Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Заседание Евразийского межправительственного совета

Список глав делегаций, принимающих участие в заседании Евразийского межправительственного совета:

Временно исполняющий обязанности Премьер-министра Республики Армения Арарат Самвелович Мирзоян

Премьер-министр Республики Белоруссия Сергей Николаевич Румас

Премьер-министр Республики Казахстан Бакытжан Абдирович Сагинтаев

Премьер-министр Киргизской Республики Мухаммедкалый Дуйшекеевич Абылгазиев

Председатель Правительства Российской Федерации Дмитрий Анатольевич Медведев

Председатель Коллегии Евразийской экономической комиссии Тигран Суренович Саркисян

Выступление Дмитрия Медведева на заседании Евразийского межправительственного совета

Д.Медведев:«В первые три квартала внутрисоюзная торговля выросла приблизительно на 13,5–14%. 90% поставляемой продукции произведено в странах Евразийского союза. В целом объём внешней торговли увеличился на 22%, преимущественно за счёт экспорта, который опередил импортные поставки».

Уважаемые коллеги! Сергей Николаевич (обращаясь к С.Румасу)!

Я как председательствующая сторона хочу ещё раз всех поприветствовать, теперь уже в расширенном составе, поблагодарить наших белорусских партнёров за организацию нашего мероприятия.

В этом году Россия председательствует в Евразийском совете. Мы в целом положительно оцениваем динамику экономической интеграции. Есть движение по всем направлениям. Общий рынок союза развивается – наверное, не без проблем, тем не менее этот рынок живёт. В первые три квартала внутрисоюзная торговля выросла приблизительно на 13,5–14%. 90% поставляемой продукции произведено в странах Евразийского союза. В целом объём внешней торговли увеличился на 22%, преимущественно за счёт экспорта, который опередил импортные поставки.

Все члены пятёрки укрепили свои позиции в торговле, как внутри союза, так и на внешних рынках. Это не означает, что нам нечего делать. Мы с вами только что обсуждали весьма сложные, тонкие, юридически нелёгкие вопросы в узком составе и, как мне представляется, с этой задачей справились. Но дискуссии будут продолжены, потому что целый ряд вопросов необходимо обсуждать и в дальнейшем.

Теперь несколько позиций по основным направлениям нашей общей работы.

Первое. Нам нужно укрепить внутренний контур интеграции, развивать наднациональное регулирование. Речь идёт о «дорожной карте», цель которой – устранить препятствия на внутреннем рынке Евразийского союза. Мы сегодня об этом говорили у Президента Республики Беларусь Александра Григорьевича Лукашенко, здесь говорили. Важно обеспечить своевременное выполнение соответствующей карты. Здесь есть и проблемы, и отставания, поэтому мы должны сконцентрироваться на этом.

В текущем году мы сделали важный шаг на пути к общему финансовому рынку. Я имею виду подписанное соглашение о гармонизации законодательства в этой сфере. Важными задачами остаются формирование общих рынков нефти, нефтепродуктов, газа, конкурентных условий для работы бизнеса в этом направлении. От того, насколько прозрачным будет продвижение товаров по территории союза, зависит исполнение наших налоговых планов, бюджеты, защита прав потребителей и справедливая конкуренция.

В феврале текущего года в Алма-Ате было подписано соглашение о маркировке товаров средствами идентификации. Это поможет распространить данный механизм на другие группы товаров, уйти от серых схем и оздоровить рынок.

Ратификация продолжается. Мы все очень надеемся, что она будет успешно завершена в этом году и мы сможем получить реально работающий документ.

Второе. Мы неплохо включились в освоение перспективных направлений интеграции. Это прежде всего цифра. Уже создана нормативная и институциональная база, отобраны проекты. Ещё около двух проектов на рассмотрении. По цифровой проблематике все страны проявили весьма серьёзную активность, выдвинули свои проекты. Это залог того, что мы будем в этом направлении развиваться успешно. Дадим поручение комиссии совместно с правительствами разработать концепцию применения специальных режимов.

Не менее важно продолжить развитие импортозамещения. Мы видим, как во многих странах и на многих рынках развиваются протекционистские сюжеты, всё активнее обходятся международные правила торговли. В этом смысле наш с вами союз должен задавать более высокую планку торгового сотрудничества, взаимодействия и интеграции.

И по международному сотрудничеству у нас дела обстоят неплохо. В этом году подписан важный документ о свободной торговле с Ираном, соглашение о торгово-экономическом сотрудничестве с Китаем. Процедуры тоже сейчас должны завершаться по этому направлению. Надеюсь, это даст нашим экономикам определённые преимущества. Параллельно нужно продолжить переговоры с другими партнёрами, как с отдельными государствами (это Сингапур, Сербия, Израиль, Египет, Индия и целый ряд других государств), так и с интеграционными объединениями, включая известную китайскую инициативу и некоторые другие.

Плодотворно прошли саммиты на эту тему. Недавно я коллег информировал, поскольку принимал участие в одном из них – саммите АТЭС. Мы укрепляем сотрудничество Евразийского союза с Содружеством Независимых Государств. В этом году заработал статус наблюдателя при союзе. Он также расширяет возможности для совместной деятельности.

Документы, подписанные по итогам заседания Евразийского межправительственного совета:

Распоряжение «О разработке концепции применения специальных режимов ("регулятивных песочниц") в рамках реализации цифровой повестки Союза»;

Распоряжение «О ходе работы по устранению препятствий на внутреннем рынке Евразийского экономического союза в 2017 - 2018 годах»;

Поручение по вопросу «О результатах исполнения поручения Евразийского межправительственного совета от 27 июля 2018 г. № 6»;

Распоряжение «Об изменении Решения Коллегии Евразийской экономической комиссии от 29 мая 2018 г. № 90»;

Поручение по вопросу «О системе маркировки товаров контрольными (идентификационными) знаками»;

Распоряжение «Об утверждении программы мероприятий по празднованию 25-летия евразийского проекта и 5-летия подписания Договора о Евразийском экономическом союзе в 2019 году»;

Решение «О проекте решения Высшего Евразийского экономического совета "О бюджете Евразийского экономического союза на 2019 год"»;

Решение «Решения Высшего Евразийского экономического совета "Об отчете об исполнении бюджета Евразийского экономического союза за 2017 год"»;

Распоряжение «О проведении ревизии финансово-хозяйственной деятельности Суда Евразийского экономического союза и Евразийской экономической комиссии»;

Распоряжение "О совместных прогнозах развития агропромышленного комплекса, балансах спроса и предложения государств - членов Евразийского экономического союза по сельскохозяйственной продукции, продовольствию, льноволокну, кожевенному сырью, хлопковолокну и шерсти на 2018 - 2019 годы";

Распоряжение «О плане мероприятий по обеспечению стимулирования производства и использования колесных транспортных средств с электрическими двигателями в государствах - членах Евразийского экономического союза на 2018 - 2020 годы»;

Решение «О внесении изменения в Решение Евразийского межправительственного совета от 8 сентября 2015 г. № 9»;

Распоряжение «О представлении Высшему Евразийскому экономическому совету кандидатуры члена Совета Евразийской экономической комиссии»;

Распоряжение «О времени и месте проведения очередного заседания Евразийского межправительственного совета».

Совместная пресс-конференция Дмитрия Медведева и Председателя Коллегии Евразийской экономической комиссии Тиграна Саркисяна по итогам заседания Евразийского межправительственного совета

Из стенограммы:

Д.Медведев: Мы завершили очередное заседание Евразийского межправсовета. Хочу ещё раз поблагодарить белорусских друзей за радушный приём, организацию работы. Работа эта непростая, она в дискуссиях протекает, поэтому хорошие условия нужны.

Сегодня мы обсудили стратегические направления, конкретные вопросы развития Евразийского союза. Ещё раз подчеркну: в целом достигнуты неплохие экономические показатели, формируются общие рынки в тех параметрах и сферах, которые предусмотрены договором о союзе. Речь идёт о росте внутренней и внешней торговли. Это создаёт условия для того, чтобы бизнес активнее инвестировал в новые проекты. И это в целом повышает практическую отдачу от интеграции.

В период потрясений на международных рынках, торговых войн, которые сегодня ведутся в разных странах с использованием разных приёмов, на разных рынках, ценность нашего интеграционного объединения в этом смысле повышается, потому что мы действуем по единым правилам, стараемся достигать общих результатов, давать возможность развиваться нашим экономикам, бизнесу, делать инвестиции. Всё это ценно в эпоху нестабильности в международной торговой системе.

По итогам. Мы приняли решения по отдельным отраслевым направлениям, все они известны. Есть сложные темы, по которым работа должна быть продолжена. Это формирование единого рынка нефти и газа, работа по проекту финансового рынка союза. Мы договорились, что усилия в этом направлении будем объединять.

Евразийская комиссия доложила об итогах работы по устранению различных ограничений, препятствий на рынке Евразийского союза в 2017–2018 годах. Мы держим это направление на контроле. Здесь всегда есть взаимные претензии у стран, ничего в этом удивительного нет. Единственный способ каким-то образом разбираться с этими наслоениями – идти на определённые компромиссы и последовательно отказываться от различных ограничений, барьеров, которые мешают нам развивать общий экономический рынок.

Мы приступили к созданию основ цифровой экономики союза. Это одно из центральных направлений нашей работы. В отличие от других направлений, где можно двигаться с разной скоростью, по «цифре», на мой взгляд, двигаться с разной скоростью невозможно.

Или мы все в «цифре», или получается, что та или иная страна просто будет выведена на обочину и не сможет принимать участие в транзакциях, которые совершаются на межгосударственном, межстрановом уровне, на уровне бизнеса. Или же нам всем придётся вернуться в прошлое и отказаться от использования преимуществ цифровой повестки дня. Поэтому по цифровой повестке мы должны двигаться синхронно.

Отобрали восемь проектов. Два десятка, как я уже сказал, на рассмотрении. Надеемся, будут сформированы и более благоприятные условия для того, чтобы эти инициативы реализовать. Сегодня мы договорились разработать концепцию применения специальных режимов, которые называются «регулятивные песочницы».

Сегодня также рассмотрены совместные прогнозы развития агропромышленного комплекса, включая оценки спроса и производства отдельной продукции, продовольствия. Договорились стимулировать производство и использование транспортных средств с электрическими двигателями. Обсудили проект бюджета. В общем, все решения, которые запланированы были к подписанию, приняты. Рассчитываю, что это создаст хорошие условия для того, чтобы отметить 25-летие евразийского проекта, 5-летие подписания договора о союзе. Была подготовлена и специальная программа, каким образом нам это событие отметить. Сегодня мы её утвердили.

Хочу ещё раз поблагодарить белорусских коллег за организацию работы и сказать, что в целом, я считаю, мы поработали неплохо.

Т.Саркисян: Обычно на уровень премьер-министров мы выносим вопросы, которые требуют согласования позиций национальных правительств и по которым у нас разворачиваются острые дискуссии. Сегодняшняя повестка не исключение. По ряду концептуальных вопросов формирования общих рынков сегодня достигнуты договорённости, которые позволят на уровне коллегии продвигать эти вопросы вперёд. Дмитрий Анатольевич уже перечислил все вопросы, которые сегодня остро обсуждались. Но самое главное – нам удалось достичь соглашений, как мы будем эти вопросы продвигать вперёд. Часть вопросов будет нами подготовлена, мы доложим президентам на Высшем совете. Заседание Высшего совета пройдёт в начале декабря в Санкт-Петербурге, и вопросы, по которым мы сегодня пришли к согласию, мы доложим в том числе президентам. Все вопросы, о которых Дмитрий Анатольевич сказал, будут в открытом доступе, и вы можете детально ознакомиться с решениями, которые мы сегодня приняли. Сегодня была очень плодотворная работа, которая позволит нам существенно продвинуть наш интеграционный проект.

Вопрос: Дмитрий Анатольевич, Вы обсуждали сегодня с коллегами инцидент в Керченском проливе? Что Вы думаете об этом, как оцениваете произошедшее?

Д.Медведев: Мы сегодня на нашем мероприятии никаких инцидентов не обсуждали, потому что повестка дня Евразийской комиссии сводится совершенно к другим вопросам. Этот вопрос носит двусторонний характер. Понятно, что это не тема для разговора в Минске.

Но я могу сказать, что об этом думаю. Думаю достаточно простые вещи.

О том, что события могут развиваться таким образом, некоторые украинские аналитики предупреждали ещё год назад, имея в виду развитие избирательного процесса на Украине. Очевидно, что сегодня действующий президент Порошенко не имеет шансов при нынешнем раскладе победить на выборах и даже, может быть, не имеет шансов выйти во второй тур. И для того чтобы добиться определённых политических, выгодных для действующего президента решений, и была, по всей вероятности, предпринята эта провокация. Результат: введение военного положения, которое даёт возможность действующей власти как минимум немножко поиграть мускулами, увеличить поддержку со стороны населения, – это один из возможных вариантов. А может быть, и максимальный вариант рассматривался – я имею в виду отказ от проведения выборов, о чём тоже украинские аналитики ещё где-то год назад предупреждали.

Обращает на себя внимание реакция со стороны украинского истеблишмента, украинских политических деятелей, включая бывших президентов, которые задали вполне, на мой взгляд, очевидный вопрос: почему в гораздо более сложных ситуациях, в которые попадало украинское государство, военное положение не вводилось, а этот инцидент был использован в качестве основания для введения такого положения? Ответ тоже совершенно понятный. Потому что это политика, это избирательные технологии, то есть политические технологии. Именно так это воспринято внутри самой Украины, таким образом это воспринимаю и я. Очевидно, что это дополнительное осложнение в тех процессах, которые идут на Украине. Это создаст или может создать серьёзные проблемы для экономики Украины, и это, конечно, не улучшает отношений между Российской Федерацией и Украиной.

Все остальные оценки были даны по линии Министерства иностранных дел и других ведомств, которые уже прокомментировали этот весьма печальный инцидент.

Белоруссия. Россия. ЕАЭС > Внешэкономсвязи, политика > premier.gov.ru, 27 ноября 2018 > № 2811127 Дмитрий Медведев

Выступление Министра иностранных дел России С.В.Лаврова на церемонии открытия X Международного научного форума неправительственных партнеров ЮНЕСКО «Наука и устойчивое развитие человечества», Москва, 26 ноября 2018 года

Уважаемый Александр Михайлович,

Уважаемые коллеги,

Дорогие друзья,

Дамы и господа,

Мы встречаемся по очень важному поводу. Я признателен Российской академии наук, «Российскому фонду мира» за приглашение выступить на очередном, уже десятом Международном научном форуме неправительственных партнеров ЮНЕСКО.

В текущих условиях на международной арене ваши встречи способствуют продвижению положительной, объединительной повестки дня, поиску оптимальных ответов на многочисленные проблемы современности, о чем сегодня уже подробно говорил Президент РАН А.М.Сергеев. А, в конечном счете, – упрочению атмосферы доверия и взаимопонимания между народами.

Актуальность темы нынешнего заседания трудно переоценить. Она сформулирована как «Наука и устойчивое развитие человечества». Сегодня мир находится на этапе стремительных перемен. Как никогда востребовано сопряжение усилий всех, кто заинтересован в обеспечении его поступательного, стабильного развития, включая, разумеется, представителей академических кругов и широкой общественности.

Термин «научная дипломатия», который сегодня здесь уже звучал, становится не просто фигурой речи, а реально востребованной формой продвижения идей, от которых зависит развитие всего человечества.

Очевидно, что полезный вклад в эффективное решение стоящих перед нами масштабных задач призвана вносить ЮНЕСКО – важнейшая гуманитарная опора современной архитектуры, способная эффективно мобилизовать международный научно-исследовательский потенциал на благо всех без исключения государств. Это касается киберпространства, искусственного интеллекта, генетики и многих других сфер, где существуют реальные риски использования открытий далеко не в мирных целях.

Ценим то, что вы приехали в Москву на X Международный научный форум неправительственных партнеров ЮНЕСКО. Видим в этом признание весомой роли России в достижении целей устойчивого развития. Наша страна продолжит активно участвовать в усилиях мирового сообщества на этом направлении, в том числе по линии ООН, «Группы двадцати», БРИКС, ШОС, ЮНЕСКО и других многосторонних площадок.

Мы рады приветствовать здесь Первого заместителя Генерального директора ЮНЕСКО С.Цюя, который будет принимать участие в вашей работе.

Всегда исходили и по-прежнему исходим из того, что благополучное будущее всего человечества неразрывно связано с формированием более справедливой и демократичной полицентричной системы глобального управления. Только в этих рамках можно обеспечить равную и неделимую безопасность для всех без исключения участников межгосударственного общения. Мы будем и далее поддерживать регулярный, взаимообогащающий диалог с исследовательскими, экспертными кругами, равно как и с другими представителями гражданского общества. Разумеется, будем всемерно поощрять начинания научной и общественной дипломатии.

Уважаемые друзья,

Убежден, что предстоящие дискуссии пройдут конструктивно, открыто, по-товарищески и будут способствовать выдвижению перспективных инициатив, ориентированных на наращивание широкого гуманитарного и научного сотрудничества на благо граждан всех наших стран. Будем ждать этих идей и готовы брать их в проработку для использования уже в официальной дипломатии.

Хотел бы пожелать вам плодотворной работы, новых творческих успехов, реализации всех намеченных вами планов.

Россия. ЮНЕСКО > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 26 ноября 2018 > № 2877495 Сергей Лавров

Интервью Посла России в Мексике В.В.Коронелли «Независимой газете», опубликованное 25 ноября 2018 года

Вопрос: Виктор Викторович, как Андрес Мануэль Лопес Обрадор собирается выстраивать отношения с Россией? Может ли наша страна стать одним из значимых игроков в Мексике?

Ответ: Избранный Президент Мексики Андрес Мануэль Лопес Обрадор неоднократно говорил, что его правительство намерено поддерживать и развивать отношения со всеми государствами, которые к этому готовы. У меня уже была возможность лично встретиться и весьма обстоятельно побеседовать с ним. Говорили о нынешнем состоянии и перспективах активизации двусторонних отношений: политического диалога, торгово-экономического взаимодействия, договорно-правовой базы. Избранный президент искренне, как мне показалось, настроен содействовать углублению российско-мексиканского сотрудничества. Один конкретный пример: я обратил его внимание на то, что сегодня с подавляющим большинством латиноамериканских и карибских государств у России подписаны соглашения о безвизовых поездках граждан по общегражданским паспортам. Исключений – единицы, и среди них, к сожалению, Мексика. В ответ мне было сказано, что этот документ будет в числе первых, подписанных новым мексиканским правительством с нашей страной. Такой настрой обнадеживает.

Вопрос: В условиях санкционного давления Запада на Россию приобрело ли дополнительный импульс сотрудничество с Мексикой, обладающей солидным экономическим потенциалом?

Ответ: Мексика всегда была одним из наших ключевых торгово-экономических партнеров в Латиноамериканском регионе. Достаточно сказать, что в 2017 году объем двусторонней торговли составил около 2,5 млрд. долларов. Это второй для Латинской Америки показатель (больше мы наторговали только с Бразилией). Взаимный интерес к интенсификации этих связей сегодня весьма высок. Свежая к тому иллюстрация: в середине октября Мексику посетила солидная российская бизнес-миссия во главе с замминистра промышленности и торговли Алексеем Груздевым. В ее рамках было проведено пленарное заседание, посвященное укреплению наших торгово-экономических отношений в приоритетных отраслях, два круглых стола (по строительству и удобрениям), многочисленные двусторонние встречи. Все эти мероприятия показали, что потенциал для наращивания торгового и инвестиционного взаимодействия имеется, как и возможности для его использования. Остаются, конечно, и «зависшие» проблемы. В частности, не работает механизм двусторонней Межправкомиссии по торгово-экономическому, научно-техническому сотрудничеству и морскому судоходству, которая не собиралась уже много лет. Одной из своих задач считаю содействие реанимированию ее деятельности.

Вопрос: Знаковым аспектом в наших торгово-экономических отношениях стали поставки 30 самолетов Sukhoi Superjet 100. Насколько эффективно эксплуатируются эти лайнеры в Мексике и поднимается ли вопрос о новых поставках российской летательной техники?

Ответ: Действительно, несколько лет назад был подписан контракт на поставку в Мексику 30 таких машин, однако фактически было завезено 22 самолета, которые эксплуатируются компанией Interjet. Вопрос о поставке еще восьми машин пока остается открытым. Дело в том, что в связи с растущим пассажиропотоком и уменьшением числа имеющихся слотов в столичном аэропорту Interjet сегодня намерен делать ставку на приобретение самолетов большей вместимости, прежде всего это аэробусы семейства «А-320». Такая политика объективно будет вести к тому, что доля «Сухих» в авиапарке компании будет сокращаться. Закупленные же уже машины российского производства продолжают успешно эксплуатироваться.

Что касается перспектив поставки на мексиканский рынок других образцов российской летательной техники (кстати, здесь эксплуатируются десятки вертолетов отечественного производства, закупленных в разные годы), скажу, что в апреле будущего года в Мексике пройдет очередной международный аэрокосмический салон FAMEX-2019, на котором российские производители и экспортеры планируют представить широкий спектр своей продукции. Надеюсь, наша экспозиция привлечет к себе повышенное внимание потенциальных клиентов.

Вопрос: Насколько широко мексиканский бизнес представлен в России? Доводилось ли Вам слышать жалобы на трудности и риски, с которыми сталкиваются предприниматели в России?

Ответ: Сегодня присутствие мексиканского бизнеса в России незначительно и, убежден, не отвечает экспортному потенциалу своей страны.

Проиллюстрирую это двумя цифрами: Мексика занимает 12-е место в мировом перечне экспортеров, а Россия находится лишь на 44-м месте в списке покупателей мексиканской продукции. Тем не менее определенные подвижки есть. В настоящее время из Мексики на российский рынок поставляются автокомпоненты, медь и ее производные, продукты питания, алкоголь (хорошо у нас известные текила и различные сорта пива). Некоторые мексиканские компании ведут инвестиционные проекты в России или имеют там торговые офисы. Так, компания Nemac построила в Ульяновской области завод по производству алюминиевых блоков для двигателей; производитель кукурузных лепешек компания Gruma имеет два предприятия в Подмосковье. Есть и другие примеры, пусть и не столь масштабные.

Вопрос: В каком состоянии находятся наши военно-технические связи?

Ответ: Военно-техническое сотрудничество с Мексикой регулярно присутствует в нашей двусторонней повестке с 2003 года. За это время мексиканской стороной закупалась такая российская техника, как ПЗРК «Игла-С», гранатометы РПГ-29, вертолеты Ми-17, грузовики «Урал». На авиабазе ВМС Мексики в городе Веракрус действуют центр подготовки экипажей вертолетов типа Ми-8/17 и центр по техническому обслуживанию и ремонту таких машин. Правда, в последние годы двустороннее ВТС в основном сводилось к сопровождению эксплуатации ранее поставленной техники. Тем не менее, полагаю, определенные перспективы для его наращивания имеются.

Вопрос: Проявляется ли в Мексике интерес к сотрудничеству с Евразийским экономическим союзом?

Ответ: Буквально на днях я получил официальное обращение из Палаты депутатов Генерального конгресса Мексиканских Соединенных Штатов с предложением об установлении контактов с ЕАЭС и последующем возможном выходе на подписание меморандума о сотрудничестве. Посольство эту инициативу поддержало, надеемся в ближайшей перспективе получить из структур ЕАЭС конкретные соображения относительно ее перевода в практическую плоскость.

Вопрос: Представляет ли торгово-экономическая экспансия Китая в Латинской Америке серьезную конкуренцию для России в Мексике?

Ответ: И у Китая, и у России есть и свои «ниши», и свои приоритеты применительно к торгово-экономическому присутствию и в Латинской Америке, и в других, полагаю, регионах. Где-то мы являемся конкурентами, но есть и немало сфер, где мы можем выступать партнерами, совместно реализуя крупные инвестиционные проекты. Одним из таких направлений, убежден, является энергетика, причем как традиционная (тепловые и гидростанции), так и атомная.

Вопрос: Как Вы считаете, идет ли борьба между Российской Федерацией и США за влияние в регионе?

Ответ: Дело не борьбе, а в том, что у нас принципиально разные подходы к выстраиванию отношений с регионом. Для американских администраций это традиционно «задний двор», где они стремятся хозяйничать как у себя дома (хотя далеко не со всеми латиноамериканскими странами в последнее время это проходит). Для России латиноамериканские государства – полноправные партнеры на международной арене, отношения с которыми выстраиваются на основе принципов международного права и учета взаимных интересов. Должен отметить, что в регионе многие тяготятся излишней «опекой» со стороны Вашингтона. Недаром восемь лет назад в Западном полушарии была создана первая многосторонняя структура без участия США и Канады – Сообщество латиноамериканских и карибских государств, с которой у нас (кстати, и у Китая, и у ЕС тоже) установлен конструктивный диалог.

Вопрос: Первый в истории визит Президента Российской Федерации в Мексику состоялся в 2004 году. Прорабатывается ли вопрос о новом визите на высшем уровне?

Ответ: Пока такой проработки не ведется, давайте для начала дождемся вступления Лопеса Обрадора в президентские полномочия, но в перспективе, полагаю, этот вопрос в двусторонней повестке появится. Хочу добавить, что дополнительные возможности для личного контакта глав наших государств открывает участие России и Мексики в таких многосторонних форматах, как «группа двадцати» и АТЭС. Правда, на ближайший саммит «двадцатки» (Буэнос-Айрес, 30 ноября – 1 декабря) новый мексиканский лидер не попадет, ведь именно 1 декабря ему предстоит вступать в должность в Мехико.

Россия. Мексика > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 26 ноября 2018 > № 2877474 Виктор Коронелли

РУКОВОДИТЕЛЬ РОСАВИАЦИИ АЛЕКСАНДР НЕРАДЬКО ПРИНЯЛ УЧАСТИЕ В РАБОТЕ ХI ВЕРТОЛЁТНОГО ФОРУМА «ЭКОНОМИКА ВЕРТОЛЁТНОЙ ИНДУСТРИИ - СЛАГАЕМЫЕ УСПЕХА»

Александр Нерадько выступил с докладом «Вопросы сертификации вертолётной техники и ее компонентов»

«Уважаемые участники XI вертолетного форума, члены Ассоциации вертолетной индустрии, руководители и представители предприятий!

Хотел бы начать свое выступление с пожелания всем собравшимся успешной работы, новых возможностей к установлению деловых контактов, дальнейшего развития производственной кооперации и поиска новых перспективных направлений для бизнес-сотрудничества и продвижения отечественной вертолетной техники.

В декабре 2015 года по решению Правительства Российской Федерации Росавиация приступила к сертификации авиационной техники, а с апреля 2017 года – к одобрению ее разработчиков и изготовителей. В кратчайшие сроки в начале 2016 года на базе ГосЦентра по безопасности полетов было создано подведомственное федеральное автономное учреждения «Авиационный регистр Российской Федерации», определен порядок проведения сертификационных испытаний для выдачи Росавиацией одобрительных документов, решен вопрос кадрового обеспечения квалифицированными специалистами, имеющими практический опыт сертификационных работ, как в Росавиации, в структуре которой сформировано Управление сертификации авиационной техники, так и в Авиарегистре России, к работе привлечены те же сертификационные центры, обладающие высокими компетенциями, что принимали участие в работе и ранее.

Обеспечена непрерывность процесса сертификации и исключены срывы сроков выполнения сертификационных работ. Работа ведется в строгом соответствии с воздушным законодательством, международными договорами Российской Федерации, стандартами и рекомендуемой практикой Международной организации гражданской авиации ИКАО.

В части сертификации вертолётной техники Росавиация проводит работы в интересах ведущих организаций отрасли, среди которых АО «Московский вертолётный завод им. М.Л. Миля», АО «Камов» и ПАО «Казанский вертолётный завод» и другие.

Взаимодействие осуществляется в рамках заявок на получение сертификатов типа, одобрений главных изменений типовой конструкции, иных одобрительных документов. Процесс сертификации вертолётов осуществляется в соответствии с процедурами, установленными в Авиационных правилах Часть 21

(АП-21), введенных в действие приказом Минтранса России

№ 474 от 19 декабря 2013 г.

Сертификационные работы проводятся с целью установления соответствия типовой конструкции вертолётов требованиям Норм летной годности винтокрылых летательных аппаратов: Авиационные правила Часть 27 для вертолетов нормальной категории, и Часть 29 для вертолетов транспортной категории, введенных в действие в Российской Федерации приказом Минтранса России от 25 января 2016 № 13.

По состоянию на ноябрь 2018 года Росавиацией выданы Сертификаты типа на вертолеты Ми-38 и Ми-171, одобрена модель вертолёта Ми-171А2, представляющая собой глубокую модернизацию вертолёта Ми-171А. Продолжаются работы по сертификации вертолета Ка-62, модернизации вертолётов Ансат, Ми-38, Ми-171А2 и Ка-226Т.

Основную массу работ по сертификации вертолетов занимают работы по заявкам на получение одобрений главных изменений типовой конструкции, внедрение которых направлено на улучшение лётно-технических и технико-тактических характеристик, расширение условий эксплуатации вертолёта, увеличение ресурсов, надёжности, расширение опционального оборудования, повышение безопасности полётов.

В настоящее время активно ведутся работы по увеличению ресурсов и сроков службы систем и агрегатов всей линейки отечественных вертолётов, а также работы по сертификации различных компоновок салонов (пассажирский, VIP-вариант) вертолётов Ансат, Ми-38 и Ми-171А2.

Поскольку разработчиками вертолётной техники уделяется большое внимание вопросам расширения условий эксплуатации вертолётов, в 2017-2018 годах были проведены сертификационные испытания вертолётов Ансат, Ка-226Т, Ми-38 и Ми-171А2 в условиях экстремально высоких температур (вплоть до +50 градусов Цельсия). Вертолёты Ансат и Ми-171А2 на сегодняшний день имеют одобрения по расширению условий эксплуатации в условиях экстремально низких температур, аналогичные работы по вертолёту Ми-38 запланированы на конец 2018 года в Якутске. Всё это позволит осуществлять эксплуатацию вертолетов российского производства в любой точке мира с различными климатическими особенностями и тем самым повысить их привлекательность для потенциальных заказчиков.

В рамках обеспечения выполнения государственной программы по развитию санитарной авиации Росавиацией сертифицированы модификации вертолётов Ка-226Т и Ми-171 для выполнения работ с целью оказания авиамедицинской помощи.

В части лётно-технических и взлётно-посадочных характеристик за период с 2016-2018 год Росавиацией были выданы одобрения на полёты ночью по правилам визуального полёта и увеличение взлётного веса до 3600 кг на вертолёт Ансат, выполнение полётов с пилотажным комплексом

ПКВ-38, эксплуатация вертолёта по категории А, увеличение максимальной скорости полёта до 315 км/ч, увеличение максимального взлётного веса и максимальной высоты полёта, применение средств крепления внешнего груза на вертолёт Ми-38-2, для вертолёта Ка-226Т одобрена установка системы складывания лопастей несущего винта. На завершающей стадии находятся работы по одобрению главного изменения типовой конструкции вертолета Ми-38-2, связанные с эксплуатацией на высокогорных аэродромах и площадках.

С момента возложения на Росавиацию функций по сертификации в области гражданской авиации Росавиацией выданы 2 сертификата типа и 29 одобрений главных изменений типовой конструкции вертолётов отечественного производства.

В настоящее время в активной стадии проведения сертификационных испытаний в Росавиации находятся 45 заявок на получение одобрений главных изменений типовой конструкции отечественных вертолётов Ми-38, Ми-171, Ми-171А2, Ансат, Ка-226Т, работы по 7-ми из них планируется завершить к концу 2018 года. Особое внимание уделено сертификации вертолёта Ка-62.

Все сертификационные работы проводятся в тесном взаимодействии с организациями-разработчиками, в соответствии с план-графиками заявителей, без срывов и задержек.

Несколько слов о международном сотрудничестве Росавиации с авиационными ведомствами иностранных государств в целях содействия продвижению вертолетной техники на экспорт.

Росавиация прилагает значительные усилия по поддержке работ по сертификации и валидации вертолетной техники холдинга «Вертолеты России» в обеспечение ее поставок иностранным заказчикам. В настоящее время при участии Росавиации предприятия холдинга проводят более 50 работ по сертификации и валидации вертолетной техники за рубежом.

Необходимо особо подчеркнуть, что иностранные партнеры высоко отзываются о надежности и работоспособности российских вертолетов, они востребованы в любых, самых сложных условиях эксплуатации. Подобные высокие оценки звучат, в том числе, от руководства Организации объединенных наций, многие годы широко применяющей российские вертолеты для обеспечения миротворческих миссий в различных регионах мира.

Убежден, что нашим предприятиям необходимо популяризовать и активно рекламировать свою продукцию за рубежом, демонстрируя ее лучшие преимущества по сравнению с западными конкурентами.

Что касается расширения доли рынка, то в настоящее время основную долю вертолетов российской разработки составляют вертолеты транспортной категории. К ним относится все семейство типа Ми-8, Ми-26, Ка-32 и его модификации, Ка-226т, Ансат и т.д. Однако на рынке авиации общего назначения основную долю составляют вертолеты нормальной категории, массой менее 2700 кг. Эта ниша очень востребована, но в нашей стране она представлена в большинстве вертолетной техникой западных производителей. Хотелось бы пожелать отечественному авиапрому шагнуть вперед и в этом направлении.

Росавиацией ведется планомерная работа по подготовке договоренностей, охватывающих вопросы признания зарубежными властями выдаваемых российской стороной одобрительных документов на авиационную технику, ее разработчикам и изготовителям. Установлены механизмы взаимодействия с зарубежными авиационными ведомствами Евросоюза, Китая, Индии, Турции, Канады, Южной Кореи, Ирана, ряда государств Латинской Америки, Азии – это рынки, являющиеся приоритетными для российской вертолетной промышленности, реализованы конкретные мероприятия, позволяющие осуществлять и развивать экспорт авиатехники и признание ее типовой конструкции за рубежом, заключаются соответствующие Рабочие соглашения с целью упрощения процедур признания выдаваемых одобрительных документов и минимизации административного и экономического бремени от повторной сертификации за рубежом при экспортных поставках.

С конца 2015 года Росавиация проделала работу по восстановлению сертификата типа на вертолет МИ-171, что позволило обеспечить его экспорт на китайский рынок.

В 2016-2018 гг. оформлено 13 экспортных сертификатов летной годности для поставки отечественной вертолетной техники за рубеж, ни одного срыва экспортных поставок по причинам, связанным с работой российской системы сертификации, не отмечено.

________________________________

Справочно:

Ми-171

КНР

4 вертолета в 2016-2017 гг.;

КУБА

2 вертолета в 2016 г.

Индонезия

1 вертолет в 2016 г.

Ми-26ТС

КНР

1 вертолет в 2016 г.

Ка3211ВС

КНР

3 вертолета в 2017 г.

Турция

1 вертолёт в 2018 г.

Ми-8МТВ-1

Казахстан

1 вертолет в 2018 г.

В завершение доклада хотел бы обозначить приоритетные задачи, которые ставит перед собой Росавиация в поддержку вертолетной индустрии.

Прежде всего, это задача в максимально сжатые сроки актуализировать российское законодательство в сфере сертификации авиатехники и обеспечить его гармонизацию с международно-признанными зарубежными аналогами с целью продемонстрировать идентичность подходов к сертификации авиатехники и соответствие темпам развития новых технологий в вертолетной индустрии.

Решение данной задачи позволит решить и другую связанную задачу – минимизировать административную и финансовую нагрузку при сертификации российской вертолетной техники за рубежом. Учитывая надежность и эксплуатационные характеристики отечественной вертолетной техники, хорошо зарекомендовавшей себя в самых суровых климатических условиях нашей страны, вкупе с гармонизацией российского сертификационного законодательства, это позволит укрепить российские позиции и будет способствовать открытию новых рынков сбыта.

Понимаю, что перед нами стоят непростые, амбициозные задачи и рассчитываю, что их решение будет проводиться при непосредственной и эффективной поддержке всех вас».

Россия. Весь мир > Транспорт. Авиапром, автопром > favt.gov.ru, 23 ноября 2018 > № 2847447 Александр Нерадько

Ближний Восток после Хашукджи

Чез Фриман – cтарший научный советник Института мировой и публичной политики имени Уотсона в Университете Брауна, в прошлом – высокопоставленный дипломат и сотрудник Пентагона, переводчик.

Резюме Мы только начинаем осознавать последствия убийства Джамаля Хашукджи. Он был моим другом. Никто не заслуживает такой смерти. Это во всех отношениях неприемлемая ситуация.

Мы только начинаем осознавать последствия убийства Джамаля Хашукджи. Он был моим другом. Никто не заслуживает такой смерти. Это во всех отношениях неприемлемая ситуация.

Операция против Джамаля по-видимому должна была заставить замолчать критиков некоторых аспектов внутренней и внешней политики Саудовской Аравии. Конечно, многие саудовцы теперь будут помалкивать, но возник вопрос: способны ли правители королевства контролировать свои ведомства и их сотрудников. Иностранные критики Саудовской Аравии активизировались, потенциальные инвесторы встревожены, а мировое сообщество требует прекратить блокаду Катара и войну в Йемене. Турция получила новые козыри, которые можно использовать против лидирующих позиций Саудовской Аравии в исламском мире и регионе Персидского залива. Анкара стремится усилить подрыв доверия к Эр-Рияду и укрепить собственные позиции, постепенно открывая по одной-две карте в игре.

Убийство обеспокоило друзей королевства и спровоцировало новые атаки со стороны противников и критиков. Джамаль, любивший свою родину и одобрявший многие, хотя и не все, изменения, которое проводило новое руководство страны, ужаснулся бы, узнав, какой ущерб репутации Саудовской Аравии нанесла его смерть и как это усложнило продолжение улучшений.

Джамаль поддерживал действия королевства, соответствующие исламским традициям и конституции. Вопреки широко распространенным за рубежом карикатурам, эти принципы исключают капризы единоличного правителя. Король ощущает необходимость советоваться со многими другими людьми – представителями других ветвей королевской семьи, ведущими предпринимателями, религиозными деятелями и экспертами, – чтобы прийти к консенсусу, который он сможет представить как окончательное решение. Король не принимает решения в одиночку. Система обеспечивает достаточно сдержек и противовесов, чтобы избежать необдуманных решений. Кроме того, король может лишиться трона, если семья посчитает его действия неверными. Так, в 1964 году семья вынудила короля Сауда отречься от престола.

Саудовская система является примером исламской концепции шуры, или консультативного управления. Из-за этого страна была немного скучной. В то же время благодаря этой системе королевство стало беспроблемным протекторатом и надежным партнером США. Интересы двух стран редко вступали в противоречие. Война Судного дня в 1973 году – исключение, только подтверждающее правило. Тогда саудиты не колеблясь принялись защищать свои интересы и с помощью ОПЕК наказали США за поддержку Израиля в войне против Египта. Королевство всегда сохраняло возможность действовать самостоятельно, в том числе против США, если считало нужным.

Намеренное убийство Джамаля Хашукджи – отражение современного, а не древнего Ближнего Востока. Сегодня это регион, в котором систематические нарушения норм приличия и международного права привели к гоббсовской анархии. Израиль стал мощным отрицательным примером для остальных, игнорируя правила либерального мирового порядка, который США поддерживали на протяжении большей части XX столетия. Убийства стали обычным инструментом Израиля против арабского населения и палестинских диаспор в Леванте, Европе и Северной Африке, а также применялись против Ирана. Израиль использовал и пытался легитимизировать упреждающие удары, запрещенные Уставом ООН. При этом израильские власти пользовались своим военным превосходством – обеспеченным Соединенными Штатами, – чтобы склонить соседей к покорности. Саудовская Аравия никогда прежде не прибегала к подобной политике или операциям. Но теперь королевством правит новое поколение, которое открыто восхищается жесткими действиями Израиля.

В последние годы Израиль, Саудовская Аравия и ОАЭ нашли причины для сотрудничества – противодействие Ирану. Израильское лобби совместно с лоббистами, нанятыми Саудовской Аравией и ОАЭ, вынудили администрацию Трампа выйти из иранской ядерной сделки и вновь ввести односторонние санкции против Тегерана. Несмотря на то что продажность американского Конгресса широко известна, в одиночку Саудовской Аравии и Эмиратам не удалось бы добиться такого результата. Израиль и Саудовская Аравия также объявили о сотрудничестве спецслужб, которое включает подготовку сотрудников для параллельных или даже совместных операций против Ирана.

Кто бы ни санкционировал убийство Хашукджи, оно говорит о кардинальном изменении практики трансграничных операций Саудовской Аравии. Кто-то в королевстве сделал то, в чем США обычно обвиняют Иран – убийство диссидентов с целью подавления критики и предотвращения массового недовольства. Даже если убийство стало случайностью, оно было тщательно подготовлено. Можно предположить, что спецотряд королевской гвардии, который проводил операцию, прошел подготовку в Моссаде. Правда, новички работали неумело, в отличие от Моссада с его огромным опытом устранения террористов.

Саудовская война в Йемене – это арабский аналог израильских кампаний с целью парализовать жизнь в секторе Газа. Соединенные Штаты обеспечивают необходимую материальную поддержку войны в Йемене и кампании против Газы. Вашингтон защищает саудовцев и израильтян от расследования международными организациями военных преступлений, которые там явно совершаются. США являются участником этих войн. Саудовская Аравия платит за американскую поддержку. Израиль получает американские субсидии на военные операции. В обеих странах войны с соседями подпитывают националистические настроения и объединяют граждан вокруг лидеров. Однако эти войны тревожат сторонников Саудовской Аравии и Израиля в США и подрывают поддержку, которая оказывалась в прошлом.

Иностранцы, которые знают и любят Саудовскую Аравию, – а таких немного – раньше были уверены, что королевство будет поддерживать репутацию консервативного, ориентированного на консенсус стабильного государства. Дело Хашукджи вызвало за рубежом вопросы по поводу процесса принятия решений в Эр-Рияде и эффективности контроля монарха над органами власти. Если убийство – это наказание за оскорбление достоинства монарха, и оно не было своевольной операцией, что можно сказать о самодисциплине и здравомыслие саудовских политиков? Если убийство было своевольной операцией, что можно сказать о способности короля и наследного принца контролировать действия своих подчиненных? Чем быстрее удастся прояснить эти вопросы, тем лучше. Попытка скрыть преступление подорвала репутацию Саудовской Аравии в мире. Теперь королевству придется восстанавливать доверие к своим словам.

Несмотря на определенные трения в королевской семье, король Салман и наследный принц Мухаммед бен Салман могут быть уверены, что родственники поддержат их в этом вопросе. Все члены королевской семьи знают, что именно семейные распри привели к краху двух предыдущих династий Аль Саудов. Все помнят свержение шаха в Иране. Все понимают императив объединения вокруг трона. Наследный принц Мухаммед бен Салман пользуется значительной поддержкой населения, две трети которого моложе 30. Осуждение убийства Хашукджи за рубежом не изменило ситуацию. Напротив, в Саудовской Аравии возросли национализм и поддержка монархии. Внутри королевства укрепилась популярность наследного принца. Король теперь еще больше привязан к своему сыну-фавориту. Кроме того, ранее уже ходили разговоры о возможном отречении короля в пользу сына. Если сегодня и существует угроза стабильности Саудовской Аравии, то она исходит извне.

Заняв пост в Белом доме, президент Трамп немедленно отказался от дипломатии как средства продвижения американских интересов и стал использовать личные контакты с иностранными лидерами. Неопределенность по поводу последствий убийства Хашукджи для отношений США с Саудовской Аравией иллюстрирует проблему складывания всех яиц в одну корзину. Израиль и администрация Трампа возлагали огромные надежды на Мухаммеда бен Салмана, который должен был помочь им добиться смены режима в Иране, капитуляции палестинцев и продвижения умеренного ислама. В США некоторые уже выступают за прекращение войны в Йемене, снятие блокады с Катара, дистанцирование от Саудовской Аравии и нормализацию отношений с Ираном. Эти политики используют убийство Хашукджи для продвижения своей повестки.

В исламском мире Турция использует убийство Хашукджи, чтобы противопоставить демократический исламизм и традиционные арабские формы государственного управления. Анкара собирает доказательства убийства, чтобы получить рычаги влияния на королевство в вопросах блокады Катара и тайных операций в Сирии. Иран использует убийство Хашукджи? Чтобы отвлечь внимание от аналогичных собственных действий и продолжать свою кампанию по очернению нетерпимости Саудовской Аравии как основы исламского терроризма. Арабские интеллектуалы в Леванте уже давно осуждают Саудовскую Аравию за богатство и лицемерие. Они, как и арабские диаспоры на Западе, ухватились за убийство Хашукджи, чтобы осудить лидерство Саудовской Аравии, которая прогнила и не имеет морального права контролировать мусульманские святыни.

Иными словами, сегодня любой готов бросить камень в Саудовскую Аравию. Но в этом процессе ключевые интересы США могут оказаться ущемленными.

Соединенные Штаты вновь становятся крупным экспортером нефти и природного газа. Американцы уже не зависят от импорта энергоресурсов из Саудовской Аравии. Но благодаря ведущим позициям в ОПЕК и партнерству с Россией королевство сохраняет рычаги воздействия на глобальную экономику, что может поставить под угрозу процветание США. Недавние попытки администрации Трампа договориться о снижении цен на нефть перед промежуточными выборами в Конгресс свидетельствуют о недооценке лидирующих позиций Саудовской Аравии на мировом энергетическом рынке.

После того Соединенные Штаты вторглись в Ирак в 2003 году, несмотря на советы Эр-Рияда, Саудовская Аравия выбрала собственный военно-политический курс, независимый от американского. Вместо того чтобы рассчитывать на защиту США, королевство начало укреплять собственные силы, закупая оружие у США, Европы, Китая и России. Президент Трамп предложил наследному принцу восстановить приоритет американского оружия в закупках. Это стало хорошей новостью для американского ОПК. Саудовская Аравия является крупнейшим покупателем американской военной техники и услуг. Многие производственные линии в Штатах закроются, если королевство будет закупать оружие у других стран. Ограничения экспорта американского оружия и систем слежения в Саудовскую Аравию дадут возможность иностранным конкурентам расширить рынок. А Израиль с удовольствием продаст королевству все необходимые средства слежения и технику для полиции.

Саудовская Аравия расположена на одной из стратегически важных линий коммуникации. Способность США проецировать свое влияние в Западной Азии и во всем мире зависит от возможности пересекать территорию Саудовской Аравии. Эр-Рияд может лишить американцев этого права в зависимости от того, насколько саудовцы будут довольны политикой Вашингтона.

Саудовская Аравия – крупный рынок для американских товаров и услуг гражданского назначения. Она оценивает нефть в долларах, а не в других валютах, и это важный аспект глобальной мощи США. Саудовцы традиционно финансируют американскую внешнюю политику. Информация об исламских террористах, которую предоставляют саудовские спецслужбы, незаменима.

Америка больше не является единственной иностранной державой, присутствующей на Ближнем Востоке. Ей необходимо партнерство с Саудовской Аравией, чтобы восстановить баланс сил в Персидском заливе, строить отношения с Ираном, урегулировать палестино-израильский конфликт, не уступить регион России или другим конкурентам, а также нейтрализовать антиамериканизм в мусульманском мире. США прилагают невероятные усилия, чтобы сохранить партнерские отношения с Израилем, несмотря на частые нарушения международных норм и игнорирование американских ценностей. Если Вашингтон будет руководствоваться исключительно принципами морали в отношениях с Саудовской Аравией, это тоже не пойдет на пользу США.

Нужно помочь Саудовской Аравией разобраться с проблемами внутреннего контроля, которые привели к трагической ошибке в Стамбуле, а не бередить раны. Нужно поддерживать наследного принца в проведении давно назревших социальных и экономических реформ. Соединенным Штатам следует задействовать собственные рычаги влияния, чтобы помочь Саудовской Аравии с достоинством покинуть Йемен и наладить отношения с Турцией и Катаром. Трещина в американо-саудовских отношениях не угрожает существованию ни Соединенных Штатов Америки, ни Королевства Саудовская Аравия. Но она может иметь серьезные последствия для мира и благополучия обеих стран, а также их союзников и друзей.

Главное – без излишнего рвения: нам нужно трезво мыслить и смотреть в будущее, если мы хотим разобраться в ситуации, сложившейся после жестокого убийства Джамаля Хашукджи.

США. Саудовская Аравия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 23 ноября 2018 > № 2826807 Чез Фриман

Российский гроссмейстер Сергей Карякин в интервью специальному корреспонденту агентства РИА Новости Олегу Богатову поделился впечатлениями от проходящего титульного матча между чемпионом мира норвежцем Магнусом Карлсеном и американцем Фабиано Каруаной, посоветовал претенденту не доводить дело до тай-брейка, оценил изменения в игре чемпиона мира и подвел итоги завершающегося года.

Карякин в ноябре 2016 года завершил вничью со счетом 6-6 поединок за мировую корону с Карлсеном в классические шахматы, но уступил на тай-брейке в быстрые шахматы - 1-3. Десять из 12 партий текущего матча за корону Карлсен и Каруана завершили вничью. Встреча проходит в Лондоне.

- Сергей, ожидали ли вы такого уровня соперничества и того, что после девяти партий счет будет равным (интервью состоялось перед 10-й партией)?

- Я допускал, что равенство в счете возможно. Однако то, что будет девять ничьих и часть из них очень скучных, меня чуть-чуть расстроило. Но, как профессионал, я прекрасно понимаю Магнуса и Фабиано. На них очень сильно давит ответственность за результат.

И, несмотря на железный характер обоих шахматистов, они не могут абстрагироваться от того, что это матч за звание чемпиона мира. И что от твоих действий очень многое зависит. На ближайшие два года ты можешь или стать чемпионом мира с миллионными рекламными контрактами, огромной поддержкой и узнаваемостью, либо ты останешься претендентом, а это уже чуть-чуть не то.

Поэтому шахматисты зажались, это очевидно. Но при всем этом достаточно посмотреть статистику: у Карлсена большое преимущество над Каруаной в игре в быстрые шахматы и блиц. Поэтому очевидно, что Каруане нужно в трех последних партиях, в двух из которых он будет играть белыми, обязательно ставить максимальные проблемы перед чемпионом мира и не доводить дело до тай-брейка.

- Вы не считаете, что во второй половине поединка Каруана обрел определенную уверенность? И уже старается не только защищаться, но и диктовать свои условия?

- Да, с одной стороны это действительно так. Но, с другой - достаточно вспомнить о девятой партии, в которой у него была очень неприятная позиция. И просто случилось чудо - то, что Карлсен поспешил. А если бы Магнус в среду не допустил довольно грубую ошибку, то мог бы на протяжении семи часов мучить соперника. И вполне возможно, что мог выиграть партию - все предпосылки для этого у него были.

- Если бы у вас сейчас, как у человека, который два года назад играл такой же матч с Карлсеном, была возможность дать совет Фабиано, что бы вы сказали?

- Повторюсь - за три партии и дважды играя белым цветом, Каруана должен ставить очень серьезные проблемы перед Магнусом при игре в классические шахматы. Потому что в быстрых шахматах ему будет значительно тяжелее это сделать.

- Если дело дойдет до тай-брейка, Карлсена можно будет назвать явным фаворитом, или шансы соперников все же сопоставимы?

- Нет, у Каруаны, бесспорно, будут шансы - нельзя сказать, что их совсем не будет. Все-таки тай-брейк пройдет в течение одного дня, а Карлсен может встать не с той ноги, а Каруана - с правильной ноги (с улыбкой). Никогда нельзя так зарекаться, потому что в четырех партиях за один день всякое возможно. Но я бы оценил шансы в пользу Карлсена - как семьдесят процентов на тридцать.

- Бытует мнение, что в этом поединке мы наблюдаем совсем не того Карлсена, какого привыкли видеть в последние годы. Вы с этим согласны?

- Скорее всего, речь даже идет не конкретно об этом матче, а об отрезке примерно в последний год, или даже два - после нашего матча в Нью-Йорке. И дело даже не в том, что я как-то хочу распиарить себя. Но я слышал такое мнение, что Карлсен очень долго приходил в себя после нашего матча в США. Та встреча отняла у него очень много сил, и после нее у него наступил спад, связанный с большими нервными и физическими затратами.

Уже прошло два года, спад должен был пройти. Но сейчас складывается такое ощущение, что соперники начали лучше приспосабливаться к игровому стилю Магнуса, манере его игры, знают, чего от него можно ожидать. И мне кажется, что сейчас для Карлсена очень важно привнести в свои шахматы что-то новое. Потому что на тех же трюках, которыми он пользовался последние, скажем так, десять лет, не всегда получается добиться желаемого результата - шахматисты уже начинают их раскусывать.

И выигрывать на одном и том же арсенале не всегда удается, ему нужно чуть-чуть добавить в шахматном отношении. А потенциал-то у Карлсена - колоссальнейший.

Мог бы быть на месте Каруаны

- Вы были главным конкурентом Каруаны на мартовском турнире претендентов в Берлине, который американец выиграл и завоевал право на чемпионский матч. Сейчас вы не ловите себя на мысли, что, возможно, могли бы быть на месте Фабиано?

- Конечно, мог бы, и, конечно, ловлю себя на этом (с улыбкой). Достаточно вспомнить о том, что на турнире в Берлине я до последнего тура претендовал на первое выходящее место. Причем во втором круге я выиграл личную и довольно интересную партию у Каруаны. В концовке соревнования меня не хватило, но, конечно, стоит отметить потрясающую игру Фабиано в том турнире.

А сейчас уже что об этом говорить… Я смирился с тем, что есть. Я думаю уже о том, в каких турнирах мне надо играть и как нужно отбираться в следующий турнир претендентов.

- От чемпионского поединка всегда ждут каких-то откровений, находок, дебютных новинок. Вам удалось их увидеть за прошедшие партии?

- К сожалению, в этом плане этот поединок существенно отстает от таких исторических матчей как Гарри Каспаров - Владимир Крамник, Гарри Каспаров - Анатолий Карпов. В которых люди действительно приносили что-то новое в игру.

А здесь, особенно когда Карлсен играет белыми фигурами, он пытается просто чуть-чуть удивить соперника и выйти на сложную борьбу. Но он не демонстрирует сколь-нибудь серьезной дебютной подготовки, что меня, как профессионала, немного расстраивает.

- Огорчает несколько поверхностное отношение к шахматам?

- Да, слишком уж такое. Одно дело - когда ты действительно подготовился и применил какую-то идею, но тебе не удалось извлечь из нее пользы и получилась ничья. И совсем другое, когда ты выходишь на одноходовую ловушку, которую Каруана знает, и потом ты делаешь ничью. Это не соответствует нашим представлениям о матчах за звание чемпиона мира. Хотя, конечно же, современные шахматы уже очень хорошо изучены.

- У вас нет ощущения, что Карлсен в какой-то степени утратил интерес к шахматам? Что ему не хватает определенной свежести и новизны ощущений?

- По поводу новизны - я считаю, что Карлсену было бы неплохо придумать какую-ту глобальную идею, за счет которой он хочет обыгрывать конкурентов и будет сильнейшим на протяжении следующих лет. Потому что действительно люди сейчас значительно лучше готовы к его манере игры, за счет которой он побеждал раньше.

Но, с другой стороны, я не придерживаюсь мнения, что Магнусу все приелось. Считаю его достойнейшим чемпионом мира. И если он выйдет из такого временного кризиса, который у него немножечко подзатянулся, то, конечно, мы вновь можем увидеть Карлсена, который выигрывает почти каждый турнир.

- В числе возможных кандидатов на участие в следующем титульном матче 2020 года называют вас, китайца Дин Лижэня, француза Максима Вашье-Лаграва, некоторых других шахматистов. Как вы считаете, насколько широк круг претендентов?

- Все будет зависеть от того, кто лучше подготовится к отборочным соревнованиям. Потому что даже попасть в турнир претендентов очень сложно, не говоря уже о том, насколько тяжело его выиграть. Кто лучше пройдет этот путь в ближайшие полтора года, тот и станет претендентом на чемпионский титул. Но можно назвать любого гроссмейстера из первой по рейтингу мировой двадцатки - каждый из них может дать бой. Сейчас в мире есть довольно много равных по силе шахматистов.

- Как вы оцениваете свои шансы пробиться в турнир претендентов?

- В этом плане самый болезненный для меня вопрос - то, что я за последнее время потерял в рейтинге, поэтому мне будет сложно попасть в турнир по рейтингу. Соответственно, надо будет отбираться через Кубок мира (2019 года), а это всегда тяжело. В 2015 году мне это удалось, но в целом добиться такого результата очень сложно.

- Поскольку в Кубке мира есть всего два выходящих места...

- Да, поэтому надо доходить до финала турнира. Безусловно, я проведу всю необходимую подготовку и, как говорится, всем дам бой (с улыбкой). Но я прекрасно понимаю, что пробиться в число двух сильнейших шахматистов будет крайне сложно.

- На протяжении многих лет сборной России не удается победить на Всемирных шахматных олимпиадах. В этом году команда заняла третье место. В чем видите главную причину неудачи, чего нам не хватает?

- В последние годы очень вырос общий уровень команд. И если раньше, в том же 2002 году, кроме сборной России были только две-три команды, которые составляли конкуренцию, то сейчас их просто огромное количество.

Очень сильна, например, сборная США. Но говоря о ней, стоит сделать небольшое примечание - часть шахматистов они просто переманили к себе из других стран.

- Вы имеете в виду Каруану, раньше имевшего итальянское гражданство, и Уэсли Со, выступавшего за сборную Филиппин?

- Да, они пригласили двух сильнейших шахматистов из первой мировой десятки. К тому же за последние десять лет очень выросла сборная Китая, я вижу, как прогрессирует команда Индии. Также очень сильны сборные Франции, Англии, Украины, Азербайджана, Армении.

А где слабые-то команды (смеется)? Их просто не осталось. И уже каждый матч воспринимается как серьезнейший бой. И уже не идет речи о сборной России, как о безоговорочном фаворите Всемирной олимпиады. Мы по-прежнему являемся одними из основных претендентов на победу, но уже не безоговорочными.

Выступление Лагно на чемпионате мира - подвиг

- Сергей, сейчас финальный матч за звание чемпионки мира играет Екатерина Лагно, которую вы знаете много лет. Как оцениваете ее выступление и шансы на победу?

- Мы с Катей знакомы с самого детства и занимались в одной шахматной школе в Краматорске. У нас великолепные отношения и мы перешли из украинской шахматной федерации в российскую, что нас еще больше сближает. Мы дружим, а с ее нынешним супругом (Александром Грищуком) играем в сборной России.

Я очень за нее болею, Катя - мама четырех детей, это подвиг. А то, что она всего полтора месяца назад вышла из роддома и сразу играет в таком серьезном турнире, это подвиг вдвойне. И выход в финал чемпионата мира - даже втройне.

Но я чувствовал, что в четвертой партии ей будет психологически непросто. Ведь осталось сделать один шаг и ты - чемпионка мира, сбудется твоя мечта. Но вместо спокойного и надежного варианта в дебюте Катя выбрала острое продолжение. И как вышло, так и вышло.

Хочу пожелать ей удачи на тай-брейке и призываю болеть за Катю всех россиян. Ведь она впервые с 2008 года может выиграть для страны мировую шахматную корону (10 лет назад чемпионкой мира стала Александра Костенюк).

Семья помогает переносить неудачи

- Каким для вас получился уходящий год - как в шахматном плане, так и в семейном?

- В семье у нас, слава богу, подрастает второй ребенок, недавно ему исполнился годик. А что касается шахмат, то начало года получилось довольно многообещающим - я хорошо сыграл на турнире в Вейк-ан-Зее, потом прекрасно выступил на мемориале Михаила Таля в Москве и достаточно хорошо провел турнир претендентов.

Затем я выиграл два турнира по быстрым шахматам и блицу в Европе, но на этом, к сожалению, череда хороших выступлений закончилась. Может быть, накопилась некоторая усталость, не было постоянной подготовки, и конец года прошел под знаком моего спада. Но сейчас у меня будет большой перерыв. Я надеюсь преодолеть спад за счет большого объема проделанной работы.

- Ваша семья является той отдушиной, которая позволяет легче переносить временные неудачи?

- Да, безусловно, с семьей это переживается гораздо легче. Когда есть надежный тыл, то чувствуешь себя спокойнее.

Олег Богатов.

Россия > СМИ, ИТ > ria.ru, 23 ноября 2018 > № 2825147 Сергей Карякин

Какие совместные проекты удалось сохранить России и Нидерландам в эпоху политической нестабильности, как международные следователи реагируют на предоставляемые РФ данные по крушению малазийского Boeing в небе над востоком Украины и планирует ли Москва выйти из Организации по запрещению химического оружия, рассказал посол России в Нидерландах, постоянный представитель РФ в ОЗХО Александр Шульгин в интервью корреспонденту РИА Новости Виктории Ивановой.

— Александр Васильевич, как сейчас обстоят дела в отношениях между Россией и Нидерландами?

— Наши двусторонние отношения проходят через сложный период своего развития. Сказывается общая атмосфера противостояния между коллективным Западом и Россией. Голландия активно участвует в санкционной политике Евросоюза. Целый ряд проектов оказался заморожен, торговый оборот между Россией и Голландией просел. Было время — я говорю про 2014 год — когда наш товарооборот составлял 80 миллиардов долларов, а Голландия числилась нашим вторым торговым партнером в мире после Китая. Но после начала санкционной войны торговые отношения сильно пострадали. Правда, в последние год или два наблюдается определенная тенденция к оживлению, но от того прежнего рекордного уровня мы пока еще далеки. Поэтому наша общая задача — постараться сберечь то позитивное, что у нас было наработано в последние годы, а также подготовить плацдарм для возобновления полноценного сотрудничества.

— Какие проекты у нас еще сохранились?

— Очень важное значение имеет участие транснациональной компании Royal Dutch Shell в строительстве газопровода "Северный поток-2". Несмотря на сильное давление из-за океана, пока этот проект на плаву, и Royal Dutch Shell продолжает участвовать в нем. Голландское правительство неоднократно заявляло, что это чисто коммерческий проект и оно не видит оснований к тому, чтобы ему препятствовать. Но так бывает не всегда.

— Можете рассказать о других вариантах?

— Взять, например, компанию Philips. Она собиралась проводить масштабный проект с нашим Сбербанком, но, к сожалению, из-за угрозы американских санкций этот проект отложен до лучших времен. Это не помогает нам и ограничивает возможности для торгово-экономического сотрудничества. Но у нас есть планы, направленные на активизацию взаимодействия деловых кругов. Возможно, будут какие-то встречи между российскими и голландскими бизнесменами — будь то в Москве или здесь. Мы рассматриваем сейчас различные варианты. И руки не опускаем, стараемся верить в доброе будущее наших отношений.

— К вопросу об экономике и санкциях. В голландских СМИ появлялась информация, что Нидерланды и Бельгия в обход российского продовольственного эмбарго поставляют в Россию фрукты при помощи других стран. В курсе ли посольство этой ситуации?

— По этому вопросу нам, честно говоря, ничего не известно. Мы, безусловно, эту информацию проверим. У нас в посольстве есть атташе, делегированный министерством сельского хозяйства РФ. Он обязательно этот вопрос изучит, посмотрит. И если потребуются какие-либо рекомендации в связи с этой ситуацией, мы их сделаем.

— С экономикой разобрались, а политические контакты между двумя странами сохранились?

— Политические отношения, конечно, сведены сейчас к минимуму. Особенно после того, как голландцы, к сожалению, дали себя втянуть в провокацию, устроенную британцами, по поводу так называемого кибернападения на ОЗХО. Это чистейшей воды провокация, и мы об этом сожалеем. Были беседы на уровне послов: я беседовал с голландскими представителями, посол Нидерландов в Москве объяснялся. Неприятный осадок остался. Мы считаем это чистой провокацией. В силу этих обстоятельств наши политические отношения сейчас оставляют желать лучшего. Посмотрим, как они будут развиваться дальше. Мы многократно подчеркивали, что готовы идти вперед и развивать связи ровно настолько, насколько к этому будут готовы наши голландские партнеры. Хотят они такого взаимодействия — ради бога, мы будем рады. Не хотят — мы сами напрашиваться не будем. Сотрудничество должно быть улицей с двусторонним движением.

— И политическая обстановка сложная… А что с культурными связями?

— Культурные связи у нас продолжаются, они достаточно интенсивны. В Голландии нередко выступают наши исполнители. Я лично слежу за вопросом содействия нашим посольством коллективу глухонемых артистов, которые приезжают из России. Мы будем делать все возможное, чтобы помочь им комфортно здесь провести время и выступить с гастролями. Полноценно действует такой канал культурного взаимодействия, как выставки. Экспонаты из коллекции Эрмитажа регулярно выставляются здесь в местном, как условно можно сказать, его филиале — Эрмитаже на Амстеле.

— Сказалась ли политическая турбулентность на человеческом общении?

— Что касается уровня повседневного общения с голландцами, я должен сказать, что у нас очень хорошие и полезные бывают встречи. Недавно я встречался с представителями голландских клубов Rotary. Меня пригласили на одно из их мероприятий, на тематическую встречу. Она проходила недалеко от Гааги, там присутствовало около 200 человек. В своем выступлении я рассказал о том, как Россия представляет себе голландский народ, как относится к голландцам и как в целом складываются отношения между Россией и Западом, в частности Европейским союзом. Очень было хорошее общение. Я рассказывал об исторических корнях наших связей. Не мог обойти стороной роль Петра Первого в становлении нашего сотрудничества в ходе его первых визитов сюда, в Голландию. Поговорили и о восприятии россиянами голландцев, я рассказал о том, что у нас в России появились дети, которых назвали Гусами в честь знаменитого голландского тренера Гуса Хиддинка, который привел нашу команду к небывалым высотам. Напомнил и о том, что с точки зрения российских мужчин, особенно старшего поколения, своего рода эталоном красоты являлась Сильвия Кристель — известная актриса из фильмов "Эммануэль". Все эти мои заявления были встречены на ура, голландцы искренне им радовались.

— Говорили только о культуре или пришлось затронуть более животрепещущие темы?

— Конечно, за добрым и хорошим разговором мы не обошли стороной и сложные вопросы, раздражители наших двусторонних отношений. Например, катастрофу малазийского Boeing-777.

На месте крушения малайзийского самолета Boeing 777 в районе города Шахтерск Донецкой области

— Как сейчас продвигается расследование этой катастрофы?

— Россия стояла у истоков резолюции 2166 СБ ООН, мы в первую очередь заинтересованы в том, чтобы пролить свет на обстоятельства этой трагедии. Мы сотрудничаем с голландской прокуратурой. Насколько нам известно, голландская прокуратура была довольна уровнем взаимодействия с российскими коллегами. Но в то же время мы недоумеваем, почему та информация, которую мы предоставляли в прошлом, никак не востребована. Например, нет никакой реакции со стороны совместной следственной группы на переданные Россией почти два года назад необработанные радарные данные об обстановке в районе крушения. Сначала нам говорили, что формат не тот. С форматом мы им помогли. Время идет, а реакции никакой нет.

— Министерство обороны России в начале сентября обнародовало рассекреченные данные о сбившей самолет ракете. Нидерланды это прокомментировали?

— Та же самая ситуация. Сравнительно недавно был брифинг, где была предоставлена критически важная информация о ракете, основанная на ее серийном номере, обнаруженном на обломках. Но, к сожалению, и здесь никакого движения нет. И тем более вызывает недоумение, что наши данные остаются без всякой реакции, а вбросы со стороны известных псевдодознавателей из Bellingcat поднимаются сразу на щит. Недоумеваем и по вопросу о том, почему Украина, как сторона заинтересованная в этом деле, активно участвует в расследовании. Я напомню, что в отличие от России украинцы не предоставили данные со своих радаров. А по нашим сведениям, в зоне, где случилась трагедия, работали как минимум три радарных установки. Говорили, что они, как по мановению волшебной палочки, были отключены, но выглядит это все как-то странно. Нет данных об учете и расходовании боеприпасов со складов ВС Украины, нет записей переговоров украинских диспетчеров, нет никакой информации об активности украинских систем ПВО. Возникает много вопросов, и все они наводят на грустные мысли.

— Есть еще одна острая тема, которая касается почти тех же стран — России, Нидерландов и Украины — скифское золото из музеев Крыма. Как продвигается ситуация с возвращением экспонатов на полуостров?

— По вопросу скифского золота амстердамским окружным судом было вынесено решение. Крымские музеи с ним не согласились — и это понятно, потому что оно расходилось с давно принятой традицией межмузейных обменов. Экспонаты, выставлявшиеся на выставках, должны возвращаться в те музеи, которые их предоставили. Мы полностью здесь доверяем крымским музеям, они выстраивают свою линию, и, конечно, у них там остаются еще, видимо, юридические возможности. Будем наблюдать за тем, как развивается эта ситуация. Пока у меня нет информации о дате рассмотрения апелляции. Но поймите меня правильно, сейчас мы заняты химическими делами — за всем не уследишь.

— Вот и о химических делах. Все-таки мы с вами встречаемся на площадке ОЗХО (в Гааге проходит обзорная конференция организации), и обойти стороной химический вопрос не получится. Многое было сказано уже о расширении мандата и голосовании по бюджету, против которого выступала Россия. Может быть, нам имеет смысл уйти из организации, раз к нам не прислушиваются?

— Я уже говорил о том, что нужно обдумать все спокойно. Мы не можем принимать скоропалительных решений. Надо просчитать все плюсы и минусы, посмотреть на военно-политические, финансовые, экономические аспекты — тут целый комплекс вопросов. Я вынужден опровергнуть слова ваших коллег, которые передают, что постпред РФ заявил о выходе России из ОЗХО. Я никогда ничего подобного не заявлял. Я говорю о необходимости всестороннего анализа сложившейся ситуации.

— Сколько времени может потребоваться на этот анализ?

— Этого я сказать пока не готов.

— Чем вообще важна ОЗХО в современном мире?

— ОЗХО — это полезная организация, успешная. Она востребована и сейчас. Обзорная конференция, которая идет на этой неделе, посвящена тому, чтобы уточнить новые цели и задачи организации. Заканчивается процесс уничтожения химического оружия. Россия еще в прошлом году, на три года раньше срока, завершила свою программу химического вооружения. А вот что касается американцев, которые активно продвигают создание механизма определения виновных в применении химоружия, — им следовало бы подумать, не стоит ли предпринять шаги по активизации программы уничтожения химического оружия. Они установили для себя очень вольготные сроки, хотя у них есть все необходимые ресурсы, как финансовые, так и административные, для того, чтобы последовать примеру Российской Федерации. Дальше возникает задача — что нужно сделать для недопущения воспроизведения химического оружия, как помочь установлению широкого сотрудничества в области химической промышленности. Вот эти новые задачи сейчас рассматривает ОЗХО. Мы надеемся, что в ходе обзорной конференции будут выработаны полезные рекомендации.

Виктория Иванова.

Россия. Нидерланды > Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 23 ноября 2018 > № 2802475 Александр Шульгин

Интервью Посла России в Нидерландах, Постоянного представителя России при ОЗХО А.В.Шульгина международному информационному агентству «Россия сегодня», 22 ноября 2018 года

Вопрос: Александр Васильевич, как сейчас обстоят дела в отношениях между Россией и Нидерландами?

Ответ: Наши двусторонние отношения проходят через сложный период своего развития. Сказывается общая атмосфера противостояния между коллективным Западом и Россией. Голландия активно участвует в санкционной политике Евросоюза. Целый ряд проектов оказался заморожен, торговый оборот между Россией и Голландией просел. Было время – я говорю про 2014 год – когда наш товарооборот составлял 80 млрд. долларов, а Голландия числилась нашим вторым торговым партнером в мире после Китая. Но после начала санкционной войны торговые отношения сильно пострадали. Правда, в последние год или два наблюдается определенная тенденция к оживлению, но от того прежнего рекордного уровня мы пока еще далеки. Поэтому наша общая задача – постараться сберечь то позитивное, что у нас было наработано в последние годы, а также подготовить плацдарм для возобновления полноценного сотрудничества.

Вопрос: Какие проекты у нас еще сохранились?

Ответ: Очень важное значение имеет участие транснациональной компании Dutch Shell в строительстве газопровода «Северный поток-2». Несмотря на сильное давление из-за океана, пока этот проект на плаву, и Dutch Shell продолжает участвовать в нем. Голландское правительство неоднократно заявляло, что это чисто коммерческий проект и оно не видит оснований к тому, чтобы ему препятствовать. Но так бывает не всегда.

Вопрос: Можете рассказать о других вариантах?

Ответ: Взять, например, компанию Unilever. Она собиралась проводить масштабный проект с нашим Сбербанком, но, к сожалению, из-за угрозы американских санкций этот проект отложен до лучших времен. Это не помогает нам и ограничивает возможности для торгово-экономического сотрудничества. Но у нас есть планы, направленные на активизацию взаимодействия деловых кругов. Возможно, будут какие-то встречи между российскими и голландскими бизнесменами – будь то в Москве или здесь. Мы рассматриваем сейчас различные варианты. И руки не опускаем, стараемся верить в доброе будущее наших отношений.

Вопрос: К вопросу об экономике и санкциях. В голландских СМИ появлялась информация, что Нидерланды и Бельгия в обход российского продовольственного эмбарго поставляют в Россию фрукты при помощи других стран. В курсе ли посольство этой ситуации?

Ответ: По этому вопросу нам, честно говоря, ничего не известно. Мы, безусловно, эту информацию проверим. У нас в Посольстве есть атташе, делегированный Министерством сельского хозяйства Российской Федерации. Он обязательно этот вопрос изучит, посмотрит. И если потребуются какие-либо рекомендации в связи с этой ситуацией, мы их сделаем.

Вопрос: С экономикой разобрались, а политические контакты между двумя странами сохранились?

Ответ: Политические отношения, конечно, сведены сейчас к минимуму. Особенно после того, как голландцы, к сожалению, дали себя втянуть в провокацию, устроенную британцами, по поводу так называемого кибернападения на ОЗХО. Это чистейшей воды провокация, и мы об этом сожалеем. Были беседы на уровне послов: я беседовал с голландскими представителями, Посол Нидерландов в Москве объяснялся. Неприятный осадок остался. Мы считаем это чистой провокацией. В силу этих обстоятельств наши политические отношения сейчас оставляют желать лучшего. Посмотрим, как они будут развиваться дальше. Мы многократно подчеркивали, что готовы идти вперед и развивать связи ровно настолько, насколько к этому будут готовы наши голландские партнеры. Хотят они такого взаимодействия – ради бога, мы будем рады. Не хотят – мы сами напрашиваться не будем. Сотрудничество должно быть улицей с двусторонним движением.

Вопрос: И политическая обстановка сложная… А что с культурными связями?

Ответ: Культурные связи у нас продолжаются, они достаточно интенсивны. В Голландии нередко выступают наши исполнители. Я лично слежу за вопросом содействия нашим посольством коллективу глухонемых артистов, которые приезжают из России. Мы будем делать все возможное, чтобы помочь им комфортно здесь провести время и выступить с гастролями. Полноценно действует такой канал культурного взаимодействия, как выставки. Экспонаты из коллекции Эрмитажа регулярно выставляются здесь в местном, как условно можно сказать, его филиале – Эрмитаже на Амстеле.

Вопрос: Сказалась ли политическая турбулентность на человеческом общении?

Ответ: Что касается уровня повседневного общения с голландцами, я должен сказать, что у нас очень хорошие и полезные бывают встречи. Недавно я встречался с представителями голландских клубов Rotary. Меня пригласили на одно из их мероприятий, на тематическую встречу. Она проходила недалеко от Гааги, там присутствовало около 200 человек. В своем выступлении я рассказал о том, как Россия представляет себе голландский народ, как относится к голландцам и как в целом складываются отношения между Россией и Западом, в частности Европейским союзом. Очень было хорошее общение. Я рассказывал об исторических корнях наших связей. Не мог обойти стороной роль Петра Первого в становлении нашего сотрудничества в ходе его первых визитов сюда, в Голландию. Поговорили и о восприятии россиянами голландцев, я рассказал о том, что у нас в России появились дети, которых назвали Гусами в честь знаменитого голландского тренера Гуса Хиддинка, который привел нашу команду к небывалым высотам. Напомнил и о том, что с точки зрения российских мужчин, особенно старшего поколения, своего рода эталоном красоты являлась Сильвия Кристель – известная актриса из фильмов «Эммануэль». Все эти мои заявления были встречены на ура, голландцы искренне им радовались.

Вопрос: Говорили только о культуре или пришлось затронуть более животрепещущие темы?

Ответ: Конечно, за добрым и хорошим разговором мы не обошли стороной и сложные вопросы, раздражители наших двусторонних отношений. Например, катастрофу малайзийского Boeing-777.

Вопрос: Как сейчас продвигается расследование этой катастрофы?

Ответ: Россия стояла у истоков резолюции 2166 СБ ООН, мы в первую очередь заинтересованы в том, чтобы пролить свет на обстоятельства этой трагедии. Мы сотрудничаем с голландской прокуратурой. Насколько нам известно, голландская прокуратура была довольна уровнем взаимодействия с российскими коллегами. Но в то же время мы недоумеваем, почему та информация, которую мы предоставляли в прошлом, никак не востребована. Например, нет никакой реакции со стороны совместной следственной группы на переданные Россией почти два года назад необработанные радарные данные об обстановке в районе крушения. Сначала нам говорили, что формат не тот. С форматом мы им помогли. Время идет, а реакции никакой нет.

Вопрос: Министерство обороны России в начале сентября обнародовало рассекреченные данные о сбившей самолет ракете. Нидерланды это прокомментировали?

Ответ: Та же самая ситуация. Сравнительно недавно был брифинг, где была предоставлена критически важная информация о ракете, основанная на ее серийном номере, обнаруженном на обломках. Но, к сожалению, и здесь никакого движения нет. И тем более вызывает недоумение, что наши данные остаются без всякой реакции, а вбросы со стороны известных псевдодознавателей из Bellingcat поднимаются сразу на щит. Недоумеваем и по вопросу о том, почему Украина, как сторона заинтересованная в этом деле, активно участвует в расследовании. Я напомню, что в отличие от России украинцы не предоставили данные со своих радаров. А по нашим сведениям, в зоне, где случилась трагедия, работали как минимум три радарных установки. Говорили, что они, как по мановению волшебной палочки, были отключены, но выглядит это все как-то странно. Нет данных об учете и расходовании боеприпасов со складов ВС Украины, нет записей переговоров украинских диспетчеров, нет никакой информации об активности украинских систем ПВО. Возникает много вопросов, и все они наводят на грустные мысли.

Вопрос: Есть еще одна острая тема, которая касается почти тех же стран – России, Нидерландов и Украины – скифское золото из музеев Крыма. Как продвигается ситуация с возвращением экспонатов на полуостров?

Ответ: По вопросу скифского золота амстердамским окружным судом было вынесено решение. Крымские музеи с ним не согласились – и это понятно, потому что оно расходилось с давно принятой традицией межмузейных обменов. Экспонаты, выставлявшиеся на выставках, должны возвращаться в те музеи, которые их предоставили. Мы полностью здесь доверяем крымским музеям, они выстраивают свою линию, и, конечно, у них там остаются еще, видимо, юридические возможности. Будем наблюдать за тем, как развивается эта ситуация. Пока у меня нет информации о дате рассмотрения апелляции. Но поймите меня правильно, сейчас мы заняты химическими делами – за всем не уследишь.

Вопрос: Вот и о химических делах. Все-таки мы с вами встречаемся на площадке ОЗХО (в Гааге проходит обзорная конференция организации), и обойти стороной химический вопрос не получится. Многое было сказано уже о расширении мандата и голосовании по бюджету, против которого выступала Россия. Может быть, нам имеет смысл уйти из организации, раз к нам не прислушиваются?

Ответ: Я уже говорил о том, что нужно обдумать все спокойно. Мы не можем принимать скоропалительных решений. Надо просчитать все плюсы и минусы, посмотреть на военно-политические, финансовые, экономические аспекты – тут целый комплекс вопросов. Я вынужден опровергнуть слова ваших коллег, которые передают, что Постпред Российской Федерации заявил о выходе России из ОЗХО. Я никогда ничего подобного не заявлял. Я говорю о необходимости всестороннего анализа сложившейся ситуации.

Вопрос: Сколько времени может потребоваться на этот анализ?

Ответ: Этого я сказать пока не готов.

Вопрос: Чем вообще важна ОЗХО в современном мире?

Ответ: ОЗХО – это полезная организация, успешная. Она востребована и сейчас. Обзорная конференция, которая идет на этой неделе, посвящена тому, чтобы уточнить новые цели и задачи организации. Заканчивается процесс уничтожения химического оружия. Россия еще в прошлом году, на три года раньше срока, завершила свою программу химического вооружения. А вот что касается американцев, которые активно продвигают создание механизма определения виновных в применении химоружия, – им следовало бы подумать, не стоит ли предпринять шаги по активизации программы уничтожения химического оружия. Они установили для себя очень вольготные сроки, хотя у них есть все необходимые ресурсы, как финансовые, так и административные, для того, чтобы последовать примеру Российской Федерации. Дальше возникает задача – что нужно сделать для недопущения воспроизведения химического оружия, как помочь установлению широкого сотрудничества в области химической промышленности. Вот эти новые задачи сейчас рассматривает ОЗХО. Мы надеемся, что в ходе обзорной конференции будут выработаны полезные рекомендации.

Россия. Нидерланды > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 22 ноября 2018 > № 2877475 Александр Шульгин

Михаил Кузин: Поддержку нефтяным компаниям РФ оказывает бюджетное правило

Сочетание обязанности Минфина, по которой он должен покупать всю поступающую в страну от продажи нефти валюту при цене барреля свыше $40, и угрозы новых санкций против России толкает цены на нефть в рублях вверх. А это, в свою очередь, вызывает ралли в котировках акций нефтяных компаний.

О том, справедливы ли цены на бумаги российской нефтянки сегодня, как долго они еще могут расти, и о том, почему бизнес-модель компаний с превалирующей долей добычи сейчас более выгодна, чем у тех, кто больше занимается переработкой, портал «Нефть и Капитал» побеседовал с портфельным управляющим УК «Райффайзен Капитал» Михаилом Кузиным.

«НиК»: Стоит ли сейчас, осенью-зимой 2018 г., после всех разговоров о санкциях против России, покупать нефтяные бумаги? Если да, то каковы, на ваш взгляд, причины для принятия таких инвестиционных решений?

– Акции нефтегазового сектора – фавориты российского рынка ценных бумаг уже больше года и, судя по всему, останутся ими как минимум и на 2019 г.

Существенную поддержку, помимо роста цены нефти, оказывает так называемое «бюджетное правило», согласно которому Минфин вкладывает доходы от продажи нефти по цене сверх $40 за баррель в покупку валюты.

Сочетание действия этого правила и угрозы новых санкций привело к существенному росту стоимости нефти в рублях. Год назад она составляла 3,5 тыс. руб. за баррель, а в октябре 2018 г. цена поднималась до 5,7 тыс. руб. Это плюс 60% стоимости – и всего за один год! Соответственно этому возросли прибыли нефтегазовых компаний, и мы считаем, что еще не вся прибыльность отражена в цене ценных бумаг.

Кроме того, компании сейчас по требованию государства начинают платить дивиденды акционерам, поэтому выигрывают и миноритарии. По итогам 2017 г. средняя дивидендная доходность нефтяных бумаг была около 5%.

А по итогам 2018 г. мы ждем более высоких дивидендов – примерно 6-7%.

Нефтяной сектор генерирует существенные прибыли, компании имеют низкий уровень долга, проблем с заимствованиями по мере возникновения в них необходимости нефтяники не испытывают.

«НиК»: Цена на акции нефтянки находится на историческом максимуме. Правильно ли мы понимаем, что акции нефтяного сектора, по сравнению с акциями других отраслей экономики, перекуплены? Или у них есть потенциал роста?

– Нефтяной сектор чувствует себя значительно лучше остального рынка в 2018 г. С начала года он прибавил около 40%, а индекс Московской биржи – всего 14%. За 2018 г. акции нефтянки обновили максимальные отметки не один раз и имеют все шансы продолжить рост, учитывая благоприятную для них конъюнктуру.

Акции нефтяного сектора выглядят подорожавшими больше других секторов. Может показаться, что они перекуплены, но рост абсолютно заслужен и оправдан, подкреплен фундаментально. Есть рост выручки за счет роста цен на нефть, улучшение показателя EBITDA (прибыль к долговой нагрузке) за счет низкого курса рубля. Наши компании выплачивают долги, рефинансируют их, и в итоге финансовое положение нефтянки улучшается.

Ни один сектор фондового рынка и отечественной экономики сейчас не может похвастаться настолько благоприятной конъюнктурой, такой совокупностью благоприятных факторов.

Приведу пример. Металлурги тоже выигрывают от слабого рубля, но цены на металлы в 2018 г. в боковике или даже немного снижаются. Поэтому у них нет такой однозначно позитивной ситуации для бизнеса.

Нефтяные акции сейчас на исторических максимумах, но это не означает, что это потолок или же уровень сопротивления. Вспомним, например, американский рынок, о котором сколько уже раз говорили, что он на максимуме и не будет расти! Каждый раз этот уровень преодолевался и рынок рос дальше. Этому способствуют новые условия, новая макроконъюнктура, и этому соответствуют новые цены.

В любом случае российские компании, в том числе и нефтяные, торгуются с сильным дисконтом к западным аналогам. Наши нефтяные бумаги вряд ли переоценены.

«НиК»: Нефтегазовый сектор в России неоднороден. Есть ли в нем откровенно убыточные компании, пусть даже их бумаги и не торгуются на рынке?

– Мы можем оценивать компании, торгующиеся на бирже, за остальными не следим. Нефтяной сектор довольно однородный, особенно при текущей благоприятной ситуации. Да, есть компании, у которых бизнес сосредоточен на добыче, а у других – на переработке; есть компании, у которых совместные проекты с иностранными компаниями, у кого-то их меньше. У одних больше новых месторождений, у других – старых. В целом ситуация достаточно ровная: высокие рублевые цены на нефть, низкая долговая нагрузка, все чувствуют себя хорошо. Возможно, бизнес-модель компаний с превалирующей долей добычи выгоднее, чем у тех, кто больше занимается переработкой. Но по сравнению с другими секторами экономики любая нефтяная компания сейчас себя чувствует намного лучше. «Газпром нефть», у которой раньше был значительный долг и отрицательный свободный денежный поток, вышла на положительный свободный денежный поток за счет разработки новых месторождений, имеющих налоговые льготы и показывающих очень высокую рентабельность.

«НиК»: Как отражается на российском секторе соглашение ОПЕК плюс и последние изменения соглашения?

– После падения стоимости нефти в 2014 г. из-за избыточных запасов нефти в США и ряде других стран, благодаря скоординированным действиям крупнейших производителей нефти, в том числе сделке ОПЕК и России, рынку удалось прийти в равновесие. Уровень запасов в странах ОЭСР на приемлемом уровне, потребление нефти выросло с 2014 г. с 92 млн б/с до текущих 100. Стоимость нефти около $80, которую мы видели в сентябре – начале октября 2018 г., представляется удовлетворительной для производителей и для потребителей. Даже цена, снизившаяся до $65-70 за баррель, остается очень благоприятной для российского бюджета и экономики.

Напрямую на бизнес компаний соглашение влияет через уровень добычи, зафиксированный на разрешенном уровне. Но наши компании продолжили наращивать добычу на новых месторождениях, более рентабельных (скажем, как у «Газпром нефти»), притормозив добычу на старых площадках.

В плане рентабельности нашего нефтегазового сектора соглашение повлияло на отрасль даже в лучшую сторону, спровоцировав компании сфокусировать бизнес на оптимальных проектах.

«НиК»: Как себя чувствует наш нефтегазовый сектор с точки зрения всей экономики, с точки зрения прибыльности – текущей и перспективной – и новых попыток обложить нефтянку дополнительными налогами?

– Нефтяной сектор имеет весьма значительную нагрузку для того, чтобы предполагать, что новых попыток увеличить налоговые поступления в бюджет не будет.

Ситуация выглядит как серьезный перекос в сторону налогообложения нефтянки против других секторов. Недавний пример с идеей Минэкономразвития, озвученной Алексеем Белоусовым, увеличить налоги на металлургические компании очень показателен.

Правительство понимает, что нагрузка на нефтяников высока, кроме того, у нефтяников есть социальная функция в плане регулирования цен на бензин.

Поэтому в том числе введен налоговый маневр, предполагающий, что обнуление экспортных пошлин произойдет к 2024 г., то есть еще несколько лет бюджет будет получать налоги как с акцизов, так и с экспортной пошлины и с НДПИ.

«НиК»: Коррекции цены на бумаги на информации о возможном введении достаточно жестких санкций, вплоть до запрета на инвестирование средств международных компаний в нефтяной сектор, вы не ожидаете?

– Речь пока не шла о запрете иностранцам инвестировать в нефтяной сектор. Санкции в любом случае влияют на фондовый рынок, одни – более чувствительно, другие – менее. Коррекции неизбежны, другой вопрос, что бумаги на падении цены достаточно быстро выкупаются. По крайней мере, пока было так. Как отразится на котировках ужесточение санкций, насколько глубоким будет падение – сложно оценить. Все зависит от сочетания факторов. Естественно, такая мера создаст давление на котировки, появится навес предложения, нефтяным компаниям сложно будет сразу выкупить свои акции. Но ожидания высоких дивидендов от отрасли, скорее всего, не дадут акциям падать долго.

Санкции, введенные в 2015 г., не особенно повлияли на нефтяной бизнес в том плане, что компании переключились на внутренний рынок, нашли финансирование в других странах, кроме США, например в Китае. Кроме того, у нефтяников в принципе сейчас невысокая потребность в финансировании, поэтому запрет на инвестирование средств международных компаний в нефтяной сектор – ненужная мера, которая повредит больше иностранным компаниям.

Наши компании в состоянии разрабатывать любое месторождение, даже если иностранцы будут вынуждены прекратить сотрудничество.

Второй тип санкций – на поставку оборудования двойного назначения и новых технологий – также никак не отразился на игроках рынка. Как были, скажем, проекты у НОВАТЭКа с Total, так они и остались.

«НиК»: Европейский суд отказал крупнейшим отечественным нефтяным компаниям и банкам в отмене санкций. Отразится ли это на бизнесе наших нефтяных компаний и котировках акций?

– Не думаю, что это должно как-то отразиться на нашем нефтяном секторе. Россия живет под санкциями с 2014 г. и во многом адаптировалась к ним, не исключение и нефтяные компании. То, что попытка выйти из-под санкций не удалась, мало кого удивило. Все риски, которые могут быть, в значительной степени заложены в ценах, а относительно высокая цена на нефть и серьезные дивиденды помогают более позитивно смотреть на нефтяные бумаги.

«НиК»: Запрет для крупнейших компаний на выход на зарубежный рынок заимствований привел к тому, что компании вынуждены размещать облигации на внутреннем рынке. Есть ли примеры постсанкционных размещений, которые вы считаете удачными? Не слишком ли велика сейчас доходность облигаций даже в условиях санкций и того факта, что инвесторы пытаются требовать премию к доходности госдолга, который, скажем так, уже недешев?

– Если посмотреть, то в 2018 г. на локальном рынке размещался «Газпром» (но ему доступен и международный рынок), «Роснефть» и «Транснефть». Бумаги размещались с относительно небольшой премией к ОФЗ – плюс 50-60 б. п., а эту доходность нельзя назвать несправедливой.

В целом же, учитывая высокую рублевую стоимость нефти, нефтяные компании получают высокий денежный поток и у них нет срочной необходимости привлекать средства на долговом рынке. Не стоит забывать и о рынке банковских кредитов, который также доступен компаниям.

Беседовала Елена Гостева

Белоруссия > Нефть, газ, уголь. Госбюджет, налоги, цены > oilcapital.ru, 22 ноября 2018 > № 2843093 Михаил Кузин

Корейский полуостров: шаги от пропасти

Как закрепить прогресс

Константин Худолей – доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой европейских исследований факультета международных отношений Санкт-Петербургского государственного университета, руководитель с российской стороны рабочей группы «Политика и международные отношения» Форума «Диалог Россия – Республика Корея».

Резюме Ракетно-ядерный кризис осенью 2017 г. на Корейском полуострове сыграл для региональных отношений такую же роль, как Карибский кризис 1962 г. в глобальном масштабе. Тогда с политикой балансирования на грани войны было покончено, и противостояние продолжалось в строго определенных рамках.

Новости, приходившие с Корейского полуострова в течение нескольких лет, были, как правило, одна тревожнее другой. Международный кризис 2017 г. поставил Северо-Восточную Азию на грань вооруженного конфликта. Однако в последние месяцы направление ветров изменилось: состоялись переговоры высшего руководителя КНДР Ким Чен Ына с президентом Республики Корея Мун Чжэ Ином, президентом США Дональдом Трампом, председателем КНР Си Цзиньпином, визит Мун Чжэ Ина в Россию и переговоры с президентом Владимиром Путиным, а также серия различных консультаций и встреч на двусторонней и многосторонней основе. Тем не менее вопросов пока остается больше, чем ответов.

Произошел ли качественный перелом?

События, произошедшие в последние месяцы, будут, как нам представляется, иметь долгосрочные последствия.

Во-первых, ракетно-ядерный кризис осенью 2017 г. сыграл для региональных отношений такую же роль, как Карибский кризис 1962 г. в глобальном масштабе. Тогда стороны дошли до самой опасной черты, но в последнюю минуту остановились и стали искать иные формы конфронтации – с политикой балансирования на грани войны было покончено, и противостояние продолжалось в строго определенных рамках. Скорее всего, это же произойдет и в Северо-Восточной Азии. Хотя элементы блефа со стороны и Пхеньяна, и Вашингтона были, но угроза конфликта с применением ядерного оружия в ограниченных масштабах представлялась вполне реальной. При всей остроте кризисов 1968 г. и 1994 г., чреватых столкновениями, вероятности применения ядерного оружия практически не было. Осенью 2017 г. в какой-то момент все вовлеченные стороны осознали, что развитие событий не сулит ничего хорошего, и выбрали более гибкую и осторожную линию. Даже если договоренности, достигнутые США и КНДР в Сингапуре и Севером и Югом в Пхеньяне (сентябрь 2018 г.), будут реализованы только частично, они дают новое направление развитию ситуации на Корейском полуострове.

Появились и первые признаки сближения позиций Вашингтона, Сеула и Пхеньяна относительно замены перемирия 1953 г. полноценным мирным договором. Конечно, не исключены обострения и всплески пропагандистских кампаний, но вероятность повторения кризисов, подобных 2017 г., невелика. Если только не произойдет чего-то непредвиденного, то вновь приближаться к опасной черте ни одна из сторон не станет.

Во-вторых, укрепились международные позиции КНДР. Конечно, Северная Корея не добилась ни отмены санкций, ни признания в качестве ядерной державы, но перестала быть страной-изгоем, особенно после саммита в Сингапуре. Более того, Пхеньян постепенно превращается в самостоятельного игрока. И происходит это благодаря опоре на военную мощь и использованию противоречий между другими странами при минимальном экономическом потенциале и крайне негативном имидже. То, что Северная Корея вплотную подошла либо даже создала несколько единиц стратегического наступательного оружия, объективно приближает ее по статусу к пяти официальным ядерным державам. В целом Пхеньян показал способность к проведению политики, обеспечивающей не только сохранение режима, но и повышение его роли в международных делах.

В-третьих, при сохранении тех же шести основных участников (Россия, США, Китай, Япония, Республика Корея, КНДР) серьезно меняется структура переговорного процесса в Северо-Восточной Азии. Шестисторонние переговоры, хотя, с нашей точки зрения, именно такой формат был бы оптимальным, все менее вероятны. Роль же различных двусторонних и трехсторонних контактов увеличивается. В декларации, подписанной в Пханмунджоме (апрель 2018 г.) Мун Чже Ином и Ким Чен Ыном, по существу речь идет о том, чтобы важнейшие вопросы решались на трехсторонних встречах (США, Республика Корея, КНДР) с участием в необходимых случаях Китая. К этому надо добавить, что Трамп практически всегда предпочитает двусторонние переговоры многосторонним. В этих условиях объективно на первый план выходят отношения США и КНДР. Конечно, Вашингтон будет учитывать позицию своих союзников – Сеула и Токио, а Пхеньян – консультироваться с Пекином и Москвой. Однако и Вашингтон, и Пхеньян уже продемонстрировали, что будут действовать в первую очередь исходя из своих интересов и своих оценок развития ситуации.

Начало переговорного процесса породило надежды на смягчение напряженности. Тенденция есть, но она не стала необратимой. Противоречия между Северной Кореей, даже если она совершит переход от социализма к государственному авторитарному капитализму, и Южной, развивающей частно-собственнический капитализм и демократическое общество, не будут столь антагонистичными, но сохранятся острыми. Корейская проблема, несомненно, останется в плоскости серьезных противоречий Вашингтона и Пекина. И, наконец, ракетно-ядерная программа Севера будет раздражителем для всего региона и особенно США. Таким образом, элементы качественных изменений в международных отношениях в Северо-Восточной Азии появились, но коренного перелома пока не произошло.

