Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

«Будто в рот перца насыпали»: что происходит в Армянске

В Армянске возбудили уголовное дело после выброса вредных веществ

Следователи расследуют уголовное дело о нарушении правил экологической безопасности в Крыму. Накануне в Армянске, расположенном на севере полуострова, было зафиксировано второе за две недели превышение концентрации сернистого ангидрида. Выброс вещества произошел с завода «Крымский титан» — его работа на данный момент приостановлена. Как рассказали «Газете.Ru» местные жители, дышать в городе сейчас «невозможно» — машины после выброса поржавели, окна и посуда в домах покрылась маслянистым налетом, а выйти на улицу без маски нельзя.

Школьникам устроили крымские каникулы

В Крыму возбудили уголовное дело о нарушении правил обращения с экологически опасными веществами после выброса кислоты с завода «Крымский титан», расположенного в Армянске. Об этом заявили в региональном Следственном комитете.

«По результатам процессуальной проверки возбуждено уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного частью первой статьи 247 УК РФ», — сообщили в ведомстве.

Превышение концентрации вредных веществ на севере Крыма произошло в ночь на 4 сентября. По информации главы республики Сергея Аксенова, в воздух был выброшен сернистый ангидрид. «Сегодня ночью в связи с изменением погоды впервые предельно допустимая концентрация сернистого ангидрида превысила норму. Причина образования конденсата – в перепаде ночных и дневных температур», — заявил он.

Хотя, по словам Аксенова, здоровью местных жителей ничего не угрожает, власти отправили всех детей школьного и дошкольного возраста в крымские санатории.

«У школьников с сегодняшнего дня — каникулы. Все будет за счет государства, создан оперативный штаб. При этом оснований для введения режима ЧС нет», — сообщил Аксенов журналистам.

Он подчеркнул, что решение вывести детей из Армянска принято в «предупредительных целях». «Повторюсь: это не «эвакуация», как некоторые пытаются представить. Все будет согласовано с директорами детских садов и школ», — пояснил чиновник.

По данным крымского Минобра, в санатории и лагеря отправятся более 2,3 тыс. школьников и 1,5 тыс. воспитанников детских садов. При этом первоклассники и дошкольники отправятся туда с родителями, а ученики 2-11 классов — самостоятельно. Учащиеся, как отметили в ведомстве, отправятся в оздоровительные лагеря Евпатории, Бахчисарайского и Сакского районов.

«Дети будут направлены со своими классными руководителями, медиками, социальными педагогами. Если у детей есть братья или сестры в других классах, их не будут разъединять — они попадут в один пансионат или оздоровительный лагерь», — сообщили в Минобре.

Как отметил глава республики Сергей Аксенов, массовых обращений в больницы после выброса отравляющих веществ не зафиксировано. «Количество обращений в больницу не увеличилось в сравнении с аналогичными периодами прошлых лет», — написал он в фейсбуке.

Кроме того, он добавил, что службы ЖКХ сейчас поливают водой улицы Армянска и близлежащих поселков.

«Будет сто процентов не содовым раствором, а водой обрабатываться территория, которая попала на сегодняшний день под удар стихии», — заявил Аксенов.

Почему задыхается Армянск

Страдать от экологической обстановки жители Армянска начали в ночь на 24 августа. Тогда в городе произошел выброс в атмосферу химического вещества. Металлические предметы, крыши домов и листья деревьев покрылись желтым маслянистым налетом.

«С 23 августа в Армянске появился в воздухе непонятный запах, вещество вызывало першение в горле, раздражение оболочки носа и рта», — заявлял глава республики Аксенов. С того момента в городе начал работу оперативный штаб по экомониторингу, в который вошли специалисты Минэкологии, Роспотребнадзора и прокуратуры.

Отметим, что в окрестностях Армянска расположено несколько крупных предприятий — ПАО «Крымский содовый завод», АО «Бром», ООО «Титановые инвестиции» и Лако-красочный завод.

Как выяснили впоследствии специалисты, выброс в конце августа произошел из-за испарения содержимого кислотонакопителя на территории завода «Крымский титан», который является филиалом «Титановых инвестиций». Площадь накопителя — 42 кв. км, объем — 30 млн куб. м воды.

Приостановить работу предприятия власти решили лишь 4 сентября.

«Прокуратура республики Крым совместно с Роспотребнадзором сейчас работают на заводе, завод принято решение остановить. Уже три печи из восьми погашены», — сообщил Аксенов в эфире телеканала «Крым-24».

Он добавил, что сотрудники «Крымского титана» получат месячную зарплату в полном объеме. Региональная прокуратура сейчас решает вопрос о привлечении руководства «Титановых инвестиций» к административной ответственности за несоблюдение экологических требований при обращении с промышленными отходами.

«Заржавело все — от посуды до вытяжки»

Сернистый ангирид, выброс которого произошел в Армянске, при попадании в организм вызывает кашель, боли в груди, насморк, слезотечение и сухость в горле. При повышенной концентрации вещество вызывает головную боль, головокружение и слабость. Его попадание в организм также приводит к химическому ожогу слизистых оболочек дыхательных путей.

При длительном вдыхании сернистого ангирида у человека может развиться токсический бронхит с приступами удушья, а также поражение печени и системы крови.

В описанном выше состоянии жители Армянска пребывают уже вторую неделю. Как рассказал «Газете.Ru» местный житель Сергей Буранов, жалобы на здоровье начались еще во время первого выброса в августе.

«У моей девушки начались слезиться глаза, першить в горле. Я же почувствовал неладное лишь вчера – глаза красные, все горит, дышать вообще невозможно. Я полностью ограничил себя в употреблении табака. Живу я в 11 км от завода. Как только выхожу из квартиры и вдыхаю, создается ощущение, будто в рот перца насыпали. На улице все липкое, моя машина полностью проржавела», — поделился молодой человек.

19-летняя жительница Армянска Татьяна Яшина добавила, что из-за выброса кислоты в городе заржавело все, включая ручки внутри подъездов. «Отравляющие вещества проникают прямо в дома — отсюда ржавая посуда. Хотя выбросов больше не происходило, дышать сейчас тяжело: сухой кашель, нос заложен. Очень неприятно ночью — во рту постоянный привкус, будто съел лимон», — сообщила она.

Деревья на улице стоят лысые, продолжает Яшина, хотя, по ее словам, такого никогда не было. «Моей бабушке 70 лет — ей очень плохо, ночью задыхается, горло першит. Знакомая погуляла с детьми – у дочки понос, у сына температура. Выходить на улицу вообще невозможно. Взрослые еще могут вытерпеть, а дети — нет. Власти сказали: наденьте маски и закройтесь дома», — подытожила девушка.

Хотя власти говорят, что обращений в больницу больше не стало, местный житель Игорь Макаревич сообщил «Газете.Ru», что люди массово с конца августа обращаются в поликлиники.

«У кого кашель, у кого садится голос, как при ангине, у некоторых на коже аллергическая реакция — красные пятна. У знакомой четверо детей – у них химическое отравление кислотой, сожжены носоглотки. Пришла с ними в больницу – врач поставил ОРВИ. Приятельница объяснила, что это не может быть простуда», — поделился Макаревич.

Мужчина вместе с семьей уже две недели живет под кондиционером круглые сутки. «Ночью засыпали, внезапно услышали запах. Я вскочил, закрыл окно, однако это не помогло — у ребенка пошла кровь из носа. Люди живут так целый август. В ночное время вообще нереально выйти на улицу. Сотрудники ЖКХ вымывают территорию города водой с содой. Воздух пронизан кислотой настолько, что у в квартире поржавело все – микроволновка, вытяжка и посуда», — сообщил собеседник «Газеты.Ru».

Греческая круизная компания признана Лучшей круизной компанией в Восточном Средиземноморье

Греческая круизная компания Variety Cruises выиграла титул Лучшей круизной компании в Восточном Средиземноморье премии Cruise Critic Cruisers’ Choice Awards 2018, присуждаемой крупнейшим порталом круизной индустрии Cruise Critic.

Variety Cruises была основана в 2006 году Лакисом Венетопулосом и на сегодняшний день управляет 11 собственными кораблями с количеством кают от 5 до 36, предлагая своим пассажирам насладиться комфортом и уникальными преимуществами небольшой яхты, плавающей по морям.

В сезоне 2018-2019 Variety Cruises совершает круизы у берегов Греции, Египта, Израиля, Иордании, Хорватии, Черногории, Албании, Исландии, Испании, Португалии, Кубы, Коста-Рики, Панамы, Индонезии, Кабо-Верде, Сейшельских островов и Британских островов. 87% пассажиров характеризуют предлагаемый компанией опыт на «отлично», а 93% заявляют о желании ещё раз поплавать под парусами компании.

Cruise Critic - крупнейшее в мире круизное интернет-сообщество, предлагающее более 350 000 обзоров круизов, а также советы и информацию от команды экспертов по всем вопросам, связанным с круизами - от выбора корабля до планирования вашего времени в порту. Сайт также предлагает информацию о маршрутах и ценах, предложения и советы по экономии средств. Cruise Critic был приобретен TripAdvisor в 2007 году и является частью крупнейшего туристического сообщества в мире.

Кто еще перешел в разряд врагов Ирана?

Недавнее заявление министра иностранных дел Франции Жан-Ива Ле Дриана обозначило начало крайне опасной «красной черты», когда Иран своё отношение к США перенесёт на весь Запад и, разумеется, на ЕС. Напомним слова французского министра: «Иран не может избежать переговоров по таким вопросам, как программа баллистических ракет и его роль в ближневосточных конфликтах. Иран должен уважать основы ядерного соглашения JCPOA, и я думаю, что это так, но Иран не может избегать дискуссий, переговоров по трём другим серьёзным темам, которые нас волнуют», — сказал Ле Дриан, когда он прибыл на встречу министров иностранных дел ЕС в Вене, сообщал 31 августа ресурс Arab News.

В связи с этим напомним, что Франция является одной из сторон, подписавших ядерную сделку 2015 г. с Ираном, наряду с США, Германией, Великобританией, Россией и Китаем. Но американский президент Дональд Трамп вышел из неё в мае и недавно официально восстановил санкции США против Ирана, требуя попросту капитуляции Ирана перед Америкой и Израилем. Европейские стороны, а также весь ЕС, подписавшие пакт, не согласились с решением Трампа покинуть сделку и попытались спасти соглашение, которое они считают крайне важным для предотвращения создания иранского ядерного оружия. В свою очередь Тегеран потребовал, чтобы ЕС выступил с экономическим пакетом, компенсирующим последствия выхода США, но пока что предложения Европы оказались неудовлетворительными для Ирана. Заявление Ле Дриана прозвучало после того, как Международное агентство по атомной энергии ООН (МАГАТЭ) в очередной раз подтвердило, что Иран неукоснительно выполняет ядерное соглашение 2015 г.

Обратим внимание на то, когда МИД Франции в очередной раз «лёг» под США, 20 августа специальный докладчик ООН по вопросу о негативных последствиях односторонних принудительных мер Идрисс Джазери заявил в Женеве, что санкции, наложенные на Иран после одностороннего выхода США из ядерной сделки, которая была одобрена резолюцией Совета Безопасности ООН и самими США, доказали, что они были незаконными, сообщало агентство Mehr News. Джазери добавил, что другие постоянные члены СБ ООН и все международные партнёры подтвердили незаконность санкций, подчеркнув, что международные санкции должны иметь законные цели и не наносить ущерб обычным гражданам, в то время как санкции США не соответствуют ни одному из этих критериев. В его заявлении была выражена высокая признательность международным усилиям по противодействию экономической политике, связанной с издевательствами, и действиям европейцев в защите их бизнеса от санкций США. Он также выразил надежду, что международное сообщество сможет противостоять полноценной экономической войне.

В Вашингтоне явно заволновались после этого заявления, и 21 августа советник Трампа по нацбезопасности Джон Болтон заявил, что европейцы должны сделать выбор между США и Ираном относительно американских санкций, которые, по его словам, оказались более эффективными, чем ожидалось: «Мы ожидаем, что европейцы увидят, как видят предприятия по всей Европе, что выбор между ведением бизнеса с Ираном или ведением бизнеса с Соединёнными Штатами очень ясен для них. Трамп хочет максимального давления на Иран, максимального давления, и именно это происходит», — подчеркнул Болтон агентству Reuters в Израиле. Он также заявил, что вновь введённые санкции призваны изменить политику Ирана, в том числе его роль в регионе, подчеркнув, что они не направлены на уничтожение Исламской Республики.

Ложь на лжи, плюс — плохо скрываемая тревога за то, что отнюдь не всё в мире подотчётно США, учитывая не только колебания ЕС и резкое заявление спецдокладчика ООН по вопросу о негативных последствиях односторонних принудительных мер Идрисса Джазери, но и жёсткие позиции России и Китая по Ирану и сделке JCPOA. Поэтому Болтон в Израиле продолжал наводить тень на плетень и похвастался, что, мол, разве Европа не видит? — санкции «уже оказывают значительное влияние на экономику Ирана», но был вынужден признать, что они не привели к каким-либо изменениям в политике этой страны: «Я думаю, что последствия, экономический эффект, безусловно, даже сильнее, чем мы ожидали. Но иранская активность в регионе продолжает быть воинственной».

В чём же «воинственность» иранской политики в регионе? Неужели в том, что Тегеран продолжает обвинять США, Запад и Израиль в потворстве геноциду в Йемене, осуществляемому военщиной Саудовской Аравии и ОАЭ? Или в том, что США/Запад не желают ничего предпринимать в целях минимизации той гуманитарной катастрофы, которую переживают арабские страны, подвергшиеся террористическим агрессиям — тот же Йемен, а также Ирак и Сирия? И как можно судить из слов министра Франции Ле Дриана, официальный Париж поспешил доказать делом, что более в мире нет Франции как самостоятельного геополитического игрока. Феномен — но ближайший партнёр Парижа по ЕС — Германия, к тому же до сих пор, по сути, оккупированная США, и то стремится быть дистанцированной от оголтелой антииранскости Вашингтона — в день, когда Болтон предъявлял из Израиля ультиматум Европе, министр иностранных дел Германии Хайко Маас заявил, что Европе необходимо развивать независимые от США платёжные сети для обеспечения торговли с Ираном. Пойдём, однако, в нашем исследовании дальше.

23 августа Европейская комиссия приняла первый пакет в размере 18 млн евро для проектов в поддержку устойчивого экономического и социального развития в Иране, включая помощь частному сектору в размере 8 млн евро. Согласно пресс-релизу ЕС, проекты являются первыми из более широкого пакета в размере 50 млн евро для Ирана, целью которого является поддержка этой страны в решении ключевых экономических и социальных проблем. Они являются частью возобновлённого сотрудничества и взаимодействия между ЕС и Ираном после выхода США из договора JCPOA, сообщало Mehr News.

«С момента возобновления отношений между ЕС и Ираном в результате ядерной сделки с Ираном сотрудничество развилось во многих секторах. Мы полны решимости поддерживать его, и этот новый пакет расширит экономические и отраслевые отношения в областях, которые имеют прямую выгоду для наших граждан», — рассказала еврокомиссар Федерика Могерини.

Комиссар ЕС по международному сотрудничеству и развитию Невен Мимика заявил: «Этими мерами ЕС демонстрирует свою поддержку иранскому народу и его мирное и устойчивое развитие. Он поощряет к более активному участию всех заинтересованных лиц для работы в Иране, и в частности в частном секторе».

Деятельность, поддерживающая частный сектор, будет включать поддержку высокопотенциальных иранских малых и средних предприятий (МСП), разработку отдельных цепочек создания добавленной стоимости и техническую помощь Организации по содействию торговле Ирана. В рамках 18 млн. евро комиссия также предоставит техническую поддержку в области экологических проблем на сумму 8 млн. евро и поддержит снижение вреда от наркотиков, выделив 2 млн. евро, говорится в пресс-релизе. Проекты будут осуществляться Центром международной торговли, государственными органами ЕС и другими организациями в тесном сотрудничестве с иранскими коллегами.

Оппоненты могут сказать — ну что за символическая сумма, что на эти деньги можно «сбалансировать» в такой стране, как Иран? Но вопрос ведь не в объёме денег по первому пакету Европейской комиссии, а в том, что, как и шаги США по ликвидации JCPOA, августовское решение ЕС носило политический, а не финансовый характер. Этим шагом европейцы пытались как бы «ответить» шантажисту Джону Болтону и подтвердить, что в договоре от 2015 г. Европа была самостоятельной стороной и таковой останется, несмотря на ультиматум Вашингтона. А уже 24 августа, как сообщал иранский англоязычный телеканал Press-TV, все европейские СМИ сообщали, что Международный суд ООН в Гааге с 27 августа (!) начнёт слушания по судебному иску Ирана против возобновления санкций со стороны США, поданному Тегераном в июле этого года. В иранском иске, в частности, говорится, что решение Трампа нарушает договор о дружбе и экономических отношениях, подписанный двумя странами в 1955 г.

Крупные европейские компании приостановили свою деятельность в Иране, опасаясь наказания со стороны Вашингтона. Это происходит, когда Германия, Франция и Великобритания как европейские партнёры по ядерной сделке Ирана 2015 г., известной как Совместный всеобъемлющий план действий (JCPOA), неоднократно критиковали Трампа за односторонний выход из этой сделки, подтверждая при этом, что они будут оставаться приверженными ей. Китай и Россия также пообещали сделать всё возможное для спасения JCPOA. В своём иске Иран призвал обязать США немедленно приостановить санкции, заявив, что Вашингтон не имеет права восстанавливать такие меры. И что ведь интересно — даже на Западе мало у кого есть сомнения в обоснованности иранских требований, хотя все в августе отреагировали и отмечали, что дело явно нескорое. Предварительное решение международного суда займёт несколько месяцев, а окончательный вердикт, по крайней мере, может появиться через несколько лет. То есть, по сути, Штатам не о чем беспокоиться, если Болтон не врал и антииранские «санкции» в действительности направлены «не против Ирана» и т.д. Пока суд да дело, односторонние антииранские «санкции» действовали бы себе и действовали, а там — как Бог даст, как говорится.

Но нет! 28 августа США ультра-оперативно спешат унизить Международный суд ООН в Гааге, а заодно и всё мировое сообщество. Представитель Вашингтона, адвокат госдепартамента США Дженнифер Ньюстед заявила судьям ООН, что у них нет никакой юрисдикции выносить решения по требованию Тегерана о приостановлении санкций, связанных с ядерной программой Ирана. Вашингтон привёл в качестве «аргумента» для санкций соображения безопасности в своём первом юридическом ответе на иск Исламской Республики, которая страдает от экономических проблем, сообщало агентство AFP. Ньюстед дословно сказала Международному суду в Гааге, что он «не обладает юрисдикцией prima facie («на первый взгляд» — прим.) для рассмотрения заявлений Ирана». Она отметила, что США имеют право «защищать свою национальную безопасность и другие интересы». Таким образом, по её словам, договор «не может служить основанием для юрисдикции этого суда». Каким именно образом соблюдение ядерной сделки с Тегераном «угрожает нацбезопасности» США, разумеется, адвокат Ньюстед предпочла не распространяться. Мир молчит — мир привык быть униженным со стороны США и «теневого управленца» США, а в вопросе Ирана — это, безусловно, Израиль и произраильские круги в США и Европе. Почему Америка избрала заведомо нелогичную и противозаконную форму защиты в суде? Дело в том, что в первый день судебного заседания в Гааге (27 августа) адвокаты Ирана заявили, что санкции угрожают благополучию его граждан и нарушают деловые сделки в размере десятков миллиардов долларов. Ведущий представитель Исламской Республики по этому делу Мохсен Мохеби назвал санкции «неприкрытой экономической агрессией». «Соединённые Штаты публично пропагандируют политику, направленную на то, чтобы навредить как можно более серьёзно экономике Ирана, иранским гражданам и компаниям, — сказал Мохеби. — Иран будет оказывать самое сильное сопротивление экономическому удушению США всеми мирными средствами».

Мы напомним — неприкрытую экономическую войну Вашингтон ведёт против Ирана не менее 40 лет. И мир в курсе этого. Сейчас же США сколь публично пропагандируют политику иранофобии, столь же публично отвесили пощёчины (кстати, в том числе и России с Китаем), словно бы говоря: американцы никому не подсудны, что захотят американцы — так и будет идти. Гитлеризм XXI века в чистом виде — по-иному не скажешь. А почему США так взволновались из-за первого пакета помощи Еврокомиссии и принятия иранского иска Международным судом ООН в судопроизводство — понятно. Судебные решения Международного суда в Гааге являются обязательными, окончательными и не имеют процедуры апелляции. Не дай Бог, суд в Гааге признает полную обоснованность иска Ирана — и это станет прецедентом для других стран. И Китай был «под санкциями», не говоря об американском грабеже по отношению к золотому запасу правительства Чан Кай Ши, и Россия, и Сербия как правопреемница бывшей Югославии, и т.д., и т.п. По сути, Иран начал контрборьбу с США за права и интересы всей планеты, а не только за свои.

Идём дальше. Казалось бы, прошла у США «отмашка» от иранского иска, и в Гаагском суде Иран пока не ответил, хотя, справедливости ради — сейчас очередь за самими судьями. Но Иран — есть Иран. Ответ американцам был найден. И мы бы просили обратить особое внимание на тегеранскую «реплику», скажем, — в первую очередь, власти таких стран, как… Россия, Армения, Украина и т.д. С этим ответом Тегеран ни на секунду не замедлил — он был озвучен именно 28 августа, но после того, как адвокат госдепа Ньюстед лупцевала по щекам гаагских судей и международную общественность. Министр информации и разведки Ирана Махмуд Алави заявил, что «в различных правительственных организациях Ирана были выявлены и арестованы десятки шпионов, большинство из этих задержанных лиц имеют двойное гражданство», сообщало агентство ISNA, которое, напомним, крайне близко к Верховному лидеру Исламской революции аятолле Сейеду Али Хоссейни Хаменеи. Конечно, министр Алави говорил не только об арестованных шпиках с двойным гражданством — это был в целом доклад о деятельности иранских спецслужб. Например, помимо сообщения о десятках арестованных иностранных агентов, Алави также поведал: «Департамент разведки министерства является одним из самых мощных подразделений в мире, таким образом, что у нас был шпион в кабинете нашего врага», — подчеркнул он, вероятно, имея в виду недавно арестованного в Израиле за шпионаж в пользу Ирана бывшего министра энергетики сионистского режима Гонена Сегева.

Он также отметил, что с начала августа в стране проводились различные антитеррористические операции, добавив, что террористические группы пытаются спровоцировать религиозное насилие в Иране: «Они хотели убить пять суннитских клириков …, но мы сорвали их заговор». Алави сообщил, что на юге Ирана был арестован террорист из ИГ (организация, деятельность которой запрещена в РФ), а на севере страны была нейтрализована «террористическая ячейка». Были предотвращены также несколько взрывов в подземных станциях и в университетах, отметил он. Силы безопасности страны уничтожили также две террористические группы в западных районах Ирана, которые были связаны с враждебными странами, и их члены были арестованы с помощью разведывательных операций. Он рассказал, что в одной из террористических групп было 12 членов, которые были идентифицированы и арестованы иранскими силами правопорядка. Напомним — в последних случаях речь о террористах-боевиках из числа иранских курдов, работающих на спецслужбы США и Израиля.

29 августа в США в ответ на заявления министра Алави не нашли ничего лучшего, чем через издание The Wall Street Journal обвинить Иран… в том, что Тегеран «обучает и вооружает иракцев, чтобы сражаться с американцами». Но в этот же день представитель миссии Ирана в ООН Алиреза Мирюсефи в письме автору лживой пасквильной статьи Майклу Гордону назвал данные обвинения смешными, заявив, что Иран помог Ираку исключительно для целей самообороны против террористических группировок, таких как ИГ (организация, деятельность которой запрещена в РФ). Мирюсефи подчеркнул, что неправильно утверждать, что Иран призывает иракцев участвовать в выборах, чтобы помочь шиитам доминировать в политике страны: «Хотя Иран всегда призывал всех наших иракских братьев — шиитов, суннитов и курдов — поддержать демократические выборы, абсурдно и явно ложно утверждать, что это поощрение было направлено таким образом, чтобы «шииты могли доминировать в иракской политике». Призыв к полному участию всех групп и отдельных лиц в любых выборах по определению не даёт предпочтения одной стороне над другой», сообщает агентство IRNA. Опять у США «не прошло»?

Что ж, как уже «традиционно» сложилось, «за дело взялся» и Израиль — 30 августа оттуда валом пошли сообщения, что, мол, новые спутниковые снимки района в северо-западной части Сирии свидетельствуют о создании нового иранского ракетного завода для производства ракет класса «земля-земля», на котором может размещаться оружие, способное поражать Израиль, сообщала газета The Jerusalem Post. Изображения, сделанные ImageSat International (ISI), якобы свидетельствуют о том, что Иран продолжает строить различные объекты, связанные с разработкой и производством ракет класса «земля-земля» (SSM) в районе Вади Джаханнама вблизи Банияса. Согласно ImageSat, некоторые объекты на месте строительства имеют схожие визуальные характеристики, такие как конструкция, с построенными объектами для производства ракет в Парчине и Ходжире в Иране. ImageSat пишет в своём анализе, что объект находится на завершающей стадии строительства и, вероятно, будет завершён к началу 2019 г. «Говорил» и премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху — в частности, он предупредил, что будет продолжать действовать против врагов еврейского государства и что у него есть средства для их уничтожения: «Те, кто угрожает уничтожить нас, подвергают себя аналогичной опасности и в любом случае не достигнут своей цели».

Сказать по правде — реакция из The Wall Street Journal и из Израиля больше схожа с паникой и неуверенностью, и мы склонны связывать такие болезненные вскрики и обвинения США и Израиля именно с заявлениями министра информации и разведки Ирана Алави об аресте «десятков шпионов — лиц с двойным гражданством». О ком же идёт речь? Видимо, об этнических иранцах, или же бывших гражданах Ирана, которые в своё время бежали от Исламской революции. Ради тактики «реформаторов» и лично президента Хасана Роухани со второй половины 2013 г. Тегеран пошёл на известные послабления, и такой категории иранцы — лица с двойным гражданством получили возможность вернуться. Но, судя по заявлениям Алави, какая-то часть вернувшихся возвращалась на Родину, уже будучи завербованными разведслужбами стран, из которых они прибывали в Иран. А то и в качестве агентов именно американских и израильских спецслужб. И вдруг — в течение каких-то недели-двух Тегеран нейтрализовал всю эту агентурную сеть врагов собственного народа, собственной страны. Есть с чего запереживать, в частности, и тому же госсекретарю США — бывшему директору ЦРУ Майклу Помпео, в бытность которого главным «рыцарем плаща и кинжала», видимо, вербовалась значительная часть арестованных в Иране в августе агентов. И — даже и главе израильской спецслужбы «Моссад» Йоси Кохену, весной хваставшему, что у него в Тегеране «свои люди» чуть ли не даже в канцелярии аятоллы Хаменеи, не говоря уже об иранских учреждениях по атомной энергетике. Вот пиком чего и стали заявления главы МИД Франции Жан-Ива Ле Дриана. Словно бы не помнят в Париже, что было заявление аятоллы Хаменеи о полном запрете на переговоры с США и по баллистическим ракетам, и по политике Ирана по оказанию помощи шиитам всего Ближнего Востока, ну и — по внутреннему государственному строю Ирана. Мир же помнит, что главной целью у США и Израиля было и остаётся свержение Исламской республики и насаждение в Иране американо-сионистских марионеток. Достаточно вспомнить обо всех разоблачениях и обвинениях в адрес США и Израиля, звучавших с уст самых разных должностных лиц Ирана, начиная с зимних волнений конца декабря 2017 г. — участие террористов из организации «Моджахеддин-э-халк» (MEK), как и содержание этой MEK «на балансе» спецслужб США, Израиля и… совершенно верно, и Франции, это не секрет. И не зря ряд последних сборищ террористов MEK привечался именно в Париже, где французские власти создавали более чем комфортные условия убийцам, на руках которых кровь более чем 17 тысяч иранцев, и напрочь игнорировали протесты официального Тегерана.

Впрочем, Иран ещё с апреля текущего года был готов к позорному поведению Франции. И не ждал никаких заявлений мсье Ле Дриана — с весны Тегеран предупреждал, в частности, директорат французской фирмы Total, что если вдруг её сотрудники вздумают поддаться шантажу США и свернуть свою деятельность в Иране, то бизнес Total на иранских месторождениях нефти и газа будет отчуждён и передан Китаю. Отметим, что официально французы признали свой уход именно 20 августа — в день антиамериканских заявлений спецдокладчика ООН по вопросу о негативных последствиях односторонних принудительных мер Идрисса Джазери. «Total официально отказалась от контракта на разработку фазы 11 проекта Южный Парс», — заявил тогда министр нефти Ирана Бижан Намдар Зангане, сообщило Reuters. Хотим напомнить: французы были одними из первых, кто предпринял прорывные шаги в Иране. Предварительное газовое соглашение с Total на сумму $4,8 млрд. власти Ирана подписали в ноябре 2016 г. Соглашение предусматривало разработку одного из самых крупных нефтегазовых месторождений Южный Парс и увеличение добычи до 56 млн. куб/м газа в день для нужд внутреннего потребления и экспорта. Total принадлежало 50,1% акций проекта, у нефтяной компании Ирана 19,9% акций, а у китайской CNPC — 30%. Париж зря надеется, что, в очередной раз встроившись «в фарватер» американо-израильской политики против Ирана, он ещё раз получит место в нише внимания иранских политиков и нефте — газовиков — все активы Total или уже переданы, или будут вскоре переданы именно китайской CNPC, уход французов никак не скажется на замедлении работы проекта. А по двум другим месторождениям, на которые предъявляла претензии Total, Иран уже вступил в переговоры с российским «Газпромом». Кроме того, в иранском газе и в участии в разработке месторождений постоянно и кровно заинтересованы Индия, Пакистан, Афганистан и ряд других государств. В целом же, конечно, не только Total и Франция в проигрыше — целый ряд европейских компаний покинули Иран, проиграв своим китайским, российским и даже индийским конкурентам.

Франция сделала свой выбор — даже не выйдя (официально) из соглашения JCPOA, она после заявлений Ле Дриана уже перешла в разряд врагов и потенциальных военных противников Ирана. Ведь не может быть, чтобы в Европе, да и в США с Израилем, не понимали бы — после того, как 24 августа министр иностранных дел РФ Сергей Лавров, по сути дела, «заткнул рот» советнику президента США по нацбезопасности Дж. Болтону, подчеркнув, что иранские военные советники в Сирии — на законных основаниях, а вот войска США и даже Турции — нет, убеждать Тегеран в том, что он «должен» вести переговоры по вопросу о своей политике в регионе — это просто кретинизм. Напомним фразу Лаврова: «Все иностранные силы, присутствующие в Сирии без приглашения Дамаска, должны покинуть страну» — она явно не про Иран. Ну, а после того, как министры обороны Сирии генерал Али Абдулла Айюб и Ирана бригадный генерал Амир Хатами в Дамаске подписали 26 августа новое двустороннее соглашение о развитии военного и оборонного сотрудничества между странами, думается, США, Израиль, все на Западе, терпящие американо-израильское ярмо, обязаны были понять: а некому «выдворять» иранских военных советников из Сирии. И Тегеран ни с кем не собирается обсуждать свои двусторонние отношения — ни с Сирией, ни с Ираком, ни с какой-либо иной страной планеты.

Сергей Шакарянц

Источник: https://regnum.ru/news/polit/2474079.html

Жизненный цикл русской революции: опыт теоретического и сравнительного исследования

Часть 2

Майкл Дэвид-Фокс

Майкл Дэвид-Фокс — историк, профессор Школы международных отношений и кафедры истории Джорджтаунского университета; научный руководитель Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий НИУ ВШЭ.

[стр. 55—82 бумажной версии номера]

НЕОКОНЧЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ [1]

В статье, написанной накануне крушения коммунистической системы, Стив Смит попытался наметить для историков русской революции ряд новых задач, которые они могли бы выполнить теперь, когда остались в прошлом вместе с советским государством и резкая политическая ангажированность исследований, и характерная для эпохи «холодной войны» изоляция работающих в данной области ученых. Самым печальным из недостатков Смиту казалось «общее недоверие к теории и к прямой концептуализации, явно проявляющееся у многих исследователей русской истории». Специалисты по русской революции, как правило, уклонялись от широких дебатов и масштабных проблем:

«Многие ли из нас пытались отреагировать на ниспровержение традиционных концепций русской революции такими учеными, как Теда Скочпол и Перри Андерсон? [...] Можно ли в исследованиях по истории России найти нечто подобное тем живым спорам о природе гражданской войны в Англии, которые ведутся между сторонниками структурных интерпретаций (будь то указания на конституциональный кризис или на классовый конфликт) и “ревизионистами”, подчеркивающими краткосрочные причины и стечение несчастливых обстоятельств? [...] Такое уклонение от дебатов по важным вопросам и, как следствие, нежелание делать общие выводы и подводить теоретическое основание под серьезные исторические разработки и является, на мой взгляд, причиной немощи, поразившей нашу область знаний»[2].

Если теперь обратиться к ситуации 2017 года, то легко заметить сходство с отмеченным Смитом положением вещей: ученые-русисты, как правило, не выходят за рамки своих специализаций, сложившихся профессиональных интересов и эмпирических тем, чтобы заняться теми крупномасштабными проблемами, которые подсказывают подходы вроде теории жизненных циклов. Тем не менее обзор научной литературы с того времени, о котором писал Смит, и вплоть до столетия революции необходим: он поможет нам понять, почему исследователи русской истории сторонились «модифицированного» структуралистского (обычно государствоцентричного и часто связанного с факторным анализом) подхода, который уже давно доминирует в сравнительном изучении революций.

Развитие данной отрасли исторической науки в постсоветское время шло в сторону постоянного расширения исследовательского кругозора. Это расширение было в первую очередь географическим: фокус внимания перемещался от Санкт-Петербурга к губерниям, пограничным регионам, к империи в целом. Раздвигались и хронологические рамки, хотя и не до той степени, за которую я ратовал в первой части статьи, проповедуя теорию жизненных циклов. Тем не менее все больше прояснялись связи событий 1917 года с Первой мировой войной, предлагались новые трактовки гражданской войны. Наконец, это расширение можно назвать и методологическим, как это бывает с той или иной областью науки, когда в ней явно доминируют определенные тенденции; в данном случае такую роль выполняла распространившаяся в 1990-е новая культурная история. Такое расширение, как мне кажется, дошло до точки, после которой историки русской революции оказались готовы принять теорию жизненных циклов и увидеть в этой методологии определенные преимущества для достижения стоящих перед ними целей. Расширение способствовало и пересечениям или совпадениям теоретических задач истории со сравнительными исследованиями в социальных науках, методы которых могут многое дать историкам.

Для того, чтобы действительно набрать критическую массу, истории русской революции понадобилось примерно полвека, начиная с 1917 года. Если внимание первых исследователей привлекали два крушения режима, политические столкновения и социальные движения, происходившие прежде всего в Петрограде, то затем научная литература о «революции в губерниях» переменила наше представление как о двоевластии, так и о советской власти. В конечном счете региональные исследования вышли далеко за пределы обычной сферы интересов (государство и общество), появились такие новаторские работы, как книга Игоря Нарского о хаосе, борьбе за выживание и безвластии на Урале[3].

«Имперский поворот» в историографии оказался весьма плодотворным; благодаря ему, в частности, возник целый журнал — «Ab Imperio». Бурный рост интереса к падению и пересозданию имперского и советского многонациональных государств привел к появлению множества неравноценных по значимости и широте охвата материала работ; прежде всего необходимо отметить монографию Адиба Халида «Создание Узбекистана: нация, империя и революция в раннем СССР», которая охватывает различные регионы и дает обзор событий, происходивших от Стамбула до Петрограда. В своей работе Халид использовал материалы не только на русском, но и на тюркских и персидских языках Центральной Азии. Можно сказать, что изданная к столетию революции и претендующая на обобщение трудов предшественников книга Стива Смита «Россия в революции» включает в себя перспективу Российской империи. Гибель империи во время революции и гражданской войны в наше время переосмысляется в истории отдельных человеческих судеб; в этом отношении примечательна работа Вилларда Сандерлэнда «Плащ барона» о ставшем военным диктатором офицере императорской армии, бароне Романе Федоровиче фон Унгерн-Штернберге. Многообещающей и новаторской оказалась одна из глав в новой истории революции Марка Стейнберга, написанная в форме параллельных жизнеописаний трех героев — «скитальцев, изгнанников и космополитов», — каждому из которых пришлось с большими усилиями преодолевать свою национальную принадлежность во время антиимперской революции[4].

Появление в последние годы новой научной литературы о Первой мировой войне также расширило наше понимание революционной эпохи. Конечно, многие связи между тотальной войной и русской революцией не могла игнорировать и предшествующая научная традиция. Однако для нее была характерна сосредоточенность на «кризисе самодержавия» и на довоенной радикализации рабочего движения — эти темы были подробно разработаны в позднесоветское время Борисом Ананьичем, Рафаилом Ганелиным и их ленинградскими коллегами, а также получили освещение в известном споре Леопольда Хеймсона и Джорджа Яни, повлиявшем на целое поколение американских историков[5]. Во времена СССР указание на войну как на ключевой импульс революции было отчетливо политизировано. Собственно военно-историческая литература занимала небольшое место в истории революции; события на Восточном фронте в исследованиях Великой войны игнорировались, равно как и поминовение павших на ней солдат.

Исследования различных связей между войной и революцией в последнее десятилетие вышли на новый уровень и в количественном отношении. Трактовка Питером Холквистом российского «континуума кризиса» открыла возможность для обоснования глубоких связей гражданской войны с эпохой, начавшейся в 1914 году. Его основательная книжная серия под общим названием «Великая война и революция в России», потребовавшая десятилетней работы, является отражением растущего интереса историков к эпохе 1914—1917 годов и одновременно разрушения господствовавшей в прошлом концепции «блестящей изоляции» 1917 года[6]. Двойная концептуализация тотальной войны и тотальной революции — если использовать запоминающуюся формулировку Холквиста — обещает нам более глубокое понимание первой «фазы» революции, предложенное Голдстоуном[7].

Сейчас уже не верится, что совсем недавно участие всех национальностей в революции и «национальный вопрос» рассматривались «общим списком», что этим аспектом решающих девяти месяцев, прошедших от Февраля до Октября, долгое время пренебрегали[8]. Исследования нерусских национальных движений и событий на имперских окраинах показали, что вертикальная и горизонтальная фрагментация общества должна быть включена в число причин падения старого режима и факторов, важных для понимания центробежных сил во время гражданской войны. Однако сам факт развития нерусских национальных движений в числе других причин революции приводит к необходимости осознания, что распад государства во время февральской революции вызвал к жизни требования автономии и независимости со стороны национальных меньшинств.

Господствовавший ранее «однонаправленный» анализ национальных движений в наше время был обогащен и усложнен новыми темами: падением царской империи, охватившими целые регионы и пограничные области внутригосударственными движениями; межимперским и межгосударственным соперничеством. Особенно плодотворной оказалась недавняя работа Марка фон Хагена, посвященная маргинализованной ранее теме украинской революции: ее в высшей степени сложная динамика во многих отношениях не вписывается в стандартные схемы, выстроенные для российского «имперско-национального» центрального региона. Как указывает фон Хаген, украинская революция представляла собой важнейший вызов, брошенный национальным меньшинством, на который ориентировались многие другие национальные движения. Ее сложное развитие — неотъемлемая часть войны и коллапса империи на западных границах, имеющая сложные импликации:

«Обделив вниманием украинские “несостоятельные государства” — а их было по меньшей мере четыре: Украинская народная республика, гетманская Украинская держава, Директория и Западно-Украинская народная республика (сюда можно добавить еще две советско-украинские республики, провозглашавшиеся в 1917-м и 1919 годах), — мы проигнорировали некоторые чрезвычайно важные факты и представления. Хотя во всех странах, расположенных вдоль все еще сохранявшегося Восточного фронта Первой мировой войны, шли гражданские войны, была еще и война государств друг с другом. Пусть это были государства, только что родившиеся, находившиеся в стадии становления и только надеявшиеся на будущее, однако вышесказанное верно и для них: и для новорожденного Польского государства, и для большевистского государства, и для нескольких белых государств на периферии страны, и для Беларуси, и для балтийских стран»[9].

Переход от «национального» к ряду других уровней анализа рассматривается и в книге Майкла Рейндольса о борьбе России с Оттоманской империей за Кавказ и Анатолию. Эта работа содержит обширное сравнение двух путей к падению империи, а затем к постимперскому возрождению и отличается пристальным вниманием к межгосударственному соперничеству в пограничных областях[10]. Работа Джошуа Сэнборна охватывает еще больший материал, связывая конец империи с длительным глобальным явлением «деколонизации». Питер Холквист оспаривает эту точку зрения, утверждая, что Сэнборн в своих рассуждениях зашел слишком далеко и упустил всю траекторию собственно революции как долговременного «проекта и процесса»[11].

Есть и еще одна перемена, заметная уже в исследованиях XXI века, которая скорее связывает, чем разъединяет войну, гибель империи и множество векторов революционного восстания: речь идет об изучении политического насилия[12]. Посвященная этой теме литература уже достигла такой глубины и широты охвата материала, что пора подумать о синтезе. Современные работы указывают на то, что всероссийский «континуум кризиса» послужил стартовой точкой для активного государственного вмешательства в жизнь общества в течение всего «короткого» XX века. Связи и предполагаемые взаимоотношения между терроризмом и государственным террором, разными видами насилия (проявленного народом и государством, повседневного и политического, классового и этнического) с одной стороны, и массовыми социальными революциями 1917 года, мощными «вторыми революциями» сверху — с другой оказываются сложны и противоречивы. Этого и следовало ожидать. Однако все они часто едва упоминались или даже выпадали из поля обсуждения при интерпретации. Едва ли нужно прочерчивать прямые линии или постулировать неизбежность того или иного развития, чтобы увидеть, что такое расширение хронологических рамок, если бы оно было продолжено, могло бы открыть широкие перспективы изучения ранних или поздних стадий «биографии» революции, для которых точкой отсчета служит 1917 год.

Обратимся теперь к вопросу о том, как история культуры расширила нашу исследовательскую область в отношениях, релевантных для понятия жизненного цикла революции. Ширящаяся и меняющаяся волна истории культуры, связанная и с новой ситуацией в исторической науке, сложившейся после 1991 года, и с «архивной революцией», определила направления исследований русской истории настолько основательно, что любая попытка подвести итоги ее воздействию представляет собой непростую задачу. Неудивительно, что историки-компаративисты, работающие вне области русской истории — такие, как Стоун, — затрудняются определить ее значение. На начальной фазе была заметна определенная форма культурного редукционизма, который был противоположен предыдущему крену в объяснении причин революции действием политических, идеологических и социальных сил. Кроме того, замечалось стремление ученых к применению понятия «культура» к другим областям — именно это стало особенностью самоутверждения новой научной тенденции[13]. Однако за этой фазой последовала столь же характерная фаза интеграции. Начиная с 1990-х годов культурологические подходы смешивались со многими другими видами исследований, такими, например, как политическая, экономическая, социальная история. Рискну выделить три главные проблемы, с которыми сталкиваются ученые, исповедующие культурологический подход к истории, и которые влияют на наше понимание стадий революции. Во-первых, это проблема социальных идентичностей, связанная с понятием «народной революции». Во-вторых, это вопрос о символах и мифах, обусловленный тем или иным пониманием символической легитимации. И, в-третьих, это проблема идей и обстоятельств — часть исследования деятельности отдельных людей.

По мере того, как социальная история старела, а новая культурная история все еще оставалась молода, все больше работ начали соединять социальные и культурологические методы. Исследователи русской истории стали обращать внимание на сконструированность понятия «класс», стали меньше писать об отдельных социальных группах и больше — об идентичностях[14]. Расцвет культурологии привел к тому, что ученые начали все больше уделять внимания пересекающимся друг с другом, сложным и множественным идентичностям, изучать взаимодействие социальных, национальных, гендерных и политических идентичностей, а также деятельность отдельных людей. Стало возможно с бóльшим основанием говорить о различных векторах революции — таких, как городская или аграрная (крестьянская) революция и о множестве национальных движений.

Рекс Уэйд в своей важной работе, переосмысляющей состояние политики и общества в 1917 году, ввел эти находящиеся в противофазе, но конвергентные революции в единый нарратив. Уэйд обычно писал о целях участников революции как о «надеждах русского общества» в целом, не высказывая отдельных суждений, например о женщинах или представителях среднего класса. Какими бы «сконструированными» ни были как понятие «общество» само по себе, так и дихотомия государство—общество, все исследователи согласны в том, что неожиданное расширение политической сферы после Февраля (в действительности типичное для больших революций) сопровождалось удивительным расцветом низовых организаций и личной инициативы. Одно только это обстоятельство оправдывает понятие «народная революция», сходное с понятием «политическая революция», но отличающееся от него (поскольку последнее определяется действиями политических партий и сменой режима).

Орландо Файджес в книге «Народная трагедия» рассказывает в первую очередь именно о явлении народной революции и ставит следующий основной (и неисчерпаемый) вопрос: почему подобные революции не могут полностью изменить государство? Иначе говоря: каково их соотношение с политическими революциями?[15] В меньшей степени претендующая на всеохватность, но гораздо более сложно трактующая народные идентичности работа Стива Смита 2008 года «Революция и народ в России и Китае» оказалась не столько традиционной сравнительной историей революций, сколько сопоставлением множества аспектов идентичностей рабочих в Петрограде и Шанхае. Такое сопоставление проводилось в частности для того, чтобы проанализировать относительную значимость понятий «класс» и «нация» в эпоху модернизации и урбанизации (или, как называет это автор, «капиталистической модерности»)[16].

Исследования, относящиеся к этому направлению, говорят о двух вещах. Во-первых, ученым следует принимать во внимание не только две смены режима в 1917 году, но и понятие народной революции. Более того, мы можем теперь учитывать множество революционных процессов, каждый из которых развивался по-своему, хотя и был связан с целым. Открытие наукой множественности форм революции в рамках происходившего в России процесса имеет в конечном счете важные последствия для сравнительных исследований революционного движения. Во-вторых, можно заключить (хотя это кому-то покажется очевидным), что множественность значений и обликов русской революции была не просто вызвана сменой режима в трудные времена развала государства. В действительности именно на коллапсе государства была во многих отношениях основана народная революция[17].

Другое крупное направление исследований культурной истории революционной России напоминает «ревизионистское» направление в изучении Французской революции — с его вниманием к различным символам, празднествам, языку и политической культуре. Так, например, в пионерской работе Ричарда Стайтса описывается неспособность внутренне расколотого Временного правительства создать систему символов, которая обеспечила бы ему легитимность; политические импликации этих явлений для понимания поворотных точек революции очевидны. В другой первопроходческой работе — статье Бориса Колоницкого — освещается острая дилемма, стоявшая перед умеренными социалистами: хотя их пропаганда «раздувала мировой пожар» «на горе всем буржуям», сами они входили в состав Временного правительства и полагали, что социализм недостижим без прохождения страной капиталистической стадии развития[18]. Только что вышла долгожданная, приуроченная к юбилею книга Колоницкого, посвященная появлению в марте 1917 года и развитию в последующие четыре месяца культа Керенского. Февральская революционная эйфория («стадия медового месяца») порождала новые ритуалы и собственную политическую культуру. Как неоднократно указывает Колоницкий, после неожиданного исчезновения государственной монополии на насилие власть неустанно вела символическую борьбу за легитимность.

Выводы работы Колоницкого о Керенском выходят далеко за пределы 1917 года. Керенский был деятелем, которого Николай Суханов «не без некоторых оснований» называл «недемократическим демократом». Его культ, по мнению петербургского историка, стал следствием мелких столкновений в борьбе за власть, динамики высоких и низких оценок деятельности Керенского и в конечном счете того, что Колоницкий на последней странице своей книги называет «авторитарной политической культурой в 1917 году». Эти объяснения помогают связать культ Керенского с прошлым (монархической культурой) и будущим культом вождя — Ленина (первая фаза этого культа началась после покушения 1918 года), Троцкого и, разумеется, Сталина. Очень важен тезис Колоницкого о том, что обычная дихотомия насаждения культа «сверху» или его возникновения «снизу» недостаточна для объяснения появления культов вождей революции — даже культа Сталина[19]. Здесь мы снова видим, как исследование культуры и политики открывает новые связи между множественными обликами революции (народной и политической). Оппозиция революций «сверху» и «снизу» оказывается в конечном счете заблуждением — этот вывод заслуживает анализа в отдельной статье.

Наконец, еще одна область, чьи достижения в постсоветской исторической науке могут быть релевантны для компаративистов, занимается анализом индивидуальных действий. Здесь мы переходим от проблем взаимодействия культуры и политики к вопросу о влиянии идей, идеологий и их интерпретации историческими акторами. Ключевым словом оказывается именно «влияние». Отдельные действия говорят не только о воле акторов, но и том, как они добиваются желаемого; это может быть обусловлено событиями, идеологией, доступом к ресурсам — и в конечном счете властью.

Проблема участия отдельной личности в революции имеет долгую традицию обсуждения. Один из самых старых споров при изучении Французской революции вращался вокруг дихотомии thèse decirconstances[20] (во главу угла ставились «обстоятельства» и причиной революции объявлялось участие Франции в войне, вызвавшее события 1789 года и в конечном счете — террор 1793—1794 годов), с одной стороны, и thèse du complot[21] (во всем виновно Просвещение или идеи фанатиков-революционеров), — с другой. В исследованиях по истории России понятие «ревизионизм» ассоциируется с акцентированием случайностей, альтернативных путей и с проблематизацией характерного для «тоталитарной теории» представления о том, что коммунистическая диктатура неизбежно вырастает из первоначальных идеологических ошибок и политических преступлений[22]. Таким образом, это прямая противоположность французского «ревизионизма», выдвигавшего, чтобы показать глубинные корни террора, на первый план идеи и политическую культуру.

Перечитывая классическую работу Шейлы Фитцпатрик «Гражданская война как формирующий опыт», убеждаешься, что в ней представала более детализированная картина революции, чем та, которую обычно предлагают исторические классификации. Хотя в этой книге действительно утверждалось, что гражданская война как милитаризирующая и централизирующая стадия революции была решающей, в то же время Фитцпатрик делала «существенные оговорки» относительно более ранней деятельности и теоретических установок коммунистической партии. По ее мнению, Ленин и большевики не только ждали гражданскую войну, но даже приветствовали ее и подталкивали к ней, указывая, что она даст партии определенную закалку. Большевистская партия в том виде, в котором она вступила в гражданскую войну, не имела ничего общего с передовой партией, принципы построения которой были изложены Лениным в брошюре 1903 года «Что делать?». Однако, пишет Фитцпатрик, «следует в какой-то мере признать за Лениным право вести свою партию тем путем, каким он хотел идти сам, так же, как следует признать за Сталиным право называться “верным ленинцем”»[23]. С точки зрения Фитцпатрик, любое утверждение о влиянии обстоятельств должно быть связано как с понятием индивидуальной деятельности, так и с властью идей.

Долгие споры относительно идей/обстоятельств, как видно из этого обзора, близки к классической дихотомии «структура vs. индивидуальная способность к действию (agency)» в социальных науках — именно эту оппозицию стремится преодолеть современная социальная теория. В работе «Обстоятельства и политическая воля в русской гражданской войне», опубликованной в том же году, что и работа Фитцпатрик, Реджинальд Зелник продвинулся дальше, чем его коллега, поставив вопрос о дихотомиях как таковых. С его точки зрения, историкам следовало разработать «комплексную диалектику» между «идеологией и обстоятельствами, сознанием и опытом, реальностью и волей». Знаменитый историк рабочего движения, разумеется, был согласен с тем, что объективные обстоятельства иногда можно принимать как данность, но даже в этом случае «трудно представить себе существование не опосредованных идеологически способов восприятия и реакции на них»[24].

Питер Холквист начинает свои рассуждения с того момента, на котором закончил Зелник: книга Холквиста «Россия в эпоху насилия» ставит вопрос о «бинарной оппозиции между контекстом и намерением». Разумеется, для объяснения широкой волны насилия, захлестнувшей Россию в революционную эпоху, можно обращаться как к отличительным особенностям и традициям страны, так и к устоявшимся представлениям. «Однако бинарная модель — или контекст, или намерение — не позволяет описать взаимодействие двух этих факторов». Возникает риск «деисторизации специфической конъюнктуры, в которой оба компонента катализируют друг друга»[25]. Здесь кажется особенно уместной модель, которой пользуется Зелник: с его точки зрения, большевики принимали не любую идеологию, но только такую, в которой была заложена интенция применения теории к истории в диалектическом ключе. Однако связать идеи с обстоятельствами так, как это делают Зелник и Холквист, еще не значит решить иную теоретическую проблему, которую я пытаюсь рассмотреть в свете теории жизненных циклов: взаимодействие между долговременными структурами, развертыванием революционного процесса и только возникающими формами нового режима.

Книга Стива Смита «Россия в революции» предлагает поправку к работе Зелника в той части, где она обращается к «структурирующим силам», рассматривая их как важную часть сознательно выбранного более широкого синтетического объяснения. В конце работы привлекаются структурные императивы для того, чтобы объяснить, почему даже совершенно новый, не похожий на прежние по своей природе советский режим во многих отношениях напоминал старый. Вопреки положениям Зелника исторические акторы, проходя через все повороты и превратности революции, едва ли полностью осознавали разнообразные долговременные геополитические, территориальные, демографические и экономические проблемы, многие из которых продолжали нарастать. Подводя итог своей интерпретации, Смит говорит о ней как о попытке соотнести «человеческую деятельность и власть идей с глубинными структурирующими силами геополитики, империи, экономики и культуры». К этим последним он позднее отнес также «давление конкурирующих международных государственных систем» и «задачи модернизации», с которыми столкнулись Советы и которые они по-своему истолковали. Смит подчеркивает, что раннее советское государство во многих отношениях оставалось слабым. Сама по себе революция преследовала только цель передать власть от элит и государственных институций простым людям. Но в то же время, спешит добавить Смит, большевики не ограничивались только этими структурными задачами и нельзя сказать, что «революционные силы» истощились, что и «продемонстрировала сталинская революция сверху». Конечным продуктом стал «новый синтез революционной и традиционной культур». Смит выражает свое понимание многофакторности революции фразой, которая явно призвана способствовать продолжению дебатов: он говорит о факторах иных, «чем те, что связаны с идеологией или обстоятельствами, определившими ход революции»[26].

Как хронологические рамки нового сочинения Смита (с 1890-го по 1928 год с экскурсом в будущее — эпоху сталинизма), так и его аналитический синтез (учитывающий структуры, факторы случайности, индивидуальные действия людей и представления) дают наибольшие основания выделить именно эту работу из всех, опубликованных в последние годы, и отнести ее к исследованиям, построенным на теории жизненных циклов, за распространение которой я ратую. Однако, заканчивая свой рассказ 1928 годом, Смит оставляет не до конца охваченным тот «обновленный радикализм», который обнаружил во многих революциях Голдстоун. В эпоху сталинизма, несмотря на беспрецедентный повсеместный диктат государства в сочетании с укреплением власти и реакционными заимствованиями из культуры прошлого, элементы революционной динамики все же сохранялись вплоть до самой смерти вождя. Исключение Смитом заключительных стадий революции из его нарратива было, по-видимому, вызвано скепсисом исследователя по отношению к излишне «выпрямленным» линиям исторических повествований. Этот скепсис ученый выразил в своем прочтении недавних исторических трудов о политическом насилии: «Не следует спешить соглашаться с тем, что русская революция дала толчок циклу нарастающих актов насилия, которые с неизбежностью привели к ГУЛАГу»[27]. Однако, как мы видели на примере книги Колоницкого, посвященной проявлениям авторитарной культуры в 1917 году, можно предвидеть появление сталинского культа, опираясь на нечто более доказательное, чем чувство неизбежности. Писать историю русской революции в рамках между 1890-м и 1928 годом — все равно что создавать историю китайской революции, заканчивающуюся в 1965-м, за год до «культурной революции».

Есть своя логика в том, чтобы рассматривать стремление Сталина и Мао повторить революцию как важное и сложное явление, заслуживающее отдельного изучения. Решение Смита закончить историю революции 1928 годом можно попытаться оправдать. Политические битвы по вопросу о том, почему революция закончилась сталинизмом, в том числе вариации на тему «преданной революции» и «великого отступления», так долго сопровождались поисками другого возможного завершения социалистических опытов, что в результате образовалась весьма зыбкая почва под ногами всех, кто хотел бы избежать и Сциллы телеологии, и Харибды воображаемых исторических альтернатив. Один из возможных выходов — обратиться к пристальному и углубленному изучению стадий и этапов революции в рамках широкого представления о жизненном цикле. Особенно плодотворным, как я всегда считал, будет изучение узловых моментов исторических трансформаций. Революционный процесс полон таких судьбоносных поворотов — при этом не обязательно указывать на период с 1905-го по 1917 год, в который обычно укладывали весь революционный процесс. Ключевыми могут оказаться и другие даты: 1907-й, лето 1918-го, 1920—1922-й, 1928—1929-й, 1931—1932-й и 1947—1948 годы[28]. Чтобы понять их динамику — что они изменили, а что сохранили, — следует «приближать» и «удалять» фокус исследовательской оптики; так что и микроскоп историка, и телескоп социолога истории окажутся здесь полезны.

