Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Дубайская авиакомпания Emirates в среду утром выпустила заявление о том, что запрет на провоз крупногабаритных электронных устройств на рейсах по направлению в США снят с немедленным вступлением в силу.

Таким образом, пассажиры на рейсах из международного аэропорта Дубая в Соединенные Штаты вновь могут перевозить на борту самолетов ноутбуки, планшеты и другие электронные устройства.

Представитель авиаперевозчика заявил, что сотрудники Emirates прилагают все усилия в координации с различными заинтересованными сторонами в авиационной отрасли и с местными органами власти для соблюдения усиленных мер безопасности и протоколов, которые отвечают требованиям новых правил Департамента внутренней безопасности США для всех полетов.

“Мы хотели бы выразить благодарность американским и местным властям за их поддержку и поблагодарить наших клиентов за их понимание и терпение в течение последних нескольких месяцев во время действия запрета”, — сказал он.

В минувшее воскресенье США также сняли запрет на использование ноутбуков на рейсах авиакомпании Etihad Airways по маршруту из Абу-Даби в Соединенные Штаты.

В марте США запретили провоз ноутбуков на борту самолетов, следующих из 10 аэропортов в восьми странах — Египте, Марокко, Иордании, Объединенных Арабских Эмиратах, Саудовской Аравии, Кувейте, Катаре и Турции — из соображений безопасности. Великобритания последовала примеру Штатов.

Письмо-обращение отбывающего наказание в американской тюрьме российского летчика Константина Ярошенко президенту США Дональду Трампу должно напомнить американцам о значении его дела в преддверии встречи лидеров двух стран в Гамбурге на саммите G20, рассказал РИА Новости адвокат россиянина Алексей Тарасов.

"Ни для кого не секрет, что намечается встреча американского и российского лидеров в ближайшие дни, поэтому, конечно… это еще один раз повод напомнить американской стороне о том, что это действительно очень важный вопрос, который заслуживает того, чтобы его поднять", — сказал Тарасов.

Он отметил, что дело Ярошенко "является существенным раздражителем в двусторонних отношениях".

Адвокат подчеркнул, что правовые механизмы в деле исчерпаны и сейчас возможно лишь "неформальное разрешение этого дела".

"Совершенно очевидно, что сейчас дело находится не в правовой плоскости, а в политической. И здесь, я считаю, уместны любые механизмы, и если это письмо-обращение к американскому президенту… привлечет внимание американской стороны к теме Константина Ярошенко либо в преддверии этой встречи, либо по тем договоренностям, которые будут достигнуты в ходе встречи… это будет хорошо", — отметил адвокат в беседе с РИА Новости.

Он подчеркнул, что не знает наверняка, будет ли поднята тема Ярошенко на предстоящей встрече двух лидеров, которая запланирована на 7 июля "на полях" саммита G20 в немецком Гамбурге.

Ярошенко был осужден в США в 2011 году на 20 лет заключения в тюрьме общего режима по обвинению в подготовке сговора с целью доставки крупной партии наркотиков на американскую территорию. В США россиянин был доставлен из Либерии, где его арестовали 28 мая 2010 года. В апреле 2016 года апелляционный суд Нью-Йорка отказал Ярошенко в пересмотре приговора. От апелляции в Верховный суд США Ярошенко отказался.

Четыре арабских государства, объявивших бойкот Катару, подтвердили свои требования к стране, но не стали ужесточать санкции против Дохи, отложив это до следующих консультаций.

Совещание глав МИД Египта, Саудовской Аравии, ОАЭ и Бахрейна по кризису вокруг Катара прошло в среду в Каире. "Позиция четырех государств основывается на необходимости соблюдения международных договоренностей, конвенций и резолюций, принципов, закрепленных в уставах ООН, Организации исламского сотрудничества, Лиги арабских государств, соглашений о борьбе с международным терроризмом", — говорится в итоговом заявлении.

Арабская четверка призвала Катар бороться с терроризмом во всех его проявлениях, пресекать финансирование террористов и предоставление им убежища. Кроме того, от Дохи требуют "прекратить подстрекательство к насилию", воздержаться от вмешательства во внутренние дела и поддержки незаконных формирований.

Глава Саудовского МИД Адиль аль-Джубейр заявил, что квартет продолжит политический и экономический бойкот Катара, но любые дополнительные меры в отношении Дохи будут предприняты только после новых консультаций.

"Этот бойкот продолжится, пока Катар не исправит свою политику. Что касается следующих мер, то консультации продолжаются, у нас есть суверенное право для того, чтобы предпринять любые меры, которые соответствуют международному праву, мы рассмотрим эти действия, проконсультируемся, и предпримем меры в подходящее время", — сказал аль-Джубейр.

Примечательно, что, вопреки ожиданиям ряда СМИ, не было объявлено о намерении приостановить членство Катара в Совете сотрудничества арабских государств Персидского залива или в Лиге арабских государств.

Во время заседания арабских министров поступила информация о телефонных переговорах президентов Египта и США Абдель Фаттаха ас-Сиси и Дональда Трампа, в ходе которых обсуждался кризис вокруг Катара. В Белом доме по итогам разговора сообщили, что американский лидер призвал все стороны к конструктивному диалогу по решению конфликта.

Следующий раунд переговоров по этому вопросу пройдет в столице Бахрейна Манаме, дата пока не определена.

Саудовская Аравия, ОАЭ, Бахрейн и Египет в начале июня разорвали дипломатические отношения с Дохой и прекратили с Катаром всякое сообщение, обвинив его в поддержке терроризма и вмешательстве в их внутренние дела.

Позже арабские страны предъявили ультиматум Катару, призвав его в 10-дневный срок согласиться на выполнение требований соседей. Ультиматум содержит 13 требований, среди которых понижение уровня дипломатических и военных отношений с Ираном, закрытие турецкой военной базы, прекращение финансирования террористических организаций, отказ от вмешательства во внутренние дела арабских стран, поддержки оппозиционных деятелей, а также закрытие всей спутниковой телевизионной сети "Аль-Джазира".

Катар отвергает обвинения арабских соседей и заявляет, что выдвинутые требования нереалистичны и не могут быть выполнены.

Надим Зуауи.

Госсекретарь Рекс Тиллерсон в рамках своего визита в Стамбул выразит надежду на то, что Турция будет поддерживать процесс урегулирования конфликта ряда арабских стран с Катаром, сообщил журналистам высокопоставленный чиновник госдепартамента.

"Мы ожидаем, что Турция будет поддерживать урегулирование конфликта стран Персидского залива с Катаром и будет играть в нем важную роль", — сказал представитель госдепа, отвечая на вопрос, какую позицию на переговорах с турецким правительством в рамках визита выразит госсекретарь.

Он также добавил, что Тиллерсон обсудит разрешение сирийского конфликта в рамках своего визита в Стамбул 9-10 июля.

Саудовская Аравия, ОАЭ, Бахрейн и Египет 5 июня разорвали дипломатические отношения с Дохой и прекратили с Катаром всякое сообщение, обвинив его в поддержке терроризма и вмешательстве в их внутренние дела.

Позже арабские страны предъявили ультиматум Катару, призвав его в 10-дневный срок согласиться на выполнение требований соседей. Ультиматум содержит 13 требований, среди которых понижение уровня дипломатических и военных отношений с Ираном, закрытие турецкой военной базы, прекращение финансирования террористических организаций, отказ от вмешательства во внутренние дела арабских стран, поддержки оппозиционных деятелей, а также закрытие всей спутниковой телевизионной сети "Аль-Джазира".

Катар отвергает обвинения арабских соседей и заявляет, что выдвинутые требования нереалистичны и не могут быть выполнены.

G20 только сообща может преодолеть преодолеть нынешние дисбалансы, обеспечить устойчивый рост, выработать справедливые правила торговли и честной конкуренции, решить острейшие социальные проблемы, сообщил президент РФ Владимир Путин.

"Очевидно, что "двадцатка" может внести весомый вклад в укрепление стабильности мировой экономики и её гармоничное развитие. Только вместе, объединяя усилия, можно преодолеть нынешние дисбалансы и обеспечить устойчивый рост, выработать справедливые правила торговли и честной конкуренции, снизить уровень бедности, решить острейшие социальные проблемы", — написал Путин в статье в немецкой газете Handelsblatt.

Публикация вышла в электронной версии газеты, распространяемой по подписке.

"Российская делегация примет активное, заинтересованное участие в работе саммита в Гамбурге, который, уверен, пройдёт результативно. Желаю нашим германским коллегам успехов в его организации. И, конечно же, вместе с партнёрами по "двадцатке" подключимся к практической реализации договорённостей, принятых по итогам встречи", — добавил российский лидер.

Путин также передал читателям газеты Handelsblatt, всем гражданам Германии "искренние пожелания здоровья и благополучия".

Россия приветствует расширение рассматриваемых G20 круга тем, среди которых противодействие терроризму и коррупции, вопросы миграции и беженцев, сообщил президент РФ Владимир Путин.

Саммит G20 пройдет 7-8 июля в Гамбурге.

"Предстоящая встреча лидеров "Группы двадцати" в Гамбурге – это хорошая возможность обсудить наиболее актуальные вопросы глобальной повестки дня. Мы разделяем приоритеты немецкого председательства и готовы работать для их продвижения. Разумеется, при сохранении преемственности прежних решений", — написал Путин в статье в немецкой газете Handelsblatt.

"Приветствуем расширение круга тем, рассматриваемых в "Группе двадцати". Имею в виду вопросы устойчивого развития, изменения климата, противодействия терроризму и коррупции, здравоохранения, миграции и беженцев. Считаем крайне важным и то, что, благодаря китайскому председательству в 2016 году, а в этом году – усилиям германских партнёров, Объединение стало уделять больше внимания цифровой экономике как одному из источников роста и новому фактору глобального управления", — отметил Путин.

G20 за прошедшие годы зарекомендовала себя как востребованный механизм согласования интересов и позиций ведущих экономик мира, скоординированные действия позволили преодолеть последствия финасово-экономического кризиса, "двадцатке" удалось выйти на решение многих застарелых проблем, считает президент России Владимир Путин.

"За прошедшие годы "Группа двадцати" зарекомендовала себя как востребованный механизм согласования интересов и позиций ведущих экономик мира. Скоординированные действия "двадцатки" способствовали принятию необходимых мер, не только позволяющих преодолеть последствия финансово-экономического кризиса, но и заложивших фундамент для совершенствования системы глобального управления, которая в силу ряда причин переживает сейчас далеко не лучшие времена. И, что очень важно, нам вместе удалось выйти на решение многих застарелых проблем", — говорится в статье Путина в немецкой газете Handelsblatt.

Публикация вышла в электронной версии газеты, распространяемой по подписке.

"Так, мы в России высоко ценим практические шаги по противодействию размыванию налогооблагаемой базы и уводу корпорациями прибыли в так называемые "налоговые гавани". От такой практики страдают все экономики. Добавлю, что подобное безответственное поведение компаний негативно влияет на уровень жизни миллионов людей, оборачивается большими социальными издержками", — отметил также он.

Президент отметил также практическую имплементацию договорённостей в сфере реформы финансового регулирования. "К примеру – о специальном регулировании тех банков, банкротство которых было бы нежелательно и рискованно из-за размеров их бизнеса. Впервые в истории начато взаимодействие органов по надзору за операциями участников небанковского финансового сектора. Большое значение имеют решения о принципах предотвращения и преодоления кризисов в банковском секторе, об организации работы агентств страхования вкладов и многое другое", — считает Путин.

По его мнению, "важным шагом вперёд" стало создание Совета финансовой стабильности: благодаря этому работа над реформой финансового регулирования приобрела системный, плановый характер, а Совет превратился в значимого партнёра МВФ в регулярно проводимых исследованиях по оценке рисков.

"Двадцатка" предметно занимается такой значимой проблемой, как глобальное изменение климата, добавил российский лидер. "Деятельность человека существенно увеличивает нагрузку на экосистему планеты, затрудняя достижение целей устойчивого развития. Россия – один из лидеров международного климатического процесса – перевыполнила свои обязательства по Киотскому протоколу. Таким образом, мы в значительной степени компенсировали рост эмиссии в других странах и регионах мира", — подчеркнул Путин.

"Рассматриваем подписанное в апреле прошлого года Парижское соглашение в качестве надёжной международно-правовой основы для долгосрочного климатического урегулирования и намерены всецело содействовать его выполнению", — особо отметил президент.

По его словам, все последние годы "Группа двадцати" уделяет серьёзное внимание проблематике миграции.

"По данным ООН, в 2017 году трудящиеся мигранты переведут в развивающиеся страны сумму, превышающую 500 миллиардов долларов. Это в три раза больше средств, выделяемых в качестве официальной помощи на цели развития, а также объёмов прямых иностранных инвестиций. В рамках Объединения идёт активная проработка вопросов интеграции мигрантов на рынки труда принимающих стран, их культурной адаптации и социальной защиты. Кроме того, в этом году удалось сформулировать решения, которые открывают возможность урегулирования проблем вынужденных переселенцев. В их основе – укрепление региональной и глобальной стабильности, рост экономик государств, которые "генерируют" беспрецедентные потоки беженцев", — добавил Путин.

Прежние экономические модели исчерпали себя, и протекционизм становится нормой, проявляясь в односторонних и политически мотивированных ограничениях, заявил президент России Владимир Путин.

"Перед нами стоят действительно масштабные задачи. Прежние экономические модели практически исчерпали себя, протекционизм превращается в норму, а его скрытой формой становятся односторонние, политически мотивированные санкционные ограничения в торговле и инвестициях. В том числе – на распространение технологий", — написал Путин в статье в немецкой газете Handelsblatt.

Публикация вышла в преддверии намеченного на 7-8 июля саммита G20 в Гамбурге в электронной версии газеты, распространяемой по подписке.

"На наш взгляд, такие санкции не только бесперспективны, но и противоречат продвигаемым "двадцаткой" принципам взаимодействия в интересах всех стран мира", — добавил президент.

По его убеждению, только открытые, основанные на единых нормах и стандартах торговые связи стимулируют рост глобальной экономики и способствуют поступательному развитию межгосударственных отношений. "Как это и заложено в основах деятельности Всемирной торговой организации", — подчеркнул Путин.

Вопросы цифровой грамотности должны быть внесены в повестку дня "Большой двадцатки", считает российский президент Владимир Путин.

"В повестку дня "двадцатки" также стоит внести и вопросы цифровой грамотности – ключевого элемента защиты прав потребителей в электронной коммерции", — написал Путин в статье в немецкой газете Handelsblatt. Публикация вышла в преддверии намеченного на 7-8 июля саммита G20 в Гамбурге в электронной версии газеты, распространяемой по подписке.

"Отмечу, что возможности, которые открывает цифровая экономика, переход на новый промышленный и технологический уклад, одновременно усиливают разрыв в уровне развития между богатыми и бедными странами, обостряют проблемы неравенства между различными социальными слоями. Поэтому в центре наших усилий должен быть человек, его интересы и заботы. Считаю это важнейшим приоритетом в деятельности "Группы двадцати", — добавил российский лидер.

Путин в среду обсудил цифровую экономику с советом по стратегическому развитию. Он заявил, что формирование цифровой экономики является вопросом национальной безопасности. Путин также отметил необходимость создания эффективного механизма для продвижения цифровой экономики, ликвидации правовых барьеров, запуска инструментов поддержки российских компаний, которые являются центрами компетенции в сфере цифровых технологий.

В ходе прямой линии 15 июня глава государства отметил, что без цифровой экономики Россия не сможет перейти к следующему технологическому укладу, а без этого, по его мнению, у страны, нет будущего. "Поэтому это задача номер один в сфере экономики, которую мы должны решить", — сказал Путин.

Тема цифровой экономики стала ключевой в выступлении Путина на пленарном заседании ПМЭФ-2107. Кроме того, одной из приоритетных тем российского Совета Федерации в осеннюю сессию будет создание условий для более быстрого внедрения программы цифровой экономики, сказала журналистам председатель Совфеда Валентина Матвиенко.

Эффективность "группы двадцати" как инструмента глобального управления не снижается даже в условиях нарастания геополитических рисков, заявил президент РФ Владимир Путин.

"Эффективность "двадцатки" как инструмента глобального управления не снижается даже в условиях нарастания геополитических рисков и неопределённостей. Во многом это происходит благодаря той исключительной ответственности, с которой страны-председатели подходят к выполнению возложенной на них миссии. Говорю это, опираясь в том числе и на наш собственный опыт, поскольку Россия председательствовала в "Группе двадцати" в 2013 году и получила серьёзную поддержку со стороны всех партнёров", — написал Путин в статье для немецкой газеты Handelsblatt.

Публикация вышла в преддверии намеченного на 7-8 июля саммита G20 в Гамбурге в электронной версии газеты, распространяемой по подписке.

Как отметил Путин, "основа успехов объединения – это уважение мнения и позиции каждого участника независимо от размера экономики и места в международной валютно-финансовой системе". "Конструктивная дискуссия и поиск компромиссов стали своего рода фирменным стилем "двадцатки", неписаной нормой взаимоотношений, которые проводит в жизнь и нынешняя страна-председатель – Германия",- говорится в статье.

Президент России Владимир Путин провел оперативное совещание с постоянными членами Совбеза РФ, сообщил журналистам пресс-секретарь главы государства Дмитрий Песков.

По его словам, во встрече участвовали премьер-министр Дмитрий Медведев, спикер Совета Федерации Валентина Матвиенко, председатель Госдумы Вячеслав Володин, глава администрации Кремля Антон Вайно, секретарь Совбеза Николай Патрушев, глава МИД Сергей Лавров, директор СВР Сергей Нарышкин, а также спецпредставитель президента РФ по вопросам природоохранной деятельности, экологии и транспорта Сергей Иванов.

"На встрече обсуждались текущие внутренние дела. Также состоялся обмен мнениями по актуальным международным проблемам в контексте участия в саммите "двадцатки", а также многочисленным двухсторонним контактам, запланированным на полях саммита "двадцатки", — сказал Песков.

Саммит G20 пройдет в Гамбурге 7-8 июля.

Саудовская Аравия, Египет, Бахрейн и ОАЭ надеются, что Турция продолжит оставаться нейтральной в их конфликте с Катаром, об этом заявил глава саудовского МИД Адель аль-Джубейр.

"Мы надеемся, что Турция продолжит придерживаться нейтралитета", — сказал аль-Джубейр на пресс-конференции в Каире.

Совещание глав МИД Египта, Саудовской Аравии, Объединенных Арабских Эмиратов и Бахрейна по кризису вокруг Катара прошло в среду в Каире.

Вслед за началом кризиса между Катаром и четырьмя арабскими странами последовала информация об активизации военных контактов между Дохой и Анкарой и создании турецкой военной базы на полуострове. Девятнадцатого июня сообщалось, что в Катар прибыли первые турецкие военные. Посол Турции в Катаре Ахмет Демирок ранее сообщил, что на базе будут размещены порядка 3 тысяч солдат сухопутных войск, военнослужащие ВВС и ВМС страны, а также инструкторы и силы спецназначения.

Саудовская Аравия, ОАЭ, Бахрейн и Египет 5 июня разорвали дипломатические отношения с Дохой и прекратили с Катаром всякое сообщение, обвинив его в поддержке терроризма и вмешательстве в их внутренние дела.

Позже арабские страны предъявили ультиматум Катару, призвав его в 10-дневный срок согласиться на выполнение требований соседей. Ультиматум содержит 13 требований, среди которых понижение уровня дипломатических и военных отношений с Ираном, закрытие турецкой военной базы, прекращение финансирования террористических организаций, отказ от вмешательства во внутренние дела арабских стран, поддержки оппозиционных деятелей, а также закрытие всей спутниковой телевизионной сети "Аль-Джазира".

Катар отвергает обвинения арабских соседей и заявляет, что выдвинутые требования нереалистичны и не могут быть выполнены.

Венгрия собирается получать газ по «Турецкому потоку».

Соответствующее соглашение подписано с «Газпромом».

«Газпром» и Венгрия подписали соглашение о поставках газа в страну по «Турецкому потоку», сообщает венгерское агентство MTI со ссылкой на министра иностранных дел и отношений страны Петера Сийярто.

Венгрия считает поставки газа по «Турецкому потоку» самым оптимальным сценарием, поскольку другие способы поставки газа – через Румынию или Хорватию – еще не проработаны, сообщает агентство. «По этой причине у Венгрии есть интерес получать газ с юга», – уточнил Сийярто.

Продолжение «Турецкого потока» до Венгрии будет построено до конца 2019 года.

Россия и Турция 10 октября 2016 года подписали межправительственное соглашение по проекту «Турецкий поток», оператором строительства которого является South Stream Transport. Документ предполагает строительство двух ниток магистрального газопровода по дну Черного моря мощностью 15,75 миллиарда кубометров газа каждая. Одна нитка предусмотрена для поставок газа непосредственно на турецкий рынок, другая – для поставок газа транзитом через Турцию в европейские страны.

Турция и Россия обсудят отмену фитосанитарных санкций

Консультации по отмене временных ограничений Россельхознадзора на импорт овощей и некоторых других продуктов проведут Министерства сельского хозяйства стран. Об этом заявил помощник российского президента Юрий Ушаков.

Как он напомнил, ограничения были введены по соображениям фитосанитарной безопасности.

Запрет на ввоз турецкого перца и граната был введен Россельхознадзором с 17 марта 2016 года. Ограничения поставок турецких баклажанов действуют с 25 апреля. С 16 мая был добавлен запрет на поставки салата-латук и салата айсберг. А с 19 мая 2016 года Россельхознадзор запретил ввоз турецких кабачков, тыкв и прочих овощей, относящихся к коду ТН ВЭД ЕАЭС 070993.

Эти ограничения вводились именно Россельхознадзором и не относились к действию указа Президента России, запрещавшего импорт турецких апельсинов, мандаринов, винограда, яблок, груш, абрикосов, персиков и нектаринов, слив и терна, клубники, земляники, томатов, лука, брокколи, цветной капусты, огурцов и корнишонов с 1 января 2016 года.

Действие президентского запрета было отменено для всех видов продукции, кроме томатов, в три этапа - 10 октября 2016 года, 9 марта 2017 года и 2 июня 2017 года.

По состоянию на сегодняшний день санкции Россельхознадзора все еще действуют.

Донбасс, который гуляет сам по себе

Виктор Агаев - журналист из Германии

Резюме О немецком соцопросе, выявившем украинское своеобразие.

Накануне G20 в Гамбурге и важных встреч, на которых может обсуждаться статус мятежных областей на востоке Украины, серьезное немецкое учреждение обнародовало данные опроса, проведенного как на территориях самопровозглашенных ДНР и ЛНР, так и на территориях Донбасса, подконтрольных Киеву. Эти данные могут стать откровением не только для немецких экспертов

Сразу — об авторах. Опрос выполнен берлинским Центром восточноевропейских и международных исследований (ZOiS) — экспертным учреждением, созданным два года назад по решению парламента ФРГ и финансируемым из бюджета МИД ФРГ. Во главе института — профессор Гвендолин Зассе, прежде работавшая в Лондонской высшей школе экономики и в Оксфорде. Известно, что профессор Зассе специализируется на Украине. Не случайно первой работой ZOiS был анализ "Перемещенные украинцы: кто они и что они думают" (отчет был представлен в марте 2017-го).

Теперь о новом опросе, название которого можно перевести так "Донбасс: два или один?". Он был осуществлен в конце 2016 года по следующей технологии. В районах Донбасса, подконтрольных Киеву, были проведены 1200 личных интервью с людьми, отобранными по стандартным принципам на основе официальных данных о населении. На основе тех же общеукраинских статданных (как оговариваются авторы, другой официальной информации попросту нет) были опрошены 1200 человек и в ДНР/ЛНР. Эти опросы проводились по телефону по соображениям безопасности. Отчет об исследовании был обнародован в конце мая.

Показательна реакция журналиста авторитетного немецкого еженедельника Die Zeit, который до знакомства с исследованием признавал, что "население стран Запада разобраться в конфликте на востоке Украины не может", а потому считает, что большинство жителей самопровозглашенных республик скорее русские, чем украинцы. Познакомившись с опросом, он констатирует более сложную истину: "Война расколола Донбасс. Но, как ни парадоксально, это не сильно сказалось на самоидентификации и не стало непреодолимым препятствием для контактов между людьми, живущими по разные стороны фронта".

"Рост смешанной идентичности"

Как же повлияли события 2013-2016 годов на самоидентификацию людей, оказавшихся по разные стороны фронта? Краткий ответ, полученный немецкими исследователями, однозначен: "мало". Так считают 62 процента опрошенных на территории, подконтрольной Киеву, и 45 процентов жителей "народных республик".

Перемены, впрочем, просматриваются. Почти четверть опрошенных в ДНР и ЛНР стали ощущать себя "в большей степени русскими". "В большей степени украинцами" в "киевской" части Донбасса чувствуют себя 20 процентов.

Ну а самое интересное состоит в том, что в обеих частях расколотого войной региона налицо "рост смешанной идентичности". Сильнее, чем прежде, "и украинцами, и русскими" на контролируемых Киевом территориях ощущают себя 14 процентов, а в ДНР/ЛНР — и вовсе 20 процентов населения.

Как удалось выяснить "Огоньку", это поразило руководительницу исследования и директора ZOiS Гвендолин Зассе больше всего. Она уже много лет занимается Украиной и знает, что "смешанная идентичность" там не редкость. "Это нормально в мирное время,— признает профессор Зассе.— Но учитывая ситуацию войны, потери, страдания и характер освещения конфликта в СМИ (и украинских, и российских), можно было ожидать, что ощущения станут более поляризованными".

Как выясняется из исследования, этого не произошло. В чем же истоки этой "смешанной идентичности" и почему население не готово жертвовать ей?

Язык и гражданство

Дело прежде всего в языке. Как следует из опроса, в большинстве своем жители обеих частей Донбасса считают своим родным языком русский (около 50 процентов на "киевской" стороне и почти 60 процентов в ДНР/ЛНР). Однако крайне устойчив и второй по популярности лингвистический выбор — "как русский, так и украинский" (его предпочли 34 процента в части под контролем Киева и 36 процентов в ДНР/ЛНР).

Этот смешанный вариант практически в равной мере употребителен дома (21 процент в "киевском" Донбассе и 17 процентов в ДНР/ЛНР). А вот на работе расклад другой: в ДНР/ЛНР русский — основной язык общения на работе для 76 процентов, в "киевском" Донбассе — для 55 процентов.

Показательно при этом, что за контакты друг с другом в обеих частях Донбасса держатся. "Опрос показал,— отмечает профессор Зассе,— что интенсивность контактов между членами семей и друзьями, живущими по разные стороны фронта, не ослабла в ходе конфликта". На территории под контролем Киева 38 процентов опрошенных сказали, что у них есть члены семьи или друзья в ДНР/ЛНР. В этих республиках, в свою очередь, наличие членов семьи или друзей "на другой стороне" признали 57 процентов. Не имеют контактов по "ту сторону" лишь 3-4 процента опрошенных.

А вот с гражданством ситуация отличается. Свыше половины респондентов на подконтрольных Киеву территориях, отвечая на вопрос, насколько события 2013-2016 годов повлияли на вашу национально-гражданскую идентичность, сказали, что, как и пять лет назад, для них важно быть гражданами Украины.

На тот же вопрос более половины (54 процента) жителей ДНР/ЛНР ответили, что чувствуют себя в меньшей степени гражданами Украины, чем в 2013-м. Правда, 38 процентов никакого изменения самоидентификации не почувствовали.

В целом, подводит черту руководитель исследования, различие в осознании принадлежности к Украине не столь однозначно, как можно было бы ожидать в нынешней ситуации. "Смешанная русско-украинская идентичность, истоки которой в этнической принадлежности, родном языке, использовании языка или сочетании этнических и гражданских критериев, по-прежнему распространена по всему Донбасскому региону". Но, подчеркивает Зассе, "это не означает, что люди доверяют СМИ и официальным государственным институтам": "В обеих частях Донбасса силен скепсис".

СМИ и политики

Подавляющее большинство (87 процентов) респондентов в подконтрольных Киеву районах не доверяют президенту Украины Петру Порошенко. Это в принципе ожидаемо: Порошенко не очень популярен по всей Украине. Недоверие к нему в ДНР/ЛНР еще выше: 77 процентов не доверяют абсолютно, 16 процентов не доверяют в основном.

Иная ситуация с оценкой президента России жителями Донбасса. В его "киевской" части Путину не доверяют 88 процентов, чего ожидать также можно. А вот в ДНР/ЛНР ему доверяют около 64 процентов (не доверяют 36 процентов).

Не верят и СМИ. Украинским — 82 процента респондентов в "киевском" Донбассе и 86 процентов в ДНР/ЛНР; российским — 94 процента в "киевском" Донбассе и 46 процентов в ДНР/ЛНР (54 процента, наоборот, доверяют).

В этом контексте и вопрос о причинах конфликта дает ожидаемые ответы. В ДНР/ЛНР 50 процентов уверены, что во всем виноват Запад, только 9 процентов винят Россию. В остальных районах Донбасса 30 процентов винят Запад, а 37 процентов — Россию. Интересно, что и там, и там многие видят причину внутри Украины (29 процентов в ДНР/ЛНР и 23 процента в "киевском" Донбассе считают конфликт реакцией на действия правительства).

За демократию и рынок, но без ЕС и НАТО

Из исследования ZOiS видно, что в обеих частях Донбасса к соглашению "Минск-2" относятся почти одинаково: 45 процентов в ДНР/ЛНР и 36 процентов в "другой части" Донбасса ни за, ни против него. Поддерживают соглашение 45 процентов в ДНР/ЛНР и 59 процентов в "другой части".

При этом ZOiS отмечает резкий рост интереса к политике в ДНР/ЛНР и, наоборот, спад этого интереса в тех районах Донбасса, которые находятся под контролем Киева. В ДНР/ЛНР в последние три года интерес к политике вырос у 53 процентов респондентов, в остальных районах региона — лишь у 14 процентов.

Интересно, однако, что взгляды на демократию и экономику в обеих частях Донбасса принципиально не отличаются. "Лучшей формой управления" демократию считают 42 процента респондентов в Донбассе, подконтрольном Киеву, и 39 процентов в ДНР/ЛНР. Соответственно 38 процентам и 37 процентам демократия не нравится.

Членство в НАТО полностью отвергается и там, и там. Этого следовало ожидать, учитывая, что регион знаком с боевыми действиями не понаслышке. А вот отношение к ЕС на Донбассе стало неожиданностью: против вступления Украины в ЕС высказались 72 процента на "киевской" территории и 82 процента в самопровозглашенных республиках. Вывод просматривается: антиевропейские тенденции проявляются на Донбассе значительно сильнее, чем в прочих регионах Украины. Там, по последним опросам, сторонники ЕС преобладают — чуть более 50 процентов населения.

Наконец, что касается экономических взглядов жителей Донбасса, то здесь особой разницы нет. В целом все недовольны. И там, и там по 61 проценту хотят рыночных реформ. К социалистической системе хозяйства в ДНР/ЛНР хотели бы вернуться 28 процентов, в остальном Донбассе — 24 процента. Но есть и те, кого статус-кво устраивает: 15 процентов респондентов в "киевском" Донбассе и 11 процентов в ДНР/ЛНР хотят, чтобы все оставалось как есть.

Будущий статус

Что касается федерализации, то 23 процента на подконтрольных Киеву территориях Донбасса считают, что другие регионы Украины должны иметь право на автономию, а 39 процентов с этим тезисом не согласны.

В ДНР/ЛНР на принцип федерализма для Украины согласен 61 процент, против — 23 процента. Получается, что вопрос автономии важен для тех, кто живет на территориях, статус которых оспаривается,— таков вывод опроса.

В чем мнения на Донбассе расходятся сильнее всего, так это в вопросе о будущем статусе ДНР/ЛНР. На подконтрольных Киеву территориях абсолютное большинство (65 процентов) выступают за сохранение "областного статуса", то есть против особого статуса внутри Украины для ДНР/ЛНР. Четверть (26 процентов) считают подобный статус необходимым, а 9 процентов — за будущее в составе России.

Взгляды населения в самопровозглашенных республиках более разнообразны, чем можно было ожидать. По данным ZOiS, большинство жителей ДНР/ЛНР — за дальнейшее пребывание в составе Украины. Каждый пятый (21 процент) считает, что территория должна остаться украинской и вводить особый статус не надо. 11 процентов видят ДНР/ЛНР в составе РФ, а треть (33 процента) согласны на присоединение к РФ только при условии предоставления республикам "особого статуса".

Зассе констатирует: хотя "Киев фактически стимулирует отход ДНР/ЛНР от остальной Украины, Москве не стоит рассчитывать на их беспроблемную интеграцию в Россию". Эту специфику, считает руководитель исследования, следует учитывать "и сторонам конфликта, и тем, кто ищет его решение".

А главный вывод, пожалуй, можно сформулировать так: ни Киев, ни Москва не могут быть абсолютно уверены в полной лояльности "своего" населения при столь ощутимых различиях в его взглядах.

Руководитель исследования профессор Гвендолин Зассе представила "Огоньку" первый и пока единственный опрос, проведенный по обе стороны фронта независимыми социологами

— Вы провели два опроса — нынешний по Донбассу и первый "Перемещенные украинцы: кто они и что они думают", из которого, в частности, следует, что около миллиона украинцев бежали в РФ. Насколько можно считать ваши опросы репрезентативными, то есть отражающими мнения всей страны или всего региона?

— А этой цели и не было. Это попросту невозможно, хотя бы потому, что нет достоверных данных о численности и составе населения. Поэтому использовался принцип долевой выборки, когда интервью проводятся с людьми, выбранными по определенной схеме из заранее определенных групп населения по возрасту, полу, территории проживания и т.д.

— Хорошо. И какие цели преследуют эти два опроса, проведенных немецкими социологами?

— Основная задача — привлечь внимание общества к людям, которыми не интересуются социологи ни на Украине, ни в России. Поставить этих людей в центр дискуссии, показать глубину и сложность их проблем, их ожиданий, заставить задуматься о них всерьез.

Опросы прежде всего должны обратить внимание на те аспекты, которые остаются в тени и не обсуждаются в условиях гуманитарного кризиса. Например, из опроса беженцев становится ясно, что большинство из них не собираются возвращаться на Донбасс. Многие среди них интересуются политикой и потому, безусловно, через какое-то время захотят "сказать свое слово". На наш взгляд, это очень важный момент и для ситуации в ДНР и ЛНР.

Не менее важно и то, что как на Донбассе, так и среди бежавших оттуда сильна смешанная идентичность. На это мало обращают внимания, как и на то, что представления людей об их будущем и о будущем статусе региона, хоть и противоречивы, но показывают: по обе стороны фронта многие думают в одном направлении.

Тут и почти равное число желающих автономии в составе Украины или РФ, и широкая готовность оставаться гражданами Украины, присущая даже не этническим украинцам.

Как нам представляется, это должно быть непременно продумано и учтено при реализации минского процесса. Регион ни в коем случае не должен оказаться под контролем одной стороны конфликта. Это никак не соответствует ожиданиям местного населения.

Записал Виктор Агаев

Огонек

Украина. Германия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 4 июля 2017 > № 2913925 Виктор Агаев

До основания, а затем…

Алексей Арбатов

Устарел ли контроль над ядерными вооружениями?

Алексей Арбатов – академик РАН, руководитель Центра международной безопасности Института мировой экономики и международных отношений им. Е.М. Примакова Российской Академии наук, в прошлом участник переговоров по Договору СНВ-1 (1990 г.), заместитель председателя Комитета по обороне Государственной думы (1994–2003 гг.).

Резюме Если откажемся от наработанных за полвека норм и инструментов контроля над ядерным оружием, останемся у разбитого корыта. Необходимо срочно спасать эту сложную и бесценную конструкцию и, опираясь на такой фундамент, продуманно ее совершенствовать.

Противостояние России и Запада и начало нового цикла гонки вооружений вернули проблемы ядерного оружия на авансцену мировой политики после двадцати лет забвения. Администрация Дональда Трампа не считает приоритетом прогресс в контроле над ядерным оружием, что по идее должно послужить стимулом для Москвы к существенному пересмотру курса в данной области. Но в какую сторону? Этот вопрос остается открытым.

Ядерный романтизм в консервативную эпоху

На Валдайском форуме в октябре 2016 г. президент России Владимир Путин заявил: «Ядерное оружие является фактором сдерживания и фактором обеспечения мира и безопасности во всем мире», его нельзя «рассматривать как фактор какой бы то ни было потенциальной агрессии». Следует отметить, что столь положительная и в чем-то даже романтическая оценка роли ядерного оружия высказывается у нас на самом высоком государственном уровне впервые – такого не было ни во времена СССР, ни в демократической России.

Впрочем, многое зависит от интерпретации. Если эти слова – пожелание того, как должно быть, пока ядерное оружие существует в качестве объективной реальности, на это нечего возразить. Возможно, имелось в виду, что ядерное оружие должно быть предназначено только для ответного удара, и этой возможностью следует сдерживать агрессора от нападения («фактор сдерживания»). И что его недопустимо применять в первом ударе («как фактор потенциальной агрессии»). В таком случае мы имеем дело с одним из вариантов формулировки концепции стратегической стабильности как состояния стратегических взаимоотношений сторон, при котором сводится к минимуму вероятность ядерной войны, во всяком случае – между двумя сверхдержавами.

Однако если приведенное высказывание отражает представление о существующем порядке вещей, то с ним нельзя согласиться без существенных оговорок.

Фактор агрессии или ее сдерживания?

Первая оговорка состоит в том, что все девять нынешних государств, имеющих ядерное оружие, в своих официальных военных доктринах или по умолчанию допускают применение его первыми.

До недавнего времени КНР и Индия были единственными двумя странами, принявшими обязательство о неприменении ядерного оружия первыми. Но в Китае идет дискуссия об отказе от этого принципа ввиду растущей возможности США поражать китайские ядерные средства высокоточными неядерными системами большой дальности. А Индия, судя по всему, изменила свое прежнее обязательство, заявив, что оно распространяется только на неядерные государства, и это сближает ее стратегию с доктринами России и Соединенных Штатов.

Американские союзники по НАТО – Великобритания и Франция – всегда доктринально допускали применение ядерного оружия первыми, хотя их ядерные силы в сокращенном составе технически более всего соответствуют концепции сугубо ответного удара, во всяком случае в отношении России (а до того – СССР).

Пакистан открыто и безоговорочно придерживается концепции первого применения ядерного оружия (как оперативно-тактического, так и средней дальности) против Индии, имеющей большое превосходство по силам общего назначения.

Израиль не признает и не отрицает наличия у него ядерного оружия. Но ввиду специфики его геополитического окружения ни у кого нет сомнений, что Тель-Авив негласно придерживается концепции первого ядерного удара.

У Северной Кореи вместо доктрины – идеологические декларации с угрозами применения ядерного оружия. В свете малочисленности и уязвимости ее ядерных средств в противоборстве с ядерной сверхдержавой в лице США первый удар – единственный способ применить ядерное оружие (и после этого погибнуть).

Тем более сказанное выше относится к двум ведущим ядерным державам. Российская официальная военная доктрина недвусмысленно предусматривает не только ответный ядерный удар (в качестве реакции на нападение на РФ и ее союзников с использованием ядерного и других видов оружия массового уничтожения, ОМУ), но также и первый ядерный удар: «Российская Федерация оставляет за собой право применить ядерное оружие… в случае агрессии против Российской Федерации с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства». В таком случае ядерный удар будет иметь целью «нанесение неприемлемого ущерба агрессору в любых условиях обстановки».

В военной политике Соединенных Штатов тоже всегда допускалась возможность использования ядерного оружия первыми, как гласит американская ядерная доктрина от 2010 г., «для узкого набора сценариев». Обеспечивая гарантии безопасности союзникам в Европе и Азии, США имеют варианты ядерного ответа на нападение на них с использованием обычного оружия или других видов ОМУ и потому «не готовы в настоящее время принять безоговорочную политику сдерживания ядерного нападения как единственного предназначения ядерного оружия…».

Таким образом, Россия, Соединенные Штаты и другие государства, обладающие ядерным оружием, допускают, помимо ответного удара, те или иные варианты применения ядерного оружия первыми (т.е. как «фактор агрессии»). Такие варианты включены в их понимание ядерного сдерживания (т.е. «фактора обеспечения мира и безопасности во всем мире»). Объясняется этот доктринальный симбиоз тем, что все они без исключения считают «фактором агрессии» только первый ядерный удар вероятного противника. А сами намерены применить ядерное оружие первыми исключительно в ответ на агрессию с использованием других видов ОМУ или обычных вооружений.

В связи с этим следует подчеркнуть, что исторически во многих войнах, особенно после 1945 г., каждая сторона считала, что, даже ведя наступательные операции, она обороняется, отражая реальную или неминуемо грозящую агрессию. Это влекло за собой или могло повлечь эскалацию конфликта. Карибский ракетный кризис октября 1962 г. наглядно продемонстрировал возможность ядерной войны из-за потери контроля над событиями, а не в результате спланированной агрессии. Несколько раз чистое везение спасало мир от ядерной катастрофы, хотя тогда уже существовало взаимное ядерное сдерживание (пусть асимметричное) и ни одна из сторон не хотела прямого конфликта.

Похожие, хотя и не столь опасные ситуации эскалации взаимных оборонительных действий имели место во время берлинского кризиса 1961 г., в ходе вьетнамской (1964–1972 гг.), афганской (1979–1989 гг.) и первой иракской войн (1990 г.). То же можно сказать о четырех ближневосточных войнах (1957, 1967, 1973 и 1983 гг.), фолклендском конфликте (1982 г.), индо-пакистанской и ирано-иракской войнах (1971 и 1980–1988 гг.) и ряде других событий такого рода. Причем некоторым из них сопутствовали открытые угрозы применения ядерного оружия и повышение уровней его готовности ведущими государствами.

Нынешняя конфронтация России и НАТО в Европе, многосторонний характер кризисов на Ближнем Востоке в сочетании с развитием новейших ядерных и обычных высокоточных вооружений и изощренных информационно-управляющих систем порождают угрозу быстрой непреднамеренной эскалации обычного (даже локального) конфликта между великими державами к ядерной войне. Эта угроза усугубляется «новаторскими» концепциями применения ядерного оружия в стратегиях ведущих государств.

Опасные новации

Во времена прошлой холодной войны вероятность быстрой (и даже изначальной) эскалации крупного вооруженного конфликта в Европе к применению ядерного оружия со стороны НАТО и Варшавского договора принималась как данность (а на континенте было развернуто в общей сложности до 17 тыс. единиц тактических ядерных средств). После окончания холодной войны тактические ядерные силы сторон были многократно сокращены, а апокалипсические сценарии были на четверть века забыты.

Но кризис вокруг Украины и наращивание вооруженных сил по обе стороны новых границ между Россией и НАТО вернули прежние страхи в европейскую политику. Масштабные военные учения сторон стали регулярно проводиться с имитацией применения тактических ядерных средств. Оружие такого класса в количестве нескольких сотен единиц все еще размещено вместе с силами общего назначения на передовых базах России и в американских хранилищах на территории стран НАТО.

Однако есть и новшества, чреватые не меньшей опасностью: концепции избирательного применения стратегических ядерных вооружений. Соединенные Штаты с начала 1960-х гг. экспериментировали со стратегией контрсиловых ядерных ударов – поражения стратегических сил и других военных объектов СССР, избегая разрушения городов (во всяком случае, на первых этапах войны). Но все эти планы разбивались о вероятность массированного ядерного ответа другой стороны.

Перемены начались много лет спустя: в 2003 г. в официальных российских документах появились планы «деэскалации агрессии... угрозой нанесения или непосредственно осуществлением ударов различного масштаба с использованием обычных и/или ядерных средств поражения». Причем предполагалась возможность «дозированного боевого применения отдельных компонентов Стратегических сил сдерживания».

С тех пор издания военной доктрины РФ не упоминали подобных концепций, и на время они ушли в тень. Но в условиях нынешнего обострения напряженности в профессиональную печать стали периодически просачиваться сходные идеи, возможно, отражая закрытые стратегические изыскания уполномоченных организаций. Можно в связи с этим предположить, что в России, США (и, видимо, в КНР) прорабатываются концепции избирательного применения стратегического ядерного оружия.

Например, военные профессионалы из закрытых институтов Минобороны РФ подчеркивают «…ограниченный характер первого ядерного воздействия, которое призвано не ожесточить, а отрезвить агрессора, заставить его прекратить нападение и перейти к переговорам. При отсутствии желательной реакции предусматривается нарастающее массирование использования ядерного оружия как в количественном отношении, так и по энерговыделению. Поэтому… первое ядерное воздействие Российской Федерации может носить ограниченный характер. Реакция противника просчитывается в форме как массированного, так и ограниченного ядерного удара. Более вероятным, на наш взгляд, можно считать второй вариант. В его пользу говорит тот факт, что США являются страной, где родилась концепция ограниченной ядерной войны». В качестве возможных средств таких действий рассматриваются, в частности, новые тяжелые наземные ракеты шахтного базирования типа «Сармат», поскольку уязвимость пусковых установок не позволяет полагаться на них для осуществления ответного удара в случае массированной контрсиловой атаки США.

Судя по всему, и Соединенные Штаты, в свою очередь, реанимируют концепции ограниченной стратегической ядерной войны в виде «подогнанных (tailored) ядерных опций». Как оружие таких ударов обсуждаются, например, перспективные ядерные авиационные крылатые ракеты большой дальности (LRSO – long-range stand-off missile) и управляемые авиабомбы с вариативной мощностью заряда (В-61-12).

Чаще всего в России подобные избирательные удары предлагаются как ответ на массированную неядерную «воздушно-космическую агрессию» США и НАТО (вроде многократно расширенного варианта налетов на Югославию, Афганистан или Ирак). А в США такие «опции» прорабатываются как реакция на ограниченное «ядерное воздействие» со стороны России (а также имея в виду Китай). В реальности Соединенные Штаты не имеют ни планов, ни достаточных средств для неядерной «воздушно-космической агрессии» против России, особенно если речь идет об ударе по ее стратегическим ракетным силам. Эти сценарии существуют в воображении российских стратегов. Однако взаимная разработка планов избирательных стратегических ударов угрожает молниеносно перевести на глобальный уровень любое локальное (и даже случайное) вооруженное столкновение двух сверхдержав.

Хотелось бы спросить авторов российской концепции: почему они думают, что Соединенные Штаты в ходе обмена ограниченными ударами, в конце концов, первыми дадут «задний ход»? Видимо, подсознательно здесь присутствует стереотип: в США живут богаче и ценят жизнь выше, а патриотизм – ниже, чем в России. Возможно, применительно к большой и долгой обычной войне это не лишено оснований (достаточно сравнить отношение общества двух стран к войнам во Вьетнаме и Афганистане). Однако упускается из вида, что ядерное оружие и в этом смысле является «великим уравнителем»: и богатым, и бедным одинаково не хочется, чтобы они сами, их дети и внуки превратились в «радиоактивную пыль». Во всяком случае, исторический опыт кризисов холодной войны не подтверждает представления о трусливости американцев, а с тех пор уровень жизни в России и на Западе стал менее контрастным.

Сопутствующая идея, набирающая ныне обороты, состоит в том, что после большого сокращения ядерных арсеналов за прошедшие четверть века ядерная война снова стала возможна и не повлечет глобальной катастрофы. Вот один из образчиков такого прогнозирования: «Решившись на контрсиловой превентивный удар по России… США имеют основания рассчитывать на успех… В итоге до 90 процентов российского ядерного потенциала уничтожается до старта. А суммарная мощность ядерных взрывов составит около 50–60 мегатонн… Гибель миллионов американцев, потеря экономического потенциала будут перенесены относительно легко. Это умеренная плата за мировое господство, которое обретут заокеанская или транснациональная элиты, уничтожив Россию…» В качестве спасительной меры, утверждает автор, создание 40–50 «боеприпасов (в 100 МТ) в качестве боеголовок для тяжелых МБР или сверхдальних торпед гарантирует доведение до критически опасных геофизических зон на территории США (Йеллоустонский супервулкан, разломы тихоокеанского побережья США)... Они гарантированно уничтожат США как государство и практически всю транснациональную элиту».

Можно было бы отмахнуться от таких идей как не составляющих предмет стратегического анализа и требующих услуг специалистов другого профиля, но не все так просто. Их автор (Константин Сивков) много лет служил в Генеральном штабе Вооруженных сил РФ и принимал участие в разработке военно-доктринальных документов государства. В других работах этого специалиста, как и в публикациях упомянутых выше экспертов, вопреки официальной линии Москвы, приводятся вполне убедительные расчеты невозможности массированного поражения не только российских ракетных шахт, но и значительной части промышленности высокоточным неядерным оружием. Также следует напомнить, как пару лет назад один из центральных каналов российского телевидения в репортаже о заседании военно-политического руководства самого высокого уровня как бы «случайно» показал картинку именно такой суперторпеды, вызвав немалый ажиотаж на Западе.

Приведенные примеры не позволяют безоговорочно принять тезис известного российского политолога Сергея Караганова: «Наличие ядерного оружия с имманентно присущей ему теоретической способностью уничтожения стран и континентов, если не всего человечества, изменяло мышление, “цивилизовало”, делало более ответственными правящие элиты ядерных держав. Из этих элит вымывались или не подпускались к сферам, связанным с национальной безопасностью, люди и политические группы, взгляды которых могли бы привести к ядерному столкновению». И дело не в том, что до «ядерной кнопки» могут добраться экстремисты или умалишенные, а в том, что замкнутые институты имеют склонность генерировать узко технико-оперативный образ мышления, совершенно оторванный от реальности и чреватый чудовищными последствиями в случае его практической имплементации.

Так или иначе, приведенные концепции насколько искусственны, настолько и опасны. Россия и США уже второй год не могут договориться о координации обычных авиаударов даже по общему противнику в Сирии, а что уж говорить о негласном взаимопонимании «правил» обмена избирательными ядерными ударами друг по другу! Касательно приемлемости ядерной войны при сокращенных потенциалах, даже если принять крайне спорные прогнозы минимального ответного удара России мощностью в 70 мегатонн (10% выживших средств), надо обладать экзотическим мышлением для вывода, что российский ответ (5 тыс. «хиросим») не будет означать полного уничтожения Cоединенных Штатов и их союзников вместе со всеми элитами.

