро. И я тоже отправился в кружок. Сходил раз, другой — на меня обратил внимание заведующий кафедрой: что за молодой человек сидит и ничего не делает? Поручил подготовить доклад. И мне понравилось. Едва окончив ординатуру, я защитил кандидатскую диссертацию — в аспирантуре не был ни дня. Кстати, тогда ходило такое поветрие: мол, инфекционисты скоро будут не нужны. К этому вроде и шло — после войны ликвидировали сыпной тиф, резко снизилась заболеваемость другими инфекциями. Друзья спрашивали: ну что ты пошел на умирающую специальность? Однако сейчас мы знаем, что инфекции еще поживут как минимум несколько веков и без нас.

После института я работал на кафедре инфекционных болезней — сначала ассистентом, а затем и. о. доцента. Позже заведовал курсом инфекционных болезней Стоматологического института. Затем меня сделали главным внештатным инфекционистом Минздрава и замдиректора НИИ эпидемиологии. При этом я очень много ездил по стране. Тогда началась эпидемия менингококковой инфекции. А я как раз писал докторскую диссертацию на тему «Бактериальный гнойный менингит». В 50-е больных менингитом было очень мало. Но где-то в конце 60-х разразилась огромная эпидемия. Раньше больным менингитом в спинномозговой канал вводили пенициллин. Это сопровождалось целым рядом неприятностей: сама пункция очень болезненна, возможны последующие осложнения — глухота, паралич. К тому же не все врачи владели техникой люмбальной пункции — когда игла вводится в пространство спинного мозга на поясничном уровне. Я предложил применять массивные дозы пенициллина, вводя его внутримышечно, а позднее и внутривенно. Говорили — вот, мол, люди будут умирать от таких доз, это недопустимо… Но годы прошли, и сейчас высокодозное лечение антибиотиками используют всюду. И даже часто не помнят, кто это предложил...

А в середине 60-х из Ирана в Каракалпакию была занесена холера. Один из молодых сотрудников, которого я определил на эту тему, был Виктор Васильевич Малеев, нынешний главный инфекционист Минздрава. Он был очень недоволен — тем, кто занимался менингококковой инфекцией, досталась вся слава: они писали статьи, выбирали темы кандидатских. А он все изучал литературу: больных-то не было! Но зато когда к нам пришла холера, он оказался на высоте.

А я продолжал колесить по стране. Помню, был в Уфе на конференции, готовился к докладу. Вдруг телефонный звонок от министра: «Прошу вас немедленно вылететь в Минск!» Оказалось, заболел 1-й секретарь ЦК КП Белоруссии Мазуров. Поэтому когда в 1971 году мне в очередной раз позвонили из министерства, я не удивился. Однако на этот раз министр встретил меня словами: «Я очень рад, что вы согласились быть директором института эпидемиологии! Впрочем, это особого значения не имеет, потому что мы вас вчера утвердили на коллегии». И я вплотную занялся эпидемиологией. Объехал практически весь Советский Союз и страны Ближнего Востока. Помню, мы изучали эпидемии модного сейчас энтеровируса — в Болгарии, Бурятии, Монголии. А возбудитель выделить не могли. Позже его обнаружили австралийские вирусологи. Много раз я бывал во Вьетнаме — мы даже написали книгу вместе с заместителем тамошнего министра здравоохранения профессором Ами. Каких только инфекций не было в этой стране! В 70-е годы там свирепствовала чума. Вот однажды обедаем мы в соломенной хижине на одной из каучуковых плантаций. Вдруг сверху на потолке слышится какая-то возня и на пол падает крыса. По виду — чумная. Известный эпидемиолог Владимир Николаевич Никифоров, рассказывая эту историю, всегда немного приукрашивал для пущего эффекта: мол, она упала не на пол, а на стол.

Был я на эпидемиях менингококковой инфекции в Мали, Эфиопии, Монголии…

— Не страшно было рисковать здоровьем?

— Помню, приехали в Астрахань на эпидемию холеры. Первым делом я направился в инфекционный корпус, где лежали тяжелые больные. На крыльце меня встречают врачи во главе с заведующей отделением Ниной Вевюр. Все в противочумных костюмах, в очках и масках, в сапогах и резиновых перчатках. И это не такие перчатки, в которых сейчас моют посуду. Тонкой резины тогда не делали. Температура 40 градусов в тени. Первое, что я сделал, — пошел в палату как был, даже без халата. Долго смотрел больного. Нина тихонько ушла, вернулась уже не в сапогах, а в туфельках. Постепенно, один за другим, все медики сняли противочумные доспехи. Потом я стал разбирать с ними методы лечения, вдруг вижу: один врач вынимает сигарету, мнет ее в руках и сует в рот. Я тут же указал на него: а вот так можно заразиться! Руки-то немытые.

Совсем исключить риск было нельзя. Например, при чуме обязательно должен быть защитный костюм или хотя бы сапоги. Эпидемиологи это, конечно, знали. Ну а над неосведомленными могли и подшутить. Приезжаю я как-то вечером в клинику нашего института, смотрю: врачи сидят, смеются. Оказывается, приехал на консультацию известный нейрохирург, захотел поглядеть на больного столбняком, которого ни разу не видел. Мои ребята ждали его появления, умирая со смеху. Когда я увидел его, то тоже не сдержал улыбки: он был одет в полный противочумный костюм. Оказалось, профессор спросил их перед тем, как идти к пациенту: «Я не заражусь? А как же вы-то?» Они и нашлись: «Ну, мы ж привитые. А вам опасно. Давайте мы вас оденем как следует!» И вырядили его в полный противочумный костюм. Надо отдать ему должное — он не обиделся на шутку и смеялся вместе со всеми.

Конечно, есть болезни, способ передачи которых нужно вычислить. Например, болезнь легионеров — легионеллез. Когда в 1976 году ее открыли в Америке, в Филадельфии, какие только источники инфекции не подозревали: и морепродукты, и многое другое. Только потом поняли, что она передается через кондиционеры с потоком воздуха. Так же мы потом искали легионеллез в Армавире. Диагноз поставили, а путь заражения подтвердить не могли. Пришлось жечь дымовые шашки, чтобы посмотреть, как шли потоки воздуха. И все совпало: инфекция по больным распространялась так же, как шел дым.

А в Москве была просто детективная история, связанная с бруцеллезом. Тоже никак не могли понять, как он передавался. Мы перевернули все, но на источник вышли совершенно случайно. Заболел важный человек — начальник всесоюзного угрозыска. Мы не знали, как он его подхватил. Я спрашиваю: «В таком-то районе были?» — «Нет». Поздно вечером он звонит мне: «Точно, был в районе редакции «Правды»! Выступал оппонентом на защите диссертации и сидел у открытого окна». Оказалось, одна из организаций, расположенная неподалеку, захотела подпольно приготовить вакцину против бруцеллеза. У них сорвался шланг, и они не придумали ничего лучше, чем проветрить помещение, открыв окна. Первым заболел сантехник, который прилаживал шланг на место, а директора этого учреждения я два года назад встретил в санатории: он до сих пор лечит суставы после той инфекции.

— Слышала еще об одной детективной истории, связанной с приключениями менингита в России…

— Особый штамм менингококка, отличный от того, что разгуливал у нас, завезли к нам ребята из Южного Вьетнама. Они ехали поездом через Китай. Там были случаи со смертельным исходом. Первая больная слегла где-то в Сибири. Ее сняли с поезда, а остальные разъехались в разные профтехучилища СССР. Разбираться срочно отправили группу эпидемиологов на военном самолете. Помню, там были микробиолог Наталья Николаевна Костюкова, вирусолог, клиницист, я. Сначала думали, что это чума. Потом поняли, что это не так, но пришлось отслеживать пути и контакты этих вьетнамцев по всей стране.

— Правда ли, что вы были первым врачом в СССР, поставившим диагноз СПИД?

— Первого больного мы видели в ЦКБ в Кунцеве вместе с профессором Николаем Сергеевичем Потекаевым. Это был африканец с выраженной саркомой Капоши — одним из симптомов СПИДа. Мы тогда не владели лабораторными методами исследования, чтобы подтвердить этот диагноз, и поставили его по клиническим признакам. Прошло немного времени — и нам попалась еще пара таких больных. Они были африканцами. Затем пришел черед и первого нашего соотечественника, больного СПИДом. Этот Володя был военным переводчиком в Африке и «дружил» с местным полицейским. Он поступил к нам в больницу на Соколиной горе. Сначала врачи долго не могли понять, в чем дело. Определить болезнь помогла случайность. Через год он попал с заболеванием прямой кишки в Институт проктологии. Мой сын Вадим Покровский, который тогда уже занимался СПИДом, как раз читал там лекцию о ВИЧ-инфекции. Молоденькая врач, прослушав доклад, заинтересовалась и решила обследовать этого больного на СПИД. Старшие товарищи только подшучивали над ней. Она повезла больного к Потекаеву: тот сказал, что это очень похоже на саркому Капоши. Образец крови отправили к нам, в Институт эпидемиологии. К тому времени у нас уже были диагностические тесты. Мы провели исследование, и тест оказался положительным. Так был выявлен первый наш соотечественник со СПИДом. Мы проверили его контакты в нашей стране — оказалось, что от него уже пошла цепочка ВИЧ-инфицированных. Он руководил небольшой группой солдат по охране аэродрома и «любезничал» с этими ребятами. После того как мы их проверили, оказалось, что он заразил больше десятка человек.

— Как удавалось ставить такие диагнозы? Ведь официальная точка зрения была — в СССР и секса-то нет, не то что гомосексуализма, значит, и СПИДа быть не должно…

— Действительность быстро избавляла от ханжества. Сначала ВИЧ-инфекция встречалась только в изолированных группах, потом, что называется, пошла в массы. Помню, мы вместе с сыном Вадимом провели исследование в одном учебном заведении, где училось много иностранцев. Руководство пошло нам навстречу, и мы провели серологический анализ крови практически у всех учащихся. Оказалось, 8—10 человек из них были инфицированы вирусом иммунодефицита человека. Эти люди приезжали сюда на учебу и вели себя отнюдь не как монахи. Кстати, у нас тогда были споры с иностранными врачами. Мы сразу стали ставить диагноз ВИЧ-инфекция, понимая, что носитель вируса иммунодефицита человека может еще долго не болеть СПИДом. А они никак не могли понять, почему мы даем сводку о пятнадцати ВИЧ-инфицированных, а больных СПИДом — только два. Прошло года три, и к нам начали приезжать из-за рубежа специалисты, убеждавшие, что ВИЧ-инфекция и СПИД не одно и то же. Хотя тут мы их могли бы поучить. Но, как бы то ни было, ВИЧ пополз в нашу популяцию, и постепенно проблема приобрела колоссальное значение. Должен сказать: изучение вируса иммунодефицита человека дало толчок к развитию всей иммунологии и вирусной химиотерапии. С самого начала считалось, что люди с ВИЧ-инфекцией могут прожить не больше 10—12 лет. Однако потом представления изменились. Я сам наблюдал больных, которые после заражения не принимали никакого лечения лет по 15 и тем не менее находились в полном здравии. Возможно, причина кроется в особенностях иммунитета. Но для основной массы ВИЧ-инфицированных нужны мощные химиопрепараты, подавляющие репродукцию вируса. Именно они позволяют увеличить сроки жизни пациентов на 15—20 лет. Более того, в крови людей, получающих лечение, содержится такое небольшое количество вируса, что они становятся незаразными. И в Африке, и в Европе рост заболеваемости СПИДом из-за этого уменьшился.

— Значит, апокалиптические прогнозы, сулившие населению Земли поголовное заражение ВИЧ, не оправдались?

— Не оправдались. И не только потому, что появились мощные лекарства, подавляющие вирус. Не надо забывать, что изменилось само общество. Страх перед СПИДом сделал свое дело. Люди стали более ответственными. Знаете, когда в российских СМИ впервые произнесли слово «презерватив»? Я был приглашен в прямой эфир одной из московских радиостанций. Ведущая спросила, есть ли способ защититься от ВИЧ. Когда я вышел из студии, редактор была в истерике: «Как можно было говорить такие вещи! Если бы я знала, никогда бы вас не пустила в эфир!» Кстати, сейчас в прессе пошла волна новых пуритан, протестующих против самого слова «презерватив». У них свои аргументы: мол, нельзя снижать рождаемость.

— Вернемся к СПИДу. Все осознали масштаб проблемы, когда в Элисте в 1988 году были заражены и погибли дети…

— На место с комиссией выехал мой сын Вадим. Там произошло два на первый взгляд не связанных между собой события. В Элисте выявили ВИЧ-положительную женщину. И в то же время от СПИДа умер годовалый ребенок, с которым она не имела никаких контактов. Распространенность вируса иммунодефицита человека была тогда небольшая, и эпидемиологи предположили, что эти два случая не стали простым совпадением. Однако никак нельзя было понять, что их связывало. Выяснили только, что женщина и ребенок за несколько месяцев до этого одновременно лежали в больнице. Это и была зацепка, позволившая раскрутить дело дальше. Обследовав детей, прошедших через этот стационар, нашли еще несколько ВИЧ-позитивных. Так стало ясно, что инфекция передавалась через шприцы, которые не обработали должным образом. Не было стерилизации, если честно. Тогда обнаружить вспышку помог случай. Не найдись в одном городе сразу двух случаев ВИЧ-инфекции и не приди в голову Вадиму связать смерть ребенка с заражением женщины, эта вспышка еще долго продолжала бы тлеть, нанося огромный урон. Когда я на конгрессе в Канаде рассказывал об этом случае, один местный эпидемиолог признался, что похожая история, по-видимому, произошла однажды и там. Правда, источник инфекции не удалось установить.

— Почему же умер ребенок? Вы же сами говорили, что ВИЧ живет в организме десятилетиями…

— Это была тяжелая форма: слишком большую дозу вируса он получил. Кстати, недавно умер Анатолий Потапов, который был министром здравоохранения в те годы. Мы с ним всегда находились в очень хороших отношениях. Но из-за вспышки в Элисте даже поссорились. Ему не хотелось признавать, что детей заразили в больнице. Местные придумывали то какую-то баранью болезнь, то еще что-то. Только через несколько лет он заметил в разговоре: «Ну не мог я как министр тогда поступить по-другому». И я его понимаю.

— Часто вам приходилось спорить с начальством?

— Конечно, наши выводы часто бывают неудобными. Поэтому в здравоохранении и не любят санэпидслужбу. Эпидемиологи говорят правду, а чиновники всячески занижают показатели заболеваемости. Помню, на заре моей научной деятельности я отправился изучать опыт борьбы с дизентерией в Узбекистане. Мы приехали в один район, где, по отчетам, удивительно быстро снизили заболеваемость этим недугом. Сразу завернули в инфекционную больницу, прошли по палатам — оказалось, там полно больных дизентерией. Почему же по отчетам эта болезнь практически исчезла из района? Выяснилось, что в больнице уже год не делают бактериологических исследований — сотрудница ушла в отпуск. А по правилам без подтверждения лабораторным путем нельзя поставить диагноз. Вот и получилось, что по бумагам заболеваемость дизентерией упала практически до нуля, область вышла в передовые и ее стали ставить всем в пример.

— Не жалко было расставаться с разгадыванием инфекционных кроссвордов, когда вас в 1987 году выбрали президентом Академии медицинских наук СССР?

— Я понимал, что быть президентом академии — это чиновничья работа. Но науку бросать не хотел и решил, что останусь директором института. Кандидатуру президента любой академии наук, даже отраслевой, утверждали на самом верху. Для этого я должен был встретиться по лесенке с инструктором, с начальником отдела, с Лигачевым и так далее вплоть до утверждения на Политбюро. Затем было партсобрание академиков, на котором выступил министр здравоохранения Борис Васильевич Петровский. Формулировка использовалась такая: «Есть мнение». И это было не только со мной: так всех тогда выбирали.

— Однако вскоре все изменилось — через несколько лет распался СССР…

— Это было сложное время. Многие врачи предлагали: давайте создадим Российскую академию медицинских наук, а академия СССР умрет сама собой. По этому пути пошли другие академии. Например, создали на ровном месте отдельную Российскую сельскохозяйственную академию, а позже слили знаменитую ВАСХНИЛ с этой никому не ведомой организацией. В результате академиками стали люди, которые по качеству работ никогда не могли бы претендовать на место во всесоюзной академии. Но мы решили не сдаваться. По моему представлению Борис Ельцин подписал указ о том, что Российская академия медицинских наук является правопреемницей всесоюзной академии. Туда мы вписали еще один пункт — наша академия уравнивалась в правах с РАН. Три месяца так и было, но академики «большой» академии подняли скандал. Это меня возмутило: как же можно было выступать против своих собратьев-ученых? Впрочем, тогда мы с министром здравоохранения Андреем Воробьевым добились главного — чтобы финансирование Российской академии медицинских наук шло напрямую из Минфина, а не через Министерство здравоохранения. Почему нам важно было прямое финансирование? Представьте, что я министр здравоохранения. У меня большие проблемы в регионах. Куда я прежде всего пошлю деньги? Конечно, туда. А наука может подождать. Академия медицинских наук всегда финансировалась по остаточному принципу — мы никогда не могли получить свой бюджет целиком.

— Почему академики «большой» академии не желали, чтобы вас уравняли в правах?

— Они хотели быть элитой, а нас считали ремесленниками. Тот факт, что сейчас, при реорганизации, их все же сравняли с нами, — для них оскорбление. Я такого отношения не понимаю. Поэтому в свое время отказался вступать в «большую» академию наук, хотя мне и предлагали подать заявление. Наверное, я был единственным в своем роде. Знаете, как говорят: «Мухи летят на мед, академики на звания».

— Нобелевский лауреат Виталий Гинзбург рассказывал, что во время выборов в академической больнице загодя оставляли свободные койки — для неизбранных. А жена другого нобелевского лауреата, знаменитого физика Льва Ландау, в своей книге обвиняла врачей этой больницы в том, что они неправильно лечили мужа после страшной аварии.

— Насчет Ландау не соглашусь — для него сделали все возможное. Когда в 1962 году Ландау попал в аварию, его поместили в 50-ю больницу и там сразу же наладили дыхательную аппаратуру. Эта история происходила у меня на глазах. Ландау лечили lege artis для того времени — то есть по всем правилам искусства. Все остальное вранье.

— Вернемся к Российской академии медицинских наук. У вас как у президента академии всегда были хорошие отношения с министрами здравоохранения. Когда начался конфликт?

— Я и вправду дружил со многими министрами — с Танечкой Дмитриевой, Андреем Воробьевым, Юрием Шевченко, Володей Стародубовым. Даже с Михаилом Зурабовым у меня никаких конфликтов не было. Правда, он считал, что наша академия не нужна. В открытую говорил, что это лишняя надстройка. Но жить академии не мешал. Справедливости ради нужно упомянуть, что и он оказался не очень полезным российскому здравоохранению. Как говорится, классиком не стал. Но настоящий конфликт академии с министерством разгорелся, когда на должность министра пришла Татьяна Голикова. Тут началась жесткая конфронтация — не только с академией, но и с Роспотребнадзором. Впрочем, в то время президентом РАМН был уже директор Онкоцентра, знаменитый хирург Михаил Иванович Давыдов.

— Как, по вашему мнению, будет развиваться ситуация с РАМН в условиях нынешней реформы, когда РАМН присоединилась к РАН?

— Медицинские академики настроены по-разному. Многие довольны — они хотят стать не просто академиками РАМН, а академиками РАН, что гораздо престижнее. Я равнодушен, поскольку когдато сам отказался вступать в «большую» академию. Хуже всего положение членов-корреспондентов. Пока никто не знает, что с ними делать. А ведь наиболее производительная сила в науке вовсе не мы, академики. Всем известно — лучше всего работают доктора наук, которые хотят стать членами-корреспондентами, а также членкоры, которые хотят стать академиками. И вот эти наиболее активные ученые оказались между небом и землей. Однако больше всего я волнуюсь за медицинские научно-исследовательские институты. Боюсь, в результате реформы их превратят в клинические больницы. Примеры такие имеются. В свое время Евгений Иванович Чазов создал 4-е управление, которое было фактически на уровне научно-исследовательского института. Сейчас оно превратилось в зачахшую районную больницу. Иногда я бываю там, но все уже не то. Разве можно это сравнить с тем временем, когда я приезжал туда на консилиумы из пяти-шести светил, где у постели больного разгадывались сложнейшие медицинские загадки и где мы учились друг у друга…

Алла Астахова

Досье

Валентин Иванович Покровский

Родился 1 апреля 1929 года в Иванове. В 1946 году окончил школу с серебряной медалью и поступил в 1-й Московский медицинский институт имени И. М. Сеченова. После защиты кандидатской диссертации работал доцентом кафедры инфекционных болезней.

В 1968 году назначен заместителем директора, а с 1971 года — директором Центрального НИИ эпидемиологии Минздрава СССР, ныне — ЦНИИ эпидемиологии Роспотребнадзора. В этой должности работает до сих пор.

В 1987 году избран президентом Академии медицинских наук СССР, позже — Российской академии медицинских наук.

В 1996 году получил премию правительства Российской Федерации за разработку и практическое освоение комплекса лечебных мероприятий при холере и других острых кишечных инфекциях.

В 1999 году получил премию правительства РФ за разработку средств, повышающих защитные силы организма.

В 1997 году получил Государственную премию Российской Федерации за разработку и внедрение в практику методов специфической диагностики и лечения ротавирусной инфекции, микоплазменной пневмонии, легионеллеза, пневмоцистоза.

Награжден орденами «За заслуги перед Отечеством» III и II степени (1994, 1999), орденом Ленина (1986), орденом Трудового Красного Знамени (1971).

Сын — Покровский Вадим Валентинович, академик РАМН, заместитель директора ЦНИИ эпидемиологии Роспотребнадзора, возглавляет Федеральный научно-методический центр по профилактике и борьбе со СПИДом.

Россия > Медицина > itogi.ru, 25 ноября 2013 > № 948559 Валентин Покровский

ВЕТЕР НА ВСЕМ БЕЛОМ СВЕТЕ

Роман Вильфанд, директор Гидрометцентра России, Беседовал Борис Пастернак

Главный синоптик страны обещает российскому Северу циклон не хуже тропического

- Когда этот разговор будет опубликован, тайфун "Хайян" уже, наверное, лишится сил?

- Он уже фактически завершил свое существование, зацепив напоследок Вьетнам, Тайвань и материковый Китай. Но сейчас к Филиппинам, к острову Минданао приближается так называемая депрессия, как бы вторичный циклон по имени "Хаярта". К нему приковано всеобщее внимание - не вполне оправданное, если говорить о масштабе природного явления. Но поскольку он идет по следу катастрофы, внимание естественно. Этот ураган первой степени подойдет к югу архипелага, скорость ветра будет доходить до 25 метров в секунду, что не так мало по обыденным представлениям. Но это совершенно ничто в сравнении с 90-100 метрами в секунду, которые там были зафиксированы несколько дней назад.

- Случись такая депрессия в наших краях, мы бы это восприняли как чрезвычайную ситуацию?

- Да нет, даже для наших широт это дело более-менее привычное. У нас, правда, и дома попрочнее. Это очень важное условие безопасности. Ведь предупреждение о сильнейшем тайфуне филиппинские метеорологи выпустили за 4 дня до его прихода! Но как спастись, если крыша соломенная?

Если домик твой шатается от любого ветра? Даже спрятаться негде. А прятаться нужно обязательно, потому что ветер со скоростью 90 метров в секунду человека просто сдувает и уносит в море.

- Оно хотя бы теплое...

- Да, у нас на Севере было бы еще хуже.

- А ветры такой силы у нас возможны? - Скоро проверим. Сейчас в районе Исландии уже сформировался очень мощный циклон. Он перемещается через Норвежское море в Баренцево, центр его скоро окажется над Землей Франца-Иосифа. Это приведет к тому, что очень сильные ветры будут по всему нашему Северу и Северо-Западу. И скорость ветра, к примеру, на Северном Урале, на побережье Ледовитого океана 16 и 17 ноября достигнет 30-35 метров в секунду. Да еще мороз. Бр-рр. Давление там сейчас очень низкое, 950 гектопаскалей (713 мм ртутного столба) - столько же было в центре ослабевшего "Хайяна", когда он подошел к китайскому берегу.

- Центральных районов страны это не коснется?

- Почему же? На севере Центрального федерального округа ветер усилится до 17-18 метров.

- А что, "Хайян" действительно самый сильный тайфун за весь период метеонаблюдений?

- Я бы так не сказал. Это по каким показателям сравнивать. Были в истории тайфуны, у которых давление в центре составляло 880 гектопаскалей (660 мм ртутного столба). У "Хайяна" же на пике силы было "всего" 895 (671 мм). Но важны не цифры, а последствия. В 1991 году через те же Филиппины прошел тайфун "Тельма", у которого давление в центре было даже ниже, чем у "Хайяна". И число жертв сопоставимо. Пожалуй, "Хайян" - второй или третий по мощности тайфун в обозримой истории.

- А вообще проводятся измерения мощности тайфунов?

- Да, рассчитывается и их кинетическая энергия, и потенциальная. Исходные данные - масса воздуха, которая циркулирует, скорость, с которой она вращается. Мощность среднего, молодого циклона равна мощности 10-15 атомных бомб, сброшенных на Хиросиму. А энергия по-настоящему экстремального явления, такого, которое мы будем наблюдать над Баренцевым морем, намного превосходит мощность и самой крупной водородной бомбы.

- А какова тенденция - растет число и мощность тайфунов?

- Некоторые тренды наблюдаются.

Во-первых, растет число наиболее глубоких тропических циклонов. И во-вторых, все больше циклонов выходит на сушу - это климатологи отмечают. И вот это опасно. Ведь в океане он побушует и успокоится без всякого вреда для человечества.

- На снимках из космоса четко виден "глаз" тайфуна. Мы насмотрелись в приключенческих фильмах на тишь и гладь в самом центре бури. Что, там действительно полный штиль?

- Именно так. Пятачок безветрия и солнечного неба диаметром в двадцать-тридцать километров. Идеальное место, чтобы укрыться от шторма. - Придется ли нам от чего-нибудь укрываться в Москве в конце недели?

- Уже к середине недели ночные температуры станут отрицательными.

Наиболее низкая температура будет 16 ноября - до минус 5 ночью. А днем от 0 плюс 2. Но в пятницу опять последует небольшое потепление, ночью около ноля, а днем до плюс 5-6. Укрываться ни от чего не придется: осадки ожидаются небольшие, иногда, правда, в виде снега.

Россия > Экология > mn.ru, 14 ноября 2013 > № 943702 Роман Вильфанд

Безвизовая Азия. Зачем президент ездил в Сеул и Ханой

Дмитрий Косырев, политический обозреватель

С января в Южную Корею россиянам можно будет въезжать без визы на 60 дней: для многих это соглашение покажется главным результатом завершившегося в среду визита Владимира Путина в Сеул, если не итогом всей его поездки, которая включала и Вьетнам. Но вопрос о визах всегда бывает лишь малой частью системы международных отношений, которая сейчас переживает удивительные перемены. В том числе в тех частях Азии, где протекал нынешний визит. Свои и чужие

Визы — это всегда результат общего понимания народами вопроса "свой — чужой". Бесконечная история несбыточного безвизового режима между Россией и Евросоюзом — лучшее тому доказательство. Тут дело даже не в объеме товарооборота, а в том, что мы с европейцами по-человечески или слишком далеки, или, наоборот, слишком близки друг другу.

В немалой части Азии россияне — свои, обходятся без виз. Владимир Путин начал свою поездку с Вьетнама, там нам виз не нужно (если 15 дней пребывания достаточно). Во всех десяти странах Юго-Восточной Азии визовой режим есть только с Бирмой (Мьянмой), в прочих случаях без проблем.

Но Южная Корея — это совсем не Юго-Восточная Азия, тут другая история отношений, причем относительно короткая. Дипломатические отношения с ней были установлены в 1990 году, до того Москва делала вид, что Корея бывает только Северная. Куда, кстати, без визы нам и сегодня не въехать.

И вот сейчас мы с южанами вышли на новый и неожиданный уровень отношений, зафиксировать который — далеко не только по части виз — и поехал в Сеул Владимир Путин.

Накануне этого визита Российский совет по международным делам подготовил "рабочую тетрадь" — сборник материалов с подведением итогов отношений (неожиданно масштабных) и практическими рекомендациями о том, как и зачем дальше общаться с этой страной.

Из материала, в частности, видно, что Южная Корея — одна из азиатских стран, которым, несмотря на их прежние успехи, предстоит заново определить, кем быть в наступившем веке, что производить, с кем и зачем дружить.

Россия, конечно, не может тут быть ответом на все южнокорейские вопросы, а всего лишь частью картины. Но часть получается немаловажная. Достаточно взглянуть на цифры торговли или темы разговоров Путина в Сеуле, допустим, с деловыми кругами страны. Он упоминал "технологический и индустриальный альянс", в Сколково и не только; совместное строительство крупных заводов по производству сжиженного газа и так далее. Причем все это не мегапроекты на горизонте, а часть реально идущего процесса. (С Вьетнамом, кстати, исполняются и разрабатываются проекты такого же масштаба).

Мешает ли российско-южнокорейским планам "северокорейский фактор"? Да, точно так же, как днем ранее, во Вьетнаме, договаривавшимся сторонам мешал "китайский фактор". Собственно, суть нашей дипломатии в Азии в том числе и в том, чтобы все эти "факторы" отправить в архивы истории прежних и далеких эпох.

Будут перемены

Любой визит высшего уровня, на поверхностный взгляд, сводится к подписанию документов и к договоренностям о будущем подписании каких-то новых документов. С Вьетнамом, как и десятилетия назад, подписывали документы — в том числе о военном, научном и техническом сотрудничестве.

Возникает вопрос, как тогда быть с российско-китайскими отношениями, этой несущей конструкцией всей российской внешней политики? Известно ведь, что нелюбовь к Китаю у вьетнамцев — это не из какой-то холодной войны или ее части, это из средневековой истории. Так же как сложная ситуация на Корейском полуострове уходит корнями в японский колониализм XIX века и прочие очень старые сюжеты. Кстати, и Южную Корею трудно назвать прокитайской страной.

Но в обоих случаях эти старые скелеты были поставлены на службу политике нашего века. То есть стратегическому противостоянию США и Китая. Южная Корея — американский союзник и, как это ни странно, воевавший с Америкой Вьетнам в последние годы играет в разные игры с США, чтобы не дать Китаю слишком усилиться. У Америки это называется "поворотом к Азии" (после ухода с Ближнего Востока), и начался этот поворот с новой дружбы США с любыми странами, у которых есть старые или новые проблемы с Китаем.

И вот Владимир Путин делает этакую скобку вдоль китайского побережья. Из Юго-Восточной Азии перелетает в Северо-Восточную, из Ханоя — в Сеул. И как в этом задействован Китай, то есть вся мировая политика в этом большом регионе?

Ответ очень простой. Старая политика в Азии не работает так же, как не работает она на Ближнем Востоке. Все меняется. Вместо вдохновенных игр на осколках устаревших альянсов везде придется создавать какие-то новые конструкции.

Конечно, Ближний Восток — это более чем яркий пример того, как мгновенно могут меняться системы отношений, строившиеся десятилетиями. На этой неделе, например, идет яростное выяснение, кто сорвал на переговорах в Женеве уже почти готовые договоренности с Ираном по поводу его ядерной программы.

И выясняется, что более всего таких договоренностей хотели — что удивительно — США (и еще Россия), которым надо уравновесить дружбой с Ираном ставшую опасной зависимость Америки от Саудовской Аравии и прочих подобных государств.

А навредила (согласно нынешней рабочей версии) Франция, которая чуть ли не куплена на корню маленьким Катаром. Можно было такое себе представить еще пару лет назад?

Так вот, и Азия — Юго-Восточная, Восточная (она же Китай), Северо-Восточная и прочая — тоже меняется не менее серьезным образом. Бороться с Китаем, "сдерживать" его — это давно устаревшая глупость, и если США способны мгновенно перестроить свою ближневосточную политику, то так же они могут поступить и с дальневосточной.

Причем Россия — опять же, как и на Ближнем Востоке — с удовольствием поможет Штатам совершить тут все необходимые повороты и развороты, когда до этого дойдет дело. По сути, к этому сводится и поездка Владимира Путина в две азиатские столицы, и вся наша азиатская политика в целом.

Вьетнам. Корея. Россия. Азия > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 13 ноября 2013 > № 977210 Дмитрий Косырев

Открытие Дней культуры России во Вьетнаме

Владимир Путин выступил на церемонии открытия Дней культуры Российской Федерации в Социалистической Республике Вьетнам.

Перед началом церемонии Президент России и Президент Вьетнама Чыонг Тан Шанг осмотрели выставку «Российско-вьетнамские отношения в объективах корреспондентов ИТАР-ТАСС и ВИА», организованную информационными агентствами двух стран в рамках программы Дней культуры России во Вьетнаме.

* * *

В.ПУТИН: Уважаемый господин Президент! Дорогие друзья!

Мне доставляет большое удовольствие выступить на церемонии открытия Дней российской культуры во Вьетнаме. Уверен, что запланированные в ходе Дней мероприятия послужат дальнейшему укреплению двусторонних отношений.

Россия и Вьетнам – действительно стратегические партнёры. Наши страны динамично взаимодействуют в политической, экономической, гуманитарной областях. Мы реализуем крупные проекты в инвестиционной, научной, образовательной и других сферах.

В основе столь долгого и плодотворного сотрудничества – давние традиции дружбы и взаимопонимания. Мы были вместе в годы борьбы Вьетнама за свою независимость, в период послевоенного восстановления. Десятки тысяч вьетнамских граждан получили образование в вузах нашей страны и хорошо владеют русским языком. Во Вьетнаме хорошо известны российские писатели, художники, кинорежиссёры, здесь любят русскую классическую и народную музыку. Уверен, что Дни культуры нашей страны вызовут во Вьетнаме большой интерес.

С каждым годом программа становится всё насыщенней. На этот раз к Дням культуры приурочен показ российских фильмов, а в городах Ханой и Хошимин выступят знаменитый хор имени Пятницкого и ведущие оперные солисты.

Российский этнографический музей привёз во Вьетнам экспозиции традиционных костюмов и промыслов. Московский музей искусства Востока покажет выставку, посвящённую творчеству известного русского художника Николая Рериха. Неслучайно этого русского художника представляет Московский музей искусства Востока, потому что он всю свою жизнь посвятил Востоку.

Мы будем и дальше способствовать расширению двусторонних культурных обменов, тем более что и в России растёт интерес к вьетнамскому искусству и истории. В нашей стране хотят больше знать об уникальном литературном и музыкальном наследии, о древних памятниках архитектуры Вьетнама, больше знать о самобытных традициях вашего народа.

Поэтому я уверен, что большой успех будет сопутствовать и Дням Ханоя в Москве, а они состоятся уже в конце ноября. Мы ждём встречи с вьетнамскими артистами и в рамках Дней культуры Вьетнама в России, запланированных на 2014 год.

У нас будет много других возможностей и поводов, чтобы вместе реализовать новые проекты в гуманитарной сфере. Впереди важные исторические даты: в 2014 году – 20-летие подписания Договора о дружбе, а в 2015 году – 40-летие объединения Вьетнама и 65-я годовщина установления дипотношений.

Уверен, что российско-вьетнамское партнёрство и взаимопонимание будут только укрепляться.

В заключение позвольте поблагодарить организаторов Дней российской культуры за проделанную подготовительную работу и от всей души пожелать участникам и гостям ярких впечатлений.

Спасибо.

Вьетнам. Россия > Внешэкономсвязи, политика > kremlin.ru, 12 ноября 2013 > № 946897 Владимир Путин

Заявления для прессы по итогам российско-вьетнамских переговоров

ЧЫОНГ ТАН ШАНГ (как переведено): Дорогой Президент Владимир Путин, дорогие друзья!

Мы с Президентом Путиным только что провели весьма плодотворные переговоры. В доверительной и откровенной атмосфере мы обменивались мнениями по вопросам двустороннего сотрудничества, согласовали меры по дальнейшему расширению отношений всеобъемлющего стратегического партнёрства между Вьетнамом и Россией.

Мы также обсуждали и разделяли наши точки зрения относительно международных вопросов, представляющих взаимный интерес.

Господин Президент Путин и я договорились о продолжении наращивания тесных политических связей между нашими двумя странами путём поддержания диалога на всех уровнях, и прежде всего на высшем уровне, укреплять межпартийные, межпарламентские и межведомственные связи, уделяя при этом особое значение развитию экономической составляющей отношений всеобъемлющего стратегического партнёрства.

Я ещё раз хотел подчеркнуть, что Вьетнам последовательно рассматривает Российскую Федерацию в качестве одного из важнейших партнёров в своей внешней политике, а также подтвердить политическую волю и решимость руководства Вьетнама сделать всё возможное, чтобы развивать отношения всеобъемлющего стратегического партнёрства с Российской Федерацией.

Мы очень высоко оцениваем одобренную Президентом Путиным Концепцию внешней политики России в феврале этого года, в которой, в частности, отмечается, что Вьетнам является важным партнёром России в регионе.

Мы также договорились продолжить реализацию существующих и новых проектов сотрудничества по поиску и разведке, разработке нефтегазовых месторождений на территории Вьетнама и России, а также рассматривать перспективу поставки сжиженного природного газа и моторного топлива во Вьетнам.

Помимо этого мы считаем, что у двух стран есть большой потенциал для взаимного сотрудничества в других сферах, таких как горнодобыча, судостроение, машиностроение, коммуникации и связь.

Мы также приветствовали позитивные результаты переговоров по созданию зоны свободной торговли между Вьетнамом и странами – членами Таможенного союза, конкретно в которую входят Россия, Белоруссия и Казахстан. Договорились ускорить процесс переговоров, с тем чтобы можно было в самое ближайшее время заключить данное соглашение.

Мы также высоко оценили доверительный характер сотрудничества в военной и военно-технической сфере в соответствии с принципами и нормами международного права.

Мы также договорились дальше наращивать стратегическое сотрудничество в сфере науки и технологий, образования и подготовки кадров на основе стратегического партнёрства, наращивать сотрудничество в гуманитарной сфере, культурные обмены между нашими народами.

Стороны подтвердили приверженность традиции тесного взаимодействия и поддержки друг друга на международной арене, тем самым способствуя защите национальных интересов двух наших стран, ради более справедливого и демократического миропорядка, а также способствуя миру, стабильности, безопасности, сотрудничеству и развитию в регионе и мире.

Мы также договорились создать благоприятные условия для стабильного проживания, обучения и работы вьетнамских граждан в России и российских граждан во Вьетнаме, чтобы они могли вносить положительный вклад в укрепление и развитие отношений дружбы и сотрудничества между нашими двумя странами.

Дорогие друзья, мы только что стали свидетелями подписания ряда соглашений о сотрудничестве в различных сферах, в том числе в сфере экономики, здравоохранения, энергетики, тем самым способствуя совершенствованию правовой основы двустороннего сотрудничества.

Я глубоко убеждён, что, учитывая успехи нынешнего визита во Вьетнам товарища Президента Путина и решимость руководства двух стран, усилия всех ведомств и наших двух народов, отношения всеобъемлющего стратегического партнёрства между нашими двумя странами продолжат неуклонно развиваться.

Ещё раз я бы хотел сказать спасибо успешному проведению визита Владимира Путина во Вьетнам. Большое вам всем спасибо.

В.ПУТИН: Дорогие друзья!

Переговоры с Президентом Чыонг Тан Шангом прошли, как у нас сложилось и в предыдущие годы, в конструктивной и деловой атмосфере. Вьетнам – одна из самых динамично развивающихся стран в АТР, это давний и надёжный партнёр России.

На высоком уровне находится политический диалог. Мы подробно обсудили ключевые направления всеобъемлющего стратегического партнёрства России и Вьетнама. Значительное внимание было уделено инвестиционно-торговому сотрудничеству, торгово-экономическому взаимодействию.

В 2012 году двусторонний товарооборот достиг отметки в 3,6 миллиарда долларов, и рост составил почти 20 процентов. Показатели хорошие, но потенциал нашего экономического сотрудничества, разумеется, гораздо выше.

Увеличению взаимного товарообмена может способствовать создание зоны свободной торговли между государствами Таможенного союза и Вьетнамом. Ведутся активные переговоры на этом направлении.

Хорошо развивается взаимодействие в энергетике. Совместное предприятие «Вьетсовпетро» уже добыло 206 миллионов тонн нефти на континентальном шельфе. Вьетнамская корпорация «Петровьетнам» вместе с «Газпромом» и «Зарубежнефтью» реализует проекты по разработке нефтегазовых месторождений в Российской Федерации.

Новое направление российско-вьетнамского взаимодействия – нефтепереработка. Подписано соглашение об участии «Газпромнефти» в модернизации НПЗ «Зунгкуат», наша компания будет снабжать завод нефтью и участвовать в маркетинге готовой продукции.

Планируется организация поставки во Вьетнам российского сжиженного газа.

«Газпром» и «Петровьетнам» учредили совместное предприятие по производству газомоторного топлива. Реализация этого проекта будет способствовать оздоровлению экологической обстановки, и полученный продукт будет использоваться вьетнамским общественным транспортом.

При содействии России в Социалистической Республике Вьетнам создаётся практически новая высокотехнологичная отрасль экономики – ядерная энергетика. Наши совместные планы включают не только строительство АЭС, но и подготовку вьетнамских специалистов-атомщиков, а также создание во Вьетнаме Центра ядерной науки и технологий.

Договорились особое внимание уделить промышленной кооперации. Наши компании «КАМАЗ» и «ГАЗ» планируют работать в области автомобильной промышленности, компания «Уралвагонзавод» – помочь с технологическим обновлением предприятий тяжёлого машиностроения. Рассчитываем на сотрудничество в области авиации, космоса.

В деталях затронули и тему военно-технического сотрудничества: намерены расширять номенклатуру поставок современной продукции для вьетнамской армии. Как вы видели, военные ведомства подписали новое межправсоглашение, которое включает и продолжение содействия в подготовке кадров для вьетнамской армии и флота.Договорились углублять связи по гуманитарной линии. Сегодня будут открыты Дни российской культуры. В рамках программы в Ханое и Хошимине пройдут выступления заслуженных российских артистов и коллективов, выставки из фондов наших музеев. Уверен, что большой успех ждут и Дни Ханоя, которые будут организованы в Москве в конце ноября этого года. Расширяются взаимные туристические обмены.

Важнейшее место отводим контактам в области образования. В России подготовлено более 52 тысяч вьетнамских специалистов, сейчас у нас учатся около 5 тысяч граждан Социалистической Республики Вьетнам.

Подписанное сегодня межправсоглашение предусматривает расширение приёма вьетнамских граждан в российские вузы.Реализуется проект создания в Ханое Вьетнамо-Российского технологического университета.

В завершение хотел бы поблагодарить Президента Вьетнама, всех вьетнамских друзей за тёплый, радушный приём.Уверен, что достигнутые договорённости будут способствовать расширению нашего сотрудничества и пойдут на благо наших народов.

Я пригласил Президента Вьетнама посетить Россию и надеюсь, что мы сможем увидеть главу государства в любое удобное для него время.

Спасибо.

Вьетнам. Россия > Внешэкономсвязи, политика > kremlin.ru, 12 ноября 2013 > № 946894 Владимир Путин

Россия – Вьетнам: вместе к новым рубежам сотрудничества

В преддверии официального визита Президента России в Социалистическую Республику Вьетнам в ведущих печатных изданиях Вьетнама опубликована статья Владимира Путина «Россия – Вьетнам: вместе к новым рубежам сотрудничества».Накануне своего уже третьего визита в Социалистическую Республику Вьетнам хотел бы воспользоваться возможностью напрямую обратиться к общественности СРВ и поделиться некоторыми соображениями о дальнейшем развитии двусторонних отношений.

Российско-вьетнамская дружба выдержала испытания многими драматическими событиями ХХ века, грандиозными переменами в мире и в наших государствах. Но неизменным оставалось главное – уважительное отношение друг к другу, традиции доверия и взаимопомощи. Умение ценить бескорыстную помощь партнёров, которые никогда не предадут.

В этой связи хочу привести известные слова Президента Хо Ши Мина: «Когда пьёшь воду, помни об источнике». Считаю их духовным наказом нынешнему и будущим поколениям граждан наших стран. Нужно обязательно помнить о совместной истории, о том, что нас объединяет. В этом – залог преемственности и устойчивости нацеленных в будущее отношений.Искренне рады большим достижениям СРВ на пути важных экономических и социальных преобразований. Россия также решает масштабные национальные задачи. Мощный ресурс развития видим в активном участии в интеграционных процессах – как на глобальном, так и на региональном уровнях. Особое значение придаём сотрудничеству с государствами Азиатско-Тихоокеанского региона, где Вьетнам выступает одним из ведущих центров роста.

Наши страны объединяют во многом сходные позиции по вопросам мировой повестки дня. Вместе мы ищем ответы на новые вызовы и угрозы. Отстаиваем верховенство права в международных делах, безальтернативность политико-дипломатических инструментов решения споров, право любого государства самостоятельно выбирать путь развития.

Всё это предопределяет высокую динамику российско-вьетнамского стратегического партнёрства, которое мы с полным основанием называем всеобъемлющим. В прошлом году двусторонний товарооборот увеличился на 20 процентов и составил 3,66 миллиарда долларов. В совместных планах – уже к 2015 году выйти на отметку в 7 миллиардов долларов. А затем, к 2020 году, – в 10 миллиардов долларов.

Решению этой задачи прямо способствовало бы заключение соглашения о зоне свободной торговли (ЗСТ) между государствами – членами Таможенного союза и Вьетнамом, что отвечает логике политико-экономической интеграции в Евразии и в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Переговоры о создании ЗСТ уже ведутся, и мы рассчитываем их успешно завершить.

Ключевую роль в развитии российско-вьетнамской промышленной и инвестиционной кооперации традиционно играет энергетика, нефтегазовая сфера. Так, наш флагман – совместное предприятие «Вьетсовпетро», накопило уникальный технологический опыт работы на континентальном шельфе. Объём добычи компании за прошедшие годы составил 206 миллионов тонн нефти, а её совокупная прибыль исчисляется десятками миллиардов долларов.

Наращивают своё присутствие в СРВ «Роснефть» и «Газпром». Проекты, которые они реализуют, связаны с разработкой углеводородов, модернизацией нефтеперерабатывающих мощностей, поставкой во Вьетнам сжиженного природного газа с российского Дальнего Востока.

Особо отмечу, что сотрудничество в нефтегазовой сфере носит взаимный, встречный характер. В Ненецком автономном округе Российской Федерации успешно функционирует совместное предприятие «Русвьетпетро». Большие ожидания связываем с деятельностью другого СП – «Газпромвьет», которое приступило к освоению месторождений нефти и газа в Оренбургской области и других российских регионах.

Наше взаимодействие в энергетике не ограничивается только добычей углеводородов. Россия помогает в создании совершенно новой для СРВ отрасли – атомной промышленности. «Росатом» будет строить первую вьетнамскую АЭС в провинции Ниньтхуан. Пуск двух её энергоблоков должен состояться, соответственно, в 2023 и 2024 годах. Обсуждаются планы совместного сооружения центра ядерной науки и технологий.

Весьма перспективным представляется сотрудничество в области мирного освоения космоса и использования российской спутниковой системы ГЛОНАСС, в развитии авиационного и железнодорожного транспорта, машиностроения, горнорудной промышленности, банковского дела, здравоохранения. Все эти планы и инициативы призваны расширить инвестиционное, технологическое, индустриальное взаимодействие.

Качественно новые параметры приобретает кооперация в военно-технической сфере. Речь идёт не только об экспортных поставках – во Вьетнаме при участии российских компаний налаживается лицензионное производство передовых образцов военной техники.

Мы всегда по праву гордились традициями сотрудничества в гуманитарной области – в образовании, науке и культуре. В этом плане показательно, что именно Вьетнаму (не считая страны СНГ) в текущем году выделена самая крупная квота для подготовки кадров в российских учебных заведениях. Всего же в настоящее время у нас обучается около пяти тысяч граждан СРВ, из них около двух тысяч – по государственной линии.э

Не могу не отметить и совместную работу наших учёных. В том числе – многолетнюю деятельность Российско-Вьетнамского Тропического научно-исследовательского и технологического центра. Результаты его прикладных и фундаментальных изысканий высоко оцениваются специалистами во всём мире.

Мой визит совпадает по времени с проходящими в СРВ Днями российской культуры. Радует, что вьетнамские друзья испытывают неподдельный интерес к нашему искусству. В свою очередь, граждане России также ждут вьетнамских деятелей культуры у себя в гостях. Уверен, большой успех ожидают Дни Ханоя в Москве, которые откроются в конце ноября этого года. Такие обмены уже доказали свою востребованность. Намерены продолжать практику их проведения.

О желании ближе познакомиться с богатейшей историей, культурой вьетнамского народа свидетельствует и число россиян, посещающих СРВ. В прошлом году оно увеличилось вдвое, а за 9 месяцев этого года выросло ещё на 66 процентов, превысив отметку в 200 тысяч человек. Полагаю, что эта тенденция сохранится и впредь, учитывая то, насколько успешно совершенствуется туристическая инфраструктура в СРВ.

В целом трудно назвать направления, на которых Россия и Вьетнам не развивали бы плодотворное взаимодействие. Рассчитываю, что предстоящие в Ханое переговоры на высшем уровне будут, как всегда, конструктивными, придадут новый мощный импульс стратегическому партнёрству между нашими государствами и народами.

Казахстан. Россия > Внешэкономсвязи, политика > kremlin.ru, 11 ноября 2013 > № 946934 Владимир Путин

Полюбовный треугольник

Генри Киссинджер: «Я приезжал в вашу страну как союзник, оппонент, партнер, соперник — не осталось состояния взаимоотношений между Россией и США, которые бы я не пережил»

Может показаться, что отмечаемое на этой неделе 80-летие установления дипотношений между Москвой и Вашингтоном — не более чем страничка из учебника новейшей истории. Но между тем контакты между нашими странами, как и десятилетия назад, все так же сложны и напряженны — не только на ковре, но и под ковром. Именно к подковерной дипломатии наблюдатели причисляют недавний визит в Москву патриарха американской дипломатии Генри Киссинджера. Свою Нобелевскую премию мира он получил за невозможное — примирение Америки с Вьетнамом. И сегодня ему есть что сказать по поводу того, почему перезагрузка отношений между Россией и Америкой то и дело оборачивается перегрузкой.

— Внешняя политика для непосвященных — темный лес. С чем связан ваш приезд в Россию?

— Главная причина — это конференция «Россия — Китай — США: перспективы трехстороннего сотрудничества», которую организовала Дипломатическая академия МИД РФ. Мне подумалось, что участие в данном мероприятии будет для меня полезно. Кроме того, я встречался с президентом Владимиром Путиным, что для меня большая честь.

— Какое «послание» доставили российскому президенту?

— Россия очень долго была частью моей политической жизни. Я приезжал в вашу страну как союзник, оппонент, партнер, соперник — не осталось состояния взаимоотношений между Россией и США, которое бы я не пережил. Времена меняются, но необходимость сотрудничества наших стран лишь только усиливается со временем. Сейчас Россия и США не во всем согласны, но и не противостоят друг другу. Мой опыт говорит о том, что в мировой политике нередко срабатывает схема «если не знаешь, что делать, поддержи своих друзей».

— Какова сегодня реальная повестка дня в диалоге наших стран?

— Это отношения в треугольнике «Россия — Китай — США», вопросы соотношения безопасности и соблюдения гражданских свобод, кибербезопасность, позиция США по Ирану и Египту. Обсуждаются также перспективы межсирийского диалога в рамках «Женевы-2», роль «восходящих» экономик, вопросы стратегической стабильности в российско-американских отношениях, перспективы вывода американских войск из Афганистана в будущем году...

— В разгар скандала вокруг прослушки АНБ телефонных переговоров лидеров стран — союзников США трудно убеждать партнеров в искренности намерений Вашингтона?

— Этот скандал стал возможен благодаря новым технологиям. Все люди, и политики в том числе, ищут все больше способов для получения информации. Во избежание дипломатических конфликтов должны быть приняты специальные соглашения, регулирующие использование такой информации.

— В мировой политике все время возникали противостоящие друг другу оси, вы же говорите о треугольнике «Россия — Китай — США ». Верите, что такая конфигурация сработает?

— Конечно же, верю. Но надо понимать, что США, Россия и Китай столкнулись с очень сложной задачей — необходимостью создать концепцию международного порядка, с которой могли бы согласиться все три державы. При этом ни одна из них не должна доминировать. Все три стороны обладают богатой историей и в данный момент переживают ключевой этап своего исторического развития.

— И какой конкретно этап переживает внешняя политика России?

— В Америке я часто подвергаюсь критике, потому что пытаюсь объяснить американской публике, кто такой господин Путин на самом деле. Конечно, в этом плане я сужу, исходя из международной политики, поскольку я не слишком погружен во внутреннюю российскую политическую кухню. Итак, я вижу, что Владимир Путин с глубоким пониманием смотрит на американскую внешнюю политику. И четко представляет, в чем заключаются геополитические интересы самой России. Наши с ним точки зрения нередко совпадают. Мы оба считаем, что переговоры между президентами наших стран очень важны для поддержания стабильности в мире.

Фундаментальная задача США и России — сформулировать концепцию безопасного мира. Мы должны перестать действовать отдельно друг от друга. И мы должны лучше согласовывать наши взаимные интересы в самых различных областях. В этом отношении мы несем моральную ответственность для будущего всего мира.

Александр Чудодеев

США. Россия > Внешэкономсвязи, политика > itogi.ru, 11 ноября 2013 > № 942751 Генри Киссинджер

Мировой рынок стали: 31 октября – 7 ноября 2013 г.

Обстановка на мировом рынке стали продолжает оставаться относительно стабильной. Меткомпаниям удалось остановить понижение котировок, а некоторые из них предпринимают определенные усилия для роста, но, как правило, эти попытки повышения не поддерживаются потребителями, которые все еще надеются на получение новых скидок от поставщиков во второй половине ноября. Увеличение стоимости сталепродукции наблюдается в последнее время только на рынке длинномерного проката, но там оно обусловлено, скорее, подорожанием сырья.

Полуфабрикаты

Подорожание металлолома в Турции помогло меткомпаниям из СНГ продолжить повышение экспортных котировок на полуфабрикаты. В начале ноября поставки заготовок осуществлялись не менее чем по $505/т FOB, причем, при заключении некоторых сделок с турецкими и египетскими потребителями стоимость этой продукции могла превышать отметку $510/т.

Наибольшую активность проявляли в последнее время турецкие компании. На их рынке заготовки подорожали до $530-545/т EXW, так что прокатчики охотно приобретали украинскую и российскую продукцию по $525-535/т CFR. Кроме того, сообщалось о поставках полуфабрикатов из СНГ в Саудовскую Аравию, страны Северной Африки и Леванта.

Отсутствует на рынке пока только Иран. В конце октября местные компании приобретали казахстанские заготовки по $530/т CFR, но в ноябре новых сделок на этом направлении не было. Правда, иранские компании в небольших количествах приобретали китайскую и индийскую продукцию, поступающую в порты юга страны по $550-560/т.

При заключении декабрьских контрактов металлурги из СНГ, очевидно, рассчитывают на увеличение стоимости заготовок до $510/т FOB и выше, но добиться нового подъема будет сложно. На турецком рынке металлолома падает покупательская активность, а региональный рынок длинномерного проката склонен к стагнации.

В Восточной Азии заготовки в последнее время тоже возросли в цене. Корейские и тайванские компании котируют продукцию в интервале $540-550/т CFR при поставках в страны Юго-Восточной Азии, прибавив до $10/тпо сравнению с концом октября. Аналогичным образом подорожал материал российского и вьетнамского производства, достигнувший $530-535/т.

Правда, реальных сделок по новым ценам пока практически нет. Этому препятствует демпинг со стороны китайских компаний, которые предлагают заготовки по $510-520/т с поставкой в декабре. При этом, китайцы, чтобы избежать уплаты 25%-ной экспортной пошлины, выдают полуфабрикаты за готовый сортовой прокат.

На рынке товарных слябов начало нового месяца не принесло каких-либо заметных изменений. Торговые обороты низкие из-за разрыва в ценах спроса и предложения. Особенно это свойственно Тайваню, где местные прокатчики отказываются приобретать слябы дороже $480/т CFR, а российские экспортеры не намерены снижать цены до менее $470-480/т FOB.

Конструкционная сталь

В начале ноября турецким производителям длинномерного проката, наконец, удалось повысить котировки, частично компенсировав резкое подорожание металлолома. Толчком для этого послужила активизация внутреннего рынка благодаря наметившейся в конце октября активизации строительной отрасли. Цены на арматуру в Турции за последнюю декаду прибавили до $10/т и сейчас находятся в интервале $590-610/т EXW.

При экспорте турецкие компании выставляют предложения по арматуре на уровне $590-605/т FOB, а некоторые компании пытаются добиться даже $610/т FOB и более. Трейдеры характеризуют спрос как достаточно высокий – особенно, со стороны Ирака, Ливана и Йемена. Тем не менее, они вынуждены признавать, что при заключении реальных сделок котировки, как правило, не превышают $600/т CFR, а чаще всего составляют $585-595/т FOB. Повышению сопротивляются, прежде всего, покупатели из Саудовской Аравии и ОАЭ, где длинномерный прокат недавно значительно подешевел. Кроме того, сказывается сокращение объема поставок в США, где продолжается антидемпинговое расследование против турецкой арматуры.

Производители из стран СНГ пока не в состоянии добиться повышения. Стоимость украинской арматуры при поставках в страны Ближнего Востока по-прежнему находится в пределах $570-575/т FOB, а катанка варьирует между $560 и $580/т. В начале ноября в регионе снова подешевел китайский длинномерный прокат, опустившийся до $535-545/т CFR, но эти цены, скорее всего, представляют собой крайнюю точку спада. В начале ноября китайцы повысили экспортные котировки на катанку и арматуру, в среднем, на $5/тпо сравнению с предыдущим месяцем.

В Европе в ноябре прибавил в цене металлолом, что непосредственно отразилось на стоимости длинномерного проката, подорожавшего, в среднем, на 5-10 евро за т. Арматура в Германии и восточноевропейских странах снова вышла на уровень 490-515 евро/тCPT. В то же время, реальный спрос остается низким и теперь уже вряд ли возрастет до весны.

Листовая сталь

Ноябрь начался для китайских производителей стали с первой значимой положительной коррекции за последние два с половиной месяца. Внутренний спрос на плоский прокат несколько оживился, и хотя проблема перепроизводства стали в стране остается исключительно актуальной, настроения участников рынка все-таки немного изменились к лучшему. Предполагается, что котировки на листовую сталь прошли через крайнюю точку спада и ниже уже не опустятся.

В то же время, экспортные цены на китайские г/к рулоны пока на прежнем уровне – $525-535/т FOB, однако толстолистовая сталь за последнюю неделю прибавила порядка $5 за т. Трейдеры отмечают и повышение интереса к закупкам китайской и индийской продукции со стороны покупателей в странах Юго-Восточной Азии, что также дает надежду на прекращение спада. Правда, поставщики из Японии, Кореи и Тайваня пока не усматривают изменений к лучшему. Спрос на их продукцию все еще минимальный, а цены не превышают $545-560/т FOB по декабрьским контрактам.

Не наблюдается роста активности и в странах Ближнего Востока. Местные дистрибуторы обладают достаточными запасами, а реальный спрос в последнее время наблюдается, в основном, со стороны трубопрокатной отрасли. Производители из СНГ пока вне рынка, готовя предложения на декабрь, хотя в конце октября сообщалось о продажах украинских ноябрьских г/к рулонов в страны Персидского залива по $555-565/т CFR.

В Турции цены стабилизировались на отметке $575/т EXW. По мнению местных аналитиков, рассчитывать на их повышение в обозримом будущем сложно. Поэтому и экспортерам из СНГ, скорее всего, не удастся поднять котировки по декабрьским контрактам. К тому же, в конце октября – начале ноября появились новые предложения для Турции со стороны итальянской Riva, готовой продавать г/к рулоны всего по $560-570/т CFR, т.е. менее чем по 400 евро/т FOB. При этом, продукция из Италии, в отличие украинской и российской, не облагается в Турции импортными пошлинами.

На европейском рынке плоского проката котировки в начале ноября не изменились по сравнению с концом прошлого месяца. Спад не завершился только на рынке толстолистовой стали, подешевевшей за последнюю неделю на 5-10 евро за т. Цены на материал коммерческого качества варьируют от менее 450 евро/т EXW в Италии до 490-520 евро/т EXW в Германии и странах Восточной Европы. Кроме того, сообщается о поставках индийского и китайского толстого листа по 430-440 евро/т CFR. Г/к рулоны европейского производства по-прежнему варьируют между 420 и 460-465 евро/т EXW.

Специальные сорта стали

По прогнозу британской консалтинговой компании MEPS, мировое производство в текущем году прибавит 2,9% и достигнет 36,4 млн. т, а в 2014 г. прибавит еще 4,1%, установив новый рекорд на отметке 37,9 млн. т. При этом, если практически весь рост 2013 г. обеспечит один Китай, то в будущем году ожидается небольшая прибавка в США и некоторых азиатских странах.

Тем временем, на мировом рынке нержавеющей стали не происходит значимых ценовых изменений. Все ведущие азиатские компании объявили о сохранении котировок на ноябрь. Точно так же и европейские металлурги не смогли компенсировать снижение доплаты за легирующие элементы в ноябре повышением базовых цен. Как признают поставщики, спрос на нержавеющую сталь в регионе вряд ли возрастет до января.

Металлолом

Цены на металлолом в Турции достигли пика. Местные сталелитейные компании к началу ноября, в основном, завершили процесс пополнения запасов и резко снизили активность. В то же время, поставщики не намерены отступать. Стоимость основных сортов лома прибавила в ноябре порядка 10-15 евро/т в Европе и до $25/т в США, так что экспортеры сохраняют прежний уровень котировок. К тому же, на рынке начинается зимний подъем, вызванный ограниченным объемом сборов в холодное время года.

Цены на американский материал HMS № 1&2 (80:20), как и в конце октября, достигают в Турции $395-400/т CFR, аналогичное сырье европейского происхождения котируется на уроне около $390/т. В конце октября турецкие компании также приобретали российский и румынский лом 3А по $380-385/т и украинский материал по $370/т. Эти предложения также сохраняют силу несмотря на ослабление спроса.

В Азии немного активизировались в последние дни корейские покупатели, заключившие несколько крупных сделок с поставщиками из Японии и России. При этом, цены на японский материал Н2, как правило, составляли не более $355/т FOB, хотя сейчас трейдеры запрашивают за него $360/т FOB и выше, а российский металлолом продавался в Корею по $380-385/т CFR.

Котировки на американский лом в регионе в ноябре стабилизировались, но японские компании все еще настроены на продолжение роста, поскольку внутренний рынок по-прежнему находится на подъеме.

Виктор Тарнавский

Весь мир > Металлургия, горнодобыча > ugmk.info, 8 ноября 2013 > № 976695 Виктор Тарнавский

Китай: прямая и явная угроза

Теперь Вашингтону стоит беспокоиться всерьез

КНР и Соединенные Штаты не являются в настоящее время противниками – по крайней мере в том смысле, как СССР и США в период холодной войны. Однако риск кризиса на самом деле гораздо выше, чем если бы Пекин и Вашингтон вели бескомпромиссную борьбу.

Это эссе – адаптированная версия его статьи «Начнем с главного: Нарастающая угроза кризисной нестабильности в отношениях США и Китая», International Security, весна 2013 года. Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 4, 2013 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Дебаты о подъеме Китая в последние годы в основном касались потенциальной угрозы, которую в конечном итоге КНР может представлять Соединенным Штатам как равный соперник, бросающий вызов существующему мировому порядку. Но есть и более насущная проблема. В течение следующего десятилетия, пока Китай будет оставаться относительно слабым в сравнении с США, есть реальная опасность, что между Пекином и Вашингтоном вспыхнет кризис, способный быстро перерасти в вооруженный конфликт. В отличие от длительного стратегического соперничества великих держав, обострение которого возможно, но не обязательно, опасность кризиса с участием двух ядерных государств – реальная проблема ближайшего будущего. Последние несколько лет позволяют предположить, что риск возрастает.

После окончания холодной войны Пекину и Вашингтону несколько раз удавалось избежать опасных конфликтов. В 1995–1996 гг., когда Соединенные Штаты ответили на ракетные испытания КНР, которые должны были предостеречь тайваньских избирателей от дальнейшего стремления к независимости. В 1999 г., когда американские военные самолеты по ошибке нанесли удар по китайскому посольству в Белграде во время натовских бомбардировок Сербии. И в 2001 г., когда в результате столкновения американского самолета-шпиона с истребителем ВВС Китая китайский пилот погиб, а Пекин задержал американских летчиков. Однако то, что эти эпизоды не привели к эскалации конфликта, не должно успокаивать. Ни один из инцидентов не соответствовал определению настоящего кризиса: конфронтация, угрожающая жизненно важным интересам обеих сторон и поэтому резко повышающая риск войны. Если Пекин и Вашингтон столкнутся с подобным кризисом в ближайшем будущем, у них появится серьезная мотивация прибегнуть к силе. Более того, соблазн обострить конфликт и давление на ранней стадии противостояния окажутся настолько высокими, что дипломатам будет трудно предотвратить войну.

ТОНКИЕ КРАСНЫЕ ЛИНИИ

Может показаться, что в последние годы вероятность кризиса в китайско-американских отношениях уменьшилась, так как напряженность вокруг Тайваня спала и «пороховой заряд», являвшийся главным фактором военного планирования Китая и США в Восточной Азии в середине 1990-х гг., обезврежен. Но возникли новые горячие точки. Пекин и его соседи ссорятся по поводу островов и границ в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях, а Вашингтон подтверждает свою приверженность договорным обязательствам защищать две страны, которые оспаривают претензии Китая (Японию и Филиппины), и развивает тесные отношения с третьей (Вьетнамом). Кроме того, заявленные администрацией Обамы «приоритетность» Азии и «восстановление баланса в регионе» – дипломатический поворот, подкрепленный передислокацией военных сил, – дают понять, что Вашингтон готов участвовать в региональном конфликте.

Соединенные Штаты настаивают, что международное право дает им свободу перемещения в международных водах и воздушном пространстве за пределами 12-мильной зоны территориальных вод другого государства. Китай, в свою очередь, утверждает, что военные суда и самолеты другой страны не могут свободно входить в его почти 200-мильную «исключительную экономическую зону» без официального разрешения. Подобный запрет, учитывая территориальные претензии Пекина, может лишить военные корабли и самолеты США доступа в Южно-Китайское море и воздушное пространство над ним. Споры вокруг свободы навигации уже привели к конфликтам и могут стать поводом для серьезного кризиса.

Китай и Соединенные Штаты не являются в настоящее время противниками – по крайней мере в том смысле, как СССР и США в период холодной войны. Однако риск кризиса на самом деле гораздо выше, чем если бы Пекин и Вашингтон вели бескомпромиссную борьбу. Советский Союз и Соединенные Штаты, вооруженные противники, находившиеся в состоянии повышенной боевой готовности, понимали, что их в корне противоположные интересы могут привести к войне. После нескольких очень нервных конфронтаций по поводу Берлина и Кубы стороны осознали жизненно важные интересы друг друга, которые нельзя затрагивать без риска вызвать кризис. Были выработаны механизмы, позволяющие избежать эскалации. КНР и США еще только предстоит прийти к такому взаимному пониманию и разработать способы разрешения кризисов.

Ни Китай, ни Соединенные Штаты пока четко не определили свои ключевые интересы в западной части Тихого океана. В последние годы Пекин выступал с различными неофициальными заявлениями по поводу «основополагающих интересов», которые иногда выходили за рамки простого обеспечения территориальной и политической целостности материковой части страны и претензий на суверенитет над Тайванем. К примеру, китайцы предполагали отнести к собственным приоритетам спорные районы в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях.

Вашингтон также не прояснил свои ключевые интересы в регионе. Он уклоняется от прямого ответа на вопрос о переходе Тайваня под американский «зонтик безопасности». Позиция США по морским спорам между Китаем и его соседями тоже выглядит невразумительно. Вашингтон придерживался нейтралитета относительно территориальных претензий и настаивал на разрешении споров мирным путем, но подтверждал свои обязательства поддержать союзников в случае конфликта. Такая неопределенность по поводу «красных линий», которые нельзя пересекать без риска развязать конфликт, повышает вероятность того, что одна из сторон предпримет шаги, которые будет считать безопасными, но они неожиданно спровоцируют кризис.ОПАСНЕЕ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ?

Неопределенность по поводу того, что чревато риском войны, делает столкновение гораздо более вероятным, поскольку ни одна из сторон не знает, когда, где и насколько сильно может давить на оппонента, не вынуждая его к опасным ответным действиям. Это отчасти напоминает начальный период холодной войны, ведь потребовалось несколько серьезных кризисов, чтобы стороны прощупали друг друга и усвоили правила игры. Но сегодняшняя ситуация может оказаться гораздо опаснее.

Баланс ядерных и обычных вооружений между Китаем и Соединенными Штатами, к примеру, имеет определенный перекос, в отличие от равновесия сил, существовавшего между СССР и США. Если Пекин и Вашингтон окажутся вовлечены в конфликт, из-за огромного превосходства в обычных вооружениях американцы будут испытывать гораздо больший соблазн угрожать применением силы или использовать ее на деле. Осознавая это, Пекин, в свою очередь, захочет использовать обычные вооруженные силы до того, как они будут уничтожены. Хотя Китай не способен преодолеть существующий военный дисбаланс, он может прийти к выводу, что, быстро нанеся серьезный ущерб, заставит Вашингтон отступить.

Тот факт, что оба государства располагают ядерными арсеналами, позволяет держать ситуацию под контролем, поскольку ни одна из сторон не захочет прибегать к действиям, которые повлекут ответный ядерный удар. Если брать во внимание только ядерный фактор, то кризисы в китайско-американских отношениях не должны вызывать особого беспокойства и не выйдут за определенные рамки. Но обычные вооруженные силы усложняют ситуацию и подрывают стабильность, которую обеспечивает ядерное сдерживание. Во время кризиса каждая из сторон может подумать, что применение обычных вооружений подкрепит средства воздействия на переговорах, и станет манипулировать страхом другой стороны перед эскалацией конфликта посредством «соперничества в принятии рисков», по выражению экономиста Томаса Шеллинга. В момент кризиса Китай или США могут переоценить то, что стоит на карте, и поэтому будут готовы допустить более высокий уровень риска. Но поскольку применение обычных вооружений станет только первым шагом в непредсказуемом процессе, на который могут повлиять ложные представления, неправильные шаги и ошибочные расчеты, нет гарантии, что балансирование на грани войны прекратится до того, как произойдет ядерная катастрофа.

Более того, Китай, по-видимому, считает, что ядерное сдерживание открывает возможность для безопасного применения обычных вооружений. Поскольку оба государства будут опасаться потенциального обмена ядерными ударами, китайцы полагают, что ни они сами, ни американцы не допустят слишком серьезной эскалации. Советские лидеры, напротив, давали понять, что используют в случае чего любые необходимые военные средства – именно поэтому войны и не произошло. Кроме того, официальная политика «неприменения ядерного оружия первым», определяющая подготовку вооруженных сил КНР к конфликту, может укрепить уверенность Пекина в том, что ограниченная война с США не подразумевает ядерной эскалации. Руководствуясь этими соображениями, Китай проявит меньшую осторожность и способен на шаги, которые спровоцируют кризис. А когда он разразится, КНР поведет себя менее осторожно в вопросе нанесения первого удара.

Подобные предположения вызывают особое беспокойство, учитывая технологические разработки, значительно повысившие точность и эффективность обычных вооружений. Летальность ударов способна обеспечить существенное преимущество стороне, которая атакует первой. В период конфронтации Америки и Советского Союза ситуация с применением обычных вооружений на европейском театре военных действий была совершенно иной. Кроме того, поскольку сложные компьютерные и спутниковые системы, обеспечивающие наведение современного оружия, уязвимы в случае удара обычными средствами поражения или кибератаки, нынешнее более точное оружие может быть эффективным, только если применяется до того, как противник нанес удары или предпринял контрмеры. Если сдержанность мирного времени уступит место выгадыванию преимуществ в период кризиса, ни Китай, ни США не могут быть уверены в долговечности систем, управляющих их усовершенствованными обычными вооружениями.

В таких обстоятельствах у Пекина и Вашингтона будет достаточная мотивация для нанесения первого удара. Китай попадет под особенно сильное давление, поскольку его продвинутые обычные вооружения практически полностью зависят от компьютерных сетей, стационарных РЛС и спутников. Эффективность современных вооруженных сил Соединенных Штатов в меньшей степени зависит от этих наиболее уязвимых систем. Однако данное преимущество увеличит соблазн нанесения первого удара, в особенности по китайским спутникам, что позволит легче справиться с ответным ударом КНР.

ПРОБЛЕМА СВЯЗИ И НЕПОНИМАНИЯ

Китайско-американский кризис также может быть опаснее противостояния времен холодной войны из-за ненадежности каналов связи. После Карибского ракетного кризиса Советский Союз и Соединенные Штаты признали важность прямой связи между лидерами двух стран и наладили горячую линию между Москвой и Вашингтоном. В 1998 г. Пекин и Вашингтон также установили линию для прямых контактов глав государств. Но, несмотря на ее наличие, Белый дом не смог своевременно связаться с руководителями Китая после бомбардировки посольства в Белграде в 1999 г. или инцидента с самолетом-шпионом в 2001 году. Нежелание Пекина использовать прямую линию по назначению, возможно, означает, что китайские лидеры не готовы общаться, пока не придут к внутреннему консенсусу или не проконсультируются с военными. Задержки также могут свидетельствовать о проблеме координации политики в Китае, поскольку там отсутствует дееспособный орган, аналогичный американскому Совету по национальной безопасности. В любом случае опыт показывает, что досадные сбои прямой связи могут произойти в ключевые моменты на ранней стадии развития кризиса.

Вместо этого связь между двумя странами на первоначальном этапе может ограничиваться публичными заявлениями или сигналами, посылаемыми через действия. Но заявления адресованы различной аудитории, а национальные чувства и давление со стороны союзников способны заставить Пекин или Вашингтон занять более агрессивную позицию, чем необходимо. Из-за отсутствия прямой конфиденциальной связи лидеры двух стран лишены возможности обсудить важные политические предложения. Они также не смогут поделиться информацией, которая позволила бы избежать катастрофической эскалации конфликта, включая секретные детали относительно военного потенциала или проводимых маневров.Коммуникация через действия также кажется сомнительной, поскольку высока вероятность искажения или неправильной интерпретации сигналов. Китайские аналитики, по-видимому, переоценивают возможность подачи сигнала через военные действия и недооценивают риск нагнетания конфликта из-за недопонимания. Так, Эндрю Эриксон и Дэвид Янг обратили внимание на китайские военные документы, в которых предлагается использовать противокорабельные баллистические ракеты, предназначенные для ударов по американским авианосцам, чтобы продемонстрировать решимость Пекина в момент кризиса. Некоторые китайские стратеги полагают, что можно отправить сигнал Соединенным Штатам, открыв предупредительную стрельбу по движущемуся авианосцу, при этом снаряды должны приземлиться возле судна или даже могут быть нацелены на его командную вышку. Но, как отмечает политолог Оуэн Котэ, даже самая точная противокорабельная баллистическая ракетная система имеет определенный уровень погрешности. Следовательно, подобный обстрел предполагает риск случайного нанесения серьезного ущерба и непреднамеренной эскалации конфликта.

Наконец, еще один важный фактор, который может сделать кризис между США и Китаем более опасным, чем противостояние времен холодной войны, – география. В годы холодной войны кризисные ситуации возникали в первую очередь на суше, в частности в Центральной Европе, а конфронтация между Пекином и Вашингтоном, скорее всего, начнется в море. Это различие окажется определяющим, поскольку обеим сторонам придется принять судьбоносные решения уже на ранней стадии. Небольшой флот китайских атомных подводных лодок с баллистическими ракетами (ПЛАРБ) и более значительный флот ударных субмарин с обычным вооружением находятся в безопасности, оставаясь в мелких водах вблизи материкового Китая, где плохая акустика мешает эффективным противолодочным операциям американцев. Кроме того, близость баз ВВС и ПВО Китая ограничивает возможности Соединенных Штатов использовать самолеты и надводные корабли. Однако чтобы сыграть существенную роль в противостоянии с США, китайским подлодкам придется покинуть безопасные воды.

Вероятность использования китайских субмарин значительно повышает уровень нестабильности во время кризиса. Хотя американские противолодочные технологии более эффективны в менее шумных открытых водах (где Соединенные Штаты обладают также воздушным превосходством), результат не будет идеальным: под ударом окажутся американские суда, находящиеся в зоне досягаемости уцелевших китайских подлодок. Поэтому на начальной стадии кризиса США захотят минимизировать риск, потопив китайские подлодки, которые попытаются покинуть домашние воды. Поскольку существует всего несколько маршрутов, по которым они могут выйти на глубоководье, у американцев возникнет соблазн нанести упреждающий удар, вместо того чтобы рисковать кораблями ВМС. Независимо от решения Вашингтона, если китайским субмаринам удастся выйти в отдаленные открытые воды, перед ними возникнет дилемма: «используй или потеряешь» из-за их уязвимости перед противолодочными возможностями Соединенных Штатов, и это еще один фактор потенциальной эскалации конфликта.

Китайские ПЛАРБ с ядерными боеголовками несут и другие риски. В соответствии с политикой неприменения ядерного оружия первым Китай четко постулирует, что любой удар по его стратегическим ядерным силам оправдает ядерный ответ, поэтому Вашингтон вряд ли станет атаковать эти подлодки. Таким образом, на начальной стадии кризиса Пекин, вероятно, будет полагать, что может спокойно размещать свои ПЛАРБ в отдаленных открытых водах, где у них появятся отличные возможности для выполнения приказа о пуске ракет. Однако такое размещение предполагает новые опасности. Во-первых, ВМС США могут принять китайскую субмарину за ударную подлодку с обычным вооружением и нанести по ней удар, дав Китаю повод для ядерного ответа. Во-вторых, повышается риск эскалации без официального приказа из Пекина, так как связь подлодок с базами ограничена, чтобы избежать обнаружения.

УПРАВЛЕНИЕ РИСКАМИ

Вероятность кризиса в ближайшие годы можно считать низкой, но ее нельзя игнорировать, а особую обеспокоенность должен вызывать риск нагнетания конфронтации. Пекин и Вашингтон должны принять меры, чтобы не допустить усугубления ситуации. Поскольку неопределенность жизненно важных интересов сторон чревата подобными кризисами, США и КНР следует углубить политическое и военное взаимодействие, чтобы сосредоточиться на этой проблеме. Даже если полной ясности и не добиться, обсуждение поможет привлечь внимание к вопросам, представляющим, по мнению сторон, наибольшие риски.

Хотя полностью снять угрозу китайско-американской конфронтации сложно, стоит разобраться с источниками потенциальной нестабильности и повысить способность управлять возможными рисками. Лидерам в Вашингтоне стоит поделиться с китайскими коллегами богатым опытом управления кризисами, особо подчеркивая значение координирования политики. Кроме того, Соединенным Штатам следует убедить Китай использовать горячую линию для срочной прямой связи между лидерами в момент кризиса.

Необходимо расширить контакты между военными. Не раскрывая секретов, стороны могут ознакомить друг друга с военными системами и методами обучения, что позволит уменьшить риск непреднамеренной эскалации напряженности. Следует также способствовать личному знакомству командного состава обеих стран, поскольку в случае кризиса это обеспечит толику доверия, которая очень поможет, если политические лидеры решат отказаться от эскалации конфликта.

Заставить Пекин и Вашингтон решать сложную задачу недопущения будущего кризиса нелегко. Возможно, придется даже пережить опыт нервного противостояния, как в начале холодной войны. Но будет лучше, если до этого не дойдет.

Эвери Голдштейн – профессор глобальной политики и международных отношений, директор Центра исследования современного Китая в Университете Пенсильвании.

США. Китай > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 7 ноября 2013 > № 940444 Эвери Голдштейн

Что скрывается за делом Сноудена

Как странный беглец открыл новую международную эпоху

Происходит фактическая конвергенция разных стран перед лицом цифровой революции, которая грозит отнять у государства часть его суверенных прерогатив. Есть риск, что спецслужбы и авторитарных, и демократических стран представят наплыв цифровой информации как глобальную угрозу; после 11 сентября подобную роль играл «международный терроризм».

Несколько измененная версия этой статьи опубликована в журнале Revue des deux mondes (ноябрь-декабрь 2013 г.) под названием «С чем будет ассоциироваться имя Сноудена?»

Эдвард Сноуден приобрел известность после недавнего скандала. Но что мы знаем об этом человеке с юношеским лицом, родившемся в июне 1983 года? Каковы психологические и политические мотивы, подвигнувшие его на то, чтобы обнародовать секретную информацию о программеPRISM? Герой для одних, предатель для других, он олицетворяет сдвиги, которые произошли в нашей цивилизации благодаря развитию информационных и коммуникационных технологий. Дело Сноудена напомнило наивным людям, что шпионаж – одно из древнейших мировых явлений, и прогресс в области политической либерализации ни в коей мере не мешает государству заниматься скрытыми от посторонних глаз делами. Напротив, он только подстегивает деятельность такого рода. Важно отметить, что если шпионаж с древнейших времен является неотъемлемой частью государственной власти, создание и развитие служб разведки, вписанных в госаппарат, приходится на вторую половину XIX века. В последние годы звучат голоса, предостерегающие об опасной тенденции, характерной как для авторитарных, так и демократических режимов: использование электронных средств для слежки, наблюдения, иногда даже репрессивных действий.

Случай со Сноуденом показывает, что один человек способен дестабилизировать всю систему дипломатических отношений. Поэтому необходимо понять глубинные мотивы поступка, равно как и оценить реакцию, которую он вызвал. Эдвард Сноуден добивается обнародования данных и документов, свидетельствующих о вмешательстве государства в частную жизнь граждан и о тайных соглашениях американских властей с определенными неофициальными кругами. Понятно, что в такой деликатной сфере возможны любые манипуляции. Тем не менее дело Сноудена обозначило фундаментальное расхождение позиций гражданского общества и государства по поводу баланса между личной свободой и национальной безопасностью. Хотя это старый спор, сегодня он актуален для всего мира.

О ДЕЛЕ СНОУДЕНА ЛУЧШЕ ВСЕХ ГОВОРИТ ПУТИН

История Эдварда Сноудена – отнюдь не единичный случай. На самом деле он – представитель того многочисленного независимого сообщества, которое все решительнее заявляет о себе, отвергая «интересы государства» и закулисные игры истеблишмента. Даже самые активные члены этого сообщества хранят анонимность. Сноуден же за какие-то несколько дней стал всемирной знаменитостью. По иронии судьбы он нашел убежище в России, заставив вспомнить о диссидентах времен холодной войны, хотя и вывернул этот образ наизнанку. На некоторых моментах его жизни стоит остановиться.

Родившись в семье офицера береговой охраны и федеральной служащей, Сноуден рано обнаружил любовь к информационным технологиям. В 2004 г. он пытался вступить в специальные войска армии США – святая святых американской военной машины; попытка закончилась неудачно вследствие перелома ног во время тренировок. Только после этого он начал работать аналитиком в разведывательном сообществе.

Белый дом явно встревожен откровениями Эдварда Сноудена, и, конечно, скорее по политическим, нежели по практическим причинам. В самом деле, скандал ставит американские власти в очень двусмысленное положение: одним из главных элементов своей внешней политики они считают свободу выражения, особенно в сети интернет, и в то же время во имя священной войны с терроризмом осуществляют беспрецедентную программу слежения за гражданами своей страны и миллионами граждан иностранных государств. Вполне очевидно, что в области обороны президент Барак Обама, юрист по образованию и лауреат Нобелевской премии мира, не способен контролировать военный аппарат и разведку. Для справки: бюджет американского разведсообщества в 2011 г. достиг 75 млрд долл., увеличившись в 2,5 раза по сравнению с 2001 годом. На пресс-конференции Барака Обамы, состоявшейся 8 августа, американский президент оправдывал использование электронных форм слежения необходимостью найти «иголку в стоге сена мировых телекоммуникационных систем» и заявлял, что «не считает мистера Сноудена патриотом».

С точкой зрения американского президента не согласен его российский коллега, который умело использует случай со Сноуденом в своих публичных выступлениях. В ходе долгого интервью Первому каналу и агентству Associated Press 4 сентября 2013 г. Владимир Путин представил Сноудена диссидентом, бежавшим из Америки, чтобы защищать «права человека». Путин сослался на отсутствие соглашения об экстрадиции между Россией и Соединенными Штатами, мимоходом заметив, что Вашингтон отказывается выдавать бежавших в Америку российских граждан, чьи руки обагрены кровью, в то время как Сноуден не совершал преступлений. Потом он объявил, что беглец связывался с российским консульством в Гонконге, прося у России поддержки в его личной борьбе с администрацией Обамы. По утверждению Владимира Путина, это предложение было отклонено, потому что Россия – не какая-нибудь неправительственная организация, а страна, защищающая свои национальные интересы. Поэтому Москва согласилась предоставить убежище только на том условии, что гость не будет продолжать свою деятельность на российской территории и таким образом не испортит еще больше отношения с Америкой. В то же время президент заявил, что если бы в России появился свой Сноуден, он ответил бы по всей строгости российского закона.

Последнее демонстрирует фактическую конвергенцию разных стран перед лицом цифровой революции, которая грозит отнять у государства часть его суверенных прерогатив. Российский президент объясняет свое решение скорее заботой о традиционной системе межгосударственных отношений, чем интересом к судьбе диссидента. Говоря о личности беглеца, Путин высказывает искреннее недоумение: «Вы знаете, я иногда думаю о нем, это странный субъект». Тем более странно, по словам Путина, что он сам устроил себе столь непростую жизнь. Со временем, полагает президент России, Америка, быть может, сама поймет, что Сноуден – борец за свободу, имеющий собственные убеждения и вовсе не заслуживающий, чтобы его считали предателем или шпионом. Компромисс возможен, но Владимир Путин не спешит уточнить, каким он мог бы быть, и в завершение говорит, что Эдвард Сноуден видит себя поборником высоких идеалов, ради которых можно принести жертву. «Это его выбор!»СЕРЬЕЗНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ДЛЯ ДИПЛОМАТИИ

Непосредственные результаты откровений Сноудена ощутимее всего проявились в контексте российско-американских отношений: его дело приобрело для Москвы и Вашингтона символическое значение. После избрания Барака Обамы президентом в 2008 г. российско-американские отношения стали улучшаться: политика перезагрузки, провозглашенная новым лидером Соединенных Штатов, была направлена на восстановление связей с Москвой, сильно подорванных правлением Джорджа Буша. Цель заключалась в том, чтобы минимизировать вред, который непримиримая позиция России могла бы принести интересам Америки, и наметить конкретные области сотрудничества по определенным вопросам, в первую очередь – контртеррористическим операциям. Переизбрание Обамы президентом в 2012 г. совпало с возвращением в Кремль Владимира Путина, который твердо решил и дальше проводить жесткую линию во внешней политике, надеясь, что это принесет плоды. Раздражающие факторы в отношениях двух стран заметно умножились: Москва все меньше готова терпеть заносчивый и поучительный тон Вашингтона, стараясь максимально использовать царящий на Западе идейный разброд, чтобы подчеркнуть особый путь собственного развития и уникальность своей внешней политики.

Дело Сноудена еще больше осложнило отношения, омраченные множеством спорных вопросов – от дела Магнитского до системы ПРО. Со времени войны в Ливии российско-американская конфронтация наиболее ощутима в сирийском и, как следствие, в иранском вопросах. Москва упрекает Вашингтон, Париж и Лондон за весьма вольную трактовку новых инициатив ООН в области международного права: речь идет о концепции R2P (Responsibility to Protect). Дело Сноудена воспринимается как очередное моральное поражение США, в то время как Россия предстает в выгодном свете, чуть ли не эталоном гостеприимства и толерантности. Так же как и Гуантанамо, слово PRISMстало символом отхода от демократических ценностей в стране, которая не может найти баланс между своими конституционными принципами и борьбой с терроризмом. Сославшись на дело Сноудена, Путин, конечно, не преминул напомнить об этом противоречии, заявив, что именно оно стало причиной падения морального авторитета Америки.

С 2008 г. администрация Обамы с помощью «электронной дипломатии» пыталась наполнить реальным содержанием термин «умная сила», призванный вернуть привлекательность американскому образу после восьми лет пребывания у власти Буша. Речь шла о том, чтобы подвести теоретическую базу под «принцип коммуникабельности», согласно которому влияние субъекта напрямую зависит от его способности создавать связи и контакты и таким образом внушать другим свои идеи, завоевывая их доверие. Все это относилось скорее к «мягкой силе», в то время как разоблачения Эдварда Сноудена показывают, до какой степени владение информационными технологиями и контроль над ними важны для проведения Америкой политики «жесткой силы». По-видимому, на электронную дипломатию возлагалась мессианская задача, она должна была напрямую способствовать «демократизации» мира, поставив во главу угла свободу в интернете и свободу интернета. В мае 2009 г. Хиллари Клинтон представила программу «Искусство управления государством в XXI веке», предполагающую выход за рамки традиционных дипломатических межгосударственных отношений и вступление в новую эру, которая должна ознаменоваться прямыми контактами между государством и индивидом и внутри сообщества индивидов. В январе 2010 г. Клинтон произнесла речь, в которой ратовала за отмену каких бы то ни было «электронных» границ, чтобы избежать появления информационного железного занавеса.

В это же время Агентство национальной безопасности занималось сбором и использованием метаданных, ни перед кем не отчитываясь в своей деятельности. Значительную часть их удалось получить благодаря тесному сотрудничеству с крупнейшими американскими интернет-компаниями (владельцами поисковых систем, социальных сетей, производителями соединительных кабелей). Именно эти закулисные соглашения между АНБ и фирмами, деятельность которых предполагала эмансипацию личности и демократизацию, – соглашения, существующие по сей день, – и стали для широкой публики главным открытием Сноудена. Объединение возможностей государства с ресурсами частных предприятий напрямую служит интересам Соединенных Штатов: оно создает беспрецедентную концентрацию власти в глобальном масштабе, позволяющую Америке осуществлять политику «империализма взаимопроникновения».

Дело Сноудена, если говорить о косвенных его аспектах, поставило европейцев в крайне унизительное положение, о чем любезно напомнил Владимир Путин. Запретив пролет над своей территорией самолета Эво Моралеса из-за подозрений в том, что тот пытается доставить Сноудена из России в Боливию, Париж, Мадрид, Рим и Лиссабон «прогнулись» перед американской империалистической республикой. История со Сноуденом совпала с начавшимися переговорами между США и Евросоюзом по вопросу TTIP (Соглашение о трансатлантическом торговом и инвестиционном партнерстве), с помощью которого Вашингтон рассчитывает закрепить свое технологическое и экономическое превосходство над Европой, пребывающей в состоянии полного застоя. При этом игнорируются принципы работы ВТО и организационные инициативы стран – членов БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай и ЮАР). Красноречивое молчание европейцев выдает привычку, вернее безразличие, европейских лидеров к прямым или косвенным формам давления со стороны Соединенных Штатов.

В случае Парижа это молчание можно объяснить двумя причинами, затрагивающими природу его взаимоотношений с союзниками. Во-первых, сотрудничество с Вашингтоном, особенно в сфере борьбы с терроризмом, всегда было очень тесным. Для справки: с 2002 по 2009 гг. в Париже размещался антитеррористический центр Alliance base, который использовался для оперативного обмена разведданными между США, Великобританией, Германией, Канадой, Австралией и Францией. Кампании в Ливии и Мали, равно как и предполагаемые удары по Сирии, укрепили военно-политические связи между Парижем и Вашингтоном, несмотря на довольно сильные трения лет десять назад из-за Ирака. Во-вторых, безмолвие Парижа, возможно, объясняется тем, что он сам прибегает к подобным методам слежения. Отсутствие реакции со стороны европейцев можно также объяснить – и это будет основная причина – их неспособностью стать главным промышленным и политическим центром развития интернета. Есть мнение, что в плане информационных технологий Старый Свет постепенно деградирует. Именно в этом, по-видимому, и заключается истинное значение дела Сноудена: оно выявило слабость Европы.ОТСТАИВАНИЕ ПРИНЦИПОВ

Неорганизованная, но решительно настроенная масса активистов, борцов и просто граждан желает добиться «демократизации» интернета с помощью самого интернета, то есть путем бесконечного увеличения площадок для дискуссии, надеясь, что этот необратимый процесс повлечет за собой преобразование существующих институтов и пересмотр позиций. Информационные технологии представляют безграничные возможности для «согласованных действий», по выражению Ханны Арендт. Термин empowerment означает предоставление и получение власти индивидами или группами с тем, чтобы воздействовать на политико-экономические условия, в которых они живут. Изменению подлежит также вся социальная сфера, под угрозой оказываются самые неприступные твердыни и «запретные зоны», такие как внешняя политика, оборона и безопасность. Впрочем, формы участия в этой деятельности могут значительно разниться в зависимости от человека, который ее осуществляет: одни остаются в рамках закона, в то время как другие считают нужным выйти за эти границы.

Трудно, например, сравнивать проект «Викиликс» с сообществамиAnonymous и Telecomix. Важно понять политические мотивы, которыми руководствуются эти различные группы и инициативы. «Викиликс» отныне прочно ассоциируется с именами Джулиана Ассанжа, скрывающегося в посольстве Эквадора в Лондоне с июня 2012 г., и Брэдли Мэннинга, осужденного в августе 2013 г. на 35 лет лишения свободы за разглашение секретных материалов. «Викиликс» открыто ставит под сомнение принцип «интересов государства» и провозглашает себя «альтернативной» властью. Напротив, группа Anonymousобъединяет самые разные сообщества интернет-пользователей, которые называют себя поборниками права на свободу выражения в интернете и не только. Это разнородная масса людей, которых гораздо больше интересует поиск слабых мест в защитных системах крупных организаций, чем разработка какого бы то ни было проекта. «Викиликс» и Anonymous выразили поддержку Эдварду Сноудену, получившему временное убежище в России в июле 2013 г.; он прибыл в эту страну в сопровождении Сары Харрисон, юридического советника «Викиликс». Стоит отметить, что их откровения становятся известными благодаря кричащим заголовкам в мировой прессе. Группа Telecomix, которая меньше разрекламирована СМИ, проводит акции, направленные на восстановление коммуникационных средств после того, как их отключают по решению правительств, прибегающих к репрессиям для подавления движения протеста, – как это было, например, в Тунисе, Египте и Сирии.

«Интернет-культуру», зародившуюся во второй половине 1960-х гг., питали одновременно два источника, куда более близких, чем это кажется американским исследователям: военная наука, стоящая у истоковARPANET (компьютерная сеть, которую финансировал Пентагон, в 1990 г. прекратила существование. – Ред.), и протестное движение, выступавшее против войны во Вьетнаме. «Интернет-культура» близка контркультуре, она крайне многообразна и развивается усилиями убежденных либералов (в том смысле, который вкладывают в это слово в Америке), либертарианцев, левых радикалов, анархистов, компьютерных фанатов – проще говоря, людей, отстаивающих свободу выражения, объединения и организации. В этом смысле можно провести историческую параллель между делом Сноудена и публикацией «Пентагоновских документов», послужившей отправной точкой для размышлений Ханны Арендт о «процессе принятия правительственных решений» и о механизмах, при помощи которых руководство страны распространяет «обман».

В 1971 г. Дэниел Эллсберг, военный аналитик в корпорации RAND, передал газете The New York Times около 7 тыс. страниц секретных документов c описанием военных действий во Вьетнаме. Естественно, Эллсберг выражает поддержку Джулиану Ассанжу и Брэдли Мэннингу. В недавнем выступлении он отметил, что степень эффективности и возможность вторжения в частную жизнь, которыми обладают американские разведывательные службы, «на сегодняшний день несоизмеримо выше, чем в предыдущую доцифровую эпоху». По мнению Эллсберга, Эдвард Сноуден не побоялся «поставить на кон свою жизнь», чтобы сообщить информацию, касающуюся фундаментальных личных и общественных свобод; его поступок должен побудить «людей с тем же уровнем знаний, сознательности и патриотизма к совершению таких же актов гражданского мужества». В конце сентября 2013 г. американский Конгресс запустил проект реформы Агентства национальной безопасности, имеющий целью «ограничить определенными рамками» разведывательные программы, в то же время сохранив их «эффективность».

* * *

Таким образом, тридцатилетнему военному аналитику удалось вызвать настоящую бурю в дипломатии, а потом, спустя три месяца после разоблачений, спровоцировать парламентские дебаты в Соединенных Штатах об условиях электронной разведки. Не приходится сомневаться, что у него появятся подражатели, подавляющее большинство которых предпочтут анонимность открытым выступлениям, которые чреваты серьезными последствиями. Это может встретить враждебную реакцию. Есть риск, что спецслужбы и авторитарных, и демократических стран представят наплыв цифровой информации как глобальную угрозу; после 11 сентября подобную роль играл международный терроризм (читай: «Аль-Каида»). Возможно, дело Сноудена повлечет за собой смену парадигмы, которая произойдет незаметно, не став предметом широкого демократического обсуждения. Но может случиться и другое – оно заставит пересмотреть нынешнюю практику вмешательства спецслужб в частную жизнь, поскольку громче будет звучать требование усилить демократический контроль над ними. Главное – оно способно ускорить осознание, особенно европейцами, того факта, что «интернет-правительство» – политический субъект первостепенной важности в их отношениях не только с Соединенными Штатами, но и с такими странами, как Россия или Китай. Будем надеяться, что имя Сноудена будет ассоциироваться именно с этим возможным вектором развития.

Тома Гомар – руководитель отдела стратегического развития Французского института международных отношений (Ifri).

США. Франция. Весь мир. Россия > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 7 ноября 2013 > № 940443 Тома Гомар

«Почему русские ссорятся?»

Владимир Буковский

Этот вопрос я постоянно слышу теперь на всех пресс-конференциях и публичных выступлениях. Друзья задают его с тревогой, недруги — со злорадством. Казалось бы, что тут особенного? В парламенте или прессе любой демократической страны мира — ссор и споров гораздо больше. Что ж спрашивать с эмиграции, где ссоры традиционны? В какой эмиграции их не было? В русской они существуют много лет. Непонятно только, почему это так вдруг взволновало мировую печать.

Нетрудно заметить разницу между публичным выражением несогласия и сосредоточенной, политически рассчитанной газетной кампанией. За последние 3 месяца статья Чалидзе — шестнадцатая или семнадцатая в мировой прессе, направленная против Солженицына (иногда заодно и против Максимова)[1]. Такой атаки он не удостаивался даже в советской прессе. Статьи огромные, нередко не меньше приведенной выше. И это в то время, когда невозможно опубликовать коротенькое письмо протеста в защиту Тани Великановой и Глеба Якунина, а сообщение Франс-Пресс из Москвы об аресте Некипелова не опубликовано практически ни одной газетой. […]

Я, конечно, не политик, но сдается мне, что эта бешеная атака объясняется вступлением в новый этап, — так сказать, этап «вьетнамизации войны». Для определенной части западного истеблишмента мы со своим движением как кость в горле. Им бы договориться с советскими полюбовно, «ограничить вооружения», уступить все, что требуют, — ведь все равно отберут, так лучше отдать. Словом, брось, а то уронишь. Главное же — продавать, продавать, продавать — все, что можно, от кока-колы до человеческого достоинства. Они даже теорию выдумали, что всякое освободительное движение на востоке — опасно. Дестабилизирует равновесие в мире, приводит к войне, потому что коммунисты могут отчаяться и хлопнуть напоследок дверью. Сытый коммунист лучше голодного, и т. д. Наше существование мешает им сговориться (достаточно вспомнить поправку Джексона).

Для другой части истеблишмента мы не просто кость, мы нож в горле. Для них СССР — все еще «объективный» союзник, а всякая критика его ударяет и по их идеологии. 10-15 лет назад в Париже любой, кто стал бы критиковать восточноевропейский коммунизм, не говоря уже о марксизме, был бы заклеймен как фашист. Сейчас в Париже даже члены компартии о коммунизме говорить стыдятся. Можно ли себе представить, чтобы десять лет назад Раймон Арон за руку с Жаном-Полем Сартром и Андре Глюксманом пошли просить французского президента о помощи вьетнамским беженцам — беженцам от коммунизма! Это невероятная комбинация для Франции. А почему она стала возможна? «Солженицын. ГУЛаг», — вот все, что ответят тебе в Париже, имея в виду всех «диссидентов». Для них мы — одно, а Солженицын — символ этого единого явления. Так можно же себе представить, как «левый» истеблишмент его/нас ненавидит.

Да, в этом наша беда. Мы «между двух стульев», мы им здесь всем, всему истеблишменту одинаково ненавистны. Ни одна реальная политическая сила нас не поддерживает. Поддерживает же нас симпатия людей, с политикой не связанных. На них-то и нацелена теперь массированная газетная кампания.

Попытки ниспровергнуть Солженицына, а с ним вместе и фактор «диссидентов» в мировой политике — дело давнее. Впрочем, пожалуй, они начались еще до Солженицына, с уверения политиков и обозревателей, что сталинские беззакония ликвидированы Хрущевым, что жить становится лучше, жить становится веселей (я намеренно опускаю предшествующий период, когда самого существования террора не хотели признавать, а беженцев из коммунистического рая объявляли фашистами и агентами ЦРУ). Царит разгул либерализма (это в период новочеркасско-александровских расстрелов). Затем пошли заверения, что «диссиденты» — крошечная горстка людей, никого не представляющая и никакого значения не имеющая. Чуть не каждый год объявляют о конце движения, и так добрых 15 лет.

Никогда не забуду, как моему другу, корреспонденту Ассошиэйтед Пресс в Москве Дженсену его вашингтонское начальство запретило писать какие-либо статьи после нашего с ним интервью в 1970 году. Пробить тогда какую-нибудь информацию об арестах было необычайно трудно. Журналиста, высланного из Москвы, автоматически выгоняли с работы в его стране или переводили на плохую работу. Не забуду я и 1971 год, когда Всемирный конгресс психиатров в Мехико, под прямым нажимом политиков, отказался обсуждать нашу документацию. Начиналась эра детанта. (Впрочем, фактически она началась, по-моему, прямо с 1917 года.)

Понадобились чрезвычайные усилия честных людей на Западе и на Востоке, чтобы наш голос, наконец, услышали. Затем принудительная эмиграция сотен правозащитников — и сразу же масса статей об их неспособности устроиться и жить в свободном мире. Дескать, что там за них в СССР переживать: несвобода — их естественное состояние.

Ну и, конечно же, Солженицын, главное бельмо на глазу. То, оказывается, он в Вермонте ГУЛаг себе устроил, отгородился колючей проволокой. То деньги от налогов скрывает. То к Пиночету в гости собирается. Главное же — реакционер, и слушать его не надо.

Целый период был, когда нас пытались поссорить, приспособить для своих нужд, делили на «плохих» диссидентов и «хороших». Я как раз в это время оказался на Западе и, помню, все недоумевал, почему же в Англии меня обвиняют, что слишком «правый», а во Франции — что слишком «левый». Какой только чуши ни писали, какой только политической и человеческой подлости я ни увидал. В Германии я, оказывается, агент КГБ, во Франции — агент ЦРУ. Все это чуть-чуть стихло вокруг меня, как только стало известно, что иду учиться[2]. С глаз долой — из сердца вон. Но стоит только появиться где-нибудь во время каникул, — взвывают, как по команде.

В Норвегии не какой-нибудь коммунистический листок — крупнейшая газета страны поместила по моем приезде большую статью и две фотографии. Под фотографией Солженицына подпись — Буковский. Под моей — Солженицын. А в тексте: «на службе реакционных сил...», «пособники крупного капитала...» и т. п. В Канаде, в Ванкувере, после моей лекции в университете — погромная статья: не сказал ничего хорошего о своей стране. Все у него плохо. В Исландии, после выступления о злоупотреблениях в советской психиатрии, — письмо в газету. Оказывается, я наглый лжец, так как, рассказывая об укрутке, сказал, что мокрая парусина, намотанная на заключенного, сжимается по мере высыхания. Автор письма всю жизнь работает с парусиной и веревками и знает, что парусина не садится. Подписано, конечно, инициалами. Думаю, что здесь, на Западе, у меня теперь, после трех лет жизни, врагов больше, чем в СССР после 34-х. И это только у меня, а что же должно твориться вокруг Солженицына!

Наконец, наступил период, когда стали «“создавать” диссидентов» — конечно же, таких, чье «мнение» выгодно противопоставить мнению подлинных правозащитников. Нужно остановить Картера в его кампании за права человека — срочно находят кого-то в Москве, кто заявляет корреспонденту, что позиция Картера вредна. И это сразу в печать, крупными буквами, на первую полосу. А заявление политзаключенных в поддержку политики Картера — где-то в конце, мелким шрифтом, да и то не во всякой газете. Пишет Сахаров обращение к Белградскому совещанию — на той же странице «Нью-Йорк Таймс», сразу следом, статья «тоже диссидентов» Соловьева и Клепиковой о том, что Сахаров наивный чудак, не от мира сего, изолированный от народа, генерал без армии.

Пожалуй, самой большой находкой были братаны Медведевы. Хоть сами они никогда себя к «диссидентам» не причисляли, а все больше к советникам «голубей в Политбюро», здесь они числились в лидерах «левого крыла диссидентов». Я, переезжая из страны в страну, только диву давался, до чего ж эти братаны плодовиты. Практически ни одной такой газеты, ни одного журнала нет, где бы их не напечатали. Это не считая книг и прочих мелких лекций. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Выдвинули Сахарова на Нобелевскую премию — Жорес Александрович уже в Норвегии, убеждает общественность, что нельзя дать премию мира создателю водородной бомбы. Разворачивается кампания в защиту арестованных хельсинцев — Жорес Александрович в парижской газете объясняет, как вреден шум на Западе для людей «там». Надвигается осуждение советской психиатрии в Гонолулу — Жорес Александрович тут как тут, заявляет в Америке, что, кроме него, ну и, пожалуй, Плюща, никого в психушку по политическим мотивам не сажали. Да всего и не перечислишь...

Ведь это же находка. Пусть-ка диссиденты удушат себя своими руками. Солженицын — «писатель-диссидент», и безызвестный X. — «писатель-диссидент». Вроде как сбывшаяся угроза Сталина Крупской насчет «другой вдовы Ленина». Любой ишак, который сейчас вякнет против Солженицына или «Континента», сразу же найдет мировую прессу вкупе с почетным званием писателя-диссидента Советского Союза.

Вот тебе и 16 статей за три месяца.

А дальше — проще. Слухи, разговоры, вопросы:

— Почему русские все время ссорятся?

Что с них взять, с диссидентов, вечно ссорятся, ни на что не способны, сами не знают, чего хотят.

И еще того хлеще, вырисовываются контуры зловещей «новой правой». Так и видишь на трибуне мавзолея Солженицына, Андропова и Орехова, принимающих парад диссидентов на Красной площади. (Андропов, конечно же, из них самый либеральный.) А из Спасских ворот, под звон московских сорока сороков, выезжает на белом коне командующий парадом Максимов в бурке и буденовке. Жуть.

Простительно Ольге Карлайл по невежеству валить в одну кучу Глазунова и Солженицына. (Не для таких ли советологов и нарисовал Глазунов Солженицына?) Другие же вполне ведают, что творят. Но социальный заказ есть социальный заказ. Даже Некрич, всю жизнь бывший искренне верующим коммунистом (но не конформистом), отчего с трудом пустили его в Америку, теперь уже слишком «правый» для американских университетов. Контракта ему не продлевают. (А литературный критик Соловьев — уже лектор политических наук.) Вот так-то, без психушек и Лубянки, а контрактами да страницами «Нью-Йорк Таймс», пуще же всего — соблазном быть принятым и уважаемым «академической, интеллектуальной средой», удается иногда то, что КГБ не под силу. Многие же усваивают эту особую «академическую» психологию вполне искренне, незаметно для себя. Все-таки надо же чему-то научиться у Запада.

Статья Чалидзе — первая статья честного человека на модную тему, и если, скажем, Янову отвечать нелепо, а с Синявскими пусть прогуливаются душеведы, то Чалидзе, бесспорно, заслуживает честного ответа.

Я не собираюсь защищать или оправдывать Солженицына — прежде всего, потому, что у меня с ним расхождений не меньше, чем с Чалидзе. Ну, а кроме того, он и сам в состоянии ответить, если захочет. Да и речь пойдет не столько о Солженицыне, сколько о наших собственных взглядах и представлениях, о Западе и Востоке, о прошлом и будущем.

С очень многим, сказанным в статье Чалидзе, я согласен. Многое могу понять как реакцию на весьма специфическую эмигрантскую прессу. Если уж американская пресса оставляет желать лучшего, то от чтения эмигрантской (особенно в Америке) и подавно можно голову потерять. Все же остается в статье еще слишком многое, чтобы обойти ее молчанием. Очень уж сильно в ней влияние распространенных интеллигентских мифов и страхов.

Мифы начинаются почти сразу же, поскольку Чалидзе пытается судить о предмете, ему вовсе незнакомом, — о народе. Если я верно помню период нашего общения в Москве, его контакты с народом ограничивались хождением в магазин на Арбате и общими (не частыми) прогулками по городу. То есть степень общения не многим большая, чем у иностранного туриста, владеющего русским языком. Да и характер у него был необщительный, о чем он и предупреждал всякого нового собеседника. Что уж он мог «слышать в народе», как он теперь изящно выражается, не знаю. Помню только однажды сказанную им фразу, сильно меня поразившую, а именно: что за одно только, пожалуй, мы должны благодарить власти — за то, что защищают нас от народа. Помнится, тогда, несмотря на мое необычайное уважение к Валерию Николаевичу, я вдруг почувствовал между нами пропасть, поскольку ни в уголовных лагерях (куда, как известно, тянут в массе своей обыкновенный народ), ни в экспедициях по Сибири и Крайнему Северу, ни в иных моих поездках — никогда я не испытывал необходимости в защите от людей, таким образом встреченных, тем более в защите властей.

Был я, не в пример Валерию Николаевичу, человеком весьма даже общительным, а потому, легко сошедшись с любым попутчиком (или сокамерником), распив с ним по стакану водки или спирта (чаю — в лагерных условиях), чувствовал себя вполне защищенным. Водка у нас — верный стимулятор задушевной беседы, и, могу заверить, самые потаенные, сокровенные мысли о нашей Совейской власти будут вам тотчас же высказаны даже и без провокационного исполнения государственного гимна, как то рекомендовал бравый солдат Швейк.

Признайтесь, Валерий Николаевич, ведь Вы никогда не пили на троих с шоферюгами, не сажали картошку с бабами в Калининской области, не воровали деталей с заводского склада вместе с напарником, не пили по случаю холеры перцовку (для профилактики) со шкиперами и плотогонами Печорского судоходства? Оттого Вы, верно, и не знаете, что «коммунист» у нас слово ругательное, плохое слово. За него могут и по шее дать. В лучшем же случае обидишь хорошего человека ни за что, ни про что. Не то что бы к ним была лютая ненависть, такая, как к милиции, но презрение — как к жуликам, получающим привилегии не за работу, а за красную книжечку. Это я говорю о рядовых членах партии или низовых активистах. Но уже райком вызывает ненависть — как воплощение власти. Недаром во время всех локальных бунтов, как то было в Муроме, Александрове или Нальчике, райкомы (горкомы) страдали наравне с милицейскими участками.

Никоим образом нельзя сравнивать недовольство людей на Западе своим правительством и ту дремучую ненависть, которая есть в наших краях к власти. (У нас слово «правительство» никто и не употребит даже.)

Конечно, и дури сколько угодно, и глупости. Например, оккупацию Чехословакии, насколько о том можно судить, простые люди в большинстве одобряли (интеллигенция — хоть не всегда открыто, но осуждала).

Идея коммунизма, думаю, никогда не была воспринята толком, да так и не прижилась. За все время я встретил только одного (1), который утверждал, что верит в эту идею. То ли правда такой дурак он был, то ли выпили мы недостаточно — сказать не берусь. Зато вот деревенский дурачок Вася Гудин из Тамбовской области, который сидел с нами на экспертизе в институте Сербского в 1967 году, обвинялся по ст. 70 за то, что, приехав в г. Тамбов, «вел антисоветскую пропаганду среди пассажиров на вокзале», — так тот искренне недоумевал, в чем его вина: в деревне же все так говорят. […]

То, что сейчас стали больше говорить вслух, конечно, не есть признак надвигающейся революции, но и отнюдь не признак прочности власти. Так же, как скрываемое неудовольствие не таит в себе опасности взрыва (при Сталине, например). Просто стали меньше бояться. Уменьшение страха — самое большое наше достижение за последние 20 лет. Его-то здесь и принимают за «либерализацию» режима.

Ненависть очень типична для нашего общества, и любопытно, что в партийной бюрократии ненависти к идеологии коммунизма можно встретить даже больше, чем в простом люде. Если бы не назойливая пропаганда, эти последние о коммунизме, может, и вообще бы не вспоминали.

