Всего новостей: 4229920, выбрано 9235 за 0.053 с.
Новости. Обзор СМИ Рубрикатор поиска + личные списки
Списков нет
В пятницу Индия провела испытания модернизированной баллистической ракеты средней дальности Prithvi, способной нести боеголовку с ядерным зарядом. Как сообщает американская телекомпания CNN, новая модификация ракеты способна достичь столицы Пакистана Исламабада. Ракета была модифицирована для использования ВВС Индии. Максимальная дальность полета составляет 125 миль. Испытания проводились на полигоне в шт. Орисса на востоке Индии. Запуск ракеты был произведен с передвижной пусковой установки. 2 марта Пакистан провел успешные испытания новой баллистической ракеты Shaheen2, способной нести ядерную боеголовку далеко вглубь индийской территории.
Вчера в индийском шт. Джамму и Кашмир был убит Али Мухаммад, высокопоставленный лидер Народно-демократической партии, много лет требующей отделения Кашмира от Индии и перехода его в состав Пакистана. Убийство произошло именно в то время, когда в пакистанской столице Исламабад проходит встреча первых замминистров иностранных дел Индии и Пакистана, стремящихся к урегулированию вопроса о статусе спорной территории Кашмира. Али Мухаммад стал вторым сепаратистом, погибшим в течение нынешней недели. Днем ранее был убит его соратник по Народно-демократической партии Гулам Дар. Мусульмане шт. Джамму и Кашмир обвиняют в этом кровопролитии спецслужбы Индии, но последние от обвинений открещиваются. Действительно, в те дни, когда секретари МИД (первые замминистры иностранных дел) Индии и Пакистана, Шашанк и Риаз Хокар, ведут переговоры в Исламабаде, выстрелы в Кашмире скорее можно расценить как провокацию со стороны сепаратистов, нежели как операцию индийских контрразведчиков.
Пакистан настаивает на проведении референдума в Кашмире, с тем чтобы мусульмане, составляющие большинство населения штата, сами решили, в какой стране им жить. Индия же, ссылаясь на госдоговор с махараджей (великим князем) Кашмира от 1947г., утверждает, что штат целиком должен входить в ее состав. Регулярные армии двух стран периодически приводятся в состояние полной готовности, затем отводятся в казармы, а партизанские вылазки с обеих сторон не прекращаются. Начиная с 1989г. официальный Дели пытается привлечь внимание международного сообщества к тому, что Пакистан не только идеологически и морально поддерживает кашмирских сепаратистов, но и обучает и снабжает их оружием. Официальный Исламабад связи с боевиками, разумеется, отрицает. В 2001г. начавшиеся было переговоры двух лидеров в г.Агра были заморожены. После теракта 13 дек. 2001г., когда в здании индийского парламента прогремел взрыв, в осуществлении которого были обвинены мусульмане-сепаратисты, Индия и Пакистан, две ядерные державы, в течение нескольких месяцев балансировали на грани очередной войны.
На сей раз стороны под давлением ООН все же намерены провести мирные переговоры. Помимо проблемы спорного Кашмира на них будут также обсуждаться: установление госграницы по шельфу Аравийского моря, где предполагается наличие больших запасов нефти; меры повышения доверия при обмене информацией оборонного характера, совместная борьба с наркотрафиком, расширение торгового и экономического сотрудничества, а также облегчение визового режима.
Правительство Индии решило попробовать ненадолго разрешить роуминг в GSM-сетях для пользователей страны – наиболее вероятного противника – Пакистана. Эксперимент продлится 4 мес., а в июне будет решено, стоит ли его продолжать. Находящиеся на грани войны, возможно даже ядерной, два государства, до сих пор не разрешали операторам услугу роуминга. Министр связи и ИТ Индии Арун Шури (Aroun Shourie) назвал решение частью процесса по нормализации отношений между двумя странами. В пров. Кашмир, основной причиной раздора между Индией и Пакистаном, роуминг вводиться не будет.
Несмотря на процесс нормализации отношений между Нью-Дели и Исламабадом на правительственном уровне, Пакистан продолжает строительство бункеров вдоль линии контроля в Кашмире. Там складируются тяжелые вооружения и боеприпасы. Эти сведения содержатся в представленном правительству докладе Северного командования Индии, выдержки из которого опубликованы в делийских СМИ. Более того, отмечается в документе, в контролируемой Пакистаном зоне Кашмира сохраняется террористическая инфраструктура, нацеленная против Индии.
Несмотря на нормализацию отношений между двумя государствами, Индия и Пакистан продолжают развивать свои ракетные программы, прежде всего в рамках создания баллистических ракет дальнего радиуса действия. Об этом заявил глава Центрального разведывательного управления США Джордж Тенет на слушаниях в сенате. По его данным, "Индия и Пакистан развивают быстрыми темпами свои программы по созданию ракет дальнего радиуса действия способные нести ядерное оружие, а также увеличивают имеющееся количество ракет ближнего и среднего радиуса действия".
Представитель министерства иностранных дел Пакистана Масуд Хан, выступая 1 марта по национальному телевидению, подверг резкой критике соглашение между Израилем и Индией о поставке трех радарных систем раннего обнаружения "Фалькон". По словам М.Хана, приобретение Индией израильских "Фальконов" нарушит стратегический баланс сил в Южной Азии. Он заявил: "Подобные сделки подрывают дух мира и стабильности". Данное заявление стало реакцией пакистанского МИДа на одобрение правительством Израиля этой сделки, о котором было объявлено накануне, 29 фев. Принципиальное решение о покупке "Фальконов" было принято в сент. 2003г., во время визита в Индию премьер-министра Израиля Ариэля Шарона (сумма сделки – 1,1 млрд.долл.). Данная сделка санкционирована администрацией США.
Для прорыва в отношениях между Исламабадом и Нью-Дели «нужны мир и конструктивный диалог». Такое мнение высказал в интервью индийскому еженедельнику «Франтлайн» премьер-министр Пакистана Мир Зафарулла Хан Джамали. 20 премьер Пакистана выразил уверенность, что сложнейшую кашмирскую проблему, из-за которой Индия и Пакистан уже дважды вступали в вооруженный конфликт, удастся разрешить в обозримой перспективе с учетом интересов его населения. В этом плане, считает Джамали, «обе стороны должны пойти на взаимные уступки в рамках начавшегося многоэтапного политического диалога». Он не исключил в будущем существенного сокращения расходов на военный бюджет, если процесс нормализации отношений с Индией начнет набирать обороты. Премьер также категорически опроверг сведения о том, что пакистанские власти якобы культивирую ненависть к соседней Индии. «В качестве премьер-министра я подчеркнул недавно в парламенте, что Пакистан не представляет угрозы для других государств»,– сказал Джамали. Он также признал, «что ряд дружественных государств содействовал процессу индийско-пакистанского сближения», но отказался их назвать.
Секретарь Высшего совета национальной безопасности Ирана заявил: «Мы приветствуем идею общего рынка Ирана, Индии и Пакистана, ожидаем ответа пакистанской стороны на это предложение». Как сообщает ИРНА из Дели, Хасан Рухани в четверг вечером сказал: «Эта идея принадлежит индийцам, мы, в свою очередь, поддерживаем и приветствуем идею создания любого рынка, который приведет к расцвету экономики региона».По словам Рухани, во время встреч с руководством Индии были обсуждены и рассмотрены вопросы путей реализации тех стратегических документов, которые были подписаны ходе прошлогоднего визита в Дели президента Ирана Мохаммада Хатами. Рухани также сказал: В недавнем докладе Магатэ приветствуются действия Ирана, озабоченность вызывает один или два пункта. На предстоящем заседании Магатэ основное давление пойдет, скорее всего, со стороны США, которое будет поддержано и некоторыми странами, однако нет основной проблемы, используя которую, американцы смогут что-либо предпринять против Ирана.
После завершения встречи с премьер-министром Индии Ваджпаи Рухани заявил иностранным журналистам: «Уже долгое время руководство Индии и Ирана обсуждает вопрос о строительстве газопровода между двумя странами, проводятся работы по технико-экономическому обоснованию возможности строительства этого газопровода по наземному или морскому маршруту. Мы также договорились с индийским руководством в течение ближайших месяцев завершить работы по ТЭО проекта для принятия окончательного решения. Отвечая на вопрос о целях своего визита в Дели», секретарь ВСНБ Ирана сказал: Этот визит прошел в рамках ежегодных визитов, которыми обмениваются секретари СНБ двух стран.
Отвечая на вопрос о результатах парламентских выборов в Иране, Рухани сказал: «В ходе состоявшихся выборов в борьбы вступили представители двух политических течений, существующих в Иране, реформаторское крыло имело своих кандидатов во всех округах, то, что произошло в ходе выборов, стало победой другого политического крыла, как ожидается, состав меджлиса 7 созыва будет похож на меджлисы 4 и 5 созывов».
Исполнительный директор Иранской национальной компании по экспорту газа сказал: «Проект поставок газа в Индию внушает оптимизм». Как сообщают корреспонденты ИСНА, Рокануддин Джавади сказал: «На первом этапе должен быть решен вопрос о поставках иранского газа в Пакистан по газопроводу, а после разрешения политических разногласий между Индией и Пакистаном мы приступим к переговорам с Индией по вопросу поставок газа по этому газопроводу через территорию Пакистана». Говоря о заявлениях министра энергетики Турции в части стоимости газа, иранский руководитель заявил: «Турки хотят, привлекая Россию, получать газ по более низким ценам». Джавади, отметив, что Россия кроме турецкого и европейского рынка нигде больше не конкурирует с Ираном, сказал: «В прошлом году в Турцию было экспортировано 3,5 млрд. куб.м. газа, в этом году мы поставим в Турции в соответствии с заключенными соглашениями 6 млрд.куб.м. газа.
Замминистры иностранных дел Индии и Пакистана объявили в среду о начале мирных инициатив, призванных положить конец 50-летнему конфликту вокруг гималайского шт. Кашмир, сообщает Reuters. За 3 дня. индо-пакистанских переговоров в Исламабаде стороны договорились о проведении в ближайшие полгода серии встреч, в ходе которых будут урегулированы основные противоречия между государствами. В первую очередь это проблемы Кашмира и ядерной безопасности.«Мы выработали подобие «дорожной карты» – плана мирного процесса между Индией и Пакистаном», – заявил замминистра внешнеполитического ведомства Пакистана Риаз Хохар (Riaz Khokhar). – Мы надеемся, что наша «дорожная карта» приведет к урегулированию всех споров между государствами, – добавил он. Встречи министров иностранных дел и их заместителей намечены на май-июнь 2004г. Представители др. политических ведомств двух стран встретятся в июле. Первые итоги совместной деятельности МИД Индии и Пакистана будут подведены в авг. 2004г., сообщается в официальном коммюнике.
Сегодня на вооружение армии Пакистана были переданы ракеты малого радиуса действия "Шахин-3", способные нести ядерную боеголовку. На торжественной церемонии передачи ракеты присутствовал президент Пакистана Первез Мушарраф. Радиус действия ракеты составляет 280 км. По словам Мушаррафа, 4-летние испытания ракеты помогут укрепить ядерную составляющую безопасности Пакистана. Президент заявил, что в ближайшие две недели пройдут пробные запуски новой баллистической ракеты с радиусом в 2000 км. В случае необходимости, эта ракета позволит Пакистану поразить любую точку Индии.
По сообщению газеты «Собх – е эгтесад», посол Индии в Иране К.С.Синг в интервью корреспонденту иранского информагентства «Фарс» заявил, что в конце апр. т.г. будет известно решение о маршруте строительства газопровода Иран-Индия. Рассматривается два основных варианта – по суше через территорию Пакистана и по дну Аравийского моря в обход Пакистана. По словам К.С.Синга, сухопутный маршрут дешевле и надежнее, однако правительство Индии вынуждено учитывать не только экономические, но и др. аргументы, например, вопросы безопасности проекта. В любом случае, Индия не может решить этот вопрос в одностороннем порядке до решения политических вопросов индо – пакистанвких отношений. Например, до сих пор не решен вопрос об экспорте индийских товаров в Пакистан. Посол Индии отметил, что на ирано-индийских переговорах рассматривается вопрос о долгосрочных поставках иранского газа в Индию, рассчитанных на 20 лет. Потребности индийской экономики в газе таковы, что на поставки иранского газа не повлияют проекты разработки индийских газовых месторождений в Миянмаре. Посол Индии опроверг сообщения иранских СМИ о том, что 40% иранского нефтяного месторождения «Азадеган» передано индийским компаниям. По его словам, по этому вопросу необходимы переговоры, а пока никакого решения не принято.
Правительство Индии приняло политическое решение возобновить после 15-летнего перерыва матчи своей национальной команды со сборной Пакистана по крикету на территории двух стран. До этого встречи сборных Индии и Пакистана проходили только на территории третьих стран в Австралии, Бангладеш и Шри-Ланке. Крикет является самым популярным видом спорта в Индии и Пакистане, привлекая гораздо большее внимание публики, чем футбол и хоккей в России.
Пакистан не является единственной страной, в которой произошла утечка ядерных материалов, сообщил министр иностранных дел Индии Яшвант Синха. По его словам, существует ряд стран, в которых регулярно происходит утечка ядерных технологий и материалов. "Среди этих государств есть и западные страны", - отметил глава индийского внешнеполитического ведомства. По его словам, "существует процветающий нелегальный рынок ядерных технологий, и Пакистан не должен быть единственной страной, критикуемой за их утечку". "Сейчас возникла опасность того, что ядерное оружие попадет в руки террористов, и поэтому под угрозой оказалось все мировое сообщество", - подчеркнул Я.Синха. Между тем, террористическая организация "Аль-Кайеда" получила в свое распоряжение тактические ядерные заряды, которые могут уместиться в небольшом чемодане, сообщает израильская Haaretz со ссылкой на арабскую газету Al-Hayat. Как стало известно арабскому изданию, террористическая организация не намеревается использовать эти заряды, если только под угрозу не будет поставлена сама угроза существования "Аль-Кайеды". По сведениям того же источника, международная террористическая группировка получила эти заряды от украинских ученых.
Индия и Израиль подпишут контракт на поставку трех систем раннего оповещения Phalcon израильского производства на 1,1 млрд.долл. в течение ближайшего месяца. Phalcon является конкурентом аналогичной системы раннего оповещения американского производства AWACS. Системы Phalcon будут установлены на транспортные самолеты российского производства Ил-76МД. В прошлом году американцы вынудили Израиль отложить подписание этого контракта из-за усилившихся трений между двумя ядерными державами - Индией и Пакистаном, но позже США отказались от своих претензий. Хотя в системе Phalcon нет оборудования американского производства, в Израиле предпочитают не ссориться лишний раз со своим главным союзником – Соединенными Штатами. Как заявил высокопоставленный чиновник в министерстве обороны Израиля, пожелавший остаться неизвестным, контракт будет подписан уже в марте. В последние годы Израиль стал одним из самых главных поставщиков оружия в Индию, что вызвало резкую критику ее соседа – Пакистана. В 2000г. под давлением США Израиль отменил подписание подобного контракта с Китаем на 250 млн.долл. Тогда в США посчитали, что наличие таких систем раннего оповещения у Китая создаст дополнительные трудности для американских пилотов в случае войны между США и Китаем.
Газета «Таймс оф Индия», выходящая в Дели, отмечая важность газопровода Иран-Индия, пишет: «Восстановление отношений между Дели и Исламабадом предоставляет прекрасную возможность вновь рассмотреть вопрос о строительстве газопровода из Ирана в Индию через территорию Пакистана». Как передают корреспонденты ИРНА из Дели, в четверг эта газета в статье под заголовком «Мир между Пакистаном и Индией проходит по газопроводу, отмечает важность этого проекта для трех стран, Ирана, Индии и Пакистана. Указывая на идущие индо-пакистанские переговоры и новую постановку вопроса о газопроводе через 15 лет после появления первого предложения, эта газета пишет: нет сомнений, что этот проект имеет большое значение для всех трех стран, однако его реализации всегда мешали политические проблемы. Сейчас Индия и Пакистан могут воспользоваться представившейся золотой возможностью и не допустить дальнейшего затягивания реализации этого проекта. Говоря о важности этого проекта для Индии, газета отмечает: «После начала создания свободной экономики в 1991г. в стране и росту потребностей в энрегии, Дели нужны надежные источники поставок энергоресурсов на десятилетия, т.к. только в этом случае можно гарантировать экономический рост». Указывая на вызывающе беспокойство рост импорта сырой нефти, «Таймс оф Индия» подчеркивает: «Ожидается, что к 2030г. ежедневные потребности Индии в сырой нефти возрастут до 5,6 млн. бар., тогда как эта цифра в 2001г. составляла всего 2,1 млн. бар. в день, этот рост импорта нефти требует диверсификации энергорынка страны». Отмечая Иран, как важнейший источник обеспечения Индии газом, газета пишет, что Иран, страна, обладающая богатейшими запасами газа, и Индия, страна, которая является рынком потребления этого газа, могут удовлетворить потребности друг друга.
Иранский природный газ дешевле для Индии по сравнению с др. источниками, так как доставка одной его единицы в Индию обходится в 1,8 долл., тогда как доставка газа из др. источников обходится в 2 раза дороже. «Таймс оф Индия» отмечает, что все пакистанские правительства за последние годы, в т.ч. Биназир Бхутто, Наваза Шарифа и нынешнее Парвиза Мушаррафа, приветствуют идею строительства газопровода через территорию Пакистана, и добавляет: «Пакистан, позволив трубе пройти по своей территории, получит ежегодно не только 600 млн.долл. за транзит, но и покроет свои потребности дешевым газом».
Правительство Индии ввело запрет на ввоз в республику домашних и диких птиц, а также птицеводческой продукции. Решение принято из-за быстрого распространения опаснейшего вируса «птичьего гриппа» в ряде азиатских государств, в т.ч. соседнем Пакистане, где смертоносный недуг поразил несколько млн. кур. Строгий запрет распространяется на импорт цыплят, индеек, яиц, свежего мяса птиц. Специальный комитет, созданный в срочном порядке по решению кабинета министров, занимается выработкой мер по предотвращению возможной эпидемии «птичьего гриппа» в Индии. В его состав вошли специалисты из минздрава, национального института инфекционных заболеваний и ветеринарно-лечебного исследовательского центра. На первом заседании решено наладить круглосуточный мониторинг на птицефермах в шт. Пенджаб, расположенном на границе с Пакистаном. В правительстве штатов и союзных территорий из Нью-Дели поступило указание незамедлительно сообщать обо всех возможных случаях заболеваний, которые по своим симптомам напоминают «птичий грипп».
Правительство Индии рекомендовало президенту страны Абдулу Каламу распустить парламент и назначить дату досрочных выборов. Премьер-министр страны Атал Бихари Ваджпаи передал главе государства просьбу членов кабмина до 6 марта распустить парламент. Как отмечают наблюдатели, президент, не обладающий реальной властью, скорее всего последует рекомендации правительства. Распуская парламент, Ваджпаи рассчитывает извлечь пользу из благоприятной экономической ситуации и прогресса, достигнутого в отношениях с Пакистаном.
16-18 фев. в Исламабаде состоятся переговоры официальных представителей Индии и Пакистана, на которых будет обсуждаться ряд спорных вопросов, включая ситуацию вокруг индийского шт. Джамму и Кашмир. Об этом сообщается в распространенном 27 янв. совместном заявлении правительств двух стран, передает Reuters. В первый день переговоров, 16 фев., встретятся представители МИД двух стран, через день к ним присоединятся министры иностранных дел. «Повестка дня будет определена во время переговоров», – сказал глава внешнеполитического ведомства Пакистана Масуд Хан. Намеченные переговоры – первые за 3 прошедших года – стали результатом встречи премьер-министра Индии Атала Бихари Ваджпаи и президента Пакистана Первеза Мушаррафа в янв. в рамках регионального саммита Ассоциации регионального сотрудничества стран Южной Азии. В последний раз главы двух стран встречались в июле 2001г. в г.Агра на севере Индии, однако без особого успеха.
Страны, обладающие ядерным оружием, прекратили дипломатические отношения после того, как Индия обвинила Пакистан в нападении на ее парламент в дек. 2001г. Транспортное сообщение между государствами было прервано, на границе началась дислокация войск. В 2002г. Индия и Пакистан едва не начали войну из-за разногласий вокруг шт. Джамму и Кашмир – региона, который был поделен между ними в 1947г. после обретения независимости от Великобритании. Однако в нояб. прошлого года две державы заключили перемирие вдоль линии фронта в Джамму и Кашмире, восстановили дипломатические отношения и коммуникации. Но исламские боевики, выступающие за отделение Джамму и Кашмира от Индии, перемирия не признали и продолжили нападения на сотрудников индийских сил безопасности. Джамму и Кашмир является единственным штатом Индии, где мусульмане составляют большинство населения.