В реальности нет никаких оснований полагать, что ядерное оружие теперь и в будущем может стать рациональным инструментом войны и ее завершения на выгодных условиях. Однако есть риск (особенно после смены руководства США), что государственные руководители, не владея темой, не имея доступа к альтернативным оценкам и тем более не ведая истории опаснейших кризисов времен холодной войны, поверят в реализуемость подобных концепций. Тогда в острой международной ситуации, стремясь не показать «слабину», они могут принять роковое решение и запустить процесс неконтролируемой эскалации к всеобщей катастрофе.

Банализация и рационализация ядерного оружия и самой ядерной войны, безответственная бравада на эти запретные ранее темы – опаснейшая тенденция современности. Парадоксально, что отмеченные стратегические новации выдвинуты в условиях сохранения солидного запаса прочности паритета и стабильности ядерного баланса России и США. Похоже, что даже классическое двустороннее ядерное сдерживание в отношениях двух сверхдержав (не говоря уже о других ядерных государствах) «поедает» само себя изнутри. Впредь едва ли можно надеяться только на него как на «фактор обеспечения мира и безопасности».

Нельзя не признать, что традиционные концепции и методы укрепления стратегической стабильности не способны устранить данную опасность. Для этого нужны новые принципы стратегических отношений великих держав и механизмы обоюдного отказа от опасных стратегических новаций. Но их невозможно создать в условиях распада контроля над ядерным оружием и неограниченной гонки вооружений.

Спасло ли мир ядерное сдерживание?

Вторая оговорка в отношении упомянутой в начале статьи «валдайской формулы» заключается в том, что ядерный «фактор сдерживания» реализуется исключительно в рамках системы и процесса контроля над вооружениями и их нераспространения – и никак иначе. Сейчас, на кураже ниспровержения прежних истин, по этому поводу высказываются сомнения. Например, цитировавшийся выше Сергей Караганов пишет, что «…баланс полезности и вредности контроля над вооружениями подвести крайне трудно». Тем не менее это сделать легко – при всей сложности проблематики ядерных вооружений.

До начала практического контроля над вооружениями (ведя отсчет с Договора 1963 г. о частичном запрещении ядерных испытаний) мир неоднократно приближался к грани ядерной войны. Характерно, что упомянутый выше самый опасный эпизод – Карибский кризис – помимо конфликта СССР и США из-за Кубы, был главным образом вызван именно динамикой ядерного сдерживания. Отвечая на большой блеф советского лидера Никиты Хрущева о ракетном превосходстве после запуска спутника в 1957 г., Соединенные Штаты начали форсированное наращивание ракетно-ядерных вооружений. Администрация Джона Кеннеди, придя к власти в 1961 г., унаследовала от предшественников 12 старых межконтинентальных баллистических ракет (МБР) и две первые атомные подводные лодки с баллистическими ракетами (БРПЛ). Однако уже в 1967 г. американские стратегические ядерные силы (СЯС) увеличились по числу ракет в 40 раз (!). Поняв, куда идут процессы, Хрущев санкционировал переброску ракет средней дальности на Кубу, чтобы хоть замедлить быстро растущее отставание от США. Остальное хорошо известно.

Так ядерное сдерживание чуть не привело к ядерной войне. Можно до бесконечности спорить, спасло ли мир ядерное оружие или нет. И то и другое недоказуемо, поскольку, слава Богу, ядерной войны в те годы не случилось. Но в течение ста лет после битвы при Ватерлоо и до августа 1914-го большой войны в Европе тоже не произошло, хотя ядерного оружия не было, как и на протяжении полутора веков между Тридцатилетней войной и наполеоновским нашествием. А малых войн случалось множество, как и в годы холодной войны, причем через своих клиентов великие державы воевали и друг с другом.

После Договора 1963 г. в течение последующего полувека была создана обширная система ограничения и нераспространения ядерного оружия. Последний кризис холодной войны произошел осенью 1983 г., причем тоже из-за динамики ядерного сдерживания: развертывания новых ракет средней дальности СССР, а в ответ и аналогичных ракет США и провала переговоров по ограничению ядерных вооружений. Вывод очевиден: международные конфликты на фоне неограниченной гонки ядерных вооружений периодически подводят мир к грани ядерного Армагеддона. А в условиях процесса и режимов контроля над вооружениями – нет.

Отрицать прямую и обратную корреляцию мира и контроля над вооружениями можно, только если не желать признавать очевидного. Именно соглашения об ограничении и сокращении ядерного оружия стабилизировали военный баланс на пониженных уровнях и сыграли решающую роль в спасении мира от глобальной войны. Точно так же четко прослеживается взаимосвязь успехов и провалов диалога великих держав по ядерному разоружению и соответственно – прогресса или регресса режима нераспространения ядерного оружия.

Тем не менее, если исходить из того, что сдерживание, наряду с соглашениями великих держав, явилось одним из факторов спасения мира от ядерной войны в прошлом, то это отнюдь не значит, что так будет продолжаться в будущем. Отношения стабильного стратегического паритета сложились исключительно между СССР/Россией и США, хотя и здесь сейчас нарастают возмущающие факторы. Но нет оснований рассчитывать на тот же эффект в отношениях других ядерных государств, например, Индии и Пакистана. Тем более это относится к Северной Корее и возможным будущим обладателям ядерного оружия, если продолжится его распространение, что неизбежно в случае провала переговоров по дальнейшему сокращению ядерных арсеналов.

А через новые ядерные государства это оружие или оружейные материалы и экспертиза неизбежно рано или поздно попадут в руки террористов, что положит катастрофический конец роли ядерного оружия как «фактора обеспечения мира и безопасности». Ядерное сдерживание, согласно вечным законам гегелевской диалектики, убьет само себя. Это тем более так, поскольку в настоящее время разворачивается беспрецедентный кризис системы контроля над ядерным оружием.

Распад системы: есть ли повод для волнения?

Впервые за более чем полвека переговоров и соглашений по ядерному оружию (после Договора 1963 г.) мир оказался перед перспективой потери уже в ближайшее время договорно-правового контроля над самым разрушительным оружием в истории человечества.

Наиболее слабым звеном в системе контроля над ядерным оружием является Договор РСМД между СССР и США от 1987 года. Стороны уже несколько лет обвиняют друг друга в нарушении Договора, и после смены администрации в Вашингтоне в обозримом будущем он может быть денонсирован. В России к этому соглашению относятся скептически, что регулярно проявляется в высказываниях государственных руководителей. Еще более настораживает, что в новой «Концепции внешней политики» от 2016 г. он даже не упомянут в числе договоров, которым привержена Москва.

Обычно в вину Договору РСМД вменяется, что согласно его положениям было ликвидировано в два с лишним раза больше советских, чем американских ракет (соответственно 1836 и 859), и этой арифметикой до сих пор возмущаются многие российские эксперты в погонах и без. Но дело не просто в том, что советских ракет было развернуто намного больше и соответственно до «нуля» пришлось больше их сокращать. Еще важнее, что по высшей стратегической математике СССР все равно остался в выигрыше по качеству. Ведь для него был устранен, по сути, элемент стратегической ядерной угрозы, особенно ракеты «Першинг-2», способные с коротким подлетным временем (7 минут) наносить точные удары по подземным командным центрам высшего военно-политического руководства в Московском регионе. А непосредственно для американской территории Договор никак угрозу не уменьшил, поскольку советские ракеты средней дальности ее по определению не достигали.

Другой аргумент против Договора состоит в том, что ракеты средней дальности нужны России для ударов по базам ПРО США в Европе. Между тем все непредвзятые оценки показывают, что эти системы не способны перехватить российские МБР ни на разгонном участке, ни вдогонку. Кстати и президент Путин заявлял, что новые системы РФ могут преодолеть любую ПРО США.

Довод о том, что нужно отвечать на ядерные ракеты средней дальности третьих стран, не участвующих в Договоре, тоже неубедителен. Поскольку Великобритания и Франция не имеют ракет такого класса, из пяти остальных ядерных государств КНР и Индия – стратегические союзники России, Пакистан нацеливает ракеты только на Индию, Израиль – на исламских соседей, а КНДР – на американских дальневосточных союзников, а в перспективе – на США.

В любом случае Россия обладает большим количеством достратегических ядерных средств для сдерживания третьих стран, помимо стратегического потенциала для сдерживания Соединенных Штатов, часть которого может быть нацелена по любым другим азимутам. И уж если этой огромной мощи недостаточно для сдерживания третьих ядерных государств, то дополнительное развертывание наземных баллистических и крылатых ракет средней дальности делу не поможет. Придется рассчитывать на противоракетную оборону в составе модернизированной Московской ПРО А-235, новейших систем С-500 и последующих поколений подобных средств. А заодно пересмотреть позицию о необходимости отказа от систем ПРО или их жесткого ограничения.

Вопреки критике Договора при современном геополитическом положении России он намного важнее для ее безопасности, чем 30 лет назад. В случае его краха и в ответ на развертывание ныне запрещенных российских систем оружия возобновится размещение американских ракет средней дальности, причем не в Западной Европе, как раньше, а на передовых рубежах – в Польше, Балтии, Румынии, откуда они смогут простреливать российскую территорию за Урал. Это заставит Москву с огромными затратами повышать живучесть ядерных сил и их информационно-управляющей системы.

Кризис контроля над ядерным оружием проявляется и в том, что вот уже шесть лет не ведется переговоров России и США по следующему договору СНВ – самая затянувшаяся пауза за 47 лет таких переговоров. В 2021 г. истечет срок текущего Договора СНВ, и в контроле над стратегическими вооружениями возникнет вакуум. Времени для заключения нового договора, в свете глубины разногласий сторон по системам ПРО и высокоточным неядерным вооружениям, все меньше. При этом новая администрация Белого дома не проявляет заинтересованности в заключении нового договора СНВ до 2021 г. или в его продлении до 2026 года.

Именно с середины 2020-х гг. Соединенные Штаты приступят к широкой программе обновления своего стратегического ядерного арсенала (стоимостью до 900 млрд долл.), а также, вероятно, расширят программу ПРО, на что Россия будет вынуждена отвечать. Причем в отличие от периода холодной войны эта ракетно-ядерная гонка будет дополнена соперничеством по наступательным и оборонительным стратегическим вооружениям в неядерном оснащении, а также развитием космического оружия и средств кибервойны. Новейшие системы оружия особенно опасны тем, что размывают прежние технические и оперативные разграничения между ядерными и обычными, наступательными и оборонительными, региональными и глобальными вооружениями.

К тому же гонка вооружений станет многосторонней, вовлекая, помимо США и России, также КНР, страны НАТО, Индию и Пакистан, Северную и Южную Кореи, Японию и другие государства. Геополитическое положение России обуславливает ее особую уязвимость в такой обстановке.

Уже два десятилетия по вине Вашингтона в законную силу не вступает Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ). По их же вине недавно «заморожено» соглашение о ликвидации избыточного запаса плутония. Переговоры по запрещению производства разделяющихся материалов (оружейного урана и плутония) в военных целях (ДЗПРМ) много лет стоят в тупике на Конференции по разоружению в Женеве. По российской инициативе за последние три года прекратилось сотрудничество РФ и США по программам безопасной утилизации, физической сохранности и защите ядерных вооружений, материалов и объектов.

Конференция по рассмотрению Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) в 2015 г. закончилась провалом. Северная Корея, которая вышла из ДНЯО в 2003 г., продолжает испытания ядерного оружия и баллистических ракет. В апреле 2017 г. от нее дистанцировался даже главный покровитель – Китай. Настрой новой администрации и Конгресса против многостороннего соглашения об ограничении иранской ядерной программы от 2015 г. может нанести окончательный удар по ДНЯО. Дальнейшее распространение ядерного оружия будет происходить главным образом рядом с российскими границами (Иран, Турция, Египет, Саудовская Аравия, Южная Корея, Япония).

Если и когда это оружие попадет в руки террористов, Россия – с недавнего времени лидер в борьбе с международным терроризмом – может стать одним из первых объектов их мщения, тем более в свете уязвимости ее геополитического положения и проницаемости южных границ.

Рецепты летального исхода

Традиционный контроль над ядерным оружием зиждился на ярко выраженной биполярности миропорядка, примерном равновесии сил сторон и согласовании классов и типов оружия в качестве предмета переговоров. Ныне миропорядок стал многополярным, равновесие асимметричным, а новые системы оружия размывают прежние разграничения. Контроль над вооружениями и предотвращение ядерной войны необходимо своевременно адаптировать к меняющимся условиям. Но надстраивать здание нужно на твердом и испытанном фундаменте – таково элементарное правило любой реконструкции.

В упоминавшейся выше статье Сергей Караганов пишет о необходимости выработки «новых схем ограничения вооружений». В качестве таковых он предлагает «не традиционные переговоры по сокращению (ликвидации) ядерного оружия... Пора и в расчетах, и в переговорах, если их все-таки вести, отходить от бессмысленного принципа численного паритета… Вместо этого стоит начать диалог всех ядерных держав (в том числе, возможно, даже Израиля и Северной Кореи…) по укреплению международной стратегической стабильности. Сопредседателями диалога могут быть Россия, США и Китай. Цель – предотвращение глобальной войны, использования ядерного оружия. Он должен быть направлен именно на повышение стабильности, предсказуемости, донесения друг до друга опасений, предотвращения новых дестабилизирующих направлений гонки вооружений. Особенно основанных на новых принципах средств противоракетной обороны в динамическом взаимодействии с наступательными вооружениями. Естественно, диалог должен включать и обсуждение неядерных, но де-факто стратегических вооружений. А также средств кибервойны… Таким образом, – пишет этот авторитетный специалист, – цель диалога – не собственно сокращение арсеналов, а предотвращение войны через обмен информацией, разъяснение позиций, в том числе причин развертывания тех или иных систем, доктринальных установок, укрепление доверия или по крайней мере уменьшения подозрений».

Прежде всего по поводу приведенного подхода следует отметить, что у Москвы и Вашингтона уже есть совместная концепция стратегической стабильности, предметно согласованная в первый и, к сожалению, последний раз в 1990 году. Ее суть (состояние стратегических отношений, устраняющее стимулы для первого удара) вполне актуальна. Что касается конкретных способов укрепления стабильности (взаимоприемлемое соотношение наступательных и оборонительных средств, снижение концентрации боезарядов на носителях и акцент на высокоживучие системы оружия), они, безусловно, требуют обсуждения и дополнения. Нужно учесть появление новейших наступательных и оборонительных вооружений, затронутые выше опасные концепции их применения, киберугрозы, распространение ядерного и ракетного оружия. Но расширение круга участников таких переговоров преждевременно. В обозримом будущем было бы величайшим успехом достичь взаимопонимания хотя бы в двустороннем формате, а уже затем думать о его расширении.

Кроме того, отвлеченное обсуждение стратегической стабильности сродни популярным в Средние века схоластическим диспутам. Это не приведет к конкретному результату, вроде упомянутого Карагановым «предотвращения новых дестабилизирующих направлений гонки вооружений». Едва ли можно рассчитывать, что оппоненты просто силой аргументов убедят друг друга отказаться от вызывающих беспокойство программ – без достижения взаимных компромиссов в виде ограничения и сокращения конкретных вооружений. А раз так, то и «численному паритету» нет альтернативы: ни одна из сторон не согласится юридически закрепить свое отставание.

Это суждение подтверждает практический опыт. Ведущиеся в течение последних лет американо-китайские консультации по стратегической стабильности при неравенстве потенциалов не породили ничего (кроме совместного словаря военных терминов). Та же участь постигла переговоры «большой ядерной пятерки», начавшиеся с 2009 г.: ничего конкретного, кроме общих благих пожеланий, согласовать не удалось. Наконец, есть опыт диалога России и Соединенных Штатов, который шел до 2012 г. по системам ПРО в контексте стратегической стабильности. Интеллектуальное взаимодействие потерпело фиаско, поскольку США не соглашались ни на какие ограничения ПРО, а Россия их и не предлагала, требуя «гарантий ненаправленности».

Если бы удалось организовать предлагаемый Сергеем Карагановым форум «девятки» по стратегической стабильности, он в лучшем случае вылился бы в бесплодный дискуссионный клуб, а в худшем – в площадку для взаимной ругани (тем более с участием таких своеобразных стран, как Израиль и КНДР).

Единственное содержательное определение стабильности от 1990 г. потому и состоялось, что согласовывалось в рамках переговоров о Договоре СНВ-1 и нашло воплощение в его статьях и обширнейшей интрузивной системе верификации и мер доверия. Поэтому паритет, количественные уровни, подуровни и качественные ограничения являются самым оптимальным и доказавшим свою практичность фундаментом соглашений по укреплению стабильности. В достигнутых с начала 1970-х гг. девяти стратегических договорах сокращение и ограничение вооружений, меры доверия и предсказуемости – отнюдь не самоцель, а способ практического (в отличие от теоретического) приближения к главной цели – предотвращению ядерной войны.

Разрушить существующую систему контроля над вооружениями проще простого, для этого даже не надо ничего делать – без постоянных усилий по ее укреплению она сама разрушается под давлением политических конфликтов и военно-технического развития. А вот создать на ее обломках нечто новое невозможно, тем более если предлагается привлечь скопом все ядерные государства и говорить одновременно обо всех насущных проблемах.

Об интересах России

После смены власти в Вашингтоне сохранение и совершенствование режимов контроля над ядерным оружием впредь могла бы обеспечить только Россия. Конечно, в том случае, если бы она этого захотела. Однако ни на США, ни на КНР или НАТО/Евросоюз рассчитывать не приходится. Помимо ответственности России как великой державы и ядерной сверхдержавы за эту кардинальную область международной безопасности, побудительным мотивом могут быть и другие соображения. При трезвом анализе ситуации, избавленном от политических обид и «ядерного романтизма», Москва должна быть больше всех заинтересована в этом с точки зрения национальной безопасности.

Во-первых, потому что гонку ядерных вооружений теперь намерены возглавить Соединенные Штаты, так зачем предоставлять им свободу рук? В интересах России понизить стратегические «потолки», загнать под них гиперзвуковые средства, вернуться к вопросу согласования параметров и мер доверия применительно к системам ПРО. Тем более что РФ интенсивно строит такую систему в рамках большой программы Воздушно-космической обороны (ВКО).

Другой мотив в том, что, как отмечалось выше, Россия находится в куда более уязвимом геостратегическом положении, чем США и страны НАТО, не имеет союзных ядерных держав и вообще не богата верными военно-политическими союзниками. Соответственно, продуманные и энергичные меры контроля над вооружениями способны устранить многие опасности, которые нельзя снять на путях гонки вооружений.

И, наконец, последнее: новое военное соперничество потребует колоссальных затрат, тогда как российская экономика сегодня явно не на подъеме (в этом году грядет серьезное сокращение российского военного бюджета). Ограничение стратегических сил и другие меры позволят сэкономить изрядные средства и обратить их на другие нужды страны.

Тот факт, что от Вашингтона впредь не следует ждать новых предложений или готовности с энтузиазмом принять российские инициативы, должен рассматриваться как дополнительный аргумент в пользу активизации политики РФ на данном треке. Если со стороны России поступят серьезные предложения (но не такие, как в случае с утилизацией плутония), от них не получится просто так отмахнуться. Более того, с учетом трудностей в отношениях двух ядерных сверхдержав на других направлениях (Украина, Сирия, Иран, Северная Корея), указанная сфера способна быстро стать триггером возобновления их взаимодействия, о котором много говорил Дональд Трамп в ходе избирательной кампании. К тому же он сможет поставить себе в заслугу достижение успеха там, где прежнего президента постигла неудача. (В истории были прецеденты: Никсон и Джонсон, Рейган и Картер.)

Возобновление активных усилий Москвы в данной сфере, безусловно, вызовет поддержку всех стран «Старой Европы», Китая, Японии, мира нейтральных и неприсоединившихся стран, широких общественных движений (вроде кампании за запрещение ядерного оружия, ведущейся в ООН), а также среди либеральных кругов США, в основном настроенных ныне против России. В известном смысле наша дипломатия в сфере контроля над ядерным оружием может стать важнейшим направлением использования «мягкой силы» в российской политике расширения своего глобального влияния.

Первоочередной задачей является спасение Договора РСМД. Вместо бесплодного обмена обвинениями сторонам следует совместно выработать дополнительные меры проверки, чтобы устранить взаимные подозрения. Разумеется, это возможно, только если Россия сама для себя признает ключевое значение Договора в обеспечении собственной безопасности и отбросит недальновидные взгляды на это соглашение.

Затем – заключение следующего договора СНВ на период после 2021 г. и на этой основе – согласование мер в области систем ПРО и новых стратегических вооружений в обычном оснащении. Далее – шаги к закреплению практического эффекта, а затем и вступлению в законную силу ДВЗЯИ. Потом – прогресс по линии ДЗПРМ и утилизации плутония, возобновление сотрудничества России и других стран по физической защите ядерных объектов и сохранности ядерных материалов. Параллельно – укрепление ДНЯО и режима контроля над ракетными технологиями. После этого – ограничение достратегического ядерного оружия и в этом контексте поэтапное и избирательное придание процессу сокращения ядерного оружия многостороннего характера.

* * *

Как показал исторический опыт нашей страны в других общественных сферах, в реальной жизни (в отличие от идеальной) не удастся до основания снести старое, а затем на чистом месте воздвигнуть нечто новое и прекрасное. На деле, если откажемся от наработанных за предшествующие полвека норм и инструментов контроля над ядерным оружием, то в итоге останемся «у разбитого корыта». Вместо этого необходимо срочно спасать эту сложную и бесценную конструкцию и, опираясь на такой фундамент, продуманно совершенствовать систему, приспосабливая к новым вызовам и угрозам российской и международной безопасности. Как сказал великий русский историк академик Василий Ключевский, «где нет тропы, надо часто оглядываться назад, чтобы прямо идти вперед».

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 4 июля 2017 > № 2906786 Алексей Арбатов

НАТО в мире переоценки

Как вернуть альянсу смысл и перспективу

Станислав Белень – профессор Института международных отношений Варшавского университета, специалист по внешней политике России. В 1999–2014 гг. главный редактор журнала Stosunki Mi?dzynarodowe-International Relations.

Резюме Странам НАТО следует задуматься, быть ли альянсу наступательным оружием в глобальной идеологической войне (под лозунгом «тотальной демократии») или выполнять региональные (трансатлантические) оборонительные функции, для которых он и был создан.

Западное геополитическое и цивилизационное сообщество переживает сложную фазу переоценки своей роли в международной системе. Запад по-прежнему обладает мощью, чтобы жить хорошо, но у него больше нет сил, чтобы назидательно рассказать другим, как жить – такая точка зрения означает, что динамика цивилизационной экспансии утрачена, приоритет – защита своих активов, а не вычерчивание геополитической карты мира. На фоне кризиса западных ценностей стоит задуматься о том, выдержит ли сообщество испытание конфронтацией с реальностью. В конце концов десуверенизация Западной Европы произошла именно в рамках НАТО – главного альянса Запада. Европейские союзники США потеряли геополитическую субъектность. Их роль в международных отношениях деградировала до уровня пешек на глобальной шахматной доске. Все ходы определяются более сильным игроком из-за океана.

Западноевропейские союзники находятся в комфортной безопасности не только благодаря тесным связям с Соединенными Штатами и размещению американских войск на своей территории. Горячие точки и угрозы потенциального агрессора далеко. Страны же, расположенные на восточной границе Североатлантического блока, ощущают большую уязвимость и имеют меньше гарантий безопасности. Такое разделение нелогично и опасно для стабильности.

Страны Центральной и Восточной Европы безоговорочно поддерживали Америку во всех вмешательствах (в Югославии, Афганистане, Ираке), итог которых оказался противоположен заявленным целям. Стремление американцев к мировой гегемонии не только привело к катастрофе в Ираке и Ливии, но и подорвало веру в способность Запада и его институтов обеспечивать международный порядок. Под именем «гуманитарных интервенций» имело место самоуверенное применение силы, чтобы «потушить пожары», которые спровоцировал сам Запад.

При этом путь к полному преодолению противоречий, которые являлись смыслом существования двух основных военно-политических блоков во время холодной войны, так и не был найден. Не удалось создать единую систему международной безопасности. После того как Организация Варшавского договора прекратила существование, Запад взялся расширять свое геополитическое доминирование, ступив на территорию бывшего восточного блока. Это раздражало Россию, которая, вернувшись в игру, стала серьезным препятствием для Североатлантического альянса, стремившегося к дальнейшей экспансии, на этот раз на постсоветском пространстве. Россия продемонстрировала решимость защищать интересы своей безопасности силой – примером стали конфликты в Грузии и на Украине. Москва заявляет, что США вместе с европейскими союзниками нарушили обещание, данное Михаилу Горбачёву во время переговоров об объединении Германии: Североатлантический альянс не будет претендовать на страны Центральной и Восточной Европы. И рассекреченные документы из американских дипломатических архивов подтверждают версию России.

Саммит НАТО в Варшаве в июле 2016 г. дал пищу для размышлений по поводу функций альянса в современном мире. Из-за негативного опыта американской гегемонии и роста внутренних противоречий, парализующих принятие решений в блоке, многие страны-члены не настроены поддерживать свои обязательства в существующем объеме и даже хотят их сократить. На фоне обострения террористической угрозы и смены акцентов с военной безопасности на миграционную растут изоляционистские настроения, причем в первую очередь они исходят от Америки. Ее президент, еще будучи кандидатом, ставил под вопрос целесообразность участия США в дорогостоящем альянсе и призывал вернуться к традициям обособления, а, вступив в должность, совершенно смутил союзников своими противоречивыми заявлениями.

Трудно сказать, являются ли эти тенденции естественным результатом разрушения «старого альянса» или следствием близорукости и популизма политических лидеров, теряющих инстинкт самосохранения и неспособных отличать угрозы стратегического характера от воздействия постоянных террористических атак. Страх и паника, вызванные терактами, могут иметь более серьезные последствия для оборонных стратегий уязвимых государств, чем угроза ядерной атаки со стороны недружественных стран.

Проблема идентичности в альянсе

После окончания холодной войны Североатлантический альянс постепенно отходил от своей главной роли – оборонительного блока. Будучи региональной организацией коллективной безопасности, основанной на принципе «один за всех и все за одного», НАТО подчинилась глобальным интересам американского гегемона, стала инструментом укрепления глобального доминирования США за счет европейских союзников. Не все поддерживали интервенции, выходящие за территорию альянса и даже за рамки обязательств, записанных в статье 5 Вашингтонского договора (так, Франция выступила против ударов по Югославии в 1999 г., а вместе с Германией и Бельгией была против американского вторжения в Ирак в 2003 г.). Конфликт между ключевыми членами альянса парализовал процесс принятия решений, в результате произошло ослабление всей коалиции.

Причиной проблем Североатлантического альянса стало, с одной стороны, размывание общности стратегических целей из-за навязывания односторонней политики безопасности Соединенных Штатов и игнорирование существующих механизмов координации и консультаций (например, формирование так называемых «коалиций доброй воли»). С другой стороны, на единстве и эффективности блока негативно сказалось расширение НАТО. Чрезмерное количество участников создает проблемы координации и умножает противоречия и конфликты. В конечном итоге чем больше альянс, тем менее важным выглядит вклад отдельных, особенно небольших государств. Падает и значимость обязательств каждого участника.

Все это соответствует известному правилу, что оборонительные возможности не являются простой суммой слагаемых, т.е. потенциалов стран-участниц. Конечно, высокая степень интеграции, особенно в военной сфере (общая стратегическая доктрина, командование, механизмы коммуникации, схожесть оснащения, одинаковая военная структура, согласованная огневая мощь боевых подразделений, сочетаемость подготовки, совместные учения и т.д.), обеспечивает значительное качественное увеличение мощи и потенциала блока в целом по сравнению с арифметической суммой вкладов отдельных стран. Из-за несопоставимости возможностей лидера организации и ее новых членов, не имевших значения с чисто военной точки зрения, в НАТО естественным образом стала доминировать держава-гегемон. Соединенные Штаты провозгласили себя не только полностью ответственными за эффективность альянса, но и бесспорным лидером Запада, продвигающим свои идеологические ценности на новых геополитических пространствах.

Это привело к возражениям извне (в основном со стороны России) и разногласиям внутри альянса (критика Франции, Германии и некоторых стран Центральной Европы). Оказалось, что общая идеология, безусловно, укрепляющая внутреннюю коммуникацию и единообразие оценок, может вызвать напряженность и непонимание, если участники несоразмерны, а их связи асимметричны.

Пример НАТО показывает, что, вопреки широко распространенному убеждению, расширение союзнического взаимодействия не происходит автоматически. Дебаты по поводу легитимности запуска механизма, предусмотренного статьей 5 Вашингтонского договора, после атак «Аль-Каиды» на США в 2001 г. доказали, что обстоятельства, когда может быть востребована помощь союзников, неоднозначны. И положений, прописанных в учредительном договоре, недостаточно. Нужна воля стран выполнить взятые на себя обязательства.

Яркими примерами слабости системы принятия решений в НАТО можно назвать споры о безопасности Турции в случае вторжения в Ирак и отсутствие реакции на реальную угрозу энергетической безопасности во время российско-украинского газового конфликта в конце 2008 – начале 2009 годов. Следует, однако, признать, что благодаря инерции НАТО удалось избежать необдуманных шагов после аннексии Крыма и вспышки сепаратизма на востоке Украины в 2014 году. Разница в восприятии рисков, которые этот конфликт несет для альянса, еще раз продемонстрировала, что евроатлантическое сообщество путает реального врага с источниками других угроз (сепаратизм, реваншизм, терроризм, восстания).

До недавнего времени казалось, что после холодной войны конфликты между странами или их коалициями перейдут на другой уровень («межцивилизационные войны», по выражению Сэмюэла Хантингтона). На самом деле это лишь отвлекало внимание от реальных явлений, требующих нового определения противника. На смену старым экспансионистским тоталитарным державам пришли гибридные структуры – псевдогосударства, несостоявшиеся государства и страны-изгои. Столкнувшись с такими противниками, которые скрываются, например, под лозунгами джихадизма, действуют изнутри и извне, на неизученных пространствах, самый мощный западный альянс обнаружил необходимость новых стратегий и новых методов определения реальных угроз.

Странам НАТО следует задуматься, быть ли альянсу наступательным оружием в глобальной идеологической войне (под лозунгом «тотальной демократии») или выполнять региональные (трансатлантические) оборонительные функции, для которых он и был создан. В конце концов демократизация не является фундаментальной целью Североатлантического блока.

Наивная убежденность американских неоконсерваторов и интервенционистов в том, что делегитимация авторитарных режимов принесет человечеству счастье посредством переноса универсальных демократических моделей, к сожалению, ведет к усугублению хаоса и конфликтов. Это показали последствия «арабской весны» и различных «цветных революций». Даже если авторитарные режимы в Москве или Пекине утратят легитимность, им на смену необязательно придут демократии. Потому что демократия не является в современном мире универсальной ценностью или единственной политической моделью. Геополитически она также не предопределена.

Многие азиатские страны доказали возможность постепенных преобразований, которые не всегда ведут к воспроизведению западных образцов, но способствуют эволюционному восстановлению политических отношений и обретению властью новых форм социальной легитимности (как в Японии, Южной Корее, Малайзии, Индонезии, Турции, на Тайване и Филиппинах). В некоторых регионах, например в Латинской Америке, волны демократизации часто вызывали активное противодействие. Экономические кризисы и политические противоречия, сопровождающие системные преобразования, показывают, что население многих стран еще долго будет воспринимать демократию через призму страха перед обрушением уровня жизни, а также негативного опыта самих западных держав, переживающих экономические, демографические или миграционные кризисы.

Уклоняясь от определения своего цивилизационного противника (терроризм – лишь его инструмент), Запад совершает серьезную ошибку, и воспроизводит стратегическую нацеленность на Россию. Фактов, подтверждающих, что Москва намерена объявить войну Западу, нет. Россия, безусловно, не откажется от своего геополитического статуса и будет решительно защищать интересы безопасности. Тот, кто не хочет этого понимать, выбирает бессмысленную конфронтацию с Москвой. Руководствуясь старыми предрассудками, Североатлантический альянс под влиянием Вашингтона предпочел расширение на восток, вступив в борьбу за постсоветское пространство. Это вызвало антагонизм России по отношению к Европе и, что еще хуже, дестабилизировало и ослабило способность эффективно противодействовать угрозам цивилизационного характера.

Время идеологических крестовых походов во имя демократии и прав человека заканчивается. Неолиберальная доктрина на спаде, капитализм вступил в стадию повторяющихся кризисов и отсутствия перспектив, особенно с точки зрения тех, кто отвергнут или исключен. Понимание ценностного многообразия и признание системных различий – первый шаг для членов НАТО на пути к строительству modus vivendi с такими странами, как Россия или Китай. От мирных отношений с ними зависит стабильность мирового порядка. Нужно отказаться от наступательных стратегий на постсоветском пространстве и принять идею нового добрососедства между государствами на восточной границе НАТО и России. Стороны должны рационально развивать и свой потенциал сдерживания, чтобы избежать соблазна совершить неожиданное нападение, но это не означает отказа от совместного решения многочисленных общих проблем путем диалога и компромиссов.

Такая политика потребует от НАТО глубокой, кардинальной переоценки, и в первую очередь отказа от дальнейшей экспансии на восток. Для Польши и стран Балтии, выбравших конфронтацию с Россией, это станет сложно преодолимым психологическим барьером, особенно после того как эти государства встали на сторону Украины в конфликте с Россией, лишив себя пространства для маневра, которое понадобится в случае смены приоритетов. Но когда восприятие угрозы в Европе изменится, возможно, им удастся приспособиться к новым условиям без истерии, как это было в период разрядки. Пока для таких изменений нет эмоциональных и личностных оснований, но усугубление миграционного кризиса и проблем энергетической безопасности очень скоро потребует адекватных мер.

Сейчас время работает против НАТО, потому что альянс не в состоянии пересмотреть свой ошибочный анализ источников угроз. Пропагандистские тезисы, что «Путин играет мускулами» и «агрессивность России растет», лишь повышают градус эмоций и ведут к эскалации напряженности. Такая ситуация отвечает интересам США, стремящихся сохранить глобальную гегемонию, основанную на догме времен холодной войны о необходимости защищать «свободный» мир от произвольно выбранных противников. Это отвлекает внимание от поражений Соединенных Штатов в разных уголках мира, пока Вашингтон пытается сдерживать амбиции России и Китая и контролировать мировую торговлю энергоресурсами. Но в итоге Запад окажется в конфронтации со многими потенциальными союзниками в противодействии угрозам экстремистов.

После деструктивного опыта нарушения международного права самими Соединенными Штатами НАТО нужно заняться переоценкой ключевых стандартов, лежащих в основе мирового порядка. В первую очередь восстановить веру в верховенство международного права, которое подразумевает обязательства каждого государства соблюдать обычные и договорные нормы, в особенности императивные нормы и принципы Устава ООН.

Один из ключевых принципов – невмешательство во внутренние дела, подразумевающее уважение компетенций власти и автономности принятия решений отдельных стран, в особенности когда речь идет об их юрисдикции. Однако в рамках альянса непонятно, как отделить национальные политические интересы от союзнической солидарности и контроля. Когда и как позволительно давать инструкции другим государствам по поводу внутреннего политического выбора и необходимых реформ? Интервенции в любой форме нарушают классический принцип суверенного равенства государств. Поэтому союзники не имеют права оказывать давление с целью подчинить своим интересам суверенные страны. Они также не правомочны использовать прямое или косвенное содействие (террористического, подрывного, дискредитирующего или иного характера) для свержения политических режимов. В конце концов «цветные революции» не входят в число инструментов оборонительного альянса, а геополитическая экспансия ограничена интересами безопасности других участников международных отношений.

Угроза ослабления альянса

Заключая союзы, страны расширяют возможности реализовывать свои внешнеполитические и военные цели. Уровень безопасности повышается, как и уверенность в том, что в случае прямой угрозы их не бросят. Но чтобы защита союзников была эффективной, необходима общность интересов. В первую очередь речь идет об одинаковом восприятии источников угроз и уверенности в том, что жизненно важные интересы участников будут отстаиваться коллективными усилиями. Однако общность внутриблоковых интересов подрывается большим числом участников и многообразием их ожиданий. Адам Бромке сформулировал это следующим образом: союзники с разным статусом «хотят извлечь максимальную выгоду, заплатив минимальную цену. Слабый партнер нацелен на получение максимальных гарантий безопасности, минимизировав ограничения своей свободы в реализации собственной политики. Сильная страна стремится взять на себя минимальные обязательства по отношению к слабому партнеру, максимально контролируя его действия». Компромисс между двумя противоречащими тенденциями определяет характер альянса – будет ли он тесным и длительным или непрочным.

Безопасность небольших государств всегда зависит от гарантий, предоставляемых крупными державами. Последние способны обходиться без союзников, но для небольших стран единственная возможность защитить свои ключевые интересы – заключить союз с сильными. Они хотят непосредственного военного присутствия защитников, которое становится стимулом для их армий и политиков, позволяя участвовать в совместных учениях или консультациях по различным вопросам.

Страны, вносящие реальный вклад в эффективное функционирование альянса, называются его опорами. Те, кто пользуется защитой патронов, – просто клиенты. Чем прочнее связи между патронами и клиентами, основанные на общности угроз, тем эффективнее альянс. Но если восприятие угроз патроном и клиентом различаются, возможны два сценария. Клиент, ощущающий угрозу, становится все более зависимым от патрона. Или неуверенный, ощущающий угрозу патрон может потерять контроль над клиентом, несмотря на предоставленную помощь. Такая ситуация чревата распадом или перераспределением сил в альянсе (скажем, двустороннем), как случилось с Египтом в 1970-е годы. Интересен вариант Румынии в бывшем восточном блоке – несмотря на серьезную зависимость от СССР, страна пользовалась определенной свободой и проводила собственную политику по многим вопросам, например, в отношениях с Израилем, арабскими странами или Движением неприсоединения. Поведение Израиля, в свою очередь, показывает, что помощь, полученная от Вашингтона (по двусторонним договоренностям), не мешала ему предпринимать собственные инициативы. Об этом примере стоит помнить, учитывая частые сравнения Израиля и Польши, которая, мол, призвана выполнять роль форпоста в отношениях с Россией, как Израиль – в отношениях с арабскими странами и Ираном.

Лидеры альянса требуют абсолютной лояльности и преданности от небольших государств в обмен на свою помощь и защиту. История альянсов в Европе, с покупкой расположения патронов и нередко циничного культивирования чувства благодарности у более слабых, доказывает значимость экономической взаимозависимости как рычага для повышения эффективности. Можно сказать, что именно по этим причинам Западная Европа, чтобы сохранить высокий уровень жизни и экономический рост, отказалась от геополитической субъектности. Иерархический характер союза с Америкой и суперподчинение лидеру позволили снять ответственность за международную безопасность с плеч европейских политиков.

Качество руководства альянса всегда зависит от способности и решимости лидера защищать общие интересы. Богатая держава оказывает помощь союзникам и берет на себя ответственность за поддержание готовности к выполнению боевых задач коалиции без ущерба для собственного развития, в то время как слабеющая держава старается переложить затраты на небольшие государства. Как отмечалось выше, падение престижа и ослабление мощи Соединенных Штатов начинают негативно сказываться на других участниках НАТО и блока в целом. Поэтому во время недавней президентской кампании в США так много говорилось о необходимости восстановить волю к действию и чувство уверенности. Ослабление лидера требует консолидации против четко определенного противника. Поэтому Владимир Путин служит главным объектом пропаганды, хотя возникают угрозы совсем иного характера. Но чтобы сопротивляться «путинофобии», сегодня необходима особая интеллектуальная смелость. А между тем наиболее серьезную опасность представляют не стабильные автократии, а несостоявшиеся государства, на территории которых разрастаются явления, несущие угрозу всему цивилизованному миру (системные патологии, террористические армии, массовый исход населения).

Более важная тема, чем интервенции во имя распространения демократии и защиты прав человека, – ответственность за восстановление разрушенных государств, чтобы смягчить радикальные настроения среди обездоленных. Важно уменьшить миграционную нагрузку, подрывающую стабильность евроатлантической зоны. НАТО не угрожает агрессия. Опасность со стороны России скорее обусловлена неправильным восприятием и навязчивой идеей о «бандитском» поведении Путина. Главная проблема связана с отсутствием эффективной защиты западных культурных и цивилизационных достижений и необходимостью создать условия для реализации стратегических целей сотрудничества между членами сообщества.

Пример конфликта на Украине в 2013–2014 гг. и продолжающаяся деградация украинской государственности показывают, что НАТО концептуально и логистически не готова предотвращать кризисные ситуации вблизи своих границ, сдерживать конфликты, угрожающие перерасти в войну, или стабилизировать обстановку после конфликта. Лозунги о необходимости сочетать политические и военные шаги, которые провозглашались много лет, забыты, а идея сотрудничества в целях безопасности, предполагающая контакты со странами и организациями, даже если они занимают иную позицию, канула в Лету. Осенью 2013 г. превентивные дипломатические шаги закончились провалом – Запад решил воспользоваться ситуацией и ускорить вовлечение Украины в сферу Евросоюза. То, что такие действия вызовут недовольство России, можно было прогнозировать, но, как видим, США действительно были настроены на негативный сценарий. Был создан противник, чтобы консолидировать НАТО и вдохнуть в нее новую жизнь.

В любом альянсе есть две ловушки – слабого и сильного союзника. Первая подразумевает риск для крупных держав, прежде всего для лидера блока, оказаться втянутыми в конфликты из-за безответственной политики небольших государств. В НАТО такой непокорной сейчас стала Турция, амбиции которой на Ближнем Востоке (конфликты с региональными соперниками – Ираном, Саудовской Аравией, Израилем и особенно с Россией) опасны возможностью эскалации напряженности, которая затронет весь альянс. Точно так же антироссийские фобии в Польше и прибалтийских государствах и их стремление к размещению баз НАТО на своей территории чреваты вовлечением крупных держав альянса, прежде всего Германии и Франции, в конфронтацию с Россией.

Ловушка сильного союзника касается стран-клиентов, зависящих от флагмана альянса. Небольшие страны часто становятся жертвами иллюзорной уверенности в наличии «особых» отношений с государством-лидером, что якобы делает их равноправными партнерами. Но на самом деле асимметрия интересов и существенное различие потенциалов ведет к тому, что более сильный продвигает собственные цели за счет слабых. Если у слабых хватает смелости и решимости, они могут призвать сильного союзника пойти на уступки, рискуя быть обвиненными в отсутствии лояльности и преданности. Страх перед подобными упреками парализует волю политиков, считающих потерю расположения могущественного защитника самым главным риском, в том числе для себя лично.

В качестве примера можно привести польско-американские отношения после 1989 года. Ни одна правящая группа не решилась назвать цену, которую Варшава заплатила за безусловную поддержку Вашингтона. Польские политики, независимо от идеологической принадлежности, стали заложниками убеждения, что любое выступление против США будет означать возвращение к аффилированности с Россией. В политических кругах и СМИ была создана такая атмосфера, что у Польши просто не осталось пространства для маневра в отношениях с Соединенными Штатами. К примеру, польские правительства долгое время клали под сукно вопрос о смягчении визовых требований для граждан Польши, отправляющихся в США, что можно считать проявлением глубокой неравновесности в отношениях. Правящая элита не сумела побороть комплекс неполноценности и не понимает, что требуются прагматические, а не идеологические аргументы.

Запад и его крупнейший альянс нуждаются в обновлении лидерства. В свете нынешних и будущих угроз международной безопасности НАТО нужна новая стратегия, которая позволит отказаться от максималистских задач идеологического характера и даст возможность сосредоточиться на стабилизационных операциях. Североатлантический блок не сможет восстановить свою оборонительную роль, не прекратив повсеместно защищать интересы державы-гегемона. Не удастся сочетать функции оборонительного альянса с территориально ограниченными обязательствами и задачи института глобальной безопасности с экспансионистскими амбициями.

На фоне кризиса западных ценностей стоит задуматься, выдержит ли евроатлантическое сообщество испытание быстро меняющимися международными реалиями. Пока члены НАТО действуют как клиенты лидера-гегемона и не могут сообща выступить против его идей об устройстве мира, альянс будет оставаться инструментом экспансионистской и милитаристской политики, находясь в зависимости от большого капитала и оружейного лобби за океаном. Пора вернуться к уважению исторического суверенитета и геополитической идентичности соседних стран. НАТО не может оказывать давление на государства, не готовые сделать осознанный выбор своей принадлежности к кому-то на международной арене. Пример Украины особенно показателен. Многочисленные пороки в политической и экономической сферах (кумовство, кланово-феодальные связи, политическое покровительство, откаты, отчуждение общественных институтов, клептократия) ведут к предательству ценностей, проповедуемых Западом, а не приближают к ним. Чем быстрее Запад осознает необходимость пересмотра существующей стратегии, тем быстрее мир освободится от призрака глобальной катастрофы.

Россия. Евросоюз. Польша > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 4 июля 2017 > № 2258197 Станислав Белень

На реках Вавилонских

Ближневосточный миропорядок в состоянии полураспада

Дмитрий Ефременко – доктор политических наук, заместитель директора Института научной информации по общественным наукам РАН.

Резюме Момент, когда Москва могла ориентироваться на «стратегии выхода», похоже, в прошлом. Гарантировать мирное урегулирование сирийского конфликта или хотя бы обеспечить устойчивое перемирие теперь невозможно без существенного военного присутствия России.

Минуло более века с тех пор, как державы Антанты произвольно поделили обширные территории Османской империи на зоны собственного послевоенного доминирования. Соглашение Сайкса–Пико положило начало выкраиванию на Ближнем Востоке государственных образований, разрезавших ареалы проживания арабов и тюрок, курдов и ассирийцев, суннитов и шиитов, христиан и иудеев… Границы перекраивались затем многократно, причем константой оставалась вовлеченность в эти процессы великих держав. Но, несмотря на искусственность границ и высокий внутренний конфликтный потенциал, ближневосточное мироустройство функционировало почти столетие (если брать за точку отсчета Севрский мирный договор 1920 г.), а созданные в его рамках государства развивались иногда достаточно успешно. Качество управления и функциональность государств, однако, никогда не достигали высокого уровня, а способность противостоять центробежным тенденциям обеспечивалась жесткими, в ряде случаев – откровенно репрессивными режимами. Но американская интервенция в Ирак с целью свержения Саддама Хусейна и «арабская весна» создали настолько мощную турбулентность, что ближневосточный миропорядок затрещал по швам, а Ирак, Сирия, Ливия и Йемен оказались на грани распада.

Парадокс в том, что краха существующих государств Ближнего Востока не хочет почти никто. И дело не только в защите важнейших принципов суверенитета и территориальной целостности, но и в том, что распад нынешнего регионального устройства порождает слишком много угроз и для соседних государств, и для более удаленных держав. Однако вместе с рисками неизбежно появляются новые геополитические возможности. И во всех столицах, где заявляют о приверженности территориальной целостности Сирии, Ирака, Йемена, Ливии и других стран региона, эти возможности просчитывают. В частности, калькулируются варианты, когда процессы хаотизации и внутреннего противостояния наберут такую силу, что их блокировка извне окажется заведомо неэффективной, а сторонние игроки предпочтут на время «умыть руки». В числе лежащих на переговорном столе вариантов деэскалации сирийского кризиса – обособление неподконтрольных правительству в Дамаске территориальных анклавов, которым могут быть предоставлены гарантии безопасности со стороны международных посредников.

Сегодня достаточно высока вероятность того, что военный разгром формирований запрещенной в России террористической группировки «Исламское государство» (ИГ), в частности, освобождение Мосула, Ракки и других захваченных экстремистами территорий Ирака и Сирии, окажется катализатором окончательного распада ключевых государств арабского Машрика. В этом смысле происходящую сейчас реконфигурацию внутренних и внешних сил, прямо или косвенно вовлеченных в конфликты в регионе, можно рассматривать и как подготовку к более масштабным трансформациям.

Америка возвращается

На протяжении последних полутора лет динамика вооруженного конфликта в Сирии и – шире – геополитических процессов на Ближнем Востоке претерпела радикальные изменения в результате операции Военно-космических сил России, направленной на поддержку правительственных войск. К концу лета 2016 г. начал складываться новый формат взаимодействия между Россией, Турцией и Ираном, основной задачей которого стало согласование позиций сторон по вопросам урегулирования сирийского конфликта и координации усилий по борьбе с запрещенной в России террористической группировкой «Исламское государство» (ИГ). В условиях снижения активности США на сирийском направлении, что во многом было обусловлено предвыборной ситуацией и неожиданной победой Дональда Трампа, треугольник «Россия–Турция–Иран» перешел из разряда гипотез в политическую реальность, а результатом стало начало переговорного процесса в Астане, дополняющего Женевские переговоры. В контексте взаимодействия между Россией, Турцией и Ираном следует рассматривать и успешное завершение операции Сирийской Арабской Армии (при поддержке России и Ирана) по вытеснению из Алеппо вооруженных группировок антиасадовской оппозиции, и формирований ИГ из г. Эль-Баб силами Свободной Сирийской Армии, опирающейся на поддержку Анкары. За исключением усилий, направленных на полное уничтожение ИГ, интенсивность вооруженного противостояния в Сирии значительно снизилась.

Приход в Белый дом 45-го президента США Дональда Трампа сопровождался надеждами на формирование широкого фронта сил во главе с Америкой и Россией, который сумеет в сжатые сроки завершить военный разгром ИГ. Однако эти надежды по меньшей мере преждевременны. Достижение договоренностей с Россией было заблокировано вследствие ожесточенной информационной кампании по обвинению окружения нового президента в «неподобающих» связях с Москвой. Вместе с тем Вашингтон предпринял действия, показывающие, что Америка «весомо, грубо, зримо» возвращается в Ближневосточный регион.

Трамп предпочел, чтобы возвращение было обставлено максимально эффектно – ракетным ударом по базе ВВС правительства в Дамаске. Достаточно успешно решив этим ударом ряд тактических задач, администрация Трампа тем не менее не только не прояснила, как она собирается одолеть ИГ, но, пожалуй, породила еще больше вопросов относительно долгосрочной стратегии. Тем не менее новая система координат начинает формироваться. В ее рамках важнейшее значение имеет возрождение полномасштабной поддержки Израиля и радикальный пересмотр политики Барака Обамы в отношении Ирана. Между Вашингтоном и Тегераном вновь формируются антагонистические отношения. Собственно, сам удар по авиабазе Эш-Шайрат во многом следует рассматривать в контексте выбора Ирана в качестве основного американского оппонента в регионе. Силы режима Башара Асада рассматриваются как мишень, поскольку новая администрация в первую очередь видит в Дамаске союзника и клиента иранских аятолл. Это, разумеется, серьезный сигнал и для России, которая отреагировала на действия США весьма сдержанно. Сдержанность Москвы не только позволила сохранить каналы российско-американского взаимодействия по проблемам кризисного урегулирования в регионе, но и разработать инициативы, которые, очевидно, учитывают новые подходы администрации Трампа. Однако сами эти подходы могут оказаться весьма проблематичными с точки зрения сохранения государственности Ирака и Сирии.