Неверно, что начальство искренне критикуют за отход от идеалов. Просто есть такая рефлекторная привычка у советского человека — внутренне спорить с пропагандой, ловить ее на лжи. «Гляди-ка, партейные! — может сказать человек. — Идейные, да? А мясо через партраспределитель получают, когда его в магазине нет». И это столь же мало означает поддержку коммунистических идеалов, как наши бесконечные ссылки на социалистическую законность не означали веры в нее. Ненависть не означает близких перемен, революций в любом случае (и слава Богу, а то с таким запасом ненависти, который накопился в стране, миллионам скрутят голову). […]

* * *

Рассуждения Чалидзе о тенденциях в критике Запада — пожалуй, одно из самых слабых мест его статьи. Это образчик того самого типично высоколобого американского журнализма, из-за которого я терпеть не могу американских газет. Читаешь, читаешь — и все никак не поймешь: брать зонтик, не брать зонтика? Это у американцев (в особенности так наз. профессоров политических наук и интеллектуалов от журналистики) считается хорошим стилем, объективностью автора, признаком таких глубоких познаний, когда все не так просто, как думает наивный, непосвященный читатель. Таким стилем можно написать все, что угодно: о засолке огурцов, о Ближнем Востоке, о климате в пустыне Гоби, о первой помощи потерпевшим кораблекрушение. Все, что должно вытекать из статьи, это:

— проблема необычайно сложна и многогранна;

— автор, глубоко эрудированный человек, знает проблему досконально и не напрасно получал стипендию от Рокфеллеровского фонда;

— автор умышленно умалчивает о своем мнении, так как не хочет его навязывать умному человеку, который и так все поймет;

— подписывайтесь на нашу газету, она создана специально для таких, как Вы.

Американцы привыкли: читают и рекомендуют знакомым во время коктейль-парти так, чтобы это слышали окружающие. Я же кусаю ногти и злюсь. Мне, к примеру, завтра огурцы солить. Так класть соль или не класть? Этот странный стиль процветает в Америке добрых сорок лет, и никто не решится возразить. Чего доброго, прослывешь недотепой, которому нужны готовые рецепты, а не первоклассная журналистика.

Но вернемся к «еще не рухнувшему Западу» (слова А. Солженицына, музыка В. Чалидзе). Сначала нам говорят, что Солженицын активизировал антизападную пропаганду. То ли из политических целей, то ли по незнанию — неясно. Затем Солженицын, выходит, ненавидит «демдвиж», т. е. своих читателей, защитников, перепечатчиков, сидевших и все еще сидящих за его произведения, да к тому же следующих его заповеди «жить не по лжи». Любит же он, оказывается, тех, кто его не читает, поносит в открытых письмах в «Литературке» и живет по лжи. Ну да ладно. […]

Далее классический американский журнализм достигает в статье таких высот, что я уже не могу связать его с темой. Тема сама собой исчезает, и остается только два вопроса, а вернее — одно убеждение и одно впечатление: а) что армии должны быть наемными; б) что бессмысленности сталинских репрессий 30-х годов иностранцы понять не могли. У читателя же остается одно впечатление — вот это здорово! Будет о чем поговорить на коктейль-парти. Только неясно все-таки: брать зонтик, не брать зонтика?..

Как пишет Чалидзе — «ответ не тривиален».

* * *

Бесспорно, всякие предсказания скорой революции в СССР нелепы, а пропаганда ее — преступна, как и пропаганда террора. Только сентиментальные писатели могут утверждать, что революции происходят от нищеты и бесправия народа — в момент, когда народ доведен до крайности. До конца никто не знает, отчего они происходят, но при нужде и голоде человек больше склонен к воровству, к индивидуальному бунту или к тупой покорности. При бесправии же человек о своем праве не ведает, да и слишком унижен, чтобы какого-то права требовать. Умелое правительство всегда может легко подкупить наиболее даровитых и энергичных среди этой массы разобщенных, озлобленных людей. Короче говоря, все это ведет к застою и гниению, как мы и видим в СССР. Я не знаю ни одного примера революции, случившейся в разгар сильной диктатуры. В этом состоянии, даже если бы какая-то сказочная внешняя сила устранила существующую структуру управления, то произошла бы полная катастрофа, анархия и взаимоистребление.

Революции чаще всего случаются, когда настоящие нищета и бесправие давно позади, но накопленная злоба и недоверие к власти делает всякую реформу ненавистной, недостаточной. В этом положении нерешительное или неумелое правительство — гарантия революции.

Ждать от революции справедливости и свободы — поразительная наивность. Всякое общественное потрясение поднимает со дна общества самую муть, и — «кто был ничем, тот станет всем». В революцию выдвигаются самые жестокие, подлые, кровожадные люди с сильными деспотическими характерами. Разбойничьи атаманы. После упорной междоусобицы наиболее жестокий и хитрый среди них сосредоточивает в своих руках всю власть. То есть революции всегда кончаются тиранией, а не свободой и справедливостью.

Может ли все это произойти в СССР? К сожалению, может, но вряд ли скоро. Пока что существующая там власть (хоть и не умная, и теряющая свою решительность год от года) все же достаточно крепка, чтобы отказаться от любых реформ. Даже куцые косыгинские реформы не прошли в том виде, как первоначально предлагались. И в этом есть своя логика. Власти понимают, что нынешний неповоротливый бюрократический аппарат не сможет справиться с напором стихии, вызванной значительными реформами. Нет уже тех лихих мальчиков с маузерами, умевших играть со стихией. Сегодняшний коммунистический режим в СССР, пожалуй, самый консервативный в мире. Даже Хрущев оказался слишком революционным. Никаких же значительных общественных сил, независимых от власти и способных заставить власть пойти на реформы, у нас пока что не сформировалось.

Период их формирования может быть сколь угодно долгим, в зависимости от поведения правительства, международной ситуации и проч. и проч. При нынешнем положении экономические трудности не заставят власть провести значительные реформы. Таким образом, как это ни печально, но скорых улучшений ждать нельзя, не говоря уже о радикальных переменах. Можно ожидать лишь медленного роста независимых общественных сил на фоне общего застоя и разложения. Пока что проявились лишь контуры этих растущих общественных сил: национальные движения, религиозные движения, гражданско-правовое (интеллигентское по преимуществу) движение и зачатки рабочего движения.

Нынешний повышенный интерес к 1917 году, а вместе с ним и к «будущей революции» во многом вызван Солженицыным, его историческими изысканиями. Пока что мы не имели возможности прочесть все 6 томов «Красного колеса», но некоторое упрощенное представление о его концепции получили из «Августа 14-го», «Ленина в Цюрихе», «Письма вождям» и интервью Би-Би-Си. Эти-то впечатления и вызвали теперь бурю полемики, негодования и обвинений в коварных политических замыслах.

Мне кажется, основная ошибка критиков Солженицына происходит из убеждения, что Солженицын — политик. И на литературно-публицистические высказывания Солженицына Чалидзе пытается отвечать как на политические декларации.

Быть может, со мной не согласятся многие, включая самого Солженицына, но я не могу считать его политиком. Писатель, публицист — да. Историк — может быть (я судить не компетентен). Но не политик.

Мне возразят, что его деятельность имеет политический резонанс, касается вопросов политики. Очень может быть, но это его политиком не делает. Так же, впрочем, как это не делает политическим правозащитное движение.

В самом деле, человек, в зените своего влияния удалившийся писать многотомный исторический роман, — политик? Человек, вся общественная деятельность которого сводится к помощи политзаключенным, — политик?

Его самый «политический» труд — «Письмо вождям» — поражает своей наивной, вполне писательской верой в силу слова. Только-то и нужно, оказывается, что потолковать с Брежневым и Косыгиным обстоятельно, объяснить им истинные национальные интересы, призвать к покаянию, и те, вспомнив русских матерей да родные просторы, бухнутся в ноги, порвут свои партбилеты, освободят женщину от каторги, и воцарится на Руси единение душ.

Другой пример, недавний, еще разительнее. Первая и вторая эмиграции имели свою миссию, говорит Солженицын в своем интервью Би-Би-Си, — а вот третья — не имеет. Миссия эта, оказывается, состояла в том, чтобы засвидетельствовать преступления коммунистов. В чем же разница? Третья-то тоже бежит из СССР, не обратно. Разница, видимо, в том, что первую и вторую — с миссией — никто не слушал, а третью — без миссии — слушают. И еще — первая и вторая отступили с оружием (и поэтому молодцы), а третья — без оружия убежала (бяки). (Так ведь им оружия дать не догадались!) Первая и вторая спасались от ЧК, ну а третьей надоели, видимо, черная икра и тульские пряники.

Любой человек, мыслящий политически, понимает, насколько возможность эмиграции облегчила жизнь в СССР. Какое это огромное наше завоевание! Ведь нельзя же ждать от народа, чтобы он и теперь, дружно, миллионами, кидался на чекистские амбразуры. До тех пор, пока единственной наградой за сопротивление властям была тюрьма, только горстка людей на то осмеливалась. Теперь же появились шансы, что вышлют в Вену или в Цюрих. Конечно же, при таком виде наказания от желающих нет отбоя. В такой ситуации — где теперь все усилия властей воспитать ненависть к капитализму, к врагам, к Западу? Попытки изолировать, оболванить? И поскольку выпускают обычно самых беспокойных, протестующих, то их число растет.

Но Солженицыну и дела нет. Не любит он третью эмиграцию, нет у нее миссии — и всё тут. Опять скажете — политик?

Но вернемся к его исторической концепции. Как-то, во время одной из наших бесед в 1977 году, когда я недоумевал, почему он так редко выступает, не реагирует на текущие события, он ответил, что это было бы ему очень трудно, так как психологически он живет в конце XIX—начале XX вв. Этот ответ объясняет мне многое. Писателю свойственно настолько вживаться в проблемы своих героев, в их беды и муки, что они как бы становятся для него важнее реальной жизни. Нетрудно понять, что со своей обычной внутренней опаленностью, сотни раз пережив со своими героями трагедию 1917 года, он бессознательно переносит ее в сегодняшний день. Какими же близорукими, идиотскими должны звучать речи всех этих меньшевиков, эсеров и даже кадетов на фоне нашего знания последующих событий! Да и кого из нас не бесила та благодушная слепота, с которой русское общество приветствовало революцию, тот энтузиазм, с которым все бросились в пропасть. Синявский так, кажется, и Чехова готов был оттрепать за чахоточную бороденку. Мы, сидя во Владимире, как-то достали в библиотеке воспоминания Крупской о Шушенской ссылке Ильича. А там — и барашек один в неделю, и молока вволю, и еще деньги (ссыльному!) — и всё недоволен. Ну, скотина ненасытная! Попадись нам Ильич о ту пору — живьем бы сожрали. Конечно же, досталось и царскому режиму — за мягкость.

Вот в таком-то настроении пребывая уже несколько лет да растравляя себе душу чтением разных возмутительных исторических источников, приходит Солженицын к выводу, что все зло — от либералов. Что ж, можно его понять. И то сказать, даже Керенский, кажется, в 1957 году, в интервью Би-Би-Си, на вопрос, с чем бы он сейчас боролся, повторись история, ответил: «С керенщиной!»

Если б знать, где упасть... Но хоть в будущем, в будущем-то не повторить той же роковой ошибки. А что такое будущее? Может, это уже завтра или в пятницу на той неделе? И ждать нечего. Отсюда фраза в интервью Би-Би-Си, что «опыт февраля, его осознание — это и есть самое нужное сейчас нашему народу».

В одну из бесед в том же 1977-м спросил меня Солженицын осторожно, согласен ли я, что прямо вот так, от тоталитарного режима, перейти сразу к демократии невозможно. Нужен какой-то подготовительный, переходный период. Разумеется, я был согласен, и мы дипломатически не стали вдаваться в детали, развивать эту тему. Для меня этот переходный период означал борьбу общественных сил в стране за свою самостоятельность, борьбу, в результате которой тоталитаризма все меньше, а демократии все больше, до той поры, когда и революции уже не надо. То есть этот переходный период, с моей точки зрения, уже начался. Для него он все еще зиял впереди черным провалом. И где же тогда взять мудрого автократа, чтоб сдержать стихию? Разве что в православии... А значит, уже сейчас нужно постараться ослабить тенденции либеральные и усилить православие.

Удивительная это, конечно, мысль, что свободе и демократии нужно людей обучать, как тригонометрии. В основе ее нечто вроде порочного круга: сразу к свободе перейти нельзя, не обучены, а как же обучать в условиях несвободы? Религия тут — плохой помощник. Христианство существует почти две тысячи лет, однако не уберегло нас ни от коммунизма, ни от фашизма. Тем более не спасет коррумпированная, подконтрольная православная церковь. Уж если и учиться демократии, то только в процессе борьбы за свои права (разумеется, ненасильственной). В этом смысле роль солженицынского автократа исполняет сейчас советская власть. Вот и вся сущность спора.

Казалось бы, зачем горячиться, почему для Солженицына именно сейчас враг № 1 — либералы, а для других враг № 1 — Солженицын, точно уже нет советской власти?

Представим себе на минуту, что весь наш спор происходит в Москве, на чьей-нибудь кухне. Кому бы пришло в голову обвинять оппонента в коварных политических замыслах, в стремлении к диктатуре и т. п.?

Но уж так устроена эмиграция, такова в ней болезненная переоценка собственного значения, страсть к политиканству, к групповщине и партийности, что любое высказанное предположение или сомнение сейчас же истолковывается как «попытка с целью захвата власти». По мере удаления от государственных границ СССР как-то само собой теряется чувство реальности и эмиграция начинает ощущать себя неким вторым, альтернативным правительством. Всякий спор, ссора воспринимаются как правительственный кризис, а всякий громко и веско говорящий человек — как претендент на пост премьер-министра, а то и узурпатор.

Одна эмигрантская монархическая газетка по наивности выразила это общее чувство предельно ясно: «Как только коммунисты осознают свою неспособность управлять страной, они сами пригласят законного Наследника на престол». Сцена поисков членами политбюро законного наследника по всей Европе вызывает лишь улыбки. Но посудите сами, разве более почтенные эмигранты выражаются лучше?..

«Если мне завтра предложат выбирать между советской властью и властью Солженицына, — заявляет уважаемый профессор логики А. Зиновьев, — я предпочту первую». Ну вот, наконец-то человек поучаствовал в первых в своей жизни свободных выборах! Отдал свой голос за блок коммунистов и беспартийных.

Не избежал этой иллюзии и Чалидзе. Простительно писателям верить в мистическую силу слова. Непростительно Чалидзе верить, что словесные заклинания могут заставить советскую власть трансформироваться из коммунистического государства в националистическое. Процитировав с десяток дремучих авторов эмигрантских листочков, да таких, которых уже и «Правда» стыдится цитировать, он вдруг делает вывод, что весь этот вздор может оказать «политическое влияние» — «усилить в советском руководстве те группы, которые хотят национал-коммунизма». Вот ведь как влиятельны эмиграция и ее листочки. То-то я все удивляюсь, отчего это советское руководство такое глупое?

«Итак, мой вывод, мой призыв — быть осторожнее, помнить, что пропагандой отсюда мы можем не только постепенно улучшить эту систему, но и ухудшить, — а ухудшение может быть страшным». Практически каждое слово этого основного вывода Чалидзе вызывает у меня возражения.

Во-первых, никакой пропагандой мы здесь не занимаемся. Наша обязанность — обеспечить гласность стране, ее лишенной, дать обрести голос тем, кому зажали рот. Есть масса людей здесь (и Солженицын среди них), которые, кроме того, высказывают свое мнение. Это — пропаганда?

Во-вторых, влияние высказанных здесь мнений на жизнь в СССР практически нулевое (влияние гласности хоть и не огромно, но весьма значимо). Люди там не глупей нас, живущих здесь. Да наши эмигрантские споры вызывают у них скорее досаду, чем интерес. То есть все то, что Чалидзе именует пропагандой, ни ухудшить, ни улучшить ситуации там не может. Наивно полагать, что внутренние, весьма жесткие законы эволюции советского общества можно изменить эмигрантской болтовней.

Неужто так трудно понять, что коммунистическая идеология существует у нас не в виде идеи, а в виде особой структуры общества, структуры весьма жесткой. Откуда этот миф о советской гибкости? Разве что из внешнеполитических успехов? Так тут ни ума, ни гибкости не надо, если Запад сам себя на лопатки кладет.

Из всех пяти пунктов «программы национал-коммунистов», доверительно сообщенной нам Чалидзе, я не нашел ни одного, который не был бы уже выполнен советской властью настолько, насколько возможно выполнить. Что еще могут сделать власти, чтобы усилить «духовную изоляцию от Запада» или «охрану народа от идей свободы и народоправия»? Туристов не пускать? — валюта нужна. Радио глушить — дорого, да и бессмысленно. Не участвовать в международных форумах, мероприятиях, организациях? Уйти из ООН? Вот мы все огорчимся!

Ну, а национализм? Только и остается им всем в ЦК косоворотки надеть да еврейский погром (в Госплане) устроить. Все остальное есть. Даже и православие давно используется в дипломатических, шпионских и пропагандистских целях.

И отчего это Вы, Валерий Николаевич, вдруг так испугались, в такую панику ударились, не пойму. Родную страну забыли, что ли?

* * *

Несмотря на то, что права человека стали в последние годы модной темой, именно правозащитный аспект нашей деятельности остался наиболее труднопонимаемым. Нет никаких способов объяснить определенного типа людям, что правозащитный характер движения — не мимикрия, не тактика, а так же, как отказ от насилия и подполья, принципиальная наша позиция. Разумеется, для тех, у кого цель — правовое государство.

Каждый человек, испытавший произвол, согласится, что любой закон лучше беззакония. В худшем варианте очень плохого закона он, по крайней мере, гарантирует вам подчинение закону, обязательному для всех сторон, а не человеку и его прихоти. Даже это хоть как-то охраняет ваше достоинство.

Путь от полного произвола революции к правовому государству лежит через плохие, компромиссные, даже дискриминационные законы. Вам прежде всего нужно заставить вашего противника принять бой на выгодной вам правовой территории. В ситуации абсолютного произвола (если такой возможен) всё, что вы делаете, оборачивается против вас. Насилие плодит насилие, попытка обороняться произволом против произвола лишь увеличивает произвол.

Как только есть хотя бы какой-то закон, регулирующий ваши отношения с другими людьми и с властью, у вас появляется шанс. Во-первых, законы имеют тенденцию совершенствоваться в силу того, что система законов должна быть непротиворечива, в силу того, что меняется ситуация, и в силу вашей собственной деятельности.

Многих людей раздражает это «качание прав», кажется бессмысленной тратой сил. Даже если положительный результат возможен, достижения его медленны. Что ж —

Нам не надо скорой помощи,

Нам бы медленную помощь.

По крайней мере, не будете чувствовать себя виноватыми в произволе ни прямо, ни косвенно.

В вопросах понимания права у нас с Чалидзе не может быть много расхождений. Все же в его статье я нашел пункт, нуждающийся в обсуждении.

Безусловно, правовая область — не стихия Солженицына. Соответственно, юридические термины он может употреблять совсем не так, как это принято. Зачем же сразу видеть за этим злой умысел, заговор, далеко идущие политические планы? Уверены ли Вы, Валерий Николаевич, что он правильно употребляет слово «обязанности»? Не путает ли он его со словом «ответственность»? По существу, его мысль, высказанная в Гарвардской речи, сводится к тому, что преступники безнаказанно терроризируют общество. При чем тут обязанности? У преступника нет обязанности быть наказанным.

«Широта юридических рамок (особенно американских) поощряет не только свободу личности, но и некоторые преступления ее, дает преступнику оставаться безнаказанным или получать незаслуженное снисхождение — при поддержке тысячи общественных защитников. Если где власти берутся строго искоренять терроризм, то общественность тут же обвиняет их, что они нарушают права бандитов» (цит. по «Вестнику РХД» № 125).

Для меня очевидно из приведенного, что он имеет в виду проблему соотношения прав и ответственности за правонарушения (т. е. гарантию права).

Избавившись от терминологической путаницы, станет ли кто оспаривать, что есть такая диспропорция в западной жизни? И не нужно, как делает Чалидзе, отсылать эту проблему к властям предержащим, коль скоро дело властей — следить за исполнением законов. Мы же знаем, что в демократическом государстве власть — более или менее функция от общественных настроений. Напоминать людям об ответственности или хотя бы взывать к их чувству ответственности, как делает Солженицын, вовсе не вредно.

Наши американские друзья не живут в социалистической Европе, и им трудно понять, что здесь постепенно узаконивается все то, что «в интересах трудящихся» (т. е. их лидеров).

Оставив в стороне Солженицына, скажу, что и меня эта проблема живо интересует. Ведь вот представьте себе, я, например, никак успокоиться не могу, что красные кхмеры, убившие 3 миллиона человек, уже как бы осуждены общественным мнением, их же учителя, профессора французских университетов, все так же респектабельны, благополучны, лощены, и даже совесть их не мучает. И добро бы это было в новинку, но ведь уж десятки стран прошли тот же путь. Неужто нельзя этому предел положить?! Правильно сказал Сахаров о политиках, идущих следом за идеологами. Это почти закон. Нравственно эти профессора — соучастники преступления. Но ведь то нравственно, не юридически...

Неужто мы так беззащитны, бессильны? Ведь вот даже с невинным табаком нашли способ бороться. Заставляют производителей печатать предупреждения о возможном вреде на каждой пачке. Почему же нельзя заставить законодательно печатать на каждой марксистской книге, что изложенная в ней теория привела на практике к гибели десятков миллионов людей за последние 60 лет?

Я, помню, встретил в лагере человека, осужденного за соучастие в массовых убийствах евреев во время Второй мировой войны. Он ужасно возмущался и виновным себя не считал:

— Моя работа была только открывать дверку в газовую камеру. Закрывать ее должен был другой.

Я не могу отделаться от мысли, что все эти профессора-марксисты, так же, как и прочие безответственные люди, чувствуют себя столь же невиновно, как и этот человек. Они ведь тоже только открыли дверку...

И напрасно опять касаться вопроса о том, кто же виновен больше — марксизм или «русская жестокость». Старый, шовинистический аргумент, широко используемый сейчас еврокоммунистами. Что же мне Вам, Валерий Николаевич, как еврокоммунистам, приводить примеры Кубы, Югославии и двух Германий? К счастью для спорщиков, к несчастью для многих миллионов людей, коммунистический эксперимент был «поставлен» историей чисто. Ну, что еще общего между всей этой массой абсолютно различных по культуре, истории, языку, религии и т. д. стран, кроме марксистской идеологии? Какая же еще нужна «теоретическая дискуссия»? С бродячим призраком?

Если и узнал я что-то новое за последние три года, так это только, что люди везде одинаковы. Открытие мое оптимистично — поскольку дает надежду, что там будет когда-нибудь так, как здесь. Но оно же и пессимистично — ведь здесь тоже может случиться, как там. […]

* * *

Категоричность, с которой Чалидзе утверждает, что «нет религиозного возрождения», настораживает. Так же настораживает утверждение Солженицына, что религиозное возрождение — единственная сила, способная противостоять нынешнему режиму в СССР («Персидский трюк»). Упорство, с которым оба эти автора вбивают клин между религиозным движением и остальным движением за права человека, меня пугает. Это на советскую власть повлиять трудно — поссорить же людей очень даже легко.

Очевидно, что основная заслуга правозащитного движения состоит в выработке позиции, методики. Эту методику усвоили как национальные движения или начинающееся движение рабочих, так и религиозное движение. Да и чем, собственно, занимается религиозное движение, как не защитой прав верующих? Даже власти начинают усваивать правовой подход. Медленно, но усваивают. Внутри страны и религиозное движение, и все остальные независимые движения работают вместе (сознательно или бессознательно), помогая друг другу. Тому много примеров. Зачем же стремиться расколоть эти движения?

В дни, когда арестованы Якунин и Регельсон, Великанова и Некипелов, Горбаль и Терляцкас, боровшиеся за единую и неделимую свободу человеческой мысли, не стыдно ли нам из своего безопасного далека осыпать друг друга обвинениями, занимать нашими дрязгами газетные полосы к радости врагов и спорить с ученым видом, какое же из движений главней, чья команда выиграет, будто болельщики на футбольном матче.

Есть у нас — не миссия, конечно, — но ответственность за происходящее, но обязанность (моральная) сделать все, даже невозможное, чтобы хоть наши внуки смогли выбрать то, во что верят. И нет у нас права о том забывать.

1980, № 23

[1] См. в настоящем томе статью В. Чалидзе «О некоторых тенденциях в эмигрантской публицистике». — Прим. ред. — 2012.

[2] С осени 1978 г. В. Буковский изучает нейрофизиологию в Кембридже. — Прим. ред. — 1980.

Опубликовано в журнале:

«Континент» 2013, №152

Россия > Внешэкономсвязи, политика > magazines.gorky.media, 6 ноября 2013 > № 948633 Владимир Буковский

Сталинградец

Федор Бондарчук: «Сталинград» я снимал не из желания кому-либо ответить или что-то доказать. Это не моя профессия — поучать или наставлять»

Официальная российская премьера «Сталинграда» состоялась 2 октября, полноценный прокат начинается 10-го, формально фильм еще не вышел на экраны страны, тем не менее новая совместная работа режиссера Федора Бондарчука и продюсера Александра Роднянского уже получила право представлять Россию в борьбе за американский «Оскар». «Сталинград» — первая отечественная картина, снятая в формате IMAX 3D, ее продвижением по миру занимается Sony Pictures, только для Китая планируется отпечатать более трех тысяч цифровых копий. Словом, в ближайшие месяцы Федору Бондарчуку будет не до отдыха: мало снять фильм, важно правильно его показать…

— Зачем вам, Федор, этот мужчина с мечом между ног?

— Вы сейчас о чем?

— Об «Оскаре».

— Не знаю, что и сказать... Нам кажется, картина имеет шанс побороться за награду, российский оскаровский комитет рекомендовал «Сталинград» в конкурс, но это лишь первый шаг, всерьез рассуждать о чем-либо сейчас попросту нелепо.

— Тем не менее вы даже премьеру передвинули, чтобы попасть в список претендентов.

— По регламенту Американской киноакадемии до конца сентября должно было состояться не менее десяти коммерческих показов картины. Требование мы выполнили, однако это не отразилось на российской премьере, она прошла в намеченные сроки. Все идет по плану.

— Почему спрашиваю? У папы вашего есть «Оскар» 1969 года за «Войну и мир», вот я и подумал: Федор пустился по стопам отца…

— Это вопрос? Ответа не будет. Сегодня меня волнует не то, что гипотетически может случиться в марте 2014 года, а события ближайших недель. Начинается прокат картины, есть четкий график и невероятное количество деталей, вопросов по выходу фильма. Мы связаны контрактом с IMAX, должны строго соблюдать технические параметры. Я занят этим, а не абстрактными мечтами.

— Еще раз про «Оскар», и более о нем ни слова. Обещаю. Где сейчас статуэтка, полученная Сергеем Федоровичем?

— У мамы дома. Кстати, отец не ездил на церемонию в Голливуд, награду ему потом передали.

— В последние три года мы пытаемся удивить заокеанских киноакадемиков масштабными полотнами о войне: сначала был Никита Михалков с «Предстоянием», потом Карен Шахназаров с «Белым тигром», теперь, значит, вы… Все силимся дать асимметричный русский ответ Стивену Спилбергу и его «Рядовому Райану»?

— Объясняю. Первое. Приступая к съемкам, никогда не думаю о наградах. Ни об отечественных, ни о зарубежных. Даже мыслей подобных не возникает. И второе. «Сталинград» я снимал не из желания кому-либо ответить или что-то доказать. Это не моя профессия — поучать или наставлять. Давно хотел сделать такой фильм о войне и о любви, которого еще не было, и рад, что смог увлечь идеей всю команду, работавшую на проекте. Иначе ничего не получилось бы.

— Принято считать, что блокбастер и Великая Отечественная — две вещи несовместные. Почти как гений и злодейство.

— Знаете, подобные разговоры я слышал еще на «9 роте». Нам предсказывали оглушительный провал в прокате, с умным видом объясняя, что в кино ходят девочки, которые берут за руку мальчиков и ведут за собой. Мол, какая нормальная барышня выберет фильм об Афгане? Это звучало как приговор. Тем не менее бокс-офис «9 роты» составил свыше двадцати пяти миллионов долларов при бюджете в девять с половиной. Шел, напоминаю, 2005 год.

— Следующий тезис, Федор. IMAX 3D, как ни крути, аттракцион, развлекаловка. А тут, понимаешь, священная война…

— И это проходили. Пример: в 1979 году Коппола привез в Москву «Апокалипсис сегодня», гениальную картину о вьетнамской войне. Начало показа задерживали из-за технических проблем. Фильм был снят в формате Technovision анаморфотными объективами плюс специально для кинопоказа — впервые в СССР! — установили Dolby Stereo: режиссер хотел, чтобы советские зрители увидели все именно так, как он задумал. А о звуке Dolby в ту пору говорили, как сейчас о 3D… Понятно, я не застал эпоху перехода от немого кинематографа к звуковому, как и от черно-белого к цветному, но размышления Чаплина о смерти Великого немого читал и присутствовал во ВГИКе на занятиях по теории операторского мастерства у покойного Вадима Ивановича Юсова, который детально разбирал эксперимент Эйзенштейна с трехцветным «Иваном Грозным» и расписанным вручную флагом в «Броненосце «Потемкине». Так повелось, что любое новшество поначалу вызывает скепсис и сомнение. Упреки в развлекательности, якобы идущей вразрез с высоким искусством, вообще милое дело! И энтертейнмент — готовое ругательство. Между тем IMAX — совершенно другая планета. Ну вот совсем! Да, пока это территория, где властвуют супермены и смурфы, да, мы идем на определенный риск, предлагая в таком формате полноценную военную драму. Если слушать добрых советчиков, лучше вовсе ничего не снимать. Мне так уж точно. Сидеть тихонько и не высовываться. Но я привык считать, что мы — часть большого кинематографического мира…

— Какая именно?

— Если говорить о фестивальном кино, весьма значимая. Российские картины стабильно участвуют в основных международных конкурсах, наши кинематографисты входят в жюри Берлина, Венеции, Канна... Да, мейнстримовскому кино мешает языковой барьер, и в качестве примера широкого проката в США фильмов из России можно привести, пожалуй, лишь «Дозоры» Бекмамбетова. В этом смысле мы находимся в положении остального неанглоязычного мира. Но штука в том, что все стремительно меняется. В этом году в Америке вышло десять картин с бюджетом свыше ста миллионов долларов, в 2014-м таких картин будет уже двадцать. Суммы астрономические, зритель все молодеет, мультфильмы и фантастика властвуют на экранах. Еще и поэтому нам жутко интересно, как примут за пределами страны военную драму «Сталинград», снятую в России в IMAX 3D. Особенно любопытна реакция в Китае.

— Слышал, вы планировали занять в картине актеров из Поднебесной, чтобы повысить ее привлекательность на азиатском рынке.

— Была такая мысль. Не потянули по деньгам. Китайские артисты очень дорого стоят.

— Зато вашим промоутером выступил министр культуры Мединский, лично агитировавший коллегу из Пекина за «Сталинград».

— Кино в Китае жестко квотировано. Скажем, октябрь и декабрь полностью закрыты для иностранных картин, их попросту не пускают на экраны, которые отданы местным фильмам. Кроме того, большую силу имеет мнение министерства культуры КНР и комитета по цензуре, многое, если не все, зависит от их позиции. Вот я и присутствовал на встрече Владимира Мединского с главой комитета по телерадиовещанию и кинематографии, где было подтверждено, что мы можем выйти в китайский прокат 1 ноября на 3200 копиях.

— Однако!

— Да, в два раза больше, чем дома. Сегодня под «Сталинград» в России расписаны 930 площадок и 1500 цифровых копий.

— А сколько всего у нас современных кинотеатров?

— Около трех с половиной тысяч экранов. И тридцать два зала IMAX. На все СНГ.

— Сразите китайской цифрой.

— Там цифровых экранов семнадцать тысяч, и каждую неделю добавляется по три новых. Плюс сто одиннадцать залов IMAX. Вот такая арифметика… Поэтому американские мейджоры и ломятся в Китай, соглашаются на любые условия и ограничения, готовы платить высокий процент отчислений. Где еще найдешь такой рынок? России крайне важно на него попасть. «Сталинграду» удалось это сделать первым.

— И Америку открывать будете?

— До конца года должны выйти в прокат. Точную цифру копий пока не скажу. Но у нас есть большой плюс: в фильме используется закадровый голос, читающий текст от автора. Он же переводит и немецкую речь, что в сумме составляет процентов сорок экранного времени. Это важно. В Северной Америке не смотрят дублированные картины, пишут титры. А так значительная часть диалогов пойдет сразу на английском. В русской версии авторский текст читаю я, американцы предлагают нам для озвучания большую голливудскую звезду, имя которой не могу назвать, переговоры не завершены, в Китае тоже будет известный местный актер, для Германии хотим просить Тиля Швайгера.

— Томас Кречман, играющий капитана Петера Кана, уже снимался в фильме под названием «Сталинград». Было это в ФРГ в 1989-м. И у вас вроде бы есть подобный опыт?

— Удивительное совпадение, выяснившееся случайно! Как-то мы заговорили с Томасом о его первой роли на Западе после бегства из ГДР, и он рассказал о своем «Сталинграде». А я вспомнил, что в том же 89-м вместе с Ваней Охлобыстиным и Тиграном Кеосаяном, такими же студентами ВГИКа, проходил практику в качестве ассистента режиссера на одноименной картине моего учителя Юрия Озерова. Словом, у нас с Кречманом три «Сталинграда» на двоих.

— Любопытно, Голливуд название фильма не смущает?

— Проверяли: радует. Знакомое слово, стопроцентная узнаваемость.

— И прямые ассоциации с вождем народов не напрягают?

— Это у нас без конца проводят какие-то параллели, ищут повод для рефлексий, а для США Сталинград — место величайшей битвы в истории человечества, город, где рождалась новая сверхдержава. На Западе нет благоговейного трепета из-за обращения к теме Второй мировой, там оценивают качество фильма. В России приходится держать в уме множество дополнительных факторов. Да, наш «Сталинград» разрушает привычные стереотипы художественных картин о войне. Ваш украинский коллега после премьеры в Киеве назвал наш фильм Fata Morgana. Мне определение очень понравилось. Хотя, с другой стороны, картина снята по канонам старой школы киноповествования, это возврат к традициям. 3D-изображение предполагает внутрикадровый монтаж — клиповая капуста из секундных кадров исключена. Для меня подобная манера нехарактерна, я так раньше не монтировал.

— Тем не менее сняли «Сталинград» за 79 дней, а с «Обитаемым островом» возились втрое дольше.

— Там было два фильма, которые дались очень тяжело. А тут я прожил лучшее время своей жизни. Уверен, если бы спросил на «шапке» у съемочной группы: «Ну что, коллеги? Завтра выходим? Надо еще кое-что доснять», — все двести человек с радостью согласились бы.

— Значит, что-то все же недоделали, есть ощущение незавершенности?

— Нет-нет, точки в нужных местах расставлены, все закончено. Далее — суд зрителя. Ни слова не скажу в оправдание, мол, не успел, не дали, чего-то не хватило. Таких отговорок не услышите. Что мог, сделал.

— В интуицию верите? Что подсказывает?

— На время отключил ее. Предвкушение хорошее, поэтому не хочу сглазить.

— К негативной реакции критиков готовы?

— Всегда! Другое дело, что чаще говорят не о моих фильмах, а конкретно о Федоре Бондарчуке. Ну тут уж ничего не попишешь. Привык.

— Правда, что ваш iPhone взломали хакеры?

— Да, но история эта не имеет никакого отношения к картине.

— Объясните хотя бы, о чем речь.

— Погуглите в Интернете, там все есть. Люди хотели денег, пытались шантажировать… Что об этом говорить? Прожитая ситуация. То ли дело «Сталинград». Или, скажем, сериал «Молодежка», который скоро пойдет на СТС.

— Там ведь сорок серий? Когда успели-то настрогать?

— Надеюсь, все же сделать, а не настрогать... Горжусь тем, что получилось в итоге. Надеюсь, и зритель оценит работу режиссера Сергея Арланова.

— Вы ведь выступаете в двух ипостасях — сопродюсера и актера?

— Роль у меня маленькая, но жутко юморная. Колоритный персонаж из девяностых, случайно доживший до наших дней. Он смог заработать денег и очень любит хоккей.

— А вы?

— Если вопрос относится ко второй части моей фразы, то я не спортивный болельщик.

— Получается, удачно сели на хвост «Легенде № 17»?

— У нас съемочный период длился год, столько же занял подготовительный. Если бы попытались пристроиться в фарватер к «Легенде», еще не скоро закончили бы работу над сериалом. Другое дело, что я посчитал долгом поблагодарить коллег из «ТРИТЭ», повысивших интерес аудитории к теме хоккея. А Леонид Эмильевич Верещагин годом ранее сказал нам спасибо за Данилу Козловского, который вышел на первый план после успеха «ДухLess».

— Зато вы перебежали «Легенде» дорожку с «Оскаром».

— Послушайте, что у вас за жаргон: сели на хвост, настрогали, перебежали дорожку… Где вы этого набрались? И потом: мы ведь, кажется, договорились не возвращаться к «Оскару».

— Виноват, исправлюсь. Тогда еще о «Молодежке». Вы ведь презентовали ее в Питере?

— В том числе. Вскоре после Москвы.

— И «Сталинград» впервые показали широкой публике в Петербурге на выставке «Кино Экспо»?

— Так и было. Куда клоните?

— Плавно подвожу к мысли, что Питер вам теперь вроде бы как не чужой.

— Родной! Важнейший город и для российского кинематографа, и для меня лично. Постоянно там бываю. На днях мы с Эдуардом Пичугиным открыли на Петроградке кинотеатр «Великан Парк». Не думаю, что в Питере есть второй такой же. Там, кстати, и «Сталинград» представителям кинорынка показывали.

— На «Ленфильм» время остается?

— В обязанности председателя совета директоров не входит оперативное управление студией, этим двадцать четыре часа в сутки занимается гендиректор Эдуард Пичугин. У него все хозяйство в руках — от канализации до долгов прежнего руководства. За мной другие вопросы и задачи. Вы же знаете, какие конфликты и страсти бурлили еще недавно… «Ленфильм» должен сохранить кинематографический коллектив и стать творческой лабораторией, а не только сервисно-студийным комплексом. Регулярно общаюсь со Светланой Кармалитой, главным редактором студии. Обсуждаем планы. Рад, что на питчингах в Министерстве культуры проекты «Ленфильма» получили поддержку. Теперь важно, чтобы намеченное свершилось. Студия по-прежнему остается государственной, со всеми вытекающими плюсами и минусами. Есть кредит ВТБ под госгарантии, нужно многое реконструировать, что-то отстроить заново.

— В какие сроки рассчитываете уложиться?

— Думаю, за два года управимся.

— В Питере не утихли страхи, что на месте студии появится район коммерческой застройки с элитным жильем и офисами, а от «Ленфильма» останется лишь вывеска.

— Об этом шумели и до нас, но сплетни продолжаются. Привык, что мое имя, куда бы ни зашел, связывают с девелоперами. Правда, никто не может привести реальные примеры. Писали, будто на месте «Главкино» на Новой Риге я коттеджный поселок построю… Смешно!

— Еще питерская пресса упрекает вас в снобизме и надменности.

— Наверное, посмотрели смонтированный из моих пауз и выложенный в Интернет ролик с пресс-конференции в Питере? Да, не отвечал на вопросы, не имевшие отношения к заявленной теме. Мы говорили о «Молодежке» и канале СТС, но беседу так и норовили перевести в иную плоскость. Обычные журналистские хитрости. Вроде бы первая фраза про кино — и тут же без перехода: «А вот свадьба вашего сына…» Всё, спасибо, до свиданья!

— Жаль. Хотел про внучку спросить.

— Маргарита пока ничего не сказала мне о своих политических взглядах.

— Скрывает! В ее-то годы…

— Не приписывайте девушке лишнего: ей только деcять месяцев.

— В любом случае, дед Федор, не дорабатываете с потенциальным партактивом «едросов».

— Есть алиби: временно занят другим делом.

— Вроде бы даже в болота Исландии планируете забраться?

— Опоздали. Уже выбрался. Три недели назад режиссер Дмитрий Грачев и съемочная группа фильма «Вычислитель» вернулись в Москву.

— Вы вновь продюсер проекта?

— Вместе с Дмитрием Медниковым и Антоном Златопольским.

— Ближе болот не нашли?

— Там реально дешевле, а у картины скромный бюджет — сорок миллионов рублей. На всем старались экономить. Здесь пришлось бы снаряжать целую экспедицию, Исландия же приспособлена для съемок. Видели «Прометея» Ридли Скотта? Это не компьютерная графика, а тамошние пейзажи. Выглядят фантастически. Другая планета! Фиолетовые горы, желтые разливы рек, снежные вершины, гейзеры… То, что мы и искали.

— Скоро закончите?

— Через три месяца.

— Когда снова в режиссера переквалифицируетесь?

— Я и не бросал профессию. В апреле начну снимать новый фильм. «Код Дурова».

— Про создателя «ВКонтакте»?

— Да. Не байопик, а рассказ о времени, история феноменального успеха молодого человека.

— Знакомы с Дуровым?

— Не близко. Встречались.

— Он вроде бы в бегах?

— Уже нет.

— А актера на главную роль назовете?

— Пока рано.

— Интригуете, Федор!

— Приходите через полгодика, все выложу как на духу...

Андрей Ванденко

Россия > СМИ, ИТ > itogi.ru, 7 октября 2013 > № 942708 Федор Бондарчук

Дмитрий Медведев встретился с членами Совета палаты Совета Федерации

На встрече обсуждались деятельность Федерального Собрания, повышение качества принимаемых законов и эффективность государственного управления.

Стенограмма:

Д.Медведев: Добрый день, коллеги!

В.Матвиенко: Уважаемый Дмитрий Анатольевич! Прежде всего я хочу от имени всех моих коллег поблагодарить Вас за то, что Вы поддерживаете традицию регулярных встреч с верхней палатой парламента. Мы рады возможности сегодня с Вами встретиться. В среду мы начинаем осеннюю сессию, наши пленарные заседания, и сегодня такая хорошая возможность, что называется, сверить часы, услышать из первых уст Председателя Правительства, какие приоритеты в законотворческой работе определяет Правительство на предстоящий период, и обменяться мнениями по актуальным проблемам, которые волнуют и интересуют сенаторов.

Хочу коротко отметить, что за последнее время мы многое изменили не только в самом здании (Вы сегодня это посмотрели), но, главное, в нашей работе. Принят закон о новом порядке формирования верхней палаты в рамках той демократической реформы, которая продолжается в стране. Этот закон уже прошёл апробацию на прошедших выборах, это позволило нам существенно обновить качественный состав Совета Федерации реальными, что самое главное, представителями регионов, обеспечить стабильность работы палаты.

Сенаторы очень активно включились в законотворческую работу, более системно работают с законами с нулевого чтения. Сложилось конструктивное взаимодействие и понимание с Государственной Думой, у нас нет никаких противоречий. Члены Совета Федерации всё чаще становятся инициаторами законодательных инициатив, и количество их постоянно растёт, сенаторы активно вносят свои поправки в законы. Отдельно хочу отметить, что стало более активным и заметным присутствие сенаторов в информационном поле. Мы сделали всё для того, чтобы открыть деятельность палаты для населения, для средств массовой информации. Теперь не только пленарные заседания, но и заседания комитетов, парламентские слушания, если они не носят закрытого характера, что крайне редко, идут в режиме онлайн в интернете. Мы запустили новый современный сайт, где можно желающим участвовать в обсуждении проектов законов. Мы потом анализируем это обсуждение и учитываем мнение граждан при доработке тех или иных законов. Начало свою работу парламентское телевидение. Мы надеемся, что завтра уже наше парламентское телевидение будет поднято через спутник на «Триколор» и его можно будет смотреть уже в целом в стране. Большой интерес у регионов включить парламентское телевидение в кабельные сети, мы сейчас этим занимаемся. Хочу Вас поблагодарить за поддержку: я к Вам обращалась в своё время, Вы это поддержали, и благодаря этому проект завершён, мы будем теперь только поднимать его качество.

В целом Совет Федерации всё в большей степени становится палатой регионов, площадкой, где обсуждаются актуальные вопросы регионов, вырабатываются рекомендации. Надо сказать, что эффективно заработал объединённый совет законодателей при Федеральном Собрании – это основная наша диалоговая площадка с региональными законодателями. Хочу отдельно поблагодарить Вас, Дмитрий Анатольевич, Правительство в целом, министерства, Аппарат Правительства за конструктивное взаимодействие с Советом Федерации, за внимательное отношение к нашим обращениям. Мы стараемся не злоупотреблять, но если Совет Федерации обращается в Правительство, всегда и Ваша реакция, и членов Правительства абсолютно адекватная. Все возникающие вопросы мы решаем повседневно, в рабочем режиме, в деловом ключе. Большую помощь нам оказывает представитель Правительства в Совете Федерации – Яцкин Андрей Владимирович. Просто хорошее рабочее взаимопонимание и сотрудничество… Более содержательно и неформально стали проходить правительственные часы, вошли уже в практику совещания со статс-секретарями министерств и ведомств, нашими основными партнёрами по законодательной деятельности. Сенаторы участвуют практически во всех рабочих группах при Правительстве по разработке концепции законов. Мы намерены и дальше совершенствовать наше взаимодействие.

О чём хотелось бы сказать: сенаторы настаивают на том, чтобы вместе с проектом закона Правительство вносило и пакет нормативных актов, которые должны приниматься во исполнение этого закона. Это позволит сенаторам уже на берегу, что называется, оценить содержание нормативных актов, их соответствие проекту закона, а главное – своевременное принятие. Вы эту проблему хорошо знаете. К сожалению, из-за срывов сроков принятия нормативных актов многие законы не могут своевременно вступить в силу либо могут вступить не в полном объёме. Просили бы Вас дать соответствующее поручение.

Второе, что у нас вызывает беспокойство: при внесении законов Министерством финансов в Совет Федерации, в том числе затрагивающих интересы субъектов, не всегда представляется финансово-экономическое обоснование, что потом приводит к негативным последствиям и выпадениям доходной части региональных бюджетов. Например, мы очень остро обсуждали закон о консолидированной группе налогоплательщиков. Министерство финансов нам не представило финансово-экономического обоснования. Мы выражали большую тревогу, что это приведёт к серьёзным выпадениям доходов региональных бюджетов. Нас заверили: не волнуйтесь, всё будет в порядке, мы всё возместим. Что получилось в итоге? Это привело не только к серьёзным потерям целого ряда региональных бюджетов, но в целом из-за этой схемы это привело к снижению вообще поступлений от консолидированной группы налогоплательщиков в бюджеты всех уровней. Это тот случай, что называется, соптимизировали. И мне кажется, тут был элемент такой недобросовестности со стороны монополий и участников групп налогоплательщиков. Мне кажется, что нужно вернуться к этому закону, сделать тщательный анализ, понять, если мы ошиблись, то в чём ошиблись и как компенсировать, если Министерство финансов обещало вообще серьёзные выпадающие доходы регионов.

И третье, на чём хотелось бы остановиться. На прошлой нашей встрече Вы поддержали необходимость улучшения работы с законодательными инициативами регионов. Надо сказать, что Правительство повернулось к этой проблеме. Ситуация несколько улучшилась, но, конечно, она далека от совершенства. Это очень важно, чтобы голос региона в виде законов… Они иногда представляют сырые, может быть, юридически непроработанные инициативы, но как правило, они поднимают очень актуальные для регионов проблемы. Поэтому я просила бы Вас поручить Правительству выработать более эффективные механизмы дальнейшего нашего взаимодействия в том, чтобы больше региональных законодательных инициатив выходило в виде законов.

Повестка осенней сессии будет достаточно напряжённой. Только в приоритетном порядке нам предстоит рассмотреть не менее 120 законопроектов. Безусловно, мы понимаем, что главный сейчас закон – это закон о бюджете. Для нас при его рассмотрении ключевым остаётся соблюдение оптимального баланса федерального и региональных бюджетов. 8 октября мы в Совете Федерации проводим широкие представительные парламентские слушания с участием регионов по обсуждению проекта закона о бюджете. Рассчитываем, что рекомендации, которые будут выработаны на этих слушаниях, будут учтены при доработке, дошлифовке проекта закона о бюджете.

Верхняя палата… Мы никогда не занимаемся популизмом, мы понимаем все трудности формирования бюджета и подходим взвешенно. Желающих, как известно, поделить пирог, Дмитрий Анатольевич, много, но для того, чтобы его делить, надо сначала его испечь. Так вот, с пекарями, отвечающими за расширение налогооблагаемой базы, отвечающими за увеличение доходной базы бюджета, у нас есть проблемы. Тем не менее я сегодня хотела бы только два вопроса поднять.

Следующий год Президентом России объявлен Годом культуры, и Вы поддержали проведение Года культуры, поэтому определён приоритет и для федерального, и для региональных бюджетов. Министерство финансов по нашей настойчивой просьбе пошло навстречу и выделило 4 млрд. Пусть это небольшие деньги, тем не менее при софинансировании регионов мы можем сделать так, чтобы Год культуры дошёл до каждого посёлка, до каждого города, до каждого региона, и мы за это благодарны. При этом Министерство финансов у нас умное, оно на 5 млрд снизило лимиты финансирования Министерства культуры, и бюджет Министерства культуры на следующий год при приоритете культуры на 2 млрд меньше, чем бюджет текущего года. Я знаю, что Вы давали поручение сохранить лимиты финансирования Министерства культуры. Пока это не исполнено, просила бы Вас ещё раз поддержать. Там не такие большие деньги. Как мы говорим, миллиард-два для Минфина – это чашка кофе, а для Министерства культуры – огромные деньги.

И вторая проблема – это, конечно, дети. И Президент страны, и Вы, Дмитрий Анатольевич, ставили задачу регионам абсолютно правильную и актуальную – ликвидировать очередь в детские сады. И в этом году благодаря принятым решениям Правительства, выделенным средствам регионы очень активно занялись этой проблемой, и уже серьёзные есть подвижки. И конечно, все очень рассчитывали на продолжение этой программы в следующем году, потому что это важнейшая, острейшая социальная проблема.

Первоначально в бюджете 2014 года планировалось выделение 100 млрд рублей для продолжения софинансирования строительства детских садов. Сейчас, насколько я знаю, эти средства не предусмотрены. Мы понимаем, как сложно идёт формирование расходной и доходной частей бюджета, Дмитрий Анатольевич, но всё-таки, несмотря на все сложности, мы бы очень просили сохранить софинансирование строительства детских садов.

И вообще, говоря о детях, это не пафосные слова, – дети всегда должны быть главным приоритетом государственной политики любого государства. В следующем году Правительство будет принимать государственную стратегию семейной политики. Мы работаем вместе с Правительством, уже провели в нашем Совете по реализации государственной стратегии в интересах детей первое слушание. Очень важно, чтобы этот документ был всеобъемлющим, адресным и, главное, нацеленным на конкретные результаты. Мы никогда не исходим из того, что надо все средства… Всем сёстрам по серьгам – это не даёт никакого результата, и никого мы этим не осчастливим. Во главе угла, на наш взгляд, должно быть сокращение детской бедности. Это сегодня проблема, которая имеет очень-очень большие масштабы. Я не хочу углубляться, мы отдельно подготовим свои предложения, как, на наш взгляд, можно было бы эффективно решать эту проблему.

Я уже много заняла времени, я уверена, что мои коллеги меня дополнят. Хочу лишь напомнить, что в этом году мы отмечаем такие славные даты (может быть, маленькие, но всё-таки, учитывая историю новой России, я считаю, знаменательные), как 20-летие Конституции и 20-летие Федерального Собрания. Для нас это хороший стимул для ударной работы в осеннюю сессию, и, конечно, мы готовимся отпраздновать эти даты (целая есть программа) не торжествами, не юбилеями, а предметной работой. Будем выступать с лекциями, с выступлениями в регионах, рассказывать об истории парламентаризма в России, о деятельности парламента, тем самым, ещё раз, хотим поднять роль и значение, в том числе верхней палаты в государственно-политической системе страны.

Ещё раз спасибо, Дмитрий Анатольевич.

Д.Медведев: Спасибо.

Уважаемая Валентина Ивановна! Уважаемые коллеги! Во-первых, мне очень приятно, что вы начали сессию в более современной и комфортной обстановке. Не скрою, когда я раньше по разным поводам и в разных должностях бывал в Совете Федерации, впечатление было довольно мрачное. Может быть, конечно, не только театр начинается с вешалки… Но парламент – это то место, где принимаются, может быть, очень сложные решения, причём принимаются в результате столкновения позиций, иногда непопулярные решения, и общая обстановка для принятия решений для законодателей, в том числе для сенаторов, членов Совета Федерации, должна быть адекватной, и я рад, что сейчас такая обстановка создана. Также хотел бы поблагодарить, Валентина Ивановна, вас, руководство Совета Федерации и вообще всех членов Совета Федерации за конструктивное сотрудничество с Правительством в течение прошедшего года.

В весеннюю сессию, я напомню, вы одобрили 255 федеральных законов, из них 131 закон был внесён Правительством. Естественно, мы свою законотворческую деятельность не собираемся сворачивать, будем вам подкидывать новые документы и рассчитываем на продолжение такого активного многопланового сотрудничества, которое сложилось.

Уже сейчас на различных стадиях в Совете Федерации находится 183 правительственных законопроекта, причём это важные законопроекты, касающиеся и бизнеса, и инвестиционного климата, и защиты конкуренции, и поддержки малого и среднего бизнеса. Будете заниматься реформированием Российской академии наук. Тоже тема не самая простая, но весьма актуальная для нашей страны, потому что без науки у нас нет будущего, но наша наука должна быть современной. И, конечно, это пакет социально значимых законопроектов. Они и сейчас в ваших, так сказать, коридорах обсуждаются, и мы в ближайшее время внесём целый ряд документов очень важных и сложных. Также рассчитываю на их внимательный анализ и совместную работу.

Но особую важность, конечно, представляет рассмотрение главного финансового документы страны – бюджета. Вы об этом сказали, Валентина Ивановна. Не буду скрывать, я говорил об этом на заседании Правительства, бюджет очень сложный, самый сложный за последние годы, как, собственно, и обстановка, которая сложилась в экономике.

Знаете, когда в 2008 году случился кризис, и мы понимали, к чему это может привести, может быть, даже как ни странно в чём-то ощущение было проще, потому что нам нужно было просто не провалиться совсем глубоко. И когда мы смогли это обеспечить, все, не только руководство страны, но и прежде всего наши люди выдохнули с облегчением, потому что всё-таки кризис не создал таких колоссальных проблем, хотя и существенно заморозил наше развитие. А сейчас у нас нет кризиса, но и нет развития, и мы находимся в довольно сложной точке, когда восстановительный рост закончился, доходов таких мы не имеем, внешние рынки закрыты в значительной степени, а бюджет нам нужно исполнять, и исполнять те огромные социальные обязательства, которые мы взяли на себя за последние годы. Я считаю, что это предмет нашей гордости, потому что мы смогли решить целый ряд задач.

Поэтому бюджет сложный, но он должен обеспечить нам стабильное развитие России в условиях неопределённой экономической ситуации. Конечно, мы рассчитываем на то, что в следующем году, может быть, в Европе станет чуть лучше, может быть, начнётся рост европейской экономики, продолжится рост американской экономики, стабилизируется рост китайской экономики, а наша экономика как экспортно ориентированная от этого очень сильно зависит. Но нам нужно приготовиться к сложному бюджету.

Почему об этом говорю подробно? Просто хотел бы, чтобы все присутствующие понимали, в каких условиях формировался этот бюджет. Мы открыты к сотрудничеству по всем этим вопросам. Думаю, что результатом будет всё-таки сложный, но правильный, адекватный нынешней ситуации государственный бюджет России.

Валентина Ивановна в своём выступлении уже затронула несколько тем. С учётом того, что мы пришли сюда не для того, чтобы говорить только приятные вещи, поздравлять с праздниками или предстоящими юбилеями, я сразу же кое-что прокомментирую. Идея о том, чтобы все законы принимались при наличии пакета подзаконных нормативных актов, не нова. Не скрою, ещё работая президентом, я давал соответствующее поручение Правительству. Сейчас мы стараемся это делать, но далеко не всегда это получается. Эта ситуация вообще должна быть именно такой, как вы и говорите. Это правильная модель, и наша задача – со всех сторон поджимать ведомства, которые этим занимаются, к тому, чтобы они готовили проекты подзаконных нормативных актов. В этом смысле можете рассчитывать и на мою поддержку этой позиции, потому что я изначально с ней согласен.

Несколько уже конкретных вопросов, которые прозвучали, – по финансово-экономическому обоснованию проектов, а также так называемой консолидированной группе налогоплательщиков. Как и всякая идея, она, конечно, содержит в себе и плюсы, и минусы. Но я встречаюсь практически со всеми регионами, посещаю очень много регионов, ко мне заходят постоянно губернаторы с теми или иными просьбами… Очень разные мнения. Кто-то приходит и говорит: спасибо за то, что у нас появилась новая система учёта консолидированной группы, а кто-то говорит: нас несправедливо обделили.

Я напомню, что теперь мы, по сути, больше отдаём денег туда, где большее количество людей занято в основном производстве, и пропорционально создаваемому экономическому эффекту. Внешне справедливо, но на практике получаются перекосы. Так было, кстати, и с нашей столицей, и с некоторыми другими местами. Я не возражаю против того, чтобы вернуться к этому вопросу и выяснить, кто реально выиграл, кто реально проиграл, попытаться это отбалансировать, потому что, если говорить прямо, мы идеальной схемы всё равно не найдём. Если вернуться к прежней схеме, будут страдать другие регионы, но обсудить текущую ситуацию, мне кажется, правильно и разумно и, может быть, какие-то изменения сделать. Я готов дать поручение Минфину этим позаниматься. Более того, я это уже делал по ситуации в отдельных регионах. Можем создать какую-то специальную группу, которая над этим поработает и какие-то предложения представит.

В.Матвиенко: Если можно нас включить туда тоже…

Д.Медведев: Конечно, я это и имею в виду. Полностью поддерживаю, Валентина Ивановна, вас в том, что мы должны внимательнее относиться к законодательным инициативам регионов. Регионы – такие же субъекты законодательной инициативы, как Правительство, Президент, депутаты, сенаторы. Мне кажется, абсолютно правильно, чтобы целый ряд ключевых инициатив формировался именно на местах, потому что очень часто, мы с вами хорошо это знаем – и вы, коллеги, когда приезжаете в свои регионы, и члены Правительства, когда приезжают в различные места, – многие проблемы совершенно по-иному воспринимаются. За многими, казалось бы, вполне благополучными формулами, когда приезжаешь в регионы, скрываются большие проблемы. Поэтому, если деятельность региональных парламентов, законодательные инициативы регионов в лице соответствующих высших должностных лиц субъектов Федерации будут положены в основу законотворческой деятельности, мне кажется, это только украсит наш законодательный процесс и будет способствовать более точному исполнению мандата Совета Федерации как палаты регионов. А Совет Федерации – это действительно палата регионов, и то, что вы именно таким образом профилируете деятельность Совета Федерации, мне кажется, абсолютно правильным и справедливым.

Расходы на различные важнейшие нужды, включая культуру, конечно, остаются в зоне приоритетов. Мы объявили следующий год Годом культуры. Правительство эту инициативу, естественно, тоже поддерживает. В рамках перераспределения надо окончательно посмотреть, что там получилось, где убавилось, где прибавилось. В целом, если говорить об отношении и к сфере культуры, и вообще к другим сферам, я никаких других указаний не давал, Валентина Ивановна, кроме одного: мы все затраты с учётом текущей экономической ситуацией уменьшили на 5%, кроме защищённых статей. Поэтому если там провалилось больше, это должно быть отбалансировано, манипуляции здесь не допустимы. Но в том, что происходит общее сжатие размеров экономики и, к сожалению, доходной базы, а, соответственно, наших расходов, нужно относиться с пониманием, поэтому вот эти 5% – да, всё остальное требует отдельного объяснения. Если покажете мне, я готов буду тоже там с этим разобраться.

Тема детей – святое…

В.Матвиенко: И детских садов.

Д.Медведев: Да, и детских садов. Я напомню, что эти 50 млрд рублей я почти зубами вырвал в прошлом году, причём в середине года. Это мне стоило – даже мне, Председателю Правительства – определённых трудов, потому что всё же свёрстано, всё трудно. Тем не менее я сделал это, не жалею нисколько, но не только потому, что дети – наше всё, это понятно, но это лозунг. Я езжу в регионы сейчас и почти в каждом регионе заставляю коллег-губернаторов показать мне детский сад, который строится на соответствующие средства в режиме софинансирования, региональные деньги, федеральные деньги. Что я хочу сделать? Я хочу посмотреть, чем всё это закончится, как эти 50 млрд рублей будут истрачены, потому что, не скрою, коллеги из экономического блока Правительства, естественно, мне сказали: «Нет, это вообще не федеральный мандат, да ещё и не потратят». Я рад тому, что реально эти деньги расходуются на создание детских садиков.

Я надеюсь, что все регионы те планы, которые брали по детским дошкольным учреждениям, исполнят. Это даст мне основания сделать соответствующее предложение (а вам как законодателям меня поддержать) и найти дополнительные средства на эту программу. Я тоже считаю, что нам не решить эту задачу без дополнительного финансирования на федеральном уровне, потому что проблема слишком велика. Что там говорить, в одной Московской области, хотя она не самая обездоленная, у нас 50 тыс. человек в очереди. Её очень сложно сбить, потому что Московский регион, как губка, впитывает большое количество приезжих. В других регионах очень долго ничего не делалось, не строилось, и там тоже огромные хвосты. У нас есть счастливые регионы (где-то до десятка), где этой очереди нет, но и то внешне нет, а на самом деле есть. Она текущая, только они закрывают эту проблему сами. Поэтому надо обязательно будет со всем этим разобраться.

В.Матвиенко: Дмитрий Анатольевич, и мы с сенатором эту проблему тоже взяли под контроль.

Д.Медведев: Вот-вот!

В.Матвиенко: Когда ездят в регионы, все контролируют, смотрят, как с детскими садами, как осваиваются деньги. Потом докладывают по итогам, так что мы здесь Ваши союзники.

Д.Медведев: Я очень рассчитываю на то, что здесь будет помощь и от членов Совета Федерации, потому что надо доказать, что эти деньги реально сработали, и тогда мы постараемся найти дополнительные средства.

И про маленькие праздники. Хотел бы сказать, что это, конечно, немаленькие даты. С учётом того что наша демократия молодая, 20-летие Конституции и 20-летие Федерального Собрания – это большие, серьёзные даты. Из них не нужно устраивать всенародных праздников, но нужно достойным образом отметить эти события. Посмотрите, как относятся к Конституции, к парламенту в других странах. Мне кажется, что Совет Федерации к этой дате пришёл в самой лучшей форме за последние 20 лет, во всяком случае внешне.

В.Матвиенко: И внутренне, надеемся, тоже.

Д.Медведев: Внутренне, я тоже надеюсь.

Спасибо ещё раз за приглашение. Я готов к тому, чтобы продолжить общение с коллегами.

В.Матвиенко: Спасибо. Коллеги, у кого какие вопросы, пожалуйста.

З.Драгункина (председатель Комитета Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации по науке, образованию, культуре и информационной политике): Уважаемый Дмитрий Анатольевич, буквально телеграфно, но справедливости ради и в продолжение того, о чём говорила Валентина Ивановна сегодня на первом заседании Комитета по науке, образованию, культуре и информационной политике, мои коллеги просили сказать Вам огромное спасибо за то, что вопросы, которые мы поднимали, в решении. Помните, мы с Вами советовались?

Д.Медведев: Да-да.

З.Драгункина: Образовательный кодекс или закон «Об образовании»? И Вы как юрист тогда на путь истинный нас наставили. С 1 сентября закон начал жить и работать. Почти все сенаторы в этом году приняли участие в августовских педсоветах, где разъяснили это, почти все сенаторы выступили на открытых уроках по 20-летию Конституции, на Дне знаний… Наш комитет располагает потрясающей информацией, и многие пишут в своих отчётах – продолжить это.

Вы объявляли Год семьи, и это позволяет мне задать два вопроса в одном по теме, которая сейчас уже звучала: алиментный фонд (или, точнее, своевременная выплата алиментов детям) и материнский капитал. Учитывая, что Вы глубоко вникли в эти вопросы – мы год назад в «Горках» с Вами эту тему поднимали, – я хочу просить от имени и участников прошедшего летом съезда многодетных семей, и от имени многих представителей субъекта принять волевое решение по алиментам. Вас тогда беспокоила цифра: мы выходили с цифрой 9 млрд рублей. По поручению Валентины Ивановны, которая глубоко в это тоже вникла, мы провели многочисленные консультации с экспертами, а также с Набиуллиной (Э.Набиуллина – председатель Центрального банка России), Голиковой (Т.Голикова – председатель Счётной палаты), Котюковым (М.Котюков – заместитель Министра финансов), Силуановым (А.Силуанов – Министр финансов). Ольга Юрьевна Голодец располагает сегодня всей информацией плюсов и минусов и недавно проинформировала нас о том, что продолжается поиск механизмов.

Дмитрий Анатольевич, дети растут, дети хотят есть, хотят быть одетыми. Мы опустились до цифры 4,8 млрд, около 5 млрд, то есть если 1 тыс. рублей примерно будет ребёнку доставаться. И последнее в этом ключе: многие, к сожалению, до сих пор понимают так: алиментные выплаты – это государственная благотворительность. Это не так. Это возвратные средства, так показывает мировая практика. Конечно, не все, но 50% из этих средств точно абсолютно будут возвращаться.

Д.Медведев: Зинаида Фёдоровна, я хотел всё-таки понять: вы сейчас какой механизм продвигаете? Вы предлагаете всё-таки какую модель создания алиментного фонда и выплат из него?

З. Драгункина: Нет, Дмитрий Анатольевич, только не создание очередного фонда. К этому мнению мы пришли давно.

Д.Медведев: Это хорошо.

З.Драгункина: Через Министерство труда и социальной защиты выстроена цепочка, она имеет место быть, но требует времени выплата. Поскольку везде на местах есть их службы, продолжая вместе со службой поиска алиментщиков…

Д.Медведев: Судебных приставов.

З.Драгункина: Да. Именно 1 тыс. рублей из этой суммы, которая могла возвращаться, но без создания фонда. Там возникли вопросы, опасения, что вот этим мы дадим, а кто-то останется за чертой. И Ольга Юрьевна (О.Ю.Голодец), в том числе это было и наше предложение, вышла на ситуацию, когда, как в советское время, поднятие госпошлины при разводах очень даёт серьёзную сумму, но…

Д.Медведев: Она ко мне с этим приходила.

З.Драгункина: Приходила, да?

Д.Медведев: Приходила.

В.Матвиенко: Нет, госпошлину Минфин поднял. Правда, не до 30 тыс., как мы предлагали.

Д.Медведев: Нет, она приходила с радикальным предложением поднять госпошлину, по-моему, до 30 тыс., или даже больше.

В.Матвиенко: Развод – это серьёзное дело, и раз к такому серьёзному делу готовишься, 30 тыс. можно и заплатить за развод. Но Минфин поднял, если я не ошибаюсь, до 4 тыс., получил дополнительные доходы и растворил их в общем бюджете, то есть идею нашу он принял не в полном объёме, а мы…

Д.Медведев: Но денег не дал.

В.Матвиенко: …а мы имели в виду, что это источник формирования поддержки бедных детей в бедных семьях. Мы же не говорим, что надо помогать алиментами богатым людям и так далее. Там разработанные критерии: сколько доход семьи, одна ли мама реально, есть ли судебное решение – там целая система.

З.Драгункина: Всю эту систему за год после Ваших поручений мы пропахали, извините за это неформальное выражение.

В.Матвиенко: Мы понимаем, что уже в 2014 году в бюджет мы не попадём, но если бы Вы поддержали…

Д.Медведев: Я сейчас прокомментирую это, да.

З.Драгункина: И материнский капитал, Дмитрий Анатольевич.

Д.Медведев: И второе – это материнский капитал.

В.Матвиенко: Всё, Зинаида Фёдоровна, вы перебрали.

З.Драгункина: Вы объявляли Год семьи, Дмитрий Анатольевич, и сейчас делать шаг назад просто некорректно.

В.Матвиенко: Зинаида Федоровна, у нас есть…

Д.Медведев: Я сейчас прокомментирую и то, и другое. Спасибо за эти вопросы, они на самом деле очень важные для страны, для людей.

По поводу алиментных обязательств, уплаты алиментов, исполнения обязанностей, вытекающих из Семейного кодекса, я идеологически абсолютно с вами согласен. Нам нужно сделать всё, для того чтобы алиментные обязательства, обязательства по содержанию детей исполнялись родителями (подчёркиваю – родителями, потому что это не только мужчины, конечно) неукоснительно. Нужно создать механизм, который, с одной стороны, будет современным, а с другой стороны, будет эффективным. Вообще за последнее время произошло общее уменьшение объёма алиментных обязательств, судя по той статистике, которой я располагаю. В общем и целом в производстве службы судебных приставов находится 1,8 млн исполнительных листов.

Безусловно, далеко не по всем этим исполнительным листам платятся деньги, и это создаёт для нас условия, для того чтобы законодательство делать более современным. В каком направлении? Во-первых, я считаю, что в любом случае нужно добиваться исполнения по этим документам, включая дополнительные полномочия для судебных приставов, может быть, по наложению упрощённого ареста на активы плательщика. Конечно, существует масса способов бегать от этого, масса способов прятать активы, но тем не менее всего не спрячешь. И я считаю, что более простой механизм в этом случае должен быть создан, может быть, даже не судебный. И в этом я вижу определённые преимущества использования механизма исполнительного производства.

Вы упомянули возможности соответствующих платежей и сбора на это необходимых денег. Я здесь не поставил точку в обсуждении этого вопроса на Правительстве, потому что считаю, что нужно всё-таки понять все плюсы и минусы, включая вопрос увеличения государственной пошлины, взимаемой при расторжении брака. Если говорить прямо, это такой тонкий вопрос. Мне представляется, что просто по решению Правительства или по инициативе Совета Федерации делать этого нельзя, мы должны всё-таки этот вопрос обсудить. У нас есть неплохие экспертные площадки, которые появились в последнее время, то же самое Открытое правительство. Давайте это обсудим и с экспертами, и с обычными людьми, потому что нужно объяснить, почему, например, государство предлагает ввести высокую госпошлину за расторжение брака. Мотивы понятны: надо голову включать, когда вы брак регистрируете, в противном случае наступает санкция имущественная, заключающаяся в том, что для того, чтобы его расторгнуть, тебе придётся заплатить гораздо больше денег, чем при его регистрации. Но это доводы в пользу. Естественно, не сомневайтесь, будут на свет божий представлены и доводы против. Что будут говорить? Будут говорить о том, что мы бедные, у нас таких денег вообще никогда не было, мы хотим разбежаться подобру-поздорову, пока детей не наделали ещё, и мы заплатить такие деньги не можем.

Поэтому нужно всё это взвесить, посмотреть на оптимальный размер государственной пошлины, который на самом деле, на мой взгляд, может корректироваться. Я не знаю, где расположена та золотая середина, но, возможно, она где-то лежит в сумме между упомянутыми величинами. Хотя мы с вами понимаем, что далеко не всякая имущественная санкция препятствует неблагоприятным последствиям, расторжению брака, ещё чему-то или желанию, допустим, детей заводить. Самым, может быть, таким известным примером, хотя о нём сейчас уже не всегда помнит молодёжь, был налог на холостяков, малосемейных и одиноких граждан.

В.Матвиенко: Подоходный налог на бездетность.

Д.Медведев: Да. Молодёжь этого уже не помнит, но такой налог был, люди среднего и старшего возраста помнят о нём. Стимулировал ли этот налог деторождение? Нет, на самом деле эффект – зеро, но государство его взимало. Может быть, это было связано с ситуацией в Советском Союзе, может быть, с размером этого налога, то есть нужно все эти факторы взвесить. Предлагаю к этой теме вернуться и посмотреть на площадке Открытого правительства.

Теперь в отношении материнского капитала. Здесь отвечу гораздо более коротко. Я считаю, что всё, что мы сделали за последнее время по материнскому капиталу, попало в десятку, не в девятку, а в десятку. И увеличение общего количества рождений, и стабилизация демографической ситуации – мы, конечно, не вышли на блестящие результаты, но они у нас гораздо лучше. Когда мы начинали эту программу, если я правильно помню, у нас суммарный коэффициент, количество детей было 1,3, сейчас 1,7 – это серьёзнейший прирост, а если мы добьёмся 2, то мы всё, мы остановим...

В.Матвиенко: 2,2 надо.

Д.Медведев: 2 с небольшим, там есть разные подсчёты – 2,05, 2,1... Короче говоря, мы этой программой очень многое сделали, её нельзя останавливать, её нужно продлить. Моя позиция – поддержать продление материнского капитала. Можно немножко модифицировать что-то, но в целом эту программу нужно продлить.

В.Матвиенко: Спасибо. Коллеги, пожалуйста.

В.Рязанский: Рязанский Валерий Владимирович, председатель комитета по социальной политике. Уважаемый Дмитрий Анатольевич! Завтра мы начинаем осеннюю сессию, комитет собирается, и первый участник этого заседания – министр Топилин Максим Анатольевич. Спасибо ему огромное за то, что он с нами обсудит всю повестку осенней сессии. Хотелось бы узнать Ваше мнение по двум вопросам, с которыми приходится сталкиваться в повседневной работе.

Прежде всего тема обеспечения детей-сирот жильём. К сожалению, тема не уходит из повестки в силу того, что она пока растёт с точки зрения объёмов. И, Вы знаете, есть ещё одна составляющая в этой теме. Меня как председателя комитета по социальной политике начинает мучить такая мысль: а правильно ли мы делаем, что так серьёзно вкладываемся в последствия неблагополучия, где-то не работая на уровне профилактики, может быть, создания условий прежде всего поддержки нормальный семей – тех, кто даёт позитив для страны.

Вторая тема вытекает из моего участия в заседании Росздравнадзора – фальсификаты лекарственных препаратов. Она последнее время усиливается, поэтому хотелось бы услышать Вашу точку зрения по этому вопросу.

Д.Медведев: Сейчас скажу. Валерий Владимирович, по поводу сирот и обеспечения их жильём – тема очень сложная, она, конечно, имеет накопленный эффект. Не могу с вами не согласиться, что желательно было бы перенести акцент работы на поддержку нормальных семей и недопустимости возникновения сиротства. Но это не сделаешь теми скромными миллиардами, которые у нас есть на соответствующие цели в бюджете, хотя они, деньги, выросли. Вы отлично знаете: на поддержку решения задачи по обеспечению жильём они выросли за последние годы, и выросли довольно прилично, но всё равно они всех потребностей не закрывают. Я считаю, что всё-таки нужно двигаться с двух сторон – и по линии федерального финансирования, и всё-таки делать так, чтобы региональные приоритеты тоже были на эти цели направлены. Иными словами, чтобы бо?льшие суммы планировались на эти цели.

Очередь на обеспечение жильём в разных регионах разная. Это связано, конечно, с тем, что где-то этим занимались, а где-то ни фига не делали, и с тем, кто и как планирует свои приоритеты. Я считаю, что от позиции местной власти, позиции региональной власти здесь многое зависит, а по мере возможности мы, конечно, будем увеличивать и федеральное финансирование по этой теме.

Теперь по фальсификатам. Это тоже большая проблема, решать её нужно с разных сторон. Хотя по цифрам, насколько я понимаю, в общем количестве лекарственных препаратов вроде бы фальсификаты выглядят как относительно незначительная доля: я посмотрел, там порядка 0,01 приходится на фальсифицированные препараты, но мы понимаем, что это всё равно большие цифры, особенно если от использования фальсификата зависит жизнь и здоровье человека. Я думаю, что нам нужно развивать законодательную базу. Знаю, что существуют предложения по более серьёзной маркировке лекарственных препаратов. В принципе это идея неплохая, давайте вместе поработаем над ней, но, может быть, нужно посмотреть на всю цепочку создания лекарства. Имею в виду, что если мы просто введём защищённую маркировку лекарственных препаратов, скорее всего это ударит по наиболее слабообеспеченным слоям населения и заставит их покупать элементарные лекарственные препараты существенно дороже.

Во-первых, нужно понять, что мы защищаем. Мне кажется, очень важно защищать препараты, которые реально подделывают, потому что часть препаратов не подделывают ввиду того, что они создают слишком небольшой доход для фальсификаторов. Нужно выделить группы препаратов, на которых у них эта фальсификационная маржа высокая, и там уже использовать защитные протоколы и защитные средства. Это первое.

Второе – нужно посмотреть на рынок. Мы с вами знаем, мы этим занимаемся последние годы: я считаю, что в целом рынок всё-таки стал развиваться в правильном направлении, потому что мы значительную часть производства стараемся перетащить на территорию Российской Федерации, проводим правильные торги, совершенствуем соответствующие процедуры. Надеюсь, что это в конечном счёте повлияет и на общую ситуацию с фальсифицированными лекарственными средствами.

В.Рязанский: Спасибо.

М.Маргелов (председатель Комитета Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации по международным делам): Уважаемый Дмитрий Анатольевич! Наш комитет по международным делам заседал сегодня в полдень, впервые в эту осеннюю сессию. Когда перешли к разделу «Разное», то возникла тема, которая, наверное, сейчас у многих на устах. Украина семимильными шагами идёт к подписанию соглашения, договора об ассоциации с Европейским союзом по так называемой норвежской модели. Понятно, что это создаст рынок свободной торговли, понятно, что вряд ли в Евросоюзе с распростёртыми объятиями ждут традиционные товары украинского экспорта – и металл, и уголь, и автомобили, и даже сало неплохо стали делать в Германии, в Литве и Венгрии. Какие меры, в том числе законодательного характера, могло бы принять Правительство Российской Федерации, для того чтобы защитить наши рынки? Мы не ставим под сомнение право независимого государства вступать в те или иные альянсы, никоим образом. Мы говорим о защите наших рынков и защите наших производителей от возможной конкуренции.И вторая тема (мы сегодня перед встречей с Вами договорились с Зинаидой Фёдоровной Драгункиной о том, что даже проведём на эту тему совместное заседание двух наших комитетов) – это тема иностранных студентов, обучающихся в Российской Федерации. Да, у нас есть квота на обучение иностранных студентов. Да, мы принимаем их в нашей стране, но в отличие, скажем, от стран Евросоюза, от США, Китая, Ирана, Турции и даже ЮАР, мы не оплачиваем сегодня ни дорогу, ни питание, ни учебники, ни многие другие дополнительные расходы, которые наши конкуренты на рынке образования оплачивают. Таким образом, если мы решим эту проблему, мы и рейтинг наших вузов поднимем, российских, и продолжим создавать ту самую русскоязычную элиту в странах, где традиционно мы были сильны, куда сейчас на новые рынки идёт российский бизнес – идёт, надо сказать, по-прежнему без эффективной государственной поддержки, и тем важнее наличие вот этой русскоязычной элиты там. Спасибо.

В.Матвиенко: Одну цифру, Дмитрий Анатольевич, если позволите. Условно – Куба, Вьетнам, мы даём стипендии им. Из Кубы учится четыре человека, потому что, во-первых, они не могут позволить оплатить дорогу. 1,5 тыс. рублей всего они получают стипендию и 50 рублей на оплату общежития, хотя общежитие сегодня понятно, сколько стоит. Уже любой вариант, вплоть до того, что давайте сократим в 2 раза квоту, но дадим в 2 раза больше денег хотя бы на элементарное проживание, иначе это получается самообман. Мы как бы даём стипендии, а ими никто не пользуется.

Д.Медведев: Согласен. Михаил Витальевич (М.Маргелов) и коллеги, сначала с Украины, это действительно тема, которая сейчас будоражит умы и в России, и на Украине. Вы правильно сказали, это суверенное решение самой Украины. Не так давно на заседании Правительства было принято решение поддержать договор об ассоциированном членстве с Евросоюзом. Недавно форум был в Крыму, где Президент Украины сказал: мы готовы заниматься дальше сближением с Таможенным союзом, развивать наше сотрудничество. Дальше он сделал, на мой взгляд, абсолютно безукоризненное, безупречное юридическое замечание: но развивать мы это будем только в той части, в которой это не противоречит нашему договору об ассоциированном членстве. Наконец-то наши партнёры сказали об этом предельно откровенно, что они будут это делать только в части, не противоречащей обязательствам перед Евросоюзом. А что это означает? Это означает, что никаких шансов, для того чтобы вступить в Таможенный союз, после этого не останется, потому что общее количество обязательств, которые они берут на себя… Я специально вместе с Премьер-министром Николаем Яновичем Азаровым листал этот договор, показывал юридические позиции, которые даже мои коллеги почему-то не особенно изучали и которые будут препятствовать соответствующему присоединению к Таможенному союзу. Это выбор, серьёзный выбор, и мне кажется, наши партнёры должны об этом предельно откровенно сказать народу Украины: «Вы знаете, мы считаем, для нашей страны гораздо полезнее сегодня создать такой альянс с Европой. После этого у нас всё будет хорошо, мы будем развиваться как другие европейские страны, например как Греция, Кипр или некоторые другие государства, и поэтому мы такое решение принимаем. А в Таможенном союзе в этом случае нас уже не ждут, и у нас ничего не получится». К сожалению, они говорят несколько иначе. Они говорят, что смогут легко поместиться на двух стульчиках, и там, и там смогут сидеть, получать преимущества и от того, и от другого. Сегодня мы, кстати, с Президентом нашим говорили на эту тему. В очередной раз говорят: мы встретимся с русскими, мы им всё объясним, что мы свои, мы хорошие, мы будем с вами дружить и будем вступать и туда, и туда. Не получится! Не нужно обманывать людей. Нужно честно сказать: это наш стратегический выбор. Это право руководства Украины, но тогда не нужно обижаться на последствия, которые будут, а они будут. Они заключаются в том, что после того как соответствующий документ будет подписан и начнёт исполняться, а в самом договоре… Я не знаю, кто-нибудь читал его или нет? Я его читал, вы, наверное, тоже читали как международник, да? Он не только обязывающий, там даже есть формулировка о его немедленном вступлении в действие до ратификации, то есть он начинает применяться на территории Украины ещё до ратификации. Немедленное действие договора, соответственно, рынок будет открыт. Хорошие качественные европейские товары хлынут на рынок Украины по относительно низкой стоимости и, соответственно, будут стремиться на наш рынок, а здесь, извините, мы вынуждены будем использовать все защитные процедуры и протоколы, которые мы имеем право использовать в рамках нашего членства во Всемирной торговой организации. Мы просто ограничим доступ этим товарам – и европейским, и украинским. В этом случае для Украины особый режим, скажем такой партнёрский режим, который действовал до сих пор, закончится. Да, мы будем дружить, мы будем торговать, но это будет торговля такая же, какую мы ведём с нашими другими партнёрами, без всяких привилегий – наоборот, может быть, даже с ограничениями с учётом того, о чём я сказал. Все эти последствия должны быть просчитаны нашими партнёрами, а также те проблемы, которые могут наступить для предприятий, расположенных на территории Украины, особенно в восточной её части. Пусть продают свою продукцию в Европу, надеюсь, её там ждут. Она по своему уровню и себестоимости отвечает европейским стандартам, пусть попробуют продать. Тем не менее суверенитет есть суверенитет, за незалежность борьба была серьёзная, поэтому я надеюсь, что народу Украины не придётся жалеть о принятых решениях.

Теперь в отношении квоты на обучение иностранных студентов. Вы знаете, я считаю, что, конечно, мы в рамках того закона, который приняли, закона об образовании, сегодня должны прежде всего думать (и об этом Зинаида Фёдоровна (З.Драгункина) сказала) о развитии нашей системы образования. Но она будет развиваться в том числе и за счёт приезда иностранных студентов, которые создают ей авторитет и поднимают её уровень на мировой, рейтинги поднимают и так далее. Общая квота на обучение иностранцев, если я не ошибаюсь, составляет около 10 тыс. человек. И вы правы, Валентина Ивановна (В.Матвиенко) здесь справедливо добавила, что далеко не все могут приехать. Я на Кубе тоже неоднократно бывал. Они хотят, но не могут, поэтому мы должны подумать, во-первых, о том, чтобы, если мы квоту выделяем, она могла быть как-то использована, может быть, с учётом более гибкого распределения денег внутри этой квоты (я согласен, это справедливая постановка вопроса), а может быть, в ряде случаев, когда наши партнёры не могут по разным причинам всё-таки воспользоваться, перераспределение этой квоты в отношении других стран. Это, мне кажется, будет вполне справедливо. Но то, что мы должны делать всё, для того чтобы к нам приезжали учиться, а потом появлялись наши партнёры, с которыми можно вести диалог на протяжении десятилетий, – это абсолютно правильно. Давайте подумаем о более гибком подходе к распределению этих денег.

В.Матвиенко: Так, пожалуйста.

В.Петров (первый заместитель председателя комитета Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации по бюджету и финансовым рынкам): Петров Владимир Анатольевич, заместитель председателя бюджетного комитета.

Уважаемый Дмитрий Анатольевич! У нас сегодня в Совете Федерации идут заседания комитетов. В частности, бюджетный комитет рассматривал и давал заключение на программу совершенствования государственных финансов. Вы знаете, в Совете Федерации любимая тема – это совершенствование межбюджетных отношений. Мы когда смотрим, мы всегда считаем, что для государства с федеративным устройством всё-таки избыточная централизация на федеральном уровне: 67% – это много, 33% доходов идут в региональные бюджеты. В то же время, когда смотрим раздел «межбюджетные трансферты», считаем, что он тоже избыточный. Объём дотаций, субсидий (их ещё и много, этих субсидий) очень велик. Есть такое предложение: взять и «схлопнуть» на федеральном бюджете, извините за выражение, доходы и расходы, уменьшить их и уменьшить объём перераспределения средств. Как Вы относитесь к этой идее? Всё-таки у нас 72 субъекта Российской Федерации являются реципиентами и всего лишь 9 – донорами.

Д.Медведев: Владимир Анатольевич, отношусь с настороженностью, безусловно. Как я могу относиться? Не потому что я считаю, что вы не правы (вы как раз правы, не могу ни в чём вам возразить), что для федерального бюджета и федеративного государства эта пропорция не является оптимальной – 67 на 33, как вы сказали, потому что очевидно, что чем сильнее будут бюджеты регионов, тем проще будет решать огромное количество задач. Это банальность, но это именно так. Я считаю, что действительно нужно стремиться к тому, чтобы это соотношение менялось в пользу регионов, но при этом мы с вами тоже взрослые люди, понимаем, что есть целый ряд федеральных функций, которые невозможно передать в регионы никогда и которые мы всё равно будем обеспечивать из федерального центра.

Другой вопрос, что сейчас у нас вообще есть перекос, давайте скажем откровенно, в сторону финансирования затрат на силовую составляющую – это так. Но почему? Потому что на протяжении практически 10, а то и 15 лет мы на это вообще не выделяли нормальных денег. Я много чего пережил и в ряде случаев вынужден был даже принимать жёсткие решения, кадровые решения, когда отстаивал необходимость финансирования расходов на вооружение, обороноспособность нашей страны именно потому, что мы не делали это десятилетиями.

Но в принципе этот период должен рано или поздно закончиться, потому что мы много денег действительно тратим на оборону и безопасность. Это правильно, потому что мы крупная страны, ядерная страна, огромная страна, но, с другой стороны, из-за этого страдают другие расходы и другие направления нашей жизни. Так вот, после того как, я надеюсь, мы всё-таки проведём ту самую реорганизацию, реконструкцию наших Вооружённых сил, а на это тратятся сейчас большие средства, мы сможем (это счётная категория, нам понятен горизонт) несколько реконфигурировать наш бюджет. Тогда, я в этом абсолютно уверен, начнётся как раз более быстрый рост расходов на образование, здравоохранение и науку. Но мы всё сразу сделать не можем. Почему я об этом говорю? Потому что эта пропорция, о которой вы говорите, предопределена и этими факторами. Если, например, наш бюджет станет чуть более социально ориентированным, очевидно, что эта пропорция изменится, хотя и сейчас мы уже довольно многое сделали, если сравнить текущую ситуацию с тем, что было 10–12 лет назад.

Идея всё «схлопнуть» и посмотреть, что получится… Давайте мы всё-таки, если такие проекты будем рассматривать, то с конкретными предложениями: что с чем «схлопывается» и к чему мы приходим, включая и судьбу дотаций, субсидий, субвенций, что кому причитается и что куда передаётся. Правительство готово к тому, чтобы рассматривать любую модель, но она должна быть только исполнимая, коллеги, чтобы мы ничего не разорвали искусственно.

В.Петров: У нас такие расчёты есть, мы в Минфин отправили.

Д.Медведев: Даже лучше не отправить, а или коллег сюда позвать, чайку попить, или к ним съездить, с ними посидеть, покумекать. Это абсолютно нормальный процесс. На самом деле эта тема очень сложная, мы можем её и на экспертной площадке того же самого Открытого правительства рассмотреть, позвать губернаторов туда, законодателей позвать, ваших региональных коллег, и вы, конечно, поучаствуете.

В.Матвиенко: Хотя бы утвердить параметры какие-то, чтобы регионы понимали, потому что такого соотношения, Дмитрий Анатольевич, не было. Было 40 на 60, 50 на 50, а сейчас уже 67 на 33.

Д.Медведев: Валентина Ивановна, я же сказал, с чем это связано.

В.Матвиенко: Я понимаю, да, но хотя бы сказать, что с 2020 года условно соотношение будет 50 на 50.

Д.Медведев: Вот я, собственно, к этому и вёл.

В.Матвиенко: Да, горизонты.

Д.Медведев: Именно обозначить горизонты, потому что, если мы решили всё-таки защитить себя, давайте защитим, не будем юлить, говорить, что мы и так, и сяк. Давайте это всё исполним, а после этого действительно вполне можно всё выровнять – и 60 на 40, и 50 на 50. Я считаю, это абсолютно нормально. Я говорю, автоматически произойдёт рост социальных расходов, расходов на здравоохранение, образование, науку, культуру.

В.Матвиенко: Стратегию какую-то сделать…

В.Петров: Второй вопрос, если позволите, касается налогообложения. Мы с Правительством плотно работаем по тому, чтобы убрать неэффективные льготы, но одновременно мы видим, что ряд льгот является настолько эффективным, что приводит одновременно к увеличению доходов бюджета. В частности….

Д.Медведев: Какие?

В.Петров: Одна из таких льгот, которая сейчас ещё не введена, это льгота по облигациям, которые выдают и населению, и юридическим лицам, покупают предприятия.

Д.Медведев: По корпоративным облигациям, вы имеете в виду?

В.Петров: Совершенно верно. В отличие от депозитов, которые население хранит в банках, льгота по ним не выдаётся. В то же время это возможность увеличить оборотные средства предприятий, причём более эффективно, чем кредит банка, без избыточной маржи банков. Не стоит ли нам ввести такую льготу?

Д.Медведев: Спасибо. Давайте тоже подумаем. На первый взгляд, здесь есть и плюсы, о которых вы говорите, – дополнительный приток наличности, приток инвестиций, денежный поток, который будет в большем количестве формироваться у компаний, но есть некоторые минусы. Почему? Потому что действительно сегодня соответствующие доходы всё-таки остаются в регионе. Если мы применим здесь тот же режим, как по некоторым другим платежам, в частности по депозитам, то, скорее всего, это всё перетечёт в федеральный бюджет. В этом случае как раз региональные бюджеты лишатся той самой подпитки, о которой мы с вами сейчас говорим. Это первое.

Второе. Насколько я помню, по государственным облигациям сейчас всё равно льгота существует. Понятно, что это отдельный рынок – рынок государственных облигаций, но эта льгота есть. В принципе можно взвесить все плюсы и минусы. Я не возражаю против того, чтобы обсудить проблему со всех сторон: что мы получим, регионы что получат в результате этого, и что потеряем, если применим льготу по налогообложению доходов от использования облигаций корпораций, точнее сказать, облигаций, выпущенных коммерческими организациями в широком смысле этого слова, то есть акционерными обществами, обществами с ограниченной ответственностью и другими коммерческими структурами.

В.Петров: Спасибо.

Г.Горбунов (председатель комитета Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации по аграрно-продовольственной политике и природопользованию): Дмитрий Анатольевич, Валентина Ивановна! Я хотел бы от имени всех поблагодарить за такой формат общения, что мы его восстановили.

У меня две просьбы. Минэкономразвития сейчас внесло предложение, законопроект, связанный с отменой категорий земель сельскохозяйственного назначения в том числе. Мы до этого полугодия работали с другим законом, и нам удалось договориться, чтобы направить в другое русло земельное законодательство. Если этот закон будет принят, то мы вернёмся и повторим начало лихих 1990-х годов, когда разбазарили землю прилично. Я могу, Дмитрий Анатольевич, привести в пример Московскую область.

Д.Медведев: Да я знаю, Геннадий Александрович, вы думаете, я не знаю? Разбазарили как надо.

Г.Горбунов: 1 млн 300 тыс. га было, а 550 сейчас осталось. Валовой сбор зерна уменьшился почти в 3 раза, производство молока – в 4 раза в Московской области и так далее, больше я цифрами не буду грузить. Поэтому просьба такая, и договорённость наша была со всеми коллегами, когда мы на трёхсторонней комиссии вели разговор… Это комитет наш, Совета Федерации, комитет Госдумы, комиссии по аграрно-продовольственной политике Совета законодателей: на наш взгляд, нам сейчас лучше всего решить проблему с учётом земель, поставкой их на кадастровый учёт, оценкой их, а потом уже двигаться дальше, в том числе и по категориям земель – это первая просьба.

Вторая просьба. Я понимаю, что сложность и напряжённость с федеральным бюджетом, и Вы говорили о 5%, но хотел бы Вас попросить ещё раз посмотреть на программу мелиорации земель в России. Просто три цифры назову, Дмитрий Анатольевич, Вы их наверняка знаете. Китай – 44% орошаемых земель, около 40% – Индия, порядка 18% – Соединённые Штаты Америки. У нас всего лишь 7,9%. Думаю, что да, сложно, больно, но эта проблема связана с продовольственной безопасностью, и все эти – и первый, и второй вопрос – связаны с реализацией Послания Президента Федеральному Собранию. Прошу Вас как-то эти вопросы ещё раз внимательно посмотреть. Заранее Вам благодарен как человеку, который знает не понаслышке аграрные… Вы вручную настраивали и национальные проекты, в том числе АПК. Заранее Вам благодарен.

Д.Медведев: Спасибо, Геннадий Александрович. Вообще всё больно, когда что-то отрезаешь, но когда речь идёт о сельском хозяйстве, больно вдвойне, потому что мы за последнее время сумели вдохнуть новую энергию в сельское хозяйство и объяснить огромному количеству людей, что сельское хозяйство может быть точкой роста, мотором развития страны, а не чёрной дырой, как было принято говорить в начале 1990-х годов.

Теперь по конкретным вопросам, которые вы затронули, по землям сельхозназначения. Тот законопроект, который есть, – я не могу его признать удачным и по процедуре его внесения, хотя на самом деле он вносился более сложно, его не Минэкономразвития вносило, и по форме, в которую он облечён, и по целому ряду правил, поэтому не так давно я проводил совещание на эту тему с приглашением наших коллег. Жалко, к сожалению, может быть, вас не было, там были представители соответствующих министерств и ведомств.

Г.Горбунов: Не был.

Д.Медведев: Это ошибка, наверное. Были коллеги из Государственной Думы. Я думаю, во-первых, что нам нужно или придётся этот документ перевнести, сделать это открытым образом с обсуждением, с более детальной проработкой самых разных вопросов, включая вопрос об отказе от деления земель по категориям. Потому что если говорить прямо (я тоже думал, хорошо это или плохо), наверное, само по себе деление земель на категории, так как это у нас было с советского периода, себя отжило. Более того, это превратилось в элемент коррупционного вымогательства, спекуляции: переведём тебя в другую категорию, а ты нам деньги занеси за это дело. Но с другой стороны, никто никогда не отменит реального, естественного отличия земель одних от других: чернозёмы – это чернозёмы, а почвы, которые на Крайнем Севере, – это совсем другое дело. Поэтому мы должны создать такую систему, которая всё-таки не будет вымывать земли сельхозназначения, то есть такие земли, особо ценные сельскохозяйственные земли, должны реализовываться с определёнными обременениями и последствиями. И вот как создать этот механизм – это самое сложное. Я считаю, что нам не нужно торопиться в смысле отказа от соответствующего деления. Нужно сделать так, чтобы на смену одному делению в спокойном режиме пришла другая схема, которая докажет свою состоятельность. Поэтому я поддерживаю идею, естественно, более точного кадастрового учёта и создания системы обременений, которая в конечном счёте должна сменить систему деления земель на категории.

Вы упомянули Московскую область. Но это в качестве уже такого замечания: я не уверен, что Московская область должна у нас наращивать валовый сбор зерна просто по понятным причинам. У нас сейчас есть другие области. Московская область, скорее всего, будет выполнять немножко другую функцию, но в других местах мы обязаны сделать так, чтобы ни один гектар плодородной земли, продуктивной пашни не пропал. Это действительно задача правильная.

И по поводу мелиорации не могу с вами не согласиться, что мы, скажем прямо, последние годы не очень хорошо в этом плане развивались. Советские программы закончились, современных программ не было. По сути, они были провалены, и нам нужно потихонечку, по мере, конечно, возникновения финансовых возможностей их возрождать. Без мелиорации, особенно в целом ряде наших регионов, нам просто невозможно создать нормальное сельское хозяйство.

С.Киричук (председатель Комитета Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации по федеративному устройству, региональной политике, местному самоуправлению и делам Севера): Уважаемый Дмитрий Анатольевич, Валентина Ивановна! Наш комитет – это федеративное устройство, региональная политика, местное самоуправление, ЖКХ, дела Севера, в общем почти всё. Но совсем один короткий вопрос и просьба. Проходит перераспределение полномочий. В Правительстве есть две комиссии – Дмитрия Николаевича Козака и Хлопонина. Они занимаются. Совет Федерации более тысячи предложений туда отправил. Как-то работа вроде бы утихла немного, и в то же время в законах так или иначе появляется то региону это, то муниципалу это, а финансовые источники определить удаётся не всегда. И мы с Евгением Викторовичем (Е.Бущмин – заместитель Председателя Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации) постоянно этот вопрос ставим. Регионы возмущены этой политикой и практикой. Хотя бы в период бюджетного планирования как-то это стабилизировать или ещё что-нибудь, и возобновить работу этих комиссий. Вопрос очень простой: возможно это или нет, реально это? И какова перспектива?

И просьба. Мы сейчас готовим (в принципе подготовили) правительственный час по жилищно-коммунальному хозяйству о перспективах развития и так далее, очень долго, целое лето. Сегодня министр был у нас, и вновь поднялся вопрос. Игорь Николаевич (И.Слюняев – министр регионального развития) отвечает нам понятно, доходчиво, мы находим полный контакт с Министерством регионального развития. Но Фонд содействия реформированию ЖКХ, софинансирование… Только 10–15 регионов в состоянии выполнять эту программу. 15 млрд рублей, выделенных на этот год, так до сегодняшнего дня и не освоены, потому что никто не может подать ту заявку, которая там должна быть и тому соответствовать. Остальные регионы, уважаемый Дмитрий Анатольевич, Вы понимаете, просто не могут в той доле софинансировать. Наш Совет Федерации и писал, и обращался, и мы продолжаем на эту тему работать. У меня просьба, у нас всех просьба дать поручение продолжить эту работу, потому что найти сегодня этот ответ очень сложно, с учётом того что Вы сказали вначале, но её надо делать, иначе там, где плохо, там и не будет лучше.

Вот такие две проблемы. Спасибо.

Д.Медведев: Спасибо. Степан Михайлович, я так понимаю, что с Козаком у вас лучше продвигается работа, потому что вы сказали: «Дмитрий Николаевич Козак и Хлопонин»?

С.Киричук: Александр Геннадьевич.

Д.Медведев: Да, Александр Геннадьевич. На самом деле эти комиссии когда-то я создавал, ещё в другой должности работая. Они довольно активно взялись за дело, но если сейчас они приостановили свою активность, я обязательно им напомню, что эта тема остаётся. Не могу с вами не согласиться в том, что абсолютно порочной является практика передачи полномочий без надлежащего финансового обеспечения. Мы с вами неоднократно в разных форматах всё это обсуждали. В принципе я считаю, что всё-таки нужно переходить к такой модели, при которой регионы сами должны определять, что они хотят забирать, а что не хотят забирать и только под соответствующие финансовые гарантии.

Другой вопрос, что у нас возможности для передачи всего вместе с доходными источниками не так много, и вы это тоже прекрасно понимаете. Тем не менее этот процесс должен идти, но в контролируемых рамках. Нельзя просто говорить, вы это забирайте и ищите деньги, где хотите. Мы, откровенно говоря, последнее время всё-таки старались по такому пути не идти. Я периодически подписываю поручения и соответствующие документы по договорному оформлению передачи полномочий, но такой путь мне кажется абсолютно здравым, потому что речь идёт о модели, при которой каждая сторона понимает, на что она идёт.

Теперь в отношении жилищно-коммунального хозяйства, работы Фонда содействия реформированию ЖКХ и проблемы софинансирования. Знаю я эту тему, постоянно с губернаторами разговариваю. Многие губернаторы говорят, что мы не можем найти такой объём софинансирования, который положен по соответствующим пропорциям, поэтому мы не можем этим источником воспользоваться. Понимаете, я считаю, что эта дорога тоже со встречным движением, это в конечном счёте вопрос приоритетов. Не можешь найти, значит, видимо, не считаешь эту задачу самой приоритетной. На другое же находишь. Это первое. Но второе, конечно, было бы лучше, если бы эта пропорция была немножко иной, с этим я спорить не могу. Но это зависит от денег: будут дополнительные деньги, эту пропорцию сдвинем. Вы же понимаете, это подвижная ситуация.

С.Киричук: Спасибо.

В.Матвиенко: Так, ещё. Да, пожалуйста, Юрий Васильевич.

Ю.Неёлов (председатель Комитета Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации по экономической политике): Уважаемый Дмитрий Анатольевич! В наш комитет по экономической политике в последнее время очень часто обращаются руководители энергетических предприятий, да и предприниматели тоже с одним вопросом. В 2015 году заканчиваются договора потребления мощностей, а это был очень хороший стимул, для того чтобы строить генерирующие мощности и модернизировать их. А на сегодня это дело приостановлено, они ждут. Что думает Правительство? В какой форме продолжит эту работу? Хотелось бы услышать.

Д.Медведев: Договоры заканчиваются. Насколько я понимаю, там последний объект где-то к 2017 году должен быть введён. Но у нас есть ещё так называемые гарантийные договоры, которые сохраняют силу, и которые можно использовать. Но нам так или иначе придётся всё равно систему поддержки продумывать. Мы обязательно к этому вопросу вернёмся, и от регионов ждём тоже соответствующих предложений.

Ю.Неёлов: Мы с министром работаем.

Д.Медведев: Хорошо, продолжайте.

Е.Бушмин: Дмитрий Анатольевич, мы вначале говорили о консолидированной группе, и Вы обратили внимание, что там происходит перераспределение. Вообще, это действительно правильное распределение. Мы немножко с другой точки зрения говорим о том, что перераспределение там происходит так, что вообще из бюджетной системы выпадают доходы. Дело в том, что плюсы с минусами складываются таким образом, что…

Д.Медведев: Происходит реальное падение самой базы.

Е.Бушмин: Точно. 8 млрд по 2012 году, и надо отдать должное, что Правительство рассмотрело, и 3,5 млрд мы тогда распределили между регионами, которые потеряли. Сейчас на последней трёхсторонней комиссии по межбюджетным отношениям мы также услышали от министра, что он собирается выйти на Правительство с предложением 8 млрд уже по 2013 году распределить. Мы не можем каждый год опять возвращаться к этому вопросу, поэтому мы ставим вопрос о консолидированной группе, чтобы это была система перераспределения, но не выпадающих доходов.

Д.Медведев: Я с вами абсолютно согласен, Евгений Викторович. Я думаю, ни один автор соответствующего документа, а их много, как обычно… Знаете, это когда победа, всегда много отцов и родителей, а когда поражение – сирота.

Е.Бушмин: Но ещё…

Д.Медведев: И я просто к тому, что, конечно, никто не рассчитывал на то, что в результате такого перераспределения будут выпадающие. Да, кто-то чего-то лишится, кто-то что-то приобретёт, но если реально падают физические объёмы налогов, это плохо и это признак того, что что-то работает не так. Не могу с вами не согласиться.

Е.Бушмин: Всё равно надо подправить.

Д.Медведев: Давайте подправим.

Е.Бушмин: Дело в том, что мы видим общее падение, и оно достаточно серьёзное по налогу на прибыль. Но именно не из-за того, что идёт общее падение, а именно из-за того, что складываются минусы и плюсы внутри консолидированной группы. С этим мы…

Д.Медведев: Может быть, мне это пока никто не доказал, но я готов внимательным образом проанализировать и ваши документы, что это именно в результате перехода на соответствующую консолидированную группу падение происходит. Потому что когда спрашиваешь Минфин, у него, естественно, другие документы, он вообще считает, что нужно заниматься лучше администрированием, трясти там всех как грушу, и тогда общий объём налоговых поступлений не снизится.

Е.Бушмин: Вместе с Минфином мы выйдем с этими 8 млрд, которые уже есть в 2013 году…

Д.Медведев: Давайте-давайте.

Е.Бушмин: …на подраспределение по этим группам и тогда эти расчёты покажем.

Д.Медведев: Покажите на самом деле, потому что мне действительно очень важно посмотреть на эту позицию и вашими глазами. Это понятно, что из разных мест лучше.

Е.Бушмин: Мало того, мы согласуем эти расчёты с Минфином. Это ещё лучше.

Д.Медведев: Хорошо, но даже если и не согласуете, всё равно покажите.

Е.Бушмин: И у меня есть второй вопрос. Вы, наверное, помните, я говорил об акцизах на бензин и дизтопливо, и Вы сказали, что надо с Новаком, Минэнерго… Вы знаете, мы посмотрели этот технический регламент. Хороший технический регламент, да, действительно. Если всё делать, как там написано, то будет «Евро-5». Встаёт вопрос: а не делают же, потому что не могут сейчас 78% выпускать «Евро-5». Просто это невозможно, это нереально, а раз это нереально, и мы выяснили, что технический регламент действительно современный и по европейским стандартам, значит, всё-таки выпускают, шильдик перевешивают. Но это уже не налоговое администрирование, это что-то другое, поэтому ещё раз к акцизам на бензин и дизтопливо надо вернуться. Просто повышение – это хорошо, но просто повышением мы эту проблему не решим. Кстати…

Д.Медведев: Что вы предлагаете сделать? Хорошо, у нас действительно мощностей по выпуску бензинов 4-й и 5-й групп пока не так много, как нам бы хотелось.

Е.Бушмин: Нет, не так много, как их выпускают. Вы знаете, они выпускают на колонки…

В.Матвиенко: Химичат и получают льготы по «Евро-5».

Д.Медведев: Химичат, да.

Е.Бушмин: Это уже не налоговые вещи, не экономические, это какие-то другие, административные.

Д.Медведев: Согласен. Что вы предлагаете, как с этим поступить?

Е.Бушмин: Не выпускать. Вы знаете, лицензирование, технический контроль – всё что угодно.

Д.Медведев: То есть идея в том, чтобы сделать более жёстким технический регламент, то есть внести в него коррективы?

Е.Бушмин: Регламент технический правильный.

Д.Медведев: Вы сказали… Но тем не менее для того чтобы не выпускать, надо что-то менять. Если что-то менять, это какой-то документ, правильно?

Е.Бушмин: Это только контроль. Только контроль!

Д.Медведев: Только за счёт контроля, а технический регламент не трогать?

Е.Бушмин: Технический регламент нормальный, мы его посмотрели.

В.Матвиенко: Он соответствует международному.

Е.Бушмин: После того как Вы сказали, что надо посмотреть, мы обратили на него внимание, и оказалось, что он очень приличный.

Д.Медведев: А контрольные процедуры где?

Е.Бушмин: Контрольные процедуры у нас только одна организация сейчас делает – Онищенко (Г.Онищенко – руководитель Роспотребнадзора).

Д.Медведев: Имеется в виду Роспотребнадзор?

Е.Бушмин: Да, надо техническое, надо…

В.Матвиенко: Проще говоря, выпускают «Евро-3», а вывешивают табличку «Евро-5».

Д.Медведев: Да это понятно, это известная тема.

Е.Бушмин: Надо подключать Ростехнадзор.

Д.Медведев: Роспотребнадзор.

Е.Бушмин: Роспотребнадзор – да, но он такие технические вещи не сможет. Это лаборатория…

Д.Медведев: А Ростехнадзор – это не его компетенция, если речь идёт о бензине, это Роспотребнадзор.

Е.Бушмин: Это так, это правда.Значит,Роспотребнадзор, но придётся дать денег, иначе не будет того бензина, который мы хотим, никогда.

Д.Медведев: Или разделить на части Роспотребнадзор.

Е.Бушмин: Тоже хорошее предложение.

Д.Медведев: Я не шучу, кстати.

Е.Бушмин: Я запомню. И буквально два слова по акцизам на ликёр и водку.

В.Матвиенко: Коллеги, уже время Дмитрия Анатольевича истекает. Ещё не все задали вопросы.

Д.Медведев: Без этого не должно обойтись. Да, что там по ликёру и водке?

Е.Бушмин: Мы повышаем такими хорошими темпами, что сейчас забыли, что кроме повышения акцизов у нас существует масса других методов борьбы с употреблением горячительных напитков. Вы знаете, что марки, которые наклеиваются на эту бутылку, никакого отношения к акцизам не имеют вообще? Они никак не связаны. Зачем их клеят, уже не понятно. Раньше их клеили в соответствии с объёмами уплаченных акцизов, сейчас уже нет. Сейчас это отдельный бизнес и какой-то неинтересный, тем более после того как они убрали их с пробки, это ещё и повторное использование возможно, он дешевле становится. Вы как юрист скажите, если раз в месяц опечатывать производство, нелицензионное производство водки, а через месяц приходить и опять опечатывать, как Вы думаете, результат какой-нибудь будет? Нет, не будет.

Д.Медведев: Как я понимаю, это делается просто определённым образом…

Е.Бушмин: Надо изымать, уничтожать средства производства.

Д.Медведев: Уничтожать надо, конечно, абсолютно.

Е.Бушмин: Так этого нет. Там нет обязательности изъятия и уничтожения.

Д.Медведев: Там – где?

Е.Бушмин: В Уголовном кодексе.

Д.Медведев: Так это уже ваша компетенция, коллеги. Давайте подумаем над совершенствованием Уголовного кодекса.

Е.Бушмин: Я не настолько юрист, чтобы… Только с Вашей помощью.

Д.Медведев: Я думаю, что здесь речь идёт не только об уголовном законодательстве, здесь нужно посмотреть ещё на административное законодательство. Хорошо, давайте займёмся этим, если вы считаете, что эти процедуры не работают.

Е.Бушмин: Не работают.

В.Матвиенко: Дмитрий Анатольевич можно в развитие… Я как сенатор тоже имею право задать вопрос.

Д.Медведев: Конечно, Валентина Ивановна.

В.Матвиенко: На 57% подняли акцизы на водку и алкогольную продукцию. В бюджет не увеличилось поступление, в доходную часть. Госстатистика даёт данные: на 25% снизилось производство водки и алкогольных напитков, в то время как потребление не уменьшилось, а выросло, то есть вырос нелегальный сектор. Эксперты говорят о том, что порядка 100 млрд рублей – доходы нелегального сектора, и эта тема не нова, она много раз обсуждалась.

Д.Медведев: Не нова, да.

В.Матвиенко: Искались варианты, но не получается у нас поставить под контроль всё это безобразие. Мало того, что народ травится и помирает, так ещё и такие огромные потери бюджета и уход в нелегальный сектор.

Е.Бушмин: Дмитрий Анатольевич, в Казахстане 118 рублей, а у нас 400–500 и будет 600.

Д.Медведев: И в Белоруссии так же приблизительно, как у нас.

Е.Бушмин: Но они сейчас двигаются, слава богу, а Казахстан совсем не двигается.

В.Матвиенко: А мы члены Таможенного союза, здесь тоже есть куда двигаться.

Д.Медведев: Да, да, я всё слышу, коллеги. В принципе ваши доводы мне кажутся очень серьёзными в этом плане. Во-первых, если говорить о нашем Таможенном союзе, нам обязательно нужно выровнять (я, кстати, завтра улетаю в Казахстан), потому что оттуда везут и спирты, и просто нелегальную продукцию, и вот эта разница, конечно, бьёт по нашим интересам. Что касается самой дилеммы, она существует, Валентина Ивановна, я с вами согласен. Как только начинаешь накручивать налоги, акцизы в данном случае, сразу же начинается производство нелегальной водки, и, конечно, это отражается на здоровье. Где этот баланс? Я честно вам скажу, я не знаю. Если мы чувствуем, что в результате этого мы больше теряем, давайте подумаем о том, чтобы снизить эти акцизы, но мы должны тогда понимать, что в этом случае будут другие проблемы.