23 янв. Индия произвела успешный запуск баллистической ракеты малой дальности на ракетном полигоне на Восточном побережье Индии. Как сообщил источник в минобороны Индии, испытания ракеты «Притхви», способной нести на своем борту ядерный заряд, состоялись на полигоне «Чандипур», расположенном в восточном индийском шт. Орисса. Ракета «Притхви» имеет дальность в 150-200 км. может нести на борту как обычные, так и ядерные заряды, и может использовать как жидкое, так и твердое ракетное топливо. Один из вариантов этой ракеты уже поступил на вооружение вооруженных сил Индии. Официальный представитель МИД Индии в своем заявлении подчеркнул, что Исламабад был заблаговременно поставлен в известность о предстоящих испытаниях ракеты «Притхви».
Президент США Джордж Буш объявил о расширении сотрудничества с Индией в сфере высоких технологий, которое будет затрагивать невоенные отрасли индийских ядерных и космических программ. Это заявление последовало через несколько дней после того, как Индия и Пакистан согласились начать переговоры по кашмирской проблеме. В соответствии с достигнутым соглашением Соединенные Штаты расширят сотрудничество с Индией в ряде областей, включая исследования в области ядерной энергетики, мирного космоса и торговли продуктами высоких технологий.В заявлении президента Буша говорится, что расширение сотрудничества будет представлять собой серию взаимных мер, что явится важной вехой на пути трансформации отношений между США и Индией. Позже высокопоставленный представитель госдепартамента опроверг предположения о том, что данное соглашение является наградой Индии за согласие начать переговоры по Кашмиру. Тем не менее, многие в регионе считают, что это именно так.
Вашингтон не устает подчеркивать, что Индия не сможет рассчитывать на содействие в развитии своих ядерных и ракетных программ. Фактически сотрудничество с Индией в сфере высоких технологий будет зависеть от готовности последней содействовать предотвращению распространения оружия массового уничтожения. Данное заявление явилось результатом последовательных усилий администрации по улучшению отношений с Индией не в ущерб отношениям с правительством Пакистана. Вашингтон внимательно следит за развитием событий в регионе, но официальные лица утверждают, что недавнее потепление в отношениях между Индией и Пакистаном не является результатом американского влияния.
Кашмирские сепаратисты приветствовали решение властей Индии и Пакистана по урегулированию застарелого конфликта между двумя странами, однако заявили, что не примут соглашения, заключенного без их участия. «Мы приветствуем дальнейшее потепление в отношениях между Индией и Пакистаном», – заявил Молви Аббас Ансари, лидер умеренного крыла альянса сепаратистских партий Кашмира. «Но мы не приемлем двустороннее решение по этому вопросу, достигнутое Индией и Пакистаном. Мы должны участвовать в переговорах», – добавил он. В окт. Индия предложила возглавляемому Ансари крылу начать переговоры, но дата их проведения так и не была назначена. Во вторник стало известно, что власти Пакистана и Индии в фев. начнут переговоры в попытке преодолеть серьезные разногласия в двусторонних отношениях, включая острый вопрос Кашмира. «Свершилось историческое событие», – заявил по этому поводу президент Пакистана Первез Мушарраф, отметив, что грядущие переговоры – это только лишь начало процесса. «Чтобы придать импульс процессу нормализации (отношений), президент Пакистана и премьер-министр Индии договорились начать диалог в фев. 2004г.», – гласит совместное заявление, зачитанное в Исламабаде министром иностранных дел Индии Яшвантом Сингхом.
Лидеры обоих государств выразили уверенность в том, что предстоящие переговоры принесут мир в регион, сказал Сингх. «Это победа для народов Индии и Пакистана», – заявил министр иностранных дел Пакистана Хуршид Касури. Мушарраф отметил гибкость, которую проявили власти Индии и Пакистана, чтобы сделать шаг навстречу друг другу.
Сообщение о грядущих переговорах появилось в конце южноазиатского регионального саммита, который проходил в Исламабаде и на котором лидеры семи государств договорились о создании зоны свободной торговли и совместной борьбе с терроризмом. По мнению корреспондента «Би-би-си» в столице Пакистана, последние события можно считать значительным прорывом в отношении двух ядерных держав, которые в 2002г. вплотную подошли к войне друг с другом. В последние месяцы продолжительный период военной напряженности сменился постепенным потеплением отношений Дели и Исламабада.
В понедельник премьер-министр Индии Атал Бихари Ваджпаи и президент Пакистана Первез Мушарраф провели первые за 3г. переговоры. В совместном заявлении Мушаррафа и Ваджпаи говорится, что в рамках региональной встречи им удалось обсудить все острые вопросы двусторонних отношений и, в частности, проблему приграничного терроризма. Мушарраф заверил Ваджпаи в том, что пакистанские приграничные районы не будут использоваться террористами, действующими против Индии. В заявлении определен уровень ведения стартующих в фев. переговоров – они будут проводиться на уровне министров иностранных дел.
Страны Южной Азии договорились о создании зоны свободной торговли в регионе. Это соглашение, достигнутое на уровне министров иностранных дел, может существенно улучшить торговые и политические отношения между Индией и Пакистаном, но небольшие государства – Непал, Бутан, Шри-Ланка, Бангладеш и Мальдивские о-ова могут пострадать от наплыва индийских товаров, полагают аналитики. Объемы торговли между соседними странами Южной Азии составляют 3 млрд.долл. в год – менее 5% всех торговых операций в регионе. На долю 1,5 млрд. чел. региона, или пятой части всего населения планеты, приходится лишь 0,5% глобальных инвестиций. Средний годовой доход на душу населения в этих странах – 450 долл. в год. Торговля могла бы вывести десятки млн. человек из нищеты, однако, по мнению аналитиков, пока есть мало предпосылок для этого.
Индия и Пакистан договорились увеличить численность персонала своих посольств в Исламабаде и Нью-Дели до 110 чел. в каждом. Об этом сообщает во вторник газета «Ньюз» со ссылкой на дипломатические источники. Накануне этот вопрос обсуждали первые заместители министров иностранных дел двух стран и передали согласованные предложения главам правительств. Окончательное решение, вероятно, будет объявлено в ближайшие дни. В обеих дипмиссиях до дек. 2001г. работало по 110 чел. После нападения группы мусульманских террористов на парламент в Дели 13 дек. 2001г., отношения между двумя странами резко обострились, поскольку Индия обвинила Пакистан в поддержке террористов, было резко сокращено число дипломатов в посольствах.
С апр. нынешнего года после заявления премьера Индии Атала Бихари Ваджпаи о готовности к политическому диалогу с Исламабадом наступило потепление отношений. Стороны приняли целый комплекс мер доверия – восстановили все виды сообщений между двумя странами, соблюдают мораторий на прекращения огня через границы в Кашмире. 4 янв. прошла встреча Ваджпаи с премьером Пакистана Мир Зафаруллой Ханом Джамали, в понедельник состоялась часовая беседа между Ваджпаи и президентом Пакистана Первезом Мушаррафом. Политические обозреватели оценивают эти встречи как новое продвижение в сторону начала диалога ради восстановления прочного мира и безопасности в Южной Азии.
Компании Alcatel и Orascom Telecom объявили о пуске в эксплуатацию первой коммерческой сети GSM в центральном регионе Ирака, включающем город Багдад. Контракт на строительство этой сети является частью более широкого рамочного соглашения между Alcatel и Orascom Telecom, которое определяет вопросы сотрудничества между двумя компаниями на Ближнем Востоке и в Африке.Выполняя условия контракта, подписанного с компанией Orascom Telecom в сент. 2003г., Alcatel выступил в качестве одного из основных поставщиков оборудования для новой сети. Первый этап установочных работ был начат в окт. 2003г., а 25 нояб. 2003г. Alcatel успешно осуществил первый телефонный вызов в новой сети GSM. В течение первых двух лет эксплуатации Orascom Telecom надеется довести количество абонентов до 1 млн. Основу сети составляет лучшее в отрасли решение Alcatel Evolium, которое включает подсистему сетевой коммутации (NSS), центр мобильной коммутации (MSC), а также интеллектуальную сетевую платформу для поддержки дополнительных услуг и новых прибыльных приложений, таких как голосовая почта (VMS) и передача коротких текстовых сообщений (SMS). Alcatel отвечает за установку и сдачу в эксплуатацию всей сети, а также за последующую поддержку работы сети. Лучшее в отрасли решение Alcatel Evolium™ поддерживает технологии GSM, GPRS, EDGE и UMTS и готово к интеграции будущих приложений третьего поколения (3G).
Orascom Telecom – это последняя компания, созданная в составе Orascom Group. Она является самым крупным участником телекоммуникационного рынка на Ближнем Востоке и в Африке. Региональное присутствие Orascom Telecom на рынке GSM и деятельность этой компании в области интернет-технологий, спутниковой связи, технического управления и вспомогательных телекоммуникационных услуг вывели ее в число ведущих телекоммуникационных гигантов. Orascom Telecom имеет лицензии на операции по всей территории ближневосточного региона и активно участвует в развитии местных рынков.
Первой сетью Orascom Telecom в этом регионе стала MobiNil (Египет). За ней последовали сети в Алжире, Тунисе, Пакистане, Конго, Чаде, Зимбабве, Демократической Республике Конго, Кот д'Ивуаре и теперь в Ираке. Абонентская база компании превысила 6 млн. человек, чему в немалой степени способствовала активная стратегия, нацеленная на то, чтобы стать самым крупным оператором сетей GSM в регионе. Кроме этого, Orascom Telecom является самым крупным коммерческим поставщиком услуг интернет-доступа, Web-услуг и решений в Египте и начинает распространение этих услуг в странах Персидского Залива. Orascom Telecom является одной из пяти компаний, составляющих холдинг Orascom Group, основанный Онси Савирисом (Onsi Sawiris) в 1950г. Orascom Group считается крупнейшим и наиболее успешным промышленным холдингом Египта. Количество сотрудников превышает 20 тыс.чел., а годовой оборот составляет 3 млрд. египетских фунтов.
США вовсю занимаются воскрешением проекта Трансафганского газопровода, несмотря на бесконечную политическую неразбериху в Афганистане. Основным действующим лицом в Афганистане ожидается Halliburton. К этому проекту большой интерес проявляет также Азиатский банк развития, в котором хозяйничают японцы. Официальные лица Unocal (Union Oil Company of California) до сих пор продолжают утверждать, что компания утратила интерес к проекту Трансафганского газопровода, от которого она отказалась в 1998г. Однако она не собирается говорить «нет» нефтепроводу, который должен идти по тому же маршруту. Администрация Буша вполне предсказуемо назначила своего «любимого афганца», нефтяника Залмая Халильзада послом Вашингтона в Кабуле. Родившийся на севере Афганистана в Мазари-Шарифе и окончивший Чикагский университет Халильзад является чистейшим представителем американских правых. Ему удалось поработать и с гроссмейстером Большой Шахматной доски Збигневом Бжезински, и с человеком номер два в Пентагоне Полом Вулфовицем. Именно Халильзад, являвшийся большим поклонником талибов, провел анализ рисков для Unocal в печальной памяти проекте газопровода Туркменистан-Афганистан-Пакистан (ТАП).В то время как президент России Владимир Путин демонстрирует свою заинтересованность в Евразийском газовом альянсе, Туркменистан намерен освободиться от своей зависимости от Центральной трубопроводной магистрали, соединяющей всю центрально-азиатскую газовую сеть с российской системой. Со своей стороны, президент Афганистана Хамид Карзай нуждается в деньгах от транзита газа, а пакистанскому президенту Первезу Мушаррафу необходимо поддерживать стратегические связи с Афганистаном. И снова мы являемся свидетелями Трубопроводстана, как проявления силовой политики. Газопровод ТАП может обнаружить себя как абсолютно непрактичное предприятие из-за того, что Афганистан продолжает оставаться воюющей страной. В данный момент никто не желает инвестировать в ТАП. В довершение всех несчастий, никто не доверяет Ниязову. Поэтому, в настоящее время дела обстоят так, что российский «газовый ОПЕК» может возникнуть в качестве единственного победителя.
4 янв. в Афганистане появилась новая конституция, которая была принята делегатами «Лоя Джирга», и которая открывает дорогу будущим демократическим выборам. Напомним, что Большое жюри на протяжении нескольких недель работали в Кабуле, разбившись на группы. Каждая такая группа занималась выработкой какого-то определенного вопроса. Известно, что большое количество споров вызывала будущая форма правления. Некоторые делегаты выступали за сильный парламент, тогда как нынешние власти настаивали на сильном президенте. Др. острым вопросом стал выбор государственных языков. Согласно утвержденной конституции, таковыми стали пушту, на котором говорит подавляющее большинство населения страны, дари, язык этнических таджиков, а также узбекский.
Премьер-министр Пакистана Мир Зафарулла Хан Джамали и глава индийского правительства Атал Бихари Ваджпаи провели сегодня короткую встречу в Исламабаде, где начался 12 саммит Ассоциации регионального сотрудничества Южной Азии (СААРК). Стороны обсудили вопросы, касающиеся договора о свободной торговле и борьбы с экстремизмом и терроризмом, сообщает ИТАР-ТАСС. Встреча прошла в дружеской атмосфере с участием членов делегаций, сообщил местный телеканал. В ближайшее время состоится еще одна встреча премьеров Индии и Пакистана, которая должна пройти один на один. Встречи Ваджпаи с президентом Пакистана Первезом Мушаррафом не запланированы. Накануне по прибытии в Исламабад индийский премьер-министр отметил, что готов к открытым переговорам по кашмирской проблеме и встрече с Мушаррафом, хотя и считает Джамму и Кашмир индийской территорией. Для подготовки таких переговоров необходимо время, подчеркнул Атал Бихари Ваджпаи.
Индия в пятницу, 2 янв., сигнализировала о готовности отставить в сторону обеспокоенность по вопросу безопасности и импортировать природный газ через Пакистан, если взаимоотношения между двумя соседями будут улучшаться. Министр иностранных дел Индии Яшвант Синха заявил на региональном бизнес-форуме, что Пакистан мог бы стать жизненно важным мостом между Средней Азией, Персидским заливом и страдающей от нехватки энергоресурсов Индией. «Если Пакистан сможет найти в себе силу и мудрость, чтобы изменить нынешний подход к Индии, то перед ним откроются огромные перспективы в качестве страны, через которую транзитом пойдут энергоресурсы, товары и люди», – заявил Синха в своем выступлении перед Торгово-промышленной палатой Ассоциации регионального сотрудничества Южной Азии (СААРК). Индия оставалась равнодушной к предложению получать газ через Пакистан, отдав предпочтение импортировать более дорогой сжиженный газ, из-за опасений, что этот газопровод станет заложником напряженных взаимоотношений с Пакистаном. Но в пятницу, когда давние враги согласились создать зону свободной торговли в регионе Южной Азии, Синха заявил, что только тесное экономическое взаимодействие сможет положить конец десятилетиям недоверия между двумя странами. «Эти взаимоотношения смогут разрешить наши разногласия таким образом, как не смогли бы ни давняя вражда, ни новый период недоверия». Синха сказал, что он выдвинул на рассмотрение своих коллег-министров по Ассоциации, состоящей из семи стран, предложение о переносе срока начала создания экономического союза СААРК с намеченного 2020г. на 2015г. и что они согласились изучить это предложение.
Трубопровод через Пакистан является самым выгодным с экономической точки зрения вариантом импорта газа в Индию, которая сама добывает только 65 млн. куб.м. газа в день, едва хватающих для удовлетворения лишь половины внутреннего спроса. Индия рассматривает маршрут газопровода из Туркменистана через Афганистан и Пакистан.
Пакистанская и арабская пресса сообщает о наличии планов совместного строительства Индией и Израилем стратегической атомной подводной лодки, оснащенной ядерным оружием. Индийское информационное агентство Press Trust of India со ссылкой на источники в минобороны и спецслужбах Индии пишет о том, что военные специалисты по-разному оценивают перспективы и саму возможность подобного сотрудничества. Один из собеседников агентства подчеркивает, что Израиль (как Индия и Пакистан) входит в число стран, обладающих ядерным оружием, но не подписавших соглашение о нераспространении ядерных вооружений. Поэтому подобный совместный проект вызовет негативный резонанс в мире. У Израиля нет опыта строительства атомных подводных лодок (израильские специалисты никогда не заявляли в открытую, что обладают подобным опытом). В то же время, признается, что Израиль может оказать Индии существенную помощь в оборудовании атомной подлодки ракетным оружием, системами слежения и оповещения, а также др. электронными системами. Минобороны Израиля не комментирует эту информацию.
В четверг в индийской столице приземлился первый за 2г. коммерческий самолет из Пакистана, сообщает AP. Рейс компании «Пакистанские международные авиалинии» привез в Индию 42 пассажира из пакистанского г.Лахор и отправится назад с пассажирами-индийцами вечером в четверг. Индия и Пакистан – ядерные страны, противостояние между которыми чуть было не привело к вооруженному конфликту. Предмет спора – шт. Джамму и Кашмир, одна часть которого принадлежит Индии, а др. – Пакистану. Обе страны настаивают на том, чтобы получить в свое владение всю спорную территорию. Конфликт продолжается с 1989г. Периодически в спорном штате происходят теракты. С начала противостояния на спорной территории погибли 65 000 чел., преимущественно мирные жители. Несколько месяцев назад начался постепенный процесс мирного урегулирования конфликта. Были восстановлены дипломатические контакты, автобусное сообщение, сокращено количество вооруженных столкновений.
Неправильная война
© "Россия в глобальной политике". № 3, Июль - Сентябрь 2003
А.М. Гольц – военный обозреватель, заместитель главного редактора «Еженедельного журнала».
Резюме Пентагон заявляет о том, что иракская война знаменовала революцию в военном деле. Однако в российском оборонном ведомстве эту революцию стараются не замечать. Это объяснимо: непредвзятый анализ американских действий ставит под вопрос и существующие планы военного строительства в России, и концепцию армейской реформы, и значительную часть планов боевого использования Вооруженных сил.
Руководители российского военного ведомства – и министр обороны Сергей Иванов, и начальник Генерального штаба Анатолий Квашнин – заявляют о том, что уроки войны в Ираке анализируются самым тщательным образом. То же самое наши говорили в свое время и об американских кампаниях в Югославии и Афганистане. Но всякий раз анализ почему-то приводил к одному выводу: американцам, на их счастье, достался слабый противник. Так, в Югославии НАТО победила из-за отсутствия средств ПВО и нерешительности Москвы, а талибов в Афганистане разгромили благодаря тому, что Пакистан прекратил оказывать им поддержку и перекрыл границу.
Вот и теперь среди российских военных аналитиков популярна версия о том, что американцы одержали в Ираке «договорную» победу, подкупив генералов Республиканской гвардии. На состоявшемся летом этого года расширенном заседании ученого совета Академии военных наук обсуждению этой версии была посвящена большая часть выступлений. Ведущие военные эксперты России также сконцентрировались на критике внешнеполитических концепций Соединенных Штатов, их попытках создать «однополярный мир». Собственно военная сторона дела занимала в дискуссиях явно второстепенную роль. «С точки зрения развития военного искусства акция в Ираке не позволяет сделать какие-либо далеко идущие выводы, поскольку серьезной войны с сильным противостоящим противником не было» – такой главный вывод сделал президент Академии военных наук генерал армии Махмут Гареев.
Нежелание вникать в происходящие именно сейчас колоссальные изменения в военном деле (в Пентагоне их называют революцией) вполне объяснимо: их сколько-нибудь серьезный анализ ставит под вопрос и существующие планы военного строительства в России, и концепцию военной реформы, и значительную часть планов боевого применения Вооруженных сил.
ПРОТИВНИК, КОТОРОГО МЫ ВЫБИРАЕМ
Американская кампания в Ираке важна для России из-за двух взаимосвязанных обстоятельств. Во-первых, американцы уже во второй раз (после Афганистана) выиграли войну, которую, по мнению российских стратегов, выиграть невозможно. Ведь и в Афганистане, и в Ираке они вели боевые действия на враждебной территории, а противником выступала не только регулярная армия, но и полувоенные формирования, которые должны были развернуть обширную партизанскую войну. В первые дни операции в Ираке, точно так же как и в начале афганской, отечественные генералы предсказывали американцам длительную и кровавую кампанию. Ведь речь шла о кампании, аналогичной той, что советские генералы проиграли в Афганистане, а генералы российские никак не могут выиграть в Чечне. Американские военачальники и в Афганистане, и в Ираке развертывали наземную группировку, уступавшую по своим размерам той, которую их российские коллеги имели в Чечне (в Афганистане было чуть больше 30 тысяч, в Ираке – 114). Они не штурмовали ни Кабул, ни Багдад с помощью тяжелой гаубичной артиллерии. И все-таки победили.
