Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Кино эпохи next

Тимур Бекмамбетов предлагает сразиться онлайн

Текст: Валерий Кичин

Изобретенный Тимуром Бекмамбетовым формат screenlife продолжает изумлять мир способностью ответить новому сознанию современной публики, впитавшей язык компьютерного монитора, едва научившись говорить.

Вспоминается заинтригованный Берлинале, собравшийся посмотреть новинку от Бекмамбетова - политический фильм "Profile", где все действие целиком происходило на мониторе, в переписке британской журналистки и вербовщика исламских террористов - мало есть триллеров, более захватывающих и напряженных. Самый первый опыт режиссера в этом жанре состоялся в 2015-м в хорроре "Убрать из друзей". И теперь - его новогодний сюрприз "Игрок", премьера которого прошла на специально созданной платформе http://igra.film/. Здесь Бекмамбетов опробует жанр отвязной игровой комедии, в которой могут участвовать зрители, а наиболее удачливые даже выиграть приз - поездку на Занзибар, о которой мечтают герои.

События интерактивного действа происходят в зимнем Екатеринбурге, заснеженной панорамой которого открывается фильм. Здесь живут герои - уволенный преподаватель университета Андрей (Гоша Куценко), его жена Наташа (Мария Шукшина), их сын Юрка (Глеб Калюжный), друг семьи юрист-рыбак (Александр Робак), неумолимый коллектор (Дмитрий Лысенков) и безутешный турагент (Николай Серга). Есть еще таинственный Алик, который обещал прилететь на Новый год и, как подозревает неудачник Андрей, увезти с собой его Наташу. Тем более, что фильм начинается отчаянной фразой "Наташа, давай разведемся". Андрей чувствует себя аутсайдером: работы нет, денег тоже, удача отвернулась. И это все он излагает в мейле, который сейчас отправит любимой супруге.

Из этих чатов, переговоров по скайпу и переписки по мейлу будет состоять весь фильм. Интересно, как этот новый для кино язык screenlife мобилизует и кино и его публику: обычные для наших фильмов размагниченность и бесформенность сменяются ритмом напряженным, нервным, стремительностью и остротой реакций, которая свойственна пользователям интернета. В интернете наша публичность виртуальна, она как бы "ненастоящая", реальные собеседники существуют наравне с фигурками очередного квеста. И ты, общаясь, чувствуешь себя безответственным - здесь чаще изменяет выдержка, а приличия посланы куда надо. Это кино новых поколений - а в какой мере это кино будущего, покажет время. Пока - интересно, даже захватывающе, и с радостью погружаешься в эту до чертиков знакомую среду "пятого измерения". Чувствуется, что этой новизне ощущений поддались и актеры - живут на экране азартно, импровизационно, с большей или меньшей степенью удачи хулиганят. Видно, что снято быстро, на одном дыхании, без лишнего перфекционизма, что тоже есть неотъемлемый признак любого интернет-контента: фильм здесь свой в доску, в этом мире коллективной безответственности и даже нередко - коллективной бессознанки. Там, где есть свои законы, своя степень свободы, свое обаяние и свои, далекие от классических представления о юморе.

Кульминация действа начинается, когда отчаявшийся Андрей покупается на легкие деньги, которые, говорят, можно заработать онлайн-авантюрами. Он срочно вспоминает правила игры в покер - и ринется в сражение не на жизнь, а на деньги, без которых жизнь не жизнь. Особенно если учесть, что стартового капитала у него осталось 437 рублей 00 копеек. Перипетии происходящего захватят даже тех, кто в покере слаб, а итоги игры отобьют у желающих охоту попробовать авантюру лично. В любом случае это комедия не только легкая и смешная, но и новогодняя, а потому оптимистичная. Комедия, которая, как предполагают, прорубит окно в киноиндустрию поколения next.

А сияющий белизной зимний уральский мегаполис поманит к себе не хуже белых пляжей Занзибара.

Кстати

За первые пять дней проката в новом году фильм "Последний богатырь: Корень зла" заработал чуть больше 1 миллиарда рублей. Предсказать такой стремительный взлет, да еще и при специальной рассадке в кинотеатрах, было сложно. По данным портала ВГТРК "Смотрим.РФ", кинотеатры меняли расписание на ходу: фильмы, собирающие мало зрителей, получают один-два сеанса в день, остальные достаются сиквелу "Последнего богатыря". Фильм стал первым и пока единственным фильмом в российском прокате, которому после открытия кинотеатров в августе 2020-го удалось заработать миллиард рублей. Еще один лидер проката в новогодние каникулы - фильм о героизме пожарных "Огонь", чьи сборы, согласно системе ЕАИС Фонда кино, перевалили за 500 миллионов рублей. "Огонь" и "Последний богатырь" уже привлекли в кинозалы более шести миллионов зрителей.

Подготовила Сусанна Альперина

Россия > СМИ, ИТ > rg.ru, 12 января 2021 > № 3609943

Цветные металлы корректируют свои цены с поправкой на доллар и Covid-19 в Китае

В понедельник, 11 января, форвардные цены на никель и медь снизились в Лондоне более чем на 3% на фоне резкого роста долларового индекса в США и озабоченностью рынков увеличением числа случаев заражения Covid-19 в Китае.

По итогам торгов на LME трехмесячный контракт на медь подешевел на 3,3%, до $7864 за т, вернувшись к уровням, наблюдавшимся 4 января.

Стоимость никеля с поставкой через 3 месяца также снизилась на 3,3% (около $600), до $17086 за т.

Медь и никель вышли на минувшей неделе на новые максимумы – $8238 и $18200 за т соответственно – самые высокие котировки этих металлов с февраля 2013 г. и сентября 2019 г. соответственно, однако с ростом курса доллара к другим валютам в пятницу комплекс цветных металлов стал уходить в коррекцию.

В то время как рост случаев заболевания Covid-19 в последние месяцы стал новой нормальностью, новые случаи инфицирования в Китае, в частности в провинции Хэбэй, которая окружает Пекин (где 10 января было зафиксировано 82 новых случая – самый высокий показатель за 5 месяцев), подтолкнули рынки занять в начале недели позицию избегания рисков, отмечает аналитик StoneX Натали Скотт-Грей.

«Большая часть металлов покинула максимумы января в пятницу, что сделало комплекс уязвимым к так необходимой ему консолидации, – говорит аналитик Энди Фарида. – Однако консолидация должна быть кратковременной, а проседания к ключевым техническим уровням поддержки привлекут новую волну интереса к покупкам».

Котировки фьючерсов на алюминий просели на LME на 0,6%, до $2009,50 за т. Цена металла держится выше отметки $2000 за т с 4 января.

Трехмесячные контракты на цинк и свинец подешевели на 1,6% и 1,7% соответственно, до $2767,50 и $1966 за т соответственно.

На утренних торгах во вторник цены на медь снизились в Шанхае до недельного минимума на фоне озабоченности рынка спросом на металл ввиду новых ограничительных мер в Китае, направленных на предотвращение новой вспышки коронавируса. Мартовский контракт на медь подешевел на ShFE на 2,5%, до 57960 юаней ($8957,02) за т – самого низкого значения с 5 января.

По состоянию на 8:17 мск алюминий подешевел на бирже на 2%, до 14845 юаней за т. Стоимость никеля снизилась на 2,4%, до 126,960 тыс. юаней за т, а цена цинка потеряла 1,9%, снизившись до 20745 юаней за т.

По состоянию на 11 января в Китае зарегистрировано 55 новых случаев инфицирования коронавирусом по сравнению с 103 днем ранее. «Рост заболеваемости коронавирусом в Китае действительно напугал рынки, хотя медь подешевела синхронно с укреплением курса доллара и ростом запасов стали в Поднебесной, что является сигналом сезонного спада активности в секторе, – отмечает один из сингапурских металлотрейдеров. – Но пока ситуация здоровая, так как потенциал роста цены меди значительно превышает потенциал ее отката, если в Китае не активизируется пандемия». Также трейдер указал на перспективы стимулирования экономики в США.

В Лондоне трехмесячный контракт на медь подорожал на 0,7%, до $7915,50 за т. Цена алюминия снизилась на 0,3%, до $2003,50 за т. Котировки цены никеля выросли на 1,2%, до $17,290 за т. Стоимость свинца увеличилась на 0,6%, до $1978,50 за т.

Запасы меди на складах LME выросли впервые с 4 декабря 2020 г., до 104,95 тыс. т, тогда как скидка на спотовую медь относительно стоимости трехмесячного контракта выросла до $14,25 – максимума с 4 января.

Оперативная сводка сайта Metaltorg.ru по ценам металлов на ведущих мировых биржах в 11:08 моск.вр. 12.01.2021 г.:

на LME (cash): алюминий – $2009 за т, медь – $7945,5 за т, свинец – $1964,5 за т, никель – $17376,5 за т, олово – $20800 за т, цинк – $2752,5 за т;

на LME (3-мес. контракт): алюминий – $2010 за т, медь – $7960 за т, свинец – $1986 за т, никель – $17430 за т, олово – $20600 за т, цинк – $2776 за т;

на ShFE (поставка январь 2021 г.): алюминий – $2339 за т, медь – $9044 за т, свинец – $2242,5 за т, никель – $21013 за т, олово – $23783,5 за т, цинк – $3243 за т (включая 17% НДС);

на ShFE (поставка март 2021 г.): алюминий – $2302,5 за т, медь – $9070,5 за т, свинец – $2250 за т, никель – $20065 за т, олово – $23658,5 за т, цинк – $3221,5 за т (включая 17% НДС);

на NYMEX (поставка январь 2021 г.): медь – $7883,5 за т;

на NYMEX (поставка апрель 2021 г.): медь – $7861,5 за т.

Советник лидера Ирана: США должны снять санкции против Ирана, прежде чем вернуться в СВПД

Старший советник лидера Исламской революции аятолла Сейед Али Хаменеи заявил, что Вашингтон должен отменить все санкции, введенные в отношении Ирана, если он хочет вернуться к ядерной сделке 2015 года.

Есть условия для возврата Вашингтона к ядерной сделке, официально известной как Совместный всеобъемлющий план действий (СВПД), заявил Али Акбар Велаяти в понедельник, сообщает Press TV.

«Мы не настаиваем и не торопимся с возвращением Соединенных Штатов. Но если они хотят вернуться, есть условия, главное из которых - снятие санкций, чтобы доказать, что новая администрация привержена обязательствам СВПД», - подчеркнул Велаяти.

«Они сами решают, хотят они вернуться или нет, но ... они должны восполнить прошлые неудачи. Их прошлые неудачи заключались в том, что они не только ничего не сделали для снятия санкций, но и усилили их, а это противоречило их обязательствам по [ядерной] сделке», - отметил он.

Велаяти добавил: «Если какая-либо администрация в Соединенных Штатах возьмет на себя обязательство, оно будет обязательным и для последующих администраций. Дело не в том, что у каждой администрации есть свои обязательства. Итак, мы выполнили свои обязательства, но они нарушили обязательства, и обычнестественно, если они хотят вернуться, они должны отменить санкции».

Старший советник лидера Ирана выразил сожаление по поводу того, что Франция, Германия и Соединенное Королевство, которые представляют Европейский Союз в ядерной сделке 2015 года, наложили множество ограничений на Тегеран в соответствии с требованиями Соединенных Штатов, а в некоторых случаях также наложили косвенные санкции.

Велаяти, однако, сказал, что Россия и Китай, подписавшие СВПД, помогли Ирану, насколько могли, и выполнили свои обязательства.

Обращаясь к нации в пятницу, аятолла Хаменеи сказал, что Иран не торопится с возвращением США к сделке.

«Наше рациональное требование - снятие санкций. Это право иранского народа, которое было нарушено. Они обязаны это сделать ... Если санкции будут отменены, то возвращение США в СВПД будет что-то значить», - сказал лидер.

СВПД был подписан в июле 2015 года между Тегераном и шестью мировыми державами и ратифицирован в виде Резолюции 2231.

В мае 2018 года президент США в одностороннем порядке вывел страну из СВПД и возобновил антииранские санкции, которые были отменены соглашением.

Поскольку оставшиеся европейские стороны не выполнили свои обязательства по сохранению торговли с Ираном, ссылаясь на запреты США, Исламская Республика в мае 2019 года сделала шаг, чтобы приостановить некоторые из своих обязательств в соответствии со статьями 26 и 36 соглашения, охватывающих законные права Тегерана.

Тегеран заявил, что его контрмеры обратимы, как только Вашингтон вернется к СВПД, выполнит свои обязательства и прекратит санкции.

«НОЧЬ ЦИФРОВЫХ НОЖЕЙ» И ДИСКУССИЯ О ЦИФРОВОМ СУВЕРЕНИТЕТЕ

ОЛЕГ МАКАРОВ

Руководитель компании ledorub.org. Сооснователь проекта «Ватфор».

Пять лет назад в российском интернете велась бурная дискуссия про «информационный суверенитет». Термин этот был придуман известным в узких кругах теоретиком от информационной безопасности Николаем Федотовым и вынесен в свет предпринимателем Игорем Ашмановым. Некоторая одиозность авторов термина и его популярность среди российских политиков, слабо понимающих технологическую сторону вопроса, создавали у всех участников спора впечатление, что речь идёт об огораживании национального сегмента от западных социальных сетей и других медиасервисов.

Некоторые эксперты обращали внимание, что под «цифровым суверенитетом» следует понимать способность государства обеспечить своим гражданам и бизнесу полноценный доступ к ресурсам сети, независимо от текущей политической и идеологической ситуации. И речь не о возможности публично делиться подробностями своей вечерней трапезы или смотреть в минуты отдыха на поведение домашних животных, но о способности проводить банковские транзакции, управлять технологической инфраструктурой, пользоваться поисковыми сервисами, продавать и покупать, вести деловую переписку. Причём реалии таковы, что при худшем развитии событий придётся сражаться за доступность собственных сервисов на собственной территории.

Накал дискуссии подогревался первыми залпами антироссийских санкций, когда американские компании, следуя требованиям государства, блокировали аккаунты пользователей в Крыму.

На этом фоне проходили пресловутые «учения по отключению российского сегмента от глобальной сети», которые в первую очередь и должны были определить, что именно перестанет работать внутри страны в условиях, когда санкции затронут инфраструктуру интернета и он будет отключён извне.

Результаты учений спрятаны от экспертного сообщества в недрах Министерства цифрового развития и придавлены двусмысленным штампом «для служебного пользования», однако в профессиональных кругах поговаривают, что все результаты сводятся к фразе «ничего хорошего».

Вернёмся в наше время. Восьмое января поразило всех громким событием: впервые в новейшей истории частные компании приняли решение заткнуть рот ещё действующему главе государства и его сторонникам. Основание – «их сообщения провоцируют дальнейшее насилие» – вполне стандартное для любого рода запретителей, как зарубежных, так и отечественных.

Обычно запреты объясняют защитой от насилия детей или национальных меньшинств. Вот только провоцирующие насилие призывы с хештегом #blacklivesmatter в прошлом году игнорировались, равно как и призывы к штурму административных зданий в других странах. В общем, ситуация сложилась обратная той, на которую сетовал избранный президент Байден, говоря, что, если бы Капитолий штурмовали сторонники BLM, реакция полиции была бы куда более жёсткой.

Что представляет собой современный интернет? Отбросим пока телекоммуникационную составляющую и поговорим о технологиях доставки контента и услуг. В первую очередь – это конгломерат американских софтверных технологических компаний: Google, Microsoft, Apple. Без этой тройки в сети не происходит почти ничего, нет ни одного пользовательского устройства, на котором не использовалось бы ПО от одного из этих игроков или их сателлитов, среди которых на самом деле множество конкурентов размером поменьше. Например, большую часть доходов Mozilla Foundation, которая разрабатывает конкурирующий с Google Chrome браузер, формирует рекламное соглашение с Google.

Рядом с софтверными гигантами стоят столь же крупные компании-платформы, аккумулирующие в своих сервисах пользовательский трафик. Помимо уже упоминавшегося Google, который и на этом рынке владеет существенной частью, есть Facebook и Twitter. Остальные игроки либо невелики, либо ограничены своим регионом, как Яндекс и ряд китайских сервисов. В Китае в этом плане вообще своя особая атмосфера, наблюдателям за пределами страны не очень понятная. Наконец, внизу пирамиды располагаются провайдеры услуг – доступа к сети и хостинга. В хостинговых услугах выделяется Amazon, который занимает огромную долю рынка, предоставляя дешёвую и гибкую возможность завести в интернете свой сервис.

Атака восьмого января началась с платформ, когда Трампа и его сторонников подвергли блокировке Twitter и Facebook. Это радикально сократило аудиторию, однако не закрыло для них возможность публично высказываться. Современная либеральная экономическая мысль предполагает, что любая частная компания находится в своём праве, отказывая в обслуживании пользователям, которые не проходят по её критериям, но в условиях свободной экономики у любого пользователя остаётся возможность завести свою платформу. Такая платформа – Parler – у республиканцев была, однако к атаке присоединились Google и Apple, заблокировавшие приложение Parler в своих магазинах. Это означало очередное радикальное уменьшение аудитории. Наконец спустя сутки к атаке присоединилась и компания Amazon, отказавшая Parler в дальнейшем предоставлении услуг хостинга. У Amazon, надо сказать, это было оформлено в худших советских традициях – якобы выгнать Parler потребовали обеспокоенные сотрудники, и руководству пришлось прислушаться. По идее, Parler есть куда отступать – в мире достаточно провайдеров, никак не завязанных на американские сервисы, без приложений тоже можно обойтись… Но тут в битву вступили производители браузеров.

Пока ещё неуверенно, ограничившись заявлением о необходимости «деплатформинга» для сторонников Трампа, но компания Mozilla заняла правильную сторону. В принципе, у браузеров есть технологическая возможность фильтровать неугодный контент. Вы наверняка много раз натыкались на предупреждение «сайт опасен для вашего компьютера» или «сайт содержит фишинговый контент». Добавить туда что-нибудь вроде «сайт содержит недостоверную информацию» или «сайт разжигает рознь» ничего не стоит. Причём возможность всё-таки кликнуть и перейти на «стрёмный» ресурс будет спрятана настолько глубоко в настройках, что обычный пользователь не сразу её и найдёт.

Если переложить ситуацию на наши реалии, то можно вспомнить ситуацию с попытками заблокировать Telegram. Его неуязвимость строилась на игнорировании требований Роскомнадзора со стороны всё тех же Google, Apple и Amazon. Последний предоставлял Telegram практически бесконечное количество IP-адресов, а его монопольное положение на рынке не давало Роскомнадзору заблокировать его целиком, не блокируя при этом множество российских же сайтов, не имеющих никакого отношения к этому сюжету. Сейчас Telegram старательно дистанцируется от республиканцев и даже выпустил заявление о том, что аккаунта Трампа в соцсети нет. Похоже, перспектива быть подвергнутыми «деплатформингу» его не устраивает.

Что это всё означает? В интернете существует картель компаний (давайте будем называть его «Картель восьмого января»), практически полностью контролирующих технологическую составляющую и готовых применять этот контроль для регулирования политической повестки в своём понимании.

Всё перечисленное выше может произойти с любой компанией в любой стране – не стоит впадать в заблуждение и считать, что это чисто американская коллизия и «Картель восьмого января» не способен действовать экстерриториально. Упомянутый в начале статьи Николай Федотов, например, был «ранен» на этих фронтах ещё в начале нулевых годов, когда возглавлял информационную безопасность самого крупного из российских интернет-провайдеров. Провайдер исповедовал сетевую нейтральность, поэтому предоставлял доступ к интернету всем, кому это не запрещено судом. В том числе так называемой Russian Business Network, славной, помимо прочего, рассылкой спама непосредственно со своих адресов. Британская общественная организация The Spamhaus Project, предоставлявшая довольно популярный сервис «чёрных списков» IP-адресов спамеров, внесла в свой блок-лист все сети провайдера. В результате отправка почты из его сетей стала непростой задачей даже внутри России (почтовые сервера просто не принимали эту почту), что, естественно, не увеличивало привлекательность провайдера для клиентов. Надо признать, что в той истории «Ростелеком» проиграл и вынужден был отказаться от предоставления услуг спорным клиентам.

Давайте представим себе дальнейшую судьбу Parler или любого другого сервиса, который перейдёт дорожку вышеупомянутому картелю. Разумеется, он переедет к любому из зарубежных по отношению к Соединённым Штатам провайдеров. Вряд ли американские компании пойдут по пути Роскомнадзора и станут пытаться блокировать его по IP. Скорее всего, картель прибегнет к угрозам интернет-провайдеру, и далеко не факт, что тот продолжит размещать у себя ресурсы этой социальной сети.

Сила и гибкость американской экономики сделали Америку носителями и брокерами мировой финансовой инфраструктуры. Были времена, когда такое положение устраивало весь мир, исходивший из того, что США соблюдают нейтралитет по отношению к платежам, не затрагивающим напрямую происходящее на их территории. Однако в последние годы принцип нейтралитета подменился принципом заявляемой добросовестности своих действий: применение американского законодательства к сделкам, произошедшим за пределами Соединённых Штатов, и штрафы, накладываемые на неамериканские организации, нарушающие американские санкции, вроде бы имели целью наказание злоумышленников за совершённые (с точки зрения американского законодательства) преступления. Однако после разрушения иранской сделки, наложения санкций на компании, участвующие в строительстве «Северного потока – 2», применения американских санкций к китайским компаниям стали раздаваться голоса, что американское государство действует по произволу, исключительно в своих интересах.

Наблюдая за гонениями на сторонников Трампа, легко представить себе, как через несколько лет точно так же будут затыкать политические группы, находящиеся за рубежом. И точно так же, как в области экономики, выяснится, что ни одно государство мира не в состоянии защитить своё информационное пространство от американского запретительства.

Обретение экономического суверенитета – процесс очень сложный, но действия в этом направлении ведутся. С информационным суверенитетом дело обстоит хуже. Чтобы его добиться, страны должны не только формально отобрать у США управление интернетом, но и разработать свои платформы, свои операционные системы (в том числе мобильные), способные предоставить пользователю привычный набор сервисов. Попытки, которые предпринимаются сейчас, особого успеха не имеют.

Возможно, лучше брать пример с самих американцев, и, действуя подобно тому, как они вели себя в отношении TikTok, вынудить их вывести технологических гигантов из-под своей юрисдикции. Сейчас фраза «вынудить США» звучит несбыточно, но мало ли фантазий стали реальностью за последние месяцы.

Ещё недавно считалось, что следующая мировая война будет за энергетические ресурсы или пресную воду. Но сейчас возникает мысль, а не вспыхнет ли она за контроль над компаниями картеля? И останется ли она холодной?

Россия > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 11 января 2021 > № 3632165 Олег Макаров

СПРАВА НАЛЕВО

АЛИНА ЩЕРБАКОВА, Кандидат экономических наук, доцент департамента мировой экономики Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

АРГЕНТИНА И КРИЗИС 2001–2002 ГОДОВ

В Аргентине экономические кризисы случаются постоянно. Это можно объяснить сильнейшей зависимостью страны от иностранного капитала и конъюнктуры мировых товарных рынков, прежде всего – продовольственных и сырьевых.

В начале XX века Аргентина была лидером латиноамериканского региона благодаря природным ресурсам, большой и плодородной территории, прогрессивным сельскохозяйственным технологиям и квалифицированным кадрам, появившимся в стране вследствие масштабной иммиграции из Европы. Но экономика страны оказалась лёгкой добычей для иностранного капитала, в первую очередь – британского и североамериканского, что поставило Аргентину в серьёзнейшую финансовую и экономическую зависимость, в том числе в стратегически важных отраслях. Что и послужило главной причиной большинства кризисов в Аргентине на протяжении последних девяноста лет, начиная с Великой депрессии.

Эталонный кризис

Рецессия аргентинской экономики, длившаяся более трёх лет, завершилась крупномасштабным валютно-финансовым кризисом. События 2001–2002 гг. – самый мощный социально-экономический крах за всю национальную историю, сопровождавшийся крупнейшим в современном мире дефолтом по суверенным долгам. На рубеже 2001 и 2002 гг. во главе страны за две недели побывало пять президентов, последовательно сменявших друг друга. Разрыв политических и социальных связей был настолько глубок, что государство не могло гарантировать привычные условия существования ни одному слою населения. Крах производственного, банковского и государственного финансового аппаратов стал лишь экономическим выражением обвала всего общества. Государство приостановило выполнение долговых обязательств, были заморожены средства на счетах частных вкладчиков, произошла девальвация национальной валюты – песо, чей курс по отношению к доллару оставался неизменным все 1990-е годы.

Эти радикальные решения, приведшие к катастрофическим социальным последствиям, одновременно открыли и путь к восстановлению.

И всё же решающую роль сыграли не столько усилия правительства, связанные с возвращением к активному государственному вмешательству в экономику, сколько улучшение внешнеэкономической конъюнктуры. Добиться преемственности экономической политики, создания стабильной модели экономического развития, появления ответственной политической элиты и обеспечения устойчивого экономического роста Аргентине так и не удалось.

В конце 1980-х гг. идеи перонизма, господствовавшие с 40-х гг. XX века, полностью изжили себя, потребовался кардинально новый политический и экономический курс. В научной литературе 1980-е гг. называют «потерянным десятилетием» для Аргентины, которая в этот период утратила все прежние экономические достижения. Пришедший к власти в 1989 г. Карлос Менем решил переломить ход истории, направив страну по пути неолиберализма. Основными составляющими реформ Менема стали повсеместная приватизация практически всех государственных предприятий, либерализация внутреннего рынка, финансовая открытость для иностранного капитала и тотальное дерегулирование экономики. Для борьбы с инфляцией и в качестве символа надёжности аргентинской министр экономики Доминго Кавальо принял решение привязать песо к доллару по курсу 1:1.

Вплоть до середины 1990-х гг. аргентинские реформы рассматривались как эталонные. С 1990 по 1997 гг. Аргентина обгоняла большинство стран региона по темпам экономического роста. Этому способствовала внешнеэкономическая среда (условия торговли, приток капитала, высокие цены на экспортируемые страной товары и прочее). Однако далее разразился азиатский финансовый кризис 1998 г., перекинувшийся на Латинскую Америку. Если по другим странам региона он ударил относительно слабо и краткосрочно, то в Аргентине привёл к самому тяжёлому и затяжному спаду в её новейшей истории. Чили и Бразилию от такого же серьёзного падения спасло то, что они были менее «долларизованы», нежели Аргентина, и это снизило значимость негативного торгового баланса для этих стран.

Эрозия конкурентоспособности вместе с постепенным замедлением притока капитала привела к резкому падению инвестиционной активности и последующей затяжной рецессии. В 1999–2000 гг. объём инвестиций сократился на 20 процентов. Реальный ВВП с 1998 по 2002 гг. снизился на 28 процентов (см. рисунок 1). Промышленное производство обрушилось: в 1998 г. его добавленная стоимость составляла 80 млрд долларов, а в 2002 г. – 30 (рисунок 1). Отдельные виды товаров вообще перестали выпускаться. В отличие от предыдущего спада 1993–1995 гг. рецессия не носила временного характера: экономика Аргентины погрузилась в полномасштабный кризис.

Рисунок 1. Рост ВВП и промышленное производство Аргентины в 1990–2003 годах

Источник: составлено автором по данным Всемирного банка.

Экономический спад и снижение частного внутреннего спроса не привели к значительному улучшению внешнего баланса текущих операций. При этом центральный банк страны упорно не девальвировал национальную валюту, что не позволило Аргентине приспособиться к ухудшению внешнеэкономической конъюнктуры или прибегнуть к внешнему финансированию. Ухудшение конъюнктуры мировой экономики и ослабление экономической активности в конце 1990-х гг. отрицательно сказались на государственном бюджете. Ситуация усугублялась незавершённостью структурных реформ, которые не смогли полностью решить некоторые хронические проблемы, беспокоящие Аргентину в течение многих лет, в первую очередь – низкий уровень сбора налогов. Более того, в тот же период Аргентина вынуждена была начать выплачивать высокие займы, полученные в предыдущие годы.

Дефолт исторического масштаба

В 2000 г. внешнеэкономическая обстановка ухудшилась. Многие инвесторы, пострадавшие в ходе азиатского и российского кризисов 1998 г., значительно снизили активность на рынках развивающихся стран. Против Аргентины работали также падение цен на сырьё, девальвация реала в соседней Бразилии, позволившая «тропическому гиганту» сделать свои экспортные товары более конкурентоспособными, а также очень сильный доллар, усугубивший долговые обязательства Аргентины. Правительство могло и раньше отказаться от фиксированного курса песо-доллар, однако, с одной стороны, боялось гиперинфляции, а с другой – до последнего ждало ослабления доллара относительно йены и европейских валют, что означало бы повышение конкурентоспособности аргентинских товаров на мировом рынке. Но ослабления доллара (и песо) не произошло ни в 2000-м, ни в 2001 году.

Два фактора поставили экономику под удар. Во-первых, страна стала жертвой шока ликвидности, поскольку заимствования в национальной и частично в иностранной валюте носили краткосрочный характер и нуждались в частом пролонгировании. Во-вторых, экономика оказалась крайне зависима от обменного курса. Внутренние заёмщики пытались избежать кризиса ликвидности, заключая долгосрочные кредитные контракты в иностранной валюте, но это поставило их в зависимость от стоимости национальной валюты.

Валютный дисбаланс стал для Аргентины серьёзной проблемой и усложнил выход из критической ситуации.

Кроме этих факторов, важной причиной кризиса была и зависимость от зарубежных корпораций. Превалирование на рынке иностранных компаний снизило конкурентоспособность аргентинских предприятий и эффективность их деятельности. В результате предприниматели не смогли компенсировать потерю внутреннего рынка путём завоевания внешнего. Аргентинский песо, приравненный к доллару, делал отечественные товары слишком дорогими и неконкурентоспособными.

В 2001 г. экономический кризис перешёл в финансовый. Население, осознав, что в государственной системе недостаточно долларов для покрытия всех расходов, начало массово изымать банковские вклады. С февраля по декабрь 2001 г. депозиты сократились на 25 процентов. Повышение ставки процента привело к тому, что для погашения старых долгов властям пришлось брать новые, более дорогие. В стране началась дефляция и одновременно резкое снижение доходов населения. Правительство решило ещё сильнее ужесточить налоговую политику, чтобы перераспределить потоки капиталов, а также сократить расходы в бюджетном секторе, что лишь подстегнуло уровень безработицы (до 19 процентов в 2002 году).

В июле 2001 г. международные агентства понизили кредитный рейтинг страны. К октябрю 2001 г. для многих аналитиков стало очевидно, что Аргентина объявит дефолт по своим долгам.

Поскольку отток вкладов усилился, аргентинскому правительству пришлось ввести так называемый «забор». В декабре 2001 г. было запрещено осуществлять большую часть денежных переводов за рубеж, а также снимать наличные с банковских счетов свыше 250 песо в неделю. Это привело к резкому падению экономической активности населения, особенно в теневом секторе, который в основном работает за наличные.

В стране начались протесты, «марш пустых кастрюль» постепенно перерос в противостояние с полицией. 20 декабря, после того как в очередных столкновениях погибло несколько десятков человек, в Аргентине было объявлено чрезвычайное положение. Президент Фернандо Де Ла Руа и всё правительство вынуждены были уйти в отставку.

Правление нового президента Адольфо Родригеса Саа продолжалось одну неделю, за которую было принято решение о дефолте – моратории на платежи по обслуживанию большей части суверенного долга на общую сумму более 80 млрд долларов.

По стоимости дефолтированных финансовых инструментов этот дефолт стал крупнейшим в мировой истории.

Такое решение закрыло для Аргентины доступ к займам МВФ, рекомендациям которого страна дисциплинированно следовала.

1 января 2002 г. новым президентом был избран Эдуардо Дуальде. С первых дней правления он запустил политику по «песификации» национальной экономики и объявил о девальвации песо. Новое соотношение песо и доллара составило 1,4:1. Однако уже к середине 2002 г. произошло существенное обесценивание аргентинской валюты до уровня 3,6 песо за 1 доллар.

Последствия девальвации проявились сразу же. Резко сократились доходы граждан в пересчёте на доллары. Это привело к тотальному снижению личного располагаемого дохода и покупательной способности подавляющей части населения, сужению внутреннего рынка для многих товаров, в первую очередь тех, спрос на которые обладает высокой эластичностью по доходу (товары длительного пользования, недвижимость, предметы роскоши и так далее). Особенно сократился спрос на импортные изделия, поскольку цены на них в песо существенно возросли. В этих условиях правительству не оставалось ничего иного, как сдерживать рост цен на продукты питания, энергоресурсы, товары массового и повседневного спроса, а также заморозить тарифы на коммунальные услуги.

Несмотря на катастрофические социальные и экономические последствия (ВВП в 2002 г. упал на 11 процентов), именно девальвация открыла путь к будущему восстановлению.

Обесценивание национальной валюты помогло повысить конкурентоспособность экономики. Оно обеспечило гибкость реальной заработной платы, которую было невозможно достичь путём снижения номинальной.

Девальвация также имела решающее значение для сокращения государственных расходов в реальном выражении и улучшения состояния бюджета, что позволило правительству иметь профицитный бюджет в следующие пять лет.

Аргентинский кризис был естественным следствием перекосов в экономической политике страны предшествующего десятилетия. Его основными причинами стали приверженность фиксированному валютному курсу; низкая конкурентоспособность промышленности; широкомасштабная либерализация рынков, финансового и банковского секторов; нерациональное использование внешних займов; слепое следование рекомендациям МВФ без учёта экономических и социальных реалий государства; огромный внешний долг; коррупция на самом высоком уровне власти. Опыт Аргентины свидетельствует о неэффективности и пагубности внедрения шаблонных моделей, сложившихся в иных экономических и культурно-цивилизационных условиях.

Выход из кризиса

Восстановление экономики началось в августе 2002 года. Сначала оно было нестабильным, но постепенно набирало силу. Обменный курс, который снизился почти до 4 песо за доллар в середине 2002 г., составил около 2,90 песо за доллар к июню 2003 года. В 2002 г. инфляция составляла 41 процент. Взлёт инфляции оказался более скромным, чем обесценение песо, так как экономика находилась в депрессии, поэтому продавцы не смогли поднять цены без потери продаж, а значительная часть цен, в том числе на коммунальные услуги, контролировалась правительством. Индекс цен производителей, в который включены в основном товары, не подлежащие государственному контролю над ценами, вырос на 125,2 процента. Тем не менее, в отличие от последнего серьёзного обвала валюты в 1989 г., инфляция не вышла из-под контроля. В 2003 г. она исчислялась уже однозначными показателями.

В фокусе внимания руководства страны в тот период был поиск путей повышения конкурентоспособности национальной экономики. В период президентства Нестора Киршнера, который пришёл к власти в мае 2003 г., определён ряд отраслей народного хозяйства, призванных стать «очагами высокой конкурентоспособности» и локомотивами ускоренного и стабильного развития экономики: информатика, биотехнология, производство сжиженного природного газа, строительных материалов и сельскохозяйственной техники и прочие. По линии государства оказывалась управленческая, финансовая и техническая помощь, предусматривались многочисленные льготы.

Рисунок 2. Индексы цен на сырьевые товары, 1995–2010 годы

Источник: IndexMundi.

Особенно важную роль играло сельское хозяйство, которое успешно развивалось даже в период кризиса, что во многом способствовало преодолению рецессии. Ещё один фактор восстановления экономики – благоприятная экономическая конъюнктура: цены на сырьевые и продовольственные товары на мировом рынке выросли за счёт спроса на них в странах Азии (см. рисунок 2). В первую очередь это коснулось зерна и масличных культур. Значительно вырос и экспорт говядины: с 205 тысяч тонн в 2002 г. до 483 тысяч тонн в 2005 году.

Положительные тренды развития реального сектора экономики дали возможность правительству при Дуальде и Киршнере радикально расширить налогооблагаемую базу и существенно улучшить собираемость фискальных платежей: с 50,5 млрд песо в 2002 г. до 98,3 млрд песо в 2004 году. Это стабилизировало валютно-финансовое положение и обеспечило первичный профицит государственного бюджета в 2004 г. в размере 17,4 млрд песо (свыше 4 процентов от ВВП), что, в свою очередь, позволило открыть кредитные линии малым и средним предприятиям, в максимальной степени пострадавшим в условиях кризиса. Одновременно власти смогли профинансировать некоторые социальные проекты.

Действие названных факторов принесло плоды. В 2003 г. в экономике наметился активный подъём. ВВП вырос на 8,7 процента, что явилось наивысшим показателем после 1992 года.

Вмешательство во благо

Но одного лишь дефолта было бы недостаточно для возобновления экономического роста Аргентины. Решающую роль сыграло возвращение к политике вмешательства государства в экономику, а главное – благоприятная внешнеэкономическая конъюнктура, прежде всего – рост цен на экспортируемые Аргентиной товары.

Очевидно, что экономические проблемы, с которыми столкнулась Аргентина на рубеже ХХ и ХХI веков, объясняются как особенностями её национального хозяйства, так и просчётами в валютно-финансовой политике. Проводившийся в Аргентине с конца 1980-х гг. курс ускоренной либерализации национального хозяйства и фиксированного валютного курса позволил на первых порах добиться быстрого экономического роста. Но в отсутствие структурных изменений в экономике рост оказался неустойчив. Государство существенно ограничило вмешательство в экономику, однако действие свободных рыночных сил не помогло избежать продолжительного спада, завершившегося крупным валютно-финансовым кризисом.

Опыт Аргентины свидетельствует о противоречивости осуществления неолиберальных преобразований. С одной стороны, благоприятные внешние обстоятельства и успешный старт начала 1990-х годов. С другой – очевидны уязвимость новой модели развития, отсутствие чёткой стратегии поведения в неблагоприятных внешних условиях, ошибки и недальновидность самих реформаторов. Всё это проявилось под влиянием мировых кризисных процессов конца 1990-х годов.

Таким образом, ситуация в Аргентине 2001–2002 гг. может быть охарактеризована как структурный кризис, проявившийся в крахе экономической политики неолиберализма и политической проблеме управляемости. Для ликвидации последствий потребовалась разработка качественно иной модели развития, которая реализовывалась при администрации Нестора Киршнера и была продолжена Кристиной Фернандес де Киршнер. На смену господствовавшей в 1990-е гг. неолиберальной политике, основанной на постулатах Вашингтонского консенсуса, пришёл режим, кардинально изменивший экономический и социально-политический ландшафт, парадигму общественного развития и получивший поддержку большей части населения. При этом политика Киршнеров была скорее популистской, что подтверждает краткосрочность экономического роста Аргентины в начале XXI века и последующий кризис, который мы можем наблюдать с середины 2010-х годов. На руку Киршнерам, безусловно, сыграла положительная конъюнктура сырьевых цен, благодаря которой многие экспортёры продовольствия и энергоресурсов получили дополнительный импульс развития в первом десятилетии XXI века. Падение цен на основные экспортируемые товары, произошедшее в 2012 г., снова повергло Аргентину в затяжной кризис, ответственность за который аргентинцы возложили на пришедшего к власти в декабре 2015 г. Маурисио Макри.

В целом обвал начала XXI столетия сыграл решающую роль в изменении политических настроений населения Аргентины, которое на собственном уровне жизни ощутило все последствия ухода государства из экономики и внедрения саморегулирующихся рыночных механизмов. Это стало определяющим фактором при выборе новых правительств во главе с антилиберальными политическими силами, предлагавшими изменения экономической модели и ассоциируемыми с «левым поворотом» в Латинской Америке, который продолжался вплоть до прихода к власти Макри.

Латиноамериканский стратегический центр геополитики в октябре 2019 г. опубликовал исследование, согласно которому Макри был признан худшим президентом за всю историю демократического развития страны, в то время как Киршнер, при котором был номинально совершён выход из кризиса 2001 г., – лучшим главой государства. Этот опрос подтверждает тот факт, что популизм продолжает играть ведущую роль в латиноамериканских обществах, а «левый поворот», длившийся в большинстве стран региона вплоть до середины 2010-х гг., вызывал большое воодушевление среди населения и демонстрировал краткосрочные экономические итоги, в которые латиноамериканцам хотелось верить. Однако текущие экономические и политические кризисы заставляют страны Латинской Америки, в том числе и Аргентину, вновь искать собственный путь развития, отличный от навязанных извне и постулируемых в трудах западных экономистов.

Аргентина > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 11 января 2021 > № 3631191 Галина Щербакова

ЛОВУШКИ РАЗВИТИЯ

ЛЕОНИД ГРИГОРЬЕВ, Ординарный профессор, заведующий кафедрой мировой экономики факультета мировой экономики и политики Высшей школы экономики; главный советник руководителя Аналитического центра при правительстве РФ.

МАРИНА СТАРОДУБЦЕВА, Стажёр-исследователь научно-учебной лаборатории экономики изменения климата факультета мировой экономики и мировой политики Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

БРАЗИЛИЯ В XXI ВЕКЕ

Бразилия с её огромными запасами человеческих и природных ресурсов, сложной политической историей и огромной ролью в Латиноамериканском регионе имеет все основания считаться одной из сил, определяющих будущее мира. Страна прошла через ряд социально-экономических кризисов и диктатур, и это привело к пониманию, что социально-политическая стабильность является условием для экономического развития.

Хотя Бразилия исторически не ставила перед собой каких-либо мессианских или глобальных задач, запрос политической и интеллектуальной элиты на достойное место в мире постепенно сформировался. Создание БРИКС также стало катализатором дальнейшего повышения ожиданий, включая постановку вопроса о членстве в Совете Безопасности ООН.

Важный посыл состоит в том, что при значительных изменениях в уровне экономического развития меняются и многие социальные параметры, характер гражданского общества, которое начинает оказывать влияние на политическую систему, включая устойчивость демократии, свободу слова и свободу от коррупции. Таким образом, говоря о «ловушке среднего уровня развития», мы на самом деле обсуждаем довольно длительный период попыток де-факто более масштабной трансформации социально-экономической системы Бразилии. Тяжёлый экономический кризис 2015–2017 гг., из которого страна выходит с большим трудом, был ударом по трансформации общества.

Реформы в экономике, сдвиги в социальной структуре и социально-политические изменения не могут протекать одновременно успешно, поскольку охватывают разные слои населения, создают неопределённость для многих групп относительно их положения в обществе, сказываются на важных распределительных интересах, сложившихся к началу реформ.

Реформы не только проходят с разной скоростью, но и не должны «разрываться» между вершинами треугольника «экономика – социология – общество».

Длительная политическая стабильность, разумеется, является условием успешных сдвигов в экономике и социальной структуре, иначе всё скатывается к гражданскому конфликту.

Экономический кризис 2015–2017 гг. важен именно в контексте трансформации бразильского общества и экономики. Оставляя в стороне большую часть истории экономических колебаний в экономике страны за 2003–2020 гг., нам стоит обратить внимание на четыре ключевых вопроса относительно её развития за этот период. Каким образом из сложнейшего состояния (диктатура, инфляция) 1980-1990-х гг. стране удалось выйти в фазу роста на целых десять-одиннадцать лет? Насколько применённые тогда методы или реформы способствовали позитивным сдвигам в фундаментальных проблемах: уровень развития, бедность, неравенство? Что пошло не так и почему за этим подъёмом последовала «бразильская великая депрессия» 2015–2016 гг. (с нелёгким продолжением в 2017–2020 гг.), крах ожиданий, доверия, импичмент одному президенту, тюремный срок – другому? Можно ли использовать тот же метод с большим успехом, но не повторяя ошибок, сделанных в Бразилии?

Бразилия в «ловушке среднего уровня развития»

Эффект замедления экономического роста при уровне ВВП на душу населения (по ППС) от 10–11 до 14–15 тысяч долларов, называемый «ловушкой среднего уровня развития», – не просто замедление роста производства, а системная проблема изменения распределительных, социальных институтов, смена типа экономического роста, предполагающая более высокую эффективность экономики и интенсивное использование человеческого капитала.

Такое расширенное понимание «ловушки среднего уровня развития», представлено, например, в работе Леонида Григорьева и Виктории Павлюшиной[1]. В ней даётся описание нескольких наборов ловушек, которые стране необходимо последовательно преодолеть, чтобы выйти из «большой» ловушки. Первый набор ловушек Бразилии – диктатура, стагнация и гиперинфляция, второй – недостаточно высокая производительность и низкая конкурентоспособность национальной промышленности, высокий курс валюты, низкий уровень образования в бедных регионах и неразвитое жилищное строительство, третий – неустойчивость роста в связи с социальными проблемами. Бразилия на данный момент находится в процессе решения проблем из второй ловушки. Бразильские учёные предлагают схожий концепт «ловушки либерализации»: либерализация торговли приводит к росту импорта и падению экспорта промышленных товаров, финансовая либерализация – к потере контроля над потоками капитала, что в сумме оборачивается деиндустриализацией и низкими темпами экономического роста[2].

Сформулированный одним из исследователей «диагноз» современной бразильской ситуации таков: «Очень неоднородная экономика, с полярностью между модернизацией и маргинализацией, сформированной такой концентрацией доходов, которая сочетает высокотехнологичные отрасли промышленности с почти хищническим освоением природных ресурсов»[3].

В конце 1990-х гг. Бразилия переживала неустойчивый рост, частые спады, страдала от огромной безработицы и высокой инфляции (рисунок 1). С учётом архаичной структуры экономики и исторически сложившихся дисбалансов Бразилия была в «ловушке» по всем признакам, включая и уровень ВВП (по ППС) на душу населения в 11,5 тысяч долларов.

Рисунок 1. Прирост реального ВВП, инфляция и безработица в Бразилии 1997–2020 годов. Примечание: 2020 г. – прогноз МВФ от октября 2020 года

Источник: Составлено авторами на основе данных IBGE и МВФ.

Запуск реформ в Бразилии относят к 2003 г. – после избрания Луиса Инасиу Лулы да Силвы (традиционно просто «Лула») президентом Бразилии с редким для страны большинством в 61,3 процента[4]. Мандат, полученный левым кандидатом, подразумевал серьёзные преобразования социально-экономической системы в пользу «трудового народа», но в ситуации огромного социального неравенства, а также контроля над электоральным процессом и СМИ крупного сельскохозяйственного и промышленно-финансового бизнеса.

Лула был очень осторожен в продвижении левых идей. Его приход к власти не стал попыткой социальной революции.

Он не ставил вопрос о перераспределении собственности или о радикальном изменении положения беднейших слоёв населения на северо-востоке страны (региональный срез) или в фавелах (социальный городской срез). Напротив, Лула да Силва пытался расширить социально-политическую поддержку сдвига своей – в общем умеренной – программы в политический центр и правее центра для ухода от старой модели жизни, от которой общество так устало.

Внешние условия для роста в 2000-е гг. были наилучшими за большой период времени до и после. Прежде всего, это был общий мировой подъём: в 2003–2008 гг. ВВП мира рос в среднем на 4,7 процента. Подорожание экспортных товаров дало Бразилии приток финансовых ресурсов, который даже кризис 2008–2009 гг. нарушил ненадолго. Это уникальная ситуация, которой воспользовались далеко не все страны, но Бразилия в целом смогла многое взять из внешней среды.

Экономический рост продолжался в 2004–2014 гг. с перерывом на острый, но короткий кризис 2009 года. К концу этого периода – выборам 2014 г. – можно было констатировать определённый макроэкономический успех – выход с 11,5 тысяч на 15,6 тысяч долларов ВВП (по ППС) на душу населения, значительные сдвиги в социальной структуре общества, укрепление курса реала к доллару с 3,1 до 1,7. Правда, последнее в значительной степени произошло благодаря развитию собственной добычи нефти, а по результатам – стало препятствием для внутреннего промышленного производства. При сильном реале страна резко увеличила личное потребление с помощью товарного импорта, в то время как собственная промышленность стагнировала.

Президенту Луле (2003–2011), а затем и его преемнице по Партии трудящихся Дилме Русеф (1 января 2014 г. – 31 августа 2016 г.), удалось создать эффект перераспределения доходов. Это привело к появлению у масс не слишком обоснованного представления, что такие благоприятные экономические условия не только останутся с ними навсегда, но и станут ещё более благоприятными. Личное потребление было поддержано общим подъёмом производства и экспорта, а также специальными мерами нового правительства. Общий смысл метода состоял в длительном и значительном повышении минимальной заработной платы, которое послужило для борьбы с бедностью и превратилось в способ перевода части занятых из бедности в нижний слой среднего класса. В январе 2016 г. (в ценах того месяца) минимальная реальная зарплата достигла 900 реалов (более 250 долларов по текущему курсу) против примерно 500 реалов (160 долларов) в 2003 году[5]. Снижение коэффициента Джини за эти годы оценивается с 0,59 до 0,52 – само по себе выдающийся результат. Официальная бедность сократилась с 38 до 16 процентов, и для любого политического деятеля в любой стране этого достаточно, чтобы войти в историю.

Рисунок 2. Индексы личного потребления, импорта промышленных товаров (в постоянных ценах) и промышленного производства, 2000–2019 гг., 1995=100

Источник: Расчёты авторов на основе данных IBGE и UN Comtrade.

Увеличение доходов значительно повысило спрос на потребительские товары, хотя рост доходов с такой скоростью не мог быть обеспечен подъёмом конкурентоспособности национальной промышленности (рисунок 2). Фактически при столь высоких темпах роста удалось снизить относительный размер государственного долга, укрепить курс реала, сократить и безработицу, и дефицит бюджета. Выросли и инвестиции с уровня 15–16 процентов ВВП при президенте Фернанду Кардозу (1995–2003) до средней величины в 18,8 процента за 2004–2013 годы. Отметим также огромную роль Бразильского банка развития, который обеспечивал финансирование инвестиций и проведение «мягкой» промышленной политики. Так что макроэкономическое чудо шло рука об руку с чудом социальным.

Экономический и социальный кризис

Падение цен на экспортные биржевые товары Бразилии в течение всего 2014 г. (цены в первом квартале 2015 г. были более чем на 30 процентов ниже, чем в первом квартале 2014 г.) создало тяжёлый внешний шок. Темпы прироста реального ВВП и потребления домохозяйств стали отрицательными: в 2014 г. прирост реального ВВП составил 0,5 процента, а в 2015 – -3,6 процента, потребления домохозяйств – +2 процента и -3 процента, соответственно. Уровень безработицы вырос с 6,8 процента в 2014 г. до 8,3 процента в 2015 г., а своего пика в 12,8 процента достиг в 2017 году. В 2014 г. дефицит бюджета составлял 6 процентов ВВП, а в 2015–2016 гг. 10,3 процента и 9 процентов соответственно.

Популистскому президенту Русеф, рейтинг одобрения которой неуклонно падал, было чрезвычайно сложно проводить политику развития, снижения финансовых дисбалансов, находясь под подозрением в причастности к коррупционным схемам. Заняв пост президента во второй раз 1 января 2015 г., она уже 15 сентября была вынуждена провозгласить политику жёсткой экономии, несвойственную Партии трудящихся и не соответствовавшую её собственным предвыборным обещаниям. Это произошло по двум взаимосвязанным причинам: во-первых, продолжать увеличение дефицита государственного бюджета и государственного долга без достаточных средств к их погашению было невозможно; а, во-вторых, международное рейтинговое агентство S&P 10 сентября понизило суверенный кредитный рейтинг Бразилии до «мусорного» уровня из-за политической и экономической нестабильности и принятого дефицитного бюджета на 2016 год. Такой рейтинг приводит к оттоку краткосрочного иностранного капитала в государственные облигации, от которых Бразилия весьма зависима, так как в основном ими финансируется постоянный дефицит счёта текущих операций[6].

Сжатие государственных расходов ударило по госслужащим. Политика жёсткой экономии заключалась в сокращении расходов на 17 млрд реалов за счёт ряда скорее символических (сокращения жалования президента на 10 процентов и необратимого сокращения числа федеральных министров с 39 до 29) и серьёзных мер – урезания расходов на программы предоставления дешёвого жилья и здравоохранения, отмены субсидий для химической промышленности и некоторых льгот для экспортёров, замораживании расходов на зарплаты государственным служащим. Протестные настроения в обществе лишь усугубились.

Коррупционный кризис из-за вскрывшихся схем, связанных с контролируемой государством нефтяной компанией Petrobras [7], и последовавшие за ним судебные разбирательства против высокопоставленных чиновников, в том числе бывшего и действовавшего президента, привели к резкому ослаблению способности правительства принимать своевременные и адекватные экономической обстановке решения.

Практически любая контрциклическая, но непопулярная мера могла вызвать новые протесты. Русеф удалось доказать свою непричастность к делу Petrobras, хотя она входила в состав Совета директоров компании. Однако 2 декабря 2015 г. нижняя палата Конгресса приняла заявление о рассмотрении процедуры импичмента в отношении действующего президента из-за других нарушений, среди которых – растрата государственного бюджета и превышение должностных полномочий. 12 мая 2016 г. Русеф отстранили от должности президента, а 31 августа ей был официально объявлен импичмент.

Быстрый распад макрофинансовой устойчивости страны и потеря опоры президентов-популистов в электорате (в частности, центристском и даже левом) стал результатом сложного, отчасти случайного сочетания факторов.

Можно спорить, что было важнее в негативном развитии финансового кризиса – падение цен на товары экспорта или чрезмерные государственные расходы. Видимо, и то, и другое.

Стране с высоким неравенством и выросшими – благодаря десятилетию успехов – запросами электората очень трудно затормозить потребительскую экспансию или перейти к политике повышения конкурентоспособности собственной промышленности в общелиберальной обстановке того времени и зависимости от рынков капиталов. Так что можно говорить о социально-политической ловушке: уход либо от власти, либо от своей политики.

В результате импичмента власть автоматически перешла к вице-президенту Мишелю Темеру. Новый президент был ещё менее популярен – его рейтинг одобрения упал до 3 процентов, что является мировым антирекордом[8]. При правительстве Темера продолжилась политика жёсткой экономии, но она приняла характер не реформ в полном смысле слова, а скорее мучительной борьбы за выживание государственных финансов. Введён «потолок расходов», то есть государственные расходы в реальном выражении заморожены (за исключением индексации на инфляцию) на двадцать лет[9]; ослаблена власть профсоюзов. Это не смогло остановить рост государственного долга (из-за процентных платежей), но постепенно привело к сокращению дефицита государственного бюджета. Меры вводились из финансовых соображений, но исключали поддержку бедных. Внешним фактором, позволившим Бразилии выйти из острой фазы кризиса, стал рост цен на биржевые товары, а именно – всплеск в первом квартале 2017 г. цен на железную и медную руду и сырую нефть, которые по итогам 2016 г. в сумме составляли 13,5 процента от общего экспорта.

Ответ на вопрос, почему длительный подъём в Бразилии сменился жесточайшим кризисом, намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. Ортодоксальные (или правые) оценки того периода делают упор на неудачной бюджетной политике. Популисты – на отходе от политики в пользу трудовых масс в сторону компромиссов с традиционным истеблишментом и потере социальной опоры. Фаталисты – на том, что стабильно высокие (тем более растущие) экспортные цены не могли быть вечными. Ортодоксальный (правый) взгляд бразильского экономиста Диого Рамоса Коэльо даёт жёсткую оценку произошедшему: «Великая рецессия в Бразилии была мешаниной из низкой производительности, слабых налоговых сборов в сочетании с растущими государственными расходами и политического кризиса, который уничтожил ожидания и уверенность»[10].

Правый поворот

Короткий период правления Темера (1 января 2016 г. – 31 августа 2018 г.) вполне может рассматриваться как часть адаптации политической системы к экономическим потрясениям и кризису в обществе в связи с когнитивным диссонансом между левопопулистской традицией и коррупционными злоупотреблениями, доказанными в судах. В момент, когда демократическая система должна была найти в себе силы для продолжения стабильного развития, Бразилия медленно и мучительно выходила из рецессии.

В течение четырнадцати лет (2003–2016) президент Лула, его преемница Дилма Русеф и Партия трудящихся (ПТ) пытались поддерживать многопартийную основу для сложной компромиссной политики в сфере трудовых и распределительных отношений. Но в значительной степени это было фактором личного влияния Лулы да Силвы, который дважды выигрывал выборы с более чем 60-процентной поддержкой (таблица 2). До последнего момента сохранялись шансы, что он сможет принять участие и в выборах 2018 г. и даже выиграть. Его замена практически в последний момент на другого представителя ПТ, мэра Сан-Паулу Фернанду Аддада, который не был достаточно крупной политической фигурой, и конфронтация левых и правых уже не давала шансов ПТ на значительное влияние. Фактически макроэкономический (финансовый) кризис, коррупционный скандал и политическая борьба против левого движения завершили попытку компромисса лево-правого толка для выхода из «ловушки среднего уровня развития». Страна вынуждена будет начинать этот процесс с несколько более высокого социально-экономического уровня, чем двадцать лет назад (не все достижения оказались потеряны). Однако энтузиазм, доверие к политикам и склонность к компромиссам у электората во многом оказались утрачены.

Таблица 2. Президентские выборы и президенты в Бразилии, 1994–2018 годы. Доля голосов на выборах у победивших кандидатов, %

* Приговорён в июле 2017 г. на 9,5 лет тюремного заключения за отмывание денег и получение взятки в виде квартиры от инженерной компании OAS в обмен на помощь с получением контрактов от Petrobras. Впоследствии срок был увеличен до 12 лет.

** 31 августа 2016 г. объявлен импичмент за растрату государственного бюджета и злоупотребление служебным положением.

*** С 21 марта 2019 г. находится в заключении на время следствия по делу о коррупции, связанной со строительством АЭС в Рио-де-Жанейро.

Источник: Составлено авторами на основе данных Álvarez-Rivera M. Election Resources on the Internet: Federal Elections in Brazil. URL: http://electionresources.org/br/president.php?election=2018&state=BR

Победа на президентских выборах в 2018 г. Жаира Болсонару – реакция правых на длительное правление популистов. Причём в связи с делами о политической коррупции им удалось перетянуть к себе на выборах определённую часть бенефициаров политики популистских президентов. Тут дело не в личной благодарности или неблагодарности электората, а в логике социально-политических процессов: выравнивание социального неравенства, рост уровня образования и социальный прогресс ведут к ожиданиям выборности, ответственности, справедливости, равенства перед законом и немедленно – к требованию прекратить коррупцию.

Переход бедных в нижний средний класс повышает запросы гражданского общества к политической системе, а не снижает их.

Болсонару – представитель традиционного правящего класса, отодвинутого от власти на целое десятилетие. Этот класс с опорой на свои финансы, СМИ и традиционного союзника «на Севере» пытается вернуться навсегда. Выиграть Болсонару удалось благодаря следующим факторам: сплочение сил, находящихся в оппозиции к Партии трудящихся; привлечение экономических элит, желающих либеральных реформ; моральный консерватизм, связанный в том числе и с Церковью; отчаяние на фоне социально-экономического контекста и, как следствие, жажда перемен у значительной доли населения[11].

Программа нового президента представляла собой конструкции из традиционных правых лозунгов (свободное владение оружием, реформа пенсионной системы), недостаточно серьёзного отношения к экологическим и климатическим проблемам и выстраивания отношений с правыми лидерами (Дональдом Трампом, Маттео Сальвини, Биньямином Нетаньяху)[12]. Категорическая позиция в отношении коррупционеров и противопоставление себя предыдущим президентам также внесли существенный вклад в победу Болсонару. В течение избирательной кампании будущий президент обещал искоренить коррупцию и преступность и решить проблему бюджетного дефицита, но не называл конкретных мер и цифр. Такие классические для Бразилии проблемы, как социальное неравенство и бедность, Болсонару практически не затрагивал: он стал первым президентом с 1985 г., кто не упомянул о них в инаугурационной речи[13].

В задачи президента в ходе рецессии и бюджетного кризиса в 2018–2019 гг. входило несколько ключевых преобразований. Проведение пенсионной реформы не было его изобретением, а представляло собой крайнюю финансовую необходимость, доставшуюся по наследству от Темера. Пенсионная система в последние годы расходовала 12 процентов ВВП страны и, если оставить её без изменений, доля будет продолжать расти, подрывая шансы на финансовое оздоровление. Рисунок 3 показывает масштабы бюджетных дефицитов, государственного долга и стоимость обслуживания долга, в частности – ставки по однолетним (исключительно коротким) облигациям. Кроме пенсионной реформы, правительство Болсонару запустило программу приватизации, что также было вынужденной мерой по сокращению дефицита государственного бюджета, как это наблюдалось ещё в 1990-е гг. (приватизация телефонии, электроснабжения, санация и приватизация банков)[14].

Рисунок 3. Государственные расходы и долги. 2000–2019, 2020 – оценка МВФ

Источник: составлено авторами на основе данных FRED, МВФ, Investing. Com.

В текущей ситуации государственный долг, который достиг 91,6 процента от ВВП в 2019 г., особенно опасен. Приватизация непопулярна: 44 процентов граждан категорически против неё, ещё 17 процентов частично не согласны – люди опасаются, что Бразилию «раскупят», что качество товаров или услуг останется прежним, а цены на них вырастут[15].

Кризис государственных финансов начался из-за стечения обстоятельств и решений правительства Русеф, так что периоды президентов Темера и Болсонару были тяжёлыми по определению. Последнему не удалось вывести экономику Бразилии в стадию оживления, в 2020 г. пандемия COVID-19 нанесла гигантский урон ей и имиджу президента.

Оценка последствий бразильского кризиса

Итоги деятельности «трёх с половиной» (считая Темера) президентов Бразилии за XXI век можно расценивать по-разному. В настоящий момент страна политически разделена. Правые контролируют исполнительную власть, часть СМИ и опираются на США, для которых стали внешними партнёрами. Левые президенты отбывают тюремные сроки, как и часть замешанных в коррупционном скандале бизнесменов. Период третьей рецессии (с 2008 г.) и тяжелейшей пандемии COVID-19 (особенно в фавелах) вновь создали очень рискованную политическую ситуацию, сравнимую с той, что сложилась перед выборами 2018 г., тем более что в парламенте уже расследуется коррупционное дело в отношении действующего главы государства Болсонару.

Интеллектуальные круги довольно мрачно оценивают события последних десятилетий. Итогом успеха политики Лулы и провала действий Партии трудящихся, не сумевшей удержать многопартийный характер движения и поддержать национальный консенсус по многим вопросам, стала «политическая практика, характеризующаяся увеличением роли судов в политике и политизацией правосудия. Всё это происходило при полной поддержке крупных медиакорпораций. Бразилия, которая, казалось, шла по новому многообещающему пути, снова вступила в “превентивную контрреволюцию”, используя одну из концепций Флорестана Фернандеса (1975)» [16].

МВФ оценивает рецессию в Бразилии в минус 5,8 процента ВВП в 2020 г., что отбрасывает страну более чем на десятилетие назад по ВВП на душу населения. Бразилия стала одним из мировых лидеров по числу заболеваний и смертности в период пандемии коронавируса. Выход из рецессии потребует значительного роста экспорта в США и ЕС, особенно в условиях падения цен на сырьевой и продовольственный экспорт Бразилии. Нельзя исключить риски длительной стагнации, отступлений в социальной сфере. Президентские выборы в 2022 г. заведомо будут проходить в сложной социально-экономической обстановке.

Но можно взглянуть на историю Бразилии в XXI веке и с точки зрения пути, пройденного от диктатуры в политике и обществе, частых спадов с гиперинфляцией в экономике и безнадёжного социального неравенства.

За четверть века, несмотря на три рецессии, страна не скатилась к диктатуре как к способу решения проблем в разделённом обществе. Сохранилась свобода СМИ (с доминированием правой прессы) и главное – порядочность и независимость судов, которые смогли в сложнейшей обстановке противостоять коррупции в политических кругах и крупном бизнесе.

Значительный экономический рост в начале XXI века укрепил положение среднего класса, что обеспечило определённую долю независимости гражданского общества от олигархов и государства.

В тяжёлых экономических условиях демократическая система выдержала, смогла частично изменить условия распределения доходов в пользу среднего и нижнего классов, создать общую логику движения вперёд на четверть века. Это можно считать успехом в решении первой группы «ловушек среднего уровня развития», причём как стартовых (социальное неравенство, экономический застой и безнадёжность), так и ловушек в социально-политической сфере (развитие гражданского общества, борьба с коррупцией, устойчивость институтов демократии и сохранение независимости судов).

Трансформация Бразилии – живой и поучительный пример развития общества со многими проблемами, характерными и для других стран, вышедших на «средний» уровень развития, в том числе и России. Независимо от оценки прошедшего периода, необходимо признать, что выскочить из «ловушки среднего уровня развития» в широком смысле слова ещё не удалось. В более прикладном подходе – и при условии сохранения демократических институтов – у Бразилии остается нерешённым набор проблем из второй ловушки (см. выше). Однако проблемы Бразилии нельзя решить путём консервации социальной и политической структуры при той степени поляризации политических взглядов, которые наблюдаются в стране, не завершившей процесс выхода из индустриального (с аграрными мотивами) этапа развития.

Опыт бразильских реформ XXI века даёт смешанное ощущение относительно возможности успешного выхода из различных ловушек развития. Это осознаётся бразильскими экономистами, причём далеко не сторонниками «Лулы и Дилмы»: «Проложить дорогу реформ было не просто. Проведение институциональных реформ часто осложнено тем, что противостоять им гораздо легче, чем найти достаточную поддержку. Зачастую такие реформы создают концентрированные расходы и размытые выгоды. В большинстве случаев бенефициары реформ даже не замечают изменений, так как они наступают медленно, в долгосрочной перспективе; в то время как потери концентрированны и почти мгновенны. Группы, лишённые привилегий, будут воспринимать реформы как угрозу, а значит, пытаться остановить их»[17].

Данные положения не только полностью соответствуют современной институциональной теории, но и будто написаны в России. Непосредственные уроки истории Бразилии могут быть сформулированы следующим образом:

Реформы желательно проводить во время мирового экономического подъёма (при росте спроса на экспортные товары страны).

Реформы могут дать всем группам малоимущих некоторое увеличение дохода, но важно придать процессу устойчивый прогресс.

Судебная система должна сохранять независимость, это предполагает сужение возможностей для манёвра реформаторов, но обеспечивает предсказуемость и стабильность делового климата, а также борьбу с коррупцией.

Рост личного потребления должен по возможности обеспечиваться не импортом, а внутренним производством.

Левым (реформаторским) партиям у власти иногда приходится играть по правилам традиционного общества, но они не имеют права позволить себе даже подозрения в коррупции.

Долговое финансирование государственных (потребительских) расходов неизбежно ведёт к конфликту из-за колебаний доходов при экспортной зависимости.

Никакие меры экономической политики не могут быть вечными при любых внешних обстоятельствах или применимыми без социальных издержек.

Высокое социальное неравенство важно при перестройке распределительных отношений и не может игнорироваться.

Формирование среднего класса из относительно малоимущих слоёв повышает требовательность гражданского общества в части демократии, социальной справедливости и борьбы с коррупцией.

Преемственность трансформационной политики должна обеспечиваться парламентской и общественной поддержкой на 10–15 лет.

Долгосрочные внутренние социально-политические, институциональные проблемы страны не урегулированы, пандемия и рецессия забирают текущие управленческие и финансовые ресурсы. Это блокирует возможность проведения долгосрочных структурных экономических реформ, так как правительство вынуждено решать социально-экономические проблемы на краткосрочной основе. Без успеха с текущими проблемами возникает вопрос о том, как остаться у власти и выиграть президентские и парламентские выборы в 2022 году. Политическая конфронтация при расколе общества и электората – третья ловушка – заставляет искать новые пути социально-экономической модернизации.

--

СНОСКИ

[1] Григорьев Л.М, Павлюшина В.А. Бразилия: в ловушке среднего уровня развития // Мир новой экономики, №2, 2016, с. 28-37.

[2] Bresser-Pereira L.C., Araújo E.C., Peres S.C. An alternative to the middle-income trap // Structural Change and Economic Dynamics, 2020, p. 294-312.

[3] Albuquerque E.M. Brazil and the Middle-Income Trap: Its Historical Roots Seoul Journal of Economics 32(1), 2019, p. 54.

[4] Подробнее см. таблицу 2 в данной статье.

[5] Alessandra Brito, Miguel Foguel & Celia Kerstenetzky. The contribution of minimum wage valorization policy to the decline in household income inequality in Brazil: A decomposition approach // Journal of Post Keynesian Economics. 2017. Vol. 40. No. 4, p. 2. DOI: 10.1080/01603477.2017.1333436.

[6] de Conti B., van Noije P., Welle A. Brazilian Economy: From Euphoria to Crisis (2003-2019) / in: To Democratize or Not? Trials and Tribulations in the Postcolonial World // Ed. by V. Ipek, E.Akarçay. Cambridge: Cambridge Scholars Publishing, 2020, pp. 193-231.

[7] Данное дело также известно как Lava Jato, или «Автомойка».

[8] Sergio Lima M., Preissler Iglesias S. Temer Is Brazil’s Most Unpopular Leader Ever, Poll Says // Bloomberg, 2017. URL: https://www.bloomberg.com/news/articles/2017-09-28/most-unpopular-leader-ever-in-brazil-is-temer-poll-shows

[9] В 2020 г. из-за пандемии коронавируса данное ограничение было приостановлено на год.

[10] Coelho D.R. Brazil’s economic reform roads // Business Economics, 2020, p. 2. URL: https://doi.org/10.1057/s11369-020-00162-8

[11] de Conti B., van Noije P., Welle A. Brazilian Economy: From Euphoria to Crisis (2003-2019) / in: To Democratize or Not? Trials and Tribulations in the Postcolonial World // Ed. by V. Ipek, E.Akarçay. Cambridge: Cambridge Scholars Publishing, 2020, p.193-231.

[12] de Conti B., van Noije P., Welle A. Brazilian Economy: From Euphoria to Crisis (2003-2019) / in: To Democratize or Not? Trials and Tribulations in the Postcolonial World // Ed. by V. Ipek, E.Akarçay. Cambridge: Cambridge Scholars Publishing, 2020, p.193-231.

[13] The L. G. H. Brazil enters the Bolsonaro zone // The Lancet. Global health. Т. 7. №. 2, 2019, c. e160.

[14] Григорьев Л.М. Программы приватизации 1990-х годов // «Экономика переходных процессов», МУМ, М., 2010, т.1, с. 508-510.

[15] Gielow I. Brasileiro rejeita privatização, diz Datafolha // Folha de S.Paulo, 2019. URL: https://www1.folha.uol.com.br/mercado/2019/01/brasileiro-rejeita-privatizacao-diz-datafolha.shtml

[16] Ricardo Antunes, Marco Aurelio Santana, and Luci Praun “Chronicle of a Defeat Foretold. The PT Administrations from Compromise to the Coup”, “Latin American Perspectives”, Issue XXX, Vol. XX No. XXX, Month 201X, 1–20, p. 17. DOI: 10.1177/0094582X18807210

[17] Ricardo Antunes, Marco Aurelio Santana, and Luci Praun. Chronicle of a Defeat Foretold. The PT Administrations from Compromise to the Coup // Latin American Perspectives, 2019. Vol. 46. No. 1. pp. 85–104. DOI: 10.1177/0094582X18807210.