Е.Бушмин: И поднять контроль.

В.Матвиенко: Системы нет контроля.

Д.Медведев: Слушайте, контроль. Мы тоже знаем, как эта система работает.

Реплика: ЕГАИС (единая государственная автоматизированная информационная система).

Д.Медведев: Предложите ЕГАИС. Да, я сразу вспоминаю, как мы ЕГАИС внедряли. Предложите систему, которая будет хорошо работать. Мы в Правительстве готовы любые предложения по этому поводу услышать. Но то, что это сообщающиеся сосуды, я не могу с этим спорить. Повышается акциз – увеличивается производство нелегальной водки.

В.Матвиенко: Пожалуйста.

В.Тюльпанов (председатель Комитета Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации по регламенту и организации парламентской деятельности): Дмитрий Анатольевич, Тюльпанов Вадим Альбертович.

Д.Медведев: Пожалуйста, Вадим Альбертович.

В.Тюльпанов: Мой вопрос касается строительства и развития метрополитена в городах-миллионниках Российской Федерации. Мне легко их перечислить, потому что они находятся все на символической карте за вашей спиной – Москва, Петербург, Казань, Самара, Екатеринбург, Нижний Новгород и Новосибирск. И ещё в четырёх городах начинают строительство метрополитена. Когда к нам приходил Антон Германович Силуанов, я спросил его о возможности поддержки федеральным центром строительства метро. И он сказал…

Д.Медведев: И что вам сказал Антон Германович Силуанов?

В.Тюльпанов: Он, как и положено прижимистому Министру финансов, сказал, что денег в бюджете нет и вообще это муниципальная зона ответственности – строительство метро.

Д.Медведев: Правильно говорит. И то, и другое – абсолютная правда. Денег нет, и это ответственность регионов.

В.Тюльпанов: Но в то же время, Дмитрий Анатольевич, я хочу сказать, что метро, кроме того, что это транспорт, это ещё и стратегический объект, предназначенный, извиняюсь, не дай бог, на случай военных действий каких-то. И по одному этому он не может быть только муниципальным видом транспорта. Скажите, пожалуйста, можно ли вместе с Вами нам побороться за то, чтобы в бюджет какого-то будущего года включить…

Д.Медведев: Вместе со мной побороться с Силуановым?

Вадим Альбертович, знаете, я тоже понимаю, что такое метро. Я вырос в том же городе, что и вы, где метро было главным видом транспорта – удобным, про стратегическую составляющую даже говорить не буду. Хотя, если говорить современными мерками, не факт, что это имеет какое-то значение, потому что не дай бог подобные конфликты, но они уже не будут проходить по тому сценарию, который мы видели в 1950–1960-е годы. Тем не менее метро – важнейший вид коммуникации, очень дорогостоящий для строительства.

Я считаю, что мы всё равно так или иначе будем оказывать крупным городам здесь поддержку. Подчёркиваю – так или иначе, имея в виду ограниченность финансов. Но мы всё-таки запланировали определённую поддержку в рамках подготовки к Олимпиаде. Не для всех городов-миллионников, но для двух – для Нижнего Новгорода и, если я не ошибаюсь, для Петербурга. Это не потому что мы любим только Нижний Новгород или только Петербург…

Реплика: К чемпионату мира!

Д.Медведев: Да, к чемпионату мира, я оговорился, при подготовке к чемпионату мира. Поэтому под какой-то повод, я считаю, мы можем поддерживать и другие города-миллионники, но в зависимости от того, сколько у нас денег, а для этих двух городов эти деньги запланированы именно в связи с подготовкой к 2018 году. Будут деньги – будем помогать.

А.Клишас (председатель комитета Совета Федерации Федерального собрания Российской Федерации по конституционному законодательству, правовым и судебным вопросам, развитию гражданского общества): Клишас Андрей Александрович, комитет по законодательству. Дмитрий Анатольевич, Вы уже сформулировали вначале своего выступления очень чётко позицию, которая касается того, что подзаконные акты, конечно же, должны быть готовы, для того чтобы можно было реализовывать законы, которые принимает парламент. Но сама по себе эта задача тоже непростая.

Д.Медведев: Совсем не простая

А.Клишас: Например, в июле был закон об аквакультуре. 1 января 2014 года он вступает в силу, там более 20 подзаконных актов требуется, чтобы были готовы.

Поэтому, Дмитрий Анатольевич, с учётом того, что здесь уже звучало – у нас достаточно конструктивные отношения с ведомствами, со статс-секретарями, и есть предложение: может быть, подготовку этих ведомственных и нормативных актов можно начинать одновременно с обсуждением законов, которые проходят в Совете Федерации? Это поможет нам более качественно работать над самими законами, собственно говоря, не буду этого скрывать, иногда избегать принятия тех поправок, которые приходят и противоречат концепции этих законов. А такое часто встречается.

Поэтому, если Вы поддержите, мы могли бы в данном случае оказать помощь при подготовке этих подведомственных актов, чтобы законы вступали в силу и полноценно работали с момента, когда они должны заработать. Спасибо.

Д.Медведев: Андрей Александрович, вы абсолютно правы, я уже об этом говорил. Я двумя руками за это и считаю, что нужно всячески стимулировать ведомства начинать эту подготовку, по сути дела, на стадии подготовки концепции законопроекта.

Все поручения даны, все флажки расставлены, жёсткие слова сказаны, но, к сожалению, этот маховик крутится очень медленно. Мы все за, но нужно, может быть, какую-нибудь взаимную помощь в этом плане оказывать, потому что вы упомянули закон об аквакультуре, где нужно подготовить 20 нормативных актов, а я упомяну закон о федеральной контрактной системе, где 50 нормативных актов, причём все они должны пройти экспертизу на коррупциогенность, все они сложные, имеют разные развилки. Очень хотелось бы, чтобы мы с вами вместе над этим работали, потому что наши ведомства все в рутине, их заставляют готовиться к заседаниям Правительства, решать кучу оперативных задач и плюс к этому говорят: «Слушай, ты этот законопроект двигай, будь любезен, напиши ещё это, это и это». В самом министерстве ещё иногда и персонала для того, чтобы именно написать закон, и вы это отлично знаете, нет. Одно дело идею сформулировать, а другое дело – превратить это в нормативный акт, пусть даже подзаконный. Поэтому двумя руками за, давайте вместе стараться это делать по всем законопроектам, во всяком случае по всем существенным. Спасибо.

А.Клишас: Мы готовы.

Ю.Воробьёв (заместитель Председателя Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации): Дмитрий Анатольевич, у меня вопрос, который не требует никаких денег. Единственный вопрос.

Д.Медведев: Уже хорошо. Задавайте тогда его быстрее.

Ю.Воробьёв: Я очень хочу, чтобы Вы высказали своё мнение – или поддержали, или сказали что-то другое. Я хочу сказать о проекте закона о добровольчестве. Как известно, во всём мире такие законы существуют, приняты, и очень активно развивается это движение. Мы видим, что молодёжь в наше время реально хочет участвовать в строительстве государства, в социальной жизни, помогать обездоленным, участвовать в различных проектах, не политических, а гуманитарных.

К сожалению, сегодня нет такого закона, который отрегулировал бы эту деятельность во всех сферах. Есть закон о волонтёрах (это французский синоним добровольцев) для Олимпийских игр, Вы знаете. Когда в 2010 году горели, приняли закон о добровольных пожарных. Теперь готовимся к 2018 году, наверное, будем принимать закон о волонтёрах, которые будут работать в этот период времени, для этого мероприятия.

Д.Медведев: О фанатах.

Ю.Воробьёв: Да. И, конечно же, нужно вывести этот вид деятельности, этот сегмент гражданского общества из политической сферы. Мы подготовили такой законопроект, сегодня он находится в Государственной Думе, очень многие его поддерживают, мы проработали на всех уровнях. Очень бы хотелось, чтобы Правительство поддержало наш законопроект.

Д.Медведев: А Правительство до этого сказало нет, что ли?

Ю.Воробьёв: До этого Правительство сказало: мы согласны с концепцией, вы правильно думаете, но нужен не закон, а нужно во все законы, которые везде разбросаны, внести некие поправки.

Д.Медведев: Внести изменения, да.

Ю.Воробьёв: Да. Я считаю, что это совершенно неправильно и так сделать просто нельзя.

Д.Медведев: Юрий Леонидович, я скажу так: раз вы задали вопрос, который не имеет стоимостной оценки, уже за это мне хочется поддержать закон о добровольчестве. Если говорить серьёзно, я сторонник экономии юридической формы, для того чтобы нам не девальвировать законы, вы это как законодатели отлично знаете. Но если (я не читал соответствующий законопроект, отдайте, я посмотрю), если в нём есть собственное нормативное содержание, несводимое к закону о волонтёрах, другим нормативным актам, включая акты по добровольным пожарным формированиям и так далее, давайте его примем. Никаких возражений быть не может, главное, чтобы, как говорят юристы, у него был предмет собственного правового регулирования.

Ю.Воробьёв: Дмитрий Анатольевич, спасибо. Я знал, что только Вы можете его прочитать, потому что остальные просто его отвергают.

Д.Медведев: Хорошо. Договорились.

В.Матвиенко: Коллеги, мы договаривались, у Дмитрия Анатольевича напряжённый график… Дмитрий Анатольевич, спасибо огромное за такой формат неформальный, потому что мы получили ответы из Ваших уст на те вопросы, которые нас интересовали. Мы будем руководствоваться дальше при рассмотрении законопроектов, исходить из позиции Правительства. На самом деле мы настроены на активную работу. Ещё раз хочу поблагодарить Правительство за очень уважительное отношение к деятельности Совета Федерации, за реальную совместную работу, совместный диалог. Спасибо, мы это очень ценим.

Д.Медведев: Спасибо, Валентина Ивановна, спасибо, уважаемые коллеги! Я всегда открыт для того, чтобы общаться. Спасибо, что пригласили не в новое здание, но в обновлённое здание, мне на самом деле очень понравилось. И хотел бы сказать одно: мы с вами встречаемся, может быть, не так часто, как надо было бы, давайте встречаться чаще. В прошлый раз мы с вами виделись у меня, это было год назад. За год много чего произошло, и если мы как минимум хотя бы два раза в год (а если требуется, и чаще) будем общаться, мне кажется, это будет на пользу и Правительству, и Совету Федерации. Так что я в вашем распоряжении. Будем встречаться.

В.Матвиенко: Дмитрий Анатольевич, мы же от народа, мы голос народа.

Д.Медведев: Так и есть.

В.Матвиенко: Я знаю, что Вы хорошо владеете ситуацией в стране, но сенаторы приносят эту соль от земли, что называется, после поездок по регионам.

Д.Медведев: Это именно так, но потом, понимаете, всё равно очень важно, что у любого сенатора, у любого человека, который занимается законодательством, особенно у тех, кто бывает в регионах, есть собственная практика применения этих законов. И более того, когда у меня какие-то вопросы возникают, я нажимаю кнопку, спрашиваю, например, у министра финансов: «Как?» – он мне говорит, естественно, то, что считает целесообразным. Но очень важно, чтобы долетала и другая информация, а именно от вас её и надо получать.

В.Матвиенко: Спасибо Вам огромное.

Д.Медведев: Спасибо.

<...>

Россия > Госбюджет, налоги, цены > premier.gov.ru, 23 сентября 2013 > № 908268 Дмитрий Медведев

Совещание по вопросам социально-экономического развития Приморья

Владимир Путин провёл совещание по вопросам социально-экономического развития Приморского края.

В.ПУТИН: Добрый день, уважаемые коллеги!Вы знаете, что в регионе находится большая группа министров российского Правительства, руководители различных ведомств, крупнейших российских компаний. Поэтому считаю правильным воспользоваться этой ситуацией – такое скопление крупных должностных лиц и представителей крупнейших компаний России случается нечасто. Давайте используем это для того, чтобы поговорить о развитии Приморского края, о его конкурентных преимуществах, о проблемах, которые здесь до сих пор существуют.

Хорошо известно, что в связи с подготовкой саммита АТЭС в Приморье было инвестировано значительное количество федеральных средств на развитие инфраструктуры, прежде всего транспортной инфраструктуры, на развитие образовательной составляющей. И в этой связи хотел бы отметить, что стабильно растёт и валовой региональный продукт.

В целом Приморье демонстрирует положительные темпы. Это касается и крупнейших предприятий, таких как «Прогресс», «Соллерс», новое предприятие «Хёндай», и в целом объёмы производства растут. Растёт и приток иностранных инвестиций: по сравнению с 2011 годом он вырос в пять раз и составил 420 миллионов долларов.

В то же время в регионе – и это вам, наверное, лучше известно, чем мне, – много нерешённых проблем. Одна из острейших – это демографическая. Я сейчас не буду говорить о продолжающемся оттоке населения – больная тема, мы много раз об этом говорим и возвращаемся к этому неоднократно. Но что особенно печально, это то, что в крае наблюдается высокий уровень младенческой смертности. В январе–июле текущего года он превышал среднероссийский в 1,5 раза.

Сейчас во Владивостоке открывается медцентр Дальневосточного федерального университета с самым современным оборудованием, строится новый краевой медицинский центр, приоритетным направлением которого будет защита материнства и детства. Хотел бы, разумеется, услышать и от вас, уважаемые коллеги, от губернатора, как идёт реализация этого социально важного проекта.

Серьёзным подспорьем в решении другой острейшей проблемы, которая связана, безусловно, с закреплением кадров, – это жилищная проблема – является работа Фонда РЖС [Фонда содействия развитию жилищного строительства]. При его содействии в Приморье уже построено свыше 81 тысячи квадратных метров жилья, образовано семь жилищно-строительных кооперативов, которым Фонд предоставил землю под застройку бесплатно. Региональным властям нужно и дальше продолжать взаимодействие с Фондом.

Очевидно, что социальные проблемы края не решить без создания новых качественных рабочих мест, без повышения темпов экономического роста. Это залог успеха в целом, в том числе и в решении социальных задач.

Я знаю, что в крае реализуется целый ряд перспективных проектов. Так, например, формируется дальневосточный нефтегазохимический кластер, ядром которого станет восточный нефтехимический комплекс.

Ключевая задача – развитие транспортного комплекса. Речь идёт о формировании международных транспортных коридоров, модернизации автодорог, портов и припортовой инфраструктуры. И, конечно, нужно не забывать про такие перспективные отрасли, как судостроение. Мы вчера об этом говорили, в том числе и применительно к Приморскому краю.

Всё это позволит более оперативно обслуживать транспортные и экспортные грузопотоки из АТР в Европу, повысить конкурентоспособность Приморья да и всей России в мировой экономической системе.

Мощный импульс дальнейшему прорыву развития края должны придать и новые инвестиции, формирование условий для запуска новых производств, в том числе малых и средних. Причём здесь, конечно, очень важна деловая среда, важны инструменты и качество защиты интересов предпринимательского сообщества.

Я очень надеюсь на то, что участники нашей сегодняшней встречи – и те, кто занимается непосредственно бизнесом, и те, кто взял на себя дополнительные обязанности, связанные с защитой интересов и прав предпринимателей, – выскажутся по всем этим вопросам и проблемам.

Рассчитываю, что в своём докладе и губернатор Владимир Владимирович Миклушевский обозначит другие проблемы и другие актуальные задачи, которые стоят перед краем.

Давайте начнём наше обсуждение. Пожалуйста, Владимир Владимирович.

В.МИКЛУШЕВСКИЙ: Спасибо большое.

Прежде всего разрешите поблагодарить за те решения, которые были приняты лично Вами относительно тех инвестиций, о которых Вы сказали во вступительном слове – это 680 миллиардов рублей. Конечно, сейчас уже никто не сомневается, насколько они были важны для Владивостока. Владивосток изменился, это сегодня другой город. Это видят и жители города, и его гости, и, конечно, те потенциальные инвесторы, которые к нам приезжают благодаря многочисленным форумам, конференциям.

В.ПУТИН: Говорили, что не будет загружен аэропорт, что пассажиропоток будет настолько низким, что все наши вложения неизвестно когда окупятся. Что с загрузкой сейчас происходит?

В.МИКЛУШЕВСКИЙ: Уже в этом году, Владимир Владимирович, мы ожидаем 1 миллион 800 тысяч пассажиров, то есть это значительно больше, чем говорили, когда его строили. Я сейчас чуть позже ещё скажу о загрузке аэропорта, как мы это планируем.

Конечно, Вы уже назвали некоторые цифры, действительно, экономика Приморья росла в 2012 году – в полтора раза выше, чем в среднем по России. Это однозначно результат тех вложений, тех инвестиций, которые были произведены в рамках подготовки к саммиту АТЭС. Индекс промышленного производства был почти в четыре раза выше, чем в среднем по России.

И в этом году мы неплохо развиваемся. У нас индекс промышленного производства за полгода – 110 процентов. Благодаря тем решениям, которые были приняты Вами и крупными компаниями, Владимир Владимирович, это и строительство завода по сжижению природного газа «Газпрома», и газохимического кластера, который будет здесь развиваться, упомянутого Вами нефтехимического кластера, и «Соллерс». Собственно говоря, «Соллерс» и дал нам в этом полугодии такой серьёзный прирост.

Мы, безусловно, понимаем, что те бюджетные инвестиции, которые были сделаны при подготовке к саммиту АТЭС, должны теперь работать на привлечение частных инвестиций, в том числе, а может быть, и во многом зарубежных инвестиций. Вы назвали цифру – в пять раз. Это действительно так, 420 миллионов долларов было привлечено в 2012 году иностранных инвестиций. Это удвоение, то есть у нас было 400 накопленных инвестиций, стало 800.

Буквально перед Вашим визитом к нам пришла хорошая новость, это вообще результат достаточно напряжённой и длительной работы: компания Melko объявила об инвестициях в игорную зону, это интегрированный курорт вблизи Артёма, 700 миллионов долларов в несколько этапов.

В.ПУТИН: Нашёл чем похвастаться. Это придут, играть будут, будут и китайцы ездить, и из других стран. Нам производство нужно развивать.

В.МИКЛУШЕВСКИЙ: Безусловно, Владимир Владимирович, но туризм тоже очень важен, я чуть позже об этом скажу.

Для того чтобы это делать, мы в первую очередь создали инструмент – агентство по привлечению инвестиций. Это структура, которая должна стать интерфейсом между бизнесом и чиновниками, потому что известно, что чиновники не всегда эффективно работают в сфере привлечения инвестиций.

Мы наметили создание нескольких индустриальных парков по типу Калужской области, где такая практика показала интерес, имея в виду, что там за счёт регионов будет создана соответствующая инженерная инфраструктура. Поэтому когда инвесторы приходят, они имеют гораздо меньше необходимости вкладывать, то есть меньший объём инвестиций на эту сумму, и, конечно, меньше рисков.

В соответствии с Вашим поручением, данным на президиуме Государственного совета, принят в первом чтении закон о налоговых льготах для инвесторов, для гринфилдов, которые будут создавать новые высокопроизводительные производства. Мы выбрали как раз то, о чём Вы сейчас только что сказали, Владимир Владимирович. Только высокая производительность труда может серьёзным образом вывести экономику Приморья на высокий уровень, потому что население всё?таки не очень большое, рядом конкурентные китайцы с дешёвым трудом. Значит, мы должны, таким образом, компенсировать только высокой производительностью труда.

Слава богу, такие примеры у нас есть. Например, упомянутый и Вами, и мной «Соллерс». Производительность труда по 2012 году на «Соллерсе» в 16 раз выше, чем в среднем по экономике Приморья. То есть это как раз тот пример, которому надо следовать и подражать.

Кроме этого, мы приняли решение в сфере малого бизнеса. Мы сферой малого бизнеса очень серьёзно занимаемся, у нас есть важное конкурентное преимущество. Количество людей, способных заниматься малым и средним бизнесом в Приморье, по социологическим опросам, в два раза больше, чем в среднем по России. Но я не буду отнимать хлеб у моих коллег, они потом об этом более подробно расскажут.

Скажу лишь только, что было принято решение, меня много критиковали, было много скептиков, тем не менее мы его приняли, – с 1 января 2014 года снижаем на 10 процентов тарифы на электрическую энергию для малого бизнеса. Непростое решение, но, думаю, оно тем не менее даст какой?то эффект. Посмотрим, Владимир Владимирович, и дальше Вам доложим.

Мы очень серьёзно используем те преимущества, которые дало нам создание Дальневосточного федерального университета, я имею в виду консолидацию научной и педагогической базы наших краевых учреждений среднего профессионального образования, общего образования с точки зрения создания мощных кластеров именно для поддержки тех проектов, о которых я уже сказал.

Мы, например, с ДЦСС, Дальневосточный центр судостроения и судоремонта, о чём мы вчера, Владимир Владимирович, говорили, как раз создали такой кластер. У нас есть серьёзный судостроительный техникум во Владивостоке, в Большом Камне есть филиал Дальневосточного федерального университета, то есть на базе этого мы создаём весь кластер, потому что на верфь нужно примерно 8 тысяч человек, из них 6 тысяч – среднего профессионального образования, то есть их нужно подготовить.

Но эта подготовка начинается ещё в школе. Мы оснастили 40 базовых школ комплектами естественнонаучного оборудования для изучения химии, физики, биологии, для того чтобы дети хорошо знали эти предметы и потом могли идти учиться на инженерные специальности, а не боялись сдавать ЕГЭ.

Конечно, безусловно, те темпы роста экономики, которые были озвучены, позволяют нам реализовать те указы, которые Вы подписали год назад, майские указы, потому что они содержат очень важные социальные задачи. Безусловно, ни один инвестор не придёт в регион, если в нём нет эффективных, нацеленных на достижение результатов людей. А для того чтобы такие люди в регионе были, нужно для них создавать нормальные условия. Это, в общем, вроде бы достаточно банально, тем не менее это сложная задача, мы ею постоянно занимаемся.

Теперь немножко о медицине. Действительно, с медициной у нас не очень хорошо. Мы прилагаем достаточно большие усилия, для того чтобы поднять уровень медицинского обслуживания. Вы упомянули клинику Дальневосточного федерального университета. Просто потрясающая клиника, оборудована по последнему слову техники. Конечно, нам нужно сейчас приложить много усилий.

Во-первых, она должна быть полностью встроена в региональную систему здравоохранения, потому что эта клиника работает на людей, на регион и вообще на весь Дальний Восток. Упомянутый Вами перинатальный центр должен снизить детскую смертность серьёзным образом.

И первичная медицинская помощь. Мы за два года обновили парк «скорой помощи» практически полностью, мы купили 200 новых машин, потому что парк был совершенно убитый, практически «скорая помощь» не работала. А всего у нас 250 машин в крае, поэтому в следующем году закупим ещё 50 и полностью его обновим.

В прошлом году купили 30 фельдшерско-акушерских пунктов и в этом году сто, потому что 20 лет в крае фельдшерско-акушерских пунктов никто не покупал и не строил. Но это лишь малая толика. На самом деле существует очень большая программа по модернизации медицинской помощи.

Но я хочу сейчас, Владимир Владимирович, немножко о других ещё вещах поговорить, может быть, более подробно, потому что одним из важнейших преимуществ Приморья является его уникальное географическое положение, имея в виду прохождение транспортных коридоров, идущих в Китай, о которых Вы сказали во вступительном слове. Надо сказать, что доля транспорта в ВРП, валовом региональном продукте, довольно высокая, самая высокая – 18 процентов. И поэтому, конечно, нам надо всё делать, для того чтобы эту долю повышать.

Кроме этого, регион может играть очень серьёзную роль с точки зрения изменения логистики поставок товаров на Дальний Восток. У нас сегодня логистика так устроена, собственно, из?за этого многие товары дорогие, что они завозятся через Европу и через тех поставщиков, которые расположены в европейской части России.

Здесь ничего удивительного нет, потому что в европейской части России живёт порядка 100 миллионов человек, и, конечно, логистические центры, расположенные там, ориентированы на это количество людей. Тем не менее считаю несправедливым по отношению к владивосточникам, если мы не будем то же самое делать на Дальнем Востоке, тем самым серьёзным образом снижая стоимость товаров и, конечно, продуктов питания, завозя их через порты Приморья.

В чём здесь основные проблемы? Я их очень коротко перечислю. Мы серьёзно сейчас работаем с Минтрансом относительно транспортного коридора «Приморье?1», это порт Восточный – Владивосток, Уссурийск и госграница. Выделены суммы, федеральные деньги, мы сейчас работаем с Фондом развития Дальнего Востока относительно заключения концессионного соглашения, с тем чтобы максимально быстро эту дорогу построить.

Аналогичным образом собираемся делать и МТК «Приморье?2». Единственное, просим Министерство транспорта немножко нам помочь «финансовым плечом», что ли, федеральных денег, именно для того, чтобы потом привлекать концедента. И важная вещь – это, конечно, конечные пункты, Владимир Владимирович. Имеется, если говорить про «Приморье?1», порт Восточный и госграница.

Совсем недавно Игорь Иванович Шувалов проводил совещание по этому вопросу, по прохождению грузов. Сроки такие: сегодня в порту Восточный груз оформляется в течение 12 дней, проходит всю таможенную очистку и выходит из порта. В Пусане, например, наш ближайший сосед – Южная Корея, этот срок занимает 1 день.

Мы, конечно, никогда не сможем быть конкурентоспособными, если не сделаем такие же приемлемые сроки, то есть 1–2 дня, потому что сегодня та «дорожная карта», которая сделана и выполняется, предусматривает срок 7 дней. Но это не может нас удовлетворить, потому что в семь раз хуже – это значит, что мы не будем конкурентоспособны.

Что можно сделать, какие есть предложения? Мы это обсуждали на совещании у Игоря Ивановича. Серьёзным образом изменить всю логистику прохождения грузов в порту, имея в виду поручение максимального количества контроля, может быть, кроме пограничного, Федеральной таможенной службы. Должно быть два, по сути, контрагента – это ФТС, Федеральная таможенная служба, и пограничники. Все остальные должны быть вспомогательными и привлекаться – и фитосанитарный контроль, и Россельхознадзор – только при необходимости.

Второе ограничение, Владимир Владимирович, и Вы о нём прекрасно знаете, это пункты пропуска. Имеются в виду уже теперь и сухопутные пункты пропуска, потому что, конечно, скорость их развития не может нас удовлетворить. Их у нас вообще всего 17 в крае, из них пять автомобильных, три железнодорожных, один воздушный, это аэропорт Кневичи, он работает, кстати говоря, очень хорошо, и восемь морских. Среди морских в том числе и порт Восточный.

Что можно было бы здесь предложить? Максимально использовать элементы государственно-частного партнёрства. У нас есть, например, один частный пропускной пункт, его Росграница арендует у частника. Почему?то они с этим частником как?то борются, хотя, на мой взгляд, надо радоваться, что пришёл бизнесмен, построил этот пункт, сдал в аренду, потому что понятно, что правила на этом пункте должны регулировать полностью государственные службы, я имею в виду и пограничники, и таможенники.

Частник только должен арендную плату получать, то есть получать свою выгоду. Это же касается и обустройства этих пунктов в части удобств людей, потому что там нет ни нормальных туалетов, ни ресторанов, ни кафе, а люди стоят подолгу в очереди. Конечно, надо стараться, чтобы очередей не было, тем не менее, если люди уж всё равно находятся на пункте, наверное, это можно было бы сделать. И не надо никакие государственные деньги на это тратить. Надо просто на пункт пустить частника, дать ему, соответственно, построить этот ресторанчик или кафе, он это всё сделает и будет деньги зарабатывать, и всем будет хорошо.

Ещё один вопрос – это дорога М?60, трасса «Уссури», которая связывает нас с Хабаровском, дальше идёт на Читу и так далее. Сейчас в программе есть 81 миллиард на то, чтобы она была построена. Этого недостаточно, нужно больше 300 миллиардов, для того чтобы её привести в тот вид, какой мы хотим. Но тоже, Владимир Владимирович, выгодоприобретатель будет не только прямой, выгодоприобретателем будет весь Дальний Восток, потому что по этой дороге мы можем возить грузы, о которых я уже сказал только что.

Совершенно точно, если будет нормальная дорога, мы сможем изменить логистику поставок с помощью бизнеса, конечно, потому что бизнес должен быть заинтересован в изменении этой логистики. И здесь как предложение я бы рассматривал возможность Министерству транспорта использовать концессионные схемы по тем же правилам, о которых я сказал, как мы используем Владивосток–Находка. Смелее привлекать концессионеров, имея в виду тот же фонд. Мне кажется, это вполне нормально и могло бы достаточно быстро решить эту проблематику.

Ещё одна болевая точка, Владимир Владимирович, это уссурийская ТЭЦ, которую мы хотим построить в городе Уссурийске. Мы сейчас очень активно меняем топливный баланс в регионе. У нас в основном был мазут. Это очень дорого и сказывается, естественно, на тарифах для населения. Сейчас мы переходим на газ благодаря тому решению, которое Вы приняли относительно газопровода, и на уголь.

Вы недавно проводили совещание по углю, у нас, слава богу, есть свой бурый уголь. Он не экспортоспособный, то есть его на экспорт отправлять нельзя, он низкокалорийный, в нём большая зольность, но он точно совершенно может использоваться на наших местных станциях. И уже используется.

Более того, те угольные предприятия, которые сегодня у нас работают, они за счёт перевода, например, ТЭЦ?2 во Владивостоке снизили свою добычу, и сразу возникла некая социальная напряжённость. Поэтому строительство уссурийской ТЭЦ, а я считаю, что она должна строиться в основном всё?таки на частные деньги, то есть должен быть частный инвестор, могло бы серьёзным образом решить эту проблему.

В чём суть? Строительство включено в госпрограмму развития Дальнего Востока и Забайкалья. В какой части на это денег нет? В части перекладки сетей, потому что сейчас в Уссурийске много маленьких котельных, и для того чтобы поменять на большую, нужно, соответственно, поменять сети.

Ещё одна вещь – это туризм. Я об этом сказал вначале. Дело в том, что мы всё?таки ожидаем от туристической зоны, которую мы активно развиваем, большого потока туристов, потому что, как известно, туризм – большой мультипликатор развития всей экономики. Он развивает и сельское хозяйство, потому что люди хотят есть, и транспорт, и так далее.

Мы просили бы Вас поддержать предоставление безвизового режима 72 часов, сейчас такой законопроект в Правительстве рассматривается. Но там есть одно ограничение – это только для транзитных пассажиров. Это означает, что человек вылетел или выехал из одной точки, приехал во Владивосток и должен поехать в третью точку. Естественно, это для большинства людей будет неудобно, я имею в виду с сопредельных государств, особенно если они едут в этот интегрированный курорт.

И наконец, последнее, Владимир Владимирович, может быть, по порядку, но точно не по значению, – это вопрос жилищного строительства. Совершенно справедливо Вы отметили, действительно, пока баланс по миграции отрицательный, он не очень большой – минус 2 тысячи у нас всего, тем не менее мы не хотим иметь отрицание, мы хотим иметь приток.

Благодаря поддержанному Вами решению о передаче земли Министерства обороны, а сейчас мы как раз в активном процессе находимся, они нам передают, мы очень конструктивно работаем, я выступил с инициативой, и уже наше Законодательное собрание эту инициативу в первом чтении поддержало – выдавать семьям, которые имеют двух детей, потому что у нас в федеральном законодательстве есть норма на трёх детей, и семьям, где супруги младше 35 лет, бесплатно землю – 10 соток. Пока мы так вот решили.

Там посмотрим, может быть, потом чего?то побольше будем выдавать, но пока такая у нас инициатива, такое предложение. Это предложение, мы проводили опросы, только во Владивостоке поддержало более 100 тысяч человек, то есть люди хотят это. Это индивидуальное жильё, это малоэтажное строительство. Ещё раз повторю, с учётом той земли, которую передаёт Минобороны, возможности такие у нас есть. Я считаю, что надо максимально людям такие возможности давать и личную инициативу проявлять. Конечно, вопрос возникнет в стоимости последующего жилья.

Что касается проектов и строительных материалов, мы активно работаем как раз с Фондом РЖС по поводу создания строительной базы. Но я бы просил Вас, Владимир Владимирович, определить наш регион как пилотный и подключить Фонд РЖС в части решения проблем инженерной инфраструктуры. Потому что тот законопроект, о котором я сказал, он предполагает, что люди будут платить за инженерную инфраструктуру и за жильё будут платить. Вопрос только в стоимости.

Фонд РЖС у нас на сегодня накопил довольно приличный позитивный опыт именно строительства таких инженерных сетей и, собственно говоря, жилья. Поэтому как некий базовый системный институт он мог бы здесь, на мой взгляд, помочь нам решить эти вопросы.

Собственно говоря, Владимир Владимирович, на этом хотел бы закончить своё выступление.

Спасибо за внимание.

В.ПУТИН: Спасибо.

Мы с Вами вчера разговаривали. Вы многое из того, что сейчас сказали, говорили и вчера. Оформите это в качестве письменных предложений, сделайте.

В.МИКЛУШЕВСКИЙ: Спасибо.

В.ПУТИН: Только непонятно, почему 10 соток? Почему жмотитесь так? В Советском Союзе и то давали по 15 соток.

В.МИКЛУШЕВСКИЙ: Владимир Владимирович, у нас ещё второе чтение будет. Поэтому мы можем поменять закон.

В.ПУТИН: Это вы сами смотрите, вам виднее. Просто 10 соток – это что такое? Сами решите. Мне кажется, что мало, это во?первых.

Во?вторых, Вы говорили вначале об усилиях по привлечению иностранного капитала. Иностранный капитал нужен так же, как любой капитал, но он нужен в привязке к технологиям прежде всего. В целом я думаю, что для нас вообще, для любых территорий и для Приморского края важны любые капиталы, в том числе и российские. Чем российские?то хуже? Они ничем не хуже. Вон Швецов сидит, он сколько сюда уже проинвестировал! И проинвестирует, наверное, ещё больше.

В.ШВЕЦОВ: 20 миллиардов.

В.ПУТИН: Вот, 20 миллиардов проинвестировал. И других можно привлекать. Нужно над этим думать. Надо условия создавать.

А вот о том, какие здесь условия, Марина Анатольевна Шемилина нам и расскажет. Она уполномоченный по защите прав предпринимателей в Приморском крае. Пожалуйста.

М.ШЕМИЛИНА: Спасибо.

Уважаемый Владимир Владимирович! Уважаемые участники совещания!

Я была назначена на должность уполномоченного по защите прав предпринимателей в декабре прошлого года губернатором Приморского края по представлению предпринимательского сообщества и согласованию с федеральным омбудсменом. До этого я 17 лет занималась собственным бизнесом и 10 лет занималась активной общественной работой, возглавляла одно из предпринимательских объединений Приморского края.

В.ПУТИН: Какой у Вас был собственный бизнес?

М.ШЕМИЛИНА: Розничная торговля, общепит и консалтинг.

Я полностью с Вами согласна в том, что для того, чтобы бизнес работал и развивался, необходимо создавать условия, необходимо работать над улучшением предпринимательского климата. Действительно, если в крае будут созданы нормальные, благоприятные условия и, самое главное, реально будет обеспечена защита прав предпринимателей и инвесторов, то я думаю, что не только приморский предприниматель никуда отсюда не будет уезжать, но и, что называется, со всех волостей к нам потянутся. Предприниматель ищет и работает там, где ему выгодно и безопасно.

Я часто общаюсь с бизнесом, Владимир Владимирович, и хочу сказать, что предприниматели прекрасно понимают, что за счёт реализации федеральных проектов, за счёт проведения саммита мы получили базисную инфраструктуру. И сейчас бизнес совместно с властью в крае работает уже по формированию именно оптимальной нормативной базы, как раз по созданию тех условий, чтобы был комфортный бизнес-климат, чтобы был благоприятный инвестиционный климат.

В крае сейчас, в общем?то, нормально работает система поддержки предпринимательства. Я думаю, то, что Приморский край начал формирование института регионального уполномоченного первым среди субъектов Дальневосточного федерального округа, тоже об этом говорит.

Если позволите, я немного скажу о своей работе, что меня сейчас беспокоит и волнует. За время работы региональным уполномоченным в мой адрес поступило 131 обращение. Из них пять было о незаконном возбуждении уголовных дел, семь – это были жалобы на действия территориальных управлений федеральных структур, и 30 процентов всех обращений – это жалобы на действие и бездействие органов местного самоуправления. Анализ обращений, которые поступили даже за столь короткий, непродолжительный период, уже позволяет сделать вывод о наличии системных проблем, которые приводят к нарушению предпринимательства.

Одна из них, на мой взгляд, очень злободневная, которая приводит не только к нарушению прав предпринимателей, но и, на мой взгляд, подрывает авторитет власти и доверия к ней – это отсутствие персональной ответственности должностных лиц органов власти и органов местного самоуправления за принятие незаконных решений или бездействие.

Так, например, если предприниматель нарушил законодательство, то при обнаружении он обязательно будет привлечён к ответственности. А если должностное лицо вынесло по отношению к предпринимателю решение, которое затем суд отменил как несоответствующее действующему законодательству, то такое должностное лицо не понесёт никакой ответственности. И более того, ещё из бюджета будет удержана и госпошлина. Сейчас предприниматели всё чаще и чаще стали уже предъявлять судебные издержки. У меня очень много примеров именно по этому поводу.

Приведу один из них. У нас один глава пришёл – выдал земельный участок, второй глава пришёл – отменил это решение о выдаче земельного участка. Есть даже случаи, когда предприниматель через суд добивается выделения разрешения на строительство, суд обязывает, муниципалитет выдаёт, но через два месяца он его опять отменяет. Предприниматель опять вынужден идти в суд.

В.ПУТИН: Что Вы предлагаете – не наказывать за нарушения предпринимателей? Или наказывать чиновников?

М.ШЕМИЛИНА: Нет. Я говорю о том, что предприниматели сегодня наказываются, а чиновник, принявший незаконное решение, не наказывается. И когда суд отменяет решение должностного лица как не соответствующее действующему законодательству, на мой взгляд, такое должностное лицо должно, наверное, тоже нести какую?то ответственность.

Почему работающий человек, специалист, профессионал выносит решение, не соответствующее действительности? Почему сегодня мы выделяем земельный участок, он же проходит все стадии согласования, его выделили на законных основаниях, а через год почему?то получается, что этот участок выделили незаконно, и отменяется? То есть либо его выделили не совсем законно, тогда этот человек должен понести наказание…

В.ПУТИН: Марина Анатольевна, я далёк от того, чтобы защищать каких?то нерадивых людей, которые работают в различного уровня аппаратах, совершенно далёк. Я думаю, что Вы мне верите, да? Я, наоборот, хочу, чтобы там работали кристально чистые люди, тогда общий результат нашей работы, в том числе и моей, был бы качественнее, выше, и люди бы это отметили.

Но всё?таки у предпринимателя и сотрудника какого?то органа власти разное положение. Если мы всё время будем наказывать чиновника за ошибки – а такое тоже возможно ведь, правильно? – я сейчас не говорю про недобросовестных людей, это отдельная тема, – если чиновник что?то отменил, что не должен был отменять, если он делает это целенаправленно, специально, явно с этого хочет что?то получить. Вот за это его надо ловить.

Но бывают и добросовестные ошибки, то есть человек не потому нарушил, что хотел что?то с этого получить, а потому что ошибся просто. Если мы всё время, каждый раз за эти ошибки будем сотрудников аппаратов любых уровней наказывать, мы можем парализовать вообще деятельность любого аппарата. То есть я понимаю вашу озабоченность и понимаю, что нужно обязательно сделать работу аппаратов любого уровня стабильной.

У людей, которые занимаются бизнесом, должно быть это ощущение стабильности. Решение принято – всё, они должны быть защищены, особенно после выделения, скажем, земельных участков, если после этого последовали какие?то действия по инвестициям, по вложениям в эту территорию, люди начали что?то строить, вкладывать туда деньги, а у них потом начали отнимать. Вот это недопустимо. Здесь надо подумать, может быть, над совершенствованием и федерального, и регионального законодательства.

М.ШЕМИЛИНА: Да, я совершенно с Вами согласна, Владимир Владимирович. Поэтому говорю о том, что, может быть, необходимо подумать и ввести норму проведения служебных расследований по решениям в случаях, когда суд отменяет решение должного органа в отношении субъекта предпринимательской деятельности именно как несоответствующее действующему законодательству.

В.ПУТИН: То есть всё?таки Вы склоняетесь не к тому, чтобы наказывать, а к тому, чтобы выяснить причины этого события?

М.ШЕМИЛИНА: Совершенно верно.

В.ПУТИН: Это правильно, да.

М.ШЕМИЛИНА: Вы знаете, иной раз предприниматель приходит, приносит заявление и говорит: «Я понимаю, что по существу уже проиграл. Но я потерял столько времени. Неужели мне первоначально нельзя было дать какое?то нормальное обоснование?». Он потерял очень много времени, а для предпринимателя самое главное – это время. Его футболили-футболили, и никто за это не понёс ответственности.

В.ПУТИН: Вот насчёт ответственности очень правильно. Даже, может быть, не административная, не какая?то уголовная тем более…

М.ШЕМИЛИНА: Дисциплинарная.

В.ПУТИН: ...А финансовая. Если орган власти ведёт себя так непоследовательно, он наносит какой?то ущерб бизнесу. Надо нести за это хотя бы финансово-экономическую, хозяйственную ответственность. Вот над этим, конечно, можно подумать. И нужно подумать.

А где Улюкаев? Вот Министр экономического развития. Я думаю, что эта проблема не только Приморского края, а общая проблема. Вы согласны с этим?

А.УЛЮКАЕВ: Да, безусловно, количество такого рода жалоб очень большое. Оно фиксируется всеми предпринимательскими объединениями, потому что на самом деле запускается разрешительный процесс, а потом оказывается, что он отменяется. И так бывает по нескольку раз за время деятельности одного и того же бизнеса. Это высокие трансконцессионные издержки и большие потери для бизнеса.

В.ПУТИН: Будем считать, что Министерство экономического развития получило уже такое поручение. Коллеги подумают.

М.ШЕМИЛИНА: Спасибо.

И ещё, Владимир Владимирович, я хотела бы обратить Ваше внимание, что меня сегодня беспокоит: некоторые должностные лица продолжают свои «футбольные игры» и в отношении работы с уполномоченными. Допустим, я по 12 своим обращениям уже получила ответы с признаками нарушения законодательства в части порядка работы с обращениями. Иногда получаю просто элементарные отписки.

Такого не должно быть в работе с уполномоченными. Такого не должно быть вообще, и в работе с уполномоченными тем более. Очень большие опасения, чтобы работа уполномоченных не превратилась в очередную борьбу с ветряными мельницами. Мне кажется, что необходимо ввести в административное законодательство норму об ответственности должностных лиц за воспрепятствование деятельности уполномоченного и при Президенте Российской Федерации по защите прав предпринимателей, и региональных уполномоченных.

В.ПУТИН: Вы как?то связаны? Вот уполномоченный по защите прав предпринимателей при Президенте, он при Президенте, а Вы сами по себе или Вы при этом уполномоченном? У Вас какая?то связь с региональной администрацией есть?

В.МИКЛУШЕВСКИЙ: Да, сейчас есть. Марина Анатольевна входит в структуру администрации. Но мы делаем закон, и дальше она будет независимой всё же, потому что мы хотим, чтобы это был независимый орган…

В.ПУТИН: Он независимый, но так, чтобы у неё были какие?то инструменты влияния на чиновничий аппарат.

В.МИКЛУШЕВСКИЙ: Совершенно верно.

В.ПУТИН: Андрей Рэмович, пожалуйста.

А.БЕЛОУСОВ: Мы совсем недавно, буквально две недели назад, вместе с федеральным уполномоченным Борисом Юрьевичем Титовым собирали уполномоченных из регионов. И по итогам этого совещания пришли к выводу о том, что сейчас, в осеннюю сессию, нужно будет в закон о федеральном уполномоченном внести изменения, поправки, которые, собственно, составляют две опции.

Либо на уровне субъекта Федерации принимается закон, который определяет права и возможности регионального омбудсмена, либо этот региональный омбудсмен будет назначаться сверху федеральным уполномоченным.

В.ПУТИН: Вот. Так что я думаю, что Ваши соображения в этой части мы постараемся не только учесть, но и реализовать.

М.ШЕМИЛИНА: Спасибо, Владимир Владимирович.

Ещё я хотела бы остановиться на одном наболевшем вопросе о страховых взносах. Если с индивидуальными предпринимателями вопрос решён, то малый бизнес в социальной и производственной сфере находится сейчас в таком взбудораженном состоянии, потому что в этом году у них заканчивается период льготной ставки по страховым взносам 20 процентов, со следующего года у них 30 процентов.

Поэтому очень хочется, чтобы не получилось, как с индивидуальными предпринимателями, и количество малых предприятий у нас не уменьшилось, потому что ставка всё?таки будет повышена на 50 процентов. Очень просим всё?таки продлить льготный период для этой категории бизнеса.

И последний вопрос, который меня также просили озвучить предприниматели, – рассмотреть возможность о передаче Федеральной налоговой службе функций по администрированию страховых взносов. Это, во?первых, значительно упростит жизнь налогоплательщикам, сократит отчётность, а значит, и сократит число проверяющих органов.

В целом у меня всё. Я думаю, что решение озвученных проблем положительно скажется на развитии малого бизнеса. И если по уполномоченным будут приняты решения, особенно в части ответственности должностных лиц, то это будет реальный инструмент для защиты прав предпринимателей.

Спасибо за внимание.

В.ПУТИН: Спасибо.

Что касается льгот и их отмены, то странно, что люди находятся во взбудораженном состоянии. Понятно, что это дополнительная нагрузка, и здесь мало приятного. Правительство сейчас думает над этим. Но во взбудораженном состоянии не нужно находиться, потому что это было давно известно. Во взбудораженном – это когда неожиданно приходит, вот как наводнение пришло – кошмар, ужас, катастрофа, а здесь всё давно известно. То, что это будет дополнительная нагрузка на бизнес, это очевидно. Правительство сейчас думает над этим вопросом.

А вот поручить ФНС собирать страховые взносы – да, многие предприниматели ставят этот вопрос. Я знаю об этом, и в Правительстве тоже это активно сейчас дискутируется.

Спасибо большое.

Игорь Иванович Сечин.

И.СЕЧИН: Спасибо.

Уважаемый Владимир Владимирович! Уважаемые участники совещания!

Компания «Роснефть» работает в Дальневосточном федеральном округе во всех сегментах нефтяного сектора: это и добыча, и переработка, и сбыт. Среди новых проектов, которые мы прорабатываем, это добычные, Владимир Владимирович, мы Вам по шельфу докладывали на Сахалине. Вчера обсуждали возможность участия в строительстве центра производства морской техники в регионе. Речь идёт и о будущем строительстве завода по производству СПГ на Сахалине. Особое место занимает проект строительства Восточного нефтехимического комплекса, о котором Вы сказали, в Приморском крае. Позвольте я несколько слов об этом проекте скажу.

В соответствии с Вашим поручением, касающимся обеспечения нефтепродуктами регионов Дальнего Востока, компанией был проработан вариант увеличения мощности проекта до 30 миллионов тонн в год по углеводородному сырью. Это масштабный комплексный проект, создающий новые перспективы для всего Дальнего Востока и для российской экономики в целом.

«ВНХК?30» учитывает не только текущие потребности региона в нефтепродуктах и продуктах нефтехимии, в частности, сегодня мы с Вадимом Аркадьевичем Швецовым говорили о будущем потребителе этой продукции, они в настоящее время импортируют этот продукт, но и закроет текущий дефицит потребления, обеспечит прогнозируемый рост потребления. Этот проект отвечает спросу экспортных рынков Азиатско-Тихоокеанского региона. Он позволит максимально эффективно использовать конъюнктуру рынка, экспортировать конечную продукцию с высоким уровнем добавленной стоимости.

Благодаря тиражированию проекта Туапсинского НПЗ, который мы в ближайшее время будем вводить, Владимир Владимирович, по Вашему поручению, помимо заметной экономии капитальных затрат и времени на реализацию проекта нам удастся получить следующие преимущества. Это гибкость технологий, которые позволят перерабатывать нефть различного качества с содержанием серы от 0,8 до 1,8 процента с различных месторождений компании, а также при необходимости обеспечить реверс через Москву и терминал с поставкой нефти, если это будет экономически целесообразно. Гибкость производства даст возможность производить столько качественного автобензина для внутреннего рынка ДВФО, сколько необходимо, в периоды пикового спроса «ВНХК» сможет производить свыше 100 тысяч тонн автобензина в месяц. Поэтапная реализация проекта позволит обеспечить ввод мощностей по мере роста спроса на рынке.

Перед вами, уважаемые участники совещания, есть презентация компании, так что можно посмотреть ряд данных, которые там отражаются. Слайд № 3 – это ресурсная база и логистика поставок. Компания обладает значительной ресурсной базой, логистика для которой позволяет транспортировку нефтяного сырья в восточном направлении. Разведанные запасы огромные, составляют 4,6 миллиарда тонн, которые позволят обеспечить долгосрочные поставки нефти в восточном направлении.

Пропускная способность транспортной системы «ВСТО», расширение которой предполагается до 80 миллионов тонн в год до Сковородино, и 50 – до Козьмино, должна обеспечить все потребности строящегося комплекса в сырье. Наряду с обеспечением текущих обязательств это поставки на существующие НПЗ в Комсомольск и Хабаровск, а также обязательства Российской Федерации по межправительственным соглашениям по поставкам нефти в Азиатско-Тихоокеанский регион, в частности в Китай.

Слайд № 4. Запуск в 2016–2019 годах ряда крупных месторождений на Ямале и в Восточной Сибири – это Сузун, Тагул, Мессояхская группа, Лодочное месторождение, Русское, Юрубчено-Тохомское, Куюмбинское, Среднеботуобинское и других, а также проектов, в настоящее время находящихся в стадии геологоразведки, позволит обеспечить не только выполнение всех текущих обязательств, но и загрузку планируемого к строительству «ВНХК». В соответствии с прогнозным планом добычи нефти компания способна гарантировать абсолютно полную загрузку «ВНХК» с 2020 года на 12 миллионов тонн, это первая очередь завода, и довести до 24 миллионов тонн в перспективе.

Общий объём рынка моторных топлив в регионе составил в 2012 году 6,2 миллиона тонн. Этот объём включает следующие продукты: автобензин – 1,5 миллиона, дизельное топливо, включая судовое, и печное топливо – 4,7 миллиона. Текущий спрос в ДФО в нефтепродуктах не обеспечивается в полной мере поставками комсомольского и хабаровского заводов в сумме, не превышающей в настоящий момент 3 миллионов тонн по моторным топливам.

Оставшийся объём продуктов поставляется с НПЗ прежде всего Сибирского федерального округа, в частности, сама «Роснефть» поставила из Сибири 1,6 миллиона тонн, или 26 процентов от общего потребления. При этом дополнительные транспортные затраты при перевозке продукции с сибирских НПЗ до Дальнего Востока составляют от 3 тысяч рублей за тонну и выше. Конечно, это существенно влияет на параметры рынка здесь. На заправке это уж 2 рубля на литр бензина.

Слайд № 6 показывает, что к 2020 году спрос на моторные топлива в ДФО составит свыше 8 миллионов тонн в год. При этом дефицит моторных топлив увеличится до 3,5 миллиона тонн.

Несмотря на масштабную модернизацию комсомольского и хабаровского заводов, к 2028 году спрос на моторные топлива в ДФО увеличится до 10 миллионов тонн, и дефицит составит около 5 миллионов. Ключевым дефицитным продуктом будет оставаться дизельное топливо. Это 75 процентов спроса. Программа модернизации, осуществляемая на комсомольском и хабаровском заводах, позволит заместить текущие поставки контрафактной продукции качественными моторными топливами, но далеко не позволит закрыть существующий дефицит.

В то же время потенциал по увеличению выхода дизельного топлива, являющегося ключевым дефицитным моторным топливом в регионе, после выполнения программы модернизации НПЗ отсутствует. Покрыть дефицит в ДФО даст возможность первая очередь проекта «ВНХК» с учётом роста спроса к 2020 году. В результате можно прогнозировать и снижение цен, потому что с уничтожением дефицита по переработке, безусловно, референтные цены будут снижаться.

В случае реализации оптимистического сценария роста спроса в ДФО к 2028 году возможностей первой очереди может уже не хватить, что потребует реализации второй очереди.

Важно отметить, что растущий дефицит нефтепродуктов в АТР также создаёт уникальную возможность для экспорта российской конечной продукции и позволит снизить долю экспорта сырья. В 2012–2025 годах из?за роста автомобилизации таких стран, как Китай, Индонезия, Малайзия и Вьетнам, спрос на бензин и дизельное топливо вырастет почти на 47 процентов. При этом рост производства автомобильного топлива увеличится только на 25 процентов по инвестпрограммам компаний, которые работают в этих регионах. В этой связи мы не видим проблем с экспортом избыточных моторных топлив в период, когда он будет возникать.

Дополнительные доходы бюджета от мультипликативных эффектов складываются из двух составляющих: в период реализации проекта доходы бюджета от сопряжённых с программой отраслей – строительной, металлургической, транспортной, исходя из сложившейся в регионе доли импортного оборудования, минимально могли бы составить 267,8 миллиарда рублей. В случае стопроцентного использования отечественного оборудования эта цифра вырастет до 547 миллиардов рублей. По мере увеличения объёмов производства от проекта доходы бюджета, благодаря мультипликативному эффекту в смежных отраслях, это производство изделий из пластика, пластмассы, обслуживающих «ВНХК» производств и так далее, конечно, будут мультиплицироваться.

На слайде № 9, уважаемый Владимир Владимирович, перечислены основные предложения по обеспечению государственной поддержки проекта по линии Правительства. В основном речь идёт о стабилизации проекта и проработке льгот, которые предоставляются на Дальнем Востоке.

Спасибо большое за внимание.

В зале находится руководитель инвестиционного банка «Ренессанс Капитал», которого мы привлекли как финансового консультанта по просьбе Белоусова Андрея Рэмовича. Если Вы разрешите, он скажет несколько слов об оценке проекта.

Большое спасибо.

В.ПУТИН: Пожалуйста, прошу вас.

И.ВАЙНШЕЛЬБОЙМ: Благодарю Вас.

Уважаемый Владимир Владимирович! Уважаемые коллеги!

Я хотел бы сказать несколько слов, во многом они будут вторить тому, что было сказано Игорем Ивановичем Сечиным, поскольку та независимая экспертиза, которую мы провели, подтверждает концепцию о необходимости создания дополнительных производств по переработке углеводородного сырья на территории Дальневосточного федерального округа. Почему?

Во?первых, это устраняет тот дисбаланс, который сложился сегодня по производству внутри округа, и позволит округу быть самодостаточным с точки зрения производимых нефтепродуктов. Таким образом, мы снижаем экономическую волатильность, которая может присутствовать в силу того, что доставка моторного топлива может иметь перебои. Она, конечно же, более высокая с точки зрения ценообразования в силу того, что доставляется из других регионов России. Производимый здесь продукт позволит экономике Приморского края быть намного более конкурентоспособной.

Конечно же, это имеет большое значение и с точки зрения социальной. На предприятии, предполагается, что после сдачи всех этапов будет работать 4,5 тысячи человек. Казалось бы, не настолько много, но мультипликативный эффект просто грандиозный, эта цифра может быть увеличена в 10 раз в силу того, что начинают работать смежные отрасли. И кластер, который появляется, не только нефтепереработки, но и нефтехимии, он создаёт дополнительные возможности для секторов.

Мы изучили внешнюю конъюнктуру и можем ответственно сказать, что на ближайшие 20 лет зависимость их от Азиатского и Тихоокеанского регионов очень велика по нефтепереработке и ещё больше по нефтехимии. Поэтому наличие такого сильного игрока позволяет, во?первых, представлять Россию несколько по?иному в этом масштабе и позволяет больше интегрироваться в экономические процессы региона.

Очень большое влияние оказывает этот проект на внутренний региональный продукт. И мы считаем, что после введения первой и второй фазы внутренний региональный продукт Приморского края может увеличиться в полтора раза. Это очень существенная цифра.

Мы сходимся в наших предположениях и вычислениях в том, что поступления в бюджет всех уровней до 2030 года могут превысить 1 триллион рублей.

Мы согласны с тем, что анализ мировой практики определяет важнейшую роль государства в таких проектах как основного инвестора в создании инфраструктуры. И мы главным образом говорим о нефте- и газопроводах, железнодорожной подъездной инфраструктуре, портах, объектах сетевого и распределительного энергохозяйства.

Здесь очень важно соблюсти гарантии стабильно действующей таможенно-налоговой системы. Это залог этого проекта в значительной степени. Очень важно также соблюсти стабильность цен на услуги естественных монополий, поскольку это тоже очень большая составляющая в этом проекте.

Мы считаем, что могут быть также рассмотрены и дополнительные стимулирующие меры. Это распространение льготного налогового режима по налогу на прибыль и имущество, предусмотренного для инвестиционных проектов, реализуемых в Дальневосточном федеральном округе.

Мы считаем, что представление квалифицированным участникам проекта участков нераспределённого фонда в районе трубопровода Восточная Сибирь – Тихий океан позволит расширить ресурсную базу, что тоже является очень важным фактором.

Наверное, в заключение хотел бы сказать, что это та ситуация, когда одним ударом и одним выстрелом можно убить нескольких зайцев. Во?первых, мы решаем социально-экономическую проблему данного региона. Во?вторых, мы создаём очень мощного индустриального игрока в регионе, которых на сегодняшний день всё?таки в регионе не так много, индустриальных крупных игроков. В?третьих, мы позволяем компании, в данном случае компании «Роснефть», стать настолько влиятельным и важным игроком в регионе, который будет представлять не только нашу нефтяную, нефтеперерабатывающую, нефтехимическую индустрию, но и страну с точки зрения интеграции в Азиатско-Тихоокеанский регион.

И, наверное, немаловажный фактор, о чём Вы говорили ранее, – это демографический вопрос, вопрос с миграцией, потому что это создание рабочих мест, высококвалифицированных рабочих мест, высокооплачиваемых рабочих мест. Это позволит, конечно же, удерживать здесь рабочую силу и даже привлекать дополнительную рабочую силу.

Поэтому мы, как инвестиционный банк «Ренессанс Капитал», готовы поддержать этот проект, поддержать с точки зрения нахождения партнёров, привлечения партнёров к этому проекту и организации финансирования, которое потребуется.

Спасибо.

В.ПУТИН: А сколько потребуется финансирования? Объём инвестиций какой?

И.ВАЙНШЕЛЬБОЙМ: Объём инвестиций трёх очередей составит 1,3 триллиона рублей. Первая фаза – 380 миллиардов рублей, 310 и 630.

В.ПУТИН: Солидная инвестиция.

И.ВАЙНШЕЛЬБОЙМ: Именно поэтому рассматривается поэтапность этого проекта, для того чтобы инвестиции не делались безотносительно спроса. По мере того, как формирование спроса будет определяться, делаются последующие инвестиции.

В.ПУТИН: И очень важно при реализации проектов подобного рода создавать вокруг таких крупных центров семью обслуживающих предприятий малого и среднего бизнеса, как это в развитых экономиках. Не вешать всё на само предприятие.

И.ВАЙНШЕЛЬБОЙМ: Мультипликативный эффект.

В.ПУТИН: Я имею в виду, допустим, транспортное обслуживание. Там много всего, что связано с жизнедеятельностью крупного предприятия. Об этом просто заранее нужно подумать, найти или создать таких партнёров на месте.

И.СЕЧИН: Владимир Владимирович, безусловно, мы это будем делать. Сам проект является комплексным. В его состав будет входить и энергетика, и терминалы – и реверсные, и экспортные терминалы. Конечно, будет возможность для привлечения малого и среднего.

В.ПУТИН: Хорошо. Я посмотрел перечень предложений по поддержке проекта, мы проработаем это. И я попрошу Андрея Рэмовича, что нужно, ключевые вещи заложить в проект сегодняшнего решения.

Спасибо.

Пожалуйста, Гуменюк Виталий Васильевич, член президиума Общероссийской общественной организации «Опора России». Пожалуйста.

В.ГУМЕНЮК: Уважаемый Владимир Владимирович, здравствуйте! Разрешите поприветствовать всех участников совещания.

В первую очередь хочу сказать большое спасибо от лица жителей Владивостока и Приморского края за проведённый саммит АТЭС в городе Владивостоке, в результате чего мы получили современную инфраструктуру, Федеральный дальневосточный университет, дороги, мосты, которые уже стали визитной карточкой нашего города. И всё это в целом, конечно, повлияло на инвестиционный климат и привлекательность нашего региона.

В первой части своего выступления хотел обратить ваше внимание, скажем, на проблемы более земные, которые очень актуальны сейчас для нас в регионе, и попросить Вас вмешаться в проблему реконструкции и строительства трассы М?60 федерального значения, которая много лет ремонтируется.

В части объездных путей она абсолютно непригодна к эксплуатации. Это единственная транспортная автодорожная артерия, связывающая нас с остальными регионам. Сегодня она в народе получила название «дорога страданий». Хочу отметить, что ремонт ведётся уже много лет, и мы пока не понимаем, когда он закончится. По темпам строительства мы не видим.

В.ПУТИН: На Хабаровск?

В.ГУМЕНЮК: М?60, Владивосток–Хабаровск. Отдельные её участки.

Также хотелось бы отметить, здесь много говорится про участников ВЭД, о привлечении инвестиций. В этой связи хотелось бы, конечно, заострить внимание, что на сегодня приморский бизнес сталкивается с большим количеством проблем в области таможенных правоотношений. Это такой орган, который абсолютно зарегламентирован и имеет очень большое количество писем, внутренних инструкций открытого и закрытого типа. И участников ВЭД очень беспокоит, возможно ли упорядочить это море не всегда корректных решений, приказов и инструкций на законодательном уровне и с учётом международной практики, в данном случае речь идёт о Киотской международной конвенции.

Если нужно, я могу привести пример. Сейчас остро стоит проблема в отношении бункеровочных компаний. Таможня прекратила оформление судовых припасов, выставила ряд требований. Нам известно, что параллельно они обратились к Правительству за тем, чтобы поручить им действовать правильно в этой ситуации. Хотелось бы этот процесс ускорить, потому что сейчас бизнес, особенно бункеровочный, завис в непонятном состоянии. Таможня выдвигает ряд требований, причём на разных постах всегда по?разному, в том числе что бункеровка более тысячи тонн предусматривается у причала. Не говорится, когда, где и как. Я думаю, что объём транзитных пароходов, которые заходят в порт Владивосток, сократится.

Учитывая нашу близость к Азиатско-Тихоокеанскому региону, я уже слышал выступление нашего губернатора, обратная связь у нас существует с региональной властью, хотелось бы попросить Вас рассмотреть возможность упрощения порядка визового режима для иностранных граждан, въезжающих с деловой целью во Владивосток на 72 часа и более. На наш взгляд, это ускорит развитие региона, позволит приглашать участникам ВЭД своих партнёров, потому что на сегодня 90 процентов внешнеэкономических контрактов заключаются за пределами России.

И в заключение хочу сказать, что «Опора России» на различных площадках и вместе с Агентством стратегических инициатив вовлекает огромное количество предпринимателей в обсуждение темы вопросов, направленных на развитие предпринимательского климата на местах. И мы готовы всегда быть проводником между всеми ветвями власти и бизнеса.

Спасибо.

В.ПУТИН: Что касается последнего тезиса, это упрощение визового режима для иностранцев, такие решения принимаются в мире, как правило, на взаимной основе. Обычно государство предоставляет такие льготы гражданам того государства, которое предоставляет такие же льготы нашему государству.

В.ГУМЕНЮК: Позволите?

В.ПУТИН: Да, пожалуйста.

В.ГУМЕНЮК: На сегодня, по?моему, с 1 января посещение гражданами России Южной Кореи вообще будет безвизовое, но в обратном порядке не всегда это комфортно и быстро проходит.

В.ПУТИН: Если Республика Корея предоставит нашим гражданам безвизовый режим, то это будет делаться наверняка в рамках межправсоглашений. Я обязательно об этом поговорю с Министерством иностранных дел. Если корейцы это сделали в отношении России, мы, безусловно, можем пойти на такой же шаг в отношении корейцев.

Отдельная тема – это туристические маршруты. Мы на северо-западе для Петербурга пошли на такие исключения именно для того, чтобы поднять туристическую сферу.

Что касается этого туристического кластера, игорной зоны и так далее – это общемировая практика, – для них отдельно можно что?то сделать. А в общем порядке кому?то давать льготы, гражданам таких стран, которые нам такие льготы не предоставляют, Российская Федерация, да и Советский Союз тем более, никогда не делали в своей практике. Потому что если мы всё время будем сдавать какие?то позиции, то в конечном итоге мы начнём проигрывать. Надо добиваться того, если это взаимно выгодно, чтобы наши партнёры шли на такие компромиссные решения с обеих сторон. Тем не менее над этим всё равно надо работать, Вы правы.

Что касается проблем с таможней, у нас присутствует заместитель руководителя таможни – Руслан Валентинович.

И по дороге М?60 – Министр транспорта. Там есть планы реконструкции. Наверное, они пока очень скромные. Я помню, мы договаривались о том, что сделаем дорогу Чита–Хабаровск, а потом приступим к дальнейшей реконструкции всей трассы от Хабаровска до Владивостока. Такие планы есть, и я сейчас попрошу Министра сказать, какие это планы, в какие сроки, какие объёмы финансирования предусмотрены.

Пожалуйста, Руслан Валентинович.

Р.ДАВЫДОВ: Спасибо, Владимир Владимирович.

Уважаемые коллеги!

Владимир Владимирович, позволил бы себе всё?таки не согласиться с тезисом о том, что таможенное законодательство Таможенного союза не соответствует Киотской конвенции. Это признано международными экспертами, и здесь как бы не наша оценка, это международные договоры.

Что касается конкретно бункеровки. Проблема эта существует уже на протяжении нескольких лет. Действительно, суда заходят. Для Дальнего Востока это одна из острых проблем, которые находятся в зоне нашей ответственности. Когда заходит судно, условно говоря, позиционирует себя как транспортное средство международной перевозки, скидывает два?три контейнера и заполняет полный бункер, для того чтобы пойти, например, в Канаду. То есть вопросы соответствия… Беспошлинное топливо закачивается в огромных количествах, когда пошлина и может составлять до миллиона долларов.

В.ПУТИН: Секундочку. На самом деле в Канаду не идёт?

Р.ДАВЫДОВ: Оно идёт в ближайший корейский порт обратно…

В.ПУТИН: И там разгружается.

Р.ДАВЫДОВ: Да.

В.ПУТИН: Скачивает топливо.

Р.ДАВЫДОВ: Поэтому, когда мы говорим о привлекательности бункеровки российских портов, нужно сравнивать в целом эту проблему, смотреть, потому что экспортная пошлина пока, так сказать, существует, безусловно, будет привлекательность нашей бункеровки, если это действительно бункеровка ради транспортной перевозки.

В.ПУТИН: Мы попросим тогда Виталия Васильевича отреагировать сейчас на это.

В.ГУМЕНЮК: Вы знаете, я не соглашусь в части Киотской конвенции, потому что пункт 15, раздел G, говорит о том, что все суда, которые заходят транзитом либо в порт, они не подлежат никакому пошлинному обложению.

Во?вторых, вы должны знать, что предусмотренные технологические помещения для бункеровки пароходов не превышают по условиям безопасности какого?то объёма. Если по?простому привести пример – это всё равно что брать с туристов на автомобили пошлину за то топливо, которое залито в бак. И я не знаю таких примеров, когда два?три контейнера судовладелец возит ради того, чтобы заправить пароход. Наверное, не соглашусь.

В.ПУТИН: Но Вы согласны с тем, что, если такой подход есть, это нарушение, это неправильно, это лазейка?

В.ГУМЕНЮК: Это нарушение, конечно.

В.ПУТИН: Я к чему? К тому, что для всех очевидно, что если замруководителя таможни в этой части прав, и если такие случаи имеют место, то мы должны исключить.

В.ГУМЕНЮК: Безусловно, конечно.

В.ПУТИН: В то же время мы должны исключить и те трудности, которые создаются в деятельности законопослушных предприятий.

Давайте вместе подумаем над этим с участием Правительства. Игорь Иванович здесь. Подумайте, кому это в Правительстве поручить, и сделайте.

Мы сегодня это тоже зафиксируем в протоколе как поручение.

В.ГУМЕНЮК: Спасибо.

В.ПУТИН: Спасибо Вам.

Р.ДАВЫДОВ: Владимир Владимирович, разрешите буквально два слова?

В.ПУТИН: Пожалуйста.

Р.ДАВЫДОВ: Безусловно, эта проблема нас волнует. Мы в Минтранс уже направили на самом деле предложения для определения критериев разумной достаточности бункеровки, то есть это и частота судозаходов, и заявляемый маршрут следования, чтобы в рамках системы управления рейсами…

В.ПУТИН: Давайте-давайте. Мы сейчас не будем это обсуждать. Давайте в рабочем порядке.

Ясно, что, и Виталий Васильевич согласен, если судно, привезя два контейнера, занимается тем, что курсирует между Владивостоком и Пусаном и туда только топливо возит в своих баках, то ясно, что это другой вид деятельности совершенно и обход действующих правил.

Справедливые правила, несправедливые – это отдельная тема, нужно над этим подумать. Но если это обход, то он должен быть прикрыт. В то же время всё должно функционировать так, чтобы было удобно для предпринимателей.

Пожалуйста, Игорь Иванович.

И.СЕЧИН: Спасибо большое.

По этому же вопросу. Мы тоже занимаемся бункеровкой, наша компания. Аналогичная ситуация происходит и в Новороссийске, не только на Дальнем Востоке. Руководитель Центральной энергетической таможни разослал соответствующую телеграмму в территориальные подразделения. Мы считаем, что это незаконные действия. Я разговаривал вчера с Андреем Юрьевичем Бельяниновым по этому вопросу, звонил ему, просил его вмешаться, рассмотреть этот вопрос более предметно. Но у этой проблемы есть ещё один аспект.

В.ПУТИН: Незаконность в чём заключается?

И.СЕЧИН: Владимир Владимирович, это превышение полномочий. Они не могут давать такие указания.

В.ПУТИН: Какие?

И.СЕЧИН: Руководитель Центральной энергетической таможни, по сути, запретил реализацию бизнес-проектов. Даже со слов Руслана Валентиновича…

В.ПУТИН: Я не понимаю – как запретил? Что он такого сделал?

И.СЕЧИН: Он разослал телеграммы и сказал: «Прекратить бункеровку».

В.ПУТИН: Какой же это бизнес-проект? Это просто заправка топливом. Какой бизнес-проект? Я не понимаю!

И.СЕЧИН: Да, но у нас же инвестиции, мы же создаём нефтебазы, обеспечиваем заправку.

В.ПУТИН: Они говорят: «Пожалуйста, заправляйтесь, только пошлину платите».

И.СЕЧИН: По долгосрочным контрактам – да, но это, Владимир Владимирович, оценочная ситуация, о которой сказал Руслан Валентинович.

В.ПУТИН: Я уже понял. Они не предполагают, а, как они говорят, исходят из практики, с которой они якобы сталкиваются, что приходят, сбрасывают контейнер пустой, ничего не значащий, заполняют полные баки и идут в ближайший иностранный порт, сбрасывают там топливо, фактически организуя беспошлинную торговлю топливом.

Что касается автомобильного транспорта, в приграничных областях так тоже происходит, надо сказать. Частники приезжают, заправляют все баки, заправляют канистры, так на российско-польской, по?моему, границе происходило, на украинской, в других приграничных областях.

Это есть на самом деле, просто это пресечь труднее, потому что он залил пять канистр, переехал пять километров, всё слил, опять приехал. Вот так челноками и работают постоянно. Но когда судно приходит и заполоняет свои баки, это уже другая история. Там уже совсем другие объёмы.

Поэтому давайте разберёмся так, чтобы никто ничего не нарушал, но чтобы не было и ограничения для предпринимательской деятельности. Услышали?

И.СЕЧИН: Всё из?за конкуренции, кому?то разрешают.

В.ПУТИН: А?а, это другое дело. Это называется уже злоупотребление служебным положением. Вот с этим со всём нужно разобраться.

Спасибо.

Так, пожалуйста, Максим Анатольевич, М?60.

М.СОКОЛОВ: Уважаемый Владимир Владимирович!

По планам реконструкции М?60 губернатор Миклушевский уже говорил, что в федеральном бюджете запланировано порядка 80 миллиардов рублей на ближайший год и до 2020 года. Это достаточный объём бюджетных инвестиций, сравнимый, например, даже чуть больше чем по проекту Центральной кольцевой дороги, там 74 миллиарда.

Мы, конечно, понимаем, что хотелось бы в короткие сроки реконструировать на всём протяжении трассу М?60, но в данном случае реконструкция будет идти примерно по 20 участкам. Они в открытом режиме есть на сайте нашего Федерального дорожного агентства. Я Виталию Васильевичу передам их, у меня с собой конкретные пикеты, километражи – всё это имеется.

Владимир Владимирович, я имею в виду Миклушевский, поставил вопрос о том, чтобы реализовать это на концессионной основе. Но в отличие от проекта ЦКАД мы не можем эту дорогу сделать платной, она не имеет альтернативы. Поэтому её можно, конечно, реализовать на принципах контракта жизненного цикла. Мы такой проект, например, реализуем при строительстве моста через реку Лена в Якутске.

Но надо понимать, что это будет существенно дороже для бюджета Федерального дорожного фонда в последующие периоды, когда эти инвестиции начнут инвестору возмещаться, потому что нет источника возврата этих инвестиций. Они будут учитывать и процентные платежи, и прибыль инвесторов. Конечно, это надо всё считать, но мы обязательно в открытом режиме с губернатором эти вопросы пообсуждаем.

Виталий Васильевич затронул вопрос о проблемных участках, которые касаются объезда. Очевидно, речь идёт о двух участках рядом с Уссурийском. Мы, безусловно, знаем, контракты были разыграны в 2011?м – начале 2012 года и длительностью до 2014–2015 годов в соответствии с проектом. Мы по предложению администрации Приморского края специально консолидировали финансы.

И на проблемном участке – один 11 километров, другой семь, по?моему, – том участке, который 11 километров, самый тяжёлый, уже к 15 сентября завершим реконструкцию искусственных сооружений, таким образом ликвидируем объезды и пустим по основному полотну, а 5 ноября откроем его на полное развитие, то есть на два года раньше намеченных планов государственного контракта.

В.ПУТИН: Спасибо.

Пожалуйста, коллеги, кто хотел бы что?то дополнить, сказать или сформулировать какие?то предложения? Ольга Сергеевна?

О.КУРИЛОВА: Спасибо большое.

Уважаемый Владимир Владимирович! Уважаемые коллеги!

Уже Вас поблагодарили, но ещё бы хотелось отдельное спасибо сказать за дороги, за мосты, за федеральный университет. Огромное спасибо.

В.ПУТИН: А салют? Салют хороший был?

О.КУРИЛОВА: Салют хороший был. Всё было хорошо.

В.ПУТИН: Я, к сожалению, не посмотрел, не смог.

О.КУРИЛОВА: Да, салют был очень хороший. Мы теперь гордимся тем, что у нас такой город, он преобразовался.

И мне бы хотелось перейти к работе. Представительство Агентства стратегических инициатив в федеральном округе работает с декабря 2012 года. За это время нам удалось выявить существенные административные барьеры, с которыми сталкиваются предприниматели не только Приморского края, но и всего Дальнего Востока. И для нас крайне важно знать, что происходит на практике.

В последнее время Агентство активно занимается мониторингом исполнения принятых «дорожных карт». Хотелось поблагодарить отдельно Игоря Ивановича Шувалова, он постоянно проводит совещания с предпринимателями. В порту Восточном было принято решение, что он будет пилотным портом для прохождения грузов и ускорения процедур. Мы безмерно благодарны.

Но, к сожалению, есть пункты «дорожной карты» для предпринимателя, которые остаются для нас очень важными. И в ходе последнего мониторинга мы выяснили, что по?прежнему не решён вопрос со сроками выпуска товаров. Сроки достаточно непредсказуемыми остаются. Для тех, кто завозит товары морем, эта проблема особенно болезненна, потому что необходимо заказать железнодорожные вагоны, необходимо заказать грузовой транспорт. И силами предпринимателей зачастую невозможно скоординировать действия «РЖД» и ФТС. Соответственно, бизнес несёт убытки. Это одна из основных проблем. Мы надеемся, что в скором времени «дорожная карта» заработает.

А второе, существенное, – это постоянно необоснованное применение ФТС инкассовых решений о корректировке таможенной стоимости товаров. Почти сто процентов таких решений успешно обжалуются в суде, обжалование занимает для предпринимателя от трёх до шести месяцев. Только в Арбитражном Суде Приморского края рассматривается более 6 тысяч таких дел ежеквартально. Вследствие этого арбитражные суды перегружены. Предприниматель практически всегда возвращает свои деньги через суд. Соответственно, это является существенным обременением для предпринимателя.

Мы, конечно, обращаем внимание на необходимость выполнения «дорожной карты» по совершенствованию таможенного администрирования, особенно в пункте упрощения механизма контроля таможенной стоимости идентичных товаров, ввозимых более чем одна партия в рамках одного контракта.

Мы знаем, что этот пункт должен будет уже заработать в январе 2014 года, знаем, что ещё будут и пилотные регионы, где это будет до января 2014 года внедряться. Нам бы хотелось, может быть, чтобы порт Владивосток стал таким пилотным регионом.

Это что касается таможни.

В.ПУТИН: А мы сейчас спросим: не помните, какие планы?

Р.ДАВЫДОВ: Срок совершенно верно назван по однократному применению корректировки в рамках одного контракта – это январь 2014 года. Нами разослано программное средство, создано самостоятельно и разослано в таможенные органы. С сентября, действительно, мы уже приступаем к опытной эксплуатации, а не к пилотному проекту в ряде регионов, что позволит нам существенно сократить сроки процедур, направленных на контроль таможенной стоимости, и максимально автоматизировать действия инспектора, с тем чтобы как можно меньше было возможности проявить фантазии у человека.

Я так понимаю, что вопрос по корректировкам, таможенной стоимости, сформулирован в целом как запрос предпринимателей края. Действительно, положение с негативной судебной практикой не в пользу таможенных органов на Дальнем Востоке не может нас не беспокоить. Это тоже одна из острейших проблем.

На цифрах, Владимир Владимирович, порядка 85 процентов всех судебных споров по корректировкам таможенной стоимости, которые проиграны в целом ФТС, проигрываются на Дальнем Востоке. Притом что объём декларирования по импорту, а это по импорту происходит, когда люди считают, что цена их товара, который они завозят, гораздо ниже, чем то, что корректирует таможня, всего лишь 8 процентов.

Например, Центральное таможенное управление, по которому у нас наибольший объём декларирования, больше миллиона деклараций по импорту в год, там всего на сегодняшний день 130 судебных решений вообще было, а здесь 12 тысяч.

Помимо того что мы выполняем функцию, всё?таки пока это не отменено, хотя звучат такие голоса, – всё?таки пополнение федерального бюджета. Помимо этой функции ещё защита рынка от недобросовестной конкуренции. Здесь сегодня много раз звучал пример «Соллерса». «Соллерс» вынужден был из?за недобросовестной конкуренции именно в рамках занижения таможенной стоимости по ввозимым автомобилям снять вообще с производства одну из моделей SsangYong. С февраля этого года «Соллерс» начал выпускать «Ленд Крузер Прадо», машина престижная. Мы уже имеем негативную практику по «Ленд Крузерам Прадо», которые новые завозятся по цене 15–18 тысяч долларов, ввозная стоимость.

В.ПУТИН: Извините. Я исхожу из того, что Вы понимаете последствия, да? Люди, которые везли, они заработали, а «Соллерс» прекратил производство одного вида машин, сократились сразу рабочие места. И десятки, может быть, сотни людей остались без работы и без заработной платы, соответственно, край остался без части налоговой базы, значит, не может финансировать ни больницы, ни детские сады и другие социальные учреждения.

В этом смысле мы все должны проявлять социальную ответственность, понимать, что собственный заработок должен достигаться честным, законным образом. Правда, повторяю ещё раз, как и в случае, который описал Виталий Васильевич, это должно быть необременительно и эффективно. Но, повторяю ещё раз, не в ущерб собственному народу и экономике края.

Тем не менее, если какие?то есть нестыковки, надо всё равно подумать над этим, а они наверняка присутствуют. Таможня – сложная структура. Надо подумать над этим всё равно.

О.КУРИЛОВА: Мы же говорим как раз о добросовестных предпринимателях.

Ещё бы хотелось внимание обратить на прохождение процедуры получения разрешений на строительство. Мы пошли по такому же пути, как и правительство Москвы, – создали региональную группу предпринимателей, губернатор поддержал. И мы в рамках региональной предпринимательской инициативы начали двигаться касательно Всемирного банка, рейтинга Doing Business.

Нам понадобилось, чтобы получить разрешение на строительство, 218 дней, чтобы получить именно по рейтингу Doing Business. Сейчас Владивосток находится на 22?м месте среди 30 городов. Москва, кстати, на 30?м, но они уже сдвинулись по рабочей группе вперёд.

Мы столкнулись с тем, что в Градостроительном кодексе, например, сроки градостроительного плана, земельные участки выдаются до 30 дней или в течение 30 дней, и чиновник, как правило, сдаёт на 29?й или на 30?й день. А тогда мы задаём вопрос: «Почему так?». Соответственно, колоссальные потери времени. Любой чиновник ссылается на законодательство, он берёт последнюю цифру – до 30 или в течение 30 дней. А также добавляет: если мы выдадим раньше, то нас заподозрят в коррупции.

В.ПУТИН (обращаясь к В.Миклушевскому): Владимир Владимирович, Вы кого заподозрите в коррупции?

О.КУРИЛОВА: Не Владимир Владимирович, это федеральные…

В.ПУТИН: Федеральные органы?

В.МИКЛУШЕВСКИЙ: Конечно.

В.ПУТИН: Какие?

В.МИКЛУШЕВСКИЙ: Владимир Владимирович, мы, например, по Росреестру достигли договорённости, там тоже 30 дней, но мы сделали десять. Это как бы в пределах того законодательства, которое есть. Кто?то идёт на это, а кто?то нет.

В.ПУТИН: Ольга Сергеевна, то, о чём Вы сейчас говорите, особенно в этой части, части регистрации, Вы просто с конкретными примерами нам изложите, пожалуйста. Вы просто подготовьте и передайте.

О.КУРИЛОВА: Хорошо, спасибо. Мы просто руководствуемся тем, что по «дорожной карте» к 2018 году мы должны 56 дней… Поэтому мы пытаемся регионом инициативу проявить.

В.ПУТИН: Абсолютно точно. Правильно.

О.КУРИЛОВА: Мы, конечно, понимаем, что относиться можно к Doing Business по?разному, но за этими сроками, за теми днями, а иногда годами ожидания инвесторов получить разрешение на строительство как бы вскрываются…

В.ПУТИН: Это она из самых слабых и плохих наших позиций. Полностью согласен.

О.КУРИЛОВА: Мы, регион, мы готовы. Может быть, вносить изменения на федеральном уровне, может быть, уточнения, может быть, какие?то акты, что не до 30 дней…

В.ПУТИН: Давайте предложения.

О.КУРИЛОВА: Хорошо. Спасибо большое.

Я бы хотела ещё сказать, что мы как Агентство стратегических инициатив проводим ряд мероприятий, вовлекаем предпринимателей в мониторинг «дорожных карт». Это является обратной связью для предпринимателей. Мы в ближайшее время проведём ещё в 20 субъектах встречи с предпринимателями. От имени руководства Агентства хотели пригласить Владимира Владимировича и коллег-министров почаще участвовать с нами в таком диалоге, для того чтобы нам к 2018 году достичь всё?таки сроков в «дорожных картах», которые поставлены.

Спасибо.

В.ПУТИН: Спасибо большое.

Я посмотрел по справкам. У Виктора Васильевича какой?то интерес на этом предприятии.

Пожалуйста.

В.МАРЧЕНКО: Спасибо.

«Опора России», группа компаний «Зелёные листья», Марченко Виктор Васильевич.

Несмотря на то что у Приморского края и его сельскохозяйственных земель есть конкурентное преимущество: это и хороший климат, и близость к рынкам сбыта готовой продукции, – однако сегодня у нас молоко самое дорогое в Российской Федерации.

Мой бизнес заключается в том, что я перерабатываю сельскохозяйственную продукцию и продукты питания, в том числе переработка молока. В связи с этим мы, конечно, несколько лет назад инициировали такой инновационный сельскохозяйственный комплекс, где применили принцип замкнутого цикла, где создали собственные инновации, которые увязали в этом.

Комплекс получается неплохой, и сегодня мы уже на этапе подготовки к строительству, наш бизнес-план рассматривается и во Внешэкономбанке, и в Фонде развития Дальнего Востока. И всё, казалось бы, неплохо, но, однако, уже в ходе подготовки возникло несколько проблем, которые я хотел бы сейчас озвучить.

Одна проблема. Замкнутый цикл предполагает полную переработку отходов животноводства, зернопереработки. По нашему комплексу это порядка 200, больше 200 тонн в сутки круглогодично. Конечно, это технология переработки отходов производства достаточно масштабная, мы рассчитываем применить и биогазовое брожение, и пиролизные установки, которые сегодня, к сожалению, имеют ещё статус таких рискованных, неотработанных. Но когда?то же надо начинать, тем более что мы отобрали лучшие технологии, которые сегодня уже человечество наработало.

Однако и здесь возникнет проблема чуть-чуть позже. Как только мы создадим такой комплекс, у нас возникнет проблема подключения к сетям, потому что это альтернативный источник генерации электрической энергии из возобновляемых источников. Сегодня никак не проработан вопрос облегчения доступа подключения к сетям на сброс лишней энергии, которая всё равно круглосуточно не нужна в том объёме, на котором работают эти установки.

Я знаю, что АСИ сегодня прорабатывает «дорожную карту» по облегчению доступа к сетям потребителей. Может быть, было бы правильно добавить в эту карту блок, касающийся генераторов электрической энергии из возобновляемых источников, по облегчению доступа к сетям и, возможно, по субсидированию затрат на обеспечение этого доступа. Это один вопрос.

Второй вопрос, Владимир Владимирович, Вы уже затронули его, он на самом деле очень болезненный для Дальнего Востока, – это кадровый вопрос. Сегодня мои два молокозавода находятся в сельской местности, и я вынужден практиковать такой круговорот кадров, когда устраиваю на работу работника, которого год назад уволил как нерадивого за серьёзные проступки. Я вынужден его принимать, потому что просто нет людей. И сейчас мы точечно, конечно, позволяем себе привлекать работников из других регионов или внутри нашего региона…

В.ПУТИН: Может быть, он исправился просто, работник? Был нерадивый, а стал хороший?

В.МАРЧЕНКО: Конечно, мы проводим воспитательную работу, но статистика говорит, что это не совсем так.

Любое привлечение работников со стороны, а тем более из другой части России, тем более зарубежных соотечественников, связано с переселением, связано с необходимостью предоставления жилья. И это не всегда по плечу работодателю. Я понимаю, что эта проблема не имеет однозначного решения, поэтому, наверное, эту проблему можно решать как?то комплексно.

Что бы мы предложили? Мы бы предложили предоставить больше полномочий и немножко помощи работодателю, который инициирует, скажем, строительство микрорайона или посёлка по принципу сначала служебного жилья с последующим медленным выкупом в пользу работника при наличии контракта между работником и работодателем.

Работодателю было бы интересно закрепить работника на предприятии на 10–15 лет, а работнику иметь гарантированное рабочее место и выкупать жильё уже готовое, уже построенное работодателем заблаговременно «под ключ». И в этой части хотелось бы такую помощь, как возможное субсидирование процентной ставки работодателю при строительстве такого служебного посёлка, микрорайона – с одной стороны.

А с другой стороны, может быть, для переселяющихся на Дальний Восток обеспечить более серьёзные подъёмные. С этого года предусмотрены уже неплохие подъёмные для соотечественников из?за рубежа. Нужно для российских работников, которые могли бы сюда приехать не только по категории безработных, которые уже предпенсионного возраста, не только молодых специалистов, которые ещё не имеют квалификацию, а всё?таки средних людей с достаточно большой компетенцией.

Как их заманить сюда? Было бы здорово заманить их сюда, например, жильём и гарантированной работой. Здесь можно помочь работодателю как субсидированием процентной ставки, так и более гибким использованием инструментов, например, проектного финансирования.

В.ПУТИН: Такая практика есть в некоторых регионах и у некоторых компаний, правда, крупных компаний. Они договариваются с банками, со Сбербанком, с другими финансовыми структурами, которые работают в ипотечной сфере, получают на достаточно хороших условиях кредит, имея в виду, что есть гарантия возврата. Конечно, можно расширять такую практику, на Урале, в частности, и внедрять здесь. Было бы крайне целесообразно.

В.МАРЧЕНКО: Вот АСИ и разрабатывает подобную систему компетенции и квалификации работников. И в этой системе уже предусматриваются определённые дополнительные инициативы и возможности для работодателей, в частности, для жилищно-строительных кооперативов, комплексов.

Можно расширить этот блок и вспомнить в период Советского Союза МЖК, я имею в виду молодёжный жилой комплекс, у которого хорошая мотивация работников за жильё, она тогда работала и сегодня актуальна. И соответственно, больше возможности придать инициативе работодателям.

В.ПУТИН: Спасибо. Правильные идеи. Мы, во всяком случае, совершенно точно подумаем и постараемся это применить к Дальнему Востоку.

Пожалуйста, Вадим Аркадьевич.

В.ШВЕЦОВ: Уважаемый Владимир Владимирович!

С Вашей поддержки проекту «Соллерс–Дальний Восток» три года, можно подвести какие?то итоги.

В этом году мы произведём 70 тысяч автомобилей на наших предприятиях, это почти на 92 процента больше, чем по прошлому году. Количество персонала у нас тоже увеличится на 90 процентов. Сейчас работает только на основном производстве 1 миллион 600 человек. И конечно, многие спорили о бюджетном эффекте.

В этом году мы заплатим 2 миллиарда 902 миллиона налогов. То есть это 206 процентов роста по сравнению с прошлым годом. То есть в принципе это факт. Об этом можно спорить, говорить. Наши планы такие, что мы сейчас расширяем мощности основного производства полного цикла на 125 тысяч, как Вы знаете, у нас уже три бренда, мы сейчас думаем о четвёртом бренде.

Но мы всё?таки решили проект заморозить, потому что в принципе ситуация с субсидированием всё?таки остаётся. Поэтому её расширять, я понимаю, для бюджета крайне нежелательно. В принципе мы будем сначала, как первую фазу, морозить 125 тысяч основного производства и под это делать уже следующую фазу – компонентный парк поставщиков. На нём, собственно говоря, и предлагаем сосредоточиться.

С точки зрения бюджетной эффективности федеральный бюджет имеет индекс бюджетной эффективности – 15, краевой бюджет – 8,9, то есть мы считаем, что при инвестициях в инфраструктуру около 4 миллиардов инвестиции резидентов – 19 миллиардов, при этом создаётся более 5 тысяч рабочих мест, это проект инвестиционно выгодный.

Но, Владимир Владимирович, самая главная проблема, с которой мы сталкиваемся сейчас, – в принципе мы три года работаем, хорошо знаем всю ситуацию – это то, что экономические факторы инвестирования в крае достаточно тяжёлые. Прежде всего стоимость строительства на 20 процентов превышается, чем в других регионах.

Мы строим везде: и в Татарстане, и в других регионах. И конечно, нам это понятно, но очень непонятно для иностранных инвесторов, которые привыкли работать в особых экономических зонах в Китае, Корее, Таиланде и так далее. Им очень сложно объяснить, почему они должны пойти на неэффективность при бизнес-планировании.

Поэтому мы с Министерством экономического развития нашли хороший способ. Администрация края будет подавать заявку о создании особой экономической зоны производственного типа, которая позволит нам в данном случае разделить инвестиции. Но инвестиции государства будут возвратные, конечно, потому что все резиденты обязаны через арендную плату вернуть инвестиции, которые РосОЭЗ потратит.

В данном случае мы на старте бизнес-плана дадим ход проекту. Потому что очевидно, что мы рассчитываем на то, что амортизация через арендную плату будет немножко подлиннее от государства, чем это применяется, шесть–семь лет, в тех бизнес-проектах, которые обычно имеют в виду. Поэтому на такую поддержку рассчитываем. Мы говорим о производстве автокомпонентов и считаем, что автокомпонентный бизнес очень интересен.

Мы столкнулись ещё с такой проблемой, что никто сюда бегом не бежит, то есть это очень кропотливая работа по объяснению, по презентациям. Здесь возможна только работа на ручном управлении, создавая технологические цепочки.

Мы сегодня с Игорем Ивановичем Сечиным говорили о том, что 30 процентов автомобиля – это пластики. Если здесь будет сырьё в виде автомобильного пластика, то в принципе можно подключить и малый бизнес, и средний бизнес, потому что термопластаппараты – это небольшие инвестиции, это всё инвестиции до миллиона долларов США. Но здесь можно создать конкурентоспособную экспортно ориентированную индустрию. Поэтому сейчас Япония и Корея тащат пластики, например, из Таиланда. Я думаю, что мы поближе и, может быть, поконкурентоспособнее.

Поэтому в принципе, я думаю, что при наборе таких технологических цепочек возможно, что мы и сможем в рамках особых экономических зон… Почему особые экономические зоны? Они просто привыкли к этому. Они привыкли так работать в Таиланде. Они думают, что это более защищённая конструкция, чем просто работать вне зоны. Это, может быть, больше психологическая проблема, чем экономическая.

В.ПУТИН: Всё равно они будут считать эти преимущества или их отсутствие.

В.ШВЕЦОВ: Очевидно! Для них основная тема – это чтобы государство поддержало инфраструктуру и строительство, потому что они готовы с технологией прийти, готовы прийти с заказами, но не готовы прийти для того, чтобы покупать землю, покупать здания и сооружения. Они считают, что это пока рискованно.

Поэтому мы в данной ситуации предлагаем поддержать данную инициативу. Край заявку такую в сентябре подаст. И мы просим тоже Вашей поддержки, чтобы Министерство экономического развития рассмотрело положительно наши предложения. Тем более в Татарстане, в Елабуге, и в Липецке такое уже есть, то есть они создаются, это никакой не прецедент. На деньги РосОЭЗа технопарки уже создаются. Мы не просим ничего такого эксклюзивного в рамках особой экономической зоны на Дальнем Востоке.

Другой фактор, который сейчас для нас тоже важен. У нас достаточно большое строительство, мы будем строить достаточно большой завод и не укладываемся по срокам. Есть практика решения через постановление или распоряжение Правительства, когда первоначальные строительные работы начинаются до получения госэкспертизы. Это было в рамках АТЭС и так далее.

Если мы сейчас будем ждать, мы будем, по сути, полгода ждать решения госэкспертизы, а так мы могли бы вовсю начинать, у нас есть финансирование, у нас есть решение, мы могли бы полгода не ждать. Если такое распоряжение Правительства было бы для нашего проекта выпущено, мы могли бы работать и инвестировать. Сейчас спад по рынку, надо сейчас строить, потому что надо чем?то заниматься, строить – самое лучшее в данной ситуации.

Поэтому две инициативы, которые мы сейчас имеем, – это вопрос создания особой экономической зоны и поддержка инфраструктурной и строительной части. И плюс вопрос, связанный с разрешением на начало строительство.

В.ПУТИН: Госэкспертиза. Скажите, пожалуйста.

И.ШУВАЛОВ: Вадим Аркадьевич прав, Владимир Владимирович, по поводу того, что как раз при сокращающихся темпах роста нужно как можно больше существующие инвестиции поддержать. Я боюсь, что у нас правовых оснований не будет.

Владимир Владимирович, если позволите, мы отработаем. Если правовые основания будут давать такое разрешение, мы тогда выпустим. Но в принципе до госэкспертизы никогда у нас…

В.ПУТИН: Вы знаете что? Госэкспертизу нужно проводить, но просто нужно организовать её так, чтобы они провели её в короткие сроки. Вот и всё.

И.ШУВАЛОВ: Понятно.

В.ПУТИН: Только чтобы это было не формально, не так, что сказали: «Вы проведите». Они: «Хорошо, проведём». И завтра забыли. Надо это отследить.

В.ШВЕЦОВ: Владимир Владимирович, я подготовил два письма. Если позволите, я Вам их передам.

В.ПУТИН: А мы запишем сегодняшним поручением. Но письма всё равно давайте, пригодятся.

И.ШУВАЛОВ: И по свободной экономической зоне, Владимир Владимирович, это предложение тоже надо поддержать, оно давно уже звучит, Вадим Аркадьевич не первый раз ставит. Уже существует здесь свободная экономическая зона рекреационного типа на острове Русский, и Правительство по этому поводу принимало решение. По производственному типу тоже надо решение принимать.

В.ШВЕЦОВ: Спасибо большое.

В.ПУТИН: Алексей Валентинович!

А.УЛЮКАЕВ: Мы в предварительном плане обсуждали эту идею и с Вадимом Аркадьевичем, и с коллегами. У нас концептуально не вызывает возражений, мы готовы к этому, но этот вопрос очень счётный.

Коллега упомянул, что в Татарстане создано. Мы приняли на себя обязательства, которые ещё пока не исполнили. Цена обязательств – 15 миллиардов рублей. Поэтому мы посчитаем всё тщательно, чтобы не оказаться в неудобном положении, создавая риски неисполнения того, что мы замышляем. Но в целом идея концептуально правильная.

И второй момент. Очень важно то, что и Игорь Иванович говорил, и Вадим Аркадьевич, что возможно участие малого и среднего бизнеса при производстве компонентов для автомобилей. Я хочу напомнить, что у нас с января следующего года Федеральный закон № 44 будет действовать, по которому не менее 15 процентов заказов компаний, в том числе с государственным участием, должны размещаться в этой сфере. Это хорошая возможность начать с качественного выполнения федерального закона.

В.ШВЕЦОВ: Владимир Владимирович, я извиняюсь, конечно. Очень важный момент такой, потому что получается большой разрыв между сырьём и готовым автомобилем. У нас ещё есть так называемый УС, сборщик узла, нам нужно этих УСов затянуть в особую экономическую зону, сборщиков так называемых, владельцев ноу-хау этих узлов, а потом уже пойдут термопластаппараты, то есть это поставщики второго и третьего уровня. То есть там нужно развернуть всю ситуацию, и поэтому зона даёт как раз понятный билет для этих крупных корпораций: «Дэлфай», «Бош», «Сименс». То есть они глобальные, они глобально приходят и как бы глобально разворачиваются.

Очень важно, чтобы они пришли. У них достаточно много заказов, у них колоссальный мультипликационный эффект. Если есть сырьё ещё тем более, они будут тянуть, потому что они тянут это в Китае. То есть у них уже есть технологическая цепочка, они работают по всему миру и так. Нам нужно их затянуть, а для этого нужно создать хотя бы нормальные инвестиционные условия. Но по поводу арендной платы мы готовы на 10, на 15 лет зафиксировать свои обязательства. То есть в принципе это значит, что мы готовы на длинные контракты по аренде. То есть мы вернём деньги.

В.ПУТИН: Вы знаете, если мы сделали это в Татарстане, в других европейских регионах страны, здесь надо сделать это обязательно.

А.УЛЮКАЕВ: Да, с содержательностью мы согласны.

В.ПУТИН: В Татарстане нет таких проблем, которые есть здесь. И нам нужно купировать эти проблемы принятием соответствующих решений, которые развивали бы производство, развивали бы экономику региона.

А.УЛЮКАЕВ: Концепцию поддерживаем. Относительно сроков возврата мы обсудим с коллегами и найдём приемлемую формулу.

В.ПУТИН: Но сделать нужно по?любому, вопрос только в том, чтобы это всё было корректно.

Игорь Николаевич, что хотели сказать?

И.СЛЮНЯЕВ: Владимир Владимирович, промышленно опасные, технически сложные объекты и объекты с госучастием требуют участия госэкспертизы. Срок установлен законом – 60 дней. Более 60 дней экспертиза не рассматривает проектные документы.

В.ПУТИН: Он говорит не о 60 днях, он говорит о полугодии и так далее.

И.СЛЮНЯЕВ: Не бывает такого!

В.ПУТИН: Бывает.

В.ШВЕЦОВ: В сентябре я сдаю проект.

И.СЛЮНЯЕВ: Два месяца ровно.

В.ШВЕЦОВ: Просто я буду стоять сейчас. Ведь вы знаете, климат очень плохой здесь, пока летние месяцы, я мог бы выполнить много очень земельных работ.

И.СЛЮНЯЕВ: Мы готовы сопровождать в ручном режиме, но два месяца – срок, установленный законом.

В.ШВЕЦОВ: Я год пропущу.

В.ПУТИН: Что Вы на меня так смотрите? Я больше склонен поддержать Вадима Аркадьевича. Год пропустит!

И.СЛЮНЯЕВ: Сопроводим.

В.ПУТИН: А как вы сопроводите?

И.СЛЮНЯЕВ: Дело в том, что бывают ситуации, когда недостаточно проработанные проектные решения вынуждают экспертов выносить отрицательное заключение по представленному инженерному проекту. Но мы, как правило, по сложным и важным проектам дорабатываем все замечания на площадке Главгосэкспертизы.

В.ШВЕЦОВ: У меня лучшая компания, которая разрабатывала весь кластер в Петербурге, самая дорогая компания работала.

В.ПУТИН: Послушайте, государство должно быть гарантировано от каких?то промашек. Тогда возьмите, мы тогда прямо Вам запишем, чтобы вы это сопроводили, именно такое административное и ручное сопровождение сделали.

Извините, пожалуйста, Сергей Владимирович руку поднимал.

С.СЛЕПЧЕНКО: Уважаемый Владимир Владимирович! Уважаемые участники совещания!

Я руководитель компании «Акватехнологии», представляю рыбопромышленное предприятие Приморского края, прибрежное рыболовство. Компания имеет 17 судов различного класса, 3 структурных подразделения, рыбозавод, очень много инвестируем именно в глубокую переработку.

Суммарная мощность производства порядка 150 тонн в сутки готовой продукции, свыше 40 наименований выпускаем. В последнее время развиваем именно собственную сеть, для того чтобы спрямить доставку собственной продукции конечному потребителю.

Хочу поблагодарить Вас, Владимир Владимирович, за внимание к рыбной отрасли. Последние Ваши поручения, мартовские, августовские поручения, принятый закон об аквакультуре, где в том числе учтены вопросы прибрежного рыболовства, конечно же, дали огромный стимул для развития всего рыбоперерабатывающего комплекса.

Для Приморья очень важное было принято решение о создании здесь рыбоперерабатывающего кластера. Комиссия Правительства Российской Федерации по вопросам агропромышленного и рыбохозяйственного комплекса решила включить этот проект в Государственную программу социально-экономического развития Дальнего Востока и Байкальского региона.

Но на сегодняшний момент не предусмотрено финансирование этого проекта, поэтому просим дать поручение Правительству, чтобы включить проект создания рыбоперерабатывающего кластера на территории Приморского края в приоритетные проекты и предусмотреть средства на его финансирование начиная с 2014 года на условиях софинансирования федерального бюджета, краевого бюджета и средств частного бизнеса.

И хотел бы затронуть два вопроса, которые волнуют рыбацкую общественность Приморья. Первое – приватизация рыбацкой науки. Планируется приватизировать рыбохозяйственные научно-исследовательские институты. Позиция рыбацкой общественности, что этого допускать нельзя. Дело в том, что водные объекты морей, рыба в частности, это трансграничные объекты, которые используются совместными государствами.

И, естественно, что отстаивать интересы России в вопросах определения и регулирования запасов должна структура, которая имеет статус государственной, потому что при подписании международных соглашений при определении запаса, регулировки частный институт не будет воспринят должным образом. Поэтому мы просим исключить научно-исследовательские институты из плана приватизации федерального имущества на 2014–2016 годы либо сделать их акционирование, но обязательно с контрольным пакетом государства.

РЕПЛИКА: Владимир Владимирович, решение уже есть этого вопроса, подготовлено распоряжение Правительства, что они ГУПы сегодня, де?юре, мы их переводим в федеральные бюджетные научные учреждения, все наши институты. Дело в том, что подготовленное распоряжение буквально вчера ушло по ведомствам…

В.ПУТИН: Вы не знали об этом? Вас такое решение устроит?

С.СЛЕПЧЕНКО: Конечно.

В.ПУТИН: Всё, вопросов нет.

Коллеги дорогие, нам нужно заканчивать. Вопросов, безусловно, может быть много. И мы можем обсуждать их, не сердитесь, очень предметно и очень долго. Но когда?то нужно закончить.

Я что хотел бы сказать в завершение. Мы будем возвращаться к проблемам региона и будем делать это регулярно, на регулярной основе. Но, повторяю ещё раз, я хотел воспользоваться тем, что здесь, во Владивостоке, сейчас находится половина Правительства Российской Федерации.

И мне хотелось бы, чтобы коллеги мои вас послушали, чтобы вы их послушали, чтобы подняли вопросы, которые мы можем не только обсудить, но сформулировать, положить на бумагу и оформить это в качестве поручения отдельным ведомствам и Правительству в целом. Это, Андрей Алексеевич, тоже касается и того вопроса, который Вы хотели поднять. Давайте его тоже мы будем иметь в виду и тоже проработаем.

Я в завершение хочу сказать о кадровом решении. Вот координатором работы, это, наверное, в СМИ было уже, по Дальнему Востоку будет вновь назначенный вице-премьер и он же полпред – это Трутнев Юрий Петрович. Он был министром, вы знаете, и в Администрации проработал год.

Мы специально подняли его статус не только для того, чтобы он сейчас мог координировать работу по борьбе с паводками и преодолению их последствий, но и для того, чтобы на перспективу был человек не на уровне даже министра, а на уровне вице-премьера, который мог бы эффективно работать со всеми коллегами, которых он очень хорошо знает, и пользуется авторитетом в Правительстве, и в Администрации тоже. Будем работать с ним напрямую и я, и Дмитрий Анатольевич.

Всё, что мы сегодня обсуждали, всё, что мы сегодня с вами положим на бумагу в виде соответствующих поручений, тоже так или иначе будет находиться под его контролем.

Вам большое спасибо. Хочу пожелать вам успехов. Благодарю вас.

Россия. ДФО > Госбюджет, налоги, цены > kremlin.ru, 31 августа 2013 > № 886403 Владимир Путин

Свежий ветер оптимизма

Новый образ мышления для успеха в будущем мире

Резюме: Сегодня отдельные страны, даже самые большие, уже не могут позволить себе роскошь самодостаточности. Результатов добиваются те, кто умеет быть открытым, создавать альянсы и использовать возможности союзников.

Мировая система переживает глубокий кризис. Каждый цикл «творческого разрушения» старого миропорядка меняет и правила игры. Новая система будет формироваться под влиянием других факторов успеха и форм поведения ее участников. Чем быстрее страна приспособится к меняющимся условиям, тем большего она сможет добиться в следующие 10–20 лет. Темпы адаптации во многом зависят от способности правительств понять, куда движется мир, и выбрать эффективную конкурентную стратегию.

Атлантический совет выпустил недавно доклад «Взгляд в 2030 год: стратегия США для постзападного мира», который опирается на сценарии, подготовленные Национальным советом по разведке. Авторы полагают, что в ближайшие годы Соединенные Штаты вернут себе возможность управлять миром. Россия почти не упоминается: по сути, ее списывают со счетов как влиятельного игрока будущего.

Есть ли у России шанс обрести достойное место в формирующейся мировой системе? С какими вызовами ей придется столкнуться? Успех определит способность страны переосмыслить свое место в мире и выработать международную стратегию, отличную от той, что была характерна для эпохи евро-атлантического соперничества великих держав.

Контуры нового мира

Несмотря на высокую степень неопределенности, экономические и социально-политические тенденции уже позволяют составить представление о том, какой станет планета через 10–20 лет.

Экономика и технологии: тектонические сдвиги. Через 10 лет мир все еще будет приходить в себя после долгого периода медленного роста. Экономики США и особенно Европы – главных потребителей сегодняшнего дня – еще продолжат отрабатывать накопленные долги. Несмотря на значительный прогресс в области здравоохранения, компьютерной техники и чистой энергетики, базовые технологии нового кондратьевского цикла еще не будут достаточно зрелыми, чтобы генерировать финансовые потоки, достаточные для опережающего роста мирового благосостояния.

Азиатско-Тихоокеанский бассейн определенно затмит евро-атлантический регион в качестве центра мировой экономики. Независимо от того, как быстро будет дальше развиваться Китай, около половины мировой элиты составят богатые, образованные и уверенные в себе выходцы из Азии, на долю которых, согласно расчетам Центра по европейской реформе, придется 42% мирового потребления. Для них глобальные центры притяжения сместятся из Нью-Йорка и Лондона в Шанхай, Мумбай и Сингапур.

Начало следующего долгого цикла роста будет сопровождаться переделом влияния в мировых бизнес-элитах. Лидерство в компаниях перейдет от финансистов и адвокатов к тем, кто способен понять и привлечь новых покупателей и обеспечить рост доходов, – инноваторам, инженерам, маркетологам. Доллар, несмотря на относительно крепкое здоровье американской экономики, скорее всего, утратит неоспоримое право быть единственной резервной валютой мира. По мере снижения его роли американским финансовым элитам – королям нынешней мировой экономической системы – придется умерить амбиции.

Мировая экономика станет еще более тесно интегрированной, превратится в систему увязанных друг с другом торговых соглашений, сконцентрированных вокруг наиболее сильных региональных игроков. Страны попытаются привести налоговые режимы, стандарты и законодательства к единому знаменателю, все больше поступаясь реальным национальным суверенитетом. Ожесточенная конкуренция за инвестиции и таланты обострится; неравенство в доходах и богатстве между несколькими лидирующими глобальными центрами и остальным миром станет еще более разительным.

Народы против правительств. На Западе правительствам, перегруженным финансовыми и социальными обязательствами, придется иметь дело с уставшим от кризиса, поляризованным и скептически настроенным электоратом. На Востоке и Юге режимы столкнутся с возросшими ожиданиями увеличивающегося населения, в то время как рост ориентированной на экспорт экономики замедлится.

Следующие 20 лет – это усугубление напряженности в отношениях между «управляющими» и «управляемыми». Отчаянно нуждаясь в деньгах, правительства будут стремиться установить полный контроль над своими гражданами-налогоплательщиками. Те же, наконец, начнут сопротивляться. Растущий городской средний класс, активный, коммуникабельный и нетерпеливый, потребует больше прав, прозрачности и социальной защищенности. В Турции, Испании, Бразилии и Египте мы уже становимся свидетелями зарождения протестной культуры, характерной для нового поколения.

Несмотря на попытки прижать налогоплательщиков к ногтю, государства утратят контроль над своими самыми ценными активами – людьми. Как заметил, выступая в Давосе, президент Израиля Шимон Перес, благодаря образованию и международным корпорациям граждане обретут беспрецедентную свободу самовыражения и развития индивидуальности. Лучшие будут востребованы всюду, тогда как «худшие» – бедные и необразованные – нигде и никому не понадобятся. Наблюдая за жизнью богатых и знаменитых на экранах своих мобильных телефонов, миллиарды мальчишек и девчонок захотят пожертвовать многим для достижения своей мечты. Те, мечтам которых не суждено сбыться, пополнят ряды преступных групп и радикальных организаций.

Социальная напряженность – питательная среда для политической нестабильности и всплесков национализма. Она также породит крупные движения с требованиями социальной справедливости. Фрэнсис Фукуяма ожидает ренессанса левого фланга политического спектра как реакции на поляризацию и доминирование мировых финансовых элит. Распространению левого движения благоприятствует отсутствие свежих идей в лагере правых. Пользуясь преимуществами социальных сетей, взывая к разочарованной молодежи из глобализированного среднего класса, эти движения способны быстро приобрести всемирный характер, захлестывая одно правительство за другим.

Безопасность и окружающая среда: новые мобилизующие темы. Ослабленные кризисом государства, испуганные недовольством собственного населения и растущим давлением внешних факторов, бросят все силы на обеспечение безопасности, пытаясь контролировать буквально все: от личности и финансов граждан до их поведения на улице, не говоря уже о политической деятельности. Вооруженные новыми технологиями тотальной слежки, службы безопасности повсеместно превратятся в вездесущих «больших братьев». В отличие от законопослушных родителей, зацикленных на потреблении, молодое поколение, как уже очевидно, не намерено терпеть беспредельный контроль и создаст свою «пиратскую контркультуру», героями которой станут такие люди, как Ассанж и Сноуден.

Поскольку иммиграционные потоки продолжат размывать социальную ткань западных обществ, у правительств не останется другого выбора, как воздвигать защитные барьеры против пришельцев, играя на ксенофобии и национализме. В большей части развивающегося мира быстрая индустриализация и избыточная урбанизация приведут к деградации городской среды, все менее пригодной для проживания. Экономическая необходимость заставит огромные массы людей искать прибежища в горстке мегаполисов, страдающих от загрязнения, перенаселения и преступности. В странах с авторитарными режимами при отсутствии легальных возможностей для политической оппозиции дело защиты окружающей среды может стать мобилизующей темой и поводом для того, чтобы требовать политических реформ.

