Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Пакистан увеличил таможенные пошлины на афганские товары

Представители Торгово-промышленной палаты Афганистана (ТППА) заявили, что на прошлой неделе, 17 октября Пакистан в три-четыре раза увеличил таможенные пошлины на афганские товары.

Под увеличение тарифов попало 120 наименований афганской продукции. Преимущественно это коснулось скоропортящихся свежих овощей и фруктов, в частности, винограда (28 тыс. рупий против 8 тыс.), яблок и гранатов, передаёт афганский телеканал «Толо» со ссылкой на вице-главу ТППА Хан Джана Алокозая.

«Мы надеемся, что правительства наших стран уладят этот вопрос и бизнесмены обеих стран не обанкротятся. Если не решить эту проблему, она негативно скажется на торговом обороте», — заявил высокопоставленный представитель ТППА Юнус Моманд.

По словам спикера Министерства торговли и промышленности ИРА Мусафира Коканди, ведомству пока не удалось получить официальных комментариев пакистанского правительства.

Ассоциация экспортёров свежих овощей и фруктов ответила и обратилась к правительству с просьбой принять меры против перекупщиков.

Напомним, что из-за сложностей на пакистанской таможне Афганистан активно ищет возможности экспорта сельскохозяйственной в Индию, Китай, европейские страны и даже Россию. Объёмы экспорта в вышеперечисленные страны, однако, пока что невелики по сравнению с Пакистаном.

В Лондоне вводят налог на загрязнение воздуха

С завтрашнего дня в Лондоне вступают в силу новые ограничения на въезд машин в центральную часть города. Помимо платы за въезд, некоторым автовладельцам придется платить за загрязнение воздуха выхлопными газами своего автомобиля.

Новый налог может затронуть до 10 000 автолюбителей, чьи машины не соответствуют новым экологическим требованиям, установленным для центральной части Лондона. Как правило, это дизельные автомобили или автомобили, произведенные до 2006 года, а также иные транспортные средства, несоответствующие стандарту евро 4, сообщает The Guardian.

Известный как "токсичный" налог T-charge (toxic tax) составит 10 фунтов за каждую поездку в город.

Мэр Лондона Садик Хан задумался о введении T-налога в июле прошлого года в детском госпитале Great Ormond Street , чей исполнительный директор, д-р Питер Стир, заявил: «Приказ мэра по очистке воздуха в столице - был бы фантастической новостью для наших пациентов и сотрудников. Дети, живущие в сильно загрязненных районах, в четыре раза чаще сталкиваются с заболеваниями легких во взрослой жизни, однако доказано, что улучшение качества воздуха останавливает и отменяет это статистику ».

Считается, что загрязнение воздуха является причиной 40 000 преждевременных смертей каждый год в Великобритании.

Садик Хан сказал: «Невероятно, что мы живем в городе, где воздух настолько токсичен, что многие наши дети растут с проблемами легких."

«Я продолжу делать все, что в моих силах, чтобы защитить здоровье лондонцев и очистить наш воздух от выхлопных газов».

Власти Лондона планирует расширить зону применения "налога на выхлоп" до общих границ города к 2019 году.

Делегация ИРНИТУ посетила с рабочим визитом Вьетнам

С 17 по 21 октября в Ханое в рамках официального визита находилась делегация Иркутского национального исследовательского технического университета (ИРНИТУ) во главе с ректором университета М.В. Корняковым.

В ходе визита Российским центром науки и культуры в Ханое для делегации были организованы рабочие встречи в Управлении международного сотрудничества Министерства образования и подготовки кадров Вьетнама (УМС при МОиПК), спецшколе им. Нгуен Хуэ, Ханойском горно-геологическом университете и Вьетнамской академии науки и технологий (ВАНТ).

Одним из основных мероприятий стала встреча с более чем 40 выпускниками на базе комплекса «Артекс», которая состоялась 20 октября. Ректор поблагодарил выпускников за внимание, проявленное к делегации, рассказал о новшествах вуза. Вьетнамские партнёры проявили большой интерес к данному российскому вузу и отметили его давнюю истории подготовки вьетнамских специалистов.

Философы в поисках справедливого общества

Опубликовано в журнале: Неприкосновенный запас 2017, 5

Беседы Ричарда Маршалла с Тоддом Мэем и Лизой Херцог

Перевод с английского Ольги Серебряной

[стр. 13 – 36 бумажной версии номера]

Ричард Маршалл (р. 1959) — философ, школьный учитель, писатель, соредактор международного онлайн-журнала «3:АМ».

Тодд Мэй (р. 1955) — философ, разработавший — совместно с Солом Ньюманом и Льюисом Коллом — теорию постструктуралистского анархизма. Преподает в Клемсонском университете (Южная Каролина), является наставником-советником нескольких студенческих политических организаций.

Лиза Херцог (р. 1983) — философ, работала в Мюнхенском техническом университете и университетах Санкт-Галлена и Франкфурта, преподавала в Стэнфорде, руководила совместным исследовательским проектом кластера «Нормативные порядки» и франкфуртского Института социологических исследований. Автор книг «Изобретение рынка: Смит, Гегель и политическая теория» (2013) и «Свобода не только для богатых: в защиту правильно понятого либерализма» (2014).

Анархист-постструктуралист Тодд Мэй

Ричард Маршалл: Что побудило вас стать философом? Вы всегда ощущали, что общество пребывает в некоем кризисе?

Тодд Мэй: Многие философы, с которыми мне приходилось беседовать, рассказывают, что именно учитель подтолкнул их начать заниматься философией — чаще всего это преподаватель колледжа, заразивший их любовью к предмету. У меня все было не так. Я учился в старшей школе в Нью-Йорке в конце 1960-х — начале 1970-х, и там ощущение кризиса и связанные с этим идеи витали в воздухе. Это было место, где разговоры все время крутились вокруг Мелвилла, Фолкнера, Достоевского — и вокруг вьетнамской войны. То есть я довольно рано заинтересовался и политическим сопротивлением, и идеями как таковыми. В колледже я изучал психологию, но и от философии никогда не отдалялся: «Бытие и время» я прочитал вместе с одним знакомым аспирантом-философом. Другой знакомый, тоже аспирант-философ, подарил мне на окончание колледжа «Феноменологию восприятия» Мерло-Понти. В конце концов, я решил специализироваться в клинической психологии, но мне хотелось учиться именно феноменологически ориентированной психологии, и я выбрал католический университет Дюкейна в Пенсильвании. Но, как это обычно бывает, к концу первого курса я познакомился с работами Фуко и Делёза, в которых — тревожным для меня образом — ставился под вопрос проект психотерапии в целом. Я настойчиво поднимал эти вопросы на занятиях. Поэтому к концу второго года мне сообщили, что финансирование моей дальнейшей учебы прекращено. После этого я еще несколько лет читал и размышлял над тем, что теперь часто называют «постструктурализмом», и в конце концов подал документы в Пенсильванский государственный университет, где у меня появилась возможность глубже изучить этих мыслителей. Один мой друг, радикальный адвокат, однажды спросил меня, зачем было изучать философию, если меня так интересует политика. Я ответил, и он поднял меня на смех, потому что я сказал, что понять и разрешить политические проблемы можно, только когда видишь их онтологические основания.

Р.М.: Вы писали о «постструктуралистском анархизме», с этим движением вас и ассоциируют. На мой взгляд, вы связываете его появление с осознанием кризиса политической философии после распада Советского Союза — в том смысле, что падение СССР забило последний гвоздь в крышку гроба, где уже и так покоился марксизм. Расскажите, как вы понимаете этот кризис, имея в виду, что многим — в том числе и вам — советский блок вряд ли представлялся реальной моделью для политических перемен.

Т.М.: Для большинства традиционных анархистов типа Петра Кропоткина и Эммы Гольдман Советский Союз был катастрофой чуть ли не с самого начала. Они видели в нем иерархическую структуру, и в этом смысле он был для них продолжением угнетения, характерного для капиталистического общества. На самом деле еще раньше, в полемике с Марксом, Михаил Бакунин предсказывал, что захват марксистами государственного аппарата попросту приведет к воспроизводству иерархической структуры общественных и политических отношений. Как пели «The Who», «вот ваш новый босс, он такой же, как ваш старый босс». В этот момент анархизм и начинают связывать с критикой государства. Но для меня самого анархизм — это нечто большее, чем просто критика государства. Это критика угнетения во всех его формах — политической, экономической, гендерной, расовой и так далее. Анархисты были абсолютно правы в том, что касалось Советского Союза, но мы должны читать их работы в контексте более широкой критики угнетения. Понятно, что порой эта общая критика присутствует в их работах лишь фоном, но все равно ее можно там различить. В этом смысле они сильно отличаются от Маркса. У Маркса есть точка опоры, чтобы перевернуть общество, поскольку у него есть центр доминирования: отъем прибавленной стоимости у рабочих. Соответственно, борьба на самом деле только одна — за собственность на средства производства.

У анархистов, напротив, какой-то одной борьбы нет. Как сказал однажды британский анархист Колин Уорд, на разных фронтах всегда идет целый ряд боев. Именно в этой точке с анархизмом пересекаются постструктуралисты и особенно Фуко. Фуко отслеживает в истории разные способы угнетения. Он не сводит их к какой-то одной точке или какому-то одному типу, а стремится понять специфику каждого. Дисциплинарная власть, которую он рассматривает в «Надзирать и наказывать», играет совсем иную роль, чем сексуальность, которую он описывает в первом томе «Истории сексуальности», а эта сексуальность в свою очередь отнюдь не то же самое, что неолиберальное управление, о котором он рассуждает в лекциях «Рождение биополитики»[1]. То есть если в XIX и начале XX века анархисты еще могли сопротивляться редукционизму марксистской программы, то более поздние мыслители — такие как Фуко, Делёз и Лиотар, — прокладывают дорогу к теориям несводимости и непреодолимости политических отношений и политической борьбы. Это позволяет им среди прочего подключить сюда же идеи феминизма и движения против расизма, сложившиеся уже в XX веке.

Что это дает для политического мышления? Грубо говоря, взгляд снизу вверх на политическую борьбу и политические перемены. Вместо того, чтобы искать точку опоры, которая позволила бы нам все перевернуть, мы должны анализировать самые разные и часто взаимопересекающиеся грани угнетения в их единичности и бороться напрямую с ними. Само по себе это не отменяет возможности теоретизирования сверху вниз, но создает условия для политических размышлений и политических действий, которыми традиционная политическая философия часто пренебрегает.

Р.М.: Таким образом, постструктуралистский анархизм[2] следует понимать в теоретических рамках, заданных французским постструктурализмом, в частности работами Фуко, Делёза и Лиотара. Прежде, чем мы перейдем к этой троице и зададимся вопросом о том, предлагают ли они какую-либо весомую политическую философию, которая могла бы стать альтернативой марксизму, объясните, пожалуйста, что вы понимаете в этом контексте под «постструктурализмом» и «анархизмом».

Т.М.: «Постструктурализм» — термин довольно расплывчатый. В нем есть хронологический элемент, как в «постимпрессионизме», но есть и концептуальный. Хронологически он отсылает к теориям, возникшим на закате структурализма. Новейшую французскую философию можно условно разбить на три следовавших друг за другом движения — по крайней мере до середины 1980-х. Применительно к 1940-м и 1950-м мы говорим об экзистенциализме, от которого затем отказывается структурализм конца 1950-х и 1960-х годов. А потом, ближе к концу 1960-х, в качестве ответа структурализму возникает постструктурализм, относящийся к структурализму с гораздо меньшим пренебрежением, чем структурализм к экзистенциализму. Это, правда, несколько упрощенная хронология. Скажем, структуралист Лакан начал писать задолго до 1950-х, а важнейшая книга Делёза о Ницше[3] вышла в 1962 году. Но если принимать во внимание относительную популярность этих движений, то этой хронологией вполне можно пользоваться. Если же говорить теоретически, то структурализм отвергает примат субъекта, утверждавшийся экзистенциализмом, и рассматривает субъекта не как конституирующую инстанцию, а как нечто само по себе конституируемое. Но если у структуралистов субъект конституируется чем-то более или менее монолитным (бессознательным у Лакана, языком у Якобсона, структурами родства у Леви-Стросса, экономикой у Альтюссера), то постструктурализм идею монолитности структурирующих субъекта сил отвергает. У Фуко субъект оказывается продуктом пересечения отдельных практик знания и власти. У Делёза любая присущая субъекту актуальность несет внутри себя виртуальное поле различий, способное довольно сильно его преобразовать. Лиотар в свою очередь в разные периоды своего творчества заимствует основные темы и у Фуко, и у Делёза, но в главной своей работе, «Le Différend» (1983)[4] описывает субъект как одновременно конституирующий и конституируемый через целый ряд разнообразных дискурсивных практик. Я не упоминаю здесь Деррида, которого часто называют главным постструктуралистом. Но, хотя он и не играет никакой роли в моем постструктуралистском анархизме, его тоже можно рассматривать как фигуру, которая считает субъект частично конституируемым чем-то, что лежит за его пределами и не может быть приведено к понятийному присутствию. В этом смысле он похож на Делёза. Хотя само это конституирование у него производит совсем не то, что у Делёза.

Что же касается анархизма, то исторические корни этого движения — как минимум теоретические — следует искать в работах Уильяма Годвина и Пьера-Жозефа Прудона. Яснее всего оно продумано в работах Бакунина, Кропоткина, Гольдман. Как я уже говорил, оно часто ассоциируется с антигосударственнической позицией, но, на мой взгляд, его лучше определять через приверженность к двум другим вещам: критике угнетения во всех его формах и построению любых организаций и любого сопротивления по принципу «снизу вверх». Если так смотреть на анархизм, то в него не попадает такая разновидность анархистской мысли, как индивидуалистский анархизм Бенджамина Такера[5] и Макса Штирнера, последователями которых являются либертарианцы вроде Роберта Нозика[6]. Но, когда речь заходит об анархизме, чаще всего имеется в виду первое течение, а не второе.

Р.М.: Лиотар рассуждал[7] о состоянии постмодерна, а не о состоянии постструктурализма. Насколько важной является эта разница?

Т.М.: Термин «постмодернизм» мне никогда не нравился. И постструктурализм-то непросто определить, а уж гоняться за постмодернизмом — все равно, что ртуть ловить руками. Насколько я понимаю, термин этот применительно к архитектуре придумал около 1977 года Чарльз Дженкс. В искусстве постмодернизм часто понимают в том смысле, что ничего нового придумать уже нельзя и поэтому искусству ничего не остается, как перерабатывать старые темы и стили, причем иронически — последнее условие, правда, не всегда считается обязательным. И у многих художников такое действительно можно встретить — у Дэвида Салле или Джулиана Шнабеля, например. Часто этот ярлык вешают и на Дэвида Фостера Уоллеса, но если мы говорим о переработке старых тем и стилей в литературе, то почему тогда Джойс не постмодернист? Более того, в 1980-е годы я не вижу в литературе господства постмодернизма, которое можно было бы сравнить с тем, что творилось в это время в живописи и, наверное, в архитектуре. В философии, если не считать работы Лиотара, постмодернизм попросту отсутствует. Для Лиотара постмодернизм состоял главным образом в отказе от больших нарративов — единых всеохватных историй, объясняющих, к примеру, кто мы такие и как мы оказались там, где мы есть. Если так определять постмодернизм, то он вполне соответствует моему пониманию постструктурализма. Но даже и здесь есть кое-какие сложности. Для Фуко, например, то, что можно назвать микрополитикой, было методом анализа нашей исторической ситуации, тогда как Лиотар порой, мне кажется, понимал ее как альтернативную политическую позицию, на которую нам следует перейти. То есть если для Фуко переход к микрополитике имеет чисто аналитическое значение, то у Лиотара он кажется имеющим нормативный характер.

Р.М.: Каковы преимущества такой политической теории по сравнению, скажем, с ролсианским «принципом разницы» (difference principle), или подходом Нозика, или критической теорией Адорно, Лукача и Хабермаса?

Т.М.: Анархистский подход довольно далеко отстоит от либеральной теории, с одной стороны, и от критической, с другой. Для начала можно сказать, что анархизм рассматривает политику снизу вверх, а либерализм — сверху вниз. То есть если либерализм исходит из набора принципов (у разных теоретиков они разные), относящихся к государству, то анархизм начинает с людей, составляющих некую политическую общность, и спрашивает, в какого рода общественных отношениях им следовало бы состоять. Разница эта тем не менее не такая четкая. Мне кажется, что и Ролз[8], и анархисты придерживаются одних и тех же важных моральных принципов касательно того, как следует относиться к людям, — ну, может быть, не одних и тех же, но по существу эти принципы совпадают. Ролз, как и большинство либералов, после этого пытается придумать государство, которое отвечало бы этим принципам. Анархистам такая сосредоточенность на государстве кажется подозрительной. Им представляется, что государство, будучи важнейшим полем, на котором разворачиваются отношения власти, не лучшее место для утверждения этих принципов. Поэтому они обращаются к людям и пытаются понять, как этим людям самим организоваться в справедливое сообщество.

Если говорить обо мне лично, то мне кажется, что либерализм, особенно в руках таких людей, как Ролз и Амартия Сен[9], чаще всего верен на уровне моральных принципов, но крайне наивен во всем, что касается власти. Причем эта наивность проявляется на двух уровнях. Во-первых, им не удается выявить массу властных игр, разворачивающихся на уровне государства и не дающих ему соответствовать тем моральным принципам, которые они в него закладывают. На самом деле, если посмотреть на разные движения, выступающие за справедливость, мы увидим, что они почти всегда начинаются на низовом уровне: государство чаще всего не создает справедливость, а отвечает на запросы граждан, требующих справедливости. Во-вторых, либералы не видят того, что мне кажется самым важным у Фуко: власть зачастую действует не через ограничения, а через созидание. Она способствует производству нас самих, она делает нас такими, какие мы есть. Так, например, одной из причин, по которым люди мирятся с несправедливостью общественного устройства и даже ее поддерживают, состоит в том, что им прививают практики нормальности, благодаря которым такое устройство кажется естественным. (Это кратчайшее из возможных и потому крайне поверхностное изложение главной мысли «Надзирать и наказывать».) Поймите меня правильно: никакой конспирологии в этом нет. Я просто указываю на то, что власть часто действует на уровне повседневных практик, создавая из нас тех, кто мы есть. А если это так, то и политическое сопротивление должно сосредоточиться на этих практиках, то есть выстраиваться снизу вверх.

При всем том я, в отличие от многих анархистов, не противник государства как такового. Мне кажется, что как инструмент реформ оно менее эффективно, чем это представляется либеральной теории, но размышления о справедливости государства вполне могут оказаться важными. То есть при всех преимуществах анархистского или постструктуралистско-анархистского подхода к политической мысли он, на мой взгляд, не отменяет либерализма.

Что же касается критической теории (не будем забывать, что последние работы Хабермаса ближе к либерализму, чем к критической теории), то у нее многое можно перенять. Тем не менее все ее важнейшие прозрения заключены в общие рамки марксистской мысли, то есть грешат стремлением объяснить сразу все, а это постструктурализм отвергает в корне. Таким образом, преимущество анархизма перед критической теорией в том, что он может инкорпорировать все достижения критической теории, не сводя при этом политическую философию к единственно верной марксистской схеме.

Р.М.: Вы читали Делёза сквозь призму одного большого вопроса: как можно было бы жить иначе? Мне кажется, этот вопрос заменяет для вас основной вопрос этики Нового времени: «Что я должен делать?», который в свою очередь некогда заменил античный вопрос о том, как следует жить. Объясните, пожалуйста, чем вопрос Делёза лучше античного и кантовского.

Т.М.: Разница между этими тремя вопросами — один из путей, по которым приходится пробираться вслепую, чтобы понять, что хочет сказать Делёз. Вопрос о том, как можно было бы жить, — это вопрос Ницше. Ведь он критикует мораль, критикует вопрос «Что я должен делать?» во имя создания иных возможностей для жизни. Делёз мыслит похожим образом. Ему хочется знать, какие еще иные, новые, жизни мы могли бы прожить. В этом смысле я думаю, что, заменяя вопрос Нового времени ницшеанским, Делёз открывает возможность для того, чтобы мыслить и жить иначе. Конечно, чтобы увидеть, как эта возможность работает, надо разобраться в его онтологии различия, а это уже проблема более широкая.

Тем не менее здесь мне хотелось бы провести разницу между моими собственными воззрениями и воззрениями Делёза. Делёз, как и многие другие современные континентальные мыслители, следующие в этом за ним и за Фуко, считает, что вопрос Нового времени «Что я должен делать?» надо отбросить. Как сказал бы сам Делёз, нужно отказаться от морали в пользу этики, причем этика понимается здесь в ницшеанском и спинозистском смысле. Мне это кажется ошибкой. При том, что вопрос, как мы могли бы жить, конечно же, достоин рассмотрения и Делёз создает интересные рамки для того, чтобы этим заняться, кантовского вопроса он ни в коем случае не заменяет. В конце концов, далеко не все, что мы творим, является стоящим. Кое-что из того, о чем, например, распространяется Ницше, особенно когда его охватывает воинственный дух, кажется мне отталкивающим. Поэтому наряду с потребностью создавать у нас есть параллельная потребность в оценке того, что мы натворили. А для этих целей вопрос «Что я должен делать?» как раз уместен.

В порядке отступления скажу, что за многие годы я убедился, что большинство заявок на ниспровержение философской традиции, которые делались в континентальной мысли, сильно преувеличены. Стоит по-хорошему вдуматься в заявления многих нынешних французских мыслителей, и ты убеждаешься, что тебя попросту возвращают к традиционным философским вопросам. Несомненно, это можно делать по-новому и очень интересно. Но старые вопросы так просто не исчезают.

Р.М.: Как же Делёз отвечает на свой вопрос? Ответ в том, чтобы постоянно пребывать в беспокойном, неопределенном состоянии? Является ли это анархизмом? И имеет ли смысл рассматривать эту линию мысли как развитие идей Спинозы, Бергсона и Ницше?

Т.М.: Если одним словом, то Делёз говорит: экспериментировать. Этот ответ укоренен в его онтологии, потому что Делёз прежде всего именно онтолог. Кратко суммировать его онтологию в рамках этого короткого интервью невозможно, но рискну показаться одновременно и чрезмерно все запутывающим, и слишком уж все упрощающим, поэтому скажу так: Делёз полагает, что идентичности, с которыми мы сталкиваемся, несут в себе поле различия, позволяющее им быть весьма отличными от того, чем они являются. Ученый Илья Пригожин, большой поклонник делёзовской онтологии, предлагает в качестве иллюстрации такой пример. Есть газы, которые в условиях, далеких от равновесного состояния, ведут себя крайне необычно. Он предлагает представить себе контейнер с барьером внутри, посередине. И в этом барьере всего одна небольшая дырка. Теперь представьте, что одну половину контейнера мы заполняем голубым газом, а другую — красным. Можно ожидать, что со временем обе половины контейнера окажутся примерно одного фиолетового цвета. Но в условиях, далеких от равновесных, некоторые газы будут вести себя иначе. Через равные промежутки времени одна половина будет из голубой становиться красной, а потом снова возвращаться к голубому. Будет создаваться впечатление, что молекулы газа знают, что собираются делать молекулы с другой стороны, и что они так или иначе координируют свои действия. Разумеется, у молекул сознания нет. В терминах Делёза, есть поле различия, которое актуализируется при определенных физических условиях.

Как же тогда можно было бы жить, с точки зрения Делёза? Мы не знаем, на какие формы жизни мы способны. Поэтому жизнь должна быть жизненным экспериментом или серией жизненных экспериментов. Мы исследуем возможности, смотрим, кем еще мы могли бы стать. Такое исследование может быть не только индивидуальным. На самом деле ничего индивидуального в онтологии Делёза нет. Эксперименты могут осуществляться на уровне индивида, на уровне группы и даже на субиндивидуальном уровне.

Все это как таковое не является анархизмом в политическом смысле. Тем не менее это предполагает отказ от архэ, от некоего руководящего начала в человеке, отказ от ограничивающего понимания человеческого развития, которое могло бы взять себе на вооружение государство, чтобы потом всячески его насаждать.

Что касается трех мыслителей, о которых вы спрашиваете, то Делёз что-то берет у каждого. У Спинозы его интересует монизм (различие не трансцендентно идентичности, а заключено в ней самой), у Бергсона он заимствует богатое понятие прошлого и durée, длительность, а у Ницше берет сразу несколько элементов, в том числе различие между активным (экспериментирующим) и реактивным (устремленным на то, чтобы не дать другим экспериментировать).

Р.М.: Расскажите, что дают для понимания Делёза и постструктуралистского анархизма Левинас, Деррида, Лиотар и Нанси[10].

Т.М.: Левинас, Деррида и Нанси ничего нам здесь не дают, особенно если речь идет о понимании Делёза[11]. Я уже говорил, что у Деррида и Делёза совершенно разные подходы к различию. Для Деррида различие — это экономическое отношение между присутствием и отсутствием, ускользающее от наших чувств и не поддающееся понятийному схватыванию. У Нанси схожий, хотя и не совсем такой же подход. Деррида в итоге оказывается в этической позиции, очень близкой к левинасовской: человек должен стать уязвимым по отношению к другому, которого невозможно подвести под собственные категории. В частности, эту позицию он занимает, рассуждая о положении иммигрантов в Европе, хотя и не только применительно к этой проблеме. Можно сказать, что этика Левинаса, Деррида и Нанси — это этика уязвимости.

У Делёза, наоборот, возникает этика экспериментаторства, или, если воспользоваться не слишком строго еще одним термином, этика выразительности. Естественно, она состоит не в том, чтобы поощрять выражение какой-либо уже заданной идентичности. Она побуждает к исследованию того, на что ты способен, а не к тому, чтобы сохранять свою уязвимость по отношению к другому. В этом она по своему замыслу ницшеанская. Но в то же время она ни в коем случае не является и этикой неуязвимости. Экспериментировать — значит сделать себя уязвимым в каком-то важном смысле. Но здесь ты становишься уязвимым по отношению к самому эксперименту — и вовсе не обязательно, что по отношению к другим. Поэтому примеры экспериментаторства у Делёза — это чаще всего художники.

Р.М.: Фуко вам представляется мыслителем, работающим «в промежутке между генеалогией и эпистемологией» и задающимся туманным кантианским вопросом о том, что такое современность[12]. В чем для вас важность этого вопроса? В том, что он хорошо согласуется с вопросом Делёза о том, как мы могли бы жить? Объясните, как Фуко ставит этот вопрос и почему такая его постановка отсылает скорее к традиции постструктуралистского анархизма, а не к феноменологии или, скажем, немецкому идеализму?

Т.М.: Фуко, мне кажется, наиболее важный мыслитель своего поколения во Франции. Когда уляжется пыль, поднятая французскими философскими движениями 1970—1980-х, действительным останется именно его мышление. Когда я вспоминаю свою книгу о постструктуралистском анархизме, я вижу, что он оказал на меня гораздо большее влияние, чем Делёз или Лиотар. Прибегая к ницшевскому генеалогическому методу — причем с гораздо большей заботой об историческом материале, — Фуко показывает, как схватить работу власти в повседневной жизни. Вводя идею власти, которая не только подавляет, но и созидает, Фуко помогает понять, как мы становимся соучастниками собственного угнетения, не впадая при этом в явные заблуждения и не оказываясь в плену ложных идеологий. А выявив пересечения власти и знания, он открывает возможности для нового типа рефлексии над тем, как мы познаем самих себя. Это приводит среди прочего к ослаблению влияния марксизма на левую мысль, то есть избавляет ее от редукционизма в понимании власти и господства. Что в свою очередь позволяет по-новому осмыслить анархизм — так, чтобы это и пересекалось с анархистским восприятием власти как чего-то многогранного, и развивало мысль о необходимости противостоять господству снизу. Трудно объяснить, чем руководствовался Фуко, когда отказывался от феноменологии, — мне самому этот отказ представляется несколько безответственным, особенно если речь идет о Мерло-Понти. Но, во-первых, Фуко, как и Делёзу, казалось, что нужно посмотреть, как воспринимающий субъект конституируется сам, а не следить за тем, что он конституирует. Во-вторых, у большинства французских философов этого времени феноменология ассоциировалась с Сартром, а Сартр был для них воплощением властителя дум, навязывающего всем остальным представления об их интересах. Поскольку Фуко не приемлет роль интеллектуала как властителя дум, он не приемлет и Сартра; нет ничего удивительного в том, что он с предубеждением относился к феноменологии.

Вместе с тем отказ от немецкого идеализма, особенно от Гегеля, хотя бы отчасти объясняется, на мой взгляд, редукционистским прочтением гегелевской философии. Чем проще понимаешь устройство диалектики, тем более стесняющей кажется гегелевская мысль. Думаю, что в основе отказа от Гегеля лежит интерпретация его мысли, которую лучшие знатоки Гегеля вроде Роберта Пиппина попросту бы отвергли. Возможно, у отказа как от феноменологии, так и от Гегеля была еще и социологическая мотивация. Сартр и Мерло-Понти, с одной стороны, и великий гегельянец Жан Ипполит, с другой, для поколения Фуко были учителями. А в новейшей французской философии уже сложилась традиция ухода за пределы того, чем занималось предыдущее поколение. Как-то раз я описал французскую философию как иллюстрацию рассуждения Вуди Аллена о человеческих отношениях: в «Энни Холл» он говорит, что отношения — как акулы, им нужно постоянно продвигаться дальше, иначе они умирают. На мой взгляд, во французской философии эта мысль постоянно прокручивается последние 60—70 лет.

Р.М.: Вы писали о наших практиках, о нас самих и о том, что значит быть человеком, и, похоже, это тесно связано со многими из тех идей, которые мы уже обсудили. Поэтому скажите, как ответить на вопрос о том, что значит быть человеком.

Т.М.: Книга «Наши практики, мы сами»[13] была попыткой обратиться к более широкой аудитории, не утратив при этом философской строгости. В этой книжке я настаиваю: кто мы такие как люди, определяется главным образом практиками, в которые мы включены. Под практикой я понимаю закономерность или набор закономерностей поведения, чаще всего определяемых некой целью, причем закономерности эти управляются общественными нормами. Мне кажется, что, размышляя о том, кто мы такие, надо не искать некое ядро «Я» внутри самих себя, а смотреть на практики, в которых мы участвуем, и анализировать, как именно мы в них участвуем. Принимая во внимание все, что я уже сказал об анархизме и французской мысли, в таком подходе нет ничего удивительного. Подзаголовок этой книги, «Что значит быть человеком», отсылает не к попытке отличить человека от других животных, а именно к мысли о том, что нас как людей формирует главным образом включенность в определенные практики. В этой книге я пытаюсь показать, как изнутри этих практик прорастает знание, как оно пересекается с властью в смысле Фуко и как основная масса нормативного мышления умещается именно в этих практиках.

Р.М.: Некоторое время назад вы обратились к мысли Жака Рансьера[14] и к идее равенства в действии — в связи с деятельностью таких политических движений, как движение алжирских беженцев без статуса, живущих в Монреале, первая палестинская интифада и армия сапатистов на юге Мексики. Что вам представляется особенно важным у Рансьера? Вам кажется, что его сосредоточенность на равенстве может укрепить демократические установления, вытеснив такие вещи, как идентичность, меритократия и рынок?

Т.М.: Именно так. У Фуко меня больше всего обескураживает, что он никогда не раскрывал нормативной стороны своей мысли. Думаю, это объясняется тем, что он никому ничего не хотел предписывать. Но сама идея о том, что он, будучи интеллектуалом, должен воздерживаться от предписаний, тоже является нормативной позицией. Более того, такие книги, как «Надзирать и наказывать», имеют явный критический уклон, даже когда нормативная база, лежащая в основе этой критики, явно не предъявляется. Рансьер же привносит в политическую дискуссию особую нормативную ориентацию: то, что демократические движения исходят — сознательно или бессознательно — из презумпции равенства для всех. Когда я впервые прочитал его политические работы, меня поразили две вещи. Первая чисто теоретическая: то, что он пишет, дает нормативную базу, в свете которой можно рассматривать критическую работу Фуко и других мыслителей. Кроме того, это хорошо сочеталось с анархистской ориентацией моей собственной политической мысли.

Вторая же вещь, которая меня поразила и на которую я довольно эмоционально отреагировал, состояла в том, что он, похоже, понимает смысл политических движений, в которых я сам участвовал, когда они были на пике. Движение против апартеида, палестинское движение, движение за права ЛГБТ — наиболее интересными все они становятся тогда, когда не просто требуют равенства, а предполагают его в собственных коллективных действиях. Именно эту идею я и пытаюсь разъяснить в своей книге о Рансьере и упомянутых вами политических движениях. В моей книге также дается основа для осмысления ненасильственного политического действия — к этому проекту я как раз сейчас приступаю.

Р.М.: Неравенство никогда прежде не было настолько глубоким и настолько очевидным для самых разных людей, как сейчас. И вроде бы всем очевидно, что проблема нуждается в политическом решении[15]. Соответственно, странно видеть, что у Рансьера политическое мышление связано с теорией искусства. Насколько убедительным вам представляется этот элемент его философии? Не кажется ли вам, что он предлагает обращаться к слишком уже странным областям, чтобы убедиться в действенности демократии и равенства?

Т.М.: На самом деле взаимосвязь между его эстетическими и политическими воззрениями не так уж и проста. И там, и там речь идет о равенстве, но ведется она по-разному. Политика для Рансьера — это коллективное действие, исходящее из презумпции равенства. В эстетике равенство проявляет себя довольно поздно: скажем, Флобер начинает считать любые предметы достойными литературного описания. Рансьер утверждает, что эти две области друг с другом пересекаются, но политическое равенство не тождественно эстетическому. Искусство существует не для того, чтобы обслуживать политическую борьбу за равенство.

Р.М.: Ваша книга «Дружба в эпоху экономики»[16] несколько выбивается из традиции постструктуралистского анархизма, которую мы обсуждали выше. Подзаголовок гласит: «Противодействуя силам неолиберализма». Как же надо понимать дружбу, чтобы считать, что она на такое способна?

Т.М.: Книжка о дружбе во многом основывается на идеях Фуко и Рансьера, но основное внимание в ней уделено тому, во что превращает нас неолиберализм и что с этим можно сделать. В лекциях «Рождение биополитики» Фуко отмечает, что американский неолиберализм не просто экономическая теория, но и определенное представление о человеке: люди — по сути своей предприниматели, человеческий капитал, инвестирующий себя в разные предприятия. Превращению нас в таких предпринимателей во многом способствовал упадок социального государства (welfare state). В конце концов, если никакой поддержки в случае некоего жизненного провала не предполагается, лучше максимально эффективно инвестировать все имеющиеся у тебя ресурсы — деньги, талант, харизму, внешнюю привлекательность. Я же в этой книге настаиваю, что близкая дружба дает нам отличную от неолиберальной модель бытия с другими. Неолиберализм рассматривает взаимоотношения с другими как инвестиции в будущее. А близких друзей, например, не слишком волнует, кто, что и когда друг для друга сделал. Никаких приходно-расходных ведомостей близкие друзья не ведут. На самом деле, если такая ведомость вдруг начинает маячить на горизонте, это знак того, что дружбе конец. Близкая дружба — помимо того, что она дает нам альтернативную модель человеческих взаимоотношений, — учит нас вещам, необходимым для сплоченной работы, например доверию. Это не значит, что все члены какого-то политического движения, основанного на солидарности, могут стать добрыми друзьями, нет. Но дружба учит, как относиться друг к другу, чтобы снизить или даже полностью избавиться от индивидуализирующего, изолирующего давления неолиберализма.

Р.М.: Последний вопрос. Порекомендуйте, пожалуйста, пять книг, которые позволят глубже проникнуть в круг идей, которыми вы занимаетесь.

Т.М.: «Надзирать и наказывать»[17] и первый том «Истории сексуальности»[18]Мишеля Фуко, «Различие и повторение» Жиля Делёза[19] (читается с трудом, но очень уж влиятельная книга), «Le Différend» Лиотара и «Несогласие» Рансьера[20].

Лиза Херцог: философия, рыночная экономика, этика, справедливость

Ричард Маршалл: Как вы стали философом?

Лиза Херцог: Я хотела изучать философию, чтобы лучше понимать мир; это было очень глубокое желание, и я никогда в нем не сомневалась. Но я никак не могла решить, с чем ее совместить: с физикой или с экономикой, и в конце концов решила в пользу последней. А потом я просто влюбилась в размышления, чтение, обсуждения. Больше всего меня интересовали вопросы, лежащие на границе экономики и практической философии. Эта область все еще недостаточно исследована, учитывая ее жизненную важность.

Пару раз я пыталась отойти от философии и занималась проектами в области социальной ответственности корпораций и сотрудничества в целях развития. Это был очень полезный опыт, но я поняла, что мне больше хочется заниматься теоретической работой, потому что пришла к выводу, что нам нужны новые теории, которые позволили бы изменить экономическую систему, сделать ее более справедливой и более устойчивой.

Р.М.: Рассуждая о философии рынка, вы всегда начинаете с того, что экономисты предлагают неадекватные теории и модели рынков. Что с ними не так?

Л.Х.: Экономические модели основаны на упрощенном понимании человеческой деятельности и социальных взаимодействий. Если бы этими предположениями пользовались только при исследовании вопросов, на которые они призваны отвечать, с учетом их методологических ограничений, проблем бы не было. Но их часто применяют в других сферах. Скажем, на основе некой теоретической модели делаются предсказания, однако при этом не обсуждается, насколько сама эта модель и лежащие в ее основе постулаты соответствуют реальности. Более того, туда неявным образом часто просачиваются нормативные суждения. Получается, что некоторые критические вопросы просто не могут быть поставлены — например, не обслуживает ли данная теория интересы определенных социальных групп, не является ли она идеологией в классическом смысле.

Р.М.: Вы также утверждаете, что, когда философы, например Ролз, говорят о справедливости или, скажем, Элизабет Андерсон — о социальных и политических проблемах, они считают рынок чем-то, что надо укротить извне, он никогда не обсуждается сам по себе. Поясните, пожалуйста, эту мысль.

Л.Х.: В нормативных теориях рынок часто рассматривается как «черный ящик»; вероятно, это связано с подспудной уверенностью, что им должны заниматься экономисты, а не мы. Размышлять о границах рынка и его месте в обществе — дело важное, но не следует ограничиваться одним только этим вопросом. Мы должны думать и о внутренних структурах рынков: какова их онтология, какие социальные отношения они создают между индивидами, какова их внутренняя логика распределения. Кто-то скажет, что, рассматривая рынок с философской точки зрения, мы придаем ему излишний вес, усиливаем уже существующее господство экономики в нашей жизни. Но мне кажется, что мы сможем противостоять тенденции рынков колонизировать жизненный мир, как говорил Хабермас, если будем лучше понимать, что они собой представляют и что с ними не так.

Р.М.: Тогда почему вы считаете, что нам нужная сложная философская модель рынка как такового? Связано ли это с мировым финансовым кризисом 2008 года?

Л.Х.: Кризис 2008 года показал, что модели, которыми мы пользовались для описания экономики, со своими задачами не справились. Оглядываясь назад, диву даешься: многие макроэкономические модели вообще не учитывали финансовый сектор! Поведенческой экономике — то есть экономическим исследованиям, учитывающим психологию человека, — как минимум лет 30, однако все главные модели рынка исходят из полной рациональности поведения участников: они только к тому и стремятся, чтобы извлечь максимум выгоды, и при этом никогда не ошибаются, на них не влияют ни эмоции, ни стадный инстинкт. Кроме того, вне рассмотрения остаются связи между политической обстановкой и внутренними механизмами рынка. Ни одна из этих моделей не задается вопросом о социальной справедливости или легитимности астрономических прибылей в финансовом секторе. Нужно обсуждать рынки в гораздо более широком контексте, принимая во внимание все эти измерения.

Р.М.: В ваших работах фигурируют два крупнейших мыслителя — Адам Смит и Георг Вильгельм Гегель. Долгое время их относили к противоположным лагерям: первый — теоретик свободного рынка, предтеча «чикагских акул»; второй — протомарксистский идеолог плановой социалистической экономики. Вы строите свою аргументацию на новейших исследованиях, которые размывают эту оппозицию, верно?

Л.Х.: Да, если рассматривать их в их же историческом контексте, они окажутся гораздо ближе друг к другу: Гегель опирается на Смита и не скрывает этого. Оба построили философские системы, включающие понятие свободного рынка, но объясняющие также и природу человека, общество, политику, историю и культуру. Разумеется, они по-разному расставляют акценты, у них разная метафизика. Но разница между ними преувеличена интеллектуальными традициями, объявившими себя последователями Смита и Гегеля соответственно. История восприятия этих мыслителей поражает тем, как в разных исторических контекстах определенные группы пользуются и злоупотребляют идеями или даже метафорами; метафора «невидимой руки» Смита, например, вообще начала жить отдельной жизнью. Мы получаем эти идеи уже в новейших интерпретациях. Чтобы не зависеть от них, надо перечитать оригинальные тексты, и тогда мы увидим, что они гораздо тоньше и интересней современных клише.

Р.М.: Что мы выиграем, если перечитаем свежими глазами Смита и Гегеля? Применительно к каким проблемам эти два гиганта еще могут, на ваш взгляд, пригодиться?

Л.Х.: В нашем обществе рынки играют важную роль — можно сказать, слишком важную. Смит и Гегель описывают рыночное общество в эпоху его становления и исследуют, как рынки влияют на общественные структуры. Если сегодня думать о социальных феноменах, легко упустить ту роль, которую в них играют рынки, — просто потому, что мы к ним привыкли. В своей первой книге — «Изобретение рынка»[21] — я разбираю целый ряд вопросов, в которых мысль Смита и Гегеля может оказаться полезной, чтобы увидеть связь рынков с другими сферами: с тем, как мы видим самих себя или как мы понимаем социальную справедливость, свободу или историческое развитие обществ. Я использую их теории как две парадигмы мышления о рынках, разница между которыми проливает свет на нынешние дискуссии.

Р.М.: Нашли ли вы нечто общее в их позициях относительно «общества коммерции» (commercial society)?[22]

Л.Х.: Они оба строят трехуровневую схему отношений между государством и рынком: государство должно обеспечивать соблюдение фундаментальных прав, на которых строится рынок, но государство потом может вернуться и вмешаться, чтобы исправить «ошибки рынка», причем под ошибками понимаются не просто технические сбои, а самые разные негативные аспекты рынка и его внутренние недостатки — например, в области всеобщего образования. Такой взгляд на общество до сих пор широко распространен: скажем, правые и левые часто спорят об отношениях второго и третьего уровня, то есть свободного рынка и корректирующих действий государства. Эта модель многое позволяет понять, однако нельзя забывать, что это именно модель. Она, например, отвлекает внимание от многочисленных видов экономического неравенства, переходящего в политическое, что в свою очередь может не только повлиять на корректирующие действия государства, но и на первый уровень модели, то есть на фундамент самого рынка.

Р.М.: Чем различаются модели «общества коммерции», которые предлагают Смит и Гегель?[23]

Л.Х.: Грубо говоря, согласно Смиту, рынок решает проблемы, а согласно Гегелю — их создает. Смит весьма благодушно описывает рынок как институцию, которая объединяет людей, вознаграждает определенные добродетели, в долгосрочной перспективе уравнивает людей между собой, делает общество более открытым и терпимым. Для Гегеля же рынки — важное пространство общественной свободы, но они приводят к неравенству и раздробленности общественной жизни. Важно помнить, что Смит писал еще до начала промышленной революции, а Гегель — на два поколения позже, уже имея представление об ужасных условиях жизни рабочих в Лондоне. Это одна из причин, по которой он делает акцент на государстве как на объединяющей силе.

Р.М.: В своей книге вы сопоставляете модели нового общества, «общества коммерции» по Смиту и Гегелю, со спором Ролза и Сэндела[24] о «необремененной личности» (unencumbered self). Не могли бы вы пояснить, что это за личность, о чем спор и при чем здесь Смит с Гегелем?

Л.Х.: Сильно огрубляя, можно сказать, что Ролз и Сэндел спорили о том, исходить ли политическим теоретикам из понятия отдельного автономного индивида или из понятия индивида, уже включенного в социальные структуры, будь то семья или религиозная община. И Смит, и Гегель прекрасно понимают, что люди воспитываются в сообществах и что принадлежность к какому-либо сообществу крайне важна для человеческой самореализации. Они по-разному понимают, что происходит на рынках, но тем не менее: для Гегеля участник рынка уже определен сообществом, внутри которого тот работает, профессиональное участие в работе рынка является частью его идентичности (естественно, во времена Гегеля это касалось исключительно мужчин, глав семейств). Для Смита люди, наоборот, встроены в частную жизнь, на рынке же они действуют как суверенные агенты по продаже своего человеческого капитала, если прибегнуть к современной терминологии. Что нам это дает? Это показывает всю бессмысленность рассуждений о «большей» или «меньшей» включенности: у этих отношений всегда больше одного измерения. Можно быть по-разному включенным и по-разному исключенным — даже внутри самого рынка в этом смысле можно найти самые разные истории. Поразительно, но эта разница между Смитом и Гегелем соответствует разным типам рынков рабочей силы в двух «разновидностях капитализма»: их текучести и подвижности в «либеральных» экономиках (таких, как британская или американская) и ориентированным на длительные контракты, «встроенным в общество» трудовым рынкам «координированных» экономик, которые мы обнаруживаем в Японии и во многих европейских странах.

Р.М.: Как они работают с понятием свободы применительно к «обществу коммерции»?

Л.Х.: Общепринятое мнение состоит в том, что Смит понимает свободу негативно, как свободу от, а Гегель — позитивно, как свободу для. На самом деле и тот и другой выделяют множество аспектов свободы и довольно детально описывают, как каждый из них реализуется в обществе модерна; свобода распоряжаться собственностью, которую иногда называют экономической свободой, — лишь один из таких аспектов. Скажем, для Смита рынок — это еще и школа автономии, потому что он учит каждого отдельного человека полагаться только на себя и принимать самостоятельные решения. Сейчас это может показаться наивным, но в эпоху, когда это писалось, человеческую жизнь чуть ли не полностью определяли традиции и обычаи, а рынки несли с собой именно освободительный потенциал. Мне показалось крайне интересным, что ни Смит, ни Гегель не пытаются свести свободу к какому-то одному базовому понятию — наоборот, они признают многообразие ее измерений и пытаются увидеть, как всем этим измерениям найти место среди институтов современного им нового общества. Мне кажется, это очень убедительный способ мышления о свободе.

Р.М.: В последнее время много говорят о неравенстве, и для вас это тоже ключевой вопрос. Что пишут о неравенстве Смит и Гегель? Оправдано ли оно? Как бы они отнеслись к работам Тома Пикетти? Как отреагировал бы Гегель? Промолчал бы?

Л.Х.: Для Смита и Гегеля ключевой вопрос в том, наделены ли все члены общества равным статусом в качестве человеческих существ, обладают ли они в равной мере основными правами, равным достоинством и признают ли они друг друга в качестве таковых. У Смита важнейшая разница между новым обществом, где основную роль играет торговля, и старым феодальным состоит в том, что в новом каждый наделен равными правами и равными возможностями для участия в экономической и общественной жизни своей страны; Гегель похожим образом считает важнейшим достижением современности (modernity) равенство всех перед законом. Прорыв в этом отношении осуществила, по его мнению, Французская революция.

Вопрос тогда в том, как все это соотносится с неравенством доходов и состояний. Ни у Смита, ни у Гегеля нет четкой формулы, которая давала бы понять, какая степень этого неравенства совместима с равенством гражданским. Упрощая, можно сказать, что Смит считает, что свободные рынки ведут к большему равенству, поскольку они дают бедным возможность значительно повысить стандарты жизни и разрушают формы неравенства, присущие феодальной эпохе; в том числе и по этой причине Смит свободные рынки превозносит. Гегель, напротив, полагает, что свободные рынки усугубляют неравенство; на самом деле он даже предсказывает появление черни, уже не способной выбраться из нищеты. И эту апорию Гегелю разрешить не удается.

Таким образом, аргументация Пикетти Гегеля нисколько бы не удивила, хотя у него самого развернутой теории капитала не было. Смит, мне кажется, после прочтения Пикетти спросил бы себя, не следует ли ему пересмотреть основные постулаты собственной теории. Впрочем, он глубоко интересовался эмпирическими данными, поэтому можно считать, что он только обрадовался бы такой возможности.

Р.М.: Насколько я понимаю, Пикетти предостерегает нас от возвращения к экономическим реалиями Belle Époque, когда унаследованный, а не заработанный капитал был главной формой получения доходов, что, соответственно, приводило к чудовищному неравенству. Предъявляет ли этот не имеющий ничего общего с торговлей рыночный капитализм какие-то новые требования к теоретическим рассуждениям о рынках?

Л.Х.: Здесь забавно, что Пикетти предостерегает нас от возвращения к ситуации, очень похожей на ту, в качестве альтернативы которой Смит и выдвинул свою модель торгового общества: некоей формы феодализма, при которой небольшая группа привилегированных индивидов владеет непропорционально большим богатством и обладает непропорционально большой властью, что в свою очередь только укрепляет их позиции. Смит, похоже, был настроен излишне оптимистически: он предполагал, что в обществе коммерции огромные состояния будут со временем рассеиваться. В качестве средства борьбы Пикетти предлагает прогрессивное налогообложение; думаю, Смит возражал бы против этого гораздо меньше, чем думают те, кто сегодня называет себя его последователями. Но мне кажется, он в то же время спросил бы, нет ли каких-то других рычагов, которые можно и нужно применить ради более широкого распределения капитала.

Стоит отметить, что рынки, с которыми мы имеем дело сегодня, давно уже не те рынки, о которых писал Смит. Скажем, в том, что касается роли корпораций или сетевых эффектов, создающихся современными технологиями. Проблема, с которой сталкиваются сегодня многие рынки, как раз в том, что они куда менее открыты для новых игроков, чем это предполагается риторикой «свободного рынка». А Смита такие вещи как раз очень и очень беспокоили. Сейчас я пишу статью, в которой доказываю, что применительно к Смиту вообще нельзя пользоваться метафорой «просачивания благ сверху вниз» (хотя в книге я как раз ею пользовалась). Смита куда больше интересовало, как дать людям возможность пробиться наверх. Его интересовало создание новых рабочих мест, интересовала возможность для отдельного человека заработать небольшой капитал и добиться экономического благополучия, которое в свою очередь обеспечило бы ему душевное умиротворение. То есть вопрос для него стоял бы так: как должны быть устроены нынешние институты, чтобы они могли обеспечить каждому возможность заработать на достойную жизнь и достичь некоторого уровня благополучия — чтобы после этого у людей появилась возможность жить и заниматься действительно важными вещами? Для Смита такими вещами является не экономика, а любовь и дружба, а также наличие свободного времени, которое можно было бы посвятить музыке или литературе. И Гегель, кстати, с этим бы согласился.