Американо-иранское противостояние и будущее Ирака

Парадоксальным результатом операции США по свержению режима Саддама Хусейна стало резкое укрепление позиций Ирана как в самом Ираке, так и в регионе Персидского залива. Как справедливо заметил бывший глава немецкого внешнеполитического ведомства Йошка Фишер, «Америка была достаточно сильной, чтобы дестабилизировать существующий порядок в регионе, но недостаточно сильной, чтобы установить новый». Тегеран во многом сумел заполнить этот вакуум. В результате уже в конце правления Джорджа Буша-младшего и особенно при Бараке Обаме сложилось фактическое разделение влияния в Ираке между Вашингтоном и Тегераном. Заключенная в 2015 г. сделка по ядерной программе Ирана не только открыла путь к снятию международных санкций в отношении этой страны, но, как казалось, создала предпосылки для начала диалога между Вашингтоном и Тегераном по вопросам устройства Ближнего Востока, к чему достаточно давно призывали Збигнев Бжезинский, Роберт Гейтс и ряд других ведущих внешнеполитических экспертов Соединенных Штатов.

Сегодня мы наблюдаем новый резкий поворот в американской политике по отношению к Тегерану. Возвращение к курсу на «отбрасывание» и изоляцию Ирана будет означать и попытку разорвать иракский сектор шиитской дуги. Но насколько это возможно? Разумеется, нельзя ставить знак равенства между Ираном и шиитским арабским большинством в Ираке. Последнее не является консолидированным, Тегеран занимает позицию не только союзника и покровителя, но также и своеобразного арбитра по отношению к иракским шиитам. США могут попытаться опереться на какую-либо из шиитских сил в Ираке, но, скорее всего, это приведет к нарастанию внутреннего конфликта между шиитами, в результате чего большинство из них сделает выбор в пользу единоверцев на востоке. Иначе говоря, новая конфронтация с Ираном приведет к тому, что центральное правительство в Багдаде, где преобладают шииты, сначала окажется еще более ослабленным, а затем станет все явственнее сближаться с Тегераном.

Очевидно, что вплоть до разгрома или по крайней мере вытеснения ИГ из Ирака американцы не смогут создать для себя надежную опору среди иракских суннитов. Конечно, Вашингтон может попытаться сформировать новый, постигиловский баланс сил в Ираке, который учитывал бы интересы умеренных суннитов, предоставлял бы им долю влияния в центральном правительстве и контроль над частью территорий, которые пока находятся под властью ИГ. Но эта задача чрезвычайно сложна сама по себе, даже без отягощения антииранскими установками. Собственно, очередная задержка наступления на Мосул связана не столько с военно-тактическими и гуманитарными соображениями, сколько с острыми противоречиями вокруг того, кто займет и будет контролировать этот город. Стремление США ослабить иранское влияние и укрепить позиции суннитов с достаточно высокой степенью вероятности приведет к подрыву позиций правительства Хайдара аль-Абади. Основной оппонент нынешнего правительства в Багдаде – бывший премьер-министр Ирака Нури аль-Малики, несмотря на усилия сформировать вокруг себя новую, достаточно широкую коалицию, остается фигурой, провоцирующей противоречия между основными конфессиональными и этническими группами.

Не завершив разгром ИГ и провозглашая курс на «отбрасывание» Ирана, американцы делают все более призрачным сохранение единства Ирака. И ключом к будущему не только этого государства, но и всего Большого Ближнего Востока становятся курды. Сегодня именно курды в Ираке и Сирии являются наиболее ценными союзниками Соединенных Штатов в борьбе против ИГ. Иракский Курдистан с 1991 г. остается важнейшим форпостом американского присутствия в Месопотамии. Союз между США и иракскими курдами обеспечил последним сначала выживание (при Саддаме Хусейне), а затем автономный статус, близкий к фактическому суверенитету, и ряд экономических преимуществ. При этом Вашингтон удерживал иракских курдов от провозглашения полной независимости. Однако теперь, после изменения приоритетов американской политики в этом регионе, ситуация становится чрезвычайно благоприятной для достижения Иракским Курдистаном суверенитета. Подталкивать к форсированию независимости иракских курдов будет и то обстоятельство, что сейчас под их контролем находятся многие спорные территории, в том числе и крупнейшие нефтяные месторождения Киркука. Вполне возможно, что уже через несколько месяцев ситуация в Ираке начнет меняться не в пользу курдов.

В связи с этим с полной серьезностью следует рассматривать заявление президента Иракского Курдистана Масуда Барзани о проведении в ближайшие месяцы референдума о независимости. По всей видимости, взаимопонимание по этому вопросу практически достигнуто между двумя основными партиями Иракского Курдистана и стоящими за ними племенами Барзан и Талабани. Центральному правительству в Багдаде, скорее всего, придется принять итоги референдума, поскольку для этого есть конституционные основания. Но оспариваться могут границы независимого Курдистана, так как, согласно действующей Конституции Ирака, курдская автономия локализована в провинциях Дохук, Хавлер (Эрбиль), Сулеймани и Халабджа. Принадлежность Киркука остается открытым вопросом по причине огромной ценности этого нефтеносного региона, а также из-за смешанного этнического состава населения. Идея провозгласить Киркук столицей Иракского Курдистана популярна у курдов, но ее практическое воплощение может привести к новой конфронтации между Демократической партией Курдистана (Барзани) и Патриотическим союзом Курдистана (Талабани), контролирующим этот город. Возможность того, что Багдад даже после разгрома ИГ попытается силой вытеснить курдов из Киркука, представляется маловероятной.

Соединенные Штаты официально поддерживают территориальную целостность Ирака. Однако при Трампе готовность Вашингтона инвестировать значительные ресурсы и влияние в предотвращение распада Ирака, скорее всего, будет куда меньшей, чем при Обаме и Буше-младшем. Следует учесть, что, с точки зрения Израиля, к голосу которого более чем внимательно прислушиваются в Вашингтоне, появление курдского государства является желательной опцией. Если лидеры Иракского Курдистана сумеют выбрать правильный момент для референдума и провозглашения независимости, то США, скорее всего, признают распад Ирака свершившимся фактом и сосредоточат внимание на закреплении своих доминирующих позиций в новом государстве Машрика. В случае дальнейшего укрепления иранского влияния в Багдаде именно Курдистан останется важнейшим американским плацдармом на территории, в настоящий момент входящей в состав Ирака.

Основную угрозу независимости любой части Большого Курдистана представляет Турция. Однако, если независимость будет провозглашена Эрбилем, Анкара едва ли решится на ее силовое подавление. Пешмерга – серьезная сила, и развязывание полномасштабной войны против иракских курдов неизбежно приведет к дестабилизации в Турецком Курдистане, а также вовлечению в конфликт курдов сирийских. По всей видимости, и США, и Россия используют свое влияние, чтобы удержать Реджепа Тайипа Эрдогана от чрезмерно жесткой реакции на появление первого курдского независимого государства. В то же время Турцию и Иракский Курдистан связывает нефтяной бизнес, который может стать еще более прибыльным в случае его полной легализации на уровне межгосударственного торгового взаимодействия. Разумеется, для успокоения Эрдогана лидерам Иракского Курдистана вновь придется отмежеваться от Рабочей партии Курдистана и вообще от идеи собирания курдских земель. От этих заверений, впрочем, сама курдская ирредента никуда не исчезнет.

Провозглашение независимости Иракского Курдистана (условно это государство можно называть Южным Курдистаном), с одной стороны, будет означать крах регионального устройства, начало которому было положено договором Сайкса–Пико. С другой стороны, уже в среднесрочной перспективе Южный Курдистан может стать фактором нового регионального равновесия, своеобразным балансиром, предотвращающим чрезмерное усиление как Турции, так и Ирана. В этом смысле появление Южного Курдистана может рассматриваться позитивно и с точки зрения Москвы.

Положение суннитов в Ираке выходит на первый план в связи с приближающимся поражением ИГ. Отделение от Ирака контролируемых курдами территорий приведет к тому, что доля шиитов среди населения оставшейся части страны возрастет еще больше. Соответственно, предпочтительным для шиитов окажется государственное устройство, исключающее территориальное деление по религиозным и этническим признакам. Суннитам будут предлагаться посты в центральном правительстве (возможно, по принципу квотирования) независимо от того, кто из шиитских политических лидеров будет его возглавлять. Могут быть скорректированы договоренности о распределении других значимых постов. В частности, должность президента, закрепленная в настоящее время за курдами, может стать частью «суннитской квоты». Но этот компромиссный вариант будет испытываться на прочность с обеих сторон. Радикальные шиитские группы продолжат настаивать на максимальной реализации преимуществ, связанных с доминированием шиитов. В свою очередь, многие сунниты потребуют контроля над населенными пунктами и территориями, где сохраняется их преобладание. Причем маловероятно, что сторонники создания «суннистана» ограничатся только политической борьбой. Если же власти в Багдаде смирятся с обособлением суннитских территорий, то это откроет путь к окончательному распаду Ирака.

Внешние силы, безусловно, окажутся вовлечены в эти процессы, причем основное противостояние развернется между Ираном и аравийскими монархиями; существенный вклад в динамику конфликта также внесут США и Турция. Что касается России, то в ее интересах укрепление политического, экономического и военно-технического сотрудничества с правительством в Багдаде, а также с автономным (сегодня) либо независимым Южным Курдистаном. Москве нежелательна прямая вовлеченность в процессы, результатом которых может стать появление «суннистана» на территории Ирака. В то же время уже сейчас важно поддерживать каналы коммуникации с теми суннитскими силами в Ираке, которые заинтересованы в поиске политических решений существующих проблем.

Территориальное обособление суннитов в Ираке, конечно, затронет Москву, но не напрямую, а через Сирию. Появление «суннистана» аукнется и в других частях Машрика и Аравийского полуострова. Но появится ли вместо нынешней карты Большого Ближнего Востока что-нибудь вроде карты полковника Петерса? Здесь надо исходить из того, что проведение границ в соответствии с этноконфессиональным делением возможно, когда ведущие внутренние и международные акторы не готовы привлечь необходимое количество ресурсов для противодействия такому сценарию. Специфика ситуации вокруг Ирака состоит в том, что основные игроки едва ли захотят в ближайшее время аккумулировать и задействовать ресурсы, достаточные для предотвращения его частичного или полного распада. Ситуация в Сирии имеет ряд существенных отличий хотя бы потому, что крупные внешние игроки уже вложили в поддержку противоборствующих сторон значительные средства для достижения своих геополитических целей.

Сирийские альтернативы

Подобно тому как освобождение Мосула станет рубежом для определения будущего Ирака, контуры будущего Сирии начнут проявляться после освобождения от ИГ Ракки и других сирийских территорий, контролируемых этой экстремистской группировкой. Хотя органы управления ИГ уже передислоцированы из Ракки в окрестности Дейр-эз-Зора, ее взятие будет иметь большое политическое и символическое значение. Судя по всему, между США и Россией достигнуто принципиальное понимание, что освобождение Ракки пройдет под американским контролем. Соответственно, за Вашингтоном остается и выбор ударной силы, которой предстоит вести действия «на земле». И основная ставка, похоже, сделана на сирийских курдов. А это, в свою очередь, задает серьезные ограничения для американо-турецкого взаимодействия в Сирии и в регионе в целом.

Такой выбор Вашингтона вполне приемлем для Москвы, поддерживающей с сирийскими курдами рабочее взаимодействие и выступающей за предоставление конституционных гарантий автономного статуса подконтрольных им территорий. При молчаливом согласии Соединенных Штатов и России курдские районы могут быть объединены в один массив. В то же время международные игроки в обозримом будущем не поддержат независимость Рожавы либо ее объединение с Иракским Курдистаном. Рожава может стать очень важным фактором стабилизации в Сирии, выступив заодно и фактором сдерживания для неoосманистских устремлений руководства Турции.

Скорее всего, после вытеснения ИГ из Ракки контроль над этим городом и частью прилегающих территорий будет передан одной или нескольким суннитским группам, выступающим против Башара Асада. К этому моменту должны проясниться и перспективы реализации договоренностей относительно создания зон деэскалации в Сирии. Дальше события могут развиваться по четырем сценариям:

Резкое возрастание интенсивности конфликта, перегруппировка сил и формирование широкой коалиции, направленной на свержение режима Асада.

Поддержание тлеющего конфликта, в котором будут сковываться силы режима Асада, противостоящих ему суннитских группировок, Ирана и «Хезболлы», России, Турции, аравийских монархий.

Новые усилия по урегулированию конфликта, основой которых станет согласование принципиальных позиций сначала Москвой и Вашингтоном, а затем и другими внутренними и внешними акторами.

Молчаливое согласие основных игроков на распад Сирии вслед за возможным распадом Ирака.

Первый вариант будет означать разрастание кризиса вплоть до большой региональной войны, поскольку широкая антиасадовская коалиция практически неизбежно вступит в противостояние с Ираном и Россией. Второй вариант гораздо менее рискован и для США, и для Израиля, хотя в его рамках тоже неизбежны обострения и перегруппировки сил. Кроме того, он не дает никаких гарантий от реинкарнации ИГ или ей подобных террористических структур.

Поиск политического решения может дать результаты, если контуры компромисса согласуют Москва и Вашингтон, причем в случае российско-американского диалога речь должна идти не только о Сирии, но обо всем Ближневосточном регионе. Также весьма вероятно, что формула компромисса включит договоренности, связанные с российскими и американскими интересами в других регионах мира. Следует, однако, учесть, что достижение договоренностей между Москвой и Вашингтоном – необходимое, но недостаточное условие для прорыва в мирном урегулировании сирийского кризиса. Оборотной стороной многополярного мира является то, что даже согласие между США и Россией не гарантирует достижения желаемого ими результата в такого рода региональных конфликтах.

В общих чертах политическое решение сирийского кризиса может состоять в выработке такой формулы политического устройства, распределения сфер экономического влияния и решения проблем безопасности, которая позволит обеспечить длительное мирное сосуществование различных этноконфессиональных групп при широкой автономии контролируемых ими территорий и инклюзивном характере центрального правительства. Здесь, в частности, можно использовать опыт Таифской «Хартии национального примирения», положившей конец гражданской войне в Ливане, а также Конституции Ирака 2005 года. Однако в случае с современной Сирией более высока непосредственная вовлеченность в конфликт таких игроков, как Россия, США, Иран, Турция, аравийские монархии. Соответственно, сирийское урегулирование потребует компромисса относительно характера их дальнейшего присутствия в стране, если все-таки удастся сохранить хотя бы формальное единство Сирии. Можно предположить, что та или иная форма присутствия части этих внешних игроков станет одним из элементов системы гарантий безопасности для различных сторон сирийского конфликта, причем создание зон деэскалации, фактически неподконтрольных центральному правительству, все процессы существенно ускорит. Территориальная конфигурация, очевидно, будет меняться, но уже сейчас можно ожидать, что американцы закрепятся в сирийском Курдистане, россияне – на средиземноморском побережье и на территориях с преобладанием алавитов, турки – в провинции Идлиб. Ключевой вопрос – военное присутствие в Сирии подразделений Корпуса стражей исламской революции и отрядов «Хезболлы». Для администрации Трампа, Израиля, Саудовской Аравии это неприемлемо, для Турции – весьма нежелательно. Вместе с тем для правительства Башара Асада именно эти силы служат надежнейшей опорой.

Если здесь в принципе возможен компромисс, заключаться он может в том, что роль основного гаранта для алавитов и контролируемых ими политических и силовых структур перейдет к России. Добровольный или вынужденный какими-либо чрезвычайными обстоятельствами уход России из Сирии означал бы возникновение вакуума силы, который постараются заполнить США, Турция, страны Залива, с одной стороны, и Иран – с другой. Негативные последствия для всего региона не заставят себя ждать. Иначе говоря, момент, когда Москва могла ориентироваться на разработку и реализацию «стратегии выхода», похоже, остался в прошлом. Гарантировать мирное урегулирование сирийского конфликта или по крайней мере обеспечить достаточно устойчивое перемирие теперь практически невозможно без существенного военного присутствия России.

Долгосрочное нахождение в Сирии российской военной группировки более приемлемо для Турции и Израиля, чем иранское присутствие. Вместе с тем только российское присутствие позволит обеспечить приемлемое для Ирана соотношение сил в Сирии, если под давлением других игроков и внутренних проблем ему придется отказаться от дислокации в Сирии собственных формирований и отрядов «Хезболлы».

Вопрос о судьбе Башара Асада способен затянуть переговорный процесс на неопределенный срок. Однако в конечном счете только его цивилизованное решение откроет путь к созданию инклюзивного центрального правительства в Сирии. В настоящий момент лишь Россия и Иран, действуя совместно, в состоянии продиктовать Асаду, сколь долгим может быть его нахождение у власти и как оно должно завершиться. Убедить Тегеран поддержать в этом Москву можно, если иранские лидеры увидят возможности обеспечить свои интересы при появлении новых фигур в сирийском руководстве. В целом Иран в Сирии стоит перед серьезной дилеммой. В Тегеране, разумеется, хотели бы закрепления нынешнего положения вещей, при котором иранское влияние в той или иной мере распространяется на Ирак, Сирию, Ливан и Йемен как составляющие единого «фронта исламского сопротивления». Естественно, там были бы не прочь увидеть укрепление позиций последователей шиитской ветви ислама на Аравийском полуострове, основным препятствием чему служит монархия Саудитов. Но в то же время острой проблемой становится перенапряжение сил, необходимых для достижения этих целей. Если, несмотря ни на что, Тегеран сделает ставку на сохранение и даже расширение военного присутствия в Сирии (включая создание военно-морских баз на средиземноморском побережье), в конечном итоге он может оказаться в опасной изоляции. Альтернатива состояла бы в получении гарантий политического влияния в Дамаске при одновременном выводе сил Корпуса стражей исламской революции, других вооруженных подразделений и отрядов «Хезболлы» с территории Сирии. Приемлемые для Ирана политические руководители в Дамаске должны сохранить силовые рычаги. Если говорить по существу, то речь идет о недопущении политически мотивированного переформирования эффективных в военном отношении подразделений Сирийской Арабской Армии (включая вновь создаваемый 5-й штурмовой корпус), «Республиканской гвардии», а также служб безопасности, где доминируют алавиты. По всей видимости, именно это будет «красной линией» и, соответственно, ценой, которую придется заплатить противникам режима в Дамаске, если они действительно стремятся к политическому урегулированию и сохранению территориальной целостности Сирии.

Распад Сирии будет означать признание ведущими акторами двух невозможностей – победы какой-либо из сторон конфликта и нахождения взаимоприемлемой формулы мирного сосуществования представителей основных этноконфессиональных групп. При этом присутствие внешних сил в различных частях нынешней Сирии сохранится и после ее фактического распада.

Частичная дезинтеграция соседнего Ирака (отделение Курдистана) может послужить внешним фактором разрушения Сирии, но по-настоящему серьезной проблемой станет обособление «суннистана» на территории Ирака. Вслед за этим резко возрастет вероятность его объединения с частью подконтрольных суннитским формированиям областей Сирии, причем конфигурация нового образования может практически совпасть с конфигурацией территории, подконтрольной ИГ до начала наступления на Мосул и Ракку. Но даже если мировое сообщество признает распад Сирии свершившимся фактом, относительное умиротворение будет достигнуто лишь на части ее территории. «Суннистан» будет претендовать на Дамаск и Алеппо, а внешнее давление на «алавистан» не спадет до тех пор, пока там будет сохраняться значительное иранское военное присутствие. Наконец, после краха Сирии трудно будет остановить распространение цепной реакции распада на Ливан и Иорданию, а также на Аравийский полуостров. Под угрозой дестабилизации окажутся турецкий Курдистан и иранские провинции с высокой долей курдского, азербайджанского и арабского населения.

Баланс сотрудничества/соперничества между Россией, Турцией и Ираном

В этом контексте стоит вновь взглянуть на перспективы трехстороннего взаимодействия Москвы, Тегерана и Анкары. Уровень сотрудничества, который они продемонстрировали во второй половине 2016 – начале 2017 гг., может показаться беспрецедентным. Но сама идея такого сотрудничества отнюдь не нова. Так, Исмаил Гаспринский – выдающийся крымско-татарский просветитель и идеолог джадидизма – еще в 1896 г. написал работу «Русско-восточное соглашение», где выдвинул идею позитивного и взаимовыгодного сближения Российской империи как с Турцией, так и с Персией. Исмаил-бей весьма критичен насчет целей Запада: «Действуя то против России, то против мусульман, европейцы в том и другом случае извлекают выгоду и идут вперед… Если же посмотреть, с какой бессердечностью Европа угнетает весь Восток экономически, делаясь зверем каждый раз, когда дело коснется пенса, сантима или пфеннига, то становится очевидным, что Востоку нечего ждать добра от Запада». Гаспринский предлагал достичь соглашения с Османской империей и Персией о создании российских военно-морских баз на Средиземном море и «где-то вблизи» Индийского океана. Для Турции и Персии, по мнению Исмаил-бея, такое соглашение дало бы возможность «спокойнее заняться внутренним возрождением, перенимая формы не с Запада, а из России, как из страны, более близкой им по цивилизации и складу народной жизни».

Спустя 120 лет Россия, Турция и Иран имеют достаточно сложные отношения с Западом, и в этом смысле идеи Исмаила Гаспринского как будто обретают новую жизнь. В определенных обстоятельствах можно ожидать, что отдельные элементы этого дискурса будут воспроизведены в современной политической риторике. Однако реальной основой для формирования треугольника «Россия–Турция–Иран» стало временное сближение разнонаправленных интересов каждой из трех стран, обусловленное совокупностью внутренних и внешних факторов. В конечном счете сплочение России, Турции и Ирана в основном будет происходить не на почве антизападных сантиментов, а возможное разобщение – не в силу внезапно пробудившейся у кого-либо из них любви к ценностям «свободного мира».

Устойчивость «треугольника» в среднесрочной и долгосрочной перспективе далеко не гарантирована. Даже частичное изменение комбинации факторов и условий, способствовавших сближению Москвы, Тегерана и Анкары, может сначала подорвать эффективность трехстороннего взаимодействия, а то и вовсе его разрушить. В частности, достаточно податливой давлению Вашингтона, направленному на подрыв «треугольника», может оказаться Анкара. Если это давление вступит в резонанс с внутренними изменениями, сопровождающими становление персоналистского режима Реджепа Тайипа Эрдогана, то пересмотр позиции Турции приведет к распаду «треугольника».

Вместе с тем ряд важных обстоятельств пока работает на сохранение трехстороннего формата, поскольку альтернативой астанинскому процессу является возобновление с новой силой вооруженной конфронтации в Сирии. Следует к тому же учесть, что вне рамок трехстороннего формата стороны утратят важные механизмы контроля действий друг друга. Дефицит взаимного доверия между Москвой, Анкарой и Тегераном может быть компенсирован при условии, что каждая из сторон предпочтет стратегию, обеспечивающую всем участникам позитивный баланс выигрышей/потерь при сведении сопутствующих рисков к приемлемому уровню.

Цели российской политики в регионе Большого Ближнего Востока

В целом для России актуальным становится переопределение целей своей политики на Большом Ближнем Востоке. Если решение осени 2015 г. о прямой военной поддержке Башара Асада принималось в значительной степени в контексте украинского кризиса и усилий Запада по изоляции России, то в 2017 г. закрепление позиций Москвы в качестве одного из центров силы в регионе может быть отнесено к числу приоритетных задач нашей внешней политики.

Речь идет именно о ключевой позиции, позволяющей оказывать влияние и иметь точки опоры в различных частях региона. Это означает, что Москва не должна рассматриваться только в качестве союзника Башара Асада или негласного покровителя шиитской дуги. Принципиально важно исключить ситуацию, когда действия России будут интерпретироваться как якобы пристрастные по отношению к тем или иным религиозным или этническим группам в регионе. России необходимо сохранить партнерские отношения с Ираном, Турцией, Израилем, Египтом и Иорданией, а также поднять диалог с Саудовской Аравией, Катаром и ОАЭ до уровня партнерства. И, разумеется, достичь приемлемого уровня взаимопонимания с Соединенными Штатами и их основными партнерами по НАТО относительно путей разрешения конфликтов в регионе (включая и координацию действий на случай распада Ирака и Сирии). В сущности, это можно рассматривать как попытку трансформировать треугольник «Россия–Турция–Иран» в многосторонний контур, включающий всех основных акторов Большого Ближнего Востока. Без России эту задачу решить просто невозможно.

Обеспечение длительного российского присутствия в регионе потребует привлечения значительных ресурсов. Очевидно, что России необходимо уравновесить затраты серьезными экономическими преференциями как в самой Сирии, так и в других частях Большого Ближнего Востока, включая участие в послевоенном восстановлении и разработке природных ресурсов. Политические и военно-стратегические достижения нужно конвертировать в экономические дивиденды.

В конечном счете наша политика в регионе должна стать составной частью комплексной стратегии, нацеленной на обеспечение благоприятных условий для развития России в качестве державы, обеспечивающей наряду с Китаем переформатирование геоэкономического и геополитического ландшафта Большой Евразии. Этот процесс связан с сопряжением развития Евразийского экономического союза и китайского проекта Экономического пояса Шелкового пути, расширением Шанхайской организации сотрудничества, выстраиванием в континентальном масштабе транспортно-логистических цепочек и коридоров развития в широтном и меридиональном направлениях. Треугольник «Россия–Турция–Иран» мог бы стать опорой этого процесса на Большом Ближнем Востоке. К тому же заинтересованность стран Ближневосточного региона в мегапроектах, связанных с геоэкономикой Большой Евразии, может стать важным фактором, побуждающим к поиску компромиссов и снижению уровня конфронтации. А Большая Евразия обретет целостность лишь тогда, когда стабилизированный Большой Ближний Восток станет ее органичной частью. Впрочем, последнее обстоятельство предвещает, скорее, новую турбулентность, поскольку глобальные геополитические трансформации неизбежно встретят сопротивление ряда национальных и наднациональных акторов, стремящихся сохранить привилегированные позиции в нынешнем мировом порядке.

Россия. Ирак. Сирия. Ближний Восток > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 4 июля 2017 > № 2258195 Дмитрий Ефременко

Не от ума, а от сердца

Русский консерватизм и государство в XIX веке и далее

Дмитрий Андреев – кандидат исторических наук, заместитель декана Исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова.

Резюме Особенность нашего консерватизма – его способность выстраиваться в цельное мировоззрение, но не за счет стройной организации пространства логоса, а через задействование эмоций, для которых слова важны с точки зрения не смыслов, а порождаемых ими чувств.

Можно до бесконечности, до хрипоты и исступления спорить, насколько нам – живущим в России второго десятилетия XXI века – близки или напротив чужды ценности западного либерализма, до какой степени все мы (даже те, кто, вроде бы, публично позиционирует себя завзятым космополитом) являемся консерваторами – онтологически и уже по самому факту рождения в России или же все-таки ситуативно, в зависимости от конъюнктуры и более или менее четко сформулированного запроса. Однако всякий раз интеллектуальный пинг-понг подобного рода оставляет чувство неудовлетворения. Оно может быть сильнее или слабее, но возникает непременно после любой медийной или сетевой баталии – вне зависимости от ее исхода. (Хотя и исход-то всегда, как правило, вполне прогнозируем: участники остаются при своих мнениях, а сторонние наблюдатели в очередной раз констатируют непреодолимый раскол общества.)

Дело тут вот в чем. Понятно, что такого рода идейные споры у нас искони ведутся не от ума, а от сердца, от души, от чувства, от вкуса в конце концов. Причем со стороны не только консерваторов – с традиционно слабой рациональной аргументацией, апелляцией не к логическим обоснованиям, а к собственной картине мира, оправдываемой исключительно субъективными пристрастиями и жизненным опытом, – но и либералов, у которых весь здравый смысл и якобы неколебимый объективизм сводятся к упертому киванию на Запад и не терпящему возражения аргументу: «Ну ведь у них же всё получается!»

Да, действительно, на протяжении вот уже двух веков эта полемика ведется не в плоскости верифицируемого научного знания, но представляет собой столкновение двух символов веры. А посему ее значение именно как академического спора или пусть даже всего-навсего безобидного – но при этом претендующего на конструктивность – обмена мнениями стремится к нулю. Быть консерватором или либералом-реформатором – это значит прежде всего и главным образом иметь определенную идентичность, сложносоставной, но вместе с тем легко раскрываемый индивидуальный поведенческий код, позволяющий на уровне интуиции, буквально какого-то звериного нюха разделять соотечественников на «своих» и «чужих», держаться в орбите первых и противопоставлять себя вторым. Партийность (разумеется, не в смысле членства в дореволюционных или постсоветских организациях, создаваемых в обоих случаях сугубо на электоральную потребу) – наша вторая натура как минимум с начала XIX века, сердцевинное качество той стороны личностной самости, которую мы изо всех сил демонстрируем вовне, urbi et orbi, а главное – российскому обществу, которое никогда не воспринимается как нечто цельное, но всегда – как поле боя, как пространство конкуренции «нашей» правды с «их» кривдой.

Но в том-то и дело, что с некоторых пор эта специфическая политизированность стала перерождаться буквально на глазах. Мы оказались не уникальными, а вполне вписывающимися в общемировой тренд последних десятилетий, капитулировав перед тоталитарным насаждением оценочного релятивизма. В результате наша партийность подверглась девальвации, превратившись из символа веры в банальное стилевое своеобразие – не более чем атрибут медийного кастинга. Граница между консерватизмом и либерализмом стала предельно проницаемой, вывелась целая популяция идейных мутантов – «консервативных либералов» и «либеральных консерваторов», в то время как упертость и неистовость в отстаивании чистоты той или другой идейной ориентации были объявлены уделом нерукопожатных маргиналов. Отсюда и неизбежно возникающая у любого искушенного наблюдателя неудовлетворенность и даже раздраженность имитациями партийных размежеваний.

И сколько ни сетовать по поводу исчезновения из политического пространства старого доброго партийного натурализма, с этой новой реальностью, похоже, придется смириться. Более того, анализ самих нынешних партийных суррогатов – дозированно добавленных в их состав смысловых «ароматизаторов», «подсластителей», «подкислителей» и прочих «красителей» – позволит лучше понять, что собой представляли оригиналы и, соответственно, какие из их свойств гипертрофированно представлены в сегодняшних копиях – а значит, наиболее востребованы, пусть и в непропорциональном соотношении. Но будет совершенно справедливым и обратный ход в духе фукианской «археологии знания»: от присущих современным подделкам диспропорций прорыть «шурфы» к тем текстам, которые перетолковывались на протяжении десятилетий, обретали разные, порой взаимоисключающие интерпретационные оттенки, но вместе с тем продолжали жить какой-то независимой жизнью и благодаря этому после очистки от смысловых наростов и напластований могут быть поняты в их первозданном значении.

Мировоззрение эмоций

В этой оптике прежде всего следует разобраться с консерватизмом.

Во-первых, потому что в отличие от либерализма – доморощенного, имеющего мало общего со своими западными аналогами, но при этом всё же обладающего сформулированной программой, сводящейся к всеобъемлющей переделке России на манер этих аналогов, понятых, правда, весьма специфическим образом, – консерватизм крайне невнятен в части конкретных предложений. Его адепты всегда четко знают, чего России ни в коем случае делать не надо, но относительно того, что ей делать надо, имеют несопоставимо более расплывчатые и путанные представления. (Но это обстоятельство никоим образом не мешает всегда безошибочно узнавать приверженцев консерватизма – достаточно им произнести несколько слов.)

Во-вторых, после катастрофы девяностых, которую ее организаторы и исполнители почему-то представили торжеством либерализма, последний обречен надолго – если не навсегда – оставаться для нашего национального сознания персоной нон грата.

В-третьих, консерватизм в настоящее время явно в моде, причем не только у нас, но и на Западе, столь волнительно значимом для нас. Естественно, феномены, называемые одним понятием здесь и там, в действительности имеют мало общего друг с другом, однако харизма уже самого слова делает для нас разницу между содержательным наполнением обоих консерватизмов не такой уж и непреодолимой. Во всяком случае, если смотреть не оттуда, а отсюда.

Как уже было сказано, бросающаяся в глаза особенность нашего консерватизма – его способность выстраиваться в довольно цельное мировоззрение, но не за счет стройной организации пространства логоса или писаного слова, а через задействование эмоций, для которых слова важны с точки зрения не содержащихся в них смыслов, а порождаемых ими чувств. В наибольшей степени указанная специфика консерватизма проявляется при обозревании с этой идейной позиции дел внутренних.

Взять, к примеру, такой хрестоматийный пример русского консервативного мировосприятия, как гоголевские «Выбранные места из переписки с друзьями» с их стенаниями о том, как «пустынны, грустны и безлюдны наши пространства», как все в России «бесприютно и неприветливо», – точно на почтовой станции, «какой-то холодной, занесенной вьюгой», «где видится один ко всему равнодушный станционный смотритель с черствым ответом: “Нет лошадей!”» И ведь главное, прочитаешь такое – и сразу все понятно: и про мздоимство, и про чиновничий беспредел, и про остальные наши извечные беды. А всего-то иносказательно брошено – «бесприютно» да «неприветливо».

Точно так же общо и по большей части прочувствованно, не обуздывая свои душевные порывы, но повинуясь им, рисовали наши консерваторы свои политические идеалы. Как, скажем, Николай Карамзин, воспринимавший самодержавие как «палладиум России» и убежденный в том, что стране нужны прежде всего «хорошие губернаторы» и «хорошие священники», ибо «без прочего обойдемся и не будем никому завидовать в Европе».

При этом размытость и предельная аморфность представлений о чаемом будущем – вовсе не ловкий способ обмануть цензуру, обойти острые углы, размышляя о внутренних нестроениях, но мировоззренческая специфика консерватизма, результат его явного нежелания зарываться в мелочи и частности, предпочитая земной и повседневной конкретике чуть ли не эсхатологическую проблематику с присущими ей языком и образностью.

Незаменимое антизападничество

На этом фоне внешнеполитические воззрения, оцениваемые в качестве консервативных, традиционно выглядели в России гораздо более определенными: по-видимому, фокусировка в данном случае происходила за счет присущей нашему сознанию острой потребности в негативной идентичности, то есть в обосновании собственной самости от противного, путем ее сравнения с тем, чем она по определению не является и в принципе являться не может. То есть антизападничество неизбывно для консервативного мировоззрения не по причине какого-то устойчивого и непреодолимого желания дистанцироваться от «неправильного» Запада, а всего лишь из-за элементарного и понятного желания разобраться в себе самом – хотя бы по минимуму, в самых основополагающих чертах. Убери антизападничество, лиши нашего консерватора этого краеугольного камня его сознания – и у него мгновенно наступит мотивационная дезориентация. Поэтому консервативный западник – это для нашей культуры оксюморон, нонсенс. Переиначив известное высказывание классиков советской литературы, можно заключить, что антизападничество для русского консерватора – это не роскошь и не какой-то изыск его образа, а самое главное, центральное и незаменимое условие и одновременно оправдание его существования.

И вот тут как раз впору коснуться, наверное, самой интересной черты русского консерватизма, которая проявляется всякий раз, когда взгляд нацелен не внутрь России, не на ее собственные проблемы – неинтересные для консерватора в силу указанных выше причин, – а вовне: прежде всего на тот же Запад, на восприятие себя и своей страны на фоне Запада, ну и заодно остальных частей света. В этом случае рассеянное медитирующее консервативное сознание мигом сосредоточивается, обретает осмысленность, а главное – буквально зашкаливающий градус мнительности в отношении пособников Запада внутри России – подлинных и выдуманных, – и начинает ревностно оберегать национальную идентичность от каких бы то ни было внешних воздействий. Причем наибольшие подозрения у русских консерваторов вызывают… власти предержащие.

Опора режима?

У нас почему-то по умолчанию считается, что консерватор – это априори опора режима, в том числе его персонифицированного олицетворения вместе с окружающей такое олицетворение элитой. На самом деле все если не совсем наоборот, то, по меньшей мере, не столь однозначно. Консерваторы как люди, живущие не умом, а эмоциями, исключительно чуткие. И буквально с самого начала XIX века они стали ощущать: что-то в стране происходит не так, как-то странно ведет себя власть и ее присные – точно они хотят понравиться Западу. Проблему впервые – как всегда, просто, ясно и предельно метко – сформулировал Александр Пушкин, назвавший в письме к Петру Чаадаеву власть (в оригинале – «правительство») «все еще единственным европейцем в России», то есть единственной силой, способной противостоять хтонической дремучести всей остальной страны, в том числе и ее образованного общества. Кстати, примерно о том же чуть позже скажет и Николай Гоголь в приведенном выше отрывке из «Выбранных мест»: дескать, Петр I хотя и «прочистил нам глаза чистилищем просвещенья европейского», а также «дал в руки нам все средства и орудья для дела», да только всё без толку. Словом, власть в России, ко всему прочему, еще и культуртрегер, поскольку несет в себе европейское начало.

Ну и как после осознания этой истины следовало вести себя русскому консерватору? Сначала с мыслью, что и власть, и ее окружение являются на самом деле культурно, всем своим естеством связанными с Западом, следовало просто свыкнуться. Когда же свыкнулись, пытались не замечать западнической сущности самодержцев, обрушившись на их сановное окружение, обвиняя его в космополитизме, заискивании перед Западом, презрении к национальным интересам и в иных пороках, непростительных для консервативного сознания. Весьма характерны с этой точки зрения хлесткие обличения чиновной верхушки Фёдором Тютчевым: «Почему эти жалкие посредственности, самые худшие, самые отсталые из всего класса ученики, эти люди, стоящие настолько ниже даже нашего общего, кстати, очень невысокого уровня, – почему эти выродки находятся и удерживаются во главе страны? <…> Паразитические элементы органически присущи Святой Руси <…> это нечто такое в организме, что существует за его счет, но при этом живет своей собственной жизнью, логической, последовательной и, так сказать, нормальной в своем пагубно разрушительном действии».

И это не о каких-то там нигилистах, а о вполне респектабельных министрах внутренних дел Петре Валуеве, Александре Тимашеве, шефе жандармов Петре Шувалове, которых и современники, и впоследствии историки нескольких поколений ничтоже сумняшеся причисляли к консерваторам, столпам режима, стойким и последовательным противникам либеральной бюрократии, подготовившей и осуществившей Великие реформы. То есть, особо себя не утруждая, раздавали оценки, следуя примитивной логике: если не либерал, то, значит, консерватор. Между тем для Тютчева – действительного, последовательного и убежденного консерватора – это были главные идейные враги, «отбросы русского общества», «антирусское отродье», которые шли на «сознательную измену», ибо «когда перестают быть русскими, чтобы стать космополитами», на самом деле «вместо этого неизбежно, фатально становятся поляками» (в данном случае поляки для Тютчева после восстания 1863–1864 гг. в наибольшей степени олицетворяли враждебную внешнюю силу).

Ненавистный для русского консервативного сознания западник непременно виделся либералом – опять же, в смысле не европейском, а вполне себе нашем, то есть примитивным фрондером, мечтающим быть принятым на Западе именно в качестве либерала, а потому неистово крушащим все то, что не соответствовало его доморощенным представлениям о европейском либерализме. Когда таким западником оказывался тот или иной представитель общественности, это не вызывало у консерваторов особой тревоги. Зато их не могло не волновать стремительное распространение моды на либерализм среди правящей элиты, то есть лиц, непосредственно влиявших на судьбу России.

Это сообщество претерпело в третьей четверти XIX века впечатляющую идейную мутацию. Из внешне лояльных и внутренне стерильно-безыдейных чиновников николаевской эпохи элита во время Великих реформ постепенно превращалась в силу, объективно оппозиционную традиционному самодержавию. Безусловно, ее оппозиционность была по большей части непроявленной, сводившейся в крайнем случае к фиге в кармане – пусть и нарочито нескрываемой, но из кармана всё же не доставаемой. Чем-то обычным и естественным становилось циничное двурушничество: внешне демонстрируемая верноподданность – и многозначительные улыбки авгуров для своего круга. Те немногие, для кого такое поведение было неприемлемым, становились в этой среде чуть ли не изгоями. Очень показательны слова, сказанные Михаилом Лорис-Меликовым одному из таких «негибких» деятелей – Константину Победоносцеву: «Вы оригинально честный человек и требуете невозможного». И еще более наглядно живописует цинизм правительственных верхов фраза Лорис-Меликова, произнесенная им уже после отставки: «Все Романовы гроша не стоят, но необходимы для России». Конечно, Лорис-Меликов, с одной стороны, и Победоносцев, с другой, были двумя крайностями, между которыми располагалось большинство, чьи взгляды было бы правильно назвать латентным конституционализмом. Дескать, трансформация самодержавия во что-то более удобоваримое с точки зрения европейских представлений о том, какой должна быть монархия, неизбежна, но не в данный момент, а в более или менее отдаленной перспективе. Вот Тютчев и припечатывал наотмашь такую элиту:

Напрасный труд – нет, их не вразумишь, –

Чем либеральней, тем они пошлее,

Цивилизация для них фетиш,

Но недоступна им ее идея.

Как перед ней ни гнитесь, господа,

Вам не снискать признанья от Европы.

В ее глазах вы будете всегда

Не слуги просвещенья, а холопы!

Существует очень устойчивый стереотип: мол, русский консерватизм антиэгалитарен, он не мыслит себе бессословного общества, его идеал – вертикаль с четко очерченным кругом избранной элиты и всеми остальными, тоже не одинаковыми, а ранжированными. И наиболее последовательным идеологом такого элитизма называют Константина Леонтьева, ратовавшего за «благодушный деспотизм» и более всего опасавшегося мещанской уравниловки всех и вся. Верно, Леонтьев действительно считал необходимым поднять элиту на недосягаемую для всех остальных сословий высоту, но при этом надо понимать, что он имел в виду вовсе не обуржуазившуюся и прозападно настроенную правительственную элиту. С этой элитой он намеревался решительно бороться, дабы защитить от нее престол. И для этих целей Леонтьев вынашивал план создания тайной структуры – «иезуитского ордена», – как он ее многозначительно называл.

Миф о Европе

Стоит ли поэтому удивляться, что на фоне всех этих опасений и подозрений, которыми были охвачены русские консерваторы, сама по себе реальная, действительная Европа была для них чем-то второстепенным, воспринимавшимся исключительно сквозь фильтр их незыблемых представлений о противопоказанности для России западных порядков. А потому и осуществлявшееся ими на протяжении десятилетий «похищение Европы», как назвал этот процесс Вадим Цымбурский, то есть восприятие России как Европы подлинной, настоящей, исторической и христианской, имело опосредованное отношение к Европе реальной. «Похищали» и восторгались одним, а опасались совсем другого. И именно Европе настоящей – той, которой так любовались оппоненты консерваторов, – последние в принципе отказывали в праве на целостное бытие в качестве некоего геополитического субъекта, потому что таковой всегда неизбежно будет антироссийским. Отсюда и прагматическая неизбежность, четко сформулированная Тютчевым: «Единственная естественная политика России по отношению к западным державам – это не союз с той или иной из этих держав, а разъединение, разделение их. Ибо они, только когда разъединены между собой, перестают быть нам враждебными – по бессилию». И далее Тютчев вынужденно констатировал: «Эта суровая истина, быть может, покоробит чувствительные души, но в конце концов ведь это закон нашего бытия».

А утонченный эстет Леонтьев вообще боялся осквернить, замарать европейскостью всамделишной, приниженно-бытовой, как чем-то ритуально нечистым, наши мессианские чаяния европейскости идеальной, мистической. (То есть в системе координат Цымбурского вынашивал планы «похищения Европы».) В том, что в 1878 г. мы, находясь совсем рядом с Константинополем, не заняли его и тем самым не осуществили многовековую мечту, Леонтьев усмотрел провиденциальный смысл: если бы тогда нам все же удалось войти в Константинополь, то мы сделали бы это «во французском кепи», а также «с общеевропейской эгалитарностью в сердце и уме». Поэтому к тому моменту, когда перед Россией откроется следующий исторический шанс воздвигнуть крест на Святой Софии, она должна быть внутренне готова к этому – и тогда все непременно удастся: русские войдут в Константинополь «именно в той шапке-мурмолке, над которой так глупо смеялись наши западники», и «с кровавой памятью об ужасном дне 1 марта, когда на улицах нашей европейской столицы либерализм анархический умертвил так безжалостно самого могущественного в мире и поэтому самого искреннего представителя либерализма государственного».

Последнее замечание особенно важно для понимания той степени внутренней свободы, которая была присуща русскому консерватизму: в открытую, практически без всяких намеков Леонтьев прямо говорил, что царь-либерал Александр II оказался недостойным стать освободителем Константинополя. И в этом приговоре явственно чувствуются отзвуки безжалостно-уничижительной оценки Тютчевым отца Александра II – Николая I, – который, в отличие от своего сына, не был либералом, но, являясь по натуре своей западником в петровском применении этого понятия к персоне суверена, как раз потворствовал формированию правящей элиты, ценности которой все дальше и дальше расходились с ценностями самого государя, что – в представлении Тютчева – и привело к крымской катастрофе:

Не Богу ты служил и не России,

Служил лишь суете своей,

И все дела твои, и добрые, и злые, –

Всё было ложь в тебе, всё призраки пустые:

Ты был не царь, а лицедей.

На фоне всего сказанного сегодняшние попытки рационально осмыслить традиционный русский консерватизм и сделать из него своего рода выжимки, которые можно было бы задействовать в идеологическом строительстве, или даже еще смелее – собрать на его основе некую конструктивную программу и внутриполитического развития страны, и ее позиционирования в мире – выглядят более чем наивными. И вовсе не из-за какой-то содержательной несостоятельности этой системы взглядов, а исключительно по причине ее абсолютно недоктринального, не поддающегося логическому структурированию и вследствие этого неспособного лечь в основание того или иного программного документа характера. Консерватизм, как уже говорилось выше, – это скорее силовое поле, в пространстве которого жила и продолжает жить значительная – если не подавляющая – часть нашего общества. Эту особенность национального менталитета непременно следует учитывать, с ней надо обязательно и регулярно сверять любые задумки и начинания в области государственной политики, но при этом относиться к ней именно как к определенной силе притяжения-отталкивания. В конце концов, нельзя не учитывать фактора гравитации, занимаясь проектированием самолетов, но при этом недопустимо весь их разрабатываемый функционал обращать исключительно на оптимизацию преодоления силы земного тяготения – наверное, самой важной проблемы для понимания, почему аппаратам тяжелее воздуха все же удается взлететь, но далеко не единственной для авиаконструкторов.

В свое время Константин Аксаков назвал русских «народом негосударственным» и «не ищущим участия в правлении». Конечно же, мыслитель поторопился выдать желаемое за действительное: буквально сразу после написания этих слов народ начал усиленно демонстрировать обратное – что он как раз «ищущий участия в правлении». Но при этом – и здесь Аксаков оказался абсолютно прав, – даже алкая причастности к власти, народ продолжал оставаться именно «негосударственным», стремившимся, в отличие от прозападных правителей и элит, получить в виде государства не бездушный инструмент господства-подчинения, а средство для реализации своих глубинных, уходящих корнями в далекое, чуть ли не доисторическое, прошлое фантазий. И все это – не от ума, а от сердца. У нас в правилах даже мыслить чувством, что убедительно демонстрирует история того, что принято называть русским консерватизмом. О либерализме можно сказать в принципе все то же самое – но это уже совершенно другой разговор.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 4 июля 2017 > № 2258190 Дмитрий Андреев

До основания, а затем…

Устарел ли контроль над ядерными вооружениями?

Алексей Арбатов – академик РАН, руководитель Центра международной безопасности Института мировой экономики и международных отношений им. Е.М. Примакова Российской Академии наук, в прошлом участник переговоров по Договору СНВ-1 (1990 г.), заместитель председателя Комитета по обороне Государственной думы (1994–2003 гг.).

Резюме Если откажемся от наработанных за полвека норм и инструментов контроля над ядерным оружием, останемся у разбитого корыта. Необходимо срочно спасать эту сложную и бесценную конструкцию и, опираясь на такой фундамент, продуманно ее совершенствовать.

Противостояние России и Запада и начало нового цикла гонки вооружений вернули проблемы ядерного оружия на авансцену мировой политики после двадцати лет забвения. Администрация Дональда Трампа не считает приоритетом прогресс в контроле над ядерным оружием, что по идее должно послужить стимулом для Москвы к существенному пересмотру курса в данной области. Но в какую сторону? Этот вопрос остается открытым.

Ядерный романтизм в консервативную эпоху

На Валдайском форуме в октябре 2016 г. президент России Владимир Путин заявил: «Ядерное оружие является фактором сдерживания и фактором обеспечения мира и безопасности во всем мире», его нельзя «рассматривать как фактор какой бы то ни было потенциальной агрессии». Следует отметить, что столь положительная и в чем-то даже романтическая оценка роли ядерного оружия высказывается у нас на самом высоком государственном уровне впервые – такого не было ни во времена СССР, ни в демократической России.

Впрочем, многое зависит от интерпретации. Если эти слова – пожелание того, как должно быть, пока ядерное оружие существует в качестве объективной реальности, на это нечего возразить. Возможно, имелось в виду, что ядерное оружие должно быть предназначено только для ответного удара, и этой возможностью следует сдерживать агрессора от нападения («фактор сдерживания»). И что его недопустимо применять в первом ударе («как фактор потенциальной агрессии»). В таком случае мы имеем дело с одним из вариантов формулировки концепции стратегической стабильности как состояния стратегических взаимоотношений сторон, при котором сводится к минимуму вероятность ядерной войны, во всяком случае – между двумя сверхдержавами.

Однако если приведенное высказывание отражает представление о существующем порядке вещей, то с ним нельзя согласиться без существенных оговорок.

Фактор агрессии или ее сдерживания?