Международные отношения: неопределенность и напряженность. Многие согласны с Иэном Бреммером, президентом «Евразия груп», который считает, что через 20 лет в мире не останется единого доминирующего центра силы. Влияние Запада и США станет менее выраженным, а их свобода маневра, проистекающая из контроля над мировой финансовой, медийной и военной инфраструктурой, сократится. Для новой мировой элиты, особенно азиатской и латиноамериканской, Бреттон-Вудские соглашения и холодная война полностью уйдут в историю. Бразилия, Индия, Иран, Турция и Индонезия превратятся в региональные центры влияния, а Китай – в глобальный. Запад утратит монополию на передовые военные технологии – у региональных игроков появятся боеспособные вооруженные силы, дающие возможность без стеснения отстаивать свои интересы.

Логика бизнеса без границ и усугубление глобальных проблем, таких как миграция, состояние окружающей среды, распространение средств массового уничтожения или противоречия относительно прав человека способны и дальше размывать понятие государственного суверенитета. Параг Ханна описывает будущее мира, где корпорации, государства, люди и религиозные организации будут взаимодействовать не только реально, но и виртуально, а официальные каналы утратят монополию на управление отношениями между странами. Современные международные институты, неспособные справиться с растущей сложностью стоящих перед ними проблем, продолжат уступать реальную власть региональным организациям или целевым группам, подобным «Большой двадцатке». Однако передача полномочий стихийно создаваемым форумам, не обладающим всеобщей легитимностью, неизбежно приведет к новым трениям и непостоянству союзов.

В условиях «текучести» системы международных отношений, все меньше контролируемой ядерными державами – членами Совета Безопасности, усиливающиеся региональные игроки попытаются сформировать собственные зоны влияния, тогда как небольшие страны будут искать спасения в альянсах. Это особенно характерно для пространства между Средиземным и Южно-Китайским морями, где расположены старые соперники с новыми амбициями – Турция, Иран, Саудовская Аравия, Пакистан, Индия, Вьетнам и Китай. Нестабильная социальная ткань многих мусульманских государств гарантирует, что в какой-то момент напряженность перерастет в вооруженные столкновения.

Соединенные Штаты, в отличие от прежних времен, вряд ли захотят прямо ввязываться в это соперничество. Америка, самодостаточная в энергетическом плане и занятая поиском новой идентичности, скорее всего, проявит осторожность на мировой арене, вмешиваясь преимущественно для того, чтобы сохранить благоприятный для себя расклад сил в ключевых регионах мира.

Вполне вероятно, что в течение следующих 20 лет еще несколько стран получат возможность наносить массированные парализующие удары – как ядерные, так и кибернетические. Вместо того чтобы идти на риск прямой конфронтации, соперники предпочтут проецировать силу опосредованно, используя оппозиционные религиозные или сепаратистские движения. Инвестиции в разведку, контрразведку, каналы информационного воздействия, силы специального назначения и кибернетическое оружие будут расти гораздо быстрее, чем в традиционные вооруженные силы.

Продолжится размежевание на конкурирующие между собой группы стран. До тех пор пока очередной долгий цикл экономического роста не ослабит социальное недовольство масс, поляризация и нестабильность продолжат усугубляться. Трудно не согласиться с бывшим госсекретарем США Колином Пауэллом, который характеризует следующие несколько лет как «революционные».

Новые факторы успеха

Для обуздания социальной напряженности и создания рабочих мест государствам придется еще жестче соперничать за возможности и ресурсы роста. Пытаясь соблазнить инвесторов привлекательными условиями, правительства в то же время будут использовать все средства, чтобы обеспечить сбыт для своих товаров и услуг. Крупнейшие игроки, такие как Соединенные Штаты и Китай, постараются расширить рынки, находящиеся под их контролем. Менее крупные игроки займутся укреплением региональных альянсов: скоро мы увидим модифицированный вариант интеграции в Европе, формирование азиатского экономического и оборонного блока вокруг АСЕАН, а также общее латиноамериканское экономическое пространство.

Наряду с конкуренцией за природные ресурсы существенно обострится борьба за человеческий капитал, лежащий в основе инноваций и добавочной стоимости. Возрастет значение мест, где этот капитал аккумулируется – стабильных стран с высокой межрелигиозной и межэтнической терпимостью, где правительства не посягают на свободу граждан, с умеренной системой налогообложения, чистой природной средой и развитой инфраструктурой.

Какие же опасности подстерегают в новом мире? Что будет залогом безопасности и конкурентоспособности государств?

На первый план выходит риск стать «чужаком» в мировом сообществе, утратить беспрепятственный доступ к рынкам, талантам, финансированию и технологиям. Трудности с интеграцией в наиболее привлекательные глобальные процессы разделения труда и создания стоимости будут означать замедление роста и дополнительные издержки. Чтобы гарантировать экономике реальные шансы на успех, страны захотят стать членами как можно большего числа экономических альянсов и зон свободной торговли. Те, кто неспособен найти место в возникающем мировом порядке, столкнутся с задачей выживания в самых невыгодных условиях, что мы видим сейчас на примере Ирана.

Существует также угроза стать мишенью для враждебно настроенных держав, объектом если не прямого вооруженного вторжения, то подрывной деятельности. В любом случае конфронтация потребует чрезвычайных усилий и изнурительных расходов на национальную оборону. Императивы безопасности вынудят правительства выбирать один из двух вариантов: либо самим наращивать военную мощь, включая обретение оружия массового уничтожения, либо искать защиты в военном альянсе с сильным партнером.

Риск отсутствия внутреннего мира – социального, религиозного и этнического – не менее важен, чем угроза войны, так как он ставит крест на нормальном экономическом развитии. Внутренняя стабильность – обязательное условие для привлечения талантов и инвестиций и важный компонент качества жизни. Конкуренция за людей невозможна без создания условий для всплеска социального и экономического оптимизма. Культура равноправия и равных возможностей для всех этнических групп, четкие и ясные правила игры – необходимые условия успеха.

Поскольку никто не может предсказать, как новые технологии повлияют на бизнес и геополитику, государствам придется быть готовыми быстро приспосабливаться к меняющимся условиям. Более чем когда-либо важно уметь распределять риски: заручиться конкурентными преимуществами в нескольких областях создания богатства, не ограничиваться одним рынком, одной отраслью, одним альянсом. Как отмечает Иэн Бреммер, страны, у которых есть выбор в путях развития, получат преимущество. Они смогут дороже «продавать» себя на международной арене.

Вызовы для России

В настоящее время Россия не входит ни в один из основных экономических клубов. Хотя членство во Всемирной торговой организации открыло российский внутренний рынок миру, последний двери в ответ не распахнул. Дальнейшее углубление мировой экономической интеграции связано с созданием преференциальных зон, что во многом девальвирует ценность вступления России в ВТО. Сергей Рогов, директор Института США и Канады РАН, отмечает образование двух крупнейших торговых орбит – транстихоокеанской и трансатлантической. Латинская Америка, Китай и Индия так или иначе войдут в эти орбиты. К сожалению, пока непонятно, как Россия, не являясь полноправным участником этих торговых зон, сможет вписаться в новую экономическую карту мира. Членство в БРИКС не дает очевидных торговых преимуществ, тогда как создание Евразийского союза расширяет экономическое пространство России, но не обеспечивает доступа к наиболее перспективным рынкам будущего.

Россия все еще не имеет возможности оказывать заметное влияние на механизмы ценообразования на рынках природных ресурсов, от которых критически зависит. Заслуженно или нет, но у нее отнюдь не безупречная репутация среди мировых инвесторов. Поскольку Россия не входит в круг стран, которые определяют мировую экономическую политику, наши власти не имеют достаточного набора инструментов, однако несут полную ответственность за ситуацию в экономике и благополучие граждан.

Если говорить о стратегической безопасности, Россия зажата между двумя растущими центрами силы – Китаем и Европейским союзом. У страны нет надежных друзей, а численность населения неуклонно снижается. Громадные природные ресурсы вызывают зависть. Обладая внушительным ядерным арсеналом, Россия пока может не опасаться прямого нападения, но ее южные границы уязвимы для конфликтов малой интенсивности, разжигаемых в том числе и теми, кто стремится эксплуатировать российские религиозно-этнические проблемы.

Что касается Запада, то преимущественно православная Россия недостаточно мала, чтобы быть поглощенной европейским центром цивилизации, но и недостаточно велика, чтобы сформировать собственный глобальный полюс притяжения, подобно Китаю. Несмотря на растущие экономические и культурные связи с Европой, религиозные и политические отличия не позволяют России стать полноправным членом евроатлантического клуба. По отношению к Востоку Россия всегда будет стоять особняком в культурном и этническом отношении. Ей трудно уладить давний вялотекущий конфликт с Японией, не говоря уже о потенциальных трениях с Китаем. При самом оптимальном сценарии будущее здесь можно определить по принципу «чем выше забор, тем лучше соседи». В соответствии с логикой преобладающих рыночных связей Центральная Азия втягивается в орбиту «большого» Китая, в то время как российское культурное и языковое пространство там продолжает сужаться.

Чем беспокойнее мусульманский мир и чем яснее он себя осознает, тем менее комфортно России по соседству с ним. Российские мусульмане по мере роста численности и влияния могут испытывать культурное тяготение к модернизирующейся Турции и богатым странам Персидского залива. Для них не пройдут незамеченными и перемены на Ближнем Востоке, где религиозные силы берут политическую власть.

С точки зрения внутренней стабильности Россия вступает в новый век, не будучи в ладах сама с собой. Обостряется поляризация общества, растет религиозная нетерпимость и пропасть между этническими группами. России трудно чем-либо гордиться в плане качества жизни. Густонаселенные районы экологически неблагополучны, инфраструктуры хронически не хватает. Муниципальное хозяйство ведется из рук вон плохо. Бюрократия «кошмарит» бизнес и частных граждан, сводя на нет привлекательность низких ставок налогообложения. Несмотря на динамичную культурную жизнь, повседневное пьянство и беспредел на дорогах производят отталкивающее впечатление как на местных жителей, так и на приезжих.

Российская культура объединила и ассимилировала многочисленные этнические группы в границах империи, а затем и Советского Союза. Однако, будучи удаленной и самодостаточной державой, Россия не имеет опыта обращения с «настоящими» иностранцами – теми, кто не принадлежит к ее цивилизационному пространству. Хотя мобильная и любознательная российская молодежь открыта миру, Россия как страна для него закрыта. Ее предприятия и администрация работают по старинке, и им в массе своей нет дела до того, как ведутся дела в других местах. У подавляющего большинства талантливых, предприимчивых и мобильных иностранцев, готовых искать новые возможности, Россия может вызывать интерес как место деловых и туристических визитов, но не проживания и открытия бизнеса.

Страна не имеет конкурентных преимуществ в какой-либо другой области кроме природных ресурсов. Но даже и с гигантскими запасами полезных ископаемых влияние на мировых рынках будет уменьшаться, поскольку Соединенные Штаты становятся конкурентом России по экспорту нефти и газа, а мир ищет альтернативные способы выработки энергии.

Утечка качественных, профессиональных человеческих ресурсов продолжается, а система образования России с трудом справляется с задачей замещения отъезжающих специалистов. Более того, пока не удается возродить технологичные отрасли экономики с высокой добавленной стоимостью, критически важные для сохранения передовых производственных навыков населения. Что касается репутации в научном мире и в области образования, то, если измерять ее количеством зарегистрированных патентов или цитирований в крупных научных журналах, Россия, прямо скажем, не блещет.

Новая стратегическая парадигма

Новый мир формируется вокруг России и часто без российского участия. Официально страна намерена оставаться крупным игроком на мировой арене, пятой либо шестой экономикой по размеру ВВП. Хотя она больше не соперник США, Евросоюзу или Китаю, цель – выступать на равных с Японией, АСЕАН, Индией или Бразилией.

Но эти сценарии и прогнозы основаны на экономических моделях прошлого. В мире, где доминируют другие факторы успеха, российская экономика едва ли станет расти с той скоростью, которая ожидается. Как сырьевой державе, производящей не более 3% мирового ВВП, России отводится второстепенная роль в глобальном хозяйстве.

Хотя уже 20 лет очевидно, что Азия превратится в крупнейший рынок будущего, Россия едва открывает свои восточные двери. Она утрачивает влияние в Центральной Азии и пассивна на Украине, позволяя новым торговым барьерам сформироваться в непосредственной близости от ее экономического центра. Вот уже много лет Россия не может заключить всеобъемлющий договор с ЕС, чрезвычайно важный для ее развития. Турция постепенно перехватывает инициативу на Кавказе. Деловые связи с Соединенными Штатами, крупнейшим игроком мировой экономики, незначительны. По мере обострения глобальной конкуренции Россия оказывается все более уязвимой. Дееспособность мировых институтов, где Москва традиционно пользуется влиянием, таких как ООН, снижается, в то время как увеличивается роль региональных группировок, где Россия может остаться в меньшинстве. Речь идет прежде всего об Арктике, Черноморском и Каспийском бассейнах.

Численность российского населения и экономический вес сокращаются, страна постепенно теряет геополитический масштаб. Если негативные тенденции продолжатся, через пару десятилетий Россия рискует оказаться на глобальной периферии.

Меняется стратегическая парадигма. Россия жила в мире соперничества великих держав, с четко определенными границами и механизмами использования силы. 300 лет страна оставалась одним из ведущих игроков в мировой системе, центром которой являлась Европа. Россия была соперником и партнером Запада, но не имела достойных оппонентов к Востоку и к Югу. Россия и Советский Союз внушали страх своими размерами и могуществом. В экономическом плане страна была самодостаточной, и ей не нужно было ничем делиться.

Сегодня отдельные страны, даже самые большие, уже не могут позволить себе роскошь самодостаточности. Результатов добиваются те, кто умеет создавать альянсы и использовать возможности союзников. Для таких стран, как Россия, это фундаментальный вызов. Взаимоотношения Москвы с Европейским союзом особенно наглядно демонстрируют, как трудно играть в одиночку против целой команды. Россия, привыкшая к матчам один на один, чувствует себя теннисистом, которого вынуждают сразиться в футбол. Это мучительно, даже если команда противника далека от пика своей формы и не слишком хорошо сыграна.

В новой парадигме Россия зависит от остального мира. Однако у страны мало опыта создания альянсов и работы в команде, ей предстоит научиться находить друзей. Она исторически терпеть не может организаций, в которых не играет доминирующей роли, и продолжает разговаривать с соседями менторским тоном. Москву быстро утомляют бюрократические лабиринты многосторонних организаций. Как верно замечает Николай Злобин, России еще нужно найти способ, как сохранять свою независимость, не теряя при этом влияния на мировые процессы.

Россия выступает за многополярное устройство, но не освоила методы эффективной работы в многомерном многоскоростном мире. Подобно тому как американским элитам пора осознать необходимость делиться силой и влиянием, российским нужно понять, что страна больше не способна добиться успеха в одиночку.

Новый менталитет для новой парадигмы

Что же мешает стать хорошим командным игроком? Поведение России – результат миропонимания и образа мышления, который превалирует в обществе. Но чтобы завоевать достойное место, нужен другой подход, другой образ мыслей.

Не изменив существующий менталитет, мы обречены воспроизводить прежнее поведение. Нужно критически переосмыслить те «априори», из которых складывается коллективное сознание, открыто сказать о вызовах, отказаться от табу и подходов, которые мешают быть конкурентоспособными. Избавление от страхов, изъянов и недостатков – процесс болезненный. Попытки переоценки прошлого поведения спровоцируют обвинения в отсутствии «патриотизма». Однако нет ничего более патриотичного, чем постараться понять, что мешает достичь успеха в будущем. Петра Первого тоже обвиняли в отказе от «священных традиций», когда он стриг бороды боярам.

Во-первых, давайте перестанем «играть от обороны» и перейдем в наступление. Мы представляем себе Россию как «осажденную крепость». Национальная психология веками выковывалась через сопротивление внешним агрессорам – монголам, немцам, французам, американцам. Это оборонное сознание работало на объединение огромной и разнородной страны и справилось с этой задачей. Представляя Россию как вечную жертву агрессии, мы, по сути, утверждаем наше моральное превосходство. Однако это же подразумевает, что россияне отдают инициативу другим и что есть возможность жертвовать временем и пространством, прежде чем само существование как нации окажется под угрозой.

Такая логика больше не работает. Маловероятно, что кому-то захочется оккупировать Россию. Во всех других смыслах, кроме географического, она не так уж велика, особенно с точки зрения человеческого, промышленного и финансового потенциала. Огромные расстояния – помеха не только и не столько для врагов, но и главным образом для нас самих. В мире современных технологий оборонительное мышление утрачивает всякий смысл.

Традиции делают Россию пассивной и создают иллюзию, будто достаточно просто протянуть дольше, чем противники, выждать, пока над нами не нависнет смертельная угроза, и лишь тогда начать действовать. Россия ждет предложений извне вместо того, чтобы самой активно организовывать других. Страна играет от обороны, отвечая на действия европейцев, американцев или китайцев, в то время как необходимо самим задавать тон и искать новых друзей и возможности. Мы нередко с опозданием реагируем на то, что происходит в информационном пространстве, позволяя окружающим формировать российский имидж на международной арене и даже нашу внутриполитическую повестку дня.

Тем самым увековечивается психология жертвы, которая снимает с нас ответственность за собственные просчеты. Достаточно просмотреть ежедневную прессу, как консервативную, так и либеральную, чтобы понять, насколько в России любят винить других – власти, соседей, масонов, инородцев, – не предлагая ничего взамен. Комплекс жертвы приводит к недооценке собственных способностей и убивает желание пытаться что-то изменить.

Пора отказаться от психологии осажденной крепости, научиться строить мосты, а не стены. Оборонный менталитет диктует внешнюю политику, нацеленную на сохранение статус-кво и защиту суверенитета в качестве незыблемого принципа. На уровне заявлений Евразийский союз, Шанхайская организация сотрудничества, БРИКС и Арктический совет, то есть альянсы, которые формируют новую стратегическую среду, – приоритеты. Но реальный упор делается на консервацию, на старые инструменты – место постоянного члена в Совете Безопасности ООН, ядерный статус, членство в «большой восьмерке» и стратегические отношения с Соединенными Штатами.

Во-вторых, давайте перестанем считать себя «особенными» и начнем на равных играть на всем мировом поле. Оборонительное поведение нередко оправдывается притязаниями на «уникальность». Некоторые утверждают, что остальной мир не может понять Россию, которая всегда будет идти своим особым путем. Подобное представление – следствие ограниченного взаимодействия с другими странами, так как себя можно познать только в сравнении с окружающими. Российская культура не более уникальна, чем культура любой другой крупной нации – индийской, китайской, немецкой, персидской или японской.

Ментально отделяя себя от других, мы лишаем себя возможности конкурировать на самом важном мировом рынке – рынке идей, «мягкой силы». На откуп американцам и европейцам отдается право вводить в общий обиход концепции и понятия, с помощью которых судят об окружающем мире, в том числе и о России. Владислав Иноземцев сожалеет о том, что ни одна из основных концепций, формирующих сегодняшние мировые дебаты, таких как, например, «глобализация» или «столкновение цивилизаций», не предложена российскими мыслителями. Повторяя заклинания о собственной исключительности, россияне строят интеллектуальную «Берлинскую стену» и обесценивают идеи, рождающиеся в России.

Несмотря на историю многонациональной империи, мы не знаем, как обращаться с выходцами из других стран, боимся других культур и религий. Российская иммиграционная система не работает, страна не справляется с ассимиляцией приезжих, как это делают, например, американцы. Согласно исследованию Всемирного экономического форума, по доле населения с негативным отношением к иностранцам Россия занимает третье место с конца в списке из 140 стран.

Глава Еврокомиссии Жозе Мануэл Баррозу сказал недавно, что «Россия – это цивилизация, маскирующаяся под нацию; континент, прикидывающийся страной». В этом есть немало правды. Мы сами еще не поняли, где проходят наши «естественные» границы, где начинается и где заканчивается «настоящая Россия». Мы не знаем, гордиться ли нам своей историей, то высмеиваем все русское, то агрессивно демонстрируем свое богатство и силу. В общем, не производим впечатление людей, которые знают, кто они такие и чего хотят. За границей россияне к тому же создали себе неважную репутацию как партнеры по бизнесу и даже просто туристы.

Среднему по размеру государству с населением менее 150 млн человек не выжить в изоляции. Наш рынок и наша сфера интересов должны быть глобальными. Россия или «выйдет в мир» с инициативой и идеями, или «пойдет по миру». Однако отказ от ментального водораздела «мы» – «они» означал бы и осознание того, что иностранцы – западники, азиаты и т.д. – не умнее, не богаче и не лучше нас. Пора перестать ждать, пока «иностранные инвесторы» перестроят Россию и решат ее проблемы.

Следуя той же логике, необходимо изменить отношение к русской диаспоре. До недавнего времени по сравнению со многими другими странами россияне, живущие за рубежом, были слабо связаны с родиной. В советское время эмиграция была равносильна предательству. Однако в мире социальных сетей и глобальных компаний российская диаспора – достояние и актив. Миграция – естественный процесс. Хотя тот факт, что россияне покидают родину, свидетельствует о том, что за границей пока жить лучше, диаспора должна стать живой нитью, связывающей страну с остальным миром, стимулирующей обмен идеями и развитие бизнеса. Китайская диаспора стала катализатором взрывного роста экономики КНР, индийская сделала Индию мировым лидером в области аутсорсинга и информационных технологий. Для будущего развития Россия отчаянно нуждается в людях, которые уже интегрированы во внешний мир.

В-третьих, давайте перестанем рассуждать о «миссии» и определим национальные интересы. Россия, в том числе и в своей советской ипостаси, всегда считала себя страной, на которую возложена миссия. Она всегда претендовала на особую роль – будь то Третий Рим, покровительство православным и славянам, защита трудящихся всего мира или хотя бы альтернативный центр силы. О собственном прошлом мы говорим в мессианских терминах: защитили Европу от татаро-монгольского ига, освободили славянских братьев от турецкого владычества, спасли мир от фашизма и противостояли империализму. Общество верит в особое предназначение России. Даже сегодня, после того как страна пережила, быть может, самые унизительные моменты своей истории, в глубине души мы надеемся, что «историческая справедливость» восторжествует, и гордимся президентом за то, что он снова «заставил мир считаться с Россией».

Увлеченные поиском национального смысла, россияне не уделяют должного внимания осознанию и защите своих жизненно важных интересов, которые продиктованы логикой географического положения, окружения и возможностей. России необходимо сделать концептуальный шаг, который Роберт Каплан характеризует как «макиавеллиевский рывок от религиозной добродетели к светской корысти». Заметим, что защита ключевых национальных интересов совсем не означает торжества цинизма и безыдейности либо отсутствия ясных идеалов и ценностей, признаки чего заметны в российской общественно-политической практике.

Сегодня, когда формируется новая национальная государственность, следует переосмыслить приоритеты и союзы на основе современных реалий, а не старых обид. Связи с Японией и США – прекрасный пример тех областей внешней политики, где четкий фокус на взаимные интересы помог бы перестроить отношения, исходя из требований будущего, а не из багажа прошлого. К слову сказать, такое переосмысление в равной степени полезно и нашим партнерам.

Американские элиты берут сейчас паузу для того, чтобы обсудить национальные интересы и правильно расставить приоритеты, однако внутри российских элит такой диалог не ведется. Поскольку общество в целом не выработало понимания своих подлинных интересов, невозможно оценить, добиваемся ли мы успехов или терпим неудачу. Российским элитам давно пора начать открытый диалог о месте России в мире, не оставляя его на откуп тем, «кто должен этим заниматься». Ясность в вопросе о том, что хорошо, а что плохо для России, позволит «мягкой силе» целой нации реализоваться через «мегадипломатию». Этим термином Параг Ханна обозначает целый спектр мировых взаимоотношений между коммерческими предприятиями, негосударственными организациями и простыми людьми.

В-четвертых, давайте прекратим «зацикливаться» на прошлом и подумаем о будущем. Бесконечные дебаты вокруг недавно минувшего явно выходят за пределы разумного, превращаются в трату сил и времени. Можно не соглашаться в оценке уже произошедшего, но достичь согласия относительно того, что нам еще предстоит сделать, мы просто обязаны. Достаточно споров о том, кто был святым, а кто злодеем, надо готовиться к грандиозным вызовам, которые ожидают Россию. Пока российские политики набирают рейтинги в изнурительных спорах, другие страны заняты созиданием. Кроме того, даже если этнические русские все еще составляют большинство, население крайне многообразно в национальном, религиозном и идеологическом отношении, представители различных групп по-разному видят историю страны, так что прошлое вряд ли сможет объединить.

События ХХ столетия слишком свежи. Россия борется с тем, что психотерапевты называют «синдромом жертвы насилия», когда женщина, подвергшаяся агрессии, снова и снова переживает мучительные воспоминания, винит себя за то, что случилось, и, будучи не в силах объективно оценить ситуацию, неспособна вернуться к нормальной жизни. Принимая во внимание трагическую историю прошедших 100 лет и поражение в холодной войне, Россию можно считать «жертвой насилия». Более того, сейчас она стоит перед выбором, не подавить ли ей чувство гордости и не позволить ли «богатому насильнику», Соединенным Штатам, повести себя под венец.

Возможно, наступил момент, когда, как говорит бразильско-американский философ Роберто Унгер, «пророчество важнее памяти». Прошлое, по его словам, не имеет права затмевать будущее. Люди хотят понять, куда идти. Больше всего они нуждаются в лидерах, способных вдохновить и поставить амбициозные задачи. Хотя идейные разногласия никогда не позволят элитам прийти к консенсусу о прошлом, они обязаны сотрудничать ради политического выживания. Подлинную легитимность российские элиты обретут, только вместе созидая лучшую страну.

Уроки Петра Первого

В тревожную пору «подростковых лет» этого века надо приспосабливаться к новым правилам игры. Страна утратила многие прежние преимущества, и у нее не останется выбора, если она не станет лидером в формировании новой системы международных отношений. Будущее России зависит от способности обрести надежных союзников и полностью интегрироваться в мировую экономику. Страна в силах предложить остальному миру много ценного. В раздираемом конфликтами и экологически неблагополучном пространстве она способна стать стабильным независимым привлекательным островом. Россия в состоянии занять место арбитра в конкуренции между Востоком и Западом, благодаря своему географическому положению и природному потенциалу.

Время проявлять инициативу, переходить в наступление и завоевывать место в новом мире. Государственная система должна стать активной и наступательной, способной к изменениям, диктуемым новыми вызовами. В статье «Россия сосредотачивается» Владимир Путин отмечал, что как общество мы не ведем достаточно серьезных стратегических дискуссий о глобальных вызовах, с которыми мы столкнемся. Надо начинать, пока не поздно.

В российской истории был пример того, как целенаправленное изменение менталитета правящих элит привело к величайшему историческому прорыву. Посещая европейские державы, Пётр Первый осознал, насколько отстала страна. Пётр видел Россию не как крепость, окруженную врагами, а как активного игрока в европейской системе. Он перешел в наступление, бросив вызов сильнейшему соседу – Швеции. Открылся внешнему миру, веря в то, что взаимодействие с ним несет новые возможности. Четко определил российские жизненные интересы – борьба за доступ к морским портам, развитие торговых связей и политических альянсов. Опираясь на новое поколение элит, он всколыхнул страну амбициозными проектами. Несмотря на сопротивление, перестроил государственную систему, сделав ее более восприимчивой к прогрессу и способной воплотить в жизнь его честолюбивые планы. И что еще важнее – изменил представление страны и ее элит о самих себе.

В XXI веке государства будут укрепляться или слабеть в зависимости от того, насколько сумеют мобилизовать и вдохновить своих граждан. России нужен свежий ветер социального оптимизма, позитивный взгляд в будущее. Люди хотят понять, каким путем идет их страна, чтобы уверенно делать свои собственные шаги.

Андрей Безруков – специалист по стратегическому планированию, доцент МГИМО(У) МИД России

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 31 августа 2013 > № 885375 Андрей Безруков

Почему мы разъединяемся?

Диалектика интеграции и дезинтеграции

Резюме: Между бывшими союзными республиками невозможно ничего «восстановить». Сотрудничество постсоветских стран друг с другом строится на совершенно новой основе, почти ничего общего не имеющей с былым пребыванием в одной стране.

Парадигма модерна, подразумевающая существование государств-наций как основы политического мироустройства, ныне зачастую видится методологически устаревшей или как минимум устаревающей, несмотря на этимологию («модерн» и означает «современность»). Не спасла ее и изначально вроде бы успешная попытка влить молодое вино в старые мехи: с некоторых пор в Европе и Америке основами государств-наций принято считать уже не этнические нации, но способы самоорганизации граждан вне зависимости от их этнокультурной, расовой или религиозной принадлежности. Однако даже по итогам этой весьма непростой трансформации модерный взгляд на политику все равно кажется отсталым. Ему противопоставляется представление о том, что современный мир движется в сторону глобализации, интернационализации и космополитизации всего – от процесса принятия политических и экономических решений до механизмов культурного взаимодействия.

Тезис о постепенном снижении роли национальных государств и передаче ряда полномочий с национального на наднациональный уровень (ЕС или Совет Европы) становится почти общепринятым и давным-давно перешел с сугубо научного, академического уровня на уровень массовых, газетных дискурсов. «Весь мир объединяется» – этот рефрен звучит на многих языках в разных частях мира. В частности, он очень популярен на бывшем советском пространстве. Однако это только первая часть формулы, вторая часть которой не всегда произносится вслух и не всегда осознается, но всегда предполагается и звучит так: «а мы разъединяемся» или «а вы разъединяетесь».

Однако первая часть формулы неверна, поскольку противоречит фактам. Глобализация не столь глобальна, как кажется на первый взгляд. За пределами «золотого миллиарда» государства-нации продолжают образовываться взрывным образом – Бангладеш, Южный Судан, Эритрея, Восточный Тимор, Босния и Герцеговина, Словакия. На планете продолжаются те же самые явления, через которые проходила Западная Европа с ХVII по начало ХХ века. Сейчас, как и тогда, в мире создаются новые нации со своими эльзасами и лотарингиями, судетами и силезиями, триестами и данцигскими коридорами. Множество процессов такого рода далеко не завершены, так что будет ли, и в какой конфигурации, в ХХII веке существовать, скажем, Курдистан или Турецкая Республика Северного Кипра, нелегко предвидеть, не говоря уже о таких проблемных случаях, как, допустим, Сомали или Афганистан. Брюссельскому горожанину XV века трудно, наверное, было предсказать, в каком государстве через пятьсот лет будет находиться город, в котором он живет: в Бургундии или, например, в Бельгии. Строго говоря, история могла разрешиться по-разному.

На сегодняшний день этнические чистки, обмены населениями и даже геноциды остаются частью гигантского процесса нациестроительства, идущего повсеместно и при этом протекающего схожим образом, как будто все эти «националисты, создающие нации» начитались Эрнеста Геллнера. Разумеется, речь не идет лишь о разъединении – случается и обратное или его попытки. Только содержание у таких объединений, как правило, то же, что и у разъединений. Присоединение Гонконга и Макао к материковому Китаю, воссоединение Южного и Северного Вьетнама, возникновение одного Йемена – проявления процесса создания наций-государств. Точно так же, как отнюдь не признаком постмодернизма или космополитизма было объединение Германии Бисмарком. Почти никто в мире не сомневается, что когда и если в Северной Корее наступит коллапс, она сольется с южной частью полуострова, а не, предположим, с Японией или Китаем – как и ГДР объединилась с ФРГ, а не с Польшей.

Весь ли мир?

Утверждение «весь мир объединяется» неверно не только на уровне фактов. Действительно, ведь на деле имеется в виду не математическое большинство стран или народов, а та часть мира, которую говорящие считают модельной (она и сама предлагает себя остальному человечеству в качестве образца для подражания). Соответственно, утверждение «весь мир объединяется, а мы…» означает примерно следующее: «Наиболее успешная часть человечества преодолевает модель наций-государств и переходит к более передовым видам сотрудничества, а у нас это не получается, потому что мы хуже». Тут одновременно с представлением об отсталости государств-наций и желательности глобализации заложена и парадигма политического транзита, в соответствии с которой все народы мира поступательно проходят через примерно одни и те же этапы развития, а страны за пределами Европы и Северной Америки просто отстали.

При всей ее умозрительности парадигма транзита хорошо усвоена представителями и «отсталого», и «передового» мира. Беда в том, что строится она как раз на представлениях о модерном нациестроительстве. Особенно это заметно в контексте практических последствий ее применения. Постулат «весь мир объединяется» на практике трактуется так: «нам, отсталым, надо стать передовыми, и тогда мы сможем объединиться». То есть в смысле общественных институтов и форм государственного устройства нам надо стать такими, какими были западные страны, прежде чем объединились – а именно успешными государствами-нациями. Которые, впрочем, устарели – весь мир-то объединяется! Но можно ли построить успешное государство-нацию, заведомо зная, что оно является устаревшей формой государственности, не соответствующей требованиям времени? А если нельзя, то как нам стать передовыми?

Правда, в научном сообществе представление о транзите и тем более «отсталости» уже не вполне политкорректно, и для многих ученых очевидна поверхностность такого рода универсалистских моделей в принципе. Как отмечает, например, Ульрих Бек, универсализм «провинциален, потому что абсолютизирует (исходя из ложных предпосылок) опыт западноевропейской и американской модернизации, искажая тем самым социологический взгляд на ее специфику».

Более того, неясно, воспринимать ли евроинтеграцию как закономерное следствие модерна или же как тренд, противостоящий модерну. Иными словами, можно ли считать появление инструментов типа Шенгенского соглашения или Европейского суда результатом успешно пройденного этапа национального строительства, или, наоборот, лишь острая необходимость наднациональных институтов и форм взаимодействия после ужасов двух мировых войн сделали возможным примирение различных национальных проектов.

Ведь у Евросоюза имелся исторический аналог, причем в том же регионе, вполне возможно, ставший его предтечей. Это Австро-Венгерская империя в самых поздних формах ее существования, которые не смогли развиться дальше ввиду ее краха. Правда, тогда мало кто видел в Австро-Венгрии модель для развития всего человечества. В глазах современников это был самобытный путь одной конкретной империи. Так или иначе, вопрос о том, можно ли миновать стадию модерна и прийти к тому же результату, остается открытым.

Кроме того, целеполагание тут тоже неочевидное. Невозможно судить о процессе, находясь внутри него. Евросоюз – пока эксперимент, причем никогда и нигде больше не проводившийся. Еще рано судить, будет он успешен или нет, не говоря уже о том, можно ли – и нужно ли – повторить его в других местах. Но стоит задать вопрос – почему любые попытки интеграции до сих пор не приводили ни к чему подобному ни в Латинской Америке, ни в Азии, ни в Африке? По причине ли «отсталости» или недостаточной модернизации? И вообще, какие именно исходные условия нужно воспроизвести, чтобы повторить опыт? Попытки стать «такими, как» могут приводить к разным результатам. Процессы, осознаваемые как «вестернизация», длятся столетиями. Как показывает опыт России или Турции, они меняют общества, но к желаемому результату не приводят. Получается другая Россия и другая Турция, но все равно не Голландия и не Франция.

Даже присоединение к Европе новых стран – причем не Сомали или Афганистана, а Болгарии с Румынией – вызывает напряжение внутри европейского проекта. Если ценой гигантских финансовых вливаний и политических усилий эти государства и удастся «европеизировать», на это при самых благоприятных обстоятельствах уйдут десятилетия. И наоборот, успешный пример быстрой интеграции – Восточная Германия – иллюстрирует как раз торжество идеи модерна «одна нация – одно государство». «Wir sind das Volk» («Мы – один народ») гласил слоган той революции, а ее символом стало разрушение Берлинской стены. По крайней мере, для немцев это была стена в первую очередь между двумя Германиями, а не двумя Европами.

Предположим, несмотря на все противоречия и сомнения, мы все же верим в модель единой Европы, в возможность и необходимость догоняющего развития остальных. Тут возникают новые вопросы. Можно ли стать «передовыми» благодаря каким-то сознательным усилиям? Кому уже удалось пройти этот путь или хотя бы продвинуться по нему, и почему? Сколько на это уйдет времени? А что между тем случится с теми, кого мы догоняем – будут ли они нас ждать, застыв на месте, или это вечный бег Ахиллеса за черепахой?

Советский интернационализм как колыбель наций

Для того чтобы поговорить на эту тему, удобно взять какой-нибудь конкретный пример. Бывший Советский Союз для этой цели почти идеален. Во-первых, потому, что народы, его населяющие, сравнительно долго прожили в едином политическом пространстве: от примерно 130 до примерно 500 лет. Во-вторых, потому, что это объединение было чрезвычайно жестким. Существовало единое государство, причем в последние 70 лет тоталитарное, то есть создававшее железной рукой по всему своему пространству единые механизмы управления и матрицы культурно-социальной реальности. В-третьих, потому, что оно развалилось сравнительно недавно, так что живы и вполне еще бодры люди, которые в нем выросли и состоялись. Ну и наконец, в-четвертых, потому, что на постсоветском пространстве, по крайней мере на дискурсивном уровне, в данный момент довольно сильна объединительная парадигма. Даже среди тех, кто не желает сближения, хорошим тоном считается тосковать по тому, что развалилось.

Создание СССР – хрестоматийный пример того, как политические проекты могут воплощаться с точностью до наоборот, вопреки желаниям их создателей и адептов. Российская империя развалилась в одночасье. За пару лет возникли некие первичные конфигурации различных протогосударственных проектов, от экзотического ЛитБела и Объединенного монгольского государства до воюющих по всем своим периметрам Армении или Украины. Война, именуемая Гражданской, трактовалась в советской традиции – да часто и сейчас по инерции – как война между различными социальными группами. Между тем реально она также, если не в первую очередь, была войной между нациями, прото-нациями, этническими группами и религиозно-культурными конгломератами.

При этом политический проект белых – «единая и неделимая Россия» – в реальности работал на распад России, уже одним этим лозунгом восстановив против себя практически все нерусские элиты, да и рядовых представителей нерусских национальностей. И наоборот, большевики, на словах провозглашавшие право на любые виды этнокультурных и каких угодно свобод и «самоопределения вплоть до отделения», реально стремились, по крайней мере в первые годы после прихода к власти, к мировой революции, выходящей за пределы «одной отдельно взятой страны», и тем самым на практике способствовали сохранению империи. Из СССР получилась, пусть и оригинальная и специфическая, но форма Российской империи, подкрепленная затем уже Сталиным всякого рода символикой, от погон до почитания героев русской истории как общенациональных.

Смогли «сбежать» только поляки и финны, которые в Российской империи были аналогами австро-венгерских наций и обладали наиболее развитыми национальными движениями и мифологиями, не говоря уже о формальных автономиях. Другой империи, распавшейся в то же время, – Османской – не удалось воссоздать себя. Вместо большевиков с их «вплоть до отделения» там были кемалисты, фундамент проекта у которых был не социальный, а националистический. Кемалисты очень напоминали большевиков социально и даже культурно, но национализм лишил их возможности сохранить Османскую империю. Османизм младотурок оказался ими самими же и повержен, и логичным исходом было сохранение исключительно тюрконаселенных земель с этническим нивелированием населения. Кого-то убили, кого-то изгнали, кого-то ассимилировали. Можно было идти дальше по пути создания государства-нации, каковым Турция сейчас и является, если пренебречь курдской проблемой.

В России было бы так же, если бы государство осуществилось только на руссконаселенных землях, то есть сработал не большевистский, а черносотенный проект. Но проект большевиков предполагал большее – и удалось воплотить его в жизнь. Никакого аналога кемализму тут быть не могло, и никакого распада, как в Австро-Венгрии, тоже. Большевики стремились воссоздать единое пространство и даже поначалу надеялись его расширить, а нерусские национальные элиты были слишком слабы, чтобы суметь этому противостоять. В итоге и образовалось то, что образовалось: империя «позитивной дискриминации» на первые примерно 15 лет существования СССР и кузница модерна, т.е. создания политических прото-наций – в последующие годы вплоть до сегодняшнего дня, когда этот процесс еще продолжается, но уже в новых независимых государствах.

В Российской империи процессы нациестроительства хотя и шли, но чрезвычайно неравномерно. Волей истории и географии в составе России объединились совсем разные сообщества, возможно, она была наиболее разнообразной с этой точки зрения континентальной империей. И Австро-Венгрия, и Османская империя принципиально более однородны. Морские же империи типа Британской или Французской могли позволить себе роскошь не создавать на всей своей территории единой политической сущности. Именно поэтому они вводили в метрополиях элементы демократии, не распространяя их на колонии, и именно поэтому сравнительно легко ушли из колоний, не потеряв себя. В России же в одной стране уживались охотники и собиратели, степные и пустынные кочевники, старые земледельческие культуры и бурно развивавшиеся городские сообщества.

Во время и после Гражданской войны способом сохранения всего этого пространства под единым управлением была федерализация, по крайней мере формальная и как минимум поначалу, до затвердевания новых форм имперского государства. Процесс образования Советского Союза – с чрезвычайно интересной динамикой поиска оптимальных внутренних и внешних границ, выстраивания сложных асимметричных иерархий территорий и этносов, «резания по живому» одних территорий и культур и объединения других – довольно хорошо описан, но, конечно, требует дальнейшего изучения. Каждый отдельный случай создания (или не-создания) национально-территориальных единиц, делимитации границ и определения административных уровней безумно занимателен, часто сюрреалистичен (как, например, в случае с Карело-Финской или Еврейской автономиями), но всегда обладает неким общим качеством, которое нас и интересует: советские территориальные единицы образовывались и строились по этнокультурному принципу.

В зачатке этот принцип существовал и в Российской империи, в виде формальных и неформальных исключений, от Великого княжества Финляндского и Остзейского генерал-губернаторства до Северного Кавказа или Бухарского эмирата. Однако в СССР он формализован и стал универсальным, вся страна была нарезана на квазиэтнические домены. «Квази» потому, что реальное управление при этом оставалось чрезвычайно централизованным и осуществлялось через структуры, мало общего имевшие с этим делением. Тем не менее у населения оформлялись ментальные карты, этнические идентичности укреплялись, а часто и создавались, языки кодифицировались, на них создавались литературные тексты, для культур задавалась некая система стандартов. Скажем, титульному народу автономной республики полагался педагогический институт и драматический театр, а союзной – еще и академия наук, университет и опера. Примечателен сам термин «титульный народ»: не народ, составляющий большинство в союзном или автономном образовании, но тот, именем которого названо это образование. То есть «владелец домена» с соответствующими привилегиями.

Это было классическое нациестроительство. Там, где наций не было, их создавали и даже придумывали им подходящее название из подручного материала. Вполне закономерным результатом стало появление национальных элит и генерирование идеологий национальных самоопределений. К 60-м гг., после смерти Сталина и с общим ослаблением режима, в разных республиках начали формироваться политические институты национализма, как в подпольно-диссидентском виде, так и в ослабленном, интеллигентском. Кроме того (что, может быть, важнее), национализмы – именно в политическом смысле – начали проявляться и в среде официальной «привилигенции», т.е. признанной властями художественной и научной интеллигенции, и отчасти даже среди собственно коммунистических элит.

Политическая элита советских наций, обретя после смерти Сталина некую стабильность, двигалась дальше к идее как можно более реальной автономии от московской элиты. Возможно, начало распада СССР точнее всего датировать именно 60–70-ми гг. ХХ века. Недаром именно в это время начинается слом миграционной парадигмы славянских народов с «центр-периферия» на «периферия-центр». Вместо того чтобы в соответствии с моделью колонизации, преобладавшей на протяжении 500 лет российской истории, двигаться из центра империи на ее окраины, русские, украинцы и белорусы поехали обратно. Возвращение русских в Россию – явление, принявшее форс-мажорные формы в период распада СССР, – возникло гораздо раньше. Очевидно, славянское – да и вообще нетитульное – население почувствовало себя неуютно в местах, куда когда-то приехали их отцы и деды. Начался процесс гомогенизации этнических доменов. Нации, уже привыкшие быть титульными, превратились в государственные. Вся логика предыдущего процесса вела к тому, чтобы рано или поздно он перешел некую черту и пошел дальше – к строительству политических идентичностей.

Крайне странно было бы ожидать в таких условиях строительства надэтнических или просто неэтнических сообществ, скажем, таких, как дальневосточные или уральские республики. Такого рода экзотические проекты, естественно, были, но остались маргинальными. Нации создавались именно в тех границах, которые были этнизированы семьюдесятью годами раньше. Даже этнические конфликты (с единственным исключением в виде Приднестровья) развивались именно по логике этих ментальных карт. И Карабах, и Южная Осетия, и Абхазия – это все автономные единицы матрешечной структуры союзных республик бывшего СССР. В советской Грузии армян и азербайджанцев по отдельности больше, чем абхазов в Абхазии и осетин в Южной Осетии вместе взятых. Причем и армяне, и азербайджанцы живут и жили в Грузии компактно. Опять же нельзя сказать, что там не было и нет противоречий и проблем, но ничего похожего на кровавые конфликты в Южной Осетии и Абхазии не произошло. Даже и приднестровское исключение вполне ложится в парадигму «автономии». Тирасполь был неформальной столицей региона, принципиально отличавшегося от остальных регионов Молдавии не только в культурно-языковом, но и в социально-историческом смысле. Неформальный аналог автономии.

В таком контексте естественно, что как только, неважно по каким причинам, центр ослаб, процесс продолжился с резким ускорением, изменив форму, но не изменив направления. «Коренизация» теперь уже не элит, но всего населения всех без исключения новых независимых государств радикально продолжилась в очень разных формах, от прямого юридического давления на этнокультурные меньшинства, как в Латвии и Эстонии, до погромов и депортаций, как в Киргизии или Азербайджане. Кое-где нетитульные народы пытаются ассимилировать, кое-где – выдавить. Но смысл процесса везде един. Тот самый, геллнеровский: «Националисты создают нации».

Интеграция хлодвигов с гарибальди

Еще одна популярная ныне формула – «Мы же в двадцать первом веке живем!» – тоже далеко не всегда работает. Мы живем в разных веках. В терминах европейской истории есть места на Земле, где люди живут в XIII веке, где-то в XVII, кое-где в деспотиях типа ранних ближневосточных, вроде Шумера или Ассирии, кое-где даже и в каменном веке. Большая часть постсоветского пространства живет в XVIII – начале XIX столетия в категориях западноевропейской истории или в начале XX века – в терминах истории восточно- и центральноевропейской. Это эпоха становления наций-государств, с наложениями друг на друга многочисленных этнических проектов, которые и создают конфликты – открытые, кровавые или холодные.

Более того, страны и народы находятся в разных веках одновременно. Религиозные войны образца XIV столетия могут соседствовать с созданиями гражданских религий в духе века XIX, и даже накладываться друг на друга или выступать как конкурирующие проекты. Архаизации общественных механизмов соседствуют с гомогенизацией населений, создание политических идентичностей – с отторжением всего того, что не подходит. Пространство становится все неоднороднее. Говорить о постсоветском пространстве как о неком единстве сейчас уже не очень разумно. Эстония гораздо ближе к Финляндии, а Таджикистан – к Афганистану, чем Эстония – к Таджикистану. Узбекистан гораздо больше похож на Иорданию, чем на Украину, и так далее. Сохраняется инерция, воплощенная, например, в знании русского языка в старших поколениях или в архитектуре зданий советской постройки, но это натура явно уходящая. В процессе нациестроительства страны все больше отдаляются друг от друга. Их взаимодействие и тем более интеграция могут быть только ситуативными, как могла бы быть ситуативной интеграция хлодвигов с гарибальди.

По иронии истории, государства, которые еще 20 лет назад были принципиально более унифицированы, чем европейские страны сейчас, находятся в данный момент в противофазе к объединяющейся Европе (даже учитывая все кризисные явления в еврозоне). Это не означает, что никакие объединительные тенденции невозможны. Группы стран внутри бывшего СССР имеют общие черты. Кроме того, есть жесткие политико-экономические интересы, которые способствуют поиску взаимовыгодных способов решения проблем – от транспортировки энергоносителей до сотрудничества в области обороны. Но сотрудничество ни в коей мере не следует понимать как движение в направлении интеграции и тем более объединения. Наоборот, постсоветские республики используют любые возможности взаимодействия с другими странами для упрочения своей независимости, строительства собственных «отдельностей». Тем более невозможно ничего «восстановить». Сотрудничество бывших советских республик друг с другом строится на совершенно новой основе, почти ничего общего не имеющей с пребыванием в одной стране в прошлом.

Эти процессы будут только углубляться. Лет через 10–15 начнет физически уходить поколение элит, выросших в Советском Союзе и обладающих общими культурными кодами, то есть умеющих общаться как свои, а не как иностранцы. Процесс моноэтнизации продолжится. В Центральной Азии, кроме Казахстана, и на Южном Кавказе славян уже практически не осталось. В Казахстане еще высок процент этнических русских, но община уменьшается и стареет. В Молдавии полным ходом идет процесс культурной молдовенизации и даже румынизации. Конечно, славянские страны бывшего СССР в этом смысле отличаются, однако процесс строительства политических наций там идет довольно интенсивно, в нем совершенно нет места интеграционным тенденциям, наоборот. Экономикам и политиям бывают нужны союзники, они их и находят в различного типа объединениях, но ожидать, что они будут существовать в рамках общих правил, как страны, которые шли к этому (а не от этого) как минимум десятилетиями, вряд ли стоит.

Может показаться, что из действующей на этом пространстве классической модерной парадигмы следует невозможность конструктивного взаимодействия. Это не так. Как показывает практика, эта парадигма допускает вполне успешную кооперацию на утилитарной основе. Тезису о том, что государства-нации отмирают, можно соположить наблюдение, что государства-нации строятся и поэтому нужны друг другу. Как, скажем, Саудовская Аравия нужна США или Германия – Италии. Такие типы взаимодействия, типологически очень похожие на союзы, существовавшие в Европе XIX – начала ХХ века, могут и будут выражать нужды формирующихся государств, постепенно отсекая менее важное и укрепляя то, без чего неудобно идти дальше.

А так как географическая и коммуникационная взаимодополняемость постсоветского пространства сохранится надолго, если не навечно, то будут и взаимные интересы и сотрудничество. Возможно даже, что дойдет и до глубоких форм, таких как унификация законодательных норм и передача части полномочий на наднациональный уровень. Вероятно, часть такого рода процессов будет проходить внутри именно того пространства, которое мы еще называем постсоветским. Тогда теоретически возможна и интеграция. И мы можем гадать, насколько она окажется успешной, как мы пытаемся судить сейчас о будущем европейского проекта. Очень многое зависит от того, насколько успешно будет развиваться уже начавшийся процесс разъединения и становления политических наций, чему, вероятно, могло бы способствовать осознание этого процесса как важного и закономерного в первую очередь самими его субъектами.

А.М. Искандарян – директор Института Кавказа (г. Ереван).

Россия. Армения > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 31 августа 2013 > № 885363 Александр Искандарян

ПЕРЕД ВЫДВОРЕНИЕМ

Василий Колотилов, v.kolotilov@mn.ru

"Я жил здесь в общежитии рядом, снимал комнату. Меня задержали, три дня был в полиции, потом отпустили. Вещи и деньги остались в комнате, а вместе с ними - университетский диплом юриста. Я собирался поступать в РУДН, но египетский диплом пропал, и что теперь делать, не знаю. Пройти в общежитие и проверить свои вещи я не могу: не пускает полиция. Это какой-то бред, я же не вор, чтобы меня арестовывать и везти в полицию. Наоборот, я за обучение деньги собирался платить"

Адам, египтянин

В лагере временного содержания мигрантов в Гольянове журналисты нашли девять беременных вьетнамок

Больше 600 человек ожидают депортации на родину в лагере временного содержания нелегальных мигрантов в Гольянове. В основном это вьетнамцы, задержанные несколько дней назад во время рейда на подпольную швейную фабрику. В лагере отсутствуют горячая вода и электричество, его обитатели жалуются на скудную пищу. У въезда на территорию временного лагеря для мигрантов в Гольянове перед железными воротами стоят журналисты - несколько десятков человек с камерами и фототехникой. После резкой критики правозащитников власти решили показать лагерь прессе. Вероятно, пресс-тур не случайно совпал по времени с визитом в лагерь общественников из организации "Офицеры России" - они привезли сюда гуманитарную помощь: вентиляторы, продукты и средства личной гигиены.

Через дорогу от ворот лагеря на тротуаре стоят двое темнокожих мужчин и смотрят на ворота.

- Я жил здесь в общежитии рядом, снимал комнату. Меня задержали 30-го. Три дня был в полиции, потом отпустили, - рассказывает по-английски один из них, египтянин по имени Адам.

По словам Адама, все его вещи и деньги остались в комнате, а вместе с ними - университетский диплом юриста. Он собирался поступать в РУДН, но его египетский диплом пропал, и что теперь делать, Адам не знает. Пройти в общежитие и проверить свои вещи он не может: не пускает полиция.

- Это какой-то бред, я же не вор, чтобы меня арестовывать и везти в полицию. Наоборот, я за обучение деньги собирался платить, - уверяет египтянин.

Рядом женщина в голубой футболке со стразами разговаривает по телефону.

- Мой муж - электрик. Его задержали в Измайлове за поддельную регистрацию. Наверное, его обманули хозяева, у них там какой-то араб был главным.

Уже три дня Раиса не может передать мужу пакет с вещами. В нем одежда, вода, бритва, мыло и зубная щетка.

- Мне уже все равно, я готова за него штраф заплатить и домой отправить, но пусть его отсюда выпустят! - продолжает она срывающимся голосом.

Через час ворота лагеря открываются и журналистов по спискам начинают пропускать на территорию. Съемочную группу японского телевидения оставляют за воротами: иностранцам нужна отдельная аккредитация, которую могут выдать только в главке.

Переводчика с вьетнамского, который приехал с корреспондентом "МН", тоже не пускают: нет журналистского удостоверения.

Сразу за пропускным пунктом - три палатки. В двух базируется штаб МЧС, в третьей - штабы полиции и ФМС. Возле палаток припарковано несколько автоцистерн с надписью "Мосводоканал", полицейская машина и скорая помощь. Неподалеку стоит микроавтобус с открытым багажником - он доверху забит коробками с вентиляторами.

Дальше, за желтыми металлическими ограждениями, ряды армейских палаток из брезента. Всего их 30, каждая рассчитана на 30 человек. За ограждением сидят на корточках вьетнамцы, курят. Журналистам разрешают подойти. С другой стороны тут же образовывается толпа обитателей лагеря.

- Тут не только вьетнамцы, есть узбеки, таджики, сирийцы, азербайджанцы, марокканец. Есть еще один афганец, это я, - говорит улыбчивый русоволосый парень в розовой клетчатой рубашке. Он засунул руки в карманы джинсов и на хорошем русском рассказывает, что в России живет уже шестой год и считает себя беженцем.

Вьетнамцы тем временем общаются с прессой через переводчика - волонтера с бумагой от посольства Вьетнама. Он просит называть себя Антоном. Обитатели лагеря рассказывают журналистам, что их редко кормят, многим еды не достается вообще. Говорят, что в лагере нет горячей воды. Но больше всего их беспокоит отсутствие электричества: они не могут зарядить мобильные телефоны и позвонить родственникам.

Через несколько минут к переводчику подводят плачущую девушку. Она с трудом стоит на ногах и закрывает лицо руками. Антон переводит: девушку зовут До Ти Кве, утром у нее забрали 11-месячного ребенка. Где он сейчас, девушка не знает.

В это время перед микроавтобусом с вентиляторами выстраиваются общественники во главе с руководителем "Офицеров России" Антоном Цветковым. Журналистов просят подойти. Цветков рассказывает, что вентиляторы привезли в лагерь в качестве гуманитарной помощи. Он обещает договориться, чтобы сюда провели электричество. Кроме вентиляторов общественники привезли мигрантам 2 тонны риса, кисель, средства гигиены и медицинские маски.

Цветкову условия в лагере кажутся неплохими - лучше, чем в центре для временного содержания мигрантов, который из-за масштабных проверок оказался переполнен.

- Здесь условия гораздо лучше, чем те, в которых они жили до этого, - объявил уполномоченный журналистам, намекая на общежитие подпольной фабрики.

По официальной информации, сейчас в лагере в Гольянове содержится 614 мигрантов. Это задержанные во время недавних рейдов, которых суд уже постановил выдворить из страны. Спустя десять дней, когда решение вступит в законную силу, нелегалов вышлют на родину. Если, конечно, не выяснится, что они совершили какое-нибудь преступление на территории России. Расходы на перелет оплатит российская сторона. При этом посольство Вьетнама должно будет выдать своим гражданам документы для выезда.

После разговора с "Офицерами России" полицейские отодвигают заграждение и пропускают журналистов к палаткам. Они разбиты прямо на асфальте. Рядом на веревочных растяжках сушатся вперемежку джинсы, футболки, носки, женское белье и кроссовки. Внутри палаток - ряды металлических кроватей с матрасами, подушками и шерстяными одеялами. В палатках многие спят, некоторые играют в карты или читают газеты на родном языке. В дальнем углу лагеря четыре женщины возле крана с водой стирают вещи в корытах, сделанных из железных бочек. Душевые кабинки из дерева и синей целлофановой пленки заняты.

У одной из палаток стоит невысокий седой мужчина лет сорока в грязной футболке. Это Нусратулла Резвоналиев, муж Раисы.

- Я уже десять лет живу в Москве, никогда проблем с регистрацией не было, а сейчас мне сказали, что она у меня фальшивая. Этого быть не может, я сам ее в полиции забирал, - недоумевает Нусратулла.

На вопрос, не собирается ли он обжаловать решение о депортации, мужчина отвечает, что это бесполезно. Он хочет скорее уехать.

- У меня в Таджикистане семья, 13 человек, а мужчин всего трое. Двоих уже из России выслали, я один остался.

В одной из палаток журналистам попадается сириец Фираз. Он говорит, что раньше часто ездил в Москву, потому что здесь живет его дядя. Во время последней поездки в Сирии началась война. Тогда Фираз решил остаться в Москве. Виза у него оказалась просрочена, подать документы, чтобы получить статус беженца, он не успел.

Журналисты интересуются, хорошо ли в лагере кормят.

- Неважно, что я тут ем. Я все время думаю, как мне с родными связаться, - отвечает он.

Начинается дождь. Полицейские выводят прессу из лагеря, но у заграждения журналисты продолжают общаться с вьетнамцами через переводчика Антона. Он рассказывает о беременной женщине, которая живет в лагере. Вьетнамца перебивает сотрудница пресс-службы ГУ МВД. Она говорит, что Антон переводит неправильно и приехал в лагерь без аккредитации. Переводчик показывает бумагу из посольства, но пресс-секретарь уводит его в палатку МЧС, подталкивая в спину зонтиком.

Журналисты во главе с волонтером Митей Алешковским пытаются поговорить с вьетнамцами с помощью другой переводчицы. Та просит вьетнамцев у забора привести беременную соотечественницу. Вьетнамцы приводят женщину, которая рассказывает, что ее задержали 30 июля и пять дней она провела в полиции без еды. Показывает медицинские документы. Из разговора выясняется, что беременных в лагере девять. Вскоре всех их подводят к ограждению.

Алешковский требует, чтобы беременных немедленно осмотрел врач, но полицейский отказывается выпускать женщин за забор.

- А если бы это была твоя жена? - кричит ему Алешковский. Полицейский колеблется, но женщин выводит. К ним подходят врачи из кареты скорой помощи, забирают четырех вьетнамок. Больше у них в машине нет места. Под дождем журналисты переписывают имена оставшихся. Алешковский требует, чтобы женщин отвели в палатки МЧС, но полицейские возражают.

- Я думаю, вам пора уезжать, ваше время здесь закончилось, - говорит Алешковскому майор полиции и приказывает вывести его с коллегой за ворота. На улице начинается ливень. Резиновая палатка с вывеской "Штаб МЧС" мгновенно намокает и начинает пропускать воду. Палатки с мигрантами тоже выглядят промокшими.

- Я сразу сказал, что этот лагерь - плохая идея, - говорит майор полиции. - Вон какой ливень! Что будем делать, если они заболеют все?

В лагере отсутствуют горячая вода и электричество, его обитатели жалуются на скудную пищу

Лагерь для мигрантов в Гольянове

Палаточный лагерь появился на территории промзоны по адресу: 2-й Иртышский пр., д. 8, 1 августа. Накануне полицейские и сотрудники ФМС провели там рейд и задержали в общей сложности около 1200 человек. Большая часть из них оказалась вьетнамцами, работавшими на подпольной швейной фабрике. У многих не было документов. Вместе с ними задержали граждан Египта, Азербайджана, Сирии и Марокко. После проверок выяснилось, что некоторые иностранцы жили на территории промзоны легально, - их освободили. Еще несколько сотен задержанных мигрантов все еще находится в ОВД и центре для временного содержания иностранцев, подлежащих депортации. Рейд в Иртышском проезде прошел в рамках масштабной кампании против нелегальных мигрантов, начавшейся в Москве в июне.

Вьетнам. ЦФО > Миграция, виза, туризм > mn.ru, 7 августа 2013 > № 875764 Василий Колотилов

КИНО КАК ЦИРК, СЕРИАЛЫ КАК ДРАМТЕАТР

Андрей Быстрицкий, профессор Высшей школы экономики

Нынешние дискуссии о борьбе с пиратством вызваны радикальными изменениями на рынке видеопродукции

Общим местом стала констатация неизбежности драматических изменений в обществе в ходе развития новых коммуникационных технологий. Спорят, например, о роли социальных сетей в событиях на площади Тахрир или о влиянии информационно-коммуникационной среды на поведение протестующих на другой площади, Таксим в Стамбуле. Мол, верно ли, что теперь не мулла в Каире организует общину, а фейсбук.

Между тем есть сферы, в которых эффект новых технологий бесспорен и весьма впечатляет. Например, речь о том, как изменилось "соотношение" между фильмами, созданными в первую очередь для кинотеатров, и сериалами, произведенными для телевидения.

Лет тридцать-сорок назад подавляющее число сериалов были довольно простецкими поделками. И даже такие шедевры, как "Сага о Форсайтах" или "Семнадцать мгновений весны", хотя и ценились высоко, но в творческом плане считались вторичными по отношению к кинематографу Годара или Феллини. Культурная иерархия была устроена так, что на вершине находились шедевры кинорежиссеров, а сериалы располагали на один-два этажа ниже. Эта иерархия предполагала, что драматическая глубина, психологическая утонченность и т.п. относятся лишь к фильмам, созданным для просмотра в кинотеатрах. Сериалам же, несмотря на подчас выдающееся качество, отводилась роль развлечения, средства убить время, расслабиться вечером после рабочего дня.

Что мы ждем от Колизея

Теперь ситуация выглядит иначе. К примеру, последние кинопремьеры - "Человек из стали", "После нашей эры", "Война миров Z", "Джунгли", "Университет монстров" - успешно убеждают аудиторию, что на время фильма она попадает в сказку, фантастику, в захватывающее зрелище. А вот недавние сериалы "Босс", "Ганнибал", "Управление гневом", "Секс в большом городе", "Доктор Хаус" - это драматические произведения, пьесы, написанные с большим искусством. Конечно же это своего рода беллетристика, но беллетристика качественная, иногда поднимающаяся до драматических высот. Вполне впечатляющие сериалы производят и в России ("В круге первом", "Штрафбат" и т.д.).

В свое время именно "большое кино" вело своего рода летопись человечества, повествуя нам о войне во Вьетнаме или о хунтах в Латинской Америке. Теперь же роль главного летописца мира перешла к сериалам.

Так что складывается устойчивое впечатление, что культурно-иерархическая пирамида перевернулась. И сегодня глубины, утонченности, подлинной драматичности зачастую ждут как раз от сериалов. А вот "большой кинематограф" превратил кинотеатр в центр развлечений: аудитория в своей массе идет туда, чтобы насладиться спецэффектами и пережить те ощущения ловкости людей и могущества технологий, что вызываются, например, воздействием Цирка дю Солей. Или по аналогии с Античностью можно сказать, что нынешний кинотеатр - это Колизей со своими гладиаторами и дикими зверями.

В общем, сегодня блокбастер в кинотеатре - это все чаще фантасмагория, а сериал гораздо чаще, чем прежде, - серьезная драма.

Мечты об интернет-гражданстве

Причин тому, что прокатный кинематограф сместился в сторону развлекательного шоу с впечатляющими спецэффектами при довольно условной сценарной основе, немало.

Первая, видимо, в том, что видео рынок разросся и его объем за последнее время резко увеличился. Достаточно убедительно это подтверждают колоссальные бюджеты новых сериалов. Один эпизод за миллион долларов уже не редкость. В то же время выросли затраты и на блокбастеры. То есть и у производителей, и у распространителей оказались в руках колоссальные деньги и большие возможности.

Другая причина связана со взрывным развитием технологий. То есть с новыми возможностями производства видеоконтента (компьютерные и инженерные технологии, новые материалы и т.п.) и с развитием коммуникаций, прежде всего с интернетом.

Отсюда рождается третья причина - изменение того, что можно назвать медиапотреблением или медиаповедением. Аудитория получила новые измерения свободы. Стало возможным смотреть видеопродукцию в очень высоком качестве в удобное время, "потреблять" не телевизионные каналы целиком, а отдельные программы. Каждый потребитель может создать свой индивидуальный медиапрофиль, то есть сформировать фактически свой собственный видеоканал.

Именно новый характер потребления видеоконтента и порождает острые споры об авторских правах и видеопиратстве. Проблема в том, что аудитория уже сформировала колоссальный спрос на свободное потребление контента. Его может дать только и исключительно интернет. Этот спрос рождает предложение. Производители же контента нуждаются в доходах. Пока еще сколь-нибудь убедительного компромисса найти не удалось. Есть, правда, несколько промежуточных ответов. Например, можно и дальше двигаться по пути интернет-магазинов вроде Apple Store. Его минус в сравнительно малой гибкости. Есть вариант медиаплееров, по примеру ВВС плеера. Хотя в случае ВВС ситуация проста - аудитория уже заплатила компании путем ежегодных взносов и имеет право на весь контент, созданный ВВС.

Наиболее привлекательным, но пока фантастическим способом представляется создание своего рода интернет-гражданства. В этом случае был бы сформирован общий бюджет интернет-среды, который может распределяться среди производителей пропорционально вниманию аудитории к тому или иному фильму, сериалу и т.п.

Наконец, еще одна причина, благодаря которой меняется соотношение между кино и сериалами, в том, что нынешние медиа именно в силу фрагментарности потребления потеряли или теряют то, что Маршалл Маклюэн называл эксплозией. То есть ощущение сопричастности, которое возникает у людей, когда они все вместе, одновременно потребляют одну и ту же продукцию: смотрят футбол, слушают новости. Наиболее яркая иллюстрация - репродуктор на площади или люди, слушающие обращение лидера. Но диверсификация каналов, обилие СМИ, возможность смотреть и слушать в удобное время то, что хочется, разрушили это ощущение общности. А кинотеатр в силу своей величины оснащением, сервисом возрождает эту самую эксплозию в известном объеме. В итоге "кино для кинопросмотра" все более приобретает характер шоу и совместного, массового зрелища. А качественные сериалы как бы заменяют прежнее кино и возрождают искусство драмы и отражения реальности.

Таким образом, изменение рыночных условий, формирование новых моделей поведения привели к тому, что жанр, прежде считавшийся вторичным по отношению к "большому кинематографу", постепенно перехватил инициативу, причем именно в сфере драматического искусства.

Десять самых дорогих телевизионных сериалов

"Друзья" (Friends).

США, 1994-2004 (10 сезонов).

Стоимость (десятый сезон): $180 млн

"Терра Нова" (Terra Nova).

США, 2011 (1 сезон).

Стоимость (первый сезон): $70 млн

"Остаться в живых" (Lost).

США, 2004-2010 (6 сезонов). Стоимость (первый сезон): около $50 млн

"Подпольная империя" (Boardwalk Empire). США, 2010-2013 (3 сезона). Стоимость (первый сезон): $85 млн

"Игра престолов" (Game of Thrones). США, 2011-2013 (3 сезона). Стоимость (первый сезон): $60 млн

"Рим" (Rome). США - Великобритания, 2005-2007 (2 сезона). Стоимость (первый сезон): $110 млн

"Братья по оружию" (Band of Brothers). США - Великобритания, 2001 (1 сезон). Стоимость: $125 млн

"Спартак: Кровь и песок" (Spartacus: Blood and Sand).

США, 2010-2013 (3 сезона).

Стоимость (первый сезон): $65 млн.

"Борджиа" (The Borgias). Канада - Ирландия - Венгрия, 2011-2013 (3 сезона). Стоимость: $45 млн

"Тихий океан" (The Pacific). США, 2010 (1 сезон). Стоимость: $120 млн

По материалам журнала Forbes

Россия > СМИ, ИТ > mn.ru, 18 июля 2013 > № 863462 Андрей Быстрицкий

Аквакультура – не замена дикой рыбе, а дополнение

27 июня, во Всемирный день рыболовства, в пресс-центре «Парламентской газеты» прошел круглый стол на тему: «Какую рыбу покупают россияне? Развитие отечественного потребительского рынка рыбы и морепродуктов».

В дискуссии приняли участие член комитета Госдумы по природным ресурсам, экологии и природопользованию Георгий Карлов, руководитель центра общественных связей Росрыболовства Александр Савельев, президент Всероссийской ассоциации рыбохозяйственных предприятий, предпринимателей и экспортеров (ВАРПЭ) Александр Фомин, председатель «Рыбного союза» Юрий Алашеев, заместитель председателя потребительского общества «Центр социальных программ» Александр Китаев.

Круглый стол начался с обсуждения недавно принятого Госдумой закона об аквакультуре и его последствий для отрасли. По словам Георгия Карлова, закон расставляет все точки над i, связанные с понятием аквакультуры и ее принадлежностью к сельскому хозяйству, определяет понятия пастбищного и индустриального выращивания гидробионтов, решает вопрос права собственности на выращенную рыбу. «Все ответы даны, и теперь нам нужно ожидать эффекта от применения этого закона на практике», – отметил парламентарий.

Он указал, что закон отдельной статьей разрубает гордиев узел в отношении прибрежного рыболовства. Как сообщает корреспондент Fishnews, сахалинский депутат выступил соавтором поправки, предусматривающей вступление в силу данной нормы уже через десять дней после официальной публикации закона. «Очень важно, чтобы уже сейчас субъекты Федерации формировали проекты постановлений Правительства по определению районов промысла и видов ВБР, в отношении которых будет разрешено осуществлять переработку на судах с дальнейшим перегрузом», – уточнил Георгий Карлов.

«Закон об аквакультуре мучительно рождался в течение 14 лет. За это время мы катастрофически скатились к тому, что производим только 140 тыс. тонн. Посмотрите на карту России и карту Китая и можете убедиться, в каком унизительном положении мы находимся. В Китае закона об аквакультуре нет, а аквакультура есть. Порядка 50 млн. тонн они производят в прудах, каналах и прочих водоемах, - заявил, в свою очередь, Александр Савельев. - Аквакультура в России – это наш национальный позор. Мы 14 лет писали закон, и сейчас еще 14 лет будем писать подзаконные акты, поэтому мы рискуем просто не дожить до результатов этой изнурительной работы. Тут дело не только в законах, но и в отношении государства к бизнесу, который занимается производством, в его поддержке, мотивации, стимулировании, контроле».

Представитель Росрыболовства признал, что сегодня в нашей стране существует большая проблема с осуществлением контроля качества, что называется «от лодки до глотки». «Часто российский покупатель не может получить ответ на простой, казалось бы, вопрос: что это за рыба, где она выловлена и когда. Это, собственно, и должны делать государственные органы, которые отвечают за контроль качества», – утверждает чиновник.

Вот только что это за органы, непонятно. По мнению Юрия Алашеева, за качество рыбы на прилавках на самом деле никто не отвечает. Полномочия Росрыболовства исчерпываются добычей рыбы, рыбопереработка и реализация – вне компетенции федерального агентства. «Вся отрасль рыбопереработки и тем более торговли рыбой в общем-то бесхозна. Она, как аквакультура, туда-сюда перебрасывается между ведомствами, но ответственного за нее на самом деле нет. Поэтому задача номер один, чтобы возник хоть кто-то ответственный», – считает председатель «Рыбного союза».

Александр Фомин поблагодарил весь депутатский корпус за принятие закона об аквакультуре. «Этот закон очень долго ждали все. Конечно, там присутствуют недостатки: поскольку он не прямого действия, нужно принять еще 20 нормативных актов, из них пять постановлений правительства, – но все-таки сделан очень важный шаг. У нас климатические условия, конечно, не такие, как в Китае или во Вьетнаме, 40 млн. тонн – для нас заоблачная цифра. Тем не менее это толчок фермерским хозяйствам, малому бизнесу», – полагает он.

«Российская аквакультура будет отличаться от норвежской, вьетнамской или китайской за счет того, что у них это все-таки интенсивное выращивание с применением антибиотиков, специальных кормов, что сказывается на качестве рыбы. В нашем случае речь большей частью идет о пастбищном рыбоводстве, когда зарыбляются озера, реки, то есть это высококачественная рыба, дикая, которая очень полезна для здоровья человека», – отметил президент ВАРПЭ.

С ним согласился зампредседателя «Центра социальных программ» Александр Китаев: «При любых обстоятельствах дикая рыба гораздо лучше. Ни одна искусственно выращенная рыба не может по вкусовым качествам и составу минеральных веществ, белков, жиров, быть лучше дикой».

Он предложил Росрыболовству создать на базе аквариального центра на ВДНХ дегустационный совет: «Там есть станция передержки для гидробионтов, которых можно доставить из любой точки мира и продегустировать. Она сегодня остановлена, но бизнесмены готовы сами ее запустить и содержать. Потому что если взять последнюю выставку мирового питания, то по каждому виду продуктов там был дегустационный совет, который утверждает министр сельского хозяйства. Кто были дегустаторы рыбных продуктов от России? Чиновники, которые в принципе не обучены дегустации. Дегустационный совет должен состоять из технологов рыбокомбинатов и торговых сетей, которые каждый день имеют дело с рыбой».

Нужно просто быть внимательнее к тому, что мы едим, считает Александр Савельев. Пока наш покупатель, по сравнению с европейским, не настолько взыскателен и требователен. «Он еще не понимает, ему что филе трески, что пикши, что сайды – он вообще не отличает одно от другого. И этим злоупотребляют алчные торговцы. Во-первых, накручивают цены в два-три раза, во-вторых, выдают за дорогие сорта более дешевые», – раскритиковал систему торговли руководитель центра общественных связей Росрыболовства.

По его словам, «норвежская рыба, искусственно выращенная, – это наш национальный позор». «Во-первых, она не полезна, потому что вскормлена кормами животного происхождения с огромным количеством антибиотиков, чтобы она не болела, с красителями и т. д. И во-вторых, она раза в три-четыре дороже нашей дикой рыбы», – негодовал он.– «Россия географически расположена в таких широтах, где самая полезная рыба. Рыба чем севернее, тем жирнее, а чем жирнее, тем полезнее. Людям надо это осознать и требовать, чтобы рыба была с Курил, а не из Норвегии».

Обращаясь к проблеме предоставления преференций и продвижения отечественной рыбы внутри страны, Георгий Карлов указал на огромное количество государственных закупок на уровне различных ведомств, начиная от министерства обороны и системы исполнения наказаний до образования и здравоохранения. «Здесь очень важно развернуть государственный интерес прежде всего в сторону российского производителя-рыбака. Да, на первом этапе это может быть дороже, но ведь это поддержка нашей экономики. Государство – один из немногих крупных покупателей рыбной продукции, кто может выступить в этой роли, например на биржевых площадках, в том числе электронных», – назвал он один из вариантов господдержки отрасли.

В защиту аквакультурной рыбы высказался руководитель «Рыбного союза». «Мы принимаем закон об аквакультуре, чтобы ее выращивать, и в то же время говорим, что это безобразие, что надо есть только дикую рыбу, получается противоречие. В сельском хозяйстве мы уже много лет едим только искусственно выращенное мясо, и никто не пытается говорить, что дикий глухарь или куропатка намного лучше – их слишком мало. С рыбными ресурсами в море то же самое. Они действительно лучше, но мировой вылов уже давно не растет, и удовлетворить потребность населения планеты в рыбе можно только за счет искусственного выращивания. Ничего такого уж страшного в аквакультурной рыбе нет», – убежден Юрий Алашеев.

Он перечислил основные препятствия, с которыми сталкивается торговля при реализации дикой рыбы: «Свежая рыба вылавливается далеко в океане. Из Охотского моря обеспечить ее поступление в свежем виде на прилавок довольно сложно. В этом смысле у норвежской рыбы есть преимущество, она круглый год доступна. Кроме того, выращиваются ценные виды рыб, например, семга – это крупная жирная рыба».

«Рыба – очень ценный продукт, который влияет на здоровье и продолжительность жизни людей. С теми ресурсами, которые у нас имеются, мы действительно можем обеспечить до 40 кг рыбы на каждого человека, но этим надо заниматься. Нужно приучать население, специально воспитывать, нужно кормить наших детей, школы, детские сады, армию – хотя бы с этого начать», – поделился мнением Александр Фомин.

Итог круглого стола подвел Георгий Карлов. «Нам предстоит очень важная работа. Необходимо, чтобы закон об аквакультуре, как фундамент, нормально сгенерировал бы подзаконные акты, которые должны дать реальное дыхание развитию отрасли», – пожелал депутат, поздравив всех присутствующих с Всемирным днем рыболовства.

Россия > Рыба > fishnews.ru, 1 июля 2013 > № 956488 Георгий Карлов

Государство – это мы

Пять причин, почему нельзя позволять оппозиции «мочить» нынешнюю российскую власть

Резюме: Сегодня сильное хорошо работающее государство нужно и всем нам, и каждому из нас в отдельности значительно больше, чем в прежние времена. Потому что осталось очень мало герметических лакун, где можно спрятаться от несимпатичного общества и зажить самому по себе.

Написать об этом хотелось еще в прошлом году. Когда наша оппозиция с завидным постоянством, причем заранее, анонсировала непризнание результатов выборов – вначале в Государственную думу, потом президентских. Но не дошли руки. А вскоре и эффект Болотной площади мало-помалу стерся.

Тем не менее вопрос остается. В декабре 2012 г. в документе «Кардинальная политическая реформа – главное требование демократической оппозиции» снова постулировалась нелегитимность нынешней российской власти. Что по существу подразумевает допустимость ее свержения и демонтажа нынешнего режима любыми доступными средствами. Если власть нелегитимная – чего церемониться.

Так что объясниться все-таки надо.

Прежде всего, о чем идет речь? Мы живем не в абстрактном гражданском обществе, а в определенных экономических, правовых, культурных, понятийных и т.д. условиях, каркас которых составляет государство. Если государство разрушается – на какое-то время наступает хаос. Любой хаос хуже любого государства. За исключением, естественно, нечастых случаев, когда государство осуществляет геноцид в отношении собственного народа. В прямом смысле этого слова – истребление. Всего народа.

Для моего поколения, которое помнит тысячи еще не старых ветеранов в ЦПКиО в День Победы и для которого лучшим фильмом всех времен и народов был «Белорусский вокзал», Великая Отечественная война имеет личное преломление. Для меня, например, геноцид – это план «Ост», который предусматривал заселение Европейской части Союза немецкими колонистами и очищение этих территорий от 30 млн человек. Называть геноцидом каждое массовое зверство на этнической почве, наверное, не очень правильно. Но это – так, кстати…

Мы живем в эпоху стремительных перемен. В своей генеральной направленности – скорее позитивных. Несмотря на финансово-экономический кризис последних лет, из которого мир до сих пор не может выкарабкаться, налицо тенденция роста всеобщего благосостояния. Уже 67 лет в мире не было большой войны. Хотя этот тезис, думаю, небесспорен для жителей Чечни, Карабаха или Ферганской долины, не говоря уже о Вьетнаме, Кампучии, Афганистане, Ираке или зоне Великих Африканских озер… Стуча по дереву, рассчитываю дожить мои дни, не испытав ужасов войны, через которые прошли родители. Более того, надеюсь, что и моя дочь тоже проживет свою жизнь в мире, комфорте и благополучии.

Тем не менее сказанное не означает, что наступила тишь и благодать. Это во многом не так. В мировом порядке хватает реальных и потенциальных надломов – геополитика; межгосударственные противоречия; экономическая конкуренция; всякого рода ресурсные дефициты; революции в коммуникациях, технологиях, продовольствии; терроризм; религиозный радикализм; ползучее ядерное распространение; технологические аварии и природные катаклизмы и т.п. В своей совокупности эти надломы генерируют целую систему угроз, чреватых обвалом нынешнего относительного благополучия и спокойствия.

Допускаю: кто-то, наверное, считает, что в сегодняшнем комфортабельном мире, особенно в части его «золотого миллиарда», можно позволить себе обойтись без сильного государства. Раньше, в эпоху войн и революций, это было опасно. Сейчас риски приемлемы.

Считаю такую посылку глубоко ошибочной. Сегодня сильное хорошо работающее государство нужно и всем нам, и каждому из нас в отдельности значительно больше, чем в прежние времена. Потому что осталось очень мало герметических лакун, где можно было бы спрятаться от несимпатичного общества и зажить самому по себе, своими силами, в ладу с природой, как Лыковы.

Так что давайте будем поосторожнее с этой «невыносимой легкостью бытия» в отношении к государству. Иначе можно попросту лишиться того неказистого и не особенно эффективного, но своего государства, которым мы сегодня располагаем. А третий за 100 лет насильственный демонтаж всей государственной инфраструктуры российский народ, скорее всего, не переживет. Во всяком случае в современном смысле – как народ, претендующий на цивилизационную роль, организующий огромный массив земной суши и являющийся одним из главных опорных блоков мирового порядка.

Конечно, школа мысли, допускающая признание нелегитимности собственного государства, не является российским изобретением. Такие конструкты появились не в России и не сегодня. Неоднократно мы сталкивались в истории с ситуациями, когда радикально настроенное меньшинство, недовольное существующими порядками, объявляло государству войну и начинало бороться за его уничтожение. Россия в этой аномалии не одинока.

Но в нашем положении есть два существенных отличия. Во-первых, именно у нас, провозгласив лозунг поражения своего правительства в мировой войне, большевики подняли эту доктрину на невиданную доселе высоту – с точки зрения системности и разработанности аргументации. Страницы про Циммервальд – одни из самых пронзительных у Солженицына.

Во-вторых, сегодня мы потенциально, в стратегической перспективе более уязвимы, чем другие ведущие державы. В силу ряда причин. В числе которых: сокращение населения и кардинальные изменения в его составе, пробуксовка модернизации, отсутствие реального прогресса в развитии восточных регионов страны, сохраняющаяся гиперзависимость экономики от экспорта энергоресурсов, не преодоленное до конца состояние шока, оставшееся с 1990-х годов.

Не нам сейчас затевать очередной эксперимент с капитальной перестройкой. Мне могут возразить – чего паниковать из-за нескольких маргиналов. Дело не в панике. Не будем забывать, что большевистская партия в феврале 1917 г. насчитывала 24 тыс. членов. Но ведь замутила. И как!

Попробуем суммировать основные причины, почему надо быть очень осторожным с лозунгом поражения своего правительства. Причем не важно, какого поражения и в чем. В политике по отношению к Сирии или в попытках возрождения отечественного автопрома.

НЕМНОГО ИСТОРИИ

Первая причина. Как свидетельствует история, насильственный (какую бы форму ни принимало это насилие) развал несовершенного государства во имя его усовершенствования, то есть свержение не устраивающей тебя власти ради установления власти твоей или представляющей твои интересы, почти всегда оборачивается катастрофой для населения.

Примеров много.

Не скрываю – меня давно завораживает история Византии. Впрочем, не меня одного. Она увлекала многих – от Гиббона до Люттвака. Эта история очень назидательная. И по части человеческих страстей действительно будет покруче, чем «Фауст» Гете. Но Византийская империя пала не 29 мая 1453 г., а в 1204 году. В Византии тогда разыгрывалась очередная сцена в привычной пьесе борьбы за власть для тысячелетней империи. Победу одержал Алексей III. Оппозиционный лагерь, делавший ставку на царевича Алексея, сына свергнутого и ослепленного императора Исаака Ангела, не смирился. Алексей вступил в сговор с венецианским дожем Дандоло, возглавлявшим крестоносцев, собиравшихся плыть в Египет, пообещав за помощь в утверждении его на престоле огромные деньги. Дандоло в то время уже девяностолетний слепой старец, но когда-то, будучи венецианским послом, он бывал в Константинополе и даже, по одной версии, был ослеплен византийцами.

Крестоносцы вернули трон престарелому Исааку Ангелу. Они стали лагерем и ждали, когда Алексей со своим отцом расплатятся по счетам. Между греками и латинянами происходили постоянные столкновения. Отец и сын, приведшие чужеземное воинство под стены города, сделались предметом ненависти и отвращения. В городе началось брожение, переросшее в мятеж. Исаак, в очередной раз свергнутый с престола, не перенес горя и умер, его сын был посажен в тюрьму и там убит. Воспользовавшись анархией, крестоносцы, получив отказ в выплате долга, пошли на штурм Константинополя. 13 апреля 1204 г. город пал.

Что произошло, рассказано в сотнях и тысячах исторических и художественных книг. Вот как описывает эти события Ф.И. Успенский: «Эти три дня грабежа при зареве пожара превосходят всякое описание. По истечении многих лет, когда все уже пришло в обычный порядок, греки не могли без ужаса вспоминать о пережитых сценах. Отряды крестоносцев бросились по всем направлениям собирать добычу. Магазины, частные дома, церкви и императорские дворцы тщательно обысканы и разграблены, безоружные жители подвергались избиению... В особенности нужно отметить варварское отношение латинян к памятникам искусства, к библиотекам и святыням византийским. Врываясь в храмы, крестоносцы бросались на церковную утварь и украшения, взламывали раки с мощами святых, похищали церковные сосуды, ломали и били драгоценные памятники, жгли рукописи. Многие частные лица составили себе богатства в это время, и потомство их в течение целых столетий гордилось похищенными в Константинополе древностями. Епископы и аббаты монастырей впоследствии подробно описали в назидание потомству, какие святыни и как приобрели они в Константинополе».

Цена поступка Алексея Ангела и его клики во времени и пространстве – падение и расчленение величайшей империи в истории (по продолжительности беспрерывного существования). Потребовалось 57 лет, чтобы снова сложились в единое государственное образование те обломки, на которые она распалась. Но это было другое государство.

Как сверхдержава и как глобальная империя Византия перестала существовать. Она еще эпизодически достигала военных успехов, например, при Мануиле II Палеологе. Практиковала дипломатию, не имевшую прецедентов в мировой истории по интенсивности, изощренности и результативности. Выказала неожиданную способность к интеллектуальному и духовному обновлению. Неспроста именно византийская интеллектуальная традиция, хотя это замалчивалось много столетий, стала одним из источников европейского Возрождения. Но Византия, веками надежно заслонявшая Европу от нашествий с Востока, ослабленная и униженная, больше не справлялась с этой миссией. Не было бы Четвертого крестового похода, кто знает: скорее всего, не пришлось бы останавливать оттоманские войска под стенами Вены. И линия всемирной истории могла бы пролечь несколько по-другому.

Вернемся, однако, к нашему сюжету.

В России самый печально знаменитый пример затаскивания внешнего фактора во внутренние дрязги – конечно, Смутное время. Поскольку это – наше свое, родное, и основная фактологическая канва этого действа у всех у нас в памяти еще со школьной скамьи, ограничусь небольшим пассажем из летописи (в изложении Костомарова). Для иллюстрации – чем оборачивается делегитимация своего государства: «И было тогда такое лютое время божия гнева, что люди не чаяли впредь спасения себе; чуть не вся земля Русская опустела; и прозвали старики наши это лютое время – лихолетье, потому что тогда была на Русскую землю такая беда, какой не бывало от начала мира: великий гнев божий на людях, глады, трусы, моры, зябели на всякий плод земной; звери поедали живых людей, и люди людей ели; и пленение было великое людям! Жигимонт польский король велел все Московское государство предать огню и мечу и ниспровергнуть всю красоту благолепия земли Русской за то, что мы не хотели признать царем на Москве некрещеного сына его, Владислава… Но Господь – говорит то же сказание – услышал молитву людей своих, возопивших к нему великим гласом о еже избавитися им от лютых скорбей, и послал к ним ангела своего, да умирит всю землю и соймет тягость со всех людей своих».

Слишком часто в истории кровавые катаклизмы, сопровождавшиеся развалом вполне дееспособных, успешных государств, массовым истреблением мирного населения, разрушением процветающих городов, начинались с драки за власть и с делегитимации своего правительства.

Пелопонесская война едва не завершилась раньше срока полным поражением Афин, когда Алкивиад, бывший до этого командующим афинским войском, и затем сбежавший с позором от судебного разбирательства, переметнулся к спартанцам. В 1310 г. князь Василий Александрович привел из Орды татарское войско на своего дядю Святослава Глебовича, отнявшего у него Брянск. Несмотря на то, что перед битвой брянцы выдали князя Святослава, татары учинили в Брянске страшную резню.

Путч анархистов в Барселоне в мае 1937 г. в ходе гражданской войны в Испании помог франкистам занять Страну басков и во многом подготовил падение Испанской Республики. Попытка государственного переворота «сверху» в Южном Йемене в январе 1986 г. с последующей скоротечной гражданской войной так подорвали экономическое и политическое положение страны, что через несколько лет, в 1989 г., НДРЙ согласилась на объединение со своим заклятым соперником – Северным Йеменом.

Думаю, исторических аллюзий достаточно. Пойдем дальше.

О КОРРУПЦИИ И ДРУГИХ «РОДИМЫХ ПЯТНАХ»

Вторая причина. Какие бы претензии мы ни выдвигали по адресу нынешней российской власти, она не слишком отличается от власти в столь любезных среднему российскому интеллигенту Западной Европе и Америке.

Власть – сама по себе не очень приятная вещь, потому что она действует методами насилия в различных формах. Но без нее нельзя. Она не только устанавливает приемлемые для большинства правила человеческого общежития и обеспечивает их соблюдение, но и в возрастающей степени предоставляет обществу определенный набор базовых инфраструктурных услуг.

Оставим в стороне тему демократии. Слишком много сказано. Набило оскомину. Посмотрим лучше на ситуацию с коррупцией. Тоже – знаковый сюжет. Упростим все. Коррупция сама по себе – это лишь способ перераспределения материальных благ. В конкретных исторических контекстах коррупция может играть даже позитивную роль. Вопрос в другом: производит общество или нет? Станки, одежду, смартфоны, программное обеспечение и т.д., которые находили бы сбыт. Конкурентна ли материальная и культурная продукция этого общества на мировых рынках? Способно ли это общество обновляться и генерировать научно-технический и духовный прогресс?

Проиллюстрирую. По общепринятым оценкам, от четверти до трети ВВП Италии производится в теневой экономике. Так было в 1980-е гг., такая картина сохраняется и сейчас. Между тем в положении страны за эти 30 лет произошли космические перемены. В 1980-е гг. Италия была на подъеме, одной из ведущих экономик мира. Сейчас страна находится в глубоком системном кризисе. В чем разница? Тогда Италия производила массу конкурентоспособной продукции – автомобили, станки, вертолеты, компьютеры. Сейчас кроме тряпок итальянская промышленность мало что производит.

По данным авторитетного в этом жанре Института исследований труда (Бонн, ФРГ), в 2007 г. (последний год, охваченный статистикой) размер теневой экономики составлял в России 40,6% ВВП. Для сравнения, в США 8,4%, в Италии 26,8%, на Украине 46,8%, в Нигерии 53%. Спору нет, наше положение в этой шкале – не из приятных. Но опять-таки, не в самой коррупции как таковой корень зла.

С поправкой на размеры ВВП теневая экономика США в абсолютных величинах более чем вдвое превышает показатель России – 1,1 трлн долл. против 524 млрд долларов. Но Америка остается мастерской, в т.ч. инновационной, для всего мира. В тамошних университетах работают около 200 нобелевских лауреатов. В США обучаются более 760 тыс. иностранных студентов (в т.ч. из Китая – 194 тыс., из Индии – 100 тыс., из России – 5 тысяч). В США в 2012 г. произведен 601 воздушный лайнер (в Европе – 588, в Китае – 37, в России – 23). США имеют 250 суперкомпьютеров (Китай – 72, Япония – 32, Россия – 8).

Коррупция – страшная болезнь, с которой надо бороться самым беспощадным образом. Но наша главная системная слабость – в том, то мы не производим ключевую номенклатуру современных и конкурентоспособных товаров и услуг. Причем в категориях как «твердой», так и «мягкой» силы. Вот где собака зарыта.

ТРЕТЬЯ ПРИЧИНА – УГРОЗЫ ИЗ НАСТОЯЩЕГО

Как уже сказано миллионы раз, мир переживает стремительные глубочайшие перемены. Подробно останавливаться на их содержании смысла не вижу. О некоторых вещах надо говорить или обстоятельно, или никак.

К тому же, как известно, the truth is in the eye of the beholder: на одни и те же события и процессы можно смотреть с диаметрально противоположных точек зрения. Том Фридман ключевой для понимания сегодняшнего мира факт видит в появлении в Индии простенького планшетника собственного производства, обладающего всеми основными функциями, но стоящего всего 30 долларов. И усматривает в этом подтверждение тенденции к росту прогресса и благополучия всего человечества.

А не менее знаменитый Николас Кристоф пишет о росте детской проституции и в целом насилия против женщин и детей, особенно на войне, о массовом участии несовершеннолетних в вооруженных конфликтах, о многомиллионной смертности от элементарного, брутального голода, о сохраняющейся в массовых масштабах практике работорговли и рабовладения и т.п.

Возьмем, как и до сих пор по ходу нашего разговора, один срез этой проблемы. Когда наши критики со злорадством пророчествуют, что, дескать, как упали режимы Каддафи и Мубарака, так завалится и российский. Стилистически это издевательство, а содержательно – подтасовка. Слишком велики различия между нашими обществами и соответствующими историческими контекстами. Однако проблема есть. И заключается она вот в чем. Тот же Фридман в качестве центрального международного события начала 2010-х гг. выделяет одновременный крах наднационального супергосударства в Европе и национального государства на Ближнем Востоке. Здесь автор со свойственной ему наблюдательностью удачно схватывает серьезную тенденцию – нарастающую слабость традиционных государственных институтов в различных по своей природе странах, при разных политических режимах и социально-экономических укладах, перед лицом нетрадиционных вызовов.

О каких вызовах идет речь? Посмотрим на примере Европы. Что нам ближе и понятнее. Главное – кардинальные изменения возрастного, национального и религиозного состава населения и связанный с ними расширяющийся разрыв между способностью и готовностью этого населения производить на общее благо и тем качеством жизни, на которое оно рассчитывает.

Эта базовая проблема усугубляется многими привнесенными обстоятельствами. Включая слабую защищенность финансово-экономических систем даже сильных государств от потрясений, имеющих внешнее происхождение. Достаточно упомянуть т.н. спрэд (spread) доходности гособлигаций. Именно взлет этого самого «спрэда» (злые языки утверждают – неслучайный) послужил финальной причиной падения Берлускони.

Или же возьмем нетрадиционные протестные движения. Антиглобализм как всеобщий феномен, потрясший мир 14 лет тому назад в Сиэтле, и такое его недавнее проявление, как серия акций Occupy Wall Street. В арабском мире нечто отдаленно похожее разыгралось после самосожжения Мохаммеда Буазизи в Тунисе. Движения, построенные по сетевому принципу, без единых координирующих центров, без партийных билетов и членских взносов, действующие по методу волны. Попробовать нейтрализовать такое движение, выведя танки на площадь, конечно, можно, только не стоит рассчитывать на эффективность. А не реагировать тоже нельзя. Альтернатива – паралич не только государственных, но и общественных функций и хаос. Вопрос: что делать?

Но, повторюсь, все это сопутствующие обстоятельства, что называется – collateral damage. Стержневая проблема заключается в том, что современное население, особенно молодое поколение, в самых непохожих по уровню своего развития странах хочет получать от государства такой объем материальных и духовных благ, который не обеспечивается трудовой деятельностью этого населения. Эта проблема – на десятилетия. В одночасье, одним законом или международным договором ее не решить. Эта проблема – для всего общества в каждой отдельно взятой стране. А по большому счету – для всего человечества.

Тем не менее, поскольку единого глобального правительства в мире не существует и не предвидится, создавать организационные рамки для решения этой проблемы надлежит государствам. Отдельно взятым. И отвечать перед своим населением за успешность или неуспешность своей политики им тоже предстоит поодиночке, а не скопом.

Сказанное в полной мере относится и к России. Мы тоже – неотъемлемая часть развитого Запада, нравится нам это или нет. Только для нас эта экзистенциальная проблема стоит грубее и острее, потому что усугубляется десятилетиями накапливающихся наслоений, состоящих из недорешенных проблем из предыдущих этапов исторического развития. Незавершенных структурных реформ, недосформированного гражданского общества, не до конца преодоленного комплекса «утраты сверхдержавности» и т.п.

ЧЕТВЕРТАЯ ПРОБЛЕМА – ВЫЗОВЫ ИЗ БУДУЩЕГО

Еще короче. В 1901 г. в мире насчитывалось всего восемь великих держав – США, Британская империя, Российская империя, Германская империя, Франция, Италия (с оговорками), Австро-Венгрия и Япония. Из них только одной стране (Соединенным Штатам) удалось пройти через столетие без резких социальных потрясений, перекройки своей географической карты и больших (конечно, все относительно) потерь в войнах. Соединенное Королевство было не столь удачливым, но тоже отделалось достаточно благополучно. Остальной шестерке пришлось в разных комбинациях испытать все – революции, гражданские войны, широкомасштабные военные действия на своих территориях, репрессии и концлагеря, Японии – даже атомные бомбардировки. Результатом исторических обстоятельств стала гибель многих миллионов людей.

Предвидеть все это в начале XX века на фоне тогдашней Belle Epoque для человеческого разума было не под силу.

Предыдущий век, XIX. В начале этого столетия Франция из предельно ослабленной десятилетней войной едва-едва восстановившейся страны за все те же 10 лет превратилась в могучую державу, по существу объединившую под собой всю континентальную Европу – впервые со времен Карла Великого. Она переделала под себя весь конституционный порядок в этих странах – до сих пор многие из них живут по гражданскому законодательству, основанному на Кодексе Наполеона. Реально заявила претензии на мировое господство. А затем через пару лет во Франции были расквартированы войска четырех держав.

А еще было объединение Германии, когда из 25 германских государств осталось одно – Германская империя, а Австрия переформатировалась в дуалистическую Австро-Венгерскую монархию. Произошло объединение Италии – через серию войн и во многом как следствие германских побед. США пережили жестокую гражданскую войну. Неожиданно из ниоткуда совершила модернизационный прыжок Япония. И это было, наверное, одно из самых спокойных и благополучных столетий в истории человечества.

XVIII век – революция во Франции и война за независимость в Америке. Становление России, опять-таки через череду кровопролитных войн, в качестве одной из крупнейших и мощнейших держав мира. Опущение Швеции до уровня средней державы. Исчезновение Польши с политической карты Европы. Семилетняя война с ее, по оценкам, двумя миллионами погибших, как прообраз Первой мировой. Окончательное устранение турецкой угрозы. Галантный век. Просвещение. Вольтер. Казанова и Калиостро.

XVII век – Тридцатилетняя война. До восьми миллионов погибших. Вестфальский мир. Крушение династической системы в Европе и становление принципа национального государства. В России – Смута.

Продолжать не будем.

Смысл – конечно, исторические прогнозы есть жанр необходимый и вполне правомерный. Их много. Есть очень небезынтересные. Например, разработки американского Национального совета по разведке из серии «Глобальные тенденции». Последний выпуск – «Альтернативные миры». Содержит массу полезной информации к размышлению. Но не более того. Надо честно сказать самим себе – человечество еще не научилось прогнозировать собственное будущее, даже в относительно близких исторических горизонтах. И исходить из этого. А значит – прежде всего: не рисковать без нужды. Не раскачивать лодку.

СОВСЕМ НЕМНОГО ФИЛОСОФИИ, ПОД ЗАНАВЕС

Самые главные, фундаментальные для человечества в XXI веке вопросы не связаны ни с возвышением Китая, ни с эволюцией нынешнего политического ислама. Это – важные вопросы, но не судьбоносные. Судьбоносные же для человеческой цивилизации вопросы, для ее будущего, для путей развития человеческого общества как такового, они – о другом.

Как мне представляется, таких вопросов два. Склонен ли человек к добру по своей природе как общественное животное? И имеет ли количество добра в мире тенденцию к увеличению по мере исторического прогресса? Простите за корявую формулировку.

Почему я ставлю эти вопросы в контексте нашего разговора? Предположим, что человек по своей природе добр. Тогда, если обеспечить ему необходимые внешние условия, включая надлежащее воспитание, то человеческое общество в принципе должно быть в состоянии обойтись в своем общежитии без внешнего регулятора в виде государства. Аналогично, допустим, что количество добра в мире возрастает. То есть в современную постиндустриальную эпоху добра больше, чем было при классическом капитализме. А при нем добра было больше, чем при феодализме и т.д.

При такой посылке, прочертив тенденцию в будущее, мы неизбежно рано или поздно получаем человеческое общество, в котором «добрая» человеческая природа должна будет самореализоваться. И государства станут ненужными. И люди будут жить в масштабах всего Земного шара без границ и государств с их машинами принуждения и сдерживания, потому что некого будет принуждать и сдерживать. Отпадет сама потребность в насилии.

Перспектива вдохновляющая. Если она реальна, то тенденцию можно и подтолкнуть. В таком случае особый пиетет перед институтом государства в современную эпоху неуместен. Если же нет…

Все зависит от того, как мы отвечаем на эти два вышеупомянутых вопроса. У меня нет однозначного мнения на этот счет. Честно. Дать отрицательный ответ – отсутствует неопровержимая доказательная база. К тому же это задало бы порочную ценностную установку всему человеческому развитию, в духе футурологических триллеров типа Blade Runner. Но и оснований для уверенного оптимизма у нас тоже, к сожалению, нет. Слишком тяжел груз Освенцима, Камбоджи и Руанды.

И в этой неопределенности – еще одна причина, почему человечество пока не может обойтись без сильных государств. Трудности со становлением государства в современном понимании – эффективного, просвещенного, опирающегося на гражданское общество и ориентированного на развитие человека – не повод для развала существующих структур.

В царской России государство, несмотря на коррупцию и малую эффективность бюрократической машины, относительно неплохо функционировало. И перспективы просматривались замечательные. По многим прогнозам, Россия к середине XX века должна была выйти на первое место в мире по экономическому развитию. Если бы большевики не затащили нас в Октябрьскую революцию…

* * *

Наше государство значительно лучше, чем думают наши оппоненты (что неудивительно!) и чем кажется многим из нас самих – как ни парадоксально.

Другого государства нам никто не даст. Поэтому надо раз и навсегда отставить губительные рассуждения в духе Интернационала – «до основанья, а затем». И вместе заняться тяжелой, неблагодарной и не всегда приятной работой по улучшению того государства, которое у нас есть. Ради нас самих и наших детей.

Н.Н. Спасский – доктор политических наук, чрезвычайный и полномочный посол.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 29 июня 2013 > № 885374 Николай Спасский

Капитализм и неравенство

В чем ошибка правых и левых

Резюме: Чтобы капитализм продолжал оставаться легитимным и привлекательным для всего населения, необходимо проводить и при необходимости реформировать государственные программы, помогающие повысить защищенность, смягчить провалы на рынке и поддерживать равенство возможностей.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 2, 2013 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

В последнее время политические дебаты в США и других развитых капиталистических демократиях в основном касаются двух проблем: усугубление экономического неравенства и масштабы государственного вмешательства для противодействия этому процессу. Как показали американские президентские выборы 2012 г. и борьба вокруг «фискального обрыва», левых сегодня волнует прежде всего повышение налогов и расходов государства, нацеленное на борьбу с расслоением общества. Правые, в свою очередь, ратуют за то, чтобы сократить налоги и расходы и тем самым обеспечить динамичное развитие экономики. Каждая из сторон стремится выбить почву из-под ног оппонентов, стараясь преуменьшить обоснованность их беспокойства, и при этом уверена, что предлагаемый ею политический курс позволит добиться процветания и социальной стабильности. Обе стороны ошибаются.

Неравенство действительно растет практически во всем постиндустриальном капиталистическом мире. Но, несмотря на мнение многих левых, политика здесь ни при чем, так как вряд ли способна остановить эту тенденцию, поскольку проблема гораздо глубже, чем принято считать. Неравенство – неизбежный продукт капиталистической деятельности, и ставка на расширение возможностей лишь увеличивает его – просто потому, что одним людям или группам людей легче воспользоваться возможностями, которые предоставляет капитализм. В то же время, несмотря на мнение многих правых, эта проблема касается не только тех, кто не очень преуспел или придерживается идеологии эгалитаризма. Дело в том, что если эта тенденция останется неизменной, растущее неравенство и экономическая незащищенность могут подорвать социальный порядок и вызвать популистское движение против капиталистической системы в целом.

В последние несколько столетий распространение капитализма сопровождалось небывалым прогрессом, невероятным ростом материального благосостояния, а также беспрецедентным развитием всего человеческого потенциала. Однако присущая капитализму динамичность обусловила, помимо преимуществ, и чувство незащищенности, поэтому его продвижение всегда вызывало сопротивление. Политическая и институциональная история капиталистических обществ по большей части представляет собой хронику попыток ослабить или смягчить эту незащищенность, и только создание современного государства благосостояния в середине XX века позволило капитализму и демократии сосуществовать в относительной гармонии.

В последние десятилетия развитие технологий, финансового сектора и международной торговли привело к появлению новых форм незащищенности в ведущих капиталистических экономиках, условия жизни становились все более разнообразными, а нестабильность существования ощущалась не только низшими классами, но и средним сословием. Правые преимущественно игнорировали проблему, а левые пытались ее решить посредством государственного вмешательства, невзирая на затраты. В долгосрочной перспективе оба подхода неэффективны. Проводя политику в условиях современного капитализма, следует учитывать тот факт, что неравенство и незащищенность не исчезнут, это неизбежный результат рыночной экономики. Нужно искать пути защиты граждан от последствий – сохраняя динамичность, от которой в первую очередь зависит экономическое и культурное процветание.

МЕРКАНТИЛИЗМ И РАЗВИТИЕ

Капитализм – это система общественно-экономических отношений, основой которых является частная собственность, свободный обмен товарами и услугами, а также использование рыночных механизмов для регулирования производства и распределения товаров и услуг. Некоторые из элементов капиталистического уклада знакомы человечеству с незапамятных времен, но только в XVII–XVIII веках в отдельных странах Европы и Северной Америки они начали действовать как единый механизм. На протяжении истории домохозяйства потребляли большую часть того, что производили, и производили большую часть того, что потребляли. Однако в какой-то момент значительная часть населения в некоторых странах начала покупать большую часть того, что они потребляли, за счет средств, полученных от продажи большей части того, что они производили.

Рост количества домохозяйств, ориентированных на рынок, и так называемое коммерческое общество оказали серьезное воздействие практически на все аспекты человеческой деятельности. До капитализма условия жизни определяли традиционные институты, ставившие выбор и судьбы отдельных людей в зависимость от различных общинных, политических и религиозных структур. Эти институты сводили изменения в обществе к минимуму, поэтому люди не имели возможности существенно преобразить свою жизнь, зато были защищены от превратностей судьбы. С приходом капитализма человек получил большую свободу действий и стал нести большую ответственность за собственную жизнь, чем когда-либо раньше, что снимало ограничения и одновременно пугало, так как могло привести не только к прогрессу, но и к регрессу.

Меркантилизация – переориентация с чисто потребительской рыночной деятельности на свободную – позволила более эффективно использовать время и сосредоточиться на производстве тех товаров, которые пользуются относительно высоким спросом, покупая все остальное у других. В новых формах торговли и производства применялось разделение труда, позволявшее снизить себестоимость предметов домашнего обихода и насытить рынок новыми товарами. Результатом, как писал историк Ян де Фрис, стало то, что современники называли «пробуждением аппетита разума» – расширение субъективных потребностей и их новое субъективное восприятие. Критики капитализма от Руссо до Маркузе порицали постоянный рост потребностей, поскольку человек, по их мнению, становился пленником неестественных желаний. С другой стороны, защитники рынка, начиная с Вольтера, высоко оценивали расширение диапазона человеческих возможностей. По их мнению, удовлетворение растущих желаний и потребностей является сутью цивилизации.

Поскольку мы привыкли воспринимать товары как осязаемые физические объекты, нам сложно оценить, насколько создание и все более дешевое рыночное распространение новых предметов культуры расширило ассортимент средств самообразования. Потому что история капитализма – это еще и история распространения коммуникации, информации и культурных услуг – товаров, которые одновременно предоставляют инструменты мыслительной деятельности и дают пищу для размышлений.

Наиболее ранними товарами современного типа были печатные книги (в первую очередь обычно Библия), снижение цен на которые и их растущая доступность имели даже более судьбоносное значение, чем, скажем, изобретение двигателя внутреннего сгорания. Точно так же распространение газетной бумаги способствовало появлению газет и журналов. Они, в свою очередь, обусловили создание новых рынков в сфере информации и бизнеса по сбору и передаче новостей. В XVIII веке новости из Индии шли до Лондона несколько месяцев; сегодня это занимает мгновения. Книги и новости позволили расширить не только нашу осведомленность, но и воображение, способность сопереживать другим людям и совершенствовать собственные жизненные условия. Таким образом, капитализм и меркантилизация благоприятствовали филантропии и саморазвитию.

В прошлом столетии количество культурных средств развития расширилось благодаря изобретению звукозаписи, кино и телевидения, а с распространением интернета и персональных компьютеров затраты на приобретение знаний и культуры резко снизились. Потому что для тех, кто действительно этого хочет, рост диапазона средств развития дает возможность невероятно расширить свои знания.

ВОПРОСЫ СЕМЬИ

Капитализм открыл широкие возможности для развития человеческого потенциала, однако не все смогли в полной мере воспользоваться ими или добиться успеха. Как формальные, так и неформальные барьеры на пути к достижению равенства возможностей затрудняли определенным группам населения – женщинам, меньшинствам, бедным – доступ к благам капитализма. Но со временем, по мере развития капиталистического общества, барьеры снижались или вообще ликвидировались, поэтому сейчас равноправия больше, чем когда-либо раньше. Существующее сегодня неравенство в меньшей степени обусловлено неравным доступом к возможностям, а скорее связано с неравенством способностей их использовать. А неравенство способностей, в свою очередь, обусловлено различиями в наследственном человеческом потенциале, с которым люди начинают жизнь, а также тем, как семьи и общество обеспечивают развитие человеческого потенциала.

Роль семьи в формировании способности и стремления человека пользоваться средствами саморазвития, которые предоставляет капитализм, трудно переоценить. Семья – это не только место потребления и биологического воспроизводства. Это главная структура, где дети социализируются, получают воспитание и образование, приобретают привычки, которые влияют на их дальнейшую судьбу как людей и субъектов рынка. Используя термины современной экономики, семья – мастерская, в которой производится человеческий капитал.

С течением времени семья сформировала современный облик капитализма, создавая спрос на новые товары. Капитализм тоже неоднократно менял облик семьи, ведь новые товары и средства производства позволяли ее членам иначе расходовать свое время. С появлением в XVIII веке новых потребительских товаров по более приемлемой цене семьи стали уделять больше времени деятельности, ориентированной на рынок, что положительно сказывалось на их потребительской способности. Вначале зарплаты мужской части населения снизились, но суммарные доходы мужей, жен и детей позволяли повысить стандарты потребления. При всем том экономический рост и расширение культурных горизонтов не улучшили жизнь каждого человека и во всех аспектах. Дети представителей рабочего класса могли зарабатывать деньги с самого юного возраста, что поощряло пренебрежительное отношение к их образованию; некоторые новые товары наносили вред здоровью (белый хлеб, сахар, табак, крепкие спиртные напитки) – все это показывало, что растущие стандарты потребления не всегда благотворны и способствуют долголетию. А перераспределение рабочего времени женщин в пользу рынка и в ущерб семье привело к снижению стандартов гигиены и повышению риска заболеваний.

В конце XVIII – начале XIX века происходило постепенное внедрение новых средств производства в экономике. Это был век машин, когда органические источники энергии (человек и животные) заменялись неорганическими (прежде всего паровым двигателем). Чрезвычайно повысилась производительность труда. Ускоренными темпами росла обрабатывающая промышленность с использованием фабрик и заводов, строившихся вокруг новых машин, которые были слишком громоздкими, шумными и грязными, чтобы держать их в домашних условиях. Работа постепенно отделялась от домашнего хозяйства, что в конечном итоге изменило структуру семьи.