Бразилия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 11 января 2021 > № 3631190 Леонид Григорьев, Марина Стародубцева

ЕДИНЕНИЕ ПРОТИВ НАПАСТИ

СВЕТЛАНА СУСЛИНА, Доктор экономических наук, главный научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН.

ВИКТОРИЯ САМСОНОВА, Кандидат экономических наук, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН.

РЕСПУБЛИКА КОРЕЯ В АЗИАТСКИЙ ФИНАНСОВЫЙ КРИЗИС 1997–1998 ГОДОВ

Конец 1990-х гг. в истории Республики Корея связан с глубочайшим потрясением основ экономической модели, сложившейся за тридцать лет догоняющего развития. Это было время тяжёлого разочарования, прозрения, жертвенного подвига народа, оно потребовало от руководства корректировки экономического курса и жёсткой концентрации всех средств и возможностей для быстрого выхода из кризиса.

По своей глубине и разрушительности для южнокорейской экономики азиатский финансовый кризис можно сравнить с Великой депрессией для стран Запада.

Значимость этого кризиса для Республики Корея состоит ещё и в том, что он обозначил новый этап в развитии экономики, в ходе которого ей удалось воспользоваться открывшимися возможностями и благодаря быстрым радикальным структурным реформам изменить модель экономического роста и укрепить конкурентоспособность. Реформы, предполагающие внешнюю и внутреннюю либерализацию экономики, осуществлялись под наблюдением МВФ и затронули финансово-банковскую, предпринимательско-корпоративную, госуправленческую сферы и рынок труда. То время в Южной Корее назвали «эрой МВФ», когда страна была вынуждена обратиться за внешней помощью и признаться в собственной финансовой несостоятельности. Однако, несмотря на столь тяжёлый момент и плачевное положение трудящихся, период часто воспринимается и как момент сплочения нации.

Опыт преодоления кризиса 1997–1998 гг. Республикой Корея имеет значение не только для неё самой, но и в контексте более широкой дискуссии о путях развития экономики.

Неолиберальная модель, несмотря на мощный удар, нанесённый азиатским кризисом, показала свою жизне- и конкурентоспособность в условиях глобальной экономики.

В Республике Корея эта модель смогла пережить и мировой финансовый кризис 2008–2009 гг. и, вероятно, выдержит испытания, связанные с пандемией COVID-19.

Причины кризиса

Республика Корея не была первой в списке жертв азиатского кризиса 1997–1998 годов. Необычный по внезапности, глубине и быстрому распространению, он в первую очередь поразил страны, развивавшиеся на тот момент наиболее динамично, – Таиланд, Малайзию, Индонезию и Филиппины, а потом добрался и до Южной Кореи. Причём, несмотря на тревожные сигналы, такие как рост дефицита бюджета, падение спроса на южнокорейские товары из-за роста их себестоимости, обесценивание национальной валюты, правительство РК до последнего закрывало глаза на приближающийся смерч, что впоследствии оказалось губительным как для крупных финансово-промышленных групп, так и для малого бизнеса и обычных граждан.

В 1998 г. корейский ВВП сократился почти на 7 процентов после среднегодового прироста в 1990–1997 гг. в 7 процентов. Работы лишился каждый двадцатый трудящийся, а уровень безработицы вырос с 2,0 процента в 1996 г. до 6,8 процента в 1998 году. Валютных резервов страны не хватало, чтобы покрыть многомиллиардные долги (таблица 1).

В РК довольно быстро разобрались с ответом на вопрос, кто виноват. Внимание было акцентировано, во-первых, на крупных компаниях, накопивших безумные долги, а во-вторых, на негативных внешних факторах, сложившихся на финансовых рынках и обрушивших акции южнокорейских и других азиатский предприятий.

Таблица 1. Основные экономические показатели Республики Корея в 1996–1999 годах

Источники: Annual Report 2000. The Bank of Korea. Korea, Seoul, 2001, p. 68-69. URL: http://ecos.bok.or.kr/jsp/vis/keystat/index_e.html#/detail. Дата обращения: 20.08.2020.

URL: https://english.motie.go.kr/en/tp/tradeinvestrment/bbs/bbsView.do?bbs_seq_n=794&bbs_cd_n=2&view_type_v=TOPIC&&currentPage=1&search_key_n=&search_val_v=&cate_n=2. Дата обращения: 20.08.2020.

Логика в таких рассуждениях, конечно, есть и отражена в большом количестве аналитических материалов как видных мировых экономистов, так и южнокорейских учёных и экспертов.

Безусловным является факт, что существенная вина за кризис лежит на ведущих южнокорейских компаниях, в которых вся власть была сконцентрирована в руках семейных чеболей, управляемых при помощи жёстко иерархической системы.

Не имея достаточного финансового обеспечения, чеболи практически бесконтрольно использовали финансовые ресурсы банковского сектора, вкладываясь порой в дорогостоящие и заведомо убыточные проекты. Причём щупальца этого экономического спрута дотягивались до всех сфер экономической жизни.

На роли чеболей в экономике Республики Корея необходимо остановиться особо. В середине 1970-х гг., когда приоритетом было развитие машиностроения и судостроения, сталелитейной, электронной и химической индустрии, правительство в качестве надёжного партнёра выбирает крупный бизнес. На протяжении нескольких десятилетий чеболи пользовались неизменной поддержкой властей, были гордостью Южной Кореи и её «лицом» на мировой экономической арене. Но с середины 1990-х гг. всё отчётливее проявляются негативные моменты, отражающие монополистическое положение и абсолютное доминирование чеболей в системе отношений между экономическими агентами. В результате названных факторов, а также в силу близких, нередко коррумпированных связей с высшими эшелонами власти, они получили практически неограниченный доступ к банковским кредитам для финансирования высокозатратных проектов. В ряде случаев соотношение заёмного капитала чеболей по отношению к собственному составляло свыше 400 процентов. В конце 1998 г. размер кредиторской задолженности банкам был свыше 63 млрд долларов. Невозврат же долгов стал главной причиной кризиса банковской системы Республики Корея и банкротства ряда коммерческих банков.

Безусловно, такая деятельность чеболей была обусловлена поддержкой и попустительством государства. Правительство допустило ряд серьёзных просчётов и в финансовой политике. В целях сокращения дефицита бюджета, который в 1991 г. достиг отметки 8,7 млрд долларов, власти пошли по пути увеличения притока капитала и в 1993 г. объявило о либерализации финансового сектора. Кроме того, с целью выполнения одного из требований для вступления в ОЭСР, в 1996 г. продолжилось финансовое дерегулирование и открытие рынка капитала, что упростило выдачу краткосрочных кредитов. В итоге резко возросла общая сумма внешней краткосрочной задолженности: к концу 1997 г. она превысила 63 млрд долларов.

Национальные особенности Южной Кореи, которые столь позитивно оценивались до азиатского кризиса и дали ей возможность резкого экономического взлёта, сыграли в конце 1990-х гг. отрицательную роль.

В частности, прямое вмешательство государства в экономику, ограничение конкуренции на внутреннем рынке, а также «семейные отношения» между хозяевами и работниками предприятий, при которых гарантируются рабочие места вплоть до выхода на пенсию, привели к тому, что бизнес продолжал работать в тепличных условиях, не уделяя должного внимания падению конкурентоспособности на внешних рынках. К этому добавились и внешние факторы – такие, как снижение мировых цен на основные товары южнокорейского экспорта (например, цена на микросхемы памяти 16M D-RAM упала с 50 долларов в конце 1995 г. до 9 в 1996 г.) и повышение конкурентоспособности японских товаров благодаря дешёвой йене.

Существенный просчёт состоял и в отсутствии развитой системы страхования занятых, пенсионного обеспечения, поддержки безработных. В итоге во время кризиса 1997–1998 гг., когда рост безработицы практически достиг 7 процентов, ни власти, ни простые граждане оказались к этому не готовы. В стране и за рубежом долгое время существовала уверенность, что государство не допустит краха своих крупнейших корпораций и протянет им руку помощи в трудный час. Однако этого не произошло, и в процессе банкротства, реорганизации этих компаний, их служащие оказались на улице без средств к существованию.

В результате в конце 1990-х гг. на предприятиях, входящих в чеболи, финансовых структурах и корпорациях количество рабочих мест уменьшилось на четверть. С сентября 1997 г. по сентябрь 2002 г. в чеболях произошло сокращение общей численности рабочих и служащих с 869 до 645 тысяч, в финансовых структурах – с 434 до 378 тысяч, в корпорациях – с 257 до 198 тысяч человек. Больше всего пострадала молодёжь, которую практически перестали брать на работу. Если в 1996 г. доля выпускников школ при найме на работу в фирмы составляла 41,5 процента, то в 2001 г. – всего 14,8 процента. В то же время преимущество имели работники со стажем – они составили 55,7 процента нанятых на работу в 2001 г. по сравнению с 25,7 процента в 1996 году.

Во время кризиса испытанию на прочность подверглась система и стратегия жёсткого государственного регулирования, переставшая отвечать задачам ускоренного экономического роста. Уже в начале 1990-х гг. Республика Корея вступила на путь внешней либерализации. Движение в сторону большей свободы, а также экономической и частично социальной демократизации началось с конца правления президента Ро Дэ У (1988–1993) и в период президентства Ким Ен Сама (1993–1998). Осознавая необходимость реформирования чеболей и возросшую коррупцию среди государственных чиновников и бизнесменов, президент Ким Ен Сам выступил с рядом мер по ограничению чрезмерного влияния корпораций и реорганизации их системы управления, однако в конце 1990-х гг. сам был заподозрен в коррупции. Выяснилось, что незадолго до банкротства компании Hanbo Steel, задолжавшей кредиторам 5,8 млрд долларов, были предоставлены огромные кредиты от коммерческих и государственных банков. Разразившийся скандал привёл к допросам и арестам крупнейших бизнесменов и политиков. Среди попавших в поле зрения правоохранительных органов оказался и сын президента Ким Ен Сама.

Несмотря на позитивные нововведения при Ким Ен Саме, его экономическая политика учитывала необходимость изменения только количественных, но не качественных параметров развития, продолжался курс на поддержание высокого уровня внутренних инвестиций и наращивание экспорта, которые должны были обеспечить стабильные темпы роста экономики, а на деле лишь усугубили ситуацию. Противостоять финансовому кризису и вывести страну из него предстояло новому правительству под руководством президента Ким Дэ Чжуна.

Вывод страны из кризиса

К 1997 г. экономика Республики Корея оказалась в катастрофическом положении: иностранные банки отказались пролонгировать кредитные линии южнокорейским финансовым учреждениям, а иностранные инвесторы начали массово выводить ресурсы из страны. Валютные резервы были почти исчерпаны. Сеулу пришлось обратиться за помощью к МВФ и в дальнейшем при принятии решений по стабилизации экономической ситуации опираться на рекомендации фонда. 3 декабря 1997 г. было подписано трёхлетнее соглашение о финансировании на общую сумму 58 млрд долларов, предоставляемых МВФ (21 млрд), Всемирным банком (10 млрд), Азиатским банком развития (4 млрд), а также США (10 млрд), Японией (5 млрд), Германией, Канадой, Великобританией и Австрией.

Для реформирования экономики было выделено четыре главных направления: финансы, рынок труда, государственное управление и корпоративный сектор.

В финансовой сфере сократилось количество функционирующих организаций: число банков уменьшилось с 33 в 1998 г. до 19 в 2004 г., более 770 небанковских финансовых учреждений было закрыто и реструктуризировано. План реформ предусматривал также либерализацию финансового сектора и законодательства о прямых иностранных инвестициях (ПИИ). В декабре 1997 г. произошло открытие рынка государственных и корпоративных облигаций, в мае 1998 г. – рынка краткосрочных денежных инструментов. Для резидентов отменялись ограничения на инвестирование в иностранные ценные бумаги. Разрешены поглощения компаний нерезидентами, расширен доступ иностранных инвесторов в ряд секторов, включая банковский. Иностранцам разрешили покупать недвижимость. Кроме того, произошла отмена ограничений на покупку иностранной валюты и размеры вкладов и кредитов в иностранных банках.

Одновременно с этим реформированы чеболи – из 30 крупнейших финансово-промышленных групп исчезли одиннадцать. В корпоративном секторе в начале 1998 г. приняты пять основных принципов: повышение прозрачности управления компаниями; отказ от практики предоставления гарантий по кредитам между аффилированными компаниями; повышение финансовой устойчивости; ограничение количества отраслей, в которых может функционировать чеболь; улучшение отчётности со стороны контролирующих собственников и топ-менеджеров. Позднее к этим принципам добавились ещё три: уменьшение контроля чеболей над небанковским финансовым сектором; ограничение возможности косвенного «перекрёстного» владения акциями и сделок внутри группы, совершаемых по нерыночным ценам; пресечение практики уклонения от налогов на дарение и наследство.

Была проведена реформа рынка труда: произошёл переход от существующей на тот момент пожизненной системы найма к более гибким трудовым отношениям. Для стабилизации ситуации на рынке труда был создан Трёхсторонний комитет, в который вошли представители правительства, рабочих и работодателей. Благодаря деятельности комитета удалось достигнуть соглашений в отношении сокращений и временной занятости.

Пересмотр роли государства, преобразования в структуре крупного бизнеса, системе управления, культуры предпринимательства привели также к повышению роли женщин в общественной жизни и изменениям в системе страхования занятых. До конца 1997 г. программа страхования действовала только в организациях и компаниях, где работало не менее 30 человек, с начала 1998 г. она стала применяться на всех предприятиях независимо от числа работающих, а также была расширена за счёт включения подённых рабочих и лиц, которые длительное время не могут найти работу. Всё это ознаменовало переход к большей демократизации общественной жизни и к постановке на повестку дня задачи создания гражданского общества.

Однако резкая трансформация рынка труда потрясла традиционные устои общества: возросло число разводов и суицидов. Структуры занятости характеризовалась увеличением временных работников, имевших ограниченные права и низкий уровень заработной платы. Диктуемые МВФ реформы рынка труда привели в 2000-х гг. к росту социальной поляризации. Вырос верхний сегмент среднего слоя; из среднего слоя «выпали» массы людей, чьи доходы сократились из-за перехода к неполной занятости, снижения зарплат и девальвации национальной валюты; увеличился нижний слой, пополняемый ещё и притоком иностранных рабочих.

На фоне «среднестатистической» тенденции роста доходов населения высокодоходная группа становится всё богаче, население с низким доходом – всё беднее.

Нарастает дифференциация в потреблении продуктов питания, платных услуг, непродовольственных товаров, в показателях имущественного накопления. Становится всё более заметным расхождение жизненных и потребительских стандартов семей, относящихся к «элите», и остальных.

Уроки для нашего времени

Финансовый кризис 1997–1998 гг. вызвал крах ориентированной на экспорт модели развития Республики Корея 1960–1990-х гг., которая реализовывалась за счёт активного вмешательства государства в экономику в целях индустриализации и ускорения экономического роста. Государство напрямую контролировало и выделяло ресурсы для развития стратегических отраслей, управляя инвестициями, осуществляя защиту молодых отраслей индустрии, содействуя экспорту, реализуя макроэкономическую политику в интересах инвестиций и контроль над внутренними финансовыми потоками и валютными ресурсами. Достижение за столь короткое время высоких темпов экономического роста обусловлено экспорториентированной стратегией догоняющего развития, в основе которой макроэкономическая цепочка «массовое производство – высокая производительность – низкая заработная плата – массовый экспорт».

Азиатский кризис 1997–1998 гг. показал, что дальнейшее развитие страны за счёт мобилизации и концентрации внутренних ресурсов невозможно в силу усложнившейся структуры экономики. Остро встал вопрос о качественных параметрах роста, таких как повышение производительности труда, улучшение среды деятельности бизнеса, развитие не только промышленности, но и сферы услуг. Либерализация, проводимая во время и после кризиса, создала условия как для привлечения иностранных инвестиций в страну, так и осуществления вложений южнокорейскими компаниями за рубежом.

Главный урок, который можно извлечь из опыта Республики Корея по преодолению самого тяжёлого в её истории финансово-экономического кризиса, заключается в эффективности быстрого и адекватного реагирования руководства и экономического аппарата правительства, а также организованности и сплочённости населения в стремлении вернуть стране статус успешно развивающейся экономики.

Угрожавший в ходе кризиса откат от определённого уровня благополучия и признания в мире был воспринят населением как тяжелейшее унижение, а необходимая внешняя помощь – как позорная «эра МВФ», когда страна оказалась в зависимости от сильных экономик мира. Это сыграло роль своеобразного триггера, благодаря которому властям удалось при финансовой поддержке и контроле МВФ и ряда ведущих стран предпринять срочные меры санации финансового сектора и осуществить соответствующие либеральные реформы, придавшие экономической модели гибкость.

Действия по стабилизации и выводу страны из кризиса 1997–1998 гг. были универсальными, следующими из рекомендаций МВФ, который контролировал их принятие жёстким графиком выделения средств. Но имелись и некоторые особенности реформ, связанные, в частности, со спецификой ведения бизнеса (разросшейся мощью чеболей и патерналистскими отношениями с государственным аппаратом), с особенностями рынка труда (отношения «пожизненного найма»).

Кризис показал, что успешная модель Республики Корея, построенная на основе концепции внешнеориентированного развития и предполагавшая глубокую включённость в мировую экономику, уже к концу 1990-х гг. устарела.

Но Южная Корея по-прежнему привержена стратегии интеграции и регионализации и борется за приемлемые и более выгодные условия.

Спустя менее четверти века, Республика Корея вновь переживает серьёзный экономический спад, грозящий перерасти в затяжную депрессию. Разительное отличие текущего экономического кризиса в том, что он охватил все страны мира, всю мировую экономику, а не только её азиатскую часть, как в конце ХХ века. Пандемия COVID-19 поставила перед мировой экономикой вопрос о переоценке ценностей и основ господствовавшего до недавнего времени порядка, провозглашавшего глобализм, открытость и либерализм в экономике.

Для Республики Корея этот порядок был крайне благоприятен, и меры по выходу из кризиса 1997–1998 гг. во многом приняты для того, чтобы воспользоваться его преимуществами. Либерализация финансовой и банковской сферы, реформы социальной системы и регулирования рынка труда – все эти чрезвычайные на первых порах меры сложились в определённую стратегию реформирования экономической модели, ставящую в приоритет достижение качественных, а не только количественных параметров. Эта стратегия со временем привела страну к постановке задач перехода к устойчивому развитию в его новейших формах – построению инновационной, «зелёной», «креативной» экономики. Кризис 1997–1998 гг. стал для Республики Корея и потрясением, и возможностью: страна не только одна из первых преодолела трудности (уже в 1998–1999 гг. имела прирост ВВП почти в 10 процентов), но и показала жизнеспособность новоиндустриальной модели роста, которую многие западные эксперты предлагали «похоронить».

Вместе с тем, выйдя из кризиса, южнокорейская экономика существенно изменилась, особенно в сфере государственного управления, взаимоотношений с бизнесом, его прозрачности, подотчётности и в конечном итоге конкурентоспособности. Власть крупного бизнеса оказалась поколеблена, хотя монополизация производства и рынка сохранилась и даже усугубилась. Государство постепенно «уходило» из экономики и брало на себя большую, чем ранее, ответственность за социальную сферу. В южнокорейском обществе активизировались тенденции к демократизации и повышению гражданской ответственности. Мировой кризис 2008 г. не столь сильно затронул РК, что свидетельствует о том, что в целом социально-экономическое и финансовое положение страны после реформ 1997–1999 гг. существенно укрепилось.

Если набравшая сейчас ход тенденция деглобализации продолжится, Республике Корея будет труднее удержаться в рядах высококонкурентных экономик Азии. Южная Корея очень сильно зависит от внешнего рынка. Если её ведущие торговые партнёры – Китай, США, Япония, ЕС, нефтедобывающие страны – впадут в длительную рецессию и начнут закрывать национальные рынки, это окажет негативное влияние на производство и внешнюю торговлю Республики Корея. В данном случае потенциал её внешнеориентированной экономики попадёт под удар, возможно, более сильный, чем в конце ХХ века. Тогда может быть с пользой востребована практика диверсификации внешних связей, подписание соглашений о создании зон свободной торговли, участие в региональных блоках типа ВРЭП и так далее. Одновременно страна будет адаптироваться к условиям протекционизма и повышать уровень импортозамещающих производств.

Корея. Азия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 11 января 2021 > № 3631188 Светлана Суслина, Виктория Самсонова

КОГДА ЛЕКАРСТВО ХУЖЕ БОЛЕЗНИ

ИВАН ПРОСТАКОВ

Кандидат экономических наук, проректор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

ВЕЛИКАЯ ДЕПРЕССИЯ В ИТАЛИИ

Кризис 1929–1932 гг. и выход из него являются ключевым этапом экономической и политической истории Италии ХХ века. В эти годы был оформлен переход от аграрной к индустриальной экономике, проведена коренная модернизация промышленности, создана база для развития системы социального обеспечения, а также заложены институциональные основы экономического развития страны на последующие, уже послевоенные, десятилетия.

Однако впечатляющая структурная перестройка происходила в тесной взаимосвязи с трансформацией авторитарного режима в тоталитарную фашистскую диктатуру, предполагавшую не только прямое государственное вмешательство в экономику, но и контроль над всеми сферами жизни. Политическая доктрина фашизма привела Италию к военному авантюризму, внешнеполитической изоляции, опоре на собственные силы, а в итоге – к участию в мировом конфликте, который обернулся для страны подлинной национальной катастрофой.

Предпосылки и масштабы кризиса 1929–1932 годов

Разразившаяся во всём западном мире Великая депрессия затронула Италию почти сразу, попав по целому ряду причин на «подготовленную почву». По окончании Первой мировой войны экономика столкнулась с серьёзными трудностями. В условиях стабильно растущих военных заказов банки легко выдавали кредиты крупным предприятиям тяжёлой промышленности под залог или в обмен на доли в их капитале. Но резкое изменение конъюнктуры после окончания военного конфликта привело к массовым неплатежам по кредитам, падению акций крупных компаний и банков, чьи капиталы оказались «переплетены», череде банкротств, инфляции и «бегству» вкладов и капиталов.

В 1925–1926 гг. правительству пришлось отказаться от политики экономического либерализма и перейти к прямому вмешательству в экономику для спасения банков и промышленных компаний – это случилось там на несколько лет раньше, чем в других странах Европы и США. Был принят «банковский закон», который привёл к некоторому упорядочению банковской системы, созданию единого национального эмиссионного центра (вместо трёх региональных), концентрации банковских институтов и защите вкладов. Оздоровив государственные финансы и решив проблемы внешнего долга, в 1927 г. правительство Бенито Муссолини резко повышает курс национальной валюты и возвращается к «золотому стандарту». Под эгидой Банка Италии создаётся государственный Институт ликвидации, который берёт на себя санацию предприятий-банкротов.

Государственные расходы направляются не только на помощь предприятиям, но и на борьбу с безработицей через организацию общественных работ (в этот период запущен наиболее крупный проект режима – так называемая интегральная мелиорация). Чтобы покрыть чрезвычайные расходы и реструктурировать госдолг, внедряется внутренний ликторский заём.

Для населения он носит принудительный характер: идеологические мотивы фашизма и патриотическая пропаганда превращаются в важный финансово-экономический инструмент.

Наконец, в 1927 г. принимается Хартия труда – основополагающий документ фашистского «корпоративного режима», провозглашавшего приоритет «сотрудничества всех производительных сил» в национальных интересах. Забастовочное движение к этому моменту полностью ликвидируется, и начинается кампания по «добровольному» снижению заработной платы рабочих. По имеющимся оценкам, в 1927–1928 гг. в разных отраслях оно составило от 20 до 40 процентов[1].

Рисунок 1. Темпы роста основных макроэкономических показателей 1925–1940 годов (млрд итальянских лир, цены 1938 г.), %

Источник: Национальный итальянский институт статистики (IStat)[2].

Принятые правительством Муссолини меры приводят к стабилизации экономического положения: в 1928–1929 гг. восстанавливается положительная динамика ВВП и промышленного производства. Но эта стабилизация неустойчива и сопровождается слабой активностью на фондовой бирже и дефляцией.

В итоге Италия достаточно быстро (уже в середине 1930 г.) испытывает на себе последствия мирового кризиса. Экономисты-историки видят основную причину его распространения в Италии в резком сокращении экспорта из-за «сжатия» внешних рынков (падение спроса, протекционизм) при одновременном негативном воздействии мер по сохранению курса лиры в рамках «золотого стандарта» (дефляционная политика, сдерживание роста денежной массы, негибкость заработных плат)[3]. И действительно, в 1929–1932 гг. итальянский экспорт сокращается более чем в два раза: с 17,6 до 8 млрд лир в текущих ценах (в полтора раза в ценах 1938 года)[4].

Резкое изменение внешнеторговой конъюнктуры и конкурентная девальвация валют – стандартное и вполне убедительное объяснение начала кризиса, хотя в случае Италии есть, по-видимому, ещё один фактор, которому в историографии уделяется не так много внимания. Речь о влиянии Соединённых Штатов на экономику Италии в 1920-е годы.

Возвращение страны к «золотому стандарту» стало возможно, прежде всего, благодаря реструктуризации «военного» внешнего долга по отношению к США, что привело к выделению итальянскому правительству в 1926 г. «кредита Моргана» в размере 60 млн долларов (по некоторым источникам – 100 млн) и последующему урегулированию долговых проблем с Великобританией. В 1920-е гг. американская администрация взяла курс на поддержку режима Муссолини, видя в нём гаранта политической и экономической стабильности Италии, которая могла стать «точкой опоры» для продвижения интересов Соединённых Штатов в континентальной Европе[5]. Вслед за «кредитом Моргана» в 1927 г. последовали кредиты американских банков на сумму 193 млн долларов целому ряду итальянских компаний, среди которых были Fiat, Pirelli, Montecatini[6], а также инвестиции Ford, Allied Machinery, Westinghouse и других американских корпораций. В общей сложности американские вложения в итальянскую экономику в 1925–1929 гг. составили 316,5 млн долларов[7], порядка 7 процентов от общего объёма инвестиций за этот период (довольно существенный вклад, особенно с учётом приоритета отраслей: металлообработка, цветная металлургия, судостроение, транспортное машиностроение, производство электроэнергии).

По экономическим и политическим причинам эти процессы прекратились в 1930-е гг., но тесное переплетение итальянских и американских финансовых интересов стало одним из детонаторов кризиса 1929 года.

Впрочем, продолжая тенденции предыдущих лет, экономика Италии не обрушилась, а как бы вошла в новую волну кризиса: в 1929–1932 гг. падение ВВП составило примерно 6 процентов (для сравнения: по сопоставимым историческим данным в 2008–2009 гг., падение ВВП Италии составило 3,6 процента)[8]. Однако следует иметь в виду, что до 40 процентов вклада в ВВП Италии в ту эпоху приходилось на относительно стабильно развивающееся сельское хозяйство. В связи с этим ситуация в городах лучше описывается динамикой не ВВП, а индекса промышленного производства. В целом его сокращение в 1929–1932 гг. составляет более 22 процентов, причём ситуация в различных отраслях крайне неоднородна. Так, например, производство стали сократилось на 24 процента, автомобилей и локомотивов – почти на 50 процентов, натурального шёлка и хлопка – на 23–28 процентов. В основном речь идёт об отраслях, пострадавших от ухудшения внешнеэкономической конъюнктуры: с высокой степенью зависимости от импортных поставок (чёрная металлургия и машиностроение) или экспортоориентированных (лёгкая промышленность). В «плюсе» производство алюминия (+82 процента), свинца (+38 процентов), добыча нефти (рост в 2 раза), производство бензина (рост в 7 раз), целлюлозы (почти в 3 раза), азотной кислоты (в 2,5 раза)[9]. О причинах такой парадоксальной динамики – чуть позже.

Так или иначе, социальные последствия кризиса, особенно в тяжёлой промышленности, оказались крайне серьёзными. В 1930 г. возобновилась введённая в конце 1920-х гг. практика принудительного сокращения заработных плат, что даже в условиях дефляции вело к снижению покупательной способности доходов наёмных рабочих в промышленности и сельском хозяйстве и госслужащих: потребление домохозяйств в 1929–1932 гг. сократилось вдвое[10].

«Корпоративная система» и установка на «рационализацию» производства давали возможность увольнять даже в тех отраслях, где дела шли вполне благополучно, не говоря уже о предприятиях, стоявших на грани банкротства. В итоге число безработных увеличилось в 1930–1932 гг. более чем в два раза, превысив колоссальную для этого времени цифру в миллион человек, и оставалось на неизменном уровне вплоть до 1935 года.

Таблица 1. Численность безработных в Италии (тыс. чел.)

Источники: G.Salvemini. Sotto le scure del fascismo (Lo Stato corporstivo di Mussolini) // Torino, De Silva, 1948, p. 299-301; S.Lombardini. La grande crisi in Italia : politica ed economia // Rivista milanese di economia, №21, 1987, p. 127.

Если вернуться к сводному графику макроэкономических показателей, то только один из них демонстрирует положительную динамику в годы кризиса и депрессии – это «общественное потребление», которое характеризует масштабы государственных расходов и государственного вмешательства в экономику. Его объёмы увеличиваются с начала кризиса до середины 1930-х гг. практически в два раза, а в 1932–1935 гг. совершенно явственно повторяют динамику восстановления промышленного производства. И здесь необходимо подробно остановиться на мерах государственной экономической политики в условиях кризиса и депрессии.

Антикризисные меры государства

Как уже отмечалось, наиболее уязвимыми в 1930–1931 гг. оказались чёрная металлургия, машиностроение и металлообработка – базовые для своего времени стратегические отрасли, определявшие промышленный потенциал. К факторам ухудшения внешнеэкономической конъюнктуры добавились нерешённые до конца в предшествующее десятилетие проблемы итальянской банковской системы и системы «перекрёстных участий» с промышленностью. Первым среди потенциальных крупных банкротов оказался банк Credito Italiano – держатель контрольных пакетов акций металлургических компаний Terni и Ilva, судостроительной Cosulich и ряда других. Риск финансового краха угрожает сразу нескольким крупным промышленно-финансовым конгломератам, и в 1931 г. правительство создаёт Институт движимого имущества – Istituto Mobiliare Italiano (IMI), который берёт на себя долговые обязательства потенциальных банкротов. Характерно, что первоначальный капитал IMI (600 млн лир, что сопоставимо с собственными капиталами крупнейших итальянских банков того времени) был сформирован не только за счёт взноса Банка Италии, но и за счёт средств государственных фондов социального страхования и (вновь) специального внутреннего займа, гарантированного государством. Идеологическая составляющая по-прежнему присутствовала, но вместе с тем сильная лира и активное участие правительства в решении экономических проблем в предшествующие годы вернули к нему доверие вкладчиков.

В силу того, что операции IMI привели к передаче государству значительных, в том числе контрольных пакетов акций промышленных компаний, в 1933 г. создаётся ещё одна госструктура – Институт промышленной реконструкции (Istituto per la Ricistruzione Industriale, IRI). В 1933–1934 гг. под его контроль попали три крупнейших коммерческих банка Италии – Banca Commerciale, Banco di Roma, Credito Italianо, а вместе с ними почти 100 процентов ВПК, около 90 процентов судостроения, 80 процентов морских перевозок, 80 процентов производства локомотивов, 30 процентов производства электроэнергии, значительная доля чёрной металлургии и целый ряд других отраслей. В совокупности капитал IRI – это более 20 процентов акционерного капитала всех итальянских компаний[11].

В дальнейшем он расшил присутствие в итальянской экономике и трансформировался к концу 1930-х гг. в многоотраслевой государственный холдинг, в состав которого вошли компании STET (телефонная связь), Finmare (судоходство), Finsider (металлургия), Alfa Romeo (автомобилестроение) и целый ряд других.

Переход к дирижизму и государственному предпринимательству явственно обозначился в Италии уже в 1920-е гг., а в 1930-х гг. они окончательно оформились, в том числе институционально. Этот процесс шёл одновременно с трансформацией фашистского режима из авторитарного в тоталитарный. Стремление к контролю над всеми сферами общественной жизни, включая трудовые отношения и экономику, – одна из главных особенностей режима Муссолини, который умело использовал в политических целях экономическую конъюнктуру.

По итогам кризиса произошло полное огосударствление значительной части обрабатывающей промышленности и банковской сферы, что в канун Второй мировой войны привело к созданию в стране самого большого государственного сектора экономики среди западных держав.

Корпоративная политика

Идеологическая окраска стала важной отличительной чертой социально-экономических мер, принимаемых фашистским правительством в условиях кризиса и депрессии. С 1925–1927 гг. в Италии последовательно создавался так называемый корпоративный строй, основной целью которого было преодоление противоречий между наёмными работниками и предпринимателями через объединение их представителей в отраслевых корпорациях, подконтрольных государству. По существу, речь шла о ликвидации независимых профсоюзов, унификации общественной жизни и политических институтов, что не могло не сказаться и на экономической сфере.

В 1929–1930 гг. «министерству корпораций» передаются функции министерства экономики в сфере промышленной политики и создаётся Национальный совет корпораций (НСК). Под руководством главы правительства Бенито Муссолини НСК стал основным институтом в области регулирования государственной поддержки предприятий, трудовых отношений и создания добровольных или принудительных картельных объединений.

Подавляющее большинство историков и экономистов единодушны в своих оценках: корпоративный строй – лишь громоздкий бюрократический фасад фашистского режима. Действительно, создание IRI и IMI произошло без существенного участия корпоративных органов, а их решения в области картельной политики регулярно бойкотировались предпринимателями и внедрялись лишь выборочно. А вот вклад корпоративной системы в области социальной политики и трудовых отношений был значительным. Она позволила полностью ликвидировать забастовочное движение, легко проводить политику сокращения издержек за счёт урезания заработных плат. В 1934–1936 гг. происходит ужесточение трудовой дисциплины с введением мобилизационных бюро на предприятиях и трудовых книжек.

Одновременно корпоративная риторика о «классовом мире» реализовалась и в целом ряде социальных преобразований, которые всё-таки смягчали негативные последствия кризиса и депрессии. В 1932–1934 гг. вводится 40-часовая рабочая неделя, с 12 до 14 лет увеличивается возрастной порог для применения детского труда, на фоне тяжёлой безработицы вводятся семейные пособия (доплаты работающим, пропорциональные количеству иждивенцев), начинается повышение заработных плат. В 1933–1935 гг. завершается преобразование системы социального страхования и пенсионного обеспечения. Создание Национального фашистского института по страхованию от несчастных случаев на производстве (INAIL) и Национального фашистского института социального страхования (INPS) приводит к окончательному введению обязательного социального страхования с регламентацией финансового участия предпринимателей, наёмных работников и государства.

Таким образом, корпоративная политика фашизма в Италии стала тем «антикризисным» инструментом, которого не было ни у одной западной страны в период выхода из кризиса 1929–1932 гг. (даже в нацистской Германии корпоративизм имел иной характер). Сочетание пропагандистских мер с действенными инструментами социальной политики привело к тому, что в середине 1930-х гг. режиму Муссолини удалось добиться если не консенсуса, то существенной поддержки самых различных слоёв населения. Как писал в эти годы один из наиболее видных итальянских антифашистов Антонио Грамши, режим смог «создать период ожидания и надежды»[12], а в другом (советском) издании того же периода можно прочитать, что реформа в области «корпоративной системы даёт индивидам и массам яркое ощущение участия в экономической жизни нации»[13].

Милитаризация экономики и автаркия: выход из кризиса?

Между тем адекватно оценить экономический эффект принимаемых фашистским режимом мер вряд ли возможно, так как с середины 1930-х гг. итальянская экономика последовательно переходит на «военные рельсы». Примерно в 1935–1936 гг., как раз с выходом из депрессии, страна могла преодолеть некую развилку в своём дальнейшем развитии. Но режим Муссолини не оставил выбора: шовинизм и агрессивный национализм являются ключевыми элементами фашистской идеологии, откуда проистекает поиск «военной авантюры». Война в Эфиопии (1935–1936 гг.), интервенция в Испании (1936–1939 гг.) и в итоге участие во Второй мировой войне на стороне Германии стали для фашистской Италии закономерной трагедией.

Исходя из этой внешнеполитической логики, следует оценивать и многие меры государственной экономической политики не только в 1930-е гг., но и в более ранний период. Вторая половина 1920-х гг. ознаменовалась целым рядом знаковых событий, таких как «битва за лиру» и спасение от банкротства предприятий тяжёлой промышленности, «битва за хлеб» для сокращения продовольственного импорта, создание государственной нефтедобывающей и нефтеперерабатывающей компании Agip, призванной обеспечить топливом отечественную промышленность как за счёт итальянских (такие ещё были), так и за счёт зарубежных месторождений нефти. Список промышленных производств, наращивавших выпуск продукции в годы кризиса, также весьма красноречив: алюминий был необходим для авиационной промышленности, свинец – для производства боеприпасов, азотная кислота – для взрывчатых веществ, целлюлоза – также для взрывчатых веществ и искусственных волокон, в том числе для изготовления парашютов. В результате антикризисных мероприятий государство берёт под непосредственный контроль ВПК и целый ряд связанных с ним отраслей: металлургию и металлообработку, машиностроение, судостроение, химическую промышленность. А создание национальных институтов социального страхования даёт возможность использовать их ресурсы и для финансирования военных расходов.

В 1934 г. начинается подготовка к войне в Эфиопии, что приводит к росту государственных заказов на промышленных предприятиях и снижению безработицы уже в 1935 году. В последующие годы для освоения «новых территорий» в Восточную Африку (Эфиопия, Сомали, Эритрея) направляются сотни тысяч переселенцев. Миграционная политика и рост занятости благодаря военным заказам во многом объясняют тот факт, что в Италии в 1930-е гг. больше не используется инструмент «общественных работ».

В ноябре 1935 г. Лига Наций осудила агрессию в Эфиопии и приняла решение о применении к Италии экономических санкций. Формально речь шла о запрете на поставки стратегической сырьевой и военной продукции, покупку итальянских товаров и предоставление Италии кредитов. В действительности санкции не распространялись на целый ряд «жизненно важных» товаров, таких, например, как нефть и уголь, и многие страны, даже проголосовавшие за санкции, продолжали поддерживать с Италией полноценные торговые отношения.

Но для Муссолини решение Лиги Наций стало настоящим подарком: Италия немедленно перешла к политике автаркии и импортозамещения, лира была девальвирована.

В качестве реакции на экономические санкции государство полностью взяло на себя регулирование внешнеторговой деятельности, была введена государственная монополия на все валютные операции и импорт целого ряда стратегических товаров, а в 1936 г. принят закон «О защите накоплений и кредитной дисциплине», известный больше как второй «банковский закон».

Создание IMI и национализация крупнейших коммерческих банков под контролем IRI позволили довести до конца банковскую реформу, начатую в 1926 году. В 1936 г. в стране была создана классическая «двухуровневая» банковская система, в которой Банк Италии получил кроме исключительного права эмиссии все необходимые регуляторные функции и инструменты, а сфера деятельности коммерческих банков была ограничена краткосрочным кредитованием. Политика долгосрочного кредитования экономики была передана IMI, а контроль государства над банковской сферой стал тотальным: в его руках оказалось более 50 процентов всех банковских вкладов.

Если бы не кратковременный «шок» 1936 г., связанный с внешнеэкономическими факторами (девальвация, санкции, автаркия), можно было бы считать, что к 1935–1936 гг. благодаря принятым мерам экономика Италии по основным макроэкономическим параметрам (уровень ВВП, промышленного производства, безработицы) преодолела спад и вышла на докризисный уровень.

Наиболее явным результатом преодоления кризиса становятся качественные изменения экономики в 1930-е годы. В Италии завершается процесс индустриализации и модернизации промышленности. Благодаря государственной поддержке она получает развитые «базовые» и для своего времени технологически передовые отрасли, в числе которых машиностроение и металлообработка, химическая промышленность, нефтепереработка. К началу Второй мировой войны промышленность наконец превосходит по объёмам производства в стоимостном выражении сельское хозяйство.

Но после спада в 1936 г. дальнейший рост ВВП и промышленного производства вписываются уже в совершенно иную экономическую реальность – механизм военной экономики со всеми негативными (и необратимыми) последствиями. Стремительный рост государственных расходов и дефицита госбюджета, обесценение национальной валюты, инфляция, чёрный рынок, возврат к 48-часовой рабочей неделе, введение чрезвычайных налогов – вот неполный список социально-экономических процессов, с которыми Италия «выходит» из кризиса и депрессии и начинает двигаться к войне.

Если 1935–1936 гг. – это пик массовой поддержки режима (вой­на в Эфиопии вызывает энтузиазм молодёжи, санкции Лиги Наций – искренний взрыв национального гнева и единения), то в последующие несколько лет настроения в обществе начинают меняться. С одной стороны, недовольство вызывают рост цен, дефицит или плохое качество импортозамещающих товаров, мобилизационные меры на производстве. С другой – оправданные опасения части элиты и основной массы населения из-за стремительного сближения с гитлеровской Германией и расширения зоны военных конфликтов, в которых участвует Италия. Муссолини продержится у власти ещё несколько лет, но после июльского переворота 1943 г. вернуться к ней сможет только на «немецких штыках» – и то на непродолжительное время.

Послевоенное «экономическое наследие»

Форсированная милитаризация экономики Италии с середины 1930-х гг. является важнейшим фактором, не позволяющим адекватно оценить немедленный эффект антикризисных мер. В итальянской экономической историографии преобладают негативные оценки политики фашистского режима в этот период: темпы роста не позволили догнать более развитые экономики, качество человеческого капитала и производительность труда падали[14], выход из кризиса стал переходом к национальной катастрофе, которая была предопределена логикой развития фашистского режима.

С подобными выводами нельзя не согласиться, но вместе с тем анализ антикризисной политики итальянского фашизма в 1929–1936 гг. приводит к более неоднозначным выводам.

Для Италии Великая депрессия, начавшаяся в 1929 г. стала продолжением затяжного структурного кризиса: остро стояла потребность в изменении институтов государственной экономической политики, финансово-кредитной системы, трудовых отношений и социальных институтов, модернизации экономики.

Мировой кризис стал своеобразным катализатором экономических изменений, уже запущенных за несколько лет до него. Система государственной поддержки банкротов, прежде всего в ключевых секторах экономики, практика государственного предпринимательства, политика социального страхования, реформа банковской системы – всё это уже было запущено в 1920-х гг. в силу объективных потребностей в дальнейшем развитии страны. Социально-экономические преобразования, безусловно, несли отпечаток политической специфики тоталитарного режима и в первую очередь осуществлялись с помощью жёстких (подчас репрессивных) мер и манипуляций общественным сознанием.

Таким образом, в течение примерно десяти–одиннадцати лет, из которых последние семь приходятся на кризис и выход из него, в Италии реализуется последовательная политика по усилению роли государства в экономике и поддержке стратегически важных промышленных предприятий и финансовых институтов. Этот подход продиктован не только условиями кризиса, но и политической логикой режима. Такое совпадение приводит к тому, что в Италии в 1930-е гг. готовится смена экономической модели развития: переход от аграрно-индустриальной к индустриальной экономике, от экономического либерализма – к устойчивому дирижизму.

Эта логика не нарушается, но проявляется в крайних формах с окончательным выбором в пользу милитаризации. Следуют военная, политическая, экономическая и моральная катастрофа национального масштаба. За неполных три года, в 1943–1945 гг., страна переживает падение режима, оккупацию, гражданскую войну, разруху.

Негативный опыт «выхода из кризиса» фашистского режима в Италии очевиден и многократно подвергался критическому анализу историками и экономистами. Правомерно ли извлекать из него рациональные элементы? Однозначного ответа на этот вопрос нет, потому что моральные и политические риски подобного анализа слишком велики. И тем не менее… Главное, на что следует обратить внимание в случае Италии, – на уникальность ситуации, когда созданные фашистским режимом институты оказываются способны «работать» не только на выход из депрессии 1930-х гг., но и на послевоенное восстановление и дальнейшее развитие экономики страны.

В 1947 г. администрация США определяет в качестве «оператора» по реализации Плана Маршала в Италии созданный в эпоху Муссолини институт IMI. Он останется основным национальным «институтом развития» до приватизации 1998 г., одним из наиболее значимых «авторов» итальянского экономического чуда 1960-х гг. становится IRI. В послевоенный период это крупнейшая многоотраслевая корпорация Италии с численностью занятых до 500 тысяч человек на предприятиях необычайно широкого профиля: от розничной торговли до микроэлектроники. Институт ликвидирован лишь в 2002 г. по итогам постепенной приватизации активов, занявшей почти двадцать лет. Наконец, «банковский закон» 1936 г. отменён лишь в 1993 г., как уже не отвечавший новым экономическим реалиям, а институты социального страхования (INPS, INAIL), созданные в 1930-е гг., функционируют до сих пор. Финансовая помощь в форме займа или погашения кредита в обмен на передачу государству акций получателя помощи, столь распространённая в Италии в 1930-е гг., – инструмент, который применяется до сих пор в целях предотвращения банкротств стратегически важных компаний.

Пример Италии говорит о том, что кризис может открыть окно возможностей для долгосрочного развития и серьёзной структурной перестройки экономики, реформирования социально-экономических и финансовых институтов. Насколько хороша для этого тоталитарная модель политического устройства? Итальянская история – свидетельство того, что в национальных и международных масштабах издержки использования такой модели все же неоправданно высоки.

--

СНОСКИ

[1] Frasi e fatti del regime corporativo – “Lotte sindacali”, №3-4, 1933, p. 51.

[2] Рассчитано по Serie Storiche della contabilità nazionale 1861-2017. URL: https://www4.istat.it/it/prodotti/banche-dati/serie-storiche

[3] См., например, B.Bemanke, H.James. The Gold Standard, Deflation, and Financial Crisis in the Great Depression: An International Comparison // Financial Markets and Financial Crises, University of Chicago Press, 1991; F.Mattesini. Italy and the Great Depression: An Analysis of the Italian Economy, 1929–1936 // Explorations In Economic History №34, 1997.

[4] Рассчитано по Serie Storiche della contabilità nazionale 1861-2017. URL: https://www4.istat.it/it/prodotti/banche-dati/serie-storiche

[5] Эта тема подробно изложена в: G.G.Migone. The United States and Fascist Italy: The Rise of American Finance in Europe // Cambridge University Press, 2015. Характерно, что в оригинале (итальянское издание 1980 года) название несколько иное: Gli Stati Uniti e il fascismo: Alle origini dell’egemonia Americana in Italia (Соединённые Штаты и фашизм: у истоков американской гегемонии в Италии).

[6] Villari L. Il capitalismo italiano del Novecento, cit., p. 96.

[7] Migone G.G. Gli Stati Uniti e il fascismo // Milano, Feltrinelli, 1980, pp. 129-131.

[8] Рассчитано по Serie Storiche della contabilità nazionale 1861-2017. URL: /https://www4.istat.it/it/prodotti/banche-dati/serie-storiche

[9] Рассчитано по Sommario di stastistiche storiche italiane (1861-1955) // Roma, ISTAT , pp. 123-134 ; G.Mori, Il capitale industriale in Italia // Roma, 1977, p. 479 ; R.Romeo. Breve storia della grande industria in Italia // Roma, 1963, pp. 221-232.

[10] Рассчитано по Serie Storiche della contabilità nazionale 1861-2017. URL: https://www4.istat.it/it/prodotti/banche-dati/serie-storiche

[11] Archivio Storico Iri, Sezione Finanziamenti, Relazione del consiglio di amministrazione sul bilancio al 31 dicembre 1934, citato in AA VV, Storia dell’Iri (a cura di Valerio Castronovo) // Editori Laterza, Roma-Bari, vol. 1, 2012, p. 186.

[12] Gramsci A. Il materialism storico e la filosofia di Benedetto Croce // Torino, 1949, p. 194.

[13] Силлаба С. Профсоюзная политика итальянского фашизма // М.: Профиздат, 1935, с. 84-85.

[14] См. например: P. Sylos Labini. La politica economica del fascismo. La crisi del ’29 // Moneta e Credito, vol. 67, №265, 2014, p. 54; G.Toniolo. La crescita economica italiana, 1861-2011 – L’Italia e l’economia mondiale // Collana storica della Banca d’Italia, 2014, pp. 28-29.

Италия > Внешэкономсвязи, политика. Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 11 января 2021 > № 3631186 Иван Простаков

ИМПЕРИЯ ПОД УДАРОМ

ИГОРЬ КОВАЛЕВ

Доктор исторических наук, профессор, первый заместитель декана факультета мировой экономики и мировой политики Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

ВЕЛИКАЯ ДЕПРЕССИЯ В ВЕЛИКОБРИТАНИИ

Великая депрессия 1929–1933 гг. как самый масштабный и глубокий кризис ХХ века, поразивший все наиболее развитые страны мира, до сих пор остаётся образцом, с которым сравнивают все последующие экономические катаклизмы, включая и нынешнюю рецессию, вызванную эпидемией COVID-19.

Великая депрессия стала причиной не только поиска и апробации новых механизмов преодоления хозяйственных, финансовых и социальных проблем, но и запустила либо ускорила процессы политической трансформации, формирования новых элит, поиска альтернативных идеологических ориентиров, серьёзной перестройки общественных отношений.

Для Соединённого Королевства Великая депрессия явилась результатом дисбалансов в самых разных сферах жизни, накапливавшихся с начала ХХ века. В начале прошлого столетия Британия не просто перестала быть «мастерской мира», но и продолжала отставать от своих основных конкурентов по темпам роста. Претензии Лондона на сохранение статуса великой державы и планетарное политическое лидерство диссонировали с постоянным сокращением доли страны в мировом хозяйстве. Всё отчётливее становились и постоянно углублялись кризисные явления. Кардинальные трансформации происходили и во внутриполитической жизни. В годы Первой мировой войны был обретён опыт масштабного государственного вмешательства в социально-экономическую сферу. Лейбористы вытесняли либералов с позиции одной из ведущих партий в двухпартийной системе, женщины получили избирательные права, существенным образом были ограничены полномочия Палаты лордов, реализовывались программы социальных реформ и так далее.

За этот период Великобритания пережила два комплексных кризиса: первый случился в 1909–1911 гг. из-за внесения в Парламент «народного бюджета» Дэвида Ллойд Джорджа; второй был связан с необходимостью максимальной мобилизации и перестройки социально-экономической и политической систем в период Первой мировой войны. Таким образом, к началу 1920-х гг. накоплен опыт, а также сформирован набор механизмов и инструментов для реагирования на кризисные ситуации в разных сферах жизни.

Однако Великая депрессия вызвала глобальную экономическую рецессию, серьёзно подорвала динамично развивавшиеся до этого торговые отношения, нанесла колоссальный удар по мировым финансам, привела к резкому обострению социальных проблем и заставила задуматься о необходимости модернизации не только хозяйственных, общественных, но и политических структур. Она стала проверкой на прочность британской правящей элиты.

Для Соединённого Королевства этот кризис также оказался очередным доказательством утраты мирового экономического лидерства и зависимости от процессов, происходивших в США.

Новые реалии для «старой доброй Англии»

Великая депрессия в Великобритании имела ряд специфических особенностей. Прежде всего, проблемы в развитии национальной экономики совпали по времени с крайне неспокойным периодом в партийно-политической системе. На всеобщих парламентских выборах в мае 1929 г. победу впервые в истории одержала Лейбористская партия. Однако второе правительство Рамсея Макдональда было вынуждено работать в условиях так называемого «подвешенного парламента», не имея абсолютного большинства в Палате общин и понимая, что если старейшие британские политические партии объединят усилия, они легко сорвут любую инициативу кабинета.

Другим важным фактором было то, что в отличие от Соединённых Штатов, в Соединённом Королевстве экономический кризис начался не осенью 1929 г., а только в первом квартале 1930 года. Во многом это было связано с тем, что уровень монополизации в промышленном секторе сохранялся существенно ниже, чем в США, а фондовый рынок в Лондоне не столкнулся со спекуляциями, характерными для Нью-Йорка. К примеру, афера Кларенса Хатри, пытавшегося в 1929 г. создать Объединённую сталелитейную компанию и использовавшего для этого поддельные облигации, была немедленно заблокирована руководством Лондонской фондовой биржи. Более позднее начало Великой депрессии давало британской политической элите возможность анализировать процессы в других странах, оценивать адекватность и эффективность принимаемых там антикризисных мер.

Важно и то, что и до начала кризиса английская экономика по сравнению с хозяйствами других ведущих стран развивалась с большим трудом. Она крайне медленно преодолевала последствия Первой мировой войны и вышла на довоенный показатель по объёму промышленного производства только в 1929 году. Хронической проблемой на протяжении всех 1920-х гг. оставался высокий уровень безработицы, сыгравший ключевую роль в поражении консерваторов на парламентских выборах 1929 года. Отсутствие ярко выраженного периода роста предопределило относительно меньшую остроту кризиса в Великобритании. С 1929 по 1932 г. объём промышленного производства в ней сократился на 17,5 процента, в то время как в США – на 48 процентов.

Кризис обострил ещё одну давнюю проблему британской экономики – уязвимость старых отраслей промышленности (угледобывающей, судостроения, металлургической, хлопчатобумажной, а также сельского хозяйства). Показатели спада объёмов производства и роста уровня безработицы были в них самыми высокими в стране. Это усугубило территориальные диспропорции в развитии относительно небольшого по площади государства.

Огромные последствия для Великобритании имело неизбежное во время любого кризиса перепроизводства сокращение внешнеторговых операций. Самой серьёзной проблемой было даже не снижение экспорта британских товаров (хотя с 1929 по 1932 г. он упал почти вдвое), а сокращение международных морских перевозок, нанёсшее удар по крупнейшему в мире британскому торговому флоту, резко уменьшив доходы от фрахта. Стремление других стран продать избыток продукции на внешних рынках возродило инициированную ещё в 1903 г. Джозефом Чемберленом дискуссию о необходимости отказа от политики свободной торговли в условиях утраты Британией промышленного лидерства и обострения конкуренции между ведущими державами.

Огромное значение для Соединённого Королевства имели вызванные Великой депрессией проблемы финансового сектора, который с конца XIX века играл ключевую роль в хозяйстве страны, обеспечивая значительную часть её доходов. Восстановив в 1925 г. золотой стандарт, Великобритания надеялась сохранить роль финансового центра мира. Однако резкое сокращение поступлений от международных финансовых операций, начавшееся весной 1931 г. «бегство от фунта», изъятие депозитов зарубежными вкладчиками и вывод рядом европейских стран золотых запасов из английских банков привели к стремительному росту пассива платёжного баланса и утрате доверия ко всей финансовой системе.

Экономический кризис принёс с собой рост числа безработных. В отличие от США, где не было системы государственной социальной поддержки для лиц, потерявших работу, британцы, согласно Акту о государственном страховании 1911 г., могли рассчитывать на пособие. Число подданных Короны, имевших право на его получение, выросло с 1,25 млн в ноябре 1929 г. до 2,5 млн человек в декабре 1930 года. Как следствие, государственные расходы на эти цели должны были возрасти почти втрое. С другой стороны, нахождение у власти на момент начала кризиса лейбористского правительства позволило обеспечить в Великобритании большую, по сравнению с другими странами, социальную стабильность. Число участников забастовок и потерянных рабочих дней в 1930 и 1931 гг. было существенно меньше, чем в 1929 году. Поскольку профсоюзы являлись не только основателями, но и коллективными членами правящей партии, их лидеры прилагали все усилия, чтобы удержать рабочих от участия в акциях протеста.

Наконец, своеобразие протекания Великой депрессии и поиска рецептов её преодоления необходимо оценивать с учётом фактора Британской империи. Начало экономического кризиса привело к сокращению ресурсов, необходимых для обеспечения всеобъемлющего контроля над многочисленными владениями Короны, находившимися в разных частях мира, а затруднение торгово-экономических контактов метрополии с колониями заставляло многих из них, особенно доминионы, требовать большей самостоятельности и даже полной независимости.

Новая элита на страже национальных интересов

Первый этап разработки и реализации антикризисных мер в Великобритании совпал с периодом функционирования второго лейбористского правительства, пришедшего к власти с программой, в которой оно обещало защищать интересы всех слоёв общества и работать на благо всей нации.

С началом кризиса министры, большая часть которых были бывшими профсоюзными лидерами, всеми силами пытались доказать, что могут управлять страной в столь непростой ситуации. Однако запустить эффективную антикризисную программу так и не удалось.

Во-первых, в качестве приоритетов своего предвыборного манифеста лейбористы обозначили борьбу с безработицей и расширение прав профсоюзов. В условиях рецессии реализация этих обещаний стала практически невозможной, но прямой отказ от этих пунктов партийной программы означал бы утрату доверия электората.

Во-вторых, у большинства членов лейбористского правительства не было сколько-нибудь серьёзного опыта работы в органах центральной власти, а зачастую и необходимых знаний. Осознавая это, партийное руководство в дополнение к Фабианскому обществу, которое исторически являлось основным генератором идейных принципов лейбористского движения, сформировало в 1929 г. ещё один «мозговой трест» – Комитет по финансам и промышленности, в состав которого вошли такие известные специалисты, как Джон Мейнард Кейнс, Эрнест Бевин, Роберт Генри Брэнд, Теодор Грегори. Они должны были снабжать министров актуальной информацией и давать советы по насущным экономическим вопросам.

Но на практике всё оказалось иначе. Ключевые члены правительства Джеймса Макдональда, прежде всего канцлер Казначейства Филипп Сноуден, всецело разделяли обновлённую в начале ХХ века либеральную доктрину, которая допускала проведение социальных реформ при сохранении невмешательства государства в хозяйственные процессы, приверженности золотому стандарту и политике свободной торговли.

Рекомендации в духе формировавшейся в тот период кейнсианской теории, поступавшие от членов комитета, лейбористские министры или откровенно игнорировали, или воспринимали как «бред иступлённых и безответственных экстремистов»[1].

По сути, несмотря на набиравшую обороты рецессию, лейбористы пытались не столько внедрять антикризисные меры, сколько по мере возможности реализовать те обещания, которые содержались в их предвыборном манифесте. Для решения проблемы безработицы был сформирован специальный правительственный комитет. Однако практические предложения этого «министерства по борьбе с безработицей», предусматривавшие переселение потерявших работу британцев в доминионы или в сельскую местность, скорее напоминали проекты социалистов-утопистов и не были обеспечены финансированием.

Из мероприятий в области социальных реформ, которые удалось провести кабинету, самым весомым стал принятый в феврале 1930 г. новый Акт о страховании по безработице. Он несколько увеличил размер пособий, снизил до 15 лет возраст лиц, имевших право на их получение, а также освободил безработных от необходимости доказывать, что они «по-настоящему» искали работу. Вследствие этих нововведений число британцев, получавших пособие по безработице, увеличилось за 1929–1931 гг. со 120 до более чем 500 тысяч человек. Одновременно рос и дефицит Фонда социального страхования. В 1930 г. он составил 75 млн, а в 1931 г. уже 100 млн фунтов стерлингов. На фоне стремительно увеличивавшегося числа незанятых граждан это были сомнительные достижения.

Прочие законодательные инициативы лейбористов в социальной сфере, предусматривавшие меры по организации жилищного строительства и общественных работ, развитию транспортной инфраструктуры, увеличению ассигнований на образование и пенсионное обеспечение, имели ещё более скромные последствия. Кроме того, новации требовали дополнительных бюджетных расходов на фоне неуклонно сокращавшихся налоговых поступлений. Часть инициатив кабинета, например, обучение детей в средней школе до 15 лет или установление 48-часовой рабочей недели, и вовсе были заблокированы в Палате общин консерваторами и либералами. Оппозиция всё более явно и решительно демонстрировала нежелание увеличивать ассигнования на социальные проекты в условиях углубляющейся рецессии.

Отсутствие видимых успехов в противодействии Великой депрессии и перманентный рост безработицы требовали новых идей. В январе 1930 г. свой план антикризисных мер представил министр в правительстве Макдональда и будущий лидер британских фашистов Освальд Мосли. Он не только подверг критике традиционную приверженность британских политиков идеям свободной торговли и невмешательства в экономические процессы, но и предложил перестроить механизм принятия правительственных решений, избавив его от излишних согласований и парламентского контроля, инициировать программу общественных работ, мобилизовать все национальные и имперские ресурсы, привлечь высококвалифицированных экспертов и консультантов к процессу принятию решений. По сути, меморандум представлял собой компиляцию уже высказывавшихся ранее идей в русле кейнсианства. Но он не нашёл поддержки на уровне специального правительственного комитета: традиционные для британского политического процесса консерватизм, осмотрительность и осторожность в принятии нестандартных решений в очередной раз оказались сильнее.

Зимой 1931 г., когда число безработных приблизилось к невиданной для страны цифре 2,5 млн человек, а дефицит бюджета на очередной год составил 40 млн фунтов стерлингов, противодействие правительственному курсу со стороны оппозиции в парламенте усилилось.

Важным шагом в процессе разработки новой антикризисной стратегии стало формирование по инициативе либералов Комиссии Джорджа Мэя, призванной подготовить рекомендации «по безотлагательному осуществлению всех необходимых и законных сокращений национальных расходов, в сочетании с поддержанием нормальной деятельности предприятий»[2]. Сама цель создания комиссии демонстрировала отказ от политики, которая проводилась лейбористами в 1929 и 1930 годы.

Это был полный триумф оппозиции, которая требовала экономии бюджетных средств и сокращения социальных расходов.

Доклад Комиссии Мэя, опубликованный 31 июля 1931 г., стал поворотным моментом в борьбе с Великой депрессией. Предлагавшиеся в этом документе меры по сокращению расходной части бюджета за счёт увеличения прямых и косвенных налогов, урезания зарплат государственным служащим, пособий по безработице и ассигнований на общественные работы, означали кардинальный разрыв со всем предшествовавшим курсам. Кроме того, Комиссия рекомендовала отказаться и от ряда традиционных экономических догм – доктрины свободной торговли и золотого стандарта. При этом необходимо отметить, что предложения вызвали негативную оценку со стороны других разработчиков планов преодоления рецессии. В частности, Кейнс назвал этот доклад «самым глупым документом, который я когда-либо имел несчастье читать»[3].

Важную роль в изменении антикризисной стратегии сыграл и внешний фактор. На очередное обращение Банка Англии к французским и американским банкирам за кредитом на общую сумму почти в 80 млн фунтов стерлингов был получен ответ, что средства будут предоставлены, если Парламент одобрит программу, предусматривающую сокращение социальных расходов. Развязка наступила 23 августа 1931 г., когда во время обсуждения предложений Комиссии Мэя на заседании кабинета девять его членов заявили, что готовы подать в отставку в знак несогласия с этими рекомендациями. На фоне углубляющейся экономической рецессии, страна оказалась на грани политического кризиса.

Британия в процессе восстановления

В условиях крайнего обострения не только экономической, но и политической обстановки, новую актуальность обрела идея коалиции основных политических сил. Первоначально консерваторы и либералы рассчитывали вменить лейбористскому правительству «почётную обязанность» по сокращению социальных расходов, но как только возникла реальная угроза отставки премьер-министра ввиду раскола кабинета, стратегия изменилась. Лидеры буржуазных партий на экстренных совещаниях с участием короля Георга V согласились войти в состав коалиционного кабинета во главе с Макдональдом. При этом, как отметил лидер либералов Герберт Сэмюэль, «такое межпартийное правительство должно быть создано с единственной целью – преодолеть финансовый кризис»[4].

В первом Национальном правительстве ключевые посты достались четырём лейбористам, четырём консерваторам и двум либералам. Впервые в британской новейшей истории межпартийная коалиция была сформирована в мирное время, что позволяет сопоставлять масштабы и глубину проблем, вызванных Великой депрессией, с задачами по мобилизации всех ресурсов в годы Первой мировой войны.

Вместе с тем было бы ошибочным считать, что кризис привёл к всеобщей политической консолидации. В большинстве британских общенациональных партий, которые исторически представляли собой объединения различных группировок, течений и фракций, поиски вариантов противодействия углублявшейся рецессии активизировали центробежные тенденции.

В самом глубоком кризисе оказалась Лейбористская партия. Первый тревожный сигнал прозвучал для неё ещё в феврале 1931 г., когда покинувший правящий кабинет Мосли объявил о создании Новой партии, в ряды которой сразу вступили пять лейбористских депутатов Палаты общин, а также по одному парламентарию от консерваторов и либералов. На фоне сокращения поддержки правительства в парламенте формирование новой политической группы было очевидным следствием неприятия частью британского общества традиционного либерально-реформистского подхода к решению проблем социально-экономического развития страны.

Настоящей трагедией для Лейбористской партии стало решение части её лидеров войти в состав Национального правительства. Выполняя решение совместной конференции парламентской фракции и Генерального совета Британского конгресса тред-юнионов, состоявшейся 26 августа 1931 г., большинство лейбористских депутатов Палаты общин перешли на скамьи оппозиции. Это означало раскол рабочей партии.

Либералы, которым кризис Лейбористской партии давал шанс повернуть вспять процесс утраты позиций, не смогли им воспользоваться, оказавшись расколотыми на три фракции.

С наименьшими потерями период Великой депрессии пережили консерваторы. Исходя из сложившейся осенью 1931 г. ситуации, именно они выступили инициаторами проведения новых парламентских выборов. В условиях очевидного раскола в лагере основных оппонентов, тори рассчитывали увеличить своё представительство в Палате общин.

Выборы, состоявшиеся в самый разгар Великой депрессии в октябре 1931 г., стали уникальным событием британской истории. Формально все партии коалиции опубликовали традиционные предвыборные манифесты и участвовали в борьбе за голоса избирателей самостоятельно. На деле противостояние развернулось между консерваторами и лейбористами.

Лейбористская партия, учитывая провал своей прежней политики, отстранение от власти и произошедший раскол, попыталась представить новую программу действий. В её предвыборном манифесте предлагалось национализировать чёрную металлургию, транспорт, энергетику и банки, установить государственный контроль над ценами, восстановить в прежнем объёме пособия по безработице, активно развивать социальное законодательство. При этом было абсолютно непонятно, откуда взять средства на реализацию всех этих планов.

Итоги выборов 1931 г. также не вписывались в привычный финал электорального противостояния в Соединённом Королевстве. Коалиция одержала абсолютную победу, получив 554 мандата в Палате общин (474 из них достались консерваторам). Лейбористы провели в парламент только 52 депутата. Британцы, напуганные нарастающими экономическими проблемами, отдали свою судьбу в руки Национального правительства, несмотря на отсутствие у него в тот момент общей и чёткой программы антикризисных мер.

Первые шаги коалиции в целом соответствовали рекомендациям Комиссии Мэя. Ещё до парламентских выборов на основании спешно принятого Акта о национальной экономии были сокращены пособия по безработице и жалования учителям, полицейским и военнослужащим. Кроме этого, на сумму в более чем 80 млн фунтов стерлингов были увеличены прямые и косвенные налоги. Наконец, 20 сентября 1931 г. правительство объявило об отмене золотого паритета фунта стерлингов, в результате британская валюта к декабрю этого года подешевела на треть. Как следствие, был остановлен отток золота из страны, а британские товары стали более конкурентоспособными на внешних рынках, что имело большое значение в условиях кризиса перепроизводства.

С середины ноября 1931 г. Национальное правительство ввело так называемую «проверку на нуждаемость». Отныне пособие выплачивалось только после того, как местные власти подтверждали бедственное положение безработного. Эта мера позволяла экономить до 30 млн фунтов стерлингов в год. Также предпринят ряд шагов, предусматривавших отказ от свободы торговли и переход к протекционизму. Принятый в ноябре 1931 г. Акт о недобросовестном импорте позволил Министерству торговли в течении шести месяцев устанавливать ввозные пошлины до 100 процентов на продукцию стран, применявших дискриминационные меры в отношении товаров Британской империи. Затем на основании Закона об импортных пошлинах 1932 г. введена постоянная 10-процентная таможенная ставка на все ввозимые в Соединённое Королевство товары. Так Великая депрессия заставила политическую элиту страны отказаться от почти векового следования доктрине свободной торговли и признать необходимость защиты национальных производителей в условиях утраты промышленного лидерства и обострившейся конкуренции.

Ряд антикризисных мер был обусловлен наличием у Соединённого Королевства обширных колониальных владений. Вынужденно отказавшись от золотого стандарта, Лондон всё же стремился сохранить позиции в международных финансах. В ноябре 1931 г. Великобритания сформировала «стерлинговый блок», в который вошли все её доминионы (за исключением Канады и Ньюфаундленда), а также около двух десятков государств, имевших с ней тесные торгово-финансовые связи. Участники объединения определяли курсы своих валют в соответствии с фунтом стерлингов и аккумулировали финансовые резервы в общем фонде, который находился в Лондоне. Это обеспечивало Великобритании определённые преимущества на мировом финансовом рынке, а фунт стерлингов по-прежнему использовался для обслуживания почти половины международного товарооборота.

Переход к протекционизму потребовал новых отношений с доминионами. На имперской конференции 1932 г. в Оттаве достигнуты договорённости о беспошлинном допуске на британский рынок 80 процентов имперских товаров и пониженных ввозных тарифах на остальную продукцию. Взамен доминионы обязались создать режим наибольшего благоприятствования для английского импорта. Такой преференциальный режим должен был способствовать оживлению торговли Соединённого Королевства с переселенческими колониями и противодействовать конкуренции со стороны США и Японии.

Эти меры привели к тому, что Великобритания быстрее всех развитых стран, уже по итогам 1932 г., смогла добиться роста промышленного производства. При этом сохранялась неравномерность в отраслевом и территориальном развитии. Например, угледобывающая, текстильная и судостроительная отрасли так и не достигли уровня производства 1929 г. вплоть до начала нового кризиса в 1937 году. Как следствие, старые индустриальные центры – Южный Уэльс, северо-восток Англии, Клайд – превратились в районы хронической депрессии и повышенной социальной напряжённости. С другой стороны, Большой Лондон и юго-восток Англии после 1932 г. переживали даже небольшой экономический бум. Здесь активно развивались новые отрасли индустрии, велось интенсивное жилищное строительство, повышался жизненный уровень населения.

В ряду других особенностей развития Великобритании в период выхода из Великой депрессии можно выделить мягкую денежно-кредитную политику, что позволило с 1932-го по 1936 г. увеличить денежную массу на 34 процента (в США, наоборот, банкротства банков вызвали сокращение денежной массы). В сочетании с падением процентных ставок это способствовало преодолению дефляции, а также создало мотивацию для увеличения инвестиций и потребления частного сектора. Тем не менее в условиях начавшегося экономического роста сохранялось большое количество незанятого населения. Уровень безработицы, хотя и начал снижаться после 1932 г., даже в 1937 г. оставался выше докризисного.