Более того, не будет преувеличением сказать, что в Ираке проходили проверку планы российского Генштаба по отражению агрессии против нашей страны. Впервые за минувшее десятилетие войскам США пришлось воевать так, как, по представлениям российского Генштаба, должен был бы вести боевые действия некий «потенциальный противник» России. Надо сказать, что отечественная военная мысль оказалась не в состоянии найти выход из стратегической ситуации, сложившейся во второй половине 1990-х, когда стало очевидно: Соединенные Штаты обладают абсолютным превосходством в воздухе и добиваются победы с помощью широкомасштабной воздушной операции, практически не ведя боевых действий на суше. И в какой-то момент Генштаб, видимо, решил, что «синие» должны играть с «красными» в поддавки. Сценарии всех стратегических учений Российской армии, начиная с маневров «Запад-99», исходят из того, что противник обязательно ввяжется в наземные операции, где наверняка понесет тяжелые потери.
Еще одним неофициально обсуждавшимся вариантом нашего «ответа» на воздушную кампанию был «демонстрационный» удар ядерными крылатыми ракетами авиационного базирования по пустынным или малонаселенным районам территории противника. Предполагалось, что после этой демонстрации противник прекратит наступление и сядет за стол переговоров. При этом открытым оставался вопрос о том, каким образом нашим стратегическим бомбардировщикам удастся выйти на рубеж атаки в условиях, когда противник имеет полное превосходство в воздухе. До недавнего времени эти сценарии имели достаточно косвенное отношение к реальному положению дел.
Но вот задачи операции в Ираке были сформулированы президентом США таким образом, что американским военным пришлось отказаться от стратегии многодневных воздушных ударов и приступить к наземным операциям непосредственно с началом боевых действий. Дело в том, что массированные бомбардировки не слишком годились для войны, целью которой было объявлено освобождение, а не уничтожение иракского народа. Кроме этого, бесплодно потратив несколько месяцев в надежде получить мандат международного сообщества на проведение антииракской операции, США не успевали создать абсолютное количественное превосходство над противником до наступления периода жары.
Поэтому они атаковали его относительно небольшими силами. Против 400-тысячной иракской армии на суше действовали чуть больше 100 тысяч американских военнослужащих. 3-я механизированная дивизия, совершившая бросок к Багдаду, обходила крупные иракские соединения. Иракские генералы получали возможность наносить удары в тыл американцам. Наконец, растянутые коммуникации представляли собой удобную мишень для диверсий. Как раз так российские военные рекомендовали действовать югославам. «В Югославии войны не было, – заявил тогда журналистам один видный генштабист. – Война – это когда ущерб врагу наносится всеми доступными средствами. Почему не действовали диверсионные группы? Ведь натовские базы в Македонии почти что и не охранялись».
На прошедшей летом 1999 года в Министерстве обороны научно-практической конференции Махмут Гареев тоже осуждал югославов за пассивность: «Вспомните, как авиация нашего ВМФ в 1941-м, несмотря на огромные потери, ухитрялась наносить удары по Берлину. Необходимо везде и всюду навязывать контактные сухопутные сражения». Надо сказать, что такие же претензии генерал армии Гареев предъявляет и иракцам. «Или в Ираке разрушили мосты и другие сооружения, создали минные поля на пути движения противника, устроили баррикады, рвы, надолбы и засады в городах, отчаянно сражались за каждый дом, как это было в Сталинграде?» – задает он риторический вопрос. Похоже, что ответ на вопрос, почему иракская оборона развалилась как карточный домик, сложнее, чем версия о предательстве генералов.
«ТУМАН ВОЙНЫ» РАССЕЯЛСЯ
Итак, саддамовское войско разочаровало тех, кто рассчитывал на длительное сопротивление, надеялся, что «простые иракские крестьяне будут сбивать пачками американские боевые вертолеты». Подобно талибам иракцы проявили непонятную пассивность и пораженчество. Даже несмотря на подавляющее американское превосходство, у иракских военных сохранялась возможность так называемых «асимметричных действий» диверсий, ударов по растянутым коммуникациям. День, когда стало известно, что несколько солдат из американской ремонтной роты попали в засаду и захвачены в плен, Буш назвал самым тяжелым за все три недели боевых действий. Как ясно теперь, это была самая удачная операция иракской армии. Кто знает, как повернулось бы дело, начни такие случаи повторяться. Но они больше не повторялись.
Дело здесь вовсе не в пассивности, а в том, что на поле боя столкнулись две принципиально разные армии, одна из которых была обречена на поражение, а другая не могла не победить. Ведь одна из армий полностью принадлежала индустриальному веку, а другая – веку информационному, разница была не меньшей, чем между испанскими конквистадорами и армией инков. С каждой новой войной американские вооруженные силы все шире используют достижения в информационной сфере. В основе военной стратегии столетиями лежал один принцип: для того чтобы сковать силы противника, лишить его возможности маневрировать, нужно поставить под свой контроль как можно больше территории, охваченной боевыми действиями. «Однако отныне целью является не захват территории, – констатирует авторитетный британский журнал Jane’s Defence Weekly, – а получение максимального объема информации о поле боя».
И в этом американцы весьма преуспели. Сначала в Афганистане, а затем в Ираке Пентагоном была создана гигантская разноуровневая объединенная информационно-управляющая ударная система, которая включает в себя разведывательные спутники, спутники связи, самолеты-разведчики U-2, а также самолеты системы определения целей Е-8 (Joint STARS), самолеты системы дальнего обнаружения Е-3 AWACS, самолеты тактической разведки RC-13. Кроме того, американцы использовали десять типов беспилотных самолетов – от высотного Global Hawk до складного Dragon Eye.
В результате передовой штаб Центрального командования, развернутый в Дохе (Катар), в режиме реального времени контролировал всю территорию Ирака. Даже самые сильные песчаные бури не давали иракцам возможности незамеченными сконцентрировать резервы, чтобы нанести удар в тыл американцам (а таких попыток было предпринято несколько – в частности, из окруженной Басры, а также 21—22 марта под Ан-Насирией и 27 марта западнее Кербелы).
Американская революция в военном деле почти рассеяла «туман войны», как два века назад величайший военный теоретик Карл фон Клаузевиц всегда называл недостаточное знание о планах противника и его маневрах. Важнейшим достижением Единой информационной системы является то, что она строится не только вертикально, но и горизонтально. В результате информация о противнике со спутника или самолета-разведчика поступает не только в штаб, но и непосредственно подразделениям на земле и боевым самолетам. Как заявляется, благодаря этому с момента обнаружения цели до ее уничтожения проходит не больше 12 минут. По данным командования ВВС США в зоне боевых действий, более 500 успешных авиаударов было нанесено после перенацеливания самолетов в соответствии с информацией, поступившей, когда они уже были в воздухе.
Высокоточное оружие (по данным британских аналитиков, его доля составляла 70 % всех использованных боеприпасов), которое тоже было включено в информационно-ударную систему, обеспечило возможность мгновенно наносить удары по разведанным целям. Информационная система позволяла американским генералам проводить видеоконференции с командирами всех уровней, принимать решения практически мгновенно. Штаб в Дохе в режиме реального времени получал информацию о действиях всех своих подразделений, начиная с отделения (которые были оснащены специальными приборами).
Практически абсолютное знание о ситуации на поле и способность мгновенно реагировать на любое изменение боевой обстановки оказывают сильнейший психологический эффект на противника. Командирам войск противника начинает казаться, будто некто всесильный и всезнающий способен предугадывать или даже направлять их действия. А у рядовых бойцов развивается нечто вроде шизофрении: им мерещится, что американские самолеты охотятся непосредственно за ними. Как показывает опыт, трех-четырех недель подобного рода боевых действий оказывается достаточно, чтобы оставили позиции и обратились в бегство даже такие хорошо мотивированные бойцы, какими были талибы.
Другим важнейшим новаторским элементом американской стратегии является принципиально новый уровень мобильности вооруженных сил. В прошлом способность США быстро отреагировать на возможный кризис как в Европе, так и в Азии поддерживалась за счет сети крупных баз, где были размещены значительные контингенты войск. Им предстояло не только принять на себя первый удар, но и обеспечить условия для высадки и развертывания войск, перебрасываемых с американской территории. Вокруг Афганистана таких баз просто не было, а во время иракской операции Турция, как известно, не разрешила американцам осуществить развертывание на своей территории.
Но Пентагон продемонстрировал, что сегодня ему более чем достаточно временных или весьма небольших баз, где складировано все необходимое тяжелое вооружение. Такие склады заблаговременно создали в Кувейте. Оставалось лишь налегке перебросить личный состав 3-й механизированной дивизии. Парашютисты 173-й воздушно-десантной бригады, равно как и экспедиционной бригады морской пехоты, вообще обошлись без предварительного развертывания, с ходу вступив в бой на севере Ирака. Согласно новым американским нормативам, бригада должна развертываться в любой точке земного шара через четверо суток после получения приказа, дивизия – через пять, группировка, насчитывающая пять дивизий, – через месяц. К этому моменту в районе конфликта должны быть сконцентрированы ударные авианосные группировки ВМС, экспедиционные силы морской пехоты и ВВС.
Такой уровень мобильности обеспечивает невиданную доселе скорость операции, а также инициативу в ее проведении. Противник просто не успевает реагировать на стремительное изменение обстановки. Генерал Томми Фрэнкс, руководивший общим планированием, заявлял своим офицерам: «Перестаньте напоминать мне об открытых флангах. Мы движемся так быстро, что они (иракцы. – А.Г.) не смогут найти наши фланги».
Наконец, как и во всех последних американских войнах, огромную роль сыграл спецназ. Численность «зеленых беретов», спецназа ВМС и бойцов команды «Дельта», действовавших в Ираке, превышала 10 тысяч человек. В первые дни конфликта они захватили нефтяные поля, не позволив Хусейну поджечь их и спровоцировать экологическую катастрофу подобную той, что он устроил в Кувейте в 1991-м. Потом спецназовцы наводили американские и британские самолеты на наиболее важные цели.
Американцы успешно провели и операцию по стратегической дезинформации противника. Заявив 4 апреля о «кризисе наступления в пустыне», они вовсе не приостановили наступление, а обошли иракский оборонительный рубеж под Кербелой. В ходе иракской операции с самолетов было разбросано более 40 миллионов листовок. Специалистам по психологической войне удавалось даже посылать текстовые сообщения с призывами сдаться на мобильные телефоны иракских генералов. При этом, конечно, наиболее сообразительные из саддамовских генералов поспешили принять предложение, от которого трудно отказаться. Однако, как видим, сводить всю антииракскую кампанию к операции по подкупу генералов было бы самым примитивным из всех возможных объяснений.
БЕСПОЛЕЗНАЯ МОБИЛИЗАЦИЯ
Однако кажется, что российский военный истеблишмент просто не может позволить себе давать серьезные объяснения тем изменениям, которые происходят сегодня в военном деле. Ведь в этом случае пришлось бы признаться: Россия не готова принять вызов революции в военном деле.
Ее в России предпочитают не воспринимать как единое целое. В крайнем случае, видят лишь некоторые элементы этой системы. Поэтому и ответы носят в высшей степени фрагментарный характер. К примеру, всеобщее внимание обращает на себя все возрастающая роль космических средств связи и разведки. И вот развитие Космических войск РФ объявлено важнейшим приоритетом военной реформы, немало средств вкладывается в создание космической спутниковой группировки. Число военных спутников связи и разведки превысит в будущем году 70. Генерал-полковник Алексей Московский, ответственный за военно-техническую политику в Министерстве обороны, утверждает, что средства космической связи и разведки появятся на уровне рота – взвод – отделение уже в следующем году. Любопытно, кто будет использовать эти средства: солдаты-срочники, больше половины которых так и не получили среднего образования? Летчики, которые летают в течение года не больше 10—12 часов?
Сводить смысл революции в военном деле лишь к применению научно-технических достижений, конечно, нельзя. Эти достижения способна использовать принципиально иная армия, к созданию которой решительно не желает приступать российское военное руководство. Недавно правительство утвердило федеральную программу по переводу части Вооруженных сил на службу по контракту. Казалось бы, Минобороны, несмотря на ограниченные возможности, делает все, чтобы получить хотя бы несколько более-менее боеготовых соединений. К сожалению, это не так. Военному ведомству удалось отстоять странную идею «смешанной армии», бЧльшая часть которой будет формироваться на основе призыва. Российский Генеральный штаб настаивает, что обеспечить безопасность страны можно, только сохранив миллионы резервистов и способность к массовой мобилизации.
Начиная с «Запада-99», в план стратегических маневров обязательно включена мобилизация резервистов. В качестве важнейшего достижения 2002 года министр обороны Сергей Иванов назвал мобилизацию 7,5 тыс. человек (то есть усиленной бригады или дивизии мирного времени; в 1999-м был полк) и переброску их на несколько тысяч километров. С практической точки зрения это мероприятие имело не слишком много смысла. Когда у Минобороны хронически не хватает денег на боевую подготовку тех, кто призван на службу, зачем, спрашивается, пытаться за две недели «восстановить военные навыки» у тех, кто давно забыл их?
Традиционалисты в военном ведомстве доказывают, что отказ от всеобщей воинской обязанности значительно уменьшит количество резервистов и правительству не удастся в случае угрозы крупномасштабной войны призвать под ружье необходимые 6—8 миллионов солдат. При этом игнорируется тот факт, что стратегические запасы вооружений, амуниции и продовольствия, нужные для оснащения многомиллионной армии, давно исчерпаны. А российская промышленность не в состоянии произвести требуемое количество вооружений и амуниции.
Ставка на всеобщую войну обязательно оборачивается сохранением советских моделей в военном строительстве, что, видимо, выгодно армейскому руководству и чрезвычайно невыгодно стране. Если строить армию по лекалам массовой, не понадобится трансформировать уродливую структуру офицерского корпуса, где полковников больше, чем лейтенантов, – должен же кто-то командовать дивизиями резервистов. И уже не будет нужды менять что-либо в системе военного образования – солдатам массовой армии нужно давать самую элементарную военную подготовку. Более того, можно сократить время обучения офицера до четырех лет и лишить его высшего образования. Сохраняются «мобмощности», мешающие промышленным предприятиям работать эффективно. При сохранении призыва Генштабу нет необходимости кардинально менять планы обороны. И тогда получается, что не Вооруженные силы надо реформировать, а, наоборот, приспосабливать экономику, социальную политику и политику в области образования к советской модели армии. Самое худшее: сохраняющийся призыв является мощнейшим источником антиармейских настроений в самых активных слоях общества, подрывает моральный дух армии.
Разумеется, это не имеет никакого отношения к насущным потребностям государства в сфере безопасности. Теперь, после войны в Ираке (в армии которого советские военные советники находились едва ли не с начала 60-х), становится понятно, что все эти мобилизационные модели просто не работают. В основе строительства таких вооруженных сил лежит сугубо верная для эпохи индустриальных войн мысль Наполеона о том, что «побеждают большие батальоны». И в 1812 году, и в 1941-м наша страна победила не только благодаря всенародному патриотическому порыву, но и потому, что призывная система позволяла постоянно пополнять армию свежими силами. В такой массовой армии солдату да и офицеру предназначено погибнуть в первом же бою. И, стало быть, излишне тратить средства на их всестороннюю подготовку – достаточно самой примитивной. Военнослужащим такой армии проявление инициативы действительно противопоказано. Им положено без рассуждений выполнять приказы.
Но, перестав получать приказы, они полностью теряют контроль над происходящим. Как раз это случается в ходе антитеррористической войны, когда военнослужащие действуют небольшими группами. Именно такую ситуацию американцы намеренно создают для противника, стремясь в первые минуты боевых действий уничтожить его систему связи. Командиры, которых долгие годы муштровали, чтобы просто исполнять приказы, предоставленные сами себе, скорее всего, обратятся в бегство, а не будут организовывать контрудары. В этом, как мне кажется, разгадка пассивности иракцев. Понятно, почему российские военные предпочитают вести речь о «договорной войне». Ведь в противном случае стратегические расчеты на то, что превосходящий нас по воздушной мощи противник увязнет в кровопролитных наземных сражениях, оказываются построенными на песке. Чтобы навязать такие сражения американцам, нужен принципиально иной уровень подготовки войск.
Тот же британский журнал Jane’s Defence Weekly рассказывает, что один раз разведка все-таки подвела американцев и передовой отряд 3-й дивизии попал в тщательно подготовленную иракцами танковую засаду. Иракские танкисты дали первый залп, но не смогли поразить ни одной цели: слишком низкой была боевая выучка. Выстрелить второй раз им уже не дали...
США. Ирак. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 2 сентября 2003 > № 2906416
Александр Гольц
Совет Безопасности: в чем причина провала?
© "Россия в глобальной политике". № 3, Июль - Сентябрь 2003
Майкл Гленнон – профессор международного права во Флетчеровской школе права и дипломатии при Университете Тафтса, автор недавно изданной книги «Limits of Law, Prerogatives of Power: Interventionism After Kosovo».
Данная статья опубликована в журнале Foreign Affairs, № 3 (май-июнь) за 2003 год. © 2003 Council on Foreign Relations, Inc.
Резюме Иракский кризис наглядно доказал, что грандиозный эксперимент XX века – попытка установить законы, регулирующие применение силы, – провалился. Вашингтон продемонстрировал: государствам следует рассматривать не то, насколько законно вооруженное вмешательство в дела другой страны, а то, действительно ли интервенция является наилучшим выбором. Структура и правила Совета Безопасности ООН на самом деле отражают не столько реальную политику государств, сколько надежды основателей ООН. Но эти надежды не отвечают намерениям американской сверхдержавы.
ДЕКЛАРАЦИЯ В ТЕРТЛ-БЭЙ
«Шатры собраны, – объявил премьер-министр Южной Африки Ян Кристиан Смутс по случаю основания Лиги Наций. – Великий караван человечества снова в пути». Поколение спустя все еще казалось, что это массовое движение к международной законности и правопорядку активно продолжается. В 1945 году Лига Наций была заменена более основательной Организацией Объединенных Наций, и не кто иной, как государственный секретарь США Корделл Халл, приветствовал ее как способную «добиться воплощения лучших чаяний человечества». Мир снова был в пути.
В начале этого года караван, однако, увяз в зыбучих песках. Драматический раскол в Совете Безопасности ООН показал, что историческая попытка подчинить силу закону провалилась.
По сути, прогресса не наблюдалось уже на протяжении многих лет. Правила применения силы, которые были изложены в Уставе ООН и за соблюдением которых следил Совет Безопасности, стали жертвой геополитических процессов, слишком мощных, чтобы их воздействие могла выдержать организация, приверженная легализму. К 2003-му основной проблемой стран, решавших вопрос о применении силы, была не законность, а разумность ее применения.
Начало конца системы международной безопасности наступило несколько раньше, 12 сентября 2002 года, когда президент Джордж Буш неожиданно для многих вынес вопрос об Ираке на обсуждение Генеральной Ассамблеи и призвал ООН принять меры против отказавшегося разоружиться Багдада. «Мы будем работать с Советом Безопасности ООН, добиваясь необходимых резолюций», – сказал Буш, предупредив, однако, что он собирается действовать в одиночку в случае невыполнения ООН своих обязательств.
Угрозы Вашингтона были подкреплены месяцем позже, когда Конгресс наделил Буша полномочиями применить силу против Ирака без санкции ООН. Идея Америки казалась вполне ясной: как выразился тогда один из высокопоставленных чиновников в администрации США, «мы не нуждаемся в Совете Безопасности».
Спустя две недели, 25 октября, США официально предложили ООН резолюцию, которая подразумевала вынесение санкции к началу военных действий против Ирака. Вместе с тем Буш снова предупредил, что отказ Совета Безопасности принять эти меры его не остановит. «Если ООН не обладает ни волей, ни мужеством для того, чтобы разоружить Саддама Хусейна, и если Саддам Хусейн не разоружится, – указал он, – США возглавят коалицию с целью его разоружения». После интенсивных кулуарных торгов Совбез ответил на вызов Буша, приняв резолюцию 1441, которая подтвердила, что Ирак «серьезно нарушил» предыдущие резолюции, ввела новый режим инспекций и вновь предупредила о «серьезных последствиях», если Ирак не разоружится. Вместе с тем резолюция не содержала открытого разрешения применить силу, и представители Вашингтона пообещали вернуться в Совет Безопасности для повторных обсуждений перед тем, как обратиться к оружию.