Вначале владельцы новых заводов стремились брать на работу преимущественно женщин и детей как более послушных и дисциплинированных. Но ко второй половине XIX века значительно повысился средний уровень и происходил стабильный рост реальных зарплат британских рабочих, а в самой семье возникло новое разделение труда в соответствии с гендерными различиями. Мужчины, которым физическая сила давала преимущество на производстве, работали на заводах за рыночные зарплаты – достаточно высокие, чтобы содержать семью. Однако рынок XIX столетия не обеспечивал услуги, связанные с поддержанием чистоты, гигиены, приготовлением качественной пищи, а также присмотром за детьми. В высшем обществе данный сервис обеспечивался прислугой, но в большинстве семей всем этим занимались жены. В результате получили распространение семьи, созданные по модели «кормилец – хозяйка» с разделением труда по гендерному принципу. Многие достижения с середины XIX до середины XX века, касающиеся здоровья, долголетия и образования, отмечает де Фрис, можно объяснить переориентацией женского труда с рынка на семью, а также переориентацией детства с рынка на образование – дети перестали быть рабочей силой и пошли в школу.

ДИНАМИЗМ И НЕЗАЩИЩЕННОСТЬ

На протяжении почти всей истории главным фактором незащищенности человека оставалась природа. В традиционных обществах, как отмечал Маркс, экономическая система была ориентирована на стабильность – и стагнацию. Капиталистическое общество, напротив, ориентировалось на инновации и динамичность, создание новых знаний, новых продуктов, новых видов производства и распределения. В результате основной очаг незащищенности сместился от природы к экономике.

Гегель отмечал в 1820-х гг., что для мужчин в рыночном обществе, основанном на модели «кормилец – хозяйка», чувство самоуважения и признания другими связано с наличием работы. Это представляло серьезную проблему, потому что на динамичном капиталистическом рынке безработица – жизненная реальность. Разделение труда, созданное рынком, означало, что многие рабочие имели узкую специализацию. Рынок обусловил постоянно меняющиеся потребности, а повышенный спрос на новые продукты означал снижение спроса на старые изделия. Мужчины, чья жизнь была связана с производством устаревших товаров, оказывались без работы и без подготовки, которая позволила бы им найти новую занятость. Механизация производства также привела к потере рабочих мест. Иными словами, с самого начала созидательность и новаторство индустриального капитализма были омрачены незащищенностью рабочей силы.

Маркс и Энгельс описывали динамичность капитализма, незащищенность, повышение потребностей и расширение культурных возможностей в «Манифесте коммунистической партии»: «Буржуазия путем эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим. К великому огорчению реакционеров, она вырвала из-под ног промышленности национальную почву. Исконные национальные отрасли промышленности уничтожены и продолжают уничтожаться с каждым днем. Их вытесняют новые отрасли промышленности, введение которых становится вопросом жизни для всех цивилизованных наций, отрасли, перерабатывающие уже не местное сырье, а сырье, привозимое из самых отдаленных областей земного шара, и вырабатывающие фабричные продукты, потребляемые не только внутри данной страны, но и во всех частях света. Вместо старых потребностей, удовлетворявшихся отечественными продуктами, возникают новые, для удовлетворения которых требуются продукты самых отдаленных стран и различных климатов. На смену старой местной и национальной замкнутости и существованию за счет продуктов собственного производства приходит всесторонняя связь и всесторонняя зависимость наций друг от друга».

В XX веке экономист Йозеф Шумпетер развил эту точку зрения, заявляя, что капитализм характеризуется «созидательным разрушением», когда новые продукты и формы распространения и организации вытесняют старые. Однако в отличие от Маркса, который видел источник динамизма в бездушном стремлении к увеличению «капитала» (за счет, как он полагал, рабочего класса), Шумпетер сосредоточился на роли предпринимателя, новатора, который вводит новые товары, открывает новые рынки и методы.

Динамизм и незащищенность, вызванные индустриальным капитализмом в XIX веке, привели к появлению новых институтов, позволяющих снизить степень незащищенности, включая общества с ограниченной ответственностью, призванные сократить риски инвесторов; профсоюзы, отстаивающие интересы рабочих; общества взаимопомощи для предоставления займов и ритуального страхования; коммерческое страхование жизни. В середине XX столетия на фоне массовой безработицы и ухудшения экономического положения как следствия Великой депрессии (на фоне политических успехов коммунизма и фашизма, которые убедили многих демократов, что слишком высокая степень незащищенности представляет угрозу для самой капиталистической демократии), западные страны ухватились за идею социального государства. Появились разнообразные комбинации специальных программ, но у новых социальных государств было много общего, в том числе пенсионное обеспечение, страхование от безработицы, а также различные меры поддержки семей.

Экспансия социального государства после Второй мировой войны развернулась в период быстрого роста западных капиталистических экономик. Успехи индустриальной экономики позволили забирать часть прибылей и зарплат на государственные нужды посредством налогообложения. Помогли также и демографические условия в послевоенный период: поскольку модель семьи «кормилец – хозяйка» продолжала доминировать, рождаемость оставалась умеренно высокой, что способствовало благоприятному соотношению активных работников и иждивенцев. Образовательные возможности расширились, элитные университеты стали принимать студентов, учитывая их достижения в учебе и потенциал, все больше детей получали среднее образование. Постепенно устранялись барьеры для полноценного участия женщин и меньшинств в жизни общества. Результатом всех изменений стало временное равновесие, когда развитые капиталистические страны пережили мощный экономический рост, сопровождавшийся высокой занятостью и относительным социально-экономическим равенством.

ЖИЗНЬ В ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОЙ ЭКОНОМИКЕ

Для человечества в целом конец XX и начало XXI века стали периодом необычайного прогресса, в немалой степени благодаря распространению капитализма. Экономическая либерализация в Китае, Индии, Бразилии, Индонезии и других странах развивающегося мира позволила сотням миллионов людей выбраться из бедности и стать частью среднего класса. Потребители в более развитых капиталистических странах, таких как США, ощутили в это время резкое падение цен на многие товары – от одежды до телевизоров – и возможность пользоваться широким ассортиментом новых товаров, которые изменили их жизнь.

Вероятно, наиболее заметной из примет времени стали новые средства саморазвития. Как отмечает экономист Тайлер Коуэн, большая часть плодов развития созрела «в наших головах и в наших лэптопах, а не в секторе производства прибыли». Поэтому «ценность интернета в первую очередь ощущается на личностном уровне, и ее нельзя выразить в цифрах производительности». Многие выступления знаменитых музыкантов XX века в любом жанре доступны на YouTube бесплатно. Великие киноленты прошлого столетия, которые раньше изредка демонстрировались в немногочисленных артхаусных кинотеатрах крупных метрополий, каждый может сегодня смотреть в любое время за небольшую месячную плату. Скоро знаменитые университетские библиотеки станут доступны для всех онлайн, за этим последуют и другие беспрецедентные возможности личного развития.

Однако все эти достижения омрачены такими вечно присущими капитализму чертами, как неравенство и незащищенность. В 1973 г. социолог Дэниел Белл отмечал, что в развитом капиталистическом мире знания, наука и технологии приближают так называемое постиндустриальное общество. Промышленность когда-то вытеснила такой важный источник занятости, как сельское хозяйство, заявлял он, теперь же сектор услуг вытесняет промышленность. В постиндустриальной экономике, основанной на знаниях, производство промышленных товаров в большей степени зависит от технологических ресурсов, а не от навыков работников, которые изготавливают и собирают продукцию. Это означало относительный спад востребованности и экономической ценности квалифицированных и низкоквалифицированных рабочих, так же как когда-то произошел спад востребованности и ценности сельхозработников. В такой экономике спросом пользуются научно-технические знания и умение работать с информацией. Революция информационных технологий, которая охватила экономику в последние десятилетия, только усугубила эти тенденции.

Новая постиндустриальная экономика оказала ключевое воздействие на статус и роли мужчин и женщин. Относительное преимущество мужчин в доиндустриальной и индустриальной экономике в значительной степени основывалось на их физической силе – сейчас спрос на нее все меньше. Женщины, напротив, благодаря биологическим особенностям или социализации, получили преимущество по своим человеческим качествам и умению понимать эмоции, что более востребовано в экономике, ориентированной на услуги, а не на производство материальных благ. Доля участия женщин в экономике увеличилась, и их труд ценится выше, соответственно, время, посвященное домашним заботам, «выкраивается» по остаточном принципу.

Это привело к замене семьи с мужчиной-кормильцем и женщиной-хозяйкой на новую модель, где муж и жена оба зарабатывают деньги. И сторонники, и критики прихода женщин в экономику склонны преувеличивать значение в этих изменениях идеологической борьбы феминизма, недооценивая роль, которую сыграли перемены в капиталистическом производстве. Переориентация женского труда отчасти стала возможной благодаря появлению новых товаров, которые сократили время на работу по дому (стиральные машины, сушилки, посудомоечные машины, водонагреватели, пылесосы, микроволновые печи). В свою очередь, чем больше времени уделялось экономической деятельности, тем выше становился спрос на новые товары, ориентированные на домашнее потребление (например, готовая и упакованная еда), расширялся ресторанный бизнес и сети быстрого питания. Это привело к тому, что уход за детьми, пожилыми и больными все чаще передоверяется не родственникам, а нанятым работникам.

Женщины получают образование и профессиональную подготовку более высокого уровня, что сопровождалось сменой социальных норм, регулирующих процесс выбора при соединении семейных пар. В условиях прежней семейной модели «кормилец – хозяйка» женщина делала при выборе партнера ставку на его способность зарабатывать. Мужчины, в свою очередь, ценили в потенциальной супруге умение вести хозяйство. Мужчины и женщины нередко выбирали супругов со схожим уровнем интеллекта, но женщины чаще выходили замуж за мужчин с более высоким уровнем образования и экономическим статусом. С переходом от индустриальной к постиндустриальной экономике, опирающейся на сектор услуг и информацию, женщины присоединились к мужчинам в борьбе за признание, критерием которого является оплачиваемая работа. И работающая пара сегодня чаще всего состоит из ровесников, обладающих примерно равным уровнем образования и сопоставимыми экономическими статусами – так называемые «ассортативные браки».

НЕРАВЕНСТВО НА ПОДЪЕМЕ

Постиндустриальные социальные тенденции оказали существенное воздействие на неравенство. Если семейный доход удваивается на каждой ступени экономической лестницы, то суммарный доход семей, находящихся по ней выше, должен увеличиваться быстрее, чем доход семей, находящихся внизу. Для значительной части семей в нижней части лестницы удвоения доходов не происходило, поскольку относительные зарплаты женщин выросли, а относительные зарплаты менее образованных мужчин-рабочих снизились, последние стали считаться менее подходящими партнерами для брака. Часто ограничения человеческого капитала, из-за которых таким мужчинам сложно трудоустроиться, делает их менее желанными партнерами, не говоря уже о том, что личность мужчины, который хронически находится без работы, претерпевает негативные изменения. Внося все меньший вклад в семейный бюджет, такие мужчины могут оказаться попросту ненужными – отчасти потому, что женщины теперь могут рассчитывать на программы социального государства как на дополнительный, пусть и скромный, источник доходов.

В США среди наиболее заметных явлений последних десятилетий следует назвать стратификацию моделей семьи в различных классах и этнических группах общества. После смягчения законов о разводах в 1960-х гг. количество разведенных пар выросло во всех стратах общества. Но к 1980-м гг. возник новый тренд: количество разводов упало в среде более образованной части населения, в то время как среди менее образованных показатель продолжал расти. Кроме того, более образованные и состоятельные сравнительно чаще вступали в брак. Учитывая роль семьи как инкубатора человеческого капитала, эти тенденции оказали дополнительное воздействие на неравенство. Многочисленные исследования показывают, что у детей, которых воспитывали двое родителей, продолжающих состоять в браке, чаще вырабатывается самодисциплина и уверенность в себе, а это способствует успеху в жизни. В то же время дети (особенно мальчики), выросшие в неполных семьях (или, что еще хуже, с матерью, менявшей временных партнеров), попадают в группу риска.

Это происходило в период все более открытого доступа к образованию и усугубляющейся стратификации рыночных вознаграждений, которые повысили значимость человеческого капитала. Один из элементов человеческого капитала – когнитивная способность: быстрота мышления, способность делать логические выводы, строить закономерности на основе опыта, а также стремление к умственному развитию. Еще один элемент – репутация и социальные навыки: самодисциплина, настойчивость, ответственность. Наконец, третий элемент – фактические знания. Все это особенно важно для того, чтобы занять успешную рыночную нишу в постиндустриальном обществе. Как отмечает экономист Бринк Линдси в книге «Человеческий капитализм», с 1973 по 2001 г. средний годовой рост реального дохода составил лишь 0,3% для людей в нижней пятой части структуры распределения доходов в США по сравнению с 0,8% для людей в средней пятой части и 1,8% для тех, кто находится в верхней пятой части. Аналогичные тенденции превалируют во многих других развитых экономиках.

Глобализация не стала причиной растущего неравенства доходов с человеческого капитала, но обострила эту тенденцию. Экономист Майкл Спенс проводит различие между «ходовыми» товарами и услугами, которые легко импортировать и экспортировать, и «неходовыми». Ходовые товары и услуги все больше импортируются в развитые капиталистические общества из менее развитых капиталистических обществ, где стоимость рабочей силы ниже. На фоне аутсорсинга производства товаров и стандартных услуг зарплаты относительно неквалифицированных и необразованных работников в развитых капиталистических обществах продолжат падать, если этим людям не удастся каким-то образом найти хорошо оплачиваемую работу в неходовом секторе.

ВЛИЯНИЕ СОВРЕМЕННЫХ ФИНАНСОВ

Растущее неравенство усугублялось все большей незащищенностью и обеспокоенностью людей, находящихся и на более высокой ступени экономической лестницы. Одна из тенденций, вызвавших к жизни эту проблему, заключается в том, что экономика превращается в сферу финансовых услуг, прежде всего в США, что привело к созданию так называемого капитализма финансовых менеджеров, по выражению экономиста Хаймана Мински, или «капитализма финансовых учреждений», как его назвал финансовый эксперт Альфред Раппапорт.

Еще в 1980-х гг. финансы являлись существенным, но ограниченным элементом американской экономики. В торговле ценными бумагами (фондовый рынок) участвовали отдельные инвесторы, крупные или мелкие, которые вкладывали собственные средства в акции компаний с хорошими, по их мнению, долгосрочными перспективами. Капитал для инвестиций также предоставляли крупные инвестиционные банки с Уолл-стрит и их иностранные партнеры, но в этом частном партнерстве стороны в первую очередь рисковали собственными деньгами. Ситуация начала меняться, когда для инвестиций стали доступны более крупные пулы капитала и их размещали уже профессиональные финансовые менеджеры, а не сами владельцы.

Одним из источников нового капитала стали пенсионные фонды. За несколько десятилетий после Второй мировой войны, когда крупные американские отрасли превратились в олигополии с ограниченной конкуренцией и огромными внутренними и внешними рынками, доходы и перспективы позволяли им предлагать своим сотрудникам пенсионные программы с заранее определяемыми выплатами, при этом риски брали на себя сами компании. Однако с 1970-х гг. конкуренция в американской экономике возросла, корпоративные доходы стали менее стабильными, и компании (а также различные организации госсектора) решили снизить риски и отдать пенсионные фонды в руки профессиональных финансовых менеджеров, которые должны были обеспечить значительную прибыль. Теперь пенсионные доходы сотрудников зависели не от доходов работодателя, а от судьбы их пенсионных фондов.

Еще одним источником нового капитала стали средства университетов и других неприбыльных организаций, которые существенно возросли – вначале благодаря пожертвованиям, затем ставка делалась на удачное инвестирование. Источником нового капитала стали также частные лица и правительства развивающегося мира, где быстрый экономический рост в сочетании со страстью к накопительству и стремлением к относительно надежным инвестиционным перспективам обеспечили огромный приток средств в финансовую систему Соединенных Штатов.

Под влиянием этих новых возможностей традиционные инвестиционные банки Уолл-стрит превратились в компании, бумаги которых обращаются на бирже. Иными словами, они тоже начали инвестировать не только собственные средства, но и средства других людей – и привязывали бонусы своих партнеров и сотрудников к годовым результатам. В итоге возникла остро конкурентная финансовая система, где доминировали инвестиционные менеджеры, работающие с крупными пулами капитала и получающие оплату в зависимости от способности превзойти конкурентов. Структура материальных стимулов в этой среде заставила фондовых управляющих пытаться максимизировать краткосрочную прибыль, оказывая давление и на топ-менеджеров корпораций. Сужение временных границ создало соблазн повышать мгновенную прибыль за счет долгосрочных инвестиций в исследования и разработки или повышение квалификации персонала компании. Для администраторов и рядовых сотрудников результатом стала постоянная горячка, повышавшая вероятность потери работы и степень экономической незащищенности.

Развитая капиталистическая экономика действительно нуждается в масштабной финансовой системе. Отчасти это простое продолжение разделения труда: делегирование решений по инвестированию профессионалам дает остальному населению ментальное пространство заниматься тем, что у них получается лучше или больше заботит. Усложнение капиталистической экономики означает, что предпринимателям и топ-менеджерам компаний требуется помощь в принятии решений относительно того, когда и как привлекать новые средства. Поэтому частные инвестиционные фирмы, заинтересованные в увеличении реальной стоимости компаний, куда они вкладывают средства, играют ключевую роль в стимулировании экономического роста. Решение этих вопросов, которые полностью овладевают умами финансистов и последствия которых трудно переоценить, требует интеллекта, усердия и энергии, поэтому неудивительно, что специалистам в этой сфере так много платят. Но какими бы ни были выгоды и социальные преимущества, превращение общества в придаток финансов имеет пагубные последствия. Они связаны с ростом неравенства – верхняя часть экономической лестницы поднимается еще выше благодаря огромным бонусам финансовых менеджеров, а также с повышением незащищенности тех, кто находится внизу (из-за сосредоточенности на краткосрочных экономических выгодах в ущерб решению других проблем).

СЕМЬЯ И ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ КАПИТАЛ

В современной постиндустриальной среде, для которой характерна глобализация и финансовая экспансия, человеческий капитал играет более важную роль в определении жизненных возможностей, чем когда-либо раньше. Соответственно, возрастает и значение семьи, и каждое поколение социологов заново (и во многом к своему огорчению) обнаруживает, что культурное наследие семьи определяет будущие успехи в школе и на работе. Как полвека назад писал в «Конституции свободы» экономист Фридрих Хайек, главное препятствие для подлинного равенства возможностей состоит в том, что не существует достойной замены интеллигентным родителям или семье, которая способна обогатить эмоционально и духовно. Как отмечается в недавнем исследовании экономистов Педро Карнейро и Джеймса Хекмана, «различия в уровне когнитивных и некогнитивных способностей, зависящие от дохода и происхождения семьи, выявляются довольно рано и сохраняются после. Школа может только увеличить эти различия».

Передаваемые по наследству способности проявляются в различных формах: генетика, забота о ребенке до и после рождения, культурные ориентиры внутри семьи. Денежные вопросы, разумеется, тоже имеют значение, но эти во многом неденежные факторы часто гораздо важнее (большое количество книг в доме точнее предскажет высокие оценки на экзаменах, чем доход семьи). Со временем, поскольку общество организовано в соответствии с принципами меритократии, произойдет конвергенция способностей, прививаемых в семье, и рыночных поощрений.

Образованные родители склонны тратить больше времени и энергии на заботу о ребенке, даже если оба родителя работают. А семьи с мощным человеческим капиталом, скорее всего, с большей пользой смогут применить усовершенствованные средства развития, которые предлагает современный капитализм (в первую очередь потенциал для онлайн-расширения кругозора), не попав при этом в главные ловушки (неограниченный просмотр телевидения, компьютерные игры).

Это влияет на способность детей использовать формальное образование, которое, по крайней мере потенциально, доступно практически каждому независимо от экономического и этнического статуса. В начале XX века среднюю школу оканчивали только 6,4% американских подростков, и лишь один из 400 продолжал учебу в колледже. Таким образом, огромная доля населения обладала способностями, но не имела возможностей, чтобы добиться большего в учебе. Сегодня число окончивших среднюю школу составляет около 75% (пик – около 80% – достигнут в 1960 г.) и почти 40% молодых людей учатся в колледже.

Журнал The Economist недавно повторил старую истину: «В обществе с широким равенством возможностей положение родителей на лестнице доходов не должно сильно влиять на положение детей». Но на самом деле чем больше равенство институциональных возможностей, тем большее значение приобретает человеческий капитал, культивируемый в семье. Как писал политолог Эдвард Банфилд почти 30 лет назад в книге «Нечестивый город: Новое посещение», «всеобразование построено в пользу ребенка из среднего или высшего класса, потому что принадлежность к среднему или высшему классу означает наличие качеств, которые делают человека особенно восприимчивым к обучению». Повышение качества школ может улучшить общую ситуацию в образовании, но в конечном итоге все это только увеличит, а не уменьшит разрыв в достижениях детей из семей с разным уровнем человеческого капитала. Недавние исследования, призванные показать, что межпоколенческая мобильность в Соединенных Штатах сегодня стала ниже, чем в прошлом (или чем в некоторых европейских странах), игнорируют тот факт, что это может быть побочным результатом расширения равенства возможностей на протяжении нескольких поколений. И в этом смысле США, возможно, просто находятся в авангарде тенденций, которые существуют и в других развитых капиталистических обществах.

РАЗНИЦА В ДОСТИЖЕНИЯХ ГРУПП

Семья – не единственный социальный институт, оказывающий наиболее мощное влияние на развитие человеческого капитала и успех человека на рынке. Следует также учитывать такие факторы, как религия, раса и этническая принадлежность. В 1905 г. в книге «Протестантская этика и дух капитализма» социолог Макс Вебер отмечал, что в религиозно разнородных регионах протестанты обычно более успешны в экономическом плане, чем католики, при этом кальвинисты более успешны, чем лютеране. Вебер объяснял эти различия психологической предрасположенностью, которую закладывает каждая религия. Несколькими годами позже в книге «Евреи и современный капитализм» современник Вебера Вернер Зомбарт предложил альтернативное объяснение различиям в успешности групп, основываясь на культурных и расовых особенностях. В 1927 г. их более молодой коллега Йозеф Шумпетер назвал свою работу «Социальные классы в этнически однородной среде», поскольку был абсолютно уверен, что в этнически неоднородных условиях уровень успешности будет определяться этнической принадлежностью, а не только классом.

Предложенные объяснения не так важны, как сам факт, что разница в достижениях групп является неотъемлемой чертой капитализма, в том числе и на сегодняшний день. В современных Соединенных Штатах, к примеру, выходцы из Азии (особенно если взять их отдельно от уроженцев тихоокеанских островов) обычно добиваются большего, чем белое неиспаноговорящее население, которое, в свою очередь, опережает испаноговорящую группу, а та обходит афроамериканцев. Это касается достижений в образовании, доходов, а также таких семейных показателей, как рождение детей вне брака.

В странах Западной Европы (и особенно в Северной Европе), где уровень равенства выше, чем в США, мы видим более этнически однородное общество. Последние волны иммиграции сделали многие развитые постиндустриальные общества менее этнически однородными и одновременно привели к росту расслоения между общинами, при этом некоторые группы иммигрантов более успешны, чем ранее устоявшееся население. Так, в Великобритании дети китайских и индийских иммигрантов показывают лучшие достижения, чем коренное население, а дети темнокожих выходцев с Карибских островов и пакистанцев обычно заметно им уступают. Во Франции потомки выходцев из Вьетнама обычно вырываются вперед, а уроженцы Северной Африки, напротив, плетутся в хвосте. В Израиле дети иммигрантов из России демонстрируют лучшие результаты, а дети из эфиопских семей заметно отстают. В Канаде дети китайцев и индийцев успевают гораздо лучше, чем выходцы с Карибских островов и из Латинской Америки. Все это можно объяснить разницей классовых и образовательных основ в тех странах, откуда прибыли иммигрантские группы. Но поскольку сами общины являются переносчиками и инкубаторами человеческого капитала, схемы сохраняются независимо от времени и места.

В случае с Соединенными Штатами иммиграция значительно больше усугубляет неравенство в связи с тем, что экономический динамизм, культурная открытость и географическое положение страны привлекает не только лучших и самых одаренных, но и наименее образованных. В результате верхушка экономической лестницы поднимается еще выше, а нижняя часть опускается все ниже.

ПОЧЕМУ ОБРАЗОВАНИЕ – НЕ ПАНАЦЕЯ

Осознание роста экономического неравенства и социального расслоения в постиндустриальном обществе, естественно, вызвало дискуссию о том, что же с этим делать. В американском контексте практически все дают один ответ – образование.

Одна линия аргументации ставит во главу угла колледж. В соответствии с этой логикой разрыв между жизненными возможностями тех, кто окончил колледж, и тех, кто не смог этого сделать, увеличивается, поэтому как можно больше людей должны учиться в колледже. К сожалению, несмотря на растущий процент американцев, посещающих колледж, их знания не обязательно увеличиваются. Значительное число студентов просто не готовы к учебе на уровне колледжа, многие бросают ее, так и не получив диплом, другие все же его получают, но стандарты знаний гораздо ниже, чем обычно это связывается с наличием диплома колледжа.

Наиболее вопиющие расхождения показателей успеваемости наблюдаются еще до уровня колледжа, на стадии окончания средней школы, а серьезные различия результатов (в зависимости от класса и этнической группы) заметны еще раньше – в начальной школе. Поэтому вторая линия аргументации касается начального и среднего образования. Предлагается выделять школам больше средств, предоставлять родителям более широкий выбор, чаще тестировать школьников и совершенствовать работу преподавателей. Некоторые или даже почти все эти меры можно назвать желательными, но совсем по иным причинам. Дело в том, что ни одна из предложенных мер не привела к существенному сокращению имеющейся пропасти между учащимися (и социальными группами) – само по себе формальное школьное образование играет довольно незначительную роль в создании или устранении неравенства достижений.

Разрывы, по-видимому, обусловлены различным уровнем человеческого капитала, которым обладают дети, придя в школу – отсюда возникает третья линия аргументации, связанная с более ранней и интенсивной социализацией детей. Здесь часто предлагается выводить детей из привычной семейной обстановки и помещать в дошкольные учреждения на возможно долгое время (программы Head Start, Early Head Start) или даже ресоциализировать целые районы (проект «Детская зона Гарлема»). Существуют отдельные успешные примеры, но пока не ясно, подходят ли они для реализации, скажем, в национальном масштабе. Многие такие программы демонстрируют краткосрочное повышение когнитивных способностей, но затем показатели снижаются, а оставшиеся положительные показатели находятся на уровне погрешности. С большим основанием можно говорить о том, что улучшаются некогнитивные навыки и черты характера, важные для экономического успеха. Но это происходит ценой значительных затрат и инвестиций, а также привлечения ресурсов, которые изымают у более успешной части населения (таким образом, снижается объем ресурсов, доступных для этих людей) либо перенаправляют с других программ, которые могли принести потенциальную пользу.

По всем этим причинам неравенство в развитом капиталистическом обществе растет и является неизбежным, по крайней мере на данный момент. На самом деле один из самых ярких результатов современных социологических исследований заключается в том, что с увеличением разрыва между семьями с высоким и низким доходом разрыв достижений в образовании и занятости между детьми из этих семей возрос еще больше.

ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ?

Капитализм сегодня продолжает производить блага и предоставлять все больше возможностей для самообразования и личного развития. Однако сейчас как никогда плюсы сочетаются с минусами, главными из которых являются растущее неравенство и незащищенность. Как точно подметили Маркс и Энгельс, капитализм от других социально-экономических систем отличают «беспрестанные перевороты в производстве, непрерывное потрясение всех общественных отношений, вечная неуверенность и движение».

В конце XVIII века величайший американский теоретик и практик политэкономии Александр Гамильтон поделился глубокими наблюдениями по поводу неизбежной двойственности социальной политики в мире созидательного разрушения: «Удел человека, заложенный самим Провидением, заключается в том, что к любому благу, которым он пользуется, примешивается зло, любой источник счастья становится источником невзгод, кроме Добродетели – единственного чистого блага, которое разрешено человеку в его мирском существовании… Истинный политик… отдает предпочтение тем институтам и планам, которые делают людей счастливыми в соответствии с их естественными устремлениями, которые преумножают источники индивидуального пользования и увеличивают национальные ресурсы и мощь, стараясь в каждом случае использовать все составляющие, которые подойдут для предупреждения или исправления зол, вечно сопутствующих мирским благам».

Сейчас, как и тогда, вопрос состоит в том, как сохранить земные блага капитализма и при этом изыскать средство для предупреждения и исправления зол, которые всегда им сопутствуют.

Одним из возможных решений проблемы растущего неравенства и незащищенности является простое перераспределение доходов от верхов к низам экономики. Однако на этом пути есть два препятствия. Во-первых, те же силы, которые привели к росту неравенства, со временем укрепятся, требуя все больше или в крайнем, агрессивном, случае нового перераспределения. Во-вторых, в определенный момент перераспределение вызывает негодование, и факторы, стимулирующие экономический рост, перестают работать. Определенная степень пострыночного перераспределения через налоги возможна и даже необходима, но каков идеальный вариант – безусловно, вызовет споры, и в любом случае это не решит всех проблем.

Второе решение – с помощью государственной политики сократить разрыв между индивидом и группой путем предоставления преференций отстающим – может оказаться хуже самой болезни. Несмотря на благие намерения, специально введенные преимущества для определенных категорий граждан неизбежно вызовут чувство несправедливости у остальной части населения. Еще большую цену придется заплатить с точки зрения экономической эффективности, поскольку по определению такая политика приведет к продвижению менее квалифицированных работников на позиции, которым они не соответствуют, хотя и заслуживают. Точно также запрет на использование критерия заслуг в образовании при приеме на работу и выдаче кредита просто потому, что это оказывает «дифференцированное воздействие» на судьбу различных групп или способствует неравенству социальных результатов, неизбежно скажется на качестве образовательной системы, трудовых ресурсов и экономики в целом.

Третье решение – поощрение постоянных и полезных для всех экономических инноваций – выглядит более многообещающим. Сочетание интернета и компьютерной революции может оказаться сопоставимым с появлением электричества, которое коренным образом изменило все сферы деятельности, беспрецедентно трансформировав общества в целом. Кроме всего прочего интернет радикально повысил скорость передачи знаний. А знания, как известно, являются ключевым фактором капиталистического экономического роста по меньшей мере с XVIII века. Если прибавить к этому потенциал других сфер деятельности, находящихся пока в зачаточном состоянии, таких как биотехнологии, биоинформатика и нанотехнологии, то перспективы будущего экономического роста и дальнейшего улучшения жизни человека покажутся вполне радужными. Тем не менее даже дальнейшее продвижение инноваций и возобновление экономического роста не смогут ликвидировать или существенно сократить социально-экономическое неравенство и незащищенность, потому что различия между индивидами, семьями и группами сохранят свое влияние на развитие человеческого капитала и профессиональные достижения.

Что сделать, чтобы капитализм продолжал оставаться легитимным и привлекательным для всего населения – тех, кто находится на нижней и средней ступени социально-экономической лестницы, а также рядом с вершиной, т.е. и проигравших, и победителей? Необходимо проводить и при необходимости реформировать государственные программы, помогающие уменьшить незащищенность, смягчить провалы на рынке и поддерживать равенство возможностей. Такие программы уже существуют во многих странах развитого капиталистического мира, включая Соединенные Штаты, и правым следует признать, что они служат важнейшей цели и должны быть сохранены, а не урезаны. Государственные расходы на социальное обеспечение – это адекватный ответ на некоторые проблемные черты капитализма, а не «чудовище», которое надо «морить голодом».

К примеру, такие меры, как соцзащита, страхование от безработицы, талоны на питание, налоговые зачеты за заработанный доход, программа медицинского страхования (Medicare), программа медицинской помощи (Medicaid) и новые гарантии по Закону о доступном медицинском обслуживании прежде всего предлагают помощь и комфорт тем, кто менее успешен и больше подвержен риску в условиях современной экономики. Невозможно представить, что потребность в подобных программах снизится. А сокращать их, когда неравенство и незащищенность возросли, означает проявить равнодушие. И если ничто иное, так хотя бы разумный эгоизм тех, кто получает наибольшую выгоду от жизни в динамичном капиталистическом обществе, должен заставить их задуматься над тем, насколько опрометчиво не поделиться частью своей рыночной прибыли в целях достижения длительной социальной и экономической стабильности. Государственные социальные программы нуждаются в структурных реформах, но правые должны признать, что в меру щедрое социальное государство нужно сохранить, и по вполне разумным причинам.

Левым, в свою очередь, следует понять, что агрессивные попытки ликвидировать неравенство могут оказаться слишком затратными, но тщетными. Даже успешность в прошлом попыток уменьшить разрыв в равенстве возможностей – в том числе путем расширения доступа к образованию и ликвидации различных форм дискриминации – означает, что в современном развитом капиталистическом обществе нетронутый человеческий потенциал великодушия крайне редок. Поэтому излишняя настойчивость в продвижении равенства вряд ли приведет к таким значительным результатам, как в прошлом, хотя затраты будут гораздо больше. А поскольку подобные программы подразумевают перераспределение ресурсов путем изъятия их у тех, кто обладает большим человеческим капиталом, и передачи их тем, у кого его меньше, а также отказ от критерия заслуг и достижений поставит заслон на дальнейшем динамичном развитии экономики и росте, от которых зависит существующее социальное государство.

Таким образом, главная проблема государственной политики в развитом капиталистическом мире состоит в том, чтобы поддерживать уровень экономического динамизма, обеспечивать рост всеобщего благосостояния, не сокращая при этом расходы на социальные программы. Тем самым жизнь граждан в условиях растущего неравенства и незащищенности будет оставаться приемлемой. Разные страны предлагают различные подходы к решению этой проблемы в зависимости от своих приоритетов, традиций, масштабов, демографической и экономической ситуации. (Заблуждение состоит в том, что, когда дело касается государственной политики, правительства могут с легкостью перенимать опыт друг друга.) Точкой отсчета мог бы стать отказ и от политики привилегий, и от политики, нагнетающей напряженность, создание четкого представления о том, что такое капитализм, без его идеализации или демонизации.

Джерри Мюллер – профессор истории в Католическом университете Америки, автор книги «Разум и рынок: Капитализм в современной западной мысли».

Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 29 июня 2013 > № 885371 Джерри Мюллер

Спасет ли Россия глобализацию?

Открытое экономическое пространство Евразии против преференциальных соглашений

Резюме: Инициатива, с которой могла бы выступить Россия, – предложить план создания открытого Евразийского экономического пространства (а не преференциальной, дискриминационной зоны) от Кореи до Ирландии, которое включало бы Южную, Центральную, Западную Азию и Арктику.

Глубокие трансформации, происходящие в мировой экономике, неизбежно ведут к хаосу и конфликтам. Предложение создать Трансатлантическое торговое и инвестиционное партнерство между Соединенными Штатами и Евросоюзом может серьезно ухудшить ситуацию и стать причиной появления соперничающих экономических блоков. Влияние новых крупных торговых держав растет, при этом отсутствует видение нового мирового порядка и планов по его строительству. Для описания нынешней глобальной экономической политики и институциональной обстановки больше подходит термин «беспорядок». Глобализация являет собой сейчас хаотичный переход к неопределенности. В этих условиях конструктивную инновационную и перспективную роль может сыграть Россия.

ГЛОБАЛЬНЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ

Дело не в том, что Трансатлантическое торговое и инвестиционное партнерство (ТТИП) между США и ЕС плохая идея – в некотором смысле это идея даже отличная, но момент выбран совершенно неподходящий, и последствия могут оказаться катастрофическими. Глобализация – хрупкий процесс, который часто стопорится, периодически откатывается назад, а сегодня его уязвимость особенно очевидна. Нынешняя фаза началась в первой половине 1990-х годов. Толчком послужили реформы, проводившиеся в Китае под руководством Дэн Сяопина с конца 1970-х гг., а также курс на рыночную экономику, который, хотя и с разной степенью интенсивности, многие страны принялись реализовывать в 1990-е годы.

Масштабы глобального рынка можно оценить по числу членов Всемирной торговой организации (ВТО). В 1990 г. в ней (тогда она еще называлось ГАТТ) состояло 90 государств. Сегодня их 159 и еще 26 стран ведут переговоры о вступлении. Этим трансформирующая сила глобализации не ограничивается – впервые за многие столетия Запад не доминирует в глобальной экономике. В мировом балансе происходит сейсмический сдвиг. Это особенно заметно благодаря возникновению блока БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай и ЮАР), который расширяет глобальный охват. Мировая экономика становится не только многополярной, но и многоскоростной. Как отмечалось на недавнем Форуме Амброзетти, прошедшем на озере Комо (Италия), «в 2011 г. Бразилия, Россия, Индия и Китай (первоначальные страны БРИК) создали эквивалент новой Италии с точки зрения экономического производства». Экономическая мощь подразумевает политическую и в конечном итоге геополитическую силу. То, что происходят сейчас, захватывает, будоражит, но таит опасности.

Новые экономические державы бросают вызов старым (признанным) на многих фронтах. И это чревато нестабильностью и разрушительными последствиями. Хотя и в теории, и на практике значительное большинство жителей планеты выиграют от более открытой глобальной рыночной экономики, понимают это далеко не все. Согласование всегда сложно, особенно когда сталкиваешься с масштабами и темпами роста новых экономических держав, в частности Китая.

В принципе конфликт между все более многополярным миром и многосторонним мировым порядком не следует считать неизбежным. Их сосуществование должно быть приоритетной целью. В реальности же планета столкнулась с противоборствующими силами: центростремительными (более масштабная и глубокая глобализация) и центробежными (большая фрагментация на национальном и региональном уровнях). К категории центробежных сил относится ТТИП. Это попытка «старых» держав помешать подъему «новичков», создав блок для сохранения рычагов глобальной власти и возможности устанавливать правила. Намерения могут быть иными (хотя я, например, в этом сомневаюсь), но устойчивое впечатление создается именно такое. А в период повышенной напряженности, подозрений и обеспокоенности по поводу состояния и направления развития мировой экономики впечатления играют важную роль.

Кроме того, существует риск, что «новые» державы через различные группы, институты или квазиинституты (например, БРИКС) будут стремиться создавать и продвигать собственные блоки. Это, несомненно, путь к деглобализации, фрагментированности и конфликтности. В интересах России и всего мира обновление и укрепление многостороннего порядка, выдвижение идей нового устройства вместо существующего беспорядка. Чтобы лучше понять, куда мы движемся, полезно совершить краткий экскурс в историю глобализации и вспомнить, откуда мы пришли.

ИСТОРИЧЕСКАЯ ДИНАМИКА ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Глобализация – циклический исторический феномен. Как точно подметил Найан Чанда, этот процесс движим четырьмя основными силами – торговцы, проповедники, воины и авантюристы, поочередно выходящие на лидирующие позиции. Торговцы стремятся к новым рынкам и прибыли, проповедники хотят спасти души и увеличить число последователей, чтобы расширить свое влияние, воины стремятся к славе и завоеванию территорий, а авантюристами движет любопытство и жажда открытий.

Возможно, самой яркой иллюстрацией совокупного действия этих четырех сил, которое привело к созданию огромной неофициальной империи, можно назвать арабов. В VII веке умер пророк Мохаммед и был записан Коран, а уже к началу XV века арабская империя охватывала большую часть евразийского континента, включала Индонезию, а также северную и прибрежную часть Африки. Воины, торговцы и проповедники завоевывали территорию, прибыли и души, в то время как ученые осваивали новые культурные и интеллектуальные пространства. Особенно высоко ценилась торговля. Как отмечал тунисский историк и философ XIV века Ибн Хальдун, «благодаря зарубежной торговле повышалось довольство людей, доходы торговцев и благосостояние государств». Сухопутный Шелковый путь и Дорога пряностей по морю только подтверждают слова Ибн Хальдуна.

Таким образом, глобализация – главная движущая сила истории и основа прогресса, хотя и с некоторыми оговорками. Она способствует обогащению цивилизаций и распространению знаний. В XIV веке Самарканд был настоящим экономическим и культурным центром. В недавнем исследовании Валери Хансен, посвященном Шелковому пути, подчеркивается значимость Самарканда для распространения знаний, языков, литературы, искусства, науки и технологий как города на пересечении потоков товаров.

На протяжении истории, хотя империи возникали и распадались (например, Монгольская империя XIII–XIV веков, которая в период расцвета являлась крупнейшей по охвату территории за всю мировую хронологию), не существовало единственного гегемона, скорее, наблюдалась многополярность периодически соперничающих, но чаще сосуществующих держав. После сухопутной Монгольской империи к началу XV века Китай начал превращаться в довольно значительную морскую державу. В ходе нескольких плаваний флот адмирала Чжэн Хэ пересек Восточно- и Южно-Китайское море, Бенгальский залив, через Индийский океан достиг Цейлона, затем двинулся на север к Аравийскому морю, по Красному морю, обогнул Африканский Рог, добрался до Могадишо и Момбасы. Эти путешествия были по-настоящему удивительными. Однако не менее поразительным было решение династии Мин прекратить плавания и запретить дальнейшую морскую экспансию. В результате морские экспедиции свернули, и большинство технической информации о флоте Чжэн Хэ было уничтожено или утрачено.

Если бы в начале XV века существовали исследовательские центры, отслеживающие мировые тренды, они бы утверждали, что Китай становится доминирующей глобальной державой. Отказ от мореплавания китайских императоров представлял собой такой же кардинальный перелом в истории, какой мир переживает в начале XXI века.

В конце XV – начале XVI века баланс глобальной экономической, военной, политической и культурной силы начал неотвратимо смещаться в сторону Запада. В то время как огромный Китай на Востоке замыкался в себе, маленькая Португалия на Западе ступила на путь создания морской империи, затем ее примеру последовали Испания, Нидерланды, Великобритания и Франция. Пять морских держав расширяли свои владения на восток, в Азию и Африку, но ключевое значение для достижения доминирования в мире имела колонизация Нового Света – Америки. В первой половине второго тысячелетия европейские государства оставались мелкими и периферийными акторами глобализации, но уже со второй половины тысячелетия они вышли на доминирующие позиции. К XIX веку Европа правила миром от Америки через Африку и Азию до Австралии. К концу XIX столетия к европейским странам присоединились как имперская держава Соединенные Штаты.

500-летняя фаза глобализации позволила Европе обрести власть и богатство, постепенно разоряя остальной мир. Европейцы оказались победителями, остальные – проигравшими. Катастрофические последствия имела работорговля. В 1750 г. в Африке проживало приблизительно 13,5% мирового населения, к 1900 г. показатель снизился до 8%. В начале XIX века экономики Китая и Индии составляли 33% и 24% мирового производства, к 1950 г. их доля сократилась до 4 и 3 процентов. Четыре упомянутые движущие силы – торговцы, проповедники, воины и авантюристы – активно содействовали европейской экспансии.

Идиллическое понимание торговли, предложенное Ибн Хальдуном в XIV веке, абсолютно не соответствовало представлениям неевропейцев о том, что означает торговая выгода. Из-за работорговли в Африке или сбыта опиума в Китае глобализация стала восприниматься как синоним эксплуатации. Глобализация привела к войнам, колонизации и жестокости в различных формах. Преодолеть эти пороки оказалось невероятно сложно. Те, кто стремился прекратить работорговлю, сталкивались с ожесточенным сопротивлением, в том числе со стороны англиканской церкви, казна которой пополнялась благодаря плантациям на Карибах, где трудились рабы.

К 1900 г. стало очевидным, что европейцы или по крайней мере их богатые представители воспринимают как естественный порядок вещей западное доминирование и свое право править миром. Это прекрасно проиллюстрировал накануне Первой мировой войны Джон Мейнард Кейнс в знаменитом описании глобализации в работе «Экономические последствия мира»: «Житель Лондона, прихлебывая утренний чай у себя в постели, заказывал по телефону на дом различные продукты, производимые в самых отдаленных уголках земного шара... В тот же момент и тем же способом он мог рискнуть, вложив свой капитал в добычу полезных ископаемых и развитие новых предприятий в любой части света, и получить должную долю будущих прибылей и выгод, не прилагая усилий и труда... Он мог воспользоваться... средствами транспорта, дешевыми и комфортабельными, чтобы попасть в любую страну без паспорта или каких-либо других формальностей. Однако самое важное, что он считал такое положение дел само собой разумеющимся, естественным и перманентным, допуская возможность изменений лишь в сторону дальнейшего совершенствования».

К началу XX столетия, хотя воины, проповедники и искатели никуда не исчезли, самыми заметными акторами глобализации стали торговцы, в особенности торговцы деньгами – банкиры и финансисты. Власть распространялась преимущественно через финансы и инвестиции. Большая часть Латинской Америки, получившая политический суверенитет в ходе серии войн за независимость от Испании и Португалии в начале XIX века, уже во второй половине того же столетия была вновь колонизирована, хотя и не напрямую, посредством политического контроля, а через финансовые манипуляции. Это позволило сэру Норману Энджеллу, гуру того времени, заявить в книге «Великая иллюзия», опубликованной в 1910 г., ставшей бестселлером и переведенной на 25 языков: «Международные финансы сегодня настолько взаимозависимы и связаны с торговлей и промышленностью, что политическая и военная сила ничего не могут с этим поделать».

Спустя четыре года Европа вступила в войну, и глобализация была жестоко отброшена назад, чтобы возродиться только через 80 лет. Процесс деглобализации, особенно с 1914 по 1950 гг., повсеместно стал причиной беспрецедентных невзгод и лишений. Европа была вовлечена в движение по спирали насилия и упадка, в то время как Соединенные Штаты в межвоенный период стремились держаться в стороне. Отказ США вступить в Лигу Наций сигнализировал о неизбежном крахе этого института. Об этом моменте необходимо напомнить, когда мы говорим об эволюции глобальной торговли в контексте ВТО и ТТИП. После провальной министерской встречи ВТО в Сиэтле в 1999 г. тогдашний генеральный директор Майк Мур выразил опасения, что ВТО может стать Лигой Наций мировой экономики XXI века. Тот факт, что Соединенные Штаты отодвигают ВТО на второй план, отдавая приоритет собственным целям, подтверждает его мрачные прогнозы.

Однако после Второй мировой войны именно США создали достаточно прочные и успешные институциональные рамки, обеспечившие основу для впечатляющего экономического роста и трансформации мира.

АТЛАНТИЧЕСКАЯ ХАРТИЯ И ЕЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ

9 августа 1941 г. премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль и американский президент Франклин Делано Рузвельт впервые встретились в бухте Пласенсия у канадского острова Ньюфаундленд на борту корабля ВМС США «Атланта». Они подготовили и позже (14 августа) представили важный документ, получивший название «Атлантическая хартия». Документ замечателен перспективным видением и краткостью. В восьми ключевых пунктах сформулированы основные цели и принципы устройства мира после окончания войны. Особо следует отметить 4-й пункт, согласно которому Соединенные Штаты и Великобритания «будут с должным уважением к своим обязательствам стремиться к тому, чтобы способствовать обеспечению всем государствам, большим или малым, победителям или побежденным, равного доступа к торговле и сырьевым запасам мира, необходимым для их экономического процветания».

Принципы торговли, зафиксированные в Атлантической хартии, дополняют слова госсекретаря Рузвельта и лауреата Нобелевской премии мира Корделла Халла, которые звучат как проповедь, провозглашающая неразрывность связи свободной и справедливой торговли с процветанием и миром. Еще в 1930-е гг. он писал: «Я никогда не отказывался и никогда не откажусь от убеждения, что обеспечение мира и благополучия государств неразрывно связано с дружественностью, справедливостью, равенством и максимально возможной степенью свободы в международной торговле».

В отношении послевоенного торгового сотрудничества Халл утверждал: «Возрождение мировой торговли – существенный элемент поддержания мира. Под этим я, конечно, не имею в виду, что процветающая международная торговля сама по себе служит гарантией мирных международных отношений. Но я считаю, что без процветающей торговли между странами любой фундамент для длительного мира становится шатким и в конечном итоге может быть разрушен».

Именно в этом духе архитекторы глобального экономического порядка устанавливали правила и создавали институты международной торговли после Второй мировой войны. Они стремились ввести режим, основанный на многосторонних правилах, в институциональные рамки Международной торговой организации (МТО/ITO). Но тогда же возникла системная проблема. Американская исполнительная власть выступала за создание МТО, в то время как Конгресс был против. Следует отметить, что в предшествовавшие десятилетия Соединенные Штаты проводили крайне протекционистскую политику.

Несмотря на устойчивый американский миф, согласно которому США являются чемпионом в свободной торговле, это не совсем так. Действительно, торговля входила в политическую программу Соединенных Штатов и периодически продвигалась очень активно, но в другие периоды возникало ожесточенное сопротивление, поскольку примитивный шизофренический протекционистский инстинкт – неотъемлемый элемент ДНК американской политики. Если американские президенты – и демократы, и республиканцы – в целом старались продвигать политику открытой торговли, то в Конгрессе это чаще всего встречало сопротивление. Поэтому для президента США, ведущего торговые переговоры, было жизненно необходимо иметь так называемые «ускоренные полномочия в сфере торговли», как они именовались в 1974 г., или «полномочия по продвижению торговли» (с 2002 г.), когда Конгресс может одобрить или отклонить предложенный торговый законопроект, но не имеет права вносить поправки. Срок полномочий президента по продвижению торговли истек летом 2007 г. во время второй администрации Буша-младшего и с тех пор не возобновлялся. Учитывая нынешнюю поляризацию позиций Белого дома и Конгресса, шансы на восстановление таких прерогатив равны нулю.

После провала идеи МТО политики ухватились за компромиссный вариант – создание Генерального соглашения по тарифам и торговле (ГАТТ). ГАТТ устанавливало основные принципы и правила, но они не имели законной силы. Иными словами, основное различие между МТО и ГАТТ заключалось в том, что последнее не имело обязывающих полномочий, только моральное воздействие. Главная функция ГАТТ – быть площадкой для переговоров, направленных на либерализацию торговли между странами-членами. С этой целью была запушена серия «раундов переговоров». Последний раунд ГАТТ – Уругвайский – длился семь лет (1986–1993), затем в 1995 г. возродилась концепция МТО и появилась ВТО. Ключевые принципы ГАТТ/ВТО предусматривают прозрачность и предсказуемость торговых режимов отдельных членов и особенно отсутствие дискриминации между ними – одно государство не должно проводить преференциальную или дискриминационную политику в отношении других, торговля должна вестись на равных условиях.

Дух и буква правил и принципов ГАТТ регулярно нарушались всеми участниками. К примеру, в 1980-е гг. США и ЕС использовали все средства для ограничения японского экспорта, в первую очередь автомобилей и электроники. Так, Франция выделила лишь 3% рынка для импортированных из Японии автомобилей – это нарушало правила и два основных принципа: о дискриминации, а также о том, что страны, как следует из названия, могут устанавливать тарифы, но не квоты. Еще одной иллюстрацией вопиющего нарушения ГАТТ является Торговое соглашение по текстильным волокнам (MFA), которое было направлено на защиту – также посредством квот – западной текстильной и швейной промышленности от конкуренции со стороны новых индустриальных экономик Гонконга, Сингапура, Южной Кореи и Тайваня. (Это соглашение полностью утратило силу в 2005 году.)

Несмотря на некоторые несовершенства, принципы Атлантической хартии в конечном итоге возобладали, обеспечив мир и процветание. «Триумф» ГАТТ пережил по окончании холодной войны. После того как барьеры для торговли со многими странами бывшего второго и третьего мира пали, а сами эти государства вступили в ВТО, история могла бы подойти к счастливому концу.

КАКОВ ВОПРОС – ТАКОВ ОТВЕТ

Разумеется, до счастливого конца еще далеко. Торговые конфликты остры. Опасения, что глобальный финансовый кризис 2008 г. обусловит всплеск протекционизма, пока не оправдались. Но и оставаться беспечными мы больше не можем, об этом нам регулярно напоминает международная система мониторингаGlobal Trade Alert. Дохийский раунд, запущенный в 2001 г., зашел в тупик или, как утверждают многие, практически мертв. Вместо продвижения многосторонней повестки господствуют преференциальные торговые соглашения. Все это свидетельствует о том, что режим глобальной торговли, основанный на многосторонних правилах и – с учетом всех нюансов – неплохо послуживший миру, сейчас на грани вымирания.

Появление большого количества новых акторов вызывает замешательство. Но, что самое главное, от системы отказались Соединенные Штаты. Этот процесс начался при администрации Джорджа Буша-младшего и только усугубился при Бараке Обаме. Возвращаясь к комментарию Мура после фиаско в Сиэтле, что же общего у Лиги Наций перед Второй мировой войной и современной ВТО? Отсутствие США. Следует отметить, что речь идет об отсутствии не только американского лидерства, но и обычного участия; другими словами, Соединенные Штаты присутствуют лишь протокольно. Своим молчанием и безучастностью они демонстрируют, что не намерены выполнять обязательства, а также не верят в ВТО.

Администрации Буша и Обамы также неоднократно нарушали кредо Корделла Халла, политизируя торговлю и используя ее как средство в своем внешнеполитическом арсенале. Помимо ТТИП, направленного на строительство «Западного/Атлантического блока» в условиях укрепления восточных и тихоокеанских держав, Вашингтон активно продвигает Транстихоокеанское партнерство (ТТП) (пока в составе Австралия, Бруней, Чили, Канада, Малайзия, Мексика, Новая Зеландия, Перу, Сингапур, США, Вьетнам). Новый премьер-министр Японии Синдзо Абэ дал понять, что Токио может присоединиться к переговорам, но о членстве речь пока не идет. Южная Корея, третья по величине экономическая держава в регионе, пока отказывается. И, разумеется, отсутствует Китай. Продвижение ТТП происходит на фоне заявлений США о геостратегической приоритетности Азии, таким образом, цели экономической политики дополняются интересами безопасности и военными аспектами. В некоторых точках региона, в первую очередь в Пекине, это воспринимается как старая игра времен холодной войны, направленная на сдерживание КНР.

Как говорится, если ТТИП и ТТП – это ответ, видимо, вопрос был довольно тупой. Без сомнения, институциональная и правовая структура глобального многостороннего торгового режима остро нуждается в реформировании. Мир невероятно изменился. Вину за провал Дохийского раунда можно возложить на различные органы, в частности на американские, но тот факт, что переговоры не привели к успеху, нельзя считать удивительным или трагичным. Неудачи могут иметь позитивные последствия. Но продолжать притворяться, что структура все еще существует – кстати, ВТО в своем фарсовом состоянии переживает период серьезного физического строительства при отсутствии какого-либо строительства интеллектуального, – и одновременно отказываться от этой структуры и развивать эксклюзивные параллельные блоки, основанные на преференциальных соглашениях, было бы ошибкой. Это приведет лишь к еще большему разделению мира.

США наиболее активно подрывают многосторонний торговый режим, в то время как два других ключевых актора – Евросоюз и Япония – играют более скромные роли. Экономические проблемы в Японии обусловили нехватку политических стратегий, а ЕС, на уровне подсознания идеологически поддерживающий многосторонность, предпочитает играть по правилам преференциальных соглашений, руководствуясь принципом: если вы не можете их победить, присоединитесь к ним.

В то время как признанные державы отказались от многостороннего режима, новые экономики не предложили каких-либо серьезных альтернатив. Расширение «Большой восьмерки» до «Большой двадцатки» было хорошей идеей, но новые члены не выдвинули политических инициатив или новых идей – ни вместе, ни по отдельности. Четыре государства – Бразилия, Мексика, Индонезия и Корея – номинировали кандидатов на пост генерального директора ВТО, и преемником Паскаля Лами станет бразилец Роберто Азеведо. Это позитивный результат, но остаются два вопроса: 1) сможет ли новый генеральный директор стимулировать коллективную разработку и реализацию инновационной политики со стороны новых стран-членов; и 2) будет ли он пользоваться авторитетом – или станут ли его хотя бы слушать – в Вашингтоне и Брюсселе.

КАКУЮ РОЛЬ МОЖЕТ СЫГРАТЬ РОССИЯ?

Очевидно, что инерционный сценарий нежизнеспособен. Поезд глобальной торговли сошел с рельсов и в какой-то момент потерпит катастрофу. Уже невозможно – и даже нежелательно – вернуть его на существующий путь. Необходимо прокладывать новые дороги.

Россия способна выйти на ведущие позиции при закладке этих новых путей. Она ключевой участник всех крупных глобальных институтов и организаций: постоянный член Совета Безопасности ООН; акционер международных финансовых институтов; входит в «Группу двадцати» (а в этом году еще и председательствует в ней). Россия – крупная промышленная, геополитическая и культурная держава. Она также является арктической страной, а этот регион выходит на первый план в глобальных делах. Кроме того, Россия входит в ряд региональных и межрегиональных институтов, включая АТЭС (Азиатско-Тихоокеанское экономическое сотрудничество), саммит которого Россия принимала в сентябре 2012 года. Россия также один из ведущих членов БРИКС и Шанхайской организации сотрудничества, в которую входят Китай, Казахстан, Киргизия, Россия, Таджикистан и Узбекистан. Россия также создала Таможенный союз с Белоруссией и Казахстаном, а это больше чем 1/7 часть суши. Россия расположена в Европе и Азии и поэтому идеально подходит для того, чтобы стать «мостом» на Евразийском континенте.

Глобализация – не совсем верный термин, поскольку все страны в любом случае не могут быть интегрированы в глобальную рыночную экономику и глобальное сообщество. Можно выделить три основные категории: государства, находящиеся в центре глобализации, включая развитые державы и новые динамично развивающиеся державы; те, кто интегрирован, но расположен на периферии; и те, кто исключен. Для третьей категории характерна не только экономическая изоляция, но также политическая и геополитическая нестабильность.

Восточная и Центральная Азия, Западная и Центральная Европа, Северная, Центральная и Южная Америка, а также постепенно Африка южнее Сахары интегрированы глобально и взаимозависимы, что в целом обеспечивает их стабильность. К регионам, исключенным из глобализации и отличающимся нестабильностью, относится Центральная и Западная Азия. Речь идет о странах, с которыми Россия имеет общую границу и/или традиционно поддерживает тесные отношения. Это также страны, с которыми граничит и взаимодействует другая крупная евразийская держава – Турция. Они находятся на пересечении бывшей Османской и Российской империи. Более того, именно в этой части мира фактически и зародилась «глобальная» торговля по Шелковому пути, о чем говорилось выше.

Поэтому реальная масштабная инициатива, с которой могла бы выступить Россия, – предложить идею, а затем и детальный план создания открытого Евразийского экономического пространства, которое простиралось бы от Кореи в Восточной Азии до Ирландии в Западной Европе и включало в себя Южную, Центральную и Западную Азию. Как говорилось выше, данное пространство охватит и Арктику. Это должно быть открытое пространство, а не преференциальная, дискриминационная зона, как в случае с ТТИП и ТТП. На фоне деглобализирующих факторов подобная инициатива в значительной степени способствовала бы возрождению глобализации и выведению ее на новый уровень. В первую очередь такую инициативу могли бы продвигать азиатские и евразийские члены G20: Китай, Япония, Корея, Индонезия, Россия и Турция. Идея заключалась бы в возрождении концепции «открытых переговоров» АТЭС, а другие члены поддержали бы их, оценив новые потенциально огромные возможности, которые она предоставит, вместо того чтобы опасаться предполагаемых препятствий или исключения кого-либо. Подобная инициатива, утвердив императив прочных, подлинно многосторонних принципов, возьмет под контроль происходящие трансформации и будет координировать развитие. Что, вероятно, поможет вернуть США в Женеву.

Предстоящий 5–6 сентября саммит G20 в Стрельне под Санкт-Петербургом может стать отличной возможностью представить идею и начать разрабатывать Тихоокеанско-Атлантическую хартию, устанавливающую принципы и видение новых реалий XXI века, как это произошло более 70 лет назад с Атлантической хартией, которая служила на благо миру в течение нескольких десятилетий.

Жан-Пьер Леманн – почетный профессор в бизнес-школе IMD, основатель группы «Эвиан» (Лозанна, Швейцария), приглашенный профессор факультета бизнеса и экономики Университета Гонконга, приглашенный профессор Университета NIIT (Индия).

Россия. Евросоюз. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 29 июня 2013 > № 885369 Жан-Пьер Леманн

Встреча с членами Экспертного совета при Правительстве о повышении эффективности охраны окружающей среды

Перед встречей с членами экспертного совета Дмитрий Медведев посетил Байкальский музей

В зале, посвящённом истории образования Земли, главе Правительства рассказали, в частности, об образовании озера Байкал на стыке двух литосферных плит.

Премьеру также продемонстрировали созданное в музее интерактивное окно в живую природу, в котором в режиме реального времени с помощью установленных в Байкальском заповеднике видеокамер можно наблюдать за жизнью его обитателей.

Дмитрий Медведев осмотрел представленную на стендах коллекцию рыб и животных, которые водятся в регионе.

* * *

Стенограмма встречи:

Д.Медведев: Добрый день, уважаемые коллеги! Давайте немножко поговорим и о сложных вопросах, и о перспективах. Прежде всего, я думаю, нужно будет поговорить об экологическом законодательстве, это, наверное, цель таких встреч, как наша с вами сегодня.

Условия для рационального использования природных ресурсов – это задача Правительства, по большому счёту это задача вообще всех властей, да и для бизнеса не менее важная тема. Экологические вопросы в нашей стране, наверное, некоторое время назад не были темой для такого общесемейного обсуждения – время было сложное совсем, – но в настоящий момент их публичное значение стало совсем другим. Считаю, это признак того, что меняется мышление людей, на смену совсем бытовым вопросам приходят вопросы, связанные с осознанием нашего места в мире, вопросы, связанные с обсуждением будущего детей, страны, то есть такие вопросы, которые, если серьёзно, волнуют практически всех людей в самых разных местах мира.

Мы живём в условиях большого накопленного экологического ущерба. Минприроды определяет 77 наиболее крупных объектов такого рода. Но это условная цифра, потому что таких объектов на самом деле на территории нашей страны (а она самая большая), конечно, гораздо больше, но по таким ключевым точкам мы сейчас и ведём работу по различным направлениям. Мы с вами встретились в особом месте, мы здесь неоднократно различные мероприятия проводили («мы» – я имею в виду встречи государства с участием экологических организаций), и сегодня такая встреча. Хотел бы обратить внимание на изменения, которые всё-таки происходят. Важнейшие изменения касаются судьбы Байкальского целлюлозно-бумажного комбината. Я только что с коллегами разговаривал, хочу сказать и вам. Не скрою, это решение нам далось непросто, потому что это всегда баланс между интересами охраны окружающей среды и судьбами конкретных людей, которые работают на конкретном производстве. Тем не менее это решение принято, и в настоящий момент мы готовим мероприятия, как это решение реализовать. Я напомню, что только в федеральном бюджете на ликвидацию последствий деятельности комбината на ближайшие годы запланировано около 3 млрд рублей, а всего на закрытие комбината в рамках тех планов, которые у нас есть, предусмотрено будет около 14 млрд. В прошлом году была утверждена ФЦП «Охрана озера Байкал и социально-экономическое развитие Байкальской природной территории», проект федерального закона, который запрещает размещение отходов в водоохранной зоне, сейчас в Государственной Думе. И в настоящий момент Правительством рассматривается план развития моногорода Байкальск и всего региона. Общие расходы на развитие региона (а это важно, потому что мы должны не только оздоровить экологическую ситуацию, но и принять решение в отношении судеб большого количества людей) составят более 40 млрд рублей – это и из федеральных источников, и из других источников, включая внебюджетные. Мы рассмотрим этот план в III квартале текущего года.

Почему я об этом подробнее рассказываю? Именно потому, что эта тема была и остаётся ключевой для этой территории на протяжении последних практически 50 лет – с момента создания Байкальского ЦБК, то есть с момента ввода его в эксплуатацию, которое состоялось в 1966 году. Сейчас бессмысленно говорить, было правильным это решение или нет, потому что оно было принято. Принималось оно в определённых условиях, в условиях, скажем, другой страны и другого общества. Наша задача – этот вопрос закрыть, причём таким образом, чтобы никто не пострадал и все выиграли – и природа, и люди, которые живут здесь.

Что мне ещё хотелось бы вначале сказать? При участии нашего экспертного сообщества подготовлены и внесены в Госдуму законопроекты, которые касаются обращения с отходами, нормирования в области охраны окружающей среды, вопросов экологической безопасности. Мы сейчас говорим о замене действующих разрешений на одно так называемое комплексное разрешение; о подготовке предприятиями, которые оказывают негативное воздействие на окружающую среду, программ повышения экологической эффективности; стимулировании соответствующих программ; о разделении объектов хозяйственной деятельности на категории (что тоже необходимо) и применении к ним различных режимов государственного регулирования.

Ряд предложений (что, собственно, у нас всегда бывает) вызвал довольно оживлённую дискуссию в экспертном сообществе и в бизнес-сообществе, потому что эта дискуссия всегда идёт на стыке между запросами экспертов с одной стороны и мнением бизнеса с другой стороны. И как обычно в таких ситуациях бывает, нужно принять какое-то сбалансированное решение. Мы исходим из того, что этот баланс может быть найден и этому балансу будут способствовать в лучшей степени мероприятия по переходу на современные инновационные технологии. Эти технологии касаются различного бизнеса. Об этом мы сегодня тоже поговорим, посмотрим, что здесь можно сделать дополнительно.

И, завершая своё вступительное слово, хотел бы сказать ещё раз, что вижу цель сегодняшней встречи в том, чтобы поговорить, и не только поговорить, но и наметить пути дальнейшего совершенствования законодательства в области охраны окружающей среды и сформулировать соответствующие предложения. На этом я, пожалуй, завершу.

Я не буду указывать на списки, я многих здесь присутствующих знаю, поэтому просил бы просто брать слово и высказывать свою позицию, естественно, по возможности компактно, кратко по времени. Договорились? Пожалуйста, коллеги, кто начнёт?

К.Абрамов (первый заместитель генерального директора Всероссийского центра изучения общественного мнения): На самом деле хотел бы высказаться о наших рядовых гражданах, тех, о ком мы должны думать и помнить, что в принципе простой человек является очень часто объектом того или иного нашего воздействия – власти, экспертного сообщества, промышленников, предпринимателей. Я бы хотел немного рассказать о россиянах (мы сделали интересное исследование последних нескольких волн начиная с 2005 года), хотел бы рассказать о том, как они высказываются о состоянии окружающей среды. Соответственно, это репрезентативное исследование, выборка обычно – 1,6 тыс. человек, погрешность не больше 3-4%. Какие мы задачи перед собой ставили? Выявить оценку состояния динамики экологической ситуации, оценить важность для жителей России информации о состоянии окружающей среды, оценить достаточность принимаемых мер на пути улучшения экологической ситуации, изучить отношение россиян к экологичному поведению и оценить готовность жителей России принимать участие в различных мероприятиях, направленных на улучшение экологической ситуации.

Итак, оценка экологической ситуации (следующий слайд). Нужно сказать, что в целом мнение россиян за последние восемь лет не изменилось с точки зрения оценки экологической ситуации. В основном большинство, но не абсолютное большинство (56% наших граждан), говорят о том, что она скорее не благополучная или очень плохая, близкая к катастрофической, – так говорят 9% наших сограждан. 41% придерживается другого мнения.

Д.Медведев: Мне любопытно было бы понять… Мы все свои недостатки и проблемы знаем, а если взять государство, которое находится в более продвинутой фазе общения с людьми на эту тему, и качество законодательства: какое количество людей там оценивает ситуацию как неблагополучную в целом? У нас 56%, вы сказали. Где-нибудь в Финляндии сколько считают, что они живут в неблагополучной стране?

К.Абрамов: Надо к экспертам обращаться, потому что это международный опыт, в данном случае я не могу сказать…

Д.Медведев: Это было бы интересно понять. Я Финляндию для примера привёл, потому что это же всегда оценки достаточно субъективные.

К.Абрамов: Вы абсолютно правы, в самом начале своего выступления указали на то, что на сегодняшний день проблема экологии становится проблемой для россиян, потому что мы жить начинаем лучше. Всё равно первая тройка проблем – это проблема ЖКХ, экономические проблемы, инфляция, алкоголизм дальше идёт и прочее. К экологии мы начинаем постепенно обращаться. С улучшением уровня жизни наших граждан мы начинаем задумываться о вечном, о здоровье, о том, где будут жить наши дети (соответственно, о стране пребывания). Конечно же, в этом контексте надо рассматривать эти данные. Нужно сказать, что за последнее время, и следующий слайд это показывает, меньше стало тех людей, которые говорят о том, что экологическая ситуация в пункте их проживания за последние пять лет не изменилась, то есть к этой проблеме люди стали более внимательно относиться. И на сегодняшний день (видите данные тоже): «скорее ухудшилась» – так говорят 49%, «скорее улучшилась» – увеличилось на 9%, но так говорят всего лишь 19% наших граждан.

Д.Медведев: Равнодушных меньше становится.

К.Абрамов: Конечно.

Д.Медведев: Кто-то считает, что хуже становится, кто-то – что лучше, но ситуация изменилась, это точно.

К.Абрамов: Следующий слайд. Рейтинг факторов экологической угрозы. На первом месте, конечно же, авто-, железнодорожный, авиатранспорт и промышленные предприятия. Следующий слайд. Соответственно, из этого следуют факторы, характеризующие ухудшение экологической обстановки, – это в первую очередь загазованность воздуха, на втором месте загрязнение водоёмов и на третьем – ухудшение здоровья людей. Следующий слайд.

Из этого слайда очевидно, что наши люди хотят знать как можно больше информации (и получать её регулярно) о состоянии окружающей среды. Абсолютное большинство – 84%, 83%, 77% – говорят о том, что эта информация для них очень важна, актуальна и они должны получать её регулярно. Следующий слайд.

Осведомлённость населения о реализации экологических и природоохранных программ: 78% наших сограждан говорят «я ничего не слышал и не знаю о таких программах». «Такие программы есть, я знаю об их реализации» – так говорят 2%, 16% говорят «что-то слышал о таких программах». Следующий слайд.

Осведомлённость о деятельности экологических организаций. 65% не слышали о таких организациях; «такие организации есть, я знаю об их работе» – так говорят 4%; 25%, четверть наших сограждан, говорят «я что-то слышал о таких организациях, но чем точно они занимаются, сказать не могу».

Следующий слайд. Распределение ответственности за состояние экологии. Очень интересный слайд, особенно его динамика. На этом слайде мы видим, что за последние годы увеличилось более чем в 2 раза количество людей, которые говорят, что в первую очередь федеральная власть и Правительство должны в целом нести ответственность за состояние экологии в их населённом пункте. Несколько уменьшилась доля тех наших сограждан, которые говорят, что за это должна отвечать местная власть.

Д.Медведев: Вы знаете, мне кажется, это не вполне благоприятная динамика. Я не говорю о том, что для Правительства это хуже или ещё что-то такое, но вообще-то во всём мире люди всё-таки считают эту проблему своей. Обычно люди считают, что это наша проблема – проблема региона, города, моего населённого пункта, а если у нас подавляющее большинство людей – по этой статистике – считают, что этим должны заниматься в Москве, но не мы сами, – это вообще плохое изменение.

К.Абрамов: Но это факт. Там, кстати, будет ещё один слайд, который подтверждает эту гипотезу о таком иждивенческом настроении в этом смысле, в экологической культуре среди наших сограждан.

Итак, оценка принимаемых мер. Следующий слайд. «Принимаются серьёзные меры и их достаточно» – так говорят всего лишь 5% наших сограждан; 56% говорят, что что-то делается в этом направлении, но этого явно недостаточно; и 36% считают, что никаких мер не принимается.

Итак, факторы улучшения экологической ситуации: «Что или кто, по-вашему, может сегодня поспособствовать улучшению экологической ситуации в месте вашего проживания?». Деятельность федеральных и муниципальных органов власти, безусловно, на первом месте (опять же этот тезис, о котором только что говорили), повышение экологической ответственности промышленников на втором месте, и на третьем месте участие населения в программах, мероприятиях по сохранению окружающей среды – так говорят 33% наших сограждан.

Важность разных типов экологичного поведения. На самом деле нужно сказать, что в принципе у наших сограждан нормы экологического поведения де-факто уже являются общепринятыми, то есть 96% считают, что плохо мусорить на улице и надо убирать за собой после пикника на природе. Сдавать нужно опасный мусор – тоже огромное количество процентов, сортировать мусор – тоже считают, что это очень важно и скорее важно. Самый непопулярный ответ, и то он больше 50% – это «целенаправленно приобретать товары преимущественно из вторичного сырья». Следующий слайд.

Теперь посмотрим на готовность наших граждан участвовать в экологических мероприятиях. «Готовы ли вы принимать участие в следующих мероприятиях или нет?» «Уже принимал участие в таком» – 52% наших сограждан сказали, что уже принимали участие в субботнике по уборке территорий, 29% заявляют о том, что готовы это сделать, но не было возможности принять участие. На втором месте по популярности стоит ответ «Акции по озеленению города»: 28% уже принимали участие в таких акциях, и почти половина наших сограждан (48%) говорят о том, что хотели бы принять участие в такого рода мероприятиях, но не было возможности. Интересные данные.

И не самые популярные ответы – это уплата экономического налога с физических лиц, если будет ясно, как будут использоваться средства; и акции протеста, митинги, демонстрации и пикеты, хотя о том, что они готовы участвовать в такого рода акциях, заявляют 26% наших сограждан. Понятно, что заявление – это ещё не действие.

Итак, основные результаты. На протяжении последних восьми лет доля тех, кто негативно оценивает экологическую ситуацию, превышает долю тех, кто оценивает её положительно. Основными угрозами являются воздействие всех видов транспорта и деятельность промышленных предприятий. Наиболее востребована информация о чистоте водоёмов и чистоте воздуха, а также о заболеваниях, вызванных неблагоприятной окружающей средой. Подавляющее большинство россиян не знают о реализации экологических и природоохранных программ. Лишь незначительная доля россиян считает, что для улучшения экологической ситуации предпринимаются серьёзные меры. Каждый третий вообще считает, что никаких мер не принимается. Основная ответственность лежит на федеральных и муниципальных органах власти. Каждый третий уверен, что население должно также участвовать в мероприятиях по охране окружающей среды. И нормы экологичного поведения де-факто уже являются общепринятыми – их поддерживают абсолютное большинство россиян.

Рекомендации, которые респонденты давали для улучшения экологической обстановки: введение обязательной практики разработки главами субъектов Федерации ежегодных программ экологического развития территории с обязательной публичной защитой как проекта программы, так и результатов её реализации; создание на территории каждого субъекта специальных интернет-сайтов экологической тематики; реализация информационных программ с целью популяризации российских экологических памятников; разработка специальных телепрограмм для детей в разных форматах; разработка системы туристических и экологических маршрутов для различных групп населения; ужесточение наказания за преступления в сфере экологии; введение запрета на эксплуатацию старых автомобилей; ужесточение требований к бензину (особенно в крупных населённых пунктах) и разработка программ утилизации пластиковой тары и так далее.

Я постарался очень кратко. Но мне кажется, что эти выводы и рекомендации достаточно наглядно показывают состояние общественного мнения по этой проблематике.

Д.Медведев: Знаете, смотрю за тем, что происходит, и на эти основные результаты. Безусловно, вы здесь нам чётко показали, что происходит некое экологическое взросление всего общества, отдельных людей. Но здесь есть разные тенденции. На мой взгляд, то, что на протяжении последних восьми лет доля тех, кто негативно оценивает экологическую ситуацию, становится больше, чем тех, кто оценивает её положительно, – это хорошо. Это означает не только то, что мы мало этим занимаемся, но и то, что (о чём я говорил и вы сказали) для людей эта проблема перемещается в число наиболее востребованных. Да, это не цены на ЖКХ или продукты питания, но это тем не менее в тройке-пятёрке приоритетов. Значит, общество становится более мудрым, более требовательным.

Что ещё хорошо? Нормы экологического поведения де-факто становятся общепринятыми – как нормы поведения в общественных местах, так и нормы экологического поведения. Скажем, мусорить на пикнике – уже всё-таки люди считают, что это неправильно, далеко не все себя так ведут, но всё-таки они считают, что это предосудительное поведение. Что, на мой взгляд, не очень хорошо? Подавляющее большинство россиян не знают о реализации экологических природоохранных программ. Мне кажется, дело тут не только в том, что плохо об этом рассказывают, сайтов мало, государство об этом мало говорит. Это свидетельство того, что интерес пока не такой высокий, как в других странах и в других обществах, потому что там люди эту информацию черпают сами, ищут, интересуются ею, а здесь: «Мне об этом не рассказали, я и не знаю, и что это за организации экологические... Пусть принесут, разжуют, тогда я какую-то информацию получу…» Это не очень хорошо.

Что ещё не очень хорошо? Я уже об этом сказал: основная ответственность на федеральных и муниципальных властях. Это, к сожалению, наша типичная беда. Вместо того чтобы исходить из того, что все за это отвечают, каждый на своём месте, ответственность только в сторону власти обращена, и это странная тенденция, потому что у нас всё-таки общество меняется. И наконец, что мне кажется тоже пока не очень благополучным, лишь каждый третий россиянин уверен в том, что население должно участвовать в мероприятиях по охране окружающей среды, а две три считают, что это ответственность Президента, Правительства и в худшем случае – бизнеса. Вот это тоже не очень хорошо. Но это действительно – какие мы есть, такие и есть. Здесь есть разные тенденции. Ладно, коллеги, пойдём дальше.

Б.Ревич (руководитель лаборатории прогнозирования качества окружающей среды и здоровья населения Института народнохозяйственного прогнозирования РАН): Уважаемые коллеги! Социолог замечательно нам рассказал о том, что население показало: больше всего его волнует проблема загрязнения атмосферного воздуха. И действительно, 40 тыс. человек в год мы теряем, то есть это небольшой российский город, причём на самом деле это, конечно, средняя температура по госпиталю, такая размазанная манная каша по большой тарелке. То есть сюда входят и металлургические города, города с цементным производством, угольным производством, где, если посчитать в процентном отношении, доля будет 6–7%, а то и 8% от общей смертности населения, примерно 300 тыс. дополнительных случаев заболеваемости детей бронхиальной астмой, аллергическими заболеваниями, большая проблема с супертоксикантами. У нас в стране вообще отсутствуют программы, которые когда-то, много лет назад, начали делаться по отдельным веществам, а международный опыт показывает, что именно эти монопрограммы оказываются наиболее эффективными: в них аккумулируются и законодательные, и экономические, и организационные, и все другие проблемы, поэтому они столь эффективны.

Для того чтобы оценить, как влияет окружающая среда на здоровье, ВОЗ рекомендует целый ряд различных показателей, которые называются индикаторами экологического здоровья: например, та же частота распространённости бронхиальной астмы среди детей, конечно, на основании специальных исследований по стандартизованным протоколам. Замечательный метод – это метод биомониторинга, который нам действительно показывает, что загрязняющее вещество проникло в организм человека, а мы уже сегодня знаем, при какой концентрации в крови, волосах или другом биосубстрате какие можно ожидать последствия для здоровья. Поэтому нам представляется, что очень важно внедрить такую систему индикаторов, которую ВОЗ очень много лет предлагает нашей стране – она не внедряется. Вообще я скажу, что, конечно, гигантская проблема – это отсутствие тесного взаимодействия природоохранных органов и органов здравоохранения. Хочу вам напомнить, что раз в четыре года происходит конференция министров здравоохранения и окружающей среды той или иной страны. У нас не ездит ни тот, ни другой министр.

Д.Медведев: А куда ездить надо?

Б.Ревич: Я не знаю, где будет следующая. Предыдущие были в очень хороших местах – последняя была в Италии, в Парме. Поэтому очень важно внедрить такую систему индикаторов…

Д.Медведев: Тогда лучше пусть сюда приезжают.

Б.Ревич: Организуйте! Я думаю, что с огромным удовольствием приедут.

Тут я хочу сказать о гигантской проблеме. Эта проблема, которую МПР (Министерство природных ресурсов), слава богу, поднимает, – проблема наиболее загрязнённых территорий (известно, что денег на всё не хватает), и это проблема моногородов. Даже не тех городов, которые сегодня называет МПР, а это очень часто небольшие рабочие посёлки, которые приплюснуты к заводам, так называемые посёлки-заводы, где нет системы мониторинга. Если кто-то из учёных этим не заинтересовался или не поднялась общественность, как сейчас в Воронежской области, то практически об этом ничего и знать не будем.

Следующий слайд, пожалуйста. Вот вам пример осмысленной государственной политики, такие слайды можно показывать по разным странам мира. Запрет этилированного бензина: что он дал с точки зрения здоровья? Он дал резкое снижение содержания свинца в крови детей, а это значит повышение IQ детей в целом по стране, это и снижение криминогенности, потому что есть данные о том, что свинец напрямую связан с нервно-психическим статусом ребёнка. Вот у нас в стране примерно, по нашим оценкам, 400 тыс. детей с таким повышенным содержанием свинца. Единственная территория, где проводятся какие-то осмысленные действия, – Свердловская область, где действительно налажены очень хорошие взаимоотношения промышленности, медиков, экологов и других специалистов. А вот я хочу показать положительный пример (с каждым положительным примером мы бегаем, как с золотым яичком) – это город Чапаевск Самарской области. Только благодаря инициативе местных властей… Причём, Дмитрий Анатольевич, очень интересно, что какой бы политической ориентации мэр ни придерживался (я там работаю с ними уже 15 лет), но тем не менее экологические проблемы для них всегда на первом месте. Здесь проблема накопленного ущерба. Завод «Химпром» закрылся, но остались другие проблемы: высокое содержание, например, в почве и в коровках, и в курочках, которые проживают на этой территории… Потом, естественно, всё это поступает в организм жителей. И вот тут, о чём уже говорили, была развёрнута гигантская информационная кампания: постоянные выпуски газеты «Чапаевский рабочий», собрания педагогов. То есть удалось действительно до каждого жителя города донести, что эта проблема существует. Мы не могли сказать жителям: «Пойдите и зарежьте всех кур, потому что в них повышенное содержание этих токсикантов»…

Д.Медведев: Даже если бы вы и сказали, они всё равно не зарезали бы.

Б.Ревич: Естественно. Кстати, такая же проблема была поблизости от Москвы в городе Серпухове, где конденсаторный завод. Посмотрите результат: снижено содержание диоксинов (а диоксины – это «Агент Оранж», которую использовали американцы во время войны во Вьетнаме) в крови и грудном молоке, снизилась младенческая смертность, патологии беременности и так далее. Привлечены деньги федеральных программ, потому что замглавы города Чапаевска в Минфине неделями выбивал деньги. Губернатор дал областные деньги, и в итоге такой резко положительный пример, которых у нас, к сожалению, не очень много. Следующий слайд, пожалуйста.

Вопрос, который сегодня обсуждается, мне кажется, очень важен. Всё-таки нормирование качества окружающей среды должно идти не от трубы, а от критериев качества окружающей среды и от критериев качества здоровья. И тут есть замечательная методология, кстати, пришедшая когда-то из России, которую сформулировал академик Легасов, о чём, конечно, все уже давно забыли, который занимался атомной энергетикой, безопасностью атомной энергетики. Эта методология сейчас более-менее прилично развита в Минздраве и в санэпиднадзоре. К сожалению, экологические риски, насколько я понимаю, в экологической системе ещё недостаточно развиты. Что позволяет эта система оценки рисков? Каждый раз на основании затрат и выгоды, сost-benefit (анализ «затраты – выгода»), принимать какие-то осмысленные решения. Мы можем снизить выбросы предприятий на 100 тыс. т, но мы совершенно не поймём, что это даст.

У нас парадоксальная система. В госдокладе мы говорим, как у нас снижаются выбросы, а качество атмосферного воздуха при этом почему-то не улучшается. Почему? Или мы неправильно считаем выбросы, или неправильно контролируем воздух, или на самом деле снижаем не то, что нужно. Мы знаем о гигантском снижении диоксида серы в Норильске, но мы совершенно не знаем, что там происходит с никелем, который примерно в тысячи раз опасней, чем диоксид серы. Поэтому эти наилучшие доступные технологии – это, конечно, замечательно, но это такой маленький паровозик, а к нему нужен большой эшелон из рисков, тогда это действительно куда-то повезёт.

Поэтому нам кажется, что когда мы говорим об экологической реформе, нам обязательно нужно использовать методологию оценки риска. Поэтому те предложения, которые будут от Открытого правительства… Там, к сожалению, нет Минздрава, я думаю, что всё-таки Минздрав надо туда включить.

Дальше. Нужно всё-таки создать национальный список наиболее загрязнённых территорий. В Америке их рассматривает Конгресс Соединённых Штатов. Каждый год рассматривает, пересматривает. Я видел много таких территорий, надо сказать, что каждый раз принимается абсолютно нестандартное решение. Например, на базе маленького металлургического города Бьют, где была закрыта шахта, они организовали музей и договорились с горнолыжным курортом, что будут давать скидку тем людям, которые будут лететь в этот горнолыжный курорт, останавливаясь в Бьюте, а в Бьюте они сделали огромную культурно-развлекательную программу: шахтёры возят маленькие вагонеточки… В общем, все рады. Построили гостиницы, город просто ожил.

Д.Медведев: Понятно, да, что нужно в Байкальске делать? И каким образом распорядиться тем наследством, которое есть? Там тоже уже есть, как известно, склоны…

Б.Ревич: Безусловно. Тем более что старые технологии сегодня становятся гигантским памятником материальной культуры.

Следующее. Разработать программы по снижению риска от воздействия отдельных наиболее значимых неблагоприятных факторов именно для условий России (опять же Свердловская область – единственная, которая в этом плане продвинулась, она вообще у нас такая пионерная) и внедрить систему индикаторов экологического здоровья. Если это удастся, то, может быть, продолжительность жизни российского человека не будет такая, как обещают некоторые теоретики (в чем я совсем не уверен: много работал с демографами), но всё-таки чуть-чуть улучшить ситуацию удастся. И самое главное – это состояние здоровья детей. На самом деле я предложил бы взять два-три города небольших, какие-то моногорода, на них сосредоточиться и сделать их, как такие стадии, показать, что действительно можно сделать. А моя хрустальная мечта – провести в городе Чапаевске какой-нибудь семинар для управленцев с деньгами, чтобы они поняли, что там можно сделать, причём для педагогического сообщества, информационного сообщества – для всех людей. Кстати, там на сегодняшний день, Дмитрий Анатольевич, лучшая детская больница, построенная за счёт экологического фонда, для такого маленького города, в котором 70 тыс. жителей. Спасибо.

Д.Медведев: Спасибо большое. В отношении взаимодействия между различными нашими управленческими структурами. Я так критично это не ощущал, но если действительно есть какой-то дефицит общения, например, между Министерством природных ресурсов и Минздравом, необходимость совместного участия в различных мероприятиях, дополнительная координация, то пожалуйста, давайте сделаем для этого всё, что требуется, это уж точно в наших руках. Я не знаю, ощущает ли министр здесь дефицит общения с министром здравоохранения, но пожалуйста, надо подумать просто, каким образом это всё организовать.

Национальный список наиболее загрязнённых территорий. Я тоже исходил из того, что у нас такой список есть. Я, кстати, назвал 77 территорий. Очевидно что? Этот список должен иметь какую-то юридическую форму, не знаю, какую, тоже можем обсудить. Это может быть всё что угодно, вплоть до постановления Правительства на самом деле, чтобы этому была придана некая нормативная основа. И второе. Мне кажется, очень важно, чтобы этот список был подвижным, потому что мы всё-таки надеемся на то, что он будет меняться: по мере появления дополнительного количества денег туда что-то новое будет включаться и, надеюсь, что-то оттуда будет исключаться.

Информация ваша про Чапаевск, конечно, весьма симпатичная. Некоторое время назад я собирался туда поехать (и по каким-то причинам не поехал), именно для того чтобы провести такого плана встречу, как сегодня здесь. Если это хороший пример для подражания, давайте это популяризировать, потому что это не только призыв к бизнесу, это призыв всё-таки и к муниципальным органам, региональным органам – как заниматься вопросами экологии.

И, наконец, индикаторы экологического здоровья. Тоже я исходил из того, что у нас подобная система создана, но если здесь нужно что-то поправить или придать ей какое-то другое юридическое значение, пожалуйста, давайте сформулируем подходы, что нужно сделать. Договорились.

И.Бычков (председатель президиума Иркутского научного центра Сибирского отделения РАН, член-корреспондент РАН): Бычков Игорь Вячеславович, Иркутский научный центр Сибирского отделения Российской академии наук. Пожалуйста, презентацию поставьте.

В продолжение тех выступлений, которые были, в продолжение той дискуссии, которая уже звучала… Здесь есть предложения о том, чтобы рассмотреть вопрос, связанный с экологической реформой, не по отдельности, не по даже очень важным, но маленьким населённым пунктам, а по Байкальской природной территории в целом, как некий модельный объект экологической реформы Российской Федерации.

Следующий слайд, пожалуйста. Надо сказать, что как раз Байкал, и Вы об этом уже сказали, Дмитрий Анатольевич, в своём вступительном слове, конечно же, с точки зрения экологической остроты, экологических взаимоотношений, наверное, один из самых острых и самых важных, и в советское время… Дискуссии, которые шли и по трубопроводу, и по БЦБК (сегодня, я думаю, очень правильное решение принято, и оно будет дальше осуществлено), как раз породили высокую экологическую активность. Было бы интересно ВЦИОМ попросить сделать вот эту оценку, которая здесь проведена, на территории Иркутской области и Республики Бурятия. Я думаю, что здесь мы немножко бы отличались с точки зрения активности.

Д.Медведев: Точно отличались бы: и активность была бы другая, и иждивенчества было бы меньше, потому что люди понимают, что от этого зависит их будущее. Это, кстати, касается любого неблагополучного места. В том же Чапаевске, я уверен, это проблема, которая волнует всех людей.

И.Бычков: Дмитрий Анатольевич, только не надо «неблагополучное» – благополучное, хорошее, счастливое место, где живут люди, которые имеют возможность приехать на Байкал и чаще здесь бывать.

Д.Медведев: Знаете, вопрос в точке отсчёта. Хорошо, что мы какие-то места объявляем неблагополучными – значит, у нас есть возможность их вытащить на другой уровень.

И.Бычков: На этом слайде некое обоснование, почему это нужно было сделать здесь. В связи с тем, что озеро Байкал у нас самый большой по площади объект всемирного природного наследия (то, что несколько субъектов Федерации, монгольская территория), на наш взгляд, очевидно, что если найденные здесь решения будут апробированы и докажут свою эффективность, то их можно будет тиражировать и в другие регионы Российской Федерации.

Следующий слайд, пожалуйста. Какие же пути возможного экологического реформирования сегодня, на наш взгляд, являются наиболее актуальными? Конечно же, первое, что необходимо сделать, – это провести оценку состояния природных ресурсов. Сегодня в рамках федеральной целевой программы «Охрана озера Байкал» мы считаем очень важным немного скорректировать мероприятия, перенеся на более ближний срок вопросы, связанные с комплексным аудитом, которые сегодня заложены на 2015–2016 годы. Его бы передвинуть чуть пораньше, я думаю, что это было бы очень правильно. Я к ФЦП «Охрана озера Байкал» ещё вернусь.

И, естественно, то, о чем сегодня наверняка будет говориться ещё, что известно, связано с созданием различных экологических фондов. Здесь очень важный момент: на мой взгляд, необходимо было бы решить (мы это обсуждали и с правительством Иркутской области) вопрос о возвращении экологических областных фондов. Это, может быть, приблизило бы население к участию в распределении тех средств, которые получены в качестве платежей за негативное воздействие, и, соответственно, реакции на кивки в сторону федерального центра было бы уже значительно меньше.

Следующий слайд, пожалуйста. Что, на наш взгляд, было бы желательно ещё сделать для координации этой программы? Создание некоего межрегионального центра экологического мониторинга как примера междисциплинарного, межправительственного взаимодействия. При этом он может быть под эгидой Заместителя Председателя Правительства, может быть под эгидой помощника Президента по экологическим вопросам, но который бы обеспечивал координацию, в том числе и Министерства природных ресурсов (сегодня говорили о Министерстве здравоохранения), Министерства экономического развития. На наш взгляд, такой орган необходим. И здесь же, наверное, можно было бы рассмотреть в связи с реорганизацией управления Росприроднадзора размещение управления Росприроднадзора именно в Иркутске, в Иркутской области, тех, которые сегодня будут реорганизованы в Республике Бурятия и Забайкальском крае.

Следующий слайд, пожалуйста. Вопросы и экологические проблемы, опять же, очень похожи, с другой стороны, есть специфика. Здесь на слайде не представлено специально, но на что я хотел бы обратить внимание? Это так называемый дикий туризм, то, что касается сегодня маломерного флота, сброс подсланевых вод. Одно из решений… Недавно было, на мой взгляд, очень хорошее обсуждение, воспринятое широко, по переводу общественного транспорта на газ. Почему бы нам не попробовать перевести флот Байкала, Лены на жидкий газ? Мы бы некоторые проблемы здесь решили, связанные с этим, это, наверное, было бы возможно.

Что касается высокого уровня загрязнения атмосферного воздуха, о котором сегодня уже говорили не раз. Он действительно наблюдается в наших городах в том числе, но надо сказать (я потом покажу слайд), что зона атмосферного влияния сегодня, после научных изучений, практически не оказывает влияния на Южную котловину Байкала, а налоговое бремя, а дополнительные платежи на предприятиях остаются. Здесь, наверное, стоит задуматься о перерасчётах того, что было сделано.

Следующий слайд, пожалуйста. Не буду долго останавливаться на этом слайде, это очень важный аспект, обо всём этом уже здесь говорили, – это здоровье населения. Это один из главных индикаторов экологических проблем, которые сегодня существуют, но хотел бы обратить внимание на эффект последствий в отдалённой перспективе. К сожалению, сегодня мы, даже закрывая опасные предприятия и так далее, на долгие годы остаёмся в оковах предыдущих решений, в оковах накопленного ущерба. И здесь как раз, в том числе в Академии наук, разработана новая технология, связанная с очищением почвы за счёт быстрорастущих растений и их удаления. В том числе (дальше, пожалуйста, следующий слайд) эти работы проводились в рамках ликвидации загрязнений в городе Свирске. Здесь говорили о Чапаевске, у нас есть тоже свой очень хороший пример – это город Свирск. В рамках федеральной целевой программы «Национальная система химической и биологической безопасности» проделан большой объём работ, но необходимо его дальше продолжать и завершать. Аналогичные проекты у нас сегодня начинаются и в Усолье-Сибирском, ведутся и в Братске. То есть те загрязнения, которые сегодня есть, и дальше нужно отслеживать.

Следующий слайд, пожалуйста. Вопрос, который ещё пока ещё не поднимался (он на стыке антропогенного влияния, техногенного и природных факторов) – это сели, катастрофические сели, которые возникают на Байкале раз в 30–40 лет. Их не было с 1971 года, то есть мы их фактически ожидаем в ближайшее время. И очень опасная ситуация сегодня связана с шламонакопителями. Это одно их тех мероприятий, по которому очень быстро надо сегодня принимать решение и делать, потому что накоплены не тонны, не тысячи тонн, а миллионы тонн лигнина сегодня. Это желе, которое просто смоется в Байкал, и тогда это такая проблема будет, что БЦБК рядом не стоял.

Следующий слайд, пожалуйста. То, о чём я уже сказал фактически: сегодня можно ставить вопрос об упразднении зоны атмосферного влияния. Здесь в качестве примера приведена концентрация диоксида серы. Фактически при среднесуточном ПДК 50 мг/м3 достаёт 1 мг, то есть в 50 раз меньше. То есть нагрузка, которая существует… И по многим другим критериям количество веществ, которое регулируется в нормативах допустимого воздействия на экосистему озера Байкал, никак не сопоставимо с тем, что может поступать в озеро Байкал. Есть такой 63-й приказ пресловутый, я думаю, что здесь, так же как и с 643-м, связанным с запретами видов деятельности в соответствии с законодательством, можно и нужно вносить изменения. Это про то, что нам нужно не только охранять ради охраны. Мы говорим о взвешенном научном подходе к тому, что нужно развивать и территорию, при этом соблюдая экологические ограничения.

Следующий слайд, пожалуйста. Это очень важный момент. Опять же я бы просил внести изменения в ФЦП «Охрана озера Байкал» и, может быть, дать поручение о том, чтобы Сибирское отделение вместе с Иркутской областью, Республикой Бурятия, вместе с Минприроды посмотрели на очерёдность тех программ, которые находятся в программных мероприятиях ФЦП «Охрана озера Байкал». Работа, связанная с разработкой и апробацией методов комплексного мониторинга системы озера Байкал (почему-то так получилось), отнесена на 2019–2020 годы, то есть которую нужно делать прямо сейчас, и это было бы очень важно. Другие НИОКР, связанные с разработкой эффективности системы тепло- и электроснабжения, то есть эти работы, которые запланированы на 2014–2015 годы, реально можно было бы подвинуть и сделать.

Следующий слайд, пожалуйста. Небольшая дискуссия уже была здесь по поводу государственной экологической экспертизы: нужна она, не нужна, в каком объёме нужна. На наш взгляд, вопрос очень важный, и сегодня его необходимо было бы поставить, обсудить и принять решение о каких-то соответствующих доработках в рамках концепции субъектного взаимоотношения и всё-таки государственной экологической экспертизы. Нормативная база необходима для стратегической экологической оценки страны, регионов и так далее. Сегодня это тоже полностью отсутствует.

Вопросы дальнейшего развития предприятий, которые опять же в качестве модельной территории на примере Байкальского региона могли бы рассматриваться, – это использование ландшафтного планирования. Сегодня то, что касается нового строительства, нового освоения земель, – есть очень хорошие проверенные инструменты, которые широко используются.

Фактически отсутствует полностью на федеральном и региональном уровне закон об охране почв, его просто нет. Необходима, на наш взгляд, разработка федеральной программы по мониторингу земель, то есть то, что сегодня так или иначе как-то упущено.

Следующий слайд, пожалуйста. Здесь фактически истина, которая всем известна (но её, на наш взгляд, необходимо было бы реально проработать в данном случае на Байкальской природной территории), связанная со стимулированием экологически безопасного развития, с направлением платежей за негативное воздействие на природоохранные мероприятия через программы, в том числе и то, что я говорил, – через областной экологический фонд.

Следующий слайд, пожалуйста. Здесь мы общались с представителем «Гринписа» о том, будет ли Иркутский научный центр… Сибирское отделение… Говорят о Байкальске, я, не зная ещё Вашего решения, исходил из того, что, наверное, Дмитрий Анатольевич сам об этом скажет, а я буду говорить о следующий шагах, то есть так называемой дорожной карте и структуре экономики моногорода. Сегодня есть целый ряд предложений (следующий слайд, пожалуйста) – на базе этих трёх основных природных ресурсов предполагается создание круглогодичных рекреационных объектов – закрытых бассейнов, байкальского Диснейленда. Одна из версий, которую когда-то обсуждал Борис Александрович Говорин, губернатор Иркутской области, – создание байкальского «Артека» на территории Байкальска, сибирского сафари (на самом деле у нас сегодня таких нет), завода по производству байкальской воды, завода по разведению рыбы, в частности осетров… То есть возможно комплексное использование потом и тепловых насосов, и дальнейшее тепличное хозяйство, о котором мы говорим, то есть в принципе мы готовы принять участие в разработке такой «дорожной карты» по городу Байкальску и знаем, как примерно её реализовывать.

Следующий слайд, пожалуйста. Хочу сказать о том, что, на наш взгляд, сегодня должны быть больше восприняты и в федеральных органах, и у бизнеса те наработки, которые есть, сделаны в рамках научного сообщества, в том числе в Сибирском отделении, Иркутском научном центре. Сегодня многие экспертизы, которые проводятся… На наш взгляд, привлечение туда ведущих учёных, работающих на этой территории не год, не два, а десятилетия, имеющих огромную школу и так далее, было бы очень полезно.

Чуть было не забыл очень важный слайд. Вы говорили про инновационное развитие территорий, Дмитрий Анатольевич. Есть инновационная технология развития музейного дела, и один из проектов реконструкции Байкальского музея – строительство Национального музея и аквапарка. Первый этап его реконструкции представлен слева на верхней картинке. Если бы можно было внести изменения, дополнения в ФЦП «Охрана озера Байкал» с точки зрения экологического просвещения и выделить оттуда федеральные деньги, я думаю… Вот здесь Олег Владимирович (О.Дерипаска – председатель наблюдательного совета ООО «Компания “Базовый элемент”», председатель комитета по экологии и природопользованию Российского союза промышленников и предпринимателей) кивает головой, и он бы тоже в рамках частно-государственного партнёрства здесь бы… Сегодня, вы видите, тесновато, а вот следующий, второй этап – это уже, конечно, очень большой проект, который можно было бы рассматривать и внести в программу развития Дальнего Востока и Байкальского региона до 2018 года. Это были бы знаковые проекты. Те вопросы, которые были представлены в докладе ВЦИОМа, наверняка бы изменили отношение к решению экологических проблем и взглядов государственных.

Д.Медведев: Спасибо большое. Я что хочу отметить? Первое. По поводу правовых механизмов реализации экологической реформы здесь прозвучали предложения. Часть из них не новая: восстановление государственной экологической экспертизы, нормативная база для экологической оценки, региональный закон «Об охране почв», федеральный документ по мониторингу земель. Я хотел бы, чтобы ещё раз министерство к этим вопросам вернулось, равно как посмотрело бы и на проблему по селям, упомянутую здесь, потому что, если это реально создаёт такие угрозы, тогда нужно их считать. Это на самом деле такой звоночек не очень приятный, но важно, чтобы мы понимали, о чём идёт речь. Возможности использования газомоторного топлива, конечно, неплохие, другой вопрос, что у нас судов таких просто нет пока. Если они появятся… Потому что это не проблема использования топлива, а проблема самих судов – это довольно значительные затраты. Конечно, это было бы для Байкала, да и для других водоёмов, очень неплохо.

Пожалуйста, коллеги, продолжим. У меня просьба единственная: такая большая, объёмная презентация… Но если у вас есть желание выступить, то желательно выступать покороче. Прошу. Кто продолжит?

Т.Минеева (модератор некоммерческого партнёрства «Клуб лидеров»): Татьяна Минеева, «Клуб лидеров». Дмитрий Анатольевич, с момента нашей с Вами встречи в рамках Красноярского экономического форума количество бизнесменов, ставших участниками экологической инициативы, значительно увеличилось, что радует. И сейчас «Клуб лидеров» насчитывает 350 владельцев бизнеса – это 43 региона России, и 70% из них являются предприятиями-природопользователями малого и среднего бизнеса. Нас волнуют вопросы экологической безопасности в стране. Знаете почему? Я отвечу. Владельцы предприятий малого и среднего бизнеса сами со своими семьями проживают там же, где работают их предприятия и загрязняют окружающую среду. Однако я сомневаюсь, что владельцы крупных промышленных предприятий живут на призаводской территории. Кому-то больше подходит свежий воздух Швейцарии.

Д.Медведев: Мы спросим, у нас есть владельцы крупных предприятий здесь, где они живут.

Т.Минеева: Один из самых главных вопросов экологизации территории – это мотивация, то есть желание изменить обстановку вокруг себя, там, где живёшь ты и твоя семья. Основная проблема в решении экологических задач – это отсутствие возможностей у предприятий малого и среднего бизнеса перейти на приородосберегающие технологии, просто потому что денег нет. Если предприятие начнёт тратить средства из своей прибыли на плату за негативное воздействие, на переход на дорогое оборудование, на какие-то экологические программы, оно просто разорится. Дешевле платить штрафы, как показывает наш мониторинг. В нашей стране невыгодно и неконкурентоспособно быть не только предприятием-природопользователем, но и предприятием, которое производит такое оборудование.

После обсуждения экологической инициативы на площадке «Клуба лидеров» у нас есть предложение по трём блокам решений. Слайд можно? Первое – это создание в каждом регионе экологических информационно-правовых центров. Если мы вернёмся к цифре о информированности населения, то 78%, если мы помним результаты ВЦИОМ, не знают ни о каких экологических программах. Решение по экологической безопасности начинается, когда есть данные по реальной угрозе. Сегодня какая ситуация? Предприятия скрывают от всех нас эти данные, потому что им проще заплатить штрафы и уйти от ответственности, и невозможно создать реально действующую экологическую программу. С чего начинается решение? С включённости бизнеса в процесс экологизации территории. В нашей стране ведь как надо с предприятиями работать? Давайте вспомним русскую народную сказку «Каша из топора»: главное – найти общность интересов, желание вместе кашу варить. Вы, например, со своей стороны – «топор» в виде государственной поддержки (об инструментах мы поговорим чуть позже), а бизнес, глядишь, потом и крупой разживётся, и маслицем. То есть надо только определиться конкретно, где эту кашу варить. Наше предложение – эффективнее всего начать работу снизу, с регионов, и данные ВЦИОМ это тоже подтверждают. Мы считаем, что экологический информационно-правовой центр, если он будет создан в каждом регионе, позволит, во-первых, бизнесу включиться в работу, совместно с региональной властью вырабатывать меры, программы, о которых мы говорили в исследовании (в рекомендациях это также было), гармонизировать зарубежный, международный опыт в задачи российских предприятий, использовать технологический банк данных как природо-, так и ресурсосберегающих технологий, успешного опыта. Самое главное – предприятия будут получать консультационную и правовую поддержку.

Следующий слайд. Переходим к инструментам. На уровне государства необходимо ввести налоговые льготы тем предприятиям, которые внедряют экооборудование. Не нужно ничего изобретать на федеральном уровне: у каждого губернатора есть уже действующий механизм. Если глава субъекта заинтересован в том, чтобы в регионе реализовывались такие проекты, то может на время освободить – на срок окупаемости – от налога на прибыль, от налога на имущество, в частности уплачиваемого в областной бюджет.

Следующий. Это введение программы субсидирования на покупку этого дорогого оборудования для малого и среднего бизнеса. И этот механизм тоже уже существует и в Минэкономразвития, и в регионах – широкий спектр государственной поддержки для малого и среднего предпринимательства, – добавить лишь один пункт именно для данной категории предприятий-природопользователей. Совместно с финансовыми и страховыми структурами мы предлагаем разработать специальные программы экокредитования и экострахования. И главным условием всего этого, естественно, должна быть заинтересованность региональной власти, ведь это вопрос также инвестиционной привлекательности. «Клуб лидеров» уже приступил к данной работе. Например, в Чувашской Республике уже 22 предприятия объединились, создают некоммерческое партнёрство, готовы совместно с властью включиться в работу, разрабатывать программу и на базе экологических информационно-правовых центров действовать.

И третье, последнее – это формирование экологического сознания. Бизнес на своих предприятиях должен вводить экологическую культуру (Вы об этом говорили), которая будет распространяться на территории всего региона. Экологические и общественные организации с данной функцией не справляются, лишь бизнес может влиять на сознание людей, тех людей, которые у них работают, и формировать экологическое сознание. И данные социального исследования будут более оптимистичными, я думаю, в следующий раз, когда это произойдёт. Бизнес уже выделяет на это средства – на различные программы, на социальную рекламу, на медиапродукты. У нас есть такой опыт. «Клуб лидеров» просит поддержать все три блока наших предложений. Вся деятельность экологической инициативы умещается в одном небольшом слогане: «Развивая экономику, мы сохраняем природу». Это заработает только с Вашей поддержкой. Спасибо.

Д.Медведев: Спасибо большое. Я хочу спросить губернатора. Сергей Владимирович (обращаясь к С.Ерощенко – губернатору Иркутской области), а вы готовы налоговые льготы давать? Или нет?

С.Ерощенко: Мы активно сегодня этот механизм используем в соглашениях с предприятиями, когда мы действительно налоговые льготы предоставляем, и не только за инвестиции, но и за инвестиции в экологию. Завтра мы будем на предприятии, которое является картинным примером, когда мы кратно уменьшаем выбросы, и именно через льготы мы подошли к такому соглашению – это группа «Илим» и модификация БЛПК. Это направлено не только на повышение эффективности производства, но и на экологическую составляющую.

Д.Медведев: Хорошо, просто это важно слышать от руководителя региона, что готовы давать реальные льготы, потому что всегда освобождение от уплаты налогов – головная боль для губернатора, это понятная вещь, потому что это уменьшение поступлений.

С.Ерощенко: Важно ещё, даже когда мы говорим о нефтяной отрасли: не хватает рентабельности, для того чтобы разрабатывать месторождения, а уж тем более инвестировать в утилизацию отходов, как в Усолье, допустим, ртутное озеро или другие – соответственно, нужно поддерживать, я в этом убеждён абсолютно.

Д.Медведев: Хорошо. Проанализируем и другие предложения.

Пожалуйста, коллеги.

И.Блоков (директор по программам «Гринпис России»): Очень приятно, что дали слово «Гринпис». 15 лет назад отсюда километрах так в пятидесяти я ставил памятник невыполненным обещаниям Правительства. Вы же комбинат обещали закрыть и не закрыли! Сегодня Вы объявили о том, что памятник можно сносить. Спасибо!

Д.Медведев: Нам-то памятник будете ставить какой-нибудь или нет?

И.Блоков: Есть за что, по крайней мере: комбинат закрыт, это уже чёткий показатель, за что ставить. Но на самом деле говорить я хочу очень серьёзно, потому что хочется идти вперёд, но, к сожалению, тянет прошлое, которое на нас очень давит. И первое, с чего я бы начал, – это разливы нефти, которые происходят в стране. Я уже Вам рассказывал про разливы нефти – это было год с небольшим назад. С тех пор, к сожалению, не произошло ничего. Как текло те самые 5 млн т на землю, так и продолжает течь. Как были те самые 15 тыс. прорывов нефтепроводов в России, так и продолжаются. Больше половины мировых разливов нефти происходит у нас в стране. Следующая после нас – Нигерия. Ужасная ситуация!

Если бы компании (я сейчас не буду называть ни одной компании, потому что мы не об этом говорим, – они все ведут себя одинаково) платили за это платежи, то сумма платежей примерно, грубо могла бы быть оценена в полтриллиона, а они показывают сумму в тысячу раз меньше. 5 млн т реально вытекает, 500 тыс. т фиксируется Росгидрометом в реках, 5 млн течёт на землю, а показывается около 5 тыс. т по стране.

Почему всё это так происходит? Просто нефтепроводы очень старые. Они реально очень старые и дырявые. Средний возраст нефтепроводов в России – 30, 32, 34 года, оценка примерно такая. Они могут нормально работать 10–20 лет, очень редко – 25 лет. И ни одна из существующих в России компаний не меняет их с такой скоростью, чтобы они не старели. Сейчас самая лучшая компания меняет нефтепроводы раз в 40 лет, а эксплуатировать их можно всего 20 лет – вот нынешняя ситуация.

К чему я привожу этот пример? К тому, что такая же ситуация и во всём остальном. Например, строительство очистных сооружений. Для того чтобы очистить весь воздух, который у нас выбрасывается, нам нужно 80 лет (всё, что у нас выбрасывается, неочищено). А чтобы очистить всю воду, которая сбрасывается неочищенной, нам нужно 70 лет при нынешних темпах строительства. Я не знаю таких очистных сооружений, которые работают 70 или 80 лет. То есть ситуация такова, что при нынешних темпах строительства и замене нефтепроводов она будет становиться всё хуже. И реально окружающая среда не становится лучше, она либо стабилизировалась, а по некоторым показателям стала хуже, и это чётко показывают наблюдения Росгидромета. Статистические данные говорят, что всё лучше становится, а наблюдения Росгидромета – что хуже.

В чём состоит проблема и что здесь необходимо делать? Элементов несколько. Первое – это удивительная ситуация, когда мы как общественная организация полностью согласны с предложениями Министерства природных ресурсов о законодательстве НДТ (о наилучших доступных технологиях). Уникальная ситуация, давно такого не было.

Второй момент, который крайне важен, это вопрос о том, что у наших природоохранных органов нет административного права остановить какое-либо нарушение. Смотрите: происходит митинг на улице, подошёл полицейский и первое, что делает (даже если митинг законный), говорит: «Остановитесь, покажите документы!». Что происходит, когда природоохранное нарушение происходит, например, строительство в национальном парке? Ага! Идёт в суд, а суд говорит: «Наложим штраф, а о прекращении выдавать распоряжение не будем».

Административный порядок приостановления правонарушений крайне необходим, это важнейший элемент, которого просто не хватает, без него как без рук, потому что природа разрушается, а остановить невозможно, и судебная процедура, какой бы она ни была разумной и справедливой, продолжается очень долго, то есть это не работает.

Следующий элемент, который для нас очень важен. Вы просили международный пример. У нас Росприроднадзор – это примерно 3,5 тыс. инспекторов (я грубо говорю, может, на сотню какую-то ошибся), такой порядок. В Финляндии людей, наделённых такими же правами, – 2 тыс., а у нас –3,5 тыс. И чтобы до Северобайкальска добраться инспектору, надо из Улан-Удэ лететь. Сколько это? Самолёт – три или четыре раза в неделю, или ехать 32 часа на поезде. А это большой город. Так что у нас реально не хватает сотрудников! Нам не хватает полномочий и не хватает сотрудников. Я уже не говорю про качество (это отдельный вопрос, его надо поднимать), но факт тот, что сейчас контролёров у нас просто не хватает физически. Надо поднимать численность этих контролёров. И, естественно, вопрос доступности информации стоит. То есть с теми же нефтепроводами: кто знает о том, что у нас эти 15 тыс. разливов? Да никто! О них не сообщают. Последний разлив, который сейчас, – нефть течёт по Колве. До сих пор она там есть, на Колве, на побережье, наверняка все видели, что это происходит. Это в декабре ещё произошло, причём текло неделю, если не две. Об этом не сообщили ни в какие государственные органы. Такова ситуация, которая у нас есть, поэтому необходимо введение ответственности не за сам разлив (он может произойти, всякие технологические ошибки бывают), а за то, что о нём не сообщили. Причём не просто ответственность, а уголовную ответственность – именно за несообщение экологической информации.