Изучение стадий революции не только заставляет нас осознавать, насколько они связаны и взаимозависимы, но и выдвигает на первый план вопрос о случайности. Западные историки, реагируя на занимавшие центральное место в советском марксизме понятия «неизбежности» и «преемственности», долгое время говорили о случайном характере основных поворотных точек революции и об упущенных либеральных альтернативах самодержавию, начиная от «конституционного кризиса» 1730 года и до неудавшейся попытки Михаила Лорис-Меликова ввести в 1881 году свою «конституцию». Обычный прием такого рода размышлений — поставить вопрос: а что произошло бы, если бы Ленину в 1917 году упал на голову кирпич? Роберт Винсент Даниелс, один из самых видных исследователей русской революции, заметил по поводу случая, когда Ленин, пробиравшийся через весь Петроград в Смольный 24 октября, сумел избежать ареста: «От таких случайных удач иногда зависит судьба народов и революций». Однако, согласно тому же Даниелсу, октябрьскому перевороту предшествовал «плохо продуманный ход Керенского» — случай, который оказался «решающим». В новом, достаточно неровном сборнике статей о проблеме случайности в русской революции Орландо Файджес также вспоминает о рискованной дороге Ленина в Смольный. Этот случай послужил ученому поводом для постановки более серьезного вопроса: как повлиял Ленин на те моменты, когда были возможны повороты течения революции в сторону многопартийной советской власти?[29] Однако интерпретация Файджеса сводится по сути к известному ранее. Он заключает (и в этом можно услышать отзвуки заклинаний Голдстоуна о «политическом лидерстве»[30]), что без Ленина не было бы большевистской революции.

В этом нет ничего нового. Однако что получилось бы, если бы мы поставили во главу исследования проблему стадий революции и в этом свете посмотрели на проблему связности и случайности и, возможно, даже задались бы вопросом о зависимости от выбранного пути? Здесь, размышляя о генезисе новых стадий революции, можно было бы ввести понятие конъюнктуры. Опираясь на труды школы «Анналов», Леопольд Хеймсон учил несколько поколений историков русской революции необходимости мыслить в терминах структур, конъюнктур и событий. Однако в собственных исследованиях этот ученый предпочитал именно революционные конъюнктуры[31]. Их изучение, по определению, занимает среднее положение между анализом долговременных и кратковременных факторов, включая как долговременные «закономерности» (их Хеймсон выдвигал на первый план), так и случайности. При анализе этих исторических ситуаций есть один важный и часто ускользающий от внимания исследователя момент — проблема сознания и ментальностей: как акторы и социальные группы ощущают и воспринимают переломы и поворотные пункты истории, которые им приходится переживать?

В этом отношении подход Смита, наблюдающего за инкорпорированием «структур» и при этом не приписывающего им ни доминирования, ни неизбежности, может быть дополнен подходом Марка Стейнберга с его вниманием к жизненному опыту. Написанная к столетнему юбилею, история революции Стейнберга охватывает период 1905—1921 годов и основывается, в частности, на газетных публикациях. Подобно Мартину Джею, Стейнберг определяет опыт как «столкновение личности с тем, что существует за ее пределами», и собирает источники, раскрывающие «историю как опыт времени, прежде всего чувство прошлого, которое [люди] переживали в “исторические” времена»[32]. Такой подход не является главным в книге, но тем не менее он чрезвычайно плодотворен применительно к тем моментам, когда одна стадия революции трансформируется в другую. Такие «великие переломы» в сокращенном и упрощенном изложении обычно оказываются ключевыми во всех наших интерпретациях развития революции.

РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ВОЛНЫ «ЗА ЧТО-ТО» И «ПРОТИВ ЧЕГО-ТО»

Известно, что революции — это всегда международные события, связанные друг с другом через время и пространство. Однако компаративисты издавна знают еще и о том, что революции идут волнами. Марк Н. Кац в известной работе о революционных волнах определяет их как «группы революций со сходными целями». Одна и та же революция часто принадлежит сразу нескольким волнам. Так, русская революция была, разумеется, «центральной» для марксистско-ленинской волны. По определению Каца, это «волна за что-то»; такая волна всегда стремится путем согласованных действий воспроизвести саму себя за рубежом. «Помимо того, что данная революция принадлежит к волне “за что-то”,.. она может также принадлежать к одной или нескольким волнам “против чего-то”»[33]. Если исходить из теории жизненных циклов, то по отношению к русской революции первая часть этого постулата Каца неверна: революция принадлежала более чем к одной волне «за что-то».

Можно также сказать, что русская революция была одной из составляющих волн «против чего-то», хотя Кац не занимался этим вопросом в своей работе. Речь идет о ряде антимонархических революций на периферии европейской модерности: это русская революция 1905 года, конституционная революция в Персии 1906-го, младотурецкая революция 1908-го и китайская революция 1911-го. Эти же события составляют международный контекст, в котором мексиканская революция в 1910-м свергла «порфириат» — 35-летнее правление генерала Порфирио Диаса. Русская и мексиканская революции были по сути антикапиталистическими (в последнем случае это особенно верно по отношению к «сапатистам» — вооруженному крестьянскому восстанию под руководством Эмилиано Сапаты). В России революция сопровождалась подъемом национально-освободительных движений и местного сепаратизма и потому, несомненно, носила антиимпериалистический характер; можно говорить о различных направлениях русского и ленинского антиимпериализма. Однако Кац приравнивает «русскую революцию» к октябрьской, рассматривая ее как часть марксистско-ленинской волны[34].

Но верно ли, что русская революция, как еж из пословицы, «знает только одну большую вещь»? Или же в действительности она выступала «за» многие вещи, подобно лисе в той же пословице? Если мы будем считать события 1905-го и февраля 1917-го составными частями революционного жизненного цикла, то русскую революцию можно рассматривать и как часть конституционалистской волны, которая начинается с революций 1848 года и достигает уже в качестве всемирной 1905—1911 годов. Ученые утверждали, что характерные для этой волны восстания во имя конституций не только принадлежали к одному и тому же историческому моменту, но и осуществляли сходную революционную стратегию (или, если хотите, сценарий)[35]. Революционеры внимательно следили за действиями друг друга. А если выйти за рамки рассуждений о политических идеологиях и задачах государств, то можно сказать и нечто большее: русскую революцию можно рассматривать в контексте такого широко распространенного явления, как аграрные революции и городские восстания.

Анализ в рамках теории жизненных циклов, таким образом, может совместить изучение последовательных и несходных стадий революции, не отождествляя полностью множественность ее аспектов с одним-единственным «результатом», который стремятся утвердить в общественном сознании деятели революции после своей победы и укрепления новой власти. Однако именно этот вид редукционизма всегда манил историков, занимавшихся сравнительным изучением революций. Есть и еще одна спорная особенность наименования стадий революции у компаративистов: например, как мы уже видели, они отождествляют НЭП — важный период построения революционного государства — с термидорианским или «умеренным» периодом Французской революции. Мы уже наблюдали сходный редукционизм у таких историков, как Мартин Малиа или Ричард Пайпс, для которых характерна узкая сосредоточенность на вопросах, соответственно, идеологии и политической власти. Это заставляло обоих ученых отождествлять в определенных интерпретационных контекстах большевистскую революцию с революцией как таковой. Если теория, рассматриваемая в данной статье, и может быть сведена к одному главному выводу, на который смогут опереться историки, то он будет заключаться в одном фундаментальном положении: русская революция была многоликой.

НА ПУТИ К РЕВОЛЮЦИОННОМУ МАВЗОЛЕЮ: ДВА СПОСОБА СРАВНЕНИЯ МЕКСИКИ И РОССИИ

Мексиканская революция была во многих отношениях столь же многоликой, как и русская: это касается не только общего пути их развития, но и отдельных его стадий. В предлагаемой ниже интерпретации я рассмотрю по очереди два вида сравнений русской и мексиканской революций. Первый из них, используя понятие «жизненный цикл», просто сопоставляет между собой стадии двух революций. Второй — возможно, отличающийся по существу — представляет то приложение теории жизненных циклов, за которое я выступаю в данной работе. В этом случае исследователь очень внимательно относится ко всем напряжениям, возникающим на каждой стадии развития, и отводит центральное место в анализе международному обмену революционными идеями и моделями. Хотя моя задача — показать, что второй подход открывает новые возможности для историков, я хотел бы продемонстрировать, насколько он основан на первом.

Приведем для начала предлагаемое Голдстоуном краткое описание стадий мексиканской революции начиная со свержения диктатуры Порфирио Диаса и раскола между умеренными и радикалами, представленными, с одной стороны, реформатором Франсиско Мадеро, а с другой, восставшими крестьянами, предводительствуемыми Эмилиано Сапатой на севере и Панчо Вильей в центральных сельскохозяйственных районах[36].

«За революционной гражданской войной, одержавшей победу над Диасом, последовал приход к власти умеренного режима Мадеро. Затем Мадеро порвал со своими более радикальными сторонниками, что привело к победе контрреволюции в лице [Викториано] Уэрты, а затем к еще одной гражданской войне, которую повели радикальные лидеры, в конечном счете одержавшие победу над Уэртой. Но поражение последнего привело не к миру, а к еще одной гражданской войне между радикалами и умеренными, которую выиграли конституционалисты. Они придерживались умеренных взглядов в экономике, но в то же время уничтожили своих радикальных противников и предприняли решительное наступление на позиции католической церкви. Это привело к еще одной гражданской войне, за которой последовала интерлюдия в форме умеренного и стабильного режима [Плутарко Элиаса] Кальеса».

Голдстоун сравнивает стадии революций в Мексике и других странах, чтобы показать, насколько «сложными и вариативными» оказываются отношения «между триумфом радикальных сил, контрреволюцией, гражданской и международной войной и террором». Он показывает также, как мы видели, что бринтоновская модель не подходит для описания возрождения революции в Мексике после 1934 года в период правления Лазаро Карденаса, который национализировал нефтяную промышленность, провел крупные земельные и трудовые реформы и положил начало важной культурной революции — и все это «сверху»[37]. Здесь можно провести определенную параллель со Сталиным и КПСС: после 1938 года Карденас, а в последующие десятилетия его Институционно-революционная партия проводили политику, прямо противоположную тому курсу на возрождение революции, который этот режим и инициировал. По словам историка-компаративиста Майкла Ричардса, Институционно-революционная партия «забальзамировала революцию и выставила ее на всеобщее обозрение точно так же, как тело Ленина было выставлено в мавзолее на Красной площади»[38].

Традиционная сравнительная история стала бы так или иначе подсчитывать сходства и различия между источниками, стадиями и результатами двух этих революций. Например так же, как глубинные структурные факторы обычно считают причинами двух крушений государственного устройства в России в XX веке (что звучит весьма правдоподобно), так и силы, определившие крушение Диаса и развал мексиканского государства в 1913—1915 годах, коренятся не только в эволюции «порфириата» (1876—1911). В течение последнего десятилетия исследователи мексиканской революции все чаще указывали на необходимость рассматривать восстания, которые привели к независимости страны после 1821 года, в качестве «составной части истории революции». А поскольку централизованное национальное государство не возникало до конца XIX века, эти историки были сосредоточены (и это представляет собой некоторую параллель с «имперским поворотом» в российских исследованиях) на региональных и локальных историях[39]. Свежая книга Джона Татино о событиях в центральных районах Мексики прослеживает на протяжении длительного времени пунктирную историю двух революций, каждая из которых была отмечена десятилетием революционного насилия, крупными крестьянскими восстаниями и ослаблением государства. Первая из этих революций началась в 1810 году и завершилась «серебряным капитализмом». Вторая, разразившаяся столетие спустя, возвестила наступление неоднозначного и спорного «национального капитализма». Главный структурный фактор 1910—1920-х состоял в разделении страны на более индустриализованный север и сельскохозяйственную центральную часть, сообщества, в которой в течение долгого времени выступали за местную автономию, земельные права и патриархальный уклад[40]. Во время мексиканской революции это разделение сильно повлияло на заключение союза и последующий раскол вильистов и сапатистов и, таким образом, в определенной мере предопределило исход гражданской войны.

Когда речь заходит о различиях в «обстоятельствах» протекания обеих революций, список получается длинным. В России не находится аналогов такому фактору, как весьма ощутимое и часто совершенно открытое давление Соединенных Штатов. В Мексике же не было ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего тяжелые политические, социальные и экономические последствия тотальной войны на Восточном фронте. Экономический спад, начавшийся в 1905 году, предшествовал свержению режима Диаса, но начало Первой мировой войны способствовало в Мексике росту производства экспортной продукции, в том числе нефтепродуктов, что представляет собой прямую противоположность кризису бакинских нефтепромыслов и экономической катастрофе в России. Это начало экономического подъема оказалось стабилизирующим фактором для конституционалистов в 1915 году и позднее. Кроме того, в мексиканской революции на всем ее протяжении интеллектуалы и студенчество играли далеко не самую важную роль по сравнению с другими революциями XX века — и, разумеется, по сравнению с Россией[41].

В Мексике, как и в России, 1917 год ознаменовался началом судьбоносного нового этапа в истории революции, однако здесь это был триумф конституционалистов. Конституция 1917 года легитимизировала достижения революции и новое законодательство, в том числе право на забастовку, минимальный размер заработной платы и гарантии вмешательства государства в трудовые споры. Однако эти законы выполнялись непоследовательно или, лучше сказать, сознательно саботировались популистской коалицией, пока политическая необходимость не изменила ситуацию. При этом более умеренный и куда менее насильственный по сравнению с Россией ход революции в Мексике может быть объяснен отчасти тем, что конституционный порядок давал городским рабочим и в особенности крестьянству гораздо больше надежд на участие в общенациональном революционном проекте — но в рамках рыночной экономики. Так, например, промышленные рабочие играли в конституционалистском движении гораздо более важную политическую роль, чем могли бы рассчитывать по своей численности, и после 1917 года «революционный национализм превратился для угнетаемых классов в средство потребовать выполнения революционных обещаний и заставить правящие элиты стать в определенной степени подотчетными народу»[42].

Как экономические последствия победы конституционалистов, так и результаты аграрной революции в Мексике резко контрастируют с тем, что происходило в России. Мексика оставалась страной, глубоко интегрированной в экономику глобального капитализма, в то время как Советская Россия продемонстрировала основные черты коммунистического уклада уже во время невиданного экономического эксперимента, впервые опробованного на подвластных красным территориях в эпоху военного коммунизма. Что касается крестьянства, то его положение изменилось после того, как в 1920 году достаточно консервативного президента-конституционалиста Венустиано Каррансу сменил Альваро Обрегон. Новый президент, по словам Татино, «понимал, что крестьян из центральных районов нельзя победить; их можно только приручить. [...] Он предложил сапатистам сделку, предоставив им места в своем правительстве и пообещав аграрную реформу в общенациональном масштабе». Более того, этот альянс 1920-го «определил курс послереволюционной Мексики; города и деревни центральной части страны не выиграли — но, разумеется, и не проиграли»[43]. Право деревенских жителей на владение землей на десятилетия стало центральной политической проблемой. Что касается России, то здесь нужно отметить, что политика Временного правительства предопределила некоторые аспекты позднейшего подхода к вопросу о земле. Возникшая таким образом мексиканская модель кажется совершенно непохожей на советскую «войну с крестьянством», первый всплеск которой приходится на время голода 1920—1922 годов, отчасти вызванного военным коммунизмом, и достигшую кульминации в искусственно организованном при Сталине голоде начала 1930-х. Работы последнего времени в свою очередь объяснили, как многие особенности эпохи коллективизации обусловили Большой террор[44]. И все же восторжествовавший в Мексике «переговорный итог» не следует считать «постреволюционным» этапом, как это делает Татино в своей периодизации. Этот период был составной частью поздних стадий мексиканского революционного жизненного цикла.

Вот то, к чему нас может привести традиционное сравнение, исходящее, в частности, из понятия «стадии революции». Сосредоточенность исключительно на стадиальности в процессе сопоставления неизбежно ведет к доминированию структурного анализа и потенциально упрощает революционный «процесс». Это происходит потому, что глобальные сравнения по самой своей природе почти всегда приводят к широкомасштабному синтезу и, следовательно, к упрощению. Но что произойдет, если стадии при описании хода революции станут не конечным объектом исследования, а напротив, просто контекстуальной стартовой площадкой для историка? Что, если к общей теории жизненных циклов добавить вопрос об отношении революции к другим революциям и о взаимодействиях революций друг с другом? Здесь я хотел бы показать, что стадии играют важную роль в понимании политических идей и межкультурного обмена и что их устойчивое включение в анализ культурной и идеологической сферы дает возможность четко обозначить и подчеркнуть действующие на каждом этапе революции конфликтующие силы.

На первый взгляд, взаимодействия между мексиканской и русской революцией не только мало исследованы, но и не очень существенны. Есть несколько идеологических нитей, напрямую связывающих русское революционное народничество и «аграризм» в Мексике. Tierra y Libertad— «земля и воля» — это выражение стало лозунгом сапатистов[45]. Однако в целом мексиканские революционеры имели весьма смутное представление о русской революции и большевизме. Незнание было обоюдным: «В действительности руководство большевистской партии [и] лидеры Коминтерна почти ничего не знали о ситуации в Мексике». На Втором конгрессе Коминтерна в 1920 году Ленин, избегавший говорить на мексиканские темы, признал, что ему было известно только, что там произошла «буржуазно-демократическая революция» и крестьянские массы потребовали земли[46]. Сапата был единственным мексиканским революционером, развернувшим в своем родном штате Морелос серьезную пропагандистскую кампанию, и сапатисты были единственными мексиканскими революционерами, которые пропагандировали свою идеологию за пределами страны. 14 февраля 1918 года в штабе Армии освобождения в Тлальтисапане Сапата написал послание к русской революции, которое было опубликовано на Кубе — важнейшем форпосте сапатистов за границей. Послание призывало к сплочению рабочих и крестьян перед угрозой со стороны буржуазии. Оно, таким образом, сознательно сглаживало все различия между большевизмом и аграрной революцией в Мексике. Более того, этот призыв к России, как заметил Адольфо Джилли, прозвучал уже послетого, как прошел пик революционной и социалистической активности мексиканской революции[47].

Как следует из вышесказанного, поворотный момент 1917 года в обеих революциях представляет собой ключ для понимания их транснационального взаимодействия. Поначалу даже крестьянский революционер Сапата и самые разные по убеждениям городские рабочие и интеллектуалы увидели в большевистской революции внешнюю поддержку своим мечтам об освобождении. Однако, как показала Даниэла Спенсер, по мере того, как в Мексике становилось спокойнее — а этот период совпал с радикализацией большевизма и введением военного коммунизма в России, — в восприятии мексиканцами русской революции произошел глубокий раскол. С одной стороны, некоторые обратились к коммунизму, потому что обещанные конституцией 1917 года реформы забуксовали. С другой стороны, «в Мексике революция усилила ранее существовавший радикализм до такой степени, что он смог предложить модель, альтернативную по отношению к большевистскому опыту». Как настаивает Спенсер, на самом глубинном уровне большевистская модель революции могла бы быть воспринята в Мексике только в то время, когда мексиканская революция уже пошла тем путем, на котором ничто «не могло ее задержать» и «с которого она не могла свернуть»[48].

Это звучит правдоподобно, однако дело еще и в том, что существовали прямо противоположные и равные по силе тенденции, которые на каждой стадии выливались в прямые конфликты. Татино проницательно выступает против понятия единственного и единого пути развития революции:

«Устоявшийся политический нарратив представляет Мексику в 1920-е страной, где укрепляется победивший в революции режим. [...] Если ограничиваться рассмотрением только вершин государственной власти, такая картина кажется правдивой. Однако… если обозначить различные интересы и цели мексиканских капиталистов и генералов, рабочих и отдельных сообществ, то возникнет в высшей степени сложная, часто чреватая конфликтами, по временам насильственная — и, разумеется, ничуть не единая — история, которую вполне можно назвать “революцией”»[49].

Я выразил бы эту идею так: теория жизненных циклов должна избегать унификации и упрощения понятия революционного «пути» и нивелирования конфликтных тенденций в рамках отдельных стадий. На самом деле именно эти конфликты в Мексике после 1917 года побуждали некоторых людей выбирать в качестве жизненных ориентиров миссию Михаила Бородина или новорожденный Коминтерн. Но в конечном счете даже несовершенный общественный договор, который мексиканское государство предложило народным массам, получил с их стороны гораздо большую поддержку, чем «диктатура пролетариата». Несинхроничность стадий мексиканской и русской революций, каждая со своими внутренними противоречиями, сыграла свою роль в потоке визитеров, прибывавших из Мексики в молодое советское государство. Многие не принадлежавшие к числу коммунистов деятели культуры и интеллектуалы питали надежды на то, что СССР окажется в состоянии заново радикализировать в их собственной стране то, что казалось им застывшей революцией[50].

Более того, если исследователь не ограничится рассмотрением ролей главных деятелей и расширит временной охват за счет 1920-х и 1930-х, то ему откроется еще более обширная область для изучения. Русская революция была воспринята в Мексике как важнейшее культурное и идеологическое событие и отразилась во множестве явлений, от muralismo[51] и мексиканского модернизма до проекта мексиканской «социалистической школы» в 1930-е[52]. Сходным образом обстоит дело с отдельными людьми: помимо известных исторических личностей, в разное время побывавших в Мексике — от Владимира Маяковского и Александры Коллонтай до Льва Троцкого, — мексиканский пример повлиял на советское понимание (и недопонимание) роли национально-освободительных и антиимпериалистических сил в развивающихся странах. Это может быть изучено как одна из связей между «Востоком» (ключевая российско-советская идеологема) и Западным полушарием[53]. Более того, остаются мало изученными некоторые чрезвычайно интересные транснациональные триангуляции: поток радикалов-иностранцев, устремившийся в Мехико еще до того, как Москва стала социалистической Меккой, — именно благодаря этому симпатизировавшие Советам американцы часто знакомились сначала с мексиканской революцией[54].

Обе революции драматически изменились в 1930-е — в период, который в обоих случаях традиционно не включают в историю революции как таковой. Здесь, как мне кажется, дело не только во «вторых революциях»: именно тут возникает возможность внести перспективу международного и глобального развития с их собственными темпоральностями в описания протекавших в одну эпоху революционных жизненных циклов. И на мексиканскую, и на русскую революцию сначала оказала сильное влияние Великая война, а затем — Великая депрессия, открывшие колоссальные возможности для революционных движений[55]. В конечном счете обе революции можно уподобить двум кораблям, прошедшим один мимо другого в ночи: каждый из них оставил за своей кормой рябь и водовороты.

ГЛЯДЯ ВПЕРЕД

Когда же завершилось развитие русской революции? В институционализированной форме она продлилась до 1991 года, но, чем больше мы узнаем о послевоенном периоде, тем менее революционным он кажется. Советская система полностью утратила гибкость; две попытки реформировать коммунизм, предпринятые в 1950-е и 1980-е, были именно попытками встряхнуть и обновить существующий уклад. Интеллигенции больше не хотелось воодушевлять массы и вести их за собой, как это происходило в истории революции с середины XIX века. Идеология все больше превращалась из модуса перемен в часть ритуала, и течение социальной и культурной жизни превращало революционный иконоклазм в нечто вышедшее из моды. Большевистская революция — а более всего сталинская «вторая революция», страшные повороты которой и создали советский строй, и похоронили его в саркофаге из стали и цемента, — глубоко повлияла на послесталинские десятилетия. Там, где революция оказалась институционализирована, ее финал имел, наверное, не меньшее значение, чем конец империи.

В этой статье я пытался показать, что исследователи русской революции выиграют от того, что более пристально займутся сравнительным изучением революций. Особенно любопытные вопросы в области изучения русской истории обещает возрождение интереса к идеям Крейна Бринтона и теории жизненных циклов. Как мы сумеем вписать стоящие за последовательностью стадий процессы в обширную литературу о причинах и результатах революции? Я уже писал, что историкам особенно хорошо удается решение вопросов о том, как одна фаза революции трансформируется в другую; о том, как понимались и переживались современниками такие исторические поворотные моменты и как сложные противоборствующие силы, задействованные на каждой стадии, воспринимаются нами, когда мы ретроспективно анализируем их. Наконец, надо сказать, что понимание жизненных циклов революции может создать необходимый фон для исследования того, как осмыслялись революции и как принимались модели революций в других странах и — шире — в другие времена.

Ответы, уравновешивающие, с одной стороны, структурные и государствоцентричные факторы, а с другой, множество случайных, идеологических, культурных и транснациональных аспектов истории революции, содержат в себе потенциальную возможность преодоления долго сохранявшейся раздробленности внутри нашей исторической дисциплины и между отдельными дисциплинами.

Более того, обращение к жизненным циклам дает историкам возможность ухватить суть «вторичных революций». По отношению к российской и советской истории это обещает нам понимание соотношения сталинской «второй революции» и длительного гибридного сталинского периода с более ранними стадиями русской революции. Вполне вероятно, что избитая дихотомия социалистических альтернатив сталинизму и его пресловутым «зернам тоталитаризма, принесшим обильные плоды», ответственна за еле тлеющую дискуссию об отношениях между ранними и поздними стадиями революции. Что касается мексиканской революции, то возрождение революционности при Карденасе и наступившая после 1938 года «возвратная» стадия все еще не полностью интегрированы в общую картину революции в этой стране. Поэтому можно сказать, что специалисты по Мексике также сильно выиграют, если обратятся к теории жизненных циклов. По отношению к России и сравнительная история «вторых революций», и необходимость полностью понять целое революционного развития требуют реинтеграции тех областей, которые оставались до последнего времени наполовину разъединенными: истории революции 1905 года и ее последствий, истории войны и революции, исследований 1920-х и истории сталинизма.

В заключение замечу, что сравнение Мексики и России показывает, что течение революций, происходивших примерно в один и тот же период, особенно привлекательно для историка. Такие революции формируются синхронными глобальными факторами, такими, как Первая мировая война и Великая депрессия, а также транснациональным обменом, так что изучение революционных стадий и траекторий помогает нам лучше истолковать эти взаимодействия. Похоже, нашей науке нужны сейчас не новые истории великих европейских революций — начиная с Английской и Французской и далее по списку, — а большее количество работ, прослеживающих взаимосвязанные революционные траектории внутри одной революционной волны или одного исторического периода[56]. С помощью теории жизненных циклов мы можем сопоставить русскую революцию с такими явлениями, как рассмотренная выше мексиканская революция и далее — с революциями в Османской империи / Турции и в Китае, что открывает многообещающие перспективы для работ в области истории России после столетия русской революции.

Авторизованный перевод с английского Андрея Степанова

[1] Статья подготовлена при поддержке Программы фундаментальных исследований Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (НИУ ВШЭ) и с использованием средств субсидии в рамках государственной поддержки ведущих университетов Российской Федерации «5—100». Во время ее написания автор был участником программы Американского совета научных обществ (American Council of Learned Societies). Публикация первой версии этой статьи: Toward a Life Cycle Analysis of the Russian Revolution // Kritika. 2017. Vol. 18. № 4. Р. 741—783. Первая часть статьи опубликована в: Неприкосновенный запас. 2018. № 2(118). С. 51—76.

[2] Smith S. Writing the History of the Russian Revolution after the Fall of Communism // Europe-Asia Studies. 1994. Vol. 46. № 4. P. 566. Смит добавляет: «Это суждение адресовано в основном, хотя не исключительно, британским историкам».

[3] Melancon M. The Syntax of Soviet Power: The Resolutions of Local Soviets and Other Institutions, March—October 1917 // Russian Review. 1993. Vol. 52. № 4. P. 486—505; Raleigh D.J. Experiencing Russia’s Civil War: Politics, Society, and Revolutionary Culture in Saratov, 1917—1922. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2002; Нарский И. Жизнь в катастрофе: буднинаселения Урала в 1917—1922 гг. М.: РОССПЭН, 2001.

[4] Sunderland W. The Baron’s Cloak: A History of the Russian Empire in War and Revolution. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2014; Khalid A. The Making of Uzbekistan: Nation, Empire, and Revolution in the Early USSR. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2015; Smith S. Russia in Revolution: An Empire in Crisis 1890—1928. Oxford: Oxford University Press, 2017. P. 4; Steinberg M.D. The Russian Revolution, 1905—1921. Oxford: Oxford University Press, 2017. Ch. 7. Необходимо назвать также две работы Альфреда Рибера: Rieber A.J. The Struggle for the Eurasian Borderlands: From the Rise of Early Modern Empires to the End of the First World War. Cambridge: Cambridge University Press, 2014; Idem. Stalin and the Struggle for Supremacy in Eurasia. Cambridge: Cambridge University Press, 2015.

[5] Ананьич Б.В., Ганелин Ш. и др. Кризис самодержавия в России. 1895—1917. Л.: Наука, 1984; Haimson L. The Problem of Social Stability in Urban Russia // Slavic Review. 1964. Vol. 23. № 4. P. 619—642 (Part 1); 1965. Vol. 24. № 1. P. 1—22 (Part 2); Yaney G. Social Stability in Prerevolutionary Russia: A Critical Note // Slavic Review. 1965. Vol. 24. № 3. P. 521—527.

[6] Holquist P. Making War, Forging Revolution: Russia’s Continuum of Crisis. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2002. Из последних социально-психологических работ, описывающих трудности прохождения Россией испытания тотальной войной, см.: Булдаков В.П., Леонтьева Т.Г. Война, породившая революцию. М.: Новый хронограф, 2015. По-английски есть несколько работ Эрика Лора (Eric Lohr) и Джошуа Сэнборна (Joshua Sanborn). Список вышедших на сегодняшний день изданий в серии «Великая война и революция в России» см. в: https://slavica.indiana.edu/series/Russia_Great_War_Series.

[7] Holquist P. Violent Russia, Deadly Marxism? Russia in the Epoch of Violence, 1905—1921 // Kritika. 2003. Vol. 4. № 3. P. 641. См. также свежее обсуждение исторических работ на русском языке: Булдаков В.П.Размышления после столетия революции // Российская история. 2018 [в печати].

[8] Smith J. The Bolsheviks and the Nationalities Question, 1917—1932. Houndmills, UK: Palgrave Macmillan, 1999; см. также главу о национальностях в книге: Wade R. The Russian Revolution, 1917. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2017. Все эти темы имеют долгую историю; эпохальным в свое время трудом была книга: Pipes R. The Formation of the Soviet Union: Communism and Nationalism, 1917—1923. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1954.

[9] Hagen M. von. Identities, Weaponized Narratives, and the 1917 Revolutions [доклад, прочитанный в Лондонской школе экономики в мае 2017 года]; Idem. The Entangled Eastern Front in the First World War // Lohr E. et al. (Eds.). The Empire and Nationalism at War. Bloomington, IN: Slavica Publishers, 2014. P. 9—48.

[10] Reynolds M.A. Shattering Empires: The Clash and Collapse of the Ottoman and Russian Empires, 1908—1918. Cambridge: Cambridge University Press, 2011.

[11] Sanborn J. Imperial Apocalypse: The Great War and the Destruction of the Russian Empire. New York: Oxford University Press, 2014; Idem. War of Decolonization: The Russian Empire in the Great War // Lohr E. et al. (Eds.). Op. cit. P. 49—72; Holquist P. The Russian Revolution as Continuum and Context, and Yes — as Revolution: Reflections on Recent Anglophone Scholarship of the Russian Revolution // Cahiers du monde russe. 2017. Vol. 54. № 1-2. Р. 79—94.

[12] См., например: Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М.: РОССПЭН, 1997; специальный выпуск журнала «Критика» «Политическое насилие в России и Советском Союзе» (Kritika. 2003. Vol. 4. № 3); Ryan J. Lenin’s Terror: The Ideological Origins of Early Soviet State Violence. London: Routledge, 2012.

[13] Engelstein L. Culture, Culture, Everywhere: Interpretations of Modern Russia, across the 1991 Divide // Kritika. 2001. Vol. 2. № 2. P. 363—393.

[14] Важнейшую роль сыграла работа: Fitzpatrick Sh. Ascribing Class: The Construction of Social Identity in Soviet Russia // Journal of Modern History. 1993. Vol. 65. № 4. P. 745—770.

[15] Wade R. Op. cit. Ch. 5; Figes O. A People’s Tragedy: The Russian Revolution, 1891—1924. London: Penguin, 1996; см. об этом также: Thatcher I.D. Scripting the Russian Revolution // Baker K.M., Edelstein D. (Eds.). Scripting Revolution: A Historical Approach to the Comparative Study of Revolutions. Stanford, CA: Stanford University Press, 2015. P. 213—230.

[16] Smith S. Revolution and the People in Russia and China. Cambridge: Cambridge University Press, 2008.

[17] Thatcher I.D. Op. cit. P. 214—215; этот момент был центральным для Скочпол (Skocpol Th. States and Social Revolutions: A Comparative Analysis of France, Russia, and China. Cambridge: Cambridge University Press, 1979).

[18] Stites R. Revolutionary Dreams: Utopian Dreams and Experimental Living in the Russian Revolution. New York: Oxford University Press, 1989. P. 88—89; Idem. Festival and Revolution: The Role of Public Spectacle in Russia, 1917—1918 // Strong J.W. (Ed.). Essays on Revolutionary Culture and Stalinism. Columbus, OH: Slavica Publishers, 1990. P. 9—28; Idem. The Role of Ritual and Symbols // Acton E., Cherniaev V., Rosenberg W. (Eds.). Critical Companion to the Russian Revolution. Bloomington: Indiana University Press, 1997. P. 565—571; Kolonitskii B. Antibourgeois Propaganda and Anti-«Burzhui» Consciousness in 1917 // Russian Review. 1994. Vol. 53. № 2. P. 183—196; Колоницкий Б. Символы власти и борьба за власть. К изучению политической культуры Российской революции 1917 года. СПб.: Дмитрий Буланин, 2001; Figes O., Kolonitskii B. Interpreting the Russian Revolution: The Language and Symbols of 1917. New Haven: Yale University Press, 1999.

[19] Колоницкий Б. «Товарищ Керенский»: Антимонархическая революция и формирование культа «вождя народа» (март—июнь 1917 года). М.: Новое литературное обозрение, 2017. В свете параллелей с мексиканской революцией, которые проводятся в конце моей статьи, интересна работа: O’Malley I. The Myth of the Revolution: Hero Cults and the Institutionalization of the Mexican State, 1920—1940. New York: Greenwood, 1986.

[20] Тезис об обстоятельствах (фр.).

[21] Тезис о заговоре (фр.).

[22] Cox M.R. François Furet (1927—1997) // Daileader Ph., Whalen Ph. (Eds.). French Historians, 1900—2000. Malden, MA: Wiley-Blackwell, 2010. P. 281—282.

[23] Fitzpatrick Sh. The Civil War as a Formative Experience // Gleason A. et al. (Eds.). Bolshevik Culture: Experiment and Order in the Russian Revolution. Bloomington: Indiana University Press, 1989. P. 73, 74 (изначально — доклад в Институте Кеннана в 1981 году).

[24] Zelnik R. Circumstances and Political Will in the Russian Civil War // Koenker D.P. et al. (Eds.). Party, State, and Society in the Russian Civil War: Explorations in Social History. Bloomington: Indiana University Press, 1989. P. 379—380.

[25] Holquist P. Violent Russia, Deadly Marxism?.. P. 628. См. также мою статью: David-Fox M. Ideas versus Circumstances in the French, Russian, and Nazi Revolutions // Idem. Crossing Borders: Modernity, Ideology, and Culture in Russia and the Soviet Union. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2015. P. 97—102.

[26] Smith S. Russia in Revolution… P. 5, 375, 386, 387.

[27] Ibid. P. 384.

[28] О динамике двух последних поворотных моментов см.: David-Fox M.The Assault on the Universities and the Dynamics of Stalin’s «Great Break», 1928—1932 // David-Fox M., Péteri G. (Eds.). Academia in Upheaval: Origins, Transfers, and Transformations of the Communist Academic Regime in Russia and East Central Europe. Westport, CT: Bergin and Garvey, 2000. P. 73—104.

[29] Daniels R.V. The Bolshevik Revolution of 1917. Boston: Beacon, 1967. P. 160, 216; Figes O. The «Harmless Drunk»: Lenin and the October Insurrection // Brenton T. (Ed.). Was Revolution Inevitable? Turning Points of the Russian Revolution. New York: Oxford University Press, 2017. P. 123—141.

[30] См.: Goldstone J.A. Rethinking Revolutions: Integrating Origins, Processes, and Outcomes // Comparative Studies of South Asia, Africa, and the Middle East. 2009. Vol. 29. № 1.

[31] Обсуждение и цитаты см.: Holquist P., Hellbeck J. Leopold Haimson (1927—2010) // Kritika. 2011. Vol. 12. № 3. P. 755—765.

[32] Steinberg M. Op. cit. P. 2, 4—5.

[33] Katz M.N. Revolutions and Revolutionary Waves. New York: St. Martin’s, 1997. P. 12.

[34] Ibid. P. 11—21, 25—81. Из более новых работ историков-социологов о культурном и идеологическом смешении революционных волн см.: Beck C.J. The World Cultural Origins of Revolutionary Waves: Five Centuries of European Contention // Social Science History. 2011. Vol. 35. № 2. P. 167—207.

[35] Sohrabi N. Historicizing Revolutions: Constitutional Revolutions in the Ottoman Empire, Iran, and Russia, 1905—1908 // American Journal of Sociology. 1995. Vol. 100. № 6. P. 1383—1447; Idem. Global Waves, Local Actors: What the Young Turks Knew about Other Revolutions and Why It Mattered // Comparative Studies in Society and History. 2002. Vol. 44. № 1. P. 45—79. Последовавшая за этими работами книга Сохраби отличается тем, что опирается на турецкие и персидские источники: Idem. Revolution and Constitutionalism in the Ottoman Empire and Iran. Cambridge: Cambridge University Press, 2011.

[36] Наиболее важные исследования на английском языке: Womack J.J. Zapata and the Mexican Revolution. New York: Knopf, 1969; Katz F. The Life and Times of Pancho Villa. Stanford, CA: Stanford University Press, 1998.

[37] Goldstone J.A. Op. cit. P. 26—27. О мексиканской культурной революции 1930-х годов см.: Vaughan M.K., Lewis S.E. (Eds.). The Eagle and the Virgin: Nation and Cultural Revolution in Mexico, 1920—1940. Durham, NC: Duke University Press, 2006; Vaughan M.K. Cultural Politics in Revolution: Teachers, Peasants, and Schools in Mexico, 1930—1940. Tucson: University of Arizona Press, 1997.

[38] Richards M.D. Revolutions in World History. New York: Routledge, 2004. P. 34.

[39] Wasserman M. You Can Teach an Old Revolutionary Historiography New Tricks: Regions, Popular Movements, Culture, and Gender in Mexico, 1820—1940 // Latin American Research Review. 2008. Vol. 43. № 2. P. 261.

[40] Tutino J. The Mexican Heartland: How Communities Shaped Capitalism, a Nation, and World History, 1500—2000. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2017.

[41] Katz F. Life and Times of Pancho Villa. P. 279—280.

[42] Spenser D., Stoller R. Radical Mexico: Limits to the Impact of Soviet Communism // Latin American Perspectives. 2008. Vol. 35. № 2. P. 61.

[43] Tutino J. Op. cit. Ch. 10.

[44] Graziosi A. The Great Soviet Peasant War: Bolsheviks and Peasants, 1917—1933. Cambridge, MA: Harvard Papers in Ukrainian Studies, 1996; Shearer D.R. Policing Stalin’s Socialism: Repression and Social Order in the Soviet Union, 1924—1953. New Haven: Yale University Press, 2009.

[45] Semo E. El agrarismo mexicano y el populismo campesino Europeo // Impacto de la Revolución Mexicana. Mexico: Siglo XXI, 2010. P. 69—84. См. также полноценную сравнительную историю: Dahlmann D. Land und Freiheit: Machnovščina und Zapatismo als Beispiele agrarrevolutionärer Bewegungen. Stuttgart: Franz Steiner, 1986.

[46] Хейфец В.Л. Коминтерн и эволюция левого движения Мексики.СПб.: Наука, 2006. С. 50.

[47] Gilly A. The Mexican Revolution: A New People’s History. New York: New Press, 2005. P. 74, 280—283.

[48] Spenser D., Stoller R. Radical Mexico… Р. 58, 67; см. также: Spenser D. Stumbling Its Way through Mexico: The Early Years of the Communist International. Tuscaloosa: University of Alabama Press, 2011. P. 1; Idem. The Impossible Triangle: Mexico, Soviet Russia, and the United States in the 1920s. Durham, NC: Duke University Press, 1999.

[49] Tutino J. Op. cit. Ch. 11.

[50] Richardson W. «To the World of the Future»: Mexican Visitors to the USSR, 1920—1940 // Carl Beck Papers in Russian and East European Studies. 1993. № 1002.

[51] Настенная живопись; школа мексиканских «муралистов» (исп.).

[52] См., например: Afron M. et al. (Eds.). Paint the Revolution: Mexican Modernism, 1919—1950. New Haven: Yale University Press, 2016.

[53] Хейфец В.Л. Указ. соч. С. 59.

[54] Spenser D. Op. cit. P. 38.

[55] О Первой мировой войне как событии, способствовавшем мексиканской революции, см. в особенности: Katz F. The Secret War in Mexico: Europe, the United States, and the Mexican Revolution. Chicago: University of Chicago Press, 1981.

[56] Например, в периоды между 1780—1830-ми и 1900—1940-ми годами или во время послевоенной деколонизации.

Опубликовано в журнале: Неприкосновенный запас 2018, 3

ЗАО «Лесозавод 25», которое входит в ГК «Титан», в начале августа этого года получило разрешения департамента градостроительства Администрации МО «Город Архангельск» на ввод в эксплуатацию объектов, возведенных в рамках реализации приоритетного инвестиционного проекта (ПИП) в области освоения лесов «Строительство лесопильно-деревообрабатывающего комплекса в Маймаксанском округе г. Архангельска, ул. Родионова,25».

Напомним, что третий Маймаксанский участок ЗАО «Лесозавод 25» вышел на проектную мощность 1 апреля текущего года, когда новый лесопильный цех стал работать в две смены с соответствующей полной загрузкой сушильных камер, а с начала мая 2018 года перешла в трехсменный режим работы линия сортировки сухих пиломатериалов.

Проекту ЗАО «Лесозавод 25» - «Строительство лесопильно-деревообрабатывающего комплекса в Маймаксанском округе г. Архангельска, ул. Родионова 25» на базе производственной площадки ОАО «ЛДК-3» - был присвоен статус ПИП в июле прошлого года.

Объем инвестиций в проект составил около 4,2 млрд рублей.

На третьем участке ЗАО «Лесозавод 25» создано 500 высокопроизводительных рабочих мест с улучшенными условиями труда.

Ожидаемые налоговые поступления в бюджеты всех уровней – около 500 млн рублей в год.

Справка Бумпром.ру:

ЗАО «Лесозавод 25» - крупнейший лесопильный комплекс в Европейской части России. Мощности трех участков предприятия позволяют перерабатывать в годовом исчислении свыше 1,5 млн куб. м пиловочника. Объем производства пиломатериалов составляет 750 тыс. куб. м, пеллет – до 200 тыс. т.

99% производимого объема продукции ЗАО «Лесозавод 25» реализуется по экспортным контрактам. В основном, в страны Западной Европы (Германия, Франция, Великобритания, Нидерланды), Северной Африки (Египет) и Китай. Основной объем экспорта пеллет ЗАО «Лесозавод 25» направлен в страны Западной Европы.

ЗАО «Лесозавод 25» является членом Ассоциации экологически ответственных лесопользователей России. Имеет сертификат Forest Stewardship Council®(FSC).

Источник: Бумпром.ру

ГК «Титан» в I полугодии 2018 года построила около 800 километров дорог

Лесозаготовительными предприятиями Группы компаний «Титан» в январе–июне этого года построено 793,8 км дорог. Их них - 668,9 км зимних, 124,9 км дорог круглогодичного действия.

Основной территорией строительства стал Пинежский район, где были построены 104,2 км дорог круглогодичного действия и 258,4 км зимних дорог.

В рамках социального партнерства в мае–июне текущего года силами ООО «Усть-Покшеньгский ЛПХ» проведен ремонт участка дороги в Пинежском районе по маршруту Земцово – Сылога. А также ремонт участка дороги Ясный – Земцово.

Как отметили в холдинге, в текущем году объем строительства в физическом выражении будет увеличен на 20-25%.

Дорожно-строительные участки всех лесозаготовительных предприятий укомплектованы бульдозерами Komatsu, экскаваторами Volvo, грейдерами John Deere.

Справка Бумпром.ру:

Группа компаний «Титан» - один из крупнейших операторов лесосырья в СЗФО. Создана в 1990 году. В ГК «Титан» входят 10 лесозаготовительных предприятий, ООО «Беломорская сплавная компания» (транспортировка лесоматериалов), а также крупнейшее лесопильное предприятие в Европейской части России - ЗАО «Лесозавод 25». Расчетная лесосека составляет 3,2 млн куб. м.

ГК «Титан» обеспечивает занятость 5 тыс. жителей Архангельской области. Ежегодно налоговые платежи в бюджеты всех уровней, сборы во внебюджетные фонды превышают 1 млрд рублей.

Источник: Бумпром.ру

На 5,6% выросла добыча газа в России за 8 месяцев 2018.

В январе-августе 2018 года добыча газа в России увеличилась на 5,6% по сравнению с аналогичным показателем 2017 года, достигнув 473,785 млрд кубометров, сообщил ЦДУ ТЭК. В августе в РФ было произведено 54,621 млрд кубометров газа – на 0,4% больше, чем в августе 2017 года.

Данные по добыче «Газпрома» «ЦДУ ТЭК» отдельно не публикует. Один из крупнейших независимых производителей газа – «НОВАТЭК» в январе-августе произвел 29,514 млрд кубометров, а в августе – 3,589 млрд кубометров. Операторы СРП за 8 месяцев 2018 года добыли 18,182 млрд кубометров (в августе – 1,916 млрд кубометров).

Из вертикально интегрированных нефтяных компаний наибольшие объемы газа добыли «Роснефть» – 30,072 млрд кубометров (в августе – 3,670 млрд куб. м), «ЛУКОЙЛ» – 14,049 млрд кубометров (1,725 млрд кубометров), «Сургутнефтегаз» – 6,492 млрд кубометров (0,815 млрд кубометров), «Газпром нефть» – 11,271 млрд кубометров (в августе – 1,616 млрд кубометров).

Кирилл Кякк: «Современный вагон позволяет всем участникам перевозочного процесса больше зарабатывать»

В этом году «Всесоюзному научно-исследовательскому центру транспортных технологий» (ООО «ВНИЦТТ» входит в железнодорожный холдинг НПК «Объединенная Вагонная Компания») исполнилось пять лет. Его первый руководитель Кирилл Кякк рассказал «Гудку», как создаётся инновационный подвижной состав, какие вагоны нужны грузоотправителям и в чём отечественные разработки опережают зарубежные.

– Как у производителя вагонов родилась сама идея создания отдельного научного и инжинирингового центра?

– В 2012 году на тихвинской промышленной площадке было запущено высокотехнологичное предприятие – Тихвинский вагоностроительный завод. Линейка выпускаемой продукции включала несколько моделей принципиально новых для рынка грузовых вагонов. Это был простой и не затратный путь: продавать имевшиеся модели вагонов, получать прибыль и ничего больше не делать. Но это решение работало бы лет пять. За это время конкуренты создали бы аналогичную продукцию. Поэтому в ОВК сразу приняли стратегическое решение: если в активе компании есть существенный инновационный отрыв на момент запуска завода, то он должен только увеличиваться. Для этого компании необходимо было в короткий срок разработать грузовые вагоны нового поколения всех основных типов.

Исследования, разработки, инжиниринг и подготовка технологий с привлечением аутсорсинга требуют значительных временных затрат и инвестиций. Именно поэтому ОВК пошла по пути создания собственного уникального технического центра, который сочетает функции научно-исследовательского института, конструкторского бюро и организации, разрабатывающей технологии производства.

– Разве передать конструкторскую работу на аутсорсинг не дешевле?

– Эффективность была бы значительно ниже как по затратам и результату, так и по времени. Если ваш проект запланирован на год или два, то привлечение нескольких сторонних специализированных организаций, наверное, возможно. Но чтобы свести воедино результаты их работы, нужен интегратор. Мы же сделали за пять лет более 50 моделей и модификаций грузовых вагонов, четыре конструкции ходовой части и несколько экспортных проектов. Если критерием является время реализации комплексного проекта, необходимо обогнать рынок, быстро и качественно сделать многое, то это нужно делать самим и своими руками. И ещё очень важно, что знания и опыт, полученные в ходе реализации проектов, остаются в компании и становятся её капиталом.

– Сейчас операторы часто говорят: зачем мы изобретаем велосипед? Нам от вагона важны универсальность и доступность по цене. Зачем нам некое пятое поколение, если третье выполняет свои функции? Что бы вы ответили на это?

– На мой взгляд, это всё-таки точка зрения «здесь и сейчас». В целом задача повышения эффективности грузовых перевозок, а в простом изложении – возить больше, тратить меньше, стоит перед всеми компаниями. Для каждого конкретного участника процесса перевозок эта задача стратегическая настолько, насколько у руководителя есть цель снижения расходов и увеличения доли, занимаемой компанией на рынке. Если эти задачи поставить, то решения лежат в плоскости использования вагонов новых поколений, предлагаемых нами. У ряда организаций, с которыми мы общались, стояли несколько другие задачи: получение максимальных показателей эффективности за текущий и за следующий годы. Тогда, конечно, нужно не инвестировать, а брать максимум из имеющегося в распоряжении парка, оптимизировать его. Мы работаем совершенно по другому принципу, стратегически. Наша задача – находить такие технические решения, которые будут востребованы как сегодня, так и через пять лет, и реализовывать их.

– Очень трудно оператору доказать, что современный вагон в понимании ОВК лучше, чем обычный.

– Пять лет работы с вагонами нового поколения на рынке уже всё расставили по своим местам. Те операторы, которые сделали ставку именно на них, сейчас в лидерах перевозок своих грузов, у них высокоэффективные транспортные средства, логистика и услуги. А другие, говорившие о рисках в течение пяти лет, сейчас видят, что на рынке они в роли догоняющих. Менеджмент самостоятельно принимает решения, но с теми, кто пять лет назад сделал ставку на вагоны с принципиально новыми эксплуатационными характеристиками, сейчас никто не может конкурировать.

Возить больше, то есть повысить пропускную способность сети, возможно несколькими путями. Можно увеличить скорости движения грузовых поездов, выровняв их с пассажирскими, имеется возможность оптимизировать грузопотоки для уменьшения потерь на сортировке, сократить простои и обгоны поездов на станциях. В крайнем случае можно пристроить дополнительный путь, но это самое дорогое решение. Но самый большой эффект может быть получен от повышения грузоподъёмности вагона. Вариант более простой, экономичный и проверенный, используемый в США, Китае, Австралии и других регионах мира.

Следующее – расходы, состоящие из затрат на покупку вагона и ремонт. По состоянию на 2012 год покупка и ремонты за жизненный цикл вагона обходились примерно одинаково. Существенно снизить стоимость нового вагона невозможно. Зато технически возможно сократить затраты на ремонт, что, собственно, и сделано нами. Вагоны стали несколько дороже, но при этом их полный жизненный цикл обходится в несколько раз дешевле.

– Чем отличаются современные российские вагоны от зарубежных?

– Грузовые вагоны в разных странах очень сильно отличаются друг от друга. При этом ширина колеи практически не влияет на особенности конструкции. В Северной Америке на железных дорогах габариты подвижного состава очень похожи на наши. Они делают вагоны в 1,5–2 раза большего объёма за счёт большей длины, что упрощает задачу проектирования оптимальной конструкции.

Особенность американских железных дорог в том, что большие плечи перевозок являются устоявшимися и почти весь подвижной состав делается как специализированный. То есть он фактически завязан в технологическую цепочку промышленных предприятий. Например, путь от месторождения угля до потребителя – электростанции – может достигать 3 тыс. миль. Американцы знают, что в ближайшие 30 лет эта электростанция будет работать и надо ежегодно перевозить определённое количество угля, соответственно есть потребность в подвижном составе. Из-за протяжённости линии стоимость логистики высока, и есть эффект от затрат на оптимизацию конструкции вагонов. Фактически они делают вагоны под конкретную линию, а средства погрузки и разгрузки – под конкретные вагоны. В силу того что на маршруте большие объёмы перевозок и расстояния, очень важна эффективность. Поэтому применяются относительно дорогие технические решения, такие как алюминиевые или пластиковые конструкции кузова или автономные рефрижераторные установки.

В Европе другой принцип – там небольшие расстояния и объёмы перевозок. Вагоны работают в режиме конкуренции с автомобильным транспортом, поэтому важна скорость перевозки. К тому же в Европе нагрузка на ось составляет 22,5 тонны, что гораздо меньше, чем в России и США. Поэтому нужны лёгкие вагоны, и всё развитие парка заключается в том, что чем вагон легче, тем больше груза перевезёт. Поэтому европейцы пошли по пути высокооптимизированных конструкций – лёгких, но технологически очень сложных и с высокой себестоимостью.

В Австралии ситуация аналогична той, что сложилась в США, – грузовые вагоны задействованы в промышленном цикле рудник – порт. В Китае – нечто среднее между нашими железными дорогами с универсальными вагонами и американскими.

Наследием советских времён в России является ценность универсальности вагона, хотя и это понятие постепенно меняется. Сейчас уже не требуется универсальность вагона по конструкции ходовой части или тормоза, здесь произошёл переход на совместимость с железнодорожной инфраструктурой и другим эксплуатируемым подвижным составом. Однако универсальность в понятии совместимости с устройствами погрузки и выгрузки сохранилась, мы по-прежнему проектируем вагоны под эстакады и вагоноопрокидыватели, а не наоборот.

– Каковы для вас критерии современного вагона?

– Современный вагон позволяет всем участникам перевозочного процесса больше зарабатывать без принципиальных изменений технологий на конечных пунктах погрузки и разгрузки. Вагоны, которые мы разрабатываем и производим, будут эксплуатироваться 20–40 лет в зависимости от типа. Поэтому новая продукция должна оставаться современной и через десять лет. Конечно, в течение этого времени продолжится увеличение пропускной способности сети, наращивание объёма грузоперевозок по железным дорогам. Альтернативой дорогим инвестициям в строительство новых путей должно стать повышение объёма и грузоподъёмности вагона, осевой нагрузки и, соответственно, эффективности.

– Могли бы вы привести примеры факторов, ограничивающих развитие вагонов?

– Да, они есть. Яркий пример – наш новый полувагон с объёмом кузова 103 куб. м. Когда мы приступали к его проектированию, то обследовали практически все пункты массовой погрузки и разгрузки, выявили приоритетные направления перевозок, определили характеристики вагона, габаритные размеры вагоноопрокидывателей, нагрузки на кузов от грейферов и получили ряд ограничений. Когда поняли, что нам не хватает объёма, мы начали изыскивать его внутри конструкции вагона, применяя новые технические решения. У нас есть технологии, позволяющие делать массу брутто 108 тонн и, соответственно, возить 83 тонны груза. Существующие вагоноопрокидыватели ограничены по высоте, ширине и длине вагона. Мы можем сделать вагон выше, шире или длиннее, но его будет невозможно разгрузить. Поэтому нам пришлось сделать конструкцию сложнее, инвестировав в разработку новых решений, но мы нашли 11 дополнительных кубометров в конструкции вагона.

Мы используем методику системного проектирования, то есть рассматриваем вагон не как набор известных технических решений, а как одно решение, направленное на функционирование в каких-то условиях. В этом проекте мы опустили уровень пола для увеличения объёма и оптимизировали конструкцию боковых и торцевых стен, применили новую конструкцию рамы с литой консольной частью. Консольная часть хребтовой балки с упорами автосцепного устройства и пятником объединены в один блок, поскольку так он получается более компактным. Также создали новую автосцепку с увеличенными межремонтными интервалами. Нам потребовалось сделать мягкое подвешивание тележки, чтобы воздействие на путь вагона массой брутто 108 тонн соответствовало самым жёстким нормативам и было не больше, чем у существующих вагонов. Тормоза, которые мешали открывать разгрузочные люки, переместили на тележки и сделали моноблок, тем самым освободив дополнительное место для груза. Параллельно с этим увеличили надёжность и простоту обслуживания тормозной системы. Внеся изменения практически во все системы, мы решили задачу в целом – вагон перевозит больше груза.

– Чем отличается так называемое шестое поколение вагонов с нагрузкой 27 тонн на ось от пятого? Только грузоподъёмностью?