Вашингтон-Пхеньян: что впереди?

Переговоры Пхеньяна и Вашингтона в ближайшем будущем будут важнейшими для Северо-Восточной Азии. Прогнозировать их развитие сложно, в них есть огромный элемент непредсказуемости, связанный в том числе с эмоциональными и психологическими, а не только военными, политическими и экономическими факторами. Скорее всего события могут развиваться по следующим сценариям.

Первый вариант – Северная Корея полностью ликвидирует ракетно-ядерное оружие под международным контролем, Корейский полуостров провозглашается зоной, свободной от ядерного оружия, все санкции отменяются, США оказывают КНДР крупную помощь, позволяющую преодолеть экономическую и научно-техническую отсталость, что представляется маловероятным. По-прежнему сложен вопрос о мирном договоре. Хотя позиции несколько сблизились, преодолеть разногласия в ближайшее время вряд ли удастся. Другим серьезным препятствием станет то, что санкции против КНДР закреплены в американском законодательстве и для их отмены потребуется согласие Конгресса. Предпосылок пока нет. Но самое главное – Пхеньян вряд ли пойдет по этому пути. Опыт Кубы, где уже более полувека нет ядерного оружия, убедительно показал, что безопасность можно обеспечить и политическими методами. Вероятность нападения на КНДР – страну, официально связанную союзным договором 1961 г. с Китаем, – минимальна. Однако северокорейская верхушка, видимо, искренне убеждена, что в случае отказа от ядерного оружия ее может постигнуть судьба Каддафи. К тому же без ядерного оружия Пхеньян вряд ли способен вести самостоятельную игру на мировой арене.

Не менее важен и внутриполитический аспект. Несмотря на изоляцию, население Северной Кореи постепенно начинает понимать, насколько его жизненный уровень ниже, чем в соседних странах. Поэтому одним из основных аргументов Ким Чен Ына для легитимации режима является утверждение, что КНДР – это самое мощное государство за всю пятитысячелетнюю историю корейского народа, располагающее самым современным оружием и ведущее диалог на равных с великими державами. Поскольку у корейцев сильны воспоминания об унижениях колониальных времен, это производит впечатление. Ядерный статус провозглашен и в Конституции. Отказ от него создал бы Ким Чен Ыну слишком серьезные проблемы, в том числе и в правящей верхушке, и вряд ли он пойдет на такой риск. Таким образом, данное развитие событий возможно, пожалуй, только в одном случае – если Россия, Китай, США, Япония и Республика Корея согласованно и решительно потребуют от КНДР денуклеаризации. Но шансов на подобный совместный демарш пяти стран практически нет.

Второй вариант – Пхеньян будет развивать ракетно-ядерную программу максимально скрытно, без проведения открытых испытаний, делая публичные заявления о денуклеаризации и разоружении. При современных технических средствах разведки это рано или поздно вскроется. Соединенные Штаты, несомненно, начнут новую волну санкций, причем меры будут максимально суровыми. А вот пойдут ли США на возобновление совместных маневров с Сеулом и другие военные меры, сказать сложно. Скорее всего реакция Вашингтона будет обусловлена тем, станет ли Пхеньян создавать стратегические наступательные вооружения, угрожающие собственно американской территории. Если да, действия Вашингтона почти наверняка окажутся очень жесткими. Если нет, эскалации военной напряженности скорее всего не произойдет, или ее масштабы будут значительно меньше, чем во время кризиса 2017 года.

Подобный сценарий может иметь и другие серьезные последствия. Прежде всего, еще большее падение авторитета Совета Безопасности ООН, который вновь продемонстрирует неспособность добиться выполнения принятых решений. Не исключено, что Республика Корея, а затем Япония, Тайвань и некоторые государства Юго-Восточной Азии возьмутся за создание собственного ядерного оружия. Гонка ядерных вооружений в Восточной Азии повысит риски ввиду множества различных конфликтов, в том числе и территориальных, в этой части мира и существенно осложнит международную обстановку. Появление новых ядерных держав невыгодно России, так как объективно снижает значение ее стратегического потенциала. Однако вероятность такого развития событий невелика – Пхеньян рискует вызвать не только раздражение Вашингтона, но и недовольство Пекина. Вряд ли северокорейское руководство пойдет по столь опасному пути.

Третий вариант – частичная денуклеаризация КНДР, ее переориентация в международных делах и постепенное сближение с США. После проведения Индией ядерных испытаний американцы ввели против нее санкции, но затем отношения постепенно стали улучшаться. Сейчас Индия, Япония и Австралия – опоры Вашингтона в Индо-Тихоокеанском регионе. Подобного развития событий нельзя исключить и в отношении Северной Кореи. То, что Ким Чен Ир послал Ким Чен Ына на учебу не в Пекин, Гавану или Тегеран, а в Швейцарию, весьма показательно. После распада СССР и краха мировой системы социализма северокорейская верхушка стала всерьез задумываться о будущем и проявлять интерес к опыту Брунея, Сингапура и других государств, сочетающих авторитарное наследственное правление с успешным развитием рыночной экономики. Ким Чен Ын, хотя и с большой осторожностью и даже медлительностью, двигает Северную Корею по схожему пути. Пхеньян мог бы в этом случае получить крупную американскую помощь в сферах экономики, науки и техники. Экономически КНДР представляет для США незначительный интерес, но она могла бы стать важным плацдармом у границы с Китаем, который все больше и больше рассматривается в Вашингтоне как главный соперник.

Хотя данный вариант может дать и Северной Корее, и Соединенным Штатам заметные преимущества, осуществить поворот сложно. КНДР должна будет в этом случае сделать важный шаг – отказаться от создания стратегического наступательного оружия, способного нанести удар по американской территории. В этом случае ключевое значение будет иметь контроль над носителями ядерного оружия, а не самими зарядами, и осуществлять его технически значительно легче. Однако правящие круги Северной Кореи станут опасаться (и не без основания), что расширение внешнего воздействия на население может подорвать их власть. Нелегко убедить Конгресс США отменить санкции против Северной Кореи. Сближению Соединенных Штатов и КНДР будет всячески противодействовать Китай. Но, пожалуй, самое сложное – установить доверие между Вашингтоном и Пхеньяном, хотя и тут некоторые сдвиги имеются.

В Сингапуре Трамп и Ким Чен Ын договорились о сотрудничестве в перезахоронении праха американских военных, погибших в Корейскую войну. Более того, первые шаги по реализации этой договоренности уже сделаны. Опыт Вьетнама показал, что совместная работа по поиску останков и перезахоронению американских военных может стать важной отправной точкой для кардинального улучшения отношений. Некоторые американские эксперты уже более десяти лет рассматривают работу по перезахоронению как один из путей установления контактов с северокорейскими военными. Поэтому, как бы это ни казалось сейчас невероятным, в среднесрочной перспективе подобного развития событий исключить нельзя.

Наиболее вероятен четвертый вариант, когда ситуация зависнет примерно на нынешнем уровне. Пхеньян будет делать многочисленные декларации о денуклеаризации, но пойдет на очень ограниченные шаги по сокращению ядерного потенциала и будет всячески затягивать время, стремясь укрепить международные позиции, маневрируя между Вашингтоном и Пекином и заигрывая с Сеулом. По большому счету такая ситуация в настоящее время устраивает всех основных игроков. Увеличение ракетно-ядерного потенциала сейчас вряд ли что даст Пхеньяну. Возможно, Ким Чен Ын мечтает об объединении Кореи под своей властью, но он не может не понимать, что это утопично. Для него, скорее всего, более важно получить сейчас все политические дивиденды – и на международной арене, и внутри страны – от вхождения в клуб мировых политиков, чего не смогли добиться ни его дедушка, ни отец. Трампу по внутриполитическим причинам также очень важно показать, что он выполняет предвыборное обещание наладить отношения с Ким Чен Ыном (нам кажется, правы те наблюдатели, которые считают, что Трамп в чем-то симпатизирует лично Ким Чен Ыну). Мун Чже Ин может укреплять позиции, выступая посредником между Вашингтоном и Пхеньяном. Пекину тоже скорее выгоден статус-кво, а не изменения, которые могут выйти из-под контроля и привести к непредвиденным последствиям.

Естественно, в этих условиях встает и вопрос о санкциях. В ряде случаев некоторое смягчение было бы целесообразным. Важный прецедент создало согласие Совета Безопасности ООН на поставки оборудования для поддержания стабильной связи между военными Южной и Северной Кореи в июле 2018 года. Отмена санкций для реализации конкретных проектов – наиболее перспективный подход. Такие проекты должны соответствовать нескольким критериям: не подрывать безопасность других стран, обязательно быть международными и способствовать вовлечению Северной Кореи в мировую экономику и развитию рыночных отношений внутри страны. Во время переговоров президентов Путина и Мун Чже Ина 22 июня 2018 г. говорилось о планах сотрудничества в снабжении газом, создании единой сети железных дорог и т.д. Если бы Пхеньян присоединился к ним, то санкции, мешающие их реализации, могли бы быть приостановлены. Естественно, подразумевается поставка только того оборудования, которое необходимо для данных проектов. Тем не менее это могло бы стать стимулом для проведения Пхеньяном более осторожной и предсказуемой внешней политики.

Таким образом, в краткосрочной перспективе «холодный мир» с возможно небольшими улучшениями в отношениях США и КНДР сохранится, а это повлияет и на положение Северо-Восточной Азии в целом. Однако если прямые переговоры Вашингтон–Пхеньян не дадут конкретных результатов, их значение будет постепенно снижаться. Ситуация зависнет на какое-то время, но не навсегда.

От раздвоенности к многогранности

Россия играет важную роль в Северо-Восточной Азии. Она поддерживает постоянные контакты с США, КНР, Японией, Республикой Корея и КНДР. Однако нельзя не видеть, что в новой конфигурации, особенно ввиду прямого диалога Пхеньян–Вашингтон на самом высоком уровне, роль Москвы может свестись к функции одного из посредников. В течение многих лет Россия проводила в отношениях с Республикой Корея и КНДР сбалансированную политику, но некоторое время тому назад в ней появилась определенная раздвоенность. Если в экономической и гуманитарной сферах акцент делался на Южную Корею, то в сферах политики и безопасности российские предпочтения явно склонялись в сторону Пхеньяна. Среди части российских политиков получили распространение представления о превосходстве авторитарного капитализма над либеральным (раньше внутренние порядки КНДР подвергались в российских СМИ критике, теперь многие пишут о них в нейтральных или даже сочувственных тонах). А также о том, что Пхеньян может стать самым близким союзником Москвы в Восточной Азии. В современных условиях для укрепления позиции России в Северо-Восточной Азии и успешного выполнения роли посредника более целесообразен переход к многогранной политике, отражающий в полной мере всю сложность ситуации.

Первыми и основными шагами в сторону многогранной политики стало бы развитие отношений с обеими Кореями в тех областях, где имеются известные диспропорции.

России следовало бы уделить больше внимания проблемам безопасности Республики Корея. Заявления России по этим сюжетам единичны – их значительно меньше, чем о безопасности КНДР. А между тем у Сеула есть законные основания опасаться угроз Пхеньяна. Достаточно вспомнить, что именно Север совершил агрессию в июне 1950 г. (события прекрасно описаны в книге А.В. Торкунова «Загадочная война») и в дальнейшем неоднократно совершал враждебные действия против Юга (нападение на правительственную делегацию в Бирме в 1983 г., теракт против пассажирского самолета в 1988 г., обстрел островов 2010 г. и т.д.). Не учитывать этого нельзя.

Укреплению позиций России в Северо-Восточной Азии способствовало бы расширение консультаций по вопросам безопасности и создание с Южной Кореей механизма 2+2 (министры обороны и иностранных дел), аналогичного с Японией. Нельзя недооценивать и психологический момент – в Сеуле постоянно сопоставляют себя с Японией и болезненно реагируют на то, что может быть истолковано как неравенство с бывшей метрополией. В ходе таких консультаций резонно рассмотреть и российскую обеспокоенность возможностью появления в Южной Корее элементов американской ПРО. В перспективе Россия и Республика Корея могли бы заключить новый договор. Договор 1992 г. сыграл, несомненно, важную роль в подведении черты под периодом враждебности и в становлении сотрудничества, но сейчас отношения вышли на более высокий уровень. В новом договоре можно это отразить, а также зафиксировать определенные обязательства в сфере безопасности. Естественно, соглашения не должны нарушать ранее взятых обязательств и не быть направлены против третьих стран.

В отношениях с Пхеньяном тоже нужен сдвиг к многогранности, он должен произойти в первую очередь в экономической и гуманитарной сферах. Россия и КНДР создали целую сеть различных институтов двустороннего сотрудничества. Однако содержанием они наполняются медленно. Это относится и к тем сферам, где международные санкции минимальны или даже совсем отсутствуют. Интерес российского бизнеса к Северной Корее невелик. Сказывается и большая разница в потенциале и уровне развития России и КНДР, не всегда полное представление о ситуации в стране-партнере, изоляционизм северокорейских властей и многое другое. Сдерживающим фактором остается и то, что экономика Северной Кореи, в отличие от российской, не является рыночной. Что касается контактов в области культуры, образования, науки, туризма, спорта и т.д., их положительное воздействие несомненно. У северян должно исчезнуть представление, что они живут в осажденной крепости, и появиться понимание, что внешний мир не так ужасен, а иногда открывает перед людьми значительно большие перспективы. Этот аспект следует учитывать и при обсуждении вопроса о северокорейских рабочих. Конечно, ввиду нехватки рабочих рук на Дальнем Востоке Россия в них заинтересована, а Пхеньян получает валюту, которую может использовать для укрепления военной мощи. С другой стороны, тысячи северокорейцев узнают о странах с более высоким жизненным уровнем и рассказывают родственникам и знакомым. И это тоже канал влияния на северокорейское общество в пользу большего прагматизма и миролюбия. Важность диалога не только с правительством КНДР, но и с обычными людьми нельзя недооценивать.

Для повышения своего авторитета России стоит несколько изменить позиционирование и сделать политику более энергичной и инициативной. По своему потенциалу и влиянию в регионе Россия уступает Китаю и США, ее влияние в обеих корейских столицах также ограничено. Конечно, стратегическое партнерство Москвы и Пекина очень важно. Однако совместные китайско-российские инициативы по корейской проблеме воспринимались скорее как китайские. В дальнейшем России, видимо, следует в ряде случаев выступать самостоятельно. Российские предложения не должны иметь конфронтационной направленности к кому-либо, в том числе к американцам. Не секрет, что некоторые круги в Северо-Восточной Азии относятся к России настороженно, так как подозревают, что она стремится не столько решить корейскую проблему, сколько причинить неприятности Соединенным Штатам. Хотя государства Северо-Восточной Азии не примкнули к антироссийским санкциям (Япония сделала это скорее декларативно, чем реально), а КНР и КНДР осуждают практику односторонних санкций, все они, включая Пхеньян, проявляют осторожность в отношениях с Москвой, чтобы не осложнять отношения с Вашингтоном. Российские инициативы должны быть именно многогранными, то есть учитывать интересы всех и содержать оригинальные и привлекательные идеи.

* * *

Таким образом, можно констатировать определенное улучшение обстановки на Корейском полуострове. После балансирования на грани войны стороны сделали осторожные шаги от края пропасти. В условиях, когда количество конфликтов и противоречий в современном мире постоянно увеличивается, смягчение напряженности даже в одной взрывоопасной точке очень важно. Но позитивные сдвиги необходимо закреплять и продвигать. Необратимыми они пока не стали, хотя и возврата к докризисной ситуации уже не будет.

Корея. КНДР. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 22 ноября 2018 > № 2826798 Константин Худолей

Великий южноазиатский поворот

Новое в отношениях Индии и Китая

Алексей Куприянов - Кандидат исторических наук, научный сотрудник сектора международных организаций и глобального политического регулирования отдела международно-политических проблем ИМЭМО РАН.

Резюме Происходящее китайско-индийское сближение вызвано объективными факторами; но не менее объективные факторы через 5–10 лет могут оттолкнуть Индию от Китая. К тому моменту Россия должна рассматриваться в Дели как надежный партнер и независимый полюс силы наравне с КНР и США.

Система международных отношений в Южной Азии находится на пороге больших перемен. Этот процесс не очень заметен извне, но Индия и Китай, два региональных лидера, уже полвека живущие в состоянии, близком к холодной войне, начали постепенное сближение, осторожно выстраивая взаимовыгодную систему двусторонних связей. И само это сближение, и конструкция, которая может получиться на выходе, нуждаются в осмыслении и анализе, чтобы понять контуры новой системы и осознать, как ее появление отразится на внешней политике России.

Путешествие в Ухань

«Я очень доволен встречей с председателем Си Цзиньпином в Ухане. Мы провели масштабные и продуктивные переговоры и обменялись мнениями по вопросу укрепления индийско-китайских отношений и других внешнеполитических вопросов». Этот пост, размещенный премьер-министром Индии Нарендрой Моди в китайской социальной сети Weibo по итогам двухдневного неформального саммита в апреле 2018 г., ознаменовал начало нового этапа в диалоге Нью-Дели и Пекина.

К моменту визита Моди в КНР китайско-индийские отношения были далеки от идеала. На границе Индии и дружественного Китаю Пакистана уже полтора года почти ежедневно происходили перестрелки, в памяти были еще свежи стычки (по счастью, без применения оружия) между китайскими и индийскими военнослужащими на плато Долам и в районе озера Бангонг-Цо летом 2017 года. Наконец, всего за два месяца до встречи своих лидеров Индия и Китай обменялись резкими заявлениями во время политического кризиса на Мальдивах, когда власти островного государства, традиционно находящегося в индийской сфере влияния, демонстративно обратились за поддержкой к Пекину. Неудивительно, что многие индийские и зарубежные эксперты восприняли уханьский саммит как тактический маневр, напоминание Вашингтону, что неплохо бы проявлять больше внимания к Южной Азии, а то интерес к этому направлению с приходом Трампа несколько угас. Но вскоре оказалось, что встреча Моди и Си была лишь первым шагом, с которого начался процесс сближения. С апреля 2018 г. отношения Нью-Дели и Пекина развиваются по восходящей, переговоры ведутся практически по всему кругу вопросов – от территориальных претензий до ликвидации торгового дефицита. На 2019 г. запланирован ответный визит Си Цзиньпина в Индию.

Западные и многие индийские аналитики, еще недавно писавшие о неминуемом альянсе Индии и США – двух крупнейших демократий и «естественных союзников», как принято их называть в западной прессе, – пребывают в некотором недоумении. Их можно понять: в экспертных рассуждениях общим местом стали пассажи о якобы изначально враждебных отношениях Китая и Индии. На самом деле это совсем не так.

Дружба и вражда

Вплоть до конца XIX века никакой синофобии в индийском обществе и элитах не было и в помине. Наоборот, индийцы и китайцы жили бок о бок несколько тысячелетий, Индия подарила Китаю буддизм, китайские паломники и торговцы были частыми гостями в индийских государствах. Кроме того, Индостан и Китай разделяли хребты Гималаев, между которыми располагалась цепочка горных королевств – Сикким, Бутан, Непал, тибетские княжества. Там, где могли пройти караваны и монахи, не прошла бы армия.

Однако на рубеже столетий отношение к Китаю в Индии начало меняться. Формирующаяся индийская национальная интеллигенция относилась к северным соседям с опаской, невольно перенимая взгляды британских колонизаторов. После проигранной Пекином японо-китайской войны к опасению добавилось презрение. Япония превратилась в глазах индийских националистов в символ прогресса, Китай – в олицетворение отсталости.

После того как Индия получила независимость, а китайские коммунисты одержали победу в гражданской войне, перед новым индийским руководством встал вопрос о том, как относиться к КНР. В тогдашней индийской элите шла борьба между условными синофилами, выступающими за сближение с Китаем и полагающими, что великие народы, освободившись от колониального гнета, вместе смогут построить светлое будущее, и синофобами, чьи взгляды сформировались под влиянием британских политиков, с опаской относившихся к перспективе возвышения Китая и рассматривавших его как потенциальную угрозу. Синофилы одержали победу: премьер Джавахарлал Неру и его ближайший советник Кришна Менон рассматривали союз с Пекином как потенциальную возможность сформировать третий полюс силы в условиях начавшейся холодной войны между СССР и Западом. Эта концепция, которую можно условно назвать Бандунгским миропорядком, предусматривала объединение азиатских и африканских стран на основе неприсоединения к враждующим блокам. Индия и Китай должны были выступать локомотивами этого объединения, причем очевидно было, что Индия, опережавшая на тот момент КНР по уровню экономического развития, играла бы главную роль.

В 1962 г., однако, все мечты пошли прахом. Нарастание взаимного недовольства привело к индийско-китайской пограничной войне, в которой Индия потерпела поражение. В задачу данной статьи не входит анализ причин конфликта, стоит лишь отметить, что в индийском обществе после него сложилось представление о том, что Индия стала невинной жертвой необоснованной китайской агрессии. Начало этой традиции положил сам Неру, назвав китайское вторжение «предательским ударом в спину».

В последующие два десятилетия отношения между странами оставались плохими, тем более что Индия в конце концов начала проводить дружественную СССР политику, а Китай наладил отношения с Западом и по сути занял антисоветскую позицию. В 1980-е гг. наметились первые признаки нормализации, в 1990-е гг. она уже шла полным ходом. Но к этому времени ситуация изменилась кардинально: КНР, успешно пройдя период реформ, стремительно превращалась в новую сверхдержаву, опередив Индию в экономическом развитии. Дели, в свою очередь, после распада дружественного советского блока изменил геополитические приоритеты, приняв в качестве ключевой концепцию Look East – разворота в сторону стран АСЕАН, где индийские политики надеялись найти необходимые для развития экономики инвестиции и технологии.

В настоящий момент Дели и Пекин соперничают, кажется, на всех фронтах. Индийские и китайские экономические интересы сталкиваются в Африке, Юго-Восточной Азии, островных странах Индийского океана. Индию тревожат китайские инфраструктурные проекты, благодаря которым КНР наращивает влияние в странах непосредственного соседства. Наконец, дает о себе знать неотболевшая рана проигранной войны. Частично ее залечили поражения китайцев в пограничном кризисе 1967 г., но по мере роста экономической и военной мощи Китая растут и опасения индийцев. Тем более что в последние десятилетия в индийско-китайском противостоянии, по сути, открылся второй фронт: Китай начал активное проникновение в Индийский океан. С точки зрения Пекина оно выглядит вполне логично: необходимо обеспечить безопасность основного маршрута поставки углеводородов, который проходит через два «бутылочных горлышка» – Ормузский и Малаккский проливы и в случае начала любого конфликта может быть легко перерезан, после чего экономика КНР окажется на грани краха. Неудивительно, что Китай пытается обезопасить себя, создавая на маршруте следования опорные пункты, посылая военные корабли для сопровождения судов через пиратские воды и отправляя подводные лодки в Индийский океан на боевое патрулирование.

Индийский политический истеблишмент все эти действия воспринимает как акт агрессии. Еще со времен Индиры Ганди считается, что ВМС Индии должны господствовать в Индийском океане, гарантируя свободу судоходства и являясь основным поставщиком безопасности. С постоянным военным присутствием США Индия мириться готова, тем более что сделать с ним она все равно ничего не может, но возможная китайская экспансия воспринимается с негодованием и опасением. Немалую роль в этом играет якобы существующая в КНР концепция «Нити жемчуга». Этот термин, предложенный некогда Пентагоном для обозначения китайской стратегии выстраивания сети торговых портов в Индийском океане, превратился под пером некоторых индийских экспертов-«ястребов» в агрессивную стратегию, нацеленную на создание условий для морской блокады Индии.

Очевидно, что в этих условиях Дели был нужен стратегический партнер, который уравновесил бы влияние Китая и гарантировал безопасность страны. Главным претендентом на эту роль выступили Соединенные Штаты. Процесс американо-индийского сближения начался в 2001 г.; отношения Вашингтона и Дели успешно развивались при Атале Бихаре Ваджпаи и Манмохане Сингхе. В 2010 г. началось форсированное сближение: после безуспешных попыток наладить взаимодействие с Китаем и создать «Большую двойку» США перешли к стратегии сдерживания, в которой Индия воспринималась как естественный союзник в регионе, антикитайский бастион, который вынудит Пекин тратить ресурсы на укрепление южной границы вместо того, чтобы уделять основное внимание увеличению морской мощи.

После прихода к власти Нарендры Моди процесс ускорился: между Бараком Обамой и индийским премьером установились дружественные отношения, для обозначения которых СМИ даже придумали термин «Мобама». Но когда президентом стал Дональд Трамп, интерес Вашингтона к Южной Азии заметно снизился. Если администрация Обамы играла на долгую перспективу и была готова к постепенному укреплению связей с Индией, то администрация Трампа ведет себя куда жестче, постоянно требуя ответных уступок и прибегая к шантажу, что показала история с антироссийскими санкциями, под которые едва не угодила Индия. В этих условиях у Дели не осталось иного выхода, кроме сближения с Пекином.

Парадокс состоит в том, что, даже не будь Трампа, сближение Индии и Китая все равно бы произошло. Оно носит объективный характер и объясняется не только естественным стремлением уравновесить слишком большой крен в сторону Вашингтона, но и насущными требованиями, с которыми столкнулась Индия на нынешнем этапе развития.

Экономика и безопасность

Существует два основных фактора, которые подталкивают Индию к улучшению отношений с Китаем.

1. Экономика. КНР является главным импортером товаров в Индию и одним из самых серьезных инвесторов. Торговля двух стран в последние годы непрерывно растет, причем политические разногласия на ней практически не отражаются: в 2016 г. она составила 71,18 млрд долларов, в 2017-м – 84,44 млрд долларов. Судя по цифрам за первый квартал 2018 г., в этом году она может превысить 90 млрд долларов. Без оглядки на все трения и разногласия растут и инвестиции: в 2017 г. они составили 13,7 млрд долларов, к апрелю 2018 г. уже превысили 8 млрд долларов. Причем Индия не скрывает, что в будущем рассматривает Китай как основного инвестора. В апреле этого года, выступая на конференции Chindia TMT Dialogue 2018, Амитабх Кант – исполнительный директор института NITI Aayog, правительственного органа, занимающегося планированием, – прямо заявил: «Нам нужно больше китайских инвестиций. У нас работают более 100 китайских компаний, но это число следует увеличить, и китайским компаниям нужно наверстать упущенное в плане инвестиций. Китай должен превратиться в первого инвестора в Индию… На данный момент около 15% индийских стартапов финансируются из Китая; это число, судя по всему, будет расти».

Слова Канта – не просто красивая фраза: Индия рассматривает КНР как основного инвестора, который предоставит необходимые средства для масштабных экономических реформ, задуманных Нарендрой Моди. От них зависит не только политическое будущее самого индийского премьера, но и будущее страны, которая в случае их успешной реализации сделает скачок вперед. Программа Make in India подразумевает интенсивный рост индийской экономики, профессиональную переподготовку миллионов рабочих, прорыв в области инноваций. Эти амбициозные планы осуществимы лишь в том случае, если Индия в ближайшие годы получит масштабный приток денег. Американцы при Трампе не спешат вкладывать средства в заграничное производство, предпочитая поднимать собственную экономику, так что у Индии не остается другого варианта, кроме как обратиться за помощью к Китаю.

Для Пекина, в свою очередь, увеличение товарооборота и инвестиций в Индию – возможность подстраховать себя в условиях начинающейся торговой войны с США, способной нанести серьезный урон китайской экономике.

2. Безопасность. Вопрос безопасности в отношениях с КНР – один из самых болезненных для индийского общества. Не в последнюю очередь потому, что Китай явно обгоняет Индию как в возведении инфраструктуры в приграничных районах, так и в разработке средств ведения конвенциональных боевых действий на больших высотах. Выдержать китайские темпы строительства дорог и разработки новых видов вооружений Индия физически не в состоянии: как из-за того, что ее экономика значительно уступает китайской, так и из-за трудностей с выделением средств на масштабные проекты.

Последние события – в первую очередь мальдивский политический кризис февраля 2018 г. – продемонстрировали уязвимость Индии на одном из важнейших направлений. Мальдивская Республика традиционно воспринимается в Дели как государство-клиент, контроль за внешней политикой которого критически важен для безопасности Индии. Однако в условиях наращивания китайского экономического присутствия в регионе Индия, чья экономика испытывает крайнюю нужду в инвестициях, не может соперничать с КНР. Государства бассейна Индийского океана, ранее безоговорочно ориентировавшиеся на Дели, начинают все активнее развивать связи с Пекином.

Если Индия не найдет адекватную стратегию реагирования, она обречена снова и снова попадать в «мальдивскую ловушку». Когда легитимное руководство страны-клиента меняет внешнеполитическую ориентацию и начинает сближаться с другим перспективным патроном, у Индии отсутствуют реальные возможности парировать это сближение за исключением морской блокады либо вооруженной интервенции. Оба варианта в случае отсутствия законных поводов для вмешательства приведут к потере Индией образа защитника малых стран региона от китайского империализма и сведут на нет многолетние усилия по созданию имиджа государства-покровителя.

Наилучшим для Индии решением, позволяющим устранить уязвимость, является достижение договоренности о разграничении сфер влияния с Пекином: гарантии соблюдения китайских экономических интересов при ответных гарантиях уважения индийских экономических интересов и интересов в сфере безопасности. Китай, как и Индия, не заинтересован в том, чтобы втягиваться в многолетнее противостояние, грозящее затормозить перспективные инфраструктурные и торговые проекты в рамках стратегии «Пояса и Пути».

Основой индийской внешней политики является принцип стратегической автономии – нежелания поступиться суверенитетом, быть младшим партнером в любом союзе и вообще заключать союзы, в которых индийские интересы будут подчинены интересам других стран. Страна планирует сохранять эту автономию и в дальнейшем, хотя делать это будет все сложнее: нарастание противоречий между Вашингтоном и Пекином потребует так или иначе определиться с местом в мире, где на фоне общей полицентричности конкурируют две сверхдержавы. В предшествующие годы маятник слишком сильно качнулся в сторону Америки, сейчас он движется в сторону Китая.

В этих условиях у России появляется дополнительное пространство для маневра – несколько лет до тех пор, пока индийская экономика не завершит процесс реформирования и пока Индия не начнет обратное сближение с Соединенными Штатами.

«Два плюс один»

Сама идея сближения Индии и Китая воспринимается Москвой традиционно положительно: еще Евгений Примаков мечтал о создании треугольника «Россия–Индия–Китай». Россия поддерживает отношения стратегического партнерства с обеими странами и заинтересована в установлении между ними максимально дружественных отношений. При этом очевидно, что Индия никогда не сблизится с КНР до степени союза и всегда будет искать державу, которая помогла бы ей обеспечить необходимый баланс.

Проблема в том, что Россию индийские элиты в качестве такого баланса не рассматривают. Отчасти это результат проамериканской пропаганды, которой подвержена часть индийского истеблишмента, отчасти – реакция на действия России на китайском и пакистанском направлениях (в частности, заключение с Исламабадом оружейных контрактов и проведение совместных учений). Многие индийские эксперты и политики всерьез опасаются, что Россия превратится в младшего партнера Китая и частично утратит субъектность. То, что кажется абсурдом из Москвы, совершенно иначе выглядит из Дели, особенно с учетом сравнительно пассивной политики России на южноазиатском направлении. Подобная утрата статуса крупного игрока – вроде того, каким обладал в годы холодной войны СССР – приводит к тому, что у Индии нет другого выхода, кроме как обращаться в поисках баланса к США.

Россия оказалась в трудной ситуации. На нынешнем этапе экономического развития она не может составить серьезной конкуренции ни Соединенным Штатам, ни Китаю. Более того, жертвовать хорошими отношениями с ближайшим стратегическим партнером и соседом ради успокоения тревог индийских элит Москва не готова, равно как и рвать с таким трудом налаженные связи с Пакистаном. Но каким-то образом необходимо продемонстрировать Дели независимость своей внешней политики, нежелание идти в фарватере Китая и становиться его младшим партнером.

Помимо очевидных мер наподобие наращивания экономического взаимодействия, увеличения военно-морского присутствия в бассейне Индийского океана, диалога на международных площадках, у России есть возможность эффективно задействовать один из форматов международного сотрудничества. Речь идет о формате «два плюс один», сиречь взаимодействии в рамках треугольника, где двумя углами являются Россия и Индия, а третьим – одна из средних стран региона, дружественно настроенная и заинтересованная в развитии экономического и политического сотрудничества с двумя основными акторами по принципу «друг моего друга – мой друг». Таких стран сравнительно немного, наиболее перспективными можно считать Вьетнам, Индонезию и Японию. Каждая из них имеет свою специфику, и формат «два плюс один» в каждом конкретном случае потребует ее учета.

Треугольник Россия–Индия–Вьетнам выглядит наиболее привлекательно. Ханой – давний друг и партнер Москвы, опасающийся, как и Дели, давления со стороны Пекина и ищущий сближения с теми, кто сможет гарантировать ему безопасность. Индия также воспринимает Вьетнам как перспективного союзника в регионе, налаживая с ним экономические, военные и политические связи. Помимо этого, Вьетнам – пока единственная страна, имеющая положительный опыт торгово-экономического сотрудничества в рамках ЗСТ как с ЕАЭС, так и с Индией. Как и Индия, Вьетнам является крупным импортером советского и российского оружия, сталкиваясь с аналогичными индийским проблемами из-за санкций CAATSA. Помимо этого Россия поддерживает тесные военные контакты с обеими странами, проводя с ними военные и военно-морские учения. Логично выглядит расширение их до формата трехсторонних.

Свою специфику имеют отношения с Индонезией, которая воспринимает себя как субрегионального лидера. В отличие от Вьетнама, она не испытывает опасений в отношении Китая, а в отличие от Нью-Дели и Вашингтона – имеет разработанный концепт Индо-Тихоокеанского региона, в котором ей по праву принадлежит ключевая роль: Индонезия контролирует или имеет возможности заблокировать все основные проливы, через которые осуществляется сообщение между Тихим и Индийским океанами. Отношения России и Индонезии далеко не так безоблачны, как отношения России и Вьетнама; тем не менее треугольник Россия–Индия–Индонезия, «партнерство трех сильных», в долгосрочной перспективе является самым многообещающим – особенно с учетом того, что Индонезия претендует на роль лидера АСЕАН. России выгодно максимальное усиление Индонезии и превращение ее еще в один независимый полюс силы, дружественный Москве.

Треугольник с участием Японии представляется наиболее проблемным, учитывая претензии Токио на Южные Курилы и специфический формат японской внешнеполитической деятельности в условиях нахождения на территории страны американских военных баз. В этом случае, однако, уже Индия, традиционно поддерживающая с Японией хорошие отношения, может выступить в качестве «общего друга» Токио и Москвы, облегчающего нахождение взаимоприемлемых решений.

Все эти форматы потребуют, очевидно, консультаций с Китаем. КНР не будет участвовать ни в одном из них, но в целом создание схем «два плюс один» выгодно Пекину, так как расширяет пространство маневра для стран – соседей Китая, позволяя им вместо США искать защиты у пары Россия – Индия. Москва, в свою очередь, сможет при помощи таких форматов улучшить позиции в Юго-Восточной и Южной Азии и укрепить отношения с Дели.

Сложно сказать, как долго продолжится китайско-индийское сближение. Оно вызвано объективными факторами; но другие не менее объективные факторы через 5–10 лет могут оттолкнуть Индию от Китая. Задача Москвы – добиться, чтобы к тому моменту Россия рассматривалась в Дели как надежный друг и партнер и независимый полюс силы наравне с Китаем и Соединенными Штатами.

Китай. Индия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 22 ноября 2018 > № 2826797 Алексей Куприянов

Перерыв подходит к концу?

Военная стратегия Китая на современном этапе

Василий Кашин – кандидат политических наук, старший научный сотрудник Центра комплексных европейских и международных исследований Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», ведущий научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН.

Резюме Китайская армия не участвовала в боевых действиях со времени затухания пограничных конфликтов с Вьетнамом в конце 1980-х гг. и воспринимает 30-летнее отсутствие боевого опыта как проблему. В скором времени перерыв может подойти к концу.

Взгляды военно-политического руководства КНР на военную политику и важнейшие вопросы военной стратегии отражаются в специальных документах – так называемых «Директивах по военной стратегии», или, в другом переводе, «Направлениях военной стратегии» Центрального военного совета КНР. В этих документах описываются основные задачи китайских вооруженных сил, угрозы, с которыми сталкивается страна, излагаются взгляды китайского руководства на характер современных военных действий и тенденции в развитии военного искусства, а также определяются цели и задачи дальнейшего военного строительства.

Это крайне важные документы, разрабатываемые на длительную перспективу. За всю историю КНР «Директивы по военной стратегии» выпускались девять раз. Их подписывает председатель Центрального военного совета КНР, высшего органа управления китайскими вооруженными силами. Как правило, этот руководитель занимает также и высший партийный и государственный посты (генерального секретаря ЦК КПК и председателя КНР). Принятие Директив происходит обычно по итогам расширенного заседания Центрального военного совета, на котором руководитель выступает с программной речью о дальнейшем развитии вооруженных сил. Последние Директивы сохраняют действие в среднем в течение 10 лет. В прошлом эти документы не публиковались полностью, но с 1998 г. Китай приступил к обнародованию Белых книг по национальной обороне, где давалось описание текущих приоритетов военной политики в адаптированном для публики виде.

Белая книга по военной стратегии Китая 2015 г. является и документом для широкой аудитории, и обладает статусом «Директив по военной стратегии». Будучи общим программным документом, Белая книга 2015 г. предоставляет довольно ограниченный объем данных о ведущихся в китайской армии преобразованиях. Собственно, уже после публикации этого документа, в конце 2015 г., Китай приступил к масштабной реформе органов управления и всей структуры вооруженных сил. Тем не менее в документе отражается круг задач, стоящих перед Народно-Освободительной армией Китая (НОАК) на новом этапе развития.

Важнейшими задачами НОАК сейчас являются:

защита суверенитета и территориальной целостности Китая на земле, в воздухе и на море;

обеспечение воссоединения Родины (т.е. установления эффективного контроля над Тайванем);

обеспечение интересов и безопасности Китая в новых сферах (киберпространство, космос и т.п.);

обеспечение зарубежных интересов Китая;

стратегическое ядерное сдерживание и обеспечение гарантированного ответного удара;

участие в мероприятиях по укреплению международной и глобальной безопасности;

борьба с проникновением враждебных сил, сепаратизмом и терроризмом;

участие в мероприятиях по ликвидации последствий природных и техногенных катастроф, несение охранной службы, оказание помощи народному хозяйству.

По сравнению с изложением целей и задач НОАК в прежние годы привлекает внимание их более амбициозный и наступательный характер. Прошлые программные выступления председателей ЦВС и Белые книги по национальной обороне, скорее, ставили акцент на обеспечении территориальной целостности и суверенитета, сохранении правящего в КНР режима и обеспечении возвращения Тайваня. Подчеркивался оборонительный характер военного строительства и его подчиненность задачам экономического развития. Например, в Белой книге о национальной обороне 2004 г. прямо утверждалось, что работа в сфере военного строительства «должна служить общим целям экономического строительства». Рассуждения о защите «зарубежных интересов» в том виде, в котором они представлены в 2015 г., еще десять лет назад были совершенно немыслимы.

Таким образом, с 2014 г. начался переход КНР от завещанной патриархом китайских реформ Дэн Сяопином в начале 1990-х гг. пассивной внешней политики к более активному курсу, за которым с 2017 г. утвердилось название «дипломатии великой державы с китайскими особенностями». На саммите АТЭС в Дананге в ноябре 2017 г. председатель КНР Си Цзиньпин охарактеризовал этот курс как продвижение «строительства нового типа международных отношений, предполагающих взаимное уважение, равенство и справедливость, а также взаимную выгоду и партнерство всех сторон». Речь идет, таким образом, о претензиях Пекина на формулирование новых правил и принципов международных отношений, которые могут стать альтернативой существовавшему до сих пор «либеральному мировому порядку».

Расширение геополитических амбиций вытекает из значительного глобального присутствия в экономике, играющего все более значимую роль для долгосрочных перспектив китайского хозяйства. Начавшаяся после кризиса 2008 г. реструктуризация китайской экономики привела к существенному снижению ее зависимости от экспорта. Если в 2007 г. экспорт был равен примерно 35% китайского ВВП, то в 2017 г. – 18,5 процентов. Снизился и вклад чистого экспорта в темпы экономического роста – от 1,5 процентного пункта в 2007 г. до 0,63 процентного пункта в 2017 г., притом что большую часть периода после 2008 г. вклад чистого экспорта в рост китайской экономики вообще был отрицательным.

С другой стороны, усугубляются другие составляющие зависимости китайской экономики от внешнего мира. Объем китайских прямых иностранных инвестиций за рубеж в 2004–2017 гг. превысил 2,2 трлн долларов. Страна более чем на 60% зависит от импорта нефти, зависимость от импорта железной руды 78,5%, нарастает необходимость в прочих видах сырья и продовольственных товаров. На фоне происходящего с 2012 г. сокращения численности трудоспособного населения и роста зарплат Китай пытается осуществить технологический рывок, превратившись в крупного мирового экспортера высокотехнологичной продукции и услуг.

Это, в свою очередь, невозможно без новой волны инвестиций в производственные и сбытовые активы за рубежом, развития системы соглашений о зонах свободной торговли с перспективами выхода на многосторонние соглашения и других мер экономической дипломатии. Несмотря на то что Китай перестал быть экспортно ориентированной экономикой, он приобретает все более серьезную зависимость от своей глобальной экономической империи и испытывает растущую потребность в активной защите интересов по всему миру. Масштабы китайской экономики не позволяют сосредоточиться на какой-либо одной ее части, сократив присутствие в других. Китай уже стал главным торговым партнером для многих стран Азиатско-Тихоокеанского региона и Африки, он является важнейшим фактором, влияющим на развитие экономик Европы, Ближнего Востока и Латинской Америки.

Китайские вооруженные силы, судя по известным на настоящее время данным, еще с конца 1990-х гг. строились в предвидении неизбежного изменения места КНР в мире и вытекающего из этого конфликта с США. Со второй половины 1990-х гг. наметился опережающий по отношению к ВВП рост китайского военного бюджета. С 1997 по 2015 г. военный бюджет в реальном выражении вырос более чем в пять раз. При этом с 1998 по 2007 гг. китайская экономика росла в среднем на 12,5%, а военный бюджет – на 15,9 процента.

После удара ВВС США по китайскому посольству в Белграде во время косовской операции НАТО в мае 1999 г. руководство КНР глубоко пересмотрело перспективы отношений с Соединенными Штатами. Результатом стала амбициозная военно-техническая программа, известная как «программа 995» (995 – «май 99»), направленная на форсированную модернизацию вооруженных сил путем создания принципиально новых систем вооружений, некоторые из которых описывались китайским словом «шашоуцзянь» (что-то вроде «палицы убийцы»). Речь идет о ключевых системах оружия, имеющих решающее значение для будущих военных действий и дающих их обладателю важные преимущества. Сам термин в китайских открытых источниках впервые появляется с 1999 г. и, вероятно, напрямую связан с «программой 995». К таковым типам оружия предположительно относятся новые виды баллистических и крылатых ракет, в том числе противокорабельных, системы противоспутникового оружия и, возможно, перспективные виды боевой авиации, кибероружие, средства РЭБ.

Выбор приоритетов развития вытекал из изменений взглядов военно-политического руководства КНР на характер будущей войны. Основополагающим фактором для всей внешней политики Пекина с момента образования страны и до конца 1970-х гг. была догматическая вера Мао Цзэдуна и многих лиц из его окружения в неизбежность Третьей мировой, которая должна завершиться торжеством социализма в планетарном масштабе. Подготовка к ней велась с учетом сильных и слабых сторон Китая (малоразвитая промышленность; огромные человеческие и значительные природные ресурсы; низкая урбанизация и т.п.). В основе китайского военного планирования лежала разработанная Мао еще в период гражданской войны 1930-х гг. концепция «активной обороны»: войскам КПК придется иметь дело, как правило, с лучше вооруженным, обученным и организованным противником. В таких условиях НОАК и поддерживающим ее иррегулярным формированиям следовало, отходя вглубь своей территории, изматывать противника, принуждать его к дроблению сил, растягиванию коммуникаций, совершению стратегических и политических ошибок с последующим переходом в контрнаступление, разгромом и изгнанием врага. Данная концепция с успехом применялась коммунистами в войне с Японией и принесла им победу в гражданской войне.

Подобные взгляды на военно-политическую ситуацию в мире предопределяли ряд особенностей китайского военного строительства. К таким подходам можно отнести создание системы тотальной мобилизации (массовое народное ополчение и «отделы народного вооружения» на уездном уровне и выше), производство технически простых, но достаточно эффективных видов оружия, поддержание огромной пятимиллионной и преимущественно сухопутной армии, решавшей параллельно многочисленные экономические и полицейские задачи. Производились масштабные мероприятия по рассредоточению промышленных объектов, была создана не имеющая аналогов в мире сеть подземных сооружений, способных укрыть многие миллионы человек. Специальное внимание уделялось идеологической обработке армии (порой в ущерб профессионализму) и населения для обеспечения их морально-политической устойчивости в случае ядерной войны.

Прогресс китайских реформ был во многом связан со способностью китайского руководства после Мао постепенно отказаться от подобных установок (полностью отброшенных к середине 1980-х гг.). Следующим важнейшим фактором, повлиявшим на китайское военное планирование, стало осмысление разгрома иракской армии в ходе операции «Буря в пустыне» в 1991 г. с минимальными потерями. Результатом оказался пересмотр роли современных технологий в войне. Согласно известным фрагментам, «Директивы по военной стратегии» 1993 и 2004 гг., как и Белая книга 2015 г., ориентируют военное строительство на подготовку к локальным войнам, которые считаются наиболее вероятными.

При этом в 1993 г. они определялись как «локальные войны в условиях применения современных технологий», в 2004 г. – как «локальные войны в условиях применения информационных технологий», а в 2015 г. – «локальные войны в условиях информатизации». Подобное изменение формулировок свидетельствует о признании определяющей роли информационных технологий и информации в современной войне и, соответственно, значительном приоритете подготовки к информационному противоборству во всех его формах.

В сфере политики и идеологии важная роль информационной войны отражена в концепции «трех войн», описанной в принятых Главным политическим управлением НОАК «Принципах организации политической работы в Народно-Освободительной армии» (2003 г.). Под «тремя войнами» понимаются «медиа-война», или «война за общественное мнение» (идейная мобилизация главным образом собственного населения в ходе конфликта), «психологическая война» (дезинформация, операции влияния, подавление воли к сопротивлению руководства и населения противника) и «юридическая война» (использование внутренних и международных правовых актов для достижения политических целей войны). Китайские подходы частично базируются на собственном опыте, но во многом – на осмыслении американского опыта психологических операций в 1990-е годы. В течение 2000-х – 2010-х гг. Китай создал значительные по масштабам структуры и технические возможности для ведения «трех войн», играющие важную роль в китайском планировании.

Если говорить о технических аспектах информационного противостояния, то в конце 1990-х гг. генерал Дай Цинмин (в последующем – начальник четвертого управления Генерального штаба НОАК) разработал концепцию «интегрированных электронно-сетевых операций», предполагавшую скоординированное применение кибероружия, средств радиоэлектронной борьбы и огневого поражения информационной инфраструктуры противника для разрушения его системы управления и нивелирования его информационного превосходства. Следует отметить, что информационное превосходство видится китайцам одновременно как главное преимущество и главная уязвимость американских вооруженных сил.

Китай уделяет значительное внимание созданию разведывательных и наступательных возможностей в киберпространстве, развитию войск РЭБ и созданию специализированных видов оружия (например, противоспутникового) для поражения информационной инфраструктуры противника. В 2015 г. Китай стал первой страной мира, создавшей отдельный вид вооруженных сил, ориентированный на ведение информационной борьбы – так называемые Войска стратегической поддержки, в которых объединен имеющийся потенциал радиоразведки, киберопераций, РЭБ, космической разведки.

Несмотря на повторение идеологических штампов прошлого, относящихся к «активной обороне» и опыту «революционных войн», китайские военные теоретики вынуждены снабжать их оговорками («в новых условиях» и т.п.), в некоторых случаях практически сводящих к нулю первоначальный смысл этих понятий. Китай уже не может исходить из того, что ему практически всегда придется иметь дело с технически превосходящим противником, обладающим меньшей численностью. При этом человеческие ресурсы также не могут более рассматриваться как неисчерпаемые и легкодоступные.

В настоящее время Китай является третьей, а по многим составляющим – второй военной державой мира. НОАК после волн сокращений урезана до 2 млн человек; кроме того, имеются порядка 8 млн резервистов, проходящих регулярные сборы (около месяца в году) и войска внутренней безопасности Народной вооруженной полиции численностью около 600 тыс. человек (примерный аналог Росгвардии). Приоритетами в развитии НОАК сейчас являются не доминировавшие в эпоху Мао сухопутные силы, а флот и средства стратегического ядерного и неядерного сдерживания.

С технической точки зрения производство большинства видов вооружений в Китае приблизилось к уровню передовых держав – по крайней мере китайская техника практически всегда относится к тем же поколениям, что и массово применяемая техника ведущих стран (в частности, в 2017 г. Китай стал второй страной после США, начавшей поставку в войска истребителей пятого поколения собственного производства).

Китай строит мощный океанский военно-морской флот, нацеленный на одновременное решение двух важнейших задач. Первая из них связана с завоеванием господства на море в пределах как минимум первой цепи островов, ограничивающей омывающие Китай моря (Желтое, Восточно-Китайское, Южно-Китайское) и, возможно, второй цепи островов (о. Иводзима, о. Бонин, Марианские острова, Гуам и т.п.). Решение этой задачи тесно связано с важнейшей целью китайской политики – восстановлением контроля над Тайванем.

В американской литературе китайская стратегия в этом направлении описывается как «стратегия ограничения доступа» (Anti-Access/Area Denial, A2/AD), хотя китайцы избегают использования подобных терминов. Тем не менее КНР наращивает возможности по ограничению способности сил США действовать в Западной части Тихого океана с опорой на асимметричные инструменты, такие как значительный арсенал неядерных баллистических и крылатых ракет, системы ПВО большой дальности, современные неатомные подводные лодки, морское минное оружие, развертывание донных сетей гидрофонов в прилегающих морях и т.п.

Вторая задача связана с обретением эффективных инструментов проецирования силы для защиты китайских интересов по всему миру. Для этого создается мощный океанский надводный флот. Уже в следующем десятилетии он будет включать в себя несколько авианосцев (в том числе атомные, оснащенные электромагнитными катапультами), около трех десятков эсминцев водоизмещением от семи тысяч тонн, оснащенных ЗРК большой дальности и универсальными системами оружия, крупные и современные десантные корабли (десантно-вертолетные корабли-доки, универсальные десантные корабли). Производится резкое наращивание численности китайской морской пехоты, с 2017 г. базой в Джибути положено начало развитию системы китайских военных баз за рубежом.

Китай по-прежнему занимает, согласно большинству оценок, предпоследнее (перед Великобританией) место среди постоянных членов Совета Безопасности ООН по числу развернутых ядерных боеголовок – но одно из лидирующих, если не первое место по количеству одновременно реализуемых крупных научно-технических программ разработки новых стратегических вооружений. Это работа над тремя семействами межконтинентальных баллистических ракет (тяжелая жидкостная, средняя и легкая твердотопливные), несколькими типами баллистических ракет средней дальности, новым стратегическим бомбардировщиком, новыми типами атомных ракетных подводных лодок и ракетами для них. С высокой интенсивностью ведутся работы над разными видами гиперзвукового оружия, совершенствуется система управления ядерными силами. Строится система предупреждения о ракетном нападении и стратегическая система ПРО.

Созданные Китаем значительные неядерные стратегические силы (около 2300 баллистических ракет средней дальности и крылатых ракет наземного базирования) в сочетании с модернизацией китайских ядерных сил уже превратились в значимый фактор мировой политики. Именно они уже стали триггером крупных изменений в политике США в сфере стратегических вооружений – решении о выходе, либо существенной модификации Договора о ракетах средней и меньшей дальности 1987 года. Несмотря на то, что американское намерение пересмотреть отношение к договору обосновывается некими российскими нарушениями, ему предшествовала нараставшая в предыдущие годы дискуссия об изменении баланса сил в Азиатско-Тихоокеанском регионе. В ходе этой дискуссии ряд видных американских военных руководителей и экспертов заявляли о негативном влиянии договора на безопасность США перед лицом растущих китайских ракетных сил.

Ядерное сдерживание Китая, с американской точки зрения, имеет ряд важных особенностей, проявившихся еще в годы холодной войны. Межконтинентальные баллистические ракеты, базирующиеся в Северной Америке, имеют ограничения по применению против КНР в случае, если Россия не вовлечена в конфликт: летящие на Китай через Северный полюс МБР могут быть восприняты российской системой предупреждения о ракетном нападении как атака на Россию. Исторически американское ядерное планирование в отношении Китая отводило центральное место атомным ракетным подводным лодкам и, особенно, тактическому ядерному оружию, применяемому ВВС и авиацией флота. Учитывая резкий рост и развитие системы ПВО КНР, замена авиации баллистическими и крылатыми ракетами выглядит предопределенной. Размещение американского ядерного оружия в странах АТР, вероятно, вызовет резкую активизацию китайских программ как в области производства баллистических ракет, так и средств ПРО, положив начало новому витку гонки вооружений в регионе.

Китай – единственный постоянный член СБ ООН, явно наращивающий число ядерных боеголовок на стратегических носителях. До сих пор нет бесспорного ответа на вопрос о целях и масштабах этого роста. Речь может идти как о реакции на американские программы (ПРО, быстрый глобальный удар), так и о более далеко идущих планах – достижении паритета. Развитие Китая в данной области будет иметь важные последствия для подходов к стратегической стабильности, поскольку впервые может возникнуть третья крупная ядерная держава.

Значительный технологический рывок, осуществленный НОАК в 2000–2010-х гг., привел к тому, что главные проблемы китайского военного строительства носят теперь не технический, а организационный характер. С 2015 г. Китай реализует программу амбициозных военных реформ, призванных привести организацию и систему боевой подготовки НОАК в соответствие с новыми реалиями. Армия профессионализируется, становится все более мобильной и опирающейся на достижения современной науки и образования. Типичный боец НОАК теперь является выходцем из города, а значительная часть офицерского корпуса готовится в ведущих гражданских вузах по специальным программам, построенным по образцу программ американского Корпуса подготовки офицеров резерва (Reserve Officers’ Training Corps).

Таким образом, армия превращается во все более важный и эффективный инструмент китайской внешней политики. Китайская армия не имеет опыта участия в боевых действиях со времени затухания пограничных конфликтов с Вьетнамом к концу 1980-х и воспринимает 30-летнее отсутствие боевого опыта как одну из важных проблем. Вполне вероятно, что в скором времени этот перерыв подойдет к концу.

Китай > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 22 ноября 2018 > № 2826796 Василий Кашин

Ядерный выбор Пекина

Почему конфликт США и Китая может выйти из-под контроля

Кейтлин Талмадж – доцент Школы дипломатической службы Джорджтаунского университета.

Резюме Война между США и КНР маловероятна, но перспектива военной конфронтации – например, в результате нападения Китая на Тайвань – уже не кажется нереальной. А вероятность перехода этого противостояния в ядерную фазу выше, чем полагают многие политики и эксперты.

С нарастанием мощи Китая увеличивается и риск войны с США. При Си Цзиньпине КНР усилила политическое и экономическое давление на Тайвань и построила военные объекты на коралловых рифах в Южно-Китайском море. В результате Вашингтон стал опасаться, что китайский экспансионизм угрожает союзникам и американскому влиянию в регионе. Проход американских эсминцев через Тайваньский пролив вызвал громкие протесты Пекина. Американское руководство задумалось об отправке туда еще и авианосца. Китайские истребители перехватили американский самолет в небе над Южно-Китайским морем. А президент Дональд Трамп тем временем довел до кипения давние экономические споры.

Война между двумя странами маловероятна, но перспектива военной конфронтации – например, в результате нападения Китая на Тайвань – уже не кажется нереальной. А вероятность перехода этого противостояния в ядерную фазу выше, чем полагают многие политики и эксперты.

Китайские специалисты обычно не рассматривают такую возможность. В американских исследованиях о потенциальной войне с Китаем ядерное оружие вообще исключается из анализа, так как считается несоответствующим цели конфликта. В 2015 г. Деннис Блэр, бывший командующий американскими войсками в Индо-Тихоокеанском регионе, оценил вероятность ядерного кризиса между США и Китаем как «близкую к нулю».

Такая уверенность ошибочна. Применение против Китая обычных военных действий в традиционном стиле Пентагона – это потенциальный путь к ядерной эскалации. После окончания холодной войны фирменный подход США к войне прост: ударить вглубь территории противника, чтобы быстро и с минимальными затратами уничтожить его ключевые военные активы. Но Пентагон вывел эту формулу на основе операций в Афганистане, Ираке, Ливии и Сербии, а у них не было ядерного оружия. Китай же не просто обладает ядерным оружием, оно интегрировано в обычные вооруженные силы, поэтому удар не может быть избирательным. Таким образом, в случае военной операции Соединенных Штатов против конвенциональных сил КНР под угрозой окажется и ядерный арсенал. Китайское руководство может принять решение применить ядерное оружие, пока оно не уничтожено.

Отношения США и Китая переполнены взаимными подозрениями, поэтому лидеры двух стран должны осознавать: обычная война может перерасти в ядерную. В абсолютном выражении риск невелик, но последствия для региона и мира в целом будут катастрофическими. И пока Вашингтон и Пекин следуют своим нынешним внешнеполитическим стратегиям, риск сохранится. Значит, лидерам обеих стран нужно избавиться от иллюзии, что удастся свести все к ограниченным боевым действиям. Им нужно в первую очередь сосредоточиться на урегулировании политических, экономических и военных вопросов, которые могут привести к войне.

Новый вид угрозы

Основания для оптимизма есть. Во-первых, Китай уже давно придерживается неагрессивной ядерной доктрины. После первого ядерного испытания в 1964 г. Китай избегал гонки вооружений холодной войны, создав гораздо меньший и простой арсенал, чем позволяли его возможности. Китайские руководители последовательно считали ядерное оружие полезным только как инструмент сдерживания ядерной агрессии и давления. Для выполнения этой задачи всегда было достаточно небольшого количества. До сих пор Китай придерживался политики отказа от упреждающего удара, т.е. обещал не применять ядерное оружие первым.

Перспектива ядерного конфликта также выглядит как пережиток холодной войны. Тогда США и их союзники жили в страхе, что страны Варшавского договора стремительно завоюют Европу. Силы НАТО были готовы нанести упреждающий удар. Вашингтон и Москва постоянно боялись, что их ядерные силы будут застигнуты врасплох внезапной атакой противника. Взаимный страх увеличивал риск того, что одна из супердержав поспешит с ударом, посчитав, что на нее напали. Существовала также опасность несанкционированных ударов. В 1950-е гг. из-за слабых мер безопасности на ядерных объектах на территории НАТО и отсутствия гражданского контроля над военными возник серьезный риск ядерной эскалации без прямого приказа американского президента.

Хорошая новость в том, что все эти страхи времен холодной войны никак не связаны с современными отношениями Вашингтона и Пекина. Ни одна из стран не может быстро завоевать территорию противника в результате обычной войны. Никто не боится внезапной ядерной атаки. В обеих странах выстроена достаточно прочная система гражданского политического контроля над ядерным оружием. Теоретически осталась лишь удобная логика взаимного сдерживания: в войне двух ядерных держав ни одна из сторон не нанесет ядерный удар, опасаясь ответа противника.

Но есть и плохая новость: триггером способна стать обычная война, угрожающая ядерному арсеналу Китая. Конвенциональные силы могут представлять угрозу для ядерных, что ведет к эскалации напряженности – особенно если превосходящие обычные силы США столкнулись с противником с относительно небольшим и уязвимым ядерным арсеналом, как у Китая. Если в ходе американской операции под ударом окажутся ядерные силы, руководство КНР может прийти к выводу, что цель Вашингтона – не только победа в обычной войне, а выведение из строя или уничтожение китайского ядерного арсенала, возможно, как прелюдия смены режима. В тумане войны Пекин может посчитать, что ограниченная ядерная эскалация – небольшой первый удар, позволяющий избежать полномасштабного ответа американцев, – оптимальный вариант защиты.

Стрельба в проливе

Самая опасная точка в отношениях Соединенных Штатов и Китая – Тайвань. Пекин давно стремится присоединить остров к материковой части страны, что противоречит желанию Вашингтона сохранить статус-кво в проливе. Нетрудно представить, как это может привести к войне. Например, Китай решит, что окно для восстановления контроля над островом закрывается, и бросится в атаку с использованием ВВС и ВМС для блокады тайваньских портов или бомбардировок. Американское законодательство не предусматривает вмешательства в подобных случаях. Однако в Законе об отношениях с Тайванем говорится, что США будут рассматривать «любую попытку определить будущее Тайваня немирными средствами, включая бойкот и эмбарго, как угрозу миру и безопасности в западной части Тихого океана и повод для серьезного беспокойства». Если Вашингтон встанет на защиту Тайбэя, единственная мировая супердержава и ее потенциальный соперник вступят в первую войну великих держав в XXI веке.

Операция Соединенных Штатов с применением обычных вооружений поставит под угрозу, выведет из строя или уничтожит часть ядерного арсенала Китая – независимо от того, было ли это изначально целью Вашингтона. Если США будут вести боевые действия в стиле последних 30 лет, такой исход практически гарантирован.

Рассмотрим сценарий с подводными лодками. Китай может задействовать ударные субмарины с обычным вооружением для блокады тайваньских портов, бомбардировок острова или атак против сил США и их союзников в регионе. В этом случае американские ВМС начнут противолодочную операцию, под ударом окажутся четыре китайские подлодки, оснащенные баллистическими ракетами с ядерными боеголовками, которые обеспечивают ядерное сдерживание на море. Китайские подлодки используют общую коммуникационную систему, удар по ее передатчикам лишит Пекин связи с подводным флотом, руководству КНР останется гадать, что случилось с морскими ядерными силами. Кроме того, для защиты субмаринам с баллистическими ракетами нужны ударные подлодки, как тяжелым бомбардировщикам нужны маневренные истребители. Если американцы начнут топить китайские ударные подлодки, субмарины с баллистическими ракетами останутся без защиты и окажутся уязвимы.

Еще опаснее, если Соединенные Штаты, охотясь за ударными субмаринами, случайно затопят китайский ракетоносец. Ударные подлодки могут сопровождать ракетоносцы, особенно если Китай решит передислоцировать их ближе к территории США. Поскольку идентификация цели – одна из самых сложных проблем ведения боевых действий под водой, американская подлодка может на расстояние выстрела подойти к китайской, так и не определив ее тип, особенно в условиях повышенного шума, как в Тайваньском проливе. Банальные фразы об осторожных действиях подходят для мирного времени. В условиях войны, особенно если китайская субмарина уже наносила удары, американцы могут решить сначала атаковать, а потом уже разбираться.

Помимо ощущения уязвимости небольшой размер подводного ядерного флота означает, что в результате двух подобных инцидентов будет уничтожена половина средств сдерживания морского базирования. Китайские ракетоносцы, избежавшие уничтожения, утратят связь с командованием, лишатся сил сопровождения и не смогут вернуться в разрушенные порты. В этом случае Китай останется вообще без морских средств ядерного сдерживания.

На берегу может сложиться схожая ситуация. Американцам придется противостоять растущим ракетным силам. Большая их часть находится в непосредственной близости от Тайваня и готова ударить баллистическими ракетами по острову или союзникам, пришедшим на помощь Тайбэю. Победа США опять же будет зависеть от способности вывести из строя баллистические ракеты с обычными боеголовками. И сделать это невозможно, не затронув ядерные силы. Китайские баллистические ракеты с обычными и ядерными боеголовками нередко размещаются на одной базе, т.е. имеют общую систему транспортировки и снабжения, маршруты патрулирования и другую инфраструктуру. У них также может быть общая система командования и управления, или американские военные не смогут различить эти системы, если они все же разделены.

Кроме того, китайские баллистические ракеты способны нести как обычные, так и ядерные боеголовки, и различить две модификации американская воздушная разведка не в состоянии. В военное время при ударе по обычным ракетам могут быть уничтожены ракеты с ядерными зарядами. Чтобы направить пилотируемый летательный аппарат на стартовые шахты и ракетные базы, нужно хотя бы частично контролировать воздушное пространство над Китаем, а для этого необходимо вывести из строя систему ПВО. Но вывод из строя береговых систем ПВО Китая оставит без защиты и ядерные силы.

Подвергнувшись атаке, китайские лидеры будут опасаться, что под угрозой окажутся межконтинентальные баллистические ракеты, размещенные в глубине страны. На протяжении многих лет эксперты указывали на неудачные попытки американцев обнаружить и уничтожить иракские ракеты Scud во время «Войны в заливе» в 1990–1991 гг., отмечая, что мобильные комплексы невозможно найти. Поэтому предполагалось, что Китай сможет сохранить средства ядерного сдерживания независимо от ущерба, который США нанесут береговым районам. Однако последние исследования говорят об обратном. Китайские межконтинентальные баллистические ракеты больше и менее мобильны, чем иракские Scud, их трудно перемещать незаметно. Соединенные Штаты, скорее всего, внимательно следят за ними в мирное время. Поэтому неудачная охота за иракскими Scud 30 лет назад вряд ли убедит Китай в том, что оставшиеся ядерные силы находятся в безопасности, особенно в период активной фазы обычной войны.

Резкая критика Китаем размещения региональной системы ПРО США для защиты от возможных атак КНДР отражает эти опасения. В Пекине считают, что эта система поможет Вашингтону нейтрализовать ракеты, которые Китай может запустить в ответ на удар Соединенных Штатов по своему арсеналу. С точки зрения Пекина, такой вариант возможен, если обычная война уже начала серьезно подрывать другие элементы китайских ядерных сил. И неважно, что Китай утратит возможность следить за состоянием своих сил в режиме реального времени, поскольку ослепление противника – обязательный пункт в американских военных учебниках.

Иными словами, традиционная стратегия США по достижению победы в обычной войне скорее всего поставит под угрозу большую часть ядерного потенциала КНР на море и на суше. Действительно ли американские военные целились в ядерные арсеналы – неважно. Главное, что китайское руководство будет считать, что страна под угрозой.

Уроки прошлого

Возникает вопрос: как отреагирует Китай? Проявит ли он сдержанность и выполнит обещание не наносить первый удар, когда ядерные силы окажутся в опасности? Или он воспользуется этим оружием, пока оно есть, рассчитывая, что ограниченная эскалация остановит Вашингтон или заставит его отступить?

В заявлениях Китая и исследованиях экспертов сохраняется двойственность по этому вопросу. Непонятно, какие элементы КНР считает основой своих сил ядерного сдерживания. Например, если Китай признает силы ядерного сдерживания морского базирования относительно небольшими и слабыми, потеря подводных ракетоносцев не приведет к кардинальному пересмотру военных расчетов.

Проблема в том, что военное время может изменить представления Китая о намерениях США. Если Пекин воспримет подрыв своих ядерных сил морского и наземного базирования как намеренную попытку лишить его средств сдерживания или даже как прелюдию к ядерному удару, он посчитает ограниченную ядерную эскалацию способом прекратить конфликт. Например, Китай может применить ядерное оружие для уничтожения американских авиабаз, представляющих наибольшую угрозу. Также возможен ядерный удар без конкретной военной цели – по ненаселенному району или морю, – чтобы дать понять: США пересекли красную линию.

Такая эскалация кажется неправдоподобной, но история Китая говорит об обратном. В 1969 г. аналогичное развитие событий привело Пекин на грань ядерной войны с Советским Союзом. В начале марта того года китайские войска напали на советских пограничников на фоне роста напряженности вокруг спорного участка границы. Спустя менее двух недель страны уже вели необъявленную войну на границе с использованием тяжелой артиллерии и авиации. Эскалация конфликта происходила стремительно, и к концу марта Москва грозила применить ядерное оружие, чтобы заставить Пекин отступить.

Изначально руководство КНР игнорировало эти предупреждения, но, когда стало известно, что СССР обсуждает планы ядерного удара с другими странами, оценку угрозы пришлось кардинально изменить. Как свидетельствуют архивные документы, Москва не собиралась выполнять ядерные угрозы, но китайские руководители воспринимали ситуацию по-другому. В том конкретном случае они полагали, что советский ядерный удар неминуем. Когда Москва направила своих представителей на переговоры в Пекин, в КНР подозревали, что на борту самолета с делегацией находится ядерное оружие. Напуганное китайское руководство провело испытание термоядерного оружия в пустыне Лобнор и привело в боевую готовность ядерные силы – этот шаг опасен сам по себе, так как повышает риск несанкционированного или случайного пуска. Только после длительной подготовки к советским ядерным ударам, которые так и не состоялись, Пекин согласился на переговоры.

Сегодня Китай – не та страна, что во времена Мао Цзэдуна, но конфликт 1969 г. остается важным уроком. КНР начала войну, считая, что ядерное оружие не будет задействовано, хотя советский арсенал был на несколько порядков мощнее, как сегодня американский арсенал превосходит китайский. Когда война пошла не по плану, Китай пересмотрел оценку ядерной угрозы и практически дошел до паранойи. Более того, давал понять, что рассматривает возможность применения ядерного оружия, хотя ответный удар был бы разрушительным. Неоднозначная информация и сосредоточенность на пессимистическом сценарии вынудили Пекин учитывать ядерные риски, которые за несколько месяцев до конфликта казались невероятными. Та же схема может повториться и сегодня.

Теряться в догадках

США и Китай в состоянии принять меры, чтобы уменьшить риски. Активный диалог и обмен информацией – официальный и неофициальный, на высоком и рабочем уровнях, между политиками и военными – позволят выстроить отношения, которые обеспечат деэскалацию в случае конфликта. Между военными двух стран уже работает горячая линия, но постоянной связи между политическим руководством пока нет. Проверенная, надежная инфраструктура позволит политикам и военным поддерживать связь и в случае кризиса.

Но налаживание коммуникации не решит проблем, заложенных в военных доктринах и внешнеполитических стратегиях. Поскольку стандартное ведение войны Соединенными Штатами скорее всего загонит Китай в ядерный угол, Вашингтону стоит рассмотреть альтернативные стратегии, чтобы не затронуть китайский ядерный арсенал. Так, некоторые аналитики предлагают давить на Пекин с помощью дальней морской блокады, другие считают, что кампанию нужно ограничить воздушными и морскими операциями у берегов Китая. В обоих случаях главная цель – избежать ударов по материковой части страны, где находятся ядерные силы.

Проблема в том, что в материковой части Китая сосредоточены и обычные вооруженные силы. США добровольно не оставят их нетронутыми, учитывая традиционное стремление сократить свои потери и быстро уничтожить мощь противника. Если Китай использует материковые базы, чтобы выпустить баллистические ракеты по силам Соединенных Штатов и их союзников, вряд ли американский президент прикажет военным проявить сдержанность ради деэскалации. Союзники тоже не примут осторожного подхода, поскольку будут оставаться уязвимыми из-за нетронутой военной мощи Китая. Никто не хочет, чтобы война между США и Китаем перешла в ядерную фазу, но если американцы, чтобы избежать эскалации, позволят обычным вооруженным силам Китая превратить Тайвань – не говоря уже о Японии или Южной Корее – в пепелище, вряд ли это станет считаться победой.

Конечно, Пекин тоже мог бы предпринять шаги для улучшения ситуации, но такой вариант маловероятен. Китай выбрал разработку обычных и ядерных боеголовок для одних и тех же ракет и их размещение на одних и тех же базах. Вероятно, он видит в этом стратегическое преимущество. Поскольку взаимосвязанность увеличивает риск ядерной эскалации, Пекин, возможно, полагает, что это способствует сдерживанию – Соединенные Штаты изначально не решатся начать войну.

Но так же как Китай выигрывает, если США поймут, что нет безопасного способа вести войну, Соединенные Штаты выигрывают, если Китай осознает, что война обернется для него не только поражением, но и приведет к ядерному разоружению. Этот страх мог бы стать рычагом воздействия в случае конфликта или даже удержать Китай от его начала.

Ни одна из сторон не видит смысла во взаимных увещеваниях в мирное время. Напротив, считается, что это способствует нестабильности. Но тогда лидеры США и Китая должны осознавать последствия выбранной политики. Угроза эскалации уменьшает риск войны, но если она все-таки начнется, то будет более опасной. Трезвая оценка реальности должна заставить лидеров обеих стран искать пути урегулирования политических, экономических и военных споров, не прибегая к войне, которая может быстро превратиться в катастрофу для региона и мира в целом.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6 за 2018 год. © Council on foreign relations, Inc.

Китай. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 22 ноября 2018 > № 2826795 Кейтлин Талмадж

От войны армий – к войне обществ

Резюме В условиях всеобщей напряженности впору говорить не только о войне как совокупности приемов военного искусства, а о том, как меняется само понятие войны. Она всегда следует за технологиями, характером политики государств и их целями. И она неизменно приносит сюрпризы – к такому выводу приходят участники Валдайской дискуссии.

Данный материал – изложение сессии по будущему войны, которая состоялась в рамках XV ежегодного Валдайского форума 17.10.2018. Участники – Ричард Вайц, директор Центра военно-политического анализа в Институте Хадсона (США); Тома Гомар, директор Французского института международных отношений; Станислав Кузнецов, заместитель председателя Правления Сбербанка; Арвинд Гупта, директор фонда Вивекананды (Индия); Андрей Фролов, главный редактор журнала «Экспорт вооружений»; Эндрю Монаган, директор по исследованиям России, обороны и безопасности Северной Европы Центра изучения изменений характера войны Pembroke College Оксфордского университета (Великобритания). Вел дискуссию доцент МГИМО МИД России Андрей Безруков.

Мир переживает очередную глубокую трансформацию. Взрывное развитие технологий влечет экономические перемены, фундаментально меняется политика, по-иному формируются альянсы. В условиях всеобщей напряженности впору поговорить о войне и изменениях, происходящих с самим понятием войны. Война всегда следует за технологиями, за политикой государств и их целями. И она неизменно приносит сюрпризы.

По мнению Эндрю Монагана, изучающего характер войны, в последнее время она представляет собой весьма размытую концепцию. Тем не менее, есть три неизменных фактора: агрессия одной стороны против другой, отпор пострадавшей стороны и масштабность военных действий. Для понимания характера будущей войны необходимо принимать во внимание опыт войн прошлого, но прежде всего настоящего (Украина, Йемен, Сирия, Ирак, Афганистан). Не теряет актуальности концепция «тумана войны» Карла фон Клаузевица: факторы неопределенности, страдания, смятение, непонимание того, что делают враги, как сложатся погодные условия. Каждая война индивидуальна из-за географических условий, общественной специфики, уровня и глубины тактических и операционных разработок. Каждой эпохе присуща своя война в зависимости от господствующих идей, эмоций и конкретных продуктов конкретного общества. Самая важная характеристика войны – ее динамика. Мы не можем назвать войной отдельные столкновения, в отличие от регулярных ответов конфликтующих сторон.

Совокупность определенных свойств не делает войну гомогенным понятием – в зависимости от эпохи характер войны меняется, и одним лишь непрерывным совершенствованием военных технологий и развитием общества суть этих изменений объяснить невозможно. Чтобы понять характер войны XXI века необходимо знать, в чем состоит ее цель: почему государство или альянсы вступают в войну? И самое важное – кто сражается? Первоочередным становится вопрос о технологиях, робототехнике, беспилотниках.

Развитие технологий ведет к совершенствованию средств ведения войны, расширению ее географии и переходу в новые сферы (космос, киберпространство). С другой стороны, современные военные технологии уже подошли к некоему технологическому пределу, когда достижения каких-то новых характеристик и обновлений – существенный прорыв, а их улучшение требует неимоверных усилий, и на современной технологической базе в крупносерийном варианте, скорее всего, сложно реализуемы.

По утверждению Андрея Фролова, «качественный скачок в военных технологиях может произойти только при общемировом переходе на новый технологический уровень». Более того, с каждым новым поколением, оружие элементарно дорожает, что означает непременное ограничение государствами самих себя, ввиду отсутствия ресурсов.

Тем не менее, работы по усовершенствованию ведутся, и в этом смысле очень показателен 2018 год. 1 марта Владимир Путин, выступая перед Федеральным Собранием, упомянул ряд российских систем, которые вызвали очень бурную реакцию как в России, так и за рубежом. Часть из них ничего принципиально нового собой не представляет, но некоторые заявлены как оружие на новых физических принципах. Продолжая свою мысль, Фролов напомнил об обозначенной Путиным еще в 2012 г. «отдаленной перспективе создания оружия на новых физических принципах: лучевого, геофизического, волнового, генного и психофизического». Очевидно, подобные системы вооружений станут качественно новым инструментом достижения политических и стратегических целей, будут сопоставимы по результатам применения с ядерным оружием, но более приемлемы в политическом и военном плане. А значит, роль стратегических ядерных сил в сдерживании агрессии и хаоса будет постепенно снижаться. Однако технологическое развитие ведущих стран не исключает противостояния с негосударственными игроками. Оппонентами государств вполне могут стать и крупные корпорации. Парадокс в том, что как раз эти корпорации и будут разрабатывать оружие, необходимое странам для межгосударственной борьбы.

Более того, с уверенностью можно говорить о противостоянии человека и машины, когда технологически более слабый противник будет стараться применять асимметричные действия. В качестве примера эксперт привел конфликт на Ближнем Востоке, когда ИГИЛ (запрещено в России. – Ред.), «пытаясь уйти от беспилотников, натягивает на улицах какие-то куски ткани и роет тоннели», добавив, что «похоже, то же самое мы будем видеть и в будущем, только на каком-то другом технологическом переделе». Ричард Вайц, продолжая тему беспилотников, отметил, что США пытаются отойти от создания уникальных, дорогих видов оружия к более «интеллектуальным видам вооружения при сокращении общих расходов на военный бюджет».

Точку зрения Азии – региона с высоким спросом на оружие и, неким процветанием гонки вооружений – изложил Арвинд Гупта. По мнению эксперта, в условиях рассыпающегося миропорядка и размывания понятий конфликта и войны, количество гибридных войн, в которых наличие различных факторов (экономика, технологии, дипломатия) одинаково важно, будет увеличиваться. И на вопрос о том, как будут заканчиваться гибридные войны, объективно никто не может дать ответа. В этом смысле, «разница между войнами в их узком толковании, и конфликтами истончается. К насилию ведут различные факторы, и война – только один из аспектов. Мы живем в мире, где все взаимозависимо и взаимосвязано. И именно поэтому «туман войны» сгущается».

О том, что война – не только технологии, а, в первую очередь, страдания и человеческие потери, говорил Тома Гомар. Именно число жертв в двух мировых войнах привело мировое сообщество к пониманию, что прежде всего необходимо искать пути избегания всякой войны. И сегодня в странах Европы, как и в России, обеспокоены ослабеванием инструментов коллективной безопасности, которые формировались в ходе и после холодной войны как способы предотвращения новой войны. По мнению эксперта, «одной из основных трудностей архитектуры безопасности является новая комбинация традиционных вооружений с ядерным арсеналом. Наступил «новый ядерный век», куда более сложный в связи с увеличением количества ядерных держав, а также качественно возросшего потенциала обычных вооружений, поражающие способности которых обрели стратегический характер».

Когда речь заходит о расширении географии войны, в первую очередь на ум приходит киберпространство. «Киберудар может произойти в любое время. И никакой концепции того, что мы называем войной, там просто невозможно найти. Достаточно будет одного гения, который сумел лучше других понять, как функционирует система, для того чтобы положить ее на лопатки», —считает Андрей Безруков.

В то же время Станислав Кузнецов представил весьма оптимистичный прогноз для киберпространства. По словам эксперта, не стоит путать понятия «кибервойна» и «кибермошенничество», несмотря на тонкую грань между ними. «Сегодня более 84% всех событий в киберпространстве совершают люди, которые точно идентифицируются как мошенники. Эта цифра не подлежит сомнению, так как финансовые организации, крупнейшие банки в особенности, сегодня являются мишенью номер один. У хакеров нет границ; абсолютно неважно, с какой территории они атакуют. Цель у них одна – украсть деньги». Другое дело, что киберпреступность сегодня чувствует себя безнаказанной, в основном из-за отсутствия слаженных действий государств и регламентирующих документов. На данный момент в мире существует лишь одна конвенция по киберпреступности – Европейская конвенция 2001 года. «Политики очень долго договариваются; у бизнеса есть много возможностей договориться значительно быстрее» – ресурс, о котором стоит задуматься.

Ближе, чем кибермошенничество, к кибервойне находится кибертерроризм. Вполне можно констатировать, что мир вплотную к нему приблизился. Ключевой момент – отсутствие межгосударственного доверия и дефицит площадок для диалога по вопросам кибербезопасности. В этом смысле бизнес-пространство отличается пока в лучшую сторону, там доверие сохраняется, что повышает шансы договориться по сущностным вопросам. Однако, не хватает обмена данными и технической платформы, где было бы возможно совершить обмен информацией о вирусах, способных остановить фабрики, заводы и атомные станции. Этим и опасна война в киберпространстве – она может затронуть абсолютно всех, нанеся во многом непоправимый ущерб.

Границы войны измерить весьма трудно. Усложняет ситуацию и такое явление как вепонизация (weaponization — использование в качестве оружия в военных целях различных сфер человеческой деятельности). В США, Китае и России по-разному реагируют на вепонизацию. Например, Пентагон пытается более тесно взаимодействовать с Государственным департаментом в вопросах безопасности и киберугроз. В России проводятся совместные учения с Министерством транспорта и с Министерством чрезвычайных ситуаций. В Китае также происходит взаимодействие на межминистерском уровне. Возникают более тесные связи даже во внеправительственном секторе, между неправительственными структурами и военными. В США, по утверждению Вайца, все больше внимания обращают на взаимодействие военных с гражданскими компаниями по киберугрозам. И пока неясно, насколько гражданские готовы к этому сотрудничеству.

В начале века много говорилось о том, что уровень призыва в армию, его массовость снижаются, и ведущей военной единицей становятся маленькие, хорошо подготовленные военные подразделения. Теперь разговор, напротив, идет о всеобъемлющей вепонизации. Подразумеваются ли под этим термином банкиры или генетические инженеры, вооруженные с ног до головы? Отвечая на эти вопросы, Монаган сделал акцент на глубинных изменениях, происходящих на уровне общества. Яркий пример — уход от призывных армий и массовой мобилизации евроатлантического сообщества после Первой мировой войны. Обусловлено это было как раз общественными настроениями. Массовый призыв мог привести к протестам. «Мы видим, что при попытке переопределить понятие войны возникает путаница. Нет единого понимания, что считать актом войны, а что актом конкуренции. В частности, в России экономические санкции многими воспринимаются как начало войны. Продолжая мысль о вовлеченности общества, нужно вспомнить термин “война восприятия”, где поле восприятия – это также поле боя, где само государство должно навязывать такое свое восприятие», – считает Монаган, добавляя, что «мы переходим от войны, как войны армий, к войне всех обществ».

Таким образом, на данный момент экспертное сообщество не готово дать однозначное определение характеру будущей войны, как и не способно с точностью предугадать поведение государств и обществ. Даже классическое определение войны как использования силы для достижения политических целей устраивает далеко не всех. И лишь еще более уплотняет и без того сгущающийся туман войны. Однако есть момент, который, напротив, четко проясняется — ни одна страна, ни одно правительство, ни одна группа людей не могут решить эту проблему в одиночку. Необходимо налаживать диалог, генерировать новый согласованный режим безопасности, если мы не хотим гибели мира в новой масштабной войне. Как резюмировал Андрей Безруков, «может быть, люди будут ходить, но ни одно здание не устоит».

Изложила Анна Жихарева

Россия. Весь мир > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 22 ноября 2018 > № 2826794 Анна Жихарева

(Не)определенность безопасности

Военно-политическая стратегия России в долгосрочной перспективе

Прохор Тебин – кандидат политических наук, эксперт Международного дискуссионного клуба «Валдай» и Российского совета по международным отношениям.

Резюме Россия в будущем продолжит наращивать военную активность в дальнем зарубежье. Однако преувеличивать такие перспективы не стоит. Ключевые национальные интересы и угрозы безопасности России сосредоточены на постсоветском пространстве.

Высшей целью существования любого государства является обеспечение безопасности и процветания образующего его народа (нации). Причем, очевидно, именно в таком порядке – безопасность тесно связана с процветанием, но все же имеет первоочередное значение. При этом речь должна идти о долгосрочной перспективе, то есть об устойчивом существовании, сохранении и преумножении народа, развитии его и территории, им занимаемой.

Роль долгосрочного стратегического планирования в области национальной безопасности имеет сейчас для России особенно важное значение. История страны (в особенности в XX веке) – череда великих потрясений. Необходимость обеспечения безопасности всегда была важна для российского государства и отвлекала ресурсы, сдерживая экономическое и общественное развитие. Достаточно сравнить историю, например, Англии и США с российской, чтобы увидеть, насколько отличается степень влияния фактора внешнего вторжения на жизнь. Для России XIII–XVI века были эпохой практически непрестанной борьбы с иноземными захватчиками. В XVII–XX веках жестокие войны с иностранными державами перемежались с не менее суровыми внутренними потрясениями.

Ни период 1950–1970-х гг., ни 2000–2010-е гг. не дали России тех «двадцати лет внутреннего и внешнего покоя», о которых говорил Пётр Столыпин. Нет оснований полагать, что следующие двадцать лет окажутся легче. И хотя пока угроза новых «великих потрясений» неочевидна, стране предстоит столкнуться с рядом вызовов социального, внутриполитического, экономического и демографического характера. России необходимо гарантировать проведение независимой политики, минимизировать или нейтрализовать внешние угрозы и обеспечить возможности для эффективного экономического развития. Ключевым условием является разумное использование имеющихся ресурсов и четкое соизмерение выделяемых на цели национальной безопасности средств с экономическими и демографическими возможностями.

Одна из наиболее распространенных формул, описывающих суть понятия стратегии, гласит, что она является совокупностью целей, инструментов их достижения и методов использования инструментов (strategy=ends+means+ways). Эту упрощенную формулу следует дополнить описанием среды или окружения, а также ввести в рамки, соответствующие ограниченным ресурсам.

Непредсказуемое будущее?

В последнее время все чаще звучит идея, что-де стратегическое планирование в современном мире невозможно на сколь-либо значимом промежутке времени. Число, разнообразие и взаимосвязанность акторов международных отношений столь велики, а экономические, социальные и технологические процессы так усложнились, что попытки выстроить стройную и эффективную стратегию на срок более пяти лет обречены на провал. Отчасти подобная мысль справедлива, но ведет в тупик.

В начале 1990-х гг., после холодной войны и распада Советского Союза, одним из любимых слов в лексиконе американских стратегов была «неопределенность» (uncertainty). Несмотря на осознание неопределенности будущего и международной обстановки, что было четко прописано в руководящих документах, США оказались во власти иллюзии «конца истории» и наступления мира американского превосходства. Стратегия Соединенных Штатов не только не предвосхитила события 11 сентября 2001 г. и последовавшие за ними изменения в политике национальной безопасности, но очень долгое время отказывалась признавать неизбежность возникновения многополярного мира, а также возврат к противостоянию великих держав.

Неопределенность значительно ограничивает попытки понять долгосрочную ситуацию в мире. Но ряд ключевых изменений можно просчитать, опираясь на существующие тенденции. В числе важнейших – изменение численности населения и ВВП. Так, по прошлогоднему прогнозу ООН, население планеты вырастет с 7,6 млрд человек в 2017 г. до 8,6 млрд человек в 2030 г. и 9,8 млрд человек в 2050 году. Население Африки к 2050 г. увеличится более чем вдвое, Северной Америки – на 20%, Азии – на 17%, Европы – сократится примерно на 4%. Население России по прогнозу ООН уменьшится на 2% к 2030 г. и на 8% к 2050 году. По прогнозу Росстата на февраль 2018 г., наиболее оптимистичный сценарий предполагает рост населения России к 2035 г. на 6% до 156 млн человек, а самый пессимистичный – падение на 6% до 137 млн человек.

Не углубляясь в демографические прогнозы, отметим ключевые тенденции:

рост населения стран – членов НАТО, прежде всего за счет США, Канады, Франции и Великобритании;

падение численности населения стран Восточной Европы и Прибалтики, включая Украину, Белоруссию и Польшу;

значительный рост населения стран Среднего Востока и Центральной Азии;

увеличение демографического разрыва между Арменией и Азербайджаном;

стабилизация и тенденция к снижению численности населения Китая, резкое сокращение населения Японии, сохранение неустойчивого баланса численности населения Южной Кореи и КНДР.

Радикально изменится экономическая ситуация в мире. По прогнозам PricewaterhouseCoopers 2017 г., к 2050 г. доля стран G7 в мировом ВВП по ППС резко сократится, а доля стран E7 (КНР, Индия, Индонезия, Бразилия, Россия, Мексика и Турция) – столь же существенно вырастет, прежде всего за счет Индии и Китая, чья доля в мировом ВВП поднимется с 25 до 35%, а доля США и Евросоюза сократится с 31 до 21 процента. В рейтинге стран по показателю ВВП по ППС существенно поднимутся Индонезия, Бразилия, Вьетнам, Филиппины, Нигерия, а Германия, Япония, Италия, Испания, Австралия и Польша, напротив, заметно упадут. Россия имеет шансы сохранить к 2050 г. шестое место в мире по показателю ВВП по ППС.

Таким образом, центр мировой экономики окончательно сместится в Азиатско-Тихоокеанский или, скорее, Индо-Тихоокеанский регион. Значительно увеличатся диспропорции между Соединенными Штатами, которые останутся в тройке крупнейших мировых экономик, и их союзниками, причем не только по НАТО, но и азиатскими – Австралией, Японией, Южной Кореей. Повысится роль стран Юго-Восточной Азии и ряда африканских государств.

Можно отметить риск замедления темпов экономического роста Белоруссии, а также нестабильности восстановления экономики на Украине. На Кавказе и в Центральной Азии возможно нарастание диспропорций между странами – экспортерами и импортерами нефти, риск роста бедности и безработицы в Армении, Киргизии, Таджикистане. Страны региона зависят от экспорта углеводородов (особенно Туркмения и Азербайджан) или денежных переводов трудовых мигрантов (прежде всего Таджикистан и Киргизия). На фоне стабильного роста населения и достаточно слабой и несбалансированной экономики существует опасность нарастания социальной нестабильности вследствие резких колебаний цен на энергоресурсы, опережения роста населения над экономическим ростом и затрудненности пропорционального увеличения числа трудовых мигрантов.

На снижение неопределенности в прогнозировании стратегической обстановки в долгосрочной перспективе влияет неизменность географических условий. Однако и здесь есть нюансы. Один из ключевых факторов – потепление в Арктике, которое достигло рекордного темпа в 2017 г. и, вероятно, продолжится дальше.

Опираясь на общее понимание демографических и экономических тенденций, климатических изменений и политических особенностей, можно попытаться спрогнозировать, как будет выглядеть обстановка на каждом из стратегических направлений. Их четыре, и они соответствуют нынешним военным округам:

западное;

юго-западное, включая Украину, Средиземное море и Ближний Восток;

центральноазиатское;

восточное.

Пятым направлением можно считать арктический район (Объединенное стратегическое командование Северного флота).

Западное стратегическое направление

В долгосрочной перспективе экономический и демографический разрыв между европейскими странами НАТО и США будет нарастать, что чревато обострением отношений внутри блока. На этом фоне продолжится курс на формирование «европейской стратегической автономии», однако маловероятно появление многонациональных военно-политических структур, способных заметно снизить зависимость Европы от НАТО и Соединенных Штатов в вопросах обороны. Выход Великобритании из Евросоюза ослабит Европу. Британская политика будет ориентироваться на Вашингтон, а Франция окончательно примет на себя роль неофициального, а возможно и официального, лидера «европейской стратегической автономии». Постепенное снижение экономического и демографического разрыва между Францией и Германией осложнит для Берлина обретение роли второго полноценного военно-политического центра Европы. Это может быть отчасти компенсировано или, напротив, усугублено успехом или провалом попыток модернизации и обновления Бундесвера.

Одним из ключевых вызовов для Европы останется нарастание миграционного давления со стороны африканского континента с его стремительно растущим населением. Приоритетными в рамках «европейской стратегической автономии окажутся проблемы миграции, терроризма, безопасности. Другое ключевое направление – поддержание конкурентоспособности европейской оборонной промышленности, особенно в наиболее значимых областях – авиакосмической, ракетной, кораблестроительной и создания систем контроля, управления и связи. Это обусловит снижение интереса большинства стран Европы к пресловутой «русской угрозе», за исключением находящихся в американской орбите Великобритании, Польши и стран Прибалтики.

России не следует ждать ослабления санкционного давления. В наиболее благоприятном сценарии можно добиться некоторого его снижения за счет Евросоюза, но со стороны США и Великобритании санкции сохранятся, а возможно и усугубятся. Более того, политическая инерция, «блоковая дисциплина» и принуждение Вашингтона и Лондона способствуют удержанию в рамках санкционного режима и менее заинтересованных в нем государств.

НАТО останется наиболее опасным противником России по своему военному потенциалу, но вероятность сценария, который побудит Россию или альянс вступить в открытый военный конфликт в Европе, ничтожно мала. Вместе с тем военные возможности блока, включая ядерное оружие, вынуждают Москву поддерживать военный потенциал, достаточный для обеспечения стратегического сдерживания.

Другим риском является дестабилизация ситуации в Белоруссии, например в рамках неизбежного в среднесрочной перспективе политического перехода. Это государство весьма значимо для России, в том числе в военно-политическом отношении. Экономический или политический беспорядок в Белоруссии может иметь пагубные последствия для Союзного государства, внешней политики России, ее безопасности и формируемой Россией региональной системы международных организаций (ОДКБ и Евразийский экономический союз).

Юго-западное стратегическое направление

Ключевой вопрос безопасности на юго-западном направлении – Украина. Длительная заморозка конфликта на Донбассе по аналогии с конфликтами на постсоветском пространстве начала 1990-х гг. затруднительна. Антагонизм между Москвой и Киевом продолжит нарастать. Евросоюз и США и далее сохранят политическую поддержку киевского режима, но экономическая и военная помощь будет оказываться неохотно и опосредованно. Вместе с тем с течением времени риск крупномасштабной войны между Россией и Украиной возрастет. Социально-экономические проблемы и политическая нестабильность способны подвигнуть Киев на авантюристичную попытку решить проблему Донбасса решительным наступлением, что практически неизбежно вынудит Москву пойти на открытую операцию по принуждению к миру.

Угрозой для национальных интересов России на юго-западном стратегическом направлении является и риск крупномасштабного конфликта вокруг Нагорного Карабаха. Гонка вооружений между Арменией и Азербайджаном обострится в условиях возрастающего разрыва в численности населения, экономическом и военном потенциале. Перспектив мирного решения конфликта не видно. Появление у обеих сторон оперативно-тактических ракетных комплексов (ОТРК «Искандер-Э» у Армении, ОТРК LORA, а также РСЗО «Полонез» у Азербайджана) не способствует взаимному сдерживанию, а напротив, может выступать дестабилизирующим фактором. Вероятность экономического и/или политического кризиса высока и в Армении, и в Азербайджане, что повышает опасность новой армяно-азербайджанской войны. Начать ее могут обе стороны.

Москва заинтересована в развитии отношений и с теми, и с другими. При этом Армения, несмотря на членство в ОДКБ и присутствие российской военной базы, делает шаги, ведущие к охлаждению отношений с Россией. Напротив, возможность развития политических и экономических связей с Баку растет. В случае резкого обострения ситуации вокруг Нагорного Карабаха Россия попадет в цугцванг.

Другие угрозы на юго-западном направлении не столь остры. Ситуация на Северном Кавказе сравнительно стабильна. То же можно сказать и о Грузии. Реальной угрозы Абхазии и Южной Осетии не предвидится. Возможность Грузии вступить в НАТО без отказа от этих республик низка. Определенные проблемы связаны с необходимостью экономической поддержки Абхазии и Южной Осетии, их де-факто интеграции в состав Российской Федерации на правах автономных протекторатов. Однако эти издержки – наименьшее из зол. Более того, значимое военное присутствие в Абхазии и Южной Осетии способствует поддержанию стабильности и в российских республиках Северного Кавказа.

Ситуацию на Каспии также можно оценить как достаточно стабильную. Этому способствует господствующее положение Каспийской флотилии и российской армии в целом. Важнейшим событием стало подписание в августе 2018 г. Конвенции о правовом статусе Каспийского моря.

Немаловажно, что юго-западное стратегическое направление является ключевым плацдармом проецирования силы в Средиземное море и на Ближний Восток. Это позволяет отодвинуть зону противостояния с США и международным терроризмом от российских границ, а также защищать национальные интересы в данных регионах. Важнейшими политическими условиями для этого является сдерживание Украины с юга и дальнейшее сближение с Турцией.