И доступность информации. Вы знаете, экологическая информация у нас доступна по Конституции, только непонятно, что это такое. Скажем, Росстат думает одним путём, министерство – по-другому. И оказывается, что информация даже о том, например, сколько лесов восстановили в отдельном регионе, стала конфиденциальной. Ситуация, которую вы можете в данных Росстата… Хорошо бы вообще законодательно определить, что такое экологическая информация. Решается очень легко.

И наконец, очень чёткие вещи, которые уже, наверное, не относятся к ведению министерства, но об этом говорят все представители общественности и науки: надо обязательно делить функции. Не может быть в одном министерстве и ответственности за получение максимальных доходов от ресурсов, и контроля. Не бывает лиса в курятнике, не может быть. Это не к тому, что что-то плохое персонально, оно просто институционально, исходно не может в такой форме работать. Нигде оно в мире не работает. По-моему, в Зимбабве только такая вещь работает, потому что там с конституцией большие проблемы. А в мире природный контроль объединяют с разными ведомствами, но нигде не объединяют вместе с получением доходов.

И наконец, что-нибудь позитивное, что надо сказать (я надеюсь, что не очень утомил ещё), очень хочется. В прошлый раз я предлагал вам: соберите мусор отдельно, покажите пример населению. Я опять предлагаю это сделать, потому что Министерство природных ресурсов полтора года не может приказ о раздельном сборе мусора подписать…

Реплика: Приказ о раздельном мусоре есть…

И.Блоков: По крайней мере неделю назад его ещё не было. Это, может быть, прямо к этому дню сделали.

Покажите пример. Здесь важный момент – то самое воспитание. У нас страна, к сожалению, такова, что люди очень смотрят на первых лиц. Очень важно, чтобы люди увидели, что это не снизу идёт, а что это люди делают везде – в министерстве, департаменте, непосредственно в администрации – и, безусловно, руководители страны. Великолепно будет работать! Очень хорошо получится.

Д.Медведев: Спасибо большое. Тоже несколько комментариев по поводу того, что было сказано.

В отношении статистики по разливам всегда будут разные оценки, тем не менее что я, пожалуй, поддержал бы (абсолютно, мне кажется, не требующая доказательств позиция): должна быть более жёсткая ответственность за сокрытие информации, не за самый факт этого происшествия, потому что у нас обычно борются с другим, у нас пытаются установить, кто виноват в том, что произошло. Это тоже, наверное, важно в ряде случаев, но если информация скрывается, это, на мой взгляд (согласен с вами), гораздо более тяжкое правонарушение, чем какой-то недосмотр, связанный с осуществлением основной деятельности. Если такой ответственности нет – я, правда, не уверен, что такой ответственности нет, я думаю, что всё-таки это вполне можно квалифицировать по действующим статьям Уголовного кодекса, – то её можно ввести, но я думаю, что это скорее вопрос правоприменительной практики, нежели отсутствия соответствующей нормы.

По поводу административной возможности останавливать производство без суда. Это обоюдоострый инструмент. С одной стороны, действительно, вы правы. Очень часто на соответствующие процедуры уходят месяцы, годы, а ущерб природе продолжает наноситься, действия эти никем не контролируются. С другой стороны, я понимаю специфику нашей страны, о которой вы тоже в своём выступлении говорили. Я боюсь, что этими административными возможностями будут пользоваться в абсолютно недобросовестных целях, то есть будут останавливать конкуренты, что само по себе плохо, будут останавливать, простите, недобросовестные чиновники, для того чтобы деньги вымогать, то есть он такое предписание вынес и после этого (у нас это происходит и по другим направлениям) будет ходить деньги выцыганивать. Наверное, можно обсудить и какой-то жёстко установленный перечень оснований для административной приостановки работы предприятий, когда и в каких случаях это делать, какие меры защиты есть у самих предприятий. Только в этом случае можно вводить такие правила.

По количеству сотрудников, которые занимаются контролем. Здесь вы правы, у нас действительно их недостаточно. И эта задача связана с улучшением общей ситуации в деятельности министерств и, наверное, дополнительным количеством денег, которые на это требуются, потому что министры и другие коллеги на меня неоднократно по разным направлениям выходили, но без денег этого не сделать. Поэтому это вопрос общего подхода – тратить на такие меры деньги или нет. Наверное, тратить надо.

По поводу того, как выглядит наше министерство. Знаете, здесь вы попали в суть дискуссии, которая у меня была с действующим министром в тот момент, когда мы занимались формированием Правительства. Я с Сергеем Ефимовичем (С.Донским) говорил. Я говорю: «Не смущает, что некоторым образом это противоречивая ситуация, когда Министерство занимается и коммерческой стороной, и эксплуатацией, скажем так, и контролем за охраной окружающей среды?» Потому что здесь есть противоречие, это правда. Но в этот момент посчитали, что всё-таки, с другой стороны, может быть, даже проще что-то контролировать будет. Потому что когда это разнесено в разные ведомства, очень часто происходит сокрытие информации. Но в этом есть и плюсы и минусы, давайте подумаем, как дальше поступить. Потенциально этот вопрос не закрыт. Может быть, в какой-то момент мы отстегнём экологию от существующей системы.

Насчёт примеров. По-прежнему подтверждаю желание личным примером всё это показать. Надо, чтобы это было не картинно и не ради того, чтобы продемонстрировать, какой я хороший или какие члены Правительства хорошие, а чтобы был хороший повод, и тогда это сыграет. Согласен с тем, что для нашей страны эти сигналы имеют значение.

Олег Владимирович (обращаясь к О.Дерипаске – председателю наблюдательного совета ООО «Компания “Базовый элемент”», председателю комитета Российского союза промышленников и предпринимателей по экологии и природопользованию), а вы что-то скажете или нет? По поводу наилучших доступных технологий я и хотел задать вопрос. Как крупный бизнес: поддерживает? Не поддерживает – почему и хочу спросить.

Ответ: А можно эксперты скажут?

Д.Медведев: Хорошо, пожалуйста.

Реплика: До 2000 года было такое право – останавливать административно. Ситуация была намного более управляемой, не было такого разгула коррупции и никогда не было случая, чтобы обвиняли инспекторов в том, что они останавливают интересы какого-то бизнеса или конкурента.

Д.Медведев: До какого времени у нас действовало?

Реплика: До 2000 года это было. Я был тогда сначала главным государственным инспектором по охране природы, потом заместителем, и ситуация была вполне управляемой. Мы имели право в случае сигнала от населения, от администрации приостанавливать до трёх месяцев. И предприятия если не боялись, то знали, что просто так им нарушения не сойдут.

Д.Медведев: Я же не сказал, что я против того, чтобы рассмотреть вопрос об административной приостановке деятельности. Я лишь высказал свои сомнения, что это обоюдоострое оружие. Если это работает, если здесь злоупотреблений – и по вашему мнению, и по мнению представителей экологических организаций, – меньше, давайте посмотрим.

Реплика: Могу сказать, у меня была дивизия инспекторов – около 12 тыс. по всем субъектам Федерации. И действительно была возможность контролировать намного более эффективно экологическую ситуацию, чем сейчас.

Д.Медведев: Министр поддерживает это с точки зрения того, о чём мы рассуждаем? Можно вернуться к практике административной приостановки деятельности предприятий в случае нанесения ими доказанного ущерба на какой-то срок?

С.Донской: Дмитрий Анатольевич, Вы уже сказали, здесь очень важно установить определённые рамки, каким образом это используется.

Д.Медведев: Рамки-то установим. Вопрос в том, чтобы не манипулировали. Меня только это смущает, понимаете? Потому что административные процедуры хороши, но ими легко дёргать. У вас, кстати, есть люди для этого?

С.Донской: 3 тыс., уже сказали, в Росприроднадзоре – это тот контингент, который может…

О.Дерипаска: 40 тыс. человек задействовано.Достаточно людей.

С.Донской: Это вопрос очень неоднозначный – достаточно или недостаточно людей. Мы по этому поводу уже не раз говорили.

Что касается приостановки. Если предприятие на протяжении долгого времени не выполняет предписания (у нас есть, по крайней мере, такие примеры), мы можем говорить о том, что это предприятие реально наносит ущерб достаточно большому… То есть это можно оценить, на мой взгляд, уже в рамках каких-то определённых процедур можно предупредить, а потом и приостановить.

Д.Медведев: Я не понял: вы за или против?

С.Донской: За, Дмитрий Анатольевич, я, конечно, за. Вопрос не в том, чтобы сразу пришёл инспектор и остановил. Естественно, этого никто не будет делать.

И.Блоков: Это надо взять и остановить, вот сейчас. Не выдавать предписания, а просто не дать строить в национальном парке, потому что это незаконно.

С.Донской: Если незаконно, соответственно, это надо…

И.Блоков: Об этом и идёт речь, таких строек полно по стране.

Реплика: Прокуратура есть для этого, понимаете?

И.Блоков: Не работает!

Реплика: Почему не работает? Это их обязанность.

И.Блоков: Не работает!

Д.Медведев: Давайте так. Я не люблю вообще административные процедуры, не скрою. Мы последние 20 лет всячески стремились к тому, чтобы расширить сферу судебных решений и сузить административные полномочия. Но тем не менее в ряде случаев, наверное, без этого не обойтись, тем более что аналогичные инструменты есть и в других странах. Я хотел бы тогда, чтобы члены Правительства и министры, вице-премьер курирующий подготовили предложение о целесообразности и справедливости использования таких процедур: в каких случаях, с какими издержками и чем это всё должно заканчиваться, потому что эти процедуры не могут быть вечными. Здесь, знаете, нельзя упереться в ситуацию, когда на три месяца, например, всё будет остановлено. К примеру, предприниматель ничего не сделал, вообще ничего, через три месяца административная процедура закончилась: он что, дальше будет продолжать строить дорогу или ещё что-то или её снова вводить? Тогда мы попадём в ситуацию, когда эта административная процедура будет перманентной – это тоже плохо. Я сейчас не предлагаю ответить на эти вопросы, но нужно взвесить их и просчитать правовые и экономические последствия как для экологии, так и для бизнеса.

Прошу вас.

Е.Шварц (директор по природоохранной политике Всемирного фонда дикой природы (WWF) России): Уважаемый Дмитрий Анатольевич! Презентацию, пожалуйста, пустите. В 2010–2011 годах по итогам двух президиумов Госсовета, которые Вы проводили, было принято 49 поручений, из них 24 до сих пор остаются на контроле. Одним из первых выполненных поручений были утвержденные Вами 30 апреля прошлого года Основы государственной политики в области экологического развития. Поэтому сейчас, на мой взгляд, крайне важно проанализировать, что делается и что должно быть сделано, потому что, при всём уважении к позиции бизнеса о том, что нужна глубокая реформа, мне кажется, необходимо достраивать и выполнять те поручения, которые уже были сделаны, просто делать это спокойно, настойчиво, с учётом всех рисков. Мы, безусловно, с пониманием относимся к возражениям и позиции бизнеса и понимаем, что есть четыре группы проблем.

Проблема первая – это высокие коррупционные риски экологического государственного регулирования. Как их можно решить? Первое. Когда мы говорим о восстановлении государственной экологической экспертизы, мы говорим не о том, чтобы проводить экспертизу любого биотуалета, мы говорим о том, чтобы проводить только то, что относится к категории «А» – с большими внешними рисками, угрозами и затрагиванием интересов разных заинтересованных сторон. Предложения о категоризации уже проработаны и включены в проект закона о наилучших доступных технологиях. Второй момент – это открытость и публичность данных корпоративного инструментального контроля. Уважаемые коллеги из Российского союза промышленников и предпринимателей сделали оценку, под которой стоит подпись бюро РСПП, что стоимость неявных платежей, которые делает бизнес работникам контролирующих органов, достигает 100 млрд рублей. Нужно ли на эту тему судиться или нужно разбираться с работой – это, конечно, ответственность Сергея Ефимовича (С.Донской), но мне кажется, что если речь идёт про сумму 2,5 млрд евро в год, то есть стоимость двух новых ЦБК, то по крайней мере говорить о том, что нужно сделать так, чтобы часть этих средств шла на внедрение новых, наилучших из доступных технологий. На мой взгляд, это очевидно.

Следующий момент. Очень хорошо, я очень благодарен коллегам, что они подняли вопрос про административное воздействие. В странах, как наша страна, где высоки коррупционные риски госрегулирования, на мой взгляд, крайне важно содействовать (и Вы неоднократно давали поручения по этому вопросу) развитию добровольных механизмов экологической ответственности, базирующейся, чтобы не было коррупции, на международных стандартах и заверении соответствия третьей независимой стороной – так же, как идёт финансовый аудит. Мы видим, как это хорошо работает в лесном секторе, у нас каждый четвёртый, пятый гектар управляется экологически, социально устойчиво и ответственно. У бизнеса нет здесь вопросов. Имеется в виду каждый гектар, взятый в аренду в лесопромышленных целях, то есть 33 млн га из 170 га с небольшим.

Мы видим, как в тех случаях, когда дело касается отходов, в тех случаях, когда западная компания выставляет требования аудита того, что идёт захоронение мусора раздельно собранного, ни одна компания не подаёт на тендер – это говорит о том, что без коррупции можно, в принципе, через аудит… Единственное, что здесь есть ограничение – это не должен быть аудитор, который подписывает финансовый аудит, чтобы не было заинтересованности закрыть глаза.

Последний раздел из этого пункта – ратификация Орхусской конвенции. Это конвенция о доступе к экологически значимой информации.

Д.Медведев: По поводу этой конвенции. Вот вы упомянули поручения, которые я в разном качестве давал в разных ситуациях. По Орхусской конвенции я несколько раз давал поручения. Там в чём проблема-то? Кто не хочет?

Е.Шварц: Сейчас Верховный суд считает, что суды не готовы к такому количеству исков.

Д.Медведев: То есть отрицательное мнение Верховного суда?

Е.Шварц: Да.

С.Донской: Сейчас рассматривается Правительством, но есть риски.

Е.Шварц: Да, ни Минобороны, ни ФСБ, никакие из ведомств, только именно суды.

Д.Медведев: Суды – тоже уважаемая структура. То есть они считают, что не готовы применять эти правила, или что?

Реплика: Они будут завалены количеством обращений граждан.

Е.Шварц: Я думаю, что этот вопрос решается уже конкретно через законодательство…

Д.Медведев: Знаете, мне кажется, это очень специфический довод, потому что суды и так у нас завалены, но это не повод отказывать в правосудии, как принято говорить у наших судейских товарищей. Суды, например, у нас до последнего времени были завалены обращениями по оспариванию административных штрафов на сумму в 100 рублей, 200 рублей, но что делать? Они всё равно этим занимались, потому что были такие правила. Сейчас мы потолок поднимаем, соответственно, они высвобождаются. Это такой своеобразный аргумент. Ладно, я услышал. Хорошо, что вы сказали.

Е.Шварц: Следующая группа – это высокие ставки по кредитам и отсутствие финансово-экономических стимулов и «окрашенных» платежей. Нам кажется, что при внедрении закона об НДТ нужно рассмотреть вопрос о выдаче госгарантий в случае кредитования у Всемирного банка и у международных финансовых институтов. Безусловно, необходимо восстановить «окрашенные» платежи, потому что можно понять, что бизнес против того, что те деньги, которые он платит за загрязнение, идут не на восстановление природы, не на лучшие технологии, а на пополнение бюджета. Это основное и единственное, что нам не удалось утвердить при согласовании с Минфином в основах государственной политики. Соответственно, важно подготовить рекомендации Центрального банка по «зелёному» кредитованию, как это было сделано в Китае, и важна мотивация к использованию уже созданных, но спящих национальных инструментов.

Избыточность и дублирование нормативов. Безусловно, необходима в качестве приоритета гармонизация с нормативами ОЭСР (поскольку мы всё равно должны в течение двух лет вступить), Евросоюзом и ВОЗ. И прекращение дублирования рыбохозяйственных и санитарно-гигиенических нормативов. И, соответственно, отсутствие действенных механизмов защиты интересов заинтересованных сторон. Это восстановление государственной экологической экспертизы особо опасных объектов, инфраструктурных проектов при сохранении принципа одного окна, это ратификация Конвенции Эспо по оценке воздействия на окружающую среду в трансграничном контексте.

Д.Медведев: А что у нас с этой конвенцией? Тоже, я помню, давал поручение.

Е.Шварц: Насколько я понимаю, Минприроды её внесло в Правительство со всеми согласованиями.

Д.Медведев: То есть на пути всё?

С.Донской: В Правительстве рассматривается.

Д.Медведев: Но там есть какие-то капитальные проблемы с ней или нет?

С.Донской: Есть проблема, но не со стороны Правительства. «Росатом», некоторые предприятия выступают с замечаниями…

Д.Медведев: Понятно.

Е.Шварц: Законодательное закрепление требований ВОЗ. Примеры уже тут с Олегом Владимировичем (О.Дерипаска) обсудили. Соответственно, предложение (сделайте последний слайд, пожалуйста): нам кажется, для того чтобы достичь системного результата того, что уже было сделано и намечено, необходимо утвердить «дорожную карту» и количественные показатели к основам государственной политики в области экологического развития до 2030 года. Безусловно, необходимо создание инструмента, который бы наиболее эффективно управлял «окрашенными» платежами, это неважно – «зелёный банк», восстановление экологических фондов. Необходима мотивация крупного бизнеса, 200 предприятий, которые отвечают за 80% загрязнений по технологической модернизации.

И последний пункт, результат которого можно включить в индикаторы выполнения «дорожной карты», – это публичное раскрытие информации в сфере экологического госрегулирования этими 200 предприятиями, недопущение статуса государственной или коммерческой тайны по данным инструментальных систем экологического контроля. Все эти вопросы решены и включены в текст проекта закона о наилучших доступных технологиях.

Д.Медведев: Спасибо большое. Я хотел бы, чтобы Минфин ответил по поводу этих «окрашенных» платежей и, соответственно, возможности экологических фондов такого рода.

А.Иванов (заместитель Министра финансов): Уважаемый Дмитрий Анатольевич! Уважаемые коллеги! Дело в том, что всё изменение логики бюджетного законодательства последние 10 лет было направлено на то, чтобы не увязывать доходные источники с расходными, чтобы как раз ключевой задачей бюджетной политики была его балансировка. И в этой логике любое обособление – как цепная реакция. В этом смысле мы не сможем обеспечивать в расходной части приоритет и будем зависеть от поступлений по каждой конкретной отрасли. В этой логике нет сложности, может, как-то аналитически это посчитать и посмотреть, доложить Вам, какие доходные параметры в части платы за негативное воздействие – как некий бюджетный манёвр внутри бюджета, – но нарушать этот принцип, один из ключевых принципов бюджетного процесса, вряд ли мы сможем.

Д.Медведев: Вы знаете, у меня есть такое предложение. Мы, конечно, действительно отошли от «окрашенных» средств, и это, наверное, правильно, потому что иначе у нас все деньги в бюджете страны будут «окрашенными», и тогда никакого бюджетного манёвра быть не может, и вообще, всё-таки это единый кошелёк государства, который тратится на различные цели. Но что, мне кажется, можно было бы сделать? Мы должны не «окрашивать» эти средства, но понимать, о каких деньгах идёт речь, и при бюджетном проектировании закладывать соответствующие суммы в количестве не меньшем, чем, например, собрано на определённые природоохранные цели, плюсом к тому, что мы и так планируем. Это, мне кажется, будет справедливым, а из какого конкретно источника это получено – уже вторичный момент. Давайте об этом подумаем.

Пожалуйста.

А.Клепач: На самом деле частично «окрашенные» средства есть. Мы ввели те же акцизы в дорожный фонд для решения этой проблемы. Во-вторых, что можно делать (и такая практика есть за рубежом, по-моему, её, кстати, экологи предлагали): если компания несёт затраты, связанные с теми же разливами нефти, связанные с установкой счётчиков и других приборов, эти затраты тогда уходят из налогооблагаемой базы. Это даже более правильно.

Д.Медведев: Это вычет. Коллеги, дискуссию прекращаем. Я понимаю, что вы сейчас найдёте массу доводов за. Я не против. Но это не «окрашенные» деньги, обращаю внимание, это всё-таки вычеты. Это другое. Против вычетов точно никто не возражает, кроме Минфина в определённых ситуациях, но это как минимум не колеблет общих подходов. И, я думаю, против вычетов никто уже ничего не скажет. Пожалуйста, коротко тоже по возможности.

Реплика: Я хочу представить соображения и взгляды системщика, не эколога, но это результаты работы большого коллектива экспертов, практиков и теоретиков. Сложившаяся система охраны окружающей среды складывалась на протяжении длительного времени, 20 лет, реформировалась не раз и в итоге сложилась в большую, громоздкую и противоречивую, бюрократическую и неэффективную систему.

Коллеги, которые говорили о природе и охране окружающей среды, показали, что она плохая. Я говорю, что она плохая настолько, насколько плоха система, результатом которой она является. Достижение экологического баланса, измеримые цели и показатели не являются целью этой системы.

Мы прошли, попробовали пройти путь, о котором здесь говорим, снизу. Промышленное предприятие, для того чтобы работать в России – вот, грубо говоря, рабочий стол, компьютер эколога предприятия, – должно подготовить и вести 168 документов. 23 вида деятельности экологическая служба ведёт ежедневно, это тысячи страниц расчётов, нормативов допустимых сбросов, предельно допустимых воздействий и так далее. Это целый рынок экологических услуг. Только по одному субъекту это более 9 млрд рублей в год. Общие сборы платежей за негативное воздействие – 25 млрд.

Второй момент. Эти документы возникают у предприятия в результате прохождения тех самых разрешительных административных процедур. Вот эта портянка, извините за выражение, занимает до полутора лет у предприятия, это получение разрешения на сбросы. Оно входит в одно ведомство, другое, третье, четвёртое, пятое – до семи. Причём парадоксы и абсурды таковы, что, например (один маленький пример – 20 страниц абсурда), получив разрешение на водоотведение у Росводоресурсов, предприятие должно заключить договор с Росводоресурсами на водопользование, которое оно должно зарегистрировать в Росводоресурсах, то есть ещё 30 дней на то же самое, что Росводоресурсы ему выдали. И таких абсурдов эксперты насчитали десятки. Это административная сторона.

Следующее. Мы посмотрели, из какой же нормативно-правовой базы вытекает это администрирование и эти документы, составили реестр нормативно-правовых актов, действующих в этой сфере. Следующий слайд, пожалуйста. Это около тысячи документов, расположенных на семи уровнях подзаконных актов – международные конвенции, кодексы, федеральные законы. Голубенькое – это постановления, ФЗ, красненькое – постановления Правительства, приказы Минприроды, Ростехнадзора, Росприроднадзора и так далее, и так далее. Нормоприменение достигается, когда начинаются нормы, методики, ПДК и так далее. Семь уровней.

Что в этих документах? Мы проанализировали понятийную базу, начиная с самых основ, с понятий. Понятия определяются и конкретизируются, между ними установлены логические связи внутри федеральных законов из нормы к норме. Дмитрий Анатольевич, эта портянка уже семь метров, это система понятий, регулирующая охрану окружающей среды. Этих понятий около 400 только на законодательном уровне, из них определения, логические определения (следующий слайд) даны только трети, и даже базовое понятие «негативное воздействие на окружающую среду» зациклено в логический круг, что показано на этом слайде, то есть нормоприменение невозможно.

Следующий слайд, пожалуйста. Что произошло в концепте, основном смысле работы с окружающей средой? Регулирование правоотношений свели к охране окружающей среды. Мы даже нашли и поговорили с авторами, которые придумали термин «охрана окружающей среды», когда это реформировалось. Охрана окружающей среды сведена к снижению негативного воздействия предприятий, снижение негативного воздействия сведено к нормированию. Тем самым в функциях и полномочиях ни одного министерства реальной ответственности за состояние среды обитания нет. Эта задача сведена к троекратно более простой и контролируемой.

Следующий слайд, пожалуйста. Посмотрели научные основы. Я физик по образованию, и коллектив во многом в этом поднаторел. Экологическая система пронизана и напичкана научными гипотезами, а порой и мифами. Нормальные экологические научные основы и модели в систему понятий и тем более в право не имплементированы, имплементировано лишь то, что находится на стадии гипотез. Например, в одной из методик рассеивания есть корни кубические из розы ветров (я условно говорю), которые представляют собой чушь.

Следующий слайд. Игроки в этой системе. Их более десяти: Минприроды, Минздрав, Минтруд и так далее и промышленность, которая имеет с этими игроками дело, для того чтобы начать бизнес или его продолжать. Остаётся ответить некой компетентностью, которая и была проделана.

Следующий слайд. То есть этот коллектив, который Союз промышленников мобилизовал, разработал некие проекты экологической промышленной политики. Это такая точка зрения: что бизнес бы хотел, чтобы осуществляло государство в отношении него, – рационально, без абсурдов, прозрачно, с сокращёнными процедурами и так далее, – для того чтобы в этой системе возникли три крупных блока. Во-первых, система государственного управления занялась не охраной окружающей среды, а реальной ответственностью за качество среды обитания. Живём мы не в окружающей среде, а в конкретных средах обитания – в губерниях, областях и городах. Ни KPI, ни целей, ни показателей, за которые губернатор бы отвечал, мэр бы отвечал и так далее, нет.

Героические примеры ночёвки в Минфине, выбивания денег – это парадокс, это не норма. Это, конечно, героизм, но система должна это предусматривать автоматически, а не выбиванием.

Второе – это реальная институциализация того баланса экологии, экономики и социальных интересов, который в обществе происходит. Чтобы он происходил не так, как в Воронежской области, и не подковёрно, а имел институты и процедуры согласования интересов и договаривания. Их нет.

Третье – это система предотвращения и урегулирования экологического ущерба. То есть поэтапное, плавное введение реальных гражданско-правовых институтов и правоотношений в сфере отношений с природой: компенсация ущерба, возмещение ущерба, предотвращение потенциального ущерба, ущерба неопределённому кругу лиц и так далее. Здесь всё это разработано.

Что мы сделали? Чтобы эту промышленную политику реализовать в системе, которую я показал, необходимо на самом деле провести комплексную системную экологическую реформу. Её нельзя заплатками реализовать – я утверждаю как учёный, как эксперт. Заплатками эту систему починить нельзя – она будет продолжать расползаться в других местах. Поэтому мы предлагаем следующее: основные блоки выделены, «дорожная карта» подготовлена вчерне, но поскольку это десять ведомств и эти ПДК, нормы, методики, законы распределены и межведомственно, и существуют барьеры, предлагаем создать некий орган (мы его условно назвали штаб экологической реформы) на уровне не ниже вице-премьера с вхождением основных министерств, которые я перечислил, промышленности, «зелёных» организаций, общественности и так далее. И шаг за шагом устранить абсурды на первом этапе, отреинжинирить всю систему на втором этапе и постепенно мягко ввести гражданско-правовые институты, в пределе – экологический кодекс. Спасибо, я закончил.

Д.Медведев: Спасибо большое.

Реплика: Вот тот самый альбом чертежей...

Д.Медведев: Это у нас делалось по заданию РСПП?

О.Дерипаска: Мы собрали все организации…

Д.Медведев: Теперь вы (обращаясь к О.В.Дерипаске) несколько слов скажите, чтобы не получилось, что представители крупного бизнеса уклонились от участия в дискуссии. Пожалуйста.

О.Дерипаска: Дмитрий Анатольевич, во-первых, существующая система – это продукт советской системы и советского взгляда на природоохранное законодательство и вообще всю систему регулирования. Конечно, дальнейшее её поддержание, на мой взгляд, уже бессмысленно. Это превращается в такие запутанные схемы, в которых уже невозможно разобраться. И количество людей, которые заняты, бессмысленно. Как уже было сказано, деятельность по защите окружающей среды зашкаливает.

По законопроекту. Понимаете, его нужно вводить. Вопрос в том, что концепция…

Д.Медведев: Вы имеете в виду НДТ?

О.Дерипаска: Да. Но когда его нужно вводить? Всё-таки вначале нужно разобраться с этой бестолковкой. Это недолго – займёт максимум 1,5–2 года. Опять-таки этот штаб и участие всех ведомств и представителей всех организаций мы уже очень долго обсуждаем. НДТ изначально был внесён как панацея, он сильно изменился, много хорошего было внесено. Все работали. Уже сейчас сообщество более-менее сгруппировалось. Но нужно разобраться с этими двумя основными вопросами. Нужно, чтобы техническое нормирование промышленности, всех этих экологических вопросов было естественным следствием всех улучшений, которые мы проделаем. А для этого необходимо сделать две корректировки.

На сегодняшний день, Вы знаете, снижение штрафов раздражает местные власти, потому что сейчас 40 на 60 (40 – федеральные, 60 – местные), а штрафы целиком органу, который их выявил. Соответственно, если мы что-то делаем (то есть снижаем, нас же штрафуют за превышение предельных выбросов), мы фактически ухудшаем их баланс, что не совсем верно. Так уж сложилось. Я не верю, что мы найдём деньги, я не верю, что мы старые предприятия, которые фактически нужно закрывать через три, четыре, пять лет, а никак не через восемь лет, после того как все нормы будут введены, сможем модернизировать. Просто нужно придумать отдельную программу закрытия, это не для них.

И, конечно, то, что говорится о том, что НДТ сразу заработает: нет. Говорится о 24 этих подзаконных актах, которые нужно разработать и принять. На самом деле наша оценка – 120, то есть мы опять попадём в запутанную систему, которая наложится на существующие проблемы. Поэтому, на мой взгляд, если говорить о реформе, а её нужно проводить, и все уже объединены вокруг этого, и мы заинтересованы в справедливой оценке тех проектов, которые… Никто не будет строить новые предприятия, иностранцы точно так же задают нам вопросы, никто не будет приходить в запутанную систему регулирования и всех этих правоотношений, неясности. Поэтому, на мой взгляд, необходимо сделать эту работу. Мы свой взгляд представили. Конечно, есть взгляд организации, которая защищает природу, есть взгляд регулирующий, но мы попытались описать, как бы нам виделось регулирование промышленности со стороны всех экологических процедур и норм. На мой взгляд, это можно сделать, тем более что после этого снос станет органичным следствием улучшения, которое мы произведём в системе. Мне кажется, запретительный стимул – это утопия. Давайте оштрафуем предприятие, и оно просто закроется. Мы же знаем, что не можем закрыть. Мы закроем это предприятие в моногороде за счёт наложенных штрафов… А новый собственник не улучшит экономику, поверьте. И у нас нет средств, я серьёзно говорю, ни у государства, ни у промышленности, чтобы выдавать эти кредиты, «окрашивать» эти процентные ставки, субсидии. Просто это не реально. Мы должны чётко улучшить сегодняшнюю систему, чтобы она ликвидировала те проблемы, о которых вы говорите, – строительство в природоохранных зонах и так далее. Это возмутительно! Мы же этим не занимаемся, то есть это совершенно другой уровень бизнеса, это нужно прекратить. Но с другой стороны, если мы сейчас введём непродуманную систему, которая ещё большее окажет давление, это не приведёт к улучшению действующей системы и, самое главное, отпугнёт инвесторов.

Д.Медведев: Спасибо. Вы хотите что-то сказать? Пожалуйста.

С.Донской: Несколько слов о тех вопросах, которые были заданы. По ФЦП «Байкал». На самом деле мы как раз тоже обсуждали эти предложения... У нас с 2015 года только начинается основное финансирование, поэтому, если бы Минфин согласился на 2014 год перенести ряд каких-то сумм, мы готовы были бы и раньше начать финансирование многих интересных объектов. Вообще по ФЦП «Байкал» в принципе сейчас у нас достаточно активная работа ведётся, мы готовы рассматривать, если будут какие-то интересные предложения. Это раз.

По селям. Упоминался вопрос о том, что у БЦБК одна из ключевых проблем – сели. Сейчас прошёл конкурс и была выбрана компания, которая будет проводить там реконструкцию и уборку шлам-лигнинов, как раз в рамках своего проекта предусматривает и селезащиту в том числе, то есть очистка карт, но вы знаете наверняка эту тему. Тема эта должна решаться, в любом случае её нужно будет реализовать.

Очень коротко по закону НДТ. Мы поступившую карту реформирования посмотрели – то, что в принципе у нас было представлено через Открытое правительство, то, что мы сейчас можем посмотреть. Могу так сказать (у нас анализ здесь тоже есть): те пункты, которые там предусмотрены, все предусмотрены в том числе и в рамках принятия закона, и после принятия с закрытием тех нормативных актов, которые мы сейчас готовим. Концепция этих документов внесена в Правительство. Понятно, что надо будет ещё разрабатывать, но в принципе это есть – и по плате, и по установлению критериев по территориям, и все процедуры, которые необходимы будут для реализации НДТ. Поэтому я и с Вами разговаривал, и со специалистами не раз разговаривал. Согласен, что можно уточнять некоторые процедуры, давая возможность более гибко реагировать и выстраивать свою политику, но в любом случае вы предлагаете те же процедуры, что и мы. То есть за словами, что система не работает, на мой взгляд, когда мы опускаемся более конкретно, на уровень конкретных мероприятий, здесь мы фактически где-то уже сходимся, вопрос возникает в тонкостях. Согласен по деньгам: мы когда с вами сидели, обсуждали, ключевая проблема – нет денег. Извините, коллеги, тогда у нас по многим направлениям нет денег, но здесь есть ряд механизмов, который был установлен ещё в 2011 году, по процентным ставкам, по льготам, по амортизации, можно ещё расширить этот перечень, это работа с Минфином, мы готовы это сделать. Но в любом случае, даже если какая-то реформа понадобится ещё дополнительно, всё равно это деньги, никуда здесь не денешься, в любом случае вы придёте с теми же словами: «У нас денег нет, мы не можем это реализовать». Мы всё время будем упираться в это.

Д.Медведев: Не всё так плохо. Есть ещё желающие что-то сказать?

А.Соловьянов (заместитель председателя Комитета Торгово-промышленной палаты Российской Федерации по природопользованию и экологии): Я хочу обратить ваше внимание на то, что истинным толкачом этой деятельности является не РСПП и не всё сообщество, а именно «Базовый элемент». И в последнее время многие представители комитета, который сейчас называется Комитетом по природопользованию и экологии, от этого дела дистанцировались, то есть это не единая позиция бизнеса. Плюс у вас есть заключение Торгово-промышленной палаты, которая не согласна с тем, что предлагают эти инициаторы-реформаторы, тем более что как таковой концепции нет, там повторяется уже многое из того, что сделано ведомством, и продолжает делаться, то есть это никакие не новации плюс куча декларативных и общих заявлений.

Поскольку я являюсь заместителем председателя Комитета по природопользованию и экологии Торгово-промышленной палаты, я был обязан сказать мнение…

Д.Медведев: И правильно, что сказали, потому что мы здесь не договаривались выступать в унисон, договаривались именно встретиться, обсудить, чего и как. Давайте, коллеги, я сейчас подведу итоги.

Начну вот с чего: сначала по тактике дел. Мы всё-таки не случайно здесь встретились – не потому, что место хорошее, а потому, что оно одно из более резонансных, по которым наши люди и международные структуры судят об успешности нашей экологической политики. Так получилось, что 50 лет комбинат работает, и 50 лет в него тыкают и говорят: «Зачем это сделали? Это полное безобразие». Мне кажется, что для нас – для власти, для экологических организаций, для науки, для людей наконец, живущих на нашей земле, очень важно, чтобы наши с вами встречи и дискуссии, которые идут здесь и потом в Правительстве, чем-то завершались, не бесконечными этими словопрениями, что это хорошо, это – не очень хорошо, а завершались какими-то решениями. Посмотрим, как у нас пойдут дела здесь и в Байкальске, но нужно было набраться определённого мужества, чтобы эту страницу перевернуть. Я надеюсь, что мы её перевернули и открываем новую страницу. И теперь успешность этой новой страницы и по развитию региона, и по развитию Байкальска зависит от большого количества людей, и не только министров, и не только бизнесменов, а просто людей, которые живут в этом регионе и хотят его развития и вообще всей нашей страны. В общем, нужно уметь ставить точку и в дискуссии, и в работе.

Теперь второе – в отношении того, в каких условиях мы работаем. Конечно, не бывает стерильных условий, и значительная часть документов, на основании которых работает власть, носит комплексный характер и формировалась в советский, постсоветский период, в них много противоречий, безусловно, и много дырок, что всегда в законодательстве присутствует. При этом мы должны ставить перед собой целью всё-таки создать современное экологическое законодательство – современное, менее противоречивое, более сбалансированное, отражающее именно баланс интересов, потому что законодательство как способ права, как способ регулирования межчеловеческих отношений – это всегда баланс интересов. Если баланса нет, то это не правовая система, даже если она основана на самых благих побуждениях.

Здесь коллеги демонстрировали разные плакаты и «портянки». Знаете, это всё всегда впечатляет, как и тонны макулатуры, которые, я помню, коллеги по предпринимательскому цеху приносили в Екатерининский зал. Помните (иных уж нет, а те далече) – приносили, показывали. Но если говорить серьёзно, то если бы я, например, ставил подобное задание… То же самое можно развернуть практически в отношении любого вида человеческой деятельности, когда будут тысячи нормативных актов, огромное количество инстанций, которые нужно пройти. Такова природа человеческой жизни и, к сожалению, наследие государства, которое мы получили. Потому что оно очень бюрократическое, и здесь я с вами абсолютно согласен. В этом плане мы впереди планеты всей – и советское государство таким было, и нынешнее таким является, здесь спору никакого нет.

В отношении концепций. Концепции могут быть разными. Я не могу согласиться с необходимостью отрицания всего того, что было сделано. Более того, я мельком посмотрел: при всём уважении к этому труду он не может отвергать основных принципов, по которым выстраивается российская система права. Я посмотрел, там предлагается регулировать отношения между объектом и субъектом, но наше право на другом стоит. Знаете, так мы можем далеко зайти, конечно, но это уже революция во всех гуманитарных науках, и в правовых науках в том числе. Поэтому, конечно, такую концепцию ни одно государство никогда не поддержит именно потому, что… Я не говорю, что она неверная, для этого нужно глубже погрузиться, но то, что эта концепция предлагает всё расчистить и начать с чистого листа, как минимум делает её маложизнеспособной, потому что такие решения никогда не примет на себя ни одно государство.

Даже когда мы реформировали систему гражданского права (что мне ближе, потому что я всю жизнь этим занимался, особенно когда был ближе к бизнесу), мы всё-таки брали не чистый лист, а мы брали опыт человечества за последние 2 тыс. лет, начиная с римского права и заканчивая Кодексом Наполеона и Германским гражданским уложением, а также Гражданским кодексом Нидерландов. Это мировой опыт, но не создание чего-то своего, своеобычного и абсолютно нового. Поэтому я не закрываю, естественно, движение и этому документу, вижу документ другой, но если мы хотим заняться полноценной кодификацией экологического законодательства, мы должны всё-таки трезво оценивать свои шансы и стоять на родной земле, а не находиться в плену у наших собственных представлений. Но поручение проанализировать все эти документы я, естественно, дам, потому что явно в них есть и много рационального.

Мы стоим на пороге больших перемен. Я тоже помню появление закона о НДТ, который вначале все восприняли как панацею, но бизнес с самого начала сказал: знаете, у нас к этому есть много вопросов. И то, что всё это идёт медленнее, чем мы все себе планировали, связано в значительной степени именно с тем, что другая сторона этих отношений – предпринимательское сообщество не видит там для себя места и чувствует, что такое прямое применение этих правил создаст абсолютно неразрешимое противоречие, о чём сказал здесь Олег Владимирович (О.Дерипаска): конечно, вы можете принять всё, что угодно, но вы же не закроете эти предприятия по понятным причинам. Поэтому закон должен быть в этом смысле предметом общественного обсуждения.

Я думаю, что мы в конечном счёте должны на такую рамку и выйти. Это не панацея, но это всё-таки мировая дорога, по которой идут многие страны. Какую форму он приобретёт, я ещё не знаю, но надеюсь, что этот диалог будет продолжен и мы в итоге выйдем на какой-то финальный текст, который будет для всех приемлем. Подчёркиваю: если мы такого текста не создадим, то тогда лучше ничего не принимать, потому что это тогда клинч, а зачем нам клинч? Это ни к чему. Но это большая задача. Надеюсь, что министерства и вообще Правительство с ней справятся. А консультации такого рода (хотел бы сказать ещё раз) я считаю очень полезными. По всем тем вопросам, которые здесь звучали, я, как и принято в таких ситуациях, дам все необходимые поручения. Надеюсь, что они будут исполнены хотя бы в той пропорции, о которой вы говорили, потому что 50% исполнения по таким сложным темам, как экология, – это очень хороший результат. Одно решение вы уже знаете.

До свидания.

Россия > Экология > premier.gov.ru, 18 июня 2013 > № 870771 Дмитрий Медведев

Роковой просчет генерала Ермолова

Отбирая власть у ханов, Россия открывала дорогу куда более грозному противнику — имамату

Когда в 1816 году герой войны с Наполеоном, кумир русской армии, генерал-лейтенант Ермолов отправлялся править Грузией и Кавказом, перед ним был образец — князь Дмитрий Павлович Цицианов, командовавший на Кавказе в начале века. Одной из ведущих идей князя Дмитрия Павловича, родившегося и выросшего в России грузинского аристократа, было уничтожение власти ханов, правивших в значительной части Дагестана и к югу от него. Цицианов был смертельным врагом Персии и не без оснований подозревал ханов в симпатиях к своему врагу. Его основополагающим принципом был следующий: «Азиятский народ требует, чтобы ему во всяком случае оказывать особливое пренебрежение», соответственно он и обращался к дагестанским правителям: «Бесстыдный и с персидской душою султан! В тебе собачья душа и ослиный ум».

Прибыв на Кавказ, Ермолов приступил к решению государственной задачи со свойственной ему решительностью и хитроумием. Он ссорил ханов между собой, запугивал их грядущими карами, вынуждая к бегству в Персию. Ходили упорные слухи, что молодой и жестокий хан Шекинский Измаил был отравлен приставленным к нему русским офицером. Это маловероятно, но сам слух характерен.

Провоцируя ханов на неповиновение, Ермолов затем без колебаний прибегал к военной силе. И неизменно одерживал победу.

Известный историк Кавказа Семен Эсадзе утверждал: «Одна из причин, заставившая соединиться всех мусульман в общую организацию, была система, принятая Ермоловым по отношению к мусульманским провинциям. Большая часть их, покоренная еще Цициановым, оставалась в управлении прежних владетелей — ханов, по-прежнему независимых друг от друга; польза от существования ханств в крае была очевидна, потому что, во-первых, это разъединяло некоторым образом население, в верности которого правительство не могло иметь полного убеждения; во-вторых, оставление за ханами владетельной власти давало правительству возможность проводить те или иные меры через нескольких лиц, которые действовали на массы, издавна признавшие их законными властителями».

С ханами, этими маленькими самодержцами, представители самодержавной империи могли находить общий язык на основе общих представлений о характере власти. Их можно было подкупить генеральскими чинами и жалованьем.

Но мечтавший о сокрушении Персии и выходе на просторы Азии Ермолов считал их потенциально опасными в случае будущей войны, и учитывать второстепенные, по его убеждению, обстоятельства не желал.

К 1822 году за пять лет реального управления Ермоловым Грузией и Кавказом система ханств фактически перестала существовать. Алексей Петрович последовательно реализовал план их уничтожения, который он представил императору вскоре по приезде в Тифлис.

И только через несколько лет выяснилось, что во многом он просчитался — и просчитался самым роковым образом.

Его сильный и здравый ум европейца, считавшего европейскую модель жизнеустройства в ее российском варианте неким идеалом, не справился с анализом принципиально иной ситуации.

Его основополагающим принципом был следующий: «Азиятский народ требует, чтобы ему во всяком случае оказывать особливое пренебрежение», соответственно он и обращался к дагестанским правителям: «Бесстыдный и с персидской душою султан! В тебе собачья душа и ослиный ум»

В краткой истории наступления на Кавказ, предпосланной «Запискам» Ермолова и составленной скорее всего в его канцелярии, говорилось: «В 1819 году изгнан уцмей Каракайдацкий и заняты владения его. В 1820 году покорено ханство Казикумыцкое, и владетелем оного назначен полковник Аслан-Хан Кюринский. Взято в казенное управление Нухинское ханство в 1822 году. В 1823 году изгнан хан Ширванский в Персию без сопротивления и ханство взято в казенное управление».

Но уверенность Ермолова, что жители ханств, освобожденные от тирании своих владык, будут благодарить новую власть, оказалась ошибочной.

Когда через четыре года войска наследника персидского престола Аббас-Мирзы вторглись на территорию бывших ханств, именно всеобщий мятеж этих территорий не позволил Ермолову предпринять активные действия против персов. Новый император, отнюдь к нему не благоволивший, обвинил его в нерешительности и некомпетентности.

Но Алексей Петрович ошибался не только в отношении настроений жителей ханств, за столетия привыкших к своим естественным властителям-единоверцам. Было еще одно роковое последствие этого торжества европейской гуманности и целесообразности.

Оказалось, что с ликвидацией системы ханств русские власти потеряли пускай «позорную» и ненадежную, но единственную все же опору в Дагестане. Была взорвана традиционная система баланса сил. И вместо самодержавных квазигосударств, по характеру власти родственных самодержавной России и потому психологически понятных русскому генералитету, командование Кавказского корпуса оказалось лицом к лицу с вольными горскими обществами, жившими по совершенно иным законам и готовыми к ожесточенному сопротивлению. Ханы могли бежать в Персию, унося с собой накопленные ценности и уводя свои семейства. Вольным общинникам этот путь был заказан. Они могли отступить в горные трущобы и продолжать борьбу, они могли на время смириться под картечью и штыками, но восстать при первом же подходящем случае.

Именно вольные горские общества — военно-демократические образования — не имея противовеса в виде ханств, станут вскоре опорой первого имама Кази-Муллы, а затем и великого имама Шамиля.

Европейская просвещенность и острый ум Ермолова парадоксально сочетались с имперским высокомерием и ограниченностью представлений, мешавшими предвидеть плоды собственных действий. Унификационное сознание империи не делало различия между ханствами и вольными обществами, равно считая их сырым материалом для превращения в покорных подданных. Алексей Петрович в этом отношении был плоть от плоти именно Российской империи, несмотря на его римские претензии. Ломая систему ханств, он не в состоянии был предвидеть, что таким образом расчищает дорогу явлению куда более грозному — имамату.

Так же, как Цицианов и верный его заветам Ермолов, имамы — Кази-Мулла, Гамзат-бек и особенно Шамиль — стремились ликвидировать ханскую власть, мешавшую слиянию народов северо-восточного Кавказа в единую вооруженную общность, способную противостоять экспансии с Севера.

В борьбе против ханов Цицианов с Ермоловым и имамы оказались союзниками. Разрозненные действия ханов сменила централизующая, единонаправленная воля имамов. Свирепые и корыстные ханы, несмотря на их тяготение к Персии, стали бы естественными союзниками России в борьбе с имамами, ибо построение единого теократического государства на Кавказе означало их фактическую ликвидацию.

Просветительская, гуманизаторская, цивилизаторская — с его европейской, «римской» точки зрения — доктрина Ермолова решительно сработала в этом случае против интересов России, создав идеальные предпосылки для объединения вольных обществ и освободившихся от локальной деспотии жителей ханств под властью теократического лидера.

Впереди были десятилетия тяжелой войны. Но Алексей Петрович этого не знал

Сегодня люди с сильным западным менталитетом с самыми добрыми намерениями пытаются трансформировать жизнь Востока.

Яков Гордин

Россия. СКФО > Внешэкономсвязи, политика > mn.ru, 9 июня 2013 > № 916482 Яков Гордин

Четвертый вектор Владимира Путина

Внешняя политика России – что изменилось?

Резюме: С возвращением Путина международный курс Москвы модифицируется. Причина не в смене лидера: он и при Медведеве определял вектор. Но произошли изменения внутри страны и за ее пределами.

С 2000 г. внешняя политика России была многовекторной – в том смысле, что ее вектор не раз менялся. В самом начале первого путинского президентства главным направлением было установление прочных союзнических отношений с Соединенными Штатами и интеграция с Евросоюзом в рамках того, что тогда называлось «европейским выбором» России. Символом этого краткого периода стала поддержка Путиным США после терактов 11 сентября 2001 г., а наиболее ярким изложением – речь российского президента в германском бундестаге в октябре того же года. Затем в середине 2000-х гг. Москва сошла с «орбиты» политического Запада, встав в оппозицию Вашингтону по принципиальным вопросам мировой политики и мироустройства. Олицетворением этого времени стала пятидневная российско-грузинская война 2008 г., а наиболее характерным «литературным памятником» – Мюнхенская речь Путина в феврале 2007 года. Третий период – по форме «медведевский», но по содержанию, безусловно, тоже путинский. Его символом явилась «перезагрузка» российско-американских отношений, а характерным текстом – распоряжение Кремля о налаживании «модернизационных партнерств» с наиболее развитыми странами.

Смены вех в российской внешней политике не точно совпадают с президентскими сроками, но некоторая зависимость существует. Можно утверждать, что с возвращением Путина на пост президента курс Москвы в международных делах вновь модифицируется. Разумеется, основная причина здесь не в смене лидера: Владимир Путин и при Медведеве оставался «первым лицом» государства и определял вектор внешней политики. «Ливийский эпизод» поэтому вовсе не является медведевской импровизацией: санкцию воздержаться при голосовании в Совбезе ООН дал, несомненно, Путин. Главными новыми факторами являются существенное изменение внутренней ситуации в России и продолжающиеся фундаментальные изменения внешней среды, в которой эта политика реализуется.

ВНУТРЕННИЕ УСЛОВИЯ

Два десятилетия спустя после свержения власти КПСС в российском обществе произошли качественные перемены. Некоторые слои – примерно 20% населения – достигли материального и духовного уровня, делающего возможным и даже необходимым активное участие в общественной жизни. Эта часть общества в одностороннем порядке денонсировала негласный пакт с властью о «взаимном невмешательстве»: власти – в частную жизнь людей, а общества в целом – в политику. В результате формула российского правления: авторитаризм с согласия управляемых – отчасти подверглась эрозии. Довольные потребители начали превращаться в рассерженных горожан, протограждан. В конце 2011 – начале 2012 гг. это недовольство выплеснулось на улицы Москвы, Петербурга, других крупных городов.

Власть практически сразу же квалифицировала это движение как результат подрывных действий Запада, и прежде всего США. Владимир Путин публично обвинил Государственный департамент в финансировании протестантов. Тем самым власти стремились представить оппозицию в качестве «пятой колонны» Запада, добивающегося максимального ослабления России, а себя – в качестве национальной, патриотической силы, отстаивающей независимость и целостность страны. Когда Владимир Путин на митинге вечером 4 марта 2012 г. провозгласил себя победителем на президентских выборах, его слова звучали как сообщение о победе над внешним врагом и его внутренними приспешниками.

Уже первые шаги новоизбранного главы государства были нацелены на сведение к нулю потенциальных источников влияния внешнего мира на внутриполитическую ситуацию. Спешно принят закон, требующий от российских неправительственных организаций, получающих иностранное финансирование, регистрироваться в качестве иностранных агентов. Москва потребовала прекращения деятельности на территории России американского Агентства по международной помощи развитию (USAID). Российские власти также заявили о выходе из соглашений с Соединенными Штатами – таких, как программа совместного уменьшения ядерной угрозы (программа Нанна-Лугара), в которых США фигурировали как донор, а Россия – как получатель помощи. Одновременно в своей внутренней политике Кремль сделал упор на откровенно консервативные начала, а не на имитацию либерализма, как прежде.

В ходе президентских выборов 2012 г. в Америке российская тема почти не поднималась – за исключением невнятного заявления республиканского кандидата Митта Ромни о России как о «геополитическом противнике номер один». Тем не менее в конце года, Конгресс, отменив «поправку Джексона-Вэника», принял скандальный закон имени Магнитского, вводящий санкции против российских чиновников, обвиняемых в нарушении прав человека. В ответ российский парламент принял закон, запретивший усыновление российских детей-сирот американцами. Общественное мнение в Соединенных Штатах в этих условиях развернулось резко против политики Кремля, в России же антиамериканизм открыто стал одной из опор официального патриотизма.

Указанные шаги Москвы, а также точечные полицейские репрессии против российских оппозиционеров, суровый приговор участникам группы Pussy Riot, устроившим «панк-молебен» в главном православном соборе России – храме Христа Спасителя, а также проверки в офисах представительств германских политических фондов привели к заметному усилению критики российской внутренней политики в странах Европейского союза. Со своей стороны, российские власти впервые с 1991 г. заявили о том, что не разделяют полностью современные европейские ценности – в том числе в части прав человека – и будут следовать собственным ориентирам.

Таким образом, можно сделать следующие выводы:

• российская внутренняя политика и ее отражение в общественном мнении Америки и Европы впервые с постсоветский период «вторглись» в сферу отношений России с США и ЕС;

• это «вторжение» имеет тенденцию к тому, чтобы превратиться в частичную «оккупацию» двусторонних отношений внутренними сюжетами;

• российский официальный патриотизм открыто формируется в том числе на основе антиамериканизма;

• расхождения между Россией и Евросоюзом приобрели не только ситуативный и политический, но и сущностный, ценностный характер.

ВНЕШНИЕ УСЛОВИЯ

Мировой кризис 2008–2009 гг. не только стал самым глубоким со времен Великой депрессии. Он резко обнажил моральные изъяны современного капитализма и существенные недостатки в системе государственного управления в наиболее развитых демократиях Запада. Посткризисный рост в США оказался очень медленным, а в странах Евросоюза кризис перешел в затяжную рецессию. Долговые проблемы ряда государств поставили под вопрос не только целостность зоны евро, но и само существование общей европейской валюты. В условиях кризиса в ряде стран Европы резко обострились социальные проблемы. Государственный долг и бюджетный дефицит Соединенных Штатов достигли таких размеров, что стали серьезным ограничителем при проведении Вашингтоном внешней политики.

Тем временем итоги американского курса в начале XXI столетия выглядят отнюдь не впечатляюще. Ирак после вывода войск США сваливается в хаос, в Афганистане в преддверии такого вывода маячит призрак гражданской войны, Иран продолжает свою ядерную программу, несмотря на западные санкции и израильские диверсии, Северная Корея проводит ракетные и ядерные испытания и угрожает войной. Наконец, «арабская весна», которую Белый дом после некоторых колебаний поддержал, очевидно, проторила путь во власть исламистам, вовсе не намеренным продолжать лояльный Вашингтону внешнеполитический курс. При этом недружественный Вашингтону режим Башара Асада в Сирии, многократно «похороненный» Западом, все еще держится. На этом фоне продолжается, хотя и на несколько пониженных оборотах, экономический рост Китая, который все жестче заявляет о своих национальных интересах. Азиатско-Тихоокеанский регион становится главной площадкой не только мировой торговли, но и мировой политики.

Выводы, которые сделали в Москве, можно, по-видимому, свести к следующим позициям.

• Многополярный мир, о котором так много говорили с середины 1990-х гг., на глазах превращается в реальность.

• Эпоха безраздельного доминирования Запада на международной арене подходит к концу. Запад утратил моральный авторитет и не может более служить моделью для России. Демократия вообще не гарантирует высокого качества государственного управления.

• Внешняя политика Соединенных Штатов столь же затратна, сколь малоэффективна, Вашингтон «перенапрягся» на международной арене, а его стратегия более деструктивна, чем созидательна, и к тому же часто не отличается реализмом.

• Отсюда следует, что внешнеполитическая самостоятельность России должна быть наполнена ее морально-политической самостоятельностью. «Равнение на Запад» в вопросе о ценностях устарело. Москва пойдет своим путем.

ЭКОНОМИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ

На этом фоне изменилась внешнеэкономическая ситуация. Цена на нефть, резко упавшая в разгар глобального кризиса, стабилизировалась на сравнительно высоком уровне – 110–115 долларов за баррель североморской нефти марки «Брент». Дальнейшего роста после этого, однако, не последовало, а рецессия в Европе и медленное восстановление экономики Соединенных Штатов вкупе с падением темпов роста в Китае угрожают новым падением цены. Между тем бюджетные обязательства российского правительства могут быть исполнены лишь при сохранении существующей цены барреля. Кроме того, в США с началом промышленной разработки сланцевого газа произошла энергетическая революция, изменившая мировую конъюнктуру. Она открыла перспективу достижения энергетической независимости к 2030 г. и – как следствие – уже вызвала глобальное перераспределение потоков экспорта газа и изменение структуры газовой торговли в пользу спотовых сделок. В сочетании с мерами, принятыми в странах Европейского союза после «газовых войн» 2006 и 2009 гг., эти обстоятельства привели к тому, что зависимость Европы от российского газа заметно снизилась, а устойчивость к перебоям с его поставками – возросла.

Наряду с дальнейшим развитием производства сжиженного природного газа этот фактор существенно – и негативно – повлиял на позиции «Газпрома» на мировом рынке. В свою очередь Евросоюз принял решение начать расследование деятельности российской монополии на рынках некоторых стран – членов ЕС с целью изменения правил ведения «Газпромом» бизнеса в Европе и, в частности, пересмотра формулы цены на поставляемый из России трубопроводный газ. «Газпром» вынужден активнее развивать азиатское направление, пытаясь закрепиться на рынках Японии, Южной Кореи и выйти на рынок Китая. Существенным изменением внешнеэкономического положения России стало ее присоединение в августе 2012 г. к Всемирной торговой организации. В результате упорных 19-летних переговоров о приеме в ВТО российским переговорщикам удалось добиться значительных уступок у партнеров, и все же эффект от членства уже стал болезненным для ряда отраслей российской экономики, прежде всего сельского хозяйства. В этих условиях в России возникло даже нечто вроде временной аллергии к дальнейшей интеграции в мировую экономику.

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА «ПО ВСЕМ АЗИМУТАМ»

Первые международные контакты Владимира Путина после вступления в должность президента России высветили рисунок «обновленной» российской внешней политики. В день инаугурации Путин принял глав государств СНГ, приехавших в полном составе в Москву, тем самым подчеркнув историческую роль России как центра постсоветской Евразии. Первый зарубежный визит Путин ритуально нанес в Минск – столицу союзной Белоруссии. После этого он посетил Берлин и Париж – главных партнеров Москвы в Евросоюзе. Европейская тема была продолжена несколько дней спустя в Петербурге в ходе саммита РФ–ЕС. В дальнейшем президент продолжал принимать лидеров европейских стран – от Италии до Люксембурга – на своей территории.

После этого настал черед Азии. Путин отправился в Ташкент, где предпринял попытку – по-видимому, безуспешную – привлечь к своим интеграционным планам президента Ислама Каримова. Вскоре после этого Узбекистан заявил о прекращении членства в Организации договора о коллективной безопасности (ОДКБ). Следующим этапом путинской дипломатии стал Пекин, где президент провел двусторонние встречи с китайскими руководителями и принял участие в саммите Шанхайской организации сотрудничества (ШОС). В следующие месяцы Путин съездил в Казахстан, Киргизию и Таджикистан; был в Израиле и на Палестинских территориях; собирался, но в последний момент решил не ехать в Пакистан, посетил Турцию и Индию. Главным же дипломатическим мероприятием года стал саммит Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС) во Владивостоке, где российский президент в роли хозяина принимал лидеров двух десятков стран.

На этом фоне ярко выделяются многосторонние встречи, на которых Путин не захотел присутствовать. С самого начала было ясно, что саммит НАТО в Чикаго пройдет без российского участия: договоренности по ПРО достичь не удалось. Полной неожиданностью, однако, стал отказ Путина участвовать в саммите «восьмерки» в Кэмп-Дэвиде, куда мероприятие было перенесено в связи с «пропуском» российской стороной чикагского собрания Североатлантического альянса. Официально это объяснялось необходимостью поработать над составом нового правительства, а неофициально – было реакцией на неявку президента США Барака Обамы на саммит АТЭС. Беспрецедентный в истории российского участия в таких саммитах демарш продемонстрировал, что суперэлитная «восьмерка», где России так и не удалось стать «своей», не является для Путина безусловным приоритетом. Единственная встреча, которая действительно интересовала его – с президентом Соединенных Штатов, – состоялась месяцем позже, «на полях» другого саммита – «двадцатки» в Мексике.

Итак, география путинских визитов и встреч свидетельствует о приоритетах внешней политики России. Речь идет, во-первых, о внимании к интеграции в рамках СНГ; во-вторых, о повышении роли отношений с Азией; в-третьих, о сужении, «экономизации» связей с Евросоюзом и снижении приоритетности взаимодействия с НАТО и другими западными институтами; в-четвертых, о сохранении дистанции в отношениях с США. Эти выводы подкрепляются анализом не только очередного издания Концепции внешней политики РФ, утвержденного президентом в феврале 2013 г., но и практической политики на каждом из перечисленных направлений.

ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ

Статья Владимира Путина о Евразийском Союзе, появившаяся в октябре 2011 г., в канун парламентских выборов, стала первым внешнеполитическим манифестом нового политического цикла. Безусловно, публикация имела внутриполитический подтекст: идея восстановления в какой-то форме единства постсоветского пространства популярна у избирателей. Тем не менее сводить все к простой пропаганде неправильно. Путин еще в 2009 г. принял решение форсировать создание Таможенного союза (ТС) с Белоруссией и Казахстаном, хотя в тот момент этот шаг, казалось, мог серьезно затруднить вступление России в ВТО. Очевидно, что из мирового экономического кризиса Путин извлек урок: региональная интеграция надежнее глобализации. Эта линия продолжается: с 2012 г. официально действует Единое экономическое пространство (ЕЭП) трех стран, а на 2015 г. намечено создание полноценного Евразийского экономического союза.

Говоря об экономической интеграции постсоветских государств, необходимо иметь в виду несколько вещей. Во-первых, глубокая интеграция возможна только на добровольной основе и преимущественно в экономической сфере. Политическая интеграция России и новых независимых государств выше уровня координации их политических курсов нереальна. Во-вторых, расширение пространства интеграции за пределы нынешней «тройки» ТС/ЕЭП либо недостижимо, либо сопряжено с серьезными потерями. Путин вслед за Михаилом Горбачёвым и Збигневом Бжезинским, убежден, что без Украины российский центр силы не будет иметь критической массы. Со своей стороны, однако, украинская элита, по-видимому, отдает себе отчет в том, что тесные интеграционные связи с Россией означали бы на деле движение в сторону ассимиляции и постепенного сворачивания «украинского проекта». Даже если то или иное правительство, оказавшись в безвыходном финансовом положении, пойдет на сближение с Москвой, такой курс неизбежно спровоцирует политический кризис и даже раскол Украины.

Не многим реальнее выглядит и интеграция Узбекистана. У Ташкента за 20 лет сформировалось свое представление о роли и месте страны в регионе, и стать частью российско-евразийского центра силы ни Ислам Каримов, ни его возможные наследники не захотят. Другое дело, конечно, малые страны Средней Азии – Киргизия и Таджикистан. Ни Бишкек, ни Душанбе на региональное лидерство претендовать не могут, но будут стремиться сохранять свободу рук. В то же время надо иметь в виду, что преждевременное включение в интеграционное поле этих двух государств не только потребует массированного донорства со стороны Российской Федерации, но и существенно снизит общий уровень и качество всего интеграционного проекта.

АЗИАТСКО-ТИХООКЕАНСКИЙ РЕГИОН

Поворот России к Азии и Тихому океану пока только заявлен. Есть опасения, что проведение саммита АТЭС во Владивостоке в сентябре 2012 г. знаменует собой завершение поворота, а не его начало. Чтобы всерьез говорить о повороте, требуется переосмыслить современное геополитическое положение России как евро-тихоокеанской державы и выработать стратегию, адекватную этому положению. Она должна ставить во главу угла две важнейшие цели: «двойную интеграцию» – Востока России в общероссийское пространство и самой России – через ее восточные регионы – в АТР. Главная угроза безопасности страны сейчас определяется тем обстоятельством, что экономически наиболее депрессивная часть России физически соприкасается с самой динамичной частью мира. Для решения этой проблемы необходимы поиск и реализации адекватной модели развития Тихоокеанской России. От этого решения будет зависеть, удастся ли извлечь выгоды из непосредственного соседства с экономиками Азии.

Другие – косвенные – угрозы вытекают из обострения противоречий между ведущими государствами АТР: прежде всего между Китаем и США, а также между Китаем и его соседями – Японией, Вьетнамом, Индией. Москва должна научиться в этих условиях искусству маневра, обеспечивая собственные интересы и избегая вовлечения в чужие споры и конфликты. Все это в лучшем случае впереди. На сегодняшний день Москва маневрирует на тактическом и в лучшем случае оперативном уровне. Добившись в 2012 г. членства в престижных Восточноазиатских саммитах, Кремль счел возможным ограничить свое участие в первом же из них уровнем министра иностранных дел. Символично, что свой первый визит в качестве нового руководителя КНР Си Цзиньпин совершил в марте 2013 г. в Москву. Китайская стратегия направлена на укрепление отношений с Россией – стратегическим тылом и сырьевой базой Китая. Ответная стратегия пока что, по-видимому, отсутствует.

«ЭКОНОМИЗАЦИЯ» ОТНОШЕНИЙ С ЕС

Европейский союз остается главным торговым партнером РФ. Двусторонний оборот составляет свыше 400 млрд долл. – в пять раз больше, чем между Россией и Китаем. На долю ЕС приходится свыше 50% объема российской внешней торговли, в то время как на долю партнеров по Таможенному союзу – менее 7%. До последнего времени оставались надежды, что вступление в ВТО даст новый импульс торгово-экономическим связям с Евросоюзом. Однако они остались нереализованными. России требуется «переварить» последствия вступления в ВТО, а Европа в нынешней ситуации озабочена острейшим внутренним кризисом. В итоге оба партнера ограничили взаимодействие узким кругом практических, даже технических задач – визы, торговые споры и т.п. О все более критическом восприятии в странах Европы российской внутриполитической ситуации уже говорилось. С российской стороны негативное влияние на отношение к политике Европейского союза и, прежде всего, Германии, оказал способ, при помощи которого в марте 2013 г. решили проблемы кипрской задолженности, в результате чего крупные российские вкладчики кипрских банков лишились денег. Этот шаг публично критиковали президент Путин и премьер Медведев; многие СМИ расценили его как антироссийский.

В международных вопросах Россия поддержала военную операцию Франции в Мали, но далеко разошлась с Парижем, Лондоном и даже Берлином по Сирии. Позиция Москвы здесь резко контрастировала с подходом, проявленным ею к Ливии в 2011 г. Причина, однако, заключалась не в смене президента в Кремле, а в том, как именно НАТО провела ливийскую операцию. Москву возмутило, что акция, санкционированная СБ ООН для защиты мирных граждан от репрессалий со стороны правительственных войск, была расширена вплоть до смены режима в Ливии и уничтожения его главы. Именно с учетом ливийского урока позиция Москвы в ООН ужесточилась.

В российской линии поведения в ООН важнейшее место занимают вопросы санкционирования применения силы в международных отношениях, и особенно контроля за ее применением, а также оценка ситуации в Сирии и отдельно – характера и мотивации сил, борющихся против режима Башара Асада. Лишь затем следуют конкретные российские интересы в Сирии. Москва выступает не столько за сохранение Асада у власти, сколько за предотвращение иностранной военной интервенции в Сирии. Никак не устраивает Кремль и возможный приход к власти в Сирии исламистских радикалов. И то и другое имеет принципиальное значение, но также и практическую сторону: «кандидатами на выход» вслед за Асадом могут оказаться другие авторитарные правители, в том числе действительно союзные России. При всем этом Москва заявляет о готовности сотрудничать с Западом по Сирии, если США и их союзники согласятся действовать в рамках Устава ООН и откажутся от силовой смены режима. Проблема в том, что к весне 2013 г. потенциал политико-дипломатического решения сирийской проблемы, по-видимому, оказывается близким к исчерпанию.

«СУВЕРЕННОЕ ДИСТАНЦИРОВАНИЕ» ОТ США

В первый год после возвращения в Кремль президент Путин в основном был озабочен укреплением суверенитета России по отношению к США. Реальным ответом на закон имени Магнитского стал не закон об усыновлении, а акт, запрещающий российским чиновникам держать деньги за рубежом. Тем самым одновременно решались две проблемы: снижения уязвимости представителей российской власти по отношению к иностранным государствам и, наоборот, усиления внутриэлитной дисциплины, укрепления зависимости российской политической элиты от Кремля.

За исключением «суверенизации», имеющей гораздо большее касательство к внутрироссийской политике, чем собственно к отношениям с Америкой, Путин взял паузу в отношениях с Вашингтоном. Насколько можно судить, президент России делает ставку в отношениях с Западом и в частности США не столько на правительства и тем более не на общественное мнение, формируемое СМИ, сколько на крупный западный бизнес, который он надеется привлечь в Россию. Так, интересы американского делового сообщества, по его мнению, могут сделать то, чего нельзя добиться при помощи договоренностей в области вооружений с Вашингтоном, – заставить партнеров уважать интересы Москвы и отказаться от попыток вмешательства в ее внутренние дела.

В этой связи Путин дал указание правительству в короткие сроки – до 2020 г. – поднять позиции России в индексе Doing Business Всемирного банка сразу на 100 пунктов – со 120-го на 20-е место. Достижение этой цели при де-факто отсутствии правового государства представляется невозможным, но президент, по-видимому, считает сугубо технологический подход к этой задаче оправданным. На исходе первого года нового президентства Путина в его актив можно записать достижение ряда договоренностей между «Роснефтью» и западными энергетическими гигантами – ExxonMobil и BP. В рейтинге Всемирного банка Россия пока поднялась на 112-е место.

В военно-политической сфере Москва не стремится проявлять инициативу, с американцами Кремль уже давно предпочитает играть черными. Несмотря на антиамериканскую кампанию в публичном пространстве, договоренности с США и НАТО относительно транзита «афганских» грузов остаются в силе; первоначальная реакция на отмену в марте 2013 г. беспокоившей Москву четвертой фазы системы ПРО США/НАТО в Европе оказалась сдержанной. В Кремле готовятся к встречам Путина с Обамой – в июне на саммите «восьмерки» в Северной Ирландии и в сентябре на встрече «двадцатки» в Петербурге. «Перезагрузка» 2009 г. была идеей американской стороны; ответственность за «перезапуск» отношений после затянувшейся паузы 2012 г. также относится на счет Белого дома.

ПЕРЕВООРУЖЕНИЕ АРМИИ И ФЛОТА

«Слабых бьют» – эту максиму Владимир Путин повторял еще несколько лет назад. В 2008 г. в России началась военная реформа. В 2011 г. было объявлено о масштабном перевооружении армии стоимостью в 20 трлн руб. в течение десяти лет. Одновременно решено реформировать оборонную промышленность и превратить ее в локомотив новой индустриализации. Непосредственным исполнителем этой задачи – в ранге вице-премьера – был назначен амбициозный и деятельный Дмитрий Рогозин. Неудача переговоров с Соединенными Штатами и НАТО о сотрудничестве по европейской ПРО в 2010–2011 гг. побудила Кремль разработать программу строительства российской противоракетной обороны, направленной против США и НАТО, а также нарастить усилия по укреплению потенциала ядерного сдерживания. Хотя в действующей военной доктрине, принятой в 2010 г., крупномасштабная война против России считается маловероятной, Соединенные Штаты и Североатлантический блок рассматриваются как потенциальные противники на региональном и локальном уровнях.

Вынужденная – под грузом обвинений в ведомственной коррупции - смена министра обороны осенью 2012 г. внесла коррективы в ход военного строительства, но не изменила степени его приоритетности. Новым министром вместо Анатолия Сердюкова стал славящийся своей управленческой эффективностью Сергей Шойгу. В конце 2012 г. российский ВМФ провел первые за 20 лет учения в Средиземном море, а весной 2013 г. Путин впервые внезапно поднял по тревоге Черноморский флот.

Занятая укреплением военной мощи, Москва гораздо сдержаннее, чем еще недавно, относится к перспективам контроля над вооружениями. Дальнейшее сокращение стратегических наступательных вооружений увязано с ограничениями на систему американской ПРО; контроль над нестратегическими ядерными вооружениями ставится в зависимость, в частности, от решения проблемы высокоточного оружия, а возобновление контроля над обычными вооружениями видится на принципиально иной основе, чем в Договоре ОВСЕ, включая его адаптированный вариант. Мир без ядерного оружия считается опасной иллюзией, а продвижение к нему – рискованным делом.

ВЫВОДЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ

Круг лиц, принимающих участие в формировании и реализации российской внешней политики, за последний год – несмотря на смену президентов – изменился незначительно. Тем не менее внешнеполитический консенсус – иначе говоря, согласие большинства общества с правительственной политикой – уходит в прошлое. Два фактора играют при этом ведущую роль: формирование специфических внешнеэкономических интересов отдельных государственных и частных корпораций, компаний, кланов и т.п., и дальнейшее политико-идеологическое расслоение социума, разные группы которого предлагают разные внешнеполитические ориентации. Этот процесс не имеет прямого отношения к прошедшей в Кремле рокировке и будет развиваться и дальше по мере пробуждения общества. В обозримом будущем, конечно, внешняя политика на главнейших направлениях будет определяться прежде всего Владимиром Путиным и реализовываться существующим бюрократическим аппаратом, но в дальнейшем внешнеполитический курс станет предметом борьбы интересов и идеологий.

Пока рано делать вывод о том, какова будет внешняя политика президента Путина во время его третьего срока. Судьбоносные шаги еще впереди, «исторические» речи еще не написаны. Условия, в которых существует Россия, меняются быстро и не всегда предсказуемо. Уже можно констатировать, однако, что обозначенные тенденции – геополитической «перебалансировки» в пользу Евразии и АТР, символической «суверенизации» России и ее дальнейшего дистанцирования от США и ЕС, а также эрозии внешнеполитического консенсуса – будут развиваться. Четвертый вариант путинской внешней политики, вероятно, будет существенно отличаться от трех предыдущих.

Д.В. Тренин – директор Московского центра Карнеги.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 28 мая 2013 > № 885404 Дмитрий Тренин

«...И Рим погиб от трудовых мигрантов»

Философ Александр Доброхотов о том, почему ходит на Болотную, как на работу, и называет себя монархистом, почему в России нет национальной проблемы и почему власти выгодно правовое государство

Александр Львович Доброхотов — философ и культуролог. Доктор философских наук, профессор НИУ ВШЭ. До 2009 года — заведующий кафедрой истории и теории мировой культуры МГУ. Родился во Львове. Жил в Москве. Автор работ о Лосеве, Гете, Достоевском, Владимире Соловьеве. Читал курс лекций «Философия власти». Отец профессионального революционера Романа Доброхотова. Сам Александр Львович ходит на Болотную площадь, по его собственному выражению, как на работу.

Власть они не отдадут, но сами ее изменят

— Состав Болотной изменился. 6 мая пришли уже немолодые люди, такие же седенькие, как я, стояли и молчали. В основном это было собрание поколения эпохи Стругацких. Молодежь наигралась. Если что-то заденет, она опять выйдет. Но я все-таки жду, что теперь будет ход сверху. Власть они не отдадут — а сами ее изменят, это будет очередная версия перестройки.

Все хотят пожить в нормальном правовом государстве, и начальники тоже: власть есть, деньги есть — а развернуться невозможно, потому что государство не комфортно для жизни. Сегодня не только пресловутый Запад, но и Восток, и Юг, и Север уже подтягиваются к исторически проверенной модели правового государства. Поэтому при первой возможности нынешний формат власти будет изменен. Может быть, и сверху. Может, и Путин эти реформы осуществит. Власти перестройка выгодна.

— Читала любопытный анализ, где утверждается, что во времена перестройки ситуация была принципиально иной. Налицо были революционная ситуация и предательство элит. Теперь этого нет.

— Во-первых, почему предательство? Это была пе-ре-стройка! Причем сделанная очень здорово: удачная адаптация элиты к новой ситуации. Бескровная, с огромным экономическим эффектом, без потери власти. Номенклатура, которая воспитывалась 70 лет, власти не потеряла — а передала друзьям и детям власть в модернизированном виде. Появились экономические и политические возможности. Можно было плавно вписаться в историю. Но... сорвалось. России всегда страшно везет, потому что она получает шанс сделать исторический рывок, ведь за нее ее соседи уже проделали работу — и она с новыми силами может включиться в новую систему. Всегда так было. В XVII, в XIX веке И России страшно не везет, потому что все обламывается в самый нужный момент. Ведь неплохо все шло.

1917 год — это был конец русской цивилизации

— Но в демократию мы никак не могли впрыгнуть... Ни разу не получилось.

— Слово «демократия» мне не очень нравится, я как консерватор и монархист не люблю его. Мне больше нравится понятие «правовое государство».

— А какие у демократии дефекты?

— При демократии власть принадлежит большинству, которое берет на себя функции элит. Поэтому греки — главные теоретики, Платон с Аристотелем — демократию не любили. Они любили политию, то, что мы называем правовым государством, где правильно распределены права и обязанности. Периодически мы присоединялись к современным моделям. Начиная с государыни Елизаветы шло нарастание сил и возможностей, при Александре Втором мы присоединились к цивилизованному миру. Если бы не Первая мировая война, мы с вами были уже давно счастливы. Первая мировая война сломала Новое время вообще и нашу эволюцию в частности. Эффективные и жизнеспособные модели, которые развивались с XVI века, исчезли. Причем в этой войне было много мистического, непонятного (на первый взгляд). Ее не должно было быть, об этом в 1910-х годах писали толстые и разумные книги.

В 1917 году был очень резкий график падения вниз. Это была смерть цивилизации. То, что началось потом, — это другая цивилизация. Как Константинополь после взятия турками. Вроде он и сейчас стоит, но византийская цивилизация исчезла. И русской тоже уже нет

— Шестов во «Власти ключей» писал, что война не имеет никакого рационального смысла, но бывают эпохи, когда на земле появляется множество юношей, которые богам нужнее, чем нам. И тогда возникают большие войны. Молодежь скашивается миллионами — и уходит туда, где ее умеют лучше ценить, чем здесь. В этом и есть бессмысленный смысл войны, а не в том, что у Америки будет больше золота, а у немцев — больше колоний.

— Ведь у Шестова сын погиб на войне... Кстати, мысль совсем не риторическая. Первая мировая была всем невыгодна, но ее все очень хотели. Интеллектуалы ее хотели, чтобы обновился дух. Плебеи хотели, чтобы реализовать националистический импульс. Экономика вообще не была на это рассчитана. Первая мировая война была так разрушительна, потому что она уничтожила элиту. Для войн XVIII века это было невозможно. Раньше элита никогда не лезла под пушки. А во время Первой мировой армия и общество были устроены так, что элита призывалась. Это было нововведение. И Россию эта война сломала. А до этого все шло неплохо. Но даже в Февральскую революцию еще можно было «вырулить». И даже до конца Гражданской...

— Есть анекдот: «По роковой ошибке из пунктов А и Б навстречу друг другу со страшной скоростью по одному и тому же пути несутся два поезда. Они неминуемо должны столкнуться. Предупредить машинистов невозможно. Но... они не встретились. Почему? Не судьба!» Так и мы со страшной скоростью неслись в правовое государство, но... не судьба.

— Это притча, а не анекдот. Если не судьба, то и говорить не о чем. А если есть свобода воли, тогда можно говорить. Можно было попасть в правовое поле. И сейчас еще можно. Конечно, существует крайне негативное стечение обстоятельств — это не столько судьба, сколько проклятье над Россией. В 1917 году был очень резкий график падения вниз. Это была смерть цивилизации. То, что началось потом, — это другая цивилизация. Как Константинополь после взятия турками. Вроде он и сейчас стоит, но византийская цивилизация исчезла. И русской тоже уже нет. Но это не основание ничего не делать. На самом деле все очень хорошо даже сейчас. Если посмотреть на этот исторический график со всеми взлетами и падениями, мы идем с быстрым приближением к правовой норме. Часть правящей элиты отбросит свою меньшую часть — произведет очередную модернизацию, которая всем нужна. Между нами говоря, я плохой предсказатель.

Национального вопроса в России нет

— А кто будет нашим президентом?

— А какая разница? В правовом государстве это неважно.

— А вам лично как бы хотелось?

— Мне все равно. Могут и социалисты, может и Путин, могут и коммунисты. Но конституцию трогать уже нельзя будет, нельзя будет отнимать и делить собственность или вводить государственный атеизм. Про националистические завихрения, к примеру, Навального мы все знаем, но для правового государства и это несущественно.

— А кстати, как должна решаться в России эта проблема? В стране, где русских большинство и угрозы существованию нации нет, националист — это маргинал?

— В России национальной проблемы не существует. И не было никогда. Россия довольно рано сложилась как империя. Империя — это сообщество разных народов, объединенных политической и религиозной идеей. Россия всегда идентифицировала себя скорее с верой и культурой, чем с определенной национальностью. Это очень хорошо видно по всплеску национализма, который проклюнулся в конце XIX века. Он был во многом искусственный, идеологически заимствованный у немцев, которые первыми проработали эти модели. О немецких корнях славянофильства в свое время много писали. Но это был не национализм, а благородное движение. А неблагородное появилось в конце XIX века, но оно было подпитано властью. Это были погромщики, чернь, шпана, которой позволялось организоваться. И сейчас их держат про запас, если нужно будет устроить погромы. Но смотрите, когда выбирали координационный совет оппозиции, националистам пришлось давать квоты.

Вывеской национализма сейчас является проблема трудовой миграции. А вот это — в отличие от национализма — реальная проблема. С ней весь мир не справляется. И никогда не справлялся. И Рим погиб от трудовых мигрантов. Что, его варвары захватили? Рим захватили гастарбайтеры

Рим погиб не от варваров, а от гастарбайтеров

— А зачем вообще националисты нужны протесту-то, ей-богу?

— Предполагалось, что раз есть такая сила, ее лучше иметь в союзниках. Но сейчас выясняется, что это сила несерьезная. Там есть лидеры и есть темная масса, но с ней можно делать что угодно. Она сама не является источником национализма. Национализм — это вообще не русская ментальность.

— А русская какая?

— Общинность. Ради общего дела пожертвовать собой — это по-нашему. Главное, национализм никогда не был реальной проблемой. Вспомните, как легко она решалась в Советском Союзе — тут же наказывали. Когда Сталину в конце 40-х понадобился антисемитизм — его подпитывали. Когда стал не нужен — не подпитывали.

Но чаще всего вывеской национализма сейчас является проблема трудовой миграции. А вот это — в отличие от национализма — реальная проблема. С ней весь мир не справляется. И никогда не справлялся. И Рим погиб от трудовых мигрантов. Что, его варвары захватили? Рим захватили гастарбайтеры. Для того чтобы решить эту проблему, нужна высшая политическая математика, а для этого должно быть правовое государство, где работают механизмы обратной связи, корреляции, регулирования.

— В какой стране мира существует правовое государство, близкое к идеалу?

— Это оксюморон, круглый квадрат: если оно правовое, то оно по определению не идеальное. Потому что правовое государство — это постоянно меняющаяся конкурентная модель. Но есть, конечно, Европа, причем со спектром очень разным: тут и монархии, и социал-демократия, и что угодно — но машина работает. Центр, который по привычке называют Западом, сейчас немного притормозил, вместо него возникает полицентричная система: появляются правовые государства или близкие к правовым — Бразилия, Индия. Китай, может быть, на пути. Юго-Восточная Азия.

Оказалось, что деление на запад-восток, на нации — это полная ерунда. Потому что раздел проходит не по государствам, а по традициям: Южный Вьетнам и Северный Вьетнам, Южная Корея и Северная Корея, Западная и Восточная Германия. Любое территориальное этническое образование обязательно расколется на эти две модели: правовую и «традиционную». Противостояние идет между этими двумя моделями.

Сейчас мы находимся на этапе победы правовых государств. Посмотрите на глобус. Сравните с 1950 годом. Мир понял, что правовая модель дает еще и благосостояние. Там, где это поняли, там, где есть необходимый минимум трудоспособного дисциплинированного населения, там все идет очень неплохо.

— Как в эту картину мира вписываются теракты, массовые расправы? Огромное количество иррационального?

— Ничего иррационального в истории мне не попадалось. И современный терроризм очень рационален. Это, во-первых, прекрасный бизнес. Во-вторых, нового типа политическая сила. Ясно, что правовые государства сейчас побеждают, но внегосударственные силы, которым это не нравится, нашли форму мировой сетевой организации без всякого государства. Они оказались сильными, пассионарными и экономически эффективными.

— Цель?

— В чем цель быть преступником? Ему труднее быть непреступником, ему проще взять все сразу и сейчас. Он пользуется нишами, которые предоставило ему несовершенное государство. Какой-нибудь X никогда не стал бы ни успешным политическим лидером, ни бизнесменом — а тут он собирает армию, он теперь серьезный человек. У него берут интервью, его не убивают, а сажают в тюрьму, он из тюрьмы пишет мемуары, потом выходит на свободу, опять собирает армию. Интересная жизнь. Вспомните нашего Михаила Бакунина. Он собрал армию и по всей Европе гулял, и везде его встречали, поили, кормили. Это была культовая фигура задолго до Че Гевары — красивый, пассионарный. Рихард Вагнер, как считается, с него написал Зигфрида. Они дружили, вместе делали революцию в Дрездене.

В легитимации современной власти чего-то не хватает

— Вы сказали «я монархист» в шутку?

— Ну в шутку. Но доля серьезности в этом есть. В легитимации современной власти чего-то не хватает. Источником власти всегда были божественные санкции. Только в XVII–XVIII веках появилась идея делегирования полномочий власти от общества, через электоральные механизмы. Религиозные санкции стали не нужны. Но не все так просто. Монарх отвечал не перед народом, а перед Богом. Это смешно звучит сейчас, но народу это проще понять. Народ тоже знает, что он не сахар, что он источник произвола и дури. Легче признать, что есть еще одна точка — более высокая, над народом. Монархи верили, что предстанут перед Богом. Иван Грозный точно знал, что будет отвечать за все, поэтому за полчаса до смерти быстро постригся в монахи. Назовем это мифологемой, но это очень серьезная мифологема.

Диктатор Франко в конце жизни сознательно реставрировал монархию и лично воспитывал будущего короля. Дал ему власть. И оказалось, что он прав, потому что когда хунта решилась на переворот, монарху было достаточно заявить, что он ее не поддерживает, — и все! За 15 минут все успокоилось. Народ понимал, что есть такая точка коммуникации с нацией, культурой, а для кого-то с Богом. То есть то, что раньше называли авторитетом. Сейчас авторитета нет, но скоро он все равно понадобится. Солженицыных, Сахаровых нет, а сейчас и не надо. Почему многие, приходя на площадь, говорят: ну выключайте вы уже свои микрофоны — что нам слушать? Мы все знаем. И мы про них, и они про нас. Вот Роман Доброхотов пошел на акцию протеста и стоял с совершенно чистым листом — и получил пять суток за это.

— Вы не переживаете за него?

— Как же не переживаю! Отец я или где? Но я никакого влияния на него не имею.

— Были ли у Болотной альтернативные пути развития? Хотя и есть шаблонная фраза, что, дескать, история не знает сослагательного наклонения...

— Во-первых, история знает сослагательное наклонение. Потому что история — это сетка возможностей. Иначе это не история, а природа, которая есть связь причин и следствий. А история возникает тогда, когда есть возможность выбора.

При первой возможности, когда, например, посадят людей, которые проходят по «болотному делу», — может быть, триста тысяч выйдет. Мы же не знаем, как это складывается. И не надо делать вид, что мы знаем. И главное, зачем нам это знать? Зачем занимать позицию каких-то надысторических сил — мы-то с вами внутри истории. Тому, кто скажет «я знаю», я не поверю. Но есть тенденции, есть силовые линии. Они понятны. Люди не хотят так больше жить.

Политика — это действие в зоне проклятия

— Помню ваш замечательный курс «Философия власти». Как нынешняя власть себя понимает? Каковы отношения власти и церкви? Был эпизод, уже не очень свежий, но очень красноречивый, когда священник пытался поцеловать руку Владимиру Путину, а тот ее отдернул...

— Напрасно отдернул. Мог бы и не отдергивать. Почему Зосима перед Дмитрием Карамазовым на колени встал? Потому что тот «великое страдание» примет. Человек в сане понимает, что политика — это действие в зоне проклятия, это страшное испытание, он целует руку брату по власти, только не духовной, а светской. Я здесь ничего скандального не вижу. Вообще же это мучительный сюжет в истории христианства. Ведь оно возникло как эсхатологическое собрание людей, ждущих конца света, потом христианам просто навязали роль государственной религии... Вклад Нового времени в культуру еще и в том, что оно научилось отделять церковь от государства. Церковь защищает духовные ценности, но не лезет в политику. Политика защищает уязвимую часть церкви, но не лезет в духовные дела. Сейчас новая модель, но все равно она предполагает, что государство является союзником всех церквей.

— Осталось модернизировать принцип «самодержавие, православие, народность»?

— Пожалуйста. Правовое государство, гражданское общество и духовное ядро в виде совета разных церквей. Чем плохо? Уваров был большой молодец, я его очень уважаю. Его гениальная идея Священного союза — тоже одна из версий правового государства — была впоследствии искажена. Этот проект борьбы с революцией при помощи культуры и правового государства придумали наши вместе с немцами. У нас из-за декабристов все сорвалось. Они так напугали государей, что те решили немедленно закрутить гайки.

— Какая это была уникальная нравственная точка в истории России!

— В то время это было модно. Военная интеллектуальная элита (в аристократическом мире это звучало естественно) часто совершала перевороты. Симон Боливар, например. Испания XIX века. Ну и наши решили... Но, как всегда, русский сюжет оказался другим. Действительно, моральная точка была очень важная. А исторически это негативно окрашенное событие в истории России: они остановили реформы, которые шли сверху.

— Истерически недотерпели.

— В Пестеле никакой истерии не было. Пестель был полу-Наполеон, он был настоящий монстр.

— Наполеон для вас фигура негативная?

— Негативная, хотя красивая. Когда был подростком, я запоем читал все книжки про Наполеона. Но вообще-то это первая редакция Гитлера.

Наполеон произнес ключевую фразу: «Законы должны писаться кратко и неясно». Потому что он сам их интерпретирует так, как ему угодно. Он был полуфашист. Настоящий урка корсиканский

Внизу — гражданское общество. А сверху — банда

— Чем же Наполеон плох? Демократию народам принес...

— Специфическую демократию. На нижних уровнях действовал пресловутый наполеоновский кодекс, то есть гражданское общество с законами и демократией. А наверху — банда. Когда этот кодекс писали, Наполеон произнес ключевую фразу: «Законы должны писаться кратко и неясно». Потому что он сам их интерпретирует так, как ему угодно. Он был полуфашист. Настоящий урка корсиканский. Что он с культурой сделал!

— Ну газеты позакрывал, подумаешь!

— Я не могу узурпатора считать достойным человеком. Он первым опробовал модель: внизу нормальное государство, а наверху криминальная верхушка. Он сломал Францию. Если бы не он, мир говорил бы сейчас по-французски, а не по-английски. До Наполеона Франция проводила колоссальную культурную политику, вся мировая интеллигенция говорила на языке Франции. Он сломал нацию, уничтожил ее безумными войнами. Это была тоталитарная модель, создание унитарного контролируемого общества с контролем над умами. Многие тогда почувствовали, что это сила не политическая, а сатанинская. Идея «Наполеон — Антихрист» была в то время общим местом в религиозном дискурсе. Если бы они подружились с нашим Павлом или Александром, миру бы пришел конец. Павла очень вовремя грохнули английские спецслужбы, хотя его хочется пожалеть. Наполеон с Александром не сдружились. Сталин с Гитлером поссорились. В обоих случаях это был бы конец миру. Никто бы не смог противостоять... Так что небеса пока хранят этот мир.

Юлия Меламед

Россия > Внешэкономсвязи, политика > mn.ru, 17 мая 2013 > № 916490 Александр Доброхотов

Уроки на будущее

Военные итоги афганской кампании НАТО

Н.А. Мендкович – эксперт Центра изучения современного Афганистана.

Резюме: Все страны-участницы операции НАТО в Афганистане накопили определенный опыт контрпартизанской войны, который, судя по всему, будет актуален для конфликтов будущего.

Ключевым для описания ситуации в современном Афганистане остается понятие «военный конфликт», однако в аналитических статьях военная составляющая событий зачастую заслоняется геополитикой, межнациональными отношениями и экономикой. Все они, несомненно, важны для понимания причин противостояния и его долгосрочных перспектив, но без учета процессов, идущих непосредственно на поле боя, эти знания мертвы.

Между тем страны НАТО извлекли военный опыт из этой кампании, и ряд стратегических схем, знакомых по Афганистану, был применен в Ливии и Мали, где вновь показал свою эффективность. Очевидно, что приемы, отработанные в ходе войны с афганскими талибами, еще долго будут важной составляющей операций альянса, и для понимания логики действий Запада в будущих конфликтах необходимо их изучить.

Начало войны и американский блицкриг (2001–2002)

Несмотря на обилие реальных и предполагаемых стратегических интересов Соединенных Штатов на Среднем Востоке, основной причиной для новой афганской войны стали теракты 11 сентября 2001 года. «Атака 9/11» требовала быстрого и жесткого ответа, иначе у террористов мог появиться соблазн повторить столь резонансный теракт против страны, чья внешняя политика слишком у многих вызывала и вызывает неприятие.

Виновной в терактах была признана группировка «Аль-Каида». Ее основная инфраструктура находилась в Афганистане, на территориях, подконтрольных движению «Талибан», который вел войну за воссоединение страны и установление в ней клерикального исламского режима. Противник уступал Америке в материальных ресурсах и технологическом развитии, однако мог считаться достаточно серьезным. На стороне «Талибана» было до 100 тыс. боевиков, кроме того, в стране находились 10 тыс. иностранных добровольцев, привлеченных «Аль-Каидой». Разумеется, в ходе гражданской войны 1990-х гг. не все они находились на фронтах, многие несли службу в тылу, но вмешательство в конфликт сверхдержавы должно было привести к тотальной мобилизации сторонников «Талибана». Режим талибов также располагал некоторыми собственными системами ПВО, небольшим парком бронетехники и авиации.

Усама бен Ладен и лидер талибов Мухаммад Омар надеялись, что события 11 сентября помогут превратить гражданскую войну в Афганистане в общемировой вооруженный джихад. Судя по всему, они ждали ответной реакции на теракты, но предполагали, что противостояние с США примет затяжной характер. Бен Ладен мог рассчитывать на то, что неизбежные жертвы иностранных бомбардировок позволят мобилизовать антиамерикански настроенное население арабских государств, вызвать глобальную войну или подорвать престиж Соединенных Штатов в мире.

Одновременно приближенные муллы Омара искали возможности создания антиамериканского блока в Евразии. В частности, талибы пытались установить контакт с Россией для заключения тактического союза против США. Российская сторона отказалась от подобного рода предложений, однако в Вашингтоне должны были прекрасно понимать, что в случае затягивания войны в Афганистане внешнеполитические риски будут постоянно расти. Кампанию требовалось завершить быстро и победоносно, избежав масштабных человеческих потерь и перенапряжения материальных ресурсов, которые вызвали внутренний политический кризис в эпоху вьетнамской войны.

Для сохранения личного состава наиболее логично было прибегнуть к ведению сугубо воздушной войны. Однако опыт Югославии и попытки бомбежек афганских позиций «Аль-Каиды» в 1990-е гг. показал, что таким образом невозможно в сжатые сроки разгромить противника. Выходом оказалась принципиально новая стратегия: поддержка ударами авиации наступления наземных сил союзников, которыми в этой войне для Соединенных Штатов были отряды «Северного альянса». Осеннее наступление талибов поставило «северян» на грань полного разгрома, но прямое вмешательство Запада могло резко изменить ситуацию.

При кажущейся простоте решение было труднореализуемым, так как «северяне» не знали военных уставов США и не имели должной подготовки, чтобы наладить эффективное взаимодействие с авиацией, указывать цели, корректировать огонь. Положение спасли специальные подразделения американского спецназа, прикомандированные к отрядам «Северного альянса». Эти группы оказывали полевым командирам консультативную помощь, делясь опытом. Но их основной функцией была разведка целей и поддержание радиоконтакта с ВВС США и их союзников, которые наносили удары по контролируемым талибами районам.

Бомбежки начались в октябре. Первая волна уничтожила системы ПВО «Талибана», что обеспечило союзникам полное господство в воздухе на всем протяжении конфликта. Вторая волна была направлена на разрушение инфраструктуры противника, нарушение связи между его подразделениями и лишение талибов возможности быстро манипулировать ресурсами. Целью третьей волны ударов стал сам фронт «Талибана» на севере страны, где авиация поддерживала военные усилия «северян». Также осуществлялись тревожащие удары на юге в районе Кандагара, где располагалась ставка муллы Омара.

Афганские боевики оказались не готовы к столь масштабному применению авиации, с которым им не приходилось сталкиваться со времен советского военного присутствия. «Северяне» прорвали фронт во многих местах, талибы отступили к Кундузу, где осенью 2001 г. пережили настоящую военную катастрофу. «Северянам» и американцам удалось блокировать в городе, а затем взять в плен около 3,5 тыс. человек. Некоторых влиятельных полевых командиров вывезла пакистанская авиация, но Северный фронт «Талибана» с этого момента практически перестал существовать. Многие боевики утратили веру в победу, началось массовое дезертирство, имели место случаи выхода полевых командиров из движения. Фактически война была проиграна уже тогда, а к декабрю от отрядов боевиков были освобождены южные провинции, включая Кандагар.

Описанная выше схема взаимодействия авиации, спецназа и слабо подготовленных отрядов ненатовских союзников получила высокую оценку военных теоретиков на Западе и позже была применена в Ливии для поддержки бенгазийских повстанцев и в Мали для обеспечения операций правительственных войск.

Следует отметить, что в Афганистане очень хорошо проявила себя логистическая система НАТО, а в особенности США. С помощью воздушного транспорта группировка быстро доставляла необходимые силы и ресурсы в районы боевых действий, в т.ч. при переброске их с баз за пределами страны. Однако дальнейшие события показали ограниченность «сугубо авиационной» стратегии для нужд «малой войны».

«Малая война» и кризис НАТО в Афганистане (2003–2008)

США и их союзники, участвовавшие в афганском конфликте, не были готовы к долгой и тяжелой партизанской войне. После молниеносного разгрома сил «Талибана» и «Аль-Каиды» казалось маловероятным, что те смогут вновь стать значимой военной угрозой. Основными задачами Соединенных Штатов и их союзников должна была стать поддержка становления нового режима в Афганистане и охота на видных функционеров террористических организаций, в особенности на Усаму бен Ладена.

По данным разведок НАТО, на 2002 г. численность афганских талибов составляла около 4 тыс. человек, еще около 1,5 тыс. подчинялись руководству «Аль-Каиды». Для сравнения, число одних только иностранных военных в республике превышало 10 тыс. человек. Большинство боевиков скрывались в соседнем Пакистане и не проявляли особой активности: миссия ООН фиксировала около 60 вылазок в месяц, включая обстрелы и случаи минирования, причем чаще всего они не влекли за собой потерь среди иностранных военных. Натовцы в 2002–2003 гг. спокойно перемещались по всей стране, не слишком опасаясь атак боевиков, свободно контактировали с населением. В Афганистане успешно прошли первые президентские выборы, принята новая Конституция, формировались органы власти и политические институты. Это спокойствие убаюкивало.

В 2003 г. США начали войну в Ираке, которая на долгие годы отвлекла внимание Вашингтона от афганского театра военных действий. Командование афганской операцией перепоручили НАТО, причем командующие были преимущественно из европейских государств. Численность американского контингента в Афганистане увеличивалась крайне медленно, а Международные силы содействия безопасности (МССБ), под мандатом которых осуществлялась вся военная активность в стране, усиливались преимущественно за счет европейцев.

В отличие от американцев представители Евросоюза показали себя в Афганистане не слишком хорошо. Сказывалась и слабая мотивация личного состава (ведь афганский конфликт был «не их» войной), курс на сокращение военных расходов в ряде европейских стран, объективно более низкий уровень подготовки в сравнении с американской армией. Европейское командование МССБ отличала сравнительно пассивная стратегия. Оно развернуло сеть автономных опорных баз, удерживаемых силами до батальона, которые должны были контролировать территорию и пресекать деятельность террористических отрядов, однако активность военных за стенами баз была крайне ограниченной.

Здесь, конечно, сказывалась малая численность иностранных войск. По американским нормативам, для эффективной контрпартизанской войны необходимо 20–25 человек на каждую тысячу местного населения, а вплоть до конца 2000-х гг. уровень присутствия иностранных военных и местных активистов проправительственных военных формирований в Афганистане был менее 10 на 1000.

Реальная зона контроля каждой из опорных баз зависела от ландшафта и других специфических условий, но практически никогда не покрывала всю определенную сверху зону ответственности подразделения («оперативный район»), которая часто охватывала довольно большие территории. Кроме нехватки людей сказывалась вышеупомянутая пассивность многих офицеров, которые избегали активных действий в районе многих населенных пунктов, якобы чтобы не раздражать население.

Главной причиной этого подхода был, естественно, страх перед потерями, неизбежными при большом числе наземных операций. Их опасались и военные, и политики. Командующий МССБ Стэнли Маккристал писал: «Мы были слишком заняты защитой собственных подразделений, так что образ наших действий отделял нас физически и психологически от тех людей, которых мы стремились защищать». Фактически это создавало вакуум власти, который могли заполнить талибы, оправившиеся от катастрофы 2001 г. на своих пакистанских базах.

Афганская наступательная стратегия также имела массу недостатков. На протяжении всей войны 2001–2013 гг. разведка стран – участниц МССБ оставалась очень слабой. Остро не хватало оперативников со знанием языка (не только сравнительно редкого пушту, а даже дари), надежной агентурной сети. Работе в Афганистане мешал культурный барьер, в Пакистане – эффективная контрразведывательная деятельность ISI, которая часто разоблачала агентов ЦРУ, работающих в стране. Периоды оперативных успехов, таких как уничтожение бен Ладена, обычно приходились на время улучшения отношений с Исламабадом, когда Вашингтону удавалось склонить пакистанскую разведку или ее высокопоставленных функционеров к сотрудничеству (подробнее о взаимодействиях США и Пакистана см. статьи Вячеслава Белокриницкого и Хусейна Хаккани в этом номере. – Ред.).

Хромала даже работа с захваченными боевиками. Рассекреченные сейчас архивные документы показывают, что следователи часто не знали обстоятельств пленения подследственных, общались с ними через переводчиков, испытывали серьезные коммуникативные трудности. Например, не могли оперировать датами в рамках используемых собеседниками календарей (лунной и солнечной хиджры), что мешало хотя бы датировать события, о которых рассказывали арестованные. Подобные проблемы, собственно, и были причиной широкого применения пыток в Гуантанамо, так как о нормальных допросах и установлении психологического контакта просто речи не шло.

В результате война, особенно в первые годы, велась без четкого представления о противнике. Единственным средством уничтожения проникающих из Пакистана отрядов становились масштабные войсковые операции по прочесыванию местности, от которых в большинстве случаев боевики успешно укрывались, заблаговременно покидая район или растворяясь среди местного населения. В некоторых случаях перед отступлением боевикам даже удавалось нанести противнику существенные потери, как это было во время печально памятной операции «Анаконда» (2002).

Но на Западе многие надеялись, что афганская война пройдет сама, как простуда, дали противнику восстановить силы и нанести ответный тяжелый удар.

Возрождение «Талибана» и новая стратегия МССБ

«Талибан» и «Аль-Каида» использовали данную им историей военную паузу для восстановления сил. К 2006 г. состав вооруженной оппозиции увеличился с 5,5 до 19 тыс. человек и практически сравнялся по численности с иностранными войсками. Мулле Омару и бен Ладену удалось обеспечить возобновление финансирования движения, в первую очередь со стороны арабских и пакистанских спонсоров, а также путем покровительства производству опия в Афганистане и рэкету. На полученные средства боевики были перевооружены и оснащены транспортом, открыты тренировочные лагеря и подпольные фабрики по производству взрывчатых веществ. Фактически в 2002–2005 гг. «Талибан» возродился и снова стал представлять значимую угрозу для официального Кабула и МССБ.

В южных районах ситуация начала накаляться еще в 2004 г., а в следующие два года активность талибов возросла на большей части территории Афганистана. Резко увеличилось число атак на войска НАТО: в 2002 г. фиксировалось около 60 таких случаев в месяц, в 2005 г. – 130, в 2006-м – более 400, в 2007-м – более 500. Вместе с интенсивностью атак расширялась зона боевых действий. По данным миссии ООН в Афганистане, к «зонам риска» в 2003 г. относилось около 10 уездов на востоке страны, в 2004-м это определение стало применяться ко всей южной приграничной зоне. В 2005–2006 гг. эксперты организации относили к местностям с высоким и крайне высоким уровнем опасности практически весь юг и восток страны. А в 2007–2008 гг. талибам впервые удается проникнуть в непуштунские уезды на севере.

В 2008 г. «Талибан» провел ряд масштабных наступательных операций, включая налет на Кандагар, в ходе которого была захвачена городская тюрьма, тысяча заключенных вышли на волю. Властям пришлось открыто признать наличие в стране больших зон, контролируемых боевиками, которые создавали на местах «теневую» вертикаль власти, собиравшую налоги и устанавливавшую свою систему правосудия.

Долгое время реакция МССБ на возникшие проблемы оставалась неадекватной. «Большое наступление» талибов заставило командование еще больше сократить наземные операции и все чаще прибегать к авиационным ударам. Это снижало риски для личного состава МССБ, но вело к росту потерь среди мирного населения. Например, в мае 2006 г. только на юге было проведено 750 авиационных ударов, в ходе которых погибли 400 мирных жителей. В результате престиж иностранных войск значительно упал, хотя в начале 2000-х гг. большинство местных жителей, включая пуштунов, относились к ним скорее нейтрально.

Радикальные перемены в деятельности иностранных войск произошли в конце 2008 г., когда группировка МССБ перешла под командование офицеров американских вооруженных сил. Новое руководство одновременно с переброской дополнительных войск из США (в 2008–2010 гг. их число удвоилась) и работой по повышению численности и уровня подготовки афганской армии взялось за создание новой стратегии контрпартизанской войны. Был учтен позитивный опыт Ирака, где к концу 2000-х гг. удалось полностью делегировать функции по охране правопорядка местным силам, а один из архитекторов «иракской победы» Дэвид Петрэус какое-то время даже возглавлял афганские МССБ.

Прежде всего американское командование пыталось восстановить утраченный контроль над территорией. Для этой цели за счет прибывших в Афганистан подкреплений расширялась система форпостов, небольших слабо укрепленных позиций, которые позволяли усилить присутствие в местах, далеких от опорных баз. Удерживать новые объекты предполагалось совместно с афганскими частями, это позволяло обменяться опытом, повысить квалификацию национальных сил и придать им уверенности, поддержав в первых боях. Создание подобной «опорной сети» было бы невозможно без хорошей логистической системы, которая позволяла регулярно снабжать удаленные гарнизоны всем необходимым и оперативно перебрасывать подкрепления.

Наравне с этим стала применяться новая стратегия «наступательных операций». Частям МССБ было приказано отказаться от упора на воздушную войну, а перейти к более широкому использованию спецназа. Авиацию, включая беспилотники, предполагалось применять в первую очередь для поражения целей в соседнем Пакистане, где наземные операции затруднены по политическим причинам. В Афганистане же на информацию о появлении в том или ином районе отрядов боевиков реагировали не авиационными ударами или масштабными войсковыми операциями, а небольшими десантами, целью которых был захват и уничтожение полевых командиров. Новая стратегия, оказавшаяся весьма эффективной, получила название «ночных рейдов».

С декабря 2009 г. по сентябрь 2011 г. в ходе таких операций было убито более 3 тыс. боевиков, арестовано свыше 7100 человек. При работе с задержанными большая роль отводилась афганским полицейским и контрразведчикам. Хотя они и были подготовлены хуже американских оперативников, зато не испытывали проблем из-за языкового и культурного барьера. Это позволило значительно улучшить информированность проправительственных сил. С началом использования «ночных рейдов» участились случаи раскрытия ячеек бандподполья в городах, включая Кабул и Кандагар, что больно ударило по талибам.

Общий эффект смены стратегии в 2009–2010 гг. был весьма значительным. Боевиков удалось потеснить в западных и южных провинциях, включая Кандагар, традиционный оплот «Талибана». Талибы несли крупные потери, ежегодно теряя тысячи человек убитыми и арестованными. Пытаясь скорректировать ситуацию, они стали избегать прямых столкновений с военными подразделениями МССБ и национальной армии и пытаться нанести урон противнику с помощью минирования дорог. Это закономерно вело к росту жертв среди мирного населения и падению популярности «Талибана».

По данным социологических исследований, в 2009 г. те или иные симпатии к боевикам испытывали 56% населения, в 2011 г. – менее 30%. В 2012 г. участились случаи самосудов над талибами со стороны местных жителей, во многих районах созданы отряды антиталибского ополчения, которые в прошлые годы малоуспешно пытались «насадить» сверху. Разумеется, эта практика может иметь негативные последствия для государственного строительства в Афганистане в долгосрочной перспективе, но полезна в рамках решения текущей задачи по ослаблению террористов.

Не забудем, что более активная наземная стратегия МССБ имела неизбежный побочный эффект в виде роста потерь, чего в прошлые годы западные военные пытались избежать любой ценой. Однако практика показала, что затягивание иностранной войны подрывает ее престиж в глазах собственных граждан едва ли не в той же мере, что и высокие потери. Таким образом, внедрение новой стратегии привело к некоторому улучшению ситуации в Афганистане, однако обстановка продолжает оставаться сложной.

Перспективы передачи ответственности и завершения конфликта

На текущий момент в Афганистане продолжается интенсивная партизанская война. Особенно острую форму она принимает в период с мая по июль из-за наступления теплого времени года. Наиболее надежным оплотом афганских талибов остаются районы в восточной части страны, особенно приграничные провинции, например, Нуристан. Боевики в последнее время избегают нападений на военные гарнизоны и избрали главной мишенью полицейских и гражданских служащих. Довольно широко практикуется использование террористов-смертников, каковую практику талибы переняли у своих союзников из «Аль-Каиды».

Ситуация в центральных и северных провинциях в последние годы значительно улучшилась, прогресс отмечен и в западных и юго-западных районах, однако теоретически отдельные теракты по-прежнему возможны в любой точке. Очень тяжелое впечатление на прессу производят налеты на объекты в Кабуле, которые не имеют военного смысла, но создают психологическое напряжение у мирных жителей.

Основной целью НАТО в Афганистане сейчас является передача ответственности за безопасность в стране местным силовикам. Сегодня текущий контроль над большей частью территории уже осуществляют афганская армия и полиция, создан даже национальный спецназ, проводящий самостоятельные «ночные рейды», наиболее сложную составляющую современной контрпартизанской войны. Квалификация афганских силовиков ниже, чем у западных союзников, однако она представляется достаточной для ведения войны с «Талибаном» и «Аль-Каидой».

В 2014 г. после вывода из страны МССБ неизбежно определенное обострение конфликта, но есть надежда, что афганским властям удастся удержать общий контроль над страной, как это произошло в Ираке после ухода армии США. Несомненно, в Афганистане еще надолго сохранится множество проблем, включая большое влияние различных «полевых командиров», коррупцию, недостатки социального и экономического развития. Однако ситуация вряд ли вернется к 2001 г., когда страна являлась источником террористической угрозы для всего региона.

Для НАТО основным итогом операции в Афганистане является подтверждение американского лидерства в альянсе, без которого возможности союзных сил весьма ограниченны, особенно при решении нестандартных военных задач. Тем не менее все страны – участницы операции накопили определенный опыт контрпартизанской войны, который, судя по всему, будет актуален для конфликтов будущего.

Афганский опыт показывает, что для удержания текущего контроля над большими аграрными районами необходимо постоянное использование крупных наземных сил, компенсировать малую численность которых не может ни авиационная, ни спутниковая разведка. Важной остается роль воздушно-десантных войск, которые должны вести наступательные операции по уничтожению и разгрому локализованных отрядов. Эффективность авиации наиболее высока в начале войны, когда возникает необходимость уничтожить или рассеять крупные соединения противника, освободив от них основные города. Затем роль авиации должна сокращаться, так как исключительно ее силами невозможно уничтожить партизанское движение, а необоснованно широкое применение ракетно-бомбовых ударов влечет за собой массовые жертвы среди мирного населения и дискредитирует контрпартизанские силы.