– С точки зрения конечных показателей – грузоподъёмностью, объёмом перевозимого груза и снижением расходов на ремонты. Но и это немало, в поезде из таких вагонов можно перевезти почти на 20% больше груза. Конструктивно же в шестом поколении новое всё: тележки, тормоза, автосцепки, кузова. А для седьмого поколения будут использованы цифровые технологий.

– Востребованы ли среди грузоотправителей датчики, контрольные системы на вагонах?

– Любой сервис становится востребованным, когда потребитель пользуется им, привыкает к нему, а он входит в стандартные процессы и без этого сервиса уже становится неудобно вести бизнес. Это следующий шаг. Конечно, вагоны эксплуатируются и без этих систем, но мы живём в XXI веке и видим на пунктах погрузки цистерн людей, контролирующих уровень налива груза, иногда опасного или вредного для человека, путём опускания в груз мерной линейки. Мы понимаем, что технологии несколько отстали. И надо предлагать и внедрять высокоэффективное решение, повышающее функционал без ощутимого увеличения стоимости всего вагона, которое позволит сделать сервис более удобным. Сейчас в разработке ВНИЦТТ целый комплекс и спектр электронных средств, задача – исследовать все возможные направления. У нас нет иллюзий, что они все будут востребованы, но большая часть из них, мы уверены, станет привычной для людей. Проект электронных помощников мы запустили недавно, и сейчас ещё рано говорить о его рыночном применении.

– Приходилось ли инжиниринговому центру ОВК выполнять проекты для завода при адаптации той или иной разработки к производству?

– С самого начала это было одно из направлений работы ВНИЦТТ – разработка технологий для новых производств. За пять лет вышел на проектную мощность Тихвинский вагоностроительный завод. Рядом с ним были построены ещё два завода: один по производству вагонов-цистерн, второй – специализированных грузовых вагонов.

При их строительстве и комплектации технологическим оборудованием удалось совместить несовместимое: гибкость и эффективность. Оба производства автоматизированы и оснащены так, чтобы обеспечить низкую себестоимость продукции, а также гибкие настолько, что можно за один год выпускать 6–7 разных моделей. Генерацией таких нестандартных решений занимался технологический блок нашего инжинирингового центра.

– Что мотивирует вас продолжать и сегодня развивать технологии? Желание оторваться от конкурентов?

– Если вернуться к истории, необходимость перехода к осевой нагрузке в 25 тонн в СССР была ещё в 1985 году, поскольку в этом виделось развитие отрасли. Планы были, но остались нереализованными из-за событий 90-х годов, поэтому отрасль сейчас отстаёт от своих естественных темпов развития. По грузоподъёмности вагонов железная дорога отстала в развитии от мирового уровня на 30 лет. Реально же этот переход состоялся лишь в 2013 году. Теперь за следующие пять лет нужно сделать ещё один шаг, чтобы к 2025 году наша отрасль стояла в одном ряду с ведущими железнодорожными транспортными системами.

– Центру, вашему коллективу и в целом отрасли в РФ нужно ещё что-то или кого-то догонять?

– Конечно, какая бы высокая ни была квалификация разработчиков, техника новая, и эксплуатация даёт по ней обратную связь. Чем больше новизна конструкции, тем больше обратной связи, не всегда позитивной, приходит к разработчику. Поскольку пятое поколение уже работает, пять лет мы занимались усовершенствованием конструкций по результатам эксплуатации. Сейчас с учётом накопленного опыта предстоит внедрять вагоны с нагрузкой 27 тонн на ось. Мы также с интересом смотрим на экспортные проекты, ведь созданные на тихвинском заводе технологии уникальны не только для России, но и для всего мира.

– Есть что-то у вашего инженерного коллектива такое, чего нет за рубежом?

– Да, например, автосцепка с увеличенным диапазоном сцепления. Во всём мире развитие сцепных устройств отстаёт от прогресса в области ходовых частей грузовых вагонов. Возможности автосцепок лимитируют увеличение прогиба рессорного подвешивания и сопутствующее ему снижение воздействия на путь от вагона.

Наш коллектив создал дружественную к пути тележку одновременно с новой автосцепкой с увеличенным контуром зацепления, чего не удалось реализовать нигде в мире. При своей грузоподъёмности тележка уникальна тем, что обеспечивает хорошую динамику вагона во всём диапазоне эксплуатационных скоростей и низкое воздействие на путь. При этом у тележки исключены износы трущихся деталей, то есть ремонт необходимо делать почти через один миллион километров при сохранении динамических характеристик на протяжении всего жизненного цикла.

– В каком направлении инженеры будут вести дальнейшие поиски?

– Наш центр будет искать новые ниши экономической эффективности, удобства и уровня сервиса. А в техническом отношении мы рассматриваем и увеличение осевой нагрузки, и многоосные вагоны, то есть оптимизацию размеров вагона исходя из функционального назначения. Также это новые материалы, которые позволяют повысить грузоподъёмность и улучшить условия перевозки груза, увеличить межремонтные сроки обслуживания вагона. Помимо этого, цифровые технологии, которые позволяют улучшить сервис и характеристики вагона.

– Работаете ли вы над скоростными характеристиками своего подвижного состава?

– Да, они являются важным критерием для нас, но следует отметить, что для пропускной способности железных дорог важна не столько максимальная конструкционная скорость вагона или локомотива, сколько повышение средней эксплуатационной скорости движения составов. Для вагона это прежде всего ходовые части, которые на высоких скоростях не оказывают повышенного повреждающего воздействия на путь и обеспечивают устойчивость от схода с рельсов. Второе – тормозные системы, обеспечивающие остановку поезда с заданным тормозным путём и без перегрева не только со скорости 90 км/ч, но и 120 км/ч. В этих направлениях ВНИЦТТ также работает.

– Что нового у вас сейчас в разработке?

– Сейчас в разработке ВНИЦТТ несколько моделей вагонов с осевой нагрузкой 27 тонн, но для начала мы запустили и отслеживаем наиболее массовые универсальные полувагоны на замкнутом маршруте перевозок. Основной целью этих испытаний являются испытания поездов во всех эксплуатационных режимах, мониторинг изменения состояния инфраструктуры.

Мы создаём новое средство перевозок – многоосные сочленённые вагоны-платформы со съёмными кузовами, которые сочетают в себе удобство универсального вагона и экономическую эффективность специализированного. Они могут возить любые контейнеры, в том числе и тяжеловесные, а также зерно, минеральные удобрения, сталь, лесные и другие грузы в съёмных кузовах. Это принципиально новая технология железнодорожных перевозок, при которой для груза специализируется только ёмкость, а платформа, включая раму, ходовые части, оборудование, остаётся универсальной. Это очень гибкое решение, которое позволяет в эксплуатации получить все преимущества по минимизации простоев и оборота вагонов за счёт ускорения разгрузки и при необходимости складирования груза в съёмных кузовах.

– Где вы находите специалистов для своих предприятий, для центра?

– На первом этапе создания нашего центра транспортных технологий мы собрали лучших специалистов в отрасли из России и стран ближнего зарубежья. Наша команда – это 30% специалистов НИИ и научных центров, часть работников с вагоностроительных заводов России и Украины, часть пришли в железнодорожную отрасль из общего машиностроения. Некоторые пришли из «оборонки». А часть молодых специалистов мы взяли со студенческой скамьи и обучили уже в нашей системе.

– Этих специалистов сейчас достаточно для решения задач, стоящих перед центром? Считаете ли вы, что какие-то специалисты есть только у вас, а у других производителей нет?

– Сейчас специалистов достаточно, но это уникальные сотрудники, объясню – почему. В течение пяти лет у нас было очень много работы по самым разным проектам, мы занимались всеми составными частями вагона. В целом наш коллектив из 200 человек за пять лет прошёл то, что вся отрасль проходила лет за 30. Это создание новых тележек, тормозных систем, полсотни моделей и модификаций вагонов всех типов, включая экспортные, и не только разработанные, но и поставленные на серийное производство. И все сотрудники вместе с коллективом вышли на новый качественный уровень. Хочу отметить, что в современных условиях необходимо правильное формирование общественного признания тех людей, которые обеспечат инновационное развитие нашего общества. Звучит банально, но это так.

Сергей Черешнев

Россия. СЗФО > Транспорт > gudok.ru, 2 сентября 2018 > № 2737722 Кирилл Кякк

Академия государственной противопожарной службы МЧС России отмечает 85-летний юбилей

1 сентября Академия государственной противопожарной службы МЧС России отмечает 85-годовщину со дня образования. В этот день состоялась линейка, посвященная Дню знаний, вручение первых офицерских погон старшекурсникам и открытие Аллеи Героев.

Офицерские звания «младший лейтенант внутренней службы» были присвоены 224 курсантам четвертого курса факультета техносферной безопасности и курсантам пятого курса факультета пожарной безопасности. Вручил их первый заместитель главы МЧС России Александр Чуприян.

«Сегодня вы входите в новую офицерскую жизнь. Уверен, что приняв погоны и дав клятву самопожертвования, вы все свои силы отдадите ради спасения жизни людей на земле», - обратился Александр Чуприян к курсантам.

В честь юбилея состоялось торжественное открытие Аллеи Героев – на территории академии установлены три бюста в честь выпускников учебного заведения, проявивших мужество и отвагу при исполнении служебного долга. Это герои-пожарные – Леонид Телятников, Владимир Максимчук и Евгений Чернышев.

«Пожарный – благородная и опасная профессия, которую мы выбрали на всю жизнь. Пусть среди нас будет много героев, но живых», - подчеркнул Александр Чуприян.

В актовом зале Академии после вручения профессорско-преподавательскому составу государственных и ведомственных наград, состоялся праздничный концерт.

В мероприятии приняли участие: руководство МЧС России, представители Государственной Думы, Совета Федерации, иностранных государств.

В этом году в Академию поступили учиться 163 курсанта. Сейчас они проходят курс молодого бойца в загородном учебном центре вуза. Приведение к присяге первокурсников состоится в торжественной обстановке 15 сентября 2018 года.

Академия Государственной противопожарной службы МЧС России – ведущий вуз в системе МЧС России, где с 1933 года подготовка специалистов с высшим образованием в области пожарной безопасности. Статус Академии учебное заведение получило в 1999 году.

За 85 лет в вузе было подготовлено более 30 тысяч инженеров пожарной безопасности, в том числе более 2000 специалистов для 18 иностранных государств. В учебном процессе и в сфере научной деятельности АГПС успешно трудятся 240 докторов и кандидатов наук, 37 из них – лауреаты государственных почетных званий Российской Федерации.

В вузе проводятся исследования в рамках 10 научных школ. Одно из направлений работы – создание и эксплуатация пожарной и аварийно-спасательной техники. Руководители научных школ и студенты проходят путь от разработки до выпуска действующих образцов. В их числе – пожарные автомобили, предназначенные для работы в условиях низких температур, для работы в тоннелях, а также инновационные установки пожаротушения и роботехнические комплексы.

На специальном факультете по работе с иностранными гражданами обучаются более 200 специалистов из 10 стран мира (Абхазия, Армения, Вьетнам, Украина, Казахстан, Кыргызская республика, Куба, Молдова, Монголия, Южная Осетия). Многие из выпускников – граждан иностранных государств занимают высокие должности в чрезвычайных ведомствах своих стран.

Справочно:

О памятниках Аллеи Героев:

Леонид Петрович Телятников

Майор внутренней службы Леонид Телятников вместе с другими пожарными принимал участие в тушении пожара в первые часы после аварии на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года. Его подразделение пробыло на станции почти три часа, получив высокую дозу облучения. За мужество, героизм и самоотверженные действия Указом Президиума Верховного совета СССР от 25 сентября 1986 года майору внутренней службы Телятникову Леониду Петровичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая звезда». Герой-пожарный ушел из жизни 2 декабря 2004 года.

Владимир Михайлович Максимчук

Владимир Максимчук, руководивший в 1986 году сводным отрядом пожарных по охране Чернобыльской АЭС, сумел точно оценить обстановку, провести оперативную разведку и организовать тушение сложнейшего пожара на атомном объекте. За мужество и героизм при выполнении специального задания в 1993 году Указом Президента Российской Федерации генерал-майору внутренней службы Максимчуку Владимиру Михайловичу присвоено звание Героя Российской Федерации. Герой-пожарный ушел из жизни 22 мая 1994 года в результате лучевой болезни, полученной при ликвидации пожара на Чернобыльской АЭС.

Евгений Николаевич Чернышев

Евгений Чернышев Прошел путь от рядового пожарного до начальника Службы пожаротушения МЧС России по г.Москве, которую возглавлял с 2002 года. Участвовал в ликвидации более 250 крупных пожаров, в том числе на Останкинской башне, в московском Манеже, в зданиях общежитий Российского университета дружбы народов и МГУ имени М.В. Ломоносова, в Аграрно-инженерном университете и Институте государственного и корпоративного управления. На его счету сотни спасенных жизней.

Погиб 20 марта 2010 года при ликвидации пожара в здании бизнес-центра на 2-й Хуторской улице в Москве. Евгений Чернышев повторно вошел в горящее здание, чтобы убедиться в отсутствии там людей и попал под обрушившуюся кровлю.

В 2010 году Указом Президента Российской Федерации «За мужество и героизм, проявленные при тушении пожара и спасении жизни людей, полковнику внутренней службы Чернышёву Евгению Николаевичу присвоено звание Героя Российской Федерации (посмертно)».

В Приморском крае подтопленных домов нет

Ситуация в Приморском крае стабилизируется, от воды освободились все жилые дома. Остаются подтопленными 54 придомовые территории в 4-х населённых пунктах. Переливов автомобильных дорог в регионе нет.

Жители края постепенно возвращаются в свои дома. В пункте временного размещения в Уссурийске остаются 19 человек, в том числе 2 детей. Находящимся в ПВР людям предоставлено горячее питание и питьё, предметы первой необходимости. Гражданам оказывается медицинская и психологическая помощь.

В настоящее время продолжают работу 56 оценочных комиссий. Проводится предварительная оценка ущерба. Специалисты осуществляют подворовые обходы, составляют акты и помогают людям, чьи дома попали в зону подтопления.

В пострадавших районах региона активно ведутся аварийно-восстановительные работы. В Уссурийском городском округе работают 13 пожарных насосных станций по откачке воды. Населению оказывается адресная помощь.

Всего откачано более одного миллиона куб. м воды, доставлено свыше 5 тонн продуктов питания, произведена установка временных укрепительных сооружений протяженностью 45 метров.

В течение суток к ликвидации последствий паводка привлекалась группа в составе свыше 800 человек, более 230 единиц техники и 23 плавстредств.

Трудная дорога в будущее

Андрей СТОЛЯРОВ

Опубликовано в журнале: Дружба Народов 2018, 9

Столяров Андрей Михайлович — прозаик, автор многочисленных статей по аналитике современности и книги по философской аналитике «Освобожденный Эдем» (2008). Постоянный автор «Дружбы народов».

Статья расширяет круг тем, поднятых автором в последних номерах «ДН»: «Война миров. Исламский джихад как историческая неизбежность» (№ 9, 2017); «Разноликий ислам» (№ 12 2017); «Четыреста лет вместе» (№ 2, 2018).

Бурное движение в пустоту

Будущее — это не «продолженное настоящее». Это принципиальная новизна — то, чего еще нет. Будущее не «надстраивает» настоящее, а разрушает его, создавая принципиально иной цивилизационный пейзаж.

Наиболее ярко это заметно на примере истории.

В свое время знаменитый западный футуролог Элвин Тоффлер предложил выделить в историческом развитии три четкие фазы, обладающие собственными базовыми параметрами: аграрная фаза, символом которой является мотыга, промышленная фаза, символ которой — сборочный конвейер, и информационная фаза, ее символ — компьютер.

На наш взгляд, однако, это слишком крупные таксономические единицы. Удобнее пользоваться теми историческими периодами, которые в свое время были выделены марксизмом, — разумеется, освободив их от идеологической упаковки. Перед аграрной фазой добавить архаическую, которая характеризуется присваивающей экономикой (охота и собирательство), а от самой аграрной фазы, которая у Тоффлера чересчур велика, отделить период Средневековья, где впервые в европейской истории утвердилась глобальная трансценденция (христианство).

Тогда последовательность исторических фаз будет выглядеть следующим образом: архаическая фаза (символ — каменный топор), аграрная фаза, заканчивающаяся вместе с античностью (символы — плуг и меч), фаза Средневековья (символ — икона), индустриальная фаза (символы — механизм и машина), информационная фаза, которую иначе можно назвать когнитивной (символ — компьютер).

Символика фаз, конечно, весьма условна. Она отражает лишь знаковую, эмблематическую, «внешнюю» сторону каждого исторического периода: то, что является для него наиболее характерным. Однако сами фазы (онтологические периоды) в истории несомненно наличествуют и образуют собой ступени, по которым медленно, но неуклонно продвигается единая человеческая цивилизация.

Причем, поскольку фазы эти структурно несовместимы, поскольку каждая представляет собой самостоятельную функциональную целостность, движение между ними носит революционный, скачкообразный характер. По аналогии с агрегатными превращениями вещества (твердое — жидкое — газообразное — плазменное), известными физике, такой процесс можно назвать фазовым переходом. Суть явления здесь та же самая: «историческое вещество», сохраняя свой первоначальный состав, приобретает иное агрегатное состояние.

Другими словами, фазовый переход представляет собой системную катастрофу: демонтаж практически всех старых цивилизационных структур и возникновение новых — принципиально иных.

Исторически это выглядит как распад прежнего социального мироустройства, что в координатах обыденного человеческого сознания воспринимается как конец света.

В действительности же это означает наступление будущего.

Современный мир находится сейчас именно в таком состоянии. Мы вступили в период очередного фазового перехода, в период цивилизационного хаоса, который, судя по всему, будет лишь нарастать.

Это проявляется на всех уровнях индустриальной реальности.

Метафизический хаос обнаруживает себя как появление в современности множества маргинальных течений — от религиозного «Белого братства» до исламского терроризма и движения антиглобалистов. Данная ситуация соответствует множественности религиозных доктрин, «ересей», расплавлявших католицизм в позднем Средневековье.

Социальный и экономический хаос представлен, согласно определению аналитиков, «областями демодернизации» — целыми регионами, где современность редуцируется до архаических, родоплеменных форм хозяйствования: Афганистан, Ирак, Нигерия, Сирия, Судан, Сомали. Это тоже вполне соответствует цивилизационной редукции, которую когда-то переживала Европа — и после крушения Римской империи, и во времена Реформации.

Этнический хаос можно диагностировать по громадным антропотокам, перемещающим сейчас миллионы людей с континента на континент. Аналогии здесь — миграция первобытных племен в период неолитической революции, «великое переселение народов» при переходе от античности к Средневековью, экспансия в Новый свет (Северную Америку) при трансформации средневековой фазы в индустриальную.

Более того, в связи с формированием техносферы, чего ранее не было, нынешний фазовый переход отягощен еще и таким явлением, как технологический хаос, который проявляет себя в нарастании динамики техногенных катастроф: увеличении их частоты, масштабности, количества жертв. Технохаос, спонтанная деструкция техносферы становится сейчас одной из главных опасностей.

Как видим, сходство с двумя прежними фазовыми переходами (от античности к Средневековью и от Средневековья к Новому времени) поразительное. Нынешний фазовый переход, как в зеркале, отражает фазовые переходы прошлого.

Но есть и принципиальная разница.

В прежние периоды трансформаций, когда рушился старый мир, внутри него уже существовала некая новая трансценденция, некий метафизический оператор, который начинал сборку новой реальности. В момент распада античности (Римской империи) уже наличествовало христианство, и оно тут же начало сборку новой глобальной целостности — христианской цивилизации. Когда в период Реформации обрушился католический мир, уже существовала доктрина протестантизма, и она тоже немедленно начала сборку новой протестантской цивилизации. Когда в результате Первой мировой войны (очередной фазовый переход) обрушился мир классического капитализма, уже существовали либеральная и социалистическая доктрины, и они — каждая в своем ареале — опять-таки начали сборку новых реальностей.

То есть мир, пройдя эпилепсию хаоса, вновь обретал системную целостность.

В нынешнем фазовом переходе (от индустриализма к когнитивизму) такой трансценденции, такого метафизического оператора, такой социальной доктрины — нет. Движение идет в пустоту. Зоны хаоса расширяются, старый мир рушится, соскальзывая в небытие, но до сих пор не проступила идея, способная образовать новую системную целостность.

Существуют лишь три проекта, претендующих на глобальную универсальность. Однако пока непонятно, имеет ли хоть один из них необходимый для этого потенциал.

Американский проект предполагает, что весь мир следует переустроить по американскому образцу, а сама Америка (США) в этом случае образует его консолидирующий (управляющий) центр.

Европейский проект, в свою очередь, предлагает в качестве образца западноевропейскую «гражданскую, договорную цивилизацию», и в этом случае Западная Европа предстанет как ее основополагающая модель.

И наконец исламский проект, в противоположность американскому и европейскому, подразумевает, что роль глобального оператора в мире предназначена для ислама, а основой будущей государственности должен стать шариат.

Есть, правда, еще мощный китайский проект, но он не обладает качествами универсальности. Китайцы не стремятся сделать весь мир китайским, они лишь добиваются для Китая статуса сверхдержавы. Это не универсальный, это национальный проект.

Таковыми же, то есть по сути национальными, являются проекты Бразилии, Индии, Японии и России. Они тоже не претендуют на универсальность.

Только три глобальных проекта конкурируют сейчас между собой — американский, европейский, исламский. Лишь они подали заявки на формирование нового мира.

Каковы их шансы на успешную реализацию?

Трио для трех времен

На наш взгляд, все три проекта неосуществимы.

Американский проект представляет будущее в виде Большой Америки. Причем эта «Америка» будет четко разделена на три геополитических сектора: Америка первого сорта, то есть собственно США, руководящий и управляющий центр; Америка второго сорта, западные союзники Соединенных Штатов, послушно следующие за ними; и Америка третьего сорта — весь остальной мир, который с легкой руки С.Хантингтона так и именуется ныне полупрезрительным термином «остальные» («the Rest»).

Этот проект обречен. «Остальные» вовсе не хотят становиться ни второсортными, ни — тем более — третьесортными американцами. Чем больше Соединенные Штаты будут стремиться осуществить свой проект, тем большее сопротивление они будут встречать.

Мы в данном случае не пророчим «гибель Америки». Мы говорим лишь о том, что шансов на интеграцию мира американский проект не имеет.

В свою очередь, не имеет шансов и европейский проект. Пусть даже это лучший проект, к настоящему времени выдвинутый человечеством. Пусть даже «Большая Европа» по сравнению с «Большой Америкой» имеет явное преимущество: европейцы свой проект силой никому не навязывают, они лишь представляют его как версию всепланетного будущего.

Однако европейский проект не пассионарен. Фактически весь он сводится к максимизации бытового комфорта. Это идеал среднего класса, который в России XIX столетия назывался мещанами. Европейский проект не ставит перед собой сверхзадачи. Он не обладает «энергетикой подвига», необходимой для продвижения за горизонт. Вероятно, Шпенглер был все-таки прав: «каждая культура проходит возрастные ступени отдельного человека. У каждой есть своё детство, своя юность, своя возмужалость и старость». Европа пребывает сейчас в состоянии старости. Она хочет только спокойствия и более ничего. И, вероятно, главная ошибка Европы заключается в том, что она реализовывала свой проект исключительно в социальных координатах. Она редуцировала метафизическое (духовное) измерение, которое и является источником пассионарной энергии. Она замкнулась на быт, вычеркнув из него бытие. Европейская трансценденция выродилась. Из формы, обозначающей нечто, она превратилась в форму, обозначающую ничто. Идея нового мира не стала национальной идеей Европы, и европейцы не превратились в новый народ, обретший «новое небо и новую землю». Они остались конгломератом старых народов, замкнутых в своих эгоистических интересах. Европейцы так же не готовы к будущему, как и американцы.

Зато чрезвычайно высокой пассионарностью обладает радикальный исламский проект. Правда, точней его было бы называть не исламским, а исламистским, но поскольку в литературе утвердилось именно это именование, мы тоже будем называть его так. Тем более что всемирная исламская умма достаточно активно этот проект одобряет. Можно даже сказать, что — в противоположность Европе — он стал национальной идеей Мира ислама, образуя ныне внутри него, как и положено национальной идее, совершенно новую нацию — сетевую или виртуальную умму.

Цели исламского проекта поистине грандиозны. Это возвращение «исконных исламских земель», тех территорий, куда хотя бы однажды ступила нога мусульманина. «А нога мусульманина Европу сильно потоптала. Арабская конница дошла до центра нынешней Франции (Битва при Пуатье — 732 г.). С VIII в. мусульмане — арабы и берберы оккупировали Пиренейский полуостров. Турки в 16 — 18 вв. оккупировали земли, заселённые венграми (так наз. “Османская Венгрия”). И т.д. — любой мусульманский историк выкатит длинный список. И включит туда Кубу и всю Америку. Через любую поисковую систему в Интернете, задав фразу “Америку открыли мусульмане” (Muslims Discovered America), читатель может узнать весьма любопытные вещи — о том, что доколумбова Америка была открыта и освоена мусульманами. “Руины мечетей и минаретов с высеченным текстом аятов Корана были обнаружены на Кубе, в Мексике, Техасе и Неваде… В Неваде, Колорадо и Нью-Мексико — остатки существовавших здесь когда-то медресе”. Это — типичный текст подобного рода (не имеющий абсолютно никакого отношения к реальности, но ему верят или делают вид, что верят, даже некоторые президенты…). Если мусульмане, по этой логике, открыли и освоили Америку раньше Колумба и, естественно, раньше отцов-основателей Северо-Американских Соединенных Штатов, то это означает, что США (а также Куба и другие американские государства) расположились на «исламских землях». И теракты 11 сентября 2001 года были битвой за “освобождение исламских земель” в Америке»1 .

Понятно, что радикальный исламский проект тоже неосуществим. Человечество — в глобальном масштабе — никогда не примет ислам. И тем не менее этот проект находится в фазе экспансии: растет число террористических актов, совершаемых джихадистами, растет число радикальных исламистских групп. Расширяется физическая территория исламизма, что заметно не только в Азии, но и в Африке, непрерывно усиливается давление ислама на Запад. Фактически идет исламский Армагеддон, и результаты его могут стать катастрофой для всего человечества.

Эту же ситуацию можно изложить на другом языке. Американский проект пытается удержать настоящее — доминирующую роль США в глобальном мире. Европейский проект предлагает перспективную версию будущего, но пока не способен эту версию осуществить. Исламский проект стремится возродить прошлое, эпоху «праведного халифата», и распространить его на весь мир.

Идет ожесточенная борьба трех времен. Причем все три проекта, воплощающие эти три статуса времени, геополитически несовместимы. К взаимному согласованию они не способны.

Примирение, на наш взгляд, невозможно. Для этого либо Запад должен перестать быть Западом — по крайней мере, в нынешнем понимании этого слова — либо Исламский мир должен перестать быть Миром ислама.

Это — цивилизационный тупик. Главное — нет идеи, которая была бы способна интегрировать распадающуюся реальность. Выражаясь метафорически, нет «света по дороге в Дамаск». И потому главный вопрос, который стоит ныне перед международным сообществом — как с этим быть?

Можно ли все же согласовать имеющиеся проекты?

Можно ли перевести энергию разрушения в энергию созидания?

И обращен этот вопрос прежде всего к Исламскому миру.

Государство — это ислам

Существуют две точки зрения на современный Исламский мир.

Первая точка зрения предполагает, что поскольку исламская цивилизация возникла лишь в VII веке нашей эры, то есть на шесть веков позже, чем христианская, то она представляет собой точно такую же, но просто более раннюю фазу развития. Шестьсот лет назад европейская цивилизация переживала период крестовых походов, порожденных демографическим взрывом, резким увеличением численности населения, которое, в свою очередь, было вызвано климатическим оптимумом X — XIII веков. Исламский мир ныне переживает аналогичный период, и его экспансия — тоже следствие резкого демографического взрыва, в данном случае обусловленного общим подъемом уровня жизни после Второй мировой войны и приходом в исламские страны современной медицины и фармацевтики.

Эта точка зрения имеет отчетливый негативный аспект. Она позволяет Западу рассматривать исламскую цивилизацию как безнадежно «отсталую», как архаический, увязший в прошлом реликт, главная задача которого — учиться правильной жизни у западных стран. Естественно, что для Мира ислама такое отношение психологически неприемлемо и вызывает протест.

Приверженцы другой точки зрения утверждают, что Исламский мир — это совершенно особая, самостоятельная цивилизация, и при оценке его надо исходить из этой «особости», а не искать сомнительных аналогий. В частности, сам А.А.Игнатенко считает, что исламский радикализм обусловлен «эндогенными факторами», то есть он неизбежно порождается исламом как таковым.

На наш взгляд, принципиальных различий между двумя этими точками зрения нет. Мы основываемся на том, что законы развития универсальны и представлены на каждом онтологическом уровне. Они едины для унигенеза (развития всей Вселенной), для биогенеза (развития жизни на Земле), для социогенеза (развития человеческих обществ) и даже для онтогенеза (развития отдельной человеческой особи). Другое дело, что эти закономерности опосредуются средой — совокупностью обстоятельств, влияющих на развитие. Таким образом и возникают особенности, которые, вне всяких сомнений, необходимо учитывать.

Ислам как религия полностью соответствует этим рамкам. Например, любая сложная динамическая система после своего возникновения проходит состояние так называемых «осцилляций» — создает множество различных конфигураций, из которых по-настоящему — как базисная — утверждается только одна. Так осцилляции христианства порождали в свое время арианство, несторианство, монофизитство, монофелитство и т.д. и т.п., пока не утвердилась та версия, которую ныне мы называем «ортодоксальной». Точно так же осциллировал в свое время социализм, представая в версиях Маркса, Ленина, Троцкого, Бухарина, Сталина, в версиях «европейского коммунизма», в различных социал-демократических версиях.

Ислам здесь исключением не является. Уже в ранний период своего существования он предстал в версиях суннитов, шиитов и хариджитов, а затем не раз образовывал различные «параллельные конфигурации». Сейчас они наличествуют в виде мазхабов — религиозно-правовых школ, по-своему толкующих шариат. То есть ислам реализует вполне стандартный сюжет. Ну а то, что хариджиты отличаются от несториан — так это и есть «особость», которую необходимо учитывать.

Или еще пример. В свое время христианство прошло период тотальной национализации. После Вестфальского договора (1648 года), завершившего эпоху религиозных войн и провозгласившего суверенитет национальных культур (на языке того времени «cuius regio, eius religio»: «чья земля — того и вера»), в Западной Европе, а затем и во всем мире, образовалось множество национальных государств и, соответственно, множество национальных церквей, по своей практике довольно существенно отличающихся друг от друга. Появились «французский католицизм», «испанский католицизм», «польский католицизм», «латиноамериканский католицизм» и так далее, это не считая многочисленных протестантских деноминаций. И совершенно схожим путем произошла национализация мирового ислама. Оставаясь — в теории — целостной и единой религией, он сначала распался на арабский, османский, персидский, индийский ислам, а затем раздробился на индонезийский, турецкий, алжирский, саудовский, иранский, пакистанский, российский… Причем даже российский, достаточно изолированный, ислам сейчас представлен московской, кавказской, татарской и крымско-татарской версиями.

Собственно говоря, образование виртуальной исламской уммы — это тоже своего рода национализация, доктринальное выделение особого вида ислама, которую произвел исламский радикализм. В этом смысле еще большой вопрос: «существует ли Исламский мир в качестве консолидированного субъекта международной политики»2 или таковым субъектом является сейчас лишь радикальный ислам, вытеснивший «большой ислам» из сознания мирового сообщества?

Как бы то ни было, развитие Исламского мира идет стандартным путем. Хочет того Мир ислама или не хочет, но он вовлечен в процесс глобальной модернизации. В нем происходит тот же структурный метаморфоз, что на триста — четыреста лет раньше происходил в Западном мире: разорение крестьянства, урбанизация, индустриализация, образование больших масс маргинализованной молодежи, распад традиционного общества, спонтанное утверждение новых жизненных практик. Ничего принципиально нового здесь нет. Подобный метаморфоз испытало — и, между прочим, тоже с большим опозданием — уже множество стран. Другое дело, что в Мире ислама все это происходит очень медленно и болезненно, порождая коррупцию, автократии, нищету и чрезвычайно острые социальные пертурбации. Главное, что Исламский мир никак не может завершить данный этап и образовать стабильные развивающиеся государства современного типа.

И вот тут от общего мы перейдем к частностям. От всеобщих законов развития — к их индивидуальному воплощению. А индивидуальное воплощение нынешнего ислама заключается в том, что он как религия по-прежнему остается тотальным. Ислам пронизывает и определяет собою все — и политику, и государственное устройство, и социальные отношения, и экономику, и личную жизнь. Он в принципе не создает светских пространств, где могла бы рождаться творческая, независимая и свободная мысль, представляющая собой драйвер развития. Причем данная ситуация является для него имманентной, и это сразу заметно при сравнении ислама и христианства.

Христианство возникло в свое время в Римской империи, в зрелом, иерархическом государстве, расчерченном четкими и неукоснительными законами. Поэтому, предложив миру новый философский и социальный концепт, христианство сразу же стало в оппозицию к этому государству — оно принципиально отвергало его и более трехсот лет боролось с ним за право на существование. То есть здесь с самого начала произошло разделение светских и духовных властей, что и закрепилось во всей последующей истории. Вспомним европейское Средневековье: для защиты от своеволия феодала горожане могли обратиться к епископу, а для защиты от притязаний епископа — к феодалу. Причем каждый раз выторговывая для себя какие-нибудь преференции. В этом зазоре, в этом интервале неопределенности, который существовал сотни лет, и зародилось Магдебургское право — городское самоуправление, трансформировавшееся затем в гражданское светское общество. В христианской цивилизации ни одна из властей не смогла окончательно победить, и в конце концов сферы их влияния были четко разделены: у государства — социальное управление, у церкви — спасение души. Церковь и власть могли друг с другом сотрудничать, они могли упорно соперничать между собой, но ни одна из сторон не могла возвести себя в абсолют. Светская сфера жизни хоть и соотносилась с основными принципами христианства, но не была им полностью подчинена.

Совсем по-другому обстояло дело с исламом. Он возник в «благословенной Аравии», когда никаких государств там еще и в помине не было. Собственно государство в этом пробуждающемся регионе образовал сам ислам, и с тех пор власть и вера в Исламском мире не могли быть друг от друга отделены. Они представляли собой единое целое. Отсюда — онтологическая тотальность ислама, в принципе не допускающего наличия в обществе чуждых ему светских пространств. А поддерживается и воспроизводится эта тотальность мощным механизмом индоктринации, выраженным исламской религиозной обрядностью. Обратим в этом смысле внимание на Россию. В России большую часть ее государственного существования власть и церковь тоже были объединены — это качество называлось «симфонией» и досталось нам в наследство от Византии; светское, социальное и политическое пространство в России также было не слишком большим, и Россия тоже развивалась медленнее, чем западные европейские страны.

Вывод из сказанного, на наш взгляд, следует сам собой. Поскольку ислам как религия обладает экзистенциальной тотальностью, то и модернизация Исламского мира невозможна без трансформации самого ислама. Нынешняя конфигурация ислама препятствует естественному развитию, она создает среду, где любые преобразования даются с колоссальным трудом. Против них работает «таклид», то есть воспроизведение мнения предшественников, отклоняться от которого нельзя и который категорически отрицает всякие новшества3 . Более того, в поле тотальной веры, пронизывающей собою всё, любые инновации, даже если их вводить авторитарным путем, как правило, искажаются и потому порождают не столько позитивные, сколько негативные следствия. Именно поэтому, по образному замечанию Е.Сатановского, Исламский мир, как заколдованный, ходит по кругу: коррумпированный военный режим — коррумпированный гражданский режим — коррумпированный исламский режим, и затем — все сначала. Что, как пишет этот автор, «составляет основу политического цикла, повторяющегося на протяжении десятилетий». А промежутки между режимами довольно часто заполняются гражданской войной.

В общем, без трансформации религиозной доктрины Исламский мир обречен оставаться в тягучем прошлом. Никакие попытки Запада внедрить туда свободу и демократию не будут успешными. И не только лишь потому, что инсталляция демократии — это чрезвычайно трудоемкий и долгий процесс, требующий, как показывает история, смены нескольких поколений, но также и потому, что его будет непрерывно блокировать сам ислам. Прав, вероятно, тот же Е.Сатановский, который в книге «Россия и Ближний Восток» замечает, что по отношению к Миру ислама «благие идеи о демократии как основе построения гражданского общества современного модернизированного типа, копирующего западные образцы, хорошо звучат в университетских аудиториях и на международных форумах, но не имеют никакого отношения к действительности».

В этих координатах, как нам представляется, не обладает реалистической перспективой и «концепт диалога» между Западом и Исламским миром, на который сейчас возлагается столько надежд.

Показательно, что сама идея такого межцивилизационного диалога была выдвинута в 1998 году никем иным как президентом Ирана Мохаммадом Хатами и представляла собой политическую альтернативу известной концепции С.Хантингтона о «столкновении цивилизаций». Но еще показательней здесь было другое: когда на волне общественного энтузиазма Организация Объединенных Наций (ООН) объявила 2001 год — первый год третьего тысячелетия — «Годом диалога цивилизаций», то уже осенью этого же года, 11 сентября, исламские радикалы нанесли удар по башням-близнецам на Манхэттене. Естественно, что после этой трагедии концепт «диалога цивилизаций» приказал долго жить. Не имел успеха и план создания «Альянса цивилизаций» под эгидой ООН, предложенный в 2005 году Турцией и Испанией. Причем, как считает известный российский дипломат В.В.Попов, неудача уже этого плана в немалой степени явилась «следствием скептического, а по сути негативного отношения американцев к возможности равноправно­го диалога со слабыми государствами, представляющими иные цивилизации».

Это, разумеется, не означает, что диалог цивилизаций не нужен. Он, несомненно, оказывает благотворное влияние на ситуацию в мире. Однако этот механизм имеет и очевидные недостатки. Прежде всего он — чрезвычайно медленный, гносеологически инерционный, и результаты такого межцивилизационного согласования в лучшем случае проявят себя лишь через несколько десятков лет. Кроме того, вполне очевидно, что современный Исламский мир представлен в нынешнем международном дизайне вовсе не сообществом мусульманских стран, каждая из которых имеет свои собственные интересы, а скорей — «радикальной уммой», исламскими экстремистами, объявившими непримиримую войну Западу. Это в настоящий момент — авангард Мира ислама, и это всечеловеческая угроза, ликвидировать которую надо не когда-нибудь, через многие поколения, но — прямо сейчас. А с радикальными исламистами никакой диалог невозможен. Разве можно о чем-либо договариваться с людьми, которые открыто и недвусмысленно заявляют: «Мы разрушим европейские города, сравняем их с землей. Мы устроим водопады крови. <…> Мы не прекратим наши атаки до тех пор, пока вы не образумитесь и не вернетесь на праведный путь». Это строки из заявлений организации «Бригады Абу Хафса аль-Масри», которая уже осуществила теракты в Ираке, Испании, Турции, акции саботажа в Англии и США, но точно таких же воззрений придерживается и множество других радикальных исламских групп.

Самостоятельно Исламский мир справиться с радикалами не способен. Даже те правительства мусульманских стран, которые надвигающуюся опасность осознают, находятся под сильным давлением «улицы», то есть ислама «народного», формирующегося в мечетях и медресе. Они вынуждены с ним считаться, поскольку он инсталлирован в сознание масс.

А «народный ислам» за последние десятилетия приобрел очень специфические черты.

Трансформация

Здесь нам придется вновь вспомнить о ваххабизме, который является официальной религией Королевства Саудовская Аравия. Правда, сами саудиты именование «ваххабизм» отвергают, называя себя салафитами, то есть сторонниками «чистого», «истинного» ислама. Но терминология не так уж важна, главное, чтобы было понятно, о чем идет речь.

Идеология ваххабизма очень проста. Аллах через пророка Мухаммеда указал человечеству, как следует жить, и людям надо исполнять волю Аллаха, а не выдумывать «от себя» всякие новшества, искажающие божественное предначертание. Коран надо воспринимать буквально, поскольку законы создаются Богом, а не людьми. Ислам надо очистить от всех позднейших напластований и понимать его так, как понимали его пророк Мухаммед и праведные халифы.

По сути, это идеология исламского фундаментализма, которую исповедует множество самых различных организаций и групп. Однако от других фундаменталистских течений современные ваххабиты отличаются тем, что проявляют крайнюю нетерпимость ко всем, кто не разделяет их взглядов.

Два принципа движут их религиозной активностью: такфир и джихад.

Такфир — означает обвинение в неверии. А «неверным» считается всякий, кто не соблюдает исламский религиозный канон. Это один из самых тяжких грехов с точки зрения классического ислама. Причем обвинение в неверии ваххабиты предъявляют не только всей западной цивилизации, которая, по их мнению, безбожием и развратом пытается уничтожить ислам, но и тем мусульманам, которые сотрудничают с «кафирами». Ваххабиты квалифицируют их либо как «отступников» (муртаддун), либо как «лицемеров» (мунафиккун). А наказание за неверие или вероотступничество может быть единственное — смерть. Ведь сказано в священном Коране: «Не уступай неверным, но <…> воюй с ними великой войной» (25:54). И сказано в священном Коране, кто такие неверные, — это «те, которые не судят по тому, что ниспослал Бог» (5:48). И сказано в священном хадисе: «Убейте того, кто поменяет свою религию»4 (имеется в виду, конечно, отвергнет ислам). И провозглашено в другом священном хадисе, что неверующий (атеист) — это тоже «вероотступник, который должен быть приведен к покаянию и [если не покается] убит»5 .

Причем всех «неверных» ваххабиты считают людьми настолько презренными, что такой же презренной должна быть и их смерть. «Модой» среди джихадистских террористических групп ныне является обряд нахр: это когда «неверному» перерезают горло, точно скоту. В свое время в экстремистской медийной среде даже была развернута целая идеологическая кампания, проходившая под лозунгом: «Соверши нахр со словами “Во имя Аллаха!”». Таким именно образом в ноябре 2004 года был убит голландский режиссер Тео ван Гог, снявший десятиминутный фильм «Покорность», осуждавший насилие над женщинами в мусульманском мире: убийца (гражданин и уроженец Голландии, по происхождению — марокканец) сначала его подстрелил, а потом перерезал ему горло. «Были и другие убийства по ритуалу нахр <…> которые снимались на видеокамеры или мобильные телефоны, а видеоклипы выставлялись в Интернете»6 . Причем смертью вероотступникам грозят не только подпольные группы. Сейчас в Организацию Исламская Конференция входят 57 государств, из которых пять рассматривают отступничество от ислама как преступление, наказуемое смертной казнью. Это Афганистан, Иран, Йемен, Саудовская Аравия и Судан.

Аналогичным образом обстоит дело с тезисом о большом и малом джихаде. Хадис, на который опирается этот тезис, многими мусульманскими теологами признается недостоверным: у него слабый иснад7 . Тем не менее на него активно ссылаются те, кто пытается доказать мирный характер ислама. Однако идеологи ваххабитов этот хадис вообще отвергают: для них не существует никакого другого джихада, кроме вооруженной борьбы. Причем участвовать в таком джихаде — обязанность каждого мусульманина. Ведь сказано в священном Коране, что «Воюющих за веру <…> Бог поставил выше остающихся дома» (4:96). И сказано в священных хадисах, что «быть один час в боевых порядках на пути Бога лучше, чем быть [на молитве] шестьдесят лет»8 . Вот — глас божий! И никаких сомнений тут просто не может быть! Ислам всегда распространялся мечом, подчеркивал Мухаммед абд аль-Салам Фарадж, осуществивший убийство президента Египта — Анвара Садата. Вести джихад против неверных — священный долг слуг Аллаха, и тот, кто уклоняется от него, тот — изменник, ему может быть предъявлен такфир.

Таковы основные принципы ваххабизма.

А теперь заново оценим ту ситуацию, которая сложилась в мире в результате «Войны Судного дня». Тогда, после введения в 1973 году нефтяного эмбарго арабскими странами, цены на «черное золото» фантастически возросли и колоссальные деньги хлынули в нефтяные монархии Персидского залива — в Катар, Объединенные Арабские Эмираты, в Кувейт, но прежде всего — в Королевство Саудовская Аравия. Доходы их в этот период были просто чудовищными. По некоторым данным, с 1970-х годов до конца ХХ века в нефтедобывающих мусульманских странах скопилось около 10 триллионов долларов избыточного капитала. И значительная часть этих денег была вложена в распространение и пропаганду ислама. Арабские нефтяные монархии строили по всему миру мечети и медресе, финансировали исламские университеты и начальные курсы для мусульман, вкладывали громадные средства в радио, телевидение и СМИ, поддерживали множество экстремистских групп, борющихся за то, чтобы в их странах воцарился «настоящий ислам».

Масштабы этой деятельности поражают. Одна только Саудовская Аравия организовала примерно 6 000 фондов, распространяющих в разных странах исламскую литературу. Считается, что за последнюю четверть века она израсходовала на эти цели не менее 70 миллиардов долларов. Американские исследователи вообще «утверждают, что Саудовская Аравия истратила на ваххабитскую пропаганду за последние четверть века больше средств, чем Советский Союз на коммунистическую пропаганду за все время своего существования»9 . А ведь, помимо нее, «вкладывались» в этот проект и Катар, и Кувейт, и Объединенные Арабские Эмираты. Причем распространялся по миру именно ваххабизм, вытеснявший собой все другие религиозные форматы ислама. Его преподавали в университетах и медресе, его пропагандировали саудовские эмиссары в различных исламских объединениях, он утверждался в «шариатских зонах» Европы, он служил идейной основой боевиков в тренировочных лагерях Афганистана и Пакистана.

В общем, можно, вероятно, сказать, что за последние десятилетия ислам претерпел колоссальную мировоззренческую трансформацию. Современный ислам (по крайней мере его «новая умма») обрел отчетливый ваххабитский формат, и именно это, как нам представляется, в значительной мере обостряет конфликт между Западным миром и Миром ислама. Зарубежный исследователь Мухаммад Хасан даже считает, что «салафизм (читай: ваххабизм — А.С.) — полностью и радикально иная культура, иной менталитет и, в конечном счете, иная религия, нежели традиционный ислам». А американский обозреватель Томас Фридман конкретизирует эту мысль. Он полагает, что «ничто так значительно не подрывает стабильность и модернизацию арабского мира и мусульманского мира в целом, как те миллиарды и миллиарды долларов, которые саудовцы с 70-х годов прошлого века инвестировали в то, чтобы полностью стереть все следы плюрализма в исламе — будь то суфистская, умеренно суннитская или шиитская версии — и навязать вместо него пуританский, антимодернистский, антизападный, антиплюралистический, направленный против женщин, ваххабитский, салафитский бренд ислама, пропагандируемый саудовским религиозным истеблишментом. Далеко не случайно несколько тысяч саудовцев присоединились к “Исламскому государству”, а благотворительные фонды Арабского залива переводят ИГ финансовые средства. Именно поэтому все суннитские джихадистские группировки — ИГ, “Аль-Каида”, “Джебхат ан-Нусра” — это идеологические ответвления ваххабизма, впрыснутого Саудовской Аравией в мечети и религиозные школы от Марокко до Пакистана и Индонезии».

Да что там Пакистан или Индонезия! «В настоящее время в Британии, число мусульман в которой составляет 5 % населения, — около 3 миллионов человек, более трети мусульман, обучающихся в университетах, считают оправданным убийство во имя интересов религии»10 . Вот неисчерпаемый резерв «спящих кротов», которые могут проснуться и начать действовать в любой момент.

С конца 1970-х годов, еще с афганских и пакистанских военно-тренировочных лагерей, нефтяные монархии Персидского залива взращивали чудовище. Они надеялись, что оно пожрет «кафиров», «безбожников», советские войска, вторгшиеся в Афганистан. В этом им помогали Соединенные Штаты, в свою очередь рассчитывавшие использовать «борцов за веру» против СССР. Непрерывным потоком шли деньги, инструкторы, оборудование, военное снаряжение. И вот наконец чудовище выросло, возмужало, окрепло и внезапно дохнуло огнем на своих «родителей». Первый удар пришелся как раз на Америку: обнаружилось, что из 19 террористов, ответственных за трагедию 9/11 на Манхэттене, пятнадцать были гражданами Саудовской Аравии, а еще двое — гражданами Объединенных Арабских Эмиратов. Более того, выяснилось, что 80 процентов мечетей в Соединенных Штатах контролируется ваххабитами, пропаганда ваххабизма свободно осуществляется многочисленными саудовскими исламскими культурными центрами и ваххабитские материалы обильно представлены даже на сайте посольства КСА в Вашингтоне.

Вряд ли верна точка зрения, полагающая, что исламский радикализм — это вынужденный ответ Мира ислама на цивилизационное давление Запада. То есть, быть может, она и верна, но только отчасти. Экспансия радикального исламизма началась бы и без этого фактора. Ведь не случайно девизом Королевства Саудовская Аравия является символ веры ислама — шахада: «Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммед — посланник его». А государственный гимн этого государства звучит так: «Да здравствует король! Стремись к славе и превосходству»!

Вот и стремятся.

Трансформация действительно осуществилась. Ислам от лица всего Исламского мира представляют в настоящий момент почти исключительно приверженцы ваххабизма. В полном соответствии с известным тезисом В.И.Ленина ваххабитская идея овладела массами и стала революционной силой. Монархии Персидского залива радикализовали ислам, и «процесс пошел» со все нарастающей интенсивностью. Терапевтические меры, которые предпринимают сейчас Соединенные Штаты и сама Саудовская Аравия, на него практически не влияют — феномен радикализма стал самодостаточным, самоподдерживающимся, поглощающим одну исламскую страну за другой. Разгром конкретного «халифата», в Сирии например, ничего не даст: пока в мировоззренческом дискурсе ислама главенствует ваххабизм, он будет воспроизводить по всему миру все новые и новые «исламские государства». Война Запада с исламскими радикалами станет «дурной бесконечностью», и нельзя поручиться, что Запад в этой войне победит. Тем более, что — парадоксально, но факт! — Соединенные Штаты по-прежнему являются надежной защитой для нефтяных ваххабитских монархий. На что здесь Америка рассчитывает, непонятно. Фактически она сама пестует свою смерть.

Единственная возможность погасить данный конфликт — это трансформировать нынешний религиозный дискурс Мира ислама. Предложить вместо ваххабизма иную теософскую конфигурацию — более современную, более энергичную, но главное — имеющую прикладной социальный характер. То есть способную создать эффективное мусульманское государство: политически стабильное, уверенно развивающееся, своевременно отвечающее на вызовы новой эпохи — государство, которое стало бы социальной моделью для других мусульманских стран, государство, которое могло бы наглядно продемонстрировать всему миру, что у ислама есть не только безнадежное прошлое, но и перспективное будущее.

Понятно, что Запад решить такую задачу не в состоянии. Он хочет превратить Исламский мир во второсортный, эрзацный аналог себя, перелицевать его в Соединенные Штаты или в Европу — более ничего.

Других рецептов спасения у Запада нет.

Но, может быть, используя свой исторический опыт, это способна сделать Россия?

Война в Зазеркалье

Правда, ситуация с российским исламом тоже не внушает особых надежд. Следует, как нам кажется, честно признать, что несмотря на очевидные достижения в этой сфере, мусульманские республики, входящие в состав РФ, так и не стали по-настоящему органической частью России. А российские этнические и верующие мусульмане так и не начали ощущать себя настоящими россиянами.

Нет, внешне все выглядит благополучно. Уважение к исламу и этническим мусульманам демонстрируется непрерывно. Выступая в октябре 2013 года в Уфе на торжественном собрании, посвященном 225-летию Центрального духовного управления мусульман России, президент В.В.Путин сказал, что «ислам — это яркий элемент российского культурного кода, неотъемлемая, органичная часть российской истории. Мы знаем и помним много имен последователей ислама, составивших славу нашего общего Отечества, — государственных и общественных деятелей, ученых, предпринимателей, представителей культуры и искусства, доблестных воинов».

Причем это отнюдь не политические декларации. Они неуклонно воплощались на практике. Вот что пишет об этом доктор Луай Юсеф, координатор Всемирного союза мусульманских ученых в России и СНГ, чье мнение особенно ценно как мнение наблюдателя со стороны: «Весьма примечательно, что за короткий промежуток времени они (российские мусульмане — А.С.) сумели получить такие права, каковых не имеется у мусульман, живущих в исламских странах, во главе которых стоит правитель-мусульманин». Доктор Юсеф приводит интересный факт: несколько лет назад власти Республики Татарстан обратились в Государственную Думу РФ с предложением сделать день принятия ислама государственным праздником России. Тогдашний «президент Дмитрий Медведев одобрил это предложение. Примечательно, что этот проект горячо приветствовала и Русская Православная Церковь, которая призвала не медлить с его осуществлением».

Вместе с тем, если рассмотреть ситуацию более объективно, выясняется, что все не так радужно. Да, действительно «в России живет больше мусульман, чем в любой другой европейской стране, и процентная доля мусульман среди населения быстро растет»11 . Да, действительно в истории России не было религиозных войн, а в новейшей истории — серьезных религиозных конфликтов. Да, российские мусульмане очень лояльны к российской власти, можно даже сказать, что это ее надежный электоральный ресурс. Во всяком случае, количество голосующих на выборах за «партию власти» в мусульманских республиках всегда значительно выше, чем в русских регионах России. Последнее, впрочем, объясняется тем, что «традиционные мусульмане» лояльно относятся к любой сильной власти, какой бы она ни была. К тому же российский ислам в определенной части своей имеет отчетливый суфийский характер (не только у мусульман Северного Кавказа, но и у татар Урало-Поволжья), а суфии — это их базовая черта — стремятся не вмешиваться в политику. Имеет значение и сравнение образов жизни: благодаря электронным СМИ российские мусульмане прекрасно знают, как живут их собратья по вере в государствах Средней Азии или на Ближнем Востоке, и вовсе не жаждут оказаться в условиях диктатуры или — что еще хуже — гражданской войны.

И однако то состояние «исламского инобытия», о котором мы говорили ранее, никуда не исчезло. Российские мусульмане по-прежнему пребывают как бы в «мире ином». Формально являясь полноправными российскими гражданами, активно участвуя в гражданской и экономической жизни страны, они как религиозная общность существуют в некой параллельной реальности, которая неведома подавляющему большинству россиян. Русские россияне почти ничего не знают ни об исламе, ни о «своих» мусульманах. Отношение к ним формируется в основном электронными и печатными СМИ, уже давно поставившими знак равенства между исламом и терроризмом. Как начали российские журналисты еще с середины 1990-х годов писать о «полчищах ваххабитов», которые угрожают России, так это продолжается до сих пор. Об исламе в российской русскоязычной прессе вспоминают только тогда, когда происходит очередной террористический акт. Ситуация усугубляется и наплывом мигрантов из среднеазиатских республик — отношение к ним, очевидно «чужим», также переносится и на «своих» мусульман. И вообще, большинство россиян считает Россию европейской и христианской страной и поэтому искренне не понимает — при чем тут ислам?

Можно констатировать весьма неприятный факт. Нация «россияне» до сих пор реально не сформировалась. В России, конечно, наличествует определенная гражданская консолидация, вызванная прежде всего обстановкой «враждебного окружения» (конфликтом с Западом, который по отношению к России — «чужой»), но отсутствует то внутреннее, деятельностное и мировоззренческое, единство, которое можно было бы назвать «национальной общностью».

Термин «россияне», используемый в течение последних десятилетий, обозначает не столько собственно нацию (государственно-этнокультурную общность), сколько формальную гражданскую принадлежность людей, проживающих в пределах определенных границ. Фактически нынешняя Россия представляет собой разнородный, противоречивый этнокультурный конгломерат, по-настоящему не сплоченный в единую нацию и потому потенциально готовый к различным геополитическим метаморфозам.

Вообще есть некий простой индикатор. Любая нация, если она действительно существует, формирует определенную онтологическую модель, «национальную аватару», выражающую представление нации о самой себе. Можно также сказать, что аватара — это концентрат национального (или этнического) характера, предъявление нации (этноса) в виде образа (эталона), который воплощает ее базисные черты. Это выделение нацией (народом) «себя» среди множества «других» этносоциальных культур.

В бытийной механике нации аватара играет чрезвычайно важную роль. Она непрерывно воспроизводит национальный характер, воспроизводит четкий национальный стереотип, утверждая нравственные, культурные и социальные нормы, специфические для него: «русские не сдаются», «англичанин никогда не будет рабом», «немцы не боятся никого, кроме Бога».

Классическим примером такой аватары является «образ советского человека», целенаправленно сформированный в СССР.