Центральноазиатское стратегическое направление

В обозримой перспективе роль центральноазиатского стратегического направления возрастет. Рост населения стран Центральной Азии, высокий риск экономической и политической нестабильности, отсутствие четких путей решения проблемы Афганистана повышают вероятность локальных кризисов – как внутри-, так и межгосударственных. Распространение идей радикального исламизма повышает террористическую угрозу и опасность экспорта терроризма на территорию России. Дестабилизация в Центральной Азии способна спровоцировать стихийное увеличение миграционных потоков. Положение усугубляется протяженной и открытой границей с Россией, а также проблемами наркотрафика и контрабанды. Центральная Азия должна быть объектом пристального внимания Москвы. Кризисы в регионе представляют угрозу для национальных интересов России, ее безопасности и престижа. Стоит помнить, что два государства Центральной Азии входят в Евразийский экономический союз, три – в ОДКБ, четыре – в ШОС.

К угрозам российским интересам наблюдатели иногда причисляют проникновение в регион Китая и повышение его влияния. Однако это не так. Россия не обладает ресурсами, чтобы обеспечить экономическое развитие всех стран региона, и не заинтересована в неконтролируемом увеличении миграционных потоков. В этих условиях КНР является для России ключевым партнером в Центральной Азии. Совместные экономические проекты, развитие инфраструктуры, торговли и производства, дополненные мерами военно-политического характера, способствуют предотвращению кризисов и минимизации угроз. Проблемой остается поиск справедливого и взаимовыгодного разделения ответственности и выгоды между Россией и Китаем.

Восточное направление

На Дальнем Востоке стратегическую обстановку по-прежнему определяют малая численность населения, протяженность территории, оторванность от наиболее густонаселенных регионов страны, где сосредоточена большая часть экономического и военного потенциала. В среднесрочной перспективе нерешенными останутся северокорейская проблема и вопрос о Курильских островах. Однако вероятность резкого обострения ситуации на Корейском полуострове или в отношениях России и Японии достаточно низка.

Не относится к числу ключевых угроз и так называемая ползучая миграционно-экономическая экспансия Китая, о которой часто говорят отдельные наблюдатели. Как отмечалось выше, в обозримом будущем численность китайского населения стабилизируется и начнет сокращаться. Приоритетным же для Пекина является юго-восточное, а отнюдь не северное направление. Ключевым вопросом для России на Дальнем Востоке будут отношения с Китаем, а также развитие связей в треугольнике США–КНР–Россия. Нарастание стратегического противостояния Вашингтона и Пекина играет на руку Москве, однако главным вызовом остается риск возрастания неравенства с Китаем. В настоящее время Россия сохраняет преимущества в сфере энергоресурсов, ряда технологий и военно-политического потенциала. Есть перспектива укрепления позиций и за счет транспортных путей – Северного морского пути и транссибирского железнодорожного сообщения. Однако это вряд ли компенсирует разрыв в экономических возможностях и финансовых ресурсах. В условиях санкций Китай становится для России источником финансов, отдельных технологий и важным экономическим партнером. Есть риск попасть в зависимость от КНР и утратить статус равноправного стратегического партнера.

Арктический район

Уменьшение ледового покрова в Арктике сопряжено для России с существенными вызовами и возможностями. Развитие добычи углеводородов на шельфе Северного Ледовитого океана и в районах Крайнего Севера, а также рост интенсивности использования Северного морского пути в качестве важной международной транспортной артерии благоприятны для российской экономики. Но неизбежен ряд осложнений военного и международно-правового характера. Ключевые – рост активности военно-морских сил иностранных государств, прежде всего США, а также попытки оспорить особый статус Северного морского пути как исторически сложившейся национальной транспортной коммуникации России.

Сейчас присутствие военно-морских сил стран НАТО в российском секторе Арктики ограничено и представлено преимущественно сравнительно редкими и скрытными походами американских атомных подводных лодок. В случае дальнейших климатических изменений нельзя исключать проведения американскими ВМС т.н. «операций по утверждению свободы мореплавания» по аналогии с теми, что они уже проводят в Южно-Китайском море.

В условиях претензий на право транзитного и мирного прохода и в целом оспаривания национального регулирования Россией судоходства на Северном морском пути может расшириться военное присутствие Соединенных Штатов и других стран НАТО вблизи российского сектора Арктики. Это чревато существенными рисками, связанными с протяженностью и слабой защищенностью российского Крайнего Севера, близостью районов патрулирования российских стратегических ракетоносцев, а также географическими преимуществами нанесения ударов из арктического района в случае проведения воздушно-космической операции против России.

Противостояние с «коллективным Западом»

Угрозы, источником которых является «коллективный Запад» (США и их союзники по НАТО, а также Япония и Австралия), просматриваются на всех стратегических направлениях, но наиболее явно – на западном и в арктическом районе.

Прежде всего следует сделать важную оговорку об аморфности понятия «коллективный Запад». Как отмечалось ранее, союзники США имеют различные взгляды относительно реалистичности российской угрозы и, несмотря на влияние Вашингтона и «блоковую дисциплину», склонны по-разному строить отношения с Россией. К ядру «коллективного Запада» помимо Соединенных Штатов можно отнести Великобританию, Канаду, Польшу, Норвегию и страны Прибалтики. «Коллективный Запад» – источник ряда угроз для национальной безопасности России, ни одна из которых не потеряет актуальности в обозримом будущем:

Экономическое давление и попытки международной изоляции России, прежде всего посредством санкций, с целью ослабить экономику страны, ее оборонно-промышленный комплекс, спровоцировать социальную и политическую нестабильность.

Расшатывание ключевых институтов контроля над вооружениями, разработка и развертывание новых систем противоракетной обороны, гиперзвукового оружия, ракет средней и меньшей дальности. В перспективе это может поставить под угрозу всю систему стратегической стабильности между Россией и США, в том числе посредством вооружений в неядерном оснащении.

Поддержка политической нестабильности в странах на постсоветском пространстве, поддержка антироссийских сил в Грузии и на Украине и вовлечение этих стран в орбиту НАТО, сохранение напряженности вокруг

Абхазии, Южной Осетии, Нагорного Карабаха и Приднестровья.

Оспаривание статуса Крыма, южных островов Курильской гряды, Абхазии и Южной Осетии, а также Северного морского пути.

У дальних берегов

Начало полномасштабной операции в Сирии резко изменило ситуацию 1990-х – 2000-х гг., когда возможности применения Россией Вооруженных сил ограничивались ближним зарубежьем, не считая эпизодической демонстрации флага и несущих боевое дежурство сил стратегического ядерного сдерживания. Наиболее вероятно, что Россия в будущем продолжит наращивать военную активность в дальнем зарубежье. Однако преувеличивать такие перспективы не стоит. Ключевые национальные интересы и вызовы безопасности России находятся на постсоветском пространстве. Действия в дальнем зарубежье сосредоточатся в восточной части Средиземного моря и Сирии. За пределами данного региона страна по-прежнему ограничится дальними походами сил флота (операции по борьбе с пиратством, оказание гуманитарной помощи, участие в совместных учениях с флотами Китая, Индии и других государств) и полетами стратегической авиации.

Вероятность и целесообразность участия России в операциях, сопоставимых с сирийской кампанией за пределами Средиземного моря и Ближнего Востока, невысока. Приоритетом будет окончание сирийской кампании, обеспечение устойчивости оперативного соединения ВМФ в Средиземном море. В более отдаленном будущем не стоит исключать переход к постоянному присутствию ВМФ России и в районе Красного моря, Аденского и Персидского заливов, а также западной части Аравийского моря.

Сдерживание и гибкое реагирование a la russe

Анализ перспектив развития международной стратегической обстановки выявил ряд ключевых угроз национальной безопасности, которые в соответствии с вероятностью их реализации и тяжестью возможных последствий можно ранжировать в следующем порядке:

Резкая дестабилизация в странах Центральной Азии, активное проникновение международных террористических организаций, распространение идей радикального исламизма.

Полномасштабное открытое военное столкновение с Украиной.

Противостояние с США и «коллективным Западом», включая санкционные риски, угрозу деградации системы контроля над вооружениями, опасность утраты технологического паритета в системах стратегического сдерживания.

Дестабилизация в Белоруссии.

Полномасштабное военное столкновение Армении и Азербайджана.

Следует учитывать изменение характера военных конфликтов. Ключевые особенности суммировал еще в 2013 г. в своей широко известной и зачастую превратно понимаемой на Западе статье начальник Генерального штаба Вооруженных сил России генерал Валерий Герасимов:

стирание грани между состоянием войны и мира;

повышение роли невоенных способов достижения политических и стратегических целей;

повышение роли высокомобильных межвидовых группировок войск, действующих в едином разведывательно-информационном пространстве;

использование протестного потенциала населения, дополняемого военными мерами скрытого характера, включая мероприятия информационного противоборства, действия сил специальных операций и ЧВК;

достижение целей преимущественно через дистанционное бесконтактное воздействие на противника. Поражение объектов на всю глубину территории.

Перечень главных угроз для национальной безопасности определяет и стратегические приоритеты в военной сфере:

Поддержание и развитие инструментов сдерживания, стратегического и нестратегического, ядерного и конвенционального; поддержание технологического паритета в системах стратегического сдерживания.

Развитие возможностей оперативного и эффективного реагирования на возникающие кризисы.

К ним следует добавить приоритеты, выделенные в упомянутой выше статье Герасимова:

Развитие системы воздушно-космической обороны (по сути, оборонительной компоненты стратегического сдерживания).

Совершенствование действий в информационном пространстве.

Развитие системы вооруженной защиты интересов государства за пределами его территории, включая определение форм и способов оперативного использования Вооруженных сил и подготовку к миротворческим операциям.

Развитие системы территориальной обороны, в том числе с учетом необходимости противодействия силам специальных операций противника, диверсионно-разведывательным и террористическим силам.

Анализ крупномасштабных учений российской армии и опыта сирийской кампании позволяет выделить ключевые особенности применения Вооруженных сил России в будущем. Особые акцент делается на развитии межвидового взаимодействия, координации действий ВКС с наземными силами, ССО и ВМФ. Постепенно развивается мобилизационный потенциал и система территориальной обороны. Приоритет отдается вопросам логистики и материально-технического снабжения в самом широком смысле слова с привлечением гражданской инфраструктуры и транспорта, включая железнодорожный и воздушный. Осуществляется подготовка к действиям совместно с союзниками и партнерами (странами ОДКБ, Китаем, Монголией и т.д.). Проводится отработка развертывания протяженных (до 1000–3000 км и более) линий связи для обеспечения управления войсками и силами.

На ключевых стратегических направлениях формируются самодостаточные межвидовые группировки. Однако в военном планировании акцент – на быстрое усиление региональных группировок за счет оперативной переброски сил и средств из других военных округов. Здесь следует особо отметить функцию военно-транспортной авиации. Сохраняется роль воздушных десантов, прежде всего тактических и оперативно-тактических, но ключевой задачей ВТА является именно перевозка личного состава, техники и грузов.

Наблюдается тенденция к развитию системы т.н. «бастионов» – укрепленных и насыщенных войсками районов на передовых рубежах России (Крым, Калининградская область, Мурманская область, Курильские острова, в меньшей степени остров Котельный, Новая Земля, а также, с определенными оговорками, военные базы России в Абхазии, Южной Осетии, Сирии, Армении и Таджикистане). Одной из ключевых целей этой политики является создание оборонительного кольца на подступах к наиболее населенным и промышленно развитым регионам.

Сирийская кампания продемонстрировала важность Вооруженных сил в борьбе с международным терроризмом. Примечательно, что ВС взяли на себя часть задач полицейского и дипломатического характера (имеется в виду работа военной полиции и Центра по примирению враждующих сторон). Также показательны совместные антитеррористические учения силовых структур государств – членов СНГ «Иссык-Куль – Антитеррор-2018». В учениях в Киргизии с российской стороны приняли участие военнослужащие 55-й отдельной мотострелковой бригады, предназначенной для действий в горной местности и оснащенной колесной техникой, а также оперативно-тактические ракетные комплексы «Искандер-М» и фронтовые бомбардировщики Су-24М.

Накопленный за 20 лет опыт продемонстрировал преимущества опоры на местные силы при проведении операций за пределами России. Аппарат военных советников обеспечивает подготовку местных войск, планирование и проведение войсковых операций. Активное привлечение ССО, ВКС, ствольной и реактивной артиллерии, крылатых ракет воздушного, морского и наземного базирования позволяет значительно повысить эффективность местных сил и в то же время снизить потери российских военнослужащих.

Развивается потенциал неядерного сдерживания. Здесь ключевая роль отводится ракетным комплексам большой дальности воздушного и морского базирования. Особо стоит отметить роль тактического ядерного оружия, обеспечивающего еще один уровень сдерживания между стратегическими ядерными силами и неядерным сдерживанием.

Наиболее значимые проблемы российского оборонно-промышленного комплекса и программ военного строительства:

Технологическая сложность и дороговизна программ нового поколения (ПАК ФА, ПАК ДА, ПАК ВТА, бронетехника на базе платформ «Бумеранг», «Курганец-25», Т-14 и Т-15, неатомные подлодки пр. 677, фрегаты пр. 22350 и т.д.) вынуждает переносить сроки реализации программ и не позволяет рассчитывать на серийное производство для замены вооружения нынешнего поколения.

Проблемы и ограничения в развитии нижних уровней кооперации (комплектующие и материалы).

Серьезные трудности в создании авиационных и морских силовых установок.

Неудовлетворительная реализация ряда ключевых программ военного кораблестроения, включая ремонт и модернизацию существующих кораблей первого и второго рангов.

Угроза резкого сокращения парка самолетов военно-транспортной авиации всех основных классов.

Недостаточное развитие программ гражданского авиастроения, что препятствует созданию самолетов специальной авиации деривативов (типа P-8A Poseidon, KC-46A Pegaus, Airbus A330 MRTT).

Отставание в создании тяжелых и стратегических ударно-разведывательных БПЛА (типа MQ-9A Predator, RQ-4 Global Hawk, MQ-4C Triton, MQ-25 Stingray).

Процесс создания современных систем вооружений становится настолько сложным, длительным и дорогостоящим, что ни одно государство, включая США, не способно обеспечить полную автономность оборонно-промышленного комплекса. В условиях противостояния с Западом и антагонизма в российско-украинских отношениях политика импортозамещения стала неизбежной. Однако не следует строить иллюзий относительно возможности достижения полной самодостаточности российского ОПК. Количество партнеров не так велико, прежде всего это Китай и Белоруссия. России предстоит развивать и расширять новую международную кооперацию в сфере оборонных технологий.

Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 22 ноября 2018 > № 2826793 Прохор Тебин

Как запретить кибератаки на ядерные системы

Аргументы для США и России в пользу упреждающего контроля над вооружениями

Эндрю Футтер – старший преподаватель по мировой политике, факультет политологии и международных отношений, Университет Лестера. Недавно вышла его книга Hacking the Bomb («Хакерская атака на бомбу»).

Резюме В отличие от времени холодной войны, игроков на ядерной арене теперь не двое, а гораздо больше. Это касается не только государств, но и всех сил, обладающих возможностью проведения кибератак. Следует начать с разработки конвенции по использованию кибертехнологий в сфере ядерного оружия.

В годы президентства Рональд Рейган обычно посвящал воскресный вечер кино. И вот около 35 лет назад он решил посмотреть новый голливудский блокбастер «Военные игры» с Мэттью Бродериком в главной роли. Герой – юный хакер, которому случайно удается взломать сверхсекретные суперкомпьютеры Пентагона, контролирующие американское ядерное оружие. В результате чуть не вспыхивает ядерная Третья мировая война против Советского Союза. Этот фильм настолько поразил Рейгана, что он распорядился провести секретную проверку и оценить уязвимость ядерного потенциала США перед лицом сетевых атак, а также способность хакеров посредством компьютерного взлома осуществить пуск носителей с ядерными боезарядами в обход установленных процедур. Оказалось, что такая угроза реально существует, а ее вероятность гораздо выше, чем ожидали эксперты. Так благодаря картине 1983 г. впервые возникло понимание, что ядерным объектам и системам могут угрожать кибератаки.

Поколение спустя угроза существенно выросла. Все больше компонентов ядерной инфраструктуры – от боеголовок и средств их доставки до систем управления и наведения – зависят от сложного программного обеспечения, что делает их потенциальными мишенями для атак. Все ядерные державы модернизируют ядерные системы, стремясь внедрять компьютерные технологии, активнее использовать сетевые решения и возможности программирования. В то же время более отчетливо осознается угроза, которую представляют хакеры для всех компьютерных систем, в том числе критически важных объектов национальной инфраструктуры. Самым известным примером стала, пожалуй, обнаруженная в 2010 г. кибератака с использованием компьютерного червя Stuxnet против ядерного центра по обогащению урана в иранском городе Натанз. Кибератаки случаются постоянно и потому стали объектом пристального внимания органов военного планирования. Так, в вооруженных силах большинства стран созданы специализированные подразделения и приняты доктрины по вопросу о наступательных кибероперациях, а в некоторых документах упоминаются даже кибервойны. Ядерные арсеналы всех стран уязвимы перед лицом кибератак. Этот факт, в частности, признан в 2013 г. Научным советом Министерства обороны Соединенных Штатов.

Хорошая новость заключается в том, что угроза появилась сравнительно недавно и пока еще в зачаточном состоянии. А это значит, есть время принять меры, чтобы по возможности смягчить или устранить ее наиболее опасные аспекты до того, как те проявятся в полную силу и стандартизируются. Есть, однако, и плохие новости. Российско-американские отношения достигли низшей точки за последнее поколение, что в полной мере относится к шансам достижения договоренностей о контроле над вооружениями. При этом обе стороны (а, возможно, и другие) активно ищут способы взломать системы ядерного оружия друг друга.

Становление нормы

Процесс включения компьютерных сетевых операций (более точный термин по сравнению с приставкой «кибер») в программы военного планирования начался как минимум 30 лет назад и четко прослеживается по меньшей мере с конца 1980-х гг. и так называемой революции в военном деле начала 1990-х годов. Однако эти идеи и соответствующие технологии приобрели актуальность с точки зрения стратегического планирования в области ядерных вооружений лишь в последнее десятилетие или около того. Необходимо отметить сформулированные в начале 2000-х гг. планы администрации Джорджа Буша-младшего по диверсификации программ ядерного сдерживания за счет повышения роли неядерных средств в глобальной ударной системе вооружений, решение использовать киберсредства против иранской ядерной программы, а затем и недавние предложения Пентагона по созданию системы «противоракетной обороны полного спектра» и комплексов мгновенного глобального удара.

Идея системы «противоракетной обороны полного спектра» проста и заключается в добавлении к традиционным средствам ПРО, включая системы, основанные на технологии кинетического перехвата, новых методов предупреждения запуска ракет. Суть в том, чтобы не допустить сам запуск за счет вмешательства в работу основных систем управления или функционирования орудия электронными (провоцирование сбоя в работе телеметрии) или цифровыми (программное, аппаратное обеспечение или системы поддержки) средствами. Для этого нужно взломать системы управления ядерным оружием еще до запуска ракет, заразить системы ракеты или связанных с ней объектов инфраструктуры вредоносным кодом либо иным образом создать помехи для их работы. Такая тактика называется «блокированием пуска» (left of launch). Теоретически сочетание кинетических и некинетических методов позволяет придать противоракетной обороне комплексный характер и снижает ее зависимость от возможности перехвата ракеты в воздухе, что даже в современных условиях остается непростой задачей.

Вот что сказал по этому поводу в Конгрессе заместитель министра обороны США по вопросам политики Брайан Маккеон, выступая на слушаниях в 2016 г.: «Нам нужно разработать более широкий набор средств, который включал бы меры по блокированию угроз до осуществления пуска. Разработка решений по блокированию, остановке пуска дала бы командованию Соединенных Штатов дополнительные средства и возможности в области противоракетной обороны. Это, в свою очередь, позволило бы снизить нагрузку на системы перехвата баллистических ракет. Сочетание систем блокирования пуска и перехвата ракет позволит повысить эффективность и стойкость противоракетной обороны перед лицом возможного пуска баллистических ракет противником».

Наиболее очевидной мишенью для системы ПРО полного спектра является Северная Корея. Не исключено, что американские хакеры внесли вклад в провал ряда недавних ракетных испытаний. Возможно, у США имеются аналогичные планы в отношении Ирана на случай создания страной ядерного оружия. Кроме того, администрация Трампа может включить в следующий «Обзор противоракетной обороны» отсылку к комплексным возможностям «полного спектра» в дополнение к модернизации существующих систем.

Важным моментом последних двух десятилетий в сфере противоракетной обороны является появление высокоточного удара, грань между обороной и нападением в военном и ядерном планировании оказалась размыта. По сути, происходит постепенный отказ от идеи сдерживания за счет взаимной уязвимости, лежащей в основе доктрины взаимного гарантированного уничтожения. Соответственно, наблюдается переход к более активным мерам обороны и сдерживания. Это вызвано в первую очередь изменениями в спросе на укрепление ядерного сдерживания, т.е. если раньше речь шла о предотвращении массированного ядерного удара со стороны соперника сопоставимой мощи, то теперь необходимо сначала определить, в отношении кого или чего и как проводить политику сдерживания, поскольку ядерная угроза зачастую исходит и от более мелких государств-«изгоев», не признающих международных норм, и даже от террористов, которые не придерживаются общепринятых правил и ведут себя не столь рационально, как крупные державы. Однако в настоящее время произошли сдвиги, вызванные динамикой «предложения» в области ядерного сдерживания, т.е. за счет стремительного технического прогресса и развития систем вооружений на волне недавней революции в информационных и компьютерных технологиях.

Наилучший тому пример – цифровое оружие, компьютерные сетевые технологии и другие средства, к которым применима приставка «кибер». К таким средствам относится и передовое обычное оружие, которое может дополнить, а в некоторых случаях и заменить ядерное оружие с точки зрения стратегического планирования. В результате в дополнение к сдерживанию за счет неминуемого ответного удара, а, вероятно, и вместо этого принципа, растет интерес к сдерживанию путем блокирования использования наступательных средств (то есть предотвращения атаки).

Новые проблемы и тенденции

Проблема заключается в том, что в отличие от кинетических систем противоракетной обороны, когда ракеты можно обнаружить, увидеть и сосчитать, киберсредства блокирования удара по своей природе невидимы и даже эфемерны. Неудивительно, что Москва и Пекин с подозрением относятся к разработкам, предполагая, что в будущем они будут использованы против них, как и неядерные системы противоракетной обороны. Нет возможности оценить масштаб угрозы и реагировать на нее (наращивая арсенал ракет, развивая новые средства проникновения и т.д.) для сохранения стратегического паритета или, по крайней мере, чтобы предотвратить получение одной стороной (в данном случае США) преимущества или даже превосходства.

Например, вряд ли 44 американских комплекса ракет-перехватчиков наземного базирования, размещенные на Аляске и в Калифорнии (даже в сочетании с системами противоракетной обороны в других регионах), представляют сейчас угрозу для России или Китая. Однако ситуация изменится в случае существенного наращивания количества перехватчиков и необходимых для их работы локаторов при сокращении ядерного потенциала России и сохранении китайского арсенала в текущих размерах. Однако и Россия, и Китай не могут не отреагировать на такие изменения. Скорее всего, они уже предпринимают ответные действия, разрабатывая новые средства преодоления систем противоракетной обороны, чтобы предотвратить изменение баланса в пользу Соединенных Штатов. Однако оценить масштаб угрозы и выработать адекватный ответ очень трудно, учитывая призрачный и неосязаемый характер технологий блокирования удара до пуска.

Кроме того, в то время как системы ПРО, работающие по принципу кинетического перехвата, разрабатывались для борьбы с ракетами наземного базирования, возможность проведения атак против центральных командных пунктов (и систем раннего предупреждения) делает уязвимыми все системы ядерного оружия. Мишенями кибератак потенциально являются даже подводные крейсеры, оснащенные ядерным оружием, и подвижные ракетные комплексы, играющие ключевую роль в обеспечении возможности нанесения Россией и Соединенными Штатами гарантированного ответного удара. В результате очевидно, что реализация комплексной противоракетной обороны «полного спектра» непременно вызовет обеспокоенность соперников США, тем самым повышая уровень неопределенности.

В отношении комплексной системы противоракетной обороны «полного спектра» существует еще целый ряд проблем, которые заслуживают особого внимания. Во-первых, придание приоритетного значения средствам блокирования пуска для преодоления угроз ракетного или ядерного удара меняет суть противоракетной обороны и в целом политики безопасности. На смену во многом пассивной позиции приходит работа на упреждение. Система должна быть взломана до полной материализации угрозы пуска и уж совершенно определенно до запуска ракеты. Такая ситуация называется «активной обороной»: хакеры взламывают соответствующие системы до запуска ракеты. Это подразумевает вмешательство на этапе производства или даже использование человеческого фактора. Конечно, некоторые действия предпринимаются после начала подготовки ракеты или иного средства доставки ядерной боеголовки к запуску, однако для большей уверенности в желаемом исходе хакерам наверняка нужно будет заранее получить возможность обойти систему защиты или заразить ее вирусом.

Во-вторых, сам риск того, что ядерные системы могут быть уязвимы для хакеров и сработать нештатно, подрывает доверие и стабильность в отношениях между ядерными акторами. Пониженная определенность в работе таких систем толкнет к ужесточению позитивного контроля над ядерным оружием, то есть возможности обеспечения гарантированного срабатывания, и не исключено, что в ущерб его безопасности. Кроме того, другие страны также поспешат обзавестись средствами блокирования пуска ракет, что заставит всех чувствовать себя в меньшей безопасности вне зависимости от того, собираются ли они действительно их использовать. Чувство страха на международной арене вряд ли способствует достижению договоренностей по контролю над вооружениями в двухстороннем и многостороннем форматах.

В-третьих, повышается риск аварий и непредвиденных происшествий, возникающих как в связи со взломом не тех узлов, так и с обнаружением взлома. Скажем, средства управления неядерным оружием или системами поддержки (например, спутниками) иногда также используются и для управления ядерными системами или распространяются на них. Аналогичным образом резонно предположить, что, проникнув в эти системы, хакеры способны спровоцировать непредвиденные ими события. Кроме того, сложно проверить намерения хакера или вредоносной программы, обнаруженной внутри сети (и определить их происхождение). В таком случае жертва окажется в наиболее неблагоприятной ситуации, особенно если такое нарушение выявлено в период высокой напряженности. Обнаружение взлома спровоцирует цепную реакцию, станет причиной напряженности в дипломатических отношениях и даже может быть воспринято как акт агрессии.

Наконец, не стоит исключать возникновение или обострение кризисной ситуации силами негосударственных субъектов, к примеру террористов, за счет проведения провокационных атак на компьютерные системы управления ядерным оружием. Такие силы с гораздо большей вероятностью будут стремиться провести против ядерных систем «активирующие» действия, тогда как для государств главная цель заключается в том, чтобы их «дезактивировать». Подобные группы попытаются спровоцировать подачу сигнала тревоги системами раннего оповещения, манипулировать информационными сетями или создать хаос посредством относительно незначительных провокационных вылазок, якобы осуществленных государством-противником. Очевидно, что реализация любого такого сценария чревата эскалацией и повышением вероятности инцидента с использованием ядерного оружия.

На данный момент идея использования цифровых средств для взлома систем управления ядерным оружием и ракетами преимущественно занимает умы в Соединенных Штатах (до недавнего времени ситуация обстояла аналогичным образом с технологией кинетического перехвата). Однако другие страны тоже могут заняться такой деятельностью. Получить возможность влиять на работу аналогичных систем США в состоянии Россия, Китай и, возможно, другие государства, что повысит риски для всех вовлеченных сторон. Не исключено, что Соединенные Штаты даже более уязвимы, учитывая распространенность в ядерной сфере сложных систем, а также планы по модернизации всех составляющих структуры управления и контроля.

Работа на опережение

В истории мало примеров успешного предотвращения негативных последствий использования новых технологий в военных целях до их применения в полную силу. Кроме того, на современном этапе достижение Вашингтоном и Москвой каких-либо договоренностей по контролю над вооружениями маловероятно. Возможность снизить риск наиболее тревожных последствий киберъядерной угрозы до того, как все выйдет из-под контроля, все-таки существует. Необходимо начать с обсуждения наиболее острых для обеих сторон угроз. Очевидно, что отправной точкой могла бы стать проблема хакеров, пытающихся взломать системы управления ядерными вооружениями. Это стало бы началом обсуждения других инициатив, представляющих взаимный интерес.

Первая тема – согласование новых ограничений в использовании компьютерных сетевых операций в отношении ядерного оружия и определенных правил в этой сфере. Так, возможно избежать некоторых угроз, договорившись о новых формах контроля над вооружениями в этой области, в частности, заключив соглашения об отказе от атак на имеющиеся у обеих сторон ядерные системы с использованием киберсредств. Такую договоренность не обязательно оформлять подобно договорам по ядерным вооружениям прошлых времен. Для начала Соединенные Штаты и Россия могли бы выступить с заявлением, в котором признали бы серьезность и рискованность нападений на имеющиеся у обеих сторон системы управления ядерным оружием и взяли на себя обязательство не прибегать к таким действиям. Затем в декларативном порядке зафиксировать (i), как такие атаки будут восприниматься и каким окажется вероятный ответ в случае обнаружения таковых действий, и (ii) что системы ядерного оружия не должны быть мишенью подобных атак. В дальнейшем распространить эти принципы и на другие ядерные державы. В основе лежала бы та же логика, что и при заключении Договора по ПРО 1972 г., который ограничивал противоракетную оборону в надежде, что это содействует предсказуемости и стабильности в отношениях между ядерными противниками. Такое решение не обеспечивает механизма контроля в традиционном смысле слова или возможности остановить негосударственных игроков. Но оно положило бы начало. Вряд ли государства захотят быть уличенными в нарушении заявленной политики или взятых на себя обязательств.

Вторая область взаимодействия – повышение безопасности, содействие регулированию и сотрудничеству в этой сфере. Начать в одностороннем порядке. Среди возможных мер: уменьшение продолжительности нахождения ядерных систем на активном дежурстве (для сокращения возможности хакеров, представляющих негосударственные субъекты, спровоцировать пуск или взрыв), действия по обеспечению независимости таких систем от неядерных вооружений и структур управления (для снижения риска случайной, непреднамеренной активации не тех систем в ходе атаки) и обеспечение простоты инфраструктуры системы управления и контроля (чтобы ее работа была понятна и за счет этого менее уязвима). Все это создаст предпосылки для реализации более масштабных двухсторонних и даже многосторонних мер по повышению доверия. Страны, в первую очередь Россия и США, а затем, гипотетически, и другие государства, способны обмениваться передовым опытом, а также данными об угрозах, исходящих от негосударственных акторов, и даже создавать группы правительственных чиновников и других заинтересованных лиц, умеющих мыслить нестандартно, когда речь идет о новых механизмах контроля над вооружениями. Возможно и создание международного центра раннего предупреждения и оценки опасности, где должностные лица и эксперты находятся в постоянном диалоге, будучи готовы быстро реагировать на угрозы или вопросы, требующие безотлагательных действий.

Открывается возможность предотвратить серьезный сдвиг в международной ядерной политике, который чреват негативными последствиями для всех ядерных держав. Не обязательно, чтобы новые договоренности по контролю над вооружениями походили на договоры прошлых лет или подразумевали оперативную разработку и реализацию соответствующих мер. Главное, чтобы соглашения были достигнуты. На кодификацию ядерной революции ушло почти два десятилетия, и мы до сих пор оттачиваем формулировки. Действия по предупреждению ядерных угроз нового поколения должны включать инновационные подходы к контролю над вооружениями и политике сдерживания, а также, возможно, новые правила вкупе с осознанием угрозы и желанием действовать на многосторонней основе.

В конечном счете необходимо учитывать опасности новых, пока еще «экзотических» технологий в ядерной сфере при обсуждении вопросов стратегической стабильности, заключении соглашений по контролю над вооружениями и в рамках более широких инициатив по нераспространению и разоружению. В современном мире обсуждение ядерной проблематики не может происходить в технологическом вакууме. Нельзя игнорировать очевидную связь между ядерными и неядерными вооружениями. Следует признать, что свершившаяся информационная и компьютерная революция, развитие систем противоракетной обороны, появление высокоточных вооружений, беспилотных летательных аппаратов, противокосмических вооружений, искусственного интеллекта, а также киберугроз привели к изменению международной обстановки в сфере ядерных вооружений, что требует от нас новых подходов к управлению ядерным оружием и обеспечению его сохранности.

Упреждающие меры по контролю над вооружениями

Вместо того чтобы выступать с опрометчивыми и опасными заявлениями по вопросам, связанным с ядерным оружием, и тратить огромные суммы на разработку все более разрушительных видов вооружений, президентам Трампу и Путину и/или их представителям следовало бы сесть за стол переговоров и серьезно обсудить основные риски, с которыми сталкиваются их страны. Естественно, не удастся достичь соглашения по всем вопросам. Однако хорошим началом было бы взаимное признание того, что хакерские атаки против ядерных систем никому на пользу не пойдут. Можно предположить, что развитие диалога по вопросу о контроле над вооружениями в таком ключе было бы куда более плодотворным, чем текущие переговоры по СНВ. Возможно, вместо обсуждения сокращения вооружений можно было бы, хотя бы временно, сконцентрироваться на том, как избежать его применения. Это напомнило бы тем, кто считает, что контроль над вооружениями утратил актуальность или невозможен в киберпространстве, что есть и другие способы обеспечения стабильности, не обязательно воспроизводящие подходы прошлых лет. Урок холодной войны заключается в том, что, даже когда достижение договоренностей по ядерным вооружениям казалось маловероятным, стороны осознавали необходимость продолжения диалога, понимая, как много поставлено на кон.

В дальнейшем процессу следует придать многосторонний характер, ведь в отличие от ядерных угроз холодной войны сил уже не две, а гораздо больше. Это касается не только всех государств, обладающих ядерным оружием, но и всех акторов, имеющих возможность проведения кибератак. Вместо попыток заключить всеобъемлющий кибердоговор или широкомасштабную договоренность по ядерному оружию в качестве первого шага стоит начать разработку конвенции по использованию кибертехнологий применительно к ядерному оружию или как минимум каких-то общих правил. В первую очередь установить и согласовать терминологию, чтобы понимать, что именно каждая из сторон понимает под словом «ядерный». Это заложило бы основу для обсуждения такой проблематики на международных форумах, а также в рамках более общих дискуссий о контроле над вооружениями. Глобальная система регулирования ядерного оружия находится в состоянии неопределенности, а, возможно, переживает переходный период, что во многом стало результатом революционного скачка в развитии информационных и компьютерных технологий.

Когда-то для наращивания военного потенциала нужно было строить новые объекты или производить вооружения, что, как правило, требовало огромных затрат, а угрозы, исходящие от новых видов вооружений, становились реальностью уже до заключения соглашений, направленных на устранение таких угроз. Однако в современной технополитической ситуации подобное развитие событий может оказаться фатальным. Если бы мы пришли к общему пониманию опасностей, которых наши общества и страны хотят избежать, в наших силах было бы создать механизмы для их предупреждения и устранения. Конечно, все должны признать, что попытки взломать системы управления ядерными вооружениями, находящимися в состоянии боевой готовности, а также страх, что ядерные боеприпасы не сработают, когда это будет необходимо при наличии угрозы их запуска террористами, не сулят никому ничего хорошего.

Данная статья представляет собой сокращенную версию материала, подготовленного по заказу МДК «Валдай» и опубликованного в серии «Валдайские записки» в ноябре 2018 года. С другими записками можно познакомиться http://ru.valdaiclub.com/a/valdai-papers/

Россия. США. Весь мир > Армия, полиция. СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 22 ноября 2018 > № 2826792 Эндрю Футтер

Научно-производственное предприятие "Звезда" — единственный в России производитель космических скафандров и кресел для космических кораблей. Юрий Гагарин был облачен в скафандр "Звезды", Алексей Леонов совершил первую в истории космическую прогулку тоже в скафандре производства предприятия. В свое время российским опытом создания космических доспехов воспользовался Китай при изготовлении скафандров для своих тайконавтов. О том, во что будут одеты российские космонавты в будущем, какое решение от надоедливой лунной пыли нашли в России, и когда будет представлен прототип скафандра для нового российского пилотируемого корабля "Федерация", в интервью специальному корреспонденту РИА Новости Дмитрию Струговцу рассказал генеральный директор — главный конструктор НПП "Звезда" Сергей Поздняков.

— На выставке Bengaluru Space Expo Индийское космическое агентство представило скафандр для полетов в космос. Речь о скафандре, который планируется использовать во время организованного национальными силами полета на орбиту в 2022 году. Представленный скафандр очень похож на наш "Сокол КВ-2". Индийцы взяли за основу нашу разработку?

— Я видел фотографии представленного скафандра. По ним у меня сложилось впечатление, что это не действующий скафандр, а скорее макет или прототип. По конструкции оболочки он практически копия нашего "Сокола", особенно характерна так называемая полурамка для мягкого шлема. Хотя их скафандр сделан как будто в кружке юных техников: отовсюду торчит большое количество непонятных шлангов. Из их расположения сложно сделать вывод о том, по какой схеме будет работать скафандр. Мне трудно комментировать индийские планы, но даже по фотографиям понятно, что тот скафандр, который они продемонстрировали, на мой взгляд, бутафорский, для театральной пьесы или кино подойдет, но для реального полета или испытаний не годится. Возможно, я ошибаюсь.

— Как получилось, что индийский скафандр очень похож на российский?

— Не знаю. Несколько лет назад Роскосмос вел переговоры с Индией о помощи в развитии их национальной пилотируемой программы. В том числе предполагалось, что кресла и снаряжение для космонавтов будут сделаны в России, у нас на предприятии. Но дальше намерений дело не пошло.

Недавно индийская сторона просила наш скафандр для съемок исторического фильма о полете первого индийского космонавта Ракеша Шарма в космос на советском корабле "Союз Т-11" в 1984 году. Роскосмос ходатайствовал перед нами о предоставлении скафандра. Мы согласились выделить его на короткое время. А в конце прошлой недели пришло обращение, которым они просят на достаточно длительное время предоставить им еще пять или шесть скафандров для съемок. Меня такая просьба удивила и насторожила. Конечно, в таком количестве мы им ничего предоставлять не будем. Но такие совпадения настораживают.

— Несколько лет назад НПП "Звезда" предоставляло для эксперимента "Марс-500" по моделированию полета на Марс скафандры своего изготовления. В них участники эксперимента имитировали работу на марсианской поверхности. Сейчас Институт медико-биологических проблем готовит новую серию экспериментов SIRIUS. Будут ли участники эксперимента "выходить на лунную поверхность" и предоставит ли "Звезда" им свои скафандры?

— Коллеги из ИМБП предложили нам участвовать в своем эксперименте с моделированием работы на лунной поверхности. Мы готовы участвовать, но на договорной основе. Понятно, что для ИМБП эксперимент SIRIUS не только научный, но и коммерческий проект, а изготовление "лунных" скафандров тоже стоит денег. Пока такой договор не подписан. Однако мы уже думаем, как можем модернизировать скафандры от "Марса-500" под новый проект. В свое время, чтобы имитировать одну шестую земной гравитации, мы оставили в скафандре лишь оболочку. Облегчить его до уровня гравитации на Луне мы уже, наверное, не сможем, но у нас есть другие предложения. Например, из миссий "Аполлон" известно, что лунная пыль очень прилипчивая и неприятная, как стекловолокно. Поэтому мы планируем использовать одноразовые защитные оболочки, которые бы надевались перед и снимались после каждого выхода на лунную поверхность, чтобы не заносить лунную пыль в жилой модуль.

— Началась ли разработка нового скафандра, который придет на смену начавшим недавно использоваться "Орланам-МКС"?

— Сначала перед нами стоит задача сделать третий скафандр "Орлан-МКС" взамен потерянного в аварии с "Прогрессом" в 2016 году. Что касается следующего поколения скафандров, то во второй половине 2019 года начнется новый этап финансирования программы эксплуатации МКС. Рассчитываем, что туда войдет задача разработки нового скафандра. Пока сформулированных технико-коммерческих предложений у заказчиков нет, хотя общие вопросы мы обсуждали с РКК "Энергия" и Роскосмосом. То есть разработка как таковая пока не началась, формулируются основные требования. За последнее время накопилось достаточно много предложений, в первую очередь от космонавтов, которые связаны с изменениями требований по эргономике. Например, они хотят, чтобы в скафандре был увеличен вход, чтобы ввели сменные рукава под разную длину рук и так далее.

— Когда планируется отправка на МКС следующего скафандра "Орлан-МКС"?

— Планируем изготовить его до конца следующего года. Все будет зависеть от того, как быстро мы заключим договор на изготовление.

— Устранены ли все замечания космонавтов к новым рукавам для "Орлана-МКС"? Они говорили, что новые рукава по сравнению с теми, что были в прошлом поколении скафандров, не так удобны, не так гнутся.

— В дальнейшем нужно делать легкосъемные рукава для длинноруких и короткоруких космонавтов. Они сейчас тоже съемные, но в будущем замена будет проще. Предполагается сделать несколько типоразмеров рукавов. Понимаете, при отборе кандидатов в космонавты расширились границы отбора по антропометрическим данным. Сейчас в отряд берут космонавтов с большим объем груди, с достаточно короткими руками. Идеальная комплекция для работы в скафандрах для внекорабельной деятельности — это "подсушенные" космонавты с длинными руками, как Сергей Крикалев или Сергей Рязанский.

— На каком этапе находится разработка нового летного скафандра "Сокол-М" для корабля "Федерация"? Вы говорили, что к концу 2018 года будет представлен полностью переработанный прототип скафандра, а в следующем году планируется изготовить первый экземпляр?

— Да, прототип мы обещали сделать до конца года, хотя по контракту у нас работы продолжатся и в следующем году. Отдельные фрагменты нового скафандра уже изготовлены. Я надеюсь, что до конца года мы сделаем надуваемую оболочку с принципиально новым способом надевания, с новой системой вентиляции. Если получится, может быть, до конца года успеем провести презентацию, хотя сначала нужно запатентовать реализованные новые технические решения. В следующем году мы должны сделать опытные образцы и провести испытания нового спасательного скафандра.

— Роскосмос и НАСА продолжают обсуждать вопрос создания окололунной станции. По различным сведениям, зарубежные партнеры требуют от России делать шлюзовой модуль по американским техническим стандартам и под американский скафандр. Что вам известно на этот счет? Выходили ли на вас представители Роскосмоса или РКК "Энергия" с вопросом разработки скафандра для окололунной станции?

— Я владею той же информацией, которая доступна в открытых источниках. Предыдущее руководство Роскосмоса дало добро на изготовление шлюзового модуля, что у многих вызвало удивление — делать пустую бочку для американцев, конечно, унизительно. Новое руководство заявило, что на это не пойдет, и мы будем самостоятельно осваивать Луну. Честно говоря, официальной информацией мы на этот счет не располагаем. Будем участвовать в окололунной станции или не будем, а если будем, то в каком статусе? Я не исключаю, что четкого понимания пока ни у кого нет и, соответственно, никаких заказов к нам не поступало.

— Можно ли создать какой-то единый стандарт, чтобы российские и американские скафандры были взаимозаменяемыми?

— Руководители офиса НАСА в России любят посещать наш музей и испытательный комплекс. Раз в несколько лет они меняются, но каждому я говорю одно и то же: "Станция у нас общая, и средства обеспечения безопасности должны быть универсальные, а правильнее было бы, чтобы они были общие и для наших кораблей, и для ваших". Сейчас у американцев будет два пилотируемых корабля, но непонятно, будет ли у них какая-то унификация в средствах спасения, непонятно, разрабатывает ли каждая компания с нуля собственный скафандр. Понятно, что США — страна богатая и может себе позволить несколько типов скафандров и кораблей, но интерфейсы должны быть одинаковыми. Если у каждого будет свой скафандр, и в критической ситуации они окажутся не заменяемыми, это может привести к печальным последствиям.

— Можно ли объединить в одном и летный скафандр для спасения в случае разгерметизации корабля, и жесткий для работы в открытом космосе?

— Универсальный скафандр был у Алексея Леонова, в которым он выходил в космос, а также в программе "Аполлон". Он использовался как спасательный во время старта и посадки, для выхода в открытый космос, и он же использовался для передвижения по Луне. Сейчас США делают универсальный скафандр, где для выходов в открытый космос нужно надевать специальный ранец с системой жизнеобеспечения. Но в то же время они делают и новый полужесткий скафандр. У нас работ по универсальному скафандру не ведется, хотя определенные идеи в этом направлении есть.

— Глава Роскосмоса Дмитрий Рогозин некоторое время назад заявил, что научно-технический совет Роскосмоса и РАН совместно разрабатывают концепцию лунной программы. Ваши специалисты как разработчики систем жизнеобеспечения для космических полетов привлечены к работе комиссии?

— Мы — технические специалисты. Как только ученые и Роскосмос составят программу, нас привлекут к технической реализации конкретных решений. Об освоении Луны мы слышим уже много лет, а воз и ныне там, как говорится.

— Весной к вам приезжал швейцарский пилот Рафаэль Домжан, который хочет совершить полет в стратосфере на самолете на солнечной энергии и для этого заказал у вас скафандр. Готов ли для него скафандр?

— С точки зрения скафандра к полету все готово. Сейчас мы завершаем его испытания. В начале следующего года Домжан должен приехать к нам для участия в контрольном эксперименте в барокамере.

— В декабре космонавты должны выйти в открытый космос для вскрытия обшивки и осмотра космического корабля "Союз МС-09". Будет ли как-то усилена защита скафандров в связи с предстоящей операцией?

— Предполагается, что космонавты вскроют тепловакуумную изоляцию, а также противометеоритную защиту. Я просил, чтобы космонавты во время своих работ постарались не продырявить скафандры инструментами. Если кто-то придумал что-то для дополнительной защиты скафандров, то такое нововведение должно быть с нами согласовано. На нас пока с этой идеей не выходили.

Дмитрий Струговец.

Россия > СМИ, ИТ > ria.ru, 22 ноября 2018 > № 2802473 Сергей Поздняков

Кирилл Коктыш: Белоруссия берет «по совести»

Российско-белорусские отношения в нефтегазовой сфере вступают в новую стадию. С 1 ноября Россия приняла решение минимизировать поставки нефтепродуктов в Белоруссию по меньшей мере до конца 2019 г. Одновременно Минск и Москва приступили к обсуждению компенсации потерь, которые Белоруссия понесет от налогового маневра в российской нефтяной отрасли, – определенные рамочные решения, похоже, уже приняты, но детали пока не обнародованы.

На первый взгляд может показаться, что Белоруссия в этой ситуации оказалась в крайне затруднительном положении, однако у ее президента Александра Лукашенко обязательно найдутся аргументы, позволяющие рассчитывать на максимальные компенсации выпадающих доходов.

Главный из этих аргументов, если оставить в стороне известную стилистику переговоров Лукашенко, – надежность Белоруссии в качестве партнера России в торговле углеводородами на мировом рынке, считает один из ведущих экспертов по российско-белорусским отношениям доцент МГИМО Кирилл Коктыш. По его мнению, система, выстроенная Лукашенко, гарантирует, что Россия в этой сфере не столкнется с «украинскими» рисками вне зависимости от того, кто будет руководить Белоруссией дальше.

«НиК»: Каковы ближайшие последствия последних решений России для внутреннего рынка нефтепродуктов и бюджета Белоруссии? Не испытает ли он ценовой шок?

– Белорусские цены на нефтепродукты всегда были зеркально уравновешены с российскими и максимально к ним приближены. Все колебания на российском рынке, как правило, повторяются и на белорусском. Сопоставимую цену выгоднее и проще держать в том числе и для того, чтобы избежать спекулятивных потоков при пересечении нефтепродуктами границы. Белоруссия и Россия – это сообщающиеся сосуды. При открытой границе с Россией проводить в Белоруссии принципиально иную политику на таком массовом рынке, как нефтепродукты, особенно не получится.

Поэтому российский налоговый маневр на белорусский рынок, конечно, повлияет, поскольку он будет вести к нарастающему выпадению доходов из белорусского бюджета.

Как эти доходы можно компенсировать, насколько я могу судить, обсуждалось в ходе трех осенних встреч на высшем уровне между Путиным и Лукашенко. Во время последней встречи, состоявшейся в Могилеве, какая-то формула была найдена, принципиальные вопросы решены, хотя конкретные механизмы не были озвучены публично. Каким будет формат компенсации – прямым, косвенным или еще каким-либо, – можно пока только спекулятивно рассуждать. Общая логика понятна: если вы находитесь с кем-то в партнерских отношениях и ваш партнер меняет правила игры, то решить, каким будет выход, можно только совместно.

«НиК»: Еще в сентябре зампред «Белнефтехима» Владимир Сизов признал в интервью ведомственному изданию, что «сейчас, когда цены на сырье для белорусских НПЗ выравниваются с мировой конъюнктурой, ведется работа, результатом которой должно стать формульное ценообразование на нефтепродукты в зависимости от цен на нефть», и обтекаемо заметил, что выработка искомой формулы идет непросто. Насколько активно возможное подорожание горючего обсуждается в белорусских СМИ и соцсетях? Можно ли сравнивать резонанс этой темы с Россией?

– Для Белоруссии эта тема не настолько горячая в том числе потому, что цена на нефтепродукты в стране, по большому счету, везде одинаковая – это касается и государственных АЗС «Белнефтехима», и частных заправок.

Поэтому все понимают, что цена на горючее в стране регулируется государством, что нет отдельной «войны» государства с нефтяниками с разными интересами – вместо этого государство предпринимает попытки сбалансировать рынок и все находятся по одну сторону баррикад.

В Белоруссии рынок нефтепродуктов регулировать гораздо проще просто потому, что масштабы экономики другие по сравнению с Россией. В Белоруссии можно предпринимать эффективные меры регулирования при самом тщательном контроле государства – в России для этого просто не хватает ресурсов.

«НиК»: В какой степени, по вашему мнению, на решении России сократить поставки нефтепродуктов в Белоруссию сказалось то, что значительная их часть, как утверждается, реэкспортировалась Белоруссией на Украину?

– Все-таки главной причиной было то, что доходы от этих нефтепродуктов выпадали из российского бюджета. Но если говорить о поставках нефтепродуктов на Украину через Белоруссию, то большая часть поставщиков – это российские компании. Поэтому речь шла не о пресечении недружественной схемы, где главным бенефициаром была Белоруссия, а механизма, которым в полной мере пользовались компании из России. Белоруссия выступала неким демпфером, через который можно было проводить сделки в полном соответствии с законодательством.

«НиК»: Будет ли теперь Белоруссия снижать объемы поставок топлива на Украину? Есть точка зрения, что этот рынок для нее даже более важен, чем Европа, поскольку он является высокомаржинальным.

– Естественно, выпадение российских нефтепродуктов скорректирует поставки на Украину, но не за счет внутреннего потребления, для которого Белоруссия производит достаточно топлива. По большому счету, масштабный украинский рынок для белорусских нефтепродуктов возник не так давно, во многом в связи с конфликтом на Украине.

Он действительно бывает высокомаржинальным, но он не очень стабилен, и говорить, что он способен потеснить европейский рынок, не приходится.

«НиК»: В чем выражается нестабильность украинского рынка для Белоруссии?

– Причин много. Ситуация, когда права собственности постоянно оспариваются и перераспределяются – а именно это на Украине и происходит в последние годы, – не способствует восприятию этого рынка в качестве долгосрочного и устойчивого. Вне зависимости от тех контрагентов на Украине, с которыми работают белорусские поставщики, продолжающееся перераспределение собственности означает, что украинский рынок будет трансформироваться и дальше, причем резко и непредсказуемо, а это значит, что есть риск невыполнения обязательств. Поэтому вряд ли в Белоруссии воспринимают украинский рынок так же, как рынки России и Европы, которые имеют под собой большой исторический фундамент.

«НиК»: С чем связана активизация движения Белоруссии в ВТО – власти страны говорят о перспективах вступления в эту организацию в ближайшие год-два? Как это событие может отразиться на положении Белоруссии на европейском рынке нефтепродуктов?

– Мне кажется, основной мотив вступления Белоруссии в ВТО связан с тем, чтобы не выделяться из числа других стран. Россия и другие ключевые партнеры Белоруссии уже являются членами ВТО, и здесь можно увидеть желание стоять с ними в одном ряду. Другое дело, что сама ВТО трансформируется.

Сначала это был некий привилегированный клуб, потом это была организация, которая дискриминировала страны, в этот клуб не входящие, а теперь ВТО превратилась в структуру, членство в которой, наверное, нужно ради престижа, но уже не дает каких-то бонусов и не предотвращает дискриминацию.

Вряд ли вступление Белоруссии в ВТО повлечет за собой какие-то практически последствия – эта организация все меньше влияет на непосредственно экономические процессы.

«НиК»: Белорусская сторона не раз говорила о необходимости развития общего рынка нефтепродуктов и газа в ЕАЭС. Соответствует ли духу и букве евразийского партнерства решение России ограничить экспорт нефтепродуктов в Белоруссию только принципиально необходимыми их видами?

– Противоречие здесь примерно такое же, как между красным и круглым. Налоговый маневр в России и ЕАЭС – это две разные реальности. К тому же задача формирования единого рынка нефтепродуктов России и Белоруссии ставилась еще при организации Союзного государства в 1999 г. Белоруссия неоднократно поднимала вопрос о доступе к внутрироссийским ценам на нефтепродукты, но Россия неизменно настаивала на том, что это должно произойти только к 2024 г.

Теперь в связи с налоговым маневром под вопросом оказывается сам смысл этого доступа: останутся ли внутренние цены на нефтепродукты в России ниже или же они автоматически будут равны внешним ценам?

Пока ответ на этот вопрос остается неясным. Возможно, что налоговый маневр в России вообще снимет понятие «внутренних цен» с повестки дня. Да и 2024 г. еще не скоро.

«НиК»: Какие основные экономические аргументы Белоруссия может привести для России в пользу максимальных компенсаций потерь от налогового маневра? Или же аргументация будет больше эмоциональной?

– Есть много чисто прагматических факторов. Белоруссия – ключевой партнер России по торговле углеводородами, в зависимости от конъюнктуры рынка через белорусскую территорию проходят $100-120 млрд в год. В лучшие времена таких партнеров было два, вторым была Украина. И тот факт, что после событий на Украине Белоруссия не ставит под угрозу транзит углеводородов из России, а продолжает обеспечивать безопасность и стабильность, и является выполнением ее партнерских обязательств в этом бизнесе.

Те несколько миллиардов долларов, которые Белоруссия ежегодно получает от этого транзита и которые либеральные эксперты называют «российскими дотациями» для Белоруссии, в самой Белоруссии считают справедливой долей маржи в общем бизнесе.

Украинские риски повлекли для России строительство двух очередей «Северного потока», «Турецкого потока» – сколько все это стоило в денежном выражении и сколько потребовало политических усилий, хорошо известно. То обстоятельство, что с Белоруссией даже близко не возникает подобных вопросов, с лихвой окупается белорусской долей в углеводородном транзите. Эта доля соразмерна рискам, я бы даже сказал, совестлива.

«НиК»: В какой степени отсутствие этих рисков объясняется ролью личности в истории, в смысле – фактором Лукашенко?

– Думаю, что эти риски в принципе не проявятся. Лукашенко создал институционализированную систему, которая будет работать вне зависимости от присутствия или отсутствия конкретного чиновника. Все институциональные механизмы, которые можно было задействовать на сравнительно небольшой территории, в Белоруссии работают если не как часы, то в максимально близком к этому режиме. Созданная Лукашенко система будет еще очень долго воспроизводить себя просто потому, что она уже построена и функционирует.

«НиК»: Лукашенко неоднократно заявлял о необходимости искать альтернативных России поставщиков нефти для белорусских НПЗ, такие поставки время от времени делались (из Азербайджана, Ирана и т. д.), но всякий раз в «тестовом» режиме. Могут ли последние решения России стать новым стимулом для этого?

– С рыночной точки зрения российская нефть для Белоруссии всегда будет вне конкуренции. Периодические демарши, которые время от времени возникали, были не только попыткой найти альтернативных поставщиков, но и понятными переговорными жестами, вполне осмысленной игрой. Любой субъект, имеющий возможность монопольного давления, – российское правительство тут совершенно не исключение – будет использовать эту возможность по полной программе. Можно вспомнить фразу покойного Черномырдина во время газового конфликта с Туркменией: «Если хотите, можете транспортировать свой газ у себя в карманах». Это был случай, когда давление оказалось чрезмерным – Туркменистан просто нашел альтернативных поставщиков, а России от этого не стало лучше.

«НиК»: Туркмении тоже вряд ли стало лучше – судя по доносящимся оттуда новостям, в стране жесточайший кризис.

– Там вопрос заключается в том, делятся элиты своими доходами с населением или не делятся. Но проблема поиска новых рынков Туркменией была решена – еще первый президент Туркмении Сапармурат Ниязов смог устойчиво вписаться в китайский рынок, сильно подорвав на тот момент конкурентные позиции «Газпрома». Не случилось бы этих противоречий с Туркменией, Россия могла бы обсуждать с Китаем гораздо лучшие условия по цене на газ. Поэтому то, что Лукашенко торгуется с Россией, причем торгуется жестко, – правильное и разумное поведение, позволяющее заключать сделки, которые каждая из сторон затем считает достаточно удачными.

«НиК»: Можно ли ожидать новых попыток поиска альтернативных поставщиков, если компенсации за налоговый маневр белорусскую сторону вдруг не удовлетворят?

– Не очень понятно, откуда эти поставщики могут взяться. Белоруссия давно демонстрирует интерес к развитию сотрудничества с Ираном, но делать это можно, опять же, только через Россию. Нефть, опять же, в карманах не повезешь, нужна инфраструктура для ее транспортировки. В этом плане на сегодняшний день альтернативы российской нефти не предвидится.

А если учесть, что после ввода в строй Белорусской АЭС энергетический баланс Белоруссии станет сильно профицитным, то можно будет признать, что вопрос с энергобезопасностью страна решила всерьез и надолго. Есть расчет и на то, что благодаря АЭС Белоруссия сможет снизить долю нефтепродуктов в экспорте.

«НиК»: Есть ли у нового премьера Белоруссии Сергея Румаса, который ранее возглавлял Банк Развития Белоруссии, собственная платформа экономической политики, включая доктрину в нефтегазовой сфере, или же это очередная техническая фигура?

– В существующей модели белорусской политики премьеру может доставаться только тактика, а стратегия будет прерогативой президента, который определяет стратегию и по Конституции. Меняется стиль исполнения уже выработанного курса, возможно, будут другие инструменты, но не идет речи о том, что новый премьер будет генерировать какую-то альтернативную стратегию.

«НиК»: С предыдущим правительством Лукашенко расстался не очень доброжелательно. Относилось ли к нефтегазовым вопросам его заявление о «пофигическом отношении правительства к поручениям президента»?

– Это высказывание было связано с ошибками в управлении. Предыдущий премьер-министр не смог полноценно справиться с модернизацией и строительством ряда инфраструктурных объектов, в том числе тех, которые планируется задействовать для участия в китайской инициативе «Один пояс – один путь», где Белоруссия должна стать единственным пока транспортно-логистическим хабом за пределами Китая. Этот проект для Белоруссии, возможно, даже более важен, чем все, что связано с нефтью.

Беседовал Николай Проценко

Белоруссия. Россия > Нефть, газ, уголь. Госбюджет, налоги, цены > oilcapital.ru, 21 ноября 2018 > № 2843092 Кирилл Коктыш

«Все позволено» и новая уязвимость

Неизбежен ли «Карибский кризис» в киберпространстве?

В.А. Орлов – профессор МГИМО-Университета МИД России, заведующий Центром глобальных проблем и международных организаций Дипломатической академии МИД России, основатель ПИР-Центра.

Резюме Диалог по кибервопросам становится в условиях кровожадной внутриполитической борьбы в США проблематичным. В этой связи, неудивительно, что ряд экспертов в Соединенных Штатах ожидает применения Россией кибероружия как неизбежности: око за око…

Дело было 18 лет тому назад. Мне принесли рукопись книги. Называлась она «Информационные вызовы национальной и международной безопасности». Это сейчас проблематика международной информационной безопасности (МИБ) – или «кибербезопасности», как ее, сильно упрощая, еще называют – у всех на слуху и находится в топе глобальных угроз. А тогда о МИБ не то чтобы никто не говорил: говорили, конечно, особенно в узких экспертных кругах, но как-то «через запятую», и эта проблема оказывалась на заднем плане. А вскоре случилось 11 сентября, и угроза международного терроризма на время затмила все остальные.

Листая старые страницы

Но достаточно мне было пролистать принесенную мне рукопись, как я понял: речь идет об аналитическом труде неординарного калибра. И о глобальной угрозе калибра гораздо большего, чем мне самому казалось до той поры.

Особенное внимание в работе уделялось сценариям кибервойн… хотел сказать «кибервойн будущего», однако авторы справедливо обращали внимание, что это уже «войны настоящего». Авторы книги предупреждали о возможности перерастания киберконфликта в ракетно-ядерный. Они были убеждены, что при двустороннем вооруженном конфликте совершенно непредсказуемой является реакция стороны, подвергшейся воздействию информационного оружия: «Может сложиться ситуация, когда выявление факта применения информационного оружия даже в очень ограниченном масштабе может привести к «испугу» и предположению, что вскрыта только «вершина айсберга» информационной атаки. Вслед за таким выводом может последовать ограниченное или массированное применение ядерного оружия».[1]

«Запретить разработку и использование информационного оружия на нынешнем этапе вряд ли удастся, как это сделано, например, для химического или бактериологического оружия, – делали авторы неутешительный вывод. – Понятно также, что ограничить усилия многих стран по формированию единого глобального информационного пространства невозможно. Поэтому развязки возможны только на пути заключения разумных соглашений, опирающихся на международное право и минимизирующих угрозы применения информационного оружия»[2].

Рукопись я тогда без промедления опубликовал, и вышедшая книга не прошла незамеченной. Хорошо помню ажиотаж на брифинге в пресс-центре МИД РФ по случаю ее выхода.

Голые и напуганные

Прошло 18 лет. За эти годы беспрецедентно шагнули вперед информационные технологии. Интернет стал сродни кислороду: отключи – и люди задохнутся; зависимость от интернета сделалась тотальной. Об информационных войнах теперь не пишет только ленивый, а в студенческой среде будущих международников про кибер хотят писать свои выпускные работы гораздо больше студентов, чем про ядерку. В ООН год не один год заседала Группа правительственных экспертов (ГПЭ), обеспокоенных проблематикой МИБ[3]. Простые люди чувствуют себя перед угрозами, исходящими из информационного пространства, используя название известного телешоу, будто «голые и напуганные». «Голые» – потому что ничем не защищены. «Напуганные» – потому что знают, что ничем не защищены. Страх и растерянность, граничащие с паникой и паранойей, то и дело окутывают, будто смог, целые страны.

И несмотря на все это, – воз и ныне там. Международное сообщество за все эти годы ни на йоту не приблизилось к выработке того, что могло бы стать «киберДНЯО» - юридически обязывающим договором о нераспространении кибероружия, который поставил бы заслон перед информационными войнами. «Это невозможно. В отличие от ядерного оружия, в случае с кибероружием мы далеко не всегда сможем идентифицировать источник атаки. Больше того, мы почти никогда не сможем отделить государственные субъекты от негосударственных», – разводят руками маститые эксперты. Правда, не менее маститые эксперты не видят тут ничего невозможного: «Я бы предложила создать (…) международную конвенцию по нераспространению кибероружия и признанию невозможности для всех стран распространения кибероружия, - заявила Наталья Касперская, президент группы компаний InfoWatch. – Необходимо об этом говорить и стремиться к этому, чтобы все страны, особенно ведущие, такую конвенцию подписали»[4].

В качестве либо компромисса, либо первого шага по преодолению «кибербеспредела» выдвигаются идеи по выработке международных «кодексов поведения» в киберпространстве, например, оглашенный на днях президентом Франции «Парижский призыв к обеспечению доверия и безопасности в киберпространстве»[5] или документ по международным нормам кибербезопасности, представленный в 2014 г. корпорацией Майкрософт на саммите Global Cyberspace Cooperation в Берлине[6].

Действительно, первый шаг делать надо, и он не обязательно должен быть юридически обязывающим и всеобъемлющим – хотя и важно, чтобы уже на первом этапе были представлены интересы различных регионов мира. Однако общая слабость «мер по укреплению доверия» и к «кодексов поведения» – аморфность, неверифицируемость и необязательность для исполнения. ДНЯО – крупнейший международный договор ХХ века, ставший краеугольным камнем глобальной безопасности – тем и силен, что близок к всеохватности: в его юрисдикции –192 государства планеты. Глобальный характер информационных угроз требует и глобального ответа: договора, столь же авторитетного и универсального, каким в ядерной области является ДНЯО.

В этих условиях, не окончательным решением, но весомым шагом на пути к нему могли бы стать двусторонние соглашения между ключевыми субъектами информационного пространства. Однако кризис, который мы сегодня наблюдаем – и который на наших глазах усугубляется – в системе договоров по контролю над вооружениями – не позволяет говорить о реалистичности таких двусторонних юридически обязывающих соглашений в информационной сфере (или, если угодно, в области кибероружия) – по крайней мере, на ближайшую перспективу.

Значит, все позволено.

И вот это чувство вседозволенности, – оно пьянит. Оно развращает. О масштабах американских операций в киберпространстве мы догадывались и раньше. Но благодаря разоблачениям Эдварда Сноудена, сделанным в июне 2013 г., кое-что из тайного стало явным. Степень американского (и британского[7]) кибервмешательства по всему миру является беспрецедентной. Основной мишенью информационных атак со стороны американского государства оказалась горстка еще пока не только де-юре, но и де-факто суверенных государств, проводящих независимую внешнюю политику. Так, США неоднократно – и в основном успешно – применяли кибероружие против Ирана, в том числе и против его мирной ядерной инфраструктуры. Но все-таки центральным объектом для американских информационно-кибернетических операций была и остается Россия.

Новая уязвимость

Этим летом я пересек девятнадцать Соединенных Штатов. Говорил с простыми людьми где-нибудь в Оклахоме или в Вайоминге. Пытался разобраться, что тревожит «одноэтажную Америку» сегодня. И как простые американцы относятся к России. А относятся они к России в основном или хорошо, или никак. Никакой «русофобии», которой страдают вашингтонские элиты, я в американской глубинке не заметил… правда, если при наших разговорах был выключен телевизор. Но вот если телевизор был как на зло включен – и если он был включен не на спортивных каналах, а на новостных, – тогда в наши разговоры начинали вклиниваться совершенно сюрреалистичные мотивы: «российской угрозы»… «вмешательства России в американские выборы»… «косвенного контроля со стороны России за многими местными американскими СМИ», «коварства Кремля»… и т.п. Конечно, все это подавалось простым американцам под соусом «Путина – диктатора и душителя свободы». Правда, в ненависти американских СМИ к российскому президенту проглядывало и нечто фрейдистское, а именно – зависть: «Вот нам бы самим не помешало сейчас такого, как Путин; только своего; сугубо американского». Но если русофобии в американской глубинке я не встретил, зато вот что встретил: ощущение уязвимости. И здесь глубинка вполне совпадает с Вашингтоном, хотя в столице это ощущение уязвимости еще острее.

С чего бы это?

16 июля 1945 г. Соединенные Штаты обрели монополию над ядерным оружием, когда испытали атомную бомбу в Аламогордо под кодовым названием «Троица». Но чувство монополии и безнаказанности не прошло у Соединенных Штатов и 29 августа 1949 г., когда атомную бомбу испытал Советский Союз. Вроде бы исключительность США в ядерных вооружениях была подорвана… однако еще несколько лет разрыв в ядерных арсеналах наших двух стран был столь велик – и настолько он был в пользу Соединенных Штатов, – что те продолжали чувствовать себя комфортно и неуязвимо. И даже когда СССР стал сокращать разрыв в ядерных вооружениях, совершенствовать точность и дальность ракетных носителей, даже когда он 30 июня 1961 г. испытал на Новой Земле водородную «царь-бомбу», – и тогда Вашингтон не воспринимал Москву в ядерном соревновании на равных, ощущая себя уверенно-защищенно.

Понадобился Карибский кризис октября 1962 г., появление советских ракет и ядерного оружия на Кубе, в «подбрюшье» Соединенных Штатов, чтобы до американского руководства дошло: мир изменился. Ядерной неуязвимости Соединенных Штатов больше нет и не будет. Надо отдать должное президенту Джону Кеннеди. Когда читаешь расшифровки его совещаний в Белом доме в дни Карибского кризиса[8], видишь, день за днем, как он мужает, тщательно вникает в ситуацию, вникнув, удерживает своих министров и советников от сползания к ядерной войне, как находит в себе силы к компромиссу. И это несмотря на огромное внутриполитическое давление, на призывы «показать себя с русскими пожестче», «ответить со свой мощью», ведь Карибский кризис разворачивался за считанные дни до промежуточных выборов в Конгресс.

Уроки были извлечены. Через каких-то девять месяцев СССР и США ставят свои подписи под Договором о запрещении ядерных испытаний в трех средах (атмосфере, космосе и под водой), вокруг которого несколько лет топтались переговорщики и находили многочисленные предлоги, почему «нельзя подписывать»: а все потому, что не было политической воли лидеров, что не получали «сигнал сверху». Вскоре начинается работа над Договором о нераспространении ядерного оружия, чему не препятствует смена хозяина Белого дома после убийства Кеннеди. Понимание, что нельзя ставить судьбы своих стран, судьбы всего мира на грань ядерной катастрофы пришло как раз в разгар Карибского кризиса. Совместные советско-американские усилия по предотвращению распространения ядерного оружия в мире вкупе с двусторонне выстроенной системой ядерного сдерживания и архитектурой контроля над вооружениями позволили избежать сползания к бездне.

Конечно, нельзя игнорировать тот факт, что между ядерным и кибероружием имеются колоссальные различия. Как справедливо замечает Игорь Иванов, «ядерное оружие создавалось и развертывалось не в целях последующего применения, а для сдерживания потенциальных противников. Страх глобальной ядерной войны предполагал максимальную осторожность и высокую ответственность ядерных держав. С кибероружием дело обстоит иначе – мало кто сейчас считает, что его применение создает непосредственную угрозу всему человечеству. А потому соблазн применить может оказаться слишком большим. При этом кибероружие в значительной степени анонимно, кибератака может быть произведена практически из любой точки планеты, и реальный киберагрессор останется неопознанным, а следовательно – и ненаказанным»[9].

Страх перед кибероружием не синонимичен страху перед оружием ядерным. Но он тоже велик, и нарастает, и особенно мучителен как раз оттого, что нет того «золотого петушка», который позволил бы легко определить, с какой стороны – с запада ли, с востока, или еще откуда – «лезет рать».

Ощущение новой уязвимости, что по «невидимым сетям» вероятный противник (будь то негосударственный субъект или, с большей вероятностью, государство) может добраться и до систем управления ядерным оружием, и до личных электронных почтовых ящиков влиятельных лиц, и до систем подсчета голосования, и до объектов критической инфраструктуры[10], кого-то вводит в ступор, кого-то доводит до паранойи, а кого-то подталкивает к планированию зеркальных или асимметричных ответных действий «на поражение». Око за око, зуб за зуб. Даже если и око, и зуб – виртуальные. Хотя грань-то между виртуальным и реальным как раз и размывается, и так недалеко до того, чтобы слепым да беззубым остаться. Именно ощущение вот этой новой уязвимости – сродни ощущению времен Карибского кризиса, что на США направлены с Кубы советские ракеты – я все больше замечаю и в Вашингтоне, и за его пределами.

Я не хотел бы сейчас спекулировать по поводу того, что произошло или не произошло два года назад в отношении подготовки к американским президентским выборам. Для меня очевидно, что американские избиратели свой выбор сделали не под «внешним» влиянием, а исходя из своих собственных убеждений. Те, кто думают иначе, по-моему, не уважают свой собственный народ, считая, что он настолько подвержен внешней манипуляции. Вообще, «российская угроза», «российский след» для многих в Вашингтоне сегодня не более чем удобный повод «поквитаться» со своими внутриполитическими оппонентами. Поляризация американских элит зашла так далеко, что для драки здесь любые средства хороши. А Россия просто удобно попалась под руку, вот «российским следом» и швыряются друг в дружку.

Но, в то же время, настороженность в отношении России присутствует. И присутствует не только в стане демократов, но и в стане республиканцев, которых сегодня кто-то наивно причисляет к «русофилам». Ее причина – куда глубже, чем попытка докопаться до ответа на вопрос, вмешивалась ли Россия в американские выборы. Ее причина – как раз в этом ощущении новой уязвимости. Россия не вмешивалась… но ведь могла вмешаться… и еще может. Санкциями кибервойны не остановишь, а только масла в огонь подольешь.

Война

Потому что эта война уже идет. Кто-то не заметил? Впрочем, неудивительно, что не заметили. Потому что это вообще-то преимущественно невидимая война. Именно такая, которой и положено быть кибервойне[11].

Российские специалисты уже довольно давно определили характеристики таких кибервойн. Они, в частности, обратили внимание на необычайную сложность задач тактического предупреждения и оценки ущерба: «Существует реальная возможность того, что представленные национальному военно-политическому руководству оценки правоохранительных органов и разведывательных служб по конкретным случаям воздействия или ситуациям будут довольно противоречивы. Нападающая сторона, используя информационное оружие, способна с беспрецедентной оперативностью проводить стратегические операции и после выполнения задач мгновенно возвращаться в установленные пределы киберпространства»[12].

Для проведения операций, целью которых является дестабилизация внутреннего положения государства-противника, по мнению российских специалистов, в качестве наиболее эффективного канала выступают средства массовой информации. При этом могут применяться различные способы оказания воздействия через СМИ, в том числе и связанные с воздействием на инфраструктуру самих СМИ: оказание воздействия через национальные СМИ противника. В случае, если это невозможно, а также в целях достижения большего эффекта – формирование альтернативных каналов информационно-психологического воздействия (альтернативные СМИ, иновещание, (…) интернет); оказание внешнего давления на политическое руководство и общественное мнение государства-противника, создание международного климата, препятствующего реализации планов противника. При этом, подавление существующих систем национального вещания, например уничтожение ретрансляционных спутников, телевизионных и радиовещательных станций специалисты относят к наименее эффективным методам в сравнении с вышеперечисленными.[13]

Диалог по кибервопросам становится в условиях кровожадной внутриполитической борьбы в США проблематичным. В этой связи, неудивительно, что ряд экспертов в Соединенных Штатах ожидает применения Россией кибероружия как неизбежности: око за око… не как превентивный, но как ответный удар. Тем более там видят, что Россия способна все более эффективно и многопланово, к тому же асимметрично, действовать в информационном поле. Только, в отличие от войны ядерной, здесь могут быть сотни тысяч незримых обменов такими ударами; правда, лишь немногие из них будут направлены для использования уязвимости сугубо военной; остальные – для использования уязвимости политической или психологической.

Раз война, значит крупнейшие американские IT-корпорации реагируют. В частности, создают «оперативные штабы», или war rooms. Первенство здесь принадлежит Facebook, при участии принадлежащих этой компании Instagram и WhatsApp. В ее war room нет окон (в прямом смысле этого слова), и есть двадцать «борцов с фейковым проникновением», число которых со временем предполагается довести до двадцати тысяч Как сказал Марк Цукерберг, выступая перед Конгрессом, «мы слишком поздно заметили российское вмешательство, и теперь всеми силами стремимся стать лучше». По словам главы отдела кибербезопасности Facebook, «наша работа - засечь любого, кто попытается манипулировать общественным мнением. Найти и обезвредить»[14].

Карибский киберкризис?

Неужели, чтобы дойти до осознания важности «договариваться» по киберделам, шире – по всей повестке МИБ[15] – придется пережить некий «Карибский киберкризис»? Или все это не более чем очередные модные «страшилки»? Не хотелось бы впадать в фатализм. Но еще меньше хотелось бы принимать позу страуса, игнорируя тот очевидный факт, что хотят того или нет крупнейшие мировые игроки, но они скатываются к такому «Карибскому кризису». Потому что кибервойна идет. Без правил. С высокой долей неопределенности. С раскручиваемой спиралью напряженности. С гонкой кибервооружений. И, конечно, нет никаких гарантий, что новый кризис будет контролируемым и что он приведет к «катарсису» в вопросах регулирования МИБ. Ведь только выпусти киберджинна из бутылки… Как заметил недавно Сергей Нарышкин, «движимые химерами прошлого, Соединенные Штаты начинают все больше походить на самонадеянного библейского силача Голиафа, который, как известно, был повержен юным Давидом.(…) Важно прекратить безответственную игру на повышение ставок и отказаться от проецирования силы в межгосударственных отношениях. Не доводить дело до нового Карибского кризиса».[16]

Готовясь к саммиту в Хельсинки в июле с.г., российская сторона подготовила проект Совместного заявления президентов России и США, где на первой же странице, третьим пунктом (следом за вопросами стратстабильности и нераспространения, а также терроризма) было предложено ориентировать профильные российские и американские государственные органы на продолжение и углубление проведенного нами обсуждения проблематики незаконной деятельности в киберпространстве, принятие совместных и параллельных мер по недопущению дестабилизирующего воздействия на критическую инфраструктуру и внутренние политические процессы в наших странах, включая выборы[17]. Как известно, Совместного заявления в Хельсинки принято не было.

Американское «все позволено» уже наталкивается на серьезное противодействие, причем не только России, но и ее ключевого стратегического партнера в глобальных делах – Китая[18]. Но даже это пока не приводит американцев к понимаю не просто важности, но необходимости договариваться.

Напротив, только что принятая Национальная стратегия для киберпространства США предполагает не только оборону, но и наступательные действия в отношении военной и киберинфраструктуры Китая и России. Ведущие американские специалисты с опытом работы на ключевых «киберпостах» в Пентагоне в эти дни высказывают вот такие рекомендации: «Соединенным Штатам следует дистанционно поражать инфраструктуру системы управления российскими вооруженными силами через заражение вирусами или посредством внедрения вредоносных объектов в эту систему через завербованных лиц. Потенциально, США могли бы вырубить электроснабжение вокруг российских военных баз, с которых ведется российская кибердеятельность. Также можно было бы, в партнерстве с частными компаниями, выдавить русских из негосударственных интернет-сетей и закрыть элементы российского сегмента интернета»[19]. Поэтому усиливается тревожное ощущение, что новые – настоящие, а не «фейковые» – поистине драматические события в киберпространстве еще только предстоят.

[1] Под ред. А.В. Федорова и В.Н. Цыгичко. Информационные вызовы национальной и международной безопасности. М.: ПИР-Центр, 2001. 94-95 с.

[2] Информационные вызовы национальной и международной безопасности. Под ред. А.В. Федорова и В.Н. Цыгичко. М.: ПИР-Центр, 2001. С. 198-199.

[3] Полное ее название: Группа правительственных экспертов по достижениям в сфере информатизации и телекоммуникаций в контексте международной безопасности. О судьбе ее мандата см.: Демидов Олег. Многостороннее регулирование киберпространства: «лебедь, рак и щука». ПИР-Центр, 14 ноября 2018. http://www.pircenter.org/blog/view/id/355

[4] MCIS 2017. Материалы конференции, с. 107

[5] О том, почему этот «призыв» не имеет шансов на реализацию, см.: Демидов Олег. Многостороннее регулирование киберпространства: «лебедь, рак и щука». ПИР-Центр, 14 ноября 2018. http://www.pircenter.org/blog/view/id/355

[6] http://aka.ms/cybernorms

[7] По сообщениям прессы, Сноуден получил доступ к данным электронной разведки не только США, но и Великобритании; в его распоряжении могли находиться до 58 тыс. британских секретных документов. – См.: ТАСС. 15 ноября 2013 г.

[8] См.: The Kennedy tapes: inside the White House during the Cuban missile crisis. Harvard University Press, 1998.

[9] Иванов И.С. Как трава сквозь асфальт. Россия в Глобальной Политике, № 4, 2018

[10] О киберугрозах для гражданской ядерной инфраструктуры я подробно писал в работе, подготовленной для Всемирного экономического форума. См.: Vladimir Orlov. Our nuclear facilities are increasingly vulnerable to cyber threats. This is what policy makers need to know. October 5, 2016

https://www.weforum.org/agenda/2016/10/our-nuclear-facilities-are-increasingly-vulnerable-to-cyber-threats-this-is-what-policy-makers-need-to-know

[11] См.: Дылевский И.Н., Комов С.А., Петрунин А.Н.. Об информационных аспектах международно-правового понятия «агрессия». Военная мысль, №10, 2013, с. 3-12.

[12] Информационные вызовы национальной и международной безопасности. Под ред. А.В. Федорова и В.Н. Цыгичко. М.: ПИР-Центр, 2001. С. 93.

[13] Информационные вызовы национальной и международной безопасности. Под ред. А.В. Федорова и В.Н. Цыгичко. М.: ПИР-Центр, 2001. С. 122-123.

[14] См.: https://techcrunch.com/2018/10/18/facebook-election-war-room/

[15] Термины имеют значение. Два десятилетия назад Россия предложила повестку дня по вопросам «международной информационной безопасности». Термин тогда многим в мире пришелся не по вкусу, и в экспертном сообществе быстро привилось упрощенческое и хлесткое: «кибербезопасность». Тем не менее, с позиций сегодняшнего дня и сегодняшних угроз куда лучше понимаешь, что именно комплексный подход к международной информационной безопасности должен быть взять за основу при поиске глобальных «развязок».

[16] Выступление Директора Службы внешней разведки Российской Федерации Сергея Нарышкина на конференции MCIS-2018. 4 апреля 2018 http://mil.ru/mcis/news/more.htm?id=12170190@cmsArticle

[17] Наиболее глубокий и при этом оперативный анализ этого вопроса проделали Елена Черненко и Екатерина Мареева в статье «Кибертрофированное сознание. США боятся кибератак, но отказываются бороться с ними вместе с Россией». Коммерсант, 9 августа 2018.

[18] При том, что и Россия, и Китай, координируя свои международные подходы в области МИБ, на деле пока, в основном, играют каждый сам за себя, стараясь хотя бы «не стрелять по своим».

[19] Jonathan Reiber. What Happens When the US Starts to ‘Defend Forward’ in Cyberspace? Defense One. November 5, 2018. https://www.defenseone.com/ideas/2018/11/what-happens-when-us-starts-defend-forward-cyberspace/152580/

Россия. США. Весь мир > СМИ, ИТ. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 21 ноября 2018 > № 2826808 Владимир Орлов

Хотите мира, готовьтесь к ядерной войне

Стратегия нового соперничества между великими державами

Элдридж Колби – директор оборонной программы Центра новой американской безопасности. В 2017–2018 гг. работал заместителем помощника министра обороны США, отвечал за стратегию и развитие вооруженных сил.

Резюме США конкурируют с великими державами, надеющимися эксплуатировать страх Вашингтона перед сползанием к ядерной пропасти. Освобождение от иллюзий – оптимальное сдерживающее средство. Лучший способ избежать ядерной войны – это быть готовым вести ограниченную ядерную войну.

Менее чем за три десятилетия ядерное оружие утратило центральное место в оборонной стратегии США, отойдя на второй план. С 1990-х гг. Соединенные Штаты резко сократили ядерные резервы и сконцентрировались на обычных вооружениях и нерегулярных вооруженных формированиях. Политика в области ядерных вооружений полностью сосредоточилась на пресечении появления ядерного оружия в таких странах, как Иран и Северная Корея, а видные политические деятели и столпы национальной безопасности даже призывали к полной отмене ядерного оружия. То, что во время холодной войны было краеугольным камнем стратегии, перестало быть приоритетом.

Сразу после окончания холодной войны, когда США обладали беспрецедентной мощью в мире, такой подход казался разумным. Вашингтону не нужна была ядерная стратегия против Ирака или Сербии. Но сегодня вернулась конкуренция между великими державами. Россия хочет пересмотреть статус-кво в Европе, сложившийся после холодной войны. Усиливающийся Китай стремится к доминированию в Азии, а затем и за ее пределами. Для осуществления своих целей каждая из этих стран развивает вооруженные силы, идеально приспособленные для сражения с Соединенными Штатами и победы над ними в будущей войне. И возможности, предоставляемые современными мобильными ядерными установками, являются ключевой частью их стратегий.

Подобные возможности могли бы позволить России или Китаю оказывать давление на американских союзников и блокировать любые попытки США нанести ответный удар. Это должно вызывать сильную тревогу среди американских политиков: большая стратегия Соединенных Штатов опирается на сеть альянсов, призванных поддерживать благоприятный расклад сил и обеспечивать беспрепятственную торговлю США со всеми странами и их доступ к любому региону мира. Альянсы действуют до тех пор, пока есть гарантия их надежной защиты от внешних угроз. Но если Россия и Китай могут победить в войне с Соединенными Штатами в Европе и Азии, то эти ревизионистские страны будут продавливать свои интересы любой ценой, что может иметь для США болезненные и, возможно, катастрофические последствия. Задача Вашингтона понятна. Он должен продемонстрировать Москве и Пекину, что любая попытка применить силу против его друзей и союзников, скорее всего, закончится неудачей и будет чревата такими издержками и рисками, которые значительно перевесят любую выгоду. Для этого нужны мощные обычные вооружения, а также правильная стратегия и потенциал для ведения ограниченной ядерной войны и победы в ней.

Следовательно, впервые за целое поколение правильная оборонная стратегия означает выбор правильной ядерной стратегии. Это требует не просто модернизации имеющегося арсенала чрезвычайно разрушительного стратегического ядерного оружия и систем его доставки. Арсенал, призванный нанести немыслимый урон в апокалиптической войне, необходим для сдерживания наиболее зловещих и коварных ударов. Но угроза применения такого оружия в ограниченной войне ради защиты союзников, находящихся на расстоянии многих тысяч километров от берегов США, выглядит слишком экстремально и потому малоубедительно. Вряд ли она будет воспринята всерьез.

Вместо этого Соединенным Штатам нужны системы вооружений, способные заполнить пропасть между войной с применением обычных средств и смертельно-опустошительным ядерным конфликтом. В частности, Вашингтону следует наращивать усилия в области разработки тактического ядерного оружия малой мощности и связанных с ним стратегий, которые могли бы эффективно остановить нападение России или Китая на союзников США, но при этом не спровоцировать ядерный апокалипсис. Демонстрация потенциальным противникам возможностей – лучший способ избежать необходимости применять их на практике.

Творить благо, пока все благополучно

В годы холодной войны США делали ставку на ядерное оружие. Поначалу, когда Соединенные Штаты имели подавляющее ядерное превосходство над Советским Союзом, они полагались на угрозу молниеносного и решительного ядерного удара для сдерживания советской агрессии в Европе. В начале 1960-х гг. американские стратегические силы значительно превосходили советский ядерный потенциал. Оборона НАТО в Европе ощетинилась ядерными боеголовками, тогда как обычные вооружения в основном играли роль второй скрипки. Когда Советы нарастили ядерные мышцы, и преимущество улетучилось, Вашингтон решил, что с помощью ядерной стратегии он не сможет надежно защитить Западную Европу. В итоге было решено усилить обычные вооружения и разработать стратегии ограниченного ядерного удара, чтобы затормозить советское вторжение и убедить Москву завершить любую войну, не доводя дело до ядерного Армагеддона. Таким образом, хотя Вашингтон продолжал инвестировать в стратегические ядерные силы, он также разрабатывал тактические ядерные вооружения и возможности, призванные компенсировать отставание от стран Варшавского договора по части обычных вооружений. Слава Богу, стратегии не пришлось применить на практике – возможно потому, что они были достаточно серьезной угрозой, чтобы убедить Советский Союз не начинать такую авантюру, как серьезное наступление на Запад. Это свидетельствовало о ценности данной стратегии для обеспечения сдерживания.

После распада СССР Соединенные Штаты переключили внимание на страны-изгои, которые теперь представляли главную угрозу их интересам, хотя и гораздо более умеренную. Традиционные вооруженные силы США демонстрировали способность наносить быстрое поражение таким неприятелям, как иракская армия Саддама Хусейна 1990–1991 гг., сербские вооруженные силы в 1998–1999 гг. или правительство талибов в Афганистане 2001 года. Если ядерные стратегии казались болезненно избыточными еще в годы холодной войны, то в эпоху полного доминирования Соединенных Штатов в мире они стали выглядеть просто абсурдно.

Соответственно Вашингтон сделал главный акцент на обычных вооруженных силах, которые можно было использовать для превентивных ударов и смены режимов за рубежом. США резко сократили ядерный потенциал и его роль в оборонной стратегии. Теперь американские стратеги были больше всего озабочены перспективой приобретения ядерного оружия террористами или государствами-изгоями. Вот почему сменявшие друг друга администрации работали над сдерживанием расползания ядерных вооружений и их запретом, чтобы применение ядерного оружия допускалось лишь в самых крайних случаях. Данный подход казался привлекательным: с учетом неоспоримого превосходства США в конвенциональных вооружениях в случае всеобщего запрета ядерных вооружений и отказа от них американская мощь еще больше усилилась бы.

Более того, данная стратегия пользовалась поддержкой всего политического спектра. Неудивительно, что «голуби» аплодировали избавлению от оружия, которое так ненавидели; но даже «ястребы» приветствовали смену парадигмы. В конце концов, ядерное оружие повышало критический порог для военных действий. Президент Джордж Буш-старший сократил число ядерных боеголовок в американском арсенале на 5 тыс. единиц в 1992 г., и каждая последующая администрация, демократическая и республиканская, продолжала сокращать ядерные запасы. В итоге ядерный потенциал США сжался до малой доли от его непомерного размера времен холодной войны.

Гром среди ясного неба

Но если этот подход когда-то имел смысл, то сегодня уже нет. Россия и Китай совершили впечатляющий рывок в военном строительстве и могут реально угрожать стратегическим интересам США и их союзников. Ушли те дни, когда американцы были способны легко пресечь нападение Китая на Тайвань и когда даже мыслей не приходило о наступлении России на страны Балтии.

Проблема не только в том, что все более изощренные и могущественные обычные вооруженные силы России и Китая готовы нанести удар по союзникам и партнерам Соединенных Штатов (таким как Польша и страны Балтии в Европе или Япония и Тайвань в Азии). Дело в том, что любая конфронтация с Россией или Китаем в будущем может перерасти в обмен ядерными ударами. Во-первых, в случае ожесточенного сражения с неопределенным исходом у каждой из сторон может появиться искушение достать ядерную саблю для обострения ситуации и проверки решимости противника, либо для того чтобы просто продолжить сражение. Во-вторых, если Москва захватит Прибалтику или Пекин вторгнется на Тайвань, они, вероятно, пригрозят применением ядерного оружия или даже применят его, чтобы не допустить контратак со стороны США или чтобы резко снизить эффективность таких контратак. Фактически это центральный столп их доктрин победоносной войны и потенциальная тактика, к которой они могут прибегнуть, чтобы нанести урон Соединенным Штатам и получить преимущество.

Эта угроза – не плод больного воображения. Россия потратила большую часть своих ограниченных денежных средств на создание современного и разнообразного ядерного арсенала. Значительная его часть предназначена для нанесения удара по конкретным военным целям, а не для того, чтобы стереть с лица земли крупные города одним злодейским ударом. Например, Россия размещает значительное число ядерных боеголовок на подлодках и кораблях ВМФ, включая противокорабельные крылатые ракеты, ядерные торпеды и ядерные глубинные бомбы. Как следует из российских военных учений и журналов, главная идея ядерной стратегии Москвы в том, чтобы использовать ядерное оружие целенаправленного действия и вести войну на своих условиях. Ставка делается на то, что применение ядерного оружия запугает США и заставит их отступить. Эта стратегия известна под названием «эскалация ради деэскалации».

Если бы Россия захотела бросить вызов НАТО, она могла бы разместить «зеленых человечков» – солдат или офицеров разведки без опознавательных знаков – в Польше или Прибалтике, пытаясь посеять замешательство и сформировать общественное мнение в пользу Москвы, как она сделала это в Крыму в 2014 году. Затем она могла бы направить туда обычные войска с повышенной огневой мощью, способные быстро захватить территории, окопаться на них и развернуть грозные оборонительные рубежи. Завершить подобную операцию возможно угрозой применения ядерного оружия или реальных ядерных ударов для отражения любой контратаки с применением обычных вооружений, которую войска США и НАТО могли бы начать для защиты своих союзников. Например, Москва могла бы нанести ядерный удар по американским базам в Западной Европе или по американской флотилии в Атлантике. В этом случае у Вашингтона будет очень простой выбор: урегулирование или полномасштабная ядерная война.

Китай проявлял больше сдержанности в наращивании ядерных вооружений, чем Россия, но он также разрабатывает современные ядерные вооружения, которые можно применить в региональном конфликте, такие как баллистические ракеты DF-21 и DF-26. Это именно тот вид оружия, который понадобится Китаю, чтобы поставить Вашингтону шах и мат в Азии. Если Китай захочет форсировать вопрос Тайваня или диктовать условия урегулирования территориальных споров с Японией, он мог бы опереться на вновь обретенное богатство и мощь для политической изоляции одной из этих стран. В случае эскалации Китай мог бы попытаться захватить Тайвань или спорные территории с помощью обычных вооруженных сил и подготовиться к тому, чтобы блокировать действенный ответ США и союзных войск. Если этого окажется недостаточно, Китай может использовать свои все более точные и гибкие ядерные силы для нанесения удара по американским воздушно-морским базам в западной акватории Тихого океана, чтобы проверить, как далеко пойдут Соединенные Штаты для защиты своих союзников и партнеров. Главное здесь в том, что, если США хотят сохранить архитектуру своих альянсов в Европе и Азии, они должны адаптировать стратегию к противостоянию с противником, готовым к эскалации с применением ядерного оружия.

Правильно оценить угрозу

Прежде всего нужно отбросить устаревшие исходные предпосылки, которые продолжают влиять на сегодняшние дебаты по поводу ядерной стратегии США. С одной стороны – «голуби», доказывающие, что ядерную войну просто нельзя ограничить или контролировать и что призрак ядерной разрухи достаточно страшен, чтобы сдержать полномасштабную ядерную войну. Они считают: главное – позаботиться о том, чтобы никто не думал иначе и не начал раскачивать лодку, так как в этом случае ситуация может выйти из-под контроля. Между тем все, что нужно Соединенным Штатам, чтобы сдержать Россию или Китай – сравнительно небольшой ядерный арсенал с единственной целью уничтожить очень ценные, но незащищенные цели, такие как города. Согласно данной аргументации, такой угрозы достаточно при условии, что все стороны сохранят мощные, но ограниченные обычные вооруженные силы и будут тщательно избегать столкновений.

Этой логики придерживаются влиятельные политики. В 2012 г. исследовательская группа под председательством Джеймса Картрайта, бывшего вице-председателя Объединенного Комитета начальников штабов, пришла к выводу, что «в современном мире невозможно представить себе ситуацию», в которой ядерный удар был бы в интересах США или России. В своем докладе группа призвала Соединенные Штаты существенно сократить ядерный потенциал и полностью уничтожить тактическое ядерное оружие. А в письме, подписанном в этом году бывшим министром обороны Уильямом Перри и другими тяжеловесами, утверждалось: «Маловероятно, что есть такое явление, как ограниченная ядерная война; подготовка к ней – это глупость».

К сожалению, подобная точка зрения игнорирует возможные побудительные мотивы противников США в войне и факты, говорящие об их вероятном поведении. Россия и, в меньшей степени, Китай размещают все более высокоточное ядерное оружие небольшой мощности, которое практически бесполезно в тотальной ядерной войне, но полезно при ограниченном обмене ядерными ударами. Похоже, они верят в возможность ограниченной ядерной эскалации, и что она может принести им победу в столкновении с Соединенными Штатами.

Это не должно удивлять Вашингтон. Риски балансирования на грани ядерной войны могут быть огромными, но не менее впечатляющей окажется и отдача в виде получения ядерных преимуществ над противником. В конце концов, ядерное оружие – главная козырная карта: если удастся убедить неприятеля, что она будет разыграна, а вы готовы пойти на такой риск, ничто не станет более сильным доводом. Американцам следовало бы это понимать – ведь они оттачивали такой подход против Советского Союза в годы холодной войны. Однако «голубиная» стратегия оставит США без надлежащих средств для реализации описанных возможностей, воодушевит противников на то, чтобы воспользоваться данным упущением и сделать войну, в том числе ядерную, более вероятной.

Вместе с тем чрезмерно «ястребиное» мышление также вводит американских политиков в заблуждение. Многие «ястребы» видят решение в развитии всех родов войск, способных стреножить ядерный арсенал России или Китая, и в то же время развернуть массированную ракетную оборону, чтобы блокировать любой удар возмездия. Если бы Соединенные Штаты усовершенствовали данный подход, то могли бы нанести первый разоружающий удар по неприятелю. Длинная тень одной лишь этой угрозы разубедила бы Россию или Китай и удержала их от нападения на друзей или союзников США.