Новый облик страны традиций

В антикризисных мерах, предпринятых Британией, не было ничего революционного. Вопреки широко распространённой точке зрения, их нельзя отнести к методам кейнсианского регулирования. Сам Кейнс, как уже отмечалось выше, критиковал как ортодоксальную политику второго лейбористского правительства, так и рекомендации Комиссии Мэя. Основными инструментами кабинетов Макдональда, как и прежде, оставались бюджетная и кредитно-денежная политика. В силу меньшего уровня монополизации промышленности в Соединённом Королевстве не потребовалось серьёзного регулирования государством правил ведения бизнеса. Британские компании по-прежнему создавались и функционировали на основании законов, принятых ещё в XIX веке. Не было предпринято и каких-либо серьёзных мер по регулированию фондового рынка и банковского сектора.

Наличие системы социального обеспечения позволило британским властям даже в условиях массовой безработицы не прибегать к масштабным программам общественных работ. Обладание обширной империей, положение одного из финансовых центров мира и значительные зарубежные активы обеспечили стране необходимые в период рецессии дополнительные ресурсы. По сути, единственными радикальными шагами в британской антикризисной политике стали переход от свободной торговли к протекционизму, пусть и несколько скорректированному созданием преференциального союза с доминионами, а также отказ от золотого стандарта.

Однако Великая депрессия оказала существенное влияние на все сферы жизни британского общества.

Именно благодаря ей вмешательство государства в социально-экономические процессы стало рассматриваться как естественный и необходимый элемент, а не экстраординарное и временное исключение из правил.

Окончательный отказ от концепции «государства – ночного сторожа»[5] логичным образом повлёк за собой переход к новой экономической политике. Нормой стало привлечение экспертов и формирование мозговых трестов (даже конкурирующих друг с другом) для разработки планов по преодолению возникающих проблем. Обострение в период рецессии территориальных диспропорций дало толчок разработке национальных программ регионального развития, а длительное сохранение высокого уровня безработицы инициировало дискуссию о необходимости модернизации системы социального обеспечения.

Борьба с экономическим кризисом привела к кардинальным переменам в партийно-политической системе. Впервые в мирное время была сформирована коалиция из трёх ключевых партий. Важно отметить, что Национальное правительство формально просуществовало вплоть до начала Второй мировой войны, хотя основная его задача – преодоление рецессии – была решена уже к концу 1932 года. Великая депрессия также способствовала дальнейшей трансформации двухпартийной системы. Лейбористы, несмотря на раскол в 1931 г., сохранили позицию ведущей силы на британской политической сцене, а либералы, которые так и не смогли консолидироваться, окончательно превратились в третью партию. Рецессия и поиски выхода из неё способствовали радикализации политической жизни, что выразилось, например, в формировании Новой партии Мосли, которая затем преобразовалась в Британский союз фашистов.

Существенным образом Великая депрессия повлияла и на международные позиции Соединённого Королевства.

Кризис, пришедший из США, стал очередным свидетельством утраты Великобританией мирового экономического лидерства и её зависимости от глобальных процессов.

Во многом именно рецессия заставила политический истеблишмент начать пересмотр отношений с колониями, предоставить полное самоуправление доминионам, приступить к формированию Британского содружества наций. Окончательный отказ от существовавшего с 1816 г. золотого стандарта запустил процесс распада Генуэзской мировой финансовой системы, заставил предпринимать шаги по сохранению позиций Сити как одного из ведущих финансовых центров мира.

Стратегия выхода Великобритании из Великой депрессии является наглядным примером отсутствия общих, универсальных рецептов противостояния экономическим кризисам. При формировании антикризисных мер необходимо учитывать специфику социально-экономической модели, динамику её развития в предкризисный период, роль и место в текущих мирохозяйственных связях, особенности рецессии и многие другие факторы. Это вовсе не означает, что чужой опыт не следует принимать во внимание, но делать это необходимо с оглядкой на собственное своеобразие и возможности.

Ещё один важный урок заключается в том, что масштабный экономический коллапс легко переходит в кризис политический. Поиски наилучших вариантов решения проблем неизбежно влияют на политическую жизнь, стимулируют центробежные тенденции в традиционных правящих партиях, обостряют отношения между различными ветвями власти, дают импульс развитию массового общественного движения. В этих условиях, как свидетельствует опыт Соединённого Королевства, многое зависит от того, сможет ли политическая элита (как старая, так и новая) преодолеть разногласия, консолидироваться, предложить общие, зачастую болезненные, но абсолютно необходимые меры по искоренению возникших дисбалансов.

--

СНОСКИ

[1] Bullock A. The Life and Times of Ernest Bevin. Vol.1. L., 1960, p. 437.

[2] Great Britain. The Parliamentary Debates. Fifth Series. House of Commons, 1931. Vol. 248, col. 449.

[3] Dalton H. Call Back Yesterday // L., 1953, p. 290.

[4] Nicolson H. King George V. His Life and Reign // N.Y., 1953, p. 461.

[5] Идея минимизации функций государства и сведения их к обеспечению граждан армией, полицией и судами, то есть защите от агрессии, кражи, нарушений контрактов и мошенничества.

Великобритания > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 11 января 2021 > № 3631185 Игорь Ковалев

ТРУДНЫЙ ПУТЬ К ДИРИЖИЗМУ

ИВАН ПРОСТАКОВ, Кандидат экономических наук, проректор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

АННА БАРСУКОВА, Кандидат исторических наук, советник проректора Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

ВЕЛИКАЯ ДЕПРЕССИЯ ВО ФРАНЦИИ

Франция позже других стран столкнулась с Великой депрессией, но справиться с ней не могла на протяжении почти целого десятилетия. Не только экономика, но и политическая и социальная жизнь страны пережили период тяжёлых испытаний, которые сомкнулись с событиями Второй мировой войны. Уроки кризисного времени извлекли уже по её окончании.

Подъём экономики в 1920-е гг. не позволил быстро преодолеть инерцию в подходах к экономической политике. Несмотря на то, что в 1930-е гг. во многих странах в качестве реакции на кризис формируется устойчивая тенденция государственного вмешательства в экономику, во Франции эти идеи только зарождаются, и в полной мере реализуются уже в 1940–1950-е гг.: французский дирижизм в значительной степени – следствие осознания прежних ошибок.

Одной из главных причин затяжного характера экономического кризиса во Франции стала нестабильность политической системы, которая находилась под влиянием постоянной борьбы различных сил. Противоречия во взаимоотношениях исполнительной и законодательной ветвей власти усугублялись идеологическими размежеваниями: с одной стороны, трансформация правого блока и формирование крайне правых сил, с другой – укрепление позиций левого блока, заложившего основы политики «социального государства». Поляризация политического спектра ещё больше затрудняла оценку социально-экономической ситуации и принятие адекватных антикризисных мер.

Большую роль кризис 1930-х гг. сыграл и во внешней политике Франции, где она пыталась сохранить позиции страны-победительницы и активного участника международного взаимодействия. Однако в условиях радикальных изменений во внешней обстановке и серьёзных внутренних проблем Франция не только потеряла внешнеполитическую инициативу, но и вплотную подошла к дипломатической и военной катастрофе.

Период Великой депрессии стал для Франции началом поиска своего места в зарождавшемся мироустройстве второй половины XX века с его социальными и технологическими дости-жениями, с одной стороны, и с идеологическими размежеваниями – с другой.

Начало кризиса

Во Франции завершалось послевоенное десятилетие восстановления. Помимо нефтяной и автомобильной промышленности, в 1920-е гг. начали развиваться химическая и текстильная отрасли, проходила электрификация страны[1]. Активно росла туристическая индустрия[2]. Но на фоне всеобщего подъёма в конце 1930-го – начале 1931 гг. во Франции появились первые симптомы грядущего кризиса. Детонатором стало свёртывание экспорта, вызванное валютными войнами. В 1931 г. фунт стерлингов девальвировался, и французские товары в условиях сохранения золотого стандарта подорожали на 22–25 процентов. У предприятий, не прибегавших к банковским займам, собственные ресурсы быстро истощились, инвестиционные возможности сошли на нет. Не удалось избежать паники и в банковской сфере: в 1931 г. закрылись 118 банков – около 40 процентов от их общего числа[3].

При узости внутреннего рынка и резком сокращении внешнего спроса (в сочетании с переходом основных внешнеторговых партнёров Франции к политике протекционизма) кризисное падение стало стремительным и глубоким: промышленное производство и экспорт в 1930–1932 гг. сократились более чем на треть[4].

С учётом колоссальных людских потерь в Первую мировую войну (почти 1,5 млн убитых) и специфической демографической ситуации (один из самых низких уровней рождаемости в Европе с конца ХIХ – начала ХХ века) Франция в период экономического роста 1920-х гг. была страной «полной занятости». А дефицит трудовых ресурсов восполнялся за счёт массовой иммиграции из Бельгии, Италии, Польши, Чехословакии, Португалии и Испании[5]. В канун кризиса во Франции насчитывалось около 3 млн трудовых мигрантов[6], сотни тысяч которых в течение короткого промежутка времени были вынуждены покинуть страну как в связи с ухудшением экономической ситуации, так и из-за ужесточения миграционного законодательства. Спад производства привёл к резкому росту безработицы, которая достигла 700–800 тысяч человек[7].

Именно она, а не падение доходов (в условиях дефляции они практически не сократились в реальном выражении) стала главным социально-психологическим последствием кризиса.

Глубина кризиса и шок на рынке труда во многом объясняются уязвимостью традиционных экспортоориентированных отраслей лёгкой промышленности. Здесь сконцентрировалось до 50 процентов занятых в промышленном производстве, причём в основном на малых предприятиях, использовавших в том числе надомный труд: это были самые технологически отсталые и зависимые от внешней конъюнктуры отрасли. Бегство капиталов, спровоцированное перипетиями внутриполитической борьбы, и недостаток инвестиций практически остановили модернизацию производства. В конце 1930-х гг. средний возраст оборудования на французских предприятиях составлял 25 лет, тогда как в Германии – 3–4 года, в США – 5–7 лет, в Великобритании – 7–8 лет[8].

Все эти проблемы предопределили особую важность централизованной государственной политики, направленной не только на преодоление кризиса, но и на структурную перестройку всего экономического механизма. Дискуссия о формах и целях государственного регулирования стала ключевой темой общественно-политической жизни – и даже борьбы – во Франции.

С ноября 1929 г. по май 1932 г. сменилось восемь правительств. В 1929 г. – ещё под влиянием прежних успехов в экономике – на выборах победили правые, получив большинство мест в парламенте. 3 ноября 1929 г., всего за несколько недель до «чёрного вторника», премьер-министром стал Андре Тардьё[9], который на волне экономического бума 1920-х гг. предпринял первые шаги по изменению бюджетной политики и увеличению государственных расходов. Акцент в его программе был сделан на транспорт, энергетику и связь. При нём большие средства выделялись на борьбу с туберкулёзом, а также на развитие школ. В предложенных мерах финансирования крупных проектов (программа строительства жилья[10], «Линия Мажино») угадывались совершенно новые подходы к роли государства в экономике, которые были бы уместны в условиях надвигающегося кризиса. Но это оказалось лишь коротким эпизодом в политической жизни Франции, и шаги последующих правительств по преодолению экономических трудностей оставались весьма консервативными.

Лейтмотивом экономической политики стал открытый протекционизм (квотирование импорта, запретительные таможенные пошлины) в сочетании со стремлением всеми силами удержать принятый в 1928 г. золотой стандарт франка. По существу, речь шла лишь о мерах реагирования на внешние факторы, малоэффективные в условиях, когда отход от золотого стандарта и девальвация становятся глобальной тенденцией. Государственный бюджет столкнулся в 1930–1932 гг. с падением доходов и возникновением дефицита. Реакция правительств опять не выходила за рамки консервативных схем в духе экономического либерализма: реструктуризация государственного долга (в первую очередь обязательств, связанных ещё с Первой мировой войной) и сокращение расходов госбюджета, где возможности манёвра весьма ограничены (снижение заработных плат государственных служащих и пенсий ветеранов войны). Об увеличении государственных расходов для стимулирования экономики речи не было.

В тупик зашло и политическое развитие страны: это выражалось в посредственности и ограниченности депутатов, парламентской коррупции, борьбе групп интересов, министерской нестабильности, параличе законодательства. Депутаты Третьей республики принадлежали к тем слоям, основной деятельностью которых были словопрения (адвокаты и профессура), что при несовершенстве работы институтов ещё больше усложняло процесс принятия решений[11].

Проведение реформ стало невозможным: социальные, конституционные, финансовые изменения упирались в консерватизм депутатов и сенаторов.

Разразившийся экономический, политический и социальный кризис 1930-х гг. во многом был связан и с изменениями во внешнеполитической обстановке. Франция зависела от «невообразимой мешанины долговых обязательств»[12]: репарации, межсоюзнические долги, русские займы. В условиях кризиса они постепенно сходили на нет, а отмена репараций по итогам конференции в Лозанне в 1932 г. означала, что Франция окончательно лишилась внешних источников финансирования.

Тогда как в большинстве стран дно кризиса было достигнуто в 1933 г., экономика Франция продолжала падать.

Попытки выхода из кризиса

Чтобы ослабить воздействие кризиса, правительство создало «защищённый сектор» экономики, включив в него крупнейшие банки и промышленные предприятия. По примеру США принимались меры для ограничения сельскохозяйственного производства. Крестьянам выплачивались премии за сокращение посевных площадей, уничтожение части урожая, ликвидацию виноградников и так далее.

С 1932 г. протекционизм во внешней торговле сочетался с быстрым распространением картельных соглашений. Они фиксировали объёмы производства и условия сбыта в металлургии, химической промышленности, угледобыче, производстве электротехнического оборудования. Неизбежным эффектом стало снижение конкуренции в промышленности и темпов технического перевооружения производств.

Ещё одним естественным, хотя и малоэффективным решением проблем стала переориентация промышленного экспорта на колонии. Если в середине 1920-х гг. на них приходилось 20–25 процентов экспорта метрополии, то в 1930–1936 гг. – около 50 процентов[13]. Но эти рынки не нуждались в новых и технологически передовых продуктах, поэтому колониальная «автаркия» также не способствовала конкуренции и промышленному развитию.

Более системный подход к антикризисной политике во Франции наметился лишь летом 1932 года. Социалисты и радикалы, вновь объединившись в правительство, образовали так называемое «Второе издание левого блока» (1932–1934 гг.). Радикально-социалистическая партия стремилась стабилизировать экономическое положение путём умеренных преобразований, которых, впрочем, тоже оказалось недостаточно.

Правительство попыталось исправить ситуацию за счёт корректировки внешнеполитического курса. Поняв, что политика франко-германского сближения прежнего десятилетия провалилась, Второй картель левых активизировал советское направление. В августе 1932 г. заключён крупный контракт о поставках советской нефти, однако взаимное недоверие и политическая нестабильность Франции не позволили французско-советскому сотрудничеству развиться[14]. К тому же скандал по делу Ставиского[15] дискредитировал левые партии и выдвинул на политическую арену правый блок.

К этому времени стала очевидна необходимость реформы государственных институтов. Технократы выступали, прежде всего, за усиление исполнительной власти, предлагали усилить роль Экономического и социального совета, созданного ещё в 1925 г., чтобы подключить к выработке экономической политики предпринимательские круги и рабочие организации. Премьер-министр Пьер Этьенн Фланден перенял опыт Франклина Рузвельта и создал аппарат советников. Однако все эти идеи не стали системными для государственных институтов.

После забастовки правых в Париже 6 февраля 1934 г. к власти пришла вторая коалиция «Национального единения» (1934–1936 гг.), куда вошли «независимые» правые политические деятели. Большое внимание стало уделяться внешней политике, завоеванию позиций в дипломатии и попытке завершить нерешённую в Локарнских договорах задачу о восточных границах и общеевропейской безопасности. В длительной серии переговоров по заключению Восточного пакта приверженец антигитлеровских позиций министр иностранных дел Жан Луи Барту выступил за франко-советское сближение. Однако в октябре 1934 г. он был смертельно ранен, а сменивший его Пьер Лаваль попытался повернуть курс в сторону сохранения европейского единства и сближения с Германией и Италией. Но по итогам плебисцита в Саарской области и начавшейся открытой милитаризации Германии Франция окончательно потеряла инициативу в делах европейского урегулирования.

Внутри страны премьер-министр Гастон Думерг просил у парламента чрезвычайных полномочий на ограниченный срок и получил право принимать меры по сокращению бюджетного дефицита путём декретов-законов (правительственных распоряжений), имевших силу законов и подлежащих одобрению парламентом. В результате в апреле 1934 г. кабинет Думерга принял 14 декретов-законов, в том числе об увольнении 10 процентов государственных служащих и сокращении заработных плат в государственном секторе, уменьшении бюджетных субсидий социального страхования и льготных промышленных кредитов, введении дополнительных налогов на потребление газа и электроэнергии.

Одновременно государство пыталось стимулировать экономическую активность с помощью фискальных мер. В 1934 г. ставки налога на прибыль были снижены с 15 до 12 процентов, на заработную плату – с 10 до 6 процентов, на доходы – с 36 до 24 процентов, отменён налог на роскошь и на доходы сельскохозяйственных предприятий. Основной смысл принятых мер заключался в стимулировании «предложения» (предприниматели должны были проинвестировать освобождающиеся средства) и сокращении издержек. Государственная политика носила откровенно дефляционный характер с целью поддержать конкурентоспособность французских производителей на внешних рынках и удержать золотой стандарт франка.

Но эти меры не дали должного эффекта. Для малых предприятий «традиционных» отраслей их было недостаточно, а для тяжёлой промышленности создание картелей и колониальная «автаркия» представлялись более простыми и эффективными способами преодоления трудностей. Правительство же всеми силами стремилось одновременно сбалансировать государственные финансы, чтобы удержать золотой стандарт, сдерживать рост цен и сокращать издержки, чтобы поддержать экономику.

Но вслед за Великобританией (1931 г.) в апреле 1933 г. от золотого стандарта отказались США. Стало очевидно, что золотовалютная система, воссозданная после Первой мировой войны, терпит крах. Несмотря на это, Банк Франции продолжал тратить золотые резервы на поддержание франка, а правительства Франции прилагали немалые дипломатические усилия для того, чтобы «наведение порядка» на валютных рынках стало источником экономического роста. Так, в 1933 г. по инициативе Франции был создан «Золотой блок», в который кроме неё вошли Бельгия, Италия, Нидерланды, Люксембург, Польша и Швейцария. Но их цель – сохранить паритет национальных валют на основе золотого стандарта – не выдержала испытания Великой депрессией. К 1936 г. блок развалился.

Такая последовательная приверженность золотому стандарту французских правительств требует отдельного разъяснения, в том числе потому, что существуют версии о «равной ответственности» Франции и Соединённых Штатов за кризис 1929 г.: именно эти две страны накопили в конце 1920-х гг. крупнейшие валютные резервы, в 1930 г. на их долю приходилось около 60 процентов мировых запасов золота (2/3 – в США)[16]. Для Франции, у которой «франк Пуанкаре» был, по существу, недооценён, в условиях экономического роста такая ситуация не создавала больших проблем. Но крах на Нью-Йоркской бирже проявился и как кризис ликвидности, который поставил страны золотого стандарта перед дилеммой: дефляция или девальвация. США и Великобритания достаточно быстро сделали выбор в пользу девальвации. Франция продолжала придерживаться дефляционной политики даже в условиях кризиса. Этот выбор носил политический характер: свою роль сыграли национальный престиж, «историческая память» о послевоенной инфляции, приверженность догмам золотовалютной стабильности. Но именно здесь крылись ключевые причины затяжного кризиса во Франции и отличия его динамики от кризиса в Америке.

Таблица 1. Последствия дефляционной политики во Франции (1929 г. – 100%)

Источник: P.Beaudry, F.Portier. The French Depression in the 1930s // Review of Economic Dynamics — 5, 2002, p. 80, 81, 83.

Из данных, приведённых в таблице, хорошо видно, что до девальвации своей валюты в 1936 г. Франция находилась в состоянии хронической стагнации и не могла «разогнать» экспорт, чему препятствовали дефляция и отсутствие роста денежной массы.

Прямое вмешательство государства в экономику на этом фоне было крайне ограничено и носило эпизодический характер. Операции по спасению банкротов оставались единичными: речь шла о нескольких банках в 1931 г. (Banque Nationale pour le Commerce, Banque d’Alsace-Lorraine) и о слиянии в 1933 г. четырёх авиатранспортных компаний, что привело к созданию авиакомпании Air France, 25 процентов капитала которой перешло к государству.

К этому времени Национальное собрание Франции окончательно превратилось в арену постоянных межфракционных конфликтов и открытого политического торга. На фоне нового витка экономического кризиса началась поляризация политических сил. Первое правительство Фландена (ноябрь 1934-го – май 1935 гг.) сменилось правительством Лаваля (июнь 1935-го – январь 1936 гг.), но экономический курс остался неизменным: сокращение государственных расходов, снижение заработных плат, предотвращение девальвации франка.

Очередные экономические промахи и неудачи в социальной политике имели серьёзные политические последствия. На арену вышел французский фашизм, получивший немалую поддержку.

В ответ на антипарламентские выступления крайне правых в Париже в феврале 1934 г. произошло объединение в единый блок социалистов, коммунистов и радикалов. Их крупнейшая демонстрация прошла 14 июля 1935 г., и эта дата считается началом создания «Народного фронта».

Леон Блюм с самого начала назвал «Народный фронт» «не комбинацией партий, а сильным массовым движением». Это определило и социальный характер реформ нового правительства: сокращение рабочей недели до 40 часов, повышение заработанной платы наёмных работников на 7–15% и заключение коллективных договоров на предприятиях. Изменения были важными, но всё ещё не антикризисными. «Народному фронту» не удалось оживить экономику. Отчасти это произошло из-за того, что правительство Блюма не смогло отойти от старых догм в экономической политике, в частности, всё ещё продолжало переговоры о заключении «перемирия» в валютных войнах.

Только в сентябре 1936 г. правительство пошло на девальвацию франка, что, впрочем, не компенсировало потерь, связанных с предшествовавшей девальвацией фунта и доллара и с ростом издержек предпринимателей от повышения заработных плат, сокращения рабочей недели и введения оплачиваемых отпусков. В феврале 1937 г. правительство Блюма объявило «передышку от реформ» в связи с неустойчивым финансовым положением. В июне 1937 г., после провала законопроекта по «оздоровлению финансов», оно было вынуждено уйти в отставку.

Левый блок вступил в тяжёлый кризис, связанный с внутренними противоречиями. Социалисты (в том числе сам Блюм) и радикалы сблизились в своих позициях по внешней и монетарной политике, тем самым отодвинув коммунистов. Французская коммунистическая партия (ФКП) вышла из «Народного фронта», не поддержав его позицию о невмешательстве в дела Испании. В 1938 г. «Народный фронт» распался.

Его реформы не только не привели к выходу из депрессии, но и усугубили ситуацию. ВВП Франции, достигнув минимума в 1932 г., стагнировал до начала Второй мировой войны. Промышленное производство к 1939 г. так и не вышло на докризисный уровень. Франция показывала наихудшую экономическую динамику среди европейских стран.

Рисунок 1. Индексы промышленного производства Франции, Германии, Италии и Великобритании (1937 г. = 100%)

Источник: Рассчитано по B.R.Mitchell. Op. cit., p. 411-412.

В апреле 1938 г. главой кабинета стал радикал Эдуард Даладье. Новое правительство подняло налоги, провело третью с 1936 г. девальвацию франка, но одновременно разрешило увеличивать продолжительность рабочей недели и ввело обязательную отработку часов, проведённых в забастовках. В результате принятого в 1936 г. четырёхлетнего плана модернизации вооружённых сил промышленность получила новые заказы. Государственные расходы в 1936–1939 гг. возросли в 3 раза после почти семи лет стагнации[17].

Курс правительства, направленный на завоевание доверия бизнеса, оправдал себя: в страну начали возвращаться капиталы, наметилось оживление промышленного производства. В сущности, выход из кризиса и депрессии во Франции начался именно в 1938–1939 гг. в результате сильных политических потрясений и перехода к экономическому курсу, которым следовали правительства других стран уже более пяти лет. У Франции наконец появилась надежда если не на процветание, то, во всяком случае, на выход из затяжного периода экономических трудностей. К сожалению, времени для этого уже не оставалось – в мае 1940 г. была открыта новая драматичная страница в истории страны, связанная с участием во Второй мировой войне.

Выход из кризиса: новое в экономике, политике, социальной жизни

Франция не смогла выйти из депрессии до начала войны, но именно в 1930-е гг. возникли условия и, возможно, осознание необходимости глубокой трансформации.

В первую очередь кризис нанёс удар по господствующей либеральной концепции экономической роли государства. На протяжении десятилетия французская экономика была в заложниках неуклонно устаревающих взглядов как правых, так и умеренно левых политических кругов. Стремление к бюджетной сбалансированности и сдерживанию расходов, стабильности национальной валюты и дефляции оказались не только бесполезны, но и контрпродуктивны. Попытки стимулировать спрос через увеличение государственных расходов либо носили эпизодический характер, как в случае правительств Андре Тардьё, либо были «не просчитаны» с точки зрения экономических и политических последствий, как у «Народного фронта», когда популистские решения, принятые под давлением забастовочного движения, лишь усугубили экономическую ситуацию и привели к политическому кризису.

Создание клубов, сообществ, социопрофессиональных групп и групп давления стало новшеством политической жизни Третьей республики. Беспомощность французских политиков перед лицом социально-экономических проблем привела к появлению во Франции своего рода «интеллектуальной оппозиции». Наиболее ярким примером стал «Политехнический центр экономических исследований» (или “X-Crise” по букве Х, которая является символом Высшей политехнической школы Парижа). Созданный в конце 1931 г. небольшой группой исследователей парижского Политеха, в 1936 г. он уже насчитывал около 2 тысяч членов[18].

Несмотря на широкую известность, дискуссии и публикации, X-Crise не способен был оказать прямого воздействия на политические круги. Лишь в 1936 г. несколько членов Центра стали на непродолжительное время советниками министра национальной экономики в правительстве «Народного фронта». Но идеи Центра получили признание позже и легли в основу послевоенного французского дирижизма. Большое внимание уже в послевоенной Франции стали уделять и созданию научной базы социального и экономического анализа, к которой призывал X-Crise. В 1939 г. был создан, а после 1945 г. – перемоделирован CNRS (Centre national de la recherche scientifique, «Национальный центр научных исследований»), который стал главным центром аналитики для правительства. В 1945 г. появился Институт демографии, а в 1946 г. – Институт статистики.

Другое важное последствие периода Великой депрессии – изменение расстановки сил во внутриполитической системе Франции. Третья республика в целом была режимом партий, а в период кризиса обострилась их борьба и потребность в самоидентификации. В это время формируются традиции массовости в партийном движении. Каждый человек (в случае с избирательным правом – пока только мужчина) становится политическим объектом и как гражданин, и как личность. Появляется универсальность политической жизни.

В 1936 г. впервые в истории Франции, пусть и на весьма непродолжительное время, к власти пришёл левый блок, который изначально формировался социалистами и коммунистами. Подобного рода ситуации складывались впоследствии и в ряде других стран, но для межвоенного периода Европы это было выдающееся и уникальное событие. И если последствия политики «Народного фронта» для страны были неоднозначны (и возможно, в большей степени – негативны), то перспективы, которые они открыли для развития политической и социальной жизни Франции (и других стран) выходят далеко за пределы рассматриваемого периода. Вхождение левых в парламент и общественно-политическую жизнь позволило на несколько десятилетий создать классический механизм балансировки между «правыми» («голлистами») и «левыми» (социалистами), в том числе с формированием «левых» правительств.

«Народный фронт» впервые дал возможность коммунистам в европейской стране войти в «большую политику». Именно их результаты на парламентских выборах 1936 г. можно считать главной победой «левых» (по сравнению с предыдущим составом парламента коммунисты увеличили число мандатов более чем втрое – с 23 до 72). Сразу по окончании Второй мировой войны Коммунистическая партия Франции на несколько лет стала ведущей политической силой в стране и входила в состав правительства. Несмотря на то, что впоследствии её роль постепенно снизилась, ФКП до 1980-х гг. оставалась одной из трёх наиболее многочисленных и влиятельных коммунистических партий Западной Европы.

Образование Французской социальной партии во главе с полковником де ля Роком в 1936 г. заполнило лакуну среди правого блока. Это была первая во французской политической истории массовая партия правых сил, которая состояла в большинстве своём из военных. Несмотря на неоднозначные оценки её дальнейшей деятельности, ФСП стала первым опытом массового движения в правом блоке и заложила основы будущей голлистской партии.

Другим важным новшеством кризисного периода были социальные достижения. Во Франции сформировалось мощное профсоюзное движение, явившееся весомой политической и социальной силой. Первая (многомиллионная) всеобщая забастовка с захватом предприятий прошла в стране в 1936 г., с неё берут начало традиции забастовочного движения, которое постепенно стало во Франции общепринятым инструментом достижения политических изменений. Во времена Великой депрессии во Франции введены 40-часовая рабочая неделя, оплачиваемые отпуска и коллективные трудовые договоры. Независимо от оценок целесообразности этих мер в сложных экономических условиях, все они стали «реперной точкой» для аналогичных преобразований во всех индустриальных экономиках.

Наконец, «особым экспериментом» Третьей республики стали изменения в свободе прессы, печати, публикаций, выступлений и собраний. О них начали говорить, учитывать и фиксировать в законодательстве. Это сыграло роль в массовизации политики. В инструменты не только жизни общества, но и политической борьбы превратились активно развивающиеся СМИ. Без них уже невозможно было построить политическую карьеру[19].

Все эти достижения легли в основу послевоенной французской модели, в первую очередь Пятой республики, которая была создана в конце 1950-х гг. и учла многие, слишком прогрессивные для 1930-х гг., идеи развития общества в новых условиях. К власти пришли профессиональные политики – технократы – которые стали символом успехов Франции в XX веке.

И наконец, последняя ремарка. В 2005 г. исследователи и выпускники Высшей политехнической школы Парижа создали “X-Sursaut” – Think Tank, к которому примыкает сегодня более тысячи человек. Опираясь на традиции “X-Crise”, он ставит своей задачей выработку предложений для качественного «скачка» в экономическом развитии Франции. Несмотря на то, что в истории нельзя проводить аналогии, в данном случае они напрашиваются сами собой.

Отложенные уроки

Главный урок, который необходимо извлечь из опыта выхода Франции из Великой депрессии, заключается в том, что экономика не должна быть заложницей политической неустойчивости и косности, которые тормозят внедрение новых моделей социально-экономического и технологического развития даже (и особенно) в кризисных условиях.

Опыт Франции по преодолению последствий Великой депрессии вряд ли можно считать удачным. Ключевую роль здесь сыграли специфика политического устройства Третьей республики и отсутствие «политической воли» к преодолению традиционных подходов в социально-экономической политике.

Государственные институты в этот период так и не создали эффективную систему. В какой-то степени они оказались даже вредными для французского общества, так как не объединяли, а ещё больше разделяли его. Из политической жизни вплоть до 1936 г. были практически исключены военные, после Первой мировой войны составлявшие большое сообщество с ещё свежими воспоминаниями о защите интересов своей страны и с особыми взаимоотношениями братства, но не поддержанные социально в мирной жизни. Наконец, французский парламент не отличался широким представительством и в него не входили новые – массовые – партии как левого, так и правого блока.

Промышленный подъём 1920-х гг. заложил основы для последующего развития целого ряда передовых для своего времени отраслей, таких как авиастроение и авиационное двигателестроение, автомобильная и электротехническая промышленность, нефтедобыча и нефтепереработка. Все они были в послевоенный период и остаются до сих пор основой высокотехнологичной французской промышленности. Однако в 1930-е гг. французским правительствам не удалось идентифицировать и поддержать перспективные отрасли, «точки роста», которые стали бы основой не только для выхода из кризиса и депрессии, но и для последующего социально-экономического движения[20].

Пример Франции показателен: неспособность определить приоритеты экономической политики и адекватные меры реагирования на меняющиеся социально-экономические условия могут иметь серьёзные последствия. По существу, дипломатическое и военное поражение Франции в 1938–1940 гг. и режим Виши – следствия не только неспособности французских правительств выдерживать последовательную и жёсткую линию по отношению к «Оси», но и потери экономических позиций. Франция не смогла ответить на вызовы кризиса и депрессии и использовать их для того, чтобы заложить основу необходимой социально-политической и экономической модернизации. Решение этих вопросов осталось отложенным на послевоенный период.

--

СНОСКИ

[1] Подробнее: Caron F., Bouvier J. Guerre, crise, guerre. In Brodel F. Et al., Histoire économique et sociale de la France. Paris, 1980. Lére des guerres mondiales et de la grande crise : P.650.

[2] В самом начале 1930 г., в рамках Второго правительства Тардьё, впервые во французской политической системе появилась новая должность – Верховный комиссар по туризму. Им стал Гастон Жерар (Gaston Gérard).

[3] Несмотря на общераспространённое мнение во французской историографии о том, что Франция избежала системного банковского кризиса, в последних работах французских экономистов говорится о доли нестабильности в этой сфере. Подробнее: Lacoue-Labarthe D. La France a-t-elle connu des paniques bancaires inefficientes ? Une analyse exploratoire de la crise des années trente // Revue d’économie politique. 2005/5 Vol. 115 | pages 633 à 656; а также: Patrice Baubeau, Eric Monnet, Angelo Riva, Stefano Ungaro 29 November 2018. Flight-to-safety and the credit crunch: A new history of the banking crisis in France during the Great Depression. URL: https://voxeu.org/article/new-history-french-banking-crisis-during-great-depression

[4] B.R.Mitchell. International Historical Statistics. Europe 1750-1988. – Stockton Press, 1992, pp. 162, 411, 574.

[5] Безработицу этого времени во Франции называли «технологической безработицей». В послевоенное время, когда Франции отошли территории Эльзаса с калийными рудниками и текстильными фабриками, а также Лотарингии с её металлургическими и железорудными производствами, уже с начала 1920-х гг. страна стала зависимой от рабочей миграции в этих сферах. Однако уровень квалификации этой рабочей силы был очень низок. К тому же, как покажет будущее, было гораздо проще интегрировать это наследство во французскую экономику, чем решить психологические проблемы, которые возникли в связи с необходимостью объединить население с разным образом жизни.

[6] H. Laufenburger. France and the Depression. International Affairs, Оxford University Press, Vol. 15, No. 2 (Mar. — Apr., 1936), p. 203.

[7] H.Bonin. Histoire Economique de la IV République. — Economica, 1987, p. 20-22.

[8] Там же.

[9] Выпускник одной из престижных Высшей школы управления (ENA), бывший министр освобождённых регионов Эльзаса и Лотарингии (с 1919 по 1920 гг.), прекрасный знаток США (с 1916 по 1917 гг. он был назначен Клемансо специальным комиссаром в США), Тардьё в рамках своего Первого правительства предложил программу модернизации.

[10] Закон Лушера (13 июля 1928 г.) и строительство дешевого жилья (Habitements au bon marché (HBM)) – явление, которое стало предшественником знаменитых французских HLM (Habitations à loyer modéré), символом социальной политики Франции и диалога с новым поколением мигрантов.

[11] Подробнее: Bury J.P.T. France, 1814-1940 // Routlege, 2003, p. 213.

[12] Каррон де ля Каррьер Г. Экономическая дипломатия. Дипломат и рынок // М., 2003, с. 59.

[13] Bonin H. Op. cit., p. 25.

[14] Вершинин А.А. У истоков советско-французского военного сотрудничества: миссия Б.М. Симонова во Франции (1932—1933 гг.) // Российская история, №3, 2020.

[15] Дело Ставиского по обвинению французского предпринимателя еврейско-российского происхождения в подделке векселей на 200 млн франков резко обострило политическую борьбу в период с декабря 1933-го по февраль 1934 г., что привело к попытке фашистского путча.

[16] Irwin D.A. La France a-t-elle causé la Grande Dépression? — Revue française d’économie, 2010/4 Volume XXV, p. 5.

[17] Mitchell B.R. Op. cit., p. 799.

[18] Dard O. Voyage à l’intérieur d’X-crise // In: Vingtième Siècle, revue d’histoire, No. 47, 1995. pp. 132-146; p. 135.

[19] Такие политические деятели, как Жорж Клемансо и Андре Тардьё, имели в своей карьере журналистский опыт. Тесные связи с журналистским миром в адвокатский период его деятельности были у Раймона Пуанкарре. В 1932 г. Тардьё впервые во Франции и в Европе использовал радио в своей избирательной кампании, тем самым обратившись напрямую к каждому французу.

[20] Здесь будет уместно привести цитату Уинстона Черчилля: «Вплоть до 1933 г. Франция занимала видное место среди европейских стран по размерам военно-воздушного флота. Но в тот самый год, когда Гитлер пришел к власти, выявилось роковое отсутствие интереса к авиации и поддержки её. Деньги стали отпускаться неохотно, уменьшилась производственная мощность заводов, современные типы самолётов не создавались. …Вызывает удивление тот факт, что французская авиация была доведена до такого плачевного состояния». (Черчилль У. Вторая мировая война // М., 2016. Том 1, с. 42.)

Франция. Евросоюз > Внешэкономсвязи, политика. Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 11 января 2021 > № 3631184 Иван Простаков, Анна Барсукова

КРАХ ПЕРВОЙ ГЕРМАНСКОЙ ДЕМОКРАТИИНАТАЛИЯ СУПЯН

НАТАЛИЯ СУПЯН

Кандидат экономических наук, доцент департамента мировой экономики Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

ВЕЛИКАЯ ДЕПРЕССИЯ И ПРИХОД НАЦИСТОВ К ВЛАСТИ

Великая депрессия теряется в череде экономических и политических потрясений, постигших Германию после 1914 г., поэтому радикальные изменения, ставшие итогом мирового экономического кризиса 1929–1933 гг. и определившие вектор развития страны на следующие двенадцать лет, можно объяснить кумулятивным эффектом.

Внешние и внутренние факторы – провал военной экономики, недальновидная денежно-кредитная политика, возложенный на потерпевшую поражение Германию груз репарационных выплат, крах золотого стандарта и другие события – сделали кризисное состояние практически непрерывным на всём протяжении 1920-х годов. При этом самым болезненным с экономической и психологической точек зрения эпизодом стала гиперинфляция 1923 г., ударившая по среднему классу и беднейшим слоям населения и подорвавшая доверие общества к республиканской власти, что во многом предрешило исход Великой депрессии.

Преодоление экономических проблем усложнялось политической турбулентностью и социальными противоречиями. Унизительные условия Версальского договора и утрата Германией позиций на международной арене лишь усугубляли недовольство. В период с 1918 по 1933 гг. страна дважды испытала смену государственного строя, сначала совершив переход от монархии к республиканской форме правления, а затем – радикальный консервативный разворот, завершившийся установлением национал-социалистической диктатуры. Неприятие большой частью общества, политических элит и влиятельных финансово-промышленных кругов демократических изменений и приоритетов экономической политики правительства социал-демократов к началу 1930-х гг. привели к глубокому политическому кризису, который затруднял реализацию антикризисных программ.

Между тем такие конъюнктурные программы существовали, как существовали и политические альтернативы прихода Гитлера к власти.

Отказ от демократических институтов и милитаризация не были обязательными условиями восстановления экономики. Однако для национал-социалистов оперативное и успешное преодоление последствий Великой депрессии (в том числе с помощью антикризисной политики, опиравшейся на прогрессивные кейнсианские принципы) стало залогом воплощения их основной цели – перевооружения Рейха.

Народное хозяйство Германии для Гитлера было инструментом решения масштабных внешнеполитических задач, орудием реванша, что повлекло за собой возникновение серьёзных дисбалансов и трансформацию социально-экономической модели.

Веймарская республика: от инфляции к дефляции

Мировой экономический кризис 1929–1933 гг., или Великая депрессия, для Германии стал, несомненно, болезненным, но далеко не единственным фактором по-настоящему масштабного краха, постигшего Веймарскую республику. Невозможно говорить о немецком восприятии Великой депрессии вне контекста этого пятнадцатилетнего опыта.

Ноябрьская революция 1918 г. привела к падению монархии и установлению парламентской демократии, что не спасло страну от внутренних разногласий: Веймарская Германия за всё время существования не смогла изжить разобщённости, а экономические вызовы сделали задачу практически невыполнимой. Мечта о возвращении былого величия и крепнущий ресентимент стали прекрасной почвой для активизации консервативных настроений и антиреспубликанских сил.

Становление Веймарской республики, 1918–1923 гг. – годы политических кризисов, попыток свержения демократической власти и катастрофической экономической ситуации. В наследство от Германской империи страна получила истощённую экономику, обесцененную национальную валюту и государственный долг, превышавший 160 млрд марок. Облигационные займы и денежная эмиссия были основными методами финансирования военной экономики, поэтому объём наличных денег в обращении с 1913 по 1918 гг. возрос с 6,5 до 33 млрд марок, в то время как товарная масса сократилась на треть. В июне 1919 г. был подписан Версальский мирный договор, не только сделавший Германию страной-изгоем, но и навязавший ей обескровливающие экономические условия: репарационные обязательства, окончательная сумма которых в 1921 г. была зафиксирована на уровне 132 млрд марок[1] и дополнена 26-процентными отчислениями с экспортной выручки, что соответствовало 2–3 млрд марок в год.

К этому моменту девальвация марки лишь ускорилась: к декабрю 1922 г. стоимость «золотой марки» составляла 1800 «бумажных марок»[2], а курс американского доллара вырос с 4,2 марки в 1914 г. до 200 на рубеже 1921–1922 годов. Необходимость покрытия бюджетных расходов на фоне и без того огромной государственной задолженности требовала всё новых заимствований, что вело к дальнейшему росту дефицита. Сокращавшиеся налоговые поступления не справлялись с пополнением доходной части бюджета и в период 1914–1923 гг. едва покрывали 15 процентов расходов[3]. Кроме того, требовались большие средства для приобретения валюты, необходимой для осуществления репарационных выплат, и немецкое государство не нашло лучшего решения проблемы, чем неконтролируемая эмиссия денег. После провала Парижской конференции, в январе 1923 г., началась франко-бельгийская оккупация Рура, а с ней и кульминация финансово-экономической трагедии.

Традиционно причиной гиперинфляции в Германии называли непосильную ношу репараций и внешнее давление. Однако нельзя отрицать, что существенный вклад в создание кризисной ситуации внесла недальновидная политика правительства и Рейхсбанка. Инфляция освободила государство от гигантского долга: в 1923 г. 164 млрд марок превратились в 16 пфеннигов, но эта «санация» произошла за счёт держателей военных облигаций, потерявших все свои средства. Кошмар гиперинфляции подорвал доверие немцев к демократии и Веймарской республике, и можно с уверенностью утверждать, что именно эта глубокая травма начала 1920-х гг. больше, чем Великая депрессия, подготовила почву для прихода национал-социалистов к власти.

За 1923 г. курс американского доллара вырос с 7,5 тысяч до 4,2 трлн бумажных марок, а избыток денежной массы достиг критических масштабов, что обернулось небывалой инфляцией, уровень которой на пике достиг 29500 процентов в месяц[4].

Валютная реформа кабинета Густава Штреземана[5] позволила обуздать ситуацию в ноябре 1923 года. Специально учреждённый Германский рентный банк начал выпуск альтернативной денежной единицы – «рентной марки» с фиксированным курсом: 4,2 рентных марки за 1 доллар США, 1 трлн «бумажных марок» за одну рентную марку. Было выпущено 3,2 млрд рентных марок, обеспеченных ипотекой на недвижимость и земельную собственность сельскохозяйственных, промышленных и торговых предприятий.[6] Главным идеологом той реформы считается немецкий банкир Ялмар Шахт[7], который вскоре выступит автором нацистского «экономического чуда» [8]. Шахту удавалось поддерживать стабильность курса новой валюты благодаря жёсткой политике ограничения эмиссии и сокращения расходов бюджета.

Рентная марка вселила в немцев уверенность в то, что экономическая ситуация вскоре нормализуется, и разрядила внутриполитическое напряжение[9]. Период с 1924 по 1929 гг., – единственный относительно стабильный и мирный этап развития Веймарской Германии, получил название «золотые двадцатые», но скорее благодаря расцвету культурной и общественной жизни, чем экономическим достижениям.

Успех денежной реформы стал предпосылкой для пересмотра странами-победительницами подхода к репарационному вопросу. Заинтересованные в хозяйственном восстановлении Германии Великобритания и США не разделяли французского подхода “le boche payera tout”,[10] поэтому в апреле 1924 г. был представлен план Дауэса, который предусматривал реструктуризацию немецкого долга и предоставление Веймарской республике зарубежных кредитов, а также прекращение оккупации Рура, которая завершилась летом 1925 года. В октябре Рейхсбанк смог начать выпуск новой германской валюты – рейхсмарки, которая обменивалась на рентную марку по курсу 1:1.

Уже в 1926 г. стоимость германского товарного экспорта (60 процентов которого составляла готовая продукция) превзошла довоенные показатели 1913 г., достигнув 10 млрд рейхсмарок[11]. С 1924 по 1929 гг. экспорт вырос более чем в два раза – с 6,5 до 13,5 млрд рейхсмарок – и оставался главным драйвером внутреннего экономического роста вплоть до наступления мирового экономического кризиса.

К 1927 г. объёмы промышленного производства достигли довоенного уровня. Такой индустриальный прорыв стал возможен благодаря подъёму конъюнктуры и притоку иностранных инвестиций, которые обеспечили обновление основных фондов и внедрение новейших технологий. Вновь задействованы типичные для «рейнского», или «организованного» капитализма, механизмы, которые успешно применялись в период догоняющей модернизации конца XIX века: концентрация капитала и производства, взаимное переплетение крупных банков и нефинансовых корпораций; в 1926 г. на 16 процентов компаний приходилось 66 процентов акционерного капитала[12].

Именно крупнейшие компании играли ведущую роль в процессе рационализации производства, направленной на сокращение издержек и повышение конкурентоспособности.

Внедрение конвейерного производства привело к потере большого числа рабочих мест, и в 1926 г., несмотря на экономический подъём, число безработных в Германии достигло 2,2 млн, а в феврале 1929 г., задолго до начала обвала рынка, безработица достигала 3,5 млн человек. Создание в 1927 г. государственной системы страхования по безработице привело к резкому увеличению государственных расходов.

Несмотря на хозяйственный подъём «золотых двадцатых», тот период породил множество диспропорций и внутренних проблем, сделавших экономику Веймарской республики уязвимой перед наступлением Великой депрессии: концентрация экономической власти в руках монополий, растущая безработица, неоправданно щедрая социальная политика государства, результатом которой стал устойчивый бюджетный дефицит; крупные банки осуществляли вложения в высокорисковые активы, несмотря на нехватку собственного капитала – ни домохозяйства, ни компании не были склонны сберегать, памятуя об опыте гиперинфляции; сохранялось бремя репараций, которое было несколько уменьшено в рамках плана Юнга, принятого в 1929 году.

Начало кризиса и политический перелом

На рубеже 1929–1930 гг. экономика Германии в полной мере ощутила наступление Великой депрессии. Приток иностранных кредитов резко сократился, составив в 1929 г. лишь 349 млн рейхсмарок[13], число безработных к 1930 г. превысило 3 млн человек[14], с 1929 по 1932 гг. промышленное производство сократилось на 40 процентов, снизившись до уровня 1904 года.

К этому моменту расстановка политических сил в стране существенно изменилась. Результаты выборов менялись в зависимости от динамики экономических показателей, поэтому антиреспубликанские партии заметно расширили представительство в парламенте после гиперинфляции 1923 г.[15], а на президентских выборах 1925 г. победу одержал ставленник националистических сил и символ непобеждённой имперской армии – генерал Пауль фон Гинденбург. Эти выборы можно считать началом консервативного разворота Германии. После укрепления позиций Социал-демократической партии Германии в середине 1920-х гг., картина вновь резко изменилась на выборах в сентябре 1930 г.: коммунисты набрали 13,1 процента голосов, на правом фланге триумфальные 18,3 процента получила Национал-социалистическая немецкая рабочая партия (NSDAP, нем. Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei).

С началом экономического кризиса правительство «большой коалиции» столкнулось с неразрешимым конфликтом между социал-демократами, стремившимися расширить социальную защиту безработных, и буржуазными партиями, которые требовали снизить нагрузку на предпринимателей и защитить интересы германской индустрии. Распад кабинета фактически означал отказ от парламентской демократии, поскольку с 1930 г. правительство опиралось на доверие президента и получало возможность издавать «чрезвычайные декреты», которые больше не нуждались в одобрении рейхстага.

В марте на пост рейхсканцлера был назначен Генрих Брюнинг[16], который в условиях кризиса добивался консолидации бюджета, однако его безусловным приоритетом было избавление от бремени репараций. Кабинет реализовывал меры жёсткой экономии, были введены новые налоги, ставки существующих повышены, при этом сокращены государственные расходы и заработные платы в госсекторе. Рейхсбанк проводил политику повышения учётной ставки, ограничивая объёмы кредитования и сокращая денежную массу в обращении. Выпущенный в декабре 1931 г. четвёртый чрезвычайный декрет предписывал сокращение цен на 10 процентов[17] – все эти меры были нацелены на повышение конкурентоспособности немецких товаров на международных рынках и стимулирование экспорта, который позволил бы заработать больше валюты для погашения репараций. Кроме того, после краха золотого стандарта в сентябре 1931 г., девальвации ряда национальных валют и глобального повышения таможенных пошлин дефляционные усилия Брюнинга, направленные на укрепления экспорта, потеряли всякий смысл. Более того, они возымели обратный эффект: уровень реальной почасовой оплаты труда в 1932 г. составлял лишь 75 процентов от 1929 г.[18], безработица, уже заметно выросшая в 1929 г. на фоне кризиса перепроизводства, приобрела массовый характер, достигнув в 1932 г. небывалой отметки 5,6 млн человек. В результате Германия оказалась в капкане дефляционной спирали: снижение покупательной способности вело к сокращению продаж и производства, за этим следовали новые увольнения и ещё большее снижение спроса.

Таблица 1. Великая депрессия в Германии, некоторые показатели

Источник: составлено автором на основе Wagemann E. Hg. Konjunkturstatistisches Handbuch 1936 // Berlin, 1935, s. 52 f., s. 12, s. 104, s. 106 f.; Statistisches Handbuch von Deutschland, a. a. O., s. 472; Petzina D. Die deutsche Wirtschaft in der Zwischenkriegszeit // Steiner, Stuttgart, 1977, s. 190; Statistisches Jahrbuch für das Deutsche Reich 1936, s. 334; F. Forstmeier F. Wirtschaft und Rüstung am Vorabend des Zweiten Weltkrieges, 1975, s. 85.

Ситуацию заметно усугубил банковский кризис, который добрался до германского рынка летом 1931 года. Банкротство крупнейших институтов – Darmstädter und National-Bank, а вслед за ним Dresdner Bank – пошатнуло доверие к банковской системе в целом и качественно изменило характер экономического кризиса.

Исследователи до сих пор расходятся во мнении, что же было первичной целью реализации дефляционной политики: преодоление кризиса или создание ситуации настолько тяжёлой, чтобы убедить страны-победительницы в полной финансовой несостоятельности Германии. Так или иначе, в 1932 г. план Юнга был отменён, а репарационные обязательства Германии прекращены. Эта победа дорого стоила Брюнингу, а точнее его преемникам – Францу фон Папену, Курту фон Шлейхеру: фактический отказ от парламентаризма, массовая безработица и обнищание населения ускорили процесс радикализации и поляризации общества, сделавший его восприимчивым к умелой пропаганде национал-социалистов, которые получили рекордные 37,3 процента голосов на выборах в рейхстаг в июле 1932 года.

После освобождения из тюрьмы в декабре 1924 г. Адольф Гитлер переосмыслил подходы к политической борьбе, отказавшись от насильственных методов в пользу политических технологий, которые позволили бы ему осуществить «национальную революцию» и прийти к власти в рамках демократической системы. Однако для этого требовались огромные финансовые ресурсы, которыми партия не располагала. Вопреки распространённому убеждению крупная промышленность не составляла основу финансирования NSDAP, хотя Гитлер прилагал все усилия, чтобы заручиться поддержкой финансово-промышленных кругов, апеллируя к их антиреспубликанским настроениям и ностальгии по сильному государству.

В ноябре 1932 г. девятнадцать представителей финансово-промышленных кругов и сельского хозяйства, в том числе члены «Круга Кепплера»[19], подписали петицию к президенту Гинденбургу с просьбой назначить Гитлера на пост рейхсканцлера. В 1932 г. экономический и политический кризисы в Германии достигли своего пика: безработица в феврале превышала 6 млн человек, промышленное производство составляло 57,2 процента от уровня 1928 г., доходы работников сократились на 40 процентов, экспорт снизился до 5,7 миллиарда. Неработоспособный рейхстаг, раздираемый антиреспубликанскими силами, никак не помогал разрешить ситуацию, грозившую началом гражданской войны. Видя в этом выход из политического вакуума, 4 января 1933 г. Франц фон Папен предложил Гитлеру возглавить кабинет «национальной концентрации», и 30 января Гинденбург привёл к присяге нового рейхсканцлера. Формально Веймарская республика продолжала существовать, но на деле её дни были сочтены.

Антикризисные меры и новые экономические цели

Уже 1 февраля 1933 г. Гитлер выступил с радиообращением к нации, в котором изложил свою стратегию восстановления экономики: в рамках двух четырёхлетних планов национальное правительство намеревалось спасти немецкое крестьянство и обеспечить продовольственную безопасность, а также оказать помощь рабочим, полностью ликвидировав безработицу. Программа оздоровления экономики предполагала введение трудовой повинности и обеспечение гарантированного пенсионного и медицинского страхования[20]. Гитлер действительно хотел как можно скорее оправдать доверие электората: среднего класса, рабочих, молодёжи и других слоёв общества, которым он пообещал «работу, свободу и хлеб». Помимо задач хозяйственного оздоровления уже в первые дни после вступления в должность Гитлер начал открыто называть и другую, гораздо более важную для него цель, ради которой и было затеяно восстановление хозяйства – перевооружение Германии и «борьба за жизненное пространство».

Экономические обещания Гитлера являлись частью предвыборной кампании последних демократических выборов довоенной Германии, которые должны были состояться в марте 1933 года. Однако, как и на выборах в ноябре 1932 г., NSDAP постигло разочарование; стало очевидно, что пик популярности пройден, а электоральный потенциал – исчерпан.

Вскоре Гитлер избавил себя от утомительной необходимости играть по правилам: «поджог Рейхстага» запустил механизм уничтожения демократических институтов.

Ограничение прав и свобод, наделение канцлера чрезвычайными полномочиями, запрет на создание политических партий и, наконец, «политическое завещание» Гинденбурга 1934 г. позволили завершить узурпацию власти и сосредоточить все её нити в руках фюрера немецкого народа.

С 1933 г. представители крупной индустрии стали гораздо лояльнее к NSDAP, начав жертвовать крупные суммы на нужды избирательной кампании партии. Руководитель Имперского сословия немецкой промышленности[21] Густав Крупп фон Болен[22] возглавил учреждённый совместно с Ялмаром Шахтом 1 июня 1933 г. «Фонд Адольфа Гитлера»[23], в который представители бизнеса жертвовали средства на «национальное возрождение». Вскоре поддержка превратилась в принудительные отчисления, ставшие обязательными для предприятий различных отраслей и заметно повысившие их издержки. В июле Генеральный совет германского хозяйства, куда вошли представители крупного капитала, совместно с Имперским министерством экономики подготовил «Закон о подготовке органического построения германского хозяйства»[24]. Этот документ обеспечил централизацию управления экономикой, создал строгую отраслевую иерархию, дополненную территориальным измерением и, по сути, лёг в основу новой системы государственного регулирования экономики Рейха. Стоявшей на вершине пирамиды Имперской экономической палате, которая напрямую подчинялась министерству экономики, в свою очередь, было подчинено семь отраслевых групп (промышленность, торговля, ремесленное производство, банки, страхование, туризм и энергетика). Они делились на 44 экономические группы, те – на подгруппы и так далее. Таким образом, министерский надзор достигал любой компании – все они обязательно входили в одно из объединений.

Кроме того, в июле 1933 г. был принят «Закон об учреждении принудительных картелей»[25], который наделил министерство экономики правом осуществлять слияния частных предприятий в картели и синдикаты и регулировать их деятельность, что ограничило свободу договора и многократно усилило возможности внутриотраслевого государственного контроля.

Наконец, деятельность рейхскомиссара по контролю за ценами (позднее – по ценообразованию) и принятие в 1934 г. целого ряда предписаний против повышения цен были призваны «запретить» инфляцию. Эти меры лишали бизнес самостоятельности в установлении цен на все виды товаров.

Преобразования первых лет национал-социалистической диктатуры привели к созданию экономической модели, для определения которой как нельзя лучше подходит марксистский термин «государственно-монополистический капитализм». В Третьем Рейхе привычная мобилизационная связка «государство – крупный капитал» дополнилась идеологическим содержанием: только вовлечённые в орбиту нацистской партии крупные промышленники (Фриц Тиссен, Роберт Бош, Густав Крупп, Альберт Фёглер и прочие) участвовали в управлении экономикой и получали привилегии. После принятия «Четырёхлетнего плана» 1936 г. все экономические цели были окончательно подчинены интересам партии, которая осуществляла прямое вмешательство в производственные процессы. Всеобъемлющий государственный диктат и контроль во всех сферах экономики, будь то ценообразование, внешняя торговля или конкуренция, насильственная унификация всех хозяйственных сфер и многократно разросшийся бюрократический аппарат поставили малое и среднее предпринимательство в угнетённое положение, но крупные корпорации весьма успешно встроились в новую систему – в первую очередь те, которые служили целям перевооружения.

Решением задач возрождения экономики и борьбы с безработицей занимался «финансовый волшебник»[26] Ялмар Шахт. В условиях глубокого экономического кризиса никакие доступные источники не могли обеспечить адекватное финансирование мер по созданию рабочих мест, а тем более амбициозных программ перевооружения вермахта, которые оценивались в десятки миллиардов рейхсмарок. Летом 1933 г. Шахт нашёл выход из этой ситуации с помощью инструмента внебюджетного финансирования, начав выпуск так называемых векселей «мефо» (Mefo-Wechsel), для этого компании Siemens, Krupp, Rheinmetall и Gutehoffnungshütte учредили «Металлургическое исследовательское общество» (Mefo mbH), фиктивную компанию с уставным капиталом 1 млн марок, чьи векселя дисконтировал Рейхсбанк. Исполнители военных заказов охотно принимали эти векселя в качестве оплаты, поскольку поручителем фактически выступал Рейх. К 1938 г. государство задолжало 12 млрд рейхсмарок[27], в период с 1934 по 1936 гг. с помощью векселей «мефо» было оплачено 50 процентов заказов вермахта.

По-прежнему остро стояла проблема германского экспорта: в 1933 г. его стоимость составляла всего 4,8 млрд рейхсмарок, к 1934 г. она снизилась до 4,1 млрд[28], что отчасти объяснялось усугублением протекционизма в мире, при этом расширение военного производства требовало увеличения сырьевого импорта, который ограничивался нехваткой валютных поступлений. Не желая прибегать к девальвации рейхсмарки, осенью 1934 г. Шахт приступил к реализации «нового плана»[29], призванного ужесточить контроль над внешней торговлей и решить проблему острого дефицита валюты, что стало первым шагом к попытке самообеспечения экономики. Были учреждены специальные контролирующие и проверяющие органы: первые регулировали импорт и ограничивали отток валюты, вторые симметрично стимулировали и контролировали экспорт. Все эти агентства интегрированы в систему отраслевых объединений, увеличилось число клиринговых соглашений. В результате с 1933 по 1937 гг. импорт сырья возрос с 1,4 млрд до 2 млрд рейхсмарок, в то время как импорт готовой продукции сократился с 500 до 400 миллионов.

В июне 1933 г. вступил в силу «Закон о сокращении безработицы»[30], положивший начало реализации «программы Рейнгардта», названной в честь статс-секретаря министерства финансов Фрица Рейнгардта, который ещё в 1932 г., при кабинете Франца фон Папена, активно выступал за применение кейнсианских инструментов дефицитного финансирования для создания рабочих мест. Теперь же Шахт одобрил масштабный пакет стоимостью 1 млрд рейхсмарок, которые предназначались для создания рабочих мест в сфере жилищного и дорожного строительства, мелиорации, строительства мостов и пригородных поселений, обеспечения населения газом, водой и электричеством. Помимо дотаций закон предполагал существенные налоговые послабления, а также предоставление «брачных ссуд» молодым парам в случае, если женщина отказывалась от профессиональной деятельности. В сентябре 1933 г. был принят второй «Закон о сокращении безработицы», призванный предотвратить сезонное сокращение занятости зимой 1933–1934 годов. Кроме того, летом 1935 г. была введена Имперская трудовая служба (Reichsarbeitsdienst, RAD), полугодовая трудовая повинность для молодых людей от 19 до 25 лет, которая предшествовала воинской службе. Трудовая служба решала сразу две задачи: снижала уровень безработицы и готовила будущих военнослужащих, прошедших школу национал-социалистического воспитания.

Рисунок 1. Безработица в Германии 1933–1937 гг., млн человек

Источник: Statistisches Jahrbuch für das Deutsche Reich, 1939/40.

К 1937 г. «битва за рабочие места», как любила называть политику занятости нацистская пропаганда, была выиграна: если в 1933 г. в Германии насчитывалось порядка 4,8 млн безработных, то к 1937 г. их число сократилось до 900 тысяч, что существенно ниже уровня 1928 г. В некоторых отраслях уже в 1935 г. отмечалась нехватка рабочей силы[31].

Однако количественные успехи политики отнюдь не компенсировали её качественных особенностей: рост занятости обеспечивался главным образом за счёт развития отраслей, на которые опиралась программа перевооружения, конъюнктурные программы предполагали использование интенсивного ручного труда вместо модернизации, что противоречило идее развития Рейха как самодостаточного индустриального государства. В мае 1933 г. национал-социалисты ликвидировали независимые профсоюзы, создав эрзац-корпорацию «Германский трудовой фронт» (Deutsche Arbeitsfront, DAF), поэтому интересы и права работников были представлены в той степени, в какой это было необходимо партии, и распределение рабочей силы между отраслями производилось в основном в принудительном порядке.

Говоря о заслугах Гитлера в преодолении экономического кризиса, неизменно вспоминают масштабные инфраструктурные проекты. Действительно, наиболее крупные государственные инвестиции были направлены в транспортную сферу (1,68 млрд рейхсмарок), жилищное строительство (1,24 млрд) и возведение общественных зданий (1 млрд). Главным достижением в этой области считается строительство немецкого автобана, ставшего символом возрождения и главным источником рабочих мест. Однако на деле там единовременно были заняты всего 130 тысяч человек; и идея его создания, и проект появились ещё в Веймарской республике, задолго до того, как Гитлер присвоил эту заслугу себе.

В успехах нацистской Германии большую роль всегда играла умелая мифологизация, подтасовка и инсценировка, и здесь нужно отдать должное непревзойдённому уровню пропаганды Рейха, неизменно работавшей в тандеме с его репрессивной машиной.

Радикальная трансформация: экономические успехи?

Уместно ограничить анализ антикризисных мер 1936 г.: принятие «Четырёхлетнего плана», курс на автаркию, ужесточение экономического контроля и усиление внутреннего террора окончательно превратили германское народное хозяйство в инструмент национал-социалистического реванша. Но что же было действительно достигнуто за первые годы после захвата власти?

Чтобы объективно ответить на этот вопрос, нужно учесть несколько обстоятельств. Во-первых, к моменту прихода национал-социалистов к власти Германия уже прошла низшую точку кризиса, и такая индустриально развитая страна вскоре так или иначе начала бы восстанавливаться на фоне повышательной стадии конъюнктуры. Во-вторых, Гитлер использовал несколько готовых конъюнктурных программ, разработанных его предшественниками – фон Папеном и Шлейхером, в том числе программу восстановления занятости. В-третьих, достигнутые показатели не были такими уж поразительными: индекс промышленного производства в 1935 г. составлял 90 процентов от уровня 1928 г., почасовая ставка оплаты труда в 1936 г. насчитывала 77 процентов от ставки 1929 г.[32], недельный доход промышленного рабочего в 1938 г. не превышал 85 процентов от уровня 1929 г.[33], доля государственных расходов в ВВП в 1939 г. достигла 38 процентов (22,4 процента в 1925 г.)[34]. Победа над безработицей тоже не была столь однозначной: масштабная кампания первых лет служила главным образом легитимации режима, но на деле создание рабочих мест подчинялось главной цели – перевооружению, поэтому безработица гораздо быстрее и заметнее снижалась там, где располагались предприятия тяжёлой индустрии. То же можно сказать об инфраструктурных проектах: основное финансирование направлялось на сооружение стратегических объектов. В условиях строгого регулирования внешней торговли приоритет отдавался импорту сырья для отраслей, связанных с вооружением, ввоз сырья и готовой продукции для производства потребительских товаров резко сократился, как, впрочем, и само производство, которое уже не могло удовлетворить возросший потребительский спрос. Тотальное регулирование экономики, следовавшее политическим интересам NSDAP, породило целый ряд дисбалансов: структура экономики и рынок труда были подчинены целям милитаризации, проекты, связанные с синтезированием топлива и материалов в условиях импортозамещения, финансировались вне зависимости от их рентабельности, перевооружение осуществлялось в долг, политика автаркии провалилась, и единственным путём дальнейшего развития экономики стала зарубежная экспансия и захват ресурсов. Кроме того, трансформация социально-экономической модели, повсеместная картелизация и создание тяжеловесного и неэффективного бюрократического аппарата стали губительными для малого и среднего бизнеса.

Частичное восстановление хозяйственных показателей на фоне установления национал-социалистической диктатуры, уничтожения демократических институтов, милитаризации экономики и радикализации политики и общества, приведших к развязыванию бесчеловечной войны и многомиллионным жертвам, с трудом можно назвать «выходом из кризиса». Внутри этого восстановления уже зрело новое, куда более масштабное разрушение, которое, как оказалось, было необходимо Германии для осознанного завершения либеральной трансформации – как политической, так и экономической. На этапе Веймарской республики страна оказалась не готова к такому переходу, и Великая депрессия стала триггером, запустившим механизм его отторжения.

Автор выражает признательность участвовавшей в проекте студентке Алине Туровской за активную помощь в работе с источниками.

--

СНОСКИ

[1] Имеется в виду «золотая марка», Goldmark – обозначение денежной единицы, появившееся в Германской империи после 1914 г., чтобы отличать её от «бумажной марки», которая с началом Первой мировой войны начала обесцениваться, и многочисленных так называемых «нотгельдов» (Notgeld), выпускавшихся местными органами власти в связи с демонетизацией экономики.

[2] См., например, Мёллер Х. Веймарская республика: опыт одной незавершённой демократии // М.: Российская политическая энциклопедия, 2010, с. 133.

[3] Sennholz H.F. Age of Inflation // Western Islands, 1979. URL: https://mises.org/library/hyperinflation-germany-1914-1923

[4] Eckert V. D., Zschäpitz H. Wie die Hyperinflation zum deutschen Trauma wurde, 2013. URL: https://www.welt.de/finanzen/article121878252/Wie-die-Hyperinflation-zum-deutschen-Trauma-wurde.html

[5] Густав Штреземан – немецкий политический деятель, лидер Немецкой народной партии, рейхсканцлер и министр иностранных дел Веймарской республики.

[6] Die Inflation, Michael Kunzel © Deutsches Historisches Museum, Berlin, 14. September 2014, LEMO, Lebendiges Museum. URL: https://www.dhm.de/lemo/kapitel/weimarer-republik/innenpolitik/inflation-1923.html.

[7] С 1923 по 1930 гг. и с 1933 по 1939 гг. Ялмар Шахт занимал пост президента Рейхсбанка, с 1934 по 1937 гг. был рейхсминистром экономики.

[8] Термин «экономическое чудо» (Wirtschaftswunder) возник двумя десятилетиями позже, уже в ФРГ, так называют небывалый экономический подъём, последовавший за реформами Людвига Эрхарда, однако его используют и применительно к хозяйственным успехам Гитлера, называя NS-Wirtschaftswunder.

[9] Осенью 1923 г. республика пережила две попытки вооружённого захвата власти – организованный Коммунистической партией Германии «Немецкий октябрь» и «Пивной путч» (Hitlerputsch) под руководством Адольфа Гитлера и Эриха Людендорфа.

[10] «Боши заплатят за всё» – фраза, приписываемая премьер-министру Франции Жоржу Клемансо.

[11] Statistisches Jahrbuch für das Deutsche Reich, 1872-1972, s. 191.

[12] Informationen zur politischen Bildung (Heft 261) — Zwischen Festigung und Gefährdung 1924-1929 (2011), s. 38.

[13] Statistisches Jahrbuch für das Deutsche Reich, 1932, s. 344.

[14] Statistisches Jahrbuch für das Deutsche Reich, 1936, s. 334.

[15] Reichstagswahlergebnisse und Mandate in der Weimarer Republik. URL: https://www.bundestag.de/resource/blob/190456/f8d637d1039a06a614cff0264f8b5d10/reichstagswahlergebnisse-data.pdf

[16] Генрих Брюнинг – немецкий политик, представитель партии Центра, рейхсканцлер, министр иностранных дел Веймарской Республики.

[17] VI. Die Sanierungspolitik des Kabinetts Brüning II. Das Bundesarchiv. URL: https://www.bundesarchiv.de/aktenreichskanzlei/1919-1933/0000/bru/bru1p/kap1_1/para2_7.html

[18] Forstmeier F. Wirtschaft und Rüstung am Vorabend des Zweiten Weltkrieges, 1975, s. 67.

[19] Keppler-Kreis (нем.) – созданная по инициативе Гитлера в 1932 г. «Исследовательская группа по экономическим вопросам», занимавшаяся разработкой экономических и финансовых программ для NSDAP. Группу возглавлял предприниматель Вильгельм Кепплер, в неё входило около двадцати банкиров, крупных аграриев, предпринимателей.

[20] Proklamation der Reichsregierung an das deutsche Volk, 1. Februar 1933. URL: http://germanhistorydocs.ghi-dc.org/sub_document.cfm?document_id=3940&language=german

[21] Reichsstand der Deutschen Industrie (нем.) – появилась в результате объединения Имперского союза немецкой промышленности и Союза немецких объединений работодателей.

[22] Густав Крупп фон Болен унд Гальбах – немецкий дипломат и промышленник, председатель наблюдательного совета компании Friedrich Krupp AG.

[23] Adolf-Hitler-Spende (нем.).

[24] Gesetz zur Vorbereirung des organischen Aufbaus der deutschen Wirtschaft. URL: http://www.documentarchiv.de/ns/1934/wirtschaft_ges.html

[25] Gesetz über die Einrichtung von Zwangskartellen. URL: http://www.verfassungen.de/de33-45/zwangskartelle33.htm

[26] Magier des Geldes (нем.) – «финансовый волшебник» – это прозвище Шахт получил ещё в пору валютной реформы 1923 г., его автобиография, вышедшая в свет в 1966 г., называлась – «Магия денег» (Magie des Geldes, Schwund oder Bestand der Mark // Econ-Verlag, Düsseldorf, 1966).