Значительно раньше в имперском сознании Великобритании возникла другая национальная аватара, которую можно определить как «образ белого человека». Здесь также нетрудно выделить набор главных характерологических черт. Это существо высшего порядка по отношению к колониальным аборигенам: он относится к ним как отец к неразумным детям — воспитывая и направляя их, поощряя, а если требуется, то и наказывая. Кроме того, «белый человек» никогда не отступает перед опасностью, он всегда, несмотря ни на какие препятствия, достигает поставленной цели, и он также всегда готов прийти на помощь другому «белому человеку». Энергетика этой внятно сформированной национальной модели, как нам представляется, сыграла не последнюю роль в становлении огромной Британской империи, «над которой никогда не заходило солнце».

Можно также вспомнить начальную американскую аватару, которая обозначалась аббревиатурой WASP (по первым буквам английских слов): белый, англо-саксонец, протестант. Ее типовой канон выглядит так: индивидуализм, протестантизм, пассионарная предприимчивость, стремление к успеху, личная ответственность за свою судьбу. Наличие такой аватары, которая, насколько можно судить, возникала в значительной мере спонтанно, определило и лицо нации (американский национальный характер) и специфику складывающейся американской государственности, где не власть формирует и направляет народ, а народ формирует и контролирует власть.

Понятно, что аналогичной национальной модели в современной России нет. Никто не может сказать, что представляет собой нынешний «россиянин», какие наличествуют у него базисные характерологические черты, каков его нормативный поведенческий репертуар. Нет точки сборки. Нет эталона «российскости», естественно объединяющего в себе разнообразные онтологии этносов, верований и социальных групп.

Между тем — повторим еще раз — ваххабитский ислам сумел за последние годы создать яркую аватару, притягивающую к себе мусульманскую молодежь. Это — мужественный воин ислама, сражающийся во имя всех истинно верующих на земле. Он бесстрашен и справедлив. Он презирает слабость и смерть. Он грозен со своими врагами: перед ним трепещут мягкотелые американцы и европейцы. Он призван освободить мир от зла. Он исполняет вышнюю волю Аллаха, и потому правда на его стороне.

Что может противопоставить ему традиционный российский ислам, не имеющий ни яркого образа, ни вдохновляющей цели? Что может противопоставить ему рыхлая нынешняя «российскость», не могущая определить даже саму себя?

И потому традиционный российский ислам постепенно глобализуется. В него медленно, но упорно просачиваются общемировые ваххабитские ингредиенты. Выступая в феврале 2013 года на заседании Национального антитеррористического комитета в Пятигорске, директор ФСБ России генерал А.В.Бортников сказал, что идеология радикального исламизма продолжает распространяться, причем «не только на Северном Кавказе, но и в ряде субъектов Приволжского, Уральского и Сибирского федеральных округов».

Вот в чем специфика нынешней ситуации. В России идет невидимая россиянам война. Идет громадное по масштабам сражение в Зазеркалье — за то, каким будет новый российский ислам.

Собственно — какой будет сама Россия.

И главное сражение этой войны разворачивается вовсе не в сфере экономики или социальной политики, которые, разумеется, тоже очень важны. Главное сражение разворачивается в мировоззренческой сфере, которая определяет собою все. Чей флаг будет развиваться на этой господствующей высоте, тот и выиграет сражение. Чья национальная аватара окажется привлекательнее, тот и будет претендовать на реальное место в формирующейся сейчас новой истории.

Пока Россия ведет в этой войне лишь чисто оборонительные бои.

Но как нам представляется, у нее есть все возможности, чтобы перейти в стратегическое наступление.

Точка сборки — «приоритет знаний»

Формирование новой нации, модернизация идентичности, создание аватары, которая воплощала бы собой национальный канон, — вполне реальный процесс. Уже в наше время, в ХХ веке, были сконструированы такие новые нации, как «советский народ», с очевидностью отличающийся от классических европейских и азиатских народов, или «израильтяне», которые тоже достаточно сильно отличались от диаспоральных евреев, или «кемалистские турки», выделенные из населения Османской империи, или «арийская раса» в Германии во время правления Гитлера.

Преобразование нации — осуществимый процесс, и занимает он не такое уж долгое время. Другое дело, что тут сразу же возникает главная тема: каким должен быть новый национальный формат, чтобы соответствовать современности, каких целевых параметров при этом необходимо достичь?

Оценим в этих координатах потенциал России. Понятно, что путь классического «догоняющего развития», путь «вторичной индустриализации» как основы создания национальных богатств не является для нас перспективным. Против этого работает российская «географическая специфика», которая заключается в том, что в России более холодный климат, чем в большинстве развитых западных и восточных стран, и более обширная, с трудными коммуникациями территория, во многом не освоенная до сих пор. При любой экономической деятельности Россия вынуждена будет платить дополнительные налоги — транспортный и климатический, — исключить которые из накладных расходов нельзя. И если до периода интенсивной глобализации, когда национальные экономики в определенной степени были разобщены, это принципиального значения не имело, то теперь, в мире всеобщей экономической взаимосвязанности, любая, даже самая незначительная, добавочная нагрузка на производство порождает ощутимые конкурентные трудности.

В классическом варианте, в сюжете обычного догоняющего развития Россия всегда будет экономически опаздывающей страной, что в общем и наблюдалось в значительной части ее истории. При прочих равных мы ни по уровню технологий, ни по уровню жизненных благ никогда не сумеем сравняться с мировыми лидерами Запада и Востока.

Мы будем все время хотя бы чуть-чуть отставать.

Путь простого количественного развития приведет нас в тупик.

Единственная возможность для нас вновь оказаться в авангарде истории — это резко поднять качество нации, создать новый народ, способный на принципиальный цивилизационный прорыв. Причем критерий такой «национальной модернизации», точка сборки, на основе которой могла бы возникнуть новая российская аватара, должны — вне всяких сомнений — иметь универсальный характер. Ни «русскость», ни «православность» в чистом виде здесь не годятся, поскольку представляют собой изолирующие доктрины.

Мы не можем, следуя классическим западным образцам, стать самой богатой, самой развитой и самой сильной державой мира, сколько бы мы ни напрягались, — здесь существуют четкие географические ограничения. Зато мы можем стать самой образованной в мире страной — страной, лидирующей прежде всего в когнитивном, интеллектуальном пространстве. Заметим, что это полностью отвечает вызову будущего: в информационной эпохе знания ценятся выше, чем металл, газ или нефть. К тому же интеллектуальный вектор развития имеет явное преимущество: в среде концентрированных и возобновляемых знаний, при высокой когнитивной температуре, которая в подобной среде возникает сама собой, новые идеи и новые технологии (то есть собственно инновации) зарождаются как бы из ничего. Они представляют собой «воздух существования». А появившись на свет, эти идеи уже влекут за собой и динамичное сбалансированное развитие, и ощутимые экономические преференции.

Добавим, что это не есть сугубо умозрительная концепция. В 1866 году, когда прусские войска разгромили армию Австрийской империи при Садове, канцлер Бисмарк сказал, что «эту войну выиграли немецкие учителя». Подразумевалось, что качественный уровень немецкого солдата был значительно выше австрийского, что являлось следствием немецкого школьного образования. Заметим также, что политические, экономические и военные успехи Соединенных Штатов не в последнюю очередь были обусловлены тем, что они целенаправленно ассимилировали в себе образованных, творческих, энергичных людей — эмигрантов со всего мира. Или еще пример. Когда Япония, разгромленная во Второй мировой войне, в качестве национальной идеи выдвинула цель «выиграть мир», то фундаментом для реализации этой идеи стало именно образование. «Рабочий день» японского школьника длился тогда 12 часов: с 8 утра до 3 дня — собственно школа, с 6 до 9 вечера — занятия с репетитором, а потом до полуночи — выполнение домашних заданий. Средняя японская семья тратила на образование детей до четверти своего дохода. Культ образования в Японии и сейчас чрезвычайно высок. Аналогичную ставку — на образование — сделали в свое время также Сингапур и Тайвань, совершившие победный рывок от отсталости к передовым технологиям.

Есть что с чем сравнить.

Вот мощный ресурс, не требующий (по крайней мере на первых порах) ни глобального экономического переустройства, ни резких политических сдвигов, чреватых потрясениями и революциями.

Когнитивная трансформация нации, повышение ее качества за счет резкого повышения уровня образования — это путь, который современной России и вполне доступен, и остро необходим. Более того, на наш взгляд, это вообще единственный путь, обеспечивающий России реальное продвижение в будущее.

Главное же, что эта стратегия опирается на русский национальный характер, для которого свойственно скептическое отношение к материальным благам, но зато повышенное внимание к благам нематериальным — духовным. А образованность, умение думать, интеллектуализм — это как раз воплощение светской, современной духовности (во всяком случае, интерпретировать ее можно именно так), и потому здесь весьма вероятен архетипический резонанс, который придаст данной стратегии дополнительную энергетику.

А дальше следует самое интересное.

Точно такая же идеологема присутствует и в изначальной форме ислама. Причем в отличие от не слишком определенной «русской духовности» в исламе этот концепт имеет гораздо более четкие когнитивные характеристики.

Действительно, если обратиться к Корану с этих позиций, то можно заметить его сильную акцентированность на ценности и приобретение знаний. «Символично, что первым словом, с которым архангел Гавриил обратился к Мухаммаду, призывая его на пророческое служение, было: “Читай!” и что в начальных строках первой (в хронологическом порядке) суры-главы Корана прославляется Бог именно как творец, научивший человека письму (96:1-5). Также и последующую суру (68-ю) открывает Божья клятва орудиями письма — чернилами и пером. Превосходство знания/разума Бог отмечает в таких коранических откровениях: “Неужели равны знающие и незнающие?!” (39:9); “На высшую ступень Бог поднимает уверовавших и знающих” (58:11); “Из рабов Божьих подлинно боятся Его / Именно люди ученые (35:28)”». Или вот еще вполне однозначное повеление: «Назидайтесь, обладающие зрением!» (59:2).

«В свою очередь, пророк Мухаммад назвал разум первым и наивысшим творением Божьим, а ученых мужей (‘уляма’) — наследниками пророков. Поиск знания/науки он объявил “обязанностью каждого мусульманина и мусульманки”; говорил об учебе как о непрерывном процессе, длящемся от колыбели до могилы и требующем от человека отважных поисков мудрости “даже в далеком Китае”. Мухаммаду принадлежат также слова о том, что “чернила ученого так же драгоценны, как кровь мученика, павшего за веру”; или “один час размышления лучше семидесяти лет богослужения”»12 .

Примеры можно было бы продолжить, но, как нам представляется, сказанного достаточно. Ориентированность на познание — это специфика ранней коранической теософии, несомненно, выделяющая ислам среди других мировых религий. Средневековые авторы не случайно указывали, что в исламском обществе той эпохи существовали две отчетливые социальные группы: «люди пера» и «люди меча». Причем «мусульманская цивилизация отдавала перу предпочтение перед мечом, ставила ученого выше солдата, в чем выражался характерный для классического ислама культ знания»13 . Именно этот гносеологический вектор, вероятно, и вывел ислам в число лидирующих цивилизаций Средневековья — обеспечив ему подъем, какого не знал тогдашний Запад, то есть европейские страны.

Однако «врата иджтихада» начали закрываться уже в XI веке. Свободное высказывание, основанное на разуме, стало считаться грехом. Соответственно трансформировался и исламский гносеологический вектор: из познания мира он превратился исключительно в познание Бога. Наука была подменена богословием, и расцветшая было исламская цивилизация начала «тормозить» — чем дальше, тем больше. Отдельные попытки выдающихся исламских философов возродить рациональное знание успеха уже не имели: время было упущено…

Такая ситуация сохраняется до сих пор. Яркой иллюстрацией тому может послужить практика перевода. Еще в VIII веке в Мире ислама возникло знаменитое «переводческое движение», особенное активизировавшееся после «учреждения в Багдаде халифом аль-Мамуном (813 — 833) “Дома Мудрости”, который одновременно совмещал в себе библиотеку, академию и переводческое бюро. На арабский язык, ставший языком науки и культуры для всего населения мусульманской империи, были переведены многие произведения античной, иранской и индийской мудрости…» Исламский мир впитал в себя знание предшествующих цивилизаций, и естественно, что «за эпохой переводов, длившейся около столетия, вплоть до середины IX в., последовал период собственного творческого развития унаследованных культурных традиций»14 . По мнению американского ориенталиста Франца Роузентала, знание в арабо-мусульманской культуре приобрело ценность, не имевшую равных в других цивилизациях.

А что мы видим теперь? В одной Греции ежегодно переводится и издается в пять раз больше книг, чем во всех арабских странах вместе взятых.

«Наследники пророков» — ученые — перестали быть в Исламском мире уважаемыми людьми. Их совершенно вытеснили со статусных пьедесталов муллы и улемы. Творческую мысль заменила религиозная догма, и барьер этот, поставленный тысячу лет назад, по сю пору непреодолим.

Если же обратиться к исламу в современной России, то положение здесь нисколько не лучше. Оно даже хуже: в зарубежных мусульманских странах духовные наставники, «окормляющие» паству, имеют хотя бы профессиональное богословское образование. Российский ислам делает в этой сфере лишь первые неуверенные шаги. Ощутимых результатов пока не видно, и, вероятно, прав Юрий Михайлов, который пишет, что «сегодня редко встретишь муфтия, имама или муллу, занимающегося саморазвитием. В мечетях на пятничных проповедях звучит порой такая ахинея, что, если ее пересказать, никто не поверит, что подобное возможно не где-нибудь, а в столице государства, претендующего на цивилизационное лидерство. Духовенство меж тем и не скрывает, что ничего не читало и читать не желает». По подобию «духовных наставников» формируется и их паства — с низким уровнем образования, совершенно не соответствующая требованиям современности. А отсюда вытекают и главные трудности во взаимоотношениях с российским исламом: он все больше и больше отрывается от настоящего, погружаясь в догматическое средневековое прошлое.

Превратить российский ислам в активный цивилизационный ресурс, на наш взгляд, можно лишь одним способом. Следует создать «точку сборки» новой российской нации — причем в той области, которая является пересечением обеих социокультурных систем. Такой точкой сборки может стать «приоритет знаний» — идеологема, вырастающая, с одной стороны, из архетипической «русской духовности», а с другой — из архетипической «познавательной» сути ислама.

Вот здесь и может вспыхнуть настоящий архетипический резонанс — взаимодополняющая энергетика обеих цивилизационных культур.

Русская «духовность» в этом случае обретет конкретный смысловой формат.

В свою очередь, в российском исламе возродятся истинные «наследники пророков». В России возникнет нация, способная ответить на вызов будущего.

Лишь одна трудность возникает на этом пути — поставить такую задачу гораздо проще, чем реально ее решить.

Коранический гуманизм

Значительная часть нового профессионального духовенства в российском исламе получает образование за рубежом. Молодые российские мусульмане едут на учебу в иностранные исламские центры, а потом, возвращаясь оттуда, привозят с собой ваххабитский ислам. Причем во многих случаях его и везти не надо: агрессивный ислам просачивается в Россию сам. А.И.Маточкина, изучавшая положение мусульман в Петербурге, прямо пишет, что «большую роль в преподавании ислама играют выходцы из арабских стран — студенты, приехавшие на учебу в Санкт-Петербург и оставшиеся жить в городе после окончания обучения». Традиционный российским ислам не может этому противостоять: у него нет той яркой пассионарности, которой в настоящее время обладает зарубежный ваххабитский ислам.

Показателем низкого когнитивного уровня нынешнего исламского образования служит и отсутствие в публичном пространстве России мусульманской интеллигенции, хотя именно наше время, как отмечает Н.В.Полякова, «ознаменовалось выходом на авансцену современного мира фигуры публичного интеллектуала как нового активного участника не только внутренней, но и международной политики». Мы, конечно, не имеем в виду представителей разных российских народов, в том числе «этнических мусульман», активно участвующих в общественной жизни России. Таких в нашей стране достаточно. Но слышал ли кто-нибудь по радио или видел по телевизору выступление блестящего исламского интеллектуала, который на доступном слушателям/зрителям языке демонстрировал бы актуальность и современность своей религии? Главное — показывал бы совместимость «исламскости» и «российскости», их взаимодополняемости как цивилизационных культур? В собственно мусульманских СМИ такие публикации изредка попадаются, но мусульманская пресса является «параллельным пространством» для большинства россиян, на основную массу российских граждан она никакого влияния не оказывает. В общем приходится констатировать, что в России нет мусульманской интеллигенции, которая могла бы грамотно объяснять россиянам, что такое ислам.

Как нам представляется, опять-таки ясно, о чем идет речь. И об этом уже не раз весьма настойчиво говорили специалисты. России необходима единая, унифицированная система исламского образования — от самых начальных курсов при медресе до современных, интеллектуально насыщенных исламских университетов, способных не просто готовить профессиональные кадры, но и выдержать образовательную конкуренцию с крупнейшими зарубежными центрами.

Для многонациональной России это особенно актуально. У нас ведь, не забывайте, наличествует не только «татарский», «кавказский», «крымский» и «башкирский» ислам. Картина религиозной специфики намного более сегментирована. Например, южные регионы России представляют собой сложнейший коктейль как в конфессиональном, так и в этническом отношении. Здесь проживают представители более 170 народов, исповедующие более 40 направлений и вариантов религий: по разным оценкам, это от 11 до 22 млн. мусульман, принадлежащих более чем к 40 самостоятельным этносам. Ислам, пропитанный своеобразной местной культурой, дифференцированный в «мозаику» на протяжении двух последних веков, является здесь даже не региональным, а районным и областным, и потому социальные противоречия мгновенно обретают религиозную и этническую окраску.

Единство, противостоящее этой изначально конфликтной среде, осознание общности при сохранении местных культурных различий тут может обеспечить только строго унифицированный ислам, внедряемый через систему единого исламского просвещения.

Осуществимо ли это на практике? Или это сугубо схоластическая теория, обреченная оставаться чисто умозрительным построением?

На наш взгляд, подобная трансформация вполне осуществима. «Суверенная демократия», сложившаяся в России, имеет не только очевидные недостатки, но и достаточно очевидные инструментальные преимущества. Она представляет собой один из видов «государственного дирижизма», то есть такую социально-политическую систему, при которой власть напрямую управляет наиболее важными сферами общественного развития. «Дирижизм» не является чисто российской особенностью. Когда Шарль де Голль на волне алжирского кризиса пришел к власти во Франции, то для спасения страны он использовал именно дирижистские методы — собственно тогда и возник сам этот термин. На дирижизм, проводя системную модернизацию, опирались также Китай, Южная Корея и Сингапур. Правда, в России предпочитают определять это как «государственный патернализм», но суть не меняется: власть осуществляет преобразования под своим жестким контролем.

Так вот, при «суверенном» характере власти в современной России данный процесс действительно осуществим, причем даже во вполне обозримые сроки. Власти требуется лишь проявить политическую волю к преобразованиям. Тем более что действия эти встретят понимание у мусульман. «Мусульманская духовная элита на разных уровнях стремится к взаимодействию с государством, апеллируя к нему при решении своих проблем. “Несмотря на принцип отделения государства от религии, государство не должно игнорировать духовные потребности общества”, — считает <председатель Совета муфтиев России> Равиль Гайнутдин, и под этими словами подписались бы, пожалуй, все официально признанные мусульманские пастыри. Например, муфтий Дагестана Ахмад-хаджи Абдуллаев, выступающий за “сотрудничество и совместные с государством усилия по духовному оздоровлению общества”. По мнению имама ингушского села Галашки Умара Арапханова, “необходима государственная поддержка исламской жизни в республике, исламской мысли в России”. Глава ДУМ Мордовии Рашит-хазрат Халиков в обращении к президенту республики Николаю Меркушкину подчеркивает, что “...мусульмане всегда могут рассчитывать на помощь и понимание со стороны властных структур. Такой положительный опыт сотрудничества необходим очень многим регионам нашей страны”. А глава Координационного центра мусульман Северного Кавказа Исмаил Бердиев неоднократно подчеркивал: “...Без тесного взаимодействия с властью невозможно обуздать ваххабизм и терроризм. Нам нужно работать в одной упряжке, если мы хотим побороть это зло”. И подобных высказываний не счесть»15 . Ведь «традиционные мусульмане», как правило, лояльно относятся к власти. Впрочем так же относится к ней и большинство традиционно мыслящих россиян.

Однако «заточенность» российского ислама на образование отнюдь не гарантирует его мирный характер. Уже замечено, что руководителями террористических групп довольно часто становятся люди именно с высшим образованием — инженеры, менеджеры, врачи. И уж тем более — выпускники богословских университетов. Конечно, без «массы» рядовых исполнителей они оказались бы в пустоте, но сборку той или иной экстремистской организации обеспечивает именно их идеологическая направленность. Многое здесь зависит от поставленной цели. Это как с атомным производством: можно строить электростанции, освещающие города, а можно накапливать бомбы, способные превратить эти города в радиоактивную пыль.

То есть когнитивный вектор ислама, который необходимо сформировать, должен еще иметь и соответствующее мировоззренческое содержание.

Обратим в этой связи внимание на идею «коранического гуманизма», которую выдвинул главный научный сотрудник Института востоковедения РАН, доктор философских наук, профессор Тауфик Ибрагим. Под кораническим гуманизмом, если охарактеризовать его в самых общих чертах, он понимает представление «о человечестве как о единой семье», а также «о религиозном плюрализме и о свободе вероисповедания», представление о том, что приверженцы иных «религий, во-первых, тоже могут идти своим истинным путем к Богу и, во-вторых, что Бог осенит их своей милостью наравне с твоими единоверцами, даруя им вечное спасение», поскольку, например, христианин, если, конечно, он истинный христианин, в определенном смысле — также и мусульманин.

Причем особенно интересно, что акцент профессор Т. Ибрагим делает прежде всего на разуме. Он пишет: «Коран не выдвигает никаких догматов, которые надо принимать вопреки своему разуму. И это есть один из главных моментов коранического гуманизма. Картина мира в Коране существенно рационализируется, фактически отгораживается от вмешательства сверхъестественных сил, притом не только злых духов, таких как демоны и джинны, но и добрых — ангелов. Пророк Мухаммад стал “печатью пророков”, последним из них именно в том смысле, что к тому времени человечество вышло из религиозного детства, достигло умственной зрелости, а потому больше не нуждается в прежних, относительно примитивных способах Божьего просвещения и водительства. Отныне ты сам, своим разумом будешь устраивать свою жизнь, — такое высокое доверие к человеческому разуму и есть величайший гуманизм»16 .

Фактически речь здесь идет о той самой «рационалистической революции», которая в свое время в исламе завершена не была.

Эти идеи профессор Т. Ибрагим подтверждает громадным философско-историческим материалом. Причем он считает, что принципы коранического гуманизма были заложены в Коран изначально, то есть провозгласил их сам Аллах, но в дальнейшем, при восприятии их, они были искажены средневековым сознанием. Теперь пришло время вернуться к их истинному толкованию.

И тут важен вывод, к которому приходит Т. Ибрагим. Он полагает, что «подобающее (то есть гуманистическое — А. С.) будущее ислама будет сформулировано не в собственно мусульманских странах. Идеология выхода появится только на периферии исламского мира — в той же Европе, к которой я отношу и Россию», поскольку «более открытое понимание религии — мусульманской, иудейской, христианской — возможно только там, где люди существуют друг с другом на более или менее равноправных основаниях. Только эта атмосфера создает нормальную обстановку для такой идеологии и для восприятия такой идеологии».

Сходные мысли высказал и председатель Совета муфтиев России Равиль Гайнутдин на VIII Международной теологической научно-образовательной конференции с характерным названием: «Коранический гуманизм как фундамент мусульманского образования». Он определил коранический гуманизм как «совокупность коранических истин о человеке как о высшем творении Всевышнего», и поэтому «аксиомой коранического гуманизма является утверждение о разумности человека, о необходимости рационального подхода к миру». В свою очередь, «рациональный подход к действительности предполагает получение знаний, а творческий созидательный подход — преобразование, совершенствование человека и мира». При этом под образованием, по его мнению, следует понимать «систему интегрального знания, включающего и богословие, и право, и философию, и естественные, и гуманитарные науки».

И, наконец, с предельной четкостью сформулировал данный тезис президент В.В.Путин на встрече с муфтиями духовных управлений мусульман России в Уфе. «Одна из важнейших задач, — сказал он, — воссоздание собственной исламской богословской школы, которая обеспечит суверенитет российского духовного пространства и, что принципиально важно, будет признана большинством мусульманских ученых мира. Эта школа должна откликаться на самые актуальные события и в России, и в мире в целом, давать свои оценки, которые будут понятными и авторитетными для верующих».

Заметим, что ситуация для подобных преобразований складывается в России чрезвычайно благоприятная. Отсутствие у большинства россиян каких-либо знаний о современном исламе имеет не только негативный аспект. Эту «гносеологическую пустоту» может — вполне естественно — заполнить внятное позитивное содержание. И не только заполнить, но и создать в российском сознании столь необходимую ныне русско-исламскую гармонизирующую среду.

С другой стороны, неопределенный статус, в котором пребывает нынешний российский ислам, предполагает, что ему все равно предстоит испытать некий метаморфоз, и лучше если данный процесс будет не спонтанным, сопровождающимся различными инцидентами, а контролируемым, мягким, цивилизованным, направленным в сторону высоких коранических идеалов.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Игнатенко А.А. Недокументированные заметки о «гуманитарном джихаде». Часть 1 // Институт Ближнего Востока. — http://www.iimes.ru/?p=25700.

2 Игнатенко А.А. Самоопределение исламского мира // Игнатенко А. А. Ислам и политика: Сборник статей. — М.; 2004. С. 53.

3 О противостоянии таклида и иджтихада в истории Исламского мира см.: Андрей Столяров. Война миров. Исламский джихад как историческая неизбежность. // Дружба народов. 2017, № 9.

4 Ислам против терроризма. Фетвы имамов по вопросам, касающимся тяжких бедствий. — М.; 2003. С. 141.

5 Игнатенко А.А. Эпистемология исламского радикализма // Религия и глобализация на просторах Евразии. — М.; 2009. С. 209.

6 Игнатенко А.А. Ислам в XXI веке: главные направления исследования // Полития. 2007. № 4 (47). С. 21—22.

7 Определение «слабый иснад» означает, что у данного хадиса не слишком авторитетные источники.

8 Игнатенко А.А. Эндогенный радикализм в исламе. С. 17.

9 Игнатенко А.А. Вашингтон и Эр-Рияд: союз против ваххабизма // Независимая газета. 13.02.2004.

10 Сатановский Е. Россия и Ближний Восток. Котел с неприятностями. — М.; 2012.

11 Попов В.В. Почему пробуксовывает диалог цивилизаций // Вестник МГИМО Университета. Вып. № 4. 2012. С. 153.

12 Ибрагим Т.К. Классическая мусульманская цивилизация (ценности и институты). // Исламская цивилизация в глобализирующемся мире. — М.; 2011. С. 10—11.

13 Там же.

14 Ибрагим Т.К. Классическая мусульманская цивилизация… С. 12.

15 Малашенко А. Ислам для России. — М.; 2007. С. 42—43.

16 Профессор Тауфик Ибрагим: Коранический гуманизм // Медина аль-Ислам. 2015. № 8 (166).

Более 850 человек ликвидируют последствия паводка в Приморье

В Приморском крае остаются подтопленными 125 жилых домов и 195 приусадебных участков в 4 населённых пунктах.

В целом обстановка стабилизируется. Остаются подтопленными 2 участка автомобильных дорог местного значения. При этом отрезанных от дорожного сообщения населённых пунктов нет.

В пунктах временного размещения находятся 22 человека, в том числе 3 ребёнка. Остальные жители подтопленных домов (115 человек) размещены у родственников и знакомых. Пострадавших среди них нет.

Все социально-значимые объекты на территории края, в том числе котельные, дошкольные и общеобразовательные учреждения, функционируют в штатном режиме.

В населённых пунктах, освободившихся от воды, проводятся аварийно-восстановительные мероприятия. Организована работа оценочных комиссий по подтверждению факта подтопления жилых домов и территорий.

В течение суток спасатели укрепили 45 метров защитных дамб, подвезли 1,5 куб. метров бутилированной воды, провели откачку 1730 куб. метров из придомовых территорий.

В ликвидации последствий паводка в Приморском крае привлечены 850 человек и 232 единицы техники, в том числе от МЧС России – более 320 человек и 53 единицы техники.

Спрос растет, PGNiG этим пользуется

Все больше и больше компаний хотят строить газовые электростанции. Польский гигант увеличил продажи сырья и прогнозирует дальнейший рост.

Потребление газа в Польше растет и будет расти. «Польская нефтяная и газовая компания» (PGNiG), поставщик газа, находящийся под государственным контролем, сообщило, что в первом полугодии 2018 было продано 8,9 млрд куб. м сырья, то есть на 6,4% больше, чем годом ранее.

— Рынок сейчас быстро растет. 1 млрд куб. м в год. Многое еще впереди, — говорит Петр Возняк, президент PGNiG.

Про газ спрашивают

Рост происходит не за счет мелких потребителей, но за счет энергетической отрасли, которая все чаще решается на строительство производственных блоков, отапливаемых газом. Новые блоки построила компания Orlen, а также группа PGE. Новые блоки строит и PGNiG.

— У нас на столах много запросов, — говорит Мачей Возняк, вице-президент PGNiG.

Это хорошая новость, потому что каждый новый блок-это потенциальный новый клиент с большим спросом в течение длительного срока.

Множество проектов связано с планируемым введением рынка мощностей. Первые аукционы намечены на конец года. Растущие лимиты на выбросы углекислого газа могут побудить инвесторов поставить в них газовые блоки. PGNiG принимает это во внимание и прогнозирует, что сама энергетическая отрасль будет в ближайшие годы нуждаться в дополнительных 4 млрд куб. м газа.

Растущее потребление газа побуждает польского гиганта увеличивать импорта сырья, потому что уровень добычи остается стабильным. Он вырос в первом полугодии на 2 %, до 2,26 млрд куб. м, в то время как общий импорт вырос на 10 %, до 7,26 млрд куб. м

Большинство продаваемого компанией PGNiG газа по-прежнему приходит с Востока, то есть от российского «Газпрома», но доля этих поставок уменьшается. Этот показатель упал с 80% до 77%. Уменьшилась также, с 7 до 5 процентов, доля газа, привезенного с Запада (то есть из Германии) и Юго-Востока.

С 13% до 18% выросла доля импорта СПГ сжиженного природного газа, который PGNiG привозит из Катара, Норвегии и США. В первом полугодии PGNiG принял 11 поставок СПГ.

— В следующем году их может быть уже 28, а максимальные производственные мощности - это 38 поставок в год, — сообщает Мачей Возняк.

Импорт дорожает

Растущий импорт позволяет PGNiG удовлетворить растущий спрос, но он оказал негативное влияние на общие финансовые показатели компании. Прибыль EBITDA снизилась на 1 процент.

— На показатели повлияли условия импорта, — говорит Петр Возняк.

Он также напоминает, что рост цены на нефть влияет на цены на газ в контракте с «Газпромом».

— Мы осторожно прогнозируем, что нефть удержится в верхних ценовых зонах, то есть в пределах 70-80 долларов за баррель, —сообщает Петр Возняк.

Puls Biznesu

Речники Центральной России дали новую жизнь легендарному монументу «Мать-Волга»

«Канал имени Москвы» к 65-летию монументальной скульптурной композиции «Мать-Волга», ставшей признанным символом великой русской реки. Она была возведена к 1953 году на территории Рыбинского гидроузла, где изначально планировалось установить «Рабочего и колхозницу» Веры Мухиной.

Исполинский монумент Рыбинского гидроузла украшает парадные «ворота» реки Верхней Волги. Его авторы – скульпторы Сергей Шапошников, Вера Малашкина и архитектор Николай Донских.

Скульптурная композиция расположена на дамбе и представляет собой фигуру женщины в простом платье. Одна рука ее направлена в сторону Рыбинского водохранилища, приветствуя проходящие мимо теплоходы, а другая держит свиток чертежей с планом ГОЭЛРО. Внизу парит буревестник. По периметру постамента проходит скульптурный пояс из литых барельефов. Высота железобетонного монумента составляет 17,4 м.

В ходе строительства Рыбинского гидроузла именно здесь планировалось установить скульптурную композицию Веры Мухиной «Рабочий и колхозница». Она должна была увековечить труд строителей Рыбинской гидроэлектростанции.Однако, в связи с незавершенными работами на гидроузле монумент был установлен на временный постамент у ВДНХ, где в итоге и прописался окончательно. А возведенная к 1953 году «Мать-Волга» воплотила образ великой реки, которая, благодаря «Каналу имени Москвы», с 1937 года питает водой столицу и обеспечивает судоходство по всей Центральной России.

Недавно была завершена реконструкция монумента, ставшего также визуальным символом Рыбинска. Она выполнялась в рамках комплексных работ по реконструкции причально-направляющих сооружений и дамб Рыбинского шлюза.

Восстановлено покрытие плит оголовка дамбы, на которой стоит скульптура, отремонтированы фундамент постамента и балюстрада, «залечены» трещины в бетоне, отреставрированы барельефы. Саму монументальную фигуру отмыли, заштукатурили, покрасили и обработали специальным защитным составом. Благоустроена территория вокруг скульптурной композиции: на песчаную подушку уложен дорнит, сверху отсыпано щебеночное покрытие, высажены кусты шиповника. В темное время суток «Волга» подсвечивается специальными светильниками.

Руководитель ФГБУ «Канал имени Москвы» Герман Елянюшкин видит органическую взаимосвязь эстетических и инженерно-технических аспектов обновления крупных инфраструктурных узлов на внутренних водных путях страны. «Гидротехнические сооружения «Канала имени Москвы», будучи образцом отечественной инженерной мысли, со временем также стали своеобразным брендом и украшением Центральной России, монументальным символом внутренних водных путей Московского бассейна. Мы стабильно поддерживаем эти объекты в нормальном, безаварийном состоянии и планируем продолжить проекты реконструкции для сохранения уникального архитектурного облика», – отметил он.

Досье:

ФГБУ «Канал имени Москвы» является крупнейшим воднотранспортным и водохозяйственным комплексом, выполняет функции органа государственного управления на внутренних водных путях в 12 субъектах Российской Федерации. Объекты предприятия включают 235 гидротехнических сооружений и 3842 км водных путей.

Рыбинский гидроузел ФГБУ «Канал имени Москвы» был построен к 1941 году. Расположен в северной части города Рыбинска Ярославской области на реке Волга. Площадь Рыбинского водохранилища превышает 4,5 тыс. кв. км, длина – 112 км, глубина – 26 м, объем – 25,4 млрд куб. м, что обеспечивает многолетнее регулирование стока Волги, предотвращает наводнения, обеспечивает судоходство и водоснабжение региона. В состав Рыбинского гидроузла входят плотины, дамбы, ГЭС и самый крупный судоходный шлюз Верхней Волги.

Просвечивать сквозь бетон.

Инновационный материал литракон может широко использоваться для украшения фасадов и интерьеров

Промышленность строительно-отделочных материалов не стоит на месте. В условиях высокой конкуренции производители постоянно разрабатывают новые решения и патентуют инновационные разработки, которые направлены на улучшение технических характеристик и внешнего вида продуктов. В последние годы на рынке появились такие материалы, как гибкое дерево WoodSkin (материал, которому можно придавать любые формы), светоблокирующий стеклянный фасад, тепловые обои (реагируют на температуру в помещении и меняют оттенок), облицовочный керлит (очень тонкий керамогранит толщиной всего 1 мм). Не обошли своим вниманием инноваторы и такой прозаичный, на первый взгляд, материал, как бетон.

Практически любой масштабный строительный процесс предусматривает использование бетонных смесей. Раствор выступает основой в формировании фундамента, из него сооружают стены, изготавливают перекрытия. При этом внешняя неприглядность бетона никого не смущает — его умело маскируют облицовочными материалами. Но на Западе уже более десяти лет назад нашли выход из положения — научились производить бетон, который можно использовать для декорирования архитектурных объектов.

В 2001 году архитектор из Венгрии Арон Лосконши взглянул на проблему бетонных поверхностей по-новому. Ему пришло в голову, что внешнюю непривлекательность бетона можно исправить, изменив его внутреннюю структуру. Так появился прозрачный бетон Illumicon, который имеет целый ряд отличий от традиционных смесей. Это относится не только к внешнему виду, но и к структуре, обусловленной технологией изготовления. Прозрачный бетон состоит из сухой мелкозернистой смеси для бетона, воды и стекловолокна, а обычный — из воды, цемента, керамзита или щебня, а также песка.

Основным направлением использования прозрачного бетона является создание архитектурных композиций с декоративными свойствами. Этот материал успешно используется и при изготовлении уличных дизайнерских объектов, и при украшении интерьеров. Применение его, в первую очередь, обусловлено эстетическими соображениями, хотя и технико-физические качества материала не отбрасываются. Так или иначе, базовый набор компонентов для прозрачного бетона (литракона) делает его схожим с обычным легким бетоном, который справляется с нагрузками в составе небольших архитектурных конструкций. Прозрачные бетонные блоки идеально вписываются в структуру зданий в стиле модерн и хай-тек. В качестве материала для строительства частей зданий и сооружений прозрачный бетон был впервые использован в Германии в 2005 году.

Как и всякий материал, прозрачный бетон имеет достоинства и недостатки. К плюсам относятся способность пропускать свет и поглощать тепло (экономия на отоплении), легкость, достаточно высокая прочность, экологичность, огнестойкость. Материал открывает перед архитектором широкие возможности для декора. С помощью дополнительного освещения можно придать поверхности нужный оттенок, поиграть тенями и силуэтами. Литракон придает помещению воздушность, создавая впечатление большого пространства. Минусы: высокая стоимость (5 тыс. долларов за квадратный метр прозрачного бетона иностранного производства), небольшое число заводов-изготовителей, довольно сложная технология, требующая точного соблюдения пропорций состава.

В России прозрачный бетон пока не получил широкого применения в основном из-за дороговизны. Однако на рынок уже активно выходят российские аналоги по доступным ценам, появляются первые проекты с применением этого материала. Так, весной этого года в Красногорске началось проектирование двух зданий — дошкольной образовательной организации и средней общеобразовательной школы на территории крупного жилого комплекса. На фасадах будет использован архитектурный и графический прозрачный бетон российского производства.

В центре Москвы некоторые заведения, в основном дорогие рестораны и клубы, также используют на фасадах прозрачный бетон темных, благородных оттенков. Встречается сейчас литракон и в интерьере — на барных стойках, перегородках между пространствами. Материал особенно хорош в виде фрагментов фасадов и элементов интерьера, придающих уют как общественным, так и частным домам. Представляется, что у прозрачного бетона есть будущее в нашей стране, и по мере снижения стоимости сфера применения этого материала будет расширяться.

Справочно

Технические характеристики светопроводящего бетона по европейским нормам таковы: плотность — 2100–2400 кг/куб. м; морозостойкость — F50; водопоглощение — до 6%; прочность на сжатие — 50 Н/кв. мм; звукоизоляция — 46 дБ. Для сравнения, характеристики бетона обычного выглядят следующим образом: плотность — 2300– 2600 кг/куб. м; морозостойкость — F50-F500; водопоглощение — 2%; прочность на сжатие — от 25 до 60 Н/кв. мм; звукоизоляция — в среднем от 50 дБ.

№34 от 31.08.20108

Автор: Евгений ГЛЕКЕЛЬ

Чистая прибыль «Газпрома» по МСФО в I полугодии выросла на 65%

Величина прибыли, относящейся к акционерам ПАО «Газпром», составила 630 млрд 804 млн руб. за шесть месяцев, закончившихся 30 июня 2018 года, что на 249 458 млн руб., или на 65%, больше, чем за аналогичный период прошлого года.

Выручка от продаж (за вычетом акциза, НДС и таможенных пошлин) увеличилась на 761 млрд 621 млн руб., или на 24%, за I полугодие 2018 года, по сравнению с аналогичным периодом прошлого года и составила 3 трлн 971 млрд 555 млн руб. Увеличение выручки от продаж в основном вызвано ростом продаж газа, продуктов нефтегазопереработки, нефти и газового конденсата.

Чистая выручка от продажи газа увеличилась на 460 млрд 611 млн руб., или на 28%, по сравнению с первым полугодием прошлого года и составила 2 трлн 124 млрд 889 млн руб., что в основном вызвано ростом средних цен (включая акциз и таможенные пошлины) на территории Европы и других стран и ростом реализованных объемов газа во всех географических сегментах за шесть месяцев, по сравнению с аналогичным периодом прошлого года.

Чистая выручка от продажи газа в Европу и другие страны за отчетный период увеличилась на 357 516 млн руб., или на 34%, составив 1 трлн 411 млрд 305 млн руб. Это объясняется главным образом ростом средних цен, выраженных в рублях (включая акциз и таможенные пошлины), на 25% и увеличением реализованных объемов газа в натуральном выражении на 8%, или на 9,4 млрд куб. м.

Чистая выручка от продажи газа в страны бывшего Советского Союза увеличилась на 15 млрд 756 млн руб., или на 10%, и составила 167 024 млн руб. Изменение обусловлено ростом объемов продаж газа в натуральном выражении на 12%, или на 2,2 млрд куб. м., что было частично компенсировано снижением средних цен, выраженных в рублях (включая таможенные пошлины), на 2%.

Чистая выручка от продажи газа в Российской Федерации увеличилась на 42 млрд 240 млн руб., или на 9%, и составила 508 млрд 765 млн руб. Это объясняется увеличением объемов продаж газа в натуральном выражении на 4%, или на 5,5 млрд куб. м, и ростом средних цен в рублях (за вычетом НДС) на 4%.

Чистая выручка от продажи продуктов нефтегазопреработки (за вычетом акциза, НДС и таможенных пошлин) увеличилась на 210 761 млн руб., или на 27%, и составила 991 573 млн руб. Увеличение выручки от продажи продуктов нефтегазопереработки в основном связано с ростом средних цен во всех географических сегментах, а также с увеличением объемов продаж группы Газпром нефть.

Чистая выручка от продажи сырой нефти и газового конденсата (за вычетом НДС и таможенных пошлин) увеличилась на 72 358 млн руб., или на 26%, и составила 345 656 млн руб. Увеличение выручки от продажи сырой нефти в основном связано с ростом средних цен во всех географических сегментах более чем на 30%, что было частично компенсировано снижением реализованных объемов.

Операционные расходы увеличились на 373 млрд 747 млн руб., или на 14%, и составили 3 трлн 035 млрд 649 млн руб.

Основное влияние на рост операционных расходов оказало увеличение затрат по статье «Покупные газ и нефть», которые увеличились на 178 млрд 942 млн руб. В основном рост вызван увеличением объемов газа и сырой нефти, закупаемых у внешних поставщиков, и ростом средних цен на газ и сырую нефть.

Рост статьи «Налоги, кроме налога на прибыль» на 102 млрд 308 млн руб., или на 18%, в основном вызван увеличением налога на добычу полезных ископаемых на 86 млрд 199 млн руб., или на 21%.

За шесть месяцев, закончившихся 30 июня 2018 года, сальдо курсовых разниц, отраженное в составе «Чистого финансового дохода (расхода)», сформировало убыток в размере 146 млрд 062 млн руб. по сравнению с убытком в размере 17 млрд 303 млн руб. за аналогичный период прошлого года.

Чистая сумма долга (определяемая как краткосрочные кредиты и займы и текущая часть долгосрочной задолженности по кредитам и займам, краткосрочные векселя к уплате, долгосрочные кредиты и займы, долгосрочные векселя к уплате за вычетом денежных средств и их эквивалентов) увеличилась на 35 836 млн руб., или на 1%, с 2 397 511 млн руб. по состоянию на 31 декабря 2017 года до 2 433 347 млн руб. по состоянию на 30 июня 2018 года. Рост данного показателя связан в основном с увеличением суммы долгосрочных кредитов и займов в рублевом эквиваленте в связи с ростом курсов доллара США и евро по отношению к российскому рублю, что было частично компенсировано увеличением остатков денежных средств и их эквивалентов.

«Нафтогаз Украины» поднял цены на газ для промышленных потребителей на 20%

Нафтогаз скорректировал цены для промышленных потребителей газа на сентябрь 2018 года в связи с изменением конъюнктуры на европейском рынке, сообщает пресс-служба компании.

НАК «Нафтогаз Украины» опубликовала скорректированные ценовые предложения на природный газ, которые будут действовать с 1 сентября 2018 года для промышленных потребителей и других хозяйствующих субъектов при заключении договоров с 30 августа.

Предложенные цены на природный газ из ресурса компании дифференцированы в зависимости от объемов закупки и условий оплаты.

В зависимости от этих показателей, Нафтогаз в сентябре предлагает газ по цене 10 208,00 – 11 115,00 грн/тыс. куб. м (без НДС).

Ценовые предложения были скорректированы из-за значительного изменения составляющих цены природного газа, в частности, роста котировок на европейских хабах и снижения средневзвешенного курса гривны к доллару США и евро.

Для покупателей, заключивших контракты на поставку от 50 тысяч кубов, цена кубометра составит 12 тысяч 249,6 гривен ($434), что на 20,8% дороже летних цен.

Остальные покупатели заплатят 13 тысяч 338 гривен ($473), что больше соответствующей цены августа на 20,3%.

В первом полугодии 2018 года чистая прибыль, относящаяся к акционерам ПАО «ЛУКОЙЛ», составила 276,4 млрд руб., что на 37,5% превышает показатель аналогичного периода прошлого года.

Во втором квартале 2018 года показатель составил 167,3 млрд руб., увеличившись на 53,4% по сравнению с первым кварталом 2018 года.

Основное влияние на динамику чистой прибыли оказали неденежные эффекты от курсовых разниц, а также прибыль от продажи доли в АО «Архангельскгеолдобыча» во втором квартале 2017 года. Без учета данных факторов чистая прибыль выросла на 47,4% и 35,6% по сравнению с первым полугодием 2017 года и первым кварталом 2018 года соответственно. Рост чистой прибыли сдерживался увеличением износа и амортизации.

Выручка

В первом полугодии 2018 года выручка от реализации выросла на 32,1% и составила 3 686,8 млрд руб. В том числе во втором квартале 2018 года выручка составила 2 056,1 млрд руб., что на 26,1% больше по сравнению с первым кварталом 2018 года. Увеличение выручки в основном связано с ростом цен на углеводороды, увеличением объемов трейдинга нефтью, ослаблением рубля к доллару США и евро, а также ростом объемов реализации газа. Рост выручки сдерживался снижением объемов оптовых продаж нефтепродуктов за рубежом в результате увеличения объемов реализации на внутреннем рынке и снижения объемов трейдинга нефтепродуктами.

EBITDA

Показатель EBITDA в первом полугодии 2018 года вырос до 514,7 млрд руб., что на 33,1% больше по сравнению с первым полугодием 2017 года. Во втором квартале 2018 года показатель составил 295,2 млрд руб., увеличившись на 34,5% по сравнению с первым кварталом 2018 года. Положительное влияние на динамику EBITDA в обоих периодах оказало увеличение доли высоко-маржинальных объемов в структуре добычи нефти, рост добычи газа в Узбекистане, увеличение объемов реализации через премиальные каналы сбыта. Помимо вышеуказанных факторов росту EBITDA способствовало увеличение цен на углеводороды, ослабление рубля к доллару США, положительный эффект временного лага по экспортной пошлине на нефть, а также эффект входящих запасов в переработке и сбыте. Среди основных сдерживающих факторов было отставание динамики внутренних цен на нефтепродукты от экспортных нетбэков.

Капитальные затраты

Капитальные затраты в первом полугодии 2018 года составили 226,8 млрд руб., что на 11,0% ниже, чем в первом полугодии 2017 года. Снижение в основном обусловлено сокращением инвестиций в газовые проекты в Узбекистане в связи с запуском основных производственных мощностей.

Во втором квартале 2018 года капитальные затраты составили 105,7 млрд руб., снизившись на 12,6% относительно предыдущего квартала, что связано с графиком платежей поставщикам и подрядчикам.

Свободный денежный поток

Скорректированный свободный денежный поток во втором квартале 2018 года составил рекордные 152,0 млрд руб., что на 65,4% больше по сравнению с первым кварталом 2018 года. Таким образом, за первое полугодие 2018 года данный показатель составил 243,8 млрд руб., увеличившись практически в два раза по сравнению с первым полугодием 2017 года.

Рост свободного денежного потока связан с увеличением операционного денежного потока и снижением капитальных расходов.

В первом полугодии 2018 года среднесуточная добыча углеводородов группой «ЛУКОЙЛ» без учета проекта Западная Курна-2 составила 2 287 тыс. барр. н. э./сут, что на 3,2% больше по сравнению с первым полугодием 2017 года. Рост добычи связан с развитием газовых проектов. Во втором квартале 2018 года добыча составила 2 289 тыс. барр. н. э./сут, что соответствует уровню первого квартала 2018 года.

Жидкие углеводороды

Добыча жидких углеводородов в первом полугодии 2018 года без учета проекта Западная Курна-2 составила 319,1 млн барр., в том числе во втором квартале было добыто 160,4 млн барр., что в среднесуточном выражении соответствует уровню первого квартала 2018 года. С января 2017 года объем и динамика суточной добычи нефти Группой «ЛУКОЙЛ» в основном определяются внешними ограничениями объемов добычи российских компаний.

Продолжилась активная работа по развитию приоритетных проектов. В частности, в июне 2018 года была введена в эксплуатацию третья скважина на второй очереди освоения месторождения им. В. Филановского, что позволило выйти на устойчивую полку суточной добычи, эквивалентную 6 млн тонн нефти в год. В первом полугодии 2018 года добыча на месторождении выросла до 2,9 млн тонн, или на 42,7% по сравнению с первым полугодием 2017 года.

На второй очереди освоения месторождения им. Ю. Корчагина начато бурение первой добывающей скважины, которое было завершено в июле 2018 года. Начальный дебит скважины составил 500 тонн нефти в сутки.

Активная разработка Ярегского месторождения и пермокарбоновой залежи Усинского месторождения позволила нарастить добычу высоковязкой нефти в первом полугодии 2018 года до 2 млн тонн, или на 35,3% по сравнению с аналогичным периодом 2017 года.

Добыча нефти и газового конденсата на Пякяхинском месторождении в Западной Сибири выросла на 7,3%, до 0,8 млн тонн.

Доля пяти вышеперечисленных проектов в суммарной добыче нефти группой «ЛУКОЙЛ» без учета проекта Западная Курна-2 составила в первом полугодии 2018 года 14,4%, что на 3,3 процентных пункта превышает уровень первого полугодия 2017 года.

Газ

Добыча газа в первом полугодии 2018 года составила 16,1 млрд куб. м, что на 20,2% больше по сравнению с первым полугодием 2017 года. Во втором квартале 2018 года добыча газа составила 8,1 млрд куб. м, что в среднесуточном выражении соответствует уровню первого квартала 2018 года.

Основным фактором роста добычи газа стало успешное развитие проектов в Узбекистане. Благодаря запуску новых мощностей по подготовке газа добыча по проектам Кандым и Гиссар выросла в первом полугодии 2018 года до 6,1 млрд куб. м, что в два раза больше, чем в первом полугодии 2017 года.

Нефтепродукты

В первом полугодии 2018 года производство нефтепродуктов на собственных НПЗ группы «ЛУКОЙЛ» выросло на 0,6% по сравнению с аналогичным периодом 2017 года, до 30,9 млн тонн. В том числе во втором квартале 2018 года было произведено 15,8 млн тонн нефтепродуктов, что на 4,8% больше, чем в первом квартале 2018 года.

Производство нефтепродуктов на НПЗ в Европе выросло по сравнению с первым кварталом 2018 года на 14,7%, что в основном связано с эффектом низкой базы по причине проведения в первом квартале 2018 года плановых ремонтных работ на НПЗ в Болгарии и Италии. По сравнению с первым полугодием 2017 года производство нефтепродуктов на НПЗ в Европе снизилось на 1,5%, что также связано с плановыми ремонтными работами в первом квартале 2018 года.

Производство нефтепродуктов на российских НПЗ в первом полугодии 2018 года увеличилось на 1,7% по сравнению с аналогичным периодом 2017 года и составило 20,1 млн тонн. При этом объем производства мазута и вакуумного газойля сократился на 20,1%, что позволило уменьшить долю данных нефтепродуктов в корзине до 12,8% по сравнению с 16,3% в первом полугодии 2017 года. Росту эффективности российских заводов также способствовали мероприятия по оптимизации загрузки мощностей, в том числе за счет наращивания кросс-поставок полуфабрикатов между НПЗ и оптимизации структуры сырьевой корзины.

Спасатели продолжают аварийно-восстановительные работы в Приморье

В Приморском крае за сутки от воды освободился Черниговский муниципальный район. Вода ушла из 28 домов и 81 придомовой территории, остаются подтопленными 145 жилых домов и 247 придомовых территорий.

Паводковая обстановка продолжает стабилизироваться. На реке Раздольная у города Уссурийск снизился уровень воды и начался её интенсивный спад. Кроме того, улучшается ситуация в селе Тереховка.

Спасатели оказали адресную помощь населению свыше 400 раз. Особое внимание уделяется маломобильным гражданам, пожилым людям и семьям с детьми. На подтопленных территориях продолжается откачка воды пожарными насосными станциями.

Сотрудники МЧС России также расчистили более 8 км дорог, укреплены 1567 м защитных дамб, установили 45 м временных укрепительных сооружений, очистили 13 км автомобильных дорог, подвезли свыше 300 куб. м бутилированной воды, провели откачку около 45 куб. м воды из придомовых территорий, из переливов – почти 420 тыс. куб м. воды, вывезли свыше 90 куб. м мусора.

Проводятся санитарные и противоэпидемиологические мероприятия, усилен лабораторный контроль за источниками централизованного водоснабжения.

В подтопленных районах Приморского края работают оценочные комиссии, которые занимаются подсчётом нанесённого непогодой ущерба. Члены оценочных групп осуществляют подворовые обходы пострадавших объектов, осматривают дома и придомовые территории. Они помогают пострадавшим оформить документы на получение соответствующих выплат.

В проведении аварийно-восстановительных работ задействовано более 850 человек и 232 единицы техники, в том числе от МЧС России – 320 человек и 53 единицы техники.

Капитальный ремонт судоходных гидротехнических сооружений в 2017-2018 годах не привел к повышению уровня их безопасности

Счетная палата проверила использование субсидий на проведение капитального ремонта судоходных гидротехнических сооружений (СГТС), выделенных в 2017-2018 гг. подведомственным учреждениям Росморречфлота. Было выявлено, что капитальный ремонт СГТС не привел к улучшению уровня безопасности объектов, находящихся в неудовлетворительном состоянии*. «Выделение средств не способствовало достижению установленных значений госпрограммы**», - заявил аудитор Валерий Богомолов.

В 2017 г. для финансирования капитального ремонта СГТС и флота Росморречфлоту из федерального бюджета были выделены ассигнования в размере 2 млрд руб. – 95% от потребности, заявленной Администрациями бассейнов внутренних водных путей. Кассовое исполнение субсидии составило 1,5 млрд руб. Основными причинами образования остатка стали отказ Администраций бассейнов ВВП от реализации планируемых мероприятий или перенос их реализации на 2018 г.

Проверка показала, что из 41 мероприятия по капитальному ремонту СГТС, заявленного на 2017 г, в прошлом году началась реализация 31. Ремонт в 2017 г. был начат только для 21 судна из 45 запланированных. «При этом Администрациями бассейнов внутренних водных путей осуществлялся ремонт объектов недвижимого имущества, не включенных в направленные в адрес Росморречфлота заявки», - указал Валерий Богомолов.

Так, ФБУ «Администрация Волжского бассейна» отказалось от 6 из 7 заявленных Росморречфлоту мероприятий по капитальному ремонту СГТС и флота в 2017 г. и провело капитальный ремонт других объектов, в том числе офисного здания, не относящегося к объектам инфраструктуры внутренних водных путей, СГТС и флота. На эти цели было потрачено 12,7 млн руб. «Это свидетельствует о недостаточном качестве планирования Администрациями бассейнов ВВП мероприятий по проведению капитального ремонта объектов недвижимого имущества, а также о низком уровне планирования Росморречфлотом потребности в соответствующих бюджетных ассигнованиях», - заявил аудитор.

При принятии решения о необходимости капитального ремонта СГТС не всегда учитывались техническое состояние и уровень безопасности сооружений. Например, ФБУ «Администрация «Беломорканал» в качестве объектов капитального ремонта выбрала водоспуск № 134 и шлюз № 1, которые находились в ограниченно работоспособном техническом состоянии и имели пониженный уровень безопасности***. При этом на балансе ФБУ «Администрация «Беломорканал» находится 7 объектов, имеющих более низкий – предаварийный уровень технического состояния и 8 объектов, имеющих неудовлетворительный уровень безопасности. Декларации безопасности ряда из них содержат рекомендации о необходимости проведения капитального ремонта.

По двум выявленным в ходе проверки работы Администрации «Беломорканала» нарушениям Счетная палата подготовила обращение в Генеральную прокуратуру. Например, учреждение в полном объеме (57,8 млн руб.) оплатило 13,4 тыс. куб. метров песочно-щебеночной смеси для отсыпки перемычек в соответствии с проектной документацией и условиями контракта на капитальный ремонт водоспуска №134. При этом по актам освидетельствования скрытых работ фактический объем песочно-щебеночной смеси составил 8,2 тыс. куб. Таким образом, в нарушение 44-ФЗ Администрацией «Беломорканал» приняты и оплачены работы на сумму 22,6 млн руб.