Первая оговорка состоит в том, что все девять нынешних государств, имеющих ядерное оружие, в своих официальных военных доктринах или по умолчанию допускают применение его первыми.

До недавнего времени КНР и Индия были единственными двумя странами, принявшими обязательство о неприменении ядерного оружия первыми. Но в Китае идет дискуссия об отказе от этого принципа ввиду растущей возможности США поражать китайские ядерные средства высокоточными неядерными системами большой дальности. А Индия, судя по всему, изменила свое прежнее обязательство, заявив, что оно распространяется только на неядерные государства, и это сближает ее стратегию с доктринами России и Соединенных Штатов.

Американские союзники по НАТО – Великобритания и Франция – всегда доктринально допускали применение ядерного оружия первыми, хотя их ядерные силы в сокращенном составе технически более всего соответствуют концепции сугубо ответного удара, во всяком случае в отношении России (а до того – СССР).

Пакистан открыто и безоговорочно придерживается концепции первого применения ядерного оружия (как оперативно-тактического, так и средней дальности) против Индии, имеющей большое превосходство по силам общего назначения.

Израиль не признает и не отрицает наличия у него ядерного оружия. Но ввиду специфики его геополитического окружения ни у кого нет сомнений, что Тель-Авив негласно придерживается концепции первого ядерного удара.

У Северной Кореи вместо доктрины – идеологические декларации с угрозами применения ядерного оружия. В свете малочисленности и уязвимости ее ядерных средств в противоборстве с ядерной сверхдержавой в лице США первый удар – единственный способ применить ядерное оружие (и после этого погибнуть).

Тем более сказанное выше относится к двум ведущим ядерным державам. Российская официальная военная доктрина недвусмысленно предусматривает не только ответный ядерный удар (в качестве реакции на нападение на РФ и ее союзников с использованием ядерного и других видов оружия массового уничтожения, ОМУ), но также и первый ядерный удар: «Российская Федерация оставляет за собой право применить ядерное оружие… в случае агрессии против Российской Федерации с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства». В таком случае ядерный удар будет иметь целью «нанесение неприемлемого ущерба агрессору в любых условиях обстановки».

В военной политике Соединенных Штатов тоже всегда допускалась возможность использования ядерного оружия первыми, как гласит американская ядерная доктрина от 2010 г., «для узкого набора сценариев». Обеспечивая гарантии безопасности союзникам в Европе и Азии, США имеют варианты ядерного ответа на нападение на них с использованием обычного оружия или других видов ОМУ и потому «не готовы в настоящее время принять безоговорочную политику сдерживания ядерного нападения как единственного предназначения ядерного оружия…».

Таким образом, Россия, Соединенные Штаты и другие государства, обладающие ядерным оружием, допускают, помимо ответного удара, те или иные варианты применения ядерного оружия первыми (т.е. как «фактор агрессии»). Такие варианты включены в их понимание ядерного сдерживания (т.е. «фактора обеспечения мира и безопасности во всем мире»). Объясняется этот доктринальный симбиоз тем, что все они без исключения считают «фактором агрессии» только первый ядерный удар вероятного противника. А сами намерены применить ядерное оружие первыми исключительно в ответ на агрессию с использованием других видов ОМУ или обычных вооружений.

В связи с этим следует подчеркнуть, что исторически во многих войнах, особенно после 1945 г., каждая сторона считала, что, даже ведя наступательные операции, она обороняется, отражая реальную или неминуемо грозящую агрессию. Это влекло за собой или могло повлечь эскалацию конфликта. Карибский ракетный кризис октября 1962 г. наглядно продемонстрировал возможность ядерной войны из-за потери контроля над событиями, а не в результате спланированной агрессии. Несколько раз чистое везение спасало мир от ядерной катастрофы, хотя тогда уже существовало взаимное ядерное сдерживание (пусть асимметричное) и ни одна из сторон не хотела прямого конфликта.

Похожие, хотя и не столь опасные ситуации эскалации взаимных оборонительных действий имели место во время берлинского кризиса 1961 г., в ходе вьетнамской (1964–1972 гг.), афганской (1979–1989 гг.) и первой иракской войн (1990 г.). То же можно сказать о четырех ближневосточных войнах (1957, 1967, 1973 и 1983 гг.), фолклендском конфликте (1982 г.), индо-пакистанской и ирано-иракской войнах (1971 и 1980–1988 гг.) и ряде других событий такого рода. Причем некоторым из них сопутствовали открытые угрозы применения ядерного оружия и повышение уровней его готовности ведущими государствами.

Нынешняя конфронтация России и НАТО в Европе, многосторонний характер кризисов на Ближнем Востоке в сочетании с развитием новейших ядерных и обычных высокоточных вооружений и изощренных информационно-управляющих систем порождают угрозу быстрой непреднамеренной эскалации обычного (даже локального) конфликта между великими державами к ядерной войне. Эта угроза усугубляется «новаторскими» концепциями применения ядерного оружия в стратегиях ведущих государств.

Опасные новации

Во времена прошлой холодной войны вероятность быстрой (и даже изначальной) эскалации крупного вооруженного конфликта в Европе к применению ядерного оружия со стороны НАТО и Варшавского договора принималась как данность (а на континенте было развернуто в общей сложности до 17 тыс. единиц тактических ядерных средств). После окончания холодной войны тактические ядерные силы сторон были многократно сокращены, а апокалипсические сценарии были на четверть века забыты.

Но кризис вокруг Украины и наращивание вооруженных сил по обе стороны новых границ между Россией и НАТО вернули прежние страхи в европейскую политику. Масштабные военные учения сторон стали регулярно проводиться с имитацией применения тактических ядерных средств. Оружие такого класса в количестве нескольких сотен единиц все еще размещено вместе с силами общего назначения на передовых базах России и в американских хранилищах на территории стран НАТО.

Однако есть и новшества, чреватые не меньшей опасностью: концепции избирательного применения стратегических ядерных вооружений. Соединенные Штаты с начала 1960-х гг. экспериментировали со стратегией контрсиловых ядерных ударов – поражения стратегических сил и других военных объектов СССР, избегая разрушения городов (во всяком случае, на первых этапах войны). Но все эти планы разбивались о вероятность массированного ядерного ответа другой стороны.

Перемены начались много лет спустя: в 2003 г. в официальных российских документах появились планы «деэскалации агрессии... угрозой нанесения или непосредственно осуществлением ударов различного масштаба с использованием обычных и/или ядерных средств поражения». Причем предполагалась возможность «дозированного боевого применения отдельных компонентов Стратегических сил сдерживания».

С тех пор издания военной доктрины РФ не упоминали подобных концепций, и на время они ушли в тень. Но в условиях нынешнего обострения напряженности в профессиональную печать стали периодически просачиваться сходные идеи, возможно, отражая закрытые стратегические изыскания уполномоченных организаций. Можно в связи с этим предположить, что в России, США (и, видимо, в КНР) прорабатываются концепции избирательного применения стратегического ядерного оружия.

Например, военные профессионалы из закрытых институтов Минобороны РФ подчеркивают «…ограниченный характер первого ядерного воздействия, которое призвано не ожесточить, а отрезвить агрессора, заставить его прекратить нападение и перейти к переговорам. При отсутствии желательной реакции предусматривается нарастающее массирование использования ядерного оружия как в количественном отношении, так и по энерговыделению. Поэтому… первое ядерное воздействие Российской Федерации может носить ограниченный характер. Реакция противника просчитывается в форме как массированного, так и ограниченного ядерного удара. Более вероятным, на наш взгляд, можно считать второй вариант. В его пользу говорит тот факт, что США являются страной, где родилась концепция ограниченной ядерной войны». В качестве возможных средств таких действий рассматриваются, в частности, новые тяжелые наземные ракеты шахтного базирования типа «Сармат», поскольку уязвимость пусковых установок не позволяет полагаться на них для осуществления ответного удара в случае массированной контрсиловой атаки США.

Судя по всему, и Соединенные Штаты, в свою очередь, реанимируют концепции ограниченной стратегической ядерной войны в виде «подогнанных (tailored) ядерных опций». Как оружие таких ударов обсуждаются, например, перспективные ядерные авиационные крылатые ракеты большой дальности (LRSO – long-range stand-off missile) и управляемые авиабомбы с вариативной мощностью заряда (В-61-12).

Чаще всего в России подобные избирательные удары предлагаются как ответ на массированную неядерную «воздушно-космическую агрессию» США и НАТО (вроде многократно расширенного варианта налетов на Югославию, Афганистан или Ирак). А в США такие «опции» прорабатываются как реакция на ограниченное «ядерное воздействие» со стороны России (а также имея в виду Китай). В реальности Соединенные Штаты не имеют ни планов, ни достаточных средств для неядерной «воздушно-космической агрессии» против России, особенно если речь идет об ударе по ее стратегическим ракетным силам. Эти сценарии существуют в воображении российских стратегов. Однако взаимная разработка планов избирательных стратегических ударов угрожает молниеносно перевести на глобальный уровень любое локальное (и даже случайное) вооруженное столкновение двух сверхдержав.

Хотелось бы спросить авторов российской концепции: почему они думают, что Соединенные Штаты в ходе обмена ограниченными ударами, в конце концов, первыми дадут «задний ход»? Видимо, подсознательно здесь присутствует стереотип: в США живут богаче и ценят жизнь выше, а патриотизм – ниже, чем в России. Возможно, применительно к большой и долгой обычной войне это не лишено оснований (достаточно сравнить отношение общества двух стран к войнам во Вьетнаме и Афганистане). Однако упускается из вида, что ядерное оружие и в этом смысле является «великим уравнителем»: и богатым, и бедным одинаково не хочется, чтобы они сами, их дети и внуки превратились в «радиоактивную пыль». Во всяком случае, исторический опыт кризисов холодной войны не подтверждает представления о трусливости американцев, а с тех пор уровень жизни в России и на Западе стал менее контрастным.

Сопутствующая идея, набирающая ныне обороты, состоит в том, что после большого сокращения ядерных арсеналов за прошедшие четверть века ядерная война снова стала возможна и не повлечет глобальной катастрофы. Вот один из образчиков такого прогнозирования: «Решившись на контрсиловой превентивный удар по России… США имеют основания рассчитывать на успех… В итоге до 90 процентов российского ядерного потенциала уничтожается до старта. А суммарная мощность ядерных взрывов составит около 50–60 мегатонн… Гибель миллионов американцев, потеря экономического потенциала будут перенесены относительно легко. Это умеренная плата за мировое господство, которое обретут заокеанская или транснациональная элиты, уничтожив Россию…» В качестве спасительной меры, утверждает автор, создание 40–50 «боеприпасов (в 100 МТ) в качестве боеголовок для тяжелых МБР или сверхдальних торпед гарантирует доведение до критически опасных геофизических зон на территории США (Йеллоустонский супервулкан, разломы тихоокеанского побережья США)... Они гарантированно уничтожат США как государство и практически всю транснациональную элиту».

Можно было бы отмахнуться от таких идей как не составляющих предмет стратегического анализа и требующих услуг специалистов другого профиля, но не все так просто. Их автор (Константин Сивков) много лет служил в Генеральном штабе Вооруженных сил РФ и принимал участие в разработке военно-доктринальных документов государства. В других работах этого специалиста, как и в публикациях упомянутых выше экспертов, вопреки официальной линии Москвы, приводятся вполне убедительные расчеты невозможности массированного поражения не только российских ракетных шахт, но и значительной части промышленности высокоточным неядерным оружием. Также следует напомнить, как пару лет назад один из центральных каналов российского телевидения в репортаже о заседании военно-политического руководства самого высокого уровня как бы «случайно» показал картинку именно такой суперторпеды, вызвав немалый ажиотаж на Западе.

Приведенные примеры не позволяют безоговорочно принять тезис известного российского политолога Сергея Караганова: «Наличие ядерного оружия с имманентно присущей ему теоретической способностью уничтожения стран и континентов, если не всего человечества, изменяло мышление, “цивилизовало”, делало более ответственными правящие элиты ядерных держав. Из этих элит вымывались или не подпускались к сферам, связанным с национальной безопасностью, люди и политические группы, взгляды которых могли бы привести к ядерному столкновению». И дело не в том, что до «ядерной кнопки» могут добраться экстремисты или умалишенные, а в том, что замкнутые институты имеют склонность генерировать узко технико-оперативный образ мышления, совершенно оторванный от реальности и чреватый чудовищными последствиями в случае его практической имплементации.

Так или иначе, приведенные концепции насколько искусственны, настолько и опасны. Россия и США уже второй год не могут договориться о координации обычных авиаударов даже по общему противнику в Сирии, а что уж говорить о негласном взаимопонимании «правил» обмена избирательными ядерными ударами друг по другу! Касательно приемлемости ядерной войны при сокращенных потенциалах, даже если принять крайне спорные прогнозы минимального ответного удара России мощностью в 70 мегатонн (10% выживших средств), надо обладать экзотическим мышлением для вывода, что российский ответ (5 тыс. «хиросим») не будет означать полного уничтожения Cоединенных Штатов и их союзников вместе со всеми элитами.

В реальности нет никаких оснований полагать, что ядерное оружие теперь и в будущем может стать рациональным инструментом войны и ее завершения на выгодных условиях. Однако есть риск (особенно после смены руководства США), что государственные руководители, не владея темой, не имея доступа к альтернативным оценкам и тем более не ведая истории опаснейших кризисов времен холодной войны, поверят в реализуемость подобных концепций. Тогда в острой международной ситуации, стремясь не показать «слабину», они могут принять роковое решение и запустить процесс неконтролируемой эскалации к всеобщей катастрофе.

Банализация и рационализация ядерного оружия и самой ядерной войны, безответственная бравада на эти запретные ранее темы – опаснейшая тенденция современности. Парадоксально, что отмеченные стратегические новации выдвинуты в условиях сохранения солидного запаса прочности паритета и стабильности ядерного баланса России и США. Похоже, что даже классическое двустороннее ядерное сдерживание в отношениях двух сверхдержав (не говоря уже о других ядерных государствах) «поедает» само себя изнутри. Впредь едва ли можно надеяться только на него как на «фактор обеспечения мира и безопасности».

Нельзя не признать, что традиционные концепции и методы укрепления стратегической стабильности не способны устранить данную опасность. Для этого нужны новые принципы стратегических отношений великих держав и механизмы обоюдного отказа от опасных стратегических новаций. Но их невозможно создать в условиях распада контроля над ядерным оружием и неограниченной гонки вооружений.

Спасло ли мир ядерное сдерживание?

Вторая оговорка в отношении упомянутой в начале статьи «валдайской формулы» заключается в том, что ядерный «фактор сдерживания» реализуется исключительно в рамках системы и процесса контроля над вооружениями и их нераспространения – и никак иначе. Сейчас, на кураже ниспровержения прежних истин, по этому поводу высказываются сомнения. Например, цитировавшийся выше Сергей Караганов пишет, что «…баланс полезности и вредности контроля над вооружениями подвести крайне трудно». Тем не менее это сделать легко – при всей сложности проблематики ядерных вооружений.

До начала практического контроля над вооружениями (ведя отсчет с Договора 1963 г. о частичном запрещении ядерных испытаний) мир неоднократно приближался к грани ядерной войны. Характерно, что упомянутый выше самый опасный эпизод – Карибский кризис – помимо конфликта СССР и США из-за Кубы, был главным образом вызван именно динамикой ядерного сдерживания. Отвечая на большой блеф советского лидера Никиты Хрущева о ракетном превосходстве после запуска спутника в 1957 г., Соединенные Штаты начали форсированное наращивание ракетно-ядерных вооружений. Администрация Джона Кеннеди, придя к власти в 1961 г., унаследовала от предшественников 12 старых межконтинентальных баллистических ракет (МБР) и две первые атомные подводные лодки с баллистическими ракетами (БРПЛ). Однако уже в 1967 г. американские стратегические ядерные силы (СЯС) увеличились по числу ракет в 40 раз (!). Поняв, куда идут процессы, Хрущев санкционировал переброску ракет средней дальности на Кубу, чтобы хоть замедлить быстро растущее отставание от США. Остальное хорошо известно.

Так ядерное сдерживание чуть не привело к ядерной войне. Можно до бесконечности спорить, спасло ли мир ядерное оружие или нет. И то и другое недоказуемо, поскольку, слава Богу, ядерной войны в те годы не случилось. Но в течение ста лет после битвы при Ватерлоо и до августа 1914-го большой войны в Европе тоже не произошло, хотя ядерного оружия не было, как и на протяжении полутора веков между Тридцатилетней войной и наполеоновским нашествием. А малых войн случалось множество, как и в годы холодной войны, причем через своих клиентов великие державы воевали и друг с другом.

После Договора 1963 г. в течение последующего полувека была создана обширная система ограничения и нераспространения ядерного оружия. Последний кризис холодной войны произошел осенью 1983 г., причем тоже из-за динамики ядерного сдерживания: развертывания новых ракет средней дальности СССР, а в ответ и аналогичных ракет США и провала переговоров по ограничению ядерных вооружений. Вывод очевиден: международные конфликты на фоне неограниченной гонки ядерных вооружений периодически подводят мир к грани ядерного Армагеддона. А в условиях процесса и режимов контроля над вооружениями – нет.

Отрицать прямую и обратную корреляцию мира и контроля над вооружениями можно, только если не желать признавать очевидного. Именно соглашения об ограничении и сокращении ядерного оружия стабилизировали военный баланс на пониженных уровнях и сыграли решающую роль в спасении мира от глобальной войны. Точно так же четко прослеживается взаимосвязь успехов и провалов диалога великих держав по ядерному разоружению и соответственно – прогресса или регресса режима нераспространения ядерного оружия.

Тем не менее, если исходить из того, что сдерживание, наряду с соглашениями великих держав, явилось одним из факторов спасения мира от ядерной войны в прошлом, то это отнюдь не значит, что так будет продолжаться в будущем. Отношения стабильного стратегического паритета сложились исключительно между СССР/Россией и США, хотя и здесь сейчас нарастают возмущающие факторы. Но нет оснований рассчитывать на тот же эффект в отношениях других ядерных государств, например, Индии и Пакистана. Тем более это относится к Северной Корее и возможным будущим обладателям ядерного оружия, если продолжится его распространение, что неизбежно в случае провала переговоров по дальнейшему сокращению ядерных арсеналов.

А через новые ядерные государства это оружие или оружейные материалы и экспертиза неизбежно рано или поздно попадут в руки террористов, что положит катастрофический конец роли ядерного оружия как «фактора обеспечения мира и безопасности». Ядерное сдерживание, согласно вечным законам гегелевской диалектики, убьет само себя. Это тем более так, поскольку в настоящее время разворачивается беспрецедентный кризис системы контроля над ядерным оружием.

Распад системы: есть ли повод для волнения?

Впервые за более чем полвека переговоров и соглашений по ядерному оружию (после Договора 1963 г.) мир оказался перед перспективой потери уже в ближайшее время договорно-правового контроля над самым разрушительным оружием в истории человечества.

Наиболее слабым звеном в системе контроля над ядерным оружием является Договор РСМД между СССР и США от 1987 года. Стороны уже несколько лет обвиняют друг друга в нарушении Договора, и после смены администрации в Вашингтоне в обозримом будущем он может быть денонсирован. В России к этому соглашению относятся скептически, что регулярно проявляется в высказываниях государственных руководителей. Еще более настораживает, что в новой «Концепции внешней политики» от 2016 г. он даже не упомянут в числе договоров, которым привержена Москва.

Обычно в вину Договору РСМД вменяется, что согласно его положениям было ликвидировано в два с лишним раза больше советских, чем американских ракет (соответственно 1836 и 859), и этой арифметикой до сих пор возмущаются многие российские эксперты в погонах и без. Но дело не просто в том, что советских ракет было развернуто намного больше и соответственно до «нуля» пришлось больше их сокращать. Еще важнее, что по высшей стратегической математике СССР все равно остался в выигрыше по качеству. Ведь для него был устранен, по сути, элемент стратегической ядерной угрозы, особенно ракеты «Першинг-2», способные с коротким подлетным временем (7 минут) наносить точные удары по подземным командным центрам высшего военно-политического руководства в Московском регионе. А непосредственно для американской территории Договор никак угрозу не уменьшил, поскольку советские ракеты средней дальности ее по определению не достигали.

Другой аргумент против Договора состоит в том, что ракеты средней дальности нужны России для ударов по базам ПРО США в Европе. Между тем все непредвзятые оценки показывают, что эти системы не способны перехватить российские МБР ни на разгонном участке, ни вдогонку. Кстати и президент Путин заявлял, что новые системы РФ могут преодолеть любую ПРО США.

Довод о том, что нужно отвечать на ядерные ракеты средней дальности третьих стран, не участвующих в Договоре, тоже неубедителен. Поскольку Великобритания и Франция не имеют ракет такого класса, из пяти остальных ядерных государств КНР и Индия – стратегические союзники России, Пакистан нацеливает ракеты только на Индию, Израиль – на исламских соседей, а КНДР – на американских дальневосточных союзников, а в перспективе – на США.

В любом случае Россия обладает большим количеством достратегических ядерных средств для сдерживания третьих стран, помимо стратегического потенциала для сдерживания Соединенных Штатов, часть которого может быть нацелена по любым другим азимутам. И уж если этой огромной мощи недостаточно для сдерживания третьих ядерных государств, то дополнительное развертывание наземных баллистических и крылатых ракет средней дальности делу не поможет. Придется рассчитывать на противоракетную оборону в составе модернизированной Московской ПРО А-235, новейших систем С-500 и последующих поколений подобных средств. А заодно пересмотреть позицию о необходимости отказа от систем ПРО или их жесткого ограничения.

Вопреки критике Договора при современном геополитическом положении России он намного важнее для ее безопасности, чем 30 лет назад. В случае его краха и в ответ на развертывание ныне запрещенных российских систем оружия возобновится размещение американских ракет средней дальности, причем не в Западной Европе, как раньше, а на передовых рубежах – в Польше, Балтии, Румынии, откуда они смогут простреливать российскую территорию за Урал. Это заставит Москву с огромными затратами повышать живучесть ядерных сил и их информационно-управляющей системы.

Кризис контроля над ядерным оружием проявляется и в том, что вот уже шесть лет не ведется переговоров России и США по следующему договору СНВ – самая затянувшаяся пауза за 47 лет таких переговоров. В 2021 г. истечет срок текущего Договора СНВ, и в контроле над стратегическими вооружениями возникнет вакуум. Времени для заключения нового договора, в свете глубины разногласий сторон по системам ПРО и высокоточным неядерным вооружениям, все меньше. При этом новая администрация Белого дома не проявляет заинтересованности в заключении нового договора СНВ до 2021 г. или в его продлении до 2026 года.

Именно с середины 2020-х гг. Соединенные Штаты приступят к широкой программе обновления своего стратегического ядерного арсенала (стоимостью до 900 млрд долл.), а также, вероятно, расширят программу ПРО, на что Россия будет вынуждена отвечать. Причем в отличие от периода холодной войны эта ракетно-ядерная гонка будет дополнена соперничеством по наступательным и оборонительным стратегическим вооружениям в неядерном оснащении, а также развитием космического оружия и средств кибервойны. Новейшие системы оружия особенно опасны тем, что размывают прежние технические и оперативные разграничения между ядерными и обычными, наступательными и оборонительными, региональными и глобальными вооружениями.

К тому же гонка вооружений станет многосторонней, вовлекая, помимо США и России, также КНР, страны НАТО, Индию и Пакистан, Северную и Южную Кореи, Японию и другие государства. Геополитическое положение России обуславливает ее особую уязвимость в такой обстановке.

Уже два десятилетия по вине Вашингтона в законную силу не вступает Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ). По их же вине недавно «заморожено» соглашение о ликвидации избыточного запаса плутония. Переговоры по запрещению производства разделяющихся материалов (оружейного урана и плутония) в военных целях (ДЗПРМ) много лет стоят в тупике на Конференции по разоружению в Женеве. По российской инициативе за последние три года прекратилось сотрудничество РФ и США по программам безопасной утилизации, физической сохранности и защите ядерных вооружений, материалов и объектов.

Конференция по рассмотрению Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) в 2015 г. закончилась провалом. Северная Корея, которая вышла из ДНЯО в 2003 г., продолжает испытания ядерного оружия и баллистических ракет. В апреле 2017 г. от нее дистанцировался даже главный покровитель – Китай. Настрой новой администрации и Конгресса против многостороннего соглашения об ограничении иранской ядерной программы от 2015 г. может нанести окончательный удар по ДНЯО. Дальнейшее распространение ядерного оружия будет происходить главным образом рядом с российскими границами (Иран, Турция, Египет, Саудовская Аравия, Южная Корея, Япония).

Если и когда это оружие попадет в руки террористов, Россия – с недавнего времени лидер в борьбе с международным терроризмом – может стать одним из первых объектов их мщения, тем более в свете уязвимости ее геополитического положения и проницаемости южных границ.

Рецепты летального исхода

Традиционный контроль над ядерным оружием зиждился на ярко выраженной биполярности миропорядка, примерном равновесии сил сторон и согласовании классов и типов оружия в качестве предмета переговоров. Ныне миропорядок стал многополярным, равновесие асимметричным, а новые системы оружия размывают прежние разграничения. Контроль над вооружениями и предотвращение ядерной войны необходимо своевременно адаптировать к меняющимся условиям. Но надстраивать здание нужно на твердом и испытанном фундаменте – таково элементарное правило любой реконструкции.

В упоминавшейся выше статье Сергей Караганов пишет о необходимости выработки «новых схем ограничения вооружений». В качестве таковых он предлагает «не традиционные переговоры по сокращению (ликвидации) ядерного оружия... Пора и в расчетах, и в переговорах, если их все-таки вести, отходить от бессмысленного принципа численного паритета… Вместо этого стоит начать диалог всех ядерных держав (в том числе, возможно, даже Израиля и Северной Кореи…) по укреплению международной стратегической стабильности. Сопредседателями диалога могут быть Россия, США и Китай. Цель – предотвращение глобальной войны, использования ядерного оружия. Он должен быть направлен именно на повышение стабильности, предсказуемости, донесения друг до друга опасений, предотвращения новых дестабилизирующих направлений гонки вооружений. Особенно основанных на новых принципах средств противоракетной обороны в динамическом взаимодействии с наступательными вооружениями. Естественно, диалог должен включать и обсуждение неядерных, но де-факто стратегических вооружений. А также средств кибервойны… Таким образом, – пишет этот авторитетный специалист, – цель диалога – не собственно сокращение арсеналов, а предотвращение войны через обмен информацией, разъяснение позиций, в том числе причин развертывания тех или иных систем, доктринальных установок, укрепление доверия или по крайней мере уменьшения подозрений».

Прежде всего по поводу приведенного подхода следует отметить, что у Москвы и Вашингтона уже есть совместная концепция стратегической стабильности, предметно согласованная в первый и, к сожалению, последний раз в 1990 году. Ее суть (состояние стратегических отношений, устраняющее стимулы для первого удара) вполне актуальна. Что касается конкретных способов укрепления стабильности (взаимоприемлемое соотношение наступательных и оборонительных средств, снижение концентрации боезарядов на носителях и акцент на высокоживучие системы оружия), они, безусловно, требуют обсуждения и дополнения. Нужно учесть появление новейших наступательных и оборонительных вооружений, затронутые выше опасные концепции их применения, киберугрозы, распространение ядерного и ракетного оружия. Но расширение круга участников таких переговоров преждевременно. В обозримом будущем было бы величайшим успехом достичь взаимопонимания хотя бы в двустороннем формате, а уже затем думать о его расширении.

Кроме того, отвлеченное обсуждение стратегической стабильности сродни популярным в Средние века схоластическим диспутам. Это не приведет к конкретному результату, вроде упомянутого Карагановым «предотвращения новых дестабилизирующих направлений гонки вооружений». Едва ли можно рассчитывать, что оппоненты просто силой аргументов убедят друг друга отказаться от вызывающих беспокойство программ – без достижения взаимных компромиссов в виде ограничения и сокращения конкретных вооружений. А раз так, то и «численному паритету» нет альтернативы: ни одна из сторон не согласится юридически закрепить свое отставание.

Это суждение подтверждает практический опыт. Ведущиеся в течение последних лет американо-китайские консультации по стратегической стабильности при неравенстве потенциалов не породили ничего (кроме совместного словаря военных терминов). Та же участь постигла переговоры «большой ядерной пятерки», начавшиеся с 2009 г.: ничего конкретного, кроме общих благих пожеланий, согласовать не удалось. Наконец, есть опыт диалога России и Соединенных Штатов, который шел до 2012 г. по системам ПРО в контексте стратегической стабильности. Интеллектуальное взаимодействие потерпело фиаско, поскольку США не соглашались ни на какие ограничения ПРО, а Россия их и не предлагала, требуя «гарантий ненаправленности».

Если бы удалось организовать предлагаемый Сергеем Карагановым форум «девятки» по стратегической стабильности, он в лучшем случае вылился бы в бесплодный дискуссионный клуб, а в худшем – в площадку для взаимной ругани (тем более с участием таких своеобразных стран, как Израиль и КНДР).

Единственное содержательное определение стабильности от 1990 г. потому и состоялось, что согласовывалось в рамках переговоров о Договоре СНВ-1 и нашло воплощение в его статьях и обширнейшей интрузивной системе верификации и мер доверия. Поэтому паритет, количественные уровни, подуровни и качественные ограничения являются самым оптимальным и доказавшим свою практичность фундаментом соглашений по укреплению стабильности. В достигнутых с начала 1970-х гг. девяти стратегических договорах сокращение и ограничение вооружений, меры доверия и предсказуемости – отнюдь не самоцель, а способ практического (в отличие от теоретического) приближения к главной цели – предотвращению ядерной войны.

Разрушить существующую систему контроля над вооружениями проще простого, для этого даже не надо ничего делать – без постоянных усилий по ее укреплению она сама разрушается под давлением политических конфликтов и военно-технического развития. А вот создать на ее обломках нечто новое невозможно, тем более если предлагается привлечь скопом все ядерные государства и говорить одновременно обо всех насущных проблемах.

Об интересах России

После смены власти в Вашингтоне сохранение и совершенствование режимов контроля над ядерным оружием впредь могла бы обеспечить только Россия. Конечно, в том случае, если бы она этого захотела. Однако ни на США, ни на КНР или НАТО/Евросоюз рассчитывать не приходится. Помимо ответственности России как великой державы и ядерной сверхдержавы за эту кардинальную область международной безопасности, побудительным мотивом могут быть и другие соображения. При трезвом анализе ситуации, избавленном от политических обид и «ядерного романтизма», Москва должна быть больше всех заинтересована в этом с точки зрения национальной безопасности.

Во-первых, потому что гонку ядерных вооружений теперь намерены возглавить Соединенные Штаты, так зачем предоставлять им свободу рук? В интересах России понизить стратегические «потолки», загнать под них гиперзвуковые средства, вернуться к вопросу согласования параметров и мер доверия применительно к системам ПРО. Тем более что РФ интенсивно строит такую систему в рамках большой программы Воздушно-космической обороны (ВКО).

Другой мотив в том, что, как отмечалось выше, Россия находится в куда более уязвимом геостратегическом положении, чем США и страны НАТО, не имеет союзных ядерных держав и вообще не богата верными военно-политическими союзниками. Соответственно, продуманные и энергичные меры контроля над вооружениями способны устранить многие опасности, которые нельзя снять на путях гонки вооружений.

И, наконец, последнее: новое военное соперничество потребует колоссальных затрат, тогда как российская экономика сегодня явно не на подъеме (в этом году грядет серьезное сокращение российского военного бюджета). Ограничение стратегических сил и другие меры позволят сэкономить изрядные средства и обратить их на другие нужды страны.

Тот факт, что от Вашингтона впредь не следует ждать новых предложений или готовности с энтузиазмом принять российские инициативы, должен рассматриваться как дополнительный аргумент в пользу активизации политики РФ на данном треке. Если со стороны России поступят серьезные предложения (но не такие, как в случае с утилизацией плутония), от них не получится просто так отмахнуться. Более того, с учетом трудностей в отношениях двух ядерных сверхдержав на других направлениях (Украина, Сирия, Иран, Северная Корея), указанная сфера способна быстро стать триггером возобновления их взаимодействия, о котором много говорил Дональд Трамп в ходе избирательной кампании. К тому же он сможет поставить себе в заслугу достижение успеха там, где прежнего президента постигла неудача. (В истории были прецеденты: Никсон и Джонсон, Рейган и Картер.)

Возобновление активных усилий Москвы в данной сфере, безусловно, вызовет поддержку всех стран «Старой Европы», Китая, Японии, мира нейтральных и неприсоединившихся стран, широких общественных движений (вроде кампании за запрещение ядерного оружия, ведущейся в ООН), а также среди либеральных кругов США, в основном настроенных ныне против России. В известном смысле наша дипломатия в сфере контроля над ядерным оружием может стать важнейшим направлением использования «мягкой силы» в российской политике расширения своего глобального влияния.

Первоочередной задачей является спасение Договора РСМД. Вместо бесплодного обмена обвинениями сторонам следует совместно выработать дополнительные меры проверки, чтобы устранить взаимные подозрения. Разумеется, это возможно, только если Россия сама для себя признает ключевое значение Договора в обеспечении собственной безопасности и отбросит недальновидные взгляды на это соглашение.

Затем – заключение следующего договора СНВ на период после 2021 г. и на этой основе – согласование мер в области систем ПРО и новых стратегических вооружений в обычном оснащении. Далее – шаги к закреплению практического эффекта, а затем и вступлению в законную силу ДВЗЯИ. Потом – прогресс по линии ДЗПРМ и утилизации плутония, возобновление сотрудничества России и других стран по физической защите ядерных объектов и сохранности ядерных материалов. Параллельно – укрепление ДНЯО и режима контроля над ракетными технологиями. После этого – ограничение достратегического ядерного оружия и в этом контексте поэтапное и избирательное придание процессу сокращения ядерного оружия многостороннего характера.

* * *

Как показал исторический опыт нашей страны в других общественных сферах, в реальной жизни (в отличие от идеальной) не удастся до основания снести старое, а затем на чистом месте воздвигнуть нечто новое и прекрасное. На деле, если откажемся от наработанных за предшествующие полвека норм и инструментов контроля над ядерным оружием, то в итоге останемся «у разбитого корыта». Вместо этого необходимо срочно спасать эту сложную и бесценную конструкцию и, опираясь на такой фундамент, продуманно совершенствовать систему, приспосабливая к новым вызовам и угрозам российской и международной безопасности. Как сказал великий русский историк академик Василий Ключевский, «где нет тропы, надо часто оглядываться назад, чтобы прямо идти вперед».

США. Россия > Армия, полиция. Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 4 июля 2017 > № 2258189 Алексей Арбатов

В Иран прибудет крупная торгово-промышленная делегация из Турции

Министр экономики Турции, возглавляющий деловую делегацию из 100 человек, состоящую из бизнесменов, торговцев и промышленников, 8 июля 2017 года прибудет в Иран с однодневным визитом, рассказал генеральный секретарь Иранско-Турецкого коммерческого совета.

Выступая в понедельник, Джалал Эбрахими объявил, что две страны проведут новые переговоры о создании новых льготных тарифов в отношении 400 товаров, сообщает ILNA.

В ходе визита, министр экономики Турции Нихат Зейбекчи встретится с министром промышленности Ирана Мохаммадом Резой Нематзаде и другими официальными лицами, чтобы обсудить вопрос о создании новых тарифов.

Американские нефтяники боятся антироссийских санкций.

Нефтяные гиганты США испугались ужесточения антироссийских санкций, об этом пишет The Wall Street Journal. Многие проекты окажутся под угрозой.

В частности, Exxon Mobil, Chevron и ряд других энергетических компаний выражают серьезную озабоченность, так как новые ограничения могут привести к остановке нефтегазовых проектов с участием российских партнеров по всему миру.

Издание также сообщает, что угроза введения новых санкций беспокоит и представителей других отраслей, в частности General Electric.

Напомню, Сенат США 15 июня одобрил законопроект, предусматривающий новые санкции против России и Ирана. Документ предусматривает сокращение максимального срока финансирования российских банков, находящихся под санкциями, до 14 дней, а компаний нефтегазового сектора — до 30 дней.

Кроме того, санкции могут быть наложены на компании, собирающиеся вложить более $1 млн или $5 млн за год в строительство экспортных трубопроводов России.

Однако пока документ не прошел рассмотрение палаты представителей и соответственно не отправлен на подпись президенту США.

Негативная позиция таких крупных компаний может серьезно затруднить принятие данного закона, считают эксперты.

"Это имеет далекоидущие последствия для ряда компаний и отраслей. Это может нанести ущерб интересам США и быть выгодно России", - приводит издание слова исполнительного директора Американского института нефти Джека Джерарда.

Совсем скоро - на саммите G20 - ожидается встреча Владимира Путина и Дональда Трампа. Саммит пройдет 7-8 июля в Гамбурге. Эта встреча станет первой для двух лидеров и, возможно, внесет ясность в дальнейшие отношения двух стран.

Подробности предполагаемой встречи Владимира Путина и Дональда Трампа на полях саммита G20 будут озвучены позднее, так как программа пребывания российского президента в Гамбурге пока не сформирована, об этом в ходе традиционного брифинга заявил пресс-секретарь президента Дмитрий Песков.

Напомним также, что США тем не менее расширили список лиц и компаний, попадающих под санкции. Наша страна в свою очередь обещала придерживаться принципов взаимности. Такое заявление сделал пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков.

Дмитрий Песков

"Как показывают санкции всех предыдущих нескольких лет, главный принцип реакции на санкционные действия - это принцип взаимности. Это вполне объяснимо и понятно. На экспертном уровне, естественно, различные варианты (ответных мер - прим. ред.) формулируются и предлагаются".

В России с сожалением восприняли очередные санкции, введенные США против ряда российских компаний и физических лиц. Кремль увидел за этим шагом нежелание идти на конструктивный диалог и искать решение украинской проблемы. "Санкции восприняли с сожалением. С сожалением того, что пока продолжается ставка на санкционную риторику, далекую от конструктивизма, а главное - далекую от реальной демонстрации политической воли на урегулирование той проблемы, которую мы имеем вокруг Украины", - подчеркнул Песков.

Корвет подвиг Эрдогана на авианосец.

В Турции состоялась церемония спуска на воду четвертого (последнего) корвета TCG Kinaliada (F-514) класса MILGEM (Ada), сообщает "Военный Паритет" со ссылкой на navyrecognition.com (4 июля).

Церемонию почтил своим присутствием президент страны Тайип Реджеп Эрдоган, который заявил, что Турция непрерывно будет увеличивать количество военных проектов, которые играют важную роль в обеспечении национальной безопасности, в том числе на море. Он также заявил, что страна намерена построить авианосец.

Корвет назван в честь острова Киналиада (архипелаг Принсских островов в Мраморном море). Длина корабля 99,5 м, ширина 14,4 м, водоизмещение 2400 т, мощность силовой установки 32 МВт, максимальная скорость более 29 узлов.

Президенты Афганистана и Туркменистана обсудили вопросы развития сотрудничества

Накануне президент Афганистана Мохаммад Ашраф Гани совершил официальный визит в Ашхабад, где провёл переговоры со своим туркменским коллегой Гурбангулы Бердымухамедовым.

В ходе двусторонней встречи главы государств обсудили перспективы развития двустороннего сотрудничества, а также обменялись мнениями по вопросам регионального и международного уровня.

Стороны отметили значимость отношений, взаимной солидарности и уважения между двумя странами, выразив намерение поспособствовать дальнейшему укреплению афгано-туркменских связей.

Президенты сошлись во мнении о том, что восстановление мира и стабильности в Афганистане поспособствует региональному экономическому росту, при этом туркменская сторона заверила Кабул в своей поддержке, передаёт информагентство «Пажвок».

На переговорах были рассмотрены конкретные направления экономического сотрудничества между двумя странами, в частности, нефтегазовая, химическая и лёгкая промышленность, сельское хозяйство, торговля и транспорт.

Также президенты обсудили проекты регионального уровня, в которых задействованы их страны, в частности, строительство транснационального газопровода ТАПИ (Туркменистан – Афганистан – Пакистан – Индия), расширение региональной сети поставок электроэнергии и перспективу участия в транспортных торгово-транзитных проектах совместно с Таджикистаном, Азербайджаном, Грузией и Турцией.

По итогам переговоров правительства двух стран подписали 7 соглашений о двустороннем сотрудничестве, в том числе поставке туркменской электроэнергии в афганские провинции Бадгис и Джаузджан, расширении взаимодействия в транспортной сфере, как по автомобильным, так и железнодорожным маршрутам, взаимодействии по направлениям дипломатии, науки и образования, а также лёгкой промышленности.

В заключение Ашраф Гани пригласил туркменского коллегу посетить Афганистан. Гурбангулы Бердымухамедов принял приглашение, отметив, что дата ответного визита будет впоследствии согласована по дипломатическим каналам.

Китай и Центральная Азия: растущая дружба под боком России

Экономический и политический подъем Китая последних двух десятилетий стал ключевым фактором мировой политики. Несмотря на то что за последние годы китайская экономика несколько охладилась, тенденция к дальнейшему подъему Пекина сохраняется. Между тем фактор поднимающегося Китая исключительно важен для соседствующей с ним Центральной Азии. Не секрет, что влияние Пекина в этом регионе сегодня растет. Желание Китая идти на активное экономическое взаимодействие, готовность вкладывать внушительные суммы денег в реализацию нужных странам Центральной Азии проектов постепенно растапливают политическую настороженность и подталкивают элиты стран региона ко все более тесному взаимодействию с большим соседом.

Недавним примером масштабной активности Пекина в Центральной Азии стало расширение и без того интенсивного экономического сотрудничества между Китаем и Казахстаном. Так, во время проведения саммита ШОС в Астане 8–9 июня стороны подписали 22 коммерческих соглашения на общую сумму в 7 млрд долл. Согласно договоренностям, китайская сторона инвестирует в развитие агрохимического кластера в Казахстане и реализует ряд проектов на территории свободной экономической зоны в Атырауской области. Кроме того, китайская корпорация Hydrochina Corporation подписала с казахстанским холдингом «Самрук-Энерго» меморандум о строительстве ветроэлектростанции в Алматинской области и сети малых ГЭС.

Немногим ранее — в середине мая — Пекин подписал внушительный пакет экономических соглашений с Узбекистаном на общую сумму в 20 млрд долл. Договоренности были достигнуты в ходе первого визита президента Узбекистана Шавката Мирзиёева в Китай в качестве главы государства. Они подразумевают существенное углубление взаимодействия двух стран в газохимии и гидроэнергетике, включая строительство завода по производству синтетического жидкого топлива и среднесрочный контракт на поставку природного газа в КНР. Таким образом, Ташкент, так же как и его соседи по региону, перешагнул определенный рубеж в сотрудничестве с Пекином, перейдя к более активной реализации совместных с Китаем проектов по развитию инфраструктуры и промышленности.

Стратегически важный регион

Обретение центральноазиатскими странами независимости в 1991 г. означало для Китая кардинальное изменение собственного геополитического окружения — вместо советского монолита на карте появилось пестрое многообразие небольших суверенных стран, внутренний и внешний курс которых был не определен, а перспективы развития — тогда еще неясны. Китайское руководство стало рассматривать регион Центральной Азии в качестве своеобразного «стратегического тыла» для КНР, в то время как «фронт» внешней политики Китая обращен к морю. В том же десятилетии в Пекине осознали значимость Центральной Азии как источника ресурсов для китайской экономики. Страны региона — Казахстан, Туркменистан, а также Узбекистан — богаты залежами углеводородов. Однако Пекин в Центральной Азии интересовали и другие ресурсы, например, уран и продукция цветной металлургии.

Ключевое значение Центральной Азии как стратегического тыла, «ресурсного пояса» и рынка сбыта для экономики КНР сохранилось и до настоящего времени. Вместе с тем за полтора-два десятилетия произошли определенные сдвиги. Так, китайская экономика с конца 1990-х гг. выросла на сегодня в десять раз. Если в 1999 г. ВВП Китая составлял 1,09 трлн долл., то в 2015 г. он достиг внушительного показателя в 11,06 трлн долл. Столь масштабный прирост экономической мощи не мог не иметь последствий для Центральноазиатского региона, находящегося под боком у КНР. Рост усилил потребности Китая в ресурсной базе центральноазиатских государств, потребности в сбыте собственных товаров, расширил возможности экономического проникновения Пекина и создал предпосылки для усиления политического влияния.

В последние годы государства Центральной Азии в полной мере испытали на себе изменение стратегии экономической политики китайского руководства, выразившееся во взрывном росте инвестиций за рубежом. С 2011 г. Китай сталкивается с замедлением экономического роста. Среди причин, вызывающих торможение, — относительное исчерпание возможностей для экстенсивного развития внутри страны и связанный с этим переизбыток производственных мощностей, удорожание местной рабочей силы, рост долгового бремени и другие. Как следствие, власти КНР сделали ставку на инвестиционную активность за рубежом и использование производственных мощностей за пределами страны. Олицетворением новой экономической стратегии Пекина стала инициатива «Один пояс — один путь», которая напрямую затронула страны Центральной Азии крупными инфраструктурными проектами и многомиллиардными контрактами. Именно в Астане осенью 2013 г. председатель КНР Си Цзиньпин анонсировал инициативу «Экономического пояса Шелкового пути» (ЭПШП). В последние годы экономические сотрудничество Китая и стран Центральной Азии активно развивалось по восходящей и без конкретной привязки к инициативе ЭПШП — на двусторонней договорной основе. Однако это происходило в русле все того же подхода, подразумевающего массированный экспорт инвестиций, использование китайских производственных мощностей и рабочей силы за рубежом.

Новым фактором политики Пекина в отношении Центральной Азии стало прочное закрепление в повестке внутренней политики КНР необходимости развивать западные регионы страны, поскольку в региональной динамике Китая по сей день наблюдаются значительные диспропорции. Западные регионы Китая более других связаны с Центральной Азией. Так, почти треть всей торговли Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая сегодня приходится на Казахстан. В программных документах Пекина по развитию западных регионов Центральной Азии отводится важное место. «Необходимо использовать уникальные географические преимущества Синьцзяна как окна на Запад, углубить обмен и сотрудничество со странами Центральной Азии, Южной Азии и Западной Азии на основе «Экономического пояса Шелкового пути» создать транспортный узел, центр бизнес-логистики и центр культуры, науки и образования, а также ключевой район «Экономического пояса Шелкового пути», — говорится в документе «Прекрасные перспективы и практические действия по совместному созданию “Экономического пояса Шелкового пути” и “Морского Шелкового пути XXI века”», изданном внешнеполитическим ведомством Китая с санкции Госсовета страны.

Более актуальным для Китая также стало сотрудничество с государствами Центральной Азии в сдерживании экстремизма и поддержании региональной стабильности. Активизация в последние годы исламистов в Казахстане и Киргизии, распространение радикальных идей вызывают серьезную обеспокоенность Пекина. Так, в августе 2016 г. террорист-смертник на автомобиле атаковал посольство КНР в Бишкеке. Никто из китайских дипломатов тогда не пострадал, однако тревога осталась. Власти Китая не заинтересованы в активизации исламистов и на собственной территории — в проблемном Синьцзян-Уйгурском автономном районе. Здесь Пекин долгие годы ведет борьбу с террористическим подпольем. Вопросы борьбы с терроризмом и поддержания региональной стабильности Китай и центральноазиатские государства сегодня решают, как в двустороннем формате, так и по линии сотрудничества в рамках ШОС.

Ключевые черты и механизмы взаимодействия

Экономическое присутствие Китая в странах Центральной Азии принимает все более системный и комплексный характер. Если в 1990-е и 2000-е гг. китайские вложения шли в подавляющем большинстве в топливно-энергетический сектор, то во втором десятилетии XXI в. сотрудничество более широко распространилось и на другие отрасли экономики: инфраструктуру, строительство, сборочные производства и, что немаловажно, на сельское хозяйство.

За последние несколько лет Китай стал главным импортером в трех странах Центральной Азии из пяти: Киргизии, Таджикистане и Узбекистане. Так, в 2015 г. 56% всего импорта в Киргизию поступили из КНР. Немногим отличается ситуация в Таджикистане, импорт в который из Китая составил 41%. КНР также лидирует по импорту в Узбекистан — около 20%. Лишь в Казахстане и Туркменистане Пекин уступает пальму первенства другим странам — России и Турции соответственно. В структуре импорта центральноазиатских стран из Китая присутствует широкий спектр продукции, включая машины и оборудование, продукты питания, товары повседневного спроса и многое другое.

Что касается экспорта, то Китай стал главным пунктом назначения для продукции Туркменистана и Казахстана. Так, доля КНР в экспорте Туркменистана сегодня составляет рекордные 68%. При этом, экспорт Ашхабада в Китай практически монопольно состоит из углеводородов. Что касается Казахстана, то доля его экспорта в Китай равняется 15%. Здесь опять же преобладают нефть и газ, но в целом казахстанский экспорт более диверсифицирован, чем туркменский. Китай — второй по значимости партнер по экспорту для Узбекистана. А вот Таджикистану и Киргизии, не обладающих серьезными запасами востребованных в КНР ресурсов, сложно предложить что-либо Пекину: экспорт собственной продукции в Китай не играет для них существенной роли, и их сальдо внешней торговли с КНР резко отрицательное.

Большую роль в обеспечении китайского экономического проникновения в Центральную Азию играют так называемые связанные кредиты. Они подразумевают финансирование проектов под сравнительно низкие проценты, однако условием таких кредитов является использование китайских материалов, техники либо рабочей силы при осуществлении работ. Также практикуется передача долей в бизнесе, применение соглашений о разделе продукции. Применение этих практик позволяет максимально задействовать китайские производственные ресурсы, а передача долей в бизнесе ведет к постепенному расширению экономического присутствия в тех или иных отраслях экономик стран Центральной Азии.

Особенностью экономического взаимодействия центральноазиатских стран с Китаем в последнее время стало согласование внутренних программ экономического развития этих государств с интересами и стратегией Пекина. Это делается для максимально полного использования возможностей по привлечению китайских финансовых ресурсов. Так, в Казахстане с 2015 г. реализуется государственная программа инфраструктурного развития «Нурлы Жол», подразумевающая масштабные вложения в строительный сектор и обновление транспортной инфраструктуры страны. Реализация программы «Нурлы Жол» осуществляется в тесном переплетении с китайскими инициативами по созданию в Центральной Азии транспортно-логистической инфраструктуры «Экономического пояса Шелкового пути» и частично на китайские деньги. Последний раз ход «сопряжения» «Нурлы Жол» с ЭПШП казахстанский президент Нурсултан Назарбаев и лидер КНР Си Цзиньпин обсудили 8-9 июня на саммите ШОС в Астане. Схожим образом действуют и власти другого центральноазиатского государства — Таджикистана, которые стремятся скоординировать с Пекином шаги по реализации Национальной стратегии развития республики на период до 2030 г. В текущем месяце Душанбе посетила делегация Госбанка КНР, которая изучила вопросы взаимодействия в ряде отраслей — телекоммуникационной, горнодобывающей, сельскохозяйственной и гидроэнергетической.