Р.М.: На чьей стороне вы сами? Кто вам больше симпатичен: Гегель, с его дионисийскими силами, или Адам Смит?

Л.Х.: Мне думается, что все аспекты рынка в одной картинке не ухватить; разные рынки обретают разные характеристики в разных ситуациях — порой они по-смитовски невинны, а порой по-гегелевски разрушительны, и все градации между этими крайностями тоже возможны. Важно, однако, отметить, что со времен Адама Смита и Гегеля мы поняли, что рынки не «естественны», а зависимы от институциональных и культурных условий, в которых они функционируют, и что особенно важную роль здесь играют условия правовые.

И Смит, и Гегель исходят из того, что базовое для рынков право собственности везде является более или менее одинаковым, и это понятно, если не забывать, что они писали в то время, когда многих вещей, на которые сегодня распространяются права собственности и рыночные отношения, попросту не существовало. В частности, я имею в виду финансовые рынки, которыми я сейчас занимаюсь. Катарина Пистор, профессор права в Колумбийском университете, написала невероятно интересное исследование о том, как финансовые рынки конструируются с правовой точки зрения[25]. Если мы хотим понять рынки, и особенно финансовые рынки, в более широком философском плане, и в нормативном в том числе, нужно обсуждать и такие вещи.

Р.М.: Аристотель так и не написал книгу по экономике. Эрнест Геллнер по этому поводу едко заметил, что загадка не в том, почему ее не написал Аристотель, а в том, почему ее написал Смит. Считаете ли вы, что экономика должна реформировать саму себя, чтобы меньше зависеть от моделей, которые не смогли предсказать кризиса и вообще не рассматривают тех измерений, о которых говорите вы?

Л.Х.: Я пока вполне оптимистично смотрю на развитие экономической теории, особенно среди молодого поколения экономистов. Призыв Пикетти рассматривать экономику как общественную науку, возможно, ускорит ее развитие в этом направлении: больше эмпирики, больше исторического контекста. Однако среди экономистов сохраняется противодействие нормативным подходам. Нам нужен комплексный, интердисциплинарный подход к рынкам, который включал бы в себя экономику, социологию, психологию, исторические и философские аспекты, — в идеале такой подход позволил бы найти способы улучшить институциональное устройство рынков, а также институтов, которые должны корректировать рынок изнутри. Академическое разделение труда имеет ряд преимуществ, но иногда нужно объединять важнейшие теории и учиться друг у друга. Это весьма непросто, и в самой науке такие шаги редко поощряются. Но это не должно нас пугать.

Тут, впрочем, следует отметить, что многие обвинения в адрес рынков или экономики на самом деле касаются того, как работают большие организации — в широком смысле веберовские бюрократии. Возьмем, скажем, размывание ответственности: оно возможно как на рынках, так и внутри организации. Философия не задается вопросом о том, как организации влияют на моральное поведение индивида, — возможно, это связано с ее разделением на моральную философию, которая по большей части занимается отдельными индивидами, и политическую философию, которая изучает общественные институты. Однако между ними есть огромное поле для изучения: как мы ведем себя, работая в организациях и будучи там печально известными «винтиками». Размышляя о рынках, Смите и Гегеле, я начала думать об организациях — о том, как они негативно влияют на моральное поведение индивида, какие дополнительные проблемы они ставят одним фактом своего существования. Моя следующая книга посвящена тому, как взаимосвязаны поведение индивида и организационные структуры, как сделать так, чтобы организации функционировали в режиме морали.

Р.М.: Расскажите поподробней о вашем новом проекте.

Л.Х.: Все начинается с простого факта человеческой природы — его знали и Смит, и Гегель: мы находимся под влиянием своего социального контекста. Однако Смит и Гегель, вероятно, считали, что развитием этих контекстов управляет некий природный или метафизический процесс (ученые, разумеется, спорят о том, что именно они по этому поводу думали). Если отказаться от этого положения, встает вопрос: как мы можем влиять на наши социальные контексты, чтобы стать или оставаться моральными субъектами? Какая у нас совместная ответственность перед этими феноменами, по определению, превосходящими масштаб действий одной личности?

Деятельность организаций — одна из областей, где подобные вопросы встают, причем весьма остро, поскольку организации играют крайне важную роль в современных обществах. Если они работают хорошо, они могут быть чрезвычайно эффективны, а если нет, то могут создавать громадные проблемы не только для тех, с кем они имеют дело непосредственно, но и для общества в целом. Существуют работы по этике бизнеса в организациях, однако они не особенно связаны с философскими дискуссиями; кроме того, есть, разумеется, много теорий организаций, но они преимущественно посвящены их эффективности, а не моральным вопросам. Между тем моральных измерений тут множество. Когда я начала заниматься этим проектом, я провела несколько глубинных интервью с людьми, работающими в разных организациях, и они рассказали мне поразительные истории об отчуждении и признании, о мучениях по поводу необходимости прибегать к аморальным средствам ради достижения моральных целей, о необходимости обманывать систему, чтобы защитить коллег, и так далее. Я пытаюсь разработать понятийный аппарат, чтобы связать эти вещи с философскими дискуссиями: как обходиться с правилами; о моральной ответственности за распространение информации; о том, как размышлять о своих профессиональных задачах. А также о том, как организации должны выполнять свой моральный долг и помогать в этом своим членам.

Р.М.: Порекомендуйте пять книг, которые стоят у вас на полке и которые надо прочитать, чтобы глубже погрузиться в ваш весьма необычный философский мир.

Л.Х.: Для тех, кто еще не читал, это «Теория нравственных чувств» Адама Смита и «Философия права» Гегеля. Это совершенно замечательные книги. Из современных исследований рынка и организаций мне показались особенно интересными «Эксплуатация и экономическая справедливость в либеральном капиталистическом государстве» Марка Рейффа[26] и «Общественный капитализм. Политическая власть управляющих корпорациями» Кристофера Макмаона[27]. Я сейчас веду семинары по Ханне Арендт, поэтому не могу не порекомендовать ее «Ситуацию человека»[28]. Это удивительная книга, позволяющая по-новому взглянуть на место человека в мире и разные аспекты нашей vita activa.

Перевод с английского Ольги Серебряной

[1] Фуко М. Рождение биополитики. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1978--1979 учебном году. СПб., 2010.

[2] May T. The Political Philosophy of Poststructuralist Anarchism. Pennsylvania, 2005.

[3] Делёз Ж. Ницше и философия. М., 2003.

[4] Lyotard J.-F. Le Différend. Paris: Éditions de Minuit, 1983.

[5] Такер Б. Вместо книги. Написано человеком, слишком занятым, чтобы писать книгу. М., 1908.

[6] Нозик Р. Анархия, государство и утопия. М., 2008.

[7] Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М.; СПб., 1998.

[8] Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск, 1995.

[9] Sen A. The Idea of Justice. London, 2010.

[10] May T. Reconsidering Difference: Nancy, Derrida, Levinas, Deleuze. Pennsylvania, 2007.

[11] Idem. Gilles Deleuze: An Introduction. Cambridge, 2005.

[12] Idem. The Philosophy of Foucault. Durham, 2006.

[13] Idem. Our Practices, Our Selves: Or, What it Means to Be Human. Pennsylvania, 2001.

[14] Idem. The Political Thought of Jacques Ranciere: Creating Equality. Pennsylvania, 2008.

[15] Idem. Contemporary Political Movements and the Thought of Jacques Ranciere: Equality in Action. Edinburgh, 2010.

[16] Idem. Friendship in an Age of Economics: Resisting the Forces of Neoliberalism. Lanham, 2012.

[17] Фуко M. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. M., 1999.

[18] Он же. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М., 1996.

[19] Делёз Ж. Различие и повторение. СПб., 1998.

[20] Рансьер Ж. Несогласие. Политика и философия. СПб., 2013.

[21] Herzog L. Inventing the Market. Smith, Hegel, and Political Theory. Oxford: Oxford University Press, 2013; (см. также: Idem. Freiheit gehört nicht nur den Reichen: Plädoyer für einen zeitgemäßen Liberalismus. München, 2014. -- Примеч. ред.)

[22] «Общество коммерции» (иногда используют выражение «государство коммерции», commercial state) -- понятие, уходящее корнями в шотландское Просвещение (Адам Фергюсон) и политическую мысль ранних Соединенных Штатов Америки (Александр Гамильтон). Значение его за последние два с лишним столетия претерпело трансформацию, однако в общих чертах оно обозначает общество/государство, которое главной своей целью ставит экономическое развитие. В таком случае государственная политика нацелена на поддержку экономики и торговли без прямого вмешательства в хозяйственную деятельность -- с помощью фискальной политики и так далее. В этом смысле большинство современных государств Запада можно считать «коммерческими». -- Примеч. ред.

[23] Herzog L. (Ed.). Hegel's Thought in Europe: Currents, Crosscurrents andUndercurrents. Basingstoke, 2013.

[24] Майкл Джей Сэндел (р. 1953) -- американский политический философ; в своей первой книге «Либерализм и пределы справедливости» (Sandel M. Liberalism and the Limits of Justice. Cambridge: Cambridge University Press, 1982) полемизирует с концепцией, изложенной в классической работе американского философа Джона Ролза (1921--2002) «Теория справедливости» (Rawls J. ATheory of Justice. Harward: Harward University Press, 1971). -- Примеч. ред.

[25] Milhaupt C.J., Pistor K. Law and Capitalism: What Corporate Crises Reveal About Legal Systems and Economic Development around the World. Chicago, 2010.

[26] Reiff M.R. Exploitation and Economic Justice in the Liberal Capitalist State.Oxford, 2013.

[27] McMahon Ch. Public Capitalism: The Political Authority of Corporate Executives.Philadelphia, 2013.

[28] Арендт Х. Vita activa, или О деятельной жизни. СПб., 2000.

ГДЕ И КАК ТЕРРОРИСТЫ В СИРИИ РАЗДОБЫЛИ ХИМИЧЕСКОЕ ОРУЖИЕ

Государственный департамент Соединенных Штатов, предостерегая американцев от поездок в сирийскую северо-западную провинцию Идлиб, впервые признал, что в руках боевиков-исламистов есть не только самое разное стрелковое и тяжелое вооружение и взрывные устройства, но и химическое оружие.

Соответствующие рекомендации Госдепартамент США обнародовал 20 октября. В них подчеркивается, что самыми опасными являются боевики группировки «Хайат Тахрир аш-Шам», связанные с террористической организацией «Джебхат ан-Нусра», которая запрещена в России.

Но для аналитиков и экспертов самым важным стал тот факт, что Вашингтон наконец-то признал применение боевиками химического оружия против мирного населения. Об этом заявил официальный представитель Министерства обороны РФ Игорь Конашенков, добавив, что российские власти неоднократно «трубили» об этом на многих международных площадках.

АПРЕЛЬСКАЯ ПРОВОКАЦИЯ

Весьма показательной стала ситуация в апреле этого года, когда США возложили вину за химатаку на жителей сирийской деревни Хан-Шейхун в провинции Идлиб на официальные власти Сирии. Эти обвинения в нарушении международного права дали американским ВМС повод нанести ракетный удар по сирийской авиабазе Шайрат. Якобы именно оттуда «стартовали» сирийские самолеты с химическими бомбами. Тогда российская сторона заявляла, что утечку газа спровоцировал авиационный удар САР по военной химической фабрике.

МИД России назвал намеренной провокацией снимки, будто бы доказывающие преступления Дамаска, опубликованные организацией «Белые каски». Кстати, тогда это же самое заявляли и в организации «Шведские врачи за права человека».

ХИМОРУЖИЕ ПОД КОНТРОЛЕМ БОЕВИКОВ

Еще в 2013 году САР присоединилась к Конвенции о запрещении химического оружия и уничтожить свой арсенал. Здесь помогло посредничество Москвы. А уже в следующем году по данным Организации по запрещению химоружия, все заявленные Дамаском запасы были вывезены из страны и готовы к утилизации.

По словам эксперта Института Ближнего Востока Сергея Балмасова, некоторые хранилища и заводы по производству отравляющих веществ попали «под контроль вооруженной оппозиции в ходе гражданской войны, которая шла в Сирии с 2011 года», приводит его слова издание «Политика сегодня».

Так, довольно долго боевики контролировали производство в городе Ас-Сафира провинции Алеппо. Отмечались и случаи дезертирства личного состава химподразделений, которые «прихватывали» с собой отравляющие вещества.

Также, полагает эксперт, террористы, чтобы пополнять арсенал химического оружия, могли действовать кустарными методами, ведь высокотехнологичного оборудования для этого не требуется.

При этом Балмасов считает маловероятным, что это оружие поставляли боевикам зарубежные спонсоры: слишком уж это рискованное предприятие.

БОЛЬШАЯ ПРОБЛЕМА ДАМАСКА

Именно такой проблемой является для нынешних властей Сирии провинция Идлиб. Сторонников радикального ислама здесь было всегда предостаточно.

В начале этого года образовалась новая группировка «Хайат Тахрир аш-Шам», в которую вошли несколько салафитских и суннитских группировок. Аналитики полагают, что слияние было организовано, чтобы получить как можно больше оружия и суметь превратить Сирию в исламский эмират, которым будет руководить «Аль-Каида» (организация запрещена в РФ). Проблем с вербовкой новых бойцов у террористов, учитывая ультраконсервативные взгляды населения, не было.

Балсамов убежден, что освободить Идлиб от террористов, а тем более удержать потом эту провинцию, Дамаску будет крайне сложно.

Вера Сергеева

Южная Африка сообщает о рекордном урожае цитрусов

Сезон 2017 г. для производителей цитрусовых Южной Африки стал рекордным - окончательная цифра, по предварительным прогнозам, будет близка к 122,7 млн коробкам по 15 кг (около 1,84 млн тонн).

"Несмотря на незначительное снижение объема до 120 млн. картонных коробок по 15 кг (1,8 млн.тонн), объемы экспорта в южной части Африки являются самыми высокими за всю историю, превысив показатель 2015 года - 118,4 млн коробок", - заявил Джастин Чадвик , Генеральный директор South African Citrus Growers.

Объем экспорта грейпфрута в 2017 году выше, чем годом ранее. Крупнейшим импортером стали страны ЕС, которые получили 5,5 млн коробок, что составляет 41% от общего объема экспорта (против 5,2 млн коробок и 45% в 2016). Азия, включая Японию, Южную Корею, Бангладеш, Индию, Таиланд и Индонезию, получила 3,1 млн. коробок (46,5 тыс. тонн) и увеличила долю рынка с 20% до 23%.

Юго-Восточная Азия (Китай, Малайзия, Тайвань, Гонконг, Сингапур и Вьетнам) снизила долю рынка с 15% до 14%. Россия увеличила с 0,9 до 1,1 млн коробок - от 7% до 8% рынка (16,5 тыс.тонн). Доля Ближнего Востока увеличилась с 330 тыс. до 350 тыс. коробок.

Денис Мантуров встретился с составом Комитета Госдумы России по экономической политике, промышленности, инновационному развитию и предпринимательству.

19 октября 2017 года Министр промышленности и торговли Денис Мантуров принял участие во встрече с Комитетом Госдумы России по экономической политике, промышленности, инновационному развитию и предпринимательству.

В своем выступлении глава Минпромторга России отметил, что сегодня в промышленности отмечается постепенный переход к положительной динамике.

За 9 месяцев индекс промпроизводства увеличился на 1% и к концу года прогнозируем рост в пределах 1,5-2%, - сказал Министр.

При этом, как отметил Денис Мантуров, все системные и отраслевые меры работают эффективно, поэтому Минпромторг России надеется на поддержку Госдумы в части предложений по их финансированию в проекте бюджета на 2018 -2020 годы.

Данные меры направлены на решение таких задач, как дальнейшаястабилизация позитивного тренда в промышленности, а также в торговой сфере.

Помимо этого, Министр также выделил ряд долгосрочных,стратегических задач среди которых такие направления как развитие высокотехнологичного экспорта, диверсификация оборонно-промышленного комплекса и создание системных условий для развития цифровой экономики.

В частности, Денис Мантуров рассказал, что работа в периметрах зон свободной торговли для входа на крупнейшие региональные рынки позволит промышленным предприятиям в полной мере реализовать экспортный потенциал. Так, уже действует режим свободной торговли с Вьетнамом, ведется интенсивная работа по заключению соглашений о свободной торговле с Израилем, Сингапуром, Египтом, Индией и Ираном.

В своей речи Министр также сообщил, что сейчас разрабатывается специальная подпрограмма по диверсификации, и в ее рамках готовятся новые меры поддержки. Среди основных механизмов глава Минпромторга России выделил субсидии на компенсацию части затрат по НИОКРам; поддержку инвестиционных проектов, реализуемых организациями ОПК через Фонд развития промышленности и льготные кредиты, выделяемые «Внешэкономбанком» на приоритетные проекты выпуска продукции гражданского и двойного назначения.

Используя интерактивные ресурсы ГИСП мы приступили к сбору предложений по наиболее крупным проектам диверсификации, планируемым к реализации в 2018-2025 гг. – сейчас их около 200. Из них по 123 проектам уже представлено финансовое обоснование и определен необходимый объем финансирования, - сказал Денис Мантуров.

Кроме того, Глава Минпромторга России отметил, что цифровая трансформация промышленности является обязательным условием конкурентоспособности отечественной продукции на мировом рынке. Реализация заложенных в программе «Цифровая экономика» мероприятий обеспечит системный переход отраслей на цифровую модель развития, что позволит к 2024 году выйти на 30%-ый рост производительности труда в обрабатывающих секторах и повысит вклад в ВВП отраслей, базирующихся на передовых производственных технологиях до 15%.

Стратегическим вектором цифровизации является формирование в стране сети цифровых, умных и виртуальных фабрик будущего. Первую подобную фабрику Госкорпорация «Ростех» планирует запустить уже до конца этого года.

Всего к 2035 году планируем создать в России не менее 40 фабрик будущего, 25-ти испытательных полигонов и 15-ти экспериментально-цифровых центров сертификации, - сказал Денис Мантуров.

Он также отметил, что в настоящее время в нашей стране уже сформированы либо создаются собственные заделы для цифровой трансформации промышленности.

Важная роль в развитии новых компетенций отведена вопросу подготовки кадров для промышленности будущего. С этой целью необходимо проводить соответствующую профориентационную работу, в частности, вовлекать молодежь в процесс научно-технического творчества. В этой части Денис Мантуров особо отметил деятельность детско-юношеского международного фестиваля «От винта!».

СЕКРЕТНОЕ КИБЕРОРУЖИЕ РУССКИХ

Американцы всегда любили побряцать оружием, считая это основным элементом геополитической стратегии США.

С присоединением Крыма такие действия в отношении России многократно увеличились. Пришлось отвечать на угрозы.

КУДА ПРОПАЛИ «ТОМАГАВКИ»?

10 апреля 2014 года американский эсминец «Дональд Кук» вошел в Черное море и стал бороздить воды возле берегов Крыма. Следует отметить, что на борту эсминца установлена гордость американского флота - самая современная боевая информационная система «Иджис», способная замыкать в единую цепь средства ПВО всех кораблей и обстреливать сотни целей одновременно. Провокационный вояж на фоне российской военно-морской базы в Севастополе закончился неожиданно.

В небо поднялся старенький фронтовой бомбардировщик Су-24 ВКС РФ и направился к «американцу». На эсминце прозвучала боевая тревога, операторы-наводчики заняли свои места у пультов управления и... с изумлением обнаружили, что их приборы вдруг ослепли и оглохли.

При подлете самолета на корабле вырубилась система управления огнем (т. е. погас тот самый «Иджис»), отключились радиолокаторы, не реагировали процессоры, остановились двигатели. Дорогостоящий американский боевой корабль превратился в большое железное корыто, дрейфующее в весенних водах Черного моря.

А наша «Сушка» еще 12 раз заходила на болтающийся в волнах американский эсминец, имитируя атаку, после чего вернулась на базу. Из-за этого происшествия 27 американских моряков написали рапорты об увольнении со службы и сошли на берег в ближайшем порту.

После этого случая администрация Обамы приняла правильное решение - стала грозить России издалека. Но времена меняются, в Белом доме появился новый хозяин. «Белоголовому голубю мира» нужно было показать, какой он сильный, решительный, способный на мощные атаки ради торжества американской демократии даже в самом дальнем уголке земного шара. А потому ранним утром 7 апреля с американских кораблей в Средиземном море по авиабазе сирийских правительственных сил Эш-Шайрат в провинции Хомс были выпущены 59 крылатых ракет «Томагавк».

Но что-то явно пошло не так. Крылатая ракета «Томагавк» - высокоточное оружие. Ракеты были нацелены на взлетные полосы, места стоянки самолетов и заправочные комплексы, но почему-то стали мазать и не попали даже во взлетную полосу, упав в 50-100 метрах от полосы, а одна даже улетела в соседнюю деревню.

Уже к вечеру эксплуатация авиабазы была продолжена, поскольку полотно взлетно-посадочной полосы и рулежные дорожки лишь слегка «припорошило» осколками от поврежденных ангаров и фрагментами грунта, которые убрали в считаные часы.

Из 59 ракет до цели долетели только 23, они нанесли минимальный ущерб инфраструктуре ключевого на западном операционном направлении объекта ВВС Сирии.

Куда делись 36 «Томагавков»? Американские ракеты рухнули в море? Всемирная паутина раскалилась от поиска ответов на этот вопрос, но их нет до сих пор.

ПОЧЕМУ КОРАБЛЬ ОКАЗАЛСЯ В АЭРОПОРТУ?

22 июня Морская администрация США обратила внимание, что американский корабль, находившийся вблизи Новороссийска, испытывает трудности с определением своих координат по GPS. А именно: навигационное устройство показало, что судно находится в 32 километрах от своего реального местоположения - на суше, в... международном аэропорту Геленджик.

Можно было бы все списать на поломку навигационной системы, но оказалось, этот случай не был единственным: еще около 20 кораблей так или иначе пострадали от странного сбоя, и все они были «припаркованы» в окрестностях Геленджика. В Военно-морском министерстве США не смогли найти его причину - все приборы оказались исправными.

Возникло предположение, что не обошлось без внешнего воздействия. Как установили эксперты Voice of America, инцидент является первым задокументированным случаем сбоя системы GPS. Так как рядом с «потерянным» кораблем находилась группа ВМФ РФ, есть вероятность, что ошибка в ее работе была спровоцирована новейшим кибероружием России. Ну наконец-то стало помаленьку доходить.

КАК «ДЖОН МАККЕЙН» ОТПРАВИЛСЯ В РЕМОНТ

А чтобы окончательно закрепить полученные знания, был выбран американский ракетный эсминец с именем, известным каждому русскому человеку, - «Джон Маккейн», названный в честь деда и отца сенатора-русофоба Джона Маккейна.

Особая нелюбовь к России проявилась у Джона-младшего еще с Вьетнама, когда его самолет был сбит советской ракетой зенитно-ракетного комплекса ПВО С-75. Долгих 5,5 года ему пришлось провести во вьетнамском плену, пока папашка-адмирал не сумел его вызволить.

Так вот ранним утром 21 августа этот суперэсминец с несколькими РЛС на борту, оборудованный современнейшей аппаратурой обнаружения, навигации и связи, почему-то вдруг не заметил огромный либерийский танкер Alnic MC водоизмещением 30 000 тонн. В результате столкновения эсминец получил значительные повреждения кормовой части и надолго отправился в ремонт. А начальник штаба ВМС США адмирал Джон Ричардсон заявил, что ВМС приняли решение об остановке военно-морских операций. Стало ясно, что теперь дошло окончательно.

И тут уже как по команде взвыли западные СМИ. Караул! Россия разработала новое кибероружие, способное выводить из строя навигационные системы противника!

По мнению ведущего специалиста издания New Scientist Дэвида Хэмблинга, подобные разработки в условиях современного оснащения сложной электроникой не только военной, но и гражданской техники различного назначения способны стать серьезной глобальной угрозой.

А эксперт Der Standard отмечает, что Россия может использовать для влияния на навигационные приборы так называемый спуфинг - метод передачи ложных данных о координатах, который препятствует точному определению местоположения при помощи GPS. Это очень мощное оружие, под действие которого попадает не только военная техника, но и беспилотные транспортные средства и... даже торговля фьючерсами, базирующаяся на основе GPS.

Борьба с ним чрезвычайно сложна, поскольку манипуляция данными GPS незаметна и часто о ней можно узнать лишь тогда, когда уже слишком поздно.

«ПУЗЫРЬ РАДИОЭЛЕКТРОННОГО ПОДАВЛЕНИЯ»

В России разработке систем ведения радиоэлектронной борьбы издавна придавалось повышенное внимание. А потому они в разы превосходят американские и могут нанести серьезный ущерб войскам США.

Командующий сухопутными силами НАТО в Европе генерал-лейтенант Бен Ходжес выразился предельно ясно: «Российская армия обладает серьезными подразделениями РЭБ, которые могут привести в бездействие работу сетей оперативного командования и управления войсками».

После трагедии со сбитым Турцией российским самолетом в порт Латакии вошел корабль ВМС РФ с системой радиоэлектронной борьбы «Рычаг-АВ». Это комплекс, способный засекать излучение радиоэлектронных средств противника и проводить их анализ. Используя имеющуюся библиотеку с сигнатурами большого количества радиоэлектронных систем, комплекс может определять тип цели и самостоятельно выбирать наиболее эффективный в данной ситуации тип помех.

По словам верховного главнокомандующего НАТО генерала Филипа Бридлава, Россия сформировала в Сирии настоящий «пузырь радиоэлектронного подавления» диаметром 600 километров, он ослепляет радары, нарушает работу различных электронных систем наведения и ставит помехи при спутниковой съемке.

Семейство отечественных комплексов радиоэлектронной борьбы очень велико, даже по материалам открытых источников. А ведь наверняка есть и совершенно секретные разработки, о которых до поры до времени широкой публике знать не положено.

Алексей Максимов

Октябрь и мир

к столетию Великой Революции

Аммар Багдаш

Великая Октябрьская Социалистическая революция — не только потрясла мир, но и изменила его облик. Реально была доказана возможность построения нового общества, исключающего эксплуатацию человека человеком, общества, признающего равенство народов и воплотившего, в основном, дружбу народов в рамках социалистического государства. Великий Октябрь осуществил мечту мыслителей-гуманистов всех времён о создании общества социальной справедливости и братства людей.

Октябрьская революция победила под знаменем ленинизма, то есть под знаменем марксизма эпохи империализма и пролетарской революции. Большевики за очень короткий исторический период совершили чудо, превратив отсталую царскую Россию, в которой большинство населения было абсолютно неграмотным, — в развитую страну СССР, которая через два с половиной десятилетия после победы революции смогла противостоять фашистской агрессии, этому европейскому крестовому походу против коммунизма, разгромить гитлеровскую Германию, её союзников и сателлитов, освободить Европу и избавить мир от опасности коричневой чумы.

Советский Союз стал великой державой, да, но он был, в первую очередь, великой социалистической державой. То есть он стал великой державой благодаря социалистическому строю. Руководство Коммунистической партии большевиков в тот период твёрдо держалось марксистских установок, что нельзя построить социализм, не основываясь на общественной собственности на средства производства в экономике и диктатуре пролетариата в политике и обществе.

Несомненно, ленинизм указывает на необходимость учитывания национальной специфики каждой страны в деле борьбы за социализм и при его построении. И это правильно при условии соблюдения краеугольных основ социалистического общества: общественной собственности и власти трудящихся.

В настоящее время в ряде случаев мы наблюдаем противоположные тенденции. Под предлогом абсолютизации национальных условий прошла реставрация капитализма с привлечением потока иностранных инвестиций. В правящих партиях, даже если они сохранили название коммунистических, наблюдается засилье нуворишей, в том числе и миллиардеров. А сама партия всё больше превращается в орудие сросшейся верхушки новой буржуазии с бюрократической буржуазией. То есть в данных странах ускоренная реставрация капитализма проходит, а где-то уже и прошла бонапартистским путём. При этом роль коллективного бонапарта играет руководство правящей партии.

И этот образец находит своих поклонников в левых кругах различных стран. И это не странно. Почему? Потому что многие ревизионисты нашли в нём пример практического воплощения их воззрений. С другой стороны, многие честные, но отчаявшиеся представители левой тенденции хватаются за него, как утопающий за соломинку. К ним как раз подходит ленинское высказывание: "Больше всего приносят пролетариату вреда те люди, которые лицемерными попытками почти научно и марксистски (не шутите!) оправдывают оппортунизм" (В.И. Ленин, ПСС, т.26, с.103).

Один из левых академических исследователей недавно меня спросил: разве вы не видите гигантское развитие экономики в данной стране? Я ответил, что очень хорошо вижу, но вопрос в том, кто получает основную выгоду от этого развития. То есть дело не только в производстве, но и в распределении. Мы смотрим на развитие производительных сил в его неразрывной связи с производственными отношениями. В СССР под руководством Сталина произошло гигантское развитие производительных сил на основе:

— социалистической индустриализации;

— коллективизации сельского хозяйства;

— культурной революции.

Это были три фактора, отражающие социалистические производственные отношения, которые привели одновременно к их окончательному оформлению в свете большого, если не сказать гигантского, развития производительных сил, основанного на общественной собственности на средства производства. Тем самым начал воплощаться основной закон социализма, то есть "обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества путём непрерывного роста и совершенствования социалистического производства на базе высшей техники" (Иосиф Сталин).

Что касается формальной стороны дела, то есть самоназвания той или иной партии, за что держатся многие наши оппоненты, на это ответил наш великий учитель Карл Маркс, указав: "В исторических битвах следует проводить различие между фразами и иллюзиями партий и их действительной природой, их действительными интересами, между их представлениями о себе и их реальной сущностью" (К. Маркс "18 брюмера Луи Бонапарта"). Товарищ Сталин перевёл это философское определение на более понятный для широких масс язык, указав на важность "проверки политики партий не по их лозунгам и резолюциям, а по их действиям" ("Основы Ленинизма").

Наверное, вышеупомянутая проблема не стоила бы подробного обсуждения, если бы Советский Союз продолжал существовать. Но гнойник, порождённый в 1956 году на ХХ съезде КПСС, к концу 80-х годов прошлого века превратился в гангрену всего тела.

Я не буду сейчас останавливаться на причинах победы контр­революции в СССР и его последующем распаде, как и распаде социалистического лагеря. Этот вопрос получил достаточное освещение в материалах братских партий. Наша Сирийская Коммунистическая партия тоже внесла свою лепту в эти исследования. Это во-первых.

Во-вторых, в канун такого великого события надо говорить о здравии, а не за упокой. Перефразируя слова Ленина о II Интернационале, можно сказать, что не социализм потерпел крах в Советском Союзе, а оппортунизм и ревизионизм (начиная с хрущёвских троцкистских экспериментов, через антисоциалистические реформы экономики в 60-х, кончая откровенной контр­революционной горбачёвщиной). Всё это было постоянным вливанием чужой группы крови (буржуазной) в социалистический организм, что не могло не окончиться шоком и коллапсом.

Но всё случившееся только подтверждает ленинскую мысль о том, что успешная борьба с властью капитала должна переплетаться с постоянной борьбой против оппортунизма и ревизионизма.

Ленин обозначил методологическую основу оппортунизма очень чётко и кратко: "Оппортунизм состоит в том, чтобы жертвовать коренными интересами, выгадывая временные частичные выгоды. Вот в чём гвоздь, если брать теоретическое определение оппортунизма" (В.И. Ленин, ПСС, т.42, с.58).

Но ещё более актуальным является описание Лениным идейной основы оппортунизма: "Защита сотрудничества классов, отречение от идеи социалистической революции и от революционных методов борьбы, приспособление к буржуазному национализму… превращение в фетиш буржуазной легальности, отказ от классовой точки зрения и классовой борьбы из боязни оттолкнуть от себя "широкие массы населения" (читай мелкую буржуазию) — таковы, несомненно, идейные основы оппортунизма" (В.И. Ленин, ПСС, т. 26, с. 36).

Этот эпитет можно повесить под портретом некоторых так называемых "левых" деятелей без всякого комментария.

Ленинизм указывает на то, что надо рассматривать пролетарскую революцию, прежде всего, как результат развития противоречий в мировой системе империализма.

Иосиф Сталин выделил три основных противоречия империализма. Это:

— противоречие между трудом и капиталом. Империализм подводит рабочий класс к революции;

— противоречие между различными финансовыми группами и империалистическими державами;

— противоречие между горстью господствующих "цивилизованных" наций и сотнями миллионов колониальных и зависимых народов.

По нашему мнению, эти основные противоречия империализма не только сохраняются в современный период, но значительно обострились после разрушения Советского Союза и социалистического лагеря.

Идёт постоянное наступление на права трудящихся, завоёванные ими в ходе долгой борьбы. Особенно ярко это выражается в странах, где правящий класс установил так называемый образец "либеральной экономики". Этот образец привёл к катастрофическим последствиям во время циклического экономического кризиса 2008-2010 гг. Послекризисный период добавил к социально–экономическим притеснениям трудящихся усиление реакции в политической сфере в ряде империалистических государств. К сожалению, ответ рабочего класса на усиление реакции и ущемления прав трудящихся не был адекватным по ряду причин. Немаловажную роль сыграло в этом распространение раковой опухоли оппортунизма и реформизма.

В настоящее время становится всё более очевидным не требующее доказательств углубление противоречий между различными группами финансовой олигархии, выражающееся в обострении противостояния между представляющими их государствами. Эти противоречия не принимали острую форму в 90-х годах прошлого столетия, когда старые "классические" финансово-монополистические группы и империалистические государства тихо грызлись между собой за богатства бывшего Советского Союза и стран попранной народной демократии, оставляя, по субординации, самые лакомые куски вожаку стаи империалистических гиен — американскому империализму в свете провозглашённого "однополярного мира".

Но с началом XXI века ситуация резко изменилась, резервы награбленного исчерпывались, на горизонте маячил экономический кризис, и экспансионистские, агрессивные тенденции империализма, особенно американского, резко усилились. На первых порах империалистические державы попытались выступить единым фронтом, но это было объективно невозможно из-за глубокого противоречия их интересов, и очень скоро противостояния из-за награбленного стали затмевать полное согласие по принципу грабежа.

Противоречия между империалистическими центрами ещё более усилились после циклического кризиса конца первого десятилетия этого века, ибо они были также связаны с задачей укрепления позиций, расшатанных кризисом, и с неутешительными для американского империализма результатами войн в Афганистане и особенно в Ираке.

Специфической чертой межимпериалистических противоречий настоящего периода является то, что к старым, классическим игрокам — империализму США, Западной Европы, Японии — прибавились новые игроки, так называемые "восходящие" страны (куда?). И как бы ни отличались между собой эти новые игроки, несомненным является господство монополий в социально-экономической сфере этих стран.

В данный момент налицо резкое обострение международного положения. Межимпериалистические противоречия вылились в локальные войны, которые в большинстве случаев ведутся чужими руками, ввиду опасности прямого вооружённого противостояния между империалистическими государствами в ядерном веке.

Это объективный процесс. Войны — обязательный атрибут империализма. Тут никакие призывы к миру не дают эффекта. Единственный действенный ответ — отпор агрессорам со стороны народов, попадающих под агрессию, и интернациональная солидарность с их справедливой борьбой.

Обострение межимпериалистических противоречий ослабляет империалистические центры и государства, что объективно идёт на пользу мировому революционному движению. Ибо, как образно сказал Ленин, "когда два вора дерутся, честные люди выигрывают" (ПСС, т. 26, с. 66).

И как актуально звучат сейчас слова Ленина, сказанные почти век назад: "Малейшая возможность усилить рознь между Америкой и остальным капиталистическим миром — берись за это дело обеими руками" (В.И. Ленин, ПСС, т. 42, с. 68).

Очень ярко выражено в настоящий период противоречие между империалистическими центрами и странами капиталистической периферии. Если точнее, между мировым империализмом и национально-освободительными движениями в разных регионах планеты. Это противоречие особенно обострилось с началом нынешнего века, когда американский империализм принял курс прямой военной агрессии, что выразилось, прежде всего, в военной интервенции США против Афганистана, а затем против Ирака. Ведётся также постоянная подрывная работа со стороны американского империализма против антиимпериалистических режимов в странах Латинской Америки.

Американский империализм вкупе с западноевропейским империализмом предпринял открытую агрессию против Ливии, в результате которой эта страна с некогда самым высоким жизненным уровнем населения в Африке была разрушена, и в ней воцарился хаос абсолютно не "конструктивный". Примечательно, что это преступление было совершено при молчаливом попустительстве "партнёров" в Совбезе ООН. Что очень напоминает политику "умиротворения" 30-х годов прошлого века. Империалистическая экспансия в страны Африки продолжается, с явным возвратом к откровенно колонизаторским методам.

Район Восточного Средиземноморья занимает особое положение в экспансионистской агрессивной стратегии мирового и, в особенности, американского империализма. Большую роль в этом играет сионистский Израиль — форпост мирового империализма в данном регионе, всё существование которого связано с агрессивными войнами против арабских народов и с вопиющей расовой дискриминацией коренного населения, то есть палестинского народа. Иначе и не может быть, ведь сионизм — это реакционное расистское движение с фашистскими тенденциями, представляющее интересы еврейского финансового капитала. Поэтому центр мирового сионизма находится в США, а Израиль — только его функциональный филиал.

Уже с середины 80-х годов прошлого века были составлены основные контуры плана создания так называемого "Большого Ближнего Востока", которые были потом озвучены официальными представителями американской администрации. Этот план является планом создания нового империалистического центра в регионе Восточного Средиземноморья.

Сирия со своим традиционно антиимпериалистическим курсом являлась основным препятствием осуществления этого зловещего плана. Сирия твёрдо поддерживала все антиимпериалистические движения в нашем регионе. Она поддерживала и поддерживает справедливую борьбу палестинского народа за свои законные права, во главе которых стоит освобождение оккупированных территорий, возврат на родину и самоопределение в виде создания Палестинского национального государства со всеми суверенными правами.

Сирия оказала неоценимую помощь ливанскому сопротивлению в его борьбе с израильскими агрессорами. Борьба ливанского сопротивления ознаменовалась большими успехами. К середине 2000 г. основная территория Южного Ливана была освобождена. А когда летом 2006 года сионисты при помощи США попытались взять реванш, их агрессия потерпела поражение. Во всём этом помощь Сирии ливанскому сопротивлению сыграла значительную роль.

Сирия с самого начала оказала поддержку иракскому национальному сопротивлению против американских оккупантов. И оккупанты с позором вышли из Ирака, благодаря героической борьбе иракского народа. Это было самое большое военное поражение американского империализма после его поражения во Вьетнаме. Именно после этого поражения стали слышны в ряде стран слова о "многополярном мире", произносимые государственными деятелями, которые раньше не смели говорить об этом даже шёпотом.

Сейчас, правда, американские военные вернулись в Ирак вследствие баланса сил, сложившегося в регионе, и под предлогом борьбы с террористическими обскурантистскими организациями, которые они сами выпестовали. Но американцы вернулись под видом советников, инструкторов, авиационной поддержки и т.п. Это плохо, против этого надо бороться. Но это не прямая оккупация.

Не удивительно, что Сирия вызывает ненависть со стороны вышеуказанных агрессивных сил. На Сирию началось наступление по всем фронтам — экономическому, политическому, а впоследствии и военному. Были использованы многие средства против Сирии, от приёмов "цветных революций" до индивидуального, а впоследствии и массового террора, переросшего в вооружённый мятеж, вплоть до прямой военной агрессии империалистических держав, особенно США и их сателлитов в регионе.

Но Сирия выстояла. И когда враги отчаялись взять Сирию целиком, разгромив её, они взяли курс на истощение страны и её раздел на зоны влияния, который будет прелюдией расчленения страны, по замыслу империалистических кругов.

Сирийские коммунисты видят основные задачи на данном этапе в борьбе за защиту независимости Родины; в отстаивании полного национального суверенитета; в борьбе за единство национальной территории.

Решающим фактором стойкости Сирии является наш народ, известный своим свободолюбием. Несмотря на все трудности войны, он выстоял. Мы, сирийские коммунисты, требуем удовлетворения нужд народа, а это требует смены всего социально-экономического курса правительства, основанного на либеральных тенденциях.

Главный лозунг сирийских коммунистов: защита Родины и защита прав трудового народа!

Борис Джонсон, министр иностранных дел все еще Соединенного королевства, заявил, что Великобритания "не может иметь нормальных отношений с Россией, принимая во внимание ее действия на Украине и в Сирии". Напомню, что полгода назад Джонсон именно из-за ситуации в Сирии, где Москва обижала радикальных исламистских боевиков, отменил свой визит в Россию. Высказывания подобного рода ставят под вопрос и целесообразность визита Джонсона, предварительно запланированного на весну 2018 года. Москве есть с кем разговаривать в Европе, особенно с учетом того, что большая часть членов покидаемого Лондоном Евросоюза занимает в отношении России все более конструктивную позицию.

Но чем же вызвано указанное высказывание Джонсона? Казалось бы, в условиях резкого и драматичного изменения в пользу России расстановки сил на мировой арене, а также проблем, возникающих у самой Британии, ведущей острую дискуссию со своими европейскими пока еще партнерами о формах, сроках, механизмах и, главное, стоимости выхода из ЕС, надо было бы быть поаккуратнее и не создавать новых линий напряжения там, где их можно избежать. Тем более что в урегулировании ситуации на Украине Лондон вообще не задействован, а в Сирии, хоть и имеет свои интересы, играет сугубо вспомогательную роль при Вашингтоне.

Ретроспективный взгляд на историю российско-британских отношений свидетельствует о том, что со времен Гиты Уэссекской — супруги Владимира Мономаха, отец которой Гаральд Годвинсон был убит в битве с Гильомом Бастардом (он же Вильгельм Завоеватель) при Гатингсе, отношения Руси/России и Англии/Британии были либо никакими, либо напряженными. Даже в редкие времена военных союзов (против Бонапарта и Гитлера) стороны не доверяли друг другу, имели диаметрально противоположные интересы и только общая опасность временно удерживала их в одном лагере.

Что же заставляет Британию уже тысячу лет везде, где только можно, противодействовать России, стремиться к снижению авторитета и возможностей Москвы на мировой арене, переводе ее в статус второразрядных государств? Ведь Англия от нас так далека.

Все дело, как обычно, в финансово-экономических интересах. Испокон веков англичане известны как торговая нация. Поскольку же они живут на островах, торговля ведется ими по морю. В течение нескольких веков они оспаривают морское господство (вначале локальное, а затем и глобальное) у ганзейских городов, датчан, голландцев, испанцев, французов. В конце концов Британия становится владычицей морей.

Но вспомним, что главная и наиболее доходная торговля во все времена велась между Западной Европой и Юго-Восточной Азией. Караваны и корабли курсировали по этому маршруту при римских и византийских императорах, египетских мамлюках, турецких султанах, монгольских ханах-чингизидах.

Ключевой точкой всегда был Ближний Восток — перекресток морских и сухопутных маршрутов. С конца XV — начала XVI века вначале португальцы и испанцы, а затем и англичане проложили морской путь вокруг Африки, чтобы обойти зависимость от контролировавшей Ближний Восток Турции.

Но за 25 лет до первого европейского путешественника, достигшего Индии этим путем, из континентальной России в Индию, Иран, Аравию и на Африканский Рог прибыл русский купец Афанасий Никитин, проложив сухопутный маршрут из Западной Европы в Азию, минуя турецкие владения.

Долгое время контролируемые британцами морские пути оставались вне конкуренции. Слишком много, слишком разных, слишком неустойчивых государств, населенных слишком дикими народами, приходилось преодолевать на сухопутном пути в Индию и далее в Юго-Восточную Азию.

Но к началу XVIII века Россия вышла на Дальний Восток, установив непосредственную границу и торговые отношения с Китаем, а в середине XIX века, присоединив Среднюю Азию, оказалась на северной границе Индии. Впервые с XIII века, когда земли от Венгрии и Германии, до Японии и Сиама находились под властью еще единого монгольского государства, стал возможен беспрепятственный сухопутный транзит из Европы в Азию и в обратном направлении.

Вот тут-то и начались мировые войны. Что характерно, накануне как Первой, так и Второй мировой войны Британия имела крайне напряженные, на грани военного конфликта, отношения с Россией. Но воевала она всегда с ней в одной коалиции, решая свои геополитические проблемы за счет России и российскими руками.

Если мы непредвзято посмотрим на результаты двух мировых войн, то обнаружим, что они сохраняли две важные вещи: господство Лондона в Европе и господство британского флота на морях. После Второй мировой войны это господство пришлось разделить с младшими (но более сильными) англосаксонскими братьями из США, что не помешало Лондону остаться финансовым центром мира.

Таким образом, Британия всегда решала две задачи, объективно вытекавшие из ее борьбы за контроль над торговыми и финансовыми потоками: удаление России из Европы (без чего невозможен был британский контроль над Старым континентом) и обеспечение главного транзита товаров по морю, где он осуществлялся британскими торговыми судами под охраной кораблей королевского военно-морского флота (со второй половины ХХ века — флота США). В этих условиях Россия, независимо от ее отношения к Британии и реальных планов, была для Лондона главным конкурентом и главной проблемой, которую следовало решить любой ценой.

США полностью унаследовали и разделили с Британией и ее финансово-экономические интересы, и ее политику. Они все так же пытаются контролировать мировую торговлю, ориентируя ее главные потоки на морские пути, на которых господствует американский флот. И Россия для них — так же главный камень преткновения, который надо убрать любой ценой.

Именно общность финансово-экономических интересов (а не отсутствующая на деле общность происхождения) делает американскую и британскую элиту практически единым организмом. Уже с континентальной Европой они имеют существенные расхождения (поэтому объединившие континент вне британского контроля Бонапарт и Гитлер были для англо-американцев врагами хуже русских).

Поэтому Россия всегда будет для Британии и США врагом, независимо от "ее действий на Украине и в Сирии". Повод всегда найдется. Например, в конце XIX века англичане ставили в вину России ее действия в Средней Азии, а в середине ХХ века американцы возмущались действиями России в Европе.

Я неслучайно во всех случаях пишу — Россия. Независимо от того, как называлось государство, именно Россия была его становым хребтом и именно Россия обеспечивала сухопутный торговый мост между Европой и Азией. Это хорошо понимали в Лондоне и Вашингтоне, именуя Россией Советский Союз. Именно Россия, а не отпавшие окраины бывшей державы, и сегодня мешает Лондону и Вашингтону. С учетом же того, что сухопутный транзит в наше время стал еще и быстрее, и выгоднее, чем морские перевозки, живая Россия неизбежно убивает морскую торговлю США и Британии, а с ней — и неиссякаемый источник дохода, столетиями обеспечивающий этим государствам благополучие, стабильность и определяющее влияние на мировые дела.

Бизнес. Ничего личного.

Ростислав Ищенко, обозреватель МИА "Россия сегодня"

Об экспорте зерна и продуктов его переработки через пункты пропуска Краснодарского края за 9 месяцев т.г.

За девять месяцев 2017 года через морские порты «Ейск», «Кавказ», «Новороссийск», «Тамань», «Темрюк» и «Туапсе» отгружено 918 судов с зерном и продуктами его переработки, общим объемом свыше 20,797 млн. тонн, доля пшеницы от общего объема составила более 16,241 млн. тонн – 540 судов.

Данная продукция была направлена в 59 стран мира: Тунис, Италия, Турция, Ливия, Египет, Армения, Сенегал, Мали, Кот-д'Ивуар, Йемен, Южная Корея, Нигерия, Вьетнам, ОАЭ, Бангладеш, Оман, Индонезия, Болгария, Судан, Сирия, Шри-Ланка, Бенин, Нидерланды, Индия, Ливан, Бурунди, Руанда, Танзания, Нигер, Буркина-Фасо, Камерун, Гана, Саудовская Аравия, Кения, Уганда, Иордания, Греция, Марокко, Мозамбик, Грузия, Иордания, Того, Алжир, Никарагуа, Катар, Израиль, Малави, Южная Африка, ЮАР, Кабо-Верде, Республика Конго, Кувейт, Мексика, Албания, Венесуэла, Катар, Мавритания, Румыния, Перу.

Специалистами Управления на данный подкарантинный груз выданы фитосанитарные сертификаты, которые свидетельствуют, что сертифицированная продукция соответствует фитосанитарным требованиям стран-импортеров.

С 15 по 21 октября 2017 г. с рабочим визитом в Социалистической Республике Вьетнам находится делегация Федерального казначейства во главе с заместителем руководителя Федерального казначейства С.Е. Прокофьевым. В состав делегации Федерального казначейства вошли начальник Управления совершенствования функциональной деятельности А.С. Васин, начальник Управления обеспечения исполнения федерального бюджета Е.А. Семенова, заместитель начальника Юридического управления О.А. Лекарева-Боровкова, заместитель начальника Управления Финансово-бюджетных операций Л.В. Шубина и заместитель руководителя Управления Федерального казначейства по г. Москве Т.Ф. Королева.

В первый рабочий день визита были рассмотрены следующие вопросы: · организационная структура и функции казначейских систем двух стран;

стратегия развития будущих направлений деятельности Казначейства России и Государственного казначейства Вьетнама до 2020 года. Представители делегации Федерального казначейства встретились с Министром финансов Социалистической Республики Вьетнам Динь Тиен Зунг, в мероприятии также приняли участие Чрезвычайный и Полномочный Посол Российской Федерации в Социалистической Республике Вьетнам К.В. Внуков и другие представители Посольства Российской Федерации в Социалистической Республике Вьетнам.

Компания «Ангиолайн» вышла на рынок Вьетнама

Российский производитель медицинских изделий «Ангиолайн» начал работать на рынке Вьетнама: в ноябре компания оформление разрешения на импорт и поставила первые партии продукции. Разрешительные документы получены на баллонный катетер «Колибри» и коронарный стент с биорезорбируемым покрытием «Калипсо», говорится в материале, поступившем в редакцию Remedium.