В рамках исполнения контракта на капитальный ремонт шлюза №9 Администрация «Беломорканал» принимала и оплачивала работы по укрупненной смете, которая не соответствовала ведомости объемов работ и сводному сметному расчету. В ходе сверки исполнительной документации с объемами работ выявлены принятые и оплаченные Администрацией «Беломорканал» работы на сумму 55,5 млн руб. Однако их выполнение исполнительной документацией не подтверждено.

Коллегия Счетной палаты приняла решение направить представления Росморречфлоту и ФБУ «Администрация Волжского бассейна», обращение в Генеральную прокуратуру Российской Федерации, информационные письма в Росморречфлот и ФАС России, а также отчет в палаты Федерального Собрания.

Справочная информация:

* На внутренних водных путях Российской Федерации расположено 741 судоходное гидротехническое сооружение (СГТС), 332 из которых подлежат декларированию в соответствии с 117-ФЗ «О безопасности гидротехнических сооружений». Согласно декларациям безопасности 28 СГТС имели неудовлетворительный уровень безопасности, 1 - опасный.

** Показатели уровня безопасности СГТС определены в качестве индикаторов достижения целей в транспортной сфере, установленных стратегическими документами Российской Федерации. Данные показатели являются показателями (индикаторами) эффективности реализации государственной программы «Развитие транспортной системы», утвержденной постановлением Правительства № 1596, в соответствии с которой осуществлялось финансирование работ по капитальному ремонту СГТС.

*** Отражено в разделе 5.1 деклараций безопасности, утвержденных Ространснадзором 27 июля 2015 г. и 29 марта 2017 г., и подтверждено актами инспекторских осмотров Ространснадзора.

«Газпром» прирастил на российском шельфе 768 млрд кубометров газа в 2018 году

«Газпром» является мировым лидером по разведанным запасам природного газа (категорий А+В1+С1) — 35,4 трлн куб. м по состоянию на 31 декабря 2017 года.

В связи с вводом в действие в России новой классификации запасов и прогнозных ресурсов нефти и горючих газов, в настоящее время компания выполняет переоценку и постановку на государственный баланс запасов углеводородов. Эти процедуры планируется завершить до конца 2020 года.

В рамках реализации программы развития минерально-сырьевой базы на период до 2040 года компания эффективно ведет работу по ее воспроизводству и подготовке запасов углеводородов к промышленному освоению. На протяжении последних 13 лет ежегодный прирост запасов газа за счет геологоразведочных работ (ГРР) уверенно превышает объем его добычи. Так, в 2017 году при добыче 472,1 млрд куб. м прирост составил 852,9 млрд куб. м газа — максимальный результат за всю историю компании (коэффициент восполнения — 1,8). Всего с 2002 года, когда началась реализация программы, благодаря ГРР «Газпром» прирастил 9,2 трлн куб. м газа.

Для обеспечения добычи газа на долгосрочную перспективу компания проводит геологоразведку в Надым-Пур-Тазовском регионе и на полуострове Ямал, в Республике Саха (Якутия) и Иркутской области, на шельфах арктических и дальневосточных морей.

В рамках освоения шельфа работы «Газпрома» сконцентрированы в Баренцевом, Карском и Охотском морях. С 1995 года компанией открыто здесь 11 новых месторождений, в том числе уникальные по классификации запасов Северо-Каменномысское, Каменномысское-море и Южно-Киринское. В 2017 году на шельфе этих морей пробурены две разведочные скважины, выполнено 7,4 тыс. кв. км сейсморазведочных работ 3D. В 2018 году по результатам данных работ получен значительный прирост запасов газа (категорий А+В1+С1) — 768 млрд куб. м, в том числе 667 млрд куб. м по Ленинградскому месторождению и 101 млрд куб. м по Южно-Киринскому месторождению. В 2018–2021 годах планируется завершить строительство восьми скважин, выполнить более 9 тыс. кв. км трехмерной сейсморазведки.

На Востоке России компания активно готовит к промышленному освоению запасы углеводородов для формирования новых центров газодобычи. В Иркутской области на Ковыктинском месторождении в 2017 году завершено строительство двух и начато бурение четырех разведочных скважин, проведено 2,4 тыс. кв. км сейсморазведочных работ 3D. В 2018–2021 годах планируется завершить строительство 20 разведочных скважин и выполнить 3,8 тыс. кв. км сейсморазведочных работ 3D. В Якутии продолжается доразведка Чаяндинского, Тас-Юряхского, Верхневилючанского, Соболох-Неджелинского и Среднетюнгского месторождений. В прошлом году построена разведочная скважина на Тас-Юряхском месторождении, в 2018–2021 годах в пределах лицензионных участков «Газпрома» планируется построить 14 скважин.

Большие перспективы для прироста запасов газа сохраняются в традиционном добычном регионе — Надым-Пур-Тазовском. Компания активно изучает отложения, залегающие как глубже, так и выше разрабатываемого сеноманского горизонта. Ресурсный потенциал надсеноманских отложений на месторождениях «Газпрома» в Ямало-Ненецком автономном округе (ЯНАО) по экспертным оценкам составляет около 4 трлн куб. м газа. Ачимовские и юрские залежи в целом по ЯНАО могут содержать до 40 трлн куб. м газа. Для освоения этих более сложных с точки зрения геологической структуры пластов компания применяет передовые технологии бурения и исследования скважин.

Правлению поручено продолжить работу по воспроизводству МСБ и подготовке запасов углеводородов к промышленному освоению в зоне действия Единой системы газоснабжения, в Восточной Сибири, на Дальнем Востоке и шельфе России.

Совет директоров принял к сведению информацию о влиянии западных санкций на группу «Газпром» в 2017–2018 годах и мерах реагирования.

В 2017 году группой «Газпром» добыто 472,1 млрд куб. м газа с учетом доли в добыче организаций, инвестиции в которые классифицированы как совместные операции (без учета доли — 471 млрд куб. м).

В Пекин через Москву: до чего Трамп довел Меркель

Как сближение Германии и Китая изменит баланс в Евразии

Политика Дональда Трампа вызывает все больше раздражения в Берлине и Пекине, что подталкивает Германию и Китай к сближению и формированию пусть и ситуативного, но сильного альянса. К чему приведет формирование оси «Берлин — Пекин» и как этим может воспользоваться Россия, — в статье генерального директора РСМД Андрея Кортунова для «Газеты.Ru».

Помимо привычных объектов жесткой внешней политики США — России, Ирана, Сирии, Кубы, КНДР — у некоторых других стран есть все основания для недовольства нынешним курсом Вашингтона. Прежде всего, это Германия и Китай.

Берлин и Пекин подвергаются особенно жесткому нажиму со стороны президента США Дональда Трампа — их текущие, а тем более потенциальные потери от американского протекционизма намного превышают потери всех остальных торговых партнеров США, вместе взятых.

Кроме того, руководству ФРГ и КНР предъявляются и повышенные политические претензии — Берлину за «недостаточный вклад» в бюджет НАТО и упорство в отстаивании «Северного потока – 2», а Пекину — за «гегемонистские устремления» в Азиатско-Тихоокеанском регионе и «экспансию» в акваторию Индийского океана.

Поэтому логичным выглядит сближение позиций канцлера Германии Ангелы Меркель и председателя КНР Си Цзиньпина. Учитывая огромный совокупный потенциал двух стран, трансконтинентальная ось «Берлин — Пекин» стала бы достойным стратегическим ответом беспрецедентно сильному и грубому давлению США. Особенно если к этому союзу подключить и другие столицы, включая, разумеется, Москву.

Асимметричный союз

Победа Трампа в ноябре 2016 года вызвала серьезную озабоченность в Китае и стала настоящим шоком для политического истеблишмента в Германии. Симптоматично, что накануне саммита G20 в июле 2017 года в Гамбурге Трамп сделал демонстративную остановку в Варшаве как раз в момент очередного обострения немецко-польских отношений, а в Берлине в это самое время немецкий канцлер принимала китайского лидера. Шестью месяцами ранее, по итогам 2016 года, Китай впервые в истории занял место крупнейшего торгового партнера Германии.

Интерес Пекина к Берлину не ограничен стремлением и дальше расширять двустороннюю торговлю, наращивать инвестиции и сохранять доступ к новейшим немецким технологиям.

После смены власти в Вашингтоне китайская сторона стремится демонстрировать повышенное внимание к глобальным проблемам, приоритетным для Германии, — от вопросов климата и реформы ВТО до помощи странам Африки.

При этом именно Пекин может играть доминирующую роль в будущем каркасе двусторонних отношений. Во-первых, Китай намного сильнее Германии с точки зрения экономического и демографического потенциала, геополитических позиций и военной мощи. Китай входит в Совет Безопасности ООН в качестве постоянного члена и обладает ядерным оружием. Поэтому в любых отношениях между Пекином и Берлином неизбежно будут присутствовать элементы асимметрии не в пользу германской столицы, которые так или иначе придется сглаживать.

Во-вторых, Китай более свободен в своих внешнеполитических действиях, чем Германия. На данный момент КНР не участвует ни в каких жестких военно-политических или экономических союзах. В то же время

Германия имеет многочисленные и вполне конкретные обязательства в рамках НАТО и ЕС. Причем если в случае Евросоюза Берлин по праву выступает в роли лидера, то в рамках НАТО он чаще оказывается ведомым, чем ведущим.

Также сближению мешают фундаментальные расхождения в ценностях. Германия сегодня выступает едва ли не ведущим носителем традиционных либеральных ценностей в Европе. Китайская политическая модель авторитарной модернизации являет собой полную противоположность западному либерализму. Прогнозы, что по мере формирования китайского среднего класса Пекин будет эволюционировать в направлении плюралистической демократии западного образца, пока что не оправдываются.

Вместе с тем Берлин и Вашингтон уже давно стали восприниматься как традиционные партнеры. В Германии — по крайней мере, до последнего времени — мало кто мог вообразить будущее своей страны без самого тесного военного, политического и экономического союза с США. Без Вашингтона конструкция внешней политики Германии просто рассыпается.

Впрочем, за долгую и подчас драматическую послевоенную историю отношений ФРГ и США никогда еще Берлин не подвергался таким нападкам, угрозам, откровенному прессингу и даже шантажу со стороны Вашингтона, как в последние полтора года. Никогда взгляды немецкого и американского лидеров по фундаментальным вопросам мировой политики не расходились так далеко, а уровень взаимного доверия не опускался так низко.

Чего боится Берлин

При этом у Берлина есть ряд небеспричинных оснований беспокоиться относительно сближения с Пекином. Вот только ряд из них.

Во-первых, Германию волнует тот факт, что инвесторы из КНР целенаправленно и методично скупают немецкие высокоспециализированные фирмы, работающие на наиболее перспективных направлениях технологического развития. Есть подозрение, что речь идет не об обычных коммерческих сделках, а о государственной стратегии, призванной обеспечить технологическое преимущество Китая над Западом. В 2017 году объем инвестиций КНР в Германию составил почти $14 млрд, или почти 2/3 от общего европейского портфеля Пекина.

В текущем году Берлин даже пошел на фактическую частичную национализацию одного из крупнейших операторов немецких линий электропередачи, чтобы не допустить вхождения в него китайского капитала.

Пекин мог бы успокоить немецких партнеров, обеспечив, например, принцип взаимности, то есть предоставив немецким инвесторам беспрепятственный доступ к высокотехнологичному сектору китайской экономики, однако в этом направлении все еще сохраняются проблемы.

Кроме того, в Германии опасаются резкого изменения баланса немецко-китайской торговли в ближайшие годы. В настоящее время ФРГ, в отличие от США, имеет значительный профицит в торговле с КНР: на 2017 год экспорт в Китай составил $96 млрд, импорт из Китая — $71 млрд. Однако есть мнение, что в связи с начавшейся торговой войной между США и КНР значительная часть китайского экспорта будет переориентирована на европейские рынки. В итоге Германия может не только лишиться нынешнего профицита, но и в не столь отдаленном будущем оказаться примерно в том же положении, в котором сейчас пребывают США.

Германию не может не раздражать активность Пекина в немецком «ближнем зарубежье», т.е. в странах Центральной и Восточной Европы и не Балканах. Особенно неприятен для Берлина формат «16+1» — механизм сотрудничества КНР с этими странами, включающий регулярные встречи на высшем уровне. Этот формат воспринимается как очевидная попытка Китая подорвать европейское единство и проникнуть в Евросоюз «с черного входа».

Пекин при этом уже пошел на символические уступки Евросоюзу — саммиты в формате «16+1» теперь будут проводиться не раз в год, а раз в два года. Китайские лидеры заявляли, что Пекин заинтересован в едином и сплоченном ЕС.

Кроме того, оценивая перспективность более тесного сотрудничества с Пекином, в Берлине не могут не задумываться о том, как такое сближение повлияет на отношения Германии с другими немецкими партнерами в Азии. Речь идет о Японии, Индии, странах АСЕАН, Австралии, Новой Зеландии. Поэтому в интересах Пекина представлять возможную китайско-германскую ось не как отдельный двусторонний — геополитический проект, а как важную составную часть более широкого многостороннего плана по формированию единого евразийского экономического пространства.

Почему не боится Дональд Трамп

При этом несколько удивляет спокойствие американского истеблишмента, который не может не замечать даже гипотетической возможности сближения позиций Берлина и Пекина. Однако этому есть несколько объяснений.

Дональд Трамп может рассматривать отношения с Германией и с Китаем как отдельные, не связанные друг с другом направления внешней политики, а усиливающееся давление отдельно на каждую из стран, с точки зрения политических элит США не может привести к каким-то последствиям для двусторонних отношений Китая и Германии.

Другое объяснение — «самонадеянность американской силы». В Белом доме внимательно наблюдают за попытками китайско-германского сближения, но не верят в их успешность. Отношения США и с Германией, и с Китаем по-прежнему остаются асимметричными.

В Белом доме могут полагать, что ни поодиночке, ни даже совместно Берлин и Пекин не в состоянии создать независимый от Вашингтона глобальный финансово-экономический и технологический центр.

Для этого есть основания — ни Китай, ни Германия пока не решились ответить в полной мере симметрично на последние меры экономического давления США.

Третье объяснение состоит в том, что в администрации Трампа просто не способны представить готовность немецкого политического класса скорректировать свои взгляды на мир и на желательное место Германии в этом мире.

Но нельзя не замечать очевидного — в своем давлении на Германию Дональд Трамп заходит гораздо дальше, чем его республиканские предшественники. Американская политика демонстративно унижает не только нынешнее руководство Германии, но и немецкий политический класс в целом,

причем именно в тот момент, когда после долгой спячки начинает пробуждаться внесистемный немецкий национализм (успех на последних выборах «Альтернативы для Германии»).

Ось или треугольник

Будущее германо-китайских отношений крайне важно и для России, хотя уверенно претендовать на главные роли в этом союзе Москва не может — ее экономический потенциал все же несколько ограничен. Но и посторонним наблюдателем Россия тоже не останется, поскольку в условиях экономических санкций — как со стороны США, так и со стороны Европы — Берлин и Пекин, являются сегодня и, по всей видимости, надолго останутся главными торговыми партнерами.

Для Москвы экономические связи с КНР и ФРГ остаются двумя основными точками входа в мировую экономику.

Поэтому легко предположить, что Москва с энтузиазмом присоединилась бы к строительству оси «Берлин — Пекин», попытавшись превратить ее в полноценный равносторонний треугольник.

К этому стоит добавить, что разрушение современного мирового экономического порядка, защита которого становится фундаментом китайско-германского сближения, вообще не в интересах России. Москва, как и любой другой участник международной экономической системы, может иметь много справедливых претензий к конкретным аспектам этого миропорядка, но триумф протекционизма, отказ от многосторонности, закат универсальных международных экономических организаций и раскол мира на противостоящие друг другу торговые блоки никак не облегчит задачу интеграции России в мировую экономику и не ускорит экономическую модернизацию страны.

Возможность встроиться в германо-китайское сотрудничество дала бы Москве дополнительную свободу маневра, уравновесив «разворот на Восток» новой активизацией сотрудничества с Западом.

Однако сближение Германии и Китая само по себе не создает автоматически новых возможностей для России. Пекин вполне способен проводить параллельные курсы в отношении Москвы и Берлина, что он и делал на протяжении уже многих лет. Германия в нынешних условиях тем более предпочла бы строить свое сотрудничество с Китаем через головы проблемных российских соседей, по крайней мере, до момента полного урегулирования украинского кризиса.

Поэтому критически важная задача для Москвы — не стать «третьим лишним» в китайско-германском альянсе, а привнести в этот альянс свои уникальные сравнительные преимущества.

По всей видимости, эти преимущества не могут ограничиваться особым географическим положением России — вариантов китайско-германского транзита можно найти очень много, и не все они проходят через российскую территорию. Значит, нужно искать возможности другого типа, например, трехсторонние проекты развития на Балканах, в Центральной Азии и в Афганистане. Или инициативы на стыке безопасности и развития — управление миграциями, профилактика политического радикализма, вызовы, связанные с новыми технологиями. В любом случае, ценность России — как для Германии, так и для Китая — будет во многом определяться способностью страны перейти с нынешней инерционной на инновационную экономическую модель.

Можно по-разному оценивать перспективы создания нового китайско-германского альянса. Вполне возможно, что вместо него возникнет какая-то иная геоэкономическая конструкция — например, ось «Берлин — Токио» или тесное партнерство между Европейским Союзом и Индией. Но бесспорным представляется тот факт, что время требует от основных игроков мировой политики крупных, нетривиальных, возможно, даже парадоксальных внешнеполитических решений.

Выступлением всех звезд Koktebel Jazz Party 26 августа на берегу Черного моря завершился XVI ежегодный фестиваль джаза. На три дня популярный крымский поселок превратился в большой концертный зал под открытым небом: уже с утра в разных точках Коктебеля репетировали музыканты, а вечерний марафон предваряли дневные концерты, вход на которые, кстати, был свободным. Ближе к ночи, как и полагается, — джем-сейшны, импровизационные выступления в более камерной, клубной обстановке.

В этом году фестиваль впервые проходил сразу на пяти площадках: к основным Главной и Волошинской сценам, а также успешно опробованной в минувшем августе Большой арене "Артека" в Гурзуфе добавились коктебельские дельфинарий и аквапарк — последнему организаторы отвели роль дебютной. Хэдлайнерами KJP-2018 стали американские группы Rebirth Вrass Band и New York Latin Jazz All Stars, британский коллектив Incognito, уникальная певица Дебора Браун и знаменитый трубач Эдди Хендерсон (оба из США), армянский пианист Ваагн Айрапетян, индийский Rajeev Raja Combine, китайский Segar Band, российские классики джаза Яков и Михаил Окуни, Олег Стариков, Герман Лукьянов, Алексей Беккер.

На фестивале выступили и российские классики, которые развивали джаз, когда это искусство было под запретом. Один из них — знаменитый флюгельгорнист Герман Лукьянов. Его ансамблю "Каданс" в этом году исполняется 40 лет.

Основатель фестиваля Дмитрий Киселев заверил публику, что следующий Koktebel Jazz Party состоится в последние выходные августа 2019 года.

В составе группы Chet Men вместе с легендарным гитаристом Дмитрием Четверговым в Коктебеле выступил бывший министр строительства и коммунального хозяйства РФ, аудитор Счетной палаты России Михаил Мень. В числе гостей KJP-2018 были министр спорта РФ Павел Колобков и депутат Государственной думы Наталья Поклонская.

В разгар фестиваля его участники и волонтеры Koktebel Jazz Party провели экологический субботник "За чистый Крым" по уборке мусора в Тихой бухте — излюбленном месте досуга местных жителей и отдыхающих. "С одной стороны — высокое искусство и роскошная природа. С другой — ужасная экологическая ситуация, которая досталась нам в наследство. Такое терпеть нельзя, это становится уже неприличным", — заявил глава оргкомитета Koktebel Jazz Party, генеральный директор МИА "Россия сегодня" Дмитрий Киселев. По окончании фестивального субботника он и председатель совета Ассоциации волонтерских центров Артем Метелев подписали соглашение о партнерстве между информационным агентством и этой общественной организацией.

Закрывая фестиваль, Дмитрий Киселев заверил публику, что следующий Koktebel Jazz Party обязательно состоится в последние выходные августа 2019 года.

Koktebel Jazz Party — это не просто джаз мирового уровня, это настоящая свобода, которая рождает единую вибрацию музыки, моря, тела и души. Организатором фестиваля выступает медиагруппа "Красный Квадрат". С 2014 года Koktebel Jazz Party проводится при поддержке Министерства культуры Российской Федерации.

Фестиваль возник в 2003 году как частная инициатива родоначальника коктебельского джаза Дмитрия Киселева. Маленький крымский поселок дал имя фестивалю, сегодня занимающему признанное место в списке мировых джазовых слетов. Гостем Koktebel Jazz Party-2017 стал президент России Владимир Путин.

Участник International Jazz Ensemble Якова Окуня Эдди Хендерсон (США) выступает во время All Stars KJP Jam при участии биг-бэнда под управлением Сергея Головни на фестивале Koktebel Jazz Party

В разные годы KJP посетили легендарный джазовый барабанщик Джимми Кобб (США), лауреат премии "Грэмми" за лучший альбом латинского джаза Гонсало Рубакальба (Куба), уникальный саксофонист Роберт Анчиполовский (Израиль). Всего за 16 лет в Коктебеле выступило около двухсот ведущих мировых джазовых коллективов. С подробной информацией о Koktebel Jazz Party можно ознакомиться на официальном сайте koktebel-jazz.ru.

Koktebel Jazz Party проводится при информационной поддержке международной медиагруппы "Россия сегодня", телеканалов "Россия 1", "Россия-Культура" и "Россия 24", радио "Маяк", радио "Культура", "Радио России", радиостанции "Вести FM". Музыкальным партнером фестиваля является Радио JAZZ.

Специальным партнером выступает компания "Смоленские Бриллианты".

Развал страны: что ждет Украину без российского газа

На Украине подсчитали убытки в случае отказа России от транзита газа

В Киеве подсчитали потери от отказа России транспортировать газ через территорию Украины. Они составят более 3% ВВП. Таким образом, Киев лишится возможности финансировать оборону. Москва готова сохранить транзит газа через Украину после 2019 года, если в Стокгольмском арбитраже будет урегулирован спор «Газпрома» с «Нафтогазом».

Потери Киева в случае отказа России транспортировать природный газ через территорию Украины составят более 3% ВВП. Об этом заявил главный коммерческий директор группы «Нафтогаз» Юрий Витренко изданию УНН. По его словам, для украинского ВВП это примерно соразмерно расходам страны на оборону.

«Это больше, чем теряет РФ из-за всех санкций, которые на нее наложены», — отметил Витренко.

Фактически это означает «лишить Украину возможности финансировать оборону, причем оборону не только Украины, а частично и Европу, поскольку мы находимся на передовой этой войны», — заявил коммерческий директор «Нафтогаза».

В середине июня о возможных потерях заявлял президент Украины Петр Порошенко.

По его словам, проект «Северный поток — 2» направлен на то, чтобы «лишить Украину возможности финансировать оборону», около $3 млрд в год, которые страна получает за транзит российского газа. Петр Порошенко также подчеркнул, что это вся сумма, которая тратится на оборону Украины.

Ранее украинский президент отмечал, что «Северный поток — 2» не экономический, а политический проект. Его цель — нанести удар по Украине и по многим другим членам ЕС и НАТО.

«Чем дальше, тем больше стран ЕС понимают реальную цель Северного потока — 2», — отмечал, в частности, на своей личной странице глава государства.

Между тем президент России Владимир Путин в июле говорил, что «Северный поток — 2», как и другие российско-европейские проекты, имеет исключительно экономический характер и в нем нет «двойного дна». На встрече с канцлером Германии Ангелой Меркель он заявлял, что

Москва готова сохранить транзит газа через Украину после 2019 года, когда истекает действующий контракт, если будет урегулирована ситуация в Стокгольмском арбитраже, который встал на сторону украинского «Нафтогаза».

Согласно решению Стокгольмского арбитража, «Газпром» обязан выплатить «Нафтогазу» $4,6 млрд. Эта сумма компенсации предусмотрена за недопоставку «Газпромом» согласованных объемов газа для транзита.

«Газпром» считает это решение несправедливым, поскольку оно, по его мнению, было написано при участии «посторонних людей». Компания направила в апелляционный суд округа Свеа заявление о полной отмене решения арбитража.

«Заключение эксперта-лингвиста об авторстве арбитражного решения по транзиту является новым доказательством серьезных нарушений шведского права и арбитражного регламента Торговой палаты г. Стокгольма при рассмотрении данного дела, что дает основания для его полной отмены», — отмечали в «Газпроме».

Газопровод «Северный поток — 2» будет состоять из двух ниток, которые будут проложены от побережья России через Балтийское море до Германии. Его протяженность составит 1,2 тыс. км, а мощность — 55 млрд куб. м газа в год. Стоимость проекта оценивается почти в 10 млрд евро.

Против его реализации выступает США, Украина и ряд европейских государств. При этом разрешение на прокладку большей его части уже получены от Германии, Швеции и Финляндии.

Из ключевых партнеров проекта заминка возникла только с Данией.

Страна специально под «Северный поток — 2» приняла закон, который позволяет ей рассматривать подобные проекты не только с точки зрения обычного природоохранного и прочего законодательства, но и с политических позиций.

«Киев рассчитывает на дальнейшее единство в вопросе противодействия строительству газопровода «Северный поток — 2» как прямой угрозе энергетической безопасности не только Украины, но и европейских стран», — комментировали в пресс-службе украинского кабмина позицию Дании.

На территорию Дании выпадает около 10% длины трубы, однако из-за того, что страна никак не может дать разрешение, судьба проекта оказалась под вопросом.

При этом оператор проекта — компания Nord Stream 2 — уже разработал альтернативный маршрут газопровода в обход Дании. Кроме того, он даже отправила в августе его на согласование в Копенгаген.

Альтернативный маршрут протяженностью 175 км к северо-западу от Борнхольма, который пересекает только экономическую зону Дании, был представлен компанией «на основе результатов исследований, инженерной и экологической оценки, проведенных в последние месяцы».

Бесплодная двойственность

Почему Россия и Запад застряли в состоянии неопределенности

Иван Сафранчук – кандидат политических наук, доцент кафедры мировых политических процессов факультета политологии МГИМО (У) МИД России.

Резюме Многие склонны представлять существующие отношения с западными странами как «новую нормальность» или даже как исторически естественные. Но отношения сейчас не такие, каких желали Россия и Запад. Они вообще не результат целенаправленной деятельности, а итог того, что не получилось с каждой стороны.

Отношения России с Западом вполне поддаются описанию, но их сложно охарактеризовать и выделить структурные элементы, составляющие их основу. Текущие события настолько динамичны, увлекательны и многовариантны, что может создаться впечатление, будто никакой базы в том, что происходит, нет вовсе. Но это не совсем так. Сформировалась модель отношений, дающая довольно обширный политический простор, который ограничен широкими, но жесткими рамками возможного.

Не холодная война

Характеристика российско-американских отношений как новой холодной войны небезосновательна, но содержательно неверна и создает контекст, вводящий в заблуждение.

Небезосновательна она потому, что на поздних стадиях, в 70-е и 80-е гг. прошлого века, холодная война (чьей оригинальной сущностью было столкновение экзистенционально несовместимых общественно-политических систем, в котором надо было победить без большой войны) де-факто превратилась в бесконечное геополитическое противоборство профессиональных сообществ военных, разведчиков и дипломатов. Все они были готовы использовать в своих интересах любую мировую проблему или региональный конфликт. В таком виде холодная война в основном и запечатлелась в памяти политиков конца XX столетия. Теперь же любое обострение геополитической конкуренции и военного соперничества великих держав стали называть возвращением холодной войны.

Однако главным в холодной войне того периода была все же не геополитическая форма, а идейная сущность. Две системы вступали в открытую конфронтацию и переформатировали под себя региональные конфликты либо «мирно сосуществовали», но в любом случае каждая из них была уверена в собственном моральном и историческом превосходстве. Игра шла на выбывание.

Сейчас Россия и Запад ведут много споров, в той или иной степени имеющих ценностную основу. Разрыв в ценностях трудно отрицать. Причем он имеет место не только между Россией, с одной стороны, и США и Европой, с другой, но и между Европой и США. А все мы вместе составляем ценностный контраст с поднимающимися азиатскими державами. Ценности влияют на то, как организованы и управляются общества, то есть на внутренние дела. Внутренняя политика, завязанная на ценностные системы, воздействует на внешнюю, на методы и средства, которыми страны пытаются повысить уровень своей конкурентоспособности в мире. Поэтому не лишены смысла заявления западных деятелей о том, что за проблемами в отношениях с Россией стоят ценности. Также обоснована и следующая формулировка из Стратегии национальной безопасности Российской Федерации: «Конкуренция между государствами все в большей степени охватывает ценности и модели общественного развития, человеческий, научный и технологический потенциалы» (впервые появившись в документе 2009 г., в немного другой формулировке, это положение вошло в Стратегию 2015 г., действующую в настоящее время).

Но признание наличия этой цепочки (ценности – внутренние дела – внешняя политика) и значения ценностей для внутренней и внешней политики (содержательно наши позиции имеют корни в наших ценностях и поэтому представляются нам правильными и обоснованными) само по себе не означает экзистенционального соперничества общественно-политических систем. В этом смысле холодной войны между Россией и Западом сейчас нет.

Константа и переменные российской внешней политики

Представление о том, что Россия – важный мировой игрок, является неотъемлемой частью российского политического самосознания. Это и чувство в душе (оно вековое и передается из поколения в поколение), и сознание в голове (которое не может не сформироваться при получении образования). Данная константа остается даже с исчезновением страны (а за XX век такое случалось дважды). Более того, в периоды слабости она даже усиливается. И в начале 1990-х гг., в сложнейший период внутренних неурядиц, когда государство пребывало в глубочайшем социально-экономическом кризисе, у российской власти сохранялось представление о собственной державе как о важном мировом игроке. Борис Ельцин, как и его первый министр иностранных дел Андрей Козырев, отнюдь не собирались превращать Россию в «банановую республику».

Конечно, в российской элите шли споры о том, что же такое «достойное место», которое Российская Федерация должна занимать в мире. Но все хотели примерно одного и того же: чтобы с Россией не разговаривали с позиции силы, не диктовали ей условия, чтобы с ней считались при урегулировании мировых проблем и учитывали ее практические интересы при решении частных вопросов. В общем, как бы ни была организована международная система, Россия должна быть среди тех, кто определяет, какой ей быть, и поддерживает ее функционирование. Однако представления о том, каким же образом России оказаться на таком «достойном месте», как получить или занять его, различались очень сильно.

Как ни покажется парадоксальным сейчас, в контексте того времени, в конце 1980-х и начале 1990-х гг., нахождение этого самого достойного места виделось посредством отказа от излишней самостоятельности. «Сами по себе» было равнозначно противопоставлению себя всем развитым странам и добровольной изоляции от них своего внутреннего пространства, а это служило причиной экономического отставания. Российские власти хотели отказаться от подобной самостоятельности и реинтегрироваться в Запад, где Россия столетиями была одной из ведущих держав. Вот как это характеризовал первый российский президент: «Мы возвращаемся туда, где были всегда, – в Антанту, если хотите, в союз с западными державами» (Ельцин Б.Н. Записки президента. Москва, 1994). Россия больше не хотела быть «сама по себе», она хотела быть «одной из» (но одной из держав первого ряда).

Не Ельцин и Козырев навязали стране ту внешнеполитическую программу. Скорее наоборот: она отражала превалировавшие тогда общественные настроения в пользу избавления от советских союзных институтов и их повестки дня (одновременно со списанием на них всех проблем). Настроения неплохо выражены опять же в мемуарах Ельцина: союзным ведомствам «всегда было начхать на судьбу России. Россия их интересовала только как поставщик сырья, рабочей силы, пушечного мяса и как главный имперский “магнит”, к которому можно “притянуть” все, вплоть до Кубы. Везде и всюду навязать свои порядки!». Но внешнеполитическую доктрину, предусматривавшую отказ от излишней самостоятельности (которая отождествлялась с изоляцией и чрезмерным бременем) во имя возвращения себе исторически нормальной мировой позиции (то есть места одной из ведущих держав), возможно было воплотить в жизнь только в одном случае. А именно: если бы ее приняло не только руководство России, но и западные политики, и более того – если бы Москве подыграли. Ни того ни другого не случилось.

Победители в холодной войне поняли новую внешнюю политику Кремля не как обретение Россией своего исторического «я», а как отказ от него. С их точки зрения, они вели себя даже благородно и не добивали поверженного врага. Были готовы поставить слабую Россию где-то рядом, но, конечно, не в один ряд с собой. И это очень быстро стало заметно. Попытавшись «выйти к своим», Россия обнаружила, что от нее на самом деле ждут символической и практической «сдачи оружия» (на почетных, с западной точки зрения, политических условиях), и отказалась это делать. Что привело ко всеобщему замешательству и взаимному недовольству.

Профессионалы-реалисты под идейным лидерством Евгения Примакова пытались спасти ситуацию. Они заняли глухую оборону по линии международного права («правила игры», в написании которых принимали участие советские-российские дипломаты, учитывали базовые интересы России, и по ним Россия не могла проиграть), а также сформулировали концепцию многополярности. При этом Россия не переходила на позиции «сама по себе», это был еще один вариант, как стать «одной из»: Москва отстаивала свои интересы, но стремилась к сотрудничеству и договоренностям.

Тем не менее с Западом не смог основательно договориться ни считавшийся прозападным и уступчивым либералом Козырев, ни реалист и жесткий переговорщик Примаков. В таких условиях не оставалось ничего другого, как признать: «Не оправдались некоторые расчеты, связанные с формированием новых равноправных, взаимовыгодных, партнерских отношений России с окружающим миром» (Концепция внешней политики, 2000 г.). Россия не только не добилась достойного места в мире, но и, как заявил Владимир Путин (накануне того, как стать и.о. президента), «пожалуй, впервые за последние 200–300 лет она стоит перед лицом реальной опасности оказаться во втором, а то и в третьем эшелоне государств мира» (Путин В.В. Россия на рубеже тысячелетий // Независимая газета, 30.12.1999).

Исторически сложившееся самосознание не позволяло добровольно это принять. В России вовсю говорили о том, что в период, когда она была слаба, западные страны воспользовались этим, дабы оказывать существенное влияние на российские внутренние дела (политические и экономические), ее внешнюю политику, более того – привыкли это делать и строят такой мировой порядок, в котором для России не предусматривалось достойного места и права голоса. Но, признавая, что Запад сознательно использует российскую слабость и стремится к уменьшению ее роли в мире, Москва сохраняла иммунитет к противопоставлению себя развитым государствам (что было почти эквивалентом изоляции) и конфронтации с ними. В Концепции 1997 г. говорилось: отсутствие конфронтации с западными странами «открывает принципиально новые возможности мобилизации ресурсов для решения внутренних проблем страны». И хотя в редакции 2000 г. это положение из документа исчезло, ту же мысль, и даже еще четче, выразил Путин: «Несмотря на все трудности и промахи, мы вышли на магистральный путь, которым идет все человечество. Только этот путь, как убедительно свидетельствует мировой опыт, открывает реальную перспективу динамичного роста экономики и повышения уровня жизни народа. Альтернативы ему нет» (В.В. Путин. Россия на рубеже тысячелетий // Независимая газета, 30.12.2001).

Подтвердив решительное «нет» изоляции, российские власти также признали, что отказ от самостоятельности, которая позже была осмыслена как «реальный суверенитет» (Кокошин А.А. Реальный суверенитет. Москва, 2006), не только не обеспечивает достойного места в мире, а, ровно наоборот, толкает Россию в «мировую массовку». Тем самым российские власти разделили понятия «самостоятельность» (реальный суверенитет) и «изоляция», объединение которых лежало в основе внешнеполитической доктрины Ельцина–Козырева.

Новым вариантом обретения достойного места в мире посчитали внутреннее укрепление: если слабую Россию не пустили на Запад, то сильная сама туда войдет (но без «скандала», а как уважаемый партнер), это станет фактом, который не получится игнорировать. Таким образом, Россия встала на путь возвращения утраченных позиций посредством внутреннего укрепления. Попытка добиться достойного места в мире через сокращение того, что не нравилось западным партнерам – самостоятельности и силы, – сменилась программой приобретения такого места за счет расширения возможностей через наращивание и того, и другого.

Затянувшаяся двойственность как модель отношений

Даже притом что Путин всячески подчеркивал неконфронтационнность своей доктрины (Россия давала понять, что она «не против всех» и «не сама по себе», а по-прежнему хочет быть «одной из»), у западных политиков не могло не появиться чувства тревоги – а не станет ли это новым реваншизмом. В отношении Запада к России возникала и все 2000-е гг. сохранялась двойственность.

Экономический рост и интеграция страны в мировую экономику давали возможность зарабатывать в России. Она больше не была «бедным родственником», а стала полезным, пусть и сложным, партнером. К тому же мир бурлил, и плюралистическое начало в нем росло. Переход США к односторонним действиям при Джордже Буше-младшем обострил международные противоречия. Порядка в мире становилось меньше, но и проамериканского единомыслия тоже. Соединенные Штаты ослабили идейный контроль над традиционными союзниками. По мере того как развивающиеся государства богатели, росло их самосознание. Все выглядело так, что мир не только объективно становится полицентричным, но и расширяется признание этого, что должно было дать полицентричности дополнительный импульс. Финансово-экономический кризис 2008 г. подтвердил и стимулировал тренд относительного ослабления традиционных мировых лидеров, что побуждало их лояльнее относиться к возвышающимся державам и искать среди них партнеров. Все эти перемены были в целом благоприятны для российской внешней политики, так как не способствовали конфронтации западных стран с Россией. Наоборот, росла заинтересованность в ней как самой исторически и культурно близкой к Западу из возвышающихся держав.

Но вместе с тем на Западе с подозрением смотрели на то, как по мере решения наиболее острых внутренних проблем в условиях экономического роста, превышающего среднемировой, в России крепла воля к самостоятельности в международных делах. Крах Советского Союза интерпретировался уже не как освобождение от пут коммунизма и избавление от «имперского бремени», а как крупнейшая геополитическая катастрофа XX века. Из Концепции внешней политики-2008 исчез присутствовавший в документе 2000 г. тезис об объективной ограниченности ресурсов российской внешней политики. Теперь говорилось, что укрепление международных позиций России и успешное продвижение ее интересов «требуют задействования всех имеющихся в распоряжении государства финансово-экономических рычагов и адекватного ресурсного обеспечения внешней политики». Вместе с утверждением, что Россия преодолела постсоветские трудности и крепко встала на ноги, это звучало как готовность заплатить любую цену за внешнюю политику. А произошедший через месяц после публикации документа кавказский кризис был понят Западом как способность поднимать ставки не только в смысле денег. Страх перед все более амбициозной Россией нарастал.

Двойственность присутствовала и в позиции России. Стремясь к равноправному сотрудничеству с Западом, российские власти одновременно в той или иной степени поощряли антизападные, особенно антиамериканские, настроения и в обществе, и в элите. Если в западной двойственности были «страх и заинтересованность», то в российской – «заинтересованность и отрицание почти всего западного». У каждой из сторон это порождало противоречивую политику. Западные заинтересованность и страх обосновывали, соответственно, практические программы сотрудничества с Россией и ее сдерживания. Российские заинтересованность и отрицание – сотрудничество и все большую самостоятельность в мировых делах.

Эта неоднозначность и противоречивость опирались на мощный исторический фундамент, но в современных условиях не были комфортны ни для России, ни для Запада.

Тем не менее обе стороны поначалу не увидели серьезной проблемы. На Западе одни жалели, что не добили Россию в начале 1990-х гг., а другие – что упустили шанс интегрировать слабую страну, когда она была готова от многого отказаться ради этого. И тем не менее все осознавали, что те исторические варианты уже пройдены и надо что-то решать в настоящем; выбор выглядел трудным, но не невозможным. Россия с пониманием и терпением относилась к западным страхам (хотя и считала их необоснованными по сути, а по форме – зачастую искусственно нагнетаемыми для тактических политических игр) и была готова дать время, чтобы свыкнуться с ее возвышением. У Москвы были основания ожидать, что Запад все-таки сделает выбор, причем в пользу сотрудничества, пусть и не так быстро, как хотелось бы.

Но двойственность затягивалась, и в конечном счете приобрела новое качество. В конце прошлого и в начале нынешнего десятилетия выяснилось, что Запад не способен не только на то, чтобы отодвинуть в сторону свои страхи и сделать выбор в пользу сотрудничества с Россией, но не может сделать и противоположный выбор – в пользу только сдерживания. В 2008-м и особенно в 2014 г. могло показаться, что западный мир готов поставить крест на сотрудничестве и перейти к политике исключительно сдерживания. Но в обоих случаях Запад, наращивая усилия по сдерживанию России, от сотрудничества не отказывался.

В результате затянувшаяся уже примерно на 15 лет двойственность перестала восприниматься на Западе как нечто временное. Если в прошлом десятилетии там присутствовали настроения в пользу того, чтобы сделать какой-то выбор, то к концу текущего десятилетия сочетание сотрудничества и сдерживания (относительно недавно представлявшееся неестественным) переформулировано в стратегию, а отстаивавшие тактику сотрудничества и сдерживания специалисты переходят от споров между собой к выработке вариантов их сочетания в единой стратегии. В России тоже сочли приемлемым сочетание готовности к сотрудничеству со все большей самостоятельностью в мировых делах. Страна переходит на позиции «сама по себе» (а не «одна из»), но без полной изоляции.

На будущее: преодоление двойственности и переход к дуализму?

Переосмысление противоречивых политик в единые стратегии происходит во многом потому, что по мере затягивания двойственности в отношениях России и Запада усугублялись споры и противоречия, множились цепочки действий и противодействий, и все вместе формировало контекст событий, в котором к настоящему времени текущее вытеснило что-то более базовое. Распутать такие цепочки действий и противодействий или остановить их дальнейшее разрастание сейчас вряд ли возможно.

Описанный характер связей России и Запада – не просто реальность, но такая реальность, которая, обозначая рамки возможного для наших действий в связи с тем, что происходит, сама не может измениться вследствие каких-то событий. Никакие мировые тенденции (даже такие, по поводу которых мнения и интересы могут совпасть) не дадут в ближайшее время достаточного импульса для выхода из состояния двойственности.

Такая устойчивая реальность толкает не только к ее принятию, но и к осмыслению существующих отношений как «нормальности» или даже как исторически естественных, мол, веками было примерно так. Если такое возобладает с обеих сторон, то двойственность (противоречивость) преобразуется в дуализм (сосуществование двух независимых, равноправных и несводимых друг к другу начал), отношения станут более устойчивыми и спокойными. (Справедливости ради необходимо заметить, что сегодняшняя ситуация – не воплощение пожеланий сторон и вообще не результат целенаправленной деятельности, а итог того, что не получилось ни у России, ни у Запада.)

Сейчас может показаться, что мы уже подходим к тому, чтобы водвориться в подобное состояние, но это не так. Во-первых, Россия и западные страны, будучи близки к фактическому балансу сил, не могут его зафиксировать в силу эмоций и внутриполитического давления. Поэтому спираль эскалации, вероятнее всего, будет раскручиваться. Во-вторых, даже если удастся закрепить баланс и отказаться от попыток резко его изменить, Запад будет понимать такое положение вещей как вынужденное и потому временное.

Дело не только в том, что многие на Западе сомневаются в способности России долго поддерживать свои амбиции материально. Второе обстоятельство – восприятие российской политики до предела персонифицировано (и не без оснований, так как роль Владимира Путина, действительно, огромна). Насколько российский президент и страна сейчас отождествляются, настолько же в будущем возникнет желание сделать обратное. Иными словами, с точки зрения Запада, любые договоренности с Москвой времен Путина должны будут пройти проверку временем. Запад в полной мере смирится с дуализмом, только когда Россия докажет, что та же внешняя политика, воля к ей проведению и готовность обеспечивать курс материальными ресурсами сохраняется после ухода нынешнего президента. Таким образом, преобразование нынешних отношений в устойчивую модель возможно (но не гарантировано) разве что в среднесрочной перспективе. Пока же они будут подвержены кризисам, а поддержание связей в относительно безопасном состоянии будет требовать постоянных усилий и ресурсов.

В заключении стоит с сожалением отметить, что Россия и Запад, видимо, упустили историческую возможность, которая существовала последние десять лет. Автор этих строк называл ее моделью отношений «без, но не против» (друг без друга, но не друг против друга), коллеги определили примерно то же самое как «отстраненность вместо конфронтации» (Алексей Миллер, Федор Лукьянов. Отстраненность вместо конфронтации: постевропейская Россия в поисках самодостаточности, 2017). Россия и Запад так и не смогли оставить друг друга в покое.

Россия. США. Евросоюз. Азия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 27 августа 2018 > № 2714104 Иван Сафранчук

Глава Минприроды России проинформировал о создании Рабочей группы по реформированию лесной отрасли с участием регионов

Об этом Министр природных ресурсов и экологии РФ Дмитрий Кобылкин проинформировал губернатора Пермского края Максима Решетникова в ходе видеоконференции «регионального часа».

Рабочая группа может быть создана с привлечением представителей профильных ведомств регионов, для которых вопросы лесопользования являются наиболее актуальными, а также научных и общественных организаций. В ходе заседаний рабочей группы может быть скоординирована работа по вопросам лесоустройства, лесовосстановления, охраны лесов, ликвидации свалок на территории лесов, продажи древесины, оставшейся от строительства линейных объектов, а также пилотного проекта «Умный лес». Данный проект, в рамках которого ведется создание цифровой спутниковой системы использования лесов, включает в себя картографическую информацию, данные о количестве и качестве состояния лесных участков, состояния лесного покрова, может быть транслирован в другие регионы.

Глава Минприроды России подчеркнул: «Рабочая группа позволит выработать оптимальные решения в области лесопользования и к 2024 году урегулировать проблемы регионов, получить и внедрить их положительный опыт и инициативы».

В ходе совещания обсуждалась также острая проблема загрязнения атмосферного воздуха – уровень загрязнения в г. Перми оценивался как «повышенный».

Количество сбросов неочищенных сточных вод в последние годы имеет тенденцию к сокращению. При этом в г. Перми 34% сточных вод, требующих очистки, сбрасываются недостаточно очищенными и без очистки (в Пермском крае 79,5% сточных вод, требующих очистки сбрасываются недостаточно очищенными и без очистки). Общий объем сброса сточных вод в поверхностные водные объекты в г. Перми – 31,47 млн м3.

В настоящее время в Пермском крае идет выбор регионального оператора для контроля транспортировки отходов. По данным федерального статистического наблюдения на территории Пермского края в 2017 г.: образовалось более 41 млн т отходов I-V классов опасности, из них размещено на хранение – 20,9 млн тонн, утилизировано – 20,1 млн тонн отходов;

М.Решетников отметил, что регион активизирует работу по включению ряда проектов в программу «Чистая вода» нацпроекта «Экология» для улучшения состояния водных объектов. Это позволит реализовать проекты по расчистке фарватера, дноуглублению, берегоукреплению, в частности, берегов Камского и Воткинское водохранилищ.

Обсуждался также вопрос загрязнения водных объектов изливами кислых шахтных вод Кизеловского угольного бассейна (КУБ).

Напомним, добыча угля в КУБ велась на протяжении более 200 лет. В период эксплуатации из шахт откачивались и сбрасывалось в реки без очистки более 100 млн м3 в год кислых вод, загрязненных тяжелыми металлами. После закрытия шахт (последняя закрыта в 2001 г.) началось их затопление за счет атмосферных осадков и притока подземных вод. М.Решетников проинформировал о проработке проекта по ликвидации уменьшения изливов щелочных вод и включения его в нацпроект «Экология».

Участники встречи также обсудили ситуацию на руднике «Соликамск-2». В настоящее время ведется комплекс инженерно-технических и других мероприятий по минимизации последствий аварии и снижению притока надсолевых вод в рудник. Для снижения водопритока оборудована и действует система водопонижения вокруг воронки, производится тампонаж пустот в горном массиве. За весь период наблюдений превышений ПДК в поверхностных и подземных водах по контролируемым веществам не установлено.

Заготовка древесины леспромхозами ГК «Титан» за 7 месяцев 2018 года составила 1 397,6 тысяч кубических метров

Заготовка древесины предприятиями генерального поставщика лесосырья на Архангельский ЦБК - Группы компаний «Титан» в июле текущего года составила 178,7 тыс. куб. м. Вывозка - 207,2 тыс. куб. м, сообщили в пресс-службе предприятия.

В январе–июле этого года леспромхозы холдинга заготовили 1 397,6 тыс. куб. м, что на 89,9 тыс. куб. м больше, чем за аналогичный период прошлого года.

Вывозка за семь месяцев текущего года составила 1 703,3 тыс. куб. м, что на 417,6 тыс. куб. м больше, чем за аналогичный период прошлого года.

Справка Бумпром.ру:

Группа компаний «Титан» - один из крупнейших операторов лесосырья в СЗФО. Создана в 1990 году. В ГК «Титан» входят 9 лесозаготовительных предприятий, ООО «Беломорская сплавная компания» (транспортировка лесоматериалов), а также крупнейшее лесопильное предприятие в Европейской части России - ЗАО «Лесозавод 25». Расчетная лесосека составляет 3,2 млн куб. м.

ГК «Титан» обеспечивает занятость 5 тыс. жителей Архангельской области. Ежегодно налоговые платежи в бюджеты всех уровней, сборы во внебюджетные фонды превышают 1 млрд рублей.

Источник: Бумпром.ру

Анатолий Яновский провел встречу с заместителем Министра энергетики и горнорудной промышленности Республики Куба Р. Сидом Карбонеллем.

В Минэнерго России состоялась встреча заместителя Министра энергетики Российской Федерации Анатолия Яновского с заместителем Министра энергетики и горнорудной промышленности Республики Куба Р. Сидом Карбонеллем с участием Посла Республики Куба в Российской Федерации Дж. Пеньявера Порталя.

Стороны отметили, что регулярные контакты по линии министерств энергетики двух стран создают благоприятные условия для реализации стратегически важных энергетических проектов.

Особое внимание было уделено поиску путей расширения российско-кубинского взаимодействия в области энергетики. Среди наиболее перспективных направлений стороны выделили сотрудничество в области электрогенерации с использованием сжиженного природного газа, а также строительство солнечных электростанций на Кубе.

Предметное обсуждение перспектив новых двусторонних проектов продолжится в ходе очередного заседания Межправительственной Российско-Кубинской комиссии по торгово-экономическому и научно-техническому сотрудничеству в октябре т.г. в г. Гавана (Куба).

Новый газопровод соединит месторождение Вака-Муэрта и Буэнос-Айрес

С ростом добычи природного газа, которое достигло 30 млн. кубических метров и демонстрирует значительный потенциал для дальнейшего увеличения, серьезной проблемой для дальнейшего развития сланцевого месторождения Вака-Муэрта стала проблема его доставки основным потребителям. В этой связи правительством Аргентины рассматривается возможность строительства нового газопровода от газоносного бассейна в провинции Неукен до округа Сан-Николас в провинции Буэнос-Айрес.

Проект, стоимость которого оценивается в 1200 млн. долл. уже представлен фирмой Transportadora de Gas del Norte (TGN), принадлежащей концерну Techint. Как ожидается, строительство газопровода с диаметром 30-36 дюймов и пропускной способностью 25 млн. куб. м может занять 36 месяцев. Ключевым вопросом является поиск возможных источников его финансирования.

На текущий момент существующие газопроводы от месторождения имеют пропускную способность 8 млн. кубометров в день. При этом только Techint производится 9 млн. кубических метров газа, а к концу следующего года оно может достигнуть 22 млн. К этому объему присоединятся производители, такие как YPF, Pan American Energy и Pluspetrol. В прошлом году они в совокупности инвестировали в месторождение 4,5 млрд. долл., а в текущем году совокупный объект их инвестиций оценивается в 15 млрд. долл. Всего стоимость разработки неукенского бассейна может потребовать до 20 млрд. долларов ежегодно в течение ближайших 20 лет. В этой связи для обеспечения окупаемости инвестиций специалисты полагают, что для производителей было бы логично совместно профинансировать строительство газопровода.

Альтернативным данному проекту строительство газопровода до портового города Байа-Бланка, с последующим строительством газосжижающего терминала.

«Эль Крониста»

До 20 марта 2019 года в Иране будет построено 1000 км газопроводов

Национальная иранская газовая компания (NIGC) планирует до конца текущего 1397 иранского календарного года, до 20 марта 2019, добавить 1000 километров газопроводов к газораспределительной сети страны.

По данным NIGC, компания "Gas Engineering and Development Company", дочерняя компания NIGC, уже закладывает трубы, сообщает Shana.

"Создавая инфраструктуру, необходимую для развития этой отрасли, мы также будем способствовать защите окружающей среды и созданию прямой и косвенной занятости в стране", - заявил сотрудник компании, добавив: "Это помимо создания чистой и недорогой энергии для потребителей и льготников".

Мохсен Мазлум Фарсибаф сказал: "В ходе реализации проектов, нам удалось преодолеть большинство проблем и выполнить наши обязательства, но, учитывая прогресс, достигнутый нами с начала года, достижение поставленных целей не выходит из-под контроля".

В настоящее время газораспределительная сеть Ирана составляет 36 000 километров, и к 2025 году она достигнет 45 000 км, включая 130 компрессорных станций, тогда как сейчас действует 81 компрессорная станция в системе. После проведенной работы, пропускная способность сети будет составлять 400 млрд. куб. м с нынешних 240 млрд. куб. м в год.

Российский "план Маршалла": почему в него приглашают Запад, хотя шансов нет

Немецкая пресса полна ядовитых комментариев о российских инициативах по восстановлению Сирии, ставших одним из пунктов недавних переговоров Владимира Путина с Ангелой Меркель. Правительство ФРГ официально заявило, что считает преждевременным обсуждать вопрос о помощи в данном вопросе, полагая, что сначала в арабской республике "должно быть достигнуто политическое перемирие".

В свою очередь, Государственный департамент США заявил, что глобального финансирования процесса реконструкции Сирии не будет до тех пор, пока в стране не начнется "заслуживающий доверия и необратимый" политический процесс, возглавляемый Организацией Объединенных Наций. А пару недель назад из американского Минобороны "утекло" конфиденциальное письмо, направленное главой Генштаба России Валерием Герасимовым своему американскому коллеге Джозефу Данфорду с предложением по совместному участию в процессе восстановления САР. По словам инсайдеров, данное послание получило "ледяной прием" в Вашингтоне.

Кроме того, два дня назад российский министр иностранных дел рассказал (после переговоров с ливанским коллегой, на которых среди прочего обсуждался и данный вопрос) о существовании в ООН некоего секретного запрета на помощь Сирии, до момента так называемого политического перехода. Ныне этот документ стал предметом внутреннего разбирательства в ООН.

Это только часть новостного потока по теме усилий России, направленных на вовлечение различных стран в восстановление САР.

Данные новости вызывают широкий спектр реакций. С одной стороны, хватает откровенно злорадных комментариев, которые полагают, что Россия в Сирии наконец-то увязла в нерешаемых — из-за отсутствия необходимых ресурсов — проблемах, что приведет в итоге к роковому результату. С другой стороны — нередки удивленные и даже раздраженные мнения со стороны людей, которые поддерживают политику Москвы на Ближнем Востоке, но не понимают, какой смысл в заведомо безнадежных шагах по привлечению к процессу западных стран.

Зачем пытаться обращаться к Западу с предложениями, когда и так понятно, что они будут отвергнуты?

Почти три года назад Россия начала военную операцию в Сирии, которую почти все вокруг (и многие люди внутри страны) сочли в тот момент самоубийственной авантюрой. Результат известен — Москва продемонстрировала всему миру принципиально новый уровень эффективности в решении сложнейших военно-геополитических задач при использовании очень ограниченных ресурсов. Сирийской операцией Россия утвердила себя в качестве ключевой военной державы мира.

Ныне перед российским руководством встает следующая, по-своему еще более сложная задача: Россия должна доказать планете, что она способна быть не только карающим мечом и не только защитником для союзников, но и главной созидающей силой среди великих держав мира.

Ситуация усугубляется тем, что у Москвы не слишком позитивный исторический опыт в этом отношении.

Чтобы понять существо отечественных проблем в этой сфере, достаточно вспомнить, как назывались многочисленные и разнообразные программы масштабной финансовой и инфраструктурной помощи, которую оказывал Советский Союз своим союзникам и партнерам по всему миру на протяжении десятилетий — от Анголы до Кубы, от Афганистана до Вьетнама.

Вспомнить этого не удастся, поскольку, даже если такие названия и были, широкой публике они неизвестны. Это была просто спокойная и негромкая работа, несмотря на ее колоссальный размах. А чем дальше отстоят те события, тем больше стирается память о них. Да и особой благодарности за те многомиллиардные вливания в чужие инфраструктуры и экономики Россия не получила. Зато упреки за тогдашнее вмешательство в дела суверенных государств можно слышать куда чаще.