Китайское присутствие и евразийская интеграция

В настоящее время политическое и экономическое присутствие России и Китая в Центральноазиатском регионе выражено наиболее сильно. Москва сохраняет тесные гуманитарные связи и обладает серьезным военным присутствием в регионе. Свидетельство тому — базы России в Таджикистане и Киргизии, а также членство Астаны, Бишкека и Душанбе в ОДКБ. Однако в долгосрочной перспективе Россия — «уходящая держава». Что касается Китая, его экономическое и политическое влияние в регионе растет. Остальные международные игроки, включая США и Евросоюз, влияют на центральноазиатские дела гораздо слабее. Приход к власти в Вашингтоне Дональда Трампа пока не способствует усилению американского присутствия в регионе. В планах Вашингтона — избирательный подход. Он подразумевает прекращение финансовой помощи Казахстану и Туркменистану, сокращение ее объемов вдвое для Таджикистана и Киргизии и некоторое увеличение объема финансовой поддержки Узбекистана. Вероятно, что часть проектов, от финансирования которых откажется Вашингтон, в конечном итоге «уйдет» к Китаю.

Усиление позиций КНР в Центральноазиатском регионе напрямую затрагивает перспективы евразийской интеграции, поскольку продвигаемые и Москвой, и Пекином интеграционные начинания — ЕАЭС и ЭПШП — направлены на экономико-политическое структурирование сопредельного регионального пространства вокруг собственного ядра. Существует как минимум два подхода к оценке взаимодействия евразийского интеграционного проекта с китайскими экономическими инициативами в регионе. Согласно первой точке зрения, Центральная Азия становится территорией, где сосуществуют различные интеграционные проекты, эффективно дополняющие друг друга. Растет и субъектность самих государств Центральной Азии, более не являющихся объектами колонизации. Сегодня эти страны активно формируют собственную повестку и в той или иной степени тяготеют к многовекторной политике. Вторая точка зрения подразумевает наличие конкуренции между интеграционными проектами Москвы и Пекина, игру с нулевой суммой. Учреждение ЕАЭС отчасти является попыткой ограничить экспансию товаров из Китая, создать для постсоветских стран возможность перезапуска собственных программ индустриализации. Неслучайно, что в евразийском интеграционном объединении осторожно и даже прохладно относятся к идее создания полноценной зоны свободной торговли между ЕАЭС и Китаем, за что выступают в Пекине. Есть и другой момент. Москва ратует за выработку единой позиции стран ЕАЭС к экономическому взаимодействию с Китаем, призывая выступать «единым фронтом». Пекин этот «единый фронт» сегодня довольно успешно расшатывает, делая ставку на двустороннее сотрудничество с государствами Центральной Азии.

Сильная сторона китайской экономической политики в Центральной Азии, помимо гибкости взаимодействия на двусторонней основе и наличия серьезного финансового ресурса, — способность Пекина предложить широкий круг направлений для сотрудничества. Относительная слабость промышленности и выраженный ресурсный характер экономик большинства стран Центральной Азии делают более «органичным» экономическое сотрудничество с Китаем, производящим широкий спектр разнообразной продукции и одновременно являющимся крупным потребителем ресурсов. Возможности же ЕАЭС в регионе ослабляет ряд присущих данному интеграционному объединению черт. В отличие от инициативы ЭПШП, которая практически не институционализирована, ЕАЭС является международной организацией. Союзу присуща достаточно высокая степень бюрократизации. В его рамках присутствует необходимость согласования позиций участников, что сказывается на скорости и качестве принятия решений. Конкурентоспособность ЕАЭС ограничивают низкая степень диверсификации экономик стран-участниц и невысокая доля внутрирегионального экспорта. В ЕАЭС она составляет только 9%. Финансовые возможности объединения также скромнее китайских. Уставный капитал созданного Пекином Азиатского банка инфраструктурных инвестиций (АБИИ), согласно учредительным документам, составил 100 млрд долл. Уставный капитал Евразийского банка развития — главного финансового института ЕАЭС — составляет 7 млрд долл. Экономические неурядицы последних лет и санкционное давление на Москву поспособствовали повышению уровня конфликтности внутри объединения.

Тем не менее есть и факторы, сдерживающие рост экономического и политического влияния Китая в Центральной Азии. Несмотря на выгоды и преимущества сотрудничества с Пекином, государства Центральноазиатского региона не заинтересованы в формировании политической и экономической зависимости от Китая. Сдерживающий фактор — объективные потребности в развитии собственной производящей экономики. Вероятно, что страны региона будут и впредь стремиться сбалансировать растущее влияние Пекина различными формами политического, экономического и военного сотрудничества с другими центрами силы. Наиболее благоприятным сценарием для государств Центральной Азии является ситуация, при которой в регионе конструктивно взаимодействуют и одновременно уравновешивают друг друга несколько крупных игроков.

Не стоит сбрасывать со счетов и определенный уровень синофобии, который сегодня присутствует в центральноазиатских странах. По мере роста влияния Пекина в регионе, возрастают и опасения в обществах стран Центральной Азии по поводу возможного усиления китайской экспансии. Примером этого стали прокатившиеся по городам Казахстана весной 2016 г. протесты против поправок в Земельный кодекс, имевшие антикитайский подтекст. Изменения предусматривали увеличение сроков аренды земли иностранцами.

Однако Пекин, помимо активного формирования лояльности политических элит центральноазиатских стран, проводит в последние годы масштабную политику привлечения на обучение в китайские вузы иностранной молодежи. Число студентов из стран Центральной Азии, обучающихся в вузах КНР, растет с каждым годом. Так, например, в 2016 г. в Китае обучались уже 13 тыс. студентов из Казахстана. Эти цифры пока еще вдвое меньше числа казахстанцев, обучающихся в России, однако весьма существенны. Схожая ситуация наблюдается и в других странах региона. Власти Китая в настоящее время рассматривают возможность превращения Синьцзяна в ориентированную на Центральную Азию образовательную зону. В случае успехов Пекина на гуманитарном направлении Китай по мере смены поколений сможет оказывать на жизнь государств Центральной Азии не только серьезное экономическое влияние, но и нарастит здесь свою «мягкую силу». Это, в свою очередь, будет способствовать дальнейшему укреплению позиций Пекина в регионе.

Александр Воробьев

Научный сотрудник Института востоковедения РАН

Трамп планирует упростить поставки американского СПГ в Европу.

Американский лидер объявит об этом на саммите «Три моря» в Варшаве.

США планируют сделать максимально простыми для американских компаний поставки сжиженного природного газа (СПГ) в Центральную и Восточную Европу и станут использовать быстрорастущий энергетический экспорт в качестве «политического инструмента», чтобы снизить зависимость некоторых стран от России. Об этом сообщает Reuters со ссылкой на заявление Белого дома.

Саммит «Три моря», где Трамп сделает заявление, пройдет в Варшаве в этот четверг, 6 июля, в преддверии встречи G20 в Германии.

Группа «Трех морей» включает 12 европейских стран, которые расположены между Адриатическим, Балтийским и Черным морями. Среди них — Польша, Австрия, Венгрия, Латвия и Эстония. Основной повесткой запланированного саммита станет создание «энергетической альтернативы» российским проектам в Европе, развитие энергетической инфраструктуры, терминалов СПГ и газопроводов.

По словам бывшего главнокомандующего объединенными силами НАТО в Европе Джеймса Джонса, увеличение экспорта американского газа снизит возможности России в регионе.

Как ранее поясняла исполняющая обязанности спецпосланника и координатора по вопросам энергетических ресурсов Госдепартамента США Мэри Уорлик, энергетическая безопасность в Европе является основным приоритетом, поскольку многие страны ЕС сильно зависят от одного поставщика — России. Она добавила, что 45% газа в 2015 году Европа импортировала из России, а у 13 европейских стран в том же году поставки российского газа составили 75% от общего объема.

США уже поставляют СПГ в Испанию, Португалию и Италию. В июне Вашингтон также начал поставки в Польшу, которые осуществила компания Cheniere Energy. По информации The Washington Post, США планировали стать полноценным экспортером газа в Европу уже в 2017 году, чтобы «бросить вызов доминирующему положению России».

Россия рассчитывает на принятие в среду по итогам переговоров в Астане документа о координационном центре по безопасности в зонах деэскалации, сказал журналистам во вторник глава российской делегации на переговорах в Астане Александр Лаврентьев по итогам первого дня консультаций.

Лаврентьев рассказал, когда заработает система контроля в зонах деэскалации

"Важным сопутствующим моментом является желание и стремление всех стран-гарантов (Россия, Турция, Иран) создать совместный координационный центр по соблюдению безопасности в зонах деэскалации. Думаю, этот документ мы тоже сможем принять", — сказал Лаврентьев.

Настрой у участников переговоров по сирийскому урегулированию в Астане позитивный, несмотря на трудности по зонам деэскалации, в частности, определению линий зон деэскалации, сообщил во вторник глава делегации РФ на переговорах в Астане Александр Лаврентьев.

В Астане проходит пятый раунд переговоров по Сирии, на котором обсуждают параметры будущих зон деэскалации.

"Встречались сегодня как с сирийской делегацией, так и с делегацией турецкой, иранской, с представителями США, с Иорданией, которая присутствует здесь в качестве наблюдателей. В целом хотелось бы отметить действительно позитивный настрой на работу и стремление выйти на какие-то компромиссные решения", — сказал он журналистам.

Президент Турции Тайип Эрдоган принял лидера запрещенной в России организации "Меджлис крымско-татарского народа" украинского депутата Мустафу Джемилева, сообщается на сайте президента во вторник.

Встреча прошла в президентском дворце в Анкаре за закрытыми дверями и продолжалась 45 минут.

"Меджлис крымско-татарского народа"*, который отождествлял себя с представительным полномочным органом крымско-татарского народа, был признан в России экстремистской организацией и запрещен в 2006 году.

*Организация запрещена в России.

Принятие основного решения о создании зон деэскалации в Сирии зависит от решения вопросов по Идлибу и южной зоне деэскалации, заявил глава делегации РФ на переговорах в Астане Александр Лаврентьев.

"От решения этих вопросов, конечно, зависит и принятие основного решения — решения о создании зон деэскалации де-факто и запуск непосредственно процесса выхода на устойчивый режим прекращения боевых действий. Все мы к этому стремимся и будем работать еще сегодня ночью, и завтра весь день для того, чтобы попытаться запустить этот процесс", — заявил он.

Вопрос о границах зон деэскалации и контроле за ними обсуждается на пятом раунде переговоров по Сирии в Астане, который начался во вторник и продлится два дня. Во встрече принимают участие страны-гаранты — РФ, Турция и Иран, а также делегация ООН и наблюдатели — США и Иордания.

Две рабочие группы создаются на переговорах по кипрскому урегулированию – по режиму безопасности и по выводу войск, сообщил министр иностранных дел Греции Никос Котзиас журналистам перед началом вечернего заседания международной конференции по Кипру в Кран-Монтане.

"Мы создаем две рабочие группы. Одну мы согласовали и она начала (работу). По второй, я надеюсь, мы договоримся завтра утром", — сказал Котзиас.

"Одна из рабочих групп будет по новому режиму безопасности острова, и мы настаиваем на переговорах, что безопасность не является лишь военной, это понятие 17-го или 18-го века, а не 21-го", — заявил министр.

По его словам, создание второй группы будет обсуждаться с участием военных экспертов.

"Мы надеемся создать завтра вторую группу по выводу войск, и завтра утром приедут и наши военные, специалисты по этим вопросам", — сообщил Котзиас.

На вопрос, соглашается ли с этим министр иностранных де Турции Мевлют Чавушоглу, греческий министр ответил: "Я не знаю, согласится ли, но он будет участвовать".

Греция требует отмены системы гарантий и вывода оккупационных турецких войск, однако Анкара категорически отказывается. В связи с этим Котзиас ранее заявил, что нельзя считать представленные на конференции турецкие предложения новыми.

По сообщению греческих СМИ, накануне в Кран-Монтане Чавушоглу настаивал на сохранении права на вмешательство в дела Кипра в течение по крайней мере 15 лет. По словам Чавушоглу, в случае необходимости Турция ими воспользуется.

По информации с переговоров, когда Котзиас спросил Чавушоглу, почему тот настаиваем на сохранении права интервенции и использует ли его, глава МИД Турции ответил: "Да, если потребуется, мы будем его использовать", что вызвало холодную реакцию. Когда Котзиас вновь поднял вопрос о праве вмешательства, Чавушоглу пытался сгладить ситуацию, заявив, что он "надеется, что его не нужно будет использовать".

Корреспондент издания "Прото тема" на переговорах сообщил, что специальный советник генсека ООН по Кипру Эспен Барт Эйде на женевской конференции занял одностороннюю протурецкую позицию и требует от греков-киприотов дальнейших уступок по вопросам разделения власти для того, чтобы удовлетворить турко-кипрскую сторону. Он также требовал от президента Кипра Никоса Анастасиадиса изменить позицию по вопросу совместного использования электроэнергии для удовлетворения потребностей турок-киприотов.

По сообщению издания, глава МИД Греции Котзиас в связи с этим заявил об одностороннем подходе Эйде, заметив, что тот не вмешался, когда Турция требовала сохранить право на интервенцию, хотя и генеральный секретарь ООН Антониу Гутерреш считает это выходящим за рамки решения.

На прошлой неделе генеральный секретарь ООН Антониу Гутерреш заявил, что желание достичь взаимоприемлемого решения по вопросам гарантий и безопасности в рамках межкипрского урегулирования присутствует у сторон на переговорах в Кран-Монтане, однако остается еще ряд чувствительных нерешенных тем.

Кипр де-факто разделен с 1974 года после военного вторжения Турции, ставшего ответом на попытку госпереворота на Кипре при участии греческих военных. Турецкие вооруженные силы в ночь на 21 июля 1974 года вторглись на север Кипра и оккупировали 37% территории страны. В 1983 году на оккупированных территориях была провозглашена Турецкая республика северного Кипра, которую признала только Турция. Переговоры о воссоединении Кипра возобновились в феврале 2014 года после двухлетнего перерыва.

Геннадий Мельник.

Встреча с представителями общественности, деловых кругов и медиасообществ России и Китая.

В рамках официального визита Председателя КНР в Россию Владимир Путин и Си Цзиньпин провели встречу с представителями общественных организаций, деловых кругов и медиасообществ двух стран.

В.Путин: Уважаемые коллеги! Дамы и господа!

Рад приветствовать всех вас в Кремле. Впервые на совместной площадке собрались российские и китайские предприниматели, представители общественности, медиасообщества, все те, кто своим ежедневным трудом создаёт фундамент сотрудничества России и Китая в экономической, гуманитарной, научной, информационной и других сферах, вносит реальный вклад в укрепление дружбы и взаимопонимания между нашими народами и странами.

Только что завершились переговоры с Председателем Си Цзиньпином. Мы подробно обсудили состояние двусторонних связей, наметили планы на перспективу. Отмечу, что их успешная реализация зависит не только от деятельности государственных органов, но и от заинтересованного участия общественных, деловых кругов, поддержки средств массовой информации. Весомая роль здесь принадлежит Российско-китайскому комитету дружбы, мира и развития. Объединяя политиков, бизнесменов, руководителей ведомств и регионов, деятелей культуры, дипломатов и журналистов, Комитет вот уже 20 лет является одним из лидеров диалога между Китаем и Россией.

В 2016 году под эгидой Комитета было проведено более 100 крупных мероприятий в сфере бизнеса, культуры, инноваций, спорта, медицины, образования и других областей. На текущий год запланировано ещё 180 различных инициатив. Рассчитываем, что Российско-китайский комитет дружбы, мира и развития будет и впредь также творчески, по-новаторски выполнять свою важную миссию – способствовать укреплению взаимопонимания и добрососедства между народами наших государств.

Активно работает на ниве народной дипломатии Общество российско-китайской дружбы. Оно стало правопреемником основанного в далёком 1957 году Общества советско-китайской дружбы и все 60 лет своего существования посвятило углублению дружеских связей между гражданами двух стран. Сплачивало вокруг себя всех тех, кому дороги близкие отношения с нашими великими соседями, тех, кто любит и уважает богатое наследие, историю и культуру китайского народа. Сегодня Общество – инициатор и организатор многих крупных совместных акций, ведёт активную работу по укреплению молодёжных связей, способствует развитию сотрудничества между регионами России и Китая.

Хотел бы особо отметить и деятельность российско-китайских деловых советов и Палаты по содействию торговле машинно-технической и инновационной продукцией, которые помогают крупнейшим предприятиям и объединениям наших стран налаживать повседневные связи, реализовывать инициативы в сфере несырьевого экспорта, машиностроения, трансфера технологий, инноваций. Среди них такие знаковые проекты, как «Ямал-СПГ», строительство Забайкальского зернового терминала, создание индустриального комплекса по производству алюминиевой продукции в провинции Хэнань.

Важно, что в нашей встрече принимают участие представители средств массовой информации и различных медиаструктур наших стран, которые вносят существенный вклад в формирование атмосферы доверия и взаимопонимания, в укрепление международных позиций России и Китая. Эффективно и оперативно доносят до мировой общественности достоверную информацию о политике, экономике, истории наших стран, о жизни российских и китайских граждан.

При вашем содействии уже второй год успешно реализуется масштабный межгосударственный проект Года российских и китайских средств массовой информации, в рамках которого проводятся фестивали, выставки, конференции, видеомосты. Запущено совместное производство фильмов. Сегодня дан зелёный свет созданию нового, современного анимационного сериала с участием популярных российских и китайских мультипликационных персонажей. В Москве проходит III Российско-китайский медиафорум, в нём принимают участие более 120 руководителей ведущих СМИ двух стран. Из подготовленных к форуму договорённостей отмечу прежде всего соглашение о запуске вещания в текущем году в Китае телеканала «Катюша». Это будет уже третий российский канал, доступный для китайских телезрителей.

Я хочу всех вас поблагодарить за совместную работу и за внимание.

Си Цзиньпин (как переведено): Уважаемый Президент Путин! Дамы и господа!

Я очень рад нашей с вами встрече. Прежде всего позвольте выразить искренний привет дружественному российскому народу, а также поприветствовать представителей Китайско-российского комитета дружбы, мира и развития, представителей прессы и бизнес-кругов Китая и России.

Как говорится, дружбу укрепляет постоянное общение. Россия – это страна, которую я больше всего посещаю после вступления в должность Председателя КНР. За последние годы Китай и Россия как добрые соседи, хорошие друзья и надёжные партнёры в духе добрососедства, дружбы и сотрудничества создали достойный образец для формирования отношений между крупными соседними государствами.

Долгосрочная дружба и взаимовыгодное сотрудничество – это не только исторический выбор народов двух стран, но и реальные потребности для построения открытого и толерантного мира с долгосрочным миром и всеобщим процветанием. Как бы ни изменилась внешняя обстановка, наша решимость и верность в развитии китайско-российских отношений остаются непоколебимыми и неизменными.

Сегодня среди вас я вижу не только ведущих представителей традиционной дружбы Китая и России, но и молодых авангардов в братском сотрудничестве двух стран. На протяжении многих лет вы прилагаете активные усилия к упрочению долгосрочной дружбы наших стран, продвигаете деловое сотрудничество, что является твёрдой поддержкой в развитии китайско-российского всеобъемлющего партнёрства и стратегического взаимодействия.

В этом году исполняется 20 лет со дня создания Китайско-российского комитета дружбы, мира и развития. За последние 20 лет Комитет как главный канал народных контактов двух стран активно продвигает сотрудничество по линии научных кругов, специалистов, молодёжи, средств массовой информации, деловых кругов, регионов, проделал огромную работу при освещении идеи вековой дружбы и укрепления взаимного понимания между народами двух стран, тем самым внёс весомый вклад в полнокровное, стабильное и успешное развитие наших двусторонних отношений.

В этом году исполняется 60 лет со дня создания Общества российско-китайской дружбы. На протяжении долгих лет Общество российско-китайской дружбы в духе дружбы к Китаю собрало целый ряд активистов разных кругов общества, неуклонно продвигает российско-китайское сотрудничество в торгово-экономической, научно-технической, образовательной, культурной сферах, по линии молодёжи и регионов, сыграло незаменимую роль в укреплении общественной и народной базы нашей дружбы.

В этом году завершается Год СМИ Китая и России, в рамках которого обе стороны провели больше ста интересных мероприятий. Совсем недавно в Москве успешно прошёл III медиафорум Китая и России, постоянно развиваются диалог и контакты между нашими средствами массовой информации. Всё это позволяет активно распространять нашу дружбу и наши отношения, укреплять взаимопонимание и дружбу между народами наших стран и повысило право голоса и влияние нашей прессы на международной арене.

В первом полугодии этого года китайско-российский товарооборот показал стремительный рост, углубляется деловое сотрудничество. Россия уже стала крупнейшим экспортёром для Китая сырой нефти и электроэнергии.

Тем временем успешно продвигается строительство газопровода по восточному маршруту, проект «Ямал-СПГ», расширяется инвестиционная и финансовая кооперация. Активизируется наше практическое сотрудничество, это позволяет нам углублять соприкосновение интересов и добиться взаимной выгоды. Эти достижения, считаю, тесно связаны с кропотливой работой бизнес-кругов Китая и России. Убеждён, что благодаря совместным усилиям ожидается большая жизнеспособность и динамика сотрудничества в этой области.

Дамы и господа! Друзья!

В настоящее время китайско-российские отношения вступили в наилучший период своего развития. Это является результатом долгосрочных общих усилий обеих сторон, как говорится, «чем больше людей подкладывают хворост в костёр, тем ярче будет его пламя».

Рассчитываю на наши совместные усилия для продвижения китайско-российских отношений вперёд. Я надеюсь на ваши дальнейшие усилия для продвижения китайско-российских отношений. И наши отношения, считаю, идут на благо не только нашим народам, а также поддержанию мира, стабильности и безопасности во всём мире. Зрелые и стабильные китайско-российские отношения отвечают не только веянию времени, но и чаяниям наших народов. Рассчитываем на вашу активную работу, на ваш разум, на вашу силу и работу.

Надеюсь на ваши дальнейшие усилия для распространения китайско-российской дружбы. Считаю, что задача в этом плане остаётся великой и долгосрочной и не имеет конца. Надеюсь, что Комитет китайско-российской дружбы, мира и развития, наше Общество дружбы, а также наши средства массовой информации будут использовать свои уникальные преимущества для укрепления контактов и сотрудничества между разными общественными кругами двух стран, что придаст бо?льшую положительную энергию для открытия новых горизонтов нашей народной дипломатии.

Я рассчитываю на ваши дальнейшие усилия для продвижения практического сотрудничества. Я вижу много точек соприкосновения нашей стратегии развития. Китайский народ упорно идёт по пути осуществления своей мечты о великом возрождении китайской нации. Российский народ также стремительно продвигается вперёд для осуществления развития и процветания своей страны. Я надеюсь на то, что вы будете стремиться к новым успехам для углубления практического сотрудничества между нашими странами.

Дамы и господа! Друзья!

Китай и Россия – это добрые соседи, которые объединены общими реками и горами. У нас общая граница протяжённостью около 4300 километров. У нас огромные, широкие общие интересы. Давайте общими усилиями в духе эпохи прилагать наши усилия на благо осуществления нашей мечты о счастье и благополучии наших народов.

Благодарю за внимание.

В.Путин: Уважаемые коллеги!

Теперь я просил бы высказаться присутствующих коллег из различных сфер, которые уже мною были названы.

Предлагаю начать господину Бондарчуку – председателю Совета по культуре Российско-китайского комитета дружбы, мира и развития.

Пожалуйста.

Он председатель совета директоров кинокомпании «Ленфильм».

Ф.Бондарчук: Уважаемый Владимир Владимирович! Уважаемый Председатель Си Цзиньпин! Дорогие гости, друзья и коллеги!

От лица Российско-китайского комитета дружбы, мира и развития рад приветствовать вас здесь, в Кремле.

В последние годы развитие конструктивного сотрудничества России и Китая в рамках парадигмы «навек друзья, никогда враги» является приоритетными задачами руководства двух государств. Россия и Китай уделяют особое внимание развитию неформального взаимодействия на уровне не только государственных институтов, но и общественных организаций, компаний и простых граждан.

Ключевым институтом, призванным обеспечить такое взаимодействие, является Российско-китайский комитет дружбы, мира и развития. Цель деятельности Комитета – способствовать развитию взаимопонимания народов России и Китая, содействовать культурному и научному обмену, развитию экономического сотрудничества, взаимодействию в сфере культуры, спорта, религии и других областей.

Рабочими органами национальной части Комитета являются советы Комитета, 16 советов от каждой страны возглавляются представителями общественно-политических и деловых кругов. В этом году Российско-китайский комитет дружбы, мира и развития отмечает своё 20-летие. И для нас очень ценно, что сегодня, в этот замечательный год, знаменательный год, представителей Комитета принимают главы Россия и Китая здесь, в Кремле.

За прошлый год под эгидой Комитета было реализовано более 100 российско-китайских мероприятий в таких сферах, как бизнес, культура, инновации, спорт, медицина, образование и другое. Среди них крупные форумы, конференции, кинофестивали, выставки, открытые лекции для всех желающих узнать больше о Китае.

Одним из важнейших направлений работы Российско-китайского комитета стали организация ежегодного Делового форума малого и среднего бизнеса. Он проходил уже дважды: в апреле 2015 года в Пекине и в мае 2016 года в Сочи. В совокупности эти площадки собрали более тысячи предпринимателей двух стран. Третий форум пройдёт в Китае в октябре 2017 года и станет отправной точкой нового проекта нашего Комитета.

Среди других проектов Комитета – прошедший в Китае форум трансграничной и электронной торговли, в котором приняли участие более 300 китайских и российских компаний, заинтересованных в развитии современных и эффективных каналов торговли между нашими странами; Российско-китайский форум инвестиций в инновации, собравший различные венчурные фонды и частных инвесторов двух стран. Проходили фитнес-марафоны для китайских студентов в Пекине и Харбине, собравшие более 8 тысяч студентов на открытых площадках, культурные обмены в рамках Пекинского музыкального фестиваля, в частности выступление хора Турецкого в Пекине, спортивный форум «Партнёрство в спорте», прошедший этой весной в Пекине.

Мы также ведём работу про распространению российско-китайских студенческих бизнес-инкубаторов. Первый такой бизнес-инкубатор был открыт 30 июня 2016 года в Хабаровске. В 2017 году российско-китайские студенческие бизнес-инкубаторы будут открыты в Ульяновске, Екатеринбурге, Москве и Уфе. В этом году в наших планах 180 различных проектов, затрагивающих все сферы динамично развивающихся отношений между Россией и Китаем.

В планах Комитета развитие культурных и деловых связей, стимулирование спортивных обменов, обмен опытом в образовательной, медицинской и социальной сферах. Комитетом ведётся активная работа по выводу российских музыкальных и художественных коллективов на китайский рынок, также в планах стоит открытие Советом по здоровому образу жизни постоянно действующего Китайского дома на территории ВДНХ в преддверии Чемпионата мира по футболу 2018 года. Советом по медицине Комитета было подписано четырёхстороннее соглашение о стратегическом сотрудничестве по созданию международного лечебно-оздоровительного центра «Один пояс, один путь».

Дальнейшая работа Совета по делам инвалидов будет направлена на консолидацию усилий и обмен опытом российской и китайской сторон, вопросов подготовки к зимним Паралимпийским играм в Пекине в 2022 году. Так, китайские коллеги поддержали позицию российской стороны о необходимости возврата российских спортсменов с инвалидностью в паралимпийскую семью, а мы, в свою очередь, поддерживаем выдвижение руководителя Федерации инвалидов в Китае, её заместителей, председателя Совета по делам инвалидов на должности президента и члена правления международного Паралимпийского комитета.

Мы убеждены, главная задача Российско-китайского комитета дружбы, мира и развития – находить и развивать возможности для всё новых и новых контактов наших граждан. Если какие-то вопросы сложно решить путём прямых переговоров государственных служащих, то приблизиться к их решению можно методами народной дипломатии, путём кропотливой двусторонней работы, заинтересованных представителей общества и бизнеса.

Спасибо за внимание!

В.Путин: Благодарю Вас.

Слово Председателю Китайско-российского комитета дружбы, мира и развития господину Дай Бинго.

Дай Бинго: Уважаемый Председатель Си Цзиньпин!

Уважаемый Президент Путин!

Дамы и господа! Друзья!

Прежде всего позвольте искренне поблагодарить наших глав государств за эту встречу. Как я помню, наверное, наши главы государств специально встречаются с представителями нашего Комитета, с представителями СМИ и предпринимателями. Это первый раз в развитии китайско-российских отношений. Несомненно, это имеет большое и далеко идущее значение. Для нас это большая честь. Думаю, это также значительно вдохновляет тех, кто участвует в китайско-российской дружбе и сотрудничестве.

В этом году исполняется 20 лет нашему Комитету. Благодаря заботе и поддержке наших глав государств, при общих усилиях в рамках нашего Комитета мы уже создали 16 советов, в состав которых входят несколько сотен известных деятелей разных кругов общества, расширяется охват нашего Комитета в сотрудничестве обеих сторон. Наш Комитет стал самой представительной и влиятельной народной организацией между нашими странами.

Как главный канал китайско-российской народной дипломатии наш Комитет и все члены нашего Комитета – мы будем сохранять приверженность нашим исходным целям для упрочения и углубления традиционной китайско-российской дружбы. За прошедшие 20 лет можно сказать, что наше стратегическое взаимодействие выдержало разные испытания и становится достойным образцом в выстраивании межгосударственных отношений, особенно, в частности, отношений между державами. Есть такое мнение, что китайско-российские отношения не имеют вершины, имеют только новые высоты.

Недавно я смотрел по телевизору, что один москвич сказал нашим телеканалам о том, что наши отношения достаточно хорошие, но ещё нуждаются в улучшении. Я тоже вижу народную дипломатию как важную органичную составляющую в наших двусторонних отношениях.

С этой точки зрения китайская часть нашего Комитета готова в соответствии с указанием наших глав государств вместе с членами российской части, а также я вместе с моим коллегой господином Титовым будем прилагать больше усилий для усиления идеи, как говорится, «навеки друзья, никогда враги». Будем стремиться к формированию идей сообщества с единой судьбой Китая и России, постоянному расширению нашей народной дипломатии впредь, на благо развития наших двусторонних отношений, на благо наших народов.

Ещё раз сердечно благодарю вас, Председатель Си Цзиньпин и Президент Путин, за эту встречу.

Благодарю за внимание.

В.Путин: Всем хорошо известно, насколько эффективно развиваются наши торгово-экономические связи, и текущие торговые операции растут. Мы осуществляем крупные проекты в самых разных областях: и в космической сфере, в самолётостроении, и в энергетике, конечно, которая является одним из ключевых направлений нашего взаимодействия.

Слово господину Михельсону, члену Российско-китайского делового совета, председателю правления акционерного общества «НОВАТЭК».

Л.Михельсон: Уважаемый Владимир Владимирович! Уважаемый господин Председатель Си Цзиньпин!

Благодарю за предоставленную возможность выступить на этом событии.

Крупнейший совместный российско-китайский проект «Ямал-СПГ» мощностью 16,5 миллиона тонн реализуется «НОВАТЭК» совместно с CNPC, Фондом Шёлкового пути, а также французской компанией Total. Уже идут пусконаладочные работы на первой линии, планируем начать производство в конце этого года. В 2018–2019 годах будет осуществлён запуск второй и третьей очереди проекта. С выходом проекта на полную мощность Россия поднимется с девятого на пятое место в мире по объёмам производства СПГ.

Хотел бы выразить большую благодарность Вам, уважаемый Владимир Владимирович, и Вам, уважаемый господин Председатель Си Цзиньпин, за поддержку этого проекта, особенно своевременную в условиях непростой политической конъюнктуры. Предоставление российско-китайского финансирования позволило реализовать проект в заданные сроки.

Сегодня многие страны смещают приоритет своих энергобалансов в сторону газа из-за его экологических характеристик и сегодняшней конкурентной цены. Меняется структура газового рынка, СПГ играет всё большую роль в поставках. Прогнозируется: в последующие 15 лет рынок природного газа увеличится в полтора раза, а рынок СПГ – в два раза. Лидером роста потребления, безусловно, будет являться Азиатско-Тихоокеанский регион.

В рамках распоряжения Правительства «НОВАТЭК» приступил к проектированию следующего проекта «Арктик-СПГ – 2» на Гыданском полуострове. Совокупная мощность «Ямал-СПГ» и «Арктик-СПГ» составит порядка 35 миллионов тонн, что сопоставимо половине текущего объёма СПГ Катара.

Потенциал ресурсной базы данного региона позволит осуществлять и последующие проекты. Более короткое транспортное плечо и низкая себестоимость добычи на Ямале и Гыдане дают российскому СПГ неоспоримые преимущества при поставках в страны АТР и Китая. Длительность рейса газовоза с Ямала в страны АТР по Северному морскому пути составляет в среднем 16 дней, в то время как поставки СПГ из США занимают 23 дня.

В настоящее время Правительство Российской Федерации работает над созданием необходимой инфраструктуры, позволяющей обеспечить круглогодичную навигацию по Северному морскому пути. Мы полагаем, что доля газа в энергобалансе Китая будет расти и российским СПГ, и он займёт в нём [китайском энергобалансе] важное место. Рассчитываем на дальнейшее успешное партнёрство с Китаем в сфере СПГ.

Спасибо за внимание.

В.Путин: Председатель Китайско-российского делового совета господин Жэнь Хунбин.

Жэнь Хунбин: Уважаемый Председатель Си Цзиньпин!

Уважаемый Президент Путин!

Я представляю Китайскую национальную машиностроительную корпорацию, председатель правления. Для меня большая честь представлять Деловой совет и докладывать перед вами.

Благодаря вашему стратегическому руководству, господин Президент, господин Председатель, наш Деловой совет проведёт огромную работу для выяснения проблем, с которыми сталкиваются наши предприниматели в процессе сотрудничества. Мы стремимся к созданию благоприятной среды для их сотрудничества. Между Китаем и Россией наблюдается большое взаимодополнение в деловом сотрудничестве. Наши предприятия имели хорошее сотрудничество и в в сфере электроэнергетики, и в химической промышленности, в результате наш товарооборот в этом году по сравнению с аналогичным периодом увеличился на 26,3 процента.

Деловой совет как главная площадка общения между нашими бизнес-кругами будет концентрировать внимание на развитии в сфере производственной мощности, в сфере энергетики (и по сегментам апстрим и даунстрим), а также по передаче собственных технологий. Будем стремиться к активизации финансовых услуг, способствовать обмену между нашими финансовыми структурами в финансировании, в расчётах в национальных валютах, в свопах национальных валют для повышения качества нашего сотрудничества, для повышения его эффективности. Мы настроены на создание лучшего инвестиционного климата, на создание механизма регулярных встреч между бизнес-кругами Китая и России, на создание более эффективной площадки для их общения.

Что касается будущего. Мы готовы в соответствии с указанием наших глав государств вместе с российскими коллегами играть нашу роль связующего моста для упрочения взаимного понимания, доверия между нашими бизнесменами, чтобы в процессе сопряжения инициативы «Один пояс, один путь» и ЕАЭС соответствовать развитию торгово-экономических связей на более высоком уровне для обогащения содержания китайско-российского стратегического партнёрства.

Благодарю за внимание.

В.Путин: И наконец, третья, важнейшая сфера нашего взаимодействия, представленная коллегами сегодня здесь, – это средства массовой информации, сотрудничество в этой области.

Слово Симоньян Маргарите Симоновне, главному редактору телеканала Russia Today.

М.Симоньян: Уважаемый Владимир Владимирович!

Уважаемый Председатель Си Цзиньпин!

Здорово видеть вас в Москве, в Кремле, и здорово видеть вас вместе. Огромная честь для меня выступать сегодня перед лидерами наших стран, перед представителями крупнейших СМИ наших стран. Я поздравляю Константина Львовича Эрнста, который сегодня успешно запустил ещё один российский телеканал в Китае, мы это много сегодня обсуждали. Сегодня было подписано ещё 18 соглашений между нашими СМИ.

Трудно переоценить, как важно именно сейчас российским и китайским СМИ на международной арене работать вместе. Почему это важно? Потому что мы живём в уникальные времена, когда пресса, так называемая четвёртая власть, в разных странах пытается стать, а иногда становится властью первой и задаёт правила игры, управляет общественным мнением, меняет не просто отношение людей к тому или иному лидеру и государству, а меняет даже ценности, присущие целым обществам.

Четвёртую власть никто не избирал, ей не давали полномочий решать судьбы людей, а иногда целых народов, но тем не менее она это делает, и эффект от её работы часто бывает значительнее, чем от любой армии мира. Ни одна война в последние годы не начиналась без мощной артиллерийской поддержки мировой прессы, ни одно сражение не давалось без предварительной точечной бомбардировки телевидением, радио, газетами, онлайн-ресурсами.

Пресса меняет судьбы людей, пресса в одночасье делает никому не известного и ничем особенно не примечательного человека, такого как, например, Барак Обама, героем целого поколения. Или, наоборот, героя целого поколения, такого, как, например, Джулиан Ассанж, делает изгоем и маргиналом.

Пресса может менять судьбы целых народов, глав государств, иногда и границы государств. К примеру, Косово никогда не было бы возможно без однобокого и тенденциозного освещения всей, без исключения, мировой прессой, так называемым мейнстримом, югославского конфликта.

Власть прессы, которая иногда бывает безграничной, может быть употреблена во благо, когда мы спасаем невинных, боремся с несправедливостью, с тиранией, с коррупцией, с другими общими мировыми пороками, а может быть и часто бывает употребляема во вред, когда пресса обслуживает агрессивную внешнюю политику тех или иных стран, вовремя разрисовывает внешнюю политику соответствующими картинками.

Вот одна из таких картинок: все помнят мальчика Омрана, который стал символом так называемых зверств Асада. Это фото тиражировали, оно было на обложках всех мировых СМИ, его тиражировал весь мейнстрим. Ну конечно, кто же не пожалеет извлечённого из-под завалов мальчика, который весь в крови и в копоти. Мы почти месяц назад разыскали семью этого мальчика, его отец поддерживает Асада, он рассказал нам страшную историю о том, как печально известная гуманитарная организация буквально выхватила у него ребёнка, не давая оказать ребёнку первую помощь, для того чтобы сделать эти снимки и отдать их журналистам. И его никто не слышит!

Конечно, мало стран в мире становятся жертвами подобных информационных атак, настоящего информационного терроризма, не побоюсь этого слова, так часто и так жестоко, как наши с вами страны – Россия и Китай. Фейковые новости стали западнёй, в неё попадают миллионы людей, привыкшие доверять крупным медийным именам, которым давным-давно нельзя доверять. Откровенное враньё, которое раньше было уделом бульварных газет, теперь тиражируется уважаемыми СМИ и с их страниц переносится в уста свежеиспечённых мировых лидеров.

Это удобно всем: и прессе, которая это делает, и лидерам. Один из примеров: новый Президент Франции Макрон и его штаб всё время обвиняют нас, наш телеканал и агентства Russia Today и Sputnik, в распространении фейков о Макроне, приводят конкретные примеры этих фейков, только мы их никогда не публиковали, этого просто не было. Но это уже никого не интересует. По-русски это называется «перевести стрелки».

Такая же, похожая история была с перепиской Хиллари Клинтон, когда никого уже в мейнстриме не интересовало, о чём была переписка и какой свет она проливает на внутриполитическую кухню США, а интересовало – кто же это слил? Наверное, это русские хакеры.

В таких условиях мы с вами просто обязаны держаться друг друга. Это даже не вопрос просто сотрудничества, это вопрос выживания наших ресурсов, ваших ресурсов как ресурсов, отличных от мейнстрима. По пальцам можно пересчитать международные информационные каналы, которые способны рассказать правду, например, про условного мальчика Омрана.

Мы фактически в одиночку противостоим мощнейшей армии западной мейнстримной журналистики, и, конечно, мы должны помогать друг другу. Мир, где все поют хором одну песню и не слышат других голосов и других песен, – это опасный мир, это мир, где под громкое улюлюканье этой же мейнстримной прессы бомбят Ирак, Ливию, Сирию, создают то «Аль-Каиду», то ИГИЛ, а потом сами этому ужасаются.

Наша страна не раз предлагала Западу вместе бороться с терроризмом в Сирии и во всём мире. Запад не хочет вместе. Давайте мы в нашей сфере, в нашей отрасли не будем повторять эту ошибку. Сегодня мы предлагаем вам, нашим китайским коллегам, вместе бороться с терроризмом информационным. У нас есть огромное поле для объединения этих усилий, и это поле непаханое.

Сегодня китайские телеканалы доступны для всех россиян, любой человек, если хочет, может их смотреть хоть сутки напролёт. Российские телеканалы в Китае по-прежнему доступны только для иностранцев в отдельных гостиницах и компаундах. Недоступны для собственно китайцев, для простых граждан вашей страны. Это вопрос доверия. Мы со своей стороны готовы сделать всё, что китайская сторона сочтёт необходимым для укрепления этого доверия, для того чтобы наше вещание стало доступно в Китае так же, как китайское вещание сейчас доступно у нас в России.

Второе. Уже сегодня мы открыли доступ к нашим видеоматериалам, и огромное количество китайских СМИ регулярно используют их в своей работе. Мы предлагаем руководству Китая информировать все СМИ Китая о такой возможности. И сегодня мы заявляем, что мы готовы обеспечить новостными материалами высочайшего качества и документальными фильмами и другими нашими продуктами все китайские СМИ без исключения. И мы сделаем это бесплатно.

Третье и последнее. Мы хотим, чтобы в мире становилось больше качественных СМИ, противостоящих однобокому мейнстриму. Мы готовы помогать вашим журналистам, если это нужно, строить такие СМИ. Мы уже принимали у себя на стажировку китайских коллег. Мы готовы кратно усилить эту работу, сделать её постоянной.

Ваши коллеги, например Председатель Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей КНР Чжан Дэцзян, посещал нас недавно. Они много раз говорили нам, что считают работу и успех нашего телеканала примером для китайского вещания. Мы готовы поделиться этим успехом, обучить ваших журналистов и прислать своих журналистов к вам, чтобы перенять ваш опыт, потому что мы уверены, что ваш опыт тоже пригодится нам и будет полезен.

Трудно переоценить необходимость укреплять новые голоса в мире международной информации. С нами борются, будут бороться ещё жёстче, а мы в ответ должны, наверное, становиться крепче, держаться друг друга. Мы со своей стороны к этому готовы.

Спасибо за внимание.

В.Путин: Спасибо большое.

Уважаемая госпожа Симоньян очень убедительна, на мой взгляд.

Сейчас слово нашему китайскому коллеге господину Хуан Кунмину.

Пожалуйста.

Хуан Кунмин: Уважаемый Председатель Си Цзиньпин!

Уважаемый Президент Путин!

Уважаемые коллеги и друзья!

В новых условиях считаю, что наши главы государств уделяют большое внимание развитию отношений между нашими СМИ, лично продвигают этот процесс, а также лично заявили о начале Годов СМИ Китая и России. Также присутствовали на совместном мероприятии репортёров наших стран, и в вашем присутствии было подписано много профильных соглашений между нашими средствами массовой информации. Мы видим следующие результаты.

Во-первых, мы создали эффективный механизм сотрудничества, и наши соответствующие министерства и ведомства хорошо реализуют договорённости, достигнутые между главами государств, расширяют сотрудничество и улучшают механизм взаимодействия, создали многообразные площадки для сотрудничества.

В частности, мы три года подряд успешно проводим наш медиафорум, направляем делегации наших журналистов друг другу для освещения достижений обеих сторон. За последние два года наши СМИ развивали сотрудничество по 189 проектам, соответственно, десяти направлений. Были достигнуты хорошие результаты. Например, показ нашего документального фильма на телеканале Russia Today, который получил большую популярность среди российского населения. Мы запустили новое приложение «Россия – Китай. Главное». Также был успешно запущен российский телеканал в Китае «Катюша».

Считаю, что сегодняшняя встреча наших глав государств с нами отражает большие ожидания от нас. В дальнейшем сотрудничестве мы готовы по случаю этой встречи и дальше в духе совместной выгоды и душевных контактов кропотливо продвигать усилия и работать вместе на благо перспектив наших двусторонних отношений.

Благодарю за внимание.

В.Путин: Дорогие друзья!

Протокольные рамки нашей сегодняшней работы и напряжённый график Председателя Си Цзиньпина не дают нам возможность углубляться в деятельность каждого из этих направлений, хотя любое из них представляет огромное значение, огромный интерес для нашего взаимодействия: и бизнес, и гуманитарные связи в целом, культура и, конечно, средства массовой информации. Но мы только прикоснулись к каждой из этих тем, хотели подчеркнуть, насколько важно каждое из этих направлений. Без вашей активной работы, конечно, сотрудничество наших стран не будет полноценным и не принесёт тех результатов, которые ожидают от нас народы России и Китая.

Я хочу вас поблагодарить за эту напряжённую работу, деятельность и пожелать вам новых успехов.

Си Цзиньпин: Уважаемые коллеги!

Я внимательно выслушал ваши представительные и душевные выступления, я этим очень тронут. Надеюсь, что вы будете прилагать усилия и дальше на своих рабочих местах для углубления китайско-российского всеобъемлющего взаимодействия.

Китайско-российский комитет дружбы, мира и развития, а также наше Общество китайско-российской дружбы – я тоже рассчитываю, что вы будете и дальше продвигать сотрудничество. И я тоже ожидаю от наших представителей средств массовой информации более активного освещения достижений Китая и России, повышения вашего права голоса на международной арене. Наши бизнесмены – считаю, что вам следовало бы использовать хорошие возможности для активизации сотрудничества.

Я уверен, что в этих условиях нас ждёт всё большее и лучшее развитие китайско-российских отношений, которые принесут больше реальных результатов для нашего населения.

Спасибо большое.

Хроники Финтеха. Выпуск 28. Китайцы лидируют, теперь – и в суперкомпьютерах

Антон Арнаутов, директор АНО «Финтех Лаб»

У американцев в карманах все меньше наличных, платежи уходят из карточек, ООН переведет беженцев на блокчейн, и другие новости от «Финтех Лаб».

ФИНАНСОВЫЕ СЕРВИСЫ И ТЕХНОЛОГИИ

Инновационный провайдер платежей Klarna получил банковскую лицензию в Швеции. Представители Klarna заявляют, что компания теперь является одним из самых больших розничных банков в Европе с 60 млн. клиентов и 70 000 подключенных мерчантов.

Banking Technology, 19.06.2017

Банк BBVA разворачивает программу по подготовке 1000 «евангелистов дизайна» из числа своих сотрудников. Банк стремится поставить дизайн и UX (опыт пользователя) в центр своей стратегии. В этих целях банк недавно приобрел одно из ведущих американских дизайнерских агентств Spring Studio.

Finextra, 24.06.2017

Банк Santander запускает сервис видео-консультаций по ипотеке в своих отделениях в Великобритании. До конца года сервис также станет доступен клиентам банка с персональных компьютеров.

Finextra, 23.06.2017

Народный банк Китая разработал собственную цифровую валюту. Сейчас прототип цифровой валюты тестируется на «игровых» транзакциях между центробанком и коммерческими банками. Цифровая фиатная валюта призвана снизить транзакционные издержки в финансовом секторе Китая, а также повысить прозрачность цифровых платежей для регулятора. Если цифровая валюта будет выпущена Народным банком, то коммерческие банки станут операторами «цифровых кошельков» в центробанке. Утверждается, что центробанк Китая не рассматривает возможность использования блокчейна для самих транзакций, но некая система распределенного реестра будет использоваться для хранения записей.

MIT Technology Review, 24.06.2017

Два из трех самых мощных суперкомпьютера в мире теперь принадлежат Китаю. Впервые за двадцатилетнюю историю рейтинга суперкомпьютеров США выпали из первой тройки лидеров. Правда, США все равно принадлежат пять из десяти самых мощных суперкомпьютеров в мире. Вычислительная мощность суперкомпьютера номер один TaihuLight составляет 93 петафлопс, второго в рейтинге Tianhe-2 – 33,9 петафлопс, третьего суперкомпьютера Piz Daint (Швейцария) –19,6 петафлопс.

Top500, 21.06.2017

Лидеры 18 ведущих технологических компаний Америки, таких как Apple, Amazon и Google, встретились с президентом Трампом, чтобы обсудить, как повысить эффективность правительственных IT систем. Перед встречей с президентом, лидеры компаний провели десять встреч с руководителями администрации США, на которых обсуждалось применение современных технологий искусственного интеллекта, облачных вычислений и др. для повышения эффективности правительства и сокращения расходов. По некоторым данным, США тратят 580 млрд. долларов ежегодно на IT, при этом, в некоторых ведомствах используются системы пятидесятилетней давности.

PYMNTS, 20.06.2017

ПЛАТЕЖИ

Платежи на сумму более 809 млрд. долларов могут перейти в Европе из карточных систем в системы моментальных платежей со счета на счет к 2027 г. Уже к 2025 г. объемы моментальных платежей должны превысить платежи по картам. Цифровые кошельки и моментальные платежи со счета на счет должны стать основными способами платежа в Европе к 2024 г.

Banking Technology, 20.06.2017

Около 20% покупателей в США более не носят с собой наличных денег в бумажнике. 46% покупателей отметили, что они никогда или очень редко используют наличные для оплаты покупок.

BankInnovation, 22.06.2017

ИДЕНТИФИКАЦИЯ

Accenture и Microsoft реализуют проект для ООН по созданию системы цифровой идентификации для беженцев на основе технологии блокчейн. Для получения цифрового ID беженцы должны будут пройти сканирование лица, сетчатки глаз и отпечатков пальцев, после чего они смогут получать доступ к любым сервисам, пользуясь созданной «цифровой маркой».