Рынок Вьетнама является вторым зарубежным рынком, на котором присутствует компания. В настоящее время «Ангиолайн» уже поставляет свою продукцию в Казахстан, в планах начало сотрудничества с медицинскими организациями Кыргызстана. Кроме того, в ближайшее время ожидается завершение процедуры регистрации продукции в Узбекистане.

В портфеле «Ангиолайн» насчитывается 15 наименований медицинских изделий. В настоящее время «Ангиолайн» является вторым крупнейшим поставщиком стентов в России с долей рынка около 15%, при этом мощности производства позволяют увеличить количество производимых коронарных стентов. С использованием продукции компании в период с 2010 г. по 2016 г. осуществлено более 100 тысяч операций.

Турция сохраняет второе место среди покупателей российского зерна.

Импортеры начали занижать цены на новые контракты.

С начала июля по 11 октября Россия экспортировала 13,6 млн т зерновых агрокультур, что на 21% больше аналогичного периода прошлого сельхозгода, говорится в еженедельном мониторинге Минсельхоза со ссылкой на данные ФТС. Опережающий темп в первую очередь обеспечили ячмень и кукуруза, отгрузки которых увеличились в 1,6 раза — до 2,1 млн т и 903 тыс. т. Вывоз пшеницы вырос на 13,5% к аналогичному периоду прошлого сезона до 10,5 млн т.

Среди импортеров российского зерна Турция сохраняет второе место, сообщает Федеральный центр оценки безопасности и качества зерна. Исходя из данных выданных фитосанитарных сертификатов, к 10 октября в эту страну было вывезено 2,1 млн т зерна, масличных и продуктов их переработки, что на 14% больше, чем годом ранее. За последнюю неделю Турция закупила 180 тыс. т продукции. На первом месте среди импортеров российского зерна остается Египет, увеличивший закупки на 33% до 2,1 млн т. На третье место поднялся Бангладеш, импортировавший 864 тыс. т российских зерновых и масличных и потеснивший Саудовскую Аравию на четвертое место (777 тыс. т).

С 9 октября Турция ввела требования, предусматривающие при поставках в страну российской сельхозпродукции обязательно заверять счета-фактуры в офисах турецкого торгпредства или дипмиссиях. Новые правила коснулись пшеницы, нерафинированного подсолнечного масла, кукурузы, гороха, риса, подсолнечного жмыха. Как пояснил президент Российского зернового союза Аркадий Злочевский, новые требования нельзя назвать неисполнимыми, однако они предполагают усложнение процедуры и вмешательство в процесс. «По новым правилам надо заполнить две формы на турецком языке, переводчики должны быть аккредитованы с турецкой стороны, и по каждому контракту информация должна согласовываться в торгпредстве, а запрос на согласование контракта нужно отправлять в Минэкономразвития Турции», — рассказал Злочевский на брифинге в «Национальной службе новостей». Как пояснил «Интерфаксу» представитель турецкого торгпредства, новые правила также могут включать в себя выборочные инспекции предприятий российских экспортеров. Кроме того, Турция не будет принимать корабли, прибывающие из портов Крыма, сообщил ТАСС представитель турецкой палаты судоходства.

По мнению Злочевского, ограничения являются «неким рычагом, чтобы иметь возможность тормознуть поставки в любой момент, причем без какого-либо постановления». «Но Турция зависима от российских поставок, вряд ли они будут рубить сук, на котором сидят. Можно обойтись без российской пшеницы, но тогда им будет дороже ее покупать у других стран», — полагает Злочевский. Вопрос введения новых требований Минсельхоз планирует поднять на заседании российско-турецкой межправительственной комиссии в Казани 20 октября, сообщил в субботу глава министерства Александр Ткачев. По словам вице-премьера Аркадия Дворковича, возникшая ситуация «находится в пределах разумного» и связана с «подталкиванием нас к конкретным шагам по пресловутым томатам». Как говорил на прошлой неделе «Агроинвестору» директор аналитического центра «СовЭкон» Андрей Сизов, некоторые трейдеры уже начали проходить процесс аккредитации и заверения своих счетов в турецких дипмиссиях. Сколько времени займет этот процесс и будут ли аккредитованы все заинтересованные компании, пока неясно.

Импортеры снижают цены

По данным Минсельхоза, средняя экспортная цена на российскую пшеницу 4-го класса (FOB Новороссийск, 12,5% протеина) за минувшую неделю не изменилась и осталась на уровне $195/т. Между тем, по оперативной информации, полученной от трейдеров, в закупающих российскую пшеницу странах цены на зерно стали снижаться, утверждает гендиректор брокерской компании «Глогос проект» Константин Гриневич. «Участники рынка по возможности перепродают пшеницу, предназначенную для Турции, в другие страны. Импортеры, пользуясь безвыходным положением трейдеров, начали занижать цены на новые контракты», — поясняет он.

Усложнение процедуры подготовки документов для ввоза российского зерна и масличных может привести к длительным задержкам и канцелингу (расторжению договора из-за несоблюдения сроков) уже законтрактованных судов, а в долгосрочной перспективе — к снижению уровня ставок фрахта из Азовского моря. По словам Гриневича, после открытия Керченского пролива, судоходство в котором закрывалось с 11 по 14 октября из-за строительства моста, большая часть флота «может быть канцелирована», в связи с чем в Азовском море может возникнуть большое количество свободного спотового тоннажа. «Основным бенефициаром сложившейся ситуации, кроме нетурецких импортеров, являются фрахтователи незерновых и более дешевых грузов», — отметил Гриневич.

Новые рынки

Всего в список импортеров российской продукции в этом сезоне к 10 октября входили 119 стран против 110-ти на аналогичную дату 2016-го. «География нашего экспорта все шире, обычно по сезону диапазон торговли колеблется на уровне 100−110 стран», — констатирует Злочевский. В прошлом году Россия начала поставлять зерно в Марокко, Алжир, Тунис. «Это традиционные рынки Франции, где в прошлом году был неурожай, в этом году она вернулась, но, надеюсь, мы с этих рынков тоже не уйдем, хотя и сократим свое присутствие», — отметил эксперт. Также сейчас через Российский экспортный центр прорабатывается возможность предоставлять отсрочку по платежам для ряда стран. «Например, Куба — традиционно дружественная нам страна, но ей нужна отсрочка в 360 дней, госкомпания закупает зерно, все достаточно надежно, но наши поставщики сейчас не могут предоставить такую отсрочку», — указал Злочевский.

Кроме того, перспективным направлением для российского зерна являются страны Южной и Юго-Восточной Азии, полагает «СовЭкон». Так, в сентябре Банладеш, Индонезия и Вьетнам вывезли почти 0,9 млн т российской пшеницы. «С учетом серьезного сокращения сбора пшеницы в Австралии это направление российского экспорта сохранит свою актуальность в текущем сезоне», — полагают аналитики «СовЭкон».

В сезоне-2016/17 экспорт российского зерна, по данным ФТС, составил 35,5 млн т. В этом году, согласно прогнозу Российского зернового союза, может быть вывезено 45 млн т. Аналитический центр «Русагротранса» оценивает потенциал экспорта зерна в сезоне-2017/18 В 43 млн т, «СовЭкон» — 44 млн т, Институт конъюнктуры аграрного рынка — 43,2−45 млн т. Как сообщил «Агроинвестору» глава аналитического центра «Русагротранса» Игорь Павенский, экспорт в октябре превысит показатель аналогичного месяца 2016-го, однако будет меньше, чем сентябрьский рекорд в 5,1 млн т. «В начале октябре были проблемы с погодой, которые тормозили отгрузки, однако пока ситуация наладилась. Только в глубоководных портах сейчас есть заявки на 2,6 млн т», — знает он.

«Горячий» рынок недвижимости Чехии становится проблемой

Рынок жилья в Праге – самый «горячий» в Европе. Всплеск цен на 22% в 2017 году не позволил многим местным жителям совершить покупку. Чтобы избежать бума и последующего спада, Чешский центральный банк попытался «охладить» рынок.

На фоне роста высокой доходности европейской недвижимости в последнее время, чешский рынок выделяется следующими характерными особенностями: отсутствие новых квартир, высокий спрос в условиях растущей экономики и низких ставок кредитования и бум инвестиций, пишет ABC News.

По данным бухгалтерской фирмы Deloitte, средняя цена на новостройки в Праге в этом году достигла $4 240 за квадратный метр в сравнении с $3 500 годом ранее. По данным центрального банка, темп роста цен превышает показатели других европейских стран.

Недоступная для местных жителей недвижимость в Праге и некоторых других частях страны стала проблемой в предстоящей кампании перед парламентскими выборами, которые состоятся на следующей неделе.

Аналитик Deloitte Петр Хана сказал, что количество квартир, доступных для продажи, упало с 7 000 в начале 2016 года до 4 000 в настоящее время. Девелоперы обвиняют мэрию Праги в том, что они не дают им достаточного количества разрешений для новых проектов, а также в волоките и растущих налогах.

Исполнительный директор Finep Holding Томас Пардубицкий говорит, что в то время как городу потребуется около 6 000 новых квартир в год, за последние два года было выпущено менее 2 000 разрешений. «Было бы достаточно изменить две вещи. Создать четкие правила для строительства и установить сроки утверждения разрешений», – говорит эксперт.

Девелоперы жалуются, что в некоторых случаях для утверждения их проектов требуется до восьми лет.

Недвижимость в Чехии подорожала почти на 11% за год.

Афганистан экспортировал в Индию 900 тонн свежих фруктов

Как сообщают представители Торгово-промышленной палаты Афганистана (ТППА), в текущем году в Индию было экспортировано 900 тонн свежих фруктов.

Экспорт производился по недавно открытому воздушному коридору. Всего из Кабула и Кандагара в Индию было отправлено 14 грузовых авиарейсов, и до конца года планируются новые. Вице-глава ТППА Хан Джан Алокозай отметил, что правительство Афганистана в целом справляется с поиском международных рынков: дополнительно к авиарейсам до восьми грузовиков фруктов отправляется в Пакистан, Иран, Индию и другие страны региона ежедневно.

Положительные изменения ощутили, в частности, владельцы виноградников, которые раньше были вынуждены продавать свою продукцию по заниженным ценам местным перекупщикам. Сейчас многие даже перестали отпускать мелкие партии, предпочитая экспортировать товар в Индию, отмечает афганский телеканал «Толо».

По словам спикера Министерства торговли и промышленности ИРА Мусафира Коканди, потребность в свежих овощах и фруктах в Индии и Пакистане растёт и у Афганистана есть неплохие шансы закрепиться на рынках, что улучшит положение занятых в сельском хозяйстве крестьян.

Отметим, однако, что масштабы авиаперевозок в Индию пока что незначительны: всего Афганистан в текущем году экспортировал 145 тыс. тонн свежих фруктов.

Встреча с губернатором Курской области Александром Михайловым.

Владимир Путин провёл рабочую встречу с губернатором Курской области Александром Михайловым. Обсуждалась социально-экономическая ситуация в регионе, в частности в промышленном и аграрном секторах, в области здравоохранения и образования. Отдельно рассматривался вопрос регионального финансирования.

В.Путин: Александр Николаевич, поговорим о финансах, о промышленности, вообще об экономике в Курской области, о социальной сфере.

А.Михайлов: Владимир Владимирович, как было поручено избирателями, Вами и как мы отрабатывали у себя линию работы на протяжении многих лет, мы сделали всё, чтобы область в динамике развивалась.

Приведу буквально две цифры. Валовый региональный продукт сейчас у нас составит практически где-то 390 миллиардов рублей, а в начале нулевых годов, 2001–2002-м, он составлял 32 [миллиарда]. То есть если в сопоставимых ценах – мы выросли в 2,2 раза, значит, область почти в два раза прибавила.

По инвестициям в основной капитал, что тоже является обобщающим показателем, мы за этим внимательно следим, Вы контролируете, Владимир Владимирович. Когда начиналось, в нулевые, действительно было 5,4 миллиарда.

Сейчас: прошлый год мы закончили с показателем 90 миллиардов, нынешний год закончим где-то 99–100, так расчёты показывают. Рост где-то в 3,5 раза.

В.Путин: Хорошо.

А.Михайлов: И хотел бы сказать такую вещь: мы, конечно, делаем сейчас всё, спасибо, что сегодня политика такая. Вы знаете, мы заключили и реально выполняем соглашения с нашим Министерством сельского хозяйства, Министерством промышленности и торговли, Министерством экономики и Министерством финансов.

Что имею в виду: прежде всего это касается развития двух экономических кластеров – промышленного и сельскохозяйственного, агропромышленного.

Здесь мы сделали всё, чтобы после падения в девяностых… Я сказал о валовом региональном продукте, у нас сейчас доля промышленности, несмотря на то что аграрный сектор развивается, казалось бы, очень успешно, несколько слов, с Вашего позволения, скажу: по итогам прошлого года составляет в нём 40 процентов, сельского хозяйства – 20 процентов.

То есть область, как в советское время говорили, индустриально-аграрная. Она вообще такой и была, потом, правда, потеряла, к концу девяностых. Сегодня мы не только восстановили, а в динамике значительно усилили по показателям.

По промышленности, коротко. Мы за последние 12 лет ни разу не допустили сбоя показателей по промышленному производству. Да, росли ежегодно на три-пять процентов. За последние пять-шесть лет теперь уже, с 2013 года, рост составил где-то 22 процента.

Сейчас мы реализуем наше соглашение с Минпромторгом, настойчиво работаем над тем, чтобы внедрялись инновационные, импортозамещающие проекты. На экспорт что-то, и здесь у нас совместно тоже эти вопросы решаются.

И поскольку создан хороший институт по поддержке инвестиционных проектов на уровне Федерации, мы тоже создали у себя такой же проект. И сегодня получается так, что у нас не только крупные, но и средние предприятия, если они реализуют инвестиционные, инновационные проекты от 40 миллионов и выше, они получают поддержку.

В результате сейчас у нас в стадии реализации находится 41 инновационный проект в сфере промышленности, что ещё 15 лет [назад] казалось просто недостижимым. Поэтому рост отсюда.

Спасибо большое Вам за поддержку. Реализуется проект по строительству атомной станции замещения – Курской АЭС-2.

Что касается агропромышленного комплекса. Мы в прошлом году закончили с показателем роста к предыдущему году в 12,1 процента. Сейчас – по итогам восьми месяцев пока у меня данные – мы имеем рост где-то 6,5 процента уже к прошлому году.

И что приятно доложить, Владимир Владимирович, что мы сейчас устойчиво входим в шестёрку лучших регионов страны по производству зерна. Это Краснодарский край, Ставропольский край, Ростовская область, Алтайский край, Воронеж и мы. Четыре года подряд именно мы это выдерживаем.

В этом году будет собрано где-то, наверное, более пяти миллионов тонн зерна, и мы готовы. Я докладывал об этом в своё время, два месяца назад, Дмитрию Анатольевичу [Медведеву]. Если поддержите, если нужно участвовать в поставках этой продукции на экспорт, то наши предприниматели готовы.

По сахарной свёкле. Считаю, что правильно делают те регионы, которые занимаются развитием. Во-первых, это даёт хорошую прибыль. Во-вторых, это укладывается в научно обоснованную систему земледелия, тем более в Центральном Черноземье, где мы находимся.

С Белгородской областью тут соревнуемся, периодически друг друга сейчас обходим. Это хороший, на мой взгляд, добрый знак.

Мы в этом году соберём более пяти миллионов тонн сырья и произведём где-то 500, может быть, даже 520 тысяч тонн сахара. Сейчас на нас уже выходят наши зарубежные партнёры: Вьетнам, другие страны Азии, посол Индии недавно у нас был, просил то же самое посмотреть.

Мы готовы участвовать в экспортных поставках. Это что касается агропромышленного комплекса, растениеводства.

Вышли на второе место после Белгорода уже в стране по производству мяса. Теперь работаем над молочным сектором, который [сейчас] в стороне, есть над чем там [работать].

Сегодня спасибо, что поддерживается эта работа, и надеюсь, что два года, может быть, три, и мы восстановим здесь статус-кво.

Что касается социальной сферы. По селу два слова, если можно. Хорошо, что действовала программа устойчивого развития сельских территорий.

Владимир Владимирович, по итогам сельхозпереписи – Белгород и мы – у нас получилось, что где-то по 35 процентов населения живёт в сельской местности, так же, как это было 10 лет назад. Есть чем заниматься на местах.

Выросло количество сёл, где живёт 1000 и более человек. А это означает, что там есть базовая школа, газ, хорошая дорога, электроэнергия, объекты культуры и здравоохранения.

Плюс сегодня очень активно работает фермерская структура, у нас 1340 устойчиво, хорошо работающих фермерских хозяйств. Это означает, что селяне находят занятость у себя, а если нужно кому-то уехать, то дороги везде есть, 10 минут – и он в райцентре, 20 минут – он в Курске, и так далее.

В.Путин: Если по социалке смотреть: здравоохранение, образование, школьные дела.

А.Михайлов: Вы имеете в виду выход на выполнение указов? Владимир Владимирович, непростой вопрос для такого региона, как наш.

Тем не менее даю Вам слово – мы буквально две недели назад делали скрупулёзные расчёты, – по итогам года на заданные параметры мы выйдем, что требуется от нашего региона.

В.Путин: Решение о помощи по региональным финансам как Вы оцениваете, на что рассчитываете?

А.Михайлов: Мы оцениваем, что здесь, конечно же, прежде всего нужно поддержать бюджетников, может быть, даже в плане заработной платы. Потому что в таких регионах, как наш, всегда говорю, где нет нефти, газа и так далее, конечно, они иногда завидуют тем регионам, где это намного выше.

Второе – [направить] на развитие социальной инфраструктуры, в том числе с учётом того, что на селе сейчас появился спрос на работу. Радует, что в прошлом году у нас молодых 120 семей попросили поддержку, а это как раз то, о чём Вы спрашиваете, на строительство жилья.

И строятся в сёлах, правда, в базовых, конечно, сёлах. В этом году уже 75 или 76, до конца года тоже, наверное, до сотни [семей], может быть, чуть больше дойдём.

В.Путин: Я имею в виду закредитованность бюджета и ту программу, которую мы сейчас предлагаем по поддержке региональных финансов. На что Вы здесь рассчитываете, и как Вы оцениваете эти решения?

А.Михайлов: Думаю, надо подходить дифференцированно. Мы входим в двадцатку лучших регионов по управляемости финансами и стараемся сделать всё, чтобы дальше этот процесс [закредитованности] не развивался. Сегодня, конечно, надо просто, может быть, погасить часть кредитов.

Мы очень неплохо взаимодействуем с Минфином. Понятно, его возможности были пока ограничены. Может быть, он на это бы пустил. Что мы с ним делали, Владимир Владимирович, – это одна из очень важных статей.

Мы имеем сегодня девять миллиардов долгов по бюджету. А банковский кредит – всё равно от 14 до 17 процентов. Замена его на бюджетный кредит – 0,1 составляет.

Мы уже на своём уровне этот вопрос решали с Минфином, учитывая то, что мы являемся дисциплинированным регионом, спасибо им, они шли нам навстречу, мы где-то по три-четыре миллиарда в год заменяли банковский кредит…

В.Путин: Коммерческий на бюджетный.

А.Михайлов: Это одна из таких главных, по-моему, составляющих. Это позволит региону, если побольше поддержка будет, практически выйти из этой кабалы, и будем работать относительно нормально.

Россия. ЦФО > Госбюджет, налоги, цены > kremlin.ru, 16 октября 2017 > № 2350927 Александр Михайлов

Революции, трансформации, цивилизации: пролегомены к переориентации парадигмы

Опубликовано в журнале: Неприкосновенный запас 2017, 5

Йохан Арнасон

Перевод с английского Андрея Степанова

[стр. 37 – 69 бумажной версии номера]

Йохан Арнасон (р. 1940) — философ, историк и социолог, специализируется на социальной теории и исторической социологии, прежде всего сравнительном изучении цивилизаций, профессор Карлова университета (Прага).

Попытки провозгласить конец «эры революций» доказали свою несостоятельность, как, впрочем, и попытки разработать устраивающую всех модель изучения революций. Неожиданные исторические перемены побудили ученых снова обратиться к феномену революций и в то же время поставить фундаментальные вопросы о дефинициях и демаркациях в данной исследовательской области. Это по-своему касается и иранской революции 1979 года, и крушения коммунистических режимов в Восточной Европе десятилетие спустя. В обоих случаях заметны несомненные черты подлинно революционных изменений, такие, как массовость народных выступлений в Иране или ликвидация всего прежнего идеологического, политического и экономического порядка в странах советского блока. Однако эти черты сочетались с менее привычными особенностями: в Иране восторжествовала теократия, а жители Восточной Европы явно стремились вернуться к старому, господствующему во всем мире порядку.

События последнего времени так же показывают, насколько мифологизация революции может быть далека от реальной истории. Перемены, вызванные «арабской весной», которые европейские либералы и радикалы поначалу сильно преувеличивали, в действительности оказались весьма незначительными. Достаточно привести всего два примера. В Тунисе хрупкий парламентский режим по-прежнему не может решить, какую роль должен играть ислам в политической жизни. Что же касается Египта, то там военный режим, похоже, не только выжил, но и с течением времени заставил своих противников загнать самих себя в патовое положение, так что теперь им остается только решать, как лучше называть произошедшее — поражением или иллюзией?

Еще один пример — это «цветные революции» в постсоветских странах. События, там происходившие, отражали всего лишь внутреннюю борьбу нестабильных властных элит, и главной причиной мифологизации этих «революций» стало желание внешних сил использовать все случившееся для реанимирования политики «холодной войны». Однако те же неурядицы могут служить и напоминанием об оборотной стороне проблемы революций. Образ революции — важная часть истории, и не только потому, что он воздействует на революционные процессы. Его живущие собственной жизнью девиации проявляются как в сектантских субкультурах и донкихотских авантюрах, так и в геополитических маскарадах вроде тех, о которых только что было сказано[1].

Настоящая работа не ставит цель дать полный обзор современных дискуссий в данной области. Ее главная задача — выделить некоторые опорные точки для исторического и социологического анализа феномена революций. Речь пойдет об определении, равно как и об объяснении (или же — как предпочитают говорить некоторые ученые, включая автора этих строк, — о понимании) революций и о некоторых понятийных альтернативах. В этой связи последний раздел статьи будет посвящен особому — цивилизационному — подходу к изучению революций. Этот подход оставался до сего времени маргинальным в среде историков, однако, с моей точки зрения, он представляет собой весьма многообещающий аналитический инструмент.

КАТЕГОРИЗАЦИЯ РЕВОЛЮЦИЙ: ДИХОТОМИИ И ДРУГИЕ ПРОБЛЕМЫ

Начнем с обсуждения описательных категорий, способов определения революционных явлений, границ между ними и другими типами исторических событий или социальных процессов. Нам кажется уместным начать с очень простого разграничения краткосрочных и долгосрочных трансформаций. Обычно словом «революция» обозначают резкий поворот событий, за которым следуют широкомасштабные и разветвленные социальные последствия, как это было в 1789 году во Франции или в 1917 году в России, но так же и очень краткие, однако поворотные исторические эпизоды, такие, как февральская и октябрьская революции в России.

Вместе с тем термин «революция» обычно используется для описания трансформаций, охватывающих гораздо более протяженные отрезки времени: классический пример — «промышленная революция», или современная «научная революция», если ее понимать как процесс, начавшийся в XVI или XVII веках и продолжающийся до сих пор. Хотя изменить эти общепринятые трактовки нам вряд ли удастся, попытаемся все-таки предложить решение проблемы, переопределив революционные трансформации как долговременные процессы с более или менее ясно выраженной фазой резкого скачка или обновления. Такое определение применимо, например, к «юридической революции в эпоху Средневековья»[2], которую правильней всего опознавать как отправную точку долговременного процесса установления юридических норм. Более размытым представляется термин «урбанистическая революция», используемый для характеристики процессов урбанизации и подпадающий под ту же категорию, что и приведенные выше случаи. Однако это понятие, особенно когда речь идет о Средневековье, может относиться к появлению автономных городских общин и, соответственно, к имевшим политические последствия краткосрочным изменениям.

При ближайшем рассмотрении различие между кратко- и долгосрочными перспективами возникает и в более четко выраженной категории политической революции. Поясним это на примерах. Французскую революцию часто датируют 1789—1799 годами; верхним пределом служит совершенный Бонапартом государственный переворот. Однако если мы включаем поворот к империи в революционный процесс, то границей станет окончание наполеоновских войн в 1815 году. Есть и более широкая точка зрения: Франсуа Фюре в своей книге «Революция: 1770—1880»[3] приводит убедительные аргументы в пользу более длительного периода, заканчивающегося окончательным формированием Третьей республики примерно в 1880 году. Только в это время прекращается соперничество между монархией и республикой, сопровождавшееся крупными социокультурными сдвигами.

В случае России очевидны доводы, продлевающие период революции за пределы 1917 года и трактующие окончание гражданской войны в 1921-м как кульминацию большевистского переворота. Однако можно отстаивать и мнение, что окончательную точку в реализации большевистского проекта поставила начавшаяся в конце 1920-х годов сталинская «вторая революция»: именно она ввела режим государственного управления крестьянским хозяйством. Тогда остается только определить время окончания «второй революции». Наиболее убедительным представляется отнесение его к окончанию в 1938 году Большого террора, который представлял собой самоуничтожение большевиков и окончательное закрепление тоталитарного режима. Продолжить «длинную» революцию за пределы этой вехи гораздо проблематичнее, если только не трактовать весь советский период как путь от одного имперского крушения к другому (впрочем, и эту идею не стоит отбрасывать безоговорочно).

И, наконец, проблема китайской революции. Ее легче решать в долгосрочной, чем краткосрочной перспективе. События 1911—1912 годов, которые иногда называют революцией, не вполне соответствуют содержанию этого понятия. Они представляли собой разрушение старого порядка, за которым последовала неудача в построении нового. Победа коммунистов в 1949 году прекратила процессы распада и борьбы за власть, увенчав усилия, направленные на объединение страны. Реконструкция этих обстоятельств толкала авторов на то, чтобы продлить историю революции в прошлое. Так, Джон Кинг Фэрбэнк развил в своей монографии идею «длинной» китайской революции, продолжавшейся с 1850-го по 1949 год[4]. Более того, уже название книги наводит на мысль, что начало революционных процессов следует относить к 1800 году. Несомненной отправной точкой в данном случае является восстание тайпинов — исторический катаклизм, настолько ослабивший старый режим, что, несмотря на победу над восставшими, восстановление прежнего порядка стало невозможным. Впоследствии внутренние кризисы и геополитический регресс привели страну к коллапсу, но понадобились несколько десятилетий, чтобы возникло следующее единое и устойчивое государство. Такую периодизацию легко обосновать в разрезе геополитических задач и достижений. Не вызывает сомнений, что желание заново объединить китайское имперское государство и восстановить его в правах великой державы было главной движущей силой революционного процесса. Но если мы примем во внимание также и поиски нового социального порядка, и китайскую модель развития, то можно указать и на короткий процесс, следующий за описанным Фэрбэнком длительным процессом. В течение четверти века после победы коммунистов социальные задачи и проблемы развития страны решались за счет сочетания гиперболизированных советских рецептов с обреченными на провал доморощенными экспериментами, такими, как Большой скачок или Культурная революция. Эта фаза завершилась в конце 1970-х годов, когда Дэн Сяопин вернулся к власти и задал вектор развития страны в устойчиво-прагматическом направлении.

Таким образом, кажется вполне оправданным разделение политически ориентированных и социально значимых революций, с одной стороны, и долговременных процессов трансформации, с другой, но тем не менее внутри первой (политической) категории следует также различать кратко- и долговременные процессы. Более того, достаточно провести небольшой сравнительный анализ этих категорий, чтобы убедиться: подобное противопоставление надо заново переопределять для каждого специфического случая. Только учитывая все это, можно перейти ко второй дихотомии.

Часто предполагается или принимается на веру, что для соответствия определению «революции» в точном и полном смысле слова радикальные политические изменения должны сопровождаться высоким уровнем активности масс. Термин «социальная революция» иногда используют именно затем, чтобы подчеркнуть это обстоятельство. Вместе с тем широко распространено и понятие «революции сверху», и некоторые ученые пытались обосновать его как особую категорию революционных явлений[5]. При этом предполагается, что революции такого рода осуществляют правящие элиты при минимальном участии широких общественных движений или при их полном отсутствии. Обычно приводятся примеры из новой истории: революция Мэйдзи 1868 года в Японии и кемалистская революция в Турции после Первой мировой войны. Ранняя фаза военного режима в Египте, длившаяся с 1952-го по 1970 год, ранее рассматривавшаяся как основной пример такого рода, в данной перспективе кажется менее значимой.

В дискуссиях по этому вопросу особенно характерными представляются две линии аргументации, ведущие к определенной релятивизации различий между социальными революциями и «революциями сверху». По отношению к переменам как в Турции, так и в Японии учеными высказывались определенные сомнения относительно их исключительной направленности «сверху вниз». В наши дни историки подчеркивают преемственность между модернизационными течениями в Оттоманской империи с начала XIX века и далее, с одной стороны, и в постимперской кемалистской Турции, с другой. Националистический поворот был очевиден уже в революции младотурков, которая предшествовала падению империи. Позднейшие изменения показали, что кемалистское государство не справилось в полной мере с проблемой исламистского влияния на политику, как это предполагалось в период, когда революционная секуляризация казалась достигнутой. Одним словом, турецкая «революция сверху» теперь выглядит скорее как эпизод долговременного процесса имперской модернизации и последовавшего за ней возникновения национального государства.

Что касается Японии, то события 1868 года и их последствия получали самые разнообразные интерпретации. Помимо марксистских трактовок революции Мэйдзи как неполной и ущербной буржуазной революции (кстати сказать, такие трактовки были одно время весьма популярны и у японских историков), следует упомянуть провокативную переоценку, предложенную ученым, который рассматривает действия низшего слоя самураев во время этих событий как особо показательный пример глобальных тенденцией той эпохи[6]. При таком прочтении управленческо-бюрократическая логика современных революций, затемненная западным противопоставлением буржуазной и пролетарской стадий их развития, иллюстрировалась судьбой превращения феодального сословия самураев в прослойку служащих. Однако подобные рассуждения вызывают возражение: если создание модерной Японии связывалось в ключевой момент с требованием как можно лучше следовать главной линии всемирно-исторического развития, то почему же политические и культурные структуры японской модерности так разительно отличаются от тех, которые доминируют на Западе? Пристальное изучение этого вопроса может привести к заключению, что о переменах в Японии надо судить в контексте местных традиций и их культурных предпосылок. Такую точку зрения высказывал, опираясь на цивилизационный подход, Шмуэль Ной Эйзенштадт. Вместо западного термина «революция» он выдвинул на первый план японское понятие «исин», подчеркивающее традиционалистские устремления деятелей 1868 года. Иначе говоря, ученый предполагает, что перемены в Японии вовсе не являются примером «революции сверху», а наоборот, размывают четкое различие между революцией и реставрацией.

Пристальное изучение социальных революций показывает, что они действительно содержат элементы и эпизоды «революции сверху». Прекрасным примером для прояснения этой проблемы может служить история Французской революции. Она вызвала к жизни якобинство, убедительно описанное Эйзенштадтом как идеологически изменчивая модель, так или иначе повторяющаяся в столь несхожих явлениях, как коммунизм, фашизм и исламский фундаментализм[7]. Общепризнано, что наличие способного возродить общество просвещенного или высокодуховного политического центра, равно как и составленный им детальный план реформ, вовсе не обязательны для «революции сверху». Однако историческая траектория, заданная якобинской моделью (включая ее влияние на наполеоновскую версию имперского правления, что было замечено уже Карлом Марксом), показывает ее способность адаптироваться к различным обстоятельствам и впитывать различное содержание.

В рамках русской революционной традиции большевизм представлял собой явное возрождение якобинского мировоззрения, усиленное претензиями на научное понимание истории. Потенциал для «субстанционистского» смещения смысла революции был впоследствии — после 1917 года — доведен до максимума целым рядом событий, кульминацией которых стала сталинская «вторая революция». Эту последнюю часто и не без оснований представляют как «революцию сверху», однако подробный анализ ее хода указывает на существенные нюансы, в том числе на поддержку сталинского наступления на крестьянство горожанами.

Китай демонстрирует еще более явный случай «революции сверху», включившей в себя безрезультатное начало социальной революции. Ни Февраль, ни Октябрь 1917 года в России не находят параллелей в Китае: культурный, социальный и политический строй полностью распался, и вскоре, после окончания Первой мировой войны, начался рост общественных движений. Организация, которая в конечном счете восстановила центр власти, была закалена в этом горниле. Однако на первых порах за концом империи последовала борьба между претендующими на ее наследие соперничающими государственными образованиями — прежде всего Гоминьданом и коммунистами (хотя в схватке принимали участие и прояпонские силы), и на баланс власти между этими двумя главными претендентами оказывали существенное влияние региональные геополитические устремления. Желание Японии покорить Китай нанесло большой вред режиму Гоминьдана, и триумф противоположной силы — коммунистов — можно объяснить только с учетом этого обстоятельства. Очевидно, что определенное значение имела поддержка коммунистов крестьянами (которая, правда, сильно различалась в разных регионах страны), но не меньшее значение имело восприятие своего, местного, режима как более многообещающей модели для возрождения государства и, следовательно, как вызывающей большее доверие националистической силы. Интерпретация захвата власти коммунистами как крестьянской революции принадлежит к области политической мифологии. И, вопреки другой мифологеме, которая все еще широко распространена у левых на Западе, китайские коммунисты вовсе не достигли успеха потому, что были «борцами с японцами за национальную независимость»[8]. Они победили, потому что были более эффективны и казались лучше готовыми к делу государственного строительства по сравнению с соперником, на плечи которого легло основное бремя войны с Японией и который оказался безнадежно ослаблен.

Из всего вышесказанного, разумеется, не следует, что надо полностью отвергнуть понятие «революция сверху». Речь идет скорее о необходимости переосмыслить связанный с этим понятием исторический опыт и решить, как он соотносится с социальной революцией. Еще одна непростая тема для размышления и спора, имеющая отношение к предыдущей, — это вопрос о насилии и его роли в революциях. Здесь также полезно наметить две противоположные перспективы. Первый подход рассматривает захват власти насильственным путем в качестве определяющей черты всякой революции. Второй подход считает отсутствие или присутствие насилия вопросом исторических обстоятельств, который не следует предрешать на теоретическом уровне. Если обратиться к хрестоматийным, наиболее изученным примерам модерных революций, то в этом не останется никаких сомнений. Насилие было одной из центральных составляющих общей картины, но всякий раз осуществлялось по-разному, в разной степени и в разных формах. Однако здесь полезно несколько расширить круг рассматриваемых явлений и принять во внимание необычные или атипичные случаи.

С одной стороны, бывают ситуации полного коллапса прежних органов власти и следующей за ними вспышки насилия, которая, однако, не приводит к появлению нового порядка. Такие эпизоды происходили в самых разных исторических обстоятельствах. Один из самых ранних примеров — распад египетского Древнего царства в конце III тысячелетия до нашей эры. Этот переходный период, как его называют сейчас, несомненно, был временем упадка во всех смыслах, хотя историки до сих пор не могут прийти к консенсусу о степени регресса и уровне насилия. Тем не менее в наше время никто не утверждает, как раньше делали марксисты, что это была первая в истории социальная революция. Реставрированная в Среднем царстве монархия несколько отличалась от прежнего режима фараонов, но, несомненно, была его продолжением.

Второй, гораздо более поздний пример ближе подходит к проблемам современных революций. «Смутное время» в России начала XVII века было отмечено полным коллапсом государственной власти и повсеместным насилием. Однако в конечном счете ключевые структуры Московского царства были восстановлены — и при этом без тех эксцессов, которые происходили в царствование Ивана Грозного. Память об этом распаде сыграла определенную роль в восприятии и интерпретациях революций в России XX века. Реформаторам, действовавшим после 1905 года, приходилось учитывать страх перед «новой Смутой», которая могла последовать за революцией, если бы ее ход не был прерван. Приложение этой модели к событиям 1917 года и их последствиям оказывается менее однозначным. При изучении гражданской войны, длившейся с 1918-го по 1921 год, аналогия помогает увидеть разницу между процессами, происходившими в Петрограде в 1917-м, и тем режимом, который вышел победителем из схватки в разрушенной стране. Другая интерпретация указывает, что в последние месяцы 1917 года над страной нависала угроза, которая была устранена только благодаря захвату власти большевиками. Есть даже трактовки большевистской революции как способа предотвращения неуправляемого и разрушительного бунта[9]. Споры о том, чем могли бы закончиться события, продолжаются, однако едва ли кто-нибудь сомневается в том, что главной целью Ленина было отнюдь не предотвращение коллапса. Эта перспектива еще даже не просматривалась, когда он предложил план быстрого захвата власти.

С другой стороны, есть примеры крупномасштабных и быстрых макросоциальных перемен, в которых насилие не играло существенной роли или вовсе отсутствовало. Среди самых заметных примеров — изменения в Восточной Европе в конце XX века. Очевидно, что они не были результатом постепенного перехода к западной модели, как поначалу ожидалось многими, а возникли в результате стремительной смены основных институций и полной дезинтеграции имперского режима, управлявшего всем регионом. За исключением Румынии, это были бескровные революции (последующие конфликты в Югославии разворачивались уже в ином, не имперском контексте). Роль народных масс была различной в разных странах. Наиболее примечательный ненасильственный переворот, и в то же время в наименьшей степени связанный с народными выступлениями, совершился в Венгрии, где правящая партия отказалась от своей монополии на власть. Поскольку это событие вызвало цепную реакцию в центральной и юго-восточной части советского блока, его никак нельзя считать маловажным или нетипичным. Кроме того, можно добавить, что длительный опыт пребывания Венгрии под властью коммунистов заслуживает особого внимания: это единственная страна, дважды пытавшаяся положить конец монопольному правлению компартии — сначала во время народного восстания 1956 года, а затем в результате отказа элит от власти в 1989-м. Асимметричный компромисс между партийным государством (восстановленным в результате советского вторжения) и обществом не достиг желаемых целей: жизнеспособная модель реформированного социализма, которую могли бы взять на вооружение другие страны, так и не была создана. Однако при ретроспективном взгляде кажется, что события 1956 года вымостили дорогу для спокойного и бескровного финала. Иной вопрос — как этот путь соотносится с позднейшим возрождением национализма? Однако это уже тема для другого исследования.

Итак, данный аспект широкой проблемы определения понятия «революция» остается неоднозначным. Есть сильная и все еще широко распространенная традиция считать насилие ключевым фактором, и это заставляет отказаться от применения данного термина к событиям 1989 года в Восточной Европе. Однако радикальность и удивительная быстрота перемен говорят о том, что такой отказ был бы ошибкой. Споры о дефинициях в чистом виде редко бывают плодотворными. Важный урок, который можно извлечь из нашего обзора, лучше всего выразить в традиционных понятиях: если мы сохраним определение революции как крупномасштабной и быстрой социальной перемены посредством насилия, то нам придется отнести упомянутые выше события к более широкому понятийному диапазону. На одном его конце расположатся взрывы насилия, которые не трансформируют, а разрушают социум, а на другом — сочетания акторов и структур, которые в конечном счете приводят к широкомасштабным, но ненасильственным переменам, таким, как цепь событий 1989 года.

Четвертая и последняя пара альтернатив наиболее тесно связана со скрытыми за ними концепциями истории. Революции часто ассоциировали с прогрессом — наиболее явно в марксизме, но не только: были и те, кто подчеркивал просветительские и освобождающие последствия одних революций, одновременно осуждая другие за отступления от правильного курса (некоторые сравнения демократических революций конца XVIII века с позднейшими коммунистическими проводились раньше именно в таком духе). Развитие России и в какой-то степени Китая считалось отклонением от западного, устремленного к демократии пути к менее перспективным направлениям, произошедшим из-за различных идеологических, структурных и ситуационных факторов[10]. В последнее время часто повторялось одно замечание об иранской революции: она подорвала распространенные на Западе представления о связи между революцией и прогрессом. Однако здесь надо говорить не об оппозиции безусловного или избирательного отождествления революции и прогресса. Скорее речь идет о самой соизмеримости этих двух понятий. Утверждению, что революции всегда более или менее прогрессивны, мы можем противопоставить понимание революционных эпизодов как в первую очередь поворотов, проблематизирующих социально-исторические процессы, как отступления от готовых путей развития, открывающие многочисленные иные пути в будущее. За ними следует разрушение господствовавших прежде институций, хотя степень этого разрушения может быть разной. Разными могут быть и формы новых институций; революции выводят на сцену новых акторов, готовых и к союзу, и к конфликту между собой. Прямо или обходным путем, но революции всегда приводят к переделке государств и обществ. Иначе говоря, революции подразумевают переход от крушения к воссозданию, который осложняется тем, что в такую эпоху всегда повышается роль случайности и открываются альтернативные пути. Нельзя сказать, что подобный взгляд на революции был изложен так же четко, как прежде утверждалась их связь с прогрессом. Но похоже, этот момент присутствует в большинстве переосмыслений «главных» революций, в особенности французской и русской: их сложность и несводимость к линейной логике стала гораздо очевиднее. Вопросы о связи революции с прогрессом, если у кого-то осталось желание по-прежнему их задавать, относятся только к некоторым отдельным аспектам революционного процесса. И это предполагает уменьшение масштаба самой идеи прогресса, что наилучшим образом сформулировал Норберт Элиас: «Es gibt Fortschritte, aber keinen Fortschritt»[11]. В вольном переводе это означает: можно говорить о продвижении в определенных областях, но никак не о повсеместном движении вперед как всеобъемлющей и непрерывной тенденции, называемой tout court[12] прогрессом. Помня об этом, тем не менее имеет смысл различать прогрессивное и регрессивное движение внутри революционной трансформации — однако сохраняя при этом должную осторожность, поскольку эти две тенденции часто сложным образом переплетаются.

ОБЪЯСНЕНИЯ И ИНТЕРПРЕТАЦИИ: СПОРНЫЕ АЛЬТЕРНАТИВЫ

Обсуждавшиеся выше терминологические проблемы касались способов определения революций. На другом уровне анализа можно указать на аналогичные расхождения между попытками их описания: иногда это делается в терминах причинности, а иногда с помощью интерпретативных моделей. Здесь, как и прежде, я буду различать четыре типа противоречий, и, хотя в данном случае не существует строгой корреляции с вопросами дефиниций, некоторые переклички все-таки присутствуют.

Наиболее заметные разногласия у теоретиков революции вызывает вопрос о сравнительной важности власти и идеологии, и голоса, ставящие в центр внимания власть, в последние годы звучат все громче. Мы лучше поймем их доминирование и их специфику, если выйдем за пределы марксизма. Здесь чрезвычайно важной представляется эволюция от концепции Бэррингтона Мура[13] к работам Теды Скочпол[14]. Марксистский взгляд на революцию как высшую форму классовой борьбы был весьма влиятельным далеко за пределами ортодоксального марксизма, и написанная Муром сравнительная история все еще оставалась в зоне этого влияния. Ученый утверждал, что объяснение переходов к современному миру вообще и к политической модерности в частности возможно только в терминах более сложного, чем у Маркса и его последователей, подхода. Это особенно относилось к более важному, чем представлялось историкам прежде, участию в этом процессе землевладельцев и крестьян — как самих по себе, так и в меняющихся классовых союзах. Что касается Скочпол, то она вовсе вышла за пределы классового подхода, сконцентрировавшись на проблемах власти и рассматривая государство как главный противовес понятию «класс». Отсюда ее сравнительный анализ трех великих модерных революций с акцентом на важных изменениях в структуре государств. Во Франции, России и Китае революционные кризисы охватили государства, ослабленные вовлеченностью в международные конфликты. Кризисы вели к мобилизации социальных сил, чьи конфликты и инициативы приводили к широкомасштабным трансформациям социального порядка. Затем революционные процессы заканчивались, сменяясь реконструкцией затронутых ими государств в новых и более мощных формах.

Книга Скочпол о революциях, по-видимому, повлияла на последующие дискуссии по данному вопросу в большей мере, чем какая-либо другая. Некоторые отклики на нее ставили задачу дать более точное определение властным полномочиям и проблемам государства. В этой связи полезны замечания, сделанные Джеффом Гудвином[15]. Он различает четыре варианта «этатистской модели» в интерпретации революций. Подход с точки зрения государственной автономии выделяет особые «идентичности, интересы, идеологии и… линии действия» государственных чиновников. Второй подход подчеркивает важность ресурсов, которыми государство обладает или которые может мобилизовать. Третий сосредоточен на политических возможностях, создаваемых государством для политических групп. И, наконец, есть еще «государственно-конструкционистский» подход, при котором подчеркивается вовлеченность государства в создание гражданского общества. Но при более пристальном взгляде все эти подходы предстают просто различными эманациями одной основной исследовательской перспективы, и при желании их перечень может быть продолжен. Можно добавить, например, важные для понимания исторических событий и небесполезные для анализа революций замечания Майкла Манна о внутренних конфликтах и дисфункциональностях государственных структур. Однако общим знаменателем в любом случае является подход с позиций автономии государства, который был бы неполным без отсылки к возможностям и ресурсам, а также односторонним, если бы учитывал только характеристики и возможности элит, не принимая во внимание логику институций и преуменьшая, а то и вовсе не признавая роль деструктивных факторов внутри самого государства. Роль государства в создании гражданского общества — особенно важный аспект в понимании автономии самого государства.

В критических отзывах о работе Скочпол — слишком многочисленных, чтобы обсуждать их здесь подробно, — указывалось на односторонность ее тезисов и на определенные тематические пропуски. Принятый исследовательницей сравнительный подход оказался под двойным ударом. Одни считали недопустимым выводить устойчивые, близкие к законам корреляции на основании всего трех примеров, каждый из которых нуждается в дальнейшей контекстуализации. Другие критики — те, кто полагал, что каждая революционная ситуация по-своему сложна и неповторима, — выдвигали на первый план два фактора: лидерство и идеологию, оказавшиеся маргинальными в концепции Скочпол, которая старалась переключить внимание от теоретизирования об акторах на структуры.

Идеология для наших целей важнее: по большому счету, именно она определяет и взгляды лидеров, и их привлекательность для последователей. Но идеологию можно анализировать и на более общем уровне как конститутивный коррелят власти, поскольку последняя всегда детерминирована культурой. Вплоть до нашего времени, однако, идеологические аспекты революций изучались в основном только по отношению к отдельным случаям. Франсуа Фюре, предложивший переоценку идеологической подоплеки и наследия Французской революции, рассуждал так: революционный миф — включающий, что немаловажно, и якобинский фантазм, — является уникальным историческим образованием, и созданный в XX веке коммунистический миф был производным от него[16]. Сходным образом историки, изучающие большевистский переворот и его сталинское продолжение как обретение власти «идеократией», подчеркивают навязывание идеологии разрушенному и фрагментированному обществу[17]. Насколько мне известно, до сих пор не доказана возможность аналогичного подхода к китайскому коммунизму. Что касается иранской революции, то одни авторы подчеркивали решающую роль идеологии воинствующего ислама[18], в то время как другие пытались показать, что изменения в государственном строительстве были более фундаментальными[19], даже если в их ходе традиционалистская религиозная элита сумела «оседлать» революционные силы. Трудно указать работу, содержащую сравнительно-исторический анализ роли идеологического фактора в революциях, которую можно было бы противопоставить рассуждениям Скочпол о властных структурах в период кризиса и трансформаций. Не предпринималось и систематических попыток совместить и теоретически осмыслить результаты углубленного исторического исследования этих двух сторон революционных явлений.

Мы еще вернемся к вопросу о соотношении идеологии и власти. Пока же надо высказать несколько важных предварительных замечаний. Беглый обзор классических источников убеждает, что данный вопрос связан с предложенным Максом Вебером разделением между интересами (материальными и нематериальными) и идеями. Как указывал Вебер, интересы — это факторы, прямо определяющие человеческие действия, в то время как идеи[20] задают варианты и пути развития, из которых акторы, движимые своими интересами, делают свой выбор. Тут остается добавить, что стремление к реализации интересов поднимает вопрос о власти и что, как бы ни менялись ее концепции, способность достигать целей, диктуемых интересами, есть неотъемлемая часть любой концепции власти. Следующий шаг — акцент на культурной вариативности власти, которая признается некоторыми авторами[21]эмпирически, но до сих пор не осмыслена должным образом теоретически. Восприятие, понимание и использование власти культурно обусловлено, и теоретическое осмысление может начинаться с краткого обзора простейших альтернатив, сочетающих дихотомические структуры с амбивалентными, дискретными и неопределенными процессами.

Очевидная отправная точка — это противопоставление воплощенной и невоплощенной власти. Эта оппозиция была применена Клодом Лефором в книге «Изобретение демократии»[22] к раннемодерным формам монархии (и тоталитарным поворотам в революциях XX века) в противопоставлении демократической революции. Однако она релевантна также и для длительных революционных процессов, достигающих кульминации в деперсонализированном государстве. Если появление государства как такового обычно связано с «воплощенной» королевской властью, то деперсонализация — это вторичный процесс, в котором, как демонстрирует лефоровский анализ тоталитаризма, воплощения власти в социокультурно изменившемся мире могут привести к крайним последствиям.

Сходные черты имеет и второе ключевое различие: противопоставление сакрального и секулярного. Сакральная аура, которой окружали себя ранние формы государства, кажется незыблемой. В то же время этим формам всегда требуется хотя бы минимальная структурная согласованность, и в этом смысле государственной власти всегда свойственна необходимая для ее существования секулярная составляющая. Сложность процессов, которые должны усиливать последнюю, становится ясна, когда мы принимаем во внимание весь смысл понятия «секуляризация»: оно означает не только отход от религии, но и постоянное присутствие религиозных коннотаций в мирском обличии и их трансформацию путем проекции на социальные и — что более важно — политические силы и институции. (Обсуждением последнего аспекта чрезмерно увлеклись историки и социологи модерных революций.)