Проблема в том, что такую стратегию просто слишком трудно потянуть в финансовом отношении; это очевидный блеф. Уничтожение или подавление всех ядерных сил России и Китая было бы умопомрачительным вызовом. А если уж вести ядерную войну, необходимо делать это совершенно и филигранно, либо не ввязываться в нее вообще: ведь если хотя бы несколько термоядерных бомб просочится через противоракетную оборону, это будет означать ужасающее количество смертей и страшные разрушения. Цена, которую заплатит американский народ, была бы совершенно несоизмерима с интересами, ради которых стоило начинать бойню.

Чтобы полностью разоружить Россию или Китай, Соединенным Штатам придется не только уничтожить или подавить огромное число мобильных пусковых комплексов, рассредоточенных на большой территории, подводных лодок и самолетов, но сделать это единовременно, максимум в течение нескольких часов, чтобы предотвратить контрудар. Для этого пришлось бы отыскать и зафиксировать мобильные цели, отслеживать их перемещения, уничтожая их и подтверждая их гибель. США находят эту задачу чрезвычайно трудной даже против таких сравнительно слабых противников, как Ирак.

Между тем противоракетной обороне пришлось бы предотвращать удары вражеских ракет по целям на своей территории, но пока противоракетные системы имели дело с примитивными баллистическими и крылатыми ракетами, а не с передовыми системами доставки России и Китая. Чрезвычайно трудно защититься от баллистических ракет, движущихся в несколько раз быстрее звука, не говоря уже о коварных и незаметных для радаров крылатых ракетах и подводных торпедах. Как сказал в 2015 г. Джеймс Виннефельд, тогдашний вице-председатель Объединенного комитета начальников штабов, «ракетная оборона против угроз высокого уровня слишком трудна, слишком дорога и слишком дестабилизирующая с точки зрения стратегии, чтобы хотя бы попытаться ее развернуть». Попросту говоря, нет правдоподобного сценария, при котором чрезмерно «ястребиный» подход имел бы смысл. А явный блеф нельзя считать мудрой долгосрочной стратегией.

Иметь правильный арсенал

В конечном итоге логика сдерживания указывает на необходимость найти в оборонной стратегии США в отношении новых соперников-сверхдержав баланс между двумя противоречащими друг другу требованиями. Какими бы действиями ни угрожал Вашингтон, они должны быть достаточно мощными, чтобы обуздать неприятеля, но не настолько апокалиптическими, чтобы выглядеть неправдоподобными. Баланс найти не так легко. Страна, пытающаяся защитить свою территорию, возможно, сумеет убедить противников, что рискнет ядерным уничтожением, чтобы избежать оккупации иностранными войсками. Но когда Вашингтон произносит подобные угрозы, чтобы защитить от агрессии союзников, находящихся далеко от американских границ, то эти угрозы кажутся куда менее правдоподобными. Один американский чиновник как-то процитировал слова бывшего государственного секретаря Генри Киссинджера: «Великие державы не совершают самоубийство ради союзников».

Хорошая новость в том, что Соединенные Штаты могут защитить союзников, не нацеливаясь при этом на весь ядерный арсенал противников и не начиная поход на Москву или Пекин. Вместо этого американские войска должны иметь возможность остановить вторжение на территорию союзников за счет молниеносного удара по обычным и тактическим ядерным силам, которые Россия или Китай предполагают использовать для захвата и удержания желаемой территории. Если США сделают такое, Россия или Китай могут закончить на этом конфликт – исход, который, вероятно, устроит Вашингтон. Но если они все же решат продолжать противостояние даже после того, как американцы отразят первоначальное наступление, бремя эскалации полностью ляжет на их плечи.

Рассмотрим это на примере КНР: вместо быстрого захвата Тайваня и создания на суше новой фактической ситуации китайским лидерам придется делать выбор между отступлением и риском полномасштабной, продолжительной войны с США, не говоря уже о действиях, которые могут предпринять американские союзники в ответ на крупномасштабную агрессию китайцев в Восточной Азии. Как только путь для быстрого вторжения будет заблокирован, любая дальнейшая эскалация, к которой, возможно, прибегнет Китай, обречена на провал, поскольку приведет к решительному ответу Соединенных Штатов и их союзников.

Обычные вооруженные силы США спокойно выполнили бы большую часть работы по блокированию наступления противника посредством замедления продвижения, ослабления наступающих войск и в идеале остановки агрессии. Соответственно, центральным столпом стратегии должно быть повышение боеготовности обычных вооруженных сил, чтобы они сражались вместе с союзническими армиями. Но не менее важную роль должны играть и американские ядерные силы, особенно предназначенные для ведения ограниченной войны. Например, Россия или Китай способны встать на путь ядерной эскалации, вынуждая дать адекватный ответ или идти на риск поражения. Более того, в случае уменьшения американского воинского контингента в предстоящие десятилетия, особенно в Восточной Азии, они могут сделать ставку на ядерный потенциал для противодействия обычным вооруженным силам Китая.

Для осуществления этой стратегии Вашингтону необходимо инвестировать в современные тактические ядерные боеголовки и системы доставки, предназначенные для регионального сражения. Сегодня американский арсенал состоит в основном из стратегических вооружений, созданных для ведения крупномасштабной ядерной войны со стратегическими силами противника, ударам по руководству противоборствующей армии и тому подобное. Почти все тактические ядерные вооружения США были демонтированы. Немногие оставшиеся могут лишь ограниченно использоваться в войне с Россией или Китаем. Этот пробел признан в «Обзоре состава и количества ядерных сил 2018 года», выпущенного Пентагоном. В нем заявлено о намерении модернизировать тактические бомбы, доставляемые по воздуху, и разработать ядерные боеголовки малой мощности для баллистических ракет, установленных на подлодках. Но Соединенным Штатам следует пойти дальше и разработать или адаптировать умеренное число ядерных боеголовок и систем доставки, способных нанести ущерб ключевым российским или китайским традиционным целям, прежде всего тем, которые нужны для вторжения в Прибалтику или на Тайвань: сухопутные войска на укрепленных позициях, маневренные войска, военно-морские флотилии и ударные корабли. Требуются новые боеголовки, имеющие меньшую мощность, чем большинство боеголовок в нынешнем арсенале. Их нужно оптимизировать для уничтожения укрепленных шахт, где находятся вражеские ракеты, а не для остановки обычных войск. Эти вооружения не заменят обычные вооруженные силы. Однако они помогут нейтрализовать те преимущества, которые Россия и Китай способны извлечь из своих ядерных потенциалов. Идти на риск конфронтации с хорошо оснащенной американской армией – значит обрекать себя на поражение или самоубийственную эскалацию.

Испытанное и проверенное средство

Поскольку эффективного сдерживания не может быть без действенной связи, Вашингтону также необходимо изменить способ донесения до сведения противников своей ядерной стратегии. В последние десятилетия правительство США подчеркивало, что ядерную войну невозможно контролировать. В этой точке зрения, очевидно, есть рациональное зерно, поскольку переход «красной черты», связанной с применением ядерного оружия, действительно чрезвычайно рискован. Но если слишком много внимания обращать на невозможность контролировать ядерную войну, тем самым можно фактически пригласить неприятеля к эскалации. Противники логично заключат: если Вашингтон настолько убежден, что любые ограниченные ядерные операции неизбежно приведут к эскалации до уровня Армагеддона, он никогда не осмелится пересечь эту черту, разве только ради собственного выживания, но не ради защиты союзников.

Соответственно, официальным лицам США нужно изменить эту риторику. Им следует и дальше подчеркивать, что ядерная война может быстро выйти из-под контроля, и последствия предстоят катастрофические. Вместе с тем следует демонстрировать – делом во время армейских учений, обучения личного состава и разрабатываемых возможностей, а также словом в официальных заявлениях – что Соединенные Штаты готовы к ограниченным и действенным ядерным операциям. Это станет сигналом для России и Китая, что у США есть воля и возможности расстроить любые планы балансирования на грани ядерной войны.

Такая ядерная стратегия совместима с контролем над вооружениями. В конце концов, цель контроля над вооружениями – не разоружение, а стратегическая стабильность. На практике это означает, что все стороны уверены в собственной способности нанести эффективный ядерный удар возмездия, но оставляют место для сотрудничества с целью снижения риска непреднамеренной войны из-за случайности или просчета. В течение нескольких десятилетий доминирующими идеями в американской ядерной политике было сокращение, минимизация и уничтожение. Этот подход можно было обосновать в 1990-е гг. и начале нового века, но с тех пор мир изменился. Сегодня США конкурируют с великими державами, считающими, что могут успешно противостоять Соединенным Штатам, и надеющимися эксплуатировать страх Вашингтона перед сползанием к ядерной пропасти. Освобождение от подобных иллюзий – лучшее сдерживающее средство. Хотя это звучит парадоксально, но лучший способ избежать ядерной войны – готовность к ведению ограниченной ядерной войны.

Для критиков данный подход – рецидив мышления времен холодной войны. Но когда речь идет об оборонной стратегии, оно, возможно, и неплохо. В конце концов, мышление времен холодной войны позволяло США и их союзникам сдерживать крупномасштабную агрессию в течение 45 лет, несмотря на численное превосходство обычных войск противника в Европе. Соединенным Штатам повезет, если им удастся добиться такого же результата в течение следующих 50 лет. Определенная разновидность мышления времен холодной войны станет именно тем, что так нужно сегодня Вашингтону и его союзникам.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6 за 2018 год. © Council on foreign relations, Inc.

Россия. США. Весь мир > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 21 ноября 2018 > № 2826791 Элдридж Колби

«Долгий мир» и ядерное оружие

Удержит ли оно от большой войны?

Алексей Фененко – доктор политических наук, доцент факультета мировой политики МГУ им. М.В. Ломоносова.

Резюме Ядерное оружие сегодня, как и химическое в 1930-е гг., не может предотвратить начало войны, но способно не допустить его применения противником. В этом смысле наличие ядерного оружия может пока создавать «предел экскалации», но не в силах предотвратить саму возможность расширения межгосударственных войн.

Заявление Дональда Трампа о намерении выйти из Договора о сокращении ракет средней и меньшей дальности (ДРСМД) и последовавшая за ним волна прогнозов о скором развале системы контроля над вооружениями побудили автора суммировать наблюдения о роли ядерного оружия (ЯО) в современном мире. Участвуя в многочисленных дискуссиях по данной проблеме, я удивлялся, что экспертное сообщество часто некритически повторяет аксиомы 1980-х годов. Во-первых, в ядерной войне не может быть победителя – она приведет к гибели всей цивилизации; во-вторых, любой прямой конфликт между ядерными державами завершится ядерной эскалацией и потому в принципе невозможен; и в-третьих, взаимное ядерное сдерживание обеспечило беспрецедентно долгий мир.

Между тем ЯО, строго говоря, пока не состоялось как оружие. После нанесения американцами атомных ударов по Хиросиме и Нагасаки в 1945 г. в мире не было случаев его применения. Использование ЯО против японских городов было скорее политической демонстрацией, чем отработкой реальных военных возможностей. Мы не видели применения ЯО в боевой обстановке и, соответственно, не можем оценить результаты: число реально пораженных целей и степень их разрушения, воздействие на вооруженные силы противника и эффективность мер защиты, предпринятых им. Оценки поражающей мощи ЯО опираются либо на неоднозначные материалы ядерных испытаний, либо на теоретические расчеты. Все концепции «ядерного сдерживания» являются, по сути, теорией, игрой ума – гипотетическими размышлениями на тему: «Что будет, если мы применим оружие, поражающие функции которого нам неизвестны». В современном мире корректнее говорить не о «ядерной стратегии», а о философии ядерного оружия как совокупности представлений о нем политических элит.

Но если это так, то тезис, что ЯО обеспечивает современный «долгий мир», сомнителен. Само по себе оружие не способно обеспечить ни мир, ни войну: все решает намерение политических элит ведущих держав. Никто не может гарантировать, что отношение политиков к ЯО не изменится. Поэтому в данной статье я попытаюсь дать ответ на два вопроса: 1) действительно ли ЯО обеспечивает «долгий мир», 2) почему прямая война между ядерными державами не состоялась до сих пор и может ли она состояться в будущем.

Уникален ли «долгий мир»?

Термин «долгий мир» (long peace) предложил американский политолог Джон Гэддис для обозначения периода холодной войны. С тех пор ученые используют его для всего периода от окончания Второй мировой войны до настоящего времени. В 1980-е гг. популярность обрело мнение, что «долгий мир» обеспечивается ЯО, которое в силу колоссальной разрушительной мощи принуждает великие державы к миру, «украв у них категорию победы». Однако история знала периоды «долгого мира» и без наличия у великих держав ЯО.

Еще в 1820-е гг. Клаузевиц разделил войны на тотальные и ограниченные. Они отличаются друг от друга не масштабами военных действий и не числом погибших, а целями противников. Цель тотальной войны – ликвидировать неприятеля как политический субъект; цель ограниченной – принудить его к компромиссу. Тотальные войны обычно ведутся массовыми мобилизационными армиями; ограниченные – небольшими контингентами профессионалов.

Но тотальные войны чрезвычайно редки. В новейшей истории можно вспомнить всего четыре: Тридцатилетняя война (1618–1648), Войны Французской революции и продолжившие их Наполеоновские (1792–1815), Первая мировая (1914–1918) и Вторая мировая (1939–1945). Каждая завершалась сломом мирового порядка и формированием нового. Большая часть истории человечества была временем ограниченных войн, в которых преследовались локальные цели. То, что мы называем «долгим миром» – фактически периоды отсутствия тотальных войн при одновременном ведении ограниченных войн и силовых демонстраций. И здесь ядерная эра не уникальна.

Вестфальский порядок, сложившийся по итогам Тридцатилетней войны, казалось бы, нарушался множеством войн. Однако они носили ограниченный характер, представляя собой серию силовых демонстраций в пограничных районах или колониях. К началу XVIII века сложился новый тип «войн за наследство». В стране, охваченной кризисом государственности, формировались две партии – «профранцузская» и «антифранцузская», которые соответственно приглашали Францию (или ее младших партнеров) либо ее противников ввести войска на свою территорию. Результатом становилась война на землях кризисного государства, в ходе которой Франция и ее противники старались не задевать напрямую территории друг друга. Соответственно и мир представлял собой «большую сделку», чуть более удачную для победителя и чуть менее удачную для побежденного.

Вестфальская эпоха была расцветом того явления, которое мы называем «гибридными войнами». Создателем «гибридных войн» был король Франции Людовик XIV (1643–1715 гг.). В период подготовки войны за Пфальцское наследство (1688–1697 гг.) он решил, что Версалю удобнее действовать в германских землях не напрямую, а с помощью зависимых от него немецких князей. В случае поражения Франция может без ущерба для престижа откреститься от них; в случае победы – приписать ее себе. Отсюда следовал главный принцип французской политики: формировать региональные балансы сил за счет использования малых стран (вплоть до совершения в них дворцовых переворотов) и их натравливания на великие державы. Противники Франции, уступавшие ей по совокупности ресурсов, усваивали этот стиль войн. Широкое распространение получили «гибридные» формы военных действий: использование наемников, каперство на морях, ведение войн младшими партнерами одних великих держав против младших партнеров других.

Причин такого «долгого полумира» было как минимум три. Во-первых, монархи Европы не желали повторить разрушительную Тридцатилетнюю войну. Во-вторых, ни одна из европейских держав не стремилась к немедленному изменению соотношения сил, установленного Вестфальским миром 1648 года. В-третьих, средством ведения войн были небольшие контингенты профессионалов, которые могли действовать только вблизи от баз и на ограниченной территории. Ситуация изменилась только в 1792 г., когда во Франции установился внесистемный режим, нацеленный на кардинальный слом всего Вестфальского порядка. Именно революционная (а за ней и наполеоновская) Франция вернулась к подзабытой с середины XVII в. практике тотальных войн на основе массовой мобилизации, видя в них инструмент для сокрушения старого порядка. Другие державы были вынуждены перенять эту систему, коль скоро они не соглашались с гегемонией Парижа.

Венский порядок, существовавший от конца Наполеоновских войн (1815) до Первой мировой войны (1914–1918), был периодом полноценного «долгого мира». За сто лет между великими державами произошли всего четыре ограниченные войны: Крымская (1853–1856), Австро-французская (1859), Австро-прусская (1866) и Франко-прусская (1870). Крымская война была набором силовых демонстраций в отдаленных от центра Европы регионах: в Крыму, на Кавказе, на Белом море и на Камчатке, а на Балтийском море стороны ограничились малыми силовыми демонстрациями. Франко-австрийская и Австро-прусская войны были по современной терминологии короткими вооруженными конфликтами в пограничных регионах. Они больше напоминали конфликты холодной войны (в Корее, Вьетнаме или Афганистане), чем Наполеоновские войны или мировые войны ХХ века. Локальные конфликты – между Австрией и итальянскими государствами, Пруссией и Данией – мы сегодня и вовсе оценили бы как «полицейские операции» или «межэтнические столкновения».

Единственной полноценной войной в Европе XIX века стала Франко-прусская 1870 года. Однако и она была короткой трехмесячной кампанией на основе мобилизационных армий. По своему характеру эта война также была ограниченной: завершилась провозглашением Германской империи (т.е. завершением объединения Германии) и отторжением от Франции Эльзаса и Восточной Лотарингии. После этого в Европе на 44 года вновь установился мир.

В рамках российско-британской Большой игры XIX века впервые произошло вытеснение конфликтного потенциала великих держав на периферию. Объектом соперничества было пространство на Среднем и Дальнем Востоке, где развернулась серия опосредованных войн. Именно здесь сформировался тип войн как военных экспедиций против младших партнеров другой державы (русские походы в Среднюю Азию, карательные экспедиции западных держав против Японии) или с целью улучшения собственных стратегических позиций (Опиумные войны или англо-афганские войны). Великобритания и Россия сохраняли при этом состояние мира и дипломатические отношения, то есть формально «долгий мир». Похожая система опосредованного соперничества сложилась и в Западном полушарии. Великобритания и Франция стремились подорвать американскую доктрину Монро, но не прямой войной с США, а с помощью опосредованных силовых акций, не прерывая дипотношений с Соединенными Штатами.

В конце XIX века регионом для вынесения конфликтов из центра стали Балканы. Россия и Австро-Венгрия, формально сохраняя мир, постоянно боролись за влияние в Сербии, Болгарии, Румынии и Греции. В это соперничество втягивались Германия (на стороне Австро-Венгрии) и Великобритания (сближавшаяся с Россией). Военные конфликты между балканскими странами – от Сербо-болгарской войны (1885) до Балканских войн (1912–1913) – были превращенной формой соперничества великих держав. Европейские страны 35 лет поддерживали мир, вынося свои противоречия на Балканский полуостров.

В последней трети XIX века в общественности великих держав царили настроения, похожие на современные. Большая война в Европе казалась немыслимой – преобладала уверенность, что Франко-прусская война была «последней войной белых людей», а «цивилизация уже не допустит войны»: она стала слишком разрушительной и невыгодной ни победителям, ни побежденным. Будущее человечества казалось веком науки – построением нового общества, в котором сотрутся границы между народами и странами благодаря свободе передвижения и средствам связи.

Распад «долгого мира» XIX века был вызван политическими причинами. Германия после прихода к власти императора Вильгельма II в 1888 г. взяла курс на ревизию сложившихся правил игры. Система баланса сил распалась на долгосрочные военно-политические блоки: Антанту и Тройственный союз. В такой ситуации конфликтное пространство на Балканах стало не стабилизирующим механизмом, а средством эскалации межблокового противостояния. Военное здесь в полном соответствии с формулой Клаузевица дополняло политическое: разработка концепции тотальной войны на основе мобилизационных армий велась ради ревизии Венского порядка. Апробация этой концепции, разработанной еще в 1880-х гг., на практике произошла в 1914 году.

Нынешний Ялтинско-Потсдамский порядок, существующий с различными модификациями после 1945 г. до настоящего времени, развивается по логике Вестфальского и Венского порядков. Великие державы установили набор правил по итогам Второй мировой войны. Эти правила действуют до сих пор: формально ведущая роль ООН, состав постоянных членов СБ ООН и наличие у них права вето, сохранение ограничений суверенитета Германии и Японии, силовой отрыв (ракетно-ядерный паритет) США и России от остальных стран мира. Соперничество между великими державами пока происходит в этих рамках. Конфликты и ограниченные войны выносятся на периферию, стабилизируя при этом саму систему.

Можно, конечно, возразить, что в рамках Ялтинско-Потсдамского порядка великие державы формально не объявляют друг другу войн. Но это связано не с наличием ЯО, а скорее с изменением самой системы ведения войны. С середины XIX века продолжается общий процесс удорожания вооружений и возрастания фактора времени при принятии военных решений. Лучшим сценарием начала войны становится нанесение упреждающего удара для уничтожения политического руководства противника и блокировки развертывания им вооруженных сил. Прежде кризис порождал войну: возникала конфликтная ситуация, дипломаты обменивались угрожающими нотами, и в какой-то момент следовало объявление войны. Теперь действует обратная схема: внезапный удар и силовая акция, после которой дипломаты пытаются осмыслить, а что, собственно, произошло. Впервые такая модель была опробована Японией в Маньчжурии в 1931 г., и с тех пор стала эталоном военно-штабного планирования.

В этом смысле эффективность англосаксонской теории «ядерного сдерживания» под вопросом. В ее основе лежал постулат американского дипломата Джорджа Кеннана: СССР можно сдерживать потому, что его руководство не хочет новой большой войны. Субъектов, которые стремятся развязать войну, сдерживать невозможно по определению: угрозы только подарят им долгожданный повод ее объявить. Мы не можем говорить об эффективности или неэффективности «ядерного сдерживания», коль скоро в мире после Второй мировой не было глобальных ревизионистов – политических режимов, стремящихся к слому мирового порядка и готовых развязать с этой целью войну. Только если ядерная угроза удержит их от этого, мы можем сказать о ее эффективности. Пока же сдерживание выступало скорее «самоубеждением»: угрозами в адрес субъектов, которые и так не желали войны.

Химический прецедент

История дает нам и обратные примеры: наличие оружия массового поражения (ОМП) отнюдь не гарантирует мир. Именно это доказывает история химического оружия (ХО) в период между мировыми войнам.

В Первой мировой войне Германия впервые в истории использовала отравляющее вещество (ОВ). Общее число жертв от ХО в Первой мировой войне оценивается в 1,5 млн человек. Параллельно расширялся опыт применения ХО в локальных войнах. Красная армия под командованием Михаила Тухачевского применила ОВ при подавлении Тамбовского восстания в 1921 году. Румынская армия – при подавлении Татарбунарского восстания в Буковине. Во время войны в испанском Марокко в 1921–1927 гг. объединенные испанские и французские войска использовали горчичные газовые бомбы. В ходе Второй итало-эфиопской войны 1935–1936 гг. от итальянских химических атак (прежде всего горчичным газом) погибли около 275 тыс. эфиопов. (Для сравнения: суммарные потери от атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки к 1951 г. составили 110–140 тыс. человек с учетом умерших от вторичных поражающих факторов). Япония в 1937–1945 гг. широко применяла ХО в Китае, как против Гоминьдана, так и против коммунистов, что привело к гибели, по разным оценкам, 60–130 тыс. человек.

В 1920-е и 1930-е гг. широко распространилась точка зрения, что будущая война станет химической. В Европе строились специальные убежища, военнослужащих и гражданских обучали пользоваться средствами индивидуальной защиты. В большинстве стран проводились городские учения по защите и оказанию первой помощи при нанесении противником химических ударов. (Как, например, известные учения ОСОВИАХИМа в СССР.) Однако при этом военные эксперты признавали невысокие способности вооруженных сил и населения противостоять масштабным химическим атакам.

В июне 1925 г. представители 37 стран подписали в Женеве под эгидой Лиги Наций бессрочный Протокол о запрещении применения на войне удушающих, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств (Женевский протокол). Это положение распространялось на все существовавшее в то время ОМП. Вопрос о последствиях Женевского протокола остается дискуссионным: есть две точки зрения. Согласно первой, протокол носил гуманистический характер и позволил избежать применения ХО в годы Второй мировой войны. Согласно второй, запрет на применение ХО был пролоббирован командованием создававшихся в то время бронетанковых сил. Свободное применение ХО могло бы оставить танки без пехотного прикрытия, что сделало бы невозможным появление крупных механизированных формирований. Женевский протокол 1925 г. позволил создать основное ударное оружие Второй мировой войны – бронетанковые силы.

Во Второй мировой войне ни одна из сторон не пошла на применение ХО даже под угрозой полного поражения и капитуляции. (Имели место только локальные инциденты вроде попыток польской армии использовать ОВ под Варшавой в сентябре 1939 г. или Германии пустить газ в катакомбы под Севастополем и Керчью.) Историки иногда объясняют это необычное явление неудобством использования ХО против рассредоточенных войск противника, слабой контролируемостью распространения ОВ и зависимостью от погодных условий. Однако опыт применения ХО Японией против китайских сил позволяет опровергнуть эти тезисы. Гораздо большую роль играла, видимо, логика взаимного удерживания от применения ХО. В межвоенный период ХО применялось против неприятеля, не имевшего этого оружия. Зато использование ХО против противника, обладавшего аналогичными возможностями, привело бы к ответному удару.

В середине 1950-х гг. португальский военный мыслитель Фердинанд Отто Микше попытался смоделировать ход военных действий во время атомного конфликта. За основу он взял кампанию 1940 г., предположив, что стороны обладали в тот момент атомными боезарядами. По сценарию Микше, Германия и ее противники сначала использовали бы «атомную артиллерию», затем перешли бы к позиционной войне, не спеша заключать мир даже после обмена с противником атомными ударами по ключевым городам. Однако при этом Микше вывел за скобки тот факт, что и Германия, и западные державы уже обладали ХО. Следуя его логике, на Западном фронте весной 1940 г. союзникам было бы выгодно предпринять химическую атаку на Кельн и Берлин, а немцам – на Париж и Лондон. Аналогично и советское командование в момент фактического развала фронта в июне 1941 г. теоретически могло бы использовать ХО, чтобы приостановить немецкое наступление.

На деле в годы Второй мировой войны противники удерживали друг друга от применения ХO. 12 мая 1942 г. премьер Уинстон Черчилль выступил по радио с заявлением, что Великобритания примет адекватные меры, если Германия и Финляндия применят ядовитые газы против СССР. Заявление Черчилля вызвало панические настроения в Берлине: по расчетам от масштабной химической атаки англичан из-за недостатка газоубежищ и защитных средств могло погибнуть 40-60% населения Германии. Ответная химическая атака Люфтваффе могла предположительно уничтожить только 15-20% населения Великобритании. Германия так и не примерила ХО против СССР, а осенью 1943 г. вывезла его с восточного фронта. Стороны, ведя тотальную войну, отказались от применения обоюдоострого ОМП.

«Химический прецедент» позволяет усомниться в четырех стереотипах современной теории «ядерного сдерживания».

Угроза нанесения неприемлемого ущерба может заставить агрессора отказаться от войны. Германию и Японию не остановило наличие у их противников больших запасов ХО и угроза нанесения химических ударов. (Гарантировать, что этого не произойдет, в конце 1930-х гг. не мог никто.)

Локальные конфликты между ядерными державами обязательно завершатся его применением. Советско-японские конфликты конца 1930-х гг. доказывают обратное. В 1937–1939 гг. СССР и Япония вели необъявленную войну в Китае: 3,5 тыс. советских военнослужащих участвовали в военных действиях с японцами. Во время конфликта у озера Хасан (июль-август 1938 г.) 15 тыс. бойцов Красной армии противостояли 20 тыс. японцев, причем СССР бросил на японские силы авиацию дальнего действия. В мае-августе 1939 г. 65-тысячная советско-монгольская группировка вела боевые действия против 75-тысячной японско-баргутской армии в районе реки Халхин-Гол. Однако ни один из противников, говоря современным языком, не нажал на «химическую кнопку».

Любое государство обязательно использует ЯО при угрозе полного военного разгрома. Но Франция в 1940-м и Германия в 1945-м капитулировали, так и не воспользовавшись ХО. Великобритания и СССР в критические для себя дни осени 1940-го и осени 1941 гг. также не прибегли к ХО. Иногда политические режимы предпочитают капитулировать, не применяя имеющееся у них ОМП.

Во время ядерной войны противники обязательно нанесут друг по другу контрценностные ядерные удары. Однако люфтваффе «битве за Британию» (август 1940 – май 1941 гг.) не нанесла контрценностный удар ХО по британским городам. Германия не попыталась использовать ХО в 1944–1945 гг. даже под угрозой скорого военного поражения. Не нанесли химического удара по Германии и Королевские ВВС в период воздушного наступления 1943–1945 годов.

Возникает вопрос, не попытаются ли великие державы таким же образом однажды «вывести из игры» и ядерные системы. Во всяком случае, «химический прецедент» делает всю теорию «ядерной эскалации» гораздо менее однозначной, чем мы привыкли думать. Опыт Второй мировой войны позволяет представить конфликт между великими державами, в котором они не применяют ЯО.

Что мешает «ядерному блицкригу»?

В экспертном сообществе принято делить историю международных отношений на «доядерную» и «ядерную» эпохи. Но это заблуждение. Современное понимание роли ЯО опирается на концепцию воздушной мощи, разработанную итальянским генералом Джулио Дуэ в 1918 году. Она предусматривает достижение победы посредством стратегических бомбардировок – поражение авиацией ключевых городов противника в условиях недостигнутого господства в воздухе. Концепция «воздушной мощи» постулировала, что противник капитулирует после уничтожения его ключевых городов и промышленных объектов, независимо от успехов на фронтах. В этом смысле вся современная ядерная стратегия носит не новаторский, а архаичный характер. Она опирается на стратегические идеи первой половины прошлого века, унаследовав и все присущие им проблемы.

Реализовать идеи Дуэ во время Первой мировой войны было невозможно в связи с низкой грузоподъемностью и малой дальностью полета авиации. На протяжении последующих двадцати лет шло подтягивание технических средств к концепции воздушной войны. Они развивались по линии совершенствования отдельных компонентов: 1) увеличение радиуса действия и грузоподъемности бомбардировщиков; 2) создание истребительной авиации; 3) развитие систем ПВО, призванных защитить другие составляющие вооруженных сил от авиации противника. Только Вторая мировая война стала апробацией этих теорий на практике.

Концепция стратегических бомбардировок впервые опробована в «битве за Британию» осенью 1940 года. Германия попыталась принудить Великобританию к капитуляции с помощью регулярных бомбежек британских городов. Однако осуществить эту операцию не удалось из-за слабой грузоподъемности немецких бомбардировщиков, высокой маневренности британских истребителей и использования англичанами систем ПВО, включая локаторы.

Опыт англичан оказался более успешным. Начальник штаба Королевских ВВС Чарльз Портал предложил премьер-министру Черчиллю концепцию стратегических бомбардировок Германии. Ее суть состояла в поражении авиацией важнейших экономических и административных центров противника. И хотя эта идея в целом соответствовала теории Дуэ, она содержала момент новизны, поскольку предполагала действие в условиях недостигнутого господства в воздухе. Акцент смещался с «нокаутирующего удара» противнику на его «воздушную осаду».

Соединенные Штаты, вступив во Вторую мировую войну, приняли британскую концепцию стратегических бомбардировок. В январе 1943 г. на встрече в Касабланке Черчилль и Рузвельт решили приступить к стратегическим бомбардировкам Германии совместными силами. Операция «Пойнт-бланк» началась летом 1943 г. и (с отдельными перерывами) продолжалась до конца войны. Осенью 1943 г. США начали также стратегические бомбардировки городов и промышленных объектов Японии. (Наиболее масштабной была атака на Токио 9-10 марта 1945 г., в результате которой погибло около 100 тыс. человек.)

На рубеже 1944–1945 гг. в Соединенных Штатах созданы специальные комиссии для оценки последствий стратегических бомбардировок Германии и Японии. Их выводы были неутешительны. Оказалось, что стратегические бомбардировки не вынудили Германию и Японию прекратить сопротивление. Во-первых, стратегические удары мало повлияли на военно-промышленные потенциалы этих стран. (Достаточно отметить, что 1944 г. стал пиком военного производства Германии в ходе Второй мировой войны.) Во-вторых, даже на завершающем этапе войны Третий рейх проводил крупные и успешные наступательные операции вроде разгрома союзников в Арденнах в декабре 1944 года. В-третьих, относительно успешные бомбардировки больших городов (Дрездена или Токио) требовали достаточного парка бомбардировщиков и проводились без серьезного противодействия истребительной авиации и/или ПВО противника. Косвенно содержался тревожный вывод, что в борьбе с таким противником, как СССР, союзники не смогут эффективно использовать воздушную мощь. Выходом из тупика должно было стать создание более разрушительных средств поражения, способных с небольшими издержками достичь крупных целей.

На исходе Второй мировой войны американские военные аналитики пришли к выводу, что в будущем для успешных стратегических бомбардировок лучше всего иметь компактную, но очень мощную авиабомбу. Таким оружием должны были стать протестированные в августе 1945 г. атомные боезаряды. В США в середине 1940-х гг. зародилась концепция «атомного блицкрига» – быстрого подавления воли и способности противника к сопротивлению с помощью ВВС и массированного использования атомного оружия. 15 сентября 1945 г. генерал-майор Лорис Норстед, отвечавший за планирование в штабе ВВС США, направил соответствующий меморандум генерал-майору Лесли Гровсу, руководителю Манхэттенского проекта. В документе излагались взгляды на применение ВВС с учетом появления нового оружия, содержались результаты расчетов потребности в атомных боеприпасах, и главное – ВВС хотели знать, сколько бомб имеется у Соединенных Штатов. Базовые положения американской стратегии выглядели следующим образом:

США должны быть готовы проводить наступательные операции против любой мировой державы или коалиции держав.

Они должны иметь достаточное количество баз и сил авиации для нанесения удара в «стратегическое сердце» любого потенциального врага.

Важнейшей задачей стратегической авиации с началом боевых действий является немедленное подавление воли и способности противника к сопротивлению.

Эксперты созданного в 1946 г. Стратегического авиационного командования (САК) США рассматривали возможность нанести в случае начала войны немедленный сокрушающий удар против СССР с использованием атомного оружия. Однако, как вскоре выяснилось, выполнить стратегические задачи на основе атомного оружия 1940-х гг. было невозможно. По расчетам, проведенным в конце сороковых, оно обладало ограниченной мощностью (в частности, не могло уничтожить железобетонные конструкции) и доставлялось к цели только авиационными носителями. Опыт Корейской войны (1950–1953) доказал, что авиационные силы могут быть блокированы системами ПВО и истребительной авиации. Доставить к цели много атомных боезарядов ранга «хиросимского» было проблематично из-за способности СССР помешать действиям ВВС.

Ситуация как будто изменилась после создания в 1952–1953 гг. термоядерного оружия. Обладая в принципе неограниченной мощностью, оно могло уничтожать стратегические объекты и доставляться к цели как авиационными, так и ракетными средствами. Военные доктрины не только сверхдержав, но и ядерных держав «второго эшелона» переориентировались на ракетные носители как более эффективные средства доставки. Во-первых, в случае войны задача ЯО – поражение административных центров и промышленных объектов. Во-вторых, оно может быть применено только сразу и целиком, путем нанесения массированного удара, призванного уничтожить большую часть промышленного потенциала противника. На этой основе администрация Дуайта Эйзенхауэра приняла концепцию «массированного возмездия»: тотального ядерного удара по городам противника в случае начала войны. Технической основой «массированного возмездия» стал одобренный в 1960 г. Единый комплексный оперативный план (Strategic Integrating Operation Plan, SIOP), предусматривавший использование 3,4 тыс. стратегических ядерных боезарядов для нанесения массированного удара.

Но проработка в Соединенных Штатах сценариев тотальной ядерной войны наталкивалась тогда на три ограничения: 1) сложность защиты территории самих США от ответных (хотя и более слабых) советских ударов; 2) недостаточное влияние ядерных ударов на способность СССР быстро занять Западную Европу и Восточную Азию; 3) невозможность поддерживать действия своих вооруженных сил вблизи от территории Советского Союза. Война оказывалась без политической цели: она не могла сделать неуязвимой Америку и принудить к капитуляции Москву. Иначе говоря, у Соединенных Штатов не было средств для быстрой переброски в Евразию мощной сухопутной армии, чтобы подкрепить воздушное наступление успехами на земле. Напротив, в случае начала войны американские базы в Европе и Восточной Азии становились заложниками СССР.

Похожие проблемы возникли и у Советского Союза, когда в конце 1950-х гг. он создал средства доставки ЯО к территории Соединенных Штатов. Даже поражение ЯО ключевых американских городов не способно привести к капитуляции и позволить Москве перебросить сухопутную группировку на Североамериканский континент. Такая задача была тем более малореалистичной в отсутствии у Советского Союза мощного океанского флота. Единственным вариантом применения стратегического ЯО мог быть массированный ответный удар по американским городам и промышленным объектам для нанесения им адекватного ущерба в случае ядерного удара по СССР. Все сценарии советских военных учений времен холодной войны предусматривали наступление до Рейна или до Ла-Манша, но никак не до Вашингтона или Лос-Анджелеса.

Для выхода из стратегического тупика американские эксперты с конца 1950-х до начала 1970-х гг. предложили несколько вариантов обновленного ядерного блицкрига:

нанесение разоружающего удара по пусковым установкам противника;

использование систем противоракетной обороны для защиты своей территории;

поражение центров управления ракетами средней дальности за счет выигрыша в подлетном времени;

нанесение комбинированных (ядерных и неядерных) ударов с использованием высокоточного оружия.

Последующие американские ядерные концепции (включая «быстрый глобальный удар» начала XXI века) были по сути повторением идей комбинированных контрсиловых ударов 1970-х годов. Их главной проблемой оставалась низкая способность капитализировать применение ЯО в политическую победу. Сам по себе обмен ядерными ударами не решает исход войны. Поражение ключевых административных и промышленных центров, военной инфраструктуры и пусковых установок должно дополняться переброской сухопутных войск на вражескую территорию, чтобы солдат-победитель установил там желанный порядок. Но ни СССР, ни США не могли сделать этого ввиду: 1) предельной географической удаленности друг от друга; 2) сложного рельефа для ведения военных действий; 3) отсутствия технических средств для быстрой переброски миллионных армий через океаны.

Современная военная наука по-прежнему опирается на разработанную в конце 1920-х гг. теорию «глубокой операции». Ее основная идея заключается в нанесении удара по всей глубине обороны противника с использованием артиллерии, авиации, бронетанковых войск и воздушных десантов, чтобы поразить всю оперативную группировку противника. Роль ударной силы отводилась механизированным корпусам, достигавшим двух целей: прорыва фронта обороны противника на всю его тактическую глубину и немедленного ввода группировки подвижных войск для развития тактического прорыва в оперативный успех. Географический лимит такого планирования составляет примерно 200–250 км, после чего необходима пауза для перегруппировки войск и подготовки новой «глубокой операции». Но географическая отдаленность и океанские просторы не позволяют Советскому Союзу (России) и Соединенным Штатам достичь территории друг друга даже при совершении трех-четырех успешных «глубоких операций». Подкрепить результаты ядерных ударов проведением «глубоких операций» ни США, ни Россия, ни Китай не могли, да и не могут до сих, при существующим уровне развития военно-технических сил.

В 1970-е гг. Вашингтон и Москва попытались сгладить это затруднение за счет создания крупнотоннажных грузовых кораблей, военно-транспортных самолетов большой подъемной мощи, десантных подразделений, способных к автономных действиям в течение определенного времени. Однако в результате появились лишь экспедиционные силы, готовые наносить поражение заведомо более слабому противнику. Их действия могут опираться только на массированное прикрытие ВВС и ПВО, то есть на наличие стационарных военных баз на региональном ТВД.

О нерешенности проблемы свидетельствует история с системой «быстрого глобального удара» (Prompt Global Strike – БГУ). Официально о запуске программы Белый дом объявил в феврале 2010 года. В идеале БГУ была призвана дополнять соединения Сил передового развертывания Экспедиционных воздушных сил (которые могут быть развернуты в течение 48 часов) и Авианосных ударных групп (Carrier battle groups). Здесь, однако, сразу встал важный вопрос. До настоящего времени точно не определено, против кого и в каком формате можно использовать такой удар. На территории «государств-изгоев» и террористических анклавов нет достойного списка целей для применения столь дорогих и технически сложных средств. Для поражения объектов противника такого ранга проще и эффективнее использовать крылатые ракеты в неядерном оснащении. Теоретически с помощью новых технических средств (например, неядерных баллистических ракет подводных лодок) можно поразить группу целей на территории других ядерных держав, но это не гарантирует, что противник, во-первых, не ответит ядерным ударом, а во-вторых, прекратит сопротивление и пойдет на мир. И главное: поражение соответствующих целей невозможно подкрепить масштабной наземной операцией на территории России и/или КНР.

Таким образом, не теория «ядерного сдерживания», а неспособность сверхдержав перебросить многомиллионные армии в другое полушарие и поддерживать там их действия гарантировала «долгий мир» после 1945 года. На сегодняшний день сценарий нанесения стратегических ядерных ударов не дает ни одной из сторон победы в войне. Ситуация может измениться только при двух вариантах. Первый: решение задачи переброски крупных армий через океаны и поддержания их действий в течение длительного времени. Второй: появление помимо США, России и КНР других сухопутных держав с мощными обычными вооружениями.

«Ограниченность» без цели

Здесь, однако, возникает ключевая проблема: а можем ли мы вести ограниченные войны с использованием ЯО? Современная военная наука как будто допускает такой тип войн. Ограниченная ядерная война определяется как «война с применением различных видов оружия, в том числе ядерного, использование которого ограничивается по масштабам, районам применения и видам ядерных средств». Такая война теоретически возможна в течение ограниченного времени на одном или нескольких ТВД с использованием преимущественно тактических и оперативно-тактических (или части стратегических) ядерных средств для поражения. С военной точки зрения целями для такой войны могут быть: 1) защита своих войск, оказавшихся в кризисном положении; 2) поражение вооруженных сил и инфраструктуры противника, не обладающего ЯО или неспособного к ответному удару.

Пионерами в развитии теории ограниченного применения ЯО были британские стратеги. Именно они еще в 1945–1946 гг. разработали концепцию использования ЯО на ограниченном ТВД для отражения масштабной сухопутной операции противника. Но полноценная теория «ограниченной ядерной войны» разработана в конце 1950-х гг. Генри Киссинджером, Робертом Осгудом и Германом Каном. Они исходили из возможности ограниченного применения ЯО на одном или нескольких ТВД. Такая война, по их мнению, предполагала бы:

борьбу за четко определенные политические уступки противника;

ограничение целей для поражения преимущественно военными объектами;

признание возможности заключить с противником своеобразную конвенцию (гласную или негласную) об ограниченном характере применения ЯО.

Теоретики «ограниченной ядерной войны» открыто обращались к наследию раннего Нового времени. Киссинджер призывал обратить внимание на две особенности войн эпохи Людовика XIV: 1) ограниченное применение силы для выполнения определенной политической задачи; 2) стремление максимально не затрагивать гражданское население военными действиями. Осгуд полагал, что опыт «войн за наследство» XVIII века может быть полезным в ядерную эпоху: ограниченное применение тактического ЯО вынудит противника сесть за стол переговоров. На отсылке к кампаниям XVIII столетия строилась и концепция Кана. Предложенные им понятия «эскалационный контроль» и «эскалационное доминирование» означали, что противник, увидев американское превосходство, пойдет на переговоры, а не превратит ограниченное столкновение в тотальную войну.

Эти наработки легли в основу принятой в 1961 г. американской концепции «гибкого реагирования». Она базировалась на трех постулатах. Первый: признание возможности поражения ЯО ограниченного круга целей для принуждения противника к политическому компромиссу. Второй: допустимость ведения военных действий между ядерными странами на основе обычных вооружений («высокий ядерный порог»). Третий: смещение центра тяжести на ограниченные военные конфликты в регионах. Последнее означало возможность ведения опосредованной войны через доверенных субъектов. Такой подход был фактически отсылкой к стратегии второй половины XVII века, когда великие державы искусственно ограничивали ТВД.

Похожие процессы происходили и в советской стратегической мысли. Официально СССР отрицал концепцию «ограниченной ядерной войны». Но в 1960-е гг. на страницах советских военных журналов развернулась полемика о возможности удержать будущий военный конфликт на доядерном уровне. Советские военные эксперты, наряду с американскими, признали возможность ограниченного применения ядерного оружия и локализацию военных действий одним или несколькими ТВД.

Теоретически в свете опыта Хиросимы, Нагасаки, учений на Тоцком полигоне и в Неваде ограниченное применение ЯО вполне вероятно. Главной проблемой было, однако, отсутствие политических целей. Что, собственно, могла дать такая война советским и американским лидерам? Первым ее следствием стал бы крах мирового порядка, который обеспечивает привилегированное положение как США, так и СССР за счет их статуса постоянных членов Совбеза ООН. Эти издержки не окупил бы захват отдельных территорий вроде Западной или Восточной Германии, которые затем пришлось бы восстанавливать ценой крупных финансовых и людских потерь.

Не было и механизма эскалации такого рода конфликта. Как, собственно, могла начаться подобная ограниченная война? В рамках блоковой структуры мира спорных пространств по сути не было. Теоретически триггером стало бы столкновение двух Германий. Но германский вопрос был стабилизирован комплексом международных соглашений начала 1970-х годов. В конфликтах на периферии сверхдержавы научились использовать союзников и обычные вооружения. В Индокитае, Никарагуа, Анголе, Мозамбике, Афганистане просто не было высокозащищенной инфраструктуры, для поражения которой требовалось бы применить ЯО.

Согласно доктринам времен холодной войны, все сценарии использования тактического ЯО оставались предупредительно-оборонительными. Характеристики тактического ЯО также позволяли его использовать, скорее, для отражения атаки противника, чем для подготовки собственного наступления. В середине 1970-х гг., причем синхронно и в СССР, и в США, начали склоняться к тому, что задачи, которые возлагались на ЯО, можно решить с помощью неядерного высокоточного оружия. Одним из пионеров в этом направлении был начальник Генерального штаба Вооруженных сил СССР маршал Николай Огарков, допускавший увеличение дальности «глубокой операции» благодаря прогрессу в средствах вооружений. В этой связи в Соединенных Штатах его принято считать одним из авторов «революции в военном деле», суть которой заключается в решении задач ТЯО высокоточным оружием.

В минувшие 70 лет мир поддерживался не наличием ЯО и не какими-то особыми его характеристиками. Он обеспечивался нежеланием Москвы и Вашингтона воевать друг с другом и дефицитом технических возможностей для ведения не только тотальной, но и ограниченной войны. ЯО не применялось, поскольку у политических элит не было не только мотивов, но и рационального сценария для его применения.

Истощение «долгого мира»

Исторический опыт позволяет смоделировать ситуацию, при которой заканчивается «долгий мир». Для этого необходимо не создание сверхнового оружия, а изменение политической мотивации элит. Для начала тотальной войны необходимы:

разочарование элит в действующем мировом порядке;

появление ярко выраженных государств-ревизионистов, нацеленных на слом существующих правил игры;

согласие политических элит и общественности решить проблемы с помощью тотальной войны (т.е. появление «нации войны»);

наличие технических возможностей для сокрушения противника, то есть уничтожения его вооруженных сил и оккупации его территории для установления желанного для победителя порядка.

наличие механизмов эскалации – кризисных пространств, где может начаться война (как, например, Балканы накануне Первой мировой, а Восточная Европа – накануне Второй мировой войны).

В современном мире еще не созрели предпосылки для распада «долгого мира». Однако как минимум три из них уже присутствуют: разочарование элит в действующем мировом порядке, растущее представление элит и общественности о том, что крупный военный конфликт возможен, а также появление механизмов эскалации в виде кризисных пространств. В мире пока нет ярко выраженных ревизионистов («нации войны») и военно-технического прорыва, способствующего тотальным войнам. Однако у ведущих игроков (США, России, возможно КНР) накапливаются причины для крупного военного конфликта.

Заявка Соединенных Штатов на построение нового мирового порядка, сделанная еще в 1990 г., требует решения трех задач: ликвидации Совбеза ООН в его нынешнем виде, демонтажа российского военно-промышленного потенциала и международного признания права на вмешательство во внутригосударственные конфликты. Минувшую четверть века американцы создавали череду прецедентов, пытаясь утвердить концепции «гуманитарных интервенций», «смены режимов» (с последующим осуждением лидеров суверенных государств) и «принудительного разоружения» определенных стран. Но без решения «российской проблемы» американский проект глобального мира обречен на пробуксовку.

Россия, в свою очередь, пытается (насколько позволяют возможности) затормозить американское продвижение. Еще в 1997 г. лидеры России и КНР подписали Декларацию о многополярном мире, заявив о непризнании «однополярного мира». Были попытки Москвы и Пекина привлечь на свою сторону ряд стран ЕС, иногда успешные. Россия также пытается реализовать интеграционные проекты в СНГ, что расценивается в Вашингтоне как попытка взять реванш за 1991 год. Присоединение Крыма к России и последующий конфликт на Украине восприняты в Белом доме как начало пересмотра итогов распада СССР. Между тем вся идеология современного мирового порядка строилась на признании незыблемости итогов 1991 года. Напряженность усилилась после успеха российской кампании в Сирии 2015–2018 гг.: она продемонстрировала лишение США монополии на проведение операций в отдалении от своих границ и с использованием информационно-космических систем. Американцам необходимо снизить значение российского успеха.

Ситуация разительно отличается от холодной войны. Тогда у каждой сверхдержавы был собственный мир: лагерь капитализма и лагерь социализма. В XXI столетии происходит соперничество двух глобальных проектов: «американского лидерства» и «многополярного мира». Разойтись по домам, как в 1960-е гг., невозможно: проекты великих держав связаны с их жизненными интересами. Каждой из сторон требуется крупный успех в противостоянии. США – для восстановления позиций потускневшего за последние десять лет проекта глобализации (возможно, несколько видоизмененного) и собственной гегемонии. России и Китаю необходима победа, демонстрирующая успех многополярного мира.

Дополнительным толчком к военному противоборству могут стать проблемы внутренней политики. Во-первых, для консолидации элит необходим образ не просто врага, но реалистического врага, в которого верит население. Во-вторых, во всех великих державах нарастает апатия политических систем: граждане все меньше воспринимают указания центральной власти как руководство к действию. В-третьих, длительная экономическая стагнация во всех ведущих государствах также требует какого-то крупного потрясения, которое может перекрыть негатив.

Концепция подобного конфликта сформировалась еще в 1990-е годы. Именно тогда в США стала утверждаться идея «принуждения»: заставить противника принять определенные политические условия посредством молниеносной военной операции – поражения некоего выборочного комплекса целей. Такой вариант мог бы быть опробован в виде столкновения с другими ядерными державами на территории третьего государства. В это же время в России появилась концепция «нанесения заданного ущерба» – поражения ряда целей, после чего условный агрессор сядет за стол переговоров. Война в Сирии с ее пограничными ситуациями (от использования беспилотников против российских баз до ликвидации инструкторов и участников частных военных компаний), возможно, представляет собой попытку апробации подобных конфликтов. Примечательно, что в Соединенных Штатах в унисон с сирийской войной идет широкое обсуждение проблем преодоления мощных зон ПВО противника.

Формируются и условия для ведения крупных региональных войн. На протяжении последних десяти лет между Россией и США появились как минимум два конфликтных пространства – Балто-Черноморский регион и Ближний Восток, где стороны разворачивают военную инфраструктуру в непосредственной близости друг от друга. В перспективе к ним может добавиться и Афганистан, где американские базы – потенциальная мишень для ответного удара России в случае поражения ее объектов где-то в другом месте. Совершенствуются технические средства для ведения подобной войны – крупнотоннажные корабли, транспортные самолеты большой грузоподъемности и большие воздушно-десантные подразделения, способные в течение длительного времени вести военные действия на удаленной от базы территории. США и Россия активно разрабатывают, а теперь и развертывают в кризисных регионах, различные типы систем ПВО и региональной ПРО. В эту логику вписывается и стремление американцев воссоздать парк ракет средней и меньшей дальности. Именно они выступают идеальным средством взятия в заложники как можно большего числа региональных объектов.

В этом отношении можно согласиться со словами генерал-полковника Виктора Есина о том, что «период президентства Дональда Трампа станет той эпохой, когда режим контроля над ядерными вооружениями рухнет». Крах Договора РСМД и завершение СНВ-3 поставят под вопрос и перспективы сохранения Договора о нераспространении ядерного оружия 1968 года. Тем самым риски применения ЯО неизмеримо возрастут. Но это – закономерный результат развития стратегических тенденций последних 25 лет.

Ключевой вопрос стратегии XXI века: а существует ли другое применение ЯО за рамками концепции «воздушной мощи»? До настоящего времени у нас не было подобных стратегий. И все же минувшие двадцать лет выявили новые интересные поиски на этом направлении.

«Минимизация» ЯО. В начале 2000-х гг. в США появилась литература о создании «миниатюрного ЯО» мощностью в 1–5 килотонн. Такое оружие теоретически можно использовать для уничтожения заглубленных и высокозащищенных целей с минимальными экологическими последствиями. В перспективе может произойти стирание грани между конвенциональными и ядерными вооружениями. ЯО повторит эволюцию артиллерии в раннее Новое время – от тяжелых осадных орудий Столетней войны до легких скорострельных пушек XVI века.

Сочетание тактического ЯО с действиями пехоты. Подобные опыты отрабатывались на учениях в США и СССР в 1950-е годы. Судя по опубликованным данным, в то время они были признаны неэффективными. Однако подобная идея возродилась в американской концепции «объединенных операций» 2005 года. Она предусматривает возможность взаимодействия сил быстрого реагирования с нанесением локальных ядерных ударов. Данных о продолжении поисков на этом направлении пока нет, но, возможно, они не происходят открыто.

«Оружие геноцида». Российский эксперт Андрей Кокошин еще в 2003 г. указал, что ядерная война может иметь политическую цель как война ядерного государства против неядерного. В этом случае ЯО превращается в оружие для геноцида определенных народов. Идеальным средством для решения этой задачи станет, видимо, какой-то «облегченный вид» ЯО вроде нейтронного оружия, поражающего органическую материю при минимальном вреде инфраструктуре. Геноцид, который был технически затруднен еще в первой половине ХХ века, становится более доступным. (Притом что общественность государств, осуществляющих геноцид, будет лишена необходимости видеть его результаты и участвовать в процессе его осуществления.) Что касается мотивации, то он может быть обоснован, например, желанием ликвидировать общество, которое из поколения в поколение «рождает террористов».

Возникает необычная на первый взгляд перспектива. Не ЯО удерживает стабильность, а постепенный распад «долгого мира» поставит вопрос о трансформации ЯО, возможно, в некий иной вид вооружений. Современные типы ЯО мало годятся для больших региональных войн. Соответственно они могут или отмереть (как по сути это и произошло с ликвидируемым на наших глазах ХО), или приспособиться к новым условиям, став составной частью будущих региональных конфликтов. Наличие ЯО уже выступает не столько гарантией от начала войны, сколько гарантией от его неприменения против вас противником – как ХО во Второй мировой войне.

Технически и политически наземная региональная война между Россией и Соединенными Штатами более вероятна, чем в 1960-е годы. Значит, она может стать большим искушением для политиков. В такой ситуации ЯО едва ли явится сдерживающим фактором. Мы часто забываем о том, что применение ЯО – ситуация не военная, а политическая: для его использования необходима санкция высшего руководства. Маловероятно, что санкция будет дана не только в ходе ограниченной войны на территории третьего государства, но и во время полномасштабной войны. Уместно вспомнить «химический прецедент», когда великие державы воюют, не прибегая к имеющемуся у них ОМП.

Россия. Весь мир > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 21 ноября 2018 > № 2826790 Алексей Фененко

Ядерное табу исчезает?

Нина Танненвальд

Как разрушилась система разоружения

Нина Танненвальд – директор программы международных отношений Института Уотсона в Бостонском университете. Автор книги «Ядерное табу: США и неиспользование ядерного оружия с 1945 года» (The Nuclear Taboo: The United States and the Non-Use of Nuclear Weapons Since 1945).

Резюме После десятилетий, когда крепло понимание того, что ядерное оружие неприемлемо, мир движется в противоположном направлении. Государства вновь стали ценить ядерное оружие. Ядерное табу теряет силу. Но это нельзя считать необратимым, таков выбор лидеров.

Пятого апреля 2009 г. президент США Барак Обама, выступая в Праге, подтвердил свою приверженность «миру без ядерного оружия». Для достижения этой цели он обещал согласовать договор о сокращении вооружений с Россией, ратифицировать Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ) и провести глобальный саммит по проблеме полного уничтожения ядерных арсеналов. Он признал, что мир вряд ли станет безъядерным в обозримом будущем, тем не менее американский президент впервые в истории представил план поэтапного отказа от ядерного оружия. Предшественник Обамы Джордж Буш-младший, напротив, увеличил ядерные запасы и отказался от контроля над вооружениями.

Мировое сообщество ликовало. Ядерное разоружение вновь вернулось в мировую повестку. В сентябре того же года Совет Безопасности ООН единогласно принял резолюцию, одобряющую идеи Обамы и подтверждающие различные меры разоружения и нераспространения ядерного оружия. В октябре Нобелевский комитет присудил Обаме премию мира за его стремление к ядерному разоружению. Спустя 60 лет после того, как человечество впервые увидело разрушительную силу ядерной реакции, единственная страна, когда-либо применявшая ядерное оружие, представила миру план, как вернуть джинна в бутылку.

Но вернемся в 2018 год. Спустя почти 10 лет ядерное разоружение остается далекой мечтой. Все ядерные державы тратят огромные средства на усовершенствование своих арсеналов. США и Россия лидируют, проводя масштабные программы модернизации, предусматривающие разработку новых боеголовок и средств их доставки. Китай стабильно увеличивает арсенал и разрабатывает новые системы доставки, включая ракеты с многозарядными боеголовками. Подобные разработки оказывают дестабилизирующее воздействие, поскольку у других стран появляется стимул ударить первыми, чтобы вывести эти системы из строя. Индия и Пакистан, давно соперничающие друг с другом, тоже расширяют и модернизируют арсеналы. Если нынешние тенденции сохранятся, в ближайшие 10 лет суммарные ядерные запасы Китая, Индии и Пакистана могут вырасти на 250 боеголовок – с 560 до 800. Кроме того, некоторые страны одобрили опасно агрессивные ядерные доктрины и смягчили правила применения ядерного оружия.

Одновременно начала разваливаться система соглашений по контролю над вооружениями. Сокращение вооружений США и России, на долю которых приходится 90% мирового ядерного оружия, застопорилось из-за роста напряженности между двумя странами. На многостороннем уровне глобальные усилия по предотвращению распространения ядерного оружия – в том числе предусмотренные Договором о нераспространении (ДНЯО) – тоже терпят крах. Нормы и механизмы мониторинга ДНЯО помогли остановить распространение ядерного оружия, благодаря им в мире сегодня всего девять ядерных держав – гораздо меньше, чем предсказывал Джон Кеннеди, который в 1963 г. говорил о «15, 20 или 25 государствах». Но основы этого договора рушатся. Государства, не обладающие ядерным оружием, согласились таковыми и оставаться в обмен на обязательство ядерных держав стремиться к разоружению, но сегодня возникло ощущение, что последние нарушили свою часть сделки.

Еще большую тревогу вызывает восхваление самого разрушительного оружия человечества некоторыми мировыми лидерами. Президент России Владимир Путин и северокорейский лидер Ким Чен Ын вновь превратили ядерное оружие в символ национальной мощи – они рассказывают о возможностях своих стран, проводят военные парады и даже прибегают к ядерным угрозам. Есть еще президент США Дональд Трамп, который хвастался размерами своей «ядерной кнопки», угрожал ответить КНДР «с яростью, которой мир никогда не видел», и поддержал масштабную программу наращивания американского арсенала.

Как после речи в Праге о «мире без ядерного оружия» мы оказались в нынешней ситуации? Дело не только в Трампе. При всем стремлении к ядерному превосходству он не создавал нынешний кризис в сфере разоружения и нераспространения, он лишь усугубил уже возникшие тренды. Еще до прихода Трампа к власти рост геополитической напряженности, агрессивные действия России, модернизация оружия и доминирование в Конгрессе республиканских «ястребов», враждебно относящихся к принципам международного права и многосторонним соглашениям, затруднили дальнейшее сокращение вооружений. Мощная волна противодействия поглотила идеи Обамы о безъядерном мире.

С момента наступления ядерной эпохи мир постепенно шел к консенсусу относительно того, что ядерное оружие настолько разрушительно и ужасающе, что его использование неприемлемо. Эту идею часто называют ядерным табу. Но сегодня нормы и институты ядерного нераспространения рушатся. Соглашения по контролю над вооружениями разорваны. На смену сотрудничеству пришел односторонний подход. На смену сдержанности пришла избыточность. Человечество рискует столкнуться с будущим, в котором ядерное табу – выстраданная норма, обеспечивающая мир на планете, – окажется забыто.

Долгосрочная стратегия

Усилия Обамы по разоружению стартовали успешно. В 2009 г. он отказался от плана администрации Буша-младшего разместить перехватчики системы ПРО в Европе, предложив более умеренную альтернативу, которая не так пугала Россию. В 2010 г. Соединенные Штаты и Россия заключили новый договор по СНВ – относительно скромное, но значимое соглашение, по которому стороны обязались сократить количество размещенных стратегических ядерных боеголовок почти на треть, до 1550. Договор должен был ознаменовать новый этап сокращения вооружений. Вскоре после его подписания администрация Обамы провела первый из четырех глобальных саммитов по ядерной безопасности, который принес ощутимые результаты в обеспечении сохранности ядерных материалов. В 2011 г., подчеркнув, что США сохранят потенциал для нанесения упреждающего ядерного удара, администрация Обамы пообещала не разрабатывать новые боеголовки. С 2012 г. американцы начали переговоры по иранской ядерной программе, которые через несколько лет завершились подписанием Совместного всеобъемлющего плана действий.

Предпринятые Обамой шаги также способствовали изменению представлений о применении ядерного оружия. В Обзоре состава и количества ядерных сил, опубликованном его администрацией в 2010 г., существенно сужены условия, при которых Соединенные Штаты допускали применение ядерного оружия. Речь шла лишь о «чрезвычайных обстоятельствах» для защиты жизненно важных интересов США и их союзников. В документе впервые официально одобрялось ядерное табу: «В интересах Соединенных Штатов и всех стран мира – продлить 65-летний период неприменения ядерного оружия навсегда».

Однако Обаме не удалось достичь амбициозных целей, заявленных в Праге. У Договора СНВ-3 не было продолжения. Несмотря на умеренную ядерную доктрину администрации, Пентагон продолжил мыслить категориями холодной войны и отдавал приоритет нанесению упреждающего ядерного удара. В конце 2010 г. администрация Обамы одобрила масштабную модернизацию арсенала, предполагалось выделить до 1 трлн долларов на разработку нового поколения бомб и систем доставки. Речь в том числе шла о небольших боеголовках для точечных ударов, которые, как опасались сторонники разоружения, проще использовать. Сотрудники делали вид, что наращивание ядерного потенциала не противоречит идеям разоружения, в результате неядерные государства стали более цинично относиться к заявлениям США.

Особенно удивительно, что администрация, говорившая о необходимости «моральной революции» в ядерной сфере, отказалась поддержать кампанию ООН, призванную привлечь внимание к «гуманитарным последствиям» применения ядерного оружия. Запущенная в 2012 г. отчасти под влиянием пражского выступления Обамы, она объединила активистов гражданского общества и неядерные государства. Была проведена серия конференций в поддержку уничтожения ядерного оружия. США вместе с другими постоянными членами Совбеза ООН бойкотировали мероприятия. Тем не менее в результате кампании под эгидой ООН начались переговоры и состоялось голосование по полному юридическому запрету ядерного оружия. К документу присоединились уже 60 подписантов. Сторонники запрета не ждут, что ядерные державы в ближайшее время подпишут документ. Их цель – осудить обладание ядерным оружием и его применение. Проигнорировав кампанию, США и другие постоянные члены Совета Безопасности упустили возможность возглавить движение за полный запрет ядерного оружия и сосредоточиться на мерах, позволяющих снизить ядерные риски, но при этом приемлемых для них самих.

Что пошло не так

Почему Обама не смог выполнить обещания по безъядерному миру? Ответ во многом связан с ухудшением отношений с Россией, главным партнером США в сфере разоружения. Для российского руководства решение администрации Буша-младшего о выходе из Договора по ПРО в 2002 г. означало начало новой гонки вооружений – причем качественной, основанной на новых возможностях, а не количественной. К 2011 г. Россия приступила к модернизации систем времен холодной войны – как стратегических, так и тактических. Началась разработка нового вооружения, в том числе крылатых ракет морского и воздушного базирования, способных нести обычные и ядерные боеголовки. Кроме того, Россия проводила военные учения с использованием обычного и нестратегического ядерного вооружения.

Ситуация ухудшилась после возвращения Владимира Путина на пост президента в 2012 году. Российское руководство давно выступало против расширения НАТО на Восток и размещения элементов американской системы ПРО в Европе. Но теперь упорство в ядерных вопросах достигло пика. (Из-за давления консерваторов Обама не был готов идти на уступки, ограничиваясь заверениями в том, что система ПРО не направлена против России.) В 2013 г. Обама предложил новое соглашение о дальнейшем сокращении стратегических ядерных вооружений, но Путин не заинтересовался этой идеей, а через год вторгся на Украину. Затем Россия вышла из программы Нанна-Лугара «Совместное уменьшение угрозы», в рамках которой США помогали России обеспечивать безопасность хранения ядерных материалов. Периодически Москва угрожала другим странам применением ядерного оружия. Так, посол России в Дании заявил в 2015 г., что, если Копенгаген присоединится к системе ПРО НАТО, датские военные корабли станут целью российских ракет. В 2016 г. Россия бойкотировала саммит по ядерной безопасности – глобальный форум, впервые организованный администрацией Обамы в 2010 году. Именно так были вбиты последние гвозди в гроб российско-американских отношений в сфере безопасности.

Но не только Россия блокировала инициативы Обамы, то же самое делали союзники Соединенных Штатов. На базах НАТО в Бельгии, Германии, Италии, Нидерландах и Турции насчитывается от 180 до 200 ядерных бомб. Некоторые члены альянса, в частности Германия и Нидерланды, с энтузиазмом отнеслись к идее отказа от ядерного оружия, но из-за агрессивных действий России европейские правительства перестали поддерживать уменьшение роли ядерных вооружений в политике безопасности НАТО. Особенно пренебрежительно к стратегии Обамы отнеслась Франция – Париж отказывался обсуждать предложения по разоружению в рамках НАТО, опасаясь, что речь пойдет и о его собственном арсенале. Польша и прибалтийские государства, напуганные действиями России, не поддержали отказ от ядерного сдерживания.

Американские союзники блокировали ядерные инициативы Обамы до конца его президентского срока. Когда летом 2016 г. Обама предложил политику «неприменения первым», Франция, Япония, Южная Корея и Великобритания высказались против изменения ядерной доктрины США и начали лоббировать свою позицию. Учитывая растущую напряженность в отношениях с Россией и КНДР, военные ведомства американских союзников опасались, что отказ от упреждающего удара будет воспринят как слабость. Белый дом отступил.

Повестка Обамы по контролю над вооружениями вызвала противодействие и внутри страны, особенно со стороны «ястребов» с Капитолийского холма и из Пентагона. В обмен на поддержку республиканцами в Конгрессе договора по СНВ 2010 г. Обама выделил миллиарды долларов на модернизацию ядерных вооружений, которую республиканцы считали давно назревшей. Контролируемый республиканцами Сенат выступил против ратификации ДВЗЯИ, хотя Соединенным Штатам не нужно проводить ядерные испытания, учитывая возможность симулировать их на суперкомпьютерах.

Пентагон никогда не поддерживал стратегию безъядерного мира Обамы. Там продолжали считать, что внушительный ядерный арсенал необходим, чтобы сохранить уверенность союзников в том, что США способны их защитить. Пентагон и Госдепартамент выступили против гуманитарной кампании ООН, расценив ее как попытку делегитимации ядерного сдерживания, от которого зависела безопасность Соединенных Штатов и их союзников. Сотрудники Госдепа отнеслись к пражской повестке с большим энтузиазмом, чем их коллеги из Пентагона, но опасались, что, поскольку кампания требует быстрых результатов, придется отказаться от терпеливого, пошагового подхода к разоружению. Белый дом хотел сохранить единство союзников и считал, что участие в кампании даст неверный сигнал и продемонстрирует слабость. (В итоге США приняли участие в одном мероприятии в Вене в 2014 году.) Даже американские эксперты по контролю над вооружениями в частных беседах признавали, что, поскольку Соединенным Штатам не удается добиться заявленных громких целей по разоружению, включая ратификацию ДВЗЯИ и дальнейшее сокращение вооружений совместно с Россией, пошаговый подход выглядит неубедительно.

Обама столкнулся с международными и внутриполитическими препятствиями при реализации пражской повестки, но на самом деле его действиям мешали внутренние противоречия. Во-первых, трудно сочетать масштабную программу модернизации и разоружение. Более того, продвигая стратегию безъядерного мира, администрация отдавала приоритет безопасности США, а основой американской оборонной политики оставалась угроза ядерного возмездия. Сотруднику Совета национальной безопасности удалось сформулировать это противоречие в беседе с колумнистом The Washington Post: администрация «постоянно ищет дополнительные пути достижения прогресса» по пражской повестке Обамы и при этом пытается «обеспечить надежный сдерживающий фактор для США, наших союзников и партнеров». Поэтому администрация выступила против гуманитарной кампании ООН, реальная командная работа – самый сложный аспект разоружения.

Заинтересованность Обамы в разоружении была искренней и глубокой, она возникла еще во время учебы в Колумбийском университете, когда в кампусе набирало популярность движение за замораживание ядерного оружия как ответ на военную программу Рейгана. На старших курсах, в 1983 г., он написал доклад о том, как договориться с СССР о сокращении вооружений, доклад был опубликован в студенческом журнале. К моменту прихода в Белый дом идеи ядерного разоружения зрели в его голове уже 26 лет.

Новая ядерная чрезмерность

Став президентом, Трамп открыл новый период – пугающей ядерной избыточности. Он не только с энтузиазмом поддержал программу модернизации Обамы, но и запланировал масштабное наращивание ядерного потенциала. Практически все элементы американского ядерного арсенала будут усовершенствованы за баснословную сумму – 1,7 трлн долларов за 30 лет. В частности, 100 млрд пойдут на программу межконтинентальных баллистических ракет, включая создание 666 новых ракет, разработку новейших «взаимозаменяемых» боеголовок, которую отложила администрация Обамы, создание 80 новых видов начинки для боеголовок в год. Кроме того, предусмотрено увеличение расходов на разработку, испытание и размещение нового ядерного вооружения. Эти изменения закреплены в доктрине, опубликованной в феврале 2018 г., а очередной Обзор состава ядерных сил США содержит призыв к разработке двух новых боеголовок и расширению способов использования ядерного оружия. Сегодня Соединенные Штаты активно наращивают военную мощь – самыми агрессивными темпами с момента окончания холодной войны.

Вряд ли стоит ожидать, что Трамп займется переговорами по контролю над вооружениями. Когда после избрания его спросили об увеличении арсенала, Трамп ответил: «Пусть это будет гонка вооружений. Мы опередим и превзойдем всех». Его советник по национальной безопасности Джон Болтон является последовательным критиком Договора СНВ-3, который он называл «односторонним разоружением», как и «ястребы» в Сенате. Пока администрация Трампа не отказывается от договора, срок действия которого истекает в феврале 2021 г., но США нужно начинать переговоры с Россией о его продлении. Если соглашение не будет продлено, американские и российские ядерные силы останутся без регулирования впервые с 1972 года.

В то же время Трамп разрушает нормы ядерной безопасности. Судя по различным интервью, он плохо понимает роль ядерного оружия и не беспокоится по поводу правил неприменения, нераспространения и разоружения. Трамп намекал, что у Японии и Южной Кореи должно появиться собственное ядерное оружие. Он не подтверждал обязательства США в качестве участника ДНЯО заниматься разоружением, как это делали все президенты с 1970-х годов. Его заявление о выходе Соединенных Штатов из иранской ядерной сделки нанесло еще один удар по режиму нераспространения. Если Иран решит разорвать сделку и вернется к работе над ядерной программой, на Ближнем Востоке развернется гонка вооружений. Решение Трампа также разрушило перспективы аналогичной сделки по ядерной программе КНДР, Пхеньян вряд ли может ожидать, что достигнутое соглашение просуществует долго. А эксцентричное поведение и агрессивная риторика Трампа заставляет опасаться, что США способны неожиданно нажать на ядерную кнопку. По сообщениям СМИ, Трамп как-то спросил эксперта по внешней политике, зачем ядерное оружие, если его нельзя применить. Впервые после окончания холодной войны вероятность того, что американский президент может всерьез задуматься о применении ядерного оружия, превратилась в пугающую реальность.

Основания для разоружения

Неприменение ядерного оружия с 1945 г. – единственное и самое важное достижение ядерной эпохи. Лидеры должны приложить максимум усилий, чтобы сохранить эту 73-летнюю традицию. Несмотря на некоторые отступления после обнародования пражской повестки Обамы, разоружение по-прежнему остается правильной целью для Соединенных Штатов.

В мире насчитывается 15 тыс. единиц ядерного оружия, многие из них – в состоянии повышенной боевой готовности. Риск ядерного пуска или обмена ударами из-за случайности или ошибки остается высоким, а последствия даже одного подобного инцидента окажутся катастрофическими. С начала ядерной эпохи произошло достаточно много потенциально опасных происшествий, которые могли привести к ядерной детонации или к ядерной войне. Происходящая сегодня качественная гонка вооружений, сочетающая усовершенствование обычного и ядерного вооружения в рамках стратегии сдерживания, повышает риск применения ядерного оружия. Новые технологии увеличивают вероятность того, что обычный удар спровоцирует ядерную атаку из-за неправильного восприятия или ошибочных расчетов. Угроза уничтожить миллионы людей ради национальной безопасности – плохая политика и моральное банкротство.

Многие утверждают, что ядерное оружие – это американский «инструмент мира», который удерживает великие державы от большой войны и поэтому необходим как гарантия безопасности. Но не нужно быть яростным противником ядерного оружия, чтобы прийти к тому же выводу, что и бывшие госсекретари Генри Киссинджер и Джордж Шульц, бывший министр обороны Уильям Перри и экс-сенатор Сэм Нанн: в 2007 г. они публично заявили, что разоружение – стремление к «глобальному нулю» – отвечает интересам США. Эти государственные деятели осознали, что ядерное сдерживание несет с собой огромные риски и затраты. Аргументы в пользу сдерживания не всегда оказываются обоснованными. Что случится, если сдерживание не сработает?

Растущие риски катастрофической ядерной войны перевешивают неопределенные преимущества сдерживания для Соединенных Штатов. Учитывая подавляющую обычную военную мощь США, реальный вызов им может бросить только другая держава, обладающая ядерным оружием. Это означает, что Соединенным Штатам будет комфортнее существовать в мире, где ни у кого не будет такого оружия.

Конечно, в нынешнем международном контексте ядерное разоружение вряд ли возможно. Сегодня все ядерные державы используют стратегию ядерного сдерживания. Но они могут предпринимать шаги по разоружению. Во-первых, им нужно вновь взять на себя обязательства по ядерным ограничениям. Например, отменить повышенную боевую готовность ядерных сил и начать диалог о переходе к политике взаимного отказа от упреждающего удара. США и Россия должны начать переговоры о продлении СНВ-3. Кроме того, ядерным державам пора искать пути конструктивного участия в договоре о запрете ядерного оружия, а не просто игнорировать его. Например, они могли бы предложить большую прозрачность и рассказать, насколько их планы ядерной войны соответствуют гуманитарным критериям. Эти шаги вписались бы в масштабные усилия – возможно, под эгидой ООН, – которые позволили бы возложить на ядерные державы ответственность за последствия реализации их ядерных доктрин и решений о применении оружия. Наконец, должно измениться само представление политиков и дипломатов об «ответственной ядерной державе»: это понятие может относиться только к государству, которое демонстрирует выполнение конкретных обязательств по разоружению.

После десятилетий действия соглашений о контроле над вооружениями, сотрудничества и растущего понимания неприемлемости ядерного оружия мир движется в противоположном направлении. Геополитическая напряженность обострилась. Возобновилась гонка вооружений. Государства вновь стали ценить ядерное оружие. Ядерное табу теряет силу. Но все эти тренды нельзя считать необратимыми, это выбор наших лидеров. Ядерное разоружение должно быть долгосрочным проектом. Сегодняшние политики, возможно, не реализуют поставленную задачу, но они обязаны к этому стремиться.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6, 2018 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Россия. США. Весь мир > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 21 ноября 2018 > № 2826789 Нина Танненвальд

Власть комикса, или Время «Груза-200»

О неизбежном падении вертикали

Резюме Хочется все больше власти, а на деле ее все меньше. Это – главная характеристика сегодняшнего мира. Иерархическая вертикаль неуклонно падает, как Пизанская башня, и технологии этот процесс ускоряют, уверен лидер группы «Ленинград» Сергей Шнуров.

О международной политике и духе времени Федор Лукьянов беседует с лидером группировки «Ленинград» Сергеем Шнуровым.

– Я обратился к вам неслучайно и не просто как поклонник вашего творчества. Крепнет ощущение, что серьезные рациональные профи – специалисты по международным отношениям, политической науке и пр. – утратили нить того, что происходит. Не понимают…

– Устарела методология. Совсем новые времена наступают.

– Вероятно. Но вы всегда умели ухватить дух времени. И современная эпоха описывается образами лучше, чем схемами и теориями…

– Любые переломные эпохи так описываются. Сначала возникает предчувствие, что что-то меняется. Андрей Белый пишет «Петербург» и «Серебряный голубь». А потом уже, собственно говоря, приходит революция.

– Перелом сейчас такого же масштаба, как 100 лет назад?

– А это тот же самый перелом, просто отсроченный, он продолжается. Начался где-то, наверное, на рубеже прошлого века, когда просветительский модернистский проект достиг того, к чему стремился: грамотность стала всеобщей, большинство людей обрели умение читать и писать. То, что происходит сегодня, лишь развитие: мало того что неграмотных в мире осталось немного, теперь еще все комментаторы, то есть медийные личности. Всякий может в Инстаграме, Фейсбуке, где угодно, обрести аудиторию, о которой раньше только мечтали целые медиакорпорации. И все это прямое продолжение того, что возникло на рубеже XIX–XX веков. Тогда начался процесс заваливания вертикали в горизонталь – это неизбежно и происходит уже давным-давно. Не знаю, когда случится окончательное падение вертикали, но случится.

– И что тогда? Конец света?

– Нет, конец света – вряд ли. Скорее всего, абсолютная девальвация властных структур в том понимании, в котором они существуют. Вообще кризис власти наблюдается давно. Власти в широком смысле слова, власти как иерархии, которая предлагает свое понимание того, почему одно значимее другого, имеет средства давления на нижестоящие этажи. Вот этого не будет.

Мы привыкли к мироустройству, где есть центр, верх и низ. Это связано с ньютоновским пониманием мира, механистическим. Но Эйнштейн это опроверг, показал, что в космосе нет ни верха, ни низа, появляется теория относительности, когда ты можешь считать с любого места и в любую сторону. Это мировоззрение открыто физиками, и сейчас подспудно мы его изучаем в школах, привыкаем, что нет никаких систем координат. Соответственно, такое сознание будет отражаться и в политических конструкциях.

– Вспоминается красивое понятие «квантовая запутанность»…

– Квантовая запутанность вначале появляется в работах физиков, а потом в мозгах. Когда вокруг рациональный механистический мир Ньютона, напрашивается и русское устройство государства, все там логично, война по коробкам, всё по правилам. А сейчас… Квантовая запутанность, да. Будет еще запутаннее, потому что следующие теории – теории струн и мультивселенной.

– Вернемся к падению вертикали. Что после? Анархия? Или самоорганизация?

– Как хотите назовите. В начале века называли «Советы». В середине века – «студенческая революция 1968 года». В 1991 году – «демократизация общества». Все эти процессы на самом деле из одного сырья и к одному стремятся.

– Да, они к одному стремятся, и заканчиваются они тем же самым – вертикаль встает опять.

– Нет. Вертикаль, как Пизанская башня, она только падает, неуклонно. Просто замеры небольшие, мы не фиксируем в каждый конкретный момент. Поэтому нам кажется, что она, конечно, стоит. Но симулятивный монархизм, который мы, например, имеем сейчас в России, это все равно симулякр. Попытка воссоздать то, чего уже быть не может. Для полноценного монархизма нужна и монорелигия, монотеизм и все вот эти условия. В современном мире монорелигия практически исключена и точно не может быть тотальной, значит и монархизма не получится, потому что он тоже должен быть тотальным. Это тотальное давление. Власть сильна своей тотальностью.

– Советский Союз был все-таки мощной твердыней, там какое-то время получалось.

– Советский Союз был абсолютно религиозным государством. И когда у людей исчезла вера, то оно и рухнуло, как любое религиозное государство. Жрецы этого храма перестали верить своим богам. Это на примере ацтеков можно посмотреть: как только вера закончилась – всё, до свидания все пирамиды. И ракеты не летают.

– Говоря о падении вертикали, вы все-таки прежде всего про Россию?

– Про всех. Ну вот тот же самый Трамп. Что это за явление? Его стопроцентно не могло быть еще 20 лет назад. А сейчас – вполне себе… Фактически кто он такой? Человек, создающий информационные поводы. Это не президент в прежнем понимании. Раньше президент не создавал информационные поводы, он занимался политикой.

– У Трампа информационные поводы будь здоров, не просто же фоновый шум. Расторг важное соглашение – изменились условия глобальной торговли. Нанес ракетно-бомбовый удар по Сирии… Внушительные информационные поводы получаются…

– Ну конечно, как начальник самой мощной страны мира он волей-неволей обуславливает и события. Но потоком-то все равно идут информационные поводы, то, что он производит посредством твиттера, они для него первичны. Его присутствие в медиа, скорость реакции несопоставимы с тем, что было еще 20 лет назад. Если посмотреть на агрессивную политику Америки, то за 20 лет в ней ничего не изменилось, они точно так же себя вели. Просто твиттера не было, а когда не было твиттера, не было и Трампа, и не могло быть. Они вместе меняют все.

– В день избрания Трампа президентом мой коллега-международник разместил на своей странице в Фейсбуке вашу песню «Дорожная» («Ехай, ехай нах*й»), посвятив ее потрясенному выбором народа американскому истеблишменту. В ваших песнях и клипах всегда присутствуют яркие типические персонажи. Современная международная политика, во-первых, персонифицирована, во-вторых, театральна. Больше, чем 20 лет назад. Как вы бы описали жанр того, что происходит в мире? Гиньоль? Комедия дель арте? Карнавал?

– Нет, нет, нет. Ни в коем случае! Категорически нельзя применять старое искусство, старые жанры, старые штампы по отношению к новому происходящему. Новое отражено в кинематографе, естественно, в голливудском. Он переживает ренессанс, мощнейший всплеск творческой энергии, истоки которой – в жанре комикса. Кругом, как положено в комиксе, супергерои. Есть положительные, есть отрицательные, но все герои. ИГИЛ (запрещено в России. – Ред.), например, это совсем мрак. Но абсолютно комиксная история.

– Трамп – тоже комикс?

– Конечно!

– А Путин?

– Конечно, комикс! Его фотосессии – это что? Вы себе могли представить Брежнева в таком виде? Нет. И я не могу.

– Брежнев не был в такой физической форме.

– Неважно. Пусть не Брежнева, Троцкого, он был в неплохой физической форме. Но в голову не пришло бы так позировать. Комикс – не просто серия забавных картинок, а история персонажей – это сейчас главный продукт. Самые бешеные блокбастеры, самые большие сборы – студия Marvel. «Железный человек». Его, кстати, как раз можно прилепить к Путину. Человек, который знает всё, у него секретная лаборатория, и он буквально с помощью паяльника и циркулярной пилы мастерит целый мир. Ну просто как Владимир Владимирович, который, если верить тому, что о нем пишут на Западе, из ничего стал самым могущественным разрушителем.

Трамп – взбалмошный супергерой, но он все равно же обладает какими-то суперспособностями. Да, мы их не знаем, но он скорее джокер, он трикстер, может сыграть и за плохого, и за хорошего. О чем и говорит, например, реакция нашей Госдумы. Они вначале рады, что пришел Трамп, потом не очень рады, потом п****ц, а потом он что-нибудь напишет в твиттере – они опять радуются. Это такой герой комиксов, который вносит «живизну» в весь ландшафт, и от его поведения зависит дальнейшее развитие сюжета.

– А Ким Чен Ын?

– Ким Чен Ын – абсолютное зло. Доктор Зло.

– Он же тоже теперь вроде хороший, договариваться начал, денуклеаризацию обсуждает…

– Подождите, подождите, этот фильм еще не закончился.

– А Си Цзинпин? Он кажется очень монументальным, но не супергероем.

– А вот он как раз не из комикса. Китай – совсем не комиксная культура, насколько я ее себе представляю. Они же вообще обособлены, даже в плане компьютерных операционных систем, там просто блокируется то, что они считают себе не соответствующим. Они не поддаются этой всеобщей волне.

– Ой ли? Американская культура там тоже популярна, кино, музыка, сколько ни блокируй, все равно проникает.

– Проникает, конечно, но дело не в том, проникает или нет, а как влияет. Сила американской культуры в том, что она в других обществах осуществляет, так сказать, перепрошивку культурного кода. А в Китае этот культурный код очень прочный, не поддается.

– Вот как. Стало быть, один Китай и останется вне этого комиксного контекста вместе со своим начальником?

– Не факт. Это сейчас так. Но я скорее верю в американскую изобретательность. Они же не могут иначе существовать, кроме как в ситуации собственной гегемонии. А главный инструмент – это их культура, которая сильна тем, что ее все впитывают. Так что это для них важнейшая задача. Думаю, появится решение и для Китая.

– Перепрошьют?

– Да.

– Ладно. В комиксах бывают романтические герои?

– Так это всё романтизм, по большому счету. Вообще тема героики, она романтическая. Что такое героизм? Если вспоминать древнегреческую классификацию, герой – это же тот человек, который сумел разорвать нити судьбы, их плетут мойры, и пойти против судьбы, сломать ее, сделать что-то свое. Почему герои несколько ближе к богам, почему есть культ героя и т. д. Потом немецкая романтическая традиция наследует этот героизм, и в героизме, особенно в том высоком романтизме, который был в конце XVIII – начале XIX века, добро и зло уже не имеют значения. Важна красота движения, красота события, красота поступка.

– Если вернуться к кино, то, скажем, в нашей стране дух грядущих перемен точно уловил предперестроечный кинематограф. Еще не понимали, что грядет, а предчувствие было. Или некоторые фильмы 1990-х годов. Современную международную политику исчерпывающе предвосхитили братья Коэн, например, «Сжечь после прочтения», фильм 2008 года.

– Я помню его, конечно.

– Казалось, это дикий гротеск, главная идея – миром правят слабоумие и паранойя. Сейчас выглядит милой шуткой по сравнению с тем, что происходит на деле. Или в фильме тех же Коэнов «Фарго», балабановских «Жмурках» доводили до абсурда чернуху с расчлененкой, а сейчас в диппредставительстве Саудовской Аравии происходит нечто за гранью даже чернушной фантазии. Кино отстало, вся эта, как вы говорите, комиксная среда выплеснулась в реальность и вышла из-под контроля?

– Кино ни от чего не отстало. Кино и кинопроизводство находятся в той же самой парадигме, что и политика. То бишь мировоззренчески они одинаковые. А всякие вопиющие случаи выскакивают на поверхность ровным счетом из-за того, с чего мы начали, – мир становится прозрачным из-за медиа, из-за всепроникающего айфона и вайфая. Раньше разве было по-другому? Тот же вышеупомянутый Троцкий, которому размозжили череп ледорубом. Чем его история не параллельна и не столь же странна, как убийство этого саудовского как бы журналиста?

– Жизнеутверждающе. Что было, то и будет. Ваша творческая биография охватила период бесконечных перемен и в мире, и у нас. Если бы я попросил вас сформулировать основные метафоры, образы 1990-х, 2000-х и 2010-х, что это было бы? Например, применительно к России.

– Опять же, если рассматривать это в процессе, я не думаю, что были какие-то переломы, вехи. Это именно процесс. Как в работе Ленина: шаг вперед, два шага назад. В России ничего кардинально не меняется. Происходит вечное метание между двумя образами – страна, которая воспринимает себя либо как часть европейской цивилизации, пусть и периферийную, либо как некое исключение из всех правил земных. И вот между двумя этими полюсами все и происходит. Это не споры славянофилов и западников, совершенно нет. Хотя и пытаются такое навязать, выдать за то, что здесь еще будто бы до сих пор существуют два этих центра притяжения. Но это не так.

– Тогда я не очень понимаю, в чем метание?

– Ситуация описана в песне «Я не хочу на дачу». Есть условный силовик. У условного силовика есть условная жена. Условный силовик, по идее, всем своим существом, всей своей профессией, вектором жизни должен бороться за то, чтобы построили новый танк. Но его жена хочет новую сумку Birkin, ей пох*й на танки. И вот в этом сложном любовном треугольнике между танком, женой и сумкой Birkin мечется силовик.

– То есть метания наши – вещь силовая?

– Да нет, возьмите не силовика. Возьмите человека, который пишет концепцию устройства государства российского. У него точно такая же жена, которая совершенно не хочет ходить в ботинках «Скороход», подавай ей Louis Vuitton и всё. И никуда не деться от этого. С женами они спорить не могут. А жена, естественно, – метафора большой родины-матери. У нас родина-мать своим сердцем и всем своим нутром хочет одеваться модно и в Париже.

– Это неизбывно? Не изменится?

– Изменится.

– Почему?

– Потому что патриархальное общество уже отмирает потихонечку, и у нас, конечно же, наступает некая феминистская эпоха. Понятно, что женщины управляют в основном экономическими процессами, как бы это нам ни казалось диким…

– Посредством устремлений той самой условной жены?

– Конечно. Смотрите, какие огромные производства задействованы на то, чтобы удовлетворить спрос только телок. Это гигантский рынок. Если бы не телки, может быть, и не было бы ни моды, ни музыки… А в конечном итоге и войны.

– Поясните. В том самом треугольнике жена с сумкой одержит победу над танком, и тогда метания России закончатся в пользу европейской периферии? Не будем больше искать того, чего не может быть? Или напротив – силовик вместе с уходом патриархального общества избавится от магической власти жены и сумки, окончательно посвятив себя танку?

– У силовика проблема, что ему для нормального существования нужны изобретения, инновации, современно говоря. Базу надо совершенствовать, чтобы силу у силовика поддерживать. А с этим у нас плохо, застопорилось. Но если нет изобретений, то условный цех силовиков расслаивается на тех, кто контролирует трубу, и просто охранников. Это, собственно, у нас и происходит. И там уже не до метаний.

– Хорошо, а условная жена что тогда делает?

– А условная жена прилагает усилия, чтобы стать женой того, кто у трубы, а не того, кто просто охранник.

– Вы упоминали революции, 1968 год и т. д. Вы себя сами считаете революционером, бунтарем или, наоборот, обывателем?

– Нет, обывателем я себя не считаю, революционером тоже. Я скорее такой… назовем это «реалист». Если я вижу какую-то тему, вижу ее остроту, то не закрываю ее, не пытаюсь закамуфлировать, заглянцевать, а, наоборот, выпячиваю, делаю из нее гротеск, вскрываю конфликтность ситуации. И тем самым расширяю границы, во-первых, возможностей искусства, а во-вторых, и просто мировоззренческие.

– Того, что называется гражданская позиция, вы для себя не формулируете?

– Нет, почему? У меня абсолютно четкая гражданская позиция: пора открыть глаза. Не нужно их закрывать. Не нужно существовать в этих бесконечных дихотомиях, в которых бьется русское сознание.

– Любимая русским народом тема свободы. Мы ее все время взыскуем, а когда она приходит, проклинаем. Вы себя сейчас чувствуете свободным?

– Конечно.

– Возьмем 1998-й, 2008-й и 2018 год. Что-нибудь менялось с вашим самоощущением свободы?

– У меня ничего не менялось. До меня долетают всякие отголоски по поводу посадок за перепосты… Это, на мой взгляд, вообще ужасно и совершенно неоправданно. Ни к чему хорошему не приведет. Свобода в России всегда находится примерно на одном и том же показателе, просто кто-то готов рисковать, а кто-то – нет. И никогда не было по-другому.

– Но вопрос, чем рисковать – жизнью, кошельком или социальным статусом. В разные времена по-разному было.

– Вот именно, в разные времена по-разному. В первобытном обществе любое слово, сказанное нами сегодня, скорее всего, вызвало бы жуткое непонимание, и в знак непонимания нам бы е***ли дубинкой по голове. Наше общество все-таки пытается от дубинки уйти… Весь пафос этой свободы – чтобы за разговоры не сажали. Всё.

– Вы ездите по миру, не только в России выступаете… Я видел ваши записи из Польши, Прибалтики, Германии и т.д. Вы чувствуете, как-то меняется отношение к России, к русским и к вам лично?

– На бытовом уровне не чувствую. Они как относились хорошо к группе «Ленинград», так хорошо и относятся. Представление о том, что мы приехали из империи зла, до меня по крайней мере не докатывается. Но я и не такого уровня, наверное.

– А на Украину ездите сейчас?

– Нет.

– Почему?

– А зачем?

– Есть люди, которые считают, что, наоборот, в это тяжелое время надо поддерживать связи, не поддаваться политическим ветрам…

– Я так не считаю. Если я туда поеду, то, во-первых, буду не особенно принят там, во-вторых, не особенно принят здесь после. Зачем мне это?

– Логично. Возвращаясь к комиксам. Понятие «холодная война» по легенде придумал не политик и не ученый, а Джордж Оруэлл. И оно приклеилось как влитое, потому что образно отразило сущность момента. Сейчас тот ярлык пытаются прилепить вновь, но не клеится, потому что ситуация вообще не такая, как тогда.

– Иная совсем.

– Какой-нибудь образ вам приходит в голову, как назвать современное политическое состояние?

– Попытка изнасиловать мир, когда не стоит.

– У кого не стоит?

– Ни у кого не стоит. Пытаются присунуть, но не стоит.

– Опять кино вспоминается. Маньяк-милиционер из «Груза 200».

– Да-да, что-то в этом роде. Поэтому и привлекают каких-то мутных дублеров.

– Но когда возникает такое противоречие, это обычно плохо кончается. Членовредительством всяким.

– Да, я ситуацию не назвал бы стабильной, ведь маньяк – он все равно маньяк, и неважно, стоит у него или нет. Так что хотелось бы обойтись без глобальной войны. Хотя раньше всегда было именно так.

– Вот именно. Раньше всегда так. Но благодаря тому самому ядерному оружию, о котором Путин недавно сказал, а вы откликнулись, вроде как это отменилось, потому что совсем уж маньяков-самоубийц нет.

– Научно-технический прогресс не стоит на месте, и наверняка будет изобретаться что-то новенькое. Недаром же гонка вооружений. Всегда действие рождает противодействие. Если в один момент одна из сторон, коих уже сейчас можно насчитать три как минимум, решит, что безнаказанно способна что-то сделать, то, скорее всего, это будет сделано.

– Про третью сторону. Китай вас интересует как явление?

– Китай интересует, конечно, как явление, но я очень плохо знаком с китайской культурой. Если я не знаю китайскую культуру, мне даже думать сложно, что у них в головах. Если европейскую культуру или американскую как какую-то мутацию европейской я еще могу понять, то китайскую – вряд ли.

– Насчет мутации европейской. Такое понятие, как «политическая корректность», у вас вызывает какие-то чувства? Судя по вашему стилю, она должна быть вам чужда. Я не имею в виду употребление ненормативной лексики, я о другом.

– Я понимаю, да. Я, кстати, себя мыслю очень дипломатичным человеком. Некорректность простирается где-то в области хамства. Неважно, с помощью мата или вполне нормативной лексики, если возникает откровенное хамство, то это некорректно. Все остальное – дело вкуса.

– Я имею в виду то, что вкладывается в понятие политкорректности сейчас на Западе, в Соединенных Штатах, движение MeToo, гипертрофированное отношение к чувствительности меньшинств, которых все больше – это правильно? Россия же тоже в эту сторону медленно движется. Правда, совсем медленно.

– Ну что значит «правильно»? Смотрите, когда – а это произойдет скоро – появятся киборги, когда появятся модифицированные, измененные, как картошка, ГМО-люди, распространится массовое клонирование, то все эти юридические наработки, которые ныне опробуют и применяют к сексуальным меньшинствам, понадобятся всем… Сейчас это делается в тестовом режиме для следующего большого этапа.

– То есть мы станем этим меньшинством?