На этом фоне выделяется "план Маршалла" по восстановлению разрушенной войной экономики Европы, который и спустя 70 лет остается узнаваемым и суперпозитивным брендом США.

С учетом обстоятельств Россия, занимаясь восстановлением Сирии, должна одновременно решить три задачи.

1. Собственно достигнуть поставленной цели и помочь САР вернуться к нормальной мирной жизни.

2. Обеспечить максимальный позитивный имиджевый эффект для себя на мировом уровне, создав себе репутацию державы, умеющей успешно реализовывать подобные проекты.

3. Научиться зарабатывать на таких проектах, выступая в них не в качестве спонсора, а в первую очередь менеджера и подрядчика.

В свете всего этого нынешняя активность России на международном уровне по поиску и консолидации сил, готовых участвовать в проекте, становится куда более понятна.

Во-первых, Россия действительно взяла на себя главную роль организатора и координатора проекта. В этом направлении идет серьезная работа и усилия прилагаются немалые. И результаты есть. Помимо нашей страны и самой Сирии, есть немало государств, которые также готовы поучаствовать в послевоенном возрождении республики: Китай, Иран, сирийские соседи по ближневосточному региону.

Во-вторых, тема сирийского восстановления все прочнее связывается в мировом общественном мнении именно с Россией. Когда же поставленная цель будет достигнута, — а несмотря на ехидные комментарии, в этом нет особых сомнений, — именно Москва станет главным получателем репутационных бонусов.

Ну и в-третьих. Обращения России к Западу с соответствующими предложениями, от которых тот сейчас с энтузиазмом отбрыкивается, приведут в итоге к двум примечательным последствиям. Они а) не позволят Западу приписать себе достижения в данной сфере и б) создадут очередной, очень яркий пример того, что Москва добивается поставленных целей, несмотря на все оказываемое ей противодействие.

Учитывая совокупность обстоятельств, весьма наивными выглядят утверждения, что Кремль не понимает, что делает, когда раз за разом обращается к западным странам с инициативами по данному поводу. Ну а надежды злорадно ожидающих громкого провала Москвы в который раз за последние годы кажутся слишком оторванными от реальности.

Ирина Алкснис

ЗАО «Лесозавод 25» в I полугодии 2018 года увеличило объем производства экспортных пиломатериалов на 17,88%

ЗАО «Лесозавод 25», которое входит в ГК «Титан», в январе–июне этого года увеличило объем распиловки пиловочного сырья по отношению к аналогичному периоду прошлого года на 18,9% до 706 тыс. куб. м, объем производства экспортных пиломатериалов – на 17,88% до 298 тыс. куб. м.

Объем производства древесных гранул в I полугодии текущего года возрос по сравнению с аналогичным периодом прошлого года на 54,74% до 89 тыс. т.

Объем производства технологической щепы за январь–июнь 2018 года составил 140 тыс. куб. м.

Справка Бумпром.ру:

ЗАО «Лесозавод 25» - крупнейший лесопильный комплекс в Европейской части России. Мощности трех участков предприятия позволяют перерабатывать в годовом исчислении 1,5 млн куб. м пиловочника. Объем производства пиломатериалов составляет 750 тыс. куб. м, пеллет – до 200 тыс. т.

99% производимого объема продукции ЗАО «Лесозавод 25» реализуется по экспортным контрактам. В основном, в страны Западной Европы (Германия, Франция, Великобритания, Нидерланды), Северной Африки (Египет) и Китай. Основной объем экспорта пеллет ЗАО «Лесозавод 25» направлен в страны Западной Европы.

ЗАО «Лесозавод 25» является членом Ассоциации экологически ответственных лесопользователей России. Имеет сертификат Лесного Попечительского Совета (FSC).

Источник: Бумпром.ру

ЧУКОТКА ГОТОВИТ ЭКСПОЗИЦИЮ НА ВЫСТАВКЕ «УЛИЦА ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА»

«Мир настоящих людей» – так будет называться экспозиция Чукотки на выставке «Улица Дальнего Востока», которая пройдет 11–16 сентября в рамках IV Восточного экономического форума во Владивостоке.

Центром экспозиции Чукотки 2018 года станет шестиметровый куб, символизирующий ледяной покров округа. Посетителям павильона продемонстрируют короткометражные фильмы с объемным изображением и звуковыми эффектами. Видеоролики расскажут о природе, национальных традициях коренных народов Чукотки, экономических и социальных проектах, реализуемых в регионе.

Одной из достопримечательностей чукотской площадки станет уменьшенная копия «знака солнца», установленного в городском округе Эгвекинот на месте пересечения Северного полярного круга и 180-го меридиана – так называемого русского Гринвича.

Еще одна тема экспозиции Чукотского автономного округа определена как «современное и традиционное». На стенде представят традиционную ярангу и «ярангу 2.0» – современное жилище оленеводов. В этом году по заказу правительства региона были изготовлены две такие яранги. Одна из российских компаний, специализирующаяся на строительстве купольных жилых домов, изготовила и презентовала оленеводам и морским охотникам мобильное жилище. Современная яранга сшита из прочного непродуваемого материала, снабжена ветрогенератором и солнечной панелью отечественного производства. Теперь оленеводы могут не возить с собой большой запас топлива. Энергию для зарядки батарей раций и питания электроприборов они смогут получать благодаря ветру и солнцу.

«Условия работы в тундре и на морском побережье достаточно сложны. Наша задача создать максимально комфортные условия для работников тундры и морских охотников. Считаем, что с появлением в бригадах „яранги 2.0“ условия кардинально изменятся», – отметил губернатор Чукотского автономного округа Роман Копин.

Общая площадь выставочного комплекса Чукотки на «Улице Дальнего Востока» составит более 900 квадратных метров. Практически вся территория будет укрыта «танцем ветра» – кинетической инсталляцией из тысяч кусочков фольги. Ее колыхание на ветру будет создавать эффект облаков.

Молдавия отказывается от услуг «Газпрома»

Власти страны объявили, что не будут продлевать новый контракт с российской компанией, а вместо этого соединят свою газовую систему с румынской. По мнению экспертов, Кишинев пытается избежать транзитных рисков, связанных со строительством «Турецкого потока»

Правительство Молдавии решило не заключать новый договор с российской газовой корпорацией «Газпром». Об этом пишет «Интерфакс».

Министр экономики страны Кирилл Габурич заявил, что в конце августа начнется строительство газопровода Кишинев — Унгены. Он должен быть возведен в течение десяти месяцев и свяжет молдавскую газовую систему с румынской. Это позволит наладить альтернативные поставки газа, соответственно, появится конкуренция, и поставщики будут предлагать лучшие цены.

Молдавия зря делает ставку на Румынию, считает ведущий аналитик Фонда национальной энергетической безопасности Игорь Юшков. Только за последние полгода Кишинев закупил у «Газпрома» больше 1,5 млрд кубов газа, а по итогам текущего года эта цифра может превысить 3 млрд. Где Молдавия найдет такое количество газа на альтернативных рынках, не ясно. К тому же при закупке газа у трейдеров переплата в среднем составит порядка 20 долларов за каждую тысячу кубометров. Зимой при дефиците газа еще больше — 50-70 долларов.

Игорь Юшков

ведущий аналитик фонда национальной энергетической безопасности

«На самом деле, здесь сложно говорить о том, что в Румынии они смогут получить какие-то большие объемы газа, Румыния добывает около 10 млрд кубов и потребляет их же. Откуда они возьмут дополнительные объемы, совершенно непонятно. Они не являются экспортерами. Молдавии очень сложно будет найти там какие-то объемы, потому что самим румынам тоже придется откуда-то импортировать этот газ. Другой вопрос: если, например, этот газ будет поступать от «Турецкого потока» из России в Турцию, а дальше в Болгарию, где можно будет использовать Трансбалканский газопровод. Его, соответственно, можно будет запустить в обратную сторону. В Румынию будет поступать российский газ. Возможно, он будет продаваться трейдерским структурам, которые начнут поставлять российский газ в Молдавию. Абсолютно такую же историю мы видим с газоснабжением Украины, которая потребляет исключительно российский газ, покупая его у посредников».

Отказ перезаключать договор с «Газпромом» — свидетельство того, что Молдавия пытается избежать транзитных рисков, связанных, в первую очередь, со строительством «Турецкого потока», уверен директор по энергетическому направлению Института энергетики и финансов Алексей Громов:

«Здесь ситуация для меня достаточно очевидна. Дело в том, что Россия целенаправленно проводит политику по уходу от украинского транзита, а Молдавия как раз получает газ транзитом через украинскую газотранспортную систему. Иначе ей получить газ просто невозможно. Более того, она получает газ как раз по южному коридору украинского транзита, по которому мы поставляем газ в Турцию. Понятно, что с вводом «Турецкого потока» транзит именно по южной ветке украинского транзита будет прекращен. Понимая это, Молдавия прорабатывает резервные варианты, каким образом ей получать топливо из России, потому что можно пытаться дальше договариваться с «Газпромом», но все время находиться в рисках того, что будут и дальше возникать проблемы с украинской газотранспортной системой, с вопросами транзита после 2019 года именно по этому направлению. Думаю, что Молдавия хочет эту проблему решить раз и навсегда за счет пусть более дорогого, но европейского газа».

Молдавия покупает газ у «Газпрома» по договору, который был подписан десять лет назад. Он продлевается автоматически. Цена рассчитывается каждый квартал и зависит от цены нефти на мировых рынках. Нынешнее соглашение на поставку в Молдавию газа действует до 31 декабря 2019 года.

Куриный помет вызвал экологическую катастрофу уже в трех регионах

Сразу 3 региона объявлены зоной экологической катастрофы из-за деятельности птицефабрик. В Свердловской области перекрыт трубопровод птицефабрики «Среднеуральская». В Ленинградской области могут опечатать птицефабрику «Ударник», в Чувашии - птицеводческое хозяйство «Юрма»...

Надежда Попова

Примечательно, что владелец птицефабрики «Среднеуральская» - бывший вице-губернатор Челябинской области Андрей Косилов (птицефабрика входит в его агрохолдинг "Равис"). После перекрытия канализационного трубопровода, который сливает отходы в болото Молебное и реку Пышма, господин Косилов заявил журналистам, что на проектирование и установку очистных сооружений (которых на птицефабрике никогда не было!) нужны 250 млн. рублей. А денег, как всегда, нет!

Сегодня только в Центральном федеральном округе работают более 50 птицефабрик, в Приволжском федеральном округе функционируют 40 фабрик, в Южном федеральном округе - 21, в Северо-Западном ФО – 16, в Сибирском федеральном - 27.

- Ситуация с птицеводческими хозяйствами вызывает серьезную тревогу санитарных врачей, природоохранных органов и жителей, - рассказывает доктор биологических наук, профессор Владимир Дроздов. -Для экологических опасений имеются серьёзные основания. От одной птицефабрики в 10 млн. цыплят- бройлеров ежегодно поступает более 80 тыс. тонн пометной массы и свыше 500 тыс. куб. м сточных вод.

По данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), помет и сточные воды птицеводческих предприятий могут быть фактором передачи более 100 возбудителей инфекционных и инвазионных болезней, в том числе зоонозов.

Во многих регионах России в птицеводческих хозяйствах скопились гигантские склады с куриным пометом. Особенно тяжелая ситуация сегодня помимо вышеназванных регионов, в Челябинской, Тюменской, Белгородской областях.

В городе Среднеуральске, где работает птицефабрика бывшего вице-губернатора Косилова, возможен социальный взрыв: более 800 рабочих могут оказаться без работы.

Ссылка скопирована в буферПо данным Департамента природных ресурсов Свердловской области, при исследовании сточных вод, сброшенных с птицефабрики"Среднеуральская", зафиксировано превышение допустимой концентрации по фосфатам в 5 раз, по аммонийному азоту в 4,8 раза. Департамент природных ресурсов обязал птицефабрику внести штраф за негативное воздействие на окружающую среду в размере 552 тысяч рублей. Птицефабрика пыталась оспорить решение суда, но оно было оставлено в силе. Под надзором судебных приставов на фабрике был перекрыт трубопровод.

В письме на имя губернатора Свердловской области, которое подписали 500 рабочих птицефабрики "Среднеуральская", сообщается, что на птицефабрике, которая была запущена в 1973 году, никогда не было очистных сооружений. Рабочие птицефабрики просят вмешаться в ситуацию. И не останавливать производство!

- Самое опасное в том, что руководство птицефабрики вводит рабочих в заблуждение, рассказывает глава Среднеуральска Владислав Козлов. - Им ситуацию представляют так, что это чиновники не дают предприятию работать, поэтому птицефабрика скоро встанет. И все останутся без работы, Я не раз встречался с руководством птицефабрики. Но, похоже, им все что им безразлично и они ничего делать не хотят.

Такая же тяжелая ситуация в Выборгском районе Ленинградской области: многолетний сброс куриного помёта в водоемы отравил все живое вокруг. Мертвые куриные тушки разбрасывают по окрестным полям. Птицефабрика сделала дискомфортной жизнь сразу нескольких населенных пунктов. Но тяжелее всего сегодня обитателям поселка Победа. Фабрика находится на его территории. Сточные воды из-за неработающих очистных поступают на сельские поля на территории поселка Победа и в ручей ручья Безымянный, оттуда идут в озеро Победное. Рядом с поселком Победа на берегу озера Победное находится детский оздоровительный лагерь "Зеленый город" .

А перспектив избавиться в самое ближайшее время от всех этих "прелестей" никаких: птичьи начальники обещают, что смогут справиться с проблемой только не ранее 2021 года, поскольку все еще решают - либо делать капитальный ремонт на самой птицефабрике, которой 100 лет в обед. Или же произвести реконструкцию очистных сооружений. А эти сооружения, между прочим, уже не работают полные 10 лет!

Птицефабрика "Ударник" громко заявляла о себе еще осенью 2014 года. Птичий помет стал угрозой для реки Серебристой. Эта река находится в 7 км от территории государственного заказника "Гладышевский", и впадает в реку Великую. Загрязнение Серебристой вызвало яростное возмущение у рыбаков, ведь Серебристая - форелевая река.

- Птичий помет относится к отходам 3-го класса опасности. Токсины из него и разлагающихся тушек птиц проникают в грунтовые воды и в скважины, обеспечивающие поселок водой, - говорит Сергей Грибалёв, независимый эколог.

Ситуация, когда работа птицефабрики негативно влияет на экологическую обстановку и превращает жизнь местных жителей в пытку, происходит и в других регионах страны. Птицефабрика "Синявинская"работает в Псковском районе. И тоже не может разобраться со скоплениями куриного помета. Псковская межрайонная природоохранная прокуратура возбудила уголовное дело против птицефабрики из-за незаконного складирования помета. Анализ почвы на двух участках в Палкинском районе Псковской области выявил повышенное содержание мышьяка. Ущерб, по оценкам прокуратуры, составил более 130 млн. руб. В 2015 году птицефабрику обвинили и в том, что она тайком отвозила помет на земли Кировского района соседней, Ленинградской области. Прокуратура Кировского района совместно с сотрудниками МВД и Россельхознадзора выявила вопиющие нарушения по вывозу куриного помета. Тогда руководство птицефабрики"Синявинской" пообещало построить завод по переработке помета. Но вот прошло 3 года. Никакого завода как не было, так и нет, а реки из помета текут и текут. Куриная чума расползается по стране...

В Чебоксарском районе Чувашии ситуация тоже аховая. Из-за бурной деятельности агрохолдинга "Юрма" в реке Рыкша погибла вся рыба. В 2013 году "Юрма" уже засвечивалась в громкой истории с куриным пометом, который свозила на колхозные поля в необработанном состоянии. Результаты анализов проб воды тогда показали, что содержание аммиака превышало нормы почти в 20 раз. Прокуратура провела проверку . И после прокурорского рейда выяснилось, что рядом с рекой было обустроено пометохранилище «Юрмы». Агрохолдинг не соблюдал санитарные нормы: вонючая жижа стекала прямо в реку. Но факт загрязнения руководство "Юрмы" пыталось скрыть.

- Размещение опасных отходов на неподготовленной площадке грозит заражением водоносных горизонтов, из-за обильных дождей вредные вещества могут попасть в местные водоемы и реки, которые относятся к Волжскому бассейну, – рассказывает гидрогеолог Вячеслав Николаев.

Не прошло и 5 лет, как из-за ударной работы агрохолдинга "Юрма" опять передохла вся рыба в реке Рыкша. "Это катастрофа", как о ЧП отозвались и чебоксарские экологи, и эксперты Общероссийского народного фронта Чувашской Республики. Они и провели совместный рейд в Чебоксарском районе. К тому же в местные СМИ попали десятки жалоб жителей района на жуткий аммиачный запах. Откуда веет? Как выяснилось, опять от куч с куриным пометом. Особенно тяжелая ситуация в поселках Асакасы и Чергаши.

- Проблема размещения помета на землях сельскохозяйственного назначения является системной. О фактах таких нарушений, но уже со стороны свинокомплекса и тоже в Чебоксарском районе, нам сообщили местные жители. Там в поля вносится жидкий навоз, но мы будем с этим бороться, – рассказал руководитель регионального отделения экологической организации «ЭКА» Александр Воробьев. -Мощности агрохолдинга выросли, вырос и масштаб экологического бедствия.

Как же выходить из такого катастрофичного положения, если в птицеводческих хозяйствах или совершенно отсутствуют очистные сооружения или они стоят заколоченными более 10 лет? По всей видимости, проблема требует очень пристального внимания не только со стороны природоохранных прокуроров.

Пока материал готовился к печати, стало известно, что после опломбирования канализационного трубопровода и насосов птицефабрика "Среднеуральская" будет отвозить своих кур на убой и переработку в цеха «материнской» компании, в челябинский агрохолдинг «Равис». Все остальное производство птицефабрики - инкубация и выращивание - продолжит работать в штатном режиме. Работники убойного цеха распределены по другим участкам.

Но вот что пишут рабочие птицефабрики «Среднеуральская» в соцсетях: "Как мы поняли, нам не заплатят. Многих сокращают. А у нас семьи, дети, кто-то содержит и стариков. Руководитель уже 2 года не может наладить производство, установить очистные. И сами условия труда ужасные, везде грязь и антисанитария." Значит, дело не только помете. Куриная чума продолжает свое шествие по стране.

За четверть века МЧС России провело более 450 операций чрезвычайной направленности

19 августа международное сообщество отмечает Всемирный день гуманитарной помощи, учрежденный Организацией Объединенных Наций в 2008 году. Цель международного праздника - привлечь внимание общественности к этому направлению и отдать дань памяти специалистам, погибшим при проведении гуманитарных операций.

Сегодня Россия является активным партнером ООН в вопросах чрезвычайного гуманитарного реагирования. Важнейшим российским инструментом реагирования за рубежом является Российский национальный корпус чрезвычайного реагирования (РНКЧГР), созданный в 1995 г.

За прошедшие годы силами корпуса проведено более 450 операций чрезвычайной направленности. Из них – 284 операции по доставке гуманитарных грузов более чем в семьдесят стран мира; 21 операция по проведению аварийно-спасательных, поисковых работ и работ по разминированию территорий от взрывоопасных предметов, 9 операций по оказанию медицинской помощи аэромобильным госпиталем МЧС России пострадавшему населению; эвакуация российских граждан при угрозе их жизни – 17 операций, тушение природных пожаров – 13 операций, санитарно-авиационная эвакуация тяжелобольных российских граждан из зарубежных государств – более 110 операций.

Наша страна признана одним из мировых лидеров в области оказания гуманитарной помощи и безвозмездного содействия в разных точках земного шара. География российской гуманитарной помощи охватывает около 140 государств, пострадавших от чрезвычайных ситуаций природного характера и военных конфликтов.

Среди наиболее значимых гуманитарных операций – организация в период с 2012 по 2015 годы авиамоста по доставке гуманитарной помощи в Сирию авиационным транспортом МЧС России. Состоялись почти 60 рейсов. На обратном пути из Сирии вывозились российские и другие граждане, изъявившие желание покинуть страну.

С августа 2014 года МЧС России доставляет гуманитарный груз населению Юго-Востока Украины. За это время пострадавшему населению направлено 79 автоколонн, которые перевезли более 76 тысяч тонн жизненно необходимых гуманитарных грузов.

Авиация МЧС России оказывает содействие иностранным коллегам в тушении природных пожаров и защите населенных пунктов. Экипажи воздушных судов чрезвычайного ведомства боролись с лесными пожарами в Чили, Сербии, Армении, Португалии, Израиле, Индонезии и других странах.

Особое место в гуманитарных операциях занимает содействие иностранным государствам в очистке территорий от взрывоопасных предметов. МЧС России ведет работу в области гуманитарного разминирования с 1996 г. За это время реализовано более 30 международных проектов, среди которых Сербия,

Шри-Ланка, Ливан, Никарагуа, Южная Осетия и др. При этом проекты выполняются в строгом соответствии с международными стандартами противоминной деятельности ООН. В 2018 году по поручению руководства Российской Федерации сотрудники МЧС России работали в Южной Осетии, где было обследовано 32,5 гектаров территории, обнаружено и уничтожено более 300 взрывоопасных предметов. В соответствии с распоряжением Правительства Российской Федерации в текущем году продолжается гуманитарное разминирование на территории Сербии.

Активно реализуются проекты содействия международному развитию в странах Азии, Африки и Латинской Америки в целях укрепления национальных систем предупреждения и ликвидации ЧС. Они включают подготовку квалифицированных кадров в области предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций, поставку лабораторного оборудования, тренажерных комплексов, снаряжения, технических средств обучения, автотехники.

На условиях стратегического партнерства совместно с профильными международными организациями и государствами-партнерами развернуты региональные центры чрезвычайного гуманитарного реагирования на территориях Сербии и Армении, и учебно-практического профиля на Кубе и Никарагуа. Создан международный центр мониторинга и координации в штаб-квартире МОГО в Женеве, который является одним из основных сегментов Глобальной сети центров антикризисного управления, формируемой по инициативе Российской Федерации.

По общепринятым мировым оценкам МЧС России является одной из самых передовых чрезвычайных служб в мире. Государственный центральный аэромобильный спасательный отряд МЧС России «Центроспас», а также Сибирский региональный поисково-спасательный отряд МЧС России прошли аттестацию по системе международных стандартов ИНСАРАГ (INSARAG - Международная консультативная группа по вопросам поиска и спасения, созданная в 1991 году под эгидой ООН). В составе отряда «Центроспас» создан аэромобильный госпиталь. В 2016 году он вошел в тройку глобального реестра полевых госпиталей Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) для работы в зоне бедствий и катастроф. На его счету десятки гуманитарных операции в Российской Федерации и за рубежом и тысячи спасенных жизней.

Наши спасатели готовы к оперативным действиям и выполнению своих профессиональных задач в сжатые сроки в любой точке мира. Специалисты МЧС России в числе первых направляются в зарубежные страны для проведения сложнейших поисково-спасательных и гуманитарных операций, что является важнейшим фактором укрепления российского гуманитарного присутствия в ключевых регионах мира.

«Россия готова»: США введут санкции против «Северного потока — 2»

WSJ сообщила о подготовке новых санкций США против «Северного потока — 2»

В ближайшие недели США могут ввести санкции против компаний-участниц реализации проекта «Северный поток — 2», сообщает газета Wall Street Journal со ссылкой на бывших и действующих американских чиновников. В Совфеде на появившуюся информацию о готовящихся санкциях заявили, что Россия полностью к этому готова.

США уже в течение нескольких недель могут объявить о санкциях против компаний, участвующих в реализации проекта «Северный поток — 2», сообщает газета Wall Street Journal со ссылкой на бывших и действующих американских чиновников.

Проект разрабатывает российская компания «Газпром» вместе с европейскими партнерами Royal Dutch Shell PLC, Wintershall AG, Uniper SE, OMVAG и Engie SA.

WSJ подчеркивает, что американские власти и раньше предпринимали попытки остановить реализацию еще первого газопровода «Северный поток», но все принятые меры оказались напрасны.

В то же время Владимир Путин отметил значимость «Северного потока — 2» для Европы на встрече с канцлером ФРГ Ангелой Меркель 18 августа. Российский лидер уверен, что реализация проекта позволит не только улучшить европейскую газотранспортную систему, но и диверсифицировать маршруты поставок, значительно сократить транзитные риски и удовлетворить потребности в «голубом топливе» государств региона.

Разрабатываемые Соединенными Штатами санкции против компаний-участниц «Северного потока — 2» являются преднамеренным шагом для осложнения переговоров по проекту, сообщил РИА «Новости» зампред комитета Госдумы по международным делам Алексей Чепа. Он подчеркнул, что появление информации об этом совпало с переговорами в Берлине Путина и Меркель. «И это все сделано, естественно, преднамеренно, для того чтобы каким-то образом осложнить переговоры по «Северному потоку — 2», — отметил Чепа. Парламентарий уточнил, что проект «Северный поток — 2» действительно представляет собой выгоду как для России, так и для Германии и ряда других стран, но не для США.

Россия готова к возможному введению Соединенными Штатами новых санкций против компаний, участвующих в строительстве газопровода «Северный поток-2», заявил первый зампред комитета Совфеда по международным делам Владимир Джабаров, слова которого приводит РИА «Новости». Он уверен, что избежать введения новых санкций невозможно. «Россия к этим санкциям, которые, я думаю, будут неизбежно введены, готова. Не исключаю, что санкции и их преодоление обсуждались вчера на встрече лидеров России и Германии», — отметил Джабаров. Он также уточнил, что санкции не остановят реализацию проекта и что США «не стоит ожидать, что кого-то заманит рынок их сжиженного газа».

Накануне в Германии состоялась встреча российского лидера и канцлера ФРГ. Как заявил пресс-секретарь российского лидера Дмитрий Песков, Путин и Меркель в ходе беседы, говоря о возможных санкциях в связи с реализацией газопровода «Северный поток — 2», пришли к соглашению, что проект коммерчески выгоден и его необходимо оградить от нападок.

Проект «Северный поток — 2» предусматривает строительство двух ниток газопровода через Балтийское море от российского побережья до Германии. Планируется, что трубопровод будет проложен рядом с действующим «Северным потоком». Согласно плану, «СП – 2» пройдет через территориальные или исключительные экономические зоны расположенных у берегов Балтийского моря стран, то есть России, Финляндии, Швеции, Дании и Германии. Все эти государства, кроме Дании, дали свое разрешение на строительство компании-оператору «Северного потока — 2» Nord Stream 2 AG. Мощность трубопровода составит 55 млрд куб. м газа в год, а его протяженность — 1,2 тыс. км. Одним из иностранных инвесторов проекта является австрийская OMV. Ранее ее глава Райнер Зеле заявлял, что санкции против данной конструкции будут «несправедливым шагом».

Дублирующий уже существующий трубопровод «Северный поток — 2» довольно долго критиковала администрация президента США Дональда Трампа, утверждая, что реализация этого проекта увеличит энергетическую зависимость Европы от российского газа.

В августе 2017 года конгресс США наделил Трампа полномочиями вводить санкции в отношении компаний и лиц, которые работают над трубопроводом.

Данная возможность предусмотрена в пакете санкций против России за предполагаемое вмешательство российской стороны в американские выборы в 2016 году. Согласно данным WSJ, на данный момент власти США намерены воспользоваться этой опцией, чтобы «заблокировать» завершение строительства «Северного потока — 2».

Как отмечает агентство Bloomberg, санкции США против России не будут успешны, если их не будет поддерживать американский президент Дональд Трамп. Авторы материала, опубликованного изданием, уверены, что у Вашингтона есть много способов для противостояния Москве, среди которых и проект «Северный поток-2». Впрочем, один вопрос до сих пор остается нерешенным — стоит ли вводить санкции против компаний, ответственных непосредственно за укладку труб на дно Балтийского моря, или же есть смысл расширить их действие на банки и другие фирмы, финансирующие «Северный поток — 2». Как рассказал источник WSJ, Вашингтон передаст Евросоюзу предупреждение до того, как введет данные санкции.

Всем труба: Путин и Меркель давят на газ

Переговоры Путина и Меркель продлились три часа

В Германии в замке Мезеберг прошла трехчасовая встреча президента России Владимира Путина и канцлера ФРГ Ангелы Меркель. Ключевыми проблемами, которые обсудили лидеры, стали Украина и «Северный поток — 2». Путин в очередной раз призвал рассматривать строительство газопровода как экономический проект, а также заверил, что ввод в эксплуатацию нового «потока» не означает, что транзит через Украину будет прекращен. О чем еще говорили Путин и Меркель, — в материале «Газеты.Ru».

Перед переговорами президента России Владимира Путина и канцлера Германии Ангелы Меркель оба лидера обозначили свои позиции по тем вопросам, которые они планировали обсудить, а именно: Украины, Сирии, Ирана, газопровода «Северный поток — 2» и взаимодействия в условиях санкций.

Германии — газ

Проект «Северный поток — 2» президент и канцлер обсуждали в том числе с привязкой к украинской проблеме. Меркель заявила, что даже после ввода газопровода в эксплуатацию транзит российского газа через Украину не должен прекращаться. Глава России и раньше говорил, что сам «поток» является проектом исключительно экономическим, а не политическим, но и в этот раз подтвердил, что планов о прекращении использования украинского маршрута у Москвы нет.

Однако Путин подчеркнул, что рассматривать это направление поставки энергоресурсов следует исключительно в экономической плоскости.

«Хочу отметить, что главное, чтобы украинский транзит — он традиционный для нас — соответствовал экономическим требованиям, был экономическим во всех смыслах этого слова», — отметил президент.

«Северный поток — 2» — это исключительно экономический проект и он не закрывает возможности продолжения транзита российского газа через территорию Украины», — указал Путин.

Он также подчеркнул, что реализация проекта нового магистрального газопровода «Северный поток — 2», работа над которым ведется совместно с партнерами из Германии, даст возможность улучшить газотранспортную систему Европы, разделить маршруты поставок и уменьшить транзитные риски, удовлетворив растущий спрос экономики Европы.

В настоящее время «Северный Поток — 2», по которому будет осуществляться транспортировка газа из России в Германию, находится в фазе строительства. Проектом предполагается прокладка двух нитей газопровода объемом 55 млрд кубов в год. Разрешение на его реализацию уже дали Германия, Финляндия, Швеция, однако на Германию активно воздействуют США с целью не столько отказаться от строительства газопровода, но с требованием начать закупки американского сжиженного газа, который гораздо дороже, чем российский.

Давление на проект осуществляют и американские законодатели. В среду, 15 августа, в конгресс США был внесен законопроект, предлагающий введение санкций в отношении компаний, которые поставляют трубы или оборудование для российских энергетических компаний.

В законопроекте говорится о необходимости давления на страны НАТО, через территорию которых пройдет газопровод «Северный поток — 2».

В то же время Германия также является важным элементом транзита российских энергоресурсов в страны Европы. Путин напомнил, что в июне исполнилось 50 лет с момента старта поставок газа в Германию из СССР.

Стоит отметить, что именно в те годы создалась ситуация, немного напоминающая сегодняшнюю — тогда правительство ФРГ, заключив с Советским Союзом соглашение о поставке труб большого диаметра в обмен на поставки газа, подверглось экономическому прессингу со стороны США. Однако Германия смогла выдержать его, доказав в международных инстанциях, что действия США неправомочны.

Украине — перемирие

Следующим важным вопросом относительно украинской тематики лидеры двух стран — вполне ожидаемо — заявили конфликт в Донбассе. Канцлер Германии Ангела Меркель выразила надежду, что с наступлением нового учебного года здесь удастся добиться устойчивого режима прекращения огня.

При этом важнейшим элементом урегулирования конфликта на востоке Украины остаются минскими соглашениями, гарантом которых — наравне с Россией и Францией — выступает Германия.

«Мы над этим уже довольно долго работаем. Есть и остаются минские договоренности. Хотя надо констатировать, что у нас пока нет стабильного перемирия. Я надеюсь, что удастся сейчас, к началу нового учебного года, сделать новую попытку обеспечивать перемирие», — заявила Меркель.

Заинтересованность Германии в перемирии означает, что ЕС может прибегнуть к определенному давлению на президента Украины Петра Порошенко, который намерен вновь выставить кандидатуру на президентских выборах в 2019 году.

При этом Москва также заинтересована в том, чтобы минские соглашения были реализованы как можно скорее, ведь именно с их имплементацией Евросоюз увязывает дальнейшее ослабление санкционной политики, которую Запад проводит по отношению к Москве.

Об этом же в день переговоров Меркель и Путина заявил министр иностранных дел ФРГ Хайко Маас. В интервью Welt am Sonntag он сказал, что запуск процесса снятия европейских санкций с России может быть запущен только после реализации договоренностей. Кроме того, он выразил желание придать минскому процессу «новую динамику», однако что это значит на практике, он не пояснил.

В то же время минские соглашения буксуют не из-за позиции России, а из-за действий Киева, отказывающегося следовать документу, который подписал сам Порошенко на встрече «нормандской четверки».

В настоящее время ситуация на востоке Украины находится в полузамороженном состоянии, хотя спорадически там возникают перестрелки между ВСУ и ополченцами самопровзглашенных ДНР и ЛНР.

Новый виток эскалации конфликта может произойти накакнуне выборов президента Украины в 2019 году, многое в этом вопросе будет зависеть от позиции Петра Порошенко.

Сирии — восстановление

Основная часть переговоров Путина и канцлера Германии останется закрытой — итоговой пресс-конференции двух лидеров запланировано не было. Однако и ряд других проблем, а — главное — позиции по ним лидеры России и ФРГ осветили перед переговорами.

Среди них — ситуация в Сирии, если конкретнее, то возвращение беженцев на те территории, которые они были вынуждены покинуть. У Москвы есть планы по возвращению большей части беженцев, с которыми Меркель ранее ознакомили глава МИД РФ Сергей Лавров и глава Генштаба России Сергей Герасимов. В начале августа они были приняты канцлером в Берлине.

По словам Путина, для их возвращения, по сути, нужны довольно простые вещи:

«Помочь восстановить водоснабжение, канализацию, помочь восстановить медицину — самые элементарные вещи. Думаю, что в этом заинтересованы все, в том числе и Европа», — добавил он.

Для Меркель возвращение живущих в Германии беженцев в Сирию — возможность не только улучшить ситуацию в ФРГ, но и снизить давление со стороны коллег по правящей коалиции, которые уже активно оборачивают миграционный кризис против канцлера. Этим летом конфликт внутри правящей коалиции чуть не привел правительство Меркель на грань развала. Пробоины удалось залатать, однако о консолидированной позиции внутри правящих элит ФРГ говорить не приходится.

Путин перед началом встречи также рассказал журналистам, что он и Меркель собираются обсуждать проблему «ядерной сделки» с Ираном. Здесь позиции обоих государств солидарны, — несмотря на выход США из соглашения, Германия и Россия намерены сохранить свою приверженность соглашению с Тегераном.

НАК "Нафтогаз Украины" опубликовала ценовые предложения на природный газ, которые будут действовать с 1 сентября 2018 года для промышленных потребителей и других хозяйствующих субъектов. Об этом говорится в сообщении компании.

Предложенные цены на природный газ из ресурса компании дифференцированы в зависимости от объемов закупки и условий оплаты.

В зависимости от этих показателей, Нафтогаз предлагает газ по цене 8833 - 9662 грн/тыс. куб. м (без НДС). По сравнению с ценами на август 2018 года, в сентябре цены увеличены на 4.6%.

Отметим, что с 1 октября 2015 года вступил в силу закон Украины "О рынке природного газа", который предусматривает, что природный газ поставляется по ценам, которые свободно устанавливаются между поставщиком и потребителем, кроме случаев, предусмотренных этим Законом. В частности, с целью обеспечения общественных интересов в процессе функционирования рынка природного газа, на субъекты рынка природного газа в исключительных случаях и на определенный срок могут возлагаться специальные обязательства в объеме и на условиях, определенных Кабинетом Министров Украины.

В соответствии с положением о возложении специальных обязанностей на субъекты рынка природного газа для обеспечения общественных интересов в процессе функционирования рынка природного газа", утвержденного постановлением Кабинета Министров Украины от 22 марта 2017 года N187 (с изменениями), Нафтогаз осуществляет поставку природного газа для бытовых потребителей по цене 4942 грн/тыс. куб. м (без НДС).

Национальная акционерная компания "Нафтогаз Украины" является одной из крупнейших компаний Украины. "Нафтогаз Украины" осуществляет переработку газа, нефти и конденсата на пяти газоперерабатывающих заводах (ГПЗ), входящих в состав компании, вырабатывая на них сжиженный газ, моторные топлива и другие виды нефтепродуктов.

Куба — любовь моя! Россия восстановит золотой купол Капитолия в Гаване за свой счет?

Согласно документам на сайте госзакупок, на это будет потрачено 642 млн рублей. По мнению экспертов, этот шаг вызывает вопросы, поскольку в России очень много своих архитектурных памятников, нуждающихся в реставрации

Россия восстановит золотой купол Капитолия в Гаване и потратит на это 642 млн рублей. Управделами президента России уже выбрало подрядчика для выполнения работ. Согласно документам на сайте госзакупок, исполнитель был всего один.

О том, что Россия будет принимать участие в реставрации Капитолия, стало известно в мае 2016 года. Тогда об этом сообщила спикер Совета Федерации Валентина Матвиенко на встрече с первым зампредом Госсовета и Совета министров Кубы Мигелем Диас-Канелем. Позднее он возглавил страну. Матвиенко пояснила, что о помощи в реставрации Россию попросили сами парламентарии Кубы. Комментирует замдиректора Института Латинской Америки РАН Николай Калашников:

«Капитолий гаванский, в общем-то, по-моему, один из пяти или шести Капитолиев, которые построены в мире по образу и подобию вашингтонского Капитолия. И купол огромный, работы сложные. У нас есть, насколько я понимаю, определенный опыт в проведении таких реставрационных работ по Петербургу, по Москве. На самом деле, если это мы делаем целиком и полностью за наш счет, здесь, конечно, могут быть вопросы, потому что и в России, к сожалению, достаточно много исторических зданий, которые нуждаются в помощи государства, чтобы их привели в порядок».

Деньги на реконструкцию пойдут из федерального бюджета. Планируется, что работы должны начаться в августе этого года и закончиться в декабре следующего. Почти за полтора года работ подрядчик получит несколько сотен миллионов рублей. Кто именно станет исполнителем работ, пока не известно.

Почти на 9% увеличила добычу газа "Газпром нефть".

Во втором квартале 2018 года добыча газа "Газпром нефтью" с учетом доли в совместных предприятиях выросла на 8,9% - до 8,8 млрд кубометров, сообщила компания.

Всего добыча компании за этот период составила 22,72 млн тонн нефтяного эквивалента (168,51 млн баррелей нефтяного эквивалента) - на 2,9% больше, чем в 2017 году, когда было добыто 22,07 млн т.н.э., говорится в отчетности компании по МСФО. Согласно документу, во втором квартале 2018 года добыча нефти и конденсата с учетом доли в совместных предприятиях составила 116,43 млн баррелей по сравнению с 115,82 млн барр годом ранее (на 0,5% выше).

По сравнению с первым кварталом 2018 года добыча жидких углеводородов выросла на 3,6%, а добыча газа снизилась на 0,1%. Таким образом, по итогам полугодия "Газпром нефть" снизила добычу углеводородов на 0,5% - до 228,82 млн баррелей, а добыча газа выросла на 8,2% и достигла 625,44 млрд куб. футов (17,7 млрд кубометров).

"Добыча углеводородов с учетом доли в совместных предприятиях "Газпром нефти" за 6 месяцев 2018 года составила 44,9 млн тонн н.э., увеличившись на 2% к результату первого полугодия прошлого года. Рост обеспечен увеличением добычи на новых месторождениях - Новопортовском и Восточно-Мессояхском, а также изменением доли "Газпром нефти" в компании "Арктикгаз" с 46,6% до 50% в марте 2018 г.", - сообщает компания.

В первом полугодии 2018 года объем переработки нефти увеличился на 9,8% - до 20,57 млн тонн, поскольку "Газпром нефть" восстановила уровень переработки после завершения программы плановых ремонтных работ на НПЗ в первом полугодии 2017 года.

"При этом объем производства светлых нефтепродуктов увеличился опережающими темпами за счет повышения эффективности переработки. "Газпром нефть" также нарастила объемы реализации нефтепродуктов через премиальные каналы сбыта: этот показатель вырос на 6,4% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года и составил 12,8 млн тонн", - сообщила компания.

Сейсмику Центрально-Татарского участка в Японском море проведет "Роснефть".

Тендер на выполнение полевых сейсморазведочных работ 2D с донным оборудованием на лицензионном участке Центрально-Татарский на шельфе Японского моря объявила "Роснефть".

На изучение геологического строения участка, сообщила НК, выделяется 300 млн рублей. Компания рассчитывает на выявление перспективных объектов, их детализацию, определение пространственного положения перспективных объектов, оценку перспектив нефтегазоносности участка. Изучаемый интервал разреза: морское дно - 4000 м. Глубины моря варьируются в интервале 0-75 метров. Объем работ составляет 250 погонных км. Мобилизация судов планируется в середине июня 2019 года, сейсмика должна быть проведена до ноября 2019 года.

Центрально-Татарский участок недр федерального значения расположен в Японском море. Прогнозные ресурсы нефти на участке составляют 16,5 млн тонн нефти по категории D1 локализованные, 3,1 млн тонн - по D1 и 31 млн тонн - по D2. Ресурсы газа - 86,2 млрд кубометров по категории D1 локализованные, 6,5 млрд кубометров - по D1 и 68,1 млрд куб. м - по D2.

"Роснефть" получила лицензию на этот участок в феврале 2016 года.

К октябрю 2018 г. Казахстан будет экспортировать в Китай 5 млрд куб. м газа в год, сообщили представители казахстанской компании "КазМунайГаз".

В 2017 г. Казахстан начал поставки газа в КНР. В 2019 г. экспорт казахстанского газа в Поднебесную вырастет до 10 млрд куб. м.

"КазМунайГаз" является казахстанским национальным оператором по разведке, добыче, переработке и транспортировке углеводородов, представляющим интересы государства в нефтегазовой отрасли Казахстана. Госфонду "Самрук-Казына" принадлежит 90% акций компании, остальной пакет находится у Национального банка Казахстана.

Напомним, что за июль 2018 г. объем импорта природного газа в Китай, включая трубопроводный и сжиженный, достиг 7,38 млн т. Это на 28,3% больше, чем за июль 2017 г. По итогам января-июля текущего года поставки зарубежного газа в КНР подскочили на 34,3% в годовом сопоставлении и составили 49,43 млн т.

В 2019 г. Поднебесная станет мировым лидером по объему импорта природного газа. Такой прогноз дали эксперты Международного энергетического агентства.

Управление делами президента России выбрало подрядчика на восстановление золотого покрытия купола Национального Капитолия в кубинской столице за 642 миллиона рублей, следует из материалов на портале госзакупок.

Гавана в ноябре 2019 года отметит свой 500-летний юбилей. Капитолий был построен в 1929 году, и тридцать лет, до победы кубинской революции, в нем заседал парламент. По архитектуре напоминает одноименное здание в Вашингтоне, однако, как любят отмечать гиды на экскурсиях по Гаване, кубинцы гордятся тем, что их Капитолий оказался выше.

Закупка проводится у единственного подрядчика, при этом будущий исполнитель работ не раскрывается. Цена контракта – 642,4 миллиона рублей, источник финансирования – федеральный бюджет, следует из документов. Работы должны проводиться в два этапа: первый — с 15 августа по 15 ноября текущего года, второй — с середины ноября по 31 октября 2019 года.

Кроме того, на портале госзакупок содержится информация о выборе подрядчика по осуществлению строительного контроля в процессе восстановления золотого покрытия купола. Стоимость контракта – 10,85 миллиона рублей. Закупку Управделами президента проводило также у единственного поставщика, информация о нем не раскрывается.

В мае прошлого года предприятие "Госзагрансобственность" Управделами президента РФ проводило конкурс на выполнение проектных работ по восстановлению золотого покрытия купола Капитолия в Гаване с максимальной ценой контракта 20 миллионов рублей. Еще ранее Управделами заказывало за 2,4 миллиона рублей обмерно-обследовательские работы на куполе, чтобы выяснить техническое состояние его основных несущих конструкций.

Спикер Совета Федерации Валентина Матвиенко еще в 2016 году рассказала, что российские специалисты окажут содействие в реставрации гаванского Капитолия, в котором разместится Национальная ассамблея народной власти Кубы. По ее словам, о помощи попросили кубинские парламентарии.

В первом полугодии 2018 года среднесуточная добыча углеводородов группой «ЛУКОЙЛ» без учета проекта Западная Курна-2 составила 2 287 тыс. барр. н. э./сут, что на 3,2% больше по сравнению с аналогичным периодом прошлого года.

Рост добычи связан с развитием газовых проектов. Во втором квартале 2018 года добыча составила 2 289 тыс. барр. н. э./сут, что соответствует уровню первого квартала 2018 года.

Добыча нефти в первом полугодии 2018 года без учета проекта Западная Курна-2 составила 42,1 млн т, в том числе во втором квартале было добыто 21,1 млн тонн нефти, что в среднесуточном выражении соответствует уровню первого квартала 2018 года. С января 2017 года объем и динамика суточной добычи нефти Группой «ЛУКОЙЛ» в основном определяются внешними ограничениями объемов добычи российских компаний.

Продолжилась активная работа по развитию приоритетных проектов. В частности, в июне 2018 года была введена в эксплуатацию третья скважина на второй очереди освоения месторождения им. В. Филановского, что позволило выйти на устойчивую полку суточной добычи, эквивалентную 6 млн тонн нефти в год. В первом полугодии 2018 года добыча на месторождении выросла до 2,9 млн тонн, или на 43% по сравнению с первым полугодием 2017 года.

На второй очереди освоения месторождения им. Ю. Корчагина было начато бурение первой добывающей скважины, которое было завершено в июле 2018 года. Начальный дебит скважины составил 500 тонн нефти в сутки.

Разработка Ярегского месторождения и пермокарбоновой залежи Усинского месторождения позволила нарастить добычу высоковязкой нефти в первом полугодии 2018 года до 2 млн тонн, или на 35% по сравнению с аналогичным периодом 2017 года.

Добыча нефти и газового конденсата на Пякяхинском месторождении в Западной Сибири выросла на 7%, до 0,8 млн тонн.

Доля пяти вышеперечисленных проектов в суммарной добыче нефти группой «ЛУКОЙЛ» без учета проекта Западная Курна-2 составила в первом полугодии 2018 года 14%, что на 3 процентных пункта превышает уровень первого полугодия 2017 года.

Добыча газа в первом полугодии 2018 года составила 16,1 млрд куб. м, что на 20% больше по сравнению с первым полугодием 2017 года. Во втором квартале 2018 года добыча газа составила 8,1 млрд куб. м, что в среднесуточном выражении соответствует уровню первого квартала 2018 года.

Основным фактором роста добычи газа стало успешное развитие проектов в Узбекистане. Благодаря запуску новых мощностей по подготовке газа добыча по проектам Кандым и Гиссар выросла в первом полугодии 2018 года до 6,1 млрд куб. м, что в два раза больше, чем в первом полугодии 2017 года.

В первом полугодии 2018 года объем переработки нефтяного сырья на НПЗ группы «ЛУКОЙЛ» вырос на 0,8% по сравнению с аналогичным периодом 2017 года, до 32,8 млн тонн. В том числе во втором квартале 2018 года было переработано 16,7 млн тонн, что на 3,9% больше, чем в первом квартале 2018 года. Объем переработки в России практически не изменился и составил 10,7 млн тонн. Объем переработки в Европе вырос по сравнению с первым кварталом 2018 года на 11%, что связано с плановыми ремонтными работами на НПЗ в Болгарии и Италии в первом квартале 2018 года.

Тоталитарные и авторитарные режимы

Хуан Линц

Опубликовано в журнале: Неприкосновенный запас 2018, 4

Перевод с английского Ольги и Петра Серебряных

Хуан Линц (1926—2013) — социолог и политолог, автор трудов по теории тоталитарных и авторитарных политических режимов.

[стр. 16—62 бумажной версии номера]

I. ВВЕДЕНИЕ [1]

Многообразие и широкая распространенность недемократических режимов

Все знают, что формы правления бывают разными и что быть гражданином или подданным одной страны совсем не то же самое, что быть гражданином другой — даже на повседневном уровне. Но известно также и то, что почти все правительства занимаются примерно одним и тем же, так что порой легко уподобиться чистым анархистом, для которых все государства одинаковы, просто потому что они государства. Это противоречие и является отправной точкой в общественно-политической науке.

Понятно, что при Сталине или Гитлере жизнь обычного гражданина — не говоря уже о верхушке общества — сильно отличалась от жизни в Великобритании или Швеции[2]. Даже если не брать крайние случаи, можно смело утверждать, что для многих, пусть даже и не для подавляющего большинства, жить в Испании при Франко совсем не то же самое, что жить в Италии — для глав коммунистических партий этих стран уж точно. Наша задача как ученых описать во всей его сложности отношение людей к правительству и понять, почему это отношение столь сильно меняется от страны к стране. Мы не будем рассматривать личные документы — мемуары политиков, генералов, интеллектуалов, заговорщиков и узников концлагерей, а также литературные произведения, посвященные столкновению человека с властью, зачастую жестокой и непредсказуемой. Мы ограничимся научными исследованиями общества, основанными на наблюдении, анализе законов, судебных и административных решений, бюрократических документов, на интервью с главами стран и опросах населения — то есть будем основываться на трудах, в которых предпринята попытка описать и объяснить функционирование разных политических систем в разных обществах.

Благодаря работам политических философов, у нас уже есть некоторое представление о том, какие вопросы следует задавать. Однако чисто дескриптивных исследований политической жизни в конкретном обществе в конкретное время, пусть даже очень хороших, нам будет мало. Нам, как и Аристотелю, который столкнулся с разнообразием правлений в греческих полисах, будет нужно свести всю эту сложность к ограниченному числу типов — достаточно разных, чтобы охватить весь спектр режимов, присутствующий в реальности, но в то же время позволяющих описать черты, общие для тех или иных сообществ. Классификация политических систем, как и других аспектов реальности — социальных структур, экономических систем, религий, структур родства, — составляет ядро социальных наук с момента их зарождения. Появление новых форм политической организации, учреждения власти и властных компетенций, распоряжения ими, а также изменение точки зрения, связанное с появлением новых ценностей, неизбежно приводит к созданию новых классификаций. Эта интеллектуальная задача не так проста, как может показаться, поскольку мы имеем дело с изменчивой политической реальностью. Старые понятия утрачивают адекватность. Как отмечает Токвиль, говоря об «опасной для демократических государств форме угнетения, не похожей ни на одну из ранее известных в мире форм»: «Это нечто новое, поэтому я попытаюсь описать ее, ибо имени у нее нет». К сожалению, нам всегда приходится как-то именовать реальность, которую мы пытаемся описать. Хуже того — мы в этом не одиноки, поскольку те, кто контролирует политическую жизнь в государствах ХХ века, тоже хотят определять, описывать и именовать свои политические системы, даже если при этом они выдают желаемое за действительное или просто хотят пустить пыль в глаза окружающим. Разумеется, подходы ученых и политических деятелей не всегда совпадают, одни и те же слова часто имеют разный смысл. Соответственно, ясность в понятиях — дело принципиальной важности. Кроме того, общества различаются не только тем, как в них организована политическая жизнь, но и устройством властных отношений в иных сферах. Естественно, те, кто считает, что внегосударственные аспекты общества для жизни людей важнее, будут стремиться к такой концептуализации разновидностей обществ, в которой политика будет лишь одним из аспектов и, наверное, даже не самым важным. Нас, однако, будет занимать именно проблема многообразия политических систем.

Простейший способ определить какое-либо понятие — указать, чем оно не является. Это, очевидно, предполагает, что мы знаем, чем является нечто другое, и, соответственно, можем сказать, что оно не совпадает с нашим понятием. В данном случае мы будем исходить из предположения, что мы знаем, что такое демократия, и сосредоточимся на политических системах, которые не подпадают под наше определение демократии. Джованни Сартори, анализируя примеры использования таких понятий, как тоталитаризм, авторитаризм, диктатура, деспотизм и абсолютизм, которые традиционно противопоставляются демократии, отмечает[3], что сейчас все сложнее понять, чем же не является демократия. Тем не менее присутствует ощущение, что благодаря работам множества ученых у нас все-таки есть описание демократии, соответствующее большому числу политических систем, достаточно схожих между собой по способу организации политической жизни и в отношениях между гражданами и правительством, чтобы подпадать под одно определение. Соответственно, здесь мы будем иметь дело с политическими системами, имеющими как минимум одну общую черту: все они не похожи на общества, к которым приложимо наше определение демократии. То есть мы будем иметь дело с недемократическими политическими системами.

Двойственность политических режимов традиционно описывалась противопоставленными терминами поликратия — монократия, демократия — автократия. С XVIII века дескриптивными и идеологическими понятиями для описания неограниченной власти (legibus solutus) стали абсолютизм и деспотизм, даже если это порождало такие неоднозначные выражения, как «просвещенный деспотизм». В конце XIX — начале ХХ века, когда в большинстве западных стран, по крайней мере на бумаге, установилось конституционное государство, а либерализм и правовое государство (Rechtstaat) стали символом политического прогресса, новые автократические формы правления обычно называли диктатурами. В 1920-е Муссолини заявляет о своей приверженности неоидеалистической концепции Джованни Джентиле об «этическом» и «тоталитарном» государстве: «Вооруженная партия ведет к тоталитарному режиму… Партия, тоталитарно управляющая нацией, — факт, новый в истории»[4]. В Германии это понятие найдет отклик лишь некоторое время спустя, причем не столько среди нацистского руководства, сколько у политических философов вроде Карла Шмитта, писавшего о повороте к тотальному государству в 1931 году[5]. Успех этого слова тесно связан с известной работой генерала Людендорфа «Тотальная война»[6], которая переворачивала старую формулу Клаузевица «война есть продолжение политики иными средствами», чтобы определить мир как подготовку к войне, а политику как продолжение войны иными средствами. Другой влиятельный автор, Эрнст Юнгер, примерно в это же время придумал выражение Totale Mobilmachung[7]. Вскоре эта идея тотальной мобилизации войдет в политический дискурс и даже в юридические документы — например в указы испанской правящей партии, где этот термин имел положительные коннотации. Уже в 1930-е политолог Джордж Сэбин использует это понятие для новых мобилизационных однопартийных режимов — и фашистских, и коммунистических[8]. Роберт Михельс в 1928 году отмечает сходство между фашистскими партиями и большевиками[9]. Троцкий пишет в 1936 году: «Сталинизм и фашизм, несмотря на глубокое различие их общественных основ, представляют собою симметричные явления. Многими чертами своими они убийственно похожи друг на друга»[10]. Многие фашисты, особенно фашисты левые, ощущали близость своих идеалов к сталинскому коммунизму[11]. Так что выявить это сходство и обнаружить, насколько полезно понятие, описывающее сразу оба политических феномена, выпало отнюдь не либеральным критикам фашизма и Советского Союза. Как мы увидим, борьба с излишне широким или неправильным толкованием этого понятия, а также сомнения в его интеллектуальной плодотворности возникли лишь недавно. Тем не менее еще в 1930-е ряд теоретиков, симпатизировавших авторитарным, антидемократическим политическим решениям, но при этом враждебно относившихся к активистским мобилизационным концепциям тоталитарного государства и видевших проблему в автономии государства от общества, ясно указали на разницу между авторитарным государством, тоталитарным государством и тем, что они называли нейтральным либерально-демократическим государством[12]. В послевоенной политологии их идеи отклика не нашли. Когда в ходе «холодной войны» отдельные автократические режимы вроде Турции и Бразилии перешли к демократии, а обретшие независимость страны выбрали демократическую форму правления, считалось, что дихотомия демократии и тоталитаризма может описать все многообразие политических систем или как минимум два полюса, к которым все эти системы тяготеют. Именно тогда режимы, которые нельзя было отнести ни к демократическим, ни к тоталитарным, считались либо покровительствующими демократии (то есть режимами, где демократические нормы формально приняты, а элиты стремятся демократизировать свои общества, даже если они не вполне представляют, что для этого требуется), либо сохранившимися до настоящего времени традиционными олигархиями[13]. Но и в данном случае для режимов, оказавшихся между этими двумя типами и ориентировавшихся либо на демократическое будущее, либо на традиционалистское прошлое, требовалось создать особый тип модернизирующихся олигархий. Примечательно, что описание в этом случае в большей мере сосредоточивалось на целях экономического развития, чем на природе политических институтов, которые нужно было создать и работу которых необходимо было поддерживать.