Поддержка резолюции 1441 стала громадной личной победой госсекретаря США Колина Пауэлла, который использовал все свое влияние, чтобы убедить администрацию попытаться действовать через ООН, и вел тяжелые дипломатические сражения за международную поддержку. Между тем вскоре возникли сомнения в эффективности нового режима инспекций и стремлении Ирака к сотрудничеству. 21 января 2003 года сам Паэулл заявил, что «инспекции работать не будут». Он вернулся в ООН 5 февраля и обвинил Ирак в том, что он все еще скрывает оружие массового уничтожения (ОМУ). Франция и Германия настаивали на предоставлении Ираку дополнительного времени. И без того высокая напряженность в отношениях между союзниками стала расти; разногласия еще больше усилились, когда 18 европейских стран подписали письмо в поддержку американской позиции.
14 февраля инспекторы вернулись в Совет Безопасности ООН с докладом, согласно которому за 11 недель поисков им не удалось обнаружить свидетельства наличия в Ираке ОМУ (хотя многие стороны этого вопроса остались непроясненными). Через десять дней, 24 февраля, США, Великобритания и Испания внесли в ООН проект резолюции. В соответствии с главой VII Устава ООН (статья, касающаяся угрозы миру) Совету Безопасности предлагалось заявить, что «Ирак не воспользовался последней возможностью, предоставленной ему резолюцией 1441». Франция, Германия и Россия вновь предложили дать Ираку больше времени. 28 февраля Белый дом, еще более раздраженный происходящим, поднял ставки: пресс-секретарь Ари Флейшер объявил, что целью Америки является уже не только разоружение Ирака, но и «смена режима».
После этого последовал период напряженного лоббирования. 5 марта Франция и Россия заявили, что заблокируют любую резолюцию, санкционирующую применение силы против Саддама. На следующий день Китай заявил, что придерживается той же позиции. Великобритания предложила компромиссный вариант резолюции, но единодушия пяти постоянных членов Совета Безопасности добиться так и не удалось. Деятельность Совбеза, столкнувшись с серьезной угрозой международному миру и стабильности, зашла в фатальный тупик.
СИЛОВАЯ ПОЛИТИКА
Сам собой напрашивался вывод, прозвучавший в устах президента Буша: неспособность ООН решить проблему Ирака приведет к тому, что вся организация «канет в Лету, как неэффективный, ни на что не способный дискуссионный клуб». На самом деле судьба Совбеза была предрешена задолго до этого. Проблема заключалась не столько во второй войне в Заливе, сколько в предшествовавшем ей сдвиге в мировом раскладе сил, и сложившаяся конфигурация оказалась просто несовместимой с функционированием ООН. Не иракский кризис, а именно становление американской однополярности в совокупности со столкновениями культур и различными взглядами на применение силы постепенно подорвали доверие к Совбезу. В более спокойные времена Совету Безопасности удавалось выживать и адекватно функционировать, но в периоды испытаний обнаруживалась его несостоятельность. Ответственность за провал несут не отдельные страны. Скорее всего, это неизбежное следствие современного состояния и эволюции мировой системы.
Реакция на постепенный рост превосходства США была вполне предсказуемой: возникла коалиция противоборствующих сил. С самого окончания холодной войны Франция, Китай и Россия стремились вернуть мир к более уравновешенной системе. Бывший министр иностранных дел Франции Юбер Ведрин открыто признал эту цель в 1998 году: «Мы не можем принять… политически однополярный мир, поэтому ведем борьбу за многополярный». Президент Франции Жак Ширак без устали добивался этой цели. По словам Пьера Лелуша, в начале 1990-х советника Ширака по международной политике, шеф стремится «к многополярному миру, в котором Европа выступала бы противовесом американской политической и военной мощи». Сам Ширак объяснял свою позицию, исходя из тезиса о том, что «любое сообщество, в котором доминирует лишь одна сила, опасно и вызывает противодействие».
В последние годы Россия и Китай также выразили подобную озабоченность. Это нашло отражение в договоре, подписанном двумя странами в июле 2001 года. В нем недвусмысленно подтверждается приверженность «многополярной модели мира». Президент Владимир Путин заявил, что Россия не смирится с однополярной системой, аналогичную позицию высказал бывший председатель КНР Цзян Цзэминь. Германия хотя и присоединилась к этому начинанию позже, в скором времени стала заметным партнером по сдерживанию американской гегемонии. Министр иностранных дел ФРГ Йошка Фишер заявил в 2000-м, что «в основе самой концепции Европы после 1945 года было и остается неприятие… гегемонистских амбиций отдельных государств». Даже бывший канцлер Германии Гельмут Шмидт недавно привел решающий довод в поддержку этой позиции, высказав мнение, что Германия и Франция «одинаково заинтересованы в том, чтобы не стать объектом гегемонии нашего могущественного союзника – США».
Столкнувшись с оппозицией, Вашингтон ясно дал понять: он сделает все возможное, дабы удержать свое превосходство. В сентябре 2002-го администрация Буша обнародовала документ, уточняющий ряд позиций стратегии национальной безопасности. После этого не оставалось сомнений относительно планов США исключить для любого другого государства всякую возможность бросить вызов их военной мощи. Еще большую полемику вызвала провозглашенная в этом теперь уже скандальном документе доктрина упреждения, которая, кстати, прямо противоречит принципам Устава ООН. Статья 51, например, позволяет применение силы только в целях самообороны и только в случае «вооруженного нападения на члена Организации». В то же время США исходят из той предпосылки, что американцы «не могут позволить противнику нанести первый удар». Поэтому, «чтобы предвосхитить или предотвратить… военные действия со стороны наших противников, – говорится в документе, – Соединенные Штаты будут в случае необходимости действовать на опережение», то есть нанесут удар первыми.
Кроме неравенства сил, Соединенные Штаты отделяет от других государств – членов ООН еще один, более глубокий и протяженный водораздел – различие культур. Народы Севера и Запада, с одной стороны, и народы Юга и Востока – с другой, расходятся во взглядах на одну из наиболее фундаментальных проблем: в каких случаях допустимо вооруженное вмешательство? 20 сентября 1999 года генеральный секретарь ООН Кофи Аннан призвал членов ООН «сплотиться вокруг принципа, запрещающего массовые и систематические нарушения прав человека, где бы они ни происходили». Эта речь вызвала в стенах ООН бурные дебаты, длившиеся несколько недель. Примерно треть стран публично заявила о поддержке при определенных условиях вмешательства в гуманитарных целях. Другая треть выступила категорически против, оставшаяся отреагировала неопределенно или уклончиво. Важно отметить, что в поддержку вмешательства выступили в основном западные государства, против – главным образом латиноамериканские, африканские и арабские.
Вскоре стало ясно, что разногласия не сводятся только к вопросу о гуманитарных интервенциях. 22 февраля сего года министры иностранных дел стран – членов Движения неприсоединения провели саммит в Куала-Лумпуре и подписали декларацию против применения силы в Ираке. Эта организация, в которую входят 114 стран (прежде всего развивающихся), представляет 55 % населения планеты, ее участники – почти две трети членов ООН.
Хотя ООН претендует на то, чтобы отражать единую, глобальную точку зрения, – чуть ли не универсальный закон, устанавливающий когда и где применение силы может быть оправданно, – страны – члены ООН (не говоря уже об их населении) отнюдь не демонстрируют взаимного согласия.
Более того, культурные разногласия по поводу применения силы не просто отделяют Запад от остального мира. Они все больше отделяют США от остального Запада. В частности, европейские и американские позиции не совпадают по одному из ключевых вопросов и с каждым днем расходятся все больше. Речь идет о том, какую роль в международных отношениях играет право. У этих разногласий две причины. И первая из них касается вопроса о том, кто должен устанавливать нормы – сами государства или надгосударственные организации.
Американцы решительно отвергают надгосударственность. Трудно представить себе ситуацию, при которой Вашингтон позволил бы международным организациям ограничивать размеры бюджетного дефицита США, контролировать денежное обращение и монетную систему или рассматривать вопрос о гомосексуалистах в армии. Однако эти и множество подобных вопросов, касающихся европейских стран, регулярно решаются наднациональными организациями, членами которых они являются (такими, как ЕС и Европейский суд по правам человека). «Американцы, – писал Фрэнсис Фукуяма, – не склонны замечать никаких источников демократической легитимности выше нации-государства». Зато европейцы видят источник демократической легитимности в волеизъявлении международного сообщества. Поэтому они охотно подчиняются таким покушениям на свой суверенитет, которые были бы недопустимы для американцев. Решения Совета Безопасности, регулирующие применение силы, лишь один из таких примеров.
СМЕРТЬ ЗАКОНА
Другой основной источник разногласий, размывающий устои ООН, касается вопроса о том, когда должны устанавливаться международные нормы. Американцы предпочитают законы корректирующие, принимаемые по факту. Они склонны как можно дольше оставлять открытым пространство для соперничества и рассматривают принятие норм в качестве крайней меры, лишь на случай краха свободного рынка. Напротив, европейцы предпочитают превентивное законодательство, нацеленное на то, чтобы заблаговременно предотвратить кризисные ситуации и провалы рынка. Европейцы стремятся определить конечную цель, предвидеть будущие трудности и принимать меры к их урегулированию, прежде чем возникнут проблемы. Это свидетельствует об их приверженности к стабильности и предсказуемости. Американцы, кажется, чувствуют себя более комфортно в условиях инноваций и хаоса случайностей. Резкое несовпадение реакций по обе стороны Атлантического океана на возникновение высоких технологий и телекоммуникаций – это наиболее яркий пример различия в образе мышления. Точно так же по обе стороны Атлантики расходятся взгляды и на применение силы.
Однако наибольший урон функционированию системы Объединенных Наций нанесло расхождение во взглядах на необходимость подчиняться правилам ООН, регулирующим применение силы. Начиная с 1945 года число государств, применявших военную силу, было таким большим и случаи ее применения были столь многочисленны, – а это само по себе вопиющее нарушение Устава организации, – что можно лишь констатировать крах системы ООН. В процессе работы над основными положениями Устава международному сообществу не удалось с точностью предвидеть случаи, когда применение силы будет сочтено неприемлемым. Кроме того, не было предусмотрено достаточных мер по сдерживанию такого ее применения. Учитывая, что ООН является добровольной организацией и ее функционирование зависит от согласия государств, подобная недальновидность оказалась фатальной.
На языке традиционного международного права этот вывод может быть сформулирован несколькими способами. Многочисленные нарушения соглашения многими государствами в течение продолжительного времени можно рассматривать как приговор этому соглашению – он превратился в закон на бумаге и больше не имеет обязательной силы. Можно также предположить, что на основе этих нарушений складывается обычай как предпосылка нового закона. Он заменяет собой старые нормы соглашения и допускает поведение, которое некогда считалось нарушением. Наконец, не исключено, что противоречащая соглашению деятельность государств создала ситуацию non liquet, приведя закон в состояние такой неразберихи, что правовые нормы больше не ясны и авторитетное решение невозможно.
Долгое время в международном праве «по умолчанию» срабатывает правило, согласно которому при отсутствии каких-либо авторитетно обоснованных ограничений государство свободно в своих действиях. Следовательно, какая бы доктринальная формула ни была выбрана для описания текущего кризиса, вывод остается тем же. «Если вы хотите узнать, религиозен ли человек, – говорил Витгенштейн, – не спрашивайте у него, а следите за его поведением». Так же следует поступать, если вы захотите узнать, какому закону подчиняется государство. Если бы государства когда-либо действительно собрались зафиксировать обязательность правил ООН о применении силы, дешевле было бы подчиняться этим правилам, чем нарушать их.
Однако они не сделали это. Тому, кто сомневается в справедливости этого наблюдения, достаточно задаться вопросом, почему Северная Корея так упорно стремится сейчас заключить с США пакт о ненападении. Предполагается, что это положение является краеугольным камнем Устава ООН, но никто не мог бы всерьез ожидать, что эта гарантия успокоит Пхеньян. Устав ООН последовал примеру пакта Бриана – Келлога, заключенного в 1928 году, согласно требованиям которого все крупные государства, впоследствии принявшие участие во Второй мировой войне, торжественно поклялись не прибегать к военным действиям как средству продолжения государственной политики. Этот пакт, отмечает историк дипломатии Томас Бейли, «стал памятником иллюзии. Он не только не оправдал надежд, но и таил в себе опасность, так как… внушал общественности фальшивое чувство безопасности». В наши дни, с другой стороны, ни одно разумное государство не даст ввести себя в заблуждение, поверив в то, что Устав ООН защищает его безопасность.
Удивительно, но факт: незадолго до иракского кризиса, несмотря на тревожные симптомы, некоторые юристы, занимающиеся международным правом, настаивали на отсутствии причин бить тревогу по поводу ситуации вокруг ООН. Буквально накануне объявления Францией, Россией и Китаем о намерении использовать право вето, которое Соединенные Штаты твердо решили игнорировать, 2 марта Энн-Мэри Слотер (президент Американского общества международного права и декан принстонской Школы им. Вудро Вильсона) писала: «Происходящее сегодня – это именно то, что предполагали основатели ООН». Другие эксперты утверждают, что, поскольку страны не выступили открыто против обязательного следования заявленным в Уставе ООН правилам применения силы, последние все еще должны считаться подлежащими исполнению. Однако самым наглядным свидетельством того, что именно государство считает обязательным, часто являются действия самого государства. Истина заключается в том, что ни одно государство – и тем более США – никогда не считало, что старые правила следует менять только после открытого объявления их недействительными. Государства просто ведут себя иначе, они избегают излишних противостояний. Наконец, государства никогда вслух не заявляли о том, что пакт Бриана – Келлога больше не действует, однако лишь немногие будут оспаривать этот факт.
И все же некоторых аналитиков беспокоит вопрос: если правила ООН о применении силы признаны более не действующими, не означает ли это полного отказа от международной законности и правопорядка? Общественное мнение заставило президента Буша обратиться к Конгрессу и к ООН, а это, как далее утверждают эксперты, свидетельствует: международное право все еще оказывает влияние на силовую политику. Однако отделить правила, действующие на практике, от правил, существующих только на бумаге, совсем не то же самое, что отказаться от законности. Хотя попытка подчинить применение силы букве закона явилась выдающимся международным экспериментом ХХ века, очевидно, что этот эксперимент не удался. Отказ признать это не откроет новых перспектив для подобного экспериментирования в будущем.
Разумеется, не должно было стать неожиданностью и то, что в сентябре 2002 года США сочли возможным объявить в своей программе национальной безопасности, что больше не считают себя связанными Уставом ООН в той его части, которая регулирует применение силы. Эти правила потерпели крах. Термины «законное» и «незаконное» утратили свое значение в том, что касается использования силы. Как заявил 20 октября Пауэлл, «президент полагает, что теперь он облечен полномочиями [вторгнуться в Ирак]… как мы это сделали в Косово». Разумеется, Совет Безопасности ООН не санкционировал применение сил НАТО против Югославии. Эти действия были осуществлены явно в нарушение Устава ООН, который запрещает как гуманитарные вмешательства, так и упреждающие войны. Между тем Пауэлл все же был прав: США фактически имели полное право напасть на Ирак – и не потому, что Совет Безопасности ООН это санкционировал, а ввиду отсутствия международного закона, запрещающего подобные действия. Следовательно, ни одна из акций не может считаться незаконной.
ПУСТЫЕ СЛОВА
От бури, развалившей Совет Безопасности, пострадали и другие международные организации, включая НАТО, когда Франция, Германия и Бельгия попытались помешать Североатлантическому альянсу защитить границы Турции в случае войны с Ираком. («Добро пожаловать к концу Атлантического альянса», – прокомментировал Франсуа Эйсбур, советник Министерства иностранных дел Франции.)
Почему же рухнули бастионы приверженцев легализма, спроектированные в расчете на мощнейшие геополитические бури? Ответ на данный вопрос, возможно, подскажут следующие строки: «Нам следует, как и прежде, защищать наши жизненные интересы. Мы без посторонней помощи способны сказать ‘нет’ всему, что для нас неприемлемо». Может удивить тот факт, что они не принадлежат «ястребам» из администрации США, таким, как Пол Вулфовиц, Доналд Рамсфелд или Джон Болтон. На самом деле эти строки вышли в 2001-м из-под пера Юбера Ведрина, бывшего тогда министром иностранных дел Франции. Точно так же критики американской «гипердержавы» могут предположить, что заявление «Я не чувствую себя обязанным другим правительствам», конечно же, было сделано американцем. В действительности его сделал канцлер Германии Герхард Шрёдер 10 февраля 2003 года. Первой и последней геополитической истиной является то, что государства видят свою безопасность в стремлении к могуществу. Приверженные легализму организации, не обладающие достаточным тактом, чтобы приспособиться к таким устремлениям, в конечном итоге сметаются с пути.
Как следствие, в погоне за могуществом государства используют те институциональные рычаги, которые им доступны. Для Франции, России и Китая такими рычагами, в частности, служат Совет Безопасности и право вето, предусмотренное для них Уставом ООН. Можно было предвидеть, что эти три страны не преминут воспользоваться этим правом, чтобы осадить США и добиться новых перспектив для продвижения своего проекта: вернуть мир к многополярной системе. В ходе дебатов по проблеме Ирака в Совете Безопасности французы были вполне откровенны относительно своих целей, которые состояли не в разоружении Ирака. «Главной и постоянной целью Франции в ходе переговоров», согласно заявлению посла Франции при ООН, было «усилить роль и авторитет Совета Безопасности» (и, он мог бы добавить, Франции). В интересах Франции было заставить США отступить, создав впечатление капитуляции перед французской дипломатией. Точно так же вполне разумно ожидать от США использования (или игнорирования) Совета Безопасности для продвижения собственного проекта – поддержания однополярной системы. «Курс этой нации, – заявил президент Буш в последнем обращении к нации, – не зависит от решений других».
По всей вероятности, окажись Франция, Россия или Китай в положении США во время иракского кризиса, каждая из них точно так же использовала бы Совет Безопасности или угрожала бы игнорировать его, как США. Да и Вашингтон, будь он на месте Парижа, Москвы или Пекина, вероятно, тоже воспользовался бы своим правом вето. Государства действуют с целью усилить собственную мощь, а не своих потенциальных конкурентов. Эта мысль не нова, она восходит, по меньшей мере, к Фукидиду, по сообщению которого афинские стратеги увещевали злополучных мелосцев: «Вы и все другие, обладая нашим могуществом, поступили бы так же». Это воззрение свободно от каких-либо нормативных суждений, оно просто описывает поведение отдельных наций.
Следовательно, истина кроется в следующем: вопрос никогда не ставился так, что судьба Совета Безопасности зависит от его поведения в отношении Ирака. Непопулярность Америки ослабила Совет Безопасности в такой же степени, как биполярность парализовала его работу во времена холодной войны. Тогдашний расклад сил создавал благоприятные условия для действий Советского Союза по блокированию Совета Безопасности, так же как нынешний расклад сил предоставляет Соединенным Штатам возможность обходить его решения. Между тем сам Совет Безопасности остается без выбора. В случае одобрения американского вмешательства могло создаться впечатление, что за отсутствием собственного мнения он «штампует» решения, которым не в силах воспрепятствовать. Попытка осудить военные действия была бы блокирована американским вето. Отказ Совета Безопасности предпринимать какие-либо действия был бы проигнорирован. Он был обречен не из-за расхождений по поводу Ирака, а вследствие геополитической ситуации. Таков смысл необычного и, казалось бы, противоречивого заявления Пауэлла от 10 ноября 2002 года, в котором утверждалось, что США не будут считать себя связанными решениями Совета Безопасности, хотя и ожидают, что поведение Ирака будет признано «серьезным нарушением».
Считалось, что резолюция 1441 и факт выполнения ее требований Ираком обеспечат победу ООН и триумф законности и правопорядка. Но так не случилось. Если бы США не пригрозили Ираку применением силы, новый режим инспекций был бы наверняка им отвергнут. Однако сами угрозы применения силы являлись нарушением Устава ООН. Совбез никогда не давал санкций на объявленную Соединенными Штатами политику смены иракского режима или на осуществление каких-либо военных действий с этой целью. Следовательно, «победа» Совета Безопасности на самом деле была победой дипломатии, за которой стояла сила или, точнее, угроза одностороннего применения силы в нарушение Устава ООН. Незаконная угроза односторонних действий «узаконила» действия многосторонние. Совет Безопасности воспользовался результатами нарушения Устава ООН.