– Кто «мы»? Нет, все будут меньшинством. В таком обществе, когда появятся разнообразные киборги с разными возможностями и задачами, многочисленные разновидности гендера и пр., просто каждый будет по сути каким-нибудь меньшинством. И их права и обязанности придется как-то регулировать.

– Я подумал другое – что киборги станут большинством и искусственный интеллект, а мы с вами или такие, как мы, становимся меньшинствами. И наши права надо будет защищать.

– Да, и такое тоже может быть, вполне. Киборги придут быстрее, чем нам кажется.

Россия > СМИ, ИТ > globalaffairs.ru, 21 ноября 2018 > № 2826788 Сергей Шнуров

Выступление Министра иностранных дел России С.В.Лаврова на совместном заседании коллегий МИД России и МИД Белоруссии, Минск, 21 ноября 2018 года

Уважаемый Владимир Владимирович,

Уважаемый Григорий Алексеевич,

Уважаемые коллеги,

Сегодня мы продолжаем добрую традицию совместных заседаний коллегий министерств иностранных дел России и Белоруссии. Такие встречи – важный элемент нашего товарищеского, тесного взаимодействия, в основе которого – двухлетние Программы согласованных действий в области внешней политики.

Будущий год пройдет под знаком 20-летия Договора о создании Союзного государства. В этой связи в ходе состоявшегося 14 ноября в Минске заседания Группы высокого уровня Совета Министров Союзного государства российским и белорусским министерствам и ведомствам было рекомендовано провести совместные коллегии, включив в их повестку вопросы, касающиеся реализации положений Договора. Думаю, что на нашем следующем заседании, которое мы будем проводить в Российской Федерации, можно было бы обсудить итоги выполнения текущей Программы согласованных действий в области внешней политики и подписать для последующего одобрения главами государств новый документ на предстоящие два года.

Россия и Белоруссия – союзники и единомышленники на международной арене. Мы – последовательные сторонники повышения авторитета интеграционных объединений на пространстве СНГ, формирования в Евроатлантике архитектуры равной и неделимой безопасности, коллегиального противодействия новым вызовам и угрозам на прочной основе международного права.

Большое значение придаем сохранению памяти о нашей общей истории. Поэтому нас не может не беспокоить опасная тенденция, связанная с искажением событий Великой Отечественной и Второй мировой войны.

Не прекращаются попытки оправдать, а то и героизировать нацистов и их пособников, пересмотреть решения Нюрнбергского трибунала. Тревожит и то, что параллельно с фальсификацией истории набирает обороты русофобия, которая в ряде европейских государств возводится чуть ли не в ранг официальной идеологии.

В этих условиях наша общая задача, о чем только что говорил Министр иностранных дел Республики Беларусь В.В.Макей, – продолжать целенаправленные усилия по противодействию этим деструктивным замыслам, используя весь доступный политический и правовой инструментарий. Востребован комплексный подход, объединение потенциала дипломатов, парламентариев, научных кругов, широкой общественности. Сегодня мы наметим те шаги, которые следует предпринять для совершенствования взаимодействия в этой сфере. Вчера вечером мы встречались с В.В.Макеем и обсуждали эти вопросы. В частности, договорились подготовить серию специальных мероприятий по случаю 80-летия начала Второй мировой войны.

Москва и Минск энергично работают над обустройством Евразийского экономического союза, укреплением его связей с иностранными государствами и их интеграционными объединениями. Особое внимание уделяем вопросам сопряжения ЕАЭС с китайским проектом «Один пояс, один путь» – в соответствии с принятым в ноябре 2015 г. решением Высшего Евразийского экономического совета. 17 мая этого года в Астане было подписано Соглашение о торгово-экономическом сотрудничестве между ЕАЭС и КНР. Продолжается подготовка российско-китайского Соглашения о Евразийском экономическом партнерстве, которое будет открыто для присоединения всех стран Союза, других заинтересованных государств.

В этом контексте практическое преломление получает работа по реализации инициативы Президента Российской Федерации В.В.Путина по созданию Большого Евразийского партнерства с участием ЕАЭС, ШОС, АСЕАН. Конечно же, оно открыто для присоединения других стран на Евразийском континенте, включая страны Евросоюза. В перспективе такое партнёрство могло бы стать стержневым элементом единого торгово-экономического пространства от Атлантики до Тихого океана, обеспечить неделимость экономического развития в этой части мира.

Я хотел бы поддержать только что прозвучавшее предложение Министра иностранных дел В.В.Макея о развитии тесных контактов между секретариатами соответствующих интеграционных объединений. Думаю, что такая организация, как ОБСЕ, могла бы стать площадкой для рассмотрения соответствующих инициатив о гармонизации различных интеграционных процессов.

Тематика международной информационной безопасности, которую мы сегодня также будем обсуждать, утверждается в качестве одной из приоритетных в глобальной повестке дня. Россия и Республика Беларусь придерживаются здесь единых взглядов, выступают «солидарным фронтом» на ключевых многосторонних площадках, прежде всего в ООН. Признательны белорусским друзьям за традиционное соавторство в отношении российских проектов резолюций Генеральной Ассамблеи по вопросам выработки правил ответственного поведения государств в информационном пространстве и по противодействию киберпреступности. В наших двусторонних отношениях мы руководствуемся действующим Межправительственным соглашением о сотрудничестве в области обеспечения международной информационной безопасности.

В фокусе внимания будут и вопросы гуманитарного взаимодействия, включая тесную координацию в многосторонних культурных, научных, образовательных форумах, а также на правозащитных площадках. В числе безусловных приоритетов видим работу с молодежью. Об этом подробно говорили наши президенты в ходе пятого Форума регионов в Могилеве в октябре этого года. Союзное государство должно предоставлять молодому поколению россиян и белорусов максимально широкие перспективы профессионального, образовательного, культурного развития. Надеюсь, наши внешнеполитические ведомства смогут найти свои подходы, чтобы внести вклад в решение этой задачи.

Признателен за традиционное гостеприимство, которое мы ощущаем с первых минут пребывания на белорусской земле.

Россия. Белоруссия > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 21 ноября 2018 > № 2799194 Сергей Лавров

Выступление и ответы на вопросы СМИ Министра иностранных дел России С.В.Лаврова в ходе совместной пресс-конференции по итогам переговоров с Министром иностранных дел Республики Беларусь В.В.Макеем, Минск, 21 ноября 2018 года

Уважаемые дамы и господа,

Прежде всего хотел бы ещё раз выразить нашу искреннюю признательность Министру иностранных дел Республики Беларусь В.В.Макею и всем белорусским друзьям за организацию нашей работы на самом высоком уровне и традиционное тёплое белорусское гостеприимство.

В нынешнем году Белоруссия стала местом проведения целого ряда важных двусторонних встреч – заседания Высшего Госсовета Союзного государства в Минске в июне, пятого Форума регионов с участием глав государств в Могилеве в октябре, заседания Группы высокого уровня под председательством заместителей глав правительств двух стран в Минске в ноябре. Приветствуем инициативную, конструктивную позицию наших друзей по укреплению российско-белорусской интеграции на всех уровнях. 13 декабря в Бресте состоится заседание Совета министров Союзного государства, на котором также будут приняты очень важные решения, углубляющие нашу интеграцию.

Мы даём положительную оценку интеграционному сотрудничеству в рамках Евразийского экономического союза. Договорились продолжать содействовать расширению и укреплению его внешних связей, в том числе с ШОС, государствами АСЕАН и Китайской Народной Республикой в рамках сопряжения евразийских интеграционных процессов с китайской программой «Один пояс, один путь». На этом пути уже достигнуты конкретные результаты. В итоге мы будем двигаться к тому, что Президент России В.В.Путин назвал «Большим евразийским проектом», открытым не только для участников ЕАЭС, ШОС и АСЕАН, а в перспективе, если на то будет их желание, – членов ЕС.

На совместном заседании коллегии рассмотрели также очень важную тему совместных усилий в интересах противодействия фальсификации истории Великой Отечественной войны и попыткам пересмотра итогов Второй мировой войны. Мы едины в недопустимости героизации фашистов, нацистов и их прихвостней.

Предметно рассмотрели роль наших министерств в деле наращивания гуманитарного сотрудничества. Условились и далее энергично работать над укреплением общего культурно-духовного пространства, продвижением совместного исторического наследия.

Решено способствовать расширению молодежных контактов на различных площадках. Россия, в частности, по линии Россотрудничества продолжит оказывать содействие инициативам белорусских общин в третьих странах, которые проводятся нашими друзьям с целью отметить годовщины Великой Отечественной войны, Дни славянской культуры и другие события.

Отдельным пунктом повестки дня мы рассмотрели вопросы международной информационной безопасности. Отметили нашу дружную, слаженную работу в ООН по продвижению очень важных инициатив по выработке правил ответственного поведения государств в сфере международной информационной безопасности и разработки норм противодействия киберпреступности. Обе эти инициативы сейчас были одобрены в комитетах Генассамблеи ООН и в скором времени будут вынесены на утверждение пленарным заседанием Генассамблеи ООН.

Мы также коснулись других аспектов нашего тесного взаимодействия в ООН, включая его правозащитный сектор. Обсудили наши отношения в контексте подготовки к Совету министров иностранных дел ОБСЕ, который состоится в начале декабря в Милане, проблематику нашего взаимодействия с ЕС и другими европейскими структурами.

Говорили о ситуации в сфере военно-политической безопасности в Европе и Евроатлантике в целом. В этой связи мы выразили озабоченность ростом напряжённости на европейском континенте, во многом в силу наращивания военной активности НАТО вблизи наших границ, а также в связи с намерением Вашингтона, о чём было заявлено, выйти из Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. Это создаёт вызовы нашей безопасности, которые требуют соответствующей реакции, как по линии Союзного государства, так и Организации Договора о коллективной безопасности.

О результатах нашей работы я сегодня доложил Президенту Республики Беларусь А.Г.Лукашенко. Он подтвердил высокую оценку взаимодействия по линии внешнеполитических ведомств в рамках реализации программы согласованных действий в сфере внешней политики Союзного государства Российской Федерации и Республики Беларусь.

Будем продолжать тесную координацию на основе Плана консультаций, который был только что подписан, и на основе тех решений, которые закреплены в протоколе заседания коллегий двух министерств.

В заключение, хотел бы поздравить присутствующих здесь работников телевидения с Всемирным днём телевидения и пожелать вам всего самого доброго.

Вопрос: Накануне члены ОЗХО отклонили все предложения России по обеспечению сбалансированной работы организации и одобрили увеличение ее бюджета для придания Техническому секретариату атрибутивных функций. В свете этих событий как Вы видите будущее организации и взаимодействие между Россией и ОЗХО?

С.В.Лавров: Мы уже комментировали эту нездоровую и крайне опасную ситуацию как по линии МИД, так и по линии российской делегации, которая участвовала в заседании Конференции государств-участников (КГУ) Конвенции о запрещении химического оружия (КЗХО). Ситуация тревожная. Вопреки всем нормам – КЗХО, нормам международного права относительно конвенционных документов – решение о наделении Технического секретариата функциями установления и назначения виновных было принято голосованием путем слома имеющихся правил процедуры. Наделять технический орган функциями, которые являются прямой прерогативой СБ ООН, означает начать наступление на основы международного права. Неслучайно наши западные коллеги сейчас все реже употребляют термин «международное право». Они говорят о неком «порядке, основанном на правилах». КЗХО, которая четко и недвусмысленно расписывает, как нужно действовать Техническому секретариату ОЗХО, – это и есть международное право. Менять его можно только на основе процедур, предусмотренных самой Конвенцией – внесением поправок, их обсуждением, принятием и ратификацией. То, как сейчас обходятся с этой проблемой наши западные коллеги, как они меняют суть самой Конвенции путем продавливания решений и голосованием (а мы знаем, что этому сопутствовала целая серия шагов, включая шантаж и подкуп) – это уже не международное право, а тот самый «порядок, основанный на правилах». Его западные коллеги хотели бы установить по своему усмотрению, абсолютно не считаясь с мнением других. Позиция наших единомышленников очень четко была изложена в совместном заявлении на заседании КГУ. Это 27 государств, серьезная группа стран. Это заявление зафиксировало категорическое неприятие действий, которые предприняли западные страны.

Теперь придется проанализировать сложившуюся ситуацию, наши дальнейшие отношения с ОЗХО. Я не думаю, что нужно делать какие-то поспешные выводы. Сейчас необходимо с трезвой головой посмотреть, как можно и можно ли вообще спасти важнейший инструмент международного права, нераспространения массового оружия – КЗХО. С нашими союзниками по ОДКБ, которые тоже сделали коллективное совместное заявление на вчерашнем заседании, мы будем консультироваться об оптимальных шагах в этой ситуации.

Вопрос: Сегодня мы становимся свидетелями опасной тенденции – девальвации общепринятых норм и принципов международного права, беспрецедентного дефицита доверия в мире. Каково Ваше видение будущей системы обеспечения глобальной и региональной безопасности? Есть ли «свет в конце туннеля»?

С.В.Лавров: Я уже касался рисков, с которыми сталкивается международное право в условиях линии Запада на искусственное удержание своего доминирования в международных делах. Это печально, потому что в интересах всего международного сообщества было бы коллективно вырабатывать подходы к современным угрозам, а не подстраивать всех остальных под свое собственное видение, односторонние подходы. Эти риски сохраняются. Более того, они нарастают.

Я упоминал, как универсальный инструмент международного права – КЗХО – пытаются превратить в послушное орудие для продвижения западной политики путем вторжения в прерогативу СБ ООН. Что-то похожее может произойти и с Конвенцией о запрещении биологического и токсинного оружия (КБТО), которая уже много лет как принята, ратифицирована и вступила в силу. Но мы никак не можем вместе с целым рядом других стран, которые ответственно подходят к биологическому вопросу, проблемам нераспространения биологического оружия и его уничтожения, добиться создания механизма верификации этой Конвенции – того, как страны-участницы соблюдают свои обязательства. Главная причина, по которой мы не можем создать такой механизм, – это позиция США, которые категорически заблокировали все предложения России и других стран о формировании такой структуры еще в начале 2000-х гг. Сейчас США через Секретариат ООН начинают продвигать инициативу, чтобы там создать некую структуру, наделив ее такими полномочиями, которые по идее должны быть у межгосударственного, межправительственного механизма. Опять делается попытка оказывать давление на международных чиновников для того, чтобы продвигать свои собственные подходы в обход легитимных процедур. Это тревожная практика.

Примеров подобных действий в других сферах достаточно много. Мы будем об этом и дальше откровенно разговаривать, задавать вопросы нашим западным партнерам. Они пытаются уходить от серьезного разговора на эту тему, но я убежден, что «замотать» и «замести под ковер» эту ситуацию у них не получится. Придется отвечать на вполне легитимные озабоченности, которые существуют не только у России, но и у многих

Россия. Белоруссия > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 21 ноября 2018 > № 2799193 Сергей Лавров

«Мы больше не мечтаем о будущем, мы его скорее боимся»

Иван Крастев – председатель Центра либеральных стратегий в Софии, постоянный научный сотрудник Института гуманитарных наук в Вене и автор статей для многих периодических изданий

Светлана Бабаева - член Совета по внешней и оборонной политике.

Резюме Прежде существовало право на собственную интерпретацию, но факты были общие. Теперь у каждого право на собственные факты. Это жизнь в комнате зеркал. Мы пребываем в разных пространствах, никто ничего не признает и ни в чем не раскаивается. Поэтому мы так сильно друг друга боимся, полагает Иван Крастев.

Почему мир больше напоминает жизнь в комнате зеркал, что общего у Путина и Трампа, какой будет идентичность человека в XXI веке – об этом размышляет Иван Крастев, глава Центра либеральных стратегий в Софии, Kissinger Fellow в Библиотеке Конгресса США. Беседовала Светлана Бабаева.

Не свергнуть правительство, а поменять страну

– На недавней сессии Валдайского клуба, посвященной теме идентичности, Вы сказали, что по всему миру идет «подъем большинства». Это хорошо или опасно?

– Как писал Самюэль Хантингтон, «идентичность – как грех: мы можем сопротивляться, но избежать не в силах». О политике идентичности стали говорить как о новом явлении, на самом деле она – результат культурной революции 1968 года. Есть два типа идентичности. Один от нас не зависит – кем мы родились. То, что я болгарин, не мой выбор, но часть моей идентичности. Второй тип – та, которую я выбираю. Человек сам выбирает, как будет жить, за кого голосовать, верить или не верить в Бога. Ныне людей больше заботит приобретенная идентичность. Вокруг нее они создают свою историю, жизнь. Отчасти это связано с тем, что люди стали более образованны, подвижны.

– Но, если больше разнообразия, должен быть подъем разных меньшинств, а не большинства!

– Подъем меньшинств в политике был в 1960–1990-е годы, когда феминистки, сексуальные и этнические меньшинства хотели стать заметными и быть представлены в политическом процессе. Они говорили: «Хотим, чтобы нас услышали, мы существуем!». У групп же большинства, этнических, религиозных, расовых, не было драйва говорить «мы тут», потому что было ощущение, что у них и так власть.

Что произошло потом? Я прежде всего говорю о западном мире. Возникает демографическая проблема. Общества стареют, миграция меняет этнический состав общества, а следом страх: мы большинство сегодня, но будем ли мы большинством завтра?

И люди психологически начали вести себя как меньшинства. Возникло ощущение, что их власть уже хрупкая, неустойчивая. Особенно это ощущается в маленьких государствах. Скажем, ты всегда думал, что тебе не нужно доказывать, что ты болгарин, потому что таких у вас в стране – 80–90 процентов. А теперь ты боишься: мир другой, дети вообще могли уехать и уже плохо говорят на родном языке. И начинается паника: а что, если через сто лет моей этнической группы, моей нации вообще не будет?

– Тогда в политике той же Европы мы бы видели процесс, который отвечал бы интересам французов, немцев, чехов в пятом колене. Мы же видим, что политики, наоборот, все больше работают с новыми слоями избирателей, включая недавних мигрантов.

– Популистские партии как раз антимиграционные. Италия для итальянцев. В США Трамп говорит: мы, белые, теряем власть, это наше общество или нет?

Людей всегда пугали сдвиги, но теперь всё происходит стремительно, люди двигаются намного быстрее и проще. И ты понимаешь: если ты родился в Африке в бедной стране, самое радикальное, что можно сделать – нет, не свергнуть свое правительство, а просто поменять страну. И эта перемена в одном поколении. Не нужна идеология, политическая партия, революция.

Страх часто возникает не в отношении того, что происходит, а что может произойти. Скажем, в Болгарии иммигрантов почти нет. Но ты видел по телевизору, как легко люди пересекают границы. И начинаешь бояться не людей, которые приехали, а тех, которые могут приехать. И еще ты боишься тех, кто уехал…

Это главное, что случилось в Восточной Европе и о чем мало говорят. Революция 1989 г. была революцией нормальности. Мы хотим жить как нормальное общество, наше будущее – это Германия. Но если наше будущее – Германия, зачем ждать, когда мы ею станем? Можно просто уехать в Германию! Учиться, работать, жить. Сегодня огромный процент граждан Восточной Европы живут и работают вне своих государств. В балтийских республиках это вообще более 20 процентов. Румынию за последние 10 лет, когда страна стала членом ЕС, покинуло 3,5 млн человек. И везде это молодые и активные люди.

Правители, которым некуда уезжать

– Можем ли мы тогда в принципе в XXI веке говорить об идентичности и ценностях при таком движении людей?

– Когда идентичность становится проблемой? Когда возникает ощущение, что ты ее теряешь. Сперва становится намного труднее понимать, что такое русский, болгарин, поляк в XXI веке. А потом ты не знаешь, правильно ли вообще на этом настаивать или нет?

Что произошло, помимо прочего, благодаря технологическим переменам и новым коммуникациям? Они изменили отношения между поколениями. В 1960-е гг. была революция детей против консервативных родителей. А в 1990-е гг. детям стало жалко своих родителей, которые потеряли не только достаток, но и смысл жизни. Родители не просто перестали быть примером, которому нужно следовать. Сами родители уже не знали, какую модель жизни предложить своим детям…

В результате возникает странная ситуация. Я долго пытался понять, откуда появился ужас от «гейропы». Россия, прямо скажем, не самая консервативная в мире страна ни в сексуальном, ни в социальном отношении, процент абортов на тысячу женщин, процент разводов выше, чем на «загнивающем» Западе. Тогда откуда этот довольно истеричный запрос на консервативные ценности?

Думаю, появилось много родителей, включая элиту, которые не верят, что свои ценности они смогут передать детям. И они захотели, чтобы за них это сделало государство. Что произошло с элитой в девяностые? Их дети поехали учиться на Запад. Многие вернулись, но уже с другой социальной восприимчивостью. Дети жили в среде, где тот же гомосексуализм – уже не проблема. И у старшего поколения возникло ощущение, что твои дети – уже не твои дети. Будто их там кто-то украл, заложил в них другие ценности.

Я думаю, это во многом объясняет, откуда возник призрак традиционализма. Это не просто русская проблема, то же самое я вижу в Восточной Европе. Это кризис родительской власти, когда ты не знаешь, есть ли у тебя что-то, чему ты можешь научить своих детей. Потому что у тебя проблемы и с собственной жизнью.

Запрос на консерватизм и попытка ренационализации следующего поколения элит – вот каким стал ответ на эти страхи и на глобализацию.

– То есть элиты стали апеллировать к более традиционным вещам, потому что не знали, за что еще им зацепиться?

– Да. Проблема, которая возникла в результате глобализации, – у людей появилось ощущение, что ими правят иностранцы. Особенно в маленьких государствах. Появилась элита, которая говорит на языках, ездит по миру. И ты думаешь: может, эти правители даже умные, но как они относятся лично ко мне? В результате возникают популистские движения и делается ставка на элиту, у которой нет exit option – возможности выхода.

– Пусть наши правители не смогут никуда деться?

– Людям нравится в популистах то, что они не говорят на иностранных языках, у них мало международных контактов, за рубежом их не любят. Голосуют за них даже не потому, что им верят, а потому, что они не убегут, если случится кризис.

– Получается, в мире сейчас запрос не на лидеров, а на «своих»?

– Которые никогда нас не покинут, потому что им некуда уезжать.

Сегодня политики представляют стиль жизни

– Режиссер Константин Богомолов на Валдае сказал, что у России, в отличие от Запада, остается «право на безумие». То есть в России еще возможно проявление разных чувств и эмоций, а не только любви и толерантности. Но мы видим, это происходит во всем мире. Вместе с запросом на «своих» востребованным становится безумие в политическом и социальном процессе.

– Право на безумие – священное право, но им не надо злоупотреблять. Мы живем в какое-то пограничное время, Збигнев Бжезинский называл его «глобальное политическое пробуждение». Мы наблюдаем рост социального неравенства, сопровождающийся торжеством эгалитарной культуры. Элита перестала быть примером для подражания. Ценностью стала аутентичность. Я лучше знаю, что для меня хорошо, может, я и говорю какие-то идиотские вещи, но это я. И вы не можете мне это запретить.

А упор на аутентичность радикально меняет характер политического представительства. Сегодня политики представляют не интересы, а стиль жизни и миропонимание. Многие удивляются: как стало возможно, что бедные проголосовали за миллиардера Tрампа? Представьте, вы не знаете, кто черный – Барак Обама или Дональд Трамп, вы видите лишь, как они одеваются, что говорят, как себя ведут. И получится, что Обама – это классический WASP, белый англосаксонский протестант. Никакой драмы, полный самоконтроль, образованность. А с другой стороны – человек, который по-другому говорит, подскакивает, даже немного распущен.

Главное, что произошло, на мой взгляд, в мире, – из политической жизни, которая была сосредоточена на экономике, мы перешли в политическую жизнь, которая сосредоточена на культуре.

– Получается, президент Путин со своим знаменитым «мочить в сортире» просто на 15 лет опередил время…

– Да, и ему даже не нужно было ничего изображать, потому что российское общество было, с одной стороны, сильно травмировано после распада Союза, а с другой – не было структурировано. И появилось путинское большинство. Сплоченное общими страхами, но не совместным проектом будущего.

Но на такой культурной идентификации нельзя построить долгосрочную политику. Легитимность Путина связана с опытом большинства, которое прошло ломку девяностых. Но следующее поколение уже никаких девяностых не знает. Как быть с ним? Что предложить этим людям, что с ними разделить?

Но и со знакомым поколением возникла проблема – пенсионная реформа. Я думаю, дело даже не в том, что люди потеряли деньги. Люди потеряли то ощущение стабильности, которое лежало в основе социального договора путинской России. После принятия этой реформы население в провинции, мне кажется, испытывает то, что горожане испытали после «рокировки» 2011 года (Решение о том, что Владимир Путин возвращается на пост президента, а Дмитрий Медведев возглавит правительство. – Ред.). Их обидели. Несколько месяцев назад была кампания по выборам президента. Но там о пенсионной реформе не говорили. Потом был футбол, а потом вдруг – мы будем делать реформу.

Мне кажется, если бы тема обсуждалась в ходе избирательной кампании, может, президент и потерял бы 3–4 процента голосов, но люди были бы уже готовы. Возник бы новый контракт. Теперь же появилось другое ощущение: дело даже не в том, что вы что-то меняете, а меняете так, будто мы не существуем. Это обида.

– Но Вы сами говорите, это скорее уходящее поколение. Новые поколения пока вряд ли думают о пенсии. Им нужно что-то иное.

– И здесь начинается самое интересное. Возьмите Россию, США, Великобританию, Евросоюз. Что у всех нас теперь общего – это отсутствие видения будущего. Будущее, которое можно представить, исчезло.

Ныне разговор о будущем – это разговор о технологиях. Но это не будущее. Ты остаешься человеком и должен знать, чего ты хочешь. Иначе ты все время будешь бояться того, что происходит. Потому что не понимаешь, это для тебя плохо или хорошо.

Мы больше не мечтаем о будущем, мы его скорее боимся. Даже в Советском Союзе такого не было. Там боялись настоящего, но надеялись, что в будущем будет другая жизнь, легитимность советского строя была построена на том, что дети будут жить лучше. А теперь человек боится, что его дети не будут жить лучше, даже если будут жить дольше. Больше того, мы уже не можем представить, как они в принципе будут жить… У вас, например, никто не хочет обсуждать постпутинскую Россию.

Они умирали как равные

– И это не потому, что Путин никогда не уйдет?

– Думаю, уйдет. Но и те, кто его любит, и те, кто ненавидит, страдают параличом воображения… Что характерно для избирателей популистских партий Европы? На сей счет есть много исследований, так вот эти люди намного больше других убеждены, что 50 лет назад мы жили лучше.

Но исследования выявили еще одну любопытную вещь. Когда у людей появляется университетское образование, это способствует толерантности общественной жизни. Это верно, когда мы говорим об этнической и религиозной толерантности. Но не о политической, где происходит ровно обратное. Более образованные люди менее толерантны к тем, кто не разделяет их политические взгляды. Я много инвестировал в то, чтобы у меня эти взгляды были, и когда их кто-то не разделяет, возникает обида.

У всего этого есть и другая сторона. Что исчезло? Коллективный опыт и коллективное пространство. Главным коллективным опытом у нас у всех была война. Война отвратительна, но невозможно представить, скажем, процесс эмансипации афроамериканцев в США без Второй мировой.

– Почему невозможно?

– Белые и черные умирали вместе, как равные. И потом было легче объяснить, почему и жить надо вместе, как равные.

Теперь идея нации больше напоминает клуб болельщиков. Мы – будто зрители собственной истории. Да, есть эмоциональная привязанность, но никто не ожидает от тебя, что ты станешь рисковать жизнью. Просто надо, чтобы ты болел за своих. Но гражданин – это нечто другое.

– От человека больше не требуется ни подвига, ни самоотверженности?

– Да, и в этом аспекте какая разница между Крымом и Второй мировой? На войне десятки миллионов потеряли жизни. Мы помним военное поколение, это было поколение победителей, и они хотели, чтобы к ним относились по-другому. Крым был скорее подарком от руководства страны. Это как победа сборной России над Испанией в 1/8 финала Чемпионата мира по футболу.

– То есть другая цена?

– Да, и это не только российская проблема.

Мы живем в комнате зеркал

– Но если страны стали так похожи во многих страхах и проблемах, почему именно Россия стала для всех едва не главным врагом?

– В России была более сложная ситуация, чем во многих других странах, соответственно, все проходило более радикально. Но что мы видим сегодня? Мне кажется, многие боятся не того, что «Россия будет владеть миром», а того, что собственное общество начинает выглядеть не таким уж другим. Ты начинаешь быть похожим на того, кто тебе не нравится. Вот где настоящий страх... Мир населяется двойниками.

– Россия вроде и часть западного мира, но все равно какая-то другая. А теперь получается, не такая уж и другая?

– Абсолютно. Ты всегда думал, что «это только у русских такие проблемы». И вдруг они возникают дома. И рождается вопрос, почему у нас проблемы, как у русских? Одни отвечают, что русские нам эти проблемы и создали, другие – что русское правительство сделало всё возможное, чтобы мы сами в это поверили.

Что действительно сделало русское правительство после 1990-х годов? Его политикой стало всё отрицать. Возникла устойчивая неспособность признать то, что сделано. Сегодня Россия отрицает даже самое очевидное. И другие тоже научились. Это серьезная проблема. Мы получаем саудовского журналиста, которого убили и разрезали на куски, а саудиты десять дней говорили, что ничего такого не было, это фейк.

Такой подход переходит на внутреннюю политику, даже на межличностные отношения. Все труднее становится убедить людей признать, что что-то не получилось, но будем пробовать дальше. Не слышат…

Так не может продолжаться долго. Получается, каждый живет в своем мире и не позволяет реальности проникнуть в этот мир. Потому что всё отрицается. Люди говорят о традиционных ценностях, но главная ценность – это всё же фактическая истина. Сегодня же получается, что истины как бы и нет.

– На этом мир, видимо, и осыплется, о чем говорили на валдайской дискуссии… На всеобщем отрицании.

– Есть известный фильм 1947 г. «Леди из Шанхая». Финальная сцена – в устрашающей комнате с зеркалами героиня в исполнении блистательной Риты Хейворт наводит револьвер на мужа, точнее, на множество его отражений в зеркалах и говорит: я убью тебя. Но и у него револьвер, и он тоже готов стрелять.

Сегодня мы живем в зале зеркал. Исчезло ощущение единой реальности, каждый – в своем мире. Прежде было право на собственную интерпретацию, но факты были общие. Теперь у каждого есть право на собственные факты. Это жизнь в комнате зеркал. И это нехорошая жизнь. Все мы живем в разных пространствах, никто ничего не признает и ни в чем не раскаивается. Поэтому мы так сильно друг друга боимся.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 20 ноября 2018 > № 2907488 Иван Крастев

Виртуальная контрреволюция

Движение Alt-Right и его общественно-политические перспективы

Борис Межуев - кандидат философских наук, доцент философского факультета МГУ, председатель редакционного совета сайта «Русская идея».

Резюме В эпоху разбуженного бессознательного может победить тот, кто внесет в это царство воображения принцип реальности. Устав от виртуальных игр любого толка, «молчаливое большинство» обратится к чему-то, олицетворяющему старую забытую норму.

После феерической по разгулу страстей президентской избирательной кампании 2016 г. в США в политический лексикон различных стран мира вошел новый термин alt-right, или «альтернативные правые». Термин все чаще употребляют журналисты либеральных изданий, желающие подчеркнуть связь между этим течением и взглядами 45-го президента Соединенных Штатов Дональда Трампа. Особенно часто отмечалась принадлежность к «альтернативным правым» советника президента Стивена Бэннона.

После событий в Шарлоттсвилле (штат Вирджиния) в августе 2017 г. и выступления президента с равным осуждением столкнувшихся там «альтернативных правых» и представителей движения «антифа» обвинения многократно усилились. Немалую роль в этом сыграла и популистская волна в Европе, усиление в некоторых странах правых антииммиграционных течений, разновидностью которых на американской почве сразу же было признано движение alt-right. К этому прибавилось еще и общее неприятие либералами и медиасредой равным образом всех течений в правом консервативном лагере – от «религиозных правых» до сторонников Чайной партии.

У отечественного читателя, который, как правило, знает американскую общественную жизнь по перепечаткам материалов сайта CNN и статей The New York Times, могло сложиться впечатление, что в Америке все консерваторы радикальнее младшего Буша или покойного сенатора Маккейна примерно на одно лицо – что все это сплошь неграмотные фермеры, враги ислама и супер-ястребы. Реальность, однако, намного сложнее, и в этой реальности российскому читателю невозможно разобраться без длинного введения в историю американского консерватизма XX века. Надо признать, что в самих Соединенных Штатах прекрасно отличают alt-right от других радикально правых течений, только в прошлом году на эту тему вышло очень хорошее исследование молодого преподавателя Университета Алабамы Джорджа Хоули «Осмысление альтернативных правых» (Making Sense of the Alt-Right), в котором довольно объективно, хотя и без малейшей симпатии, прослеживается генезис и эволюция этого идейного течения.

Каждое радикальное правое течение, откалывающееся от мейнстрима, заостряет какой-то один компонент, одну составляющую консервативного кредо: «религиозные правые», пик влияния которых пришелся на эпоху Рейгана, сделали упор на тему легализации абортов как симптом окончательной дехристианизации Америки, сторонники недавно отшумевшей Чайной партии выбрали объектом своей критики налоговую и бюджетную политику демократической администрации, для неоконсерваторов самым главным пунктом повестки была супервоинственная политика Америки и ее способность действовать на свой страх и риск, не обращая внимания ни на ООН, ни на союзников, ни тем более на оппонентов. Всех этих радикалов мейнстрим так или иначе смог принять в свои ряды, оставив за бортом лишь самых непримиримых. Alt-right – защитники «белой идентичности» в США и радикальные противники феминизма (можно сказать, сторонники идеи «мужского превосходства»). Эти люди прекрасно понимают, что в силу радикальности их взглядов они навеки будут отторгнуты истеблишментом, и отчасти именно этот факт привлекает к ним «рассерженную белую молодежь», презирающую нормы политкорректности. В этом плане можно сравнить alt-right с хиппи 1960-х гг. – которые, конечно, не имели ни малейших шансов на самостоятельное политическое будущее, но однако своим влиянием на молодежную среду смогли серьезно переформатировать либеральную политику Америки, внеся в нее темы феминизма и экологии, которые сегодня более всего раздражают правых радикалов. Но все же, чтобы еще более детально разобраться с «альтернативными правыми», нужно погрузиться в историю возникновения американского консерватизма как такового. Ибо вне общей картины значение конкретного явления, которое мы описываем, останется не ясным.

Кузница консерватизма

Знаменитое эссе Сэмюэля Хантингтона 1957 г. «Консерватизм как идеология» представляет собой оптимальную стартовую точку для начала разговора о любых ответвлениях и разновидностях консерватизма, в первую очередь американского. Напомню, что в этой ставшей хрестоматийной статье Хантингтон противопоставил «консерватизм» как ситуационистскую идеологию идеологиям идеациональным, таким как либерализм и социализм. Смысл этого разделения в том, что в отличие от социалистов и либералов консерватор не может откровенно указать на цементирующую его систему взглядов фундаментальную ценностную установку, и поэтому вынужден ссылаться не столько на те или иные ценности, сколько на сложившийся уклад жизни, якобы выдержавший проверку временем.

Проще говоря, либерал в состоянии ссылаться на идею свободы как на высшую ценность, социалист – на приоритет равенства, а консерватор не может столь же определенно указывать на идею иерархии и принцип, в основе этой иерархии лежащий. И поэтому он просто пытается сохранить институты, обусловленные существованием этой иерархии, не надеясь реабилитировать лежащий в ее основе принцип.

Консерваторы защищают традиционный институт семьи, но отказываются говорить, что гетеросексуалы обладают какими-то преимуществами перед приверженцами иной сексуальной ориентации, консерваторы отстаивают сложившиеся порядки, когда уже не могут найти правильных слов для защиты тех идей, во имя которых эти порядки некогда были созданы.

Признаемся, что характеристики Хантингтона нельзя распространить в полном объеме на консерваторов всех времен и народов. Существовали в истории и другие консерваторы, в том числе русские славянофилы, не боявшиеся внятно указывать на те ценности, которыми они руководствовались в защите одних институтов и критике других. Однако хантингтоновская экспликация консерватизма была абсолютно адекватна для описания идеологического опыта консерватизма американского.

Как только в начале 1950-х гг. стало очевидно, что идея политолога Леона Харца об отсутствии в США иной политической традиции, кроме либеральной, не выдерживает критики, и американский консерватизм приобретает внятные организационные очертания с опорой в первую очередь на традиции Юга страны, выяснилось, что защищать эти традиции, взяв на вооружение идеи «белой исключительности» и расовой несовместимости, оказывается уже невозможно во все более и более либерализирующейся Америке.

В Соединенных Штатах тех, кто считает белую расу превосходящей другие в интеллектуальном и культурном отношениях, называют «сторонниками превосходства белых» (the white supremacy). Это не всегда справедливо, потому что сегодня даже самые откровенные расисты уже не мечтают о возвращении к временам рабства или расового неравноправия. Что вызывает до сих пор их категорическое неприятие – это политика насильственной десегрегации 1960-х гг., в рамках которых федеральная власть сливала школы, созданные для белых и черных, а детям всех этно-расовых групп предписывалось совместно принимать пищу и ездить на общих школьных автобусах. Поскольку политика десегрегации проводилась администрацией при поддержке федеральных судебных органов (в первую очередь Верховного суда), сопротивление этому процессу постепенно приняло именно консервативный (в хантингтоновском смысле) характер. Защищались сложившиеся устои жизни, а не идеи, некогда породившие эти устои, но уже, безусловно, отжившие.

Аргументы противников десегрегации носили уклончивый, ситуационистский характер – они не выступали против расового равноправия и даже десегрегации самой по себе, протестуя исключительно против вмешательства федерального государства в дела штатов и частных корпораций, негодуя против тирании Верховного суда, расширения прав государства и сужения полномочий гражданского общества.

Так, собственно, и возник специфический американский консерватизм XX века. Его сторонники боролись уже не против расового равенства во имя белой идентичности, они выступали против государства, насаждающего свои порядки вопреки мнению малых региональных сообществ. Всем было более или менее понятно, что глубинная подоплека этого сопротивления Большому государству в первую очередь расовая, и в том числе за вполне политкорректным американским консерватизмом скрывается страх белого Юга перед расовым смешением, грозящим растворить сообщества белых в «кипящем котле» мультирасовой Америки. Однако откровенно обвинить консерваторов в расовой нетерпимости было все же невозможно: они не говорили о расе, они говорили о правах корпораций, штатов и региональных сообществ. В арсенале консерваторов появились аргументы не только из наследия Эдмунда Берка, но также из произведений теоретиков австрийской школы экономики, Фридриха Хайека и Леопольда фон Мизеса, которые видели в расширении административных полномочий государства в эпоху Нового курса Рузвельта дорогу к тоталитарному рабству.

Важнейшим эпизодом в становлении консервативного движения при его размежевании с откровенным расизмом стала избирательная кампания кандидата от Республиканской партии, сенатора от штата Аризона Барри Голдуотера на президентских выборах 1964 г., на которых, кстати, с большим отрывом победил действующий президент Линдон Джонсон. За четыре года до начала кампании, в 1960 г., Голдуотер выпустил книгу «Совесть консерватора», которая оказалась манифестом будущего идейного течения. Фактическим автором этого произведения был спичрайтер Голдуотера Брент Бозелл, зять издателя журнала The National Review Уильяма Бакли-младшего. Именно Бакли стал идейным и организационным родоначальником нового консервативного движения, выдвинувшего сенатора от Аризоны в качестве своего первого общенационального лидера.

Любители теории заговора сегодня видят в деятельности Бакли и его единомышленников плод хитроумного плана ЦРУ и других спецслужб – якобы Бакли послушно выполнял волю той организации, тайным сотрудником которой являлся. Так это или нет, нам вряд ли удастся узнать, но редактору The National Review удалось действительно на полвека идеологически переформатировать целое направление американского консерватизма. Нельзя сказать, что консерватизма не существовало и до Бакли, но после него это движение приобрело совершенно другой смысл.

Прежде всего консерватизм стал гораздо более политкорректным и гораздо менее склонным к теориям заговора, из риторики консерваторов исчезло апеллирование к этно-культурной идентичности, к субкультуре белой Америки. Точно также исчезли из нее обвинения представителей республиканского истеблишмента в скрытом атеизме и прокоммунистических настроениях. Консерватизм в духе Бакли и Голдуотера перестал руководствоваться изоляционистскими представлениями о приоритетах внешней политики США. На смену восходящей еще к эпохе Второй мировой войны идее «Америка прежде всего», которую в правом секторе американской политики представлял неудачливый участник трех республиканских праймериз, сенатор от штата Огайо Роберт Тафт, пришла концепция жесткого сдерживания коммунизма во всех частях света. Здесь противоречий у консерваторов со столь же воинственными в тот момент либералами практически не было.

Итак, Бакли собрал «новый» консерватизм из трех частей: либертарианской концепции «малого государства», религиозного (или в американском лексиконе – социального) консерватизма – то есть в первую очередь неприятия легализации абортов – и антикоммунистической внешнеполитической повестки. В рамках так называемого «фьюзионизма» (термин Фреда Мейера) в одно движение предлагалось объединиться недоверчивым к федеральной власти мелким фермерам и предпринимателям, христианским религиозным активистам и активным борцам с коммунизмом, в том числе представителям различных «антикоммунистических» диаспор – кубинской, польской, израильской. За бортом альянса остались изоляционисты-консерваторы типа вышеупомянутого Тафта, атеисты-либертарианцы (здесь в первую очередь на ум приходит имя популярной писательницы Айн Рэнд), ну и, конечно, неприкрытые расисты, в том числе антисемитского толка. Но те, кого все последующее время будут называть «белыми супрематистами», – сторонники белого превосходства, или, точнее, «белого сепаратизма» – не имея никакого иного политического представительства и возможности самостоятельно участвовать в политике, были вынуждены голосовать на выборах за новоиспеченный американский консерватизм как за меньшее зло по сравнению с левыми и либералами с их прямыми восторгами перед обретенным Америкой XX столетия расовым и культурным разнообразием. Консерваторы хотя бы не насаждали это разнообразие сверху и держались каких-то традиционных религиозных принципов – только по этой причине они заслуживали поддержки вытесненных на обочину политики расистов.

Бакли и его соратники, конечно, прекрасно понимали, что их движение подпитывается не только антикоммунизмом, но также энергетикой именно этих маргинальных идеологических крайностей – буржуазным эгоизмом с социал-дарвинистскими нотками в духе Айн Рэнд и расовым самосознанием белого южанина. Но поскольку откровенным сторонникам «белой идеи» в большую политику вход был заказан, расово озабоченным южанам волей-неволей приходилось голосовать за выдвиженцев консервативного истеблишмента, у которых в руках были популярные издания общенационального масштаба типа The National Review, серьезные финансовые спонсоры и явная поддержка спецслужб и ВПК.

С 1964 по 2008 год консервативное движение прошло длинный и сложный путь, вехами которого стали противодействие контркультуре 1960-х гг., рейгановская революция 1980-х гг., взлет неоконсерваторов в начале «нулевых» и откол от мейнстрима так называемых палеоконов. Для нашей темы – становления «альтернативных правых» в Америке – имеет значение в первую очередь последнее событие. В 1992 г., когда Советский Союз приказал долго жить и стратегия сдерживания коммунизма во всем мире перестала быть актуальной, небольшая часть новых консерваторов решила, что можно вернуться на старые позиции – то есть отказаться от имперского внешнеполитического курса. Эти люди назвали себя «старыми правыми», и на республиканских праймериз 1992 г. номинацию в кандидаты в президенты от их имени пытался получить бывший спичрайтер Ричарда Никсона и сотрудник администрации Рональда Рейгана Патрик Бьюкенен.

«Старые правые» (The Old Rights) имели внутри себя две большие фракции: идейным лидером одной был экономист и публицист Мюррей Родбардт, его сторонники называли себя «палеолибертарианцами». По существу, эти люди хотели возвращения к консерватизму в духе Роберта Тафта, то есть умеренно-изоляционистской Америке с максимально свободным рынком и открытыми границами. Лидером второй группы можно было бы назвать самого Бьюкенена, но ее крестным отцом, то есть человеком, который дал этой группе имя, считают философа Пола Готтфрида. Как бы в противовес неоконсерваторам – бывшим либералам, пришедшим в консервативный лагерь в эпоху Рейгана на волне антикоммунизма, Готтфрид стал использовать понятие «палеоконсерваторы».

«Палеоконсерваторы» сходились с «палеолибералами» в критике сверхактивной внешней политики США как уже не соответствующей национальным интересам после краха коммунизма. Однако «палеоконы» были нацелены на сохранение традиционной культурной идентичности Америки и по этой причине выступали за ограничительные меры в отношении миграции, преимущественно нелегальной и мексиканской. Разумеется, к «палеоконам» постепенно стал перетекать расово озабоченный электорат белого Юга, точнее, его часть. Другая часть – преимущественно протестантские ортодоксы крайнего толка – сохранилась в мейнстриме, в том числе внешнеполитическом, занимая – в силу религиозных убеждений – крайне произраильские позиции в отношении американской политики на Ближнем Востоке.

Бьюкенен не сумел ни выиграть номинацию, ни показать хорошего результата на выборах 1992 г., равно как и в 2000 г., когда выступал от имени Партии прогресса. В 2002–2003 гг. неоконсерваторы, заняв ключевые позиции в администрации младшего Буша, сыграли главную роль в пропагандистской обработке общественного мнения для одобрения интервенции в Ирак. Вся бьюкененовская коалиция – и палеолибертарианцы, и палеоконсерваторы – выступили против этой войны, оборвав тем самым все связи с консервативным мейнстримом, который чем дальше, тем больше становился неотличим от неоконсерваторов по всем пунктам политической повестки.

«Палеоконам» и особенно либертарианцам тем не менее удалось достичь кое-каких важных результатов – в 2002 г. они основали популярный журнал The American Conservative, явившийся серьезным соперником The National Review в правой среде. Умеренное крыло этой группы установило хороший рабочий контакт с реалистами, объединившимися вокруг журнала The National Interest и Никсон-центра. Наконец, из этой среды стали выходить политики с определенной степенью влияния на общество и ненулевыми шансами на политический успех, в первую очередь – сенатор от штата Кентукки Рэнд Пол. И тем не менее все это было далеко от реального успеха – как в плане влияния на истеблишмент, так и в плане общественной популярности.

Возникновение альтернативы

Собственно, именно этот кризис старого палеоконсерватизма и стал отправной точкой для стремительного подъема нового течения – «альтернативных правых», или alt-right. Своим названием «альтернативные правые» обязаны тому же философу Полу Готтфриду, который, как мы помним, ранее изобрел «палеоконсерватизм». Выступая в Менкенском клубе в ноябре 2008 г. после президентских выборов с речью «Упадок и подъем альтернативных правых», Готтфрид сделал неутешительный вывод о состоянии «палеоконсервативного» движения, которому не хватило сил и энергии завоевать симпатии молодежи. По мнению Готтфрида, причина, по которой «альтернативный консерватизм» оказался в тупике, состояла именно в том, что ведущие «палеоконсервативные» СМИ типа «Американского консерватора» сознательно устранялись от «чувствительных» тем расовых различий и противоречий, в то время как их не боялись ставить и выносить на первый план более маргинальные сетевые СМИ, вроде TakiMag и VDARE.com.

На этих ресурсах относительно свободно велась речь о современных исследованиях в области генетики, о сравнениях показателей IQ у представителей разных этнических групп и, соответственно, ставились болезненные для общества вопросы о преимуществах раздельного обучения белой и черной молодежи в связи с неодинаковыми темпами их обучения. Лидеры «палеоконов» кроме самого Готтфрида и скончавшегося в 1995 г. философа Сэма Фрэнсиса все эти темы оставляли за скобками, предпочитая говорить только об опасностях неконтролируемой миграции.

Готтфрид делал вывод, что «палеоконсерватизм» может выжить если не в среде консервативного мейнстрима, куда его никогда не примут обратно, то в расширяющемся универсуме сетевых пользователей, но тогда его представители должны окончательно покинуть рамки политкорректности и вступить в союз с теми, кого сам Готтфрид и назвал «альтернативными правыми». Кстати, из его речи нельзя было сделать окончательный вывод, каков объем этого понятия, считает ли автор себя и других «палеоконов», отвергнутых мейнстримом, «альтернативными правыми», или же это понятие должно вобрать в себя только людей, способных откровенно говорить на темы биологических различий и расовой несовместимости. Название доклада допускало и то и другое истолкование – в упадке находились, вероятно, одни «альтернативные правые» – скажем так, старого, относительно политкорректного толка, а подъем – в сетевой среде – переживали совсем другие.

Однако уже помимо намерений самого Готтфрида понятие «альтернативные правые», или же в сокращении «thе alt-right», стало распространяться именно на те ресурсы и тех авторов, для которых выражение «белая раса» не было табуировано. И основную роль в популяризации этого понятия и его смысловом наполнении сыграл молодой ученый, выпускник Университета Дьюка в Северной Каролине Ричард Спенсер.

В конце нулевых Спенсер сблизился с Готтфридом и, по свидетельству некоторых современников, подсказал ему и сам термин «альтернативные правые», и ту мысль, что именно с расовыми радикалами может быть связано возрождение клонящегося к упадку палеоконсервативного движения. В 2007 г., однако, Спенсера уволили из «Американского консерватора» именно за радикализм в вопросах расовой идентичности, и спустя три года, в марте 2010 г., он создал свое собственное издание, которое так и стало называться – AlternativeRight.com. По существу, момент создания этого ресурса и стал стартовой точкой нового движения.

К тому времени в сети уже существовало множество популярных изданий, так или иначе разрабатывающих тему «белой идентичности». Как правило, создавали эти ресурсы «изгои» консервативного движения, в то или иное время выпавшие из мейнстрима. В 1991 г. коммерсант и путешественник Джаред Тейлор, американец, родившийся в Японии и получивший образование в Париже, стал выпускать журнал «Американский Ренессанс», в котором открыто говорил о проблемах совместимости различных рас в западном обществе. В 1999 г. бывший редактор The National Review Питер Бримелоу запустил проект VDARE.com, названный по имени Вирджинии Дэйр, первого ребенка английских поселенцев, родившегося в Новом Свете. Наконец, в 2001 г. начал выходить в свет по внешней видимости научный журнал The Occidental Quarterly, главным редактором которого стал психолог Кевин Макдональд.

До 2010 г. все эти люди не знали, что составляют некое общее движение под названием alt-right, но когда этот термин вошел в оборот благодаря Ричарду Спенсеру, все они охотно взяли это слово для самоименования. Ранее у этих публицистов в ходу были иные термины: самый популярный из них white advocacy – то есть защита белого населения. Тейлор также обозначил себя как «расового реалиста», тем самым отвергнув представление о себе как стороннике «превосходства белых». Наконец, у будущих «альтернативных правых» прослеживалось некоторое различие в отношении к еврейству: для наиболее умеренного из них – Тейлора – евреи принадлежали к «белой расе»: темы еврейского засилья были ему в целом чужды. Напротив, Макдональд приобрел известность в основном как критик группового поведения евреев, неприятным особенностям которых он находил некое квази-психологическое объяснение. Но в целом антиеврейское направление весьма ясно дает о себе знать в среде alt-right: наиболее близок по своей направленности изданию Макдональда портал Сounter-currents, главный редактор которого Грег Джексон прямо объявляет себя поклонником английского фашиста Освальда Мосли и оправдывает политику Гитлера по отношению к евреям и другим нациям.

Однако возникает ощущение, что до появления Спенсера эти разнородные течения существовали в виртуальном пространстве совершенно самостоятельно и без всякой надежды на вовлечение в реальный политический процесс. Спенсер придал этим силам организационную форму, он попытался (хотя и безуспешно) связать их с право-популистскими течениями в Европе и, самое главное, сумел вовлечь alt-right в мобилизационную кампанию в пользу Дональда Трампа. Во время этой избирательной кампании он совершил, вероятно, самую главную политическую ошибку, а именно в ноябре 2016 г., в после триумфа любимого кандидата, в ответ на нацистское приветствие кого-то из его аудитории выкрикнул «Хайль Трамп, хайль наш народ, хайль победа». Этот запечатленный на видео выкрик сразу же был использован либеральной прессой для дискредитации не столько Спенсера, сколько Трампа, и, надо сказать, президенту приходилось предпринимать много усилий для того, чтобы избежать ассоциации со Спенсером и его движением.

Сделать это ему было тем сложнее, что, как справедливо подчеркивают сами «альтернативные правые», глубинным мотивом поддержки не только Трампа, но и республиканской партии в целом действительно являются аргументы расового характера: за республиканцев голосуют во многом потому, что в них видят защитников «белых» американцев, в то время как демократы воспринимаются лоббистами интересов этнических и гендерных меньшинств.

Выходка Спенсера обернулась в том числе расколом «альтернативно-правого» движения. Из него выделилось умеренное крыло, так называемые alt-lite, то есть «умеренно-альтернативные», они еще называют себя «новыми правыми», – те публицисты и сетевые активисты, которые все-таки отказались мыслить западную идентичность в расовых категориях и остановились на категориях социокультурных. Спенсер оставил созданный им ресурс AlernantiveRight.com, который впоследствии был запрещен как экстремистский, и теперь его публикации можно встретить лишь на сайте возглавляемого им Центра национальной политики. После истории с гибелью участника движения антифа во время беспорядков августа 2017 г. в Шарлоттсвилле, где Спенсер попытался собрать форум «Объединенных правых» в знак протеста против сноса памятника герою Конфедерации Роберту Ли, «альтернативные правые» немного снизили боевой пыл, и сегодня движение переживает кризис, возможно, временный.

Виртуальное пространство «альтернативной правой» совершенно необозримо, и перечисление одних имен – подлинных или мнимых – авторов, которые пишут на соответствующих ресурсах, заняло бы несколько страниц. Поэтому мы воздержимся от перечислений фамилий и попытаемся сформулировать некоторые общие впечатления от прочитанного. Прежде всего отметим, что, безусловно, alt-right представляет собой продукт колоссальной демократизации информационного пространства, вызванного распространением Интернета и социальных сетей. Разрыв между элитными и маргинальными СМИ резко сократился, и, соответственно, культурному и политическому истеблишменту стало намного труднее сдерживать радикальные настроения своего электората, которые находят выход в тех или иных сетевых ресурсах. В этом смысле сайты alt-right, само это движение в целом представляет собой в каком-то смысле некий аналог виртуальной порно-культуры – продукт политической десублимации западного человека, обернувшейся выведением его политического бессознательного на поверхность. Как раньше, до появления Интернета, многие люди даже не догадывались о своих скрытых сексуальных предпочтениях, точно так же многие воспитанные в условиях либеральной политической корректности люди до взрыва сетевых СМИ не знали о том, что они скрытые расисты или во всяком случае искренние противники «смешения рас», пресловутого этно-культурного «разнообразия». И в этом смысле западному человечеству после этой политической десублимации действительно предстоит новая жизнь: как невозможно заставить человека забыть о ранее вытесняемом в культурное пространство его темном сексуальном либидо, точно так же невозможно заставить человека закрыть глаза на его столь же темное политическое либидо, в основе которого может лежать природная ксенофобия, особенно сильная в мультирасовой Америке.

Сами «альтернативные правые», кстати, прекрасно сознают и это сходство своих квази-политических программ с порно-фантазиями, и невозможность, или во всяком случае проблематичность, погасить разбуженное воображение аргументами морального или правового характера. На наиболее радикальных, можно сказать хулиганских, сайтах alt-right традиционные консерваторы называются непереводимым на русский язык без специального пояснения термином «как-серваторы». «Cuck» – уменьшительное слово от уничижительного «cuckold», что можно очень условно перевести и привычным нам «рогоносец», только с тем добавлением коннотации вуайеристского удовольствия, которое получает мужчина, наблюдающий свою супругу в объятиях любовника. И как правило – на порно-сайтах – любовника черной расы. Понятен презрительный подтекст этого определения – согласно наиболее радикальным «альтернативным правым», слабые белые консерваторы спокойно наблюдают, как их родная Америка падает в объятия физически более сильного черного меньшинства. Разумеется, в период президентства Барака Обамы все эти оскорбления в адрес «как-серваторов» звучали все чаще и чаще.

Думаю, отчасти этими же соображениями и ассоциациями объясняется довольно серьезная озабоченность некоторых представителей alt-right, и в целом всего этого течения, распространением и прогрессом феминизма. Вроде бы темы расовой совместимости и женской эмансипации мало связаны, тем не менее мы видим, что у «альтернативных правых» эти сюжеты сочетаются довольно легко и, можно сказать, органично. Один из лидеров той части «альтернативных правых», что откололась от движения Спенсера и назвала себя alt-lite, сетевой публицист и общественный активист Майк Сернович вообще весьма в малой степени интересуется проблемами расовой идентичности – его пафос нацелен почти исключительно против феминизма и попыток подрыва «мужского превосходства» в обществе. Тем не менее до нацистской выходки Спенсера он не отрицал своей принадлежности именно к alt-right – это означает, что само течение представляло собой не просто расизм ку-клукс-клановского толка, но именно реакцию на болезненную деградацию белого мужского населения Запада, атакованного различными лево-прогрессистскими течениями и прежде всего радикальным феминизмом.

Но нужно сказать, что и радикалы «альтернативных правых», те, что не стесняются симпатий к Гитлеру и европейским нацистам, также не чужды антифеминистского алармизма. Один из таких теоретиков, Фрэнсис Роджер Девлин, кстати, защитивший диссертацию по концепции «конца истории» Александра Кожева, выпустил год назад книгу «Сексуальная утопия у власти», в которой предсказал будущее направление, которое изберет женская сексуальная эмансипация. По мнению Девлина, финалом процесса будет сексуальный промискуитет женщин, их нацеленность на наиболее привлекательных самцов и, соответственно, сексуальная депривация большей части мужчин (как можно предположить, в первую очередь белых мужчин) и массовый отказ от материнства.

Конечно, страхи и опасения относительно последствий сексуальной революции всегда были характерной чертой консервативной среды. Здесь же мы видим совершенно ясную попытку сопротивления не только в реальном, но в первую очередь в виртуальном пространстве, поскольку вся эта «сексуальная утопия» на сегодняшний день реализуется прежде всего именно в пространстве воображения, а не в реальном мире, где пока царят более привычные нам нравы. Именно поэтому, в отличие от всамделишных расистских организаций, я бы назвал alt-right своего рода «виртуальной контрреволюцией», не только в том смысле, что данное движение и существует в основном в Интернете и соцсетях, но и в том отношении, что оно реагирует часто не столько на реальные процессы, сколько на разбуженное сексуальной революцией воображение, в котором черные любовники отнимают жен у белых мужей, а эмансипированные женщины сражаются за внимание горстки сексуально привлекательных мужчин, оставляя большую часть сильной половины человечества в состоянии постоянной фрустрации.

Конечно, нельзя все движение сводить к этому фактору, но если не обращать на него внимание, становится непонятным, почему сторонники alt-right не записываются просто к Ку-клукс-клан или подобные организации, а представляют собой какое-то относительно новое явление, не похожее на расизм конца XIX и начала XX века. Тем не менее, несмотря на виртуальность этой контрреволюционной мобилизации, электорально она оказывается весьма и весьма эффективной. Хиллари Клинтон как кандидат в президенты, конечно, являлась наилучшим персональным воплощением той утопии расового смешения и матриархата, который для «альтернативных правых» был чем-то вроде царства Антихриста для христиан. При этом следует отметить, что большая часть «альтернативных правых», включая самого Ричарда Спенсера, – атеисты, и апеллирования к религиозной традиции мы в их текстах практически не находим. Вместо ссылок на Священное писание присутствуют частые обращения к Ницше, Шопенгауэру, Шпенглеру – вообще всему реакционному модерну Европы конца XIX и начала XX века.

Итак, характеризуя движение alt-right как «виртуальную контрреволюцию», мы ни в коей мере не хотим принизить его актуальное политическое значение. Просто следует понимать, что разбуженное бессознательное становится важнейшим фактором политической жизни современного мира – как в его лево-прогрессистском, так и право-реакционном сегментах. На десятки сайтов, в которых Хиллари Клинтон провозглашалась «исчадием зла» по вышеуказанным основаниям, приходились сотни, где ее будущее президентство приветствовалось как светлая заря новой эпохи матриархата, вернувшегося после трех тысячелетий патриархальной скуки. И в этой ситуации любые будущие выборы станут рассматриваться – по крайней мере молодежной аудиторией – в том числе и через призму вот этого виртуального противоборства. Кстати, этот фактор является одним из убедительных аргументов в пользу тезиса о кризисе демократии вообще – но это уже немного другая тема.

Новый популизм

Еще один важный сюжет, который нельзя не затронуть в связи с «альтернативными правыми» – их взаимосвязь с популистскими течениями в Европе и в том числе с той разновидностью европейского популизма, которую представляет конкретно в США, а до недавнего времени и в администрации Трампа, бывший редактор портала Breitbart.com Стивен Бэннон. Конечно, с птичьего полета все эти движения воспринимаются как некое общее течение с небольшими и малозначимыми ответвлениями. Между тем это не совсем так. Европейский популизм имеет прежде всего антииммигрантский характер и в первую очередь направлен против мусульманской иммиграции в страны Европы. Между тем у «альтернативных правых» мы практически не обнаруживаем никакой особой антипатии к мусульманам – именно по этой причине неоконам и всему произраильскому спектру американской политики сложно рассчитывать на поддержку в этой среде. Практически все alt-right единодушны в критике военной операции США в Ираке и Сирии, нигде у них нет ни малейшей антипатии к Ирану, все довольно лояльны в отношении путинской России.

Похоже, войдя в избирательную кампанию Трампа в качестве ее главного менеджера, Стивен Бэннон ставил перед собой две задачи. Во-первых, заручиться поддержкой, как видно, немалочисленной, аудитории alt-right в электоральном соперничестве с Хиллари. Это ему блестяще удалось. Во-вторых, сделать alt-right устойчивой электоральной опорой нынешней администрации в ее иммиграционной, экономической и тех аспектах внешней политики, которые включали в себя расторжение сделки с Ираном и возобновление санкционного давления на эту страну с целью смены теократического режима. Вот при реализации этой задачи возникли сложности. Иммиграционные законы Трампа, носившие в первую очередь антимусульманский характер, большого энтузиазма у alt-right не вызвали, тем более что они осуществлялись робко и непоследовательно. Фактически их реализация блокировалась судебными органами низших инстанций. Трамповский протекционизм они в целом одобрили, но без особого восторга. Что же касается произраильского курса Трампа, он был осужден однозначно и безусловно – я не нашел на сайтах alt-right иных, кроме как негативных, мнений по поводу, скажем, иранской политики администрации. Питер Бримелоу, и здесь он не расходится с другими активистами и теоретиками движения, в интервью The Washington Post прямо заявил, что и Трамп, и Стивен Бэннон не принадлежат к движению «альтернативных правых», и их сближают с ними только две вещи – стремление остановить иммиграцию и борьба с политической корректностью. Однако Бэннон действует более чем хитро и явно пытается перехватить популярный термин у сторонников «белой идеи», и в то же время максимально отмежеваться от расизма. Нельзя исключать, что это ему удастся, и он сможет стать вторым Уильямом Бакли, только трансатлантического уровня (в силу его контактов с европейскими популистами), который будет способен создать «новый консерватизм» на трех китах – миграционного рестрикционизма (нацеленного в первую очередь против Мексики), торгового протекционизма (с особенным прицелом в сторону Китая) и внешнеполитического интервенционизма (с потенциальной жертвой в лице Ирана). Но очевидно, что те изначальные alt-right, кто до сих пор владеет этой франшизой, не собираются дарить ее Бэннону и будут бороться не только за удержание этого понятия, но также и за сохранение его особого смысла, не позволяя бывшему советнику Трампа в очередной раз использовать движение в далеких от его изначальных задач целях.

Но если посмотреть с другой стороны, в эпоху разбуженного бессознательного может победить тот, кто уверенно и искусно внесет в это царство воображения принцип реальности. В свое время подобное блестяще сделал Рональд Рейган, ставший для миллионов американцев олицетворением доброго отца семейства, который вернулся в дом после ссор и скандалов рассерженных юнцов с непутевыми или мягкотелыми папашами. Скорее всего, и сейчас, устав от виртуальных игр в расизм и мачизм (или, напротив, в сексуальный промискуитет с расовой начинкой), «молчаливое большинство» обратится к чему-то старомодному и добропорядочному, олицетворяющему старую забытую норму. Речь не только о строгих семейных добродетелях, верности и личной порядочности, но и о старой доброй толерантности и «дружбе народов», только не с позиции слабости, а с высоты незакомплексованного и сильного белого человека, как его изображали в своих фильмах Стэнли Крамер или же Роберт Маллиган.

Этим могут воспользоваться демократы, если предложат своим избирателям на президентских выборах фигуру, никак не ассоциирующуюся с так называемой политикой идентичностей – как левого, так и правого толка. Собственно, к такому выбору призывает сегодня либеральный истеблишмент Фрэнсис Фукуяма, наверное, самый популярный политолог Америки, в статье «Против политики идентичностей», опубликованной в последнем выпуске журнала Foreign Affairs (статья представляет фрагмент готовящейся к выходу в свет книги Фукуямы «Идентичность»). Фукуяма возлагает ответственность за пробуждение правого популизма на левых теоретиков идентичностей, резко заостривших вначале расовый, затем женский вопросы, завершив процесс реабилитации меньшинств поднятием проблемы трансгендеров. В итоге западные демократии столкнулись с вызовом популистских, этно-националистических и расистских течений. «Нужно искать идентичности, которые не разъединяют, но объединяют», – завершает свою статью политолог. Нельзя исключать, что в самой близкой перспективе его призыв найдет понимание не только у элит, но также у избирателей.

Но это ни в коем случае не означает, что темное политическое бессознательное, прорвавшееся в область публичной политики, можно будет снова отсечь от живых течений общественной жизни. Подлинное решение всех этих неприятных даже для обсуждения и экзистенциально болезненных проблем возможно лишь посредством некоего глубинного религиозного возрождения, которое только и сможет вернуть современному жителю виртуальной деревни утраченную человечность.

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 20 ноября 2018 > № 2826786 Борис Межуев

Юбилей с неоднозначными выводами

Наследие 1968 года: от постмодернистского эскапизма к городским герильям

Сергей Соловьёв – кандидат философских наук, доцент МГППУ, главный специалист РГАСПИ, редактор журнала «Скепсис».

Резюме Эффект косметической операции, которую европейский капитализм проделал над собой после 1968 г., закончился. Опыт поколения-1968 не останется невостребованным. В том числе и в России, которая выходит из состояния идейной «безальтернативности», наступившей после СССР.

Автор благодарен Александру Николаевичу Тарасову и Павлу Ткачеву, в свое время познакомившим его с малоизвестными аспектами истории западного левого радикализма 1960-х – 1980-х годов.

Вокруг наследия 1968 г. продолжаются дискуссии, и не только по причине полувекового юбилея «студенческой революции». Массовая политизация студенческой молодежи в, казалось бы, благополучной Европе, ставший нормой антикапитализм, изменения в системе образования – все это привлекает внимание. С точки зрения культурных изменений события 1968 г. до сих пор во многом определяют нашу жизнь. Достаточно вспомнить кризис традиционной семьи, который начался раньше, но именно в конце 1960-х гг. патриархальная модель стала уходить в прошлое. Но в этом тексте речь пойдет прежде всего не о культуре, а о политике, причем прежде всего европейской.

Еще перед предыдущим юбилеем «красного мая» Александр Тарасов писал: «Основное содержание нового мифа уже понятно: шестьдесят восьмой – это, дескать, “победившая революция”, “изменившая лицо капитализма”, сделавшая его предельно свободным, предельно демократическим, предельно толерантным, обращенным лицом к нуждам всего населения, включая молодежь, женщин, меньшинства». Этот миф призван как-то завуалировать факт: движение 1968 г. в целом потерпело неудачу. Революции не произошло, Система победила, капитализм изменился, но в целом косметически. Политическое поражение привело не только к политической стагнации и деградации большей части левых движений. В области мысли поражение еще более ощутимо. Структуралисты увидели его причину, источник победы власти в самом языке – и капитулировали политически и теоретически. Этот вывод, ставший пессимистическим итогом «революции-1968», буквально парализовал социальную философию вплоть до конца ХХ века.

Упадок социальной философии

Началась деградация еще до событий «красного мая». Рауль Ванейгем, один из двух создателей ситуационизма, еще до поздних работ Мишеля Фуко, пришел к выводу о необходимости гедонизма как отказа от отчуждения. «Беспрепятственное наслаждение» – вот его принцип, разумеется, поставленный вне всякого исторического контекста. Но эти мотивы есть и в знаменитой «Революции повседневной жизни» – в идеях «радикальной субъективности» Ситуационистского Интернационала. Ванейгем предлагает стандартный анархистский набор: отказ от организации, постоянная революция в повседневной жизни (без расшифровки, разумеется). В книге звучат мантры, способные увлечь часть молодежи, но далекие от какого-либо анализа действительности: «Новая невинность – это строгое здание абсолютного уничтожения»; «Варварство бунтов, поджоги, дикость толпы, излишества, повергающие в ужас буржуазных историков – вот лучшая вакцина против холодной жестокости сил правопорядка и иерархизированного угнетения». И т.п.

Сочинения второго лидера ситуационистов – Ги Дебора – отличаются большей системностью, но также пронизаны словесным радикализмом и своего рода наивным анархизмом. Ги Дебор, например, традиционно обвиняет большевиков в том, что они становятся «группой профессионалов по абсолютному руководству обществом», разумеется, не указывая, что им следовало делать в ситуации 1917 г. и Гражданской войны. Общий вывод Дебора таков: «Сплоченность общества спектакля определенным образом подтвердила правоту революционеров, поскольку стало ясно, что в нем нельзя реформировать ни малейшей детали, не разрушая всей системы». Но этот вывод оказался далек от действительности. Зеленые движения, в которые мигрировали многие участники протестов 1968 г., феминистское движение, борьба за права ЛГБТ показали, что там, где реформа не угрожает капитализму как таковому, она может быть проведена и даже вполне встроится в «спектакль».

Представления о тотальности «спектакля» сыграли с интеллектуалами 1968 г. злую шутку, парадоксальным (на первый взгляд, а на деле вполне логичным) образом облегчив им встраиваемость в Систему. Правда, Дебор в конце жизни справедливо констатировал, что «общество спектакля превратило и восстание против себя в спектакль». Но вся проблема именно в том, что сам протест в значительной степени и оказался изначально просто спектаклем. На самом деле во многих революционных актах содержался элемент театральности или даже карнавала – достаточно заглянуть в воспоминания о событиях 1905 г. или 1917 г. в России. Но в настоящих революциях спектакль был лишь элементом глубинных процессов, а не самодостаточным явлением. Спектаклем, очевидно, никакую систему не сломать.

Борис Кагарлицкий верно заметил, что постмодернизм в виде «недоверия к большим нарративам» (слова Франсуа Лиотара) выгоден тем интеллектуалам, которым надо было примирить карьеру при капитализме с увлечениями молодости. Кроме того, постмодернизм фактически означал категорический, агрессивный отказ от самой идеи преобразования общества – от целостного проекта его преобразования. Что взамен? Фуко ясно высказался в названии одной из последних книг – «Забота о себе». То есть – эскапизм. Бегство в личную жизнь, в том числе – в алкоголизм и наркоманию, либо откровенно циничная позиция интеллектуалов, которые, сознавая порочный, эксплуататорский характер капиталистического общества, готовы мириться с ним при условии личной выгоды, конечно.

В этой связи нельзя не вспомнить блистательную книгу Жана Брикмона и Алана Сокала «Интеллектуальные уловки». Она демонстрирует полную бессмысленность постмодернистского дискурса с помощью научного рассмотрения терминологии, используемой последователями Жиля Делеза, Феликса Гваттари, Жака Лакана, Жана Бодрийяра. В постмодернизме авторы видят «смешение странных недоразумений и непомерно раздутых банальностей». И хотя авторы специально отмечают в начале книги, что их мишенью был «эпистемологический релятивизм, а именно идея, которая, по крайней мере когда выражена отчетливо, состоит в том, что современная наука есть не более чем “миф”, “повествование” или “социальная конструкция” среди прочих», и они не затрагивают «более деликатных вопросов морального или эстетического релятивизма», тем не менее от самого способа постмодернистского философствования здесь не остается камня на камне.

Новый скандал 2018 г. из-за принятия к публикации рядом научных журналов набора заведомо бредовых текстов по гендерной теории, сознательно сконструированных авторами (Джеймсом Линдси, Хелен Плакроуз и Питером Богоссяном) в соответствии с «правильными» идеологическими заповедями – новое доказательство деградации гуманитарных наук. И все многочисленные попытки как-то оправдать ситуацию лишь затушевывают очевидность: научные журналы опубликовали полную чушь только потому, что она укладывалась в систему определенных идеологических ожиданий. Это ровным счетом то же самое, что публикация в советских официозных изданиях бессмысленных текстов с набором ссылок на классиков марксизма и решения последнего съезда КПСС. Разумеется, фальсификации встречаются и в естественнонаучных журналах. Но псевдонаука получила распространение в гуманитарных исследованиях именно потому, что оказались сбиты принципы научного знания – далеко не только в гендерных исследованиях.

Дискредитация понятия истины и науки как процесса ее постижения – при всех необходимых оговорках об отличиях гуманитарных наук от естественных, «теоретической нагруженности факта», неизбежной ангажированности ученых – приводит к деградации науки, ее отрыву от реальности и распространению откровенного шарлатанства как в масс-медиа и книжных магазинах, так и в рейтинговых научных журналах с высоким индексом цитируемости. Либо наука ищет истину – и тогда можно вести содержательные дискуссии о самом этом процессе, либо наука вырождается в схоластику и чисто коммерческое предприятие, не имеющее никакого отношения к приращению человеческого знания и общественной пользе.

Но дело не только в тупиковости и беспомощности постмодернистской гносеологии. С политической точки зрения постмодернизм оказался не менее опасен для социалистов. «Постмодернистские левые» не могут ответить на вопрос: как можно надеяться на борьбу с Системой, если заведомо опираться исключительно на меньшинства, как того требовали Маркузе в «Эросе и цивилизации», Фуко, Делез и Гваттари и многие другие их последователи? Меньшинства, безусловно, должны были получить свои права, но это могло состояться и состоялось в рамках капиталистической системы. Ничего специфично революционного тут не было. Такая же ситуация была и с еще одной группой, которую нельзя назвать меньшинством – с женщинами. Феминизм на Западе в целом одержал победу – пусть с серьезными оговорками (например, женское тело в массовой культуре остается прежде всего сексуальным объектом) – без демонтажа капиталистической системы. Капитализм перестроился, местами болезненно, но перестроился. Но только в странах центра, для граждан стран «золотого миллиарда», а в остальном мире – при наличии переходных форм – господствует самая зверская эксплуатация, в том числе и женского труда. Да и в странах Европы сверхэксплуатации подвергаются трудовые мигранты.

Характерна в этой связи история антиглобалистского движения. В момент расцвета его поддерживали десятки миллионов человек. Борьба против транснациональных корпораций и защищающих их интересы правительств объединила весьма разнородные политические силы. Но отказ от конкретных политических целей, от борьбы за власть, продиктованный как раз «традициями» и идеалами революции 1968 г., быстро вызвал стагнацию. Более того, вскоре выяснилось, что интересы антиглобалистов из стран «золотого миллиарда» и стран бывшего «восточного блока», Африки, Латинской Америки – различаются. А в этом сказались как раз новые классовые различия, не проанализированные и проигнорированные большинством антиглобалистских лидеров и участников движения. Примечательно, что в его рамках было создано немало ярких работ, посвященных анализу и критике неолиберализма. Однако из анализа неолиберализма выводов сделано не было – если не считать общегуманистического и очевидного тезиса о необходимости устранения этой чудовищной и угрожающей самой жизни на планете системы. В результате отсутствия политической программы, непонимания организационных перспектив, расколов и дрязг антиглобализм к концу первого десятилетия XXI века бесславно сошел на нет. И причина этому (помимо прочих факторов), повторюсь – некритическое принятие худшей части «наследия 1968 года» – отказ от иерархии в организационной работе и от борьбы за власть. Неслучайно в Европе и США настолько силен рост правых популистских движений – они занимают нишу, добровольно оставленную левыми.

Радикализация протеста

Как известно, многие участники событий 1968 г. благополучно вросли в капиталистическую систему – их радикализм на самом деле оказался и возрастным, и временным. Часть полностью изменила идеалам молодости и резко поправела – вплоть до неолиберализма. Часть примкнула к существовавшим левым политическим силам (в основном поначалу к компартиям), часть сохранилась в сравнительно немногочисленных радикальных политических группах (например, троцкистских), также претендовавших на участие в традиционной политике. Но помимо «политики меньшинств» и разных форм встраивания в парламентскую систему с потерей собственного политического лица, был другой вектор развития левой идеологии и практики после 1968 года. Он привлек меньшее число людей, но пользовался куда большим влиянием, чем это многим кажется сейчас. Речь о леворадикальных боевых группах, взявших на вооружение партизанскую тактику городской герильи. Вдохновленные антиимпериализмом, сторонники и участники этих групп попытались перенести неоколониальные войны из третьего мира в первый, руководствуясь тезисом Че Гевары: «Создать два, три… много Вьетнамов». Один из лидеров французской группы «Аксьон директ» («Прямое действие») писал уже в 2000-е гг., отбыв 25-летний срок заключения: «Занимая подобную антиавторитарную позицию, мы порвали с теми, кого тогда называли “старыми левыми” (парламентариями и ревизионистами) и “новыми левыми” (интегрированными в систему, разбитыми на группки, законопослушными и пацифистски настроенными). Мы решительно покончили с буржуазными формами политической деятельности». Они пытались вернуть войну туда, откуда ее вывели – в города метрополий. И для этого развернули в Германии, Италии, Франции, Бельгии и других странах боевые действия. Но к такому решению эти люди пришли далеко не сразу, тут важна предыстория.

Огромное влияние на европейских радикалов оказали три события в третьем мире: революция на Кубе, произошедшая без вмешательства СССР, и общий подъем латиноамериканского революционного движения, война во Вьетнаме и «культурная революция» в Китае, воспринятая как решительное разрушение молодежью государственного бюрократического аппарата. Эти события послужили не только катализатором, но и руководством к действию. Отсюда и популярность Мао, Че Гевары и Фиделя Кастро среди бунтарей 1960-х гг., и попытка взять из третьего мира организационные формы борьбы: от ассамблей до городской герильи. Левые ультрарадикальные группы использовали как руководство к действию теорию герильи бразильского коммуниста Карлоса Маригеллы и работы Мао по тактике партизанской войны.

Радикализация студентов была для властей и традиционных партий тем более неожиданной, что происходила на фоне очевидного экономического роста – спад начнется уже в 1970-е годы. Жесткие меры подавления: исключения из университетов, дисциплинарные запреты, разгоны собраний и митингов, сопровождавшиеся арестами, чем дальше, тем больше убеждали студентов в справедливости леворадикальных идей о необходимости уничтожения всей капиталистической системы. А власти воспринимали все, даже относительно мирные инициативы пацифистов, противников атомного вооружения, экологистов и борцов за права меньшинств как «коммунистическую угрозу» – и действовали соответственно жестоко, отталкивая молодежь все дальше в радикализм.

Этот процесс выдавливания внепарламентской молодежной оппозиции с политического поля происходил почти во всех западных странах: Франции, Италии, Испании, Португалии и США. Но наиболее показательным он был в Германии.

Западная Германия 1960-х гг. – не благополучное демократическое социальное государство. ФРГ в то время – страна, в которой нацизм и нацисты еще не ушли в прошлое, оппозиция фактически отсутствует, а власть поделена внутри «олигархии партий». Под давлением сторонников ХДС (Аденауэр прямо заявлял, что социал-демократы представляют опасность для государства), отступая перед травлей желтой прессы, СДПГ все больше превращалась в формальную «оппозицию ее величества». Всего три партии – две основных и небольшая Свободная демократическая – разыгрывали каждый раз между собой парламентские выборы, при том что большая часть прессы находилась в руках «черных» – ХДС/ХСС. Выдвижение кандидатов проходило под полным контролем партийной верхушки, несогласие с которой приводило к исключению бунтарей. В политике активную роль играли бывшие высокопоставленные нацисты: советником канцлера Аденауэра был Ханс Глобке – один из разработчиков «расовых законов», канцлер времен «большой коалиции» Курт Кизингер работал при Гитлере в ведомстве радиопропаганды министерства иностранных дел, видные нацисты занимали посты в системе юстиции, армии, промышленности.

На свет появилась Внепарламентская оппозиция (ВПО), которая выступала против попыток введения чрезвычайного законодательства, фактически отменяющего демократические права, против участия бундесвера во вьетнамской войне, против американских баз на германской территории, против участия (нео)фашистов в политике – и за соблюдение Конституции ФРГ. Кстати, в 1968–1969 гг. именно массовые протесты внепарламентской оппозиции и немецкой интеллигенции не позволили неофашистам из Национал-демократической партии стать парламентской силой и присоединиться в качестве правого крыла к ХДС/ХCC. А впоследствии именно протесты молодежи и интеллигенции заставили отказаться от попыток реабилитации нацизма и вынудили германское общество мучительно размышлять о проблеме ответственности немцев за преступления Третьего рейха.

Ядром внепарламентской оппозиции был Социалистический союз немецких студентов (СДС) и его печатный орган – журнал Konkret. Однако, несмотря на активность своих действий, молодежь из ВПО не воспринималась всерьез ни властями, ни «официальной» оппозицией в лице СДПГ; более того, радикализирующийся СДС уже в 1960 г. был выведен из СДПГ (а Konkret лишился поддержки партии еще годом раньше!) – социалисты попросту испугались слишком «решительных» молодых союзников. Точно также от них дистанцировалась компартия – к СССР молодежь относилась критически, контролировать СДС из Москвы не могли, соответственно, воспринимали его скорее как угрозу. Газеты концерна Шпрингера, поддерживающие ХДС, травили ВПО в лучших традициях нацистской пропаганды, и закончилось это тем, что в 1968 г. вдохновленный этой пропагандой неофашист тяжело ранил лидера СДС и ВПО Руди Дучке. Полиция боролась с акциями левых гораздо жестче, чем с неофашистскими (в 1967 г. при разгоне демонстрации полицией был убит случайно оказавшийся там студент-католик Бенно Оннезорг).

Эти выстрелы были восприняты молодежью не как случайность, а как закономерное продолжение полицейского произвола. В ответ на выступления студентов и Внепарламентской оппозиции против войны во Вьетнаме, против нацистов в руководстве государства, против чрезвычайных законов, против ядерного вооружения – полицейское насилие все возрастало, пресса развязывала самую настоящую травлю антифашистов. В демократической с виду – но не по содержанию – Западной Германии Внепарламентской оппозиции не нашлось места, политическое поле было уже поделено, а большинство населения «не боялось потерять политическую свободу, но зато опасалось снижения жизненного уровня» (Карл Ясперс). Молодежь, стремящаяся к настоящей демократии, в конце 1960-х гг. увидела, что, несмотря на наличие формальных институтов демократии, эти институты не работают.

В итоге многие молодые защитники германской конституции пришли к выводу, что она представляет собой фикцию, фашизм уже почти вновь пришел к власти в Германии – и необходимо «выманить фашизм наружу», заставить фашистское государство проявить свою сущность – с помощью вооруженной борьбы. Вскоре на свет появилась леворадикальная террористическая организация Фракция Красной Армии (Rote Armee Fraktion – РАФ).

Карл Ясперс – представитель религиозной версии экзистенциализма – написал в 1965 г. книгу с критикой аденауэровской Германии, а на следующий год в ответе своим противникам еще более ужесточил позицию. Статьи одного из лидеров РАФ, ведущей журналистки Konkret Ульрики Майнхоф из изданного в России сборника «От протеста к сопротивлению» во многом буквально повторяют тезисы книги Ясперса «Куда движется Федеративная республика?». В 1966 г. позиция пожилого консервативного философа Ясперса отличается от взглядов молодой журналистки Майнхоф, во-первых, большей систематичностью, а во-вторых, как ни странно, большей радикальностью. Характеризуя ситуацию в ФРГ, он пишет: «Если ликвидируется республиканский путь самоубеждения и развития событий в результате бесед и споров между силами, борющимися легальными методами, если политика в полном смысле слова прекращается, то остается самоотречение или гражданская война. <…> Народ, который в таком случае не предпочтет гражданскую войну отсутствию свободы, не является свободным народом». Генрих Бёлль в 1977 г. – в разгар деятельности РАФ – заявляет о… необходимости включить в школьную программу пьесу Майнхоф «Бамбула», которая была завершена незадолго до перехода ее автора на нелегальное положение, а также об обязательности изучения всего ее печатного наследия дорафовского периода. Очевидно, Бёлля – а также Гюнтера Грасса, Зигфрида Ленца и многих других немецких писателей, защищавших права арестованных рафовцев, трудно обвинить в кровожадности или безнравственности. Германская интеллигенция понимала, что, во-первых, леворадикальный терроризм – прямое следствие выбрасывания за пределы политической системы радикальной оппозиции, отказ считаться с ней в легальном политическом пространстве, а во-вторых, борьба с ним ведется совершенно неправовыми и антидемократическими методами, заставляющими вспомнить о фашистских режимах.

РАФ – только самая известная из леворадикальных террористических организаций. В одной Германии также существовали «Движение 2 июня», «Тупамарос Западного Берлина», «Революционные ячейки» и т.д. Вслед за РАФ по степени известности идут итальянские «Красные бригады». Во Франции в конце 1970-х – первой половине 1980-х гг. действовала организация «Аксьон Директ», а в Бельгии – «Сражающиеся коммунистические ячейки», леворадикальная вооруженная группа была даже в мирной Дании. И несмотря на различия в идеологии и практике, сам факт появления этих организаций был симптоматичен. Деятельность их остановилась во второй половине восьмидесятых, но последнее поколение РАФ прекратило вооруженную борьбу только в 1994 году.

Вслед за внесистемной молодежью и в Германии, и во Франции, и в Италии, и в США поднимается рабочее движение. Легальные профсоюзы и рабочее движение в целом, присоединившись к студенческому движению, поняли, что могут требовать гораздо больше, чем раньше. И власти пошли на уступки: повышалась заработная плата, улучшались условия труда. Но как только уступки были сделаны, рабочие оставили радикалов без поддержки. Тем не менее под воздействием студенческого движения часть рабочих также оказалась во внесистемной оппозиции. Во Франции в мае 1968 г. возникли «комитеты самоуправления» и «комитеты действия», ставшие вместе со студенческими ассамблеями центрами сопротивления. В отличие от официальных профсоюзов они были органами прямой, а не представительной демократии. Но после спада забастовочной волны их легко ликвидировала полиция.

В Италии с ее синдикалистскими традициями внесистемная оппозиция оказалась гораздо в большей степени связана с рабочим движением. Вслед за студенческими протестами именно в Италии произошли самые мощные рабочие выступления. «Жаркая осень» 1969 г. напоминала знаменитое «красное двухлетие» 1918–1920 гг., когда Италия стояла на грани революции. На заводах возникали фабрично-заводские советы – органы рабочего самоуправления, основу которых составляли ассамблеи – собрание рабочих одного предприятия или цеха. Ассамблеи выбирали делегатов, которым принадлежало право «вето» по любым вопросам, затрагивающим интересы трудящихся. Ассамблеи через делегатов должны были контролировать деятельность хозяев предприятия и дирекции. Разумеется, итальянские предприниматели и власти боролись с системой советов, но ни аресты, ни уголовные дела (в 1970 г. – более 10 тыс. дел против рабочих делегатов) не дали эффекта.

В Италии сказалась еще одна особенность: из всех западных компартий Итальянская коммунистическая партия была самой самостоятельной по отношению к Москве, опиралась на мощную теоретическую традицию (прежде всего работы Антонио Грамши) и готова была вступать в контакты с внесистемной оппозицией. В результате забастовочной деятельности в 1970 г. был принят закон о рабочем контроле, а в 1972–1973 гг. коллективные договоры рабочих с предпринимателями фактически закрепили права ФЗС. Но затем чем дальше, тем больше ФЗС встраивались в систему в качестве низовых организаций профсоюзов, что, с одной стороны, обеспечило рабочим резкое улучшение условий труда, а с другой – заставило перейти от захватов предприятий к традиционным формам борьбы.

Специфика рабочего движения в Италии диктовала и особенности террористической организации «Красных бригад». «Красные бригады» первые годы деятельности осуществляли террор против начальников заводской администрации, управляющих, руководителей предприятий – тех, кто агрессивно мешал развитию ассамблей и рабочего контроля (одна из первых акций «Красных бригад» – взрыв на заводах «Пирелли» в 1970 г.). Этим же объясняется массовая поддержка «Красных бригад» – в их деятельности принимало участие более 25 тыс. человек (для сравнения – в РАФ счет идет на десятки участников и сотни вовлеченных).

Во Франции в период возникновения «Аксьон директ» (АД) предпринимаются жестокие антииммигрантские меры, призванные отнюдь не прекратить миграцию, а лишь держать мигрантов в неполноправном положении как дешевую рабочую силу. Франция ведет активную и агрессивную неоколониальную политику, особенно в Африке (вторжение в Чад в 1983 г. – отнюдь не единственный пример) и, наконец, поддерживает остальные страны НАТО и США в холодной войне. Многие создатели АД в 1970-е гг. активно участвовали в борьбе с режимом Франко в Испании, который, в отличие от часто повторяемых штампов, в конце своего существования отнюдь не остыл и отличался садистской жестокостью к оппозиции. Пуч Антик, один из ближайших друзей лидера АД Жан-Марка Руйяна, был арестован и казнен (его судьбе посвящен известный фильм Мануэля Уэрги «Сальвадор»). Именно опыт подпольной вооруженной борьбы с фашизмом подготовил участников АД к борьбе с французским правительством, в деятельности которого они также увидели скрытый фашизм по отношению к колониям, мигрантам и рабочим. Самая известная жертва «Аксьон Директ» – Жорж Бесс, генеральный директор «Рено», инициатор массовых увольнений и притеснений (более 21 тыс. уволенных, сокращения зарплат и репрессии против рабочих). Всего с 1979 по 1987 г. было проведено более 100 различных операций, в организации состояли несколько сот человек. Среди акций АД – акты саботажа на производстве военной продукции, экспортируемой для колониальных войн в странах третьего мира.

Ультрарадикалы не смогли создать единый антиимпериалистический фронт. Поднять массовое движение рабочих и мигрантов в Европе против неолиберальных реформ тоже не удалось. Руйян писал: «С выдвинутым нами лозунгом “Вернем войну сюда!” пролетарии “Третьего мира” должны были убедиться в том, что в метрополиях существуют не только откормленные “левые” и бесчувственные, беспомощные перед лицом массовой бойни люди, поставки тонн оружия и поддержка разрушительных войн. <…> Вот это и есть самое существенное, и именно это нужно показать миру». В этом смысле деятельность леворадикальных групп, занимавшихся городской герильей, отчасти можно считать успешной. Но они не сумели и не могли получить массовой базы. Одной из причин стала начавшаяся в 1970-е гг. деиндустриализация Запада – перевод промышленного производства в страны третьего мира, который некоторые модные и малограмотные политологи приняли за появление постиндустриального общества. Численность рабочего класса стала резко сокращаться.

Левый ультрарадикализм 1970–1980-х гг. стал следствием слабости массового левого движения, деградации просоветских компартий, борьбы против инкорпорирования в капиталистическую систему ценой отказа не только от коммунистической идеологии, но и от этики протестного движения. Участники европейской городской герильи стояли перед выбором: продаваться, уходить в сектантские микроорганизации – либо все-таки бороться.

Политический террор, если он не является частью мощного политического движения, неизбежно заставляет участников групп самоизолироваться, догматизироваться, изначальная цель постепенно утрачивается. Наиболее храбрые, преданные, самоотверженные бойцы террористических групп гибнут в первую очередь. Этот фактор осознавали еще народовольцы, это стало одной из причин поражения партии эсеров после Февральской революции – лидеров уровня тех, кто погиб в терроре, не хватило для консолидации партии и удержания власти в 1917 году. В этом смысле традиционная социал-демократическая критика индивидуального террора в основном справедлива и для 1970-х – 1980-х годов. Но участники европейской городской герильи не могли смириться ни с отчуждением при капитализме, ни с чудовищной эксплуатацией стран периферии, ни с поражением левых – и потому выбирали борьбу.

Невыученные уроки

Торжество идеологов свободного рынка, ставшее очевидным после краха СССР, казалось, похоронило перспективы левого и тем более внесистемного движения. Фрэнсис Фукуяма в 1989 г. объявил о «конце истории» и победе либеральной системы. Казалось, внесистемные элементы поглощены и переварены Системой, но 1 января 1994 г., когда вступил в силу Договор о Североамериканской зоне свободной торговли (НАФТА), в мексиканском штате Чьяпас началось вооруженное восстание Сапатистской армии национального освобождения (САНО). Летом 1996 г. в Чьяпасе состоялась первая всемирная встреча против глобализации, положившая начало антиглобалистскому движению. Дальнейшее известно: появление социальных форумов, развитие антиглобалисткого движения среди молодежи из среднего класса в развитых странах, сражения антиглобалистов с полицией в Сиэтле, Генуе, Праге, Гетеборге. Но, как было сказано выше, поскольку это движение так и не поставило вопроса о власти и об изменении системы собственности, его ожидал бесславный закат.

Венгерский историк Тамаш Краус писал: «Неолиберальный поворот был украшен такими перьями из наследия 1968 года, как антирасизм, мультикультурализм, защита прав меньшинств, защита прав человека, хотя при этом у общества были отняты возможности самообороны, шестьдесят восьмой год и кейнсианские идеи были преданы забвению, и логика капитала “вызвала к жизни” антисоциальную систему свободного рынка, которая превознесла до небес социальное неравенство. <…> Таким образом, в действительности капитал и его институты извлекли прибыль из антигосударственных устремлений 1968 года, <…> цель заключалась в том, чтобы урезать или полностью ликвидировать не само государство, а только его общественные функции, его учреждения и меры в сфере социального благоденствия».

Задолго до бурных событий XX века Александр Герцен поставил диагноз: «Консерватизм, не имеющий иной цели, кроме сохранения устаревшего status quo, так же разрушителен, как и революция. Он уничтожает старый порядок не жарким огнем гнева, а на медленном огне маразма». Известный исследователь американского анархизма и африканских культур Николай Сосновский высказался проще: «Система без антисистемных элементов впадает в идиотизм». Так как большая часть наследия шестьдесят восьмого оказалась частью этой системы, нового подъема внесистемной левой оппозиции стоит ожидать хотя бы потому, что основные проблемы, которые пытались решать участники движений 1968 г. и леворадикальных групп 1970-х – 1980-х гг., не исчезли. Несмотря на период слабости и организационной и идеологической деградации, левое движение способно возродиться и вновь выступить против капитализма, стремительно теряющего человеческое лицо.

В «третьем мире» события 1968 г. не были ни началом, ни концом революционного подъема, который ведет отсчет с 1950-х гг. и вписывается в промежуток между Кубинской (1959) и Никарагуанской (1979) революциями. Там были другие этапы борьбы, другие герои и лидеры, которые подчас больше влияли на европейских левых, чем наоборот. Там, в «третьем мире», шли массовые движения, борьба против местных диктатур и западного неоколониализма, в которой погибли десятки тысяч. И один из уроков 1968 г. заключается в том, что Запад окончательно перестал быть источником и центром антикапиталистической борьбы.

Еще один урок – карательные меры и запреты не могут предотвратить массовый протест, а сытость сама по себе не предохраняет от радикализма. Выталкивание протеста за пределы легальности приводит к обратному результату – не в 1968 г. впервые это произошло, но самые разные режимы продолжают наступать на те же грабли.

Слово «левый» стало после событий конца 1960-х гг. очень удобным – оно лишено конкретики и подразумевает лишь очень условную политическую окраску. Вроде бы все знают, кто такие «левые», но под этим наименованием могут уживаться не просто различные, но прямо противостоящие друг другу феномены. И одно из последствий 1968-го в теории и политике заключается именно в том, что из «левизны» постепенно вымывалось конкретное содержание, делая ее, говоря языком «новых левых», все более безопасной для Системы.

Но эффект косметической (читай: идеологической) операции, которую европейский капитализм проделал над собой после 1968 г., закончился. Поэтому опыт – в том числе негативный – поколения-1968 не может остаться невостребованным. В том числе и в России, которая выходит из состояния идейной «безальтернативности», наступившей после исчезновения СССР.

Россия. Евросоюз. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 20 ноября 2018 > № 2826785 Сергей Соловьев

Эпоха странных заблуждений

1989–2019: самоосмысление и история

Брюс Питкерн Джексон – ведущий научный сотрудник Гудзоновского института.