BBC, 20.06.2017

БЛОКЧЕЙН

Исследовательский центр еврокомиссии запустил проект Blockchain4EU, который направлен на практическое изучение возможностей технологии распределенного реестра для Евросоюза, а также возможных последствий распространения этой технологии.

European Commission, 07.06.2017

Национальный банк Казахстана обнародовал свои планы по использованию технологии блокчейна для продажи краткосрочных государственных долговых обязательств инвесторам. Будет создано мобильное приложение, которое позволит частным инвесторам покупать долговые обязательства на сумму от 100 тенге без необходимости обращаться к брокерам. Ожидается, что приложение будет выпущено до конца 2017 г.

Coindesk, 13.06.2017

Создан консорциум крупнейших телекоммуникационных и медиа компаний США, который займется созданием блокчейн платформы для размещения рекламы. Платформа призвана сделать процесс размещения рекламы и оценку ее эффективности более прозрачными. Запуск платформы запланирован на 2018 г.

Coindesk, 20.06.2017

Правительство Украины планирует использовать блокчейн для ведения записей в Земельном реестре о сделках с землей, находящейся сейчас в государственном владении.

Finextra, 23.06.2017

СТАРТАПЫ

Выпущена карта финтех индустрии Австралии. Карта создана ассоциацией FinTech Australia и охватывает 119 организаций – участников ассоциации. Члены FinTech Australia составляют примерно четвертую часть компаний, работающих в области финтеха в стране. Отмечается, что число финтех стартапов в Австралии сейчас сравнялось с числом аналогичных стартапов в Гонконге и превысило показатели Сингапура.

Finextra, 22.06.2017

Самый большой частный банк Турции Isbank запускает программу Workup по работе со стартапами. Десять стартапов, отобранных в шестимесячную программу, получат менторскую, консультационную и образовательную программу от банка.

Banking Technology, 22.06.2017

Правительство австралийского штата Виктория объявило тендер на создание в Мельбурне финтех хаба с коворкингом и акселерационной программой

Finextra, 21.06.2017

Неомеркантилизм, неомодернизм или неоимпериализм?

Что делать России?

Александр Лосев – член президиума Совета по внешней и оборонной политике, генеральный директор АО «УК "Спутник – Управление капиталом"».

Резюме На смену глобализации по-американски приходит не азиатский ее вариант, а очень жесткая геополитическая реакция и протекционизм как антитезис глобализации.

Глобализация – многолетний процесс преобразования национальных экономик и политических отношений между странами в единую геоэкономику. Ее концепция тесно связана с понятием мировой гегемонии, формирующей геополитическую надстройку над подконтрольным ей глобальным экономическим базисом. Любая трансформация гегемонии из-за внутренних причин или внешних вызовов влечет за собой изменения и в геоэкономическом пространстве.

Глобализация по-американски в силу ряда обстоятельств достигла естественных пределов. Современная мировая экономика концентрируется в трех основных мегарегионах: Северная Америка, Большая Европа (ЕС плюс пространство бывшего СССР) и Юго-Восточная Азия. И если еще 10 лет назад Соединенные Штаты и Евросоюз безусловно доминировали в глобальном ВВП, их общая доля достигала 54%, то сейчас Восточно-Азиатский мегарегион уже опережает по номинальному валовому продукту каждого из остальных лидеров на 1,5 трлн долларов, его доля в глобальном ВВП составляет 29%, а на ЕС и США приходится в сумме 46%. При этом номинальный ВВП КНР с 2007 г. вырос с 3,5 трлн долларов до 11 трлн долларов в 2016 году.

Получается, что восточноазиатский регион, и в частности «всемирная фабрика» Китай, стал в 2016 г. новым бенефициаром глобализации, а Соединенные Штаты вдруг осознали, что продолжение текущих геоэкономических процессов будет вести к ослаблению их гегемонии.

Итак, на смену глобализации по-американски и господству неолиберальной доктрины приходит то, что обобщенно можно назвать неомеркантилизмом, протекционизмом, неомодернизмом, возможно и чем-то иным, чему еще предстоит дать определение. В геополитической проекции это может породить полузабытый консервативный неоимпериализм или принять нестандартные гибридные формы соперничества за экономическое, а затем и политическое доминирование в мире.

Если отдельные части пока единой мировой экономической системы начнут замыкаться, следуя протекционистской политике правительств или промышленных групп, при неравновесном состоянии мировой экономики «энтропия» начнет возрастать в полном соответствии со Вторым началом термодинамики. А значит, усугубится хаос и возрастет неопределенность.

Одним из наиболее важных претендентов на право быть лидером Глобализации 2.0, а возможно и новым мировым гегемоном, является Китай, и здесь уместно привести цитату из трактата «Искусство войны» Сунь-цзы: «Беспорядок рождается из порядка, трусость рождается из храбрости, слабость рождается из силы. Порядок и беспорядок – это число; храбрость и трусость – это мощь; сила и слабость – это форма».

В начавшихся геоэкономических процессах эти три компонента формулы «великого дела государства»: количество, мощь (военно-политическая и экономическая) и форма будут определять результат.

Начавшиеся геополитические изменения несут в себе большую долю неопределенности, и логично предположить, что в мире возникнет потребность обратиться к проверенной системе координат, то есть вернуть авторитет «старым добрым» нормам международного права, потесненным в последние годы доктринами неолиберализма и неоконсерватизма и навязанной «легитимностью» гегемона. Последняя сочетала вмешательство во внутренние дела других государств с двойными стандартами внешней политики и патронированием интересов транснациональных корпораций.

На смену глобализации по-американски приходит не азиатский ее вариант, а очень жесткая геополитическая реакция и протекционизм как антитезис глобализации. И прежде чем перейти к возможным сценариям деглобализации и наступающей на некоторое время эпохи нового меркантилизма и экономического дирижизма, стоит обратить внимание на недавнюю историю глобализации и некоторые практические выводы.

К успеху и обратно

Межгосударственные политические и макроэкономические процессы последних 25 лет проходили по правилам, установленным нынешним гегемоном – Соединенными Штатами. Используя многократное превосходство военно-политической и экономической мощи над остальными державами и доминирование в глобальных финансах и технологических стандартах, они сформировали существующий порядок в мировой экономике.

На одной чаше весов при этом порядке – свободная конкуренция, открытые рынки, ликвидация барьеров, препятствующих перемещению товаров и капиталов, принципы демократии и социальной справедливости. А на другой – максимальный контроль геоэкономического и мирового информационного пространства транснациональными корпорациями и надгосударственными институтами, система глобального распределения ресурсов, факторов производства, прибавочной стоимости и центров прибыли, сосредоточение передовых технологий в руках американских компаний, проникновение их на потребительские рынки всего мира, торговые союзы неравноправных партнеров, новые барьеры и санкции, контроль над мировыми финансами, а также жесткий интервенционизм Соединенных Штатов, иногда прикрываемый идеями защиты демократии и соблюдением прав человека.

Мир за редким исключением не оспаривал гегемонию США, а принял их правила игры и систему глобального распределения труда, согласившись и с сокращением национальных суверенитетов в пользу контролируемых Америкой международных организаций и институтов, таких как МВФ, Всемирный банк, ВТО и пр., и с транснационализацией финансовых рынков, и с ролью ФРС США в качестве эмиссионного центра мировой резервной валюты – доллара, и с правилами международной торговли, и с неравномерным разделением доходов.

Именно глобализация обеспечила большинству регионов быстрый экономический рост и ускоренное технологическое развитие. Периферия геоэкономического пространства интегрировалась в глобальную экономику с международной системой разделения труда и распределения финансовых и сырьевых ресурсов на основе принципов «свободного рынка» и ценностей либеральной демократии. Между государствами, находившимися на разных уровнях экономического развития, складывались качественно новые производственные и торговые отношения. В развитых странах наступила «постиндустриальная» эпоха, и их реальная экономика тесно переплеталась с цифровой.

А растущие доходы от экспорта и сотни миллионов рабочих мест, возникшие вследствие резкого увеличения товарооборота, давали возможность развивающимся странам почувствовать выгоду от глобализации и служили экономической мотивацией не оспаривать «легитимность» установившегося миропорядка.

Соединенные Штаты, как и положено гегемону, стали главными бенефициарами. В одной из публикаций МВФ в декабре 2016 г. отмечено, что постоянное расширение международной торговли на протяжении десятилетий ежегодно увеличивало национальный доход США на 1 трлн долларов.

Борьба крупнейших корпораций, в первую очередь американских, за эффективность и расширение рынка сбыта привела к их производственной активизации за рубежом, распространению передовых технологий и массовому созданию современных производств в развивающихся экономиках с дешевыми трудовыми ресурсами, куда выводилась обрабатывающая промышленность и экологически небезопасные производства.

С 1990 по 2008 гг. доля развивающихся стран в мировом товарообороте увеличилась с 23% до 37%, а объем международной торговли вырос с 7,1 трлн долларов в год до 32,6 трлн долларов, ежегодно прирастая в среднем на 8%, что почти в 2,5 раза опережало темпы роста мирового ВВП.

Мир соглашался с глобальным распределением труда и прибылей. Привык рассчитываться долларами и играть на биржевых площадках по правилам американских регуляторов, международных рейтинговых агентств и англо-саксонского права. И казалось, что для достижения «конца истории» в определении Фрэнсиса Фукуямы или Фомы Аквинского осталось лишь как можно скорее завершить создание глобального рынка, установить абсолютную свободу торговли и полностью транснационализировать финансовую сферу.

Но в выстроенной годами мировой экономической системе обнаружилась серьезная уязвимость. В основе проблем оказалась так называемая финансиализация, постоянный и планомерный процесс превращения реальных товарных рынков в финансовые, когда цены на сырье, промышленные товары, сельхозпродукты определяются не только и не столько соотношением спроса и предложения, сколько стоимостью и объемом предложения денежных средств и относительной силой или слабостью валют отдельных государств к доллару. Товарные активы все больше превращались в финансовые инструменты, а объемы инвестиций стали зависеть от направлений потоков капитала.

Это устраивало гегемона, ведь так можно одновременно контролировать и инвестиционные потоки, и мировую торговлю. В процессе финансиализации трансформируются структура и принципы международной торговли, появляются деривативы со своими правилами и рисками, начинают доминировать игроки, никак не связанные с производством и потреблением товаров и сырья, а подконтрольная банковская система готова предоставить им финансовый рычаг (overleverage) или, напротив, сократить финансирование.

Но когда заемные средства на порядок превышают собственные, картина спроса и предложения искажается финансовыми спекулянтами, динамика цен на большинство товаров (а для развивающихся стран еще и уровень жизни населения) попадает в зависимость от временных трендов и волатильности на глобальных финансовых рынках. А распределение денежных средств и потоков капитала в мире теперь во многом обусловлено поведением доллара и монетарными циклами Соединенных Штатов. И именно финансиализация ставит практически все рынки в зависимость от колебаний монетарной политики ФРС США или от состояния американской экономики, что ведет к изменению объемов производства товаров и услуг в реальной экономике остального мира. Зачастую, чтобы компенсировать отток капитала, вызванный действиями американского Федрезерва, или для того чтобы выправить сальдо торгового и платежного баланса Китай и ряд стран – торговых партнеров Соединенных Штатов отвечали либо девальвациями национальных валют («валютные войны»), либо стимулирующими контрмерами и запускали товарный демпинг.

Процесс деглобализации, который сейчас проявляется уже явным образом, начался вовсе не с приходом Трампа в Белый дом, а гораздо раньше – с началом мирового кризиса 2008 года. В периоды финансовых кризисов потоки капиталов разворачиваются, производство сокращается, товарооборот падает – значит, резко снижается уровень глобализации. Более того, глобализация сама по себе усугубляет масштаб кризиса и негативные эффекты для всей мировой экономики.

По данным Всемирного банка, к 2008 г. оборот международной торговли достиг исторического максимума в 61% мирового ВВП, а затем резко снизился до 52,6 процента. В 2007 г. трансграничные потоки капитала находились на максимальных значениях в 21% мирового ВВП, но в 2008 г. мгновенно упали до 4% и с тех пор находятся в диапазоне 5–6%. Рост иностранных инвестиций в развивающиеся экономики также резко сократился за последние несколько лет и в 2016 г., например, составил лишь 3 процента. Последствия кризиса 2008 г. мир не преодолел до сих пор, а крупнейшие участники глобального экономического процесса с тех пор начали задумываться над альтернативами.

Динамика роста долга – как чисто государственного, так и общенационального – также несет серьезную угрозу для мировой экономики. По данным МВФ, в 2016 г. отношение государственного долга к ВВП составляло в США 104%, в Японии – 229%, в ЕС в целом – 85%, а в Китае – всего 44%. Если долговая нагрузка в развитых экономиках не будет снижена до приемлемого уровня, это грозит дальнейшим замедлением экономического роста.

Бегство финансового капитала вынуждает страны принимать меры для ограничения оттока средств, а сжатие международной торговли обостряет конкуренцию среди производителей и подталкивает их к протекционизму.

Соединенные Штаты предложили в качестве антикризисных мер так называемый Вашингтонский консенсус, требующий минимизировать дефицит бюджетов, осуществить еще большую либерализацию финансовых рынков и дерегулировать экономику. Страны, которые согласились на эти условия, обрекли экономики на длительную стагнацию. А те государства, которые не стали следовать рекомендациям МВФ и Всемирного банка и выбрали экономическую интеграцию при возможно более полном сохранении суверенитета, сейчас являются лидерами по темпам экономического роста.

Отсюда первый вывод: в «большой игре» преимущество получает тот, кто не боится играть не по правилам и последовательно отстаивает собственные интересы. Казалось бы, развивающиеся страны, и в частности БРИКС, должны были пострадать от кризиса 2008 г. больше всего. Но если проанализировать отчеты Всемирного банка по динамике мирового ВВП за 2007–2015 гг., можно увидеть совершенно иную картину. С момента кризиса 2008 г. Азиатско-Тихоокеанский регион сравнялся по экономической мощи с Северной Америкой и Старым Светом (включающим ЕС, Россию, Турцию и Средний Восток), при этом Евросоюз оказался самой пострадавшей от многолетних экономических проблем стороной. ВВП Северной Америки с 2007 по 2015 гг. вырос с 15,1 трлн долларов до 19,5 трлн долларов, при этом ВВП Юго-Восточной Азии и соседних стран увеличился почти в два раза с 11,1 трлн долларов до 21,3 трлн долларов, а Большая Европа с Россией, напротив, продемонстрировали слабо отрицательную динамику, потеряв за 8 лет около 100 млрд долларов номинального ВВП и показав в 2015 г. цифру в 19,95 трлн долларов.

Таким образом, из трех основных мировых экономических кластеров наилучший результат показала Восточная Азия (в основном за счет Китая и отчасти Южной Кореи). Туда сейчас смещается экономический вес, в то время как остальной мир заметно тормозит.

Вывод второй: пусть глобальное распределение труда и ресурсов, доходов и капитала было неравномерным и не вполне справедливым, колоссальные объемы международной торговли и накопленные резервы обеспечили страны Юго-Восточной Азии собственными инвестиционными ресурсами и позволяют им в какой-то степени игнорировать правила, установленные гегемоном.

Всемирный банк отмечает в обзоре «Глобальные экономические перспективы», что 2017 г. будет трудным для мировой экономики из-за стагнации в торговле, сокращения инвестиционной активности и политической неопределенности в крупнейших экономиках. Поэтому рост глобального ВВП может составить всего 2,7%, три четверти которого обеспечат Китай и Индия. До 2025 г. доля ЕС, например, в общем приросте мировой экономики не превысит 10 процентов. Еще 10 лет такой динамики – и гегемония Запада может остаться в прошлом. Правда, технологические стандарты, юридические нормы, основные биржевые площадки, крупные капиталы и логистические хабы за пределами Азии по-прежнему контролирует Запад.

Вывод третий: Китаю, чтобы стать бенефициаром новой глобализации и будущим гегемоном, необходимо перехватить лидерство в мировом управлении, самому начать писать правила и завоевать право на глобальное распределение власти. Но ему вряд ли дадут это сделать. И в ближайшие 20 лет соперничество за глобальное доминирование начнет резко обостряться, причем настолько, что возрастет вероятность ядерного конфликта.

Время реакции и меркантилизма

Если вновь обратиться к компонентам формулы «великого дела государства», а именно: «количество, мощь и форма», то стратегии гегемона и великих держав или государственных объединений будут строиться по трем направлениям.

Количество – ставка на рост национального благосостояния, возврат капитала и концентрация его на своей территории, а также развитие внутреннего рынка в ущерб союзникам и торговым партнерам, которые и так слишком усилились.

Мощь – военно-политическое, финансовое, технологическое, политическое (а возможно, и идеологическое) доминирование.

Форма – структура собственной экономики, границы и барьеры, установленные вокруг нее, а также система стимулирования и продвижения на внешние рынки.

В эпоху становления капитализма экономическая доктрина, которая может обеспечить выполнение этих стратегий, называлась «меркантилизм». Поскольку мир далеко ушел от реалий XVIII века, современную доктрину протекционизма, реиндустриализации национальных экономик и государственного вмешательства в геоэкономику можно для удобства назвать неомеркантилизмом.

Начавшиеся процессы деглобализации и рост протекционизма свидетельствуют, что в мире происходит перегруппировка сил перед новым противостоянием в привычном стиле конца XIX – начала ХХ века. Соединенные Штаты и Евросоюз попытаются сконцентрировать на своих территориях основные технологические цепочки, что позволит эффективнее использовать практику возведения торговых барьеров. США в обозримом будущем спровоцируют новый мировой финансовый кризис. В большей степени это окажется периферийный долговой кризис, похожий на ситуацию 1997–1998 гг., но намного превосходящий ее по масштабам и последствиям.

Поскольку главных геоэкономических акторов сейчас три – США, ЕС, немного уменьшившейся после Brexit, и Китай, следует постараться спрогнозировать их действия как минимум на 10–12 лет. За это время должна произойти перегруппировка производительных сил для укрепления собственного экономического базиса. Исходя из экономического опыта последних десятилетий, этим странам, скорее всего, потребуется год-два на подготовку нового экономического плана и внесение изменений в законодательство и внутреннее регулирование и минимум 10 лет на полную реализацию экономических стратегий. Острая фаза борьбы за доминирование может начаться уже после 2025 г., она будет меньше зависеть от электоральных циклов, поскольку общая политика станет склоняться к консерватизму, и продлится, скорее всего, примерно до 2040 года. На более длительную борьбу может не хватить ресурсов, и начнет проявляться усталость населения.

США: внутренняя консолидация мировой империи

В общих чертах тезисы того, в чем будет заключаться американская стратегия, сформулированы Дональдом Трампом и его командой. Предельный прагматизм и протекционизм, возможно, временный отказ от имперской роли поддержания миропорядка, то есть геополитического контроля над отдельными регионами мира и союзниками. Объем имперских обязанностей гегемона снизится, чтобы сократить риск перенапряжения. Уход Вашингтона «внутрь себя» поначалу, скорее всего, будет воспринят остальными с воодушевлением. И только по прошествии нескольких лет они поймут, что процесс внутренней консолидации сделает гегемона настоящей мировой империей, которая вернется в геоэкономику с усиленной мощью.

Не исключено введение заградительных тарифов на ввоз товаров, прежде всего из Юго-Восточной Азии, и новая реиндустриализация. Соединенные Штаты начинают возвращать выведенное за границу производство, поскольку сама возможность сконцентрировать на своей территории все технологические цепочки позволяет не опасаться ответных шагов со стороны торговых партнеров. Для этого США намерены существенно сократить налоги и смягчить регулирование в отношении предприятий на своей территории. При этом любой бизнес, который решит вывести производство за пределы Соединенных Штатов, уволить американских рабочих и создать промышленные мощности в странах с дешевой рабочей силой, а затем продавать созданную на заграничных предприятиях продукцию на внутреннем американском рынке, будет «наказан» повышенной ставкой налога в 35 процентов. Эта предлагаемая асимметрия уже получила название «корректирующего граничного налога на импорт» (border-adjustment tax for goods that are imported). Налоговая нагрузка на импорт возрастет, а экспорт, напротив, будет освобождаться от налога.

Правда, на первом этапе это приведет к негативному эффекту для производителей, поскольку доля импортных компонентов в продукции американских предприятий превышает 50 процентов. Серьезно пострадают потребители, поскольку, например, 95% одежды и обуви, продаваемых в Штатах, – импорт. Цены на товары повседневного спроса, а также на одежду и электронику, поставляемую в основном из Азии и Мексики, могут резко вырасти, а прибыль торговых компаний заметно сократится. Но со временем промышленность восстановится, причем на основе новых технологий и интеллектуальных ресурсов, что сделает американские товары конкурентоспособными не только на внутреннем, но и на мировом рынке.

Энергетическая независимость. Дневной объем потребления нефти в США – около 19 млн баррелей, собственное производство нефти обеспечивает лишь 40% от общей потребности, а 60% углеводородного сырья закупается за границей. Рост добычи сланцевой, шельфовой и обычной нефти заметно снизит зависимость от внешних поставок уже в течение пяти лет.

Все эти меры приведут к еще большему замедлению мировой торговли и сокращению производства в развивающихся странах, лишат государства Юго-Восточной Азии, Европы и Латинской Америки прежних возможностей заработка на глобализации. И чем меньше инвестиций будет уходить вовне, тем больше прибыли станет образовываться внутри США.

Но это еще не все. В феврале 2018 г. истекает срок полномочий нынешней главы ФРС Джанет Йеллен, после чего можно ожидать ужесточения монетарной политики. Резкий рост процентных ставок в сочетании с сокращением предложения долларов для внешнего мира может стать coup de grâce для финансовых рынков за пределами Соединенных Штатов и нанести серьезный ущерб инвестиционной активности. Кроме того, рост стоимости денег в мире, который, вероятно, начнется уже в начале 2018 г., ухудшит возможности для повсеместного рефинансирования долгов. А если учесть, что из 100 трлн долларов облигаций, торгующихся на мировом рынке, 12 трлн долларов гособлигаций имеют отрицательные величины доходностей, то, как отметил известный финансист и миллиардер Билл Гросс, это «сверхновая звезда, которая однажды взорвется». Логично ожидать, что уже в 2018 г. начнется мировой финансовый кризис, который вызовет мощное движение капиталов в сторону США, еще больше ослабляя периферию Pax Americana и расширяя внутренние инвестиционные возможности для американских компаний. Мировая торговля еще больше пострадает, а страны Юго-Восточной Азии (не только Китай, но и Япония) и Евросоюз будут вынуждены реагировать.

Имперская миссия Китая

Китай имеет универсальную структуру экономики и постарается осуществить интеграцию производственных цепочек на региональном уровне, предложив Японии и Южной Корее более тесное сотрудничество и определенные льготы. Экономику КНР уже сейчас можно сравнить с термоядерным реактором, поскольку там накоплены такие массы, температуры и энергии, что возможна самоподдерживающаяся реакция. Но если что-то пойдет не так, то спровоцированные неомеркантилизмом США процессы в геополитике и международной торговле окажут катастрофическое влияние на китайскую экономику.

Китай также постарается установить контроль над товарными потоками, но для этого необходимо реализовать сверхамбициозный проект «Один пояс, один путь», который пока движется слишком медленно. Китаю может просто не хватить времени. К тому же контроль над мировыми финансами – основа могущества современной Америки, и она вряд ли выпустит его из рук, поэтому КНР будет ограничена в механизмах влияния и сосредоточится на производственных и торговых отношениях.

Но уже сейчас Китай ведет себя предельно прагматично и достаточно жестко, например в сфере интернет-торговли, и мало кого просто так пускает работать на своей территории. И, как показал недавний случай с размещением в Южной Корее ракетного комплекса THAAD системы американской ПРО, Китай готов применять экономические меры воздействия на соседей за их недружественные шаги и игнорирование китайских интересов.

На возможный мировой финансовый кризис и перераспределение потоков капитала КНР, скорее всего, ответит жестким контролем за движением денежных средств и постарается защитить собственную банковскую систему от внешних атак.

Мировой валютный рынок также начнет лихорадить из-за сокращения международной торговли и турбулентности на фондовых площадках, и Пекин, используя накопленные резервы и торговые связи, постарается воспользоваться нестабильностью и предложить юань в качестве мировой резервной валюты.

А еще КНР постарается распространить свое геополитическое влияние на соседей, и Россия реально рискует лишиться части суверенитета, если не сможет через несколько лет ответить на экономические вызовы. Китай способен гарантировать инвестиции и помощь соседним регионам, но будет увязывать «процветание» соседей с собственными порядками. Имперская миссия Китая подразумевает не только проекцию вектора силы и включение периферии в зону своего влияния, но и контроль над политическим, экономическим и информационным пространством.

Отсюда еще два вывода:

Будущая политическая независимость России находится под угрозой из-за экономической слабости.

Исход противостояния Китая и США сейчас предсказать невозможно.

Европа: к вассальной зависимости

В мире, меняющемся в сторону неомеркантилизма и неомодернизма, Европа находится в самом слабом и уязвимом положении. Логично предположить, что ЕС начнет копировать действия Соединенных Штатов в области промышленной и торговой политики, тем более что у локомотивов Евросоюза – Германии и Франции – есть собственная индустриальная политика, как и у США и Китая.

Из трех компонентов успеха в борьбе (количество, мощь, форма) у Европейского союза в наличии только количество. Это накопленные капиталы, трудовые ресурсы, высокие технологии, интеллектуальный и научный потенциал и население в 500 млн человек (правда, после Brexit останется на 80 млн меньше).

Но у Европы нет такой военной мощи, как у Соединенных Штатов, и геополитического влияния, сравнимого с американским или китайским. К тому же Вашингтон сохраняет военно-политический контроль над Старым Светом через НАТО.

Еще хуже у Европы дела с компонентом «форма». Там отсутствует монолитное политическое пространство, а известная инертность евробюрократии, структурные проблемы и негибкость фискальных правил ограничили возможности европейских стран по стимулированию своих экономик в кризис, затруднили проведение стабилизационных антициклических мероприятий в недавнем прошлом и продолжат сдерживать принятие требуемых мер в случае кризиса. Придется не только менять экономические стимулы и ослаблять финансовое и фискальное регулирование, но и централизовать политическую власть, вероятно, под эгидой регионального гегемона – Германии. А дальше европейские страны ждет дальнейшее ослабление национальных суверенитетов, активизация дирижизма и вмешательство политического центра Евросоюза во внутригосударственные дела.

Но может осуществиться и иной сценарий, если США начнут проводить имперскую политику «разделяй и властвуй» и ослаблять Евросоюз с помощью стран Центральной и Восточной Европы, чьи элиты настроены проамерикански и блокируют многие процессы, в том числе связанные с отношениями с Россией. Влияние на Старый Свет также можно оказывать, провоцируя нестабильность у границ ЕС на ближней периферии. Участвовать в крупных военных конфликтах европейцы в обозримом будущем не способны. Временный уход Соединенных Штатов «в себя» и прекращение исполнения «имперских обязанностей» создадут для Евросоюза проблемы с безопасностью. По всей видимости, Евросоюз так и останется младшим партнером США и из союзника с равными правами рискует попасть в полное подчинение и покорно следовать за Америкой в ее будущем противостоянии с Китаем.

Итак, у ЕС два варианта: либо политическое единство и сохранение европейской идентичности плюс восстановление отношений с Россией, которая, обладая военной силой, реально способна снять с Европы ряд рисков и обезопасить восточные и юго-восточные границы Евросоюза, либо вассальная зависимость от гегемона.

Что делать России

У нас есть не больше 10–12 лет. Из трех компонентов формулы Сунь-цзы у России пока в наличии только мощь, прежде всего военная, а также возросший вес во внешней политике. Ни капиталов, ни технологий, ни контроля над экономическим, финансовым и информационным пространством прилегающего мира нет. Только огромная территория с растянутыми коммуникациями и устаревшей инфраструктурой. Слабо диверсифицированная экономика и многолетнее следование американским правилам мирового разделения труда, ресурсов и прибыли. И если в ближайшее время ничего не предпринимать в экономике и в сфере развития современных технологий, то через 10–15 лет можно утратить не только политический вес, но и суверенитет. Через 10 лет часть технологий устареет, как устареют системы вооружения, а ведь Россия еще не завершила модернизацию армии.

Несколько естественных и логичных ответов на вызовы находятся в области внешней политики.

Во-первых, Россия должна укрепить свою роль в качестве гаранта безопасности в Европе, на Ближнем Востоке и в Центральной Азии. Во-вторых, поддерживать восстановление норм международного права, нарушавшихся гегемоном в эпоху неолиберализма, и стремиться к позиции внешнего арбитра для мира, который сворачивает к протекционизму и торговым спорам. В-третьих, продолжить распространение наших культурных ценностей и культурного влияния на периферийные страны. Поддержка русского языка, телевещания, кино и литературы на русском языке обязательно даст плоды. И наконец, в-четвертых, способствовать репатриации капитала в Россию, оказывая профессиональную международную поддержку правительству в юридической борьбе по возврату незаконно выведенных капиталов и в защите и поиске собственности России за рубежом, и поиске документов, подтверждающих права собственности, даже если они относились к прошлому или позапрошлому веку.

Мы отдаем себе отчет в том, что ресурсы ограничены и рассчитывать можно только на собственные силы. России следует возвращать вывезенный капитал, предоставлять абсолютные гарантии прав собственности, запускать фискальные стимулы и снижать налоги. Либеральные подходы в экономике должен сменить современный разумный дирижизм, выражающийся в планировании производств, тотальном контроле за расходами, организации ценовой политики, распределении сырья и оборудования предприятиям. Это «токсичные» технологии, мобилизационные методы, отказ от либерального подхода в нишевом распределении труда, формирование и реализация собственной индустриальной политики. Формирование устойчивой к коррупции элиты.

В индустриальной политике необходимо сосредоточиться хотя бы на трех или четырех собственных технологиях, имеющих перспективы на десятилетия или даже столетия, и все ресурсы бросить на их развитие. Они должны быть достаточно наукоемкие и сложные для того, чтобы их невозможно было бы легко украсть, купить и быстро воспроизвести. Это могут быть ядерная, а впоследствии термоядерная энергетика; робототехника, двигателестроение и космические технологии, часть из которых конвертируются в биомедицинские, информационные, транспортные и энергетические технологии.

Самое важное – энергетика. Потребность в энергии в последние 100 лет растет пропорционально квадрату численности мирового населения. Эксперты прогнозируют 60-процентный прирост энергопотребления в следующие 15 лет. Энергогенерация до сих пор на 70% является тепловой, использует ископаемые виды топлива. Но уровень технологического развития цивилизаций зависит от количества энергии, которое население использует для своих нужд. И если впереди новая индустриализация и дальнейший рост энергопотребления, необходим прорыв в энергетике, который могут обеспечить только атомные технологии, а не локальные решения в виде солнечных панелей или ветряков. Страна, владеющая энергетическими технологиями, обеспечивает себе билет в будущее в бизнес-классе.

Робототехника. Роль роботов в современной экономике будет возрастать год от года. Для создания роботов не нужно много материалов и сырья, зато требуется интеллект, знание теоретической механики, программирования и математики – а в этом мы всегда были сильны. Роботы, в свою очередь, повысят производительность труда и могут стать заметной статьей экспорта. Роботы – не только андроиды. Это и военные технологии. Новый российский танк «Армата» начал выходить с заводов, а уже устарел на несколько десятилетий. В XXI веке в танках не должно быть экипажей, только искусственный интеллект, механика и эффективные боеприпасы, а также технологии защищенной связи машины с контролирующим ее оператором. Это же относится к авиации и подводной технике.

Двигателестроение. Водородные технологии, связанные с созданием реактивных двигателей для ракет и самолетов – технологии двойного назначения, водородные топливные элементы и двигатели для автомобилей. Плазменные и электроядерные двигатели для космических буксиров. Это также наиболее перспективные технологии будущего.

И наконец, космические технологии, на которых отрабатываются все доступные знания и инновации. Возможность контроля космического пространства – одна из гарантий сохранения суверенитета при любом сценарии будущего геополитики и геоэкономики. Нам невероятно повезло, что модные идеи постиндустриальных инноваций Кремниевой долины увели человечество в сторону, а развитие двинулось по тупиковому пути электромобилей и «зеленой» энергетики. Это отвлекает капиталы и интеллектуальные ресурсы, а нам дает фору в 10 или 20 лет. Для этого нужны три вещи: интенсификация образования и повышение качества преподавания естественных наук. Отбор одаренных детей по всей стране. Популяризация математики, физики, химии, информатики, шахмат. Возрождение высшей школы, стимулирование НИОКР и финансирование фундаментальных исследований. Не менее важно повышение общего благосостояния населения. Это решает несколько задач: снижает риск дестабилизации политической ситуации, стимулирует развитие экономики через потребление, увеличивает интерес к образованию и культуре, а это дает новые квалифицированные кадры будущей инновационной промышленности.

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 июля 2017 > № 2258203 Александр Лосев

Союзники России и геополитический фронтир в Евразии

Николай Силаев – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Центра проблем Кавказа и региональной безопасности Московского государственного института международных отношений (Университета) Министерства иностранных дел Российской Федерации.

Андрей Сушенцов – кандидат политических наук, руководитель аналитического агентства «Внешняя политика», директор программ «Валдайского клуба», доцент МГИМО (У) МИД России.

Резюме В нарративах России о самой себе господствует мотив неполноты – по сравнению с Российской империей или СССР. Это вызывает у Москвы фантомные боли, связанные с исчезновением элементов геополитического статуса государств-предшественников.

С начала 2000-х гг. возрастает риск вовлечения Российской Федерации в военные конфликты низкой интенсивности. Нестабильность на многих участках протяженной границы России вынуждает Москву активно обозначать военное присутствие в поясе своих границ. Военные базы за рубежом размещены в регионах с высоким потенциалом конфликта – Южной Осетии и Абхазии, Молдавии, Армении, Киргизии и Таджикистане. Россия вовлечена в процессы внутри Афганистана, в Сирии и на Украине и не может позволить себе пустить ситуацию в этих странах на самотек. Возможное начало конфронтации на Корейском полуострове или в Иране, а также эскалация конфликта на Украине неизбежно приведет к ограниченному вовлечению России.

Российское руководство расширяет географию регионов, в которых защита национальных интересов требует военного присутствия. И не только в поясе российских границ, но и в регионах, косвенным образом относившихся к сфере военно-политической ответственности СССР. (Например, в 2013 г. Москва предложила разместить российских миротворцев на Голанских высотах – граница Сирии и Израиля. Идут переговоры о создании базы российских ВВС на Кипре, в непосредственной близости от базы ВМФ России в Тартусе на побережье Сирии.) Происходит ли этот процесс целенаправленно и осмысленно? Или российская мощь растет стихийно, без рационализации и долгосрочного планирования? Главная опасность заключается в риске преобладания идеологических приоритетов над рациональным расчетом и в итоге – в перенапряжении сил государства.

Геополитический фронтир в Евразии

В последние годы Россия обрела новый геополитический статус. Военная операция в Сирии позволила России стать ключевым участником постконфликтного урегулирования, продемонстрировав качественно новый военно-политический потенциал. Инициированный Москвой «астанинский формат» предполагает, что ключевой вопрос безопасности на Ближнем Востоке может быть разрешен без участия Запада. При этом Россия опирается на диалог с региональными державами – Турцией и Ираном, которые либо вовсе не получали права голоса от Запада, либо имели лишь ограниченное влияние.

Если в Мюнхенской речи Владимира Путина 2007 г. основной проблемой называлось расширение НАТО и приближение военной инфраструктуры альянса к российским границам, десять лет спустя перспектива экспансии альянса на постсоветском пространстве практически снята с повестки дня. Ни Грузия, ни Украина не могут вступить в Североатлантический блок, не создав для него серьезные стратегические риски.

Если отношения России и Запада в последние десятилетия представить в категории фронтира как подвижной и широкой пограничной линии, то за десятилетие он сдвинулся дальше от российских границ. Острые фазы кризисов на Кавказе (2008 г.) и на Украине (2014–2015 гг.) обозначили невозможность решения вопросов безопасности на постсоветском пространстве без решающего слова Москвы. Сирийская операция российских ВКС перенесла спор России и Запада по поводу международного статуса России на Ближний Восток. Далеко от определенности положение фронтира на противоположном краю евразийского континента: сближение России с КНР и российско-японские контакты последних лет указывают на то, что Москва будет играть новую роль в формировании баланса сил в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

России удалось перенести фронт противостояния с Западом дальше от своих границ. Теперь он пролегает на Ближнем Востоке, на Балканах, во внутренней политике США и стран ЕС. У многих постсоветских проблем безопасности пропало геополитическое измерение – они больше не обременены в прежней степени российско-западным противостоянием. Для многих постсоветских стран это шанс отложить беспокойство о собственной безопасности и определиться с приоритетами развития без спешки и внешнего давления.

Однако, заглядывая в будущее, можно представить себе ситуацию, в которой давление Запада на интересы России в Восточной Европе возобновится и даже усугубится, а требования Москвы о создании системы коллективной безопасности в Европе будут проигнорированы. В этом случае Москва будет вынуждена вернуть реализм в американские оценки проверенными способами – перенеся геополитический фронтир в Западное полушарие, подальше от «своих ворот». Создание военной базы в Венесуэле или на Кубе, участие в политической жизни Панамы или Мексики, поощрение формирования антиамериканских коалиций в Латинской Америке – несомненно, вынужденный, но на горизонте 2040–2050-х гг. единственно эффективный путь снижения американского давления на Россию в Европе.

Возросшие ресурсы и новое положение России ставит перед ней два взаимосвязанных вопроса. Первый: каков предел влияния на мировую политику, который можно счесть оптимальным с точки зрения интересов России и ее возможностей; какова разумная мера ее вовлеченности в международные дела? Второй: какой должна быть система союзов, посредством которой будет обеспечено и зафиксировано возросшее влияние России в мире? Оговорим, что мы будем обсуждать лишь военно-политические союзы, не вторгаясь в огромную и по многим меркам особую область экономической интеграции.

Трансформация союзничества

Так же, как в прошлое уходят прежние формы организации политики и хозяйственной жизни, ставшие приметой XX века, меняются и структуры международной политики. Крупные и устойчивые, «постоянные» структуры – политические партии, профсоюзы, призывные армии – сменяются калейдоскопом альянсов, заключаемых ad hoc. Влиятельные политические движения могут возникать за считанные дни вокруг конкретного вопроса и рассыпаются, исчерпав повестку дня, причем оказываются популярнее и успешнее старых политических партий или общественных организаций с их традиционной бюрократической структурой. Военная область профессионализируется параллельно с техническим усложнением, массовые призывные армии, исторически обусловившие расширение гражданства и создание современных наций, уходят в прошлое. Война, как в Средние века и раннее Новое время, становится делом элит, а не народов. Распространение частных военных кампаний – в сущности, современных кондотьеров – размывает саму основу современной демократии и современного суверенитета, исключающих приватизацию насилия. Государственная бюрократия, с одной стороны, благодаря наследию либерального дерегулирования Рейгана и Тэтчер, утрачивает рычаги контроля над обществом, а с другой – все сильнее прорастает вглубь этого общества через механизмы партнерства с корпорациями и неправительственными организациями. Стирается грань между гражданским обществом и государством. Корпорация, центральная организация современного капитализма, меняет свою природу. На место бюрократических иерархических структур приходят сетевые, юридическая структура компаний фрагментируется и усложняется. На рынке труда коллективные долгосрочные договоры уступают системам гибкого найма, делающим положение наемного работника все более неустойчивым. Понимание управления как набора повторяющихся процедур сменяется его трактовкой как серии проектов, для каждого из которых привлекается уникальная совокупность людей, решений, ресурсов.

«Проектность» как ключевая характеристика современного мира (Люк Болтански, Эв Кьяпелло) проявляет себя и в области международных отношений. Давно отмечается растущая популярность коалиций, создаваемых «по случаю», для решения строго ограниченной задачи. Подобно тому как гибкий найм позволяет компаниям избегать излишних обязательств перед профсоюзами или долгосрочных контрактов с работниками, такие коалиции дают наиболее могущественным государствам возможность избегать предоставления своим партнерам устойчивых гарантий. Бюрократические аппараты «традиционных» блоков, необходимость многоступенчатых и длительных согласований в рамках таких альянсов воспринимаются как препятствие к эффективному действию. Антииракская коалиция Соединенных Штатов в 2003 г., созданная ими коалиция против запрещенного в России ИГИЛ организовывались вне американской системы военных союзов. Дональд Рамсфельд с его знаменитым афоризмом «Миссия определяет коалицию» обозначил торжество проектной логики в деле войны и дипломатии.

Этот сдвиг ведет к самым разнообразным последствиям. Во-первых, понимание союза как проекта делает обязательства по нему менее надежными. Наглядным примером тому стали отношения трех прибалтийских государств с союзниками по НАТО в 2014–2016 годах. Размещение батальонов НАТО в Эстонии, Латвии и Литве, публично поданное как «защита от российской угрозы», сделало явным то обстоятельство, что сами по себе гарантии безопасности, предоставленные членам альянса, недостаточны. В критический, по мнению Таллина, Риги и Вильнюса, момент потребовалось подкрепить эти гарантии переброской войск.

Во-вторых, трансформация союзничества усиливает неравенство в международной системе. Крупные страны, обладающие большим военно-политическим потенциалом, начинают тяготиться союзничеством. Они могут брать на себя меньше формальных и неформальных обязательств, чем раньше, а сами обязательства зачастую ограничены сравнительно кратким периодом времени. Малые и относительно слабые страны лишаются гарантий, на которые могли рассчитывать ранее. Это толкает их к двум основным вариантам действий. Либо лавировать между крупнейшими центрами силы, рискуя сделать свое положение еще более неустойчивым. Либо добиваться дополнительных гарантий со стороны международных покровителей, представляя ради этого свое положение более «угрожаемым», чем на самом деле. Именно последний вариант избрали Эстония, Латвия и Литва, сделав решающий вклад в секьюритизацию балтийской повестки дня в последние годы.

В-третьих, стирается юридическая определенность союзов. Есть ли потребность обеспечивать сложным правовым фундаментом проект, который будет рассчитан на год-два, а лишних обязательств никто на себя брать не хочет? Если нет определенной правовой рамки, то только ли государства могут быть субъектами союза? В проект могут быть вовлечены и негосударственные политические и (или) военные организации, отдельные фракции элит внутри той или иной страны, наиболее влиятельные медиа, идеологические группы, религиозные лидеры. Необходимые участникам гарантии возможны через серию частных сделок, например, инвестиционных или кредитных. Наиболее явно этот феномен проявляется в отношениях между США и монархиями Персидского залива.

В-четвертых, возникает противоречие между проектным, то есть по определению непостоянным, характером коалиций и необходимостью поддерживать долговременную инфраструктуру международного сотрудничества. Так, транспортные маршруты, в том числе трубопроводные, существуют на протяжении десятилетий, организуя и связывая хозяйственную деятельность на всем пути их прохождения. Вопреки либеральному предсказанию, что нарастание плотности экономических связей сделает международную политику более предсказуемой и менее конфликтной, экономические расчеты все чаще приносятся в жертву политическим или идеологическим соображениям. Это, однако, не отменяет необходимости поддерживать инфраструктуру глобальных экономических связей. Помимо хозяйственной инфраструктуры сотрудничества имеется еще и военная, и здесь противоречие между растущим непостоянством союзов и долгим временем жизни этой инфраструктуры также дает о себе знать. Военная база за рубежом может быть источником силы, но может оказаться и фактором уязвимости, как это случилось, к примеру, с российскими военными базами на территории Грузии в 2004–2006 гг., когда военнослужащие и персонал эпизодически становились объектами провокаций со стороны Тбилиси.

Россия и ее союзники

Сеть альянсов, в которую включена Россия, уместно рассматривать не в сравнении с наиболее известными военно-политическими блоками, а с точки зрения ее адекватности глобальным трендам трансформации самого института международного военно-политического союзничества. В такой перспективе ряд свойств этой сети, в сравнении с традиционным союзом считающиеся слабыми ее сторонами, могут быть, напротив, источником силы.

Прежде всего мы полагаем, что следует говорить именно о «сети союзов» как о наборе многосторонних и двусторонних связей и обязательств, оформленных в разной форме и предполагающих различные сроки действия. В этой сети в некоторых случаях могут переплетаться военно-политические и экономические интеграционные связи. Многосторонние связи дополняются конкретизирующими и уточняющими их двусторонними.

У России немного военных союзников. Юридически обязывающие соглашения, при которых нападение на одну сторону приравнивается к нападению на другую, имеются только с Абхазией и Южной Осетией. Иные договоренности, в том числе со странами, считающимися наиболее близкими союзниками Москвы, не содержат подобных механизмов. Обязательства в рамках ОДКБ заметно мягче аналогичных обязательств в рамках НАТО. Это хорошо видно при сопоставлении формулировок двух документов о взаимных гарантиях безопасности.

Статья 5 Североатлантического договора от 4 апреля 1949 г.: «Договаривающиеся стороны соглашаются с тем, что вооруженное нападение на одну или нескольких из них в Европе или Северной Америке будет рассматриваться как нападение на них в целом».

Статья 2 «Договора о коллективной безопасности» от 15 мая 1992 г.: «В случае возникновения угрозы безопасности, стабильности, территориальной целостности и суверенитету одного или нескольких государств–участников либо угрозы международному миру и безопасности государства–участники незамедлительно приводят в действие механизм совместных консультаций с целью координации своих позиций, вырабатывают и принимают меры по оказанию помощи таким государствам–участникам в целях устранения возникшей угрозы».

Указанная разность гарантий безопасности объясняется тем, что главное свойство ОДКБ – это асимметрия. По военно-политическому потенциалу Россия многократно превосходит партнеров. А наиболее вероятные угрозы у ее партнеров не совпадают или совпадают частично. Трудно представить, перед каким общим вызовом окажутся, например, Армения и Таджикистан. Эти страны едва ли будут готовы оказывать практическую помощь друг другу, если одна из них будет вовлечена в вооруженный конфликт. В то же время все участники ОДКБ заинтересованы в поддержании общей военной инфраструктуры (например, системы ПВО), военно-техническом сотрудничестве, обмене информацией, профессиональной подготовке офицеров. По сути, ОДКБ предоставляет институциональную базу для такого сотрудничества, дополненную набором гарантий, которые Россия дает в рамках двусторонних договоренностей. В результате у России имеются военно-политические партнеры в регионах, где ей необходимо обеспечивать безопасность, но сами партнеры разделяют с ней ответственность только за свой регион. При этом в региональную систему безопасности могут входить страны, не связанные друг с другом союзническими и даже дипломатическими отношениями. Российская военная база в Армении, входящая в совместную российско-армянскую военную группировку, взаимодействует с российскими базами в Абхазии и Южной Осетии.

Российская операция в Сирии демонстрирует многообразие и трансформацию союзничества. С 1971 г. в Тартусе действует пункт материально-технического обслуживания кораблей ВМФ. Соглашение о размещении в Сирии российской авиагруппы (26 августа 2015 г.) содержит ссылки на советско-сирийский договор о дружбе и сотрудничестве от 8 октября 1980 г. и соглашение о военном сотрудничестве от 7 июля 1994 года. В то же время авиабаза в Латакии была развернута в краткие сроки, а заявление президента России в марте 2016 г. о выводе основной части российской группировки из Сирии указало на готовность при необходимости быстро сократить военное присутствие. Стороны не имеют юридических обязательств, предписывающих им вступать в войну в случае агрессии третьей стороны в отношении союзника. Но в их распоряжении большой набор инструментов сотрудничества – от координации дипломатических выступлений и поставок военного имущества до совместного ведения боевых действий. Российско-сирийский союз – если здесь уместно говорить о союзе – содержит и постоянные, и краткосрочные элементы и легко трансформируется в зависимости от политической задачи.

Об отношениях России с Ираном в военной области трудно судить по открытым источникам. Отметим, однако, что стороны тесно взаимодействуют в Сирии, Россия использовала воздушное пространство Ирана и (вероятно) его территорию для ударов по террористам в Сирии. При этом Москва и Тегеран юридически связаны лишь межправительственным соглашением о военном сотрудничестве. Заявление российских представителей о том, что Иран предоставил свою территорию для действий российской авиации против террористов в Сирии, вызвало резкую реакцию Тегерана. Назвать отношения сторон союзническими сложно.

Элементы новой геополитической реальности возникают на Балканах. Под предлогом надуманных обвинений России в попытке организации переворота власти Черногории ускорили движение в сторону НАТО. Делается это, вероятно, для того, чтобы четче провести различие с соседней Сербией, которая активно развивает военно-техническое сотрудничество с Москвой – закупает вооружение, участвует в военных учениях и синхронизирует военное планирование. Не исключено, что в обозримой перспективе Россия предоставит Белграду неформальные гарантии безопасности и де-факто сделает Сербию участником системы коллективной безопасности ОДКБ. Уже сейчас сербские эксперты говорят, что благодаря новому уровню связей с Россией агрессия НАТО против Югославии сегодня была бы невозможна.

Вероятно, новый статус-кво поддерживает надежды тех в Белграде, кто хотел бы пересмотреть результаты распада Югославии. На рубеже 2016–2017 гг. Белград сделал несколько значимых шагов, обозначая свой интерес в безопасности сербских анклавов в Косово и Боснии и Герцеговине. Несложно представить ситуацию, в которой снежный ком событий на Балканах – сербы вне Сербии начинают притесняться, и Белград вынужден за них заступиться – побудят Сербию воспользоваться неформальными гарантиями безопасности со стороны России и втянуть ее в нежелательный кризис. Новая война на Балканах вызывает слишком очевидные параллели, чтобы относиться к этому сценарию легкомысленно.

Россия поддерживает тесное, вплоть до совместных учений, военное сотрудничество с Китаем и Индией. Но речь здесь не идет о военном союзе. Уместнее говорить о «достройке» политических связей, маркетинге продукции российского ВПК и создании прозрачной и предсказуемой военно-политической среды в отношениях с партнерами. Одновременно Россия и Китай создают многополярный порядок как сеть «долговременных межгосударственных отношений нового типа, не направленных против третьих стран» и основанных на принципах равенства, невмешательства, уважения взаимных интересов. Москва и Пекин подкрепляют сотрудничество взаимными мерами доверия в военной сфере и предоставлением гарантий безопасности буферным государствам Центральной Азии. В совокупности это привело к тому, что Россию и Китай не разделяет геополитический фронтир, как это происходит в Восточной Европе между Россией и НАТО. А то обстоятельство, что Москва и Пекин одновременно сталкиваются с США на Украине и в Южно-Китайском море, только укрепляет их партнерство.