Резолюция 1441 стала триумфом американской дипломатии и одновременно поражением международного правопорядка. Одобрив эту резолюцию после восьми недель дебатов, французские, китайские и российские дипломаты покинули зал заседаний, заявив, что не дали Соединенным Штатам права нанести удар по Ираку, так как резолюция не содержит элементов «автоматизма». Американские дипломаты в свою очередь настаивали на обратном. Что же касается содержания резолюции, то она одинаково поддерживала обе эти версии. Такая особенность языка резолюции не есть признак эффективного законодательства. Главной задачей любого законодателя являются внятность языка, изложение четких правил словами, которые общеизвестны и общезначимы. Члены ООН, согласно Уставу, обязаны подчиняться решениям Совета Безопасности и имеют право ожидать, что последний четко изложит свои решения. Уклонение от этой задачи перед лицом угроз лишь подрывает законность и правопорядок.
Вторая резолюция, принятая 24 февраля, каково бы ни было ее значение с точки зрения дипломатической практики, лишь упрочила процесс маргинализации Совета Безопасности. Ее расплывчатый язык был рассчитан на привлечение максимальной поддержки, но ценой юридической бессодержательности. Велеречивость резолюции, как и предполагалось, давала повод для всевозможных толкований, однако правовой инструмент, который можно истолковать любым образом, не имеет никакого значения. Охваченному агонией Совету Безопасности было важнее сказать хоть что-нибудь, чем сказать что-то действительно важное. Предлагавшийся компромисс позволил бы государствам вновь, так же как и после принятия резолюции 1441, заявить, что бессодержательным резолюциям Совбеза придают смысл частные замечания и побочные толкования. Спустя 85 лет после провозглашения Вудро Вильсоном «Четырнадцати пунктов» память самых священных обязанностей международного права почтили в обстановке намеков и экивоков келейным заключением секретных сделок.
ИЗВИНЕНИЯ ЗА БЕССИЛИЕ
В ответ на поражение Совета Безопасности государства и комментаторы, намеревающиеся вернуть мир к многополярной структуре, разработали различные стратегии. Некоторые европейские страны, такие, как Франция, полагали, что Совбез мог бы путем наднационального контроля за действиями Америки преодолеть дисбаланс сил и неравенство в сферах культуры и безопасности. Точнее говоря, французы надеялись использовать Совет Безопасности в качестве тарана, чтобы испытать Америку на прочность. Если бы эта стратегия сработала, то через наднациональные институты мир вернулся бы к многополярности. Но такой подход неизбежно вел к затруднительному положению: в чем бы тогда состоял успех европейских приверженцев наднациональных структур?
Разумеется, французы могли наложить вето на иракский проект Америки. Однако успех в этом был бы равносилен поражению, так как США уже объявили о своем намерении действовать невзирая ни на что. И, таким образом, была бы разорвана единственная цепь, позволяющая Франции сдерживать Америку. Неспособность Франции разрешить эту дилемму сводит ее действия к дипломатическому кусанию за лодыжки. Министр иностранных дел Франции мог перед камерами грозить пальцем американскому госсекретарю или застать его врасплох, подняв тему Ирака на встрече, посвященной другому вопросу. Однако неспособность Совбеза действительно остановить войну, против которой Франция громогласно протестовала, столь же явно демонстрировала слабость Франции, сколь и бессилие Совета Безопасности.
Тем временем комментаторы разработали стратегии словесной войны, предвосхищая предполагаемую угрозу международному правопорядку со стороны Америки. Некоторые рассуждали, в духе сообщества, что страны должны действовать во всеобщих интересах, вместо того чтобы, говоря словами Ведрина, «принимать решения в соответствии с собственными интерпретациями и в собственных интересах». США должны оставаться в ООН, утверждала Слотер, так как другим государствам необходим «форум… для сдерживания США». «Что же случилось с консервативными подозрениями в отношении неограниченного могущества?.. – вопрошал Хендрик Хертцберг из The New Yorker. – Где консервативная вера в ограничение власти, контроль и баланс сил? Берк перевернулся бы в гробу! Мэдисон и Гамильтон – тоже». Вашингтон, утверждал Хертцберг, должен добровольно отказаться от своего могущества и лидерства в пользу многополярного мира, в котором восстановится баланс сил, а США окажутся на равных с другими странами.
Никто не сомневается в пользе контроля и сохранения баланса сил внутри страны, необходимых для обуздания произвола. Сталкивать амбиции с амбициями – такова формула поддержания свободы, предложенная «отцами» Конституции США. Проблема эффективности такого подхода на международном уровне, однако, заключается в том, что Соединенным Штатам пришлось бы действовать вопреки собственным интересам, защищая дело своих стратегических соперников, в частности тех, чьи ценности значительно отличаются от их собственных. Хертцберг и другие, кажется, просто не могут признать, что им изменяет чувство реальности, когда они полагают, что США позволят контролировать себя Китаю или России. В конце концов, способны были бы Китай, Франция, Россия или любая другая страна добровольно отказаться от неоспоримого превосходства, окажись они на месте США? Не следует забывать также, что сейчас Франция стремится сократить собственное отставание от США, но отнюдь не дисбаланс с другими, менее влиятельными странами (некоторые из них Ширак пожурил за «невоспитанность»), которые могли бы сдерживать мощь самой Франции.
Более того, нет веских причин полагать, что какой-либо новый и еще не обкатанный центр силы, находящийся, возможно, под влиянием государств с длительной историей репрессий, окажется более внушающим доверие, нежели лидерство США. Те, кто решился бы вверить судьбу планеты какому-то расплывчатому образу стража глобального плюрализма, как ни странно, забывают об одном: кто будет стражем самого стража? И как этот последний собирается блюсти международный мир – вероятно, попросив диктаторов принять законы, запрещающие оружие массового уничтожения (как французы Саддама)?
В одном отношении Джеймс Мэдисон был прав, хотя международное сообщество и не смогло это оценить. Создавая проект Конституции США, Мэдисон и другие отцы-основатели столкнулись с дилеммой, напоминающей ту, с которой сталкивается ныне международное сообщество в условиях гегемонии Америки. Творцы Конституции США задались вопросом: почему могущественные люди должны иметь какой-нибудь стимул подчиняться закону? Отвечая на него, Мэдисон объяснял в «Записках федералиста», что эти стимулы заключаются в оценке будущих обстоятельств – в беспокоящей перспективе, когда в один прекрасный день сильные станут слабыми и прибежище закона понадобится им самим. Именно «шаткость положения», писал Мэдисон, побуждает сегодня сильных играть по правилам. Но если будущее определено заранее, или если сильные мира сего в этом уверены, или если это будущее гарантирует стабильность их могущества, им незачем подчиняться закону. Следовательно, гегемония находится в конфликте с принципом равенства. Гегемоны всегда отказывались подчинить свою власть сдерживающей узде закона. Когда Британия правила морями, Уайтхолл сопротивлялся вводу ограничений на применение силы при установлении морских блокад – ограничений, которые энергично поддерживали молодые Соединенные Штаты и другие более слабые государства. В любой системе с доминирующей «гипердержавой» крайне трудно поддерживать или установить подлинную законность и правопорядок. Такова великая Мэдисонова дилемма, с которой сегодня столкнулось международное сообщество. И именно эта дилемма сыграла свою драматическую роль в Совете Безопасности в ходе судьбоносного столкновения нынешней зимой.
НАЗАД, К ЧЕРТЕЖНОЙ ДОСКЕ
Высокой обязанностью Совета Безопасности, возложенной на него Уставом ООН, было поддержание международного мира и безопасности. В Уставе ООН изложен и проект осуществления этой задачи под покровительством Совета Безопасности. Основатели ООН воздвигли настоящий готический собор – многоярусный, с большими крытыми галереями, тяжеловесными контрфорсами и высокими шпилями, а также с внушительными фасадами и страшными горгульями, чтобы отгонять злых духов.
Зимой 2003 года все это здание рухнуло. Заманчиво, конечно, было бы пересмотреть проекты и во всем обвинить архитекторов. Однако дело в том, что причина провала Совета Безопасности кроется не в этом, а в смещении пластов земли под самой конструкцией. В этом году стало до боли ясно, что земля, на которой высился храм ООН, дала трещины. Она не вынесла тяжести величественного алтаря законности, который воздвигло человечество. Несоразмерность сил, различие культур и разные взгляды на применение силы опрокинули этот храм.
Как правило, закон влияет на поведение. Таково, разумеется, его предназначение. Однако приверженные легализму международные организации, режимы и правила, касающиеся международной безопасности, в большинстве случаев являются эпифеноменами, отражающими более глубинные причины. Они не определяют самостоятельно и независимо поведение государств, а становятся лишь следствием деятельности более мощных сил, формирующих это поведение. По мере того как движение глубинных потоков создает новые ситуации и новые отношения (новые «феномены»), государства позиционируют себя так, чтобы воспользоваться новыми возможностями для укрепления своего могущества. Нарушения правил, касающихся международной безопасности, происходят в тех случаях, когда такое позиционирование приводит к несоответствию между государством и застывшими организациями, не способными адаптироваться к новым условиям. Так, ранее успешно действовавшие правила превращаются в правила на бумаге.
Этот процесс коснулся даже наиболее разработанных законов, поддерживающих международную безопасность, которые некогда отражали глубинную геополитическую динамику. Что же касается законов худшего толка, созданных без учета этой динамики, то их жизнь еще более коротка, от них часто отказываются, как только возникает необходимость их выполнять. В обоих случаях, как показывает деградация ООН, юридическая сила таких законов недолговечна. Военно-штабной комитет ООН утратил силу практически сразу. С другой стороны, установленный Уставом ООН режим применения силы еще несколько лет формально продолжал действовать. Сам Совет Безопасности хромал на протяжении всего периода холодной войны, ненадолго воспрянув в 1990-х, а Косово и Ирак привели его к полному краху.
Когда-нибудь политики вернутся к чертежной доске. И тогда первый урок, который они извлекут из поражения Совета Безопасности, станет первым принципом создания новой организации: новый мировой правовой порядок, если он предназначен для эффективного функционирования, должен отражать положенную в его основание динамику права, культуры и безопасности. Если это не так, если его нормы вновь окажутся нереалистичными, не будут отражать действительное поведение государств и влияющих на них реальных сил, сообщество народов вновь породит лишь ворох законов на бумаге. Дисфункция системы ООН была в своей основе не юридической проблемой, а геополитической. Юридические искажения, ослабившие ее, явились следствием, а не причиной. «ООН была основана на допущении, – замечает, отстаивая свою точку зрения, Слотер, – что некоторые истины выходят за пределы политики». Именно так – в этом и заключается проблема. Если приверженные легализму институты намерены получать в свое распоряжение работающие, а не бумажные законы, они, как и «истины», которые они считают основополагающими, должны исходить из политических обязательств, а не наоборот.
Второй урок из провала ООН, связанный с первым, состоит в том, что правила должны устанавливаться в зависимости от реального поведения государства, а не от должного. «Первейшим требованием к разумной совокупности правовых норм, – писал Оливер Уэнделл Холмс, – является то, что она должна соответствовать действительным устремлениям и требованиям сообщества вне зависимости от того, правильны они или ошибочны». Это воззрение выглядит анафемой для тех, кто верит в естественное право, для кабинетных философов, которые «знают», какие принципы должны лежать в основе управления государствами, принимают они эти принципы или нет. Но эти идеалисты могли бы вспомнить, что международная правовая система все-таки добровольна. Хорошо это или нет, но ее законы основываются на согласии государств. Государства не связаны законами, с которыми они не согласны. Нравится это или нет, но такова вестфальская система, и она все еще действует. Можно сколько угодно делать вид, что система может быть основана на субъективных моральных принципах самих идеалистов, но это не изменит положение дел.
Следовательно, создатели истинно нового мирового порядка должны покинуть эти воздушные замки и отказаться от воображаемых истин, выходящих за пределы политики, таких, например, как теория справедливых войн или представление о равенстве суверенных государств. Эти и другие устаревшие догмы покоятся на архаических представлениях об универсальной истине, справедливости и морали. Сегодня наша планета, как это было редко в истории, раздроблена на части противоборствующими истинами, выходящими за пределы политики, людьми на всех континентах, которые – вместе с Цезарем Бернарда Шоу – искренне веруют, что «обычаи его племени и острова суть законы природы». Средневековые представления о естественном праве и естественных правах («нонсенс на ходулях», как назвал их Бентам) мало что дают. Они расклеивают удобные ярлыки для свойственных той или иной культуре предпочтений и, тем не менее, служат боевым кличем для всех воюющих.
Когда мир вступает в новую, переходную эру, необходимо избавляться от старого моралистического словаря, чтобы люди, принимающие решения, могли прагматически сосредоточиться на том, сколь действительно велики ставки. Правильные вопросы, ответы на которые необходимо дать, чтобы гарантировать мир и безопасность, совершенно очевидны: каковы наши цели? какими средствами мы собираемся их осуществлять? насколько действенны эти средства? если они неэффективны, то почему? существуют ли альтернативы? если они существуют, то чем для них придется пожертвовать? готовы ли мы пойти на такие жертвы? какова цена и выгода прочих альтернатив? какой поддержки они потребуют?
Для того чтобы ответить на эти вопросы, не требуется никакой запредельной метафизики легализма. Здесь не нужны великие теории и нет места для убежденности в своей непогрешимости. Закон, говорил Холмс, живет не логикой, а опытом. Человечеству нет нужды достигать окончательного согласия относительно добра и зла. Перед ним стоит эмпирическая, а не теоретическая задача. Добиться согласия удастся быстрее, если отказаться от абстракций, выйти за пределы полемической риторики «правильного» и «неправильного» и прагматически сосредоточиться на конкретных потребностях и предпочтениях реальных людей, возможно испытывающих страдания без всякой необходимости. Политические стратеги, вероятно, пока не в состоянии ответить на эти вопросы. Те силы, которые разрушили Совет Безопасности, – «глубинные источники международной нестабильности», как назвал их Джордж Кеннан, – никуда не исчезнут, но, по меньшей мере, политики смогут задать себе правильные вопросы.
Крайне разрушительной производной естественного права является идея равной суверенности государств. Как указал Кеннан, представление о равенстве суверенитетов – это миф, и фактическое неравенство между государствами «выставляет на посмешище» эту концепцию. Предположение, что все государства равны, повсюду опровергается очевидностью того, что они не равны – ни по своей мощи, ни по своему благосостоянию, ни с точки зрения уважения международного порядка или прав человека. И тем не менее, принцип суверенного равенства одновременно пронизывает всю структуру ООН и не позволяет ей эффективно браться за разрешение возникающих кризисов, например, вследствие доступности ОМУ, которая вытекает именно из предположения о суверенном равенстве. Отношение к государствам, как к равным, мешает относиться к людям, как к равным. Если бы Югославия действительно имела такое же право на неприкосновенность, как и любое другое государство, ее граждане не пользовались бы сегодня теми же правами человека, что и граждане других государств, поскольку их права могли быть защищены только вторжением. В этом году абсурдность обращения со всеми государствами, как с равными, стала очевидна как никогда, когда обнаружилось, что решение Совета Безопасности может зависеть от позиции Анголы, Гвинеи или Камеруна – стран, представители которых сидели рядом и голос которых весил столько же, что и голоса Испании, Пакистана и Германии. Принцип равенства фактически даровал любому временному члену Совбеза возможность воспользоваться правом вето, лишив большинство того критического, девятого голоса, который был необходим для поддержки резолюции. Разумеется, в предоставлении Уставом ООН юридического права вето пяти постоянным членам Совета Безопасности подразумевалось создание противоядия против необузданного эгалитаризма. Но этот подход не сработал: юридическое право вето одновременно опускало США до уровня Франции и поднимало Францию над Индией, которая не была даже временным членом Совета Безопасности в момент обсуждения иракской проблемы. А между тем юридическое вето ничуть не уравновесило фактическое вето временных членов Совбеза. В результате получилось, что Совет Безопасности отразил действительный расклад сил в мире с точностью кривого зеркала. Отсюда третий великий урок этой зимы: нельзя ожидать, чтобы организации могли исправить искажения, кроющиеся в самой их структуре.
ВЫЖИВАНИЕ?
Есть немного причин полагать, что Совет Безопасности вскоре возродится, чтобы заниматься важнейшими вопросами безопасности вне зависимости от того, чем закончится война против Ирака. Если война окажется быстрой и успешной, если США обнаружат иракское ОМУ, которое будто бы не существует, и если создание государства в Ираке пройдет благополучно, стимулов возрождать Совет Безопасности будет крайне мало. В этом случае он отправится вслед за Лигой Наций. После этого американские стратеги станут относиться к Совету Безопасности примерно так же, как и к НАТО после Косово: never again. Его заменят коалиции единомышленников, создаваемые для определенных целей.
Если же, с другой стороны, война окажется затяжной и кровопролитной, если США не найдут в Ираке ОМУ, если создание там государства начнет пробуксовывать, это пойдет на пользу противникам войны, которые будут утверждать, что США не сели бы на мель, если бы оставались верны Уставу ООН. Однако неудачи Америки не пойдут на пользу Совету Безопасности. Возникнут и окрепнут враждебно настроенные коалиции, занявшие в Совбезе выжидательную позицию и парадоксальным образом затрудняющие попытки Америки в полном соответствии со своим долгом принимать участие в этом форуме, где для нее всегда будет наготове вето.
Время от времени Совет Безопасности все еще будет полезен для рассмотрения вопросов, не затрагивающих непосредственно высшую иерархию мировых сил. Достаточно сказать, что всем ведущим странам угрожает опасность терроризма, а также новая волна распространения ОМУ. Никто не выиграет, если допустит, чтобы эти угрозы осуществились. Но даже если требуемое решение проблемы не будет военным, стойкие взаимные подозрения постоянных членов Совбеза и потеря доверия к нему самому подорвут его эффективность в решении этих вопросов.
Чем бы ни окончилась война, на США, скорее всего, будет оказываться давление в целях ограничения возможности применения ими военной силы. Этому давлению они смогут противостоять. Несмотря на увещевания Ширака, война далеко не «всегда... наихудшее средство». В том, что касается многочисленных тиранов, начиная с Милошевича и кончая Гитлером, применение силы протиы них было лучшим выбором, чем дипломатия. К сожалению, может так статься, что применение силы окажется единственным и, следовательно, оптимальным способом решения проблемы распространения ОМУ. С точки зрения страданий мирного населения применение силы во многих случаях может оказаться более гуманным решением, чем экономические санкции, вследствие которых, как показало их применение к Ираку, умирают от голода больше детей, чем солдат. Наибольшей опасностью после второй войны в Персидском заливе будет не применение силы Соединенными Штатами, когда в этом нет необходимости, а то, что, капитулировав, испугавшись ужасов войны, дрогнув под напором общественных протестов и экономической конъюнктуры, они не станут применять силу тогда, когда это необходимо. Тот факт, что мир подвергается опасности из-за разрастающегося беспорядка, возлагает на США все большую ответственность: Америке следует неуклонно использовать свою мощь для того, чтобы остановить или замедлить распад.
Все те, кто верит в законность и правопорядок, с надеждой ждут, что великий караван человечества вновь продолжит свой путь. Выступая против центров беспорядка, Соединенные Штаты только выиграют от того, что направят часть мощи на создание новых международных механизмов, предназначенных для поддержания мира и безопасности во всем мире. Американское лидерство не будет длиться вечно, и благоразумие подсказывает необходимость создания организаций с реалистической структурой, способных защищать или поддерживать национальные интересы США даже в тех случаях, когда военная сила неэффективна или неуместна. Подобные организации способствовали бы усилению неоспоримого превосходства Америки и потенциальному продлению периода однополярности.
Между тем приверженцы легализма, должны реалистично оценивать перспективы создания в ближайшее время новой международной структуры на смену обветшавшему Совету Безопасности. Силы, приведшие к закату Совбеза, никуда не денутся. Со щитом или на щите – у Соединенных Штатов в новых условиях больше не появится причин вновь подчинить себя старым ограничениям. Победят или будут посрамлены их соперники, у них не найдется достаточных причин, чтобы отказаться от усилий по сдерживанию США. Нации по-прежнему будут стремиться к наращиванию могущества и поддержанию безопасности за счет других. Они продолжат спор о том, когда следует применять силу. Нравится нам это или нет, но так устроен мир. Первым шагом к возобновлению шествия человечества в направлении законности и правопорядка будет признание этого факта.
Ирак. США. ООН > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 2 августа 2003 > № 2906404
Майкл Гленнон
Ценетральноазиатский перекресток
© "Россия в глобальной политике". № 1, Январь - Март 2003
Е. Д. Васильев – эксперт-востоковед, специалист по Центральной Азии, регулярно консультирует российские правительственные учреждения по проблемам региона.