И, наконец, политическая власть — наиболее важный вид власти в контексте нашей темы — подразумевает различие между политическим центром, который мы здесь можем идентифицировать с государством, и политическим сообществом, признающим (с теми или иными оговорками) власть центра и до определенной степени вовлеченным в его деятельность. Взаимосвязь и напряжение между двумя полюсами можно отыскать повсюду в истории (Эйзенштадт сводит их к взаимодействию центра и периферии). В архаических государствах было сильно стремление к неограниченной власти, но на практике их возможности уравновешивались различными противовесами. Греческий полис представлял собой исторически новое образование, где дистанция между государством и обществом сократилась, и дальнейшее движение в сторону демократии можно рассматривать как усилия, направленные на их слияние. Модерные революции ввели представительную демократию в качестве нового способа утверждения суверенности политического сообщества, но во многих отношениях они усилили также и политические центры. Ход русской революции демонстрирует самые крайние полюса данного спектра. На ранней фазе в ней преобладала концепция поглощения государственной власти политическим сообществом путем передачи всей власти Советам и создания некой видимости «отмирания государства». Однако впоследствии историческое развитие привело к формированию сверхавтократического государства. Работа Ленина «Государство и революция» — лучший пример пограничного случая демагогии самообмана, которая присваивает и извращает утопию самоуправляющегося общества так, чтобы та не противоречила принципу партийного руководства и на этой основе могла быть полностью выхолощена.

Завершая эти замечания об идеологии и власти, нужно отметить еще один важный момент. Власть всегда культурно детерминирована, но верно и обратное: общие контуры культуры поддерживаются властью. Если снова вспомнить веберовскую дихотомию идей и интересов, то можно сказать, что в данном случае идеи — это интерпретации, задающие направление развития культуры. В качестве таковых эти идеи — через власть — влияют на социальную жизнь. Общее положение, сформулированное в таком виде, не указывает ни на какие-то специфические основания власти, ни на ее конкретных носителей. Как было замечено выше, окончательный итог дискуссий о власти в социальной теории, похоже, заключается в том, что это понятие неотделимо от множественности действующих в мире акторов. Взаимодействие последних, осложненное различными ситуативными факторами, порождает констелляции, развивающиеся по собственной логике, и это развитие несводимо ни к структуре действия, ни к какому-либо одному коллективному макроактору. Исследования социальной власти требуют реляционного подхода, и главные споры историков сегодня ведутся о его различных версиях. Для наших целей, чтобы наметить некоторые общие выводы, достаточно указать на введенное Норбертом Элиасом понятие «фигурации» — первую попытку эксплицитно обосновать реляционный характер власти. Фигурация — это баланс власти в процессе изменения. В этом смысле данное понятие применимо ко всем уровням социальных отношений, от взаимодействия отдельных лиц до соперничества институциализированных властных центров. Оно относится к явлениям различного масштаба и различной степени связанности, от мелких групп до глобальных сетей. И хотя об этом не говорится в исходной концепции, понятие фигурации можно понимать и как теорию, учитывающую природные и социокультурные факторы (момент, развитый с других позиций акторно-сетевой теорией). Коалиции и конфронтации акторов в фигурациях основаны на различных, как говорит Майкл Манн, «источниках социальной власти» и оказывают воздействие на процессы в частично совпадающих с ними сетях. Сходным образом эти разнородные переплетения включают изменения пространственных и временных контекстов, которые никогда не сводятся к стандартной самодостаточной модели общества как системы.

Итак, есть веские причины отвергнуть идею культурных моделей, строго программирующих социальный порядок и историческое развитие. Следует скорее говорить о ничем не ограниченном взаимопроникновении явлений культуры и власти, слияние которых порождает новые структуры и события. Такое слияние не сводится ни к «программирующей», ни к причинной роли одних явлений по отношению к другим. С этой точки зрения, в социальном анализе могут найти применение теоретические находки как в области творческого потенциала культуры, так и в области продуктивности власти.

Мы привели эти общетеоретические соображения потому, что они прямо относятся к вопросу, который был поставлен выше: к чему должны прежде всего обращаться сравнительно-исторические исследования революций — к идеологиям или к властным структурам? Как мы видели, теоретические положения говорят в пользу подхода, учитывающего взаимодействие тех и других. Понятие революции, целью или результатом которой является идеократия, столь же неправдоподобно, как и заявление о том, что никакая революция не способна выйти за пределы власти одной и той же олигархии[23]. В недавних и совсем свежих публикациях превалирует более продуманный подход, не отвергающий с ходу идеологию, но явно отдающий предпочтение объяснениям, основанным на понятии властного центра. Однако по причинам, приведенным выше, нам кажется, что следует избегать подобных заранее заданных представлений. Если говорить конкретнее, это означает, что надо придерживаться трех основных принципов интерпретации. Во-первых, нужно рассматривать переплетение явлений культуры и власти как основополагающую черту социально-исторического мира, а идеологии, понимаемые как интерпретации, вписанные во властные структуры и переведенные в стратегии социальных акторов, как один из аспектов этой двойной конструкции. Во-вторых, в этих общих рамках можно описывать как широкомасштабные и долговременные конфигурации[24], так и следующие одна за другой вариации, возникающие в результате относительно быстрых изменений. Наконец, prima facie[25] доказательство из истории революций предполагает разграничение между ситуациями, в которых превалирует острая борьба за власть, и ситуациями, в которых берут верх концентрированные выражения идейных воззрений. Если ограничиться двумя хорошо известными примерами, то можно вспомнить, что гражданская война в России представляла первый тип, а переворот, совершенный сталинской диктатурой в конце 1920-х годов, лучше объясним в рамках второго. Сравнительное изучение революций еще не достигло той стадии, на которой возможны обоснованные обобщения.

Теперь укажем кратко на другие возможности выбора объяснительного инструментария, так или иначе скрытые в проблематике идеологии и власти. Когда речь заходит о власти, нельзя не заметить разброса акцентов, особенно явного в тех случаях, когда интерпретируются войны и революции. Двойственная роль войн в процессе создания государства — хорошо известная тема: войны могут ускорять такие процессы, но могут и приводить к крушению государственных структур и заканчиваться ситуациями, когда все приходится начинать заново. Оба аспекта учитываются в сравнительном анализе, который проводит в своей книге Скочпол. Однако исторические исследования большинства революций, похоже, выдвигают на первый план другую перспективу. Они теснее связывают революции с войнами, интегрируя то и другое в общие нарративы об эскалации насилия, и акцентируют скорее специфические для данной эпохи констелляции сил, чем векторы долговременных процессов. Краткий обзор ключевых примеров прояснит значение нового подхода.

В истории стало общим местом считать, что начиная с XVIII столетия важнейшие революции не только были связаны с гражданскими войнами, но и что эти войны велись между великими державами. Марк Алданов, возможно, первым обратил внимание на то, что началу русской революции способствовала общеевропейская война, в то время как французская революция предшествовала подобному конфликту[26]. Позднейшие работы стремились подчеркнуть определенные сходства между ситуациями конца XVIII и начала XX веков. Глобальные аспекты Семилетней войны (1756—1763) сейчас изучены так подробно, что это событие часто рассматривают как первую всемирную войну. На глобальном уровне Британская империя одержала решительную победу над Французской, но это имело два осложняющих последствия. Усилившаяся Британия попыталась получить более эффективный контроль над своими трансатлантическими владениями, и это поставило ребром вопрос о балансе власти между колониями и метрополией[27]. Быстрая эскалация имперского кризиса привела к попыткам реванша со стороны Франции за счет поддержки американских инсургентов. Однако операция оказалась дорогостоящей и превратилась в основной фактор предреволюционного кризиса французского государства. Такое течение событий историки обычно признают главной составной частью генеалогии Французской революции. Более спорным оказывается вопрос, были ли должным образом проанализированы ее последствия.

Попытки перестроить и усилить французское государство предпринимались на всем протяжении революции, несмотря на все политические повороты и перемены идеологических моделей. Процесс достиг кульминации во время рискованного наполеоновского имперского предприятия. Это был новый раунд соперничества с Британией (как оказалось впоследствии, ведущий в конечном счете ко второму расцвету Британской империи), но в то же время и попытка приструнить континентальные империи Габсбургов и Романовых. Неудача последнего рывка Франции к гегемонии привела к преобразованию системы европейских государств, результаты которого оказались достаточно прочными, чтобы вплоть до конца XIX столетия избегать вспышки еще одной войны с участием сильнейших держав[28]. Эта неудача сыграла также важную роль в сдерживании процессов, прорвавшихся наружу только в 1848 году. Однако следует заметить, что разочарования 1848-го породили радикальный революционный миф, компенсировавший поражение обещанием колоссального прорыва в будущем.

Еще одна волна войн и революций определила направление европейской — и косвенным образом всемирной — истории в первой половине XX века. Их взаимосвязь наиболее четко прослеживается в случае русской революции: полный распад власти и ее стремительная смена в 1917 году были в основном следствием Первой мировой войны[29]. Но, как доказали историки, распад имперского порядка нельзя считать просто разрушением отсталого общества модерной войной. Поздняя царская Россия не была насквозь отсталым государством, и в годы войны она переживала даже некоторый экономический подъем. Коллапс стал следствием целого ряда проблем начиная со всегда непростой задачи снабжения продовольствием городов и до неспособности политического центра организовать необходимое сотрудничество различных сил в условиях беспрецедентного военного напряжения. Все это привело к взрыву протеста против царского режима со стороны разных сил. Действия выступавших за политические реформы элит сталкивались с крестьянскими выступлениями — и уступали им. В игру включились национальные меньшинства, городской рабочий класс, а также — последнее, но немаловажное обстоятельство — солдаты действующей армии, не желавшие более соблюдать воинской дисциплины. Представление о «крестьянах в военной форме», отчасти верное, но не описывающее картину во всей полноте, обычно отвлекало внимание от отсутствия дисциплины, однако теперь ученые все чаще отдают должное этому вопросу. Итак, победе большевиков способствовало как временное слияние, так и конечное расхождение указанных сил. Коалиция либералов и социалистов, поначалу пришедшая к власти, потерпела сокрушительное поражение в результате попыток продолжить войну во имя новой, демократической, России.

Одним словом, это была революция, полностью обусловленная обстоятельствами войны. Можно, конечно, указать на то, что русский империализм созрел для революционного переворота и путь реформ в любом случае не имел перспектив. Однако столь же ясно и другое: не будь поражения в войне, революция развивалась бы иначе. Эти замечания о перевороте в России заставляют обратиться к более широким контекстам и более длительным процессам. Была еще одна мировая война, и ее воздействие на Европу часто рассматривают как революционное, хотя и не совсем в том же смысле, как события 1917 года. В данной статье я упомяну только об одной, но наиболее аргументированной интерпретации из числа предложенных до сего дня в данной области. Андреа Грациози датирует период «войны и революции в Европе» 1905—1956 годами[30]. Первая цифра указана приблизительно, однако, предлагая ее, автор намекает на целый набор эпохальных событий: наиболее очевидным образом — на русскую революцию 1905 года, а также на начало революции младотурков в Оттоманской империи, эскалацию соперничества России и империи Габсбургов на Балканах и просматривавшееся в недалеком будущем столкновение Сербии и Австро-Венгрии. В отличие от этого, 1956 год является точным хронологическим водоразделом. Произошедшие в этом году изменения можно рассматривать сейчас как начало конца политического и идеологического влияния русской революции. Половинчатая, но необратимая демифологизация Сталина на XX съезде КПСС положила начало процессу делегитимизации, который можно было приостановить, но который нельзя было повернуть вспять. Венгерская революция показала, что коммунистический режим можно разрушить изнутри. Следует добавить — хотя Грациози этого не делает, — что геополитические бури, предвещавшие эти события, стали еще ближе после Суэцкого кризиса, положившего конец имперским амбициям европейских государств на Ближнем Востоке.

Грациози полагает, что в это время происходили необыкновенно массовые, быстрые и мощные трансформации социальных, этнических и региональных структур в восточной части европейского континента, которые лучше всего обозначить как «распад цивилизации». Он объясняет действия вовлеченных в этот процесс политических сил как воплощение крайних государственнических и националистических проектов. Однако при этом историк отвергает понятие тоталитаризма как неисторичное, минимизирует значимость и оригинальность имперских перемен по сравнению с национальными и находит полезным бытовавшее в межвоенный период понятие «эра тираний»[31]. На мой взгляд, аргументы Грациози в последних трех пунктах совершенно неубедительны, однако здесь нет места для подробного обсуждения данного вопроса. Я даю только общую отсылку к большой теме войн и революций XX века, которая может, разумеется, дать повод для дальнейшего обсуждения.

Вопрос об отношениях между войной и революцией с особым акцентом на периодах их интенсивного взаимодействия выводит нас к более широкой проблематике. Ученые, занимающиеся исследованием этих вопросов, критически относятся к традиционным темам внутренних социальных корней революций; по их мнению, войны между государствами — наиболее явный знак того, что в общую картину должен быть привнесен межнациональный контекст. Более широкий геополитический подход подтверждает обоснованность такого взгляда. Ряд военных конфликтов, упомянутых выше в качестве мотивирующих факторов революций XVIII и XX веков, был лишь частью модерной европейской экспансии — долговременного процесса, который перекроил границы и оказал влияние на соседние регионы и по-разному повлиял на жизнь вовлеченных в него ведущих держав. На Западе и на Востоке, через Атлантику и на границе Евразии, интенсивное применение силы европейскими государствами оказывало прямое и непрямое воздействие на другие страны, сопровождаемое распространением и адаптацией культурных моделей. Завоевания в Америке положили начало поселениям колонистов, чье значение по отношению к центрам в метрополии непрерывно росло[32]. На востоке наиболее важной переменой была продолжающаяся модернизация Российской империи. Это находившееся в стадии становления государство, расположенное на скрещении различных сил как в геополитическом, так и цивилизационном смысле, основывалось на европейском опыте и инновациях (хотя действовало крайне непоследовательно) и приступило к собственной имперской экспансии во внутренние регионы Евразии. В конечном счете меняющее форму сочетание вестернизации и местной имперской модернизации привело к появлению трех различных социокультурных течений. Для одного из них первичным императивом было строительство империи — в этом его представители видели значение русской истории и главную цель в условиях тогдашнего соревнования между государствами. Другое течение выступало за политические и общественные реформы, сближавшие Россию с европейскими образцами модерности. И, наконец, существовала еще и третья традиция, связанная с революционной вестернизацией. Она опиралась на идеологические контркультуры западного происхождения, чтобы выработать стратегии для фронтальной атаки на существующий порядок. Это сочетание сил возникло на раздираемом конфликтами социальном фоне, способном либо сорвать планы всех сторон, либо смешать их самым непредсказуемым образом. Такова была внутренняя ситуация в Российской империи на пороге геополитических потрясений XX века. Как показывает этот пример, международное окружение страны, в которой происходят революционные трансформации, немаловажно, поскольку играет определенную роль в распространении идеологий.

Более широкий взгляд на транснациональные и в ключевых случаях глобальные сочетания сил поможет прояснить последний вопрос об объяснительных моделях. Концепции революции должны содержать более или менее эксплицитные предпосылки, касающиеся ее акторов. Широко распространена трактовка революционного субъекта как единого и даже — в самых амбициозных версиях — универсального. Так, «Манифест Коммунистический партии» предлагал рассматривать европейскую историю начиная с раннего Средневековья как смену господства двух макроисторических субъектов — буржуазии и пролетариата. Это, конечно, самая известная формулировка подобных взглядов, влияние которой вышло далеко за пределы движений, непосредственно вдохновлявшихся этим политическим посланием: идея буржуазной революции, хотя и сильно видоизмененная, принималась и теми, кто отвергал как мираж понятие пролетарской революции. Однако какие-то аналоги этой последней, похоже, предвидели даже некоторые из тех, кто отвергал марксистский классовый анализ. Трудно объяснить, как может сочетаться идеал «гражданского общества» и готовность увидеть его в самых несопоставимых с ним явлениях, если только не понимать этот термин как альтернативу тем надеждам, которые ранее возлагались на универсальный революционный субъект. Майкл Манн справедливо напомнил о нацистских корнях гражданского общества веймарской Германии, и это хороший антидот против всех подобных умопостроений[33].

Все рассмотренные выше эмпирические и концептуальные сдвиги — и особенно акцент на множественности факторов, сочетаниях исторических сил и сложном взаимодействии идеологии и власти — предполагают новый подход к вопросу об акторах революции. Силы и процессы, участвующие в создании революционной ситуации, ведут к возникновению неустойчивых коалиций. Здесь может показаться уместным предложенное Грамши понятие «исторический блок», хотя на самом деле этот термин предполагает более прочный альянс, нежели те, которые до сих пор возникали в условиях революций. Революционные преобразования приводятся в движение множеством коллективных акторов, элит и более широких групп, и их взаимоотношения представляют собой смесь конвергенции, соперничества и конфликтов. Если еще раз обратиться к примеру русской революции, то можно вспомнить, что на решающем этапе в ней действовали множество пересекающихся политических движений и социальных сил. Ключевым моментом для большевиков оказалось то, что им удалось стать во главе восстаний в городах и в армии — при частичной поддержке крестьян; гораздо хуже большевики справлялись с крестьянскими восстаниями, развивавшимися по собственной логике. Официальная идеология впоследствии преподносила это непростое сочетание городской и деревенской революций как нерушимый союз рабочих и крестьян. Но реальность была ближе к тому, что видный историк Советского Союза Андреа Грациози называет великой крестьянской войной, длившейся с 1918-го по 1933 год[34].

ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ ПОДХОД

Остается сказать несколько слов о цивилизационном подходе и его значении для сравнительного изучения революций. Связать эти рассуждения с приведенными выше легче всего через историческую аргументацию. Можно согласиться с тем, что революции — это особый класс тех явлений, которые называют «семейным сходством»[35], добавив при этом, что они представляют собой также и парадигматические структуры, задающие параметры более широкой области. Выше мы постоянно обращались к широко известным примерам революционных преобразований, которые более показательны для демонстрации основных законов, действующих в этой области, чем не столь значимые локальные эпизоды. Историки, изучающие революции, похоже, практически единодушны в отношении так называемых (и справедливо) «великих революций». Остаются, правда, некоторые сомнения в том, было ли восстание в Нидерландах в конце XVI века раннемодерным предвестием позднейших революций. Не совсем ясен и вопрос о революции в Англии XVII века. Но в последнем примере аргументы за включение этого события в число революций подкрепляются недавним исследованием, доказывающим, что «Славная революция» 1688 года была более радикальной, чем считалось прежде[36]. Что же касается американской, французской, русской и китайской революций, то по поводу их общей оценки споров не возникает. Мексиканская, кубинская, алжирская, турецкая и вьетнамская революции рассматриваются по-разному в зависимости от контекста, развертывания и влияния каждой из них, но все они, безусловно, считаются важными историческими уроками. Есть еще по крайней мере два отдельных, но показательных случая, отдаленных друг от друга в пространстве и времени: события 1868 года в Японии и 1979-го в Иране. И те и другие не соответствуют разработанным на западном материале стандартам, но в последнем случае ученые все же склоняются к названию «революция».

Внимание к парадигматическим и радикальным случаям характерно для цивилизационного подхода к революциям, предложенного Шмуэлем Эйзенштадтом. В своих первых работах по этому вопросу ученый трактовал революции как разновидность социальных трансформаций[37]. Однако затем он обратился к цивилизационному подходу и сосредоточил внимание на примерах, помогающих очертить широкое исследовательское поле. При чрезвычайном разнообразии акторов, событий и процессов, мешающих дать общее определение революции, имеет смысл остановиться на самых крупных и всеми признанных исторических типах революционных изменений, и в этом случае цивилизационный подход особенно эффективен. Главный исследовательский интерес Эйзенштадта лежал в области «великих революций», и, хотя он допускал некоторые разночтения в их списке (например, иногда исключал вьетнамскую и иранскую революции), все вышеупомянутые «опорные» случаи неизменно в нем присутствовали. Можно, однако, заметить, что Эйзенштадта гораздо больше привлекали демократические революции атлантического мира, чем коммунистические перевороты XX века, и это имело некоторые концептуальные последствия. Но уже сама по себе характеристика «великих революций» предполагает, по его мнению, следующее:

«[Это] отчетливые макрообщественные изменения, [при которых] смена политического режима сочетается с кристаллизацией новых космологий и онтологических понятий, а также с далеко идущими институциональными последствиями, то есть с новыми цивилизациями»[38].

Другими словами, революции есть ключевые эпизоды в формировании и институционализации «культурной и политической программы модерности»[39]. Последняя формулировка выглядит сомнительной, но ее легко скорректировать, если вникнуть в детали аргументации Эйзенштадта. Говорить о культурной и политической программе — значит использовать концептуальные инструменты прежней теоретической традиции, не годящейся для новой почвы, вспаханной цивилизационным анализом. Поэтому и на уровне культуры, и на уровне политики понимание цивилизации в работах Эйзенштадта лучше выражает понятие культурной и политической «проблематики». «Проблематика» — это констелляция тем, проблем и перспектив, открытая для различных и часто противоречивых интерпретаций. Она может выкристаллизоваться в сравнительно стабильные альтернативные структуры, и при этом в нее входят периферийные и спорные аспекты, способные в определенных обстоятельствах сыграть и более важные роли. Одним словом, «проблематика» указывает на качества неопределенности и креативности, в то время как функционалистское понятие «программы» отражает эти качества неадекватно.

С учетом этих терминологических поправок можно сказать, что «великие революции» представляют собой не столько реализацию — или очередное подтверждение — единого цивилизационного шаблона, сколько различные варианты развития некой общей, хотя и спорной «проблематики», определяемой такими культурными ориентирами, которые характеризуют модерность как новую цивилизацию и в то же время порождают идеологические конфликты, наиболее выпукло проявляющиеся в политической сфере.

Цивилизационный стержень модерности — это совокупность значений, ведущих к эпохальному рывку в человеческой автономии. Этот новый акцент на автономии неотделим, однако, от занимающих важное место в теории Эйзенштадта «антиномий модерности» (термин заимствован из философии и прежде использовался для характеристики расходящихся интерпретаций общих культурных предпосылок). Либеральная, социал-демократическая и тоталитарная версии политической модерности — варианты подобного сущностного расхождения, а их меняющиеся конфигурации получают отражение в траекториях модерных революций. Вместе с тем революции — и в особенности великие — хотя и разворачиваются в различных контекстах и на разных исторических перекрестках, могут тем не менее рассматриваться как наглядное проявление макроисторической тенденции. Опыт более ранних революций, по-разному интерпретированный и в большей или меньшей степени мифологизированный, вливается в теорию и практику более поздних. Разнородная, спорная, но все же отчетливая революционная традиция — неотъемлемая составная часть современной истории, и вопрос о нереволюционных путях развития следует рассматривать именно в таком контексте. Периоды реформирования, стремительного или постепенного, повторяются в модерном мире снова и снова, и происходит это во все более глобальных условиях, отмеченных революционными прорывами. Предложенная Эйзенштадтом концепция «великих революций» как моментов кристаллизации новой цивилизации выглядит вполне убедительной.

Чтобы показать значение кратко охарактеризованного здесь цивилизационного подхода, сделаем несколько замечаний на темы, затронутые в первых двух разделах нашей работы. Совершенно очевидно, что данный подход предполагает релятивизизацию различий между внутренними и внешними факторами, ведущими к революционным потрясениям. Цивилизационный контекст революции, по определению, многонационален и отмечен соперничеством между государствами. Иначе говоря, здесь всегда играют роль геополитические и геокультурные процессы, и именно с помощью сравнительно-исторического анализа можно оценить влияние этих процессов на кризисы и конфликты внутри находящихся в центре событий обществ. Как отмечалось по разным поводам выше, «великие революции» происходили в основном в расширявшемся европейском мире, а также в кризисных зонах, возникавших в результате его столкновений с другими цивилизациями. Особенно существенно было влияние европейского мира на Восточную Азию, имевшее совершенно разные последствия для Китая и Японии. Если рассмотреть примерно двухсотлетний период (одна из возможных периодизаций начинается с революционной вспышки в Америке в 1776 году и кончается исчезновением маоизма в 1976-м), то становится очевидна нарастающая роль международной расстановки сил в осуществлении революций. Эти обстоятельства были, безусловно, важнее для российской или китайской, чем для североамериканской или французской революций. Не столь очевидно, что это относится также и к исходам революций. Американская революция подготовила почву для беспрецедентного геополитического сдвига[40]. Во второй половине XX века временами казалось возможным, что русская революция закончится таким же или еще более судьбоносным сдвигом, но финал «холодной войны» положил конец этим ожиданиям. Долговременные последствия китайской революции в геополитическом и геоэкономическом отношениях до сих остаются неясными.

«Великие революции» — это особые и важные вехи на путях в модерность[41]. В качестве таковых они представляют собой реакции на формирующие современный мир долговременные процессы и неразрывно с ними связаны. Чтобы избежать терминологической путаницы, было бы точнее называть эти явления не революциями, а трансформациями, но понятия промышленных, демократических и научных революций уже настолько глубоко укоренились в сознании, что разделить эти термины, по-видимому, невозможно. В любом случае революции, с полным основанием так названные, и прежде всего те, которые рассматриваются в работе Эйзенштадта, образуют отдельный класс важнейших социально-исторических явлений, и их современная переоценка способствует корректировке некоторых привычных, но односторонних или вредных положений. Революции, в которых новые концепции мироустройства и человеческого существования сочетаются с институциональными мутациями, относятся к сферам и политического, и социального: их мишенью всегда является политический центр, но их влияние не ограничивается политической сферой — последствия затрагивают весь социальный уклад. Сложное взаимодействие элиты и широких социальных движений, хотя и варьируется от случая к случаю, обычно столь велико, что стирает различие между социальной революцией и «революцией сверху». Но поскольку в конечном счете всегда «все решает политика» (как сказал свергнутый революцией китайский император), то все революции — это «революции сверху». Все «великие революции» приводились в движение острыми конфликтами и влекли за собой драматические перемены. Однако их история показывает также, что насилие — не просто повторяющийся исторический факт. Оно входит в культурные контексты, и каждая революция изобретает собственные исторические формы насилия.

Разнообразие революций, таким образом, следует рассматривать в более широкой перспективе. Идея множественности модерностей предполагает и определяет понятие модерности как цивилизации. Как отмечалось выше, возможные варианты заключены в ключевой «проблематике», определяющей ту или иную модерную культуру, но конкретное выражение этой «проблематики» зависит от исторических факторов. Различные пути развития и ипостаси модерности затрагивают все уровни и компоненты «проблематики», включая революционные преобразования. Революции, оказавшие цивилизационное воздействие на мир, были прежде всего продуктами европейского комплекса, как называет это Эйзенштадт[42], однако ученый причисляет к данной категории также китайскую, а иногда и вьетнамскую революции, мимоходом упоминая об их конфуцианской основе[43]. Здесь, таким образом, поднимается вопрос о долговременных, премодерных истоках революции. Сравнительный анализ Эйзенштадта в этой области основан на понятии «осевых цивилизаций», которого в данной работе я не имею возможности подробно обсуждать. Достаточно сказать, что «осевой» аспект цивилизационных структур имеет отношение к новым интерпретациям исторически сложившегося порядка, которые способствуют дистанцированию от заданной реальности и поиску разного рода альтернатив, от политических реформ до религиозного спасения. Традиции этого типа восходят к культурным трансформациям, происходившим в первом тысячелетии до нашей эры, и одним из главных отличительных критериев, позволяющих их классифицировать, является значение, которое придавалось тогда в политической сфере действию, с одной стороны, и «воспитанию», с другой.

Эйзенштадт утверждает, что общим для греческой и китайской версий «осевого» скачка был акцент на политическом аспекте, хотя и с очень разными интенциями и коннотациями. В случае Китая он предлагает рассматривать политическую доминанту в свете конфуцианской традиции. Что касается Запада, то здесь все сложнее. Греческие источники политической мысли вошли в европейские традиции через сложное взаимодействие с христианством. Кроме того, картина осложняется еще одной линией культурной преемственности: Эйзенштадт подчеркивает роль христианских ересей в формировании и чаяний революций, и революционной образности. Неортодоксальные учения, считает он, были важной чертой «осевых цивилизаций», и особенно мощная волна ересей в христианстве явилась одной из причин того, что именно Европа прошла через уникальную историю революционных изменений. С точки зрения Эйзенштадта, дело здесь в общей структурной характеристике ересей, а не в деталях отдельных доктрин: ереси так или иначе преобразуются в мечту о радикально новом порядке. Нужно, однако, заметить, что один из аспектов этой генеалогии не получил у Эйзенштадта должного внимания. Книга, о которой мы говорим[44], гораздо реже, чем прежние работы ученого, обращается к гностическим источникам, и такая осторожность вполне обоснована. Исследования гностицизма выявили сложность и разнообразие соответствующих религиозных течений, и их позднейшее влияние оказалось весьма противоречивой темой, не в последнюю очередь благодаря попытке Ганса Блуменберга показать, что модерность, включая ее революционные версии, можно рассматривать как преодоление гностических тенденций в религии и культуре позднего Средневековья[45].

Все эти замечания о древнем происхождении модерной революционной традиции следует воспринимать как всего лишь гипотезы, требующие более детальной сравнительно-исторической разработки. Однако даже на этой предварительной стадии они свидетельствуют, что цивилизационный подход открывает перед историками новые горизонты.

В заключение я попробую кратко наметить ряд вопросов, оставшихся нерешенными в работах Эйзенштадта. Если цивилизационные поиски революционных традиций восходят к «осевым» истокам, то сравнительный анализ революционных процессов предполагает их осмысление в рамках теории множественных модерностей. Эйзенштадт ссылался на опыт Северной и Южной Америки как на первый пример множественных модерностей, указывая, что две произошедшие в XVI веке реформации — протестантская и католическая — создали в атлантическом регионе новый цивилизационный потенциал и задали два вектора движения к модерности. Североамериканский опыт должным образом вписывается в его типологию «великих революций», но по-прежнему неясно, насколько эта теория подходит для событий в Латинской Америке. Ясно, что они не принадлежат к тому же классу явлений, что «великие революции» Северного полушария, однако и они могут оказаться полезны для сравнительно-исторического исследования, поскольку здесь известные тенденции приобретают иногда необыкновенную протяженность во времени. Так, мексиканская революция демонстрирует, с одной стороны, крайний случай того, как национальное и политическое единство рухнуло под напором многочисленных и разнообразных, но по преимуществу сельских движений, а затем возродилось, превратив революцию в миф, положенный в основание развивающегося государства. Если мы усомнимся в революционном характере войн за независимость, то можно припомнить четыре случая, которые обычно приводят в качестве примеров больших революций: мексиканскую (1910—1920 и далее), боливийскую (1952), кубинскую (1959 и далее) и никарагуанскую (1972—1979). С другой стороны, как показал Пьер Вэсьер[46], эти революции, как и другие, менее убедительные, примеры, должны изучаться в соотношении с типично латиноамериканской традицией авторитарной власти (часто откровенных диктатур), известной как caudilloismo[47]. Наиболее полное смешение двух этих течений произошло на Кубе, которую следует рассматривать как атипичный случай латиноамериканского комплекса из-за ее сравнительно позднего освобождения от испанского колониального правления и весьма ограниченного характера последовавшей за этим независимости. В трех других упомянутых выше примерах «каудильская» альтернатива была — по самым разным причинам — остановлена или отвергнута. На Кубе же она приняла уникальную «советскую» форму. Другие коммунистические режимы на долгий или краткий срок превращались из партийных государств в диктатуры, но на Кубе харизматичный диктатор, не вышедший из партийных рядов, подчинил партию своему личному видению ее программы. В результате получилась не «великая революция» в том смысле, как ее трактует Эйзенштадт, а нечто, наспех мифологизированное и превращенное в новую главу истории коммунизма («революция в революции»)[48].

Другой ключевой вопрос касается претендующих на революционность фашистских движений и режимов. Здесь Эйзенштадт делает два замечания, которые нуждаются в дальнейшей разработке. Во-первых, фашистские проекты сумели противопоставить присущие западным традициям «частные» и «специфичные» элементы «универсальным», при этом сильно гиперболизировав и радикализировав первые[49]. Этот анализ связан с уже ставшей классической давней работой Аурела Колнаи, в которой национал-социализм был представлен как «война с Западом»[50]. Однако война с Западом — это еще и война внутри Запада. Во-вторых, Эйзенштадт считает, что фашистские проекты могли с определенными поправками адаптировать якобинскую составляющую политической модерности.

Наконец, остается еще вопрос об исламских революциях. Здесь замечания, сделанные Эйзенштадтом в его последних трудах, не выходят за рамки простых наблюдений. С одной стороны, он постоянно упоминает в качестве убедительного примера подлинной премодерной революции «аббасидскую революцию» VIII века, изменившую природу раннего исламского халифата[51]. Но, с другой стороны, краткий экскурс в исламскую цивилизацию заставляет вспомнить о трактовке сектантско-новаторской традиции в сочинениях Ибн-Хальдуна. Остается неясно, прибавляет ли это что-либо к пониманию специфики революционной традиции, — еще одна интересная тема, ожидающая более развернутого цивилизационного анализа.

Перевод с английского Андрея Степанова

[1] См. прекрасное исследование, где убедительно продемонстрирован онирический по сути характер революционной образности, связанной с Эрнесто Че Геварой: Koenen G. Traumpfade der Weltrevolution. Das Guevara-Projekt. Köln: Kiepenheuer & Witsch, 2008.

[2] Berman H. Law and Revolution. The Formation of the Western Legal Tradition. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1983.

[3] Furet F. La révolution: 1770—1880. Paris: Hachette, 1988.

[4] Fairbank J.K. The Great Chinese Revolution 1800—1985. New York: Harper, 1986.

[5] См., например: Trimberger E. Revolutions from Above: Military Bureaucrats and Development in Japan, Turkey Egypt and Peru. Livingston, NJ: Transaction Books, 1978. Автор этой монографии прямо указывает на то, что стремится дополнить труд Теды Скочпол о государствах и социальных революциях: Skocpol T. Statesand Social Revolutions. A Comparative Analysis of France, Russia and China. Cambridge: Cambridge University Press, 1979.

[6] Huber T. The Revolutionary Origins of Modern Japan. Stanford, CA: Stanford University Press, 1981.

[7] Eisenstadt S.N. Fundamentalism, Sectarianism and Revolution. The Jacobin Dimension of Modernity. Cambridge: Cambridge University Press, 1999.

[8] Therborn G. Foreword // Foran J., Lane D., Zivkovic A. (Еds.). Revolution in the Making of the Modern World. London: Routledge, 2008. P. XIV—XVII (цит. р. XVI).

[9] См., например: Rosenberg A. Geschichte des Bolschewismus. Frankfurt а. M.: Europäische Verlagsanstalt, 1962.

[10] Malia M. Comprendre la révolution russe. Paris: Seuil, 1980.

[11] «Есть прогрессы [продвижения], но нет [одного] прогресса» (нем.).

[12] Просто-напросто (фр.).

[13] Moore B. Social Origins of Dictatorship and Democracy. Lord and Peasant in the Making of the Modern World. Boston, MA: Beacon Press, 1967.

[14] Skocpol T. States and Social Revolutions…

[15] Goodwin J. State-Centered Approaches to Social Revolutions: Strengths and Limitations of a Theoretical Tradition // Foran J. (Ed.). Theorizing Revolutions. London: Routledge, 1997. P. 11—37 (цит. на p. 12—13).

[16] Furet F. Interpreting the French Revolution. Cambridge: Cambridge University Press, 1981.

[17] Наиболее системную версию этой аргументации см.: Malia M. The SovietTragedy. A History of Socialism in Russia, 1917—1991. New York: Free Press, 1995.

[18] Arjomand S.A. The Turban for the Crown. The Islamic Revolution in Iran. Oxford: Oxford University Press, 1989.

[19] Skocpol T. Rentier State and Shia Islam in the Iranian Revolution // Theory and Society. 1982. № 2(3). P. 256—283.

[20] Здесь мы, в отличие от Вебера, включаем в понятие «идеи» идеологии в широком смысле как всеобъемлющие интерпретативные рамки.

[21] См., например: Pye L. Asian Power and Politics. The Cultural Dimensions ofAuthority. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1988.

[22] Lefort C. L’invention démocratique. Les limites de la domination totalitaire. Paris: Fayard, 1994.

[23] Если первый подход опирается на советский опыт и его революционные истоки, то locus classicus второго — это труд Рональда Сайма об эволюции, разрушившей Римскую республику, см.: Syme R. The Roman Revolution. Oxford: Oxford University Press, 2002.

[24] Отношения между культурой и властью оказываются разными в рамках всемирных религий, внутри более узких традиций, в империях и кластерах городов-государств.

[25] При отсутствии доказательства в пользу противного (лат.).

[26] Aldanov M. Deux révolutions: La révolution française et la révolution russe. Paris: Imprimerie Union, 1921.

[27] Теодор Дрейпер глубоко исследовал эти геополитические аспекты Американской революции, но его работа не была должным образом включена в исторический исследовательский мейнстрим. См.: Draper T. A Struggle for Power: The American Revolution. New York: Vintage Books, 1997.

[28] Крымская война была «половинчатым» исключением, которое подтверждает правила.

[29] Из последних работ см. об этом: Lieven D. Towards the Flame. Empire, War and the End of Tsarist Russia. London: Allen Lane, 2015. (См. рецензию на книгу в этом номере «НЗ». — Примеч. ред.)

[30] Graziosi A. Guerra e rivoluzione in Europa, 1905—1956. Bologna: Mulino, 2001.

[31] Halévy E. L’ère des tyrannies. Études sur le socialisme et la guerre. Paris: Gallimard, 1990.

[32] В случае Латинской Америки войны за независимость в начале XIX века были инициированы не этим процессом, а временным коллапсом испанского имперского центра под влиянием наполеоновских войн.

[33] Mann M. Fascists. Cambridge: Cambridge University Press, 2004; см. также: Riley D. The Civic Foundations of Fascism in Europe: Italy Spain and Romania, 1870—1945. Baltimore, MD: Johns Hopkins University Press, 2010.

[34] Graziosi A. The Great Soviet Peasant War. Bolsheviks and Peasants, 1917—1933. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1997.

[35] Kumar K. The Future of Revolution: Imitation or Innovation // Foran J., Lane D., Zivkovic A. (Еds.). Op. cit. P. 222—236.

[36] Pincus S. 1688: The First Modern Revolution. New Haven, CT; London: Yale University Press, 2009.

[37] Eisenstadt S.N. Revolution and the Transformation of Societies. A Comparative Study of Civilizations. New York: Free Press, 1978.

[38] Idem. The Great Revolutions and the Civilizations of Modernity. Leiden; Boston, MA: Brill, 2006. P. 4. Данная книга является во многом неоконченной работой, отдельные главы которой проработаны в разной степени. Однако она открывает новую фазу исключительно амбициозного исследовательского проекта Эйзенштадта и дает очень богатый набор тем для дальнейшего обсуждения.

[39] Ibid.

[40] Такая трактовка особенно убедительна, если рассматривать в качестве финального эпизода революции гражданскую войну 1861—1865 годов, как это делают некоторые историки.

[41] Ср. впервые использованное множественное число — «пути» — в заглавии работы: Nelson B. On the Roads to Modernity. Conscience, Science and Civilizations. Lanham, MD: Lexington Books, 2011.

[42] Eisenstadt S.N. The Great Revolutions and the Civilizations of Modernity. P. 4. В данном контексте речь идет о России и обеих Америках.

[43] Есть все основания сомневаться в возможности включения вьетнамской революции 1945—1946 годов в число «великих». Ее влияние было совсем не таким, какое принято ассоциировать с последними. Однако нет сомнений, что это был отчетливо выделенный и важный эпизод, до сих пор недостаточно изученный в сравнительно-историческом плане. Вьетнамская революция — первая совершенно независимая и в конечном счете успешная попытка захвата власти коммунистами после 1917 года. В результате конфликта и очень краткого сосуществования соперничающих колониализмов, французского и японского, в условиях особого властного вакуума было создано новое государство. Более того, это было первое успешное смешение коммунизма и национализма и, возможно, самое долговечное из всех союзов такого рода (ср. алжирскую революцию, которая многократно доказывала свою неспособность достичь такого рода слияния).

[44] Eisenstadt S.N. The Great Revolutions and the Civilizations of Modernity.

[45] Blumenberg H. The Legitimacy of the Modern Age. Boston, MA: MIT Press, 1985.

[46] Vayssière P. Les révolutions d’Amerique latine. Paris: Seuil, 2002.

[47] Вождизм (исп.).

[48] Гаитянская революция конца XVIII века была совершенно особым случаем, и ее едва ли можно поставить в один ряд с латиноамериканскими. Если принять во внимание ее влияние на социальные структуры, то, возможно, прав Юрген Остерхаммель, который описывает ее как самую радикальную революцию всех времен. Но в плане идеологии она во многом следовала за Французской революцией. См.: Osterhammel J. Die Verwandlung der Welt. Eine Geschichte des19. Jahrhunderts. München: C.H. Beck, 2011.

[49] Eisenstadt S.N. The Great Revolutions and the Civilizations of Modernity. P. 210.

[50] Kolnai A. The War Against the West. London: Victor Gollancz, 1938; заметим, что нет признаков того, что Эйзенштадт прямо опирался на эту работу.

[51] Eisenstadt S.N. The Great Revolutions and the Civilizations of Modernity. P. 13, 80.

Этим летом Татарстан был официально отмечен на Гастрономической карте России. Удивительное погружение в традиции стало возможным благодаря наличию в Казани и окрестностях национальных комплексов и деревень, где можно не только попробовать татарские блюда, но и узнать историю возникновения и рецепты этих блюд.

Первые ассоциации, приходящие на ум, при упоминании татарской национальной кулинарии, наверняка связаны с национальной сладостью «чак-чак» или пирожком треугольной формы «эчпочмак». На деле же, кухня народов Татарстана не ограничивается несколькими блюдами. В свое время, заслуженный повар Республики Татарстан Юнус Ахметзянович Ахметзянов выпустил несколько кулинарных книг, в которых он описал сотни рецептов татарских блюд, среди которых присутствуют древнейшие народные и новые, разработанные автором. Имя Юнуса Ахметзянова можно встретить на доске почета, которая размещена на стене Дома татарской кулинарии, в самом центре Казани на пешеходной улице Баумана.

В данной статье мы приведем краткий экскурс по гастрономическим достояниям Татарстана, расскажем интересные факты и дадим понять, что обязательно стоит попробовать, находясь в Татарстане: крае 1001 удовольствия.

Как и во всех кухнях мира, в Татарстане есть свои уникальные местные закуски, подаваемые к столу, но самым необычным дополнением можно назвать кисломолочный напиток катык, который обладает целебными свойствами и улучшает пищеварение.

Напиток производится из натурального молока путем его сквашивания специальными бактериальными культурами. В готовом виде имеет полугустую консистенцию, его можно употреблять отдельно или добавлять к другим блюдам в качестве соуса. В 1833 году, проезжая через Казанскую губернию по Сибирскому тракту, А.С. Пушкин сделал остановку в местной деревне Ширданы, где его угостили этим напитком. Продукт настолько понравился писателю, что он отметил его в одном из своих произведений.

Известной национальной закуской и популярным сувениром является колбаса из вяленой конины казылык.

Это настоящий деликатес, который не просто украшает застолье, но и говорит о высоком социальном статусе хозяина. Приготовить казылык можно и в домашних условиях. Для этого понадобится конское мясо и конский жир, соль и перец по вкусу, а также натуральная оболочка для наполнения ингредиентами. После вяления продукт хранится и не теряет вкусовых качеств от нескольких месяцев до полугода. Ароматную и богатую полезными свойствами колбасу можно подавать в качестве нарезки к праздничному столу, приносить в гости как подарок и даже включать в диетический рацион.

Нередко к татарскому застолью подают вяленого гуся — традиционное блюдо тюркских народов.

Обычай вяления гусей произошел от необходимости в весенний период спасать от порчи тушки, оставшиеся после зимы. При минусовой температуре мясо держали в замороженном виде, а с наступлением солнечных дней, солили оставшиеся припасы. Мясо гуся обычно подают в качестве нарезки или добавляют в разные блюда, к примеру в омлет или салат, а еще на основе вяленой гусятины готовят ароматный суп с лапшой.

Суп-лапша в татарской кулинарии также имеет национальный оттенок и называется токмач.

Лапшу для супа готовят по особой технологии: тесто раскатывают тонким слоем и затем нарезают вручную, отмеряя ширину на глаз. По традиции, приготовление супа токмач является одним из испытаний для будущей невесты: чем тоньше и качественнее получится лапша, тем больше шансов у невесты завоевать расположение сватов. Умение хорошо готовить токмач говорит о подготовленности невесты к семейной жизни.

Большой популярностью в татарской кулинарии обладают пироги. Мучные изделия здесь запекают в печи, духовке или жарят в масле. Чаще всего можно встретить пироги с мясной начинкой, что обусловлено привычным рационом питания предков современных татар. С развитием сельского хозяйства в рацион также вошел картофель, который стали добавлять в эчпочмак, зур балеш и другую выпечку, благодаря чему пироги стали полноценными вторыми блюдами в традиционной татарской кухне.

Эчпочмак — гастрономическая визитная карточка Республики Татарстан, представляет собой выпечку треугольной формы («эч» с тат. — три, «почмак» — угол).

История эчпочмака уходит своими корнями в глубь веков, когда кочевые народы тюркских племен передвигались с одной территории на другую на лошадях. Лошади служили средством передвижения и нередко становились едой кочевников. Из мяса конины готовились различные блюда, его добавляли и в эчпочмаки, но чаще для их приготовления шло мясо баранины. Традиционно в центре треугольника оставляли отверстие, в которое заливался бульон, превращая выпечку в полноценное горячее питание.

Зур балеш (дословно с татарского «большой пирог») — традиционное татарское блюдо, которое отлично подойдет для семейного или дружеского застолья.

В состав теста, как правило, входит сметана, а начинка состоит из картофеля и мяса баранины, говядины, гуся или утки. Пирог запекается в печи или духовке на протяжении четырех часов, в готовом виде получается высоким, пышным и рассыпчатым. Верхняя часть делится между всеми поровну, а начинку кушают при помощи приборов.

Десертным пирогом считается губадия. Это одно из главных угощений на больших торжествах, в котором продукты, гармонично сочетающиеся по вкусу, не смешиваются, а укладываются слоями.

В состав начинки обычно входит корт (топленый творог), отварной рассыпчатый рис, рубленное яйцо и распаренный изюм. Традиционно, блюдо подается к свадебному столу. Существует вариант приготовления мясной губадии, которая может послужить полноценным вторым блюдом.

Отдельное место в организации татарских застолий занимают чайные традиции. В татарских семьях принято пить много чая и щедро угощать дорогих и любимых гостей. К чаю подают целый набор, в который входят: лимон, пастила, курага и сухофрукты, а разбавляют чай, как правило, молоком. Безусловно, ни одно чаепитие не обходится без национальных сладких угощений.

Фаворитом среди десертов является самое популярное угощение в Татарстане и отличный сувенир — чак-чак. По легенде, хан Булгарии, решив женить своего единственного сына, приказал приготовить блюдо, которое будет удивлять всех простотой приготовления, долго не портиться и не терять своих вкусовых качеств, оставаться полезным и питательным, украшать любое торжество как символ и олицетворение всего народа Волжской Булгарии. Так и появился чак-чак, приготовленный из муки, яиц и меда. И стало это блюдо олицетворением сладкой семейной жизни, в которой муж с женой живут неразлучно, словно горошины в чак-чаке, жизнь их красивая и богатая, как золотой мед, а речи сладкие, как само угощение.

Еще один необычный и очень вкусный татарский десерт — талкыш калеве. Блюдо, родом из восточных стран, приобрело известность в татарской культуре в лишь в конце в ХХ века, но сейчас является вторым по популярности сладким сувенирным угощением после чак-чака.

По технологии приготовления это лакомство напоминает сладкую вату, но в отличие от ваты, готовится из натурального меда. Процесс приготовления довольно сложный: путем жарки на сковороде готовится медовая масса, которая затем раскатывается до тонких нитей и формируется в пирамидки. Блюдо всегда производится вручную и служит прекрасным угощением и украшением торжественного застолья.

Рестораны и бары, кафе и столовые, местные супермаркеты — практически в каждом заведении Татарстана можно найти что-нибудь из традиционной кулинарии. К тому же Казань все чаще радует своих гостей и жителей гастрономическими фестивалями, в которых принимают участие городские и республиканские предприятия общественного питания. Некоторые из фестивалей уже прочно заняли свое место в ежегодном календаре мероприятий и могут похвастаться высокой посещаемостью.

С февраля 2017 г. по настоящее время Российский центр науки и культуры в г.Ханое (РЦНК) участвует в подготовке делегации от вьетнамской стороны для участия в XIX Всемирном фестивале молодёжи и студентов в г.Сочи (ВФМС). Организацией, курирующей вопросы по направлению делегатов от Вьетнама на Фестиваль, является Союз коммунистической молодёжи им. Хо Ши Мина.

Так, на протяжении всего указанного периода РЦНК оказывал содействие вьетнамской стороне, а именно по взаимодействию с консульским отделом по визовой поддержке; оперативном предоставлении информации по наполнению программы Фестиваля, основных площадках мероприятия; порядке регистрации в системе учёта участников ВФМС.

Одним из основных мероприятий этой работы стал подготовленный сотрудниками РЦНК экспресс-курс по русскому языку для вьетнамских участников Фестиваля. В период с 11 по 13 октября прошли занятия по русскому языку, которые вели сотрудники Российского центра – преподаватели русского языка как иностранного, благодаря которым слушатели курсов смогли освоить лексический минимум, необходимый для общения с русскоговорящими участниками Фестиваля, а также познакомиться с основами разговорной русской речи. Помимо этого, РЦНК подготовил и перевёл на вьетнамский язык рекомендации для участников ВФМС по поведенческой культуре на территории Российской Федерации, предоставил страноведческую информацию «Москва – столица России, город Сочи – столица курортного Юга».

Вьетнам изучит российский опыт эффективного применения волокнистых минералов.

В Минпромторге России состоялась встреча с представителями Социалистической Республики Вьетнам по обмену опытом эффективного применения минерала хризотила и материалов на его основе.

Рабочую встречу открыл статс-секретарь – заместитель Министра промышленности и торговли Российской Федерации Виктор Евтухов, с докладами выступили представители Минздрава России и Минэкономразвития России.