Размывание правовых основ устойчивых союзнических связей делает более актуальным обращение к культурному и историческому наследию в попытках отыскать и обосновать идеологическую общность. Советское наследие до сих пор привлекает к России левых лидеров Латинской Америки, рассчитывающих использовать в своих интересах стремление Москвы к самостоятельности в международных делах. Иную (прямо противоположную) сторону российского наследия пытаются эксплуатировать политики некоторых балканских стран, напоминающие о православии, имперском прошлом и историческом соперничестве с Османской империей и Западной Европой по поводу судьбы Балкан.

Наконец, у России имеются и «негосударственные союзники», отношения с которыми в настоящий момент не могут иметь правовых рамок. Донецкая и Луганская народные республики, которым оказывается широкая политическая и иная поддержка, Приднестровье, получающее разнообразную помощь от Москвы и проводящее совместные учения с российскими миротворцами, размещенными в регионе. Вероятно, в этой перспективе стоит сейчас рассматривать и контакты российских официальных лиц с лидерами различных политических и военных сил в Ливии.

Островная геополитика

Сравнение современной России и Советского Союза как международных игроков – отдельная и неисчерпаемая тема. Наметим здесь лишь несколько пунктов, важных для нашего вопроса.

Во-первых, у России нет стольких союзников, сколько было у Советского Союза; немногие имеющиеся не связаны с ней настолько тесными и жесткими обязательствами, какие объединяли Варшавский блок или ныне НАТО. У России нет и такого числа стран-сателлитов, какое было у СССР. Имеются несколько небольших государств, признанных и непризнанных, которым Россия оказывает помощь. Но это несравнимо с советским багажом.

Во-вторых, у России куда более сбалансированный курс в отношении региональных противоречий. Например, если ближневосточная политика советского Кремля строилась на основе масштабной помощи идеологически дружественным режимам при отсутствии дипломатических отношений с режимами идеологически враждебными (Израиль, Саудовская Аравия), то Кремль нынешний, затрачивая относительно небольшие ресурсы для помощи традиционному союзнику – Сирии, поддерживает активный диалог и с Израилем, и с арабскими монархиями Персидского залива: со всеми державами, оказывающими влияние на регион. На Дальнем Востоке Советский Союз находился в положении осажденной крепости: холодная война с США, отсутствие мирного договора с Японией, отсутствие дипломатических отношений с Южной Кореей и многолетний разрыв с Китаем. Сейчас Москва за счет доверительных отношений с Пекином и активного политического диалога с Токио претендует на роль одной из держав, обеспечивающих региональный баланс.

В-третьих, современный Кремль равнодушен к вопросам идеологии. Консервативный крен, который наметился в риторике Москвы в последние годы, имеет охранительный, в прямом смысле слова реакционный характер: он призван создать еще один заслон перед «прогрессистскими» попытками подрыва национального суверенитета и вмешательства во внутренние дела, а не предложить новую глобальную повестку. Попытки внести в курс Москвы более широкое идеологическое содержание предпринимаются (например, Русской православной церковью), но на внешнеполитическую практику почти не влияют. Впечатляющая гибкость государственной пропаганды – в течение полугода американский президент побывал символом врага, символом надежды, став, наконец, одним из многих политических деятелей зарубежных стран – хорошо иллюстрирует это равнодушие.

Если Советский Союз был континентальной империей, осмыслявшей себя в перспективе глобальной исторической миссии, то современная Россия – почти гомогенное по составу населения государство, управляемое прагматичным на грани цинизма политическим классом, лишенное идейных грез, которое не собирается звать мир к светлому будущему, но и свое в этом мире не намерено упустить. Парадоксальным образом государство, во многих отношениях более слабое, чем Советский Союз (меньше территория, население, армия, доля в мировом ВВП), сумело обрести и удерживает роль одного из мировых лидеров, успешно оспорившего гегемонию Запада во многих областях.

Причина в изменении самого характера российской геополитики: Россия успешно осваивает исторически новую для себя геополитическую нишу, которую описал еще в начале 1990-х гг. Вадим Цымбурский в статье «Остров Россия». Она отказалась от попыток заменить собой Европу (и себя – Европой), к чему ее на протяжении трехсот лет призывали политики и мыслители как консервативного (Тютчев), так и реформаторского (Петр I) толка. Она не пытается «отвердить», включив в свой состав или в свою жесткую сферу влияния, лимитрофные территории, отделяющие ее от иных цивилизационных платформ на Западе и на Юге; склонна принять как данность их идентификационную текучесть. Она с большой осторожностью смотрит на долговременную политическую и военную вовлеченность за пределами своих границ и допускает только точечное присутствие в наиболее важных для нее регионах.

Она по-прежнему не всегда и не везде имеет ясно очерченные «естественные» границы. Конечно, наиболее сложно их обозначить на западе, в полосе от Черного до Балтийского морей, где отсутствует четкая языковая и культурная граница. Но и на юге российский Северный Кавказ перетекает на южный склон хребта в Абхазии и Южной Осетии, а по другую сторону Каспия Россия очень плавно переходит в Казахстан. В то же время Россия довольно консервативна в попытках пересмотра границ государственных. Рассуждения о «российском экспансионизме» затемняют тот факт, что на протяжении четверти века после распада Советского Союза в стране так и не возникло массового и влиятельного политического движения за возвращение территорий бывших советских республик. Вернув себе Крым, Россия приняла противоположную позицию в отношении отколовшегося от Украины Донбасса и не пошла на масштабную перекройку территории соседней страны. У некоторых это вызвало разочарование, но политическим фактором оно не стало.

Российские союзы призваны решить несколько задач. Прежде всего обеспечить безопасность «острова»: Россия не допустит военного вторжения на свои земли. Превращение той или иной лимитрофной территории в плацдарм для возможного вторжения неприемлемо и будет предотвращаться всеми доступными средствами. Собственно, именно такова логика противодействия расширению НАТО на постсоветском пространстве. Так может быть истолковано и различие в подходах к странам Прибалтики, с одной стороны, и Грузии и Украине – с другой. Эстония, Латвия и Литва в силу своего географического положения не могут выступать в качестве плацдарма, Грузия и Украина – могут.

Также российская система союзов должна обеспечить присутствие России как влиятельной силы в важных для нее регионах мира. При этом ни в одном регионе не должна возникнуть коалиция, способная подорвать влияние Москвы. Оказывая помощь союзникам, Россия стремится не допустить возникновения подобных коалиций и в то же время избежать манипулирования со стороны союзников. Акцент на многосторонности в сирийской политике, резкие изменения в отношениях с Турцией отражают такой подход. Не всегда и не все враги Башара Асада – это враги России, российская военная сила в конечном счете служит укреплению влияния Москвы, а не Дамаска.

Уместны примеры из других регионов. Отношения с Арменией важны с точки зрения поддержания и укрепления влияния в Закавказье. Россия оказывает и будет оказывать Еревану военную помощь и содействовать экономическому развитию Армении посредством механизмов ЕАЭС. Однако будет избегать положения, когда (к примеру) в коалиции против нее окажется Азербайджан с одним или несколькими соседними государствами.

Нередко эта линия приводит к тому, что Россия говорит «через голову» своих союзников напрямую с провайдерами безопасности в противостоящем лагере – Турцией, Соединенными Штатами, странами Западной Европы. Это одинаково раздражает находящихся на линии фронтира союзников России (Белоруссию, Армению) и США (Польшу и страны Прибалтики).

Особое место занимает Белоруссия. Отношения с ней для России исключительно важны в контексте противодействия расширению НАТО. Белоруссия препятствовала созданию сплошной полосы враждебно настроенных к России государств между Балтийским и Черным морем. Но говорить об этом государстве как о сателлите России или сфере ее влияния затруднительно. Минск стал одной из многочисленных постсоветских столиц, которые сделали противостояние между Россией и Западом на постсоветском пространстве источником силы и средством извлечения политических и иных преимуществ. Отличие в том, что если другие, как, например, Тбилиси, пытались извлекать преимущества «со стороны Запада», то Минск это делал «со стороны России». Трудность для российско-белорусского союза заключается в том, что расширение НАТО остановлено, а регион, включающий в себя Калининградскую область, Белоруссию, страны Прибалтики и Польшу, Москва не рассматривает как наиболее угрожаемый, о чем свидетельствует военное строительство последних лет. При сравнительном снижении ценности союза его привычные механизмы начинают давать сбои. Гипотетическая договоренность России, США и ключевых стран ЕС о новой системе европейской безопасности может стать для политической модели Белоруссии еще более серьезным вызовом, чем текущие экономические трудности.

* * *

Источник рисков для российской внешней политики и системы союзов заключается в том, что отечественная политическая элита, которая в значительной части состоит из людей, сформировавшихся еще в Советском Союзе, не в полной мере осознала геополитический сдвиг, который пережила страна за последнюю четверть века. «Остров Россия» оказался не столько проектом, сколько предсказанием, между тем в нарративах России о самой себе господствует мотив неполноты – по сравнению с Российской империей или СССР. Это вызывает у Москвы фантомные боли, связанные с исчезновением элементов геополитического статуса государств-предшественников.

Перечислим несколько суждений, которые связаны с фантомными болями и, на наш взгляд, должны быть подвергнуты сомнению.

«У России мало союзников, ей необходимо укреплять имеющиеся союзы и создавать новые, включая в них жесткие юридические обязательства». Возможно, наоборот: нынешнее состояние «блестящей изоляции» и помогает России преследовать свои внешнеполитические цели со свободными руками.

«Россия должна создать идейную альтернативу Западу (исламскому радикализму)». Возможно, именно отсутствие определенного идеологического выбора, состоявшийся отказ от мессианства и позволяют России поддерживать высокий геополитический статус, затрачивая на это меньше ресурсов, чем Советский Союз.

«Россия должна всемерно укреплять свои позиции в традиционных сферах влияния – на постсоветском пространстве, на Балканах». Возможно, России нужно стабилизировать лимитрофные территории лишь в той мере, в которой это необходимо для обеспечения безопасности ее территории, и не допускать, чтобы союзники вовлекали ее в ненужные для нее конфликты.

Данный материал вышел в серии записок Валдайского клуба, публикуемых в рамках научной деятельности МДК «Валдай». С другими записками можно ознакомиться по адресу http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers/

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 июля 2017 > № 2258196 Николай Силаев, Андрей Сушенцов

На пути к исламскому глобальному проекту

Война в Сирии как катализатор его появления

Руслан Халиков – кандидат философских наук, научный сотрудник Украинского института стратегий глобального развития и адаптации

Резюме В ближневосточном исламском проекте можно выделить три мощных центра, которые еще до прихода ислама относились к различным ойкуменам, а после исламизации образовали оригинальные религиозно-политические пространства – иранское, турецкое и арабское.

Восток – условное название, применяемое в отношении бывших колоний европейцами, даже теми, от кого эти земли лежат на юг или даже на юго-запад. Прежние метрополии до сих пор считают себя ответственными за состояние дел на Востоке, поэтому не видят проблемы во вмешательстве в дела ближневосточных государств для их оптимизации. В самих государствах региона между тем происходит пересмотр универсальной ценности западной цивилизации и все более громко заявляют о себе движения, противостоящие Западу, но не готовые отказаться от его технологических достижений. Именно на пересечении антиколониализма, исламского модернизма, Web 2.0, управляемых ракет и происходят нынешние события на Ближнем Востоке.

В этих событиях принимают участие несколько субъектов: во-первых, официальные правительства и местные повстанцы; во-вторых, иностранные вооруженные формирования и сетевые сообщества их сторонников; в-третьих, государства, претендующие на региональное лидерство, и, наконец, международные коалиции, сформированные вокруг глобальных проектов. Еще один субъект – местное население, вынужденное жить под ударами со всех сторон.

Постсекулярные глобализационные проекты в исламском мире

Середина 2010-х гг. показала, что переход от двуполярного к однополярному миру был в большей степени гипотезой, предложенной западными аналитиками в силу неполной осведомленности или чрезмерной самоуверенности. Сейчас можно говорить о многополярном мире, или о конкуренции нескольких проектов, претендующих или на глобальную экспансию, или по крайней мере на транснациональное региональное лидерство. Характерной особенностью этих проектов является постсекулярный характер вдохновляющих их идеологических программ. Впрочем, нередко внутреннее соперничество оказывается едва ли не более жестким, чем конкуренция с традиционным врагом в лице Запада.

В ближневосточном исламском проекте можно выделить три мощных центра, которые еще до прихода ислама относились к различным ойкуменам, а после исламизации образовали оригинальные религиозно-политические пространства (иранское, турецкое и арабское). В XIX–XX веках все они подверглись насильственной секуляризации, сопровождавшейся распадом традиционного общества, появлением национальных государств и национализма; частичной политической и идеологической колонизацией Западом. Национализм стал важной интеграционной силой в арабском обществе, объединив усилия арабов-суннитов и других арабов ради общего блага. Вместе с тем как национальные государства ни Турция, ни арабские страны, ни Иран не могли претендовать на доминирование на пространствах бывших империй Аббасидов, Османов, Сефевидов или Моголов. С конца ХХ века эти три центра начали возвращаться к религиозному самоопределению, в связи с чем возродились планы доминирования в мусульманском мире.

На месте шахского Ирана в результате революции возникла Исламская Республика Иран, в Турции происходит более или менее бескровный демонтаж режима Ататюрка, а в арабских странах секулярные диктаторские правления соревнуются с различными проектами политического ислама. Стоит отметить, что другие политические исламские проекты – крупнейшая по численности населения мусульманская страна Индонезия, единственное ядерное мусульманское государство Пакистан, центральноазиатские постсоветские государства – пока не претендуют на доминирование в исламском мире, и тем более не создали альтернативного глобализационного проекта.

Иранский проект

Первым успешным цивилизационным проектом, который начал притязать на глобальный характер, стала Исламская Республика Иран (ИРИ). Вследствие контрсекулярной шиитской революции иранский глобализационный проект стал первым претендентом на альтернативу проекту западному. Впрочем, следует отметить, что секулярный проект Пехлеви, против которого и выступил Рухолла Хомейни, был гораздо более лояльным к традиционно влиятельному мусульманскому духовенству, чем турецкий проект Ататюрка.

Реза Пехлеви долгое время не притеснял шиитских религиозных деятелей, способствовал развитию духовных учебных заведений. Противостояние иранских богословов и пехлевийской династии обострилось в 1960-х гг., когда новый шах Мухаммад Пехлеви начал вытеснять шиитских лидеров и попытался вывести политическую власть из-под влияния религиозных деятелей. Одновременно проводились экономические реформы, неодобрительно воспринятые духовенством. Впоследствии иранские мусульмане почувствовали и более значительные притеснения, хотя режим Пехлеви-младшего лишь частично можно было бы назвать секуляристским. На самом деле шах был сторонником традиционалистского мировоззрения и интересовался доисламскими имперскими традициями Персии, а также элитаристскими мистическими движениями в исламе. Так или иначе, его отношения с шиитским духовенством испортились, и в середине 1960-х гг. возникли протестные движения под руководством Хомейни. В 1970-е гг. режим Пехлеви начал претендовать на региональное лидерство, наладил отношения с СССР и западными странами, но речь шла скорее о желании шаха восстановить влияние древней Персидской империи, а не о лидерстве в исламском мире.

Вследствие богословско-политической деятельности движения во главе с Хомейни появилась новая концепция власти, которая принципиально вышла за пределы национального светского государства, отказалась от вестернизации, а также от монархического строя. С другой стороны, современная политическая элита Ирана является не политическим крылом религиозной структуры шиитских богословов, а вполне модерным правительством, многие из членов которого защищали диссертации в США, Великобритании и т.д. Проект ИРИ методологически ориентирован на западные образцы, хотя в вопросах идеологии и отсылает к традиционалистской терминологии. Цивилизационное и глобализационное значение выбора шиизма в качестве государственной религии осознают и сами иранские публичные деятели. Так, бывший президент Мохаммад Хатами отмечал, что после революции новая исламская цивилизация стоит на пороге своего рождения. Хатами считает, что именно шиитская цивилизация должна восстановить величие исламского мира, поскольку суннитский глобализационный проект уже существовал во времена халифата и теперь так же устарел, как и цивилизация Запада.

Провозглашение ислама государственной религией, устранение светских основ из публичной политики, культуры и науки позволило Ирану сэкономить энергию и сконцентрировать усилия на региональной гегемонии и экспансии, тогда как в суннитском мире до последнего времени самым крупным проектом выхода за пределы отдельного государства был панарабский национализм, который в итоге не объединил арабские страны и тем более не имел перспектив стать альтернативным глобализационным проектом.

Арабский проект

Вторым важным контрсекулярным проектом в исламском мире стала деятельность организации «Братья-мусульмане», которая не связана с отдельным государством и в этом смысле изначально имела возможность экспансии за пределы Египта. В начале своей деятельности «Братья-мусульмане» ориентировались, во-первых, на идеи исламского модернизма, а во-вторых – на антиколониалистскую политику. Именно ислам в очищенном и первозданном виде, по мысли идеологов этой организации, должен стать фундаментом как для освобождения арабского мира от колониальной зависимости, так и для развития глобальной цивилизации. Так, Саид Кутб, один из идеологов движения середины ХХ века, остро критиковал европейский мир за бездуховность, тогда как ислам считал единственной силой, способной направить развитие человечества правильным путем. Вместе с тем Кутб высоко ценил технические приобретения Запада, но призывал их переосмыслить в исламском духе. Согласие использовать технические достижения западной цивилизации в целом присуще исламским модернистам. Вследствие того, что даже сами европейцы не считали технические и методологические успехи неразрывно связанными с постхристианской западной культурой и ее ценностями, представители т.н. мира «вторичной секуляризации» также отделяли ценностную матрицу просветительского Запада (которую они считали ошибочной) от технических средств (которые они готовы использовать).

Однако движение «Братьев-мусульман» в ХХ веке не стало весомым политическим фактором, прежде всего из-за наличия конкурирующего проекта – панарабского национализма. Как отмечает Талал Асад, арабский национализм иногда соглашается с политическим исламом, прежде всего в плане оппонирования Западу. Впрочем, чаще эти проекты относились друг к другу враждебно – национализм был региональной секулярной идеологией, стремящейся создать общество западного образца, тогда как политический ислам предлагал вернуться к шариатскому правлению, причем на всей территории мусульманского мира, а не в отдельных государствах. Но к началу XXI века ситуация несколько изменилась, свидетельством чему стала «арабская весна», в результате которой на несколько лет «Братья-мусульмане» если и не обрели политическую власть в нескольких влиятельных арабских странах, то по крайней мере ограничили секулярные диктаторские режимы. Быстрое распространение революции исследователи связывают с мобилизационным потенциалом ислама как общей культурной матрицы для всех народов региона и понятного для всех кода, использованного в борьбе против националистских режимов. Хотя в большинстве стран политический ислам в лице «Братьев-мусульман» продержался недолго, он успел продемонстрировать свою перспективность как глобализационного проекта.

Турецкий проект

Третий глобализационный проект в рамках исламской цивилизации постепенно набирает обороты в посткемалевской Турции, и генетически он также связан с организацией «Братья-мусульмане» и исламским модернизмом суннитского толка. Около века назад Османская империя из наиболее влиятельной мусульманской державы мира, имевшей статус халифата, за десять лет превратилась в светскую националистическую республику. Одним из важнейших факторов, приведших к такой радикальной смене, было стремление военно-политической элиты перенять западный способ развития государства, модернизировать Турцию, чтобы та смогла на равных конкурировать с западными державами в военном и экономическом плане. И самым большим врагом новой Турции стала религиозная идентичность населения.

Политика Ататюрка и его последователей в конце концов сделала из Турции государство, которое начало претендовать на достойное место в семье европейских стран, а также в ЕС. В свою очередь, отказ европейцев признать Турцию европейским государством привел к стремлению турецкой элиты стать лидером в исламском мире, и на этой волне к власти пришла Партия справедливости и развития. Характерно, что ее больше поддерживали жители сельской местности, тогда как в крупных городах, прежде всего в Стамбуле, ее исламский вектор сталкивался с неприятием населения. В Египте исламский модернизм «Братьев-мусульман» также опирается на более традиционное и религиозное сельское население. Постепенно, особенно после монополизации власти в Турции режимом Эрдогана, государство стало приобретать черты альтернативного глобализационного проекта, зазвучали призывы отказаться от представления о Турции как о мосте между Востоком и Западом, создавать собственную «регионально-глобальную систему».

Предпосылки войны

Вторая половина ХХ века в Ираке и Сирии прошла в условиях доминирования секулярных военных режимов, главными идеологическими ориентирами которых были вестернизированные национализм и социализм. Хотя противостояние между суннитами и шиитами подавлялось, оно постепенно росло и в Ираке, и в Сирии. После падения режима Хусейна в Ираке у власти оказалось проиранское шиитское правительство, а затем иранское влияние простерлось от Индийского океана до Средиземного моря. В свою очередь, часть иракских суннитов начала вести террористическую борьбу с новым правительством, в том числе и в рамках «Аль-Каиды», а в 2006 г. возникло «Исламское государство Ирака», которое стало самым большим врагом западного мира. В Сирии ситуация обострилась только после поражения «арабской весны», в начале 2013 г. там начали действовать отряды ИГИШ («Исламского государства Ирака и Шама»), а через год это формирование провозгласило восстановление халифата, имея к тому же собственную территорию и глобальные экспансионистские устремления.

Правительства Сирии и Ирака в условиях вооруженного противостояния с местными и международными противниками ведут себя по-разному. Политика Ирака в отношении населения неподконтрольных правительству территорий более мягкая – правительство долго продолжало соцвыплаты в неподконтрольных городах, во время военных операций для беженцев создавались палаточные городки, накануне операций местных жителей старались предупредить, чтобы они не покидали домов. В Сирии же гражданское население постоянно страдает не только от действий джихадистов, но и от контратак правительственных войск. В сирийском конфликте участвует больше сторон, и наиболее ожесточенная борьба происходит в основном между проправительственной Сирийской арабской армией и оппозицией, включая джихадистов, но не только из «Исламского государства», тогда как в Ираке существует хоть и не идеальная, но взаимодействующая коалиция правительственных войск, международных союзников и курдских формирований, которые вместе противостоят ИГ и планомерно вытесняют его с территории государства.

Иностранные бойцы и новые союзы

С популяризацией и повышением медийности «Исламского государства» (запрещено в России. – Ред.) как успешного антизападного проекта росло и число иностранцев, стремящихся вмешаться в дело. К середине 2014 г. к ИГ присоединилось около 12 тыс. бойцов из разных стран, а на 2016 г. их насчитывалось уже более 30 тыс., почти из 90 стран мира. Иностранные сторонники джихадистского движения имеют собственных авторитетных проповедников, которые мало связаны с Ираком или Сирией, а нередко и не известны в среде традиционной мусульманской иерархии.

Важно, что для европейцев миграция в ИГ не является поездкой в ??один конец, и от 20% до 30% из них возвращались домой, вливаясь в уголовную и радикальную среду. Возвращение иностранных бойцов домой, скорее всего, гораздо больше, чем наплыв беженцев, способствовало тому, что в 2015 г. количество религиозно мотивированных терактов в Евросоюзе выросло почти в 10 раз по сравнению с 2014 г. (17 против 2, и со значительным числом жертв). Стоит заметить также, что речь идет не о мигрантах в первом поколении, а о гражданах ЕС, которые большую часть жизни, а то и всю жизнь провели в Европе.

Иностранцы отправляются в Сирию и Ирак не только для того, чтобы присоединиться к «Исламскому государству» и другим джихадистам. Согласно исследованиям турецкого Центрального стратегического института, только из Турции по состоянию на середину 2016 г. в Сирию выехало около 8 тыс. будущих бойцов курдских «Отрядов Народной самообороны» (YPG), часть из них – граждане Турции, часть использовали ее как транзитную страну. В середине 2015 г. в рядах союзников YPG уже насчитывалось около 400 бойцов из Америки, Австралии и Западной Европы. Осенью 2016 г. поток иностранцев увеличился, когда YPG провозгласили операцию по освобождению Ракки от ИГ. Левая идеология YPG и их политического крыла PYD (партия «Демократический союз») не только притягивает сторонников со всего мира, но и делает очень сложными их отношения с турецким правительством, в августе 2016 г. начавшим вместе с местными повстанцами операцию «Щит Евфрата». Хотя главной целью операции является борьба с ИГ, курдские формирования к западу от Евфрата также попадают под огонь как сторонники Рабочей партии Курдистана (РКК). Стоит добавить, что некорректно отождествлять всех курдских активистов и бойцов в Сирии с антитурецкими PYD и YPG. В Сирии действуют также лояльные Турции военно-политические курдские объединения, в частности, Курдский национальный совет (KNC, или ENKS) и его боевые отряды из Роджавской пешмерги.

Турция включилась в сирийский конфликт одной из последних среди стран, претендующих сегодня на глобальную экспансию, но выбрала очень символическую дату для начала операции «Щит Евфрата» – 24 августа 2016 г., т.е. ровно через 500 лет после известной битвы турок с египетскими мамлюками вблизи Дабика. Отвоевание Дабика стало не менее важным символическим актом для неоосманского проекта турецкого правительства, чем потеря этого города – для «Исламского государства». Вместе с тем амбиции Турции не являются чисто реваншистским стремлением к восстановлению империи, так же как и амбиции Ирана. Речь идет о лидерстве в исламском мире, для которого обе стороны создают коалиции как с другими мусульманскими государствами, так и с внерегиональными партнерами. Эти коалиции имеют скорее тактический характер, тогда как в далекой перспективе просматривается создание единого исламского проекта глобального развития, включающего не только традиционно мусульманские страны, но и западный мир.

Присутствие иностранцев в рядах YPG поднимает важную тему отношений между джихадистскими и ультралевыми формированиями и идеологиями. Противостояние ИГ и ближневосточных левых можно понять, если учесть, что последние исходят из идеи революционного преобразования общества и свержения капиталистического строя. Если шире, то речь идет об идеологии, противостоящей современному западному устройству и предлагающей альтернативное ему видение общества, которое основывается на коммунистической утопии. Противостояние с Западом, но на этот раз уже не капиталистическим, а секулярным, является краеугольным камнем также и исламистской идеологии. Общий враг мог бы сблизить джихадистов и коммунистов, но это невозможно в силу того, что оба направления пытаются реализовать свои проекты на одной и той же территории. Поэтому и западные бойцы, общей мотивацией которых может быть борьба с западным мирозданием, попадая в Сирию, могут присоединиться к той группе, идеология и утопия которой им ближе.

Несколько отличается ситуация с западными левыми. Часть из них поддерживает левые движения Ближнего Востока и даже отправляет добровольцев в Сирию. С другой стороны, среди западных левых есть сторонники джихадизма, именно в силу его антизападной направленности. Левые обращали внимание на мусульман как социальную базу и до возникновения ИГ. Призвал поддержать джихадистов и легендарный Ильич Рамирез Санчес, который в своей книге «Революционный ислам» (2003) писал о том, что революция говорит на языке ислама. В январе 2015 г. был опубликован манифест «Черные флаги над Европой», где от имени ИГ авторы призвали европейских левых объединиться в борьбе против западного капитализма, неонацизма и сионизма. Впрочем, в манифесте говорится о взаимодействии в Европе, а не на территории, подконтрольной «Исламскому государству».

Интерес джихадистов в развертывании европейского фронта подтверждается не только призывами к европейским союзникам вести террористическую деятельность, но также и постоянным напоминанием о Европе как символе успешности мусульманской экспансии в эсхатологические времена. Из-за упадка реального квазигосударственного образования в Сирии и Ираке «Исламское государство» пытается взять на себя полномочия новой «Аль-Каиды», то есть международной сетевой структуры, цель которой заключается не в создании мусульманского государства, а в перманентной борьбе с неисламским миром. Таким образом, реальная война на Ближнем Востоке постепенно переходит к гибридному глобальному состоянию.

* * *

Подводя итоги, стоит отметить, что все исследуемые глобализационные проекты являются следствием сочетания современной цивилизационной парадигмы в тактическом и техническом аспекте и переосмысленных традиционных мусульманских ценностей в стратегическом и содержательном аспекте. Само их появление свидетельствует о том, что полное копирование западного проекта нежизнеспособно в пространстве «вторичной секуляризации», и вестернизированные режимы в течение нескольких десятилетий отошли в прошлое, оставив по себе латиницу, ядерную физику и автомат Калашникова. Эти средства стали использоваться в пределах нескольких новых проектов, которые уже не калькируют западные национальные формы, а стремятся создать глобальную цивилизацию, которая станет альтернативой, а в конечном итоге победит Запад в конкурентном состязании. Впрочем, пока каждый из этих проектов существует в эксплицитном виде относительно непродолжительное время, и пока не определился лидер, который выступит от имени всего исламского мира.

Сирия. Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 июля 2017 > № 2258194 Руслан Халиков

Без обязательств, но с надеждой: межконфессиональный диалог

Алексей Юдин – кандидатом исторических наук, доцентом Центра изучения религий РГГУ, ответственным секретарем Католической энциклопедии.

Резюме Религия – один из способов самоидентификации в современном мире, а это подразумевает фиксацию особости. Способен ли межконфессиональный диалог смягчить противоречия или становится дополнительным их катализатором? Об этом интервью с историком религии Алексеем Юдиным.

Роль религий в современном мире снова растет – на фоне политических потрясений, социальных трансформаций и революционных технологических прорывов. Религия служит одним из способов самоидентификации, а это подразумевает и фиксацию особости, отстранения от других. Что означает в таких условиях межконфессиональный диалог, способен ли он смягчить противоречия или, напротив, становится дополнительным их катализатором? Об этом Александр Соловьев беседует с Алексеем Юдиным – кандидатом исторических наук, доцентом Центра изучения религий РГГУ, ответственным секретарем Католической энциклопедии.

– У религий есть одна общая характеристика: каждая утверждает, что обладает монополией на истину, в то время как остальные – ложны. Как можно говорить о каком-то диалоге, если ты изначально прав, причем в самом фундаментальном смысле, а твой собеседник – нет?

– Надо сразу оговориться, что это верно не для всех религий. Конечно, авраамические религии – иудаизм, христианство, ислам – каждая из них, безусловно, утверждает, что именно она обладает истиной в полной мере. И все они, включая и иудаизм, в определенное время высказывали претензии на универсализм.

Действительно, на первый взгляд, если я владею истиной в ее полноте, а оппонент ею не обладает, или обладает лишь частью ее, то зачем вообще нужен диалог? Пусть признает мою истину – тогда и поговорим. До конца объяснить природу этого чудесного явления – зарождения межконфессионального и межхристианского, в частности, диалога, практически невозможно. Во всяком случае, в исторической перспективе ХХ века. В какой-то момент христианские исследователи Востока начинают вдруг интересоваться исламом не так, как раньше. Авторитетнейшие источники западного христианства – Фома Аквинский, Лютер – трактуют ислам как религию заблуждений, искушений или даже религию сатаны. Однако в XX веке происходит качественный поворот, почти парадигмальный сдвиг, как это видно на примере католического священника и выдающегося исламоведа Луи Массиньона. Христиане начинают видеть ислам как религию, созвучную своему вероучению. Они начинают задаваться вопросом – зачем пришел Мохаммед, пусть и не считая его до конца пророком. Но зачем-то он все-таки пришел? Обнаруживается множество исторических парадоксов, а смысловых – еще больше.

– Когда и как начинается такой диалог?

– Когда возникает желание – и возможность – увидеть человека в ином свете и заговорить с ним. До конца объяснить генезис этого явления, повторюсь, невозможно. Произошло оно внутри самой христианской семьи, а затем и в отношениях между крупнейшими мировыми религиями. Таким образом, можно утверждать, что именно христиане стали инициаторами межрелигиозного диалога. Кто бы мог раньше подумать, например, о христиано-буддийском диалоге? А он существует. Оказывается, им есть о чем поговорить.

Вероятно, такое желание возникает, когда на христиан обрушиваются драматические, «парадигмальные» события, качественно меняющие мир – те же мировые войны. Переживая эти события, христиане начинают задаваться вопросами такого же масштаба, чтобы эти события и эти переживания осознать, отрефлексировать.

– Как происходит межконфессиональный диалог? Вообще, что это такое? Чем он отличается от любого иного?

– В официальных церковных документах, имеющих в том числе и богословский характер, есть четкое определение того, что в самой церкви, внутри нее, понимается под диалогом, ведущимся с пространством вне церкви. А эти документы – отражение практики, ее формализация. Есть, в частности, такой католический документ 1968 г. – «Диалог с неверующими». Он составлен Секретариатом по делам неверующих (сформирован в 1965 г., когда католики осознали необходимость такого диалога). Он и определяет, что диалог в «общем смысле» есть «любая форма встречи и поиска взаимопонимания между людьми, группами и общинами, осуществляемая в духе искренности, уважения и доверия к другому человеку как к личности и имеющая целью углубленное познание какой-либо истины, либо стремление сделать взаимоотношения между людьми более соответствующими достоинству человека». Смотрите, какие слова! «Форма встречи и поиска взаимопонимания», «человек как личность», «искренность», «уважение и доверие», «углубленное познание какой-либо истины» и «достоинство человека»! Для католической церкви того времени просто новояз какой-то.

– Такой диалог как-то формализован институционально?

– В форме экуменического движения прежде всего. И то, что мы понимаем под экуменическим движением, межхристианским диалогом – инициатива не католиков и не православных, это протестантский проект. Он родился в XIX веке из осознания совершенно практических задач, которые можно назвать церковной политикой. Протестантов много, и они разные. Монополии на истину нет ни у кого.

Протестантские миссионеры из различных ассоциаций пришли к выводу, что надо как-то договариваться между собой, чтобы не тиражировать расколотое христианство по всему миру. Из этого желания и вырос экуменизм.

Экуменическое движение складывается из двух больших составляющих. Стратегия одного направления: «Давайте работать вместе, как будто нас ничего и не разделяет – перед нами стоят слишком большие задачи, чтобы размениваться на мелочи». Это драматургия движения «Жизнь и деятельность». Вторая же линия настаивает, что надо с самого начала разобраться, «кто есть кто» перед Богом. Это стратегия движения «Вера и церковное устройство».

У них разные мотивации, разное богословие, разные лидеры. С одной стороны мы видим такого выдающегося человека, как Натан Сёдерблум, лютеранский архиепископ Упсалы, лауреат Нобелевской премии мира, один из ранних христианских миротворцев ХХ века. Это родоначальник движения «Жизнь и деятельность». А с другой стороны – Карл Барт, величайший протестантский богослов ХХ века. Его «богословие кризиса» и есть попытка перестроить активизм по отношению к Богу, перевести его из горизонтали (отношения между людьми) в вертикаль (отношения между людьми и Богом).

– Насколько иные христианские церкви вовлечены в экуменическое движение?

– Поначалу, естественно, там не было ни католиков, ни тем более православных. Протестанты опасались, что католики хотят затащить их обратно, в свою римскую историю, а православных воспринимали вообще как каких-то дремучих дедов с бородами, погрязших в историческом прошлом. Будущее же, полагали протестанты, принадлежит как раз им, протестантам. Позднее они начали обращать внимание на Восток – для протестантизма восточное направление христианства было более востребованным, а Рим – ну, Рим и есть Рим, это враждебный папизм.

И уже в 20-е гг. ХХ в. православные примкнули к экуменическому движению (первыми из непротестантских конфессий), причем вполне официально. А католики подошли к этому вопросу только после II Ватиканского собора 1962–1965 годов. Но до сих пор католическая церковь не является членом экуменического Всемирного совета церквей, а, например, Русская православная церковь является. Правда, католики участвуют в работе комиссии «Вера и церковное устройство», которая занимается теоретическими, богословскими вопросами, но в целом подход к экуменизму у них такой: «Вы, ребята, сначала разберитесь сами с тем, какая вы церковь, а там мы посмотрим».

– Предмет экуменического разговора – вещи богословского порядка, устройства общины или вопросы прозелитизма, миссионерской деятельности?

– Устройство общины, то есть церкви – это экклесиология, учение о церкви. Это богословский вопрос. Здесь экуменизму свойственна крайняя неопределенность. «Ты церковь в крапинку – ну и будь ей, раз у тебя такая церковная идентичность. А вот я – церковь в полосочку. И называть тебя церковью не обязана. Но при этом, сами для себя, мы обе – церкви». То есть с одной стороны – Русская православная церковь, а с другой – какая-то довольно либеральная протестантская «церковь в крапинку». И обе они – церкви в экуменической «системе координат».

Для православия это очень большая проблема. Православные постоянно об этом говорили и говорят. Поэтому даже теоретическое обоснование вступления РПЦ в ВСЦ в 1961 г. было представлено очень аккуратно. Митрополит Никодим (Ротов), тогдашний глава Отдела внешних церковных сношений Московского патриархата, заявил, что этот шаг «нельзя рассматривать как церковный в экклезиологическом смысле слова акт». Митрополит Никодим предпочитал говорить не о «вступлении РПЦ в ВСЦ», а о «соглашении между руководством РПЦ, с одной стороны, и руководством ВСЦ, с другой стороны, о включении представителей РПЦ в постоянное сотрудничество с представителями других Церквей, объединившихся в экуменическом содружестве, именуемом ВСЦ». Тем не менее православные церкви вошли в этот экуменический поток раньше, чем католики. Те сопротивлялись еще четыре года.

– Иными словами, экуменизм – не традиция, а постоянный метод проб и ошибок?

– Экуменизм – пространство диалога, своеобразный межхристианский полигон, на котором постоянно что-то обкатывается. Вечные обвинения в том, что экуменисты притязают на создание некой «сверхцеркви», под эгидой которой хотят всех объединить, всех туда затащить – чистой воды конспирология. Это никогда не было задачей экуменического движения. У него вообще с самого начала не было никакой конкретной цели. Практический и теоретический диалог, взаимное познание и общение и были по сути его самоцелью. Как говорили ранние лидеры экуменического диалога, «все остальное – дело Святого Духа».

– Сводится ли межконфессиональный, хотя бы христианский, диалог только к экуменическому?

– Экуменический диалог – безусловно, синоним межхристианского. И за пределы общехристианского диалога он не выходит. Если говорить шире – о межрелигиозном диалоге, например, диалоге авраамических религий христианства, ислама и иудаизма или еще шире – христианства, буддизма и индуизма, то это уже, конечно, совсем не экуменизм. Тут уже иная реальность, которую очень хорошо типологически иллюстрирует католическая энциклика Ecclesiam suam 1964 года. Это очень серьезный документ папы Павла VI, в котором пространство диалога представлено в виде концентрических кругов. В центре, конечно, католическая церковь, и малый круг вокруг нее – это внутрицерковный диалог; следующий круг – общение с иными христианскими исповеданиями; третий, более широкий круг – все мировые религии, и, наконец, последний, самый широкий круг – это внешний, по преимуществу нерелигиозный мир.

Такая модель очень удобна для анализа потенциального диалога для церкви, будь она католической или православной. Принципиально важно, что признается возможным диалог с внешним миром, который может быть индифферентен или даже агрессивно настроен по отношению к религии. Здесь, как говорится, почувствуйте разницу с католическими документами XIX в.: знаменитый Syllabus, приложение к энциклике Quanta cura папы Пия IX (1864), осуждал современную культуру в «главнейших заблуждениях нашего времени» и, соответственно, отрицал любую форму диалога.

– Диалог в конечном счете имеет целью обращение? Это вид миссионерской деятельности, разновидность прозелитизма?

– Вот тут и возникает проблема: как соотносится диалог и миссия, изначальное призвание церкви. Выход может быть найден такой: диалог даже без какой-то определенной цели уже есть миссия, как внешняя, так и внутренняя. Ведь если существуют проблемы взаимопонимания, их надо проговаривать. Это важно для всех участников диалога, поскольку не только ведет к общему пониманию проблемы, но и проясняет собственную идентичность.

Возьмем для примера тему современного атеизма, которая очень сложно обсуждалась на Втором Ватиканском соборе. В то время уже существовал государственный атеизм в Восточной Европе – от албанского, крайне жесткого, до польского, сравнительно мягкого. Но так или иначе в странах коммунистического блока доминировал системный атеизм государственного образца. А с другой стороны, в Западной Европе присутствовал интеллектуальный атеизм. Существовали его гуру, Сартр, например. Такое красивое интеллектуальное фрондерство.

И на обсуждениях между католическими епископами, сумевшими приехать из Восточной Европы, и западноевропейскими (Латинскую Америку не берем – это вообще другая история) возникало непонимание: для одних атеизм являлся просто интеллектуальным вызовом, а для других представлял собой жесткую политическую реальность, в которой верующие должны были как-то выживать. И то и другое, конечно, воспринималось как реальная угроза устоям веры. Но – по-разному.

Необходимость вести политический диалог с атеистическими государствами коммунистического блока породила ватиканскую Ostpolitik – «восточную политику» времен папы Павла VI: с коммунистическими властями нужно договариваться, нужен политический компромисс в религиозных вопросах. Но, как сказал архитектор этой политики, государственный секретарь Ватикана кардинал Агостино Казароли – «это был не modus vivendi, а modus non moriendi» – нужно делать что-то, чтобы не дать умереть верующим в коммунистических странах. Чисто политический диалог с реально поставленной целью. Этот диалог ватиканская дипломатия вела в формате переговоров с представителями коммунистических властей, в том числе и советских, но неофициально, конечно.

– Насколько такой, парадоксально-настороженный, подход русского православия к экуменическому движению, к самой готовности к диалогу, связан с тем, что в России в отличие от Европы социально-культурно-религиозная традиция прервалась?

– В большей части Европы, безусловно, эта религиозная традиция непрерывна, и она, конечно, оказывает прямое влияние и на культуру, и на иные аспекты жизни. Что же касается России, то я бы предлагал не зацикливаться на этих семидесяти годах, а заглянуть глубже. За исключением периода некоторого религиозного перевозбуждения при Александре I в начале XIX века элиты в России жили достаточно отстраненно от непосредственного церковного влияния, живого религиозного контекста. Существовал, конечно, предписанный набор религиозных практик, но вот насколько живая религиозность входила в плоть и кровь русской культуры и на каком уровне – большой вопрос.

Начать хотя бы с того, что социальный статус духовенства в Европе и в России несопоставим исторически. В протестантском, а особенно в католическом мире духовенство очень часто – представители благородного сословия: князья, графы и так далее. В православии людей с титулами в высшем духовенстве можно пересчитать по пальцам. Среднего сословия, «среднего класса» у нас толком не было в начале XIX века – остаются крестьяне. Из них и мещан преимущественно и рекрутируется духовенство. Светские элиты не воспринимали тех, кто шел в семинарии (пусть даже из своих рядов), подобными себе. А в сословном обществе это серьезная проблема.

– Можно ли говорить о диалоге со старообрядцами?

– Это был опыт крайне неудачного диалога. Речь шла о единоверии, а по существу о церковной унии. В начале XIX века запущен государственно-церковный проект воссоединения старообрядцев с господствующей церковью, сначала добровольно-принудительно, а затем и жестко принудительно. Но этот проект по сути провалился.

Между православными «никонианами» и старообрядцами накопилось слишком много жестоких обид и вопросов, которые так и остались непроговоренными. Раскол имел очень сложные причины и мощнейшие последствия не только религиозного, но и социокультурного свойства.

Если в Европе в результате Реформации произошло то, что мы называем конфессионализацией – государственно-политическое размежевание по конфессиональному признаку, то в России после раскола XVII в. таких демаркаций не было. Все разделившиеся православные остались в одном котле, и внутри этого котла шло бурление. Конечно, Европе для религиозно-политического упорядочивания пришлось пройти через десятилетия религиозных войн, но и в России все происходило достаточно драматично. Во всяком случае, в результате Европа разложила все по полочкам – хорошо ли, плохо ли, но системно, а в нашем отечестве религиозное и социальное напряжение сохранялось.

– Казалось бы, это как раз та среда, которая предполагает возникновение потребности в диалоге…

– А вот тут давайте вернемся к тому определению диалога – «встреча и поиск взаимопонимания». А искали ли в России это взаимопонимание? Нужно ли оно было? Старообрядцы как социо-религиозная группа достаточно герметичны. Любой иноверец для них нечист – они просто не будут вступать с ним в коммуникацию, чтобы самим не оскверниться. Ведь только они войдут в Царствие Небесное, а все остальные погибнут. Конечно, протестанты могли относиться к католикам так же, но там все-таки были какие-то экономические, культурные, социальные взаимоотношения, а в России гигантские пространства: убежали, укрылись в лесах, на горах и в скитах – и все, нету их, и нет необходимости ни с кем общаться. Даже в городской культуре старообрядцы жили компактно и обособленно.

– Акт о каноническом общении между РПЦ и РПЦЗ – пример успешного межконфессионального диалога?

– Не совсем. Тут же нельзя говорить о том, что эти конфессии – разные. Это два направления одной традиции. Один наблюдательный русский католик написал в 1917 г., что православные в новой ситуации, после крушения монархии, при Временном правительстве, не говоря уж о большевиках, были похожи на детей, потерявшихся на улице. Они ищут, кого взять за рукав, чтобы их отвели домой. Он вовсе не издевался, он искренне сострадал, потому что православные оказались в тяжелейшей и непривычной для них ситуации – в ситуации безвластья. Как быть?! К кому прислониться? Православная церковь никогда не существовала без власти…

Сам же Акт о каноническом общении – это политический компромисс, который не всех устроил в Зарубежной церкви. У РПЦЗ было ясно сформулировано миссионерское задание – вот рухнет богоборческая власть, мы вернемся и объединимся. То есть политическое стало регулятором религиозного. Но вот советская власть ушла – и что? А где монархия, где император? Где реставрация? Михаил Сергеевич, Борис Николаевич – это вообще кто? А ведь монархизм для РПЦЗ – религиозный концепт: царь богоданный, последний государь со своим семейством – царь-мученик. В религиозно-политической идеологии РПЦЗ уход богоборческой власти означает неизбежную реновацию империи, ее перезагрузку. Монархия – божественная легитимация законной российской власти.

– А сейчас РПЦ претендует ли на какую-то ведущую роль в межконфессиональном диалоге на межгосударственном уровне?

– Межконфессиональные диалоги бывают разных видов. Вот диалог экспертов, обсуждение каких-то вероучительных, смысловых положений (в том же экуменическом движении такой диалог ведется постоянно), то, что называется «диалог истины». Для этого существуют специальные комиссии. Есть такая комиссия и для диалога православных церквей с католиками, Смешанная богословская комиссия, куда входят представители 15 поместных православных церквей и представители католической церкви.

Существует и другой диалог, «диалог любви», диалог жестов и символов. Вот, в январе 1964 г. в Иерусалиме встречаются Константинопольский патриарх Афинагор и папа Павел VI. Впервые после 1054 г. папа встречается с патриархом, они обнимаются и обмениваются братским поцелуем. Сенсация! И это тот символ, тот жест, который переворачивает многовековую историю. После чего начинается проработка вопроса: а что нас разделяет? Была ли схизма? Был ли раскол? И каково содержание этого раскола? А что же там было, в этом пресловутом 1054 году?..

И вот, когда в 1965 г. поняли, что Восток содержанием раскола считает анафему на церкви, а Запад полагает ее исключительно персональной, то составили особую декларацию, которую и зачитали 7 декабря 1965 г. одновременно в Риме и в Стамбуле. И решили эти анафемы просто «изъять из памяти церкви». Такой нашли компромисс. Не денонсировать, не признавать их недействительными, а просто стереть из памяти церкви. Это было признано и в Риме, и в Константинополе.

– Очень человеческий, ницшеански-человеческий подход: не помню – значит, не было.

– Да, просто решили предать забвению. У нас есть власть это сделать, и мы это можем. Очень интересна была реакция Москвы. Митрополит Никодим отозвался в принципе позитивно, признав это очень важным шагом для улучшения отношений между католической церковью и православными церквами в целом. И патриарх Алексий I сказал, что это очень важный шаг в отношениях Рима и Константинополя, однако отметил, что богословского значения для всей полноты православия этот акт не имеет. Церковная Москва сочла произошедшее внутренним делом Константинопольского патриархата.

Теперь, собственно, по поводу претензий. В то время патриарх Афинагор решил перезагрузить эту пентархию (пятиправление) с константинопольским лидерством. Иными словами, Константинополь хотел стать лидером всего православного мира, в том числе и в вопросе участия в экуменическом движении. РПЦ сразу же выразила особое мнение: каждая из поместных Православных церквей будет принимать решения по этому вопросу самостоятельно, без кураторства Константинополя. Эпизод с отправкой православных наблюдателей на Второй Ватиканский собор прекрасно иллюстрирует эту ситуацию. Кстати, на Первый Ватиканский собор в 1869 г. тоже приглашали наблюдателей – но буквально как провинившихся школяров: ну-ка, приезжайте, одумайтесь и покайтесь, и мы вас, так и быть, простим.

В этот раз все было по-другому. II Ватиканский собор был вообще очень миролюбивым, никаких анафем, даже атеизм не осудили. Более всего католики стремились наладить общение в христианском мире и запустить свой экуменический проект. Поэтому наблюдателям, православным и протестантам сказали: «Пожалуйста, приезжайте, посмотрите и послушайте, о чем мы будем говорить, но мы и вас хотим послушать, узнать, что вы думаете». Католики как люди системные решили поступить с православными так же, как и с протестантами. Тем приглашения разослали по главам федераций – пусть решают, кто поедет. Так же действовали и с православными: кто у них главный? Константинополь, так пусть константинопольский патриарх и определяет, кто приедет от каждой из 15 церквей. Туда и послали приглашение.

Церковная Москва тут же заявила: нет, пусть каждый решает за себя, пусть каждая церковь сама определяет, кто поедет и поедет ли вообще. В Константинополе изумились: как так? Мы же первые среди равных, давайте встретимся и договоримся, и если поедем, то совместно. И пока Константинополь пытался реализовать свое функциональное первенство, РПЦ все решила за себя и в октябре 1962 г. прислала наблюдателей на первую сессию католического собора. Остальные подтянулись к третьей сессии в 1964 году.