Резюме Самоосмысление деградирует, а недавняя история не поддается пониманию. В глобальной политике исчезла перспектива. Поскольку американские и российские лидеры неверно интерпретируют недавнюю историю, создание мира и реконструкция институтов кажется невыполнимой задачей.

Отношения с Россией – самая обсуждаемая тема в американской внешней политике и одновременно одна из самых сложных. Представления о состоянии отношений с ней знаменуют определенные вехи нашей собственной истории. Нынешнее поколение отсчитывает срок современного периода с момента «падения стены», характеризует его как «постсоветский», так же как предыдущее использовало слово «послевоенный», чтобы обозначить возобновление нормальной жизни. Конечно, термин «послевоенный» более понятен. Он напоминает о жертвах, достижениях и историческом значении поколения Второй мировой войны. Термин «постсоветский» не предполагает аналогичной исторической уверенности. Осознание недавнего прошлого поможет понять, где мы сейчас и куда движемся. Опираясь на знания о XX веке, американцы обычно соотносят важные события и исторические изменения с началом или концом конфликта. Слова, ассоциирующиеся с нынешней ситуацией, подразумевают некоторую неопределенность, постоянный конфликт, политическую статичность и историческую растерянность.

Америка почти столетие очень внимательно относилась к России, но это не принесло значимых результатов. Сегодня отношения двух стран, возможно, хуже, чем когда-либо. Если внимательно взглянуть на период 1989–2019 гг., что важного мы обнаружим в нашем недавнем прошлом и как оно связано с настоящим? Найдем ли общую историю, которая поможет понять сегодняшние вызовы? Или нынешнее положение дел станет еще менее внятным?

Строго говоря, американо-российские отношения – клубок гносеологических проблем. Достаточно ли мы знаем о событиях, которые произошли с 1989 по 2019 год? Насколько уверены в своей интерпретации? В какой степени восприятие недавнего прошлого влияет на оценку нынешней ситуации? Можно ли по-другому взглянуть на последние 30 лет, чтобы найти более тесную связь с настоящим? Например, почему постсоветская Россия все больше напоминает СССР в 1989 г., а Западная Европа сегодня столь разительно отличается от уверенной в себе Европы после падения Берлинской стены?

Самоосмысление и политическое настоящее

Считается, что живущие в определенную историческую эпоху не до конца понимают все ее обстоятельства. Так, накануне Первой мировой войны в Вене, казалось бы, должны были предвидеть грядущую дезинтеграцию Австро-Венгерской империи и хотя бы в общих чертах прогнозировать последствия этого для войны и мира. Иными словами, сто лет спустя мы полагаем, что жившие тогда должны были прочитать «Марш Радецкого» Йозефа Рота за десятилетия до написания книги. Мы убеждены, что невозможно было тогда не понимать того, что очевидно для нас сегодня. На самом деле никто из очевидцев тех знаменательных периодов европейской истории не был способен предсказать свою судьбу. Как правило, люди не понимают значимости исторических событий, разворачивающихся на их глазах, и не осознают причин разрушения собственной жизни.

Сегодня мы полагаем, что современный период начался в 1989 г. с упадка СССР в результате морального и политического триумфа США. После этого начался расцвет демократий. Благодаря глобализации демократия стала неизбежной, и потому наступил конец истории. Это, в свою очередь, повлекло за собой «цветные революции», ставшие нормой в системе, которой управляли Соединенные Штаты при минимальной поддержке Евросоюза. После 1989 г. опасность для миропорядка мог представлять только ревизионизм России, наращивание военной мощи Китая и стремление диктаторских режимов «третьего мира» получить ядерное оружие. Хотя конец истории так и не наступил, для нас период с 1989 г. по настоящее время – целая эпоха.

Какие ее аспекты считать достоверными? Вероятно, детального рассмотрения заслуживают три: распад Советского Союза, «большой взрыв» демократий и триумф Запада.

Исчезновение Советского Союза

Обычно оно воспринимается как драматический политический крах, положивший конец холодной войне, поскольку исчез один из полюсов биполярной системы миропорядка. Возникшую пустоту заполнила американская гегемония. Киссинджер первым заявил, что главная задача современности – заполнить вакуум, образовавшийся после распада СССР, с помощью преимущественно европейских институтов, в которые можно было бы интегрировать Россию. Но этого не случилось. В 1990-е гг. на территории бывшего СССР в основном происходила дальнейшая фрагментация и разрушение экономики.

Норман Дэвис в книге «Исчезнувшие царства: подъем и падение наций и государств» предлагает альтернативную интерпретацию. Если говорить просто, после распада империи, который в большей степени событие экономическое, а не политическое, наступает постимперский упадок, когда следующее поколение занимается имитацией старого режима из обломков империи. Например, после распада Римской империи вестготы основали королевство в Аквитании, максимально похожее на Рим по языку, законам и политической модели. Советский Союз, по этой логике, тоже не был побежден политической идеей. Правящая геронтократия просто утратила силы и энергию. Но основные атрибуты советской империи не исчезли в одночасье. В постсоветских государствах они сохранились в прежней, узнаваемой форме и отчасти напоминают фарс:

Неумелые руководители управляют постсоветскими государствами в стиле старой номенклатуры и под контролем Кремля.

Россия и Украина не способны реформировать свою экономику, неэффективность которой привела к краху советской системы.

В России остались незыблемыми прочные политические позиции военных.

Изоляция от Европы и Запада, характерная для советского периода с 1917 по 1989 г., по-прежнему является определяющим фактором для России и постсоветских государств.

Наконец, национальный вопрос доминирует в политике Москвы и Киева так же, как национальная идентичность, этническая принадлежность, язык и религия в 1930-е гг. при Сталине.

Что изменилось с политической точки зрения? Имена политических стратегов, ответственных за большевистскую революцию, хорошо известны. А где же гиганты мысли, которые предвидели и смогли объяснить мировой порядок после окончания холодной войны? Их нет, если не считать нескольких малоизвестных неоконов с другой стороны земного шара. Самым простым объяснением изменений после 1989 г. можно назвать геоэкономику, которая вышла на первый план и разрушила устаревшую идеологию. События 1991 г. в большей степени были обусловлены давно назревшей экономической коррекцией, а не политическим вымиранием, завершившим эпоху жестокости.

Триумф демократии и конец истории?

Высокопоставленный сотрудник Белого дома сказал мне как-то, что если бы он осознавал последствия объединения Германии в 1990 г., то начал бы выступать за расширение НАТО гораздо раньше и более агрессивно. Это признание позволяет судить о смятении, которое вызвал крах СССР, и непонимании последствий этого неожиданного события для остальной Европы. Спустя несколько лет собеседник понял свою ошибку и решил, что современный период постсоветского мира – благоприятное время для глобального распространения демократии, «цветные революции» будут происходить спонтанно, и Соединенные Штаты смогут расширить демократический мир до пределов человеческого воображения.

Уверены ли мы, что обновленная интерпретация объединения Германии правильнее первоначального впечатления? Факты жестоко обошлись с гегельянской точкой зрения на историю, которая была в моде в начале 1990-х годов. С июля 1997 г. (приглашение в НАТО) до саммита блока в Праге в 2002 г. Североатлантический альянс, а затем ЕС распространились на 120 млн граждан стран Восточной Европы. Масштабная экспансия демократии продлилась менее пяти лет. Европейская интеграция завершилась задолго до саммита НАТО в Стамбуле в 2004 году. Преумножение демократий в Европе, проходившее под эгидой американского расширения НАТО, резко оборвалось 1 марта 2003 г., когда парламент Турции отказался поддержать планы США по вторжению в Ирак.

После того как впервые сформировалась коалиция несогласных, ни одна «цветная революция» не достигла заявленной цели – социальных преобразований, и ни одна революция в евроатлантическом мире радикально не изменила существующую модель управления в национальных государствах. В свете этих провалов «цветные революции» начала 2000-х гг. напоминают революции 1848 г., которые обещали либеральную демократию, а привели к возврату автократии. На самом деле, после того как переходные демократии были признаны годными в 2003 г., автократии продемонстрировали лучшие результаты по сравнению с основанными на реформах демократиями во всем мире. Потенциально более сильные демократии в Центральной Азии и Закавказье, а также Турция, отказались от европейских амбиций, так и не найдя постоянного места в институциональной Европе.

В ретроспективе пятилетний период стремительной европейской интеграции выглядит исключением в контексте почти 30-летнего отрезка между 1989 и 2018 годом. Замедление европейской интеграции не стало следствием изменений в Советском Союзе или расцвета демократий на Западе. Ослабленная Европа с ее недугами сегодня больше напоминает заключительную фазу холодной войны или прелюдию постсоветского упадка. Небольшие государства, связанные Варшавским договором после Второй мировой войны, воспользовались шансом и вернулись в Европу, в которой жили на протяжении столетий. Этот феномен вряд ли стоит считать фундаментальным геополитическим изменением или предвестником совершенно нового мироустройства. Скорее номинальное расширение Европы напоминает возврат к ситуации перед Первой мировой войной, когда либеральные демократии соседствовали в Восточной Европе с националистическими автократиями.

Вашингтон и Москва неверно истолковали перегруппировку стран, увидев диаметрально противоположные причины этого процесса. Вашингтон был убежден в бесконечной экспансии демократий, освобожденных в результате краха «империи зла», а Москва видела лишь надвигающееся удушение России Североатлантическим альянсом с его новыми членами. Фактически это был наиболее вопиющий вакуум власти у границ России с царских времен, и его так и не удалось заполнить с помощью демократической экспансии. Демократического цунами не произошло, а география постсоветского мира практически не изменилась. Мы знаем лишь, что в отсутствие Версальского договора или оккупационных войск Красной армии небольшие государства, расположенные вокруг Северо-Германской низменности, возвращаются к европейской отправной точке, но не дальше – как в географическом, так и в политическом смысле.

Хаотичное настоящее Запада

Два основных события нашего политического поколения – исчезновение Советского Союза и триумф западных демократий – оказались истолкованы ложно, став продуктом массового заблуждения. Мы живем в хаотичном, политически волатильном мире. А если судить по приведенным выше безосновательным идеям и массовым заблуждениям – мы живем в эпоху идиотов.

Умеренные политики и реалисты полагают, что необъяснимый рост популизма, нативизма и меркантилизма лишил Запад политического воображения, что привело к грубой политике и торговым войнам. Более идейные утверждают, что Россия дестабилизирует демократии, вмешиваясь во внутренние дела других государств с помощью соцсетей или бессмысленных заговоров. По какой-то причине обе школы политической мысли считают эти опасности равнозначными с политической и геополитической точки зрения. Однако стоит отметить, что обособленность, как правило, возрастает в периоды экономического спада, а Россия нередко действует агрессивно. С исторической точки зрения это нормальные явления.

Вера в то, что нынешний период – чрезвычайно опасный или невероятно триумфальный, кажется ошибочной, как и наши искаженные взгляды на недавнее прошлое. То, как мы описываем наше время, в большей степени определяется расплывчатыми представлениями о прошлом, а не анализом настоящего. Даже лозунг «Вернем Америке величие» ретроспективен и регрессивен.

Последние 30 лет характеризовались фрагментацией государств, крахом институтов и массовой экономической миграцией. Обиды и ревизионизм России никак с этим не связаны. В XIX веке национализм и языковая общность обусловили создание национальных государств, в XXI веке национализм стал причиной разобщенности и нестабильности в государствах. Украинцы потеряли сон, переживая, настоящие ли они украинцы. Русские пролили много крови и потратили огромные средства, чтобы сохранить завоевания Екатерины Великой. Но реальность заключается в том, что Запад, неотъемлемой частью которого является Россия, – нравится это кому-то или нет – сегодня меньше и слабее в экономическом и военном отношении, чем был на протяжении нескольких столетий.

Симметричные заблуждения

В наши дни историческое самоосмысление становится редким явлением, гораздо больше распространены взаимные и даже массовые заблуждения. Например, такие разные лидеры, как Дональд Трамп и Владимир Путин, придерживаются одинаковых ошибочных взглядов на происходящее:

Оба рассматривают экономическую конкуренцию как злонамеренную политику.

Оба не разбираются в экономической теории и путают экономическое и политическое.

В результате Трамп говорит об экономическом восстановлении как о своей заслуге, а Путин заявляет, что предотвратил события, которые и не могли случиться, как, например, экспансия Европы на постсоветском пространстве.

Оба не могут обеспечить стабильных экономических реформ, а Трампу они вообще неинтересны.

Оба предпочитают изоляционизм взаимодействию в сложном мире.

Оба верят в меркантилизм.

Оба считают многосторонние институты опасными.

Оба полагают, что обиды и непредсказуемое поведение – хороший способ борьбы с глобализацией.

Оба находят в прошлом ответы на проблемы настоящего.

Оба оторваны от времени, в котором обладают значительной властью.

Чем хаотичнее период, тем сложнее его интерпретация и выше потребность в когнитивном единстве, которое подталкивает людей к общим ошибкам – это аксиома. Конечно, такой феномен не внушает оптимизма. Многие влиятельные люди, не осознавая исторических обстоятельств, бегут в противоположных направлениях. На этой минорной ноте коснемся нескольких тем, политическое восприятие которых может существенно отличаться от реальности. Многие из них связаны с американо-российскими отношениями, для которых характерно взаимное недопонимание.

Традиционное сдерживание и география

Принято считать, что ревизионизм и реваншизм России лишил силы стратегию ядерного сдерживания, а Европа оказалась уязвимой для атак «вежливых людей» и киберпреступников. От всеобщей войны якобы удерживает наращивание военных сил США и милитаризация НАТО. В свою очередь Москва считает, что Североатлантический альянс уже окружил Россию и начинает ее душить. Это креативный, но ошибочный подход.

Всего два года назад президент Обама заявил, что Соединенные Штаты не намерены воевать с Россией, и назвал аннексию Крыма ужасающим проявлением буйного государственного поведения. Что изменилось за последние 24 месяца?

Североатлантический альянс ослаблен как никогда в своей истории. Инджирлик, Авиано и Рамштайн уже не являются надежными базами, с которых можно атаковать российские войска. Даже доступ США в воздушное пространство ЕС в военное время нельзя считать решенным вопросом. В случае конфликта в районе Курска или Ростова американской армии потребуется около года, чтобы перебросить на поле боя бронетанковую дивизию. По той же причине военные операции России в Чечне, Грузии, Донбассе и у границ Эстонии не впечатлили никого, кроме местных политиков, карьера которых зависит от того, насколько они напуганы перспективой атаки со стороны России.

Силы США и НАТО не могут сблизиться с российскими войсками, не подвергнув себя неприемлемым рискам, а Россия не может приблизиться к Европе, не подставив себя под удар превосходящей силы. Традиционное сдерживание вполне стабильно сегодня. Если перефразировать советскую поговорку, Россия делает вид, что угрожает прибалтийским государствам, а США притворяются, что защищают их.

Гибридные войны и их непредвиденные последствия

В контексте стабильного сдерживания возобновление опосредованной войны на Украине и гибридные боевые действия в зонах вакуума между державами – опасное отклонение. Если сдерживание действительно стабильно, теоретически противники должны согласовать механизм, который позволит контролировать противостояние и не допустить дорогостоящих авантюр. Мир и прекращение враждебности должны быстро становиться послевоенным институтом. На Украине этого не произошло. Минские соглашения, предложение о размещении миротворцев ООН и даже договоренность о сбалансированном транзите газа, которые потенциально могли стать подобными институтами, появились и исчезли. Осталась лишь системная нестабильность и риск распада государства в центре Европы. По идее и Соединенные Штаты, и Россия должны предпочесть независимую и суверенную Украину по образцу нейтральной и процветающей Финляндии, а не балканский вариант.

Экономические санкции и моральные риски

Санкции – еще один проблемный феномен нашего времени. Чтобы избежать войны (такой вариант неприемлем), мы разработали экономическое оружие, которое оказывает давление на противников, но не связано с кровопролитием. Но экономические санкции не дадут значительных результатов, хотя эти меры безболезненны, незатратны и чрезвычайно популярны. Однако при отсутствии ограничительных условий санкции представляют серьезную опасность для международной системы. Конфликт – очень увлекательное дело, если армии не нужно воевать, чтобы победить противника. Какое-то время ответом на санкции становятся новые санкции, потому что нет причин отказываться от такого удобного оружия. Но затем возникают моральные риски геополитического эквивалента Великой рецессии. Неограниченные экономические санкции не способны стать стабилизирующим институтом. Санкции по определению односторонни и носят принудительный характер.

Контроль над вооружениями как институт

Поскольку политические лидеры и обыватели склонны преувеличивать военные угрозы и опасность политических конфликтов, они обычно игнорируют такие возможности, как переговоры по контролю над вооружениями, которые ограничивают дорогостоящие и опасные виды оружия. Когда традиционное сдерживание стабильно, а количество экзистенциальных вопросов в отношениях великих держав минимально, бенефициарам мирового порядка имеет смысл сокращать вооружение, которое может быть использовано против них. Обычно победители стремятся закрепить свои приобретения с помощью удобных институтов. Это касается и контроля над вооружениями.

Стабильность и процветание

Мы уже говорили об игнорировании геоэкономических условий, торговых отношений и экономических реформ в хаотичный период истории. В нормальных условиях благополучие населения является ключевым элементом стабильности государства и его способности защищать себя. Тем не менее Россия не пыталась проводить значимые экономические реформы в последние 30 лет, а президент США прилагает максимум усилий, чтобы разрушить существующие торговые отношения и задавить союзников пошлинами и санкциями. Мне это кажется полным непониманием экономических основ Запада.

* * *

То, что считается судьбоносными событиями недавнего прошлого и основой политического настоящего, возможно, происходило совсем не так, как представляется нам. Советская империя не исчезла, наступил постсоветский упадок, закрепивший неспособность к реформам и модернизации. Общемирового ренессанса демократии тоже не случилось. Новая Европа – Турция, Венгрия, Польша, Украина и Россия – продолжают жить в прошлом даже больше, чем сама Старая Европа. Мы не увидели триумфа Запада и появления глобальной системы международного порядка.

Последние 30 лет стали периодом дезинтеграции, фрагментации, сепаратизма, миграции и ухода в изоляцию. Как и жители Вены накануне Первой мировой войны, современные политические лидеры и избиратели не понимают реальных обстоятельств и не видят тревожных признаков катастрофы. Реализм стал редкостью. Саморазрушающие решения могут привести к необратимому экономическому упадку, и это станет концом исторического периода, который мы никак не можем понять.

По-видимому, распад последних тоталитарных государств Европы XX века, как сталинистских, так и Югославии, продолжился и в XXI веке. По-прежнему подавляются права человека, происходят организованные властями покушения и убийства, военные агрессии, но на смену ГУЛАГу и идеологии пришли сектантская борьба и этнический национализм, которые стали определяющими характеристиками распадающихся государств.

Роберт Кейган считает, что демонические джунгли задушат институты либеральной демократии, но на самом деле эти институты вышли из употребления из-за пренебрежения и апатии их бенефициаров, а не из-за козней внешних сил. Вряд ли эти сбои и наше замешательство обусловлены падением великих империй и неизбежным триумфом демократии. Американо-российские отношения остаются прежними: не очень хорошими, не такими плохими, как мы представляем, но неизменно вызывающими беспокойство. Изменился человеческий фактор, играющий важную роль в демократии. Самоосмысление падает, а недавняя история не поддается пониманию. В глобальной политике исчезла перспектива. В случае с американо-российскими отношениями остались две изолированные, обиженные державы, которые заблудились в мелких конфликтах. Поскольку американские и российские лидеры неверно интерпретируют недавнюю историю, создание мира и реконструкция институтов кажется невыполнимой задачей. Идея о том, что в наших хаотичных реалиях невозможно установить порядок, также не имеет исторических оснований.

Россия. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 20 ноября 2018 > № 2826784 Брюс Джексон

«Мы больше не мечтаем о будущем, мы его скорее боимся»

Иван Крастев – председатель Центра либеральных стратегий в Софии, постоянный научный сотрудник Института гуманитарных наук в Вене и автор статей для многих периодических изданий

Светлана Бабаева - член Совета по внешней и оборонной политике.

Резюме Прежде существовало право на собственную интерпретацию, но факты были общие. Теперь у каждого право на собственные факты. Это жизнь в комнате зеркал. Мы пребываем в разных пространствах, никто ничего не признает и ни в чем не раскаивается. Поэтому мы так сильно друг друга боимся, полагает Иван Крастев.

Почему мир больше напоминает жизнь в комнате зеркал, что общего у Путина и Трампа, какой будет идентичность человека в XXI веке – об этом размышляет Иван Крастев, глава Центра либеральных стратегий в Софии, Kissinger Fellow в Библиотеке Конгресса США. Беседовала Светлана Бабаева.

Не свергнуть правительство, а поменять страну

– На недавней сессии Валдайского клуба, посвященной теме идентичности, Вы сказали, что по всему миру идет «подъем большинства». Это хорошо или опасно?

– Как писал Самюэль Хантингтон, «идентичность – как грех: мы можем сопротивляться, но избежать не в силах». О политике идентичности стали говорить как о новом явлении, на самом деле она – результат культурной революции 1968 года. Есть два типа идентичности. Один от нас не зависит – кем мы родились. То, что я болгарин, не мой выбор, но часть моей идентичности. Второй тип – та, которую я выбираю. Человек сам выбирает, как будет жить, за кого голосовать, верить или не верить в Бога. Ныне людей больше заботит приобретенная идентичность. Вокруг нее они создают свою историю, жизнь. Отчасти это связано с тем, что люди стали более образованны, подвижны.

– Но, если больше разнообразия, должен быть подъем разных меньшинств, а не большинства!

– Подъем меньшинств в политике был в 1960–1990-е годы, когда феминистки, сексуальные и этнические меньшинства хотели стать заметными и быть представлены в политическом процессе. Они говорили: «Хотим, чтобы нас услышали, мы существуем!». У групп же большинства, этнических, религиозных, расовых, не было драйва говорить «мы тут», потому что было ощущение, что у них и так власть.

Что произошло потом? Я прежде всего говорю о западном мире. Возникает демографическая проблема. Общества стареют, миграция меняет этнический состав общества, а следом страх: мы большинство сегодня, но будем ли мы большинством завтра?

И люди психологически начали вести себя как меньшинства. Возникло ощущение, что их власть уже хрупкая, неустойчивая. Особенно это ощущается в маленьких государствах. Скажем, ты всегда думал, что тебе не нужно доказывать, что ты болгарин, потому что таких у вас в стране – 80–90 процентов. А теперь ты боишься: мир другой, дети вообще могли уехать и уже плохо говорят на родном языке. И начинается паника: а что, если через сто лет моей этнической группы, моей нации вообще не будет?

– Тогда в политике той же Европы мы бы видели процесс, который отвечал бы интересам французов, немцев, чехов в пятом колене. Мы же видим, что политики, наоборот, все больше работают с новыми слоями избирателей, включая недавних мигрантов.

– Популистские партии как раз антимиграционные. Италия для итальянцев. В США Трамп говорит: мы, белые, теряем власть, это наше общество или нет?

Людей всегда пугали сдвиги, но теперь всё происходит стремительно, люди двигаются намного быстрее и проще. И ты понимаешь: если ты родился в Африке в бедной стране, самое радикальное, что можно сделать – нет, не свергнуть свое правительство, а просто поменять страну. И эта перемена в одном поколении. Не нужна идеология, политическая партия, революция.

Страх часто возникает не в отношении того, что происходит, а что может произойти. Скажем, в Болгарии иммигрантов почти нет. Но ты видел по телевизору, как легко люди пересекают границы. И начинаешь бояться не людей, которые приехали, а тех, которые могут приехать. И еще ты боишься тех, кто уехал…

Это главное, что случилось в Восточной Европе и о чем мало говорят. Революция 1989 г. была революцией нормальности. Мы хотим жить как нормальное общество, наше будущее – это Германия. Но если наше будущее – Германия, зачем ждать, когда мы ею станем? Можно просто уехать в Германию! Учиться, работать, жить. Сегодня огромный процент граждан Восточной Европы живут и работают вне своих государств. В балтийских республиках это вообще более 20 процентов. Румынию за последние 10 лет, когда страна стала членом ЕС, покинуло 3,5 млн человек. И везде это молодые и активные люди.

Правители, которым некуда уезжать

– Можем ли мы тогда в принципе в XXI веке говорить об идентичности и ценностях при таком движении людей?

– Когда идентичность становится проблемой? Когда возникает ощущение, что ты ее теряешь. Сперва становится намного труднее понимать, что такое русский, болгарин, поляк в XXI веке. А потом ты не знаешь, правильно ли вообще на этом настаивать или нет?

Что произошло, помимо прочего, благодаря технологическим переменам и новым коммуникациям? Они изменили отношения между поколениями. В 1960-е гг. была революция детей против консервативных родителей. А в 1990-е гг. детям стало жалко своих родителей, которые потеряли не только достаток, но и смысл жизни. Родители не просто перестали быть примером, которому нужно следовать. Сами родители уже не знали, какую модель жизни предложить своим детям…

В результате возникает странная ситуация. Я долго пытался понять, откуда появился ужас от «гейропы». Россия, прямо скажем, не самая консервативная в мире страна ни в сексуальном, ни в социальном отношении, процент абортов на тысячу женщин, процент разводов выше, чем на «загнивающем» Западе. Тогда откуда этот довольно истеричный запрос на консервативные ценности?

Думаю, появилось много родителей, включая элиту, которые не верят, что свои ценности они смогут передать детям. И они захотели, чтобы за них это сделало государство. Что произошло с элитой в девяностые? Их дети поехали учиться на Запад. Многие вернулись, но уже с другой социальной восприимчивостью. Дети жили в среде, где тот же гомосексуализм – уже не проблема. И у старшего поколения возникло ощущение, что твои дети – уже не твои дети. Будто их там кто-то украл, заложил в них другие ценности.

Я думаю, это во многом объясняет, откуда возник призрак традиционализма. Это не просто русская проблема, то же самое я вижу в Восточной Европе. Это кризис родительской власти, когда ты не знаешь, есть ли у тебя что-то, чему ты можешь научить своих детей. Потому что у тебя проблемы и с собственной жизнью.

Запрос на консерватизм и попытка ренационализации следующего поколения элит – вот каким стал ответ на эти страхи и на глобализацию.

– То есть элиты стали апеллировать к более традиционным вещам, потому что не знали, за что еще им зацепиться?

– Да. Проблема, которая возникла в результате глобализации, – у людей появилось ощущение, что ими правят иностранцы. Особенно в маленьких государствах. Появилась элита, которая говорит на языках, ездит по миру. И ты думаешь: может, эти правители даже умные, но как они относятся лично ко мне? В результате возникают популистские движения и делается ставка на элиту, у которой нет exit option – возможности выхода.

– Пусть наши правители не смогут никуда деться?

– Людям нравится в популистах то, что они не говорят на иностранных языках, у них мало международных контактов, за рубежом их не любят. Голосуют за них даже не потому, что им верят, а потому, что они не убегут, если случится кризис.

– Получается, в мире сейчас запрос не на лидеров, а на «своих»?

– Которые никогда нас не покинут, потому что им некуда уезжать.

Сегодня политики представляют стиль жизни

– Режиссер Константин Богомолов на Валдае сказал, что у России, в отличие от Запада, остается «право на безумие». То есть в России еще возможно проявление разных чувств и эмоций, а не только любви и толерантности. Но мы видим, это происходит во всем мире. Вместе с запросом на «своих» востребованным становится безумие в политическом и социальном процессе.

– Право на безумие – священное право, но им не надо злоупотреблять. Мы живем в какое-то пограничное время, Збигнев Бжезинский называл его «глобальное политическое пробуждение». Мы наблюдаем рост социального неравенства, сопровождающийся торжеством эгалитарной культуры. Элита перестала быть примером для подражания. Ценностью стала аутентичность. Я лучше знаю, что для меня хорошо, может, я и говорю какие-то идиотские вещи, но это я. И вы не можете мне это запретить.

А упор на аутентичность радикально меняет характер политического представительства. Сегодня политики представляют не интересы, а стиль жизни и миропонимание. Многие удивляются: как стало возможно, что бедные проголосовали за миллиардера Tрампа? Представьте, вы не знаете, кто черный – Барак Обама или Дональд Трамп, вы видите лишь, как они одеваются, что говорят, как себя ведут. И получится, что Обама – это классический WASP, белый англосаксонский протестант. Никакой драмы, полный самоконтроль, образованность. А с другой стороны – человек, который по-другому говорит, подскакивает, даже немного распущен.

Главное, что произошло, на мой взгляд, в мире, – из политической жизни, которая была сосредоточена на экономике, мы перешли в политическую жизнь, которая сосредоточена на культуре.

– Получается, президент Путин со своим знаменитым «мочить в сортире» просто на 15 лет опередил время…

– Да, и ему даже не нужно было ничего изображать, потому что российское общество было, с одной стороны, сильно травмировано после распада Союза, а с другой – не было структурировано. И появилось путинское большинство. Сплоченное общими страхами, но не совместным проектом будущего.

Но на такой культурной идентификации нельзя построить долгосрочную политику. Легитимность Путина связана с опытом большинства, которое прошло ломку девяностых. Но следующее поколение уже никаких девяностых не знает. Как быть с ним? Что предложить этим людям, что с ними разделить?

Но и со знакомым поколением возникла проблема – пенсионная реформа. Я думаю, дело даже не в том, что люди потеряли деньги. Люди потеряли то ощущение стабильности, которое лежало в основе социального договора путинской России. После принятия этой реформы население в провинции, мне кажется, испытывает то, что горожане испытали после «рокировки» 2011 года (Решение о том, что Владимир Путин возвращается на пост президента, а Дмитрий Медведев возглавит правительство. – Ред.). Их обидели. Несколько месяцев назад была кампания по выборам президента. Но там о пенсионной реформе не говорили. Потом был футбол, а потом вдруг – мы будем делать реформу.

Мне кажется, если бы тема обсуждалась в ходе избирательной кампании, может, президент и потерял бы 3–4 процента голосов, но люди были бы уже готовы. Возник бы новый контракт. Теперь же появилось другое ощущение: дело даже не в том, что вы что-то меняете, а меняете так, будто мы не существуем. Это обида.

– Но Вы сами говорите, это скорее уходящее поколение. Новые поколения пока вряд ли думают о пенсии. Им нужно что-то иное.

– И здесь начинается самое интересное. Возьмите Россию, США, Великобританию, Евросоюз. Что у всех нас теперь общего – это отсутствие видения будущего. Будущее, которое можно представить, исчезло.

Ныне разговор о будущем – это разговор о технологиях. Но это не будущее. Ты остаешься человеком и должен знать, чего ты хочешь. Иначе ты все время будешь бояться того, что происходит. Потому что не понимаешь, это для тебя плохо или хорошо.

Мы больше не мечтаем о будущем, мы его скорее боимся. Даже в Советском Союзе такого не было. Там боялись настоящего, но надеялись, что в будущем будет другая жизнь, легитимность советского строя была построена на том, что дети будут жить лучше. А теперь человек боится, что его дети не будут жить лучше, даже если будут жить дольше. Больше того, мы уже не можем представить, как они в принципе будут жить… У вас, например, никто не хочет обсуждать постпутинскую Россию.

Они умирали как равные

– И это не потому, что Путин никогда не уйдет?

– Думаю, уйдет. Но и те, кто его любит, и те, кто ненавидит, страдают параличом воображения… Что характерно для избирателей популистских партий Европы? На сей счет есть много исследований, так вот эти люди намного больше других убеждены, что 50 лет назад мы жили лучше.

Но исследования выявили еще одну любопытную вещь. Когда у людей появляется университетское образование, это способствует толерантности общественной жизни. Это верно, когда мы говорим об этнической и религиозной толерантности. Но не о политической, где происходит ровно обратное. Более образованные люди менее толерантны к тем, кто не разделяет их политические взгляды. Я много инвестировал в то, чтобы у меня эти взгляды были, и когда их кто-то не разделяет, возникает обида.

У всего этого есть и другая сторона. Что исчезло? Коллективный опыт и коллективное пространство. Главным коллективным опытом у нас у всех была война. Война отвратительна, но невозможно представить, скажем, процесс эмансипации афроамериканцев в США без Второй мировой.

– Почему невозможно?

– Белые и черные умирали вместе, как равные. И потом было легче объяснить, почему и жить надо вместе, как равные.

Теперь идея нации больше напоминает клуб болельщиков. Мы – будто зрители собственной истории. Да, есть эмоциональная привязанность, но никто не ожидает от тебя, что ты станешь рисковать жизнью. Просто надо, чтобы ты болел за своих. Но гражданин – это нечто другое.

– От человека больше не требуется ни подвига, ни самоотверженности?

– Да, и в этом аспекте какая разница между Крымом и Второй мировой? На войне десятки миллионов потеряли жизни. Мы помним военное поколение, это было поколение победителей, и они хотели, чтобы к ним относились по-другому. Крым был скорее подарком от руководства страны. Это как победа сборной России над Испанией в 1/8 финала Чемпионата мира по футболу.

– То есть другая цена?

– Да, и это не только российская проблема.

Мы живем в комнате зеркал

– Но если страны стали так похожи во многих страхах и проблемах, почему именно Россия стала для всех едва не главным врагом?

– В России была более сложная ситуация, чем во многих других странах, соответственно, все проходило более радикально. Но что мы видим сегодня? Мне кажется, многие боятся не того, что «Россия будет владеть миром», а того, что собственное общество начинает выглядеть не таким уж другим. Ты начинаешь быть похожим на того, кто тебе не нравится. Вот где настоящий страх... Мир населяется двойниками.

– Россия вроде и часть западного мира, но все равно какая-то другая. А теперь получается, не такая уж и другая?

– Абсолютно. Ты всегда думал, что «это только у русских такие проблемы». И вдруг они возникают дома. И рождается вопрос, почему у нас проблемы, как у русских? Одни отвечают, что русские нам эти проблемы и создали, другие – что русское правительство сделало всё возможное, чтобы мы сами в это поверили.

Что действительно сделало русское правительство после 1990-х годов? Его политикой стало всё отрицать. Возникла устойчивая неспособность признать то, что сделано. Сегодня Россия отрицает даже самое очевидное. И другие тоже научились. Это серьезная проблема. Мы получаем саудовского журналиста, которого убили и разрезали на куски, а саудиты десять дней говорили, что ничего такого не было, это фейк.

Такой подход переходит на внутреннюю политику, даже на межличностные отношения. Все труднее становится убедить людей признать, что что-то не получилось, но будем пробовать дальше. Не слышат…

Так не может продолжаться долго. Получается, каждый живет в своем мире и не позволяет реальности проникнуть в этот мир. Потому что всё отрицается. Люди говорят о традиционных ценностях, но главная ценность – это всё же фактическая истина. Сегодня же получается, что истины как бы и нет.

– На этом мир, видимо, и осыплется, о чем говорили на валдайской дискуссии… На всеобщем отрицании.

– Есть известный фильм 1947 г. «Леди из Шанхая». Финальная сцена – в устрашающей комнате с зеркалами героиня в исполнении блистательной Риты Хейворт наводит револьвер на мужа, точнее, на множество его отражений в зеркалах и говорит: я убью тебя. Но и у него револьвер, и он тоже готов стрелять.

Сегодня мы живем в зале зеркал. Исчезло ощущение единой реальности, каждый – в своем мире. Прежде было право на собственную интерпретацию, но факты были общие. Теперь у каждого есть право на собственные факты. Это жизнь в комнате зеркал. И это нехорошая жизнь. Все мы живем в разных пространствах, никто ничего не признает и ни в чем не раскаивается. Поэтому мы так сильно друг друга боимся.

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 20 ноября 2018 > № 2826783 Иван Крастев, Светлана Бабаева

Грани зазеркалья

Фёдор Лукьянов - главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» с момента его основания в 2002 году. Председатель Президиума Совета по внешней и оборонной политике России с 2012 года. Профессор-исследователь НИУ ВШЭ. Научный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай». Выпускник филологического факультета МГУ, с 1990 года – журналист-международник.

Резюме Примета года – все как-то разом забеспокоились по поводу ядерной угрозы. Не сговариваясь и еще до того как Дональд Трамп объявил устаревшим договор о ракетах средней и меньшей дальности. Впрочем, уже после того, как он аннулировал ядерные договоренности с Ираном.

Примета года – все как-то разом забеспокоились по поводу ядерной угрозы. Не сговариваясь и еще до того как Дональд Трамп объявил устаревшим договор о ракетах средней и меньшей дальности. Впрочем, уже после того, как он аннулировал ядерные договоренности с Ираном.

Это не новая интеллектуальная мода. Нынешние алармистские настроения – симптом быстро нарастающего неблагополучия. Система институтов, которые обеспечивали «долгий мир» с середины прошлого века, изнашивается, но главное – не соответствует новому социально-политическому контексту, возникающему повсеместно. Речь больше не идет о ремонте, масштаб изменений требует совсем другого дизайна всей конструкции.

Человечество по-прежнему обладает оружием гигантской разрушительной силы, применение которого может стать фатальным. В условиях равновесия и эффективных международных институтов ядерный фактор играл стабилизирующую роль, служил гарантией того, что стратегическая конкуренция не сорвется в штопор. Но насколько такая роль сохраняется теперь, когда не осталось ни баланса сил, ни исправно работающих механизмов? Возродившийся страх вполне объясним.

Нина Танненвальд бьет тревогу – ядерное табу размывается. Психологически началось привыкание к тому, что ядерное оружие – это, в общем, тоже оружие, а не путь к апокалипсису. Значит, в принципе, нельзя полностью исключать его применение. Алексей Фененко ставит под сомнение стержневой постулат ХХ века – любая война между ядерными державами превратится в ядерную и станет угрожать уничтожением мира. Поэтому, мол, сдерживающий эффект очень силен. Автор полагает, что его как раз не надо преувеличивать. Элдридж Колби возрождает классический подход: лучший способ избежать ядерной войны – быть готовым ее вести. А Эндрю Футтер не в первый раз на страницах нашего журнала поднимает тему переплетения старых и новых угроз: кибербезопасность систем ядерного оружия и риски ее нарушения.

«Жизнерадостную» тему продолжает Кейтлин Талмадж, которая предлагает рассмотреть сценарии ядерной эскалации между США и Китаем, сама она полагает такой сценарий не самым вероятным, но возможным. Василий Кашин в ответ подробно разбирает военную стратегию КНР, которая а) не исключает ведения полноценных войн, б) делает упор на развитие ядерных сил. Есть, правда, новости и получше. Константин Худолей считает, что прошлогодняя эскалация угроз и напряженности на Корейском полуострове была пиком, после чего все стороны, как и во время Карибского кризиса, поняли риски конфликта вокруг ядерной программы КНДР. А Алексей Куприянов обращает внимание на явное потепление, которое происходит между двумя весьма подозрительно относящимися друг к другу ядерными державами – Индией и Китаем. Прохор Тебин пытается дать комплексную картину военных угроз России и способов ответа на них в ближайшие два десятилетия.

Сколь совершенными ни были бы арсеналы, конфликты начинаются в умах. О состоянии последних – специальный раздел. Иван Крастев рассуждает о том, почему люди на исходе второго десятилетия XXI века словно бы заблудились в комнате бесчисленных кривых зеркал. Сергей Соловьев вспоминает предыдущую эпоху, когда казалось, что рушатся общественные устои, – 50 лет назад планету потрясли бунты возмущенной молодежи. Брюс Джексон с удивлением оглядывает тридцатилетие перемен – 1989-2019, пытаясь понять, почему так много из прекрасно задуманного пошло вкривь и вкось. Борис Межуев сосредотачивает внимание на феномене американских «альтернативных правых», о которых активно заговорили в связи с Трампом. Это течение существенно многообразнее, чем сам нестандартный 45-й президент, а относительный подъем подобного мировоззрения – продукт самых сложных процессов в политике и идеологии предшествующих десятилетий. Особенный аспект душевной кондиции общества затрагивает Бахтияр Тузмухамедов – откуда и почему вновь возникло такое явление, как терроризм одиночек. Тоже весьма характерно. А музыкант Сергей Шнуров, часто очень точно отражающий в своем творчестве дух времени, указывает на растущий контраст между амбициями мировых лидеров и их реальной способностью что-то сделать.

Когда мир в прошлый раз опасался атомной войны, тоже хватало политических игр, но тогда, по крайней мере, к этой теме относились крайне серьезно. Пугающий парадокс сегодняшнего дня – постмодернистское зазеркалье, когда непонятно, где кончается вышучивание и начинается запугивание, распространилось и на сферу самого смертоносного в истории оружия. Неуютно именно то, что теряется грань.

Россия. Весь мир > Армия, полиция. Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 20 ноября 2018 > № 2826782 Федор Лукьянов

Выступление Министра иностранных дел России С.В.Лаврова на общем собрании членов Российского совета по международным делам, Москва, 20 ноября 2018 года

Уважаемый Игорь Сергеевич,

Уважаемые друзья, коллеги,

Признателен за приглашение встретиться с участниками ежегодного общего собрания Российского совета по международным делам (РСМД). Наш диалог в данном формате стал доброй традицией. Вижу в зале много знакомых лиц.

На Смоленской площади ценят плодотворное взаимодействие с РСМД – одним из ключевых отечественных исследовательских и «мозговых» центров, занимающихся международной тематикой. Сегодня сопряжение наших интеллектуальных потенциалов приобретает особое значение. В этой аудитории не стоит, наверное, подробно останавливаться на текущем моменте в мировых делах. Об этом обстоятельно говорил Президент Российской Федерации В.В.Путин в выступлении на Совещании послов и постоянных представителей в июле этого года и в других своих выступлениях.

C тех пор мир не перестает лихорадить. Объективный процесс формирования более справедливого, демократического, полицентричного миропорядка по-прежнему воспринимается историческим Западом «в штыки». Продолжая мыслить категориями однополярности, в Вашингтоне, ряде других западных столиц демонстрируют неготовность конструктивно взаимодействовать с новыми мировыми центрами экономического и политического влияния. К несогласным применяют широкий набор репрессалий – от военной силы и односторонних экономических санкций до демонизации и шельмования в духе пресловутого «highly likely». Примеры такой нечистоплотной игры уже есть и их немало. Чего стоит авантюра с попыткой наделить Технический Секретариат ОЗХО функциями обвинителя в грубейшее нарушение Конвенции о запрещении химического оружия, прерогатив Совета Безопасности ООН и вопреки позиции большинства государств-участников этой Конвенции.

В результате серьезно девальвируется международное право. Причем само понятие права пытаются подменить неким «порядком, основанным на правилах», параметры которого будет определять узкая группа «избранных».

Особое беспокойство вызывает ряд шагов американской Администрации по слому ключевых многосторонних договоренностей. В их числе – выход из Совместного всеобъемлющего плана действий по урегулированию ситуации вокруг ИЯП, заявленное намерение прекратить участие в Договоре о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (ДРСМД), открытый курс на пересмотр основополагающих принципов ближневосточного урегулирования, саботаж Минских договоренностей о преодолении внутриукраинского кризиса. Развязываемые в нарушение принципов ВТО торговые войны подрывают мировую экономическую архитектуру, стандарты свободной торговли и конкуренции. Американский истеблишмент, живущий идеей собственной исключительности, продолжает назначать противников и соперников, в первую очередь среди государств, проводящих независимую внешнюю политику. Причем всем уже ясно, что от Вашингтона вполне можно ожидать новых неадекватных действий, в том числе на российском направлении, где любые шаги Президента США Д.Трампа по налаживанию устойчивых, нормальных каналов взаимодействия с Москвой по острейшим проблемам современности блокируются теми, кто хотел бы продолжать и наращивать заложенный еще прежней администрацией Белого дома разрушительный подход к отношениям с нашей страной.

В целом складывается впечатление, что за последнюю четверть века американцы и некоторые другие западные коллеги основательно подзабыли азы дипломатии, утратили культуру диалога и консенсуса. В результате мы наблюдаем опасную милитаризацию внешнеполитического мышления. Как подметил присутствующий здесь Генеральный директор РСМД А.В.Кортунов, выступая недавно на заседании Международного дискуссионного клуба Валдай, «формула Клаузевица» могла бы в наши дни звучать в зеркальном варианте: «Политика есть продолжение войны иными средствами».

Россия – последовательный сторонник развития международной жизни на принципах Устава ООН. Мы являемся серьезным препятствием на пути различных деструктивных начинаний. Наверное, именно поэтому нас пытаются обвинить во всех «смертных грехах», представить «ревизионистской» державой. А на самом деле – наказать за независимый внешнеполитический курс и за наше неприятие действий настоящих ревизионистов, ведущих линию на односторонний пересмотр норм общения государств друг с другом, закрепленных в Уставе ООН, на ревизию базовых инструментов международного права, которые они хотели бы подменить своими правилами.

Этим тенденциям мы противопоставляем созидательную международную повестку дня, выдвигаем объединительные инициативы, нацеленные на эффективное решение общих насущных проблем – от создания глобальной антитеррористической коалиции до формирования в Евразии архитектуры мира, безопасности и широкого сотрудничества, до обеспечения равной и неделимой безопасности в Евроатлантике. Содействуем политическому урегулированию многочисленных кризисов и конфликтов. В том числе в Сирии, где во многом благодаря нашим шагам удалось нанести решительный удар террористам, предотвратить распад государственности, создать предпосылки для возвращения беженцев и политической стабилизации в соответствии с решениями Конгресса сирийского национального диалога в Сочи 30 января этого года. Именно там, подчеркну еще раз, странами-гарантами Астанинского процесса с участием делегаций Правительства Сирии и оппозиции были согласованы реалистичные условия выполнения резолюции 2254 СБ ООН.

Российские подходы к выстраиванию межгосударственного общения разделяются подавляющим большинством государств, которые видят в нашей стране важного гаранта глобальной стабильности, сбалансированности формирующегося миропорядка.

Президент России В.В.Путин не раз подчеркивал, что при любом развитии событий мы отстоим суверенитет, обеспечим национальную безопасность, защитим честь и достоинство России. Продолжим проводить миролюбивую, добрососедскую внешнюю политику. Останемся открытыми к совместной конструктивной работе с зарубежными партнерами на всех географических направлениях и в любых форматах на основе взаимного уважения, предсказуемости и договороспособности. Это в полной мере относится и к США, государствам Запада в целом, равно как и к таким структурам, как ЕС и НАТО. Тем более, что многие в Европе начинают осознавать бесперспективность навязанной им линии на противостояние с Россией.

Убежден, что здравый смысл в конечном итоге восторжествует. Едва ли мы когда-нибудь станем абсолютно одинаковыми, всегда будут расхождения в подходах к тем или иным проблемам. Давайте отстаивать свои позиции через диалог, а не угрозы и ультиматумы, а также честно конкурировать.

Уважаемые коллеги,

Сегодня существенно возрастает роль качественного аналитического сопровождения российской внешней политики. С удовлетворением отмечаю, что РСМД, утвердившийся в качестве действенного инструмента российской дипломатии «второго трека», вносит значимый вклад в решение этой задачи. Расширяется тематика рассматриваемых вопросов. Большинство материалов носят прикладной, практический характер и востребованы в нашей повседневной деятельности.

Признательны за усилия по доведению российской позиции до широкой зарубежной общественности. Особо выделю работу РСМД в Интернет-пространстве, позволившую добиться значительного увеличения аудитории, как я понимаю, – до трех миллионов человек. Растет медиа-активность Совета, повышается его авторитет как высококачественного источника информации по международным отношениям и внешней политике Российской Федерации.

«Визитной карточкой» РСМД является совместная работа с иностранными партнерами. Создана и расширяется сеть партнерства РСМД в различных регионах мира, в том числе в СНГ, АТР, государствах БРИКС и ШОС, Ближнего и Среднего Востока. Ценим ваши усилия по содействию формированию атмосферы доверия и взаимопонимания в Евроатлантике. Рассчитываем на ваш вклад на латиноамериканском и африканском направлениях.

Признание получила образовательная, просветительская деятельность Совета, его роль в подготовке российских специалистов-международников, углублении молодежных, студенческих обменов. Поддерживаем продолжение диалога с молодежью, задействование творческого потенциала молодых перспективных исследователей.

Деятельность РСМД в уходящем году, об этом, наверное, пойдет речь в дискуссии, заслуживает самой высокой оценки. В ее основе профессионализм членов Совета, их нацеленность на достижение конкретных, осязаемых результатов.

Хотел бы пожелать вам новых успехов.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 20 ноября 2018 > № 2799195 Сергей Лавров

Преодоление периферийности

Как Центрально-Восточная Европа разочаровалась в успехах

Александр Носович – аналитик Центра общественно-политических исследований «Русская Балтика» (Калининград), автор книг «Задворки Европы. Почему умирает Прибалтика», «История упадка. Почему у Прибалтики не получилось», «Почему Беларусь не Прибалтика».

Резюме Страны Центральной и Восточной Европы подошли к своему столетнему юбилею, добившись всех целей, которые они перед собой ставили. Эти страны перешли на западные рельсы, внедрили рыночную экономику и демократические институты, вступили в НАТО и Евросоюз.

Страны Центральной и Восточной Европы подошли к своему столетнему юбилею, добившись всех целей, которые они перед собой ставили. Эти страны перешли на западные рельсы, внедрили рыночную экономику и демократические институты, вступили в НАТО и Евросоюз. Однако успехи ЦВЕ порождают разочарование этими успехами. Главная причина – сохраняющаяся вопреки всем достижениям периферийность региона по отношению к романо-германскому «ядру» ЕС. Сверхзадача новых лидеров Центрально-Восточной Европы – преодолеть эту периферийность.

Воображаемое пространство: Центрально-Восточная Европа

В 1984 г. великий чешский писатель Милан Кундера опубликовал статью в The New York Review of Books статью «Трагедия Центральной Европы». В ней он рассказал американской аудитории об особенном мире, который объединяла «лоскутная империя» Габсбургов. Этот мир в центре европейского континента, к которому принадлежали народы между Западной Европой и Россией, обладал особой культурной общностью и имел общую историческую судьбу. Пребывание в советском восточном блоке уничтожает неповторимую культуру Центральной Европы, подменяя в ней европейское влияние русским.

На выступление Кундеры отреагировал великий русский поэт Иосиф Бродский. В статье «Почему Милан Кундера несправедлив к Достоевскому», вышедшей в The New York Times, Бродский пишет, что чех пал жертвой геополитической детерминированности своей судьбы – концепции деления мира на Восток-Запад, согласно которому его Европа – это Запад, а Россия – Восток. Представление чешского автора о европейской цивилизации ограничено и кособоко, если Достоевский не только не вмещается в эту цивилизацию, но и рассматривается для нее как угроза – писал Бродский.

Этот «спор славян между собою», арбитром в котором были американцы, происходил в период, когда вокруг Восточной Европы концентрировалась вся мировая политика. Культурная география была одним из фронтов холодной войны и называть Восточной Европой страны, возникшие при распаде европейских империй по итогам Первой мировой войны, включенные в восточный блок по итогам Второй мировой войны, означало соглашаться на их принадлежность к Востоку.

Поэтому происходило возрождение концепции Центральной Европы, разрабатывавшейся в межвоенный период. После падения коммунистических режимов Центральная Европа официально стала самоназванием для стран бывшего восточного блока, а последовавшая в 1990-е гг. западная экспансия на восток породила понятие Центрально-Восточной Европы (ЦВЕ). Восточной Европой в этом регионе стали называть бывшие советские республики. Разумеется, кроме России, которая наряду с Германией воспринимается ЦВЕ как конституирующий Другой.

Геополитическое проклятье: периферийность ЦВЕ

Сто лет назад на развалинах Австрийской, Османской, Германской и Российской империй появились Чехия, Словакия, Румыния, Польша и еще порядка десяти стран, которые отмечают юбилей возникновения/восстановления независимости. Прерывистость государственности стран этого региона, его зависимость от геополитической конъюнктуры – это своего рода фатум Центрально-Восточной Европы, её ключевые особенности, воспроизводящиеся на каждом витке истории.

Сегодняшняя ситуация воспроизводит этот фатум. В нынешнем историческом цикле перед странами ЦВЕ стояли простые и понятные цели. Перейти к рыночной экономике, импортировать западные политические институты, войти в НАТО и Евросоюз, преодолеть отставание от Западной Европы в социальной сфере, соответствовать стандартам европейского уровня жизни.

Эта последовательность действий называлась Return to the West – Возвращение на Запад. Последние 30 лет восточноевропейские страны развивались в рамках этой генеральной стратегии, в соответствии с ней творчески интерпретировали своё недавнее прошлое и исходя из неё планировали отдаленное и не столь отдаленное будущее.

В год своего столетия Центрально-Восточная Европа имеет основания с гордостью заявлять, что проект Return to the West блестяще осуществлен. Большинство стран региона реализовали свою стратегическую цель и вошли в состав НАТО и ЕС. Присоединение к интеграционным структурам коллективного Запада стало для них результатом структурных реформ в экономике и демократического транзита в политике. После нескольких лет трансформации рыночная экономика заработала, а западные институты прижились на постсоциалистической почве.

Поэтому «Новая Европа» была провозглашена на Западе еще одним примером успешной вестернизации и в этом качестве навязывалась другим регионам и странам (и прежде всего России) в качестве примера для подражания.

Парадоксальность нынешней ситуации в том, что к разговорам западных союзников об их успехах перестают быть восприимчивы сами восточноевропейские страны. Тенденции развития этих стран никак не укладываются в западные концепции модернизации и демократического транзита.

К власти в Венгрии, Словакии, Чехии или Польше приходят политические силы, скептически оценивающие результаты постсоциалистического развития своих стран, критикующие Европейский союз и либеральную идеологию, оспаривающие незыблемые догмы стратегического курса своих стран в предыдущие два десятилетия.

Делегирование суверенитета наднациональным органам власти у них становится потерей независимости. Банкротство венгерского «Икаруса» или чешского ?KD вместо избавления от тяжкого индустриального наследия социализма предстает утратой национального достояния. Вступление в еврозону уже не вызывает того энтузиазма, который вызывало вступление в Евросоюз: правительства Чехии или Польши саботируют переход на евро. Наконец, эмиграция населения в Западную Европу из преимущества свободного перемещения по Европе начинает восприниматься угрозой существования нации.

Объявление выразителей подобных идей популистами только подчеркивает, что их идеи популярны у населения. Победы популистов на выборах еще более красноречиво свидетельствуют, что их взгляды востребованы в народе. Достижение поставленных целей парадоксальным образом приводит «Новую Европу» к разочарованию в этих целях.

По данным Eurostat, самый большой рост реального ВВП среди стран ЕС сегодня наблюдается в Польше (5%) и Венгрии (4,4%). И в этих же странах у власти находятся бунтари, отвергающие нынешний курс развития Европы и пытающиеся пересмотреть своё место в ней. Достигнутого кажется недостаточно, а ориентиры прошлых лет теряют свою привлекательность.

Периферия навсегда?

Отличие Центрально-Восточной Европы от других успешных проектов вестернизации последних десятилетий – Японии и Западной Европы после Второй мировой войны, Тайваня, Южной Кореи и прочих – в том, что модернизационный проект не превратил ЦВЕ в один из центров глобальной экономики. В том числе поэтому образ этого региона как отсталого захолустья живет и даже воспроизводится в продукции Голливуда.

ЦВЕ – периферия Западного мира. Это осознают и элиты, и население стран региона, и для них уже не является утешением сам факт принадлежности к этому миру, пусть даже в качестве отдаленных окраин. В этом отношении Return to the West не изменил сущности региона. Его историческое проклятье – периферийность – сохранилось. В экономико-географическом плане ЦВЕ периферией «Старой Европы», в политико-географическом плане – двойной периферией России и Запада.

От этого и разочарование.

Экономическое отставание Восточной Европы от Западной ученые исчисляют столетиями. Фернан Бродель связывал формирование отношений запада и востока Европы как центра и периферии открытием Америки и отсчитывал его с XVI века, когда начала формироваться мировая экономическая система. Отставая от Западной Европы технологически, но обладая неосвоенными природными ресурсами, Восточная Европа участвовала в формировании мировой экономической системы в качестве сырьевого придатка.

С этой точки зрения для Центрально-Восточной Европы спустя 500 лет сущностно ничего не изменилось. Она по-прежнему является источником дешевых ресурсов, только теперь основной экспортный продукт не продовольствие и древесина, а гастарбайтеры. Польские рабочие уезжают работать в Германию, украинские рабочие едут работать в Польше. Членство в ЕС и участие в программе Восточного партнерства ЕС в очередной раз превращают бывшие земли Первой Речи Посполитой в ресурсную базу.

Ловушка среднего дохода

При существующей экономической модели Восточная Европа в принципе не может догнать Западную. Если затраты на производство в Восточной Европе не будут кратно дешевле западноевропейских, крупный иностранный капитал уйдет из этого региона в регионы с более дешевой рабочей силой. Поэтому отставание по уровню жизни и доходам от западноевропейского «ядра» ЕС является непреодолимым.

Экономическая история знает много примеров стран, которые попадали в ловушку среднего дохода, но выходили на новый этап развития. Возможности выхода из ловушки среднего дохода известны. Необходимо наращивание производства, рынки сбыта для увеличения экспорта, инвестиции в науку и образование, и формирование инновационной экономики с высокой добавленной стоимостью, производством уникальной продукции и высокими зарплатами для уникальных специалистов.

Ирония судьбы в том, что все эти условия были у Восточной Европы на стадии перехода от социализма к рынку. Их утрата стала одним из условий Возвращения на Запад. Развитие в логике периферийного капитализма – плата Восточной Европы за европейскую интеграцию.

«Возвращение в европейскую семью» на деле вернуло восточноевропейские страны к их вековой роли периферии. От осознания этого рост критики в отношении Евросоюза, приход к власти евроскептиков и переоценка последних десятилетий своей истории. Деиндустриализация экономики признается стратегическим поражением, из-за которого затруднительны наращивание объемов производства, стимулирование внутреннего спроса и рост экспорта. При эмиграции образованной молодежи непонятно, как переходить к инновационной экономике.

Общее чувство недовольства своим положением в «Единой Европе» усиливает поведение еврограндов по отношению к «новым европейцам». В 2017 году лидеры Германии и Франции публично выступили в поддержку «Европы разных скоростей» – модели развития Евросоюза, при которой ведущие, наиболее развитые страны ЕС продолжат интеграцию друг с другом, а отстающие аутсайдеры останутся на обочине истории и в новых интеграционных проектах участвовать не будут. «Европа разных скоростей» – это институционализация разделения ЕС на центр и периферию, которая официально ставит словаков, поляков или прибалтов в положение провинциалов.

К этому добавляется сворачивание политики выравнивания и сокращение структурных фондов в новом финансовом периоде Евросоюз. Целью политики выравнивания было подтягивание новых членов ЕС до общеевропейского уровня. После 2020 г. субсидии для большинства «новых европейцев» сократятся почти на четверть, и Минфин Литвы в связи с этим уже заявляет, что уменьшение финансовой помощи загоняет страну в ловушку среднего дохода.

Разумеется, происходящее вызывает глухое раздражение Восточной Европы. Еще больше его усугубляет навязывание размещения беженцев из Азии и Африки, периодически вспыхивающие скандалы из-за того, что продукты одних и тех же торговых марок сильно различаются по качеству для Западной и для Восточной Европы. И у элит, и у населения от этого всё меньше желания мириться со сложившимся положением дел и все больше желания изменить статус-кво.

Консервативная фронда

Заводилой «праздника непослушания» против Брюсселя является Польша – крупнейшая страна региона, претендующая в нем на роль лидера. Польский опыт европейской интеграции оказался наиболее успешным из стран «Новой Европы». За 10 лет членства в ЕС Польша заняла восьмое место в Евросоюзе по товарообороту, вдвое увеличила протяженность автомагистралей, а польский аграрный импорт обогнал экспорт и вырос в семь раз.

Тем не менее польская правящая партия «Право и справедливость» оценивает постсоциалистическое развитие республики в духе Владимира Высоцкого: «нет, ребята, всё не так, всё не так, как надо». Ярослав Качиньский и другие лидеры «ПиС», не отрицая заложенных еще во времена «Солидарности» основ развития Польши (принадлежность к Западному миру, членство в ЕС и НАТО, союз с США), отрицают достигнутые результаты. Четверть века Третьей Речи Посполитой называются ими эпохой упущенных возможностей, и правоконсервативный курс «ПиС» провозглашается строительством Четвертой Речи Посполитой.

На практике «строительство Четвертой Речи Посполитой» сводится в активизации политики декоммунизации, которая проводилась и раньше. Но одна риторика правящей партии показывает, насколько востребовано в польском обществе критическое отношение к последним десятилетиям своей истории и запрос на системные изменения. Отвечая на этот запрос, правоконсервативное правительство Польши нарушает утвержденные для стран Восточной Европы либеральные аксиомы экономической и социальной политики, и проводит подчеркнуто нелиберальный курс.

Увеличение социальных расходов, попытки повлиять на негативные демографические процессы, эмиграцию и иммиграцию (льготная государственная ипотека для молодых семей, программа «500+» - 500 злотых за каждого второго и последующего ребенка, категорический отказ принимать беженцев из Азии и Африки), отказ от вступления в еврозону, дополнительное налогообложение для иностранного бизнеса – с такой политикой Польша не получила бы кредитов МВФ в 1990-е гг. и не вступила бы в Евросоюз в 2000-е. Теперь же польское правительство ощущает себя пионером правого поворота Западного мира.

Консервативный курс «ПиС» сопровождается обращением к католицизму и риторике христианских ценностей. «Демократия должна быть демократией с сердцем и государство должно быть государством с сердцем», – сказал премьер-министр Польши Матеуш Моравецкий, представляя программу государственной помощи пожилым людям, и выразил сожаление по поводу «некоторых твердолобых экономистов и либералов», которые этого не понимают.

Схожие действия, хоть и без клерикальной окраски, предпринимаются правительствами Чехии, Словакии, Венгрии. Вышеградская четверка, основа Центральной Европы, воспринимает себя консервативной альтернативой для Западного мира, зашедшему в тупик со своим либерализмом и мультикультурализмом.

Правда, в Западной Европе или в Скандинавии так не считают. Рост популистов там имеет собственные генезис и динамику, и новые правые вовсе не считают чешского президента Милоша Земана, венгерского премьера Виктора Орбана или депутата польского Сейма Ярослава Качиньского своими учителями и провозвестниками. Более того, среди евроскептиков Австрии, Италии или Швеции распространено стойкое неприятие «Новой Европы», которая развивается на деньги богатых стран – доноров ЕС, а помочь этим странам с нагрузкой на беженцев отказалась.

Это неприятие накладывается на неприятие старого либерального истеблишмента, которому бросила вызов восточноевропейская фронда.

Для отстаивания права на собственный голос «новые европейцы» усиленно ищут ресурсную базу, чтобы противостоять Брюсселю и Западной Европе. Среди возможных решений создание собственного геополитического блока в составе ЕС и НАТО, поддержка со стороны США и обращение к сотрудничеству с Евразией.

Междуморье

Идея объединения государств Восточной Европы в геополитический блок была популярна с момента формирования этих государств на обломках Австро-Венгерской, Российской и Османской империй. Лидер межвоенной Польши Юзеф Пилсудский в 1920-е гг. выдвинул проект Междуморья – конфедерации государств Балтийского, Черного и Адриатического морей. В современной Польше идея Междуморья получила новую жизнь, и снова она связана с попыткой преодоления роли двойной периферии между Россией и Западной Европой. С приходом к власти «Права и справедливости» проект Междуморья помимо традиционной направленности против России («санитарный кордон») получил направленность против ЕС. Консервативные политики и эксперты рисуют всевозможные конфигурации геополитической коалиции, рассуждают, как треугольник Варшава-Бухарест-Киев мог бы потеснить треугольник Берлин-Брюссель-Париж и сделать ЦВЕ из периферии альтернативным центром Европы.

Однако реализация мечты о Междуморье на практике невозможна. Альтернативой романо-германскому ядру ЕС союз восточноевропейских государств не может стать по объективным причинам. Амбиции Польши и её региональных союзников значительно превосходят их ресурсы. Совокупный ВВП государств «Новой Европы» не превышает трети от немецкого ВВП. Стратегические отрасли экономики этих стран контролируются иностранным бизнесом – зачастую той же Германией. Как военный блок, дублирующий НАТО, Междуморье не рассматривают сами его инициаторы, следовательно, об особых отношениях с Россией вне западного блока речи не идет.

Вдобавок, когда доходит дело до внутрирегиональной консолидации Восточной Европы, на поверхность выходят застарелые конфликты и противоречия, которые всегда маскируют и нивелируют большие интеграционные проекты, будь то империя Габсбургов, Организация Варшавского договора или Евросоюз. Попытки договариваться на двусторонней основе вызывают к жизни венгерско-словацкий, румынско-венгерский, польско-литовский, польско-украинский и другие межнациональные конфликты.

Наконец, большинство стран предполагаемого Междуморья конкурируют друг с другом за получение дотаций из бюджета ЕС. Такое положение вещей тем более не предполагает консолидации. Видимость этой консолидации создают только Россия в качестве общей угрозы и США в качестве общего покровителя.

Восточный фланг НАТО

Важнейшим элементом самоутверждения в составе западного блока для стран Центрально-Восточной Европы четверть века является выполнение функции сдерживания России. Эта функция повышают значимость ЦВЕ в глазах Запада и побуждают западных лидеров идти на скидки и уступки этим странам. Понимая это, восточноевропейские элиты сознательно повышают свои акции в Западном мире, раздувая тему угрозы со стороны России и требуя всё большей защиты от союзников по НАТО.

Центрально-Восточная Европа представляется ими восточным флангом НАТО, историческая миссия которого – сдержать российскую агрессию. Поэтому регион нуждается в форсированной милитаризации. Исходя из концепции «восточного фланга», восточноевропейские лидеры добиваются развертывания в своих странах систем ПРО, переоснащения своих армий новыми вооружениями и постоянного присутствия на российских границах войск НАТО.

Главная цель этой деятельности – не обезопасить себя от России, а повысить свою роль внутри Запада. Главный её недостаток – стратегия сдерживания России изводит восточноевропейские страны до функции производной в отношениях западных союзников и Москвы. Когда для США актуально противостояние с Россией, возрастает значение Польши, Прибалтики и Украины на международной арене. Когда в Белом доме задумываются о диалоге с Кремлем, тут же идут вниз акции Восточной Европы на международной арене. Тем самым, стратегия сдерживания России делает Восточную Европу заложником цикличности американо-российских отношений, что еще более отдаляет её от обретения геополитической субъектности.

Поворот на Восток

Появление на горизонте Китая – новая примета в жизни Центрально-Восточной Европы. Поднебесная начинает масштабную экономическую экспансию в Евразии, и в новых условиях страны региона оказываются перед традиционной для себя геополитической развилкой. Они могут избрать для себя роль моста между Востоком и Западом и привлечь за счет своего транзитного положения китайские инвестиции, либо опять выбрать функцию «буферной зоны» и повышать свои политические акции у западных союзников за счет сдерживания китайских инвестиционных проектов в Европе.

Пока что местные элиты медленно и осторожно склоняются к первому варианту. Китай создал в регионе формат «16+1» - инициативу, направленную на сближение и налаживание сотрудничества между КНР и странами Восточной Европы. Со стороны европейцев в китайской инициативе участвуют Албания, Болгария, Босния и Герцеговина, Венгрия, Латвия, Литва, Македония, Польша, Румыния, Сербия, Словакия, Словения, Хорватия, Черногория, Чехия и Эстония.

Формат «16+1» для перечисленных стран - это экспериментальный проект выстраивания отношений с Востоком вне рамок западных союзов. На саммитах «16+1» в Варшаве и Риге эти страны выступали не как члены Европейского союза и НАТО или кандидаты на вступление в эти структуры, а как национальные государства, которые не согласовывают свои решения в духе европейской и трансатлантической солидарности с Брюсселем, Монсом и Вашингтоном.

Центрально-Восточная Европа исторически была регионом с внешними центрами управления, поэтому для нее такая ситуация экстраординарна. Эта экстраординарная ситуация по мере расширения сотрудничества восточных европейцев с Китаем может столкнуться с противодействием нынешних управляющих центров – США и Евросоюза.

Расширение ЕС и НАТО на восток было заполнением геополитического вакуума, образовавшегося после распада Советской империи. Поэтому Запад не может оставаться лоялен к возникновению в ЦВЕ чужого присутствия. Это относится как к Германии, для которой экономическая экспансия в Восточную Европу является сублимацией классического военного Drang nach Osten, так и к Соединенным Штатам, истеблишмент которых видит в Китае нового глобального конкурента. Поэтому в перспективе реальна угроза того, что западные партнеры могут просто запретить развитие стратегического партнерства с Китаем.

Восточные европейцы в таком случае снова окажутся перед дилеммой: идти на неподчинение внешним управляющим центрам или смириться с участью «санитарного кордона», отделяющего Восток от Запада. И если бунт против Евросоюза с Германией для многих стран региона уже реальность, то на нелояльность к Америке ни одна страна ЦВЕ пока не решилась.

Ожидаемый куш от сотрудничества с Востоком велик. По оценкам Международного института прикладного системного анализа (IIASA), сотрудничество с евразийскими интеграционными проектами из всех европейцев наиболее выгодны странам Центрально-Восточной Европы. Только расширение экспорта на рынки государств Евразийского экономического союза даст прирост ВВП на 0,5% Польше, от 1,2% до 1,8% странам Балтии и 5% Украине.

Но очевидны и сдерживающие факторы. Сопряжение проектов «Нового шелкового пути» и ЕАЭС – ментальный вызов для Центрально-Восточной Европы. Бывшие страны восточного блока не признают ЕАЭС и воспринимают евразийскую интеграцию как проявление имперских амбиций Кремля и очередное возрождение Российской империи. При таком подходе невозможен поиск формата взаимодействия с ЕАЭС, следовательно, участие в китайских инфраструктурных проектах. Поведение восточноевропейских элит показывает, что на фоне маячащих китайских денег они готовы отбрасывать свои идеологические клише и стереотипы. Так, прибалтийские лидеры приглашают к себе руководителей Коммунистической партии Китая и сами посещают КНР – собственная идеология признания коммунизма преступной идеологией и приравнивания его к нацизму им не помеха. Однако остаётся открытым вопрос, что будут делать в той же Прибалтике, когда им об этой идеологии неизбежно напомнят в Вашингтоне?

«Новой Европе» придется делать выбор между дисциплинированным следованием роли проводников американских интересов в Евразии и кардинальным пересмотром своего позиционирования на мировой арене. В последнем случае у Восточной Европы появится реальный шанс преодолеть вековое проклятие периферийности и превратиться в один из новых центров Евразии и Европы XXI века. Если будет выбран инерционный сценарий, Восточная Европа закрепит за собой положение двойной периферии Запада и Востока.

Россия. Евросоюз. Белоруссия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 19 ноября 2018 > № 2826809 Александр Носович

Пресс-конференция Дмитрия Медведева по итогам участия в саммите АТЭС и визита во Вьетнам

Председатель Правительства ответил на вопросы российских журналистов.

Из стенограммы:

Вопрос: Во время переговоров с Премьером Вьетнама Вы сказали, что атмосфера, которая складывается здесь, в Ханое, лучше той, которая была на саммите АТЭС в Папуа – Новой Гвинее. В связи с этим вопрос. Известно, что впервые за последние 25 лет саммит завершился без принятия итоговой декларации. Действительно ли разногласия касались каких-то слов в одном из предложений декларации или они касались самой сути документа? Как быть с возможной реформой ВТО, если основные участники не могут договориться об итоговых формулировках? И чью сторону в этом споре занимает Россия?

Д.Медведев: Я не хотел бы обидеть наших друзей из Папуа – Новой Гвинеи. Они очень старались, подготовили страну – в общем не самую развитую страну – к проведению этого мероприятия. Поэтому они-то молодцы, но если говорить об итогах, то итоги саммита АТЭС гораздо сложнее. Впервые за все годы существования этой организации она не смогла принять декларацию. С чем это связано? Это связано с тем, о чём Вы спросили, то есть со сложностями в международной торговле, с теми самыми торговыми войнами, которые в настоящий момент, по сути, развернулись в мире, и с той дискуссией, которая шла на полях саммита АТЭС и за столом переговоров. К сожалению, эта дискуссия не позволила принять итоговый документ.

Документ важен как констатация намерений всех сторон заниматься реформированием международной торговой системы, но без ущерба для тех преимуществ, которые даёт Всемирная торговая организация. Наверное, ещё печальнее не то, что не удалось согласовать декларацию, а что это в известной степени иллюстрирует то, о чём я говорил, выступая в деловой части саммита. К сожалению, в настоящий момент вся торговая система поставлена под удар в результате определённых решений, которые были приняты частью стран. Скажем прямо, вся эта история началась с тех решений, которые принял один из наших партнёров – Соединённые Штаты Америки. В настоящий момент всё выглядит достаточно сложно.

Мы, конечно, готовы вести переговоры на эту тему. Но если рассуждать прямо и просто, что получается? Если мы декларацию не способны согласовать, как мы будем заниматься реформированием Всемирной торговой организации? Это огромное количество норм, правил, принципов. И кстати, практика по отдельным делам. Ведь один из упрёков, которые обычно высказывают в адрес ВТО, связан с тем, что процедура рассмотрения споров (арбитрирование) не является совершенной. Поэтому надо заниматься совершенствованием арбитража внутри ВТО и так далее. Но если по декларации сложно договориться, как реформировать сами институты? В этом смысле итоги саммита АТЭС действительно выглядят, мягко говоря, не самым убедительным образом.

Вы спросили, на чьей стороне наше государство. Мы на своей стороне, конечно, – на стороне национальных интересов Российской Федерации, экономики нашей страны и в конечном счёте – граждан нашей страны. Но есть позиции, которые нам ближе. Вы сами знаете, кто какие позиции высказывает. Конечно, нам ближе позиция, которая заключается в том, чтобы не отказываться от преимуществ ВТО, сохранить рамки этой организации, постараться сделать её более современной, сохранить основные принципы работы институтов ВТО, реформировать процедуру арбитража. Такую позицию в целом разделяет большинство государств, но не все. Некоторые государства – те же наши партнёры из Соединённых Штатов Америки – говорят: нет, всё нормально, у нас всё хорошо, мы считаем, что ничего не нужно делать. Я думаю, что это позиция не очень дальновидная. Как будут развиваться события – время покажет.

Вопрос: Вы сейчас упомянули словосочетание «торговая война», в риторике мировых лидеров оно звучит всё чаще. Будут ли победители в этой войне, если развернутся настоящие боевые действия? Видит ли Россия выход из этой ситуации?

Д.Медведев: В отличие от полноценной, горячей войны, торговая война ведётся иными способами. Вы спросили, есть ли какие-то способы защититься от этой войны, если она развернётся. Она развернулась, она идёт. Мы все являемся свидетелями того, что эта война уже приносит определённые плоды тем или иным странам, которые пытаются свой курс навязывать. С другой стороны, она приносит издержки всей мировой торговле, потому что в конечном счёте, как и в любой войне подобного рода, победителей не будет. Кто страдает? Страдают международные экономические отношения, международная торговля. Да, можно получить частичное преимущество. Ввести пошлины и каким-то образом немного поддержать свой рынок. Но в конечном счёте через некоторое время всё это аукнется – через проблемы, которые возникнут у своих же бизнесменов, но которые занимаются другими вопросами. В тех же Соединённых Штатах что происходит? Они ввели заградительные пошлины в отношении целого ряда товаров, в том числе товаров из Китайской Народной Республики, из Европейского союза, даже от своих ближайших соседей. И где-то получили на рынке преимущество. С другой стороны, часть товаров, которые они получали из Европы и Китая, не ввозится. Соответствующий рынок изменился, он стал более «кривым», растут цены на отдельные позиции на американском рынке. Поэтому мы выступаем за то, чтобы всё-таки сохранить режим свободной, открытой торговли, принципы так называемого мультилатерализма, или принципы многосторонних отношений в торговле, и стараться эти принципы закрепить, но на более современной основе. Надеюсь, что нам через какое-то время удастся убедить и другие государства в необходимости поддержки именно этой позиции. И у этой позиции много сторонников. Это Китай, европейские страны и целый ряд других государств, в том числе наши партнёры из Социалистической Республики Вьетнам, где мы сейчас находимся.

Вопрос: Про Вьетнам. У Вас состоялись переговоры с коллегой. Может, Вы расскажете о более конкретных проектах, которые обсуждались в узком и расширенном составе и которые могут быть реализованы в ближайшей перспективе?

Д.Медведев: Мы действительно обсудили практически всю повестку дня. Очень продуктивные переговоры. Хотел бы похвалить наших коллег и представителей Правительства Социалистической Республики Вьетнам – они очень хорошо подготовились. Они по всем позициям прошли – и по тем позициям, которые их волнуют, и по тем, которые нас волнуют. Повестка дня очень широкая. У нас, как я сказал по итогам переговоров, более чем на 30% вырос торговый оборот. Это означает, что товары поставляются и с одной и с другой стороны.

Есть крупные проекты, которые реализуются не быстро, в том числе энергетические. Вы знаете, у нас есть флагманские проекты – типа «Вьетсовпетро», которым уже 35 лет и которые приносят сотни миллионов долларов участникам. Они сохраняются. Более того, мы рассматриваем возможности выхода на новые участки, новые месторождения. Всё это сегодня обсуждалось и, по всей вероятности, будет реализовано.

Есть направления, которые возникли относительно недавно. Наша страна превращается в современную аграрную державу, и если ещё лет 10–15 назад мы мало что могли предложить на международном рынке продовольствия, то сейчас мы очень сильный игрок. Мы нарастили поставки пшеницы и иных видов злаковых на территорию Вьетнама. А это очень неплохо – это ещё один рынок для поставки наших продуктов.

С другой стороны, наши вьетнамские друзья поставляют то, что у них хорошо растёт и является предметом национальной гордости – фрукты, некоторые виды овощей, свежую рыбу. И мы сегодня говорили о том, чтобы быстрее эти процессы шли, чтобы выдавались разрешения, в том числе согласования по линии надзоров, которые есть, конечно, и у нас и у них. Чтобы полки магазинов в России и во Вьетнаме заполнялись качественными продуктами из наших стран. Причём по доступным ценам. Потому что, если эти продукты поставляются напрямую, даже несмотря на большие расстояния между нашими государствами, они всё-таки стоят дешевле, чем то, что мы получаем через третьи страны, да ещё и втридорога. Поэтому я надеюсь, что будет результат и в этой сфере.

Есть, конечно, и целый ряд других проектов, по которым мы будем двигаться вперёд. Сегодня наши друзья из Вьетнама выдали разрешение на работу Центра ядерных исследований. Только что произошёл обмен документами на эту тему – точнее, просто было выдано свидетельство [Свидетельство об утверждении Премьер-министром Вьетнама предварительного технико-экономического обоснования Центра ядерной науки и технологий]. Это тоже говорит о доверительных, очень важных отношениях между двумя государствами.

Вопрос: С учётом предстоящего перелёта в Москву Вы за последние дни проведёте в воздухе часов 40. Неужели в наш век цифровых технологий есть необходимость в традиционной дипломатии, в длительных перелётах, визитах? Может быть, стоит её постепенно замещать современными, набирающими популярность способами общения с коллегами?

Д.Медведев: Чтобы можно было взять гаджет, который в Ваших руках, выйти на связь с кем-нибудь из партнёров и сказать: ну что, давайте так? Так. Ну всё, до свидания... Жизнь показывает, что так не получается. Мы начали сегодня общение с разговора о том, что происходило на саммите АТЭС. К сожалению, даже при личной встрече не всегда получается договориться. Но во время личной встречи возникает так называемая химия отношений. Люди друг друга видят, чувствуют, могут что-то сказать, что-то можно обсудить в кулуарах, какие-то вещи сказать неформально. Технические средства такой возможности не дают. Поэтому традиционная дипломатия не умрёт, хотя 40-часовые перелёты, конечно, не самая простая часть жизни.

Вьетнам. Россия. АТЭС > Внешэкономсвязи, политика > premier.gov.ru, 19 ноября 2018 > № 2802923 Дмитрий Медведев

А.Чулок: "Поколение компьютерных игр диктует рынку труда свои правила"

От чего в будущем будет зависеть наша зарплата? Что знают о нас матрасы? Об умных городах, китайских бабушках и русском креативе рассказал "Новым известиям" директор Центра научно-технологического прогнозирования Института статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ Александр Чулок (к.э.н., доцент).

- Национальные проекты, которые шумно обсуждают в последнее время, если разобраться, преследуют вполне традиционные цели вроде увеличения рождаемости, роста зарплаты и ускорения ВВП. Но при этом чиновники наперебой говорят о технологическом прорыве. Прорыв в какое будущее готовят нам национальные проекты?

-Я думаю, что в ближайшие пять лет нас ждет ускоренная геймификация жизни, все более персонифицированная медицина и грандиозный прогресс технологий обращения с big data (большими массивами неалгоритмизированной информации – ред.). Мой личный прогноз предполагает также колоссальный прорыв в области биотехнологий и новых материалов. И все это будет проходить на фоне возросшего общественного интереса к вопросу размывания границ приватности и, как следствие, глобальной ревизии некоторых этических доктрин. Сейчас все эти изменения только начинают просматриваться, но, поверьте, еще при нашей жизни они преобразят привычный мир.

- Звучит обещающе. Расскажите, как, на ваш взгляд, изменится привычный мир.

-Это во многом зависит от вашего места в цепочке формирования добавленной стоимости. У бизнесменов изменится структура издержек производства. Для наемных работников кардинально изменится характер и интенсивность труда. Проиллюстрирую на примере геймификации в бизнесе. Своими корнями этот тренд уходит в игровые истории. Поколение, выросшее на компьютерных играх, пришло на рынок труда со своими правилами. Суть геймификации в соединении рабочего процесса с игровыми стратегиями. Представьте, каждый сотрудник носит на себе устройство, например, в виде браслета, которое считывает его биометрические показатели. А дальше всё как в соцсоревновании или в компьютерной игре - копятся жизни и подсчитывается здоровье. У кого-то пульс ровнее, у кого-то давление скачет, а кто-то себя слишком расслабленно чувствует. На основе этих показаний формируется индивидуальный рейтинг, от которого зависит статус работника, его страховка и зарплата, уровень сложности поручаемой работы. По сути, переходим к известному принципу «от каждого по способностям».

- Если бы вы рассказывали это про Сингапур или Apple, то и тогда я бы отнесся к такому предсказанию скептично. Но для России! Где мы, а где Сингапур!

-Действительно, верится с трудом, но факт в том, что это уже пришло в Россию. Я убежден, что скоро это станет обычным делом. Лично знаю несколько крупных компаний, которые ввели систему мониторинга здоровья сотрудников, назовем их пока интегрированными велнес-системами. Такой тренд уже работает, а в будущем он станет повсеместным.

-Это, наверное, коснется только топ-менеджеров?

-Нет, это затронет всех сотрудников. Будет что-то вроде соцсоревнования с элементами рейтингования. Каждому сотруднику вручат биометрический браслет. И если его интегральный индекс будет отличаться от нормы, то это отразится на рейтинге. Скорее всего, рейтинг не станет приговором, иначе это убьет конкуренцию, но если внести элемент соревновательности (та самая геймификация), то можно существенно повысить KPI (Key Performance Indicator— это индикатор эффективности рабочей единицы с точки зрения ее трудоспособности и результативности – ред.). Только вот избежать соревнования с браслетом на руке уже не получится, а отказаться, скорее всего, не предложат.

- Кстати, а насколько это законно, не говоря уже об этичности сбора таких данных?

- Хороший вопрос. Думаю, сначала будет добровольно, потом участие начнут поощрять, потом и сами не заметим, как станет обязательным. Но в этом же есть и положительный для человека аспект. Вот пример из жизни. Очень известный на рынке производитель матрасов проводит эксперимент: устанавливает бесплатно в матрасы датчики, которые снимают ваши биоритмы и анализируют анатомические особенности. Через какое-то время звонит врач-консультант и рассказывает вам о проблемах со здоровьем, питанием, позвоночником и т.д. Представляете, каждую ночь автоматический мониторинг здоровья. Потом, я уверен, подключатся страховые компании, которые заинтересованы в ранней диагностике: лечение ведь обходится дешевле, если заболевание выявить на ранней стадии. Так же с браслетами - работник будет трудиться в оптимальном для здоровья персональном режиме. А что касается этичности сбора персональных данных, то, может вы не заметили, сегодня мы постоянно пишем согласия на их использование. Подчас не задумываясь, какие еще, кроме паспортных и контактных данных, мы разглашаем. Те же социологические опросы - они ведь тоже вторжение в личную жизнь. Вы не задумывались, откуда у них ваш мобильный телефон и насколько этичны вопросы: сколько часов в день вы смотрите телевизор и какие передачи предпочитаете. Размывание приватности происходит незаметно.

Тем не менее, пример с матрасом – это пока эксперимент. Не хотите - не берите.

-Хорошо, с матрасами понятно. В конце концов, если дадут скидку, то купят и матрас с датчиками. Но представьте предприятие с тысячью сотрудников. У всех датчики. Объемы данных фантастические. Как всю эту информацию чисто технически перелопатить, кто будет анализировать все замедления пульсов или учащения сердцебиений, а главное, как из всего этого делать полезные для работы выводы?

- Тут мы подходим к следующему тренду – работа с большими данными. Сразу скажу, что техническое решение, как управлять сложностями, существует, хотя и применяется для других целей. Например, в той же нефтянке. У нефтяных компаний на вышках установлена колоссальная телеметрия, они снимают дикое количество показателей, до 100 000 каждые сутки. Все нацелено на то, чтобы решать отраслевые вопросы, например, повышать КИНы (коэффициент извлечения нефти- ред.) или лучше контролировать процессы. Последние годы нефтяные компании очень активно вкладываются в цифровизацию производства, в обработку и анализ данных, та же концепция «умная скважина». Пока они используют эти компетенции управления сложностями только для своего производства. Но алгоритмы совершенствуются и рано или поздно могут быть перенесены в любые другие сферы. Или, например, у банков и мобильных операторов тоже есть соответствующие технологии. Они, правда, пока решают свои узкоспециальные вопросы - увеличивают средний чек и ассортимент услуг, но постепенно начинают осваивать и близкие сегменты - мобильные приложения или управлением здоровьем. Не исключено, что сфера их интересов расширится до границ «от рождения до похорон».

Приведу другой пример работы с big data. Кстати, тоже из России и тоже очень успешный. Это кейс с цифровыми двойниками. Цифровыми двойниками мы называем компьютерные модели с высоким приближением к реальным процессам. Активно применяется в автопроме, когда все тесты по безопасности и износу проводятся не на реальных машинах, а виртуально на их компьютерных двойниках. Представляете, каких успехов можно было бы достичь, если сделать адекватную компьютерную модель человека? В медицине годы уходят на тестирование новых лекарств, а здесь можно было бы сократить их до недель. Но пока это точно не ближайшее будущее.

Так вот, как только какая-то из корпораций – энергетических, нефтяных или операторов B2C- научится хорошо и качественно работать со сложностями, им станет абсолютно все равно, куда эти пакетные решения прикладывать. Диапазон использования такой компьютерной оболочки огромен. Начиная от выстраивания карты жизни человека на основе его генетической информации. Например, родился человек, анализ показал, что генетическая вероятность дожить до ста лет - 80%; через пять лет новый срез – когнитивные способности такие-то, вероятность стать космонавтом -95%; потом срез в 15 лет - вероятность развития хронических заболеваний - 10% и так далее. Одним словом, формируется медицинская карта с вероятностными значениями. И заканчивая умным городом.

-Что вы имеете в виду, говоря об умном городе? Интуитивно понятно, но в чем его отличие от обычного города?

-В основе идеи умного города лежит распространение интернета вещей на среду обитания человека. Как мы понимаем, именно город для современного человека – самая привычная среда обитания. Поэтому умный город – это огромный умный дом. В него будут включены как технологии дополненной и виртуальной реальности, так и интернет вещей. Исторически мы постоянно смещаемся к умному городу. В этом заключена эволюция современного города. Ее характеризует максимальная цифровизация: везде датчики и измерительные приборы, полное проникновение цифровых данных и непрерывный обмен ими. Город сам себя записывает, просчитывает и оптимизирует. Ты словно оказываешься внутри глобальной компьютерной игры. Я скажу, возможно, революционную вещь, но в будущем субъектами глобальной конкуренции станут не религии или государства, и даже не идеологии, как было до последнего времени, а города. Вся добавленная стоимость будет уходить в города. А основным её генератором станут модели и алгоритмы, которые все это обсчитывают.

- А как вы оцениваете, тот факт, что в отличие от Запада, где эти тренды рождаются из рыночных механизмов спроса, конкуренции и оптимизации, у нас они будут внедряться на деньги государства и в интересах государства? Не станет ли это очередным «Большим братом», а не умным городом?

- У меня два ответа. Ответ первый: какая экономика, такое и отношение к трендам. У нас экономика с очень сильным государственным участием. Это данность. Но тренды, потому и называются глобальными, что они цивилизационно неизбежны. Они затронут всех, от них не отгородиться. Это как в истории, изобрели колесо и все рано или поздно на него пересели, придумали смартфоны и они захватили весь мир. Не важно, какая экономика: рыночная или централизованная. С точки зрения эволюции важно только одно - оказаться первым.

Второй ответ: в современном мире, строго говоря, не осталось чистых рыночных экономик. Сегодня государственное участие - это условие функционирования любой успешной экономики. Все они различаются только процентным соотношением частных и государственных денег. А рыночная экономика осталась в учебниках. Государство вмешивается в экономику всегда, где-то больше, где-то меньше. А тренды неизбежны, будь ты хоть отсталая страна, хоть Сингапур. Вопрос только в том, как каждая страна к этим трендам готовится. Где-то государственные деньги, у кого-то частный капитал, а кто-то на паритетных началах.

-Тревожит только, в чьих интересах «поумнеют» российские города? Частные и государственные интересы в России существуют как в коктейле Джеймса Бонда: «взболтаны, но не смешаны».

- Так получилось, что нет у нас ни Google, ни Amazon, которые бы вложились первыми. Хорошо, пусть первым начнет государство. На мой взгляд, то, что сейчас делает государство в рамках нацпроектов, открывает ниши для бизнеса.

Кроме того, может и не плохо, что государство принимает в этом активное участие, потому что новые тренды требуют какого-то нового общественного консенсуса по вопросу этичности искусственного интеллекта или законов по использованию дронов и роботов. Напомню, это ключевые элементы умного города.

-Я согласен, что страхи по поводу сошедшего с ума искусственного интеллекта (AI) или создания боевых роботов-убийц может успокоить только какое-то государственное регулирование. Или вы считаете, что эти страхи беспочвенны?

- Тут дело даже не в страхе. Определить виновного и наказать его в случае, когда беспилотный автомобиль сбил человека, это задача правильного закона. Бессмысленно, не разработав закон, рассуждать, как запрограммировать робота, чтобы он выбрал, кем пожертвовать, когда нельзя спасти и пассажира и пешехода одновременно. А если там дети, все вообще становится запутанным. Мне кажется, в решении этих вопросов государственному участию нет альтернативы.

- Давайте вернемся к умному городу. Ну, напичкали мы город камерами и датчиками, от одного этого он не станет умным и гостеприимным. Какой еще бонус для горожан, кроме комфортного проживания, принесет цифровизация города?

-Умный город - это, в первую очередь, выход на конкуренцию агломерациями. Помните, я говорил про глобальную конкуренцию будущего? Вот как только мы сможем предложить модель умного города и пакетное решение для его создания, это сразу выведет нас в высшую лигу цифровой революции. Москва, Петербург, Тула, Рязань, Нью-Йорк - технологию умных городов можно масштабировать и экспортировать.

-Смешно в вашем примере смотрится Нью-Йорк после Рязани!

-(смеясь). Но я же патриот, надо сначала свои города поднять. Вообразите, пакетное решение по городу: как из вашего города за полтора года сделать умный. Город с комфортной средой, безопасный и доступный. Какой у тебя город, такое у тебя в нем и население. В город сразу начнет стекаться креатив, бизнес, молодежь. По сути, глобальная конкуренция будет работать не между странами или регионами, а между городскими агломерациями. Напомню, у нас и так есть города, размерами с целую страну.

-А как быть с противоположным трендом, когда люди уезжают из городов. Горожане не разбегутся? Может быть, этот тренд окажется сильнее.

-Если вы имеете в виду неолуддитов, людей сознательно отказывающихся от благ и комфорта цивилизации, то это не тренд.

Если вы говорите о деурбанизации, которая подразумевает с одной стороны жизнь на природе, а с другой - сохранение городского комфорта, то это локальный тренд из разряда престижного потребления. В строгом смысле, это не бегство из города, а раздвигание его границ.

Такая деурбанизация всё равно является частью городского образа жизни. Замечу лишь, что собственный дом с городскими удобствами, технологиями энергосбережения и построенный на принципах экологичности могут позволить себе только обеспеченные. Признаем, что жить в городе все-таки несравненно дешевле и удобнее. Может, не так качественно как на природе, но, безусловно, дешевле. Стремительно развивающаяся шэринговая экономика городов лишь укрепит выбор в пользу городской среды. Да, и не будем забывать, что технологии это продукт именно городской цивилизации.

-А если горожане чем-то пожертвуют и всё равно расползутся по коттеджам, чтобы работать удаленно. Сейчас еще и ОneWeb (спутниковый интернет с полным покрытием планеты – ред.) запустят, наступят идеальные условия дли фриланса. Такого будущего вы не прогнозируете?

-Существует одно важное ограничение. И оно заключено в самой природе человека. Это человеческие способности: умение собраться и самоконтроль. Очень многие этого не умеют. Для коллективной работы людям по-прежнему требуется сильная мотивация. Подавляющему же числу людей в принципе трудно собраться и контролировать свой рабочий день. Простой пример из моей лекции. Я спрашиваю аудиторию, кто считает, что утренняя зарядка необходима. Лес рук. Кто делает? 10%. Поэтому сейчас крепнет новый тренд, когда компании начинают сотрудников возвращать в офисы. Удаленная работа по принципу networking, как способ организации рабочего процесса, сейчас подвергается серьезной ревизии. Еще два года назад все жили с чувством, что вот-вот и можно будет жить на Карибах, зарабатывать на биткоинах и креативить для души. Сейчас мы понимаем, что не все так просто.

Хотя в будущем ситуация может пойти по какому-то третьему пути. Тот же интерфейс мозг-компьютер, когда для работы человек будет одевать, скажем, шлем и оказываться в виртуальном офисе. Но, во-первых, это все-таки далекое будущее. А во-вторых, в таком виртуальном офисе не забалуешь, все время будешь на виду: ни покурить сбегать, ни чаек погонять. Все показатели твоей рабочей активности будут на виду и считываться. С таким шлемом как раз и будешь работать как заведенный. Не думаю, что многие на такую удалёнку согласятся. Кроме того, вы заметили, это не сильно отличается от биометрического браслета, который уже скоро может стать обязательным атрибутом наёмного работника.

-Все это напоминает мне американское кино. Тех же самых «Суррогатов».

-А чему вы удивляетесь. Многие голливудские фильмы целенаправленно обкатывают тренды будущего и тестируют реакцию людей на них.

-Вы хотите сказать, что тренды будущего придумывают в Голливуде?

-Ну, тут мы ступаем на тонкий лед теории заговора и догадок, но то, что фильмы визуализируют социальные ожидания это вполне себе реально. Это не заказ, в строгом смысле слова, а скорее, тонкое нащупывание трендов. Можно сказать социальный форсайт. Недавно меня поразило одно предвидение из советского диафильма 67 года. В советских мультфильмах, как известно, социальный заказ даже не скрывался. Так вот в диафильме художник изобразил, как в 2017 году мама звонит по видеотелефону из круиза своему сыну. Представляете - скайп. На дворе 67 год! Бери и коммерциализируй.

-В Советском Союзе что-то коммерциализировать было опасно для жизни.

- Согласен, но ведь и сейчас техническое воплощение идеи не самая сильная наша сторона. В России всегда идеи коммерциализировались с трудом. При этом с самими идеями у нас все хорошо, с креативностью - все замечательно, с инжинирингом - неплохо, а вот с воплощением как-то не заладилось. Может поэтому Китай нас и обходит. Неслучайно в Китае в школьный образовательный модуль включили не развитие креативных способностей, а навыки комбинирования готовых решений. То есть, детей учат брать существующие технологии и уже из них моделировать новинки. Словно они признали, что идей в мире достаточно, а изобретателей, способных воплотить идею и довести ее до прилавка, нужно обучать с детства.

-Китай –это вообще особая тема. «Сумма Востока». Экономическую модель придумали японцы, обкатали корейцы, а реализовали в планетарном масштабе китайцы.

-Раз уж мы заговорили про Китай, расскажу вам про еще один тренд, который скоро станет достаточно массовым у нас. Это микроинвестиции в фондовые рынки. Тема вышла на первый план, конечно, из-за шумихи с пенсионной реформой. Но реформа стала триггером вполне себе самостоятельного тренда ближайшего будущего.