[27] Фрай Н. Государство фюрера: Национал-социалисты у власти: Германия, 1933–1945 // М.: Российская политическая энциклопедия, ГИИМ, 2009, с. 77.

[28] Forstmeier F. Wirtschaft und Rüstung am Vorabend des Zweiten Weltkrieges, 1975, s. 85.

[29] Der Neue Plan (нем.).

[30] Gesetz zur Verminderung der Arbeitslosigkeit. URL: https://www.servat.unibe.ch/dns/RGBl_1933_I_323_G_Arbeitslosigkeit.pdf

[31] Informationen zur politischen Bildung (Heft 266) — Wirtschaft und Gesellschaft unterm Hakenkreuz. URL: https://www.bpb.de/geschichte/nationalsozialismus/dossier-nationalsozialismus/39551/wirtschaft-und-gesellschaft?p=all

[32] Forstmeier F. Wirtschaft und Rüstung am Vorabend des Zweiten Weltkrieges, 1975, s. 67.

[33] Buchheim C. Das NS-Regime und die Überwindung der Weltwirtschaftskrise in Deutschland // VfZ 3/2008, Oldenbourg, 2008, s. 412. DOI 10.1524/vfzg.2008.0017.

[34] Lindlar L. Das mißverstandene Wirtschaftswunder, 1997, s. 218.

Германия. Евросоюз > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 11 января 2021 > № 3631183 Наталия Супян

КРИЗИСЫ И ПОЛЯРИЗАЦИЯ

 ЕВГЕНИЯ ПРОКОПЧУК

Выпускающий редактор журнала «Россия в глобальной политике», аналитик Центра комплексных европейских и международных исследований (ЦКЕМИ) НИУ «Высшая школа экономики».

В ВЫИГРЫШЕ КРАЙНЕ ПРАВЫЕ

Статья немецких учёных Мануэля Функе, Морица Шуларика и Кристофа Требеша «Доходя до крайностей: политические и финансовые кризисы 1870–2014» (“Going to extremes: Politics after financial crises, 1870-2014”) была опубликована в журнале “European Economic Review” пять лет назад, но сохранила актуальность до сегодняшнего дня.

Это исследование представляет большой интерес по ряду причин. Рост популярности популистских движений в результате экономических потрясений вызывает обеспокоенность экспертного и политического сообщества. Кризис 2008 г. и его влияние на события в Еврозоне подтверждают печальный опыт 1930-х годов. Исследователи приводят в пример увеличение поддержки крайне правой партии «Национальное объединение» (до 1 июня 2018 г. – «Национальный фронт») во Франции и движения «Золотая заря» в Греции, которое называют «неонацистским». Правые и евроскептики набирают силу и в других европейских странах – Италии, Испании, Великобритании, Финляндии, Германии. Многие двухпартийные системы, которые слаженно работали десятилетиями, стали недееспособными. Статья была опубликована в начале июня 2016 г. – до начала Брекзита, события, ставшего результатом дисфункции парламентской системы Великобритании (старейшей двухпартийной в мире), что подтверждает ценность данного исследования.

Авторы приходят к заключению, что в кризисные времена, когда необходимо твёрдое политическое руководство, поляризация парламентских систем осложняет выход из турбулентности, снижает шансы на проведение глубоких реформ и ведёт к росту конфликтности в политической системе.

Немецкие учёные искали ответ на следующие вопросы: а) возможно ли на основании анализа исторических данных предсказывать динамику развития политических систем в современных демократических государствах после экономических кризисов; б) реально ли выявить изменения в поведении избирателей, которые следуют за серьёзными финансовыми кризисами; в) если такие изменения имеют место, то в какую сторону направлен тренд: усиливаются крайне левые, крайне правые, либо и те, и другие?

Исследователи изучили данные о политических последствиях финансовых кризисов в развитых экономиках с конца XIX века, а также результаты парламентских выборов в двадцати странах за последние 140 лет. Для анализа были использованы данные следующих стран: Австралии, Австрии, Бельгии, Дании, Германии, Греции, Ирландии, Испании, Италии, Канады, Нидерландов, Норвегии, Португалии, Швеции, Швейцарии, Великобритании, США, Финляндии, Франции и Японии.

Кроме того, в работе сравниваются последствия финансовых кризисов и «нормальных» рецессий. Установлено, что финансовые кризисы влекут более серьёзные последствия для политических систем, нежели обычные рецессии, которые оказывают лишь незначительное влияние на распределение сил в парламентах. Авторы также сравнили спады, следующие за финансовыми коллапсами, с последствиями других макроэкономических бедствий и пришли к выводу, что по тяжести воздействия на политику финансовые кризисы действительно выделяются среди других видов экономических шоков.

За финансовыми кризисами следуют серьёзные изменения в поведении избирателей, что, в свою очередь, повышает уровень политической неопределённости. Учёные выявили рост политической поляризации после финансовых катастроф в XIX и в XX веках.

Главными выгодополучателями финансовой нестабильности являются партии крайне правого толка с их зачастую националистическими и ксенофобскими настроениями.

В среднем фиксируется рост их популярности примерно на треть в сравнении с предкризисным уровнем – в отличие от крайне левых сил, которые теряют поддержку в трудные времена.

Вне зависимости от того, какая партия находится у власти, управление политическими процессами осложняется. После Второй мировой войны кризисы политических систем ассоциировались с сокращением правящего большинства, ростом влияния оппозиционных партий и более фрагментированным политический полем, что повышало вероятность смены правительства. За прошедшее время эти тенденции стали ещё более явными.

В посткризисные периоды фиксируется рост протестных настроений: число демонстраций, волнений и забастовок увеличивается.

Исследователи упоминают и другие работы о влиянии финансовых кризисов на политику. В частности, внимания заслуживает эссе 2013 г. Джеффри Чуирота и Эндрю Уолтера «От малых ожиданий к большим: банковский кризис и выживание партий в длительной перспективе» (Jeffrey Chwieroth, Andrew Walter “From Low to Great Expectations: Banking Crises and Partisan Survival Over the Long Run”), где изучается риск смены политического руководства. Авторы делают вывод, что сегодня вероятность утраты власти правительством в результате финансового кризиса выше, чем в XIX или в начале XX века. Понимание гражданами того, что правительства способны управлять экономической системой, резко возросло после Великой депрессии и Второй мировой войны.

Учёные уточняют, что по сравнению с другими экономическими бедствиями, финансовые кризисы влекут за собой наиболее разрушительные для политической системы последствия. Почему именно они? Одно из возможных объяснений – нефинансовые спады рассматриваются как катастрофы, имеющие экзогенную природу, как результат воздействия внешних сил, а значит – власть «заслуживает снисхождения». Другое дело – финансовые кризисы: избиратели считают их непростительным итогом недобросовестного поведения, неверных решений и фаворитизма национальных элит. Электорат обвиняет политическое руководство в неспособности избежать краха. В работе отмечается, что финансовый коллапс может вызвать несбалансированную реакцию правительства и рост неопределённости в отношении последствий антикризисных мер, а это снижает уровень доверия к правящим кругам. Ситуацию часто усугубляют и непопулярные меры помощи игрокам финансового сектора. Финансовые потрясения имеют и социальные эффекты: углубление неравенства, рост разногласий между заёмщиками и кредиторами и так далее.

Хотя исследование охватывает период с 1870 г. и данные двадцати развитых экономик, в нём не представлены показатели развивающихся стран, что обусловлено стремлением получить более точные результаты – авторы изучили только системные банковские кризисы, избегая размытых определений, которые могли включать также волны инфляции, обвалы фондовых рынков, валютные кризисы и суверенные дефолты. Тем не менее сегодня исследование представляет ценность, так как во время пандемии COVID-19 особенно важно попытаться предсказать развитие событий и минимизировать риски.

В статье были проанализированы результаты 827 парламентских выборов в указанных странах с 1870 по 2014 гг. (из выборки исключены президентские, региональные и локальные выборы и референдумы). Для анализа и расчётов использовались классификация и кодификация левых и правых партий за период с 1919 по 2014 годы. К крайне правым они отнесли экстремистские объединения межвоенного периода (1919–1938), а также «новых правых». Учёные отмечают, что после Второй мировой войны ультраправые отказались от фашистских и антидемократических идей и заняли более умеренную позицию по вопросам этноцентризма, сепаратизма и национализма, а также взяли на вооружение евроскептицизм. К крайне левым были отнесены партии традиционных марксистско-ленинских взглядов, организации, которые выступают за изменение международного экономичес­кого порядка и используют антикапиталистические лозунги («Левые» в Германии), а также евроскептические и популистские партии (например, «Движение пяти звёзд» в Италии). Результаты анализа показывают, что после кризиса симпатии избирателей склоняются к крайне правым, чья поддержка увеличивается на 30 процентов. Для изучения политической фрагментации и поляризации авторы анализируют распределение мест в парламенте, доли правящей партии и оппозиции, число партий, получивших парламентские кресла, а также забастовки, уличные протесты, антиправительственные демонстрации и мятежи.

Таблица 1. Финансовые кризисы, 1870-2014 годы

Примечание: В таблицы отражены все финансовые кризисы, произошедшие с 1870 г. в 20 странах в данной выборке.

Источник: Funke et al. / European Economic Review 88 (2016) 227-260

Исследователи определяют финансовые кризисы как события, во время которых страдает банковский сектор, – происходит массовое изъятие вкладов, резко увеличивается доля невозвращённых кредитов, что приводит к большим потерям капитала, государственному вмешательству, принудительным слияниям и банкротствам. Кроме того, анализируются рецессии – периоды спада между пиковыми и минимальными значениями реального ВВП на душу населения. Немецкие учёные сравнивают политические последствия спадов, следующих за финансовыми кризисами, и нормальные рецессии, чтобы выяснить, как эти события отражаются на политических системах.

Основные результаты: после финансовых кризисов политическая система резко «правеет»: растёт популярность ультра­правых движений, а поддержка партий крайнего левого политического спектра остаётся на прежнем уровне.

Усугубляется поляризация – уменьшается правящее большинство, растёт интерес к оппозиции и увеличивается общее число партий.

Раздробленность парламентов и их фрагментация делает процесс принятия политических решений и проведение реформ более сложным, что негативно влияет на посткризисное восстановление. Эта тенденция особенно заметна после Второй мировой войны. Кроме того, количество уличных протестов после финансовых кризисов также растёт, пиковые значения приходятся на послевоенный период – с 1960-х по 2020-е годы.

Источник: Funke et al. / European Economic Review 88 (2016) 227-260

Источник: Funke et al. / European Economic Review 88 (2016) 227-260

Наиболее ярким свидетельством успеха крайне правых во время и после кризисов является период 1920–1930-х гг., когда к власти пришли Муссолини и Гитлер. В результате потрясений, вызванных банковским кризисом в начале 1920-х гг., и последствий Первой мировой войны на выборах в Италии фашистская партия набрала 19,1 процента голосов в 1921 г. и почти 65 процентов в 1925 году. Исследователи отмечают, что в начале 1930-х гг., когда Великая депрессия ударила по странам Центральной Европы, нацисты получили широкую поддержку в Германии: в 1930 г. это 18,3 процента голосов, в 1932 г. – более 30 процентов голосов и более 40 процентов голосов в 1933 году. И в других европейских государствах ультраправые и нацистские движения усилили позиции: в Испании («Испанская Фаланга» // “Falange Española”), Дании («Национал-социалистическая рабочая партия Дании» // “Danmarks Nationalsocialistiske Arbejderparti”), Бельгии («Рексистская партия» // “Parti Rexiste” и «Фламандский национальный союз» // “Vlaamsch Nationaal Verbond”), Финляндии («Патриотическое народное движение» // “Isänmaallinen kansanliike”), Швейцарии («Национальный фронт» // “Nationale Front”).

Та же тенденция выявляется и после финансового кризиса 2007–2008 гг., когда поддержка крайне правых и популистов увеличилась более чем вдвое во многих экономически развитых странах, в том числе в Швеции, Великобритании, Франции, Японии, Нидерландах, Португалии и Финляндии.

Правильность полученных выводов иллюстрируется и на примере выборов в Европарламент в 2004-м, 2009-м и 2014 годах. График показывает рост популярности правопопулистских движений, при этом пик приходится на период с 2009 по 2014 гг. – последствия финансового кризиса 2008 года. В среднем за десять лет поддержка правых движений увеличилась примерно в 3 раза.

Данные выводы верны не только для Великой депрессии 1930-х гг. и Великой рецессии 2008–2009 годов. Усиление позиций правых после финансовых кризисов авторы иллюстрируют на примере региональных потрясений, в частности финансового кризиса в Скандинавских странах конца 1980-х – начала 1990-х годов.

В среднем во всей выборке интерес к правым партиям растёт более чем на 4 процента по сравнению с докризисным периодом.

Далее исследователи иллюстрируют рост фрагментации политической системы после финансовых крахов, который выражается в ослаблении правящего большинства, росте поддержки оппозиции и увеличении числа представленных в парламенте партий. Они приводят ряд примеров того, как кризис 2008 г. повлиял на расклад сил в парламентах, став причиной потери позиций правящих коалиций в Германии, Нидерландах, Бельгии, Японии и других странах. Так, испанские «Народная партия» и «Социалистическая рабочая партия», которые сменяли друг друга у руля на протяжении десятилетий, потеряли более 10 процентных пунктов на выборах в 2011 г. (на выборах 2008 г. они в совокупности набрали 83,8 процента). Кроме того, по итогам голосования количество платформ, представленных в парламенте, увеличилось с десяти до тринадцати, а новые партии «Подемос» (Podemos // «[Мы] можем!») и «Сьюдаданос» (Ciudadanos // «Граждане») показывают высокие результаты на региональных выборах. В Швеции правоцентристская коалиция превратилась из партии большинства в 2006 г. в партию меньшинства в 2010 году. В других скандинавских странах после финансового кризиса 1980–1990-х гг. правящие альянсы также ослабли – в Норвегии в 1989 г. и в Дании в 1990 году. В Италии в 2013 г. новая антисистемная партия «Движение пяти звёзд» получила 25,5 процента голосов, что поставило под угрозу возможность эффективного управления. Учёные также проводят параллели с влиянием Великой депрессии на итоги парламентских выборов в 1930-е гг., когда в результате экономических потрясений в парламенты вошло больше политических партий, чем обычно.

Каковы последствия поляризации политической системы? В частности, увеличивается ли нестабильность, когда правительства ослаблены, а парламент фрагментирован? Для ответа на эти вопросы авторы вводят такой показатель, как число крупных политических кризисов в году, определяя его как быстро развивающуюся ситуацию, которая может привести к падению правящего режима. Исследователи выяснили, что в периоды глубокой политической поляризации вероятность смены правительства растёт, что угрожает политической стабильности.

Ещё одним последствием финансовых кризисов становится рост числа уличных беспорядков, которые также указывают на политическую поляризацию.

Как долго могут длиться описанные эффекты финансовой нестабильности? Анализ данных показывает, что негативные воздействия со временем ослабевают. Стабилизация начинается с пятого года после начала шока, а через десять лет показатели возвращаются к докризисному уровню. Долгосрочное последствие финансовых кризисов, которое не исчезает, – увеличение числа парламентских партий.

Заключение

Немецкие исследователи показывают, как финансовые кризисы приводят к политической поляризации, размыванию парламентского большинства и, как следствие, к политическому тупику. Именно это – причина медленного посткризисного восстановления, которое всё больше обсуждается в экспертном сообществе в последние годы. Интересно, что другие экономические потрясения не приводят к росту поддержки ультраправых – наоборот, электорат сплачивается вокруг правящей партии. Исследователи подчёркивают возросшую ответственность руководителей центральных банков за контроль над событиями на финансовых рынках, так как предотвращение финансовых крахов поможет избежать и политических катастроф.

Исследование ценно с прогностической точки зрения, так как в наборе данных за 140 лет выявлены закономерности, которые можно проецировать на будущее. Однако, к сожалению, авторы не объясняют, почему именно крайне правые (а не левые, например) получают столь широкую поддержку электората. Ещё один пункт в методологии, на который стоило бы обратить внимание, – деление партий по признаку «крайне левые // крайне правые» (far left // far right). Учёные упоминают, что строили классификацию платформ и по другим критериям, например, «евроскептические // проевропейские», «либертарианские // авторитарные», но результаты в этих случаях были неоднозначными. Кроме того, в работе представлен анализ развитых демократий, а для понимания процессов современности крайне важно сравнить эти результаты с данными развивающихся стран. Последние увеличивают свою долю в мировой экономике и значимость для международной системы в целом, поэтому было бы интересно узнать, можно ли проецировать на них полученные результаты.

Обзор подготовила Евгения Прокопчук, выпускающий редактор журнала «Россия в глобальной политике», аналитик ЦКЕМИ Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 11 января 2021 > № 3631180 Евгения Прокопчук

ЗВОНОЧЕК БЕЗ ПОСЛЕДСТВИЙ

ИГОРЬ МАКАРОВ

Руководитель Департамента мировой экономики факультета мировой экономики и мировой политики Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

ЕКАТЕРИНА МАКАРОВА

Заместитель директора Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ «Высшая школа экономики».

ВЫУЧЕННЫЕ И НЕ ОЧЕНЬ УРОКИ ВЕЛИКОЙ РЕЦЕССИИ

Глобальный финансовый кризис 2008–2009 гг. стал результатом проблем, накапливавшихся в мировой экономике в предшествующие десятилетия. Противоречия, которые в течение всех 2000-х гг. скрывались за искусственным надуванием пузыря экономического роста, вырвались наружу, когда лопнула одна из его частей – ипотечный рынок Соединённых Штатов.

Сегодня можно утверждать, что рецессию 2008–2009 гг. поторопились назвать Великой. Конечно, падение ВВП было сильнейшим после Второй мировой войны, в ведущих странах безработица достигла рекордных значений, а всеобъемлющий оптимизм сменился мрачным пессимизмом. Тем не менее восстановление в большинстве экономик произошло довольно быстро, во многом благодаря широкому применению кейнсианских методов антикризисного регулирования. Но главное – не последовало кардинальных перемен в организации общественных отношений. Безусловно, замедлилась глобализация, снизилась степень «финансиализации» экономики, возросла роль государства в предоставлении общественных благ, на первый план вышли некоторые игнорировавшиеся ранее проблемы (например, неравенство). За десятилетие, прошедшее с окончания финансового кризиса, сформировалось понимание, что мир не может развиваться как прежде. Но ответ на вопрос, как именно он должен развиваться, до сих пор не найден.

Кризис 2008–2009 гг. стал сильным ударом по западному миру. Бывший ранее образцом для подражания, этот мир оказался колоссом на глиняных ногах. Эпоха имитации Запада закончилась[1], и 2010-е гг. стали ареной гораздо более жёсткой конкуренции, логично завершившейся войной (к счастью, только торговой) между двумя ведущими экономиками мира. Внутри самого Запада кризис подорвал доверие к элитам, резко усилил поляризацию общества и сформировал запрос на перемены.

Экономика в начале XXI века

2000-е гг. были временем бесконечного оптимизма относительно перспектив мировой экономики. Казалось, рецепт гарантированного процветания найден. Он состоял из трёх компонентов: свободный рынок, новые технологии и глобализация.

Переход к неолиберальной экономической политике в 1980-е гг. освободил невидимую руку рынка, результатом чего стали три десятилетия быстрого экономического роста в странах ОЭСР. Особенно преуспели США и Великобритания, с середины 1980-х гг. демонстрировавшие по 3 процента увеличения ВВП в год. Чуть более медленные темпы роста в Европе рассматривались как её готовность платить за социальное государство, а начавшаяся в Японии стагнация объяснялась неспособностью страны укротить национальные особенности в угоду рыночным силам. Крах СССР ознаменовал триумф либеральной демократии, позволив Фрэнсису Фукуяме констатировать «конец истории»[2]. Страны Восточной Европы, образовавшиеся на осколках советской империи, послушно имитировали Запад в ожидании повторения его процветания. На самом Западе эта имитация признавалась успешной: в 2005 г. в знаменитой статье Андрея Шляйфера и Даниэля Трейсмана Россия была названа «нормальной страной»[3]. Стремительно рос Китай, после вступления в ВТО в 2001 г. окончательно и оглушительно успешно интегрировавшийся в глобальные рынки. В западной дискуссии активно обсуждался вопрос, как быстро за либерализацией экономики последует демократизация политической системы.

Росту благосостояния способствовала технологическая революция. Её ядром были информационные технологии: интернет пришёл в каждый дом и каждую компанию. Это дало толчок сектору услуг, в частности – сфере развлечений, которая во многом определила новый образ жизни сначала в развитом, а потом и в развивающемся мире. Лучшей иллюстрацией мощи информационных технологий стало то, что с 1996 по 2007 гг. самым богатым человеком в мире был Билл Гейтс.

Информационные технологии придали новый импульс глобализации. Они кардинально сократили коммуникационные издержки, что позволило компаниям эффективно работать по всему миру. Доминирующей формой организации производства стали глобальные цепочки добавленной стоимости: различные этапы производственных процессов теперь можно было размещать там, где издержки их осуществления минимальны. В результате высокотехнологичные компоненты производились в развитых странах, там же разрабатывался и дизайн продукции, а сборка и производство низкотехнологичных компонентов была перенесена в развивающийся мир[4].

Глобализация цепочек добавленной стоимости стала счастливым билетом для Китая: распахнув рынок для западных ТНК, он получил беспрецедентный приток капитала и технологий, который, сочетаясь с практически неограниченным количеством дешёвой рабочей силы, давал небывало мощный эффект.

К середине 2000-х гг. Китай превратился в главного мирового экспортёра и стал настоящей мировой фабрикой производства потребительских товаров. Экономический рост в стране к 2007 г. достигал 14 процентов в год.

Европа завершала строительство интеграционного проекта. В 2002 г. в наличное обращение поступил евро, сняв последние барьеры для циркуляции товаров внутри ЕС. В 2004 г. началось самое масштабное расширение Европейского союза, включившее в его состав двенадцать стран Центральной и Восточной Европы. Главным игроком в ЕС стала Германия, рассматривавшая европейское экономическое пространство как возможность для развития своего промышленного сектора и превратившаяся после введения евро в главного экспортёра и главного кредитора Европы.

Рост Китая повлёк за собой увеличение спроса и, соответственно, цен на природные ресурсы. Цена на нефть выросла с 29 долларов за баррель в 2000 г. до 72 долларов за баррель в 2007 году. Увеличивались цены на металлы, удобрения, продовольствие. Как следствие, начался бурный рост в странах-экспортёрах сырья: России, Бразилии, ЮАР, государствах Персидского залива.

Потоки торговли развивались параллельно с потоками капитала. В развитых странах отношение зарубежных активов и обязательств к ВВП – главный индикатор финансовой глобализации – в 1980 г. составляло 68,4 процента, к 2000 г. превысило 230 процентов, а в 2007 г. достигло пика на уровне 438,2 процента. Трансграничные потоки капитала в развитых странах к 2007 г. достигали почти четверти ВВП, и этот показатель почти утроился по сравнению с 2000 годом[5].

Никогда ещё мир не был настолько взаимозависимым. Финансы, направлявшиеся с Запада в Китай и в страны-экспортёры нефти, накапливались в суверенных фондах и валютных резервах и в итоге возвращались на Запад в форме покупки активов.

Главным элементом этой гиперглобализации была созависимость Соединённых Штатов и Китая.

Две крупнейшие экономики мира слились в симбиозе под названием Chimerica с идеальным разделением труда: одна сторона (Китай) сберегает, производит, экспортирует и кредитует, вторая (США) – потребляет, импортирует и берёт в долг[6].

Увы, эта система и базирующееся на ней всеобщее процветание не были устойчивы. Экономический рост превратился в объект поклонения, в том числе и потому, что только благодаря ему можно было скрыть многочисленные проблемы, накапливавшиеся в этот период. В Соединённых Штатах это были, с одной стороны, растущее неравенство на фоне деиндустриализации и быстрого перераспределения доходов от традиционных отраслей в современные; с другой – рост государственного долга на фоне желания президента Буша одновременно финансировать социальные расходы и войны в Афганистане и Ираке. В Европе – контрасты между старыми и новыми членами, а также несовершенство институциональной структуры, в частности – политически обусловленный запуск единой валюты в условиях отсутствия единой фискальной политики. В Китае – нерешённые проблемы предоставления общественных благ (пенсии, социальная защита, трудовые права, окружающая среда и так далее). В странах-­экспортёрах нефти – коррупция и общая неэффективность государственного управления.

В результате все разгоняли экономический рост как могли. США – через дерегулирование и «финансиализацию» экономики, а также стимулирование потребительского бума. Китай – через накачивание сбережений, инвестиции в инфраструктуру и поддержку экспорта посредством манипулирования курсом национальной валюты, дешёвых кредитов и пренебрежения вопросами экологии и трудовыми правами. Германия – через поддержку экспорта посредством удержания трудовых издержек по договорённости с профсоюзами. Сырьевые экспортёры – через поддержку компаний первичного сектора в ущерб другим отраслям экономики.

Такой рост не был устойчивым, и предостережений на этот счёт хватало. Азиатский финансовый кризис 1997–1998 гг. показал опасность финансовой глобализации. Развивающиеся страны извлекли из него уроки, осознав необходимость следить за потоками портфельного капитала и накапливать резервы в качестве подушки безопасности. И это помогло им пройти кризис 2008–2009 гг. с умеренными потерями.

В развитых же странах царила самоуспокоенность. Рост ВВП с 1980-х гг. до середины 2000-х гг. был не только очень высоким по историческим меркам, но и стабильным. Данный феномен получил название «Великое успокоение» и объяснялся во многом изменениями в практике экономической политики – в частности, независимостью центральных банков и следованием ими чётким правилам установления процентных ставок[7]. «Центральная проблема предотвращения кризисов решена», – заявил в 2003 г. нобелевский лауреат Роберт Лукас, констатируя успехи макроэкономической науки[8]. Уже через несколько лет после этого утверждения весь мир столкнулся с крупнейшим экономическим кризисом со времён Великой депрессии.

Финансовый пузырь и Великая рецессия

Мировой финансовый кризис 2008–2009 гг., хотя и оказался для большинства стран шоком, во многом стал логичным следствием процессов и явлений, наблюдавшихся в течение нескольких предшествующих «спокойных» десятилетий. Появившись как классический финансовый пузырь, за очень короткое время он получил беспрецедентный размах. В связи с этим и причины, обусловившие столь сильное падение, следует рассматривать на двух уровнях: глобальные вызовы, создавшие предпосылки для кризиса, а также внутренние слабости американской экономики, обусловившие начало кризиса именно в этой стране.

Приток капитала в развивающийся мир в 2000-е гг. привёл к огромному избытку сбережений[9]. В Китае, нацеленном на экспортоориентированный рост, норма сбережения выросла с 36 до 50 процентов за 2000–2008 годы. Этот капитал направлялся в США, стимулируемый низкими ставками и надёжностью доллара как главной мировой валюты. Но вместо того, чтобы вкладываться в производительные инвестиции, он становится источником финансирования потребительского бума (частное потребление домохозяйств достигало 68 процентов от ВВП), осуществляемого в кредит[10].

Одновременно на американских финансовых рынках накапливались внутренние противоречия, которые сводились в основном к неэффективному анализу и управлению риском. В 2002–2007 гг. прибыль фирм росла примерно на 10 процентов в год[11], и связано это было не столько с наращиванием объёмов деятельности, сколько с постоянным увеличением риска. Стандартная финансовая формула «чем выше риск, тем выше прибыль и, соответственно, выше возможные потери» работала только в отношении выигрыша, притом, что большинство экономических агентов игнорировали потенциальный проигрыш. Данное утверждение справедливо как в отношении рейтинговых агентств, присваивавших необоснованно высокие оценки компаниям, банкам и ценным бумагам, самих кредитных организаций и фирм, так и домохозяйств, чей уровень закредитованности в несколько раз превышал допустимый, однако это не рассматривалось в качестве сигнала для изменения экономического поведения.

После кризиса доткомов 2001 г., событий 11 сентября и начала войн в Афганистане и Ираке в американской экономике возник риск дефляционной ловушки. Устойчивое снижение учётной ставки в ответ на это, в свою очередь, способствовало появлению нового пузыря – уже на рынке недвижимости[12]. В его формировании также важную роль сыграли провалы в оценке рисков. В частности, компании-застройщики на волне роста спроса наращивали мощности темпами существенно выше оптимального. В период, когда цена на недвижимость стала приближаться к пиковой, накопилось огромное избыточное предложение. Ригидный характер отрасли способствовал быстрому обрушению цен и закручиванию кризисной спирали.

Рост спроса на недвижимость стимулировался субстандартной ипотекой, которая сделала возможным предоставление финансирования заёмщикам, чья кредитная история и уровень доходов не соответствовали критериям одобрения стандартного ипотечного кредита. Это явилось бомбой замедленного действия: в определённый момент у получателей кредита не оказывается возможности осуществить обязательный платёж, что требует рефинансирования или передачи недвижимости банку. Пока цены на рынке растут, это беспроигрышный вариант для заёмщика и несущественная проблема для банков, особенно учитывая возможности финансирования кредитов за счёт привлекаемых на финансовом рынке средств. При снижении цен на дома (это стало происходить с середины 2006 г.) положение кредитных организаций становится даже хуже, чем у заёмщиков. Однако на фоне экономического оптимизма, безграничной веры в эффективность финансовых рынков, особенно с учётом применения всё более сложных финансовых инструментов, вероятность такого снижения игнорировалась.

Потенциальная угроза стала реальной и воплотилась в мощнейший кризис, когда добралась до финансово-кредитной сферы.

Токсичные активы попадали на баланс банков и, накапливаясь, создавали неразрешимые проблемы с ликвидностью. Какое-то время банки, «слишком большие, чтобы рухнуть», выручало государство. Однако в сентябре 2008 г. оно отказалось спасти инвестиционный банк Lehman Brothers, погрязший в токсичных активах и махинациях с финансовой отчётностью. Его банкротство стало триггером перехода кризиса на мировой уровень.

В 2007 г. вслед за США стали появляться пузыри на рынке недвижимости ряда стран Европы. С конца 2007 г. цены на жильё начали снижаться, а пузыри – лопаться. Например, в Великобритании за 2008 г. жильё потеряло в цене около 20 процентов, в Испании – 16 процентов, во Франции – 10 процентов[13]. В Ирландии за четыре кризисных года жильё подешевело вдвое. Само снижение стоимости недвижимости запустило цепочку негативных реакций: собственники на фоне негативных ожиданий ограничивают использование заёмных средств, снижают имеющуюся долговую нагрузку, сокращают потребление, в результате совокупный спрос падает, что бьёт по производственному сектору и всей экономической активности. Именно это происходило в странах Европы с начала 2008 года[14].

Другой – один из ключевых – канал распространения кризиса связан с банковской отраслью. В августе 2007 г. один из крупнейших коммерческих банков Франции BNP Paribas заморозил часть своих активов, связанных с американскими ипотечными ценными бумагами. Затем Northern Rock, напрямую не участвовавший в сделках с закладными по субстандартной ипотеке, но имевший на балансе большую долю классических обеспеченных долговых обязательств, обратился за помощью к Банку Англии. В скором времени с дефицитом ликвидности столкнулись банки ряда других европейских стран, Канады и Японии.

С ноября 2008 г. рецессия началась в экономике еврозоны, в декабре к ней присоединились Соединённые Штаты. Снижение платёжеспособного спроса оказалось болезненным для стран-экспортёров: Китая, Германии (-6 процентов ВВП в 2009 г.) и Японии (-5 процентов). Упал спрос на энергоресурсы, в результате чего цены на нефть в 2008 г. обрушились более чем на 70 процентов. Это стало сокрушительным ударом для стран Персидского залива и России, столкнувшихся с серьёзнейшими бюджетными дефицитами. Среди всех крупных стран именно Россия пережила сильнейший экономический спад в 2009 г., потеряв почти 8 процентов ВВП. В целом по итогам 2009 г. падение ВВП в развитых странах составило 3,3 процента, а глобальной экономики – 1,7 процента (рисунок 1). Ведущие фондовые индексы весь 2008 г. обновляли антирекорды. Начал расти уровень безработицы: к 2010 г. в США он достиг 9,6 процента, в ЕС – 9,8 процента с большими различиями по странам-членам.

В еврозоне к 2010 г. финансовый кризис перешёл в долговой. В наиболее уязвимом положении оказались экономики стран юга Европы: Португалия, Италия, Греция и Испания, имевшие максимальные дефициты счёта текущих операций и объёмы государственного долга и по первым буквам англоязычных названий получившие красноречивое обозначение PIGS. Наличие единой валюты лишило их естественных механизмов подстройки экономики – в первую очередь девальвации. В результате по настоянию Брюсселя и государств-кредиторов эти страны были вынуждены прибегнуть к политике жёсткой экономии, лишь усугубившей спад экономической активности[15]. В результате к 2013 г. ВВП Греции, Италии и Португалии был ниже, чем в момент запуска наличного евро в 2002 году. В 2014 г. безработица в Испании превышала 26 процентов, в Греции – 27 процентов.

Рисунок 1. Темпы прироста ВВП в 2009 г. в отдельных странах, %

Антикризисные меры

На первом этапе кризиса реакция ведущих государств заключалась в спасении финансовой системы. В США в сентябре 2008 г. фактически национализированы ипотечные агентства Fannie Mae и Freddie Mac, а в октябре Конгресс санкционировал выделение 700 млрд долларов на оздоровление финансовой системы посредством выкупа проблемных активов. Незадолго до этого схожий пакет мер – даже большего размера – принят в Великобритании. В Европе был национализирован ряд крупных банков и страховых компаний.

Системные антикризисные меры, принимаемые ведущими странами в дальнейшем, были триумфом кейнсианства. Кейнсианские рецепты антикризисной политики, ранее списанные за ненадобностью в свете «окончательной победы макроэкономики над рецессиями», вновь стали модными. Стимулирующие пакеты государственных расходов оказались ядром антикризисных мер, к которым прибегли большинство ведущих государств. В США президент Барак Обама спустя месяц после своей инаугурации принял пакет восстановительных мер общей стоимостью почти 800 млрд долларов, направленных на широкий спектр областей – от образования до зелёных технологий. Результатом стал рекордный рост бюджетного дефицита и государственного долга, однако главная проблема – восстановление экономической активности и удержание безработицы на приемлемом уровне – была решена. Почти 600 млрд долларов государственных расходов было заложено в антикризисный план Китая – значительная их часть направлялась в инфраструктуру и жилищное строительство. Антикризисные стимулирующие пакеты запустили и многие другие страны, включая Германию, Великобританию, Канаду, Японию[16]. При этом в ЕС к такому инструменту экономической политики отнеслись скептически. Большинство стран выбрало путь бюджетной консолидации, направленный на сокращение бюджетных дефицитов и государственного долга. Подобные же меры в форме политики жёсткой экономии были навязаны странам, в наибольшей степени пострадавшим от кризиса, в частности Греции. Результатом стало затяжное восстановление и социальная катастрофа в ряде стран юга Европы.

В области монетарной политики руки властей во многих государствах были связаны близкими к нулю процентными ставками. Дальнейшее их снижение для стимулирования экономики было невозможно, поэтому выбор был сделан в пользу нового инструмента монетарной политики – количественного смягчения, заключавшегося в выкупе центральными банками казначейских облигаций и ипотечных ценных бумаг для увеличения денежной массы. В США программа количественного смягчения длилась до 2014 г.: с её помощью в экономику было влито в общей сложности 3 трлн долларов. Аналогичные, хотя и меньшие по масштабам, программы реализовывали Банк Англии и Европейский центральный банк, а также Япония, где количественное смягчение впоследствии стало частью «абэномики» – плана по выводу страны на траекторию устойчивого роста.

Несмотря на то, что большая часть антикризисных мер реализовывалась на национальном уровне, международная их координация также присутствовала. Её центром стала «Группа двадцати» – объединение, созданное ещё в 1990-е гг., но вплоть до 2008 г. ни разу не проводившее встреч на высшем уровне. Кризис дал ему новую жизнь – «Большая двадцатка» стала важной платформой для координации макроэкономических политик ведущих стран. В 2009 г. создан Совет по финансовой стабильности для координации реформ в области финансового регулирования. В 2010 г. по его инициативе разработаны требования к банкам – Базель III, – более жёсткие по сравнению с предыдущими итерациями в части базового капитала, ликвидности и резервов. Во многом благодаря «Группе двадцати» странам удалось удержаться от использования протекционистских мер для борьбы с кризисом.

В эпицентре кризиса – США – также произошли масштабные изменения в финансовом регулировании – самые значительные со времён Великой депрессии. Закон Додда – Франка, принятый в 2010 г., был призван решить проблему банков, «слишком больших, чтобы рухнуть»: он создал Совет по надзору за финансовой стабильностью, отделил инвестиционные услуги от рынка потребительского кредитования, повысил требования к капиталу и ликвидности системно значимых финансовых институтов.

Результатом антикризисных мер стало то, что ведущие экономики вышли из кризиса быстрее, чем ожидалось. Единственным, но важным исключением стала Европа, где консерватизм в фискальной политике, а также системные проблемы институционального устройства привели тому, что наиболее пострадавшим странам удалось преодолеть последствия Великой рецессии лишь к середине 2010-х годов.

Долгосрочные последствия кризиса

Кризис нанёс мощнейший удар по странам Запада. Он выявил ключевые слабости их развития в предшествующие десятилетия, подорвал доверие к политическим элитам, породил хаос и растерянность.

На первый план вышла проблема неравенства. Ещё в 2004 г. нобелевский лауреат Роберт Лукас мог позволить себе заявить: «Самое вредное для экономики, базирующейся на здравом смысле, самое соблазнительное и в то же время самое отравляющее – это концентрироваться на вопросах распределения»[17]. Экономический рост – вот что было самым главным. В 2010-е гг. всё перевернулось: вопросы распределения стали одними из самых динамично развивающихся в экономической науке, а авторы вроде Тома Пикетти, Эммануеля Саэса или Энтони Аткинсона превратились в её новых суперзвёзд.

До кризиса растущее неравенство в западных странах скрывалось увеличением доступа к дешёвым китайским товарам с одной стороны и дешёвому потребительскому кредиту с другой. Доходы бедной половины американцев не росли, но это не мешало им бежать за американской мечтой, покупая в кредит недвижимость, автомобили и гаджеты. Лопнувший пузырь со всей очевидностью продемонстрировал масштабы социального расслоения, а также уничтожил оптимизм: мало кто сомневается, что следующее поколение простых американцев и европейцев будет жить беднее, чем их родители.

Виновные в крупнейшей финансовой катастрофе со времён Великой депрессии не понесли наказания. Банки были спасены деньгами налогоплательщиков. Финансовый кризис и социальное расслоение слились в один сюжет.

«Мы 99 процентов» – гласил слоган движения Occupy Wall Street, запущенного в 2011 г. как противостояние сильным мира сего.

Волна раздражения быстро распространилась на весь истеблишмент, приведя в итоге к избранию Дональда Трампа, противопоставлявшего себя традиционной американской элите. США оказались поляризованы: на победных для президента выборах в столице страны за него проголосовало менее 4 процентов избирателей. Именно проблема неравенства определила весь ход политического развития страны 2010-х годов. Иллюстрацией этого в 2019 г. стал фильм «Джокер» Тодда Филлипса – своего рода реинкарнация картины Мартина Скорсезе «Таксист» 1976 г., демонстрирующая, как душевнобольной главный герой становится символом мятежа жителей города против богачей.

Ещё сильнее кризис ударил по Европе. Он показал неработоспособность валютного союза без единой экономической политики, а также чёткую развилку дальнейшей траектории развития: чтобы не допускать кризисов в будущем, Европа должна либо превратиться к Соединённые Штаты Европы – квазигосударство с единой фискальной политикой – либо сделать шаг назад в интеграции, отказавшись от евро[18]. Ни то, ни другое в условиях европейских демократий политически невозможно, а это означает, что Европе ещё долго не выбраться из институционального тупика. Кризис противопоставил успешные страны ядра (во главе с Германией) и государства периферии (представленные в первую очередь группой PIGS). В первых распространился миф о «работящих немцах» и «ленивых греках», которых приходится спасать. Вторые оказались обижены крайне жёсткими условиями, поставленными кредиторами: фактически на народ Греции, Испании и Италии было возложено бремя кризиса, за который Европа, непрерывно провозглашавшая единство, должна была нести солидарную ответственность. На фоне экономических сложностей произошёл правый поворот в ряде европейских стран: в Польше, Венгрии и Австрии к власти пришли лидеры, открыто выступающие не только против Брюсселя и евро, но и против многих либеральных ценностей, лежащих в основе европейской интеграции. После проведённого в 2016 г. референдума Великобритания стала первой страной, покинувшей ЕС.

Кризис 2008–2009 гг. ознаменовал конец гиперглобализации предшествовавших десятилетий. Международная торговля с 2011 г. растёт медленнее чем мировой ВВП – это первый столь длительный период такого рода со времён Второй мировой войны. Трансграничные потоки капитала к середине 2010-х были на три четверти ниже пика 2008 года[19]. А главное – свободная торговля впервые за весь послевоенный период более не представляет для Запада самоценность. В условиях политизации проблемы неравенства суммарные выгоды от роста благосостояния в результате свободного обмена товарами и услугами уступают в глазах западных политиков издержкам от потери рабочих мест из-за конкуренции с зарубежными производителями. Как следствие, в послекризисный период в западных странах число протекционистских вмешательств в торговлю ежегодно превышало количество либерализационных мер. Мир прямым ходом шёл к торговой войне, которую в 2018 г. начал Дональд Трамп.

Если какая-то страна и получила выгоды от кризиса 2008–2009 гг., то ей стал Китай. И дело даже не в том, что Китай прошёл Великую рецессию с темпом прироста ВВП в 2009 гг. на уровне более 9 процентов. Важно другое: Китаю – единственной из крупных экономик – удалось перезапустить собственную модель экономического развития. По инерции ответив на кризис масштабными инвестициями в инфраструктуру, вскоре после выхода из него китайское руководство объявило о переходе к «новой нормальности»: более медленному, но при этом более качественному росту, опорой которого должен быть уже не экспорт, а внутреннее потребление. C 2008 по 2016 гг. норма сбережения Китая снизилась с 50 до 44 процентов, а положительное сальдо счёта текущих операций – с 9 до 1,8 процента ВВП. Начала быстро развиваться пенсионная система, происходит либерализация банковского сектора, огромные инвестиции вложены в развитие зелёных технологий. В отличие от большинства других стран Китай чётко обозначил системные слабости своей модели развития и начал работу над их исправлением. Возросла и его роль в международных делах: одной из самых громких международных программ послекризисного десятилетия стала инициатива «Пояс и путь», предложенная Пекином в 2013 г. и воспринимаемая многими как попытка выстроить контуры новой глобальной экономической системы, характеризующейся развитием в первую очередь региональной торговли и инвестиций. Системы, в которой Китаю будет принадлежать ключевая роль.

По всему миру кризис привёл к возврату сильного государства.

Это проявилось в трёх важнейших аспектах.

Во-первых, именно государства вытянули мировую экономику из кризиса. Антикризисные программы базировались на кейнсианских рецептах: триллионы долларов были направлены на стимулирование экономической активности. А ещё триллионы – на спасение банков и компаний, которые незадолго до этого назывались главными акторами глобализации. Но оказалось, что крупный бизнес является глобальным лишь в хорошие времена и становится сугубо национальным в плохие.

Во-вторых, возросла роль государства в решении общественных проблем. В США Барак Обама начал крупнейшую с 1960-х гг. реформу здравоохранения. Во Франции запущена радикальная реформа пенсионной системы. Во всех западных странах постепенно усиливается экологическое регулирование. Растёт давление в пользу прогрессивного налогообложения и изменения системы налогового регулирования корпораций. Проводятся первые эксперименты по введению безусловного базового дохода. Происходящие изменения в социальной сфере крайне осторожны, наталкиваются на жёсткое противодействие с разных сторон, подвержены периодическим откатам и, увы, лишены какой-либо системности: главным принципом их реализации является политическая целесообразность, а не стратегический подход. Как бы то ни было, эти изменения – во многом порождение Великой рецессии.

В-третьих, усиливается значимость государства как двигателя инноваций. В рамках неолиберальной доктрины, доминировавшей до кризиса, государственная промышленная политика воспринималась крайне негативно. С тех пор всё изменилось. В 2013 г. вышла книга инвестора Марианны Маццукато «Предпринимательское государство», демонстрирующая, что за успехом большинства технологических стартапов, определяющих современный облик высокотехнологичной Америки, стоит не столько предпринимательский гений, сколько государственные инвестиции[20]. Ещё сильнее роль государства в этой сфере проявилась с началом технологической войны США и Китая. Другим примером того, как государство направляет бизнес по той или иной технологической траектории, является бум зелёных технологий, запущенный государственными антикризисными пакетами 2008–2009 годов.

Заключение

Мировая экономика вышла из кризиса 2008–2009 гг. быстрее, чем ожидалось. Он не стал новой Великой депрессией, в том числе из-за оперативных действий властей в ведущих государствах. Применяемые ими антикризисные меры были нетривиальны и в основном успешны. Последовавшие изменения в системе финансового регулирования сделали мировую экономику более устойчивой к финансовым кризисам, чем в 2000-е годы. Результатом стало десятилетие роста без каких-либо новых спадов, пусть и с более низкими темпами, чем до Великой рецессии.

Однако эффективность антикризисных мер, обеспечивших экономическое восстановление, не отменяет того факта, что системные противоречия, накопившиеся за предыдущие десятилетия гонки за экономическим ростом любой ценой и вызвавшие Великую рецессию, так и не решены. Разворачивается и лишь усиливается социальный кризис, связанный с ростом неравенства. Удивительно, что, несмотря на консенсус учёных и политиков о первостепенной значимости этой проблемы, за прошедшее десятилетие ни в одной крупной стране так и не было реализовано системных мер по её решению. Не изменилась и модель государства всеобщего благосостояния, появившаяся в нынешнем виде ещё в 1950-е гг. и не отвечающая вызовам деиндустриализации, старения населения и роста неравенства.

Не проведено никакой трансформации американской модели экономического развития. Торговый и фискальный дефициты и огромный государственный долг США в совокупности с самой высокой в мире нормой потребления по-прежнему представляют собой системный риск для мировой экономики. В то время как Китай кардинально сократил положительное сальдо счёта текущих операций, в Германии оно продолжает расти, сохраняя на высоком уровне как глобальные, так и внутриевропейские дисбалансы. В совокупности с нерешённой проблемой единой валюты в условиях отсутствия единой экономической политики это делает экономику Европейского союза крайне уязвимой перед любыми следующими потрясениями, в том числе нынешними, связанными с пандемией коронавируса. Страны БРИКС, выступавшие двигателями мирового экономического роста в 2000-е гг., фактически остановились. И если замедление роста в Китае носит в целом плановый характер и компенсируется повышением его качества, то Россия, Бразилия и ЮАР так и не смогли перейти к устойчивому экономическому развитию в условиях падения цен на сырьё – во многом из-за неэффективности системы государственного управления. Индия до сих пор не выбралась из ловушки бедности.

Не изменены паттерны потребительского поведения, которые к тому же из развитого мира теперь всё шире распространяются в развивающийся.

Экономика потребления не может быть устойчивой – ни в финансовом, ни в экологическом плане.

Кризис 2008–2009 гг., проткнувший пузырь иллюзорного процветания предшествовавшего десятилетия, выявил все эти проблемы и заставил говорить о них. В 2017 г. с критикой близорукости капитализма выступил Римский клуб[21]. «Капитализм сошёл с ума», – в 2019 г. заявил Эммануэль Макрон, едва ли не самый либеральный из всех глав государств современной Европы. Обсуждению проблем капитализма был посвящён Давосский форум 2020 года. Но при переходе от слов к действиям предстоит сделать шаг, на который способны только по-настоящему великие лидеры, принимающие волевые решения. История знает примеры: в период Великой депрессии экономический порядок переписал Франклин Рузвельт, а после кризиса 1970-х гг. – Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган. В 2008–2009 гг. подобный шанс был упущен. Возможно, пандемия даст новый.

--

СНОСКИ

[1] Крастев И., Холмс С. Свет, обманувший надежды // Почему Запад проигрывает борьбу за демократию. М.: Альпина-Паблишер, 2020.

[2] Fukuyama F. The End of History and the Last Man // Free Press, 1992.

[3] Shleifer A., Treisman D. A Normal Country: Russia After Communism // Journal of Economic Perspectives, Vol. 19, №1, 2005.

[4] Baldwin R. The Great Convergence. Information Technology and the New Globalization // Belknap Press, 2016.

[5] Lane P. Financial Globalisation and the Crisis // Open Economies Review, Vol. 24, № 3, 2013.

[6] Роуч С. Несбалансированные. Созависимость Америки и Китая // М.: Издательство Института Гайдара, 2019.

[7] Bernanke B. “The great moderation” in Taylor Rule and the Transformation of Monetary Policy // Hoover Institute Press, 2004.

[8] Цит. по: Krugman P. How Did Economists Get It So Wrong? // New York Times, 2019.

[9] Bernanke B. The Global Saving Glut and the U.S. Current Account Deficit. Remarks by Governor Ben S. Bernanke At the Sandridge Lecture // Virginia Association of Economists, Richmond, Virginia, 2005.

[10] Григорьев Л.М., Макарова Е.А. Норма накопления и экономический рост: сдвиги после Великой рецессии // Вопросы экономики, №12, 2019.

[11] Aron-Dine A., Kogan R., Stone C. How Robust Was the 2001-2007 Economic Expansion? // Center on Budget and Policy Priorities, 2008. URL: https://www.cbpp.org/sites/default/files/atoms/files/8-9-05bud.pdf

[12] Greenspan A., Wooldridge A. Capitalism in America // Penguin Books, 2019.

[13] Ball M. 2010 European Housing Review // RICS, 2010.

[14] Туз А. Крах. Как десятилетие финансовых кризисов изменило мир // М.: Издательство Института Гайдара, 2020.

[15] Frieden J., Walker S. Understanding the Political Economy of the Eurozone Crisis // The Annual Review of Political Science, Vol. 20, 2017.

[16] Horton M., Ivanova, A. The Size of Fiscal Expansion: An Analysis for the Largest Countries. IMF, 2009. URL: http://www.imf.org/external/np/pp/eng/2009/020109.pdf

[17] Lucas R. The Industrial Revolution: Past and Future. The Region: 2003 Annual Report of the Federal Reserve Bank of Minneapolis, 2004.

[18] Stiglitz J. The Euro. How a Common Currency Threatens the Future of Europe // W. W. Norton & Company, 2016.

[19] McKinsey Research Institute. The new dynamics of financial globalization, 2017.

[20] Mazzucato M. The Entrepreneurial State: Debunking Public vs. Private Sector Myths. Anthem Press, 2013.

[21] Weizsaecker E., Wijkman A. Come on! Capitalism, Short-termism, Population and the Destruction of the Planet // Springer, 2018.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 11 января 2021 > № 3631179 Игорь Макаров, Екатерина Макарова

РЫНОК КАК ВОЖДЕЛЕНИЕ

ДЭВИД ЛЭЙН

Почётный научный сотрудник Колледжа Эммануэль Кембриджского университета; член Академии общественных наук; вице-президент Европейской социологической ассоциации.

КАКОЙ ИМЕННО КРИЗИС ПОГУБИЛ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ МИР?

В ходе дискуссий, периодически вспыхивающих в связи с эпохой строительства социализма в России, обычно поднимаются такие темы, как роль Ленина и Коммунистической партии в захвате политической власти, последующие успехи Советского Союза в качестве силы модернизации в СССР и Азии и влияние революции на Запад.

Анализируются выдающиеся советские достижения: роль в мобилизации государственных ресурсов для осуществления плана индустриализации и урбанизации, привлечение многонационального населения к государственному строительству, победа над нацистской Германией и её последствия. Естественно, упоминаются и теневые стороны, прежде всего, сталинские репрессии и засилье бюрократии.

Но очень немногие задаются вопросом, как и почему возглавляемые СССР социалистические страны были в конце XX века неожиданно упразднены. Эпоха, начатая Октябрьской революцией 1917 г., закончилась в марте 1990 г. с изъятием из Конституции СССР пункта о ведущей и руководящей роли КПСС. Эти перемены примечательны, ведь последствия других социальных революций, в частности французской, английской и американской, оказались необратимыми.

Возникает вопрос, а не преследовала ли Октябрьская революция заведомо порочную цель, намереваясь преодолеть стадию капитализма?

Критики утверждают, что Октябрь, конечно, заложил основы государственной политики индустриализации и построения коммунистических государств, создал системы здравоохранения и образования, обеспечил строительство жилья, но социалистическая система планирования оказалась непригодной на стадии потребительского капитализма.

Замедление экономического развития

Главной причиной крушения системы называют её неспособность удовлетворять материальные и духовные потребности населения. Это явное преувеличение. Замедление экономического роста в европейских социалистических странах – всего лишь одна сторона дела. Темпы экономического роста в СССР снизились с 5 процентов в 1961–1970 гг. до 2 процентов в 1981–1988 гг., а падение производства в социалистических странах Восточной Европы было и того значительней. Но экономический рост продолжался даже там. Рисунок 1 свидетельствует о том, что социалистические страны немногим отличались от капиталистических государств соответствующего уровня развития. В период с 1980 по 1987 гг. в Западной Германии темпы экономического роста составляли 1 процент, в Великобритании 1,3 процента, а во Франции – 0,5 процента. Однако аналитикам не кажется, что европейские капиталистические страны постиг экономический крах. Китай в то же время развивал темпы роста в 8,68 процента, но сохранял существенные черты социалистической системы.

Рисунок 1. Экономический рост в капиталистических и социалистических странах, 1961–1988

Источник: Economic Report of the President 1985-89 // Washington DC: US Government Printing Office, 1989.

Всякий раз, когда в капиталистических странах происходят экономические кризисы (вспомним Великую депрессию 1930-х гг., финансовый кризис 2007 – …), в рыночной системе происходят реформы. Горбачёвские реформы привели к разрушению социальных институтов Советского Союза, уничтожив административно-командную систему, а заодно с ними и легитимность центрального планирования и партийного руководства. Так было покончено с завоеваниями Октябрьской революции.

Классовые революции и переход к капитализму

При своём зарождении и Французская, и Октябрьская революции были революциями классовыми. В обеих критически важную роль играли классовые права, ставшие катализатором и стимулом социальных перемен. Но стал ли конец социализма в России следствием осуществления классовых интересов?

Большинство аналитиков в это не верят: в социалистических странах отсутствовали явно «антагонистические» классовые силы, а буржуазия была уничтожена в процессе социалистического строительства. Однако с моей точки зрения, в социалистических обществах выработалась классовая структура, включавшая два основных элемента, которые взаимодействовали с зарубежными элитами в деле разрушения режима. Во-первых, административно-исполнительный класс и, во-вторых, «приобретательский» класс.

Административный класс

Административный класс состоял из чиновников, занимавших посты, которые обеспечивали им контроль над средствами производства, а также над идеологическими институтами, вооружёнными силами и службами безопасности. Его представители имели высокие должности в партийной и профсоюзной иерархии, а также занимали исполнительные посты в правительственных ведомствах (в том числе на хозяйственных предприятиях, в области образования и здравоохранения и в СМИ). Отличие от системы рыночного капитализма состояло в том, что эти чиновники не могли ни передать свои посты по наследству, ни распоряжаться фондами, которые они контролировали. К тому же руководство производственных предприятий в отличие от своих коллег, работавших в условиях свободного рынка, не извлекало никаких выгод из прибавочной стоимости, создававшейся при производстве товаров и услуг.

Представители административной прослойки находились в двусмысленном положении. Принадлежа к правящей элите, они занимали важные, надёжно защищённые и привилегированные должности, многие пропагандировали коммунистические ценности. В то же время, конвертировав административный контроль в собственность, они могли завоевать ещё более выгодные экономико-классовые позиции. Из сидящих на зарплате членов административной прослойки они выросли бы в часть капиталистического класса, обладающей законными правами на экспроприацию прибавочной стоимости и на владение частной собственностью.

Средний «приобретательский» класс

Вторая классовая группа была связана с рынком. В условиях плановой экономики рабочие и служащие получали за свой труд заработную плату от государственного предприятия или учреждения: государство обладало монополией найма и определяло ставки зарплаты и условия труда. Обмен рабочей силы на деньги оставался характерной чертой государственного социализма, а доход, извлекаемый из работы по найму, оказывал большое влияние на уровень жизни каждого отдельного работника. При капитализме рыночная позиция выявляется в ходе секторальных переговоров, что создаёт неравенство между работниками. Иные профессионалы – врачи, артисты эстрады, менеджеры – могут выторговать себе дополнительные льготы.

При государственном социализме размер материального вознаграждения не имел отношения к переговорам или объёму продаж на рынке и устанавливался в административном порядке. Разница между существующим уровнем вознаграждения и воображаемым изобилием материальных благ, которое якобы должен был принести рынок, и создала в среде многих профессиональных групп, работников административного звена и квалифицированных рабочих настроение в пользу введения рыночной системы. При государственном социализме разница в оплате труда была минимальной. Среди интеллигенции такое относительное равенство порождало недовольство.

Чувство обделённости предрасположило некоторые общественные группы к тому, чтобы настаивать на проведении рыночной политики, а позднее – на приватизации государственной собственности.

Многим казалось, что предоставляемых им относительных льгот недостаточно для вознаграждения предпринимательской деятельности и усилий по овладению высокой квалификацией, что дало дополнительные доводы тем, кто ратовал за переход к рыночной системе, которую считали «более справедливой», если речь шла о вознаграждении квалифицированного труда. Либеральную интеллигенцию к тому же возмущал административный контроль над деятельностью в области культуры, что подрывало профессиональный престиж её деятелей, а также над свободой передвижения и выезда за границу.

Социальный базис контрреволюции

В основе реформ лежали интересы упомянутых групп: части государственной бюрократии и членов среднего класса («приобретательский класс»), считавших, что лично они выгадают от того, что их жизненные перспективы будут определяться товарными качествами их квалификации. Обе группы могли конвертировать свои социальные позиции в классовые права в два этапа: (1) введение рыночной экономики, (2) приобретение права на собственность. Эти-то социальные слои системы государственного социализма и сформировали новый восходящий класс.

Впрочем, важно помнить о неоднородности этих социальных групп. В обеих имелись верные сторонники и защитники социалистической системы. Особенно сильную поддержку существующей социалистической системе оказывали высшие эшелоны государственной бюрократии. В начале, формулируя программу реформ для придания нового импульса развитию экономики, Михаил Горбачёв рассчитывал осуществить переход к рынку в рамках политической системы, во главе которой стояла КПСС. Дабы обеспечить поддержку политике перемен, руководство нарушило политическое равновесие в партии, выдвинув на смену сторонникам традиционных форм административно-политического контроля более молодых деятелей с политическими связями в приобретательских слоях. Более того, поощряемый лидерами западных держав Горбачёв ввёл систему конкурентных выборов, тем самым создав условия для значительного расширения рамок политических возможностей.

Однако для реализации классовых интересов необходима политическая мобилизация.

Политические параметры государственного социализма и интересы государственной безопасности налагали жёсткие ограничения на выражение альтернативных мнений и не давали развиться альтернативным движениям.

Как следствие – реформистскому движению недоставало политического веса и энергии для выработки политики, ведущей в направлении к бесповоротному переходу к основанной на приватизации рыночной системе.

Это может быть проиллюстрировано на примере преобразований, осуществлённых в Восточной Европе. Самые первые реформы в таких странах, как Чехословакия, Венгрия, Польша и ГДР не затрагивали системы государственного планирования и государственной собственности. Внутренние экономические преобразования в Китае не покушались на гегемонию КПК и оставили в неприкосновенности систему государственной собственности. Догорбачёвское политическое руководство жёстко пресекало мобилизацию контрреволюционных сил, и то же самое происходит сейчас в Китае.

На заре горбачёвских преобразований многие из тех, кто принадлежал к административным и приобретательским кругам поддерживали идею «рынка», но не перехода к приватизации объектов государственной собственности. В июле 1990 г. в Верховном Совете РСФСР состоялось голосование по программе «силаевских реформ», посредством которых в России вводилась рыночная система. Реформы получили поддержку более 70 процентов членов государственной и партийной элиты и более 80 процентов депутатов – выходцев из профессиональной среды и органов исполнительной власти.

Однако при анализе уровня поддержки идеи приватизации выясняется, что правительственные и партийные элиты выступали против неё. В декабре 1990 г. большинство депутатов отвергло предложение о введении частной собственности – против него проголосовало 70 процентов тех, кого я называю представителями «административного класса». С другой стороны, «против» проголосовало только 40 процентов выходцев из профессиональной среды («приобретательский класс»). Стало быть, маловероятно, чтобы у национальных административных элит ради перехода к неопределённости капитализма возникла личная заинтересованность в уничтожении собственного политического базиса. К тому же многие из них по-прежнему верили в превосходство социализма.

Внешнее измерение

Но помимо этих двух классов имелись ещё и заинтересованные внешние силы, действовавшие через мировые политические элиты, которые оказывали поддержку переходу к рынку и приватизации и его легитимировали.

Это международное измерение сыграло важнейшую роль в качестве механизма внушения, действие которого привело к ясному осознанию элитами своих классовых интересов.

Получив отпор, советское руководство ради сохранения линии на переход к капиталистической экономике волей-неволей попало в зависимость от внешних сил. Как убедительно свидетельствует бывший советник Горбачёва Андрей Грачёв, «задача [внешней политики Горбачёва] состояла не в том, чтобы защитить СССР от внешней угрозы или обеспечить внутреннюю стабильность, а едва ли не в прямо противоположном: использовать отношения с внешним миром в качестве дополнительного орудия осуществления внутренних перемен. Он хотел сделать Запад своим союзником в политической борьбе против консервативной оппозиции, противостоявшей ему внутри страны, поскольку его настоящий политический фронт был именно там»[1].

Политика радикального реформистского руководства – во главе сначала с Горбачёвым, а потом с Ельциным – была направлена на оформление союза с внешними мировыми игроками. Как в то время указывал дипломат Раймонд Гартхофф, архитекторы политики Запада перешли от «сдерживания» коммунизма к его «интеграции в международную систему». Западом под руководством США были разработаны и основные правила такой интеграции, включавшие внедрение в государственную организацию конкурентной рыночной системы (соперничающие между собой политические партии и конкурентные выборы); то же самое относилось и к сфере экономики (приватизация производственных предприятий за валюту, котировка национальной валюты на международных рынках). Переход должен быть закреплён образованием правового государства, гарантирующего права собственности на имущество и доходы с него.

Такая политика имела непосредственное влияние на переход к капитализму в СССР и позднее – в Российской Федерации. Рыночная форма обмена привела к появлению на предприятиях западного персонала, товаров и капитала (для приобретения фондов). Связи с иностранными интересантами в процессе перехода к капитализму породили политический балласт, занявший место туземного буржуазного класса или, как на заре капитализма, аристократов-землевладельцев с коммерческой жилкой.

Взаимодействие этих трёх политических сил и положило конец эпохе, начавшейся в октябре 1917 года. Произошёл контрреволюционный переворот. В странах, уцелевших после разгрома социалистического лагеря, – Китае, Кубе и Северной Корее – геополитический фактор встретился с сопротивлением, а нарождающиеся силы социальных перемен оказались неспособными сформулировать свои классовые интересы.

Комментарий был заказан Международным дискуссионным клубом «Валдай» и впервые опубликован на сайте клуба в разделе «Аналитика».

--

СНОСКИ

[1] Andrei Grachev, ‘Russia in the World’. Paper Delivered at BNAAS Annual Conference, Cambridge, 1995, p.3.

США. Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 11 января 2021 > № 3631178 Дэвид Лейн

«ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЙ ПЁРЛ-ХАРБОР»

ИГОРЬ МАКАРОВ

Руководитель Департамента мировой экономики факультета мировой экономики и мировой политики Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

МАКСИМ ЧУПИЛКИН

Стажёр-исследователь Центра комплексных европейских и международных исследований Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

НЕФТЯНОЙ КРИЗИС 1973 ГОДА

Нефтяной кризис 1973 г. – одно из важнейших событий второй половины XX века. То, что в одно мгновение нефть превратилась из дешёвого товара в дорогой, не только кардинально изменило образ жизни людей в странах Запада, но и привело к трансформации всей системы общественных отношений: изменению роли государства, направлений научно-технического прогресса, относительной значимости различных отраслей экономики, географии и структуры международных торговых потоков.

Вместе с тем нефтяной шок стал не столько первопричиной, сколько катализатором перемен. Эпоха послевоенного экономического роста, основанного на экстенсивном промышленном развитии и потребительском буме, в любом случае была близка к завершению. В 1960-е и начале 1970-х гг. противоречия в экономическом развитии ведущих стран достигли критического уровня. Социальные расходы увеличивались, а производительность труда падала. Росла озабоченность нехваткой природных ресурсов. В кризис вступила Бреттон-Вудская валютная система, не справлявшаяся с бурным расширением экономической активности и растущими трансграничными потоками капитала. Переход ведущих экономик мира от индустриального в постиндустриальный мир, а также проходившая в послевоенные десятилетия гуманизация ценностей и либерализация общественной жизни требовали иных принципов управления экономикой.

Внешний шок и последовавшая за ним стагфляция не позволили далее игнорировать накапливающиеся проблемы. Пять-шесть лет после нефтяного кризиса ушло на то, чтобы подстроить под новые условия энергетические системы, найти новые внешнеполитические решения в условиях масштабного перераспределения богатства и переформулировать принципы экономической политики. Однако адаптация не затрагивала ни ключевых ценностей западного мира, ни основ рыночного хозяйствования.

В итоге самый масштабный кризис Запада во второй половине ХХ века подтолкнул его к той экономико-политической модели, которая уже через полтора десятилетия праздновала глобальный триумф в духе «конца истории», а в настоящее время претерпевает кризис, пути выхода из которого пока не найдены.

Причины кризиса

Послевоенные десятилетия были золотым веком для Запада. США наслаждались беспрецедентным экономическим процветанием, План Маршалла сделал возможным динамичное восстановление европейских экономик, Япония, как и Германия, переживала экономическое чудо. В Японии темпы роста достигали 10 процентов в год, во Франции и ФРГ – 5–6 процентов, в США и Великобритании – 3 процентов в год, но с более высокого исходного уровня. В 1960-е гг. безработица во многих странах не превышала 1–2 процентов. Быстро росла производительность труда, в гражданский оборот входили технологические достижения, разработанные в военное время. Быстрее, чем когда-либо в мировой истории, расширялась международная торговля. Макроэкономическую стабильность обеспечивали кейнсианская политика и Бреттон-Вудская валютная система. Сформировалось государство всеобщего благосостояния современного типа, а также экономика потребления. Наилучшим отражением оптимизма того времени стал бэби-бум во всех уголках западного мира.

Тем не менее уже в 1960-е гг. в экономической и политической жизни ведущих западных стран начали обозначаться противоречия. Формирование «общества изобилия» (заглавие известной книги американского экономиста Джона Гэлбрейта 1958 г.) в послевоенные десятилетия привлекло внимание к социальным проблемам, остававшимся нерешёнными. Казалось, что расцвет экономики несовместим с сохранением бедности части населения. Как следствие – во всех ведущих странах формировалась современная модель государства всеобщего благосостояния. В 1960–1975 гг. социальные расходы в Соединённых Штатах и Великобритании росли на 3 процента в год, в континентальной Европе – на 4–5, в Японии – более чем на 8 процентов в год[1]. В США президент Линдон Джонсон запустил программу «Великое общество», которая включала государственную поддержку образования и дорогостоящие программы государственного здравоохранения Medicare и Medicaid.

В ответ на замечания о том, что эти программы слишком накладны, он возражал: «Меня утомляют люди, говорящие о том, что мы не можем чего-то сделать. Чёрт возьми, мы богатейшая страна мира, самая влиятельная. Мы можем всё»[2].

Одновременно росли траты американцев на помощь союзникам во время холодной войны и поддержание войны во Вьетнаме: военные расходы с 1965 по 1970 гг. увеличились на 60 процентов. Эти расходы финансировались за счёт низких процентных ставок и запуска печатного станка: с 1961 по 1970 гг. инфляция в США выросла с 1,1 до 5,8 процента; во Франции с 2,4 до 5,3 процента; в Великобритании с 3,5 до 6,4 процента; в Японии с 5,4 до 7 процентов. Центральные банки были в полной зависимости от исполнительной власти, разгоняя инфляцию в такт выборным циклам. Когда в начале 1970-х гг. инфляция вышла из-под контроля, они наконец начали поднимать ставки. В результате затягивание поясов в качестве расплаты за большие расходы прошлого десятилетия совпало с экономическим шоком[3].

Из-за высокой роли профсоюзов и индексации зарплат гибкость рынка труда была низкой, что затруднило адаптацию экономики к последовавшему шоку и усилило риск стагфляции. Самый известный пример роли организованного труда в усугублении экономического кризиса – забастовка шахтёров в Великобритании. Из-за высокой инфляции, в том числе увеличенной начавшимся нефтяным эмбарго, шахтёры требовали повышения зарплат. Когда государство на это не пошло, профсоюзы начали забастовку, что вместе с топливным кризисом привело к переходу Великобритании на трёхдневную рабочую неделю.

Перегрев экономик развитых стран, в первую очередь Соединённых Штатов, привёл к дестабилизации мировых финансов. Бреттон-Вудская система, существовавшая с 1944 г., предполагала конвертацию доллара в золото по постоянной ставке 35 долларов за унцию. Однако по мере увеличения дефицита платёжного баланса США объём долларов за рубежом рос и в 1966 г. впервые превысил золотой запас Соединённых Штатов. Высокая инфляция и государственный долг, а также замедление экономического роста в США привели к усилению недоверия к доллару. Министр финансов Франции Валери Жискар д’Эстен в 1970 г. назвал особую роль доллара «непомерной привилегией». Многие ведущие страны принялись активно обменивать его на золото[4]. В 1971 г. президент Ричард Никсон вынужден был объявить об отмене золотого стандарта, и одновременно запустить план Новой экономической политики (по горькой иронии повторяющий известный советский термин), включавший замораживание цен и зарплат и 10-процентную таможенную пошлину на импортные товары[5].

Нефтяное эмбарго, фактически введённое 17 октября 1973 г., стало лишь катализатором кризисных явлений, последним элементом «идеального шторма» в мировой экономике. Само решение стран ОПЕК о запрете поставок нефти Соединённым Штатам и их союзникам (Канаде, Японии, Нидерландам и Великобритании) было принято в ответ на оказание американцами военной помощи Израилю в Войне судного дня против Египта и Сирии. Однако нефтяной кризис не был случайным событием – «чёрным лебедем», прилетевшим из ниоткуда.