Ранее рядом ведомств Вьетнама прорабатывался вопрос введения ограничений на использование и импорт хризотила с 2020 года. В результате отгрузки этого природного минерала поставки из России во Вьетнам прекратились с мая 2017 года.

«Сегодняшний визит делегации из Вьетнама стал логическим продолжением консультаций на 20-м заседании Российско-Вьетнамской Межправительственной комиссии по торгово-экономическому и научно-техническому сотрудничеству, в ходе которых российская делегация предоставила аргументы безопасного использования хризотила и пригласила вьетнамских компетентных лиц к совместному изучению вопроса», - отметил Виктор Евтухов.

По его словам, Российская Федерация является не только крупнейшим экспортером хризотила, но также и его потребителем. В России действует 20 хризотилцементных предприятий, продукция которых успешно реализуется на внутреннем рынке.

В ходе своего визита члены вьетнамской делегации также посетили в Москве Научно-исследовательский институт медицины труда имени академика Н.Ф. Измерова – главный научный и методический центр нашей страны по комплексному изучению влияния производственно-профессиональных факторов на здоровье работающих. В программе запланировано посещение одного из крупнейших в мире горно-перерабатывающих предприятий по добыче хризотилового асбеста – АО «Оренбургские минералы» (г. Ясный Оренбургской область). Кроме него в Российской Федерации действуют еще 2 горно-обогатительных комбината, производящих хризотил: АО «Ураласбест» (г. Асбест, Свердловская область) и АО «Тываасбест» (г. Ак-Довурак, Республика Тыва).

«Программа поездки позволит вьетнамской делегации наглядно изучить все возможные стороны интересующего вопроса и наладить конструктивный диалог между нашими странами по воздействию хризотила на здоровье человека и окружающую среду, и в дальнейшем принять взвешенное и обоснованное решение об использовании хризотила во Вьетнаме. Мы уверены, что использование хризотила абсолютно безопасно, и организуемая нами поездка сможет убедить в этом наших вьетнамских коллег», - заключил Виктор Евтухов.

Справочно:

Асбест - торговое название группы волокнистых минералов — амфиболов и хризотила. Несмотря на схожие свойства, эти разновидности асбеста имеют абсолютно разный химический состав и минералогическую структуру.

Впервые вопрос о влиянии асбеста на здоровье человека был рассмотрен в рамках Международной организации труда (далее - МОТ). Ссылаясь на результаты многочисленных исследований, 24 июня 1986 г. 72-я сессия Генеральной конференции МОТ выпустила Конвенцию № 162 «Об охране труда при использовании асбеста», в соответствии с которой оборот асбеста амфиболовой группы был запрещен. Вместе с тем по хризотиловому асбесту были даны лишь рекомендации по контролю за его использованием.

Федеральным законом от 08 апреля 2000 г № 50-ФЗ Российская Федерация ратифицировала Конвенцию № 162 МОТ «Об охране труда при использовании асбеста» (Конвенция № 162)».

В 2005 году Еврокомиссия распространила результаты полученных исследований, касающихся асбестов амфиболовой группы, на хризотил и классифицировала обе группы асбеста в качестве канцерогена первой категории, тем самым наложив запрет на оборот данных минералов на всей территории Европейского Союза.

На 60-ой сессии Всемирной ассамблеи здравоохранения Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) в 2007 году было принято заявление («Здоровье работающих: глобальный план действий»), согласно которому государства должны обеспечивать дифференцированный подход к регулированию различных форм асбеста.

В Российской Федерации действуют 3 горно-обогатительных комбината, производящих хризотил: АО «Ураласбест» (г. Асбест, Свердловская область), АО «Оренбургские минералы» (г. Ясный, Оренбургская область), АО «Тываасбест» (г. Ак-Довурак, Республика Тыва).

Суммарное производство хризотила в России около 1 млн. тонн в год. Кроме хризотила горно-обогатительные комбинаты выпускают нерудные строительные материалы в объеме 5 млн. м3 в год.

Хризотил служит сырьевым компонентом для производства хризотилцементных и асботехнических изделий. В России производится около 1000 наименований хризотилсодержащей продукции: хризотилцементные (асбестоцементные) волнистые и плоские листы, трубы, фасадные плиты, асбокартон, фрикционные, уплотнительные, теплоизоляционные и другие изделия. Вышеперечисленная продукция производится на 20 хризотилцементных предприятиях.

В 2016 году Вьетнам являлся 4 страной в мире по объемам российского экспорта хризотила, имеет развитую промышленность по производству хризотилцементных строительных материалов.

Месторождения по добыче амфиболов в России закрыты, и их использование запрещено с 1999 года.

Глава МЧС России Владимир Пучков направил телеграмму Начальнику Канцелярии Государственного комитета по поиску и спасению Социалистической Республики Вьетнам господину Чыонг Дык Нгиа в связи с разрушительным наводнением, в которой выразил соболезнование в связи с большим количеством погибших и раненых из-за обрушившегося на республику разрушительного наводнения: «Мы разделяем Ваше горе и скорбим вместе с семьями погибших и раненых».

Министр также предложил пострадавшей стране помощь.

«Сообщите нам, если силы и средства МЧС России могут оказаться полезными Социалистической Республике Вьетнам в деле борьбы с природной стихией», - говорится в документе.

Ранее Национальный координационный комитет по борьбе с последствиями стихийных бедствий Вьетнама сообщил, что, по меньшей мере, 40 человек погибли и еще 22 числятся пропавшими без вести в результате паводка, вызванного непрекращающимися с конца прошлой недели ливнями в ряде провинций северной и центральной частей Вьетнама.

В наибольшей степени от наводнения пострадали центральные провинции Тханьхоа и Нгеан, а также Шонла, Хоабинь и Йенбай на севере страны. Там затоплены и разрушены оползнями более 1,2 тыс. жилых домов, парализовано автомобильное сообщение. Тысячи местных жителей были вынуждены покинуть свои жилища, спасаясь от паводка.

Лязг танковых траков, угар дизельного выхлопа и отрывистые выкрики приказов на английском — под аккомпанемент воплей Восточной Европы о "русской угрозе" учений "Запад-2017" США привезли еще больше танков в Польшу и Прибалтику. Сделано все хитро: туда переброшена вторая бронетанковая бригада, которая должна была сменить третью.

Однако ротация вышла однобокой — из Польши и соседних стран вывезут только солдат третьей бригады, оставив все "железо". А это ни много ни мало — около сотни танков M1A1 Abrams, тяжелые самоходки M109 Paladin и 144 БМП Bradley. С приездом второй бригады со своим комплектом техники этого добра там стало примерно в два раза больше. О том, как новый расклад повлияет на баланс сил в регионе, и могут ли американские танки представлять угрозу для России — в материале РИА Новости.

"Абрамсы" в рукаве

Мошенническую выходку с "размножением" танков в Польше и Прибалтике США эффектно прикрыли "Основополагающим актом НАТО-Россия", подписанным еще в 1997 году. В ответ на претензии Минобороны России американцы теперь вполне могут развести руками и удивленно заявить: "В чем дело, сэр? Договор не нарушен, личный состав меняем, а танки… ну что танки? Не возить же их туда-сюда. Без экипажей это мертвое железо, никакой угрозы. Будьте спокойны, сэр".

Однако российское оборонное ведомство такие отговорки со стороны Запада, очевидно, уже не воспримет. На Знаменке 19 считают, что в Польше и соседних странах "окопалась" тяжелая механизированная дивизия, которую можно за два часа укомплектовать личным составом с американской базы Рамштайн в Германии и двинуть в наступление.

Похоже, так оно и есть: американцы взялись за старое и вернулись к своей излюбленной тактике, до блеска отполированной в годы холодной войны.

"Стратегия двойного базирования отработана США еще в холодную войну, — рассказал РИА Новости главный редактор журнала "Арсенал Отечества" полковник Виктор Мураховский. — На ежегодных учениях REFORGER они учились в считанные дни разворачивать войска в Западной Германии, где у них хранились комплекты техники. Людей доставляли авиацией. Через две недели в порты Великобритании, Бельгии, Голландии и ФРГ прибывал второй эшелон — с континентальной части США морем перебрасывались соединения уже вместе с техникой".

В Минобороны не сомневаются, что прибалты и поляки умышленно подняли информационный вой об "угрозе", исходящей от российско-белорусских учений "Запад-2107" и "русском вторжении", которое "вот-вот начнется". Хотели тем самым прикрыть переброску танковой армады Пентагона. "Так кто же готовит агрессию?" — задается риторическим вопросом официальный представитель Минобороны генерал-майор Игорь Конашенков.

Танков много не бывает

Напомним, третью бронетанковую бригаду США разместили в Польше в рамках операции "Атлантическая решимость". На вооружении мощного механизированного соединения стоят 87 основных боевых танков США M1A1 Abrams, тяжелые самоходные гаубицы M109 Paladin, 144 БМП Bradley и еще около сотни вспомогательных машин. Техника, конечно, не самая новая, но для наступательных операций вполне себе годная.

Прибывшая ей на смену вторая бронетанковая бригада развернулась в местечках Болеславец, Дравско-Поморске, Торунь, Сквежина и Жагань. Если исходить из штатного состава стандартных американских соединений, оснащена она примерно так же: сотня танков, полторы сотни БМП, 50 самоходных гаубиц и минометов плюс 80 противотанковых ракетных комплексов Javelin. Численность личного состава — более трех тысяч человек.

Как ранее писал журнал "Jane's Defence Weekly", комплект техники для стандартной бронетанковой бригады армии США был придуман в 2014-м и получил название European Activity Set (EAS). Особенность EAS в том, что он не складируется, а постоянно находится в развернутом состоянии и комплектуется военнослужащими, которые сменяются раз в шесть месяцев по ротации.

"Европа, мы вернулись"

Такие бригады задумывались американцами как ударные тактические ядра для прорыва обороны противника и нанесения ему максимального урона. Они подвижны, обладают высокой живучестью и обычно в полном составе применяются на стратегических направлениях.

Вторая танковая бригада входит в состав старейшего соединения сухопутных войск США — первой пехотной дивизии (неофициальное название — "Большая красная единица"), которая была создана в 1917 году и в Первую мировую войну дралась на Западном фронте. Во Второй мировой войне солдаты дивизии изрядно потоптали ботинками Северную Африку и остров Сицилия, высаживались в Нормандии и штурмовали знаменитый пляж Омаха. Дивизия воевала во Франции, Германии и Бельгии, после Второй мировой войны ее перебрасывали во Вьетнам, Персидский залив, Ирак и Афганистан.

Впрочем, польский министр обороны Антоний Мацеревич, по-видимому, сомневается в огневой мощи бригады, поскольку успел заявить о необходимости размещения в своей стране для "защиты от внешних угроз" не менее двух американских дивизий. Видимо, его совершенно не смущает тот факт, что Польша из суверенного государства понемногу превращается в "паркинг" для американской бронетехники.

Одиннадцатый армейский

По мнению бывшего главы комитета Совфеда по обороне и безопасности, сенатора Виктора Озерова, несмотря на усиление военного присутствия США в Польше и Прибалтике, западная группировка российских войск в укреплении пока не нуждается — ее более чем достаточно для минимизации и куда больших угроз.

Если разобраться, запад страны сегодня действительно неплохо прикрыт. В 2016-м в составе сухопутных войск Балтийского флота в Калининградской области сформировали 11-й армейский корпус, в который входят мотострелковые, артиллерийские и ракетные соединения.

"Кроме того, там есть береговые войска Балтфлота и соединения морской пехоты, — рассказывает Мураховский. — В Ленинградской области стоит общевойсковая армия, в Псковской области есть подразделения Воздушно-десантных войск. Там же, в Западном военном округе, расположена воздушная армия ВВС и ПВО. Я не думаю, что командование будет наращивать численность группировки. Скорее есть смысл активно насыщать ее современными образцами вооружения и техники, в первую очередь разведывательными и ударными средствами".

По словам эксперта, сейчас все признаки указывают на то, что США последовательно готовят инфраструктуру в странах Восточной Европы и Балтии для размещения там группировки войск численностью до 150 тысяч человек. Строятся и обновляются командные пункты, узлы связи, аэродромы, порты, железные и шоссейные дороги, склады вооружения и боеприпасов, выстраивается логистика.

Андрей Станавов.

Глава МИД РФ Сергей Лавров в ходе телефонного разговора с госсекретарем США Рексом Тиллерсоном заявил о попытках заблокировать расследование инцидента с применением химического оружия в Хан-Шейхуне (Сирия), говорится в сообщении МИД РФ.

"Рассмотрены задачи содействия урегулированию конфликта в Сирии, в том числе через обеспечение устойчивого функционирования зон деэскалации и принятие мер по недопущению действий, объективно играющих на руку террористам и ведущих к расколу страны. Лавров указал на продолжающиеся попытки заблокировать профессиональное расследование по линии ООН и ОЗХО всех обстоятельств апрельского инцидента с применением химического оружия в Хан-Шейхуне", — говорится в документе.

Сирийская оппозиция 4 апреля заявила о 80 жертвах атаки с применением химоружия в городе Хан-Шейхун провинции Идлиб и 200 раненых. Виновником атаки она назвала правительственные войска Сирии, которые в ответ решительно отвергли обвинения и возложили ответственность на боевиков и их покровителей.

Сирийские власти заявляли, что никогда не применяли химоружие против мирных граждан и террористов, а весь химический арсенал страны был вывезен из страны под контролем ОЗХО. США, не продемонстрировав никаких доказательств виновности сирийских военных и не прислушавшись к призыву России провести тщательное расследование, нанесли удар по сирийской военной базе Шайрат в ночь на 7 апреля.

Транзит товаров через Иран вырос на 27 %

Около 4,86 млн. тонн товаров было транспортировано транзитом через 32 активных сухопутных и морских пограничных перехода по всему Ирану за шесть месяцев текущего 1396 иранского года, с 21 марта по 22 сентября 2017, что на 27 % больше по сравнению с соответствующим периодом прошлого года.

Об этом рассказал генеральный директор Организации международного транспорта, транзита и технического обслуживания Ирана Реза Нафиси, сообщает Financial Tribune.

"Не нефтяные продукты составили около 3,32 млн. тонн, а нефтепродукты - 1,54 млн. тонн от общей суммы", - сообщил Нафиси на новостном портале Министерства дорог и городского развития Ирана.

Из числа пограничных терминалов страны, по его словам, наиболее активным был Порт Шахид Раджайи с более чем 1,7 млн. тонн, что составляет 35,1 % от всего транзита. За ним следуют пограничные пункты Парвиз-Хан (20,8 %) и Базарган (10,1 %).

Детище британского творца Идриса Хана, мемориал Wahat Al Karama в столице ОАЭ, было удостоено высокой награды за превосходство дизайна.

Мемориал героям ОАЭ Wahat Al Karama («Оазис достоинства») был объявлен одним из 13 победителей Американской архитектурной премии 2017 года.

Проект был выбран международным жюри из 36 человек, в которое вошли известные британские архитекторы Уилл Алсоп и Грэм Моррисон, соучредитель dRMM Architects Сэди Морган, Дэн Ховарт, редактор влиятельного онлайн-журнала по архитектуре и дизайну Dezeen, и Дженнифер Зигаль, удостоенная наград основатель и директор лондонской фирмы Office Mobile Design.

American Architecture Prize — ежегодный конкурс, который оценивает проекты в соответствии с такими критериями, как превосходство в дизайне, инновации и функциональность в области архитектуры, ландшафта и интерьера. В этом году были объявлены награды в 42-х категориях.

Другие победители в категории культурной архитектуры 2017 года наряду с Wahat Al Karama — это Храм Бахаи в Сантьяго, Чили; Lincoln Square Synagogue в Нью-Йорке, США; Faculty of Islamic Studies в кампусе Education City в Дохе, Катар; Муниципальный культурный центр Да Чанг в провинции Хэбэй, Китай.

Завершенный в прошлом году Wahat Al Karama — это 90-метровый памятник, состоящий из 31-й секции, которые символизируют взаимную поддержку между военными, семьями военнослужащих и гражданами ОАЭ перед лицом невзгод.

Выложенные из более чем 850 литых алюминиевых панелей секции украшены стихами, авторами которых являются президент-основатель ОАЭ шейх Зайед бен Султан Аль Нахайян; шейх Халифа бин Зайед Аль Нахайян, президент ОАЭ; шейх Мухаммед бин Рашид Аль Мактум, вице-президент и премьер-министр ОАЭ и правитель Дубая; и шейх Мухаммед бин Зайед Аль Нахайян, наследный принц Абу-Даби и заместитель Верховного главнокомандующего вооруженными силами ОАЭ.

Внутренние стены Павильона Почета Wahat Al Karama, который расположен в конце мемориальной дорожки, выложены более чем 2,8 тыс плитами, отлитыми из 10 тонн переработанного алюминия, который был получен из списанной боевой бронированной техники военных сил ОАЭ.

ОАЭ. США. Весь мир > Недвижимость, строительство. СМИ, ИТ > russianemirates.com, 11 октября 2017 > № 2347414

В Южную Корею «плывет» все больше зарубежных морепродуктов.

Уже несколько лет импорт водных биоресурсов в Республику Корея превышает экспорт – по итогам 2016 г. разница составила около 2,66 млрд долларов. Об этом заявили в Совместной демократической партии. Крупнейшими поставщиками ВБР в страну названы Китай, Россия и Вьетнам.

Депутат от Совместной демократической партии Ви Сон Кон проанализировал данные Министерства морских дел и рыболовства Республики Корея. По информации ведомства, если в 2014 г. импорт морепродуктов в стоимостном выражении превышал экспорт на 2,44 млрд долларов, то в 2015 г. разница выросла до 2,63 млрд долларов, а в прошлом году – до 2,66 млрд долларов. Отмечается, что рост импорта происходит при одновременном сокращении экспорта. В натуральном выражении поставки за рубеж уменьшились с 701 554 тонн в 2014 г. до 611 530 тонн в 2016 г.

По данным южнокорейских СМИ, крупнейшим импортером морепродуктов в республику остается Китай с поставками на 1,23 млрд долларов, за ним следуют Россия (700,5 млн долларов) и Вьетнам (621,08 млн долларов). Больше всего в Южную Корею ввезли минтая – на 419,17 млн. долларов, креветки – на 340,41 млн долларов и кальмара – на 201,77 млн долларов.

Самый высокий уровень рыбного экспорта из республики был зафиксирован в 2012 г., тогда он составил 710 тыс. тонн стоимостью 2,36 млрд долларов. Затем из-за ослабления иены – а Япония является основным рынком сбыта корейских морепродуктов – и ряда неблагоприятных факторов по отдельным видам ВБР, экспорт постоянно снижался как по стоимости, так и по объемам.

Как сообщает корреспондент Fishnews, Ви Сон Кон заявил о необходимости сосредоточиться на возможности выхода на новые рынки, чтобы не зависеть от одного крупного партнера. Также депутат призвал увеличивать экспорт продуктов с высокой добавленной стоимостью и задуматься о стабилизации производственной основы, то есть о поступлении сырья.

Саммит СНГ: Россия ищет семью

Лидеры СНГ заявят о поддержке традиционных семейных ценностей

Рустем Фаляхов

Саммит Содружества независимых государств (СНГ), открывающийся в Сочи, подтвердил статус «клуба президентов». Лидеры 10 государств старательно обойдут многочисленные проблемы содружества в политике и экономике. Но при этом сделают программное заявление о поддержке традиционных семейных ценностей.

Саммит СНГ стартует 11 октября в Сочи. Российский курорт выбран для этого мероприятия по той причине, что Россия в этом году председательствует в Союзе. Год заканчивается, и председатель СНГ Владимир Путин отчитается о мероприятиях, которые укрепляли интеграцию на постсоветском пространстве. Укрепляющих мероприятий было порядка пятидесяти. О тех, которые не укрепляли и не способствовали, тоже, видимо, будет доложено.

Здесь вам не Давос

Кроме того, в повестке саммита указано 19 документов, которые лидеры подпишут. Тут все традиционно: борьба с коррупцией, с терроризмом, оргпреступностью, отмыванием преступных доходов.

Правда, документы носят в основном технический характер, предупредил накануне помощник российского президента по международным делам Юрий Ушаков. Да и формат саммита и его продолжительность – это не форум в Давосе или конференция ООН.

В Сочи не предполагается масштабное осмысление проблем главами государств. Часть повестки обсуждалась на уровне профильных министерств стран-членов. Но министры решения не принимают. Запланировано согласование документов, направленных на углубление сотрудничества в гуманитарной сфере: «Об объявлении в СНГ 2019 года Годом книги, 2020 года — Годом 75-летия Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов». Будет уточнен «план действий» по взаимодействию в области спорта, туризма и молодёжной политики в Содружестве на период до 2020 года.

Из программных заявлений только одно. Оно вносится на утверждение лидеров по инициативе России.

Главы государств заявят о поддержке института семьи и традиционных семейных ценностей.

При всей значимости этой темы, она не может считаться самой животрепещущей на фоне экономической стагнации и территориальных конфликтов, решаемых силовыми методами. А под занавес саммита лидеры передадут полномочия председательствующего в СНГ Эмомали Рахмону, главе Таджикистана.

СНГ — чемодан без ручки

Вот, собственно, и вся повестка. Неудивительно, что только ленивый не называл СНГ «чемоданом без ручки» — бросить жалко, а толку никакого. Или «клубом президентов», намекая на то, что это парадная организация. И это еще не самые жесткие характеристики СНГ.

Справедливости ради стоит отметить, что саммиты БРИКС, АТЭС или даже мероприятия, проходящие под эгидой «Большой двадцатки», тоже не блистают конкретикой и обсуждением реальных проблем. При этом повестка международных саммитов пестрит фразами, которые должны свидетельствовать как раз о проявлении максимальной заботы о гражданах — инклюзивный экономический рост, всеобъемлющее партнерство.

С инклюзивностью (учетом интересов всех участников) в СНГ особенно напряженно. До конца непонятно даже, сколько сейчас стран состоит в рядах СНГ. В СССР было 15 республик свободных. Сейчас в СНГ формально числятся, кроме России: Армения, Азербайджан, Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркмения, Узбекистан, Молдавия.

В справочных материалах, выданных Кремлем к саммиту, в СНГ входит еще и Украина.

Но про урегулирование конфликта в том же Приднестровье в повестке саммита ни слова. Известно, что Россия — за достижение компромисса между Кишиневым и Тирасполем, «за создание атмосферы доверия между берегами Днестра». Без конкретики.

С Украиной ситуация еще запутаннее. Считается, что формально Украина, хотя и подала «на развод» с СНГ, так из Союза и не вышла. С другой стороны, после присоединения Крыма к России и затяжного вооруженного конфликта на восточной границе Украины с Россией, ждать официальных лиц на саммите СНГ, организованным Москвой, абсолютно нереально.

«Уровень возможного участия Украины (в саммите СНГ) уточняется», — поясняют в Кремле.

Распри внутри Содружества

В прошлом году недовольство повесткой саммита и его рабочих структур высказывал глава Белоруссии Александр Лукашенко.

«Что, у нас нет сегодня Приднестровья, Нагорного Карабаха, у нас нет сегодня Украины, где масса проблем? Мы загоняем вглубь эти проблемы, эти болезни», — возмущался Лукашенко, закрепивший за собой имидж удачливого переговорщика.

«Я не говорю о том, что мы тут должны найти решения всем вопросам, но мы должны открыто поговорить, как близкие, родные люди. Ведь из 15 республик, я сегодня посмотрел, из 15 наших республик здесь только 9. Недавно было 11. И очень крупные, важные государства, такие как Украина и Грузия, сегодня уже здесь не присутствуют», — говорил Лукашенко на встрече с руководителями делегаций 40-го заседания Совета руководителей органов безопасности и спецслужб СНГ.

В этом году обострились проблемы между Казахстаном и Киргизией. Президент Киргизии Алмазбек Атамбаев обвинил президента Казахстана Нурсултана Назарбаева во вмешательстве во внутренние дела Киргизии. Он раскритиковал его за встречу с кандидатом в президенты Киргизии Омурбеком Бабановым, назвав ее предвыборной агитацией.

Бишкек направил ноту протеста Астане в этой связи. В итоге киргизский лидер отказался от поездки в Сочи. В Кремле называют этот отказ закономерным – выборы в Киргизии состоятся уже 15 октября.

Между тем, киргизский президент считает, что Назарбаев поддерживает ставленника прежнего президента Киргизии — Курманбека Бакиева. Сам Атамбаев фактически назначил себе преемника — экс-премьера Сооронбая Жээнбекова. Его шансы на победу не вполне очевидны и операция по транзиту власти может быть сорвана.

В итоге глава Киргизии предупредил Казахстан: «Если наши соседи не очухаются, не опомнятся, я буду говорить по-другому». Саммит СНГ мог бы взять на себя роль примирителя сторон, но киргизские выборы в повестке СНГ не значатся.

Полсотни антидемпинговых и защитных мер

Еще одна упущенная возможность саммита: борьба с протекционизмом. В повестке такого пункта нет.

Между тем, известно, что в отношении российских товаров (по состоянию на 1 сентября 2017 года) применяется 56 антидемпинговых, компенсационных и специальных защитных мер. Это подсчеты Минэкономразвития РФ.

На ограничения торговли жалуются и другие члены СНГ и Евразийского экономического союза.

«Протекционизм – это, пожалуй, главная внешнеэкономическая угроза. Он делает мировую торговлю неэффективной, сокращает возможности для развития бизнеса, вредит конкуренции», — считает замминистра экономического развития РФ Азер Талыбов.

Другой глобальной тенденцией стал рост числа соглашений о свободной торговле. Стимулирование взаимной торговли между участниками соглашений может негативно отражаться на интересах третьих стран, считают в Минэкономразвития. Чем не тема в повестку саммита СНГ?

На самом деле в рамках СНГ и ЕАЭС идет ровно противоположный процесс. По инициативе России ЕАЭС активно прирастает новыми членами. Молдавия уже обрела статус наблюдателя при ЕАЭС. И намерена, по словам президента Додона, стать полноценным членом.

Соглашение о зоне свободной торговли с Вьетнамом является предметом гордости, товарооборот с этой страной растет. Ведутся переговоры о подписании соглашения о ЗСТ с Египтом, Израилем, Индией, Ираном, Сербией, Сингапуром. Евразийской комиссией подписаны меморандумы о взаимопонимании с правительствами Монголии, Перу, Камбоджей, Чили... На очереди – Бангладеш и Эквадор.

Следующий саммит СНГ состоится через год в Душанбе. Какие вопросы на нем будут обсуждать остается только догадываться.

Вьетнам поставит крупную партию риса в Иран

В южном вьетнамском городе Кан Тхо рассчитывают экспортировать свои первые партии риса в Иран в последнем квартале 2017 года, рассказал заместитель директора департамента промышленности и торговли города.

На совещании по рассмотрению деятельности по импорту-экспорту, организованной Народным комитетом города, Хайнг Тронг Тру также сообщил, что иранская компания в августе напрямую обратилась к рисовой фирме в Кан Тхо, чтобы подписать контракт на экспорт в Иран 100 000 тонн риса до конца года, сообщает Vietnam News.

"Раньше Кан Тхо не экспортировал рис на этот рынок", - сказал чиновник.

Согласно Тру, если доставка риса в Иран будет соответствовать благоприятным условиям, город надеется, что в следующем году партнер подпишет долгосрочный контракт.

В течение пяти месяцев текущего года, с 21 марта по 22 августа 2017 в Иран было импортировано более 1 млн. тонн риса на сумму 963 млн. долларов США, что соответствует росту на 79 % и 102,5 % по весу и стоимости, соответственно, по сравнению с соответствующим периодом прошлого года.

Поставив свыше 696 000 тонн, Индия стала основным экспортером риса в Иран, за которой следовали Пакистан, ОАЭ, Таиланд, Турция и Ирак, сообщает ISNA.

Импорт риса в Иран в прошлом году составил около 760 000 тонн. Импорт происходит каждый год, но во время сезона сбора урожая риса, правительство Ирана запрещает импорт риса для поддержки местных фермеров и внутреннего производства.

"Продолжающийся сезонный запрет на импорт риса будет действовать до 21 ноября", - сказал недавно заместитель министра сельского хозяйства Яздан Сеиф, отметив, что этот запрет вступил в силу в августе.

Трейдеры, которые уже зарегистрировали заказы, могут импортировать свои грузы по истечении этого срока. В течение запретного периода импорт не будет происходить, сообщает агентство Mehr со ссылкой на Сеифа.

Иранцы потребляют 3 миллиона тонн риса в год. Две северные провинции Гилян и Мазендаран являются эпицентром большинства рисовых полей Ирана.

Иран импортировал около 140 тонн стоматологических предметов

Около 140 тонн стоматологических предметов на сумму около 33,35 млрд. риалов (1,02 млн. долларов США) были импортированы в Иран в течение пяти месяцев текущего 1396 иранского календарного года, в период с 21 марта по 22 августа 2017.

Об этом свидетельствуют свежие данные, опубликованные Таможенной администрацией Исламской Республики Иран.

Китай, Италия, ОАЭ, Германия, Южная Корея, Финляндия, Япония, Турция, Словакия и Вьетнам возглавляют список стран, из которых был произведен импорт стоматологической продукции, сообщает Young Journalists Club.

delfortgroup AG (г. Траун, Австрия) инвестирует более 150 млн евро в установку новой бумагоделательной машины на заводе в чешском городе Ольшаны, об этом говорится в полученном Lesprom Network пресс-релизе.

На линии будет выпускаться специализированные сорта неплотной пористой бумаги. Машину планируют ввести в эксплуатацию в ближайшие два года, благодаря реализации инвестпроекта на предприятии в Ольшанах будет создано 30 новых рабочих мест.

delfortgroup AG выпускает различные специализированные виды бумаги, производственные мощности и филиалы расположены в Австрии, Венгрии, Чехии, Финляндии, Мексике, США и во Вьетнаме.

Дефицит вагонов-зерновозов в Казахстане искусственный - КТЖ

На прошлой неделе в основных зерновых регионах страны - в Северо-Казахстанской, Акмолинской и Костанайской областях - в ходе расширенных совещаний, которые прошли по инициативе АО «КТЖ - Грузовые перевозки», обсудили проблемные вопросы организации перевозок зерна.

«Для обеспечения перевозок зерна всем участникам перевозочного процесса необходимо мобилизовать усилия, оперативно и совместно решать возникающие вопросы», - сказал директор департамента породовой погрузки и выгрузки и подвижного состава АО «КТЖ - Грузовые перевозки» Даулетбек Нигметов.

Отмечалось, что казахстанский парк зерновозов составляет около 10 тыс. вагонов-зерновозов, из них 6252 единицы находятся в управлении крупнейшего казахстанского оператора по перевозке зерновых грузов АО «Астык Транс».

«Имеющимся парком зерновозов можно обеспечить перевозку до 1 млн. тонн зерна в месяц при условии соблюдения оборота вагонов. Однако все усилия по содержанию потребного парка вагонов нивелируются из-за длительных простоев вагонов на станционных и подъездных путях в ожидании погрузки/выгрузки. Увеличенный оборот вагонов и неравномерность погрузки в течение планового месяца приводят к потере погрузочных ресурсов и создают искусственный дефицит вагонов», - говорит Даулетбек Нигметов.

Анализ работы зерновозов в сентябре этого года показывает, что в среднем простой 1 зерновоза под погрузкой составляет порядка 3,2 суток. Около 70% рабочего времени зерновоз находится в порожнем состоянии.

Напомним, как ранее передавало ИА «Казах-Зерно», по данным МСХ, прогнозируемый валовой сбор зерна в РК составляет около 19,5 млн. тонн, экспортный потенциал - 8 млн. тонн. По сравнению с показателем 2016 года наблюдается увеличение объема погрузки в Афганистан, Узбекистан, Таджикистан, Азербайджан. На Иран объем погрузки сохраняется на уровне прошлого года, 90% объема которого идет через порт Актау.

Отметим, традиционно основным потребителем казахстанского зерна остается рынок стран Центральной Азии, Иран, муки - Афганистан. Также развиваются поставки зерна в Китай, развитие получили контейнерные перевозки зерна.

За отчетный период 2017 года погружено 5200 тонн зерна в контейнерах, в том числе произведена перевозка 792 тонн зерна со станции Жалтыр назначением Вьетнам через порт Ляньюньган.

7 октября российская делегация в составе представителей Минтранса России, МИД России, а также организаций российского транспортного комплекса приняла участие в юбилейной десятой встрече Министров транспорта форума Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС).

Встреча прошла под девизом «Региональная взаимосвязанность посредством инклюзивного, устойчивого, стабильного транспорта и инноваций в цифровых технологиях». В мероприятии, включая Россию, участвовали делегаты из 17 экономик АТЭС (Австралия, Вьетнам, Гонконг, Индонезия, Канада, Китай, Республика Корея, Малайзия, Новая Зеландия, Папуа – Новая Гвинея, США, Сингапур, Тайланд, Тайвань, Филиппины и Япония).

В рамках министерской встречи состоялись панельные сессии: «Инновации и зеленые технологии в транспортных системах», :Поощрение устойчивого и стабильного транспорта» и «Противодействие торговле людьми посредством транспортных систем».

Минтранс России выступил на панельной сессии «Поощрение устойчивого и стабильного транспорта» с докладом на тему «Снижение влияния вызовов на взаимосвязанность цепочек поставок». В выступлении был сделан акцент на современном развитии транспортной системы Российской Федерации: приоритетных инфраструктурных проектах (модернизация БАМа и Транссиба, развитие транспортной инфраструктуры Северного морского пути), развитии МТК «Приморье-1» и «Приморье-2», внедрении ИТС и ГЛОНАСС для управления транспортными процессами.

Представители российского транспортного ведомства высказались в пользу сопряжения Евразийского экономического пространства с другими международными инициативами, в частности, с китайской концепцией «Один пояс, один путь». Были озвучены российские инициативы по налаживанию сотрудничества экономик АТЭС в подготовке кадров для транспортной отрасли и развитию удаленных территорий в контексте их интеграции как в национальное транспортное пространство, так в транспортно-логистические цепочки поставок в АТР.

По итогам встречи принято совместное заявление министров транспорта форума АТЭС, в котором нашли отражение российские предложения по обмену опытом о механизмах и программах по обеспечению интеграции удаленных территорий в общее национальное транспортное пространство, а также по взаимодействию в подготовке специалистов-транспортников.

Россия в комиссии по перемирию в Сирии за сутки зафиксировала шесть нарушений режима прекращения огня, Турция — одно, сообщается в информационном бюллетене Минобороны РФ.

"Обстановка в зонах деэскалации оценивается как стабильная. Российской частью представительства совместной российско-турецкой комиссии по рассмотрению вопросов, связанных с фактами нарушений режима прекращения боевых действий, за сутки зафиксированы шесть случаев стрельбы в провинциях: Алеппо – два, Деръа – одно, Хомс – одно, Дамаск – два. Турецкой частью представительства зафиксировано одно нарушение в провинции Дамаск", — говорится в документе, опубликованном на сайте оборонного ведомства.

В бюллетене подчеркивается, что в течение дня Центр по примирению враждующих сторон в Сирии провел гуманитарную акцию в населенном пункте Хан-Урайниба провинции Эль-Кунейтра, местному населению выданы продукты питания общим весом две тонны. Медицинская помощь в течение суток оказана 86 жителям.

Уточняется, что в течение суток соглашения о присоединении к режиму прекращения боевых действий не подписывались. Количество населенных пунктов, присоединившихся к процессу примирения, не изменилось — 2242.

Продолжаются переговоры о присоединении к режиму прекращения боевых действий с отрядами вооруженной оппозиции в провинциях Алеппо, Дамаск, Хама, Хомс и Эль-Кунейтра. Количество вооруженных формирований, заявивших о соблюдении режима перемирия, также не изменилось — 234.

Кроссовер "Haima S5" появится на рынке Ирана до марта 2018 года

Иранская атомобилестроительная компания "Iran Khodro" объявила, что последний кроссовер "Haima S5" появится на рынке до окончания текущего 1396 иранского календарного года, в марте 2018 года.

Директор по маркетингу компании Мостафа Хан Карами заявил: "Предварительно анонсированные единицы "Haima S5" будут поставлены зимой". Тем не менее, существуют опасения, что IKCO не сможет уложиться в указанные сроки, отмечает Financial Tribune.

"Haima S5" - небольшой кроссовер китайского происхождения и имеет 1,5-литровый турбодвигатель, автоматическую коробку передач CVT и мощность 161 л.с.

IKCO запустила онлайн-предпродажу модели в сентябре, и все единицы модели были проданы в течение первых нескольких часов. Три других китайских автомобиля уже продаются компанией, а именно большой внедорожник "Haima S7" и две модели "Dongfeng".

Три сестры в эпоху интернета

На экраны выходит новый фильм Юрия Грымова с чеховскими героями

На сей раз это экранизация пьесы Антона Чехова «Три сестры», но не простая, а наособицу, можно даже сказать, с вывертом. Как известно, ни одной из сестер Прозоровых в пьесе нет и 30 лет, младшей из них, Ирине, всего 20. Строго говоря, у них еще вся жизнь впереди. Но Грымов безжалостно состарил сестер, добавив каждой минимум 30, а то и 40 лет жизни. И, на 90% сохранив текст пьесы, перенес действие в наши дни. И вот что из этого получилось.

Фильм начинается с празднования дня рождения Ирины (Ирина Мазуркевич). Только ей уже не 20, а 56 лет. Она вышла на пенсию, мается от вынужденного безделья. Соответственно, постарели и сестры. Маше (Анна Каменкова) уже под 60, она единственная из сестер замужем. Старшей, Ольге (Людмила Полякова), скоро и вовсе стукнет 65. Их брата Андрея, который у Чехова подавал надежды в качестве молодого ученого, играет седой как лунь Владимир Носик. Под стать им и другие герои фильма.

Полковник Вершинин, отрекомендовавшийся в пьесе «стариком» (42 года), в фильме обрел облик Максима Суханова с внушительной лысиной и неопрятной седой щетиной на щеках. Потрепанные жизнью соперники Соленый (Александр Балуев) и Тузенбах (Игорь Яцко), ищущие благосклонности старой девы Ирины, тоже отнюдь не смотрятся свежими кавалерами. Одна лишь Наташа (Натали Юра), молодая хабалистая жена Андрея, вся в блестках и стразах, выглядит свеженькой, как хрустящий на зубах огурец, но и столь же ограниченной, что рождает вопросы по поводу их с Андреем необъяснимого интеллектуального и возрастного мезальянса.

Всю эту пеструю компанию режиссер собирает уже в первых кадрах. Только вместо барского дома с колоннами, затерянного в неведомой нам провинциальной глуши (современники Чехова писали, что он имел в виду Пермь), перед зрителями предстает просторная, набитая антикварной мебелью загородная дача. Где как бы чеховские персонажи (все имена, профессии, психологические характеристики героев сохранены) жарят на мангале шашлыки, пьют водку, слушают музыку группы Pink Floyd и произносят хорошо знакомые по пьесе диалоги и монологи. Последнее обстоятельство поначалу утешает: вроде бы откровенного святотатства, неуважительного отношения авторов к классическому произведению не наблюдается.

Однако по ходу фильма будет возникать и нарастать чувство неловкости. Ибо одно дело, когда о страстной любви, о счастливом замужестве, о надеждах на светлое будущее мечтают юные девы из XX века. И совсем другое — когда подобные монологи звучат из уст, извините, сегодняшних пенсионерок. У современных женщин, да еще в столь зрелом возрасте, совсем другой строй мышления, другие надежды и радости, наконец, другая лексика, чем у юной Ирины. Согласитесь, что вступившая в постбальзаковский возраст дама, вопрошающая собеседников: «Для чего журавли летят, для чего дети родятся, для чего звезды на небе горят?» — выглядит не трогательно, а нелепо.

Как нелепо выглядит порой и полковник Вершинин, мечтающий о мировой гармонии, которая наступит лет так через 200... Чехов, напомню, закончил пьесу в 1900 году — за 14 лет до Первой мировой войны, когда ничто ее не предвещало. А потом были и Вторая мировая, и десятилетия холодной войны, и Карибский кризис, и Вьетнам, и Афганистан, и бомбежки Ирака, и атакованные террористами башни-близнецы в Нью-Йорке, и нынешняя бойня в Сирии, и вооруженный конфликт на Украине, и экологические бедствия, и много других мировых напастей, о чем сегодняшний полковник Вершинин не может не знать. На этом фоне его патетические монологи о светлом будущем человечества по меньшей мере наивны. Но Юрий Грымов и сценаристка Ольга Михайлова словно не подозревают об этом, заставляя хороших актеров и актрис от лица современных героев произносить — причем на полном серьезе — смешно звучащие в сегодняшнем социальном и бытовом контексте возвышенные слова.

Еще хуже получается, когда режиссер пытается угнаться за нынешней конъюнктурой, вставляя чеховским героям отсебятину, в частности реплики про 70-летнее тяжелое наследие советской власти, или про перекопанную мэром столицу, или про засилье интернета. К счастью, таких «в-краплений» немного, что, впрочем, не отменяет итогового творческого результата. В целом этот длинный (более двух часов), изрядно тягучий черно-белый фильм, замкнутый преимущественно в интерьеры дачи и похожий скорее на телеспектакль, чем на полноценное кино (оператор — все тот же Юрий Грымов), рождает, не скрою, много вопросов.

И главный из них: зачем нужно было так примитивно и поверхностно осовременивать Чехова? Как ни странно, ни советское, ни российское кино — при обилии талантливых сценических интерпретаций пьесы — не подарило нам эталонной экранизации «Трех сестер». Так что Грымов, обладающий и театральным, и кинематографическим опытом, вполне мог поставить аутентичный фильм по этому всемирно признанному шедевру, погрузив действие в чеховские времена.

Если же его душа не лежала к «прилежной», «школярской» экранизации, то была возможность поступить так, как, скажем, обычно поступает в своих спектаклях Кирилл Серебренников. Тот чаще всего радикально переосмысливает классические тексты («Кому на Руси жить хорошо» Некрасова, «Обыкновенная история» Гончарова, «Мертвые души» Гоголя), беря от них лишь общую канву. А дальше вышивает по этой канве свой содержательный, смысловой узор, высказываясь на злобу дня и стремясь при этом быть верным не букве, но духу первоисточника.

Юрий Грымов не пошел ни тем, ни другим путем, выбрав некий межеумочный, срединный вариант. В итоге и результат получился, мягко говоря, посредственным.

Леонид Павлючик, обозреватель "Труда"

Ход ферзем на европейской доске

Экс-канцлер Германии Герхард Шредер обещает работать на благо «Роснефти»

29 сентября состоялось внеочередное собрание акционеров «Роснефти». Важных новостей две: изменения в дивидендной политике и избрание экс-канцлера Германии Герхарда Шредера председателем совета директоров компании.

Акционеры одобрили решение совета директоров направить на выплату промежуточных дивидендов по итогам первого полугодия 2017 года 50% от чистой прибыли по МСФО — 3,83 рубля на акцию. Сумма выплат составит 40,6 млрд рублей. До последнего времени дивидендная политика «Роснефти» предполагала выплаты акционерам 35% чистой прибыли два раза в год. В июне 2017 года президент Владимир Путин попросил компанию увеличить выплаты до 50% прибыли.

Как отмечает представитель «Роснефти», «увеличение выплат не приведет к изменению инвестпрограммы». «Высокая эффективность проектов является надежным источником как дивидендных выплат, так и роста капитализации компании», — добавляет он. «Новость, несомненно, позитивна и ожидаема рынком. Она говорит о повышении качества корпоративного управления компанией. Кроме того, инвесторы надеются на рост курсовой стоимости акций «Роснефти». Российский нефтяной сектор еще не полностью отыграл подъем цен на нефть», — прокомментировали ситуацию аналитики Alpari.

Беспрецедентное решение о том, что отныне дивидендные выплаты «Роснефти» будут составлять не менее половины чистой прибыли (по международным стандартам финансовой отчетности), ставит точку в долгих дискуссиях, которые велись в правительстве РФ относительно дивидендных отчислений и объема соответствующих поступлений в бюджет.

На внеочередном собрании акционеры «Роснефти» избрали также новый совет директоров в составе 11 человек. К уже действующим девяти членам совета присоединились министр энергетики Александр Новак и бывший канцлер Германии Герхард Шредер. Последний также возглавил совет директоров компании, сменив на этом посту помощника президента России Андрея Белоусова.

Новый глава совета директоров

Главный исполнительный директор «Роснефти» Игорь Сечин, представляя акционерам кандидатов в совет директоров, уделил экс-канцлеру особое внимание и подробно рассказал его биографию. Работа Шредера в совете директоров будет способствовать развитию торгово-экономических связей между Россией и Германией, сообщил Сечин. К месту напомнить, что при Шредере-канцлере немецкая экономика переживала расцвет. Появление такого человека поможет развитию международного бизнеса компании, а также принесет «синергический эффект»: в Германии находятся стратегические предприятия «Роснефти», отметил Сечин. С приходом Шредера на пост председателя совета директоров компания рассчитывает «нарастить свое присутствие в Европе» и «выстроить конструктивные отношения с западными партнерами».

Сам экс-канцлер сказал, что для него новая должность — «большая радость». Он планирует использовать экономические и политические компетенции «на благо компании», а также помогать искать компромиссы с представителями различных интересов. «У меня интересы — представлять Германию, и в этих интересах не в последнюю очередь иметь хорошие отношения с Россией», — добавил Шредер. Он подчеркнул, что взаимодействие с «Роснефтью» представляет огромный интерес для немецкой стороны, ведь компания является важнейшим экспортером для ФРГ. «Это также связано с предоставлением рабочих мест немцам», — отметил новоизбранный глава совета директоров «Роснефти».

Герхард Шредер выразил сожаление, что секторальные санкции США и Евросоюза коснулись, помимо прочего, энергетического сектора экономики РФ. «Менее всего нужно было использовать санкции. Я не отношусь к тем, кто выступает за санкции», — отметил Шредер. По его словам, в качестве председателя совета директоров он намерен придерживаться исключительно нейтральной позиции и руководствоваться интересами компании. «Можете исходить из того, что в таком органе очень компетентные люди, которые обычно в ходе дискуссии пытаются прийти к какому-либо решению. И все они стараются действовать в интересах компании», — пояснил журналистам Шредер по окончании собрания акционеров.

«То, что крупнейшую российскую энергетическую компанию возглавил такой авторитетный политик, это скорее плюс и для компании, и для него, то есть он, по сути, остается в повестке и в контексте всех каналов коммуникаций между двумя странами, — отмечает директор Центра политической конъюнктуры Алексей Чеснаков. — Очевидно, он воспринимает эту должность как некую возможность, причем не как возможность заработка, а как возможность реализации стратегического партнерского проекта между Россией и Германией». «Шредер пошел в «Роснефть» для того, чтобы отстраивать российско-немецкие отношения: кто-то этим должен заниматься, — говорит немецкий политолог Александр Рар. — Он не боится говорить, что нужно смягчать санкции, что нужно добиваться нормализации отношений с Россией. И следует признать, что вот так откровенно ни один бывший политик не высказывается».

Скандал в Берлине

По мнению директора Центра политической информации Алексея Мухина, несмотря на то что экс-канцлер Германии является политическим тяжеловесом, он, по сути, совершает акт гражданского мужества. Потому что германский истеблишмент и некоторые средства массовой информации были настроены резко против того, чтобы он вошел в совет директоров «Роснефти» или возглавил его. Обвинения при этом выдвигались самые разные, одно фантастичнее другого. Но на самом деле речь идет о том, что для бывших политиков это обычная практика — принимать участие в улучшении инвестиционного климата в своей стране, возглавляя разные представительные органы крупных компаний. «Роснефть» представлена на германском рынке очень хорошо. И, по сути, Герхард Шредер является не столько проводником интересов влияния самой «Роснефти» в Германии, сколько защитником интересов германского бизнеса. В том числе — интересов германского бизнеса в крупном российском бизнесе.

Тот резонанс, который был вызван в Берлине перспективами устройства на работу в «Роснефть» экс-канцлера, говорит сам за себя. Его противники возмущались, опасаясь конкуренции на новом уровне, а сторонники принимали это решение с пониманием. «Решение по предложению, которое поступило от «Роснефти», является моим личным, частным делом», — заявлял сам Шредер в одном из интервью. Однако в немецких СМИ началась настоящая истерия по этому поводу.

По сути, отмечает Мухин, оппоненты «Роснефти» констатировали усиление позиций компании в Европе вообще и в Германии в частности. Появление сильного конкурента не может не вызвать беспокойства. Тем более что германская экономика сегодня — крайне привлекательная площадка для многих интересантов, включая США. Скорее всего, именно они и развернули антишредеровскую кампанию.

Стоит отметить, что ранее высказывания Шредера в пользу России, равно как и его участие в российско-немецких проектах (включая Nord Stream), прессу не смущали. «Рьяный защитник энергетической кооперации с Россией Герхард Шредер сдаваться так просто не собирается, — говорит Олег Бондаренко, директор Фонда прогрессивной политики. — Будучи, пожалуй, самым влиятельным лоббистом в Германии, он обладает разветвленной сетью контактов высшего уровня, позволяющих ему добиваться принятия необходимых решений даже, казалось бы, в безвыходных ситуациях. Например, после угрозы Вашингтона наложить санкции на компании, финансирующие Nord Stream — 2, тут же было сделано совместное заявление министров иностранных дел Германии и Австрии Зигмара Габриэля (также социал-демократа) и Себастиана Курца о недопустимости подобного шага, а также сразу нашлись варианты внешних заимствований, позволяющие продолжить проект. 73-летний политик до сих пор обладает колоссальными возможностями».

Первая скрипка

Есть основания полагать, что приход Герхарда Шредера на пост главы совета директоров «Роснефти» позволит не только вывести на прежний уровень российско-немецкое сотрудничество, но и вернуть режим доверия в отношениях между Москвой и Берлином. «Герхард Шредер будет крайне эффективным менеджером, — отмечает Мухин, — тем более что у него есть громадный опыт работы с российскими компаниями и хорошая позиция в бизнес-сообществе Германии. И России, и Германии достаются только плюсы от его избрания». «Назначение Шредера — это ситуация переговорной стратегии win-win (взаимный выигрыш): с одной стороны, это признание заслуг экс-канцлера, с другой — Шредер поможет «Роснефти» продвигать собственные интересы за рубежом», — говорит председатель совета директоров кадровой группы Top Contact Артур Шамилов. По его словам, это назначение выгодно для обеих сторон и закрепляет давно сложившиеся хорошие отношения«.