Только представьте себе: 1962 г., еще никого из православных нет, а Москва уже в Риме! Это был фурор. И без того внимание всех СМИ было приковано к собору, ведь по сути это был первый крупный церковный форум в медийную эпоху. А тут еще из-за «железного занавеса», где, как полагали на Западе, и верующих-то почти не осталось, приезжают люди в рясах, улыбаются, культурно разговаривают. Пресса вынесла фотографии московских наблюдателей на первые полосы.

Это, кстати, был серьезный внешнеполитический успех СССР. Ведь решающую роль в решении об отправке наблюдателей от РПЦ сыграли аргументы, которые митрополит Никодим представил в Совет по делам религий (и, следовательно, в ЦК КПСС). Во-первых, на Втором Ватиканском соборе развернется борьба между католиками-прогрессистами и католиками-консерваторами. От исхода этой борьбы будет зависеть направление дальнейшего курса католической церкви. Приезд наблюдателей от «прогрессивной» РПЦ может если не решить исход этой борьбы, то серьезно скорректировать ее последствия. Во-вторых, явившись в Рим первыми, без согласования с Константинополем, мы докажем свою самостоятельность и поставим амбициозного патриарха Афинагора на место. А это важно вдвойне, поскольку тогдашнего главу Константинопольской церкви считали проамерикански настроенным.

– Как можно в контексте «диалога жестов и символов» оценить встречу патриарха Кирилла и папы римского Франциска в 2016 году?

– Прежде всего есть документ, совместная декларация, принятая по итогам этой встречи. Что бы там ни говорили, это очень грамотный и логичный документ. Причем построен он, что примечательно, по принципу контрапункта – в единый текст синтетически сведены формулировки и позиции обеих сторон. Получившийся текст выглядит очень гармонично, все стройно и обоснованно. А вот что означает этот документ и кому он предназначен – отдельный вопрос. Главное, что он есть.

При этом – особенно в медийном освещении – главным символическим и содержательным элементом встречи стали братские объятия. Это яркий пример диалога любви и диалога символов. Исторический контекст этого события очень сложный и даже драматический. Встреча Римского понтифика и патриарха Московского готовилась очень долго и тяжело. Первые инициативы начались еще при папе Иоанне Павле II и патриархе Алексии II. Но каждый раз эта подготовка натыкалась на какие-то преграды. Прижилось даже клише – «традиционная невстреча лидеров» двух церквей.

Очень горячим, неоднозначным этот диалог был в девяностные годы. Католиков обвиняли в прозелитизме, в том, что они ищут в постсоветской России, кого бы еще завербовать, кого бы обратить. Эти обвинения звучали на самом высоком уровне, в том числе и из уст патриарха. То, что это наконец произошло, говорит прежде всего о возможности таких встреч в настоящем и в будущем. Практические последствия гаванского межцерковного саммита – уже совсем другой разговор. На первом месте – добрый знак надежды, на втором – совместная декларация.

Встреча патриарха Кирилла и папы Франциска в Гаване стала фантастическим событием в плане реализации возможностей, которые раньше были подавлены. Братский поцелуй, объятия, возможность прикоснуться друг к другу… Вообще, тактильность – важный элемент культурного кода папы Франциска. Это, несомненно, и пасторский элемент, и принадлежность к экспансивному латинскому культурному типу. Патриарх Кирилл в этом смысле более сдержан, закрыт, отстранен. И это единение в символическом плане производило тем более сильное впечатление.

– Можно ли через межконфессиональный диалог добиться решений текущих политических кризисов – на Украине, в Сирии, в Малайзии, где угодно?

– Для большой политики религиозный фактор – дополнительный ресурс. Если прорывные решения недостижимы традиционными политическими средствами, можно попробовать задействовать и его: вдруг сыграет? И, как мы видим, большая политика даже в ХХ веке была заинтересована в подключении этого дополнительного ресурса. Об этом свидетельствует и история Русской православной церкви в военный и послевоенный период.

На мой взгляд, ничего страшного в этом нет. Та же встреча патриарха Кирилла и папы Франциска – большое политическое событие. После Гаваны было множество комментариев в духе: «Патриарх Кирилл – агент Кремля! Он выполняет задания администрации президента». Порой даже казалось, что эта тема проходила буквально красной нитью.

Конечно, сами по себе подозрения, что патриарх Кирилл – чей-то там агент и выполняет чьи-то задания – абсолютный бред, обсуждению не подлежащий. Но какие-то внешнеполитические государственные задачи и внешнеполитические церковные задачи всегда сопрягаются. Какие между ними отношения – сложноподчиненные, сложносочиненные – это другой вопрос, но они так или иначе идут рука об руку, и это нормально.

– Возможен ли такой «диалог жестов и символов» между религиозными и политическими деятелями?

– Отношения между религией и большой политикой незаметно и неожиданно для многих начинают переустраиваться, здесь появляются новые акценты. Показательный пример – послание папы Франциска, направленное президенту Путину 4 сентября 2013 г., накануне саммита G20 в Санкт-Петербурге, и речь в нем шла о критической ситуации в Сирии. А Путин тогда председательствовал на саммите. Само по себе это сильное, очень внятное послание, но мало кто обращает внимание на то, как оно заканчивалось.

А заканчивается оно буквально так: «Испрашивая Ваших молитв, господин Президент…». То есть папа Франциск обращается к президенту России, председателю крупнейшего международного форума, как к верующему человеку, как к христианину. Папа Франциск не обязывает его ни к чему как некий духовный наставник, он лишь напоминает о реальности взаимной молитвы. Важна сама форма обращения – он испрашивает, просит, благословляя при этом встречу глав государств в надежде, что она даст благие результаты.

Получается, что обмен молитвами и благословлениями может форматировать новую политическую реальность. Без обязательств, но с христианской надеждой на практические результаты в политическом и гуманитарном решении проблемы.

– Часто ли приходится ради возможности вести диалог выходить за пределы вероисповедания или, наоборот, сужать поле диалога с тем, чтобы он не выходил из «зоны комфорта», не затрагивал вопросов, чувствительных для церковных догматов?

– Это две степени риска на пути ведения диалога. В ходе реализации диалога неизбежно встает вопрос идентичности: кто мы? и где границы диалога? Где пределы наших возможностей? 2000-й год, год Великого юбилея христианства, дал хороший пример того, как болезненно определяются такие границы. В тот год одновременно появились два католических документа – декларация Dominus Jesus и нота о выражении «церкви-сестры». Этот термин – очень неаккуратный с экклезиологической точки зрения – родился в эпоху развитого экуменизма 1970-х – 1980-х гг., а авторство приписывалось папе Павлу VI. Но «церквями-сестрами», с точки зрения ватиканского документа 2000 г., могут быть только поместные церкви: церковь Рима и поместная православная церковь – это сестры, а Католическая церковь – всем церквям мать.

В свою очередь декларация Dominus Jesus прямо предостерегала от расширения диалога в ущерб пониманию того, кто такой Христос. Для христиан Иисус Христос – единственный спаситель и воплощенное Слово Божие. Здесь не может быть компромиссов в межрелигиозном диалоге. Собственно, оба документа 2000 г. представляют собой попытку с католической стороны обозначить границы ведения как экуменического, так и межрелигиозного диалога. И, нужно сказать, это вызвало большой переполох среди православных и протестантских экуменистов.

– На каком языке – в философском смысле – может вестись такой диалог?

– Проблематика языка – центральная тема ХХ века: философская, филологическая, социокультурная, какая угодно. И ранние – да по сути и все основные – документы экуменического движения посвящены как раз богословским терминологическим и в широком смысле языковым проблемам. Вот главный сюжет христианства – Пресвятая Троица. Как ты мыслишь и что говоришь о ней на языке своей конфессиональной традиции? Изложи. И я изложу. А потом сравним.

Вопрос богословского языка – ключевой в этой проблеме. Первые документы Смешанной православно-католической богословской комиссии – также очень яркий пример того, как собеседники пытаются выстроить богословский язык, договориться о терминах. Это не «изобретение» нового языка, профессионального «экуменического арго», это попытка определить основополагающую терминологию и коммуникативные стратегии дальнейшего диалога. Найти взаимно непротиворечивые понятия и снять противоречия там, где их изначально нет.

– Может ли этот диалог дать что-то миру нехристианскому, нерелигиозному? Есть от него какая-то практическая польза?

– А в чем вообще польза миру от христианства? Культурное наследие? Мне приходится часто слышать от наших просвещенных современников такие суждения: «А если бы был жив античный мир, он это христианское культурное наследие перекрыл бы стократно! Да эти христиане вообще ничего своего практически не создали – все от античных греков и римлян натащили! Ренессанс какой-то у них там был, тоже мне»! Признаться, есть некий резон в этих обличениях.

Дело в другом. Христианство как мировоззрение, как способ видения человека у нас во плоти, в крови. Даже если мы этого не ощущаем. Весь наш мир выстроен на христианском мировоззрении, на христианском взгляде. Христианство – это закваска, которая перебраживает и изменяет существующий мир и его культуру. Хотим мы этого или нет, признаем или нет, мы воспринимаем этот мир по-христиански. Но вот те, допустим, филологи-античники, мнения которых я привел выше, вполне могут относиться к христианству в духе заветов Марка Аврелия, своего духовного учителя. Они логично могут считать христиан шпаной и варварами, разрушившими великую древнюю цивилизацию и поглумившимися над ее культурой.

Полная версия интервью опубликована на сайте svop.ru в разделе «Российский диалог культур и цивилизаций – взаимное обогащение».

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 июля 2017 > № 2258193 Алексей Юдин

Портрет сирийской войны

Д.В. Тренин – директор Московского центра Карнеги.

Резюме Война в Сирии – не локальный конфликт. От ее исхода зависит не только будущее самой Сирии, но и расклад сил на Ближнем и Среднем Востоке, перспектива борьбы с международным терроризмом и в известной степени формирующийся мировой порядок.

Сирийский рубеж. Авторский коллектив: М.С. Барабанов, А.Д. Васильев, С.А. Денисенцев, А.В. Лавров, Н.А. Ломов, Ю.Ю. Лямин, А.В. Никольский, Р.Н. Пухов, М.Ю. Шеповаленко (редактор). С предисловием С.К. Шойгу и послесловием С.В. Лаврова. М.: Центр анализа стратегий и технологий, 2016. – 184 с.

Конфликт в Сирии начинался в 2011 г. как восстание против режима Башара Асада, вскоре переросшее в гражданскую войну, но со временем он превратился в многостороннее, многоуровневое противоборство. Война в Сирии – не локальный конфликт. От ее исхода зависит не только будущее самой Сирии, но и расклад сил на Ближнем и Среднем Востоке, перспектива борьбы с международным терроризмом и в известной степени формирующийся мировой порядок. Понимание причин войны в Сирии, интересов, целей и стратегий ее основных участников, логики военных действий и дипломатических ходов крайне важно для определения вектора развития системы международных отношений в регионе и в мире в целом.

Непосредственное участие России в войне в Сирии – важнейшее событие в новейшей истории российской внешней политики. Никогда прежде Вооруженные силы России не участвовали напрямую в военных действиях на территории арабских стран. Действительно, в 1950-е – 1980-е гг. Советский Союз оказывал военную помощь и военно-техническую поддержку ряду арабских государств. Отдельные советские военнослужащие – советники, специалисты, расчеты систем ПВО – принимали участие в боевых действиях в ходе арабо-израильских войн. Сами эти войны в условиях холодной войны создавали угрозу столкновения между СССР и США. Тем не менее до сих пор вовлеченность нашей страны в конфликты на Ближнем Востоке была опосредованной. В 2015 г. ситуация изменилась.

Россия начала превентивную войну против террористов запрещенной в РФ организации «Исламское государство», но по логике вещей одновременно стала участником гражданской войны в Сирии и геополитического противоборства на Ближнем Востоке между соперничающими региональными державами. Вступление России в сирийскую войну произошло на фоне начавшейся в 2014 г. острой конфронтации Москвы и Вашингтона. На сирийской арене две державы соперничают не столько за влияние в стране и регионе, сколько за правила поведения государств и основы глобального порядка.

Любая война является жесткой проверкой вооруженных сил, но также политического целеполагания и лидерства, дипломатической стратегии, морального духа общества, возможностей финансовой системы, состояния военной промышленности, экономики в целом. Операция Воздушно-Космических Сил РФ в Сирии, проводимая параллельно с дипломатическими усилиями России на сирийском направлении, представляет собой тест на способность Москвы выступать на мировой сцене в качестве великой державы, способной решающим образом влиять на ход военно-политических событий. В этом, по существу, смысл участия России в войне в Сирии. Для России речь идет не только и не столько об «ИГ», Сирии и даже о Ближнем и Среднем Востоке, сколько о месте и роли в мире в XXI веке.

Осмысление этой войны и роли в ней России – тема коллективной монографии «Сирийский рубеж» Центра анализа стратегий и технологий. Центр АСТ уже несколько лет отслеживает и последовательно анализирует конфликты, в которых участвует Россия. В 2010 г. вышла работа, посвященная конфликту в Южной Осетии, в 2015 г. – событиям в Крыму и Донбассе. Фактически эти труды – самые авторитетные отечественные фактографии военных аспектов грузинского и украинского кризисов. Книга о продолжающейся войне в Сирии не только продолжает традицию, но и выводит исследование на новый уровень.

В отличие от предшественников «Сирийский рубеж» – гораздо более цельное исследование. Если предыдущие работы ЦАСТ представляли собой сборники авторских статей, объединенных общей темой, то нынешняя монография соединена сквозным нарративом. Роль редактора (М.Ю. Шеповаленко) очевидна. Важной особенностью работы стала попытка объяснить нынешнюю ситуацию в Сирии через призму новейшей истории страны. Хотя история современного сирийского государства излагается пунктирно, краткое изложение (А.В. Никольский) дает представление о сложности социальной, конфессиональной и этнической структуры сирийского общества, о проблемах, с которыми столкнулся в начале XXI века режим семьи Асадов, находящейся у власти в Дамаске с 1970 года.

Говоря о событиях последних лет, авторы (С.А. Денисенцев и А.Д. Васильев) делают упор на анализе интересов и политики основных внешних игроков – США, Саудовской Аравии, Турции, Катара, а также Франции и Великобритании. Международный контекст сирийского кризиса не только крайне важен: он приобрел решающее значение. Бросается в глаза, однако, отсутствие столь же подробного рассмотрения интересов, целей и политики Ирана, являющегося одним из важнейших участников сирийского кризиса с самого его начала, а также подходов союзника Тегерана – ливанской военно-политической организации «Хезболла». И Иран, и «Хезболла» многократно упоминаются в главе, посвященной ходу войны, но анализа стратегии иранского руководства и его союзника в книге нет. В итоге панорама внешних игроков сирийского кризиса оказывается неполной.

Одно из главных достоинств книги – обилие тщательно каталогизированного и проанализированного фактического материала. Это особенно касается описаний хода военных действий, состава сил противоборствующих сторон, применяемых ими вооружений и военной техники, а также тактики действий. Сердцевину монографии «Сирийский рубеж» составляет превосходный анализ действий Вооруженных Сил Российской Федерации в Сирии (сс. 105–130, авторы – Р.Н. Пухов, М.С. Барабанов). Именно эти вопросы традиционно находятся в центре внимания специалистов ЦАСТ. В то же время книгу существенно обогатил бы качественный анализ состояния сирийских правительственных сил, оценка уровня военного командования и военно-политического руководства Сирийской Арабской Республики.

Такой анализ важен и для оценки характера российско-сирийского коалиционного взаимодействия в ходе войны, в которой Москва и Дамаск выступают союзниками. Вообще вопросы союзнического взаимодействия (Россия–Сирия, Россия–Иран, Россия–Сирия–Иран–Ирак) заслуживают самого внимательного изучения – с учетом того, что в будущем Москве придется, по-видимому, решать задачи вместе с союзниками не только из числа стран ОДКБ, сохранивших в основном российскую военную культуру.

В книге совершенно справедливо выделена роль президента России Владимира Путина в определении политического курса в связи с сирийским кризисом. Автор раздела (М.Ю. Шеповаленко) подчеркивает волю, решительность и ответственность, проявленные главой Российского государства. Делается оптимистический вывод о том, что Россия выйдет из этой войны с минимальными потерями, но с большим политическим капиталом (с. 159). Было бы полезно, на наш взгляд, дать анализ уроков первого года российской военной операции в Сирии, разобрать успехи и неудачи, сформулировать выводы на будущее. Имело бы смысл предложить сценарии дальнейшего развития ситуации и – соответственно – перспектив участия в войне в Сирии и возможных конечных результатов. В отличие от книги, война продолжается.

Монография «Сирийский рубеж» является на сегодняшний день не только очень ценным, но по существу необходимым пособием для любого, кто хотел бы глубже разобраться в нынешней ситуации в Сирии и понять причины, цели, параметры и риски российского участия в идущей там войне. Предисловие министра обороны С.К. Шойгу и послесловие министра иностранных дел С.В. Лаврова делают книгу фактически официально одобренным текстом. Очередная монография ЦАСТ обозначает, таким образом, достижение нового рубежа в становлении Центра как ведущего независимого аналитического института, специализирующегося на исследовании военной и военно-политической тематики.

Как свидетельствует рецензируемая книга, в дальнейшем Центр анализа стратегий и технологий может ставить и решать более сложные задачи, связанные с объяснением социально-политических и международных процессов, ведущих к вооруженным конфликтам; глубоким анализом политических стратегий, предусматривающих или сопровождающих применение военной силы; анализом военных стратегий сторон и их тактики на поле боя. Особенно важным в этой связи становится объективное, т.е. критическое по духу рассмотрение современного отечественного опыта – с учетом того, что военная сила вновь прочно утвердилась в арсенале внешней политики Российской Федерации.

Сирия. США. Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 июля 2017 > № 2258191 Дмитрий Тренин

Около 100,3 тонн семян подсолнечника на сумму около $ 104 млн. были импортированы Ираном за год

Около 100,3 тонн семян подсолнечника на сумму около 393 миллиардов риалов (104 миллиона долларов) были импортированы Ираном в течение последнего 1395 финансового года, который закончился 20 марта 2017 года.

Китай, Россия, Австрия, Азербайджан, Армения, ОАЭ, Украина, Болгария и Турция были основными странами, из которых были сделаны импортные поставки, сообщает Mizan Online.

Из-за природных условий, в Иране плохо растет подсолнечник и другие масличные культуры, требующие большого количества влаги, поэтому около 93 % всего растительного масла на внутреннем рынке Ирана импортируется. Внутренний спрос в Иране составляет 1,5 млн. тонн растительного масла в год.

Прогноз: нефть готова к смене тренда?

На этой неделе, очевидно, выяснится, было ли предыдущее повышение цен на нефть обусловлено временным отскоком или же оно ознаменовало смену тренда, также реализующего позитив от новых договоренностей ОПЕК+.

Квартальная экспирация

На минувшей неделе цены на нефть, прервав нисходящую динамику, пошли вверх. В пятницу цена нефти марки Brent превысила уровень $47,7 за баррель. Неделю назад планка фиксировалась на отметке $45,48 за баррель, а двумя днями ранее опускалась ниже $45.

Поддержку котировкам, в частности, оказало снижение добычи нефти в США.

По данным Управления энергетической информации (EIA), за предыдущую неделю она сократилась на 100 тыс. баррелей в сутки до 9,3 млн баррелей в сутки. Хотя запасы сырой нефти, по последним данным Министерства энергетики США, увеличились на 118 тыс. баррелей при прогнозируемом снижения на 2,6 млн баррелей, а запасы бензина снизились на 900 тыс. баррелей при ожидании отсутствия изменения.

Изменение ценовой траектории породило споры аналитиков о том, обусловлено ли оно локальным отскоком или же свидетельствует о смене тренда.

Например, аналитик ИХ "Финам" Василий Олейник считает, что последнее восстановление котировок пока не стоит воспринимать как окончательный слом понижательного тренда. Тут сработали лишь временные факторы.

Так, на рынке деривативов был побит новый исторический рекорд по коротким позициям на фьючерсных контрактах нефти. А после выхода отчета от Министерства энергетики США с информацией о падении добычи на 100 тыс. баррелей, львиная доля этих коротких позиций начала закрываться, что и привело к росту нефтяных цен. Однако и столь существенное падение добычи обусловлено лишь временными причинами.

Уже на следующей неделе данные могут оказаться противоположными, что приведет к новому снижению котировок. К тому же надо учитывать фактор экспирации и закрытие месяца, квартала и полугодия. В такие дни и недели без манипуляций по многих инструментам не обходится, указал Олейник.

По его оценке, хотя локальный рост цен на 2-3% еще возможен, фундаментальные условия содействуют дальнейшему снижению. При том, что пока страны ОПЕК не намерены обсуждать возможность более значительного ограничения квот, а избыточное предложение с рынка не уходит. Добыча в Ливии, Нигерии, России продолжает расти, а автомобильный сезон в США так и не увеличил спрос на бензин, и его запасы ощутимо не снижаются, подчеркнул аналитик ИХ "Финам".

Однополярный сентимент

Старший аналитик ИК "Арбат Капитал" Виталий Громадин, напротив, заметил, что на нефтяном рынке, похоже, выбрали направление для дальнейшей динамики, что для Brent означает возвращение к уровню $52 за баррель. При благоприятных данных Минэнерго США в среду эта цель может быть достигнута уже на текущей неделе, допустил Громадин.

С начала года, констатировал он, на рынке наблюдались периоды однополярного сентимента, когда цена двигалась в определенную сторону и все новости, не соответствующие избранному направлению, просто игнорировались. Так было с высокими темпами роста американской добычи (на 130 тыс баррелей в сутки) в начале этого года, и то же произошло с резко возросшими недавно геополитическими рисками, которые не смогли остановить Brent от падения до $45 за баррель.

И сейчас, когда падающий тренд оказался сломлен, практически незаметно для рынка прошла новость о росте ливийской добычи вплоть до 1 млн баррелей в сутки, уточнил старший аналитик ИК "Арбат Капитал".

Хотя теперь, вероятно, предположил он, на рынке вспомнят о премиях за геополитические риски, в том числе связанные с неспокойной ситуацией в Ливии и обещанием нигерийских повстанцев возобновить атаки на нефтяные объекты в дельте реки Нигер в июле, а также с истекающим дедлайном требований к Катару, вкупе с известным боевым характером будущего молодого короля Саудовской Аравии Мухаммеда ибн Салмана.

Конечно, главный риск связан с блокадой Катара: срывом нефтяного экспорта из этой страны в 600 тыс. баррелей в сутки возможно нивелировать восстановление добычи в Нигерии и Ливии. Также в Катаре добывается легкая нефть, переизбыток которой сегодня наблюдается в мире. Тогда как выдвинутые к Дохе требования выглядят невыполнимыми, а значит конфликт продолжится, оговорил эксперт.

Напомним, 5 июня 10 арабских государств во главе с ведущим экспортером нефти - Саудовской Аравией - прервали дипотношения с Катаром, обвинив его в поддержке терроризма. 22 июня Саудовская Аравия, ОАЭ, Бахрейн и Египет предъявили Дохе 13 требований, на выполнение которых отвели 10 дней (истекают 2 июля). В частности, от Катара потребовали снизить уровень дипотношений с Ираном, закрыть телеканал Al Jazeera и ликвидировать находящуюся в стране турецкую военную базу. Как заявил в субботу министр иностранных дел Катара Мухаммед бен Абдель Рахман Аль Тани, в Дохе отвергают выдвинутые требования, но готовы к диалогу при соответствующих условиях. За политико-дипломатическое урегулирование кризиса в этот же день в телефонном разговоре с эмиром Катара Тамимом бин Хамадом Аль Тани высказался и президент России Владимир Путин.

Энергетическое доминирование

Между тем, история с Катаром, также являющимся одним из ведущих поставщиков газа, может получить дополнительную трактовку с учетом заявленных Вашингтоном новых амбиций.

В четверг, выступая в министерстве энергетики перед представителями профильных компаний, президент США Дональд Трамп объявил старт новой энергетической политики, призванной обеспечить мировое лидерство страны в данной сфере.

Как разъяснили во вторник в Белом доме, добиться энергетического доминирования предполагается за счет обильных природных ресурсов. В распространенной по этому поводу справке уточнялось, что в США сегодня на 20% больше нефти, чем в Саудовской Аравии (общей стоимостью свыше $13 трлн при среднем уровне цен в $50 за баррель), также страна располагает масштабными запасами природного газа (способными удовлетворять внутренний спрос в течение столетия) и вторыми по величине запасами угля в мире.

Одновременно и глава "Роснефти" Игорь Сечин в опубликованной в минувший вторник статье, упомянув запланированное стратегией "Роснефть 2022" увеличение капитализации на 25-30% при наращивании добычи дополнительно на 500 млн тонн за 20 лет и существенном повышении конкурентоспособности, сообщил, что все это гарантирует компании и российской нефтегазовой отрасли лидерство в мировой энергетике.

А следом и председатель правления "Газпрома" Алексей Миллер на собрании акционеров в пятницу рассказал о наращивании добычи и экспорта газа, оговорив, что к 2022 г. за счет одного Бованенковского месторождения будет добываться до 115 млрд куб. м в год, что сопоставимо с суммарными поставками газа на европейский рынок из Великобритании, Катара и Нидерландов в 2016 г. Попутно глава "Газпрома" отметил, что СПГ в условиях реального рынка проигрывает: снижение его поставок в Европу в 2016 г. составило почти 2%, или более 1 млрд куб. м.

В настоящее время, ответила главный аналитик "Промсвязьбанка" Екатерина Крылова, Соединенные Штаты активно развивают нефте- и газодобычу. Однако, чтобы "доминировать", необходимы масштабные инвестиции, но на них, с учетом нынешнего состояния американской экономики и затягивания с обещанными мерами стимулирования Трампа, рассчитывать не приходится. "Мы не ожидаем, что США в ближайшем обозримом будущем смогут стать экспортером нефти и поставлять объемы, сравнимые с объемами из РФ или ОПЕК. Несмотря на активное развитие сланцевых месторождений нефти, собственная добыча в Штатах пока не в состоянии обеспечить внутреннее потребление", – пояснила Крылова.

По ее словам, учитывая повышенную истощаемость сланцевых месторождений, говорить о сохранении двузначных темпов роста внутренней добычи в течение нескольких лет подряд также не приходится. Впрочем, даже при наращивании добычи и уменьшении импорта нефти выбывающие объемы спроса в США с лихвой могут быть поглощены азиатским рынком. Кроме того, при появлении американской нефти на рынке европейские НПЗ не смогут сразу ее принять: понадобятся серьезные затраты на переоборудование. Сейчас российская нефть занимает 28% в потреблении Европы, и более трети европейских НПЗ работает только на российской нефти Urals.

Более серьезно, по мнению аналитика, выглядят перспективы США по газу, учитывая предполагаемые экспортные объемы. Но пока большинство проектов по экспорту СПГ существуют лишь на бумаге. При оперативном получении разрешений на строительство типовой проект по созданию терминала СПГ занимает несколько лет, то есть в лучшем случае это удастся в 2019-2020 гг.

Причем более вероятным представляется ориентация американского газа на премиальный азиатский рынок. Что же до России, то, если говорить об уровнях добычи, она уже в апреле была мировым лидером по нефтедобыче (10,65 млн баррелей в сутки). В более же отдаленной перспективе Россия, так же как и США, хотя и в большей степени, будет нуждаться в оживлении инвестиций для развития нефтегазовых проектов, в том числе перспективных, но дорогостоящих на арктическом шельфе, заключила главный аналитик "Промсвязьбанка".

И, между прочим, обозначила ожидаемый на текущей неделе ценовой диапазон в пределах $48-50 за баррель.

Наталья Приходко

Собственные мощности «Газпрома» по хранению газа в европейских странах в 2016 году составили около 5 млрд кубометров

На территории России в 2016 году в эксплуатацию введены 770,6 км магистральных газопроводов и отводов, а также компрессорная станция и дополнительные мощности в объеме 488 МВт.

До рекордного уровня увеличена потенциальная максимальная суточная производительность ПХГ на российской территории. На начало сезона отбора 2016–2017 годов она составила 801,3 млн куб. м газа. Это на 11,4 млн куб. м больше аналогичного показателя предыдущего года. Объем оперативного резерва газа в ПХГ России также увеличен на 80 млн куб. м.

В 2016 году сделан важнейший шаг в развитии газотранспортной системы «Газпрома». Синхронно с запуском в работу новых добычных мощностей на Бованенковском месторождении введен в эксплуатацию новый высокотехнологичный магистральный газопровод «Бованенково — Ухта — 2». Его рабочее давление — 120 атмосфер. В мире существует только два сухопутных газопровода, которые могут транспортировать газ под таким большим давлением, — это «Бованенково — Ухта» и «Бованенково — Ухта — 2».

Эти газопроводы — важная составляющая Северного газотранспортного коридора. По нему газ Ямальского центра газодобычи — будущей основной ресурсной базы «Газпрома» — поставляется российским и европейским потребителям. Северный коридор — это газопроводы нового поколения. Они приходят на смену газопроводам Центрального коридора, которые транспортируют газ из Надым-Пур-Тазовского региона. И Центральный коридор, и Надым-Пур-Тазовский регион действуют уже многие десятилетия и неизбежно вырабатывают свой ресурс. Северный коридор становится главной газотранспортной артерией для поставок газа в европейскую часть России.

«Природный газ находит все более широкое признание как средство решения проблем мировой энергетики: снижения вредных выбросов, обеспечения растущей потребности в энергии, надежности пиковых режимов. Наш газ в Европе пользуется возрастающим спросом. Экспортный газопровод «Северный поток» востребован на все 100%. И даже более того. В отдельные дни минувшего осенне-зимнего сезона поставки по газопроводу составляли 111% его проектной мощности», - сообщил председатель правления ПАО «Газпром» Алексей Миллер.

Установлен исторический рекорд суточной поставки газа в дальнее зарубежье — 636,4 млн куб. м. В энергетическом эквиваленте это больше, чем суточная потребность в энергии всех европейских домохозяйств.

В 2016 году увеличился экспорт в страны дальнего зарубежья до рекордного уровня 179,3 млрд куб. м. Доля российского газа в объемах газопотребления этих стран достигла исторического максимума — 33,1%.

В 2016 году зафиксированы максимальные уровни поставок в отдельные европейские страны. Например, установлен новый рекорд поставок на самый крупный европейский рынок «Газпрома» — рынок Германии. В эту страну поставлено 49,8 млрд куб. м, это на 10% больше объема предыдущего года.

«На европейском рынке мы продемонстрировали образец того, что такое надежный партнер и поставщик. Мы смогли увеличить поставки нашим потребителям в тот момент, когда в этом была острая необходимость, и сделали это в нужных объемах и по самым конкурентоспособным ценам. Рост спроса на наш газ продолжился и в 2017 году. За шесть месяцев объемы экспорта увеличились по сравнению с аналогичным периодом 2016 года на 12,4% или на 10,5 миллиардов кубометров», - отметил Алексей Миллер.

Таким образом, всего за полтора года объем поставок «Газпрома» на европейский рынок увеличился на 30,4 млрд куб. м газа. Это сопоставимо с мощностью «Турецкого потока» и больше половины мощности «Северного потока — 2». И этот рост — только за последние полтора года.

Европе нужен импортный газ, поскольку спрос там растет, а добыча падает. Прогнозы о том, что СПГ потеснит газ, поступающий в Европу по трубе, не оправдались. В условиях реального рынка СПГ проигрывает. Снижение его поставок на европейский рынок в 2016 году составило почти 2% или более 1 млрд куб. м. Поэтому европейский бизнес готов участвовать в импорте магистрального газа из России в партнерстве с «Газпромом».

В 2017 году с компаниями Engie, OMV, Shell, Uniper и Wintershall подписаны соглашения о финансировании проекта «Северный поток — 2». Иностранные партнеры предоставляют финансирование в объеме 50% от его общей стоимости. Вклад каждой компании составит до 950 млн евро.

Реализация проекта «Северный поток — 2» завершит формирование зарубежной части Северного газового коридора. Он будет самым эффективным маршрутом доставки российского газа в дальнее зарубежье как с технической, так и с экономической точек зрения.

«Применяя новые технологии на магистралях Северного коридора, мы снижаем расход газа на собственные нужды от 3 до 6 раз в зависимости от рабочего давления трубопроводов. Расчетные затраты на доставку газа по Северному коридору через «Северный поток — 2» до двух раз ниже, чем по Центральному коридору через Украину. На южном европейском направлении в 2016 году мы продвинулись еще дальше. Строительство «Турецкого потока» идет полным ходом», - рассказал Алексей Миллер, выступая на годовом общем собрании акционеров.

Первая нитка газопровода предназначена для турецкого рынка, вторая — для газоснабжения других европейских стран. Мощность каждой нитки — 15,75 млрд куб. м газа в год.

«Турецкий поток» создает условия для укрепления энергетической безопасности европейских стран, поскольку помогает устранить региональные дисбалансы газового рынка Европейского союза. А для «Газпрома» это — практическая реализация стратегии диверсификации экспортных маршрутов и повышения надежности поставок.

«Надежность экспортных поставок мы также обеспечиваем, участвуя в организации подземного хранения газа в Европе. В минувший зимний сезон запасы газа в европейских ПХГ упали до рекордно низких уровней, что заставляет нас уделять этому вопросу еще большее значение. «Газпром» использует ПХГ в Австрии, Германии, Сербии, Нидерландах, Чехии, Великобритании», - сообщил Алексей Миллер.

Собственные мощности «Газпрома» по хранению газа в европейских странах дальнего зарубежья в 2016 году составили около 5 млрд куб. м, суточная производительность — 83,4 млн куб. м.

Турция объявила сегодня о взносе в размере 20 млн. долларов США на проекты ФАО, направленные на укрепление продовольственной безопасности, развитие сельских районов и рациональное управление природными ресурсами в Центральной Азии и на Кавказе. Заявление было сделано на специальной церемонии на полях управляющей Конференции ФАО.

В своем вступительном слове на сегодняшней церемонии Генеральный директор ФАО Жозе Грациану да Силва высоко оценил значительную политическую и финансовую поддержку Турцией усилий организации, которая может служить моделью для сотрудничества в регионе и во всем мире.

Грациану да Силва сказал: «У ФАО и Турции долгая история сотрудничества, и за последние годы оно только усилилось, и теперь, с запуском второй фазы партнерской программы, работа ФАО станет еще более заметной в суб-регионе».

Со своей стороны, Министр сельского хозяйства, продовольствия и животноводства Фарук Челик отметил на церемонии: «Мы завершили первый этап партнерской программы между ФАО и Турцией, в рамках которой мы реализовали 28 проектов в 7 странах. На втором этапе программы, запущенной сегодня в Риме, а также на специальной церемонии в Анкаре, мы надеемся еще больше расширить охват программы и реализовать многие важные инициативы».

Благодаря финансовому вкладу в размере 10 млн. долл. США, выделенному Министерством продовольствия, сельского хозяйства и животноводства, Турция поддержала второй этап Программы партнерства ФАО и Турции, запущенной в 2009 году.

На втором этапе, в период с 2017 г. по 2020 г., программа будет осуществляться в Азербайджане, Казахстане, Кыргызстане, Таджикистане, Туркменистане, Турции, Узбекистане и других странах. Деятельность в рамках программы будет направлена на улучшение продовольственной безопасности и питания, развитие сельского хозяйства и сельских районов, охрану и рациональное использование природных ресурсов, разработку политики в области сельского хозяйства и улучшение безопасности пищевых продуктов.

Министерство лесного и водного хозяйства Турции обязалось выделить еще 10 млн. долл. США в рамках Программы лесного хозяйства ФАО и Турции на поддержку устойчивого управления лесами и другими природными ресурсами в регионе.

С учетом новых траншей общий вклад страны в рамках двух партнерских программ вырастет до 30 млн. долл. США, благодаря чему Турция стала одним из крупнейших доноров, не являющихся членами ЕС, в проекты ФАО в странах Восточной Европы и Центральной Азии.

Первый этап программы в размере 10 млн. долл. США, охватывающий период с 2009 по 2016 гг., укрепил возможности фермеров, лесников, животноводов и национальных властей в регионе по внедрению современных и устойчивых методов ведения сельского хозяйства, таких как ресурсосберегающее сельское хозяйство, комплексный контроль за вредителями, повышение продуктивности животноводства и ответственное управление рыбным промыслом.

Сегодня министр сельского хозяйства и заместитель Генерального директора ФАО по Европе и Центральной Азии Владимир Рахманин также открыли специальную фотовыставку, посвященную партнерству ФАО и Турции, которая будет в числе пяти главных выставок на Конференции ФАО.

Путин обсудит с Юнкером поставки газа в Европу.

Разговор также коснется перспектив возобновления энергодиалога Россия-ЕС.

Президент РФ Владимир Путин и президент Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер на полях саммита G20 в Гамбурге обсудят поставки газа в Европу. Разговор коснется экспортных газопроводных проектов «Газпрома» и перспектив возобновления энергодиалога Россия-ЕС. Об этом сообщил журналистам помощник президента РФ Юрий Ушаков.

«Предполагается обсудить проект «Северный поток-2» и поставки газа в Европу через «Турецкий поток», перспективы возобновления энергодиалога Россия-ЕС», – сказал Ушаков журналистам.

Саммит G20 пройдет в Гамбурге 7-8 июля.

Российско-турецкие переговоры на высшем уровне затронут совместные энергопроекты.

Речь пойдет о «Турецком потоке» и АЭС «Аккую».

8 июля Владимир Путин и лидер Турции Реджеп Тайип Эрдоган «на полях» саммита G20 в Гамбурге обсудят реализацию совместных энергопроектов, сообщил журналистам помощник президента РФ Юрий Ушаков.

«В Гамбурге президенты обсудят ход работы по реализации проектов газопровода по дну Черного моря «Турецкий поток» и строительства с российским участием первой турецкой АЭС «Аккую». По обоим проектам за последнее время достигнут существенный прогресс», – сказал Ушаков.

Турция решительно осуждает "безосновательный" обстрел турецкого сухогруза со стороны береговой охраны Греции в Эгейском море, говорится в полученном РИА Новости заявлении турецкого внешнеполитического ведомства.

Турецкие СМИ ранее сообщили, что сухогруз "ACT", следовавший под турецким флагом, подвергся обстрелу со стороны катеров береговой охраны Греции в Эгейском море после того, как он отказался подчиниться указаниям и проследовать в порт Родоса для досмотра. Греческие власти объяснили инцидент тем, что получили анонимную информацию о том, что судно перевозит наркотики, при этом оно находилось в греческих территориальных водах.

"Мы узнали, что катер береговой охраны Греции открыл огонь по сухогрузу "ACT", следовавшему под турецким флагом из Искендеруна в Измит. Нет никаких оснований открывать огонь по торговому безоружному судну. Наше единственное утешение в том, что в этом инциденте никто не пострадал. Решительно осуждаем эту несоразмерную акцию греческих властей, поправших право на жизнь. Считаем необходимым поделиться с мировым сообществом нашими ожиданиями, что подобное не повторится", — говорится в заявлении турецкого МИД.

Министр национальной обороны Греции Панос Камменос с трибуны греческого парламента обвинил американскую компанию, принадлежащую известному греческому судовладельцу, медиамагнату и хозяину футбольного клуба "Олимпиакос" Вангелису Маринакису, в причастности к делу о контрабанде нефти и героина на танкере Noor-1.

Министр обороны выступил с таким заявлениям, разъясняя по требованию оппозиции, почему он позвонил осужденному на пожизненный срок перевозчику героина.

Выступление прошло в рамках обсуждения ситуации в экономике, его транслировал в прямом эфире парламентский телеканал.

Крупнейшая в истории партия героина

В июне 2014 года береговая охрана Греции изъяла в порту Пирей тонну героина, который перевозили на танкере Noor-1 под флагом Того. Через несколько дней после первой партии было обнаружено еще 1,1 тонны героина с этого же танкера. По оценке сотрудников управления по борьбе с наркотиками береговой охраны Греции, стоимость героина могла доходить до 200 миллионов евро.

Это крупнейшая в мире партия героина, изъятого спецслужбами.

СМИ писали, что поводом для проведения операции стала информация американского управления по борьбе с наркотиками (DEA, Drug Enforcement Administration) о переправке большого количества героина три раза в год из Ирана в Европу. По информации DEA, пять тонн героина шли по коридору Иран-Стамбул, Албания-Косово-Европа. Среди арестованных были и граждане Турции. Один из арестованных греков – владелец судна Noor-1 Макис Яннусакис — был приговорен к пожизненному сроку. Пожизненные сроки получили еще один грек и двое турок, к длительным срокам были приговорены другие участники дела.

Несколько дней назад греческая оппозиция обвинила министра обороны во вмешательстве в расследование. По ее данным, Камменос разговаривал по телефону с заключенным Яннусакисом о деле Noor-1.

Круг обвиняемых

Камменос сообщил, что разговор с заключенным длился 21 минуту.

"Яннусакис подтвердил и повторил свои показания, данные в марте 2015 года, относительно того, что Вангелис Маринакис вовлечен в дело Noor-1. Заключенный пожизненно подтверждает участие в незаконной торговле нефтью этого предпринимателя. Он обвиняет его в причастности к делу Noor-1", — заявил министр.

Камменос зачитал показания, согласно которым Маринакис самого начала знал об участии в деле Эмилиоса Коцониса, бывшего футбольного агента "Олимпиакоса", осужденного на 10 лет тюрьмы с отсрочкой исполнения приговора.

Министр заявил, что, помимо этого, гендиректор принадлежащей Маринакису компании Capital, зарегистрированной в США, был задержан за незаконный ввоз в Грецию 600 тысяч долларов, законность которых необходимо подтвердить.

"Заключенный сказал, что эти наличные были от контрабанды нефти, которой вместе с ним занимались Маринакис и Коцонис ", — сказал министр обороны.

По его словам, необходимо до конца расследовать дело.

"Через три года после ареста Noor-1 появляются данные, которые должны быть расследованы, и кажется, что оппозиция здесь в парламенте защищает кого-то, кого касаются эти данные. Очевидно, что есть люди в партии "Новая демократия", которым платит Маринакис", — заявил Камменос.

По его словам, деньги от торговли наркотиками и контрабанды нефти идут на финансирование терроризма, преступным группировкам.

Кратковременная аналитика от США

Между тем, несколько дней назад на сайте американского аналитического центра Институт Гейтстоуна, расположенного в Нью-Йорке, появился призыв к США вмешаться в расследование дела. Заявление института, опубликованное 25 июня, вскоре исчезло с сайта, но скриншот сделали некоторые греческие СМИ.

"Новые подробности, окружающие дело трехлетней давности о контрабанде в Греции, вызывают политическую бурю, которая может иметь глобальные последствия", — заявил Институт Гейтстоуна.

Греческое правительство не сможет самостоятельно полностью завершить расследование "из-за прямого и косвенного участия представителей высшего общества", и нужно ему помочь и защитить ключевых свидетелей, говорилось в заявлении.

"Сейчас ему нужна помощь, предпочтительно от министерства юстиции США и секретных служб. Полный демонтаж цепочки наркотики-терроризм является актуальной проблемой не только для Греции. Это императив международной безопасности", — также отметили американские аналитики.

Геннадий Мельник.

Президент Бразилии Мишел Темер все-таки принял решение отправиться в Германию для участия в саммите "Группы двадцати", сообщила в понедельник его администрация.

Саммит G20 пройдет в Гамбурге 7-8 июля. Ранее Темер отменил свое участие в мероприятии. Дата вылета главы Бразилии в Европу пока не уточняется, но, скорее всего, это будет 6 июля. О причинах, изменивших решение Темера, не сообщается, как и раньше не было официальной информации, почему он планировал отменить визит. Портал Globo отмечает, что, по всей вероятности, помощникам главы государства и экспертам удалось переубедить его.

Решения Темера относительно поездки в Гамбург принимаются на фоне крупного коррупционного скандала. На минувшей неделе обвинения в коррупции против президента были направлены в нижнюю палату конгресса. Ранее генеральный прокурор Бразилии Родриго Жанот официально выдвинул обвинение в "пассивной коррупции" против Темера. Обвинение было направлено в Верховный суд, и, согласно бразильскому законодательству, теперь палата депутатов должна проголосовать за то, разрешить или нет суду процесс против главы государства.

Для положительного ответа на вопрос о начале судебного процесса необходимы голоса двух третей членов палаты депутатов, или 342 голоса.

В Кремле рассказали, какие темы могут обсудить президенты России и США на полях G-20. Американист Михаил Синельников-Оришак в эфире радио Sputnik выразил мнение, что ход беседы сейчас никто не в состоянии предсказать.

Президенты России и США Владимир Путин и Дональд Трамп на полях саммита "Группы двадцати" в немецком Гамбурге могут обсудить международный терроризм, ситуацию в Сирии и на Украине, заявил журналистам помощник президента Юрий Ушаков.

"Я слышал, что американцы, если это правда и соответствует действительности, хотят поднять тему Сирии и Украины", — отметил Ушаков, назвав обсуждение этих тем "вполне логичным". "Но мы считаем, что и вообще проблему международного терроризма между двумя лидерами ведущих держав нужно обсуждать тоже в первую очередь, поскольку без сотрудничества России и США вряд ли эту проблему осилишь", — добавил помощник президента.

Он подчеркнул, что есть и много других вопросов, которые Москва готова обсудить. Среди них — региональная проблематика, темы контроля над вооружениями и стратегической стабильности. По словам Ушакова, Россия и США как крупнейшие ядерные державы несут особую ответственность за стабильность в мире.

"Это, конечно, двусторонка. Что говорить. Отношения нужно выводить из того состояния, в котором они оказались. Я думаю, это одинаково важно и для нас, и для американцев", — сказал Ушаков.

Он отметил, что на саммите G20 у российского лидера будет очень плотный график, однако Москва и Вашингтон совместно найдут возможность для встречи двух президентов.

Ранее телеканал CNN сообщил, что Трамп намерен обсудить с Путиным военную ситуацию в Сирии и российскую поддержку президенту Башару Асаду. Также американский президент планирует поднять вопрос "действий России на Украине". По данным телеканала, тема "вмешательства" России в американские выборы вряд ли будет подниматься.

Политолог, американист Михаил Синельников-Оришак считает, что тема Сирии станет определяющей.

"Я думаю, что если до Украины и дойдет дело, то в самом конце встречи и буквально мимоходом. Основное – это Сирия. Потому что это место, где мы наступаем американцам на пятки, а они относятся очень серьезно к любому гипотетическому "поползновению" в их сторону", — сказал Михаил Синельников-Оришак.

Вместе с тем, считает он, никто не может предсказать, как пройдет встреча.

"Встретятся два человека, способные, мягко говоря, поломать любую повестку. Владимир Путин известен как мастер импровизаций, и он может начать разговор, который может пойти не так, как планировалось той стороной. И Дональд Трамп – это человек-импровизация, который, видимо, в глубине души испытывает наслаждение, ломая протокольные мероприятия. Поэтому сказать, как пройдет беседа, сейчас не может абсолютно никто. Не хотелось бы, чтобы Трамп попытался показать себя хозяином. Боже упаси его от каких-то высокомерных движений. И если возникнет какая-то человеческая симпатия, то уже будет прорыв", — отметил политолог.

Сирийское урегулирование и ситуация на Корейском полуострове являются предпочтительными темами для первых личных переговоров президентов РФ и США Владимира Путина и Дональда Трампа, здесь есть возможности для договоренности сторон, в то время как украинский вопрос является в данном случае тупиковым, заявил РИА Новости программный директор фонда клуба "Валдай" Иван Тимофеев.

Ранее как в Кремле, так и в Белом доме подтвердили проведение первой встречи двух лидеров "на полях" саммита G20 в Гамбурге. Тем не менее, конкретной договоренности по дате и времени проведения, а также по формату встречи пока нет.

Эксперт считает переговоры президентов РФ и США "очень важными с точки зрения налаживания личного контакта между двумя лидерами". Он не ожидает, что встреча будет "всеобъемлющей и глубокой", тем не менее, она станет "хорошей возможностью начать личные контакты, начать взаимодействовать".

По его мнению, "в российских интересах будет свести встречу к двум сюжетам – ближневосточному и северокорейскому, потому что украинская тематика – тупиковая, и по ней на текущих этапах договориться невозможно". "По Сирии и Корее есть возможность маневрировать, есть возможность для дипломатического творчества. Там гораздо больше общих интересов у России и США, чем по Украине. К тому же, по Сирии есть определённые риски – риски непреднамеренных инцидентов, столкновений и так далее. Если разговор сведётся к Сирии и Корее – это в российских интересах", — полагает Тимофеев.

Он также считает, что России необходимо "обозначить тему стратегической стабильности". "Не знаю, насколько Трамп сейчас готов обсуждать эту тему. У американцев есть претензии по РСМД, их нужно по возможности снимать. Есть долгосрочная, но тем не мене актуальная тема – это СНВ. И вообще в целом вопрос евроатлантической безопасности. Однако сейчас в интересах России – сосредоточиться с американцами на тех темах, где у нас есть общие интересы, где мы можем так или иначе взаимодействовать", — уверен эксперт.

Мохаммед Аллуш, возглавлявший делегацию вооруженной оппозиции Сирии на "Астане-4", не будет участвовать в пятом раунде переговоров по сирийскому урегулированию, сообщил РИА Новости глава политического отдела и внешних связей группы оппозиции "Шухада аль-Ислам" Саид Накраш.

"Согласно информации, которая есть у меня, Мохаммед Аллуш отказался участвовать во встрече. Он не будет принимать участие. То же самое по поводу Усамы Абу Зейда, по моей информации, он не примет в ней участие", — заявил он РИА Новости.

Как заявил Накраш, участники астанинской встречи от сирийской оппозиции уже вылетели в столицу Казахстана.

Ранее МИД Казахстана сообщил, что делегации правительства Сирии и вооруженной оппозиции подтвердили свое участие в переговорах в Астане 4-5 июля. При этом представитель Южного фронта в делегации вооруженной оппозиции на переговорах Башар аз-Зуаби заявил РИА Новости, что фронт сирийской оппозиции отказывается участвовать во встрече в Астане.

Четыре раунда переговоров по сирийскому урегулированию прошли на площадке "Астана" 23-24 января, 15-16 февраля, 14-15 марта и 3-4 мая. Основным их результатом стало согласование положения о совместной оперативной группе по мониторингу режима прекращения боевых действий в Сирии и подписание странами-гарантами (Россией, Турцией и Ираном) меморандума о создании зон деэскалации в Сирии, направленного на прекращение насилия, сохранение единства и территориальной целостности этой страны, а также политическое урегулирование конфликта.