В 1960-е гг. роль нефти в производстве и потреблении западных стран выросла невероятно. Так, с 1961 по 1973 г. её доля в производстве электроэнергии в США поднялась с 6 до 17 процентов; во Франции с 4 до 40 процентов; в Великобритании с 15 до 26 процентов; в Японии с 20 до 73 процентов. На нефти базировались ключевые отрасли промышленности того времени. А одновременно и общество потребления. 80 процентов взрослых американцев ездили на работу на автомобилях. Гонки на автомобилях, с ностальгией показанные Джорджем Лукасом в фильме «Американские граффити» 1973 г., были типичной формой досуга молодёжи. Цена на нефть 1–2 доллара за баррель не стимулировала домохозяйства сдерживать потребление, а компании – инвестировать в энергоэффективность.

При этом Соединённые Штаты оставались единственной из развитых стран с возможностями собственного производства нефти – все остальные целиком зависели от поставок из Персидского залива.

Но с 1960 по 1973 гг. доля США в мировом производстве нефти упала с 33,5 до 16,5 процента, а доля стран ОПЕК выросла с 39,4 до 53,3 процента.

Высокая зависимость от Ближнего Востока не рассматривалась как проблема. В американской внешней политике доминировала идея, что рынок нефти контролирует покупатель, а не продавец. Это действительно было так, но контроль был не рыночным, а политическим. До 1973 г. часть арабских стран находилась под прямым управлением Великобритании, а в других правили подконтрольные лидеры. К 1973 г. колониальное управление закончилось, а в Египте, Ираке, Тунисе, Йемене, Ливии, Сирии и Алжире к власти пришли революционные лидеры, скептически относящиеся к сотрудничеству с Западом[6].

Снижалась роль западных компаний. В 1952 г. крупнейшие из них, получившие название «семь сестёр», контролировали 90 процентов производства нефти и 75 процентов производства нефтепродуктов вне США, СССР и Китая. К 1958 г. их доли снизились до 75 и 50 процентов соответственно. ОПЕК как раз и была создана в 1960 г. как механизм координации таких стран, как Иран, Ирак и Саудовская Аравия, объединённых целью снизить контроль Запада над нефтяными месторождениями и рынком нефти[7].

Спусковым крючком, который сделал нефтяной кризис неизбежным, стал крах Бреттон-Вудской системы. Сопровождавшая его девальвация доллара привела к падению доходов арабских стран-нефтеэкспортёров, продававших нефть за американскую валюту. Для компенсации выпадавших доходов ОПЕК была вынуждена искать возможности повышения цен.

Последствия кризиса

За введением эмбарго – «энергетическим Пёрл-Харбором», по выражению советников президента Никсона, – последовал рост цен на нефть с 2,9 до 11,7 доллара за баррель. «Великим американским гонкам наступает конец», – констатирует герой Джона Апдайка[8]. К заправкам выстраиваются очереди длиной в несколько кварталов. Бензина на всех не хватает, он отпускается лимитированно. Президент Никсон вынужден ограничить скоростной режим. Похожие меры применяются в разных странах Европы: прекращение телевещания и закрытие офисов в ночное время, запрет на световую рекламу, переход на летнее время для экономии энергии, запрет на вождение по воскресеньям. В Японии происходят набеги покупателей на магазины потребительских товаров, в результате чего государству приходится регулировать цены на них.

Не менее значимый эффект кризиса 1973 г. – резкий скачок инфляции. Почва для него уже была подготовлена чрезмерно мягкой монетарной политикой в 1960-е гг., базировавшейся на ошибочных представлениях о неизбежной обратной взаимосвязи между инфляцией и безработицей[9]. Однако резкий скачок цен на нефть привёл к повышению цен на топливо и, соответственно, к повышению издержек компаний. В результате во многих странах наступила стагфляция – одновременное сокращение производства и повышение цен. Так в США с 1972 по 1974 гг. инфляция выросла с 3,3 до 11,1 процента; во Франции с 6,1 до 13,7 процента; в Японии с 4,8 до 23,2 процента; в Великобритании с 7,1 до 16 процентов (рисунок 1). К 1975 г. безработица в США достигла 8,5 процента, а во Франции и Великобритании – 4 процентов. Для стран, ещё недавно ставивших целью полную занятость, это были высокие показатели.

Рисунок 1. Цена на нефть и инфляция (индекс потребительских цен) в странах ОЭСР в 1961–1990 годы[10]

В марте 1974 г. госсекретарю Генри Киссинджеру удалось добиться снятия нефтяного эмбарго. Спустя несколько месяцев оно было отменено и для союзников Вашингтона. Но кризис социально-экономических систем Запада уже был запущен.

Кейнсианство рухнуло, будучи бессильно перед стагфляцией. Не менее важно и то, что повсеместно рухнуло и доверие к «большому правительству». Со времён Нового курса Рузвельта государство приучило людей, что оно ответственно за их благосостояние. Конец 1970-х гг. стал крупнейшим провалом государства с тех пор. В США три президента подряд (Ричард Никсон, Джеральд Форд и Джимми Картер) не удержались более одного срока (Никсон выиграл на повторных выборах 1972 г., но ушёл в отставку ввиду неминуемого импичмента в 1974 г. – прим. ред.). В Великобритании 1974 г. ознаменовался провалом Консервативной партии. Правда, и лейбористы не смогли предложить адекватных решений накопившихся проблем и удерживали большинство лишь пять лет. В ФРГ правящая Социал-демократическая партия проиграла выборы в ряде земель, но всё же сохранила большинство.

В США нефтяной кризис больно ударил по главным отраслям промышленности того времени: производству стали и особенно автомобильной промышленности. Производство самого популярного американского автомобиля Chevrolet снизилось с 2,5 млн единиц в 1973 г. до чуть более 800 тысяч в 1975 году. Появился термин «Ржавый пояс». Сотни тысяч людей в Детройте, Буффало, Питтсбурге, Кливленде и других крупнейших городах этого региона потеряли работу. Города стали приходить в запустение по мере того, как состоятельные люди перебирались в пригороды. Даже в таких мощных центрах, как Нью-Йорк и Чикаго, увеличилась преступность. На смену идиллии «Американских граффити» в 1976 г. пришёл фильм «Таксист» Мартина Скорсезе, показывающий безнадёжность новой городской жизни.

Нефтяной кризис ударил по научно-техническому прогрессу, драйвером которого в 1950–1960-е гг. были энергоёмкие технологии и отрасли. После резкого скачка издержек производство в них вернулось к технологиям середины или начала 1960-х. Рост производительности труда с 1973 по 1979 гг. снизился с 0,7 процента до -1,2 процента в Японии и с 0,4 до -0,7 процента в год в Соединённых Штатах[11].

Всё это в совокупности положило конец золотому веку экономического роста в развитом мире. Если с 1960 по 1973 гг. среднегодовые темпы прироста ВВП в Японии составляли 10–11 процентов, в США 4,3 процента, во Франции 5,9 процента, а в Германии 5,4 процента, то с 1973 по 1979 гг. в Японии они упали до 3,8 процента, в США до 2,8 процента, во Франции до 3,1 процента, в Германии до 2,4 процента. Даже после возврата к устойчивому экономическому росту в 1980-е гг. его темпы так и не вернулись к докризисным уровням (таблица 1).

Таблица 1. Среднегодовые темпы экономического роста в ведущих странах Запада и Саудовской Аравии в 1961–2019 годы[12]

В Японии и ФРГ завершилось экономическое чудо, во Франции – «славное тридцатилетие». Впрочем, нефтяной кризис был скорее завершающим ударом. Источники экономического роста послевоенных десятилетий – восстановление промышленности и инфраструктуры, перераспределение ресурсов из сельского хозяйства в индустриальный сектор, экстенсивное использование природных ресурсов и привлечение на рынок труда большого количества новых работников (в том числе женщин) – в любом случае иссякали[13].

В то же время произошло одно из самых драматичных в мировой истории изменений географии торговли, а как следствие – и перераспределения богатства (таблица 1). Только за 1974 г. доходы стран ОПЕК от продажи нефти выросли на 70 млрд долларов. Переток доходов из стран ОЭСР составил примерно 2 процента их ВВП[14]. В 1979 г. произошёл новый нефтяной шок, связанный с иранской революцией, но к тому моменту страны ОЭСР уже адаптировались к новой реальности.

Таблица 2. Сальдо счёта текущих операций стран ОПЕК, ОЭСР и ненефтедобывающих развивающихся стран в 1973–1980 годах[15]

Реакция на кризис

Нефтяное эмбарго потребовало от правительств западных стран не только оперативных решений по борьбе с инфляцией и дефицитом энергии, но и серьёзных усилий по подстройке энергетической, экономической и внешней политики под новые условия, когда один из важнейших факторов производства в одночасье стал дорогим.

Остро встал вопрос обеспечения энергобезопасности. Каждая страна стремилась к диверсификации источников поставок нефти и снижению зависимости от Ближнего Востока, диверсификации источников энергии и снижению зависимости от нефти, а также к стимулированию энергоэффективности и энергосбережения[16].

Франция пошла по пути создания собственной энергетической отрасли силами государства. Её ядром стала атомная энергетика. Сразу после нефтяного кризиса был принят План Мессмера, целью которого было производство 100 процентов электроэнергии страны на атомных электростанциях. В 1973 г. доля ядерной энергии в общем объёме производства электроэнергии во Франции составляла 8 процентов, к 1983 г. она выросла до 48,8 процента, а к 1990 г. – до 75,2 процента.

Великобритания решила проблему энергетической безопасности посредством ускоренного освоения запасов нефти и газа в Северном море. Ещё в 1970 г. на собственные нефть и газ в стране приходилось 4,5 процента потребления первичной энергии. К 1978 г. эта величина достигла 41,4 процента. Если добавить к этому уголь, а также атомную и гидроэнергетику, к 1978 г. Великобритания самостоятельно обеспечивала 80 процентов своих энергетических потребностей[17].

Япония выбрала стратегию инвестирования в общую энергетическую эффективность производства. Из непосредственно энергетических отраслей масштабную поддержку получили лишь ядерная и солнечная энергетика, опиравшиеся на японские технологии. Их развитие сопровождалось наращиванием импорта угля и сжиженного природного газа[18]. Японии удалось компенсировать потери от роста импорта энергоносителей расширением промышленного экспорта, в первую очередь автомобильного. Малолитражные японские автомобили Toyota Corolla, Honda Civic, Mitsubishi Galant и Datsun Sunny завоевали американский рынок, легко выигрывая конкуренцию у американских «пожирателей бензина». Экспансия японских автомобилей произошла и в Великобритании.

В Германии протекала диверсификация источников энергии и её поставок (развитие атомной энергетики и рост потребления природного газа из СССР и Норвегии) и делались масштабные инвестиции в энергосбережение – как в промышленности, так и в коммунальном хозяйстве.

В США последовательная стратегия приспособления энергетической системы к новым условиям так и не была выработана. В 1975 г. появился стратегический нефтяной резерв, а в 1977 г. создан Департамент энергетики в составе правительства. Некоторые инвестиции были направлены на развитие новых технологий и альтернативных источников энергии. Они включали в себя и атомную энергетику, и некоторые технологии, ставшие тупиковыми (синтетическое топливо) либо давшие плоды спустя десятилетия (добыча сланцевого газа)[19]. В целом эти инвестиции не были столь же успешными, как в ряде европейских стран. Контроль цен на энергоносители сохранялся до 1979 г., что не создавало стимулов ни к снижению их потребления, ни к росту внутреннего производства. В условиях необходимости соблюдать баланс интересов между неповоротливым «большим государством», бизнесом и профсоюзами ни одна из решительных мер, которые обсуждались в тот момент, будь то национализация энергетической отрасли или, наоборот, прекращение контроля цен, так и не были приняты.

Так как последствия кризиса вышли далеко за рамки энергетики, подстройка под новые условия также должна была охватывать все стороны экономической и политической жизни.

Основным результатом кризиса 1973 г. во внутриполитической жизни стал переход от кейнсианства к неолиберализму. Опыт высокой инфляции, чрезмерной роли профсоюзов и регулирования экономики привёл к переходу баланса от государства к рынку.

Из-за инерции «большого правительства» этот переход не был моментальным: он начался к концу 1970-х гг., но окончательно оформился с приходом сильных лидеров, способных его осуществить: Маргарет Тэтчер в Великобритании и Рональда Рейгана в Соединённых Штатах. Низкая инфляция заменила полную занятость в качестве основной цели экономической политики. Был взят курс на снижение налогов и ослабление регулирования. Самое резкое снижение верхней ставки налогообложения, сразу с 98 до 75 процентов, произошло в Великобритании в 1979 г. после прихода Маргарет Тэтчер. В 1981 г. снижение верхней ставки с 69,1 процента до 50 процентов произведено в США президентом Рейганом. Во Франции и Германии налоги почти не снижались, однако обе страны приняли основные формы неолиберальной политики – в частности, жёсткий ориентир на низкую инфляцию. Независимость центрального банка от исполнительной власти была признана ключевым условием предотвращения новой волны роста цен.

Способствовало переходу к неолиберализму и оформление Ямайской валютной системы, пришедшей на смену Бреттон-Вудской. В 1976 г. Совет директоров МВФ официально отменил золотой стандарт и золотые паритеты, плавающие валютные курсы были признаны нормальной формой экономической политики. Для регулирования платёжных балансов разных стран и формирования резервов в рамках МВФ была создана система специальных прав заимствования. Фактически в неизменном виде Ямайская валютная система существует и сегодня.

Кардинально изменилась международная среда. Кризис подорвал единство Запада. Несмотря на то, что Соединённые Штаты ещё при Никсоне всячески пытались обеспечить координированный ответ стран ОЭСР на нефтяное эмбарго, сделать этого не удалось. Более того, ухудшились отношения внутри НАТО: частично из-за большой зависимости от импорта арабской нефти, частично из-за непримиримой позиции Франции страны Европы запретили США использовать европейские военные базы для поддержки Израиля. Германия обвинила Францию в том, что та хочет «развода» Европы и США[20]. Единственным новым инструментом координации развитых стран в энергетической сфере стало учреждённое в 1974 г. Международное энергетическое агентство. Однако его роль не вышла за пределы информационного обмена между странами ОЭСР. Переговоры с ОПЕК все пострадавшие от эмбарго государства вели, по сути, в одностороннем порядке.

Франция в целях защиты от будущих нефтяных шоков заключила соглашения со странами ОПЕК о долгосрочных контрактах на поставку нефти на государственном уровне[21]. Япония стала использовать ресурсную дипломатию: японские политики поддерживали арабские страны на международной арене для того, чтобы гарантировать поставки нефти[22]. Великобритания начала выстраивать отношения с разбогатевшими на нефти арабскими странами на новой основе: нефтедоллары вкладывались в лондонский Сити, а британские компании начали разворачивать в Саудовской Аравии промышленные проекты и поставлять туда вооружения[23]. Вашингтон подписал соглашение об экономическом и военном сотрудничестве с Эр-Риядом спустя три месяца после снятия эмбарго. За этим последовали поставки военной техники, вложения Саудовской Аравии в американские активы, а также её активное участие в борьбе против распространения коммунизма. Саудовская Аравия также сдерживала своих партнёров по ОПЕК от новых подъёмов цен в 1970-е годы[24]. США поставляли оружие и в Иран – до Исламской революции 1979 г., вызвавшей новый виток роста цен на нефть.

В то же время нефтяное эмбарго не привело к сколь-либо серьёзным сдвигам во внешней политике западных стран в отношении Израиля. Низкая эффективность эмбарго в достижении его прямых целей, объясняющаяся высокой вовлечённостью политиков пострадавших стран в дела Израиля, стала хорошей иллюстрацией характера ответа Запада на нефтяной шок. Этот ответ заключался в подстройке своих экономических и политических систем, создании амортизационных механизмов и в переходе в новое равновесное состояние развития экономики и международных отношений, но не в изменении основных целей и позиций[25].

Заключение: кризис, который изменил мир

Удар, нанесённый кризисом 1973 г. по странам ОЭСР, был очень сильным. Завершилась эра безусловного американского лидерства, наступившая после Второй мировой войны.

Пошатнулось единство Запада, стало очевидно, что Германия и Япония – это уже не прилежные ученики Соединённых Штатов, а их прямые конкуренты.

Оптимизм послевоенных десятилетий сменился ощущением тревоги, особенно сильной на фоне казавшихся тогда несомненными успехов Советского Союза. В 1975 г. обложку журнала Time украшал заголовок «Выживет ли капитализм?». В США всерьёз обсуждалась возможность перехода к централизованному планированию[26].

Тем не менее западные страны пережили нефтяной шок, хотя отдельные политические лидеры – нет. Выход из кризиса опирался в целом на те же системы институтов и убеждений. Кризис потребовал амортизации и адаптации, но не фундаментальных сдвигов в основах общественных отношений. Капитализм выжил, хотя и был переформатирован – сильнейшим образом со времён Великой депрессии.

1970-е гг. ознаменовали закат традиционного индустриального мира – особенно в Соединённых Штатах. Но у него уже была замена: мир финансов и технологий. На смену Питтсбургу и Детройту уже приходили Уолл-стрит и Кремниевая долина – символы нового постиндустриального общества, требовавшего, однако, другой системы общественных отношений. Слом «большого правительства» и переход к дерегулированию начался при Джимми Картере, а завершился при Рейгане. Схожие процессы происходили в Великобритании с самого начала правления Маргарет Тэтчер: там зарождалась мощь лондонского Сити. Франция и Германия приняли основные постулаты новой экономической политики, но остались верны модели социальной экономики со значительной ролью государства и сильным регулированием. Но даже несмотря на это, опробованные в США и Великобритании рецепты быстро стали претендовать на универсальность: в дальнейшем они оформились в идеи «вашингтонского консенсуса».

Мировая экономика никогда больше не росла такими же темпами, как до нефтяного кризиса.

Новая нормальность, запущенная в 1970-е гг., характеризовалась более низкими темпами экономического роста, более высокой его волатильностью[27], большей зависимостью от инновационных отраслей, а также растущим неравенством.

В краткосрочном плане главными выигравшими от кризиса стали страны-экспортёры нефти. Их экспортные доходы выросли более чем втрое с 1973 по 1974 год. Нефтедоллары использовались странами Персидского залива для создания системы общественных благ, трансфертов населению и финансовой поддержки сторонников действующих режимов. Впрочем, в долгосрочном плане эффект неожиданного богатства не столь однозначен. Не всем удалось справиться с ним: например, в Иране спустя несколько лет произошла Исламская революция. Почти во всех странах ОПЕК приток лёгких денег закрепил практики неэффективного управления, запустив механизм «ресурсного проклятья». Всесилие ОПЕК сошло на нет менее чем через десятилетие.

Рост цен на нефть сильно повлиял и на развитие СССР. Валютная выручка от продажи нефти в страны ОЭСР за 1970-е гг. выросла примерно в 10 раз. Это обстоятельство позволило решить часть текущих внутриэкономических проблем, нарастить импорт оборудования и потребительских товаров, продолжить участие в гонке вооружений и ввязаться войну в Афганистане[28]. В 1970–1986 гг. темпы роста капитальных вложений в производство нефти и газа превышали рост инвестиций в промышленность и сельское хозяйство в 3–5 раз[29]. Страна оказалась на нефтяной игле, с которой так и не смогла слезть.

Кризис 1973 г. спровоцировал, возможно, самое масштабное перераспределение богатства в истории, направив огромные потоки доходов из стран ОЭСР в страны ОПЕК. Но в то же время именно этот кризис заставил страны Запада преодолеть противоречия, накапливавшиеся с 1960-х годов. Переформатировав барахливший капитализм, они первыми шагнули в постиндустриальный мир, самостоятельно сформировав его облик и заложив тем самым основы своего глобального лидерства на десятилетия вперёд.

--

СНОСКИ

[1] OECD. Social Expenditure 1960-1990. Problems of Growth and Control. OECD, 1985. URL: http://www.oecd.org/social/soc/40836112.pdf

[2] Цит. по Greenspan A., Wooldridge A. Capitalism in America. An Economic History of the United States. New York: Penguin Press, 2018.

[3] Blanchard O., Gali J. The Macroeconomic Effects of Oil Shocks: Why are the 2000s so different from the 1970s? National Bureau of Economic Research, No. w13368, 2007.

[4] Bordo M. The Operation and Demise of the Bretton Woods System; 1958 to 1971. National Bureau of Economic Research, No. w23189, 2017.

[5] Greenspan A., Wooldridge A. Capitalism in America. An Economic History of the United States. New York: Penguin Press, 2018.

[6] Issawi C. The 1973 oil crisis and after // Journal of Post Keynesian Economics, Vol.1, No. 2, 1978.

[7] Frankopan P. The silk roads: A new history of the world // Bloomsbury Publishing, 2015.

[8] Апдайк Дж. Кролик разбогател // Москва, АСТ, 2009.

[9] Замулин О. Концепция реальных экономических циклов и ее роль в эволюции макроэкономической теории // Вопросы экономики, №1, 2005.

[10] По данным World Development Indicators и BP.

[11] Jorgenson D.W. Productivity and economic growth in Japan and the United States // The American Economic Review, Vol. 78, No. 2, 1988.

[12] По данным World Development Indicators.

[13] Temin P. The golden age of European growth reconsidered // European Review of Economic History, Vol. 6, No. 1, 2002.

[14] Ikenberry G.J. Reasons of State: Oil Politics and the Capacities of American Government // Cornell University Press, 1988.

[15] Ikenberry G.J. Reasons of State: Oil Politics and the Capacities of American Government. Cornell University Press, 1988

[16] Ikenberry G.J. The irony of state strength: comparative responses to the oil shocks in the 1970s // International Organization, Vol, 40, No. 1, 1986.

[17] Bank of England. North Sea oil and gas in the UK balance of payments since 1970. Bank of England, 1979. URL: https://www.bankofengland.co.uk/-/media/boe/files/quarterly-bulletin/1979/north-sea-oil-and-gas-in-the-uk-balance-of-payments-since-1970.pdf

[18] Moe E. Vested interests, energy efficiency and renewables in Japan // Energy Policy, Vol. 40, 2012.

[19] Ross M. How the 1973 oil embargo saved the planet // Foreign Affairs, 2013.

[20] Turner L. The politics of the energy crisis // International Affairs, Vol. 50, No. 3, 1974

[21] Ikenberry G.J. The irony of state strength: comparative responses to the oil shocks in the 1970s // International Organization, Vol. 40, No. 1, 1986.

[22] Yorke V. Oil, the middle east and Japan’s search for security // International Affairs, Vol. 57, No. 3, 1981.

[23] Wearing D. Forty years on, the effects of the 1973-74 oil crisis still shape British foreign policy in the Middle East // Open Democracy, 2003. URL: https://www.opendemocracy.net/en/opendemocracyuk/forty-years-on-effects-of-1973-74-oil-crisis-still-shape-british-foreign-po/

[24] Gause F.G. The International Relations of the Persian Gulf. Cambridge University Press, 2010.

[25] Licklider R. The power of oil: the Arab oil weapon and the Netherlands, the United Kingdom, Canada, Japan, and the United States // International Studies Quarterly, Vol. 32, No. 2, 1988.

[26] Gordon D.M. ‘’Recession is Capitalism as usual’’ // New York Times, 1974. URL: https://www.nytimes.com/1975/04/27/archives/recession-is-capitalism-as-usual-a-radical-economist-argues-that.html

[27] Григорьев Л.М., Иващенко А.С. Теория цикла под ударом кризиса // Вопросы экономики, №10, 2010.

[28] Гайдар Е.Т. Гибель империи. Уроки для современной России // М.: РОССПЭН, 2006.

[29] Ермолаев С. Формирование и развитие нефтегазовой зависимости Советского Союза // Московский центр Карнеги, 2017. URL: https://carnegie.ru/2017/03/31/ru-pub-68448

США. Евросоюз. Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 11 января 2021 > № 3631177 Игорь Макаров, Максим Чупилкин

ПАНДЕМИЧЕСКАЯ ДЕПРЕССИЯ

КАРМЕН РЕЙНХАРТ

Профессор международной финансовой системы в Гарвардской школе имени Кеннеди. После написания этой статьи была назначена главным экономистом Всемирного банка.

ВИНСЕНТ РЕЙНХАРТ

Главный экономист и специалист по макростратегии Mellon.

ГЛОБАЛЬНАЯ ЭКОНОМИКА НИКОГДА НЕ БУДЕТ ПРЕЖНЕЙ

Пандемия COVID-19 представляет для населения планеты уникальную угрозу, встречающуюся раз в поколение. Хотя это не первое заболевание, распространившееся по всему миру, но впервые в современной истории правительства вынуждены столь ожесточённо бороться со вспышкой.

Меры, включая локдаун и ограничения передвижения, направлены на замедление распространения инфекции и сбережение имеющихся медицинских ресурсов. Для финансирования этих усилий правительства привлекают экономический потенциал в невиданных ранее масштабах.

События, начавшиеся в 2008 г., назвали глобальным финансовым кризисом, хотя по сути это был банковский кризис в одиннадцати развитых экономиках. Благодаря двузначному росту в Китае, высоким ценам на сырьё и простым балансовым отчётам развивающиеся рынки выдержали удар последнего глобального кризиса. Нынешний экономический спад – другое дело. Из-за общей природы этого шока – новый коронавирус не признаёт национальных границ – в рецессии оказалась огромная часть мирового сообщества, больше, чем когда-либо прежде со времён Великой депрессии. И восстановление не будет таким же резким и быстрым, как спад. Фискальная и монетарная политика смягчит, но не ликвидирует экономические потери, понадобится длительное время, чтобы глобальная экономика вернулась к уровню начала 2020 года.

Пандемия привела к масштабному сокращению экономики, которое повлечёт за собой финансовый кризис во многих регионах планеты, необслуживаемые корпоративные займы будут расти, как и число банкротств. Также вероятен дефолт по госдолгу в странах развивающегося мира. Сегодняшний кризис будет развиваться по аналогии с событиями 2008 г., но масштабы краха глобальной экономики станут катастрофическими. Кризис ударит по семьям и странам с низким доходом сильнее, чем по более состоятельным. По оценкам Всемирного банка, около 60 млн человек в мире окажутся в нищете. Можно ожидать кардинального изменения функционирования мировой экономики: балансы уйдут в минус, и неумолимое шествие глобализации остановится.

Стоп машина!

В последнем отчёте Всемирный банк прогнозирует сокращение мировой экономики на 5,2 процента в 2020 году. Бюро трудовой статистики США недавно опубликовало худшие данные по месячной безработице за 72 года своего существования. Большинство аналитиков прогнозирует двузначные показатели безработицы в Соединённых Штатах до середины следующего года. Банк Англии предупреждает, что в этом году Великобритания столкнётся с самым значительным падением промышленного производства с 1706 года. Ситуация настолько тяжёлая, что её можно назвать депрессией, пандемической депрессией. К сожалению, воспоминания о Великой депрессии мешают экономистам и другим экспертам использовать это слово, потому что глубина и продолжительность спада тогда были настолько катастрофическими, что, кажется, их невозможно повторить. Но в XIX и XX столетиях было множество депрессий. Учитывая число людей, потерявших работу или вынужденных закрыть бизнес, кажется неуместным использовать другое слово для описания текущей ситуации.

Эпидемиологи считают коронавирус, вызывающий COVID-19, новым, следовательно, его распространение вызывает новые реакции общества и частных акторов. Существует консенсусный подход, согласно которому, чтобы замедлить распространение инфекции, нужно держать работников подальше от рабочих мест, а покупателей – от торговых точек. Если предположить, что второй и третьей волны, как в случае с эпидемией испанки в 1918–1919 гг., не будет, то нынешняя пандемия начнёт развиваться по перевёрнутой V-образной кривой: число заражений и смертей будет расти, а затем падать. Но даже если этот сценарий окажется верным, в некоторых регионах мира COVID-19, скорее всего, задержится (статья написана до начала второй волны заболевания – прим. ред.).

Пока заболеваемость идёт несинхронно. Количество новых случаев сначала упало в Китае и других странах Азии, затем в Европе, а потом очень постепенно в некоторых штатах США (позже стала вновь расти). В то же время горячие точки COVID-19 появились в таких отдалённых друг от друга странах, как Бразилия, Индия и Россия. А за болезнью следуют экономические потрясения. Такой сдвоенный удар оставляет глубокие шрамы на мировой экономической активности.

Ряд ключевых экономик сейчас вновь открывается, подтверждение этого факта мы видим в улучшении условий ведения бизнеса в Азии и Европе, а также в смене тренда на американском рынке труда. Однако этот отскок не стоит путать с восстановлением. Во всех самых тяжёлых финансовых кризисах с середины XIX века требовалось в среднем восемь лет, чтобы ВВП на душу населения вернулся к докризисному уровню (медианный показатель – семь лет). Учитывая рекордные уровни фискального и монетарного стимулирования, можно ожидать, что Соединённые Штаты справятся быстрее. Но у большинства стран нет возможности сгладить экономический ущерб от COVID-19. Поэтому наблюдаемый сейчас отскок – лишь начало долгого пути из глубокой пропасти.

Хотя в этих обстоятельствах любым прогнозам мешает неопределённость, есть три показателя, позволяющие предположить, что путь к восстановлению будет долгим.

Первый фактор, это экспорт. Из-за закрытия границ и локдаунов глобальный спрос на товары сократился, ориентированные на экспорт экономики получили тяжёлый удар. Ещё до пандемии многие экспортёры столкнулись с давлением. С 2008 по 2018 гг. рост мировой торговли снизился наполовину по сравнению с предыдущим десятилетием. В последнее время экспорт страдал от торговой войны между Вашингтоном и Пекином, которую президент Дональд Трамп развязал в середине 2018 года. Для экономик, основным источником роста которых является туризм, прекращение международных поездок стало катастрофой. По прогнозу Международного валютного фонда, в Карибском регионе, где в некоторых странах туристическая индустрия обеспечивает от 50 до 90 процентов дохода и занятости, прибыль от туризма вернётся на докризисный уровень постепенно через три года.

Упал не только объём торговли, снизились цены на многие экспортные товары. Драматичное падение особенно ощущается на нефтяном рынке. Экономический спад вызвал резкое снижение спроса на энергоресурсы и спровоцировал разногласия в хрупкой коалиции под названием ОПЕК+. В её состав входят члены ОПЕК, Россия и другие производители нефти, которые на протяжении последних трёх лет удерживали цены в диапазоне 45–70 долларов за баррель. ОПЕК+ удавалось сотрудничать, пока спрос был устойчивым и требовалось чисто символическое сокращение добычи. Однако из-за пандемии понадобилось более существенное уменьшение добычи, что вынудило двух ключевых игроков картеля, Россию и Саудовскую Аравию, пойти на действительно болезненные шаги, к которым они не были готовы. Перепроизводство и пикирование цен на нефть стало проверкой на прочность для бизнес-моделей всех производителей, особенно на развивающихся рынках, включая американский сланцевый нефтегазовый сектор. Дополнительные финансовые трудности усугубили положение и без того ослабленных компаний – как в США, так и в других странах. Зависимый от нефти Эквадор, например, объявил дефолт в апреле 2020 г., за ним могут последовать и другие нефтедобывающие страны.

Прежде удары по глобальной экономике не были полномасштабными. Так, во время десятилетнего долгового кризиса в Латинской Америке в начале 1980-х гг. и азиатского финансового кризиса 1997 г. большинство развитых экономик продолжали расти. Развивающиеся рынки (особенно Китай) стали главным источником роста во время финансового кризиса 2008 года. Сейчас всё по-другому. В последний раз сбой всех двигателей произошёл в период Великой депрессии, сейчас коллапс будет таким же резким. Всемирная торговая организация прогнозирует падение глобальной торговли на 13–32 процента в 2020 году. Если фактический результат окажется где-то в середине этого диапазона, это будет худший год глобализации с начала в 1930-х годов.

Второй фактор, указывающий на длительное и медленное восстановление, – это безработица. В результате мер по замедлению пандемии нарушились механизмы современной рыночной экономики, самой сложной системы в истории, и не удастся вновь собрать воедино все части быстро и без последствий. Некоторые закрытые предприятия и бизнесы уже не откроются. Их владельцы, потеряв сбережения, будут относиться к предпринимательству с большой осторожностью. Предпринимательский класс, прошедший естественный отбор, не будет поддерживать инновации.

Более того, некоторые отправленные в неоплачиваемый отпуск или уволенные сотрудники покинут рынок труда навсегда. Другие утратят навыки и лишатся возможности профессионального развития из-за длительного перерыва в работе. В итоге они окажутся менее привлекательными для потенциальных работодателей. Но самые уязвимые – это новички, выпускники вузов, столкнувшиеся с ослабленной экономикой. Уровень зарплат сорока- и пятидесятилетних всегда можно объяснить их статусом в начале карьеры. Те, кто споткнулся уже на старте, так и будут влачить шлейф неудачников. Нынешние школьники, в свою очередь, получат образование ниже стандарта в своих социально дистанцированных онлайн-классах. В странах с низкой скоростью интернета студенты массово покидают образовательные учреждения. Это ещё одна группа отстающих.

Конечно, политика того или иного государства имеет значение. Европейские экономики стараются субсидировать зарплаты сотрудников, не имеющих возможности работать или переведённых на сокращенный график, чтобы предотвратить массовую безработицу. Соединённые Штаты этого не делают. В развивающихся экономиках у людей нет государственной подушки безопасности. Но независимо от имеющихся ресурсов все правительства тратят больше, а получают меньше. Многие муниципальные и региональные органы власти по закону обязаны иметь сбалансированный бюджет, а значит, долги, которые они накапливают сейчас, позже потребуют урезания расходов. Пока центральные правительства увеличивают расходы, хотя их налоговая база сокращается. Страны, зависящие от сырьевого экспорта, туризма и денежных переводов граждан, работающих за рубежом, ждут сильнейшие экономические потрясения.

Но самое тревожное – депрессия началась в период, когда экономические основы во многих государствах, включая беднейшие, были уже ослаблены. Отчасти в результате такой нестабильности рейтинговые агентства понизили суверенный кредитный рейтинг рекордного числа заёмщиков с 1980 года. Корпоративные заёмщики повторяют эту траекторию, что чревато последствиями для правительств: ошибки частного сектора нередко становятся обязательствами для государства. В результате даже страны, разумно использующие ресурсы, могут опуститься на дно.

Третий фактор этого кризиса – его регрессивное воздействие внутри стран и на международном уровне. Экономические неурядицы особенно сказываются на людях с низкими доходами. Как правило, они не могут работать удалённо и не обладают ресурсами, чтобы пережить трудный период. В США, например, почти половина работников заняты в малом бизнесе, в основном в сфере услуг, где зарплаты низкие. Эти предприятия наиболее подвержены банкротствам, особенно на фоне воздействия пандемии на поведение потребителей, которое может продлиться дольше, чем сами локдауны.

В развивающихся странах, где господдержка недостаточна или вообще отсутствует, падение уровня жизни произойдёт в первую очередь среди беднейших слоёв общества. Регрессивную природу пандемии может усугубить глобальный скачок цен на продукты питания, поскольку распространение заболевания и локдауны нарушили цепочки поставок, а также схемы миграции сельхозработников. ООН уже предупредила об угрозе самого тяжёлого продовольственного кризиса за пятьдесят лет. В беднейших странах на продукты питания приходится от 40 до 60 процентов потребительских расходов, в процентах от своих доходов люди в беднейших странах тратят на еду в 5–6 раз больше, чем жители развитых стран.

Путь к восстановлению

Во второй половине 2020 г., когда кризис в системе здравоохранения медленно удалось взять под контроль, стали появляться позитивные данные об экономической активности и занятости, вызвавшие оптимизм финансовых рынков. Но эффект отскока не принесёт полного восстановления. Даже продуманная, скоординированная макроэкономическая политика не позволяет продавать продукты, которые не были произведены, и услуги, которые не были оказаны.

До сих пор фискальная реакция в мире была относительно узконаправленной и запланированной как временная мера. Обычно малоподвижный американский Конгресс принял четыре пакета законопроектов о мерах поддержки приблизительно за четыре недели. Однако большинство этих мер одноразовые или имеют чётко обозначенный срок действия. Скорость реакции безусловно связана с важностью и внезапностью проблемы, у политиков просто не было времени, чтобы добавить содержательности в законопроекты. На США приходится львиная доля из почти 11 трлн долларов финансовой помощи, которую страны G20 влили в свои экономики.

Как всегда, большой размер обеспечивает большое пространство для манёвра. Страны с большой экономикой разработали более амбициозные планы поддержки.

Суммарный размер помощи десяти развивающихся рынков G20 на 5 процентных пунктов ниже, чем у их развитых партнёров. К сожалению, это означает, что контрциклический ответ будет слабее в тех местах, которые сильнее пострадали от удара. Но, судя по цифрам, даже в странах с развитой экономикой фискальные меры не столь впечатляющи, как кажется. В G20 только Австралия и Соединённые Штаты потратили больше денег, чем было выделено компаниям и физическим лицам в форме кредитов, займов и гарантий. Меры поддержки в европейских странах – это в основном балансы крупного бизнеса, а не расходы, что вызывает вопросы об эффективности этих шагов в преодолении падения спроса.

Центральные банки тоже пытались стимулировать терпящую крах глобальную экономику. Регуляторы, у которых ещё не связаны руки предыдущими решениями держать ключевую ставку на минимальном уровне – как у Банка Японии и ЕЦБ, – ослабили контроль над финансовыми потоками. В эту группу вошли центробанки развивающихся экономик, включая Бразилию, Чили, Колумбию, Египет, Индию, Индонезию, Пакистан, ЮАР и Турцию. В прошлые кризисы главы центробанков таких стран обычно следовали в противоположном направлении: повышали ставки, чтобы не допустить обесценивания национальной валюты, сдержать инфляцию и отток капитала. Общий шок выровнял игровое поле, заставив забыть об оттоке капитала, который, как правило, сопровождает обесценивание валюты и падение ключевых выставок.

Не менее важно, что центральные банки отчаянно борются за сохранение финансовых потоков, закачивая валютные резервы в банковскую систему и снижая требования к резервам частных банков, чтобы заёмщики могли выплачивать долги. ФРС США, например, сделала и то и другое, удвоив объём вливаний в экономику за два месяца и снизив необходимый объём резервов до нуля. Статус Соединённых Штатов как эмитента мировой резервной валюты возложил на ФРС уникальную ответственность по обеспечению глобальной ликвидности доллара. Для этого она заключила соглашение по валютным свопам с девятью другими центробанками. В течение нескольких недель после соглашения данные финансовые институты заимствовали почти полтриллиона долларов, чтобы кредитовать свои банки.

Самое главное, что центробанкам удалось сохранить кредитоспособность временно лишившихся ликвидности компаний. Регулятор может сквозь пальцы смотреть на волатильность рынка и приобретать неликвидные активы, кажущиеся кредитоспособными. Центральные банки применили все пункты руководства по этой теме, взяв на себя обеспечение в том числе частных и муниципальных долгов. Длинный список банков, которые ввели подобные меры, включает почти всех обычных акторов развитого мира – Банк Японии, ЕЦБ и ФРС, а также регуляторов развивающихся экономик – Колумбии, Чили, Венгрии, Индии, Лаоса, Мексики, Польши и Таиланда. По существу, эти страны пытаются перекинуть мост над нынешней неликвидностью к будущей восстановленной экономике.

Центральные банки действовали вынужденно и поспешно. Но почему они должны были делать это? Разве законодательные и регулятивные усилия, предпринятые после прошлого финансового кризиса, не должны были смягчить следующий?

Вылазка центробанков за пределы привычной территории – результат конструктивных недостатков предыдущих попыток исправить ситуацию.

После кризиса 2008 г. правительства ничего не предприняли, чтобы изменить рисковые предпочтения инвесторов. Регулируемому сообществу, прежде всего крупным коммерческим банкам, просто стал дороже обходиться спрос на низкокачественные займы из-за введения ограничений по качеству активов, стресс-тестов и так называемого заявительного порядка. Результатом такого тренда стал рост теневых банков, когорты фактически нерегулируемых финансовых институтов. Центробанкам теперь приходится иметь дело с новыми активами и новыми участниками, потому что их официальная политика вытеснила коммерческие банки, которые ранее поддерживали неликвидные компании и правительства.

Конечно, действия центробанков остановили кумулятивное ухудшение функционирования рынков благодаря снижению ставок, масштабным вливаниям ликвидности и приобретению активов. Подобные действия встроены в ДНК центробанков с тех пор, как провал ФРС в 1930-е гг. привёл к трагическим последствиям. Однако чистый результат такой политики нельзя признать удовлетворительным в преодолении масштабного шока, который мир переживает сейчас. Ставки находились на достаточно низком уровне ещё до пандемии. И, несмотря на огромные объёмы долларов, которые ФРС направляет за границу, курс американской валюты скорее вырос, а не упал. Этих монетарных мер стимулирования недостаточно, чтобы заставить семьи и компании тратить больше, учитывая нынешние экономические проблемы и неопределённость. В итоге главные банкиры мира – управляющий Банка Японии Харухико Курода, председатель ЕЦБ Кристин Лагард и глава ФРС Джером Пауэлл – были вынуждены призвать правительства к введению дополнительных мер финансовой поддержки. Их призывы были услышаны и удовлетворены, но не полностью, поэтому мы наблюдаем резкое падение мировой экономической активности.

Экономика и недовольство ей

Тень нынешнего кризиса будет более длинной и тёмной, чем у предыдущих. По прогнозам МВФ, соотношение дефицита бюджета к ВВП в развитых экономиках возрастёт с 3,3 процента в 2019-м до 16,6 процента в этом году, в развивающихся – с 4,9 процента до 10,6 процента. Многие развивающиеся страны следуют примеру своих развитых партнёров и открывают финансовый кран. Но у многих стран как среди развитых, так и среди развивающихся, фактически нет такой возможности. Результат – раздутые государственные бюджеты.

Проблема долгов будет препятствовать восстановлению. G20 уже отложила выплаты 76 беднейших стран. В ближайшие месяцы богатым странам и кредитным организациям предстоит сделать больше, включив в схемы помощи по долгам другие экономики и привлекая частный сектор. Но для таких шагов может не хватить политической воли, если страны решат заниматься собственными проблемами, а не восстанавливать мировую экономику.

Глобализация впервые была отброшена назад с приходом к власти администрации Трампа в 2016 году. Темпы отступления будут только нарастать, потому что на глобализацию возложат вину за нынешнюю катастрофу.

Открытые границы облегчили распространение инфекции. Зависимость от экспортных рынков привела к экономическому спаду в ряде стран, когда мировая торговля приостановилась. Многие развивающиеся экономики пережили крах цен на их основные экспортные товары и прекращение денежных переводов от граждан, работающих за рубежом. Настроения общества влияют на экономику, и трудно представить, что отношение к зарубежным поездкам и образованию за границей восстановится быстро. Вообще, доверие – лучшее смазочное средство для рыночных транзакций, и сейчас его явно не хватает. Границы будет трудно пересечь, сомнения по поводу надёжности некоторых зарубежных партнёров усугубятся.

Ещё одна причина нарушения глобального сотрудничества – политики, которые могут принять краткосрочный отскок за длительное восстановление. Остановить падение доходов и производства – ключевая задача, но не менее важно ускорить восстановление. Чем дольше мы будем выкарабкиваться из воронки, которую нынешняя пандемия пробила в глобальной экономике, тем дольше некоторые люди будут оставаться без работы, а это значит – меньше перспектив среднесрочного и долгосрочного роста.

Экономические последствия ясны. Доходы падают, долговое бремя растёт. Социальные последствия прогнозировать сложнее. Рыночная экономика подразумевает договор между гражданами: ресурсы будут использоваться максимально эффективно, чтобы сделать большой экономический пирог и увеличить шансы на его дальнейший рост. Когда обстоятельства меняются в результате технологических прорывов или открытия международных торговых маршрутов, происходит перераспределение ресурсов, появляются победители и проигравшие. Пока пирог увеличивается в размерах быстро, проигравшие спокойны, потому что их кусок пирога стабильно растёт. Например, 4-процентный рост ВВП – норма для развитых экономик в конце прошлого столетия – предполагает удвоение производства за восемнадцать лет. Если рост составляет 1 процент – преобладающий показатель после кризиса 2008–2009 гг. и рецессии, – то на удвоение производства уйдёт 72 года. На фоне очевидных издержек нынешнего периода и преимуществ, скрывшихся далеко за горизонтом, вполне возможно, что люди решат пересмотреть этот рыночный договор.

Историк Генри Адамс отмечал, что политика – это систематическая организация ненависти. Избиратели, потерявшие работу, вынужденные закрыть бизнес и лишившиеся сбережений, ощущают злобу. Нет никаких гарантий, что нынешнему – или следующему – политическому классу удастся направить их гнев в конструктивное русло. В период экономических трудностей нередко нарастает волна популистского национализма, поэтому недоверие в мировом сообществе только углубится. Это ускорит упадок мультилатерализма и может привести к порочному кругу, который похоронит будущие экономические перспективы. Подобное уже происходило между двумя мировыми войнами, когда процветали национализм и политика «разори соседа».

У сегодняшних политических и социальных проблем нет решения, единого для всех. Но разумный план действий состоит в том, чтобы не допустить появления экономических условий для усугубления ситуации. Властям необходимо продолжать расширять меры поддержки. И самое главное, нельзя путать отскок с восстановлением.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs №5 за 2020 год. © Council on foreign relations, Inc.

США. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Медицина. Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 11 января 2021 > № 3631176 Кармен Рейнхарт, Винсент Рейнхарт

ШАНС НА ПЕРЕМЕНЫ

ИГОРЬ МАКАРОВ

Руководитель Департамента мировой экономики факультета мировой экономики и мировой политики Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

Этот номер журнала – тематический. Большинство его материалов подготовлено в рамках проекта «Уроки кризисов прошлого», инициированного Факультетом мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ. Авторы рассмотрели двенадцать кризисов последних ста лет, изучили, как разные страны их преодолевали. Некоторые из этих государств провалились, потеряв годы в экономическом развитии, а иногда – и жизни многих граждан. Другие вышли из периода потрясений сильнее, чем входили в него.

В неуправляемом потоке информации и дезинформации, захлестнувшем человечество, прошлое – лучшее зеркало, в которое оно может посмотреться. Сейчас это более чем своевременно. Мир переживает сразу несколько масштабных кризисов, и непонятно, куда они заведут.

Во-первых, кризис здравоохранения и даже шире – модели государства всеобщего благосостояния. И до пандемии она едва справлялась с вызовами старения населения, неравенства, деиндустриализации и миграции, а сегодня окончательно затрещала по швам.

Во-вторых, экономический. Локдауны – только начало. Перед миром маячит призрак долгового краха, чреватого коллапсом всей финансовой системы.

В-третьих, социальный. Движение Black Lives Matter – одно из самых безобидных из его проявлений. Растущее неравенство – бомба замедленного действия под политическими системами развитых стран, способная рвануть в любой момент.

В-четвёртых, кризис экологический. Нерешённые проблемы окружающей среды и изменения климата в долгосрочном плане угрожают гораздо большему количеству жизней, чем коронавирус.

В-пятых, кризис идей. Среди политических элит, в особенности на пространстве Большого западного мира (включающего и Россию), отсутствует понимание, куда двигаться. Это маскируют ситуативным реагированием и поиском внешних врагов.

Сергей Караганов, инициатор проекта, представляет свои рассуждения о современных событиях как проблеме не только социально-экономических систем, но и демократии, идеологий и ценностей. (Свои оценки происходящего дают Марк Узан, а также Кармен Рейнхарт и Винсент Рейнхарт – это «внешние» публикации.) Леонид Григорьев и Александр Астапович рассказывают о Великой депрессии в США. Деятельность Рузвельта – «мать всех реформ», уникальный опыт переформатирования капитализма, сочетавший в себе решение краткосрочных антикризисных задач, балансирование между группами интересов, а также очерчивание новой траектории долгосрочного развития. Американский взгляд на ту эпоху – в статье Мег Джейкобс. Опыт выхода из Великой депрессии в Великобритании вспоминает Игорь Ковалев. Восстановление началось лишь тогда, когда разные политические группы, до того остававшиеся в плену неработающих идей и погрязшие в конкуренции, консолидировались. А Иван Простаков и Анна Барсукова демонстрируют беспомощность французских элит перед лицом кризиса, которая привела не только к огромным социально-экономическим потерям, но и к военной катастрофе.

Иван Простаков обращается к опыту преодоления Великой депрессии фашистской Италией, а Наталия Супян – нацистской Германией. В обоих случаях успехи в индустриализации и технологической модернизации невозможно отделить от действий тоталитарной системы и милитаризации, которые в итоге привели страны к агрессии и подтолкнули мир к большой войне.

Ксения Спицына описывает, как Япония восстановила экономику после Второй мировой с опорой на новые ценности и внешнюю помощь. Светлана Суслина и Виктория Самсонова демонстрируют, как Южная Корея, используя тяжёлый кризис 1997–1998 гг., трансформировала экономико-политическую модель, став одним из самых успешных государств Азии. В статье Евгения Канаева и Александра Королёва показано, насколько по-разному азиатский финансовый кризис повлиял на соседей – Индонезию и Малайзию. Первая пошла по «лёгкому» пути принятия помощи и рекомендаций МВФ и потеряла десятилетие развития. Вторая нашла собственный ответ на кризис, учитывающий специфику национальной экономики, что придало динамизм на десятилетие вперёд.

Алина Щербакова констатирует неспособность аргентинских властей адекватно ответить на кризис 2001–2002 гг., спровоцированный их же политикой. Леонид Григорьев и Марина Стародубцева показывают, как успехи Бразилии в преодолении ловушек развития были остановлены кризисом 2016 г., который стал результатом завышенных ожиданий, рождённых этими успехами.

Две статьи посвящены глобальным кризисам, между которыми достаточно параллелей. Вместе с Максимом Чупилкиным мы описываем нефтяной кризис 1973 года. Он больно ударил по западному миру, но послужил толчком для трансформации экономики и общества, обеспечившей ему успех в долгосрочной перспективе. Этого нельзя сказать про события 2008–2009 годов. Мы с Екатериной Макаровой отметили, что, несмотря на эффективные оперативные меры, западным странам не удалось решить структурные проблемы. Многие обострились в последующее десятилетие, что делает нынешний кризис более сложным и многогранным, чем случившийся двенадцать лет назад.

Прошлый опыт нельзя повторить. Однако на былых ошибках и успехах можно и нужно учиться. Кризисы позволяют воплотить изменения, недоступные в хорошие времена. Если подойти к этому комплексно, с учётом страновых особенностей и баланса групп интересов, сочетая оперативные и долгосрочные цели, можно сбросить бремя устаревших общественных структур и сделать шаг вперёд. Сегодня, в период самого масштабного кризиса со времён Второй мировой войны, он особенно необходим.

Россия. ЦФО > Внешэкономсвязи, политика. Образование, наука > globalaffairs.ru, 11 января 2021 > № 3631173 Игорь Макаров

Фактор неопределённости продолжат довлеть над мировой политикой

Российские эксперты-международники о развитии ситуации в мире.

Вот и наступил 2021 год, которому в наследство досталась пандемия COVID-19, изменившая привычный образ жизни всей цивилизации. На фоне борьбы с новым опасным вирусом, происхождение которого так до конца и не выяснено, потеряла устойчивость вся система международных отношений, обострилось экономическое соперничество, усилились информационное противостояние, мировоззренческие споры об оптимальной модели общественного устройства. А как будет развиваться ситуация в регионах планеты в этом году? По этому вопросу своё мнение высказали «Красной звезде» известные эксперты по международным вопросам.

Профессор Дипломатической академии МИД России доктор политических наук Владимир Штоль:

– Говоря о перспективах взаимоотношений России со странами Запада, сошлюсь на подготовленный при участии Института США и Канады и Института Европы РАН «Доклад участников диалога экспертов по сокращению рисков военной конфронтации между Россией и НАТО в Европе». В его подготовке приняли участие более 150 экспертов, включая 16 бывших министров иностранных дел и министров обороны стран Европы, 27 отставных генералов и адмиралов. Среди множества предложений – возобновление практического диалога и прямых контактов между Россией и НАТО – между командным составом и экспертами противостоящих сторон, выработка общих правил по уменьшению рисков конфронтации, ненамеренных инцидентов на суше, на море и в воздухе, укрепление мер стабильности и транспарентности, воздержание от опасной военной деятельности и создание каналов прямой связи, чтобы не допустить эскалации конфликтных ситуаций.

Документ является хорошей основой для выстраивания последующих отношений нашей страны с государствами НАТО. На мой взгляд, не всё в нём реализуемо даже в среднесрочной перспективе, но он обозначил позиции экспертного сообщества, в том числе сформулировал предложения по преодолению серьёзного непонимания друг друга. Безусловно, между Россией и НАТО нужен диалог.

Что же касается самого блока НАТО, то его руководство из числа европейцев открыто говорит, что им хочется восстановления евро-атлантической солидарности и возвращения США в Европу. И здесь они найдут понимание у команды Джо Байдена. Демократы не раз давали понять, что намерены уделять больше внимания делам альянса – и прежде всего в плане наращивания боевой мощи армий европейских стран и усиления скоординированного политического и экономического давления альянса на Россию. Американцы предпримут шаги по сплочению альянса, постараются сгладить противоречия между странами – членами НАТО, хотя сделать это будет нелегко. Среди прочего экономические интересы Турции сталкиваются в Средиземноморье с интересами Греции и Франции.

В Евросоюзе не меньше внутренних проблем. Британия постарается в этом году усилить своё влияние на мировую политику, соперничая в Европе с Францией и Германией,

которые, в свою очередь делят между собой лидерство в паневропейском проекте. Brexit – это удар по этому проекту. Лондон зачастую будет действовать не напрямую, а станет активнее задействовать других – например, Анкару, продвигая свой геополитический проект. Более часто увидим мы и демонстрацию британского флага кораблями королевского флота в Тихоокеанском регионе, где Лондон будет координировать свои шаги на «китайском фронте» с Вашингтоном и Канберрой.

Генеральный директор Российского совета по международным делам Андрей Кортунов:

– Пока нет никаких оснований предполагать, что в наступающем году мы станем свидетелями новой «перезагрузки» или хотя бы умеренного улучшения отношений между Россией и США. По всей видимости, нас ожидают новый виток американских санкций, попыток остановить реализацию проекта «Северный поток – 2», антироссийские демарши в Совете Безопасности ООН, а также настойчивые усилия по выстраиванию единого антироссийского фронта с участием европейских союзников Вашингтона. Администрация Байдена будет увеличивать американскую помощь оппонентам Москвы на постсоветском пространстве, в первую очередь Украине, Грузии и, вероятно, теперь ещё и Молдове.

В то же время я бы не исключал и некоторых позитивных сдвигов в отношениях – уже по той причине, что Байден более осторожен в вопросах внешней политики, более опытен в международных делах и придаёт больше значения профессиональной дипломатии, чем его предшественник. Двусторонние отношения могут стать более стабильными и более предсказуемыми.

Возможно, заработают некоторые из ныне заблокированных каналов коммуникации на разных уровнях. Вероятны определённые подвижки в подходах США к некоторым региональным кризисам, например, к ситуации на Ближнем Востоке, что может создать дополнительные возможности для позитивного взаимодействия Белого дома и Кремля. Байден может согласиться на продление на короткий срок договора СНВ-3, чтобы использовать это соглашение в качестве основы для новых договорённостей по контролю над вооружениями и укреплению стратегической стабильности.

Нужно учитывать и то, что отношения с Москвой, как и вопросы внешней политики в целом, не станут главной заботой администрации Байдена в 2021 году. Новому руководству США придётся сосредоточиться в первую очередь на внутренних проблемах – это преодоление последствий пандемии COVID-19, а также глубокого политического и социального раскола страны, который наглядно проявился в ходе ноябрьских выборов 2020 года. Успешно решить эти задачи или хотя бы приблизиться к их решению будет очень нелегко. Политические события в Вашингтоне в первые январские дни показали, что американский истеблишмент не способен к консолидированным решениям.

Ведущий научный сотрудник Национального института мировой экономики и международных отношений РАН доктор политических наук Александр Фролов:

– В наступившем году фактор неопределённости продолжит довлеть над всей системой мировой политики и её региональными подсистемами. На Ближнем Востоке, учитывая весь клубок противоречий в регионе, сохранятся негативные процессы. Есть, конечно, некоторые ожидания на улучшение ситуации, связанные с тем, что Байден дал понять о намерении занять более конструктивную позицию в отношении Ирана и, возможно, вернуться к ядерной сделке – к реализации Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД). Однако это будет не просто сделать, поскольку, как говорится, поезд уже отправился по новому пути. И рассчитывать на то, что при Байдене американская политика в отношении Ближнего Востока коренным образом изменится, не приходиться.

Следствием выхода США из СВПД стало решение Тегерана обогащать уран до 4,5 процента, хотя ядерная сделка допускала уровень обогащения не выше 3,67 процента, а в начале этого января иранцы проинформировали МАГАТЭ о намерении увеличить этот показатель до 20 процентов на объекте в Фордо. При этом они готовы работать под наблюдением МАГАТЭ, чтобы продемонстрировать мирный характер своей ядерной программы. Иран так или иначе в 2021 году останется одним из ведущих региональных игроков, от которого зависит относительная стабильность ситуации на Большом Ближнем Востоке.

Трудно предсказуемым остаётся и развитие ситуации в Афганистане. Американцы и их союзники вряд ли полностью свернут там своё военное присутствие в этом году из-за слабости правительственных сил. Может произойти то же, что и после ухода советских войск, – торжество радикальных исламистов с расправами над всеми их противниками, включая сторонников светского пути развития.

Директор института Дальнего Востока РАН доктор исторических наук Алексей Маслов:

– Я солидарен с мнением относительно смещения фокуса международных отношений и мировой экономики. Он сдвигается на Восток – из Евро-Атлантики в Евразию, где динамично развиваются восходящие мировые центры, опирающиеся на собственные многовековые традиции. Это в первую очередь КНР, которая вошла в 2021 год в числе немногих стран, оказавшихся вопреки всем пессимистическим прогнозам в плюсе по ВВП. Этот год будет годом дальнейшего роста Китая, его экономических и технологических возможностей. Поднебесная привыкла жить долгими циклами, там национальная элита просчитывает на долгую перспективу.

Китай по-прежнему будет выступать как локомотив Азии. Он продолжит перестраивать вокруг себя внешний контур, реализовывать свою инициативу «Один пояс, один путь», создавать новые транспортно-логистические коридоры в Евразии. Мне представляется, что в интересах нашей страны работать в плоскости формирования Большого Евразийского партнёрства, сопряжения китайской инициативы «Один пояс, один путь» и планов развития Евразийского экономического союза.

Что же касается перспектив отношений Китая с США с уходом Трампа, то не нужно строить иллюзии относительно их улучшения. В двусторонних связях, возможно, американцы подкорректируют формулировки и саму риторику. Байден будет формулировать свои требования к Китаю значительно аккуратнее, скорее всего, не затрагивая идеологии. А что останется прежним – так это давление на китайскую экономику. Американская бизнес-элита не в восторге, например, от того, что перед самым Новым годом Евросоюз и Китай завершили переговоры по всеобъемлющему соглашению об инвестиционном сотрудничестве. Теперь европейский бизнес получит более выгодные условия в расширении доступа на рынок КНР, чем американский.

Владимир Кузарь, «Красная звезда»

У россиянина, вернувшегося из Великобритании, выявлено заражение «британским» штаммом коронавируса. Об этом заявила глава Роспотребнадзора Анна Попова в эфире телеканала «Россия-1». По словам Поповой, инфицированный чувствует себя хорошо.

Существующие в России ПЦР-тесты на коронавирус выявляют и британский штамм. Кроме того, зарегистрированные в стране вакцины также защищают от него, сообщила Попова.

«По нашим данным, тест-системы, которые действую в РФ для ПЦР-диагностики, обнаруживают этот вирус. И вакцины, которые сегодня зарегистрированы в РФ, абсолютно точно защищают от этого вируса», - приводит ТАСС слова Поповой. Глава Роспотребнадзора отметила, что вирус не стал более опасным, а также не делает течение COVID-19 более тяжелым, однако он стал более заразен.

14 декабря глава Минздрава Великобритании Мэтт Хэнкок сообщил, что британские ученые выявили новый, мутировавший тип коронавируса. Предварительный анализ показал, что этот вариант вируса распространяется быстрее известных штаммов.

На биржу в культовых ботинках. Производитель обуви Dr. Martens собрался провести IPO в Лондоне

Подать заявку на первичное размещение акций компания планирует уже в понедельник. Когда состоится выход на биржу, не сообщается

Британский производитель обуви Dr. Martens планирует провести IPO на Лондонской бирже, сообщает Reuters. Подать заявку на первичное размещение акций компания планирует уже 11 января. О том, когда состоится выход на биржу, пока не сообщается.

Когда-то компания делала ботинки для нужд армии. Но в 1960-1970-х годах эта обувь стала культовой среди представителей субкультур, в первую очередь среди панков. Кроме того, «мартинсы» на жесткой подошве с высоким голенищем полюбили рок-звезды.

О том, будет ли успешным IPO производителя обуви, рассуждает президент компании «Московские партнеры» Евгений Коган.

«Действительно, долгое время это была некая культовая обувь. Честно говоря, для нынешнего совсем молодого поколения это уже немножко вчерашний день, но для поколения, которому сегодня 25-30 лет, может быть, даже 40 лет, Dr. Martens — это было круто. Это первое. Второе — у этой компании вполне себе неплохие финансовые показатели. Я думаю, что в итоге IPO будет успешным, хотя, конечно, если мы говорим о Dr. Martens, это все-таки не технологическая компания, а реальный сектор: это одежда, это предметы для жизни. И я не думаю, что тут мы можем увидеть какие-то безумные скачки цен, я не думаю, что будет какая-то бешеная волатильность. Скорее это будет еще один бренд в череде достаточно большого количества брендов, которые окружают нас, допустим, тот же самый Michael Kors, Levi’s и так далее. Все то, что мы хорошо знаем, что мы покупаем или когда-то покупали. Все эти бренды живы, и они действительно представляют из себя некие компании, достаточно успешно работающие. Они торгуются на бирже, так что почему не Dr. Martens? Тоже неплохо».

Сейчас Dr. Martens ежегодно продает 11 млн пар своих культовых ботинок в 60 странах. По итогам прошлого финансового года, который закончился в марте 2020-го, выручка производителя выросла в полтора раза.

Обвал биткоина – минус 20%. Очередное фиаско "инвесторов"?

Новое жесткое падение самой популярной криптовалюты мира. Многие зафиксировали прибыль после бурного роста последних дней. Но далеко не все. Есть ли инвестиционная альтернатива?

Все это похоже на абсолютно разные голоса, одномоментно звучащие с разных сторон. Одни аналитики шепотом предупреждают о рисках подобных инвестиций, указывая, что биткоин может очень сильно подешеветь, причем в разы.

Другие исполнены уверенности в том, что криптоактив подорожает. Эти вещают подчеркнуто громко, словно упрекая потенциальных инвесторов в их нерасторопности. Мол, медлите – значит, теряете доходы.

Так, топ-менеджер платежной системы Bitpay Сонни Сингх в интервью ютуб-каналу Bloomberg Technology предупредил, что курс первой криптовалюты может резко упасть до 20 тысяч долларов, если крупные игроки начнут его продавать.

А еще с недавних пор некоторые состоятельные люди стали увлекаться сохранением природы. Появился даже новый тренд – возвращение территорий к "дикому состоянию", в котором они были сотни лет назад. Например, датский миллиардер Андерс Хольх Поульсен купил для этого территорию в Шотландии.

Есть, конечно, некоторые сложности в переговорах, заметные издержки на специалистов, которые будут заниматься восстановлением природы, а сам процесс может растянуться на долгие годы. Но, как говорят, источники, близкие к миллиардерам, процесс запущен, богачам это нравится.

Такая инвестиция может принести доход за счет налоговых льгот и развития экотуризма. Разумеется, у инвесторов подобного уровня есть различные активы в акциях, имеются яхты и виллы с винными погребами.

Автор Кирилл Гришин, радио Sputnik

Рост продаж автомобилей поддержит цены на палладий

Metals Focus ожидает в следующем году едва ли не рекордно высокого спроса на автомобили в результате воздействия следующих двух главных факторов:

- ожиданий сильного восстановления спроса на автомобили в Китае. По количеству производимых автомобилей Китай выходит на третье место в мире, экономический рост свидетельствует о хорошем «здоровье» после пандемии по сравнению со многими другими экономиками, в стране вводятся гораздо более сильные нормы и ограничения по контролю за загрязнениями окружающей среды, всё это должно оказать хорошую поддержку внутреннему спросу.

- в США также можно ожидать спроса и со стороны «чисто экономического» восстановления, и в результате ужесточения подхода к защите окружающей среды, т.к. президентство Байдена, вероятно, будет более решительно подходить к вопросам изменения климата. По крайней мере, во время избирательной кампании Байден касался всех «зелёных» аспектов весьма агрессивно.

По предварительным оценкам продажи новых авто в США по итогам 2020 г. должны составить 14,4 млн. шт., спад на 15% по сравнению с предыдущим годом. С одной стороны, указанные продажи наименьшие за прошедшее десятилетие, с другой стороны, аналитики уверяют, что промышленность США завершила год в более сильными показателями, чем ожидалось.

Применительно к продажам авто Cox Automotive характеризовал продажи в декабре, как сильные – «...последние дни декабря оказались намного сильнее прогнозов и ожиданий, поставки автомобильного оборудования продемонстрировали неожиданную активность в течение выходных. За последнюю неделю декабря не было недостатка в позитивных новостях, которые воодушевили потребителей и повысили продажи – это и принятие стимуляционного пакета, и определённость с итогом выборов, перспективы анти-КОВИДного вакцинирования», утверждает Чарли Чезбраф, старший аналитик Cox Automotive. В свою очередь Metals Focus отмечает рост продаж General Motors в США на 4,8% по сравнению с предыдущим годом, хотя в глобальном масштабе продажи этого автогиганта упали на 11,8%.

Официальные данные по продажам автомобилей в Китае ожидаются в середине января, примерно в это же время или чуть позже должны выйти аналогичные данные и по странам ЕС.

«После Китая США являются вторым по объёму рынком авто с доминирующей позицией авто с двигателями внутреннего сгорания. Соответственно из этого вытекает и больший спрос на палладий. Думаю, что «крепкие» цифры продаж автомобилей в Штатах с немалой вероятностью обеспечат поддержку ценам на палладий в ближайшие месяцы», - полагает аналитик Commerzbank по товарным рынка Даниель Бризманн. Он добавил, что немало наблюдателей были удивлены темпами восстановления продаж авто после пандемии коронавируса.

В апреле прошлого года жёсткие ограничительные меры привели к ощутимым «ударам» по многим промышленным объектам Южной Африки, в т.ч. связанным и с добычей сырья для производства палладия, и производства самого палладия. «Восстановление поставок сырья и ожидания существенного роста переработки не смогут обеспечить рост спроса, поэтому практически неизбежно, что 2021 год будет десятым подряд годом дефицита для мирового рынка палладия. Такая ситуация ещё больше ускорит расходование уже имеющихся запасов и добавит давления на цены», уверяют специалисты Metals Focus.

По данным одного из ведущих мировых производителей рафинированных драгметаллов, британской Johnson Matthey, в 2019 году палладий был наиболее «географически» диверсифицированным металлом – около 38% поставок обеспечивала Южная Африка, около 41% Россия, оставшиеся 21% остальной мир.

Старший аналитик ABN AMRO Group по драгметаллам Жоржетта Бёлль ожидает более высоких цен на палладий в наступившем году, хотя рост будет скромным. «По-прежнему присутствует и будет ощущаться и дальше дефицит предложения в связи с ростом спроса на палладий для автомобильных катализаторов по мере ввода всё более жёстких экологических стандартов в Китае и Европе. Можно ожидать роста продаж авто во всех трёх ведущих регионах-потребителях, Китае, Европе, США, соответственно и систем катализаторов», - полагает Жоржетта Бёлль.

Аналитик Standard Chartered Bank по драгметаллам Сууки Купер считает, что на рынке палладия сохранится состояние недопоставок, в то время как во втором полугодии 2021 возможна некоторая напряжённость для платины в связи с возможным её использованием в качестве замены палладия.

В конце прошедшей рабочей недели средняя спотовая цена на палладий составляла около $2426 за унцию. Текущие базовые цены ведущих производителей (Johnson Matthey и Engelhard Materials Services (BASF) составляли $2420 и $2445 соответственно.

Иран запретил покупку американских и британских вакцин от коронавируса в виду их неблагонадежности

Министр здравоохранения Ирана приветствовал мудрое решение лидера Исламской революции аятоллы Сейеда Али Хаменеи запретить покупку американских и британских вакцин от коронавируса, представив научные причины запрета.

Выступая в воскресенье на провинциальном заседании штаба по борьбе с коронавирусом, министр здравоохранения Саид Намаки сказал, что он очень хорошо знает, почему лидер запретил импорт вакцин против COVID-19 производства США и Великобритании, сообщает Tasnim News.

Он указал на серьезные трудности и серьезные препятствия, с которыми Иран столкнулся при поставке лекарств для пациентов, остро нуждающихся в лечении из-за санкций США, заявив, что у Ирана были большие проблемы даже с переводом денег на покупку вакцины от коронавируса через программу COVAX ВОЗ.

«Теперь, как может лидер страны, которая пострадала от (американской) жестокости, поверить, что американцы подарят нам вакцину от коронавируса для наших здоровых людей, в то время как они (США) не разрешили импорт (лекарств) и денежных переводов денег на лекарства для наших пациентов? » - задался вопросом министр.

Намаки также отметил, что аятолла Хаменеи получает множество отчетов в различных областях, заявив, что один из научных отчетов в секторе здравоохранения о вакцине против коронавируса показывает, что существуют значительные сомнения в эффективности вакцин с mRNA.

Министр здравоохранения Ирана отметил, что mRNA -вакцина не прошла четвертую фазу клинических испытаний из-за нехватки времени в условиях пандемии, заявив, что в серии статей, опубликованных в США, предполагается, что mRNA -вакцина может привести к аутоиммунным заболеваниям.

Намаки добавил, что многие люди в США и Великобритании отказались получить вакцину с mRNA из-за серьезных опасений, подчеркнув, что лидер, как и отец семейства, имеет право запретить импорт подозрительного продукта, который может иметь вредный эффект для граждан.

Его комментарии появились после того, как аятолла Хаменеи похвалил иранскую вакцину от коронавируса, как источник гордости, заявив: «Это источник достоинства и гордости для страны. Конечно, они работают над вакциной от коронавируса по-разному. Но в одном случае они тестируют вакцину на людях, и она оказалась успешной».

Лидер также сказал: «Импорт американских или английских вакцин в страну запрещен. Я сказал об этом официальным лицам, и теперь объявляю об этом публично. Если бы американцы смогли произвести вакцину, этой катастрофы с короновирусом не произошло бы в их собственной стране. Несколько дней назад в их стране за один день погибло 4000 человек. Если они знают, как сделать вакцину, и если их фабрика Pfizer знает, как ее производить, они могут использовать ее для себя, чтобы там не было так много смертей. То же самое и в Англии. Они не заслуживают доверия. Я не знаю, возможно, они хотят испытать вакцину в других странах, чтобы увидеть, работает она или нет. И французам, конечно, тоже не верю. Причина в том, что они давали нам зараженную кровь (запасы крови, зараженной ВИЧ во Франции)».