«То, что получилось в Германии у «Роснефти» — с Герхардом Шредером, — вполне может повториться и на других рынках. Однако для этого нужны последовательные и целенаправленные усилия, — пишет руководитель аналитического агентства «Внешняя политика», директор программ «Валдайского клуба» Андрей Сущенцов. — Авторитет Герхарда Шредера делает его, очевидно, наиболее влиятельным лоббистом российского бизнеса в Европе. А вот в США российский бизнес действует гораздо менее активно. Хотя прямая выгода от сотрудничества с американскими партнерами очевидна. Возьмем, к примеру, проект сотрудничества между «Роснефтью» и ExxonMobil по добыче углеводородов на арктическом шельфе России. В случае реализации этого проекта между Россией и США впервые в истории появится устойчивый канал экономической взаимосвязи и взаимозависимости».

По словам директора Института проблем глобализации Михаила Делягина, «внешняя политика сильна только тогда, когда она опирается на прочные экономические связи, на продуманную и взаимовыгодную стратегию развития». «Роснефть», — продолжает он, — является своего рода модельным примером подведения экономического фундамента под основные направления внешнеполитической стратегии нашей страны, который необходимо тиражировать и распространять на весь отечественный крупный бизнес«.

Очевидно, что компания прошла основные этапы инсталляции в международное бизнес-сообщество. И, что особенно важно, на всех ключевых для российского государства направлениях компания играет первую скрипку. В Китайской Народной Республике, несмотря на скептицизм некоторых экспертов, происходит вытеснение Саудовской Аравии с позиций основного поставщика энергоресурсов, и в 2017 году эта тенденция, судя по расчетам «Роснефти», только усилится. Кроме того, Китай в лице компании «Хуасинь» стал соакционером российской компании, что скрепило, так сказать, инвестиционные узы между странами. В Индии «Роснефть» — один из значимых инвесторов страны: недавно была завершена сделка по выкупу компанией 49,13% акций Essar Oil Ltd. В результате «Роснефть» вышла на один из самых бурно развивающихся в регионе рынков и при этом решила вопрос о том, куда поставлять венесуэльскую нефть. Эксперты признали, что это был удачный шаг на площадки Азиатско-Тихоокеанского региона со стороны российской компании. Кроме того, «Роснефть» активна в Индонезии, Вьетнаме и других странах АТР, используя свои преимущества при освоении растущего азиатского рынка. Проекты в Северной Африке (в частности, с компанией Eni на египетском месторождении Зохр) и на Ближнем Востоке также успешно реализуются, что говорит об усилении геополитического влияния России в этих регионах.

Геополитика по-немецки

Теперь остановимся более подробно на фигуре нового председателя совета директоров «Роснефти». Герхард Шредер — архитектор восточной политики ФРГ, подразумевающей стратегическое сотрудничество с Россией в области энергетики, вошел в историю как самый лояльный по отношению к Москве немецкий лидер. Вопросами энергетики он занимался еще в теневом правительстве Социал-демократической партии Германии (СДПГ). В период канцлерства реализовал ряд крупных энергетических проектов. Так, благодаря усилиям его правительства были заключены сделки по слиянию E.On и Veba, E.On и Ruhrgas, в результате которых в Германии появился крупный, влиятельный игрок, способный обеспечить конкурентоспособность страны на мировом энергетическом рынке. Такие знаковые инициативы в сфере M&A противоречили установкам Европейского союза и стали примером продвижения национальных интересов ФРГ в области энергетики. Шредер всегда считался выразителем интересов немецкого бизнеса, связанного с Восточным комитетом немецкой экономики и ориентированного в первую очередь на энергодиалог с Россией. Кабинет Шредера выступал за тесное сотрудничество Германии и России в нефтегазовой отрасли. Его идеологию наиболее точно выражает знаменитый афоризм канцлера: «Будущее Европы может быть только с Россией. У России есть альтернатива Европе. Но не наоборот». Шредер активно поддерживал стремление России к равноправному участию в работе «большой восьмерки» и вступление РФ в ВТО.

Немецкое правительство стремилось тогда избавиться от влияния Вашингтона, открещивалось от неоимперской политики администрации Буша-младшего и проявило принципиальность в иракском вопросе. На упреки американских дипломатов один из главных идеологов шредеровской внешней политики Франк-Вальтер Штайнмайер отвечал: «У нас с вами, господа, разный менталитет». В Вашингтоне Штайнмайера, который занимал пост руководителя аппарата правительства и курировал немецкие спецслужбы, обвиняли в нежелании делиться разведданными с США.

С Россией же правительство Шредера установило особые отношения. Влиятельные немецкие бизнесмены, заинтересованные в развитии российско-германских газовых проектов, рассчитывали, что, объединив усилия с таким мощным игроком, как «Газпром», они смогут бросить вызов американским конкурентам (ходили даже слухи, что Москва готова отказаться от контрольного пакета акций в «Газпроме», превратив его в транснациональную компанию). «Энергетический союз России и Германии, — отмечалось в исследовании The Stratfor, — позволил бы создать в мире альтернативный центр силы и реализовать геополитические планы, которые всегда были ночным кошмаром для англосаксов».

Восточная политика Шредера предполагала не только газовое сотрудничество (хотя совместные проекты с «Газпромом» были для него одним из приоритетов. Неслучайно после поражения на выборах бывший канцлер занял пост председателя комитета акционеров компании «Североевропейский газопровод»). Немцы рассчитывали привлечь Россию и к общеевропейским проектам в области авиастроения. Аэробус на тот момент уже был одним из главных символов единой Европы, и компания ЕАDС вела ожесточенную торговую войну с американским «Боингом». «Не вызывает сомнений, что «авиационная война» между Вашингтоном и европейскими столицами является самым масштабным и политически мотивированным торговым конфликтом в истории», — отмечал в The Newsweek бывший заместитель министра торговли США Джеффри Гартен. Если бы немцам удалось настоять на своем и Москва в качестве одного из акционеров вошла бы в ЕАDС, конкурентоспособность компании значительно возросла бы (российские специалисты готовы были внести свою лепту в развитие не только гражданской, но и военной авиации ЕС). Эксперты уверяли, что мы находимся в шаге от формирования альянса России и объединенной Европы, ведущую роль в которой играет независимая и реалистически мыслящая Германия.

«Фактор Шредера»

Кирстен Вестфаль из немецкого Фонда науки и политики отмечает, что в основе внешнеполитического курса Шредера было развитие двусторонних отношений с Россией, что и позволяло ему проводить линию, независимую от Брюсселя, и отстаивать национальные интересы Германии. Вестфаль выдвигает тезис о «факторе Шредера» в российско-германских отношениях и энергодиалоге между странами.

В период правления Шредера немецкий бизнес рассматривал российский рынок как самый перспективный после китайского. Германия являлась главным торговым партнером России за пределами постсоветского пространства: на ее долю приходилось около 10% объема российской внешней торговли и около 1/5 общего объема иностранных инвестиций в Россию. Шредер был активным сторонником смягчения визового режима с РФ и строительства трубопроводов через Балтийское море, способных удвоить объем прокачки нефти из России в Германию.Речь Владимира Путина, произнесенная им в бундестаге вскоре после событий 11 сентября 2001 года, оказалась полностью созвучна представлениям немецкого канцлера. Российский президент заявил тогда, что «Европа твердо и надолго укрепит свою репутацию мощного и действительно самостоятельного центра мировой политики, если она сможет объединить собственные возможности с возможностями российскими — людскими, территориальными и природными ресурсами, с экономическим, культурным и оборонным потенциалом России».

По инициативе Путина и Шредера еще в 2000 году был создан представительный российско-немецкий форум под названием «Петербургский диалог». «ФРГ является мостом между Россией и Западом, — отмечал немецкий политолог Констанц Штелценмюллер в статье «Российская политика Германии: Ostpolitik для Европы», опубликованной в Foreign Affairs, — и, судя по всему, Берлин будет задавать тон в отношениях с Москвой как для США, так и для остальных европейских стран».

История российско-немецкого энергодиалога

Германия всегда отличалась «особым» бизнес-подходом к России. Тесное экономическое сотрудничество началось еще в середине 1970-х годов. Поскольку оба правительства были заинтересованы в укреплении экономических отношений, немецким фирмам на российском рынке предоставлялась специальная государственная страховка от непредвиденных рисков — гарантии немецкого страхового общества «Гермес». Так что немецкие предприниматели, работающие в России, всегда чувствовали защиту со стороны собственного государства.

В сфере энергетики Германия и Россия уже более полувека являются надежными партнерами. Взаимозависимость двух экономик в первую очередь связана именно с поставками энергоресурсов. Сотрудничество в нефтегазовой отрасли в свое время стало основой новой восточной политики немецкого канцлера Вилли Брандта, который сумел добиться сближения с Советским Союзом. «Мы стали партнерами, которых связывают деловые отношения», — говорил Брандт, а представители Ruhrgas отмечали, что, «когда речь шла о деле, они не ощущали противоречий между политическими системами». С ФРГ была заключена сделка века, в результате которой были построены мощные трансконтинентальные газопроводы. Тогда же, полвека назад, была создана «Дружба» — крупнейшая в мире система магистральных нефтепроводов, соединившая добычные регионы СССР с восточноевропейскими странами и ГДР, в этих государствах были построены мощные НПЗ, технологически и инфраструктурно связанные с советскими месторождениями нефти. Например, при участии специалистов из СССР с 1959 по 1964 год был создан НПЗ «Шведт», который изначально ориентировался на поставки нефти по трубопроводу «Дружба». На стадии строительства в 1963 году к нему был подведен отвод от северной ветки этой системы нефтепроводов. Другой нефтепровод, ведущий к НПЗ «Шведт» из порта Росток, был построен в 1969 году. Таким образом была заложена основа энергетической безопасности современной Европы.

Кульминация восточной политики СДПГ

В статье «Россия и Германия: лейтмотив сотрудничества», опубликованной в 2004 году в журнале «Россия в глобальной политике», Шредер уверял, что Россия открывает перед немецким бизнесом широкие возможности, и, понимая это, предприниматели развернули здесь стратегическую инвестиционную деятельность. «Россия — главный поставщик энергоносителей в Германию. Около трети нашего импорта нефти и газа мы получаем из России. Уже одного этого достаточно, чтобы уделять особое внимание будущему сотрудничеству в энергетической области, — писал немецкий канцлер. — Мы хотим оказывать поддержку нашим предприятиям, поставить сотрудничество, до сих пор опиравшееся в основном на поставки энергетических ресурсов, на более широкий фундамент. В этом могло бы помочь, например, участие германских фирм в добыче природного газа и строительстве газопровода через Балтийское море. Будучи лидером в области технологий по экономии и эффективному использованию энергии, Германия может внести вклад в некоторые отрасли производства, важные для России».

Интерес немецкой компании E.On к сотрудничеству с «Газпромом» объяснялся возможностью доступа к добычным проектам. Такая возможность воспринималась как дополнительный ресурс в собственном производстве энергии, призванный улучшить конкурентное положение E.On на глобальном рынке. Российский партнер был заинтересован в более глубоком доступе на рынки Европы путем приобретения распределительных и сбытовых компаний.

Следует выделить основные вехи российско-германского энергодиалога в эпоху Шредера. В 1998-1999 годы Ruhrgas купил 4% акций «Газпрома». В 2005 году подписаны две связанные между собой сделки, предполагающие совместную разработку Ruhrgas и ОАО «Газпром» западносибирского месторождения «Южно-Русское» и получение российской компанией долей E.On в трех венгерских компаниях. В том же году было заключено знаковое соглашение о реализации проекта «Северный поток», которое считается кульминацией восточной политики социал-демократов. Соглашение, подписанное Путиным и Шредером незадолго до поражения СДПГ на выборах, предполагало строительство трубопровода по дну Балтийского моря, стоимость которого оценивалась в 4,7 млрд долларов. «На посту Федерального канцлера Германии, — заявил тогда Шредер, — я должен думать о бесперебойности энергоснабжения страны и соблюдении ее интересов в энергетической области. Поэтому я горжусь тем, что нам удалось подписать сегодняшнее соглашение». В Соединенных Штатах и проамериканской элите ЕС сделка была воспринята в штыки. Газета The Washington Post назвала ее даже «политическим предательством» Шредера.

Реализация проекта «Северный поток», безусловно, стала историческим этапом в энергетической политике Германии. Проект призван обеспечить прокачку дополнительных 55 млрд кубометров природного газа по маршруту Выборг — Любмин (в районе Грайфсвальда). Акционерами компании Nord Stream AG являются ОАО «Газпром» (51%), E.On и Wintershall (по 15,5%), голландская Gasunie (9%) и французская GDF SUEZ (9%). Задачей этого проекта является не только обеспечение европейских потребителей газа дополнительными объемами в условиях растущего спроса на голубое топливо, но и укрепление безопасности поставок российского газа на территорию ЕС без участия транзитных стран.

Консультант российского ТЭК

После ухода с поста канцлера Шредер продолжает укреплять российско-германское энергетическое сотрудничество уже в роли независимого эксперта и бизнесмена. В конце 2005 года он становится председателем наблюдательного совета «Северо-европейской газопроводной компании», которая начала работу над проектом «Северный поток». В 2006 году он возглавляет комитет ее акционеров. «Газопровод Nord Stream внесет важный вклад в надежное снабжение Европы природным газом. Кроме того, это не чисто российско-германский, а европейско-российский проект. Поэтому Европейский союз оценивает трубопровод Nord Stream как проект, представляющий интерес для всей Европы. В силу этого решения все государства — члены ЕС обязаны поддерживать Nord Stream», — отмечал Шредер в одном из своих интервью. В 2009-2011 годах Шредер входил в совет директоров ТНК-BP.

В 2010 году он высказался за участие немецких компаний (BASF) в проекте «Южный поток». Он произнес на эту тему речь в кассельском Дворце конгрессов на конференции, организованной нефтегазовой «дочкой» BASF Wintershall. В своем выступлении он подчеркнул, что к 2030 году Европе дополнительно к потребляемым ныне объемам газа понадобится еще 170 млрд кубометров. «В ситуации, когда мы не знаем, где взять эти дополнительные объемы, вопрос о независимости встает совершенно по-иному», — отметил экс-канцлер. По его словам, в Норвегии запасы сокращаются и возможности поставок ограниченны; у Катара ярко выраженная ориентация на азиатские рынки; Алжир, Ливию и Марокко вряд ли можно назвать надежными источниками, а в Туркмении «имеются любопытные люди, которые продают одни и те же объемы газа как минимум трижды разным клиентам». Единственной альтернативой всем этим вариантам Шредер назвал Россию, у которой «много газа, и она его исправно поставляет». «Южный поток», — заметил экс-канцлер, — это третий газопровод, призванный сделать газоснабжение Европы более надежным«. Герхард Шредер настоятельно рекомендовал концерну BASF и его нефтегазовой «дочке» присоединиться к «Южному потоку», что и произошло в начале 2011 года. «Это был хороший совет, ведь мы ему последовали», — отметил глава Wintershall Райнер Зеле. Однако не без помощи американцев проект был подвешен из-за резкой смены позиции правительства Болгарии. Поэтому все внимание оказалось сконцентрировано на проекте «Северный поток — 2». «Северный поток — 2» — это вторая нитка газопровода, проложенного по дну Балтийского моря, которая должна увеличить объем поставок газа в Германию в два раза, до 110 млрд куб. м в год. Поставки по новому трубопроводу должны начаться в конце 2019 года. Проект поддерживают немецкие Uniper и BASF/Wintershall, англо-голландская Royal Dutch Shell. В 2016 году Шредер стал главой управляющего совета Nord Stream — 2 — оператора строительства газопровода «Северный поток — 2».

Плюс международный авторитет

Еще в тот период, когда Шредер был премьером Нижней Саксонии, он вошел в правление компании Volkswagen, банка Norddeutsche Landesbank и Deutsche Messe AG и выстроил эффективные контакты с представителями бизнес-сообщества Германии, что позволило усилить его позицию и авторитет в партии как опытного и эффективного специалиста. Период правления Шредера был расцветом немецкого бизнеса. Большинство экономистов ФРГ убеждены, что Ангела Меркель, которая ставит себе в заслугу нынешнее экономическое благополучие страны, просто пожинает плоды политики Шредера. После того как он оставил пост канцлера, Шредер консультировал многие международные бизнес-структуры, в том числе международный инвестиционный банк Rothschild Group, а также швейцарское издательство Ringier. «Экстраординарные знания Шредера находятся на таком же высоком уровне, как и его международный опыт и репутация», — заявляет глава банка Давид Ротшильд.

Шредер не раз привлекался для разрешения споров крупнейших немецких компаний. В 2006 году он выступил медиатором в споре между руководством Deutsche Bahn и профсоюзом по поводу планов приватизации железнодорожной компании, а в 2016 году стал посредником в споре между двумя ведущими немецкими ретейлерами — Edeka и REWE по поводу поглощения сети супермаркетов Kaiser’s Tengelmann. Характерно, что предложение стать медиатором делалось от имени правительства Ангелы Меркель — политических противников Шредера.

Таким образом, вопреки навязываемому стереотипу о том, что Шредер является нефтегазовым лоббистом, экс-канцлера можно назвать прагматичным профессионалом, который выступает за наиболее эффективные и современные варианты развития энергетики и является авторитетной и уважаемой фигурой в немецкой и международной бизнес-элите. По словам директора берлинского Института глобальной публичной политики Торстена Беннера, «мнение Герхарда Шредера, последнего канцлера ФРГ от социал-демократов, по-прежнему пользуется большой популярностью».

Экс-канцлера также считают символом сотрудничества России и Германии. Он не раз критиковал политику Евросоюза и Германии в отношении России и призывал европейских политиков вернуться к эффективному диалогу между странами.

Стоит отметить, что в первом правительстве Меркель человек из его команды Франк-Вальтер Штайнмайер занимал пост министра иностранных дел (его кандидатуру, кстати, лоббировали влиятельные немецкие бизнесмены). И хотя бывший соратник Шредера находился в тени своей начальницы, в решающие моменты ему удавалось проявить характер. Например, после российской военной операции на Кавказе в 2008 году Штайнмайер выступил с резким заявлением, в котором призвал коллег по Евросоюзу «не идти на поводу у эмоций и не изолировать Россию».

В 2016 году, выступая в городе Бад-Пирмонт на форуме «Германо-российские экономические встречи», Шредер указал на ошибки европейских стран в отношении России. По его мнению, если бы Евросоюз относился внимательнее к интересам РФ, многих конфликтов можно было избежать, поскольку ЕС нужна сильная Россия. Также экс-канцлер подчеркивал, что крымский вопрос должен был быть отделен от обсуждения прочих аспектов отношений России и Евросоюза. В интервью швейцарской газете Blick Шредер заявил, что «интеграция России и российской энергетической промышленности в мировую экономику имеет большое значение для всех, особенно для Германии, ведь у «Роснефти» значительные интересы в Германии, особенно на Востоке».

Майский визит

Весной 2017 года главный исполнительный директор «Роснефти» Игорь Сечин совершил рабочий визит в Германию, где провел ряд встреч с представителями делового сообщества страны и принял участие в мероприятии, посвященном открытию офиса дочернего общества компании — Rosneft Deutschland GmbH — в Берлине.

В рамках визита состоялась встреча главы «Роснефти» с министром экономики и энергетики ФРГ Бригиттой Циприс, на которой обсуждались перспективы развития бизнеса «Роснефти» в качестве самостоятельного игрока на немецком энергетическом рынке. Сечин встретился также с исполнительным директором Восточного комитета немецкой экономики Михаэлем Хармсом. Стороны сошлись во мнении, что участие «Роснефти» в энергетике Германии увеличит эффективность ее деятельности, укрепит и расширит позиции компании на рынках сбыта продукции, в том числе в Центральной и Восточной Европе.

В торжественном мероприятии по случаю открытия офиса Rosneft Deutschland в Берлине приняли участие представители руководства «Роснефти», немецкого делового сообщества, директора НПЗ PCK, Bayernoil и MiRO. В своем докладе на мероприятии Игорь Сечин, в частности, отметил: «За последние семь лет мы поставили в Германию 132 млн тонн нефти на сумму более 75 млрд евро, обеспечив около четверти импорта нефти страны. Сегодня мы являемся акционерами трех крупных нефтеперерабатывающих заводов и обеспечиваем 5 тысяч рабочих мест непосредственно на наших предприятиях в стране».

«Роснефть» увеличила поставки нефти в ФРГ с 12,9 млн тонн в 2012-м до 22, 5 млн тонн в 2016 году. В 2016-м объем переработки нефти на НПЗ в Германии увеличился на 17,8% — до 12,7 млн тонн. Компания произвела 13,7 млн тонн нефтепродуктов (80% — светлые нефтепродукты), что демонстрирует высокие операционные показатели и технологическую оснащенность перерабатывающих мощностей. «Роснефть» направит совокупно 600 млн евро на модернизацию своих немецких НПЗ, из них 300 млн евро уже выделены«, — заявил Игорь Сечин. — Эти средства будут направлены на модернизацию НПЗ с целью повышения их промышленной и экологической безопасности, а также повышения качества корзины выпускаемых продуктов, с тем чтобы получить дополнительную эффективность при выходе на розницу. Теперь в Германии будет функционировать дочернее предприятие «Роснефти». Мы развиваем свой бизнес, в том числе в области поставок нефтепродуктов немецким потребителям — в распределительных сетях, бункеровке и авиатопливе«.

«Роснефть» также активно сотрудничает с немецкими предприятиями в различных сферах, в том числе в закупках оборудования, автомобилей, катализаторов, компонентов и присадок для производства бензина и дизтоплива, в оказании нефтесервисных услуг. В заключение выступления глава «Роснефти» подчеркнул, что нефтеперерабатывающий бизнес в Германии является стратегическим направлением развития компании: «Как мне представляется, за шесть лет работы в этом секторе мы зарекомендовали себя как надежного предсказуемого партнера с долгосрочным видением развития активов».

Глава Восточного комитета немецкой экономики Михаэль Хармс считает хорошим сигналом для экономики Германии начало работы компании Rosneft Deutschland GmbH на рынке ФРГ. «Развитие бизнеса «Роснефти» является доказательством неослабевающего интереса со стороны российских нефтяных предприятий к европейскому рынку», — сказал Хармс, добавив, что «данное сотрудничество, которое продолжается более 40 лет, вносит вклад в обеспечение энергетической безопасности Германии».

«Роснефть» в ФРГ

С 2011 года «Роснефть» вошла в нефтеперерабатывающий бизнес на немецком рынке. Выбор объектов инвестиций был для «Роснефти» неслучаен: НПЗ, расположенные на территории Восточной Германии, с момента своего создания технологически и инфраструктурно связаны с российскими месторождениями нефти. «С тех пор как «Роснефть» стала акционером холдинга ROG, владевшего долями в четырех крупных нефтеперерабатывающих заводах, наши совокупные вложения в немецкую нефтепереработку превысили 2,5 млрд евро, — отметил Сечин. — Таким образом, мы фактически профинансировали около 10% общего объема производства нефтепродуктов в Германии. Хотел бы подчеркнуть, что выбор объектов для инвестиций во многом обусловлен историческими причинами. В создании нефтеперерабатывающих заводов в Восточной Германии нередко принимали участие советские специалисты, и поэтому мы хорошо знаем их технологические особенности и возможности. Приобретая 50% ROG у государственной нефтегазовой компании Венесуэлы PDVSA, мы понимали, как повысить эффективность этого актива и увеличить маржу переработки».

Еще одним акционером ROG была британская BP. В декабре 2016 года «Роснефть» и BP Plc. завершили сделку по реформированию СП, с 1 января 2017 года эти договоренности вступили в силу. «Роснефть» стала прямым акционером и увеличила свои доли участия в НПЗ PCK («Шведт») — до 54,17% (с 35,42%); НПЗ MiRO — до 24% (с 12%); НПЗ Bayernoil — до 25% (с 12,5%). В результате этой реорганизации «Роснефть» получила контроль над более чем 12% нефтеперерабатывающих мощностей в Германии с общим объемом переработки до 12,5 млн тонн в год и стала третьим по величине игроком на немецком рынке нефтепереработки. Средняя глубина переработки мощностей компании — 93%, средний индекс сложности по Нельсону — 9,1.

Сделка по реорганизации СП ROG свидетельствует о развитии энергодиалога между Россией и Европой. В основе этого диалога — эффективные поставки нефти на немецкие НПЗ по нефтепроводу «Дружба». Благодаря логистическим преимуществам «Роснефть» сможет эффективно осуществлять операционную деятельность в Германии, а доступ к конечным потребителям позволит ей увеличить маржинальность реализации нефтепродуктов собственного производства. Участие в крупнейших немецких НПЗ обеспечит интеграцию с трейдинговым подразделением компании и в результате дополнительно повысит экономические показатели осуществленной инвестиции.

Три немецких НПЗ, доли в которых имеет «Роснефть», — это одни из самых современных перерабатывающих предприятий в Западной Европе. На протяжении многих лет проводится процесс модернизации заводов. Тем не менее «Роснефть» намерена постоянно инвестировать в поддержание и наращивание их мощностей, поддерживать надежность и эксплуатационную готовность оборудования, увеличивать выход светлых нефтепродуктов и нефтехимии. Например, НПЗ MiRO — крупнейший НПЗ Германии с мощностью 14,9 млн тонн в год, НПЗ «Шведт» с мощностью 11,6 млн тонн в год — главный поставщик топлива для Берлина. Большинство самолетов, вылетающих из немецкой столицы, заправлены топливом с этого завода. Индекс Нельсона у НПЗ «Шведт» — 9,8. Надо сказать также, что «Шведт» — одно из первых предприятий Германии, где началось производство топлива с биокомпонентами.

Сейчас «Роснефть» активно прорабатывает вопрос о повышении эффективности транспортировки сырья на Bayernoil и MiRO. «Мы сможем обеспечить поставки на южную группу заводов путем реверса по трансальпийскому трубопроводу, но для этого нам надо договориться с регуляторами и с действующими потребителями, — сообщил Сечин. — Технически это возможно, просто ни разу не исполнялось, поэтому есть определенная неуверенность у регуляторов, но мы над этим поработаем, покажем все, сделаем модели соответствующие, и если прокачаем первую партию, то потом сможем повысить эффективность при поставках».

Чтобы обеспечить сырье для своей растущей сети международных НПЗ, «Роснефть» расширяет деятельность в нефтетрейдинге и планирует заключать больше сделок по поставкам с другими производителями. Основная стратегия компании — расширение нефтетрейдинга за счет органического роста и диверсификация источников нефти. Компания стремится заключать сделки по предоплате с другими производителями, аналогичные сделке с иракским Курдистаном. Курдскую нефть в первую очередь планируется направить на немецкие НПЗ.

Перспективы: розница, авиатопливо, газ

Теперь что касается выхода к конечному потребителю. «По работе в рознице есть разные возможности, — подчеркнул Сечин. — Ну, например, выкупая у Total долю в «Шведте», мы одновременно договорились с Total, что можем воспользоваться для поставок их сетями. И такая форма сотрудничества тоже возможна. Будет ли в дальнейшем принято решение о покупке каких-то сетей или о строительстве новых, мы подумаем. Это будет зависеть от эффективности. Я уже говорил как-то, что розница — это непростой бизнес, хотя, конечно, он приближает потребителей и помогает получить эффективность на всех этапах. Но здесь также есть очень много регулирующих условий. Мы, начиная работу через сети наших партнеров, через BP, через Total, другие сети, будем получать дополнительный опыт. И, я надеюсь, на каком-то этапе мы войдем в какие-то их сети».

Компания рассчитывает реализовывать авиатопливо, производимое на ее немецких заводах, по прямым контрактам с авиакомпаниями в крупнейших немецких аэропортах. Кроме того, «Роснефть» намерена выйти на немецкий дорожно-строительный рынок со специальной линейкой полимерно-битумных вяжущих (ПБВ) «Альфабит». При этом совместно с рядом институтов и научных организаций Германии «Роснефть» планирует адаптировать рецептуры ПБВ «Альфабит» к требованиям немецкого рынка. Компания также намерена организовать поставки судового топлива в морские порты Германии. Такой игрок, как «Роснефть», может значительно увеличить степень конкуренции на немецком рынке, расширив спектр возможностей для поставщиков и обеспечив весьма привлекательные ценовые условия для потребителей.

«Мы не имеем возможности поставки трубопроводного газа в связи с законодательными ограничениями. Но торговлей газом, в том числе и в Европе, мы уже занимаемся», — заявил Сечин, напомнив, что в европейских странах газом торгует швейцарская «дочка» «Роснефти» Rosneft Trading, «которая закупает газ на рынке». «Мы поставляем газ в Египет по долгосрочному контракту, имеем газовые активы в международных проектах. И, конечно, мы заинтересованы в развитии этого бизнеса», — сказал он. — В Германии будем работать на рынке. Может быть, когда-нибудь и поставим сюда свой газ тоже. Может быть, не российский, но, скажем, с того же проекта «Зохр». Потом, у нас есть проект сжижения газа «Печора СПГ» — это тоже один из альтернативных вариантов поставок, который не подпадает под ограничения при экспорте. Поэтому будем использовать все варианты работы«.

Как отмечает директор «ИнфоТЭК-Терминал» Рустам Танкаев, «для Германии важно, что ее представитель участвует в управлении компанией, занимающей третье место по обеспечению населения и промышленности страны нефтепродуктами». «Есть и другие возможности сотрудничества «Роснефти» и промышленности Германии на энергетическом рынке, — добавляет эксперт. — Например, в последние годы «Роснефть» активно выходит на мировой рынок газа. Пока действует монополия «Газпрома» на экспорт газа из России, «Роснефть» не может экспортировать российский газ, хотя и является вторым после «Газпрома» производителем газа в стране. Однако никто не мешает добывать газ в Латинской Америке, Египте и в других странах. В ближайшие годы ожидается прекращение работы газотранспортной системы Украины из-за хронического финансирования ремонта и обслуживания всего на 10%. В этом случае поставки СПГ «Роснефтью» могут оказаться важными для Германии».

Для «Роснефти» выбор Германии в качестве основного целевого рынка был вполне осознанным и произошел в 2011 году с приобретением доли в СП ROG. И ставка на Германию себя оправдала. Экономика страны постоянно развивается. Немецкий рынок стабилен, имеется дефицит и рост потребления по основным нефтепродуктам, таким как дизельное топливо, авиационное топливо. Торговый оборот Германии и России в период с 2000 по 2013 год вырос в четыре раза — до 56,5 млрд евро. При этом экспорт из Германии в Россию увеличился в 7 раз — до 28,6; германский импорт — в 3 раза: 27,9, но это очень сбалансированные цифры. Вместе с тем одним из важных направлений работы с германскими партнерами являются не только поставки сырья и переработка, но и технологическое сотрудничество.

Назначение Шредера председателем совета директоров «Роснефти» является логичным шагом, поскольку немецкий канцлер остается одной из самых авторитетных фигур в немецкой и международной бизнес-элите, считается архитектором энергетического сотрудничества России и ФРГ, а «Роснефть» активно укрепляет свои позиции на немецком рынке.

Мария Золотова

Взаимная и внешняя торговля в странах ЕАЭС выросли более чем на 25%.

6 октября 2017 года Министр промышленности и торговли Российской Федерации Денис Мантуров посетил с рабочим визитом Республику Армения, где в г. Ереван принял участие во Втором Международном форуме евразийского партнерства «ЕАЭС – промышленная интеграция, расширение экспортно- импортных возможностей».

Выступая на пленарном заседании форума глава Минпромторга России отметил, что Евразийский союз с каждым годом усиливает свое значение в глобальном контексте.

Можно уверенно говорить о том, что интеграционные процессы позитивно отражаются на экономике всех стран- участниц ЕАЭС. За счет этого совокупный объем ВВП государств Союза в I полугодии 2017 года увеличился примерно на 2%, рост промышленного производства составил 2,6%, а взаимная и внешняя торговля выросли более чем на 25%, - сообщил Денис Мантуров.

Он отметил, что правительства ЕАЭС работают над созданием евразийских сетей промкооперации и трансфера технологий.

Эти цифровые среды, которые в пилотном режиме начнут работу до конца года, позволят сделать важный шаг к выстраиванию системы отраслевых балансов в периметре ЕАЭС и снижению рисков возникновения избыточной конкуренции, - сказал Министр.

Также глава ведомства отметил, что Правительства Республики Армении и России ведут работу по созданию евразийских сетей промкооперации и трансфера технологий. Эти цифровые среды позволят сделать важный шаг к выстраиванию системы отраслевых балансов в периметре ЕАЭС, что существенно снизит риски возникновения избыточной конкуренции.

За координацию развития отдельных отраслей будут отвечать созданные центры компетенций общего пользования. Так, например, сейчас формируется Евразийский центр станкостроения и системного интегратора в металлургии.

Такой подход, по сути, является переходом к новой модели развития промышленности ЕАЭС, основанной на инновациях и наукоемких технологиях.

Уже сформировано 12 техплатформ по таким направлениям, как биомедицина, фотоника, космос, металлургия и новые материалы, светодиодные и суперкомпьютерные технологии. Участниками созданных платформ уже стали более 1 тыс. научных и промышленных организаций ЕАЭС, которые в этом году приступили к совместной реализации 140 кооперационных проектов, -отметил Денис Мантуров.

Он также предложил сформировать наднациональную инфраструктуру продвижения кооперационной продукции на международные рынки. Например, путем формирования зон свободной торговли с третьими странами. Такой режим уже действует с Вьетнамом, и сейчас активно ведутся переговоры для реализации аналогичных соглашений с Индией, Сингапуром и Сербией.

Кроме того, Министр обратил внимание на необходимость усиления борьбы с незаконным оборотом промышленной продукции.

Объемы контрафакта и контрабанды по- прежнему исчисляются миллиардами долларов. В качестве решения этой проблемы мы видим широкое внедрение маркировки товаров произведенных, либо ввезенных на территорию Союза, - сказал Денис Мантуров, приведя в пример успешно реализуемый между Республикой Армения и Российской Федерацией пилотный проект по меховым изделиям.

Германия является основным пунктом назначения экспорта фисташек из Ирана

Германия была основным пунктом назначения экспорта фисташек из Ирана, так как она импортировала из Ирана 3,063 тонны фисташек на сумму 40 миллионов долларов США за первые пять месяцев текущего 1396 финансового года (начался 21 марта 2017).

Более 61 % экспортированных из Ирана фисташек было отправлено в Германию, Ирак, Казахстан, ОАЭ, Индию, Испанию и Россию, сообщает агентство Trend News.

Однако официальная статистика Таможенной администрации Исламской Республики Иран показывает, что стоимость экспорта иранских фисташек уменьшилась на 40 % и составила 198 млн. долларов США, и объем экспорта также сократился на 45 %, достигнув 19 000 тонн, в течение пяти месяцев по сравнению с тем же периодом прошлого года.

Иран экспортировал фисташки в 59 стран, включая Югославию, Иорданию, Армению, Аргентину, Узбекистан, Австралию, Словакию, ЮАР, Афганистан, Албанию, Великобританию, Украину, США, Италию, Бахрейн, Бразилию, Таджикистан, Таиланд, Тайвань, Турцию, Туркменистан, Тунис, Ливию, Южную Корею, Молдову, Китай, Румынию, Японию, Сингапур, Швецию, Швейцарию, Сербию, Оман, Францию, Кыргызстан, Катар, Канаду, Кувейт, Ливан, Польшу, Литву, Малайзию, Египет, Вьетнам, Нидерланды и Гонконг.

ISNA процитировала Махмуда Абтахи, председателя совета директоров Иранской ассоциации фисташников, что объем производства фисташки в Иране в последнем финансовом году сократился вдвое до 180 000 тонн, что является основной причиной снижения экспорта в этом году.

Глава Иранской ассоциации фисташников, Мохсен Джалалпур, каждый год отмечает, что из фисташковых садов Ирана от 8 000 до 12 000 гектаров выходят из производственного цикла из-за нехватки воды и солености почвы.

"Земли, на которых культивируются фисташки в Иране в настоящее время составляют около 350 000 гектаров, в то время как в течение 2000-х годов эта цифра составляла более 400 000 гектаров", - сказал он Eranico.

Провинция Керман, на юго-востоке Ирана, является крупнейшим производителем фисташек в стране. Эта провинция когда-то составляла 70 % производства фисташек в Иране, но теперь она производит только 30 % от всех фисташек, выращенных в стране, из-за сильного водного кризиса.

"Фисташки в настоящее время выращиваются в 19 провинциях по всей стране, все из которых более или менее сталкиваются с теми же проблемами", - сказал он.

Как Джалалпур, так и Абтахи оценивают производство фисташек в этом году примерно на уровне 230 000 тонн, из которых, согласно ожиданиям Джалалпура, около 150 000 тонн на сумму 1,5 миллиарда долларов будут экспортированы, показав рост по весу и стоимости на 11 % и 25 %, соответственно, по сравнению с прошлым годом, когда было экспортировано около 135 000 тонн стоимостью 1,2 млрд. долларов США.

По словам Джалалпура, бывшего председателя Торгово-промышленной палаты Ирана, промышленности, шахт и сельского хозяйства, Иран является вторым по величине производителем фисташки после США и главным экспортером товара.

Заместитель министра промышленности, горнодобывающей промышленности и торговли Мойтаба Хосроттай сказал, что Иран поставляет более 50% мирового рынка фисташек.

Сергей Данкверт провел семинар с сельхозтоваропроизводителями и отраслевыми союзами на тему экспорта российской продукции.

Семинар, организатором которого выступил Россельхознадзор, состоялся в рамках проведения 19-й Российской агропромышленной выставки «Золотая осень – 2017».

Руководитель Россельхознадзора Сергей Данкверт в своем выступлении сделал основной акцент на необходимости нормативного и законодательного регулирования всех процедур, относящихся к обеспечению экспортных поставок сельскохозяйственной продукции на международный рынок. Без этого, по словам главы Службы, сделать процедуры максимально безболезненными практически невозможно.

В ходе мероприятия отмечено, что сегодня все хотят экспортировать, но никто не понимает или делает вид, что не понимает необходимости строгого контроля за производством продукции. В этом ключе в качестве слабого звена отмечены субъектовые ветеринарные службы, за работой которых полностью отсутствует федеральный контроль. Именно это, по мнению участников семинара, способствует распространению заболеваний животных и птиц на территории страны. Отсутствие грамотно выстроенной системы контроля за производителями продукции приводит к наличию в ней превышенных количеств опасных веществ, антибиотиков, фальсификата. Все это существенно влияет на конкурентную среду и делает невыгодной работу добропорядочного бизнеса. Более того, из-за отсутствия понятного формата контроля многие страны просто не могут принимать «на веру» российскую продукцию, и зачастую именно это становится ключевым аргументом при отказе в предоставлении права экспортных поставок из России в иностранные государства.

Сергей Данкверт обратил внимание участников семинара на проблемы, связанные с экспортом зерна и продуктов его переработки. По мнению главы Службы, умышленное занижение качества этой продукции приводит к снижению стоимости. Это «бьет по карману» производителей, а также наносит урон бюджету страны.

Отмечено, что Россельхознадзор считает целесообразным проводить более плотную политику в части поддержки производства в России таких видов зерновой продукции, которые с удовольствием приобретаются за рубежом. В связи с этим особый акцент сделан на целесообразности увеличения производства кукурузы.

Более детальная информация о работе Россельхознадзора в части открытия международных рынков для отечественной продукции была представлена в презентации начальника Управления ветеринарного надзора при экспортно-импортных операциях на транспорте и международного сотрудничества Россельхознадзора Артема Даушева. В частности, отмечено, что благодаря работе Россельхознадзора на сегодняшний день Россия имеет право поставок животноводческой продукции в 50 стран мира. Еще по 45 странам ведется работа как в части получения таковой возможности, так и в части видового расширения продукции, предполагаемой к экспорту из России.

Отмечено, что только в этом году Россельхознадзором организовано 14 визитов экспертов из зарубежных стран с целью ознакомления с существующими условиями производства продукции в России.

С 2009 года по сегодняшний день согласовано 117 ветеринарных сертификатов с 27 странами. В том числе в 2017 году 26 сертификатов с 12 странами (Азербайджан, Бахрейн, Бразилия, Вьетнам, Гонконг, Египет, Катар, Республика Корея, Ливан, ОАЭ, Сербия, Япония).

Артем Даушев также подробно остановился на процедуре получения российскими предприятиями права поставок своей продукции на международный рынок.

Участниками семинара были заданы острые вопросы, относящиеся к техническим аспектам осуществления как вывоза продукции с территории России, так и ее ввоза.

Принято решение о создании на сайте Россельхознадзора отдельного раздела, в котором будет размещена вся необходимая информация, относящаяся к экспорту сельскохозяйственной продукции на международный рынок.

Россельхознадзор выступил перед рыбаками.

Россельхознадзор собирается реализовать возможность электронного оформления документов для экспорта продукции, проинформировал рыбаков заместитель главы федеральной службы Константин Савенков.

О направлениях, которые Россельхознадзор считает основными, заместитель руководителя ведомства Константин Савенков рассказал на пленарном заседании Международного конгресса рыбаков во Владивостоке. Ключевые сферы, по словам представителя федеральной службы, это поддержка экспорта, развитие информационных систем Россельхознадзора и реформа контрольно-надзорной деятельности.

Экспорт – дело непростое

Работа, направленная на то, чтобы обеспечить допуск на рынки российской продукции, проводится сегодня более чем с 70 странами, заявил Константин Савенков. Основные импортеры – страны ближнего зарубежья, Африки, АТР. География, по словам замглавы Россельхознадзора, постоянно расширяется. По поставкам продукции из водных биоресурсов сейчас рассматривается открытие более 15 новых регионов. С такими странами, как Вьетнам, Индонезия, Таиланд и рядом других, ведется конструктивный диалог по допуску товаров, утверждению форм сертификатов, заверил представитель службы.

Остановился Константин Савенков и на введении новой формы «сертификата здоровья» для экспорта рыбопродукции в ЕС после временного хранения в Южной Корее. Технические вопросы поставок Россельхознадзор планирует решить с корейской стороной до конца года, сообщает корреспондент Fishnews.

Следующим важным вопросом замруководителя службы назвал легитимность сертификатов. Российская сторона долгое время добивалась приезда инспекции из Китая для обеспечения поставок рыбопродукции из РФ. Но в ходе совместных мероприятий было установлено, что ряд сертификатов подделан. «Право доступа на экспорт мы получаем годами. Потерять мы его можем в любой момент», – предупредил Константин Савенков. Он отметил, что действия недобросовестных участников рынка в итоге ударят по предприятиям, соблюдающим закон.

Для порядка – «Цербер»

От взаимодействия с коллегами из других стран представитель ведомства перешел к информационным системам Россельхознадзора. Сегодня разрабатывается модуль, который позволит в электронном виде оформлять документы для экспорта. К системе будут допущены иностранные получатели продукции, чтобы они могли убедиться в законности сертификатов, заявил Константин Савенков.

Для того чтобы упорядочить и оптимизировать ведение реестра экспортеров, разработан информационный модуль «Цербер». Он сейчас соединяется со всеми информационными системами, в полном объеме его планируется запустить к концу года.

Константин Савенков сообщил, что сегодня у Россельхознадзора 15 ИС. «Информационные системы являются одними из самых передовых в мире, а накопленные в них сведения и возможность интеграции позволяют внедрить полноценную систему управления рисками», – заявил представитель ведомства.

Интеграция систем Росрыболовства и Россельхознадзора, как заявляют в федеральной службе, это позволяет автоматически оформлять ветеринарно-сопроводительные документы на основе судовых суточных донесений. По словам Константина Савенкова, сейчас к модулю по оформлению подключено более 130 судов.

При контроле обещают оценивать риски

Реформа контроля и надзора предусматривает переход к риск-ориентированным принципам. Такой подход должен быть реализован и для ветеринарного контроля в пунктах пропуска через госграницу. Цель – снизить административное давление на добросовестный бизнес и при этом повысить эффективность контрольной деятельности, сказал замруководителя Россельхознадзора.

По словам Константина Савенкова, с апреля 2017 г. в Большом порту Санкт-Петербург проводится эксперимент «Зеленый коридор». Его участники – импортеры продукции из ВБР.

Система управления риска, заявил заместитель главы ведомства, внедряется и при перемещении продукции по территории России. Россельхознадзор провел с компанией «Глонасс» эксперимент по контролю перемещения и соблюдения температурного режима при перевозках железнодорожным транспортом. В результате, по словам замруководителя службы, предполагается обеспечить открытую для потребителей и владельцев продукции информацию о соблюдении требований. Сейчас Россельхознадзор с другими заинтересованными органами готовит второй этап эксперимента по сквозному контролю температурного режима при перемещении товаров всеми видами транспорта, заявил Константин Савенков.

В целом, обращаясь к рыбопромышленникам, он заявил, что ведомство ценит их труд и всегда готово к сотрудничеству.

Международный конгресс рыбаков в этом году посвящен вопросам изменений в отрасли. Участие в форуме принимают представители 15 стран. На пленарном заседании выступили представители Росрыболовства, Совета Федерации, Россельхознадзора, Центра системы мониторинга рыболовства и связи, рыбохозяйственной науки, объединений отрасли, послы Исландии и Норвегии. Модератором стал президент ВАРПЭ Герман Зверев. Генеральный информационный партнер XII Международного конгресса рыбаков – медиахолдинг Fishnews.

«Печально я гляжу…»

у кого на нашем телевидении — право голоса

Владимир Бушин

Когда Александр Зиновьев жил ещё в Мюнхене и уже хорошо прозрел от своей антисоветчины, мы переписывались. В 1990-м году я послал ему свою статью о Солженицыне, он по этому поводу писал мне: "Солженицына надо не просто критиковать, его надо громить. Эту ... всеми силами навязывают нам как со стороны Запада, так и со стороны пятой колонны Запада в России". Я был с ним совершенно согласен во всём, начиная с ...

Но вот минуло почти тридцать лет. И что же мы видим? Пятую колонну в этом вопросе возглавил Кремль, почти за пять лет до даты подписан указ о всенародном праздновании столетнего юбилея Солженицына. А что со стороны Запада? Запад открыто орудует уже не у себя, а на нашем телевидении. Вот только один пример.

Телеведущим мало тутошних малограмотных и горластых антисоветчиков вроде Жириновского или Веллера, они ещё выписывают таких из-за границы, оплачивая им дорогу и проживание в гостиницах. Явился из Америки, скажем, некто Ариэль Коэн, бывший советский гражданин, подлинное имя которого, возможно, Коган. Впрочем, не в этом дело.

На одной из телепередач зашла речь о том, как несправедлива бывает власть к художникам. Ну, с нашей стороны сразу, естественно, вспомнили о маккартизме, о Чаплине, вынужденном уехать из США в Англию, о Хемингуэе… Тут заезжий американец воскликнул: "А у вас? Изгнали великого русского писателя Солженицына! Сослали великого борца за свободу Сахарова!". И наши — как в рот воды набрали. Ни слова хотя бы о Солженицыне. Знает же хоть Вячеслав Никонов, носящий имя своего великого деда и принимавший участие в передаче, что Солженицын лгал о нашей родине так и столько, как и сколько за всю её историю не лгал никто, даже Геббельс, помноженный на Гитлера; знает же доктор исторических наук, что Солженицын, чемпион мира по лживости, абсолютный рекордсмен клеветы, ещё и мечтал об атомной бомбе Трумэна на наши головы, когда у нас такой бомбы не было. Всё знает, но вместо отповеди заезжему гостю промурлыкал что-то невнятное.

Жалко смотреть на наших политологов. На них спустили стаю злобных антисоветчиков и русофобов, но заранее обрекли на проигрыш. Как? Во-первых, противники знают, с чем они придут на шоу, какие вопросы будут поднимать, и имеют возможность подготовиться, а для наших почти всегда предстоящая схватка — полная неожиданность и подготовиться они не имеют возможности, они должны находить ответ сразу, а для этого часто не хватает или знаний, или быстроты ума… Вот в передаче "Время покажет" откуда-то недавно взявшийся Григорий Амнуэль (шустрый, как собрат Ариэль, помянутый выше) вдруг обрушил на ведущего Артёма Шейнина благородное негодование по поводу того, что в 1912 году поставили в Москве против дома генерал-губернатора памятник генералу Михаилу Скобелеву, а большевики его снесли. Какой вандализм!.. Шейнин — человек эрудированный, но не нашёлся, что тотчас ответить. А можно было, если б накануне справиться, ответить примерно так. Да, замечательный и очень прославленный, особенно в Болгарии, был генерал, но, во-первых, в один ряд с Кутузовым и Суворовым его всё же не поставишь, а памятников им тогда в Москве не было. Это похоже на то, как памятник Окуджаве поставили в 2002 году через пять лет после его смерти, а Александру Твардовскому — через 43 года. Во-вторых, памятник Скобелеву снесли не по случаю семидесятилетия Октябрьской революции, а в 1918 году, в самую начальную и бурную пору, когда действительно, как во всякой революции, было побито немало лишних горшков. В-третьих, на этом месте против здания Моссовета в 1954 году поставили памятник не кому-нибудь, а князю Юрию Долгорукому, основателю Москвы, то есть человеку, памятник которому имел больше оснований стоять на этом месте, чем памятник Скобелеву. Ну и, наконец, в 2014 году памятник генералу поставлен на гораздо более подходящем для него месте — у Академии Генерального штаба. Самое генеральское место!

Вот другой эпизод. В передаче "Право голоса" тот же Амнуэль (они дрейфуют по всем программам) с благородным негодованием того же сорта, что и о Скобелеве, завёл речь о Катынской трагедии как о деле наших рук… И что же ведущий Роман Бабаян? Он оправдывается: это, мол, признали и принесли извинения три наших президента. И вот я тоже признаю. Чего ещё надо? Ему и в голову не приходит, зачем признаваться и извиняться на высшем уровне три раза подряд, и что они за это получили от поляков. А уж сказать о том, что официальные признавальщики и извиняльщики лишь повторяют антисоветскую и русофобскую клевету Геббельса и, как штурмбанфюреры, плетутся у него в хвосте, что они предали нашу комиссию во главе с академиком Бурденко и митрополитом Николаем, или привести хотя бы тот довод, что если немцы истребили 6 миллионов поляков, то им ничего не стоило прибавить к этому ещё несколько тысяч своих врагов, — об этом никто из наших "храбрецов" и слова сказать не смеет.