Практика показала, что даже численное превосходство, а также большой разрыв в технологическом и организационном уровне между противоборствующими сторонами не позволяет полностью исключить потери антипартизанской группировки. Сам характер войны подразумевает применение обеими сторонами небольших мобильных групп, включая патрули и диверсионные отряды, судьба которых зависит от массы субъективных факторов. Кроме того, сохраняется угроза нападений крупных партизанских соединений на удаленные опорные пункты, которые могут стать тяжелым испытанием для их гарнизонов.

Сейчас в Мали идет конфликт, в котором принимают участие страны НАТО, состоявшие в афганских международных силах. Он должен показать, в какой мере западные политики и военные усвоили уроки Афганистана и как они намерены применять свой опыт в схожей ситуации, но в ином регионе.

Афганистан > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 1 мая 2013 > № 886299 Никита Мендкович

Утраченная логика сдерживания

Что сегодня можно, а чего нельзя сделать с помощью стратегии, которая обеспечила победу в холодной войне

Ричард Беттс – директор Института исследований войны и мира имени Зальцмана в Колумбийском университете и старший научный сотрудник в Совете по внешним связям. Недавно вышла его книга «Американская сила: опасности, заблуждения и дилеммы национальной безопасности».

Резюме: Применение сдерживания, если в нем нет необходимости, означает в лучшем случае растранжиривание ресурсов. В худшем – может спровоцировать конфликт вместо того, чтобы предотвратить его.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 1, 2013 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Сдерживание уже не то, каким было раньше. В XX веке эта стратегия служила становым хребтом национальной безопасности Соединенных Штатов. Ее цель, логика и действенность были ясны и понятны. Она была необходима в противостоянии с Советским Союзом и стала важным слагаемым победы в холодной войне без развязывания Третьей мировой. Но в последние десятилетия сдерживание утратило четкую направленность, что плохо сказывается на американской оборонной политике.

После окончания холодной войны США использовали сдерживание там, где этого не следовало делать, ухудшив без всякой на то надобности отношения с Россией. Еще важнее то, что они отвергли сдерживание в случаях, где это было необходимо, что привело к ненужной и разрушительной войне с Ираком и увеличило риск столкновения с Ираном. Но главное – Вашингтон никак не может решить, стоит ли делать ставку на сдерживание Китая, и невнятица может привести к кризису, если Пекин сделает неправильные выводы.

Ошибки в подходе к сдерживанию происходят от непонимания самой концепции, неверной оценки угроз, пренебрежения уроками истории и близорукого политиканства. Акцент на данной проблематике может возродить веру в сдерживание там, где она была утрачена, снизить издержки в случаях, когда эта стратегия неправильно применялась, и уменьшить опасность сюрпризов в ситуациях с неопределенной угрозой.

Сдерживание – это сочетание двух конкурирующих целей: противодействовать противнику и избежать войны. Ученые исследовали бесчисленные вариации на эту тему, но основополагающая идея достаточно проста: враг не нанесет удар, если знает, что обороняющаяся сторона может успешно отразить нападение или причинить ему неприемлемый урон ответными действиями.

Применение сдерживания, если в нем нет необходимости, означает в лучшем случае растранжиривание ресурсов. В худшем – может спровоцировать конфликт вместо того, чтобы предотвратить его. Даже когда сдерживание уместно, оно может не срабатывать – например, если неприятель склонен к самоубийственным действиям или неуязвим для контратаки. Таким образом, сдерживание работает в отношении правительств, имеющих обратный адрес и стремящихся выжить, но не террористов, которых невозможно найти, и они не боятся смерти. Сдерживание не слишком эффективно в киберпространстве, где трудно знать наверняка, кто является источником атаки.

Когда США выбирают сдерживание и готовы сражаться, сдерживающее предупреждение должно быть громким и ясным, чтобы противник не понял его превратно. Сдерживание может быть двусмысленным лишь в том случае, если это блеф. Однако одна из самых больших опасностей – это обратная ситуация, когда Вашингтон не объявляет заблаговременно о сдерживании, но начинает войну в ответ на неожиданный удар. Подобная путаница вынудила Соединенные Штаты внезапно вступить в корейскую войну и в войну в Персидском заливе, несмотря на сделанные ранее официальные заявления, которые дали агрессорам повод надеяться, что американцы не будут вмешиваться.

Сдерживание – не универсальная стратегия, и она не гарантирует успех. Имеются определенные риски упования на нее, но и отказа, когда альтернативы еще хуже.

Ненужная жесткость

Москве должно казаться, что холодная война закончилась только наполовину, поскольку Запад продолжает проводить в отношении России политику сдерживания, хотя и не столь явную. Во время холодной войны сдерживание было жизненно важно, потому что советская угроза казалась гигантской. Москва держала 175 дивизий, нацеленных на Западную Европу, и около 40 тыс. ядерных боеголовок. Шли многочисленные дебаты по поводу намерений Советского Союза, но официально они считались очень враждебными. В ответ на эту угрозу Запад развернул достаточные контрсилы в рамках НАТО и Командования стратегических ВВС США. И политика сдерживания неплохо работала более 40 лет. Несмотря на острые кризисы из-за Берлина и Кубы и опосредованные конфликты в третьем мире, Москва так и не осмелилась направить войска против Запада. «Голуби» сомневались в необходимости сдерживания, а «ястребы» были уверены в том, что против серьезной угрозы сдерживание непременно сработает.

Однако неявное сдерживание продолжалось и после победы Запада из-за требований бывших стран – участниц Варшавского договора, вступивших в НАТО, ретроградства лидеров постсоветской России и в силу привычки. Кандидат в президенты от республиканцев на выборах президента Митт Ромни озвучил общую точку зрения, когда сказал, что Россия остается «геополитическим врагом номер один» для Соединенных Штатов.

Хотя большая часть американской военной инфраструктуры в рамках НАТО используется для материально-технического снабжения операций в других регионах, а военные расходы США сокращаются, в Европе по-прежнему расквартированы две военные бригады. Это можно считать лишь символическим присутствием, но вкупе с расширением НАТО они, похоже, направлены против Москвы. Соединенные Штаты и Россия продолжают переговоры о сокращении ядерных потенциалов. Однако нет повода осуществлять формальный контроль над вооружениями, если две страны не опасаются друг друга, не чувствуют надобности ограничивать взаимный ущерб, который они могли бы обоюдно причинить в случае войны, и не желают возобновлять взаимное сдерживание.

Сценарии холодной войны имели бы смысл, если бы речь шла о двух непримиримых противниках. Отношения Вашингтона и Москвы натянуты, но их нельзя назвать врагами. Если холодная война вправду закончена, и Запад действительно одержал в ней победу, то продолжение неявной политики сдерживания не столько защитит от ничтожно малой угрозы, исходящей от России, сколько будет подпитывать подозрения, усугубляющие политические трения. Сегодня трудно доказать, что Россия представляет для НАТО большую угрозу, чем НАТО для России. Во-первых, баланс военных возможностей между Востоком и Западом, который на пике холодной войны был благоприятным для стран Варшавского договора или в лучшем случае равным, сегодня не только сместился в пользу альянса, но и совершенно нарушился. Нынешняя Россия – одинокая и малая часть того, что представлял собой Варшавский договор. Она не просто потеряла бывших союзников из стран Восточной Европы, но они оказались по другую сторону баррикад – под знаменами НАТО. По любым значимым критериям силы – военным расходам, численности вооруженных сил, численности населения, экономической мощи и контролю над территорией – на стороне Североатлантического альянса колоссальные преимущества. Единственно, что делает Россию могущественной с военной точки зрения – это ее ядерный арсенал. Однако не существует реалистичного сценария, при котором Москва могла бы использовать ядерное оружие для агрессии – разве только в качестве заслона или опоры для наступления обычных сил. Но возможности НАТО в этом отношении значительно превосходят российские.

Намерения России представляют не большую угрозу, чем ее потенциал. Хотя правящие элиты в Москве упорно проводят крайне неприятную Западу политику, нет оснований думать, будто они заинтересованы в нападении. В XX веке между сторонами происходили напряженные территориальные конфликты и титаническая идеологическая борьба. Россия Владимира Путина – авторитарная страна, но в отличие от Советского Союза не авангард революционной идеологии.

Дисбаланс возможностей между НАТО и Россией не означает, что с интересами Москвы не следует считаться или что США могут безнаказанно утереть русским нос, воспользовавшись военным превосходством. Россия остается крупной державой, будущая политика и союзы которой имеют значение. Если Россия заключит военно-стратегический альянс с усиливающимся Китаем, это может иметь отнюдь не шуточные последствия для Соединенных Штатов. Слишком многие американцы беспечно полагают, что российско-китайский антагонизм неизбежен. На самом же деле Япония, НАТО и США дают Пекину и Москве достаточно мощные стимулы для того, чтобы забыть о разногласиях и объединиться для противостояния давлению Запада.

Даже при отсутствии российско-китайского партнерства конфронтация с Россией означает ненужный риск. Единственные неразрешенные территориальные конфликты в регионе важнее для Москвы, чем для Запада, как это продемонстрировала мини-война 2008 г. между Грузией и Россией. Если бы НАТО еще дальше продвинулась по пути сдерживания и приняла Грузию в свои ряды – что в принципе находит поддержку у администрации Обамы, как и у администрации Джорджа Буша, – политике протекционизма, которую проводит Москва в отношении отколовшихся грузинских регионов, был бы брошен открытый вызов. Это стало бы откровенным заявлением о том, что у России вообще не может быть сферы интересов, хотя это прерогатива любой крупной державы. Тем самым НАТО завершила бы дело преобразования сдерживания в прямое доминирование – именно то, в чем Китай и Советский Союз обвиняли Запад, утверждая, что в этом и кроется конечная цель политики сдерживания. В худшем случае прием Грузии в НАТО мог стать последней каплей для России и ускорить кризис.

Цена любого из этих исходов была бы выше, чем более решительная западная военная деэскалация и окончание разговоров о дальнейшем расширении НАТО. Стабильный мир с одиозным режимом в Москве следует считать более важной целью, чем поддержка ближайших соседей России. В конечном итоге, пока НАТО останется союзом, исключающим Россию, а не подлинной организацией коллективной безопасности, которой придется включить ее в свои ряды, Москва неизбежно будет видеть угрозу в существовании блока. Углубление мира в Европе не станет совершенным и полным до тех пор, пока членами Североатлантического альянса будут почти все европейские государства, кроме России. На сегодняшний день идея членства России кажется эфемерной; на Западе не заметно движения в сторону России, равно как нет никаких указаний на то, что Москва приняла бы приглашение, если бы оно было ей сделано. Однако утверждения о том, что НАТО несет угрозу, было бы легче опровергнуть, если бы члены этой организации проявили готовность рассмотреть вопрос о приглашении России в альянс на условии ее возвращения на стезю демократии.

Неусвоенные уроки

Чрезмерное сдерживание России – это ошибка, но не настолько серьезная, как отказ от сдерживания, когда в нем есть острая необходимость. Эта ошибка вредит стремлению США справиться с распространением ядерного оружия и, в частности, с Ираном. Вместо того чтобы планировать сдерживание предполагаемых нарушителей режима распространения, американские политики предпочитают превентивную войну. Похоже, они опасаются, что сдерживание малоэффективно в борьбе с радикальными режимами, забывая о том, что конкретная цель сдерживания – противостояние опасным, а вовсе не осторожным противникам. Это предпочтение особенно тревожно потому, что продолжается даже после двух болезненных авантюр с Ираком, которые ярко продемонстрировали, почему сдерживание лучше.

Сдерживание не играло никакой роли в подготовке к первому серьезному конфликту после холодной войны – войне в Персидском заливе 1990–1991 годов. Большинство аналитиков неверно интерпретировали наступление Саддама Хусейна на Кувейт как доказательство того, что его невозможно сдерживать. На самом же деле это не так, поскольку США никогда этого делать и не пытались. Если бы Саддам знал, что вторжение в Кувейт побудит Вашингтон начать с ним решительную войну, он, конечно, воздержался бы. Однако администрация Джорджа Буша-старшего не выступила с подобной угрозой, и у диктатора появилась возможность для просчета.

Буш не был готов прибегнуть к сдерживающей угрозе, потому что никто не предвидел вторжения Ирака в Кувейт. Эта ситуация мало отличалась от той, которая привела к неожиданной и неизбежной войне 40 лет тому назад. В 1949 г. генерал американской армии Дуглас Макартур публично заявил, что Южная Корея не попадает в оборонный периметр США в Азии; в следующем году с аналогичными комментариями выступил госсекретарь Дин Ачесон. Эти заявления отражали тот факт, что Соединенные Штаты, рассматривая возможность Третьей мировой войны, не отводили Корее значимой роли. Именно поэтому президент Гарри Трумэн очень удивился, когда Север напал на Юг в отсутствие более широкомасштабных военных действий.

В 2003 г. Джордж Буш не имел подобных оправданий и не мог ссылаться на какие-то сюрпризы. Он сознательно отказался от сдерживания Ирака, решив вместо этого сразу начать войну, чтобы исключить возможность использования Багдадом оружия массового поражения.

Невозможно знать, привела бы ставка на сдерживание и попытка удерживать Саддама под контролем к более серьезной катастрофе, как утверждали поборники войны. Однако нет доказательств того, что Саддама нельзя было сдерживать неопределенное время. Он начал беспричинную агрессию против Ирана в 1980 г. и против Кувейта спустя десятилетие, но у него был повод считать, что ему не придется иметь дело с грозной контратакой. Хусейн был бесшабашным задирой, но не самоубийцей. Он никогда ни на кого не нападал, если налицо была угроза ответного удара со стороны США, и он не стал применять химическое или бактериологическое оружие даже для защиты от Соединенных Штатов в 1991 г., когда Вашингтон предупредил о страшном возмездии, если подобная атака будет предпринята.

Страхи Америки по поводу Саддама, а сегодня иранских лидеров, кажутся преувеличенными в свете опыта, обретенного во время холодной войны. Президенты рассматривали возможность превентивной войны против Мао и Сталина, которые казались еще более фанатичными и агрессивными, чем современные противники, но отвергли эту возможность. Мао делал заявления, от которых кровь стыла в жилах – ничего похожего пока не прозвучало из уст тегеранских лидеров. Например, Мао сказал, что перспектива ядерной войны «не так плоха», поскольку победа над капитализмом стоит того, чтобы за нее погибли две трети населения мира.

С учетом положительных последствий сдерживания времен холодной войны и ужасных просчетов профилактической стратегии против Ирака хочется верить, что американские политики способны признать сдерживание привлекательной альтернативой во взаимоотношениях с Ираном, если Исламскую Республику не удастся отговорить от разработки ядерного оружия. В конце концов, именно так Вашингтон поступил с Северной Кореей, когда у нее появилось ядерное оружие. Но американские и израильские лидеры убедили себя, что Тегеран может однажды использовать ядерное оружие для иррациональной и ничем не спровоцированной агрессии. Однако нет доказательств того, что иранское руководство заинтересовано в национальном самоубийстве. Иран поддерживал терроризм, оправдываясь тем, что это реакция на тайные военные операции США и Израиля. Но какими бы агрессивными ни были мотивы Ирана, революционный режим в Тегеране никогда не начал бы полномасштабную войну.

Тем не менее вместо того, чтобы планировать сдерживание Ирана, США и Израиль отдают предпочтение превентивной войне. Хотя многие по-прежнему надеются отговорить Тегеран от разработки ядерного оружия с помощью санкций и дипломатии, дебаты в Соединенных Штатах, а также между США и Израилем идут не о том, следует ли атаковать Иран, если он разработает атомную бомбу, а о конкретных сроках военной операции. Президент Барак Обама твердо заявил, что намерен проводить не «политику сдерживания», а «политику недопущения того, чтобы у Ирана появилось ядерное оружие». Другие официальные лица в администрации также неоднократно подчеркивали эту мысль. Похоже, что это внешнеполитическое обещание высечено в камне. Отказ от его выполнения при соответствующих обстоятельствах был бы правильным шагом, но явил бы непоследовательность и разбрасывание пустыми угрозами.

Логика отказа от сдерживания состоит в том, что Тегеран может принять решение о применении ядерного оружия, несмотря на опасность страшного возмездия. Подобный риск нельзя полностью исключить, но нет поводов считать, будто от Ирана исходит более серьезная угроза, чем от других одиозных режимов, которые уже владеют ядерным оружием. Наиболее красноречивым примером может служить Северная Корея. Хотя американская общественность не уделяет КНДР столько внимания, сколько Ирану, послужной список фанатичных действий и террористического поведения Пхеньяна за последние годы значительно более зловещ, чем у Тегерана.

Нежелание принять даже малую толику риска, связанную с Ираном, игнорирует гораздо более значительный риск развязывания войны. Даже если не принимать во внимание опасность совершенно неожиданных ответных действий – например, применение Тегераном биологического оружия, – очевиден риск явного и скрытого возмездия, направленного против американских активов.

Последствия поначалу успешного наступления на Ирак в 2003 г. служат напоминанием, что войны, которые Соединенные Штаты начинают, далеко не всегда заканчиваются тогда и так, когда и как им захочется. На самом деле «кредитная история» и США, и Израиля свидетельствует о том, что обеим странам свойственно недооценивать возможную стоимость войн, в которые они ввязываются. Расходы Вашингтона во время первой войны в Персидском заливе оказались меньше, чем предполагалось, но в Корее, Вьетнаме, Косово, Афганистане и во второй войне с Ираком американцам пришлось выложить куда больше того, на что они рассчитывали. Израиль понес меньшие издержки, чем ожидалось, во время Шестидневной войны 1967 г., но был неприятно удивлен расходами во время войны Судного дня 1973 г., в Ливане в 1982 г. и против «Хезболлы» в 2006 году.

Развязывание боевых действий против Ирана также чревато негативными последствиями. Прежде всего без наземного вторжения и оккупации удар с воздуха не гарантирует сворачивания ядерной программы. Он может обеспечить лишь отсрочку и почти наверняка увеличит решимость иранцев создать атомную бомбу. Если производственные мощности и ядерные объекты Ирана будут временно выведены из строя, а его рвение возрастет многократно, это лишь усугубит угрозу. Нанесение упреждающего удара также расколет международную коалицию, которая сейчас поддерживает санкции против Тегерана, ослабит противодействие режиму внутри самого Ирана и будет воспринято в мире как очередной пример агрессии надменных американцев против мусульман.

Эти издержки могли бы показаться оправданными, если бы война против Ирана убедила другие страны в тщетности и опасности попыток создания собственного ядерного оружия сдерживания. Однако она, как раз напротив, заставит их с удвоенной энергией работать над созданием ядерного арсенала. Война Джорджа Буша с Ираком под предлогом недопущения разработки ядерного оружия не разубедила Северную Корею, которая спустя несколько лет продолжила испытания атомной бомбы, Иран также не отказался от ядерных планов. Возможно, это побудило ливийского лидера Муамара Каддафи свернуть ядерную программу, но спустя лишь несколько лет наградой от Вашингтона стало его низложение и смерть. Едва ли этот пример убедит врагов США в разумности отказа от ядерного оружия.

Одна из причин, по которой американские лидеры не горят желанием применять сдерживание, заключается в том, что наиболее действенная форма этой стратегии – угроза уничтожения экономики и населения неприятеля – сегодня считается преступной. В 1945 г. едва ли кто-то из американцев возражал против испепеления сотен тысяч мирных граждан Японии, а в годы холодной войны мало кто сомневался в самом принципе уничтожения еще большего числа мирных жителей в ответ на нападение Советского Союза. Но времена меняются, и, согласно нормам ведения боевых действий после окончания холодной войны, да и по мнению юристов Пентагона, удар по гражданскому населению даже в качестве ответной меры считается однозначно непропорциональным и незаконным применением силы. Правительству Соединенных Штатов трудно заявить, что если хотя бы одна иранская бомба взорвется где-либо, в качестве возмездия будут убиты миллионы иранцев.

Но это едва ли повод для отказа от войны с иранской армией или от сдерживания. Приемлемым вариантом может стать угроза уничтожения не гражданского населения, а режима – лидеров, служб безопасности и активов иранского правительства, если оно санкционирует применение ядерного оружия. Хотя на практике даже тщательно выверенная контратака неизбежно приведет к сопутствующему урону и значительному числу случайных жертв. Американские стратеги могли бы выступить с достоверной угрозой и обострить ее, пообещав осуществить также и наземное вторжение. Этот шаг был бы куда более логичен после иранского ядерного удара, чем против Ирака в 2003 году. И даже если бы юридические соображения удержали США от актов массового возмездия против гражданского населения Ирана, израильских лидеров ничто не остановит, если Тегеран атакует Израиль с применением ядерного оружия, поскольку в этом случае на карту окажется поставлено само существование еврейского государства. Эти усиливающие друг друга угрозы стереть с лица земли не только плоды иранской революции, но и само общество были бы серьезным сдерживающим фактором для Тегерана.

Иран с ядерным арсеналом – тревожная перспектива, но некоторые опасности невозможно полностью устранить, и главная задача сводится к стратегическому выбору между разными рисками. Не существует убедительных доказательств того, что война с Ираном безопаснее, нежели попытка решить проблему с помощью доброго старого сдерживания.

Противоречивые сигналы

Самый опасный долгосрочный риск, с которым Вашингтон может столкнуться, связан с уклонением от выбора той или иной стратегии в отношении Китая. Вашингтону нужно определиться, считать ли Пекин угрозой, которую следует сдерживать, или же державой, с которой надо уживаться. Американские стратеги давно пытаются сочетать оба подхода. Подобная непоследовательность, естественная для политиков, безвредна лишь до тех пор, пока нечто не послужит катализатором и не обнажит скрытое противоречие. Следовательно, раздвоенность не сможет длиться бесконечно – разве только Китай решит еще долгое время вести себя смиреннее, чем любая другая восходящая держава в истории, и будет «качать права» существенно реже, чем сами Соединенные Штаты.

Существует влиятельная точка зрения, согласно которой сдерживание не стоит в повестке дня американо-китайских отношений, поскольку экономическая взаимозависимость исключает возможность военного конфликта. Сторонники этой теории утверждают, что конфронтация бессмысленна, а если готовиться к возможному конфликту, можно накликать беду. Противоположная точка зрения – растущая мощь Китая является угрозой, которой необходимо противостоять военными средствами – становится все более популярной, но пока не привела к выработке соответствующей внешнеполитической линии. Между тем объявленный администрацией Обамы новый поворот внешней политики или перегруппировка и смещение американской военной мощи в направлении Азии не сопровождается последовательными сигналами о том, где, когда, почему или как США вступят в вооруженное противостояние с Китаем. Также отсутствует внятная логика переброски американских морских пехотинцев в Австралию – наиболее конкретного и видимого символа этого поворота. Проблема не в том, что сдерживание неподобающим образом отвергается или принимается, а в том, что оно осуществляется сумбурно.

Вашингтон также продолжает игнорировать вопрос о том, когда и почему закончится долготерпение Пекина в вопросе о статусе Тайваня. Китай всегда давал ясно понять, что воссоединение – вопрос времени, а не принципиальной осуществимости. Но провозглашение Тайбэем независимости Пекин однозначно расценил бы как провокацию, и согласно неоднократным заявлениям китайских официальных лиц это неизбежно повлечет за собой вооруженное столкновение. На протяжении долгих лет Вашингтон отделывался полумерами, удерживая Тайвань от такого шага. Когда Буша спросили в 2001 г., что он будет делать для защиты Тайваня, американский президент заявил: «Все, что понадобится». По сути, политика Соединенных Штатов сводится к обещанию защищать Тайвань до тех пор, пока он остается мятежной провинцией Китая, но не в том случае, если он станет независимой страной. Некоторые эксперты считают подобную позицию умной, но на деле она ставит под сомнение наличие у большинства американцев здравого смысла, посылает двусмысленный сигнал Пекину и тем самым снижает готовность Вашингтона к кризису.

Между тем назревают многочисленные конфликты наподобие недавнего обострения отношений вокруг спорных островов в Южно-Китайском море. Поглощенный другими стратегическими вызовами, Вашингтон дрейфует в направлении непредвиденной конфронтации, не принимая четкого и ясного решения об обстоятельствах, при которых мог бы решиться на войну с Китаем. Эти колебания и распыление внимания мешают послать Пекину ясные предупредительные сигналы о красных линиях США и увеличивают риск случайного кризиса, просчета и эскалации.

Маневры китайских и филиппинских ВМС вблизи спорных островов в середине 2012 г. были первым тревожным звоночком, а последующие шаги и соперничество Китая и Японии, вызванные еще более опасными разногласиями по поводу принадлежности островов Сенкаку/Дяоюйдао, обнажили замешательство Вашингтона. Первоначальный отклик Соединенных Штатов выявил серьезное противоречие в американской позиции: «Мы сохраняем нейтралитет в споре об островах, но утверждаем, что действие договора распространяется и на них», – заявил представитель Государственного департамента, имея в виду договор о взаимной безопасности между США и Японией. Министр обороны Леон Панетта затем сказал, что Соединенные Штаты не будут вставать на чью-то сторону в региональных территориальных спорах, а также заявил, что хотя смещение стратегических приоритетов в направлении Азии больше, чем просто риторика, это не угроза в адрес Китая.

Все это довольно двусмысленное сдерживание: скорее упражнение в риторике, чем стратегическое планирование. Практика опасная, одновременно создающая впечатление провокации и слабости. Вашингтон посылает Пекину сигналы о том, что он не должен оккупировать острова, но при этом не угрожает блокировать подобные попытки, хотя заверяет Токио, что договор о взаимной безопасности обязывает Соединенные Штаты защищать и эту территорию. Последующие разъяснения или тайные заявления, которыми могли обменяться политики, возможно, смягчили противоречие, но публичные действия США подрывают доверие к американской риторике. Вашингтон как будто предлагает китайским лидерам считать Соединенные Штаты бумажным тигром, который может сдуться в случае эскалации кризиса. Однако при возникновении такого кризиса, под давлением событий и обстоятельств, к которым американцы окажутся не готовыми, Вашингтон может удивить противника объявлением войны по тем же причинам, по которым он это сделал после вторжения Северной Кореи на территорию Южной Кореи в 1950 г. и после оккупации Ираком Кувейта в 1990 году.

Имеются две логические долгосрочные альтернативы этой рискованной путанице. Одна заключается в недвусмысленном обязательстве сдерживать Китай. То есть Вашингтон объявляет о готовности путем военных действий или политического шантажа и принуждения пресечь попытки Пекина расширить территорию. Это звучит безрассудно, потому что Китай считает сдерживание агрессией и угрозой. Вашингтону придется тщательно подбирать слова, подчеркивая оборонительную цель сохранения статус-кво, а не посягательства на права Китая. Преимущество этой позиции в том, что сдерживание будет трудно не распознать или принять за что-то другое, и тем самым оно окажется более действенным. Иными словами, четкие красные линии снизят вероятность непредсказуемой игры «кто первым струсит», а также войны, которой не желает ни одна из сторон. Ведь при этом пришлось бы заплатить очень высокую цену: новая холодная война и конец взаимовыгодного сотрудничества в разных областях. Соединенным Штатам также раз и навсегда придется решить, готовы ли они воевать с Китаем из-за Тайваня. В настоящий момент серьезной дискуссии об этом не ведется, не говоря уже о попытке достижения консенсуса среди американских избирателей или внешнеполитической элиты в Вашингтоне.

Если в стратегии сдерживания по принципу зажигания красного света нет необходимости или ее цена неприемлемо высока, тогда противоположная альтернатива – примирение или, по сути, зеленый свет. Это имело бы смысл, если бы амбиции Пекина были ограничены и остались такими еще долгое время, если не будет перспективы внезапной остановки роста китайской мощи, если Соединенные Штаты предпочтут пренебречь интересами союзников, которым будет угрожать все более явная опасность конфликта с формирующейся сверхдержавой. Все это большие «если». Коль скоро Вашингтон будет стремиться к миру с Пекином, ему придется признать, что когда Китай превратится в сверхдержаву, он, естественно, станет считать себя вправе претендовать на соответствующие прерогативы – прежде всего на непропорциональное влияние в регионе. И Вашингтону придется согласиться с тем, что споры по второстепенным вопросам будут урегулироваться на условиях Китая, а не его более слабых соседей. Большим препятствием для такой альтернативы был бы конфликт по поводу Тайваня – куда более важный и серьезный спор, чем трения по поводу необитаемых скал, статус которых спровоцировал такую напряженность в прошлом году. Сегодня нет консенсуса в вопросе сдерживания; в то же время американцам ненавистна сама мысль об умиротворении.

С учетом непривлекательности обеих альтернатив нет ничего удивительного в уклончивости Вашингтона. Невнятный компромисс – это распространенная и иногда разумная дипломатическая стратегия. Однако в Азии это означает недооценку рисков колебания и нерешительности, когда мощь и сила Китая растет, а его сдержанность – уменьшается. Нынешний внешнеполитический курс США – это желтый свет китайским лидерам, предупреждение и призыв немного остудить пыл. При этом не звучит твердое требование остановиться – красный свет не зажигается. Однако желтый свет для некоторых водителей – это искушение ускорить движение, а не ударить по тормозам.

Безболезненного решения проблем, вызванных восхождением Китая на политический Олимп, не существует, если только Тайвань не уступит могущественному соседу. Позиция «завтра-завтра, не сегодня» может работать долгое время – до тех пор, пока Китай будет воздерживаться от действий. Если же случится конфликт, то двусмысленное сдерживание вызовет его обострение, а не предотвращение. Оно может оказаться слишком слабым, чтобы заставить Пекин отступить, но достаточно острым, чтобы Вашингтон также не дрогнул, и это создаст коллизию. Единственный выход – четкое стратегическое решение относительно того, согласятся ли Соединенные Штаты с притязаниями Китая на статус полноценной сверхдержавы, когда он станет таковой по факту, или проведут четкие красные линии, прежде чем в двусторонних отношениях грянет кризис.

Сдерживание не катастрофично, когда применяется в мягком варианте, пусть и без особой надобности, в отношении России. Хотя в этом случае негативные последствия неизбежны. Сдерживание Ирана не даст стопроцентной гарантии, но позволит избежать войны, которая в конечном итоге может лишь усугубить угрозу. И перед лицом серьезной долгосрочной политической дилеммы в виде Китая решение о сдерживании или отказе от него – чрезвычайно трудный выбор. Но если все время уклоняться от него, дилемма станет еще опаснее. Для снижения риска в будущем придется заплатить какую-то цену прямо сейчас.

Возрождение политики сдерживания поможет решить эти стратегические проблемы. В годы холодной войны сдерживание было неотъемлемой частью американского внешнеполитического курса, слово было у всех на слуху и использовалось для оправдания всего, что предпринималось в оборонной политике. Однако в последние годы оно почти полностью исчезло из стратегических дебатов. Американцам нужно заново усвоить основы сдерживания и открыть для себя перспективность этой стратегии в одних обстоятельствах, признав ее недостатки в других. Альтернатива в виде продолжающейся путаницы и замешательства не будет иметь значения, если только в один прекрасный день Пекин не решит, что настало время перемен; ведь он всегда говорил, что эти перемены – лишь вопрос времени.

США. Весь мир. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 1 мая 2013 > № 886294 Ричард Беттс

Центр силы или источник нестабильности?

Диалектика современного Пакистана

В.Я. Белокреницкий – доктор исторических наук, профессор, зам. директора Института востоковедения РАН, автор книги (в соавторстве с В.Н. Москаленко) «A Political History of Pakistan, 1947–2007», Oxford University Press, 2013.

Резюме: Встав на путь экспансии через талибо-джихадистские каналы, Пакистан неминуемо превратится в катализатор суннито-шиитского противостояния в эпицентре мирового ислама.

Роль и место Пакистана в регионе, а также будущее страны оценивают по-разному. С одной стороны, его нередко относят к разряду «провальных», несостоявшихся государств, называют «больным человеком Азии», очагом исламского экстремизма и терроризма, этнического сепаратизма. С другой – считают растущей экономикой, крупнейшим по населению мусульманским государством, средоточием военной силы, обладателем быстро растущих арсеналов ядерного оружия. С позиции первого подхода страна является крупным международным должником, постоянно зависящим от помощи Соединенных Штатов, КНР, Саудовской Аравии, других исламских режимов, бедной и перенаселенной нацией, разрываемой внутренними конфликтами и противоречиями. Под вторым углом зрения Пакистан предстает амбициозным игроком, склонным к экспансионизму, располагающим разветвленной агентурной сетью, которая подчинена разведывательному сообществу во главе с межвойсковой разведкой (Inter-Service Intelligence, здесь Service – вид войск).

Как бы мы ни смотрели на Пакистан, он заслуживает повышенного внимания. От него во многом зависит развитие ситуации в Южно-Центральноазиатском регионе, в зоне исторического разлома между мусульманским и индо-буддийским религиозно-цивилизационными макроареалами. Особенно много вопросов судьба этой страны вызывает в преддверии вывода основной части войск США и НАТО из Афганистана. Какую роль сыграет Пакистан в геополитическом раскладе после 2014 года? Является ли он достаточно стабильным государством, способным проецировать влияние вовне, или будет источником хронической неустроенности, проводником чужих идей и намерений, деструктивных и дестабилизирующих течений и движений?

Военная мощь и ядерное оружие

Пакистан обладает внушительными вооруженными силами. Общая численность военнослужащих, по данным на 2012 г., составляет 617 тыс. человек. Активный армейский резерв равен 500 тыс., а различные военизированные формирования (национальная гвардия, горные отряды, пограничные и патрульные службы) насчитывают еще 300 тыс. человек. Одновременно на воинской службе состоит свыше 1 млн человек (6-е место в мире). По численности действующих войск Пакистан находится на 7-м месте, уступая чуть более чем вдвое своему традиционному противнику – Индии (у нее 3-е место после КНР и Соединенных Штатов).

Технико-тактическое отставание основных для Пакистана сухопутных сил от индийских существенно больше. У пакистанской армии, согласно последним данным, в 4,5 раза меньше единиц боевой техники, вдвое меньше танков, в пять раз – артиллерии, в 15 раз – противотанковых орудий и в шесть раз – противовоздушных и военно-транспортных средств.

Отставание от Индии в вооруженности воздушных сил менее выражено, но тоже заметно – по числу самолетов всех видов в 1,7 раза, вертолетов – в 1,6 раза. Наименее продвинутым видом является военно-морской флот. По численности служащих (22 тыс.) ВМС вдвое уступают ВВС (45 тысяч). Количество боевых кораблей в 17 раз меньше, чем у Индии, но число подлодок (15) лишь вдвое уступает числу индийских субмарин. Учитывая, что протяженность береговой линии Пакистана в семь раз меньше индийской, такую разницу легко объяснить. Пакистан ориентирован в основном на сушу. Подлодки для него – средство защиты единственной крупной военно-морской базы в Карачи. Индия, напротив, преимущественно морская держава, создающая в настоящее время полномасштабный глубоководный флот.

Отставание от Дели в обычных видах вооружений компенсируется ракетно-ядерным паритетом. Если 15 лет назад, после проведения обеими странами подземных ядерных испытаний в мае 1998 г., считалось, что Пакистан имеет в три-четыре раза меньше ядерных боезарядов, чем Индия, то, по сегодняшним оценкам, он сравнялся с ней или даже вышел вперед, имея 95–110 боезарядов. Средствами доставки служат авиация и ракеты. По количеству и качеству самолетов, способных нести ядерное оружие, Пакистан несколько уступает Индии, но по ракетам малого и среднего (до 2–2,5 тыс. км) радиуса действия он практически ни в чем не отстает от соседа. Российско-индийская крылатая ракета «БраМос» является сверхзвуковой, такой у Исламабада нет, но его ракета «Бабур» превосходит индийскую по дальности. По ряду сведений, Пакистан к тому же создает тактическое ядерное оружие – мобильную ракету «Наср» малой дальности (до 60 километров). Разработка ракет тактического назначения увеличивает вероятность применения атомного оружия, но, по мнению большинства экспертов, она пока остается сугубо гипотетической. Согласно обнародованной доктрине, Индия (как и Китай) отказалась от применения первой ядерного оружия. В Пакистане, где реальный контроль над ним находится в руках у военных, от первого удара не отказались, но предупредили, что он может быть направлен только против Индии и лишь в том случае, если возникнет явная угроза самому существованию страны.

Армия в Пакистане – своего рода государство в государстве. Причем в этом случае под ней подразумевают все виды войск, а также разведывательные службы. Помимо вышеупомянутой ISI существуют собственно армейская разведка (Military Intelligence) и разведывательное бюро (Intelligence Bureau), которое тоже, как правило, возглавляют военные в отставке. В социальном отношении вооруженные силы – самый демократический из государственных институтов. Среди генералитета редко встретишь выходцев из среды потомственной землевладельческой аристократии. Корпоративность при этом – наиболее выраженная сторона устройства жизни военных. Профессиональная армия по традиции отделена от неармейской среды, причем не столько социально, сколько этнически – добровольцев набирают среди крестьян в одних и тех же северо-западных округах главной провинции Пенджаб. Офицерский корпус пополняется тоже в основном пенджабцами. ВС Пакистана служили и служат мощной опорой порядка. Из 65 лет существования государства, возникшего вследствие раскола Индии, половину срока военные управляли страной, а в остальное время влияли на власть из-за кулис.

Обособленность армейской службы не привела к ее отчуждению от общества. Благодаря умелой пропаганде армия в глазах пакистанцев – гарант независимости, которой угрожает Индия. Культ военных стал одной из основ пакистанской государственной идеологии, наряду с исламом и борьбой за права мусульман, особенно мусульман-кашмирцев, лишенных Индией возможности осуществить через референдум право на самоопределение.

Военная верхушка руководит и мощной экономической корпорацией. В свое время военные создали несколько финансовых фондов, которые помимо благотворительности занялась коммерческой деятельностью. «Фауджи фаундейшн» («Армейский фонд») входит ныне в число крупнейших финансово-промышленных групп страны. Имеются у армии и своя богатая страховая компания, и много военных и гражданских предприятий. Впрочем, основная часть ВПК финансируется из бюджета. При этом расходы на военные цели, судя по всему, отражены в нем далеко не полностью. Трудно понять, как при многократной и возрастающей разнице в величине военных расходов с Индией (4,5 млрд долл. против 36 млрд в 2011 г. по обменному курсу валют) Пакистан сохраняет с ней ракетно-ядерный паритет и далеко не драматическое отставание по обычным видам вооружений. Разумеется, играет роль значительная помощь извне, главным образом американская и китайская, но и она не может объяснить эту разницу.

Политическая система и гражданское общество

Очевидно, что по степени развития военного комплекса Пакистан – региональный центр мощи, одно из ведущих государств мира в военном отношении, четвертое или пятое по масштабам ядерного арсенала. На этом фоне дефекты его политической системы вызывают законное беспокойство. К ним прежде всего относится упомянутая выше гипертрофированная роль армии, засилье отставных и действующих военных в государственном аппарате.

Вместе с тем пик господства военных, по всей видимости, остался позади. Он пришелся на 11-летнее правление генерала Мухаммеда Зия-уль-Хака (1977–1988). Именно при нем сложился союз военной элиты и мусульманских богословов. Правление Зии, однако, не было похоже на теодемократию иранского образца. Военный диктатор не потерпел присутствия служителей культа рядом с собой, но опирался на них при проведении реформ, приведших к исламизации государства, общества и культурной среды. Режим другого генерала, Первеза Мушаррафа (1999–2007), не походил на зияульхаковский. Он отличался подчеркнутым либерализмом, предоставлением свободы выражения мнений, принятием ряда законов, направленных на улучшение правового положения женщин, хотя и непоследовательной, но реальной борьбой с исламскими радикалами и исламистским терроризмом. Чисто военный поначалу властный фасад сменился после проведения всеобщих выборов в 2002 г. на военно-парламентский – генерал Мушарраф, избранный президентом в соответствии с Конституцией, сохранил за собой, вопреки ей, высший военный пост начальника штаба армии.

Его отставка с обоих постов и новые парламентские выборы в феврале 2008 г. ознаменовали отстранение военных от власти, но не подорвали их влияние в государстве и популярность в обществе. Большинство мест на выборах получила партия видного политического деятеля, дважды занимавшей пост премьер-министра Беназир Бхутто, которая погибла в результате теракта в декабре 2007 года. Овдовевший муж Беназир Асиф Али Зардари «унаследовал» ее ореол борца с диктатурой. Он был избран президентом в сентябре 2008 г. и, несмотря на пророчества многих, сумел довести страну до новых выборов весной 2013 года. Это беспрецедентное событие в истории Пакистана, т.к. ни один ранее избиравшийся законодательный орган не сдавал полномочия в срок и согласно конституции.

Несмотря на этот успех, многие пороки пакистанской демократии сохраняются. Зардари крайне непопулярен. Его считают коррумпированным и беспринципным. Полагают, что возглавляемая им Пакистанская народная партия, основанная в 1967 г. Зульфикаром Али Бхутто, отцом Беназир, по-прежнему является «семейным предприятием». Хотя, согласно поправке, принятой парламентом в 2010 г., Пакистан превратился из президентско-парламентской в парламентскую республику, Зардари остался не церемониальным главой государства, но и ее фактическим лидером, стоящим над премьером благодаря партийной субординации. Замена военного авторитаризма на гражданский и наоборот не раз случалась в истории Пакистана. Политическая верхушка продолжает быть обособленной, и в отличие от военной она глубоко пронизана «феодальным» менталитетом землевладельческой элиты.

Между тем в Пакистане за последние десятилетия в условиях почти не ограниченной свободы слова, собраний, средств массовой информации, прежде всего популярного в стране телевидения, а также интернета с его блогосферой, твиттерами и фейсбуками, окрепло гражданское общество. Оно состоит из представителей среднего класса, проживающих в крупных городах и мегаполисах, какими являются Карачи (почти 20 млн жителей по неофициальным подсчетам), Лахор (более 10 млн), Исламабад-Равалпинди (около 4 миллионов). Лишь малая часть неправительственных организаций придерживается прозападной, либеральной ориентации, большинство же связано с религиозными общинами, консервативными партиями и структурами, но не крайнего, радикального типа. Гражданские организации различаются своими целями и программами, но все они ценят свободу действий и самовыражения.

Гражданская активность усилилась одновременно с резко возросшей за годы парламентского правления ролью Верховного суда и всего судебно-адвокатского корпуса. Главный судья (глава ВС) Ифтихар Мухаммад Чаудхури стал основным оппонентом президента Зардари, требуя возобновления дела по обвинению его в коррупции в швейцарском суде. Высшая судебная инстанция заставила премьер-министра Юсуфа Резу Гилани уйти в отставку, но за этим последовал не правительственный кризис, а лишь замена премьера на другого члена руководства президентской партии Раджу Первеза Ашрафа.

Для проведения честных и справедливых выборов парламент принял специальную поправку к Конституции, по которой действующий кабинет уходит в отставку, завершив пятилетний срок, и его заменяет нейтральная администрация. В марте 2013 г. создано временное надпартийное правительство во главе с бывшим судьей Мир Хазар Ханом Кхосо и объявлено, что выборы в парламент федерации и законодательные собрания провинций состоятся 11 мая. Наученные горьким опытом предшествующих кампаний, пакистанские обозреватели не исключали отмены выборов под предлогом осложнившейся внутренней обстановки, активизации террористов и т.п., но, по всей видимости, выборы состоятся. С началом предвыборной кампании степень насилия даже несколько снизилась, и почти все политические силы страны объявили о желании участвовать. Общее число политических структур в стране превышает 200, к участию в выборах, проводящихся по мажоритарной системе (один избирательный округ – один депутат, набравший относительное большинство голосов) допущены 162 партии. Но реальная борьба развернется между тремя политическими силами – правившей в течение последних пяти лет Пакистанской народной партией президента Зардари, Пакистанской мусульманской лигой в прошлом дважды премьер-министра Наваза Шарифа и Движением за справедливость Имран Хана, бывшего капитана сборной по исключительно популярной в стране игре в крикет, политика-популиста, любимца городской молодежи.

Ислам фигурирует в предвыборных программах этих и всех других партий. Центральное место он, естественно, занимает у клерикально-политических организаций, которые, вероятно, получат больше голосов, чем на выборах 2008 года. Скорее всего, победит партия Шарифа, или они не выявят явного лидера. Вероятно, произойдет рассеивание голосов между рядом ведущих партий, причем во всех четырех провинциях – Пенджабе, Синде, Хайбер-Пахтунхва и Белуджистане – набор партий-лидеров будет различным. Выборы могут поэтому усилить центробежные тенденции и в конце концов повлечь за собой глубокий политический кризис. Опорой власти в этом случае окажется армия с усиливающимся в ней влиянием исламистов.

Демографический всплеск и угроза экологического коллапса

В то же время сами по себе выборы являются ярким примером демократического волеизъявления. Их организует независимая избирательная комиссия, с составом которой согласились основные политические силы. Комиссия рассмотрела рекордное число заявок от 24 094 человек и утвердила список из почти 20 тыс. кандидатов на места в федеральное и провинциальные законодательные собрания. Число избирателей (лица старше 18 лет) составило примерно 85 млн, из них свыше 4 млн – пакистанцы, проживающие за границей.

Количество избирателей делает пакистанскую кампанию одной из наиболее масштабных и дорогостоящих в мире (помощь оказывают ООН и некоторые страны, например Япония). Причем при составлении списков избирателей национальная регистрационная палата ориентируется на свои сведения, не совпадающие с переписными данными.

Между тем опубликованные в печати предварительные результаты переписи 2011 г. позволяют сделать вывод, что население Пакистана в период между переписями 1998 г. и 2011 г. выросло на 47%, т.е. в среднем на 3,5% в год. В абсолютных цифрах оно увеличилось со 131 до 192 млн человек, а с учетом ряда неохваченных областей и подконтрольных Исламабаду спорных территорий бывшего княжества Джамму и Кашмир составило 197 млн человек. Среднегодовой темп естественного прироста оказался почти вдвое выше, чем приводили вплоть до последнего времени авторитетные национальные и международные издания. Представитель демографической службы ООН в Пакистане поспешил заявить, что население растет среднегодовыми темпами в 2,1%, что несколько выше, чем прежние оценки, но далеко отстоит от цифры, на которую выводят предварительные и, быть может, несколько завышенные переписные данные.

Демографический взрыв в Пакистане вместе с тем вряд ли подлежит сомнению. Там сложилось уникальное сочетание молодого населения (средний возраст по медиане – 20 лет) и медленно меняющихся условий его существования. По-прежнему низка грамотность женщин (30–35%), численно преобладают сельские жители (60–65%), огромная масса людей страдает от нищеты (от трети до двух третей, по разным оценкам). К этому надо добавить сохранение традиций большой семьи – средняя численность домохозяйства почти не изменилась за 1998–2011 гг., оставшись на уровне в семь человек. Впрочем, насколько уникально такое сочетание факторов и насколько реальны позитивные сдвиги, отмечаемые демографами и статистиками в других мусульманских и бедных странах мира, покажет время.

В случае с Пакистаном, по-видимому, ясно, что демографические расчеты на перспективу требуют корректировки в сторону повышения. К 2050 г. на территории в 800 тыс. кв. км должны будут разместиться почти 400 млн человек. Реально ли это с учетом того, что пригодная к обработке площадь составляет менее 30% от общей и исключительно остро уже сегодня стоит вопрос о нехватке пресной воды. По прогнозам, в 2025 г. дефицит составит 100 млрд куб. м, примерно треть от общих потребностей. При этом объем доступной пресной воды сократится до 600–700 куб. м на человека, тогда как в 2005 г. он составлял 1200 куб. метров. К нехватке воды добавляется проблема эрозии почв, их интенсивного засоления и заболачивания.

Прекращение в конце 1970-х гг. строительства крупных ирригационных сооружений и относительное сокращение государственных вложений в другие отрасли агросферы усугубили кризис земледельческой инфраструктуры. Он сильно дал о себе знать в начале нынешнего века в связи с тремя подряд засушливыми сезонами (2000–2002). Наступление влажного периода в начале 2010-х г. сопровождалось разрушительными наводнениями. Летом 2010 г. от разлива рек пострадало почти 20 млн человек. Однако обильные муссонные дожди и усиленное таяние снегов в Гималаях, откуда берет начало главная река страны Инд и большинство ее притоков, способствовали увлажнению почвы в Пенджабе, основной житнице страны. Неизбежный в перспективе приход засушливых сезонов может привести к еще большим осложнениям для пакистанской экономики и общества, чем наводнения.

Предотвратить их может лишь крупное гидроэнергетическое строительство, увеличение масштабов ирригации и мелиорации, но, похоже, раздираемый противоречиями правящий класс вряд ли способен на осуществление комплекса продуманных мер. Мало помогает ему в этом и мировое сообщество, больше занятое вопросами безопасности и борьбой с терроризмом.

Белуджистан как катализатор раскола

Было бы неправильно сгущать краски и лишь в мрачных тонах рисовать перспективы Пакистана. Бассейн Инда населяют растущие массы молодого населения, полного энергии и надежд на улучшение жизни. Несчастья, обрушившиеся на страну в последнее время (к наводнениям 2010 и 2011 гг. нужно добавить землетрясение осени 2005 г., от которого пострадали свыше 30 тыс. человек), словно закалили пакистанцев, продемонстрировав их высокую сопротивляемость ударам судьбы. Согласно опросам населения различных стран на предмет их удовлетворенности жизнью и выведенному на этом основании «индексу счастья», пакистанцы вышли на одно из первых мест в мире, обогнав, в частности, индийцев.

Задаваясь вопросом о парадоксе бедности и удовлетворенности жизнью, некоторые наблюдатели обращают внимание на такие черты пакистанцев, как любовь к детям, умение проводить время в кругу семьи и друзей за едой и беседой, привычку довольствоваться малым. Как представляется, в полной мере это присуще культуре равнинных областей бассейна Инда – жителей провинций Пенджаб в верхнем и среднем течении реки и Синд в его нижнем течении. Что касается горных и пустынных районов к западу и северо-западу от Индской долины, там характер поведения людей несколько иной, в социально-психологическом плане они более порывисты и эмоциональны.

К западу от Синда простирается обширная провинция Белуджистан. Коренное ее население – племена белуджей, традиционно занятых отгонно-пастбищным скотоводством и очаговым, главным образом кяризным земледелием (кяризы – искусственно сделанные галереи для подъема грунтовых вод на поля). Белуджи – самый беспокойный элемент пакистанского общества. В их среде всегда был силен дух сепаратизма, склонность к мятежам против центральной власти. Пакистанское государство в ответ не раз применяло грубую силу. Наиболее крупное восстание белуджей было подавлено в 1973–1977 гг., еще одна вспышка сопротивления пришлась на 2005–2006 гг., когда в провинцию вновь были введены части регулярной армии. Ситуация снова обострилась в 2009 г., в разгар борьбы правительственных войск с пакистанскими талибами в соседней с северным Белуджистаном зоне пуштунских племен.

В последние годы борьба перешла в скрытую фазу. Большинство лидеров трайбалистской оппозиции находятся в эмиграции – в Афганистане, ОАЭ, Англии, Швейцарии и других государствах. Оттуда они руководят действиями своих сторонников, совершающих акты террора и саботажа – подрыв мостов и газопроводов, убийство чужаков – строителей, администраторов, поселенцев. Белуджистан располагает крупнейшими в стране залежами полезных ископаемых (до 80%), хотя разрабатываются в основном лишь месторождения природного газа. Белуджские националисты недовольны системой его распределения (только 3% деревень провинции газифицированы). Они выступают и против развития глубоководного порта Гвадар на белуджистанском побережье Аравийского моря по той причине, что местные жители не получили ни работы, ни доходов от вступления в строй первых портовых сооружений (работы в Гвадаре, начатые в 2002 г., прервались в 2007 году).

Белуджское национальное движение опирается не только на традиционные структуры, но и на организации среднего городского класса, выросшие из студенческих союзов и объединяющие группы недовольной интеллигенции, а также торговцев и предпринимателей. Вывод частей пакистанской армии и полувоенных формирований из глубинных районов провинции, ускорившийся в последние годы, привел, по некоторым сведениям, к вакууму власти на местах и подъему сепаратистских настроений. Дело дошло до того, что в ряде школ демонстративно отказывались от исполнения национального гимна.

Центральные власти винят в проявлениях протеста и сепаратизма внешние силы, прежде всего Индию, но также Афганистан, а иногда и Россию (ее в Белуджистане с колониальных времен стремились использовать как альтернативную силу). Изменившимся методам борьбы белуджей соответствуют и перемены в способах ее подавления. Главным приемом стали тайные аресты и ликвидация националистов. За год в Белуджистане в среднем «исчезает» около 200 человек. Глухой ропот в ответ на действия полиции и спецслужб создает тот фон, который может вызвать необратимую реакцию отторжения Белуджистана, что станет началом процесса фактического раскола страны.

Пуштунистан и талибанизация

Кризис власти на местах ощущается не только в Белуджистане, но и по всему окружающему провинцию ареалу. Эпицентром регулируемых снизу порядков служит зона пуштунских племен. Административно она состоит из Территории племен федерального управления (ТПФУ) и прилегающих к ней с востока предгорных и долинных районов бывшей Северо-Западной пограничной провинции. С 2010 г., по решению парламента, она стала называться Хайбер-Пахтунхва (по названию легендарного горного перевала Хайбер и самоназвания пуштунов на их мягком восточном диалекте). Пуштуны составляют основную часть населения и провинции, и ТПФУ, распадаясь на равнинных и горских. Последние с колониальной эпохи и до настоящего времени считаются свободными, не платят государству податей и налогов, получая от него субсидии и дотации. В Афганистане вдоль границы с Пакистаном проживают родственные племена пуштунов (они же – этнические афганцы), что превращает всю огромную площадь по обе стороны от границы в сплошное «пуштунское царство». С учетом тесных отношений пуштунов с белуджами оно расширяется на юг, выходя к побережью Аравийского моря, и на восток, за счет поселений равнинных пуштунов и белуджей в южном Пенджабе и восточном Синде.

Впрочем, между белуджскими и пуштунскими националистами имеются расхождения, планы создания Великого Белуджистана и независимого Пуштунистана противоречат друг другу, так как их сторонники претендуют отчасти на одну и ту же территорию. Однако нельзя исключить появление у них общего знаменателя в виде радикального ислама и талибанизации. Белуджский национализм развивался длительное время как преимущественно светский. Религия (почти все белуджи – сунниты) не играла доминирующей роли в их политическом самосознании. Лозунгами борьбы белуджей были широкая автономия в рамках Пакистана или образование собственного государства на этнонациональной основе. Под влиянием идеологии арабской «Аль-Каиды» и афганского движения «Талибан» во всем белуджско-пуштунском ареале усилились антишиитские настроения. Объектом террористических актов все чаще становится проживающая в столице провинции Кветте и ряде других мест община шиитов-хазарейцев.

Антишиизм усиливается из-за предполагаемых притеснений белуджей, проживающих в шиитском Иране. Более продвинутое самосознание пакистанских белуджей и их численное превосходство объясняют появление в Пакистане происламской и одновременно белуджско-националистической организации «Джундалла» («Армия аллаха»). Свою террористическую активность она направила против Тегерана, встретив с его стороны жесткий отпор. Относительная слабость пакистанского государства может со временем изменить направленность действий белуджских исламистов и привести к их союзу с пуштунскими.

Пуштунское национальное движение проявляется трояко. Во-первых, это легальный светский национализм, представленный прежде всего правящей в хайберско-пуштунской провинции с 2008 г. «Авами нешнл парти» («Народной национальной партией»). Во-вторых, происламскими или исламистскими партиями, которые хотя и действуют по всему Пакистану, но наибольшую электоральную поддержку имеют в пуштунском регионе. В-третьих, радикальными боевыми группами, сформировавшимися после 2001 г. в горах ТПФУ под именем пакистанских талибов. Пик их деятельности, направленной против правительства, армии и полиции, пришелся на 2007–2009 годы. Целые области в пуштунском ареале к концу этого периода оказались под контролем исламистов. Правительство пыталось примириться с ними, но радикалы не пошли на отказ от «принципов», в результате чего мировые соглашения сорвались.

В мае 2009 г. на фоне сложившегося в обществе консенсуса армия начала решительные боевые действия против талибов и их союзников. К 2010 г. сопротивление экстремистов было в основном подавлено, они покинули равнинные области, укрылись в горах и растворились среди мирных жителей. И впоследствии талибы не отказались от выжидательной тактики, подвергаясь давлению со стороны армии, которая впервые расквартирована в ТПФУ на постоянной основе, и атакам с американских беспилотных летательных аппаратов. Скрываются на территории племен, готовясь для «прыжков» в Афганистан, и боевики из афганского движения «Талибан», а также их союзники из «Аль-Каиды», Исламского движения Узбекистана и других террористических организаций.

За исламистской риторикой талибов как афганского, так и пакистанского подданства просматривается этнонациональное, пуштунское ядро. Среди афганских талибов имеются и непуштуны, но они составляют явное меньшинство. Нераздельное, но и неслиянное единство двух компонентов придает силы радикальной идеологии талибов.

Поддерживая в той или иной мере афганских экстремистов, Пакистан играет с огнем. Вероятные успехи талибов в Афганистане после 2014 г., когда оттуда уйдут боевые части США и НАТО, могут бумерангом ударить по Исламабаду, вызвав подъем проталибских, джихадистских настроений, прежде всего на северо-западе страны. Вариант джихадизации Пакистана исключительно опасен. Об этом предупреждают многие аналитики, в том числе советник президента США Брюс Ридел и известный пакистанский журналист Ахмед Рашид. Превращение Пакистана в неуправляемое исламистское государство вряд ли совершится одномоментно. Одним из возможных исходов гипотетической гражданской войны станет раскол существующего государства на несколько других. Пакистан при этом может сохраниться в урезанном виде и удержит контроль над ядерным оружием.

Катастрофические сценарии, как известно, реализуются много реже, чем конструируются. У Пакистана, безусловно, есть возможность миновать дорогу, которая ведет в пропасть. Как отмечалось выше, страна стоит на пороге очередных парламентских выборов, за которыми может последовать укрепление демократических порядков. Экономика развивается в последние годы стабильными, хотя и невысокими темпами (3–4% в год). На этом фоне снизилась инфляция и увеличились золотовалютные резервы. Стабилизующую роль играет внешняя помощь, хотя приток прямых иностранных инвестиций явно недостаточен, не хватает внешних и внутренних накоплений для модернизации инфраструктуры и промышленности.

Россия и Пакистан

При решении задач экономического подъема определенное значение могло бы иметь развитие связей с Россией. Российско-пакистанским отношениям хронически не везет. На протяжении всей своей истории Пакистан стремился установить достаточно тесные политические и торгово-экономические связи с Москвой, но мешали многие обстоятельства, в том числе ревнивое отношение со стороны Индии. Исключением оказались 60–70-е годы прошлого века, когда СССР был достаточно силен, чтобы занять сбалансированную позицию, развивая контакты одновременно с Дели и Исламабадом.

Усиление России и большее внимание к отношениям с южными соседями может позволить ей повторить схему советского времени. Продолжая линию экономического взаимодействия того периода, было бы целесообразно, в частности, осуществить проект расширения металлургического комбината, построенного с советской помощью в 1970–1980-е гг. в пределах большого Карачи (в последние годы он работает вполсилы, а казна терпит большие убытки). Еще одной сферой сотрудничества могла бы стать модернизация пакистанских железных дорог и расширение сети трубопроводов, а также развитие пакистанской энергетики, участие в строительстве тепловых и гидроэлектростанций. Для укрепления связей с Пакистаном вовсе не обязательно сотрудничество в военно-технической сфере. Здесь у Исламабада много партнеров, а его желание добавить к ним Москву похоже на попытку сыграть роль «спойлера», отравить российско-индийские контакты по линии ВТС.

* * *

Отвечая на поставленный в заголовке статьи вопрос, можно утверждать, что Исламская Республика Пакистан является одновременно и крупным региональным центром силы, и потенциальным источником нестабильности на восточном фланге Большого Ближнего Востока. Разгул террора, не стихающий на пакистанском северо-западе и в Карачи, создает в стране нервозную обстановку, делает труднопредсказуемым даже ближайшее будущее.

В среднесрочной перспективе возможен как благоприятный вариант укрепления и оздоровления пакистанского государства и общества, так и ряд неблагоприятных, среди которых раскол страны и превращение ее в исламистскую силу, настроенную экспансионистски в отношении Афганистана и Центральной Азии. Встав на путь экспансии через талибо-джихадистские каналы, Пакистан неминуемо превратится в катализатор суннито-шиитского противостояния в эпицентре мирового ислама. Не исключено и ужесточение позиций в споре с Индией по поводу Кашмира. Оно способно привести к войне в Южной Азии, таящей угрозу применения ядерного оружия.

Пакистан > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 мая 2013 > № 886291 Вячеслав Белокреницкий

Разорвать отношения нетрудно

Почему союз между США и Пакистаном не стоит треволнений

Хусейн Хаккани – профессор международных отношений Бостонского университета и старший научный сотрудник Института Хадсона. Он был послом Пакистана в США с 2008 по 2011 годы.

Резюме: США и Пакистану лучше перестать заниматься самообманом и признать, что союз в нынешней ситуации невозможен, а затем продолжить двигаться вперед и вести поиск компромиссов.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 1, 2013 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Вашингтону, мягко говоря, нелегко управлять американо-пакистанскими отношениями. На протяжении нескольких десятилетий Соединенные Штаты стремятся переключить Пакистан со стратегического соперничества с Индией и усиления влияния в Афганистане на защиту внутренней стабильности и экономическое развитие. Однако, несмотря на то что Пакистан по-прежнему зависит от американской военной и экономической помощи, он так и не изменил приоритетов. Обе страны жалуются друг на друга как на невыносимого союзника и, наверное, не без оснований.

Пакистанцы считают, что США их шантажируют. Крайне необходимую, на их взгляд, помощь Вашингтон предоставляет от случая к случаю, перекрывая ее каналы всякий раз, когда американские официальные лица хотят добиться от пакистанских коллег изменений во внешнеполитическом курсе. Пакистанцы полагают, что Америка никогда не испытывала к ним благодарности, хотя тысячи военных и офицеров служб безопасности погибли на полях сражения с террористами, не говоря уже о десятках тысяч мирных жителей, убитых в результате терактов. Многие в стране, включая президента Асифа Али Зардари и главного военачальника генерала Ашфака Каяни, признают, что Пакистан иногда отклоняется от американского сценария, но утверждают, что их страна была бы более преданным союзником, отнесись Вашингтон с большим пониманием к региональной озабоченности Исламабада.

С другой стороны, американцы не видят в Пакистане благодарного получателя военно-экономической помощи, которая с 1947 г. составила 40 млрд долларов, причем 23 млрд было выделено только в последнее десятилетие – на нужды борьбы с терроризмом. Они считают, что Пакистан с улыбкой принимал американские доллары, даже когда тайно от своего союзника разрабатывал ядерное оружие в 1980-е гг., передавал ядерные секреты другим странам в 1990-е гг., а в недавние годы поддерживал вооруженные исламистские группировки. Что бы Вашингтон ни делал, он, по мнению многих американских сенаторов, членов Конгресса и авторов передовиц, не может рассчитывать на Исламабад как на надежного союзника. Между тем помощь, предоставляемая США в возрастающем объеме, не способна оживить экономику Пакистана.

Тайная операция по уничтожению Усамы бен Ладена в Абботтабаде (май 2011 г.) повлекла за собой небывалое охлаждение отношений между двумя союзниками, и сохранять иллюзию дружбы стало сложнее, чем когда-либо. Двум странам стоит признать, что их интересы просто не сходятся в той мере, которая позволяла бы сохранять прочное партнерство. Не стоит препираться по поводу малозначимых выгод – денег для Пакистана, ограниченного сотрудничества по предоставлению Соединенным Штатам разведданных и небольших военно-тактических преимуществ для обеих сторон. Если Вашингтон смирится с реальностью, у него будут развязаны руки для поиска новых способов оказания давления на Пакистан и достижения собственных целей в данном регионе. Тем временем Исламабад мог бы, наконец, дать волю своим региональным амбициям, которые либо позволят ему добиться успеха, либо, что более вероятно, покажут пакистанским официальным лицам крайнюю ограниченность их возможностей.

Дружеская просьба

Есть искушение считать, что отношения никогда еще не были столь натянутыми. И наверняка жители обеих стран сегодня питают антипатию друг к другу: согласно опросу Гэллапа в 2011 г., Пакистан наряду с Ираном и Северной Кореей попал в перечень держав, вызывающих наибольшую неприязнь у американцев. Между тем исследовательский центр Pew выявил, что 80% пакистанцев неблагожелательно относятся к Соединенным Штатам, а 74% считают их недружественной державой. Угрозы Вашингтона лишить Пакистан помощи и призывы Исламабада защитить суверенитет своей страны от американских беспилотных летательных аппаратов (БПЛА) свидетельствуют о том, что отношения стремительно охладевают.

Впрочем, они никогда не были хорошими. В 2002 г., когда две страны довольно тесно сотрудничали в борьбе с терроризмом, согласно опросу общественного мнения Pew, 63% американцев не считали Пакистан дружественной страной. Он располагался на пятом месте среди наименее привлекательных государств после Колумбии, Саудовской Аравии, Афганистана и Северной Кореи. Еще раньше, вскоре после советского вторжения в Афганистан в 1980 г., опрос общественного мнения, проведенный центром Harris, показал, что большинство американцев отрицательно относятся к Пакистану, хотя 53% пакистанцев поддержали военную операцию США по защите страны от коммунизма. В 1950-е и 1960-е гг. Пакистан не фигурировал в американских опросах общественного мнения, но пакистанские лидеры часто жаловались на неблагожелательную прессу в Америке.

В неприязни пакистанцев к Соединенным Штатам также нет ничего нового. Центр Pew в 2002 г. выявил, что около 70% пакистанцев не одобряют действия США, причем их отрицательное мнение сложилось еще до войны с терроризмом. В сентябрьском выпуске The Journal of Conflict Resolution за 1982 г. опубликована статья высокопоставленного пакистанского чиновника Шафката Нагхми, в которой он проанализировал ключевые слова в пакистанской прессе с 1965 по 1979 годы. Он доказал, что повсеместные антиамериканские настроения восходят ко времени начала данного исследования. В 1979 г. враждебно настроенная толпа сожгла американское посольство в Исламабаде, подобные сообщения о нападениях на официальные представительства Соединенных Штатов в Пакистане датируются еще 1950-ми и 1960-ми годами. Со времени основания государства Пакистан и в последующие годы две страны пытались как-то примирить несовпадающие интересы и замять тот факт, что общественность не верит в дружеские отношения.

В 1947 г. перед лидерами Пакистана открывалось неопределенное будущее. Большинство стран мира проявляли безразличие к новому государству, за исключением гигантского соседа, настроенного бескомпромиссно и враждебно. Расчленение Британской Индии дало Пакистану треть бывших вооруженных сил, но лишь шестую часть их источников дохода. Таким образом, с самого возникновения Пакистан был обременен гигантской армией, которую ему было крайне трудно содержать. Британские официальные лица и ученые, такие как сэр Олаф Кэроу, губернатор пограничной Северо-Западной провинции (нынешняя Хайбер-Пахтунква) до расчленения колониальной Индии, а также Иэн Стивенс, главный редактор журнала The Statesman, советовали отцам-основателям Пакистана содержать большую армию для защиты от Индии. Не имея на нее средств, пакистанские лидеры обратились за помощью к Соединенным Штатам, рассуждая, что Вашингтон будет готов взять на себя часть расходов с учетом стратегически важного положения Пакистана на стыке Ближнего Востока и Южной Азии.

Мухаммед Али Джинна, основатель и первый генерал-губернатор страны, а также большинство его заместителей и помощников в Мусульманской лиге, главной политической партии, никогда не были в США и мало знали об этой стране. В качестве посла в Соединенные Штаты они выбрали из своей среды человека, объехавшего Америку в середине 1940-х гг., чтобы добиться поддержки независимого мусульманского государства в Южной Азии. Звали эмиссара Мирза Абол Хасан Испахани. В своем письме Мухаммеду Джинне в ноябре 1946 г. Испахани изложил свои знания об американском менталитете: «Я понял, что приятные слова и первые впечатления производят наибольшее впечатление на американцев, – писал он. – Они склонны очень быстро проявлять симпатию или антипатию по отношению к отдельному человеку или организации». Юрист, получивший образование в Кембридже, сделал все, что было в его силах, чтобы произвести хорошее впечатление, и прославился в среде вашингтонской элиты своей эрудицией и умением одеваться.

Джинна попытался поближе сойтись с Полом Оллингом, недавно назначенным послом Соединенных Штатов в Карачи – в те годы столице Пакистана. На одной из встреч Джинна посетовал на нестерпимую жару и предложил продать свою официальную резиденцию посольству США. Посол подарил ему четыре лопастных вентилятора, которые вешаются на потолок.

Джинне трудно давались интервью американским журналистам, наиболее известное из которых взяла корреспондент журнала Life Маргарет Бурк-Уайт. «Пакистан нужен Америке больше, чем Америка нужна Пакистану, – сказал ей Джинна. – Пакистан – это мировая ось, рубеж, от которого зависит будущее положение в мире». Подобно многим своим преемникам, занимавшим ведущие посты в пакистанском государстве, Джинна намекал на то, что Соединенные Штаты будут щедро помогать Пакистану деньгами и вооружениями. А Бурк-Уайт, подобно многим другим американцам после нее, была настроена скептически. Она понимала, что за внешней бравадой скрывается неуверенность и «банкротство идей… нации, которая собирает тлеющие угли древнего религиозного фанатизма, пытаясь согреться от них и тщетно стремясь раздуть из них новое пламя».

Грубый и примитивный антиамериканизм, свойственный сегодня многим пакистанцам, не позволяет даже представить себе, как настойчиво Джинна и его послы добивались признания и дружбы в те первые годы. Однако американцев это не убедило. Например, советник Государственного департамента Джордж Кеннан не видел в Пакистане как союзнике никакой ценности. В 1949 г. на встрече с первым премьер-министром Пакистана Лякуатом Али Ханом Кеннан ответил на просьбу Хана поддержать Пакистан в его противостоянии с Индией следующими словами: «Наши друзья не должны ожидать от нас того, чего мы сделать не можем. Не менее важно и то, чтобы они не надеялись, что мы будем теми, кем мы не можем быть». Эти слова Кеннана были подкреплены скудной помощью, которую США оказали новой стране: из 2 млрд долларов, запрошенных Джинной в сентябре 1947 г., было выделено лишь 10 миллионов. В 1948 г. объем помощи снизился до мизерных полумиллиона долларов, а в 1949 и 1950 гг. помощь вообще прекратилась.

Собратья по оружию

Пакистан наконец получил то, что хотел, после избрания в 1952 г. президентом Дуайта Эйзенхауэра. Его государственный секретарь Джон Фостер Даллес согласился с идеей – помощь в обмен на поддержку Пакистаном стратегических интересов США. Он видел в Пакистане жизненно важное звено в своих планах взять в кольцо Советский Союз и Китай. Ярый антикоммунист времен холодной войны, Даллес намеревался создать в Пакистане большую профессиональную армию, укомплектованную офицерами, обученными в Великобритании для противостояния советской экспансии. Чтение старинных текстов позволило Даллесу сделать вывод о пакистанцах как о воинственном народе. «Мне нужны настоящие воины на юге Азии, – сказал он журналисту Уолтеру Липману в 1954 году. – Единственные азиаты, которые могут по-настоящему воевать, это пакистанцы».

Мухаммед Али Богра, назначенный послом Пакистана в Соединенных Штатах в 1952 г., также ратовал за укрепление дружбы между двумя странами. Как и его предшественник, он преуспел в подкупе представителей американской элиты, в том числе Даллеса, который стал подозрительно относиться к лидерам Индии из-за их решения сохранять нейтралитет в холодной войне. Богра позаботился о том, чтобы Даллес, а также политики и журналисты, с которыми он играл в боулинг в Вашингтоне, знали о его антикоммунистических взглядах. Тем временем Эйзенхауэр поручил Артуру Рэдфорду, председателю Комитета начальников штабов, добиться расположения влиятельных пакистанцев – в частности главнокомандующего Мухаммеда Аюб Хана, который пришел к власти в стране к концу десятилетия. Именно Аюб Хан настоял на кандидатуре Богры на пост премьер-министра Пакистана в 1953 г. после дворцового переворота, в надежде, что дружба последнего с американцами ускорит приток вооружений и помощи для экономического развития. И в самом деле, военно-экономическая помощь стала быстро расти и к концу десятилетия достигла уровня в 1,7 млрд долларов.

В ответ Америка потребовала от Пакистана участия в двух антисоветских договорах в сфере безопасности – Организации договора Юго-Восточной Азии в 1954 г. и Багдадского пакта (впоследствии Центральная организация договора) в 1955 году. Но вскоре появились признаки кризиса в отношениях. Надежды на то, что Пакистан присоединится к любому из этих альянсов в случае войны, быстро развеялись, поскольку он (подобно многим другим странам) отказался вносить существенные средства в бюджет организаций или предоставлять значительные вооруженные формирования. В 1954 г. Даллес отправился в Пакистан в поисках военных баз, которые можно было бы использовать против СССР и Китая. По возвращении он попытался скрыть свое разочарование по поводу отсутствия видимого прогресса. В меморандуме Эйзенхауэру после поездки он описал отношения между США и Пакистаном как «капиталовложение», от которого Соединенные Штаты «в целом не могут ждать какой-то конкретной отдачи». По мнению Даллеса, присутствие в Пакистане означало, что Америка могла бы со временем усилить влияние и тем самым добиться «доверия и дружбы».

Со своей стороны, Аюб Хан исходил из того, что если армия Пакистана получит – под предлогом борьбы с коммунистами – современное оружие, она сможет использовать его против Индии, и это не приведет к разрыву отношений с США. В своих мемуарах он признал, что «цели западных держав, заключивших Багдадский пакт, существенно отличались от наших целей». Но он доказывал, что Исламабад «никогда не скрывал своих намерений или интересов», а Соединенные Штаты знали, что Пакистан собирается использовать новые вооружения против своего восточного соседа. Но когда Пакистан попытался осуществить теорию Аюб Хана на практике, вторгшись в 1965 г. в Кашмир и тем самым ускорив полномасштабную войну с Индией, президент Линдон Джонсон приостановил поставки запчастей к военной технике и Индии, и Пакистану. В ответ Исламабад прекратил работу в 1970 г. секретной базы ЦРУ в Пешаваре, которую арендовали для организации разведывательных полетов U2. (Хотя решение о закрытии базы было принято сразу после войны 1965 г., Пакистан предпочел просто не продлевать договор аренды, чем раньше положенного срока закрыть базу.)

Американо-пакистанские отношения «свернулись» после приостановки поставок военной помощи, но от попыток найти какое-то объединяющее начало не отказались. Преемник Аюб Хана на президентском посту генерал Ага Мухаммед Яхья Хан согласился на роль посредника между США и Китаем, организовав в 1971 г. тайную поездку в Пекин Генри Киссинджера, помощника президента Ричарда Никсона по национальной безопасности. Чуть позже в том же году Никсон поблагодарил Пакистан за помощь, оказав благорасположение Западному Пакистану в его противостоянии с Восточным Пакистаном и его индийскими покровителями во время гражданской войны, которая привела к появлению на карте мира государства Бангладеш. Соединенные Штаты принижали масштаб зверств западных пакистанцев в Восточном Пакистане, и Никсон даже попытался в обход Конгресса направить материально-технические ресурсы западно-пакистанским войскам. Но это не предотвратило распад страны на два независимых государства. Когда гражданское правительство во главе с Зульфикаром Али Бхутто объединило то, что осталось, в новое государство, меньшее по размеру, США и Пакистан оставались на некотором удалении. Во время визита Никсона в Пакистан в 1973 г. Бхутто предложил ему военно-морскую базу на побережье Аравийского моря, но президент отказался. К тому времени лед в отношениях между двумя странами стал таять. Когда Вашингтон отменил эмбарго на поставки оружия в середине 1970-х гг., Пакистан уже стремился получить экономическую поддержку у своих западных соседей – арабских стран, которые купались в нефтедолларах.

За пределами военных баз

Очередная попытка сотрудничества состоялась по инициативе Вашингтона, который был заинтересован в расширении поначалу небольшого восстания в Афганистане, поддержанного Пакистаном. После вторжения СССР в Афганистан в 1979 г. Соединенные Штаты увидели возможность реабилитироваться после неудачи во Вьетнаме и обескровить Советскую Армию. На помощь пришли афганские моджахеды, обученные пакистанской Межвойсковой разведкой (ISI) и финансируемые ЦРУ.

Военный руководитель Пакистана, генерал Мухаммед Зия-уль-Хак, сделал свой маркетинговый ход: «Советский Союз у наших границ, – сказал он американскому журналисту в интервью 1980 года. – У свободного мира остались хоть какие-то интересы в Пакистане?» Впоследствии Зия даже удивил советника Госдепартамента Роберта Макфарлейна весьма любезным предложением: «Почему вы не просите у нас предоставить вам базы?»

США больше не интересовали военные базы в Пакистане, но им хотелось использовать страну в качестве плацдарма для организации сопротивления в Афганистане. Поэтому Вашингтон не только направлял оружие и деньги моджахедам через границу, но и увеличил вчетверо помощь Пакистану.

Исламабад в конце 1970-х и начале 1980-х гг. неоднократно обращался с просьбой к Соединенным Штатам предоставить ему истребители-бомбардировщики F-16, и Рейган нашел способ пойти навстречу, вплоть до того что призвал Конгресс отменить запрет на военно-экономическую помощь странам, приобретающим или передающим ядерные технологии. Тогдашний заместитель госсекретаря по вопросам международной безопасности Джеймс Бакли объяснял в газете The New York Times, что подобная американская щедрость позволит избавить Пакистан от «ощущения собственной уязвимости, которое побуждает его в первую очередь стремиться к обретению ядерного оружия». В 1983 г. первая партия истребителей поступила в Равалпинди.

Однако решение Советского Союза вывести войска из Афганистана в 1989 г. обнажило, как и война 1965 г. между Индией и Пакистаном, противоречия в американо-пакистанских отношениях. Не заставили себя ждать разногласия между Вашингтоном и Исламабадом по поводу того, кто должен встать во главе постсоветского Афганистана, и это нарушило негласное примирение двух стран. Конечно, Пакистан стремился обрести максимум влияния, полагая, что дружественный Афганистан обеспечит ему стратегическую глубину в противостоянии с Индией. В планы США входила задача привести к власти устойчивое некоммунистическое правительство, способное вернуть Афганистану статус маргинальной региональной державы.

Впервые камнем преткновения стал вопрос поддержки Пакистаном террористических группировок. В 1992 г. в письме пакистанскому премьер-министру Навазу Шарифу посол США в Пакистане Николас Плат предупреждал, что Соединенные Штаты близки к тому, чтобы объявить Пакистан государством, спонсирующим терроризм: «Если это положение не изменится, государственный секретарь просто обязан будет по закону включить Пакистан в список стран, спонсирующих терроризм. Вы должны предпринять конкретные шаги и сократить выделение помощи боевикам, а также не допускать создания их тренировочных баз и лагерей на территории Пакистана или Азад Кашмира (часть Кашмира, находящаяся под контролем Пакистана)». Это была угроза, не влекущая за собой никаких последствий, но Соединенные Штаты нашли другие способы наказания своего бывшего союзника. В 1991 г. Вашингтон перекрыл военную помощь после того, как президенту Джорджу Бушу не удалось убедить Конгресс в том, что Пакистан выполняет свои обязательства в части нераспространения ядерного оружия. С 1993 по 1998 гг. США ввели жесткие санкции против Пакистана из-за неуклонного приближения к созданию ядерного оружия. Еще больше санкций было введено в 2000 и 2001 гг. в качестве реакции на военный переворот 1999 г., в результате которого к власти пришел генерал Первез Мушарраф. Тем временем мирная помощь Пакистану также достигла своего минимума.

С нами или против нас

Раздражение и взаимные нападки сопровождали отношения вплоть до 2001 г., но после событий 11 сентября Вашингтон снова попытался наладить сотрудничество с Исламабадом, надеясь, что на этот раз Пакистан решит свои внутренние проблемы и изменит стратегическую направленность в лучшую сторону. Но у широкой пакистанской общественности или военной элиты, которая принимала все ключевые решения, не было особого желания соглашаться с планами Соединенных Штатов в регионе. Между тем пакистанским дипломатам в США приходилось посвящать большую часть времени ответам на критику Конгресса по поводу двойных стандартов Пакистана в его отношении к террористам. Послом Пакистана в этот период был сначала бывший журналист Малееха Лодхи, а затем кадровый офицер внешней разведки Ашраф Кази.

Они работали над тем, чтобы убедить американцев, что Пакистан – линия фронта в войне с терроризмом, активно общаясь с американскими средствами массовой информации и – при помощи расширяющейся пакистанской общины – занимаясь лоббизмом в Конгрессе. Благодаря поддержке администрации Джорджа Буша послы смогли отразить все критические нападки и добиться одобрения огромных пакетов материальной помощи. Однако такие скептики, как журналист Селиг Харрисон, указывали, что Пакистан продает «плохую политику с помощью хороших продавцов». Этих «продавцов» сменили отставные генералы Джехангир Карамат и Махмуд Али Дюррани, пытавшиеся наладить тесное сотрудничество с американскими военными. Они уверяли их, что слухи о продолжающейся поддержке Пакистаном афганского «Талибана» сильно преувеличены. С американской стороны Энтони Зинни, глава Центрального командования войск США во время военного переворота Мушаррафа, продолжавший поддерживать контакты с Мушаррафом после его отставки, публично высказывался в том духе, что «солдат с солдатом» всегда найдут общий язык. Тем не менее бывшим военным в качестве послов не удалось преодолеть негативное мнение об участии Пакистана в афганских делах, сформированное прессой.

Американские послы в Пакистане со своей стороны сосредоточились на трудном деле укрепления тесной связи с лидером страны Мушаррафом. Когда к концу десятилетия тот уже не мог контролировать ситуацию в стране, Анна Паттерсон, посол в Исламабаде с 2007 по 2010 гг., попыталась наладить контакт с гражданскими политиками, познакомившись с лидерами основных политических партий. Что касается сотрудничества в военной сфере, адмирал Майк Маллен, тогдашний председатель Комитета начальников штабов, поддерживал личные теплые отношения с главой военного ведомства Пакистана генералом Ашфаком Каяни. За четыре года Маллен провел 26 совещаний с Каяни, часто называя его своим другом. Но по истечении срока своих полномочий Маллен выразил разочарование по поводу того, что ему так и не удалось переубедить Каяни: «Выбирая экстремизм и насилие в качестве политического инструмента, правительство Пакистана и прежде всего пакистанская армия и ISI ставят под угрозу не только перспективы нашего стратегического партнерства, но и возможности Пакистана быть уважаемой страной, оказывающей законное влияние в своем регионе». Эти слова были сказаны им в комитете сената по вооруженным силам.

Когда срок полномочий Паттерсон и Маллена уже истекал, режим Мушаррафа рухнул, и к власти пришло гражданское правительство. С самого начала новая администрация во главе с Али Асифом Зардари попыталась преобразовать американо-пакистанские отношения в то, что он называл стратегическим партнерством. Зардари стремился мобилизовать пакистанское население и политиков на общественно-политическую поддержку контртеррористических операций. В обмен он требовал от Соединенных Штатов долговременных обязательств выделять многостороннюю военно-техническую помощь Пакистану на протяжении многих лет, в том числе увеличения помощи гражданскому населению. Это также предполагало сотрудничество двух стран по принятию взаимоприемлемого плана по окончанию военной операции в Афганистане.

В качестве посла Пакистана с 2008 по 2011 г. я пытался выполнять все пункты повестки дня и быть связующим звеном между двумя сторонами. Я организовал десятки встреч между гражданскими и военными лидерами. Высокопоставленные американские чиновники, включая советника по национальной безопасности Джеймса Джонса, госсекретаря Хиллари Клинтон и директора ЦРУ, а впоследствии министра обороны Леона Панетту, не жалели времени. Сенаторы Джон Маккейн, Диана Фейнштейн и Джозеф Либерман выясняли разные элементы стратегического партнерства, а сенатор Джон Керри много времени потратил на то, чтобы строить модели переговоров в Афганистане. Ричард Холбрук, специальный представитель администрации Обамы по Афганистану и Пакистану, перед смертью в 2011 г. неустанно перемещался между двумя столицами, стремясь объяснить политику США пакистанским официальным лицам и добиться поддержки Пакистана в Конгрессе. Убежденный в том, что ключ стабилизации в регионе находится в руках пакистанских военных, президент Барак Обама довел до сведения пакистанцев, что Америка хочет помочь Пакистану чувствовать себя в безопасности и процветать, но что они не потерпят предоставление с его стороны помощи джихадистским группировкам, угрожающим безопасности Соединенных Штатов.

Однако в конечном итоге попытки построить стратегическое партнерство ни к чему не привели. Гражданские лидеры не смогли сгладить недоверие между американскими и пакистанскими военными и разведслужбами. А отсутствие полноценного контроля гражданского общества над армией и спецслужбами Пакистана означало, что, как и всегда, две стороны тянут одеяло на себя, пытаясь добиться совершенно разных целей. Однако вряд ли положение было бы намного лучше, находись все под контролем гражданского правительства. Силовым структурам легче дать своим союзникам то, что они хотят, невзирая на желания народных масс, будь то U2, базы БПЛА или вооружение афганских моджахедов.

Срок моих полномочий как посла неожиданно завершился в ноябре 2011 г. – несколько недель спустя после того, как американский предприниматель пакистанского происхождения ложно обвинил меня в том, что я использовал его в качестве посредника для получения американской помощи из США. Это якобы было необходимо для предотвращения военного переворота сразу после спецоперации американских войск, в ходе которой уничтожили бен Ладена. Обвинение было совершенно необоснованным, поскольку у меня как у посла был прямой доступ к американским официальным лицам и не было нужды прибегать к содействию сомнительного бизнесмена, чтобы довести до их сведения обеспокоенность тем, что пакистанские военные угрожают гражданскому устройству общества. Этот эпизод лишний раз доказывает, что стремление поддерживать тесные связи с Соединенными Штатами непопулярно в Пакистане, и в целом пакистанские СМИ, разведслужбы и судебно-правовые инстанции подозревают людей, стремящихся восстановить пошатнувшееся партнерство, в самых худших намерениях.

Возможность компромисса

С учетом истории неудач пора подумать, стоит ли сохранять американо-пакистанский союз. По крайней мере, в обозримом будущем США не согласятся с планами пакистанских военных добиваться господства Пакистана в Южной Азии или равенства с Индией. И американская помощь сама по себе не изменит приоритетов Исламабада. Конечно, по мере укрепления демократии пакистанцы смогут однажды провести непредвзятые дебаты и прийти к пониманию того, в чем состоят национальные интересы и как их добиваться. Но результаты даже таких дебатов могут не устроить Соединенные Штаты. Так, например, 69% пакистанцев, принявших участие в опросе общественного мнения в 2012 г., одобряют улучшение отношений с Индией, при этом 59% из них по-прежнему считают, что Индия несет главную угрозу Пакистану.

Поскольку отношения между США и Пакистаном зашли в тупик, двум странам нужно исследовать пути построения несоюзнических отношений. И пробный шар был брошен в 2011–2012 гг., когда Пакистан перекрыл транзитные маршруты в ответ на удар натовского БПЛА по афганско-пакистанской границе, в результате чего погибли 24 пакистанских солдата. Это не воспрепятствовало продолжению военной кампании США, которые быстро переориентировались на другие пути доставки военных и материально-технических грузов в Афганистан. Конечно, это более дорогие маршруты, но гибкость Соединенных Штатов показала Исламабаду, что Вашингтон нуждается в его помощи не так остро, как когда-то казалось. Это осознание должно лечь в основу новых отношений. Америке надо недвусмысленно определять свои интересы, а затем действовать соответствующим образом, не слишком волнуясь по поводу реакции Исламабада.

Новое охлаждение в конечном итоге спровоцирует сведение счетов. Вашингтон продолжит делать в регионе то, что считают нужным для обеспечения безопасности – например, наносить удары с помощью БПЛА по подозреваемым в террористической деятельности. Это будет приводить в ярость Исламабад и Равалпинди, где сосредоточено военное руководство Пакистана. Пакистанские военачальники способны поднять шумиху, угрожая сбивать американские БПЛА, но им придется трижды подумать и взвесить все с учетом потенциальной эскалации недружественных действий. Поскольку Пакистан слаб (и будет еще слабее без американской военной помощи), наверное, он воздержится от прямой конфронтации с США.

Когда национальные элиты Пакистана в сфере обороны и безопасности осознают пределы своих возможностей, они, вероятно, попытаются возобновить партнерские отношения с Соединенными Штатами, отказавшись от былых амбиций и понимая, что в их силах, а что нет. Также не исключено, хотя и менее однозначно, что пакистанские лидеры решат обойтись своими силами, не уповая слишком на США, как это было в течение нескольких последних десятилетий. В этом случае также удастся избавиться от взаимного разочарования, вытекающего из вынужденной зависимости Пакистана от Соединенных Штатов, которой будет положен конец. Дипломаты обеих стран направят тогда усилия на то, чтобы разъяснять собственную позицию и понять позицию другой стороны, вместо того чтобы обмениваться обвинениями, как это происходило в последние шесть десятилетий. Даже если разрыв союзнических отношений не приведет к подобной драматической развязке, у обеих стран появится свобода принятия жестких стратегических решений в отношении друг друга, которых они до недавнего времени избегали.

Пакистан мог бы выяснить на практике, осуществимы ли цели его региональной политики (сдерживание Индии) без американской помощи. США могли бы решать проблемы, связанные с терроризмом и распространением ядерного оружия, освободившись от груза обвинений в предательстве со стороны Пакистана. Честное признание истинного статуса взаимоотношений могло бы даже помочь обеим сторонам больше уважать друг друга и облегчило бы им задачу налаживания сотрудничества. В конце концов, вряд ли отношения стали бы хуже, чем сегодня, когда обе столицы упорно держатся за союзнические отношения, не веря в возможность построения таковых. Так, может быть, лучше перестать заниматься самообманом и признать, что союз в нынешней ситуации невозможен, а затем продолжить двигаться вперед и вести поиск компромиссов?

Пакистан. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 мая 2013 > № 886290 Хусейн Хаккани

Цугцванг Пхеньяна

Почему Северная Корея не пойдет китайским путем

А.Н. Ланьков – профессор Университета Кунмин (г. Сеул).

Резюме: Во главе КНДР находятся циничные и умные прагматики, они вполне здраво оценивают ситуацию, в которой оказалась их страна. Главная задача очевидна – сохранение режима.

Северная Корея имеет не самую лучшую репутацию. В мире считают, что в КНДР воцарился иррациональный и воинственный режим, а управляют страной люди, остающиеся в плену идеологических моделей 70-летней давности. Однако более трезвый взгляд показывает: Северной Кореей руководят отнюдь не фанатики и идеологически зашоренные национал-сталинисты. Скорее наоборот – во главе КНДР находятся циничные и умные прагматики, они вполне здраво оценивают ситуацию, в которой оказалась их страна. Главная задача очевидна – сохранение режима. Винить их за это трудно, ведь едва ли на планете найдется государство, правящая элита которого не заботилась бы о сохранении собственной власти и привилегий.

Корейская Народно-Демократическая Республика возникла в 1945–1948 гг. в условиях, очень похожих на обстоятельства появления на свет многих режимов Восточной Европы. После того как северная часть Корейского полуострова оказалась под контролем Советской Армии, СССР начал активно и в целом успешно насаждать там несколько модифицированную версию собственной политической и экономической модели. Однако на рубеже 1950-х и 1960-х гг. отношения Пхеньяна и Москвы резко ухудшились. Ким Ир Сен и его окружение не приняли хрущевских реформ и начали перестраивать политическую и экономическую модель страны в противоположном направлении. В результате в Северной Корее сложилось общество, в котором характерные черты сталинской модели государственного социализма нашли даже более яркое выражение, чем в Советском Союзе конца сороковых.

Торговля как таковая практически исчезла – почти все продовольствие и товары первой необходимости распределялись по карточкам. Роль материального стимулирования снизилась – основную ставку делали на идеологическое воспитание. Размер приусадебных участков в деревнях не мог превышать 100 кв. м (разумеется, основой сельскохозяйственного производства уже к концу пятидесятых стали кооперативы – аналог советских колхозов). Поездки за пределы того уезда или города, в котором житель КНДР был зарегистрирован для постоянного проживания, жестко ограничивались. Владение радиоприемниками со свободной настройкой считалось политическим преступлением. Иностранная литература и периодика нетехнического характера отправлялась в спецхран, причем исключения не делалось и для публикаций из социалистических стран. Вне доступа оказались даже собрания сочинений Маркса, Энгельса и Ленина – с работами классиков марксизма северокорейцы могли знакомиться только по цитатникам и отдельным текстам, которые были сочтены идеологически допустимыми. Контакты с иностранцами, в том числе и гражданами СССР, строго ограничивались. Культ личности Ким Ир Сена (а впоследствии – и членов его семейства) достиг такой интенсивности, которая была немыслима ни в Советском Союзе времен Сталина, ни в Китае времен Мао. Крайние, если не гротескные, формы принимал корейский этнический национализм.

С 1970-х гг. режим фактически превращается в абсолютную монархию. Преемником Ким Ир Сена официально назначен его старший сын Ким Чен Ир, который возглавил партию и правительство после смерти отца в 1994 году. После кончины Ким Чен Ира в 2011 г. власть перешла к его сыну, «молодому маршалу» Ким Чен Ыну. Значительная часть высших административных позиций с конца 1970-х гг. занимают представители второго поколения элиты, то есть в основном дети и ближайшие родственники маньчжурских партизан тридцатых годов.

Сложившаяся в 1960-е гг. экономическая модель отличалась крайней неэффективностью и затратностью. Известно, что государственно-социалистическая экономика способна к мобилизационным рывкам и концентрации значительных ресурсов в тех отраслях, которые высшее руководство считает жизненно важными. В то же время стабильное развитие, равно как и производство потребительских товаров удовлетворительного качества, для такой системы являются задачами крайне затруднительными. В КНДР, где особенности данной экономической модели были доведены до логического конца, все эти проблемы проявились особенно ярко. К восьмидесятым экономический рост почти прекратился. Тем не менее до начала 1990-х экономика держалась на плаву во многом благодаря советской и китайской помощи, которую северокорейцы получали, умело играя на противоречиях и соперничестве Москвы и Пекина. Продовольственные карточки регулярно отоваривались, и голода в стране не было.

Однако ситуация резко изменилась в начале 1990-х гг., когда поступление извне внезапно прекратилось. Результатом стал тяжелейший экономический кризис. По существующим оценкам, объем промышленного производства сократился в 1990–2000 гг. примерно в два раза. Особенно сильно пострадало сельское хозяйство, которое изначально очень зависело от поставок химических удобрений и поддержания в должном порядке дорогостоящих ирригационных систем и насосных станций. Урожаи зерновых резко сократились, и КНДР, которая и ранее не могла толком прокормить себя, столкнулась с массовым голодом. В 1996–1999 гг. он унес от 600 до 900 тыс. жизней, а также привел к громадным переменам в обществе. Черный и серый рынки начали играть решающую роль в выживании населения, коррупция, ранее практически отсутствовавшая, стала всеобщей, возможности государства контролировать повседневную жизнь существенно ослабели.

Стихийная трансформация

Развал государственной экономики привел к стихийному возрождению частного сектора – формально незаконного, но фактически очень влиятельного. Рынки, до конца 1980-х гг. – весьма маргинальное явление, начали стремительно расти. Хотя ни о каком роспуске сельскохозяйственных кооперативов нет и речи, крестьяне по своей инициативе активно возделывают землю на крутых горных склонах и иных неудобьях, так что сейчас именно они вносят немалый вклад в производство продовольствия в стране. Появились частные мастерские, в основном занятые изготовлением товаров народного потребления. Расцвела частная торговля с Китаем – как контрабандная, так и легальная и полулегальная. Наконец, немалую роль играло отходничество в Китай – благо до 2008–2009 гг. граница охранялась весьма слабо.

Грань между частной и государственной экономикой быстро стиралась. Многие из формально государственных предприятий (например, большинство ресторанов и очень многие магазины) в действительности являются частными. Их владельцы инвестируют собственные средства, по своему усмотрению нанимают и увольняют работников, по рыночным ценам реализуют продукцию и услуги, а государству отдают определенную часть дохода (или заранее оговоренную фиксированную сумму). Часто встречающееся в печати утверждение о том, что КНДР остается чуть ли не заповедником государственного социализма, уже давно не соответствует действительности. Большинство северокорейцев живет серыми и черными доходами. Один из ведущих специалистов по теневой экономике Северной Кореи профессор Ким Бён-ён считает, что в 1998–2008 гг. индивидуальное предпринимательство обеспечивало примерно 78% дохода средней семьи.

Неизбежным следствием этих процессов стало имущественное расслоение. Многие из теневиков, равно как и связанные с ними чиновники, сделали неплохие состояния. В пересчете по рыночному курсу официальная зарплата в КНДР на протяжении последних 15 лет составляла 2–3 долл. в месяц (в последние месяцы – даже меньше, по причине очередной вспышки гиперинфляции). Реальный доход средней семьи существенно выше, примерно 30 долл., однако некоторым удалось создать состояние в несколько сот тысяч долларов. «Новые корейцы», непропорционально большая часть которых живет в Пхеньяне и пограничных городах, активно посещают многочисленные коммерческие рестораны, покупают квартиры (формально торговля недвижимостью запрещена, но фактически – процветает), ввозят из Китая мебель и сантехнику, в некоторых случаях обзаводятся мотоциклами и даже автомобилями.

Притом что едва ли не большинство чиновников так или иначе кормится с рынка, государство не одобряет новую экономику. В официальной печати трудно найти даже намеки на само ее существование, а идеологические работники постоянно напоминают, что социализм кимирсеновского образца является идеалом, от которого, возможно, и пришлось несколько отойти под влиянием исключительно неблагоприятных обстоятельств, но к которому надо стремиться. В отдельные периоды, впрочем, власти готовы смотреть на индивидуальное предпринимательство сквозь пальцы, а в 2002 г. они даже декриминализовали некоторые виды частной экономики (эти изменения были тут же объявлены в мировой печати «началом радикальных реформ китайского образца»). В другие периоды власти, наоборот, стремятся подорвать частный сектор – кульминацией этих усилий стала денежная реформа 2009 г., изначальной целью которой была ликвидация капитала частных фирм. В общем и целом же отношение властей к «стихийному капитализму» остается негативным. Северокорейские частные предприниматели действуют в теневой зоне. Они гораздо влиятельнее (и многочисленнее), чем, скажем, «цеховики» советских семидесятых, но, с другой стороны, им далеко до официально признанных и поощряемых предпринимателей современного Китая.

Частный бизнес внес немалый вклад в то, что в последнее десятилетие экономическая ситуация в Северной Корее отчасти выровнялась. Появляющиеся время от времени в печати сообщения о голоде и даже каннибализме не должны вводить в заблуждение. Население в своей массе питается плохо, но голода в стране больше нет, а жизненный уровень растет, хотя и довольно медленно. По оценкам (южнокорейского) Банка Кореи, среднегодовой рост ВВП в КНДР на протяжении последнего десятилетия составлял примерно 1,3% – показатель не слишком высокий, но и не катастрофический. Впрочем, по сравнению с уровнем роста Китая и Южной Кореи это мизерная цифра. Ситуация в стране крайне тяжелая, а разрыв с соседями, и без того огромный, продолжает нарастать.

Тем не менее северокорейское руководство упорно отказывается воспользоваться выходом из сложившейся ситуации, который внешним наблюдателем представляется вполне очевидным: оно не собирается следовать по пути Китая и Вьетнама. И в КНР, и в СРВ коммунистическая олигархия провела фактический демонтаж государственного социализма и осуществила поэтапный переход к рыночной экономике (с большими элементами дирижизма), сохранив при этом однопартийную систему, социалистическую риторику и символику. В результате китайская и вьетнамская номенклатура не только сохранила власть, но и существенно увеличила свои доходы. Впрочем, от перемен в этих странах выиграли не только чиновники, но и подавляющее большинство населения: оба государства переживают экономический бум, который почти не имеет аналогов в мировой истории.

Пример Китая кажется привлекательным, и неудивительно, что многие наблюдатели уже не одно десятилетие ожидают, что руководство КНДР в самое ближайшее время решится пойти по китайскому пути – такому, казалось бы, простому и эффективному. Разговоры о якобы намечающихся в Северной Корее реформах возникают каждые несколько лет. Первый раз на памяти автора этих строк о начале «реформ китайского образца» заговорили в 1984 г., когда был принят Закон о смешанных предприятиях. Однако пока все это остается лишь разговорами.

Именно на это упорное нежелание реформировать страну чаще всего указывают те, кто обвиняют пхеньянское руководство в иррациональности. Однако КНДР не следует по китайскому пути по причинам сугубо рациональным: в Пхеньяне отлично понимают, что между Китаем и Северной Кореей существует коренное отличие, которое делает реформы крайне рискованным и едва ли не самоубийственным предприятием.

Незнание – сила

Главные проблемы для северокорейских властей создает существование исключительно успешного государства-близнеца – Южной Кореи. В колониальные времена (1910–1945 гг.) Южная Корея была отсталым аграрным регионом, а практически вся индустрия была сосредоточена на той территории, что впоследствии оказалась под контролем Пхеньяна. Несмотря на тяжелые разрушения, вызванные Корейской войной, Пхеньян быстро привел в порядок промышленное наследие, оставшееся от японского колониализма, и до конца 1960-х гг. опережал Юг по большинству макроэкономических показателей.

Однако с начала 1960-х гг. Южная Корея вступила в период стремительного экономического роста, который вполне обоснованно именуют «южнокорейским экономическим чудом». Между 1960 и 1995 г., то есть за время жизни одного поколения, уровень ВВП на душу населения увеличился в десять раз, с 1105 до 11873 долл. (с поправкой на инфляцию, в постоянных долларах 1990 года). Около 1970 г. по ВНП на душу населения Южная Корея обогнала Север, и с тех пор разница в уровне жизни двух корейских государств постоянно растет. Поскольку с начала 1960-х гг. Пхеньян засекретил экономическую статистику, с полной уверенностью говорить о масштабах нынешнего разрыва сложно. По оптимистическим оценкам, показатель ВВП на душу населения в КНДР уступает южнокорейскому в 12 раз. Если же верить оценкам пессимистов, то разрыв примерно 40-кратный. Впрочем, даже если правы оптимисты, речь все равно идет о самом большом различии между двумя странами, имеющими сухопутную границу. Для сравнения: в 1990 г. разрыв в уровне ВВП на душу населения между Восточной и Западной Германией был примерно двукратным.

Именно существование этого разрыва является, с точки зрения северокорейского руководства, главной политической проблемой. Проведение реформ китайского образца неизбежно предусматривает открытие страны (пусть и частичное), ибо для таких преобразований необходимы внешние инвестиции и зарубежные технологии. Понятно, что открытие приведет к быстрому распространению информации о процветании Южной Кореи, которая официально даже не считается другим государством (в северокорейских официальных документах и пропаганде – это всего лишь «часть КНДР, временно оккупированная американскими войсками»).

Следует отметить, что до начала 2000-х гг. основная масса северокорейцев не знала о том, как далеко вперед ушла Южная Корея. Им внушали, что Юг – это «живой ад», «страна нищеты и бесправия», где голодают дети. Однако с конца 1990-х гг. тщательно построенная система самоизоляции КНДР стала постепенно распадаться, и сведения о жизни за рубежом просачиваются в страну. Теперь многие северокорейцы догадываются, что Южная Корея живет существенно лучше КНДР. Однако истинные масштабы этого колоссального различия осознают немногие. Надо помнить, что представления о «благополучной жизни» у большинства жителей КНДР весьма скромные: символ процветания для них – возможность ежедневно досыта есть рис, а пару раз в неделю – мясо.

Понятно, что начало реформ изменит эту ситуацию коренным образом. Станет известно, что даже бедная южнокорейская семья может позволить себе и автомобиль, и отпуск за границей (и то и другое в Северной Корее доступно лишь нескольким тысячам семейств, находящихся на самой верхушке наследственной властной иерархии). Распространение такой информации, естественно, заставит многих жителей КНДР задаться вопросом о том, кто же виноват в крахе экономики Северной Кореи – страны, которая восемь десятилетий назад являлась самым развитым регионом континентальной Восточной Азии. Понятно и то, что ответственность будет возложена на нынешний режим. Реформы неизбежно приведут к ослаблению и идеологического, и административно-полицейского контроля. Рыночная экономика, пусть и контролируемая государством, невозможна в стране, где для выезда за пределы родного уезда нужно получить разрешение полиции и по-прежнему нельзя позвонить за границу с домашнего телефона.

В Китае, конечно, наблюдались аналогичные процессы, однако там они не имели серьезных политических последствий. Китайцы сейчас отлично знают, что уровень жизни в их стране куда ниже, чем, скажем, в Соединенных Штатах или Японии. Однако это обстоятельство не воспринимается ими как доказательство неэффективности или нелегитимности КПК: ведь и Япония, и США – это другие страны, с другой культурой и историей. Кроме того, Китай не может объединиться с богатыми соседями по планете, не может и не хочет превратиться ни в 51-й американский штат, ни в японскую префектуру.

В Северной Корее ситуация совершенно иная. У руководства есть все основания опасаться, что реформы приведут к потере легитимности власти и внутриполитической нестабильности. Иначе говоря, результатом социально-экономических реформ с большой долей вероятности станет не экономический бум (как это случилось в Китае), а кризис и падение режима. При этом велика вероятность поглощения КНДР Южной Кореей.

Следует отметить, что северокорейской номенклатуре будет крайне трудно отказаться от идеологии, в которую они и так давно не верят, но сохранить значительную долю реальной власти в качестве предпринимателей, приватизировавших государственные предприятия, или даже демократических политиков, как это произошло в СССР и ряде социалистических стран. Северокорейская номенклатура отлично понимает, что в объединенном государстве ее ничего хорошего не ждет. Бывшие секретари райкомов и директора маленьких заводиков с технологией 1930-х гг. не смогут конкурировать с менеджерами из Samsung или LG.

Более того, среди северокорейского руководства распространены опасения по поводу возможных репрессий со стороны победителей. В конце концов они знают, как бы сами поступили с южнокорейской элитой, если бы конкуренция двух корейских государств закончилась триумфом Севера. Не случайно в откровенных разговорах с членами северокорейских правящих семейств очень часто звучит вопрос о том, что случилось с чиновничеством в бывшей Восточной Германии.

Даже если реформы приведут к быстрому улучшению экономической ситуации, это, скорее всего, не очень поможет реформаторам: при самом благоприятном повороте событий на ликвидацию отставания от Юга уйдут два-три десятилетия. На протяжении всего этого периода Пхеньян будет оставаться политически уязвимым. То обстоятельство, что верхушка страны уже полвека является наследственной, усугубит кризис легитимности. В глазах народа самые успешные реформаторы останутся детьми и внуками тех, кто в свое время довел ситуацию до кризиса.

В последнее время и в открытых источниках появились прямые подтверждения того, что вышеописанные страхи действительно свойственны северокорейскому руководству. В начале 2012 г. в Японии вышла в свет книга интервью и писем Ким Чен Нама – старшего сына Ким Чен Ира и сводного брата нынешнего Верховного руководителя Ким Чен Ына. Сам Ким Чен Нам постоянно живет в Макао и, по слухам, не слишком ладит со своим братом, однако сохраняет неплохие контакты с семейством Кимов. Кроме того, Ким Чен Нам – единственный представитель правящего клана, который временами общается с журналистами. Собственно говоря, вышедшая в Токио книга состоит из его бесед и переписки с корреспондентом газеты «Токио симбун» Ёдзи Гоми. В подлинности большей части текста сомнений нет, так как многие из вошедших в книгу фрагментов публиковались и раньше.

В своих интервью Ким Чен Нам признает, что реформы – единственный способ радикально улучшить благосостояние народа. С другой стороны, он опасается, что в той специфической ситуации, в которой оказалась Северная Корея, реформы китайского образца приведут к политической дестабилизации. В январе 2011 г. он сказал: «Я лично полагаю, что экономическая реформа и открытость являются лучшим способом для того, чтобы сделать жизнь северокорейского народа зажиточной. [Однако] с учетом специфики Северной Кореи есть опасения, что экономическая реформа и открытость приведут там к падению нынешнего строя».

Возможно, конечно, что такие страхи преувеличенны – нельзя исключать, что и в случае реформ пхеньянская элита найдет способы удержать внутриполитическую ситуацию под контролем. Тем не менее вероятность катастрофического (для властей предержащих) поворота событий весьма велика. Поэтому вполне понятно, что на протяжении последних 25 лет северокорейское руководство не проявляло желания следовать по китайскому пути. Возможно, этот подход излишне осторожный, однако его никак нельзя считать иррациональным.

Правда, отказ Пхеньяна от реформ не означает, что ситуацию в стране удается полностью заморозить. Доминирование частной экономики в потребительском секторе само по себе делает процесс перемен неизбежным.

Наиболее важным является уже упомянутое выше распространение в стране информации о внешнем мире, в первую очередь – о Южной Корее и Китае. Каналы, по которым происходит распространение этой опасной информации, достаточно разнообразны, и перекрыть их властям не удается. Большую роль, например, играет трудовая миграция в Китай – до полумиллиона жителей КНДР на протяжении 1955–2012 гг. побывали в КНР, в основном в качестве нелегалов-гастарбайтеров (сейчас число их резко сократилось). Эти люди не только своими глазами видели результаты китайского экономического роста, но и немало слышали о жизни в Южной Корее – благо в приграничных районах Китая, заселенных в основном этническими корейцами, очень сильно экономическое и культурное влияние Сеула.

Некоторую роль в распространении сведений о внешнем мире также играет контрабандный ввоз радиоприемников со свободной настройкой, равно как и появление в частном владении компьютеров. Однако решающим фактором все-таки стало распространение видеоаппаратуры. Дешевые китайские модели стоят около 20–30 долл., что примерно соответствует среднемесячному доходу северокорейской семьи, и активно используются для просмотра южнокорейской видеопродукции, которая ввозится из Китая контрабандно.

Другие важные перемены связаны с ослаблением внутреннего контроля. Переход к рыночным отношениям предсказуемо привел к росту коррупции, которая в былые времена практически отсутствовала. В новых условиях чиновники зачастую готовы игнорировать те или иные правонарушения (в том числе и политические), если их невнимательность будет щедро вознаграждена. Например, за взятку в 100–150 долл. можно избежать неприятностей в случае обнаружения дома радиоприемника или южнокорейских видеокассет.

В некоторых случаях, впрочем, послабления явно инициированы сверху. Например, в конце 1990-х гг. почти перестал применяться принцип семейной ответственности за политические преступления. Ранее вся семья политического преступника подлежала аресту и отправке на несколько лет в лагерь (с последующей пожизненной ссылкой). Сейчас подобные меры принимаются только в чрезвычайных случаях. Идет стихийная либерализация и на низовом уровне. Недовольство правительством в последние 5–10 лет распространилось и среди студентов, и среди чиновников среднего и низшего звена. Так что медленная дезинтеграция режима продолжается. Скорее всего, в долгосрочной перспективе режим действительно обречен, однако его руководство вовсе не стремится приблизить его конец, начиная политически опасные реформы.

Пугать, чтобы выжить

Важную роль в поддержании северокорейской экономики на плаву играет внешняя помощь, в первую очередь продовольственная (даже сейчас, когда ситуация в сельском хозяйстве несколько улучшилась, КНДР собирает на 15–20% меньше зерна, чем необходимо для обеспечения минимальных физиологических потребностей населения). В результате внешняя политика в первую очередь построена вокруг выдавливания этой самой помощи, в том числе и из тех стран, которые официально считаются «смертельными врагами народной Кореи».

В целом с задачей изымания помощи северокорейские дипломаты справляются весьма успешно. По данным WFP, на протяжении 1996–2011 гг. КНДР получила 11,8 млн тонн бесплатной продовольственной помощи (примерно 15% от потребления). При этом среди доноров есть только одно государство, которое формально считается союзником КНДР – это Китай, поставивший за это время 3 млн тонн продовольствия. Все остальные поставщики – «враждебные» США (2,4 млн тонн), Япония (0,9 млн тонн) и Южная Корея (3,1 млн тонн). Получение этой помощи требует тонкой и одновременно жесткой игры на противоречиях держав.

Важным подспорьем в этих дипломатических маневрах является и ядерная программа – значительная часть иностранной помощи фактически предоставлялась в качестве вознаграждения за готовность КНДР приостановить ядерную программу. Именно настоятельная потребность в эффективных средствах дипломатического давления является одной из двух основных причин, которые вынуждают Пхеньян работать над ядерным оружием. Другая причина – вопросы национальной безопасности: в Пхеньяне видели, что случилось с Саддамом Хусейном и Муамаром Каддафи – и извлекли из их печальной судьбы вполне очевидные уроки.

Иначе говоря, внутриполитические решения во многом определяют и внешнюю политику КНДР. Чтобы как-то компенсировать неэффективность экономической системы, изменить которую они не могут по весьма весомым внутриполитическим причинам, пхеньянские руководители вынуждены вести рискованную (по крайней мере на первый взгляд) политику: нагнетать напряженность, чтобы потом получать вознаграждение за возврат к статус-кво, играть на противоречиях великих держав, заниматься мягкими формами ядерного шантажа. Все это, конечно, действия предосудительные с точки зрения внешнего мира, но в нынешних обстоятельствах никакой реалистической альтернативной модели поведения у северокорейского руководства нет.