Что заставляет центробанки всерьез заняться цифровой валютой

В 2021 году многие центробанки мира планируют провести тестирование цифровой валюты, и российский не является исключением. Те, кто уже завершил тестирование, могут приступить к внедрению новых денег. Между тем изначально такие идеи вызывали у регуляторов неприятие. О том, что заставило их изменить мнение, рассказывает сопредседатель Комитета по платежным системам Ассоциации банков России Алексей Маслов.

Алексей Маслов

Виртуальные деньги появились достаточно давно и с развитием компьютерных игр становились все более востребованными и широко применимыми. Виртуальная (или игровая) валюта и стала предвестником цифровых денег. Частные электронные деньги чаще всего используются только в рамках одной или нескольких игр для покупки и продажи виртуальных товаров в играх и социальных сетях. С ростом числа виртуальных сообществ и благодаря развитию технологий стали множиться случаи создания и распространения своих собственных валют, которые обеспечивают среду обмена и единицу счета для каждого конкретного виртуального сообщества.

В октябре 2012 года ЕЦБ опубликовал доклад «Схемы виртуальных валют», в котором такие валюты были определены как один из видов нерегулируемых государством денег: «Виртуальная валюта – это вид нерегулируемых, цифровых денег, которые выпускаются и обычно контролируются их разработчиками, а также используются и принимаются членами определенного виртуального сообщества». Очевидно, что центральные банки уже тогда стали интересоваться виртуальными валютами. В тот момент требовалось дать более четкое определение и характеристику виртуальным валютам. Уже существовало много статей и публикаций на эту тему, однако центральные банки и другие регуляторы или органы государственной власти старались не касаться вопроса виртуальных валют.

Но деньги, как социальный институт, развиваются вместе с обществом и изменяются со временем. Поэтому на них неизбежно влияют технологические достижения, в том числе все более широкое использование интернета.

Финансовый сепаратизм

Виртуальные валюты сразу стали интересны крупнейшим компаниям в сфере социальных сетей, виртуальных сообществ и компьютерных игр. Так, интересную попытку создания масштабной платежной схемы на основе виртуальных валют сделала компания Facebook.

Кредиты Facebook (Facebook Credits) – это виртуальная валюта, которая была предложена в 2011 году. Альфа-стадия была в мае 2009 года, бета-стадия началась в феврале 2010 года и закончилась в январе 2011 года. Затем компания объявила, что все разработчики ее игр будут обязаны обрабатывать платежи только через кредиты Facebook с 1 июля 2011 года. Они были доступны в 15 валютах, включая доллары США, фунт стерлингов, евро и датские кроны. Кредиты были единой валютой для использования в нескольких играх и приложениях. В марте 2011 года была создана отдельная компания для обработки платежей – Facebook Payments Inc. Но в июне 2012 года компания Facebook объявила, что больше не будет использовать свою собственную денежную систему. Пользователи могли конвертировать кредиты обратно в фиатные деньги. Facebook Credits был официально удален из Facebook в сентябре 2013 года.

Китайская компания Tencent – один из ведущих операторов связи в стране. Эта служба мгновенных сообщений запустила виртуальные платежи с помощью Q-монет. Эту валюту можно приобрести с помощью кредитной карты (или используя остаток средств на предоплаченной телефонной карте). Обменный курс зафиксирован относительно юаня. Первоначально эта валюта была реализована только для покупки товаров и услуг, предоставляемых Tencent. Однако пользователи начали использовать его для личных платежей (P2P), а некоторые торговцы также начали принимать Q-монеты в качестве платежного средства.

Кроме того, несколько онлайн-игр вознаграждали пользователей очками, которые можно было обменять на Q-монеты, в конечном счете их начали обменивать на юани на черном рынке. Виртуальная валюта превратилась в незаконную денежную схему. Китайские власти увидели, что количество Q-монет, торгуемых в течение одного года, достигло нескольких миллиардов юаней, после того как они выросли примерно на 20%. В июне 2009 года китайские власти приняли решение запретить эту валюту для торговли реальными товарами, чтобы «ограничить ее возможное влияние на реальную финансовую систему».

Отдельно стоит вспомнить появление Bitcoin, которое привело к созданию множества других цифровых валют. В 2008 году был опубликован файл с описанием протокола и принципа работы платёжной системы в виде одноранговой сети. 3 января 2009 года был сгенерирован первый блок и первые 50 Bitcoin. Первая транзакция по переводу Bitcoin произошла 12 января 2009 года –10 Bitcoin. Первый обмен Bitcoin на фиатные деньги произошел в сентябре 2009 года – Марти Малми (Martti Malmi) отправил пользователю с псевдонимом NewLibertyStandard 5050 Bitcoin, за которые получил на свой счет в PayPal $5,02. Первый обмен Bitcoin на реальный товар произошел в мае 2010 года – Ласло Ханеч за 10 тыс. Bitcoin получил две пиццы с доставкой.

В разных странах отношение к вопросам регулирования этой области до сих пор очень отличается. Некоторые государства официально разрешили операции с Bitcoin. Обычно они рассматриваются как товар или инвестиционный актив и для целей налогообложения подчинены соответствующему законодательству. Иногда Bitcoin признают в качестве расчетной денежной единицы. Например, в Японии они являются законным платежным средством с налогом на их покупку. В Германии с марта 2018 года при оплате товаров криптовалютами не взимается налог на отток капитала – операции с ними по налогообложению стали такими же, как и операции с прочими платежными средствами.

Во многих странах статус до сих пор не определен или изменяется. Первоначально Банк Таиланда заявил, что для операций с Bitcoin требуется лицензия на право проведения валютообменных операций. Позже было опубликовано разъяснение, что из-за отсутствия законных оснований обмен Bitcoin не попадает под тайское валютное законодательство, так как иностранные валюты в операциях не участвуют. Через некоторое время Банк Таиланда дополнительно разъяснил, что Bitcoin можно обменять на иностранную валюту, соответственно, лицензия нужна.

22 октября 2015 года Европейский суд (European Court of Justice) постановил, что операции обмена Bitcoin на фиатные валюты освобождаются от НДС. В его решении уточняется, что соответствующий закон распространяется на поставку товаров и оказание услуг. Транзакции же в Bitcoin были отнесены к платежным операциям с валютами, монетами и банкнотами и потому не подлежат обложению НДС. Суд рекомендовал всем странам – членам Евросоюза исключить криптовалюты из числа активов, подлежащих налогообложению.

Назвать – значит узнать

Конечно, проекты таких масштабов и все более широкое распространение Bitcoin привлекало внимание регуляторов. Вслед за ЕЦБ в 2013 году Американская сеть по борьбе с финансовыми преступлениями (FinCEN), бюро Казначейства США, в отличие от своего определения «настоящей» валюты, как «монеты и бумажные деньги Соединенных Штатов или любой другой страны, которые обозначены как законное платежное средство и которые циркулируют и обычно используются и принимаются в качестве средства обмена в стране выпуска», также называемой FinCEN «реальной валютой», определила виртуальную валюту как «средство обмена, которое действует как валюта в некоторых средах, но не имеет всех атрибутов реальной валюты».

В 2014 году Европейская служба банковского надзора определила виртуальную валюту как «цифровое представление стоимости, которое не выпускается Центральным банком или государственным органом и необязательно привязано к фиатной валюте, но принимается физическими или юридическими лицами в качестве платежного средства и может быть передано, сохранено или продано в электронном виде».

В 2018 году вступила в силу директива (ЕС) 2018/843 Европейского парламента и Совета, которая определяет термин «виртуальные валюты» как «цифровое представление стоимости, которое не выпускается или не гарантируется Центральным банком или государственным органом, необязательно привязано к законно установленной валюте и не обладает правовым статусом валюты или денег, но принимается физическими или юридическими лицами в качестве средства обмена и может передаваться, храниться и торговаться в электронном виде».

Директива 2018/843/EU вносит поправки в 4-ю директиву ЕС по борьбе с отмыванием денег. Законодатели Европейского союза рассматривают Bitcoin как архетипический пример виртуальных валют, и он, следовательно, соответствует всем элементам правового определения, может служить опорной точкой для интерпретации. В основном определение виртуальных валют состоит из шести элементов:

• это цифровые представления стоимости. Таким образом, цифровые активы должны иметь определенную ценность в деловых операциях, чтобы считаться виртуальными валютами в соответствии с законодательством ЕС.

• они не выпускаются и не гарантируются Центральным банком или государственным органом. Эмиссия – это первое размещение цифрового актива на рынке. Гарантирование – это принятие на себя обязательств перед третьими лицами или собственных обязательств. Если цифровые активы выпущены или гарантированы Центральным банком либо государственным органом, они не являются виртуальными валютами.

• они могут быть присоединены к легальной валюте. Вложение – это юридический или экономический механизм, который связывает стоимость цифрового актива с законной валютой.

• они не имеют юридического статуса валюты или денег. Это зависит от статуса цифрового актива в ЕС или государстве-члене.

• они принимаются физическими или юридическими лицами в качестве средства обмена. Это основной элемент юридического определения: термин «средство обмена» лучше всего понимать в отрицательных терминах и требует, чтобы цифровой актив не был ни электронными деньгами, как это определено Директивой ЕС об электронных деньгах, ни платежной услугой или платежным инструментом, как это определено Директивой ЕС о платежных услугах, ни любым другим платежным средством, как это определено Директивой ЕС о требованиях к капиталу. Концепция акцепта требует определенного минимума фактического спроса на цифровой актив на рынке, чтобы считаться виртуальной валютой.

• их можно передавать, хранить и торговать в электронном виде. Только цифровые активы, которые могут быть переданы лицу в электронном виде (передача), при этом владелец также имеет возможность предотвратить передачу без его вмешательства (хранение), выполняют эту концепцию.

Авторы юридического определения в соответствии с законодательством ЕС в первую очередь имели в виду технологию Blockchain – и Bitcoin как архетипическую форму. При этом определение не содержит каких-либо отсылок к использованию конкретной технологии. Это юридическое определение поразительно технологически нейтрально.

Угроза замещения

К 2015 году регуляторов стали интересовать не только вопросы юридических терминов и определений и частных случаев борьбы с отмыванием или уклонения от налогов. Вопросов оставалось много, и появлялись новые. Один из них: могут ли виртуальные валюты иметь эффект замещения фиатных денег и влиять на стабильность финансовых систем?

Появились опасения, что увеличение использования виртуальных денег может привести к сокращению использования фиатных денег, что также приведет к сокращению наличных денег, необходимых для проведения операций. Замена фиатных денег на частные виртуальные валюты может уменьшить размер балансов центральных банков и их способность влиять на краткосрочные процентные ставки. Центральные банки должны были бы посмотреть на свои существующие инструменты борьбы с этим риском (например, попытка ввести минимальные резервные требования к схемам виртуальной валюты).

Эффект замещения также затруднил бы измерение денежных агрегатов и, как следствие, повлиял бы на соотношение между измеряемыми денежными агрегатами и инфляцией, которая используется при оценке рисков для стабильности цен в среднесрочной перспективе и долгосрочной. Если виртуальные деньги создаются вне сферы деятельности Центрального банка и виртуальный кредит распространен, это может иметь последствия для того, как решения ЦБ о процентных ставках передаются через экономику, и его контроль над денежно-кредитными процессами может стать менее эффективным.

Также важно взаимодействие между виртуальными валютами и реальной экономикой. Пользователи виртуальной валюты распространены по всему миру, поэтому их влияние также следует интерпретировать глобально. Однако если виртуальная валютная система будет ориентирована на одну конкретную страну, она действительно может оказать влияние на ее денежную массу. Именно это произошло в Китае со схемой Q-coin.

Поскольку реальная денежная масса подвержена такому влиянию, центральные банки должны включать виртуальные валюты в денежную статистику, чтобы контролировать их объем. Регуляторы осознали проблему, которую виртуальные валютные схемы могут в конечном итоге создать для проведения денежно-кредитной политики в том случае, если им удастся существенно сократить использование реальных валют (заменив их роль в обеспечении ликвидности и сохранении стоимости).

Наконец, важно сохранить роль валюты как расчетной единицы, поскольку общество получает выгоду от четко определенной и стабильной денежной единицы для своих экономических операций, независимо от эмитента или формата, в котором выпускаются деньги. Виртуальные валютные схемы могут привести к появлению нескольких расчетных единиц в реальной экономике. Владельцы таких схем могут испытывать искушение выпустить чрезмерные суммы, чтобы получить прибыль от их размещения. Изменение взглядов на кредитоспособность этих эмитентов (и связанная с этим вариативность виртуального обменного курса) будет угрожать роли денег как общего финансового знаменателя для всей экономики.

ЕЦБ определяет финансовую стабильность как состояние, при котором финансовая система (включающая финансовых посредников, рынки и рыночную инфраструктуру) способна противостоять шокам, тем самым снижая вероятность серьезных сбоев в процессе финансового посредничества, способных значительно ухудшить распределение сбережений в пользу выгодных инвестиционных возможностей. Ее обеспечение требует выявления основных источников риска и уязвимости, таких как неэффективность распределения финансовых ресурсов между вкладчиками и инвесторами, а также неверная оценка или неправильное управление рисками.

В контексте виртуальных валютных схем, поскольку они работают вне банковской системы, главным источником потенциальной финансовой нестабильности будет связь между виртуальной валютой и реальной экономикой, то есть обменные курсы и валютные рынки. Так как виртуальные валюты не рассчитываются в деньгах центрального или коммерческих банков и нет никакого кредитора последней инстанции, решающим элементом, влияющим на виртуальный обменный курс, является доверие к эмитенту виртуальной валюты.

Не можешь пресечь – возглавь

Обычно регулирование отстает от технологических разработок на несколько лет. То же самое относится и к схемам виртуальных валют (по крайней мере в их нынешнем виде), которые создавались еще в конце 1990-х, но только в 2006 году ряд правительственных ведомств США начал их рассматривать. В 2007 году некоторым из таких компаний было предъявлено обвинение введении нелицензированных операций по переводу денег. С тех пор был предпринят ряд других юридических действий и многие из схем, действовавших в Соединенных Штатах, были закрыты. Впоследствии Китай также занял позицию против использования схем виртуальной валюты для покупки реальных товаров и услуг. Это неудивительно. Схемы виртуальных валют, в отличие от традиционных платежных систем, не регулируются. Правовая неопределенность, связанная с этим, может представлять собой проблему для государственных органов, поскольку такие схемы могут использоваться для осуществления незаконной деятельности.

Репутация центральных банков является ключевым элементом, определяющим эффективность различных их стратегий, особенно денежно-кредитной политики. Это институты, к которым люди обращаются, чтобы установить, сколько доверия стоит вкладывать в деньги, и они очень озабочены своей репутацией. Для ЕЦБ репутационный риск определяется как риск ухудшения его репутации, авторитета или общественного имиджа в отношении различных внешних заинтересованных сторон (например, широкой общественности, финансового сектора и т. д.). Она оказывает специфическое влияние на операционный риск, который определяется как риск негативных финансовых последствий, деловые или репутационные последствия, возникающие в результате неадекватного или неудачного внутреннего управления и бизнес-процессов, действий людей, систем или внешних событий. Репутационное воздействие может иметь место даже тогда, когда бизнес-цели достигаются, то есть даже если центральные банки не несут ответственности за произошедшее.

Виртуальные валютные схемы способны оказывать репутационное воздействие. Речь идет о деньгах и платежах, поэтому для широкой публики они явно подпадают под ответственность центральных банков, даже если это не так с точки зрения закона. Поэтому следует учитывать такую возможность в случае инцидента с безопасностью. Хотя последствия провалов схем виртуальной валюты будут ограниченными, если они существенно не увеличатся в размерах, вероятность этого велика в результате высокой волатильности и нестабильности схем виртуальной валюты, а также широкого освещения в средствах массовой информации, которое они время от времени получают.

Если их использование значительно расширится, инциденты, которые привлекают внимание прессы, могут иметь негативные последствия для репутации центральных банков, если общественность воспримет их как свидетельство того, что регуляторы не выполняют свою работу должным образом. Этот риск следует учитывать при оценке общей рисковой ситуации центральных банков.

В результате центральные банки разных стран пришли к выводу о необходимости выпустить собственную цифровую валюту – цифровая валюта Центрального банка (Central Bank Digital Currency, CBDC). Европейский центральный банк (ЕЦБ) совместно с ФРС США, Банком Англии, Банком Канады, Банком Японии, а также ЦБ Швеции и Швейцарии при участии Банка международных расчетов (BIS) создали рабочую группу по изучению проблемы CBDC.

Правительство Китая выделило 10 млн юаней (примерно $1,5 млн) на пилотное тестирование цифровой валюты, которое завершилось 18 октября. ЕЦБ подал заявку на регистрацию товарного знака «цифровой евро» 22 сентября. Банк Англии и Федеральный резерв еще не приняли решения о выпуске цифровой валюты, однако активно проводят исследования как самостоятельно, так и в партнерстве с другими ЦБ. Банк России в середине октября объявил о начале работы над созданием цифрового рубля. По плану российского регулятора в 2021 году будет запущен пилот, на котором планируется отработать схему внедрения в экономику цифрового рубля. И он в наступающем году будет не единственным. По данным ЦБ, к началу 2020 года те или иные виды работ над CBDC велись в четырех из каждых пяти центральных банков стран, на долю которых совокупно приходится 75% мирового населения и 90% глобального производства.

США. Евросоюз. Китай > Финансы, банки. СМИ, ИТ > fingazeta.ru, 11 января 2021 > № 3605670 Алексей Маслов

ДТЭК создает инвестиционный хаб новой украинской энергетики в Великобритании

Украинская энергетическая компания ДТЭК расширяет присутствие в столице Великобритании – Лондоне. Компания планирует экспансию на европейские энергетические рынки, новые проекты ВИЭ за пределами Украины, а также стремится привлечь инвестиции и инновационные технологии в энергетику страны.

Новый офис будет расположен в деловом центре города – лондонском Сити, где сконцентрированы старейшие банки, крупнейшие инвестиционные и венчурные фонды Европы. Здесь будет создан инвестиционный хаб, открытый для как для иностранных инвесторов, так и для украинских предпринимателей, которые верят в перспективность украинской энергетической отрасли и потенциал Украины.

«Мы создаем хаб для привлечения инвестиций в проекты новой энергетики в Украине. В первую очередь это касается возобновляемых источников энергии, систем накопления энергии и энергетических проектов с использованием водорода. Вместе с увеличением добычи газа и развитием сетей именно эти направления определены приоритетными в нашей стратегии, представленной в декабре 2020 года», – сообщил генеральный директор ДТЭК Максим Тимченко.

ДТЭК имеет корпоративное присутствие в Великобритании с 2013 года. В течение последних трех лет в Лондоне работает группа по международным рынкам капитала, которая управляет отношениями с инвесторами, а в 2019 году успешно организовала выпуск зеленых еврооблигаций для финансирования проектов ДТЭК в сфере возобновляемых источников энергии на Украине.

Начало работы инвестиционного хаба запланировано на конец первого полугодия 2021, после преодоления пандемии. Операционную деятельность по привлечению инвестиций на Украину в Великобритании будет осуществлять специально созданная компании DTEK International Ltd.

Чем Россия ответит на вызовы-2021

Текст: Яков Миркин (заведующий отделом международных рынков капитала Института мировой экономики и международных отношений РАН)

Что сулит 2021-й? Боимся загадывать, видим риски, но есть то, о чем нужно говорить прямо сейчас. Немедленно! Важно разбираться с числами в руках, как делает это врач, стараясь нам помочь. Только так мы сможем понять вызовы, стоящие перед обществом в 2021 году.

Мы все желаем, чтобы Россия была молодой, полной динамики, энергии. Что для этого нужно? Как можно больше рожать. В 2012 году в России родились 1,9 млн человек. Каждый год потом только снижение, в 2019 году - 1,48 млн чел., в январе - октябре 2020 года - 1,19 млн человек (Росстат). По оценке, получим за весь 2020 год 1,4 - 1,43 млн младенцев. Это хуже, чем в любой год последней десятилетки. Перед нами крупнейший вызов - как это переменить? Как уже в 2021 году заложить в России новый тренд, когда уверенности, желания иметь большие семьи, несмотря на кризис и пандемию, станет больше?

Пандемия тяжелее всего ударила по старшему поколению. В 2012 году в России ушли из жизни 1,91 млн человек, в 2019 году - 1,79 млн человек, в январе - октябре 2020 года - 1,66 млн человек. У нас скачок смертности. Только за октябрь 2020 года она выросла на 30% по сравнению с прошлым годом (Росстат). По оценке, в 2020 году от нас уйдут больше 2 млн человек. "Избыточная смертность" за год составит до 250 - 300 тыс. человек. Для общества это огромная боль. И снова вызов - что еще нужно сделать, чтобы сберечь сотни тысяч жизней в 2021 году? Мы знаем, что пандемия будет продолжаться. Какие еще ресурсы дать здравоохранению? Какую денежную, социальную помощь оказать старикам? Нужна ли в 2021 году большая "фронтовая операция" - сохраним жизни старших? Ответ - да, нужна! "По полной программе", с щедрыми расходами из тех гигантских резервов, которые накопило наше общество (ФНБ, золотовалютные резервы).

Нас обгоняют Малайзия и Китай по ключевым показателям благосостояния. Вот оценка МВФ на 2020 год, ВВП на душу населения по номиналу, Россия - 9,97 тыс. долл., Китай - 10,6 тыс. долл., Малайзия - 10,2 тыс. долл. В 2013 году мы превосходили Китай по этому показателю в 2,25 раза, Малайзию - в 1,5 раза. Казалось, навсегда. Пусть плетутся где-то там позади. Так нет - перегоняют! Но, может быть, такие сравнения от лукавого? И нужно сопоставлять по "паритету покупательной способности" (ППП), так, чтобы цены на товары в каждой стране были сопоставимы друг с другом? И если так сделаем, мы будем выглядеть гораздо лучше?

Нет - так себе. Бедная Малайзия, когда-то каучуковая британская колония, по ВВП на душу населения по ППП идет сейчас с нами вровень, а в 2021 году перегонит (прогноз МВФ). Еще в 2013 году мы были выше Малайзии на 12%. Зато можем гордиться, что пока выше Китая в 1,6 раза. Правда, в 2013 году этот разрыв был гораздо больше, в 2,2 раза. Не успеем оглянуться - Китай и здесь догонит.

Состоятельность семей, продолжительность жизни, рост населения - это самое главное не только для нас самих, но и в международной конкуренции. В таких сравнениях - огромные вызовы 2021 года. А как отвечать на них? Подчиниться главному - зажиточности населения. И тогда будет все - и инновации, и космос, и самая лучшая в мире оборонка, и уверенный рост, основанный на новых технологиях.

Китай и Малайзия выше России по ожидаемой продолжительности жизни. В 2018 году Китай - на 56-м месте в мире (76,7 года), Малайзия - на 64-м (76,1 года), мы - на 100-104-м месте, 73 года (ООН, 2018). Есть опасения, что этот разрыв вырос во время пандемии. По статистике в Китае и Малайзии на порядок меньше жертв пандемии, чем в других странах. Вызов 2021 года - вернуться к росту того, сколько лет люди живут. Заложить тренд, чтобы догнать другие страны, перестать быть сотыми в самом важном - продолжительности жизни. История России наполнена огромными человеческими потерями. Мы - дети выживших. Только мечтаем о том, чтобы 79-80 лет жизни стали нормой в России.

Мы - великая сырьевая экономика. Чтобы жить "нормально", нам в 2021 году нужно добыть не менее 530-560 млн тонн нефти. А природного газа? Не менее 700-740 млрд куб. метров. Угля - не меньше, чем 400-430 млн тонн. В 2020 году добыча топлива снизилась на 7-8%. От сырья зависит карман каждой семьи. Даже сегодня, когда упали мировые цены и объемы производства углеводородов, "нефтегаз" - это 30% доходов федерального бюджета. В 2019 году - почти 40%, в 2018 году - 46% (минфин). За эти доходы придется побороться. Они не автоматические.

Удержать добычу любого сырья, продать его за рубеж по высоким ценам - в этом тоже вызов 2021 года. Без этого нет роста и модернизации, нельзя восстановить реальные доходы населения. Мы сегодня зарабатываем хуже, чем в 2013 году. За это время реальные денежные доходы населения упали больше, чем на 10% (Росстат). Крупнейший вызов 2021 года - вернуться к росту в реальных доходах, сделать его необратимым, подвинуться хотя бы на несколько шажков к уровню 2013 года.

Нам нельзя больше проигрывать в международной конкуренции. В 2013 году мы находились на 8-м месте в мире по ВВП по номиналу. В 2019-2020 годах занимаем 11-е место (МВФ). Эффект девальвации рубля? Да, но как же это горько! В 2013 году Россия была на 5-м месте в мире по ВВП по паритету покупательной способности. В 2019 году переместилась на 6-е. Ближайший соперник - Индонезия. К 2025 году она вплотную подойдет к России (МВФ). И есть шансы, что через несколько лет мы уйдем в мировой табели о рангах на 7-е место. Как бы это движение остановить и повернуть вспять!

Никуда не денешься. На вызовы 2021 года придется отвечать - с желанием и надеждой. Нельзя закрывать глаза. Лучше действовать - точно по целям.

Россия > Госбюджет, налоги, цены. Внешэкономсвязи, политика > rg.ru, 11 января 2021 > № 3604367 Яков Миркин

В Иране верят в свою вакцину

С начала пандемии в Иране коронавирусной инфекцией заразились 1 280 438 человек, число летальных исходов составляет более 56 100. За сутки в Исламской Республике выявляется в среднем около 6 тысяч новых случаев заражения. В начале года был выявлен первый случай заражения "британским" штаммом COVID-19 у иранца, который вернулся из поездки на Альбион.

Во многих крупных городах Ирана, включая Тегеран, действует запрет на передвижение в пределах города с 21:00 до 04:00, сохраняется обязательное ношение масок в общественных местах и закрытых помещениях. Все учебные заведения столицы переведены на дистанционное обучение, которое продлится до конца года по иранскому календарю (истекает 19 марта).

На этом фоне власти Ирана активно продолжают заниматься разработкой собственных вакцин от коронавируса. Первая такая вакцина "Ково-Иран" уже была введена нескольким добровольцам. В Тегеране рассчитывают, что к весне будет окончательно решен вопрос с созданием национальной вакцины. При этом по личному указанию духовного лидера Ирана аятоллы Али Хаменеи введен запрет на импорт в Исламскую Республику вакцин от COVID-19 из США и Великобритании. Хаменеи считает, что к эффективности подобных вакцин нет доверия, учитывая высокую статистику смертности от COVID-19 в этих странах.

Станислав Хамдохов, Тегеран

Новогоднее похмелье по-бразильски

Новый 2021 год Бразилия встретила антирекордами. В минувший четверг страна перешагнула отметку в 200 тысяч погибших от COVID-19. В тот же день был зафиксирован самый большой суточный прирост случаев заражения коронавирусом - 87, 8 тысячи человек, а смертность впервые с конца июля превысила показатель в полторы тысячи человек. На следующий день общее число заболевших здесь насчитывало уже более восьми миллионов человек.

С начала декабря прошлого года бразильские вирусологи трубили во все трубы, требуя от местных властей вернуть жесткие карантинные ограничения по европейскому образцу на период рождественских и новогодних праздников. Традиционно это время здесь считается высоким туристическим сезоном. Жители всей страны устремляются на пляжи.

Однако власти на местах ограничились полумерами. В Рио-де-Жанейро запретили выход на все городские пляжи, но только в новогоднюю ночь. Во всем штате Сан-Паулу на три дня после Рождества и на первые три дня нового года вводились максимальные ограничения, согласно которым работать могли только продуктовые магазины и аптеки. Правда, мэры ряда прибрежных городов указ губернатора просто проигнорировали, а на остальных курортах все необходимое турист мог получить в своей гостинице.

Ситуация с распространением коронавируса уже привела к тому, что в некоторых регионах вновь открываются полевые госпитали, а система здравоохранения работает на пределе. Тревожные новости приходят из столицы штата Амазонас Манауса. В больницах остро ощущается нехватка ИВЛ, врачам вновь приходится выбирать, кого подключать к кислороду, а кто будет ждать своей очереди и надеяться, что дождется. Вновь обостряется ситуация с местами захоронения тел погибших от коронавируса. За первые семь дней нового года треть всех погребенных были жертвами COVID-19. По оценкам мэра Манауса Давида Алмейды, если эта тенденция сохранится, мест на кладбищах хватит не более чем на два-три месяца.

Со 2 января на две недели во всем штате Амазонас запрещена любая торговля, которая не признана жизненно важной. С понедельника и до конца января в Белу-Оризонти, столице юго-восточного бразильского штата Минас-Жерайс, свои двери покупателям смогут открыть только продуктовые магазины и аптеки. Всем остальным разрешено будет оказывать услуги исключительно с доставкой на дом.

На этом фоне в Бразилии еще более остро встал вопрос с вакцинацией населения. Но однозначного ответа на него до сих пор дать никто не может.

"Когда мы начнем вакцинацию в Бразилии? Я дам вам три периода: первый - до 20 января, в лучшем случае, - заявил министр здравоохранения Бразилии Эдуардо Пазуэлло. - В среднем мы рассчитываем на период с 20 января до 10 февраля. В худшем случае, речь идет о конце февраля - середине марта, если возникнут какие-либо перебои с производством".

В минувшую пятницу президент Бразилии Жаир Болсонаро направил письмо премьер-министру Индии Нарендре Моди с просьбой ускорить отправку первой партии оксфордской вакцины в два миллиона доз, производимой на мощностях индийской лаборатории Серум. В настоящее время бразильское Национальное агентство по санитарному надзору (ANVISA) рассматривает запросы на экстренное применение китайской вакцины CoronaVac и британского препарата, разработанного оксфордским институтом и компанией AstraZeneca.

Уже в ближайшие дни в Бразилии должно начаться производство российской вакцины "Спутник V". Сейчас отечественный препарат ожидает разрешения ANVISA на проведение клинических испытаний на территории Бразилии. Однако одобрение бразильского регулятора на использование "Спутника V" в рамках третьей стадии исследований открывает для российской вакцины возможность запросить разрешение на ее экстренное применение.

По данным министерства здравоохранения Бразилии на 9 января, за последние 24 часа в стране выявлено 62 тысячи 290 новых случаев заболевания COVID-19, 1171 человек погиб. Всего за период пандемии здесь зафиксировано немногим менее 8,08 миллиона случаев заражения коронавирусом. Его жертвами стали 202,6 тысячи бразильцев.

Иван Карташов, Бразилиа

Ковид спустился с Капитолия

США установили очередной рекорд по количеству ежедневных случаев заболевания COVID-19. В субботу власти страны сообщили о 278 920 новых случаях заражения коронавирусом, превысив однодневный рекорд пятницы в 269 420 случаев, сообщает NBC News.

По данным Университета Джона Хопкинса, примерно у одного из 15 американцев по состоянию на вечер субботы был положительный результат теста на коронавирус. В субботу США также превысили порог в 22 миллиона случаев заболевания. Калифорния особенно сильно пострадала во время последнего всплеска пандемии: в пятницу в этом самом густонаселенном штате США было зарегистрировано 52 636 случаев заболевания и 695 смертельных исходов. В восьми американских штатах, включая Нью-Йорк, обнаружен новый штамм коронавируса, возникший, предположительно, в Британии.

В субботу 3603 человека в США умерли от причин, связанных с вирусом. Число погибших в четверг - 4110 человек - стало последним пиком смертности от пандемии в Соединенных Штатах. По оценке экспертов, эти цифры отражают прогнозируемый смертельный рост случаев коронавируса, связанных с собраниями и путешествиями в период рождественских и новогодних праздников. Осада Капитолия в среду, скорее всего, станет поводом для очередного всплеска пандемии, сказал доктор Роберт Редфилд, директор Центров по контролю и профилактике заболеваний США. Он выразил обеспокоенность тем, что тысячи людей на митинге Трампа не носили масок и с тех пор уехали из Вашингтона в различные части страны.

Андрей Васильев

Во Франции заболела даже первая леди

Брижит Макрон вслед за супругом также переболела коронавирусом, о чем сообщили сотрудники ее кабинета. Вирус у нее был обнаружен 24 декабря в форте Брегансон на юге Франции, где президентская чета отмечала Рождество. Судя по всему, Брижит, как и Эмманюэль Макрон, переболела ковидом в легкой форме, ибо результаты тестов от 30 и 31 декабря уже были отрицательными. В начале прошлой недели первая леди Франции вернулась в Елисейский дворец и продолжила обычную деятельность, в частности, занялась подготовкой благотворительной акции "Желтые монетки" по сбору средств для больных детей.

"Эпидемия не ослабевает, а местами даже усиливается". Об этом заявил премьер-министр Франции Жан Кастекс. И действительно, за минувшие сутки коронавирусом заразились 20177 французов. В отделениях интенсивной терапии находятся 2600 пациентов, что на 10 процентов больше, чем днем ранее. В этой связи в ряде регионов страны ужесточаются условия комендантского часа, введенного в середине декабря. К 15 департаментам, где он начинает действовать не с 20:00, а с 18:00 и до шести утра следующего дня, в это воскресенье были добавлены еще восемь на востоке и юге Франции, в том числе в Буш-де-Рон, где расположен Марсель, второй по численности населения город страны.

Во Франции заболела даже первая леди. Брижит Макрон подхватила"корону" вслед за супругом, о чем сообщили сотрудники ее команды

Особое беспокойство здесь вызывает проникновение "британского" более активного штамма ковида. Уже обнаружены два кластера. Один в городе Баньё, что к югу Парижа, другой - в Марселе. В обоих случаях местные власти призвали горожан в срочном порядке пройти особое ПЦР-тестирование с акцентом на выявление "британца". Что касается кампании вакцинации, то во Франции она набирает обороты медленно. За минувшие полторы недели было сделано лишь около 100 тысяч прививок.

Вячеслав Прокофьев, Париж

Польские дети остаются на каникулах

В Польше с середины декабря действуют жесткие ограничительные меры, но переломить ситуацию с распространением коронавируса в стране не удается. Накануне в стране сообщили о десяти тысячах новых заболевших.

С марта прошлого года коронавирусом заразились 1 миллион 380 тысяч поляков, больше тридцати тысяч из них умерли. Когда в декабре по всей Европе резко выросло количество заболеваний СOVID-19, польский премьер-министр объявил, что празднование Рождества и Нового года в этом году будет не таким, как обычно. Закрытые торговые центры, запрет на приглашение больше пяти гостей и невозможность выйти из дома в новогоднюю ночь - вот только несколько примеров ограничений. В Польше в эти дни не работают кинотеатры, магазины одежды, обуви, игрушек, в ресторанах еду готовят только на вынос. Фактически с конца декабря до 16 января страна живет в условиях почти полного локдауна. Власти предупредили поляков, что это необходимо, чтобы избежать третьей волны эпидемии с суточным приростом до 40 тысяч случаев заражения коронавирусом, а в худшем случае - до 50-60 тысяч. Такой нагрузки польская система здравоохранения не выдержит, и это здесь понимают абсолютно все. Что будет после 16 января, чиновники пока сказать затрудняются.

В новом году впервые у всех школьников во всех воеводствах Польши каникулы проходят в одно и то же время - с 4-го по 16-е января. Учитывая то, что и рождественские праздники в конце декабря были нерабочими днями, можно сказать, что дети не ходили в школу почти месяц. Решение о том, вернутся ли польские младшие школьники за парты после окончания каникул, пока еще не принято. Замминистра здравоохранения Польши Славомир Гадомски пояснил журналистам: "Мы ждем понедельника, чтобы посмотреть, каким будет уровень заболеваемости, какой будет ситуация с койко-местами в больницах. Мы видим - и для нас это очень тревожный знак - что происходит в Европе, какова ситуация в Германии с точки зрения числа заболевших и умерших. В Великобритании - рекорды, Франция, Испания... Для нас определяющим будет не только то, что происходит у нас, но и это".

Однако все поляки рассчитывают, что этот тяжелый период будет последним, так как 27 декабря в стране началась полномасштабная вакцинация населения от коронавируса. Первая партия вакцины - 10 тысяч доз - поступила в Польшу 26 декабря, через два дня в страну привезли еще 300 тысяч доз, а 4 января - 360 тысяч. Поставки будут осуществляться каждую неделю, но пока что люди прививаются неохотно. По данным, размещенным на сайте министерства здравоохранения Польши, из 697 тысяч имеющихся доз вакцины использовано 199 тысяч, то есть в три с половиной раза меньше, чем позволяют обстоятельства.

Ариадна Рокоссовская

Штамм в паспорте

Зачем вводят электронные сертификаты вакцинации

Текст: Ирина Невинная

С января 2021 года россияне, сделавшие прививку от COVID-19, получают электронные сертификаты вакцинации - увидеть и скачать документ, содержащий QR-код, можно в личном кабинете на портале госуслуг. Вокруг документа много слухов: в соцсетях активно обсуждают, зачем он нужен, будут ли вводиться аналогичные "паспорта" вакцинированных в других странах и не станет ли отсутствие прививки (а значит, и сертификата) препятствием для поездок за границу. "РГ" отправила запросы в минздрав России и штаб-квартиру Европейского бюро ВОЗ, чтобы прояснить ситуацию.

Сейчас в некоторых регионах тем, кто делает прививку от коронавируса, выдают на руки бумажную справку - при этом в каждом регионе форма своя, пояснили "РГ" в министерстве. Но одновременно формируется и федеральный электронный регистр вакцинированных. Как пояснил министр здравоохранения Михаил Мурашко, электронный сертификат вакцинации формируется автоматически у всех, кто прошел оба этапа иммунизации.

"В настоящее время электронный сертификат вакцинации подтверждает факт вакцинации гражданина от новой коронавирусной инфекции. Вопрос применения электронных сертификатов пока прорабатывается", - ответили в минздраве на запрос "РГ".

При этом в Москве, например, власти уже проявили инициативу: пожилые москвичи и студенты получают приглашения на прививку с пометкой, что после вакцинации им разблокируют социальные карты для бесплатного проезда.

В ВОЗ "РГ" пояснили, почему так широко обсуждается возможность оформления электронных документов, подтверждающих вакцинацию. Во-первых, надежный и достоверный регистр вакцинированных нужен "для целей общественного здравоохранения: исследования эффективности вакцин, мониторинга охвата прививками и отслеживания возможных нежелательных явлений после иммунизации". К слову, через тот же сайт госуслуг после прививки можно сообщить о побочных проявлениях, если таковые возникнут - личный маленький вклад в общее дело изучения новой инфекции. Во-вторых, бумажные документы элементарно неудобны: их можно потерять, испортить, подделать, в конце концов.

При этом в ВОЗ напомнили, что в разных странах существуют свои национальные правила, которые привязывают к вакцинации различные стороны жизни граждан. Например, некоторые прививки могут быть обязательными для поступления ребенка в школу, для определенных профессий или мест работы. В Европе, например, с учащением вспышек кори вновь возвращаются к строгому контролю за проведением прививок. По коронавирусной инфекции пока ни готовых решений, ни даже рекомендаций не выработано - ведь мир продолжает бороться с пандемией с помощью самых жестких мер, а для "мирного времени" эпидемиологические правила будут другими.

Вот это мирное время, которое, как обещают нам, мы приближаем с помощью вакцинации, интересует многих. До сих пор никаких "иммунных паспортов" или "сертификатов" в мире не было. Единственный пример, напоминают в ВОЗ - это въезд в некоторые африканские и южноамериканские страны, эндемичные по желтой лихорадке. Тут обязательна прививка.

Случай с COVID-19 - беспрецедентный. Болеет весь мир. И как заново налаживать сообщение между странами и континентами, когда инфекция отступит, чтобы не вызвать новых вспышек? Ответа пока нет, хотя возможное введение иммунных паспортов активно обсуждали еще весной.

Однако их введение потребует тщательной проработки ряда важных моментов (если привязывать к ним свободу перемещения). Во-первых, пока точно неизвестно, насколько вакцинация предотвращает распространение инфекции и каков срок защиты после прививки (заявления производителей основаны на исследованиях, которые продолжались менее года, все, что превышает этот срок - это только предположения и прогнозы). Во-вторых, вакцинация только началась, и будет продолжаться долго - производство вакцин не может удовлетворить спрос быстро. Значит, введение "паспортов" может привести к дискриминации непривитых по сравнению с уже привитыми? В-третьих, есть люди, для которых вакцинация опасна по состоянию здоровья. И они прививаться не будут. Как быть с ними? В-четвертых, в разных странах используют разные вакцины. Соответственно, встает вопрос о взаимном "признании" вакцин и прививок. Одним словом, "подводных камней" много, и прежде, чем вводить (или не вводить) иммунные паспорта, нужно на международном уровне снять все эти (и многие другие) вопросы.

Пока же в ВОЗ считают, что "требование о наличии "иммунного паспорта" при совершении международных поездок в настоящее время не считается обоснованным с научной точки зрения и поэтому не рекомендуется ВОЗ… Необходимо также учитывать аспекты, связанные с соблюдением этики, законности и прав человека, которые касаются безопасности личных данных, а также вопросы конфиденциальности медицинских сведений, возможного риска фальсификации, опасных видов поведения, стигматизации и дискриминации".

Что касается международного признания вакцин и прививок, как пояснили в Минздраве России, в мире отсутствуют прецеденты требования вакцинации конкретными вакцинами, зарегистрированными в том или ином государстве, в качестве условия выдачи виз на временный въезд. Общепризнанный международный механизм - это Сертификат профилактических прививок ВОЗ, в который включаются вакцины, преквалифицированные (рекомендованные) всемирной организацией. Для этого препараты, уже допущенные к применению национальными регуляторами, оценивает специальная комиссия. Это делается по запросу производителя. "ВОЗ предоставляет список экстренного применения только в том случае, если вакцина-кандидат удовлетворяет всем установленным критериям, и только в течение ограниченного времени, до получения результатов полного преквалификационного обзора", - сообщили "РГ".

В ВОЗ поступило 15 заявок от производителей вакцин против COVID-19 из разных стран, включая и российский препарат "Спутник V". Пока в список для экстренного использования ВОЗ включила одну вакцину - производства Pfizer/BioNTech. Остальные - в работе. "Мы ожидаем рассмотрения на постоянной основе, которое уже началось, дополнительных препаратов, в частности Sinofarm и AstraZeneca. Мы занимаемся российским препаратом, а также препаратом Moderna и взаимодействуем со всеми другими производителями, у которых есть вакцины, проходящие испытания эффективности", - сообщила руководитель департамента иммунизации ВОЗ, доктор Кейт О'Брайен.

"Одобрение на использование в чрезвычайных условиях и последующая преквалификация вакцин позволяют поставлять вакцины в рамках программ ООН, а также облегчают доступ на зарубежные рынки", - пояснили "РГ" в Минздраве. В министерстве ожидают, что "Спутник V" будет одобрен в первом полугодии 2021 года.

Компетентно

Айдар Ишмухаметов, директор ФНЦ исследований и разработки иммунобиологических препаратов имени М.П. Чумакова РАН, член-корреспондент РАН:

- Паспорта иммунизации существуют и применяются в рутинной практике для эпидемического контроля за распространением инфекционных заболеваний во всех странах. Это вполне обычная практика, ничего нового. В России данные требования к вакцинации определены Национальным календарем профилактических прививок - обязательным и по эпидемиологическим показаниям. Вакцинированным выдаются сертификаты ("паспорта") вакцинации с указанием всех сведений о вакцине.

Внутригосударственное регулирование вопроса обязательной вакцинации применимо для каждой страны: для этого есть национальные требования к медицинским иммунобиологическим препаратам (вакцинам) и их применению у населения. Существуют также требования для въезда в страну, если данная страна признана эндемичной по какому-либо инфекционному заболеванию: въезд могут ограничить для туристов, не сделавших прививки. Это необходимо, чтобы предотвратить вспышки инфекционных заболеваний.

Станет ли необходимой вакцинация против коронавирусной инфекции для международных поездок? На данный момент ВОЗ не рекомендует применение паспортов вакцинации для ограничения межгосударственного перемещения. Насколько мне известно, ВОЗ и ООН рассматривают вопрос о введении в действие электронного сертификата иммунитета (сведений о наличии антител к коронавирусной инфекции). Такой подход не ограничивает в правах людей, переболевших COVID-19 и, кроме того, способствует получению более полной информации о напряженности иммунитета по всему миру.

Что касается международного признания вакцин, хочу отметить, что ВОЗ является международной организацией рекомендательного характера. Национальная система здравоохранения любой страны может принимать или не принимать рекомендации ВОЗ. Но в любом случае национальные требования страны, прописанные в ее законах, будут в приоритете. Вакцина может применяться в стране только если она имеет национальную регистрацию и утверждена к применению регулирующей системой страны.

ВОЗ имеет регламент одобрения вакцины к применению. Это сложный многостадийный процесс - так называемая преквалификация ( оценка всей системы производства и контроля качества производителя, включая оценку национального системы регистрации и контроля обращения лекарственный средств). Преквалификация ВОЗ необходима для поставки вакцин по линии ЮНИСЕФ и ООН в страны мира, где требования ВОЗ принимаются как национальные.

Наш научный центр более 20 лет является преквалифицированным производителем и поставляет вакцину от желтой лихорадки по всему миру. Преквалификация необходима для поставки вакцины на экспорт. Досье на коронавирусную вакцину производства нашего Центра будет передано для прохождения преквалификации ВОЗ после утверждения Министерством здравоохранения России.

Тем временем

"Британский" штамм коронавируса обнаружен у одного из россиян, вернувшихся в страну из Великобритании. Об этом сообщила руководитель Роспотребнадзора Анна Попова в эфире телеканала "Россия 1". "У одного человека был коронавирус нового штамма", - сказала Анна Попова. Новую мутацию COVID-19 выявили в Великобритании в середине декабря прошлого года. По данным медиков, одна из ее особенностей - быстрое распространение. Вероятность заразиться на 70 процентов выше, чем в случае с обычным штаммом вируса.

Подготовил Алексей Дуэль

Коробка скоростей

Денис Мантуров - о лекарствах от COVID-19, ценах на продукты и заказах на МС-21

Текст: Елена Березина

Пандемия нанесла мощный удар по экономике, затормозив развитие одних отраслей и подтолкнув рост других. Как промышленность пережила коронакризис, на "Деловом завтраке" в "РГ" рассказал министр промышленности и торговли РФ Денис Мантуров.

Насколько мы независимы от иностранных лекарств и компонентов?

Денис Мантуров: Нам повезло, что пандемия не пришла 10 лет назад, когда еще не был сформирован мощный костяк фарминдустрии в стране. Еще до распада СССР при нашей поддержке мощные производства фармсубстанций создавались в Индии и в Китае. При этом по социалистическому разделению труда готовые лекарственные формы производились в странах соцлагеря (Польша, Венгрия, Румыния, Германия). С развалом СССР наша малотоннажная химия, которая обеспечивала производство реактивов и особо чистых веществ для субстанций, развалилась, потому что перестала быть востребованной - внутри страны только в минимальных объемах по минимальной номенклатуре производились готовые формы. Фармсубстанции практически исчезли, мы, как и страны соцлагеря, стали закупать их в Индии и Китае для розлива и упаковки.

Начиная с 2010 года мы стали реализовывать сначала федеральную целевую программу, затем уже госпрограмму "Фармамед". С 2015 года мы по-прежнему поддерживаем производство дженериков, но также сделали упор на поддержку инновационных препаратов. Амбициозные задачи, которые мы перед собой ставили, в целом реализованы, до 90% лекарственных препаратов из списка жизненно важных производится в России. Эти показатели плавающие - они меняются при изменении списка, по текущей его редакции производим около 88%.

А что с лекарствами от COVID-19?

Денис Мантуров: Из того перечня, который рекомендован для лечения коронавируса, противовирусные препараты полностью производятся в России. Объем их выпуска в декабре 2020 года по сравнению с апрелем 2020-го вырос в 3,5 раза, причем только в декабре приросли на 57% к ноябрю. По антибиотикам мы стремимся к тому, чтобы обеспечить их локализацию до уровня субстанции, и уже существенно нарастили объемы их производства. Это азитромицин (прирост 540%), левофлоксацин (+440%), моксифлоксацин (+1760%). По цефтриаксону по итогам III квартала 2020 года выросли на 130%. По производству противовоспалительного препарата - дексаметазона, применяющегося для лечения коронавируса, в инъекционной форме с апреля 2020 года - прирост более 1600%!

По кроверазжижающим препаратам пока остается определенная зависимость от импортных поставок из западных стран. Поэтому, поэтапно расшивая "узкие места", в проекте стратегии "Фарма-2030" мы сделали акцент на расширении производства лекарств именно этой категории.

Сейчас же, чтобы "в моменте" удовлетворить потребность, добавили объемы поставок со стороны Китая. В конце декабря в Россию поступила первая партия, которая прошла исследования на предмет соответствия нашим требованиям.

Проблема нехватки лекарств для лечения ковида в аптеках окончательно решена?

Денис Мантуров: По линии аптечного сегмента ситуацию постоянно мониторим, ведем работу с представителями регионов, Росздравнадзора, аптечных сетей, производственных предприятий. Понятно, что ассортимент и наличие конкретных торговых наименований могут отличаться в разных точках, но, по данным мониторингов, как минимум в каждой второй аптеке сейчас можно найти конкретный препарат - противовирусный, антибиотик или антикоагулянт.

Маски в запасе

В 2020 году кратно выросло производство масок. Какая ситуация на рынке сейчас? Не прогнозируете ли вы кризиса перепроизводства?

Денис Мантуров: Перепроизводство уже произошло, не знаю только, насколько правильно в текущей ситуации называть его кризисом. В 2019-м мы производили 600 тысяч масок в сутки. Если вы помните, цены, по которым в марте 2020 года экстренно закупались маски в Китае, достигали 35 рублей за штуку. В магазинах ценники доходили до 100 рублей за маску.

Сегодня выпускаем более 18 млн масок при производственных мощностях около 30 млн. Процесс реализации инвестиционных циклов по масочным производствам завершился только в сентябре 2020 года. Мы не знали в марте, сколько по факту масок потребуется, поэтому сразу поддержали большое количество проектов. Сейчас на гостендерах стоимость маски - 2,5 рубля, а при входе в большинство магазинов вам предложат воспользоваться бесплатными масками, если вдруг вы оказались там без своей.

Собственное производство закрывает всю потребность. В этих условиях мы выступили с инициативой ограничить участие иностранных компаний в госзакупках.

По решению правительства, госзакупки медицинских масок из других стран, кроме Евразийского экономического союза (ЕАЭС) с начала 2021 года запрещены. Это справедливо и правильно в отношении российских компаний, которые мы мотивировали оперативно создавать производства. Они выполнили свои обязательства.

Более того, мы забираем излишки и формируем в Росрезерве необходимые стратегические запасы. Это, кстати, касается не только масок, но и защитных костюмов, очков, респираторов, перчаток и средств дезинфекции.

При этом еще раз подчеркну, что за рамками госзакупок как-то ограничивать импорт масок или другой номенклатуры средств индивидуальной защиты (СИЗ) в Россию не планируется.

А как обстоят дела с производством СИЗ?

Денис Мантуров: Сегодня объемы производства, например, по средствам дезинфекции хлорным и не хлорным сохраняются на уровне 600 т в день, по антисептикам производим до 155 тыс. литров. Мощности по перчаткам на основе натурального латекса мы существенно нарастили и сегодня производим до 110 тыс. пар. в сутки. Многие компании переориентировали свои объемы на экспортные направления. Компании, которые перепрофилировали действующие мощности, - частично вернули их на производство традиционной продукции, потому что рынок в целом насыщен. При этом по отдельным позициям мы продолжаем заниматься развитием производства - это касается нитриловых перчаток (на основе синтетического латекса). Компанией "СИБУР" реализуется проект по производству сырья для них, в первой половине этого года планируется запуск предприятий по производству перчаток в Самаре и Тамбове. После выхода на плановую мощность объем выпуска на этих площадках составит 382-510 млн пар в год.

Вернемся к маскам. Вторая сторона их производства - проблема с утилизацией. Достаточно ли в России мощностей по мусоропереработке? Маски как пакеты, ничего не весят, но в кубометрах, конечно, все равно занимают порядочный объем.

Денис Мантуров: На самом деле отдельно вопрос именно по утилизации масок не стоит, объясню почему. В среднем сегодня потребление населением за пределами ЛПУ составляет 1,5 млн масок в сутки, что в год может дать около двух тыс. тонн отходов. И это тысячные доли процента от всей массы твердых коммунальных отходов (ТКО) в год. Основной субъект потребления масок - население, использующее их в быту и при посещении общественных мест. В этом случае после использования маски попадают в состав ТКО, как и другие средства гигиены - носовые платки, ватные диски. Поэтому специальные мощности по переработке масок создавать не требуется.

Однако отмечу, что сегодня создается полноценная система сбора пластиковых и синтетических отходов, их сортировки, переработки и производства из вторично используемых материалов. В целом это больше сфера деятельности наших коллег из минприроды, промышленность же должна поставить необходимое оборудование - и выполняет эту задачу: уровень его локализации уже доходит до 60-70% - как по сортировке, так и по переработке, в том числе термической обработке твердых коммунальных отходов.

МС-21 выходит в серию

Самолет МС-21 совершил свой первый полет с российскими двигателями. Когда он получит сертификацию Росавиации и Европейского агентства по авиационной безопасности (EASA)?

Денис Мантуров: Первый полет МС-21-310 открыл программу заводских испытаний. После их завершения начнется программа летных сертификационных испытаний. Также в испытаниях с двигателем ПД-14 будет задействован первый опытный самолет МС-21. После завершения его участия в основной сертификационной программе испытаний самолет будет ремоторизирован. На самолет с двигателем ПД-14 мы должны получать сертификат типа Росавиации в 2022 году. После его получения запланирована валидация по европейским нормам агентства EASA.

Каков уже сейчас портфель "твердых" заказов по МС-21? Какие авиакомпании получат самолет?

Денис Мантуров: Твердые контракты, по которым поступили авансовые платежи, предусматривают поставку 175 самолетов и с тем, и другим типом двигателей. Мы намеренно расширяем именно твердые заказы с учетом того, что мы должны сначала нарастить объем производства, выйти на темп до 70 самолетов в год. К моменту, когда мы выйдем на цикл уже 30-40 самолетов в год, мы можем начать кампанию по набору дополнительных заказов со стороны российских и зарубежных заказчиков.

Какие авиакомпании получат самолет?

Денис Мантуров: В числе первых эксплуатантов авиакомпании группы "Аэрофлот" и авиакомпания Red Wings. Передача самолетов начнется после завершения сертификации. Самолет МС-21 изначально разрабатывался с возможностью установки по выбору заказчика двух типов двигателей. Контракты на поставку самолетов МС-21 заключены с лизинговыми компаниями, в том числе с компанией "Авиакапитал-Сервис".

Производство самолетов для поставки заказчикам уже ведется. Первый серийный МС-21-300 находится в цехе окончательной сборки Иркутского авиазавода. Это самый востребованный и конкурентоспособный среднемагистральный самолет на сегодня.

Не могу не согласиться с заявлением президента Boeing в России и СНГ Сергея Кравченко о том, что с самолетом МС-21 Россия вернулась на первый ряд партера авиационных держав в гражданской авиации. Мы являемся сегодня конкурентами мировых производителей такой категории самолетов.

Superjet готовит запчасти

Сколько самолетов Sukhoi Superjet выпущено в 2020 году?

Денис Мантуров: Мы перешагнули рубеж в 200 самолетов. В 2020 году отгружено заказчикам 12 самолетов, среди основных получателей авиакомпании "Россия", "Азимут", Red Wings. В этом году мы должны поставить 37, за исключением максимум 10 самолетов, которые, возможно, перейдут на январь-февраль 2022 года.

Окончательно ли решена проблема сервисной составляющей Sukhoi Superjet?

Денис Мантуров: Мы, к сожалению, при запуске продаж в 2010-2011 году не были готовы к такой масштабной эксплуатации. Изначально с объемами производства немножко переусердствовали. На второй год более 40 самолетов произвели, потом с этой горки спустились. Больше мы такой ошибки не допустим. Развиваем систему постпродажного обслуживания самолета, на базе которой будут обслуживаться также МС-21 и Ил-114.

Сегодня основные задачи реализованы. Мы сформировали пул длинноцикловых запасных частей, подготовили логистические центры по хранению запчастей для того, чтобы оперативно поставлять их 24/7.

В основном все сконцентрировано в России. У нас есть в Венеции центр кастомизации "Гражданских самолетов Сухого", который мы будем также использовать как хаб для европейских рынков. Намеренно пока не расширяем в дальнем зарубежье логистические центры, потому что хотим до конца наладить эксплуатацию и обслуживание самолетов внутри страны.

Мы сегодня даже не заявляем о планах резкого наращивания экспортных продаж Sukhoi Superjet. Мы должны плавно подойти к этому во второй раз уже с новыми модификациями Sukhoi Superjet - Sukhoi Superjet New. С большим комплексом работ по его модернизации, в частности, по импортозамещению, чтобы мы были независимы. При этом мы не отказываемся от международной кооперации и сохраняем все принципы по отношению к зарубежным коллегам, которые поставляют нам агрегаты, компоненты и комплектующие.

"Байкал" на замену Ан-2

Сколько самолетов "Байкал" планируется поставить местным авиалиниям? Насколько он востребован?

Денис Мантуров: Я надеюсь, что он будет очень востребованным. "Байкал" сможет заменить Ан-2, который прослужил России и многим странам почти 70 лет. Очевидно, что в ближайшие несколько лет эти самолеты будут полностью выведены из эксплуатации.

Частично смогли бы заменить Ан-2 Cessna Caravan и Kodiak 100, но они слишком дороги. Максимально возможная себестоимость летного часа для местных авиалиний составляет 45 тыс. руб., когда у Cessna Caravan - 73 тыс., а у Kodiak 100 - 67 тыс. Наши авиакомпании не готовы приобретать эти иностранные самолеты: в стране эксплуатируется всего семь самолетов Cessna Caravan и ни одного Kodiak 100.

По требованиям минпромторга, зафиксированным в контракте, себестоимость летного часа у "Байкала" должна составить 30 тыс. руб., а взлетно-посадочные характеристики быть не хуже, чем у Ан-2, его можно будет эксплуатировать на слабо подготовленных аэродромах. И "Байкал" с первых дней должен быть выгоден эксплуатантам, в том числе по стоимости - должен быть дешевле, чем Cessna и Kodiak - 120 млн руб. против 170 млн и 165 млн соответственно.

"Байкал" будет востребован в условиях Крайнего Севера, труднодоступных районов и регионов Дальнего Востока. Но мы рассчитываем, что он будет также эксплуатироваться не только там, но и за рубежом. Это девятиместная машина с плечом в один конец до 500 км, но с возможностью вернуться обратно, выполнив маршрут 500-500 без дозаправки. А его перегоночная дальность - 1500 км.

Первый полет мы рассчитываем совершить до конца 2021 года. Сертификацию завершить в конце 2022 года - начале 2023 года, начать коммерческие поставки с 2023 года. До 2030 года предварительно рассчитываем, что рынок может переварить 170-200 машин, а затем добавятся еще и внешние рынки. "Байкал-Инжиниринг" уже подписаны протоколы о намерениях с авиакомпаниями "Нимбус", "Полярные авиалинии", "Нарьян-Марский объединенный авиаотряд", "2-й Архангельский объединенный авиаотряд", "Аэросервис".

Прототип нового двигателя для легких самолетов создан на основе мотора автомобиля Aurus в Центральном институте авиационного моторостроения (ЦИАМ) им. П.И. Баранова. Где он может быть использован?

Денис Мантуров: Авиационный вариант двигателя на основе мотора автомобиля Aurus называется АПД-500. Он будет использоваться в легких учебно-тренировочных самолетах в гражданских и военных училищах, сельскохозяйственных самолетах. И для легкомоторных самолетов пассажировместимостью до девяти человек в гражданской авиации, и в том числе для ремоторизации хорошо известных Як-18Т или Як-52. Если он хорошо зарекомендует себя, то, думаю, будут запросы и от зарубежных коллег тоже.

Сейчас двигатель-демонстратор после испытаний на высотно-климатическом стенде ЦИАМ, где отрабатывались и подтверждались характеристики его работы в ожидаемых условиях эксплуатации, проходит испытания на летательном аппарате. Двигатель можно будет ставить на различные летательные аппараты, включая транспортные беспилотники.

Вызов для автопрома

Продажи автомобилей последние три месяца растут, автодилеры уже говорят о дефиците, если производство не восстановится, то весной рынок встанет. Когда будет решен этот вопрос?

Денис Мантуров: Я бы не хотел, чтобы спрос падал - с учетом того, как дорого нам стоило его поддержать. Благодаря господдержке, объем которой превысил 55 млрд рублей, удалось обеспечить дополнительные продажи 250 тысяч автомобилей. Мы сохранили программы поддержки спроса и на 2021 год, как минимум на первое полугодие нам средств на это достаточно.

Уверен, что наши предприятия справятся с этим вызовом легко. Они долго ждали момента, когда рынок вырастет сам, за счет отложенного спроса. Сейчас производство незначительно отстает от спроса, так как это сложный и инерционный процесс, зависимый от большой цепочки производителей автокомпонентов и материалов всех уровней как в России, так и за рубежом. За 11 месяцев 2020 года было произведено на 19,5% меньше машин, чем за тот же период 2019 года, а продано - меньше на 9,8%.

По мере выхода всех предприятий на имеющиеся мощности производство постепенно догонит спрос. Как правило, в январе предприятия уходили в простой, в основном шла реализация складских остатков прошлого года. Сейчас предприятия работают без остановки. У отечественного автопрома есть хорошие перспективы обеспечить рынок при наличии платежеспособного спроса. В этом секторе мы выглядим гораздо лучше других стран, таких как Великобритания, Германия и Испания. Впервые наш авторынок поднялся на четвертое место по объему в Европе.

Каков потенциал российских автомобилей и техники с высокой проходимостью?

Денис Мантуров: В России сегмент техники высокой или повышенной проходимости традиционно пользуется высокой популярностью. Так, объем реализации снегоходов на нашем рынке составляет около 20 тыс. машин в год - 15% мирового объема. При этом 70% продаж закрывают российские производители. Где-то это производство с высокой степенью локализации, где-то с меньшей, но только 30% приходится на прямой импорт.

На Россию приходится около 2% мировых продаж мототехники для бездорожья - снегоболотоходов, мотовездеходов. В настоящее время eмкость российского рынка внедорожной мототехники оценивается на уровне до 15 тыс. машин в год, из которых около 35% изготавливаются в России.

Стоит отметить высокий экспортный потенциал выпускаемой в России техники. Наши снегоходы уже поставляются в Финляндию, Швецию, Норвегию, Казахстан, Беларусь; мотовездеходы - в страны Центральной Европы, Северной и Южной Америки.

Хотелось бы особо отметить уникальные машины, например, вездеход "Шаман". Это штучное производство, в год выпускается несколько десятков машин, но при этом они востребованы на рынке. Эта машина не только для охоты, рыбалки и отдыха. Она подходит и для спасательных служб, для доставки грузов. Минобороны, МВД, МЧС покупают такую технику. С учетом наших климатических условий, уверен, это направление будет только развиваться.

В 2021 году мы запускаем в Рыбинске производство судна на воздушной подушке "Хаска". Его полезная нагрузка - 10 тонн, оно рассчитано на гражданскую эксплуатацию. Всегда были военные машины-амфибии, которые производились на Дальнем Востоке, в Санкт-Петербурге. А это будет именно транспортная машина.

А с 2022 года хотим выпускать пятидесятитонную машину. Например, в каком-то регионе нет моста между материком и островом. Летом доставить грузы можно на пароме, зимой - по льду, а в распутицу не на чем. "Хаска" как раз решит эту проблему.

Легпром ставит на лен

В 2020 году многие предприятия легпрома стали выпускать маски, костюмы, защитные халаты. А что происходит с традиционной одеждой - платьями, пальто, куртками?

Денис Мантуров: Если бы мне задали этот вопрос в 2012 году, не знаю, как ответил бы, потому что ситуация была кардинально другая. Сейчас растут практически все сегменты легкой промышленности. Отрасль - емкая как агрегатор: это и шитье, и пряжа, и производство обуви, и стройматериалов. Нетканые материалы, например, используются в мебельной, в швейной промышленности, в строительстве дорог и домов как изоляционный слой.

В 2012 году на рынке было не более 10% отечественных производителей. Скептики говорили: "Занимайтесь чем-нибудь более серьезным, все ниши в легпроме уже закрыл Китай, не лезьте туда". Оказалось, это не так, сегодня мы занимаем уже почти 30% рынка. Думаю, что мы также будем двигаться поступательно по 3-5% в год, осваивая не только внутренний рынок, но и зарубежные.

2020-й год не стал исключением - производство выросло на 7,5%. В основном этот плюс дали производители, обеспечивающие номенклатуру по средствам индивидуальной защиты.

Когда предприятия легпрома включились в оперативный пошив защитных изделий, на этих предприятиях не остановились полностью процессы по производству традиционной одежды. Кстати, российскую спортивную одежду outdoor отлично принимают на зарубежных рынках. Многие наши предприятия уже работают с российскими и международными спортивными федерациями, спортсменами высочайшего уровня.

Обеспечен ли легпром отечественным сырьем?

Денис Мантуров: Наиболее активно процесс импортозамещения идет в сегментах производства нетканных синтетических материалов и технических тканей. За прошедшие пять лет рост составил около 40%. Благодаря этому в период пандемии почти вся одноразовая защитная одежда и маски производились уже из российских материалов. Мало кто знает, но у нас в стране сейчас производятся высококачественные утеплительные материалы, используемые в производстве верхней одежды, геотекстиль для автомобильной, дорожной, строительной, мебельной отраслей. Также мы придаем большое значение развитию ткацких производств и их поддержке. Это прежде всего производство смесовых, хлопчато-бумажных, шерстяных тканей. Субсидиарная поддержка производителей школьной формы уже позволила почти в 1,5 раза увеличить выпуск данной продукции. Отдельная работа ведется по восстановлению льняного производства. Безусловно, в текстильной отрасли есть запрос и на отечественное сырье. Мы частично импортозаместились в сегменте полиамидных нитей и ведем работу по созданию собственных полиэфирный нитей.

Наши предприятия уже успешно конкурируют с турецкими, узбекскими, китайскими производителями, занимая до 70% внутреннего рынка в сегменте домашнего текстиля. В связи с растущей ценой на хлопок и необходимостью снижать зависимость от его поставок активно сотрудничаем с минсельхозом - нужно наращивать производство льноволокна. Для этого утверждена совместная комплексная программа поддержки производства изделий из льна. Планируем расширить ее еще и продукцией с содержанием конопляных волокон. В целом безусловный приоритет для нас - создание и модернизация ткацких производств, специализирующихся на выпуске тканей для повседневной одежды. Это наиболее сложный сегмент, в котором нам предстоит наработать определенные компетенции. Но и здесь задел уже есть, это современные предприятия в Вологодской и Волгоградской областях, где производятся абсолютно конкурентоспособные ткани для рубашек.

Поддержка сохраняется

Сколько системообразующих предприятий запросили поддержку? Планируется ли расширять их список?

Денис Мантуров: Практику поддержки таких предприятий мы использовали в критические 2008 и 2014 годы, когда были кризисы. В 2020 году, с учетом пандемии был сформирован перечень из почти 1400 таких предприятий, 600 из которых находятся в сфере ведения минпромторга. Сейчас речи о расширении этого списка не идет.

На декабрь 2020 года из перечня в критической зоне оставалась 61 организация с перспективой возможного банкротства из-за отсутствия собственных средств и растущих долгов. В июле их было 98.

Был период жесткого локдауна в марте-апреле, но мы его пережили. Конечно, предприятия сильно "потрясло", но они сохранились, и мы рассчитываем, что они будут постепенно восстанавливаться и возвращаться к развитию. Тем более что все инструменты поддержки, которые есть, остаются.

Льготными кредитами на пополнение оборотных средств воспользовались свыше 300 системообразующих организаций. Всего они получили льготных кредитов на 221 млрд руб., из них 69% - 155 млрд руб. - получили организации в сфере ведения Минпромторга России. Еще одна мера - мораторий на банкротство в течение полугода - распространяется на перечень наиболее пострадавших отраслей.

Есть мнение, что вторую волну пандемии не переживет до 40% заведений общепита, совпадает ли этот прогноз с расчетами минпромторга?

Денис Мантуров: По данным Росстата, оборот предприятий общепита за 11 месяцев по отношению к 2019 снизился в среднем на 20%. Это существенно меньше майского падения почти на 53% - во вторую волну пандемии меры менее жесткие. При этом по объективным причинам выручка за 2020-й будет сильно отставать от предыдущего года, окончательные показатели еще увидим. Негативно сказывались и вынужденные дополнительные ограничения ряда регионов в предновогодний период. Думаю, что в сфере общепита можно ожидать перераспределения рынка, изменения приоритетных форматов, образования новых объектов.

Как вы оцениваете состояние непродовольственного ретейла?

Денис Мантуров: Непродовольственная торговля серьезно пострадала во время локдауна. Падение при самых жестких ограничениях в апреле-мае составило до 35%. К июлю практически удалось вернуться на уровень 2019 года, и по результатам 11 месяцев отставание сократилось до 5,5%.

Рекордный рост показала интернет-торговля. Данные еще будут уточняться, но эксперты уже ожидают, что объем рынка по итогам 2020 года составит около 3 трлн руб., - это примерно 10% от общего объема розничных продаж.

Вначале был резкий рост заказов продуктов питания, товаров для детей, а также товаров для удаленной работы из дома (компьютеры, аксессуары). В пиковые периоды спрос превышал в 5-10 раз значения предыдущего года. Сейчас спрос выровнялся. Думаю, рост рынка онлайн-торговли замедлится, при этом доля рынка в 2021 году сохранится на высокой отметке, так как у наших граждан сформировалась потребительская привычка покупать в интернете.

Что вы будете делать, если цены на яйца, рыбу, колбасу и дальше будут быстро расти?

Денис Мантуров: Как вы знаете, в конце прошлого года президент подписал закон, согласно которому правительство может устанавливать предельные цены на социально значимые продукты. Постановление правительства определяет, что этот механизм будет использоваться только при действительно резком росте цен - на 10% и более в течение 60 дней. Сдерживание цен "на длительной дистанции" имеет свои риски - негативные последствия для хозяйствующих субъектов, производящих продукты питания, и вымывание ассортимента с полок. Поэтому для механизма и установлен предельный срок действия - 90 дней.