В Китае, где вопрос пенсий каждый вынужден решать самостоятельно, микрофинансирование носит характер эпидемии. Вы знаете, что в Китае, строго говоря, социальных пенсий не существует. И вот буквально каждый, у кого нашлось хотя бы сто долларов, с азартом покупает акции на фондовом рынке. Практически каждая китайская бабушка является акционером какой-нибудь компании. Так они решают вопрос личных пенсионных накоплений.

И я с недавнего времени с удивлением стал находить сигналы появления нового тренда у нас. Еду в автобусе – вижу такую картину: дедушка на своем смартфоне в интернет-банке покупает акции. В автобусе! Со смартфона! Представляете себе степень обыденности для него этого занятия. А то вдруг старые знакомые расскажут, что их мама из своих не очень больших накоплений собирается пакет облигаций купить.

Микрофинансирование - это, безусловно, позитивный тренд. Он активно поддерживается молодежью. Они-то точно не рассчитывают на пенсию. Мне кажется, что для поколения 20-летних это наверняка станет новой реальностью. А пока к этому подключаются «продвинутые» пенсионеры.

-Это не станет новым разочарованием, как в США во время Великой депрессии?

- Риски есть. Я не даю оценок правильности или целесообразности тренда. Я говорю о новой модели финансовой стратегии домохозяйств. Никаких очередей и утомительного поиска информации, никаких бумажных договоров с брокерами и депозитариями, программка на смартфоне, загрузил и начинай торговать. То, что раньше было private-banking становится сейчас public-banking. Думаю, что в ближайшее время мы все чаще будем сталкиваться с таким явлением. В принципе, ничего удивительного - диверсификация персонального инвестиционного портфеля.

Мне кажется, это здорово. На пути этого тренда куча ловушек, болот. Да и сам он стал возможен благодаря распространению цифровых и мобильных технологий в банкинге. Но с другой стороны, у общества появился запрос на финансовую грамотность. В фазу активной жизни вступили люди, которые в меньшей степени рассчитывают на государство и самостоятельно озаботились своим будущим. Интересный тренд, он и финансовый и персональный.

В заключение, хочу рассказать, что сейчас ЮНЕСКО запустило целый комплекс образовательных программ по обучению грамотности в отношении будущего (Futures literacy). Скажу без скромности, что Россия в этом вопросе одна из первых. В частности, наш институт планирует организовать совместную с ЮНЕСКО программу по подготовке к будущему.

Интервью провел и записал Сергей Сычев

Россия > СМИ, ИТ. Госбюджет, налоги, цены > newizv.ru, 19 ноября 2018 > № 2797422 Александр Чулок

26-й саммит форума «Азиатско-Тихоокеанское экономическое сотрудничество»

Дмитрий Медведев принял участие в Деловом саммите АТЭС, пленарном заседании Делового консультативного совета, диалоге лидеров АТЭС с членами Делового консультативного совета и встрече лидеров АТЭС с лидерами островных государств Тихого океана.

Форум «Азиатско-Тихоокеанское экономическое сотрудничество» (АТЭС), учреждённый в ноябре 1989 года, – межправительственный диалоговый механизм, не имеющий статуса международной организации.

В настоящее время в состав АТЭС входят Австралия, Бруней, Вьетнам, Гонконг, Индонезия, Канада, КНР, Республика Корея, Малайзия, Мексика, Новая Зеландия, Папуа – Новая Гвинея, Перу, Россия, Сингапур, США, Таиланд, Китайский Тайбэй (Тайвань), Филиппины, Чили и Япония. На долю этих экономик Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР) приходится 40% населения мира, 57% мирового ВВП, 48% оборота международной торговли, более 40% объёма всех прямых трансграничных инвестиций.

Руководящие органы форума – ежегодные неформальные саммиты глав государств и правительств и приуроченные к ним совещания министров иностранных дел и министров торговли. В течение года также проводятся отраслевые министерские встречи, заседания старших должностных лиц и мероприятия по линии порядка 40 отраслевых экспертных структур.

При АТЭС действует Деловой консультативный совет, призванный продвигать на этой площадке подходы бизнеса к вопросам торгово-инвестиционного взаимодействия в регионе. В него входят по три представителя предпринимательских структур от каждой страны-участницы, назначаемые главами государств и правительств.

Деловой саммит АТЭС впервые был организован на полях встречи лидеров экономик АТЭС на Филиппинах в 1996 году. Мероприятие является главным бизнес-форумом Азиатско-Тихоокеанского региона и объединяет руководителей бизнеса, лидеров мировых экономик и ведущих политиков. Это уникальная платформа, на которой бизнес может взаимодействовать с руководителями стран – участниц Азиатско-тихоокеанского экономического сотрудничества напрямую.

Выступление Дмитрия Медведева на Деловом саммите АТЭС:

Уважаемый господин председатель Делового саммита АТЭС Изикели Таурека! Уважаемые коллеги, дамы и господа!

Прежде всего хотел бы выразить признательность нашим партнёрам из Папуа – Новой Гвинеи за гостеприимство, хорошую организацию Делового саммита АТЭС. Эта площадка является авторитетной и даёт возможность для прямого общения с ведущими представителями бизнеса Азиатско-Тихоокеанского региона. Такой диалог сегодня нужен, может быть, как никогда – в довольно сложной, подчас непредсказуемой ситуации, которая сложилась в мировой экономике.

С одной стороны, глобальная экономика в целом восстановилась после кризиса 2008 года. Многие системные ошибки, на которые тогда обратили внимание и которые привели к кризису, выявлены и исправлены. Изменения коснулись финансовых рынков, управления государственным долгом. Мы все этим занимались, и в России мы тоже этим занимались. Крупные банки пересмотрели политику в отношении активов с высокой степенью риска.

Но, с другой стороны, оживление экономики идёт всё-таки медленно и нестабильно. К сожалению, по ряду позиций мы сегодня смотримся хуже, чем 10 лет назад. Совокупный мировой долг увеличился в разы. Развивающиеся рынки – и это абсолютно точно – стали более уязвимыми. Стала более жёсткой денежно-кредитная политика. Подавляющее большинство стран пока не вышло на те темпы роста валового внутреннего продукта, на которые мы ориентировались. В отдельных государствах нарастают протекционистские настроения, которые материализуются не в какие-то рассуждения теоретического свойства, а в конкретные решения. И которые могут привести – скажем прямо, уже привели – к торговым войнам. Экономические санкции стали инструментом политического давления и недобросовестной конкуренции. В совокупности всё это может создать довольно сложные, тяжёлые последствия.

Всё это происходит на фоне цифровой революции, которая является безусловным благом с точки зрения общественного развития. Она открывает огромные возможности. При этом несёт и потенциальные угрозы, как всякая революция. Это и углубление неравенства между людьми и между странами, и всплеск безработицы, и вторжение в частную жизнь человека. И пока у нас всех нет универсальных рецептов решения этих проблем, но их надо искать.

Такие факторы в нынешних условиях взаимосвязанности, открытости национальных экономик могут спровоцировать новые кризисы. Которые в случае развития способны получить и глобальную проекцию.

Азиатско-Тихоокеанский регион находится в эпицентре мировых процессов. И он не защищён никакими иммунитетами. Россия – часть этого региона, страна, которая связывает своё настоящее и будущее с Азиатско-Тихоокеанским регионом и считает, что преодолевать такие вызовы нужно на основе общих, согласованных позиций.

Коротко остановлюсь на некоторых направлениях совместной работы.

Первое. Мировая экономика нуждается в чётких и прозрачных правилах торговли. Поэтому ключевое направление – это объединение усилий для повышения эффективности работы Всемирной торговой организации, её регуляторной роли.

Как и многие страны, мы признаём, что организация действительно нуждается в обновлении, но без ослабления её влияния, расшатывания основополагающих принципов её работы. Тем более – её демонтажа, который означал бы крах цивилизованной торговли.

Сохранение институциональных основ международной торговли, которые были сформированы на базе ВТО, необходимо и для дальнейшего углубления региональной экономической интеграции. Россия исходит из того, что только на основе прозрачных норм ВТО, которые учитывают специфику каждой экономики Азиатско-Тихоокеанского региона, каждой экономики АТЭС, можно создать Азиатско-Тихоокеанскую зону свободной торговли, сделать её действительно открытым рынком, а не узкоформатной системой коллективного протекционизма.

В качестве примера такой интеграционной платформы я мог бы привести Евразийский экономический союз, который мы с партнёрами развиваем в строгом соответствии с принципами ВТО. По ёмкости рынка это одно из крупнейших региональных объединений. Создан единый рынок с едиными правилами для бизнеса.

Мы сотрудничаем с другими интеграционными проектами. Идёт работа по сопряжению с известной китайской инициативой «Один пояс – один путь». Тесно организуется взаимодействие в рамках Шанхайской организации сотрудничества. У нас прочные контакты с АСЕАН. Президент России Владимир Путин выступал с инициативой создания Большого евразийского партнёрства. Его основа – открытость и взаимное доверие между государствами, единые правила игры.

Подключение к этому формату стран АТР помогло бы гармонизировать формирующуюся на континенте многоуровневую интеграционную архитектуру. Мы приглашаем наших коллег и заинтересованные стороны коллективно выработать условия для такой работы.

Считаем, что аналогичный принцип можно было бы заложить и в концепцию Азиатско-Тихоокеанской зоны свободной торговли. Это придало бы экономическому росту в Евразии и Азиатско-Тихоокеанском регионе действительно всеобъемлющий, неделимый характер.

Второе направление – это обеспечение инфраструктурной связанности региона. Достаточно взглянуть на карту мира, чтобы понять, какие огромные расстояния отделяют наши страны. С другой стороны, это не мешает нашим народам всё лучше и лучше узнавать друг друга, развивать сотрудничество в области науки и культуры и ещё раз доказывать, что никакие расстояния не помеха для тех, кто стремится наладить добрые отношения.

Но всё же, чтобы успешно торговать, инвестировать, нужны транспортная инфраструктура и выстраивание логистических цепочек. Сейчас Россия совершенствует проходящие через её территорию транзитные маршруты. Мы приступили к масштабной модернизации железнодорожных магистралей, развиваем трансграничные нефте- и газопроводы, координируем свои шаги с профильными проектами наших соседей. Эту работу будем продолжать в ближайшие годы. В планах – стыковка инфраструктурных проектов по линии Евразийского союза и в рамках обустройства Северного морского пути. Это нужно для формирования качественно новой транспортно-логистической конфигурации континентального масштаба.

Кроме того, мы инициировали, напомню, в рамках АТЭС работу по интегрированию удалённых территорий Азиатско-Тихоокеанского региона. Предусмотрена подготовка рамочного программного документа, который определит комплекс конкретных мер по развитию на таких территориях конкурентоспособных производств, преодолению цифрового неравенства, обеспечению качественного образования, медицины и, конечно, туризма.

Третье направление, о котором я хотел бы упомянуть, – это эффективное использование имеющихся энергоресурсов. Без этого реализация повестки устойчивого, всеобъемлющего развития в Азиатско-Тихоокеанском регионе вряд ли возможна. По прогнозам, возобновляемые источники, при всей их актуальности и нашей поддержке, не смогут полностью покрыть растущие потребности региона. То же можно сказать и о весьма значительном потенциале ядерной энергетики. Поэтому лидерство пока сохраняется за традиционными видами топлива, наиболее экологически чистым и эффективным из которых является природный газ.

Россия развивает как газопроводную инфраструктуру, так и мощности по производству сжиженного природного газа. Мы обустраиваем Северный морской путь, планируем создать газовый хаб на Камчатке – на Дальнем Востоке нашей страны, и это позволит существенно увеличить наши возможности для поставок сжиженного природного газа в экономики АТР. Мы готовы развивать отношения в газовой сфере со всеми заинтересованными партнёрами.

Полезно было бы наладить взаимодействие между производителями газа здесь, в АТР, и Форумом стран – экспортёров газа. Форум является международной площадкой для координации усилий по расширению спектра направлений использования этого вида топлива.

Рассчитываем, что энергетический сектор АТР будет развиваться на базе рыночных принципов, без каких-либо нелегитимных односторонних ограничений.

Четвёртое направление – это наращивание потенциала микропредпринимательства, малого и среднего бизнеса, который считается движущей силой экономического роста в регионе. Здесь мы, кстати, активно используем опыт партнёров по АТЭС, которые в этом смысле продвинулись, наверное, даже лучше, чем наша страна.

Отдельное внимание уделяем вовлечению в экономическую деятельность женщин. Эта тема регулярно обсуждается на саммите. По числу женщин на управленческих должностях в сфере бизнеса мы имеем неплохие позиции. Сегодня у нас женщины занимают половину должностей финансовых директоров и практически 30% – руководителей служб персонала и внутреннего аудита. Более трети малых предприятий в нашей стране также возглавляют женщины. Поэтому в этом смысле, мы считаем, курс, который мы взяли, является абсолютно адекватным.

Пятое направление – построение цифровой экономики, создание добавленной стоимости за счёт цифровизации производственных процессов и бизнес-моделей. Цифровые решения становятся ключевым фактором повышения конкурентоспособности государств, экономического роста и просто уровня жизни людей.

В России ускоренное внедрение цифровых технологий в экономике и социальной сфере – это одна из национальных задач. Мы приняли программу «Цифровая экономика», в рамках которой решаем сразу несколько важных вопросов.

Во-первых, в ближайшие годы мы хотим подключить к современным электронным сервисам все медицинские и образовательные учреждения. Каждый населённый пункт, где проживает не менее 250 человек. Во-вторых, обеспечить информационную безопасность объектов инфраструктуры, систем передачи и хранения данных, включая личные данные. Сформировать правовую базу регулирования цифровой сферы. В-третьих, надо развивать исследования в области сквозных цифровых технологий для разработки собственных цифровых платформ. Это позволит по-новому организовать производственные процессы, финансовые услуги и логистику с использованием самых современных технологий, в том числе так называемого распределённого реестра. Планируем к 2024 году создать не менее 10 национальных компаний-лидеров, которые будут этим заниматься.

И наконец, мы рассматриваем цифровую среду, которая формируется в нашей стране, в качестве неотъемлемой части международного цифрового пространства. Иначе и быть не может, потому что цифровая среда едина, неделима в силу своей природы. Вместе с партнёрами по Евразийскому союзу системно работаем над созданием единого цифрового пространства союза.

Мы налаживаем взаимодействие в других многосторонних форматах. Недавно были встречи в рамках форума Россия – АСЕАН, Восточноазиатского саммита. Значительный потенциал для цифровой интеграции есть, конечно, и в АТЭС. Россия в прошлом году выдвинула ряд конкретных инициатив. Напомню, речь прежде всего об обмене опытом государственного регулирования в цифровой сфере, поиске оптимального баланса, при котором защита данных не будет мешать бизнесу. Надо разработать национальные стратегии формирования технологических рынков будущего, создать единый понятийный аппарат, что на самом деле непросто.

Российские идеи нашли отражение в подготовленной в прошлом году профильной «дорожной карте» форума. Планируется, что рамочная программа по реализации карты будет вынесена завтра на одобрение лидеров. Рассчитываем, что это даст старт практической работе. При этом считали бы неправильным ограничиваться только вопросами цифровой торговли, хотя это, конечно, очень важное направление, все мы им занимаемся. «Цифра» должна прийти во все сферы, тогда мы сможем достичь действительно всеобъемлющего развития. И это – в наших общих интересах.

Деловые круги Азиатско-Тихоокеанского региона также способны внести весомый вклад в становление цифровой экономики. Предлагаем подумать над возможностью создания сети организаций, которые подготовят бизнес к использованию передовых технологий. У нас в России этим уже активно занимаются, в том числе инжиниринговые центры, инновационные кластеры, технопарки.

Завершая своё выступление, хотел бы привлечь внимание регионального бизнес-сообщества к ещё одному многообещающему источнику долгосрочного роста в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Я хотел бы отметить в этом контексте нашу программу ускоренного социально-экономического развития Дальнего Востока в нашей стране. Мы предлагаем взаимовыгодное сотрудничество в освоении этой огромной территории. Там действительно масштабы колоссальные. Предлагаем вместе создавать там и передовые производства, и объекты транспортно-логистической, промышленной, телекоммуникационной, социальной инфраструктуры. В общем, объёмы работы предстоят колоссальные.

На Дальнем Востоке мы постарались сформировать максимально комфортные условия для деловой активности, которые сопоставимы со всеми лучшими мировыми аналогами. Благодаря этому он превратился в один из перспективных центров для формирования технологических и индустриальных альянсов и осуществления крупных проектов. Эти уникальные возможности сегодня используют многие компании из стран АТР. Это прежде всего компании из Китая, Японии, Кореи, Индии, ряда государств АСЕАН.

Тех, кто ещё не успел в этом убедиться, я хотел бы с удовольствием пригласить к совместной работе на площадке Восточного экономического форума, который пройдёт во Владивостоке, и это происходит традиционно в начале сентября каждого года.

Уважаемые коллеги, уважаемые дамы и господа!

Уверен, что наш форум способен успешно решать любые задачи по обеспечению устойчивого, сбалансированного, инновационного роста в интересах процветания нашего общего региона. Причём – опираясь на основополагающие для АТЭС принципы и вне зависимости от какой-либо геополитической конъюнктуры. Тем более что от этого выиграем все мы вместе.

Папуа-Новая Гвинея. Россия. АТЭС > Внешэкономсвязи, политика > premier.gov.ru, 17 ноября 2018 > № 2802921 Дмитрий Медведев

С миру по нитке. И никакой рубашки!

Александр Киденис

Президент призывает облегчить налоговое бремя. А правительство не слушается

«Профсоюзы обращают внимание на то, что, по их мнению, растет фискальная и квазифискальная нагрузка на население», — заявил Владимир Путин на совещании с членами правительства. И предложил «провести анализ того, что происходит по отраслям и по регионам, чтобы понимать, что там происходит. Не на бумажках, а в реальной жизни».

А в этой жизни, даже по официальным данным ФНС, фискальная нагрузка на российские компании в 2017-м выросла до 10,8% против 9,6% годом ранее. Речь не о налогах на население, которые считаются отдельно, а о нагрузке на бизнес (соотношение суммы налогов и сборов к выручке). Хотя министр финансов и вице-премьер Антон Силуанов уже третий год обещает не повышать налоги.

Казалось бы, 10,8% налоговой нагрузки — совсем немного. В Восточной Европе она 34,2%, в Северной Америке — 39%, в Западной Европе — 40,3%. Но лукавая российская статистика не включает в общие поборы с российского бизнеса страховые взносы («Очень большая нагрузка на бизнес с точки зрения прямых расходов в виде налогов на труд. 30% одних страховых взносов!.. В других странах нет такой нагрузки», — недавно посетовал все тот же Силуанов).

Не учитывает Росстат экологический и утилизационный сборы, новоявленный транспортный оброк в виде системы «Платон» за проезд грузовых автомобилей, оплату услуг государства и госфондов. Плюс прочие многочисленные неналоговые платежи, даже не прописанные в Налоговом кодексе.

То есть в действительности — не на бумажках, а в реальной жизни — налоговая нагрузка на российский бизнес составляет 47,4%. Это данные рейтинга Paying Taxes, который уже 12 лет подряд составляют для 190 стран мира эксперты Всемирного банка и международной аудиторской и консалтинговой компании PricewaterhouseCoopers.

Здесь хочется в первую очередь задать вопрос правительству: зачем вообще столь лукавая статис-тика? Чтобы было удобнее врать про райские кущи, в которых процветает отечественный бизнес, не желающий «делиться»?

Между тем в 2017 году в России обанкротились 13?557 компаний — почти столько же, сколько в кризисном 2009-м. Среди них оказались даже 30 субъектов естественных монополий. Наибольшая «смертность на производстве» отмечена в строительстве и торговле, а также в сфере коммерческих услуг. Отчасти это можно объяснить падением платежеспособного спроса населения. Но одновременно на бизнес активно давят налоговики. По данным Росстата и Минфина, в январе — сентябре 2017 года прибыль в целом по экономике РФ сократилась на 8,8%, а сборы по налогу на прибыль увеличились на треть.

Выросли и доначисления бизнесу по итогам налоговых проверок — за полугодие они увеличились на 20% и составили 220 млрд. Давно известно, что эти проверки, как правило, начинаются с предупреждений проверяющих: без результата не уйдем, лучше сами назовите, сколько налогов сможете доплатить...

Но банкротства бизнеса — лишь надводная часть айсберга. Куда тревожнее другие цифры: за тот же 2017-й прекратили деятельность в целом более 600 тысяч коммерческих организаций. Прирост новых бизнесов не компенсировал потери: в Госреестре было зарегистрировано лишь 390 тысяч вновь созданных компаний. Для сравнения: если в США в течение трех лет выживает около 50% новых бизнесов, то в России — лишь около 3%. Вот такие у нас «райские кущи».

Между тем, если учесть, что средняя численность персонала в малом и среднем бизнесе России (закрывается в основном именно он) составляет 4,5 человека, получается, что работу за год потеряли более 2,7 млн человек, а нашли ее — на миллион меньше. Именно это надо считать главным результатом чиновничьей активности.

Зато власти преуспевают в изобретении новых поборов с населения. Вплоть до налога на газировку в 5 рублей с литра, в надежде собрать из карманов любителей лимонада и колы еще 25 млрд. А во вторник премьер Медведев подписал распоряжение о двухэтапной индексации тарифов ЖКХ в новом году — «в связи с повышением с 1 января 2019 года ставки НДС с 18 до 20%». Здесь тоже «тонкости»: НДС повышается на 2%, но плата граждан за коммунальные услуги вырастет с 1 января на 1,7%, а с 1 июля — еще на 2,4%. Всего — более 4,1%. Вот вам и «реальная жизнь», которая существует сама по себе, игнорируя даже прямые указания главы государства.

В эти же дни федеральный парламент с подачи правительства принимает пакет законов о налогообложении самозанятых (естественно, для пополнения казны). По подсчетам экспертов, таких граждан трудоспособного возраста в стране от 20 до 30 млн. Поэтому законы абсолютно невыполнимы даже для четырех регионов, выбранных в качестве экспериментальной площадки. В истории не бывало случаев, чтобы по мановению руки миллионы граждан приравнивались к мелким (или крупным) преступникам.

К слову, правоохранителей в России тоже миллион, включая 340 тысяч сотрудников Росгвардии. То есть на каждые 100 тысяч законопослушных граждан — около 750 правоохранителей. Куда столько? В США их только 197, в Японии — 203, в Великобритании — 221, в Грузии — 238. Вот в этом отношении мы сегодня точно впереди планеты всей.

Допустим, эта армия правоохранителей переловит самозанятых «уклонистов», не желающих регистрироваться и платить налоги. Ну и куда их девать? Федеральное тюремное ведомство уже сейчас объявило о катастрофической нехватке колоний даже для экс-сотрудников правоохранительных органов...

Правительству неоднократно предлагали решить эту проблему так, как ее решают во всем цивилизованном мире: установлением порога доходов физических лиц, не облагаемых налогом. В этом случае налоговые инспекторы с полицией вместо «ловли блох» смогут заняться делом — розыском крупных налоговых преступников. А попутно в стране станет меньше нищих, экономика получит мощный потребительский стимул.

Условия для такого вычета в Китае на этой неделе смягчили: с 600 до 750 долларов в месяц (около 50 тысяч рублей). И сделали это не только в целях более справедливого распределения доходов, но и дополнительного роста экономики. Если бы у нас была подобная шкала, то зарплата выросла на 13% как минимум у половины взрослого населения.

Правительство уверяет, что «китайский путь» казне не по карману: при установлении такого налогового вычета бюджет потеряет сотни миллиардов. Но еще с весны в Госдуме лежит без движения законопроект не об отмене, а всего лишь о понижении НДФЛ до 5% для самых бедных россиян, имеющих доходы менее 100 тысяч рублей в год. А чтобы казна не пострадала, в документе предлагается для лиц с доходами свыше 3 млн рублей в год ввести повышенные ставки НДФЛ — от 15 до 25%.

Однако закон не будет принят. Главный финансист Антон Силуанов откровенно заявил: «Мы знаем, что богатые — люди неглупые и найдут пути, как обойти это решение, люди в том числе могут вообще вывести деньги из нашей страны». И под этим предлогом категорически отказался отменять плоскую, в 13% шкалу, которая «достаточно уже устоялась».

Министр лукавит! В пояснительной записке к законопроекту все просчитано: «введение прогрессивной шкалы ставок выше 13% коснется около 484,1 тысячи человек, что составляет всего 0,72% от общей численности налогоплательщиков». Причем для большинства (448,8 тысячи с доходом свыше 3 млн рублей в год) налог повысится лишь до 15%, а до 25% — всего лишь для 35?389 человек (с доходом свыше 10 млн).

Там же комментируются страхи главы Минфина. Доводы некоторых финансистов о том, что введение прогрессивной шкалы ставки НДФЛ может вызвать рост теневых доходов в высокодоходных сферах (финансово-банковской, добычи и переработки нефти и газа, энергетики, торговли и т. д.) несостоятельны, сказано в документе. Ибо за последние 15 лет резко возрос уровень информационной базы данных налогоплательщиков, многократно возросли программно-технологическая оснащенность и материально-техническая база органов Федеральной налоговой службы и других финансовых служб государства. То есть поймать за руку «уклонистов» будет нетрудно.

А Минфин видит другую опасность: в число плательщиков НДФЛ по прогрессивной шкале попадет сам министр — за 2017 год его доход составил 25,1 млн рублей, а годом раньше был вчетверо больше. Попадут все кремлевские и правительственные чиновники, все парламентарии, все федеральные судьи, губернаторы, генералы и адмиралы — в общем, вся элита госслужбы.

Ее правительство трогать категорически не желает...

P.S. Вводя новые квазиналоги и сборы, власть оправдывается необходимостью пополнения казны для обеспечения роста социальных расходов — на здравоохранение и образование, пенсионное обеспечение и т. д. Однако на этой неделе Госдума приняла в первом чтении поправки в бюджет 2018 года, из которых следует: деньги в казне есть. Причем деньги огромные: профицит федерального бюджета за год составит 2,1 трлн рублей. Дополнительные доходы нефтегаза (зачисляются по итогам года в Фонд национального благосостояния) увеличатся с 2,8 до 4,9 трлн. В Резервный фонд правительства планируется направить 6,6 млрд, в резервный фонд президента — 5 млрд рублей.

Россия > Госбюджет, налоги, цены > trud.ru, 16 ноября 2018 > № 2845309 Александр Киденис

Выступление Министра иностранных дел России С.В.Лаврова на заседании Делового совета при Министре иностранных дел Российской Федерации, Москва, 16 ноября 2018 года

Уважаемые коллеги,

Рады приветствовать Вас на очередном заседании Делового совета при Министре иностранных дел Российской Федерации.

Сегодня мы договорились обсудить комплекс вопросов, связанных с обеспечением эффективного политико-дипломатического сопровождения деятельности наших компаний за рубежом, упрочением позиций отечественного бизнеса на внешних рынках в целом.

В прошлый раз в июле на совещании послов и постоянных представителей России за рубежом, в котором приняли участие члены экономического блока Правительства, руководство РСПП, представители отдельных компаний, мы начали обсуждение этих тем в рамках пленарной сессии, посвященной вопросам экономической дипломатии, тем приоритетам, которые мы сегодня видим в этой области. Хотел бы еще раз поблагодарить всех за очень деятельное, живое, неформальное участие в той пленарной сессии совещания послов. Думаю, она была весьма полезна для более конкретного понимания нынешних задач.

У нас в основе внешнеэкономической деятельности, помимо Концепции внешней политики Российской Федерации, остается Указ Президента России «О национальных целях и стратегических задачах развития Российской Федерации на период до 2024 года». В документе зафиксированы такие магистральные направления, как качественное увеличение несырьевого экспорта и закрепление России в пятерке крупнейших экономик.

Можно с удовлетворением констатировать, что российский несырьевой бизнес достаточно широко представлен сегодня в мире. «РЖД» реализует ряд масштабных проектов в различных частях планеты – от Латинской Америки до Тихого океана. Продукцию «КАМАЗа» высоко ценят и на пространстве СНГ, и в государствах Африки и Азии. «Фосагро» остается основным поставщиком удобрений на индийском, латиноамериканском, других рынках. Увеличиваются поставки за рубеж продукции АПК и пищевой промышленности. Налицо и растущий спрос на товары отечественного машиностроения.

Понятно, мы должны иметь в виду, что конкуренция на внешних рынках продолжит возрастать. А на Россию продолжит оказываться беспрецедентное давление. Против нас, как вы знаете, задействуют самые недобросовестные методы ведения бизнеса, включая экстерриториальное применение национального законодательства. Их цель понятна - об этом не раз говорил Президент России В.В.Путин. Она заключается в том, чтобы вытеснить крупные российские компании, ограничить поле нашей внешнеэкономической деятельности, а в конечном счете - и это уже почти говорят вслух, не скрывая - попытаться сдержать социально-экономическое развитие страны.

Мы видим, что особое «усердие» проявляют США. Шантаж, ультиматумы уже стали «визитной карточкой» Вашингтона – причем не только в отношении России, но и американских же союзников.

Понятно, что в этих условиях мы должны и далее наращивать взаимодействие с нашими партнёрами и единомышленниками по ЕАЭС, ШОС, БРИКС, другими коллегами. По максимуму использовать возможности, связанные с участием нашей страны в различных интеграционных процессах в Азиатско-Тихоокеанском регионе – «локомотиве» глобальной экономики. О наличии здесь огромных возможностей свидетельствуют и недавние заседания АСЕАН и его партнеров в различных форматах, которые состоялись в последние два дня в Сингапуре.

Конечно же, мы должны продолжать энергичную работу по дальнейшей географической диверсификации внешнеэкономических связей, прежде всего за счет углубления сотрудничества с другими государствами Азии, а также Латинской Америки и Африки. Российские посольства в этих странах рассчитывают на повышенное внимание бизнеса к динамично развивающимся рынкам, регулярно формулируют конкретные предложения на этот счет. Мы видим, что эти предложения вызывают все больший интерес у российских экономических операторов.

Безусловно, важно продолжать вести работу по расширению расчетов по торговым операциям с применением национальных валют.

На многосторонних площадках, включая ООН, «Группу двадцати», ВТО, мы продолжаем привлекать внимание к негативному влиянию рестрикций на современный мировой экономический порядок, опирающийся на принципы свободной торговли и справедливой конкуренции. Можно констатировать, что наши подходы разделяет подавляющее большинство членов международного сообщества.

В диалоге с государствами Запада мы будем продолжать последовательную линию на деполитизацию торгово-инвестиционных связей. Это касается наших отношений с Европой и в том числе с США. Тем более, что многие в Евросоюзе осознают контрпродуктивность конфронтационного курса в отношении России, не желают терпеть многомиллиардные убытки вследствие раскрученной санкционной спирали.

Сейчас на повестке дня – скорейшая реализация мероприятий по передаче управления торговыми представительствами Минпромторгу, а также укрепление межведомственной координации, в том числе во избежание ненужного дублирования. Востребована дальнейшая модернизация торгпредств, доказавших свою эффективность, прежде всего в развивающихся странах. Совместно с Минэкономразвития России рассматриваем также возможности увеличения численности его загранаппарата в составе наших Посольств.

Продолжим оказывать всемерное содействие различным инициативам и начинаниям наших экономических операторов за рубежом. При этом очевидно, что важнейшим слагаемым успеха остается энергичная работа, инициатива самих деловых кругов, которым гораздо лучше, чем всем остальным видны преимущества той или иной страны, тех или иных проектов. В современном высококонкурентном мире для достижения осязаемых результатов недостаточно просто предлагать качественные товары и услуги. Важно работать творчески и инициативно, объединять усилия, концентрировать ресурсы на прорывных направлениях и, что немаловажно, наращивать информационное сопровождение своей деятельности.

Будем делать все, чтобы помогать вам в этих начинаниях. Рассчитываю, что в ходе нынешней дискуссии мы предметно рассмотрим эти и другие интересующие вас сюжеты.

Благодарю за внимание.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 16 ноября 2018 > № 2799196 Сергей Лавров

Пока Минприроды думает, браконьеры усердно работают

Проблема с участками для аквакультуры на особо охраняемых природных территориях Приморского края существует уже третий год. А если бы потенциальным пользователям дали возможность сформировать новые РВУ и начать работу два года назад, то они уже собрали бы первые урожаи, отмечает председатель Дальневосточного союза предприятий марикультуры Олег Попов. В интервью Fishnews он рассказал, как тормозится решение вопроса и чем это грозит бизнесу и государству.

– Олег Анатольевич, появились ли какие-то подвижки по ситуации с ООПТ?

– На недавнем совещании в Минвостокразвития ситуацию абсолютно точно описала уполномоченный по защите прав предпринимателей в Приморском крае Марина Анатольевна Шемилина. Она рассказала, что решение вопроса очень затянули. На протяжении уже более двух лет проблемой занимаются все возможные структуры - администрация Приморья, прокуратуры всех уровней, специальная межведомственная рабочая группа, Минвостокразвития, Росрыболовство, Фонд развития Дальнего Востока, Минприроды – но решения до сих пор нет. Краевая администрация только в текущем году уже трижды направляла в Министерство природных ресурсов проекты поправок в решение совета народных депутатов от 1974 года, но все документы вернулись с отказом по формальным причинам. Последние обращения подкрепили заключениями специалистов от науки – и вновь отказ.

Между тем аргументы – и бизнеса, и ученых – неизменны и очевидны. Во-первых, марифермеры Приморья выращивают те же гидробионты, что обитают на акваториях в местах расположения рыбоводных участков, и РВУ в границах особо охраняемых природных территорий – не исключение. Во-вторых, наши предприятия являются донорами моря: в любом случае и выращиваемая товарная продукция, и молодь при выпуске уходят за пределы участка, пополняя естественные популяции. В-третьих, пользователи устанавливают на своих акваториях режим охраны, который распространяется и на прилегающие воды. Ведь аквафермер как никто другой заинтересован в том, чтобы рядом и близко не было браконьеров.

Еще хочу сказать про так называемую санитарную марикультуру – тут наша позиция совпадает с мнением руководителя Центра аквакультуры и прибрежных биоресурсов Национального научного центра морской биологии ДВО РАН Сергея Масленникова. Плантации санитарной марикультуры позволяют не только воспроизводить ценные биоресурсы, но и уменьшать загрязнение акваторий. Для этих целей можно вместе выращивать, например, водоросли, моллюсков и трепанга. Ламинария выделяет кислород, мидия и гребешок осветляют воду и производят вещества для питания морской капусты, а трепанг перерабатывает илистые донные осадки, предохраняя их от взмучивания и брожения. Таким образом совместное культивирование восстанавливает природную структуру микроорганизмов, которые помогают поддерживать экологическое равновесие.

Но вместо учета положительных аспектов и конструктивного решения проблемы Минприроды гоняет всех по кругу. Отказываясь качественно проработать вопрос, связанный со снятием ограничений для развития марикультуры в соответствии с неоднократными поручениями вице-премьера – полпреда президента в ДФО Юрия Трутнева и председателя правительства Дмитрия Медведева, министерство фактически саботирует разрешение ситуации с ООПТ. Напомню: когда второй раз проект НПА направляли на согласование, мы совместно с Минвостокразвития предлагали обсудить его публично. Эту инициативу Минприроды просто проигнорировало.

При этом в неофициальных разговорах с руководством Минвостокразвития, Фонда развития Дальнего Востока, Росрыболовства представители Минприроды заявляют, что они готовы ситуацию решить, согласовать проект НПА. Но когда к ним приходят официальные документы, мало того, что отказ идет за отказом, министерство еще и затягивает сроки рассмотрения. Последний раз поправки ушли к ним 18 июля, а ответ был дан только 29 сентября и пришел 10 октября. Не торопятся. Хотя с угольным терминалом порта Посьет все делалось в разы быстрее, он за год прошел экологическую экспертизу и вывел свою акваторию из границ ООПТ, и серьезного противодействия при этом никто не оказывал.

Вынужден констатировать, что пока Минприроды затягивает согласование актуальных изменений в решение исполкома краевого Совета народных депутатов от 29 ноября 1974 года № 991, никем не охраняемые акватории ООПТ рвут на части криминальные группы браконьеров. Причем работают они круглосуточно, вычищая трепанг и гребешок тоннами и попутно устраивая разборки между собой. В эти разборки пытаются втянуть и органы госвласти. Понятно, что группировкам законные пользователи как кость в горле, и затягивание разрешения ситуации криминалу только на руку.

– Надо полагать, проблема сказывается и на привлечении новых инвесторов?

– Специалисты Агентства Дальнего Востока по привлечению инвестиций и поддержке экспорта (АПИ) нашли стратегических инвесторов в Китае, которые готовы зайти в том числе на акватории в границах ООПТ. Выиграть на аукционе рыбоводные участки под серьезные инвестиционные программы, построить большие заводы по выращиванию молоди, по переработке выращенной товарной продукции, создать рабочие места, платить налоги.

Отмечу, что китайские стратегические инвесторы готовы зайти на акватории со своими технологическими и техническими решениями, используя имеющийся многолетний опыт. Конечно, вложениями в аквакультуру Дальнего Востока интересуются и отечественные компании. Но неразрешенность вопроса с ООПТ все эти инвестпроекты фактически подвешивает на неопределенный срок.

Уже третий год пошел, как мы столкнулись с этой искусственно созданной проблемой. Если бы вопрос разрешился сразу, в 2016 году, когда Юрий Петрович дал соответствующее поручение, мы бы уже наблюдали первые результаты. Действующие предприятия, попавшие в эту ситуацию, до сих пор не могут развиваться – непонятно, стоит ли вкладываться, что будет завтра? Деструктив Минприроды фактически откидывает действующих пользователей и потенциальных инвесторов на исходную позицию – туда, где начинали два с половиной года назад.

Не может ситуация вечно находиться в подвешенном состоянии. Надо либо конкретно сказать: «Нет марикультуре в ООПТ!», расторгать договоры, выплачивать компенсации, утираться и смириться с тем, что бандиты выбирают гребешок и трепанг. Либо государство, как рачительный хозяин, должно принять решение и побудить все-таки Минприроды найти компромиссный вариант, при котором и легальный бизнес сможет работать на этих акваториях, и природа будет сохранена.

А такие варианты есть, мы об этом говорили, давали предложения: разрешить марикультуру в ООПТ, ограничив количество и площадь участков, виды и способы товарного рыбоводства (например, только пастбищное). Как вариант ограничить количество выращиваемой товарной продукции. Хотя наука утверждает, что можно миллионами сыпать молодь гребешка и трепанга - и то пройдет 20-30 лет, пока достигнем показателей, которые были в 90-ых годах, до браконьерского пресса на эти акватории. Поэтому говорить о переизбытке выращиваемых гидробионтов в ближайшем будущем не приходится.

Надо помнить и про угольный терминал порта Посьет – постоянно действующий негативный фактор в части экологии. Кстати, очень плохо влияют на местную природу и береговые поселения и тот же порт, сбрасывая неочищенные стоки в море. На этом фоне разговоры о том, что марикультура якобы вредит, выглядят полным бредом.

– Почему, по вашему мнению, Минприроды занимает такую странную позицию?

– Дело в том, что у министерства своей позиции как таковой нет, ее формирует региональное подразделение – департамент природных ресурсов и охраны окружающей среды Приморского края. Действует логика: «Им виднее – они на месте». На самом деле только широкое освещение проблемы в СМИ не дает узкой группе краевых чиновников предпринять действия, направленные на расторжение действующих договоров.

Мы видим, какие объемы гребешка и трепанга добываются в той же бухте Экспедиции залива Посьета и понимаем, что часть незаконно полученных средств от браконьерской добычи идет на противодействие законным пользователям и вводу в легальный оборот этих акваторий. Не поверю, что у силовых структур нет возможности пресечь нелегальную добычу того же трепанга и перекрыть контрабандные каналы его сбыта в Китай.

Браконьеры, они же потенциальные похитители урожаев, сбивают цену на продукцию аквакультуры, ставя в неравные условия законных пользователей. Ведь у нас себестоимость товарной продукции в разы выше: надо заплатить за участок, пройти экспертизу, закупить молодь и потратиться на многое другое. А браконьеру что нужно? Лодка, мотор да акваланг.

Отмечу, что как только намечаются подвижки в решении вопроса, сразу активизируются «неравнодушные граждане». Во все возможные инстанции, вплоть до главы государства, летят письма-жалобы о беспределе, который якобы учиняют аквафермеры на ООПТ. В последнее время в обращениях фигурируют и рассказы о войне криминальных группировок за ценные биоресурсы Приморья. Я согласен, что навести порядок действительно необходимо, но сделать это возможно только допуском легального бизнеса на акватории, которые сейчас находятся «в хозяйственном обороте» у криминальных групп. Другие меры, как видим, результата не дают. Так, возбуждено уголовное дело о незаконной добыче трепанга, причем в качестве подозреваемых фигурируют сотрудники фирмы, которая должна была биоресурсы охранять.

Напомню также, что легальный марикультурный бизнес неоднократно отстаивал свою правоту в суде. Вступили в силу решения, подтверждающие право пользователей работать на спорных акваториях.

Мы очень надеемся, что ситуация разрешится, потому что она уже доведена фактически до абсурда. В предпоследнем отказе Минприроды указало на формальные недочеты, которые устранили в следующем проекте НПА. Но в министерстве каждый раз придумывают что-то новое для отказа.

Уже на уровне президента и правительства объявлен приоритет в развитии аквакультуры Дальнего Востока. Надеемся, что после всех этих громких лозунгов, поручений и заявленных позиций все-таки решится проблема с ООПТ, а также будут задействованы другие механизмы помощи отрасли. А пока, к сожалению, топчемся на месте – и по особым охраняемым природным территориям, и по ряду других вопросов, сдерживающих развитие аквакультуры в нашем регионе.

– Но вы можете отметить какие-то позитивные шаги в других направлениях?

– Да. Например, пошел процесс цифровизации – перешли к электронной нарезке участков на Дальнем Востоке и интернет-торгам по РВУ. Считаю, это современно.

Отмечу, что эффективно работают и Минвостокразвития, и Фонд развития Дальнего Востока. Видим, насколько погружен в проблемные вопросы зам министра Минвостокразвития Александр Крутиков, он очень хорошо разбирается в специфике отрасли и дает дельные предложения по решению той или иной ситуации.

Сотрудники Минвостокразвития и ФРДВ – это чиновники новой формации, которые настроены на результат. Нужно отдать должное и Юрию Петровичу Трутневу: он смог наладить работу в подконтрольных структурах таким образом, что во главу угла ставится не формальный доклад, а реальные результаты в интересах бизнеса и государства.

Отдельно хочу отметить АПИ – они также достаточно эффективно работают на результат. Буквально «прочесывают» Китай, Корею, Японию, находят, как я уже говорил, крупных стратегических инвесторов. В настоящее время, благодаря в том числе качественной, системной работе АПИ, предприниматели КНР начали с явным интересом смотреть в сторону Дальнего Востока. Также агентство и Минвостокразвития обеспечивают сопровождение проектов на всех стадиях реализации, сотрудничают с другими ФОИВами и отраслевыми объединениями по улучшению инвестиционного климата и «нормативки» для аквакультуры. Много для облегчения работы пользователей и привлечения инвестиций, делает и отраслевой регулятор – Росрыболовство.

Конечно, заслуживают добрых слов и те, кто нас поддерживает непосредственно в регионе – вице-губернатор Валентин Дубинин, глава краевого департамента рыбного хозяйства Сергей Наставшев.

– Что еще, по вашему мнению, нужно улучшить для развития дальневосточной марикультуры?

– По итогам панельной сессии на ВЭФ наш Союз направил ряд предложений, в том числе по проблемным вопросам, и я знаю, что они сейчас прорабатываются. Одна из инициатив - чтобы при формировании рыбоводного участка как минимум две точки были береговыми. Иначе пользоваться РВУ неудобно. Кроме того, из-за нынешнего требования - не касаться границами участка береговой линии - есть риск, что большая часть акваторий выпадет из оборота.

Также мы предложили увеличить буферную зону между участками с 500 м до километра. Это, безусловно, снизит количество конфликтных ситуаций между пользователями. Потому что, откровенно говоря, 500 м – это мало, особенно на водной глади. Вопрос сейчас в стадии рассмотрения.

Кроме того, мы на всех площадках говорим, что эта буферная зона между РВУ должна быть одновременно санитарной зоной, в которой нужно запретить нахождение посторонних плавсредств, людей в водолазном оборудовании – по аналогии с охранной зоной заповедника. Чтобы не было соблазна у браконьеров, как сейчас: подходят на границу участка и по закону их нельзя ни выгнать оттуда, ни в чем-то обвинить.

Также одно из наших предложений это проработка нормативного регулирования для формирования механизма расширения границ рыбоводного участка для добросовестных пользователей в пределах свободной акватории, которая при формировании новых РВУ не может быть использована, что позволит вовлекать в хозяйственный оборот выпадаемые при формировании новых РВУ части акваторий.

В целом, конечно, необходимо приложить максимум усилий для ввода в оборот как можно большего количества рыбоводных участков на акватории морей Дальнего Востока. Природа, как говорится, не терпит пустоты: если на каких-то акваториях нет легальных пользователей, там будет криминал.

Алексей СЕРЕДА, Fishnews

Россия. ДФО > Рыба. Экология > fishnews.ru, 16 ноября 2018 > № 2798978 Олег Попов

Ответы на вопросы российских журналистов

Завершая трёхдневный государственный визит в Республику Сингапур, Владимир Путин ответил на вопросы представителей российских средств массовой информации.

Вопрос: Владимир Владимирович, у Вас за три дня в Сингапуре было очень много встреч, причём некоторые незапланированные – мы видели, как Премьер-министр [Индии] очень эмоционально к Вам подошёл на приёме…

В.Путин: Мы дружим. Когда люди, имеющие такой уровень отношений, встречаются, это нормально.

Вопрос: Какие Вы бы выделили из этих встреч? Потому что действительно мы о многих, наверное, даже не знали. И не помешают ли новые экономические санкции Запада сотрудничеству нашей страны со странами Юго-Восточной Азии?

В.Путин: Любые политически мотивированные ограничения, которые переходят в сферу экономики, мешают развитию экономики: и нам мешают, и нашим партнёрам мешают, причём в том числе и тем, которые вводят эти санкции.

Но это не может остановить развития – это исключено, это невозможно – ни технологического, ни экономического развития. Поэтому сотрудничество будет продолжаться.

Я уже сказал, выступая сегодня: у нас примерно 25 процентов нашего торгового оборота приходится на азиатские страны, и рост значительный. В прошлом году рост составил 27 процентов, это уже около 200 миллиардов долларов – товарооборот растёт.

Развиваются отношения во всех направлениях. Это и высокие технологии – вы видите, как Сингапур, допустим, продвигает идею «умных» городов. А «умные города» откуда берутся? Берутся из современных высоких технологий, в том числе и цифровых технологий. Будем работать.

Мы заключили соглашение о свободной торговле между Евразийским экономическим союзом и Вьетнамом, с Китаем, с Индией у нас «на марше» переговоры, с Сингапуром, – традиционные отношения со многими странами этого региона. И им, конечно, ничто не может навредить и помешать. Будем работать уверенно и, у меня нет сомнений, с хорошими перспективами.

Вопрос: Какие ещё встречи были?

В.Путин: Встреч было много, практически со всеми партнёрами: и с Премьер-министром Японии, и с Председателем Госсовета Китайской Народной Республики сегодня, и с Премьером Сингапура, и с Президентом Кореи. Сейчас только «на ногах» поговорили с вице-президентом Соединённых Штатов Америки. В общем, практически со всеми участниками я встречался.

Вопрос: Владимир Владимирович, Вы такой неблизкий путь проделали сюда, в Сингапур, встретились, сами говорите, практически со всеми представителями стран с очень разными геополитическими интересами. Скажите, Вы сами как бы охарактеризовали итоги своей работы на АСЕАН и ВАС?

В.Путин: Вы знаете, я говорил об этом в своём выступлении сегодня, что характерно для этого региона мира. Мы впервые присутствовали на таком мероприятии в 2005 году по приглашению Малайзии, в качестве гостя Россия присутствовала, и тогда уже начал складываться определённый порядок взаимоотношений между странами региона, который не связан так или иначе напрямую с процессами глобализации, от которых уже многие авторы отказываются, не связан с военными блоками.

На этих форумах продвигается идея взаимосвязанности, то есть сотрудничества вне рамок военно-политических блоков и лишённая вот этих признаков глобализма, которые когда–то кому–то были выгодны, а потом, когда они стали невыгодны, от них начали отказываться. Но не важно.

Здесь на более широкой, что ли, базе складываются эти отношения вне зависимости от политических укладов и выбора пути собственного развития. И это, в общем, оказалось жизнеспособным на сегодняшний день, поэтому встречи в таком формате весьма полезны, продуктивны и идут на пользу.

Вопрос: Добрый день!

Вы вчера встречались с Премьером Японии, а японские СМИ перед этим писали, что Абэ едет сюда с предложением вернуться к советско-японской декларации 1956 года, и, судя по последним сообщениям, Россия и Япония договорились активизировать диалог именно на основе этой декларации. Вы не могли бы рассказать нам детали, что это означает?

В.Путин: Дело в том, что мы начали, вернее, возобновили диалог с нашими японскими партнёрами именно на основе декларации 1956 года, и именно об этом нас наши японские партнёры просили.

Напомню, как всё происходило исторически, много раз я уже об этом говорил, скажу ещё раз. После завершения Второй мировой войны произошли определённые договорённости, в том числе по территориальному размежеванию и по проведению государственных границ. Эти договорённости закреплены в международно-правовых документах, поэтому для нас никаких здесь нет проблем и сложностей. Мы считаем, что всё, что на сегодняшний день сложилось, сложилось на основе международно-правовых документов, закреплённых в результате работы после Второй мировой войны. Тем не менее, как Вы знаете, Япония ставит вопрос по–другому. Мы готовы с ними работать.

В 1956 году Советский Союз и Япония подписали декларацию, которая так и называется: декларация 1956 года. О чём там говорится? Там говорится о том, что Советский Союз после подписания мирного договора готов передать два острова, два южных острова Японии.

Не говорится, на каком основании передать, не говорится, под чьим суверенитетом эти острова останутся, не говорится, на каком основании это будет сделано. Но зафиксирована готовность Советского Союза эти два острова передать.

После этого состоялась ратификация и Верховным Советом СССР, и парламентом Японии. А затем Япония отказалась от выполнения этих договорённостей.

И поскольку всё это долго тянулось, ещё во времена, по–моему, президентства Горбачёва, Советский Союз вообще отказался от дальнейшего исполнения. Потом японцы попросили нас вернуться к обсуждению этих проблем в рамках этой декларации. Но в ходе дискуссии как–то у нас центр тяжести сместился, он отошёл уже, по сути дела, от декларации 1956 года.

Вчера действительно в ходе нашей встречи Премьер-министр сказал, что Япония готова была бы вернуться к обсуждению этой проблемы на основе декларации 1956 года. Но это требует, конечно, отдельной, дополнительной, серьёзной проработки, имея в виду, что в самой декларации, как вы слышали, я только что об этом сказал, далеко не всё ясно.

Там в принципе только изложена проблема, что Советский Союз готов передать два острова южной части гряды, но не сказано, на каких основаниях и под чей суверенитет они попадают. Это всё предмет серьёзной проработки, тем более что когда–то сама Япония от реализации этих соглашений отказалась.

Вопрос: У меня тоже вопрос про форум, но про другой – про Давосский. Как Вы относитесь к идее, что Россия откажется от участия в Давосском форуме, если организаторы форума не снимут ограничения на участие там конкретных российских бизнесменов? И если Россия всё–таки не будет [присутствовать] на Давосе, не скажется ли это на авторитете России в мировой экономике?

В.Путин: На авторитете России в мировой экономике это точно не скажется. Авторитет любой страны в рамках мировой экономики зависит прежде всего от экономической мощи страны, структуры экономики, результатов, которые она демонстрирует с точки зрения её технологичности, роста ВВП, макроэкономических показателей, то есть низкого уровня инфляции, низкого внешнего долга, отсутствия дефицита бюджета, либо наличие минимального дефицита бюджета, а лучше профицита, который у нас сейчас, кстати говоря.

В этой связи могу сказать, что в целом мы добиваемся целей, которые перед собой ставим, и чувствуем себя уверенно. Тем не менее такие площадки, как Давосский форум, они полезны.

Будучи ещё вице-губернатором Петербурга, я достаточно часто ездил, почти каждый год ездил в Давос, потом, работая в Москве, был реже и реже. В последнее время я там практически не появляюсь. Но площадка хорошая.

А вообще цель таких площадок, таких встреч, таких свободных обсуждений, непредвзятых, она как раз заключается в том, чтобы сближать людей вне рамок каких бы то ни было политических ограничений. И если кто–то на площадках подобного рода вводит ограничения, они работают сами против себя, они разрушают основу своей деятельности – вот это мы должны иметь в виду.

Что касается нашего участия, то каждый человек имеет право – бизнесмен, представитель какой–то компании, а там представлены прежде всего представители бизнеса, – у нас люди свободные, они сами принимают решение о том, будут они участвовать или не будут.

Вопрос: Состоялись выборы в самопровозглашённых республиках Донбасса, их осудил Киев и Запад, отметив, что это нарушение Минских договорённостей. Как Вы оцениваете выборы? И давно не собирался «нормандский формат» и у Вас не было контактов с Президентом Украины. Может, они были в Париже? Почему так, на Ваш взгляд, происходит? Есть ощущение, что, возможно, российская сторона ждёт смены власти на Украине, ведь скоро выборы.

В.Путин: Первое, что касается осуждения кем бы то ни было этих выборов. Мы что–то не слышали осуждения убийств, которые происходят на территории непризнанных республик, вот в чём всё дело.

Сначала нужно было бы осудить убийства, которые там происходят, политически мотивированные. Этим и вызвана реакция людей, которые там проживают. А что думали те, которые организуют подобные преступления? Конечно, выборы были неизбежны. Это первое.

Второе: встречаться в «нормандском формате» в настоящее время в ходе предвыборной кампании, которая происходит на Украине, более или менее бессмысленно, потому что вообще до сих пор сегодняшние украинские власти не проявили желания выполнять Минские соглашения, они же ничего не делают для имплементации этих договорённостей, ничего не происходит.

Даже закон об особом статусе Донбасса, который принят парламентом Украины, до сих пор не вступил в силу. Это ключевой элемент урегулирования. Нет, как будто так и надо! Все ждут какого–то исполнения Минских договорённостей от России, а то, что киевские власти ничего не делают, этого предпочитает никто не замечать.

И наконец, самое главное, по поводу того, способна ли сегодняшняя власть что–то сделать для урегулирования. На мой взгляд, нет. Пока такие люди будут у власти в Киеве, вряд ли можно рассчитывать на мирное решение вопросов на этих территориях.

Тем не менее мы считаем, что другого пути нет и всё равно придётся договариваться. Надеюсь, что люди, которые возглавят страну в будущем, кто бы это ни был, – мы, кстати говоря, в любом случае будем уважать выбор украинского народа, будем работать со всеми – всё–таки придут к выводу о том, что другого пути, кроме мирного, не существует, и нужно выполнять Минские соглашения.

Вопрос: Можно вопрос, тоже относящийся к Украине как раз?

В Москве у Администрации Президента как раз по поводу Украины проходят одиночные пикеты, по поводу обмена военнопленными. Будет ли это и почему до сих пор это не произошло, именно обмен «всех на всех»? Говорили Вы, может быть, с Москальковой по этому поводу и будет ли какое–то решение?

В.Путин: Это правильная формула: «всех на всех». К сожалению, происходит нечто другое. Дело в том, что украинские власти объявляют часть людей, которые удерживаются в киевских тюрьмах, в различных учреждениях и просто без суда содержатся, – их объявляют уголовными преступниками, которые подверглись процедуре уголовного преследования в рамках действующего на Украине закона, и они выводятся за рамки количества обмениваемых лиц – вот и всё.

И конечно, представители Донбасса с этим не согласны. Они с таким же успехом могут провести через свои судебные процедуры кого угодно и тоже вывести их за рамки тех, на кого нужно менять. В этом всё и дело.

У действующих сегодня киевских властей нет желания обменивать незаконно удерживаемых лиц. Это мы видели, кстати говоря, и по задержаниям в рамках захвата людей в Азовском море. Взяли моряков задержали там – незаконное задержание. Ведь даже по действующим нашим соглашениям ловить можно рыбу где угодно, нельзя только заходить в территориальные воды, вот и всё. Они же действуют, эти соглашения, никто их не отменял. Взяли людей задержали и держали там целый год. Капитана судна, по–моему, до сих пор там держат. Это абсолютно незаконные действия.

В то время когда наши пограничники задержали там соответствующее судно, желания даже не было по этому поводу разговаривать, как будто этих людей не существует. Так вот сегодняшние киевские власти относятся к своим гражданам.

Вопрос: Добрый день!

Сингапур часто преподносят как какую–то передовую часть digital–мира, цифровизации и технологии. Мы посмотрели, Москва во многих отношениях будет даже прогрессивнее Сингапура. На Вас что–то произвело здесь какое–то особое впечатление?

В.Путин: Я бы не стал здесь нос задирать, говорить, что мы лучше всех. Сингапур – хороший пример развития, в том числе и в цифровой сфере, здесь эффективно решаются многие вопросы, в том числе вопросы социального характера, жилищного строительства, и всё, что есть хорошего в мире, мы должны это иметь в виду и брать на вооружение.

Но Москва действительно с точки зрения развития вообще и цифрового развития, управления городом, безусловно, занимает лидирующие позиции в мире.

Вопрос: Владимир Владимирович, Вы сказали, что пообщались с Пенсом «на ногах». Не могли бы, может быть, о каких–то деталях рассказать, о чём говорили, может быть, о подготовке встречи с Трампом?

И тоже ещё один вопрос на эту тему. В свете угрозы, что американцы введут вторую волну санкций из–за дела Скрипалей и так далее, может ли это как–то сказаться на подготовке Вашей встречи и Трампа в Буэнос–Айресе и на возможности взаимных визитов в следующем году?

В.Путин: Любые недружественные шаги так или иначе отражаются на графике работы, на графике наших встреч. Мы были готовы встретиться в Париже, но мы уже говорили о том, что не хотели мешать большому мероприятию, которое организовывало Правительство и Президент Франции.

Это действительно крупное мероприятие, там было 90 человек – глав государств и правительств, – поэтому достаточно сложно было организовать нормальную, полноценную работу. Договорились встретиться в Буэнос–Айресе, и если получится, мы со своей стороны готовы. Сейчас вице–президент говорил, что американская сторона тоже готовится к этой встрече. Посмотрим, что получится.

Нам действительно есть о чём поговорить. В ходе рабочего ланча в Париже дискуссия была общая и достаточно интенсивная. Нам с Президентом Трампом удалось поучаствовать в этой общей дискуссии достаточно содержательно.

Мы говорили и по вопросам безопасности, и по вопросам развития экономики, и по региональным проблемам. Сейчас с вице–президентом США мы примерно затронули всё то же самое.

Одна из ключевых проблем, безусловно, это проблема стратегической стабильности, потому что мы должны понять, что будет с договором СНВ–3, мы должны понять, что будет происходить в рамках договора по ракетам средней и меньшей дальности, как здесь будут развиваться события.

Есть и другие вопросы, в том числе связанные с нашими взаимными экономическими отношениями. У нас небольшой объём, но есть очень перспективные направления, в развитии которых заинтересованы как Соединённые Штаты, так и мы.

И наконец, это горячие точки планеты, – это Сирия, это северокорейская ядерная программа, это отношения с Ираном в рамках СВПД. То есть во все эти вопросы, и не только в эти, но и в другие, вовлечены как Соединённые Штаты, так и Россия.

Безусловно, нам нужен диалог на высшем уровне, на экспертном уровне. Мы готовы к восстановлению полноформатной работы настолько, насколько готовы американские партнёры.

Вопрос: В Париже Вы говорили с Президентом Макроном, одна из главных тем обсуждения с европейскими партнёрами – это восстановление Сирии. Как сейчас, собственно, в Европе реагируют на эти предложения? И готова ли Россия тратить деньги на восстановление Сирии?

В.Путин: Дело не в том, что мы готовы тратить деньги. Дело в том, что мы готовы к полноформатной работе, в том числе, скажем, в тех секторах экономики Сирии, которые могут выгодны быть и для нас, и для Сирийского государства.

А в ходе этой совместной работы, естественно, это приведёт к восстановлению рабочих мест, восстановлению инфраструктуры и так далее. Там есть чем заниматься, в Сирии. И дело это касается не прямых бюджетных вложений.

Что касается чисто гуманитарной составляющей, мы, как Вы знаете, и так регулярно поставляем туда гуманитарную помощь по самым разным каналам. Мне показалось, что наши европейские партнёры с пониманием отнеслись к этим проблемам и проявили свою готовность к совместной работе по этим гуманитарным направлениям ещё в ходе нашей дискуссии в Стамбуле, когда я сказал о необходимости оказания помощи в направлении поставки лекарственных препаратов, медицинского оборудования. И Канцлер Меркель, и Президент Макрон отреагировали положительно, и об этом сказали, кстати говоря, на пресс–конференции. Эта работа, надеюсь, будет продолжаться.

Некоторые операции мы совместно с Францией уже провели. На наших транспортных самолётах была доставлена гуманитарная помощь в Сирию. Надеюсь, эта работа будет продолжена не только с Францией, но и с другими европейскими странами, которые все вместе в высшей степени, на мой взгляд, заинтересованы в том, чтобы восстанавливать Сирию. Потому что только в случае восстановления можно ожидать полномасштабного возвращения людей в свои родные дома, к родным очагам.

Да, мы слышим соображения о том, что это должно быть добровольно. Кто же поедет не добровольно? Кого же силой туда затащат из лагерей, скажем, беженцев? Кого можно силой оттуда выгнать, скажем, из Турции или Ливана, из Иордании – никого силой же не заставишь, правда?

Люди вернутся, если есть элементарная канализация, водоснабжение, электричество, – вот чем надо заняться. И конечно, мировое сообщество, прежде всего Европа, если не хочет нового наплыва эмигрантов, должна об этом подумать, избавиться от каких–то фобий и просто помочь сирийскому народу вне зависимости от политических пристрастий, помогая политическому процессу, – это само собой разумеется.

Вопрос: Владимир Владимирович, Вы сейчас сказали, что встречаться в «нормандском формате» пока бессмысленно. Правильно ли я понимаю, что, пока Порошенко у власти, «нормандская четвёрка» не соберётся и ситуация не сдвинется? И вообще, может ли Россия как–то повлиять на Украину?

В.Путин: Действующий Президент, к сожалению, не проявил желания и готовности к реализации Минских соглашений. Я же сказал: Рада приняла закон об особом статусе Донбасса, а Президент не вводит его в действие – он не хочет. Не знаю, по каким соображениям, это Вы у него спросите.

Изменится ли что–то после выборов – я не знаю. Если придёт другой человек, наверно, он учтёт то, что происходит в настоящий момент. Сможет ли сделать какие–то усилия над собой действующий Президент, изменит ли он своё отношение к этому делу – я тоже не знаю. Это надо у него спрашивать.

Вопрос: В ходе короткого общения с Нетаньяху в Париже обсуждалась ли возможность более обстоятельной встречи? Может ли такая встреча в ближайшие месяцы состояться?

В.Путин: Мы не планировали пока, но говорили, конечно, о той трагедии, которая произошла в Сирии, имею в виду гибель нашего самолёта и гибель наших людей, наших военнослужащих.

Позиция Израиля понятна, известна. Они считают, что они непричастны к этой трагедии. Мы, разумеется, говорили об этом, говорили и о некоторых других вопросах, связанных и с двусторонними отношениями, и с ситуацией в регионе в целом, и в Сирии в частности. Конкретные сроки возможной двусторонней встречи не обговаривались.

Вопрос: Владимир Владимирович, как Вы считаете, есть ли необходимость с учётом волатильности на нефтяном рынке сотрудничать дальше с саудитами и в 2019 году ограничивать добычу?

В.Путин: По поводу того, нужно ли ограничивать или не нужно, пока ничего не буду говорить, здесь нужно быть очень аккуратным, каждое слово имеет значение и выражается в доходах федерального бюджета. Но то, что нужно сотрудничать, это очевидно, и мы будем сотрудничать. Формат ОПЕК+ зарекомендовал себя положительно, мы видим это по ситуации на рынке.

Но вы знаете мнения экспертов, в том числе российских экспертов, отскок немножко вниз, немножко вверх возможен. И думаю, что эта сегодняшняя цена не очень стабильная, она может пойти и наверх. Связано это со многими факторами, вы это знаете. Кстати говоря, мы с Президентом Трампом обсуждали это в Париже, во всяком случае, говорили об этом.

В последнее время, за последние полтора года, Соединённые Штаты значительно нарастили добычу. Это сказывается, конечно, на потреблении внутри страны, внутри Штатов, значит, они меньше закупают за границей. Это отражается на всём нефтяном рынке.

Но связано это с определённой формой добычи, которая сильно зависит от цены. Как только цена падает – вот сейчас она немножко упала, – так и рентабельность этой shale oil тоже начинает падать, поэтому это всё так взаимосвязано.

Нужна оптимальная цена и для производителя, и для потребителя – вот то, что есть сейчас, то, что было совсем недавно, где–то в районе 70 долларов, нас вполне устраивает, если иметь в виду, что, как вы знаете, у нас расходная часть бюджета посчитана из 40 долларов за баррель. Это даёт нам возможность уверенно себя чувствовать, работать спокойно, стабильно, добиваться очень хороших результатов, которые отражаются на макроэкономике.

У нас в этом году почти наверняка будет профицитный бюджет, У нас, по–моему, 120 миллиардов долларов положительное сальдо торгового баланса, и это при минимальном внешнем долге – где–то в районе 15 процентов.

Это создаёт очень хорошую базу для продолжения уверенной работы по тому, чтобы добиваться и более высоких темпов роста ВВП, и заниматься структурными преобразованиями.

Спасибо вам большое.

Всего хорошего, до свидания!

Сингапур. Россия. АСЕАН > Внешэкономсвязи, политика > kremlin.ru, 15 ноября 2018 > № 2793476 Владимир Путин

Саммит Россия – АСЕАН

Владимир Путин принял участие в пленарном заседании саммита Россия – Ассоциация государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН).

На повестке дня саммита – вопросы углубления взаимодействия в торговой, инвестиционной, гуманитарной сферах, развитие контактов АСЕАН с Краткая справка Евразийский экономический союз (ЕАЭС) http://special.kremlin.ru/catalog/glossary/89 Евразийским экономическим союзом и Краткая справка Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) http://special.kremlin.ru/catalog/glossary/42 Шанхайской организацией сотрудничества, актуальные международные и региональные проблемы.

По итогам пленарного заседания приняты Совместное заявление 3-го саммита Российская Федерация – АСЕАН о стратегическом партнёрстве и Заявление Российской Федерации и АСЕАН о сотрудничестве в области обеспечения безопасности использования информационно-коммуникационных технологий и самих информационно-коммуникационных технологий.

В присутствии глав делегаций – участников саммита подписан Меморандум о взаимопонимании между Ассоциацией государств Юго-Восточной Азии и Евразийской экономической комиссией в области экономического сотрудничества.

В состав Краткая справка Ассоциация государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) http://special.kremlin.ru/catalog/glossary/77 АСЕАН входят 10 стран, расположенных в Юго-Восточной Азии: Бруней-Даруссалам, Вьетнам, Индонезия, Камбоджа, Лаос, Малайзия, Мьянма, Сингапур, Таиланд и Филиппины. Россия является полномасштабным партнёром по диалогу с организацией с июля 1996 года.

* * *

Выступления на пленарном заседании саммита Россия – Ассоциация государств Юго-Восточной Азии

Ли Сянь Лун (как переведено): Ваше Величество, Ваше превосходительство!

От имени всех лидеров АСЕАН позвольте приветствовать господина Путина, Президента Российской Федерации, в Сингапуре. Мы считаем большой честью, что Вы присоединились к нам на третьем саммите Россия – АСЕАН.

В последний раз лидеры АСЕАН и Российской Федерации встретились в Сочи в 2016 году, для того чтобы отметить двадцатую годовщину отношений и диалога между Россией и АСЕАН. Я очень рад, что с тех пор мы добились серьёзного прогресса в нашем партнёрстве.

АСЕАН и Россия работают по многим вопросам политической, социальной, культурной проблематики, вопросам безопасности. Помимо этого мы также рады, что Россия принимает участие в ряде наших форматов, таких как ВАС, АСЕАН+, СМОА+. И этот саммит – это своевременная возможность вновь подтвердить наше желание укрепить в дальнейшем связи между АСЕАН и Россией.

Сегодня мы выступим с совместным заявлением, а также с заявлением о сотрудничестве в области безопасности использования ИКТ. Мы также будем свидетелями подписания меморандума о взаимопонимании по сотрудничеству между АСЕАН и Евразийским экономическим союзом.

Сингапур поддерживает развитие сотрудничества между АСЕАН и Россией на уровне партнёрства. Мы уверены, что это позволит укрепить сотрудничество в областях, представляющих интерес для всех сторон. И я с нетерпением ожидаю нашей дискуссии с Президентом Путиным и лидерами АСЕАН относительно того, каким образом мы могли бы укрепить этот диалог, это партнёрство.

Сейчас я передаю слово Президенту Путину.

В.Путин: Уважаемый господин председатель! Уважаемые коллеги!

Прежде всего хотел бы поблагодарить Премьер-министра Республики Сингапур господина Ли Сянь Луна за инициативу проведения очередного саммита Россия – Ассоциация государств Юго-Восточной Азии.

Россия уделяет большое внимание развитию отношений с АСЕАН на основе взаимного уважения и учёта интересов друг друга.

На саммите в Сочи, о котором господин Премьер-министр только что упомянул, в мае 2016 года мы приняли декларацию и план действий, которые поставили цель – вывести сотрудничество России и АСЕАН на уровень стратегического партнёрства.

За два прошедших года нам вместе удалось многое сделать. Активизировался политический диалог; с прошлого года в Джакарте действует постпредство России при АСЕАН. Мы координируем наши подходы по ключевым проблемам АТР, вызовам и угрозам региональной стабильности, укрепляем сотрудничество в борьбе с терроризмом, наркотрафиком, организованной преступностью.

Ежегодные встречи проводят министры иностранных дел. Глава российского оборонного ведомства принимает участие в совещаниях минобороны АСЕАН, а Министр внутренних дел – в конференциях Ассоциации национальных полиций АСЕАН. Налажены контакты российских парламентариев с Межпарламентской ассамблеей АСЕАН.

Поступательно развиваются экономические связи. В 2017 году товарооборот России с АСЕАН увеличился на 35 процентов. Объём взаимных накопленных инвестиций превышает 25 миллиардов долларов.

Успешно реализуется совместная «дорожная карта» делового сотрудничества. Она насчитывает порядка 60 совместных проектов в промышленности, высоких технологиях. Приняты и используются программы сотрудничества в сферах энергетики и сельского хозяйства. Работает деловой совет Россия – АСЕАН.

Полезным было бы продолжение работы российской делегации в асеановском деловом и инвестиционном форуме, который вчера завершился в Сингапуре.

В свою очередь, предприниматели из стран АСЕАН всегда широко представлены на Санкт-Петербургском и Восточном экономических форумах в России. Пользуясь случаем, хотел бы пригласить официальные и деловые круги «десятки» приехать в Россию на следующие заседания этих форумов в 2019 году.

Важным считаем налаживание регулярного диалога по линии АСЕАН – Евразийский экономический союз. Шагом в этом направлении является подписание меморандума о взаимопонимании между Ассоциацией и Евразийской экономической комиссией.

Признательны партнёрам из АСЕАН за поддержку российской инициативы принять совместное заявление по информационной безопасности, направленное на повышение эффективности борьбы с киберпреступностью и выработку единых подходов к поведению государств в глобальном информационном пространстве.

Россия присоединится к планам АСЕАН по созданию сети «умных городов». В нашей стране лидером по внедрению цифровых технологий в городскую среду является столица – Москва, которая уже активно сотрудничает с Сингапуром на двусторонней основе. Рассчитываем, что география такого взаимодействия будет обоюдно расширяться.

Безусловно, востребованной является тесная координация в вопросах реагирования на природные и техногенные катастрофы. Работа над меморандумом о сотрудничестве в области предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций уже завершена. Рассчитываем, что в ближайшее время удастся выйти на его подписание.

Готовы и далее помогать государствам АСЕАН в борьбе с распространением инфекционных заболеваний. Предлагаем воспользоваться возможностями программ повышения квалификаций медиков на базе центра биологической безопасности, открытого в этом году во Владивостоке. Можно было бы подумать о проведении совместных учений по реагированию на опасные инфекционные заболевания.

И конечно, отмечу поступательное развитие гуманитарных связей между Россией и государствами АСЕАН.

Две недели назад в Мьянме своё первое заседание провела рабочая группа по образованию. Осуществляется план действий в области науки, технологий, инноваций до 2025 года. С апреля начала функционировать сеть исследовательских центров ведущих вузов России и АСЕАН.

Было бы полезно поставить на регулярную основу организацию образовательных и университетских форумов. Подобные мероприятия успешно прошли в 2016 и 2017 годах в России.

Упрочению связей между молодыми людьми наших стран способствует проведение молодёжных саммитов Россия – АСЕАН. Следующий планируется провести в 2019 году на Филиппинах.

Уважаемые коллеги!

Я обозначил лишь наиболее важные аспекты взаимодействия России и АСЕАН, ключевые договорённости и документы, подготовленные к саммиту.

Убеждён, для расширения нашего сотрудничества открываются широкие возможности и горизонты. Рассчитываю на открытый и заинтересованный обмен мнениями.

Благодарю вас за внимание.

Сингапур. Россия. Азия > Внешэкономсвязи, политика > kremlin.ru, 14 ноября 2018 > № 2791533 Владимир Путин, Ли Сянь Лун

Труд земной и небесный

Урал — как мощная опорная балка, на которой утвердилось государство Российское

Александр Проханов

Касаюсь рукой седого уральского камня, словно ласкаю уральских ребят. Тепло моих рук от камня к камню течёт на юг, теряется вдалеке — среди астраханских пустынь. Моё тепло течёт и на север сквозь дебри, студёные озера, гранитные кручи — до самого Ледовитого океана. Здесь Урал ныряет в пучину, движется дальше, подводными путями — до Новой Земли, где всплывает на поверхность и снова ныряет, уходит вплоть до Северного полюса. Теплом моих рук омывается Северный полюс.

Уральский хребет — как гигантское коромысло, на котором висят два полуналитых ведра западной и восточной России. И миссия Урала — удержать эти два ведра, не расплескать ни капли. Урал — как мощная опорная балка, на которой утвердилось государство Российское. Заводы, шахты, плавильные печи, космические лаборатории, ядерные центры, военные гарнизоны, храмы… Урал таинственный. Верхотурье касается золотыми крестами Фаворского света. А в южной чаше загадочного Аркаима ходит кругами солнце и блещут ночные созвездия.

Ищу ответ: в чём она, уральская мечта, каков он, волшебный каменный цветок, воспетый сказочным Бажовым?

Завод "Уралтрансмаш" лязгает железом, отекает ручьями сварки, дышит сталью. С его конвейера сходят самоходные гаубицы: "Акации", "Гиацинты", "Тюльпаны", — вся клумба цветов, как называют свою продукцию заводчане. Я видел эти гаубицы с грохочущими стволами в Афганистане, видел, как они карабкаются по склонам чеченских гор, видел под Донецком, когда земля вокруг сотрясалась от взрывов. Инженеры, рабочие, начальники цехов рассказывали мне, как они спасали завод. В 90-е годы его убили, растащили станки, распродали запасы металла. По опустелым цехам ходили хищники в поисках последнего заводского добра. Заводчанам внушали, что они больше не нужны стране, что у России больше нет врагов, что грозная гаубица — отрыжка советского прошлого. По восемь месяцев людям не выдавали зарплату, называли их динозаврами и ретроградами. Инженеры предприятия среди насмешек и шельмования спасали заводские секреты, прятали драгоценное оборудование, сберегали чертежи, пережидали страшное время. И пришли времена, когда молодая российская армия стала нуждаться в самоходках. И завод ожил. Эти немолодые, пропитанные духом огня и стали люди совершили великий подвиг во имя государства Российского. И когда по брусчатке Красной площади в голубых дымках движутся самоходки, я мысленно отдаю им честь, обнимаю этих великих людей.

Белоярская атомная станция — гордость России. В гигантских кристаллах, в бетонных — до неба — корпусах работают драгоценные реакторы, вращаются турбины и генераторы, их ток питает индустриальный центр Урала. Эта атомная станция работает на быстрых нейтронах. Ей нет равных в мире. Здесь используются особые технологии, позволяющие сжигать низкосортный уран и, используя его мощь, получать на выходе не только электричество, но и плутоний, который вновь пускается в дело, сгорает в топках реактора. Этот безотходный замкнутый цикл делает Белоярскую станцию уникальной. Она прекрасна в своей грозной красоте, с эстетикой громадных механизмов, драгоценных экранов.

Атомщики — это особая каста. Инженеры-интеллектуалы, их суждения об атомных станциях и их суждения о судьбах страны и Урала… Они, как и я, ищут ответа, в чём уральское чудо, быть может, не осознавая, что они и есть это чудо.

Недалеко от Екатеринбурга — Верхняя Пышма. Здесь расположена Уральская горно-металлургическая компания, основанная удивительным человеком — Андреем Анатольевичем Козицыным. Из руды здесь выплавляется медь, золото, редкие металлы. День и ночь в цехах вращаются громадные карусели с чашами, в которые изливается огнедышащая струя металла. Сырая медь помещается в громадные ванны, сквозь которые проходит электрический ток, и из этих едких жгучих купелей извлекаются листы красной меди. В безлюдных цехах работают громадные роботы. Из толстенных медных пластин собраны огромные кипы, они упаковываются и уходят на заводы, где из них рождаются провода, корабельные винты, драгоценные медные вазы.

Андрей Анатольевич Козицын — удивительный русский хозяин. Своим размахом, этикой, взглядом на Россию и русский народ напоминает Третьякова, Рябушинских, Щукиных. Те не только ставили заводы и мануфактуры, но и торговали с окрестными странами, вкладывали свои прибыли в картинные галереи, в Русские дома, просветительские центры. В Верхней Пышме радениями компании возводятся стадионы, ледовые дворцы, жилые районы с фонтанами и скверами. Усилиями Козицына здесь созданы два музея, известные на весь Урал. Музей русского оружия с коллекциями пушек, ракет и танков, с подводной лодкой, самолётами разных типов. И второй музей, которому нет равных в России. Здесь собрана драгоценная коллекция автомобилей: здесь и самые первые, трёхколесные, напоминающие рикш, и автомобили из гаража последнего российского императора, здесь и великолепные последние модели автомобилей, которыми может гордиться любой автосалон. И это не мёртвая застывшая экспозиция. Здесь всегда многолюдно и шумно. Среди самолётов и танков проходят фестивали военно-патриотических клубов, совершаются концерты патриотических песен. Козицын — это давно ожидаемый тип русского предпринимателя, ничем не похожий на изобилующих в нашей экономике компрадоров. Те вычерпывают из России её богатства, отправляют за границу, возводя на лазурных берегах и в Альпах свои дворцы и палаты, оставляя после себя опустошённую русскую землю. Козицын чувствует боли и нужды родного народа, отдает ему свои сбережения, свой интеллект. Я думал об этом, когда при мне в цеху отливали золотой слиток. Бушующее пламя горелки лизало плавильный тигель, из него истекала огненная золотая струя, застывая в виде драгоценного слитка. Он был так тяжел и прекрасен, этот золотой слиток, в котором таилось уральское чудо!

Нижний Тагил по своей красоте уступает Москве и Петербургу, Казани и Нижнему Новгороду. Но это столичный город. Нижний Тагил — танковая столица России. Здесь работает знаменитый Уралвагонзавод, в самом названии которого присутствует угрюмая неодолимая сила. Одна половина завода строит вагоны, собирает колёсные пары, похожие на штанги для могучих великанов. Обилие этих бесконечных колёсных пар, темп, с которым завод строит вагоны, говорят о разбеге, что получает страна. О мобильных грузах, что несутся по Транссибу, БАМу до самого Тихого океана, а также к ледовитым морям и на запад — в Европу.

На другой половине завода куются танки. Конвейер медленно, толчками движется вдоль громадного цеха — на нём рождаются танки. На железную коробку насаживаются валки, на них надевают гусеницы. В тёмную нишу опускают масляный сияющий двигатель, с неба опускается башня с могучей пушкой. Танк живой, дышащий. Сквозь люки и скважины видны лица рабочих. Они насыщают танк множеством драгоценных приборов. Дальномеры, прицелы, радары — они помогают танку на огромных скоростях вести прицельную стрельбу, предупреждают танк о летящей на него ракете. Танк окутывается дымовой завесой и становится невидимым. Его окружает облако тончайшей металлической пудры, в которой сгорает подлетающая ракета. Сойдя с конвейера, танк уходит на полигон, что расположен тут же, неподалёку от завода. Испытатели исследуют каждый танк: его прицел, пушки, пулемёты, гоняют по оврагам, рытвинам, водным преградам, заставляют его, как стальную балерину, крутиться на месте, швыряют в воздух, превращая в груду летающей брони. Эти замечательные люди говорили мне, что их мечта в том, чтобы русский танк и впредь оставался лучшим танком в мире, чтобы он превосходил американский "Абрамс" и израильский "Меркава". Они испытают дневную порцию танков, стянут с себя комбинезоны и шлемы и вернутся к домашним очагам, где их ждут жёны и дети. Их мечта — о домашнем уюте и достатке, о здоровье любимых и близких. О здоровье великой Родины, которую, уходя в полки, защищают их великолепные танки. Уралвагонзавод выпускает танки новейших модификаций, он выпускает танк Т-90, выпускает "Армату". В конструкторских бюро рождаются машины для будущих войн, которые, быть может, удастся предотвратить благодаря этим танкам.

Уралвагонзавод выпустил танк, который является прародителем всех этих танков, танк, озарённый мистическим светом святости, окружённый ореолом русской победы — танк Т-34. Этот танк стоит в городах и посёлках, на обочинах шумных автострад и крохотных просёлков. Этот танк — спаситель, угодник, окружённый нимбом русской крови и слёз, русских молитв и победных криков. Война, которую выиграл Т-34, война священная, война, одолевшая самые страшные, чёрные силы мироздания. Война, сокрушившая демонов, и поэтому танкисты, сидевшие за рычагами Т-34, были подобны ангелам.

Я с благоговением трогаю броню Т-34, я глажу её, испытываю нежность и слёзную благодарность. Быть может, этот танк видел и помнит моего отца, павшего под Сталинградом. Стрелок, сидевший за прицелами танка, пробил броню фашистского "Тигра". В 1943 году рабочие Уралвагонзавода и Нижнего Тагила собрали деньги и построили на них танковую колонну, дав ей имя Дмитрия Донского. Здесь же из уральцев были собраны экипажи. Эти машины прямо с конвейера пошли в бой на Курской дуге.

У заводской проходной построен дивный храм, посвящённый Дмитрию Донскому. В этом храме есть поразительная фреска. На этой фреске мчатся Т-34-ки, стреляя по горящему Рейхстагу. Красноармеец ведёт за собой сонм русских святых, он указывает на павших в бою советских солдат, словно говорит святым: посмотрите на них. И они — святые, и они пополнят ваш священный сонм. Меч святого князя Дмитрия Донского, шлем другого святого князя, Александра Невского, тайным образом хранятся в броне танка Т-34, делая его святым. Танк Т-34 — это воплощение уральской мечты, в которой земные труды превращаются в труды по сбережению Российского государства, труды, из земных переходящие в труды небесные.

В Нижнем Тагиле живёт удивительный человек — Владислав Валентинович Тетюхин. Он немолод, ему за 80, он советский инженер, создававший на Урале титановое производство. Русский титан летает в ракетах и самолётах, его охотно, невзирая на все санкции, покупают американцы. Тетюхин в советское время своими трудами взращивал это титановое производство. Когда наступили 90-е, вся советская собственность была приватизирована, и он стал одним из главных владельцев предприятия. Но в отличие от многих стяжателей не разгромил, не разворовал уникальное производство, а сберёг его, сохранил, преумножил. Я не знаю, что побудило его совершить этот уникальный поступок — прозрение или вещий сон, или к нему, советскому атеисту, явился полуночный ангел, но он продал принадлежащую ему долю титановых акций и полученные огромные средства вложил в создание уникального медицинского центра на окраине Нижнего Тагила. В этом центре ставят искусственные протезы из титана. А нужда в этих протезах велика.

Великолепное здание с операционными, с палатами, с помещениями для реабилитации, оснащённые уникальной медицинской техникой, лучший в России медицинский персонал. Тетюхин захотел, чтобы титан служил не только самолётам и ракетам, но и людям, которым он обязан всем: образованием, работой, ощущением гражданина великой непобедимой Родины. Он совершил евангельский подвиг — раздал имение своё. И если верить евангельской притче, ему уготовано Царствие Небесное. Его подвиг уникален среди царящего в нашем обществе стяжательства и культа Золотого тельца. Этот подвиг — как тончайший драгоценный побег, восходящий из грохочущего металла и тяжеловесных сумрачных руд к небесной красоте и сиянию. Уральскую мечту этот удивительный человек воплотил в своих деяниях, которые уравновешивают чёрствость, стяжательство, глухоту, которые окружают многих из нас.

Я посетил небольшой городок Верхотурье, что находится в 300 километрах севернее Екатеринбурга. Когда-то он был столицей Урала. В нём — дивной красоты Кремль с храмом нарышкинского барокко. Великолепный монастырь с огромным собором, построенным в честь 300-летия Дома Романовых, который так и не дождался визита государя. В нём красивый деревянный терем, построенный Григорием Распутиным на случай, если в Верхотурье пожаловали бы члены императорской семьи. Над рекой Турой на камнях шумят сосняки, и дух захватывает от красоты и величия.

В этом городке на одной из улиц есть двухэтажный деревянный дом, покосившийся, как севший на мель корабль. В этом доме жили когда-то две мои тётушки, отсидевшие в лагерях и отправленные в Верхотурье на поселение. Одна врачевала верхотурцев, другая в школе рабочей молодежи преподавала верхотурцам немецкий язык. Я школьником дважды приезжал сюда. Верхотурье стал городом моего отрочества. Под стенами монастыря до сих пор есть пруд, в котором я научился плавать. Среди розовых цветов шиповника я помню милую девушку, которая подарила мне на память чудесный цветок. Верхотурье со своей историей Строгановых и Демидовых воспринимается мной как город удивительного милосердия, русского сердоболья. В нём находили приют мученики, изгнанники, разбойники благоразумные. Помню, как на крыльце домов сидели расконвоированные пленные немцы, готовые отправиться в свою Германию. Выменивали на солдатское сукно сало и хлеб у местных жителей. К моим тётушкам, чудом выжившим среди лесоповалов и непосильных трудов, свивших здесь уютное гнездо, приходили ссыльные из Прибалтики, когда туда вошли советские войска, и одного из них, эстонского коммерсанта, я шёпотом называл "буржуй недорезанный".

В монастырских стенах находилась колония малолетних преступников. Я помню, как воспитатели выводили недавних хулиганов из колонии на берег пруда и смотрели, как те, наслаждаясь свободой, плавают в тёплой воде. Сюда вдруг нахлынули харбинцы, решившие вернуться из Китая в Россию. Семья старых русских интеллигентов заходила в гости к моим тётушкам, и они распивали чаи, вспоминая былые времена. Царь не доехал до Верхотурья, но его довезли до Екатеринбурга в Ипатьевский дом, где он был расстрелян в ту злосчастную ночь.

Урал — таинственный, отсюда исходят таинственные силы, сберегающие от напастья державу. И другие силы, рождённые на Урале, сметают с лица земли могучие русские империи. Урал, где получили своё завершение две великих империи — Романовская и Советская. Когда я впервые увидел Ганину яму, куда были сброшены четвертованные останки царской семьи, я испытал ужас, словно меня коснулась непостижимая тайна. Сюда, в эту щель земли, канула вся 300-летняя империя с Петром I, Александром III , Пушкиным, Тютчевым, с великими операми и стихами, великими победами и свершениями. Сюда ушла, здесь исчезла огромная эра России. Здесь, чтобы заслонить эту ужасную щель, запечатать вход в преисподнюю, был построен деревянный монастырь. Своей красотой и нежностью напоминающий град Китеж. В Екатеринбурге родился и правил Борис Николаевич Ельцин, чьё правление завершилось крахом советского государства. Урал есть центр неразгаданных планетарных стихий, где сходятся пучки великих энергий, управляющих историей мира.

Я ощутил эти энергии в маленькой деревне Усть-Утка, что расположена на реке Чусовой. Когда-то это было многолюдное шумное село, откуда Демидов направлял по водам свои барки, гружёные железом, в Каму, в Волгу и дальше в Петербург, на север. Меня встречали здесь сердечно и радостно, угощали домашними пирогами, земляникой и черникой. Вели в избу, где радениями хозяйки собирается крохотный кружок детей, иные из них совсем маленькие, здесь они разучивают русские песни, учатся вышивать, шьют русские рубахи и золочёные кокошники.

Но главное здесь — коллекция удивительных кукол. Эти тряпичные существа наивны и восхитительны. Куклы царей, ангелов, святых, кукла Архистратига Михаила. Но что меня поразило: здесь есть тряпичные, набитые ватой, танки Т-34: зелёные, с красным звёздами, мягкие на ощупь, с гнущимися пушками. Дети, создавая из лоскутков тряпичный танк, как бы обнаружили таящуюся в нём нежность и теплоту русской души, которую защищали в боях эти танки.

Стоя на берегу Чусовой, глядя на далёкие синеющие хребты и леса, я разговаривал с сельчанами и вдруг услышал от них о всемирно известном политологе-геостратеге Маккиндере, который назвал Урал сердцем Евразии. Услышал от них слово "Хартленд", о котором Маккиндер говорил: кто владеет Хартлендом, тот владеет Евразией. Жители Усть-Утки, одетые в зимние стёганки и ватники, были геополитиками. Они сказал мне, что это место является пуповиной, где сходятся великие вселенские силы, здесь реки совершают таинственные повороты и создаются вихри ветров. Здесь создаются невидимые толчки, которые дают начала и концы целым русским эпохам. И не за горами время, когда отсюда начнётся новый русский подъём, будет обозначена новая русская эра. Они сказали, что по преданию стариков, вниз по Чусовой, недалеко от Усть-Утки, есть потаённая пещера, неведомый лаз, сквозь который можно попасть в Беловодье — русский рай, где нет насилия, нет самой смерти. В адской Ганиной яме открывается тёмный ход в преисподнюю, а на Чусовой, подле Усть-Утки, есть колодец, сквозь который можно проникнуть в Рай. Такой он — чудный Урал, таковы они — уральские волхвы и сказители, такова она — Хозяйка Медной горы, проводящая Россию сквозь огонь, воду и медные трубы.

В храме — памятнике на Крови, где когда-то стоял Ипатьевский дом, а теперь круглятся золотые купола, я беседовал со своим старым знакомым, отцом Максимом, который служит в храме. Он объяснял мне, что злодейство и убийство царя и его семьи не требует возмездия, отмщения, а требует прощения. Об этом свидетельствует грандиозный крестный ход, состоявшийся в Екатеринбурге в дни поминовения царских мучеников. Многотысячные людские потоки шли пешком от Храма на Крови до Ганиной ямы. В этом четырёхчасовом походе участвовал патриарх, владыки, губернатор, местные министры, директора производств, рабочие — весь уральский люд с его танкистами, физиками-атомщиками и горнорабочими. Митрополит Екатеринбургский и Верхотурский Кирилл пригласил меня выступить на собрании, состоявшемся в стенах Храма на Крови. В собрании заседали ученики кадетских училищ, местное казачество, священники, министры местного правительства. Я выступил перед ними, робея, не ведая, прав я или нет. Говорил им об уральской мечте, как я её постиг, странствуя по городам и весям. Сказал, что главной уральской идеей, высшим смыслом является труд. Тяжёлый, мощный — на всех этих заводах, на атомных станциях, у плавильных печей, у стоящих на дежурстве мобильных ракет. Этот земной непрерывный труд создаёт уникальные изделия: от тяжеловесных танков до утончённых приборов, по которым космические корабли ориентируются по звёздам. Но этот труд является также трудом по созданию российской державы, великого государства Российского между трёх океанов. Только тяжким, непосильным трудом можно было освоить эти ледовые пространства, эти песчаные пустыни, построить дороги и города, возвести космодромы и храмы. Уральский труд есть труд по созданию российской державы, это труд по выстраиванию всей русской истории — той горы, которую мы насыпали из наших слёз, страданий, из наших молений и наших великих побед. И на вершине горы мы поставили храм — храм нашей веры, храм нашей вселенской мечты. Мы верим, что когда-нибудь среди этих заводов и космодромов возникнет удивительная, неповторимая божественная жизнь, которая примет в себя всех живших до нас, дав им жизнь вечную и прекрасную. Этот труд по созданию земного и небесного царства и есть сущность уральской мечты. Я завершил мою речь, волнуясь: был ли я услышан? И наградой мне были многоголосые возгласы "любо"!

Россия > Госбюджет, налоги, цены > zavtra.ru, 12 ноября 2018 > № 2886810 Александр Проханов

Министр торговли ЕЭК Вероника Никишина: мы идем к полноценной зоне свободной торговли с Ираном

Каковы перспективы создания таких зон, какие преимущества и риски это несет? С какими странами ЕАЭС ведет переговоры и насколько эффективно уже налаженное сотрудничество? На эти и другие вопросы министр ответила в интервью Business FM

В Ереване прошла третья Евразийская неделя — форум Евразийского экономического союза. Одна из главных тем на повестке дня — создание зон свободной торговли между ЕАЭС и другими странами.

Как и зачем это происходит, в интервью Business FM рассказала министр торговли Евразийской экономической комиссии, исполнительного органа ЕАЭС, Вероника Никишина. С ней беседовал главный редактор радиостанции Илья Копелевич.

Одна из актуальных тем в повестке Евразийского экономического союза — это создание зон свободной торговли с третьими странами. Но вначале я попрошу вас напомнить, с кем соглашения о такой свободной торговле были заключены и на каких условиях. Как этот режим сочетается с Таможенным союзом?

Вероника Никишина: Я, прежде всего, хочу сказать, что для нас заключение соглашения о свободной торговле — это никоим образом не дань моде, а это абсолютно осознанный выбор, который заключается в том, что через соглашение о свободной торговле мы снижаем тарифную защиту в странах, с которыми мы хотим торговать как с перспективными торговыми партнерами. И через такое снижение таможенных пошлин мы создаем системный инструмент поддержки экспорта. Поэтому для нас соглашение о свободной торговле — это возможность создания гораздо более эффективных, более конкурентоспособных условий для выхода наших экспортно ориентированных компаний на рынки тех стран, с которыми мы осознанно определили наш экспортный интерес. Мы понимаем, что экспорт — это один из источников экономического роста. Поэтому наш вклад, который мы можем предложить правительствам в решении задач в поддержке экспорта, — это создание таких режимов более конкурентоспособного выхода на рынки третьих стран. Согласно нашей процедуре, мы ведем переговоры с третьими странами на основе мандатов, которые нам выдают пять президентов своим решением. На сегодняшний момент мы имеем одно подписанное и вступившее в силу соглашение о свободной торговле с Вьетнамом. И имеем семь мандатов, семь решений наших пяти президентов о переговорах, два из которых мы уже выполнили и соглашение подписали. Это временное соглашение с Ираном, ведущее к полноценной зоне свободной торговли. Мы его подписали в мае, и сейчас оно проходит ратификационные процедуры в наших парламентах. После того как эти процедуры будут завершены, оно вступит в силу. И второе соглашение — с Китаем. Оно не преференциальное, оно не соглашение о зоне свободной торговли, то есть оно не касается снижения таможенных пошлин, но это торгово-экономическое соглашение, которое создает правовую рамку союза с Китаем. Это два соглашения, переговоры по которым мы завершили. Остается пять. На завершающей стадии переговоров у нас находится трек с Сингапуром и Сербией. С Сербией у нас специфика переговоров заключается в том, что три из пяти наших стран — членов Союза уже имеют соглашение о свободной торговле с Сербией: Белоруссия, Россия и Казахстан. И с учетом того, что у нас получается такая асимметричная правовая рамка, Армения и Киргизия не имеют таких соглашений. Наша задача заключается в унификации торгового режима Союза с Сербией на основе свободной торговли.

А вообще Устав ЕАЭС как трактует? Может ли одна из стран — участниц Союза самостоятельно заключать, как вы употребляете термин, преференциальные торговые режимы с теми или иными третьими странами, которые, возможно, могут подразумевать в том числе и снижение таможенных пошлин для импорта из этих стран? Или нет? Каков порядок? Как тут должны все действовать?