А вот в программу Дмитрия Куликова "Право знать" приглашён посол Европейского Союза Вигаудгас Ушацкас, литовец, хорошо говорящий по-русски. Целый час он спокойно, свободно, как о всем известном и всеми признанном, насыщает наш эфир речениями "железный занавес", "аннексия Крыма", "оккупация Донбасса" и т.д. Какой "занавес"! Это был "санитарный фильтр", оберегавший наш народ от духовной заразы Запада, но его беспрепятственно проходили Чарли Чаплин, Рокуэлл Кент, Поль Робсон, Дин Рид и другие большие мастера Запада.

И хоть бы раз кто-нибудь рассказал толком этим гостям, что такое для нас Крым. Они же наверняка не знают. Они уверены, что как, допустим, Гитлер в 1938 году аннексировал соседнюю Австрию, так и мы сейчас — Крым. Именно к этому сравнению прибег принц Чарльз. Вот и напомнить бы для начала, что Австрия никогда не была немецкой. А Крым как самостоятельное ханство возник в 1443 году, когда в первой половине ХV века единая Золотая орда распалась на ряд самостоятельных государственных образований. Долгие годы воинственные крымские татары совершали многочисленные набеги на Русь — и до того, как в 1475 году стали вассалами Турции, и после. Несколько набегов было даже в царствование Ивана Грозного. Отбиваясь от очередного набега и преследуя татар, русские во главе с воеводой Данилой Адашевым ещё в 1559 году впервые ворвались в Крым, но ненадолго. Особенно опустошительный набег в мае 1571 года совершил хан Девлет-Гирей. Тогда царь Иван вынужден был бежать в Ярославль. Современный историк пишет, что татары дотла сожгли Москву, уцелел лишь Кремль. В пожаре погибли десятки тысяч человек, из Москвы и других попутных городов и селений захватчики угнали в рабство более ста тысяч русских. Грозный покончил с Астраханским и Казанским ханствами, но до Крыма добраться не смог. Это в ходе войны с Турцией в 1783 году сделала Екатерина Вторая. И тогда, и в 1856 году в Крымской войне, и в 1918-20 годы в пору немецкой оккупации и войны Гражданской (Украины ещё и не было), и в 1941-1944 годах земля Крыма так обильно полита русской кровью, как ни одна другая пядь нашей земли.

В советское время Крым всегда был автономной республикой Российской Федерации. Но, придя к власти, украинец Хрущёв, не прождав и года, вопреки всем законам добился включения Крыма в состав Украины. Это было националистическим самодурством и глупостью. Изменения административного деления бывали и раньше. Например, когда-то из нескольких областей была создана огромная Центральная чернозёмная область (ЦЧО). Она просуществовала недолго, вернулись к прежнему губернскому делению. А Крым — особая земля. Он был всесоюзной здравницей, в его дома отдыха и санатории приезжали люди со всей страны, всех национальностей и свободно общались там на русском языке. А тут вдруг всюду, начиная с вывесок, стали насаждать мову, которую и на Украине-то знали далеко не все. Один этот языковый фактор изобличал глупость и вредность передачи Крыма. Но если бы только это…

Пытаются свалить крымскую проблему на советскую власть: ну, действительно, передачу-то учинил не кто-нибудь, а советский лидер. Да, это была административная дурость 1954 года, но дурость в пределах одного государства; когда же Украина обретала свою незалежность, то это совсем другое дело, тут безразличие Ельцина к судьбе Крыма, добровольная уступка его Украине были уже не только международной глупостью, но и государственным преступлением. Так что, возвратив Крым в состав России, мы просто вернули то, что у нас стянули, пользуясь непробудностью Ельцина. Эту историю в кратком виде и следует втемяшивать тем, кто всё твердит об "аннексии Крыма", как о захвате Австрии.

И вот, запустив в наш эфир орду антисоветчиков, клеветников и русофобов, наши политологи не устают хвастаются: смотрите, мол, какая у нас демократия! Нас в Америку или на Украину не приглашают, там нам слова не дают, а мы им — пожалуйста! ради Бога! да о чём угодно! Мы живем по принципу нашего первого президента: нет сфер, закрытых для критики! А какова первая, главная забота нашего нынешнего президента? Прозрачность и Открытость! Нет на свете ничего важнее и прекраснее этих двух милых сестричек демократии!

Так они восхваляют недальновидность власти и свою собственную сервильность. Наши политологи не смеют в полную силу, используя правду советской истории, дать отпор атакам по фронту и вынуждены глухо молчать перед теми, у кого в руках власовский флаг, на лбу — двуглавый орел, для кого Мавзолей — чумное место, кто ставит памятники царю Николаю и Столыпину, кто субсидирует извращенцев на театральных подмостках, вроде Серебренникова и Урина. Власть лет пятнадцать была убеждена, что после предательства и удушения советской власти её во всем мире бескорыстно полюбили, никаких врагов у России не осталось, а сплошь партнёры, коллеги и друзья. Теперь им потребуется ещё лет двадцать, чтобы понять, чем занимаются помянутые деятели подмостков.

Гул затих. Я вышел на подмостки.

Прислонясь к дверному косяку,

Я ловлю в далёком отголоске,

Что случится на моём веку…

Что случится? Гул не затих, а всё нарастает. И сквозь него слышны не столь далёкие отголоски краха Советского Союза. И они доносят: если власть, не способная уберечь от погрома даже свой парк в ста метрах от Кремля, не очухается и не поймёт, что давно пора сматываться со всею музыкой своей и уступить место другим, то случится то самое, что случилось с Советским Союзом и с этим вашим парком, разбитым по французской моде за 14 миллиардов русских рублей. Ведь до чего дошло! Оказывается, для таких парков необходимы дождевые черви, они рыхлят почву. Так вот: не только березы, ели, мхи, но даже червей для парка покупали в Германии. При такой демократии даже все русские черви передохли или эмигрировали туда, где обитают ныне дети нашей элиты…

«Жестокий мятеж…»

к 125-летию Марины Цветаевой

Владимир Винников

Вся эта история не могла закончиться хорошо, в духе русских народных сказок или голливудского "хэппи-энда". Впрочем, она и не закончилась.

Два великих отечественных поэта — Сергей Есенин и Марина Цветаева — погибли в петле. Самоубийство? Да ещё таким образом — самым жутким вообще, а особенно для поэта, человека, который когда дышит — поёт?

Да, "воздуха" поэту может не хватать. По самым разным причинам. Александр Блок незадолго до собственной смерти тосковал, что "перестал слышать музыку", и в последней своей речи говорил, что "Пушкина убило отсутствие воздуха". Какая может быть музыка, какая песня, какие стихи могут звучать в безвоздушном пространстве? И зачем поэту жить без них? Но это — другое. Это — не самому повеситься.

И если в случае с Есениным факт самоубийства всегда оспаривался, то в случае с Цветаевой — нет. Ещё бы — ведь сразу три предсмертные записки. В одной из них, адресованной сыну Георгию (Муру), тогда шестнадцатилетнему: "Я тяжело больна, это уже не я… я больше не могла жить… попала в тупик". В другой, Асеевым: "Не вынесла…". В третьей, эвакуированным соседям: "Не похороните живой. Хорошенько проверьте".

Тем не менее в 1990 году новоизбранный патриарх Московский и всея Руси Алексий II благословил — почти через полвека после смерти — отпеть Марину Цветаеву, хотя отпевать самоубийц запрещено церковным каноном, а на вопрос о причине такого решения ответил: "Любовь народная". Времена были хотя и перестроечные, но всё же советские, сугубо атеистические, церковь ещё отделена от государства, так что вопрос прошёл под сурдинку, но всё же поставил самоубийство Цветаевой под знак вопроса.

И предсмертные признания её читаются сегодня словно аллюзии на смерть любимого Цветаевой Пушкина (помните лермонтовское "Не вынесла душа поэта…"?) и Гоголя (которого, согласно легенде, похоронили живым).

Важно ли всё это? Чем нам сегодня может быть интересна и зачем нужна история жизни, творчества и смерти Марины Ивановны Цветаевой (1892-1941)? Всего лишь одной — пусть яркой и необычной — поэтической "звёздочки" в художественной плеяде русского Серебряного века?

"Если звёзды зажигают, значит — это кому-нибудь нужно?" — некогда спрашивал Владимир Маяковский. Зажигают — да. А вот гаснут они — сами? Или тоже — когда кому-нибудь нужно?

И кровь приливала к коже,

И кудри мои вились…

Я тоже — была, прохожий!

Прохожий, остановись!

Застынет всё, что пело и боролось,

Сияло и рвалось.

И зелень глаз моих, и нежный голос,

И золото волос.

И будет жизнь, с её насущным хлебом,

С забывчивостью дня.

И будет всё — как будто бы под небом

И не было меня!

Нет, эти стихи — не просто набор красиво звучащих слов и даже не "памятник нерукотворный". Они сами по себе — уже бессмертие. Марина Цветаева — была, есть и будет, пока люди живут, любят, страдают, надеются на счастье. Не больше, но и не меньше того.

"Цветаева превратила истерику в поэзию, а поэзию — в истерику"? Можно сказать и так — ведь никто до неё (да и после неё) не писал по-русски с такой неизбывной отчаянной страстью, захлёбываясь анжамбеманами внутри классической силлабо-тоники. Ну, разве что Владимир Высоцкий, разве что… Да и то — когда выходил из роли (он же был актёр, и актёр прекрасный, он умел это делать) в бесконечное пространство и время России. А Марина Цветаева там жила и там умирала — для неё это было одно и то же, нераздельно и неслиянно… Юная, она молила Бога: "Ты дал мне детство лучше сказки и дай мне смерть в семнадцать лет!..".

Но то, чего мы, как нам кажется, хотим, и то, чего от нас хочет Бог, — редко для кого совпадает. Хотя истинные наши желания всегда исполняются. Понять это тяжело, принять — ещё тяжелее. И этот путь неприятия, "жестокого мятежа" и связанных с ним страданий стал личным выбором Цветаевой. Вполне осознанным, кстати. Что в юности, "дома":

Заповедей не блюла, не ходила к причастью.

Видно, пока надо мной не пропоют литию,

Буду грешить — как грешу — как грешила: со страстью!

Господом данными мне чувствами — всеми пятью!

Други! Сообщники! Вы, чьи наущенья — жгучи!

Вы, сопреступники! — Вы, нежные учителя!

Юноши, девы, деревья, созвездия, тучи,-

Богу на Страшном суде вместе ответим, Земля!

Что в зрелости, в эмиграции:

О, чёрная гора,

Затмившая весь свет!

Пора — пора — пора

Творцу вернуть билет.

Отказываюсь — быть.

В Бедламе нелюдей

Отказываюсь — жить.

С волками площадей…

Не надо мне ни дыр

Ушных, ни вещих глаз.

На твой безумный мир

Ответ один — отказ.

Вся жизнь — как один мятеж:

Ночи без любимого — и ночи

С нелюбимым, и большие звезды

Над горячей головой, и руки,

Простирающиеся к Тому —

Кто от века не был — и не будет,

Кто не может быть — и должен быть…

Знаю всё, что было, всё, что будет,

Знаю всю глухонемую тайну,

Что на тёмном, на косноязычном

Языке людском зовётся — Жизнь.

Вчера ещё в глаза глядел,

А нынче — всё косится в сторону!

Вчера ещё до птиц сидел, —

Всё жаворонки нынче — вороны!

Я глупая, а ты умён,

Живой, а я остолбенелая.

О, вопль женщин всех времён:

"Мой милый, что тебе я сделала?!"

И слезы ей — вода, и кровь —

Вода,— в крови, в слезах умылася!

Не мать, а мачеха — Любовь:

Не ждите ни суда, ни милости.

Увозят милых корабли,

Уводит их дорога белая…

И стон стоит вдоль всей земли:

"Мой милый, что тебе я сделала?"…

Детоубийцей на суду

Стою — немилая, несмелая.

Я и в аду тебе скажу:

"Мой милый, что тебе я сделала?"

Жить приучил — в самом огне,

Сам бросил — в степь заледенелую!

Вот что ты, милый, сделал мне!

Мой милый, что тебе я сделала?

"Детоубийца"… Это брошенная ею двухлетняя Ирочка, умершая в феврале 1920 года от голода в Кунцевском детском приюте, когда у её мамы подходил к концу многолетний роман с Осипом Мандельштамом, — вечный укор, и память, и потеря: не первая и не последняя, но самая невозвратимая в бесконечной череде потерь.…

Этот богоборческий мятеж был характерным знаком всей эпохи, в литературе получившей— с лёгкой руки Анны Ахматовой — имя "серебряного века". Что такое Серебряный век? Это не отечественный вариант шпенглеровского "Заката Европы" — без надежды на рассвет, и ницшеанского "Бог умер" — без надежды на воскресение. Это — когда долго-долго поднимался в гору и, оглядываясь назад, видишь весь пройденный путь, во всех его подробностях, но впереди — пропасть, и всё это прошлое, даже самое любимое и родное, уже не имеет никакого значения. Кроме твоего сердца. Где всё по-прежнему, хотя всё изменилось…

Да, она заблудилась (во всех смыслах этого слова, и нить Ариадны, старшей дочери, тоже была выпущена из рук) в Серебряном веке — том самом, о котором так красиво ностальгировал на заре "рыночных реформ" русско-молдавский "архикардинал Ордена куртуазных маньеристов" Виктор Пеленягрэ:

"Балы, красавицы, лакеи, юнкера,

И вальсы Шуберта, и хруст французской булки,

Любовь, шампанское, закаты, переулки,

Как упоительны в России вечера!"

Что ж сегодня, когда вокруг ставшего уже пресловутым и навязшего в зубах "хруста французской булки" идут столь ожесточённые, чуть ли не до массового смертоубийства, споры, стоит напомнить, что теперь, издалека и снаружи, всё видится не так, как виделось тогда изнутри, "здесь и сейчас". Для неё-то всё это было не желанным идеалом, а самой обычной, будничной жизнью. Повседневностью. Но:

Если душа родилась крылатой —

Что ей хоромы — и что ей хаты!

Что Чингис-Хан ей и что — Орда!

Два на миру у меня врага,

Два близнеца, неразрывно-слитых:

Голод голодных — и сытость сытых!

Вот так. И всё это не мешало Марине Цветаевой летом 1917 года пойти поперёк "революционной" волны, за что она удостоилась от "передовых" представителей тогдашней отечественной интеллигенции массовых поношений. "Стихотворение Цветаевой ("… За живот, за здравие Раба Божьего Николая…" ) также неприлично-кощунственное по отношению к своему же народу. Под личиной поэта открылся заурядный обыватель, тоскующий о царе", — это Иннокентий Оксёнов, весьма известный тогда пушкинист.

Вообще, Цветаеву, после восторженной встречи её первого сборника, всю оставшуюся жизнь усердно пинали и писатели, и читатели — слишком уж "неправильной" она казалась. Пинали — даже вроде бы расточая похвалы.

"Она возникает не из предшествовавших ей поэтов, а как-то прямо из-под Арбатской мостовой. Анархичность её искусства выражается и в чрезвычайной свободе и разнообразии форм и приёмов, и в глубоком равнодушии к канону и вкусу — она умеет писать так плохо, как, кажется, никто не писал" (Дмитрий Святополк-Мирский).

"Верна себе и г-жа Цветаева, продолжая упорно брать свои темы из области узко-интимной личной жизни, даже как бы похваляясь ею ("острых чувств и нужных мыслей мне от Бога не дано"). В конце концов мы могли бы примириться с этим, так как каждый пишет о том, что ему близко, дорого, знакомо, но невозможно примириться с той небрежностью стиха, которой всё более и более начинает щеголять г-жа Цветаева. Пять-шесть истинно поэтических красивых стихотворений тонут в её книге в волнах чисто "альбомных" стишков, которые если кому интересны, то только её добрым знакомым" (Валерий Брюсов).

Нет, сама себе цену она хорошо знала с самого начала и верила:

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берёт!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черёд.

Конечно, этот черёд, как и предвидела Цветаева, настал, по историческим меркам — очень быстро. Когда на экраны страны вышел фильм Эльдара Рязанова "Ирония судьбы, или С лёгким паром!" (1975), и вся страна услышала:

Спасибо вам: и сердцем и рукой, —

За то, что вы меня — не зная сами! —

Так любите, за мой ночной покой,

За редкость встреч закатными часами,

За наши не-гулянья под луной,

За солнце — не у нас над головами,

За то, что вы больны — увы! — не мной,

За то, что я больна — увы! — не вами!

Хочу у зеркала, где муть

И сон туманящий,

Я выпытать — куда вам путь

И где пристанище.

Я вижу: мачта корабля,

И вы — на палубе…

Вы — в дыме поезда… Поля

В вечерней жалобе…

Вечерние поля в росе,

Над ними — во?роны…

Благословляю вас на все

Четыре стороны!

Стихи Цветаевой начали издаваться массовыми тиражами — и всё равно были страшнейшим книжным дефицитом, котируясь в букинистических отделах светских книжных магазинов 80-х годов по самому высшему разряду.

Но фильм "Ирония судьбы", по точному определению Сергея Кара-Мурзы, стал мировоззренческим манифестом уже "атомизированной", утратившей цель и "ушедшей в себя" позднесоветской интеллигенции, которая, в конце концов, как и российское дворянство почти веком ранее, совершила классовое самоубийство. Так что позднесоветская общеинтеллигентская любовь к Цветаевой понятна. Но как Маркс не был марксистом, так и Цветаева не была "маринисткой".

Её фамилия — от "цвета", а не от "цветка". И доминируют в её творческой палитре два цвета: белый и красный. Снег и кровь. Чёрный, жёлтый (золотой) и зелёный — тоже важны, но всё же второстепенны.

Вскрыла жилы: неостановимо,

Невосстановимо хлещет жизнь.

Подставляйте миски и тарелки!

Всякая тарелка будет — мелкой,

Миска — плоской.

Через край — и мимо —

В землю чёрную, питать тростник —

Невозвратно, неостановимо,

Невосстановимо хлещет стих.

Кстати, что это за "тростник" здесь возникает? Просто рифма к слову "стих"? Бросьте! У этой профессорской дочки (её отец Иван Владимирович Цветаев был создателем Музея изящных искусств имени императора Александра III при Московском императорском университете, ныне это Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина на Волхонке, напротив храма Христа Спасителя), прекрасно образованной и тонко чувствующей, нет ни слова "просто так". Это даже не "мыслящий тростник" Блеза Паскаля — вернее, не только он.

Лучше бы тебе по Нилу

Плыть, дитя, в корзине!

Позабыл отец твой милый

О прекрасном сыне.

Кто там плыл по Нилу в корзине из тростника и затем был найден царской дочерью в прибрежном тростнике? Пророк Моисей? Да, конечно же. Она и маленькому сыну радовалась точно так же: как он спит в корзине — "похож на Моисея"…

Сорок лет блуждать в пустыне, но так и не войти в землю обетованную— это по-цветаевски.

Заново родися —

В новую страну!

Ну-ка, воротися

На спину коню

Сбросившему! Кости

Целы-то хотя?

Эдакому гостю

Булочник ломтя

Ломаного, плотник –

Гроба не продаст!

…Той её — несчётных

Вёрст, небесных царств,

Той, где на монетах —

Молодость моя —

Той России — нету. —

Как и той меня.

Это стихотворение 1931 года. Покинутая ею в 1922 году страна менялась до неузнаваемости, а Марина Цветаева оставалась собой — без родины, без чужбины.

Тоска по родине! Давно

Разоблачённая морока!

Мне совершенно всё равно,

Где — совершенно одинокой

Быть, по каким камням домой

Брести с кошёлкою базарной

В дом, и не знающий, что — мой,

Как госпиталь или казарма…

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И всё — равно, и всё — едино.

Но если по дороге — куст

Встаёт, особенно — рябина…

Но, в конце концов, на Родину вернулась — следом за старшей дочерью и мужем Сергеем Эфроном, вместе с сыном Георгием. На гибель и вечную жизнь. И написала:

Его и пуля не берёт,

И песня не берёт!

Так и стою, раскрывши рот:

"Народ! Какой народ!"…

Бог! Если ты и сам — такой,

Народ моей любви

Не со святыми упокой —

С живыми оживи!

Она пришла к этой истине сквозь все тернии своей жизни и своего творчества. Поэтому я и не доверяю вестям о самоубийстве Марины Ивановны Цветаевой 31 августа 1941 года в Елабуге.

Выступление Министра иностранных дел России С.В.Лаврова на XVI Совещании руководителей спецслужб, органов безопасности и правоохранительных органов иностранных государств – партнеров ФСБ России, Краснодар, 4 октября 2017 года

Рад возможности выступить на очередном Совещании руководителей специальных служб, органов безопасности и правоохранительных органов иностранных государств – партнеров ФСБ России.

Совместная, слаженная работа приобретает сегодня особое значение. Ситуация в мире напряженная, и проще она не становится. Не затухают старые конфликты, появляются новые вызовы и угрозы.

Главную опасность, безусловно, представляет международный терроризм. Мы не раз указывали на причины его беспрецедентного всплеска. Предостерегали от попыток перекроить, в том числе силовым путем, внутриполитическое устройство других государств по чужим лекалам, навязать им чуждые ценности, надломить традиции, в целом изменить нравственную систему координат. Подобная геополитическая инженерия уже привела к подрыву государственности, вакууму власти и хаосу в целом ряде стран Ближнего Востока и Севера Африки, чем незамедлительно воспользовались экстремисты и террористы.

Вряд ли стоит убеждать столь авторитетную аудиторию в том, что террористическая активность приобрела действительно глобальный характер. Отсидеться, заняв позицию стороннего наблюдателя, ни у кого не получится. Необходимо реальное – без скрытых повесток дня – объединение усилий в целях эффективного противодействия этому всеобщему злу. Следует раз и навсегда отказаться от стремления использования террористических группировок в качестве инструмента достижения геополитических задач. Мы хорошо помним, как подобные действия неизменно оборачивались против их инициаторов: ставка на моджахедов в Афганистане в свое время породила Аль-Каиду, ударившую по Америке 11 сентября 2001 года. Агрессия в Ираке с целью свержения С.Хусейна привела к созданию ИГИЛ, а противоправное вмешательство в Ливии и Сирии помогло сформировать еще одно мощное террористическое образование – новую инкарнацию Аль-Каиды «Джабхат ан-Нусру».

Не забудем и о том, что те, кто в грубое нарушение резолюций СБ ООН вооружал радикалов в Ливии, используя их для ликвидации режима М.Каддафи, буквально через несколько месяцев столкнулись с необходимостью противостоять тем же бандитам, которые с помощью полученного из Европы оружия вторглись в Мали и дестабилизировали весь Сахаро-Сахельский регион.

Пора бы выучить эти уроки совсем недавней истории. Надеемся, что те, кто подстрекал экстремистов, осознают губительные последствия своих геополитических авантюр и откажутся от двойных стандартов – хотя бы в сфере антитеррора.

В полной мере сохраняет свою актуальность инициатива Президента В.В.Путина о формировании широкого контртеррористического фронта при центральной координирующей роли ООН. Ее реализация подразумевает соблюдение норм международного права, включая уважение суверенитета и территориальной целостности государств, на территории которых ведется борьба с террором.

За последнее время, в том числе благодаря усилиям нашей страны, удалось нанести серьезный урон террористам в Сирийской Арабской Республике. Россия продолжает наращивать усилия на этом направлении, одновременно помогая сирийцам решать гуманитарные проблемы и начинать процесс национального примирения. Начатый нами при участии Турции и Ирана Астанинский процесс позволил выйти на договоренности, в результате которых в Сирии созданы четыре зоны де-эскалации. В них радикально снижен уровень насилия, созданы условия для доставки гуманитарного содействия и социально-экономической реабилитации, а в перспективе – для установления мира на всей территории страны. Главное сейчас – чтобы правительственные силы и вооруженные группы оппозиции воспользовались результатами Астанинского процесса для объединения усилий в интересах окончательной ликвидации террористического очага на своей родине. Это будет хорошим подспорьем межсирийским переговорам в Женеве, возобновление которых нельзя затягивать.

Напомню, что в рамках Астанинского процесса проходит наша работа с наблюдателями от США, Иордании и, конечно же, с ООН. Мы бы хотели, чтобы США и ведомая ими коалиция не стеснялись координировать свои действия с армией САР и ВКС России. Кроме того, необходимо, чтобы коалиция боролась не только с ИГИЛ, но и с «Джабхат ан-Нусрой», которую почему-то ещё при администрации Б.Обамы не хотели трогать.

Инклюзивный национальный диалог, объединение всех этноконфессиональных и политических сил в интересах отпора террористической угрозе является императивом не только в Сирии, но и в Ираке, Йемене, Ливии. Ответственные члены международного сообщества обязаны воздействовать на все стороны в любом конфликте именно в этом русле, поощряя их сближение, а не играя на противоречиях между ними.

В целях повышения эффективности усилий мирового сообщества мы поддержали предложенную Генеральным секретарем ООН А.Гутеррешем реформу системы контртеррористических органов ООН. Назначение российского представителя В.И.Воронкова главой вновь образованного Управления ООН по контртерроризму расцениваем как признание роли России и правильности наших оценок террористических угроз и способов их устранения. Благодарим всех за поддержку этого назначения.

Последовательно выступаем за комплексный подход к задачам противодействия терроризму, за подключение к усилиям государственных структур, потенциала парламентской дипломатии, гражданского общества, религиозных общин, СМИ, деловых кругов. При этом очевидно, что главенствующую роль в этой работе должно и далее играть государство и его специальные службы, прежде всего те, руководителями которых вы являетесь.

Сегодня остро стоит проблема попадания оружия массового уничтожения в руки террористов. Имеются многочисленные свидетельства производства игиловцами химического оружия и его применения в Сирии. Мы призываем отказаться от попыток блокировать честную работу по расследованию всех сообщений о применении химического оружия. К сожалению, расследование печально известного инцидента 4 апреле в Хан-Шейхуне уже наносит серьёзный ущерб ОЗХО, которую заставляют всячески уклоняться от прямого выполнения своих обязанностей.

Успешная борьба с терроризмом невозможна без создания надежного заслона на пути финансовой и в целом материально-технической подпитки террористических организаций, прежде всего ИГИЛ, «Джабхат ан-Нусры» (как бы она сейчас ни называлась) и аффилированных с ними группировок. Международное сообщество должно положить конец торговле с террористами нефтью, нефтепродуктами, драгоценными металлами, другими природными ресурсами, артефактами.

К сожалению, несмотря на предпринимаемые усилия, только в прошлом году, по некоторым оценкам, бюджет ИГИЛ пополнился от продажи нефти и нефтепродуктов на 200-250 млн. долл. США. Конечно, это в 4-5 раз меньше, чем годом ранее, однако финансирование преступной деятельности игиловцев продолжается. Террористы адаптируются к новым условиям, получают дополнительные доходы от похищения людей, расширяют торговлю краденым антиквариатом, человеческими органами, извлекают прибыль от участия в легальном бизнесе, игры на фондовых рынках. На пленуме ФАТФ в Париже год назад была представлена информация о попытках ИГИЛ инвестировать средства в строительный бизнес в Германии, в недвижимость в Европе, США, Турции. На получаемые средства приобретается оружие, боеприпасы, медикаменты, вербуются новые сторонники. Во Франции сейчас идет расследование в связи с сообщениями о том, что французские владельцы цементного завода в Сирии платили дань террористам, о чем, как сообщают французские СМИ, знали официальные власти в администрации бывшего Президента Франции Ф.Олланда. Рассчитываем, что результаты расследования всех подобных случаев будут представлены в соответствующий комитет СБ ООН.

И конечно же, следует удвоить усилия по разрыву тесной связки между наркобизнесом и террористами. Неуклонное нарастание террористических угроз, исходящих из Афганистана, происходит на фоне бурного крупномасштабного расширения производства в этой стране наркотиков за последние 15 лет. И всё это – в период присутствия в Афганистане натовских сил, которые все эти годы последовательно уклонялись от наших призывов дополнить свой мандат необходимостью борьбы с наркоиндустрией, которая подпитывает терроризм. Эта задача в полной мере остается на повестке дня, и сотрудничество спецслужб по ее решению имеет особое значение.

Россия предложила Совету Безопасности ввести на основании главы 7 Устава ООН всеобъемлющее торгово-экономическое эмбарго в отношении любых территорий под контролем ИГИЛ. Пока наша инициатива встречает не очень понятное сопротивление западных коллег. Мы же убеждены в необходимости срочных дополнительных шагов, прежде всего по линии спецслужб, с целью ликвидации всех каналов финансирования терроризма. Предлагаем наращивать сотрудничество между службами, которые вы представляете, для установления конкретных физических и юридических лиц, вовлеченных в экономические отношения с ИГИЛ, для пресечения их преступной деятельности. Этому призвано способствовать более полное задействование потенциала многосторонних механизмов, прежде всего контртеррористических структур ООН и ФАТФ.

Самое серьезное беспокойство, о чём уже говорил Директор ФСБ А.В.Бортников, вызывает феномен иностранных террористов-боевиков (ИТБ). Граждане десятков государств, в том числе экономически благополучных, выезжают в зоны конфликтов: преимущественно в Ирак, Сирию, Афганистан и другие регионы мира. Получают «инъекцию» радикальной идеологии, приобретают боевые навыки. Вернувшись домой или выехав в третьи страны, они становятся постоянной угрозой стабильности и безопасности соответствующих государств.

Призываем всех зарубежных партнеров присоединиться к созданному еще в 2008 г. ФСБ России Международному банку данных по противодействию терроризму. Он содержит значительный массив информационных и аналитических материалов о лицах и организациях, причастных к террористической деятельности, что позволяет в режиме реального времени обмениваться сведениями об маршрутах ИТБ и готовить условия для их захвата.

Очевидна необходимость более решительных мер борьбы с экстремистской идеологией и пропагандой, особенно в информационном пространстве. Через различные форматы Интернет-общения ведется активная вербовка сторонников экстремистских группировок в самых разных точках планеты, осуществляется подготовка террористических актов. Важным вкладом в работу по пресечению подобной деятельности стала подписанная на саммите ШОС в Астане в июне 2017 г. Конвенция по противодействию экстремизму. Приглашаем всех коллег внимательно изучить этот документ, который – в отличие от весьма сомнительной концепции противодействия насильственному экстремизму – не подрывает центральную роль государств и не призывает к подстрекательству гражданского общества против законных правительств стран-членов ООН. «Арабскую весну» мы все видели, и не думаю, что нормальные люди хотели бы ее реинкарнации у себя дома.

Интернет и другие информационно-коммуникационные технологии все чаще используются в том числе как инструмент пропаганды идей экстремизма, вербовки граждан в ряды террора. Думаю, что ООН должна проявить лидерство в выработке отвечающих интересам безопасности всех государств правил ответственного поведения в цифровой сфере. Россия подготовила проект универсальной конвенции о противодействии киберпреступности, включая хакерство. Рассчитываем начать его обсуждение в универсальном формате – на сессии ГА ООН.

К сожалению, многие наши западные коллеги прохладно относятся (или относились, по крайней мере) к идеям коллективной работы, хотели бы сохранить свою монополию в информационной среде, право на присвоение себе «истины в последней инстанции». При этом когда, скажем, Россия, Китай или кто-то еще вводят национальные меры по недопущению использования интернета для террористической и экстремисткой пропаганды – из западных столиц часто звучали обвинения в подрыве свободы слова. А совсем недавно Британия и Франция объявили о своих инициативах по контролю и регулированию соцсетей, которые, на первый взгляд, даже жестче, чем вводимые у нас правила. Не хотелось бы, чтобы всё получалось опять по Дж.Оруэллу: все животные равны, но некоторые более равны, чем остальные. Великий и хорошо знающий свою родину английский писатель.

Мы за то, чтобы работать по антитеррору вместе, в универсальных рамках ООН. Но вот западные коллеги всячески этого избегают, предпочитают какие-то узкие, если не сказать «карманные», форматы, где не будет альтернативных точек зрения, где все будут с ними соглашаться. Например, в сентябре с.г. в преддверии «недели высокого уровня» сессии Генеральной Ассамблеи ООН было объявлено о создании т.н. «Глобального Интернет-форума» с привлечением крупных западных компаний – при том, что ведущих операторов российского и китайского сегментов глобальной сети не оказалось в списке приглашенных. То есть обвинять Москву или Пекин в хакерском подрыве американской демократии, да и демократии всех других стран – без единого факта за целый год расследований – можно, а сесть за стол и поговорить по-честному – почему-то боятся.

Призываем отказаться от «блокового мышления» и «разделительных линий» в деле обеспечения информационной безопасности. Сотрудничество на этом важном направлении борьбы с терроризмом необходимо вести на основе международного права, в соответствии с имеющейся международно-правовой базой антитеррора, прежде всего Глобальной контртеррористической стратегии ООН (2006) и резолюций СБ ООН 1624 (2005) и 2354 (2017).

Главное – осознать абсолютный приоритет совместной равноправной работы по антитеррору, отложив в сторону амбиции, интриги и всё второстепенное.

В нашем распоряжении немало полезных инструментов взаимодействия, с помощью которых мы могли бы укрепить безопасность наших стран и граждан. Уверен, что полезный вклад в координацию усилий на этом направлении внесет и ваше совещание.

Кстати, на днях было объявлено, что Генеральный секретарь ООН Антониу Гутерреш планирует в следующем году впервые провести под эгидой Всемирной организации встречу руководителей контртеррористических ведомств стран-членов ООН. Это значит, что опыт совещаний, проводимых ФСБ России (а нынешнее – уже 16-е), оказался востребован и на уровне ООН. Надеюсь, что все присутствовавшие будут способствовать повышению эффективности многостороннего контртеррористического взаимодействия.

Желаю вам успешной работы и благодарю за внимание.

Россия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > mid.ru, 4 октября 2017 > № 2340639 Сергей Лавров

Состоялась 19-ая Министерская встреча ФСЭГ.

В рамках РЭН-2017 под председательством Министра энергетики Российской Федерации Александра Новака состоялась 19-я Министерская встреча Форума стран-экспортеров газа.

На встрече присутствовали представители Алжира, Боливии, Египта, Экваториальной Гвинеи, Ирана, Ливии, Нигерии, Катара, России, Тринидада и Тобаго, ОАЭ и Венесуэлы, а также Нидерландов, Норвегии, и Омана в качестве наблюдателей. На встрече также присутствовали Председатель Исполнительного комитета и Генеральный секретарь ФСЭГ.

В своем вступительном слове Председатель Министерской встречи выразил благодарность Исполнительному комитету и Секретариату за организацию этого важного мероприятия, а также подготовку соответствующего анализа и рекомендаций для стран-членов, включая, но не ограничиваясь отчетом о краткосрочном анализе рынка, пятилетним рабочим планом исполнения долгосрочной стратегии Форума, ТЭО Газового исследовательского института и Глобальным газовым обзором ФСЭГ 2040 (по состоянию на 2017 г.).

Министры рассмотрели краткосрочный отчет о газовом рынке, а также долгосрочный прогноз и провели обсуждение достижений, возможностей и вызовов, стоящих перед рынком сегодня и в будущем.

Состоялся обмен мнениями о способах и средствах использования возможностей и решения проблем на основе общего понимания динамики рынка.

Министры также рассмотрели отчет Секретариата о сотрудничестве стран-членов и обмене информацией по развитию рынка и маркетинга, а также проблем, связанных с охраной окружающей среды.

Министры подтвердили важность сотрудничества между государствами-участниками в качестве основной ценности Форума ради продолжения стабилизации газового рынка и увеличения его доли в энергетическом комплексе на основе незыблемых принципов Форума, долгосрочной стратегии и деклараций Саммитов.

Министры также подчеркнули важность всеобщей приверженности Парижскому соглашению и вновь подтвердили свою решимость продолжать продвижение природного газа, а также не только выделили его ключевую роль в ответе на озабоченности приверженцев Парижского соглашения, но и указали на то, что природный газ является доступным, надежным и чистым источником энергии.

Основываясь на долгосрочной стратегии Форума, Министры рассмотрели и утвердили пятилетний рабочий план Форума. Они также приветствовали инициативу Секретариата по финализации и опубликованию ежегодного статистического бюллетеня, который будет содержать важные сведения и информацию о газовых рынках.

Министры также рассмотрели отчет о технико-экономическом обосновании Газового исследовательского института.

Кроме того, учитывая важную динамику газового рынка и текущие вызовы, Министры подчеркнули важность поддержания эффективного диалога и коммуникации со всеми рыночными игроками.

В связи с завершением двух сроков пребывания действующего Генерального секретаря Министры выбрали и назначили статс-секретаря – заместителя Министра энергетики РФ Юрия Сентюрина следующим Генеральным секретарем ФСЭГ на двухгодичный срок, начиная с января 2018 г.

Министры выразили глубокую благодарность Е.П. С.М. Хоссейну Адели, действующему Генеральному секретарю за отличную работу и выдающиеся достижения и пожелали ему всего самого лучшего.

Министры назначили Е.П. Франклина Хана, Министра энергетики и энергетической промышленности Республики Тринидад и Тобаго Председателем Минвстречи с 1 января по 31 декабря 2018 г., а также Е.П. Тарека Аль-Моллу, Министра нефти и минеральных ресурсов Арабской Республики Египет в качестве заместителя Председателя на аналогичный период.

Было решено, что 20-я Министерская встреча ФСЭГ пройдет 14 ноября 2018 г.

Министры выразили признательность Е.П. Владимиру Владимировичу Путину, Президенту Российской Федерации. Министры выразили благодарность Е.П. А.В. Новаку, Министру энергетики Российской Федерации и Правительству России за гостеприимство и превосходную организацию мероприятия.

В ходе пресс-конференции по окончании Министерской встречи ФСЭГ Министр энергетики РФ Александр Новак сообщил: «Повестка встречи включала 24 вопроса. Нам удалось достичь компромиссных решений по всем актуальным вопросам и обеспечить продолжение поступательного развития организации в 2018 году. Страны ФСЭГ, включая страны-наблюдатели, обладают 73% доказанных мировых запасов газа, обеспечивая почти 60% мировой добычи и 62% экспорта этого вида топлива». Глава Минэнерго подчеркнул, что ФСЭГ вносит весомый вклад в энергетическую безопасность и поступательный рост экономики всего мира.

В ходе РЭН Александр Новак также провел двусторонние встречи с представителями стран ФСЭГ - Министром энергетики и промышленности Катара Мухаммедом бен Салехом ас-Садой и Министром нефти Республики Иран Бижаном Намдаром Зангане. Стороны обсудили вопросы двустороннего сотрудничества.

Вьетнам намерен экспортировать рис и креветки в Иран, и выразил готовность покупать в Иране рыбный порошок, костный порошок и мясо, сообщает Mehr News.

Заместитель министра сельскохозяйственного развития Ирана Хасан Салехи встретился с главой Торгового совета Ирана и Вьетнама, чтобы обсудить пути расширения двустороннего торгового сотрудничества в области сельского хозяйства.

В ходе встречи, Хасан Салехи рассказал о действиях, предпринятых для развития отношений между двумя странами, и выразил готовность Иранской организации по рыболовству к сотрудничеству с Вьетнамом. Он также рассказал о совместной деятельности с Вьетнамом на Кешме и в Бандер-Аббасе.

Салехи пригласил вьетнамские компании принять участие в Международной выставке рыбного хозяйства Ирана.

Глава Совета по торговле Ирана и Вьетнама упомянул об учреждении офиса на Кешме и объявил о намерении Вьетнама приобрести иранские креветки, черную икру и лососевую икру, и построить завод по производству рыбного соуса. Он также призвал устранить препятствия для банковских операций, а также для экспорта риса и креветок в Иран.

РФФИ: четверть века спустя

Российскому фонду фундаментальных исследований исполнилось 25 лет. О том, как работала, работает и будет работать эта важная для страны и науки структура, мы поговорили с академиком РАН, доктором физико-математических наук Валерием Анатольевичем Рубаковым.

- Валерий Анатольевич, вы стояли у самых истоков РФФИ. Помните, как все начиналось?

- Все началось с Указа Президента Российской Федерации от 27 апреля 1992 г. № 426 «О неотложных мерах по сохранению научно-технического потенциала Российской Федерации». Когда фонд появился, надо было отладить его работу, и первый директор-организатор академик А.А. Гончар, очень быстро и качественно все организовал. Первый импульс, который вложил в РФФИ Андрей Александрович, до сих пор работает. Были перемены, иногда довольно заметные и существенные, но РФФИ живет на этом энергетическом заряде, который был дан в самом начале его существования.

Гончар решил, что я – хорошая кандидатура для того, чтобы быстро организовать экспертизу и определение заявок-победителей по теме ядерной физики. Это широкое понятие, в которое входят физика атомного ядра, элементарных частиц, космических частиц, нейтрино, физика высоких энергий и т.д. Необходимо было сделать это очень быстро. Счет шел буквально на недели, потому что год заканчивался, а бюджетные средства на следующий год не переносились.

- Не успели бы управится, опоздали бы хоть на несколько дней, потеряли бы год?

- Конечно. А надо ведь было не только провести экспертизу и определить достойных, но еще и успеть выделить деньги, передать их грантополучателям. Но прежде всего была именно экспертиза. Поэтому все происходило очень быстро и значительно проще, чем сейчас. Все было менее формализовано. Мы собирали довольно большие экспертные советы, прямо на ходу изучали заявки, обсуждали и быстро принимали решения поддержать их или отклонить.

- Быстрота подразумевает повышенный риск ошибиться.

- Ошибки если и были, то не очень много. Впоследствии процедура стала стройнее и строже, но главный принцип – что проводят экспертизу и выносят вердикт сами ученые – заработал уже тогда, на первом этапе деятельности фонда. И в значительной степени он работает до сих пор.

- А кто в СССР решал, какую фундаментальную работу поддерживать, на какую выделять бюджет? Академия наук?

- В СССР понятие «грант» отсутствовало, никаких фондов тоже не было. Была совершенно другая логика поддержки областей науки, которые государство считало особенно важными. Часто это происходило с подачи академии наук, но главной была не она.

Был Государственный комитет по науке и технике, ГКНТ – структура довольно высокого уровня. Именно по ее линии шла специальная поддержка направлений, которые в то время считались приоритетными. Я принимал участие в реализации программы «Физика высоких энергий». Выделяемые комитетом на реализацию утвержденных программ специальные средства практически напрямую шли в институты, которые этими программами занимались, минуя академию и ведомства, к которым эти институты относились.

- То есть АН СССР материальной поддержкой перспективных направлений не занималась?

- Были и приоритетные направления, которые поддерживались в рамках академии наук и различных ведомств, но это была не очень заметная поддержка в отличие от программ ГКНТ. Сами программы появлялись по-разному, но затравочным началом всегда были авторитетные ученые, которые понимали тенденции развития науки и которых слушали руководители государства.

- Ваша программа начиналась с вас?

- Нет, конечно! Я тогда (а речь о второй половине 1980-х гг.) был совсем молодой. У ее истоков стояли четыре академика: А.А. Логунов, Н.Н. Боголюбов, М.А. Марков и А.Н. Скринский. Они написали письмо в Политбюро, в котором сказали, что есть такое направление науки и технологий – физика высоких энергий, очень важное и передовое, которое нужно поддержать. Это была плохо формализованная процедура, но решения по ней принимались серьезные.

- Насколько серьезными финансами эти серьезные решения подкреплялись?

- На удивление, очень хорошее финансирование выделялось в горбачевские времена. Сейчас это может показаться странным, но с 1986 до 1990 г. обеспечение по серьезным фундаментальным линиям шло весьма приличное. Тогда страна активно накачивалась деньгами, что после 1990 г. аукнулось гиперинфляцией. Но в течение трех-четырех лет, в конце 1980-х гг., наука финансировалась хорошо, и многое тогда удавалось сделать.

Другое дело, что продолжение некоторых из этих проектов оказалось печальным. Например, знаменитый Ускорительно-накопительный комплекс в Протвине — пожалуй, главный и очень крупный проект программы «Физика высоких энергий» того периода, который шел через Минсредмаш и поддерживался по линии ГКНТ. За пять лет удалось очень сильно продвинуться в его реализации. Был прорыт огромный, многокилометровый круговой туннель для будущего ускорителя, было сделано много оборудования. Проект продвигался быстрыми темпами, но в 1990-е гг. наступило полное безденежье и он остановился. Печальная история: туннель существует, ускорителя нет.

- Так, может, еще будет? Мне физики-ядерщики говорили, что главное – туннель прорыть, а ускоритель приложится.

- Возможно, но за прошедшие 25 лет физические задачи сильно изменились. В CERN уже работает Большой адронный коллайдер, отработал коллайдер в Фермилабе в США. Коллайдер в Протвине был рассчитан на меньшие энергии, чем БАК. Уже даже непонятно, зачем строить сейчас такую машину. Если бы она была построена до БАК, тогда бы мы были на коне — и, скорее всего, хиггсовский бозон открыли бы не под Женевой, а в Подмосковье. Но этого, к величайшему сожалению, не случилось. А сейчас перед физиками стоят другие задачи. Так что вопрос, что делать в протвинском туннеле, остается и неизвестно, есть ли у него решение.

Грант на Нобелевскую премию

- Как ученые восприняли рождение РФФИ?

- С радостью. Многие исследователи самых разных уровней и рангов ждали появления подобного фонда, надеялись, что он будет работать – и работать разумно. Поэтому восприняли, насколько я могу судить, позитивно. Тем более что тогда подать заявку на грант было значительно проще, чем сейчас. Сейчас, чтобы написать грамотную заявку и иметь хороший шанс выиграть, целая команда должна работать не один день. Тогда все было проще, не требовалось писать обстоятельных заявок, а шансы выиграть были вполне приличные. В 1990-е гг. грант от РФФИ был одним из немногих способов удержаться на плаву, сохранить коллектив. Пусть это были небольшие деньги, но дополнительную возможность заниматься наукой фонд предоставлял, и это очень важно.

- Понятно, что вы получали тогда сотни заявок. Но можно ли вспомнить наиболее интересные?

- Одна из самых интересных тем, получивших хорошую поддержку от РФФИ, – проект научных исследований на галлий-германиевом телескопе в Баксанской нейтринной обсерватории. Это в Кабардино-Балкарии. К тому времени как раз по программе «Физика высоких энергий» завершили ее строительство, и там началась научная работа.

- Я знаю оптические телескопы, зеркальные, рентгеновские, солнечные, радиотелескопы… А что такое «галлий-германиевый»?

- Это целая подземная лаборатория, сложная система, предназначенная для измерения потока нейтрино от Солнца. В то время телескоп только-только заработал. Благодаря финансовой поддержке, кстати, не только РФФИ, проект стал получать неожиданные, очень интересные и важные результаты. Руководил и по сей день руководит им В.Н. Гаврин, сейчас уже член-корреспондент РАН. Кто-то из его команды ушел, кто-то пришел, но костяк сохранился до сих пор. Эти люди и сегодня работают, получая интересные результаты. Оценивая, что было сделано, можно сказать, что это был подвиг. Ученые трудились в тяжелейших условиях безденежья и почти разрухи. И при этом сделали замечательную работу, достойную самой высокой награды. Сейчас это уже классика, вошедшая во все учебники. Открытия, сделанные в Баксанской нейтронной обсерватории, показали, что у нейтрино есть необыкновенные свойства. За это в конечном итоге вручили Нобелевскую премию, к сожалению, в обход нашего галлий-германиевого телескопа. Одновременно с нами аналогичный телескоп работал в Италии, это был европейский проект с участием США. Но и они тоже оказались за бортом: почему-то решили, что надо дать премию другим. В 2002 г. премию за открытие нейтрино, пришедших из космоса, получили Раймонд Дэвис и Масатоси Косиба. А в 2015 г. ее вручили «за открытие осцилляции (превращения одного сорта в другой) нейтрино, подтвердившее наличие у этой элементарной частицы массы покоя» японцу Такааки Кадзите и канадцу Артуру Макдональду. Это, конечно, дело Нобелевского комитета – выбирать, кому давать.

- Разве? Мне кажется, в таком деле, как присуждение самой престижной в мире научной премии, нельзя руководствоваться субъективным принципом: «Кому хочу – тому даю». В завещании Альфреда Нобеля такого положения точно нет.

- К сожалению, я не всегда понимаю логику Нобелевского комитета. Возможно, там есть какие-то подводные течения или лоббисты, мне об этом судить трудно. Но нередко результаты работы комитета кажутся странными и обескураживающими. Бывает, что явно не самые главные результаты оказываются отмеченными премией, а по-настоящему глобальные, как с галлиевым экспериментом, обходятся стороной. Почему – непонятно. Возможно, у нас просто не хватает умения, желания или возможности лоббировать в Нобелевском комитете интересы российской науки. Но команде, которая над нашим проектом работала, надо поставить памятник. Тем более если вспомнить, какие были тяжелые для нашей страны и науки времена.

- В 1990-е гг. Россия находилась в тяжелейшей экономической ситуации. Наверное, многие говорили, что нет смысла тратить деньги на фундаментальные исследования, не приносящие экономической выгоды?

- Я не могу такого припомнить. Мне кажется, что о фундаментальной науке в нашем обществе было иное представление. Люди в России тогда понимали, да и сейчас понимают, что наша страна известна тем, что у нас есть головы, мозги и любовь к искусству, науке, интеллектуальной деятельности, творчеству. Да и деньги были не безумно большими по тем временам.

- А сейчас большие?

- И сейчас тоже небольшие. Тут больше разговоров. Если присмотреться, мы увидим, что на фундаментальную науку, если сравнивать с другими статьями бюджета, идут сущие копейки.

«Чужой» в совет не входит

- Сильно ли изменилась работа фонда за прошедшие четверть века?

- Изменилась. Вначале РФФИ практически полностью был ориентирован на то, что сейчас называется «конкурс А». Это поддержка инициативных научных проектов без выделения тематики и без возрастных ограничений. Заявка принималась независимо от того, какое это направление науки, молодежный это коллектив или обычный, независимо почти ни от чего. Главное, чтобы эксперты вообще согласились оценить этот проект.