При этом отмечу, что организации торговли в целом и так стараются не повышать цены на продукты питания. Крупнейшие розничные сети уже приняли решение - отдельно рассматривать каждое предложение поставщиков и производителей на повышение цен по социально-значимым категориям товаров. Минимальное увеличение цен может допускаться ими в крайних случаях - в первую очередь там, где есть риск прекращения поставок.

Какие еще товары могут попасть под маркировку?

Денис Мантуров: Сегодня обязательной маркировке подлежат девять товарных групп (меховые изделия, табак, обувь, одежда, парфюмерия, лекарства, шины, фотоаппаратура и молочная продукция). Кроме того, сейчас уже проходят эксперименты по питьевой воде и креслам-коляскам, по результатам которых правительство примет решение о введении их обязательной маркировки. Затем пройдет эксперимент по маркировке пивоваренной продукции и слабоалкогольных напитков. По результатам эксперимента в перечень товаров, подлежащих обязательной маркировке, дополнительно планируется включить велосипеды и велосипедные рамы. В первом квартале 2021 года внесем в правительство проект постановления о проведении эксперимента по маркировке биологически активных добавок к пище. Также прорабатывается вопрос проведения эксперимента по маркировке медицинских изделий. Вопросы маркировки крепкого алкоголя и детского питания минпромторг пока не рассматривает.

В 2021 году заработает обновленный нацпроект "Международная кооперация и экспорт". Какие новые меры поддержки в нем появятся?

Денис Мантуров: Мы скорректировали нацпроект. Акцент сделан на поддержке экспорта промышленной и аграрной продукции на каждом этапе ее жизненного цикла - от доступа к аналитике о новых рынках до льготного финансирования послепродажного обслуживания. Отдельное внимание уделяем цифровизации всего процесса поддержки экспорта. Так, единой точкой входа компаний ко всем механизмам господдержки становится цифровая платформа "Одно окно", которая избавит предприятия от избыточной административной нагрузки.

Уже настроен и функционирует портал на площадке Государственной информационной системы промышленности (ГИСП) для подачи заявок организаций, желающих заключить соглашения о реализации корпоративных программ повышения конкурентоспособности. С использованием ГИСП также проводится квалификационный отбор указанных организаций. Кроме того, в полностью электронном виде предоставляется госуслуга по выдаче лицензий на экспорт и импорт товаров.

С 2021 года нацпроект будет дополнен рядом новых инструментов. В их числе поддержка продвижения продукции на международных торговых электронных площадках (маркетплейсах), поддержка послепродажного обслуживания, обеспечение гарантии обратного выкупа производителям специализированной техники и оборудования, компенсация затрат компаний на участие в международных выставках.

Механизм по маркетплейсам позволит организациям, продающим продукцию дистанционно, компенсировать затраты на ее транспортировку и хранение, включая расходы на аренду складов, сортировку и упаковку.

Механизм по послепродажному обслуживанию нацелен на покрытие издержек экспортеров в части расходов на аренду помещений, лизинговые платежи по договорам аренды оборудования, которое использовалось для ремонта поставленной продукции, а также сопутствующие расходы на запасные комплектующие и их доставку.

Будет скорректирован механизм по сертификации и омологации продукции. Его мы разделим на два самостоятельных инструмента: господдержка по снижению затрат на сертификацию продукции, в том числе в области фармацевтической и медицинской промышленности, и поддержка для снижения затрат на омологацию и проведение НИОКР.

Для этого мы перераспределили средства внутри нацпроекта и предусмотрели выделение на новые меры поддержки около 36 млрд руб. до 2024 года включительно.

Указанные инструменты будут соответствовать всем необходимым требованиям ВТО, что особенно актуально на фоне роста активности Европейского союза и США по проведению антидемпинговых и компенсационных расследований в отношении российских экспортеров.

Россия > Госбюджет, налоги, цены > rg.ru, 11 января 2021 > № 3604019 Денис Мантуров

ПРОТИВОСТОЯНИЕ С КИТАЕМ МОГЛО БЫ БЫТЬ БЫСТРЫМ И ОСТРЫМ

МАЙКЛ БЕКЛИ

Доцент политологии в Университете Тафта, приглашённый исследователь Американского института предпринимательства и автор книги «Непревзойдённая: почему Америка останется единственной сверхдержавой мира».

ХЭЛ БРЭНДС

Почётный профессор международных отношений в Школе передовых международных исследований Университета Джона Хопкинса, а также постоянный научный сотрудник Американского института предпринимательства.

ГРЯДУЩЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ: УГРОЗА ВОЙНЫ ВЕЛИКА КАК НИКОГДА

Весьма показательная статья с призывом к новому американскому руководству наращивать противостояние с Китаем, потому что осадить его нужно именно в ближайшие пару лет. «Политика обольщения и принуждения ушла в прошлое; сегодня мы имеем дело с линией на целенаправленное истощение сил противника».

Во внешнеполитических кругах США широко распространено мнение, что Соединённые Штаты и Китай решили принять участие в так называемом «марафоне сверхдержав», способном растянуться на целое столетие. Но, похоже, самой острой фазой этой гонки станет спринтерский забег, который нам предстоит наблюдать в течение следующего десятилетия. Китайско-американская борьба за первенство не обещает скорого финала. Однако сама история и траектория развития, которую выбрал для себя Китай, говорят о том, что от пересечения наивысшей точки опасности нас отделяет всего несколько лет.

Китай как растущая держава вступил в особенно опасный период: он обрёл способность подрывать и даже разрушать существующий международный порядок. Это, впрочем, не исключает того, что его коридор возможностей может сужаться. Баланс сил смещается в пользу Пекина в важнейших областях американо-китайского соперничества, таких как вопрос Тайваньского пролива и борьба за глобальные телекоммуникационные сети. Тем не менее КНР продолжает сталкиваться с выраженным замедлением темпов экономического роста, а также растущей негативной международной реакцией.

Хорошая новость для Соединённых Штатов заключается в том, что в долгосрочной перспективе противостояние с Китаем может оказаться более управляемым, чем считают многие скептики.

Возможно, когда-нибудь американцы смогут взглянуть на КНР так, как теперь смотрят на призрак Советского Союза, который хотя и был опасным соперником, но, как выяснилось, скрывал за стальными доспехами своей военной мощи экономическую стагнацию и уязвимость. Но есть и плохая новость для Вашингтона.

Она заключается в том, что Пекин сейчас испытывает огромное искушение броситься за геополитической выгодой, а это означает, что в течение следующих пяти-десяти лет темпы китайско-американского соперничества станут чудовищными, а перспектива войны – пугающе реальной. Да, США по-прежнему нуждаются в долгосрочной стратегии для ведения затяжной конфронтации. Но сейчас не менее важно разработать стратегию по успешному ориентированию в этой опасной зоне, и рассчитана она должна быть на куда менее отдалённое будущее, а на самом деле – на самое близкое.

Красные флажки

Сегодня значительная часть дискуссий о политике Вашингтона в отношении Китая сосредоточена вокруг анализа угроз, которые Пекин будет представлять в качестве равного конкурента к концу этого столетия. Однако на самом деле Соединённые Штаты сталкиваются с более серьёзной и подвижной угрозой уже сейчас: это могущественный, но все ещё ощущающий неуверенность Китай, который страдает от замедления темпов роста и усугубления враждебной реакции извне.

У Китая есть и деньги, и силы, чтобы бросить вызов Соединённым Штатам в ключевых областях их интересов. Благодаря десятилетиям стремительного роста КНР может похвастаться крупнейшей в мире экономикой (если измерять по паритету покупательной способности), профицитом торгового баланса, внушительными финансовыми резервами, крупнейшим по количеству кораблей военно-морским флотом и ракетным потенциалом в области обычных вооружений. Китайские инвестиции охватывают весь земной шар, и Пекин стремится к первенству в таких стратегических технологиях, как телекоммуникации 5G и искусственный интеллект (ИИ). Добавьте к этому четыре года полного раздрая, одолевавшего мировой порядок во время президентства Дональда Трампа, и вот попытки Пекина пересмотреть статус-кво от Южно-Китайского моря до границы с Индией уже перестают вызывать удивление.

Тем не менее окно возможностей, открытых сегодня перед Пекином, может начать стремительно закрываться. С 2007 г. ежегодные темпы экономического роста КНР упали более чем наполовину, а производительность снизилась на 10 процентов. Долг за это время вырос в восемь раз и к концу 2020 г. составит 335 процентов ВВП. Полагаться на то, что эти тенденции Китаю удастся переломить, оснований пока мало. Вдобавок к этому, специалисты предсказывают, что в течение следующих тридцати лет Пекин потеряет около 200 миллионов взрослых граждан трудоспособного возраста, и на 300 миллионов расширит группу пожилого населения. А по мере сокращения темпов экономического роста возрастает опасность социальных и политических волнений. Китайские лидеры, впрочем, это прекрасно осознают: председатель КНР Си Цзиньпин неоднократно выступал с предупреждениями о возможности распада государства по примеру СССР, а китайские элиты переводят свои деньги и детей за границу.

Тем временем глобальные антикитайские настроения взлетели до уровня, невиданного со времен трагических событий на площади Тяньаньмэнь в 1989 году. Почти десяток стран приостановили или отменили участие в проектах китайской инициативы «Пояс и путь». Еще шестнадцать стран, включая восемь из десяти крупнейших экономик мира, запретили или строго ограничили использование продуктов Huawei в своих сетях 5G. Позиция Индии в отношении Китая резко ужесточилась после того, как в июне в столкновениях на их общей границе погибло двадцать индийских солдат. Япония решила увеличить военные расходы, трансформировав свои десантные корабли в авианосцы, и разместила ракетные установки вдоль островов Рюкю близ Тайваня. Европейский союз назвал Китай «системным соперником», а Великобритания, Франция и Германия направляют военно-морские патрули для противодействия экспансии Пекина в Южно-Китайском море и Индийском океане. Так что Китай сегодня сталкивается с ответным ударом, вызванным его собственным поведением, сразу на нескольких фронтах.

История рифмуется

Сегодня многие видят главную угрозу для международной безопасности в подъёме глобального ревизионизма. Однако история указывает, что самые отчаянные попытки его возродить совершались державами, которые, находясь на подъёме, тем не менее опасались, что времени на качественный долгосрочный рывок может не хватить.

Первая мировая война тому классический пример. Растущая мощь Германии сформировала стратегический фон для этого конфликта, но страх Германии оказаться ослабленной привёл её к решению развязать войну. Растущая военная мощь и мобильность России угрожали восточному флангу Германии; новые французские законы о воинской повинности меняли баланс сил на Западе; и с ужесточением Франко-русско-британского союза Германия оказывалась, по сути, окружённой. Немецкие лидеры пошли на такой катастрофический риск во время июльского кризиса, опасаясь, что перспектива геополитического величия ускользнет от них, если они не будут действовать быстро.

Та же логика объясняет роковую авантюру, на которую в 1941 г. решилась императорская Япония, после того как американское нефтяное эмбарго и перевооружение флота существенно ограничили окно возможностей Токио для доминирования в Азиатско-Тихоокеанском регионе. В 1970-е гг. советская глобальная экспансия достигла своего пика – Москва тогда стремительно наращивала военную мощь, а замедление темпов роста советской экономики создавало стимул для закрепления геополитических завоеваний.

Учитывая, что Китай в настоящее время сталкивается как с мрачным экономическим прогнозом, так и со всё более плотным стратегическим окружением, следующие несколько лет могут оказаться особенно турбулентными. В этих условиях Соединённые Штаты не смогут обойтись без долгосрочной стратегии для успешного противостояния Китаю. Но им также необходимо пресекать потенциальный всплеск китайской агрессии и экспансии уже сейчас, в текущем десятилетии.

В этом смысле интересно провести параллель с ранним периодом холодной войны. В то время американские лидеры понимали, что для конечной победы над Советским Союзом необходимо выигрывать решающие сражения по ходу развёртывания этой борьбы. План Маршалла, представленный в 1947 г., должен был предотвратить экономический крах Западной Европы. Ведь если бы это произошло, Москва получила бы блестящую возможность распространить политическую гегемонию на весь континент. Создание НАТО и перевооружение во время Корейской войны создали военный щит, который дал Западу возможность долговременного процветания. Стратегический рывок был прелюдией к стратегическому терпению: Соединённые Штаты могли использовать свои долгосрочные экономические и политические преимущества только в том случае, если они закрывали более неотложные потребности, обусловленные факторами собственной уязвимости.

Сегодня США вновь нуждаются в стратегии создания опасных зон, которая должна основываться на трёх принципах. Первый – сосредоточение усилий на недопущении краткосрочных успехов Китая, способных радикально изменить общий баланс сил. Наиболее серьёзными угрозами являются завоевание Китаем Тайваня, а также перспектива китайского доминирования в вопросе телекоммуникационных сетей 5G. Второй – заключается в необходимости полагаться на инструменты и партнёрские отношения, доступные прямо сейчас или в ближайшем будущем, а не на ресурсы, для развития которых требуются годы. Третий принцип состоит в том, чтобы сосредоточиться на стратегии избирательного ослабления китайской мощи, а не на изменении китайского поведения в целом. Политика обольщения и принуждения ушла в прошлое; сегодня мы имеем дело с линией на целенаправленное истощение сил противника. Само собой, такой подход влечёт за собой гораздо больший риск, но Соединённые Штаты должны проявлять решительность сейчас, именно для того, чтобы не дать дестабилизирующей спирали враждебности раскручиваться в дальнейшем.

Тайвань и технологии

Первоочередной задачей Вашингтона должно стать укрепление суверенитета Тайваня. Потому что если Китай поглотит Тайвань, то, помимо доступа к технологиям мирового класса, Пекин получит также «непотопляемый авианосец», с помощью которого сможет расширить границы своей военной мощи в западной части Тихого океана, а значит обретёт возможность блокировать Японию и Филиппины. Китай также сможет подорвать созданные США союзы в Восточной Азии и уничтожить единственную в мире китайскую демократию. Тайвань – это опора власти в Восточной Азии: контролируемый Тайбэем, остров является мощной крепостью на пути китайской агрессии; если бы им управлял Пекин, Тайвань мог бы стать опорной базой для дальнейшего продвижения китайской территориальной экспансии.

Китай потратил десятилетия, пытаясь «купить» воссоединение с Тайванем, налаживал с ним экономические связи. Но за время этих тщетных попыток народ Тайваня обрёл большую решимость в вопросе сохранения своей независимости, чем когда-либо. Неудивительно, что Китай перешёл в таких условиях к силовому рычагу воздействия. За последние месяцы китайские воздушные и морские патрули проводили в Тайваньском проливе операции по демонстрации силы, более провокационные, чем другие за последние 25 лет. И хотя перспектива вторжения или начала кампании по силовому принуждению не кажется пока слишком реалистичной, вероятность её, без сомнения, растёт.

Тайвань – сам по себе своеобразная природная крепость, но тайваньские и американские войска сегодня всё ещё слишком плохо оснащены для её защиты. Они полагаются на ограниченное количество передовых самолётов и кораблей, привязанных к крупным базам, то есть на силы, которые КНР может нейтрализовать одним или несколькими внезапными воздушными и ракетными ударами. Некоторые американские политики и эксперты призывают Вашингтон выступить с официальным заявлением о предоставлении Тайваню гарантий безопасности, но без реального оборонного потенциала такое обещание было бы равносильно пустой болтовне.

Поэтому Вашингтон будет вынужден развернуть десятки ракетных пусковых установок и вооружённых беспилотников вблизи Тайваня, а возможно, и на самой территории острова. Эти силы будут функционировать как высокотехнологичные минные поля, способные нанести серьёзный урон китайским силам вторжения или блокады. Китаю, чтобы достичь своей цели, необходимо получить контроль над морем и небом Тайваня, а значит – задача США предпринять все возможные меры, чтобы лишить Пекин этой перспективы. В случае необходимости Соединённым Штатам следует сократить финансирование дорогостоящих силовых платформ, таких как авианосцы, для финансирования быстрого развертывания барражирующих крылатых ракет и «умных» мин вблизи Тайваня.

США также следует оказать поддержку Тайваню в переоборудовании его вооружённых сил для ведения асимметричной борьбы.

Тайвань планирует приобрести огромные арсеналы ракетных установок и беспилотных летательных аппаратов; подготовить свою армию к развёртыванию десятков тысяч войск в любой момент, а также воссоздать крупные резервные силы, подготовленные для партизанской войны. Пентагон может ускорить этот переход, субсидируя тайваньские инвестиции в асимметричные возможности, безвозмездно передавая Тайваню оружие и расширяя совместную подготовку по воздушной и береговой обороне, противолодочной и противоминной войне.

Наконец, Соединённые Штаты должны привлекать и другие страны к обороне Тайваня. Япония, например, в случае войны сможет блокировать северные подходы Китая к Тайваню; Индия – позволить американскому флоту использовать Андаманские и Никобарские острова, чтобы перекрыть импорт китайских энергоносителей; европейские союзники – ввести серьёзные экономические и финансовые санкции против Китая в случае его нападения на Тайвань. США должны попытаться убедить партнёров публично взять на себя обязательства по принятию таких мер.

Причём даже если эти меры не будут решающими чисто в военном отношении, они могут выполнить чрезвычайно важную функцию сдерживания КНР, повысив вероятность того, что китайской армии для завоевания Тайваня придётся вести войну сразу на нескольких фронтах, чего Пекину вряд ли хотелось бы.

Параллельно с этим Соединённые Штаты должны работать над тем, чтобы не позволить Китаю создать обширную технологическую сферу влияния. Если китайские компании установят телекоммуникационные сети 5G по всему миру, Китай получит огромные разведывательные и экономические выгоды, а значит – и дополнительные стратегические рычаги воздействия.

Не менее опасно и потенциальное распространение технологий слежки китайского производства, которое может укрепить позиции автократов и нанести ущерб глобальным перспективам демократии.

За последние два года ряд развитых демократий отказались от сотрудничества с Huawei, главным технологическим гигантом Поднебесной. Но «Цифровой Шёлковый путь» Пекина остаётся популярным именно там, где демократия развита слабо, а дешёвые китайские товары по-прежнему привлекательны. Чтобы сдержать технологическую экспансию КНР, Вашингтон должен ограничить экспорт технологий, произведённых в США и других демократических странах, от которых всё ещё довольно сильно зависят технологии самого Китая. К ним относятся полупроводники, чипы искусственного интеллекта и станки с числовым программным управлением (ЧПУ). Ограничивая экспорт таких продуктов, Соединённые Штаты и их демократические союзники могут замедлить технологический прогресс Пекина и выиграть время, чтобы предложить развивающимся странам альтернативы китайскому проекту.

Кроме того, Соединённые Штаты должны защитить свои уязвимые зоны посредством выборочного ослабления зависимости от китайской экономики. Когда в марте 2020 г. государственные СМИ Китая пригрозили ввергнуть США в «могучее море коронавируса», отказав им в фармацевтических препаратах, они подчеркнули, что такое влияние Пекина на цепочки поставок является принудительным рычагом. Чтобы сохранить свободу действий в будущих кризисах, Соединённым Штатам необходимо исключить использование китайской продукции и боеприпасов для своих военных платформ и обеспечить альтернативные источники критически важных медицинских материалов и редкоземельных элементов. Со временем США могли бы сотрудничать с дружественными демократиями в разработке надёжных каналов поставок, что также защитило бы союзников и партнёров от китайского принудительного влияния.

Срочно, а не поспешно

Новые администрации США обычно тратят месяцы на пересмотр различных политических стратегий и разработку новых инициатив, которые могут не давать результатов в течение многих лет. Учитывая глубокие раны, нанесённые стране за последние четыре года, у новой американской администрации может возникнуть соблазн пойти на понижение градуса противостояния с Китаем, чтобы Соединённые Штаты могли восстановить свои прежние позиции, – укрепить демократию и экономику, а также стабилизировать систему общественного здравоохранения. Но как бы ни были важны эти задачи, Вашингтон просто не может позволить себе роскошь геополитической отсрочки. По мере того, как американо-китайские отношения вступают в опасную зону, Вашингтон должен укреплять свои средства обороны от назревающих угроз.

Однако для этого Америке следует сочетать одновременно силу и осторожность, чтобы не спровоцировать конфликт, которого они сами же стремятся избежать. Для этого новой администрации не следует предпринимать более радикальных мер, таких, например, как полное технологическое эмбарго Пекина, всеобъемлющие торговые санкции или крупная тайная программа действий по эскалации насилия внутри Китая. США также не должны резко усиливать давление на Китай сразу на всех направлениях. Если Пекин хочет щедро вкладываться в проекты «белого слона» в Пакистане или других регионах вдоль «Пояса и пути» или, скажем, инвестировать в наращивание военных возможностей, которые не будут иметь стратегического влияния в течение десятилетий, тем лучше. И хотя было бы ошибкой позволять Китаю использовать проблему антикризисного реагирования в контексте COVID-19 или изменения климата с целью ограничить американские возможности в геополитическом противостоянии, администрация Джо Байдена могла бы изучить перспективы сотрудничества в этих областях, хотя бы в качестве противовеса обострению соперничества в других.

Даже если эту опасную зону американо-китайской конфронтации удастся пройти успешно, ожидать окончания самого противостояния, разумеется, рано, – выживание в начале холодной войны тоже, как мы помним, не обеспечило её завершения. Сегодня наградой за мудрое государственное управление будет просто несколько менее ослабленное китайско-американское соперничество. Оно может быть глобальным по своему охвату и очень протяжённым по времени. Но перспектива большой войны может исчезнуть, если США продемонстрируют, что у Пекина не получится свергнуть существующий порядок силой, а сам Вашингтон постепенно будет становиться всё более уверенным в своей способности обогнать замедляющийся Китай. Теперь, как и прежде, Соединённые Штаты могут снова выиграть в затяжном поединке, если им удастся выдержать надвигающийся кризис.

Перевод: Елизавета Демченко

Foreign Affairs

США. Китай > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 8 января 2021 > № 3632168 Майкл Бекли, Хэл Брэндс

Цена меди в Шанхае уже на 9-летнем максимуме, в Лондоне цветные металлы «отступают»

Как сообщает Reuters, котировки цены меди выросли в Шанхае до самого высокого значения более чем за 9 лет, тогда как стоимость металла в Лондоне колеблется вблизи 8-летнего максимума на фоне повышения расположенности инвесторов к риску в ожидании экономических стимулирующих мер в США и вложений в инфраструктуру. Февральский контракт на медь подорожал на ShFE на 2,5%, до 60680 юаней ($9388,10) за т, максимального показателя с сентября 2011 г.

На LME цена меди выросла по состоянию на 9:08 мск на 0,2%, до $8197 за т, а в ходе сессии вышла на значение $8238 за т, которое последний раз наблюдалось 18 февраля 2013 г.

«Это большие деньги. Ралли [на бирже] будет зависеть от того, как долго рынки будут «переваривать» стимулирующие финансовые меры. Но цены на медь уже ушли слишком далеко от системы координат фундаментальных факторов рынка», – рассуждает аналитик Хэ Тяню из CRU Group, ожидая серьезных финансовых вливаний в экономику США. Он также отметил, что спрос на медь в Китае в январе-марте 2021 г. может замедлиться относительно предыдущего квартала вследствие празднования китайского Нового года и холодной погоды в регионе.

Алюминий подешевел на LME на 0,7%, до $2022 за т. Цена никеля снизилась на 0,8%, до $17970 за т. Трехмесячный контракт на цинк стал дешевле на 0,2%, до $2883 за т.

На ShFE никель подорожал на 0,6%, до 132,210 тыс. юаней за т. Стоимость цинка выросла на 0,6%, до 21,610 тыс. юаней за т.

Цены на алюминиевую заготовку в Китае тем временем обновили минимум 12 ноября, просев до 15,540 тыс. юаней за т.

Запасы олова на складах LME снизились до минимума с мая 2019 г. –1755 т, однако на ShFE резервы металла находятся на 10-месячном максимуме – 5249 т.

ИНТЕРВЬЮ АНАТОЛИЯ ЯНОВСКОГО «РОССИЙСКОЙ ГАЗЕТЕ»

Какое будущее ожидает российский уголь

На фоне кризиса на нефтяном рынке и газового противостояния России с США из-за "Северного потока-2" угольная отрасль находится в тени. Ее воспринимают как нечто устаревшее и уже ненужное в будущем. Заявления об отказе от угля в Европе создают впечатление, что совсем скоро продукция отрасли будет не востребована. Но в действительности по сей день угольная генерация преобладает в мировом энергобалансе по сравнению с другими видами производства электроэнергии. И в ближайшие десятилетия совершенно не собирается сдавать свои ведущие позиции.

О том, почему уголь остается одним из самых выгодных и безопасных энергоресурсов, насколько в действительности велик вред от его использования для экологии и почему угольная отрасль очень важна для экономики России, рассказал заместитель министра энергетики Анатолий Яновский.

"Зеленая" повестка сформировала мнение, что уголь - это самый грязный продукт в энергетике. Насколько это справедливо? Есть ли место для угля в "чистой энергетике" будущего?

Этот тезис отражает скорее дань моде, чем истинное положение вещей. Во-первых, если мы поддерживаем идею об устойчивом энергетическом развитии, то должны приветствовать любой вклад в достижение его целей - в частности, переход к "чистым" угольным технологиям. И здесь достаточно сказать, что лишь в Китае, Индии и Вьетнаме планируется построить более 1000 угольных электростанций, работающих на принципах HELE (высокая эффективность и низкая эмиссия).

Во-вторых, громкая кампания против угля пока приводит к мизерному результату. Например, намечавшиеся странами - членами "антиугольного" альянса (PPCA) объемы сокращения выбросов за счет досрочного вывода угольных электростанций из эксплуатации оцениваются в 1,6 Gt CO2 в год, что в 150 раз меньше общего объема выбросов от всех угольных электростанций. Да и выводятся из эксплуатации в основном маломощные устаревшие предприятия.

Если действительно хотеть устойчивого энергетического будущего, надо двигаться к нему не в формате звонких лозунгов, а в контексте реальных проблем социально-экономического развития разных стран - и не забывать при этом, что любые энергетические технологии "чистыми" не являются. Например, на нефтегазовый сектор ТЭК приходится более 50% выбросов метана, на угольный сектор - около трети. К основным экологическим проблемам атомной энергетики относится сложность в захоронении, переработке и утилизации радиоактивных отходов. В солнечной энергетике экологические риски связаны с использованием большого количества токсичных и взрывоопасных компонентов при изготовлении солнечных батарей. Развитие энергетики на возобновляемых источниках энергии (ВИЭ) требует дополнительного использования невозобновляемых ресурсов, кроме того в десятки раз может возрасти добыча лития для производства аккумуляторов, которая способна нарушать экологию целых регионов.

Технологии "чистой" угольной генерации обладают вполне конкурентоспособными экономическими показателями. Наличие угля в топливно-энергетическом балансе повышает энергетическую безопасность и надежность энергоснабжения. Не случайно страны АТР строят и планируют к вводу более 200 ГВт угольных генерирующих мощностей. Характерно, что за последние 10 лет оценки доли угля в мировом энергобалансе на 2035 год колебались в базовых сценариях прогнозов МЭА с 2010 по 2020 год примерно на 2%, находясь все эти годы в диапазоне 21-23%.

А можно ли сравнить, насколько себестоимость современной чистой угольной генерации дешевле ВИЭ, или наоборот?

Газовая и угольная технологии остаются наиболее дешевыми по строительству и эксплуатации электростанций. По данным Совета по минералам Австралии (Minerals Council of Australia) за 2019 год, полная приведенная стоимость электроэнергии для электростанции на каменном угле составляет 67 долларов - 91/МВт*ч; для станции с комбинированным циклом, работающей на природном газе, - 64 долларов - 91/ МВт*ч; для электростанции на буром угле - 75 долларов - 88/ МВт*ч. Что касается технологий ВИЭ с низкими выбросами, то аналогичный показатель для ветряных станций составляет 85 долларов - 121/МВт*ч, для солнечных фотоэнергетических станций - 118 долларов - 172/ МВт*час. То есть современная высокоэффективная экологически чистая угольная генерация в 1,3 раза дешевле ветряной и в 1,9 раза дешевле солнечной генерации. Поэтому место для угля в системно развивающейся "чистой энергетике" однозначно найдется - поскольку уже сегодня "чистая" угольная генерация имеет значительные конкурентные преимущества по затратам на производство электроэнергии и тепла перед технологиями ВИЭ.

Но Европа все же пытается отказаться от угольной генерации. Получится ли у нее это сделать до 2030 года и есть ли в этом смысл?

Действительно, в европейских странах уже длительное время декларируется стремление отказаться от использования ископаемых видов топлива, и прежде всего угля. Есть, например, такая неправительственная организация Europe beyond coal, с пристрастием отслеживающая продвижение к "безугольной" Европе-2030 - однако, даже по их свежим данным за 2020 год, ситуация не столь однозначна. В частности, в Германии, являющейся одним из лидеров "энергетического перехода", и после 2030 года продолжат работать около 15 угольных электростанций общей мощностью почти 20 ГВт. В ряде государств Европы не закончены дискуссии по вопросу об отказе от угольной генерации и возможных экономических последствиях такого решения. А в таких странах, как Польша, Румыния, Словения, Хорватия, Болгария, данный вопрос вообще не стоит на повестке дня. При этом Польша, на которую приходится более пятой части всего европейского потребления угля, будет стараться сохранить функционирование государственной угольной компании PGG до 2049 года (с государственной поддержкой).

Говоря не о политических, а об экономических факторах, необходимо иметь в виду, что в отсутствие накопителей электроэнергии и тепла, только газовая и угольная генерация способны эффективно выполнять регулирующие функции. Недаром, Япония и Южная Корея, не имеющие собственного производства угля, поддерживают за счет импорта его долю в своих топливных балансах на уровне 26-29%.

А как отразится на экспорте нашего угля в Европу введение углеродного налога? И возможно ли перенесение европейской практики в АТР (например, в Китае и Индии)?

Европа - крупнейший экспортный рынок для российского угля. Даже в сложном 2020 году наши компании поставили в страны Европы 45 млн тонн угля. Это более 20% от его ожидаемого общего экспорта из нашей страны (208-210 млн тонн). Если ЕС введет такой налог, то все российские экспортеры угля могут столкнуться с немалой пошлиной. Окончательной информации по вопросу самого введения углеродного налога и его возможных параметров пока нет - соответственно, и нет окончательных оценок влияния этих мер. Понятно, что если смысл налога будет заключаться в получении односторонних конкурентных преимуществ, надо будет этому противодействовать.

Что касается Китая и Индии, то есть полная уверенность в том, что даже в условиях активной экологической политики, российский уголь будет здесь востребован. Поставки угля из России в эти страны растут, в 2020 году в Китай будет поставлено 37 млн тонн против 32,8 млн тонн в 2019 году. Индия увеличит закупки российского угля на 6-7%. Дальнейшие планы также предусматривают рост экспортных поставок, прежде всего коксующегося и качественного энергетического угля. Это подтверждается материалами заседаний межправительственной Российско-Китайской комиссии по энергетическому сотрудничеству и подготовленным к подписанию меморандумом между Министерством энергетики России и Министерством сталелитейной промышленности Индии о сотрудничестве в угольной сфере.

В целом итоговое влияние различных ограничительных мер в торговле энергоресурсами на наш экспорт будет зависеть от взвешенной политики России в области борьбы с изменением климата, включая максимальное использование и адекватный международный учет гигантского поглощающего потенциала российских лесов.

Учитывая все сказанное, будет ли расти мировой рынок угля в обозримом будущем и за счет каких стран?

Начнем с отрицательных факторов. Наиболее активно развивается, пропагандируется и субсидируется безуглеродная энергетика и ВИЭ в Европейском Союзе, Великобритании, США и Японии. Эти страны по классификации Международного валютного фонда относятся к прогрессивным или развитым (advanced economies). Они имеют значительные финансовые возможности для внедрения более дорогих экологически чистых технологий. Доля таких стран в мировом потреблении угля составляет менее 20%, а в мировом импорте - 34%. Их отказ от использования угля хотя и чувствителен, но для мирового спроса не является катастрофой.

Для так называемых "развивающихся" стран, доля которых в мировом потреблении угля превышает 80%, приоритетной является доступность энергоресурсов. Потребность в энергоносителях в этих странах, как правило, определяется, прежде всего, темпами роста экономик, а уж затем процессами, связанными с защитой окружающей среды.

Прогнозы ведущих зарубежных аналитических агентств о будущем мирового рынка угля весьма противоречивы. Международное энергетическое агентство в своем последнем прогнозе WEO-2020 говорит, что торговля углем упадет к 2040 году с сегодняшних 1,4 млрд тонн до 1,18 млрд тонн. Управление по энергетической информации США дает альтернативный прогноз - рост международной торговли к 2040 году до 1,6 млрд тонн. В любом случае кардинального снижения торговли углем мы не ожидаем. Снижение же экспорта Россией угля в европейские страны будет компенсировано возрастающими закупками стран АТР, Ближнего Востока и Африки.

Сохранят свои позиции ведущих экспортеров угля Индонезия и Австралия, имеющие сегодня доли в международной торговле углем, соответственно, 32% и 27% (по данным Coal Information 2020). Вместе с тем, доля этих стран в перспективе будет сокращаться - в Индонезии из-за расширения использования угля для внутренних нужд, в Австралии - из-за неритмичности экспортных поставок. Россия, занимающая 15,6% международного рынка, имеет шансы повысить свою долю к 2040 году до 25%. В числе основных стран-импортеров останутся Китай, Индия, Южная Корея, Япония. Будут наращивать закупки угля на международном рынке Вьетнам, Тайвань (Китай), Малайзия, а также Египет, Нигерия, Марокко и даже ОАЭ.

Очень много говорят о падении спроса на нефть и газ из-за пандемии, но очень мало об угле. Насколько пострадала угольная отрасль и когда ожидается восстановление?

Спрос на угольное топливо, традиционно играющее роль замыкающего энергоресурса, чаще всего сокращается во время кризисов, и растет в периоды оживления экономики. Так происходит ввиду мобильности, доступности угля и низких удельных капитальных вложений при вводе новых мощностей по добыче.

В 2020 году общая торговля на международном рынке может снизиться на 80-100 млн тонн (до 1300 млн тонн). При этом в 2020 году общее производство угля в мире может сократиться до 7,3 млрд тонн, против 7,8 млрд тонн в прошедшем году, до уровня 2016 года. Наибольшего снижения можно ожидать в США (на 20-22%), странах Европейского Союза (на 15-20%), Колумбии (на 10-15%), а также в России (на 9-10%).

Несколько упасть экспорт угля из России может в результате снижения его потребления в странах Европы и невозможности полностью возместить выпадающие объемы наращиванием поставок на Восток - в страны АТР. Основным ограничивающим фактором здесь является недостаточная пропускная способность железных дорог Восточного полигона. В 2019 году из России на внешний рынок поставлено 221 млн тонн угля, внутреннее потребление российского угля составило 170 млн тонн. За 11 месяцев текущего года экспорт российского угля снизился на 12 млн тонн (-5,9%), внутреннее потребление сократилось на 23,8 млн тонн (-15,3%). В целом за год экспорт угля ожидается в объеме 208-210 млн тонн. По сравнению с 2019 годом падение составит 5-6%. Такая же ситуация ожидается и в 2021 году. Надеемся, что затем мы сможем выйти на траекторию роста экспортных поставок.

А за счет чего будет расти производство угля в России?

Программой развития угольной промышленности России на период до 2035 года" (Программой 2035 - "РГ") намечается освоение целого ряда угольных месторождений в новых регионах. В Якутии, Тыве, Хакасии, Забайкальском крае, Амурской и Кемеровской области. Получит также развитие добыча на уже освоенных месторождениях в Кузбассе и Новосибирской области. Кроме того, до настоящего времени остается нераскрытым колоссальный потенциал Канско-Ачинского месторождения. Именно эти проекты и будут обеспечивать загрузку развивающейся железнодорожной и портовой инфраструктуры, прежде всего, на Востоке страны.

Вы коснулись темы инфраструктуры. Много было разговоров о том, что падение цен на уголь сильно отразится на окупаемости модернизации БАМа или Транссиба.

Окупаемости затрат на модернизацию БАМа или Транссиба в первую очередь связана с объемами транспортировки грузов. Если в период падения цен будут снижаться объемы перевозок, то соответственно и срок окупаемости инфраструктурных проектов будет расти.

Сегодня экспорт сопровождается постоянным ростом затрат на транспортировку и перевалку угольной продукции независимо от изменения цен на уголь на международном рынке. Между тем уровень и предсказуемость железнодорожных и логистических тарифов являются основополагающими факторами для формирования инвестиционных планов угольных компаний. В "Программе 2035" предусмотрено применение долгосрочных и предсказуемых параметров установления железнодорожных тарифов на период после 2025 года.

При этом весь рост российского экспорта угля мы ожидаем на Востоке, где и цены на уголь повыше. Однако рост грузооборота в этом направлении (при обеспеченном спросе на российский уголь в странах АТР) сегодня ограничен пропускной способностью железнодорожной инфраструктуры. Тех самых БАМа и Транссиба, из-за 4-летнего отставания в реализации первого этапа их модернизации. Будем возить уголь, и затраты окупятся - а рост и падение цен всегда имели циклический характер.

Какие перспективы есть у угля, как сырья в химической промышленности? Например, как сырья для создания искусственного топлива?

Сейчас технологии глубокой переработки угля развиваются в Китае, США, Германии, Японии, ЮАР, Польше и в некоторых других странах, где из него получают несколько десятков наименований товарной продукции с высокой добавленной стоимостью. В мире суммарная мощность предприятий по газификации углем составляет сегодня порядка 160 ГВт, что соответствует объему переработки 60 млн тонн угля. Это крайне мало - менее 0,8% от мирового потребления угля.

В России пока нет промышленных установок по глубокой переработке угля (не считая восьми коксохимзаводов в черной металлургии), производящих продукты углехимии. Однако в Кузбассе создан Федеральный исследовательский центр угля и углехимии РАН, выделяются бюджетные ассигнования на выполнение научно-исследовательских работ в этой сфере. Работа идет по четырем основным направлениям:

- газификация угля с получением продуктов для базовой химии и жидкого искусственного (синтетического) топлива;

- коксохимия с получением товарных продуктов (бензол, толуол, фенол, нафталин, углеродные волокна, наноматериалы и прочее);

- экстракционные технологии извлечения продуктов из бурых и низкокачественных каменных углей с получением ценных продуктов (гуминовые препараты, воски, битумы, поверхностно-активные вещества);

- получение углеродных сорбентов и молекулярных сит различного назначения: очистка питьевой воды, очистка шахтовых вод, разделение и очистка газов, использование в пищевой, химической и фармацевтической промышленности.

Актуальной остается задача как можно полнее задействовать не только энергетический и металлургический потенциал ископаемых углей, но и их потенциал для получения продуктов углехимии, а также углеродных и композитных материалов. Так, например, новейшая отечественная разработка - частичная газификация угля - обеспечивает безотходную переработку низкозольного бурого угля в газовое топливо и углеродную продукцию премиум-класса.

Мы в Минэнерго считаем, что развитие технологий глубокой переработки угля должно быть составной частью Стратегии развития химического и нефтехимического комплекса России.

Сейчас про уголь часто забывают, когда говорят о доходах бюджета, хотя вклад его очень значителен. Какой объем средств поступает из отрасли в казну?

За период 2008-2018 годы суммарный объем налоговых отчислений и прочих выплат из угольной отрасли в бюджеты всех уровней составил около 840 млрд рублей (в номинальных ценах), из них только в 2018 году - более 142 млрд рублей, а в 2019 году в результате падения цен - 100,9 млрд рублей. Кроме того, экспорта угля дает казне значительные валютные средства, в частности, в 2019 году они составили 16,8 млрд долларов (для сравнения, экспорт газа принес в 2019 году 41,6 млрд долларов - "РГ"). Они являются источником инвестиций не только для угольщиков, но и для развития железнодорожной и портовой инфраструктуры страны.

С учетом кризиса ожидается снижение ежегодных объемов добычи и экспорта угля в 2020-2021 году - и, соответственно, налоговых поступлений в бюджет - примерно на 10%. Но в случае восстановления спроса и благоприятной ценовой конъюнктуры на мировых рынках уже к 2025 году налоговые поступления смогут превысить 150 млрд рублей в год.

А сколько всего людей заняты в отрасли? И сколько новых рабочих мест будет создано в новых регионах добычи, о которых вы говорили?

Сейчас в отрасли (добыче и переработке угля) заняты 143,6 тысячи человек. Что касается новых предприятий, то только в основном производстве в угольной промышленности будет создано более 15 тысяч новых высокотехнологичных рабочих мест. К этому можно добавить рабочие места в обслуживающих предприятиях и смежных отраслях - в тяжелой промышленности, на транспорте, в электроэнергетике, стройиндустрии. Создаваемая транспортная и энергетическая инфраструктура послужит катализатором для освоения в этих регионах месторождений других полезных ископаемых (руд цветных металлов, строительных материалов и др.).

Мультипликативный эффект будет зависеть от прироста добычи угля. В "Программе 2035" производство угля в новых центрах намечается увеличить почти в два раза по консервативному варианту и в три раза по оптимистическому варианту, доведя ее до 134-231 млн тонн. В результате только прямой мультипликативный эффект составит 265-670 млрд рублей.

Последний вопрос связан больше с социальной сферой, нежели с экономикой. Как обстоят дела с программой развития шахтерских городов и программой переселения шахтеров?

Реконструировано и построено почти 800 объектов социальной инфраструктуры, переселено из ветхого аварийного жилья и районов Крайнего Севера, соответственно 43,6 тысячи семей и 17,1 тысячи семей. В 2020 году будет переселено 918 семей.

В соответствии с указаниями президента переселение всех шахтерских семей (осталось переселить 8955 семей) должно завершиться до 2024 года, в том числе в Кузбассе - до 2023 года. Необходимые средства федеральным законом "О федеральном бюджете на 2021 год и на плановый период 2022 и 2023 годов" предусмотрены.

Автор Сергей Тихонов

Интервью на сайте «Российской газеты»: https://rg.ru/2021/01/07/kakoe-budushchee-ozhidaet-rossijskij-ugol.html 

Россия > Нефть, газ, уголь. Госбюджет, налоги, цены > minenergo.gov.ru, 7 января 2021 > № 3622870 Анатолий Яновский

2020: конец эры двигателя внутреннего сгорания в год коронавируса?

Часть 1. 101 причина смерти традиционного автомобиля в 2020 году

2020 год принес не только коронавирус, нарушивший планы всего мира и почти остановивший сообщение стран друг с другом. В нынешнем году правительства многих стран совершили беспрецедентные траты на поддержание экономики. Большие инвестиции были сделаны и в новые технологии декарбонизации транспорта, а еще бОльшие — заявлены, что дает немалые основания считать, что конец эры двигателя внутреннего сгорания совсем близок.

Действительно, план «чистой энергии» нового президента США Джо Байдена размером в $2 трлн предусматривает среди прочего создание миллиона рабочих мест в автомобильной промышленности, производстве автокомпонентов, формирование «умной» дорожной инфраструктуры и зарядных станций, которых планируется аж полмиллиона, по одной станции на 660 американцев. Субсидии и налоговые вычеты получат широкие слои самых небогатых покупателей. Каждому городу США с населением более 100 тыс. человек обещаны федеральные субсидии для полного перехода к общественному транспорту с нулевыми выбросами. Также обещаны инвестиции в создание и коммерциализацию технологий эффективных батарей, иных способов хранения энергии и производства «зеленого» водорода. Запланировано разжечь вторую железнодорожную революцию в Америке — как за счет расширения сети дорог, так и за счет их дальнейшей электрификации. Сама электроэнергетика должна не только произвести достаточно энергии для такого масштабного перехода, но и к 2035 году стать полностью «зеленой».

Не менее масштабны и планы европейских государств по массовой электрификации. Президент Эммануэль Макрон перенес планы расширения сети зарядных станций во Франции до 100 тысяч на 2021 год и объявил о субсидиях на электромобили и подзаряжаемые гибриды в размере €2-5 тыс. Постковидный план восстановления экономики, объявленный в сентябре, предусматривает, что €30 млрд из €117 млрд инвестиций и субсидий будут направлены на «зеленое» развитие — в основном, на расширение производства электромобилей (до 1 млн в год к 2025) и массовое производство водорода на АЭС. Напомним, что Франция еще три года назад объявила о запрете продаж новых автомобилей с ДВС с 2040 года.

Премьер-министр Великобритании Борис Джонсон объявил о переносе запрета на продажу автомобилей с двигателями внутреннего сгорания на 2030, закупке тысяч «зеленых» автобусов и поддержке создания «зеленых» самолетов и судов. Будут выделены деньги на развитие атомной и ветроэнергетики, производства водорода и ряд других мер. Правда, объем не впечатляет, всего 12 млрд фунтов стерлингов.

Общий план стимулирования экономики немецкого правительства ровно в 10 раз больше — €145 млрд. €7 млрд будет направлено на производство водорода и расширение станций водородных заправок для грузовых автомобилей. Повышены субсидии и максимальная цена электромобилей для их получения (с €40 тыс. до €60 тыс.). Кажется, это подарок Илону Маску и его покупателям — цена Теслы 3 в Германии начинается с €42900. Интересно, что в США начальная цена чуть выше 30 тыс. и уже долларов.

План расширения сети зарядных станций точных цифр не содержит, но общие инвестиции — €2,5 млрд. Количество СО2 на километр снова снижено, уже до 95 граммов, а освобождение электромобилей от налогов продлено на 10 лет. До конца следующего года правительство потратит €1,2 млрд на закупку электробусов. Исходя из нынешних цен на электробусы и зарядные станции, этого может хватить на 2-3 тыс. машин. Для малого и среднего бизнеса также предусмотрены субсидии на закупку «зеленой» коммерческой автотехники, правда, не очень большие, всего €200 млн. Немецкие железные дороги получат €5 млрд, но вот тут назначение весьма размыто — то ли продолжат закупать водородные и аккумуляторные поезда, то ли просто потратят на поддержание стабильности перевозок. Жалобы на задержки поездов в Германии столь часты, что «стабильное движение в будущее» можно понять как угодно.

Не отстают и другие европейские страны. Например, Национальное управление транспорта Ирландии объявило тендер на поставку 800 двухэтажных (!) электробусов. Ранее были заказаны и уже начали поступать первые из 100 гибридных автобусов. Кроме этого, в Дублине на одной из линии работает автобус на водородных топливных элементах; в следующем году к нему присоединятся еще несколько машин. Управление транспорта Барселоны объявило, что впредь будет закупать только электробусы, биогазовые гибриды и водородные автобусы. А их коллеги из Варшавы получили в этом году все заказанные 130 электробусов и готовы заказывать еще.

Каждая из этих программ поддерживает «зеленую» энергетику. Европейские страны будут дружно строить ветряные электростанции — правда, в Германии между ними ограничат минимальное расстояние: ближе километра друг от друга их строить теперь нельзя, что в плане развития экономики прямо и указано. Жители Германии уже давно массово жалуются на визуальное засорение пространства ветряками и шум от них. Теперь правительство признало это на самом высоком уровне.

Несмотря на протесты «зеленых» политиков, атомная энергетика получает высокий приоритет. Однако разрабатывать и строить будут только новые и более безопасные атомные электростанции. Германия в этом не участвует: после аварии на атомной станции в Фукусиме Ангела Меркель объявила о закрытии всех станций, Меркель из немецкой политики уходить раздумала и свои собственные меры, разумеется, не отменит.

Суммарный объем инвестиций, субсидий, мер материальной поддержки в общем не имеет аналогов в истории — время сейчас мирное, и пандемия короновируса — отнюдь не мировая война. Ранее выделение таких средств и не обсуждалось: денег у правительств в таком количестве не было, а их эмиссия считалось прямой дорогой к безудержной инфляции. Однако экономика, похоже, изменилась. Соединенные Штаты выделили триллионы и, хотя многие указывают, что они в итоге оказались на бирже, к инфляции это не привело — экономика деньги поглотила. Все развитые страны идут по такому же пути, вот и бюджет Японии первый раз в истории превысил $1 трлн и ожидается дальнейшее увеличение.

Европейские правительства посылают четкий и однозначный сигнал — «мы сами электрифицируем транспорт и всем остальным настоятельно рекомендуем!» Деньги вкладываются вдумчиво: в закупки и субсидии на сам транспорт, в производство «чистых» электричества и топлив, в инфраструктуру для их широкого распределения. Стараются не забыть ни богатых владельцев обширных парков техники, ни бедных граждан, которым без субсидии дорогие электромобили совсем не по карману. Планы строятся на 10 и более лет, и на электоральные циклы демонстративно не обращают внимание. Этим правительства демонстрируют уверенность, что кто бы ни пришел после них, такая политика будет продолжена.

Значит, двигатель внутреннего сгорания можно смело отбрасывать на обочину истории? Не все так просто…

Продолжение следует.

Павел Карташов, представитель АПЛ ГмбХ в России (крупнейший независимый институт в области испытаний автомобильной техники, топлив и масел)

Дубай, ОАЭ. Туристические визы Объединенных Арабских Эмиратов, чей срок действия истекает в период с 19 декабря 2020 года по 15 января 2021 года, автоматически продлеваются до 26 января 2021 года, сообщили в Генеральном директорате по вопросам резидентства и международным связям в Дубае (GDRFA Dubai).

Туристы, вынужденно оставшиеся на территории ОАЭ после закрытия границ ряда стран из-за эпидемиологического кризиса, могут проверить свой визовый статус на сайте www.amer.ae.

Стоит напомнить, что 27 декабря 2020 года Его Высочество шейх Мухаммед бен Рашид Аль Мактум, вице-президент, премьер-министр ОАЭ и правитель Дубая, выпустил указания о продлении туристических виз на месяц без взимания дополнительных сборов.

Решение связано с закрытием аэропортов во многих странах мира на фоне распространения нового штамма коронавируса COVID-19. Согласно приказу, визы продлены всем туристам, находящимся на территории ОАЭ.

Решение позволяет туристам и их семьям провести в Объединенных Арабских Эмиратах новогодние каникулы. Профильные ведомства, в свою очередь, работают над тем, чтобы обеспечить иностранным гостям безопасное пребывание.

14 декабря министр здравоохранения Великобритании Мэттью Хэнкок сообщил, что в стране выявлен новый штамм SARS-CoV-2, который распространяется быстрее, чем исходная форма.

По его словам, вирус легче передается от человека человеку и, следовательно, более заразен. Быстрое распространение нового штамма коронавируса вызвало введение жесткого локдауна в Великобритании.

На территории Объединенных Арабских Эмиратов в декабре было зафиксировано «ограниченное» число случае заражения новым штаммом COVID-19. Зараженные лица, как сообщается, прибыли из-за рубежа.

Почему этот новый штамм вызывает опасения?

Он быстро вытесняет другие штаммы этого же вируса;

Мутация происходит в таких частях вируса, которые представляют особую важность;

Некоторые из этих мутаций уже продемонстрировали в лабораторных условиях повышенную способность вируса проникать в клетки.

Дубай, ОАЭ. В столице Объединенных Арабских Эмиратов началась III фаза клинических испытаний российской вакцины «Спутник V». В испытаниях принимают участие 500 волонтеров – жителей Абу-Даби в возрасте от 18 лет.

Испытания вакцины проходят под контролям Департамента здравоохранения Абу-Даби и Министерства здравоохранения и профилактики ОАЭ. Вакцина тестируется на здоровых людях разных национальностей, которые ранее не были инфицированы COVID-19 и не участвовали в испытаниях других вакцин, а также не переносили в последнее время респираторные заболевания.

Добровольцы получат две дозы вакцины с интервалом в 20 дней, после чего будут наблюдаться у врачей в течение полугода. Отмечается, что испытания проходят в больнице Тавам в Аль-Айне. Программа испытаний проводится в рамках кампании «Вакцина для победы». Жители Абу-Даби, желающие стать добровольцами, могут зарегистрироваться на сайте www.v4v.ae. Участники клинических испытаний российской вакцины получат компенсацию, сумма которой может достигать 1,5 тысяч дирхамов (US$ 410).

Результаты первых двух этапов исследования, опубликованные в медицинском журнале The Lancet, зафиксировали у добровольцев стабильный гуморальный и клеточный иммунный ответ без серьезных побочных эффектов. Третья фаза клинических испытаний проходит в ОАЭ, России и других странах мира.

Российский фонд прямых инвестиций ранее заявлял, что вакцина от коронавируса «Спутник V» будет зарегистрирована в Объединенных Арабских Эмиратах в январе 2021 года. В свою очередь, министр иностранных дел РФ Сергей Лавров сообщал, что Россия и Объединенные Арабские Эмираты обсуждают возможность лицензионного производства вакцины «Спутник V».

«Спутник V» является первой зарегистрированной вакциной в мире, основанной на хорошо изученной платформе вектора аденовируса человека. Она входит в число 10 разрабатываемых в мире вакцин в списке Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), которые наиболее близки к окончанию третьей фазы клинических испытаний и к началу массового производства. Россия направила в ВОЗ ходатайство об ускоренной регистрации и преквалификации вакцины.

США расширили санкции против металлургии ИранаВласти США расширили список санкций против Ирана, внеся в него одно физическое лицо, а также ряд сталелитейных компаний. Об этом говорится в распространенных во вторник сообщении Минфина и заявлении госсекретаря США Майкла Помпео.

Так, министерство финансов ввело рестрикции в отношении 12 компаний из Ирана, совокупная производственная мощность которых, по подсчетам вашингтонской администрации, "достигает миллионов метрических тонн стальной продукции" в год.

В числе организаций, попавших под ограничительные меры, Middle East Mines and Mineral Industries Development Holding Company (MIDHCO). В санкционный список также внесены три "принадлежащие или контролируемые" MIDHCO компании, базирующиеся в Китае, Германии и Великобритании. Кроме того, санкции вводятся в отношении китайской Kaifeng Pingmei New Carbon Materials Technology (KFCC) - поставщика используемых в производстве стали графитированных электродов. По информации Минфина США, эта компания в период с декабря 2019 по июнь 2020 годаосуществляла поставки продукции нескольким иранским сталелитейным предприятиям.

"Металлургический сектор является важным источником дохода для иранского режима, приносящим состояние коррумпированным лидерам и финансирующим злонамеренную деятельность, в числе которой распространение оружия массового уничтожения и средств его доставки, поддержка иностранных террористических организаций, различные нарушения прав человека внутри страны и за рубежом", - утверждается в сообщении Минфина.

Рестрикции вводятся в рамках указа президента США Дональда Трампа о санкциях в отношении металлургической отрасли Ирана. Этот документ был подписан главой вашингтонской администрации в мае 2019 года. Попадание в санкционный список означает заморозку активов в США и запрет для американских граждан на любой бизнес с фигурантами перечня.

Ограничительные меры в отношении KFCC вводятся также по линии Госдепа. Помимо этого, американское внешнеполитическое ведомство ввело санкции в отношении иранской Hafez Darya Arya Shipping Company (HDASCO) и ее руководителя Маджида Сайдеха. "Обе компании сознательно продавали, поставляли или транспортировали прямо или косвенно графит в Иран или из него", - говорится в заявлении Помпео. HDASCO ранее уже фигурировала в американских санкционных списках.

Абдиль Сегизбаев: власть в Киргизии узурпировали не президенты, а элиты

В Киргизии после очередного госпереворота 10 января состоятся внеочередные выборы президента. Среди претендентов на главный пост – политики, бизнесмены, юристы, всего 17 человек, в том числе сложивший полномочия и.о. президента для участия в выборах Садыр Жапаров. В чем причина повторяющихся киргизских революций, почему в стране резко упал рейтинг спецслужб, и возможно ли возвращение в республику беглых президентов в интервью РИА Новости рассказал кандидат в президенты, бывший председатель Госкомитета Нацбезопасности страны Абдиль Сегизбаев.

– Абдиль Кенешевич, в октябре 2020 года произошла уже третья по счету революция в истории независимой Киргизии. Как вы считаете, каковы ее причины?

– На эти события надо смотреть с учетом событий, которые происходили в 2005 и 2010 годах. И октябрь 2020 года – это звенья одной цепи. Первые события произошли через 15 лет президентства первого президента, потом события 2010 года после пяти лет правления, сейчас у нас произошли события после трех лет президентства Сооронбая Жээнбекова. Вы видите, что сокращается промежуток времени. И когда нам говорят, что происходит определенная чехарда, именно в отношении политической ситуации – это так и есть. Ведь обычно такие события происходят вследствие таких мероприятий, как выборы президента или парламента. Это во-первых. Во-вторых, что произошло 5-6 октября? Народ просил справедливых выборов. А власть сделала так, что 95% мест получили только три провластные партии. Путем обычного подкупа населения. Такого подкупа мы раньше не видели. Также был повсеместно использован административный ресурс. Люди, находящиеся на муниципальной службе, на госдолжностях или причастные к госкомпаниям, были вынуждены приехать на установленные участки и проголосовать за провластные партии. Также было повсеместное использование организованных преступных группировок. Вы знаете, что у нас 2-3 выявленных крупных ОПГ, и они были максимально использованы, чтобы запугивать людей, вынуждать их голосовать за ту или иную партию. В то же время партии, которые были оппозиционного характера, подвергались колоссальному давлению. Их просто не допускали к выборами, мешали проводить агитационную кампанию, на лидеров этих партий возбуждались уголовные дела. Все это привело к событиям начала октября.

Если мы будем говорить о более глубинных вещах, то мы просто придем к тому, что на протяжении 30 лет независимости президенты приходят и уходят. Узурпация власти произошла именно со стороны определенных элит. Это лица, которые на протяжении 30 лет являются депутатами, министрами, олигархами. И кто бы ни пришел к власти, происходят сделки с совестью. Они договариваются с этими группами, как они себя называют не элитами, а "илитами", это говорит об уровне их грамотности. Соответственно, интересы этих элит сохраняются: это коррупционные схемы, это наркобизнес, это вплоть до крышевания торговли людьми, оружием. За охрану своих интересов эти элиты помогают выиграть выборы именно таким путем, как это произошло в октябре 2020 года. Естественно, последствия такой сделки оказываются весьма плачевными для президента. Посмотрите на нашу историю, единственный президент – женщина, которая смогла избежать вот такой участи, все остальные мужчины-президенты либо находятся в изгнании, либо в тюрьме, либо, последний случай, в таком, как бы сказать, осадном положении. Он не может ни выйти к людям, ни высказать свою точку зрения – просто изгой в обществе.

Решение проблемы я вижу в том, чтобы новый человек, который придет к власти, понимал, что интересы элит противоречат интересам народа. И если ты совершил сделку с элитами, то ты связан по рукам и ногам, ты ничего не можешь сказать, не можешь изменить ситуацию, не можешь работать на свой народ. Важно понимание, что лидер может опираться на народ, если он сможет переступить грань – не поддаться соблазну и работать в интересах народа. Тогда народ его спасет: никакая элита не сможет противодействовать. Нам надо отказаться от этой группы людей, элит, тогда и будет поддержка народа.

– Вы на протяжении нескольких лет возглавляли Госкомитет Нацбезопасности. Как бывший руководитель, как бы вы могли охарактеризовать деятельность спецслужбы сегодня?

– Конечно, я не могу в этическом плане критиковать своих коллег. Это было бы неправильно. Но вы посмотрите на период 2016-2017 годов. Когда мы пришли работать в Госкомитет, в стране было порядка 1300-1400 митингов в год. Это крупных. Страну лихорадило: ни о каком экономическом или социальном развитии не приходилось говорить. Самое главное, надо было сохранить стабильность. В 2017 году, когда была передача власти, в стране было всего 30-40 митингов. То есть по большому счету в то время ГКНБ с одной из своих основных функций справился.

Посмотрите другой период времени – 2005-2010 годы, во время правления бакиевского режима (время президентства Курманбека Бакиева – ред.). В этот период в стране произошло 60 политических убийств. Самое страшное, что в большинстве случаев для этих убийств были использованы сотрудники ГКНБ и СГО (Служба Государственной охраны – ред.). Многие выполняли приказы больших должностных лиц. В то время, вы знаете, брат Бакиева (Жаныш Бакиев – ред.) управлял СГО, сын Бакиева фактически, хоть и не находясь на должности, управлял Госкомитетом Нацбезопасности. И я тогда понял, что когда используют ГКНБ, призванную защищать людей, защищать государственность, суверенитет, таким образом – для решения политических вопросов, для убийства оппонентов, естественно, все это заканчивается такими событиями, как 7 апреля 2010 года. Посмотрите период правления Жээнбекова: опять ГКНБ использовали для штурма сел, когда спецназ направляли, чтобы противостоять мирным жителям. Это неприемлемо. "Альфа", элита наших спецслужб, призвана бороться не с населением, а с террористами, с бандитами. Или другой пример: в разгар эпидемии силы простых сотрудников были направлены на то, чтобы выявлять "паникеров": врачей, учителей, представителей интеллигенции. Их привозили в ГКНБ, обрабатывали, допрашивали, а потом еще и заставляли просить извинения за то, что они сказали, что у нас начинается эпидемия. К чему это привело? Доверие к органам нацбезопасности сильно упало, и в этом виноваты не простые сотрудники, а те, кто отдавал подобные приказы, вырабатывал стратегию работы на тот период.

В целом, если правильно использовать огромный потенциал этой службы и ее сотрудников, то это приводит к стабилизации, как 2016-2017 году, и мирной передаче власти, как это было впервые в 2017 году.

– В итоге что вы думаете, нужна ли реформа ГКНБ?

– Необходимо проводить определенные реформы. Но для реформ необходимо грамотное руководство, с тем руководством, которое сейчас руководит ГКНБ, никаких реформ не проведешь. Например, я считаю, антикоррупционная служба выполнила свою миссию, и она должна быть преобразована. Сейчас над бизнесом, над госструктурами, она висит как "дамоклов меч". Они боятся принимать законные решения из страха перед тем, что могут прийти проверки из антикоррупционной службы, финполиции, счетной палаты. Из-за этого они парализованы. Конечно, нельзя давать возможность воровать или развивать коррупционные схемы, но не таким варварским методом, когда в погоне за сенсацией, или чтобы показать, что новая власть что-то делает, идет вычищение и замена старых кадров своими кадрами. Вот посмотрите, какие кадры пришли. Например, и.о. премьер-министра (Артем Новиков – ред.). Оказалось, что он является очень близким человеком для Максима Бакиева (сын президента Курманбека Бакиева – ред.). Он в ЦАРИИ (Центральное агентство по развитию, инвестициям и инновациям, которое возглавлял Максим Бакиев, – ред.) работал, Максим Бакиев его за ручку привел в министерство экономического развития, у них матери дружат. Это все порождает определенное порицание, определенное подозрение со стороны общества.

Вот посмотрите на исполняющего обязанности президента (Талант Мамытов – ред.), какие связи у него выявляются, с кем он дружит. У народа фактически сейчас определенное подозрение, что у власти находятся те, кому нельзя доверять. И это плохо. Никакая работа в таких условиях проходить не будет. Также очень много вопросов по назначениям сватов-братьев на ответственные должности. Люди же все это видят. И если это будет продолжаться, рано или поздно людям придется высказать свое мнение. Главное, чтобы это не происходило так, как происходило в 2005, 2010, 2020 годах. Нам надо научиться законным путем приходить к власти.

Вот что было в 2020 году – восстание народа за справедливость. Но пока люди бегали по площадям, не знали, что делать, определенные группировки, связанные с ОПГ и с определенными финансовыми ресурсами, просто захватили власть. Это был просто захват власти. Потом путем запугивания бедного парламента, который уже не знает, кому принадлежать и на кого работать, они собрали этот парламент, получили мандат, стали премьер-министрами. Потом силовым путем стали запугивать людей, чтобы они подчинялись. Вот такая каша.

Сейчас я вижу, что нынешняя власть на президентских выборах один в один повторяет ошибки Сооронбая Жээнбекова: те же ОПГ, то же давление, тот же административный ресурс. Посмотрите по всему городу – плакаты одного человека, который два месяца назад находился в тюрьме. Только на плакаты они потратили миллион долларов. Я спрашиваю: откуда эти деньги? Если деньги принесли олигархи, не взятка ли это? Если госслужащие, то не коррупционная ли это схема? Вопросов очень много в обществе. Я считаю, таким путем мы не изберем легальную власть. Таким путем даже после выборов останется много вопросов у общества.

– Как вы оцениваете предвыборную борьбу?

– Борьба очень активная. Я все пытаюсь на дебаты вызвать Садыра Жапарова. Я хочу, чтобы мы открыто дебатировали, чтобы я мог задать ему вопросы, чтобы он мне мог задать вопросы. Он пугается, избегает, не хочет. Даже на свои дебаты не вышел.

Второй вопрос, что, конечно, ни у кого из кандидатов нет таких источников финансирования. И от того, что в информационном пространстве идет преобладание одного кандидата, есть, конечно, и полезный для него эффект, но есть и обратный: общество спрашивает – откуда деньги?

– А у вас какие источники финансирования?

– По большому счету у нас очень мало средств, мы потратили около 2-3 миллионов ($24-36 тысяч – ред.). Были свои средства, которые были накоплены, естественно, помогли взносы от населения. Это не очень большая сумма, но в рамках этой суммы мы и работаем. Что радует, очень много волонтеров: разносят газеты, агитируют бесплатно.

– Сталкивались ли вы с каким-либо давлением во время агитации?

– Конечно. Очень много фактов было со стороны ОПГ. Приезжали на машинах, избивали, срывали надписи на штабах. Очень много попыток провокаций, похожих на бакиевские методы: приезжаешь на свой митинг – сидят обычные люди, вдруг заходит группа людей, начинают кричать: "Садыр-Садыр, он наш бог, герой, Робин Гуд". А нам сообщают, что их подвозили на автобусах. Потом резко исчезают.

– В одном из своих интервью бывший и.о. президента Садыр Жапаров высказал мысль, что если народ их простит, то в страну можно вернуть беглых президентов Аскара Акаева и Курманбека Бакиева. Вы когда-то были пресс-секретарем Акаева. Что думаете по этому поводу?

– Кто виновен, пусть отвечает по закону. Кто не виновен, пусть просит прощения у людей, если, конечно, нет нарушения закона. В данном случае я вижу, что Садыр Жапаров очень связан с Курманбеком Бакиевым. Это человек, который работал с ним, определенное время жил в Минске рядом с Бакиевыми. По моим данным, в 2017 году он и приехал в страну по заданию Бакиевых. Когда у нас были выборы, его задача была внести определенную дестабилизацию. Это был политический заказ. Естественно, Бакиевы хотят вернуться. Там очень много коммерческих проектов. Благодаря коррупционным схемам его сын стал миллиардером. Естественно, они постараются это вернуть.

– А Акаев тут при чем?

– Я думаю, его фамилию назвали, чтобы сохранить баланс.

– Что вы думаете по поводу внешней политики Киргизии? После событий октября 2020 года у республики возникли сложности на мировой арене. Государства-партнеры не знали, с кем вести контакты, и из-за этого страна едва не оказалась в изоляции. Как решить эту проблему?

– Надо выбрать власть, которая будет пользоваться доверием людей. Тогда они будут уверены в своих решениях, в своих заявлениях. Потом надо выбрать власть, которая сможет отстаивать интересы Киргизии. Человек, который не понимает, что судебная власть является отдельной ветвью власти, я не представляю, каким образом он будет представлять Киргизию на международном уровне, как будут защищаться интересы Киргизии.

Вот вы пройдитесь по всем кандидатам – все будут говорить: стратегические партнеры, мы со всеми будем работать. Заявления – это хорошо. Но надо же реальную работу настроить. Реальной работы-то нет. Голые заявления. Во время моей работы в ГКНБ мы тоже работали с нашими партнерскими организациями. Когда мы смогли наладить реальную работу, начали совместно бороться с терроризмом, экстремизмом, мы предотвратили 20 терактов. Мы помогли предотвратить 3-4 теракта на территории нашего стратегического партнера, у соседей. Вот такая работа нам и нужна. Вот сейчас мы являемся членами интеграционных объединений – ШОС, ОДКБ, ЕАЭС, но мы же не используем потенциал. Мы пустили все это на откуп – как есть. Мы должны сделать так, чтобы каждый киргизстанец почувствовал пользу от этих объединений. Чтобы мы могли спокойно ездить друг к другу, чтобы мы могли разговаривать на языке, понятном всеми, продавать товары на территории стран ЕАЭС. Тогда люди поймут, что мы являемся частью одной большой семьи, дружеской семьи, одного общества, которое помогает друг другу. Я для себя давно определил страны, которые желают добра Киргизии. И вот с этими странами мы должны крепко работать. Не дружить, а работать. Чтобы это было взаимовыгодно. Вот такая внешняя политика нужна – прагматичная, действенная и эффективная.

– И какие это страны?

– Конечно, это страны бывшего Советского Союза. Мы же все корнями оттуда. Мы же детство там провели. Как этот период можно отрицать. Именно в этот период произошел расцвет нашей культуры. Начали говорить о киргизском чуде – местном кинематографе, появились такие люди, как Чингиз Айтматов, в эту эпоху мы смогли реализовать огромные проекты в инфраструктуре, социальной сфере. Мы должны сохранять это все и поддерживать. Конечно, наш стратегический партнер – Россия. Это соседние страны. С ними надо находиться в дружбе, в том числе с нашим большим соседом Китаем. Есть другая группа стран, которая относится к Киргизии, будем так говорить, как к третьим странам. К ним надо относиться также, как они к нам.

– Вы заручились поддержкой кого-то из зарубежных политиков?

– Я не пытался с кем-то разговаривать, общаться. Я знаком со многими своими партнерами за рубежом. Работа была такая, приходилось контактировать. Но в ключе этой кампании нам надо получить поддержку своего народа, остальное можно будет наработать.

– В один день с президентскими выборами пройдет и референдум по выбору формы правления. Вы сторонник какой – президентской или парламентской?

– Необходимо понимать, что это за системы. Парламентская – как в Великобритании, когда премьер непосредственно подотчетен парламенту. Есть система, где есть президент, как в Германии: есть парламент, канцлер, подотчетный парламенту, есть президент, исполняющий больше представительские функции. Если говорить о президентской форме правления, то в любом случае надо понимать, что она должна быть сбалансирована присутствием парламента. Чисто президентская форма – это уже диктатура или монархия. А у нас говорят: президентская или парламентская, но есть и другие формы. Которые работают в реальности. Почему, когда мы спрашиваем у людей, мы не объясняем, что могут быть еще и другие формы. Их даже и в бюллетене нет.

Я считаю, что должен быть сильный президент и сильный парламент. Президентско-парламентская форма правления. Как сделать сильным парламент: отменить все пороги, чтобы могли пройти новые лица. Почему сейчас идет неприятие парламентаризма, потому что созыв, который сейчас имеется, почти полностью состоит из олигархов, наркобаронов и коррупционеров. Естественно, они очень податливы, как пластилин. Любая власть приходит и уходит, а они являются их рабами. Если же создать парламент, где будут не деньги, а идеи, какое-то видение будущего, то ситуация переменится.

– И кто в таком случае будет формировать правительство?