Вероника Никишина: Нет, не может, потому что введен единый таможенный тариф, у нас пошлина — это единый таможенный тариф. Это наша наднациональная компетенция, которая реализуется через совместные решения Союза. Поскольку соглашение затрагивает изменение пошлин, то это наднациональная компетенция может быть реализована только через соглашения Союза с третьими странами. Ситуация с Сербией заключается просто в том, что до вступления в Союз каждая из трех стран, которую я назвала, уже имела свои двусторонние соглашения с Сербией, поэтому сейчас от имени Союза нам необходимо их идентифицировать.

То есть сейчас не существует таких режимов между отдельными странами — участницами Союза с третьими странами, которые противоречили бы на данный момент сейчас уже принятому Таможенному кодексу ЕАЭС? То есть у нас здесь, так сказать, чистая поляна и заноз никаких нет?

Вероника Никишина: Конечно, мы не создаем таких...

Они могли остаться из прежней жизни.

Вероника Никишина: Да, из прежней жизни у нас осталась вот эта не унифицированная тройка двусторонних соглашений о свободной торговле, которую нам теперь нужно сделать «соглашением пяти» с Сербией. И еще остаются у нас три переговорных трека, по которым мы переговоры ведем пока менее интенсивно, но с началом следующего года хотим их активизировать. Это Египет, Израиль и Индия.

Что конкретно предполагают соглашения о зоне свободной торговли? Они универсальные или разные с каждой из перечисленных стран?

Вероника Никишина: В классическом виде двадцатилетней давности соглашение о свободной торговле подразумевало только снижение таможенных пошлин. Но уже давно страны, которые такие соглашения заключают, кроме таможенных пошлин, включают и другие дисциплины, которые помогают стимулировать торговлю. Это и таможенное администрирование, и интеллектуальная собственность, защита прав потребителей и так далее. И, с одной стороны, уже есть некий такой стандарт ЗСТ+ так называемый. Однако в нашем случае мы не используем некий универсальный стандарт, распространяя его, как автомат, на все наши соглашения «шесть плюс» (Китай не преференциально), потому что, как я уже сказала, для нас не самоцель сделать некий одинаковый формат, не важно, адаптируется он к этому партнеру или не адаптируется. Для нас самое главное — применительно к каждому торговому партнеру выработать тот режим, который нам наиболее прагматичен и интересен на данном периоде времени. Например, с Ираном мы пошли по пути временного соглашения по узкой номенклатуре товаров. Это неклассический совершенно случай. У нас соглашение на три года. И по той линейке товаров, по которым мы сейчас имеем конкретный экспортный интерес.

Вот видите, здесь для Армении, наверное, где мы находимся, это наиболее актуальная тема, потому что Армения непосредственно граничит [с Ираном]. Вот после того как заключено соглашение о зоне свободной торговли между ЕАЭС и Ираном, что изменилось? Ну и для России тоже.

Вероника Никишина: Несмотря на то, что соглашение еще не вступило в силу и пошлины еще не снизились, даже сам факт начала переговоров и их проведение уже подстегнул очень серьезно интерес бизнеса к Ирану. И тот бизнес, который раньше не имел практического опыта торговли с Ираном, уже включился в поиск партнеров, понимая, что через какое-то время он уже может начать извлекать преимущества из режима. То есть изменилась уже сейчас статистика торговли. И мы уже видим увеличение торговли с Ираном.

А Иран сможет начать, например, поставки газа в Армению?

Вероника Никишина: Конечно же, сможет, если для этого будут интересы компаний, интересы бизнеса. Как мы определяли экспортный интерес? Мы запросили бизнес стран: назовите нам те товары, для которых мы должны в быстром, в ускоренном режиме выторговать максимально конкретные условия для доступа. И, таким образом, сумма товаров экспортного интереса явилась той основой для переговоров с Ираном.

Ну, противоположная сторона, наверное, тоже предъявляет список товаров, по которым таможенные пошлины должны быть снижены в рамке Евразийского экономического союза? Со стороны Вьетнама, например, были такие товары, которые они хотели по более льготным условиям поставлять в ЕАЭС? В Россию, скорее всего.

Вероника Никишина: Вообще, классическая зона свободной торговли подразумевает, что на не менее 80%, по-хорошему 85% всей товарной номенклатуры пошлины должны быть обнулены. И это данность, которая обязательно должна быть выполнена, то есть невозможно входить в переговоры о свободной торговле, требуя от партнера снижения пошлин и ничего не давая взамен. Это абсолютная улица с двусторонним движением. И понятно, что самая главная задача в этих переговорах заключается в том, какие из отраслей, наиболее чувствительных для открытия, определить вот эти оставшиеся там 15%, которые должны быть защищены.

От Вьетнама нам нужно защищать свой рынок, пусть даже 15% товарной номенклатуры? Есть чувствительные для ЕАЭС товарные позиции?

Вероника Никишина: Конечно, здесь заявлялись именно в контексте Вьетнама самыми такими чувствительными с точки зрения нежелательности конкуренции на рынке Союза отрасли, например легкой промышленности: текстильная, обувная и так далее. Опять же мы понимаем, что с каждой страной это будет совершенно разная линейка товаров. С Ираном мы определяли совершенно другие красные линии.

С Ираном в стадии завершения находятся переговоры, поэтому вы пока не можете рассказать, по поводу каких товарных позиций мы защищаем рынок от иранских товаров?

Вероника Никишина: Поскольку переговоры уже завершены, то я могу сказать об этом. Например, у нас действительно были в части сельскохозяйственной продукции определены очень жестко красные линии. Например, по томатам, яблокам, огурцам. И мы нашли такой компромисс. Почему я называю преференциальное соглашение? Соглашение о свободной торговле — это соглашение, предусматривающее обнуление пошлин. А преференциальное соглашение — это подразумевающее снижение пошлин. Там даже 20-, 25-процентная скидка от тарифа — это уже преференция, но еще не свободная торговля. Вот с Ираном у нас соглашение именно преференциальное, то есть мы договаривались о некоем незначительном снижении, которое, с одной стороны, позволяло бы сохранить защиту, но, с другой стороны, позволяло бы нам за счет этого снижения претендовать на встречное снижение гораздо более высоких иранских пошлин. Мы не должны забывать, что наш тариф иногда раза в четыре ниже, чем иранский. И снижение на 25% нашей 5-процентной ставки совершенно не как снижение на те же 25% 40-процентной ставки, которая существует в Иране.

Я знаю, что, во-первых, Армения, где мы находимся, в последние годы, в том числе благодаря очень комфортным условиям экспорта в Россию, наращивает производство сельскохозяйственной продукции. Овощей в первую очередь: томаты, редис, огурцы. Это все и в Иране тоже делается. Да, и в России много инвестировано в производство помидоров. Даже президент об этом говорил. От помидоров иранских ЕАЭС будет защищаться? И вводить какой-то все-таки маленький барьерчик, порожек таможенный?

Вероника Никишина: Конкретно по помидорам мы чуть-чуть снижаем пошлины до такого уровня, который позволяет производителям томатов быть спокойными, что они защищены. С другой стороны, незначительное снижение этой пошлины позволило нам выторговать у Ирана уступки на важные сельскохозяйственные группы нашего экспорта туда, который иранцы защищали не менее активно и интенсивно.

От чего же они защищались? Ведь страна долгое время практически в такой торговой блокаде находилась и снова на пороге нее же? Они-то от чего защищались?

Вероника Никишина: Вы знаете, находясь в состоянии торговой блокады многие годы, Иран смог создать очень большое количество собственных отраслей, которые очень эффективны и очень конкурентоспособны. Для меня было большим удивлением — два года назад Иран делал большую выставку своей продукции, и тот стереотип, что Иран исключительно занимается нефтепереработкой, был абсолютно разрушен, потому что они показали практически все отрасли. Например, бытовая техника, газовые, электрические плиты, вытяжки различные кухонные, строительные материалы, плитка. Я не говорю там про текстиль и обувь. Это абсолютна вся линейка продукции, которой они себя обеспечивают. И, соответственно, их отрасль тоже достаточно активно протестовала против того, чтобы пустить на свой рынок конкурентов, и особенно сельское хозяйство. Поэтому мы за каждый процентный пункт снижения их ставки по маслу растительному, сливочному, по мясу, по различным крупам, макаронам, конфетам выторговывали очень тяжело, очень активно. То есть, поверьте, им защищать свои отрасли было гораздо более обоснованно, чем мы думали.

После того как Евразийская экономическая комиссия завершила переговоры, требует это дальше ратификации всеми странами-участниками?

Вероника Никишина: Да.

Процесс идет пока гладко?

Вероника Никишина: Да. Мы сейчас видим, что идет более-менее по графику процедура ратификации. Конечно, мы не можем влиять на парламенты, но вся работа, которую должно было сделать правительство, сделана по графику, и мы очень рассчитываем, что процедуры ратификации будут завершены до заседания Высшего евразийского совета, который у нас будет в декабре, а это последняя точка, которая должна быть поставлена, чтобы соглашение вступило в силу. Должен быть издан акт пяти президентов Высшего евразийского совета о вступлении в силу этого соглашения. Мы эту ситуацию мониторим и надеемся, что все будет по графику.

Премьер-министр Армении, выступая на этом форуме, сказал, что с Египтом надо подписать соглашение о зоне свободной торговли. Это новая инициатива или такой процесс уже идет?

Вероника Никишина: Это тоже один из переговорных треков, на который у нас уже был выдан мандат, но мы к нему достаточно долго готовились в виде технической работы, которую проводили эксперты, прежде чем начать непосредственно переговоры, непосредственно официальный первый раунд. И сейчас эта работа завершена. Как у нас говорят, мы долго запрягаем, но быстро едем. Сейчас мы готовы к началу первого раунда переговоров, и мы планируем его провести уже в конце этого года, то есть где-то в декабре мы готовы начать уже раунды переговоров, и дальше уже, я надеюсь, динамика будет достаточно интенсивная.

Я в основном вас пока спрашивал по поводу тех товарных групп, от которых мы все-таки сохраняем какие-то таможенные барьеры. Для стран, с которыми зона свободной торговли заключается, вот в обратную сторону есть ли эффекты, которые видны в цифрах по экспорту из стран ЕАЭС в те страны, с которыми такие соглашения заключены?

Вероника Никишина: Мы действительно пока можем похвастаться только одним работающим соглашением с Вьетнамом, но это очень хороший, очень показательный кейс, который позволяет разрушить те фобии, те страхи, которые у нас существовали раньше, от соглашений о свободной торговле. И Вьетнам всегда ментально воспринимался как некая угроза с точки зрения конкуренции для нашего рынка. Но цифры, которые мы уже сейчас можем увидеть за время действия соглашения, достаточно успокаивающие. Во-первых, состоялось то, чего мы ожидали, — увеличение экспорта. Во-вторых, рост товарооборота, который на самом деле дает очень большие цифры: 35% рост товарооборота после вступления соглашения в силу, он обеспечен абсолютно равнозначно, потому что абсолютно симметричны как рост экспорта, так и рост импорта. Мы очень боялись, что это будет односторонняя уступка Вьетнаму и Вьетнам воспользуется соглашением и начнет увеличивать свои поставки к нам, а мы не сможем нарастить свой экспорт. Так вот, на самом деле рост нашего экспорта во Вьетнам 40%, рост импорта — 35%.

По каким товарным группам мы нарастили экспорт во Вьетнам в таком объеме?

Вероника Никишина: Во-первых, мы гораздо больше приросли по экспорту сельскохозяйственной продукции, чем по промышленной, несмотря на то, что Вьетнам является нашим конкурентом в этом. То есть мы выросли на 13% по сельскохозяйственной группе, по экспорту, и сейчас доля экспорта сельхозтоваров составляет 35% от общего нашего экспорта, что является очень большим достижением в торговле со страной, которая занимает лидирующие позиции с точки зрения конкурентоспособности сельского хозяйства. Если говорить про конкретные товары, это пшеница и другие зерновые, это мясо птицы, это макаронные изделия.

Хорошо, теперь другая тема. Маркировка лекарств сейчас в России разработана со спорами, будет запускаться механизм маркировки лекарств. В этом случае доступ на российский рынок лекарств из стран ЕАЭС и из третьих стран, которые экспортируются через территорию других стран ЕАЭС, может остановиться или нет по просто технической причине? Вообще, маркировка — очень важная составляющая всей торговли, она войдет в сферу полномочий Евразийской комиссии, для того чтобы она была унифицирована? Потому что пока с помощью маркировки можно просто отрезать один рынок от другого.

Вероника Никишина: Абсолютно верно. И национальные системы маркировки у нас существовали в ряде наших стран, например в Армении, в Белоруссии, и они действительно были абсолютно разные и не унифицированные друг с другом. Именно поэтому мы озаботились этой проблемой какое-то время назад. В свое время был запущен как пилот проект по маркировке шуб, шубы были выбраны как самый безобидный товар с точки зрения вклада в экономики, но на нем можно было апробировать, откатать те алгоритмы маркировки, которые помогали бы не создать барьеры, а помогали бы сделать взаимовыгодным и оптимальным единый процесс маркировки. И после этого мы в прошлом году [разработали] такое уже большое рамочное соглашение о маркировке в Союзе, в которое мы заложили три верхнеуровневых принципа. Первый принцип: для того чтобы маркировка не создавала барьеры, необходимо, чтобы марка была взаимочитаемая и машиночитаемая, то есть чтобы страны, используя свои системы маркировки, могли считывать марку друг друга, а не клеить рядом вторую марку как дополнительный барьер. Второй принцип заключается в том, что мы не хотим навязывать всем нашим пяти странам обязательства маркировать какой-то товар, если страны к этому не готовы. То есть если один рынок готов к маркировке, то он может маркировать эту продукцию, и такое разноскоростное распространение этой маркировки на все рынки, но при условии безбарьерности самого этого вида марки как способа маркировки — это второй принцип, который позволяет поэтапно приглашать к маркировке на основе опыта, который есть у тех стран, которые к этому готовы и до этого дозрели. И третий принцип — мы создаем такую нашу союзную площадку для обсуждения бизнесом друг друга, вот этого совместного включения в маркировку, чтобы не получилось, что национальное правительство со своим национальным бизнесом эту систему вырабатывает, а потом как данность ее уже анонсирует другим странам. То есть мы, зная, когда какая-то из стран готовится ввести маркировку, приглашаем эту страну и этот бизнес на общую площадку и начинаем через обмен мнениями, через вопросы, через какие-то риски корректировать.

Сейчас производители из Казахстана, Армении, Белоруссии, допустим, не оснащены к данному моменту техническими средствами маркировки по российским стандартам. Их продукция сможет поставляться на российский рынок без этой маркировки?

Вероника Никишина: Смысл маркировки заключается в том, что без маркировки товар, продукт будет считаться нелегальным, но чтобы маркироваться и присутствовать на равных с товаром, для которого это является обязательным, для этого сейчас уже существуют процессы диалога, чтобы бизнес всех стран, и третьих стран относительно России, и стран — партнеров по Союзу мог понимать, как этот процесс будет существовать, мог корректировать, предлагать свои какие-то решения. Мы исходим из того, что маркировка — это не самоцель, маркировка — это не задача наклеить маркировку.

Исключить контрафакт.

Вероника Никишина: Маркировка — это инструмент прослеживаемости. Да, действительно, самое главное, чтобы у этой задачи фокус не терялся где-то на каких-то этапах. Через маркировку обеспечить легальность нахождения товара на рынке.

Последнее. Россия выступила с инициативой разработки механизма ответных мер Евразийского экономического союза в целом на действия третьих стран, которые ущемляют в торгово-экономическом отношении одну из стран. Мы понимаем, что Россия сталкивается с большим количеством санкций. ЕАЭС в целом такого ответа не дает, но интересно, какова реакция остальных четырех участников ЕАЭС на эту инициативу.

Вероника Никишина: Пока реакция достаточно осторожная, потому что действительно страны не ощутили напрямую тех негативных эффектов, которые ощущает экономика России от санкций, но, с другой стороны, они уже начинают понимать, что опосредованный, косвенный эффект негативного влияния на развитие их отраслей присутствует. Поэтому сейчас на повестке дня обсуждение возможности, целесообразности инструментов какого-то совместного реагирования, это процесс сейчас осознания. То есть, прежде чем махать палкой, сейчас проходит процесс изучения — надо ли махать палкой или надо делать что-то другое. Но то, что существует понимание, что мир изменился, вокруг нас среда становится достаточно агрессивной и протекционистской и на это надо каким-то образом отвечать, вот это понимание присутствует.

Спасибо большое.

Армения. Иран. Вьетнам. ЕАЭС. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Таможня > bfm.ru, 10 ноября 2018 > № 2801826 Вероника Никишина

С тех пор, как обнаруженное в 1990 году на территории китайской провинции Ляонин кладбище пернатых динозавров произвело настоящую революцию в палеонтологии, Китай стал новым мировым центром по исследованию динозавров. Об успехах Китая в области палеонтологии, о том, как местные крестьяне одурачивают ученых своими подделками и связан ли китайский дракон с динозаврами, рассказал в интервью РИА Новости известный китайский палеонтолог, автор научных описаний около 60 таксонов динозавров, профессор главной лаборатории по изучению эволюции позвоночных и происхождения человека Института исследования позвоночных и палеонтологии Китайской академии наук доктор Сюй Син. Беседовала корреспондент РИА Новости в Пекине Жанна Манукян.

— Расскажите, с чего все началось? Как получилось, что вы стали палеонтологом?

— Я занимаюсь изучением ископаемых динозавров, это область науки относится к палеонтологии. Когда я поступал в университет, у меня вообще не было намерений посвятить себя этой специальности, и во время обучения в Пекинском университете мне было вообще неинтересно, я читал другие книги. После окончания учебы опять по неудачному стечению обстоятельств я оказался в этом научно-исследовательском институте в качестве аспиранта. Первые два года в аспирантуре мне также не нравилась моя специальность.

Когда я был маленьким, я хотел стать физиком, и когда поступил в аспирантуру, самостоятельно изучал разработку программного обеспечения, хотел стать дизайнером программного обеспечения. Но к концу последнего года обучения в аспирантуре, во время написания диссертации я впервые начал иметь дело с ископаемыми динозаврами, потом приступил к их исследованию, и в итоге обнаружил, что это очень даже интересно. Постепенно появился интерес к профессии, и после окончания я уже остался в этом исследовательском институте. В общем, судьба оказалась благосклонной ко мне, и я каждый раз делал новые находки.

Я иногда сравниваю свои отношения с наукой с традиционной китайской женитьбой, потому что обычай предполагает сначала женитьбу, а потом уже любовь.

— Нужна ли сейчас палеонтология?

— Исследование ископаемых относится к палеонтологии, ее развитие имеет несколько исторических этапов. На самом раннем этапе она имела практическое применение, а сейчас мы часто задаемся вопросом, а какой от нее толк? Если говорить с экономической точки зрения, то в Китае палеонтологии отводилось довольно важное значение после образования КНР в 1949 году, потому что для государственного строительства нужны были энергоресурсы, нужны были полезные ископаемые, а палеонтология могла помочь государству найти эти полезные ископаемые и энергетические ресурсы.

Но сейчас экономической пользы от палеонтологии все меньше и меньше, особенно от исследования ископаемых динозавров. Это область исследования вряд ли может оказать очень большую помощь экономике страны. Тогда зачем надо это изучать? Мы знаем, что человек является очень уникальным природным видом, и его самым большим отличием от животных и растений является любознательность. Человек хочет знать, как устроен этот мир. Эти знания добываем мы. Эти знания могут помочь обществу двигаться вперед.

Да, исследование ископаемых динозавров или исследование всеми любимых черных дыр, космологии не может помочь вам получить какую-то материальную выгоду в краткосрочной перспективе, но я думаю, что фундаментальная особенность — любознательность — самый важный фактор, который сделал человека таким уникальным существом.

Если говорить более узко, то есть об исследовании динозавров, изучение этого вопроса помогает понять наше прошлое, историю, откуда произошел человек, куда он идет — это фундаментальные философские вопросы, но их можно связать с наукой, в том числе и с палеонтологий. Поэтому исследование динозавров на самом деле означает исследование истории Земли.

История нам рассказывает о том, какой была окружающая среда, какова история жизни на Земле. Если говорить о пользе, мы не можем сказать, что с их помощью можно произвести трактор, телефон, но помимо этого у людей есть и духовные потребности. Эти знания могут стать продуктами культуры, имеющими ценность. Вы может пойти в музей и посмотреть на них.

— Как сейчас обстоит ситуация с палеонтологией в Китае?

— Что касается исследования динозавров в Китае, то по сравнению с тем, что было 20-30 лет назад, сейчас можно отметить огромный прогресс. Когда мы учились, нам было очень сложно найти хоть какие-то окаменелости. Когда я работал над своей диссертацией, очень долго искал образец, но так и не нашел, в итоге один из профессоров дал мне образец для исследования. Сейчас находки в Китае насчитываются сотнями и тысячами. Каждый год есть, и очень много, как в моей лаборатории. Вы можете их видеть повсюду, это для моих студентов.

Я хочу, чтобы они больше занимались исследованиями, но у них нет времени, а не образцов, как это было раньше. Поэтому если говорить о находках окаменелостей динозавров, то за последние 20-30 лет произошли огромные изменения, в Китае все больше и больше находят ископаемых динозавров.

Если говорить о количестве специалистов, исследующих этот вопрос, то когда я обучался в аспирантуре, я был единственным в городе, кто изучал этот вопрос. Сейчас каждый год в нашем исследовательском институте мы набираем около 20 человек, сейчас около 70-80 аспирантов. Людей, которым нравится изучать этот вопрос, стало очень много.

Конечно же, если говорить в целом, то это очень узкая и непопулярная специальность, потому что, как вы только что спросили, какая польза от нее? Кроме того, как найти работу после учебы? Над этими вопросами все задумываются. И несмотря на то, что палеонтология сейчас переживает свой лучший период, в целом это по-прежнему специальность, которая пользуется популярностью лишь у очень узкого круга людей.

— Какими нужно обладать способностями, чтобы стать палеонтологом, в частности, специалистом по исследованию динозавров?

— Исследование динозавров является частью палеонтологии. Мы все знаем, что ученые обычно опираются на свой мозг в работе, это интеллектуальный труд, то есть вы должны быть очень умным, вы должны очень усердно заниматься. Кроме того, есть стереотип, что вы должны сидеть в кабинете или в лаборатории, делать химические опыты. В общем, это обычное состояние ученых. Но на самом деле есть науки, которые требует не только сидения в лаборатории, а выезда на природу, дикую местность.

С одной стороны, можно использовать свой мозг для обдумывания вопросов, а с другой, — отправиться на дикую природу за сбором данных. Это одна из главных особенностей исследования ископаемых динозавров. В то же время есть определенные качества, которыми должен обладать исследователь динозавров. Например, в экспедиции мы выезжаем обычно в пустынные районы, нужно жить в палатке, погода очень жаркая, к тому же вы отрезаны от мира, поэтому нужно уметь стойко переносить трудности, находиться в хорошей физической форме, в противном случае вы не сможете это перенести. Кроме того, необходимо хорошее зрение, чтобы искать останки.

Экспедиции также требуют командного духа, поэтому вы должны уметь хорошо ладить с другими людьми. В одиночку эту работу выполнить невозможно. Кроме того, сама наука исследования останков динозавров стала значительно сложнее, чем это было раньше. Сейчас нужны знания по математике, чтобы выстраивать математические модели, знания по химии, чтобы проводить химический анализ найденных окаменелостей. Вы должны очень хорошо поработать, чтобы заложить основу для этой профессии. Ваш круг знаний должен быть достаточно обширным, должна быть очень сильная воля и, конечно же, хорошая физическая подготовка.

— Среди ваших аспирантов больше девушек или юношей?

— С этим вопросом я, наверное, разобрался не очень хорошо. На данный момент у меня работает только одна девушка. Я раньше всегда считал, что девушкам не очень подходит ездить на дикую природу и искать останки динозавров. Но вот прошло 20-30 лет и мне кажется, что я ошибался, потому что обнаружил, что очень многие девушки с полевыми работами справляются даже лучше, чем мужчины. Наверное, в дальнейшем я буду принимать больше девушек.

— В провинции Ляонин было обнаружено очень много останков динозавров. С чем это связано?

— Действительно, в последние годы в Ляонине было обнаружено много останков, и все считают, что ляонинские находки самые многочисленные. Но строго говоря, это ложное впечатление, потому что во многих провинциях Китая были найдены останки. Самые ранние находки были сделаны в юго-западных районах, например, в провинциях Сычуань и Юньнань, очень много находок было сделано и в провинции Шаньдун. Есть еще знакомая нам пустыня Гоби, где были обнаружены идеальные окаменелости динозавров, Синьцзян-Уйгурский автономный район и Внутренняя Монголия. Находок в этим местах было сделано ничуть не меньше, чем в провинции Ляонин.

Но провинция Ляонин в последние годы получила всемирную известность главным образом благодаря масштабным находкам останков динозавров средних и маленьких размеров, потому что все привыкли считать, что динозавры были животными огромных размеров, и в прошлом в фокусе внимания ученых были динозавры именно больших размеров. Но на самом деле с точки зрения проведения исследований небольшие динозавры иногда представляют большую важность.

В провинции Ляонин было обнаружено большое количество окаменелостей динозавров именно небольших размеров, и они как раз таки имеют отношение к пернатым, с их помощью можно исследовать, как динозавры превратились в птиц. И эти находки в Ляонине дали очень много ценной и важной информации.

Это одна из причин, по которой весь мир думает, что находки в Ляонине крайне важны. Но есть еще другая причина. Найденные там окаменелости отличаются одной особенностью — они все сохранились в очень хорошем состоянии. Это целые динозавры, иногда даже окаменелости кожи сохранились, это действительно очень редко, где можно увидеть. Если вы посмотрите на экспонаты в музеях разных стран, то обнаружите, что большинство окаменелостей достаточно раздробленные. Если есть только голова или часть тела, это уже неплохо, в то время как у обнаруженных в провинции Ляонин останков часто это целый скелет от головы до хвоста, сохранились даже останки кожного покрова и оперение.

Так почему же эти останки сохранились в таком прекрасном состоянии? Считается, что это тесно связано с геологическими условиями того времени. В то время динозавры жили вокруг озер. Бывало, что вокруг большого озера обитали очень много динозавров. Рядом с этими озерами было очень много вулканов, которые постоянно извергались. Ученые, занимающиеся исследованием этого явления, полагают, что причиной гибели большого количества динозавров стало именно извержение вулкана. После чего эти динозавры, а также другие погибшие животные очень быстро оказались погребены под вулканическим пеплом, благодаря чему останки очень хорошо сохранились. Это является главной причиной, почему в провинции Ляонин так хорошо сохранились останки динозавров.

— Известно, что местные крестьяне, обнаружив, что эти останки имеют материальную ценность, сами начали их искать. Были случаи, когда они разрушали окаменелости, потому что не знают, как с ними обращаться. Как сейчас обстоят дела с этим?

— Сейчас по-прежнему существует это явление. Кстати, к вопросу о том, почему в провинции Ляонин было сделано так много раскопок. В Ляонине палеонтологические находки были сделаны еще в 40-х годах прошлого века, но вплоть до 90-х годов не было каких-то значимых находок, были какие-то раздробленные осколки, и то немного. Начиная с 90-х годов прошлого века ученые начали находить больше останков, но самым важным явлением начала 90-х стало то, что местные крестьяне осознали, что эти находки можно продавать за деньги. И они начали откапывать окаменелости и продавать их разные места. Хорошо, что в некоторых районах их купили музеи и исследовательские институты. Они стали объектами исследования ученых и экспонатами в музеях. Но в то же время большое количество находок исчезло и неизвестно, где они находятся.

Представьте себе, когда ученые отправляются в экспедицию, то в группе одного исследовательского института собирается немногим более десяти человек, иногда 20 человек. В год на это уделяется примерно 2-3 месяца. А теперь представьте, сколько крестьян могут все четыре сезона раскапывать окаменелости на своих участках? Время и человеческие ресурсы, которыми они располагают, сложно вообразить. Именно по этой причине с начала 1990-х годов в провинции Ляонин было сделано столько открытий. Опираясь только на возможности ученых, невозможно было бы найти такое количество останков.

Но в то же время это палка о двух концах. С одной стороны, положительно то, что за 20-30 лет провинция Ляонин стала одним из самых знаменитых мест по находкам останков динозавров. Нужно сказать, что в основном это было сделано благодаря местным крестьянам.

Но, с другой стороны, как вы только что сказали, у многих крестьян нет даже основных навыков, поэтому во время раскопок очень много останков было испорчено. Кроме того, некоторые, чтобы продать подороже, делают фальшивки, то есть берут разные останки и соединяют вместе. И это катастрофа для науки, для популяризации научных знаний и для музеев.

Ученые допускали ошибки, принимая поддельные останки за настоящие и предавая это общественной огласке. Это крайне негативная сторона этого вопроса. Конечно же, за последние 20 лет правительство усилило контроль над ситуацией. Можно сказать, что был сделан большой прогресс. Но я думаю, что решить проблему в корне — нелегкая задача, потому что в этих районах местное население достаточно бедное и крестьяне должны поддерживать свое существование. Кроме того, крестьянам также нужно знать законы, знать, как лучше использовать местные ресурсы, потому что для них эти останки — своего рода ресурсы.

Эта проблема — вызов для всех: для правительства, для научно-исследовательских институтов, для музеев и для местных крестьян. Всем нужно подумать над тем, как решить эту проблему.

— Можно сказать, что в последние годы Китай стал великой державой в плане исследования динозавров. Кроме того, многие иностранные эксперты проявляют интерес к этому. Есть ли какое-то международное сотрудничество?

— Если посмотреть на историю исследования динозавров, то самые ранние исследования начались в Европе, потом Северная Америка стала центром исследований. До сегодняшнего дня Европа и Северная Америка по-прежнему остаются крайне важными научно-исследовательскими центрами. Но в последние 20-30 лет в некоторых других районах были сделаны очень важные находки, в том числе в Аргентине, в Монголии. Конечно же, за последние 20-30 лет, наверное, Китай занял первое место по количеству обнаруженных останков динозавров. Кроме того, это весьма важные находки, поэтому Китай сейчас стал новым центром по исследованию динозавров, где работают местные ученые и много иностранных экспертов, есть и довольно обширное международное сотрудничество. Можно сказать, этот район стал одним из самых оживленных по изучению динозавров.

Отличительной особенностью изучения динозавров является сопоставительное исследование. Например, как определить, является ли обнаруженный динозавр новым видом или нет? Важна эта находка или нет? Необходимо сопоставлять их с обнаруженными останками динозавров в других странах — в США, России или Великобритании. Этому процессу крайне необходимо международное сотрудничество, поэтому в последние годы мы приглашали очень многих иностранных специалистов проводить с нами исследования, в том числе и российских. Правда, сейчас это на практике не реализовано, но мы хотим осуществлять такое сотрудничество.

— Существует ли конкуренция между учеными?

— Определенная конкуренция — это нормальное явление, но в то же время иногда конкуренция — это очень плохо. В Китае пока не существует такой проблемы, потому что мы ездим в места, куда остальные не ездят, поэтому и нет прямой конкуренции. Но при раскопках в провинции Ляонин очень много исследовательских экспедиций работают на одном маленьком участке, поэтому эта проблема может существовать, и действительно происходили такие случаи, когда разные люди из разных исследовательских групп давали одно и то же имя найденным останкам. Да, такое происходило, но я не думаю, что это очень большая проблема.

— Вы упомянули о подделках, расскажите о знаменитом скандале с подделкой динозавров?

— Да, это произошло в 1999 году, тогда американский журнал National Geographic опубликовал специальный материал, посвященный этому. Если я не ошибаюсь, в октябре 1999 года. В материале говорилось, что обнаружили недостающее звено между динозаврами и пернатыми, и все были очень-очень взволнованы. Но потом обнаружили, что на самом деле к телу птицы был добавлен хвост динозавра. Все были очень разочарованы этим.

— Вы рекордсмен мира по количеству научных объяснений таксонов динозавров. Какие вы еще ставите перед собой цели?

— Конечно, в будущем я хочу найти еще больше. Мир динозавров такой же, как и мир млекопитающих. То, что мы обнаружили, это лишь маленькая часть, поэтому если вы хотите на самом деле понять, сколько видов динозавров было, нужно сделать еще очень много находок.

— Ваша работа требует от вас очень много времени. Как вы распределяете свое время между наукой и личной жизнью?

— Да, на самом деле это так. Сейчас я вспоминаю, что когда мой сын только родился, я часто выезжал на экспедиции, а если был в Пекине, то возвращался так поздно, что он уже спал. Я очень мало общался с ребенком, и моя супруга часто жаловалась из-за этого. Помню, однажды я вернулся из пустыни и мой сын, которому тогда было 2-3 года, испугался и начал плакать, не узнав меня. Конечно, сейчас стало значительно лучше, потому что я сейчас стараюсь больше времени проводить с семьей.

— Ваши дети интересуются палеонтологией?

— Очень жаль, но оба моих сына, кажется, не испытывают большого интереса к палеонтологии. Я не знаю, почему.

— В китайской культуре дракон занимает особое место. Как вы считаете, это имеет какое-то отношение к динозаврам?

— Строго говоря, дракон не имеет отношения к динозаврам, но в Китае действительно очень много людей считают, что дракон и динозавры связаны друг с другом, и именно поэтому занимаются исследованием динозавров.

Тем не менее мы знаем, что китайский дракон — это вид тотема. Этот дракон состоит из восьми различных животных. В процессе формирования он медленно видоизменялся. Знакомый нам всем сейчас дракон не совсем тот, который был в самом начале. Как бы то ни было, дракон занимает очень важное место в культуре Китая, потому что китайцы считают себя потомками дракона. В процессе изучения динозавров мы также сталкивается с этим вопросом, может ли их исследование помочь нам понять истоки китайской культуры?

Но говоря фактами, с точки зрения науки у этих двух феноменов нет связи. Единственной точкой соприкосновения, которая с какой-то долей вероятности может быть, это авторитетность дракона, это такой высший динозавр. У многих есть такое впечатление, потому что привыкли считать динозавров сверхживотным. Но с научной точки зрения нужно сказать, что прямой связи нет.

Жанна Манукян.

Китай. Россия > СМИ, ИТ > ria.ru, 10 ноября 2018 > № 2789217 Сюй Син

Максим Орешкин: Рубль в целом — устойчивая валюта

Расчеты в нацвалютах с Китаем не окажут существенного влияния на курс рубля, рассказал в интервью Известиям по итогам встречи глав правительств РФ и КНР министр экономического развития Максим Орешкин. По его словам, для перехода на платежи в рубле и юане государство на первых этапах может поддержать такие операции предоставлением ликвидности. При этом министр подчеркнул: по итогам 2018 года товарооборот между Россией и Китаем составит $110 млрд. Новую цель - $200 млрд, по его словам, будет достичь сложнее в связи с тем, что рост сырьевых цен уперся в потолок.

7 ноября состоялась встреча глав правительств России и Китая. Какие темы стали основными в повестке Минэкономразвития? Какие документы были подписаны?

Встречи глав правительств проходят регулярно. На них обсуждается набор тем от развития Дальнего Востока до в целом инвестиционного сотрудничества. На этой встрече де-факто обсуждалось текущее состояние дел по всем направлениям.

Из нового - с моим участием был подписан документ по развитию торговли услугами с Китаем. В торговле товарами мы хорошо продвинулись вперед, в этом году у нас будет около $110 млрд товарооборота. Поставленная на этот год цель - $100 млрд - точно будет превышена. Но по торговле услугами объем пока гораздо меньше - около $4 млрд. Здесь потенциал для развития взаимоотношений очень большой.

Обсуждались и все направления экономического сотрудничества: сельское хозяйство, промышленность, технологии, инвестиции, инфраструктура. Были даны поручения для дальнейшего развития взаимоотношений.

Также в Шанхае началась первая международная выставка импортных товаров. Россия там представила широкий спектр продукции. Это сельхозтовары, продукты питания, промышленная продукция.

Но до 2020 года наш товарооборот должен вырасти до $200 млрд. Эта цель достижима? И что нужно для этого сделать?

Цель $100 млрд была поставлена в начале 2000-х. Ее достижения ожидали к 2015 году, но этого не случилось, в том числе по причине волатильности на сырьевых рынках и снижения объемов поставок в стоимостном выражении. Сейчас, когда сырьевые рынки восстановились, мы поставленную планку превысим.

Однако их восстановление закончилось. Вряд ли мы увидим сырьевые цены гораздо выше, чем сейчас. Дальше нам нужно двигаться по нескольким ключевым направлениям, для того чтобы выйти на отметку $200 млрд. Сразу скажу: достичь этой цифры будет сложнее, чем $100 млрд. Россия и Китай сейчас развивают крупные проекты в энергетической сфере, которые позволят увеличить объемы поставок в физическом выражении, но понятно, что основной вклад должны внести другие отрасли и другие направления.

Приведу пример. Китай является одним из крупнейших в мире потребителем сои. Россия обладает земельными ресурсами и развитым сельским хозяйством. Поэтому с текущим объемом экспорта сои в Китай - 1 млн т в год - можно выходить на гораздо более высокие объемы. Из тех же США в прошлом году Китай импортировал больше 37 млн т сои. Пространство и объем возможностей гигантские. Например, 10 млн т экспорта сои принесут нам дополнительные $4 млрд. Но для этого требуется реализация очень крупных инвестиционных проектов в сельском хозяйстве, в первую очередь на Дальнем Востоке. Необходима работа по всем аспектам: логистика, обеспечение технологиями, семенами и многим другим.

Следующий курс - в целом инвестиционно-технологическое сотрудничество. Здесь надо смотреть на ситуацию гораздо шире - с точки зрения совместного создания продуктов, которые будут поставляться на третьи рынки. Еще одно направление - услуги. Сейчас объем этого вида торговли небольшой. В том же туризме потенциал значительный.

Последняя тема, которую хотел бы отметить, - это малый и средний бизнес. Для него очень важно развитие системы электронной торговли. Поток китайских товаров в Россию по каналам электронной торговли превысил $3 млрд. В целом нам нужно работать над созданием единого пространства электронной торговли, чтобы китайские производители имели доступ на российский рынок, а российские - в Китай. Поэтому о $200 млрд стоит говорить как о торговле не только товарами, но и услугами.

Какие еще сельхозтовары помимо сои Россия может начать поставлять в Китай?

У нас есть продукты, которые уже хорошо известны китайскому рынку. Например, зерно. Конечно, многое зависит от собираемости урожая, но сотрудничество в этом направлении развивается и будет только нарастать.

Сейчас мы обсуждаем с Китаем увеличение количества регионов, из которых можно поставлять российскую продукцию. Но сельское хозяйство - это не только зерно. Сейчас мы уже активно наращиваем сотрудничество в сфере мяса птицы, говядины и свинины.

Одна из самых важных тем на повестке - расчеты в нацвалютах. До конца года с Китаем должно быть подписано соответствующее соглашение. Как будет определяться - в рублях рассчитываться или в юанях? И идет ли речь о полном отказе от доллара в совместной торговле?

Главное, что нужно сделать, - это создать систему расчетов, удобную для агентов, которые ведут внешнеэкономическую деятельность по оплате товаров и услуг. Для этого нужно упрощать регулирование, где-то государству на первой стадии оказывать определенную поддержку ликвидности обменных операций. Конечно же, речь не идет о полном отказе или запрете чего бы то ни было. Речь идет о создании условий для того, чтобы рубль, который, в отличие от юаня, является полностью конвертируемой валютой, свободно ходил. Для использования юаня с учетом валютных ограничений в Китае также есть определенные ниши.

Необходимо, чтобы российская компания, которая что-то покупает в Китае, или китайская компания, которая что-то покупает в России, могли с минимальными издержками совершить конверсию без использования третьих валют, потому что с ними всегда дополнительные издержки. Перейти к расчетам в рублях и юанях нам пока мешает исключительно отсутствие ликвидности и налаженных механизмов таких расчетов.

Сейчас этой работой в первую очередь будут заниматься центральные банки и министерства финансов наших стран. Хотя стоит отметить, что взаимная торговля уже частично осуществляется в нацвалютах, поэтому появление дополнительных стимулов и снижение издержек только ускорят этот процесс.

На курс рубля это может повлиять?

Существенно нет. Рубль - в целом устойчивая валюта. Гораздо сильнее на курс влияет макроэкономическая политика в части инфляционного таргетирования и бюджетного правила, которая проводится у нас в стране.

В этом месяце США обещают ввести новые санкции в отношении России. Могут ли новые ограничительные меры повлиять на взаимоотношения России и Китая? В частности, банки КНР отказываются обслуживать россиян из санкционного списка. Обсуждалось ли это с китайской делегацией и планируется ли решать эту проблему?

Ситуация не настолько плоха, но при этом действительно проблемы встречаются. С китайскими партнерами мы их обсуждаем. Создание эффективных механизмов в проведении двусторонних операций без подключения третьих стран будет снимать значительную часть этих рисков в дальнейшем. Именно снижение роли других стран в процессах торгово-экономических взаимоотношений России и Китая - наш главный ответ на все это.

Торговая война между США и КНР в разгаре. Всемирную торговую организацию ждет реформа. Какие дополнительные преимущества эта ситуация создает для России и Китая?

Что касается проблем в глобальной торговой политике, то отчасти это подталкивает нас вместе с китайскими партнерами к более активному поиску новых ниш взаимодействия. Для Китая также становится важной диверсификация поставок на свой рынок.

На фоне разговоров о реформировании ВТО координация между Россией и Китаем усиливается. Наши позиции по ключевым вопросам остаются одинаковыми. Россия и Китай поддерживают регулирование мировой торговли на базе многосторонних форматов. А главный формат у нас один - это Всемирная торговая организация. Понятно, что есть ряд вопросов, где еще предстоит дискуссия, но наши базовые принципы абсолютно одинаковые.

Сейчас Россия и Китай оспаривают пошлины на сталь и алюминий. Какие перспективы у этих споров?

Перспективы очень хорошие. Меры, которые были введены Америкой, очевидно, противоречат правилам ВТО. Мы в своей позиции абсолютно уверены. Принятые США решения настолько выбиваются из того, что происходило раньше, что решение суда ВТО будет однозначным.

Только оно состоится в том случае, если деятельность ВТО не будет полностью заблокирована, что сейчас пытается отсутствием своих решений добиться американская сторона. Это касается работы апелляционного органа. Блокируются назначения новых судей. Из-за этого в определенный момент вся процедура спора может быть заблокирована.

Россия и Китай ведут работу над большим соглашением, которое будет сфокусировано на либерализации торговли услугами и инвестициями, защите капиталовложений, электронной торговле, передвижении граждан и так далее. Когда может завершиться эта работа?

Это очень серьезный документ. Уровень тем, которые он затрагивает, можно сравнить с Транстихоокеанским партнерством. Охват уходит далеко за пределы узкого сегмента товаров. Это в том числе интеллектуальная собственность, госзакупки. Мы уже сделали с китайскими партнерами первый шаг - определили набор направлений, по которым мы готовы выработать конкретные решения.

Сейчас начинается тяжелая кропотливая работа по согласованию внутри каждого раздела. Это небыстрый процесс. Но когда мы выйдем на подписание этого соглашения, мы сделаем его максимально открытым для включения в него других стран. И мы уверены, что такое соглашение позволит снять еще больше торговых барьеров.

Инна Григорьева

Россия. Китай. США. ВТО > Внешэкономсвязи, политика > economy.gov.ru, 9 ноября 2018 > № 2794396 Максим Орешкин

Форум межрегионального сотрудничества России и Казахстана

9 ноября 2018 года, Петропавловск

Владимир Путин принял участие в работе XV Форума межрегионального сотрудничества России и Казахстана. Тема мероприятия – «Новые подходы и тенденции в развитии туризма Казахстана и России».

По итогам форума в присутствии лидеров двух стран подписан ряд экономических соглашений.

Ранее в этот день глава Российского государства посетил вместе с Президентом Казахстана Нурсултаном Назарбаевым выставку, посвящённую перспективным совместным программам в туристической сфере.

Кроме того, состоялась отдельная беседа В.Путина и Н.Назарбаева: обсуждались актуальные вопросы российско-казахстанского взаимодействия в различных областях.

* * *

Выступления на XV Форуме межрегионального сотрудничества России и Казахстана

Н.Назарбаев: Уважаемый Владимир Владимирович! Участники форума!

Рад встрече с вами в Петропавловске – областном центре Северного Казахстана. С огромным удовольствием принимаем вас, как наших близких партнёров, соратников и соседей. Близкий сосед, говорят, лучше, чем дальний родственник. Так что мы соседи, мы родственники.

За время существования наш форум зарекомендовал себя в качестве эффективной межгосударственной площадки, стал важным институтом политико-экономического взаимодействия наших стран.

Этот формат стал модельным на постсоветском пространстве. В рамках проведённых форумов мы приняли более 200 договоров и соглашений. Реализация данных документов даёт значительный импульс развитию не только регионам, но и целым отраслям экономики как России, так и Казахстана. По–моему, другие наши партнёры тоже перенимают наш опыт. Я слышал недавно, узбеки тоже хотят подобный форум.

Уважаемые друзья!

На сегодняшний день у нас уже выстроена чёткая линия сотрудничества практически по всем направлениям экономики. Мы активно взаимодействуем в многостороннем формате: в рамках Евразийского экономического союза, ОДКБ, ООН, СНГ, ШОС, ОБСЕ и других международных организаций.

Российская Федерация является нашим стратегическим союзником, важнейшим торгово-экономическим партнёром. Только за восемь месяцев этого года товарооборот превысил 11 миллиардов долларов, предполагаем, что к концу года он может достичь 18 миллиардов долларов, и задача подойти к 20 миллиардам уже недалёкая.

Отрадно, что доля обработанных товаров во взаимной торговле продолжает расти, достигнув 82 процентов. Россия является крупнейшим рынком для казахстанского экспорта обработанной продукции – более двух миллиардов.

За годы независимости прямые иностранные инвестиции России в Казахстан составили порядка 14 миллиардов долларов, Казахстана в Россию – около четырёх миллиардов долларов. Эти цифры наглядно подтверждают нашу значимость друг для друга. С участием российского капитала в Казахстане успешно осуществляют свою деятельность более девяти тысяч предприятий, они представлены во всех сферах экономики.

На сегодня мы уже реализовали более 60 крупных инвестиционных проектов на 10 миллиардов долларов. На стадии реализации находится ещё 57 проектов на общую сумму шесть миллиардов: в нефтегазовой отрасли, горно-металлургическом комплексе, агропромышленном комплексе.

В агропромышленном реализуются проекты на сумму свыше 500 миллионов долларов. В химической промышленности – «Еврохим» строит завод минеральных удобрений стоимостью один миллиард долларов.

В сфере железнодорожного транспорта, логистики успешно работает объединённая транспортно-логистическая компания, действует 57 железнодорожных сообщений между нашими странами по 15 направлениям, не считая транзитные, которые идут из Узбекистана, Таджикистана и Кыргызстана.

В автомобильных перевозках большую синергию даёт проект «Западная Европа – Западный Казахстан». Между нашими странами еженедельно выполняется 210 авиарейсов по 38 направлениям. За последние годы их количество увеличилось на 27 направлений.

В сфере образования: 66 казахстанских вузов тесно взаимодействуют с 93 российскими вузами, заключено свыше 500 межвузовских соглашений о сотрудничестве. Медицинскими вузами Казахстана и России подписано около 70 совместных меморандумов.

Всё это является подтверждением нашего многогранного, стабильного, взаимовыгодного, добрососедского сотрудничества, которое, к счастью, не прерывалось и после развала Советского Союза. И это является благом для обоих наших государств на далёкую перспективу и для процветания благополучия наших граждан.

Уважаемые участники форума!

Сегодняшний форум посвящён очень важному, актуальному вопросу – новым подходам и тенденциям в развитии туризма в наших странах. В современных условиях туризм является одним из ключевых драйверов роста глобальной экономики в мире, создания новых рабочих мест во многих странах.

Туризм сегодня составляет 10 процентов мировой экономики, 30 процентов экспорта услуг, создаёт каждое десятое рабочее место. Сфера туризма притягивает сотни миллиардов долларов прямых инвестиций. Она оказывает мультипликативный эффект на развитие почти всех ключевых секторов экономики.

В прошлом году объёмы мирового экспорта туристических услуг достигли 1,6 триллиона долларов. Туризм является инструментом роста экономики даже в период глобальных экономических кризисов.

По оценкам Всемирной туристской организации ООН, к 2030 году на популярные курорты и города, а также к памятникам истории и культуры совершат путешествие 1,8 миллиарда человек. Экспертами также отмечается, что рост туризма будет возможен в основном за счёт появления новых территорий, поскольку традиционные туристские центры достигли предела рекреационных возможностей.

Казахстану и России нельзя оставаться в стороне от этих процессов. Нам необходимо эффективно использовать открывающиеся возможности, нужно принять системные меры для развития двустороннего туризма. Важно выгодно использовать нашу географическую близость между нашими странами, с Китаем и Индией, имеющими высокие темпы роста международного туризма.

Мы завершаем разработку казахстанской пятилетней программы развития туризма, ожидаем увеличения потока туристов в Казахстан до 13 миллионов посетителей, создание более 60 тысяч рабочих мест. Ядром госпрограммы станут топ–10 туристических центров, об этом будет сегодня сказано. Граждане более 60 развитых государств имеют право безвизового въезда в Казахстан.

Большая работа в сфере туризма проводится и в России, мы знаем. В этой связи хотел бы отдельно остановиться на таком важном направлении сотрудничества наших стран, как развитие двустороннего туризма. Как в России, так и в Казахстане есть много привлекательных мест для туризма, которые ещё не посещали многие граждане наших стран, где можно проводить досуг и есть на что посмотреть.

Например, россияне, особенно из западносибирской части страны, едут к нам летом отдыхать в Боровскую зону, на озеро Балхаш, Алаколь, зимой – на Чимбулак в Алма-Ате, на горнолыжный курорт и другие объекты.

В России также есть огромное количество регионов, которые мы, казахстанцы, с большим интересом хотели бы посетить. Подобный спрос должен рождать качественное предложение. Несмотря на то что проводится большая совместная работа по развитию туризма, имеется ещё ряд вопросов, требующих обсуждения.

Например, это модернизация пограничных переходов на наших границах в целях комфортного прохождения туристов, совершенствование туристской транспортно-логистической инфраструктуры, развитие совместными усилиями туризма на Каспийском море, содействие становлению космического туризма и другие.

Уважаемый Владимир Владимирович, считаю необходимым дать дополнительный импульс развитию нашего сотрудничества в сфере туризма, и наши правительства должны в этом направлении поработать.

И география, и история, и социально-культурная близость наших народов создают для этого абсолютно благоприятные условия. Думаю, сегодня мы обсудим все эти вопросы, поэтому хочу заранее пожелать нам плодотворной работы.

Уважаемый Владимир Владимирович, позвольте предоставить Вам слово.

В.Путин: Уважаемый Нурсултан Абишевич! Уважаемые коллеги, друзья!

Приветствую всех участников XV Форума межрегионального сотрудничества России и Казахстана.

Согласен полностью с Нурсултаном Абишевичем – активные разноплановые межрегиональные контакты играют очень важную роль в укреплении дружбы и взаимовыгодного партнёрства между нашими странами, в развитии всего комплекса российско-казахстанских отношений, которые носят подлинно добрососедский, союзнический во всех отношениях характер.

Только что мы с Президентом Казахстана обсудили текущее состояние и возможности, имеющиеся для дальнейшего расширения двусторонних связей. Естественно, особое внимание уделили их торгово-инвестиционной составляющей.

Отметили, что экономики России и Казахстана становятся всё более взаимосвязанными и интегрированными, углубляются отраслевые линии связи и взаимодействия, кооперации.

Мы тесно сотрудничаем с казахстанскими партнёрами в рамках Евразийского союза и СНГ, сообща продолжаем работу над устранением остающихся барьеров на пути свободного движения товаров и услуг.

В результате по итогам 2017 года товарооборот увеличился на солидные 30 процентов, превысив, как уже Нурсултан Абишевич сказал, 17,2 миллиарда долларов. За январь–август текущего года он вновь прибавил ещё девять процентов.

Российские вложения в экономику Казахстана достигли 12,2 миллиарда долларов США, встречные инвестиции – 3,6 миллиарда долларов. Совместно реализуются многочисленные проекты, в том числе в таких секторах, которые связаны с высокими технологиями, – это энергетика, автопром, машиностроение, химическая промышленность, обогащение урана, космос.

Что немаловажно, уже 63 процента всех расчётов между российскими и казахстанскими экономическими операторами осуществляются в национальных валютах. Надеемся, что в самое ближайшее время этот показатель достигнет 70–75 процентов.

Активно сотрудничаем в культурно-гуманитарной сфере: в октябре в Казахстане с успехом прошли Дни культуры России; расширяются образовательные обмены; в российских вузах обучаются около 72 тысяч казахстанских граждан.

Отмечу, успехи в развитии российско-казахстанских отношений во многом обеспечены благодаря инициативному и конструктивному вкладу регионов России и Казахстана. С каждым годом прямые межрегиональные контакты становятся всё более интенсивными и разнообразными.

Так, за январь–октябрь Казахстан посетили более 50 российских региональных делегаций, организованы десятки бизнес–миссий, молодёжных программ, мероприятий в сфере науки, образования и культуры.

Подчеркну, на региональные обмены приходится порядка 70 процентов двустороннего товарооборота, тоже об этом уже говорилось, при этом наиболее активны Свердловская, Челябинская, Оренбургская области. Годовой объём торговли каждой из этих трёх областей с казахстанскими партнёрами составляет порядка одного миллиарда долларов.

Расширяют взаимодействие с Казахстаном Республика Алтай, Астраханская, Самарская, Курганская области. Всего же 76 субъектов Российской Федерации наладили контакты с 14 казахстанскими волостями, а также административными центрами – Астаной и Алма–Атой.

Последовательно совершенствуется правовая база межрегионального сотрудничества, действует уже более 400 соглашений и меморандумов. По итогам нынешнего форума будет подписан ещё целый ряд документов.

Уважаемые коллеги!

Нынешний форум посвящён развитию туризма между Россией и Казахстаном. Считаю это направление двустороннего сотрудничества также весьма важным и многообещающим.

Туристическая индустрия обладает внушительным экономическим потенциалом, вносит значительный доход в бюджеты как федеральные, так и местные, создаёт рабочие места, стимулирует малое и среднее предпринимательство. В России многое делается для продвижения внутреннего и въездного туризма.

Хотел бы отметить, что в мае утверждена соответствующая концепция до 2025 года. Её реализация призвана сделать туристический сектор эффективным и высокодоходным, а также придать дополнительный импульс к социально-экономическому развитию регионов.

В настоящее время в нашей стране создаётся целый ряд новых привлекательных курортов, зон отдыха, лечения, которые в перспективе станут центрами формирования туристических кластеров. Это, несомненно, принесёт ощутимую пользу регионам, в том числе граничащим с Казахстаном.

Кстати, крупные совместные российско-казахстанские проекты в сфере туризма уже реализуются. Упомяну, в частности, масштабный международный туристический фестиваль «Большой Алтай» и маршрут «Алтай – Золотые горы», которые с каждым годом притягивают всё большее число гостей и, по сути, становятся новыми региональными туристическими брендами.

Именно благодаря реализации таких инициатив растут туристические обмены между двумя странами. Отмечу, что Россию ежегодно посещают порядка 3,6 миллиона казахстанцев, а Казахстан – около трёх миллионов россиян.

Убеждён, что показатели будут и далее увеличиваться, если регионы будут развивать новые, набирающие популярность виды туризма. Среди них культурно-познавательный туризм.

К слову, сегодня мы собрались в Петропавловске – городе, который по праву можно назвать воплощением многовековой дружбы российского и казахстанского народов. Здесь сохранилось немало объектов культурного и исторического наследия России и Казахстана.

И в целом наши государства обладают богатой событиями историей, находятся на перекрёстке старинных путей между Европой и Азией. Исходя из этого можно было бы подготовить сквозные маршруты, которые будут знакомить туристов с национальными историко-культурными ценностями, традициями и обычаями двух стран.

Хорошие возможности открываются и для событийного туризма, в первую очередь в связи с приближающейся 75–й годовщиной Победы в Великой Отечественной войне. Считаем важным поощрять интерес наших граждан к посещению памятных, мемориальных мест в России и Казахстане, на пространстве СНГ в целом.

Самые широкие перспективы для современных проектов в области спортивного и рекреационного туризма предоставляет природный потенциал приграничных российских и казахстанских регионов, в первую очередь Северного Казахстана и Республики Алтай.

Россия и Казахстан вместе приступили к развитию морского туризма, путешествий по Каспию, которые предусматривают заходы круизных лайнеров в Астрахань, Дербент, Актау, а также в Баку, Туркменбаши и иранские порты. Первый такой комфортабельный корабль уже строится российскими компаниями.

Разумеется, чтобы реализовать на практике все эти начинания, требуются слаженные усилия федеральных, региональных властей и деловых кругов. Нужно сообща модернизировать транспортную инфраструктуру, в том числе авиационную и автомобильную, вкладывать капиталы в гостиничное хозяйство, работать над дальнейшим повышением качества и конкурентоспособности туристических услуг, делать так, чтобы информация о туристических возможностях была широкодоступна. И конечно, следует поддержать соответствующие предпринимательские и общественные инициативы.

Все эти актуальные вопросы российско-казахстанского взаимодействия в туризме и других областях подробно обсуждались в ходе различных мероприятий форума. Как понимаю, в своих выступлениях министры и главы регионов двух стран подробно расскажут и сегодня о результатах проделанной работы и достигнутых договорённостях.

Хотел бы поблагодарить Нурсултана Абишевича Назарбаева, всех участников форума за активную и заинтересованную совместную работу.

В следующем году очередь России проводить двусторонний межрегиональный форум. Хотел бы пригласить вас собраться в сибирском городе Омске.

Спасибо за внимание.

<…>

В.Путин: Уважаемый Нурсултан Абишевич! Уважаемые коллеги!

Слово моё будет в завершение весьма коротким. Хотел бы повторить то, что сейчас было сказано Президентом Казахстана. А он мне на ухо шепнул перед этим: зачем нам куда–то ездить, когда у нас такие красоты?

Конечно, в мире есть привлекательные маршруты, есть всемирно признанные туристические центры: и Рим, и Париж, и другие крупные города, и Венеция, и прочее-прочее.

У нас, в России, есть Петербург такого же класса, не меньше, если не лучше в чём–то, но того природного многообразия, которое есть в России и Казахстане, – такого, конечно, нигде в мире нет, это совершенно очевидный факт.

А сейчас, как один из казахстанских коллег говорил, набирает в мире всё больше и больше интерес к экологическому туризму, событийному туризму, люди тянутся со всего мира в такие места, которые являются уникальными, чистыми в экологическом смысле.

В этом отношении мы самые богатые люди на планете без всякого преувеличения. Надо только активно работать, воспользоваться этой волной, этим трендом, для того чтобы доставить удовольствие нашим людям, чтобы пропагандировать свои страны и развивать экономику. У нас для этого всё есть.

Хочу поблагодарить Нурсултана Абишевича Назарбаева, что выступил инициатором проведения нашей сегодняшней встречи именно на тему развития туризма.

Хочу пожелать всем вам успехов. Благодарю вас за участие в работе.

Н.Назарбаев: Спасибо, Владимир Владимирович, за Ваше выступление, предложения по тематике и городе проведения следующего, XVI Форума межрегионального сотрудничества – будем готовиться.

Мы говорим о том, что состоялся конструктивный и деловой разговор, обсудили актуальные проблемы и возможности туризма в наших странах.

Стороны провели весьма интересную выставку, где показаны достижения, новые возможности в этой сфере. Конечно, не всё могли там показать, мы тоже посмотрели, но то, что уже есть, это очень интересно.

Кроме того, вчера на полях нашего форума подписано, как доложили, 25 межрегиональных документов и коммерческих договоров. Считаю, что форум придаст серьёзный импульс двусторонним отношениям и расширит горизонты нашего сотрудничества.

С учётом высказанного, Владимир Владимирович, предлагаю поручить нашим правительствам следующие вопросы.

Первое: надо усилить координацию наших действий по развитию соответствующей туристской и транспортно-логистической инфраструктуры. Соответствующие органы, особенно правительства, должны посмотреть, разработать совместный план действий по развитию автомобильного, железнодорожного, авиационного транспорта – чтобы через Омск в Казахстан не летали. Потенциал туристских потоков очень важно проследить, конкретные меры государственной поддержки.

Второе: создать условия для максимально комфортного прохождения туристами пограничного контроля. Инфраструктура пунктов пропуска и их техническое оснащение на казахстанско-российской границе пока не соответствуют интенсивности перемещения лиц и транспортных средств. В этой связи правительствам наших стран важно сообща решить эти вопросы.

Третье: создать с соседними странами на Каспийском море архитектуру сотрудничества по туризму, упростив визовый миграционный режим. Как в своём выступлении сказал Президент России, круизные корабли будут там работать, и это очень важно. Соседние страны – Азербайджан, Туркменистан, Иран; мы можем получить большой туристический поток на Каспийском море.

Наши соседи уже приступили к освоению потенциала Каспия. Надо активизировать работу по развитию взаимодополняющей друг друга инфраструктуры развлечений, отдыха в прикаспийских странах.

Четвертое: используя имеющийся потенциал медицинских, образовательных центров, о котором сегодня говорили и показывали, следует принять меры именно по развитию в этом направлении.

Пятое: совместными усилиями нужно развивать космический туризм на уникальных в мировой истории стартовых площадках Байконура. Кстати, мы сегодня заслушали доклад о совместной российско-казахстанской работе, проводимой на новой стартовой площадке Байконура. Думаю, можно развить туризм и на этом объекте.

Некоторые из этих вопросов включены – с ответственными министрами за развитие туризма – в совместный план на следующий год.

Шестое: в этом году начал свою работу Международный финансовый центр «Астана» после проведённого ЭКСПО–2017. Это уникальная альтернатива таким финансовым центрам, как Лондон, Дубай, Гонконг.

Здесь созданы беспрецедентные условия. Его участникам предоставлены налоговые льготы, упрощён валютный, визовый и трудовой режимы, работа МФЦА основана на принципах английского права и английского языка.

Центр позволяет работать как с резидентами, так и нерезидентами. Среди акционеров биржи и МФЦА уже сегодня американская фондовая биржа NASDAQ, компания «Голдман Сакс», Шанхайская фондовая биржа и другие.

В эти дни МФЦА уже проводит первые сделки по размещению суверенных евробондов Казахстана NPE; первым выходит «Казатомпром».

Для успешного развития центра как части делового туризма расширяется транспортная доступность Астаны, открываются прямые авиарейсы в крупные города мира, в том числе финансовые центры.

Приглашаем принять участие в работе данного финансового центра, являющегося единственной в своём роде платформой в нашем регионе, предоставляющей широкий доступ к капиталу, большой спектр финансовых услуг, инвестиционных инструментов. Кстати, и для развития туризма мы можем найти там деньги…

Казахстан. Россия > Внешэкономсвязи, политика > kremlin.ru, 9 ноября 2018 > № 2791523 Владимир Путин, Нурсултан Назарбаев

КОГО ХОТЕЛИ ОБМАНУТЬ «НАЛОГОВЫМ МАНЕВРОМ»

Сомнительные игры чиновников с нефтяниками в итоге разоряют российский народ.

О так называемом «налоговом маневре» многие из нас слышали, но вот что это такое, понимают очень немногие. Если говорить коротко, то надо вспомнить великую фразу «хотели, как лучше...».

То есть правительство, конечно, не собиралось резко повышать цены на бензин, понимая все страшные социальные и экономические последствия для страны. Однако некие «умники» пролоббировали этот пресловутый маневр, суть которого вот в чем: нефтяникам снизили экспортный налог на вывоз нефти из России.

Мол, платите в бюджет РФ по 3 рубля с каждого литра и везите и продавайте куда хотите и сколько хотите! Что и было сделано с большой радостью - ведь цена на нефть снова выросла, и продавать ее за доллары на Запад стало куда выгоднее, чем перерабатывать на бензин и торговать за деревянные рубли в России. А вот НДПИ (налог на добычу полезных ископаемых) повысили и торговать внутри страны стало невыгодно.

Потому-то россияне стали для нефтяных магнатов «немилыми пасынками», которые хотят «халявного бензина», и цены весной 2018 года на заправках рванули вверх.

Недавно Дмитрий Медведев в сердцах заявил, что подпишет закон о введении «заградительной пошлины» на вывоз нефти, по сути, отменит этот «налоговый маневр» и сделает продажу сырья за рубеж не столь выгодной, как продажу бензина в России.

Заключили на днях пока что мировую: нефтяники до 2019 года обещали не поднимать цен оптовых продаж бензина на заправки (соответственно и в рознице)...

Но надолго ли затишье?

«МН» обратился за комментариями по ситуации с топливом к своим экспертам.

Никита Исаев, директор Института актуальной экономики, кандидат юридических наук, лидер движения «Новая Россия»:

- Нефтяные компании, подобно ненасытной старухе из сказки про рыбака и рыбку, хотят получить с нас и правительства еще больше - около 200 млрд рублей - и, скорее всего, добьются этого шантажом: в России уже стал появляться искусственно созданный дефицит дизельного топлива на независимых заправках. Им его просто не продают крупные компании.

В Чите, например, только в последнюю неделю октября цены на бензин выросли на 4,2%. А это уже чревато топливным бунтом, и напуганное правительство вынуждено будет пойти на попятную.

Кто окажется в итоге в выигрыше - государство или компании, - сказать сложно, но пока что нефтяники лидируют в этом споре. Зато точно ясно, кто окажется в проигрыше, - простые люди, которые будут оплачивать все последствия непродуманной реформы, которая не предусматривает эффективного контроля за внутрироссийскими ценами на топливо.

Михаил Делягин, научный руководитель Института проблем глобализации, действительный член РАЕН:

- «Налоговый маневр» - повышение ставки налога на добычу полезных ископаемых при одновременном снижении (до полной отмены) пошлины на экспорт нефти и нефтепродуктов, осуществляемый правительством.

Повышение НДПИ повышает цены на нефть, а значит, и на нефтепродукты на внутреннем рынке России; с 1 января себестоимость бензина за счет этого вырастет, по оценкам, на 1 рубль. Удорожание нефти на внутреннем рынке уже сделало работу на него многих НПЗ нерентабельной, что вынудило правительство пообещать субсидировать эти НПЗ (при помощи так называемого обратного акциза).

Общая цель «налогового маневра» - снижение потребления нефти и нефтепродуктов в России при увеличении их экспорта, вероятно, с тем, чтобы ценное сырье не расходовалось на нашу страну, а в максимально возможной степени направлялось развитым странам и Китаю. При этом снижается выгодность нефтепереработки, что способствует усугублению сырьевой ориентации России и подрыву ее стратегической конкурентоспособности.

Удорожание бензина и дизтоплива разрушает российскую экономику и усиливает социально-политическую напряженность, представляясь одним из направлений (наряду с пенсионной реформой, повышением НДС и проч.) политики либералов по возврату в 90-е, когда в их руках находилось все государство, а не только его социально-экономический и идеологический блоки, как сейчас.

Евгений Александров, Андрей Князев

Россия. Китай > Госбюджет, налоги, цены. Нефть, газ, уголь > mirnov.ru, 9 ноября 2018 > № 2786689 Никита Исаев, Михаил Делягин

Технологии из фантастических фильмов уже сегодня становятся реальностью: автолюбителям теперь надо выбирать не только марку и модель машины, но и необычные функции: хотите вы просто ездить или же ездить и летать. О том, кто и на каких условиях сможет управлять летающими машинами, во сколько обойдется транспорт будущего, чем его заправлять и на какую высоту можно взлететь на личном автомобиле корреспонденту РИА Новости Анне Раткогло на полях первого импортного ЭКСПО в Шанхае рассказал главный операционный директор компании AeroMobil Ладислав Батик.

— Как возникла идея создать летающий автомобиль и когда вы поняли, что время для реализации этой концепции пришло?

— Идея создать летающий автомобиль не нова, она существует уже довольно продолжительное время, первые попытки были предприняты в начале XX века. Наши изобретатели бьются над этим последние 15-20 лет. Сегодня вы видите уже нашу пятую версию летающего автомобиля.

— И все они летали?

— Да, все наши предыдущие автомобили летали. Но разница между этой и предыдущими версиями в том, что данная модель разрабатывалась так, чтобы соответствовать всем требованиям действующего законодательства в отношении как автомобилей, так и самолетов. Это крайне важно в связи с тем, что нам в этом случае не нужно ждать нового закона, потому что сейчас просто не существует никаких правовых норм для летающих автомобилей. Мы регистрируем его отдельно как автомобиль и отдельно как самолет в рамках существующего законодательства.

— Расскажите, пожалуйста, подробнее про характеристики летающего автомобиля.

— Автомобиль изготовлен из композитных материалов, он очень легкий, работает на двух типах двигателей. В нем установлен один двигатель внутреннего сгорания, который отвечает за работу винтов в задней части автомобиля во время полета, и для него нужно обычное автомобильное топливо. Есть также два электрических двигателя, которые приводят в действие передние колеса во время режима езды.

На одной заправке вы можете лететь около 3 часов и преодолеть дистанцию около 750 километров. Почти такую же дистанцию вы преодолеете и при движении по земле. Автомобиль рассчитан на двух человек — на пилота-водителя и пассажира. Чтобы им управлять вам понадобятся и водительские права, и лицензия пилота. Он может лететь на высоте до 3 тысяч метров. И это только потому, что мы хотели, чтобы у владельцев не было необходимости надевать кислородные маски. Поэтому такое ограничение.

Для того чтобы перевести его из режима самолета в режим автомобиля необходимо одно нажатие кнопки и две минуты времени. После того, как крылья сложатся, автомобиль будет всего 2,2 метра в ширину и сможет спокойно перемещаться по улицам.

— Звучит достаточно фантастично, что автомобиль просто будет ехать в потоке по дороге, а потом взлетит…

— Как я уже сказал, мы должны соблюдать все возможные требования и нормы. Естественно, вы не сможете взлететь с шоссе в любом месте, где вам захочется, нужно будет добраться до определенного места, к примеру, аэродрома. Это может быть спортивный аэродром, без бетонного покрытия, можно взлететь и с травы.

Идея заключается в том, чтобы перевезти человека из пункта А в пункт Б на одном транспортном средстве. Вместо того чтобы, к примеру, ехать в аэропорт из дома на такси, ждать 2 часа, потом сесть на самолет до следующего пункта назначения, потом вновь воспользоваться наземным транспортом — поездом, метро, такси, вместо всех этих звеньев можно просто воспользоваться этим автомобилем. То есть, вы садитесь в машину в вашем гараже, едете до ближайшего аэродрома, долетаете до аэродрома, близкого к месту назначения, переходите в режим автомобиля и доезжаете туда, куда нужно.

— Можно ли будет управлять таким автомобилем дистанционно? К примеру, с помощью смартфона?

— Нет, конечно, пока нет. Мы делаем все, чтобы соответствовать законодательству, и в настоящий момент нормы не предусматривают возможности дистанционного управления. Несомненно, в будущем мы бы хотели производить автономные автомобили, но пока это невозможно.

— Как я понимаю, это уже модель для продажи? Когда можно будет купить такой автомобиль?

Опубликовано видео испытаний летающего автомобиля BlackFly

Опубликовано видео испытаний "летающего автомобиля" BlackFly

— Мы надеемся, что первый летающий автомобиль мы сможем доставить клиенту в 2021 году, до этого мы начнем принимать предварительные заказы. Это наш первоначальный продукт для рынка, но мы уже разрабатываем следующее поколение продукции, которую намерены реализовывать.

— И сколько он будет стоить?

— Эту модель мы намерены производить в крайне ограниченном количестве, будет изготовлено лишь 500 автомобилей, которые будут позиционироваться как автомобили класса люкс. Стоимость автомобиля будет достигать от 1,2 до 1,5 миллиона евро до вычета налогов.

Естественно, все еще зависит от страны. В Китае, как вы знаете, на предметы роскоши довольно высокие налоги, поэтому здесь итоговая цена будет выше, чем в Европе.

Анна Раткогло.

Китай. Россия > Авиапром, автопром > ria.ru, 8 ноября 2018 > № 2786036 Ладислав Батик

Брифинг Евгения Дитриха и генерального директора – председателя правления ОАО «РЖД» Олега Белозёрова по завершении заседания

Из стенограммы:

Вопрос: Одобрило ли Правительство инвестпрограмму на 2019 год и ближайшие два года?

Е.Дитрих: Решение Правительства, которое было подготовлено и сегодня обсуждено, состояло в том, чтобы одобрить инвестиционную программу и финансовый план ОАО «Российские железные дороги» на 2019 год и плановый период 2020 и 2021 годов.

Объём инвестиционной программы определён в сумме 2,25 трлн рублей на три года. Значительную часть этой инвестиционной программы составляют проекты, которые выполняются во исполнение поручений Президента и Правительства. Объём финансирования таких проектов на три года – 812 млрд рублей. Уделяется внимание восстановлению сети для ускорения участковых скоростей и ускорения движения грузов. Значительная часть средств направляется на обновление подвижного состава и на проекты развития.

Вопрос: Олег Валентинович, анонсированы некоторые тарифные решения, которые должны предоставить «РЖД» определённый объём дополнительного финансирования. Можете ли Вы назвать общую сумму, которая будет получена до 2025 года за счёт этих тарифных решений для финансирования ДПР (долгосрочная программа развития)? И можно разбить по категориям, то есть экспортная надбавка, повышение тарифов?

О.Белозёров: По ряду направлений решения были приняты. Вместе с тем есть уточнения, на которые отведено порядка 10 дней, для того чтобы цифры можно было сбалансировать и уточнить. В зависимости от этих решений будут понятны цифры. Вы задали вопрос, как их разбить, на какие направления. Ключевое направление – это 8-процентное повышение на экспорт и, как мы говорили, увеличение платежей за порожний пробег, в том числе для того, чтобы улучшить оборачиваемость вагонов на сети. Эти доходы – от увеличения – должны полностью сбалансировать инвестиционную программу до 2025 года.

Вопрос: А понижающие коэффициенты?

О.Белозёров: Понижающие коэффициенты для алюминия и нефтепродуктов – не понижающие коэффициенты, а неповышение – такое решение тоже принято. Соответственно, в рамках деятельности нам поставлена чёткая задача – внимательно следить за тем, что будет происходить на рынках, и вместе с грузоотправителями реагировать на изменяющуюся конъюнктуру. Если цены будут неблагоприятными, мы с грузоотправителями будем искать компромиссные варианты.

Я подписал решение правления «Российских железных дорог». Мы рассматривали буквально два дня назад 14 вопросов. Мы пролонгировали скидки на 3 млн т грузов. Ряд скидок продлили только на 2019 год, но за счёт того, что нам предоставлено сейчас право давать и долгосрочные скидки, рассматриваем скидки до 2025 года.

Е.Дитрих: Хотел бы добавить, что и на этапе подготовки сегодняшнего мероприятия, и на этапе обсуждения инвестпрограммы совместно с Министерством экономики, Федеральной антимонопольной службой рассмотрели вопрос подходов к формированию инвестпрограммы и долгосрочной программы развития ОАО «Российские железные дороги», которую поручено доработать к 1 декабря. Подходы связаны с тем, что проекты развития по отдельным участкам, направлениям должны реализовываться «Российскими железными дорогами» при условии, если экономические параметры таких проектов будут для «РЖД» прибыльными. Обсуждали и совместно обговаривали такие условия. Срок окупаемости таких проектов для «РЖД» не должен превышать 20 лет, а внутренняя норма доходности таких проектов не должна быть ниже 10%. Под эти условия, собственно говоря, и будут тарифными решениями, индивидуальными, локальными, или другими параметрами балансироваться проекты развития. Важно, чтобы на грузоперевозки «РЖД» имело возможность привлекать средства и для этого показывать прибыльность таких проектов на будущее.

Вопрос: Хотел уточнить про 8-процентную экспортную надбавку. Она будет заложена в прейскурант 10.01? Или это будет коридор, то есть право «РЖД» давать скидки или надбавки?

О.Белозёров: Нет, это не право, это увеличение. В прейскурант пока заложено не будет. Будет именно в виде надбавки. При этом до 30 апреля на основании письма, о котором сказал Евгений Иванович, на основе договорённости регуляторов, органов исполнительной власти, необходимо продумать систему сбалансированного погружения такой надбавки, прежде всего исходя из интересов экономики, для того чтобы, как Федеральная антимонопольная служба отмечает, уйти от дисбалансированности, которая на сегодняшний момент зашита в прейскурант 10.01.

Вопрос: То есть это решение ещё не принято по 8-процентной надбавке, потому что будут точечные решения?

О.Белозёров: Решение принято. Это как уравнение: в итоге есть единица, а внутри – механизм расчёта, он может уточняться. Соответственно, на уточнение дано несколько сроков, для того чтобы выверить эти позиции.

Вопрос: Евгений Иванович, Вы сказали о параметрах окупаемости, которые должны быть применены к этой программе. Есть ли какие-то титулы инвестпрограммы, которые в эти параметры уже очевидно не укладываются?

Е.Дитрих: Есть ряд позиций в инвестпрограмме, которые не соответствуют этим параметрам по окупаемости, которые рассчитаны из более, условно, социальных условий их реализации. То есть для «РЖД» они выгодными и прибыльными не являются. Чтобы сбалансировать такие проекты, в том числе и для этого, сегодня были рассмотрены инвестпрограммы и предложены решения и подходы, которые могли бы эти проекты сделать для «РЖД» прибыльными.

Мы с вами понимаем, что если внешнеэкономическая конъюнктура и рост экспорта сегодня позволяют говорить о том, что объём вывоза грузов на экспорт растёт и на этом, собственно говоря, отрасли серьёзно зарабатывают, то часть этих средств могла бы быть направлена в финансирование проектов по развитию железнодорожной инфраструктуры. На мой взгляд, это было бы справедливо.

При этом мы чётко понимаем, что сегодня механизм в случае обратного движения внешнеэкономической конъюнктуры, связанный с тем, чтобы не душить отрасли, если, допустим, внешние цены падают, – он тоже сегодня существует: механизм, связанный с предоставлением «РЖД» скидок по отдельным направлениям движения. И сбалансированное применение этих механизмов позволит вывести деятельность на окупаемость и не нанести вреда экономике.

О.Белозёров: Добавил бы, что механизм расчёта включает как внутренние факторы в том числе и бюджетную эффективность, прежде всего в рамках расчёта развития пассажирского движения. Соответственно, эффекты тоже будут засчитываться, рассчитываться в определённых параметрах и приниматься как окупаемость проекта.

Вопрос: Когда Дмитрий Анатольевич выступал, он упомянул, что у китайских коллег были определённые вопросы по формированию долгосрочных программ развития «РЖД». Можете сказать пару слов, что их занимало?

Е.Дитрих: Если позволите, как участник этих дискуссий могу сказать, что вчера на площадке министерства транспорта КНР и государственного комитета по развитию КНР я провёл ряд встреч. В основном нашу делегацию интересовали параметры строительства высокоскоростных железных дорог в Китайской Народной Республике – условия, когда такие решения принимаются, окупаемость такого рода проектов, востребованность и спрос со стороны пассажиров.

Коллеги часть информации, связанной с общей работой по этому поводу, нам предоставили. В конце ноября приедут к нам, и мы обсудим эти вопросы. Думаю, до конца года мы сложим сводную картинку по поводу того, как это происходит у них, чтобы можно было понять, насколько наши проекты по высокоскоростным магистралям сравнимы с тем, что делают наши китайские партнёры. Для них важен эффект масштаба. У них сегодня порядка 25 тыс. км высокоскоростных железнодорожных магистралей уже работает. На этой сети можно работать, собственно говоря, примерно так, как ОАО «РЖД» оперирует на российской сети параметров 1520.

Нам при принятии решений о том, как, когда и каким способом мы идём в проекты высокоскоростных магистралей, нужно тоже себе представлять эти проекты с учётом эффекта масштаба. Это не просто участок от Москвы до Казани, это существенно большие и масштабные проекты, которые в будущем могут нас продвинуть и с технологической точки зрения. И понять, идём мы туда или нет, нужно, взвесив все параметры.

Вопрос: По экспортной надбавке. Там исключения – алюминий и нефтепродукты. Может быть такой вариант, что после 2019 года добавятся ещё какие-то исключения?

О.Белозёров: После 2019 года посмотрим. Задача стоит следующим образом: гибко реагировать на изменяющиеся условия. Не уверен, что будет отменена, включена в таком виде отмена увеличения, а вот в качестве скидки к уже принятому решению – да, такое возможно.

Вопрос: Вы сказали, на некоторые виды грузов дали скидку до 2025 года. Какие это виды грузов?

О.Белозёров: Более детальную информацию, поскольку это большое количество вопросов, вам предоставят, с разбивкой – как принимались решения и из чего исходили.

Более того, могу сказать, что в ближайшее время мы рассмотрим ещё порядка 25 предложений, связанных в том числе с продлением определённых решений, которые дают нам возможность привлекать более 25 млн т грузов на железную дорогу.

Вопрос: А на десятилетние скидки ещё нет заявок?

О.Белозёров: Есть разные заявки. Пока мы рассматривали варианты предоставления скидок в увязке с долгосрочной программой. Поэтому мы считаем, что это не просто скидка ради скидки, а для того, чтобы все вопросы были взаимоувязаны.

Вопрос: По продлению экспортной надбавки на 8%. То есть все грузы, кроме нефтянки и алюминия, автоматически вырастут на 8%, и потом, как Вы говорите, будут снижаться за счёт скидок?

О.Белозёров: Нет, они будут увеличены на 8%. Я хочу сделать, может быть, ещё один акцент. Когда говорили о принципе формирования индексации, у нас тариф на будущий год проиндексирован на 3,5%. В следующем году должна была произойти отмена 8-процентной экспортной надбавки, и, соответственно, тариф бы в следующем году вырос не на 3,5, а на 2,5%. И если мы говорим о справедливости, а мы так договаривались с нашими грузоотправителями, соответственно, эта 8-процентная величина должна была бы быть учтена в тарифе. Она сейчас будет учтена в экспорте. А дальше изменение и форма изменения – это не факт, что это снижение, а изменение, отражение в прейскуранте… Вот Вы говорите: наценка, – там просто сложная система формирования тарифных решений, поэтому цифра конечная будет одна, а механизм её реализации может уточняться. При этом если в следующем году будет ухудшаться какая-то ситуация, не знаю, по каким-то группам экспортных товаров, то тогда «Российские железные дороги» должны будут рассмотреть вместе с коллегами при изменяющейся ситуации возможность предоставления скидок, для того чтобы сохранить возможность экспортирования товаров, чтобы не ухудшать ситуацию.

Вопрос: А на порожний пробег какая индексация будет?

О.Белозёров: Пока планировали в районе 6% на полувагоны, все типы полувагонов.

Россия > Транспорт > premier.gov.ru, 8 ноября 2018 > № 2785133 Евгений Дитрих, Олег Белозеров

Ресурс классика

Наш современник, собеседник, наставник

Колесников Александр

На вопросы «ЛГ» отвечает директор Библиотеки-читальни им. И.С. Тургенева, заслуженный работник культуры РФ, кандидат педагогических наук Ромуальд Крылов-Иодко.

– Как бы вы обобщили смысл той многотрудной работы, которая велась в вашем сообществе в связи с подготовкой к юбилею Ивана Сергеевича Тургенева и сейчас подходит к завершению?

– Подготовка к 200-летию Ивана Сергеевича Тургенева началась ещё в 2014 г. и шла по нескольким направлениям. Но если выделить главное, для чего, собственно, мы празднуем это юбилей, то я бы сказал – ради сохранения и воссоздания духа Тургенева, его особой роли в нашей литературе и культуре. Вокруг его фигуры создалась, увы, странная ситуация. С сожалением приходится признавать, что ни в средней, ни в высшей школе Тургенева по-настоящему не изучают. Для многих в памяти остаются два его сочинения: «Муму» и «Отцы и дети». Кто-то помнит «Первую любовь», «Асю», «Вешние воды».

А ведь Тургенев был не только писателем, он был видным деятелем русской культуры: занимаясь собственным творчеством на территории Германии, Франции, Англии, он также продвигал русскую культуру на Запад и служил ей настолько мощно, настолько сильно, что не говорить об этом невозможно. «Евгения Онегина» мир узнал благодаря инициативе Тургенева, именно он подбирал переводчиков, находил пути издать роман. И Запад узнал, что в России создаётся мировая литература – Толстой, Достоевский… Он занимался и ими, несмотря на сложные личные отношения с обоими. А Россия узнала Мопассана, Флобера, Доде, Диккенса, многих других авторов своего времени, которые как бы через посредство Тургенева вошли в наш круг чтения.

– Какова сегодня роль Библиотеки-читальни им. И.С. Тургенева, главное направление вашей деятельности?

– Уникальность московской Библиотеки-читальни им. И.С. Тургенева в том, что она создавалась в память писателя как первое учреждение в России с научно-методическими функциями. Библиотека не просто выдаёт и принимает книги, но и ведёт научную деятельность. Существующий у нас мемориальный отдел создаёт серьёзную работу по изучению наследия Тургенева, способствуя культурным связям между тургеневедами. Мы работаем со странами Европы, Канадой, США. На днях у нас был профессор из Китая, доктор филологических наук Ван Лие с лекцией «Тургенев в Китае. 1905–2018». Он очень много рассказал, как необыкновенно близок Тургенев Китаю. Профессор нас так удивил – привёз сборники, материалы, подробно говорил о романе «Отцы и дети», сравнивал события и образы героев с реалиями своей страны.

Наши зарубежные коллеги обладают массой наработок, у них много своих идей, и их библиотека должна объединить на новой создаваемой площадке – «Ассоциация творческого наследия И.С. Тургенева», также объединив усилия и возможности и тургеневедов, и филологов, и музейных специалистов в изучении и популяризации наследия писателя. Программы тургеневского празднования постоянно расширяются; они продолжают пополняться новыми событиями, ибо наш долг сказать о Тургеневе так, чтобы это многоголосие было услышано.

– Как научное сообщество в целом формулирует значение Тургенева сегодня, меняется ли к нему отношение?

– Тургенев как продолжатель дела Пушкина – эта идея в голове рядового читателя пока не находит понимания. Для тургеневедов же это аксиома: после Пушкина Тургенев продолжил дело развития русского языка, определил его значение, раскрыл новые возможности. Это не все осознают.

Недавно в библиотеке выступал писатель Виктор Ерофеев и всё время «благодарил» Тургенева за язык, который тот подарил нашей словесности. Было даже немного странно слышать от прозаика другой эпохи неоднократные признания в том, что Тургенев стал для него одним из определяющих имён в литературном творчестве. Он, рассказывая о своих произведениях, постоянно возвращался к Тургеневу, цитировал его, обращался к кругу тургеневских образов. Или, например, актриса и кинорежиссёр Вера Глаголева, которая была другом нашей библиотеки, снявшая удивительный фильм «Две женщины» (по «Месяцу в деревне»); она также не уставала повторять о важности влияния на неё «самого духа писателя, его языка, его примера».

То есть тургеневское обнаруживается по самым неожиданным поводам. И я уверен, что новые встречи публики с нашими мастерами разных видов искусства это подтвердят.

– Видимо, наследование художественных идей идёт странными, не всегда понятными путями. Что может и делает своими средствами библиотека для того, чтобы встреча современного читателя с Тургеневым состоялась?

– В Библиотеке-читальне им. И.С. Тургенева много дореволюционных книг. Вообще Центральный округ Москвы богат уникальными книжными фондами, которые остались от людей, пострадавших от революций, репрессий и войны. Это дворянство, революционеры, военачальники; их домашние библиотеки конфисковывались и часто передавались в ближайшие читальни. Библиотеки Центрального округа таким образом получили в свои фонды уникальные фолианты. Наша библиотека сохраняет часть книг, переданных её основательницей Варварой Алексеевной Морозовой. В 1883 г. умер Тургенев, и в 1884 г. она обратилась в городскую думу с инициативой создания библиотеки, носящей его имя, городская дума её поддержала, приняв решение основать первую городскую библиотеку-читальню и присвоить ей имя Ивана Сергеевича Тургенева. В 1885 г. библиотека уже была открыта, таким образом началось создание сети городских общедоступных библиотек в Москве.

Очень многие тургеневеды передали нам свои библиотечные собрания при жизни. Их коллекции действительно уникальны. И для нас очень важно сохранить и передать наследие дальше, в том числе в оцифрованном виде. Цель первой юбилейной программы, которую мы утвердили ещё в 2016 г., состояла именно в этом. Низкий поклон Библиотеке иностранной литературы им. М.И. Рудомино, Российской государственной библиотеке, Российской государственной библиотеке искусств, ГПНТБ, Государственной публичной исторической библиотеке России, которые взяли наши книги для оцифровки или представили в наш фонд свои уже оцифрованные книги. Причём мы осознаём, что помимо книг о Тургеневе и его произведениях, библиотека нуждается в более расширенной информации об эпохе, в которой жил писатель, и его окружении. Интересуют нас книги и об истории московских библиотек, которой мы занимаемся более 20 лет.

Следующие для нас важные проекты – создание электронного библиографического ресурса «И.С. Тургенев в XXI веке» и электронного ресурса «Тургенев в интернете». Они практически готовы. Над ними с 2017 г. работают очень профессиональные опытные библиографы – уже собрали научные работы о Тургеневе из 19 стран мира, в том числе России, Китая, США, Бразилии и др. Это книги, сборники, статьи, просто сведения о писателе, десятки диссертаций, а также вся информация и ссылки, имеющиеся по данной теме в интернете, вышедшие с 2000 по 2018 г. Весь массив информации будет переработан и структурирован на специальном сайте в 2019 г. Так постепенно сложится большая электронная Тургеневская библиотека, доступная всем.

– Какие сочинения Тургенева лидируют в научно-изыскательском рейтинге?

– «Отцы и дети» уверенно на первом месте. «Дворянское гнездо» даёт сегодня не такие высокие показатели.

По просьбе Библиотеки-читальни им. И.С. Тургенева Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» в 2017 г. провёл среди старшеклассников и студентов социологический опрос. Общее количество опрашиваемых составило 909 респондентов, из которых две трети женщины, одна треть – мужчины. Возраст более 80% респондентов не превышает 19 лет. Опрос вёлся через интернет-ресурсы ВКонтакте, Facebook, Twitter, Instagram, Youtube.

Один из главных вопросов: кого из русских писателей больше знают и любят респонденты. Были названы следующие авторы: Есенин, Маяковский, Бродский, Ахматова, Набоков. Эти авторы являются наиболее популярными в социальных сетях, что, возможно, стало одной из причин их популярности и у респондентов. 33% респондентов ответили, что подписались бы на аккаунт «Тургенев» в Twitter.

На фоне общей популярности библиотек среди опрошенных Библиотека-читальня им. И.С. Тургенева является довольно известным учреждением, так как 60% опрошенных или посещали библиотеку, или слышали о ней.

99% респондентов отметили, что знакомы с творчеством И.С. Тургенева, причём 95% из них читали произведения писателя в рамках школьной программы, 47% познакомились с творчеством И.С. Тургенева самостоятельно, 28% смотрели фильмы по его произведениям, а 24% видели театральные постановки.

Необходимо отметить, что поводом для знакомства 15% респондентов с творчеством И.С. Тургенева стала рекомендация членов семьи, и лишь 9% – рекомендации друзей.

Наиболее известными произведениями Тургенева, согласно данному опросу, стали «Отцы и дети», «Муму», «Ася», «Записки охотника», «Дворянское гнездо», «Вешние воды» и «Первая любовь». На первом месте, безусловно, роман «Отцы и дети».

– Расскажите читателям «ЛГ» о ваших издательских проектах.

– Они реализуются, хотя и не без проблем. По итогам ежегодных научных конференций в библиотеке составляются сборники. Интереснейший материал накапливается быстрее, чем мы можем его издать. К юбилею писателя наш старший научный сотрудник Е.Г. Петраш заканчивает книгу «Тургенев во Франции». Председатель Тургеневского общества в Москве Т. Коробкина выпускает свою книгу «Тургенев в Германии». Предстоит издать юбилейный буклет, связанный с Библио-текой-читальней им. И.С. Тургенева и путеводитель по тургеневским местам Москвы, который уже создан, и его фрагменты можно увидеть на стендах выставки на Сретенском бульваре. Ждёт своей очереди выпуск сборников материалов Тургеневских чтений 2014–2016 гг. «И.С. Тургенев в современном мире: Тургеневские мифологии и коды» и «Феномен творческой личности И.С. Тургенева в русской и мировой литературе». Эти материалы будут изданы до конца 2018 г. за счёт целевых средств города.

– В преддверии юбилея писателя встала проблема памятника...

– Вопросу установки тургеневского памятника в Москве уже более 50 лет.

В 1998 г., когда мы открывали первую очередь нашей библиотеки и в церемонии открытия участвовали руководители фракций Государственной Думы, ответственные руководители Москвы, мы заложили камень будущего памятника писателю.

В октябре 2001 г. библиотека поставила перед Московской городской думой вопрос об установке памятника в конце Сретенского бульвара, выходящего на Тургеневскую площадь. Нам отказали, посоветовав установить его перед домом на Остоженке, 37, где жил И.С. Тургенев с матерью.

В ожидании решения вопроса установки памятника писателю уже в 2004 г., в рамках сдачи второй очереди реконструкции библиотеки, в сквере библиотеки был установлен мраморный бюст И.С. Тургенева (работа мастерской С.Т. Коненкова). Это был компромисс. Мраморный бюст нельзя держать на улице. Сегодня бюст требует реставрации. Департамент культуры города Москвы выделил на это целевые средства, и мы планируем после реставрации перенести бюст в читальный зал, а в сквере поставить его копию.

Сегодня Дом-музей И.С. Тургенева на Остоженке возрождён. Ранее в нём размещались спортивные организации, и не было никакой возможности их оттуда переместить. Даже мэр Москвы не мог разом решить эту проблему. Благодаря тому, что Библиотека-читальня им. Тургенева «пробивала» этот вопрос через общественность, дом-музей был передан Государственному музею А.С. Пушкина, и 9 ноября откроется после реставрации, в день 200-летия со дня рождения И.С. Тургенева, а рядом в сквере музея будет открыт и памятник писателю, стоящий на постаменте (скульптор – народный художник РФ С.С. Казанцев), и у входа в музей – памятник Муму.

– Пройдя по залам библиотеки-читальни сегодня, отмечаешь абсолютный аншлаг, это особенность не связана напрямую с юбилеем Тургенева?

– Сегодня в библиотеке зарегистрировано более 11 тыс. читателей (60% из них до 35 лет). В среднем каждый день учреждение посещают от 400 до 500 пользователей (с учётом культурно-массовых мероприятий). В год библиотека выдаёт до 117 тыс. книг и журналов. В среднем ежедневно выдаём до 300–400 книг.

Но судьба нашей библиотеки достаточно драматична. С момента основания в 1884 г. долгие годы она располагалась на площади, получившей имя писателя. В 1972-м здание библиотеки было снесено при прокладке Новокировского проспекта (ныне – проспект Сахарова). Воссоздавалась библиотека уже на новом, нынешнем месте – в Бобровом переулке, 6. Сейчас она занимает комплекс отреставрированных исторических зданий в центре Москвы площадью более 3000 м². Помню, когда мы вошли первый раз в заброшенные помещения строения 1, то под штукатуркой обнаружили исторические стены боярских палат XVII–XVIII вв. Это дало, конечно, свой импульс тому, как обживалось пространство, и определило в конечном счёте наши сегодняшние возможности комфорта читателей и отношение к созданию культурной среды.

Мы формируем её в наших стенах постоянно, не привязываясь к юбилеям, – просветительские программы, бесплатные лектории, выставки, кинопоказы, камерные концерты, встречи с писателями и деятелями культуры, театра и кино, вдохновлёнными тургеневским словом и образами. В библиотеке собрано много экранизаций, записей спектаклей по произведениям писателя, которые постоянно показываем. В этом году дважды выступал кинорежиссёр Юрий Грымов – автор фильма «Муму». Надеемся на встречу с Андроном Кончаловским, автором картины «Дворянское гнездо», так всколыхнувшей почти 50 лет назад любовь к Тургеневу у миллионов соотечественников.

Прекрасно, при большом стечении народа прошла Библионочь-2018, посвящённая юбилею И.С. Тургенева; её открывали министр культуры РФ Владимир Мединский и министр культуры города Москвы Александр Кибовский.

Все эти проекты создают образовательную и культурную среду, притягивающую людей, и в первую очередь молодых. Часто у нас с утра не хватает мест в читальном зале, и в 2019 г. библиотека планирует открыть ещё один малый читальный зал в строении 2.

Надеюсь, наша деятельность с участием тургеневедов как Москвы, Орла, села Тургенева, так и Германии, Франции, стран Бенилюкса продлевает любовь и интерес к Ивану Сергеевичу Тургеневу сегодня, делает его нашим современником, собеседником, наставником.

Беседу вёл

Александр Колесников

Россия. ЦФО > СМИ, ИТ. Образование, наука > lgz.ru, 7 ноября 2018 > № 2811844 Ромуальд Крылов-Иодко