Резюме Военное присутствие США в Центральной Азии, связанное с необходимостью противостоять террористической угрозе, приводит ко все более заметным экономическим последствиям. Российский бизнес утрачивает позиции в регионе.
Почти за полтора года, прошедшие после начала военной операции в Афганистане, ситуация в Центральной и Южной Азии заметно изменилась. Власть талибов свергнута, их военная машина разгромлена, а террористические организации на афганской территории практически ликвидированы. При этом режим информационной закрытости, установленный вокруг размещенного в Афганистане контингента США, не позволяет составить четкое представление о том, какова в действительности военно-политическая обстановка в стране. Эксперты и аналитики подвергают сомнению цифры американских потерь. Официально заявляется о 40—45 погибших, однако, по другим данным, потери составляют порядка 200 военнослужащих убитыми и 250—300 ранеными. Говорится о потерянных 20 вертолетах, 3–4 самолетах и стольких же беспилотных аппаратах. К тому же, насколько можно судить, экстремистские силы, подхватившие знамя талибов и «Аль-Каиды», не уничтожены, а перекочевали в Пакистан.
Тем не менее главный геополитический результат афганской кампании очевиден: военное присутствие США и НАТО в Узбекистане, Киргизии и в меньшей степени в других странах региона стало реальностью. Скептически настроенные в отношении Запада аналитики полагают даже, что «странная война» в Афганистане будет продолжаться до тех пор, пока американцы не добьются всех своих целей в Центральной Азии. А именно обеспечить гарантированное военное присутствие в регионе ad hoc или на постоянной основе, чтобы иметь в случае надобности освоенную сеть военных объектов, соответствующую правовую и политическую инфраструктуру.
Думается, дело все-таки обстоит иначе. Ставки слишком высоки, чтобы разыгрывать вокруг Афганистана макиавеллиевские сценарии. Кроме того, на политической сцене обозначился новый фактор – пользующееся поддержкой мирового сообщества легитимное афганское правительство, не заинтересованное в продолжении любой военной конфронтации в стране. Вряд ли затягивание окончательного военного решения в Афганистане пойдет на пользу и администрации Буша. В скорейшей стабилизации должно быть заинтересовано практически все мировое сообщество, пообещавшее на конференции в Токио в феврале 2002 года несколько миллиардов долларов на восстановление и развитие Афганистана. Вместе с тем проблемы урегулирования весьма далеки от решения, и зима 2003-го может их усугубить: в зимние месяцы затихают перестрелки, зато вопрос о выживании становится намного острее.
Многое предстоит сделать и в направлении восстановления афганской государственности. Пока можно говорить скорее о возрождении духа широкой политической общности среди афганцев, правящих в Кабуле и провинциях. Остается только восхищаться тем, как работали Хамид Карзай и члены его правительства в период подготовки Лойя Джирги, обеспечивая стабильность в стране и лояльность различных группировок. В любом государстве, тем более в Афганистане с его традициями гипериндивидуализма и местного патриотизма, усиленными долгими годами смуты, указы и директивы центральной власти, не обеспеченные финансами, имеют мало шансов быть исполненными. (Средств, которые американцы раздают местным правителям и полевым командирам, явно недостаточно для управления, – это, так сказать, «карманные деньги».) Было бы, однако, несправедливо утверждать, что зарубежные доноры совсем забыли про Афганистан. Конечно, из 1,8–2 млрд долларов, выделенных до сих пор, большая часть еще не использована в прямых проектах восстановления. Бюрократические процедуры действуют здесь ничуть не быстрее, чем в отношении любой другой страны, которой оказывается международная помощь. Но нельзя не видеть и положительную статистику: десятки восстановленных больниц, школ, профессиональных центров, возрождаются торговля, коммуникации, основы высшего образования и культуры. Вместе с тем и афганцы, и друзья Афганистана ожидали большего от международной помощи. Не в последнюю очередь благодаря мировым СМИ, весьма эффектно освещавшим афганскую тему в 2001 – начале 2002 года, появилась иллюзия того, что накопившиеся за десятилетия войны и разрухи проблемы удастся быстро решить при поддержке мирового сообщества, которое в течение 2–4 лет обязалось выделить суммы, равные десяткам годовых бюджетов Афганистана.
Не исключено, что, увлеченные конфронтацией с Ираком, США в обозримом будущем подзабудут про Афганистан даже в том случае, если будет реализован план создания американских групп помощи, призванных обеспечивать влияние различных ведомств США в провинциях страны. (Это, кстати, очень напоминает советский опыт: во времена правления Народно-демократической партии Афганистана у губернатора каждой провинции был аппарат советских советников – партийных, военных, хозяйственных и др.)
Трудно сказать, насколько эффективно проявят себя европейцы – немцы и голландцы, которые в 2003 году возьмут на себя руководство коалиционными силами содействия безопасности. Неясно, поможет ли делу переход операций в сфере безопасности в Афганистане под эгиду штабов НАТО, намечаемый к лету 2003-го. Возникает и вопрос о том, насколько юридически правомерным будет такой переход, расширяющий военную деятельность Североатлантического альянса далеко за пределы его легитимной зоны ответственности.
Вызывает удивление, почему международная коалиция так и не предприняла решительных мер по ликвидации центров наркоагрессии против Центральной Азии, России и Европы. Неофициально говорят о том, что Запад и не пытался ликвидировать наркомафию в Афганистане, просто производство и каналы наркотрафика якобы были отобраны у прежних наркобаронов, чтобы в 2002–2003 годах оплатить антитеррористическую операцию. Так или иначе, заинтересованные страны должны предпринять кардинальные шаги для решения наркопроблемы. Рынок афганских наркотиков в Европе, даже по скромным подсчетам, превышает 100 млрд долларов. А меры по усилению борьбы с наркотрафиком из этой страны, принимаемые властями Узбекистана, Таджикистана и российскими пограничниками в Таджикистане, вряд ли способны изменить ситуацию.
Узбекский форпост
Государства Центральной Азии приветствовали разгром режима талибов и «Аль-Каиды» в Афганистане. Операцию в целом поддержал даже туркменский лидер Сапармурат Ниязов, создавший (очевидно, под влиянием долго работавшего в Пакистане Бориса Шихмурадова, который до 2001 года занимал пост министра иностранных дел Туркмении) весьма либеральный режим въезда и пребывания для талибов. Таджикистан же, Киргизию и Узбекистан соседство с талибами не просто беспокоило, а представляло прямую угрозу их безопасности. Талибы и находившиеся под их покровительством узбекские террористы из Исламского движения Узбекистана (ИДУ) говорили о широких планах создания в Центральной Азии исламского халифата. А в 2001-м при активной помощи «Аль-Каиды» произошло (на бумаге) создание структурно связанного с организацией Усамы бен Ладена Исламского движения Туркестана, в планы которого входил захват не только Ферганской долины или Узбекистана, но и всего региона. В 1999 и 2000 годах талибы и «Аль-Каида» направляли в Киргизию и Узбекистан рейды смешанных команд ИДУ и внерегиональных боевиков. Этими группами управляли из Афганистана.
В обстановке «странной психологической войны», которая велась в 2000-м, зарубежные и особенно важные для Ташкента российские СМИ преувеличивали эффективность действий и силу террористов. Боевикам это было на руку, а властям центральноазиатских стран, и без того обремененным заботами переходного периода, доставило немало неприятных минут. Понятно, что новости о походе США и антитеррористической коалиции на талибов и «Аль-Каиду» были встречены с облегчением и готовностью оказывать помощь.
Раньше других контакты с американцами установил Узбекистан – спустя всего 3–4 дня после 11 сентября 2001 года. Да и вообще сразу выяснилось, что военные связи между США и Узбекистаном – случайно или намеренно – более продвинуты по сравнению с соседями. Между Вашингтоном и Ташкентом уже действовали соглашения о военном сотрудничестве, на протяжении нескольких лет американцы готовили элитные узбекские антитеррористические части. Узбекистан с его самыми крупными в регионе вооруженными силами и стабильной внутриполитической ситуацией стал основным стратегическим партнером США в Центральной Азии. Этот статус был официально закреплен в 2002-м. К этому моменту уже действовали соглашения о временном размещении американских войск на аэродроме Ханабад, о режиме пребывания и т. д. Узбекистан стал принимать германских и французских военных, обеспечивавших свои направления оперативной деятельности в Афганистане. На Ташкент посыпался град посетителей – от госсекретаря и министра обороны США до американских конгрессменов, директоров гуманитарных фондов и делегаций бизнесменов. Интерес проявили Европа (канцлер Герхард Шрёдер, министры европейских стран), международные финансовые организации (Джордж Вулфенсон из Всемирного банка и др.), генсек ООН Кофи Аннан. В ходе визитов помимо борьбы с терроризмом обсуждалась проблема оказания Узбекистану финансово-экономической и технической помощи – при условии улучшения в стране ситуации с правами человека. Обещания помощи реализовались пока лишь отчасти, но Ташкент не оставляет надежд ее получить.
В отношениях между США и другими центральноазиатскими государствами наблюдалась схожая картина, варьировавшаяся в зависимости от степени интереса Вашингтона к военным объектам страны и готовности местных правительств к реальному сотрудничеству. Особняком в силу нейтрального статуса держалась Туркмения, но и ее отношение к американской активности в целом было благожелательным.
Соединенные Штаты заявляют, что не собираются оставаться в Центральной Азии надолго. Вместе с тем информация, хотя и не слишком щедрая, свидетельствует об обратном. На всех объектах, где размещаются войска США или НАТО, проводится коренная реконструкция по всем направлениям – от взлетно-посадочных полос до радиоэлектроники с переориентированием последней на стандарты и коды НАТО. Из прочных материалов строятся новые казармы. Это говорит о том, что военное присутствие едва ли будет свернуто, даже если в 2003–2004 годах положение в Афганистане, ставшее непосредственной причиной размещения сил, стабилизируется.
Союз против террора, конкуренция в экономике
Известие о намерениях американцев разместить войска в Центральной Азии осенью 2001-го оказалось для Москвы полной неожиданностью. Несмотря на стремление России установить новые отношения с Западом, энтузиазма эта новость вызвать не могла. Россия, как и ранее, придерживалась негативного мнения относительно расширения НАТО в Европе, а теперь альянс, не сдерживаемый никакими ограничениями вроде, в частности, Договора об обычных вооруженных силах в Европе, оказался еще и на южных границах. Не является ли это лишь прелюдией к другим, более масштабным и опасным для России региональным акциям США в будущем? Почему американцы не уведомили о своем «рывке» Москву, которой явно небезразличен стратегический баланс в регионе?
Как бы то ни было, российское руководство довольно быстро сориентировалось в складывавшейся ситуации и избежало шагов, которые могли бы серьезно и надолго осложнить внешнеполитические позиции страны. Тем более что мотивация развертывания войск коалиции в регионе была достаточно весомой. Идти на конфронтацию было бы неразумно и чревато осложнениями на многих направлениях, противоречило бы заявленному курсу на совместную с Западом борьбу с международным терроризмом и реальным интересам России.
Одной из возможных причин терпимости Москвы, вероятно, являлось и то, что ей нечего было противопоставить четкому силовому американскому варианту решения афганской проблемы. Даже вкупе с союзниками по Договору о коллективной безопасности, в который, наряду с другими, входят Казахстан, Киргизия и Таджикистан, российские войска и спецслужбы явно перестали играть роль гаранта безопасности в регионе. Ресурсы России не позволяют ей проводить там столь же активную военную политику, что и США, которые быстро заполняют вакуум в работе и с вооруженными силами, и со спецслужбами соответствующих стран.
Так, если закупка военного имущества у России становится для центральноазиатских клиентов предметом долгих и утомительных переговоров с российской стороной, то с США и НАТО эти вопросы решаются гораздо быстрее и на безвозмездной основе. Разница в условиях военно-технического сотрудничества работает не в пользу России.
Конкуренция, характерная для военно-технической сферы, распространяется и на другие отрасли экономики, прежде всего энергетику, сельское и водное хозяйство, транспорт. На смену старой технике и оборудованию советских времен постепенно приходят западные аналоги. Западные экономические проекты, которые местные правительства зачастую предпочитают российским из политических соображений, далеко не всегда оборачиваются выгодой для государств. На поверку техника и оборудование, хотя и компьютеризированные, оказываются не самыми современными. Крупные проекты с участием западных инвесторов, которые – по планам – должны были модернизировать производства, часто неэффективны из-за уловок поставщиков, направивших не те технологии, что были обещаны, а также из-за неготовности принимающей стороны обеспечивать на поставленной технологии нужное качество. Кредиты же предоставлялись под гарантии правительств, и теперь последние вынуждены расплачиваться с кредиторами за убыточные проекты. Например, по всей Центральной Азии простаивают сотни пропашных тракторов фирмы «Кейс». Они не только очень сложны в эксплуатации, но и совершенно не приспособлены для работы на центральноазиатских почвах. Однако деньги за неработающие трактора фирма получает исправно: должники, стиснув зубы и отказывая в своевременных выплатах другим, в том числе и российским кредиторам, рассчитываются с компанией без задержки. Престиж в глазах Запада, очевидно, важнее недовольства кредиторов на постсоветском пространстве.
Для российского бизнеса нынешние времена – период упущенных возможностей, эпоха потери рынков. Ведь практически все машины, оборудование и техника в Центральной Азии были произведены в советские годы в РСФСР, и одна только замена устаревшей техники на современную означала бы контракты на миллиарды долларов. Ограничители на торговую и инвестиционную деятельность бизнеса, существующие в России, а также внутренние сложности в самих центральноазиатских государствах позволяют говорить о сохранении позиций российского бизнеса в регионе лишь как о программе максимум. В общем в экономической сфере интересы России и Запада в Центральной Азии все чаще вступают в противоречие. Укрепление в регионе позиций Запада почти автоматически означает ослабление позиций России.
Впрочем, ожидать масштабного наплыва прямых западных инвестиций, способных изменить экономическую ситуацию, тоже не приходится – в основном все ограничивается заявлениями о необходимости содействовать развитию региона. Трудно также сказать, к чему приведут визиты различных миссий МВФ, ВБ и МБРР. Для Центральной Азии было бы оптимально, если бы стремление США и Европы оказать более значительную, нежели плата за военное присутствие, помощь реализовалось в конкретные проекты в таких сферах, как добыча нефти и газа, энергетика, связь, информатика и водное хозяйство, даже если они не слишком выгодны для западного бизнеса. Пока с уверенностью можно сказать об одном: платежи США и государств-членов НАТО, разместивших свои контингенты и военную технику в Узбекистане и особенно Киргизии, если и не решают бюджетных проблем этих стран, то служат им заметным подспорьем. Добавка к бюджету в 200, а то и 400 млн долларов за аренду аэродромов плюс несколько тысяч долларов за каждый взлет и посадку самолетов плюс интендантские закупки местной продукции для западных контингентов – все это далеко не лишнее для казны центральноазиатских государств. Дело, однако, в том, насколько эффективно используются неожиданно возникшие возможности.
Цель — Тегеран?
Несмотря на заявления американских официальных лиц, США, похоже, пришли в регион всерьез и надолго. До подлинных замирения и стабильности в Афганистане еще не близко: миссия американцев далека от завершения, а союзники по антитеррористической операции вряд ли способны взять эту миссию на себя. Даже при самом благоприятном ходе финансирования программ восстановления, намеченных Токийским саммитом, эффект от международной помощи еще не скоро скажется на жизни страны. В таких условиях ослабление военной составляющей урегулирования – дело рискованное. Поэтому американо-натовское присутствие в Афганистане и Центральной Азии, как можно предполагать, продлится не один год, если, конечно, не произойдет неожиданных событий.
Некоторые эксперты не исключают и того, что пребывание в регионе объясняется и наличием неафганского фактора, а именно американскими планами войны в Ираке, а затем, возможно, акции против Ирана. Правда, большинство специалистов считают, что полеты с военных объектов в Центральной Азии на Ирак или неосуществимы, или неразумны. Этот вариант гипотетически может рассматриваться лишь в том случае, если операция с баз в непосредственной близости от Ирака окажется под угрозой из-за резко негативной позиции Турции, государств Персидского залива, арабо-мусульманского мира. Пока, однако, предпосылок для этого нет.
Другое дело Иран. Если политика конфронтации США с этой страной перейдет в активную фазу, центральноазиатские аэродромы и другие объекты будут способствовать оказанию давления или, если дело дойдет до этого, проведению военных акций. Эксперты не исключают, что иранский фактор явился одной из причин, побудивших США добиваться размещения своих вооруженных сил в Центральной Азии.
Военные действия США против Ирака вряд ли вызовут какую-либо активную реакцию центральноазиатских режимов. А вот последствия столкновения с Ираном, крупным соседним государством, могут быть настолько масштабными для всего региона, что даже самые проамерикански настроенные из местных политиков едва ли поддержат военную акцию.
Конфронтация США с Ираком и особенно с Ираном, безусловно, отразится и на отношении России к американскому присутствию в Центральной Азии. В этом случае Москва вправе указать на то, что действия американцев явно выходят за пределы заявленных ими целей и параметров. Но даже если Россия закроет свое воздушное пространство для полетов в Центральную Азию, американцы смогут летать на свои объекты там через Пакистан и Афганистан. Так или иначе любое вовлечение государств региона в акции против Ирака и Ирана не улучшат отношения России ни с Америкой, ни с этими государствами. А стремление центральноазиатских элит сблизиться с Западом, не отходя при этом от традиционных связей с Россией, окажется под угрозой. В Центральной Азии надеются, что этого не произойдет.
США. Узбекистан. Киргизия. Азия. Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 12 февраля 2003 > № 2911776
Евгений Васильев
Профилактика вместо возмездия
© "Россия в глобальной политике". № 1, Ноябрь - Декабрь 2002
Владимир Дворкин — научный руководитель Центра проблем Стратегических ядерных сил Академии военных наук, генерал-майор запаса.
Резюме Уговаривать или бомбить? Выход на международную арену транснациональных террористических организаций заставляет по-новому отнестись к странам, заподозренным в разработке оружия массового поражения. Медлить с их разоружением – значит идти на риск того, что самые мощные средства уничтожения окажутся в руках экстремистов.
Что делать с государствами, находящимися «на подозрении» у мирового сообщества в качестве потенциальных разработчиков оружия массового уничтожения? Занять выжидательную позицию, воздействуя на них политическими и экономическими средствами (которые уже показали свою невысокую эффективность), или приступить к «профилактике» путем нанесения превентивных ударов? При ответе на этот вопрос, занимающий в последние годы политиков всего мира, следует учитывать новую обстановку, сложившуюся после выхода на международную арену транснациональных террористических организаций.
Очевидно, что рост числа государств, обладающих оружием массового уничтожения и эффективными средствами его доставки, увеличивает и вероятность его несанкционированного (случайного) или массированного применения в региональных конфликтах. В отличие от традиционных членов ядерного клуба у вновь вступивших в него нет сколько-нибудь продолжительного опыта разработки и использования концепций ядерного сдерживания, принципов контроля и формирования санкций на применение ядерного оружия и т. д.
Ракетно-ядерное вооружение, которое оказалось или окажется в руках новых владельцев, не имеет достаточного уровня надежности. Ведь такие страны не проводят необходимого объема натурных испытаний, в особенности для проверки систем управления, а это чревато значительными отклонениями траекторий полета ракет и попаданием их на территории других государств.
Опасность неизмеримо возрастает, если оружием массового уничтожения завладеют транснациональные террористические организации, опирающиеся на поддержку тоталитарных режимов. Более того, только опора на «проблемные» государства, где располагаются центры, лаборатории и лагеря для экипировки, боевой подготовки, изготовления оружия массового уничтожения, лечения и отдыха боевиков, делает эти организации устойчивыми структурами. Среди «подозрительных» стран, как правило, называют Иран и Ирак. На чем основаны эти подозрения?
В Иране программа ракетного вооружения реализуется с начала 1980-х. Основные усилия направлены сейчас на создание инфраструктуры для производства баллистических ракет средней дальности. Цель — формирование к 2010–2015 годам самого мощного ракетного потенциала в регионе. Этому способствует сотрудничество с Китаем и Северной Кореей. Промышленная мощность линии сборки ракет «Шехаб-3» с дальностью полета до 1 000 км может составить порядка 100 единиц в год.
Инспекция МАГАТЭ не обнаружила в Иране ядерного оружия и основных элементов его создания, что, однако, не исключает его появления в обозримой перспективе (как и химических боеприпасов). Наличие ядерной энергетики объективно облегчает создание ядерного оружия Ираном, поскольку дает доступ к материалам и технологиям, а также способствует формированию собственного интеллектуального потенциала.