– Формирование исполнительной власти тоже должно быть с согласия парламента.

– Планирует ли ваша команда принимать участие в предстоящих весной 2021 года парламентских выборах?

– Поживем – увидим. У нас все выборы проходят по одним лекалам. Если кто-то выигрывает, то другая сторона сразу же сдает свои позиции и сразу присоединяется к сильной. Отсюда и появляется вседозволенность. Наша задача в том, чтобы в любом случае остаться в политическом поле, как оппоненты, имеющие свою точку зрения. Люди, которые имеют другую точку зрения. Вот сейчас с теми людьми, которые стремятся к власти, с Садыром Жапаровым, у нас кардинальные противоречия.

– Вы готовы к каким-то политическим тандемам?

– Я видел, что некоторые кандидаты объединились. И я будут приветствовать любые объединения здравых сил. Буду ли я в них участвовать, это другой вопрос. Пока мы приняли решение идти своим путем. В первом туре, я думаю, каждый должен идти своим путем. Во втором туре, если он состоится, будем уже смотреть.

Киргизия > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > ria.ru, 5 января 2021 > № 3622924 Абдиль Сегизбаев

Дубай, ОАЭ. Эмиратские авиакомпании Emirates и flydubai анонсировали возобновление полетов в города Саудовской Аравии. Королевство накануне открыло сухопутные, морские и воздушные границы после двухнедельного перерыва.

В частности, авиакомпания flydubai возобновила рейсы в Эр-Рияд и Даммам, полеты в Джидду будут доступны с февраля 2021 года. В свою очередь, авиаперевозчик Emirates с 3 января 2021 года перезапустил полеты в Даммам, Джидду и Эр-Рияд.

Отмечается, что на борт не будут допускаться пассажиры, за последние 14 дней посещавшие Аргентину, Бразилию, Индию, ЮАР и Великобританию (за исключением граждан Саудовской Аравии).

Стоит отметить, что Emirates также возобновила рейсы в Султанат Оман 28 декабря 2020 года, в Кувейт – со 2 января 2021 года. Авиасообщение было приостановлено в декабре 2020 года из-за угрозы распространения нового штамма COVID-19.

14 декабря министр здравоохранения Великобритании Мэттью Хэнкок сообщил, что в стране выявлен новый штамм SARS-CoV-2, который распространяется быстрее, чем исходная форма. По его словам, вирус легче передается от человека человеку и, следовательно, более заразен.

Мутировавший вирус обнаружили пациентов в Нидерландах, Дании, Австралии и Италии. Быстрое распространение нового штамма коронавируса вызвало введение жесткого локдауна в Лондоне и на юго-востоке Англии, отменило рождественские послабления для жителей Англии, Шотландии и Уэльса и заставило более 30 стран ввести запрет на авиасообщение с Великобританией.

Почему этот новый штамм вызывает опасения?

Он быстро вытесняет другие штаммы этого же вируса;

Мутация происходит в таких частях вируса, которые представляют особую важность;

Некоторые из этих мутаций уже продемонстрировали в лабораторных условиях повышенную способность вируса проникать в клетки.

Дубай, ОАЭ. Огромный спортивно-развлекательный комплекс Topgolf открыл свои двери в Дубае, на территории гольф-клуба Emirates Golf Club. Первый на Ближнем Востоке и в Азии фирменный комплекс разместился на трех этажах, на площади 5,5 тысяч кв. метров.

Концепт является интерактивным, многоуровневым и компьютеризированным с 96 тренировочными площадками для игры в гольф. В шары вмонтированы микрочипы, благодаря которым компьютерная система будет предоставлять информацию о замахе игрока и подсчитывать очки.

Помимо тренировочных площадок, в комплексе Topgolf разместились три ресторана, а также поле для мини-гольфа для любителей активного отдыха и спорта всех возрастов. Заказать блюда и напитки можно на тренировочную площадку, все очки будут отображаться на телеэкранах мгновенно. С террасы на крыше открываются впечатляющие виды на районы Dubai Marina и Media City.

Стоит отметить, что сегодня в мире функционирует более 50 комплексов Topgolf, в том числе в Великобритании и Австралии. Помимо игры в гольф, посетители комплекса в Дубае смогут поиграть в крикет, теннис, регби, футбол, прокатиться на лошади или велосипеде, принять участие в виртуальных гонках или соколиной охоте.

Также гостям представится возможность посетить кафе The Bunker или спортивный бар The Yard, где будут транслироваться живые музыкальные и спортивные события. На краше находится бар The Loft и уютная надстройка для уединенного отдыха с видом на The Yard.

Emirates Golf Club, где проходит европейский турнир Omega Dubai Desert Classic, — самый известный гольф-клуб на Ближнем Востоке. На его территории располагаются три великолепных поля: Majlis, Faldo и Park 3, а также современная школа гольфа, площадка для отработки ударов и магазин экипировки.

Между тем, гольф — не единственное направление работы клуба. Развитая инфраструктура включает плавательный бассейн, тренажерный зал, залы для игры в настольный теннис, площадки для сквоша и теннисные корты.

В клубе множество ресторанов и кафе: уютное Roseleaf Cafe, Jones the Grocer и другие. На обширной территории под открытым небом проходят концерты и прочие мероприятия, в том числе вечера джазовой музыки. Здесь также установлены огромные экраны для прямой трансляции спортивных состязаний.

ОЧИСТИТЕЛЬНЫЙ КРИЗИС?

СЕРГЕЙ КАРАГАНОВ

Учёный-международник, почётный председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике, председатель редакционного совета журнала «Россия в глобальной политике». Декан, научный руководитель Факультета мировой политики и экономики НИУ ВШЭ.

Это эссе предваряет серию исследований, публикуемых в свежем номере журнала «Россия в глобальной политике», которые посвящены описанию и анализу ряда масштабных кризисов ХХ – начала XXI веков и опыта выхода из них. Такая подборка пригодится в поисках разрешения сегодняшней ситуации.

На факультете мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, в Совете по внешней и оборонной политике мы много лет подряд говорили о неизбежности масштабного кризиса (или нового этапа того, что начался в 2008 г.). Это чувствовали многие. Ощущение нараставшего неблагополучия, ожидание катастрофы, даже войны буквально висело в воздухе. Пандемия стала камнем, столкнувшим лавину и придавшим ей особый характер.

В начале 2020 г. и во время первого массового локдауна официальные лица и многие экономисты предвидели вероятность «отскока» (начала выхода из кризиса) уже к концу 2020-го и уж точно в 2021 году. Мы исходили из более пессимистичных – или реалистичных – ожиданий. Кризис будет длинным, тяжёлым, опасным, сравнимым с Великой депрессией 1930-х гг., из которой мир так, по сути, и не вышел до Второй мировой войны. Надеемся, что этот катаклизм человечество преодолеет не через большую войну, угрожающую теперь прекращением его истории.

Коллективом авторов руководил глава Департамента мировой экономики ВШЭ Игорь Макаров. В своей вводной статье он излагает рамки и логику исследований.

Что происходит?

Я же попытаюсь описать сам нынешний кризис, в эпицентре которого мы находимся. Сделать это сколько-нибудь полно – невозможно. Не только потому, что он только разворачивается, но и из-за одной его особенности – отсутствия реальной информации о том, что происходит. Вернее – из-за обвала информации, часто ложной, манипулируемой. К тому же её производители (а их больше на несколько порядков, чем в любой предыдущий период) в растерянности. Поэтому мне придётся опираться не на знание, а скорее на интуицию, которая может и подвести. Но рискну репутацией. Не впервой, да и время сейчас рисковое.

Естественно, текущий кризис – при всех возможных параллелях с предыдущими – уникален. Прежде всего потому, что совпало несколько явлений. Экономическое цунами, подстёгнутое пандемией. Окончательный развал международного экономического и политического порядков, сложившихся после Второй мировой войны и (казавшейся) «победы» Запада в войне холодной. Элементы цивилизационного кризиса того же Запада, доминировавшего в мире на протяжении столетий. Одновременно идёт быстрое снижение международной политической и стратегической стабильности, множатся конфликты, растёт угроза их перерастания в большую войну. Зримо слабеет убедительность концепций, рождённых до начала этого комплексного кризиса. То есть налицо и интеллектуальный провал.

Разумеется, есть собственно пандемия и неспособность бедных стран и многих государств с ней справиться. Но эта беда – при всей её опасности для жизни и здоровья людей – несравнима с ужасными морами, которые переживало человечество. Её значение очень преувеличивается вырвавшимися из-под контроля информационными лавинами. А, кроме того, ещё и стремлением правящих элит немалого числа стран «перевести стрелки» со своих прошлых провалов и остаться у власти. Пандемию используют как замену войны, отвлекающей и оправдывающей. Во многом ситуация, действительно, сходна с большой войной – но пока без миллионов жертв. А если ситуация военная, то и действовать нужно по принципу «на войне, как на войне». Делать то, на что раньше не решались.

Получается картина почти всеобъемлющего, системного и многоуровневого кризиса с ожидаемо непредсказуемыми последствиями. Начну с лежащих ближе всего к поверхности экономических аспектов.

Кризис, безусловно, резко обострит и без того нараставшее неравенство и ощущение несправедливости современной экономической системы, ещё больше сократит и так скукоживавшийся средний класс в развитых государствах. Беднее станут все, но особенно – бедные страны.

Становится совсем очевидным одно из коренных противоречий, если не пороков, нынешнего мира – исчерпанность современной модели капитализма, основанного на бесконечном и стимулируемом росте потребления. Даже если (и когда) нынешняя обеспокоенность изменением климата даст реальные плоды, базовой проблемы это не решит. Люди в развитом и стремящемся попасть в него мире потребляют бессмысленно и безрассудно много, выше нормальных человеческих потребностей. Но как ограничить рост потребления, когда миллиарды людей живут бедно и, что самое важное, – являются, благодаря медиа, очевидцами того, как живут богатые люди и страны? Да ещё и видят картину, заведомо приукрашенную по коммерческим или политическим соображениям. Эта тема остра и для России.

Похоже, проблему загрязнения среды тоже забалтывают – на деле Европа, основной глашатай этой темы, просто стремится переложить бремя на других через обложение тарифами энергоёмких товаров. Хотя объективно главные загрязнители – чрезмерные потребители. То есть богатые страны и индивиды. На конец 2020 г., время написания этой статьи, и у нас в стране, и в мире было удручающе мало признаков серьёзного переосмысления модели развития. На которое многие, в том числе и я, надеялись во время начала пандемии.

Демократия и её проблемы

В обострившемся соперничестве пока относительно выигрывают Китай, Азия. Но в целом проигрывают все. Предварительные результаты кризиса – нарастание социальной напряжённости внутри обществ, возвращение массового голода в ряд регионов. И как результат – рост нестабильности и внутри многих государств, и между ними. В том числе вблизи наших границ. Многие правительства развалятся. Человечество делает ещё один шаг назад от идеалов вечного мира, ответственного глобального управления. Не утешает и то, что в результате быстрее сыпется «либеральный экономический порядок», созданный в Бреттон-Вудсе, распространившийся после 1991 г. на весь мир и дававший мощные преимущества его инициаторам через систему экономических режимов и быстро слабеющих ныне институтов – ВТО, МВФ и других. На смену приходит экономический и политический (об этом – позже) закон джунглей. Зачатки новой равновесной и справедливой системы пока не проглядываются. Впереди – как минимум десятилетие хаоса.

Нынешний кризис, видимо, подстегнёт ряд ранее наметившихся социально-политических тенденций. С эпидемией лучше справляются эффективные авторитарные государства (справедливости ради – неэффективных авторитарных тоже немало). На поверхность выходит истина, тщательно скрывавшаяся доминировавшей много десятилетий либеральной политкорректностью.

Демократия – способ управления только богатыми обществами и только при отсутствии сильного внешнего стресса.

Все демократии в истории погибали. Греческие республики сменились деспотиями, римская – империей, итальянские средневековые – монархиями, новгородская пала, французская – сменилась империей. Февральская демократическая революция в России – тоталитарной системой. Практически все демократии Европы сдались Гитлеру. Такая участь ожидала, видимо, и Великобританию, если бы не помощь США, в течение всей своей истории защищённых океанами и слабыми соседями, и если бы не то обстоятельство, что Германия напала на СССР – с его народом, обладающим уникальной готовностью к самопожертвованию и управляемым жёсткой тоталитарной системой.

Нынешние демократии, привнесённые в относительно небогатые государства, осыпаются, превращают их в несостоявшиеся, сменяются авторитарными режимами. Если их демократическое устройство не поддерживается извне, как в странах периферии Евросоюза. Но экономический кризис сократит возможности поддержки и субсидирования. Да и в коренных странах, даже относительно богатых, растущие социальные протесты всё чаще подавляются откровенно полицейскими методами, которые всегда ассоциировались с самым жёстким авторитаризмом. Эти методы оправдываются – возможно, вполне искренне – необходимостью защищать демократию. Реально – это защита прежней политики и провалившихся элит. В спокойных условиях граждане демократических стран выбирают себе подобных и удобных, именно поэтому в старых демократиях элиты за последние десятилетия почти повсеместно деградировали. Достаточно сравнить лидеров 1950–1960-х и 2010-х годов. Но, признаем, и в условиях стресса Черчиллей или Рузвельтов выбирают крайне редко. Чаще приходят правые или левые популисты.

Очередное, исторически, возможно, временное, отступление демократии, которое усугубляется кризисом, ставит перед отечественным политическим классом два нелёгких вызова. Один – пересмотр убеждения, глубоко укоренившегося со времени упадка советского строя, что демократия – это всегда хорошо, вольно, сытно. Вольно – да, но и то далеко не всегда: формально демократические государства часто управляются олигархиями. И уж точно не сытно.

Демократия – результат материального благополучия, а не причина.

Другой вызов ещё сложнее – найти оптимальное сочетание авторитарных, популистских и демократических форм правления для эффективного развития страны, духовного и материального благополучия большинства. Стандартные рецепты для большой и генетически суверенной державы не подходят. Придётся идти своим путём. Наращивание авторитарных тенденций во власти, что неизбежно во время кризиса, отвечает российским традициям и запросу современного мира, хотя устраивает далеко не всех граждан современной России. Как и расширение пространства свободы – муниципальной, экономической, интеллектуальной. Неограниченная политическая свобода в России, да ещё во время кризиса, гибельна. Однако без воли не будет русского куража. А без него не будет успехов. Ведь и в победоносных войнах, и в освоении гигантских пространств русскими двигала не только «воля государева», но и стремление к свободе, душевный порыв. Нынешний почти повальный пессимизм отечественных элит (не разделённый пока властью) попросту губителен. Понятно – устали. Но тогда нужно выдвигать вперёд молодых. А достойные молодые в скуку и несвободу не пойдут.

Необходимо пересмотреть отношение не только к современной демократии, но и к другим концепциям и теориям, приходившим из Европы, более продуктивного, свободного и богатого Запада. Пандемический кризис показал, что они более неэффективны. Не-Запад, меж тем, становится богаче, а на Западе современная «либеральная политическая корректность» уничтожает свободу мысли и выражения. У нас же значительная часть экономистов и политологов по-прежнему проповедует и преподает теории и концепции, рождённые в западном мире для его нужд и отражавшие в итоге при всём (ныне быстро суживающемся) относительном плюрализме интересы его элит. Большинство теорий не только корыстны – они неадекватны для нас или вовсе устарели. Вообще, важнейший вызов, обнажающийся во время нынешнего кризиса, – ускорение эрозии европейской цивилизации, которую большинство нашего общества и даже многие политические антизападники считают своей.

Продолжительный относительный мир, порождённый, прежде всего, ядерным сдерживанием, рост благосостояния, прекратившийся совсем недавно, избавили развитые страны от стресса, характерного для всей истории человечества: необходимости борьбы за действительно насущное – жизнь, хлеб, место своего обитания, Родину. Произошло изменение сознания значительной части западных (и малой части незападных) элит и обществ. Стали набирать силу псевдоидеологии: «демократизм» как полутоталитарная система табу; «климатизм» как религия (не путать с необходимой заботой о защите окружающей среды); индивидуальные права меньшинств, но не обществ, большинства; феминизм (не путать с правами женщин), ЛГБТ, Black lives Matter, Me Too и так далее. Значительная часть обществ теряет идейно-духовные основы, на которых всегда зиждилось человечество – патриотизм, семейные ценности, веру.

Эти сдвиги поощрялись элитами, заинтересованными в сохранении статус-кво, ими созданного и их создавшего. Псевдоидеологии отвлекают от нерешаемых проблем (той же обостряющейся социальной несправедливости), атомизируют общества, замещают нормальные эмоции и ценности, превращают людей в роботов с программируемыми реакциями, дегуманизируют. Сходные, хотя и меньшие по глубине, общественные изменения предшествовали падению Римской империи, Венецианской республики, китайской катастрофе XVIII–XIX веков.

О «закате» Европы говорят уже столетие. Но похоже, что ныне пройден качественный рубеж. По сути, Европа внутри Европейского союза отказывается от многих коренных европейских ценностей, которые вошли в идентичность России и вернуться к которым мы стремились после того, как частично были оторваны от них на протяжении большей части ХХ века. Новый набор постевропейских ценностей, идеологий, перечисленный выше, ядовит, и его пытаются экспортировать.

Начавшийся в 2010-е гг. российский поворот на Восток, к Азии был вполне рационален: там расположены более динамичные рынки, царит менее неприязненная атмосфера. В результате коронакризиса подтверждается, что Азия – авторитарная или внешне демократическая – гораздо более эффективна. Сочетание вредоносности постевропейских ценностей и разочарования в эффективности модернизационного потенциала Европы/Запада ставит под вопрос ключевую, преимущественно европейскую идентичность большинства россиян. При обосновании поворота на Восток его сторонники, в том числе и я, с удовольствием обнаруживали в российской социальной и политической традициях восточные черты. Но теперь речь может пойти и о постановке под вопрос общей культурно-духовной ориентации на Европу, наших европейских корней.

Кризис европейской цивилизации – это и наш кризис.

Ослабевшие европейские элиты, поговорив в очередной раз о стратегической самостоятельности, тут же отказываются от неё и пытаются укрыться под крылом Соединённых Штатов. Начался период недолгой новой консолидации Запада, совпадающей с нынешним упадком и поэтому являющейся его составной частью. Пока консолидация происходит в том числе на основе конфронтации с Россией. Из-за узости российского рынка такая конфронтация дешевле, чем с богатеющим Китаем. К тому же с Россией – привычнее. Так что серьёзного улучшения скверных отношений с Европейским союзом пока ожидать не приходится. Придётся сотрудничать с тем, с кем можно, – странами, корпорациями, университетами, людьми.

Риски нынешнего периода

Период консолидации продлится недолго, слишком тяжелы внутренние расколы в США, проблемы в Евросоюзе, да и интересы разошлись уже далеко. Тем более важно заранее стараться предотвратить действия, нацеленные на провоцирование кризиса в отношениях с Россией, дабы подольше сохранить внутриевропейскую и атлантическую консолидацию. Стоит помнить, что «ракетный кризис» 1970-х гг. инициировали в первую очередь европейские элиты, боявшиеся сворачивания американского «ядерного зонтика», стратегического ухода Вашингтона и желавшие удержать его размещением крылатых ракет и «першингов». Ситуация 1970-х гг. и внутри Запада, и в Европе была сходна кризисной. Сейчас наиболее очевидный вариант провокации – подталкивание Киева к силовым действиям. Возможна и попытка размещения новых дестабилизирующих вооружений или дальнейшее раскручивание киберистерии.

Почти неизбежное продление периода многоуровневого противостояния с Западом делает для России, по сути, безальтернативным дальнейшее движение к Азии, к укреплению отношений партнёрства и де-факто альянса с Китаем, в том числе в технологической области. Но тем более важно сохранять максимальную свободу рук в политической и военной областях, не входить в формальный союз. В мир будущего, к Азии, надо идти, не пятясь и оглядываясь на Запад, а осознанно и просчитанно. Естественно, это не требует отказа от европейского наследия.

Кризис разворачивается на фоне глубокой многосторонней дестабилизация военно-стратегической обстановки из-за внедрения новых технологий (свежий пример – беспилотники, наносящие удары по нефтеперерабатывающим заводам в Саудовской Аравии, армянским целям в Нагорном Карабахе, убийство с их использованием иранского генерала). Разваливаются остатки режимов ограничения вооружений. Налицо повсеместное смятение и деградация элит. Объективно растёт вероятность непреднамеренной эскалации множащихся конфликтов, стремление использовать их для отвлечения от вала внутренних проблем. Наиболее очевидные: провоцирование кризиса вокруг Тайваня, Индия – Китай, Индия – Пакистан, Южно-Китайское море, Иран – Саудовская Аравия, Сирия, Ливия, Центральная Азия и, разумеется, Украина. Теперь ещё Белоруссия и Кавказ. Список можно продолжить.

Обнищание из-за экономического кризиса будет вести к внутренней дестабилизации десятков стран. Многие политические режимы станут рассыпаться. В том числе и на нашей ближайшей периферии.

Из-за необходимости концентрации на внутренних проблемах большинство ведущих стран мира (кроме, вероятно, КНР, стран Восточной и Юго-Восточной Азии, частично Индии) останутся в среднесрочной перспективе малонадёжными партнёрами. Это относится и к США, и к большинству стран Европы. Глубокая вовлечённость в мир конфликтующих или падающих государств, ненадёжных партнёров будет приносить всё большие убытки и всё меньше выгод.

Не правила, а бастионы

Длительность предстоящего периода многоуровневого кризиса, остроконфликтного хаоса, жёсткого соперничества предсказать невозможно – от нескольких лет до десятилетия и более. Но одно очевидно – нельзя рассчитывать на долгосрочные внешнеполитические и внешнеэкономические договорённости, устойчивые успехи. Вероятны провалы. Один гигантский для всех – упомянутая эскалация до мировой войны. Обострениями меньшего масштаба угрожает любое глубокое вовлечение в формирующуюся на наших глазах сверхподвижную конфликтную мировую среду. Физическое вовлечение в такой внешний мир всё больше становится фактором уязвимости. Даже оперативно-тактические выигрыши, видимо, становятся невозможными или преходящими. А ресурсы – политические, экономические, управленческие, потраченные вовне, – обречены на растрату. Во внешней политике речь может идти о сокращении активности, чтобы избежать крупных потерь, о временном неоизоляционизме, работе на стратегическую перспективу. И внешняя политика не должна больше отвлекать от задач внутреннего возрождения или прикрывать отсутствие нацеленной на него стратегии и политики.

В мире предстоит период борьбы не за «новые правила», а за военно-политические, экономические, морально-культурные плацдармы, опираясь на которые эти правила будут устанавливаться (если и когда).

Для нас главные направления создания такого плацдарма – мобилизационное укрепление российской экономической мощи, поддержание эффективного потенциала сдерживания и абсолютно необходимое наполнение национальной жизни смыслом – создание и внедрение новой жизнеспособной наступательной идеологии для большинства. Эта идеология должна вести вперёд, воссоздавать русский кураж и быть привлекательной для большей части внешнего мира (а не Запада, как мы старались).

Малозатратная, но крайне важная идеологическая политика, выработка соответствующей запросу общества и мира новой русской идеи, призвана в том числе компенсировать необходимый частичный уход в себя. Такое сочетание ограниченного внешнеполитического неоизоляционизма (полный может оказаться разрушительным), сосредоточение на внутреннем экономическом и идейном подъёме и наступательной идеологической политике даст возможность использовать этот кризис как шанс.

Мир стоит перед необходимостью выработки системы ценностей, основанной не на росте потребления, а на единстве человека и природы, на том, что человек может достичь уважения и самоуважения, если он служит не только себе, но в первую очередь семье, обществу, стране, миру, Богу. Это трудно после почти века навязывавшихся коммунистических, а потом либеральных иллюзий.

Болезнь современного мира беспрецедентна. И, кажется, мало кто пока осознал, что пандемия не будет способствовать урегулированию проблем и разрешению противоречий. Напротив, она только открывает череду острых кризисов, которые изменят весь мир. Но изучение прошлых кризисов и опыта выхода из них поможет лечению, выбору лекарств и практик. На что и нацелены исследования, публикующиеся в этом номере.

На конец 2020 г. не видно признаков того, что правящие элиты большинства государств в состоянии осознать глубину и многоуровневость кризиса, – все стараются выйти из нынешнего обострения без кардинальных изменений курса (тем более что они требуют смены этих элит). Пока происходит обратное – коронавирус используется для прикрытия и оправдания провалившейся политики и прошлых институтов. И всё же через несколько лет может оказаться, что нынешний кризис имеет в том числе очистительный характер, что он способен толкнуть всех к нормальным ценностям, к рациональной политике, нацеленной на общую выгоду. Важно прийти к периоду строительства более сильными, а не ослабленными. А для этого – упрочить «крепость Россию», потенциально открытую миру и готовую к сотрудничеству и даже лидерству. Предстоит череда потрясений. К ним надо готовиться самим и готовить страну.

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и ЭИСИ в рамках научного проекта № 20-011-31821 «Мегатенденции мирового политического и экономического развития в условиях глобального системного кризиса: модели и стратегии для России».

Россия. ЦФО > Внешэкономсвязи, политика. Образование, наука > globalaffairs.ru, 2 января 2021 > № 3631174 Сергей Караганов

Румынская компания Liberty Galati инвестирует €13,5 млн в улучшение производства

Как сообщает SteelGuru, румынская компания Liberty Galati завершила свой инвестиционный проект на сумму €13,5 млн. Liberty Galati - металлургический завод в Румынии, входящий в состав британской Liberty Group.

Инвестиционный проект был направлен на улучшение работы завода и снижение производственных затрат. Сообщается, что компания планировала инвестировать €1 млрд. в модернизацию оборудования литейных, прокатных и окрасочных линий и установку дуговых электропечей.

В настоящее время Liberty Galati I является крупнейшим металлургическим комбинатом в Румынии с годовой производительностью 2 миллиона тонн.

ЕВРАЗИЙСТВО «РЕВУЩИХ ДВАДЦАТЫХ»

АЛЕКСЕЙ ДЗЕРМАНТ

Научный сотрудник Института философии НАН Республики Беларусь.

Столетие евразийства мы отмечаем в апокалипсических декорациях. Пандемия ковида, кажется, остановила устоявшийся, привычный универсум. 2020-й год, так лихо задавший тон начавшемуся десятилетию, похоже, действительно, может быть только началом грядущих глобальных изменений. Личное, общественное и политическое пространство сужается, дробится, переживает болезненную трансформацию. Все обозначившиеся тенденции в геополитике, экономике и технологиях говорят о том, что мы на пороге как минимум одного, а может быть, и нескольких «ревущих» десятилетий, которые сформируют новый облик нашего мира.

Сто лет назад евразийское движение, евразийство как устойчивая интеллектуальная традиция и аутентичная школа мысли рождалось ответом, реакцией на Русскую революцию и вызванные ей радикальные изменения не только национального, но и глобального масштаба.

Столетний цикл завершён, перед евразийством и евразийцами стоят задачи осмысления, определения того, как будет, как должна развиваться наша часть планеты, что ждёт Евразию и, прежде всего, её сердцевину: Россию, Казахстан, Белоруссию, наших союзников.

Фронтир пришёл в движение

2020 год показал, что украинский кризис далеко не локализован, он задал долгосрочную тенденцию на фронтире-пограничье, направленную на изменение статус-кво. Политический кризис в Белоруссии, война в Карабахе, смена власти в Молдавии, переворот в Киргизии – всё это симптомы того, что фронтир лихорадит.

Наиболее острая ситуация складывается на западном (европейском) и южном (закавказском) участке фронтира. Здесь отмечается активизация и рост геополитических амбиций со стороны давних геополитических оппонентов России – Польши и Турции. Фактически в обоих случаях речь идёт о продвижении в новых формах неоимперских проектов: Речи Посполитой 4.0 и неоосманизма, сочетаемого в необходимых случаях с пантюркизмом.

Это достаточно автономные от остального коллективного Запада проекты, хотя, безусловно, вписанные в определённые общие стратегические рамки. Активная роль Польши в белорусском политическом кризисе во многом была именно польской политической авантюрой, поддержанной частью американского, британского истеблишмента, но в гораздо меньшей степени встреченной с энтузиазмом в Берлине, Париже и Брюсселе.

Активность Турции в Восточном Средиземноморье и Закавказье, многоуровневые договорённости с Россией вызывают раздражение и критику во Франции и у части американских элит. Тем не менее внешнеполитические амбиции турецкого руководства вполне могут быть традиционно разыграны западным альянсом для сдерживания России.

Очевидно, после успешной войны в Карабахе, значительно усиливающей позиции Турции в Азербайджане и в целом в регионе, можно предположить, что влияние этой страны усилится и в Причерноморье: в Грузии, в Молдове, на Украине. Особое внимание в контексте безопасности Крыма и Донбасса вызывает украинско-турецкое военное сотрудничество.

Польша также активно выстраивает военную инфраструктуру у границ России и Белоруссии – как вместе с союзниками по НАТО, так и с привлечением Украины в рамках «люблинской тройки». По сути, на этих участках фронтира мы имеем долгосрочную конфигурацию, напоминающую ситуацию XVII века, когда Речь Посполитая и Османская Порта являлись основными геополитическими конкурентами России.

Восточный (среднеазиатский и дальневосточный) фронтир гораздо более стабилен, что обеспечивается высоким уровнем российско-китайских отношений, имеющим доверительный характер. Но рост могущества и влияния – долгосрочная, устойчивая тенденция. Принимая во внимание экономическое и технологические развитие Китая (экономика Китая по прогнозам может стать первой в мире уже к 2028 году), символически можно сказать, что «Хартленд», сердцевина Евразии, неуклонно смещается на Восток и к концу десятилетия будет находиться уже где-то в районе Синьцзяна.

Технологическая революция

Возвышение Китая на протяжении десятилетия во многом будет обусловлено технологическим превосходством, особенно в цифровой сфере. Технология 5G, в овладении и развитии которой Китай прочно занял лидирующие позиции, окажется в центре формирующегося технологического и промышленного мира. Коммуникационные сети больше не будут просто средством связи. Они эволюционируют в центральную нервную систему интернета следующего поколения и в следующее поколение промышленных систем, зависящих от этой инфраструктуры.

Технология 5G совершит революцию в производственных процессах. Это квантовый скачок, благодаря которому самые крошечные устройства могут иметь практически мгновенную взаимосвязь и доступ к бесконечной вычислительной мощности. «Смартфоны» всех видов, датчики, собирающие и передающие данные, исполнительные алгоритмы, выполняющие удалённые команды – могут быть рассредоточены и встроены в деловое и промышленное оборудование для широкого спектра предприятий, таких как транспорт, энергетика, финансы, здравоохранение, сельское хозяйство, тяжёлое строительство и так далее.

5G-технология разовьётся в точную систему командования и управления в реальном времени. Это означает, что появятся напичканные видеокамерами и всевозможными датчиками «умные» мегаполисы. С одной стороны – они обеспечат горожанам больший комфорт, а с другой – начнут всё более контролировать их жизнь.

Серьёзные изменения ожидаются в сфере энергетики и энерготехнологий. Потребление углеводородов и цены на них снизятся. ЕС и США будут последовательно реализовывать стратегию зелёной энергетики. И всё это непосредственным образом может отразиться на экономике нашей части Евразии (России, Казахстана, Азербайджана, Узбекистана, Туркмении) и на уровне благосостояния их граждан.

Энергопереход увеличит востребованность более экологичных технологий или тех, которые будут считаться экологичными, а задаваемые стандарты превратятся в способ устранять конткурентов со своих рынков. Например, под запрет попадут производства автомобилей с двигателями внутреннего сгорания и, возможно, будет запрещён въезд на территорию стран, объявивших «зелёную революцию» на таких автомобилях, а вместо этого развитие получит электротранспорт.

Нашу жизнь будет сопровождать искусственный интеллект, но наибольшее развитие он получит в военной сфере. Беспилотные аппараты, управляемые ИИ, системы отслеживания боевой активности и реагирования на неё и другие проекты станут пилотными для последующего повсеместного внедрения ИИ уже в гражданскую сферу: использование ИИ-полиции, фиксация правонарушений и так далее.

Социальные изменения

Эпидемия COVID-19 стала серьёзным испытанием на прочность для социальных систем многих государств. Подходы к здравоохранению будут пересматриваться в сторону усиления роли государства по примеру тех стран, которые более успешно справлялись с эпидемией (Китай, Вьетнам). Западные системы частной, страховой, семейной медицины в целом показали низкую эффективность по сравнению с системами здравоохранения, имеющими специальные санитарно-эпидемические органы, инфекционные больницы, значительный коечный фонд. Это значит, что и политика государств должна становиться более социально-ориентированной.

В грядущем мире, где подобные эпидемии, скорее всего, будут всё более частым явлением, государства, обладающие системой здравоохранения, позволяющей оперативно изолировать очаги инфекции, вводить масштабные карантины, проводить массовую госпитализацию, иметь научную базу и достаточные мощности для производства вакцин, окажутся более конкурентоспособными по сравнению с другими. Для нас это особенно важно и в контексте народосбережения. Нам необходимо бороться за жизнь и здоровье каждого жителя региона, и без того имеющих довольно редкое население.

Демографический сдвиг – ещё один вызов и возможность. Общая тенденция в Северной Евразии – сокращение и старение население, а в Южной – увеличение численности и омоложение. Демографическое давление из Африки, Ближнего Востока и Южной Азии будет серьёзным фактором, влияющим на политику, экономику и культуру Западной Евразии (Европы и России).

Управление миграционными потоками, этнокультурными и конфессиональными процессами, способы адаптации и ассимиляции мигрантов и инокультурных жителей стран будут важнейшими социальными технологиями, позволяющими удерживать баланс во всё более усложняющемся мире. Но очевидно, что никакие консервативные и изоляционистские стратегии не смогут справиться людскими массами, становящимися всё более мобильными и динамичными.

Требования эмансипации этнических и религиозных сообществ будут происходить на фоне всё большей женской активности, выдвижения женщин на первые роли в политике, управлении, бизнесе. Усиление женского фактора затронет даже самые традиционные общества, это глобальная тенденция, которая будет определять и специфику нового общественного сознания.

Запрос на экологичность, женское участие, вовлечение разнокультурных групп, на доступную медицину весьма вероятно обозначают «левый поворот» в глобальной политической повестке, который неизбежно затронет Евразию.

И на этот запрос нужен ответ, отражающий наши интересы, потому что от этого ответа зависит то, кто будет определять картину мира, будущее и его ценности.

Задачи для евразийства

Перед евразийской школой мысли и всем, кто себя к ней относит, стоят непростые, но крайне интересные задачи. В геополитике необходимо не просто удержание границ, фронтира, но нахождение оптимальных решений по снижению конфликтного потенциала сопредельных миров, по их сопряжению или нейтрализации.

В отношении Китая, принимая во внимание темпы его экономического и технологического роста, эффективность китайской социальной и управленческой модели, самой оптимальной стратегией видится стратегическое союзничество, но без утраты собственной инициативы. «Поворот на Восток» неизбежен, но вопрос в том, что мы в Северной Евразии получим от этого поворота. Это и мировоззренческий вопрос, и прагматический.

В мировоззрении и идеологии нам понадобится сопряжение, а возможно даже синтез русской и китайской философии, определение точек их соприкосновения, моделей согласования целеполагания. У Китая перед государствами Северной Евразии есть много преимуществ – цельность, а не раздробленность территории, политико-идеологическое единство и наличие последовательно воплощаемой в жизнь стратегии в сочетании с почти безграничными демографическими ресурсами.

В отношениях с Китаем самым правильным будет выстраивание общей позиции, общей идентичности, объединяющей нас и отличающей от других. Это означает последовательное развитие Евразийского экономического союза и других форматов интеграции, особенно социальной и гуманитарной, в нашей части Евразии.

Турцию необязательно рассматривать только как конкурента, уже накоплен опыт конструктивного взаимодействия с ней, этот опыт можно и нужно продолжать и расширять чтобы избежать серьёзного конфликта интересов, к чему будут подталкивать третьи страны. Евразийство должно включать и осмысливать весь тюркский мир, но исключать преобладание в нём логики этнического национализма и религиозного фундаментализма.

На западном фронтире придётся более внимательно и активно относиться к амбициям и планам Польши. Эта страна не настолько монолитна и защищена от внутренних и внешних рисков, чтобы позволять её быть деструктивным фактором в регионе. Видимо, Польша и её патроны требуют специальных подходов и стратегии нейтрализации.

Энергопереход в Евразии потребует изменения многих системных настроек, но главная задача – сохранить устойчивость и попасть в чрезмерную зависимость от новых экологических стандартов. По мере снижения значимости углеводородов будет расти значимость других источников энергии, для использования которых есть все необходимые ресурсы и компетенции. Прежде всего, речь идёт об атомной энергетике, на очереди водородная энергетика. Энергия термоядерного синтеза пока ещё слишком затратная и вряд ли мы увидим здесь прорыв за ближайшее десятилетие, но работы в этом направлении необходимо продолжать. Экологичность может быть органичной частью евразийского мироощущения с его вниманием к природному пространству и «почве».

В рамках евразийских подходов можно развить все необходимые технологии управления этнокультурным и конфессиональным разнообразием, избегая этнонационализма и фундаментализма. Евразийское мировоззрение позволяет сочетать приверженность традиционным ценностям и необходимость политэкономической и общественной модернизации. Евразийство с красным оттенком и футуристическим содержанием может давать убедительные ответы на притязания и растущую роль пассионариев, возникающих в разнообразных этнических, религиозных и социальных средах.

Евразийская метаидеология имеет шанс стать «золотой серединой» для различных «миров». Основная задача для евразийства следующего десятилетия – минимизировать количество внутриевразийских конфликтов, умерить амбиции и претензии на одностороннее доминирование, найти теоретический и практический метаязык для взаимопонимания разных стратегий и идей, создать в Большой Евразии гармонично-связанный «мир миров», объединённый пониманием общей судьбы.

Россия. Белоруссия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 31 декабря 2020 > № 3602957 Алексей Дзермант

РОССИЯ ПРОДЛЕВАЕТ ВРЕМЕННУЮ ПРИОСТАНОВКУ АВИАСООБЩЕНИЯ С ВЕЛИКОБРИТАНИЕЙ

В связи с ухудшением эпидемиологической обстановки Оперативным штабом по недопущению завоза и распространения новой коронавирусной инфекции принято решение о временном прекращении авиасообщения с Великобританией. Ограничения вступают в силу с 0 часов 00 минут 22 декабря 2020 года. Авиасообщение между Россией и Великобританией будет приостановлено до 12 января 2021 года включительно.

Слабее СССР, но с ракетами: что в НАТО говорят о России

Генсек НАТО не увидел со стороны России военной угрозы

Рафаэль Фахрутдинов

Генсек НАТО Йенс Столтенберг заявил, что Россия использует свою военную мощь против соседей — Грузии и Украины, а для Альянса она непосредственной угрозы не представляет. При этом, он напомнил, что Россия обладает ядерным оружием и ракетами, которые могут достигнуть любой из стран Европы.

НАТО не расценивает Россию как непосредственную военную угрозу — рассказал генеральный секретарь Североатлантического альянса Йенс Столтенберг.

«Я не вижу непосредственной угрозы, исходящей от России в форме военного нападения. Но я вижу Россию, которая утверждается. Она использует свою военную мощь против соседей — Грузии и Украины», — приводит ТАСС слова европейского политика.

Также, по традиции он обвинил Москву в кибератаках на парламенты ФРГ и Норвегии, и в химатаках на территории Великобритании.

«Даже если она не столь же могущественна, как был Советский Союз, Россия обладает ядерным оружием и ракетами, которые могут достигнуть всей территории Европы», — подчеркнул Столтенберг.

Неделей ранее генерал бундесвера и начальник штаба армии Соединенных Штатов в Висбадене Джаред Зембритцки в интервью Frankfurter Allgemeine Zeitung заявил, что НАТО повернулось на Восток из-за «российской угрозы». Он обратил внимание, что обстановка в Восточной Европе была нестабильной даже до ситуации с Крымом.

На вопрос о том, можно ли назвать Россию главной угрозой, он ответил: «Определенно».

«Российская угроза реальна. Россия продолжает вооружаться, массово модернизируя свои вооруженные силы и все яснее демонстрируя стремление к власти. Русские танки — это реальность, как и ракеты и самолеты», — сказал военный.

Как отметил военачальник, исламский террор угрожает в большей степени каждому отдельно взятому человеку.

«Но мы как военные не можем противостоять ему. А Китай находится довольно далеко от нас территориально», — пояснил он.

Зембритцки уточнил, что в Польше и в еще трех прибалтийских странах есть четыре боевые группы Североатлантического альянса, предназначенные для противостояния российской угрозе.

У военно-политического блока в Европе также есть мощные силы, которые готовятся к возможным кризисам, обратил внимание он. Именно это военный назвал реальной сдерживающей силой для россиян.

В начале декабря в докладе о реформировании альянса «НАТО — 2030», который опубликовали по итогам консультаций глав МИД альянса, Россию назвали главной военной угрозой для НАТО как минимум до 2030 года.

Председатель комитета Совета Федерации по международным делам Константин Косачев, комментируя этот документ, сказал, что заявления об «угрозах» НАТО со стороны РФ и иных государств необходимы для преодоления разногласий внутри самого военно-политического блока.

«Внешние «пугала» нужны прежде всего для того, чтобы преодолеть трения внутри альянса и вообще, чтобы попытаться вернуть ощущение бодрости организму с «умершим мозгом», вспоминая выражение [президента Франции Эммануэля] Макрона», — написал сенатор в Facebook.

17 декабря, президент РФ Владимир Путин в ходе 16-й ежегодной пресс-конференции напомнил, что Россия занимает лишь шестое место в мире по военным расходам, существенно отставая в этом компоненте от США и НАТО.

«Мы белые и пушистые, потому что мы пошли на то, чтобы освободить от определенного советского диктата те страны и народы, которые хотели развиваться самостоятельно.

Мы услышали ваши (стран Запада — «Газета.Ru») заверения о том, что НАТО не будет развиваться на восток, но вы не выполнили своих обещаний», — сказал Путин, отвечая на вопрос журналиста телеканала BBC, чувствует ли Россия ответственность за ухудшение отношений с Западом.

По словам главы государства, военная инфраструктура НАТО приближается к границам России, а США выходят из международных договоров. Именно Вашингтон, напомнил Путин, покинул соглашение по противоракетной обороне, и Москва вынуждена отвечать на подобные действия созданием новых систем оружия, чтобы купировать новые угрозы.

«Вы же умные люди, почему вы считаете, что мы придурки?» — возмутился президент России, обращаясь к военному и политическому руководству стран Альянса.

Из проекта федерального бюджета на 2020-2022 годы следует, что расходы Минобороны РФ на 2020 год вырастут на 6,6%. В документе указывается, что расходная часть бюджета, выделенная на 2020 год Минобороны, составляет 1,894 трлн рублей (около $25 млрд), сообщает «Интерфакс».

Суммарные же военные расходы государств НАТО в 2020 году составят порядка $1,1 трлн, что почти на $61 млрд больше, чем в 2019 году. Об этом говорится в опубликованном в среду статистическом докладе о военных расходах альянса.

Из этих денег оборонные расходы США составят $784,95 млрд, расходы государств Европы и Канады - $307,53 млрд. В 2019 объем военных расходов Европы и Канады составлял $301,38 млрд, то есть рост их расходов в текущих ценах составил примерно 2%.

«Дневник ковидного года»

Круглый стол с участием М.Делягина, В.Овчинского, Г.Малинецкого, А.Домрина и В.Винникова

Блог Изборского клуба Александр Домрин Георгий Малинецкий Михаил Делягин Владимир Винников Владимир Овчинский

Владимир ВИННИКОВ, заместитель главного редактора газеты "ЗАВТРА".

Уважаемые коллеги! Мы вступаем в двадцать первый год двадцать первого века. Хотя сейчас, как никогда ранее, популярны сентенции о том, что 2020 год вообще не закончится, — настолько он оказался насыщен необычными и неожиданными событиями. С лёгкой руки Генри Киссинджера даже принято считать, что "мир больше никогда не будет прежним", что человеческая цивилизация принципиально изменила траекторию своего развития. Так ли это, на ваш взгляд? Действительно ли 2020-й прощается с нами, но не уходит? В своё время Даниэль Дефо написал роман "Дневник чумного года" о том, как Лондон в 1665 году пережил мощную вспышку этой эпидемии, которая унесла жизни пятой части жителей столицы Британии. Если использовать эту аналогию, то какие события стоило бы отметить в "дневнике ковидного года"?

Михаил ДЕЛЯГИН, доктор экономических наук, директор Института проблем глобализации, постоянный член Изборского клуба.

Если говорить об итогах 2020 года, о его особенностях, то это, конечно, прежде всего "коронабесие", которое возникло совершенно внезапно. И когда Пол Кругман, нобелевский лауреат по экономике 2008 года, говорил, что задачей Запада является достижение военных разрушений без разжигания войны, это воспринималось как интересный теоретический взгляд, но мы видим, что сейчас такая задача решается на практике, и решается весьма успешно. Мир разрушается, традиционные экономики разрушаются, в новостях мы видим то, что раньше было сюжетом фантастических фильмов, — в связи с этим достаточно упомянуть недавнее массовое бегство людей из Лондона.

И это, скорее всего, только начало трансформации всей западной цивилизации, а через неё — всего мира. Это способ разрушить традиционную организацию человеческой жизни, от семьи до государства, сделать всех людей равно бедными и равно бесправными, перевести их под единый контроль социальных платформ. В 2021 году стоит ожидать дальнейшего развития этой тенденции, продолжения переформатирования мира. Разрушение социально-экономических связей, взрывообразный рост количества "лишних" людей, которые больше не нужны вследствие сократившегося объёма потребления. Это станет, на мой взгляд, основной проблемой 2021 года: как ими управлять и как поддерживать их существование в покорном и желательно в живом состоянии? Будет расти напряжённость и на рынках, и в политических системах, возможно, вплоть до их краха. Впрочем, для тех, кого затоптала толпа в Лондоне, катастрофа уже случилась. И для тех, кто умер, не получив нужного лечения своих болезней из-за "коронабесия", она случилась тоже. Но массового вымирания человечества пока не ожидается. Это впереди, в неопределённом пока будущем.

Что касается основных центров современного мира, то в Соединённых Штатах всё решится к 6 января — до этого у Трампа ещё остаётся возможность дать последний, решительный бой своим противникам. Но вряд ли 45-й президент США данной возможностью воспользуется: судя по всему, он так и не создал свою систему, главная проблема как раз в этом. Так что, скорее всего, победит Байден и в ещё больших масштабах продолжится спекулятивная накачка финансового сектора американской экономики с попыткой уничтожения всех реальных и потенциальных конкурентов: от Европы до Китая.

Китаю будут перекрывать доступ на американский рынок и затруднять доступ на рынок европейский. Поэтому в КНР будут усиливаться процессы консолидации и формирования собственной "зоны влияния", что мы уже видим на примере соглашения о Всестороннем региональном экономическом партнёрстве (ВРЭП) стран Азиатско-Тихоокеанского региона. Бизнес в КНР будет подчиняться государству, и государство станет, скажем так, основной активной силой китайского общества.

Евросоюз продолжит своё ползучее превращение в еврохалифат. В Германии уже сейчас, чтобы сохранить традиционную семью, во всех землях, за исключением Баварии, вам придётся принять ислам. А для того, чтобы иметь возможность нормально передвигаться по улицам, вам придётся поселиться в мусульманском районе. Можно сказать, что COVID-19 придал дополнительное ускорение процессу исламизации Европы. Как известно, цвет ислама — зелёный. Так что Европа "зеленеет" как с этой стороны, так и со стороны других "зелёных", защитников окружающей среды, уже организованных в Европе в политическую партию. Партия "зелёных" имеет значительный вес в той же Германии. COVID-19 — как раз их тематика, а если "зелёные" победят в ФРГ на выборах 2021 года, то их задача как проамериканской и антинемецкой силы будет заключаться в том, чтобы провести деиндустриализацию Германии, а для этого необходимо перекрыть все связи с Россией, прежде всего — поставки дешёвых энергоносителей. Уже отсюда для них вытекает необходимость свержения в Беларуси Александра Лукашенко и превращения этой республики в ухудшенное подобие нынешней Украины. И тогда возникнет новый "санитарный кордон", "железный занавес" между Балтийским и Чёрным морями, отделяющий Европу от России. Ослабление Германии должно привести к усилению Франции и, возможно, к возрождению концепции Австро-Венгерской империи как территории, управляемой из Лондона, — разумеется, не жёстко и не прямо.

Собственно, Англия, заключившая, наконец-то, в рамках "брекзита" торговое соглашение с Евросоюзом, является сейчас глобальным финансовым бутиком и должна только выигрывать от потрясений на рынках, в том числе на финансовых.

У нас же, в России, ситуация, мягко говоря, непредсказуема. Лично я считаю, что степень деградации всех систем государства и общества: от коммунальной до политической — достигла критического уровня, похожего на состояние Российской империи в январе 1917 года. Знаю, что многие коллеги придерживаются принципиально иной точки зрения, но другого объяснения денежному голоду, который испытывают и большинство наших сограждан, и экономика страны; иного объяснения ускоренному вымиранию населения страны и многим другим негативным процессам я не вижу.

Владимир ВИННИКОВ.

Спасибо, Михаил Геннадьевич! Те проблемы, о которых вы говорите, реально существуют и вызывают серьёзную озабоченность в нашем обществе. Но на войне как на войне, хотя не зря в народе говорится "кому война, а кому мать родна". Владимир Семёнович, вам слово!

Владимир ОВЧИНСКИЙ, доктор юридических наук, постоянный член Изборского клуба.

При подведении итогов 2020 года стало модным ссылаться на книгу Клауса Шваба и Тьерри Малльере "COVID-19: великая перезагрузка". Я тоже последую этому модному тренду.

Указанные авторы отмечают и обличают в ряду многих других проблем так называемое бункерное мышление. Они критикуют большинство экспертов, анализирующих коронавирусную пандемию, за "отсутствие у них "увеличенного изображения”, необходимого, чтобы соединить множество разных точек, позволяющих дать более полную картину происходящего, остро необходимую лицам, принимающим решения".

"Если говорить о прошлом, — пишут Шваб и Малльере, — такое "бункерное мышление” частично объясняет, почему многие экономисты не смогли предсказать кредитный кризис (в 2008 году) и почему так мало политологов заметили наступление Арабской весны (в 2011 году). Сегодня мы наблюдаем ту же проблему с пандемией".

Думается, что причина того, что экспертное сообщество не смогло предвидеть указанные кризисные явления, связана вовсе не с "бункерным мышлением". Продвинутые аналитики уже давно применяют комплексные методы познания и делают свои прогнозы, используя алгоритмы искусственного интеллекта на основе анализа больших данных. При этом речь идёт об анализе объективной реальности и выявлении объективных закономерностей. Вот здесь и возникает главный вопрос: порождены ли перечисленные выше кризисы объективными процессами? Или же они результат неких субъективных действий?

Относительно субъективных механизмов создания кризисов 2008-го и 2011 годов написаны сотни добротных статей и десятки хороших книг. Что касается кризиса 2020 года, то мы находимся только у истоков его осмысления, и буквально каждый новый день ставит всё новые и новые вопросы. Приведу лишь некоторые из тех, что содержатся в получившей широкую известность статье на эту тему за авторством Лэрри Романоффа.

Вопрос первый и самый главный. Почему распространение пандемии выглядит настолько странным? Ведь, согласно официальным данным, у COVID-19 было две волны. Первая всего за три дня поразила 25 стран на всех континентах. Вторая, за те же три дня, — уже 85 стран. Отмечается, что ни одна "естественная" эпидемия не протекала и не может протекать подобным образом. Ведь если вирус распространяется исключительно естественным путём, от больных людей к здоровым, он просто не способен одновременно поразить 85 различных стран на всех континентах мира, да ещё так, чтобы в каждой стране вспышки произошли в нескольких местах, и при этом были вызваны вирусом не одной и той же разновидности. Но нет, каждая страна испытала множественное инфицирование в разных местах, так что ни одна из них не смогла окончательно идентифицировать всех своих "нулевых пациентов".

Вопрос второй. Почему CDC (Центр по контролю и профилактике заболеваний) Министерства здравоохранения США ещё в начале августа 2019 года "по соображениям безопасности" почти на полгода прекратил работу USAMRIID — военно-медицинского института инфекционных болезней, расположенного в Форт-Детрик, штат Мэриленд, — да ещё с лишением всех его сотрудников зарплаты? Сразу же после этого появились сообщения о странных инфекционных пневмониях, в том числе со смертельными случаями, поражающих пожилых людей в домах престарелых в окрестностях Форт-Детрика.

Вопрос третий. Почему Майк Помпео распорядился, чтобы вся информация о COVID-19 была засекречена и проходила через Совет национальной безопасности? Почему далее он указал всем больницам, клиникам и лабораториям передавать всю информацию о COVID-19 в Белый дом в обход CDC и средств массовой информации?

Вопрос четвёртый. Каким образом Помпео ещё в ноябре 2019 года мог уведомить командование НАТО и израильского ЦАХАЛа о таинственном вирусе, который начнёт циркулировать в Китае только месяцы спустя?

Вопрос пятый. Почему доктор Хелен Чу, которая первой обнаружила передачу коронавирусной инфекции в США, ещё с 2019 года получила официальный Cease and desist order, то есть предписание "прекратить и воздерживаться" относительно изучения тысяч образцов вируса гриппа в штате Вашингтон?

Всё это и многое другое указывает на то, что в случае COVID-19 мы можем иметь дело не с обычной инфекцией, а с фактом атаки биологическим оружием массового поражения. Мир действительно может быть изменён до неузнаваемости, поскольку нынешняя пандемия решает целый ряд задач: как стратегических, так и тактических.

Стратегические задачи подробно изложены в упомянутой книге "COVID-19: великая перезагрузка", которая, в свою очередь, продолжает и развивает идеи юбилейного (2018 года) доклада Римского клуба Come On! Capitalism, Short-termism, Population and the Destruction of the Planet. Тактическими задачами можно считать, например, использование пандемии для сброса Трампа за его антиглобалистские действия. Или публичную порку Великобритании за "брекзит", который ломает давний глобалистский проект "Объединённой Европы", реализованный через ЕС. Как отметили на Би-би-си, "предрождественский кризис с мутацией вируса и перекрытием границ позволил Британии вкусить жизнь в изоляции, и ей теперь будет проще делать информированный выбор на следующих этапах своего главного исторического проекта — развода с Евросоюзом".

Подводя итог, можно сказать, что в 2020 году история как всего мира, так и многих ведущих государств впервые управлялась медико-биологическими методами.

Владимир ВИННИКОВ.

Согласно известному американскому афоризму, если что-то выглядит как утка, ходит как утка, ныряет как утка и крякает как утка, — это, скорее всего, и есть утка. Но в данном случае всё иначе. Мы уже привыкли: где бы что ни случилось плохое, во всём всегда виновата Россия. Но только не в создании коронавирусного кризиса. Как же так? За державу обидно! Почему для COVID-19 наши западные партнёры и оппоненты сделали исключение, удивляясь только тому, что подозрительно мало русских умирает от коронавируса? И президент Путин на пресс-конференции 17 декабря заявил, что надо не искать виновных, а жить дружно и совместно решать проблемы… На какой научно-технологической основе их предстоит решать? Прошу высказать ваше мнение, Георгий Геннадьевич.

Георгий МАЛИНЕЦКИЙ, доктор физико-математических наук, постоянный член Изборского клуба.

В самом начале 2020 года Генеральный секретарь ООН Антониу Гутерриш сравнил ситуацию в мире с началом катастрофы, описанной в Апокалипсисе Иоанна Богослова: "Наш мир приближается к точке невозврата. Я вижу "четырёх всадников” — четыре надвигающиеся угрозы, которые представляют опасность для прогресса и всего потенциала XXI века".

С первым "всадником" он связывал высочайшую геополитическую напряжённость, чреватую терактами, ядерными угрозами, опасностью крупных военных конфликтов. Вторым "всадником", по его мысли, является "экзистенциальный климатический кризис": "Миллионам видов живых существ в ближайшее время будет угрожать вымирание. Наша планета горит". Третий "всадник" — глубокое и растущее глобальное неравенство: "Два человека из трёх живут в странах, где выросло неравенство". Четвёртый "всадник" — опасности цифрового мира. А вот пятого "всадника", которым оказалась пандемия COVID-19, генсек ООН назвать не сумел.

Помнится, в далёкие перестроечные годы в газете "Известия" была опубликована статья Рональда Рейгана. Там говорилось, что человечество способно объединиться перед лицом общей опасности — например, "при столкновении с инопланетянами". Впрочем, источник опасности здесь не важен — важно знание, что он есть, что он смертельно опасен и направлен против всех людей независимо от их расы, возраста, социального статуса и так далее. Коронавирус, казалось бы, идеально подходит на роль такой всеобщей опасности, но… Реакция на него оказалась парадоксальной, а общая картина — фантастичной.

Элиты всего мира отреагировали на не самую опасную болезнь так, как не делали этого никогда в обозримом прошлом. За несколько недель повсеместно были закрыты границы, ограничено транспортное сообщение внутри стран, приняты жёсткие меры по "локализации" населения. На "дистанционку" отправили вузы, школы, значительную часть всех работающих. Сразу рухнула концепция "глобального мира" — каждая страна начала решать проблемы по-своему. В мире капитала очень важны экономический рост, прибыль и доверие к власти. Всё это было вмиг разрушено. Принятые меры на десятки процентов уменьшили ВВП, похоронили значительную часть малого бизнеса, подорвали доверие народа к власти, разрушили множество каналов самоорганизации в обществе. А правительства, обычно стремящиеся собирать деньги, во многих странах начали их раздавать…

Всё это произошло на удивление быстро и согласованно, что возможно лишь в случае или убеждения, или принуждения. Учёные могут предупреждать о грозящей в будущем опасности. Доктор Рошаль, помнится, назвал происходящее "репетицией биологической войны". Но при нынешнем отношении к науке кто учёных слышит? Значит, здесь ключевым было не убеждение, а принуждение, требующее от элит, в том числе элит нашей страны, действовать именно так, а не иначе. Значит, есть и соответствующие механизмы для такого принуждения.

Стоит сказать и о России. После тяжёлого поражения в Крымской войне глава МИД Российской империи А.М. Горчаков разослал в отечественные посольства за рубежом циркулярное письмо: "Россию упрекают в том, что изолируется и молчит перед лицом таких фактов, которые не гармонируют ни с правом, ни со справедливостью. Говорят, что Россия сердится. Россия не сердится, Россия сосредотачивается".

В январе 2012 года, готовясь к новым президентским выборам, В.В. Путин опубликовал статью "Россия сосредотачивается — вызовы, на которые мы должны ответить". На мой взгляд, наша главная беда состоит в том, что мы не сосредотачиваемся или делаем это крайне медленно.

Россия не приняла капитализма. "Хорошего" капитализма у нас не получилось (впрочем, нынешняя ситуация в Америке подтверждает, что и у "хорошего", и даже у "самого лучшего" капитализма бывают проблемы), а "плохой" почти никому не нравится. Кризис с COVID-19 сделал очевидной неприемлемость и многих прежних реформ.

Так, за 20002015 годы в ходе "оптимизации сферы медицинских услуг" число больниц в России сократилось более чем вдвое: с 10,7 до 4,5 тысячи.

В начале коронавирусной пандемии биоматериалы на анализ возили в новосибирский "Вектор". Все центры такого уровня в ходе "оптимизации" прихлопнули, а его каким-то чудом оставили. Он и помог.

В 2014 году, когда противостояние с Западом стало очевидным, ликвидировали Академию наук, лишив её институтов и сделав РАН "ненаучной организацией". Хитро? — Академия наук вне науки.

Вспоминается энтузиазм, с которым ректор Высшей школы экономики толковал о необходимости и неизбежности цифрового образования. И вот его мечты стали явью. И оказалось, что вся эта "образовательная дистанционка" — сущее наказание для учеников, студентов, родителей, преподавателей.

Мы и без того переживаем кадровую катастрофу — острый дефицит специалистов при огромном количестве людей с дипломами. Поэтому и случается порой такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Как же объяснить иначе миллионы обращений к президенту с просьбой сделать то, что обязаны делать местные столоначальники? Но "голь" на выдумки хитра: у нас научным лидером и по защите информации, и по суперкомпьютерам, и по искусственному интеллекту стал Сбер. Видимо, это самый научный банк мира и самый финансовый из научных центров… Жаль, конечно, что Роснано потерял выдающегося физика Чубайса, но ведь и международные дела России требуют птиц высокого полёта…

Президентские слова о "прорыве", "мобилизации", об "экономике знаний" пока остаются на бумаге. Очень надеюсь, что в 2021 году Россия действительно начнёт сосредотачиваться. В уходящем году ей остро не хватало стратегии, системности, здравого смысла.

Ещё раз повторю: все наши проблемы связаны с тем, что Россия развивается очень медленно. Мало кто верит, что мы выстоим в нынешних реалиях. Не впервой — и раньше такое бывало. Но выбирались, однако. Выберемся и сейчас.

Тем более что в 2020 году было много хорошего, о чём стоит вспомнить. Здесь и системные успехи в освоении Арктики, и наконец-то взлетевшая ракета-носитель "Ангара", и супертанкеры, и вакцина "Sputnik V"… Но меня больше всего впечатляют ещё не реализованные проекты наших изобретателей и инженеров. Они и перо жар-птицы достанут, и полмира спасут, и многие другие чудеса сотворят — если только государь разрешит…

Владимир ВИННИКОВ.

Спасибо, Георгий Геннадьевич! Да, любые проблемы, как всегда, можно решать исключительно на основе знания, понимания и умения. Знания того, что было, понимания того, что есть, и умения сделать то, что должно быть. И роль науки здесь неоценима, её статус нельзя ставить в зависимость от прагматических, утилитарных нужд.

Но порой наука, подобно медицине, оказывается бессильной, и даже бесспорные законы природы молчаливо признаются недействующими. Помните, как в сказке «Двенадцать месяцев» у Самуила Яковлевича Маршака:

Под праздник новогодний

Издали мы указ:

Пускай цветут сегодня

Подснежники у нас!..

В лесу цветёт подснежник,

А не метель метёт.

И тот из вас мятежник,

Кто скажет "не цветёт!"

В общем, если нельзя, но очень хочется, то можно. И особенно в этом отношении всегда отличались Соединённые Штааты. По всем законом природы, ни одна из американских шести «высадок на Луну» по программе «Аполлон» не могла состояться. Но вот уже полвека с лишним утверждается обратное. По всем законам природы, башни WTC 11 сентября 2001 года не могли аккуратно «сложиться» до основания в результате атаки на них двух пассажирских «боингов». Но вот уже двадцать с лишним лет утверждается обратное. По всем законам природы, мертвые не могут ожить. Тем не мнее, утверждается, что 3 ноября 2020 года они не просто массово ожили, но и вместе с призраками никогда не существовавших избирателей решили исход президентских выборов в пользу кандидата от Демократической партии Джозефа Байдена. Так ли это, Александр Николаевич?

Александр ДОМРИН, американист.

Да, это так, и Байдена в Америке поэтому уже называют «зомби-президентом», главная задача которого — «дотянуть» до инаугурации 20 января 2021 года, после чего передать свои полномочия Камале Харрис. Впрочем, все принципиальные моменты, связанные с фальсификацией последних президентских выборов в США — слово «последних» здесь нужно понимать во всех его смыслах, — уже достаточно подробно обсуждались на прошлом нашем круглом столе. Если что-то с тех пор и изменилось, то лишь представление о масштабе этих фальсификаций. Выяснилось, что речь идёт не о десятках и даже не о сотнях тысяч, а о миллионах «фейковых» голосов.

Теперь об этом знает весь мир, и после «избрания» Байдена с претензиями Америки на то, чтобы учить «остальное», «недоразвитое» человечество демократии, правам человека и прочим возвышенным принципам цивилизации, покончено полностью и бесповоротно.

Я не хочу делать прогнозов относительно неизбежности гражданской войны и распада Соединённых Штатов, поскольку компромисс между демократами и республиканцами всё-таки был найден. Это, на мой взгляд, очень плохой компромисс, ещё хуже компромисса образца 2001 года, когда пришлось пойти на «события 9/11». Но другого выхода в нынешних условиях, видимо, не оставалось.

Не так давно газзета Wall Street Journal, которая в Америке считается центристским изданием, опубликовала статью Френсиса Фукуямы — того самого, который в 1989 году заявил о «конце истории» вследствие всемирной победы либерализма, — где автор пытался подвести итоги президентства Дональда Трампа, для чего использовал термин «рецессия демократии». 45-й президент США характеризуется в этой статье как «несистемный» лидер, от которого нужно было избавиться любым путём, любой ценой, даже допустив эту самую «рецессию демократии».

Все мы знаем, что такое экономическая рецессия — это общепринятый термин, который означает умеренный, некритический спад производства или замедление темпов экономического роста. В общем, временная неприятность, которую можно и нужно пережить. Теперь этот термин пытаются устами Фукуямы распространить и на политику, где идут совершенно иные процессы и действуют совершенно иные закономерности! Можно быть слегка голодной, но нельзя быть слегка беременнойю Так и нацизм можно объявить одной из форм «рецессии демократии» — да это, по сути, и происходит!

То есть на всех уровнях налицо системный кризис и системная деградация структур современной человеческой цивилизации. Смотрите на здравоохранение и на роль ВОЗ в ситуации с COVID-19. Смотрите на образование, которое почти везде перевели на «дистанционку». Смотрите на правоохранительную систему в ситуации с BLM-протестами. Смотрите на массмедиа, которые создают «фейковую» реальность. Смотрите на то, как люди реагируют на убийства с расчленением трупов, на другие преступления... Поневоле возникает ощущение, что 2020-й год действительно открыл собой какие-то новые «тёмные века», которые неизвестно когда закончатся, и закончатся ли когда-нибудь вообще.

Владимир ВИННИКОВ.

Благодарю вас, Александр Николаевич!

В заключение нашего обсуждения хотел бы отметить следующие моменты.

Сначала — общие. Утратив уже с начала XXI века доминирующее положение в реальной мировой экономике, а с 2015 года — и в военной сфере, Соединённые Штаты, чтобы не рухнуть, оказываются вынуждены всей тяжестью своей опираться на единственное оставшееся у них господство — в сфере информационно-финансовой. А это — доллары, это — глобальные массмедиа и это, наконец — "высокие" технологии: от генноинженерных до цифровых.

Лично мне данная ситуация напоминает ситуацию со знаменитым американским радиотелескопом Аресибо в Пуэрто-Рико. Его перестали нормально обслуживать, и сначала там из-за износа, не выдержав штормовой нагрузки, лопнул один трос из 18, на которых держался подвижный облучатель антенны, через месяц — ещё один, а 1 декабря вся 820-тонная конструкция облучателя с приёмной аппаратурой рухнула на главное зеркало радиотелескопа, разрушила его. Примерно то же самое происходит с "глобальным лидерством" Америки.

Правда, убедившись, что "коварная агрессивная Россия" не спешит никого забрасывать своими "авангардами" и прочими "цирконами", даже не грозит этим, американцы совместно со своими союзниками, похоже, отошли от шока и уже вовсю готовятся нанести по нашей стране парализующий, а ещё лучше сокрушительный, но в любом случае гарантированно безответный удар. А для этого в нынешних условиях любые средства хороши. Особенно — неконвенциональные, то есть не собственно военные. Тем более в конце ХХ века подобный сценарий удалось успешно разыграть против Советского Союза. Раз это работает, почему бы не повторить то же самое в более современном варианте?

А что у нас? Как мы помним, политический 2020 год в России открывало очередное Федеральное послание президента, которое проходило 15 января в обычном, не "коронавирусном" режиме. Путин тогда заявил о необходимости срочного внесения поправок в Конституцию РФ 1993 года, за этим последовала отставка правительства Дмитрия Медведева, и "внутриэлитный" конфликт фактически перешёл в активную фазу. Уже к марту речи о грядущем государственном перевороте или (в более мягкой форме) о "транзите президентской власти", стали если не "мейнстримом", то уж одним из самых заметных течений отечественного медиапотока точно.

Внутреннюю суть этого конфликта, на мой взгляд, можно передать известной сталинской фразой 90-летней давности: "Головокружение от успехов". В данном случае, можно сказать, "головокружение от вставания с колен". Перед российской "властной вертикалью" или, вернее, "властной диагональю", встали заманчивые перспективы как передела уже существующих сфер влияния (в связи с естественной сменой личного состава управляющих центров), так и раздела новых, по преимуществу внешних сфер влияния (Сирия, ряд африканских и латиноамериканских стран, некоторые сектора экономики "коллективного Запада" и так далее).

По большому счёту, именно с этим конфликтом были так или иначе связаны все более-менее заметные события не только в самой России, но также у её границ. Мы могли наблюдать их в уходящем 2020 году: режим коронавирусной "самоизоляции" (апрельиюнь и с октября по настоящее время), "дело Фургала" в Хабаровске (июльавгуст), массовые протестные акции в Белоруссии (август — настоящее время), "отравление Навального" (август — настоящее время), азербайджано-армянское столкновение в Нагорном Карабахе (сентябрьноябрь)… Правда, на сегодня азербайджано-армянский конфликт, в котором были крайне заинтересованы и в который активно вмешивались наши западные партнёры и оппоненты, как представляется, в целом более-менее урегулирован. Что и показало недавнее заседание Госсовета России.

На мой взгляд, есть все основания смотреть в наше будущее без пессимизма и уныния. Впрочем, и безоглядного оптимизма наши перспективы не вызывают.

Выражаю искреннюю признательность участникам обсуждения и надеюсь на то, что в наступающем 2021 году режим онлайн будет занимать гораздо меньшее место в нашем общении, а на смену COVID-19 не пришлют какую-нибудь новую и ещё более опасную заразу. Пожелаем всем здоровья и успехов в новом году!

США. Китай. Евросоюз. Россия > Внешэкономсвязи, политика. Госбюджет, налоги, цены > zavtra.ru, 31 декабря 2020 > № 3599060

В Японии сокращают производство авто из-за нехватки полупроводников

Ксения Нака. Японские автостроительные концерны вынуждены сокращать производство из-за нехватки полупроводников, сообщил телеканал NHK.

О своем намерении на пять дней остановить завод в префектуре Миэ сообщил автоконцерн Honda. В январе концерн уже останавливал производство на своем заводе в Англии, а также сократил производство на заводах в Америке и Канаде.

Как сообщает телеканал, Mazda также рассматривает вопрос о сокращении производства на двух своих заводах в Японии.

Ранее сообщалось о сокращении производства автоконцернами Toyota — в Америке, Nissan — в Японии. Subaru в январе останавливал работу трех заводов в префектуре Гумма в Японии.

Задержки с поставками полупроводников вызваны тем, что их производители не поспевают за темпами восстановления автопромышленности после сильного спада на фоне сокращения спроса на автомобили из-за коронавируса.