Итак, Пхеньян оказался в непростой ситуации, выхода из которой не просматривается. Попытка что-то изменить, скорее всего, спровоцирует политический кризис и крах режима, упорный отказ от изменений означает, что ситуация в стране будет по-прежнему ухудшаться, а отставание от современного мира – нарастать. Пока не ясно, решит ли новый руководитель страны, Верховный руководитель маршал Ким Чен Ын продолжать линию своего отца. Для Ким Чен Ира, которому в 2002 г. исполнилось шестьдесят, консервативная линия имела смысл – у него был шанс продержаться у власти до последних дней жизни. Это ему и удалось – он умер в своем поезде-дворце, лишь немного не дожив до семидесятилетия.

Однако у его сына такого шанса нет: в долгосрочной перспективе система обречена, ее подтачивают экономическая неэффективность, постепенное распространение информации о внешнем мире, нарастающий скепсис народа и низов элиты. Поэтому нельзя исключить, что новое руководство все-таки начнет реформы, которые, с одной стороны, резко увеличивают политические риски, а с другой – дают некий шанс на спасение. Впрочем, реформы едва ли начнутся в ближайшем будущем – сначала Ким Чен Ыну нужно сосредоточить в своих руках всю полноту власти и заменить престарелых сановников отца своими людьми, которые уже просто в силу возраста куда с большей активностью будут осуществлять программу преобразований.

КНДР > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 мая 2013 > № 886288 Андрей Ланьков

Сумма всех страхов

Фактор китайской угрозы в российской политике

В.Б. Кашин – кандидат политических наук, старший научный сотрудник Центра Анализа стратегий и технологий (АСТ).

Резюме: Учитывая долгосрочную неопределенность в отношении будущего Китая, Россия по-прежнему не может исключать перехода китайской угрозы в категорию реальной.

Российско-китайские отношения в последние годы характеризуются невиданным ранее уровнем доверия и взаимодействия. Москва и Пекин выступают единым фронтом по большинству международных проблем, причем речь идет не о пассивной поддержке, а о совместной выработке политических шагов. Военно-техническое сотрудничество по итогам 2011 и 2012 гг. практически вернулось в «золотой век» 1990-х с ежегодным объемом поставок, близким к 2 млрд долларов. Совместные военные маневры становятся все более масштабными и характеризуются повышением уровня взаимодействия.

Особый характер отношений был убедительно продемонстрирован миру в ходе визита только что избранного Председателя КНР Си Цзиньпина в Москву в марте 2013 года. Как это было и в случае с Ху Цзиньтао, Москва стала первой иностранной столицей, которую Си посетил в качестве главы государства. В ходе его встреч с Путиным подчеркивался особый характер двусторонних отношений, достигнуты договоренности о значительном увеличении поставок в Китай российской нефти. Подтверждена решимость заключить соглашение о поставках в КНР российского газа, которое многие эксперты были склонны похоронить.

Си посетил центр оперативного управления российскими Вооруженными силами и этот шаг носил прежде всего политический и символический характер — никаких крупных сделок по поставкам оружия в ходе визита не обсуждалось. В политическом отношении Россия и Китай еще не готовы (и, возможно, не будут готовы) заявить о формальном военном союзе, но в военной и технической сферах для такого союза демонстративно создаются базовые условия посредством проведения все более сложных и масштабных совместных маневров и расширения контактов между военными двух стран.

Укрепляются гуманитарные контакты, связи между общественными организациями, сотрудничество в сфере образования. Чиновники обеих стран сходятся в том, что «китайская угроза» – миф, выгодный главным образом Соединенным Штатам. Лидеры подчеркивают, что их политические отношения базируются на доверии, а Москва и Пекин никогда не будут воспринимать друг друга как врагов. Тема возможных угроз со стороны КНР относится к числу запретных для публичного обсуждения российскими чиновниками.

Вместе с тем анализ хода перевооружения Вооруженных сил России показывает, что Восточный военный округ входит в число лидеров по темпам поступления новой техники. Оперативная переброска войск из Европейской России на Дальний Восток – один из главных сценариев крупномасштабных маневров, проводимых в России. Большая часть публикуемых ФСБ официальных сообщений об уголовных делах по фактам шпионажа касается Китая. Москва явным образом ограничивает китайские инвестиции в некоторые стратегически важные сектора экономики. Очевидно, все эти меры предосторожности связаны не с прямой, а лишь с потенциальной угрозой интересам, суверенитету и территориальной целостности России со стороны Китая. Но даже гипотетическая китайская угроза служит значимым фактором российской внешней и оборонной политики.

Прошлое и будущее

У России и Китая отсутствует «тяжелое историческое наследие», которое подпитывало бы взаимную враждебность. Вдоль российских границ нет ни одного крупного государства, с которым страна за свою историю воевала меньше, чем с Китаем.

К числу заметных военных эпизодов можно отнести столкновения казаков под командованием Ерофея Хабарова и Онуфрия Степанова с маньчжурами в 50-е гг. XVII в., две осады китайцами дальневосточной русской крепости Албазин в 1685 и 1686–1687 гг., а также неудачное нападение вассальных династий Цин монголов на Селенгинский острог в 1688 году. По меркам европейского театра военных действий масштабы этих боев, в которые со стороны русских всякий раз было вовлечено по несколько сот человек, ничтожны. Русское участие «в интервенции восьми держав» в Китай в период восстания ихэтуаней 1899–1901 гг. было более масштабным, но и тут Россия не выступала главным агрессором.

Можно вспомнить конфликт на КВЖД в 1929 г. (вероятно, самый крупный за историю двусторонних отношений), на острове Даманский и у озера Жаланашколь. Трудно вообще найти две столь крупные державы, просуществовавшие бок о бок более 300 лет и воевавшие так мало. В российско-китайских отношениях были свои мрачные и позорные страницы, например, Благовещенская резня (1900 г.) и истребление в Китае православных албазинцев во время восстания ихэтуаней. Но полномасштабной войны с десятками и сотнями тысяч убитых и стертыми с лица земли городами у России и Китая не было ни разу.

«Неравноправные российско-китайские договоры», которыми, по китайской версии, от Поднебесной были отторгнуты в пользу России гигантские территории, можно рассматривать как элемент внутриполитической пропаганды. Столпом ее является представление о «столетии позора» (1840–1949 гг.), когда иностранцы безнаказанно третировали Китай. Разумеется, главное в концепции «столетия позора» – не персональный состав обидчиков, а то, что «позор» прекратился только с приходом к власти в стране коммунистической партии.

Напротив, российско-китайское взаимодействие, направленное против Запада, имеет давнюю историю. Еще в 1858 г. Россия попыталась поставить Пекину партию современного оружия – винтовок и артиллерийских орудий – и была готова направить своих советников, чтобы научить пользоваться им. Предполагалось, что, перевооружившись, китайцы устроят кровавую баню англичанам и французам, и таким образом Россия отплатит им за поражение в Крымской войне. Сделка сорвалась лишь из-за политической неповоротливости китайского императора, отказавшегося ратифицировать Айгуньский договор с Россией. В дальнейшем Советская Россия оказывала военную помощь Гоминьдану в ходе гражданской и китайско-японской войны, начавшейся в 1937 году. Разумеется, все это было только прелюдией к гигантским проектам сотрудничества, запущенным после прихода к власти в Китае коммунистов.

Антисоветская кампания в Китае в 1960–1970-е гг., успешное создание в этот период из нашей страны образа векового врага не говорит о наличии глубоких исторических обид. Напротив, это важное напоминание о том, как легко руководство КНР манипулирует общественным мнением, направляя накопившийся заряд недовольства и агрессии по своему выбору, даже если враг является вчерашним союзником. Старательные регулярные напоминания о «столетии позора» и нарастающее использование националистических мотивов в государственной идеологии создают благоприятную почву для вспышек национализма. Часто они выходят из-под контроля, и тогда китайское руководство само вынуждено идти у них на поводу.

Травля японского бизнеса в Китае в ходе обострения спора вокруг островов Сэнкаку в 2012 году. Массовая кампания против французских универмагов Carrefour в наказание за французскую позицию по Тибету в 2008 году. Санкции против Манилы и периодически появляющиеся в китайских газетах рассуждения о грядущей войне с Филиппинами, Вьетнамом и Японией. Все это мы пока наблюдаем со стороны. Но если объектом ненависти удается сделать слабую и безобидную страну вроде Филиппин, от этого не застрахован никто, и вопрос лишь в наличии соответствующей политической воли.

Предсказать, куда будет направлена политическая воля Пекина хотя бы через 10 лет, не может никто. Китай, как и Россия, – страна с переходной политической системой. Это официально признано и закреплено в партийных документах; большинство программных выступлений содержат положение о неизбежной политической реформе. Как будет развиваться эта реформа и удастся ли ее удержать под контролем? Китай находится в разгаре процессов урбанизации и демографического перехода, подобно странам Европы конца XIX – первой половины XX веков. И точно так же он страдает от сильнейшего экономического и социального неравенства, разрыва в образовании и культурном уровне между городским средним классом и низами. Ситуация усугубляется глубоким идеологическим кризисом, в котором пребывает правящая Коммунистическая партия Китая, вынужденная в своей пропаганде все в большей степени делать ставку на национализм и великодержавие.

Для Европы первая половина XX века была временем турбулентности, приводившей к зигзагам во внешней политике и войнам. Китайское правительство осознает угрозы развитию и стабильности и принимает меры, но нынешнее состояние экономической науки не позволяет со сколько-нибудь высокой вероятностью оценить их успешность в долгосрочной перспективе. Всего за несколько лет ситуация может радикально измениться, и китайская угроза станет реальной. Противостояние с Россией не имеет смысла с точки зрения долгосрочных интересов развития Китая – но также не имело смысла противостоять СССР в годы холодной войны, такая линия диктовалась представлениями Мао Цзэдуна и его окружения. Россия не может не учитывать такую вероятность.

Военный аспект проблемы

В случае столкновения с Китаем Россия, независимо от предпринимаемых ею усилий по военному строительству, изначально окажется на грани поражения. Фактически оборона Сибири и Дальнего Востока принципиально невозможна без масштабного использования ядерного оружия, причем уже на раннем этапе боевых действий.

На карте мира Сибирь и российский Дальний Восток выглядят почти такими же большими, как вся остальная Азия. Но если взглянуть на плотность населения, то легко увидеть, что заселенная часть региона, граничащая с Китаем, представляет собой полосу протяженностью 3 тыс. км и шириной в среднем менее 200 километров. Территории к северу непригодны для проживания крупных масс населения и полномасштабного хозяйственного освоения. Оборона узкой и длинной полосы земли – сама по себе сложная задача. Но даже в этой полосе население является редким, а инфраструктура неразвитой. Есть три основные магистрали, пересекающие ее территорию и соединяющие Дальний Восток с остальной Россией – две железнодорожные (Транссиб и Байкало-Амурская магистраль) и одна автомобильная – трасса Чита–Хабаровск, достроенная с великим трудом лишь в 2000-е годы. При этом Транссиб и трасса Чита–Хабаровск на ряде участков проходят в непосредственной близости от китайской границы и уязвимы даже для огня артиллерии с китайской территории. БАМ, сооруженный ценой огромных усилий на относительно безопасном удалении от границы, делает российское положение на Дальнем Востоке несколько более устойчивым. Но эта магистраль с ее многочисленными мостами и туннелями может быть перерезана ударами авиации и крылатых ракет.

Невыгодное географическое положение и инфраструктурная слабость всегда были определяющими факторами российской и советской военной политики на Дальнем Востоке. Они сыграли ключевую роль в том, что Российская империя, превосходившая Японию в экономическом и военном отношении, обладавшая неизмеримо большими ресурсами, потерпела поражение в войне 1904–1905 годов. Начиная с 1930-х гг. СССР, опиравшийся на военно-промышленное превосходство над Японией, а в последующем – над КНР, пытался компенсировать невыгодную географию за счет постоянного поддержания на Дальнем Востоке мощной группировки, гарантированно превосходящей вероятного противника по количеству (и, как правило, качеству) тяжелого вооружения, если не по численности личного состава. Даже в самые трагические моменты Великой Отечественной войны, когда судьба страны висела на волоске, группировка на Дальнем Востоке не падала ниже уровня 1,1 млн человек, 2 тыс. танков, 3,1 тыс. самолетов и примерно 9 тыс. артиллерийских систем.

Сходной логике было подчинено советское военное строительство на Дальнем Востоке после начала противостояния с Пекином в 1960-е годы. С 1965 г. Советский Союз начал перебрасывать в приграничные с КНР военные округа дивизии из внутренних районов; только Забайкальский военный округ во второй половине 1960-х – начале 1970-х гг. получил 10 дивизий, в том числе три танковые. В 1990 г. округ имел 260 тыс. человек, 3,1 тыс. танков, 3,9 тыс. артиллерийских систем и около 200 вертолетов. В распоряжении Дальневосточного военного округа было примерно 370 тыс. военнослужащих, 6 тыс. танков, 5,8 тыс. орудий и 300 вертолетов. По количеству систем тяжелого оружия два этих округа были сравнимы со всей пятимиллионной НОАК того периода, далеко обгоняя потенциального противника по техническому уровню своего оружия. На действия против Китая была нацелена и значительная часть сил среднеазиатских военных округов, Сибирского военного округа и Тихоокеанского флота.

И при всем этом, как пишет в своих воспоминаниях генерал-лейтенант Владимир Легоминов, прослуживший 14 лет в разведке ЗабВО, «мы понимали, что возможности группировки наших войск на случай военного конфликта в безъядерном варианте ни в коей мере не шли в сравнение с возможностями противоборствующей стороны». Единственным, и притом весьма эфемерным, шансом советских войск на успех в безъядерном конфликте был быстрый переход в наступление с целью рассечения на части, окружения и разгрома численно превосходящего противника до того, как китайцам удастся разрезать советскую группировку на части. Не могло быть и речи об уверенности в успехе этой операции, особенно учитывая тот факт, что в конце 1970-х – начале 1980-х гг. Пекин вплотную занялся развертыванием тактического ядерного оружия. Тогда же Китай принял оговорку к обязательству о неприменении первым ядерного оружия, согласно которой оно могло быть использовано против противника, вторгшегося на китайскую территорию.

Содержание огромной группировки войск в Сибири и на Дальнем Востоке параллельно с гонкой вооружений в Европе было, бесспорно, одним из существенных факторов военного перенапряжения советской экономики и в последующем краха СССР. Постсоветская Россия не могла и надеяться на то, чтобы сохранить советскую систему обороны Дальнего Востока. Одновременно Китай превратился в одну из ведущих промышленных держав мира. Превосходство в вооружении, которым обладал Советский Союз по отношению к КНР, в настоящее время недостижимо ни для одной страны мира, включая США (если речь не идет об исключительно морском противостоянии). Сегодня численность сухопутных войск России составляет меньше 300 тыс. человек, то есть менее 20% сухопутных войск НОАК и, в отличие от советской эпохи, у российской армии уже нет преимущества в огневой мощи.

Дополнительным фактором, усугубившим военное положение России на Дальнем Востоке, стало резкое удешевление и широкое распространение высокоточного оружия. Разветвленная система долговременных фортификаций, десятилетиями строившаяся в той части страны и придававшая советской обороне некоторую устойчивость, потеряла смысл. Все российские силы общего назначения составляют малую часть того, что СССР когда-то имел на Дальнем Востоке. Если перспективы неядерного противостояния с КНР вызывали вопросы в 1980-е гг., то теперь ситуация выглядит вполне определенно. Именно поэтому Россия пошла в 1990-е гг. на подписание соглашения с Китаем о сокращении и ограничении численности войск в районе границы.

По существу единственным неядерным козырем России в военном противостоянии с Пекином остается Тихоокеанский флот. Технические возможности российского атомного подводного флота и растущая зависимость Китая от морской торговли теоретически дают России шанс на нанесение КНР неприемлемого экономического ущерба. Это, очевидно, не поможет остановить потенциальное китайское наступление, но повысит цену возможного решения о конфликте с Россией. Примечательно, что база атомных подводных лодок в Вилючинске (Камчатка), которую еще в 2003 г. Генеральный штаб предлагал закрыть в связи с отсутствием средств, с 2004 г. энергично восстанавливается и развивается. При этом работы по развитию инфраструктуры находятся под личным контролем Владимира Путина, несколько раз посещавшего базу. Именно в Вилючинске должны в перспективе базироваться большинство из новых атомных ракетных подводных лодок проекта 955 «Борей» и многоцелевых лодок проекта 885 «Ясень».

В целом строительство российских сил общего назначения осуществляется с явным учетом угрозы противостояния с КНР. Образованное в 2010 г. на базе Тихоокеанского флота, Дальневосточного и части Сибирского военных округов Объединенное стратегическое командование «Восток» (Восточный военный округ) стало крупнейшей группировкой сил и средств в Вооруженных силах. Несмотря на дружественный характер отношений Москвы и Пекина, округ, непосредственно отвечающий за оборону российско-китайской границы, не рассматривается как стратегическое захолустье. Здесь идет активный процесс военного строительства. На его долю приходится значительная часть новых вооружений, поступающих в российскую армию. Например, ВВС округа стали основным получателем модернизированных истребителей Су-27СМ, поступивших в 22-й и 23-й истребительные авиационные полки (базы Дземги и Центральная-Угловая в Приморье). Согласно заявлениям российского военного руководства, на Дальнем Востоке будет развернут третий полк новейших российских зенитных ракетных систем С-400 (первые два отвечают за защиту Москвы). Округ также получал истребители Су-30М2, штурмовики Су-25СМ, ударные вертолеты Ка-52, тяжелые транспортные вертолеты Ми-26 и другую технику. В 2011–2012 гг. было обновлено (заменено на новые или модернизировано) более 50% образцов военной техники, находящейся на вооружении ВВС и ПВО округа. Ежегодно проводятся учения по переброске на Дальний Восток сил из Европейской части России. Большое внимание уделяется совершенствованию парка стратегической военно-транспортной авиации. И тем не менее максимум, на что могут рассчитывать российские силы общего назначения, – это отражение вооруженной провокации по образцу пограничных советско-китайских конфликтов 1969 г. или несколько более крупной.

Основой российской обороноспособности по отношению к КНР является ядерное оружие, в том числе тактическое. Китайский фактор, вероятно, объясняет многие аспекты российского поведения в сфере контроля и сокращения стратегических вооружений. Россия не намерена более обсуждать с США сокращение стратегических ядерных арсеналов без участия других ядерных держав; она не раскрывает состава и не собирается сокращать свой тактический ядерный арсенал, при этом известно, что значительные средства расходуются на его развитие. Именно с китайским фактором, по всей видимости, связаны высказывавшиеся в прошлом министром обороны Сергеем Ивановым идеи о выходе России из договора по ракетам средней и малой дальности.

Следует отметить, что многие российские страхи в отношении Китая имеют зеркальное отражение в виде ответных китайских страхов. Россия также является страной с переходной политической системой; в России сильны крайние идеологии и значительной популярностью пользуется теория «китайской угрозы». Переход России в лагерь западных стран и ее превращение в союзника Соединенных Штатов поставит Пекин в крайне сложное и опасное положение; многолетние усилия по диверсификации источников снабжения КНР сырьем будут сорваны; под угрозой окажутся китайские инвестиции в странах СНГ. Несмотря на то, что Россия неспособна осуществить сухопутное вторжение в Китай, военное противостояние и перспектива появления в России американских баз потребует от КНР гигантских инвестиций в системы ПВО, предупреждения о ракетном нападении и т. д., а также, возможно, приведет к передислокации ряда стратегических объектов. Китай также окажется в изоляции на международной арене, где Москва по многим важным для Пекина вопросам выступает его единственным значимым союзником.

Взаимный страх и внешняя политика

Последствия возможного противостояния заставляют Россию и Китай принимать меры, чтобы избежать данного сценария. Правительства двух стран в настоящее время осознанно пытаются создать прочные экономические, политические и гуманитарные связи, которые сделают возникновение конфликта крайне маловероятным и даже невозможным. Эти усилия затрудняются нежеланием сторон поступаться краткосрочными экономическими интересами. Сказывается также разница в масштабах двух экономик, взаимное недоверие и недостаточное понимание мотивов другой стороны.

В экономической сфере Россия заинтересована в отношениях максимальной взаимозависимости, которая должна стать важным стабилизирующим фактором политических связей. КНР полностью поддерживает стремление к опережающему росту российско-китайского товарооборота. В 2012 г. он достиг 90 млрд долл. и, как ожидается, в 2013 г. превысит 100 млрд долларов. Китай уже является самым крупным торговым партнером России, если Евросоюз не рассматривается в качестве отдельно взятой экономики. По итогам 2012 г. доля КНР во внешнеторговом обороте России составляет несколько более 10%, доля России в китайском внешнеторговом обороте едва превышает 2%. Однако Россия превращается в важного поставщика некоторых видов сырьевых товаров, а по мере стремления Китая диверсифицировать источники импорта сырья доля России будет расти. В дополнение к расширению действующего соглашения по импорту нефти до конца 2013 г. может быть заключен контракт по поставкам в Китай российского газа. Растущий интерес для китайцев представляет уголь, имеются перспективы наращивания экспорта нефтепродуктов и электроэнергии. В то же время в среднесрочной перспективе стабилизирующая роль экономики для двусторонних отношений будет оставаться незначительной.

В политическом отношении стороны стремятся вовлекать друг друга в разнообразные форматы и механизмы политического взаимодействия. К ним можно отнести совместное участие в ШОС, взаимодействие в БРИКС, а также отлаженный механизм сотрудничества при обсуждении международных вопросов в ООН, включая проведение регулярных межмидовских консультаций, согласование позиций перед важными голосованиями в Совете Безопасности и т.д.

Китай стремится по возможности снять российскую обеспокоенность относительно возможности соперничества на постсоветском пространстве. Предпринимавшиеся в прошлом некоторыми странами, в частности Белоруссией, попытки использовать Китай в качестве противовеса российскому влиянию были прохладно восприняты Пекином. В ходе визита в КНР российского президента Дмитрия Медведева в 2010 г. Китай, по сути, пошел на признание постсоветского пространства зоной российских особых интересов, выразив в совместном документе поддержку действиям Москвы по обеспечению ее коренных интересов и безопасности на Кавказе и в СНГ в целом.

В сфере обороны и безопасности помимо широкомасштабного военно-технического сотрудничества, фактически вернувшегося в последнее время на уровень 1990-х гг., стороны принимают многочисленные меры по укреплению взаимного доверия, включая совместные учения, сотрудничество в подготовке военных кадров, обмен разведывательной информацией и т.д. Налицо целенаправленные усилия по формированию позитивного образа партнера в глазах собственной общественности, при этом Китай зашел в этих усилиях, возможно, дальше, чем Россия. Современная российская культура довольно широко представлена на китайском телевидении и радио; китайские СМИ в целом подробно и благожелательно информируют о политической и экономической ситуации в России. Обширные планы по развитию российско-китайских связей существуют в сфере образования, науки и техники. Хотя на создание по-настоящему прочной материальной базы российско-китайских отношений уйдут годы, а успех не гарантирован, на данный момент руководители обеих стран намерены довести дело до конца.

* * *

Китайская угроза, при всем своем гипотетическом характере, является одним из главных факторов, определяющих российскую внешнюю политику и военное строительство. Географическое положение России таково, что военно-политическое противостояние с КНР будет иметь тяжелейшие последствия, оно сопряжено с огромным риском, даже если Москва будет получать политическую поддержку Вашингтона. Поэтому Россия подозрительно относится к любым идеям о партнерстве с Соединенными Штатами в Азиатско-Тихоокеанском регионе: такое партнерство не несет определенных выгод (по крайней мере США, очевидно, в обозримом будущем не готовы предложить России ничего по-настоящему привлекательного), но сопряжено с гигантским и непосредственным риском для будущего государства.

Особый характер отношений с Китаем означает, что Россия в принципе не заинтересована даже в простом обозначении своей роли в региональных спорах между КНР и другими странами. Москва не хочет оказаться в условиях вынужденного выбора между особыми политическими отношениями с Пекином и сохранением взаимовыгодного экономического сотрудничества с его соседями. Учитывая долгосрочную неопределенность в отношении будущего Китая, Россия по-прежнему не может исключать перехода китайской угрозы в категорию реальной. В силу этого России необходимо сохранять эффективные каналы коммуникации и взаимодействия с Соединенными Штатами и американскими союзниками в АТР, которые могли бы быть активизированы при необходимости.

Отношение России к сегодняшнему Китаю и его месту в мире было сформулировано Владимиром Путиным в интервью трем федеральным каналам 17 октября 2011 года. Отвечая на вопрос о реальности китайской угрозы, Путин заявил, что предметом устремлений Китая являются не природные ресурсы прилегающих территорий, а мировое лидерство, и «здесь мы с Китаем спорить не собираемся». «Здесь у Китая другие конкуренты. Вот пусть они между собой и разбираются», – сказал Путин. Он также отметил, что китайской угрозой Россию пытаются пугать, «как правило, наши западные партнеры». Россия стремится приобрести надежные гарантии собственной безопасности на китайском направлении и при этом избежать полноценной вовлеченности в нарастающее американо-китайское соперничество, получая все выгоды, положенные в этом случае третьей стороне. Аналогичную позицию в международных отношениях в 1970–1980-х гг. занимал сам Китай, и именно умелое использование этого положения Пекином стало важнейшим базовым условием для последующего рывка в развитии страны.

Китай. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 мая 2013 > № 886286 Василий Кашин

Нация и воинственный дух

Активизация внешней политики Китая в АТР

А.В. Лукин – д. и. н., проректор Дипакадемии МИД России, директор Центра исследований Восточной Азии и Шанхайской организации сотрудничества Института международных исследований МГИМО (У) МИД России.

Резюме: Россия как дружественное Китаю государство должна использовать свое влияние, чтобы националистические тенденции не стали основой китайской внешней политики.

Внешняя политика Китая стала в последнее время более активной на целом ряде направлений, в особенности по отношению к соседям. Это может иметь далеко идущие последствия, и прежде всего для ситуации в АТР. Россия как крупнейший сосед КНР и дружественное государство не может не замечать этих изменений и должна анализировать их возможное развитие.

Китай и Япония: спор вокруг островов

Формальной причиной обострения спора, который тянется несколько десятилетий, стала инициатива Токио о передаче островов Сенкаку (Дяоюйдао) из частной собственности в государственную юрисдикцию. Но существуют и более фундаментальные обстоятельства.

Экономическая и политическая мощь Китая растет, что способствует углублению сотрудничества с основными партнерами, в том числе и с Японией. Объем торговли между двумя странами в прошлом году достиг 345 млрд долларов (в четыре с лишним раза больше, чем, например, российско-японский товарооборот). Торговля с Японией составила 8,5% общего внешнеторгового оборота Китая (второе место после США, не считая Гонконга). Япония – крупнейший инвестор в китайскую экономику, для нее Пекин – ведущий торговый партнер. Казалось бы, двум странам необходимо решительно избегать любых конфликтов. Ведь противостояние нанесет непоправимый ущерб обоим государствам, каждое из которых испытывает экономические сложности. Но прагматические соображения не всегда оказываются определяющими.

По мере укрепления позиций Китай, естественно, становится более активным во внешней политике. В стране звучат голоса, призывающие правительство действовать более напористо в отношении исторических «обидчиков», и прежде всего Японии. Предлагается по примеру Соединенных Штатов использовать армию за рубежом для защиты экономических и политических интересов. Под общественным давлением Пекин расширяет сферу интересов: если раньше речь шла в основном о Тайване, то теперь это и Дяоюйдао, и острова в Южно-Китайском море, и Тибет (где всякие переговоры с далай-ламой, ведшиеся с 80-х гг. прошлого века, в 2010 г. прерваны), и Синьцзян, и вопросы обеспечения ресурсами.

Япония, находящаяся, в отличие от Китая, в геополитическом отступлении, крайне болезненно воспринимает какие-либо уступки. Политик, заговоривший о возможности уступок по территориальным спорам (а они у Японии не только с Китаем, но и с другими соседями: Россией, Кореей, Тайванем), подвергается атакам националистической общественности.

В нынешней ситуации разрастание конфликта вряд ли возможно. Обе страны слишком заинтересованы друг в друге. Но и разрешение конфликта маловероятно. Претензии Пекина к Японии касаются не только территорий, но также интерпретации истории, отказа Токио признать зверства времен Второй мировой войны. Конфронтация и далее будет продолжаться, то затухая, то разгораясь вновь. Если мощь КНР будет нарастать, Пекин может становиться все менее сговорчивым. Если же экономика Китая столкнется с серьезными трудностями, то пекинским руководителям придется заняться более насущными проблемами.

Территориальные споры в Южно-Китайском море

В 2012 г. в связи со спорами о принадлежности нескольких групп островов – Парасельских островов и архипелага Спратли – ситуация в бассейне Южно-Китайского моря (ЮКМ) обострилась, причем немалую роль сыграл более активный подход Пекина. Обострения вокруг спорных территорий, доходившие до вооруженных конфликтов, случались и ранее. Однако в последнее время они все чаще рассматриваются в контексте усиления геополитической мощи Китая. Некоторые государства АСЕАН, опасающиеся могучего соседа, приступили к выработке общей позиции. Ситуацией стремится воспользоваться и Вашингтон, представляя себя как возможного посредника и пытаясь служить противовесом растущему влиянию Пекина.

В июне 2011 г., во время очередной вспышки противостояния вокруг островов, Манила получила от Соединенных Штатов гарантии защиты от Китая и начала вырабатывать с Вьетнамом единую позицию в противодействии «китайской угрозе». Тем не менее в июле 2012 г. «островной вопрос» стал главной проблемой в АСЕАН. Тогда министры иностранных дел на встрече в Пномпене из-за различия точек зрения по островам впервые за 45 лет существования организации не смогли принять заключительного коммюнике. Ответственность возложили на Камбоджу, которая имеет наиболее тесные отношения с КНР. Как представитель страны-председателя камбоджийский премьер Хун Сен заявил, явно повторяя китайскую позицию, о том, что в АСЕАН существует консенсус относительно отказа от интернационализации территориального спора в Южно-Китайском море. Однако президент Филиппин Бенигно Акино (который, кстати, за месяц до этого переименовал Южно-Китайское море в Западно-Филиппинское) уточнил, что его страна намерена оставить за собой свободу рук в вопросах суверенитета.

Борьба в АСЕАН продолжится, сторонников будут искать как Пекин, так и Вашингтон. Рост политической и экономической мощи Китая, с одной стороны, содействует укреплению его позиций, но с другой – стимулирует опасения соседей. Попытки просто «купить» союзников за помощь вряд ли сработают. В отличие от Пекина, Вашингтон играет на реальных страхах соседей Китая, и такая политика может принести больше дивидендов.

Острова в ЮКМ являются камнем преткновения и в отношениях между Пекином и Ханоем. Вьетнам беспокоит усиление бывшего социалистического друга. А поскольку основной геополитический конкурент КНР – Соединенные Штаты, Вьетнаму приходится искать взаимопонимание с бывшим смертельным врагом. США, которые также стремятся найти противовес влиянию Китая в регионе, не менее заинтересованы во взаимодействии с Вьетнамом. В этом плане крайне интересна активизация дискуссии вокруг вьетнамской военно-морской базы Камрань. До 1972 г. американцы использовали ее в войне с вьетнамскими коммунистами. После поражения Южного Вьетнама в 1975 г. база перешла под контроль северовьетнамских войск, а затем была сдана Советскому Союзу на безвозмездной основе. После распада СССР Камрань практически не использовалась и с 1 января 2002 г. в целях экономии была досрочно закрыта и передана Вьетнаму. С 2003 г. начались переговоры о возможности использования Камрани американскими кораблями. В июне 2012 г. заинтересованность в базе подтвердил посетивший ее министр обороны США Леон Панетта, первый шеф Пентагона, побывавший в социалистическом Вьетнаме.

В Пекине планы американо-вьетнамского военного сотрудничества восприняли как очередной шаг по созданию американской системы сдерживания Китая и покушение на его территориальную целостность. Ведь, хотя Соединенные Штаты официально и не поддерживают территориальные претензии Вьетнама, обе страны выступают за возможность международного посредничества, в то время как Китай решительно возражает. Вот почему КНР с большим вниманием отнеслась к планам возвращения в Камрань российского флота. Этот вопрос обсуждался, в частности, в ноябре 2012 г. во время визита во Вьетнам премьера Дмитрия Медведева.

С одной стороны, Пекин с ревностью следит за налаживанием отношений Москвы и Ханоя. Особенно недовольны здесь сотрудничеством российских и вьетнамских компаний по освоению природных богатств шельфа, хотя Москва твердо обещала не вести деятельности на спорных территориях. С другой стороны, пребывание в Камрани ВМФ дружественной России предпочтительнее, чем рассматриваемых как соперника США. Об этом свидетельствует статья в газете «Хуаньцю шибао», издающейся ЦК КПК, с характерным названием «То, что Россия возвращается в Камрань, совсем не обязательно плохое дело». Ее автор считает, что российское военное присутствие в регионе усложнит ситуацию, но может дать Китаю больше пространства для маневра.

Китай и Индия: территориальный вопрос

В отношениях Китая с Индией парадоксальная ситуация: рост экономического сотрудничества не ведет к накоплению политического доверия. В Дели сохраняются серьезные опасения относительно намерений соседа. На любой научной конференции в Индии, где заходит речь о Китае, к нему сразу предъявляется набор часто довольно необоснованных претензий: поддержка Пакистана, стремление стать региональным гегемоном, помощь маоистам в Непале, желание контролировать стратегические отрасли индийской экономики, подавление протестов в Тибете, искусственное создание дисбаланса во внешней торговле (индийский дефицит составляет 40 млрд долл.) и многое другое.

Со своей стороны Пекин недоволен тем, что Дели поощряет деятельность далай-ламы, развивает ядерные вооружения, претендует на роль мощной морской державы. Но в Китае к Индии относятся не так эмоционально, скорее пренебрежительно, удивляясь ее недостаточной экономической развитости и необоснованным внешнеполитическим амбициям.

Слышно эхо старых территориальных споров, причем и здесь Китай все более напорист. Так, в 2008 г. Пекин установил особый визовый режим для жителей спорных территорий (штаты Джамму и Кашмир и Аруначал-Прадеш): визы выдаются на отдельном листе, так как индийский паспорт считается нелегитимным. Индийские власти, крайне недовольные установленной практикой, снимают с самолетов своих граждан, если им выдана такая виза. Официальным же лицам этих территорий визы не выдаются вовсе, что ведет к серьезным дипломатическим конфликтам. Так, военное сотрудничество, едва начавшись, заморожено в 2010 г., после того как главе делегации индийских военных отказали в визе, поскольку он служил в Джамму и Кашмире. Возобновившись в следующем году, военные связи вновь прервались в январе 2012 г., так как въезд в Китай был закрыт члену индийской военной делегации из Аруначал-Прадеш.

На новых электронных паспортах КНР в качестве водяного знака изображается карта страны, где все спорные территории с Индией, а также с государствами АСЕАН обозначены как китайские. В ответ на печатях индийских пограничников появилась карта Индии, где те же земли отмечены как индийские. В целом дефицит доверия между двумя азиатскими гигантами – фактор, способный серьезно дестабилизировать ситуацию в Азии.

Китай и Мьянма: проблемы сотрудничества

В поисках ресурсов крупные китайские государственные компании все чаще нацеливаются на другие страны, выстраивая особые отношения с сырьевыми государствами Африки и Азии, где правят антизападные диктаторские режимы. С ними легче иметь дело: они нуждаются в инвестициях, которые трудно получить на Западе, а реакция собственного населения не имеет значения. Китай выстроил тесные отношения с богатыми нефтью и газом авторитарными режимами в Африке (Ангола и Судан), в Центральной Азии и на Ближнем Востоке, по той же схеме до недавнего времени развивалось сотрудничество с Мьянмой (бывшей Бирмой).

Установив самые тесные связи с бирманской военной хунтой, Пекин занялся активным инвестированием в разработку полезных ископаемых, а также в инфраструктуру, необходимую для их доставки в Китай, а заодно и в военную промышленность, развитие которой способствовало бы сохранению диктатуры у власти. Однако в 2011 г. ситуация изменилась. Под давлением санкций и общественного движения внутри страны военная хунта пошла на либерализацию режима. Одним из результатов мьянманских «гласности» и «перестройки» стал рост традиционных антикитайских настроений, которые ведущим себя по-новому властям уже не так легко было сдерживать. Этим не преминули воспользоваться на Западе. В ноябре 2012 г. Мьянму посетил президент США Барак Обама, еще до визита объявивший о значительном смягчении санкций как знаке поддержки позитивных изменений.

Первым сигналом стало заявление президента У Тхейн Сейна. В сентябре 2011 г. он сообщил, что решил отложить планировавшееся с 2006 г. строительство Мьисоунской ГЭС на севере страны до конца срока своих полномочий. Это крупнейший из проектов строительства семи гидростанций, планировавшихся Китайской энергетической инвестиционной корпорацией (CPI), он предусматривал инвестиции в размере 3,6 млрд долл. и, по утверждениям китайской печати, создавал 50 тыс. рабочих мест. Пекин рассматривал его как важнейшую часть ряда начинаний общим объемом 17 млрд долл., которые включали трубопроводы для транспортировки нефти и газа с южного побережья Мьянмы в китайскую провинцию Юньнань. Кроме того, трубопроводы позволили бы Китаю меньше зависеть от поставок энергоресурсов через небезопасный Малаккский пролив. Однако в Мьянме при обсуждении строительства ГЭС заговорили о риске землетрясений, экологических проблемах, нежелательности переселения людей, а также о том, что большая часть электричества будет уходить в Китай. В результате президент У Тхейн Сейн заявил, что должен «уважать волю народа».

Следующей проблемой стало крупнейшее месторождение медной руды Летпадаум. В середине 2010 г. китайская компания China North Industries Corp. (NORINCO) заключила соглашение о его приобретении с правительством Бирмы. Однако местные жители и предприниматели обвинили китайцев, а заодно и собственные власти в загрязнении рек, уничтожении плодородных полей и буддийских святынь. Китай попытался спасти проекты, надавив на мьянманское руководство. С точки зрения КНР, какие-то святыни мало значат по сравнению с киловаттами энергии, которая принесет счастье модернизации. Но если сегодня уже и власти Мьянмы обеспокоились волей народа, не пора ли вспомнить о ней и в Пекине?

Проблема Меконга

Конфликты, связанные с реками, протекающими по территории нескольких государств, случаются часто. Например, с этим связана постоянная напряженность в Центральной Азии. Вопрос об использовании водных ресурсов Меконга известен меньше, между тем он грозит перерасти в нешуточный конфликт между Китаем и рядом государств Юго-Восточной Азии. Китай, уже имеющий на Меконге (в Китае река называется Ланьцан) две работающие ГЭС, объявил в начале сентября 2012 г. о начале работы третьей – Ночжаду в провинции Юньнань. Для ее строительства построена самая высокая в Азии плотина в 261,5 м и резервуар объемом 21 млн 749 тыс. куб. м на высоте 812 м над уровнем моря. Планируется, что, кроме электроэнергии, система Ночжаду будет способствовать контролю над наводнениями и навигацией. По плану девять генераторов ГЭС мощностью 650 мегаватт каждый будут вырабатывать до 5850 мегаватт электроэнергии. Строительство ведет китайская государственная корпорация «Хуанэн».

В Китае такие грандиозные проекты не редкость. Они часто сопровождаются переселением десятков тысяч человек, уничтожением исторических поселений, изменениями тысячелетних исторических пейзажей и стока рек. Китайское правительство считает, что все окупают экономические выгоды: дешевая электроэнергия, а также новые возможности по предотвращению наводнений и регулированию стока. Недовольство же местных жителей и критика защитников окружающей среды быстро подавляются. Но ситуация с Меконгом принципиально иная. Здесь протестуют не собственные граждане, с которыми разговор короткий, а соседние государства. Они боятся, что эта и другие китайские ГЭС на Меконге вызовут быстрые изменения в уровне воды в четырех государствах нижнего течения. А между тем от Меконга зависит благосостояние около 60 млн человек. Опасения уже высказываются на высшем уровне. Во Вьетнаме говорят, что, как показывают некоторые исследования, дельта Меконга, дающая пропитание 18 млн человек, впервые за многотысячелетнюю историю начинает уменьшаться. В Китае утверждают, что строительство ГЭС не имеет к этому отношения, так как только около 16% стока Меконга идет из Китая. Напряженность накладывается на другие претензии соседей. В результате многие из них начинают видеть выгоду в наращивании военного присутствия в регионе США как некоторого баланса активности КНР. Характерно, что в упомянутой речи вьетнамский президент также говорил о сотрудничестве государств нижнего течения Меконга с Соединенными Штатами и Японией.

Раскол элит или смена настроений общества?

Нынешнюю активизацию внешнеполитического курса Пекина многие связывают с возрастающим влиянием военных и силовиков в политическом руководстве. Народно-освободительная армия Китая (НОАК) всегда была плоть от плоти китайского народа, то есть Коммунистической партии Китая (КПК). Точнее, фактически это была одна организация – со времен гражданской войны большинство политических лидеров были и военачальниками. Естественно, что и противоречий между армией и партийным руководством быть не могло, военные всегда были главной опорой власти, в том числе в деле подавления внутренних беспорядков.

По мере развития государственности армия стала превращаться в профессиональный институт, хотя и контролируемый политическим руководством, но имеющий собственные интересы. И сегодня некоторые наблюдатели отмечают признаки разногласий военных с политиками. Обострение конфликта с Японией вокруг островов, похоже, усилило этот тренд. Так, генерал-майор Ло Юань, заместитель начальника отдела международных военных исследований Китайской академии военных наук, член Народного политического консультативного совета, предлагает начать партизанскую морскую войну против Японии, используя сотни рыбацких судов, а сами спорные острова, которые сейчас контролируются Токио, превратить в китайский военно-морской полигон. Он также призывает отказаться от послевоенных договоров с Японией и захватить спорные острова силой. «У нации без воинственного духа нет будущего», – заявил он в конце октября 2012 г. на конференции в Шэньчжэне.

Модернизация вооруженных сил с самого начала была важнейшей составляющей политики реформ. Сегодня это самая многочисленная армия мира (около 2 млн 250 тыс. человек), военный бюджет КНР – второй в мире (более 100 млрд долларов). Китайские военные, почувствовав новую силу, естественно, желают ее где-то применить (в этом они не отличаются от военных во всем мире), и, кажется, международных миротворческих операций, в которых НОАК в последнее время активно участвует, им мало. Они призывают ответить на прошлые обиды, критикуют политические власти за неэффективность и коррупцию, а те, видимо, не желая вступать в конфликт с армией, отвечают вяло, ссылаясь на то, что Китай – свободная страна, и каждый волен высказывать любое мнение (во что, естественно, мало кто верит).

Подобные настроения военных являются обычными в развивающихся государствах. Они привлекательны для населения, зачастую разочарованного неразберихой, которая ассоциируется с политиками, и также выступает за «порядок». Не будучи вовремя поставлены под контроль, генералы способны и на решительные действия против руководства, якобы неспособного защитить «национальные интересы». Но КНР – не среднестатистическая страна. Приход к власти националистов в военных мундирах будет катастрофой и для мира, и для самого Китая. Против него объединятся все соседи, да и не только. Об экономических реформах, которые напрямую зависят от отношений Пекина с внешним миром, можно будет забыть. Впрочем, надо полагать, что новое руководство страны понимает проблему и продолжит политику реформ Дэн Сяопина, а также его линию на твердый политический контроль над военными.

Другой причиной внешнеполитической активности считается рост влияния общественного мнения. В 80-е гг. прошлого века оно в основном ориентировалось на западные ценности, хотя порой и своеобразно понятые. Подавление антиправительственных выступлений конца 1980-х гг. в сочетании с успехами экономического развития привело к усилению авторитарно-националистических тенденций. Поначалу многие китайцы поверили официальной пропаганде о том, что особая, китайская демократия (читай, авторитарный режим) в большей степени способствует экономическому развитию и повышению благосостояния людей, чем вызывающие «беспорядок» западные идеи. Затем часть общества пошла даже дальше правительства: возникли идеи «нового авторитаризма» и особых, конфуцианских ценностей китайского народа.

Эта тенденция привела к обвинениям властей в «мягкости» и неадекватной защите национальных интересов. Открыто критиковать руководство в Китае затруднительно, но можно пропагандировать идеи, не вполне совпадающие с официальной риторикой. Китайские лидеры публично провозглашают верность курсу Дэн Сяопина на скромность и обеспечение мирных условий внутреннего развития, но авторы многих публикаций призывают армию (по примеру Америки) активно защищать экономические интересы за рубежом, подключиться к обеспечению страны необходимыми ресурсами, проявлять большую активность в Мировом океане, прорывая кольцо, в которое якобы берут КНР Соединенные Штаты. Дело дошло до призывов передать Китаю права распределения мировых ресурсов на том основании, что китайцы продемонстрировали большую успешность в развитии, чем другие народы, и им присуще исконное чувство справедливости.

Раньше на эту тенденцию указывали в основном иностранные наблюдатели, но недавно практически о том же говорил один из ведущих китайских экспертов-международников, директор Института международных отношений Пекинского университета Ван Цзисы. В интервью японской газете «Асахи» он отметил, что политика властей в нынешнем Китае идет вразрез с общественным мнением. Руководство настроено «очень благоразумно и трезво», заявляя, что Китай все еще является развивающейся страной, которой далеко до американской мощи и даже до второй позиции в мире. Но, «согласно одному из популярных взглядов, Китай уже превзошел Японию как номер два и не должен бояться бросать вызов Америке… Китай должен вести себя в мире, беря пример с США, быть готовым использовать военное и экономическое оружие, чтобы заставить другие страны принять законные китайские требования. Сторонники этой точки зрения утверждают, что Пекин “слишком мягок” в отношениях с Соединенными Штатами, Японией или Филиппинами. Они с ностальгией вспоминают эру Мао, когда Китай, как они считают, не боялся бросать вызов окружающему миру». Хотя подобные мнения не отражают официальной позиции, они начинают влиять на внешнюю политику, заставляя руководство расширительно трактовать национальные интересы КНР.

* * *

Активизация внешнеполитического курса Китая, который успешно развивается уже более 30 лет, – явление закономерное. Однако возможности можно применить как на благо всеобщему миру и безопасности, внося больший вклад в усилия по поддержанию стабильности в АТР, так и во вред. Россия как дружественное Китаю государство должна использовать свое влияние, чтобы националистические тенденции не стали основой китайской внешней политики. Москва заинтересована в тесном, взаимовыгодном сотрудничестве с Китаем и другими государствами Азии. Это необходимо для решения задач ее собственного развития, и прежде всего подъема Сибири и Дальнего Востока страны. Недопустима ситуация, когда России придется выбирать между теми или иными экономическими и политическими партнерами, она хотела бы поддерживать конструктивные отношения со всеми. Поэтому в ее интересах мирное решение проблем региона путем взаимных компромиссов. Любые конфликты в АТР, а тем более втягивание в них, ей не нужны. Поэтому курс Москвы должен быть направлен не на поддержку отдельных сторон, а на создание эффективной системы безопасности для всех.

Китай. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 1 мая 2013 > № 886281 Александр Лукин

Одноклассники

«Сижу в кабинете у шефа. Вдруг звонок по вертушке. И смотрю, напрягся он, а потом будто выдохнул: «Сейчас звонил Подгорный и сказал: к вам поступает мой внук, факультет такой-то, группа такая-то, первый экзамен тогда-то. Я вас прошу, чтобы никакого снисхождения», — вспоминает ректор МГИМО Анатолий Торкунов

По отношению к МГИМО употребить слово «элитарный» вполне уместно. Мечтают поступить в вуз многие, но берут сюда не всех. Да и по окончании кастовый дух не исчезает: выпускник выпускника видит издалека.

— В МГИМО всегда учились «дети одаренных родителей»?

— Сын «хозяина Москвы» Гришина со мной на курсе учился, но он весьма был скромным и не очень приметным студентом и не выпендривался никогда. Это уже потом доктором наук намного быстрее остальных стал. Некоторые скрывали происхождение. Володя Микоян, положим, всегда утверждал, что не имеет никакого отношения к Анастасу Микояну. Мы спорили: не может быть! Владимир Сергеевич, значит, сын Серго Микояна. А тот был уже известным латиноамериканистом, Серго Микоян. Потом из Театра Вахтангова передают какой-то спектакль или какой-то вечер по телевизору, камера ходит по залу, и сидит Володя рядом с Анастасом Ивановичем. На следующий день, конечно, мы ему все это высказали. Из родственников Косыгина училась его внучка Таня Гвишиани на курсе с Алишером Усмановым и Сергеем Ястржембским. Очень симпатичная девочка была, такая светлоглазая, но она ничем не выделялась. У Брежнева учился внук Андрей.

Уже позже, когда работал помощником ректора, сижу в кабинете у своего шефа Лебедева Николая Ивановича. Вдруг звонок по вертушке. И смотрю, напрягся он: «Да, Николай Викторович, хорошо, Николай Викторович, понял, Николай Викторович». И бросает трубку. Наверное, он бы никогда и не рассказал, если бы я не оказался свидетелем. А тут будто выдохнул: «Сейчас звонил Подгорный и сказал: Николай Иванович, к вам поступает мой внук, факультет такой-то, группа такая-то, первый экзамен тогда-то. Я вас прошу, чтобы никакого снисхождения...»

Сами понимаете, что это ханжество, такая форма напоминания о ситуации. Но я-то ректором тогда не был. А теперь в связи с ЕГЭ вообще что звонить-то? В любом случае всегда были требования достаточно высокие. Да, конечно, блатные всегда были. Но дело в том, что даже все эти блатные приходили с отличными аттестатами, с тройками ведь никого не было. И даже если они имели фамилии, то они готовились и занимались. Личные дела живы-здоровы. Там лежат сочинения, их письменная работа.

— Сами поступали в МГИМО по блату?

— Еще какому! Помогала мохнатая рука из Кремля. А если серьезно, то у нас в семье заводской интеллигенции не было ни дипломатов, ни партаппаратчиков. О МГИМО я узнал, когда был в «Артеке». Туда меня отправила школа № 508, которая недалеко от метро «Автозаводская», зиловская такая школа. И в Крыму я встретился с ребятами из разных мест постарше чуть-чуть, которые готовились в МГИМО. После этого стал интересоваться. Но тогда информации мало было, поскольку в справочниках МГИМО не упоминался. Поэтому главным образом узнавание шло через ребят, которые раньше поступили. У нас в школе учился на два года старше меня Георгий Петров, который сейчас вице-президент Торгово-промышленной палаты. Он уже готовился к университету, занимался языком отдельно и затем поступил. Он мне и рассказал об институте, а потом были дополнительные занятия по языку с преподавателем иняза.

— Дорого брал?

— Одно занятие — 5 рублей, но это было дорого. Три раза в неделю причем.

— За рекомендацию из райкома денег не брали?

— В Москве получить рекомендацию было не очень сложно. Я был комсоргом класса, потом секретарем комитета комсомола школы. Кстати, когда я вышел на уровень школьной организации, у нас членом бюро райкома партии, Пролетарского, был Вольский Аркадий Иванович, с которым мы потом дружили. Он, как известно, человек либеральный и современный.

— В МГИМО тянуло желание иметь окно в Европу?

— Нет, у меня была склонность к гуманитарному образованию, особенно к истории и литературе. Я несколько альтернатив рассматривал, но МГИМО мне рисовался из гуманитарных вузов наиболее интересным, потому что там сочетание и истории, и литературы, и языка иностранного. Конечно, привлекала и возможность дипломатической деятельности. Фильм «Посол Советского Союза» вышел в то время с Борисовой. Потом роман Дангулова «Дипломаты» о Литвинове, Чичерине. Пьесу поставили в Малом театре, где играли лучшие актеры. Шла пьеса «Посол Советского Союза» во МХАТе, Ангелина Степанова играла. То есть был общественный интерес к дипломатической деятельности. И он передался мне.

А учеба в институте просто увлекла. Тут не было никакого начетничества. Например, в расписании стоял истмат, а нам давали обширной курс хорошей философии. И кроме того, большим, огромным плюсом был спецхран, в который со второго курса можно было получить допуск. Туда приходили зарубежные журналы и газеты, относительно свежие, с двухнедельным опозданием — «Нью-Йорк таймс» и «Таймс», «Ньюсуик», «Тайм», «Экономист». Были еще такие кабинеты ТАСС «для служебного пользования», но практически все студенты имели туда допуск. С третьего курса многие стали подрабатывать, читая лекции по линии общества «Знание». Помимо летних стройотрядов зимой ездили по стране.

Студенческий контингент был разный, хотя считают, что все время тут учатся дети дипломатов и начальников. Были дети дипломатов, конечно, но училось много немосквичей. В моей группе, например. Мы изучали китайский, корейский, вьетнамский, монгольский. Сами понимаете, языки трудные.

— Почему, кстати, они вам выпали?

— Их назначали. Предмета для дискуссий не было. Не хочешь — до свидания. У нас курс очень дружный был. Мы и сейчас дружим.

— С Сергеем Лавровым как познакомились?

— В 1967 году, когда поступали в институт, на вступительных экзаменах, а потом, как только сдали экзамены, нас отправили в Останкино работать на строительстве телецентра. Мы рыли землю под трубы, и уже там у нас сложился коллектив. Дважды ходили в поход в выходные дни с ночевкой, с палатками, шефствовали над детским домом, который там рядом находился.

— Ну а девушки?

— Девушек было процентов 15 на курсе. После первого курса поехали почти всем потоком в стройотряд в Хакасию. Приехали на пустое место — пустыня, степь. Поставили палатки, столбы для столовой, туалеты. Там согласно мудрому решению партии ирригировали степи, что было абсолютно бессмысленно.

— Но денег-то заработали?

— Очень мало, потому что земляные работы в основном. Работа с 8 до 20, по 12 часов с получасовым перерывом, но было весело. Молодые! На все хватало сил, и капустники делали.

— По линии общества «Знание» лекции о чем читали?

— О международном положении. Тогда же мало было информации, поэтому народ собирался. Шла война во Вьетнаме, ближневосточный кризис, наше противостояние с американцами... Даже цифры, которые мы приводили, тогда нигде не публиковались.

Со мной ездил приятель, сейчас послом в Африке служит, который был замечателен тем, что мог ответить на любой вопрос. Положим, встает кто-то из зала и говорит: «Скажите, пожалуйста, какое население на Цейлоне?» И он точно, до сотни, отвечал, хотя, как правило, шел от здравого смысла, вспоминая, как выглядит Цейлон, сколько там может быть приблизительно народу.

Когда читал лекции в Луганской области, надо было приехать к слушателям— шахтерам — к моменту их спуска в забой. На черта им нужны были эти лекции, я не знаю. А в Новочеркасске у меня украли бумажник. Ехал в автобусе с места на место. Я пошел в общество «Знание» и взял у них взаймы какую-то копейку. Надо билет купить железнодорожный до Москвы. Подхожу, билета нет никакого, кроме СВ. Я вынул деньги, последние копейки отсчитывал, 5 копеек на метро осталось. Захожу в СВ, внизу спит какой-то человек грузный. Я залезаю, молодой организм, заснул сразу. Утром просыпаюсь, есть хочется страшно. Смотрю, этот человек нарезает что-то. Мне говорит, мол, не хотите ли перекусить? Глотая слюну, отвечаю: «Наверное, нескромно будет, но очень хочу». И с удовольствием всю жизнь вспоминаю эти крутые яйца. Потом, с 5-копеечной монетой выйдя, доехал до дома...

В поездках с лекциями ближе узнал многих ребят, в том числе Усманова с Ястржембским. Они учились чуть позднее меня. В студенческой среде несколько лет — это довольно большая разница, но они были очень активные. Весь Советский Союз объездили. Да и деньги за лекции платили неплохие: 500—700 рублей в месяц.

— На что тратили?

— Прежде всего на то, чтобы отпраздновать успешный заезд, но и на то, чтобы себя поддерживать. На одежду, конечно.

— Джинсы?

— Джинсы трудно было приобрести. Они стоили больше 100 рублей на черном рынке. Это три стипендии. Выбрасывали в магазинах французские костюмы, бельгийские по 150 рублей. Помню, съездил как-то в Новосибирскую область зимой, заработал 360 рублей. Пришел в универмаг «Москва» и купил себе два костюма, которые потом с удовольствием полтора или два года носил. Они выглядели достойно.

— Окончив МГИМО, вы так привязались к альма-матер, что решили там продолжать работать?

— Вовсе нет. Я хотел работать по специальности, на дипслужбе. Вышел на работу в МИД, но в это время в институте произошла смена комсомольской власти. Меня в райком партии вызвали и по существу обязали остаться секретарем комитета комсомола. А когда я проработал два года секретарем, стал учиться в аспирантуре. Потом уже смысла не было уходить, надо было защититься, и, как говорится, засосало. Поэтому на дипслужбе я оказался лишь в начале 80-х годов, когда уехал в Вашингтон.

— Так что трудноизучаемый корейский язык не пригодился.

— Отнюдь. Я работал год в Северной Корее, но это еще во время учебы в институте. Был там на практике, потом меня посольство оставило еще на какое-то время. Окружающая бедность тогда в глаза как-то не бросалась. Я жил в трехкомнатной квартире в посольстве, в отдельной комнате. При посольстве был магазин. Из Хабаровска привозили продукты русские. Плюс хорошая столовая, очень сытная, даже слишком сытная, потому что работали наши дамы, которые замужем за корейцами были. Им, видимо, казалось, что надо сделать как можно более калорийной еду. А поскольку у меня генетическая расположенность к полноте, то мне это совсем было не нужно. Борщ с плавающим жиром...

— Ну столовались бы у корейцев.

— Это по выходным. Хотя у нас были небольшие зарплаты, несколько человек молодых и в субботу, и в воскресенье обязательно выбирались в ресторан. Там было два ресторана для иностранцев, вполне доступные. И выпивали, и общались, и гуляли. Но общения с корейскими сверстниками не получалось. Для них действовали табу на контакты с иностранцами... А страна красивая.

В Америку я первый раз попал вовсе не на дипломатическую службу. 1974 год. Ехали на мероприятие, которое называлось «Встреча молодых лидеров Советского Союза и США». Делегация собралась интересная: Полад Бюль-Бюль оглы, Сергей Никитин, Андрей Дементьев, Миша Гусман. Во-первых, первый раз в Америке, во-вторых, ездили мы в Чикаго, Нью-Йорк, Вашингтон. В Чикаго приехали, когда город еще не зализал раны афроамериканских выступлений после убийства в 1968 году Мартина Лютера Кинга. И местные коммунисты просвещали нас относительно внутриамериканской политики. А мы молодые, нам хотелось еще фильм «Эммануэль» посмотреть. Все-таки сходили... А в последний день, как положено, поехали на Брайтон что-то купить. Денег-то у нас копейки, но там можно было что-то найти. Входим в один магазинчик вместе с Поладом. А он молодой красавец, остроумный. Видим, у девочки за прилавком широко раскрылись глаза. Она светится вся. Она подходит ко мне и говорит: «Скажите, с вами вошел не Полад Бюль-Бюль оглы? Я была у тети в Москве и видела его по телевизору». Я подхожу к Поладу, рассказал. А он так с достоинством в ответ: «Я был уверен, что в Америке меня хорошо знают».

— На дипслужбу не тянуло?

— Несколько попыток предпринимал, чтобы уйти из МГИМО. Хотелось практики, мир посмотреть и заработать немножко. Я прошел все конкурсные отборы в ООН в политдепартамент, причем довольно тяжелые были процедуры. Это не то, что начальство тебя решило послать — и все. Решала комиссия ооновская. Я ее прошел. Вдруг проректора по иностранным студентам и международным связям назначили советником в Японию, а меня вызвал замминистра Стукалин Виктор Федорович: мол, руководство МИДа решило, что ты будешь проректором. Времена такие были: руководство сказало — берешь под козырек. Прошло какое-то время, и в 1982 году я стал оформляться в США. Рекомендовал меня Александр Александрович Бессмертных, который был посланником в Вашингтоне. Поехал вторым секретарем, через полгода стал первым — это уже старший дипломат по нашей номенклатуре. Там я работал с большим удовольствием под началом Анатолия Федоровича Добрынина. Он был очень высокого интеллекта человек. И стилист потрясающий: думаю, из него получился бы хороший писатель. Вообще он создавал весьма либерально-интеллектуальную атмосферу в посольстве, притом что был жестким в смысле профессиональной работы. А тогда ведь не было ни факсов, ни имейлов, поэтому большую часть политической информации наши руководители получали через телеграф посольства. Анатолий Федорович подписывал только телеграммы, которые на анализе базировались либо на итогах бесед, встреч, разговоров, участия в конференциях. Ляпов из нашего посольства не уходило.

— Какую роль Добрынин сыграл в «потеплении»?

— Огромную. Добрынин был очень известен и популярен в Штатах. Это единственный посол, который въезжал в своей машине в гараж Госдепа. Тогда не было принято, чтобы послы ездили и выступали перед аудиторией, а он очень много выступал. У него был бойкий английский. Он всегда напрямую апеллировал к тем, кто задавал вопросы. Знал и кино американское, мог какую-то песню Синатры процитировать. Настоящий дипломат. К такого рода людям я бы отнес и Трояновского Олега Александровича, с которым мне довелось много общаться. Совершенно уникальный человек, с потрясающим знанием английского языка, массой историй из жизни, своей работы с Хрущевым, у которого он был личным переводчиком.

— В посольские годы кто вас больше опекал: наши спецслужбы или американские?

— ФБР не делало из своей работы секрета. Иногда была просто наружка, особенно если за город куда-то едешь. Иногда и микрофоны выставляли. Для советских дипломатов существовала очерченная зона вокруг Вашингтона, по-моему, 25 миль.

Рефлекс выезда за зону сыграл со мной злую шутку и позже, когда я приехал в США в командировку. Идем мы по шопинг-моллу. И вдруг я слышу истошный крик: «Профессор Торкунов!» Я покрылся потом: «Вот, черт дери, наверное, нарушил зону». Оборачиваюсь, бежит за мной человек азиатской внешности. Подбегает и спрашивает: «Вы профессор Торкунов?.. А я ваш бывший студент из Монголии». Выяснилось, что он в магистратуре в Колумбийском университете учится.

— Работа в посольстве оказалась недолгой?

— Почти 4 года. В Москве решался вопрос о декане моего родного факультета. Я вернулся, и меня избрали.

Поначалу Америка снилась. Вашингтон очень комфортный для жизни город. Прекрасная природа, парки. В те времена столица США давала ощущение того, что для тебя все доступно. В русском книжном магазине под Вашингтоном мы покупали то, что никогда в Москве не могли бы прочитать. Начиная с Солженицына. В Нью-Йорк мы ездили часто, с Лавровым встречались, с другими нашими в ООН. Мы с Чуркиным возили почту в Монреаль: после сбитого корейского «Боинга» прямой связи не было. Надо было, чтобы дипломаты сопровождали почту. Так посмотрели север Америки.

— Возвращение в Москву не показалось холодным душем?

— Когда я приехал, в институте был раздрай. Перестройка, предыдущего ректора освободили и из партии исключили, потом восстановили, правда. Какие-то шли непонятные реформы. Партсобрания напоминали партийные дискуссии начала 20-х годов с обвинениями в адрес друг друга. Кто-то демократ, кто-то консерватор, кто-то за обновленную компартию, кто-то на сталинистских позициях, кто-то на личности переходит. Я, конечно, включился во все это, чтобы вместе с коллегами ситуацию стабилизировать. На факультете стали вводить систему мастер-класса, приглашать практических специалистов. У нас читали лекции лучшие, я считаю, специалисты того времени из МИДа. А через какое-то время мне предложили стать первым проректором. После некоторых колебаний согласился. А уже в 1992 году пошел на ректорские выборы и избрался.

В МИДе поддержали. Тогда молодых выдвигали активно. Да и с тогдашним министром Андреем Козыревым я со студенческой скамьи знаком, поэтому со стороны власти возражений не было, а коллектив избирал единогласно, поскольку я уже проработал проректором три года, меня знали.

— С каких пор пошло, что именно МГИМО проецируется как закрытый клуб, а во взаимоотношениях выпускников есть что-то от масонства?

— Я думаю, что с самого начала. Люди тогда были повзрослее, после фронта, и просто в силу тяжелого материального положения умели чувствовать локоть друг друга. Выпускники 1948 года, первый выпуск, до сих пор ежегодно встречаются в обязательном порядке. Друг друга знают, перезваниваются. У них даже, насколько я знаю, есть копилка для экстренной помощи. Хотя, конечно, все это распространяется не на всех: от курса зависит. Некоторые очень дружат и держатся друг за друга, а некоторые не видятся подолгу. Но в целом грех обижаться: у нас выпускники альма-матер не забывают. И то, что на днях института всегда собирается столько народа, что зал не может вместить, это хороший признак.

— Алексей Митрофанов, известный депутат, часто вспоминает, что он из МГИМО. Он ваш лоббист?

— Да, он к институту относится с вниманием. У нас очень хорошие отношения со многими. И в Думе, и в Совете Федерации есть международные комитеты, где и наши ребята работают. Председатель думского комитета Алексей Пушков. Он сейчас наш член попечительского совета. В сенате из попечителей Михаил Маргелов. У нас, кстати говоря, среди выпускников депутатов-то достаточно много.

— Бизнес-кошельки университета — Усманов, Потанин?

— Да, Усманов, Потанин и Шодиев заложили основы нашего эндаумента и очень много нам помогают. Но есть и другие. Перечислять не буду, чтобы никого не обидеть. Сейчас все больше выпускников уходят в бизнес, но поддерживать альма-матер не забывают.

— А кого не забываете вы, ректор?

— Из МГИМО вышли совершенно фантастические личности, тот же Похлебкин, с которым я, увы, не был знаком, когда был молодым. Познакомился с ним, когда уже стал здесь проректором. Фигура весьма своеобразная, не от мира сего, но с признаками гениальности. Он известен благодаря книгам о кухнях разных народов. Но он не только это знал досконально, но и был потрясающим специалистом по Скандинавии и вообще по Европе. Мог часами рассуждать об особенностях той или иной ветви королевских семей. Энциклопедист. И при этом забавный очень, странноватый.

Или вспомним недавно ушедшего от нас генерала Шебаршина. Удивительно яркая фигура. Нас связывали товарищеские отношения. Он болел очень тяжело последнее время.

— От этого и покончил с собой?

— Да, я знаю, что из-за болезни. Он был болен и так для себя решил. Очень честный человек и действительно аналитик блестящий.

— Интересно, какой процент выпускников МГИМО уходит в разведку?

— Во-первых, не знаю. Во-вторых, если б знал, не сказал. Помню только, что на похоронах Шебаршина я два часа простоял в очереди, столько было народу, среди них, конечно, и наши выпускники.

А возьмите представителей вашего журналистского цеха, отучившихся в МГИМО. С Генрихом Боровиком я дружу многие годы. Очень яркий, безумного обаяния человек. Томаса Колесниченко, к сожалению, нет с нами. Кондрашов такой был Станислав, совершенно уникальный человек. Мне так повезло, он даже работал у нас одно время на кафедре журналистики. Последние годы его жизни мы с ним довольно тесно общались.

Но с журналистами у меня случались и курьезы. У нас в университете был Билл Клинтон, а визит этот происходил вскоре после известного скандала с Моникой. Среди студентов, которые сидели в первых рядах, была моя дочь. И когда он после окончания выступления стал со всеми за руку здороваться, подошел к ней. Я сказал, что это моя дочь, студентка третьего курса юрфака. И мы втроем сфотографировались. Я потом получил фотографию из Белого дома на память. А вскоре после этого уехал куда-то в командировку. И летел обратно не «Аэрофлотом», а какой-то западной компанией. Беру газету с обзором новостей и вдруг читаю статью о том, что когда Клинтон посещал МГИМО и беседовал с ректором, то неожиданно в кабинет вошла высокая, интересная блондинка. И это очень подействовало на Клинтона, поскольку после истории с Моникой, как пишет газета, ему подумалось, что это не случайно. И он почувствовал якобы смущение и попросил меня дать объяснение, откуда взялась эта блондинка. Все это совершенно не соответствовало действительности!

— Вы романтик? Знаю, театром увлекаетесь.

— Раньше очень много ходили в театр. Увлечение сценой идет с ранних лет. В зиловском молодежном театре играл Чацкого. В юности в какой-то момент хотел поступать в театральное училище. В свое время вышел спектакль «Антимиры» по Вознесенскому на Таганке с отрывками из поэмы «Лонжюмо». Мы тоже в институте со сцены читали «Лонжюмо» и в концертной бригаде ездили с этим номером по стране. За мной даже закрепился, как теперь бы сказали, никнейм Смехов. Конечно, когда я был студентом, не имел счастья быть знакомым с Вениамином Смеховым, но потом, когда мы где-то встретились, я ему рассказал эту историю. Мне кажется, он был очень доволен, что мы в юности пытались им подражать.

С Александром Анатольевичем Ширвиндтом, которого я просто обожаю, мы познакомились в начале 90-х, когда был создан Английский клуб, и оказались сопредседателями. Сейчас, конечно, бываю на всех новых спектаклях, захожу к нему в директорский кабинет. Он кладезь воспоминаний и знаний! Я им восхищаюсь. Огромное наслаждение получаю от встреч с Иосифом Давыдовичем Кобзоном.

Игорь Костолевский, очень глубокий человек, тоже мой хороший товарищ. Одно удовольствие с ним общаться, тем более мы оба Девы по гороскопу, так что всегда делимся своим восприятием происходящего.

С возрастом, а я уже ректором двадцать лет, начинаешь все сильнее ценить друзей и жизнь.

Олег Пересин

Россия > Образование, наука > itogi.ru, 1 апреля 2013 > № 791759 Анатолий Торкунов

Никто в США не считает Россию угрозой

Роберт Блэкуилл – старший научный сотрудник в Совете по внешним связям, специалист по внешней политике и помощник Генри Киссинджера. С 2001 по 2003 гг. он служил послом США в Индии, а в 2003–2004 гг. был помощником Советника по национальной безопасности, отвечая за стратегическое планирование. Служил в Совете национальной безопасности в администрации Джорджа Буша-младшего.

Резюме "Мне трудно представить себе войну США с Россией или Китаем, войну России с Европой или Китаем, войну Индии с Китаем или войну Японии с кем бы то ни было".

Тема нашего обсуждения, конечно же, не нова – я имею в виду применение силы и власть оружия. Хомо сапиенс, по меньшей мере, 10 тыс. лет использует силу в качестве инструмента для достижения политических целей, а для защиты и приобретения территории – уже 30 тыс. лет или что-то в этом роде.

Так что мы уже давно начали убивать друг друга по политическим и территориальным мотивам. С начала летописной истории, то есть, примерно с 3500 г. до н. э., как кто-то подсчитал, в мире произошло более 14 тыс. крупных войн, в которых было убито около 4 миллиардов человек. В XX веке войны унесли жизнь 200 миллионов человек. Одна только Вторая мировая война принесла гибель почти 70 миллионам человек, примерно 15 миллионов оказались жертвами Первой мировой войны.

С учетом этой статистики нетрудно прийти к выводу, который уже сделал Алексей Арбатов: вряд ли род человеческий посетит внезапное вдохновение, и все оружие будет отложено в сторону. Этого не произойдет, потому что это утопическая мечта. Государства и негосударственные образования будут и дальше применять силу для достижения своих целей.

Но какими критериями следует руководствоваться в случае применения силы для защиты национальных интересов? Мне лично по душе требования, изложенные Каспаром Уайнбергером в 1984 г., которые я сейчас перечислю. Мне будет интересно узнать, что думают по этому поводу наши российские коллеги: применима ли в данном случае эта так называемая «доктрина Уайнбергера»?

(1) США или их ближайшие союзники должны применять военную силу только в том случае, когда под угрозой оказываются их национальные интересы.

(2) Воевать следует с полной самоотдачей и явным намерением победить. Перед началом войны в Персидском заливе Колин Пауэлл дополнительно изложил «доктрину Пауэлла»:

(3) решительное применение силы, максимально возможное применение силы, чтобы добиться победы в кратчайшие сроки. Хочу напомнить, что после 96-часовой войны №1 в Персидском заливе под названием «Буря в пустыне» Колина Пауэлла спросили: «Для чего Вам было нужно размещать 500 тыс. американских военнослужащих в Заливе, если война длилась всего 96 часов?» Он ответил: «Просто у меня не было времени для размещения в Заливе 750 тыс. военнослужащих». Другими словами, речь идет о решительном применении силы. Нам следует, не колеблясь, использовать военную силу для достижения четко и ясно поставленных политических и военных целей.

(4) Мы должны постоянно оценивать необходимость, уместность и целесообразность применения силы.

(5) Необходимо заручиться гарантией поддержки со стороны Конгресса и широкой общественности.

И, наконец, (6) сила должна применяться лишь в качестве крайнего средства.

Как я уже сказал, похоже, что у США есть разумные руководящие принципы. Я бы добавил в свете американской истории, особенно новейшей, седьмое требование, согласно которому

(7) Соединенным Штатам не следует вступать в войну, полагая, что им удастся осуществить перестройку и социальные преобразования в тех странах, об общественном строе которых американцам почти ничего неизвестно.

Можно предположить, что если бы США руководствовались этими критериями применительно к войне с Ираком в 2003 г., и если бы было уделено больше внимания сбору и анализу разведданных, то эта война не была бы начата вообще. И, конечно, можно утверждать, что это была величайшая стратегическая ошибка, допущенная Соединенными Штатами после окончания Второй мировой войны.

Наверно, было бы полезно вспомнить слова, сказанные недавно бывшим министром обороны Робертом Гейтсом: «Если в будущем какой-либо министр обороны посоветует президенту отправить большую американскую армию в Азию, Африку или на Ближний Восток, ему надо ‘проверить голову’, как выразился генерал Дуглас Макартур, когда предостерегал президента Джона Кеннеди в 1961 г. во время начала вьетнамской кампании».

Возникает вопрос, наблюдается ли рост применения силы в наш век геоэкономики. После окончания Второй мировой войны каждый год в мире происходило в среднем около 30 вооруженных конфликтов. Что касается убитых и раненых в этих конфликтах, то на 90% это было гражданское население в сравнении с 50% во Вторую мировую войну и 10% в Первую мировую войну. В 128 конфликтах после 1989 г. гибло, по меньшей мере, 250 тыс. человек в год. Но опять-таки, как указал Алексей, в последнее десятилетие было убито меньше людей в результате военных действий, чем в любое другое десятилетие минувшего столетия.

Что можно сказать об использовании крупными державами военной силы в предстоящем десятилетии? Конечно, недавно мы стали свидетелями крупномасштабных военных операций США и НАТО в Афганистане и Ираке и гораздо менее масштабной кампании России против Грузии. Но Китай не прибегал к военной силе, и, я считаю, что опасность конфликта между Америкой и Китаем по поводу Тайваня резко уменьшилась в последнем десятилетии – отчасти, из-за очень тонкого и действенного подхода Китая к решению тайваньского вопроса. Другие азиатские державы, такие как Япония и Индия, также не планируют применять военную силу.

Поэтому, если посмотреть на события последнего десятилетия, то все случаи военно-силовых действий были связаны с политикой Соединенных Штатов и НАТО и, в меньшей степени, России. Как мне кажется, после событий этого последнего десятилетия, по крайней мере, у США значительно поубавилось желание опираться на военную силу для решения тех или иных вопросов.

Но, как мы уже слышали, остается проблема Ирана. Последние три американских президента дали ясно понять, что Соединенные Штаты не допустят разработку Ираном ядерного оружия или его приобретение. Если Иран будет и дальше упорно следовать своим путем, то я думаю, что вероятность вооруженного столкновения между США и Ираном будет оставаться довольно высокой. Вот почему все мы хотим решить эту проблему посредством переговоров.

Теперь коротко о ядерном оружии: какова вероятность применения ядерного оружия в XXI веке? Я бы сказал, что она выше, чем в период после окончания Второй мировой войны. Почему? В течение следующих 20-30-40 лет, скорее всего, появится больше ядерных держав. Ядерные технологии станут еще более доступными, в том числе и для террористических группировок. Наверно, решающий момент заключается в том, что эпицентр этой ядерной угрозы – Большой Ближний Восток – менее стабилен, чем когда-либо в течение последнего столетия, а Иран в настоящее время испытывает на прочность дееспособность режима нераспространения, введенного Советом Безопасности ООН. Поэтому мне представляется маловероятным, что в обозримой перспективе страны откажутся от угрозы применения ядерного оружия в международных отношениях.

Что касается соглашения между США и Россией о сокращении ядерных вооружений, то лично мне безразлично, сколько у России ядерных боеголовок и носителей, поскольку не могу представить себе такую ситуацию, в которой они могли бы быть использованы против Соединенных Штатов. Если это оружие будет надежно охраняться, как это сейчас происходит, численность ядерных сил России меня мало волнует. Америке следует в одностороннем порядке сократить свой ядерный арсенал до одной тысячи боеголовок, или что-то в этом роде. Поскольку никто из нас не может представить себе, что будет использована хотя бы одна ядерная боеголовка, я не понимаю, зачем нам держать на вооружении 1500 единиц ядерного оружия.

Наконец, в заключение немного хороших новостей. Я не предвижу войн между крупными державами в ближайшие 20 лет. Эта тема созрела для нашего обсуждения, но я рискну сделать подобное утверждение. Мне трудно представить себе войну США с Россией или Китаем, войну России с Европой или Китаем, войну Индии с Китаем или войну Японии с кем бы то ни было. Тот факт, что крупные державы не собираются воевать друг с другом – это добрая весть для системы международных отношений.

Тем не менее, войн будет много. Крупные державы, такие как упомянутые нами Индия и Пакистан, способны вести войны против менее крупных стран. И я полностью согласен, что один крупный теракт в Индии, организованный пакистанскими боевиками, грозит привести к эскалации боевых действий на этом субконтиненте. Конечно, и мелкие страны будут также воевать друг против друга. Наконец, преобладающим типом войны будут гражданские войны, как это мы видим сейчас.

В частности, все более доступная технология БПЛА имеет и плюсы и минусы. Ее очевидный плюс в том, что повышенная точность ударов будет означать меньшее число жертв среди мирного населения, но минус в том, что эти конфликты будут разгораться с большей легкостью и быстротой.

И еще одно соображение от американского стратега, который смотрит на нашу историю нескольких последних десятилетий со своей колокольни. В свое время эту мысль высказал Уинстон Черчилль, и я хотел бы в заключение его процитировать. Это высказывание касается применения силы. «Давайте будем усваивать уроки истории… Никогда не думайте, что война может быть гладкой и легкой, и что некто, пускающийся в подобную авантюру, может вычислить все те бури, приливы и отливы, которые встретятся на пути. Государственный деятель, подхватывающий вирус военной лихорадки, должен понимать, что, как только дан сигнал на начало боевых действий, он уже не хозяин политики, а раб непредвиденных и неконтролируемых событий, некомпетентных или высокомерных командиров, ненадежных союзников, враждебно настроенных нейтральных стран, злого рока, неприятных сюрпризов и ужасных просчетов». Ни один американец не должен забывать этот глубокий совет Черчилля.

Последнее, о чем хотелось бы сказать на этой встрече – это то, что меня больше всего удивило и поразило. Надеюсь, я могу быть откровенным, находясь среди друзей. Меня удивили высказывания определенной группы лиц о теориях заговора, в центре которого, якобы, находятся Соединенные Штаты, и о тайной повестке некоторых американских организаций. У США не может быть никаких тайных планов, потому что, если бы нечто подобное существовало, это сразу бы попало на первые полосы Нью-Йорк Таймс. На самом деле, мы не способны ни на какие заговоры или тайные планы. Хотелось бы поделиться вот какой мыслью: давайте вообразим, что такая же встреча известных и опытных экспертов и политологов проходит в Вашингтоне. Могу с полной уверенностью сказать вам, что эта группа экспертов никогда не поверит в то, что Россия может угрожать жизненно важным интересам Соединенных Штатов. Та же группа американских экспертов ни на минуту не усомнилась бы в том, что в обозримом будущем США, при планировании своей обороны, не будут считать, что Россия представляет серьезную угрозу для нашей страны. Поэтому меня просто поражает, как часто вы думаете о Соединенных Штатах в связи с существовании каких-то «тайных» планов в отношении России, тогда как в действительности американцы совершенно не опасаются России. И необходимо серьезно задуматься над тем, почему такие мысли вообще имеют место быть. Наконец, оборонный бюджет США сокращается, и численность американской армии существенно сократится в ближайшее время. Есть планы сокращения подразделения морских пехотинцев. Модернизация ВВС будет происходить очень медленно. Через 50 лет у ВМС США останется совсем немного кораблей. Конечно, мы по-прежнему будем представлять собой самую могущественную военную силу на планете. Но мы сокращаем традиционные силы и вооружения – в духе важной мысли Франсуа Эйсбура – в пользу более технологичной армии, пользующейся такими средствами, которые были недоступны всего десятилетие назад.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 11 марта 2013 > № 2851562 Роберт Блэкуилл

Компания, созданная ОАО "РЖД", займётся инжинирингом зарубежных проектов.

На международной арене интересы холдинга "РЖД" будет представлять новая структура - "РЖД Интернешнл". О задачах, которые стоят перед ней, газете "Гудок" рассказал генеральный директор компании Сергей Павлов.

- Сергей Алексеевич, чем было вызвано создание новой структуры вместо прежней "Зарубежстройтехнологии"?

- "Зарубежстройтехнология" (ZST) создавалась под конкретный ливийский проект, который в то время был самым крупным железнодорожным проектом в мире. Как исполнитель этого проекта компания состоялась - были мобилизованы ресурсы и выполнен огромный объём работ. Но был и отрицательный опыт, поскольку мы всё старались делать своими силами. Решение о создании "РЖД Интернешнл" было принято на совещании у президента ОАО "РЖД"Владимира Якунина в августе прошлого года. От ZST компания отличается тем, что является инжиниринговой, то есть управляющей проектами. Здесь не стоит задача обязательно всё делать самим, поэтому это совершенно другая структура, другие функциональные обязанности. Мы будем выбирать наиболее эффективную модель управления зарубежными проектами. Что то, в чём у нас есть хорошие компетенции, сделаем сами, под другую часть подберём исполнителя. То есть мы должны выбрать самый оптимальный вариант реализации проектов, учитывая особенности каждой страны. А они везде разные.

Перед РЖД сейчас стоят задачи расширения географии своей деятельности и увеличение портфеля зарубежных инфраструктурных проектов. Поэтому перед нашей компанией поставлена цель реализации внешнеэкономической деятельности холдинга. На сегодняшний день мы, во-первых, должны эффективно управлять уже существующими проектами, а во-вторых, обеспечить холдингу доходы за счёт реализации новых. Кроме того, мы будем популяризировать бренд РЖД за рубежом, продвигать его на другие рынки.

- Какие проекты перешли к вашей компании и в каком они состоянии?

- Главный на сегодняшний момент проект - это строительство и реконструкция железных дорог в Сербии. Он включает в себя строительство новой однопутной электрифицированной линии протяжённостью 68 км на участке Вальево - Лозница, строительство и электрификацию второго пути на участке Белград - Панчево, реконструкцию линии Белград - Бар (200 км) и реконструкцию шести участков линии Европейского транспортного коридора Х, поставкудизель-поездов.

Мы ожидаем утверждения Межправительственного соглашения в парламенте Сербии, после чего можно осуществить подписание основного контракта. Предположительно это будет уже в марте. В июне можем приступить к началу работ.

Второй проект - это электрификация линии Гармсар - Горган (386 км) в Иране. Сейчас проект договора на проектные работы находится на рассмотрении у руководства "Иранских железных дорог".

- РЖД приходится участвовать в международных тендерах с другими зарубежными компаниями. Каковы сильные и слабые стороны нашей компании по сравнению с конкурентами?

- Зарубежные железнодорожные компании зачастую для победы в тендерах делают акцент на готовности инвестирования части собственных средств в первоначальную проработку и подготовку проекта. И, конечно, это даёт им значительное конкурентное преимущество. Нам же для побед на тендерах необходимо разработать оптимальный портфель предложений, исходя из рыночных возможностей, компетенций и ресурсов компании. Наше неоспоримое преимущество - это огромный опыт строительства и эксплуатации железных дорог в различных геологических и климатических условиях, оперирование движением поездов на больших географических территориях в условиях повышенной грузонапряжённости, производство ремонта пути с большей производительностью, чем предусмотрено европейскими стандартами. Мы научились ремонтировать пути в условиях повышенного количества поездов, чего нет в других странах. Когда на тендере в Сербии после всех презентаций европейских компаний мы показали, чего можно добиться во время 6-, 8- и 12-часовых "окон", все были поражены нашими цифрами. Технология управления движением с помощью наших центров - это также наше ноу-хау. Наши тоннелестроители показали в Сочи мировой уровень и получили в Сеуле приз за лучший проект года. Всё это мы будем использовать на тендерах, и нам есть что предложить за рубежом.

Нашей слабой стороной является то, что мы больше ориентированы на внутренний рынок, на нашу колею 1520, а в других странах другие стандарты и технологические процессы. Однако мы уже начинаем производить железнодорожную технику на колею 1435, ведём переговоры с "Ремпутьмашем" по поводу производства линейки новых машин, чтобы применять наши технологии ремонта на иностранной колее. Уже в Сербии будем применять новые технологии. Обучим свой персонал и получим новые компетенции. Возможно, даже будем покупать эти новые компетенции и проектные мощности, учитывая, что мы всё-таки больше ориентированы на внутренние стандарты.

- Какие перспективные страны вы видите для реализации новых проектов?

- В том договоре, который мы готовимся подписать с РЖД, у нас определена в качестве перспективных 21 страна. В частности, это Индия, Эквадор, Вьетнам. Индонезия, Иран. Мы должны оценить возможность работы там по многим параметрам: с точки зрения государственного законодательства, налогового, конкурентоспособности, перспектив, наконец, безопасности. Мы с холдингом должны выбрать наиболее интересные страны и проекты, а дальше будем работать, углубляясь в конкретные проекты. Каждый будет детально рассматриваться с учётом того опыта, который у нас есть, и после этого уже примем конкретные решения, "заходим" мы в эту страну или нет.

Проекты даже в одной стране бывают разные. В Иране мы электрифицировали железную дорогу Тебриз - Азершахр с инвестициями иранской стороны, а вот в строительство линии Тегеран - Мешхед нам предлагают на начальном этапе инвестировать самим. Мы самостоятельно будем выискивать в каких-то странах интересные проекты и предлагать их РЖД, не исключая и пространство СНГ. Сейчас мы готовим подписание меморандума о совместной работе с "РЖДстроем" и "Росжелдорпроектом".

На самом деле предложений по проектам немало, однако большинство стран нам предлагают делать собственные инвестиции с обещанием последующей компенсации. Но у нас нет такой цели - вкладывать средства в иностранные государства, имея большое количество нерешённых проблем у себя. Поэтому мы выбираем оптимальные модели, которые позволяют делать бизнес, принося доход холдингу.

Беседовал Сергей Плетнёв

Россия > Транспорт > trans-port.com.ua, 5 марта 2013 > № 770297 Сергей Павлов

Можно ли поправить дела Америки?

Новый кризис демократии

Фарид Закария – ведущий программы Fareed Zakaria GPS на CNN, колумнист журнала Time и автор книги «Постамериканский мир». Его микроблог в Twitter @FareedZakaria.

Резюме: Западным демократиям угрожает не смерть, а склероз. Грозные симптомы, с которыми они столкнулись, – бюджетная гипертония, политический паралич, демографический стресс – скорее указывают на недостаточный рост, нежели на крах.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, №1, 2013 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

В ноябре американский избиратель, уставший от Вашингтона и его политических тупиков, проголосовал за то, чтобы не менять прежнее распределение власти – оставив президента Барака Обаму на второй срок и вернув демократический Сенат и республиканскую Палату представителей. Как только предвыборная неопределенность рассеялась, внимание быстро переключилось на то, как конгрессмены будут решать надвигающийся кризис так называемого «фискального обрыва» – ожидаемое в конце года повышение налогов и сокращение госрасходов, предусмотренное принятым ранее законом.

Пока США медленно, но верно поднимаются со дна финансового кризиса, никто в действительности не готов к тому, чтобы пакет масштабных мер экономии стал шоковым ударом и привел к рецессии, поэтому высоки шансы, что бюджетная игра прекратится в шаге от катастрофы.

Однако за «обрывом» зияет глубокая пропасть, представляющая еще более серьезный вызов – необходимость преобразования экономики, общества и системы власти в стране, чтобы привести Соединенные Штаты в соответствие с требованиями XXI века. Сейчас Вашингтон сосредоточен на налогах и сокращении расходов, в то время как его основной задачей должны быть реформы и инвестиции. США, помимо прочего, требуются существенные перемены в фискальной, социальной, инфраструктурной, иммиграционной и образовательной сфере. Однако поляризованный и часто парализованный истеблишмент откладывает проблемы на будущее, в результате их решение становится еще более сложным и дорогостоящим.

Исследования показывают, что обострение политических разногласий в Вашингтоне достигло максимума за весь период истории после Гражданской войны. Дважды за последние три года ведущая мировая держава – обладающая крупнейшей экономикой, мировой резервной валютой и доминирующей ролью во всех международных институтах – была близка к экономическому самоубийству. Американская экономика остается предельно динамичной. Но пока неясно, способна ли политическая система осуществить изменения, которые обеспечат устойчивый успех в мире глобальной конкуренции и технологических новаций. Иными словами, являются ли нынешние трудности реальным кризисом демократии?

Эта фраза как будто где-то встречалась. К середине 1970-х гг. страны Запада поразила стагнация, до небес подскочила инфляция. Вьетнам и Уотергейт подорвали доверие к политическим институтам и лидерам, а активисты общественных движений бросали вызов истеблишменту со всех сторон. В 1975 г. в докладе Трехсторонней комиссии под названием «Кризис демократии» известные эксперты из США, Европы и Японии утверждали, что демократические правительства индустриального мира просто утратили способность выполнять свои функции, столкнувшись с валом проблем. Раздел по Соединенным Штатам, написанный политологом Сэмюэлом Хантингтоном, выглядел особенно мрачным.

Мы знаем, что произошло дальше: за несколько лет инфляцию удалось укротить, возобновился рост экономики, а доверие было восстановлено. Спустя еще 10 лет рухнул коммунизм и Советский Союз, а вовсе не капитализм и Запад. Вот такой урок пессимистам.

И вот по прошествии более двух десятилетий развитые индустриальные демократии вновь окутаны мраком. В Европе экономический рост остановился, единая валюта под угрозой и уже поговаривают о возможном скором распаде Евросоюза. В Японии за 10 лет сменились семь премьер-министров – политическая система расколота, экономика переживает стагнацию, стране грозит упадок. Но Соединенные Штаты, учитывая их роль в мире, вызывают, возможно, наибольшую обеспокоенность.

Действительно ли наступил новый кризис демократии? Большинство американцев, по-видимому, думают именно так. Недовольство политиками и органами власти гораздо серьезнее, чем в 1975 году. По данным опросов Центра исследований американских национальных выборов (ANES), в 1964 г. 76% американцев солидаризировались со следующим утверждением: «Вы согласны с тем, что правительство в Вашингтоне делает то, что нужно, почти всегда или большую часть времени». К концу 1970-х гг. эта цифра упала до чуть более 40%. В 2008 г. таких респондентов было 30%, в январе 2010 г. – только 19%.

Эксперты склонны рассматривать нынешние вызовы чересчур апокалиптически. Возможно, эти проблемы тоже удастся преодолеть, и Запад будет двигаться дальше, пока, спустя поколение, не столкнется с очередным набором вызовов, которые кому-то вновь захочется драматизировать. Но возможно и то, что общественные настроения небеспочвенны. Стало быть, кризис демократии никогда не прекращался, его просто удавалось маскировать благодаря временным решениям; наконец, были и короткие передышки. Сегодня масштабы проблем возросли, а американская демократия функционирует с огромным трудом и обладает гораздо меньшим авторитетом, чем когда-либо ранее, и у нее значительно меньше рычагов, чтобы воздействовать на глобализированную экономику. На этот раз пессимисты могут оказаться правы.

Злободневные тенденции

Предсказания середины 1970-х гг. о скором конце западной демократии не оправдались благодаря трем крупным экономическим трендам: спаду инфляции, информационной революции и глобализации. Тогда мир был измучен инфляцией, ее уровень варьировался от небольших двузначных показателей в таких странах, как США и Великобритания, до 200% в Бразилии и Турции. В 1979 г. Пол Волкер стал председателем правления Федеральной резервной системы, и в течение нескольких лет ему удалось справиться с инфляцией в Америке. Центральные банки по всему миру стали следовать примеру ФРС, и вскоре инфляция повсюду пошла на спад.

Технологические прорывы происходили на протяжении веков, но начиная с 1980-х гг. повсеместное использование компьютеров, а затем интернета привело к трансформации всех аспектов экономики. Информационная революция обусловила увеличение производительности и экономический рост в Соединенных Штатах и других странах, при этом революция стала перманентным явлением.

К концу 1980-х гг. рухнул, а затем распался Советский Союз – отчасти оттого, что информационная революция сделала закрытые экономики и общества еще более отстающими. Это позволило западной системе взаимосвязанных свободных рынков и обществ охватить большую часть мира – процесс, получивший название «глобализация». Страны с командной или плановой экономикой и обществом открылись и приняли участие в едином глобальном рынке, что придало дополнительную энергию им самим и системе в целом. В 1979 г. в 75 государствах наблюдался экономический рост на уровне не менее 4% в год; в 2007 г., накануне финансового кризиса, число таких стран увеличилось до 127.

Эти тенденции разрушили Восток, но и принесли пользу Западу. Низкая инфляция и информационная революция позволили западным экономикам расти быстрее, а глобализация открыла обширные рынки дешевой рабочей силы, которые захватывались западными компаниями и использовались ими для продажи своей продукции. В результате американцы вновь обрели уверенность на фоне экспансии глобальной экономики во главе с США, лидерство которых не оспаривалось. Однако спустя поколение крах Советского Союза остается далеко в прошлом, низкая инфляция является нормой, а дальнейшее развитие глобализации и информационных технологий теперь приносит Западу в равной мере новые возможности и новые проблемы.

Например, рабочие места и зарплаты американцев оказались под нарастающим давлением. В 2011 г. исследование Глобального института McKinsey (MGI) показало, что с конца 1940-х гг. по 1990 г. периоды экономического спада и восстановления в США следовали простой схеме. Сначала ВВП возвращался на показатели до спада, затем, шесть месяцев спустя (в среднем), восстанавливался и уровень занятости. Впоследствии эта схема была нарушена. После спада начала 1990-х гг. занятость вернулась на прежний уровень только через 15 месяцев после восстановления ВВП. В начале следующего десятилетия на это потребовалось уже 39 месяцев. А на сегодняшний день следует, по-видимому, ожидать, что уровень занятости вернется к прежним показателям через 60 месяцев – пять лет – после восстановления ВВП. Те же самые тенденции, которые способствовали росту в прошлом, сейчас обусловили новую ситуацию, когда число безработных растет, а зарплаты падают.

Волшебные деньги

Полномасштабный рост, отмеченный после Второй мировой войны, замедлился в середине 1970-х гг. и полностью так и не восстановился. Федеральный резервный банк Кливленда недавно отметил, что реальный рост ВВП Соединенных Штатов, достигший пика в начале 1960-х гг. на уровне выше 4%, упал ниже 3% в конце 1970-х гг., немного восстановился в 1980-е гг., а затем продолжил падать до нынешних 2%. В то же время средние доходы лишь немного увеличились за последние 40 лет. Вместо того чтобы решать ключевые проблемы или снижать прожиточный минимум, США наращивают госдолг. С 1980-х гг. американцы потребляют больше, чем производят, а разницу компенсируют за счет займов.

Президент Рональд Рейган пришел к власти в 1981 г. как монетарист и адепт Милтона Фридмана, выступая за уменьшение роли государства и сбалансированный бюджет. Но на деле он проводил кейнсианскую политику, продвигая существенное снижение налогов и невероятно увеличивая оборонные расходы. (Снижение налогов – это так же по-кейнсиански, как государственные расходы; в обоих случаях происходит закачка денег в экономику и увеличение совокупного спроса.) Когда Рейган уходил с поста президента, федеральные расходы с учетом инфляции были на 20% выше, чем на момент его вступления в должность, а дефицит федерального бюджета резко подскочил. На протяжении 20 лет до Рейгана дефицит не превышал 2% от ВВП. В течение двух президентских сроков Рейгана он в среднем был выше 4% от ВВП. Кроме короткого периода в конце 1990-х гг., когда администрация Клинтона фактически добилась профицита, дефицит федерального бюджета с тех пор все время оставался на отметке выше 3%; сейчас он составляет 7%.

Джон Мейнард Кейнс советовал правительствам тратить деньги во время спадов и экономить во время бумов. В последние десятилетия правительствам с трудом удавалось экономить в любой период. Они доводили бюджет до дефицита и при спадах, и при бумах. ФРС удерживала ставки на низком уровне и в плохие, и в хорошие времена. Легко обвинять политиков в подобном одностороннем кейнсианстве, но ответственность лежит и на обществе. Опрос за опросом американцы озвучивали свои предпочтения: они хотят низких налогов и больше помощи от государства. Удовлетворить обе потребности одновременно возможно только при помощи волшебного средства, и оказалось, что оно есть – дешевые кредиты. Федеральное правительство активно занимало, то же самое делали другие органы власти – на уровне штатов, местном и муниципальном уровнях – и сами американцы. Долг домохозяйств вырос с 665 млрд долларов в 1974 г. до 13 трлн долларов сегодня. В этот период потребление благодаря дешевым кредитам шло вверх и уже не снижалось.

Другие богатые демократии следовали тем же путем. В 1980 г. совокупный госдолг США составлял 42% от ВВП; сейчас – 107%. За тот же период сопоставимые цифры в Великобритании возросли с 46% до 88%. В большинстве европейских стран (включая известную своей бережливостью Германию) соотношение долга к ВВП составляет около 80%, в Греции и Италии оно значительно выше. В 1980 г. совокупный госдолг Японии составлял 50% от ВВП, сейчас – 236%.

Мир перевернулся с ног на голову. Раньше считалось, что развивающимся странам не избежать долгового бремени, поскольку им придется активно занимать, чтобы финансировать свой быстрый рост при низком уровне доходов. Богатые же страны, растущие не так быстро при высоком уровне доходов, будут иметь небольшой долг, обладая при этом значительно большей стабильностью. Но взгляните на нынешнюю G20 – группу, включающую крупнейшие страны развитого и развивающегося мира. Среднее соотношение долга к ВВП в развивающихся странах – 35%, в богатых странах оно более чем в три раза выше.

Реформы и инвестиции

Когда западные правительства и такие международные организации, как МВФ, дают развивающимся странам советы, как стимулировать рост, они почти всегда выступают за структурные реформы, которые откроют сектора их экономики для конкуренции, обеспечат свободное перемещение трудовых ресурсов, положат конец бесполезным экономически неэффективным государственным субсидиям и позволят сосредоточить госрасходы на инвестициях, способствующих росту. Однако, столкнувшись с подобными проблемами у себя дома, те же самые западные страны не пожелали воспользоваться собственными рекомендациями.

Дискуссии о том, как восстановить рост в Европе, в основном вращаются вокруг мер экономии, плюсов и минусов сокращения дефицита. Экономия явно не работает, очевидно, что при долговом бремени уже почти на уровне 90% от ВВП европейские страны просто не смогут найти выход из кризиса. На самом деле им необходимы масштабные структурные реформы, направленные на повышение конкурентоспособности в сочетании с инвестициями в будущий рост.

Не в последнюю очередь благодаря обладанию мировой резервной валютой Соединенные Штаты имеют значительно больше пространства для маневра, чем Европа. Но и им необходимы изменения. В США гигантский Налоговый кодекс, который, если соединить все правила и нормы, составляет 73 тыс. страниц; сложнейшая система судебных тяжб и безумное количество нормативных актов федерального правительства, штатов и местных органов власти. Над финансовыми учреждениями то и дело осуществляют надзор пять или шесть федеральных агентств, а также 50 групп агентств от штатов, полномочия которых постоянно пересекаются.

Вопрос о реформах очень важен, а об инвестициях просто не терпит отлагательства. В ежегодном исследовании конкурентоспособности Всемирный экономический форум (ВЭФ) постоянно дает Америке низкие оценки по налоговой политике и регулированию, а в 2012 г. Соединенные Штаты, например, оказались на 76-м месте по «бремени государственного регулирования». Но, несмотря на все трудности, американская экономика остается одной из самых конкурентоспособных в мире и в общем рейтинге занимает 7-е место – небольшое снижение за пять лет. По инвестициям в человеческий и физический капитал США, напротив, потеряли очень много. Десять лет назад ВЭФ ставил американскую инфраструктуру на 5-е место в мире, сейчас – на 25-е, и падение продолжается. В прошлом Соединенные Штаты являлись мировым лидером в процентном отношении по количеству выпускников колледжей, сейчас они находятся только на 14-м месте. Федеральное финансирование исследований и разработок в процентах от ВВП сократилось вдвое по сравнению с 1960 г., в то время как в Китае, Сингапуре и Южной Корее эти показатели растут. Государственная университетская система США – когда-то главная ценность государственного образования – сейчас страдает от урезания бюджета.

В современной истории Америки можно обнаружить корреляции между инвестициями и ростом. В 1950–1960-е гг. федеральное правительство ежегодно тратило более 5% от ВВП на инвестиции, и в экономике наблюдался бум. В последние 30 лет правительство уменьшало расходы; сейчас федеральные инвестиции составляют около 3% от ВВП в год, и рост стал едва заметным. Как отмечает нобелевский лауреат экономист Майкл Спенс, Соединенным Штатам удалось выбраться из Великой депрессии не только благодаря огромным расходам на Вторую мировую войну, но и вследствие сокращения потребления и наращивания инвестиций. Американцы уменьшили расходы, увеличили сбережения и стали приобретать облигации военного займа. Подобный скачок государственных и частных инвестиций обеспечил послевоенный рост. Чтобы стимулировать новый рост, потребуются сопоставимые инвестиции.

Проблемы реформ и инвестиций тесно переплетаются между собой и приобретают особую остроту в случае с инфраструктурой. В 2009 г. Американское общество гражданских инженеров дало инфраструктуре оценку «D» (ниже среднего) и подсчитало, что ремонт и обновление обойдутся в 2 трлн долларов. Цифра может быть завышена (инженеры крайне заинтересованы в этом вопросе), но все исследования показывают то, что видит любой путешествующий по США: страна остро нуждается в обновлении. Отчасти это проблема разрушающихся мостов и автотрасс, но не только. Американская система управления воздушным транспортом устарела и требует усовершенствования стоимостью 25 млрд долларов. Энергосеть обветшала и часто выходит из строя, поэтому многие семьи вынуждены покупать собственные электрогенераторы – классический символ статуса в странах развивающегося мира. Питьевая вода подается по изношенным, подтекающим трубам, а системы сотовой связи и широкополосного интернета работают очень медленно по сравнению с другими развитыми странами. В итоге мы получаем замедление роста. И чем дольше будет откладываться решение этих проблем, тем дороже они обойдутся, как обычно бывает с отложенным ремонтом.

Однако расходы на инфраструктуру вряд ли можно считать панацеей, так как без тщательного планирования и контроля они могут оказаться неэффективными и бесполезными. Конгресс выделяет деньги на инфраструктурные проекты, руководствуясь политическими мотивами, а не факторами необходимости и ожидаемой отдачи. Изящным решением проблемы мог бы стать национальный инфраструктурный банк, учрежденный на деньги государства и частного капитала. Он позволил бы минимизировать излишнюю суету и бесполезные траты, поскольку отбор проектов производился бы согласно их достоинствам – технократами, а не по тому, насколько лаком кусок – политиками. Разумеется, сама идея томится в Конгрессе, несмотря на некоторую поддержку видных деятелей обеих партий.

То же касается финансовой реформы: проблема не в отсутствии хороших идей и их технической реализации, а в политике. Политики, заседающие в комитетах по надзору за сегодняшней стихией неэффективных агентств, довольны уже тем, что могут получать от финансовой индустрии деньги на свои предвыборные кампании. Сложившаяся ныне система лучше работает как механизм финансирования избирательных кампаний, а не как инструмент финансового контроля.

В 1979 г. социолог Эзра Фогель опубликовал книгу под названием «Япония как номер один», предсказав радужное будущее поднимавшейся тогда азиатской державе. Когда The Washington Post недавно задалась вопросом, почему эти прогнозы оказались так далеки от реальности, Фогель указал на то, что японская экономика была отлично развитой и продвинутой, но он не мог представить, что политическая система станет таким серьезным препятствием и позволит откатиться назад.

Фогель прав, подчеркивая, что проблема в политике, а не в экономике. Все развитые индустриальные экономики не лишены недостатков, но обладают значительной силой, в особенности когда речь идет о Соединенных Штатах. Однако они достигли стадии развития, при которой устаревшая политика, структуры и методы работы должны быть изменены или отброшены. Как отмечал экономист Манкур Олсон, проблема в том, что существующая политика выгодна группам интересов, которые яростно защищают статус-кво. Реформы потребуют от правительств поставить национальные интересы выше узкой выгоды, а это невероятно сложно в условиях демократии.

Политическая демография

За редким исключением, развитые индустриальные демократии потратили последние десятилетия, пытаясь держать под контролем или просто игнорируя свои проблемы, вместо того чтобы серьезно взяться за их решение. Скоро выбора уже не будет, поскольку к кризису демократии добавится кризис демографии.

Индустриальный мир стареет невиданными в истории человечества темпами. Япония впереди планеты всей: по прогнозам, к концу столетия население сократится с нынешних 127 млн до 47 миллионов. Европа не слишком от нее отстает, Италия и Германия следуют непосредственно за Японией. Исключением остаются только Соединенные Штаты как единственная развитая индустриальная держава, не знакомая с демографическим спадом. Благодаря иммиграции и несколько более высокому уровню рождаемости население США, по прогнозам, возрастет до 423 млн к 2050 г., в то время как, скажем, в Германии население может сократиться до 72 млн. Однако благоприятная демографическая ситуация нивелируется более дорогими программами социального обеспечения пенсионеров, особенно в сфере здравоохранения.

В качестве иллюстрации начнем с соотношения граждан трудоспособного возраста и населения старше 65 лет. Это поможет определить, какая часть дохода трудоспособного населения распределяется государством в виде пенсий. В Америке сегодня на каждого пенсионера приходится 4,6 работающих. Через 25 лет показатель упадет до 2,7. Этот сдвиг существенно изменит и без того тревожную ситуацию. Сейчас ежегодные расходы на две основные программы соцобеспечения пожилых американцев – Social Security и Medicare – превышают 1 трлн долларов. Рост этих расходов опережал инфляцию в прошлом, и, вероятно, эта тенденция сохранится в ближайшем будущем, несмотря на вступление в силу Закона о доступном медицинском обслуживании. Прибавьте все остальные социальные программы – и, как подсчитал демограф Николас Эберстадт, в итоге вы получите 2,2 трлн долларов – по сравнению с 24 млрд долларов полвека назад. Почти стократное увеличение.

Какими бы полезными ни были эти программы, США просто не могут их себе позволить, учитывая нынешние тенденции, поскольку на них уходит большая часть федеральных расходов. В детальном исследовании финансовых кризисов под названием «На этот раз все будет иначе» экономисты Кармен Рейнхарт и Кеннет Рогофф утверждают, что страны с соотношением долга к ВВП 90% и более практически не способны поддерживать рост и стабильность. И это положение продлится до тех пор, пока нынешние социальные обязательства не будут каким-то образом реформированы. В частности, если не будут сокращены затраты на здравоохранение, сложно представить себе, как Соединенные Штаты смогут существенно снизить этот показатель. Американские правые должны признать необходимость значительного повышения налоговых сборов в ближайшие десятилетия. А американским левым придется осознать, что без существенных реформ социальные программы останутся единственной статьей, и ее не покроют даже эти увеличенные налоговые поступления. В недавнем докладе вашингтонского мозгового центра «Третий путь», лоббирующего реформу соцобеспечения, подсчитано, что к 2029 г. на программы Social Security, Medicare, Medicaid и обслуживание долга в сумме будет уходить 18% от ВВП. Именно 18% от ВВП в среднем составляли налоговые поступления за последние 40 лет.

Продолжающийся рост социальных программ может вытеснить все остальные расходы правительства, в том числе на оборону и инвестиции, необходимые, чтобы стимулировать новую волну экономического роста. В 1960 г. социальные программы составляли менее одной трети федерального бюджета, на все остальные функции государства приходились оставшиеся две трети. К 2010 г. ситуация кардинально изменилась: социальные программы достигли размера двух третей бюджета, остальное втиснули в оставшуюся треть. Следуя по этому пути, федеральное правительство, по меткому выражению журналиста Эзры Клейна, превращается в страховую компанию с армией. Но армию тоже придется скоро сокращать.

Сбалансировать бюджет так, чтобы выгадать место для инвестиций в будущее страны – главный вызов, брошенный Америке. И, несмотря на преимущества, полученные в ходе прошедшей избирательной кампании, это вызов для обеих партий. Эберстадт отмечает, что социальные расходы фактически росли быстрее при президентах-республиканцах, чем при демократах, а исследование The New York Times 2012 г. показало, что две трети из 100 американских округов, наиболее зависимых от социальных программ, являются преимущественно республиканскими.

Проводить реформы и осуществлять инвестиции непросто и в лучшие времена, а сохранение сегодняшних мировых трендов только усложнит эти проблемы, сделает их еще острее. Технологии и глобализация позволяют наладить простое производство в любом месте, и американцы не смогут конкурировать за рабочие места с работниками в Китае или Индии, которым платят в 10 раз меньше. Это означает, что у США нет иного выбора, кроме как подниматься вверх по стоимостной цепи, опираясь на высококлассные трудовые ресурсы, превосходную инфраструктуру, масштабные программы обучения персонала и новейшие научно-технические разработки, но всего этого не добиться без значительных инвестиций.

В настоящее время правительство тратит на граждан старше 65 лет 4 доллара на каждый 1 доллар, расходуемый на американцев в возрасте до 18 лет. В определенном смысле это суровое отражение демократии – ведь голосуют пожилые, а несовершеннолетние лишены такого права. Но это также означает, что страна ценит настоящее больше, чем будущее.

Не стать японцами

Сэмюэл Хантингтон, автор раздела о Соединенных Штатах в докладе Трехсторонней комиссии 1975 г., часто говорил о том, как важно, чтобы страны испытывали тревогу по поводу возможного упадка, потому что только в этом случае удаются изменения, позволяющие развеять мрачные прогнозы. Если бы не страх, вызванный запуском советского спутника, США вряд ли начали бы стимулировать научный истеблишмент, финансировать создание НАСА и в итоге высадились на Луне. Возможно, подобная реакция на сегодняшние вызовы вот-вот проявится, и Вашингтон сумеет собрать волю в кулак, чтобы запустить серьезные долгосрочные политические инициативы в ближайшие несколько лет и вернуть Соединенные Штаты на светлый путь к динамичному, благополучному будущему. Но надежда – это не план, и нужно отметить, что на данный момент подобный исход кажется маловероятным.

Отсутствие таких инициатив вряд ли приведет страну к краху. Либеральный демократический капитализм – очевидно, единственная система, обладающая достаточной гибкостью и легитимностью, чтобы существовать в современном мире. Если кто-то и потерпит крах в ближайшие десятилетия, то это будут командные режимы, как в Китае (хотя это и маловероятно). Однако трудно представить, как «крушение» КНР, если это случится, поможет решить хотя бы одну из проблем, стоящих перед США, – скорее они еще более обострятся, особенно если мировая экономика будет расти медленнее, чем ожидалось.

Западным демократиям угрожает не смерть, а склероз. Грозные симптомы, с которыми они столкнулись, – бюджетная гипертония, политический паралич, демографический стресс – скорее указывают на недостаточный рост, нежели на крах. Абы как пройдя через кризис, эти страны останутся богатыми, но будут медленно и неуклонно сползать в сторону мировой периферии. Дележ оставшейся небольшой части пирога может вызвать политические конфликты и беспорядки, но, скорее всего, все сведется к менее энергичному, интересному и продуктивному будущему.

В истории уже существовала развитая индустриальная демократия, которая не смогла реформироваться. За два десятилетия она скатилась с доминирующих позиций в мировой экономике к анемичному среднему росту на уровне 0,8%. Многие представители ее стареющего, хорошо образованного населения продолжали жить вполне благополучно, но они не оставили почти никакого наследия будущим поколениям. Задолженность этой страны ошеломляет (в прошлом году госдолг Японии составлял свыше 230% ВВП, то есть почти квадриллион иен, или более 10 трлн долларов. – Ред.), доход на душу населения скатился на 24-е место в мире и продолжает снижаться. Если американцы и европейцы не возьмутся за активные преобразования, их будущее легко себе представить. Достаточно взглянуть на Японию.

США > Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 3 марта 2013 > № 886282 Фарид Закария