Потом деятельность фонда стала разнообразнее. Появились новые конкурсы.

- Какие, например?

- Их много – ориентированных междисциплинарных исследований по более-менее конкретным научным направлениям, организации научных мероприятий, издательских проектов, организации экспедиций, поддержки молодых ученых, региональных проектов, научно-популярных статей, аналитических обзоров и т.д. Сейчас конкурс А составляет по финансированию немного меньше половины, где-то в районе 47%. Я лично считаю, что это не совсем правильно. Конкурс А – основной вид деятельности, который должен держаться хотя бы на уровне 50%. Деятельность диверсифицировалась, и это хорошо, но идеи и задачи фонда остались более или менее прежними.

- А судьи кто? Как проходит экспертиза проектов?

- Экспертиза – интересная штука. У нас по каждому направлению есть экспертные советы. Я могу говорить только о секции, относящейся к теоретической физике, в которой принимал участие. Это самоподдерживающаяся система. Эксперты постоянно ротируются, но новые члены появляются по подсказке действующих.

- Такая сетевая структура: сам работаешь – приведи друга?

- Именно, и система работает. Там нет случайных людей. Все члены совета обладают широким кругозором, они эксперты высокого уровня, все относятся к своему делу ответственно. За прошедшие четверть века эта, как вы сказали, «сетевая структура» показала себя с самой хорошей стороны.

Кроме того, есть пул экспертов, которые получают на экспертизу отдельные проекты. Он тоже расширяется, но за его формирование отвечает опять же экспертный совет. Это главная единица, она и определяет пул экспертов, на которых будет опираться, и принимает рекомендации, какие именно проекты достойны поддержки.

- Труд экспертов оплачивается или они работают «за идею»?

- Оплачивается. Не сказать, чтобы очень щедро, но и отнюдь не символически.

- Четыре года назад прошло реформирование РАН. А как реформа отразилась на работе РФФИ?

- Если и отразилось, то очень опосредованно. Научные коллективы не прекратили своего существования – как в рамках, так и за рамками РАН. И они подавали, подают и, надеюсь, будут подавать заявки на гранты фонда. Изменение ведомственной подчиненности если и сказывается на этом, то незначительно.

Науки много не бывает

- У РФФИ есть международные проекты?

- Есть, и довольно много. У фонда много соглашений с аналогичными или не совсем аналогичными организациями, финансирующими совместные проекты, из многих стран: США, Европы, Китая, Японии и т.д. Есть страны, которым вы, возможно, удивитесь, например Вьетнам или Монголия. Я уж не говорю о странах бывшего СССР – соответствующие соглашения есть почти со всеми. Международная совместная деятельность идет полным ходом, это довольно заметная часть работы РФФИ. Я ее оцениваю позитивно, хотя там есть вопросы, к которым полезно было бы приглядеться повнимательнее: есть ли реальная отдача от такого сотрудничества или оно существует больше на бумаге?

- Иностранные ученые могут подавать заявку или это прерогатива только россиян?

- Зависит от вида конкурса. Если он внутрироссийский, тогда это могут делать только российские ученые. Если это конкурс РФФИ и региона, подают заявки ученые из этого региона. Есть совместные проекты, на которые заявки подают две команды. Скажем, российско-французские проекты: во Франции заявка изучается французским фондом, в России – РФФИ. Когда все складывается воедино, появляется совместный проект с общей заявкой.

- Не бывает, чтобы в деятельности организации были только плюсы. Что бы вам хотелось изменить или поправить в работе РФФИ?

- Мне думается, что организация некоторых конкурсов, в частности молодежных и ориентированных фундаментальных исследований (ОФИ), не так прозрачна, как хотелось бы. Направления ОФИ тематические. Почему эти направления такие, а не другие, в правилах прописано не очень ясно, соответственно, не очень понятно, кто проявляет инициативу и почему считает, что эти направления деятельности важны.

- Чем прозрачнее, тем лучше.

- Конечно. Есть тематические советы по различным научным направлениям и отдельные советы, занимающиеся молодежными конкурсами. Это тоже кажется неправильным, потому что молодежный конкурс не должен ничем отличаться от других.

- Считаете, что отдельных молодежных конкурсов быть не должно?

- Нет, они нужны, но их экспертизу должны проводить те же советы, которые занимаются общими конкурсами, только с учетом возрастных ограничений. Когда смотришь со стороны, видно, что картина здесь не самая прозрачная. Из-за этого бывают вполне обоснованные претензии. Люди не понимают, почему их не поддержали. Так было всегда и по разным направлениям, но именно в этих областях такая тенденция заметнее. В любом деле есть минусы, вы правильно сказали. Но в целом я считаю, что РФФИ – дело полезное.

- Не так давно в РФФИ влился Российский гуманитарный научный фонд (РГНФ). Разве правильно объединять гуманитарные фундаментальные исследования и естественно-научные?

- Абсолютно правильно. Напротив, неправильным было разделение. Ведь первоначально РГНФ отпочковался именно от РФФИ и долгое время существовал отдельно. Наука едина. Многие методы, которые используют, например, историки или археологи, приходят из естественных наук. Поэтому хорошо, когда ученые разных специальностей разговаривают друг с другом на единой площадке РФФИ. Специфика и подходы могут несколько различаться, но общие правила не должны зависеть от того, гуманитарная это наука или нет, история это или физика, химия или филология. Любая хорошая наука должна поддерживаться.

- Можете сделать прогноз, как будет развиваться РФФИ в ближайшие годы?

- От добра добра не ищут. Программисты говорят: «Если что-то работает, не трогай». РФФИ – работающая структура, которая за четверть века доказала свою эффективность и пользу, поэтому я бы не хотел, чтобы в ней происходили революционные преобразования. С другой стороны, жизнь часть вносит свои коррективы. Фонд фундаментальных исследований – живое дело, и он будет развиваться. В последнее время появился акцент, пусть пока не очень сильный, на прикладные направления. Это совместные проекты в области высоких технологий с «Российскими железными дорогами» и с «Росатомом». Возможно, это веяние времени и РФФИ полезно участвовать в таких проектах, но тут важно не переусердствовать, потому что РФФИ — все-таки фонд именно фундаментальных, а не прикладных исследований. Тут надо держать ситуацию под контролем.

- А нобелевский лауреат Ж.И. Алферов говорит, что все науки прикладные, разница в сроках.

- Это правильно, но тут важно не перегнуть палку и не подтягивать эти сроки искусственно.

- Есть ли вопрос, которого вы от меня ждали, а я его забыл задать?

- Есть. Я думал, вы спросите, кто будет следующим руководителем фонда. Или кого бы я хотел видеть в качестве следующего руководителя. Ротация руководителей РФФИ предусмотрена уставом, поэтому так или иначе вопрос встанет.

- Так кого бы вы хотели видеть следующим рулевым фонда?

- Я буду рад, если это будет человек не из моего поколения. Думаю, ему должно быть около 50 лет, чтобы он мог вдохнуть в РФФИ новую жизнь, придать ему новый импульс. На следующие четверть века. Таких достойных людей сейчас много, и я надеюсь, что кто-то из них займет этот пост.

Беседовал Валерий Чумаков, Научная Россия

Советская революция 1905 – 1945: тезисы к первому столетию

Георгий Дерлугьян

Опубликовано в журнале: Неприкосновенный запас 2017, 5

[стр. 80 – 96 бумажной версии номера]

Георгий Матвеевич Дерлугьян (р. 1961) — социолог, профессор Нью-Йоркского университета в Абу-Даби.

В ноябре 1987 года при нашем первом знакомстве Иммануил Валлерстайн обескуражил меня вопросом:

«Откуда такая уверенность, что 7 ноября, скажем для надежности, 2017 года в столице СССР состоится парад к столетию событий, само название которых к тому времени, вполне вероятно, будет вызывать большие разногласия?»[1]

Сегодня мы действительно стоим перед вопросом, как называть произошедшее в 1917 году и что вообще отмечать в его годовщину? Но у меня было как-никак тридцать лет на подготовку возможных ответов с позиций моей науки — макроисторической социологии.

Прежде всего, это была революция, или, если исходить из принятого в науке определения, массовая насильственная попытка изменить общественный строй во имя идеалов социальной справедливости и исторического прогресса[2]. Я сознательно использую здесь слово «прогресс», знаковое для эпохи модерна, чтобы отличить современные революции от многочисленных восстаний более далекого прошлого, стремившихся не установить, а восстановить якобы утраченную справедливость былых времен.

Революции эпохи модерна исходили из научных представлений об обществе как механизме, либо организме, исторической стадии или совокупности институтов — в зависимости от уровня науки своего времени. Из этого вытекала и теоретическая возможность переустроить общественные отношения на более справедливых принципах, произвести рационально-инженерный «ремонт» и модернизацию.

В таком более узком и точном смысле понятие революции впервые становится применимо к долгой гражданской войне в Англии XVII века, увенчавшейся «славной революцией» 1688 года[3]. Уже без всяких условностей революцией следует считать обретение независимости США в 1776 году. Полюбуйтесь хотя бы на рационалистическую архитектуру американской Конституции. Конечно, это и грандиозная Французская революция, которая только начинается в 1789 году, а затем продолжается реформами и войнами Наполеона. К этому же историческому ряду относится и знаменитая ленинская формула «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны», то есть утверждение необратимого социально-политического переворота, за которым должна последовать глубокая научно-инженерная модернизация абсолютно всех сфер жизни.

Отсюда вытекает достаточно простое название и периодизация революции, символически обозначаемой датой «октябрь 1917-го». На самом деле эта революция начинается еще в 1905 году и завершается созданием военно-индустриальной сверхдержавы в 1945-м.

На Западе принято название «русская революция» по элементарной экстраполяции от Russian empire, хотя с таким же основанием это была и еврейская революция, а также грузинская, латышская, украинская, армянская, татарская, башкирская, чечено-ингушская... Перечисление может быть длинным. И это была отнюдь не только революция большевиков, которые в ходе 1917 года и последовавшей гражданской войны вобрали в себя множество других социалистических и народническо-национальных движений. Благодаря созданию коалиции рабочих, крестьянских и национальных движений, собственно, эти собирательные «красные» и победили.

Так что «советская революция» выглядит наиболее предпочтительным названием. С возникновения первых Советов начиналось дело в 1905-м, и именно Советским Союзом называлась сверхдержава, в конечном счете закрепившая свое существование к 1945 году.

На уровне определений все выглядит пока достаточно просто. Но как быть с оценкой происходившего с 1905-го по 1945 год? Было ли это прорывом в светлое будущее или историческим провалом в новое издание рабства? Чередой невероятных побед или волн чудовищного насилия и ошибок? Эпохой жестокой необходимости или разнузданно наивных идеологических заблуждений? Общественная мысль бьется в этих антиномиях уже которое десятилетие; и если Франция нам хоть какой-то указ, то там пошло третье столетие аналогичных дебатов о якобинцах и Наполеоне. Может статься, что на уровне политических, философских и морально-религиозных антиномий эти вопросы в принципе нерешаемые. Поэтому предлагаю сфокусировать и одновременно исторически резко расширить параметры анализа. Посмотрим, что на сегодня возникает из систематического сопоставления различных революций и как сама революционная эпоха модерна соотносится с длительной эволюцией человеческих обществ. Начать придется очень издалека, от Адама и Евы или от первых людей палеолита.

В далеком 1380 году английский монах Джон Болл в своей знаменитой проповеди перед восставшими крестьянами поставил важнейший вопрос: «Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто дворянином был тогда?» (When Adam delved and Eve span, Who was then the gentleman?) В современной формулировке это звучит чуть иначе: была ли элита в первобытных группах Homo sapiens?

Более точная и контрастная формулировка этого вопроса — чем социальная структура ранних людей отличалась от остальных приматов (грубо говоря, обезьян) — помогает нам выйти на продуктивную гипотезу. Приматы так и остались в своих родных тропиках с богатой листвой и фруктами, в то время как первобытные люди начали осваивать самые разнообразные экологические ниши по всей планете, вплоть до мамонтовой тундры с ее изобилием мяса. Необходимость же завалить мамонта, бизона или хотя бы наловить эквивалентное количество зайцев и собрать на всю группу плоды растений предполагала коллективные усилия и разделение труда в группе — значит, умение справедливо делиться добычей с сородичами, а со временем также с собаками и другими одомашненными животными.

Сегодня среди палеоархеологов и антропологов возникает общее мнение, что преимущество ранних людей было не просто в объеме мозга, а в социальной организации «кооперативного заготовительства» (cooperative foraging), как это назвал австралийский теоретик-эволюционист Ким Стерельны[4]. Идею о том, что кооперирование усилий и ресурсов дало нашему виду решающее эволюционное преимущество, выдвинул еще в конце XIX века выдающийся ученый и основоположник анархизма Петр Кропоткин, который оппонировал входившему тогда в моду социальному дарвинизму[5]. Идеологическая напряженность в такой дискуссии совершенно очевидна, чем объясняется ее бурное продолжение уже в наши дни. Принцип конкуренции ныне отстаивает яркий биолог и влиятельный полемист Ричард Докинз в своем бестселлере «Эгоистичный ген»[6]. Кооперацию внутри видов подчеркивает именитый социобиолог Эдвард Осборн Уилсон, чей не менее спорный бестселлер «Социальное завоевание Земли» исходит из элементарного наблюдения: как среди насекомых абсолютного численного превосходства добились муравьи, так и среди млекопитающих сегодня преобладаем мы, люди[7]. Чем объясняются данные факты, как не социальной организацией?

В великих научных дебатах регулярно оказывается, что были правы обе стороны. (Хотя в случае Докинза и Уилсона, боюсь, придется дождаться спада идеологического градуса полемики.) Если не впадать в патетическую риторику, человеческая организация, конечно, вовсе не муравейник уже хотя бы потому, что она полна конкуренции и противоречий, которые среди насекомых преодолеваются инстинктом, закрепившимся за миллионы лет биологической эволюции. Род же человеческий эволюционирует слишком быстро, чтобы его социальные структуры закрепились в инстинктах. Значит, среди нас кооперацию обеспечивает нечто другое.

В ходе освоения планеты первобытным людям было критически важно не перессориться из-за лучшего куска и партнеров для спаривания, что составляет основную драму в шумливых группах вечно ссорящихся шимпанзе. Обеспечение общественного и альтруистического поведения перед частным корыстным интересом в экономических теориях рационального выбора обозначается как ключевая проблема free-riders, то есть «безбилетников», либо «трутней», нахлебников. Экономические теоретики сосредоточились на абстрактном математическом моделировании дилеммы частного и общественного. У антропологов же в силу традиций их науки преобладают более эмпирические методы. Синтез столь разных подходов остается пока задачей на будущее, хотя уже вырисовывается кое-что нетривиальное.

Проведшие многие годы в полевых наблюдениях американский антрополог Кристофер Бём совместно с голландским приматологом Франсом Де Ваалем (антрополог наблюдал кланы балканских черногорцев, а приматолог — поведение в группах шимпанзе и бонобо) выдвинули элегантно парадоксальную теорию[8]. Иерархия того или иного типа наблюдается среди всех групповых приматов. Однако у людей в до- или негосударственных обществах эта иерархия выглядит перевернутой вверх тормашками. Иерархия есть, но в случае людей группа совместными усилиями доминирует над потенциально слишком доминантными альфа-индивидами и подавляет в зародыше поползновения к установлению деспотизма со стороны сильных клыкастых самцов, как, например, в сообществах павианов. Прочесав массу этнографической литературы об охотниках и собирателях, Бём обнаружил три типичные стратегии социального сдерживания: для начала критичное подшучивание, за которым следуют избегание и, наконец, изгнание из группы — в крайнем случае коллективное убийство во сне доставшего всех задиры.

Вывод: в целом подтверждается гипотеза о первобытном «коммунизме». На уровне тогдашних представлений оказываются правы Энгельс и, задолго до него, Руссо. Как нам представляется сегодня, равноправие в первобытных обществах проистекало не из некоего природного благородства «дикарей», а из крайне своеобразной эволюционной стратегии нашего вида. Живущий в Гибралтаре специалист по неандертальцам, Клайв Финлейсон дал очень простое биологическое определение человека: «вид, в котором ослабленные индивиды не обречены на скорую смерть»[9]. Поищите в Интернете статьи о бабушке-питекантропе (а может быть, дедушке), чей тем не менее несомненно старческий, беззубый череп возрастом более миллиона лет не так давно обнаружен в грузинском селе Дманиси[10]. В последние годы жизни о ней/нем явно кто-то трогательно заботился. Образно говоря, стремление к равенству и взаимопомощи у нас в крови.

Отсюда же и новое теоретическое понимание происхождения и значения символических верований. Религии встречаются во всех без исключения человеческих обществах, чему должна быть важная эволюционная причина. Тут Энгельс со своим уничижительным «бессилием дикаря перед природой» пасует перед другим классиком социологии — Дюркгеймом, указавшим нам на важность ритуалов и коллективных эмоций в регулярном возобновлении внутригрупповой солидарности. Вот как сегодня суммируют теорию религии видные археологи Кент Фланнери и Джойс Маркус[11]. Божества есть идеальное олицетворение самой группы, ее супер-альфы, обеспечивающие порядок. Ушедшие на тот свет предки видятся заступниками перед богами и мудрыми охранителями живущих, которым в таком случае остается гораздо меньше поводов ссориться между собой из-за статуса и правил поведения. Плюс, конечно, важнейший стабилизирующий эффект идеологической нормализация семьи и родства. Человеческое общество не может существовать без ритуалов, норм и сильных коллективных эмоций. Хотя со времен «немецкой идеологии» молодых Маркса и Энгельса стоит вопрос, обязательно ли религиозных.

Увы, весьма похоже, что та же самая эволюционная стратегия социального инвестирования в собственную группу оборачивается в нас предрасположенностью к насилию над другими группами, особенно — конкурирующими за те же ресурсы. И тут в прошлом не раз доходило до убийства и прямого каннибализма, о чем также накоплено множество неприятных археологических и этнографических данных. Геноцид в отношении воспринимаемых как опасных соперников групп людей и видов животных у нас тоже в крови, что является одним из важнейших предупреждений исторической социологии последних лет. Но, пока планета была велика, легче было рассеяться по ней, чтобы пореже встречать себе подобных.

Этому пришел конец с появлением сельского хозяйства. У крестьянского труда лишь одно большое преимущество: зерном можно прокормить куда большее количество ртов. А дальше начинаются сплошные бедствия. Основные аргументы прекрасно изложены в книге Джареда Даймонда «Ружья, сталь и микробы»[12]. Питание ухудшается, потому что одно дело гоняться за газелями и есть потом шашлыки, и совсем другое дело пахать за миску не слишком питательной каши. Скученность и близость с загонами для скота наслали на нас повальные эпидемические болезни. И самое худшее — амбары и прочие запасы сельхозпродуктов привлекли целые армии вооруженных грабителей, от которых крестьяне могли разве что бежать в далекие леса и горы, но не обороняться, потому что много ли навоюешь с мотыгой против меча профессионального воина. Лучше уж платить дань своему феодалу-рэкетиру, чем дождаться набега чужого.

Аграрное общество — это общество хронической нужды, болезней, закрепощения и социального неравенства. Это общество правителей, присвоивших себе статус богов или по крайней мере право вещать от имени богов. Тут ничего не скажешь красноречивее и авторитетнее знаменитого крестьяноведа Джеймса Скотта, чья книга, вышедшая буквально на днях, так и называется: «Против зерна. Глубинная история ранних государств»[13].

С какой скоростью движется наша социальная эволюция? Зависит, как мерить. На получеловеческую первобытность ушли более миллиона лет. Это еще вполне биологический масштаб видоизменения. Первобытность в развитом виде — с племенными религиями, искусством и всяческими специализированными охотниками — начинается порядка ста тысяч лет назад, а возможно, и позже. Аграрные общества возникают от силы десять тысяч лет назад, древнейшие государства нарастают над ними только пять—семь тысяч лет спустя. При этом, скажем, в Европе, за исключением греко-римского пояса рабовладения на юге континента, вольные «варварские» племена исчезают всего около десяти веков назад. Налицо явное ускорение эволюции, хотя с человеческой точки зрения все эти исторические мучения и унижения кажутся вечными.

Около 1500 года в Евразии появляется вдруг целое новое поколение империй с мощными бюрократически-налоговыми каркасами и регулярными армиями с огнестрельным оружием. Впереди всех шел Китай; следом — турки-османы, иранские Сефевиды, Великие Моголы в Индии, испанские Габсбурги, захватившие едва ли не треть Европы плюс новооткрытые колонии в Южной Америке, и, на втором плане, Япония, Корея, Бирма; а с другой стороны мира — Марокко, Швеция, Франция, польско-литовская Речь Посполитая; наконец, Московское царство. Их названия я преднамеренно перемешиваю, потому что в XVI веке еще совершенно непонятно, кто где окажется через пару столетий. Во всяком случае в лидерах тогда не числились ни сидящая на болоте Голландия, ни выбитая с континента Англия. Конечно, мы знаем, что эти два небольших государства окажутся первопроходцами капитализма, который очень скоро приобретет глобальный характер.

Почему именно Нидерланды и Англия есть предмет классических и по сей день не прекращающихся дебатов. Отметим лишь всем известное: в обеих странах генезис капитализма сопровождался революциями, приведшими к гражданским правам для простолюдинов и повышению их доходов, то есть к существенному снижению неравенства. Но вот парадокс капитализма на уровне всей миросистемы: одновременно начинается беспрецедентный рост глобального неравенства. Запад резко уходит в отрыв и экономически, и политически по мере того, как бóльшая часть остального мира более-менее откровенно превращается в его колониальную периферию. Не говоря об Африке и Латинской Америке, в каком положении к 1900 году оказались даже китайцы, арабы, турки, персы, индийцы, да и те же испанцы, итальянцы или поляки?

Хочу обратить ваше внимание на вполне очевидное. Крупнейшие и, так сказать, «самородные» революции ХХ века возникают именно в странах с прежде высоким статусом «цивилизаций» и соответствующими традициями. Тут и движение за независимость Индии, и китайские (а также вьетнамские, корейские) коммунисты, испанские республиканцы и латиноамериканские анархисты, турецкие националисты, иранские и арабские исламисты. Их политические успехи вызвали появление множества подражателей в других странах. Думаю, это также итальянские и германские фашисты, но с важной оговоркой, что здесь прежние правящие элиты от страха перед восстанием слева противопоставили ему, на свою же голову, крайне вирулентную простолюдинскую контрреволюцию справа.

Во всех случаях, если отвлечься от конкретных идеологий, общим было массовое возмущение низов своими традиционными правителями и извечным положением, что стало вдруг выглядеть невыносимым и унизительным на фоне растущего процветания, модернизма, а также беспардонного империализма Запада, или ядра капиталистической миросистемы. Само по себе возмущение масс вылилось бы в знакомые из истории разрозненные бунты и крестьянские войны. Однако колониальная глобализация миросистемы модерна уже не могла обходиться без насаждения современных армий и государственных структур управления, без образованных современных кадров. Вот эти студенты, интеллигенты либо молодые патриотичные офицеры и составили организационный авангард, превративший крестьянские бунты в революции и нацеливший их на захват государственной власти в целях трансформации своей страны и ее места в современном мире.

Многое зависело от профессионального состава и круга чтения революционных авангардов. За отсутствием современных университетов в Турции и Египте это были в основном выпускники военных училищ, находившие себе созвучными идеи Эмиля Дюркгейма и образец советской Третьей республики во Франции. Захватив власть, они поставили под контроль государства только крупную собственность иностранцев и местных «компрадоров». Возникшие в результате режимы принято считать националистическими.

Там же, где на роль прогрессивного авангарда своей страны претендовали оставшиеся без дела и смысла мелкие чиновники бывшей аграрной империи (подобно наследникам китайского мандарината к началу ХХ века) либо не владевшие собственностью «разночинные» интеллигенции, как в Российской империи, более созвучной оказывалась немецкая философия истории Гегеля и Маркса. Придя к власти, эти революционеры проявили готовность во имя быстрой индустриализации и исторического прогресса поставить под контроль государства не только иностранные и крупнейшие, а практически все экономические активы, вплоть до беднейших крестьянских хозяйств. Такие варианты принято называть коммунистическими.

Была еще одна вполне очевидная причина, по которой важнейшие социальные революции ХХ века достигали успеха именно в бывших аграрных империях. Я назвал бы ее геополитической, если бы не дискредитация этого термина в текущей националистической публицистике. Революционные страны почти всегда подвергаются иностранной интервенции, противостоять которой могли лишь те, у кого были возможности быстро мобилизовать крупную армию.

Российская империя на 1900 год выглядела значительно лучше Китая, Персии и даже Италии и Испании, поскольку в силу исторических причин (прежде всего петровских реформ и екатерининских завоеваний XVIII века) все еще располагала громадной армией и территорией. Но и здесь острейшим образом стоял вопрос о том, кто и за счет каких средств проведет индустриализацию. Напомню, начало ХХ века было не только эпохой мирового распространения индустриальной революции, но и эпохой империализма. Пример Кореи и Японии — двух азиатских стран, не слишком отличавшихся друг от друга еще в 1850 году, — наглядно показал, чем чревато отставание по современным заводам и инженерным кадрам всего на одно-два поколения.

За пределами изначального «ядра» капитализма двигателем догоняющей модернизации, как правило, выступало государство. Это знаменитый «прусский путь» и реализация «преимуществ отсталости», по Александру Гершенкрону[14]. Российская империя двигалась в том же направлении (вспомним реформы Витте), но в ее громоздкой конструкции слишком много всего грозило политическими взрывами, как только власть предпринимала сколь-нибудь решительные шаги: крестьянский вопрос, рабочий вопрос, национальный вопрос, неустроенная интеллигенция, противоречие между наследственно-аристократическим и меритократическим принципом в формирование госаппарата, сама помещичья «опора престола», коллективно не уверенная в своем будущем и при этом склонная тратить свои доходы на европейских курортах.

Удивительно не то, что революция произошла, а скорее то, как долго Российской империи удавалось избегать революции вопреки ожиданиям современников. Грянуло, как только царские власти начали проигрывать войны Японии, а затем Германии — двум другим государствам милитаристской догоняющей модернизации, возникшим на противоположных флангах России в самом конце XIX века.

Очень, очень многое в характере и итогах советской революции объясняется именно геополитическим противостоянием Японии и Германии — начиная с символических дат 1905 и 1945. Военное поражение вызвало революцию, победой в войне она закончилась. В 1917 году рухнул опозоренный поражениями старый царский режим, на смену которому через страшную гражданскую войну и террор 1930-х пришел новый режим, полный веры в прогресс и беспощадной решимости «догнать и перегнать». Собрав воедино ресурсы огромной, тогда все еще крестьянской страны, проявляя поразительную самодисциплину, веру в себя — и потому также невероятную готовность к человеческим потерям, — новая революционная власть произвела индустриализацию и победоносную армию. То есть фактически реализовала самые смелые мечты Витте со Столыпиным.

Советская сверхдержава приобрела немало узнаваемо германских черт именно потому, что сильный противник есть также суровый учитель. Историческая схема Маркса и Энгельса в силу причудливого стечения исторических обстоятельств оказалась источником идейного накала советской революции и, остыв, сделалась официальной идеологией СССР. Но вот практика нового государства заимствовала куда больше у канцлера Бисмарка, генерала Людендорфа и немецких индустриальных экономистов.

Несомненно, разгром гитлеровской военной машины помог спасти мир — человечество в целом и миросистему капитализма в частности — от чего-то безумно жестокого и опасного. Год 1945-й остается очень обнадеживающей датой, даже несмотря на Хиросиму. Развернувшаяся почти тут же «холодная война» с Америкой все-таки всегда оставалась «холодной».

Однако если праздновать сегодня лишь военные достижения — 1945-й, а не 1917 год, — то на передний план неизбежно выходит фигура Сталина. Давайте в очередной раз предпримем усилие заметить очевидное. Все крупные революции эпохи модерна приводили к появлению харизматической фигуры «революционного императора» начиная с Наполеона, если не Кромвеля и Вашингтона. В ХХ веке таких было множество: Ататюрк, Насер, Ганди, Тито, Мао, Фидель, Хомейни, если называть только самых иконоподобных. Да, и Гитлер тоже. У них были совсем разные идеологии и политические программы. Использование «тоталитарных» методов пропаганды и государственного террора на самом деле не было исключительной чертой тоталитарных режимов. Массовое общество ХХ века привело — среди множества всего «массового», присущего именно этому столетию, — и к появлению массовой пропаганды, и к эпизодам массового террора. Обнесенные колючей проволокой концлагеря изобрели ведь либеральные англичане и французы в ходе контрпартизанских войн в колониях. Конечно, есть существенная для современников разница, но она в степени применения, а не в самом инструментарии массового государства модерна.

Общим у всех «вождей народа» было их возникновение из катастрофического крушения аристократической иерархии старого аграрного общества плюс в бешеной эмоциональной энергии масс, поверивших в наступление совершенно новой жизни здесь и сейчас. Харизма вообще исходит не из личных качеств лидеров (о чем наглядно свидетельствует пример самого Сталина, обделенного физическими данными и публичными талантами), а из всплесков массовой веры, ищущей и находящей себе кумиров.

В рассуждениях многих философов и писателей середины ХХ века о тоталитаризме и массовом обществе по понятным причинам довлеет травма высокообразованных современников, увидевших в разгуле и эмоций и насилия возврат к варварству. На самом деле это последствия Первой мировой войны, когда вышедшие из-под контроля технологии сверхмодернизма практически привели к самоубийству капитализма в самом центре миросистемы. Следом идет целая серия радикальных эскалаций в политике и идеологии: из краха социалистического II Интернационала возникли коммунистические движения; деколонизация в Азии вдруг стала реалистической целью; из уязвленного имперского национализма появились фашисты. Боюсь, прозвучит неожиданно, однако все это — разновидности нелиберальной демократизации, то есть резкого вторжения масс в политику со множеством уже необратимых последствий: Индия и Вьетнам никогда больше не будут колониальными; пережившая страшные потери Германия никогда больше не будет юнкерско-милитаристской, а Россия — царской и крестьянской. Прав в очередной раз мудрый Джеймс Скотт, показавший в своей книге «Благими намерениями государства», что тоталитарные проекты ХХ века восходят к модернизму Ле Корбюзье, а не к Чингиз-хану[15].

Революционные культы современности неизбежно наследуют от прежних религий многие ритуалы и типы представлений, то есть коллективные практики, генерирующие и направляющие эмоции. Но это все-таки не религии хотя бы потому, что массовые ожидания связаны с переустройством уже этого мира и своего места в нем. Вождь революционного культа есть не просто диктатор и вовсе не пророк потустороннего, а главная фигура на вершине новых государств и обществ, в которых больше нет, или по крайней мере не должно быть, правящих элит. Вождям революции придаются божественные черты, потому что они вознесены высоко над обществом — хотя вовсе не на небеса, а скорее на очень высокую трибуну или на верховный командный пункт. Вождь народа, вполне по Дюркгейму, есть самоотражение недавно еще аграрного общества, занятого переделкой самого себя и охваченного динамикой социальной мобильности.

Однако культ «революционного императора» есть преходящий исторический сюжет с точки зрения социальной эволюции. И разве это не обнадеживает? Заметим, что к концу ХХ века всевозможные культы (причем не только в политике, но также в областях искусства, спорта и поп-культуры) отчего-то заметно потускнели и измельчали. Споры как-то не спорятся, что, конечно, обидно. Жить стало в целом скучнее, по крайней мере в большинстве стран, где источники экстаза раздробились на множество субкультур. Даже террористический исламизм сегодня есть признак ослабления, а не усиления идеологии. Над этим следует серьезно задуматься, притом, не впадая в общие рассуждения о состоянии «постмодерна», что на самом деле ничего не объясняет.

Тут мы, наконец, переходим к разговору о будущем. Именно в перспективе будущего становятся различимы долгосрочные эволюционные достижения революции 1917-го. Одно из самых главных стало явным уже во второй половине ХХ века — это, конечно, преодоление аграрного общества. Военные модернизационные рывки по образцу Петра I или Сталина сделались попросту невозможны с (само)трансформацией массы бывших крестьян в городских образованных жителей. А в городах, по определению, возникают граждане.

Впервые историческое преобразование СССР, наряду со значительной частью всего мира, проявилось в 1960-х вместе с мощными импульсами гражданской активности образованной молодежи. Движения возобновились с еще большей силой в конце 1980-х, в головокружительные годы перестройки. Об этом сегодня приходится напоминать, потому что всем слишком неловко и крайне неприятно вспоминать последующий крах и глубочайшее поражение, обернувшиеся обескураживающим ростом неравенства и насилия.

Такой поворот истории не был фатально предрешен. Цепь ошибок и конструктивных неполадок обернулась катастрофой. Тот же Иммануил Валлерстайн до самого конца отказывался верить в окончательный выход национальных республик из СССР, считая это блефом. Конечной задачей горбачевской перестройки он считал возвращение в капиталистическую Европу на равных ради формирования крупного блока государств по оси Париж—Берлин—Москва, способного выступать самостоятельно в мировой экономике и политике.

Это был бы вполне консервативный исход для революционного государства, возникшего в 1917 году. Однако «скучный» размен сверхдержавной геополитической позиции, достигнутой такой громадной ценой в 1945 году, на комфортную коммерческую интеграцию с Европой, наверняка, одобрил бы и сам Ленин. Этот выдающийся политик, сегодня оказавшийся в тени Сталина, был силен как раз своим умением находить нетривиальные варианты на резких виражах истории и быстро переключать скорости. И, конечно, Ленин очень хотел видеть свою родину европейской.

Полезно в качестве политического практикума подумать, как выглядел бы мир последних 25—30 лет в случае объединения реформированного СССР и континентальной Европы, вынесшей свои уроки из потрясений первой половины ХХ века. Случились бы войны в Югославии и бывшем Советском Союзе? Разрушение Ирака? Как могла бы выглядеть Турция, вступившая в Евросоюз? Каков мог бы быть исход революций «арабской весны»? Прошел бы неолиберальный поворот на глобальном уровне? И насколько неизбежно было технократическое вырождение самого Евросоюза? Анализ альтернатив есть один из важных и, конечно, интереснейших методов исторической социологии. Но при ответственном подходе тут постоянно приходится сдерживать фантазию контролем за собственными политическими симпатиями. Вдобавок нельзя заходить слишком далеко, поскольку изменение в одних условиях чревато неявными изменениями во всех прочих, отчего с каждым умозрительным шагом неминуемо множится неопределенность. Можно заглянуть от силы за пару поворотов, пропущенных ходом реальных исторических событий. История слишком полна случайностей и сложных переплетений.

Предположительно в истории все-таки есть более предсказуемые глубинные структуры. Как могут выглядеть следующие 25—30 лет, то есть период до середины XXI века? Тут нас подстерегает громаднейшая неопределенность, поэтому с какой-то долей уверенности можно высказать лишь вполне тривиальные вещи. Многое, вероятно, будет выглядеть совсем иначе, потому что эволюционный темп продолжает ускоряться. Футурологи, к примеру, пугали нас взрывным ростом населения планеты. Сегодня не только стареющая Европа, но уже Китай и Иран начинают беспокоиться из-за грозящего им демографического спада. Это, несомненно, связано с продолжающимся отмиранием деревенского уклада жизни, или того же аграрного общества. Изменение климата планеты будет, несомненно, подстегивать переход от традиционного сельского хозяйства, с полеводством и животноводством, к каким-то совершенно новым видам производства продовольствия, не говоря уже о новых источниках энергии. Что все-таки нам сулит компьютеризация управленческих иерархий и роботизация промышленности? Массовую безработицу не только среди квалифицированных рабочих и технологов, но теперь и менеджмента? И это при росте продолжительности жизни?

Именно в конце ХХ века разворачивается новая техническая революция, чьи параметры пока видятся нам в полнейшем тумане. Мы выхватываем из него какие-то отдельные контуры, которые складываются в воображении во что-то взятое из утопической фантастики прошлого, ХХ, века. Здесь, кстати, наследие советской революции сохраняет едва ли не сильнейшее воздействие — хотя бы через литературные образы. Возможность всеобщей электронной слежки, конечно же, вызывает жутковатые ассоциации с Большим Братом и романом «1984» Оруэлла. И в то же время потенциальные возможности трехмерной печати, нанотехнологий и роботизации производства скорее отсылают нас к миру освобождения от обязательного рутинного труда в полях, цехах и офисах. Это уже напоминает скорее коммунистический мир из фантастического романа братьев Стругацких «Полдень. XXII век».

Как исторический социолог рискну дать не прогноз, а оценку шансов на реализацию прочих популярных ныне прогнозов. Получается, надо признать, неожиданно оптимистично. Техно-тоталитарные страхи основываются на простейшей функционалистской экстраполяции: раз появится возможность — значит, несомненно, будут отслеживать всех и промывать мозги. Только кто эти «все»? Смогут ли элиты исключиться себя из числа отслеживаемых и тем более договориться между собой о взаимном ненападении или им так же придется жить в постоянном стрессе от внутриэлитных интриг за верхние позиции, типичных для тоталитарных диктатур или олигархических корпораций сегодня? (Кстати, это напоминает скорее статусную конкуренцию в группах шимпанзе, чем людей, — вспомним Бёма и Де Вааля.) И как тогда быть с Интернет-партизанами, которые тоже, вероятно, смогут отслеживать и изобличать махинации элит? Даже если допустить, что правящие элиты решат свою проблему коллективного действия, а остальному населению окончательно промоют мозги или засадят его за эфемерные развлечения виртуальной реальности, какая политэкономия будет обеспечивать положение элит в обществе, где труд перестанет быть необходимостью? По части организационного контроля техно-тоталитарные утопии, может, и выглядят пугающе, но им пока, слава богу, сильно недостает детализации и реалистичности во всем остальном.

Как ни странно это прозвучит сегодня, в глубоко разочарованном 2017 году, технологические предпосылки скорее указывают нам на вероятную правоту (не убоимся сказать) коммунистических утопий. Что так же выглядит элегантно логически в перспективе социальной эволюции человечества.

Сто тысяч лет эволюционного успеха первобытного коммунизма, или кооперативного заготовительства, сформировали наш вид. Десять тысяч лет назад человечество по жесткой демографической необходимости втянулось в «бутылочное горлышко» (как теоретики называют кризис резкого сужения возможностей) и впряглось в аграрное производство. Но и тогда на протяжении еще нескольких тысячелетий наши предки избегали или активно сопротивлялись появлению наследственных аристократий и государств. Империи все же победили — в основном вооруженным принуждением к труду и «принудительной кооперации» (термин Майкла Манна), — превратив большинство людей фактически в тягловый скот и заставив их пахать свои поля, строить дворцы и пирамиды. Этому не самому радостному периоду истории, продолжавшемуся в большинстве мест от силы одну—две тысячи лет, приходит конец с наступлением эпохи модерна с его прогрессивными революциями. Еще двести—триста лет распространение капиталистического модерна по планете ведет к росту глобального неравенства, но также вызывает на периферии серию модернистских революций, которые становятся успешными в ХХ веке. Первым важнейшим среди этих успехов, во многом обеспечившим условия для успеха остальных, как раз и была советская революция. В общемировом плане она действительно великая.

Было бы замечательно, если еще удалось бы и избежать катастрофы на выходе из советской модели. Но, рассуждая трезво, в 1990-е годы не реализовались и худшие из вообразимых вариантов. История продолжается.

Если будущее в самом деле принесет новые возможности для устойчивого благосостояния, то, вероятно, приобретет устойчивость и социальное равенство. Тогда история классовых обществ будет выглядеть длительным эволюционным кризисом при переходе от первобытности к сознательному освоению внешней природы и внутренней природы самого человека. Крайние эмоции и насилие у нас тоже в крови. Великий и страшный ХХ век показал, до чего же нам всем необходимо беречься.

И последнее — в качестве политических выводов из обрисованной здесь эволюционной теории. Среди ее крупнейших представителей имена великих анархистов Петра Кропоткина и Джеймса Скотта возникают едва ли случайно. Анархизм не имел реальных шансов и выглядел попросту наивно в ХХ веке, с его чудовищными войнами и крайним напряжением сил в строительстве военных индустрий. Это по сути своей крайне деспотические задачи. Среди всех успешных революций до сих пор не случалось ни одной анархической. Но что если в достаточно близком будущем перед нами встанут совсем иные задачи, для которых как раз наиболее подходит безвластная добровольная самоорганизация? На ум сразу приходят экология, организация культуры и городской среды, воспитание детей и забота о стариках, которых будет все больше и которыми, надеюсь, мы все еще станем.

Но задумайтесь также о рыночной экономике, о которой с эволюционной точки зрения одними из первых начинали рассуждать Карл Поланьи и Фернан Бродель. (Случайно ли, что оба — учителя Валлерстайна?) Во-первых, рыночный обмен доказуемо древнее капитализма. Находки на палеолитических стоянках уже указывают на какие-то дальние обмены. Во-вторых, рынок есть, конечно же, могучий социальный механизм общественной кооперации. Тут Адама Смита никакой революцией не отменишь. Трудно вообразить, при каком эволюционном повороте мог бы исчезнуть такой механизм в будущем. Одно из типичных заблуждений ХХ века — это полная ассоциация рынков и капитализма. Так, конечно, считали и сторонники, и противники капитализма. Поскольку противники взяли в свои руки также очень могучие и по происхождению военные механизмы государственного планирования, появившиеся на заре ХХ века, то экономический план стал для них олицетворением рациональности, прогресса и самого коммунизма. Это была неизбежная, но тем не менее коренная ошибка.

Поланьи оставил нам интригующее озарение, назвав три вида товаров, которыми ради устойчивости самих рынков ни в коем случае нельзя торговать[16]. В свое время он их довольно метафорически определил как землю, человеческую жизнь и деньги. Все остальное непременно должно проходить через регулярные тесты рыночной конкуренции, за свободой которой остается следить с либертарианской требовательностью.

В наши дни первый вид товаров означает скорее экологию. Второе — условия социального воспроизводства, где типичная для ХХ века государственная поддержка образования, здравоохранения, общественного транспорта, науки, культуры и спорта (плюс не забудем и о полиции) уже сегодня начинает сменяться какими-то неправительственными организациями и кооперативами. Наконец, не подлежащие продаже деньги подразумевают финансовую систему на принципах общественной услуги, а не прибыли. Получается интересная инженерная проблема: возникают ли сегодня технические и морально-социальные предпосылки, позволяющие сконструировать такую анархо-кооперативную рыночную экономику?

Позвольте завершить притчей. Люди мечтали летать так же давно, как мечтали о социальной справедливости. Очень долго это оставалось полной утопией, а самые безрассудные и смелые Икары неминуемо гибли. Но вот пару столетий назад появились воздушные шары, дирижабли, какие-то забавные приспособления с машущими крыльями. Эксперименты продолжались с удивительным упорством, хотя и приводили к катастрофам. Тем временем знания продолжали накапливаться, пока в начале ХХ века новые типы двигателей и материалов не позволили создать самолет. Теперь мы летаем. Однако были также созданы и армады бомбардировщиков.

Первое столетие советской революции дает нам повод трезво подумать, что случилось в прошлом, чего стоит опасаться в будущем, на что следует надеяться и исходя из накопленных знаний куда можно и следует стремиться.

[1] Этот разговор, происходивший при довольно экзотических обстоятельствах в столице Мозамбика Мапуту, описывается в моей главе в совместной книге, переведенной сейчас на несколько языков (включая арабский, польский, чешский, словенский, немецкий, французский, финский, турецкий, китайский, корейский, румынский, русский и некоторые другие): Wallerstein I., Collins R., Mann M., Derluguian G., Calhoun C. Does Capitalism Have a Future? Oxford: Oxford University Press, 2012.

[2] Goldstone J. Revolutions. A Very Short Introduction. Oxford: Oxford University Press, 2013.

[3] Важнейшее из недавних исследований: Pincus S. 1688: The First ModernRevolution. New Haven: Yale University Press, 2009.

[4] Sterelny K. The Evolved Apprentice: How Evolution Made Humans Unique. Cambridge: MIT Press, 2014.

[5] Кропоткин П.А. Взаимная помощь как фактор эволюции. Санкт-Петербург: Товарищество «Знание», 1907; см. также эссе выдающегося теоретика и популяризатора палеонтологии: Gould S.J. Кropotkin was no Crackpot // Natural History. 1988. Vol. 97. № 7.

[6] Dawkins R. The Selfish Gene. Oxford: Oxford University Press, 1976.

[7] Wilson E.O. The Social Conquest of Earth. New York: Liveright, 2012.

[8] Boehm C. Hierarchy in the Forest: The Evolution of Egalitarian Behavior. Harvard: Harvard University Press, 2001; De Waal F. Primates and Philosophers: How Morality Evolved. Princeton: Princeton University Press, 2016.

[9] Finlayson C. The Improbable Primate. Oxford: Oxford University Press, 2011.

[10] Российские антропологи с помощью украинских художников представили на выставке наглядные доказательства эволюции человека // Газета.ру. 2014. 31 марта (www.gazeta.ru/science/2014/03/31_a_5970321.shtml).

[11] Flannery K., Marcus J. The Creation of Inequality: How Our Prehistoric Ancestors Set the Stage for Monarchy, Slavery, and Empire. Harvard: Harvard University Press, 2014.

[12] Diamond J. Guns, Germs, and Steel: The Fates of Human Societies. New York: W.W. Norton, 1997.

[13] Scott J.C. Against the Grain: A Deep History of the Earliest States. New Haven: Yale University Press, 2017.

[14] Gerschenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective: A Book of Essays. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1962.

[15] Scott J.C. Seeing Like a State: How Certain Schemes to Improve the Human Condition Have Failed. New Haven: Yale University Press, 1998 (рус. перев.: Скотт Д.С. Благими намерениями государства. Почему и как проваливались проекты улучшения условий человеческой жизни. М.: Университетская книга, 2005).

[16] Polanyi K. The Great Transformation. New York: Farrar & Rinehart, 1944.

29 сентября во Вьетнамской национальной академии музыки состоялся праздничный концерт «Азербайджанская музыка в Ханое», приуроченный к юбилейной дате – двадцатипятилетилетней годовщине установления азербайджанско-вьетнамских дипломатических отношений.

Главными гостями концерта с вьетнамской стороны стали член Центрального комитета Коммунистической партии Вьетнама (ЦК КПВ), заместитель председателя Национального собрания Уонг Чу Лыу и заместитель Министра культуры, спорта и туризма Вьетнама г-н Лэ Кхань Хай.

С приветствием к присутствующим обратились Чрезвычайный и Полномочный Посол Азербайджанской Республики во Вьетнаме Анар Лачин оглу Иманов и директор Национальной академии музыки Ле Ань Туан. Посол в своём выступлении рассказал, что весь сентябрь азербайджанским посольством проводились праздничные мероприятия, приуроченные к юбилейной дате со дня установления дипломатических отношений между Вьетнамом и Азербайджаном, среди которых – награждение знаками отличия выдающихся выпускников азербайджанских вузов и вьетнамских политических деятелей; семинары и встречи. Концерт «Азербайджанская музыка в Ханое» стал заключительным мероприятием, призванным показать дружбу вьетнамского и азербайджанского народов.

В юбилейном концерте приняли участие Оркестр ханойской филармонии под руководством дирижёра, заслуженного деятеля искусств, народного артиста Азербайджана Ялчина Адигезалова; знаменитый оперный певец, народный артист Азербайджана и Дагестана, профессор Азер Зейналабдин оглу Зейналов исполнил известные азербайджанские песни, а артисты Мансум Ибрагимов, Эльчин Гашимов и Эльнур Ахмедов познакомили зрителей с азербайджанским народным творчеством и музыкальными инструментами.

Пользуясь случаем, Наталья Валерьевна Шафинская – Директор Российского центра науки и культуры в г.Ханое поздравила Чрезвычайного и Полномочного Посла Азербайджанской Республики во Вьетнаме с юбилейной датой, пожелала дальнейшего развития дружеских связей между вьетнамским и азербайджанским народами и пригласила главу азербайджанской дипмиссии на Церемонию открытия «Дней российской культуры во Вьетнаме», намеченной на 5 октября с.г.

Генеральный директор компании Uber готовится к новым переговорам с представителями Transport for London, управляющей лондонским общественным транспортом и выдающей лицензии для операторов такси, чтобы отстоять право Uber London Limited продолжить заниматься частным извозом в британской столице.

Встреча Д.Хосровшахи, занявшим свой пост в Uber месяц назад, с М.Брауном, возглавляющим Transport for London, запланирована на вторник, 3 октября, спустя 10 дней с момента официального заявления британских властей о прекращении действия лицензии компании Uber 30 сентября 2017 г.

Позиция представителей Transport for London остается неизменной - подход Uber и его действия демонстрируют отсутствие ответственности в отношении ряда вопросов, затрагивающих общественную безопасность.

Среди недостатков Transport for London называет следующие: подход Uber к сообщениям о серьезных преступлениях, подход компании к медицинскому освидетельствованию водителей, подход к обязательной процедуре проверки водителей, подход к объяснению использования программы Greyball в Лондоне, которая собирает персональные данные клиентов и анализирует их, что позволяет выявлять среди пользователей приложения потенциальных сотрудников контролирующих органов и исключать для них возможность вызвать машину.

Руководство Uber возлагает большие надежды и на предстоящие переговоры с М.Брауном, и на рассмотрение в Магистерском суде лондонского района Вестминстер апелляции Uber по вопросу продления лицензии. До окончания процесса рассмотрения апелляции компания сможет продолжать оказывать свои услуги в Лондоне.

В поддержку Uber горожане Лондона подписали петицию, в которой 800 тыс. человек обратились в мэрию Лондона и Transport for London с призывом найти возможность продлить лицензию самой популярной компании-извозчику в Лондоне. Премьер-министр Т.Мэй также выступила с обращением, в частности, к мэру Лондона С.Хану, с просьбой внимательно отнестись с рассмотрению данного вопроса, поставившего под угрозу сокращения несколько тысяч рабочих мест.

Однако для Uber ситуация также осложняется позицией мэра Лондона С.Хана, который уже неоднократно заявлял, что все компании обязаны «играть по определенным правилам» и настоятельно рекомендовал руководству Transport for London советоваться с ним по всем вопросам возможного будущего компании Uber в британской столице.

The Guardian