Всего несколько лет спустя рухнули огромные надежды на демократию в Латинской Америке — в первую очередь в более развитых южноамериканских республиках и странах, созданных путем успешного переноса британских и французских демократических институтов в бывшие колонии. Вместе с тем авторитарные режимы в Испании и Португалии неожиданно для всех пережили разгром стран «оси». Ученым стало ясно, что такие режимы нельзя понимать как безуспешные примеры тоталитаризма, поскольку многие — если не все — их основатели не разделяли тоталитарных взглядов на государство и общество, а сами эти режимы функционировали совсем не так, как нацистский или сталинский; при этом сами правители, особенно в странах «третьего мира», даже не делали вида, что авторитаризм — лишь временный этап подготовки страны к демократии. Они все чаще отвергали либерально-демократическую модель и при строительстве нового государства нередко прибегали к несколько видоизмененной ленинской модели правящей партии как авангарда пролетариата. Вскоре ученые обнаружат, что идеологические выступления и декларируемые схемы управления партий и массовых организаций почти никогда не соответствуют действительности, как в прошлом псевдофашизм балканских, восточноевропейских и балтийских государств не был похож на немецкий национал-социализм или итальянский фашизм. Эти наблюдения неизбежно привели к тому, что был описан — с теми или иными нюансами — третий тип режимов, то есть именно отдельный тип, а не точка на оси между демократией и тоталитаризмом. На основании анализа режима Франко, особенно после 1945 года, мы сформулировали понятие авторитарного режима, который отличается и от демократического правления, и от тоталитарной системы[14].

Наш анализ будет сосредоточен на тоталитарных и авторитарных режимах, имеющих как минимум одну общую черту, — это недемократические режимы. Поэтому мы должны начать с краткого эмпирического определения демократии, чтобы очертить область нашего исследования. Мы обратимся к многочисленным теоретическим и эмпирическим исследованиям тоталитарных политических систем, появившимся в последние десять лет, а также к недавней критике этого понятия, чтобы наметить типы режимов, которые мы от противного считаем тоталитарными. Однако упомянутыми тремя типами режимов многообразие политических систем ХХ века не исчерпывается. До сих пор существует ряд режимов, основанных на традиционной легитимности, и мы неверно поймем их природу, если будем классифицировать их по тем же признакам, что и современные авторитарные режимы, сложившиеся после слома традиционной легитимности или после периода демократического правления. Нам представляется, что отдельные виды тирании и деспотизма, осуществляемые лично правителем и его клиентами — с помощью преторианской гвардии при отсутствии каких-либо форм организованного участия населения в государственных институтах и сколь-нибудь значимых попыток легитимации на фоне преследования режимом своих частных целей, — будет не вполне плодотворно относить к той же категории, что и более институализированные авторитарные режимы, в которых правители считают, что действуют ради общего блага. Поэтому такие режимы — назовем их «султанскими» — мы рассмотрим отдельно, пусть даже у них есть общие черты с авторитарными. Отдельную проблему представляют общества, в которых один слой навязывает свою власть остальным — при необходимости и силой, — но при этом позволяет им участвовать в политической жизни в соответствии с демократическими нормами, исключая лишь возможность дискуссии об отношениях с правящей группировкой, причем по этому вопросу имеется широкий консенсус. Мы называем такой вид режимов «расовой демократией», поскольку они столь же парадоксальны, как и сочетание демократии с расовой дискриминацией. Недавние события в Восточной Европе, связанные с десталинизацией, и даже некоторые тенденции в Советском Союзе поставили отдельный вопрос о природе постсталинистских коммунистических режимов. Мы обнаружили, что режимы, развивающиеся в Восточной Европе, имеют много общего с теми, которые мы определяем как авторитарные, однако их более или менее отдаленное тоталитарное прошлое и приверженность элит отдельным элементам тоталитарной утопии наделяют их известным своеобразием. Мы будем говорить о них как о частном случае авторитаризма — посттоталитаризме.

Два главных измерения в нашем определении авторитарных режимов — степень или вид ограничения политического плюрализма, а также степень, в какой режим основывается на политической апатии и демобилизации, либо ограниченной и контролируемой мобилизации населения. На их основании можно выделить множество подтипов, различающихся тем, кто участвует в ограниченном плюрализме и как эти участники организованы, а также уровнем и типом их участия. Мы будем различать: бюрократическо-милитаристские авторитарные режимы; формы институционализации авторитарных режимов, которые мы называем «органическим этатизмом»; мобилизационные авторитарные режимы в постдемократических обществах, примером которых во многих отношениях является итальянский фашизм; мобилизационные авторитарные режимы в государствах, только что обретших независимость; наконец, посттоталитарные авторитарные режимы. Разумеется, эти идеальные (в веберовском смысле) типы не описывают в полной мере ни одного конкретного режима, поскольку в реальности политические режимы возникают усилиями лидеров и общественных сил, имеющих противоречивые представления о государственном устройстве, причем приоритеты и общие представления о цели у них постоянно меняются. Любой режим — результат явных и скрытых разнонаправленных тенденций, поэтому всегда представляет собой смешанную форму. Тем не менее близость к той или иной форме всегда имеется. В этом смысле в рамки нашей типологии трудно точно поместить даже какую-то одну страну в каждый конкретный момент.

Ученые предпринимали попытки[15] классифицировать независимые государства в соответствии с некоторыми операционными критериями[16]. Из-за политических изменений, особенно в неустойчивых странах «третьего мира», эти классификации быстро устаревают. Кроме того, немногочисленные попытки переработать классификацию политических систем в более сложную типологию не находят широкой поддержки в научном сообществе — главным образом из-за отсутствия систематического сбора материалов, относящихся к параметрам, на которых такие типологии строятся, а также потому, что политическая ситуация в ряде стран вообще не становилась предметом научных исследований. При этом существует довольно широкий консенсус в отношении стран, которые Данкварт Растоу считал демократическими, Роберт Даль — полиархиями, а авторы обзора 1960 года «Политика развивающихся регионов» — конкурентными. Многие из этих исследований показывают, что в любой момент времени не более четверти или даже трети мировых политических систем являются демократическими. Роберт Даль, Ричард Норлинг и Мэри Фрейз Уильямс, взяв за основу данные из «Кросс-политического обзора»[17] и других источников, касающиеся права на занятие государственной должности и допустимости нахождения в оппозиции к власти (всего семь показателей, связанных с выдвигаемыми для этого условиями), разбили 114 стран на 31 вид[18]. На основании этих данных, собранных примерно в 1969 году, 29 государств оказались полиархиями и шесть — близкими к полиархии. В списке Данкварта Растоу (за исключением Мексики, Цейлона, Греции и Колумбии, он совпадает со списком Даля) указана 31 страна[19]. В обоих списках не упоминаются некоторые карликовые государства, которые можно считать полиархиями.

Из 25 государств, население которых превысило к 1965 году 20 миллионов человек, лишь восемь относились на тот момент к полиархиям, при этом Даль считал Турцию близкой к полиархии, а Растоу добавлял к этому списку еще и Мексику[20]. Если принять во внимание, что из этих 25 стран Япония, Италия и Германия не были демократическими на протяжении существенной части первой половины XX столетия, а из пяти крупнейших государств мира только в США и Индии демократическое правление не прерывалось с момента обретения независимости, важность изучения недемократических политических систем станет очевидной. Вообще говоря, в определенных частях земного шара демократии находятся в меньшинстве. Из 38 африканских государств, обретших независимость после 1950 года, лишь в семи сохраняется многопартийная система и проводятся выборы, на которых партии могут конкурировать между собой. В 17 из этих 38 стран по состоянию на 1973 год главой государства был военный; под властью военных живут 64% 266-миллионого населения этих стран[21]. Даже в Европе, за вычетом СССР и Турции, лишь 16 из 28 государств были стабильными демократиям, а будущее еще трех — Португалии, Греции и Кипра — оставалось неопределенным. 61,5% населения Европы, за вычетом СССР, жили при демократии, 4,1% — при неустойчивых режимах, 34,4% — в недемократических политических системах.

Демократии могут существенно отличаться друг от друга: в США всеобщие выборы непрерывно проводятся с 1788 года, а Федеративная Республика Германии была основана лишь в 1949-м, после 12 лет нацистского тоталитаризма и иностранной оккупации; в Великобритании правление большинства, а в Ливане — сложная система договоренностей между этнорелигиозными меньшинствами, сочетающими конкурентную политику и принцип государственного единства; в Скандинавии эгалитарное общество, а в Индии царит неравенство. При всех этих различиях политические институты этих стран похожи в достаточной мере, чтобы мы могли считать их все демократиями. Основное сходство будет особенно хорошо заметно, если посмотреть на неоднородный список 20 крупнейших недемократических стран. Вряд ли кто-то усомнится, что Советский Союз, Испания, Эфиопия и ЮАР отличаются друг от друга больше, чем США и Индия (если брать крайний случай) или Испания и Восточная Германия (если брать только европейские страны). Задача этой главы — попытаться разработать понятийный аппарат, отражающий разнообразие политических систем, которые мы даже в самом широком смысле не можем назвать демократическими и в которых живет как минимум половина человечества.

Конечно, богатейшие страны, а именно 24 страны, где ВВП на душу населения составлял в 1965 году более 1000 долларов [на душу населения], были демократиями — за исключением Чехословакии, Советского Союза, Восточной Германии, Венгрии и Кувейта (представляющего собой особый случай); но уже из 16 стран с подушевым ВВП более 500 долларов демократиями можно было считать только семь. Таким образом, мы имеем дело не только с бедными, неразвитыми странами или странами с остановившимся экономическим ростом, ведь из 36 стран со средним экономическим ростом более 5,1% в 1960—1965 годах лишь 12 входят в составленный Далем список полиархий и близких к ним режимов. А если взять только страны с высоким ростом душевого дохода — то есть более 5%, — то из 12 стран в этот список входят лишь две.

Соответственно, несмотря на существенную связь между стабильностью демократии в экономически развитых странах и более высокой вероятностью, что страны с более высоким уровнем социального и экономического развития станут демократиями, количество отклонений от этой тенденции требует отдельного анализа различных типов политических, общественных и экономических систем. Некоторые формы политической организации и легитимации власти, несомненно, более вероятны в определенных типах общества и при определенных экономических условиях, а какие-то отдельные сочетания практически невозможны. Однако мы считаем крайне важным не смешивать две эти сферы и сформулировать отдельные типологии для общественных, экономических и политических систем. В противном случае мы не сможем поставить целый ряд важных теоретических вопросов: какой вид общественной и экономической структуры с большей вероятностью приведет к появлению режимов определенных типов и обеспечит их стабильность? Как тот или иной режим влияет на конкретную общественно-экономическую структуру и ее развитие? Повышается ли вероятность развития той или иной общественной, а может, и экономической системы при данном политическом режиме?

Разумеется, никаких однозначных соответствий между всеми этими аспектами социальной реальности не существует. Демократическое правление вполне совместимо с целым рядом общественных и экономических систем, и то же самое можно сказать об автократических режимах. Достаточно вспомнить недавнюю немецкую историю: в течение полувека общество находилось последовательно под властью нестабильной веймарской демократии, нацистского тоталитаризма и стабильной боннской республики. Несомненно, все эти режимы оказали глубокое влияние на социально-экономические структуры — хотя были и другие факторы, — однако политические различия между ними были явно сильнее, чем экономически и социальные. Поэтому мы сосредоточимся на всем многообразии политических систем и не будем в нашей классификации учитывать параметры, которые в больше степени относятся к типологии общественных и экономических систем.

Невозможно переоценить важность этих аналитических различий для осмысленного исследования связей между государством, обществом и экономикой (сюда следовало бы добавить и четвертый аспект — культурно-религиозный).

Демократическое правление и недемократические государственные устройства

Дать определение демократии, не пытаясь описывать общественные структуры и отношения в демократическом государстве, относительно просто[22]. Демократической мы будем называть политическую систему, которая позволяет свободно формулировать политические предпочтения посредством права на свободу собраний, информацию и коммуникацию с целью регулярного ненасильственного (пере)избрания лидеров на основании открытой конкуренции. Демократическая система при этом не исключает активных политических организаций из конкурентной борьбы, не запрещает членам политического сообщества выражать свои предпочтения и не вводит ради этого никаких норм, требующих применения силы. Либеральные политические права являются необходимым условием для этой общественной дискуссии и конкуренции в борьбе за власть, а также для расширения права участвовать в выборах для все большего числа граждан как неизбежного следствия. Условие регулярности выборов исключает любые системы, в которых правители в какой-то момент получили легитимность и поддержку избирателей в рамках открытой конкуренции, однако впоследствии воспрепятствовали осуществлению контроля над своими действиями. Это явным образом исключает некоторые основанные на плебисците авторитарные режимы, даже если мы принимаем, что выборы, приведшие их к власти, были честными и открытыми. Требование того, что все действующие политические посты должны прямо или косвенно зависеть от результатов всенародных выборов, исключает системы, в которых правитель получает власть через традиционное наследование и осуществляет ее без контроля или участия выборного органа, либо системы, где имеется пожизненный и несимволический пост, как в случае Франко на посту главы государства или Тито на посту президента республики. Чтобы назвать ту или иную систему более или менее демократической, в ней непременно должен наличествовать целый ряд политических свобод, гарантирующих право меньшинств на создание организаций и мирную, конкурентную борьбу за поддержку населения, даже если при этом действуют какие-то юридические или даже фактические ограничения[23]. Недемократические же режимы не просто de facto ограничивают свободу меньшинств, но и, как правило, четко прописывают юридические ограничения, оставляя простор для интерпретации таких законов не объективным независимым органам, а самим правителям, которые к тому же применяют их крайне избирательно. Требование того, что гражданам не может быть отказано в участии в выборах, если такой отказ сопряжен с применением силы, связано с тем, что расширение гражданских прав было процессом медленным и конфликтным: от имущественного ценза к всеобщему избирательному праву для мужчин до включения женщин и молодежи — по мере того, как эти общественные группы начинали требовать распространения избирательного права, в том числе и на них самих. Таким образом, исключаются системы, которые в какой-то момент допускали более или менее ограниченное участие в выборах, но отказались, прибегнув к силе, расширить это право на другие группы. ЮАР является ярким примером политической системы, которая несколько десятилетий назад могла считаться демократией, однако перестала быть таковой, полностью отказав в избирательном праве темнокожему и цветному населению. Даже если в условиях однопартийной системы в партии происходит некоторая демократизация, эксклюзивное предоставление гражданских прав членам одной партии — а именно тем, кто принимает основные политические ценности, подчиняясь партийному уставу под угрозой исключения из нее, — не позволяет считать такого режима демократическим. Безусловно, система с внутрипартийной демократией более демократична, чем без нее, когда партия управляется по принципам вождизма или «демократического центризма», однако недопуск к выборам тех, кто не хочет вступать в партию, не позволяет нам определить такую политическую систему как демократическую.

В нашем определении отсутствует упоминание политических партий, потому что теоретически можно представить, что борьба за власть осуществляется без них, даже если нам не известны такие системы, подпадающие под определение демократических. Теоретически конкурентная борьба за лидерство может иметь место в рамках мелких избирательных округов при отсутствии организаций, действующих на постоянной основе, приверженных определенным ценностям и объединяющих повестку множества избирательных округов, — а именно такие организации мы называем партиями. Это теория органической, или корпоративной, демократии, и она утверждает, что представителей надо выбирать в первичных социальных группах, в которых люди знают друг друга и объединены общими интересами, что делает политические партии ненужными. Ниже, говоря об органическом этатизме, мы подробно рассмотрим теоретические и эмпирические трудности в организации открытой конкурентной борьбы за власть в так называемых органических демократиях, а также авторитарные черты подобных режимов. Соответственно, право свободно образовывать политические партии и право партий бороться за власть во всей полноте, а не только частично, является первым признаком демократичности политической системы. Зато исключается любая система, в которой партия de jureобладает особым конституционным или юридическим статусом, ее отделения отвечают перед отдельным партийным судом, а закон наделяет их особой защитой так, что другие партии должны признавать за ней лидерство при том, что сами они могут участвовать в управлении, только если не оспаривают ее исключительного положения, либо обязательно поддерживают определенный общественно-политический порядок (помимо конституционного порядка, задающего свободную конкурентную борьбу за власть в рамках регулярных мирных выборов). Крайне важно четко отличать правящие de facto партии, регулярно получающие на выборах подавляющее большинство голосов в равной борьбе с другими партиями, от партий-гегемонов в псевдомногопартийной системе. Именно поэтому различие между демократическими и недемократическими режимами не совпадает с различием между однопартийными и многопартийными системами. Еще один часто выдвигаемый критерий отличия демократических режимов от недемократических — регулярная передача власти, однако это условие не является необходимым[24].

Приведенные выше критерии позволяют практически однозначно определить государство как демократическое, при этом не упуская из виду элементов демократии в государствах других типов или присутствия de facto адемократических либо антидемократических тенденций в демократических государствах. Сомнения возникали лишь в редких случаях, да и то в силу несогласия ученых в оценках фактического положения дел, касающихся свободы политических групп[25]. Дальнейшее свидетельство правильности нашего определения — это сопротивление недемократических режимов, называющих себя демократиями, введению перечисленных нами элементов и те идеологические изощрения, на которые они идут, чтобы это оправдать. Еще одно подтверждение состоит в том, что ни одна демократия не трансформировалась в недемократический режим, не изменив хотя бы одной из указанных нами характеристик. Лишь в редких случаях нетрадиционные режимы преобразовывались в демократические без конституционного переворота и насильственного свержения действующей власти. Таковыми можно считать Турцию после Второй мировой войны[26], Мексику (если принять аргументы тех, кто считает ее демократией) и, возможно, Аргентину после выборов 1973 года. Таким образом, граница между недемократическими и демократическими режимами довольно жесткая, ее нельзя преодолеть посредством медленной и незаметной эволюции; для этого требуется резкий слом, неконституционные действия, военный переворот, революция или иностранная интервенция. При этом черта, отделяющая тоталитарные системы от других недемократических режимов, гораздо менее четкая, известны наглядные примеры, когда система теряла определенные характеристики, позволяющие считать ее тоталитарной, но при этом не становилась демократией, причем процесс этот проходил малозаметно, и точно зафиксировать переход чрезвычайно сложно. Несмотря на всю важность сохранения различия между тоталитарными и недемократическими типами политического устройства, они походят друг на друга больше, чем на демократические формы правления, что позволяет выделить их в отдельную, пусть и обширную, категорию недемократических режимов. Рассмотрению таких режимов и посвящена эта работа.

Примечание о диктатуре

В специальной литературе[27] и повседневной речи для обозначения недемократических режимов и государства с особым типом, нетрадиционным, легитимации часто используется термин «диктатура». Если в Древнем Риме оно возникло в форме dictator rei gerundae causaдля обозначения чрезвычайного правления, предусмотренного конституцией на ограниченный срок в случае экстренной ситуации и ограниченного 6 месяцами без права продления или исполнением конкретной задачи, то теперь слово «диктатор» стало использоваться для осуждения и поругания. Неслучайно Карл Шмитт[28] и Сартори[29]отмечают, что Гарибальди и Маркс все еще употребляли это слово без негативных коннотаций.

Если этот термин и имеет смысл сохранить для современного научного использования, его употребление следует ограничить описанием чрезвычайного правления, приостанавливающего или нарушающего на время конституционные нормы, касающиеся исполнения и передачи власти. Конституционная диктатура как тип правления основывается на статьях конституции, описывающих чрезвычайное положение (например массовые беспорядки или война) и по решению легитимного конституционного органа расширяющих полномочия отдельных органов власти или дающих им право исполнять их, когда их срок уже истек и должны состояться новые выборы. Такая экстраконституционная власть не обязательно становится антиконституционной, навсегда меняя политический строй. Она вполне может служить его защите в кризисной ситуации. Из-за неоднозначности выражения «конституционная диктатура» Сартори и другие ученые предпочитают термин «кризисное управление»[30]. Вообще говоря, революционные комитеты, которые берут на себя власть после падения традиционного строя или авторитарного режима с целью проведения свободных выборов и восстановления демократии, пока они остаются временным правительством, не утвержденным путем выборов, можно считать диктатурой в узком смысле слова. Многие военные перевороты против традиционных правителей, автократических правительств или разваливающихся демократий ради поддержания видимости преемственности власти путем фальсификации или задержки выборов получают широкую поддержку именно на основании этого шага — при том, что изначально отдельные лидеры таких переворотов могли искренне желть восстановить конкурентную демократию. Трудность выхода из режима правления военных, как показывает прекрасный анализ Самюэля Файнера[31] и Самюэля Хантингтона[32], позволяет понять, почему в большинстве случаев военные создают авторитарные режимы, а не обеспечивают возвращения к демократии. Еще один очень особый случай — явное принуждение из-за рубежа с целью установления демократии путем изгнания недемократических правителей. Япония, Австрия и Западная Германия после Второй мировой войны — уникальные тому примеры, поскольку главнокомандующие и администрации союзников не являлись демократическими правителями этих государств[33]. Однако их успех может быть связан с уникальными обстоятельствами, сложившимися в данных обществах, — других подобных примеров скорее всего нет. В этом узком смысле мы говорим только о тех диктатурах, которые Карл Шмитт[34] называл Kommissarische Diktatur, в отличие от «диктатур суверенных».

Однако в реальном политическом мире возвращение к конституционной демократии после разрушения демократической легитимности — даже путем так называемой конституционной диктатуры или вмешательства монархов или армий, действующих в качестве модернизирующего инструмента в чрезвычайной ситуации, — остается весьма сомнительным. Исключением, пожалуй, может считаться правительство национального единства во время войны, когда все основные партии соглашаются перенести выборы или не допустить подлинно конкурентных выборов, чтобы обеспечить почти единодушную поддержку правительству, ведущему общую для всех войну. Диктатуру как чрезвычайную власть, временно ограничивающую гражданские свободы и/или усиливающую власть отдельных органов, трудно отличить от иных типов автократических режимов, когда она выходит за рамки конкретной ситуации. Ученые не могут не принимать во внимание заявлений того, кто принимает на себя такую власть, даже если они сомневаются в его искренности или реалистичности его намерения вернуть власть народу, поскольку эти заявления скорее всего будут иметь необратимые последствия для легитимности устанавливаемого подобным образом недемократического правления. Ученый не a priori, а только ex post factoделает вывод о том, действительно ли правление индивида или группы было диктатурой в узком, римском, смысле. Как правило, подобные диктатуры — лишь переходные этапы к иным формам автократического правления, поэтому неслучайно ситуацию балканских государств, где короли отошли от конституционного правления, следует считать королевскими диктатурами, а не возвращением к абсолютной монархии. Как только от преемственности традиционной легитимации отказываются ради демократических норм, возвращение к ней кажется невозможным. Диктатура как промежуточная, чрезвычайная власть слишком часто переходит в более или менее институализированные формы авторитаризма. Не будем забывать, что уже римское конституционное правление было разрушено и преобразовано в авторитарное, когда Сулла в 82 году до нашей эры стал dictator reipublicae constituendae, а Цезарь в 48 году до нашей эры стал диктатором на ограниченный срок, а в 46-м — на десять лет. С тех пор свержение конституционного правительства выдающимся лидером называют цезаризмом.

Мы закрепим термин «диктатура» за временным кризисным правительством, которое не институализировало себя и представляет собой разрыв с институциональными правилами передачи и отправления власти, принятыми предыдущим режимом, будь он демократическим, традиционным или авторитарным. Временную приостановку этих правил в соответствии с конституцией такого режима мы будем называть кризисным правительством или конституционной диктатурой.

II. ТОТАЛИТАРНЫЕ СИСТЕМЫ

К определению тоталитаризма

В свете того, что тоталитаризм занимает центральное место в изучении современных неконкурентных демократических режимов, полезно будет начать с некоторых уже ставших классическими определений тоталитарных систем, после чего попытаться продвинуться в нашем понимании их, прислушавшись к критике, которой они подвергались[35]. Не так давно Карл Фридрих следующим образом переформулировал описательное определение, к которому они с Бжезинским первоначально пришли в 1965 году:

«Шесть черт отличают этот режим как от других, более старых автократий, так и от гетерократий. На сегодня это в целом общепринятый набор фактов: 1) тоталитарная идеология; 2) единственная партия, приверженная этой идеологии, во главе которой обычно стоит один человек, диктатор; 3) разветвленная секретная полиция и три типа монополии, или, точнее, монопольного контроля, а именно: а) над массовыми коммуникациями, б) над боевым оружием и в) над всеми организациями, в том числе экономическими, что включает в себя всю плановую экономику. [...] Следует добавить, что ради простоты эти шесть черт можно свести к трем: тоталитарная идеология, партия, подкрепленная секретными службами, и монополия на три основные формы межличностного взаимодействия в массовом индустриальном обществе. Эта монополия не обязательно находится в руках партии — это следует подчеркнуть с самого начала, чтобы избежать недоразумений, уже возникших в критических замечаниях к моим предыдущим работам. Здесь важно, что этот монопольный контроль находится в руках элиты (какой бы она ни была), управляющей данным конкретным обществом и, соответственно, олицетворяющей собой режим»[36].

Бжезинский предлагает более сущностное определение, указывающее на конечную цель таких систем:

«Тоталитаризм — это новая форма правления, подпадающая под общее определение диктатуры; система, в которой центральное руководство элитного движения, имеющее в своем полном распоряжении высокотехнологичные инструменты политического влияния, употребляет их ради совершения тотальной социальной революции (затрагивающей базовые условия человеческого существования) на основе некоторых произвольных идеологических принципов, провозглашенных этим самым руководством в атмосфере насажденной силой единодушной поддержки всего населения»[37].

Франц Нейман представил[38] похожий набор определяющих характеристик.

Следует подчеркнуть, что во всех этих определениях элемент террора — роль полиции и принуждения — не является ключевым (каковым он был, например, для Ханны Арендт[39]). В самом деле, можно показать, что до тех пор, пока власть может рассчитывать на лояльность вооруженных сил, тоталитарной системе для существования в относительно закрытом обществе вполне достаточно того, что громадная часть населения идентифицирует себя с властью и принимает активное участие в контролируемых ею и служащих ее целям политических организациях; власть может пользоваться распыленным контролем над обществом, возможным благодаря добровольному манипулируемому участию и тактике кнута и пряника. В некоторых отношениях именно к такому типу тоталитаризма приблизился коммунистический Китай; этой же модели соответствует и хрущевский опыт популистской рационализации партийного контроля, как его описывает Пол Кокс[40].

Явно или неявно эти определения указывают на постепенное стирание границы между государством и обществом, на возникновение «тотальной» политизации общества через политические организации — чаще всего партию и связанные с ней объединения. Тем не менее эта черта, отличающая тоталитарные системы от различных типов авторитаризма и особенно от демократического правления, никогда не проявляется в реальности в чистом виде — соответственно, трения между обществом и политической системой обязательно будут присутствовать, пусть и в усеченной форме, и в тоталитарных системах. Еще менее вероятно в реальности тотальное формирование индивида, полное усвоение идеологии массами и возникновение «нового человека», о котором постоянно вещают идеологи, хотя следует признать, что мало каким общественным системам, если не считать религий, удалось продвинуться в этом направлении так же далеко, как тоталитаризму.

Чертами, без которых политическую систему нельзя назвать тоталитарной, являются идеология, единственная партия с массовым членством вкупе с иными мобилизационными организациями и власть, сосредоточенная в руках одного человека и его сподвижников или небольшой группы, которые неподотчетны никаким сколь-нибудь широким кругам и не могут быть смещены со своих позиций институциализованными, мирными методами. Каждую из этих черт в отдельности можно обнаружить и в других типах недемократических систем, но тоталитарную систему создает лишь их совместное присутствие. Это означает, что не все однопартийные системы являются тоталитарными, что какая бы то ни было система не является тоталитарной, если в ней наличествует честная борьба за власть между свободно создаваемыми партиями, и что нельзя называть тоталитарной недемократическую систему, которая не является однопартийной — точнее, не находится под контролем одной активно действующей партии. Как признает в своем уточненном определении Карл Фридрих, суть не в том, что окончательные решения всегда принимает партийная организация или что у нее достаточно власти, чтобы их предопределить, пусть даже нам трудно поверить, что единственная массовая партия этого типа вместе с контролирующей ее бюрократией не является самой могущественной институцией в обществе — по меньшей мере, когда речь идет об отдельных ее членах и обычных гражданах.

Конечно, бывают диктаторы — цезаристские вожди, мелкие олигархии вроде военных хунт или объединения элит в разных институциональных областях, неподотчетные институциям и собственным членам, — но правление этих диктаторов тоталитаризмом мы называть не будем. Если их власть не реализуется во имя идеологии, так или иначе подчиненной каким-то коренным идеям или Weltanschauung, если они не прибегают к определенным формам массовой организации и вовлечения членов общества, отличным от военной угрозы или полицейского давления, то речь идет вовсе не о тоталитарной системе, а, как мы увидим позже, об авторитарных режимах. Каким бы прочным ни было единство верхушки, между приближенными к правителю и в среде его непосредственных подчиненных вполне может идти борьба за власть — равно как и между организациями, этим самым правителем и созданными. Подобного рода групповая политика не возникает из потребностей общества, в ней не участвуют институции или организации, существовавшие до захвата власти. Власть вовлеченных в эту борьбу людей, фракций или организаций не имеет корней в общественных структурах, не являющихся в строгом смысле политическими, даже когда сами участники этой борьбы за власть оказываются тесно связанными с какими-то определенными слоями общества. В этом смысле, когда речь идет о тоталитаризме, говорить о классовой борьбе в марксистском понимании невозможно. Исходные государственные позиции — заняв которые, конкурирующие за власть лица начинают бороться за расширение своего влияния путем установления связей с разными существующими в обществе запросами, — являются частью политической системы, то есть политических организаций вроде партии или связанных с ней массовых организаций, региональных партийных структур, партийных военизированных ополчений, правительства или полицейского чиновничества. В стабильных тоталитарных системах традиционные институции — например деловые объединения, церковь или даже армия — в борьбе за власть играют лишь вспомогательную роль, и если они вообще в ней участвуют, то лишь в той мере, в какой их привлекают для поддержки того или иного лидера или группы внутри политической элиты. На политическую власть их руководство претендовать не может — в лучшем случае оно может влиять на определенные решения и крайне редко получает даже в этой сфере право вето. В этом отношении одной из черт, отличающих тоталитарные системы от других недемократических систем, является подчиненное положение армии. На сегодняшний день ни одна из тоталитарных систем не пала благодаря военному перевороту, вмешательство военных еще ни разу не привело к фундаментальным переменам в тоталитарных системах, даже когда в момент кризиса одной из враждующих фракций удавалось усилить свое влияние благодаря поддержке армейской верхушки.

Подобную роль могла бы сыграть лишь крайне политизированная Народно-освободительная армия Китая (НОАК)[41] или же армия на Кубе[42]. Говорить, что какие-то отдельные включенные во властные структуры лидеры, фракции или бюрократические группы представляют интересы управленцев, сельхозпроизводителей, отдельных языковых или культурных образований, интеллектуалов и так далее, можно лишь в очень относительном смысле. Даже если каким-то лидерам или группам случается до некой степени представлять интересы отдельных сегментов общества, они остаются этим социальным сегментам неподотчетными, эти общественные слои не становятся фундаментальным источником их власти, сами лидеры чаще всего не являются выходцами из этих слоев и даже во властные элиты попали отнюдь не в силу своего высокого положения внутри одного из таких слоев. Разрушение или как минимум решительное ослабление всех институций, организаций и групп влияния, существовавших до захвата власти новой политической элитой и создания ею собственных политических структур, — одна из важнейших отличительных черт тоталитаризма, если сравнивать его с другими недемократическими системами. В этом смысле можно говорить о монополии на власть, о монизме, однако будет большой ошибкой считать монолитной эту концентрацию власти в политической сфере, в руках людей и организаций, назначенных политическим руководством. Плюрализм тоталитарных систем — это не общественный плюрализм, а плюрализм политический, причем исключительно внутри правящей политической элиты. Один пример: конфликты между SA и SS, DAF (Германским трудовым фронтом) и партией, четырехлетним планом Геринга и Организацией Тодта (впоследствии перешедшей под начало Шпеера) были конфликтами внутри нацистской элиты, столкновениями между разными ее организациями. Разумеется, участники этих конфликтов искали и находили союзников среди военных, бюрократов и бизнесменов, но было бы большой ошибкой считать перечисленных выше людей или организации представителями донацистских структур германского общества. То же самое, вероятно, можно сказать и о борьбе разных фракций Политбюро или ЦК после смерти Сталина.

Тем не менее можно показать, что в полностью установившейся тоталитарной системе, удерживающей власть в течение долгого времени, отдельные члены политических организаций, особенно партии, начинают ассоциироваться — в процессе дифференциации и разделения труда — с особыми участками административной работы и могут все чаще и чаще отождествляться с конкретными экономическими или территориальными интересами, представлять их чаяния и мнения при выработке каких-то административных мер — особенно в мирное время, когда перед всеми без исключения не стоит какой-то одной задачи первостепенной важности, а также в моменты передачи власти или кризиса в руководстве. Как только приняты все базовые решения о природе политической системы, все существовавшие ранее общественные структуры уничтожены или решительно ослаблены, а их наиболее влиятельные лидеры смещены, в тоталитарной системе может произойти трансформация, дающая возможности для возникновения плюрализма, ограниченного в своих пределах и автономности. В этот момент решающее значение в том, останется ли система по сути своей тоталитарной или превратится в нечто другое, будет иметь степень жизнеспособности идеологии, а также партии или других организаций, занимающихся поддержанием ее господства, плюс устойчивость высшего руководства. Разумеется, подобные преобразования внутри тоталитарных систем не происходят без трений и напряженности, поэтому их следует понимать скорее как циклические изменения, а не как гладкую последовательную эволюцию.

Всякой типологии тоталитарных систем придется учитывать относительную важность идеологии, партии и массовых организаций, а также политического правителя или правящих групп, присвоивших себе власть, а также сплоченность или разобщенность руководства. Кроме того, при типологизации необходимо проанализировать, как эти три параметра соотносятся с обществом и его структурой, историей и культурными традициями. Разные тоталитарные системы или одна и та же система в разных своих фазах могут оказаться в большей или меньшей степени идеологизированными, популистскими или бюрократизированными в зависимости от типа единственной партии — или в большей или меньшей степени харизматическими, олигархическими или даже феодальными в зависимости от внутреннего устройства высшей власти. Отсутствие одного из этих трех факторов или их достигшее определенного предела ослабление приводят к коренному изменению самой природы системы. При этом разнообразие самих этих факторов, конечно же, допускает возникновение самых разных типов тоталитарных систем.

Именно сочетание трех этих факторов объясняет многие другие черты, вероятность столкнуться с которыми в тоталитарных системах гораздо выше, чем в иных недемократических системах. Тем не менее какие-то из этих черт не являются ни достаточными, ни необходимыми для того, чтобы признать систему тоталитарной, и могут быть обнаружены также и в других типах политических систем.

Итак, я буду считать систему тоталитарной, если она удовлетворяет следующим условиям:

1. Наличествует единый, однако не монолитный центр власти, и любой плюрализм институций или групп, если он существует, получает свою легитимность именно из этого центра, им опосредуется и возникает в большинстве случаев в силу политической воли центра, а не является результатом развития общества в дототалитарный период.

2. Имеется единственная, автономная и более или менее проработанная в интеллектуальном плане идеология, с которой идентифицирует себя правящая верхушка или вождь, а также обслуживающая высшее руководство партия. Политика, которую проводит правительство, опирается на идеологию, любые проводимые меры оправдываются ссылкой на нее. Идеология имеет определенные границы, и преступить их — значит вступить в сферу инакомыслия, которое не остается безнаказанным. Идеология не сводится к какой-то конкретной программе или определению общего политического курса, но претендует на окончательное осмысление общества, понимание его исторической цели и объяснение всех общественных явлений.

3. Звучат постоянные призывы к активной мобилизации и широкому участию граждан в реализации политических и коллективных общественных задач; это участие реализуется через единственную существующую партию и множество подчиненных ей групп, оно поощряется и награждается. Нежелательными считаются пассивное подчинение и апатия, отход на позиции маленького человека, «хата которого с краю», характерные для авторитарных режимов.

Именно последняя из перечисленных черт сближает тоталитарное общество с идеалом, да в общем, и с реальностью многих демократий и в корне отличает его от большинства «нетоталитарных недемократических систем». Именно это участие и чувство сопричастности обществу так восхищает в тоталитарных системах демократически мыслящих наблюдателей, именно благодаря ему они начинают думать, что имеют дело с демократией — демократией, даже более совершенной, чем та, в условиях которой граждане вспоминают об общественных проблемах только (или главным образом) в преддверии выборов. Однако фундаментальное различие между политическим участием в условиях мобилизационного режима и в условиях демократии состоит в том, что в первом случае для каждой сферы жизни и каждой задачи имеется лишь один возможный канал участия, а общие цель и направление задаются из центра, который определяет и цели, возможные для общественных организаций, и, в конечном счете, их контролирует.

Тоталитарную систему характеризует именно это постоянное взаимодействие между господствующим и более или менее монистическим центром принятия решений, опирающимся в своей работе на идеологические постулаты или ссылающимся на них для оправдания собственных действий, с одной стороны, и гражданами, участвующими в работе контролируемых организаций ради реализации идеологических целей.

Прочие черты, на которые часто указывают при описании тоталитарных систем, можно вывести из указанных нами трех, что мы и сделаем, когда перейдем к подробному обсуждению важнейших научных работ, посвященных анализу отдельных тоталитарных систем. Здесь стоит привести лишь несколько элементарных примеров. Причиной напряженных отношений между интеллектуалами, художниками и политической властью[43] является, очевидно, помимо личных пристрастий и неприязни вождей вроде Гитлера и Сталина, упор на идеологию: требование приверженности этой идеологии исключает все прочие идейные системы, а ставить под вопрос лежащие в основе этой идеологии ценности попросту страшно — в особенности, когда речь идет о противопоставлении коллективных, общественных целей целям, индивидуальным и частным. Частный, замкнутый на себя человек представляется скрытой угрозой, а многие формы эстетического выражения обращены как раз к такому человеку. То же самое можно сказать и об эскалации обычных конфликтов между церковью и государством до конфликта между религией и политикой[44]. Важность идеологии имеет и позитивные стороны: огромной ценностью наделяется образование, возникает большая потребность в определенных культурных инициативах и последующем их массовом распространении. Это резко отличает тоталитарные системы от большинства традиционных автократий, где поддержкой пользуется лишь внушение религиозных идей (в случае религиозных автократий) или естественно-научное и техническое образование (в светских автократиях). Пропаганда, образование, обучение кадров, дальнейшая проработка и развитие идеологии, вдохновленная ею научная деятельность, награды интеллектуалам, идентифицирующим себя с системой, чаще оказываются важными именно в тоталитарных, а не в иных недемократических системах. Если не принимать во внимание ограниченность этих усилий и забыть об ограничении или полном отсутствии свободы, можно обнаружить здесь определенное совпадение с демократическими системами, где массовое участие в политической жизни тоже требует массового образования и массовых коммуникаций и где интеллектуалам предназначается важная роль, которой они не всегда, впрочем, рады.

Сосредоточенность власти в руках вождя и его приближенных или обособленной группы, сформировавшейся благодаря общему участию в борьбе за власть и в создании режима, обязательная социализация в политических организациях или кооптация из других секторов (по критериям лояльности и/или идеологической благонадежности) неизбежно приводят к ограничению автономии других организаций: промышленных предприятий, профессиональных групп, вооруженных сил, интеллектуалов и так далее. Приверженность идеологии, признание ее символов и убежденность, что любые решения должны приниматься с оглядкой на идеологию или ею обосновываться, отделяет эту группу от людей, испытывающих определенный скептицизм или вообще не интересующихся идеологией, а также от тех, кто в силу своего призвания, как например интеллектуалы, склонен ставить под вопрос лежащие в основе идеологии принципы. В то же время властная группа сближается с теми, кто готов развивать идеологию, не претендуя при этом на власть. Элемент элитизма, на который постоянно указывают при анализе тоталитарных систем, есть лишь логическое следствие стремления к монополизации власти. Тем же объясняется и ожесточенность конфликтов внутри элиты, а также чистки и гонения на тех, кто эту битву за власть проиграл. Власть — в большей степени, чем в демократических обществах, — становится здесь игрой на выбывание.

Приверженность идеологии, стремление к монопольному контролю и страх утраты власти, разумеется, объясняют и тенденцию к использованию в таких системах насильственных методов, а также высокую вероятность непрекращающегося террора. Соответственно, именно террор — особенно террор, направленный на саму элиту, а не на противников или потенциальных оппонентов системы, — и отличает тоталитарные системы от других недемократических систем. При объяснении характерной для тоталитарных систем тяги к полной вовлеченности, когда власть не удовлетворяют ни апатичность подданных, ни простое соглашательство бюрократов, идеологическое рвение имеет более важное значение, чем размер общества, который подчеркивает Ханна Арендт, или степень модернизации в смысле технологической развитости, связанной с индустриализацией.

Очевидно, что при анализе влияния (в поведенческих терминах) тоталитарных систем на разные общества важнейшим параметром оказывается природа и роль единственной партии. Важность, которой наделены партийная организация, возникающие из недр партии специализированные политические организации и связанные с партией массовые организации, объясняет многие основные характеристики этих систем. В первую очередь их способность проникать в общество, присутствовать во многих институциональных сферах и оказывать на них влияние, мобилизовывать людей для решения масштабных задач на добровольной или псевдодобровольной основе (а не в ответ на материальные стимулы и поощрения) дает тоталитарным системам возможность осуществлять важные изменения при ограниченных ресурсах, в силу чего они служат инструментом для определенного типа экономического и общественного развития. Кроме того, партийные структуры сообщают тоталитарным системам некоторый демократический характер — в том смысле, что они дают желающим (то есть всем тем, кто разделяет основные цели, сформулированные руководством страны, а не выдвигает собственные) шанс принять активное участие в жизни страны и ощутить сопричастность с ней. Несмотря на бюрократический характер государства, многих организаций и даже самой партии, массовое членство в партии и организациях, которые она поддерживает, может дать смысл, цель и чувство сопричастности многим гражданам. Этим тоталитарные системы разительно отличаются от многих других недемократических систем — авторитарных режимов, где правители полностью полагаются на бюрократов, экспертов и полицию, отделенных от всего остального населения, имеющего мало шансов (или вообще никаких) почувствовать себя активными участниками общественных и политических событий (им остается только работа и личная жизнь).

Партийная организация и масса существующих внутри нее невысоких руководящих должностей дают многим людям шанс причаститься власти — порой даже над людьми, стоящими выше них в других социальных иерархиях[45]. Это очевидным образом привносит элемент равенства, подрывающий другие общественные стратификации, но вводящий при этом новый тип неравенства. Кроме того, активная партийная организация, члены которой искренне вовлечены в ее деятельность, способствует резкому росту возможностей для контроля и неявного принуждения по отношению к тем, кто не желает в нее вступать или оказывается из нее исключенным. Тоталитарные системы ставят себе на службу всю ту массу энергии, которая в демократических обществах направляется не только в политическую жизнь, но и распыляется по множеству добровольных объединений, направленных на достижение общего блага. Едва ли не весь идеализм, связанный с ориентацией на коллектив, а не на себя лично (идеализм, в прошлом находивший свою реализацию в религиозных организациях, а в современных либеральных демократиях реализующийся в добровольных объединениях), в тоталитарных системах уходит в партийную деятельность и работу в связанных с ней организациях — как, очевидно, и оппортунизм тех, кого привлекают щедрые награды, связанные с партийной активностью, или доступ к власти и надежда ее обрести. Этот мобилизационный аспект является важнейшим для тоталитарных систем и отсутствует во многих (если не в большинстве) других недемократических системах. Люди определенного типа, при тоталитаризме с энтузиазмом решающие задачи, поставленные перед ними руководством, в других недемократических системах были бы пассивными подданными, которые интересовались бы лишь реализацией своих узких личных целей или переживали бы отчужденность в виду отсутствия каких-либо возможностей для участия в работе, направленной на перемены в обществе. Соответственно, привлекательность тоталитарной модели во многом объясняется именно этим мобилизационным, поощряющим всеобщее участие характером партии и массовых организаций. В то же время причина отчужденности и чувства неприятия, которые такие системы вызывают, чаще всего состоит в том, что выбор общественных целей обычному гражданину недоступен, свобода в выборе руководства организаций либо ограничена, либо точно так же недоступна в силу бюрократизма, существование которого оправдывается принципами коллективного руководства или демократического централизма.

Другие характеристики, часто встречающиеся в описаниях тоталитарных систем — например их тенденция к экспансии, — вывести из ключевых свойств тоталитаризма не так просто. Некая косвенная связь здесь, очевидно, присутствует, поскольку упор на единственно верную идеологию превращает в скрытую угрозу существование всех прочих идеологий и систем убеждений. Тем не менее здесь многое будет зависеть от конкретного содержания идеологии — как минимум природа и направление экспансии будут определяться этим в большей степени, чем другими структурными характеристиками[46].

В тоталитарных системах практически неизбежны стремление подчинять, запрет едва ли не на любые формы несогласия (особенно на те, что способны захватить сравнительно большие сегменты населения и предполагают какую-либо попытку самоорганизации), сжатие сферы частного и значительный объем полусвободного, если не прямо насильственного, участия в общественной жизни. При этом масштабный и произвольный террор в форме концлагерей, чисток, показательных процессов, коллективного наказания целых социальных групп или сообществ обязательной чертой тоталитаризма вовсе не является. Тем не менее мы можем сказать, что подобные формы при Гитлере и Сталине возникли не случайно, что они были характерны для этих режимов и широко распространены, чего ни в одной демократической системе не случалось никогда, и, наконец, что они наверняка отличались качественно и количественно от форм принуждения, практиковавшихся в других недемократических системах, если не считать периодов консолидации власти, гражданской войны и времени непосредственно после нее. Террор не является ни необходимой, ни достаточной характеристикой тоталитарных систем, однако вероятность его применения в таких системах, судя по всему, выше, чем в любых других, причем определенные формы террора представляются характерными для определенных форм тоталитаризма. Тем не менее целый ряд авторов совершенно верно говорят о тоталитаризме без террора.

В первых исследованиях тоталитаризма, особенно в «Перманентной революции» Зигмунда Ноймана[47], особо подчеркивалась роль лидера. Фашистская приверженность вождизму (Führerprinzip) и возвеличивание Duce, а также культ личности Сталина сделали эту черту очевидным элементом любого определения тоталитаризма. Тем не менее в последние годы мы видим примеры систем, в целом подпадающих под определение тоталитарных, однако не обнаруживающих бесспорного лидера, какого-либо культа или персонификации высшего руководства. И есть масса недемократических систем, не соответствующих описанному нами типу, в которых при этом центральное место занимает вождь со сложившимся вокруг него культом. Соответственно, мы смело можем сказать, что единственный лидер, который сосредотачивает в своих руках огромную власть, вокруг которого складывается культ личности и харизматический авторитет которого так или иначе признается как членами партии, так и населением в целом, появляется в тоталитарных системах с очень высокой вероятностью, однако его появление не является неизбежным или необходимым для сохранения стабильности таких систем. Кризисы передачи власти, которые, по мысли многих исследователей, угрожали стабильности или даже самому существованию таких режимов, на практике не привели к падению или упадку тоталитарных систем, хотя были в этом отношении очень опасными[48]. Можно было бы думать, что упор на вождизм характерен для тоталитарных режимов фашистского типа, что со всей очевидностью верно в случае Италии, Германии и еще некоторых мелких фашистских систем, однако роль Сталина в Советском Союзе показывает, что эта черта характерна не только для них. Понятно, что, если мы станем доказывать на манер некоторых диссидентствующих коммунистов и левых фашистов, что чисто функционально сталинизм был русским эквивалентом фашизма, эта сложность сама собой разрешится. Но такое решение больше похоже на софизм. В настоящий момент можно ответственно утверждать лишь, что в тоталитарных системах такого рода лидерство появляется с большей вероятностью, чем в других недемократических системах. Изменения в отношении между лидерством, идеологией и организованным массовым участием — те переменные, на основании которых следовало бы строить типологию тоталитарных систем и за счет которых можно было бы попытаться понять процессы консолидации, стабилизации, изменения и — возможно, развала — таких систем. Выдвигать какие-либо предположения относительно взаимосвязи этих относительно независимых переменных в любой тоталитарной системе было бы, пожалуй, слишком смело; только теоретико-эмпирический анализ конкретных типов, или даже отдельных случаев, может помочь справиться с этой теоретической проблемой на более высокой ступени абстракции.

[…]

IV. АВТОРИТАРНЫЕ РЕЖИМЫ

К определению авторитарного режима

В одной из предыдущих работ я обозначил все многообразие недемократических и нетоталитарных политических систем как авторитарные при условии, что они являются политическими системами с ограниченным, не подотчетным политическим плюрализмом без выраженной правящей идеологии, но с определенной системой ценностей, без широкой или интенсивной политической мобилизации, за исключением отдельных периодов развития, где лидер или иногда небольшая правящая группировка управляет в рамках формально плохо определенных, но вполне предсказуемых границ[49].

Это определение было сформулировано так, чтобы противопоставить эти системы конкурентным демократиями и типичным тоталитарным системам[50]. Оно четко отделяет авторитаризм от демократий, тогда как разница с тоталитаризмом кажется более размытой, поскольку под это определение вполне подходят до- и посттоталитарные ситуации и режимы. Дальнейшее разграничение требует исключения традиционных законных режимов, отличающихся источником легитимации правителей, и авторитарных олигархий. Режимы, которые мы назвали «султанским авторитаризмом», во многом похожи на те, что подпадают под наше определение авторитарных; их отличие — в произвольном и непредсказуемом применении власти и слабости пусть даже ограниченного политического плюрализма (а это важная черта «султанского авторитаризма»). По ряду причин нам удобнее исключить из определения авторитарных режимов полуконституционные монархии XIX века, сочетающие в себе элементы традиционного легитимного и авторитарного правления, где монархические, сословные и даже феодальные элементы смешиваются с зарождающимися демократическими институтами, и цензовых демократий, в которых ограниченное избирательное право — шаг вперед в сторону современных конкурентных демократий, основанных как минимум на всеобщем избирательном праве для мужчин. Олигархические демократии, сопротивляющиеся — особенно в Латинской Америке — попыткам дальнейшей демократизации, настаивая на ограничении избирательного права из-за неграмотности, контроля или манипуляции выборами через касиков, регулярного обращения за помощью к военным и создания почти идентичных партий, часто оказываются на грани между современными авторитарными режимами и демократией. Они ближе к демократии конституционно и идеологически, однако социологически схожи с авторитарными режимами. Но даже при более жестком определении, исключающем все лишнее, мы обнаруживаем множество современных политических систем, под него подпадающих, — что потребует, как мы увидим, введения нескольких подвидов авторитаризма.

Наше определение авторитаризма сосредоточено на способе употребления и организации власти, на связях с обществом, природе коллективных представлений, на которые опирается власть, а также на роли граждан в политическом процессе; при этом за пределами рассмотрения остается само содержание политики, цели и raison d'êtreподобных режимов. Мы практически ничего не узнаем из него об институтах, группах или социальных слоях, составляющих ограниченный плюрализм этого общества, или о тех, кто из него исключен. Акцент на строго политических аспектах дает почву для обвинений этого определения в формализме, которые уже звучали, когда речь заходила о наших определениях тоталитаризма или даже демократии. Нам, однако, кажется, что характеризуя режимы отдельно от проводимой ими политики, мы более четко видим проблемы, стоящие перед любыми политическими системами, — например отношения между политикой, религией и интеллектуалами. Условия их возникновения, стабильности, трансформации и возможного упадка тоже в таком случае видятся более явственно. Общий и абстрактный характер этого определения заставляет нас спуститься по лестнице абстракций к изучению множественных подвидов, чем мы здесь и займемся.

Мы говорим скорее об авторитарных режимах, а не об авторитарных правительствах, чтобы показать относительно низкую выраженность политических институтов: они проникают в жизнь общества, препятствуя — порой силой — политическому выражению интересов некоторых групп (например духовенства в Турции и Мексике после революции или рабочих в Испании) или формируя их путем политического вмешательства, как это происходит в корпоративистских режимах. В отличие от некоторых исследователей тоталитаризма, мы говорим не об обществах, а о режимах, потому что даже сами правители не хотят полностью отождествлять государство и общество.

Наиболее характерной чертой таких режимов является плюрализм, однако крайне важно подчеркнуть, что, в отличие от демократий с их почти неограниченным и политически институализированным плюрализмом, здесь мы имеем дело с плюрализмом ограниченным. Звучали даже предложения считать такие режимы ограниченным монизмом. На самом деле эти два обозначения задают довольно широкий диапазон, в котором могут действовать такие режимы. Ограничение плюрализма может достигаться за счет соответствующих законов, а может обеспечиваться de facto, оно может быть более или менее строгим, касаться только определенных политических групп или более широких слоев интересантов — главное, чтобы оставались группы, не созданные государством или не зависящие от него, несмотря на явное вмешательство государства в политический процесс. В некоторых режимах допускается институализированное политическое присутствие ограниченного числа независимых групп и даже поощряется создание новых, однако ни у кого не возникает сомнений, что правители сами решают, каким группам позволено существовать и на каких условиях. Кроме того, даже если власти реагируют на деятельность таких объединений граждан, они им de jure и/или de facto не подотчетны. Это отличает их от демократического правления, при котором политические силы формально зависят от поддержки на местах при всех возможных фактических отклонениях, описываемых «железным законом олигархии» Михельса. В авторитарных режимах представители различных групп и институций попадают во власть не просто потому, что они пользуются поддержкой соответствующей группы, а потому что им доверяет правитель или властная группировка, и они, безусловно, учитывают статус и влияние последней. У них может быть поддержка на местах — назовем ее потенциальной избираемостью, — но это не единственный, и даже не главный, источник их власти. Посредством постоянной кооптации лидеров разные секторы или институции становятся элементами системы, и это определяет природу элиты: разнородное происхождение и карьеры, а также меньшая доля профессиональных политиков — тех, кто строил карьеру только в политических организациях, — по сравнению с бывшими бюрократами, технократами, военными, лоббистами и иногда религиозными деятелями.

Как мы увидим, в некоторых из таких режимов одна правящая или привилегированная партия — это единственный более или менее важный компонент ограниченного плюрализма. На бумаге такие партии часто заявляют, что обладают такой же монополией на власть, что и тоталитарные партии, и как будто бы исполняют те же функции, но в реальности их следует четко различать. Отсутствие или слабость политической партии часто делает спонсируемые церковью или связанные с ней светские организации (например «Католическое действие» или «Opus Dei» в Испании) колыбелью лидеров для таких режимов; подобным же образом поставляют кадры для элит христианско-демократические партии[51]. Однопартийная система обычно строится на parti unifié, а не на parti unique, как говорят в Африке, то есть на партии, в которой переплетаются различные элементы и которая не является, таким образом, единым жестко организованным органом[52]. Такие партии часто создаются сверху, а не снизу, причем не в тоталитарном захватническом стиле, а некой находящейся у власти группой.

В определении авторитарных режимов мы используем понятие менталитета, а не понятие идеологии, имея в виду различение, проведенное немецким социологом Теодором Гайгером[53]. Он считал идеологии более или менее проработанными системами мысли, часто изложенными на письме интеллектуалами или псевдоинтеллектуалами (или с их помощью). Менталитет же — это способ мышления и чувствования, скорее эмоциональный, чем рациональный; он лежит в основе непосредственной, некодифицированной реакции на различные ситуации. Гайгер использует яркое немецкое выражение: менталитет он определяет как subjektiver Geist, субъективный дух (даже когда речь идет о коллективе), а идеологию — как objektiver Geist. Менталитет — это интеллектуальная позиция; идеология — интеллектуальное содержание. Менталитет — психическая склонность; идеология — рефлексия, самоинтерпретация. Сначала менталитет, потом идеология. Менталитет бесформен и подвижен — идеология четко оформлена. Идеология — это понятие из социологии культуры; понятием менталитета пользуются при изучении общественного характера. В идеологиях заключен сильный утопический элемент; менталитет ближе к настоящему или прошлому. Для тоталитарных систем характерны идеологические системы, основанные на неизменных элементах, имеющие мощное воздействие и закрытую когнитивную структуру, а также серьезную сдерживающую силу, важную для мобилизации масс и манипуляций ими. Консенсус в демократических режимах, напротив, основан на согласии по поводу процедуры его достижения, приверженность которой имеет некоторые черты идеологической веры.

Боливар Ламунье ставит под сомнение действенность и полезность различения идеологии и менталитета[54]. Он отмечает, что если взять их как реальные политические переменные, как когнитивные формы сознания, действующие в реальной политической жизни, особенно в процессе коммуникации, то обнаружить разницу между ними будет сложно. Ему представляется, что это различие вводится лишь для того, чтобы показать: господствующие в авторитарных режимах идеи не представляют никакого интереса для политической науки. Но это как раз совершенно не входило в наши намерения! Ламунье верно отмечает эффективность символической коммуникации, множественность референциальных связей между символом и общественной реальностью в авторитарных режимах.

Разногласия во многом зависят от философских соображений, касающихся определения идеологии, и этот вопрос мы здесь обсуждать не будем. Как идеологии, так и описанные выше ментальности являются частью более широкого феномена идей: они ведут к идеям, ориентированным на действие, что в свою очередь является аспектом институализации властных отношений, для обозначения которой Ламунье предпочитает пользоваться термином «идеология».

Важный вопрос звучит так: почему идеи принимают разные формы, разную последовательность, артикуляцию, охват, разную степень эксплицитности, интеллектуальной проработанности и нормативности? По всем перечисленным выше параметрам, идеологии и ментальности различаются, и различия эти часто имеют последствия для политического процесса. Ментальности сложнее описать как обязывающие, требующие безоговорочной приверженности и со стороны правителей, и со стороны подданных, даже если их реализация достигается ценой принуждения. Ментальности сложнее распространить в массах, труднее включить в процесс образования, они с меньшей вероятностью вступят в конфликт с религией или наукой, ими сложнее воспользоваться для проверки на лояльность. Сильно различаются спектр вопросов, ответы на которые можно извлечь из идеологий и ментальностей, точность этих ответов, логика процесса их извлечения, а также наглядность противоречий между проводимой политикой, ментальностями и идеологиями. Они, кроме того, в совершенно разной степени способны сдерживать или ограничивать законные или незаконные действия. При исследовании авторитарных режимов нам будет трудно найти ясные отсылки к идеям, ведущим и направляющим режим, в правовых теориях и судебных решениях по неполитическим делам, в художественной критике и научных спорах; свидетельств использования таких идей в образовании будет очень немного. Мы совершенно точно не обнаружим богатого и специфического языка, новой терминологии и эзотерического использования идеологии — трудного для понимания со стороны, но очень важного для участников процесса. Не столкнемся мы и с длинными полками книг и других публикаций идеологического характера, посвященных бесконечному и всестороннему разбору этих идей.

Имеет смысл признать, что идеология и ментальность — вещи разные, но что разницу эту нельзя описать четко и однозначно; скорее это крайние точки, между которыми имеется огромная серая зона. Естественно, военно-бюрократические авторитарные режимы с большей вероятностью будут отражать ментальность своих правителей. В других типах мы скорее всего обнаружим то, что Сьюзен Кауфманн называет программным консенсусом[55], а в третьих — набор идей, взятых из самых разных источников и перемешанных между собой случайным образом ради того, чтобы они создавали впечатление идеологии в том смысле, в каком о ней говорится применительно к тоталитарным системам. Естественно, авторитарные режимы, находящиеся на периферии идеологических центров, часто бывают вынуждены имитировать господствующие идеологические стили, так или иначе их инкорпорировать и приспосабливать к своим нуждам. Часто это приводит к серьезным недоразумениям при изучении таких режимов, когда акценты расставляются совсем не там, где требуется. В действительности вопрос следует ставить так: какие особенности внутреннего устройства власти мешают внедрить четкую идеологию в таких режимах? С моей точки зрения, сложная коалиция сил, интересов, политических традиций и институтов — а все это и составляет ограниченный плюрализм — вынуждает правителей отсылать как к символическому референту к наименьшему общему знаменателю этой коалиции. Таким образом правителям в процессе захвата власти удается нейтрализовать максимальное число потенциальных оппонентов (при отсутствии высокомобилизованной массы сторонников). Размытость ментальности смягчает расколы в коалиции, в силу чего правители получают возможность сохранять лояльность в корне несхожих между собой элементов. Что ментальность не утверждает раз и навсегда каких-то особых, четко сформулированных и однозначных постулатов, облегчает задачу приспособления к меняющимся обстоятельствам в условиях отсутствия поддержки со стороны окружения — особенно это характерно для авторитарных режимов, находящихся в сфере влияния западных демократий. Ссылки на предельно общие ценности вроде патриотизма и национализма, экономического развития, социальной справедливости или порядка, а также прагматичное и незаметное включение идеологических элементов, заимствованных у главных на данный момент политических центров, позволяет правителям, добившимся власти без поддержки мобилизованных масс, нейтрализовать оппонентов, кооптировать самых разных сторонников и принимать административно-политические решения исходя из чисто прагматических соображений. Ментальности, полу- или псевдоидеологии ослабляют утопическую устремленность политики, а вместе с ней и конфликт, который иначе потребовал бы либо институализации, либо более масштабных репрессий, — чего авторитарные лидеры не могут себе позволить. Тогда как некоторая доля утопичности вполне совместима с консервативным уклоном.

За отсутствие идеологии авторитарным режимам приходится расплачиваться тем, что они практически лишают себя возможности мобилизовать массы, чтобы заставить их эмоционально и психологически отождествить себя с режимом. Отсутствие проработанной идеологии, ощущения общей осмысленности общественной жизни, далеко идущих замыслов, априорной модели идеального общества снижает привлекательность таких режимов для людей, ставящих во главу угла идеи, смыслы и ценности. Отчуждение от таких режимов — при всей их успешности и относительном (по сравнению с тоталитарными системами) либерализме — интеллектуалов, студентов, молодежи и глубоко религиозных людей отчасти объясняется как раз отсутствием или слабостью идеологии. Одно из преимуществ авторитарных режимов, имевших серьезный фашистский элемент, состояло в том, что характерная для них вторичная идеология оказывалась привлекательной для каких-то из этих групп. Однако это преимущество превращалось в источник напряженности, как только становилось очевидным, что для определяющих режим элит эти идеологические элементы ничего не значат.

В теории мы должны уметь различать идейное содержание режима, в том числе его стиль, от идей, направляющих или оформляющих политический процесс в качестве реальной политической переменной. Можно было бы показать, что первый аспект, в связи с которым мы будем искать объективизации, в конечном счете не так важен, как субъективно схваченное и усвоенное, то есть многообразие форм сознания, действующих в реальной политике. Нам тем не менее кажется, что разница между ментальностью и идеологией вполне приложима и к тому, как они влияют на действия и процессы коммуникации в политике и обществе. Сложность взаимодействия между этими двумя уровнями анализа не дает возможности априори предсказать направление, в котором будут развиваться эти отношения. Вероятно, в тоталитарных системах содержание идеологии оказывает гораздо более глубокое влияние на реальные политические процессы, тогда как в авторитарных режимах ментальности правителей, которые не обязательно формулируются столь же ясно и четко, вероятно, в большей степени отражаются общественные и политические реалии.

В силу неуловимости ментальностей, из-за подражательности и вторичности так называемых идеологий авторитарных режимов ученые сравнительно мало занимались этой стороной авторитаризма. Придать этой теме важность можно лишь путем интервьюирования элит и проведения опросов среди населения, что сильно затруднено в силу ограниченности свободы выражения и создаваемых при авторитаризме коммуникационных препятствий. Типология авторитарных режимов, которую предлагаем мы, опирается в большей степени не на анализ типов ментальностей, а на характер ограниченного плюрализма и степень апатии или мобилизации масс.

***

В нашем изначальном определении авторитаризма мы подчеркивали фактическое отсутствие широкой и интенсивной мобилизации, однако признавали, что на определенном этапе развития таких режимов подобная мобилизация возможна. Соответственно, низкая и ограниченная мобилизация — общая для всех таких режимов характеристика, и на это есть ряд причин. Когда мы ниже перейдем к обсуждению подтипов, мы увидим, что в некоторых режимах деполитизация масс входит в намерения правителей, совпадает с их ментальностью и отражает содержание ограниченного плюрализма, на который они опираются. В других типах систем правители имеют исходные намерения мобилизовать тех, кто их поддерживает, и население в целом, чтобы добиться активного участия в жизни режима и его организациях. К этому их подталкивают публичные обещания, часто вытекающие из каких-то идеологических предпосылок. Исторический и социальный контекст установления режима благоприятствует такой мобилизации или прямо требует ее через массовые организации в рамках однопартийной системы. Борьба за независимость страны от колониальной державы или за полную самостоятельность, желание включить в политический процесс те слои общества, до которых не дотягивались руки ни у одного из прежних политических лидеров, или победа над сильно мобилизованным оппонентом в обществах, где демократия допускала и поощряла такую мобилизацию, приводит к возникновению мобилизационных авторитарных режимов националистического, популистского или фашистского толка. На практике такие режимы со временем становятся неразличимыми, несмотря на разные стартовые условия и пути развития. Однако это не должно заслонять крайне важных различий в их происхождении с точки зрения типа возникающего плюрализма, выбранной формулы легитимности, реакции на кризисные ситуации, способности к трансформации, источников и типов оппозиции и так далее.

В конечном счете, степень политической мобилизации и, соответственно, возможности участия в режиме для поддерживающих его граждан являются результатом двух других аспектов, которые мы рассматривали при определении авторитарных режимов. Мобилизацию и участие со временем все труднее и труднее поддерживать, если режим не начинает развиваться в сторону большего тоталитаризма или большей демократии. Эффективная мобилизация, особенно посредством массовых организаций в рамках однопартийной системы, будет восприниматься как угроза другими составляющими ограниченного плюрализма — обычно армией, бюрократией, церковью или лоббистскими группами. Для преодоления подобных сдерживающих обстоятельств потребуются шаги в сторону тоталитаризма. Неудачные попытки такого прорыва и способность ограниченного плюрализма препятствовать возникновению тоталитаризма хорошо проанализировал Альберто Аквароне. Он приводит примечательный диалог Муссолини с его старым другом-синдикалистом:

«Если бы вы могли представить, сколько сил у меня ушло на достижение баланса, чтобы не сталкивались соприкасающиеся друг с другом антагонистические ветви власти, ревнивые и не доверяющие друг другу правительство, партия, монархия, Ватикан, армия, милиция, префекты, лидеры партии в регионах, министры, глава Confederazioni [корпоративных структур], крупнейшие монополисты и т.д., вы поняли бы, что они остались не переваренными тоталитаризмом, в них я не смог сплотить то “наследие”, что мне без всяких ограничений досталось в 1922 году. Патологическую ткань, связывающую традиционные и случайные дефекты этих великих маленьких итальянцев, после двадцати лет непрестанной терапии удалось изменить лишь на поверхности»[56].

Мы уже описывали, как поддержание равновесия между ограниченными плюрализмами сдерживает эффективность мобилизации в рамках единой партии и, в конечном счете, приводит к апатии ее членов и активистов, поскольку такая партия дает лишь ограниченный доступ к власти по сравнению с другими каналами. Недоразвитость — особенно большой массы сельского населения, живущего в изолированных частях страны и занятого натуральным сельским хозяйством, что часто связано с традиционными и непотическими властными структурами в рамках единой партии, — несмотря на все идеологические заявления, организационные схемы и механизмы плебисцита, не создает основанной на участии политической культуры, даже если речь идет о контролируемом или фиктивном участии.

Как мы детально покажем далее, авторитарные режимы, возникающие после периода конкурентной демократии, приведшей к появлению неразрешимого конфликта в обществе, порождают деполитизацию и апатию среди населения, которое воспринимает это с облегчением после всех трудностей предыдущего периода. Изначально апатия охватывает проигравших новому режиму, но в отсутствие террора и осуществляющих его дисциплинированной тоталитарной массовой партии и ее организаций никто и не пытается интегрировать их в систему. По мере того, как уменьшаются напряженность и ненависть, изначально способствовавшие мобилизации, сторонники режима тоже впадают в апатию — часто к радости правителей, поскольку в такой ситуации им больше не нужно выполнять обещания, которые они раздавали в ходе мобилизации.

Отсутствие идеологии, неоднородность и компромиссный, а часто и подражательный характер главной идеи и — главным образом — менталитет правителей, особенно военных элит, бюрократов, экспертов и допущенных во власть политиков из прорежимных партий оказываются серьезным препятствием для мобилизации и привлечения к участию в общественной жизни. Без идеологии трудно мобилизовать активистов для добровольных кампаний, регулярного посещения партийных собраний, индивидуальных пропагандистских мероприятий и так далее. Без идеологии с ее утопическими компонентами сложно привлечь тех, для кого политика есть цель сама по себе, а не просто средство для достижения сиюминутных прагматических задач. Без идеологии молодежь, студенты, интеллектуалы с меньшей вероятностью будут заниматься политикой и обеспечивать кадры для дальнейшей политизации населения. Без утопического элемента, без привлечения широких слоев населения, которым требуется реально работающий, а не ограниченный, контролируемый плюрализм допущенных в элиты, призывы, основанные на бесконфликтном обществе консенсуса (за исключением моментов всплеска национализма или ситуаций прямой угрозы режиму), сводят политику к администрированию общественных интересов и фактическому выражению чьих-то частных интересов.

Ограниченный плюрализм авторитарных режимов и разная доля допустимых для них плюралистических компонентов в отправлении власти в разные моменты создают сложные системы полу- и псевдооппозиций в рамках режима[57]. Полуоппозицию составляют группы, не занимающие доминирующего положения и не представленные в правительстве; они критикуют режим, но при этом готовы участвовать во власти, отказавшись от фундаментальной критики режима. Не будучи институализированными, такие группы не являются нелегитимными, даже если для их деятельности нет законных оснований. Они могут выступать с резкой критикой правительства и некоторых институтов, однако проводят четкую разницу между ними и лидером режима и принимают историческую легитимацию или как минимум необходимость авторитарной модели. Есть группы, которые ратуют за иные политические приоритеты и способы их достижения, они поддерживают установление режима, но при этом надеются достичь целей, которых не разделяют их партнеры по коалиции. Бывает несогласие между теми, кто изначально отождествлял себя с системой, но не участвовал в ее становлении (обычно это радикальные активисты, своего рода «младотурки режима»), и теми, кто находится внутри режима и хочет достигнуть целей, не являющихся нелегитимными, — например восстановить прежний режим, возвращение к которому было объявлено, но так и не состоялось. Бывают приверженцы идеологии, на время отказавшиеся от нее ради победы над врагом; встречаются сторонники иностранной модели и/или даже иностранного государства, от которых стараются дистанцироваться правители; на поздних этапах развития такого режима появляются и те, кто противится его трансформации, а точнее, либерализации и отказу от его ограничительного характера. Полуоппозиция обычно возникает среди старшего поколения, участвовавшего в установлении режима ради реализации целей, которые они поставили перед собой еще до всякого переворота. Однако встречается она и среди интеллектуалов и молодежи, особенно студентов, всерьез воспринявших риторику руководства, но не обнаруживших действенных каналов участия во власти. Нередко полуоппозиция внутри режима становится не подпадающей под действие законов, алегальной, оппозицией. Отказавшись от надежды реформировать режим изнутри, она не готова перейти к нелегальной или подрывной деятельности и пребывает в состоянии неустойчивой терпимости, нередко основанной на прежних личных связах. Слабость попыток политической социализации и индоктринации в авторитарных режимах объясняет и тот факт, что, когда третье поколение, у которого не было шанса стать частью режима, открывает для себя политику, оно может обратиться именно к алегальной оппозиции. Автономия, допускаемая режимом для определенных общественных организаций, ограниченные попытки либерализации и повышения участия в институциях режима, а также относительная открытость другим обществам создают условия для появления алегальной оппозиции, которая иногда служит ширмой для нелегальной оппозиции и готова проникать в институты режима, не испытывая, в отличие от других его оппонентов, моральных сомнений по этому поводу. Часто оппозиция действует через формально неполитические организации — культурные, религиозные, профессиональные. В многоязыковых, мультикультурных обществах, где режим отождествляется с одной из национальных групп, выражением оппозиционности становятся такие культурные жесты, как использование неофициального языка. Особое положение католической церкви во многих обществах с авторитарным правлением и легальный статус многих ее организаций на основании соглашений между Ватиканом и правителями дают священникам и некоторым представителям светского общества определенную автономию, позволяя им стать каналом для выражения оппозиционных настроений определенных социальных классов и культурных меньшинств или трансляции поколенческих проблем, что также может способствовать появлению новых лидеров. В случае католической церкви роль религиозных групп в авторитарных режимах определяет ее транснациональный характер, моральную легитимацию относительно широкого диапазона идеологических позиций из-за отказа папы их осудить, легитимацию морально-профетического гнева по поводу несправедливости, особенно после Второго Ватиканского собора, а также озабоченность церковной верхушки гарантиями автономии религиозных организаций и свободы священников. Парадоксальным образом церковь обеспечила авторитарные режимы элитами через светские организации, но в то же время занималась защитой диссидентов и время от времени, как указывает Ги Эрме[58], играла роль трибуна, выступая против коррумпированного режима с позиций носителя моральных ценностей. Являясь организацией, которая переживет любой режим, даже если она отождествляется с ним в какой-то исторический момент, церковь имеет тенденцию дистанцироваться от режима и восстанавливать свою автономию при первых же признаках кризиса. То же самое относится к другим постоянным институтам, способным сохранять существенную автономию при авторитарном режиме — например судейству и даже профессиональным чиновникам.

Здесь следует подчеркнуть, что полуоппозиция — алегальная, но дозволенная оппозиция, относительно автономная роль различных институтов в условиях полусвободы — создает сложный политический процесс, имеющий далеко идущие последствия для общества и его политического развития. Либерализация авторитарных режимов может зайти далеко, но без изменения природы режима, без институционализации политических партий она все равно останется довольно ограниченной. Полусвобода, гарантированная при таких режимах, имеет свои последствия (несравнимые, конечно, с преследованием нелегальной оппозиции), и это объясняет фрустрацию, разобщенность, а иногда и готовность сотрудничать с режимом, что порой способствует устойчивости этих режимов в ничуть не меньшей степени, чем репрессии. Неопределенное положение оппозиции при авторитарных режимах резко отличается от четкого разграничения режима и его врагов в тоталитарных системах. Подчеркнем, однако, что ограниченный плюрализм, процесс либерализации и существование дозволенной властями оппозиции в отсутствие институциональных каналов для участия оппозиции в политике и получения доступа к населению в его массе ярко отличают авторитарные режимы от демократических.

Завершая общее обсуждение авторитарных режимов, обратим внимание на одну трудность их изучения. В мире, где крупными и наиболее успешными державами были либо стабильные демократии, либо коммунистические или фашистские политические системы — с их уникальной идеологической привлекательностью, организационными возможностями, видимой стабильностью, успехами в индустриальном развитии или в преодолении экономической отсталости, а также способностью преодолеть статус страны «второго сорта» на международной арене, — в таком мире авторитарные режимы находятся в неоднозначном положении. Ни один из них не стал утопическим образцом для других — за исключением, пожалуй, насеровского Египта для арабского мира в силу особых исторических обстоятельств. Наверное, таким образцом могла бы оказаться Мексика с ее революционным мифом в сочетании с прагматической стабильностью режима гегемонии одной партии. Ни один авторитарный режим не захватил воображения интеллектуалов и активистов за пределами своей страны. Ни один не вдохновил на создание международных партий в свою поддержку. Лишь оригинальные решения югославов вызывали у интеллектуалов определенный некритический интерес. В таких обстоятельствах авторитарные режимы и их лидеры не впадали в искус и не начинали воспроизводить привлекательные тоталитарные образцы, поскольку не хотели или не могли воспроизвести их ключевые черты. Лишь 1930-е с их идеологией корпоративизма в сочетании с различным идеологическим наследием и связью с консервативной социальной доктриной католицизма предложили действительную нетоталитарную и недемократическую идеологическую альтернативу. Наблюдаемый нами крах таких систем, тот факт, что ни одно крупное государство не пошло по этому пути, размытые границы между консервативным и католическим корпоративизмом и итальянским фашизмом и, наконец, отход церкви от своей приверженности органическим теориям общества свели на нет эту третью политическую модель. Авторитарные режимы, как бы они ни были укоренены в обществе, каких бы успехов они ни добивались, в итоге всегда сталкиваются с двумя привлекательными альтернативами, что ограничивает возможности их полной и уверенной в себе институционализации и дает силу их противникам[59].

Перевод с английского Ольги и Петра Серебряных

[1] Перевод выполнен по изданию: Linz J.J. Totalitarian and Authoritarian Regimes. Boulder; London: Lynne Riener Publisher, 2000. P. 49—63, 65—75, 159—171. Первоначально эти главы были опубликованы в 1975 году.

[2] Превосходное сравнительное исследование двух обществ в условиях разных политических режимов, а также анализ того, как они отражались на жизни отдельных советских и американских граждан, см. в: Hollander G.D. Soviet Political Indoctrination. New York, 1972. Впрочем, в посвященных Америке разделах чувствуется чрезмерное влияние поколенческого либерального радикализма, характерного для интеллектуального протеста 1970-х.

[3] Sartori G. Democratic Theory. Detroit, 1962. P. 135—157.

[4] О Муссолини и значении термина «тоталитаризм» в Италии см. Jänicke M. Totalitäre Herrschaft. Anatomie eines politischen Begriffes. Berlin, 1971. S. 20—36. Эта работа также является лучшим обзором истории употребления термина, его вариантов и связанной с ним полемики и, кроме того, содержит исчерпывающую библиографию. Следует отметить, что для обозначения сразу и фашистских, и коммунистических режимов этот термин использовали не только либералы, католики или консерваторы, но и социалисты вроде Хильфердинга, который писал об этом уже в 1939 году. В 1936-м Хильфердинг отошел от марксистского анализа тоталитарного государства (см.: Ibid. S. 74—75; Hilferding R. StateCapitalism or Totalitarian State Economy // Modern Review. 1947. Vol. 1. Р. 266—271).

[5] Schmitt C. Die Wendung zum totalen Staat // Positionen und Begriffe im Kampf mit Weimar—Genf—Versailles 1923—1939. Hamburg, 1940.

[6] Ludendorff E. Der Totale Krieg. München, 1935. О понятии тотальной войны см.: Speier H. Ludendorff: The German Concept of Total War // Earle E.M. (Ed.). Makers of Modern Strategy. Princeton, 1944.

[7] Jünger E. Die totale Mobilmachung. Berlin, 1934.

[8] Sabine G.H. The State // Seligman R.A., Johnson A. (Eds.). Encyclopedia of the Social Sciences. New York, 1934.

[9] Michels R. Some Reflections on the Sociological Study of the Oligarchical Tendencies of Modern Democracy. New York, 1928. P. 770—772.

[10] Trotsky L. The Revolution Betrayed. New York, 1937. P. 278.

[11] Сходство в восприятии советского и фашистского режимов у итальянских фашистов и Троцкого обсуждается в книге: Gregor A.J. Interpretations of Fascism. Morristown, 1974. P. 181—188. Еще один пример подобного анализа у испанского левого фашиста см.: Ledesma Ramos R. ¿Fascismo in España? Discurso a las juventides de España [1935]. Barcelona, 1968.

[12] Ziegler H.O. Autoritärer oder Totaler Staat. Tübungen, 1932; Vögelin E. Der Autoritäre Staat. Vienna, 1936.

[13] Shils E. Political Development in the New States. The Hague, 1960.

[14] Linz J.J. An Authoritarian Regime: The Case of Spain // Allard E., Littunen Y. (Eds.). Cleavages, Ideologies and Party Systems. Helsinki, 1964.

[15] Shils E. Op. cit.; Almond G., Coleman J.S. (Eds.). The Politics of the Developing Areas. Princeton, 1960; Almond G., Powell G.B. Comparative Politics: A Developmental Approach. Boston, 1966; Hungtinton S.P. Social and Institutional Dynamics of One-Party Systems // Huntington S.P., Moore C.H. (Eds.). Authoritarian Politics in Modern Society. New York, 1970; Hungtinton S.P., Moore C.H. Conclusion: Authoritarianism, Democracy, and One-Party Politics // Ibid; Moore C.H. The Single Party as Source of Legitimacy // Ibid; Lanning E. A Typology of Latin American Political Systems // Comparative Politics. 1974. Vol. 6. P. 367—394.

[16] Обзор существующих типологий политических систем см. в: Wiseman H.V. Political Systems: Some Sociological Approaches. London, 1966. Указанная выше работа Габриэла Алмонда и Джеймса Коулмана была первой в своем роде: эти соавторы, а также их коллеги Вайнер, Растоу и Бланкстен занялись изучением политики в Азии, Африке и Латинской Америке. Разработанную Шилсом типологию Алмонд использует в связи с функциональным анализом. В указанной выше работе (главы 9—11) Алмонд и Пауэлл строят свою типологию в зависимости от структурной дифференциации и секуляризации — от примитивных политических систем до современных демократических, авторитарных и тоталитарных. У Файнера можно найти еще одну интересную попытку классификации (Finer S.E. Comparative Government. New York, 1971. P. 44—51). У Блонделя сравнительный анализ построен на различении традиционных консервативных, либерально-демократических, коммунистических, популистских и авторитарных консервативных систем (Blondel J. Comparing Political Systems. New York, 1972). Растоу выделяет системы: 1) традиционные, 2) модернизирующиеся — персонально-харизматические, военные, однопартийные авторитарные, 3) современные демократические, тоталитарные и 4) системы, в которых отсутствует какое-либо управление (Rustow D. A World of Nations: Problems of Political Modernization. Washington, 1967). Предложенная Органским типология режимов (Organski A.F.K. The Stages of Political Development. New York, 1965) берет за основу стадию экономического развития, на которой они находятся, роль политики в этом процессе, а также тип элитных альянсов и классовых конфликтов. Среди прочих у него присутствуют «синкратические» режимы (от древнегреческого σ?ν — вместе, и κρ?τος — власть) в среднеразвитых странах, где промышленные и аграрные элиты достигли компромисса под давлением снизу. Аптер, много изучавший Африку, создал очень интересную и получившую широкое признание типологию политических систем на основе двух основных параметров: типа власти и типа ценностей, к которым конкретная система стремится (Apter D.E. The Politics of Modernization. Chicago, 1965). По первому признаку системы разделяются у него на иерархические (где центр контролирует все) и пирамидальные (системы с конституционным представительством), по второму — на преследующие консумматорные (сакральные) и инструментальные (секулярные) ценности. Соответственно, возникают два типа систем с иерархической властью: 1) мобилизационные системы (как в Китае) и 2) либо модернизирующиеся автократии, либо неомеркантилистские общества (примерами, соответственно, будут Марокко и кемализм в Турции); типы с пирамидальным распространением власти подразделяются на: 3) теократические или феодальные системы и 4) примирительные системы (reconciliation system). Мобилизационные и примирительные системы противопоставляются по степени принуждения/информирования, находящихся в обратных отношениях друг с другом. К сожалению, в силу сложности проблемы здесь не место разбирать, как Аптер применяет эти умозрительные типы при анализе конкретных политических систем и проблем модернизации.

[17] Banks A.S., Textor R.B. A Cross-Polity Survey. Cambridge, 1963.

[18] Dahl R.A. Polyarchy: Participation and Opposition. New Haven, 1971. Р. 331—349.

[19] Rustow D. A World of Nations…

[20] В этом разделе я пользуюсь рейтингом стран по численности населения, валовому национальному продукту и темпам его роста, а также данными о количестве населения, живущего в условиях разных режимов в Европе, представленными в таблицах 5.1, 5.4 и 5.5 в: Taylor C.L., Hudson M.C. World Handbook of Political and Social Indicators. New Haven, 1972.

[21] Young W.B. Military Regimes Shape Africa’s Future. The Military: Key Force [неопубл.].

[22] Наши определения и разграничения, связанные с демократией, опираются на следующие основные источники: Sartori G. DemocraticTheory; Kelsen H. Vom Wesen und Wert der Democratie. Tübingen, 1929; Schumpeter J.A. Capitalism, Socialism, and Democracy. New York, 1950; Dahl R.A. Op. cit. О вкладе Даля в теорию демократии или, как он сам теперь предпочитает ее называть, полиархии, см. критический обзор: Ware A. Polyarchy // European Journal of Political Research. 1974. Vol. 2. P. 179—199. Там идет речь о критических замечаниях, высказанных в связи с так называемой «элитистской теорией демократии» (cм., например: Bachrach P. The Theory of Democratic Elitism: A Critique. Boston, 1967). Поскольку эта критика касается в основном «демократизации» полиархий, а не их отличий от неполиархических систем, мы не станем углубляться в эти важные дискуссии. Наше понимание демократии мы более подробно изложили в контексте обсуждения пессимистического и в конечном счете неверного анализа Михельса (см.: Linz J.J. Michels e il suocontributo alla sociologia politica // Michels R. La sociologia del partitopolitico nella democrazia moderna. Bologna, 1966).

[23] Dahl R.A. Op. cit.

[24] Sartori G. Democratic Theory. P. 199—201.

[25] Самым спорным случаем является Мексика, где кандидат в президенты лишь в 1952 году получил меньше 75% голосов, а обычно получает свыше 90%. Лидеры оппозиции прекрасно понимают, что они обречены на поражение — будь то в борьбе за одно из 200 губернаторских мест или за одно из 282 сенаторских кресел. Единственная надежда оппозиционной партии (и это относительно новое явление) в том, чтобы добиться, в обмен на депутатское кресло или муниципальные административные позиции, признания их лидеров со стороны правительства — в форме контрактов, займов или услуг. Во многих случаях партии финансируются правительством и поддерживают правительственных кандидатов или заранее вступают с ними в борьбу, чтобы получить преференции для своих сторонников. «Таким образом они принимают участие в политической игре и в ритуале выборов», — как выразился один мексиканский политолог (см.: González Casanova P. Democracy in Mexico. New York, 1970). Другой пример критического анализа: Cosío Villegas D. El Sistema político mexicano: las posibilidades de cambio. Mexico City, 1972. Более ранняя работа, подчеркивающая олигархические характеристики режима: Brandenburg H.-C. HJ-Die Geschichte der HJ. Köln, 1968. Лучшая монография об авторитаристском процессе принятия политических решений в Мексике: Kaufman S.B. Decision-making in an Authoritarian Regime: The Politics of Profit-sharing in Mexico. PhD dissertation. Columbia University, 1970. Выборный процесс анализируется в: Taylor P.B. The Mexican Elections of 1958: Affirmation of Authoritarianism? // Western Political Quarterly. 1960. Vol. 13. P. 722—744. Тем не менее есть и другие интерпретации, указывающие на демократический потенциал — либо внутри партии, либо в долгосрочной перспективе: Scott R.E. Mexican Government in Transition. Urbana, 1964; Scott R.E. Mexico: The Established Revolution // Pye L.W., Verga S. (Eds.). Political Culture and Political Development. Princeton, 1965; Needler M. Politics and Society in Mexico. Albuquerque, 1971; Padgett V. The Mexican Political System. Boston, 1966; Ross S.R. (Ed.). Is the Mexican RevolutionDead? New York, 1966. Тот факт, что выборы не дают доступа к власти и что Partido Revolucionario Institucional занимает привилегированное положение, не означает полного отсутствия свободы выражения и создания ассоциаций. Ведущей оппозиционной партии, ее электорату и препятствиям, с которыми она сталкивается, посвящена работа: Marby D. Mexico's Acción Nacional: A Catholic Alternative to Revolution. Syracuse, 1973. P. 170—182. О разногласиях ученых по поводу природы политической системы в Мексике см.: Needleman C., Needleman M. WhoRules Mexico? A Critique of Some Current Views of the Mexican Political Process // Journal of Politics. 1969. Vol. 81. P. 1011—1084.

[26] Karpat K.H. Turkey's Politics: The Transition to a Multiparty System. Princeton, 1959; Weiker W.F. The Turkish Revolution: 1960—1961.Washington, 1963; Idem. Political Tutelage and Democracy in Turkey: The Free Party and Its Aftermath. Leiden, 1973.

[27] Sartori G. Dittatura // Enciclopedia del Diritto. Vol. 11. Milano, 1962.

[28] Schmitt C. Die Diktatur: Von den Anfängen des modern Souveränitätsgedankens bis zum proletarischen Klassenkampf. München, 1928.

[29] Sartori G. Dittatura. P. 416—419.

[30] Rossiter C. Constitutional Dictatorship: Crisis Government in the Modern Democracies. Princeton, 1948.

[31] Finer S.E. The Man on Horseback: The Role of the Military in Politics.New York, 1962.

[32] Hungtinton S.P. Political Order in Changing Societies. New Haven, 1968. P. 231—237.

[33] Gimbel J.H. The American Occupation of Germany: Politics and the Military, 1945—1949. Stanford, 1968; Montgomery J.D., Hirschman A.O. (Eds.). Public Policy. Vol. 17. 1968 (см. опубликованные в этом сборнике статьи Фридриха, Кригера и Меркля о правлении военных и реконструкции).

[34] Schmitt C. Die Diktatur….

[35] См.: Jänicke M. Op. cit.; Friedrich C.J. (Ed.). Totalitarianism: Proceedings of a Conference Held at the American Academy of Arts and Sciences, March 1953. Cambridge, 1954; Friedrich C.J., Brzezinsky Z.K. Totalitarian Dictatorship and Autocracy. New York, 1965; Neumann S. Permanent Revolution: Totalitarianism in the Age of International Civil War.New York, 1942; Aron R. Democracy and Totalitarianism. London, 1968; Buchheim H. Totalitarian Rule: Its Nature and Characteristics. Middletown, 1968; Schapiro L. Totalitarianism. New York, 1972; Seidel B., Jenkner S. (Hg.). Wege der Totalitarismus-Forschung. Darmstadt, 1968.

[36] Friedrich C.J. The Evolving Theory and Practice of Totalitarian Regimes// Friedrich C., Curtis M., Barber B. (Eds.). Totalitarianism in Perspective: Three Views. New York, 1969. P. 126.

[37] Brzezinski Z. Ideology and Power in Soviet Politics. New York, 1962.

[38] Neumann F. The Democratic and the Authoritarian State. Glencoe, 1957. P. 233—256.

[39] Arendt H. The Origins of Totalitarianism. New York, 1966.

[40] Cocks P. The Rationalization of Party Control // Johnson C. (Ed.). Change in Communist Systems. Stanford, 1970.

[41] Joffe E. Party and Army-Professionalism and Political Control in the Chinese Officer Corps, 1949—1964. Cambridge, 1965; Idem. The Chinese Army under Lin Piao: Prelude to Political Intervention // Lindbeck J.M.H. (Ed.). China: Management of a Revolutionary Society. Seattle, 1971; Pollack J.D. The Study of Chinese Military Politics: Toward a Framework for Analysis // McArdle C. (Ed.). Political-Military Systems: Comparative Perspectives. Beverly Hills, 1974; Schurmann F. Ideology and Organization in Communist China. Berkley, 1968. P. 12—13; Gittings J. The Role of the Chinese Army.London, 1967.

[42] Domínguez J.I. The Civic Soldier in Cuba // McArdle C. (Ed.). Op. cit.; Dumont R. Cuba est-il socialiste? Paris, 1970.

[43] Об интеллектуальной и культурной жизни в Советском Союзе см.: Pipes R. (Ed.). The Russian Intelligentsia. New York, 1961; Swayze H. Political Control of Literature in the USSR, 1946—1959. Cambridge, 1962; Simmons E. The Writers // Skilling H.G., Griffiths F. (Eds.). Interest Groups in Soviet Politics. Princeton, 1971; Johnson P., Labedz L. (Eds.). Khrushchev and the Arts: The Politics of Soviet Culture, 1962—1964. Cambridge, 1965. Восточной Германии посвящена книга: Lange M.G. Wissenschaft im Totalitären Staat: Die Wissenschaft der Sowjetischen Besatzungszone auf dem Weg zum «Stalinismus». Stuttgart, 1955; коммунистическому Китаю: MacFarquhar R. The Hundred Flowers Campaign and the Chinese Intellectuals. New York, 1960; Chen S.H. Artificial Flowers During a Natural «Thaw» // Treadgold D.W. (Ed.). Soviet and Chinese Communism: Similarities and Differences.Seattle, 1967; случай Лысенко интересно разбирает Жорес Медведев: Medvedev Z. Rise and Fall of T.D. Lysenko. New York, 1969; нацистской Германии посвящены книги: Brenner H. Die Kunstpolitik des Nazionalsozialismus. Reinbek bei Hamburg, 1963; Mosse G.L. Nazi Culture: Intellectual, Cultural and Social Life in the Third Reich. New York, 1966; Wulf J. Literatur und Dichtung im Dritten Reich: Ein Dokumentation. Güterlosh, 1963; Idem. Die Bildenden Künste im Dritten Reich: Ein Dokumentation.Güterlosh, 1963; Idem. Musik im Dritten Reich: Ein Dokumentation.Güterlosh, 1963; Idem. Theater und Film Musik im Dritten Reich: Ein Dokumentation. Güterlosh, 1964; Strothmann D. Nazionalsocialistische Literaturpolitik. Bonn, 1963. Дальнейшая, очень поучительная библиография, касающаяся образования и сферы производства знания, представлена в: Tannenbaum E. The Fascist Experience: Italian Society and Culture, 1922—1945. New York, 1972. Теоретически не очень сильная работа, хотя представленные в ней иллюстрации прекрасно показывают разнородность и эклектичность официального итальянского искусства, что резко отличается от положения дел в Германии и еще раз ставит под вопрос тоталитарный характер итальянского фашизма: Silva U. Ideologia у Arte del Fascismo. Milano, 1973. Разница культурной политики при тоталитаризме и авторитаризме хорошо видна в исследовании интеллектуальной жизни франкистской Испании: Díaz E. Pensamiento español 1939—1973. Madrid, 1974.

[44] Об отношениях религии и государства в Советском Союзе см.: Curtis J.S. Church and State // Black C.E. (Ed.). The Transformation of Russian Society. Cambridge, 1960. Позднейшие изменения анализируются в: Bourdeaux M. Religious Ferment in Russia: Protestant Opposition to Soviet Religious Policy. New York, 1968; Idem. Patriarch and Prophets: Persecution of the Russian Orthodox Church Today. London, 1969. О коммунистическом Китае см.: Busch R.C. Religion in Communist China. Nashville, 1970; MacInnis D.E. Religious Policy and Practice in Communist China. New York, 1972; Welch H. Buddhism under Mao. Cambridge, 1972. Германии посвящены исследования: Conway J.S. The Nazi Persecution of the Churches, 1933—1945. New York, 1968; Zipfel F. Kirchenkampf in Deutschland. Berlin, 1965; Lewy G. The Catholic Church and Nazi Germany.New York, 1965; Buchheim H. Glaubenskrise im Dritten Reich: Drei Kapitel Nationalsozialistischer Religionspolitik. Stuttgart, 1953. Хорошо документированное региональное исследование: Baier H. Die Deutschen Christian Bayerns im Rahmen des bayerischen Kirchenfampfes. Nürenberg, 1968. Сравнить с Италией можно на материале: Webster R.A. The Cross and the Fasces: Christian Democracy and Fascism in Italy. Stanford, 1960.

[45] Уже в SA звания раздавали без учета армейских званий, до которых человек дослужился в военное время, см.: Gordon H.J. Hitler and the BeerHall Putsch. Princeton, 1972. Эта идеология прорыва сквозь все структуры общества нашла свое отражение в клятве SA: «Клянусь, что в каждом члене организации — невзирая на его классовое происхождение, профессию, богатство и собственность — я буду видеть только брата и настоящего товарища, с которым я буду связан и в радости, и в печали». Впоследствии это привело к тому, что высокопоставленный чиновник стал серьезно опасаться собственного дворника, занимающего в партии должность квартального (Blockwart).

[46] Здесь не место обсуждать сложную проблему взаимоотношений между политическими системами и внешней политикой. Разумеется, агрессивные действия, вмешательство во внутренние дела других стран, а также политический или экономический империализм не являются исключительными атрибутами какого-то одного режима. Но в то же время нельзя не согласиться с тем, что национал-социализм, его идеология и внутренняя динамика германского режима вели к агрессивной экспансии, войне и созданию гегемонистской системы эксплуатируемых и угнетенных стран и зависимых стран-сателлитов. В этой политике есть чисто нацистские элементы, особенно в том, что касается расистской концепции — ее не следует путать с идеями, восходящими к немецкому национализму (восстановление полного суверенитета после Версаля, аншлюс, аннексия приграничных территорий соседних государств с преимущественно немецким населением), и к политике обеспечения экономического господства Центральной Европы (Mitteleuropa). См.: Bracher K.D. The GermanDictatorship. New York, 1970. P. 287—329, 400—408 и библиографию на р. 520—523; Jacobsen H.-A. Nationalsozialistische Aussenpolitik 1933—1938. Frankfurt a.M., 1968; Hillgruber A. Kontinuität und Diskontinuität in der deutschen Aussenpolitik von Bismarch bis Hitler. Düsseldorf, 1971; Hildebrand K. The Foreign Policy of the Third Reich. London, 1973. Отношения между Гитлером и Муссолини прекрасно проанализированы в: Deakin F.W. The Brutal Friendship: Mussolini, Hitler and the Fall of Italian Fascism. Garden City, 1966; Wiskemann E. The Rome-Berlin Axis. London, 1966. Несомненно, фашистская Италия тоже проводила политику экспансии в Адриатике и Африке, однако, если абстрагироваться от чисто риторических заявлений, легко показать, что этот экспансионизм лежал целиком в русле еще дофашистского итальянского империализма. Обостренный национализм характерен для всех фашистских движений, но для них столь же характерны интернационализм, антипацифизм, одержимость военным величием, ирредентизм и часто даже паннационализм, которые противопоставляют идеологии левых и центристских демократических партий, даже когда некоторые из этих партий не оказывают никакого сопротивления колониализму, курс на рост национальной мощи и упор на политику престижа.

Вопрос о внешней политике коммунистических государств сталкивается с той же проблемой отделения национальных интересов СССР (унаследованных от Российской империи) от интересов, порожденных динамикой режима (главным образом опытом гражданской войны, иностранной интервенции, изоляции и блокады), и, наконец, от интересов, исходящих из соображений международной революционной солидарности и соответствующих продиктованному идеологией пониманию международного положения. Разные точки зрения на эту проблему см. в: Hoffmann E.P., Fleron F.J. (Eds.). The Conduct of Soviet Foreign Policy. Chicago, 1971. Part 3; а также в: Shulman M.D. Stalin’s Foreign Policy Reappraised. New York, 1969; Ulam A.B. Expansion and Coexistence: The History of Soviet Foreign Policy from 1917—1967. New York, 1968. Литература по советско-китайскому конфликту (Zagoria D.S. The Sino-Soviet Conflict 1956—1961. New York, 1969) демонстрирует сложное переплетение национальных интересов и политических трений. Вполне ожидаемо, работы, касающиеся коммунистических стран Восточной Европы (Seton-Watson H. Eastern Europe between the Wars 1918—1941.New York, 1967; Ionescu G. The Politics of the European Communist States.New York, 1967; Brzezinski Z. The Soviet Block. Cambridge, 1960), демонстрируют неотделимость формирования внешней и внутренней политики от советской гегемонии. В силу связей восточноевропейских коммунистических партий с КПСС, особенно когда Советский Союз был образцом социалистического государства, то есть в сталинскую эпоху, было невозможно отделить политику мирового революционного движения от политической линии единственной страны, где у власти находилась коммунистическая партия. Полицентризм очевидным образом поменял и усложнил эту ситуацию. Фашистские партии при всем их сходстве, взаимном влиянии и подражании друг другу никогда не связывала общая дисциплина, как это было в случае коммунистов. Идеологически связанные партии, не принимающие в расчет инстанции, от которых они зависят более прямым образом, несомненно, являются важным фактором внешней политики для опирающихся на массовые движения режимов. Режимы, обязанные считаться со свободной публичной критикой и открытым несогласием, не могут позволить себе тот же стиль и тот же тип международных политических реакций, что и режимы, подобным ограничением не обремененные. Тем не менее было бы ошибкой выводить внешнюю политику любого режима из идеологических убеждений, как наглядно показал пакт между Сталиным и Гитлером или отношения между США и коммунистическим Китаем, однако принимать их во внимание при анализе долгосрочных внешнеполитических стратегий вполне разумно. Связанная с этим тема, которой почти не уделяется внимания (и, пожалуй, зря), — это связь между внешнеполитическими кризисами и проблемами или полным упадком демократических режимов, особенно в случае подъема фашизма, но так же и при повороте к авторитаризму в странах «третьего мира». Упускается также и связь между готовностью к войне, а именно — тотальной войне, и разворотом к тоталитаризму.

[47] Neuman S. Permanent Revolution: Totalitarianism in the Age of International Civil War. New York, 1942.

[48] Проблема преемственности лидеров в недемократических конституционных режимах всегда рассматривалась как одна из их слабостей по сравнению с наследственными монархиями и парламентскими или президентскими демократиями (Rustow D.A. Succession in the Twentieth Century // Journal of International Affairs. 1964. Vol. 18. P. 104—113). На обсуждение этого вопроса серьезно повлияла последовавшая за смертью Ленина борьба за власть, а также личный характер власти и пожизненное руководство во многих однопартийных режимах. Уже в 1933 году Роберто Фариначчи в письме к Муссолини отмечал, что вопрос передачи власти от единственного в своем роде лидера, в окружении которого никакие другие лидеры возникнуть просто не могли, станет огромной проблемой для такого типа режимов (Aquarone A. L’organizzazione dello Stato totalitario. Torino, 1965. P. 173—175). По сути, считалось, что в отсутствие прямого наследника ожидать мирной передачи власти попросту не приходится и что можно институализировать действенный и законный метод смены пожизненных лидеров или ограничить их срок пребывания у власти. История не дала нам возможности проследить, как передают власть основатели фашистских режимов, а долголетие других основателей тоталитарных государств оставляет нам лишь возможности для спекуляций о будущем их режимов. При всех сопровождавших его конфликтах, приход к власти Хрущева (Swearer H.R., Rush M. The Politics of Succession in the U.S.S.R.: Materials on Khrushchev’s Rise to Leadership. Boston, 1964; Rush M. PoliticalSuccession in the USSR. New York, 1968) показал, что передача власти не обязательно приводит к краху системы и даже не сопровождается дополнительными чистками или новым периодом террора. Проблемы, связанные с передачей власти после смерти Мао, описаны в: Robinson T.W. Political Succession in China // World Politics. 1974. Vol. 27. P. 1—38. Тем не менее относительно институализированная передача власти от Хрущева, Хо Ши Мина, Насера или Салазара показывает, что институции в таких режимах способны справляться с этой проблемой лучше, чем предполагалось в политической науке. Еще более заметной является тенденция новых авторитарных режимов (как например в случае военной диктатуры в Бразилии) предотвращать появление вождей и ограничивать пребывание у власти определенным сроком. Предстоящий в недалеком будущем уход целого ряда основателей авторитарных режимов наверняка даст нам материал для сравнительного анализа в связи с этой проблемой.

[49] Linz J.J. An Authoritarian Regime: The Case of Spain // Allard E., Rokkan S. (Eds.). Mass Politics: Studies in Political Sociology. New York, 1970. P. 255.

[50] Ibid; Linz J.J. From Falange to Movimiento-Organización: The Spanish Single Party and the Franco Regime 1936—1968 // Hungtinton S.P., Moore C.H. (Eds.). Op. cit.; Linz J.J. Opposition In and Under an Authoritarian Regime: The Case of Spain // Dahl R.A. (Ed.). Regimes and Oppositions. New Haven, 1973; Linz J.J. The Future of Authoritarian Situation or the Institutionalization of an Authoritarian Regime: The Case of Brazil // Stepan A. (Ed.). Authoritarian Brazil: Origins, Policies, and Future. New Haven, 1973.

[51] Hermet G. Les fonctions politiques des organisations religieuses dans les régimes à pluralisme limité // Revue Française de Science Politique. 1973. Vol. 23. P. 439—472.

[52] Foltz W.J. From French West Africa to the Mali Federation. New Haven, 1965.

[53] Geiger T. Die soziale Schichtung des deutschen Volkes. Stuttgart, 1932.

[54] Lamounier B. Ideologia ens regimes autoritários: uma crítica a Juan J. Linz // Estudos Cebrap. Vol. 7. Sãn Paulo, 1974. P. 69—92.

[55] Kaufman S.B. Op. cit.

[56] Aquarone A. Op. cit. P. 302.

[57] Linz J.J. Opposition In and Under an Authoritarian Regime: The Case of Spain.

[58] Hermet G. Op. cit.

[59] Linz J.J. The Future of Authoritarian Situation or the Institutionalization of an Authoritarian Regime: The Case of Brazil.

Правительство стремится ликвидировать торговый дефицит в нефтегазовом секторе за счет увеличения экспорта энергоносителей

Во время визита в Неукен министр энергетики Х. Игуасель поставил цель в течение пяти лет достичь производства 1 млн. баррелей нефти и 260 млн. куб. м газа в сутки.

Несмотря на решающее влияние энергоресурсов на экономическую деятельность, сектор сможет вывести Аргентину из дефицита торгового баланса только в сфере энергетики. Правительство добьется этого, удвоив национальное производство нефти и газа, что будет способствовать экспорту около 15 млрд. долл. США в течение пяти лет. Об этом вчера заявил министр энергетики Хавьер Игуасель на семинаре в Неукене.

Выступая на симпозиуме общества инженеров-нефтяников министр сообщил, что целью деятельности его ведомства в среднесрочной перспективе является удвоение в течение 5 лет производства газа до 260 млн. куб. м в сутки, из которых 100 млн. куб. м будут предназначены для экспорта. Добыча нефти к 2023 году должна достичь 1 млн. баррелей в сутки, что означает увеличение добычи на 500 тыс. баррелей в сутки и экспорт такого же объема. Эта на сегодняшний день труднодостижимая цель станет историческим рекордом для национальной добычи нефти. Достигнутый ранее максимальный показатель составляет 847 тыс. баррелей в сутки в 1998 году.

Обещание 15 млрд. долларов чистого экспорта через пять лет является соблазнительным. В прошлом году экспорт нефти и газа составил 1,52 млрд. долл. США, а торговый дефицит сектора энергоресурсов достиг 3,27 млрд. долл. В текущем году баланс продолжает улучшаться, но все же остается отрицательным. При увеличении объемов экспорта к 2023 году в десять раз, при прочих постоянных условиях, положительное сальдо торгового баланса может составить около 5 млрд. долл. США.

Эти показатели основаны на многообещающих результатах разработки месторождения «Вака-Муэрта» в 2018 году. Добыча газа по всей стране в первом полугодии выросла на 4,6% по сравнению с предыдущим годом и составила 127,2 млн. куб. м в сутки благодаря вкладу неукенских месторождений (в первую очередь компании Tecpetrol) и, в меньшей степени, концессиям компании CGC, (Corporación América) в бассейне Аустраль (пров. Санта-Крус и Огненная Земля).

В первые пять месяцев года национальное потребление газа (газ для населения, коммерческих предприятий, промышленности, электростанций, СПГ, и т.д.) составляло в среднем 120 млн. куб. м газа в сутки. На пике потребления в июле 2017 года (самый холодный месяц) потребовалось - 145,2 млн. куб. м. По мнению Игуаселя, достижение показателя добычи газа в 260 млн. куб. м в сутки будет означать очень конкурентоспособные цены на внутреннем рынке, а также возможность отказа от потребления чилийского и сжиженного природного газа в зимний период.

Другой идеей Игуаселя является создание 500 тыс. рабочих мест, связанных с разработкой Вака-Муэрта. Сделанные в 2014 году оценки министерства планирования по созданию новых рабочих мест в регионе не превышали 150 тыс., что должно было привести к увеличению населения провинции на 550 тыс. новых жителей. Поэтому заявление об открытии 500 тыс. новых рабочих мест является революционным для данного региона.

По словам бывшего министра энергетики Хорхе Лапэньи «то, что сказал министр, интересно, потому что наконец демонстрирует позицию правительства, но она не совпадает с прогнозами, сделанными в Институте Москони», директором которого он является. «Производство традиционной нефти (88% от общего объема добычи) по-прежнему остается низким. Что касается газа, то мы также не видим, как можно удвоить его добычу. Внутренний спрос растет, а предложение только что начало восстанавливаться, но это хороший знак», - отметил эксперт.

«Удвоение добычи газа возможно, и мы должны к этому стремиться, но не уверен, что этого можно достичь за пять лет. Нам нужно экспортировать СПГ, а это потребует больше времени», - сказал один из бывших руководителей сектора в интервью «Эль Кронисте».

«Эль Крониста»

По итогам июля 2018 г., поставки сжиженного природного газа (СПГ) из США в Китай составили 130 000 т. Данный показатель упал до минимума с начала текущего года.

В мае 2018 г. США экспортировали в КНР 400 000 т СПГ, в марте – 445 000 т.

В июле текущего года поставки СПГ в Поднебесную увеличили такие страны, как Россия, Австралия, Индонезия, Малайзия, Папуа-Новая Гвинея.

Отметим, что за июль 2018 г. объем импорта природного газа в Китай, включая трубопроводный и сжиженный, достиг 7,38 млн т. Это на 28,3% больше, чем за июль 2017 г. По итогам января-июля текущего года поставки зарубежного газа в КНР подскочили на 34,3% в годовом сопоставлении и составили 49,43 млн т.

Ранее сообщалось, что в 2019 г. Поднебесная станет мировым лидером по объему импорта природного газа. Такой прогноз дали эксперты Международного энергетического агентства.

В 2023 г. объем импорта указанного топлива в КНР достигнет 171 млрд куб. м. Как ожидается, к 2030 г. спрос на природный газ в стране составит 520 млрд куб. м в год, а к 2050 г. – 800 млрд куб. м. Поставщики высоко оценивают китайский рынок природного газа.

Среднесуточная добыча углеводородов Группой "ЛУКОЙЛ" в первом полугодии 2018 года без учёта проекта "Западная Курна-2" составила 2.287 млн барр. н. э. в сутки, что на 3.2% больше по сравнению с первым полугодием 2017 года. Об этом говорится в сообщении компании.

Рост добычи связан с развитием газовых проектов. Во II квартале 2018 года добыча составила 2.289 млн барр. н. э. в сутки, что соответствует уровню I квартала 2018 года.

Добыча нефти в первом полугодии 2018 года без учёта проекта "Западная Курна-2" составила 42.1 млн т, в том числе во II квартале было добыто 21.1 млн т нефти, что в среднесуточном выражении соответствует уровню I квартала 2018 года. С января 2017 года объём и динамика суточной добычи нефти Группой "ЛУКОЙЛ" в основном определяются внешними ограничениями объёмов добычи российских компаний.

Продолжилась активная работа по развитию приоритетных проектов. В частности, в июне 2018 года была введена в эксплуатацию третья скважина на второй очереди освоения месторождения им. В.Филановского, что позволило выйти на устойчивую полку суточной добычи, эквивалентную 6 млн т нефти в год. В первом полугодии 2018 года добыча на месторождении выросла до 2.9 млн т, или на 43% по сравнению с первым полугодием 2017 года.

На второй очереди освоения месторождения им. Ю.Корчагина было начато бурение первой добывающей скважины, которое было завершено в июле 2018 года. Начальный дебит скважины составил 500 т нефти в сутки.

Разработка Ярегского месторождения и пермокарбоновой залежи Усинского месторождения позволила нарастить добычу высоковязкой нефти в первом полугодии 2018 года до 2 млн т, или на 35% по сравнению с аналогичным периодом 2017 года.

Добыча нефти и газового конденсата на Пякяхинском месторождении в Западной Сибири выросла на 7% до 0.8 млн т.

Доля пяти вышеперечисленных проектов в суммарной добыче нефти Группой "ЛУКОЙЛ" без учета проекта Западная Курна-2 составила в первом полугодии 2018 года 14%, что на 3 процентных пункта превышает уровень первого полугодия 2017 года.

Добыча газа Группой "ЛУКОЙЛ" в первом полугодии 2018 года составила 16.1 млрд куб. м, что на 20% больше по сравнению с первым полугодием 2017 года. Во втором квартале 2018 года добыча газа составила 8.1 млрд куб. м, что в среднесуточном выражении соответствует уровню первого квартала 2018 года.

Основным фактором роста добычи газа стало успешное развитие проектов в Узбекистане. Благодаря запуску новых мощностей по подготовке газа добыча по проектам Кандым и Гиссар выросла в первом полугодии 2018 года до 6.1 млрд куб. м, что в два раза больше, чем в первом полугодии 2017 года.

В первом полугодии 2018 года объем переработки нефтяного сырья на НПЗ Группы "ЛУКОЙЛ" вырос на 0.8% по сравнению с аналогичным периодом 2017 года, до 32.8 млн т. В том числе во II квартале 2018 года было переработано 16.7 млн т, что на 3.9% больше, чем в I квартале 2018 года. Объём переработки в России практически не изменился и составил 10.7 млн т. Объём переработки в Европе вырос по сравнению с I кварталом 2018 года на 11%, что связано с плановыми ремонтными работами на НПЗ в Болгарии и Италии в I квартале 2018 года.

Кубинская телекоммуникационная компания ETECSA сообщила во вторник о начале тестирования работы мобильного интернета на острове.

"Сегодня (во вторник) был проведен разовый тест для клиентов с предоплатным планом сотовой связи, которые смогли совершать бесплатные интернет-соединения. Этот и другие тесты позволят оценить доступные мощности и различный опыт использования по характеристикам сети доступа во время и в месте соединения, чтобы внести некоторые корректировки", — говорится в сообщении ETECSA.

О начале оказания услуги в полном объеме, тарифах и других деталях работы компания обещает сообщить отдельно.

Куба относится к числу стран с наименее развитым интернетом. До сих пор получить соединение можно было в специальных общественных точках доступа по Wi-Fi и в очень ограниченном числе домов и учреждений по модему.