Помимо борьбы с Израилем и сдерживания угрозы со стороны США, у Ирана есть стимул регионального характера — противостоять реальной ядерной державе (Пакистан) и потенциальным ядерным соперникам (Ирак и Саудовская Аравия). Нельзя исключить, что при дальнейшем обострении борьбы с исламским экстремизмом в Кавказском регионе и Центральной Азии идеологическое начало возьмет в Иране верх над геополитическим и Россия станет мишенью иранских ракетно-ядерных сил и военно-политического противодействия.
Ирак в случае ослабления международного контроля в состоянии довольно быстро создать ядерное и другое оружие массового уничтожения, а также восстановить ракетный потенциал за счет реанимации замороженных программ (ракета «Таммуз-1» с дальностью полета до 2 000 км или перспективная баллистическая ракета такой же дальности при увеличенной массе боевой части). К 2015 году на вооружении могут появиться, кроме стационарных, 10 — 20 мобильных пусковых установок. Не исключена закупка ракет «Нодон-2» или «Тэпходон-1» в Северной Корее.
Даже самому одиозному диктатору трудно решиться на применение ядерного оружия хотя бы из опасения получить сокрушительный удар возмездия. Однако, если международные силы предпримут активные действия с целью изменения режима в стране, загнанный в угол правитель способен на все. Вот почему фактор времени приобретает решающее значение: стоит ли дожидаться, когда диктатор станет обладателем оружия массового уничтожения?
Вопрос стоит особенно остро в связи с тем, что режимы, поддерживающие международные террористические организации, предоставляют им возможность сколь угодно долго готовить акции любого масштаба, использовать всякого рода способы и средства воздействия, применять все типы оружия массового уничтожения. Поэтому любые виды защиты всегда будут отставать от способов нападения.
Ядерный теракт возможен где угодно. Объекты с ядерными зарядами на носителях оружия, на железнодорожных, воздушных, водных и наземных транспортных средствах, на предприятиях по производству и утилизации ядерных зарядов — все это потенциальные мишени террористов. Другая группа целей — стационарные и мобильные объекты по производству, хранению, переработке и утилизации топлива, в том числе плутония, урана, дейтерия, трития. Это также объекты по добыче и обогащению руды, исследовательские и промышленные реакторы, радиоактивные источники, химически опасные объекты с тысячами тонн хлора, аммиака, различных кислот, нефтеперерабатывающие предприятия и хранилища топлива. Чтобы вызвать катастрофы, не уступающие по масштабам разрушений и последствиям применения оружию массового уничтожения, достаточно нарушить технологический режим или организовать взрывы на таких объектах. Нет оснований сомневаться в том, что террористические организации готовы использовать и собственное оружие любого типа, включая «грязные» ядерные бомбы, химические, бактериологические и прочие подобные средства.
Ассортимент методов противодействия этой угрозе аналогичен средствам, которые могут быть применены в отношении «проблемных» государств: сравнительно пассивные, вяло блокирующие действия или превентивное силовое вмешательство.
Для России выбор особенно сложен, прежде всего по причине ее собственных трудностей. Часть нашей элиты считает, что в сложившейся тяжелой ситуации (экономический кризис, демографические проблемы, коррупция, нерешенный чеченский конфликт и пр.) Москву не должны беспокоить проблемы региональной нестабильности, распространения оружия массового уничтожения и средств его доставки, международный мегатерроризм. У нас нет явных противников среди «проблемных» стран в поясе нестабильности, обладающих или стремящихся к обладанию оружием массового уничтожения, ракетами и поддерживающих терроризм. Поэтому нужно, содействуя выполнению международных договоров и соглашений по нераспространению и поддерживая борьбу с международным терроризмом на политическом уровне, отсиживаться в стороне от активных акций, пока не удастся возродить страну.
Согласно другой точке зрения, курс на военно-политическую и экономическую интеграцию с Западом не имеет альтернативы для возрождения страны, а поэтому необходимо углублять сотрудничество по всем проблемам безопасности, включая бескомпромиссную борьбу с распространением оружия массового уничтожения и средств его доставки. Прежде всего речь идет о «проблемных» государствах с тоталитарными режимами, которые реально или потенциально способны поддерживать международный терроризм.
Первый сценарий кажется привлекательным. Беда, однако, в том, что даже в обозримой перспективе не исключено возникновение непрогнозируемых катастрофических ситуаций, например, вследствие попыток разрешения региональных конфликтов. И трудно не согласиться с предостережениями США о том, что обстановка после окончания холодной войны беспрецедентна по своей непредсказуемости. Выжидательная политика равносильна созданию режима наибольшего благоприятствования для террористических организаций, приглашению их к новым катастрофическим терактам, и только упреждающие действия мирового сообщества способны минимизировать угрозу.
Возражения против этой позиции диктуются в первую очередь опасениями в связи с усилением глобального доминирования США. События последних лет, особенно в области экономической политики, свидетельствуют о том, что единственный мировой лидер жестко отстаивает лишь собственные интересы. Он не всегда готов считаться с интересами даже традиционных союзников, не говоря уже о вновь приобретенных. Все это препятствует изживанию устойчивого антиамериканизма в сознании значительной части российского общества. Трудно переубедить большинство россиян, уверенных, что единственная цель США при закреплении, например, в Центральной Азии — ущемить интересы России. Нелегко объяснить, что политика США во всех сферах является не антироссийской или антиевропейской, а жестко проамериканской, эгоцентричной. В российском обществе еще долго будет преобладать подозрительное отношение к Западу, США, НАТО, которое могло бы сойти на нет по мере улучшения социально-экономической ситуации в нашей стране.
Другое возражение — это заинтересованность России в экономических связях с наиболее явными противниками США — Ираном (ядерная энергетика и продажа оружия) и Ираком (заявленные долгосрочные контракты на десятки миллиардов долларов). Вообще, по мнению оппонентов прозападного курса, Россия, занимающая особое положение на стыке между радикализирующимися слаборазвитыми регионами и миром благополучных стран, должна извлекать для себя выгоду балансируя между ними. Не стоит, однако, забывать о том, что стремление нравиться и угождать всем обычно заканчивается ненужностью никому.
Так что же делать? Продолжать сидеть на двух стульях или, не ограничиваясь политическими декларациями, ответить на новые глобальные вызовы реальной военно-политической интеграцией и углубленными союзническими отношениями с Западом?
Здесь необходимо отметить следующее: союз с США еще не означает следования строго в кильватере американской политики, о чем свидетельствуют часто возникающие противоречия по широкому спектру проблем между ведущими странами НАТО. Сам по себе Запад неоднороден, что позволяет выбирать модель союзнических отношений, одновременно жестко отстаивая национальные интересы. Однако для выработки самостоятельной политики требуется долгосрочное стратегическое планирование, а не спорадические метания, преследующие мнимые сиюминутные выгоды. Необходима долгосрочная политика, основанная на военно-политической и экономической интеграции России и Запада без оглядки на ходячее представление о том, что нас в конце концов обязательно обманут. Такую политику можно наполнить программами сотрудничества в самых разных сферах — например, по совместной разработке и использованию стратегической и нестратегической ПРО, по космическим информационным системам. Подобные программы не только способствовали бы укреплению взаимного доверия, но и стали бы гарантией от возврата к противостоянию. Однако для их реализации даже при наличии политической воли и принятых решений необходимо преодолеть инертность и сопротивление бюрократии в России и США.
Возможна ли в принципе долгосрочная антитеррористическая стратегия в условиях, когда позиции США, Европы и России в отношении «проблемных» режимов заметно расходятся? И нужна ли вообще такая стратегия? Может быть, ничего подобного событиям 11 сентября больше уже не повторится?
Американские сенаторы Сэм Нанн и Ричард Лугар обоснованно полагают: необходимо создать многоуровневую глобальную коалицию против терроризма, ведущего к катастрофам. Лучше переоценить опасность, чем недооценить ее. Нельзя не согласиться с Лугаром: сколь ни чудовищна трагедия 11 сентября, смерть, разрушения и паника покажутся минимальными по сравнению с теми, что могут последовать за применением оружия массового уничтожения. Программа совместных действий глобальной коалиции, по замыслу Нанна и Лугара, должна быть ориентирована на решение широкого круга задач, чтобы не допустить получения террористами оружия массового уничтожения. Это — ужесточение режимов нераспространения, совершенствование систем контроля над хранением и транспортировкой ядерных, биологических и химических материалов, предотвращение утечки мозгов, разработка и соблюдение стандартов ядерной безопасности мирового класса.
Очевидно, что создание глобальной коалиции — длительный и сложный процесс, если только его не ускорит международный терроризм. Ядром формирования такой коалиции могли бы стать Россия и США. Они имеют и самый большой опыт в создании оружия массового уничтожения, и средства его доставки и защиты от него, а также информационные системы контроля.
Обе страны сильно пострадали от терроризма. Поэтому Россия и США вполне способны быть на своих континентах центрами стабильности, объединяющими вокруг себя большинство демократических стран.
Настало время четко сказать себе: от угроз применения оружия массового уничтожения тоталитарными режимами, в особенности исповедующими радикальный ислам, от транснационального терроризма нельзя защититься, только защищаясь. Ни одна самая богатая страна не в состоянии оградить себя даже от известных способов нападения, не говоря уже о труднопрогнозируемых. Поэтому эффективны главным образом упреждающие действия в отношении «проблемных» стран, включая разоружение, если получена достаточная и относительно достоверная информация о наличии в их распоряжении оружия массового уничтожения и поддержке ими международных террористов.
Необходимы согласованные превентивные шаги по принудительному разоружению, экстерриториальному подавлению опорных баз террористических организаций, а не только реакция на непоправимые последствия терактов. Полностью победить терроризм невозможно. Но довести степень угрозы до «приемлемого» уровня, не допускающего широкомасштабных катастроф, — одна из самых актуальных задач мирового сообщества. Для ее решения прежде всего необходимо лишить международный терроризм поддержки со стороны тоталитарных режимов.
Международно-правовая система, включая Устав ООН, не вполне приспособлена для решения такой проблемы, поскольку создавалась десятилетия назад, не отвечает новым глобальным вызовам и нуждается в корректировке. Но это также длительная работа, окончания которой международные террористы вряд ли станут дожидаться. Дать им самый жесткий отпор следует уже сегодня. Силовое противодействие не обязательно должно заключаться в широкомасштабной военной операции против отдельных тоталитарных режимов. Так, например, перед началом дискуссии в Совете Безопасности ООН по Ираку 30 авторитетных независимых аналитиков из США предложили вариант ликвидации оружия массового уничтожения в Ираке с использованием так называемого принудительного инспектирования. Предписывается проводить инспекции в сопровождении аэромобильных боевых групп международных сил в любом выбранном районе, на любых объектах в любое время без ограничения его продолжительности. Выявленные запрещенные объекты подлежат разборке или разрушению. Принудительные инспекции могли бы обеспечиваться современной высокотехнологической инструментальной разведкой и развернутыми международными силами вблизи границ Ирака. Предлагаемые меры вполне распространимы и на инспектирование баз подготовки и опорных пунктов международных террористических организаций. Причем не только в Ираке.
Надо отметить, что для эффективного достижения целей «профилактики» необходим международный консенсус. Даже признавая несовершенство правовых основ миропорядка, следует максимально стремиться к тому, чтобы превентивные удары наносились на основании решений Совбеза ООН, согласованного мнения широкой международной коалиции. При односторонних шагах результат может оказаться далеким от поставленных целей: возможны глубокие трещины в единой антитеррористической коалиции, что на руку прежде всего террористам.
Опыт антиталибской кампании свидетельствует о том, что США крайне трудно обойтись без России при проведении контртеррористических операций, поскольку ни одна другая страна в поясе нестабильности не обладает таким политическим и военно-техническим потенциалом. Москва, таким образом, имеет все основания стать, по существу, равноправным союзником Вашингтона в бескомпромиссной борьбе с новыми угрозами. Бесперспективно отсиживаться в окопе, пытаясь приспособиться к быстро меняющейся конъюнктуре в отношениях с недемократическими режимами. Тем более что есть достаточно оснований рассчитывать на более устойчивые и не менее выгодные отношения с «проблемными» государствами после смены существующих режимов.
США. Весь мир. Россия > Армия, полиция > globalaffairs.ru, 16 ноября 2002 > № 2909705
Владимир Дворкин
Путь к процветанию
© "Россия в глобальной политике". № 1, Ноябрь - Декабрь 2002
Дэвид Доллар и Арт Край — экономисты Всемирного банка, работают в Группе по исследованию в области развития. Данная статья опубликована в журнале Foreign Affairs № 1 (январь/февраль) за 2002 год. Она отражает личный взгляд авторов на проблему глобализации.
Резюме Глобализация не ведет к росту неравенства и не множит ряды бедных. Напротив, глобальная экономика уже привела к снижению уровня бедности в мире. Это утверждают авторы материала в Foreign Affairs, вызвавшего бурную полемику в американской прессе. Часть откликов, которые в основном носили критический характер, мы публикуем в этом номере вместе с самой статьей.
Выдвигая множество обвинений в адрес глобализма, его противники прежде всего отмечают рост неравенства между имущими и неимущими. Глобализм дает преимущество богатым, бедным же от него практически ничего ждать не приходится, кроме дополнительных тягот. Это расхожее представление, судя по имеющимся данным, абсолютно не соответствует действительности. Современная волна глобализации, начавшаяся примерно с 1980 года, уже способствовала выравниванию экономического положения и снижению уровня бедности.
Глобальная экономическая интеграция по-разному влияет на доходы, культуру, общество и окружающую среду. Но коль скоро речь заходит о преимуществах глобализации, особенно важно подчеркнуть ее влияние на проблему бедности в мире. Если окажется, что международная торговля и инвестиции выгодны прежде всего богатым, то для многих это будет стимулом к тому, чтобы ограничить международную торговлю, сохранив таким образом рабочие места, национальную культуру и окружающую среду. Зато те же самые люди отнесутся к ограничению международной торговли иначе, если это негативно скажется на жизненном уровне малоимущих в развивающихся странах.
При анализе этой проблемы следует учитывать три фактора. Во-первых, общемировая тенденция к усгублению неравенства господствовала по крайней мере 200 лет, достигнув пика к 1975-му. С тех пор, однако, ситуация стабилизировалась и, возможно, тенденция даже обратилась вспять, что объясняется главным образом ускорением экономического роста в двух самых крупных и традиционно бедных странах — Китае и Индии.
Во-вторых, усиление взаимозависимости повышало уровень участия в международной торговле и инвестициях, с одной стороны, и стимулировало экономический рост — с другой. Развивающиеся страны можно разделить на две категории. К первой относятся глобализирующиеся государства, где в течение двух последних десятилетий наблюдается быстрое увеличение объемов торговли и зарубежных капиталовложений, значительно опережающее темпы развития богатых стран. Напротив, за последние 20 лет доля в международной торговле неглобализирующихся государств, представляющих вторую категорию развивающихся стран, сократилась. За период с 60-х годов по 90-е доходы на душу населения в странах первой категории росли стабильно — с 1 до 5 %. К тому же за последнее десятилетие экономические показатели индустриальных стран составили 2 %, тогда как неглобализирующихся — 1 %. Экономисты не торопятся с выводами о какой-либо выявленной в этой связи закономерности, но большинство соглашается с тем, что опережающие темпы роста глобализирующихся стран — следствие их открытости для внешней торговли и инвестиций (в сочетании с проводимыми там реформами).
В-третьих, глобализация, вопреки сложившемуся мнению, не привела к росту неравенства. В некоторых странах (Китай) разрыв в уровне доходов населения увеличился, в других (Филиппины), напротив, сократился. Эти изменения, впрочем, не всегда связаны с факторами глобализации, включая торговые и инвестиционные потоки, тарифные ставки и прозрачность финансовой сферы. На самом деле причины неравенства коренятся прежде всего в неэффективности национальных систем образования, налоговой и социальной политики. По сути, более высокие темпы роста в глобализирующихся странах привели к повышению доходов экономически отсталых слоев населения. К примеру, после того как Китай стал открытым для международной торговли и капиталовложений, в стране зафиксировано, помимо роста неравенства, наиболее значительное за весь период мировой истории понижение уровня бедности.
Глобализация действительно может оказаться эффективным средством в борьбе с бедностью, но нельзя утверждать, что она безотказно действует во всех случаях. Если политические лидеры рассчитывают овладеть всем потенциалом экономической интеграции и извлечь из нее максимальную выгоду, то им предстоит решить три важнейшие задачи. Во-первых, это противоборство с протекционистскими устремлениями индустриальных стран, так как подобные настроения все активнее блокируют интеграцию с бедными странами. Вторая задача — создание особых институтов и проведение целенаправленных политических мероприятий, учитывающих специфику каждой страны в отдельности для получения наибольших выгод от глобализации. Третья задача — расширение масштабов миграции — как внутренней, так и внешней — для преодоления неблагоприятного воздействия географического фактора.
Большой передел
За последние 200 лет стремительное ускорение темпов роста мировой экономики сопровождалось усилением интеграции различных местных рынков. Установить причинно-следственную связь между этими двумя процессами нельзя, так как, имея в распоряжении только одну мировую экономику, мы не можем произвести сравнительный анализ. Однако есть все основания полагать, что эти процессы развиваются параллельно. Как доказывал Адам Смит, расширение рынка приводит к более глубокому разделению труда, что, в свою очередь, облегчает использование инноваций и обучение в процессе производства. Некоторые из этих инноваций, имеющих отношение к средствам транспорта и связи, сокращают затраты и способствуют интеграции. Таким образом, налицо плодотворное взаимодействие интеграционного и инновационного процессов.
Интеграция различных местных рынков явилась следствием растущего потока товаров, капиталов и знаний. С 1820 по 1914 год международная торговля развивалась быстрее, чем мировая экономика. Доля международной торговли за этот период возросла примерно с 2 до 18 %мирового ВВП. Политика протекционизма времен Великой депрессии и Второй мировой войны оказала сдерживающее воздействие на глобализацию в международной торговле, доля которой (в мировом ВВП) к 1950 году уменьшилась по сравнению с 1914-м. Но с 1960 по 1980 год благодаря многосторонним соглашениям о либерализации торговли, заключенным в рамках Генерального соглашения о тарифах и торговле (ГАТТ), торговые отношения между индустриальными странами качественно изменились. Большинство развивающихся стран оставались изолированными от этого процесса, так как проводили политику протекционизма. Были, однако, и исключения. Примеры Тайваня и Южной Кореи в конце концов побудили другие развивающиеся страны к более активному участию в международной торговле и инвестициях.
Международное движение капиталов, интенсивность которого измеряется соотношением доли иностранных капиталов к мировому ВВП, также возросло во время первой волны глобализации и снизилось в период Великой депрессии и Второй мировой войны; при этом уровень 1914 года был вновь достигнут лишь в 1980-м. Но с тех пор потоки капиталов значительно активизировались, изменился и их характер. Сто лет назад иностранные капиталы, как правило, участвовали в финансировании государственных инфраструктур (каналы, железные дороги) или непосредственно инвестировались в проекты, связанные с природными ресурсами. Сегодня же основной поток капиталов в развивающиеся страны — это прямые инвестиции в промышленность и услуги. Изменение характера перемещения капитала объясняется, очевидно, успехами экономической интеграции, к которым, безусловно, можно отнести более дешевую и ускоренную транспортировку и революционные изменения в сфере телекоммуникаций. По сравнению с 1920 годом плата за доставку груза морем сократилась на две трети, оплата воздушного перелета — на 84 %; стоимость трехминутного телефонного звонка из Нью-Йорка в Лондон снизилась на 99 %.
Миграционные потоки — это еще один аспект интеграции. Здесь мы наблюдаем обратную тенденцию: сегодня люди мигрируют не так активно, как в прошлом, хотя стали гораздо больше путешествовать. Если в период с 1870-го по 1910-й постоянно мигрировало порядка 10 %населения планеты, то за последние 25 лет число мигрантов сократилось до 1–2 %.
По мере углубления экономической интеграции годовой темп роста мировой экономики увеличился с 1 %в середине XX века до 3,5 %в 1960–2000 годах. В результате столь длительного подъема в разных странах установились совершенно разные уровни жизни. В наши дни мировая экономика за два-три года производит такой же объем товаров и услуг, какой она производила в течение всего XX века. Разумеется, с помощью простого сопоставления фактов трудно установить подлинную картину различий: ведь большей части того, что потребляется сегодня — авиалайнеров, автомобилей, телевизоров, синтетических тканей, продлевающих жизнь лекарств, — 200 лет назад просто не существовало. Поэтому темпы производства многих товаров и услуг практически не поддаются учету. Невообразимо выросла производительность труда.
Вместе с тем все эти несметные богатства очень неравномерно распределялись вплоть до 1975-го, когда ситуация изменилась к лучшему. Степень неравенства в мире определяется с помощью среднего логарифмического отклонения, фиксирующего разницу между доходами произвольно взятого индивидуума и среднестатистическими показателями. В основу положен тот факт, что доходы везде распределяются в пользу богатых. Получается, что доходы типичного представителя той или иной социальной группы уступают среднему показателю по этой группе. Доход на душу населения в мире сегодня составляет около 5 000 долларов, однако произвольно взятый индивидуум, скорее всего, довольствуется только одной тысячей, то есть его доход на 80 %меньше. Эта разница, выраженная в расчетных единицах среднего логарифмического отклонения, составляет 0,8.
Неравенство в доходах, 1820-1995 гг., в % Примечание: числа, расположенные по вертикали, обозначают разницу между доходами среднего жителя планеты и мировым доходом на душу населения. Источники: F. Burguignon and C. Morrisson, Inequality Among World Citizens, 1820-1992/ Working Paper 2001-25 (Paris: Department and Laboratory of Applied and Theoretical Economics, 2001)и David Dollar, Globalization, Inequality and Poverty Since 1980/ World Bank Bakground Paper
Таким образом, показатель мирового распределения доходов среди населения свидетельствует о растущем неравенстве в период с 1820 по 1975 год. За этот период разница между доходом типичного жителя планеты и среднемировым доходом на душу населения увеличилась примерно с 40 до 80 %. Как правило, в отдельно взятых странах показатели неравенства в доходах практически не менялись, поэтому общемировые показатели увеличивались в основном за счет неравномерности темпов роста в разных местах. Относительно богатые регионы по состоянию на 1820-й (Европа и Соединенные Штаты) развивались быстрее, чем бедные (особенно Китай и Индия). Глобальное неравенство имело самые высокие показатели в 1970-х годах, после чего ситуация стабилизировалась и даже наметился некоторый спад — главным образом в связи с ускорением темпов роста в Китае и Индии.
Другой подход к глобальному неравенству состоит в анализе происходящего в беднейших слоях населения, прожиточный минимум которых составляет менее доллара в день. Хотя с течением времени число людей, живущих в бедности, в процентном отношении уменьшилось, в абсолютных цифрах оно постоянно росло вплоть до 1980 года. В период Великой депрессии и Второй мировой войны масштабы бедности выросли особенно резко, но непосредственно после этого произошло их относительно быстрое сокращение. В период между 1960-м и 1980-м одновременно с мощным рывком в мировой экономике увеличивалось число бедных, поскольку рост экономики не затронул регионы с самым низким уровнем жизни. Однако начиная с 1980 года стремительно развивались именно эти страны, в результате бедных в мире стало на 200 млн меньше. Опять-таки данная тенденция объясняется прежде всего быстрым ростом доходов в Китае и Индии, где, по данным на 1980 год, проживало около одной трети населения планеты и более 60 %находящихся на грани крайней бедности.
Рывок вверх
Тенденции, характеризующие глобальное неравенство, начали меняться одновременно с изменениями в экономической стратегии ряда крупных развивающихся стран. После Второй мировой войны большинство развивающихся стран сосредоточились на внутренних проблемах, пренебрегая интеграцией в глобальную экономику. Результаты были достаточно плачевными, и в течение 1960–1970-х годов развивающиеся страны в целом росли медленнее, чем индустриальные. Нефтяные кризисы и инфляция в США в 70-е осложнили положение этих стран и на протяжении ряда лет способствовали отрицательному росту, высокой инфляции и кризису задолженности. Наученные горьким опытом, некоторые развивающиеся страны начиная с 1980 года приступили к пересмотру своих позиций.
Китай, к примеру, до середины 70-х проводил крайне закрытую политику в области экономики. Вначале экономическая реформа Пекина затронула сельское хозяйство, но после 1980 года усилия правительства были направлены на то, чтобы сделать страну открытой для внешней торговли и иностранных инвестиций. В частности, на две трети были уменьшены тарифные ставки, что сопровождалось еще более существенным снижением нетарифных барьеров. Реформы привели к беспрецедентному росту экономики прибрежных провинций и более умеренному — внутренних районов страны. С 1978 по 1994 год китайская экономика ежегодно росла на 9 %, в то время как экспорт увеличился на 14 %, а импорт — на 13. Разумеется, Китай и другие глобализирующиеся страны не ограничиваются либерализацией внешней торговли, а реформируют различные сферы хозяйствования. Проведя земельную реформу, Пекин укрепил права собственников и перешел от плановой экономики к рыночной; это благотворно сказалось на дальнейшей интеграции страны в мировую экономику и ее развитии.
Открытость других развивающихся государств также стала результатом готовности их лидеров неуклонно следовать курсом реформ. В 90-е Индия успешно провела либерализацию в области внешней торговли и инвестиций, рост ее годового дохода на душу населения сегодня достигает 4 процентов. Индия реализовала обширную программу реформ и отказалась от жестко регулируемой, плановой экономики.
То же относится к Уганде и Вьетнаму — странам с крайне низкими доходами, которые стали проводить более активную инвестиционную и внешнеторговую политику и также добились успеха. В западном полушарии необходимо упомянуть Мексику, которая в 1993 году заключила соглашение о свободной торговле с США и Канадой и с тех пор наращивает темпы своего развития, особенно в северных, граничащих с США, районах.
Индия, Вьетнам, Уганда и Мексика не единственные примеры стран, которые встали на путь быстрого развития, после того как начали проводить открытую политику. Проиллюстрировать эту тенденцию помогут примеры других развивающихся стран в порядке возрастания доли поступлений от торговли в их национальном доходе за 20 лет. Первую треть этого списка составляют страны глобализирующегося лагеря, а оставшиеся две трети — страны неглобализирующегося лагеря. Лидеры списка за последние два десятилетия увеличили объемы своей торговли в национальном доходе на 104 %(богатые страны соответственно на 71 %). Между тем сегодняшние объемы торговли неглобализирующихся стран уступают соответствующим цифрам 20-летней давности. Глобализирующиеся страны сократили свои импортные тарифы в среднем на 22 %, тогда как неглобализирующиеся — только на 11.
За счет чего растет экономика глобализирующихся стран? Их среднегодовой темп роста увеличился с 1 %в 60-х до 3 %в 70-х, с 4 %в 80-х до 5 %в 90-х. Годовые темпы роста в богатых странах, напротив, упали примерно до 2 %в 90-х, а неглобализирующиеся страны отмечали замедление роста с 3 %в 70-х до 1 %в 80-х и 90-х.
Та же тенденция наблюдается на уровне отдельных стран. В Китае и Индии районы, включившиеся в интеграционный процесс глобальной экономики, развиваются значительно быстрее, чем оказавшиеся в изоляции. Так, например, в изначально бедных индийских штатах, сумевших создать у себя привлекательный для инвестиций климат, в 90-х годах было зарегистрировано значительное сокращение бедности по сравнению с другими штатами. Подобное сравнение процессов, происходящих во внутренних районах, весьма показательно. Дело в том, что на фоне неизменной государственной политики в области торговли и макроэкономики эти процессы демонстрируют, насколько важно для достижения реальной интеграции дополнить либерализацию торговли институциональными реформами.
Факты, связанные с развитием таких глобализирующихся стран, как Индия, Китай и Вьетнам, подтверждают выводы о том, что открытость экономики сопровождается быстрым ростом. Многие исследования показывают, что чем больше объемы торговли и инвестиций, тем выше темпы развития. Экономисты Питер Линдерт и Джеффри Уильямсон отмечают, что «до сих пор не представлено убедительных научно обоснованных доказательств в пользу вывода о том, что открытость торговли однозначно ускорила экономическое развитие стран Третьего мира; и тем не менее свидетельства в пользу справедливости этого вывода преобладают». Далее они подчеркивают, что «антиглобализм не принес послевоенному Третьему миру ни одной победы».
На самом деле, вопреки утверждениям антиглобалистов, политика открытости по отношению к международной торговле и инвестициям способствовала сокращению разрыва между богатыми и бедными странами. В 90-е годы экономика глобализирующихся стран с общей численностью населения порядка 3 миллиардов человек росла в два с лишним раза быстрее, чем экономика индустриальных стран. Напротив, неглобализирующиеся государства развивались вдвое медленнее и в настоящее время оказываются все более отсталыми. Итогом большинства дискуссий, посвященных неравенству в мире, является тезис о растущей пропасти между развивающимися и индустриальными странами, но это просто не соответствует фактам. Важнейшими изменениями в характере глобального неравенства за последние десятилетия явились растущие различия внутри развивающегося мира, непосредственно связанные со способностью отдельных стран воспользоваться преимуществами, предоставляемыми глобализацией.
На пути выхода из бедности
Антиглобалисты настаивают на том, что экономическая интеграция усугубляет неравенство внутри стран и между ними. До середины 80-х данных по этому вопросу явно не хватало. В настоящее время все большее число развивающихся стран проводят качественные исследования доходности и потребления в отдельных домохозяйствах. Надежные данные уже существуют для 137 стран, и многие из них позволяют определить, как с течением времени менялся характер неравенства.
Одним из способов исследования проблемы неравенства внутри отдельных стран является анализ состояния 20 %самых бедных домохозяйств на фоне глобализации и экономического роста. Во всех странах рост доходов бедных примерно совпадает с темпами роста ВВП. Конечно, это соотношение подвержено значительным изменениям в зависимости от конкретной ситуации. В некоторых странах распределение дохода изменилось в выгодную для бедных сторону, в других наоборот. Но это изменение никак не связано с некой переменной величиной, характеризующей глобализацию. Некорректно утверждение о том, что неравенство обязательно возрастает с увеличением объемов торговли, иностранных капиталовложений и понижением тарифов. Для многих глобализирующихся государств распределение доходов осталось практически на прежнем уровне, а в некоторых (Филиппины и Малайзия) ситуация даже изменилась в пользу бедных. Изменения в характере неравенства отражают лишь особенности политики государства в сфере образования, налогов и социальной защиты.
Очень важно правильно понять это утверждение. Китай представляет собой пример страны, где уровень неравенства заметно повысился. За последнее десятилетие доход беднейших 20 %населения Китая увеличивался быстро, но значительно медленнее, чем доходы на душу населения. Эта тенденция, возможно, объясняется тем, что страна стала более открытой, но, скорее всего, главная причина — внутренняя либерализация. Китай, где в 70-е годы доходы распределялись чрезвычайно равномерно, начал с того, что направил часть реформ на совершенствование образования, причем все связанные с этим выгоды получали наиболее отличившиеся. Но китайский опыт нетипичен. В большинстве развивающихся стран, открытых для внешней торговли и инвестиций, неравенство не углубляется. Более того, хотя доходы в Китае стали распределяться более неравномерно, доходы бедных по-прежнему быстро увеличивались. Можно сказать, что успехи Китая в борьбе с бедностью беспрецедентны.
Поскольку увеличение объемов торговли обычно сопровождается ускоренным экономическим ростом и необязательно влечет за собой перераспределение доходов среди домохозяйств, в целом оно ассоциируется с повышением благосостояния бедных. Так, по мере того как Вьетнам стал следовать политике открытости, в стране отмечался рост доходов на душу населения, что особо не отразилось на отношениях неравенства. Доход бедных значительно вырос, а число вьетнамцев, живущих в крайней нищете, сократилось с 75 %в 1988 году до 37 в 1998-м. Спустя всего 6 лет подавляющее большинство самых бедных на 1992 год домохозяйств улучшили свое положение. Однако повышение благосостояния связано не только с доходом: стало меньше детей, занятых в производстве, увеличилась численность учащихся в школах. Нет причин удивляться тому, что подавляющее большинство вьетнамцев вскоре извлекли выгоду из либерализации торговли: открытая политика способствовала экспорту риса (производимого главным образом беднейшими фермерами) и трудоемкой продукции, в частности обуви. Однако опыт Китая и Вьетнама не уникален. Интегрирующиеся в мировую экономику Индия и Уганда также добились быстрого снижения уровня бедности.
Открытые общества
Данные утверждения касаются и развивающихся, и индустриальных стран (например Соединенных Штатов), и тех, кто озабочен проблемой нищеты в глобальном масштабе. Все стороны должны признать, что последняя волна глобализации сыграла огромную роль в обуздании процессов, связанных с неравенством и бедностью в мире. Для всех пришло время понять, что глобализация, несмотря на препятствия, продолжается.
Тем не менее было бы неправильным заявлять, что глобализация неизбежна. В 1910 году многие полагали, что процесс глобализации не остановить, но вскоре убедились, что жестоко ошибались. История не повторяется, однако следует отметить, что антиглобалистские настроения на подъеме. В то же время все больше политических лидеров развивающегося мира осознают, что открытая система торговли в значительной мере соответствует интересам их стран. Эти политики сочтут за благо прислушаться к недавнему заявлению президента Мексики Висенте Фокса:
»Мы убеждены, что глобализация — это благо, и она станет благом, когда вы подготовитесь к нейѕ и пусть ваши принципы не противоречат требованиям экономики, пусть им соответствуют установленные вами высокие образовательные стандарты и приверженность верховенству законаѕ Когда вы сделаете все, что от вас зависит, тогда, мы уверены, вы достигнете благополучия».
К сожалению, противники интеграции — особенно в индустриальных странах — отстаивают свои узкие интересы гораздо более энергично. Лидеры как развитых, так и развивающихся стран должны более непосредственно и эффективно поддерживать процесс глобализации, если не хотят, чтобы их оппоненты взяли верх.
Вместе с тем индустриальные государства по-прежнему принимают протекционистские меры в отношении сельскохозяйственной и трудоемкой продукции. Ликвидация этих барьеров окажет существенную поддержку развивающимся странам. Открыть свои рынки выгодно даже беднейшим странам мира — ведь 70 %тарифных барьеров, с которыми сталкиваются развивающиеся страны, возникают по инициативе их же самих.
Если глобализация продолжится, то возможность ее превращения в силу, устраняющую неравенство, будет зависеть от способности бедных стран интегрироваться в мировую экономическую систему. Для достижения подлинной интеграции требуется не только либерализация торговли, но и масштабная реформа государственных институтов. Многие из развивающихся стран, в частности Мьянма, Нигерия, Украина и Пакистан, создают у себя неблагоприятные условия для инвестиций. Даже если они решатся проводить открытую торговую политику, гарантией успеха она станет лишь в том случае, если эти государства проведут дополнительные реформы. Нелегко предугадать, какими путями будут там продвигаться реформы; многие из фаворитов последних лет — Китай, Индия, Уганда и Вьетнам — добились успехов совершенно неожиданно. Но пока государственные институты и политика остаются неэффективными, отсталость таких стран неизбежна.
Используя механизмы торговой политики, индустриальные государства могли бы помочь тем развивающимся странам, которые решили перейти к политике открытости и вступить в мировой торговый клуб. Но в последние годы индустриальные государства изменили тактику. Первоначально ГАТТ было создано на основе соглашений, связанных с практическими вопросами международной торговли. Теперь же перед вступающими в ВТО выдвигается требование институционально оформить отношения в рамках договора, например, о политике в сфере прав на интеллектуальную собственность. Однако если под угрозой санкций со стороны ВТО начнется какая-либо стандартизация условий труда или требований к состоянию окружающей среды, то подобная гармонизация будет иметь далеко идущие последствия. Такие меры по своему воздействию равнозначны новому протекционизму, поскольку препятствуют интеграции развивающихся стран в мировую экономику и тормозят торговлю между богатыми и бедными странами.
Конференция ВТО в Дохе явилась важным шагом на пути к международной торговой интеграции. Более решительно, чем в Сиэтле, лидеры индустриальных государств выразили готовность продолжить процесс интеграции и определиться с основными проблемами развивающихся стран. Среди этих проблем — доступ к патентам на фармацевтическую продукцию, использование антидемпинговых мер против развивающихся стран и сельскохозяйственные субсидии. Не исключено, что новый раунд переговоров, начавшийся в Дохе, сможет переломить современную тенденцию, затрудняющую путь бедных стран в мировую экономику.
Наконец, еще одно возможное препятствие на пути успешной и справедливой глобализации связано с географией. Ни прибрежный Китай, ни южная Индия не были приговорены природой к бедности, то же самое относится к северной Мексике и Вьетнаму. Все они расположены по соседству с крупными рынками или вблизи от торговых путей, но случилось так, что долгое время их развитие сдерживалось ошибочной политикой. Теперь, после соответствующих реформ, они начинают быстро развиваться и понемногу занимают принадлежащее им в силу естественных причин место в мире. Иное дело Мали, Чад и прочие страны и регионы, испытывающие на себе проклятье «плохой географии»: удаленность от рынков, большие расходы на транспортировку, наличие угроз для здоровья населения, проблемы с сельским хозяйством. Было бы наивным полагать, что одной только торговлей и инвестициями здесь можно облегчить бремя бедности. На самом деле для географически неблагоприятных стран и регионов важна прежде всего не либерализация торговли, а развитие подобающей системы здравоохранения или налаживание инфраструктур. Еще один выход — позволить людям сменить местожительство.
Не поддающийся учету фактор нынешней волны глобализации — миграция из бедных стран — мог бы стать весомым вкладом в борьбу с бедностью. Каждый год население планеты увеличивается на 83 млн, из них 82 приходятся на развивающиеся страны. В то же время в Европе и Японии отмечается процесс старения населения, ведущий к сокращению трудовых ресурсов. Миграция относительно неквалифицированных рабочих с юга на север, таким образом, будет экономически взаимовыгодна. При этом в результате в основном экономически мотивированной волны миграции поднимается жизненный уровень самого мигранта, а страна, которую тот покидает, получает тройную выгоду. Во-первых, миграция сокращает количество рабочих рук на юге, и поэтому заработная плата остающегося населения увеличивается. Во-вторых, мигранты посылают в страну денежные переводы в твердой валюте. Наконец, в-третьих, миграция способствует активизации транснациональной торговли и инвестиций. Так, например, 10 %граждан Мексики живет и работает в США, тем самым у них на родине снимается напряжение на рынке труда и повышаются зарплаты. В денежных переводах Индия получает от своих граждан, работающих за океаном, в 6 раз больше, чем от иностранной помощи.
В отличие от торговли миграция всячески сдерживается, вокруг нее ведутся оживленные споры. Отдельные критики подчеркивают ее деструктивное воздействие на общество и культуру, высказывают опасения, что она негативно отразится на уровне зарплаты и стимулирует безработицу в индустриальных странах. При этом антииммиграционное лобби игнорирует тот факт, что неравенство, связанное с условиями экономической географии, столь велико, что никакая ограничительная политика не помешает нелегальной иммиграции. По иронии судьбы, неприятие глобализации во многом обусловлено как раз тем, что ее влияние недостаточно распространяется на такие ключевые области экономики, как потоки рабочей силы. Перемещение людей стало высокоприбыльным, неконтролируемым бизнесом, в результате чего нелегальные иммигранты становятся объектом жестокой эксплуатации.
Пока ни одна из индустриальных стран не готова узаконить открытую иммиграцию. Но политику в отношении мигрантов нужно пересмотреть. В некоторых государствах миграционные правила отдают предпочтение высококвалифицированным работникам, что подстегивает процесс утечки мозгов из развивающихся стран. В результате такой политики поток неквалифицированной рабочей силы не останавливается; напротив, многие работники выталкиваются в категорию «нелегалов». Поэтому если индустриальные страны на законных основаниях будут принимать больше неквалифицированных работников, то это компенсирует нехватку собственной рабочей силы, улучшит жизненный уровень в развивающихся странах и уменьшит приток нелегальных иммигрантов.
Итак, за последние два десятилетия интеграция экономик развивающихся и индустриальных стран предоставила бедному населению немало возможностей для улучшения жизни. Извлекать пользу из глобализации уже научились мексиканские мигранты, китайские рабочие, вьетнамские крестьяне и угандийские фермеры. Глобализация выгодна и состоятельным слоям населения в развивающихся и индустриальных странах. После того как стихнет риторика вокруг глобализации, в мировой повестке дня со всей очевидностью обозначится вопрос, насколько индустриальные государства готовы ускорить процесс интеграции в мировую экономику. Стремящиеся к этому беднейшие страны в значительной степени заинтересованы в том, каким будет ответ богатых стран.
Китай. Индия. МВФ > Внешэкономсвязи, политика. Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 16 ноября 2002 > № 2899026
Нашли ошибку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter