Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Летим в Петрозаводск

С 1 марта в сообщении Санкт-Петербург – Пет­розаводск стали курсировать «Ласточки» ЭС1П в обновлённом исполнении производства ООО «Уральские локомотивы». Они пришли на смену предыдущему подвижному составу, который выпускался в Крефельде (Германия) на заводе Siemens и эксплуатировался на этом участке с 2014 года.

«Ввод в эксплуатацию поездов «Ласточка» является символом железнодорожного обновления в масштабах всей страны, – сказал начальник Северо-Западного филиала АО «ФПК» Михаил Поярков. – И то, что наш филиал будет работать на новом отечественном подвижном составе, для нас не только большая честь, но и серьёзная ответственность. Учитывая шестилетний опыт работы на «Ласточках» предыдущего поколения на участке Санкт-Петербург – Петрозаводск, уверен, что филиал с поставленными задачами справится, пассажиры будут довольны современным уровнем комфорта».

В новой версии «Ласточки» откидными столиками оборудованы все сидения в салоне, а не шесть мест в центральной части вагона, как это было в составах предыдущего поколения. Также в них гораздо большее количество санитарных комнат. Если в прежнем составе они располагались только в начале и в конце поезда, то здесь есть и в середине. Причём в первом вагоне предусмотрен санузел для маломобильных пассажиров. Эта туалетная комната отличается от стандартной большим размером, оснащена крепежами для инвалидных колясок и кнопкой вызова персонала. «В поступивших в эксплуатацию к нам в начале марта «Ласточках» увеличена сама по себе зона, предназначенная для маломобильных пассажиров, – рассказывает начальник поезда Полина Пих. – Если раньше для них было предусмотрено два специально оборудованных места для колясок, то теперь их стало три. Усовершенствована лестница: она получила дополнительные ступени, и стала удобной для посадки в поезд с низких платформ».

Постоянные пассажиры маршрута Санкт-Петербург – Петрозаводск поставили новой «Ласточке» высокую оценку. «В прошлой версии состава «бизнес-класс» располагался недалеко от туалетов, – говорит пассажир Виктор Селиванов. – При этом сам «бизнес-класс» не был ограждён. Поскольку санитарных комнат в поезде было мало, пассажиры соседних вагонов постоянно ходили мимо нас. Теперь и санитарных комнат стало больше, и зону повышенной комфортности огородили. Это даёт возможность работать или отдыхать во время путешествия. Другим приятным бонусом является бесплатный Wi-Fi, что также важно во время поездки».

На «Ласточках» трудятся только лучшие проводники вагонного участка Петрозаводск Северо-Западного филиала АО «ФПК». «Чтобы стать членом поездной бригады, – продолжает Полина Пих, – проводник должен отработать как минимум год без замечаний на пассажирских поездах, показав себя высокопрофессиональным сотрудником. Тогда после курса повышения квалификация можно перейти на поезда категории «фирменный» или «Ласточка», которые, кстати, имеют ряд технических особенностей, – их нужно изучать и уметь использовать на практике».

Полина работает в вагонном участке Петрозаводск уже больше десяти лет. Была проводником и начальником поездов дальнего следования, потом стала проводником «Ласточки», а последние шесть лет сама возглавила поездную бригаду. «Мне нравится работать на железной дороге, – говорит она – Меня с детства интересовало всё, что связано с точностью, железом и техникой, по своему первому образованию я – математик. Поэтому работа на «железке», где всё, начиная с подвижного состава заканчивая техпроцессом его обслуживания, требует точности – это моё. Кроме того, наша профессия даёт замечательную возможность общения с людьми, что мне тоже очень нравится».

Коллективы поездных бригад, обслуживающих новые «Ласточки», – женские. 8 марта они, как и в любой другой день, выйдут на линию. Полина признаётся, что любит работать в этот праздник. «Приятно наблюдать, как загораются радостью глаза пассажирок, когда от имени начальника поезда я поздравляю их. В свою очередь, я и мои коллеги получаем море тёплых слов от пассажиров-мужчин, и это всегда поднимает настроение».

Елена Харламова / «Октябрьская магистраль»

Мегаполисы озабочены проблемой неэффективно используемых зданий и территорий

Проектов ревитализации городского пространства в России становится все больше. Эксперты предупреждают: просто застраивать пустыри жильем — слабая стратегия

В берлинской Aedes, одной из самых влиятельных архгалерей Европы, с 13 марта будут представлены проекты преобразования двух промзон Казани. Созданные участниками Второй Российской молодежной архитектурной биеннале, проекты решают актуальную для мегаполисов задачу превращения территорий «ржавого пояса» в современную городскую ткань.

В Самаре объявлен международный конкурс на мастер-план территории, которая прилегает к стадиону «Самара Арена», построенному к чемпионату мира по футболу. Ныне пустующие 360 гектаров в черте города наполнят инфраструктурой и в связке со стадионом превратят в новый центр деловой, спортивной и культурной жизни города.

Союз московских архитекторов впервые подал заявку на конкурс Фонда президентских грантов на развитие гражданского общества и вошел в число победителей с проектом «Идентичность в типовом»: он посвящен исследованию потенциала советских домов культуры и их приспособлению к современности. Можно еще долго перечислять программы и мероприятия, в основе которых лежит ревитализация, характеризующая процессы оживления, воссоздания и перезагрузки.

Мегаполисы уже разрослись дальше некуда и действительно озабочены темой неэффективно используемых зданий и территорий. Но, как отмечает гендиректор Агентства стратегического развития «Центр» Сергей Георгиевский, просто застраивать пустыри жильем, пусть и хорошо продающимся, — слабая стратегия.

«Многое зависит от создаваемого горизонта планирования развития. Долгосрочное планирование требует создания более сложной модели развития и схемы финансирования. Краткосрочные модели более простые, достижимы в режиме быстрых побед, но, как правило, они очень быстро теряют свою актуальность. Это нереплицируемый опыт, это очень быстро иссякаемый источник, и зачастую уже на стадии реализации актуальность настолько теряется, что к завершению проекта он может быть уже полностью неактуален, и это требует его апгрейда раньше, чем он был реализован».

Наконец, серьезные ожидания требуют серьезной модели управления проектом, которая должна закладываться с самого начала и учитывать все возможные сценарии развития событий.

Валерия Мозганова

НА БАЗЕ ГИСП СОЗДАН НАВИГАТОР ДЛЯ ИНОСТРАННЫХ ИНВЕСТОРОВ

Новый сервис предоставляет всю необходимую информацию об условиях выхода на российский рынок, механизмах государственной поддержки локализации и экспорта, особенностях национального законодательства в производственной сфере.

Навигатор иностранного инвестора создан на базе Государственной информационной системы промышленности (ГИСП) – многофункциональной платформы, агрегирующей свыше 300 различных цифровых сервисов и около 1400 федеральных и региональных мер поддержки. В настоящий момент на площадке зарегистрировано более 24 тысяч участников.

Новый сервис содержит шесть информационных блоков. В разделах, связанных с выходом на российский рынок и размещением производств, представлены данные о промышленной инфраструктуре, вопросах получения лицензий, допусков и разрешительных документов для ведения бизнеса, разъясняются аспекты трудового и миграционного законодательства. Инвесторам, заинтересованным в локальном присутствии, даны детальные инструкции по созданию дочерних предприятий и филиалов.

Отдельные блоки выступают навигатором по ключевым федеральным и региональным мерам поддержки, налоговым льготам и субсидиям, программам Фонда развития промышленности и механизму специнвестконтрактов. В разделе «Локализация» представлена информация о порядке получения, подтверждения и преимуществах статуса «MadeinRussia». Кроме того, инвесторы смогут узнать об актуальных мерах поддержки предприятий в рамках национального проекта «Международная кооперация и экспорт».

Созданный сервис позволит иностранным компаниям пошагово ознакомиться с возможностями для инвестиций в российскую промышленность. В феврале 2020 года уже состоялась его презентация для немецкого бизнеса. На первом этапе навигатор будет доступен на английском, немецком и русском языках, но впоследствии может быть адаптирован и под нужды инвесторов из других стран. Соответствующий интерес, в частности, проявляют представители деловых кругов Южной Кореи. При этом наполнение сервиса будет дополняться по мере доработки действующих или запуска новых механизмов поддержки инвесторов – таких, в частности, как СПИК 2.0 – прокомментировал заместитель Министра промышленности и торговли Российской Федерации Василий Осьмаков.

Электрогенерация в Европе: спреды продолжают падать, несмотря на снижение сырьевых ценАналитика

Обзор EY Oil & Gas

Обвал спотовых цен на газ (например, котировки на хабе TTF по-прежнему остаются в районе $3 за MMBTU или -50% г-к-г, о причинах более подробно см. наш комментарий от 18 февраля 2020 г.), казалось бы, должен сформировать дополнительную маржу в европейской электрогенерации. Однако, если посмотреть на приведенный ниже график, то несложно заметить, что нисходящий тренд в динамике спарк-спредов сохраняется: на протяжении последних двух недель их величина в среднем не превышала ~€1,0 /мВт⋅ч (для сравнения, в середине прошлого года — более €8,0 /мВт⋅ч). И ключевая причина заключается в снижении цен на электроэнергию (в сопоставлении г-к-г — более чем на 50%), являющимся следствием теплой зимы, а также сохранения платы за выбросы CO2 на стабильном уровне (в районе €25/тонна с сентября 2019 г.).

Хорошей новостью для газовых компаний является факт расширения ценового дифференциала между спарк- и дарк-спредами, который является дополнительным катализатором в пользу сокращения использования угля в качестве сырья для генерации. В условиях продолжающегося замедления мировой экономики (на фоне распространения COVID-19 февральский промышленный PMI (мировой) рухнул с 50,4 до 47,2 пунктов, оказавшись на минимумах мая 2009 г.) экономические аспекты в ходе межтопливной конкуренции будут набирать все большие и большие обороты. Однако, в процессе борьбы за европейский «угольный пирог» сегмент ВИЭ также продолжает повышать свою экономическую эффективность. Так, на конец 2019 г. величина LCOE для Германии по ветровой генерации (onshore wind) составляла ~$53/ мВт⋅ч, для солнечной (solar PV) — ~$57/ мВт⋅ч, в то время как для электростанций с combined cycle gas — более $85/ мВт⋅ч. И это означает, что даже в условиях низких сырьевых цен природному газу предстоит нелегкая борьба с ВИЭ за место в европейской генерации в качестве сырья.

Год памяти и славы: Волга – река Победы

«Волга, Волга, мать родная, Волга – русская река» – говорится в одной из самых известных отечественных песен. Эти слова, быть может, никогда не звучали столь точно и пронзительно, как в 1942 году. В тот год Волга стала пределом, до которого добралась армия Германии и её союзников, рубежом, на котором захватчики были остановлены, а затем — повержены. Ставки были высоки: решалась судьба не одного города, но всей страны.

Сталинградская битва не только остаётся крупнейшим и самым кровопролитным сражением Второй мировой войны, но и справедливо считается коренным переломом в её течении. После поражения фашистская армия уже не имела возможности организовывать наступления в тех же масштабах, как в 1941 и 1942 годах. Нацисты упорно стремились захватить Сталинград не только по соображениям престижа: покорение города давало возможность форсировать Волгу и перерезать эту важнейшую транспортную артерию, по которой на север доставлялось стратегическое сырьё – прежде всего, кавказская нефть. Однако достигнуть этой цели не удалось: пиком их успехов стала позиция, занятая в сентябре 1942 года, позволявшая целиком простреливать реку. Но дальше им продвинуться не удалось.

Это героическая заслуга бойцов Красной Армии, бессмертный подвиг защитников Сталинграда. Но он стал возможен и благодаря Волге, обеспечившей надёжное подспорье воинам, которым приходилось вести бои за каждый дом. Прежде всего, река облегчила эвакуацию гражданского населения: по ней были вывезены сотни тысяч сталинградцев и в город перебрасывались подкрепления. Они вели бои за легендарный Мамаев Курган, заводы «Красный Октябрь» и «Баррикады».

Через Волгу переправляли не только людей, но и оружие, боеприпасы, танки, продовольствие. На левый берег главной русской реки перевозили раненых. В тяжелейших условиях, под обстрелами, бомбовыми налётами, а зимой преодолевая сопротивление льда, волжские речники исполняли свой долг, делая всё, чтобы бойцы на правобережье удержались, не пропустили врага в заволжскую Россию.

Современный Волгоград – олицетворение памяти о великом сражении и об огромной цене, которую пришлось заплатить за Победу. Мало какой крупный город пострадал во время Войны столь же сильно, как Сталинград, подвергнутый бомбардировкам и артобстрелам и ставший ареной многомесячных уличных боёв. Всему миру знаком мемориальный комплекс «Мамаев Курган» и захватывающая дух скульптура «Родина-мать зовет!», являющаяся символом стойкости и несгибаемой воли народа, который, вынужденно отступив до Волги, нашёл в ней ту необходимую живительную силу, перетекающую в силу духа бойцов, насмерть стоявших на правом берегу великой русской реки.

Символично, что именно на уровне Мамаева Кургана, вблизи от мест самых ожесточённых боёв в наши дни в рамках федерального проекта «Оздоровление Волги» национального проекта «Экология» проводятся мероприятия по берегоукреплению реки Волги, направленные на защиту правого склона Волги от размывов стоковых течений, разрушений берега волнами, льдом и защиту от обвалов.

Река, которой Россия обязана многим, имеет право на бережное отношение. Регулярная очистка берегов и акватории от захламления, защита береговой линии от разрушений и затоплений, качественная очистка сбрасываемых сточных вод, восстановление речной экосистемы – лишь малая часть того, что мы с вами делаем для Волги, ставшей непреодолимой преградой для немецких захватчиков.

КВАНТОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ: НА ЧТО СПОСОБНА «АТОМНАЯ БОМБА XXI ВЕКА»?

Первая квантовая революция, определившая развитие физики в XX веке, стала предпосылкой для появления ядерного оружия, транзисторов, лазеров, мобильной телефонной связи и интернета. Начало XXI столетия стало временем второй квантовой революции. Её последствия пока не проявились в полной мере. Страны, способные создать квантовый компьютер – устройство, которое может решать задачи, недоступные самым мощным суперкомпьютерам классического типа, – получат долгосрочное преимущество во всех сферах конкуренции, в том числе и геополитической. С какими вызовами новой квантовой эры нам придётся столкнуться? Это стало предметом обсуждения на круглом столе, который состоялся в январе этого года в Русском доме на полях Всемирного экономического форума в Давосе. Журнал публикует обработанную стенограмму дискуссии с любезного разрешения организатора – Российского квантового центра.

Участники дискуссии:

Алексей Кавокин, руководитель центра поляритоники и профессор университета Вестлейк, профессор Саутгемптонского университета

Отмар Вистлер, президент Объединения имени Гельмгольца (Helmholtz Association) Грегуар Риборди, генеральный директор компании ID Quantique

Джанфранко Басти, профессор философии в Папском Латеранском университете

Александр Львовский, профессор Оксфордского университета

Рубен Ениколопов, ректор Российской экономической школы

Павлос Лагудакис, один из пионеров в области поляритоники, профессор Сколковского института науки и технологий

Давид Вердези, антрополог, автор методики Superhuman, основанной на исследованиях религий мира и последних открытиях в квантовой физике и нейробиологии

КАВОКИН: В сентябре 2019 г. представители корпорации Google опубликовали в Nature статью, где утверждают, что они достигли «квантового превосходства». Их квантовый компьютер Sycamore за 200 секунд решил задачу, которую самый мощный в мире классический суперкомпьютер Summit решал бы 10 тысяч лет. Классический суперкомпьютер – огромная комната, заполненная шкафами, он делает миллиард миллиардов операций в секунду. В квантовом компьютере, который его обыграл, всего 53 элемента (кубита – прим. ред.). Мы входим в квантовую эру, которая несёт совершенно новые вызовы. Паникёры говорят, что квантовый компьютер – это атомная бомба XXI века. С помощью квантовых алгоритмов типа Sycamore и мощнее можно будет легко взламывать любые шифры. Всё, что мы считали безопасным – банковские счета, аккаунты в интернете, компьютеры важных государственных служб, в том числе военные, – больше таковым не является. Потому что устарел принцип, положенный в основу безопасности современных компьютеров и банковских систем.

Параллельно с любым оружием всегда развиваются системы защиты, в данном случае квантовая криптография. Мировыми лидерами в этой сфере являются китайцы. Китай – единственная страна, которая запустила квантовый спутник и построила квантово-защищённую линию, фактически квантовый интернет, который ещё не стал глобальным, но скоро, видимо, станет. Разумеется, квантовый компьютер может делать много хорошего: поможет справиться с раком, увеличить продолжительность и улучшить качество жизни, обеспечить сверхпроводимость при комнатной температуре, существенно снизить энергетические затраты человечества и уберечь планету от глобального потепления.

Сейчас в области квантовых технологий начинается гонка между крупными державами. Россия в ней не лидирует, но и аутсайдером не является. В России существует очень мощная научная школа квантовой физики, и несколько месяцев назад началась своя собственная программа строительства квантового компьютера, в которую планируется вложить более 23 миллиардов рублей. У российского руководства есть понимание стратегической важности данного направления. Развиваться оно будет чрезвычайно быстро.

И всё же об угрозах. Представьте себе квантового хакера, который взламывает защитную систему Пентагона и начинает бомбить всё подряд. Это страшный сценарий, но не такой уж и фантастический в свете возможностей квантового компьютера Sycamore. Как можно защититься от квантового хакера?

ЛЬВОВСКИЙ: Позвольте разъяснить для начала, что можно разбомбить, а что нет. Наше общество основано на информации. Понятие информационной безопасности является основополагающим. Где информация наиболее уязвима? В процессе её передачи, когда она переходит от одного человека к другому. Чтобы защитить информацию, создана криптография. По определению, криптография – это безопасная передача информации по небезопасному каналу. Приведём пример. У нас есть Алиса и Боб, А и Б. Алиса хочет передать какое-то сообщение, но канал не защищён. Что ей делать? Есть подход, который существовал тысячи лет: если Алиса и Боб имеют тайный шифр, случайную комбинацию 0 и 1, которая известна только им, то в этом случае криптография легка, потому что Алиса может зашифровать сообщение при помощи этой системы, послать Бобу зашифрованное сообщение. Даже если Боба будут подслушивать, никто не поймёт, о чём речь, потому что только он имеет ключ к шифру. Это безопасно, даже если у кого-то есть квантовый компьютер.

Недостаток заключается в том, что данный подход чрезвычайно дорогостоящий, и секретная последовательность 0 и 1, которую знает только Боб и никто больше, требует того, чтобы кто-то над ней поработал. Образно говоря, вы отправляете курьера с прикованным к его руке чемоданом, где лежит набор тайных ключей, и важно, чтобы курьер добрался до пункта назначения живым. Этот метод используется лишь для очень важных данных, чаще всего для защиты правительственной информации.

В других случаях применяется иная технология, которая носит название «общая криптография». Если вы вводите номер своей кредитной карты при покупке через интернет, вы отправляете запрос на сервер. Конечно, компьютер говорит вам, что соединение зашифровано, закодировано. Но как оно может быть защищено, если ваш компьютер до этого момента не взаимодействовал с данным сервером? О каком шифровании можно говорить? Ответ заключается в том, что шифрование происходит, но оно неидеально, поскольку зависит от сложности решения некоторых математических проблем: определённые математические функции легко рассчитать в одну сторону, но очень сложно в обратном направлении. Соответственно, если у вас два больших простых числа, компьютеру легко перемножить их, но если вы совершаете обратный процесс, то есть вам дали большое число и нужно разложить его на множители, это уже очень сложная задача. Подавляющее большинство современных систем шифрования так и работает. Именно это делает уязвимым обычное шифрование: классический компьютер не сможет раскодировать такую информацию, а квантовый сделает это с лёгкостью. Собственно, это и является основной угрозой безопасности общества.

В фильме «Крепкий орешек 4.0», который снят 13 лет назад, описаны последствия взлома инфраструктуры Вашингтона, когда весь город был парализован. Только представьте, что все информационные потоки в какой-то момент подвергнутся атаке, погаснет свет, перестанут работать супермаркеты, светофоры, выйдет из строя транспортная система, прекратится вывоз мусора, не будет работать водопровод, – общество перестанет функционировать. Это не ядерная бомба, но через месяц или два, наверное, 80% населения погибнет. Поэтому степень разрушительности информационных потоков – очень серьёзная угроза для общества.

Есть и хорошие новости. Первая заключается в том, что квантовый компьютер очень сложно построить. И хотя сделано заявление, что достигнуто квантовое превосходство, Sycamore решил лишь одну конкретную задачу. Она была создана искусственно, чтобы показать превосходство компьютера, но в остальном это была ненужная задача. Если бы потребовалось решить реальную проблему при помощи квантового компьютера, на реализацию ушло бы много лет.

Вторая хорошая новость: квантовая технология предлагает нам не только меч, но и щит, а именно квантовую криптографию, то есть средство защиты информации. Это инструмент, протокол безопасности, который позволяет шифровать сообщение при помощи 0 и 1, используя фотоны, квантовые частицы света. Фундаментальная характеристика квантовой физики заключается в том, что нельзя изменить или замерить состояние квантовой системы, не вмешавшись в неё. Это означает, что если кто-то попытается прослушать линию передачи и взломать её, то фотоны неизбежно изменят содержание сообщения. В этом случае попытка взлома будет зафиксирована, и будет обеспечена защита.

В отличие от квантовых вычислений, которые по-прежнему воспринимаются как нечто из научной фантастики, квантовая криптография стала технологий сегодняшнего дня. Существуют компании, занимающиеся предоставлением подобной услуги. Она непосредственно связана с коммерческими телекоммуникационными оптоволоконными сетями, которые вы можете использовать для абсолютно безопасных коммуникаций. Сегодня эти технологии ограничиваются несколькими сотнями-тысячами километров, но в планах расширять эту сеть до масштаба города или даже континента и, таким образом, создать квантовую систему коммуникаций.

В связи с квантовой революцией упоминается криптовалюта. Она очень уязвима к атакам квантового компьютера, потому что вся её безопасность основана на криптографии с публичным ключом, о которой я говорил. Банки защищены чем-то ещё: есть хотя бы сотрудники, которые смотрят документы, есть пластиковые карты. У биткоина ничего этого нет, только криптография с публичным ключом. Поэтому, как только сколько-нибудь приличный квантовый компьютер будет создан, вся система современной криптовалюты немедленно обесценится.

Но квантовые технологии снова дают альтернативу – на основе квантовой криптографии можно построить новую криптовалюту.

Мы в Российском квантовом центре показали это на рудиментарном уровне, продемонстрировали первую систему блокчейна на основе квантовых технологий. Квантовый блокчейн может заменить классический, который используется в криптовалютах, и может сделать их более безопасными в ближайшем будущем.

КАВОКИН: Следующий вопрос – Грегуару Реборди, который является главой компании по предоставлению услуг в области квантовой криптографии. В начале Второй мировой войны нацисты построили для немецкой армии шифровальную машину «Энигма». В Великобритании был создан компьютер, который смог взломать шифр, что повлияло на ход войны в пользу британцев. Сегодня, 80 лет спустя, в век более сложных технологий шифрования и дешифрования, мы продолжаем играть в ту же игру, в которую начали во времена Второй мировой?

РЕБОРДИ: Криптография – это гонка между тем, кто пишет код, и тем, кто его разгадывает. Существуют математические проблемы и математические техники, решающие что-то в одном направлении, но не в обратном, если вы не обладаете очень мощным компьютером. Сейчас нам доступны не все возможности, но, если вы дешифровальщик, то всегда можете попробовать использовать более мощный компьютер, и лет через пять, возможно, расшифровать нужный код.

Гонка, о которой вы говорите, продолжается сегодня, и она несколько асимметрична. Мы изобретаем криптографию для смартфонов относительно слабого уровня, а у наших условных врагов могут быть компьютеры с супермощными и быстрыми алгоритмами. И когда появятся квантовые компьютеры, это будет огромный прорывом для тех, кто расшифровывает коды. Станет бесполезно пытаться создавать более длинные ключи и более мощную криптографию. Неважно, как долго вы делали шифр, его будет легко взломать. Длина кода перестанет иметь значение. Сегодня нужно думать о новом типе шифра, который позволит создать защиту даже от квантовых вычислений. Это одна из сфер квантовых технологий, область, в которой работает наша компания. Идея заключается в использовании оптоволокна и коммуникации на этом уровне.

Приведу простой пример, чтобы продемонстрировать, чем мы занимаемся в квантовой криптографии. Давайте представим, что любое общение – это теннисный матч. Сообщение – это теннисный мячик, и вы посылаете его через корт. Ваш партнёр ловит мяч и получает сообщение. А посередине корта стоит некто с сачком и пытаться поймать этот мяч. И если некто поймал мячик, вы даже не поймете, что он был перехвачен. Именно таким образом «ловится» сообщение, практически любое. То, чем занимается квантовая криптография, описывается просто: мы пытаемся заменить теннисный мячик на мыльный пузырь. Если попытаться поймать мыльный пузырь, он просто лопнет. И пользователи поймут, что кто-то пытается взломать сообщение.

В реальности мы используем оптоволокно, по которому на огромных скоростях бегут импульсы из миллионов фотонов. В обычной ситуации можно взять всего несколько процентов этого света, получив 100% информации. Именно поэтому информация уязвима.

В своей работе мы пытаемся разделить данные на отдельные фотоны и через них закодировать ключ, при этом при получении сообщения мы поймём, что была совершена попытка взлома.

Самый важный на сегодня вопрос связан с угрозой для криптографии. Многие говорят, что квантовый компьютер Google недостаточно большой, чтобы уничтожить криптографию. Но вызов уже перед нами. Если есть информация, которая должна оставаться защищённой годами, можно украсть её сейчас, а расшифровать через 10 лет. Данные всё равно будут потеряны, то есть проблема никуда не денется. Вышесказанное актуально, например, для персонализированной медицины, расшифровки генома: такая информация должна оставаться защищённой на протяжении всей жизни пациента, а может, и после его смерти. Если она попадёт не в те руки, то сможет оказать влияние на жизнь детей и внуков этого человека.

Поэтому задача уже сегодня сделать шаг вперёд в сфере новой криптографии. Чтобы в тот момент, когда квантовые компьютеры будут созданы и придётся защищать информацию, она уже была защищена. Организациям уже сейчас необходимо думать о том, как они будут модернизировать своё оборудование, ведь когда появится суперкомпьютер, им придётся работать в новых условиях.

КАВОКИН: Компьютер от Google – элемент пиара: о нём все говорят после статьи в журнале Nature. Но нет гарантии того, что не проводятся секретные исследования использования квантового компьютера для военных целей. Никто не знает, так это или нет. Можно предположить, что есть тайные лаборатории, которые уже продвинулись дальше. Таким образом, квантовая безопасность сегодня становится приоритетом для правительств. Но во сколько обойдётся вторая квантовая революция?

ЕНИКОЛОПОВ: Квантовое превосходство у нас уже есть, но как его можно будет использовать, мы не знаем, можем только догадываться, опираясь на опыт предыдущих научно-технических революций. Что ожидается от второй квантовой революции? Что в мире начнётся процесс изменения технологий. Речь идёт не об отдельном секторе, изменения коснутся абсолютно всех сфер экономики. Это как изобретение парового двигателя, создание электричества или компьютера, то, что происходит в области машинного обучения и искусственного интеллекта. На этих примерах мы можем представить, как изменит нашу жизнь создание квантового компьютера.

Есть два важных момента – денежные и социальные издержки. Основная часть расходов будет затрачена на переход к новым технологиям. Очевидно, что придётся потратить большие средства на шифровальное оборудование и защиту информации. Неизбежна «гонка вооружений» между теми, кто защищает информацию, и теми, кто хочет её украсть. И наиболее дорогостоящим станет момент перехода, когда у одних технологии для нападения уже есть, а другие ещё применяют старую технологию для защиты данных, и они уязвимы. В какой-то момент паритет наступит, но в переходной фазе придётся вкладывать гигантские средства.

Что будет с социальными издержками? Предыдущие технологические революции, как правило, имели разрушительный характер, некоторые профессии оказывались ненужными. Это тема активно обсуждается сегодня, потому что она связана со сферой искусственного интеллекта, машинного обучения, революцией роботов. Всё, что можно запрограммировать, что основано на алгоритмах, рутинные действия, которые раньше выполняли люди, теперь выполняется компьютерами, роботами. А те, кто прежде осуществлял эти работы, теряют рабочие места. С гуманной точки зрения, прекрасно, что люди избавляются от скучной и однообразной работы. Но они теряют возможность зарабатывать деньги.

Квантовые компьютеры производят сложные расчёты со скоростью мысли. Но такие расчёты люди и раньше не могли делать. Здесь машины не заменяют людей, мы не можем говорить, что человек из-за этого потерял работу. Происходит расширение возможностей человечества, и этим вторая квантовая революция существенно отличается от всех предыдущих научных революций. И в этом отношении я оптимист, не считая, конечно, возникающих вопросов безопасности. С экономической точки зрения мы, возможно, не увидим кардинальных изменений в отношении занятости. Скорее всего, технологии будут помогать людям и дополнять их функционал, и разговор здесь в первую очередь о цене.

Но мы точно не знаем возможностей, которые появятся благодаря квантовым вычислениям. Вероятно, суперкомпьютеры смогут выполнять задачи, касающиеся финансовых услуг. Банки и финансовые компании владеют большими деньгами, они готовы приобрести квантовый компьютер для решения финансовых задач – это очевидное и простое применение квантовых вычислений.

Также я думаю, что суперкомпьютеры помогут придумывать новые материалы. Именно для этого требуются вычисления, которые на данный момент провести практически невозможно. Это позволит приблизиться к священному Граалю физиков – суперпроводимости при комнатной температуре. По крайней мере, есть надежда.

Следующий шаг будет связан с динамикой жидкостей. Поскольку здесь необходимы чрезвычайно сложные вычисления, будет сделан огромный скачок вперёд. На практике это означает, что самолёты, машины, путешествия в космос – всё это переживёт кардинальные изменения.

Ещё один важный шаг – способность прогнозирования поведения определённых молекул. Эта ветвь задач уже стоит рядом с проблемой борьбы с раком. Первый порядок сложности – это прогнозирование поведения определённых молекул, что приведёт к изобретению новых препаратов, подходящих всем. Затем – создание индивидуальных препаратов для лечения конкретного человека.

Мы можем надеяться на подобные проекты, только если будет создан суперкомпьютер. Что касается расходов, то они временны и больше связаны с вопросами безопасности.

В целом из всех технических революций квантовая кажется наиболее оптимистичной. Справедливости ради замечу, что мы можем не знать очень многого и даже не понимать, чего именно мы не знаем. И могут возникнуть очень большие расходы, размер которых нам пока трудно себе представить.

КАВОКИН: Судя по реальным цифрам, пока квантовая революция обходится недорого. В российский квантовый компьютер инвестируется более 23 миллиардов рублей – ничто по сравнению с ВВП нашей страны, но расходы могут расти по мере развития технологий. Это высокорискованные, но и очень многообещающие проекты: сверхпроводимость при комнатной температуре, лечение рака. Высокие риски связаны не с тем, что у нас ничего не получится, а с тем, что получится слишком хорошо, а это имеет определённые последствия.

Профессор Павлос Лагудакис создал прекрасную лабораторию в Сколтехе (Сколковский институт науки и технологий), и в ней – машину жидкого света, которую можно рассматривать как альтернативу квантовому компьютеру Google. Если мы будем пытаться повторить то, что сделал Google, это будет не столь плодотворно, зачем повторять то, что уже есть? Профессор поднял вопрос о совершенно новой системе, которая имеет несомненные преимущества перед уже существующими квантовыми компьютерами.

ЛАГУДАКИС: Многие слышали о второй квантовой революции, но, если я спрошу вас, когда была первая квантовая революция, наверное, мало кто ответит на этот вопрос. И многие даже не осознают, что уже использовали квантовые технологии, может быть, не по их первоочередному назначению. Например, магнитно-резонансная терапия, которая зачастую используется в клиниках – прямое применение квантовых технологий. И это, действительно, была революция, прежде всего, в медицине. А сейчас мы на пороге второй квантовой революции. И если первая была основана на визуализации, то вторая – на кубитах, или квантовых битах. Прежде чем я объясню, что такое кубит (а это фундаментальный компонент новой революции), скажу, что это эквивалент транзистора. Электронный транзистор является составляющей ваших компьютеров, смартфонов, – средство для обработки информации.

Транзистор основывается на управлении электронами. Все слышали про электроны – они позволяют нам передавать информацию, это их ключевая способность. У электрона есть спин, который используется в транзисторах. Также важно знать о транзисторах следующее: транзисторы – классическая система. Проще говоря, они могут быть включены или выключены: либо одно состояние, либо другое.

Кубиты понять несколько сложнее. Кубит – своего рода транзистор, однако он может быть не только в двух вышеупомянутых состояниях, но и в состоянии суперпозиции. Чтобы понять, что это такое, обратимся к танцам. Балерина исполняет «Лебединое озеро», и её руки в этот момент не наверху и не внизу – они, как крылья лебедя, одновременно и наверху, и внизу, мы не можем точно сказать, когда рука находится внизу, а когда наверху. Визуализация кубита – руки балерины в роли белого лебедя.

Если мы действительно хотим обрабатывать информацию при помощи кубитов, нам нужно использовать миллиарды кубитов, подобно тому, как мы используем миллиарды транзисторов. Кубиты должны взаимодействовать между собой. Как «маленькие танцоры», они имеют конкретные ограничения: должны синхронизироваться. Если мы строим квантовый компьютер, нам важно, чтобы кубиты были полностью синхронизированы, действовали слаженно. Это мы называем когерентностью кубитов.

Главный вопрос в следующем: если мы представим большой стадион, сколько балерин вы сможете туда поместить, прежде чем они рассинхронизируются? Таково ключевое ограничение, которое есть сейчас в квантовых компьютерах. Мы можем создавать кубиты, мы это делали ещё в 1990-е гг., но сколько кубитов можно синхронизировать, сохраняя когерентность? Создавались различные платформы (это делали IBM, Google, Microsoft, исследовательские лаборатории, в том числе моя лаборатория в России), чтобы объединить и синхронизировать как можно больше кубитов. Если говорить о том, сколько именно кубитов мы можем синхронизировать, то можно обозначить несколько проблем.

Во-первых, инженерное ограничение – так же, как с классическими компьютерами. Существует закон Мура, который гласит, что количество транзисторов удваивается каждые два года до тех пор, пока мы не достигнем квантового предела. Это инженерная проблема.

Во-вторых, есть законы физики, ограничивающие количество кубитов, которые можно объединить. Необходимо узнать, сколько кубитов можно синхронизировать, а ограничивается количество так называемым дефазингом, или беспорядком. Результаты расчётов могут быть довольно печальными. Если мы посмотрим на инженерные ограничения, то кто-то скажет, что это 50 кубитов, кто-то – 55, кто-то – 49, в общем, в районе 50. Но, если подсчитать эти 50 кубитов, окажется, что невозможно сделать ничего лучше, чем суперкомпьютер. Мы не решаем жизненные проблемы 50 кубитами. Проблема масштабирования не в том, что нам нужно больше кубитов, а в том, чтобы корректировать ошибки. У вашего компьютера столько же транзисторов для обработки информации, сколько для исправления ошибок. Везде в природе есть ошибки, и их надо исправлять. Если мы изначально вводим в квантовый компьютер исправление ошибок, то значит – мы находимся очень далеко от универсального квантового компьютера, который может решать любые вопросы, не только частные, но и глобальные проблемы человечества. Если мы хотим создать не просто игрушку для учёных, нам необходимо понять, опираясь на вышеописанные ограничения, что мы можем сделать с теми технологиями, которые есть сейчас, для достижения максимального прогресса через 10 лет. Например, можно ли сделать копроцессоры – квантовые процессоры, которые помогут нашему суперкомпьютеру справиться с ограничениями, о которых мы говорили?

Развитие суперкомпьютеров не стоит на месте, оно происходит гораздо быстрее, чем развитие квантовых компьютеров. Можем ли мы соединить передовые технологии полупроводников, которые есть сейчас в наших смартфонах, с технологиями кубитов? Если бы удалось это сделать, то подход, которому мы следовали при создании квантового компьютера, изменился бы, мы бы перепроектировали модель с чистого листа. На вопрос, какой способ передачи и обмена информацией наиболее быстрый, многие инженеры-техники ответят – свет. Не ток, а свет. Поэтому если бы я создавал новую модель квантового компьютера, первое, на что я бы указал, это то, что мой компьютер будет работать на основе света. Если взять две лазерных указки и свести их лучи вместе, никакого эффекта не получим, потому что свет со светом «не общается», только мы видим свет. Следовательно, нужно сделать так, чтобы свет «общался» со светом. Какая же технология может с этим помочь? Опять же, наши родные полупроводники.

Мы стремимся создать систему, соединяющую электронику и фотонику, свет и материю, то, что я называю «жидким светом», объясняя своим студентам. Это не похоже на лазерную указку. Это вещество, при помощи которого свет взаимодействует сам с собой. Жидкий свет будет общаться сам с собой в некой несуществующей сфере. В нашей лаборатории мы уже создали подобную вещь, используем традиционные полупроводники, технологию, которая очень развита в России. Первые лазеры на полупроводниках были изобретены здесь. Но также мы применяем новую технологию из области фотоники, при помощи которой можно манипулировать светом внутри материи. И если машины на основе жидкого света, так называемые «жидкие машины», смогут ускорить квантовые машины, возникнет новый тип квантового компьютера. И это то, чего мы пытаемся достичь в Российском квантовом центре, сотрудничая с коллегами из Великобритании.

КАВОКИН: Рад слышать, что у России в квантовой гонке неплохие шансы. Это прекрасная возможность использовать наши достижения в полупроводниках в создании машины жидкого света, которая может обогнать компьютер Google. Теперь я передаю слово человеку, который посвятил многие годы борьбе с раком.

ВИСТЛЕР: Медицина – это наука, в которой мы собираем гигантское количество знаний и информации от каждого пациента. Это сложные данные, переходящие из одной технологии в другую на протяжении большого количества времени. Если мы хотим перейти на новый уровень медицины, нужно систематизировать огромный объём информации, изменить всю систему здравоохранения, чтобы появились новые возможности для понимания индивидуальной причины заболевания. Мы говорим о разных болезнях – рак, Альцгеймер, диабет – и считаем, что причины недуга у всех одни и те же. Но при более тщательном изучении выявляются индивидуальные причины заболеваний, порой более значимые. Единственный способ их понять – обработать и проанализировать огромное количество данных, которые мы собрали с каждого пациента. Для этого необходима технология управления большими массивами информации, позволяющая разработать персонализированные лекарства. Управление такими базами данных может осуществляться с помощью квантовых технологий. В общем-то, мы уже используем их в медицине, например, в исследовании патологий. Эти методики позволяют получить гигантские объёмы информации, которые в полной мере не изучены.

Здравоохранение будущего должно быть основано на цифровых технологиях, поэтому необходимо учитывать три положения. Во-первых, информация в сфере медицины должна быть стандартизированной и отобранной: необходимо собирать сложные массивы данных, анализировать каждый аспект, а защита этих данных имеет решающее значение. Во-вторых, необходимо использовать все возможности искусственного интеллекта для анализа сложных медицинских данных, такие, как самообучающиеся инструменты и прочее. В-третьих, для этого требуются мощные компьютерные технологии, и здесь перспективным инструментом являются квантовые компьютеры.

Доступность таких многоуровневых систем позволит применять квантовые технологии в медицине и создавать индивидуализированные лекарства, а также искусственно моделировать патологии и проводить их исследования. Всё это открывает огромные возможности. Например, если бы у нас сейчас были квантовые сенсоры в медицинских приборах, мы могли бы достичь нового качества получаемой информации. Только представьте, как это изменило бы мониторинг здоровья в долгосрочной перспективе. Технологии в областях создания моделей при помощи квантовых структур и криптографии тоже окажут большое влияние на медицину, ведь мы будем опираться на защиту данных, на анонимизаторы, применять технологии больших данных при подборе лечения.

Как этого достичь? Мы будем создавать новые связи между квантовыми технологиями и медициной, где уже накоплен большой объём знаний в квантовой сфере. В Европе реализуется проект, где учёные, изучающие строение человеческого мозга, и учёные-программисты создают модель мозга при помощи суперкомпьютера. Мы опираемся на доступные технологии, но после того, как получим доступ к квантовому компьютеру, проект искусственной модели человеческого мозга станет ближе, открывая перед нами новые возможности. Очень важно понимать, что наука зависит от финансовой поддержки, мы делаем то, что хотят спонсоры. Поэтому необходимо поддерживать связи между фондами и исследователями и информировать общественность о новых технологиях.

КАВОКИН: Профессор Джанфранко Басти из Ватикана представляет не только квантовую физику, но и католическую церковь. Что же нас ждёт – с точки зрения учёного-физика, которым вы являетесь, и философа?

БАСТИ: Важность квантовой теории поля и физики конденсированного состояния заключается в том, что квантовая природа некоторых систем проявляет себя при комнатных температурах. Это открывает новые возможности для работы в так называемом квантовом вакууме. Квантовый вакуум – это динамический мост, соединяющий все объекты вселенной. В нём простейшие частицы (атомы или молекулы) становятся квантами точно так же, как фотоны могут рассматриваться квантами электромагнитного поля. Именно в квантовом вакууме мы можем говорить о когеретности дальнего порядка, или фазовой когерентности. Голдстоуновские бозоны – тоже квантовая форма, особый способ взаимодействия в квантовом поле.

Квантовая технология объясняет механизм работы мозга. Перед нами видимая часть электромагнитного спектра, можем увидеть её только в инфракрасном диапазоне. Наше расширенное сознание, наш мозг находится в этом пространстве.

Мы разработали специальную технологию, чип, который уже нашёл коммерческое применение, поскольку даёт возможность, например, развивать оптические технологии, программируя их на огромных скоростях. Приборы, которые мы используем, обладают очень небольшими размерами, следовательно, целые библиотеки синтетического спектра можно поместить на маленькие носители, коммутация происходит за пикосекунды – быстрее чем скорость химических реакций. Таким образом, можно построить супербыстрый квантовый процессор, который будет работать при комнатной температуре.

Перед нами стоит образовательная задача создать квантовую культуру, которая строилась бы на квантовой теории и была бы близка как восточной, так и западной традициям метафизики. Мне бы хотелось создать виртуальный кампус для студентов всего мира, где можно было бы изучать взаимодействие различных технологий, философий и религий.

Отвечая на вопрос ведущего о том, что квантовая революция привнесёт в общество, учёные затронули проблему квантового шифрования. На сегодняшний день расшифровщик работает при температуре -273 градусов. Такая технология недоступна простому потребителю. Квантовый шифратор работает при комнатной температуре, таким образом, обычные люди могут пользоваться этой технологией для защиты своих данных. Квантовый компьютер, действительно, может обрабатывать гигантские объёмы данных, но он не занимается квантовой расшифровкой, не путайте это.

Мы говорим о вопросах лидерства в технологиях и о бизнесе, но их нельзя обсуждать в отрыве от гуманитарной составляющей. Опасна дезинтеграция, расслоение между технической и гуманитарной культурами. Говорить исключительно о физике бесполезно, мы так долго разделяли эти две сферы, что теперь необходимо сводить их вместе. Ситуация катастрофическая, и нам необходимо интегрировать квантовые научные технологии в гуманитарную сферу.

Ещё одно важное направление – мы активно развиваем самый большой проект по борьбе с патологическим болевым синдромом. Один из способов лечения патологического болевого синдрома – транскраниальная магнитная стимуляция (transcranial magnetic stimulation). Пилотный проект можно реализовать при помощи квантового компьютера, так как это очень сложная задача.

КАВОКИН: Восхитительно, что Ватикан настолько заинтересовался квантовыми технологиями. Раньше мы считали, что мозг человека – это что-то невероятно сложное, его невозможно смоделировать никаким классическим компьютером. Поможет ли квантовая революция создать искусственную модель человеческого мозга? Наш следующий собеседник – эксперт по антропологии.

ВЕРДЕЗИ: Я бы хотел процитировать отцов-основателей квантовой физики Дэвида Бома и Макса Планка. Это не прямая цитата, но они говорили, что мы не сможем выйти за рамки сознания, которое является фундаментальной единицей квантовой революции. Всё, что мы разрабатываем, объясняем, испытываем, упирается в сознание. Кто понимает квантовую механику, кто задаёт вопросы, кто даёт ответы, кому вселенная посылает знание?

Даже когда мы начнём понимать модули мозга, мы не сможем ответить на самый важный вопрос, по которому всё ещё ведутся споры: что такое «сознание». Мы все находимся в сознании, этого отрицать нельзя, через него человечество достигло всего того, чем оно обладает. Сознание – единственный элемент уравнения, которое разделило ньютоновскую физику и современную физику, квантовую механику. Находится ли мозг погружённым в сознание, является ли оно местным? Наш мозг – это антенна, которая настраивается на какое-то более общее поле, как говорил Макс Планк, или он возникает как результат сложного процесса, и создание более сложных компьютеров и роботов естественным путём приведёт к созданию машин, обладающих сознанием?

Может быть, нужно и то, и другое? А может быть, ни то, ни другое. Это вопрос, который возвращает к важности гуманитарных наук, о которой говорил профессор Басти. Потому что чем больше развиваются технологии, тем больше их потенциал созидания и уничтожения. Все мы знаем, как важно правильно использовать технологии, поэтому очень важно, чтобы гуманитарные науки оставались в центре внимания. Здесь я имею в виду и этику, включая светскую этику, которая является транспоколенческой, межнациональной и не ограничивается какой-либо системой верований. Она основана на физике, философии гуманизма, и мы должны хранить эти ценности и ставить их в центр всего.

В самом начале люди учились осознавать и ценить собственную мысль, процесс мышления, то, как это взаимодействует с нашим сознанием, личностью. И, конечно, ощущение божественного, восхищения, восторга – всё то, что мы начинаем чувствовать, когда выходим за рамки собственного «я». Когда мы осознаём величие, масштаб природы, окружающей вселенной, божественного, то внезапно оказываемся внутри нового, неосознанного.

Если раньше мы думали, что сознание – что-то крошечное в нашем крошечном человеческом черепе, то вдруг приходит понимание, что не оно внутри нас, а это мы внутри большого сознания. Эта взаимосвязь проявляется в постоянном желании людей быть связанными – через смартфоны, компьютеры или отношения, бизнес, в чувстве принадлежности. Это – человеческая потребность в связанности, ощущении себя частью чего-либо на уровне крошечного атома и до масштаба человеческой динамики, вплоть до трансличностных отношений. Мы хотим чувствовать себя связанными не только с себе равными, но и с тем, что больше нас, что за пределами нашей личности. После того, как мы добились всего – в бизнесе, семье, технологиях, квантовой механике, вычислениях, мы по-прежнему ощущаем этот голод, сильнейшую потребность ощущать себя за пределами личности, за пределами своего «я».

Именно это предполагает квантовая революция – попытку вывести людей за пределы технологий. Это уникальное качество человеческой мысли и стремление идти вперёд существует с незапамятных времён. Сюда же можно отнести и различные духовные практики, выводящие нас за пределы собственного сознания. В какой-то момент, когда мы расширяем сознание, то видим решения, которые раньше не видели, и начинаем задавать вопросы, которые раньше не задавали. Появляется ощущение взаимосвязанности, дающее возможность стать не просто лучшими людьми, а лучшими версиями самих себя для своих близких, для всей планеты, для будущих технологий. Мы можем сделать этот опыт частью нашего будущего, доступным для каждого.

КАВОКИН: Те из нас, кто учился в Советском Союзе, согласятся, что нас воспитывали в рамках философии материализма (марксизма-ленинизма), которая говорила, что материя – это объективная реальность, данная нам в ощущениях. Это казалось само собой разумеющимся, и так думали не только в СССР, но и во всем мире, например, так считал и Альберт Эйнштейн. Но Копенгагенская школа квантовой механики выступила с противоположным тезисом, который иллюстрируется парадоксом кота Шрёдингера. Кот сидит в камере, с вероятностью 50% он мёртв (есть бутылочка с ядом) и с вероятностью 50% он жив. Но с точки зрения квантовой механики кот одновременно и жив, и мёртв. И только когда откроем камеру и сделаем измерения, мы заставим этого кота перейти либо в полностью живое, либо в полностью мёртвое состояние.

Это кажется бессмыслицей. Но на данном принципе квантовой суперпозиции основана, в частности, квантовая криптография, которая прекрасно работает. И это экспериментальный факт, хотя он кажется нам достаточно безумным с точки зрения здравого смысла.

Таким образом, от материализма мы переходим к субъективному идеализму, поскольку оказывается, что состояние материи зависит от наблюдателя, то есть от нас, и пока мы не изучили этого кота, он не будет ни жив, ни мёртв. Речь не о том, что мы не знаем, жив он или мёртв. Он одновременно и жив, и мёртв. И это очень серьёзно меняет понимание окружающего мира, потому что он не существует независимо от нас. Наше сознание играет необычайно важную роль. Какую именно – нам ещё предстоит понять.

Материал подготовила Евгения Прокопчук, аналитик Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ «Высшая школа экономики».

Россия. Швейцария. Весь мир > СМИ, ИТ. Армия, полиция. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 5 марта 2020 > № 3325421

«ОЛИМПИАДА ЖЕРТВ ИСТОРИЧЕСКОЙ НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ»

В прошлом номере мы опубликовали материал о «политике памяти» и связанных с ней конфликтах на основе круглого стола, прошедшего в редакции журнала. К нашему изумлению дискуссия вызвала почти ажиотажный спрос, причём особенно возбудились в Европе. Наше скромное издание прослыло чуть ли не кузницей кремлёвских идей относительно «войн памяти», что, конечно, лестно, хотя и – увы – не соответствует действительности.

Вообще, готовность увидеть за всем заговор тёмных сил и уверенность, что всё неспроста, хорошо знакомая нам из отечественной практики, теперь блистательно распространилась повсеместно. Мы решили, коль скоро тема нашла столь мощный отклик, её развить, обратившись к академической общественности разных стран с вопросом – как они оценивают нынешнее состояние дел в «исторической политике». Получилась очень разнообразная палитра мнений, которой мы с радостью делимся с нашими читателями.

Юрий Слёзкин,

профессор истории, директор программ евразийских и восточноевропейских исследований Калифорнийского университета (г. Беркли)

Все человеческие сообщества мифологизируют своё прошлое. Смены режимов ведут к обновлению пантеонов. В поисках смысла своего постсоветского существования реформированный Запад (также известный как «международное сообщество») нуждается в новой генеалогии. И строит сразу несколько.

Mесто, освободившееся после заката «христианского мира» и его наследников – «цивилизованного мира», «свободного мира» и «западной цивилизации», временно пустует. Продвижение демократии и борьба за права человека долго не продержались. В традиционных военно-политических, финансовых и интеллектуальных центрах стремительно распространяется разработанная в Германии (и беспрецедентная в исторической политике) культура коллективного покаяния за грехи привилегированных групп, успешных государств и всего христианского/цивилизованного/свободного мира. Тем временем новые члены сообщества активно развивают ветхозаветную традицию вавилонско-египетского пленения, подрывая многолетнюю монополию холокоста. Россия с её Великой Победой – анахронизм для одних, своевременная угроза (будущему, настоящему и прошлому) для других и структурообразующий антипод для большинства.

Иван Крастев,

глава Центра либеральных стратегий (г. София) и ведущий научный сотрудник Института наук о человеке (г. Вена)

Сегодня в Европе наступил Век ностальгии. Большинство европейцев считает, что жизнь раньше была лучше, хотя неясно, что они имеют в виду под «раньше». Логичное следствие наших ностальгических настроений: самым важным оказывается не вопрос, кому принадлежит будущее, а вопрос – кто был прав в прошлом. Попытка панъевропейского примирения после завершения холодной войны оказалась неудачной.

В годы классического национального государства национальное самоопределение, по сути, сводилось к формированию общественной психологии жертвы. «Мы – нация» означало «мы – жертвы». После 1989 г. Евросоюз задался целью радикально изменить такое положение, и «мы, нация» стало означать: «мы – виновные в преступлениях». Политика исторической памяти в мире после 1989 г. была политикой прощения. Поляков и румын заставили признать, что их страны причастны к попустительству антисемитизму в довоенный период и в годы войны. Болгар вынудили признать преступления, совершённые коммунистическим правительством против болгарских турок в 1980-х годах. Россиян призвали к ответу за преступления Сталина.

Сегодня европейцы снова лихорадочно соревнуются, пытаясь доказать, что именно их страна – главная жертва исторической несправедливости. Это какая-то олимпиада, в которой золотая медаль – это статус главной жертвы. Больше всего пугает то, что реальный приз за победу в этой олимпиаде жертв исторической несправедливости – индульгенция на новые злодеяния.

Мартин Ауст,

профессор истории и культуры Восточной Европы и России в Университете имени Фридриха-Вильгельма (г. Бонн)

Готовясь к лекции в Мюнхенском университете о хитросплетениях культуры общественной памяти в Германии, Восточной Европе и России в 2010 г., я впервые столкнулся с термином «войны исторической памяти» (memory wars). Если честно, меня этот термин раздражал, потому что примирение и правдивое изложение исторических событий – неотъемлемая часть культуры современной Германии, средство достижения взаимопонимания и сближения с другими народами. Конечно, я отдавал себе отчёт в том, что политика, искусство и наука по-своему толкуют историю, преследуя свои цели. Это могут быть политические цели или подтверждение концепций национальной идентичности и самоопределения; создание захватывающего произведения искусства, будь то роман или фильм, либо научная оценка событий прошлого с помощью определённой методологии исследования. Я также верил в то, что общественное мнение позволяет научной трактовке истории оспаривать те её версии, которые нередко выдвигают политики и деятели искусства. Суть моего убеждения в том, что в либеральной демократии научное знание в итоге должно возобладать над искажёнными взглядами на исторические события, насаждаемыми некоторыми политиками. Ведь мы живём в просвещённом и космополитическом обществе!

На этом фоне фраза «войны исторической памяти» казалась мне слишком пессимистичной оценкой культуры общественной памяти в начале XXI века. А как быть с обнадёживающими примерами диалога в прошедшие десятилетия? Я был сосредоточен на событиях, которые, казалось бы, доказывали справедливость моего восприятия культуры воспоминаний о прошлом как средстве объединения и преодоления конфликтов. В 1997 г. президенты Польши и Украины Александр Квасьневский и Леонид Кучма подписали совместное заявление «К пониманию и единению». В 2003-м – Совместное заявление «О примирении – в 60-ю годовщину трагических событий на Волыни». В 1999 г., вышел в прокат фильм Иржи Гофмана «Огнём и мечом», который был своего рода переосмыслением восстания Богдана Хмельницкого 1648 г. – тема, которая на протяжении нескольких веков сеяла рознь между украинцами и поляками. В этой картине проводится мысль о том, что две нации находятся в равном положении. В то время фильм был положительно воспринят на Украине. В 2010 г. российский и польский премьер-министры Владимир Путин и Дональд Туск встретились в Катыни, чтобы почтить память поляков, ставших жертвами массовых расстрелов НКВД в 1940 году. В совместном польско-российском издании «Белые пятна – чёрные пятна» 2010 г. были подняты сложные вопросы польско-российских отношений в XX веке. В Германии в 1999 г. предложение Эрики Штайнбах вспомнить о немцах, изгнанных из Восточной Европы в 1945–1946 гг., и заняться их проблемами, привела к созданию европейской сети «Память и солидарность». Это был важный вклад в развитие культуры народной памяти. Хотя Чешская Республика вскоре вышла из этой инициативы, она объединила немцев, австрийцев, поляков, словаков и венгров в деле дальнейшего углубления общей памяти о высылке и изгнании простых людей. В целом казалось, что стакан общих воспоминаний наполовину полон, а не наполовину пуст.

Сегодня приходится с горечью осознавать, что за прошедшие годы политизация истории на самом деле стала тёрном в теле наций, сея антагонизм и провоцируя ожесточённую полемику. Культура воспоминаний трансформировалась из космополитического инструмента в рассадник противоречий и антагонизма. Многие политики требуют, чтобы окружающие приняли их видение истории и прошлого с явным националистическим окрасом. Это относится к политикам ЕС и Польши, Украины и России, к тому, как они воспринимают законы истории и толкуют юбилейные даты. Они изо всех сил стремятся навязать другим свою трактовку исторических событий, преследуя исключительно политические цели.

С 2009 по 2012 гг. в России действовала специальная комиссия при президенте для противодействия тому, что правительство считало фальсификацией истории. Комиссия преследовала цель подчеркнуть вклад Советского Союза в победу над нацизмом в Европе. В 2015 г. Украина приняла законы об исторической памяти, в которых содержится призыв отделить прошлое Украины от советской истории и начать процесс всеобщей декоммунизации посредством переименования улиц и демонтажа памятников советским деятелям. В 2018 г. Польша приняла закон, угрожавший уголовной ответственностью любому, кто будет обвинять польскую нацию в содействии холокосту. После того, как этот законопроект подвергся жёсткой критике в Польше и Израиле, польские власти уголовную ответственность отменили.

В 2019 г. 80-летняя годовщина пакта Молотова – Риббентропа, известного также как пакт между Гитлером и Сталиным, подняла ставки политических аспектов истории. Европейский парламент 19 сентября того же года принял декларацию о том, что ради светлого будущего Европе важно помнить уроки прошлого, уроки истории. Некоторые пункты этой резолюции не могут не вызвать критики с точки зрения историографии. В частности, авторы резолюции утверждают, что пакт Гитлера – Сталина, в конце концов, проложил путь к началу Второй мировой войны и тем самым намекают, что Германия и Советский Союз в равной мере несут ответственность за начало войны. С точки зрения хронологии это совершенно очевидно. В течение одной лишь недели после подписания договора Германия напала на Польшу; при этом Гитлера уверяли, что этот шаг был согласован со Сталиным. Однако в свете более широкого толкования причин войны и того, что ей предшествовало, исследования немецкой и советской дипломатии, а также руководящих принципов Гитлера и Сталина – вырисовывается более сложная картина, которая не отражена в полной мере в резолюции парламентов стран Евросоюза. С тех пор, как Гитлер занял пост рейхсканцлера в 1933 г., он хотел этой войны. Путь Гитлера к войне сначала с Польшей, а затем с Советским Союзом был вымощен тремя основополагающими принципами: демонтаж версальского порядка, борьба с большевизмом и истребление евреев. Внешняя политика Сталина была продиктована идеологическими установками и прагматизмом великодержавной политики.

В 1938 г. Сталин был вынужден усвоить важный для себя урок: не проконсультировавшись с Советским Союзом, западные державы позволили Гитлеру добиться своего. Поэтому в 1939 г. Сталин решился на сотрудничество с Гитлером. Даже без согласия Сталина Гитлер сделал бы всё возможное, чтобы начать войну, к которой всегда стремился.

Ещё один изъян резолюции – возрождение термина «тоталитаризм». Вне всякого сомнения – и нацистская Германия, и сталинский Советский Союз совершали массовые, широкомасштабные зверства. Однако объединение этих двух держав под зонтичным термином «тоталитаризм» можно оправдать лишь с точки зрения абстракций в истории разных идеологий. Если оценивать два режима с этих позиций, то нацизм и сталинизм были диктатурами, которые прибегали к массовому насилию для формирования обществ в соответствии с их идеологическим представлением о будущем. Но это, пожалуй, единственное, что их роднило. Таким образом, термин «тоталитаризм» на самом деле затрудняет правильное понимание и восприятие прошлого. С 1933 по 1945 гг. мир был свидетелем постоянного нарастания насилия со стороны Германии. Насилие в Советском Союзе при Сталине являлось следствием массового террора по приказу Сталина, который он же мог и остановить. Гитлер отдавал приказы исключительно устно, во время своих речей и выступлений. Сталин сидел в Кремле, читая постановления и лично подписывая приказы о массовых убийствах. После так называемого «путча Рёма» в 1934 г. нацисты никогда больше не подвергали террору членов своей партии. В сталинском Советском Союзе даже членам компартии отнюдь не была гарантирована неприкосновенность и безопасность – многие из них стали жертвами сталинского террора. Немцы осуществили холокост, советские войска освободили Освенцим. Нацизм не пережил смерть своего предводителя, а советская система не раз переживала смерть вождей. Сравнительную историю нацистской Германии и сталинского СССР можно писать, лишь отрешившись от понятия «тоталитаризм», как правильно заметили Шейла Фицпатрик и Майкл Гейер, редактируя книгу, посвящённую анализу двух диктатур (Beyond totalitarianism: Stalinism and Nazism compared / Ed. by Geyer M., Fitzpatrick Sh., 2009).

Вместо того, чтобы предоставить учёным возможность отметить слабые пункты в декларации парламентов ЕС, российский президент Владимир Путин решил взять на себя роль историка. На неформальном саммите стран СНГ 20 декабря 2019 г. Путин прочитал коллегам лекцию о начале Второй мировой войны и о том, что ей предшествовало. На круглом столе с коллегами-президентами он углубился в архивные документы ради изучения резолюции парламентов стран Евросоюза. Согласно открытиям историка Путина, Польша была причастна к развязыванию Второй мировой войны. Путин перечислил все двусторонние договоры, которые нацистская Германия подписала с другими государствами, в том числе и с Польшей, в 1934 г., заключив, что пакт Молотова – Риббентропа стал лишь продолжением общеевропейской практики. При такой трактовке упускается из виду тот факт, что договоры, подписывавшиеся другими странами с нацистской Германией, не сопровождались секретными протоколами о вторжении в соседние страны и их разделе, что явно выделяет пакт Молотова – Риббентропа из общей массы договоров, заключавшихся в ту историческую эпоху.

75-летняя годовщина освобождения Освенцима 27 января 2020 г. продемонстрировала, что политика продолжает вмешиваться в трактовку истории, сея антагонизм между народами. Эта дата, отмечавшаяся в Иерусалиме и Освенциме, обнажила натянутые отношения между Польшей и Россией. Польский президент Анджей Дуда воздержался от поездки в Иерусалим на очередную годовщину воспоминаний, организованных Всемирным форумом памяти холокоста, поскольку не захотел выслушивать ещё одну лекцию по истории от Путина, который был назначен одним из главных ораторов на этом мероприятии. С точки зрения антагонистической политики в интерпретации истории не было ничего удивительного в том, что Путина не было среди гостей на церемонии в Освенциме. 75-летняя годовщина окончания Второй мировой войны в Европе 8–9 мая 2020 г., наверное, ещё раз проиллюстрирует, что память о войне и её окончании скорее разделяет, чем объединяет США, Европу и Россию.

Всё это может иметь серьёзные последствия и для культуры общей памяти в Германии. После переезда правительства и парламента Германии в Берлин в 1999 г. и в начале 2000-х гг. символическая культура общественной памяти Германии вылилась в возведение нескольких памятников в центре Берлина: жертвам холокоста, жертвам истребления народов синти и рома (цыган), угнетённым нацизмом гомосексуалистам и жертвам нацистской эвтаназии. Критики справедливо отмечали отсутствие памятника жертвам разрушительной войны, которую Германия вела сначала в Польше, а затем в странах Прибалтики и в Советском Союзе. Были выдвинуты разные предложения и инициативы по этому поводу. Основатель германо-российского музея «Берлин-Карлсхорст» Петер Ян предложил создать мемориал жертвам нацизма в Польше и Советском Союзе. Архитектор Флориан Маусбах призвал поставить памятник убитым полякам. Историк Тимоти Снайдер, выступивший в Бундестаге по приглашению Партии зелёных, рекомендовал Германии из всех жертв Второй мировой войны вспоминать прежде всего о жертвах на Украине. Вопреки историческим документам Снайдер заявил, что Украина была главной военной мишенью Германии и должна была пострадать больше других.

Эти инициативы проложили путь и в немецкий Бундестаг, где парламентарии от разных партий, за исключением «Альтернативы для Германии», призвали воздвигнуть памятник польским жертвам войны на уничтожение, развязанной Германией в Европе. Другая парламентская группа во главе с социал-демократами доказывает целесообразность создания документального центра памяти всех жертв войны, которую Германия вела в Восточной Европе и СССР. Фонд мемориала памяти убитых евреев Европы выступил с третьей инициативой: создать документальный центр немецкой оккупации и зверств во всей Европе, в том числе и на территории Советского Союза.

В настоящий момент ни одно из этих предложений не получило поддержки парламентского большинства. Большой вопрос в том, можно ли как-то объединить эти три инициативы. С точки зрения историографии и культуры народной памяти такой компромисс вполне реален. К нему будет непросто прийти, но в нём нет ничего невозможного. Однако войны по поводу «правильной» трактовки истории между Россией, Украиной, Польшей и Европейским парламентом могут рикошетом ударить по Германии и тем дебатам, которые ведутся в Бундестаге. В стане сторонников памятника польским жертвам раздаются голоса, утверждающие, что в Германии не может существовать общей памяти о польских и советских жертвах войны.

Эти люди ссылаются на лекцию Путина по истории войны. Вот почему в конечном итоге нет другой альтернативы, как только присоединиться к призыву российского географа и историка Павла Поляна, с которым он обратился в интервью телеканалу «Дождь»: пожалуйста, оставьте историю историкам, не превращайте её в политическое оружие. Необходимо проводить действенную политику деэскалации войн памяти. Историкам следует взять на себя руководство в выполнении этой задачи: пусть они возвысят голос, требуя тщательного расследования всех сложностей и хитросплетений истории.

Ян Сова,

доцент Академии изящных искусств (г. Варшава)

Политика в сфере исторической памяти – инструмент достижения текущих политических целей посредством создания идеологически искажённых нарративов о прошлом. В современной Польше это в основном сфера интересов правых – от популистов и консерваторов до неофашистов. Хотя этим грешат и другие политические силы. Их цели можно разделить на две категории: легитимность правых и национальное признание.

Когда дело касается легитимности, трюк состоит в том, чтобы сконструировать версию польской социально-культурной истории, которая позволит правым сохранять однородность населения Польши – это должны быть белые католики. По иронии судьбы, такая Польша – продукт намеренной и жестокой социальной инженерии Гитлера и Сталина в середине XX века (уничтожение евреев, цыган и других национальных групп, массовое переселение после 1945 г.). В 1939 г. треть граждан Польши не были ни этническими поляками, ни католиками – степень неоднородности населения превышала показатели современных западных государств, которые «переполнены чужаками», как утверждают правые. Стирание меньшинств из коллективной памяти создаёт фальшивую Польшу и фальшивую «польскую традицию», которая якобы существовала с незапамятных времён. И всё это делается, чтобы превратить ксенофобию и национализм в норму, в «правомерную защиту нашего традиционного образа жизни».

Игра с признанием более сложная. С ростом экономики всё больше поляков осознают, что их главная проблема не в нехватке денег и национального богатства, а в отсутствии оснований для национальной гордости и признания. Мы – пятая по величине экономика ЕС с имперским прошлым, но на Западе за Польшей закрепился имидж источника дешёвой рабочей силы и чёрной дыры, где исчезают угнанные машины. Правые справедливо подметили, что современная политика признания – это олимпиада жертвенности, и умело используют такую тактику. В конце концов Польша всегда была главной жертвой в глазах польских патриотов. Шведское вторжение и украинские восстания в XVII в., иностранные интриги в XVIII, разделы в XIX, ужасы Второй мировой и советское господство в XX веке – каждый школьник уже в 5-м классе знает, что Польша могла бы стать величайшей из мировых империй, если бы не козни злейших врагов, русских и немцев. Вторая мировая война сыграла ключевую роль в этом повествовании, поскольку это относительно недавнее событие вышло далеко за пределы Польши и вызвало невероятный хаос в польском обществе (фактически в результате Второй мировой Польша оказалась самой разрушенной страной). Кроме того, главным злодеем выступила Германия. Это даёт отличную возможность представить миру наши страдания и героизм.

Однако существуют два препятствия. Во-первых – евреи. Они не просто перенесли невероятные страдания во время войны – широко известно и часто повторяется, что они подвергались преследованию со стороны поляков, которым было удобно избавиться от ненавистной этнической группы руками немцев. Таким образом, по мнению польских правых, евреи лишили нас удовольствия, заняв место главной жертвы и не позволив нам насладиться собственными страданиями.

Вторая проблемная группа – это русские. Сталин действительно заключил пакт с Гитлером и вторгся в Польшу в 1939 г., но в то же время Красная Армия сыграла ключевую роль в победе над нацизмом, а советский народ заплатил невероятно высокую цену за эту победу. Польские правые убеждены, что праздновать победу вместо того, чтобы осуждать действия Красной Армии, не только исторически и этически ошибочно, это ещё и вредит нашей борьбе за признание, поскольку принижает наши жертвы и затмевает наш героизм.

Поэтому цель польской политики относительно исторической памяти – приуменьшить роль СССР в победе над Гитлером и разоблачить варварские действия Красной Армии (Катынь, мародёрство и насилие как прелюдия советской оккупации после войны). Такая повестка прямо противоречит политике, которую проводит Путин. Столкновение неизбежно.

У Эньюань,

доктор исторических наук, возглавлял Институт всемирной истории Китайской академии общественных наук, а также Институт исследований России, Восточной Европы и Центральной Азии Китайской академии общественных наук

В последние несколько лет в мире поднялась волна переоценки истории Второй мировой войны. Предпринимаются попытки ниспровергнуть выводы, которые давно стали общепризнанными. Утверждается, что не фашистская Германия, а социалистический Советский Союз развязал войну; что Сталин – не освободитель государств Восточной Европы, а их захватчик. «Национальных предателей», помогавших в те годы Гитлеру оказывать сопротивление Красной армии, называют «национальными героями»… Не только в Европе, но и в Азии существуют идейные веяния, которые можно назвать «историческим нигилизмом»: они не признают Каирской (1943 г., о целях войны с Японией – прим. ред.) и Потсдамской деклараций, отказываются возвращать Китаю оккупированную японскими агрессорами территорию острова Дяоюйдао и так далее.

Появление новых оценок истории – широко распространённое явление. Однако следует обратить внимание, что большинство из тех, кто продвигает упомянутые выше суждения, отнюдь не учёные, а правительственные чиновники. Это лишь подтверждает, что они не стремятся найти истину и действуют исключительно ради достижения политических целей. Путь развития человеческой цивилизации уже доказал, что фальсификация истории, основанная на политических замыслах, не имеет шансов на успех. Именно об этом говорил герой Второй мировой войны Сталин: «Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора, но ветер истории безжалостно развеет её».

Анатоль Ливен,

профессор Джорджтаунского университета в Катаре, старший научный сотрудник фонда «Новая Америка» (г. Вашингтон)

Любопытная черта «прогрессивной» культуры в Европе и США сегодня – сочетание бесконечных извинений за прошлые грехи западного расизма, империализма и т.д. с высокомерным идеологическим превосходством в отношении остального мира и невежественных (белых) консервативных элементов западного общества. Примерно также действовала практика индульгенций у католиков: ритуальный акт извинений делал человека снова хорошим и чистым, а поэтому позволял смотреть свысока и диктовать свои правила тем, кто еще не извинился за свои грехи правильно.

Тони Блэр – пример крайности такого подхода или патологии. Ни одно из извинений за преступления Британской империи не заставило его хотя бы на секунду задуматься, что это даёт людям основания сомневаться в честности, благих намерениях и потенциальных возможностях Великобритании, когда она вместе с США вторгалась в Ирак ради свободы, мира и демократии. Французская прогрессивная интеллигенция – ещё один пример. Она отказалась от социализма, но оказалась неспособной отказаться от индивидуальной и национальной цивилизационной миссии, поэтому был создан культ проповедования прав человека всему остальному миру. Эта миссия никак не коррелируется с признанием чудовищных прошлых преступлений Франции.

С этим же можно ассоциировать широко распространенный культ жертвенности. Психологический переход от легитимного сочувствия жертвам к принудительному восхищению жертвами отчасти обусловлен своего рода международным соперничеством, стремлением сравнивать собственные коллективные страдания со страданиями евреев в Европе во время холокоста. Кроме того, следует отметить демилитаризацию (или, осмелюсь сказать, феминизацию) широких слоев западной культуры, в особенности академических кругов и СМИ.

Таким образом, параллельно с сочувствием (вполне справедливым) страданиям колонизируемых народов стало немодным и порицаемым признавать и уважать тот факт, что зулусы, чеченцы или афганцы были не только жертвами, но и храбрыми воинами, защищавшими собственный традиционный порядок и ценности, совершенно не вязавшимися с современным западным либерализмом.

В преподавании истории Второй мировой войны этот подход способствует распространению тенденции (подпитываемой государственной пропагандой в некоторых странах НАТО и ЕС) позиционировать Советский Союз не как союзника Запада, а как противника, равноценного нацистской Германии. С одной стороны, уменьшение внимания к боям и солдатам означает умаление роли советских солдат, которые взяли на себя огромную, подавляющую часть боевых действий. С другой стороны, огульное смешивание нацистских и советских преступлений, а также преступлений коллаборационистов создаёт исторический туман, в котором западная прогрессивная культура выглядит еще чище и незапятнанней.

Я бы предложил сделать обязательной для чтения в любом курсе о Второй мировой войне книгу Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» – глубокое размышление об аналогичном зле нацизма и сталинизма, которое в то же время ни на секунду не ставит под сомнение справедливость советской войны, восхваляет идеализм многих коммунистов (пусть ошибочный). Глубокое сочувствие жертвам войны сочетается с прославлением героического подвига защитников Сталинграда и их роли в спасении Европы.

Сергей Ушакин,

профессор антропологии и славистики в Принстонском университете

«Исторический ревизионизм» – это нормально. Не в смысле того, что хорошо и замечательно, а в том смысле, что практически каждое поколение, входящее в силу, рано или поздно начинает формулировать для себя историю, с которой оно могло бы и хотело бы жить. И такой ревизионизм не обязательно связан со Второй мировой войной. В качестве примера можно привести периодически возникающие жаркие дискуссии о том, как нам помнить 90-е гг. прошлого столетия. Логика всех ревизионизмов похожа и сводится, в общем-то, к нехитрой идее: не мешайте мне верить в мою собственную версию прошлого. Особенность нынешней ситуации заключается в удивительно быстрой нормализации того, что раньше называлось «социальным заказом», а сейчас «публичной историей» – то есть осознанным использованием исторического материала для достижения целей, не связанных непосредственно с историей.

В одном из моих семинаров мы читаем со студентами исследование о том, как принималось решение о создании Мемориального музея холокоста в Вашингтоне в 1990-е годы. Там в своё время боролись две музейные школы. Сторонники одной линии говорили – давайте делать настоящий музей, с документами, артефактами, с исследованиями, которые покажут, что было, когда, где и как. Им возражала другая группа, которая настаивала на том, что детали, подробности и прочие исторические артефакты – важны и нужны, но главное-то – сформировать у посетителей особое отношение к холокосту, предложить им «сценарий», позволяющий почувствовать на себе весь ужас этого события.

Иными словами, если первая группа отстаивала историю как фактографию, то вторая предпочитала делать акцент на исторической драме, с характерной для неё тягой к театрализации истории. Победила школа «исторических драматургов», и компания музейного дизайна Ральфа Аппельбаума начала своё триумфальное шествие по миру. В том числе и в России – по тем же самым принципам те же специалисты создали экспозицию в Еврейском музее и центре толерантности в Москве и в Ельцин-центре в Екатеринбурге. История превратилась в повод для эмоционального переживания.

Нынешний ревизионизм во многом и порождён этим важным сдвигом в понимании полезности исторических нарративов для эмоциональной мобилизации аудитории. Я когда-то назвал этот подход «аффективным менеджментом истории»: принципиальная важность исторического материала в данном случае состоит не столько в его правдоподобности, сколько в способности вызвать сильную ответную реакцию (как позитивную, так и негативную). Собственно, именно это мы и наблюдали в недавней перепалке по поводу годовщины освобождения Освенцима. Стороны ведь отстаивали – по большому-то счёту – не историческую истину, а собственное достоинство.

Понятно, что причин для подобной актуализации истории много. Одна из них связана с тем, что в России идея резкого разрыва с советским прошлым постепенно сменяется более спокойными попытками выстраивать некую линию преемственности. Судя по тем историческим выставкам, которые я видел (а выставки – в отличие от книг – обладают возможностью реагировать на изменения более оперативно), можно проследить, как «советский» период всё чаще толкуется как часть более длительных тенденций – урбанизации, модернизации, индустриализации, развития повседневности и тому подобного.

У бывших «собратьев по соцлагерю» логика принципиально иная: недавнее прошлое воспринимается как источник возможных, но (как правило) несостоявшихся историй национальной самостоятельности или борьбы за неё. «Советское» в данном случае оказывается препятствием, тупиком, преградой на пути к суверенитету.

Понятно, что эти две исторические логики плохо совмещаются друг с другом. То, что в России считается модернизмом, в Белоруссии или Киргизии оказывается очень похожим на культурный империализм. И эта антиколониальная линия, часто воспринимающаяся как антироссийская, – будет только набирать силу.

Кто «виноват» тут – понятно. Важно другое – что делать? Условные «поляки» «перекраивают» исторический нарратив не потому, что просто хотят доставить ещё одну неприятность «большому восточному соседу». Они действительно считают свою версию истории верной, то есть соответствующей их взгляду на мир и их месту в этом мире. В России о такой уверенности говорить сложнее. Отсюда – и нервозность по поводу перекраивания нарративов.

В недавнем всплеске эмоций по поводу пресловутой «свиньи антисемитской» настораживает то, что вдруг, «как в сказке, скрипнула дверь, всё мне ясно стало теперь…». А документы-то лежали рядышком. Иногда даже, как в данном конкретном случае, были известны. Общая обеспокоенность по поводу собственной истории растёт из такого тактического отношения к историческим источникам. Хорошо, когда Министерство обороны публикует архивные документы к очередной дате. Плохо, что они не были доступны до сих пор. Или ещё пример: попытайтесь найти в Президентской библиотеке им. Б.Н.Ельцина материалы о войне в Чечне. Я попытался. Самые поздние архивные материалы относятся к 1937 г. (самые ранние, кстати – к 1802 г.). Где более свежие? В какой «зоне вне доступа» они сейчас находятся? И по какому поводу их вдруг сделают доступными?

Нельзя быть уверенным в своей истории – как плохой, так и хорошей, зная, что где-то спрятаны километры полок с документами, которые недоступны исследователям. Сила, как мы помним из известного фильма, – в правде. А правда – в источниках.

Я бы сделал следующие десять лет в России декадой архивной революции. Оцифровывал и вывешивал, оцифровывал и вывешивал, оцифровывал и вывешивал всё, что относится к советскому периоду. И выделял бы ежегодно 150–200 грантов на исследование проблем советской истории. Не всё получится хорошо и сразу. Но для хорошего борща нужен хороший бульон. Мы видим в последние годы, как электронная доступность исторических документов радикально меняет отношение к истории. Например, команда сайта «Прожито» (https://prozhito.org/), которая собирает и публикует личные дневники, фактически создала с нуля новую дисциплину и новое сообщество, дав возможность увидеть, как частные люди разных времён «формулировали» жизнь своими словами. Или совсем другой пример – без обобщённого банка данных «Мемориал» не было бы массового «Бессмертного полка». Примеры можно приводить разные. Важен общий эффект – историческая информация, доступная любому пользователю непосредственно, меняет не только отношение к истории; такая доступность превращает историю в часть повседневной жизни людей. Открытость источников избавляет историю от экзальтации и надрыва, которые постоянно подпитываются подозрениями, страхами или надеждами на то, что всю-то историю мы не знаем. В отличие от некоторых…

Где-то раз в две недели я получаю на e-mail новости из National Security Archive США (https://nsarchive.gwu.edu/postings/all). Обычно там сообщается о подборках рассекреченных документов и даются ссылки на их электронные копии на сайте архива. Недавняя новость о том, что ЦРУ многие годы следило за 120 правительствами благодаря покупке швейцарской компании по производству шифровальной техники, основана именно на публикациях этого архива. Неделей раньше архив опубликовал подборку о действиях разведки Соединённых Штатов, направленных на подрыв советской ракетной программы в 1950-е годы. Новости и документы – разные. Подход один – все исторические новости достойны печати. Мне кажется, это правило должно стать точкой отсчёта. Иначе нам не выйти из этого порочного круга, в котором ревизионизм порождает реакцию, а реакция – очередной приступ ревизионизма.

Ричард Саква,

профессор европейской и российской политики Университета Кент (Великобритания)

Летом 1939 г. мой отец был резервистом в польской армии. С началом наступления немцев 1 сентября его подразделение отходило всё дальше на восток. После 17 сентября они увидели советские силы, которые сначала принимали с радостью, потому что считали, что те помогут в борьбе с нацистами. Но когда полякам приказали сдать оружие, они поняли, что действует совершенно иная логика. Многие резервисты погибли в Катыни и других лагерях, моему отцу удалось бежать. После интернирования в Венгрии и многочисленных приключений в Румынии и Югославии он оказался во 2-м польском корпусе под командованием генерала Андерса в Египте и вместе с 8-й британской армией воевал в Эль-Аламейне, на Сицилии, под Монте-Кассино и по всей Италии. Он не смог вернуться в Польшу и после войны обосновался в Великобритании, его прах покоится в 50 метрах от Катынского мемориала на кладбище Ганнерсбери, которое расположено рядом с Кенсингтоном и Челси.

На него могли повлиять горечь обид и желание отомстить, но этого не произошло. То же самое можно сказать о первом поколении поляков в Западном Лондоне. Многие из них были вынуждены бежать в Центральную Азию, а потом через Персию и Палестину перебрались в Англию. Они руководствовались духом терпения и даже прощения в отличие от нации в целом.

В соответствии с копенгагенскими критериями в июне 1993 г. были сформулированы три условия членства в Евросоюзе: наличие в стране институтов поддержания демократического управления и прав человека, функционирующая рыночная экономика и принятие обязательств и целей ЕС. Возможно, следовало добавить четвёртый пункт: Евросоюз не должен служить площадкой для подпитывания исторических обид. После масштабного расширения 2004 г. вопросы истории стали набирать значимость. Изначально для своих членов Евросоюз был трансформирующим инструментом примирения, однако главное обещание 1989 г. – перенести в посткоммунистическую эпоху этот опыт на всю Европу, от Лиссабона до Владивостока, – так и осталось невыполненным.

Тут мы подходим к вопросу русофобии. Эту тему принято игнорировать, поскольку считается, что так Москва отмахивается от обоснованных вопросов о прошлом и настоящем, но на самом деле речь идёт о более сложных вещах. Аспект исторической памяти находится на пересечении ценностей и идентичности. Герман Геринг отметил в беседе с польским маршалом Эдвардом Рыдз-Смиглы 16 февраля 1937 г.: «Опасность представляет не только большевизм, но и сама Россия, независимо от её системы – монархической, либеральной или какой-то другой». Для ЕС и аналогичных институтов вполне легитимно продвигать нормативную повестку, но если речь идёт о вопросах идентичности, мы ступаем на скользкий путь. В стремлении навязать определённую версию правды можно пренебречь спецификой исторического и даже цивилизационного опыта других. Именно по этой причине растёт русофобия, а вместе с ней весь новый цикл конфликтов и конфронтации. Это, в свою очередь, способствует мнемоническим войнам – борьбе за существование, природу и релевантность прошлого. Из-за несовершенного и своекорыстного характера системы, сформировавшейся после 1989 г., войны памяти будут определять грядущий период европейской истории. Борьба за идеологию уступила место борьбе за смыслы.

Пол Колстё,

профессор русских, центральноевропейских и балканских исследований Университета Осло

Говорят, что Восточная Европа страдает от чрезмерного груза истории. На самом деле проблема не в истории, которая есть у всех регионов мира, а в интенсивной её политизации. Максимального накала тема достигла этой зимой, когда Владимир Путин и польский премьер Матеуш Моравецкий обвинили друг друга в искажении правды о начале Второй мировой войны.

На встрече глав государств СНГ 20 декабря 2019 г. Путин заявил, что на Польше лежит часть ответственности за разжигание мирового пожара. Он сказал, что перед началом войны польские лидеры, «преследуя свои узкокорыстные, непомерно возросшие амбиции, подставили свой народ, польский народ, под военную машину Германии и, больше того, способствовали вообще тому, что началась Вторая мировая война». Казалось, жертву хотели сделать виноватой. Более того, это было хорошо подготовленное обвинение, а не неожиданная вспышка гнева.

Эта атака имела предпосылки. Она была связана с резолюцией Европарламента, принятой за три месяца до этого по инициативе польского правительства, «О важности сохранения европейской памяти для будущего Европы». В документе отмечалось, что не Польша, а СССР действовал как союзник Гитлера и развязал Вторую мировую войну: «Самая разрушительная война в истории Европы началась как прямой результат печально известного нацистско-советского пакта о ненападении от 23 августа 1939 г. и секретных протоколов к нему». Декабрьское выступление Путина с обвинениями против Польши – классический ответный удар в духе «око за око».

Историки, попытавшиеся проверить факты, приведе?нные в речи Путина, пришли к выводу, что документы, на которые он ссылается, подлинные и хорошо известны в научных кругах. Тем не менее, несмотря на подлинность этих документов, его упрекают за серьезные умолчания и избирательный подход при подборе исторических «вишенок на торте». Причём некоторые из них достаточно крупные и до сих пор остаются за пределами стандартного нарратива в Польше и на Западе в целом. В частности, это касается основного пункта в перечне обвинений Польши – что поляки участвовали в разделе Чехословакии в октябре 1938 года. Параллельно с оккупацией Судетской области Гитлером, поляки захватили часть чехословацкой территории в Верхней Силезии – Цешин (Чески-Тешин), а венгры аннексировали южную часть Словакии и Карпатской Руси. Конечно, польский кусок пирога был относительно небольшим в сравнении с другими территориальными захватами в Европе того времени, но готовность сотрудничать с тоталитарными режимами ради территориальных приобретений была одинаковая.

Напоминая о разделе Чехословакии в 1938 г., Путин стремился отвлечь внимание от того, как диктаторы Германии и Советского Союза поделили Польшу год спустя. Безусловно, это критика в духе «на себя посмотрите», но иногда такой подход мне кажется вполне легитимным. Его можно использовать как стратегию приуменьшения собственных проступков, но в то же время он помогает выстроить события в исторической перспективе. С другой стороны, нужно понимать: если мы сравниваем свои поступки с действиями других с целью выявить сходство, другие при этом могут обратить внимание на различия. Эксперты подчеркивают, что в европейской истории в межвоенный период было множество пактов о ненападении, в том числе с Гитлером, но только пакт Молотова – Риббентропа включал секретные протоколы, которые давали Германии и Советскому Союзу карт-бланш делить Европы на сферы влияния. Путин намекнул, что некоторые другие соглашения с Гитлером могли содержать аморальные секретные приложения, которые неизвестны нам до сих пор, потому что хранятся в архивах, однако такой аргумент остаётся спекуляцией и не может считаться убедительным. Но опять же, ради полноты понимания истории, стоит вспомнить ещё об одном факте – предложении Уинстона Черчилля Сталину в октябре 1944 г. поделить Восточную Европу на советскую и западную сферы влияния. Да, это предложение никогда не было оформлено официально, но в конечном итоге предопределило появление железного занавеса.

Сегодня ни в России, ни в Польше власти не готовы «обратиться к прошлому» – к тому, что в Германии называют Vergangenheitsbewältigung. В период «медведевской оттепели» не только Дмитрий Медведев, но и Владимир Путин заняли удивительно критическую позицию в отношении преступлений сталинского режима. В апреле 2010 г. Путин вместе с премьер-министром Польши Дональдом Туском почтил память польских офицеров, убитых в Катынском лесу. Сегодня кажется, что те времена давно канули в прошлое.

Тогда почему Путин считает необходимым защищать Сталина? Простой ответ – нынешнее российское руководство не заинтересовано в обелении Сталина и его соратников (в российском обществе есть другие силы, готовые это сделать), но память о страданиях и триумфе во Второй мировой войне – совершенно другое дело. Эта память – краеугольный камень национальной консолидации. Октябрьская революция, когда-то являвшаяся легитимирующей основой режима, дискредитирована. Как отмечает социолог Лев Гудков, сегодня в российском обществе бушуют идеологические споры между сталинистами, либералами и сторонниками Путина, и память о победе над нацизмом остаётся единственной возможностью объединить нацию, другого фундамента для национальной гордости нет. Кремль никому не позволит опорочить священную память о той победе, а Сталин сыграл в ней ключевую роль.

Сегодня в Европе несколько государств, в том числе Россия, Польша, Венгрия и Чехия, проводят похожую внутреннюю политику, которая характеризуется консерватизмом, неотрадиционализмом и очевидным нелиберализмом. В Венгрии и Чехии подобные идеологические устремления позволили лидерам выстроить удобные отношения с Кремлём. А Польше помешала историческая память. Это не новость, но конфликт, безусловно, обострился, особенно после обвинений со стороны России, что Польша способствовала разжиганию войны. Если это была намеренная попытка повлиять на общественное мнение в мире, то Путин, похоже, переоценил свои возможности.

Марлен Ларюэль,

директор Института европейских, российских и евразийских исследований Школы международных отношений им. Эллиотта Университета Джорджа Вашингтона (г. Вашингтон)

Я интерпретирую войны за историческую память между Польшей, прибалтийскими государствами и Украиной, с одной стороны, и Россией – с другой, как «стратегический нарратив», связанный с исключением России из Европы или включением в неё. Если Советский Союз не победил нацизм, а являлся равноценным ему злом, то Россия не имеет права голоса в европейских делах и не может претендовать на участие в европейских институтах. На самом деле мир в Европе и Европейский союз были построены на послевоенной идее – «это не должно повториться», и Москва являлась одним из её фундаментальных элементов. Подчёркивая победу, одержанную над нацизмом, Россия позиционирует себя как защитник определённой концепции Европы, победа 1945 г. подтверждает право России быть легитимным участником европейской политики.

В основе всех этих войн за историческую память лежит стремление определить, кто же был фашистом во время войны – Советский Союз, сотрудничавший с нацистской Германией в 1939–1941 гг. благодаря пакту Молотова – Риббентропа, или коллаборационисты на оккупированных территориях. И, следовательно, кто же тогда «новые фашисты», требующие ревизионистского подхода к истории Второй мировой сегодня: путинская Россия или государства Центральной и Восточной Европы?

Определив, на кого можно повесить ярлык «фашист», мы получим идеальную Европу. Если фашист Россия (то есть режим Путина можно типологизировать как фашистский или же советское прошлое, которое Кремль не желает осудить, эквивалентно нацизму, как утверждают государства Центральной и Восточной Европы), тогда Россию нужно исключить из Европы. Она становится антиподом всех ценностей, которые входят в понятие «Европа» – либерализма, демократии, многостороннего подхода и трансатлантических обязательств. Если же, напротив, как утверждает Москва, Европа вновь становится «фашистской», если оспаривается идеологический статус-кво, сформировавшийся после победы 1945 года и так называемые традиционные европейские ценности находятся под угрозой, тогда Россия указывает путь для «истинной» Европы – христианство, консерватизм, геополитическое единство и нациоцентричность. Иными словами, нынешнее выяснение, кто является «фашистом», это борьба за будущее Европы и ключевой вопрос для включения России в европейские дела или её исключения, где и проходит линия разлома.

В войнах за историческую память Центральная/Восточная Европа и Россия воюют друг с другом, но в то же время у них есть общее – презентизм, то есть актуализация истории для описания нынешних разногласий, с травмами, выбранными в соответствии с ключевыми политическими ценностями. Все они хранят свой капитал памяти, поэтому политика задействована в формировании памяти и уже не только историки отвечают за историческую память. Помимо вопросов историографии и исторической памяти политизация прошлого несёт определённые риски. Упрощение, принижение трагедии холокоста чтобы выставить Россию/Советский Союз таким же злом, как нацизм, – это опасная политическая и нравственная игра.

Историческая память становится инструментом продвижения геополитических и политических целей: расширение НАТО и неолиберализм со стороны Западной/Центральной и Восточной Европы, легитимное влияние России в ближнем зарубежье и ужесточение политики со стороны Москвы.

Георгий Касьянов,

доктор исторических наук, профессор, заведующий отделом новейшей истории и политики Института истории Украины Национальной академии наук Украины (г. Киев)

Старый тезис о том, что внешняя политика является продолжением внутренней, не утратил актуальности. Резкая скандализация дискуссий о прошлом, вышедшая на уровень высшего политического руководства, не возникла ниоткуда и неожиданно.

Это давняя история, начавшаяся почти 15 лет назад, когда страны бывшего социалистического блока дружно вошли в НАТО и Евросоюз. Политические и культурные элиты этих стран, руководствуясь достаточно утилитарными соображениями, продвигали образ своих наций как двойных жертв – нацизма и коммунизма. Это был прямой вызов правящему классу России, для которого тезис об освободительном походе Красной армии был важной частью системообразующего мифа о победе в Великой Отечественной войне как беспримерном подвиге спасения Европы. Этот миф выполнял и выполняет чрезвычайно важную социокультурную и политическую функцию: обеспечения некоего духовного единства того сообщества, которое представляется как «российская нация» – это общая победа всех россиян, независимо от этнической и культурной принадлежности. Утверждение, что освобождение Европы (понятно какой) – это на самом деле новая оккупация, возможно худшая, чем нацистская, – прямой вызов не только внешнеполитическому престижу и геополитическому влиянию России, но и подрыв центральной идеи, обеспечивающей внутреннее единство. Обесценивание учредительного мифа об армии-освободительнице и замена его мифом об армии-оккупанте бьёт по основам современной российской государственности.

В свою очередь, действия высшего политического руководства России, направленные на деконструкцию мифа о двойной жертве, напоминания о бревне в глазу, связанные с ролью некоторых стран в развязывании Второй мировой войны бьют по крайне важной для национального самосознания западных соседей идее. Лидеры Польши, лишившейся государственности в результате сговора Гитлера и Сталина, вряд ли обрадуются напоминаниям о некоторых не очень аппетитных эпизодах внешней политики Второй Речи Посполитой.

Таким образом, дебаты касаются не каких-то абстрактных разборок по поводу – «кто есть who» и кто должен примерить рога, а кто крылья и нимб. Речь идёт об основах существования наций и стран. О кратковременных политических целях я не упоминаю, это рутина исторической политики.

В данном случае я обращаюсь к чисто рациональным аргументам. Однако историческая политика и культурная память не всегда вписываются в рациональные схемы. Некоторые темы и проблемы прошлого сохраняют мощный эмоциональный потенциал и здесь слова и действия могут выходить за рамки чисто утилитарных соображений. Если этот потенциал соединить с утилитарными политическими соображениями, возникает гремучая смесь. Достаточно вспомнить, что обращение к истории и «исторической справедливости» всегда было частью подготовки к войне и превращалось в часть войны.

Нынешняя ситуация во многом напоминает предыдущие моменты обострений, но сейчас она выходит за рамки разборок между бывшими союзниками по соцлагерю. Память о холокосте – это уже общеевропейский феномен, и тут аудитория быстро расширяется, как расширяются возможности ткнуть пальцем в ту часть глаза, где помещается бревно, например, поднять некоторые обстоятельства холокоста в Восточной Европе и Балтии. Следует учесть и то, что пятнадцать лет назад политическая ситуация была совсем другой: Европа радостно объединялась. Сейчас перспектива «экзитов» стала реальностью. Европа разъединяется, и у некоторых акторов возникает соблазн этому процессу помочь – вопросы прошлого тут как нельзя кстати.

И наконец, существует опасность, что возникшая ситуация перейдёт в ту фазу, когда она начнёт управлять сама собой и её же создателями: последние начнут действовать, следуя логике событий и ситуации, а не логике своих планов и желаний. И тогда договариваться будет намного сложнее. Если вообще возможно.

Го Сяоли,

профессор, доктор филологических наук, заместитель директора Института иностранных языков при Хэбэйском педагогическом университете, создатель Китайско-российского центра по исследованию Дальнего Востока ХПУ

Больше 70 лет прошло с тех пор, как мировое сообщество единогласно признало и высоко оценило заслуги СССР в победе во Второй мировой войне. Героическая борьба Советского Союза против нацистской Германии – незабываемая страница в истории освободительной антифашистской войны. В этой войне СССР выступил в двух ипостасях: безвинно страдающий мученик и мужественный спаситель. Советский Союз не просто спас себя, он помог и другим народам (не только Китаю на востоке, но и Польше), вместе с другими странами освобождал Европу от фашизма. Совестно должно быть тому, кто пытается искажать исторические факты, кто выбирает фрагменты и сочиняет «новую версию» истории. Вымышленная «версия» не получит поддержки мирового сообщества. Это закрытый вопрос.

Владимир Путин заявил о создании в России полного архива документов о Второй мировой войне. Мы исследуем историю для того, чтобы подтверждать достоверность фактов и восстанавливать правду. Нельзя, плетя заговоры, выдавать белое за чёрное, искажать истину. Почему в политической истории важна правда? Потому что потомки должны извлекать уроки из прошлого, чтобы беда не повторилась, чтобы человечество могло идти вперёд, добиваясь прогресса. В любом случае оно не должно деградировать. Нельзя извращать историю для того, чтобы сдерживать Россию, усугубляя её изоляцию.

На первый взгляд кажется, что это лишь споры между Польшей и Россией, но самом деле всем известно, что за Польшей стоят США. Это Соединённые Штаты раскачивают ситуацию, стремясь сделать Польшу троянским конём в Европе. Почему США, невзирая на всеобщее осуждение, нападают на Россию? Они считают, что Россия препятствует распространению «демократических» ценностей в американском понимании. Они боятся потерять статус великой державы на международной арене и пытаются спровоцировать раскол Европы с Россией. Мы свидетели того, что имидж Соединённых Штатов катится под гору, а влияние России на международной арене на подъёме, особенно на Ближнем Востоке. Китайская поговорка гласит: если дерево возвысится над лесом, то сильный ветер непременно попытается его согнуть.

Почему некоторые славянские народы оказались в авангарде русофобии? В XIX веке социолог и панславист Николай Данилевский высказал мнение о том, что славянские народы должны в будущем образовать и развить собственный культурно-исторический тип, ведь они генетически близки в плане этноса и языка. Но возможности такого будущего мы пока не видим. На протяжении нескольких веков между Польшей и Россией складывались весьма сложные взаимоотношения, которые напоминают отношения между Китаем и Японией. Здесь мы не будем рассматривать эту историческую проблему, но хотелось бы подчеркнуть следующее: отношения между соседними народами всегда являются самыми трудными, что обусловлено человеческой натурой. Фёдор Достоевский, посвятивший свою жизнь познанию человеческой природы, справедливо отметил, что человек может полюбить дальнего, но ему трудно полюбить ближнего. Действительно, люди благосклонно относятся к процветанию и успехам незнакомого человека, но не терпят, когда этого же добивается близкий человек. Конфликт между близкими всегда острее, чем между чужими. Возможно, Польше и России, Китаю и Японии стоит задуматься над этим.

В истории Китая имело место следующее событие: в 30-е гг. III в. новой эры князь Цао Пэй, борясь за престол правителя, хотел убить своего брата Цао Чжи. Тот в ответ сочинил стихи:

Варят бобы, –

Стебли горят под котлом.

Плачут бобы:

«Связаны все мы родством!

Корень один!

Можно ли мучить родню?

Не торопитесь

Нас предавать огню!».

(Перевод Л.Е.Черкасского)

Конфликты, подогреваемые историческими событиями, приводят к расколу и разобщённости. Но нельзя из-за различной трактовки междоусобиц сочинять новую версию истории, иначе можно стать оружием в руках людей с дурными намерениями. Но некоторые страны в Восточной Европе погрязли в выяснениях своих собственных исторических версий, игнорируя при этом всемирный ход истории человечества. Мы стали свидетелями того, что мир как будто разделяется на два лагеря – свой и чужой (и если он не свой, то он чужой). Между ними ведётся борьба не на жизнь, а на смерть.

Классический китайский роман «Троецарствие» начинается словами: «Великие силы Поднебесной, долго будучи разобщёнными, стремятся соединиться вновь и после продолжительного единения опять распадаются – так говорят в народе». Мы видим, что после Второй мировой войны в Европе преобладала центростремительная тенденция – создание Евросоюза. А сейчас идёт обратный процесс – центробежная сила взяла вверх.

Угроза новой холодной войны чувствуется не только в Азии и Америке, но и в Европе. Эта война не похожа на предыдущую, ведь столько изменилось за последние годы: нарастают тенденции раскола и дискретности, которые противоречат теории «конвергенции», мир поделился на богатых и бедных, появились новые проблемы из-за развития высоких технологий, властвуют экстремистские силы, ухудшается климат, то и дело вспыхивают эпидемии… Ни одна из этих проблем не может быть решена одним государством. Все народы на Земле имеют общую судьбу. Все народы и страны должны объединиться не потому, что они любят друг друга, а потому, что сталкиваются с общими вызовами, которые не могут быть решены сами по себе. Нужны диалог и сотрудничество на основании конкуренции.

В русской культуре есть термин «соборность», который академик-философ Андрей Смирнов выразил на внерелигиозном языке как «всесубъектность», то есть каждый является неутрачиваемым субъектом. В традиционной китайской культуре есть подобное понятие – «гармония многообразия». В такой картине мира нет места разделению стран на нормальные или ненормальные, правильные или неправильные, более развитые или менее развитые – каждый народ и каждая страна уникальны по-своему.

Мировая идентичность должна заключаться в уважении к разным культурам и политическим режимам, а не в доминировании и навязывании «единственно правильных ценностей». Земной шар замечателен тем, что на нём цветут все цветы: и лилия, и роза, и лотос, и одуванчик, и ромашка… И когда над человечеством нависают угрожающие кризисы, то все государства, включая и Россию, и европейские страны (в том числе и восточно-европейские), и Китай должны прийти к консенсусу, уважать историю и многообразие культур, сообща решать насущные проблемы, а не разобщаться.

Александр Смолар,

председатель Совета Фонда Стефана Батория (г. Варшава)

И в России, и в Польше боятся изменения нарративов об их роли во Второй мировой войне. Официальные версии исторической памяти двух стран явно противоречат друг другу.

Начнём с моей страны – Польши. С момента падения коммунизма в 1989 г. польское восприятие Второй мировой было простым: Польша была оккупирована 1 сентября 1939 г. германскими войсками, к которым 17 сентября того же года присоединилась Красная Армия. Новый раздел Польши – после событий XVIII в., когда страну поделили три империи (Россия, Германия и Австро-Венгрия), – стал результатом пакта Молотова – Риббентропа, подписанного 23 августа 1939 года. В годы войны 6 миллионов польских граждан погибли, сотни тысяч сосланы в Сибирь. Убийство более 20 тысяч польских офицеров советскими органами в Катыни никогда не исчезнет из памяти поляков. В Польше говорят об освобождении Аушвица, но не вспоминают освобождения Варшавы. Красная Армия форсировала Вислу только после подавления Варшавского восстания немцами, в ходе которого уничтожены более 200 тысяч поляков. Не используется даже более оправданная формула: освобождение Польши от нацистской оккупации в 1945 г., потому что новый режим был навязан Москвой.

Польское восприятие войны – трагическое и героическое одновременно, что вполне обоснованно. Недавнее заявление президента Владимира Путина о негативной роли Польши во Второй мировой войне оказалось неожиданным, и это ещё слабо сказано. Однако в польском нарративе есть две проблемы. Начнём с меньшей. Польша воспользовалась Мюнхенским соглашением и германской оккупацией Чехословакии, чтобы занять небольшую территорию вокруг Цешина. Польша не была партнёром нацистов, но поступила нехорошо, извлекши выгоду из нацистского вторжения.

Вторая проблема более значима и драматична для исторической памяти и самовосприятия поляков. Польша была невинной жертвой Германии, Советского Союза и даже Украины – украинские националисты в Волыни массово уничтожали поляков. Единственная моральная проблема, которую польское национальное сознание не может с лёгкостью разрешить, – это проблема евреев. В 1941 г. случилось много еврейских погромов, происходили они и после войны. Во время войны евреев разоблачали, шантажировали и так далее. Многие поляки помогали евреям, но в памяти еврейского народа преобладает негативный образ польского поведения.

Бессмысленным ответом нынешнего популистско-националистического руководства Польши стал Закон о холокосте, принятый в 2018 году. Согласно ему, недопустимо возлагать на польский народ и польское государство ответственность за причастность к холокосту. Закон вызвал яростную международную реакцию: Польшу обвинили в попытке обелить собственную историю, избавившись от неприглядных фактов. В ответ правительство убрало из закона пункт о тюремном заключении за его нарушение.

А что в России? Российское руководство видит, что доминирующий нарратив о войне меняется не в пользу Москвы. Значимым является факт принятия Европарламентом в сентябре 2019 г. резолюции, приравнивающей советский режим к нацистскому. Смена нарратива воспринимается в России и на Западе как следствие повышения роли на континенте Восточной Европы. Польша и балтийские государства, безусловно, играют в этом важную роль.

Президент Путин неоднократно в последнее время – на встрече с лидерами постсоветских государств, в ходе итоговой пресс-конференции, на совещании с руководством Минобороны – выдвигал обвинения против Польши в связи с её ролью в войне. Видимо, Владимир Путин и его советники полагают, что страны Центральной Европы, и в особенности Польша, способствовали изменению имиджа России и отношения к роли СССР в войне. Это кажется опасным по внутриполитическим причинам: Великая Отечественная война – важный элемент легитимности постсоветской России. Кроме того, это значимый фактор легитимации глобальной роли России. Неслучайно Владимир Путин, находясь на памятных мероприятиях в Иерусалиме, предложил провести конференцию постоянных членов Совета Безопасности ООН.

В первом номере журнала «Россия в глобальной политике» за этот год мы находим объяснение неожиданной атаки на Польшу. Историк Фёдор Гайда разъясняет тактику: «Главный козёл отпущения у нас, получается, Польша. Если нам с евробюрократами нужно найти общего врага, наверное, Польша и будет первым кандидатом. Роль Польши, на мой взгляд, должна быть освещена наиболее выпукло, что сейчас и делается».

Не думаю, что стоит считать реалистичным формирование альянса России и Запада против Польши в области памяти о войне. Демократическая культура базируется в том числе на способности интегрировать позитивные и негативные факты об обществе и его прошлом. На этом направлении я вижу определённый прогресс, но с польской стороны – достаточно ограниченный.

Анке Хильбреннер,

профессор истории Восточной Европы в Университете имени Георга-Августа (г. Гёттинген)

Историческая память и связанная с ней политика всегда были важны. Но сегодня мы переживаем ожесточённую борьбу за память о Второй мировой войне. Последний значительный поворот в этой сфере произошёл в 1980-е годы. В Германии общественные дебаты под названием «Спор историков» (Historikerstreit) касались специфики вины немцев в военных преступлениях, совершённых в годы Второй мировой, в то время как в Советском Союзе благодаря новой политике открытости (гласности) было признано существование секретных протоколов к пакту Молотова – Риббентропа и факт массового убийства в Катыни. Чуть позже, после краха СССР и объединения Германии, а также на фоне подъёма демократического движения в Центральной и Восточной Европе произошёл сдвиг парадигмы в реальной политике.

Спустя почти 30 лет относительного спокойствия в ориентированной на консенсус европейской политике памяти о Второй мировой войне вновь поднялся гвалт. Последуют ли за этими политико-историческими волнениями политические перемены? Каковы истоки подрыва европейского консенсуса некоторыми странами? Одна из причин новой политики исторической памяти – возвращение к концепции нации, которая для многих заменила концепцию европейской, или иной, идентичности. Правые, или так называемые национальные политические силы, как «Альтернатива для Германии», намеренно отказались от традиционных, общепринятых представлений о Второй мировой войне. В Центральной и Восточной Европе – в Венгрии и Польше – нацию всё чаще противопоставляют другим формам идентичности. Нынешнее польское правительство назвало политику памяти своих предшественников, включая транснациональную концепцию Музея Второй мировой войны в Гданьске, «постмодернистской» и необоснованной. Вместо этого предлагается концепция жертвенности, на которую могут ссылаться поляки перед лицом новых невзгод. Полифония исторического дискурса и различные точки зрения больше не приветствуются. И Польша в этом не одинока – либеральная политика в сфере исторической памяти сегодня пересматривается в ряде стран.

Нарратив национальной памяти по своей природе исключителен. В соответствии с простой логикой хищника и жертвы имеется только один вариант существования общества с национальной памятью: использование национальной истории как оружия против других в настоящем, собственная нация – это жертва, другие объявляются коллективным преступником. Но в России, Польше и на Украине существуют одновременно и жертвы, и преступники.

Немцы своей войной на уничтожение, унёсшей миллионы жизней, не только создали (конечно, ненамеренно) мучеников и героев, но и заложили условия для использования преимуществ и коррупции, а также экзистенциальной нужды, из которой смогли выбраться только самые сильные и беспринципные – за счёт других. Крах государственности на «залитых кровью территориях» запустил старые конфликты и новое насилие, а слабые остались без защиты. Тот факт, что на немцах лежит ответственность за исторически беспрецедентное преступление холокоста и за развязывание Второй мировой войны с её чудовищными военными преступлениями, не означает, что люди в Центральной и Восточной Европе не пострадали от сталинизма. Многие пострадали от обеих систем, чьё взаимодействие только усугубило страдания. Военные преступники не остановились на национальных границах, которые тогда были нестабильными. Память о Второй мировой войне требует осознания трагедии – лишь в этом случае будет создан нарратив, легитимный для всех.

Историки всё это знают. А вот политики часто используют историю в национальных целях, что нередко имеет пагубные последствия. Это мешает взаимопониманию, в этом процессе быстро возникают политические и идеологические оппоненты, несмотря на наличие общего опыта. Опыта маргинализации, например, или боязни глобализации и утраты собственных ценностей. Нация не может преодолеть эту проблему, несмотря на все усилия. Идея нации уже показала в XX веке, как опасны её исключительные интересы в современном взаимосвязанном мире. В XXI веке эти уроки ещё более ценны.

Александр Искандарян,

директор Института Кавказа (г. Ереван)

Обострившиеся в последнее время «войны памяти» и политическая инструментализация прошлого – явления не новые. Популярная история с самого начала модерна служила, наряду с языком, строительным материалом идентичностей. К исторической науке это явление не имеет почти никакого отношения, его, скорее, можно исследовать методами политической науки. Задачей популярной истории является не понимание или исследование прошлого, а использование прошлого для политической конфронтации. Позиции и выводы не определяются результатами исторических штудий, а заданы заранее. Политические акторы используют политический инструментарий для легитимации и последующей инструментализации той или иной версии истории. Это важный ресурс для политиков, в том числе и потому, что антагонистическая память служит мобилизации «своих» против «чужих». Целеполагание при этом, конечно же, закладывается в рамках актуальной политики, а не исторической науки.

Естественно, эта политическая технология – использование представлений об исторической памяти для конструирования своей правоты – особенно часто применяется в момент активного формирования страной или сообществом своей идентичности. Такая потребность возникает, например, во вновь образованных государствах или при изменении парадигмы государственного развития, когда страна меняет врагов и/или друзей и приводит свои исторические нарративы в соответствие с политической конъюнктурой. Чем конфликтнее отношения между странами (иногда и блоками стран), тем больше необходимость в обосновании причин конфликта, и тут приходит на помощь история. Современные конфликты опрокидываются в прошлое. Бывает, что противоречия между современными государствами объявляются примордиальными, в духе XIX столетия.

Например, борьба вокруг признания геноцида армян в Османской Империи имеет политическую природу. У историков разногласий о событиях начала ХХ веке нет, источников достаточно, разночтения есть только по второстепенным деталям. Политики же не ищут истину, а используют геноцид для решения текущих задач. Страны, не готовые признавать геноцид, не скрывают, что дело не в истории, а в политической конъюнктуре. В самой же Турции этот вопрос регулируется уголовным кодексом, где есть статья «за оскорбление Турции, турецкой нации или турецких правительственных институтов», по которой обвиняли, например, писателя Орхана Памука за упоминание геноцида. Ещё один пример – Кавказ, где «войны памяти» идут в контексте этнополитических конфликтов. Стороны конфликта осознанно формируют исторические нарративы, демонизирующие противника. Более того, можно утверждать, что враждебные нарративы – результат политических конфликтов, а не их причина.

Пол Робинсон,

профессор факультета социальных наук Университета Оттавы

История – это политический инструмент. Обращаясь к прошлому, мы легитимируем или делегитимируем нашу политическую и социальную систему. Поэтому неудивительно, что различные группы стремятся контролировать историческую память общества. Если предлагаемые нарративы несовместимы, борьба становится ожесточённой, как происходит, например, на американском Юге из-за монументов конфедератам или на Украине из-за Второй мировой войны.

Логичный способ решить эту проблему – объективные исторические исследования (если это возможно). В 1980-е гг. историки вели яростную дискуссию о числе жертв сталинского террора. В контексте холодной войны многие специалисты считали необходимым поддерживать завышенные цифры, чтобы делегитимировать Советский Союз, и отказывались их пересматривать. Но в итоге спор разрешился в пользу ревизионистов. Когда советские архивы были открыты, появилась возможность урегулировать разногласия, основываясь на фактах, а не на политических соображениях.

К сожалению, сила истории настолько велика, что политики не готовы оставить её исключительно для учёных. Подтверждением могут служить принятые в разных странах законы, объявляющие жестокие преступления геноцидом (например, голодомор на Украине). Избирательность подобных деклараций и спорность оценок говорит о том, что это скорее политические шаги, направленные на навязывание определённой формы исторической памяти.

Политическая природа таких шагов очевидна для тех, кто чувствует, что их собственная историческая память подвергается надругательствам. Поэтому политизация исторической памяти нередко ведёт к негативным последствиям – как на международном, так и на национальном уровне. Как отмечает американский политолог Роберт Джервис, государства часто не учитывают, что их соседи могут воспринимать мир по-другому. К исторической памяти это относится в первую очередь – мы видим подобное на примере разногласий между Польшей и Россией по поводу Второй мировой войны. Поляки считают, что Советский Союз, освободив их от нацистов, принёс новую форму оккупации. В Москве воспринимают это как нападки на легитимность России. Москва настаивает, что советские солдаты были освободителями, а не оккупантами, – в Польше видят в этих заявлениях нежелание покаяться в старых грехах, а также угрозу агрессии в будущем. Чем активнее каждая из сторон настаивает на своей правоте, тем меньше она убеждает оппонента.

Споры об исторической памяти – неотъемлемая часть политической борьбы. Поэтому неудивительно, что дебаты о роли Советского Союза во Второй мировой войне обострились на фоне усиления напряжённости между Востоком и Западом. Когда напряжённость спадёт, менее яростными станут и исторические споры. В этом смысле они являются симптомом, а не причиной конфликта.

Андрей Ланьков,

профессор университета Кунмин (г. Сеул)

В корейском языке нет понятия «войны памяти», но в корейской историографии войны памяти начались тогда, когда этого понятия не было и в других языках. Вообще, это явление характерно для всего Дальнего Востока – вероятно, оно связано с некоторыми особенностями конфуцианской культуры. В Европе традиционное восприятие международных отношений в некотором смысле тождественно отношению двух благородных дворян, каждый из которых может вступать с другим как в союзные, так и во враждебные – вплоть до смертельной вражды – отношения. Эта традиция, закреплённая вестфальским «миропорядком», сохранялась до 20-х гг. ХХ века. Потом её начали вытеснять несколько лицемерные рассуждения о недопустимости агрессии, порой с реальностью связанные слабо.

В Восточной Азии ситуация другая. Там традиционно считается, что моральные, правильные люди друг с другом не конфликтуют. А если уж конфликт возник, то виной тому – «неправая», «аморальная» сторона. Касается это, конечно, и отношений между государствами. Отсюда постоянные попытки доказать, что тот или иной конфликт вызван столкновением, скажем, не рациональных интересов, а, условно говоря, сил добра и зла – не в библейском смысле, конечно, а в смысле моральности и аморальности.

В разных странах Дальнего Востока политика памяти формируется по-разному. В Китае, например, её во многом определяет ЦК КПК. В Южной Корее гораздо чаще (хотя и не всегда) – общественность, причём зачастую вопреки желанию и воле правительства. И правительству бывает очень сложно выступить против идеологем, принятых прогрессивной общественностью во главе с лидерами мнений – интеллектуалами и профессурой.

При этом войны памяти ведутся на самом высоком уровне – в них участвуют официальные лица, включая глав государств, которые дают отповедь, ставят на место, напоминают о незаживших ранах нации и о страшных преступлениях соседей. В последнее время на Дальнем Востоке эти войны (зачастую ведущиеся из-за событий очень отдалённого прошлого) достигли таких масштабов, что вызывают у европейских наблюдателей, вполне понимающих, что морализаторство в истории и политизация истории были всегда, некоторую оторопь.

Сами же азиатские политики не считают происходящее чем-то особенным. Очередная свара – конечно, неприятно, но в любом случае вина за обострение однозначно возлагается на оппонента. Условно говоря, японцы недостаточно искренне каются за свои прегрешения, поэтому их нужно продолжать упрекать в этих прегрешениях. Или, допустим, вьетнамцы не до конца осознают, сколь многим они обязаны Китаю, поэтому им надо об этом постоянно напоминать. Главной проблемой считается неблагодарность – или неготовность признать былые ошибки.

Такие перебранки порой выходят за рамки чисто риторических пикировок, нанося реальный политический ущерб. Совсем недавно из-за очередной такой «баталии» соглашение о сотрудничестве в области обмена разведданными между Японией и Южной Кореей оказалось под угрозой. В какой-то момент казалось, что весьма серьёзные договорённости, связанные с вопросами стратегической безопасности, будут сорваны спорами о событиях 70-летней давности. В итоге первые лица государств дали «задний ход», обе стороны принесли извинения, проявив стратегическую сдержанность. Но так бывает не всегда.

Раскрученный конфликт нелегко купировать даже в таких авторитарных – или «малодемократических», если угодно, – странах, как Китай. Народные чувства, вырвавшиеся из-под контроля, могут стать серьёзной проблемой для правительства, желающего разрядить напряжённость и взять эмоции под контроль. Когда значительная часть населения заходится в патриотическом раже, «отыграть назад» бывает сложно. Так бывало и в Китае во время периодических вспышек антияпонских или антиамериканских демонстраций, и в Южной Корее.

Наименее склонна к войнам памяти сейчас, как ни странно, Япония. Скорее, она чаще выступает их жертвой – и во многом потому, что прежде, как правило, достаточно спокойно реагировала на такие атаки, превращаясь в итоге в боксёрскую грушу для стран региона. Конечно, на то есть причина – та самая агрессивная политика, которую Японии проводила в прошлом, но в столь субъективном вопросе, как войны памяти, значение объективных факторов не стоит преувеличивать.

До 90-х гг. ХХ в. японский политический класс был склонен «платить и каяться». Однако за последние 15–20 лет у него сложилось ощущение, что это совершенно бесперспективно, поскольку ни покаяния, ни компенсации не урегулируют проблему – через какое-то время она поднимается снова. И сегодня японцы уже не хотят играть в эти игры.

Сян Ланьсинь,

профессор Женевского института международных отношений и развития, директор Центра «Одного пояса, одного пути» и евразийской безопасности в Китайском институте исследований ШОС (г. Шанхай)

Как читать историю – ключевой вопрос для интерпретации отношений Соединённых Штатов и КНР. Администрация Трампа упрекает Китай за собственные внутренние проблемы, утверждая, что китайцы не помнят всё то хорошее, что США сделали для их страны. Майк Пенс заявил 4 октября 2018 г.: «Когда Китай переживал оскорбления и эксплуатацию так называемого “столетия унижений”, Америка к этому не присоединилась и продолжала придерживаться политики открытых дверей, чтобы обеспечить более свободную торговлю с Китаем и сохранить его суверенитет». Таким образом создаётся впечатление, что отношения всегда были односторонним актом благотворительности, а американцы никогда не получали выгоду от экстерриториальных прав и экономического роста Китая. Идеологи вроде Пенса и Помпео не заботятся об исторических фактах.

Винить других в собственных проблемах – типичная отвлекающая тактика, которую политики используют с древних времен. Обычно это сочетание полуправды, неточных данных и искажённых фактов. В прошлом веке Адольф Гитлер утверждал, что Версальский договор является причиной внутренних проблем Германии. Американcкие «убийцы драконов» не просто ошибаются в своём прочтении истории, они должны осознавать свою моральную ответственность, когда отвечают на вопрос: а какую реакцию мира они предполагали бы правильной в тот момент, когда Китай впервые открыл Западу доступ к своему экономическому росту? Возможно, мешать китайскому развитию, не позволяя сотням миллионов людей выбраться из абсолютной бедности? Пусть сначала докажут, что Китай достиг нынешнего положения, нарушая правила. Проблема Америки не в том, что она не работает так, как Китай. Она уже не работает, как Америка.

Алексей Миллер,

профессор факультета истории Европейского университета в Санкт-Петербурге, научный руководитель Центра изучения культурной памяти и символической политики

Фантастически интересная и разнообразная подборка размышлений интеллектуалов разных стран о политическом использовании прошлого в современном мире показывает, что все, или почти все участники опроса видят возросшую интенсивность политического использования прошлого в международных отношениях. Большинство признаёт уместным для описания современного состояния дел термин «войны памяти».

Заметно шире разброс мнений по вопросу о том, где проходят линии фронтов этих войн. Многие склонны видеть главную линию противостояния в отношениях России и Восточной Европы. Другие справедливо указывают, что эта война идет и внутри Евросоюза. В этом противостоянии решается не только вопрос о праве России на голос в европейских делах, но также и о конфликте разных культур работы с прошлым между «старой» и «новой» Европой. «Критический патриотизм» на сегодня проигрывает той этнизации истории и нарративам о собственной нации как исключительно о жертве истории, который доминирует в Восточной Европе. Но было бы ошибкой видеть Европу единственным театром этих сражений. Они идут – с несомненной локальной спецификой – и в Азии. На разных фронтах в них участвуют и США. На кону легитимность претензий Запада на ведущую роль в мире, легитимность либеральной демократии как «лучшего» из возможных социально-политических режимов, легитимность претензий Запада на моральное превосходство.

«Аффективный менеджмент истории» все более характерен не только для международных отношений, но и для политики идентичности внутри национальных сообществ, и при конституировании новых групп, претендующих на особые права в качестве компенсации за «прошлые страдания и угнетение».

В последнее время материалом для этого противостояния служат, прежде всего, интерпретации Второй мировой войны. В истории Второй мировой и обращения с памятью о тех событиях есть много такого, что не получило должного внимания и должной критической оценки. Но разве в ходе современной войны памяти мы становимся ближе к правде? К той целостной правде, основанной на учёте и того, чем мы привыкли гордиться, и того, за что нам должно быть стыдно? На войне – как на войне, здесь существуют только «свои» и «чужие», только стороны конфликта, а принцип «с одной стороны, но с другой стороны» отвергается. Мы только жертвы, они только преступники. Вступив в эту войну, мы лишили себя самих возможности разбираться с этими пространствами умолчания и искажения. Вместо этого мы создаём новые. Такую войну выиграть не получится ни у кого, но мы уже проиграли в ней доверие, которое постепенно строилось в течение десятилетий, и возможность самокритичного взгляда на прошлое.

Ставки в современных «войнах памяти» очень высоки, и эти ставки не столько в том, кто на каком фронте одержит тактические «победы», сколько о том, каковы будут масштабы наших общих моральных потерь.

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. СМИ, ИТ. Образование, наука > globalaffairs.ru, 5 марта 2020 > № 3325417

НОВЫЙ ГЕРМАНСКИЙ ВОПРОС

РОБЕРТ КЕЙГАН

Ведущий научный сотрудник Института Брукингс, автор многих книг. Недавняя – The Jungle Grows Back: America and Our Imperiled World.

ЧТО СЛУЧИТСЯ, КОГДА ЕВРОПА РАСПАДЁТСЯ?

Многие сетуют, что Европа и трансатлантические отношения вступили на тёмный путь, но почти никто не обсуждает, куда он заведёт. Слабость и разобщённость Европы, стратегическое разъединение с Соединёнными Штатами, развал Европейского союза, «конец Европы», после «конца Европы» – всё это довольно мрачные сценарии, но в них есть некая успокаивающая туманность и отсутствие конкретики. Это не кошмары, а просто рассеивание несбыточных мечтаний. Однако крах европейского проекта, если он станет явью, может оказаться именно кошмаром – и не только для Европы. Помимо всего прочего, это снова включит в повестку дня то, что когда-то было известно как «германский вопрос».

Этот вопрос привёл к образованию современной Европы, а также к установлению трансатлантических отношений последних семи с лишним десятилетий. Объединение Германии в 1871 г. привело к появлению в сердце Европы новой нации, которая была слишком большой, густонаселённой, богатой и могущественной, чтобы другие европейские державы, включая Великобританию, могли её успешно уравновешивать. Разрушение европейского баланса сил стало причиной двух мировых войн и вынудило более 10 миллионов солдат и офицеров США пересечь Атлантику, чтобы воевать и погибать в них.

После окончания Второй мировой войны американцы и европейцы создали НАТО – не только для решения «германского вопроса», но и для того, чтобы ответить на советский вызов. Современные реалисты, похоже, забыли слова лорда Исмея, первого генерального секретаря альянса, о том, что НАТО существует для решения трёх задач: «Не подпускать русских, не отпускать американцев и придерживать немцев». В этом состояла цель целого ряда европейских интеграционных организаций, начиная с Европейского объединения угля и стали, которое, в конце концов, стало Европейским союзом. Как выразился дипломат Джордж Кеннан, некая разновидность европейского объединения «была единственным мыслимым решением проблемы выстраивания отношений Германии с остальной Европой», а такое объединение возможно только под эгидой Соединённых Штатов, обеспечивающих безопасность Европы.

И этот план сработал. Сегодня невозможно представить, что Германия вернётся к своему сложному прошлому в каком-либо варианте. Немцы стали, пожалуй, самым либеральным и мирным народом на планете, готовым примерить на себя мантию «лидера свободного мира». Многие по обе стороны Атлантики ждут от Германии больше решимости и уверенности – в частности, в мировой экономике, дипломатии и даже в военной сфере. Как отметил в 2011 г. министр иностранных дел Польши Радослав Сикорский, «германской мощи я боюсь меньше, чем германской пассивности». Особенно выразительно это прозвучало из уст польского лидера, который подтвердил общее мнение, что усилия немцев, направленные на трансформацию собственной ментальности, никогда не обратятся вспять.

Так ли это? Германию можно представить себе только такой или…? Учитывая, что порядок, благодаря которому появилась сегодняшняя Германия, подвергается нападкам, в том числе и со стороны США, мир скоро это выяснит. История подсказывает, что ответ может нам не понравиться.

Бегство от прошлого

В качестве исторической справки: за сравнительно недолгое существование в виде объединённой нации Германия была одним из самых непредсказуемых и непоследовательных игроков на мировой сцене. Она добилась объединения земель после серии войн 1860-х и 1870-х годов. Отто фон Бисмарк сплотил нацию «кровью и железом», как он выражался, превратив её в мирную, «сытую державу» следующих двух десятилетий. Затем, с 1890-х гг. и до Первой мировой войны, при кайзере Вильгельме II, она стала честолюбивой немецкой империей, мечтавшей о германизированной зоне влияния под названием «Срединная Европа» (Mitteleuropa), простирающейся до российских границ, и грезившей о «месте под солнцем», по выражению её тогдашнего статс-секретаря иностранных дел Бернгарда фон Бюлова. После войны, в период Веймарской республики, Германия была осторожной ревизионистской державой, но лишь до того момента, когда с приходом к власти Адольфа Гитлера в 1930-е гг. не начала завоёвывать Европу. После военного разгрома она долго оставалась разделённой нацией. Даже в годы холодной войны Западная Германия колебалась между прозападным идеализмом канцлера Конрада Аденауэра и реалистичной «восточной политикой» канцлера Вилли Брандта. Внутренняя политика отличалась не меньшей турбулентностью и непредсказуемостью – по крайней мере, до конца 1940-х годов. Исследователи долго размышляли об «особом пути» (Sonderweg) Германии – уникальном и тернистом, который нация преодолела, продвигаясь к современной демократии. Страна пережила и неудавшуюся либеральную революцию, и наследственную монархию, и авторитаризм, и период хрупкой демократии, и, наконец, тоталитаризм – и всё это за первые семь десятилетий своего существования.

Однако эта бурная история – не только плод немецкого характера. Важную роль сыграли обстоятельства, в том числе и чисто географические. Германия была могущественной страной в центре конкурентного континента. На востоке и западе она граничила с крупными державами, внушавшими страх, а потому всегда рисковала оказаться втянутой в войну на два фронта. Германия редко чувствовала себя в безопасности, но, наращивая мощь, стремясь обезопасить свои рубежи, лишь ускоряла окружение. На внутреннюю политику Германии оказывали большое влияние волны абсолютизма, демократии, фашизма и коммунизма, призрак которого долго бродил по Европе.

Писатель Томас Манн однажды высказал предположение, что дело не столько в национальном характере, сколько во внешних событиях. «Нет двух Германий, доброй и злой, есть одна-единственная Германия, – писал он. – Злая Германия – это и есть добрая, пошедшая по ложному пути, попавшая в беду, погрязшая в преступлениях и теперь стоящая перед катастрофой».

Демократичная и миролюбивая Германия, которую все знают и любят сегодня, возникла в особых условиях либерального мирового порядка, установившегося после Второй мировой войны при доминировании Соединённых Штатов. Немцы изменились за послевоенные десятилетия, но этой эволюции благоприятствовал мировой порядок, для которого были характерны четыре аспекта.

Во-первых, приверженность США задаче обеспечения безопасности в Европе. Эти гарантии американцев разорвали порочный круг, дестабилизировавший Европу и спровоцировавший три крупные войны за семь десятилетий (начиная с франко-прусской 1870–1871 годов). Защищая Францию, Великобританию и других соседей Германии, американцы дали возможность всем странам приветствовать послевоенное восстановление Западной Германии и полностью реинтегрировать немцев в европейскую и мировую экономику. Эти оборонные обязательства Соединённых Штатов устранили необходимость дорогостоящего военного строительства для всех сторон, что позволило европейским государствам, в том числе и Западной Германии, сосредоточить усилия на повышении благосостояния и социального благополучия своих граждан. В свою очередь, это привело к ещё большей политической стабильности. ФРГ пришлось отказаться от геополитических амбиций; однако есть все основания полагать, что это было скорее благом, чем ограничением. Как сказал в 1946 г. государственный секретарь США Джеймс Бирнс, «свобода от милитаризма» дала немецкому народу шанс «применить свою колоссальную энергию и способности на поприще мирного труда и созидания».

Вторым элементом нового порядка была экономическая система свободной мировой торговли, которую создали Соединённые Штаты. Германская экономика всегда зависела от экспорта, а в XIX веке конкуренция за иностранные рынки была движущей силой немецкой экономической экспансии. В новой мировой экономике немилитаристская Западная Германия смогла преуспевать, не угрожая другим. Напротив, экономическое чудо 1950-х гг., опиравшееся на экспорт, сделало страну одновременно двигателем мирового экономического роста и процветания, а также оплотом демократической стабильности в Европе. Соединённые Штаты не только мирились с экономическим успехом Западной Германии и всей Западной Европы, но и приветствовали его, даже когда это наносило ущерб американской индустрии. С 1950 по 1970 гг. промышленное производство Западной Европы в среднем увеличивалось на 7,1% ежегодно, ВВП рос на 5,5% в год, а ВВП на душу населения – на 4,4% в год. Это превосходило показатели роста американской экономики за тот же период.

К середине 1960-х гг. Западная Германия и Япония опережали США в некоторых ключевых отраслях промышленности – от автомобильной до сталелитейной, а также в потребительской электронике. Американцы соглашались с этой конкуренцией не из-за феноменального альтруизма, а потому что считали здоровую европейскую и японскую экономику жизненно важными основами стабильного мира, который всячески поддерживали. Урок первой половины XX века заключался в том, что экономический национализм способен дестабилизировать ситуацию в мире. Мировая система свободной торговли и такие организации, как Европейское сообщество угля и стали вместе с Европейским экономическим сообществом были призваны сдерживать его.

Одним из последствий этих благоприятных условий стало то, что Западная Германия глубоко укоренилась в либеральном Западе. Некоторые немецкие лидеры настаивали на принятии более независимого курса в годы холодной войны, желая сделать Германию мостом между Востоком и Западом или нейтральной страной. Но выгоды, которые западные немцы получили от интеграции в мировой порядок, где доминировали американцы, прочно удерживали их в этой рамке. Искушение проводить независимую внешнюю политику подавлялось не только экономическими интересами, но и сравнительно безопасным окружением, в котором западные немцы жили своей жизнью, что разительно отличалось от того, что они испытали в прошлом.

Идеологический компонент тоже присутствовал. Экономический успех Германии в безопасном либеральном мировом порядке укреплял немецкую демократию. Не было никаких гарантий, что демократия пустит глубокие корни на немецкой земле даже после бедствий, пережитых в годы Второй мировой войны. И уж точно никто в конце 1930-х гг. не считал, что Германия встала на путь построения либеральной демократии. Даже в период Веймарской республики глубокую приверженность демократическим партиям и институтам той хрупкой республики испытывало меньшинство немецкого населения. В 1930 г. эти институты были без проблем свёрнуты после объявления чрезвычайного положения, ещё до прихода Гитлера к власти тремя годами позже. До последних месяцев нацистского правления ему не оказывалось серьёзного сопротивления. Сокрушительное поражение, последовавшие страдания и унижения нанесли урон репутации авторитаризма и милитаризма, однако это не означало, что немцы поддержат демократическое правительство. Оккупация страны Соединёнными Штатами не допустила возврата Германии к авторитаризму и милитаризму, но не было гарантий, что немцы примут то, что многим казалось установлениями завоевателей.

И всё же они приняли демократию, не в последнюю очередь благодаря созданным условиям. В оккупированной Советами Восточной Германии нацизм уступил место иной разновидности тоталитаризма. А Западная Германия к 1960-м гг. уже была глубоко встроена в либеральный мир, сделалась его неотъемлемой частью, наслаждалась безопасностью и процветанием в демилитаризованном обществе. И подавляющее большинство немецких граждан стали демократами не только по форме, но и по духу.

К счастью, Западная Германия находилась в Европе и мире, где демократия казалась путём в будущее, особенно с середины 1970-х годов. Это было третьим ключевым фактором, который помог стране укорениться в либеральном мировом порядке. Условия жизни в Европе и мире отличались от тех, что привели Веймарскую демократию к краху, а нацизм – к успеху. Обстоятельства той эпохи как бы подталкивали Германию к агрессивной политике. В 1930-е гг. европейская демократия была вымирающим видом; фашизм повсюду укреплял позиции, поскольку казался более действенной и успешной моделью государственного и общественного управления.

В отличие от тех времён растущие и процветавшие демократии 1970-х гг. не только взаимно укрепляли друг друга, но и развивали чувство общих европейских и трансатлантических ценностей – нечто, чего не существовало до 1945 года. Это ощущение достигло апогея после падения Берлинской стены в 1989 г. и образования Европейского союза в 1992 году. Взрывной рост демократии на континенте, идея «целостной и свободной Европы», как выразился президент Джордж Буш – старший, помогли создать новую европейскую идентичность, которую немцы могли принять. И они приняли её, даже ценой частичного отказа от суверенитета и независимости. Объединение суверенитетов, с чем было связано членство в новой панъевропейской организации, замена немецкой марки новой общей валютой евро и дополнительные ограничения, накладываемые членством в НАТО, вряд ли стали возможны, если бы немцы не чувствовали себя связанными общими идеалами с остальной Европой и США.

Эта новая Европа, помимо всего прочего, была ответом на национализм и племенное мировоззрение, которые во многом способствовали войнам и зверствам, совершавшимся в прошлом. Четвёртый элемент нового порядка, давший Германии возможность покончить с прошлым и внести вклад в мир и стабильность Европы, – подавление националистических страстей и амбиций транснациональными организациями – такими, как НАТО и ЕС. Это поставило заслон на пути возвращения к прежнему соперничеству, в котором Германия неизменно становилась ведущим игроком. Немецкий национализм едва ли был единственным европейским национализмом, который казался исторически неотделимым от антисемитизма и других форм племенной ненависти. Но никакой другой национализм не сыграл столь разрушительную роль в кровавом прошлом европейского континента. Европа победила национализм, но это был именно немецкий национализм. Ведущая роль Германии в утверждении этого общеевропейского, интернационалистского мировоззрения имела большое значение для создания атмосферы взаимного доверия на континенте.

Эти четыре элемента – гарантии безопасности со стороны США, международный режим свободной торговли, волна всеобщей демократизации и подавление национализма – способствовали тому, что старый «германский вопрос» оказался погребён глубоко под пылью истории.

Однако в сочетании перечисленных элементов нет ничего такого, от чего нельзя было бы отказаться, и не факт, что они будут существовать всегда. Они отражают некую конфигурацию власти в мире – мировой баланс сил, при котором либеральные демократии стремительно развивались, а стратегическая конкуренция прошлых лет подавлялась доминирующей либеральной сверхдержавой. Таково было удивительное стечение обстоятельств, не вполне нормальных или стандартных в историческом контексте; необычной была и роль Германии.

Нормальное государство

Ещё до того, как либеральный мировой порядок начал трещать по швам, возникал вопрос: как долго Германия сможет оставаться странной страной, отказывающейся от нормальных геополитических устремлений, нормальных своекорыстных интересов и нормальной националистической гордости? Аналогичный вопрос на протяжении многих лет являлся краеугольным и в Японии – державе, судьба которой тоже изменилась после поражения в войне и последующего возрождения в либеральном мировом порядке. Многие японцы устали извиняться за своё прошлое, подавлять националистическую гордость, отказываться от внешнеполитической независимости. Единственный фактор, который, похоже, удерживал Японию от естественного стремления к нормальному национальному самоутверждению, была стратегическая зависимость от Соединённых Штатов, помогавших ей справляться с вызовами поднимающегося Китая. Как долго Япония будет сдерживать свои националистические поползновения, если не сможет полагаться на американскую помощь и поддержку?

У немцев ситуация зеркально противоположная. За исключением некоторых политиков, находящихся на полюсах политического спектра, немцы остро переживают своё прошлое, опасаясь воскрешения хотя бы малейшего призрака национализма, и они более чем готовы терпеть ограничения национального суверенитета, несмотря на то, что другие побуждают их взять на себя руководство европейским домом. Кроме того, в отличие от Японии Германия не нуждалась в защите Соединённых Штатов после окончания холодной войны.

Приверженность Германии интересам НАТО в последние годы объяснялась не столько стратегической необходимостью, сколько желанием оставаться нацией, укоренённой в европейском сообществе, не противопоставляющей себя ему. Немцы стремились успокоить и обнадёжить соседей, но, наверное, ещё больше хотели успокоить самих себя. Они по-прежнему опасаются старых демонов, находя утешение в добровольно принятых ограничениях.

Однако в один прекрасный момент добровольно надетые кандалы могут быть сброшены. Поколения сменяют друг друга, демоны забываются, а ограничения начинают мешать и раздражать. Сколько ещё поколений должно смениться в Германии, чтобы немцы захотели вернуться к исторической нормальности?

В последнюю четверть века соседи Германии и сами немцы внимательно следят за любыми признаками подобного сдвига в настроениях избирателей. Тревога, с которой британцы и французы встретили воссоединение Германии в 1990 г., показала, что, по крайней мере, в их глазах, даже спустя 45 лет после окончания Второй мировой войны, «германский вопрос» полностью не закрыт. Эта тревога уменьшилась, когда Соединённые Штаты ещё раз подтвердили свои обязательства относительно безопасности Европы после исчезновения советской угрозы и после того, как воссоединившаяся Германия согласилась остаться в НАТО. Они ещё больше успокоились, когда Германия заявила о готовности быть частью нового Европейского союза и еврозоны.

Но и в такой благоприятной обстановке невозможно было избежать возврата к «германскому вопросу» – хотя бы в его экономическом измерении. Как отмечал Ханс Кунднани в прекрасной аналитической работе «Парадокс немецкой силы» (2015), старый дисбаланс, дестабилизировавший Германию после её объединения в 1871 г., вернулся на повестку дня после воссоединения Германии и создания еврозоны. Германия снова стала доминирующей силой в Европе. Центральная Европа превратилась в цепочку поставок для Германии и, по сути, часть «большой немецкой экономики» – реализация плана Mitteleuropa в XX веке. Остальные же части Европы стали экспортным рынком Германии.

Кризис еврозоны 2009 г. создал новый порочный круг. Экономическое доминирование Германии позволило ей навязать остальной Европе наиболее предпочтительную для немцев политику борьбы с бременем долга. Тем самым Берлин настроил против себя греков, итальянцев и другие европейские нации, которые раньше обвиняли в своих тяготах брюссельскую бюрократию. Немцев раздражало то, что им приходится платить за расточительство других стран. За пределами Германии начались разговоры об «общем фронте» против Берлина, а внутри страны у людей появился синдром жертвы и опасения по поводу того, что их со всех сторон окружают «слабые экономики». По мнению Кунднани, это была «геоэкономическая версия конфликтов, бушевавших в Европе после объединения Германии в 1871 году».

Но на этот раз речь шла только об экономике. Споры велись между союзниками и партнёрами – демократиями, которые были частью общеевропейского проекта. Так что с геополитической точки зрения ситуация оставалась достаточно безобидной и неопасной. Или, возможно, казалась такой в январе 2015 г., когда Кунднани издал свою книгу.

Однако спустя пять лет стало очевидно, что всё не столь безоблачно, поскольку обстоятельства снова изменились: все четыре элемента послевоенного порядка, которые сдерживали возрождение немецкой силы, оказались в подвешенном состоянии. Национализм поднимает голову по всей Европе, демократия отступает в некоторых европейских странах и находится под давлением в разных частях нашей планеты. Международный режим свободной торговли подвергается нападкам – в основном со стороны Соединённых Штатов, а американские гарантии безопасности ставятся под сомнение самим президентом США. Учитывая историю Европы и Германии, нельзя не задаться вопросом: а не могут ли изменившиеся обстоятельства снова побудить европейцев в целом и немцев в частности изменить своё поведение?

После порядка

Если современная Германия – продукт либерального мирового порядка, то пора подумать, что произойдёт, если этот порядок развалится. Представьте себе Европу, в которой сегодня живут немцы. К востоку от них некогда демократические правительства Чехии, Венгрии, Польши и Словакии с разной скоростью скатываются в болото авторитаризма, отказываясь от либерального курса. На юге Европы Италия управляется националистическими и популистскими движениями с сомнительной приверженностью либерализму и ещё меньшей приверженностью экономической дисциплине еврозоны. На западе всё более встревоженная и раздражённая Франция находится в одном электоральном цикле от победы националистов, которая для Европы будет подобна землетрясению. Эта победа забьёт последний гвоздь в гроб франко-немецкого партнёрства, вокруг которого 70 лет назад в Европе было выстроено мирное сообщество наций.

Помимо этого – грянул выход Великобритании из ЕС. В 2016 г., когда приближалось голосование по Брекзиту, премьер-министр Дэвид Камерон задался вопросом: можем ли мы быть настолько уверены, что мир и стабильность на нашем континенте гарантированы? Это был законный и правильный вопрос, потому что Брекзит действительно способствовал дестабилизации Европы, усугубив дисбаланс силы и оставив и без того ослабленную Францию один на один с могущественной и всё более изолированной Германией. Это ещё одна победа национализма, ещё один удар по институтам, созданным для решения немецкого вопроса и прочной привязки Германии к либеральному миру.

В предстоящие годы немцы могут оказаться в окружении европейских стран с возрождающимся национализмом. Также есть вероятность, что во всех крупных державах к власти придут националистические или национал-социалистические партии разного толка. Будут ли немцы в состоянии сопротивляться искушению возврата к национализму? Не окажутся ли немецкие политики под ещё большим давлением, чем сейчас, и не начнут ли они искать немецкие интересы в Европе и мире, где все другие страны будут, конечно же, отстаивать свои национальные интересы? Уже сегодня правая националистическая партия «Альтернатива для Германии» добилась третьего результата на выборах в Бундестаг. Этой партией руководят идеологи, уставшие от культа вины и порицающие правящую коалицию в бесконтрольном наплыве иммигрантов. Один из лидеров партии назвал ведущих политиков Германии «марионетками держав, победивших во Второй мировой войне». Нет причин, по которым партия, исповедующая те же принципы, но не столь категорично и агрессивно, не могла бы в какой-то момент прийти к власти. Как заметил историк Тимоти Гартон Эш, «борьба за будущее Германии» уже началась.

Нельзя также утверждать, что в мире усугубляющегося политического и экономического национализма европейские страны будут и дальше отказываться от военной силы как инструмента влияния. Уже сегодня европейцы признают, что постмодернистский эксперимент отказа от военной мощи оставил их безоружными в мире, никогда не разделявшем их оптимистичных, кантианских взглядов. Европейцы по-прежнему лелеют надежду, что безопасность будет сохраняться без них и что им удастся избежать болезненных расходов на вооружения. Однако платить всё же придётся, если они возьмут на себя ответственность за собственную оборону. Вряд ли они смогут этого избежать. Пятнадцать лет назад большинство европейцев чувствовали себя вполне комфортно, играя роль Венеры в тандеме с Марсом (Америкой) и критикуя американцев за архаичное упование на жёсткую силу. Однако Европа стала Венерой благодаря историческим обстоятельствам – не в последнюю очередь из-за сравнительно миролюбивого и либерального порядка, созданного и поддерживаемого Соединёнными Штатами. Этот мир стремительно исчезает на фоне России, готовой использовать силу для решения своих задач, и отказа США от внешних обязательств.

Если отбросить возможность перманентной трансформации человеческой природы, ничто не помешает европейцам вернуться к политике силы, доминировавшей на континенте тысячелетиями. И если вся Европа пойдёт этим путем, даже самой либеральной Германии будет трудно не поддаться этому веянию – хотя бы из соображений самообороны.

Сетования американцев по поводу недостаточных расходов европейских стран на оборону всегда звучали несколько иронично. Европейцы не тратятся на оборону потому, что мир кажется им сравнительно спокойным и безопасным. Однако если мир перестанет быть безопасным, то они, возможно, перевооружатся. Но не так, как хотелось бы американцам.

Надвигающаяся гроза

Если бы кто-то попытался изобрести способ отбросить Европу и Германию назад в прошлое, вряд ли он сделал бы это лучше, чем нынешний президент США Дональд Трамп. Проявляя неприкрытую враждебность к Евросоюзу, администрация Трампа поощряет Европу к ренационализации. Тут можно вспомнить госсекретаря Майка Помпео, который в Брюсселе в конце 2018 г. выступил с речью, превозносящей добродетели национального государства. В борьбе между либеральными и нелиберальными партиями, между интернационалистами и националистами, которая разворачивается сегодня в европейской политике, администрация Трампа отдаёт предпочтение нелиберальным партиям и националистам. Белый дом критиковал лидеров правоцентристских и левоцентристских европейских партий – от канцлера Германии Ангелы Меркель до президента Франции Эммануэля Макрона и британского премьер-министра Терезы Мэй. В то же время американская администрация приветствовала лидеров популистских, нелиберальных партий – таких, как Виктор Орбан в Венгрии, Марин Ле Пен во Франции, Маттео Сальвини в Италии и Ярослав Качиньский в Польше. Посол США в Германии Ричард Гренелл выразил в одном из интервью желание наделить большими полномочиями консерваторов Европы. При этом он не имел в виду традиционную правоцентристскую партию Ангелы Меркель.

Помимо поощрения национализма правого толка и призывов к роспуску панъевропейских организаций, администрация Трампа раскритиковала режим свободной торговли в мире, служащий фундаментом европейской и немецкой политической стабильности. Президент лично сделал мишенью критики Германию из-за её большого торгового профицита, пригрозив ввести пошлины на немецкий автомобильный экспорт вдобавок к тем тарифам, которыми уже обложены европейские сталь и алюминий. Представьте себе, к каким последствиям может привести ещё большее давление и конфронтация: спад в экономике Германии снова пробудит к жизни дух злобного национализма и станет причиной политической нестабильности. Греция, Италия и другие слабые европейские экономики зашатаются, и для их спасения потребуется помощь Германии, которую она не сможет оказать. В итоге возродится экономический национализм и острые разногласия прошлого. Добавьте к этому сомнения в неизменности американских гарантий европейской безопасности, которые Трамп умышленно раздувает, настоятельно требуя от Германии и остальной Европы увеличить расходы на оборону. Похоже, что цель американской политики – спровоцировать идеальный шторм в Европе.

Кто может сегодня сказать, случится этот шторм через пять, десять или двадцать лет? Всё меняется очень быстро. В 1925 г. Германия была разоружённой, функциональной, хотя и нестабильной, демократией, работавшей со своими соседями над установлением прочного мира. Лидеры Франции и Германии подписали локарнские договоры и исторический Рейнский пакт. Экономика США переживала небывалый подъём, и здоровье мировой экономики было неплохим. Или так всем тогда казалось. Спустя десятилетие Европа и мир уже нисходили в кромешный ад.

Наверное, сегодня можно рассчитывать на то, что немецкий народ и его соседи в Европе спасут мир от этой участи. Вероятно, немцы навсегда трансформировались, и ничто не способно повернуть вспять или изменить эти преобразования, даже распад Европы, окружающей Германию. Но, по-видимому, даже либеральные и миролюбивые немцы не являются неуязвимыми для сил, направляющих ход истории и практически им неподвластных. Поэтому нельзя не думать о том, как долго продлится спокойствие, если США и мир продолжат двигаться по нынешнему пути.

По всей Германии до сих пор разбросаны тысячи неразорвавшихся бомб, сброшенных союзниками в годы Второй мировой войны. Одна из них взорвалась в Гёттингене несколько лет назад, убив троих мужчин, которые попытались её обезвредить.

А теперь давайте себе представим, что современная Европа – это неразорвавшаяся бомба с нетронутым предохранителем и неповреждённым детонатором. Если это подходящая аналогия, тогда Трамп – игривый подросток с молотком, весело и беззаботно стучащий по ней. Как вы думаете, что может произойти?

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 3, 2019 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Евросоюз. Германия. США > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 5 марта 2020 > № 3325416 Роберт Кейган

«ГОВОРИ ОДНО, А ДУМАЙ О ДРУГОМ»

ЛИВЬЮ ГОРОВИЦ

Научный сотрудник Института европейских исследований Свободного университета (Vrije Universiteit) в Брюсселе.

ВНУТРЕННИЕ ДЕБАТЫ В ВЕЛИКОБРИТАНИИ В КОНЦЕ 1980-Х ГГ. ПО ПОВОДУ ВОЗМОЖНОГО ВОССОЕДИНЕНИЯ ГЕРМАНИИ

В 1980-е гг. никто в правительстве Великобритании не приветствовал возможного и неизбежного воссоединения Германии. По этому поводу нужно «говорить одно, а думать о другом», отмечал в 1984 г. главный советник премьер-министра Маргарет Тэтчер по внешней политике Чарльз Пауэлл. Он чётко сформулировал мысль, которую британские министерства и ведомства излагали в разных докладных записках, отчётах и кратких резюме на протяжении всего десятилетия.

Состояние холодной войны вполне устраивало Соединённое Королевство, но в конце концов официальные лица Великобритании поняли, что оно не может длиться вечно. Советская власть постепенно угасала. Без её сдерживающей силы немцы с неизбежностью будут стремиться к воссоединению. Британские аналитики полагали, что американцы, медленно отдалявшиеся от Европы, станут всё меньше интересоваться этим континентом. Следовательно, наиболее вероятным исходом является появление в центре Европы менее скованного в своих действиях немецкого государства. Это не отвечало интересам Великобритании, но у Лондона не хватало рычагов, чтобы этому воспрепятствовать. Многие тогда утверждали, что нужны новаторские или радикальные политические решения, творческий подход.

Тем не менее, как свидетельствуют недавно рассекреченные документы, британские политики решили, что трудную работу за них сделают другие. Кто-то полагал, что Франция будет сопротивляться объединению Германии. Однако преобладала другая точка зрения: Советский Союз, несмотря на его ухудшающееся положение, скорее введёт танки в восточноевропейские столицы, чем допустит объединения Германии. А некоторые британские дипломаты были уверены, что немцев ограничит дальнейшая интеграция Европы, хотя политическое руководство Лондона и негодовало по поводу возможных последствий углубления связей между странами континентальной Европы.

Таким образом, политики Великобритании не предвидели ни конечного результата, ни стремительности судьбоносных событий и отложили решение болезненных вопросов на потом. Обосновывая такой вывод, я опираюсь в основном на недавно рассекреченные документы внешнеполитического управления премьер-министра Великобритании, собранные в британских государственных архивах, а также на разные другие документальные свидетельства.

Изменившиеся обстоятельства 1980-х

«Германский вопрос», отодвинутый на задворки мировой политики в 1970-е гг., вышел на передний план в следующем десятилетии. Эту проблему вывели из тени глобальные перемены в мировой и региональной политике. Самое важное заключалось в том, что Советский Союз, который всегда был более слабой великой державой, столкнулся с серьёзными трудностями и едва ли уже мог выдерживать конкуренцию с США. Летом 1979 г. британские стратеги пришли к выводу, что исход принципиального соперничества между Востоком и Западом предрешён. Советы проигрывали эту битву титанов. Разумеется, угрожающие размеры советских вооружённых сил не могли не пугать европейцев. Однако, с точки зрения Кремля, перспективы были не столь радужными. Экономический баланс был явно нарушен. В технологическом отношении русские тоже отставали, в то время как в военной политике вес экономики и технологий всё время возрастал. Однако хуже всего было то, что политические основы режима рушились по мере того, как Москва вынуждена была оказывать всё большее давление, чтобы не потерять контроль над своим идейно безразличным населением.

Британцы предполагали, что ослабление советской власти в итоге устранит ограничения в проведении политики двух немецких государств, существовавшие с конца 1940-х годов. Но всё же с конца 1970-х и до конца 1980-х гг. среди британских политиков преобладало мнение, что Москва не ослабит хватку в Восточной Европе и скорее уж осуществит вооружённую интервенцию, нежели утратит бразды правления. В конце 1970-х гг. разные дипломаты Великобритании высказывали мнение, что перемены в Европе и особенно в Германии неизбежны, но вряд ли их стоит ожидать в ближайшем будущем. По их оценкам, должно было пройти ещё много десятилетий, прежде чем эти перемены станут реальностью.

Помимо трансформации конфликта между Востоком и Западом, обострялось экономическое соперничество в плане технологий, демографии и роста ВВП между передовыми промышленными центрами Европы, Японии и США – с очевидными последствиями для регионального европейского ландшафта. Хотя Соединённые Штаты доминировали в экономике на протяжении первых послевоенных десятилетий, Европа и Азия быстро их догоняли, агрессивно конкурируя как с американскими производителями, так и друг с другом.

В свою очередь, соперничество в промышленности и торговле подталкивало европейское сообщество к углублению экономической и политической интеграции. В региональном контексте снижения вызовов в сфере безопасности немецкий экономический центр силы постепенно становился преобладающим в ЕЭС. «Долгосрочная тенденция к нормальности не должна никого удивлять», – докладывало посольство Великобритании в Париже. С окончания войны прошло четыре десятилетия. Психологические раны европейцев постепенно затягивались. Тем не менее французы не спешили доверять немцам. В отличие от британцев, которым растущая обеспокоенность Германии состоянием своего «кошелька» была вполне понятна, французы негодовали по поводу столь решительного настроя Германии. Руководствуясь структурными и идейными соображениями, ближайшие партнёры Федеративной Республики стремились к созданию организаций, ограничивающих влияние Бонна.

В середине 1980-х гг. внешнеполитическое ведомство Великобритании пришло к выводу, что Париж, жаждавший сохранить влияние на Западную Германию и тем самым повлиять на будущее Европы, был готов инвестировать значительный политический капитал в тесное общение с Бонном. Французы весьма опасались возможности появления нейтральной Германии – сценарий, казавшийся им «нескончаемым ужасом», по оценке британских дипломатов. Немцы же, напротив, ради сохранения стабильности в Европе были готовы предоставить больше преференций Франции, чем это вытекало из рациональных, своекорыстных интересов.

Эта совокупность факторов сулила Соединённому Королевству как выгоды, так и издержки. С одной стороны, франко-германская дружба была намного предпочтительнее вражды между этими странами с точки зрения стабильности и процветания Западной Европы. Например, Великобритания часто выигрывала от «ограничений», установленных для Германии в интересах Франции. С другой стороны, тёплые отношения между двумя самыми важными континентальными игроками означали, что Германия будет уделять меньше внимания и выделять меньше ресурсов для удовлетворения «потребностей других стран» и меньше считаться с их интересами. Британские чиновники думали, что Франция не пойдёт на большие уступки Германии. Напротив, повышенное внимание немцев к точке зрения французов позволит Парижу значительно поднять свой вес в Европе. Поэтому, если Франции и Германии удастся согласовать позиции, заключали британцы, это почти автоматически станет официальной европейской линией, проверкой лояльности для других стран и иногда будет создавать Лондону трудности в проведении своей политики.

Официальные лица понимали, что для защиты британских интересов в Европе – и косвенным образом во всем мире – придётся больше прислушиваться к мнению континентальных союзников. При решении дилеммы «противостояние или присоединение» все британские дипломаты приходили к заключению, что формирование конкурирующей оси в Европе было бы безответственным и неэффективным. Вместе с тем «присоединиться» было нелегко. Франция и Германия были едины в плане «движения к объединению Европы», писал, к примеру, британский дипломат из Комитета по планированию Энтони Брентон в 1985 году. Если бы Британия не пожелала изменить отношение к этим вопросам, ей пришлось бы остаться на периферии европейского процесса. В результате был сделан вывод, что международная ориентация страны, её внутренняя политика и то, как она распределяет государственные средства, должны подвергнуться серьёзной ревизии ради сохранения достойного места за франко-германским столом. И французы, и немцы пошли на реальные жертвы, чтобы добиться хотя бы той ограниченной общности, которую они демонстрировали всему миру. Это означает, как отмечал один дипломат, что британскому народу придётся стать «гораздо более европейским», чем он есть на самом деле. А британским политикам и чиновникам предстоит разработать более сложную и не столь очевидную концепцию национальных интересов своей страны. Некоторым казалось, что подобная корректировка отвечает долгосрочным интересам Великобритании. И, напротив, даже самые убеждённые европеисты понимали, что политические и экономические предпочтения их страны значительно отклоняются от этого пути.

Любопытно, что консервативная партия премьер-министра Маргарет Тэтчер ожесточённо боролась с последствиям этого разворота во внутренней и внешней политике. «Железная леди» трудилась не покладая рук, чтобы сбросить оковы с британского капитализма, и противодействовала тому, что считала левацкими отклонениями от верного пути. Ко второй половине 1980-х гг. британскому премьеру удалось уменьшить чистые взносы Соединённого Королевства в бюджет ЕС. Она стремилась к интеграции европейского рынка, но выступала против любых уступок на социальном, финансовом или налоговом фронте. Пока Советы представляли фундаментальную угрозу демократии и капитализму, Великобритания оставалась незаменимым звеном, связующим западный мир через Атлантику, а Германия была разделённой, Тэтчер считала, что ей удастся реализовать свои планы и на острове, и на континенте. Помимо этих политических соображений, Великобритания на протяжении 300 лет была мировой державой, о чём канцлер Германии Гельмут Коль напомнил президенту Франции Франсуа Миттерану в августе 1986 года.

Англичанам трудно приспособиться к тому, что Германия – доминирующая сила в Европе, поэтому Парижу и Бонну нужно «держать дверь открытой» для Лондона.

Миттеран согласился, но отметил, что с Тэтчер всегда было и будет трудно иметь дело. Это оказалось прозорливым предсказанием грядущих проблем.

Тщательное планирование: воссоединение Германии

В этом международном и внутриполитическом контексте элиты Великобритании понимали, что неизбежное воссоединение Германии не станет наилучшим исходом для Королевства, хотя и не могли говорить об этом вслух. К середине десятилетия официальные лица в Лондоне согласились с тем, что история, как метко выразился представитель Великобритании в Бонне Джулиан Буллард, «ещё не сказала последнего слова» по германскому вопросу.

Министр иностранных дел Джеффри Хау был уверен, что проблема двух Германий в Европе «не мертва». Она никуда не исчезнет лишь потому, что какой-то политик это объявит. Разделённая Германия была привлекательным вариантом почти для всех игроков на европейской арене, отмечал Хау в январе 1985 года. «Но Германия не может оставаться разделённой всё время, – признавал он, – или, по крайней мере, мы не можем говорить немцам, что так должно быть».

С учётом того, что немцы ценили демократию и капитализм больше воссоединения, исход зависел от преодоления разделения между Востоком и Западом в Европе. Это воссоединение трудно было вообразить, поскольку оно требовало слишком глубоких перемен. Поэтому Лондон вполне мог бы заявить о приверженности самоопределению Германии, осуществимому лишь в обстоятельствах, которые в настоящее время невозможно предвидеть, заключил Хау. Тем не менее возможное предоставление гарантий относительно поддержки результата, которого никто не желал, вызвало многочисленные вопросы у британского истеблишмента, а также оживлённую дискуссию между чиновниками.

К осени 1987 г. стратеги из Министерства иностранных дел и по делам Содружества представили всеобъемлющий анализ потенциального воссоединения Германии. Его ведущий автор – Мэриот Лесли, многообещающая сотрудница дипломатического корпуса, спустя два десятилетия станет постоянным представителем Великобритании при НАТО. В стратегическом документе отмечалось, что несовершенный статус-кво «вполне устраивает» Великобританию и что она «не заинтересована в том, чтобы положить ему конец». Тем не менее перемены в Центральной Европе, а значит, и в Германии, неизбежны. Они будут иметь глубокие последствия для Соединённого Королевства, но у него мало рычагов, с помощью которых оно могло бы их предотвратить. Прежде чем прийти к таким заключениям, Лесли и её коллеги предположили, что коммунизм «исчерпал себя». Следовательно, рассуждали они, советское доминирование когда-нибудь закончится. Американцы, больше заинтересованные в Азии и в своей внутренней политике, прекратят обеспечивать безопасность Европы. То есть оба союза будут демонтированы, и появится Европа свободных государств, простирающаяся от Атлантики до Чёрного моря. В центре этого региона окажется объединённая Германия, стремящаяся к быстрому примирению с Восточной Европой, которая неизбежно сочтёт привлекательным то, что немцы ей предложат. Британские специалисты также доказывали, что Бонн и Москва будут сильно заинтересованы друг в друге, но будут конкурировать за влияние на европейском континенте.

Этот новый мир станет серьёзным вызовом для Соединённого Королевства. Британия попытается остаться в «Большой европейской тройке», но отношения в ней окажутся неравноправными. Германия будет больше, богаче и не стеснена условностями – центральноевропейское государство, которое может позволить себе смотреть и на Восток, и на Запад. Узы, связывающие передовые индустриальные общества, будут несколько сдерживать немцев, но центр тяжести на континенте начнёт смещаться дальше на Восток («интонации и манеры бывшей столицы Бисмарка, несомненно, существенно отличаются от непритязательного буржуазного комфорта Бонна»). С одной стороны, и Лондон, и Париж из кожи вон вылезут, чтобы, благодаря существующим связям, установить «привилегированные отношения» с новой Германией. С другой стороны, это вызовет беспокойство Франции, Нидерландов и Италии. Все эти страны, или некоторые из них, захотят подстраховать себя, тесно сотрудничая с Великобританией, а может быть, и с Россией. На мировой арене экономические и технологические перемены сделают «развитый мир» ещё более взаимозависимым. И даже если Япония продолжит своё восхождение в Тихоокеанском поясе, США останутся самым могущественным государством на планете и сохранят «теснейшие связи с Европой, в которой у них сохранится немало интересов». И всё же управлять этими отношениями станет намного труднее из-за существенных различий в плане материальных интересов и международных приоритетов Европы и Америки.

Признавая негативные последствия, изложенные в докладной записке Лесли, большинство британских официальных лиц пришли к выводу, что воссоединение Германии произойдёт нескоро. Советы, конечно, могли бы найти выход из тупика в Центральной Европе, но британцам казалось, что у Кремля нет в этом никакой заинтересованности. Москва приветствовала бы нейтралитет Германии и роспуск НАТО. Однако ради этого Кремлю пришлось бы пойти на серьёзное противостояние с Западом, потерять союзников по Варшавскому блоку, согласиться с нестабильностью в Прибалтике и на Украине, с отступлением на идеологическом фронте, чреватым непредсказуемыми внутриполитическими последствиями. Значит, Москве нужно искать другие способы разыграть «германскую карту» вместо того, чтобы выкладывать её прямо на стол.

Западные немцы также могли бы пойти на перемены, но издержки оказались бы неприемлемо высокими. Ничтожное меньшинство в Федеративной Республике было готово на воссоединение любой ценой, невзирая на последствия. Тем не менее в Западной Германии существовал широкий консенсус по поводу демократии, капитализма и процветания. Майкл Ллевеллин-Смит, личный секретарь Хау, обобщил господствовавшие тогда убеждения: «Канцлер Коль (подобно Аденауэру) ставит свободу выше единства». Таким образом, до тех пор, пока Советы сохраняют контроль над Восточной Европой, Бонн не станет форсировать или ускорять воссоединение двух немецких государств.

Следовательно, суть вопроса заключалась в правильной оценке вероятности того, насколько Советский Союз готов придерживаться брежневской доктрины военного вмешательства для защиты статус-кво. Подавляющее большинство в британском истеблишменте просто не могло себе представить, что на этом фронте возможны какие-то перемены в ближайшем будущем. Высокопоставленные дипломаты считали далеко не очевидным, что история пойдёт по пути, который описала Лесли. Михаил Горбачёв рисковал потерпеть неудачу, а его реформы – зачахнуть. Кремль мог ужесточить позицию в отношении Восточной Европы, пытаясь удержать послевоенные преимущества. Восточноевропейские режимы также не застрахованы от жестоких потрясений. Двусторонняя конфронтация между Востоком и Западом снова может обостриться. При столь высокой степени неопределённости любые предсказания или прогнозы «неизбежно будут крайне спекулятивными, полагал министр иностранных дел Хау.

Поэтому конец советского контроля мог наступить через «многие десятилетия либо в середине следующего столетия», повторяли официальные лица Лондона. Но, быть может, «гораздо быстрее» – осторожно писала Лесли в своём исследовании. Хотя даже она, наверное, не подозревала, насколько прозорливым окажется её предположение. С учётом этих соображений британские министры и дипломаты пришли к выводу, что Лондону следует сосредоточиться на улучшении отношений с Бонном, но радикальных мер предпринимать не стоит.

Более смелое предложение: наступление в Германии вместо отступления во Франции

Несмотря на веру британцев в непоколебимость послевоенной архитектуры безопасности в Европе, в 1988 г. перемены стали казаться всё более вероятными. События в Советском Союзе и Восточной Европе развивались с такой скоростью, которая ещё год назад казалась невообразимой. Европейское сообщество быстро двигалось к единому рынку, становясь всё более привлекательным для Востока.

Это начинало беспокоить США. Они опасались европейского протекционизма и призывали британских политиков на консервативном фланге озаботиться тем, что может произойти на фронте европейской интеграции. По мере того, как президентство Рональда Рейгана подходило к концу, в Лондоне начинало укореняться мнение о сокращении американцами своих обязательств перед Европой. Поскольку готовность Советов сдерживать жителей Восточной Европы вызывала сомнения, а немцы всё больше стремились к восстановлению национального самосознания, стало понятно, что перемены не за горами. Британские официальные лица опасались, что политические элиты Германии хотят по максимуму воспользоваться политикой гласности Горбачёва и решительно настроены на более тесные отношения с Востоком, не желая относиться с пониманием к болезненным реакциям союзников. Большинство во внешнеполитическом истеблишменте Великобритании пришло к выводу, что искусственное разделение Европы и Германии не может и не будет длиться бесконечно.

По этим причинам летом 1988 г. отважные стратеги в британском внешнеполитическом ведомстве бросили вызов традиционным представлениям своих старших товарищей. Великобритании нужно принять курс, который позволит ей «наступать вместе с Германией, а не отступать вместе с Францией», советовал Дональд Макларен, молодой шотландский дипломат в лондонском МИДе. Он придерживался следующей логики: барьеры «рушатся на глазах». Горбачёв не хочет отказываться от социализма, однако решился на подлинные реформы в экономической и политической сферах. Безопасность в Великобритании, Европе, да и во всём мире укрепится, если советский лидер добьётся успеха. Хотя Кремль по-прежнему мог прибегнуть к силе, чтобы обратить вспять брожение, которое происходило в Восточной Европе вследствие политики Горбачёва, подобные меры могли привести к непредсказуемым последствиям внутри самого СССР. По этой причине могущественные немцы, страдающие неврозом, будут стремиться к тому, чтобы наконец изменить ситуацию. У политических лидеров в Бонне имеется националистическая решимость, целеустремленность и экономическая мощь, чтобы добиваться своих целей. Москва согласится с нейтральной Германией, но не потерпит объединённого немецкого гиганта в НАТО. Следовательно, по оценке Макларена, нейтралитет был не идеальным, но жизнеспособным вариантом для немцев. И по мере того, как война двух идеологий сходит на нет, Европа будет всё меньше и меньше интересовать политиков в Вашингтоне. Поэтому американцы тоже вполне могут принять нейтралитет Германии, так как им ещё нужно «жарить другую рыбу, а запасы масла иссякают».

Исходя из этого, Макларен доказывал, что нужна другая стратегия. Он соглашался с тем, что британцы, подобно большинству европейцев, содрогаются при мысли о большой, объединённой Германии. Стоя перед лицом надвигающегося воссоединения Германии с её потенциально нейтральным статусом, Великобритания по умолчанию взяла за основу политику объединения усилий с Францией для сдерживания западных немцев. В краткосрочной перспективе это была верная тактика, нацеленная на недопущение слишком больших уступок Москве, на которые могли пойти немцы, а стало быть, и весь Запад. Однако в долгосрочной перспективе, по мнению Макларена, политика сопротивления обернётся против Соединённого Королевства. Расширение негласного альянса с Бонном было единственным способом повлиять на то, чтобы в будущем Федеративная Республика принимала важные решения «в соответствии с рекомендациями Великобритании, а не вопреки возражениям британцев».

Суть докладной записки Макларена заключалась в следующем: быть может, Великобритании удастся заключить сделку с Германией в ущерб отношениям с Францией. Автор неявно, скрывая всевозможные издержки и компромиссы за туманными формулировками, признавал, что предлагаемая им сделка будет недешёвой. Однако он утверждал, что его предложение может оказаться действенным в отличие от других вариантов, которые просто маскировали желание перестраховаться и ничего не делать. Немцы всегда доминировали и будут доминировать в Европе, подчёркивал Макларен, и Великобритания в кои-то веки должна «поддержать победителя».

Высокопоставленные члены британского кабинета возражали на это, что перемены не могут быть столь стремительны. Они надеялись, что упрямство Москвы освободит их от необходимости делать неудобный политический выбор. Большинство экспертов во внешнеполитической элите Великобритании соглашались с тем, что скрепы восточного блока начали распадаться и что у немцев может появиться сильное искушение действовать без промедления. Однако многие британские дипломаты не верили в вероятность появления нейтральной объединённой Германии, поскольку, как считалось, этого не хотели сами немцы, даже в случае ухода американцев. Было очевидно, что влияние Бонна в Европе существенно возрастёт. Другие продолжали настаивать, что советское руководство вскоре остановит процесс в Восточной Европе, поэтому быстрых перемен ждать не стоит. Третьи были менее оптимистичны относительно возможностей Москвы и полагали, что ключ надо искать в европейской интеграции.

Углубляющиеся связи могли стать основой для сближения наций континентального Запада и полюсом притяжения для Восточной Европы. Кроме того, говорилось о том, что «велосипед сообщества европейской интеграции» должен ехать быстрее, чтобы немцы не сошли с маршрута и не выбрали путь к нейтралитету ради достижения быстрейшего воссоединения.

Однако европеисты прекрасно понимали, что приведение этого «велосипеда» в движение противоречит политике правительства Великобритании и, в частности, задачам и целям премьер-министра Тэтчер. Тем не менее несмотря на очевидную несовместимость с политическими предпочтениями Великобритании, рассматривались только два варианта – или рассчитывать на Москву, или добиваться европейской интеграции.

В конце осени 1988 г., ознакомившись с мнениями своих дипломатов по поводу внешнеполитической стратегии, министр иностранных дел Хау решил не спешить, уповая на то, что Советы спасут британский истеблишмент от необходимости принимать трудные решения. Хау сказал своему личному секретарю, что нашёл в документе Макларена множество «поразительных откровений».

Однако просто оставаться в стороне в отношении германского вопроса было уже недостаточно. Правительство Великобритании должно было творчески ответить на вызов воссоединения Германии. Но документ Макларена был провоцирующим. Приведённый в нем анализ – абсолютистским, он скорее бросал вызов, нежели предписывал конкретные действия. «В стране Советов присутствует глубоко укоренившееся подозрение ко всему немецкому», – утверждал Хау, следуя точке зрения большинства в британском внешнеполитическом ведомстве. Поэтому, по его словам, неправильно складывать сегодня все британские яйца в корзину Германии, которая вполне может стать лидером ранка через несколько лет или десятилетий. Что касается конкретных действий, то британскому МИДу следует попытаться донести до премьер-министра Тэтчер «всю деликатность вопроса», заключил Хау, понимая, что прямое противодействие было бы контрпродуктивным. Также министр решил, что дипломатам Лондона в Бонне следует попытаться «исполнять роль исповедника или искреннего друга, готового выслушать собеседника», если официальные лица Западной Германии будут делиться мыслями о будущем своей страны.

Политика «исповедника» была очень далека от варианта «наступления вместе с Германией», предложенного Маклареном, поэтому последующие месяцы британские дипломаты провели, делая то же, что и раньше: наблюдая и беспокоясь.

Выводы

Стараясь не делать никаких резких движений на протяжении 1988 г. и в начале 1989 г., британцы в итоге ограничили себя всего двумя вариантами – либо принятие воссоединения Германии без каких-либо возражений, либо решительное противодействие замыслам Бонна. Как отмечали исследователи, в конце 1989 – начале 1990 гг. британцы уже мало что могли попросить за своё согласие.

Американцы сумели остаться в Европе, обеспечив воссоединение Германии внутри НАТО. Французы продвигали европейскую интеграцию как средство расширения влияния Парижа и сдерживания Бонна. В свою очередь, немцы добились объединения и суверенитета. Даже Советы, по сути, проигравшие в результате событий 1989–1990 гг., поскольку вынуждены были оставить империю в Восточной Европе, получили какие-то утешительные призы и обещания от Бонна и Вашингтона. В отличие от этих стран всё, о чём могли просить британцы, противоречило интересам и предпочтениям Германии, Америки или Франции.

Слишком долго выжидая, перестраховываясь на протяжении 1980-х гг. и ничего не предпринимая, Лондон ничего не получил.

Рассматривали ли немцы предложение Макларена? Было ли оно до них донесено? Нам придётся дождаться полного открытия немецких архивов, чтобы порассуждать об этом. Тем не менее, учитывая, что Лондон даже не попытался что-то предпринять, он упустил даже минимальный шанс на успех.

Данная статья – глава из книги Exiting the Cold War, Entering a New World, вышедшей в 2019 г. в издательстве Института Брукингс в Вашингтоне под редакцией Дэниэла Хэмилтона и Кристины Спор. Публикуется с любезного разрешения издателей.

Великобритания. Евросоюз > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 5 марта 2020 > № 3325415 Ливью Горовиц

В ПЛЕНУ У «НУЛЕВОЙ СУММЫ»

ТИМОФЕЙ БОРДАЧЁВ

Кандидат политических наук, научный руководитель Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ «Высшая школа экономики», программный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай».

СТРУКТУРНЫЕ ОГРАНИЧИТЕЛИ В ОТНОШЕНИЯХ РОССИИ И ЕВРОПЕЙСКОГО СОЮЗА

Идеал взаимоотношений между народами – сочетание неизбежных конфликтов, которые разрешаются через договорённости, и сотрудничества как основы этих отношений. Сотрудничество исходит из рационального признания того, что интересы партнёра инкорпорируются в собственные национальные интересы. Наивысшим достижением политической философии и международной практики человечества стала система взаимодействия между суверенными государствами, созданная в рамках европейской интеграции. Народы Европы, конечно, стремятся выиграть от двусторонних отношений и извлечь относительно большую выгоду, чем их партнёры внутри Союза. Однако по умолчанию признают интересы друг друга.

Противоположностью является игра с нулевой суммой. На первом месте оказывается конкуренция, которая и определяет природу отношений, а сделки, отражающие способность к компромиссу, только корректируют негативные последствия такой игры. На протяжении новейшей истории Россия и Европейский союз оставались в рамках второго формата отношений, наименее устойчивого к внешним раздражителям и подверженного кризисам. Самый острый из кризисов связан с военно-политическим конфликтом вокруг Украины, перешедшим в активную стадию зимой 2013–2014 годов.

Сейчас и в России, и в ЕС накопилась усталость от конфронтации, ощущается стремление перейти в более конструктивное русло. А именно: к сравнительно нормальной дипломатической практике, при которой конкуренция на общем пограничье не служит непреодолимым препятствием для диалога и договорённостей по другим вопросам.

Такой сценарий оптимален, исходя из объективных возможностей и интересов партнёров. Однако он не всегда был очевидным.

Отношения России и Европы чрезвычайно насыщены. На протяжении веков они отмечены глубоким взаимным интересом и не менее фундаментальной враждебностью. Однако никогда за всю историю у России и Европы не было более благоприятных обстоятельств для того, чтобы окончательно оставить эту парадигму, чем после почти одновременного возникновения современной России и Европейского союза в начале 1990-х годов. В последнее десятилетие ХХ века появились объективные условия для сближения сторон не на метафизических, а на сугубо рациональных и прагматических основах через включение в единую институциональную систему отношений.

Эти условия породили ожидания, оказавшиеся крайне завышенными. В современных международных отношениях сложно найти сюжет, наполненный такими надеждами и разочарованиями, как отношения России и Европы с момента обретения Российской Федерацией международного статуса в 1991 году. Важно понять, что стало глубинной причиной провала рациональной попытки добиться необратимого стратегического сближения России и Европы в уникальной обстановке – и международной, и внутренней для каждого из партнёров после завершения холодной войны.

Исходные предпосылки и гипотезы

Предпосылки для углубленного сотрудничества России и Евросоюза в начале 1990-х гг. можно уверенно обосновать, о чём свидетельствуют многочисленные работы того времени. Наиболее оптимистичные из них представляли партнёров в образе близких родственников, которые иногда не сходятся в оценках, но всё равно найдут общий язык. Да и как его не найти, ведь их объединяет общая почва и нераздельное культурное наследие. При этом вопрос соотношения субъективных (географическая близость, культурная и историческая общность) и объективных (системные требования и ограничители) факторов всегда оставался малоизученным.

На определённом этапе (возможно, несколько запоздало) некоторые российские авторы выступали с тезисом о необходимости выработать совместное стратегическое видение будущего России и Европы (ЕС). Такие идеи высказывались и раньше. Но в предыдущем воплощении, например, в виде горбачёвского «общеевропейского дома», они предполагали (безо всяких на то реальных оснований) строительство действительно «общего дома». В начале 2000-х гг. понимание невозможности такого «дома» уже стало общепринятым, даже наиболее оптимистично настроенные отечественные авторы не шли дальше «общего видения будущего» (но не «общего будущего»). Однако и в более прагматичном выражении подобное видение не вошло в набор реальных целей и задач сторон.

Общее стратегическое видение требует равноправных отношений. А это для Евросоюза было изначально исключено.

Уже к концу 1990-х гг. возобладала концепция «Европы концентрических кругов», при которой место каждого из внешних партнёров определялось в зависимости от его близости к ЕС, но без членства в Союзе. Отметим, что многие в России считали такую модель даже желательной, но было непонятно, как она могла работать на практике. Сами по себе гигантские масштабы России заводили в тупик любую дискуссию о том, как эта страна может быть «погружена» в сообщество относительно сопоставимых друг с другом по величине государств Европейского союза.

Более того, ни Россия, ни Европейский союз объективно не могли представить интересы партнёра в качестве части своих собственных интересов. Россия всегда выступала как относительно гомогенный игрок, способный отделять внутренние процессы от интересов и поведения на международной арене. Для Евросоюза внешние связи являлись продолжением внутреннего развития даже в большей степени, чем, например, для США в наши дни. Система внешних связей и интересов ЕС всегда зависела от динамики развития европейской интеграции и, соответственно, не могла инкорпорировать интересы стороны (России), не участвующей в интеграционном процессе.

К середине 2000-х гг. к базовым противоречиям добавились нараставшие идеологические и ценностные расхождения. Вплоть до появления так называемой «правой волны» в ЕС, представители которой добились наибольшего успеха на выборах в Европейский парламент в 2019 г., ценностные представления становились всё более разными, если не чуждыми. Изначально на это расхождение указывали европейские авторы, затем появились и российские исследования. Можно даже предположить, что по мере роста влияния консервативных ценностей в России сама Европа стала восприниматься в качестве «объединяющего другого». Таким образом, Европа как противник становилась необходимой частью идейной конструкции новой российской государственности – своего рода государства-нации.

Наконец, важнейшим фактором, сыгравшим против сближения России и Евросоюза, стало совершенно разное видение партнёрами проблемы безопасности. Европейский союз с момента возникновения в качестве относительно автономной единицы международной системы был избавлен от серьёзных тревог в сфере традиционной безопасности. Эти вопросы за него успешно решали Организация североатлантического договора и США.

Реализуя политику расширения, а затем соседства, Евросоюз не принимал в расчёт обеспокоенность, которую его действия могут вызвать у важнейшего регионального соседа – России. Справедливости ради необходимо признать, что сама Россия отчасти толкала ЕС к такому поведению. На протяжении длительного времени, по меньшей мере с 1994 по 2003 гг., расширение ЕС подавалось в российской экспертной дискуссии как приемлемая альтернатива нежелательному расширению НАТО.

Но в целом Россия смотрела на безопасность с точки зрения традиционных подходов. И как только у Москвы появились необходимые военные и политические ресурсы, она твёрдо заявила о своей позиции.

Постепенно это фундаментальное расхождение – принципиально разное видение повестки региональной безопасности – становилось всё очевиднее. ЕС и его ведущие государства рассматривали региональную безопасность через призму расширения зоны собственного влияния и контроля посредством вовлечения новых стран в «ЕС-центричную» систему.

Россия была озабочена предотвращением потенциальных вызовов национальной безопасности со стороны объединений и военных блоков, в которых она не оказывает влияния на принятие решений.

Переломным стал кризис 2008 г. вокруг Грузии, во многом спровоцированный дискуссией о возможности включения этой страны и Украины в План действий по членству в НАТО. Осознавая реальный масштаб угрозы, российское руководство уже в 2008–2009 гг. выступило с предложением о диалоге с Евросоюзом о ревизии и упрочении всей архитектуры европейской безопасности, включая укрепление уже существующих институтов (ОБСЕ) и создание новых – непосредственно между Россией и ЕС. Затем была Мезебергская инициатива России и Германии 2010 г., предполагавшая создание Комитета Россия – ЕС по вопросам внешней политики и безопасности на министерском уровне, которая в итоге была отвергнута Евросоюзом как неприемлемая для большой группы стран-членов из числа государств ЦВЕ.

Ответом на кризис вокруг Грузии со стороны Евросоюза стала одобренная в 2009 г. политика Восточного партнёрства, прямо нацеленная на отрыв от России оставшихся за рамками расширения ЕС стран западной части постсоветского пространства. В частности, через подписание с ними соглашений о продвинутом партнёрстве, предполагавших открытие их рынков для товаров из Евросоюза и сближение нормативной базы без перспективы вступления, как это было со странами-кандидатами в 1990-е годы. В России эту инициативу восприняли как непосредственную угрозу стабильности и безопасности в регионе общего соседства с ЕС, поскольку республики бывшего СССР оказывались перед жёстким выбором. Но в Евросоюзе к аргументации российской стороны остались равнодушны. Результатом стал военно-дипломатический кризис вокруг Украины, который вверг отношения России и ЕС в их текущее состояние.

Тогда в отношениях России и Европы возникла враждебность, которая теперь превращается в упорядоченную отчуждённость. В большинстве случаев сохраняется необходимый дипломатический политес, а также реализуются экономические, прежде всего, энергетические проекты, действительно важные для отдельных государств ЕС, важные настолько, что США не в силах заставить европейцев отказаться от сотрудничества с Россией. Остаётся, однако, более фундаментальный вопрос: может ли Европа отказаться от взгляда на Россию, как на пространство ресурсного освоения, а Россия перестать смотреть на Европу, как на потенциальный актив в отношениях с более могущественными игроками, Соединёнными Штатами и Китаем, величие которых неизбежно несёт в себе потенциальный вызов существованию российской цивилизации?

Вызовом для России всегда было сложное внутреннее устройство современной Европы с её сочетанием наднационального и межгосударственного (доминирующего) элементов. Несмотря на всю продвинутость интеграции, Европейский союз остаётся объединением суверенных государств. Вопрос в том, насколько каждое из них способно сделать свой национальный интерес интересом сообщества. Поэтому отношения России и Европы представляют собой по сути отношения межгосударственные, где наднациональные институты ЕС играют роль ограниченных в правах посредников.

Связи России и Евросоюза всегда выстраивались под значительным влиянием внешних и внутренних факторов, которые ограничивали способность партнёров рассматривать их как самоценные и стратегические. Изначально предполагавшиеся интеграционными по своей природе и содержанию, они неизбежно перерождались в чисто дипломатические. Форма и сущность отношений постоянно вступали в противоречие.

Для обеих сторон сотрудничество, потенциальная интеграция, всегда оставались не жизненной необходимостью, без которой невозможно достичь основных целей развития, а лишь дополнительной и необязательной возможностью.

Нарастание числа раздражителей привело стороны к неспособности наладить диалог даже тогда, когда под угрозой оказались мир и безопасность.

Сейчас контекст отношений России и Европы изменился. Наиболее важным фактором становится так называемый «рост Азии». Ведущие азиатские державы, в первую очередь Индия и Китай, выходят хотя не на решающие, но на лидирующие позиции в мировых делах. Их мнение и стратегические культуры, веками остававшиеся периферийными и лишь факультативно интересовавшие международное сообщество, становятся важнейшими факторами изменения мировой политики. Отчасти следствием этих тектонических сдвигов является пересмотр глобальной стратегии США. Трампизм – экстремальное по форме отражение глубинного общественного запроса и не менее глубинной готовности американского государства на этот запрос отвечать.

Внутренняя трансформация Европы и перспективы качественных изменений всей архитектуры европейской интеграции также превратились в важнейшие факторы перемен. Выборы в Европарламент и успех правых сил показали, что модель, созданная и усовершенствованная за последние 30–40 лет, достигла предела и должна меняться. Происходит общий упадок институциональной составляющей международных отношений. Структура международной системы пришла в движение, и пока непонятно, какой вид она в результате обретёт. Основные черты такой структуры определятся, видимо, по итогам системного противостояния США и Китая, начавшегося в последние годы.

В отношениях России и Европы развилка между интеграцией и дипломатией окончательно пройдена в пользу именно дипломатии, то есть отношений, направленных на решение текущих проблем и снятие немедленных угроз. Без долгосрочного планирования и без совместного образа будущего. Большинство наблюдателей, особенно в России (Европа в гораздо большей степени погружена в свои дела), призывают к взаимной отстранённости или полуотстранённости. Это обосновывается в первую очередь внутренним запросом на изменения для каждого из участников рассматриваемой системы отношений – реформы европейской интеграции и окончательного оформления России в качестве целостной единицы международной системы.

Однако внешние структурные факторы будут оказывать на Россию и Европу гораздо большее воздействие, чем когда-либо ранее. Поэтому актуальным становится вопрос о том, есть ли альтернатива начавшейся отстранённости или безудержной интеграции в ущерб естественным интересам?

Эволюция отношений России и Европы после 1991 года

Отношения России и Европейского союза не начались, конечно, с чистого листа. Им предшествовала краткая, хотя и насыщенная, история признания Европейских сообществ со стороны СССР и его союзников в период перестройки и нового политического мышления. В 1988 г. была подписана рамочная Декларация между Советом экономической взаимопомощи (СЭВ) и Европейским экономическим сообществом (ЕЭС). А в 1989-м – соглашение о торговле и сотрудничестве между СССР и ЕЭС. Обратим внимание – именно на двусторонней основе. Советское руководство не задумывалось о важности многостороннего формата отношений с ЕЭС, что теоретически могло бы способствовать продлению жизни СЭВ и впоследствии – более плавной и равноправной интеграции двух экономических объединений Европы. Европейские сообщества, со своей стороны, были вполне удовлетворены подходом Москвы, поскольку работа с каждым членом СЭВ индивидуально позволяла быстрее и эффективнее вести дело к его дезинтеграции и принятию европейских стран-участниц в ЕЭС по одной и исключительно на условиях Брюсселя и ведущих европейских держав.

Примерно в то же время активизировались разговоры о формировании особой модели отношений на пространстве «от Атлантики до Владивостока», включающей Европу и Россию. Эти планы не получили серьёзной научной и экспертной проработки. Возможности системного и долгосрочного сотрудничества между СССР и Европейскими сообществами были изначально ограничены, с одной стороны, неопределённостью будущего Советского Союза, а с другой – вступлением европейской интеграции в период качественных реформ, результатом которых стало подписание в 1992 г. Маастрихтского договора и появление Европейского союза, каким мы его знаем.

Распад СССР и оформление ЕС в его новом качестве уже не только экономического, но и политического объединения также не способствовали налаживанию системного диалога. Появление целого ряда новых независимых государств, три из которых (Латвия, Литва и Эстония) немедленно поставили вопрос о вступлении в Европейский союз и НАТО, делали бессмысленными для ЕС любые попытки наладить отношения с правительством распадающейся сверхдержавы.

Речь могла идти уже только об освоении Евросоюзом наследства СССР и встраивании его частей в систему концентрических кругов, где Европа исполняла бы роль естественного центра. Уже тогда началась дискуссия о возможности стратегического союза России и Европы. Она была инициирована преимущественно с российской стороны, что объяснимо. Сам смысл стратегического союза предполагал переход к равноправной модели отношений, что не вписывалось ни в одно из двух классических представлений о России, столетиями бытовавших в Европе: в качестве «подмастерья» либо «объединяющего другого». Стратегическое пространство между Россией и Евросоюзом необходимо было заполнить – с помощью расширения ЕС на Восток. Дискуссии о темпах и масштабах расширения велись в Европейском союзе вплоть до середины 1990-х гг., но сам по себе этот шаг под сомнение не ставился.

С распадом СССР международные отношения вступили в уникальный период относительно неоспоримого лидерства одной державы, при котором структура международной системы приблизилась к однополярному режиму с верховенством США и привилегированным положением их союзников в Западной Европе. Относительная гегемония США в 1990-е – первой половине 2000-х гг. не предполагала включения в привилегированную группу держав, сопоставимых с гегемоном по военным возможностям. Феномен российского участия в «Большой восьмёрке» заслуживает отдельного рассмотрения.

Отличительными особенностями новой структуры международной системы стали резкое ослабление реального авторитета ООН и других международных организаций, начало дебатов об их реформе, стремление стран Запада возглавить процесс решения наиболее важных проблем человечества – от внутригосударственных конфликтов до изменения климата – и относительно незначительная роль незападных растущих центров силы, в первую очередь – Китая. Россия и Европейский союз выступали в отношении этого международного контекста с разных позиций.

Евросоюз после принятия Маастрихтского договора поставил задачу стать целостным и влиятельным центром силы. В первой половине 1990-х гг. начинается активная фаза реализации таких масштабных проектов, как подготовка к введению общеевропейский валюты евро, расширение ЕС на Восток и Средиземноморье, а также попытки (малоуспешные) создать общие механизмы в сфере внешней политики и политики безопасности. Все эти меры должны были обеспечить ЕС способность если не выступать на глобальной арене наравне с США, то хотя бы контролировать свою периферию и иметь право голоса в глобальных делах. А на отдельных направлениях, таких, как финансовые рынки, даже составить конкуренцию доллару.

Реализация амбициозной задачи могла быть существенно облегчена, согласись Европа на стратегический союз с Россией. Даже в своём наиболее ослабленном состоянии, пик которого пришёлся на конец 1990-х гг., Россия в силу колоссальных природных ресурсов и военного потенциала могла в десятки раз увеличить военно-стратегическое и экономическое могущество Европы. Это, однако, оказалось невозможным.

В Европе Россию традиционно воспринимали как государство слишком большое и исторически чуждое, чтобы быть безболезненно включённым в интеграционное объединение держав «малых и средних».

Объединение с Россией также теоретически бросало вызов могуществу США и ставило вопрос об изменении структуры всех институтов Запада, важнейшим из которых оставалось НАТО. Судорожные попытки найти альянсу сферу применения после завершения холодной войны сменились уже к середине 1990-х гг. кипучей деятельностью по подготовке к расширению на Восток. А после событий весны-лета 1999 г. стало окончательно ясно, что основной потенциальный противник НАТО в Европе – это Россия. В таких обстоятельствах попытки всерьёз говорить о том, что объединение с Россией в гипотетический союз могло помочь Европе обрести стратегическую субъектность, были хотя и дальновидными, но на практике нереализуемыми.

Россия должна была приспособиться к новой реальности и учитывать резкое снижение своих возможностей. Происходило всё это в период, когда альтернативы Западу в качестве источника ресурсов для программ развития не существовало. Первая китайская инициатива действительно международного масштаба была выдвинута только в 2013 г., через 20 лет после того, как Россия должна была решать вопрос собственного позиционирования в новом мире и интеграции в мировое сообщество.

Перед Москвой стояли задачи международной реабилитации и одновременно защиты базовых национальных интересов. В первую очередь – территориальной целостности. Именно с последней проблемой, а точнее – с её последствием в виде Первой чеченской войны 1994–1996 гг., была связана задержка с ратификацией Европейским союзом подписанного в 1994 г. Соглашения о партнёрстве и сотрудничестве между Россией, ЕС и его странами-членами. Окончательно Соглашение вступило в силу только в 1997 г., когда стратегические направления развития и России и Европы были в целом определены. Таким образом, Соглашение 1994 г. стало не программно-стратегическим, а техническим документом.

Что же касается международно-политический реабилитации России, то первостепенными задачами были вступление в такие институты, как «Большая семёрка» и ВТО, где решающим голосом обладали США. Кроме того, вплоть до завершения масштабной фазы собственного расширения в 2000-е гг. Европейский союз организационно не мог предложить другим партнёрам, включая огромную Россию, какой-либо внятной повестки сотрудничества и интеграции. России предлагалось «работать над собой» и приближаться к европейским стандартам без ясной перспективы – в отличие от стран-кандидатов на вступление – того, какие материальные (допуск на рынки) или политически-моральные (возвращение статуса глобального игрока) дивиденды ей это может принести.

Другими словами, в 1991–2001 гг. Россия и Европа самостоятельно решали задачи собственного глобального позиционирования так, как они их видели. Никто из них не требовал тесного сотрудничества и интеграции.

Двойственный характер отношений России и Европейского союза вплоть до начала системного кризиса 2014 г. определялся тем, что для обоих партнёров сближение не могло рассматриваться как необходимый инструмент выживания в долгосрочной перспективе. Это противоречие между субъективным стремлением сотрудничать и объективным отсутствием необходимости делать это достаточно серьёзно, учитывая интересы партнёров при формировании своей внутренней и внешней политики, завело стороны в стратегический тупик. Партнёрство России и ЕС никогда не было “partnership of necessity”, а оставалось “partnership of choice”.

Спору нет, в наиболее мрачный период российской истории – на протяжении десятилетия 1991–2001 гг. – только Европа могла быть для россиян источником инвестиций и технологий, программ развития. Однако для стратегического выживания страны Европейский союз значил ничтожно мало.

Европейская интеграция вступила в 1990-е гг. с совершенно другим багажом. Распад социалистической системы в Восточной Европе воспринимался не только как вызов – необходимость воспринять массу восточноевропейцев, но и как возможность ресурсного освоения невиданного доселе пространства. Причём исторически, культурно и религиозно близкого, как никакое другое. Создание единой Европы с колоссальным рынком и населением около 500 миллионов человек ставило её на второе место в глобальной иерархии. Однако инкорпорация России в такую систему на условиях, которые могла предложить Европа, была совершенно невозможна. Более того, она была Европе не нужна. С полумиллиардным населением Европа совершенно не нуждалась в России для выживания в тогда ещё спокойном глобальном окружении.

Максимум на что можно было рассчитывать – медленное продвижение к модели, при которой Россия станет для ЕС территорией неспешного ресурсного освоения, как Украина и другие государства «Восточного соседства». Поэтому все переговоры о новом стратегическом соглашении, которые Россия и Европа вели с 2005 г., строились на презумпции отсутствия даже долгосрочной стратегической перспективы создания одного целого на основе двух субъектов международных отношений. Хотя это целое и могло бы, как отмечали наиболее прозорливые наблюдатели, стать сопоставимым с КНР и Соединёнными Штатами международным игроком.

И у Европы, и у России помимо отсутствия стратегической необходимости друг в друге появились и реальные альтернативы. Точнее у Европы такая альтернатива уже была в лице США. Как только грянул мировой финансовый кризис стало ясно, что без поддержки Вашингтона и контролируемых им финансовых институтов европейцам не вытянуть. Рост Китая дал России убедительную альтернативу в части тактически необходимых ресурсов и технологий. Хотя, как и в случае с Европой, КНР не стала и не станет партнёром, без которого Россия не сможет обеспечить своё выживание.

России и Европе предстоит множество испытаний, которые им готовит XXI век. Европа не смогла и вряд ли сможет создать политически единое пространство, способное к консолидированному действию на международной арене. Россия останется страной, способной самостоятельно, без опоры на союзников обеспечить свой суверенитет и выживание.

Кризис, который начался в отношениях России и Европы пять лет назад, стал итогом их недостаточно серьёзного отношения к будущему двусторонних отношений. Россия и ЕС и сейчас пытаются действовать в прежней парадигме, хотя она уже давно исчерпана. Однако именно в ближайшие годы у российских и европейских интеллектуалов будет уникальная возможность посмотреть на двусторонние отношения без недомолвок и решить, какими они должны быть, если для выживания в неспокойном мире XXI века мы друг другу не особенно нужны.

Эта дискуссия должна быть связана с отношением России и Европы к основным региональным институтам безопасности и в меньшей степени – развития. Для России центральным является вопрос об их роли в качестве консолидированных и инклюзивных объединений, где голос Москвы будет услышан и отразится на общеевропейской повестке. Кроме того, Россия рассматривала такие институты, как ОБСЕ, в качестве альтернативы НАТО, а позже и Евросоюзу. Наконец, никуда не делись стратегические глобальные соображения государства-правопреемника СССР.

Европейский союз, со своей стороны, воспринимал общеевропейские институты с точки зрения повышения собственной субъектности в региональных и глобальных делах, а также, что не менее важно, укрепления внутреннего единства по вопросам внешней политики и политики безопасности. Для Евросоюза такие институты, как Совет Европы или ОБСЕ, важны не сами по себе, а в качестве инструмента продвижения его внешнеполитической повестки. При этом принципиально, чтобы у всех стран ЕС в СЕ или ОБСЕ была единая, заранее согласованная позиция.

В результате Россия выступала в Совете Европы или ОБСЕ как отдельная страна, а Евросоюз – как дисциплинированный блок, что и определяло качественные отличия их подходов, стратегий и тактик. Именно это сделало неизбежными противоречия и губительно сказывалось на дееспособности обоих институтов. Постепенно они превратились в «поле боя» между российской и европейской дипломатией, что уже во второй половине 2000-х гг. блокировало их деятельность – за исключением согласия по отдельным тактическим или рабочим вопросам.

Отношения России и Европейского союза прошли за 1991–2008 гг. стадии энтузиазма, разочарования, нового энтузиазма и в конце 2000-х погрузились в стагнацию. Последней попыткой их гальванизировать было так называемое «Партнёрство для модернизации». Эта инициатива возникла в 2009 г. и стала ответом ЕС на дебаты о необходимости модернизации российской экономики и общества, оживившиеся в период правления президента Дмитрия Медведева. Она предполагала существенную помощь Евросоюза любым модернизационным инициативам российского правительства. Однако её можно назвать мёртворожденной, поскольку она сразу же натолкнулась на противоречия в видении партнёрами модернизации. Для России речь шла об обновлении научной и технологической базы экономики, для Евросоюза – российских институтов и всей социально-политической системы.

Уже к концу 2010 г. разговоры о партнёрстве сами собой утихли, а переговоры о новом стратегическом соглашении между Россией и ЕС были фактически приостановлены. Окончательно все дискуссии о модернизации похоронили кризис в зоне евро и осложнение политических отношений. Россия и Европейский союз должны были отвечать на вызовы более масштабного характера, связанные с глобальными изменениями.

Россия и Европа перед новейшими вызовами

Трансформация международных отношений, начавшаяся после провала попыток построить однополярный мировой порядок, бросила России и Евросоюзу вызов, на который каждый из партнёров отвечает соответственно своим структурным особенностям. Брюссель с конца 2000-х гг. взял курс на мягкое втягивание государств постсоветского пространства в зону своего влияния через новую систему соглашений о привилегированном торгово-экономическом партнёрстве. Москва, со своей стороны, предпринимала усилия для расширения глобального влияния через вмешательство в конфликт в Сирии и одновременно создавала институты сотрудничества и интеграции на постсоветском пространстве (Евразийский экономический союз, ЕАЭС).

Столкновение России и ЕС на Украине во многом стало результатом поиска ими ответов на вызовы глобального масштаба. Оба партнёра предложили Украине практически идентичный формат взаимодействия на основе интеграции регулятивных механизмов и практик. В конечном итоге украинские элиты и население оказались перед жёстким выбором, результатом чего стал политический взрыв 2013–2014 гг., за которым последовало внешнее вмешательство и погружение страны в военно-политический кризис.

Столкновение интересов из-за конкретного геополитического объекта – не более чем производная от попыток России и Евросоюза найти своё место в меняющемся мире и от использования тех инструментов, которыми каждая из сторон вооружена для глобального позиционирования. Не обратись Россия в начале 2010-х гг. к более структурированным формам взаимодействия со своими соседями (ЕАЭС), украинские власти могли бы спокойно подписать с ЕС Соглашение о продвинутом партнёрстве и одновременно выстраивать отношения с Россией. Но в 2013 г. модели, годные прежде, были уже неприемлемы.

Кризис вокруг Украины усугубила и внутренняя динамика в Европейском союзе. В 2008–2015 гг. интеграция столкнулась с двумя крупнейшими кризисами: зоны евро и миграционным. В итоге распалась та модель европейской интеграции, которая возникла в первой половине 1980-х гг., и началась качественная перестройка всей политической системы ЕС. Меры, необходимые для преодоления кризиса неплатежей в зоне евро, привели к тому, что экономическая политика группы стран-членов была фактически поставлена под контроль европейского Центрального банка и межправительственных институтов. Это опрокинуло исторически сложившуюся модель развития европейской интеграции.

Сегодня политическая система ЕС вступает в полосу глубокой перестройки, и это не может не отражаться на отношениях с Россией. Тем более на фоне активизации геоэкономических и геополитических процессов в Азии и Евразии. Россия включилась в процессы с самого начала и сейчас выступает в качестве не только традиционного поставщика безопасности в Центральной Азии, но и источника новых идей и концепций относительно будущего Евразии в целом. Исход попыток создать на евразийском пространстве сообщество народов, для которых степень глубины и доверительности отношений внутри будут существенно превосходить аналогичные параметры их отношений с третьими странами, неясен. Однако базовая предпосылка для поиска фундамента такого сообщества – отсутствие в регионе силы, способной претендовать на гегемонию – обнадёживает.

А что с отношениями России и Европы? В последние десятилетия основой внешней политики ЕС и РФ были реакции на вызовы международной среды. Неудивительно, что задачи, которые обе стороны решали по региональному и глобальному позиционированию, часто вступали в противоречие и вели к конфликтам. Например, разность подходов России и Евросоюза к вопросам региональной безопасности стала причиной того, что их отношения не законсервировались в формате стагнации с 2010 г., а деградировали до военно-дипломатического кризиса весной 2014 года.

Драматическое изменение международного контекста в последние годы не позволяет России и Евросоюзу решать задачи развития и выживания, избегая конструктивного взаимодействия.

И можно с уверенностью предположить, что в силу сохранения базовых предпосылок, определяющих природу их отношений как конкурентную, взаимодействие останется ограниченным. Такая ограниченность будет в ближайшие годы, если не десятилетия, определяться поиском «сделок» по конкретным вопросам пересечения интересов. Это частные соглашения и постепенное возвращение к «нормальной» дипломатической практике позволят в ближайшие годы перейти к формированию гибких механизмов дипломатических согласований, которые позволят обеим сторонам решить свои задачи, избежав столкновений и даже частично пользоваться возможностями совместного развития в Большой Евразии.

Однако природа отношений России и Европы неизменна. И стороны постепенно адаптируют свои ожидания к данному формату взаимодействия, проистекающему из философии игры с нулевой суммой. Вряд ли сейчас существуют предпосылки для того, чтобы поиск относительных выгод уступил место поиску выгод абсолютных, возникающих при инкорпорации интересов партнёра в систему своих интересов. Это потребовало бы взаимного признания легитимности, что сегодня невозможно.

Практической задачей станет поддержание такого порядка вплоть до его перехода в качество обычая. Если обычай возникнет, стороны смогут исключить возможность поглощения друг друга из числа вероятных задач своей внешней политики. Это станет достаточно надёжной основой для мирного сосуществования на ближайшие десятилетия, если не дольше.

Россия. Евросоюз > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 5 марта 2020 > № 3325414 Тимофей Бордачев

КОНЕЦ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ 30 ЛЕТ СПУСТЯ

АНАТОЛИЙ АДАМИШИН

Заместитель министра иностранных дел СССР (1986–1990), первый заместитель министра иностранных дел России (1993–1994), министр РФ по делам СНГ (1997–1998). Член научно-консультативного совета журнала «Россия в глобальной политике».

Афоризм Оскара Уайльда – «Единственный наш долг перед историей – это переписать её» – навёл на мысль: замечательно было бы вернуться назад во времени и многое переиграть. В какой-то момент что-то явно пошло не так, если сегодня Россия вновь противостоит Соединённым Штатам, отчуждена по целому ряду параметров от Западной Европы, а её отношения с отдельными странами Восточной Европы, включая бывшие советские республики, близки к враждебным.

Предвижу реакцию: «Вините во всем только себя». Попробую показать, что слово «только» сюда не подходит. И в этих целях особое внимание придётся уделить извечному визави России – Соединённым Штатам.

Для США исходом холодной войны стало мировое доминирование. Подобного не случалось, вероятно, со времён Римской империи. В Pax Americana было и нечто положительное: чуть больше двадцати лет крупные державы практически не конфликтовали друг с другом. Но это несколько вынужденное «спокойствие» не могло длиться вечно, ибо быстро и по-крупному менялся весь мир.

Так или иначе, конфликты между великими державами возобновились, став, возможно, ещё более опасными, чем в холодную войну. По мнению большинства аналитиков, пика напряжённости мы ещё не прошли.

На фоне сложившейся ситуации “J’accuse!” американскую администрацию (кроме последних лет президентства Рональда Рейгана) за то направление в политике, которое следовало бы решительно пересмотреть, будь мы в состоянии вернуть время назад, – за отношение к России.

Пойдём по порядку.

В марте 1985 г. советский народ получил нового руководителя своей страны – Михаила Горбачёва. Сегодня мы знаем, что сделал этот человек, чтобы отвести мир от ядерной катастрофы. Но тогда мало кто расслышал в фанфарах Кремля первый звон похоронного колокола по холодной войне. Не приди Горбачёв к власти, СССР не знал бы тех преобразований в политике, экономике, военном деле, которые получили название «перестройка». Если бы они и произошли, то гораздо позже.

Одним из ключевых сдвигов явились перемены во внешней политике Советского Союза. Останься она какой была, неизвестно, сколько пришлось бы ждать конца холодной войны. Прежнее руководство, возможно, видело, что у Советского Союза «хвост застрял в Афганистане, нос – в Польше, а посередине – бардак с экономикой». Но оно не нашло в себе сил выйти из глубокой колеи долгих лет конфронтации.

Строго говоря, «той стороне» не было особой нужды торопиться. Американцы находились в несравненно лучшем геополитическом и экономическом положении, чем мы. На одном из решающих участков противоборства – гонке вооружений – Вашингтон опережал Москву в таких областях, как новые технологии, затраты, внедрение исследовательских и промышленных разработок ВПК в гражданские отрасли. На горбачёвском Политбюро была обнародована ранее совершенно секретная цифра: в пересчёте на душу населения СССР тратил на оборону в 2,5 раза больше, чем США.

Доверие между двумя супердержавами находилось на крайне низком уровне. Восстановить его можно было только конкретными действиями. Это была важная, но всё же вторичная задача, своего рода привесок к основному императиву: переустройству советского общества. Оно в нём остро нуждалось.

К осуществлению своих идей Горбачёв приступил с первых же дней переезда в Кремль. Руководители государств Варшавского договора, прибывшие в Москву на похороны предшественника Горбачёва, услышали от него слова, ранее не произносившиеся: «Мы полностью вам доверяем, мы больше не будем претендовать на контроль и управление. Ваша политика должна определяться национальными интересами (а не интересами мировой социалистической системы. – Прим. автора), и вы несёте всю ответственность за эту политику перед своим народом и своей партией».

Не уверен, что все осознали, казалось бы, очевидный смысл заявленного: мы больше не отвечаем за выживание режимов в Восточной Европе.

С начала перестройки руководство страны засыпали письмами тысячи простых граждан. Основной вопрос: зачем нам нужна война в Афганистане? Когда она закончится? Один генерал не побоялся подписаться собственным именем: «Я не могу объяснить своим солдатам, что такое интернациональный долг и кому мы его должны».

Уже в апреле 1985 г. Горбачёв без обиняков заявил «нашему» афганскому президенту: «Мы уйдём». Присутствовавшие на встрече рассказывали, что Бабрак Кармаль едва не лишился чувств.

Не стоял вопрос, уходить или нет. Проблема была, как уйти. На её решение было потрачено несколько лет.

Какое-то время я возглавлял рабочую группу по афганским делам, ведшую переговоры с американцами. Они тормозили вывод наших войск из Афганистана, продолжая снабжать моджахедов оружием. В конечном счёте всё же удалось достичь результата: США и СССР стали гарантами афгано-пакистанского мирного соглашения, подписанного в Женеве в апреле 1988 года. Последний советский военный – им оказался командующий 40-й армией генерал Борис Громов – ушёл с афганской земли в феврале следующего года.

Часто забывают, что горбачёвская перестройка (новое мышление во внешней политике) перевела отношения с Китаем из враждебных в нормальные, наладила взаимопонимание с Югославией и – последнее по времени, но не по значению – восстановила дипломатические отношения с Израилем.

Вот запись из моего дневника: «30 мая 1985 года. Видел Горбачёва в деле – четыре часа переговоров с Беттино Кракси, премьер-министром Италии. Это, конечно, совсем не то, что прежде: уверенная речь, не заглядывая в бумажку, быстрая реакция, шутки. Подчёркнуто предупредительно относился к Громыко (тогда по-прежнему министру иностранных дел. – Прим. автора), давая ему высказаться. Андрей пользовался этим для протаскивания жёстких позиций: “Ни один советский человек не понял бы, если бы мы восстановили дипотношения с Израилем”».

В июле 1985 г. Громыко, занимавшего пост министра двадцать восемь лет, сменил Эдуард Шеварднадзе. Ни один кремлинолог не угадал его кандидатуру: мало кто знал, что он и Горбачёв – не первый год единомышленники.

Спустя год Шеварднадзе назначил меня своим заместителем, поручив заниматься Африкой и правами человека. По ним в министерстве впервые за всю его историю было создано специальное подразделение.

Президент Рейган и госсекретарь Джордж Шульц, поначалу не доверявшие Горбачёву, стали постепенно «теплеть», особенно когда увидели, что правами человека мы занимаемся всерьёз.

Радикальные перемены в этой области больше всего были нужны нам самим. Но они давали солидный бонус и внешней политике.

С американской стороны эти вопросы вёл помощник госсекретаря США Ричард Шифтер. Мы друзья с ним по сей день, вместе даже написали книгу «Права человека, перестройка и конец холодной войны». Она на английском, рекомендую её тем, кто интересуется, что было сделано по этой части у нас дома в СССР, а также в советско-американском сотрудничестве. (Немало!)

Что до африканских проблем, наиболее острой была война на Юго-Западе континента. Американцы, в их числе мой друг Честер Крокер, помощник госсекретаря по Африке, с начала восьмидесятых годов пытались остановить войну, прежде всего добиваясь ухода из Анголы кубинцев. В декабре 1988 г., спустя два с половиной года после того как СССР активно включился в работу с позиций перестройки, в Нью-Йорке были подписаны соглашения, положившие конфликту конец.

Намибия, последняя колония в Африке, получила независимость. Из неё, а также из Анголы, ушли юаровские войска. В самой ЮАР быстро набрало силу движение против апартеида. Покинули Анголу и кубинцы.

То было незабываемое время ещё и потому, что Горбачёв и Шеварднадзе доверили мне полную свободу действий. Следует добавить, правда, что Африка не была главной заботой в той горе проблем, которую они взвалили на себя. К слову, Крокер как-то назвал Африку падчерицей Госдепартамента.

Моё вольное резюме: если бы не перестройка, Крокер всё ещё искал бы компромисс между ЮАР, Анголой и Кубой; Сэму Нуйоме пришлось бы годами ждать второй половины дороги к независимости, а Нельсону Манделе и Фредерику де Клерку – Нобелевской премии мира, Фидель Кастро по-прежнему двигал бы вперёд застопоривший революционный процесс, а Ангола продолжала бы страдать. (В 1986 г. Сэм Нуйома, глава СВАПО, организации, боровшейся за независимость Намибии, на мой вопрос о сроках достижения этой цели ответил так: «Мы сражаемся 25 лет, половину пути, наверное, прошли».)

Госсекретарь США Джордж Шульц в книге Turmoil and Triumph (экземпляр с автографом стоит у меня на полке) так писал об урегулировании региональных конфликтов, в том числе на Юго-Западе Африки: «Ничего не удалось бы добиться, если бы не коренные перемены в советско-американских отношениях».

Главная из них: подход к проблеме разоружения. Наконец оно стало реальным: Советский Союз и США заключили первое в истории соглашение о физическом уничтожении, а не об ограничении, как раньше, целого класса оружия, ракет средней дальности.

Пентагон пытался отговорить Рейгана подписывать соглашение. «Першинг-2» и крылатые ракеты наземного базирования, размещённые в Западной Европе, давали США огромное преимущество. Советские же ракеты «Пионер», более известные как SS-20, не достигали американской территории. Один из руководителей Пентагона, сторонник жёсткой линии, Ричард Перл даже подал в отставку в знак протеста.

Президент США не поддался.

К сожалению, финал у истории средних ракет печальный.

Запустила позитивные перемены, скажу ещё раз, горбачёвская перестройка. Но подчеркну и другое: наши слова и дела пробудили миротворческую натуру Рейгана. Началось сближение СССР и США. Оно стало решающим в потоке событий, приведших в итоге к окончанию холодной войны.

Неожиданно из Вашингтона подуло холодом. Новый президент США Джордж Буш – старший решил сменить курс. Едва придя к власти, он берёт паузу на пересмотр («с головы до пят») политики в отношении СССР. В Кремле это произвело эффект разорвавшейся бомбы.

Горбачёв чувствовал себя невестой, брошенной у алтаря. Эксперты-американисты в МИДе, пытаясь развеять страхи советских руководителей, уверяли, что в долгую Вашингтон вернётся к взаимодействию времен Рейгана. Не тут-то было.

Беседуя с Маргарет Тэтчер в моём присутствии 18 апреля 1989 г., премьер-министр СССР Николай Рыжков выразился насчёт паузы вполне определённо: «Всё остановилось». Тэтчер успокаивала его, обещая «повлиять на Джорджа».

Не знаю, сыграл ли какую-то роль этот разговор, но обращение Тэтчер к Бушу выдержано в сильных выражениях: «История не простит нам, если мы сообща не поддержим Горбачёва». Франсуа Миттеран, Джулио Андреотти и Гельмут Коль менее красноречиво говорили Бушу то же самое. Всё тщетно.

Пауза в советско-американских отношениях продлится почти весь 1989 г.: Горбачёв и Буш впервые встретятся только в декабре на Мальте. К этому времени игра, по сути дела, будет сыграна. Достаточно сказать, что уже не будет Берлинской стен: она рухнула в ноябре 1989-го, за месяц до Мальты.

Весь этот период новая американская администрация вела себя откровенно антигорбачёвски, распространяя сомнения в искренности советского лидера, утверждая, что он начнёт второй раунд конфронтации, как только СССР наберётся сил, предрекая его провал, как это сделал министр обороны Дик Чейни в интервью CNN, только заступив на должность.

Через шесть лет бывший госсекретарь Джеймс Бейкер напишет книгу, из которой следует, что он был напуган популярностью Горбачёва в Европе. (В Италии я видел даже мини-иконки с изображением Горбачёва).

В директиве, венчавшей многомесячный пересмотр, говорится: «Целью американской политики должна быть не помощь Горбачёву, а такое воздействие на Советы, которое двигало бы их в нужном нам направлении».

Одновременно с взятием паузы в отношениях с Москвой в Вашингтоне ревизуют подход к вроде бы академическому вопросу – закончилась ли холодная война.

Тэтчер публично ответила на него положительно уже в ноябре 1988 г.: «Мы сейчас не в состоянии холодной войны». Того же мнения придерживался Рейган, снявший с СССР клеймо «империя зла», выступая в самом её штабе – Кремле. Уходящий госсекретарь Джордж Шульц был обеспокоен, что новая администрация «не понимает того, что холодная война завершилась, либо отказывается это признать».

Беспокойство не было напрасным. В мае 1989 г. Буш заявляет: холодная война закончится только тогда, когда Восточная Европа станет «единой и свободной». Чуть позже, чтобы уж не оставалось ничего недоговорённого, он добавит: объединение Европы должно произойти «на основе западных ценностей».

Советник Буша по национальной безопасности Брент Скоукрофт дал установку пожёстче: «Наша главная цель – попытаться снять военный сапог Кремля с шеи восточноевропейцев».

Если вы призвали Восточную Европу к свободе, логично задать вопрос: как долго продлится статус-кво между двумя Германиями. До сих пор позиция Вашингтона следующим образом была выражена Скроуфтом в его памятной записке Бушу в марте 1989 г.: «Ни один житель ФРГ не ожидает объединения Германии в этом столетии».

Ну что ж, подобный настрой надо поломать. В первые месяцы 1989 г. советники Буша предлагают ему реанимировать германский вопрос после многолетнего анабиоза. Он приступает к этому раньше самих немцев.

В мае 1989 г. Буш первым публично поднимает тему объединения, заявляя: «Если вы сможете осуществить его на подходящей основе, прекрасно».

Между тем ключевое заявление канцлера ФРГ Гельмута Коля, где говорится, что германский вопрос вынесен на международную повестку дня, относится к последним дням августа. В конце ноября в своей знаменитой речи в Бундестаге, получившей название «Десять пунктов», Коль открыто призвал к воссоединению Германии. (NB: в этих пунктах Коля НАТО не упомянуто).

Примечательно, что это было сделано только после того, как приехавший в Бонн советский представитель (о его миссии Горбачёв не знал) «намекнул», что на «определённых условиях» (конфедерация и никакой спешки) Кремль может согласиться на объединение Германии. Канцлер справедливо посчитал, что согласие получено.

Забегая вперед, отмечу: в памяти немцев осталось, что зелёный свет объединению дал в конечном счёте Горбачёв. В те времена и СССР, и ФРГ давали высокую оценку этому процессу как составной части исторического примирения двух стран. При всех сегодняшних проблемах отношения России с Германией наиболее тесные из всех западных стран.

Маргарет Тэтчер, возможно, упустив время, всё же предупредила Джорджа Буша, что поспешное объединение станет концом Горбачёва, а с ним, добавлю, и ростков демократии в Советском Союзе.

Лишь в январе 1992 г. Джордж Буш, как бы подводя итог своим достижениям, торжественно объявил обеим палатам Конгресса: «Милостью Божьей Америка выиграла холодную войну». И ещё раз: холодная война не закончилась, она была «выиграна».

За полтора года до этого, когда Соединённые Штаты, выгонявшие Саддама Хусейна из Кувейта, нуждались в поддержке СССР, Буш высказывался совсем по-другому. Тогда он считал, что холодная война завершилась благодаря его сотрудничеству с Горбачёвым.

Могу засвидетельствовать, что лидеры перестройки говорили американцам: для СССР урегулирование проблем, связанных с окончанием холодной войны, является необходимым этапом, за которым должна начаться совместная с США работа по поддержанию мира.

На неё были настроены, сейчас это можно смело утверждать, Рональд Рейган и Джордж Шульц. Беседуя с Шеварднадзе, Рейган как-то сказал: «Горбачёв и я – единственные, кто могут спасти мир».

Буша подобная перспектива не вдохновила. Его администрация исходила из того, что США получили беспрецедентную возможность стать полновластным хозяином в мире, «проецировать американскую мощь на всё обозримое будущее и дальше».

Голоса сторонников более взвешенного подхода заглушил хор тех, кто решил, что у США хватит сил на всё. На какое-то время им стала не нужна даже союзная Западная Европа, что уж говорить о России.

Вашингтон не скрывал, что готов применить все имеющиеся в его распоряжении средства для того, чтобы не дать появиться сопернику, «угрожающего интересам Соединённых Штатов».

«Мы будем делать всё то, что считаем нужным, и к черту Россию» – такой подход вылился сначала в сохранение НАТО в прежнем качестве военно-политического союза (несмотря на роспуск Варшавского договора), а затем в его расширение на Восток. Американский дипломат Джордж Кеннан расценил это как фатальную ошибку в послевоенной истории США.

Тем не менее какое-то время сохранялась надежда на лучшее будущее по сравнению с тем, каким оно сложилось в действительности. Я имею в виду совместные усилия по преодолению раскола в Европе.

Были в наличии и подходящие инструменты для того, чтобы начать строить безопасность в Европе на новых основах – договорённости между 35 странами, подписавшими Хельсинкские соглашения в 1975 г., а также Парижская хартия для новой Европы (1990).

Будучи в начале девяностых послом СССР в Италии, я всерьёз обсуждал с главой итальянского МИДа Джанни Де Микелисом идею создания своего рода Совета безопасности для Европы в рамках ОБСЕ. Итальянец мечтал о «большом договоре» между Советским Союзом и европейским сообществом, который был бы также своего рода совместным предприятием СССР – Запад, говорил, что уже в близком будущем заработает соглашение об ассоциативных связях между СССР и ЕС.

У министра иностранных дел ФРГ Ганса-Дитриха Геншера была своя довольно цельная концепция на этот счёт. По его словам, Бонн не хочет «как выходить из НАТО, так и расширять её». Чем была плоха формула Геншера «Одна Германия – одна Европа»?

В сентябре 2015 г. я встретился с Геншером (он был в инвалидной коляске) в Берлине на мероприятии, посвящённом 25-летию завершения работы группы «2+4», которая занималась внешнеполитическими аспектами объединения Германии. Какое-то время я представлял СССР в этой группе. В ходе открытой дискуссии Геншер сказал: «Я хотел преодолеть раскол Европы, но я не хотел двигать разделительные линии дальше на Восток».

В ходе переговоров с Горбачёвым в феврале 1990 г. Коль отметил, что НАТО, «естественно», не будет расширяться на Восток. Для него это было само собой разумеющимся.

Госсекретарь США Джеймс Бейкер заверял, что процесс объединения Германии будет инкорпорирован в общеевропейские структуры или, по крайней мере, пойдёт параллельно с их укреплением. Буш также упоминал ОБСЕ в контексте демократизации Восточной Европы.

В свою очередь Миттеран говорил о необходимости гарантий безопасности СССР, предлагал создать Европейскую конфедерацию в составе западноевропейских и бывших коммунистических государств, включая обновлённый Советский Союз.

В Европе находилось немало сторонников такой системы безопасности континента, которая управлялась бы самими европейцами при полноценном участии России.

Но для такого танго нужны были трое. Американская администрация твёрдо решила строить Европу, вышедшую из холодной войны, вокруг структур НАТО, то есть без России.

Одновременно Москву заверяли, что новая Европа означает новое НАТО. Итоговая декларация лондонского саммита НАТО в июле 1990 г. действительно содержала множество позитивных заявлений руководителей стран альянса, включая немало из того, что с началом перестройки предложил Советский Союз. Так, страны НАТО давали в декларации обещание не применять силу первыми.

Ещё раньше, в марте 1987 г. Тэтчер заверила Горбачёва, что «оружие НАТО никогда не будет применено иначе как в ответ на нападение».

Спустя двенадцать лет ВВС НАТО 78 дней бомбили Сербию, оставаясь недосягаемыми для сербской ПВО. Без какого-либо одобрения Советом Безопасности ООН, в прямое нарушение Устава ООН. Члены НАТО нарушили и свой собственный Устав, ибо применили оружие против государства, которое не совершило каких-либо актов агрессии в отношении участников НАТО.

Кроме всего прочего, они пренебрегли Основополагающим актом о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности между Российской Федерацией и НАТО 1997 г., ставшим символом и перечнем взаимных добрых намерений. Будь они реализованы, речь пошла бы о прорыве в отношениях Москвы и Брюсселя. Однако бомбардировки Сербии нанесли Акту такой удар, который он не выдержал.

Для России они были внезапным шоком, чего до конца так и не поняли на Западе. Западные государства предпочли как можно скорее забыть всё, что касается «югославского эпизода». Равным образом они выкинули из памяти Косово как первый случай насильственного изменения европейских границ.

Российское общество, ранее относившееся к Западу с явной симпатией, качнулось в другую сторону: Запад говорит одно, а делает другое. Начал набирать силу агрессивный национализм. В марте 2019 г. российские СМИ разместили обширные материалы, посвящённые двадцатилетию бомбардировок Белграда.

Другие «инициативы» последующих американских администраций – войны в Ираке и Афганистане, военная операция в Ливии, выход из Договора по ПРО и других соглашений по сдерживанию гонки вооружений (последним стал Договор о РСМД), нарушение обещания не расширять НАТО на Восток (российские политики убеждены, что это была намеренная ложь), исключение России из G8 и так далее – всё это способствовало росту разочарования в Западе.

Что же касается общеевропейской безопасности, то если и был шанс преодолеть обструкцию США общими усилиями Советского Союза и ряда западноевропейских государств, то только в восьмидесятых и в начале девяностых годов, при Михаиле Горбачёве.

Но подоспели соглашения в Беловежской пуще, где Борис Ельцин и президент Украины Леонид Кравчук (основные «герои») упразднили Советский Союз. Для Ельцина столь крутое решение было, вероятно, единственной реальной возможностью как можно скорее добиться главного: лишить Горбачёва властных полномочий.

С ослабевшей Россией Ельцина, к тому же уповавшего во внутриполитической борьбе на американскую поддержку, в Вашингтоне перестали считаться. В итоге раскол в Европе был преодолён, но так, что Россия осталась на обочине.

Такой расклад окончательно определил умонастроения российских людей по отношению к Западу. На смену былого воодушевления – «мы теперь вместе с широким сообществом наций» – пришло ясное осознание, что Россия как равный партнёр Западу не нужна.

Такие же перемены произошли в политике России, которая долго добивалась того, чтобы войти составной частью в западные структуры.

Сорвал попытки России найти пути интеграции с Западом саботаж США. К сожалению, многие наши люди считают, что это к лучшему, зато Россия сохранила (или по другому мнению – вернула себе) полную свободу действий на мировой арене.

В последние годы перестройки Буш и Бейкер стояли ещё перед одной дилеммой: Горбачёв или Ельцин.

Осуществляя реформы, Горбачёв вписывал их в свой более широкий проект обновления социализма. Он стремился претворить в жизнь, по сути дела, социал-демократические установки: социально ориентированная экономика, включая свободный рынок при государственном регулировании, полнокровная демократизация страны.

Реформы Горбачёва привели к беспрецедентному результату – подрыву авторитарного политического устройства СССР. Кому, как не США, столь радеющим за демократию, поддержать президента СССР в этот судьбоносный момент?!

Американцам было не до тонкостей. Им оказались ближе антикоммунистические лозунги, которыми, борясь за благосклонность Запада, козырял Ельцин. С ним было проще иметь дело.

Не американские стратеги, а весь комплекс нашего внутреннего развития сыграл решающую роль в поражении горбачёвской перестройки. Прежде и больше всего – развернувшаяся борьба за власть.

Но в моих глазах это не уменьшает непростительность сделанного Вашингтоном выбора. Там не смогли выйти за пределы привычных стереотипов. На этот раз не хватило стратегического видения Вудро Вильсона, Франклина Рузвельта, того же Рональда Рейгана.

В августе 1992 г. один из отцов «нового мышления» Александр Яковлев с горечью сказал мне: «Запад предал перестройку».

Добавлю в картину красок. Приехав в Москву сразу же после провалившегося путча в августе 1991 г., Бейкер пишет Бушу: «Неоспоримо, что успех здесь демократов исключительно важен для нас, ибо изменит мир к лучшему. На кону стоит ставка, равная по значению послевоенному возрождению Германии и Японии как наших демократических союзников. Неуспех демократов сделает мир гораздо более угрожающим, и, я убежден, что если они окажутся не в состоянии обеспечить население, их сменит авторитарный лидер-ксенофоб».

Через четыре месяца в Кремле обосновалась новая власть. Её глава Ельцин вполне устраивал американцев. И с той, и с другой стороны много говорилось об отношениях стратегического порядка.

На практике дело по большей части ограничилось словами. Весомая поддержка оказывалась только тогда, когда позиции Ельцина слабели так, что могли вернуться к власти коммунисты.

Если США закрывали глаза на внутреннюю политику нового правительства (война в Чечне, танки против демократически избранного парламента), то от Кремля требовали «соответствующим» образом вести себя в международных делах.

Под давлением США Россия шаг за шагом теряла самостоятельность своей внешней политики. Наглядный пример – война на Балканах, знаю это, что называется, из первых рук.

Участие России в инстанциях, где принимались решения, исключалось по определению. «Сотрудничество без участия» – такова формула американского политолога Самуэля Чарапа на этот счёт. Сотрудничество пошло под откос, когда лозунг дня «забыть Россию» был ужесточён до «чем хуже для России, тем лучше». Мало заботило, не вызовет ли такой подход «ответный огонь» России.

Многовековые жизненно важные интересы России не признавались за таковые и не раз отбрасывались с порога, пока растущая напряжённость не обернулась вооружёнными конфликтами в Грузии и на Украине. В апреле 2015 г. в связи с конфликтом на Украине Бейкер высказывает в эфире CNN здравую мысль: «Нам и нашим союзникам в Западной Европе нужно найти способ вернуть Россию в сообщество наций. После холодной войны и раскола Советского Союза мы должны были отыскать возможность подключения России к НАТО. Нам следовало открыть русским путь в сообщество, тогда бы мы не оказались сегодня в такой ситуации».

В продолжение мысли Бейкера скажу, что администрации Соединённых Штатов следовало бы признать, что и Вашингтон приложил руку к возникновению «такой ситуации».

Если оставить без внимания роль, сыгранную США, исходить из того, что лишь Россия, чьи действия нередко носили характер ответной реакции, повинна во всех грехах, включая события до 2014 г., то уроки последних тридцати лет окажутся далеко не полными.

Пережив столетия татаро-монгольского ига и более трёхсот лет сохраняя статус великой державы, Россия выработала в себе стойкую непрязнь к нотациям и поучениям как себя вести со стороны иностранных государств.

Мы туже затянем пояса, но не сдадимся на милость вражине. Свои интересы мы определим сами, сами решим, как мы собираемся их защищать. Что, американцы ведут себя по-другому?

Сталкиваясь между собой, американская мания господства и российский «бунт» оставляют мало места маневрированию в поисках выхода из «холодной войны №2», получившей имя гибридной. Как и в прошлом, реальный шанс положить ей конец появится только после того, как США и Россия найдут общий язык.

Рано или поздно это произойдёт, ибо приемлемой альтернативы просто нет.

Узнаю сценарии, над которыми работали более тридцати лет тому назад. В Западной Европе и США всё громче звучат голоса, требующие от политиков решиться, наконец, искать возможности выйти из конфронтации. Не сидеть сложа руки, пока не грянет гром. Очень меня обрадовало, что в их числе и голос Джорджа Шульца.

В сегодняшней ситуации есть и кое-что новое. Настоятельный «призыв» поладить с Россией слышат на западном побережье США, когда глядят на ту сторону океана. En passant, я не совсем понимаю, почему Вашингтон так много делает для того, чтобы подтолкнуть Россию ближе к Китаю.

Самый же убедительный довод в пользу нового российско-американского сближения – вновь опасно приблизился ядерный апокалипсис. Иногда приходит в голову, что в двухполярном мире жилось безопаснее.

При всём этом нынешнему поколению политиков нелегко взяться за работу. Они – порождение национально-государственного эгоизма, а тот, в том числе с лёгкой руки США, заполонил международную политику. Управляет ими агрессивное домашнее лобби.

Как и в холодную войну, на расхождения в геополитике наслаиваются разногласия идеологического порядка, на этот раз по поводу системы ценностей.

И всё же, как говорили древние римляне, dum spiro, spero. У руководителей трёх крупнейших мировых держав – США, Китая и России – должны взять верх здравый смысл и чувство ответственности. Пути отхода от пропасти более или менее известны. В конце концов мы не первый раз очутились на её краю. Общемировое развитие, в первую очередь в области высоких технологий, безусловно, усложняет возможность договориться. Но и с учётом этих трудностей задача решаема. Всё дело в отсутствии доброй воли – пока что вовлечённые стороны предпочитают играть с огнём.

Зато воспряли духом политические аналитики: их профессия вновь пользуется спросом. И не только для того, чтобы разбирать упущенное за последние тридцать лет, но и отыскивать пути выхода из геополитического тупика. А также ворчать на власть имущих: те обычно не прислушиваются к нашим советам.

Данная статья – глава из книги Exiting the Cold War, Entering a New World, вышедшей в 2019 г. в издательстве Института Брукингс в Вашингтоне под редакцией Дэниэла Хэмилтона и Кристины Спор. Публикуется с любезного разрешения издателей.

Россия > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 5 марта 2020 > № 3325413 Анатолий Адамишин

ВОЙНА НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ

ТАНИША ФАЗАЛ

Профессор политологии в Университете Миннесоты, автор книги Wars of Law: Unintended Consequences in the Regulation of Armed Conflict.

ПОЛ ПОУСТ

Профессор политологии в Университете Чикаго, приглашённый научный сотрудник Чикагского совета по международным отношениям.

ЧЕГО ОПТИМИСТЫ НЕ ПОНИМАЮТ В КОНФЛИКТАХ

Политические потрясения последних лет развеяли миф о том, что мир достиг некоего утопического «конца истории». Однако кому-то по-прежнему может казаться, что мы живём в эпоху беспрецедентного покоя и процветания. Человечество находится в большей безопасности и благополучии, чем предыдущие поколения. Оно меньше страдает от жестокости и произвола и вряд ли готово развязать войну. Принято считать, что вероятность войны стабильно снижается, столкновения между великими державами немыслимы, а вооружённые конфликты любых типов становятся всё более редкими.

Такая оптимистичная точка зрения имеет влиятельных сторонников как в экспертных кругах, так и среди политиков. В 2011 г. психолог из Гарварда Стивен Пинкер посвятил целую книгу (The Better Angels of Our Nature) сокращению числа войн и насилия в современном мире. Статистика подталкивает к такому же выводу: если смотреть в перспективе, насилие идёт на спад после столетий кровопролития, и это влияет на все аспекты жизни – от «развязывания войн до шлёпанья детей».

Пинкер не одинок. Президент США Барак Обама заявил в ООН в 2016 г.: «Наш международный порядок настолько успешен, что мы воспринимаем как должное то обстоятельство, что великие державы больше не ведут мировые войны, что с окончанием холодной войны исчезла мрачная тень ядерного Армагеддона, что на местах былых сражений в Европе возник мирный союз». Сегодня даже гражданская война в Сирии идёт к завершению. Ведутся переговоры о прекращении почти 20-летней войны в Афганистане. Обмен задержанными между Россией и Украиной возродил надежды на урегулирование конфликта между двумя странами. Лучшие черты человечества, похоже, побеждают.

Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой? Значит, так и есть. Оптимизм строится на шатком фундаменте. Утверждение, что человечество пережило эпоху войн, базируется на небезупречных данных о войне и мире. Более точные показатели ведут к противоположному, пугающему выводу. А анархическая природа международной политики говорит о том, что возможность нового серьёзного столкновения присутствует всегда.

Подсчёт жертв

Идея о том, что войны переживают необратимый спад, по сути, строится на двух постулатах. Во-первых, сегодня гораздо меньше людей погибают на полях сражений – как в абсолютных цифрах, так и в процентах от населения планеты. Эксперты Института исследования проблем мира в Осло отмечали это ещё в 2005 г., но именно Пинкер представил данную идею широкой публике в своей книге в 2011 году. Изучив многовековую статистику жертв конфликтов, Пинкер пришёл к выводу, что сокращаются не только войны между государствами, но и гражданские конфликты, геноцид и терроризм. Он связал это с распространением демократии, торговли и общей убеждённостью в том, что войны нелегитимны.

Есть ещё один факт – после 1945 г. не было мировых войн. «Мир находится на завершающем отрезке пятисотлетней траектории к перманентному миру и процветанию», – писал политолог Майкл Муссо в статье в International Security в 2019 году. Политолог Джошуа Гольдштейн и правоведы Уна Хэтэуэй и Скотт Шапиро утверждают то же самое, связывая спад войн между государствами и завоеваний с распространением рыночной экономики, миротворчества и международных соглашений, объявляющих агрессию вне закона.

В совокупности два этих факта – уменьшение числа погибших в боях и отсутствие войн, охватывающих целые континенты, – формируют представление о том, что человечество стремится к миру. К сожалению, оба они базируются на неполноценной статистике и искажают понимание того, что можно считать войной.

Начнём с того, что использование подсчёта погибших как доказательство сокращения вооружённых конфликтов достаточно проблематично. Прорывы в военной медицине позволили многократно уменьшить риск гибели на полях сражений даже в случае интенсивных боевых действий. На протяжении столетий соотношение раненых и убитых в боях составляло три к одному, в современной американской армии оно почти десять к одному. В других армиях мира наблюдаются аналогичные показатели. То есть сегодня солдаты скорее рискуют быть ранеными, чем убитыми. Эта историческая тенденция подрывает доказательность большинства существующих подсчётов военных потерь, а следовательно, и аргументацию идеи о том, что войны стали редким явлением. Хотя найти достоверные данные о числе раненых во всех воевавших странах очень сложно, по нашим оценкам, снижение военных потерь вдвое меньше, чем утверждал Пинкер. А учитывать только погибших – значит игнорировать ущерб, который война наносит раненым и обществу, вынужденному о них заботиться.

Возьмём наиболее часто используемую базу данных о вооружённых конфликтах – проект Correlates of War (CoW). С момента создания в 1960-е гг. проект предполагал, что конфликт считается войной, если во всех задействованных организованных формированиях погибло не менее 1000 человек. Однако за два века войн, которые исследованы CoW, успехи медицины кардинально изменили ситуацию. На смену картинам, на которых раненых солдат уносят с поля боя на носилках, пришли фотографии вертолётов экстренной эвакуации, доставляющих бойцов в госпиталь менее чем за час – «золотой час», когда шансы выжить наиболее высоки. Благодаря антибиотикам, антисептикам, возможности определить группу крови и сделать переливание операции чаще всего проходят удачно. Совершенствуется и защитное снаряжение. В начале XIX века солдаты носили громоздкую форму, которая не защищала от пуль и артиллерийских снарядов. В Первую мировую появились каски, во время войны во Вьетнаме распространение получили бронежилеты. Сегодня солдаты носят шлемы, которые защищают и одновременно обеспечивают радиосвязь. Во время войн в Афганистане и Ираке новые медицинские разработки позволили уменьшить число погибших от самодельных взрывных устройств и обстрелов из стрелкового оружия. В результате многие современные войны, фигурирующие в базе данных CoW, кажутся менее интенсивными. Многие не преодолели порог по жертвам и не включены в проект.

Улучшение санитарных условий также положительно повлияло на картину в целом, видимые перемены произошли в плане гигиены, качества пищи и воды. Во время Гражданской войны в США врачи часто не мыли руки и инструменты, а современные медицинские работники прекрасно осведомлены о микробах и делают это. За шестинедельную кампанию во время Испано-американской вой­ны 1898 г. было 293 жертвы (убитые и раненые), ещё 3681 человек пострадал от различных заболеваний. И это не исключительный случай. В Русско-турецкую войну 1877–1878 гг. 80% смертей были связаны с болезнями. Подсчёт и категоризация жертв войны – сложная задача, поэтому к подобной статистике нужно относиться с некоторой долей сомнения, хотя в целом они отражают общую тенденцию: с улучшением санитарии повысилась и выживаемость в войнах. Здоровье солдат, как и их оснащение, тоже влияют на военные потери. Крепкие солдаты, воюющие в полной экипировке, имеют больше шансов выжить, чем истощённые болезнями.

Кроме того, некоторые достижения, сделавшие современные войны менее смертоносными, хотя и не менее жестокими, нельзя считать безусловными. Многое зависит от возможности быстро доставить раненого в госпиталь. В американской армии это оказалось возможным в асимметричных конфликтах с боевиками в Афганистане и Ираке, где Соединённые Штаты полностью контролировали небо. В войнах между великими державами контроль над воздушным пространством распределяется более равномерно, поэтому стороны не всегда в состоянии эвакуировать раненых по воздуху. Даже конфликт с КНДР станет серьёзной проверкой способности США быстро доставлять пострадавших в госпиталь, и потери убитыми могут возрасти. В столкновении великих держав стороны могут прибегнуть к химическому, биологическому, радиологическому и даже ядерному оружию, которое используется очень редко, и отработанной модели спасения жертв фактически нет.

Скептики скажут, что большинство конфликтов после Второй мировой – это гражданские войны, когда у сторон нет доступа к передовой медицинской помощи и процедурам, а значит – снижение военных потерь можно считать реальным. Для повстанческих группировок это действительно так, но в гражданских войнах участвовали и правительственные войска, которые вкладывали средства в развитие военной медицины. Распространение гуманитарной помощи и программ развития после 1945 г. сделало такие технологии более доступными, в том числе для гражданского населения и повстанцев. Фундаментальный принцип работы таких гуманитарных организаций, как Международный комитет Красного Креста, – беспристрастность, то есть, оказывая помощь, они не делают различий между гражданским населением и повстанцами. Кроме того, у повстанческих группировок часто есть зарубежные сторонники, которые обеспечивают их технологиями, позволяющими снизить военные потери. (Например, Великобритания предоставила бронеэкипировку Свободной сирийской армии в начале гражданской войны в Сирии.) В результате даже базы данных, которые включают гражданские войны и используют более низкий порог жертв, чем CoW, (например, часто упоминаемая Uppsala Conflict Data Program) способствуют созданию впечатления, что гражданские войны стали менее распространёнными, хотя на самом деле они просто стали менее летальными.

Собирать корректные данные о числе раненых в гражданских войнах трудно. Согласно докладу неправительственной организации Action on Armed Violence, из-за сокращения возможностей для журналистов и роста нападений на сотрудников гуманитарных миссий сообщения о раненых поступают реже, в результате цифры занижаются. Так формируется сомнительная статистика по конфликтам вроде сирийского: если судить по сообщениям СМИ, соотношение раненых и убитых один к одному, но здравый смысл говорит, что реальное число раненых гораздо выше.

Даже если игнорировать эти тренды и доверять статистике, складывается не очень оптимистичная картина. По оценкам Uppsala Conflict Data Program, даже заниженные цифры имеющихся баз данных свидетельствуют о том, что число активных вооружённых конфликтов в последние годы растёт и в 2016 г. достигло самого высокого показателя после Второй мировой войны. Сегодня многие конфликты длятся дольше, чем в прошлом. Вспышки насилия в Демократической Республике Конго, Мексике и Йемене не погасли окончательно.

Безусловно, снижение числа убитых – огромная победа человечества. Но это достижение может стать обратимым. Политолог Беар Браумюллер отмечает в своей книге Only the Dead: войны последних десятилетий, возможно, стали менее масштабными, но не стоит ожидать, что тренд сохранится. Достаточно вспомнить, что перед Первой мировой войной Европа переживала «долгий мир». Ни короткие вспышки враждебности между европейскими державами, как, например, противостояние Франции и Германии в Марокко в 1911 г., ни балканские войны 1912 и 1913 гг. не могли развеять эту иллюзию. Однако те мелкие конфликты стали предвестником разрушительного столкновения.

Сегодня тень ядерного оружия, казалось бы, удерживает от повторения этого сценария. У человечества достаточно ядерных боеголовок, чтобы уничтожить миллиард жизней, и этот ужасающий факт, как утверждают многие, не даёт конфликтам великих держав перерасти в полномасштабную войну. Идея о том, что военные технологии настолько изменили динамику конфликта, что войны стали невообразимы, отнюдь не нова. В 1899 г. в книге Is War Now Impossible? (в русском издании 1898 г.: «Будущая война и её экономические последствия» – прим. ред.) русский финансист и военный теоретик польского происхождения Иван Блиох отмечал: повышение смертоносности оружия означает, что скоро воевать вообще не придётся. В 1938 г. – за год до нападения Гитлера на Польшу и за несколько лет до начала серьёзных ядерных разработок – американская пацифистка Лола Мэверик Ллойд предупреждала: «Новые чудеса науки и техники позволят нам привнести в мир некую долю единства; если наше поколение не использует их ради созидания, они пойдут на разрушение мира и всей цивилизации в результате новой ужасающей войны».

Возможно, ядерное оружие действительно обладает большим сдерживающим потенциалом, чем предыдущие военные инновации, но это оружие дало и новые возможности, из-за которых страны могут оказаться втянутыми в катастрофический конфликт. Например, в Соединённых Штатах ракеты находятся в статусе «запуск по сигналу предупреждения», то есть при получении данных о начале ракетной атаки противника. Такой подход безопаснее, чем упреждающий удар (когда информации о готовящейся атаке противника достаточно, чтобы вызвать удар США). Но если ядерное оружие находится в постоянной боевой готовности, существует риск случайного запуска из-за человеческой ошибки или технического сбоя.

Маленькая большая война

События последнего времени не говорят о спаде войн в целом. А как обстоит дело с войнами между великими державами? Историк Джон Льюис Гэддис назвал период после 1945 г. «долгим миром». Благодаря сдерживающему воздействию ядерного оружия и глобальной системе международных организаций великие державы стараются избежать повторения катастрофы двух мировых войн. Вручение Нобелевской премии мира Евросоюзу в 2012 г. стало признанием именно этого достижения.

Действительно, Третьей мировой войны не было. Но это не означает, что для великих держав наступила эпоха мира. Мировые войны прошлого столетия – плохой пример для сравнения, поскольку они не похожи на предшествовавшие им конфликты между великими державами. Война Франции и Австрии длилась менее трёх месяцев, война между Австрией и Пруссией в 1866 г. – чуть больше месяца. Число погибших не превышало 50 тыс. человек. Франко-прусская война 1870–1871 гг., заложившая фундамент для объединения Германской империи, продлилась менее года и унесла жизни около 200 тыс. солдат. Мировые войны по масштабам кардинально отличались от этих конфликтов. Первая мировая продолжалась более четырёх лет, погибли почти 9 миллионов солдат. Вторая мировая – шесть лет, на полях сражений погибли более 16 миллионов человек.

Иными словами, две мировые войны существенно изменили наше представление о том, что такое война. Эксперты и политики считают подобные конфликты симптомами войны. Но это не так. Большинство войн относительно короткие и продолжаются менее шести месяцев. Военные потери составляют около 50 человек в день. Эти цифры теряются в сравнении с потерями Первой (более 5 тыс. человек в день) и Второй (более 7 тыс. человек в день) мировых войн. На самом деле, если исключить эти два конфликта, уровень военных потерь с середины XIX века и до 1914 г. сопоставим с десятилетиями после 1945 года.

После 1945 г. между великими державами произошло несколько войн. Но их не признают таковыми, потому что они не похожи на две мировые войны. К ним можно отнести Корейскую войну, в которой Соединённым Штатам противостояли силы Китая и Советского Союза, а также войну во Вьетнаме, где США вновь столкнулись с Китаем. В обоих случаях крупные державы вступали в прямое противостояние.

Список последних конфликтов великих держав значительно увеличится, если включить в него прокси-войны. От американской поддержки моджахедов, воевавших против советских войск в Афганистане во время холодной войны, до соперничества в Сирии и на Украине – крупные державы постоянно, хотя и опосредованно, ведут борьбу друг с другом. Аутсорсинг живой силы – отнюдь не изобретение последних лет, а скорее норма для конфликтов великих держав. Вспомните наступление наполеоновской армии на Россию в 1812 году. С продвижением на восток «великая армия» теряла силы. Мало известен тот факт, что в 400-тысячной армии было не так много французов. Иностранные солдаты – как наёмники, так и рекруты с завоёванных территорий, – составляли большую часть войск, направившихся в Россию. (Многие из них быстро утомились от маршировки в летнюю жару, покинули коалицию, и наполеоновские войска уменьшились почти вдвое, не пройдя и четверти пути.) Тем не менее, опираясь на иностранцев, Наполеон смог возложить бремя кампании не на французов. «Французам грех на меня жаловаться: чтобы спасти их, я пожертвовал немцами и поляками», – якобы говорил Наполеон австрийскому дипломату Клеменсу фон Меттерниху.

Проще говоря, большинство вооружённых конфликтов, в том числе между великими державами, не похожи на Первую и Вторую мировые войны. Мы не пытаемся приуменьшить значение двух этих войн. Понимание того, как они произошли, поможет избежать будущих конфликтов или, по крайней мере, ограничить их масштаб. Но чтобы определить, сократилось ли число войн между великими державами, нужно чёткое, концептуальное понимание того, что такое война.

Необходимо признать: Первая и Вторая мировые войны были беспрецедентными по масштабу, но не последними конфликтами этого типа. Государства не стали вести себя лучше. Кажущийся спад смертоносности войн на самом деле маскирует агрессивное поведение.

Рано праздновать

Идея о том, что война – это нечто, связанное с прошлым, не просто ошибочна. Она ведёт к опасному триумфализму. Предполагаемое сокращение войн не означает, что им на смену пришёл мир. Граждане Сальвадора, Гватемалы, Гондураса и Венесуэлы будут возражать, если их страны назовут мирными, хотя формально ни одна из них не находится в состоянии войны. Как отмечал социолог Йохан Гальтунг, реальный, или «позитивный», мир подразумевает элементы активной вовлечённости и сотрудничества. Хотя глобализация после окончания холодной войны связала сообщества, некоторые проблемы ещё сохранились. После падения Берлинской стены в мире оставалось менее 10 пограничных стен. Сегодня их более 70, в том числе строящаяся на границе США и Мексики, а также разделяющие Венгрию и Сербию, Ботсвану и Зимбабве.

Даже когда войны заканчиваются, сохраняется определённая настороженность. Возьмём, к примеру, гражданские войны, которые сегодня обычно завершаются мирными соглашениями. Некоторые, как в Колумбии в 2016 г., являются подробными, амбициозными документами, превышающими 300 страниц, выходящими за рамки стандартного процесса разоружения и описывающими земельную реформу, борьбу с наркотиками и права женщин. Однако гражданские войны, завершившиеся мирным соглашением, как правило, вновь вспыхивают и перерастают в вооружённый конфликт даже быстрее, чем те, которые закончились при отсутствии мирных договорённостей. Часто то, что кажется упорядоченным завершением конфликта, на самом деле просто возможность для воюющих сторон перегруппироваться и найти ресурсы для возобновления боевых действий.

Следовательно, во времена, когда человечество вооружено до зубов, стоит сомневаться в том, что наступил мир во всём мире. Сегодня глобальные военные расходы выше, чем в поздние годы холодной войны, даже с учётом инфляции. Поскольку современные государства не сложили оружие, можно предположить, что они не стали более цивилизованными или мирными, просто эффективно работает сдерживание. Тогда возникает та же угроза, что и с ядерным оружием: сдерживание может сработать, а может и провалиться.

Страх – это хорошо

Однако самая большая угроза связана не с ошибочным ощущением прогресса, а с самонадеянностью. Судья Верховного суда США Рут Бейдер Гинсбург, правда, по другому поводу, использовала очень яркую метафору – «выбрасывать зонт во время дождя только потому, что под ним сухо». В период опосредованных войн Соединённых Штатов и России в Сирии и на Украине, нарастания напряжённости между США и Ираном, а также агрессивного поведения Китая недооценка рисков будущей войны может привести к фатальным ошибкам. Новые технологии, включая беспилотники, кибероружие, повышают угрозу, поскольку нет понимания того, как государства должны реагировать на их применение.

В первую очередь уверенность в том, что войны идут на спад, заставит государства недооценивать опасность и скорость эскалации конфликтов. Последствия могут быть катастрофическими. И не в первый раз: европейские державы, начавшие Первую мировую, были настроены на ограниченную превентивную войну, но стали заложниками региональной конфронтации. Историк Алан Джон Тейлор подчёркивал: «Любая война между великими державами начинается как превентивная, а не как завоевательная».

Из-за ложного ощущения безопасности сегодняшние лидеры могут повторить те же ошибки. Опасность особенно велика в эпоху лидеров-популистов, которые игнорируют советы экспертов – дипломатов, спецслужб и научного сообщества. Для них важнее резонанс. Непостоянство действий Госдепартамента и пренебрежительное отношение Дональда Трампа к спецслужбам – лишь два примера глобального тренда. Долгосрочные последствия такого поведения могут оказаться глубокими. Часто повторяемое утверждение, что войны идут на спад, станет ошибочным пророчеством – увлёкшись агрессивной риторикой, демонстрацией военной мощи и контрпродуктивным возведением стен, политические лидеры увеличат риск войн.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6, 2019 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

США. Весь мир > Армия, полиция. Медицина > globalaffairs.ru, 5 марта 2020 > № 3325412 Таниша Фазал, Пол Поуст

НОВЫЕ ИДЕИ ДЛЯ СЕБЯ И МИРА

СЕРГЕЙ КАРАГАНОВ

Ученый-международник, почетный председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике, председатель редакционного совета журнала «Россия в глобальной политике». Декан Факультета мировой политики и экономики НИУ ВШЭ.

В мире, которому навязывают «закон джунглей», игру без правил, существует запрос на право, лояльность, справедливость в отношениях между странами. России нужно думать о предложении идей, решений и в этих сферах.

Российская внешняя и оборонная политика пока успешна. Страна добилась уверенной позиции в первой тройке мировых держав. Качественно выросла способность защищать и продвигать экономические и политические интересы. Начался экономический и ментальный поворот к Азии, а это направление наиболее перспективно со всех точек зрения. Преодолевается ставший давно невыгодным западоцентризм. Выдержана почти десятилетняя яростная атака Запада, попытавшегося остановить восстановление позиций России как суверенной великой державы. Теперь политика как минимум части ведущих игроков быстро становится более реалистичной, растёт готовность к сотрудничеству.

Эта победа не досталась даром. Но цена ничтожна по сравнению с той, которую приходилось платить в прошлые века за безопасность и суверенитет. Уже несколько лет, как появилась возможность заняться внутренним развитием, улучшением жизни людей. И такой курс был провозглашён. Назначено новое правительство.

Но внешний мир ставит другие задачи, бросает вызовы и создаёт возможности. Без обновления внешней политике угрожает стагнация, а то и откат. Тогда захлопнется и внутреннее «окно возможностей». Для мира, меняющегося коренным образом, нужна новая политика и точно – новые идеи.

Предварительные замечания

В этой статье речь пойдёт не о внешнеполитической стратегии в целом, а о её идейном наполнении. Одной из несущих основ великой державы, а другой Россия быть, видимо, не может, является наличие больших идей. И для себя, и для мира. В последние десятилетия преобладали идеи для себя – «вхождение в Европу», «вставание с колен», возвращение великодержавного статуса. Все они либо отброшены, либо воплощены в жизнь. Теперь предлагаются консерватизм, патриотизм, антилиберализм. На статус больших, духоподъёмных и ведущих за собой они не тянут.

Мир усеян могилами и дряхлеющими телами великих держав, утративших миссии, которые вели их вперёд.

Из последних примеров – СССР, распавшийся после осыпания коммунистической идеи, на которую он был нанизан. На наших глазах происходит оседание Европы в формате Евросоюза. Ради установления мира на субконтиненте великие европейские державы, породившие две мировые войны, отказались от масштабных национальных целей. Мир достигнут. Но ничего нового, кроме чисто экономических проектов, а потом – для взбадривания – безразмерного расширения, не появилось. Гипотетическая возможность создания общеконтинентальной системы вместе с Россией упущена – на это не хватило духа и ума.

Россия – страна исторически очень идеологизированная. Для неё отсутствие больших идей, концентрация только на экономико-социальном развитии (хотя без него – никуда) особенно опасны. Естественно, думая о новых больших инициативах для себя и мира, надо помнить и опыт стран и элит, выдвигавших нереалистические или агрессивные доктрины, противоречившие интересам большинства государств и народов. Например, объединение Европы под пятой Наполеона, кайзера Вильгельма, Гитлера. Советский Коммунистический интернационал. Или Pax Americana из совсем недавнего прошлого.

Новых идей требует и кардинально меняющийся мир, где после ухода коммунизма, а теперь, видимо, и демократического либерализма образовался опасный, но многообещающий вакуум, заполнение которого во многом определит будущее человечества, позиции в нём стран. Ещё не до конца понятно соотношение факторов, которые определят в будущем совокупную мощь государств, их способность отстаивать свои интересы. Выявление такого баланса – важнейшая задача, стоящая перед наукой о международных отношениях. Но уже очевидно, что это не будет преимущественно экономическая мощь, как считалось ещё десятилетие – два тому назад. В гораздо большей степени – военная, а также и идеологическая. Качество политического руководства и элит неразрывно связано с последней.

Считается, что большие национальные идеи должны рождаться снизу, из общества. Это – прикрытие интеллектуальной лености или нежелания идти вперёд. Идеи всегда производились лидерами или элитами, иногда международными группами элит. Другое дело, что они должны соответствовать реальным потребностям и запросам обществ. Иначе не «взлетят», будут отвергнуты.

Попробую предложить некоторые идеи, способные позволить нашей стране и нашему обществу занимать выгодные и лидирующие позиции в будущем мире. Но сначала о том, каким он может быть.

Мир будущего

В мировом и российском аналитическом сообществе превалирует мнение о том, что международная политика, экономика, духовная среда вступили в эпоху непредсказуемости и хаоса. Оно справедливо лишь отчасти. Такой подход отражает не только нарастание тенденции к хаосу, но и неспособность разглядеть тенденции мирового развития, ведь для их анализа используется интеллектуальный аппарат прошлых лет. В прошедшие десятилетия (и даже столетия) интеллектуальную моду задавал Запад, и теперь большинство там просто не желает принять новые реалии. Ведь чаще всего они указывают на долгосрочное ослабление западных позиций в геополитике, экономике, идейной сфере.

Действительно труднопредсказуемый фактор – состояние интеллекта и настроений масс, когда в зрелый возраст войдёт поколение Z, «снежинок» (или «айфончиков») с его сверхсвязанностью, зависимостью от инфосреды, неспособностью отличать реальное от виртуального, а из-за этого – особенно подверженное смене мод и настроений. Серьёзным фактором, снижающим предсказуемость, является развитие информационных технологий, особенно элементов искусственного интеллекта (ИИ) на фоне вышеупомянутых морально-интеллектуальных изменений. Но если человечество в целом не утратит базовые ценности – стремление к жизни в обществе, созданию семьи, патриотизм, привязанность к культуре своего народа – господство ИИ не состоится или его воздействие будет ограничено.

Большинство остальных тенденций достаточно предсказуемо (при всех возможных случайностях, характерах лидеров, влияние которых в ситуации быстрых и мощных изменений парадоксально возрастает). В обозримый период продолжится мощнейшее и самое быстрое в истории перераспределение сил между «старыми» (в основном в Европе) и «новыми» (в основном в Азии). Возможное исключение из тенденции к ослаблению – США. Трамп делает Америку сильнее. Она же и наиболее опасный из крупных международных игроков на ближайшие годы. Из державы побеждавшего статус-кво Соединённые Штаты становятся страной-реваншистом, развёртывают одностороннюю гонку вооружений. К тому же на ближайшие годы страна останется глубоко расколотой.

Глубинная и главная причина сдвига – завершение почти пятисотлетнего военного превосходства Европы/Запада, на котором базировалось доминирование в мировой политике, экономике, идейно-культурной сфере. На новом витке, разумеется, в условиях глобализации, мир возвращается к традиционной для него полицентричности.

Теряют эффективность, а то и сознательно разрушаются большинство институтов и режимов международного регулирования. В геополитическом отношении наметилось формирование чего-то похожего даже не на вестфальскую, а на довестфальскую систему – без понятий и правил. Это – одна из главных, хотя и не единственная причина возрождения роли военной силы в международных отношениях.

Рассыпается глобальный экономический проект, созданный США после Второй мировой войны. Мировая экономика фрагментируется, регионализируется и, главное, политизируется. И это при слегка сокращающемся, но беспрецедентно высоком уровне экономической взаимозависимости. В таких условиях она из преимущественно позитивного фактора развития всё больше превращается в фактор уязвимости.

Изменение климата вкупе с другими тенденциями ведёт к нарастающему дефициту воды в Азии и Африке. Неизбежны новые волны, если не цунами, миграций с юга Средиземноморья и не только оттуда. Это создаёт для России и угрозы, и возможности.

Вероятно, человечество всё-таки достигает давно предрекавшихся «пределов роста». В любом случае загрязнение окружающей среды, изменение климата будут и дальше превращаться в первостепенные вопросы для большинства стран и регионов. «Зелёная» повестка становится одной из доминирующих международных тем. Она в значительной степени объединительная. Россия пока малоактивна или занимает оборонительные позиции в этой сфере. Но давление по экологическим вопросам изнутри и извне будет неизбежно нарастать.

Последствия загрязнения окружающей среды, цифровизация, усугубление неравенства – важнейшие экономические тенденции наступающего мира – обещают и рост социального напряжения внутри стран, и обострение соперничества между ними. У человечества пока нет ни интеллектуального, ни институционального ответа на эти вызовы. Потенциальные решения всё больше спускаются на национальный или региональный уровень, хотя вызовы имеют глобальный характер.

Такой разрыв предполагает повышение требований к национальным элитам. Как отмечалось, вопрос о лидерстве и даже персонализации политики и дипломатии возвращается в центр международных отношений. Хотя и на качественно ином уровне сложной глобальной взаимозависимости. Вместо «мирового правительства» или гегемонии под управлением США (Запада) развивается тенденция к ренационализации мировой политики и частично экономики, к возрождению роли и влияния национальных государств, стран-цивилизаций и их элит. Государства из-за процессов глобализации, информационной революции всё меньше способны контролировать ситуацию на своих территориях. Но в растущей степени стремятся к этому. Стремление к суверенитету, политической и культурной независимости – одна из главных черт развития мира.

Продолжится демократизация международных отношений. Многие средние страны, крупные региональные игроки не просто отказываются следовать в фарватере великих держав – без их участия уже невозможно разрешение ключевых международных конфликтов и проблем (наглядная ситуация – Ближний Восток), эффективное глобальное управление. Этому способствует «политическое пробуждение» масс в результате тотальной информатизации, распространения средств коммуникации. Население средних и даже малых стран претендует на политическую субъектность, предъявляет элитам требования к большей самостоятельности. При этом в условиях конфронтации на глобальном уровне средние страны, региональные центры силы не хотят делать выбор – условно между США и Китаем. Возникает объективный спрос на «новое неприсоединение».

Продолжается неровный процесс образования двух геоэкономических и геополитических центров – «Китай плюс» и «США плюс». Россия при поддержке Пекина предлагает трансконтинентальное «партнёрство Большой Евразии». Пока неясно, когда оно может состояться. Евросоюз, видимо, пропустил возможность стать (объединившись с Россией) третьим столпом нового миропорядка и будет, медленно расползаясь, скользить вниз. Полного распада, скорее всего, не случится. При этом центр и юг субконтинента станут склоняться к восточному полюсу. Запад и север – к американскому. У России пока сохраняются возможности для манёвра. Скорее всего, она останется независимым геополитическим центром, культурно тяготеющим к Европе, но восстановившим и азиатское в своей культуре. Экономически же и технологически – будет притягиваться к восточной платформе.

Продолжится реидеологизация международной среды. После ухода ультранационализма (фашизма), коммунизма, ослабления религий, особенно в западном мире, сворачивания демократического либерализма образуется идейный вакуум. Частично он заполняется лево-правым национализмом, социальным недовольством, «зелёным» радикализмом. Россия пытается заполнить возникающее пространство патриотизмом и консерватизмом. Китай – пока не очень ясной концепцией «сообщества единой судьбы». На этом фоне Запад ведёт отчаянную арьергардную политико-информационную войну против геополитических и геоэкономических конкурентов, пытаясь дискредитировать их с использованием остающихся преимуществ в информационном инструментарии.

Россия укрепила способность к эффективному стратегическому сдерживанию, но угроза возникновения крупных конфликтов будет нарастать, равно как и риск их эскалации на уровень глобальной войны.

Причин несколько. Это и обострение международной конкуренции и на глобальном, и на региональном уровнях. И моральная и интеллектуальная деградация элит во многих странах под влиянием информационных и политических процессов (всё чаще происходит отрицательный отбор, ответственные элиты вымываются). Традиционные элиты теряют влияние и власть из-за исчерпанности прошлой модели капитализма, климатического кризиса, роста неравенства и протестных настроений, всё более масштабных миграций. Исчезают традиционные инструменты контроля над массами. Социальные сети буквально ломают их. Растерянность элит толкает к «упрощению ситуации», в том числе через войну. Хотя вроде бы её никто не хочет.

Развитие ядерных, высокоточных неядерных, гиперзвуковых космических вооружений, киберсредств, военных роботов, беспилотников и так далее создаёт всё более дестабилизирующий «коктейль».

Субъективно и объективно разрушаются режимы ограничения вооружений, каналов взаимодействия между военно-политическим руководством ведущих стран, нарастает недоверие и стратегическая неопределённость, нагнетается политическая враждебность.

Продолжается распространение оружия массового уничтожения, в первую очередь ядерного. Появляется больше мощных в военном отношении игроков. Это не укрепляет эффект взаимного многостороннего сдерживания, а ведёт, как и вышеперечисленные факторы, к эрозии стратегической стабильности, нарастанию угрозы возникновения и эскалации вооружённых конфликтов.

Страх перед войной ушёл на второй план. Преобладает «стратегический паразитизм» – уверенность, что семидесятипятилетний относительный мир – навсегда. Ощущение обманчиво. Такая успокоенность характерна и для значительной части российского общества. В перспективе она чревата снижением общественной поддержки оборонных усилий.

Сквозь кажущуюся хаотичной мозаику будущего явственно проглядывают несколько запросов – на поддержание мира, на гарантии суверенитета, культурного многообразия, свободы выбора странами и народами пути развития, на отрицание унитаризма и гегемонии. И, разумеется, на сохранение природы, самой Земли. И Россия много делает на этих направлениях (или может предложить) для себя и мира. Но пока, выражаясь научно, не концептуализировала свои достижения и возможности. Не превратила их в ведущие вперёд идеи.

Идеи для будущего

Россия уже действует как важнейший поставщик безопасности, стратегической стабильности, свободы выбора моделей развития. Произведя успешную модернизацию вооружённых сил и восстановив волю к активной политике, в том числе в области стратегического сдерживания, не ввязываясь при этом в новую гонку вооружений, она возродила баланс сил в глобальном масштабе. И, как я не раз писал, окончательно выбила основу из-под базировавшегося во многом на военном превосходстве пятисотлетнего господства Запада в мировой политике, экономике, культуре. Положен конец и «моменту однополярности», когда Запад безнаказанно совершал агрессивные и дестабилизирующие действия (Югославия, Ирак, Ливия, расширение НАТО, поддержка или провоцирование «цветных революций», погружавших в хаос целые регионы).

У большинства стран мира расширилось поле цивилизационного, политического, культурного выбора. Они получили возможность использовать свои конкурентные преимущества в экономическом соревновании. Уменьшились возможности Запада перераспределять в свою пользу мировой ВНП, получать «военную ренту», опираясь на вооружённое превосходство и основанное на нём доминирование в мировой системе.

Остановив на Украине экспансию западных союзов, Россия затормозила скольжение к большой войне в Европе, которая, естественно, угрожала бы перерастанием на глобальный уровень. В Сирии не только нанесён мощный удар по террористическому интернационалу, предотвращено расползание его метастазов на территорию России, но и поставлен предел, по крайней мере в Евразии, практике «цветных революций». Страны имеют теперь больше возможностей строить политику без вмешательства извне.

Ослабление гегемонии США и Запада (можно её полушутливо назвать «западным игом») повышает демократичность международных отношений, создаёт условия для многообразия культур и свободы выбора странами своих моделей развития, для подъёма оттеснённых прежде цивилизаций.

Группой идей, которые России стоит предлагать себе и миру, может стать её триединая роль как 1) гаранта международного мира, экспортёра безопасности; 2) силы, поддерживающей суверенитет, свободу выбора моделей развития, противодействующей любому идейному, политическому, ценностному гегемонизму, гаранта «нового неприсоединения»; 3) защитника окружающей среды, сбережения природы, Земли.

Первые две составляющие – укрепление мира и свободы выбора соответствуют тому, что Россия уже де-факто делает в мировых делах, её важным внешнеполитическим достижениям последнего десятилетия. К тому же сохранение мира, обеспечение безопасности, суверенитета, культурной самобытности отвечает коренной идентичности большинства россиян, выкованной веками войн за территорию, почти не имеющую естественной защиты – гор, морей. Только в XIX и XX веках произошли нашествия под эгидой Наполеона и Гитлера, интервенции во время гражданской войны. Они были отражены, но чудовищной ценой. Поддержка культурного и цивилизационного многообразия также в крови русских, строивших свою империю, больше интегрируя, чем покоряя, смешиваясь с элитами присоединённых территорий. Такая идея соответствует и другой традиционной составляющей российской идентичности – стремлению сделать мир лучше. Перекликается эта идея-миссия и с лучшим в советской внешнеполитической традиции – поддержкой антиколониализма. Другое дело, что в отличие от Российской империи и СССР нынешняя Россия не собирается жертвовать интересами собственного народа ради других и уж тем более – за других воевать. Об этом нужно прямо заявить и своему обществу, и миру.

Третья составляющая предлагаемой миссии России – защита окружающей среды, сбережение природы, Земли (естественно, в диалектической взаимосвязи с провозглашённой, хотя ещё и неярко, идеей сохранения народа) тоже всецело отвечает как внешнему запросу, так и потребностям внутреннего развития страны и её конкурентным преимуществам.

Любовь к русской природе – важнейший фактор национальной идентичности. Россияне должны не просто гордиться природными богатствами, но и быть настроены на их защиту и приумножение ради блага страны, народа и планеты. Задача почти по определению нерешаема без совместных усилий, многостороннего сотрудничества. Она носит глобальный и объединительный характер, представляет собой мощную позитивную повестку дня, потенциал для объединения вокруг России многих влиятельных общественных движений и стран. Возможный лозунг: «Спасём планету вместе».

Немаловажно, что защита природы способна объединить почти всех внутри страны – и либералов-западников, и государственников, и современных славянофилов. Охрана окружающей среды – не всегда дешёвое занятие. Но этим всё равно придётся заниматься под давлением изнутри и извне. Человечество, как отмечалось, видимо, достигает предела развития за счёт природы. Изменение климата – тому явное свидетельство. Нужна новая философия развития, сопряжённая с сохранением природных богатств и природного многообразия. Лучше формулировать и реализовывать её по собственной инициативе, задавая темы и направления и извлекая из этого политические и экономические выгоды, нежели реагировать, плестись в хвосте. Необходимо не просто повторение лозунгов и требований «зелёного» движения, а выработка собственной концепции вместе с азиатскими, латиноамериканскими, африканскими странами (например, инициатива в рамках БРИКС) и, разумеется, с адекватными европейцами или американцами.

Уже сейчас видна возможность и необходимость закрепления лидерства в защите и сохранении хрупкой экологической ситуации в Арктике. Русский «восточный поворот» – это и возможность с выгодой производить и продавать экологически чистые и водоёмкие товары в загрязнённую и испытывающую растущий дефицит воды Азию.

Другая связанная задача – защита и сохранение русского леса, страдающего и от незаконных вырубок, и просто погибающего вокруг больших городов в результате изменения климата и загрязнения воздуха. Русский лес – опорная составляющая национальной идентичности.

Подобное обозначение идей-миссий России для себя и мира направлено в будущее. Вопросы мира, свободы выбора и защиты окружающей среды будут всё более актуальны и востребованы.

Эти три идеи, если и когда они будут приняты, не должны исчерпывать список необходимых посылов, которые Россия может и обязана предлагать себе и миру. В частности, продвижения требует признанная одним из величайших достижений человеческой цивилизации традиционная, но продолжающая развиваться, великая русская (и советская) многонациональная культура. Она объединяет нас и с народами бывшего СССР, и с миром, является ключевой, но несколько отодвинутой частью российской идентичности.

В мире, которому навязывают «закон джунглей», «игру без правил» существует и запрос на право, лояльность, справедливость в отношениях между странами. И России нужно думать о предложении идей и решений в этих сферах.

Глубокого анализа, осмысления и продвижения требует картина будущего мироустройства, созданию которого Россия намерена способствовать. Но говорить о реальных контурах его, видимо, рано. Я, по крайней мере, пока не готов. Преобладает тенденция к деконструкции старых международных порядков. Однако идея сохранения мира как высшей цели российской политики работает именно на будущее. Нужно дать истории шанс.

Преимуществом предлагаемых «национальных идей» России для себя и для мира является их относительная дешевизна. Они не предполагают качественного изменения внешней и внутренней политики России и не обязывают нести финансовые расходы на обеспечение развития иностранных государств. Помощь – только, если она отвечает интересам российского государства. Многие виды помощи экономически выгодны. Речь идёт по большей части об идейном оформлении политики, которая во многом проводится Россией уже сейчас и о формулировании смыслов, которые отражают российские исторические традиции и конкурентные преимущества, привлекательны для большинства стран и народов мира и подчёркивают позитивный вклад в мировые дела. Они призваны укреплять гордость россиян за свою страну, готовность работать ради её блага.

Эти идеи – среди прочих – призваны сделать национальную жизнь устремлённой вперёд, более осмысленной, содействовать росту просвещённого патриотизма. Они не имеют ничего общего с абстрактным идеализмом или маниловской мечтательностью «нового политического мышления». Они зиждутся, как представляется, на достаточно жёсткой и реалистической оценке предстоящего мира и нацелены прежде всего на служение интересам российского государства и общества.

Идейное наполнение внешней политики должно быть направлено в первую очередь на российское общество. Если эти идеи не будут восприняты его активной частью, не приходится рассчитывать и на эффективность внешнего посыла. Во вторую очередь – на страны и общества не-Запада, ищущие своё место в новой миросистеме. И в третью очередь – на Запад, пока мало готовый к восприятию идущих из России идей. Но готовность будет возрастать.

Такие идеи должны быть рассчитаны на перспективу 10–15 лет, их нужно продвигать и развивать в обсуждениях внутри России и с партнёрами. Удобный момент их выдвижения – предстоящее празднование 75-летия Победы в Великой Отечественной войне и завершения Второй мировой войны.

Выдвижение новых идей должно помочь и самоопределению России в изменившемся мире. Кто мы? Просто вторая или третья по могуществу страна? Просто наследница сверхдержавы – СССР? Просто продолжение Российской империи? Или всё это и ещё что-то новое для себя и мира?

Статья написана с использованием идей, прозвучавших на ситуационном анализе, проведённом в конце 2019 г. факультетом мировой экономики и мировой политики НИУ «Высшая школа экономики» под эгидой МИД России, при поддержке Комитета по международным делам Государственной Думы ФС РФ и Российского фонда мира, Совета по внешней и оборонной политике и журнала «Россия в глобальной политике». Автор благодарит всех участников ситуационного анализа, особенно Д.В. Суслова, И.А. Макарова, О.В. Хархордина, О.В. Степанова, чьи идеи он использовал или от которых отталкивался при написании данной статьи. С докладом по результатам ситуационного анализа можно ознакомиться на сайтах www.svop.ru, www.globalaffairs.ru, www.we.hse.ru

Россия. ЦФО > Внешэкономсвязи, политика. Образование, наука > globalaffairs.ru, 5 марта 2020 > № 3325411 Сергей Караганов

ПРЕВЫШЕ ВЕЛИКИХ СИЛ

ДАНИЕЛ БАЙМАН

Профессор Школы внешнеполитической службы Джорджтаунского университета, старший научный сотрудник Института Брукингса.

КЕННЕТ ПОЛЛАК

Научный сотрудник Американского института предпринимательства.

КАК ЛИЧНОСТИ ПО-ПРЕЖНЕМУ ОПРЕДЕЛЯЮТ ИСТОРИЮ

История обычно излагалась как жизнь великих людей. Считалось, что Юлий Цезарь, Фридрих Великий, Джордж Вашингтон, Наполеон Бонапарт, Адольф Гитлер, Мао Цзэдун – славные и печально известные лидеры – определяли ход событий. Потом стало модно рассказывать те же самые истории с точки зрения зависимости происходящего от структурных сил: в ход шли приблизительный расчет национальной мощи, экономическая взаимозависимость или идеологические течения. Лидеров начали рассматривать лишь как средство для проявления других, более важных факторов. Их личные особенности и пристрастия перестали иметь значение. Главными стали не великие мужчины и женщины, а великие силы.

В 1959 г. в книге «Человек, государство и война» политолог Кеннет Уолтц обосновал этот новый подход. Он утверждал, что концентрация на личности лидера и человеческой природе мало что дает, когда речь идет о глобальной политике. Нужно детально изучать международную систему и распределение сил в ней. В разгар холодной войны Уолтц заявлял: не важно, кто сидит в Белом доме (Дуайт Эйзенхауэр или Эдлай Стивенсон) и в Кремле (Иосиф Сталин или Никита Хрущёв), США и Советский Союз будут преследовать те же интересы, создавать те же альянсы и действовать так, как им диктует соперничество холодной войны.

В академической среде с готовностью приняли «структуралистский дух времени» и в следующие десятилетия преуменьшали роль лидера, хотя некоторые теоретики включали в число факторов, влияющих на международную систему, типы режимов, институты и идеи. Сегодня, когда определяющую роль в мире играют безличные силы, подобный подход кажется оправданным. Еще несколько десятилетий назад невозможно было представить те изменения, которые за эти годы претерпели экономика, технологии и политика. Развитие средств коммуникации и транспорта, изменение климата, культурных ценностей, образования и медицины фундаментально преобразовали отношения между людьми в сообществах и на планете в целом. Информационная революция дала супервозможности индивидууму и государству и столкнула их друг с другом. Одновременно происходит перераспределение сил в международной системе: эра однополярного американского превосходства, пришедшая на смену холодной войне, закончилась, формируется непредсказуемая многополярность. Именно эти безличные чудовища сеют хаос сегодня в мире.

Структурные факторы и технологические изменения, безусловно, определяют поведение государств, но это не единственный элемент мозаики. Даже сегодня лидеры способны управлять, направлять или противодействовать силам международной политики. А значит, есть мужчины и женщины, которые определяют путь своих государств. Их влияние может быть благоприятным или разрушительным, но личность лидера нельзя сбрасывать со счетов.

Революционеры

Фактический правитель Саудовской Аравии, наследный принц Мохаммед бин Салман – самый яркий пример лидера, который бросает вызов факторам внутренней и внешней политики и таким образом определяет их – будь то на благо или во вред. На протяжении десятилетий изменения в Саудовской Аравии происходили очень медленно. Например, вопрос о том, можно ли женщинам водить машину, обсуждался с 1990 года. Саудовские руководители правили коллективно, поэтому все политические трансформации нужно было согласовывать со всеми ветвями разросшейся королевской семьи и с религиозным истеблишментом. Правящая элита уже давно говорила о необходимости фундаментальных реформ, но ничего не предпринимала из-за консервативного духовенства, мощных экономических интересов и ориентированной на консенсус политической культуры.

Потом появился Мохаммед бин Салман, который намерен модернизировать экономику Саудовской Аравии и общество (но не политическую систему). Он начал секуляризацию общества, затеяв пересмотр традиционной системы образования, и приступил к экономическим реформам. Как и предыдущее поколение авторитарных модернизаторов – Бенито Муссолини в Италии, Кемаль Ататюрк в Турции, Иосиф Сталин в СССР и шах Мохаммед Реза Пехлеви в Иране, – он вознамерился перетащить страну в новый век, и число жертв его не волнует. Добьется ли наследный принц успеха – неизвестно, но в любом случае он переломил логику саудовской политики и сделал ставку на далеко идущие реформы.

Во внешней политике Мохаммед бин Салман также нарушил многолетнюю традицию. С 1953 по 2015 гг. при королях Сауде, Фейсале, Халиде, Фахде и Абдалле Саудовская Аравия играла скромную роль на международной арене. В защите своих интересов она полагалась на других, прежде всего на Соединенные Штаты и лишь время от времени прибегала к «дипломатии чековой книжки». Эр-Рияд редко вел войны, а если это все же случалось, то действовал на вторых ролях. Разногласия с арабскими союзниками тщательно скрывались, зато публично поддерживалась линия США. Наследный принц бин Салман предложил радикально иной курс. Захват в заложники премьера Ливана, чтобы вынудить его уйти в отставку, вмешательство в гражданскую войну в Йемене, изоляция Катара, убийство саудовского диссидента Джамаля Хашогги в Турции, сближение с Китаем и Россией, угроза разработки ядерного оружия, тайный альянс с Израилем против палестинцев – вот впечатляющий список отклонений от прежней политики. В меняющихся международных обстоятельствах некоторые из этих шагов объяснимы, но важно другое: Мохаммед бин Салман последовательно выбирает более радикальные варианты, чем предполагается внешнеполитическими факторами.

Представим, что могло случиться, если бы система работала традиционным образом. В 2017 г. король Салман, занявший трон за два года до этого, отстранил тогдашнего наследного принца, своего племянника Мохаммеда бин Наифа и передал полномочия Мохаммеду бин Салману, одному из своих младших сыновей. Бин Наиф был партнером США в борьбе с терроризмом, представителем истеблишмента и сторонником стабильности. Его назначение наследным принцем должно было успокоить элиту: король Салман не поведет страну в кардинально ином направлении. Трудно представить, что бин Наиф мог бы бросить вызов духовенству и начать рискованные гамбиты в арабском мире. А Мохаммед бин Салман – благодаря сочетанию амбиций, собственного видения, эгоцентризма, готовности к рискам и решимости – сделал именно это.

Таких революционеров, действующих сверху, немного. Но если они появляются, то ведут к преобразованиям. Сталин превратил Советский Союз в индустриальную державу ценой жизни десятков миллионов людей. Мао попытался совершить нечто подобное в Китае, объединив страну и уничтожив традиционную элиту, но жертвами стали миллионы. Его преемник Дэн Сяопин вновь трансформировал страну, отказавшись от экономической модели Мао и обеспечив невероятный подъем Китая.

Вершители

Главный соперник Мохаммеда бин Салмана на другом берегу Персидского залива – лидер иного толка, но пользующийся огромным влиянием. Аятолла Али Хаменеи, высший руководитель Ирана – осторожный пожилой мужчина. Если бин Салман бросил вызов безличным силам традиционной внутренней и внешней политики Саудовской Аравии, то Хаменеи находится на перекрестке иранской внутренней политики и международных факторов влияния и «регулирует движение», как считает нужным.

Если допустить некоторое упрощение, то можно сказать, что сегодня иранская политика – борьба двух лагерей. Группа реформаторов-прагматиков стремится пересмотреть внешнеполитический и экономический курс в соответствии с нуждами иранского народа. Их подход – естественный ответ на ситуацию, в которой оказался Иран: богатая ресурсами страна влачит жалкое существование из-за собственного агрессивного поведения. Оппонентами прагматиков являются ортодоксы, выступающие за продолжение агрессии за границей и репрессий дома, эта группа доминирует во внутриполитической системе Ирана. Она в основном руководствуется персидским национализмом и революционным духом, а не трезвым расчетом того, как обеспечить рост иранской экономики и прекратить дипломатическую изоляцию.

Хаменеи находится в центре этой структуры. Он соизмеряет международное давление, толкающее Иран в сторону реформаторов и прагматиков, и внутреннее давление сторонников жесткой линии. Когда безличные силы находятся в некоем равновесии, Хаменеи получает возможность выбирать решение конкретной проблемы. Иногда он становится на сторону ортодоксов – например, активно поддерживая вооруженные формирования в Ираке, Сирии и Йемене. А иногда на сторону прагматиков. Так, в 2015 г. он пошел на ядерную сделку, которая сулила возрождение иранской экономики благодаря международной торговле в обмен на ограничение ядерной программы Тегерана.

То, что иранский лидер будет действовать именно так, вполне можно было предсказать. После смерти аятоллы Рухоллы Хомейни в 1989 г. главным кандидатом на высший пост был Мохаммед-Реза Гольпайгани. Кто бы ни стал преемником, ему пришлось бы принять общие контуры революционных рамок, очерченных Хомейни, но за пределами этих руководящих принципов оставалось еще множество нерешенных вопросов. По сравнению с Хаменеи Гольпайгани был более традиционным консерватором, скептически относился к так называемой социальной толерантности (например, разрешению музыки на радио и телевидении) и был менее революционным во внешнеполитических взглядах. В итоге революционная легитимность восторжествовала, и муллы – с благословения Хомейни – выбрали Хаменеи.

Как бы правил страной Гольпайгани? Учитывая его предпочтения, он, вероятно, в большей степени отклонялся бы в сторону социального консерватизма и в меньшей – в сторону агрессивной внешней политики. Скорее всего, он бы ограничил роль духовенства в политике, поскольку придерживался традиционного взгляда: религиозные лидеры должны заниматься вопросами морали. При таком сценарии Иран после 1989 г. сосредоточился бы на укреплении общественных нравов, а не на разжигании конфликтов за границей. Но место Хомейни занял Хаменеи, и именно он стал делать выбор между противоборствующими лагерями в иранской политике.

Хаменеи – самый яркий пример лидера, принимающего окончательное решение, какое течение возглавить, когда безличные силы находятся в конфликте. Но он такой не один. В других обстоятельствах ту же роль играет канцлер Германии Ангела Меркель. Во время кризиса в еврозоне международные экономические силы вынуждали Германию действовать на опережение в отношении Греции и других партнеров. Однако Меркель выбрала более консервативный путь, что соответствовало внутриполитической ситуации в Германии, но в итоге это затянуло кризис. В то же время в вопросе о беженцах она в соответствии с либеральными международными нормами приняла сотни тысяч сирийцев, несмотря на то, что политики в Германии и остальной Европе выступали против подобной благотворительности. Другой канцлер, скорее всего, принял бы другие решения. Политик, занимавший в то время в Германии пост номер два, вице-канцлер Зигмар Габриэль, предлагал более щедрый подход в отношении Греции, а в вопросе о беженцах ссылался на внутреннюю напряженность и предлагал ограничить приток иностранцев.

Мастера выживания

Башар Асад и Николас Мадуро – явные представители этого типа. Когда речь заходит о президентах Сирии и Венесуэлы, многие хотели бы видеть их отстраненными от власти или даже мертвыми. Оставаясь живыми и сохраняя посты, они ставят под угрозу интересы своих стран.

Сирия и Венесуэла – терпящие бедствие государства, охваченные внутренними конфликтами, страдающие от голода, теряющие население и оказавшиеся под влиянием иностранных держав. Дело не в мощи или международной позиции Сирии и Венесуэлы. Причиной стал ужасающий раскол во внутренней политике, хотя можно было принять меры, чтобы остановить катастрофу. Уход Мадуро принес бы облегчение Венесуэле, а уход Асада позволил бы достичь компромисса и прекратить гражданскую войну в Сирии.

Конечно, все не так просто. Многие представители венесуэльской элиты, особенно военные, не хотят свержения Мадуро, а многие меньшинства в Сирии, включая общину алавитов, к которой относится и правящая семья, не хотят, чтобы Асад покидал свой пост. В то же время очевидно, что венесуэльскую оппозицию и США вынудил действовать сам Мадуро: если бы он бежал на какой-нибудь остров в Карибском море, конфликт было бы проще урегулировать. Точно так же иранцы и русские неоднократно давали понять Соединенным Штатам, что готовы пожертвовать Асадом, если их собственные интересы – и интересы алавитов – будут защищены. Если бы на Асада напал убийца или он оказался в вынужденном отпуске во время визита в Тегеран, новый лидер мог бы пойти на уступки оппозиции и заложить основы для переговоров о мирном урегулировании. Тем не менее и Мадуро и Асад остаются у власти, несмотря на внутриполитическое и международное давление, а их страны мучаются в ненужной агонии.

Многие усмехнутся, услышав этот аргумент, и скажут, что мощные безличные силы – безжалостная внутренняя политика в стране, охваченной гражданской войной, и естественное желание режима выжить – делают невозможным добровольный уход лидера в отставку. Но давайте вспомним президента ЮАР Фредерика де Клерка, который поступил именно так. У де Клерка были основания бороться за сохранение апартеида, как делали его предшественники. Когда де Клерк стал президентом, архиепископ Десмонд Туту, известный борец против апартеида, заявил, что смена власти – это «бессмысленная чехарда». Если бы де Клерк продолжал придерживаться политики апартеида, ЮАР, скорее всего, еще глубже погрузилась бы в расовое насилие или гражданскую войну, как Сирия и Венесуэла сегодня. Однако де Клерк поступил иначе: отказался от апартеида, позволил провести свободные выборы в 1994 г. и, проиграв, отдал власть. Ситуация предполагала, что де Клерк будет бороться за сохранение системы апартеида, но он понимал необходимость избежать гражданской войны и дать стране возможность войти в число цивилизованных государств.

Оппортунисты

Удача сопутствует храбрым, и некоторые лидеры умеют пользоваться любой предоставленной возможностью. Президент России Владимир Путин – пример того, как лидер может превратить относительно слабую позицию в более сильную. В 1999 г. Путин сменил Сергея Степашина на посту премьер-министра, став пятым председателем правительства за два года. Мало кто ожидал, что креатура российской политической системы кардинально изменит ситуацию, но уже через несколько недель он начал активную кампанию в Чечне, справедливо посчитав, что бескомпромиссная борьба принесет ему популярность. Вскоре он сменил Бориса Ельцина на посту президента.

Политика Путина резко контрастировала с действиями предшественников. Ельцин и его премьеры в основном приспосабливались к политике Запада: скрепя сердце приняли интервенцию НАТО на Балканах, признали военную слабость страны и отказались от старых друзей, включая Сирию. Путин предложил нечто новое. Опасаясь, что некоторые бывшие республики СССР слишком сблизятся с Западом, он поддержал сепаратистские движения в Грузии и на Украине и аннексировал Крым. Затем он оказал помощь Асаду ограниченной военной операцией, которая была призвана продемонстрировать мощь России. Кроме того, начал содействовать одной из сторон конфликта в Ливии. Путин решил рискнуть и встал на сторону кандидата в президенты Дональда Трампа, чтобы усилить политическую поляризацию в США и других западных странах. Трудно представить, что все это пункты долгосрочного плана. Скорее, Путин продемонстрировал свое мастерство во внутренней и внешней политике, используя любую возможность, которую давали ему противники.

Другой безликий бюрократ, пришедший к власти после Ельцина, тоже мог бы изменить курс. Из-за слабости России за рубежом и экономического краха у режима Ельцина осталось мало сторонников. Но изменения были бы умеренными, с меньшим упором на авантюризм во внешней политике. Степашин, например, не хотел возобновлять войну в Чечне, в итоге он присоединился к партии, выступающей за укрепление связей с США и даже вступление России в Евросоюз. Путин, напротив, был склонен проявлять гордость, цинизм, национализм в сочетании с готовностью рисковать, в итоге он смог бросить вызов Западу, когда многие эксперты считали его страну слабой.

Эгоисты

«Государство – это я». Фраза, приписываемая Людовику XIV, казалось бы, относится к ушедшей эпохе, когда государство отражало славу одного человека. Но президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган, доминирующий в политике страны уже почти 20 лет, демонстрирует, как эгоизм определяет внешнюю политику. На протяжении десятилетий различные турецкие режимы продвигали сложный набор интересов страны одними и теми же способами: старались не участвовать в конфликтах на Ближнем Востоке, дружили с НАТО и США, позиционировали Турцию как светское, прозападное государство, заслуживающее членства в ЕС. В начале нынешнего века Турция, казалось, стала еще более стабильной и вестернизированной, отказавшись от доминирования военных. Страна, долгое время поддерживавшаяся дружественные отношения с Западом, вступила на путь демократии и трансформировалась в нормальное европейское государство с сильными институтами.

У Эрдогана были другие планы. После того как он стал премьер-министром в 2003 г., политика Турции постоянно совершала резкие развороты. Режим поддерживал курдов, а потом преследовал их; сотрудничал с Асадом, пытался его свергнуть и снова сотрудничал; отталкивал Россию и снова раскрывал объятия; дружил с Израилем и осуждал его. Во внутренней политике Эрдоган приостановил демократические реформы и ужесточил репрессии.

Отчасти такие кульбиты могут быть связаны с оппортунизмом и реальной политикой, но прежде всего они отражают личные обиды Эрдогана и его стремление к славе. В 2010 г. атака Израиля на флотилию, пытавшуюся прорвать блокаду сектора Газа, привела к гибели 10 турецких моряков на судне Mavi Marmara. Несмотря на многолетнее тесное стратегическое сотрудничество Турции и Израиля, Эрдоган потребовал извинений, отозвал турецкого посла из Израиля и сблизился с ХАМАС. Спустя год он воспринял подавление демонстраций в Сирии как еще одно оскорбление, поскольку обещал умерить пыл Асада. В результате Эрдоган поддержал сирийскую оппозицию. Проанализировав заявления турецкого политика, исследователи Айлин Горенер и Мельтем Укал пришли к выводу, что он верит в свое умение контролировать события, не доверяет другим, видит мир в черно-белом цвете, сверхчувствителен к критике и неспособен сосредоточиться на реализации заявленного курса. Эрдоган убежден, что только он в состоянии спасти Турцию от врагов.

Альтернативный лидер, даже если бы ему удалось создать аналогичную антизападную коалицию, скорее всего, проводил бы совершенно другую внешнюю политику. Даже члены партии Эрдогана не соглашались с ним по курдскому, сирийскому и другим вопросам. Если бы один из них пришел к власти, вероятно, он тоже отдал бы приоритет Ближнему Востоку и дистанцировался от Европы, но вряд ли он действовал бы настолько хаотично и до такой степени персонализировал политику. Более прагматичный лидер быстрее нанес бы удар по «Исламскому государству» (ИГИЛ, запрещено в России. – Ред.) в отличие от Эрдогана, который годами позволял группировке использовать Турцию как перевалочный пункт на пути джихадистов в Сирию. Кроме того, он мог бы сотрудничать с Саудовской Аравией и другими противниками Асада или даже добиться сделки с сирийским диктатором.

Иногда эгоисты доходят до абсурда и приводят свои страны к катастрофе. Иди Амин, захвативший власть в Уганде в результате переворота в 1971 г., добавлял к своему имени все новые и новые титулы – Его превосходительство пожизненный президент, фельдмаршал Аль-Хаджи доктор Иди Амин, кавалер орденов «Крест Виктории», «Военный крест» и ордена «За боевые заслуги». Внешняя политика Уганды постоянно менялась: страна занимала то прозападную, то произраильскую позицию, то сближалась с Советским Союзом и ливийским лидером Муамаром Каддафи или открыто поддерживала террористов. Амин выслал из Уганды азиатское меньшинство и убил сотни тысяч представителей других этнических групп. Число сторонников Амина постоянно уменьшалось, он винил в проблемах своей страны Танзанию и в 1978 г. совершил вторжение. Танзания перешла в контрнаступление, Амин бежал.

Пассивы и активы

Некоторые лидеры тянут свою страну или дело назад, уменьшая их эффективность из-за собственной слабости. На бумаге у Аймана аз-Завахири как у главы террористической группировки – отличное резюме. Журналист Лоуренс Райт выяснил, что свою первую террористическую ячейку аз-Завахири создал в 1966 г. – в возрасте 15 лет – для атаки против египетского режима. Потом он провел несколько лет в египетских тюрьмах, перебрался в Пакистан, помогал бороться с советскими войсками в Афганистане и поддержал Усаму бин Ладена, когда в 1988 г. в Пакистане была создана «Аль-Каида». Поэтому, когда американцы уничтожили бин Ладена в 2011 г., аз-Завахири был очевидным кандидатом на пост лидера террористической организации.

Но при аз-Завахири звезда «Аль-Каиды» закатилась. Падение светских авторитарных режимов, в том числе президента Египта Хосни Мубарака, и гражданские войны в странах арабского мира предоставили уникальную возможность ведущей организации джихадистов. Однако в центре событий оказалась другая группировка – ИГИЛ. Бин Ладен пытался сгладить разногласия в движении, а аз-Завахири только усугублял их, в частности публично осуждая своих конкурентов. В нравоучительных заявлениях аз-Завахири проявлялись властность и нетерпимость к критике. Встречавшиеся с бин Ладеном описывали его как харизматичного лидера. Об аз-Завахири ничего подобного не говорили. При нем «Аль-Каида» стагнировала, за 10 лет организация не провела ни одной атаки на Западе, ее члены отдавали приоритет местным задачам в ущерб глобальным целям джихада.

США охотились на аз-Завахири с середины 1990-х годов. Представим, как развивались бы события, если бы его удалось поймать или ликвидировать. Преемник попытался бы повысить привлекательность организации, проявив себя как воин джихада. Возможно, «Аль-Каида» больше походила бы на ИГИЛ: вышла бы из тени, проводила больше атак на Западе, участвовала в громких акциях, например, обезглавливании заложников. Или новый лидер мог бы отказаться от глобальной повестки, сконцентрировавшись на местных и региональных задачах, которые больше интересовали членов «Аль-Каиды». Но вряд ли он вел бы себя, как аз-Завахири: выступал со скучными речами, пока ИГИЛ выходит на лидирующие позиции.

Другие лидеры пытаются прыгнуть выше головы. Яркий пример – шейх Мохаммед бин Заид, наследный принц Абу-Даби и фактический лидер Объединенных Арабских Эмиратов. Когда-то внешняя политика страны заключалась в том, чтобы не поднимать головы и становиться богаче, следуя за Саудовской Аравией. Население ОАЭ – около 10 млн (только десятая часть из них – граждане ОАЭ), но Мохаммед бин Заид решил изменить Ближний Восток. Он помог организовать переворот в Египте в 2013 г., вмешался в ситуацию в Йемене, чтобы остановить хуситов, продвигал блокаду Катара и поддержал одного из военных командиров в Ливии, который сегодня находится уже на подступах к Триполи. Благодаря военным реформам бин Заида войска ОАЭ продемонстрировали неожиданную компетентность в Йемене. На некоторое время ОАЭ стали доминирующим игроком в стране. Мохаммеду бин Заиду удалось использовать богатство своей страны и военные возможности, чтобы увеличить влияние ОАЭ в хаотичном регионе.

Люди прежде всего

Личность – это, конечно, еще не все. У страны есть национальные интересы, внутренняя политика, бюрократия и другие силы, которые могут играть существенную, даже доминирующую роль в формировании внешней политики. Но можно с легкостью использовать термины «национальные интересы», «внутренняя политика», «сопротивление бюрократии», не осознавая, как лидеры создают, направляют и эксплуатируют эти факторы.

Остановимся на взаимодействии лидеров с институтами. Если бы Саудовская Аравия была зрелой либеральной демократией, Мохаммеду бин Салману было бы сложно фундаментально переориентировать страну. В автократиях, где по определению отсутствует демократическая система сдержек и противовесов, лидерам проще доминировать в принятии решений. Но в автократиях могут появляться слабые лидеры, которые будут отражать импульсы бюрократии, военных или правящей элиты. Президент Алжира Абдель Азиз Бутефлика оставался у власти, находясь практически в коме, и ушел в отставку только в 82 года, потому что был удобной фигурой для политической элиты страны. В то же время лидеры вроде Путина и Эрдогана могут появиться в более плюралистичной системе и подчинить ее своей воле.

Даже зрелые либеральные демократии не защищены от харизмы доминирующей личности. Сегодня президента США Франклина Рузвельта считают практически полубогом, но в свое время его осуждали за самоуверенность и диктаторские замашки, включая попытки повлиять на состав Верховного суда, чтобы внедрить практически социалистическую экономическую политику. Еще до атаки на Пёрл-Харбор Рузвельт сформировал настроение общества: он перевооружил страну, предложил военную помощь Великобритании и подтолкнул Японию к удару – в итоге Соединенные Штаты вступили во Вторую мировую войну. Рузвельт перекроил американские институты, чтобы они ему не мешали, использовав экономическую политику для расширения полномочий федерального правительства и войну, чтобы заложить основы для будущего глобального военного доминирования страны. Как писал философ Ральф Уолдо Эмерсон, «институт – это удлиненная тень одного человека».

Трамп по-своему тоже продемонстрировал скудость институтов. Рузвельт увещевал, направлял и формировал американские институты, Трамп блокировал и подрывал их – во многом из-за собственного эго и предрассудков. Да, американская бюрократия спасла президента от проявления наихудших инстинктов – например, отговорила от вывода войск из Сирии и выхода из НАТО. Однако вопреки советам помощников, приоритетам собственной партии и даже собственным политическим интересам Трамп кардинально изменил внешнеполитический курс США. Он отверг Парижское соглашение по климату и Транстихоокеанское партнерство, вышел из иранской ядерной сделки, повысил пошлины для китайских товаров, поддерживал крайне правых кандидатов на выборах в Европе и перенес в Иерусалим американское посольство в Израиле. Во внутренней политике Трамп доказал, что некоторые американские политические традиции – например, не нанимать родственников, чураться коррупции, раскрывать личные финансы, не угрожать арестом своим оппонентам и быстро заполнять ключевые позиции в администрации – бессильны против тарана. Его президентство характеризуется безрассудством и хаосом, и это отнюдь не продуманный план.

Лидеры могут подняться выше институтов, норм, системных сил и традиций внутренней политики и в итоге сделать свои страны сильнее или слабее, чем они могли бы быть. Лидеры могут создавать новых врагов или друзей, ослаблять или укреплять альянсы, пренебрегать нормами или рисковать, вместо того чтобы проявлять осторожность. Они могут фундаментально изменить национальные устремления и перевернуть стратегию государства.

Отто фон Бисмарк сделал Германию мирной державой, опорой европейского статус-кво, кайзер Вильгельм превратил Германию в величайшую угрозу европейской стабильности и главную зачинщицу Первой мировой войны.

Если учитывать роль личности, политика становится менее определенной и более непредсказуемой, чем в простых моделях международных отношений. В хорошие времена такой подход заставляет проявлять осторожность, потому что один человек не в том месте и не в то время может повести страну по опасному пути. В тяжёлые времена вера в силу лидера становится источником надежды. Лидеры действительно могут сделать мир более опасным, но они также способны сделать его более стабильным и процветающим. В условиях демократии это означает, что выбор лидера – тяжелая задача, но это то, что следует только приветствовать.

США. Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 5 марта 2020 > № 3325410 Даниел Байман, Кеннет Поллак

ПО ЗАКОНАМ ВОЕННОГО БРЕМЕНИ

ФЁДОР ЛУКЬЯНОВ

Главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» с момента его основания в 2002 году. Председатель Президиума Совета по внешней и оборонной политике России с 2012 года. Научный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай». Профессор-исследователь НИУ ВШЭ. Выпускник филологического факультета МГУ, с 1990 года – журналист-международник.

В год 75-летия окончания Второй мировой все клянутся в приверженности миру, но слово «война» звучит на каждом шагу. И не в исторических реминисценциях, а применительно к сегодняшним событиям. Все сферы жизни как будто бы милитаризировались – от экономики и культуры до истории и экологии. Повсюду грохочут битвы – за прошлое, настоящее и будущее. Считается, что их ожесточённость обусловлена тем, что виртуальные противостояния служат заменой невозможной (благодаря ядерному оружию и тесной взаимозависимости) прямой стычке. Так что пусть эти баталии полыхают – тем самым выпускается пар. Но степень нервозности и неуверенности в мире (особенно на Западе) повышается, и возникает опасение: а не перейдёт ли эта тревожность в агрессивность? Проще говоря, не возрастает ли угроза полноценной войны с участием крупнейших стран? Этот номер – о подспудно усугубляющейся истерии.

Таниша Фазал и Пол Поуст предлагают очнуться от либерального мифа, согласно которому «вероятность войны стабильно снижается, столкновения между великими державами немыслимы, а вооружённые конфликты любых типов становятся всё более редкими». Практика не подтверждает этот успокоительный вывод. Сергей Караганов обращает внимание на распространившийся «“стратегический паразитизм” – уверенность, что 75-летний относительный мир – навсегда». Он полагает, что риски самого разного рода нарастают, и в этой обстановке особую значимость для мирного развития приобретают понятные людям классические ценности общественного устройства, идеи, которые разделило бы большинство. Кроме того, возрастает роль персонального лидерства. С последним согласны Дэниел Байман и Кеннет Поллак. Их тревожит персонификация политики в ущерб институтам и демократическому строительству, но они признают, что «в тяжёлые времена вера в силу лидера становится источником надежды».

Всё более очевидная растерянность относительно будущего уходит корнями в период рубежа 80-х – 90-х гг. прошлого столетия, когда с распадом СССР разрушилась модель мирового устройства, согласованная в 1945 году. Новой устойчивой системы взаимоотношений не возникло. Тимофей Бордачёв задаётся вопросом, почему Россия и Европейский союз не воспользовались уникальным шансом, который представился в 1990-е гг., – создать выгодную обеим сторонам общность. Автор приходит к выводу, что ни Москва, ни европейские столицы не считали эту цель для себя настолько важной, чтобы всерьёз взяться за воплощение её в жизнь. Анатолий Адамишин возвращается к анализу своего опыта конца холодной войны с тем же намерением – понять, что помешало раз и навсегда уйти от конфликтности в отношениях с Западом, хотя в ту пору это представлялось почти гарантированным. Соединённые Штаты предпочли сделать ставку на собственное доминирование, а это исключало равноправные отношения и оттолкнуло Россию, полагает дипломат.

Роберт Кейган затрагивает тему, казалось, окончательно закрытую в ХХ веке, – «германский вопрос». Ответом на него стал «либеральный порядок» в Европе и в мире, установившийся после прекращения идеологической конфронтации. Однако именно он сейчас трещит по швам, пробуждая страхи повторения прошлого в Старом Свете, прежде всего в самой Германии. Ливью Горовиц обнародует интереснейшие документы архивов 1980-х гг., из которых следует, что Великобритания более чем прохладно относилась к объединению Германии, но не сделала ничего, чтобы направить этот процесс в русло, которое считала бы выгодным для себя.

К тому переломному времени восходят и различия в трактовках причин и итогов Второй мировой войны, которые теперь, особенно в год юбилейной даты, достигли кульминации. Специальный раздел текущего выпуска продолжает темы, начатые нами в прошлом журнале, – историческая политика и войны памяти. Материалы круглого стола с участием российских учёных, опубликованные в предыдущем номере, вызвали такой резонанс, что мы решили развить сюжет. Опрос двух десятков ведущих интеллектуалов из Европы, США и Китая при всём разнообразии их взглядов показал одно: никто не сомневается, что прошлое стало ареной острейшей борьбы, а политизация истории достигла едва ли не критического уровня. И хотя основные споры идут сейчас о событиях первой половины прошлого века, о природе тогдашнего мирового столкновения, размежевание намного глубже: «Дебаты касаются не каких-то абстрактных разборок по поводу – «кто есть who» и кто должен примерить рога, а кто крылья и нимб. Речь иде?т об основах существования наций и стран».

Действительно, развитие событий во многих странах показывает, что главные сражения зачастую разворачиваются сейчас не между государствами, а внутри обществ, которые теряют прочную идейную опору. Самый наглядный пример – Соединённые Штаты. Тамошнюю политическую борьбу регулярно называют «холодной гражданской войной», а избирательная кампания – 2020 обещает по накалу превзойти скандальные выборы четырёхлетней давности. Три выдающихся американиста – Владимир Печатнов, Иван Курилла и Андрей Исэров беседуют о том, насколько происходящее ныне в США свойственно американской политической культуре, а в какой степени – продукт уникального стечения обстоятельств. К дискуссии примыкают два комментария по текущим событиям. Дмитрий Суслов и Андрей Кортунов полагают весьма вероятным переизбрание Дональда Трампа на второй срок и рассуждают, что это могло бы значить. Оба сходятся во мнении, что никакой исход голосования не позволит победителю проводить последовательную политику, поскольку раскол общества сохранится. Подлинные и неизбежные изменения в политике и мировоззренческой парадигме откладываются до 2024 года.

Душа могла бы отдохнуть на последней теме – о второй квантовой революции и стремительном развитии технологий, которые несут новые возможности человечеству. Но и здесь – увы – не обходится без острого соперничества. Отправной точкой для дискуссии, изложение которой мы публикуем, стало заявление корпорации Google о достижении ей «квантового превосходства». Так ли это и что означает, станет ли квант «атомной бомбой XXI века» – в захватывающем обмене мнениями специалистов из самых разных сфер: от физиков до философов и антропологов.

Следующий номер станет отчасти тематическим продолжением данного выпуска. 75-летие Великой Победы – повод поговорить об образе войны сегодня и об основах мироустройства, которые были заложены тогда. Постараемся не потеряться в мощном хоре юбилейных публикаций и предложить нашим читателям нестандартный взгляд на историю и современность.

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика. Армия, полиция > globalaffairs.ru, 5 марта 2020 > № 3325409 Федор Лукьянов

Продуктивные подходы и оптимистичные прогнозы

5 марта 2020 года в Москве управляющий группы КНАУФ Восточная Европа и СНГ Янис Краулис на встрече с журналистами профильных СМИ подвел итоги прошедшего года и рассказал о планах.

Прошедший год явился для компании КНАУФ во многих отношениях очень интересным, наполненным неординарными событиями. В 2019 году КНАУФ реализовала давнюю мечту – приобретение активов компании USG (ЮЭСДжи) в Соединенных Штатах Америки, Канаде и Мексике. КНАУФ интересовался этими активами последние 20 лет. В осуществлении сделки велика роль совладельца компании Николауса Кнауфа, итогом стало приобретение крупнейшего производителя гипсовых изделий на территории Северной Америки. В цифрах - это плюс 7300 сотрудников, дополнительные пять десятков производственных площадок, совокупный годовой оборот свыше 11 млрд евро. Это большой шаг для КНАУФ, который занимает теперь позицию крупнейшего производителя гипсовых строительных материалов в мире.

Работа по приобретению активов компании Armstrong в Европе и Азии продолжалась более двух лет. Завершение этой сделки, по мнению Краулиса, положительно повлияет на бизнес компании КНАУФ в России. «Armstrong, - подчеркнул он, - сам по себе является лидером рынка потолочных систем в Российской Федерации. К тому же мы приобрели один из самых интересных и больших активов – новый современный завод в Елабуге. С покупкой этой компании КНАУФ становится мировым лидером по производству потолочных систем».

Международная группа произвела по итогам 2019 года более, чем 1,3 млрд кв. метров гипсовых строительных плит и более 4,4 млн тонн гипсовых строительных смесей.

В России в конце 2019 года компания КНАУФ открыла после модернизации установку по производству облицовочного картона в Ленинградской области, что дает возможность увеличить производство более, чем в 1,5 раза, обеспечит продукцией не только рынок России, но и увеличить экспортные поставки, которые были ограничены из-за нехватки мощностей. Общие инвестиции в проект составили более 3,5 млрд рублей. Также в городе Звенигово в Республике Марий Эл был запущен завод по изготовлению сухих строительных смесей, в целях обеспечения снабжения завода гипсовым камнем построили речной причал.

«И по финансовым показателям, и в количественном выражении объема произведенной продукции, - поделился Краулис, - прошлый год был успешным не только для КНАУФ, но и для других производителей: реформа финансирования строительства жилья с применением эскроу-счетов, что, очевидно, повлияло на общее развитие строительной отрасли Российской Федерации».

Положительная динамика вылилась в прирост по объему выпуска всех типов гипсокартонных листов больше, чем 4%, гипсовых строительных смесей – 6% и пастообразных материалов – около 15%. Растет и оборот.

«Прогноз на 2020 год также хороший, - подчеркнул Краулис, - Показатели первых двух месяцев нас очень обнадеживают».

«Озабоченность вызывает ситуация в строительной отрасли в азиатском регионе в связи с коронавирусом, - отметил Краулис. - Из-за его распространения и связанными с этим ограничениями ситуация там выглядит плачевной – фактически нет никакой активности. В России такого не должно быть, меры, предпринимаемые в стране для профилактики заболевания, должны бы дать свои результаты».

КНАУФ в некоторой степени зависит от поставок из Китая, но степень этой зависимости небольшая. Уровень локализации производства в России составляет около 98%. Из оставшихся 2% импортных компонентов от 2 до 4% составляет продукция китайских предприятий.

Автор: СГ-Онлайн

«Страна охранников»: Силуанов назвал отмирающие профессии

Силуанов перечислил «отмирающие» профессии в России

Жанна Нейгебауэр

Развитие технологий спровоцирует в России отмирание некоторых профессий — в частности, в небытие уйдут такие специальности, как охранник и бухгалтер, спрогнозировал глаза Минфина Антон Силуанов. Прогресс не только оставляет россиян без работы, но и усиливает разрыв между богатыми и бедными. Проблема и на Западе, в странах «с развитой экономикой».

Российский министр финансов Антон Силуанов перечислил отмирающие из-за развития технологий профессии. Он назвал их студентам Финансового университета при правительстве РФ.

«Скоро профессия бухгалтера будет не то что не нужна, количество их будет сокращаться. Говорят, что Россия — страна охранников. Куда не войдешь, везде работают охранные агентства. Для чего? Для обеспечения безопасности. Сейчас есть целые системы, пожалуйста, — мониторинг, камеры и так далее. Вместо пяти охранников можно иметь одного», — цитирует государственного деятеля информационное агентство ТАСС.

По его словам, технологический прогресс не только лишает граждан рабочих мест, но и углубляет экономический разрыв между богатыми и бедными — теми, кто создает технологии и владеет фирмами, и работниками этих предприятий. По его словам, такая ситуация характерна не только для западных стран «с развитой экономикой», но и для России.

Накануне, 4 марта 2020 года, с заявлением касательно профессий будущего выступил глава Сбербанка Герман Греф, сообщали в информационном агентстве «Прайм». По его словам, «простые специальности с помощью искусственного интеллекта (ИИ) скоро будут исключены из списка профессий», а потому владеть этой технологией должны все.

«В мире сегодня технологии являются доминирующим фактором, который определяет все остальное — политику, экономику, социальную жизнь, общество, жизнь каждого гражданина. Искусственный интеллект является, на наш взгляд, ключевой долгосрочной технологией, которая будет драйвером всех остальных технологий, без исключений. Владеть технологией искусственного интеллекта должен каждый человек, чем бы он ни занимался», — приводило слова Грефа агентство.

По его мнению, в будущем люди должны будут получать такие специальности, как инженер-биомедик, нейроинформатик, инженер виртуальной реальности, инженер-робототехник, биотехнолог, наноинженер, проектировщик нейроинтерфейсов, специалист по применению ИИ в медицине, проектировщик медицинских роботов.

Глава Сбербанка также отметил, что в какой-то момент в России заниматься наукоемким бизнесом стало «не модно», однако сейчас ситуация меняется, «маятник начал возвращаться» и страна стремится вернуть науке подобающее ей место в человеческой жизни.

В октябре прошедшего 2019 года Дмитрий Медведев, в то время занимавший пост председателя правительства, на пленарной сессии форума «Открытые инновации», заявил, что России предстоит «серьезная переквалификация» граждан. Причиной, по его мнению, является роботизация труда: постепенно низкоквалифицированный труд перейдет от человека к машинам. Он также отметил положительный зарубежный опыт в этой сфере.

«В мире работает порядка 2,5 млн роботов. Но в основном это в отдельных странах, которые сделали для себя выбор и которые к этому технологически и финансово готовы: это Корея, Германия, Сингапур», — цитирует политика принадлежащее бизнесмену Григорию Березкину издание РБК.

Несмотря на высокую степень роботизации этих стран, уровень занятости в них остается высоким, отметил Медведев. России также необходимо готовить специалистов, которые смогут взаимодействовать с роботами. Среди необходимых населению качеств он назвал креативное мышление и способность оперативно решать проблемы. Для достижения этой цели следует трансформировать систему образования в стране, заметил он.

По его мнению, в РФ уже существует «достаточно неплохая» база, о чем свидетельствует интерес технологических гигантов – например, Apple, Google, Huawei – к российским выпускникам. При этом государственный деятель выразил уверенность в том, что кризис на рынке труда из-за роботизации России не грозит, поскольку «человечество найдет какую-то свою среднюю дорогу», цитировало Медведева ТАСС.

«Все новое всегда вызывает беспокойство. Я напомню, что страх перед конкуренцией с машинами еще в XVII-XVIII веке приводил к чему? Эти машины просто рабочие старались уничтожать, чтобы не создавать себе конкурентов», — передает слова политика RT.

Кибербезопасность в России хорошо отрегулирована

Ис­сле­дова­тели Comparitech приш­ли к вы­воду, что за­коно­датель­ство Рос­сии и еще трех стран в ми­ре луч­ше все­го от­ве­ча­ет сов­ре­мен­ным тре­бова­ни­ям в сфе­ре ки­бер­бе­зопас­ности. Та­кое по­ложе­ние иг­ро­ки рын­ка ин­форма­ци­он­ной бе­зопас­ности (ИБ) объ­яс­ня­ют тем, что об­щес­тво соп­ро­тив­ля­ет­ся по­выше­нию штра­фов за при­чине­ние ущер­ба бе­зопас­ности ком­па­ний. Поэ­то­му ре­гуля­тор вы­нуж­ден за­нимать­ся мик­ро­регу­лиро­вани­ем, вно­ся де­таль­ные тре­бова­ния по обес­пе­чению ИБ в от­расле­вые нор­ма­тив­ные ак­ты.

Юлия Мель­ни­кова

Компания Comparitech изучила уровень кибербезопасности в 76 странах, оценив такие показатели, как процент мобильных устройств и компьютеров, зараженных вредоносным ПО, количество хакерских атак с целью кражи денег, готовность страны к хакерским атакам и современность ее законодательства в сфере кибербезопасности. Исследователи обнаружили, что законодательство России лучше всего отвечает современным требованиям в сфере кибербезопасности.

Исследователи выявили огромные различия по ряду категорий, от уровня вредоносных программ до законодательства о кибербезопасности. "На самом деле, ни одна страна не была "лучшей в своем классе" по всем направлениям. Все страны, которые мы проанализировали, нуждались в значительных улучшениях", - пояснили в Comparitech.

Исследователи обнаружили, что показатели большинства стран улучшились с прошлого года. Но из-за активизации усилий большинства стран в области кибербезопасности это означает, что некоторые из лучших разработчиков прошлого года опустились в рейтинге. Это касается, например, США, которые опустились с пятого места по кибербезопасности в мире на 17-е.

Согласно исследованию, Алжир по-прежнему является наименее кибербезопасной страной в мире, несмотря на незначительное улучшение показателей. В стране по-прежнему самое плохое законодательство. Алжир также показал плохие результаты по заражению компьютерными вредоносными программами (19,75%) и подготовке к кибератакам (0,262). Во всех других категориях атаки снизились, как это было в большинстве стран.

Другими "отстающими" странами стали Таджикистан, Туркменистан, Сирия и Иран. Самый высокий процент заражений мобильным вредоносным ПО показал Иран - 52,68% пользователей было заражено в 2019 г. Наибольшее количество финансовых вредоносных атак - Белоруссия - 2,9% пользователей. Самый высокий процент компьютерных вредоносных программ - Тунис - 23,26% пользователей. Самый высокий процент атак telnet (по стране происхождения) - Китай - 13,78%. Наибольший процент атак криптомайнеров - Таджикистан - 7,9% пользователей.

Результаты показали, что Дания является самой кибербезопасной страной в мире, а также Япония, которая опустилась на четыре позиции до пятой по кибербезопасности страны.

Другие страны с самыми высокими показателями: Швеция, Германия, Ирландия и Япония. Франция, Канада и Соединенные Штаты были вытеснены из пятерки самых кибербезопасных стран и заняли соответственно девятое, шестое и 17-е места.

Оценка США значительно снизилась из-за высокого уровня заражения компьютерными вредоносными программами (9,07%) и большого числа атак telnet (4,71%).

Самый низкий процент мобильных вредоносных программ - Финляндия - 0,87% пользователей. Наименьшее количество финансовых вредоносных атак - Дания, Ирландия и Швеция - 0,1% пользователей. Самый низкий процент компьютерных вредоносных программ - Дания - 3,15% пользователей. Самый низкий процент атак telnet (по стране происхождения) - Туркменистан - 0%. Самый низкий процент атак криптомайнеров - Япония - 0,17% пользователей.

По данным исследования, самое современное законодательство по кибербезопасности - во Франции, Китае, России и Германии - все семь категорий охвачены.

Показатели большинства стран улучшились по сравнению с прошлым годом. "Индекс Индонезии значительно улучшился: с 54,89 в прошлом году до 31,33 в этом году. Причем немало европейских стран также отметили значительные улучшения (например, Украина, Германия, Португалия, Болгария и Хорватия). Только США, Бразилия, Япония, Франция, Иран и Сингапур имеют худшие результаты, чем в предыдущем году. Хотя во всех случаях наблюдается лишь небольшая разница, как мы видели в случае с США, этого достаточно, чтобы способствовать значительному снижению рейтинга из-за улучшений во многих других странах", - пишут исследователи в отчете.

Директор по методологии и стандартизации Positive Technologies Дмитрий Кузнецов сказал, что само по себе количество законодательных инициатив не является ни преимуществом, ни недостатком. "Оно лишь свидетельствует о том, что в вопросах информационной безопасности назрела серьезная необходимость учесть интересы бизнеса и общества, которую приходится решать микрорегулированием. Любой серьезный компьютерный инцидент - будь то остановка производства из-за вируса шифровальщика или кража хакерами персональных данных заемщиков - причиняет ущерб и пострадавшему бизнесу, и окружающим. С ростом числа киберинцидентов и ущерба, который причиняют преступники, практически все развитые страны пришли к необходимости усилить давление на бизнес, вынуждая его защищать интересы общества. В разных странах для этого применяются разные подходы. Так, ЕС и США идут по пути усиления карательной стороны нормативного регулирования: государство не устанавливает для бизнеса какие-либо обязательные требования по обеспечению информационной безопасности, зато инциденты, затрагивающие интересы третьих лиц, могут караться очень жестоко. Так, штраф в размере 4% годового оборота в случае утечки персональных данных, установленный в европейском законодательстве, - веский стимул заняться вопросами защиты персональных данных, даже если сама по себе утечка ущерба бизнесу не причиняет. Законодательство РФ в этом отношении значительно мягче: попытки установить серьезные штрафы за правонарушения вызывают серьезное сопротивление общества. Поэтому государству приходится заниматься микрорегулированием, внося детальные требования по обеспечению информационной безопасности в отраслевые нормативные акты. Такие требования установлены в сфере государственного управления, КИИ, финансовой сфере, в сфере связи и т.п. Этот подход и делает Россию лидером по количеству законодательных инициатив в области ИБ", - рассказал Дмитрий Кузнецов корреспонденту ComNews.

"Тормозит ли развитие отрасли наличие законодательных требований или стимулирует? Хороший вопрос. Тут суть проблемы в том, что, несмотря на наличие требований по защите, реализовать их могут очень и очень немногие. Малый бизнес, частные предприниматели, фрилансеры. Денег у них на полноценную защиту нет, а требования к ним такие же, как и к крупным корпорациям, что логично: какая разница у кого утекут важные данные, у малого бизнеса или у его заказчика - транснациональной компании. В результате рынок сбыта для подавляющего числа типов защитного программного обеспечения крайне мал. И у их производителей нет средств на то, чтобы развиться до мирового уровня. Если у Microsoft почти 150 тыс. сотрудников - за сколько лет напишет свою операционную систему или офисный продукт компания, количество сотрудников которой исчисляется в лучшем случае сотнями. А то и меньше. В результате есть потребность в аналогах имеющегося зарубежного ПО - но... нет тех, кто окупит разработку. Количество компаний крупного бизнеса, готовых купить и внедрить новый продукт в России, крайне невелико", - прокомментировал ведущий менеджер сектора продуктового маркетинга "Доктор Веб" Вячеслав Медведев.

Вячеслав Медведев отметил, что в России, действительно, имеются (и планируется к принятию) законодательные акты и приравненные к ним требования регуляторов в области компьютерной безопасности. "И это, в общем-то, не так уж плохо. Дело в том, что бизнес не любит тратить деньги на информационную безопасность. В том числе безопасность персональных данных. К чему это приводит, можно посмотреть на примере США, которые с точки зрения требований по защите персональных данных, принятых в Евросоюзе, не являются страной, с компаниями которой можно работать без опасения за защиту персональных данных. Требования к информационной безопасности, принятые в РФ, обязывают компании и частных пользователей реализовать систему защиты, использовать продукты, соответствующие определенным требованиям. Выполнение требований может быть проконтролировано. В результате средства защиты будут закуплены и установлены. Но с высокой вероятностью - не настроены. Дело в том, что имеющиеся требования в большинстве своем очень высокоуровневые. Грубо говоря, требуется построить дом! И его построят, благо требования к материалам, из которых нужно строить, - есть. Но вот требований класть или не класть ключ под коврик - нет. И в результате дверь будет соответствовать всем требованиям, но ее откроют и кирпичом припрут, чтобы не мешала работать. Возьмем для примера США. Требований на уровне законодательства нет. Но есть, например, NIST, выпускающий документы, описывающие лучшие практики. И если компания действительно хочет обеспечить безопасность - она берет эти документы, из которых ей становится ясно, что класть ключик под коврик - очень плохая идея, не стоит это делать. В итоге у нас неплохие требования по защите персональных данных, госорганов, критически важных объектов. Но ответить на вопрос, а зачем у вас установлен в компании антивирус, 19 из 20 специалистов по безопасности не могут. Если компания хочет построить реальную защиту, то у нее возникает множество мелких, но важных вопросов. Например, как построить модель угроз, какие риски принять важными. И ей приходится опираться на зарубежные документы в поисках ответов на эти вопросы", - рассказал Вячеслав Медведев.

Руководитель отдела технического сопровождения продуктов и сервисов компании Eset Сергей Кузнецов отчасти согласен с выводами исследователей. "Многие страны СНГ ориентируются на Россию, перенимая опыт государственного регулирования вопросов ИБ. Это в большей степени касается безопасности КИИ, финансовой отрасли и защиты персональных данных. С другой стороны, мне кажется, что в первую очередь необходимо повышать осведомленность граждан в вопросах кибербезопасности, а не только заниматься ужесточением законов и регулированием. У любой медали есть оборотная сторона. Для государственного регулирования ИБ - это сертификация СЗИ. Процесс сертификации достаточно долгий, который может затянуться настолько, что продукт (версия продукта) устареет. Киберпреступники же не проходят никаких сертификаций и используют передовые технологии для целевых или массовых атак. Необходимо искать баланс между регулированием и технологиями. Возможно, стоит пересмотреть некоторые требования, чтобы упростить данную процедуру", - считает Сергей Кузнецов.

"Спектр-РГ" отсканировал треть всего неба

Российская орбитальная астрофизическая обсерватория "Спектр-РГ" с установленным на ее борту немецким рентгеновским телескопом eROSITA завершила очередной этап своей космической миссии — составления полной рентгеновской карты неба. На сегодняшний день съемкой покрыта уже одна треть всего неба. Сообщение об этом размещено на сайте Института космических исследований РАН (ИКИ РАН).

Космический аппарат "Спектр-РГ", разработанный в АО "НПО Лавочкина" (входит в Госкорпорацию "Роскосмос"), был запущен 13 июля 2019 года с космодрома Байконур. Он создан с участием Германии в рамках Федеральной космической программы России по заказу Российской академии наук. Обсерватория оснащена двумя уникальными рентгеновскими зеркальными телескопами: российским ART-XC и немецким eROSITA. Основная цель миссии — построение карты всего неба в мягком (0,3-8 кэВ) и жестком (4-20 кэВ) диапазонах рентгеновского спектра с беспрецедентной чувствительностью. До этого единственная в мире полная рентгеновская карта неба была получена в далеком 1990 году немецким спутником ROSAT, но детальность ее была значительно ниже.

Обсерватория должна проработать в космосе не менее 6,5 лет. Каждый день она добавляет на карту неба полоску шириной 1 градус. К середине июня 2020 года все небо будет покрыто целиком, а через четыре года каждый участок неба будет покрыт 8 раз, что увеличит чувствительность обзора в рекордные 20–30 раз по сравнению с существующей.

Оси телескопов обсерватории описывают большие круги на небе, проходящие через северный и южный полюса эклиптики. Обработку результатов съемки в оперативном режиме осуществляют: одной стороны неба — астрономы ИКИ РАН, другой — ученые германского Института внеземной физики Общества имени Макса Планка.

Количество зарегистрированных рентгеновских источников на российской половине карты (16,7 процентов всего неба) превышает 95 000. Это в шесть раз больше, чем на карте 1990 года. Зарегистрированное количество источников соответствует предсказаниям ученых.

На рисунке видно, что самая длительная экспозиция и плотность источников на квадратный градус набираются в районе полюсов эклиптики (на рисунке показан северный полюс), где пересекаются все сканы неба. Появление темной полосы на изображении рентгеновского неба связано с поглощением мягких рентгеновских лучей газом и пылью в плоскости нашей Галактики.

Разрешение карты всего неба, показанной на рисунке, не позволяет увидеть на нем отдельные источники. Для иллюстрации возможностей телескопа на отдельных врезках показаны небольшие участки неба с лучшим разрешением. На врезке слева показано "богатое" скопление галактик А 426, справа — ярчайший остаток вспышки сверхновой звезды Cas А в созвездии Кассиопеи. Каждое из этих изображения получено за 5-минутную экспозицию.

Сканирование неба телескопами орбитальной обсерватории "Спектр-РГ" продолжается. На сегодняшний день это лучшая рентгеновская космическая обсерватория в мире. Напомним, что на 2031 год запланирован запуск космического телескопа рентгеновского диапазона "Афина" (ATHENA) Европейского космического агентства, основой задачей которого станет изучение вопросов, связанных с расширением Вселенной и поиском сверхмассивных черных дыр.

Ученые заподозрили у молекул с Марса биогенное происхождение

Немецкие ученые пpoвeли иccлeдoвaние пpoиcxoждeния тиoфeнoв — органических соединений, обнаруженных на Марсе марсоходом "Кьюриосити". Coглacнo peзультaтам paбoт, иcтoчникoм вoзникнoвeния тиофенов мoгли быть бaктepии. Статья на эту тему опубликована в журнале Astrobiology.

Открытие органических веществ на Марсе имеет определенную предысторию. Впервые следы органики в марсианских отложениях были зафиксированы газовыми хроматографами — масс-спектрометрами автоматических марсианских станций "Викинг-1" и "Викинг-2" в 1970-х годах. Приборы выявили хлорметан и дихлорметан, которые, по мнению ученых, могли образоваться при реакции органики с перхлоратами, присутствующими в почве Марса. Позднее, при обработке данных "Викингов", было сделано предположение, что на Марсе также присутствует ароматическое соединение хлорбензол.

Наличие хлорбензола было подтверждено в 2015 году в анализах марсохода "Кьюриосити", который выявил в почве Марса также и другие алифатические, ароматические и тиофеновые органические соединения.

Ученые сейчас уже не сомневаются, что органические молекулы присутствуют на поверхности Красной планеты. Осталось выяснить, имеют ли они биогенное или абиогенное, не связанное с жизнью происхождение.

Особый интерес в этом плане представляют тиофены — ароматические соединения, содержащие серу, которые на Земле обычно встречаются в керогене, угле и сырой нефти, а также в строматолитах, микрофоссилиях и в некоторых грибах.

Немецкие астробиологи Джейкоб Хайнц (Jacob Heinz) и Дирк Шульце-Макуч (Dirk Schulze-Makuch) из Берлинского технического университета считают, что обнаружение тиофенов соответствует о том, что когда-то давно на Марсе была жизнь.

"Если бы вы нашли тиофены на Земле, то просто подумали бы, что они имеют биологическое происхождение, но на Марсе, конечно, планка доказательств должна быть немного выше, — приводятся в пресс-релизе слова Дирка Шульце-Макуча. — Мы определили несколько биологических путей для тиофенов, которые кажутся более вероятными, чем химические, но все еще нужны более веские доказательства".

В молекуле тиофена четыре атома углерода и атом серы расположены в кольце. Оба эти элемента входят в состав биологически необходимых для жизни компонентов. В классическом варианте тиофены образуются в процессе термохимического восстановления сульфатов при участии бактерий. Такой биогенный сценарии вполне мог иметь место на Марсе более трех миллиардов лет назад, когда поверхность планеты была теплой и влажной, и на ней присутствовала микробная жизнь.

Но есть, хотя они и менее вероятные, и абиотические процессы, которые могут привести к образованию подобных соединений — например, метеорные удары или самопроизвольный процесс восстановления сульфатов при температуре более 120 градусов по Цельсию.

Ученые надеются, что последующие миссии на Красную планету, в частности, марсохода "Розалинд Франклин", ранее известного как "ЭкзоМарс-2020", принесут новые данные, которые позволят однозначно ответить на вопрос, причастны ли бактерии к образованию сложных органических соединений на поверхности Марса. "Розалинд Франклин" будет оснащен специальным анализатором органических молекул, использующим неразрушительный метод анализа, который позволяет анализировать большие органические молекулы на месте.

Еще одним методом, который сможет в будущем подтвердить биогенное происхождение органических молекул, по мнению авторов, является изотопный анализ углерода и серы.

"Организмы "ленивы". Они предпочитают использовать более легкие изотопные вариации элемента, потому что это стоит им меньше энергии, — объясняет Шульце-Макуч. — Тем не менее, даже если следующий марсоход добудет это изотопное свидетельство, этого все равно может оказаться недостаточно, чтобы окончательно доказать, что на Марсе существует или когда-то существовала жизнь".

Многие настолько скептически относятся к этой теме, что для стопроцентного доказательства "потребуется отправить туда астронавта, который в микроскоп увидит движущегося микроба", — шутит ученый.

Раскрутку Катыни одобрил Гитлер: кто на самом деле убивал поляков?

Пропагандистскую раскрутку так называемого катынского дела одобрил сам Адольф Гитлер, утверждает публицист-политолог, действительный госсоветник третьего класса Владислав Швед, автор книги "Катынь. Современная история вопроса", долгие годы исследовавший те события.

В 1943 году рядом с небольшой деревней Катынь, в 14 километрах к западу от Смоленска, в урочище Козьи Горы вскрыли массовые захоронения расстрелянных польских военнопленных. Точка в этой трагической истории не поставлена до сих пор. В этом году Польша 13 апреля намерена провести очередную антироссийскую кампанию, посвященную 80-летию катынского преступления.

В интервью РИА Новости Владислав Швед привел целый ряд фактов, которые, как он утверждает, свидетельствуют о том, что Катынь была делом рук нацистов, а не сталинского руководства НКВД. Эта версия, по сути, подтверждается и приговором Нюрнбергского трибунала.

"Дело" Геббельса

Известно, что Гитлер прилетал в оккупированный нацистами Смоленск 13 марта 1943 года. Как рассказал Швед, фюрер встречался с начальником отдела пропаганды вермахта полковником Хассо фон Веделем, чьи офицеры уже готовили материалы по "Катынскому делу". Его раскрутку затем взял под личный контроль министр имперской пропаганды Йозеф Геббельс.

"Весной 1943 года нацисты, потерпевшие поражение под Сталинградом, осознали, что война с СССР будет напряженной и долгосрочной. Полагаться только на военную мощь стало опасно. Решили использовать некую провокацию, способную внести раскол в антигитлеровскую коалицию. Так возникла Катынь как символ зверств НКВД. Нацисты якобы случайно обнаружили захоронения убитых польских офицеров", — отмечает Швед.

Нацистская версия Катыни

Радио Берлина сообщило об этом 13 апреля 1943 года.

В тот же день главная нацистская газета Völkische Beobachter ("Народный обозреватель") вышла с передовицей "ГПУ — убийство 12 000 польских офицеров" (GPU-Mord an 12.000 polnischen Offizieren).

"Далее нацисты устроили пропагандистское шоу из эксгумации польских захоронений в Катыни — Козьих Горах. Туда приглашали многочисленные делегации из европейских стран, чтобы они "удостоверились" в зверствах советского ГПУ (в 1922-1923 годах — Государственное политическое управление при НКВД РСФСР, с 1934 года переименовано в НКВД СССР. — Прим. ред.)", — продолжает политолог.

По его словам, эксгумацию катынских захоронений в марте-июне 1943 года проводили сотрудники ведущего германского судмедэксперта Герхарда Бутца (Gerhard Buhtz), главы судебно-медицинской лаборатории группы германских армий "Центр" и штандартенфюрера (полковника) СС.

"Недавно выяснилось, что в то время нацисты тесно контактировали с представителями польского правительства в изгнании. Об этом рассказал в книге "РКС" (Разведывательный клуб союзников. — Прим. ред.) доктор исторических наук Владимир Лота, полковник КГБ СССР в отставке. Он ссылается на архивные донесения Шандора Радо (Radó Sándor), одного из самых эффективных резидентов советской военной разведки времен Второй мировой", — объясняет Швед.

В книге Лота сообщает, что "по немецкому настойчивому требованию польское посольство в Берне редактировало текст своего запроса в Международный Красный Крест совместно с немецким посольством…" "Посольству дали на это всего три часа, так как немцы хотели, чтобы польский запрос поступил одновременно с немецким. Комментарии, как говорится, излишни", — добавляет политолог.

Нацистско-польская эксгумация и идентификация

Официально эксгумация и идентификация катынских трупов проводилась с 29 марта по 7 июня 1943 года. Однако, по утверждению свидетелей, нацисты работали в Катыни — Козьих Горах с февраля по август, им активно помогали специалисты из Технической комиссии Польского Красного Креста (ТК ПКК).

Итоги эксгумации и идентификации содержатся в "Официальном материале о массовом убийстве в Катыни" (Аmtliches Material zum Massenmord von Katyn), изданном в 1943 году в Берлине.

В документе, по словам Шведа, сообщается, что в марте-июне 1943 года из катынских захоронений эксгумировали 4143 трупа, из них 2815 (67,9 процента) якобы идентифицировали. Согласно же официальному списку опознанных катынских жертв, опубликованному польской стороной в 1944 году в Женеве, идентифицировали 2636 трупов из 4243 эксгумированных, или 62,1 процента.

"Это расхождение свидетельствует о том, что полякам пришлось изъять из своих списков фамилии 179 эксгумированных и опознанных в Козьих Горах польских офицеров, так как в действительности они оказались живы. Это одно из косвенных подтверждений фальсификации нацистами идентификации останков катынских жертв", — указывает Швед.

Что касается невероятных для мировой практики результатов нацистской идентификации, то политолог напомнил: эксгумация в 1988 году в белорусских Куропатах останков жертв сталинских репрессий позволила опознать лишь четыре (0,06 процента) из 6500 трупов. Из останков же расстрелянных в подмосковном Бутово "врагов народа" не опознали никого, хотя некоторые фамилии известны.

Фальсификация

В 1945 году все "документальные подтверждения" ответственности НКВД за катынский расстрел, собранные комиссией Бутца, сожгли по предписанию из Берлина. Об этом сообщил в книге "Катынь" Юзеф Мацкевич (Jozef Mackiewicz), польский журналист и первый исследователь катынского преступления.

"Это явное подтверждение того, что "документальность" материалов была фальшивой и к катынскому расстрелу НКВД отношения не имел", — полагает Швед.

В постсоветский период поляки добавили сомнительных "фактов" при явном попустительстве советской, а затем российской стороны и добились международного признания нацистской версии.

Крах нацистско-польской версии

По поручению прокурора Кракова Романа Мартини, открывшего осенью 1945 года уголовное дело о гибели польских офицеров, отзыв на нацистский "Официальный материал о массовом убийстве в Катыни" подготовили ведущие польские судмедэксперты, профессора Ян Ольбрыхт и Сергиуш Сенгалевич.

Этот документ предполагалось представить Нюрнбергскому международному военному трибуналу (МВТ). "Мы считаем, что показали достаточно много пробелов, ошибок и неточностей, чтобы признать утверждения, сделанные немцами в публикации Amtliches Material zum Massenmord von Katyn, не выдерживающими научной критики, а тем самым признать этот документ пропагандистским", — приводит политолог выдержку из польского отзыва.

К сожалению, случилось непредвиденное. "Тридцатого марта 1946 года прокурора Мартини убили. Советская же сторона не проявила интерес к отзыву Ольбрыхта и Сенгалевича, так как считала главной задачей представить в Нюрнберг свидетельские показания об ответственности германских нацистов за катынский расстрел. Поэтому в 1946 году мнение польских профессоров не прозвучало в МВТ", — объясняет Швед.

Однако, по его словам, существуют и другие неоспоримые улики и свидетельства, подтверждающие ответственность нацистов за расстрел польских офицеров в Козьих Горах.

Дьявол в деталях

В отчетном докладе вышеупомянутого Бутца, руководившего эксгумацией и идентификацией катынских захоронений, сообщалось, что большинство эксгумированных трупов были облачены в польские мундиры. "Кроме орденов и других наград, личных вещей, документов, сувениров, писем, записных книжек, на телах были многочисленные предметы военного снаряжения… На мундирах убитых имелись также отличия за храбрость", — цитирует Швец доклад Бутца.

Это неопровержимое свидетельство того, что жертв расстреляли именно нацисты, подчеркивает политолог. Ведь согласно "Положению о военнопленных", утвержденному Постановлением ЦИК и СНК СССР от 19 марта 1931 года, в СССР им "разрешалось носить форменную одежду, но без отличительных знаков, присвоенных чину или должности". Известно, что в НКВД Положения ЦИК и СНК СССР исполнялись неукоснительно.

Швед обратил внимание на то, что из могилы № 1, заполненной трупами в девять-двенадцать слоев, нацистские эксгуматоры сумели первыми извлечь останки польских генералов Мечислава Сморавиньского и Бронислава Бохатеревича. "Между тем, если исходить из списков-предписаний НКВД, которые катыноведы преподносят как свидетельства безусловной вины сталинских правоохранительных органов, останки Сморавиньского и Бохатеревича должны были находиться в восьмом или девятом слое расстрелянных, если считать сверху. О реальном местоположении останков польских генералов могли знать только те, кто их расстрелял. То есть нацисты", — говорит собеседник РИА Новости.

И приводит цитату из телеграммы посла Великобритании при Польской Республике Оуэна О’Мэлли (Owen O'Malley), направленной 15 мая 1943 года министру иностранных дел Великобритании Энтони Идену (Anthony Eden): "У подножия склона холма находится массовое захоронение в форме "L" (могила № 1. — Прим. ред.), которое полностью раскопано. Его размеры: 16х26х6 метров. Тела убитых аккуратно выложены в ряды от девяти до 12 человек, один на другого, головами в противоположных направлениях…"

"Полагать, что сотрудники НКВД спускались в ров на трех-четырехметровую глубину для аккуратной укладки рядами и валетом расстрелянных, — это из области невозможного. Налицо типичный немецкий обстоятельный подход: обеспечить максимальную заполняемость рва", — добавляет Швед.

Следующий аргумент. Бутц в своем докладе упоминал "многочисленные пули и гильзы" в захоронении. "Известно, что в 1994-1995 годах польские эксперты во время раскопок в Катыни нашли 241 немецкую гильзу, из них 79 со следами такой коррозии, что невозможно прочитать маркировку. Это очередной нацистский след", — отмечает политолог.

Дело в том, поясняет он, что пистолетные патроны Geco 7,65 D. (Gustav Genschow & Co.) с нержавеющими латунными гильзами выпускали в Германии только до конца 1940 года. В 1941-м из-за дефицита цветных металлов немцы перешли на омедненные стальные гильзы, а затем и чисто стальные, покрываемые серо-зеленым лаком. Омедненные и лакированные гильзы в почве быстро ржавели.

Кроме того, в Катынском лесу нашли польские двухзлотовые купюры выпуска 1 марта 1940 года, о чем сообщил упомянутый выше Юзеф Мацкевич после посещения катынских раскопок в мае 1943 года.

"В Польском генерал-губернаторстве предвоенные двухзлотовки на "краковские" заменяли с 8 по 20 мая 1940 года. Первый этап польских офицеров из Козельского лагеря НКВД убыл в Смоленск 3 апреля 1940 года, последний — 10 мая 1940 года. То есть "краковских" двухзлотовок у польских военнопленных в Козельском лагере НКВД, если бы их расстреляли в апреле-мае 1940 года, не было", — подчеркивает Швед.

Эти купюры у польских офицеров могли оказаться только в случае нацистского расстрела 1941 года.

Расстрельные списки

По словам Шведа, сегодня достоверно установлено, что нацистские эксгуматоры в Катыни — Козьих Горах располагали списками-предписаниями польских офицеров, направленными Управлением по делам военнопленных НКВД СССР в Козельский лагерь НКВД. Администрация лагеря должна была передать польских военнопленных в распоряжение Управления НКВД по Смоленской области.

Это выявил в архивной переписке министерства пропаганды рейха с Германским Красным Крестом (ГКК), датированной 23 мая 1943 года, профессор МГУ, доктор исторических наук Владимир Сахаров. "Списки польских офицеров нацисты захватили в здании УНКВД Смоленской области в июле 1941 года", — уточняет Швед.

Профессор Сахаров обнаружил также другую масштабную фальсификацию. Нацисты утверждали, что на катынских трупах и в захоронениях нашли 3300 писем и открыток, благодаря которым якобы и достигли столь невероятно высокого процента идентификации жертв.

Сахаров, анализируя адреса отправителей писем и открыток из катынских захоронений, выяснил, что большинство польских городов и улиц, указанных в адресах, уже онемечены. "Между тем известно, что процесс онемечивания территорий Польши, захваченных Германией в сентябре 1939 года, проходил с большим трудом. Налицо явное несоответствие", — указывает Швед.

Просчет советского руководства

Фальсификации "Катынского дела" давно можно было бы положить конец, если бы руководство СССР, а затем России приняло для этого должные и исчерпывающие меры, полагает Владислав Швед.

"Но убежденность советских руководителей в том, что никто не посмеет оспаривать советскую версию Катыни, не позволило правде восторжествовать должным образом. Тем не менее Нюрнбергский Международный военный трибунал предъявил обвинения за катынское преступление Герману Герингу, наци номер два, и Альфреду Йодлю, исполнявшему обязанности начальника верховного командования вермахта. Это документально подтвержденные факты", — заключает политолог.

Эстония и США обсудили инициативу "Трех морей"

Президент Эстонии Керсти Кальюлайд, находящаяся в США, обсудила с советником президента Дональда Трампа по национальной безопасности Робертом О'Брайеном предстоящий саммит инициативы "Трех морей" и сотрудничество в сфере безопасности, сообщила в четверг канцелярия главы эстонского государства.

Инициатива "Трех морей" объединяет Польшу, Чехию, Словакию, Венгрию, Литву, Латвию, Эстонию, Хорватию, Австрию, Словению, Болгарию и Румынию. Ее цель заключается в укреплении сотрудничества, прежде всего ради развития инфраструктур в энергетическом, транспортном и цифровом секторе, что позитивно повлияет на рост экономики, сплоченности и безопасности ЕС.

США заявляют о своем стремлении продолжать сотрудничество с государствами Трехморья. Трамп на саммите инициативы "Трех морей" в 2017 году говорил о необходимости переориентации европейского энергетического рынка на поставки углеводородов из США.

Калльюлайд отметила, что саммит инициативы "Трех морей", который в июне пройдет в Таллине, становится важной частью трансатлантического сотрудничества, связанного как экономическими, так и геополитическими аспектами.

"О'Брайен, в свою очередь, подчеркнул, что таллинский саммит и его успех являются ключом к будущему инициативы "Трех морей". Мы также обсудили ситуацию с безопасностью в более широком смысле и сотрудничество в этой области, как в рамках НАТО, так и на двусторонней основе, а также по вопросам кибербезопасности, включая вопросы, связанные с развитием сети 5G. О'Брайен также поблагодарил Эстонию за наш образцовый вклад в развитие своей обороноспособности", - цитирует Кальюлайд канцелярия президента.

Ранее эстонские СМИ сообщили, что Трамп может приехать на саммит в Таллин, поскольку США проявляет интерес к этой инициативе, видя в ней новые возможности для отношений с Европой. Госсекретарь США Майк Помпео заявил на прошедшей в феврале Мюнхенской конференции по безопасности, что США выделят странам Центральной и Восточной Европы около 1 миллиарда долларов на проекты в сфере энергобезопасности в рамках инициативы "Трех морей".

Эстония. США. Евросоюз > Армия, полиция. Внешэкономсвязи, политика > ria.ru, 5 марта 2020 > № 3310047

Глава Минобороны Польши рассказал, кто выступает против милитаризации

Министр национальной обороны Польши Мариуш Блащак, комментируя планы властей увеличить расходы на оборону и усилить армию, заявил, что это необходимо в свете угроз со стороны РФ, а против выступают лишь пророссийские политики.

В соответствии с принятым в Польше законом, оборонные расходы республики составят 2,1% ВВП в 2020 году и 2,5% ВВП к 2030 году. В соответствии с этим же законом общая численность польской армии в конечном итоге будет увеличена примерно до 200 тысяч человек, около 50 тысяч из которых составят войска территориальной обороны. В настоящее время численность польской армии составляет около 130 тысяч человек.

"Конечно, в Польше есть политические силы, которые выразительно заявляют, что не видят угроз. Это, можно так сказать, пророссийская опция", - сказал Блащак в эфире Польского радио в четверг.

"Я бы так это оценил, если факты, которые мы видим – они бездискуссионные, а от некоторых политиков мы слышим, что нет угроз. Угрозы есть. Надо на них отвечать именно таким образом – усиливая Войско польское", - добавил он.

Министр не скрывает, что в качестве угрозы Польше он рассматривает именно Россию. "Существуют внешние угрозы – на востоке. Потому что Россия напала сначала на Грузию, а потом на Украину", - заявил он.

Грузинские войска в ночь на 8 августа 2008 года атаковали Южную Осетию и разрушили часть ее столицы Цхинвала. Россия, защищая жителей Южной Осетии, многие из которых приняли гражданство РФ, ввела войска в республику и после пяти дней боевых действий вытеснила грузинских военных из региона, позже признав суверенитет Южной Осетии и Абхазии и заявив, что это пересмотру не подлежит.

Запад обвиняет РФ во вмешательстве в события на Украине, где продолжается конфликт в Донбассе. Россия неоднократно заявляла, что не является стороной этого конфликта и субъектом минских соглашений по урегулированию.

Заявления о "российской угрозе" периодически звучат из уст западных политиков, чаще всего из прибалтийских стран и Польши. При этом в Москве неоднократно подчеркивали, что Россия никогда не будет нападать на какую-либо из стран НАТО. По словам главы МИД РФ Сергея Лаврова, в НАТО прекрасно знают об отсутствии у Москвы планов нападать на кого-либо, но просто пользуются поводом, чтобы разместить больше техники и батальонов близ российских границ.

Минобороны Польши пригласит Россию на учения Defender 2020

Минобороны Польши предложит России понаблюдать за учениями по переброске войск США в Европу Defender 2020, передает РИА Новости со ссылкой на сообщение польского оборонного ведомства.

"Странам ОБСЕ, в том числе России, будет предложено наблюдать за частью учения Defender-Europe 20, проходящего в Польше", – следует из сообщения ведомства.

Как уточняет РИА Новости, учения Defender 2020 начались на прошлой неделе – первые военнослужащие США уже пересекли польскую границу. Ожидается, что польская сторона вышлет приглашение до 1 апреля.

Согласно данным Аналитического бюллетеня правительственного центра безопасности Польши, учения Defender 2020 организованы для отработки переброски войск США в Европу. Учения будут третьими по величине на европейском континенте со времен холодной войны. После разгрузки военной техники из судов произойдет его дальнейшее перемещение наземным транспортом в районы оперативного назначения через территорию Германии и Польши до стран Балтии. Всего в маневрах примут участие в общей сложности 37 тысяч военнослужащих США, а также стран-союзников и партнеров.

Польша. США. Евросоюз. Россия > Армия, полиция > ria.ru, 5 марта 2020 > № 3308852

Историк СВР Владимир Антонов: у радистки Кэт был прототип

Женщины и разведка, место слабого пола в сильной профессии – тема, которая, наверное, всегда будет привлекать к себе внимание как специалистов, так и простых людей. В нынешнем году Служба внешней разведки России отметит свое столетие. В летопись СВР по-настоящему золотыми буквами вписаны имена многих разведчиц, которые в тяжелых условиях, зачастую рискуя жизнью, обеспечивали безопасность и интересы своей родины. Героические страницы истории разведки связаны с участием женщин в операциях, которые помогли приблизить победу в Великой Отечественной войне. О том, почему женщины подчас действительно незаменимы в разведке, какие конкретно способности дают им преимущества перед мужчинами и кто был прототипом радистки Кэт в знаменитом телесериале "Семнадцать мгновений весны", в интервью РИА Новости в преддверии Международного женского дня 8 марта рассказал ведущий эксперт Зала истории СВР, полковник в отставке Владимир Антонов.

— Владимир Сергеевич, рассуждения о роли женщин в разведке идут давно. Оно и понятно: прекрасная половина человечества и спецслужбы, сочетание таинственности и секретности с дамскими качествами – это вряд ли когда-нибудь станет скучным. Так женское ли это дело — разведка?

— Большинство обывателей, далеких от разведки, что скрывать, считает, что это занятие не для дам, что разведка — сугубо мужская профессия, требующая самообладания, мужества, готовности пойти на риск и даже принести себя в жертву ради достижения поставленной цели.

Но в такой специфической сфере человеческой деятельности, как разведка, женщины ни в чем не уступают мужчинам, а кое в чем и даже превосходят их. Как свидетельствует история разведывательных служб мира, представительницы прекрасного пола великолепно справляются со своей ролью, будучи достойным и, более того, грозным соперником мужчин в том, что касается добычи чужих секретов.

— Вот даже так — грозным соперником — ни больше ни меньше?

— "Женщины-разведчики являются самыми опасными противниками, причем их труднее всего изобличить" — это сказал в своей лекции без малого сто лет назад один из ведущих американских контрразведчиков Чарльз Россель.

— Ну это суждение американца. А каково на сей счет мнение российских разведчиков?

— Среди них выражение "разведчиками не рождаются, ими становятся" воспринимается как истина, не требующая доказательства. Но дело в том, что в какой-то момент разведке, исходя из ее задач, требуется конкретный человек, обладающий необходимыми личными и деловыми качествами, жизненным опытом, пользующийся особым доверием для того, чтобы направить его на работу в тот или иной регион мира.

Конечно, женщины разными путями приходят в разведку. Однако выбор их в качестве оперативных работников или агентов, безусловно, не оказывается случайным. Прежде всего это касается нелегальной разведки. Ведь ее сотруднику мало безупречно владеть иностранными языками и основами разведывательного искусства. Нелегал должен быть своего рода артистом, чтобы сегодня, например, выдавать себя за представителя аристократических кругов, а завтра, скажем, за служителя культа, священника. Думаю, нет необходимости говорить, что большинство женщин владеют способностью к перевоплощению лучше мужчин.

К тем разведчицам, кому довелось работать в нелегальных условиях за границей, всегда предъявлялись повышенные требования с точки зрения выдержки и психологической выносливости. Вдобавок не всегда женщина-нелегал может общаться только с теми людьми, которые приходятся ей по душе. Часто дело обстоит ровно наоборот, и поэтому надо уметь владеть своими чувствами.

Вот что говорила замечательная советская разведчица-нелегал Галина Ивановна Федорова, которая более двадцати лет проработала за границей: "Некоторые полагают, что разведка не самая подходящая деятельность для женщины. В противоположность сильному полу она более чувствительна, хрупка, легко ранима, теснее привязана к семье, домашнему очагу, сильнее предрасположена к ностальгии. Самой природой ей предназначено быть матерью, поэтому отсутствие детей или длительная разлука с ними переживаются ею особенно тяжело. Все это так, но те же маленькие слабости женщины дают ей мощные рычаги воздействия в сфере человеческих взаимоотношений".

— В чем же состоят основные особенности характеров женщин, благодаря которым приветствуется их работа в разведке?

— Специалисты едины в том, что женщина более наблюдательна, нежели мужчина, к тому же у нее сильнее развита интуиция. Представители прекрасного пола любят копаться в деталях – ну а в них, как известно, кроется сам дьявол. Помимо того, женщины более методичны, усидчивы и терпеливы, чем мужчины.

Вдобавок женщинам-разведчицам поручается проведение операций, связанных с организацией встреч с агентурой там, где появление мужчин, случается, совсем нежелательно.

Ну а если ко всему этому добавить и их внешние данные, то всякий скептик будет просто вынужден признать, что женщины по праву занимают достойное место в рядах разведки любого государства, будучи их настоящим украшением.

— Но вот как раз от непрофессионалов часто можно услышать, что красивых женщин если и используют в разведке, то лишь в качестве "медового капкана" для носителей нужных секретов. Тут эталоном подобных дам обычно называют знаменитую Мату Хари. Что вы на это скажете?

— Вообще, помимо Маты Хари известна и звезда французской военной разведки времен Первой мировой войны Марта Ришар. Она, будучи любовницей германского военно-морского атташе в Испании майора фон Крона, сумела не только выведать важные секреты военной разведки Германии, но и парализовать работу созданной им агентурной сети в этой стране.

Тем не менее такой экзотический метод использования женщин в разведке это скорее исключение, чем правило. Впрочем, спецслужбы некоторых стран, прежде всего Израиля и США, активно используют такой подход для получения секретных сведений. Но к таким вещам прибегают скорее контрразведки этих государств, нежели их разведывательные службы.

— Владимир Сергеевич, вы рассказали об особых женских качествах, неоценимых с точки зрения разведки. А в чем они могут помочь, когда женщина и мужчина вместе работают, как говорится, в поле?

— Безусловно, сочетание лучших психологических качеств как мужчин, так и женщин, особенно работающих с нелегальных позиций, это сильная сторона любой разведслужбы. И по праву такие разведывательные тандемы, как Гоар и Геворк Вартаняны, Анна и Михаил Филоненко, Леонтина и Моррис Коэны, Елизавета и Михаил Мукасеи, Галина и Михаил Федоровы и многие другие, вписаны по-настоящему золотыми буквами в историю российской внешней разведки.

— Совсем недавно стали также известны имена супругов, выдающихся разведчиков-нелегалов Людмилы и Виталия Нуйкиных, а также Тамары и Виталия Нетыксы.

— Да. В целом историю разведывательной службы нашей страны писали тысячи ее сотрудников, и многих них можно назвать не просто выдающимися, а даже великими. В Зале истории внешней разведки в штаб-квартире СВР есть мемориальная доска, на которую занесены имена многих сотрудников Службы – лучших из лучших разведчиков за столетний период ее деятельности. И достойнейшее место среди них занимают разведчицы.

— Если провести опрос на тему, кого из женщин в народе считают символом не просто разведчицы, но и женской стойкости в этой профессии, то наверняка и притом заслуженно первое место займет образ радистки Кэт из телесериала "Семнадцать мгновений весны". Известно, что много лирических деталей в фильм привнесла режиссер Татьяна Лиознова. Драматичная сцена родов Кати Козловой – Кэт изначально была в книге Юлиана Семенова, а он, как хорошо известно, в работе над своими книгами использовал материалы советских спецслужб. Поэтому напрашивается вопрос – существовал ли реальный прототип радистки Кэт?

— Отвечу утвердительно. Прообразом Кэт стала советская разведчица Анна Федоровна Камаева. А игравший Штирлица Вячеслав Тихонов, в свою очередь, многое позаимствовал у ее мужа, тоже разведчика-нелегала Михаила Ивановича Филоненко. Они дружили до самой кончины супругов-разведчиков.

Анна Камаева пришла в разведку в конце тридцатых годов. С первых дней Великой Отечественной войны ее включили в состав Особой группы при наркоме внутренних дел СССР. Это была совершенно секретная структура, подчинявшаяся непосредственно главе НКВД Лаврентию Берии и фактически являвшаяся разведкой наряду с разведывательным управлением государственной безопасности. Позже фактически на основе этой группы было создано 4-е Управление НКВД, занимавшееся разведкой и диверсией в тылу врага.

— Чем занималась Особая группа?

— Ее сотрудникам предстояло вести тайную войну уже на своей земле. Они приступили к подготовке и реализации диверсионного плана на случай взятия Москвы гитлеровскими войсками. Где Гитлер и его соратники могли устроить торжества по случаю падения советской столицы? Вариантов немного — либо в Кремле, либо в Большом театре. Следовательно, решили в НКВД, надо подготовить взрывы этих объектов. При этом руководство НКВД исходило из того, что Гитлер и другие руководители Третьего рейха обязательно примут личное участие в намеченных торжествах.

Но Анне Камаевой отводилась ключевая роль – совершить покушение на самого Гитлера. Прорабатывались разные варианты выполнения этого задания, но все они однозначно показывали: шансов уцелеть у разведчицы не имелось. Давая такое задание, руководство НКВД посылало девушку на верную гибель, но зато было уверено: Анна приказ выполнит.

К счастью, этот план так и остался на бумаге. Москва выдержала наступление гитлеровцев. Войскам Западного фронта, которыми командовал генерал армии Георгий Жуков, удалось остановить, а затем и отбросить войска вермахта от столицы.

Уже позже именно в приемной Жукова, прибыв туда для получения награды за участие в крупномасштабных диверсионных акциях против гитлеровцев, Анна Камаева познакомилась со своим будущим мужем Михаилом. Тот, в свою очередь, получал из рук Жукова орден за руководство разведывательно-диверсионным отрядом, который проделал беспримерный по своей дерзости рейд по тылам врага в Подмосковье.

— И вот с тех пор они работали вместе?

— Нет, их дороги тут же разошлись, причем на долгие месяцы. Анна продолжила службу радисткой в одном из партизанских отрядов, действовавшем в Подмосковье, а Михаила назначили комиссаром в партизанский отряд, который сражался в глубоком тылу гитлеровцев.

Михаил Иванович воевал на Украине. В оккупированном нацистами Киеве руководил разведывательно-диверсионной группой спецрезидентуры "Олимп" 4-го Управления НКВД. Позже, при выполнении диверсионной операции в Польше, Михаила тяжело ранило. Врачи смогли сохранить ему жизнь, однако он стал инвалидом второй группы. Из госпиталя Михаил Иванович вышел с тросточкой, с которой уже не расставался всю дальнейшую жизнь. А с Анной он вновь встретился только после войны.

— А чем занималась Анна Федоровна после разгрома немцев под Москвой?

— Когда непосредственная угроза захвата столицы миновала, ее отозвали в Москву и она стала вновь работать в центральном аппарате 4-го Управления. Затем ее направили на курсы иностранных языков при Высшей школе НКВД. Здесь она совершенствовала знания испанского, изучала португальский и чешский языки. Руководство разведки планировало использовать ее на нелегальной работе за границей.

После войны Анна и Михаил поженились. Вскоре у них родился сын. Но спокойной семейной жизни у четы Филоненко уже не было. Шла напряженная подготовка их, будущих нелегалов, к работе в Латинской Америке. Одновременно чешскому и испанскому языкам обучался и их малолетний сын. По решению руководства он должен был выехать за кордон вместе с родителями, чтобы обеспечить подтверждение одного из пунктов специально разработанной для них легенды.

Обкатка нелегалов Филоненко до их направления в долгосрочную командировку проходила в сложных условиях. Для начала они должны были, выдавая себя за беженцев из Чехословакии, легализоваться в китайском Шанхае, где после войны осело много европейцев. Советско-китайскую границу супруги Филоненко вместе с маленьким сыном переходили через специально подготовленное для них "окно", ночью, в пургу и по пояс в снегу.

Причем Анна Федоровна тогда была снова беременна. Однако до Харбина, где прошел первый и наиболее опасный этап их легализации, они добрались благополучно. В Харбине у них и родилась дочь. По легенде, "беженцы из Чехословакии" были ревностными католиками, поэтому, в соответствии с европейскими традициями, новорожденную окрестили в местном католическим соборе.

— Ну а кричала ли Анна Федоровна по-русски, как радистка Кэт, когда рожала за рубежом?

— Нет, такого все же у нее не было. Но в остальном Анна Камаева остается прототипом радистки из "Семнадцати мгновений".

— Как затем шла работа у семьи Филоненко?

— У них несколько лет заняла дорога в Латинскую Америку. Ну а уже там они начали выполнять разведывательные задания Центра, и основной задачей разведчиков было выявление планов Соединенных Штатов, прежде всего военно-политических, в отношении Советского Союза. Такую информацию в Латинской Америке было легче добыть, чем в США. Дело в том, что американцы делились своими планами с партнерами, рассчитывая на их возможное использование в будущей войне против СССР.

— Совсем скоро мы все будем праздновать 75-летие Победы. Как разведчицы помогали ее приблизить, добывая важные сведения?

— Женщины, действовавшие в Европе накануне войны, на территории Советского Союза, временно оккупированной гитлеровской Германией, вписали яркие страницы в летопись поистине героических свершений советской внешней разведки. Годы войны доказали то, что женщины способны ничуть не хуже мужчин выполнять важнейшие разведывательные задания.

Еще накануне Второй мировой войны в Париже на советскую разведку активно работала русская эмигрантка, знаменитая певица Надежда Плевицкая, чьим голосом восхищались Федор Шаляпин, Александр Вертинский, Леонид Собинов.

Вместе со своим мужем, генералом белой армии, командиром Корниловской дивизии Николаем Скоблиным Плевицкая способствовала локализации антисоветской работы Русского общевоинского союза (РОВС), проводившего теракты против советской России. Благодаря полученной от этих русских патриотов информации советская контрразведка арестовала свыше полутора десятков агентов РОВС, заброшенных в СССР, а также установила явочные квартиры террористов в Москве, Ленинграде и в Закавказье.

Более того, благодаря усилиям, в том числе Плевицкой и Скоблина, внешняя разведка СССР в предвоенные годы смогла дезорганизовать деятельность РОВС тем самым лишила Гитлера возможности активно использовать в войне против СССР свыше 20 тысяч членов этой организации.

Предвоенный период и Вторая мировая война в корне поменяли подход к разведке вообще и к роли в ней женского фактора в частности. Большинство людей доброй воли в Европе, Азии и Америке остро осознали опасность, которую несет нацизм всему человечеству. И во время войны сотни честных людей разных стран добровольно связали свою судьбу с советской внешней разведкой, выполняя ее задания в разных регионах мира.

Например, накануне войны резидент советской нелегальной разведки в Берлине Федор Парпаров поддерживал оперативную связь с источником "Мартой" – супругой видного германского дипломата. От нее регулярно поступала информация о переговорах министерства иностранных дел Германии с представителями Англии и Франции. Из полученных документов выходило, что Лондон и Париж больше заботили вопросы борьбы с коммунизмом, а не организация коллективной безопасности в Европе и совместный отпор фашистской агрессии.

От "Марты" также удалось получить данные об агенте германской разведки в Генеральном штабе Чехословакии, откуда в Берлин регулярно поступали совершенно секретные материалы о состоянии и боеготовности чехословацой армии. Благодаря этим данным советская разведка предприняла меры по компрометации этого германского агента и его аресту чешскими спецслужбами.

Одновременно с Парпаровым до войны в Берлине действовали и другие советские разведчики. Среди них — военная разведчица Ильза Штебе (оперативный псевдоним "Альта"), журналистка, на связи у которой был немецкий дипломат Рудольф фон Шелиа ("Ариец"). От него в Москву шли важные материалы с предупреждениями о предстоящем нападении Германии на СССР.

Еще в феврале 1941 года "Альта" сообщила о формировании трех групп армий германского вермахта и направлении их главных ударов на Москву, Ленинград и Киев. В начале 1943 года "Альта" и "Ариец" были арестованы гестапо и казнены.

На советскую разведку накануне и в ходе войны работали Зоя Рыбкина, позже ставшая широко известной как детская писательница Зоя Воскресенская, Елизавета Зарубина, Елена Модржинская, Леонтина Коэн, Китти Харрис. Они выполняли задания порой с риском для жизни. Но всеми ими двигало чувство долга и настоящего патриотизма, стремление защитить мир от нацистской агрессии.

— Но ведь важнейшая информация во время войны поступала не только из-за границы?

— Действительно, она постоянно шла и от многочисленных разведывательно-диверсионных групп НКВД, действовавших вблизи или вдали от линии фронта на временно оккупированной советской территории.

Без преувеличения немеркнущие страницы в историю разведки нашей страны вписали и женщины-разведчицы из отряда специального назначения "Победители", а также многих других боевых подразделений 4-го управления НКВД, в годы войны добывавших очень важную информацию.

Разведчица отряда "Победители" Лидия Лисовская была ближайшей помощницей нашего легендарного разведчика Николая Ивановича Кузнецова, действовавшего в гитлеровском тылу под именем немецкого офицера Пауля Зиберта. Работая официанткой в казино хозяйственного штаба оккупационных войск на Украине, она помогала Кузнецову устанавливать знакомства с германскими офицерами и собирать информацию о высокопоставленных фашистских чиновниках в городе Ровно на Западной Украине.

Лисовская привлекла к работе на советскую разведку свою двоюродную сестру Марию Микоту. Та по заданию Центра стала агентом гестапо и впоследствии информировала партизан о всех карательных рейдах гитлеровцев. Именно через Микоту Николай Кузнецов познакомился с офицером СС Ульрихом фон Ортелем, входившим в группу немецкого диверсанта Отто Скорцени. От Ортеля Кузнецов впервые получил сведения о том, что гитлеровцы готовят покушение на лидеров СССР, США и Великобритании Сталина, Рузвельта и Черчилля во время их встречи в Тегеране осенью 1943 года.

В том же 1943 году Лисовская, выполняя задание Кузнецова, смогла устроиться экономкой к командующему восточными армиями особого назначения генерал-майору Максу Ильгену. При непосредственном участии Лисовской Ильгена удалось похитить в Ровно.

Легендарная Африка де лас Эрас, уроженка Испании, начавшая сотрудничать с советской внешней разведкой в 1937 году в период гражданской войны на своей родине. И по сей день операции, в которых она принимала участие, носят гриф секретности. В 1942 году Африка была направлена в отряд "Победители" радисткой, но ей не раз приходилось участвовать и в боевых операциях отряда, проявлять смелость и отвагу при выполнении заданий командования.

Летом 1944 года Африка возвратилась в Москву, где ей предложили перейти на работу в нелегальное подразделение внешней разведки. Она дала на это свое твердое согласие и уже в мирное время оказалась на активной боевой работе, почти двадцать лет работала за рубежом. Вернувшись в СССР, участвовала в воспитании молодого поколения разведчиков-нелегалов, передавала им свой поистине бесценный опыт.

— Как раз совсем недавно наша рассекреченная разведчица-нелегал Тамара Ивановна Нетыкса в интервью очень тепло вспоминала "Марью Павловну" — Африку де лас Эрас, которую считала своей второй матерью и которая обучала их с супругом Виталием испанскому языку.

— Имя полковника Африки золотыми буквами увековечено на мемориальной доске СВР. Но для большинства своих коллег по разведке она навсегда осталась в памяти под оперативным псевдонимом "Патрия" — в переводе с испанского Родина. И этот псевдоним был выбран ею не случайно – ведь для нее Советский Союз действительно стал второй родиной.

Африка де лас Эрас свыше 45 лет находилась в боевом строю. И, безусловно, совершить в разведке, особенно в нелегальной, даже небольшую часть того, что сделала она, можно лишь служа высоким идеалам. Сергей Есенин в свое время написал такие строки: "Я тем завидую, кто жизнь провел в бою, кто защищал великую идею". Они очень подходят к личности "Патрии".

— В 1945-м война окончилась, а для советской разведки, в том числе ее сотрудниц, продолжался, как говорится, бой после Победы?

— Да. Военное лихолетье сменилось долгими годами холодной войны. Соединенные Штаты Америки не скрывали своих имперских планов и устремлений уничтожить Советский Союз с помощью атомного оружия. Но для принятия верных решений руководству Советского Союза требовалась достоверная информация о реальных планах американцев. Важную роль в получении секретных документов Пентагона сыграли женщины-разведчицы. Среди них Анна Камаева-Филоненко, Ирина Алимова, Галина Федорова, Елена Косова, Елена Чебурашкина и многие другие.

— Сейчас обстановка в мире тоже ведь, к сожалению, далека от спокойной и поэтому перед российской разведкой возникают новые задачи. Как вы полагаете, без женщин в их решении не обойдется?

— Я скажу так. Столетняя история нашей внешней разведки доказала важность участия женщин в ее работе. И поэтому, безусловно, они и в будущем внесут достойный вклад в обеспечение безопасности и интересов России.

Россия > Армия, полиция. СМИ, ИТ > ria.ru, 5 марта 2020 > № 3308844

Более 24 тысяч футбольных болельщиков заказали FAN ID

Минкомсвязь России сообщает, что количество заявок на получение персонифицированной карты зрителя (FAN ID), необходимой для посещения матчей ЕВРО-2020 в России, достигло 24,5 тыс. Около 15 тыс. карт заказали граждане Российской Федерации, 9,5 тыс. граждане иностранных государств. В топ-3 стран по количеству заявок вошли Финляндия, Германия, Бельгия.

«До турнира осталось 100 дней. Мы призываем болельщиков, которые купили билеты на матчи в Санкт-Петербурге, заранее заказать и получить карту зрителя. Паспорт болельщика и билет на матч – обязательные документы для посещения матчей ЕВРО-2020 в Санкт-Петербурге», - прокомментировал глава проекта FAN ID Михаил Купцов.

Паспорт болельщика (FAN ID) представляет собой заламинированный бланк с данными пользователя и фотографией. Он оформляется для всех российских и иностранных граждан, включая несовершеннолетних, бесплатно и однократно на все матчи ЕВРО-2020 в Санкт-Петербурге.

Оформить заявку на получение паспорта болельщика необходимо до начала мероприятий ЕВРО-2020 на сайте www.fan-id.ru или в центре выдачи паспорта болельщика в Санкт-Петербурге.

Получить паспорт болельщика можно в центре выдачи, по почте или в визовых центрах за рубежом.

Иностранные граждане, оформившие заявку на получение FAN ID, могут использовать для безвизового въезда электронную версию паспорта болельщика и затем на территории России получить его на заламинированном бланке.

Паспорт болельщика (FAN ID) обеспечивает комфортное и безопасное пребывание зрителей на стадионе, безвизовый въезд-выезд из РФ для иностранных болельщиков.

Иностранные граждане смогут без оформления визы въехать в Российскую Федерацию по паспорту болельщика и действительному документу, удостоверяющему личность, с 30 мая по 3 июля 2020 года. Безвизовый выезд из РФ возможен с 30 мая по 13 июля 2020 года.

Справка.

Паспорт болельщика (FAN ID, персонифицированная карта зрителя) является частью системы идентификации футбольных болельщиков. Это уникальный проект, разработанный РФ и реализованный впервые специально к Чемпионату мира по футболу 2018 года.

Минкомсвязь России является ответственным исполнителем по созданию и обеспечению функционирования системы идентификации футбольных болельщиков.

США обещают продолжить содействие афганским силам на поле боя

После подписания американо-талибского соглашения США по-прежнему готовы участвовать в отражении атак со стороны «Талибана», заявил во вторник командующий ВС США и НАТО в Афганистане генерал Остин Скотт Миллер.

Глава миссии «Решительная поддержка» прокомментировал завершение периода сокращения насилия, предшествовавшего заключению соглашения между «Талибаном» и США. Как уже сообщал «Афганистан.Ру», на неделю стороны ограничили участие в боевых действиях на территории страны, но два дня спустя после подписания документа талибы объявили о возобновлении атак.

Примечательно, что запрещённое в России движение призвало боевиков воздержаться от нападений на иностранных военных в связи с мирным соглашением, однако сочло приемлемым продолжение боевых действий против соотечественников – в итоге новым атакам подверглись контрольные пункты в различных провинциях страны. Тем не менее, глава миссии НАТО выразил уверенность в том, что период ограничения боевых действий не прошел бесследно для страны.

«Сокращение насилия в Афганистане было важным периодом для афганского народа, – отметил Миллер. – Это начало пути мира, и я бы сказал, что все стороны, в особенности войска, имеют обязательства по обеспечению доступности этого пути».

Генерал выразил надежду на то, что, несмотря на недавние атаки, уровень насилия в стране останется низким в соответствии с ожиданиями американской стороны. При этом командующий предупредил, что в случае необходимости американские войска будут готовы ответить на атаки.

«Разумеется, мы будем направлять авиационную поддержку, когда в этом возникнет потребность, – подчеркнул он. – Поддержка сохраняется, и мы продолжаем защищать афганских стражей порядка».

Стоит отметить, что рост активности талибов после подписания соглашения успел вызвать резкую критику в социальных сетях со стороны афганского общества. Вопросом о цели «джихада» со стороны «Талибана» после примирения с США задался не только президент Афганистана Мохаммад Ашраф Гани, но и многие другие афганцы, разочарованные новым повышением активности боевиков.

В первой половине 2020 года Штефан Эдер вступит в должность вице-президента компании STADA по региону Россия/СНГ. В новой должности он будет отвечать за укрепление бизнес-процессов, рост производства и развитие производственных площадок компании в регионе.

«После приобретения портфеля брендовых продуктов Takeda STADA становится компанией номер один в России на рынке Consumer Health Care и вторым по величине работодателем в фармацевтической отрасли. Я рад, что Штефан присоединится к команде высшего руководства STADA», - отметил Питер Гольдшмидт, генеральный директор STADA.

До назначения в STADA Штефан Эдер работал в компании Sandoz, где он с 2017 года до недавнего времени занимал должность генерального директора Hexal и руководителя региона Германия. Штефан Эдер начал карьеру в McKinsey, был со-основателем и финансовым директором стартапа 55pharma по поиску новых лекарств, а затем в 2017 году присоединился к Novartis – материнской компании Sandoz.

За счет ПИИ в промышленном секторе Ирана было реализовано проектов на 780 млн. долларов

Согласно статистическим данным, опубликованным министерством промышленности, шахт и торговли Ирана, в течение 21 марта 2019 года - 20 января 2020 года было реализовано 79 проектов на общую сумму 780 млн. долларов США за счет прямых иностранных инвестиций (ПИИ).

Пять провинций Зенджан (20 процентов), Хорасан Резави (17 процентов), Керманшах (14 процентов), Тегеран (8 процентов) и Фарс (7 процентов) были основными объектами иностранных инвестиций в течение 10-месячного периода, сообщает IRNA.

Согласно этим данным, Нидерланды с 24 процентами занимали первое место в списке иностранных инвесторов в Иране в течение этого периода, за которым следуют ОАЭ с 23 процентами, Китай с 22 процентами, Турция с 10 процентами и Германия с 9 процентами в промышленности, горнодобывающей промышленности и в торговых проектах в Иране.

ХОЛОДНЫЙ МИР БЛИЖНЕГО ВОСТОКА

АНДРЕЙ ФРОЛОВ

Кандидат исторических наук, главный редактор журнала «Экспорт вооружений»

РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ

Уразов А.М. Время перемен. Эволюция внешней политики США и Великобритании на Большом Ближнем Востоке в первые десятилетия холодной войны. М.: Издательство АСТ, 2019. – 416 с.: илл.

Автору этих строк в рамках своей деятельности приходится проводить мониторинг выходящей в России новой литературы, посвящённой военно-политическим вопросам, анализ которых проводится, в том числе, в историческом контексте периода холодной войны. Эта работа ведётся уже почти 10 лет и даёт возможность для анализа тенденций в сегменте актуальной научной литературы. И на этой основе позволим себе сделать вывод о том, что книг по военно-политической истории Ближнего Востока в период холодной войны в нашей стране, к сожалению, за эти годы вышло не так много. Особенно остро ситуация в отечественной историографии выглядит на фоне положения вещей в англосаксонском научном мире, где ведущие исследователи и аналитики постоянно обращаются к анализу внешнеполитического опыта начала холодной войны.

Возможно, это связано и с тем, что в России объективно снижается число профессиональных историков и политологов – специалистов по ближневосточному региону, о чём тоже неоднократно приходится слышать в совершенно различных аудиториях. Во-вторых, вопреки доминирующей на Западе тенденции российские аналитики всё меньше обращаются к исследованию эволюции политических явлений в регионе в историческом контексте, предпочитая анализ новейшей повестки. Всё это в совокупности вызывает повышенный интерес к любому новому специалисту в данной области, не говоря уже о новых фундаментальных работах и монографиях.

В этой связи не может не радовать выход в конце 2019 г. работы Алексея Уразова «Время перемен. Эволюция внешней политики США и Великобритании на Большом Ближнем Востоке в первые десятилетия холодной войны», изданной одним из крупнейших российских издательств АСТ. Это позволяет рассчитывать, что эта работа станет доступна не только специалистам по данному региону, а широкому кругу читателей по всей России.

Выбранная тема, без сомнения, также представляет практический интерес. Не секрет, что Большой Ближний Восток в последние годы вошёл в очередную фазу переформатирования регионального политического ландшафта, а многие актуальные военно-политические проблемы корнями уходят в историю середины ХХ века. Как и список основных участников этого мирового «минного поля». Автор сознательно ограничивает рамки исследования анализом внешнеполитического опыта США и Великобритании на территории «Большого Ближнего Востока» (ББВ), так как это «представляется чрезвычайно важным для понимая проблем современных международных отношений». При этом в контур исследования не вошло изучение проблематики арабо-израильского конфликта как отдельного трека внутрирегиональной конфессиональной и военной напряжённости.

Работа написана в рамках актуальной мировой научной и методологической повестки. Особую значимость этого факта подчёркивают исследовательские вопросы, которые ставит перед собой автор. Это изучение логики поведения Соединённых Штатов и Великобритании в регионе в попытках создать собственную гибкую модель безопасности; реакции элит этих стран на волну нестабильности, пришедшую из региона; динамику замещения в регионе Великобритании на США в рамках т.н. «особых отношений»; взаимозависимости экономических и политических интересов Вашингтона и Лондона и влияние нефтяного фактора, а также роли этих двух внерегиональных акторов в формировании региональной подсистемы международных отношений на территории ББВ.

Временные рамки работы ограничены периодом с середины 1950-х и по начало 1960-х годов. Это связано с тем, что, по мнению автора, именно в данный период западные державы предпринимают интенсивные попытки по созданию блоковой системы безопасности в регионе, который уже фактически был готов для старта длительного периода нестабильности после Суэцкого кризиса 1956 года. Это нижняя точка периодизации. Верхней границей служит Йеменская революция 1962 г. и последовавшая за ней гражданская война, которые привели к изменению политики США и Великобритании в регионе. Другим важным фактором, определившим верхнюю границу, стало отстранение от власти в Ираке в 1963 г. генерала Касема.

Монография состоит их четырёх глав. В первой рассматриваются логика поиска и создания США и Великобританией оптимальной модели региональной безопасности на ББВ в первой половине 1950-х годов. Во второй – внешнеполитические инициативы этих двух стран во время «затяжного ближневосточного кризиса 1956-1958 гг.» Третья глава рассматривает формирование новой внешнеполитической парадигмы в действиях США и Великобритания и условия формирования нового баланса сил в регионе на рубеже 1950-1960-х годов. Наконец, заключительная глава посвящена проблематике поиска США и Великобританией нового регионального статус-кво в начале 1960-х годов.

Приводимые в книге факты ещё раз убеждают в том, что ряд фундаментальных элементов в международной политике глобальных лидеров претерпевает лишь малые стилистические изменения. Так, в Египте в начале 1950-х гг. под эгидой Государственного департамента США был образован Совет по экономической поддержке, деятельность которого напрямую финансировалась бюджетом США. При этом из 250 тыс. долл. ежегодного финансирования около 15 тыс. долл. уходили на деятельность одного американского эксперта-сотрудника. Или же наблюдение о том, что после вступления в НАТО Турция стала рассматривать себя как «уполномоченного Запада» в решении принципиальных вопросов региона, чем и объяснялось её активно участие в инициативах Великобритании и США в регионе.

Интересно и наблюдение автора о том, что уже осенью 1952 г. в Вашингтоне стали осознавать, что революционный Египет и риторика арабского национализма – это качественно новое явление на Ближнем Востоке, хотя при этом ещё не являющийся коммунистическим. Нельзя не согласиться с весьма точным наблюдением автора о том, что лидеры Запада и Востока – США и СССР – раньше всех сумели уловить и сформулировать биполярную логику международных отношений, отражением чего США стал план Даллеса по созданию т.н. Северного яруса обороны. Британская политическая элита окончательно поняла, что мир перестал быть прежним, только пережив «шок Суэца», в ходе которого стало ясно, что в новых условиях биполярности действия Лондона должны быть скоординированы с Вашингтоном, а в рамках дуэта «особых отношений» Британии после 1956 г. было уготовано место второй скрипки. Вместе с тем, базируясь на вековом опыте колониального управления британские элиты были готовы выступить «проводником» Соединённых Штатов в мир Ближнего Востока и его специфических проблем. В этом контексте интересен и вывод о том, что именно у британских военных родилась идея о создании небольших и мобильных сил быстрого реагирования для проведения локальных операций. Как видим, идея оформилась и жива до настоящего времени.

В работе имеются и детали, интересные для исследователей истории мировой торговли оружием. Автор отмечает, что соглашение между Египтом и Чехословакией о поставке вооружений, заключённое в 1955 г., нарушило монопольное право стран Запада на снабжение региона оружием, хотя и открыло шлюзы для его дальнейшей стремительной милитаризации. С этим соглашением связан и ещё один примечательный момент, на который обратил внимание автор. Контракт стал серьёзным ударом по американским интересам в регионе, так как стал первой реальной попыткой проникновения туда Советского Союза, причём не с севера, а с юга, к чему в Вашингтоне не были готовы.

Как отмечалось выше, большое внимание в работе уделено вопросам энергозависимости и нефтяного фактора, удельный вес которого к началу 1960-х гг. стремительно рос, делая регион Ближнего Востока одной из ключевых мировых точек. Автор формулирует очень важный тезис о том, что проблема обеспечения гарантированных поставок энергоносителей стояла для Запада так остро, потому что транспортные магистрали становились самой уязвимой точкой в контексте противостояния с Насером и арабскими националистами. Как мы видим, эта уязвимость и необходимость создания надёжной системы поставок нефти из региона не исчезла и теперь.

Из работы отчётливо видна высокая адаптивность элит США к перемене стратегической обстановки, по крайней мере, в первое десятилетие холодной войны. Если принятие «доктрины Эйзенхауэра» стало окончательным признанием важности для американской элиты региона ББВ в общей глобальной стратегии, то её реализация показала ограниченные рамки для продвижения своих интересов. Она оказалась слишком «силовой». Выводы были сделаны быстро, и уже при президентстве Джона Кеннеди сформулирована доктрина «новых рубежей», которая заметно расширила возможности по проведению американских интересов в странах «третьего мира». Не менее структурно автор показывает эволюцию ухода Великобритании из региона ББВ – от доктрины «умеренной достаточности» до однозначного военно-политического исхода, который был сформулирован премьером Макмилланом в рамках политики «к Востоку от Суэца» и окончательно воплощён уже лейбористами по главе с Вильсоном во второй половине 1960-х годов.

Монография «Время перемен» является ярким высказыванием нового поколения российских международников и заслуживает очень высокой оценки. Основанная на архивных материалах и зарубежных исследованиях, монография Алексея Уразова, безусловно, является ценным приобретением для библиотеки историков холодной войны и специалистов по актуальным проблемам ближневосточного региона. Отметим нетривиальный и редкий для российской политологической литературы дизайн и стиль оформления работы и весьма удачно подобранный системный иллюстративный ряд, который знакомит читателя с основными действующими лицами рассматриваемого периода. «История в лицах», которая предстаёт на страницах «Времени перемен» – это качественная попытка в рамках академического научного жанра раскрыть многоаспектность процесса формирования новой внешнеполитической реальности в середине 1950-х – начале 1960-х гг. и распространения многих явлений холодной войны на новые сегменты системы международных отношений.

Трубоукладчик «Академик Черский» взял курс на порт Суэц

Принадлежащий «Газпрому» трубоукладчик «Академик Черский», который, как ожидается, примет участие в строительстве газопровода «Северный поток-2», направился в египетский порт Суэц, свидетельствуют данные порталов отслеживания положения морских судов Marine Traffic и Vesselfinder. Судно, вышедшее из порта Находки в начале февраля, направлялось в Сингапур, куда должно было прибыть 22 февраля. Однако, не дойдя до этого порта, судно изменило пункт назначения на порт Коломбо на Шри-Ланке.

По данным Vesselfinder, до нового места назначения «Академик Черский» может дойти ориентировочно 25 марта.

В декабре 2019 года глава Минэнерго РФ Александр Новак говорил, что использование «Академика Черского» — это один из вариантов достройки «Северного потока-2», но потребуется некоторое время на дополнительную подготовку судна для этого.

«Северный поток-2» предполагает строительство двух ниток газопровода общей мощностью 55 млрд кубометров газа в год от побережья России через Балтийское море до Германии. Его реализует компания Nord Stream 2 AG с единственным акционером — «Газпромом».

Против «Северного потока-2», отмечают РИА «Новости», активно выступают США, продвигающие в ЕС свой сжиженный природный газ, а также Украина и ряд европейских стран. Штаты в декабре ввели санкции против проекта, потребовав от компаний, ведущих прокладку, немедленно прекратить строительство. Швейцарская Allseas практически сразу заявила о приостановке прокладки газопровода.

Купированная история

Брод Александр

В последние годы в Европе оформилось особое понимание истории. Суть его – отрицание решающей роли СССР в победе во Второй мировой войне, попытка «распределить» ответственность между Сталиным и Гитлером с купированием такого сюжета, как коллаборационизм.

10 января 2020 года польский сейм принял резолюцию о том, что СССР, наравне с нацистской Германией, несёт ответственность за начало Второй мировой войны. Подобный документ породил месяцем позже парламент Эстонии.

В Европе на высшем уровне утвердился новый «объединительный стандарт», на котором строится медиаактивность, образование, оболванивание населения, борьба с неугодными. На переднем крае в этом процессе находятся Прибалтийские государства.

Так, в Латвии ежегодно 16 марта проводится День памяти. Он отмечается в честь Латышского добровольческого легиона СС. Этот «праздник» включает шествия ветеранов легиона и латышских националистов в Риге, а также мероприятия в селе Лестене, где располагается кладбище эсэсовцев.

Немало признаков реабилитации нацистских преступников и в Литве. Так, например, в Каунасе с государственными почестями был перезахоронен прах Юозаса Амбразявичюса, лидера Литовского фронта активистов. Они в июне 1941 года принимали самое активное участие в еврейских погромах.

В июле прошлого года в Синимяэ на северо-востоке Эстонии состоялась церемония чествования легионеров 20-й гренадерской дивизии Ваффен-СС.

Во многом по прибалтийским лекалам осуществляется и процесс «декоммунизации» на Украине, где теперь празднуют день образования УПА, запятнавшей себя сотрудничеством с нацистами. Шевроны дивизий СС или свастика на теле за прошедшие годы стали привычными атрибутами украинских бойцов регулярной армии, а также добровольческих батальонов, интегрированных в Национальную гвардию.

Степан Бандера и Роман Шухевич стали национальными героями Украины. В 2016 году на Украине переименовали более 50 тыс. улиц и почти тысячу населённых пунктов. Их львиная доля получила имена лидеров ОУН, УПА, националистов.

В прошлом году на Украине вступил в силу закон, приравнивающий к ветеранам Второй мировой войны боевиков запрещенной в России ОУН-УПА. В итоге право на значительные социальные льготы получили участники таких кровавых событий, как «львовская резня», «волынская резня», уничтожение евреев в Бабьем Яру.

После прихода к власти президента Владимира Зеленского многие выражали надежду на снижение националистического угара. Однако, ещё в бытность свою кандидатом, будущий руководитель Украинского государства заявил следующее: «Есть неоспоримые герои. Степан Бандера – герой для какого-то процента украинцев, и это нормально и классно». Уже встав во главе Украины, Зеленский попытался осторожно выступить против «топонимической революции» в пользу Бандеры и других националистов, но тут же дал задний ход, дабы не потерять поддержку «улицы».

Между тем «улица» чувствует свою мощь и влияние. 1 января этого года в украинской столице прошло факельное шествие украинских националистов в честь 111-й годовщины со дня рождения Степана Бандеры. Аналогичные акции имели место почти во всех крупных городах страны.

Послы Израиля и Польши в Киеве выразили своё возмущение факельным шествием: «Мы считаем, что чествование людей, которые активно пропагандировали этнические чистки, является оскорблением».

Никого не слышит Киев. У него своё понимание истории.

Триумф дипломатии Сталина

пакт Молотова—Риббентропа — стратегическая победа СССР

Игорь Шишкин

Роль Сталина в становлении послевоенного миропорядка, в котором, собственно, мы до сих пор живём, общепризнана. А вот предвоенный период его дипломатической деятельности либо поливают грязью, либо пытаются оправдать: деваться ему было некуда, вынужден был он заключить с Гитлером эти соглашения и прочее, и прочее.

Я же считаю, что тот крутой разворот во внешней политике, который совершил Сталин в 1939 году, был его стратегической победой! Той, которая во многом заложила основы нашей Победы 1945 года. Образно выражаясь, в 1939 году Сталин в самый последний момент развернул корабль советского государства, когда тот на всех парах летел на рифы. А после этого провёл его в конце 1939 и в 1940 г. несколько раз между Сциллой и Харибдой. И тем самым спас страну.

Для того чтобы понять значение сделанного Сталиным в 1939 году разворота, одним из самых ярких (но не единственным) проявлением которого был Пакт Молотова—Риббентропа, нужно в первую очередь отрешиться от навязанного нам представления о том, что Вторая мировая война — это война всего прогрессивного человечества против абсолютного зла в лице нацистской Германии. Эта версия, конечно, очень удобна в пропагандистском плане, но к реальности не имеет никакого отношения.

Давайте не забывать, что Вторая мировая война, как и Первая, а также наполеоновские и многие другие войны, была порождена борьбой западных хищников за гегемонию. За то, кому достанется больший кусок от колониального ограбления мира. Наполеоновские войны — это противостояние Британской и Французской империй. Первую мировую породило противостояние Британской империи и Второго рейха. Вторая мировая война из этого ряда тоже никак не выпадает. Её породило противостояние Британской империи, Соединённых Штатов и Третьего рейха.

Известны слова Сталина, сказанные им в феврале 1931 года: "Мы должны пробежать это расстояние в 10 лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут". Через 10 лет и случилась большая война. Извините, но Гитлер тогда ещё не был правителем Германии, а Сталин уже не сомневался, что война будет.

Главное отличие Второй мировой от предыдущих войн было не в том, что один из претендентов на мировую гегемонию оказался носителем человеконенавистнической идеологии. Главное отличие Второй мировой от всех предшествующих схваток западных хищников было в том, что у всех у них появился один общий враг — Советский Союз. Поэтому и для Британской империи, и для Третьего рейха, и для Америки новая мировая война была нужна не только для установления собственной гегемонии, но и для уничтожения СССР.

Мы сейчас плохо представляем себе, в какой мере западные правящие круги тогда боялись и ненавидели коммунизм. Мы привыкли, что компартия правит сегодня в Китае, что у нас в Госдуме есть КПРФ, и это никого особенно не волнует. А тогда в коммунистической Советской России видели вызов самому существованию западного мира.

Привычная для великих держав Запада многовековая борьба за гегемонию, при всей её ожесточённости, была, в сущности, борьбой за то, кому достанется кусок пожирнее, и не несла угрозы существованию проигравшей стороны (ни для Франции, ни для Германии, как ранее — для Испании и Голландии, поражения не оказывались фатальными). Появление же Советской России стало угрозой самому существованию западной цивилизации. Появилась принципиально иная, альтернативная модель построения человеческого общества. Впервые было создано общество без деления на "элиту" и "быдло". Новое советское государство отрицало, казалось бы, незыблемый миропорядок, при котором вся власть и собственность концентрируется в руках узкого слоя избранных, элиты.

Именно поэтому страх перед нашей страной был тогда колоссален. Тем более что очень быстро выяснилось: этот "противоестественный" строй сам по себе не рухнет. Не дали нужного результата ни Интервенция, ни Гражданская война, ни экономические санкции. Более того, пример СССР оказался "заразен". Идеи переустройства мира на советских принципах начали захватывать миллионы умов, в том числе и среди представителей правящих классов Запада. Возникает реальная опасность того, что парламентская демократия — лучшая система обеспечения власти крупного капитала — не справится с новым вызовом. Под угрозой оказались устои мира Запада.

Чтобы наглядно представить отношение Запада к Советской России, надо вспомнить не только то, что говорил о Советском Союзе Гитлер (это мы хорошо помним). А вот возьмём, например, Францию. Уже идёт Вторая мировая война, конец 1939 года. Сидят солдаты на Линии Мажино. Разгар "Странной войны", в которой ничего не происходит. И в это время министр внутренних дел Франции Альбер Сарро, выступая в парламенте, сформулировал кредо французского правительства: "Единственная опасность, которой нам на самом деле надо бояться, — это большевизм. Германская опасность по сравнению с ней — ничто. Мы могли бы договориться с Германией". Глупость? Ничего подобного. Правящие круги Франции прекрасно понимали, от кого исходит главная для них угроза. Или давайте вспомним лозунг британских консерваторов "Чтобы существовала Британская империя, русский большевизм должен быть уничтожен!"

При этом правящие круги на Западе прекрасно понимали, что есть только одна страна, которая может физически решить проблему Советского Союза. Этой страной являлась Германия. И вот именно из этого понимания родилась ещё одна уникальная особенность Второй мировой войны. Дело в том, что до того в схватках за гегемонию всегда участвовало два претендента: Британия и Франция, например, или Голландия и Британия, или Испания и Британия. А здесь претендентов оказалось сразу три: Соединённые Штаты Америки, Британская империя и Третий рейх.

Откуда взялся Третий рейх? Ведь и английские, и американские, и наши историки, занимающиеся межвоенным периодом, признают, что главным противоречием в 20-е и 30-е годы ХХ века было противостояние между США и Британией. Так Германия здесь при чём?

Германия была разгромлена и обложена колоссальными репарациями. Ей запрещено было иметь настоящие вооружённые силы. Какой же она претендент на мировую гегемонию, кто она такая? Её почти нет. Её и не могло бы быть среди претендентов, если бы Британской империи и Соединённым Штатам она не понадобилась как инструмент уничтожения Советского Союза. Попутно они намеревались решить и свой вопрос: кому из них быть гегемоном? Они неоднократно оказывались на грани открытого столкновения, но ни та, ни другая сила на это не шла, потому что абсолютного превосходства ни у тех, ни у других не было.

А с помощью "многоходовки" руками Германии каждая сторона хотела не только ликвидировать ненавистный Советский Союз, но и подорвать мощь своего конкурента.

Именно это лежало в основе подготовки Второй мировой войны. Первую скрипку здесь играла именно Британская империя — ведь по итогам Первой мировой войны она была гегемоном западного мира. Да, клонящимся к закату, да, с экономическими проблемами, но гегемоном. Примерно, как современные Соединённые Штаты.

И что начинает делать Британская империя? На словах она вдруг заразилась вирусом пацифизма, непротивления злу насилием и стремлением к миру во всем мире. Она объявила так называемую политику умиротворения, которая в реальности была политикой подготовки Германии к войне с Советским Союзом.

Первой вехой на этом пути явились Локарнские договоры 1925 года, главным идеологом которых был Остин Чемберлен, брат Невилла Чемберлена, тогда возглавлявший Министерство иностранных дел империи. По их итогам Германии было заявлено (в переводе с дипломатического), что она, побеждённая в Первой мировой войне, может вернуться в семью цивилизованных народов, с неё снимут постепенно репарационные платежи и все остальные ограничения, но при одном условии — Германия должна уничтожить СССР.

В подписанных документах значились обязательства вернуть Германию в экономические и прочие структуры Запада. Также немцев обязали гарантировать нерушимость их западных границ по итогам войны. Но при этом "рассеянный" Остин Чемберлен почему-то "забыл", что у Германии есть и восточные границы. Их гарантий от Германии никто не удосужился потребовать.

Локарнские соглашения в Лондоне совершенно справедливо оценили как крупнейшую дипломатическую победу. Остину Чемберлену пожаловали высший британский орден Подвязки и присудили Нобелевскую премию мира.

Заметьте, человек, который сделал первый важнейший шаг к мировой войне, был отмечен Нобелевской премией мира! Мы прекрасно понимаем, что когда он "забыл" о восточных границах, он вовсе не собирался спровоцировать войну Германии с Польшей — очень-то это было "нужно" Британской империи! Какая там Польша?!

Всем всё было ясно. Германии отводилась роль "киллера" на восточном направлении, которого затем уничтожает французская армия. Либо его, либо уцелевшую Советскую Россию — того, кто в предполагавшейся схватке выживет.

Это была тонкая авантюристичная игра — накачать Германию ресурсами до такой степени, чтобы она могла уничтожить Советский Союз, но при этом ни в коем случае не могла бы овладеть его ресурсами. Британцы прекрасно понимали, что тогда Германия разнесёт их империю в пух и прах. Это было очевидно всегда: есть, например, паническое заявление Ллойда Джорджа 1918 года, в период Брестского мира, когда немцы начали продвижение на восток: "Германия, взяв под свой контроль ресурсы России, станет непобедимой". То есть они это хорошо понимали. Значит, впредь нужно было лишь дозированно накачивать Германию ресурсами.

А для этого нужно было что сделать? Отдать Германии Австрию, и тем самым обеспечить её дополнительными прекрасными солдатами. Отдать ей Чехословакию — военную кузницу. Но… не более того.

Немцы, полагаю, прекрасно понимали британскую игру. Они не могли не понять, что с ними будет после того, как Германия уничтожит Советский Союз. Но иного пути возродиться после Первой мировой войны, кроме как подыгрывать британцам, у них не было. В те годы в Европе все, кроме СССР, были вынуждены играть по британским правилам.

Далее был — Мюнхенский сговор. Как любят издеваться над Невиллом Чемберленом, заявившим по итогам Мюнхена: "Я привёз вам мир!". Но Чемберлен имел все основания торжествовать. Мюнхенское соглашение стало вершиной политики умиротворения, подготовки Германии к грядущей войне. Благодаря Мюнхену немцы получили последнюю "инъекцию", после которой они уже должны были идти на Восток, выполнять предписанную им функцию.

Есть интересные записи нашего полпреда в Великобритании Майского после Мюнхена. Он сообщает, что в правящих кругах Британии царит восторг, и все уверены, что следующим шагом Гитлера будет вторжение на Украину. Гитлер принял из их рук Чехословакию, его включили в число достойных. Он стал одним из четырёх лидеров Европы. Так теперь иди, куда отправили!

И все ждали, что он туда и пойдёт.

Однако Гитлер тоже понимал, что будет после этого с Германией. И тут происходит неожиданное для британцев событие. После того, как Мюнхен состоялся, происходит раздел Чехословакии. Мы много слышали про Тешинскую область, которую прибрали к рукам поляки, а там был более важный момент: Гитлер по итогам ликвидации Чехословацкого государства отдаёт Подкарпатскую Русь Венгрии! Вот это было в Лондоне воспринято как взрыв бомбы, потому что там были уверены, что Подкарпатская Русь будет объявлена Украиной. А эта Украина предъявит претензии на "свои" остальные земли — на Украинскую ССР, и это будет поводом для похода Германии на Восток.

Как только Гитлер отказался от идеи создать на этих территориях марионеточное украинское государство, а отдал их Венгрии, в Лондоне сразу поняли, что Гитлер, получив военно-промышленный потенциал Чехословакии, пойдёт не на восток, а на запад, и уничтожит Францию. Ту Францию, которая должна была бы его добить после вторжения в СССР.

Вот тогда сразу же с Чемберленом, который был страшным "пацифистом", происходит невиданное преображение. Этот человек перед Мюнхеном во всех интервью говорил о том, что он не может себе представить, чтобы британцы начали рыть окопы, что он не допустит пролития ни капли английской крови из-за того, что какие-то чехи поссорились с какими-то там немцами. Но сразу же после того, как Гитлер отдаёт Закарпатье венграм, Чемберлен тут же предоставляет гарантии независимости Польше и заявляет, что Британия костьми ляжет за её независимость.

По этому поводу хорошо съязвил Черчилль, его противник: "Это сейчас мы готовы лечь костьми за ту самую страну, которая поучаствовала только что с жадностью гиены в растерзании Чехословакии. Такого невинного агнца мы сейчас собираемся спасать!" Опять-таки глупость? Нет. Признанный британский военный историк Лиддел Гарт писал, что предоставление гарантий Польше сделало неизбежным начало войны. Почему? Да потому что Гитлеру, чтобы расправиться с Францией, нужно было иметь надёжный тыл в Польше. Только тогда он мыслил разбить Францию, а затем вместе с поляками совершить "Дранг нах Остен".

Он это открыто предлагал полякам. Но с одним условием (здесь интересы немцев и поляков разошлись): "А верните-ка нам Данциг и Данцигский коридор". Поляки по своей привычке сначала возмутились, но потом согласились. Есть документ о том, что министр иностранных дел Польши сообщил, что он готов на такое соглашение.

И вот тут сразу появляется Британская империя, самая могучая, самая сильная в мире, и говорит: "Нет-нет, мы вам гарантируем, что немцы на вас не нападут, оставляйте Данциг у себя, никакого коридора не будет!" Тут же и Франция заявляет об этом.

И начинается невиданная в истории по своей гнусности и цинизму игра. Поляков приглашают на переговоры руководителей генштабов трёх стран: Франции, Британии и Польши. И заключается соглашение, что если немцы на вас, поляков, нападут, то на такой-то день войны Британия сделает то-то, а Франция то-то… Странно было бы ожидать, что поляки не поверят официальным договорам, подписанным представителями двух великих держав Запада.

Однако они не знали, что ещё 4 мая(!) 1939 года Англия и Франция договорились, что "судьба Польши будет определяться общими результатами войны, а последние в свою очередь будут зависеть от способности западных держав одержать победу над Германией в конечном счёте, а не от того, смогут ли они ослабить давление Германии на Польшу в самом начале".

Ещё не было вторжения немцев в Польшу! До него ещё несколько месяцев, а Британия и Франция составляют документ, в котором совершенно однозначно говорится о грядущей войне, как о несомненном факте, и о том, что в ходе этой большой войны Польша исчезнет с карты мира. Но потом, когда британцы с французами победят, они полякам эти "неприятности" как-то скомпенсируют. Этот документ предан сейчас огласке. Но поляки про него, правда, не любят вспоминать. Предпочитая обвинять во всех своих бедах Россию.

У нас любят говорить про польскую глупость, и в качестве примера приводят заявления польской прессы и польских дипломатов о том, что через две недели после начала войны с Германией их уланы окажутся в Берлине. Но это не глупость! Поляки были уверены, что действительно в Германию вторгнется самая сильная европейская армия — французская (на 1939 год более сильная, чем вермахт). Британский флот заблокирует все морские коммуникации, а британская авиация разбомбит немецкие города. А кто ближе всех к Берлину? Поляки. Ясно же, что немцы бросят все свои силы на Западный фронт — сражаться с французами. Вот тут-то доблестные польские уланы и войдут в Берлин.

Всё чётко рассчитано, это не глупость, у поляков были документы, гарантирующие начало активных боевых действий со стороны Франции и Англии. Кстати, когда началась война, польские послы сразу кинулись в соответствующие инстанции Франции и Британии, требуя ответа согласно подписанным ими документам. А им начали рассказывать сказку, что, наконец, "всё началось". Да-да! Первую неделю им рассказывали сказку, что мы-де всё выполняем, наступление началось, и просто сейчас не можем вас отвести показать, там опасно. 10 сентября поляков уведомили, что британская авиация начала массированные бомбардировки немецких городов, что было откровенной ложью. А 14 сентября генерал Гамелен заверил поляков о "твёрдой решимости" союзников выполнить все взятые обязательства. Что тоже было откровенной и сознательной ложью. И только когда уже ничего изменить было нельзя, до поляков дошло, что их, грубо говоря, "кинули".

А зачем это всё было сделано? Просто так британцам захотелось устроить эту войну и лишить немцев надёжного тыла на востоке? Не только. Кстати, до сих пор не выяснен вопрос, почему польское правительство сбежало из страны? Ведь при обычном ходе войны, когда держава разбита, начинаются переговоры: ладно, это мы отрежем, это ещё отрежем, выплатим контрибуцию и так далее. А тут правительство сбегает, и страна отдаётся полностью на волю победителя. И вот здесь просматривается явный расчёт, конечно, не польский. Немцы входят на территорию Польши, доходят до её восточных районов. А восточные земли Польши — это территории, которые Советский Союз считал своей территорией. Наверное, не нужно пояснять, что это территории, потерянные по итогам Советско-польской войны 1919-1921 годов: Западная Белоруссия, Западная Украина…

Да, мы признали в своё время переход их под польский суверенитет. Но Советский Союз и в 20-е, и в 30-е годы постоянно ставил вопрос о том, что это наша земля, и требовал проведения референдумов на этих территориях, чтобы выяснить, хотят ли жить эти люди в Польше или в Советском Союзе.

Естественно, эти референдумы не проводились. Более того, в советских документах тот же Молотов о живших там украинцах и белорусах писал как о "русских меньшинствах"! "Русские меньшинства Польши", например. И вот эти русские меньшинства Польши оказываются под немецким катком.

Дальше спровоцировать войну Германии с Советским Союзом не так уж сложно с учётом антикоммунистической направленности вермахта и антифашистской позиции Красной армии. Тут только спичку поднести. Например, устроить резню на территории Западной Украины или Западной Белоруссии, пустить под нож те самые "русские меньшинства"… Как известно, фашисты были большими мастерами в организации таких экзекуций.

И Советский Союз вынужденно вступил бы в войну. Вступив в войну в одиночку, он либо побеждает Германию (и тогда Франция приходит на защиту цивилизации от варваров-большевиков и добивает чуть живого победителя), либо терпит поражение от немцев, которые тоже остаются едва живыми. И тогда Франция опять-таки начинает настоящую, а не "странную" войну, потому что весь цивилизованный мир вдруг осознаёт, что в Берлине засел человеконенавистнический режим (антисемитизм и прочее).

В 1939 году Сталин данную дилемму прекрасно осознавал. Сейчас все эти документы известны, тогда же они, конечно, огласке не предавались…

Британия что тогда сделала? Она сказала, что осознала свои ошибки прошлого — политики умиротворения. И предложила всем странам мира объединиться против Германии. В день, когда были даны гарантии Польше, лорд Галифакс, министр иностранных дел, подошёл к нашему послу Майскому и предложил, чтобы СССР тоже дал гарантию, что когда немцы нападут на Польшу, Советский Союз вступит в войну. Но если британцы и французы не вступили в войну за Польшу, с которой у них была военная конвенция, то вступать в войну за Советский Союз уж совсем смешно было бы!

Сталин видел, что война с Германией неизбежна, что её провоцирует Британия. И одновременно действовало мощнейшее давление в лице Литвинова и почти всего Наркоминдела в русле продолжения политики коллективной безопасности, которая и вела Советский Союз (к полному удовольствию англосаксов) на рифы. Но Сталин круто всё повернул. Отправил в отставку Литвинова, назначил Молотова...

Будем называть вещи своими именами: Пактом Молотова—Риббентропа мы предоставили Гитлеру надёжный восточный тыл на время разгрома Франции. Мы предоставили ему возможность взять Европейский континент под свой контроль, и получили взамен новую границу, а главное — получили время для подготовки к неизбежной войне с Германией.

Как результат: британский план войны летит в тартарары — Германия поворачивает на Запад, разгромлена Франция. У нас сейчас очень много говорят: "Ой, мы дали возможность разгромить нашего потенциального союзника…" Этот "потенциальный союзник", на минуточку, был тогда нашим злейшим врагом. Франция активно старалась организовать военный поход на Россию в 1940 году, несмотря на то, что уже находилась в состоянии "странной" войны с Третьим рейхом.

После того, как Гитлер берёт под свой контроль континентальную Европу, его мощь сразу же становится такова, что если он победит ещё и Советский Союз, Британской империи уже автоматически не будет, а уцелеют ли в такой перспективе Соединённые Штаты — большой вопрос. Британская империя и Соединённые Штаты при таком положении дел оказываются в безвыходной ситуации: либо в ходе разворачивающейся войны становиться союзниками СССР, либо погибнуть. Третьего после разгрома Франции и для Лондона, и для Вашингтона было не дано.

Сталин в 1939 г. кардинально изменил баланс сил в Европе и добился того, что для Британской империи и США их межимпериалистические противоречия с Германией вышли на первое место. Чтобы справиться с Германией, у них не оставалось никакого другого выхода, кроме как стать союзниками СССР. Что и сделал Черчилль, объявив 22 июня о том, что Британия — союзник Советского Союза.

Но при этом нужно отметить, что Британская империя до последнего пыталась избежать такой ситуации. Вы много, наверное, слышали про то, что Британия и Франция не объявили Советскому Союзу войну, когда наши войска 17 сентября вошли на территорию Польши. У нас это преподносят как некое признание ими нашей правоты. Только когда это британцы признавали чужую правоту, которая была им невыгодна?!

Им нужна была в любом случае встреча на территории Польши двух антагонистичных армий. Они хотели, чтобы начались какие-то столкновения, а дальше бы всё понеслось как снежная лавина. Поэтому нам надо не возмущаться парадами в Бресте и прочих местах. Надо радоваться, что наши и немецкие войска не вступили тогда в сшибку — восхищаться мастерством командиров, которые не поддались ни на какие провокации и разошлись мирно!

Ни нам, ни немцам эта война в 1939 году была не нужна. И, кстати сказать, сразу следом Финская кампания началась. Сейчас уже многие хорошо знают, что Финляндия отказалась выполнять требования Советского Союза только из-за того, что Британия предоставила ей гарантии. И был подготовлен, это тоже известно, французский экспедиционный корпус. Зачем? Вот она, казалось бы, Германия, вы с ней воюете, вот Линия Мажино. И вдруг французские войска собираются перебрасывать в Финляндию воевать с Советской Россией. Бред? Ничего подобного.

Когда они поняли, что не получилось столкнуть лбами в 1939 году СССР и Германию, они попытались изменить формат войны, перевести её на общезападные "рельсы": западная цивилизация — против ненавистных большевиков, крестовый поход Запада во имя спасения бедной Финляндии, подвергшейся агрессии и так далее. И здесь, мол, Германии деваться будет некуда. Антикоммунизм-то для неё — главное! Германия тогда уж не отвертится от нападения на СССР и должна будет примкнуть к Франции и Британии во имя совместного уничтожения большевизма. При этом Франция с Британией лишь отметились бы, выставив для проформы сто с чем-то тысяч живой силы, но воевать-то кто будет? Немцы, конечно.

И опять-таки получится то, что и должно было, по британскому плану, получиться: СССР совместными, в первую очередь — немецкими, войсками разгромлен, а потом прогрессивное человечество осознает весь ужас гитлеровского режима и наносит поражение чуть живому вермахту силами французской армии.

Только гладко было на бумаге. СССР успел вывести Финляндию из войны до того, как Франция закончила формирование экспедиционного корпуса. Англо-французскую атаку против СССР на Кавказе сорвало неожиданное для них вторжение немецких войск во Францию. После этого у Британии и США не осталось другого выхода, как стать союзниками СССР — пойти на создание антигитлеровской коалиции.

Вот о чём шла речь в 1939-1940 гг.! Сталин в той ситуации сделал единственно возможный и почти невероятный в тех условиях, с учётом специфики высшего руководства Советского Союза, ход. Он в 1939 году пошёл на заключение договора, который известен как Пакт Молотова—Риббентропа.

Пакт не дал Лондону спровоцировать в 1939 г. советско-германскую войну, что сломало английский сценарий Второй мировой войны и в конечном итоге привело к гибели Британской империи.

Пакт обеспечил возвращение незаконно отторгнутых после революции территорий, и тем самым позволил увеличить глубину стратегической обороны на западном направлении, что сыграло ключевую роль в провале блицкрига в 1941 г.

Пакт дал время для развития восточной базы советской экономики, что сыграло ключевую роль в победе под Сталинградом.

Пакт, радикально изменив баланс сил в Европе, вынудил США и Великобританию превратиться (на время) из врагов СССР в союзников, он создал условия для возникновения Антигитлеровской коалиции.

Пакт проложил путь к Ялтинским и Потсдамским соглашениям, определившим послевоенное мироустройство.

Поэтому Пакт Молотова—Риббентропа — это стратегическая победа Сталина.

3 МАРТА В РОССИЮ ВВЕЗЕНА ПАРТИЯ НЕЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПСИХОТРОПНЫХ ЛЕКАРСТВ

3 марта в Российскую Федерацию был ввезен препарат «Фенобарбитал» производства шотландской компании «Торнтон-энд-Рос», относящийся к категории незарегистрированных психотропных лекарственных препаратов. Об этом рассказал Министр промышленности и торговли Российской Федерации Денис Мантуров.

Работа по ввозу, распределению и доставке в субъекты Российской Федерации незарегистрированных психотропных лекарственных препаратов для оказания помощи детям по жизненным показаниям организована Минпромторгом России совместно с ФГУП «Московский эндокринный завод».

«Первая партия лекарств уже поступила в 69 регионов и направлена на оказание помощи 540 детям», - отметил Министр.

По словам Дениса Мантурова, ФГУП «Московский эндокринный завод» ведет работу по ввозу второй партии незарегистрированных психотропных лекарственных препаратов для 750 детей из 58 субъектов Российской Федерации.

«В настоящее время подписаны контракты с предприятиями-производителями и оформляются необходимые разрешительные документы на их ввоз в РФ. Ожидается, что указанные лекарственные препараты поступят в субъекты РФ в апреле–июне текущего года», - добавил глава Минпромторга России.

Одновременно прорабатываются вопросы государственной регистрации и внедрения в производство на территории Российской Федерации ряда незарегистрированных лекарственных препаратов. Так, к концу 2020 года Минпромторг России и ФГУП «Московский эндокринный завод» планируют организовать производство лекарственных препаратов «Диазепам» и «Мидазолам».

Справочно:

В Российскую Федерацию уже ввезены следующие лекарственные препараты:

27 октября 2019 г. - «Клобазам», капсулы 5 мг, таблетки 10 мг («Санофи», Франция), 26 ноября 2019 г. - «Диазепам», раствор ректальный 5 мг/2,5 мл, 10 мг/2,5 мл («Деситин», Германия), 6 декабря 2019 г. - «Мидазолам», раствор оромукозальный 2,5 мг/0,5 мл, 5 мг/1 мл, 7,5 мг/1,5 мл, 10 мг/2 мл («Такеда», Япония, подразделение «Шайер», Ирландия) и 3 марта 2020 г. - «Фенобарбитал», эликсир 15 мг/5мл 500 мл («Торнтон-энд-Росс», Шотландия).

Великобритания. ЦФО > Медицина > minpromtorg.gov.ru, 4 марта 2020 > № 3314604

Талибы побеждают!

американцы уходят из Афганистана

Владислав Шурыгин

США, афганские власти и радикальное движение "Талибан"* подписали в Дохе соглашение о выводе американских войск из Афганистана и запуске в стране мирного процесса.

На церемонии подписания присутствовали президент Афганистана Ашраф Гани, глава Пентагона Марк Эспер, госсекретарь США Майк Помпео, генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг.

Подписанный документ стал итогом переговоров, которые Соединённые Штаты и талибы вели с октября 2018 года. Согласно достигнутым соглашениям, военные США и стран НАТО должны покинуть Афганистан в течение 14 месяцев — при условии выполнения талибами своих обязательств.

Сегодня в Афганистане находится 16 тысяч американских солдат. В течение 135 дней после подписания соглашения их число должно быть сокращено вдвое — до 8600, а затем, в течении ещё 10 месяцев, произойдёт окончательный вывод.

Президент Афганистана в своём выступлении перед подписанием соглашения выразил надежду, что договорённости США и "Талибана"* приведут к постоянному перемирию.

10 марта начнутся межафганские переговоры.

В свою очередь, Майк Помпео призвал талибов сдержать обещание и прервать отношения с террористическими группировками "Аль-Каида"* и "Исламское государство"*.

Лидер талибов Абдул Гани Барадар пообещал, что движение будет придерживаться достигнутых договорённостей, и призвал к развитию в Афганистане системы управления, соответствующей нормам ислама.

Станет ли это окончанием бесславной военной кампании, которая длится уже 19 лет? Стоит напомнить, что США ввели войска в Афганистан после терактов 11 сентября 2001 года. Решение было поддержано близкими союзниками Вашингтона, которые вошли в оккупационную коалицию, помпезно названную "Международные силы содействия безопасности" (ISAF), созданную в соответствии с резолюцией № 1386 Совета Безопасности ООН от 20 декабря 2001 года. Поначалу в ней участвовало 48 стран, к 2014 году коалиция сократилась почти на треть.

Официально провозглашённой целью войны было уничтожение военной структуры "Аль-Каиды"* и лишение этой террористической организации позиций в Афганистане путём отстранения от власти в Кабуле движения "Талибан"*. За 19 лет 3471 военнослужащих коалиционных сил были убиты, из них 2400 — американцы. Ещё 3006 человек погибли в авариях, катастрофах, от суицида и прочих небоевых происшествий.

Ещё не менее 3900 человек — погибшие наёмники из так называемых "частных военных компаний". Итого, по самым скромным оценкам, общие потери коалиции составляют не менее 11 000 человек. Сейчас под контролем талибов находится более половины территории Афганистана, и власть в стране давно перешла в их руки. Нахождение здесь американцев давно утратило какой-либо смысл. Никаких боевых действий американский контингент не вёл и просто отсиживал свой срок командировки на базах, пока велись переговоры с талибами.

Ранее предполагалось, что церемония подписания соглашения пройдёт в начале сентября 2019 года. Однако после гибели в результате теракта в Кабуле американского солдата президент США Дональд Трамп отказался от переговоров с талибами. Переговорный процесс возобновился только через несколько месяцев, когда Трамп получил возможность привязать его к своей избирательной кампании и объявить о своей внешнеполитической победе — "примирении с талибами".

Трамп обещал закончить бессмысленную войну в Афганистане ещё четыре года назад — и вот теперь на глазах у всех он выполняет своё обещание! А то, что через год Афганистан полностью окажется в руках талибов, так кто тогда об этом вспомнит?

Куда важнее будущая ситуация в Афганистане для его соседей: бывших республик СССР, Ирана и России, — ведь сейчас в Афганистан при попустительстве и при прямом участии США идёт активное проникновение, вытесняемых из Сирии и Ирака боевиков ИГИЛ*. Именно там террористы намерены создать новую базу, и своей целью видят захват власти в исламских республиках Средней Азии и Кавказа. Этой экспансии активно сопротивляется движение "Талибан"*, не желающее утратить завоёванный с такими жертвами Афганистан. Поэтому сегодня с талибами уже давно ведутся переговоры в Москве, Астане и других столицах бывшего СССР. Потому что уход американцев из Афганистана — это не конец бесконечной войны, а всего лишь переход её в новую фазу…

* террористические организации, запрещённые в РФ

Русский Трамп: зачем Малофееву «Гражданская сила»

Что сулит России альянс Константина Малофеева и партии «Гражданская сила»

Иван Акимов

Известный православный бизнесмен и владелец телеканала «Царьград» Константин Малофеев, судя по всему, на ближайших парламентских выборах может объединить силы с партией «Гражданская сила». Эксперты предсказывают проекту большое будущее, а самому Малофееву прочат чуть не роль русского Дональда Трампа.

Официального сообщения о вхождении бизнесмена в партию пока не публиковалось, однако экспертное сообщество с энтузиазмом обсуждает эту новость уже несколько дней. Появление в партийных рядах медиамагната и предпринимателя, вполне возможно, вдохнет новую жизнь в «Гражданскую силу», в последнее время явно утратившую политический драйв.

Так, по словам директора Института политических исследований Сергея Маркова, Константин Малофеев может попробовать превратить «Гражданскую силу» в партию русских консервативных европейцев, а сам стать своеобразным «русским Трампом», продвигающим интересы национального бизнеса на самом высоком уровне.

«Гражданская сила» может пройти трансформацию в соответствии с политическими взглядами Константина Малофеева, которые являются консервативно-православными, — констатирует Марков. — На самом деле в нашей стране существует свободная ниша – и очень востребованная — либеральный патриотизм. Суть этой позиции заключается в том, что российское правительство должно работать прежде всего на российский бизнес, а не на глобальный либерализм. В какой-то мере именно этой позиции, с поправкой, разумеется, на страну, придерживается Дональд Трамп.

Марков пояснил, что с точки зрения патриотического либерала современный российский либерализм выглядит следующим образом: правительство закрывает глаза на приход в страну глобальных корпораций, которые «всех здесь придушат», и игнорирует тот факт, что эти корпорации получают помощь от своих правительств – китайского, американского, немецкого или французского.

«Вообще говоря, задумкой Бориса Титова (бывший лидер «Гражданской силы». — «Газета.Ru») был именно либеральный патриотизм – российское правительство должно в лепешку расшибиться, но создать самые хорошие условия для российского бизнеса. Для начала внутри России, а затем, возможно, и вне России, как это, предположим, делает китайское правительство. Пекин в этом смысле проводит политику классического либерального патриотизма – с одной стороны, очень либеральную, а с другой – очевидно патриотическую. И Трамп сейчас делает то же самое, потому что в настоящий момент это – мейнстрим. С большой вероятностью, думаю, эта политика близка и Константину Малофееву, который является и российским патриотом, и российским бизнесменом», — рассуждает Марков.

Если обновленная «Гражданская сила» действительно выберет своей идеологией патриотический либерализм, то ее потенциал окажется по-настоящему огромным, уверен эксперт.

В каком-то смысле, добавляет он, и «Единая Россия» в свое время начинала с либерального патриотизма, просто с течением времени эта партия потеряла людей, способных формулировать свои идеологические взгляды, и довольно сильно бюрократизировалась.

«Избиратели верят Владимиру Путину, а людям из «Единой России» – как-то не очень, они не чувствуют в их глазах искренности. А здесь может получиться искренность», - резюмировал политолог.

Напомним, что Константин Малофеев является председателем Общества развития русского исторического просвещения «Двуглавый орёл», заместителем главы Всемирного русского народного собора и учредителем попечительского совета благотворительного Фонда Святителя Василия Великого. Среди его основных активов – телеканал «Царьград» и инвестиционная группа «Маршал Капитал».

Младенцев в ОАЭ будут обследовать на предмет заболеваний в будущем

В ОАЭ приняли программу медицинского обследования для новорожденных, позволяющую выявлять потенциальные болезни в будущем.

3 марта 2020 года в ОАЭ утвердили комплексную систему медицинского обследования для всех новорожденных в стране. Цель программы – отслеживание возможных будущих заболеваний на ранней стадии.

О принятии новой системы было объявлено на заседании Кабинета министров под председательством Его Высочества Шейха Мухаммеда бен Рашида Аль Мактума, вице-президента и премьер-министра ОАЭ и правителя Дубая.

Согласно новому регламенту, все новорожденные в стране будут проходить медицинское обследование с применением эффективных механизмов контроля проблем со здоровьем, с которыми они могут столкнуться в будущем.

Новая программа будет соответствовать самым передовым мировым стандартам в области профилактических медицинских услуг, а также содействовать укреплению здоровья и повышению качества жизни населения.

Новость размещена при поддержке Swiss International Scientific School – школы и пансиона в Дубае, предлагающих передовое обучение по программе международного бакалавриата (IB) в одном из трех потоков: на английском языке c интенсивным изучением дополнительных языков (французского, немецкого, арабского), билингвальном англо-французском и билингвальном англо-немецком (с изучением иностранных языков методом погружения).

ОАЭ > Медицина > russianemirates.com, 4 марта 2020 > № 3311287

Физики нашли частицу, идеально подходящую для темной материи

Британские физики опубликовали результаты теоретического исследования, согласно которым частицами темной материи могут быть гексакварки — гипотетические частицы, состоящие из шести кварков. Статья размещена в журнале Journal of Physics G: Nuclear and Particle Physics.

Приблизительно на 80 процентов Вселенная состоит из темной материи. Ее невозможно увидеть. Физики фиксируют ее существование только по характеру гравитационных взаимодействий между видимыми объектами — звездами и галактиками. Прежде всего, характер движения звезд говорил о том, что вокруг них сосредоточено больше массы, чем это видно. Потом появились другие факты — гравитационное линзирование, возникающее, когда свет огибает массивные объекты, такие как скопления галактик; и вращение внешних частей галактических дисков — слишком быстрое, чтобы его можно было объяснить видимой массой.

Ученые считают, что темная материя должна состоять из частиц, которые не поглощают, не отражают и не испускают свет. Поэтому поиски частицы темной материи ведутся не с помощью телескопов или коллайдеров, а расчетным путем.

Британские физики-теоретики из Йоркского университета Михаил Башканов и Даниель Уоттс (Daniel Watts) предложили в качестве кандидата на роль носителя этой таинственной материи частицу гексакварк d*(2380), или гексакварк d-звезды, которую они сначала открыли теоретически, а потом, в 2014 году в Юлихском исследовательском центре в Германии удалось синтезировать похожую частицу, которая просуществовала 10-23 секунды.

Их гипотеза любопытна тем, что не требует введения никаких новых для науки концепций. Гексакварк, по мнению ученых, состоит из шести кварков — фундаментальных частиц, которые обычно соединяются в тройки, образуя протоны и нейтроны. В совокупности эти трехкварковые частицы называются барионами, и большая часть наблюдаемой материи во Вселенной состоит из них. Когда объединяются шесть кварков, они образуют частицы, называемые дибарионами. Важно, что эти частицы также являются бозонами — частицами, подчиняющимися статистике Бозе — Эйнштейна. Это значит, что гексакварки могут сочетаться самыми разными способами, не только в виде протонов и нейтронов.

Авторы предполагают, что вскоре после Большого взрыва, во время охлаждения и расширения Вселенной гексакварки d* могли сгруппироваться в большом количестве и образовать пятое состояние вещества — конденсат Бозе — Эйнштейна.

"Происхождение темной материи во Вселенной — один из самых больших вопросов в науке, который до сих пор не выяснен", — приводятся в пресс-релизе слова Даниэля Уоттса. — Наши первые расчеты показывают, что конденсаты d-звезд являются новым возможным кандидатом в темную материю. Этот новый результат особенно интересен, поскольку он не требует никаких новых для физики понятий".

Известно, что конденсат Бозе — Эйнштейна образуется, когда газ бозонов низкой плотности охлаждается практически до абсолютного нуля. На этой стадии атомы переходят от их обычного состояния к совершенно неподвижному, минимально возможному квантовому состоянию. В своей статье авторы публикуют первую оценку жизнеспособности гексакварков.

"Следующим шагом будет получение лучшего понимания того, как взаимодействуют d-звезды — когда они притягиваются и когда они отталкивают друг друга, — говорит Михаил Башканов. — Мы проводим новые измерения, чтобы создать d-звезды внутри атомного ядра и посмотреть, отличаются ли их свойства, когда они находятся в свободном пространстве".

Очевидно, что все эти построения пока носят теоретический характер. Но иначе, видимо, не подобраться к постижению тайны темной материи, которая может многое рассказать нам о том, как сформировалась наша Вселенная и как она работает.

Конфликт министерств. МИД ФРГ против обсуждения санкций к России

В МИД ФРГ призвали не предпринимать действий в отношении России из-за ситуации в сирийском Идлибе. которые могли бы осложнить поиски политического решения.

Ранее такой сценарий не исключила глава минобороны Германии Аннегрет Крамп-Карренбауэр. Она допустила обсуждение санкций против РФ.

Представитель МИД ФРГ Райнер Бройль, в свою очередь, заявил, что Россия играет важную роль в Сирии.

"Россия играет одну из центральных ролей в этом конфликте, она необходима для нахождения политического решения. Мы считаем, что линия поведения России сейчас неверна. Мы хотим корректировки курса России. Это тема, которую мы поднимаем в переговорах с Россией. Предложения, как повысить готовность России к политическому решению, мы будем внимательно изучать, в то же время нельзя делать то, что может осложнить решение конфликта", – заявил представитель МИД ФРГ, чьи слова приводит РИА Новости.

Представитель минобороны Тильман фон Плюсков, на вопрос о противоречии в позициях оборонного ведомства и МИД, ответил, что в министерстве иностранных дел ФРГ считают необходимым обсуждать все возможные варианты. Только затем уже принимать решение, добавил он.

Почему прогрессивная шкала НДФЛ невыгодна правительству

Дискуссии о необходимости возврата к прогрессивной шкале налога на доходы физических лиц (НДФЛ) ведутся давно – с момента ее замены на плоскую 1 января 2001 года. Однако сейчас они обострились из-за практически нулевого роста реальных располагаемых доходов населения. Но в правительстве скептически относятся к таким инициативам, имея для этого серьезные основания.

Константин Смирнов

Запрос общества на социальную справедливость усиливается. Именно поэтому стали циркулировать идеи об отмене НДФЛ для граждан с минимальным уровнем оплаты труда. Соответственно, обсуждается предложение существенно увеличить его ставку для россиян с высокими доходами. Вот только не совсем ясно, какие именно доходы в России можно считать высокими и сверхвысокими.

Признаются излишними даже министром финансов Антоном Силуановым страховые платежи с зарплатных фондов. Однако в правительстве относятся к такого рода предложениям с изрядной долей скепсиса. Чем тогда наполнять бюджет? Последний, по расчетам ФНС, в значительной степени зависит от налогообложения бедных и средних слоев населения.

Как стали собирать налоги

В Высшей школе экономики на прошлой неделе прошел круглый стол «Роль налоговых доходов в развитии экономики. Бюджет-2020 и налоговые стимулы развития бизнеса». Ключевым спикером был приглашен начальник Аналитического управления ФНС России Валерий Засько. Вначале он остановился на достижениях в обеспечении стабильных налоговых поступлений. В частности, он отметил, что развитие технологий налогового администрирования в значительной мере обеспечило рост собираемости налогов. Причем рост собираемости налогов произошел, по сути, за счет значительного обеления экономики.

Следствием системной работы налоговых органов следует признать и определенную ломку психологии налогоплательщиков. На сегодняшний день, считает Валерий Засько, подавляющее число представителей бизнеса прекрасно осознают риски уклонения от уплаты налогов и формируют свои бизнес-процессы, максимально избегая сомнительных операций.

То, как именно фискалы могут противостоять различным формам искусственного занижения налоговой базы, пояснил на заседании Комитета по совершенствованию механизмов бизнеса в сфере права и налогообложения МРО «Деловой России», которое прошло 27 февраля, руководитель выездного отдела инспекции ФНС № 27 по Москве Виталий Крицкий.

Он прежде всего остановился на бесперспективности незаконного дробления бизнеса с целью перевода его составных частей под специальные льготные налоговые режимы наподобие УСН или ЕНВД. В ФНС в 2010-х были накоплены обширные базы данных о налогоплательщиках. По словам Виталия Крицкого, в его отделе могут составить подробный трудовой путь любого проверяемого руководителя или специалиста за последние 15–20 лет. Соответственно, нетрудно выявить все его возможные аффилированные связи с другими лицами. Отработана методика и допросов свидетелей. Зачастую именно рядовые сотрудники компаний раскрывают по крайней мере части криминальных схем по уходу от налогов. Особенно если речь идет об уволенных сотрудниках. И хотя в некоторых случаях налоговикам приходится допрашивать до 500 человек по одному делу, препятствием это не становится.

В результате, по данным Валерия Засько, за последние 10 лет дополнительные поступления в бюджет за счет качественного развития уровня налогового администрирования составили почти 3 трлн руб. Кроме того, более полный сбор фискальных платежей внес свой вклад в формирование нынешней экономической ситуации, которая характеризуется низким уровнем инфляции, созданием финансовых резервов, погашением значительной части внешнего долга, решением социальных задач, в том числе стабильностью выплаты и индексацией пенсий. И главное – более полное наполнение бюджета и обеление экономики обеспечили качественное улучшение конкурентной среды.

Неизменная шкала НДФЛ

По приведенным Валерием Засько данным, уровень налоговой нагрузки на экономику в России вполне сопоставим с аналогичным показателем развитых стран и составляет (без учета нефтегазовых доходов) порядка 28%. Впрочем, независимые эксперты приводят цифры до 40% с учетом страховых и таможенных платежей, которые, по сути, также являются квазиналогами. Поэтому, положа руку на сердце, трудно признать конкурентоспособность российской экономики по фискальной составляющей в сравнении с рядом стран ЕАЭС, например с Казахстаном, где ставки НДФЛ и НДС равны 10%.

В принципе и в Минфине, и в ФНС признают тот факт, что налоговая нагрузка на труд достаточно высока – суммарно 43% от выплачиваемой зарплаты. Но в этих ведомствах предупреждают, что за призывами снизить налоги должно следовать четкое понимание, за счет чего компенсировать выпадающие доходы. Нельзя в одночасье снизить страховые взносы, не обеспечив соответствующих поступлений в тот же Пенсионный фонд.

Представитель ФНС также призвал с осторожностью относиться к внедрению прогрессивной шкалы НДФЛ. Дело в том, что, по данным ФНС за 2018 год, 98% российских работников получали в год зарплату не более 1 млн руб. в год. Почти 65% зарабатывают от 114 тыс. руб. до 1 млн руб. Официальная зарплата 28,2% работников не превышает 10 тыс. руб. в месяц (или около 114 тыс. руб. в год). И лишь 6,9% получают зарплату свыше 1 млн за год.

В общем, картина получается безрадостная. Большинство работающих граждан получают крайне низкие доходы. По крайней мере официально. Особенно не разгуляешься.

Поэтому Валерий Засько и отметил: «Если рассуждать оторванно от реальности, было бы справедливо, если бы богатые облагались более высокими налогами. Но если мы окунемся в действительность и расчеты, то это не совсем так». И если правительство введет некий необлагаемый минимум, то «автоматом», считает представитель ФНС, мы получим огромные выпадающие доходы, которые будут исчисляться триллионами рублей. Например, если отменить НДФЛ для граждан с зарплатой на уровне МРОТ (в 2020 году он составляет 12 130 руб.), то бюджетная система недополучит 1,2 трлн руб.

А вот с богатых спрос невелик. По подсчетам Засько, дополнительные доходы бюджета за счет внедрения прогрессивной шкалы НДФЛ составят всего несколько десятков миллиардов рублей. Это, по его мнению, «копейки, что не решит никаких вопросов социальной справедливости».

Президент Владимир Путин также недавно высказался против возвращения к прогрессивной шкале НДФЛ. По его мнению, как только для имущих подымут ставку, они тут же найдут массу способов уйти от ее уплаты.

В общем, власти расписываются в неспособности фиксировать по-настоящему крупные доходы и обеспечивать социальную справедливость при налогообложении. Впрочем, к этому вопросу обещано вернуться в 2024 году. И не по причине президентских выборов, а по результатам ускорения экономического роста и, соответственно, увеличения реальных располагаемых доходов населения. То есть все равно за все заплатят не сверхбогатые, а нарождающийся средний класс вместе с по-настоящему бедными. Пока же общество к прогрессивной шкале НДФЛ не созрело.

Справка

Из стран с прогрессивной шкалой налогообложения самая высокая максимальная ставка подоходного налога установлена в Швеции – 61,85%. В Дании – 55,8%, в Германии – 47,5%, в Китае, Великобритании, Испании, Франции и ЮАР – 45%, в США – 37%. Из стран ЕАЭС прогрессивную шкалу ввела только Армения (максимальная ставка – 36%). В Белоруссии ставка, как и в России, 13%, в Казахстане и Киргизии – 10%.

Птенцы пингвинов Гумбольдта появились на свет в московском зоопарке

Птенцы редких пингвинов Гумбольдта появились на свет в столичном зоопарке, сообщается на сайте мэра Москвы.

Отмечается, что теперь самая многочисленная в России популяция этих птиц в неволе представлена в зоопарке столицы. Семейство насчитывает уже 35 особей вместе с недавно вылупившимися птенцами.

"В Московском зоопарке появились на свет пятеро птенцов пингвинов Гумбольдта. Этот вид занесен в Международную Красную книгу в категории "уязвимый", - говорится в сообщении.

Подчеркивается, что пингвины Гумбольдта появились в московском зоопарке в 1997 году, с начала 2000-х орнитологи регулярно получают потомство от этих редких птиц.

Пингвин Гумбольдта получил название в честь немецкого ученого. В природе пернатые гнездятся на западном побережье Латинской Америки. Природная популяция этих пингвинов, по данным орнитологов, насчитывает не более 32 тысяч особей.

Для молодых людей. BMW обновила фирменный логотип

BMW в Instagram представила новый логотип, эмблему сделали двухмерной, отказавшись от черного цвета, пишет "360".

Так, дизайнеры оставили на эмблеме синие и белые части, которые символизируют флаг Баварии. Над ними видно название марки, выполненное в стальном цвете, а вокруг сделали металлический круг.

Как отмечают в компании, с помощью обновленного логотипа BMW хочет привлечь покупателей из числа молодых людей.

Автолюбители могут оценить новую эмблему на автомобиле Concept i4. Серийная версия модели появится уже в следующем году.

ОПЕК+ обсудит в Вене падение рынка нефти из-за коронавируса

Серия заседаний по судьбе сделки ОПЕК+ в условиях замедления спроса на нефть в мире из-за вспышки коронавируса и стремительного падения цен начнется в среду в Вене. Альянсу предстоит определить, отвечать ли на этот вызов усилением сокращения добычи и если да, то какой объем будет достаточен для стабилизации ситуации.

Первым, традиционно, соберется министерский мониторинговый ОПЕК+, который даст рекомендацию по параметрам венской сделки. Затем, 5 марта итоги их встречи проанализируют страны ОПЕК, и только 6 марта на заседании всех государств ОПЕК+ будет вынесено консолидированное решение.

Но в привычном формате есть и необычный момент: из-за коронавируса альянс решил максимально ограничить число делегатов на заседаниях и запретить доступ журналистов в штаб-квартиру ОПЕК, где проходят министерские обсуждения. Объявлено же об этом было буквально накануне.

При этом уже во вторник состоялись консультации техкомитета экспертов ОПЕК+. По сообщениям СМИ, они рекомендовали альянсу рассмотреть увеличение сокращения добычи на 0,6-1 миллион баррелей в сутки на второй квартал. В настоящий момент нефтяная сделка, в которой участвует 24 страны ОПЕК и "не ОПЕК", предполагает сокращение добычи на 1,7 миллиона баррелей в сутки от уровня марта 2018 года до конца первого квартала. Из этого объема 300 тысяч приходится на Россию.

Новый игрок на рынке

За два с небольшим месяца новый для всего мира коронавирус, изначально появившийся в Китае, распространился на 72 страны, унес жизни свыше 3 тысяч человек и стал одним из основных факторов влияния для различных сфер мировой экономики. Рынок нефти не стал исключением.

Дело в том, что многие предприятия в Китае, втором по величине потребители нефти в мире и крупнейшем импортере этого сырья, приостановили или ограничили производство. Одновременно ситуация ударила по туризму, авиаперевозкам и другим сферам, что вкупе начало отражаться на спросе на энергоносители и в целом экономике Китая.

На этом фоне в ОПЕК+ появились предложения об экстренном заседании альянса, по неофициальным данным, основная инициатива исходила от Саудовской Аравии, бюджет которой очень чувствителен к уровню цен на нефть. В итоге, в начале февраля внепланово собрались эксперты ОПЕК+, рекомендовав продлить соглашение до конца года с увеличением сокращения во втором квартале. По их оценке на тот момент, коронавирус снизил рост спроса в 2020 году на 150-200 тысяч баррелей в сутки.

Рекомендацию сразу поддержали ряд стран ОПЕК и "не ОПЕК". Но в первую очередь, участники рынка ждали официальную позицию России - до сих пор она так и не была озвучена. И пока Минэнерго России продолжает ссылаться на неопределенность на рынке и необходимость учитывать интересы российских нефтекомпаний, а Минфин отмечает устойчивость российского бюджета к нынешним ценам на нефть (упали с чуть выше 70 долларов за баррель в январе до нынешних 48-53 долларов), различные аналитические агентства и эксперты дают неутешительные оценки по спросу.

Так, Международное энергетическое агентство (МЭА) в середине февраля заявило, что из-за коронавируса ожидает в первом квартале сокращения мирового спроса на нефть впервые за 10 лет - на 435 тысяч баррелей в сутки. В целом на 2020 год МЭА снизило прогноз роста спроса на нефть на 365 тысяч баррелей в сутки, до 825 тысяч баррелей в сутки - самый низкий показатель с 2011 года.

Однако глава отдела стратегий на товарных рынках Saxo Bank Оле Хансен сообщил РИА Новости, что рост спроса на нефть в 2020 году может оказаться еще ниже ожиданий МЭА. "Три главных прогнозных организации (ОПЕК, МЭА и управление энергетической информации Минэнерго США) в прошлом месяце понизили свои прогнозы по росту спроса на нефть в мире в среднем на 0,3-0,95 миллиона баррелей в сутки. С тех пор распространение коронавируса за пределами Китая ухудшило прогноз по спросу, некоторые не ожидают роста вообще - впервые за десятилетия", - говорит он.

"В этих условиях, учитывая возможность принятия государствами G7 и центральными банками мер поддержки своих экономик, мы ожидаем рост спроса в 2020 году на 0,5 миллиона баррелей в сутки", - считает он.

И целого миллиона мало

Хансен отмечает, что добыча нефти ОПЕК, по данным исследования агентства Блумберг, в феврале упала до 27,9 миллиона баррелей в сутки (минимум за 11 лет). В основном это связано с вынужденным из-за военной ситуации снижением добычи в Ливии - на 640 тысяч баррелей в сутки. Но даже в этих условиях динамика цен на нефть указывает на необходимость действий.

"Хотя рост предложения со стороны производителей, не входящих в ОПЕК, таких как сланцевики США, может начать реагировать на снижение цен, от ОПЕК и ее союзников все же требуются немедленные действия. На данном этапе все, что будет меньше 1 миллиона баррелей в сутки дополнительного сокращения, вероятно, снова направит рынок вниз", - полагает эксперт.

В свою очередь, аналитики Standard Chartered, мнение которых приводит Блумберг, считают, что инвесторы на рынке могут разочароваться любым дополнительным сокращением добычи ниже 1,5 миллиона баррелей в сутки во втором квартале.

Вместе с тем в понедельник вице-президент и совладелец "Лукойла" Леонид Федун высказал, как он выразился, экспертную оценку, что страны ОПЕК+ суммарно сократят добычу нефти на 0,6-1 миллиона баррелей в сутки или даже больше, из которых Россия может взять на себя сокращение в объеме 200-300 тысяч баррелей в день.

Эксперты: сверхбогатых людей в России к 2024 г станет больше на 23%

Количество так называемых ультрахайнетов (владельцев чистых активов стоимостью свыше 30 миллионов долларов) к 2024 году в России увеличится на 23% - до 11 тысяч человек, говорится в исследовании The Wealth Report о распределении благосостояния в мире компании Knight Frank.

"Россия, преодолев кризисные явления 2014-2017 годов, входит в новую фазу роста благосостояния. Так, после снижения численности российских ультрахайнетов на 15% в пятилетней ретроспективе, к 2024 году нас ждет существенный рост их числа на 23% до 11 тысяч человек", - сказал управляющий партнер Knight Frank Russia Алексей Новиков, отметив, что по количеству сверхсостоятельных лиц Россия уже обгоняет такие центры сосредоточения благосостояния, как Швейцария или Швеция.

Согласно исследованию, во всем мире за предыдущие пять лет их стало на 29% больше, а к 2024 году количество вырастет еще на 27%, составив 650 тысяч человек. Наибольший прирост ожидается в Индии (+73%), Вьетнам (+64%) и Китай (+58%). По данным Knight Frank, среди стран по числу ультрахайнетов лидером по-прежнему остается США – более 240 тысяч (прирост за последний год 6%).

В тройке лидеров также Китай – более 61 тысячи человек (+15% в 2019 году) и Германия – более 23 тысяч (+1%). Россия находится на девятом месте – почти 9 тысяч ультрахайнетов, в 2019 году их стало больше на 4%.

В исследовании также отмечается, что больше всего долларовых миллиардеров – 631 - сегодня сосредоточено в США. Далее следуют Китай (316), Германия (129), Индия (104). Россия расположилась на пятой строчке, за год в стране стало на три долларовых миллиардера больше – 103 человека.

28 февраля в столицу Хэнани Чжэнчжоу прибыл поезд с 6896 посылками из Гамбурга. Маршрут Гамбург – Чжэнчжоу стал первым сухопутным маршрутом для доставки почтовых отправлений из Европы в Китай.

Чжэнчжоу еще 2018 году стал одним из четырех пилотных городов для доставки почтовых отправлений между Китаем и Европой. А в 2019 году власти согласились использовать железнодорожную станцию города как единственную, где будет реализован проект доставки почтовых отправлений из Европы в Китай.

Самый привычный вид логистики для почтовых отправлений — авиасообщение. Однако далеко не все грузы можно доставлять по воздуху. У железнодорожных сервисов есть существенные преимущества перед другими перевозками: скорость доставки, фиксированное время в пути, отсутствие погодных ограничений. Все это делает железнодорожные перевозки логистикой выбора для доставки многих видов почтовых отправлений.

Преимущества географического расположения Чжэнчжоу и сеть транспортных артерий, которые через него проходят, делают его удобным хабом для транспортировки почтовых грузов в сообщении Китая не только с Европой, но и с Центральной Азией. При этом посылки из разных стран могут быть легко распределены из Чжэнчжоу по всему Китаю. При первоначальных расчетах пилотного проекта аналитики пришли к выводу, что объем принимаемой почты может достигать 50 тыс. тонн и более 100 млн посылок в год.

Комитет по развитию и реформам провинции Хэнань планирует развивать инфраструктуру станции Чжэнчжоу, чтобы она могла играть роль полномасштабного почтового хаба.

Сейчас через Чжэнчжоу проходят маршруты 83 китайско-европейских поездов. 17 из них были отправлены в феврале, после того как железнодорожная группа Чжэнчжоу вернулась к работе после затянувшихся из-за коронавируса каникул. В марте планируется существенно увеличить количество поездов.

Объем экспорта из иранской провинции Мазандаран вырос на 49 % за 11 месяцев

Таможенный инспектор Мазандарана заявил, что в этой северной иранской провинции объем экспорта увеличился на 49% с марта 2019 года, поскольку она экспортировала более 910 000 тонн товаров в 35 стран.

Во вторник Али Юсефи добавил, что экспортированные товары оцениваются в 201 201 000 долларов за одиннадцатимесячный период, сообщает Mehr News.

По его словам, экспортируемые товары включали молочные продукты, мороженое, цемент, пластмассы, киви и т. д.

Он добавил, что основными пунктами назначения иранских товаров были Ирак, Россия, Казахстан, Индия, Афганистан, Туркменистан и ОАЭ.

Затем Юсефи оценил объем импорта через Мазандаранскую таможню с марта 2019 года на сумму более 3 838 000 тонн, что оценивается примерно в 1,2 миллиарда долларов.

Он сказал, что объем и стоимость импорта выросли на 13% и 20% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года.

Он отметил, что основными экспортерами в Мазандаран были Россия, Германия, ОАЭ, Турция, Казахстан и Швейцария.

Выступление и ответы на вопросы СМИ Министра иностранных дел Российской Федерации С.В.Лаврова в ходе пресс-конференции по итогам переговоров с Министром иностранных дел Финляндской Республики П.Хаависто, Хельсинки, 3 марта 2020 года

Уважаемые дамы и господа,

Прежде всего хотел бы поблагодарить наших финляндских хозяев за гостеприимство.

Сегодня состоялась содержательная беседа с Президентом Финляндии С.Ниинистё и продолжительные, насыщенные переговоры с моим коллегой Министром иностранных дел Финляндии П.Хаависто.

Россия и Финляндия – добрые соседи. Мы развиваем наше взаимодействие в экономике, культурной и гуманитарной сферах, во внешнеполитической области на основе тех договоренностей, которые достигают президенты двух стран в ходе своих регулярных контактов.

За последние шесть-семь месяцев состоялись встречи министров внутренних дел, иностранных дел, природных ресурсов и экологии, транспорта, юстиции, руководителей таможенных служб и следственных органов.

Весьма интенсивны межпарламентские связи. Сегодня завершается визит в Российскую Федерацию Председателя Парламента Финляндии М.Ванханена, действуют «группы дружбы», регулярно проходят совместные заседания комитетов парламентов. Все это, конечно же, добавляет содержание в наши отношения, включая контакты между людьми.

Мы сегодня отметили поступательное развитие межрегиональных, приграничных, культурных, туристических обменов.

Отметили важность своевременной, качественной подготовки очередного уже 16-го заседания Межправительственной комиссии по экономическому сотрудничеству, включая разработку программы стратегического взаимодействия России и Финляндии в экономической области до 2025 г.

У нас реализуются крупные совместные проекты. Прежде всего имею в виду проект сооружения АЭС «Ханхикиви-1» в Финляндии и расширение деятельности концерна «Фортум» в Российской Федерации.

Отметили очень плодотворное взаимодействие в многосторонних форматах на севере Европы и в Арктике, в том числе в контексте начинающегося в будущем году председательства Российской Федерации в Арктическом совете, а Финляндии – в Совете Баренцева/Евроарктического региона. Как упомянул мой коллега, особое внимание будем уделять природоохранным мероприятиям.

Мы обсуждали вопросы прав человека, в том числе ситуацию с деятельностью «Свидетелей Иеговы». Мы подтвердили нашу позицию о том, что любые неправительственные, включая религиозные, организации должны уважать российские законы. К сожалению, структура «Свидетелей Иеговы», которая работала в России, выступала с прямыми призывами не выполнять российские законы. Мы, конечно, с этим согласиться не можем.

Подробно говорили о ситуации в регионе Балтийского моря, в том числе в контексте реализации инициативы Президента Финляндии С.Ниинистё о мерах доверия в этом районе.

Мы рассказали о нашем диалоге с членами Североатлантического альянса по вопросам безопасности, укрепления доверия. Рассказали о том, какие предложения мы внесли уже более года назад на рассмотрение членов НАТО, и на которые ответ так до сих пор и не получен. Из этого мы делаем вывод о том, что в планы НАТО не входит разрабатывать и осуществлять вместе с нами конкретные меры деэскалации и укрепления доверия. К сожалению, это подтверждается и практическими действиями Североатлантического альянса, в первую очередь США, которые начинают проводить крупнейшие за многие десятилетия учения т.н. «Defender Europe 2020». Мы не видим каких-либо проблем в этом регионе, которые требовали бы военного решения. Наши предложения остаются на столе. Будем надеяться, что все-таки в НАТО возобладает здравый смысл.

В очередной раз подтвердили нашу высокую оценку традиционной для Финляндии политики неучастия в военных союзах, которую рассматриваем как весьма важный фактор обеспечения стабильности на севере Европы и в целом на континенте.

Выступаем за нормализацию отношений между Россией и Европейским союзом. Сожалеем, что Европейский союз пошел по пути введения санкций против Российской Федерации после того, как, по сути дела, смирился и поддержал состоявшийся в феврале 2014 г. незаконный, антигосударственный переворот на Украине. Сейчас многие западные исследователи публикуют факты, которые объясняют, как готовился и реализовывался этот антигосударственный переворот в Киеве в феврале 2014 г. Эти факты доступны. Они, по-моему, абсолютно ясно показывают, как все происходило. Я надеюсь, что в Европейском союзе почитают эти новые свидетельства. В любом случае, я думаю, что европейские ценности, как их исповедует Европейский союз, не предполагают, конечно же, потакания ультрарадикалам и неонацистам, а также молчаливого согласия с теми реформами, которые на Украине проводятся в грубейшее нарушение прав национальных меньшинств, прежде всего в языковой и в образовательной сферах.

Подтвердили обоюдное согласие с необходимостью выполнять в полном объеме Минские договоренности. Мы рассказали о тех конкретных шагах, которые предпринимает Российская Федерация, чтобы добиться выполнения этого важнейшего документа, как там и предусмотрено, через прямой диалог между Киевом, Донецком и Луганском. Показали пагубность попыток вообще свернуть работу в рамках Контактной группы, где такой прямой диалог и ведется.

Россия в принципе в любом внешнеполитическом и в других вопросах выступает за то, чтобы выполнять то, о чем договорились. Это относится и к кризису на востоке Украины. Это в полной мере относится и к ситуации в Сирии, прежде всего в Идлибе, где мы с нашими турецкими коллегами еще полтора года назад договорились о том, как решать проблему Идлибской зоны деэскалации, чтобы там не доминировали террористы.

Мы надеемся, что наши коллеги в Европейском союзе, рассматривая вопросы, касающиеся ситуации в Сирии, будут, безусловно, уделять внимание, как они это и делают, проблеме незаконной эмиграции. Надеюсь, что за этой проблемой они не забудут про огромную угрозу, связанную с «разгулом» терроризма на Ближнем Востоке, в частности, в Идлибской зоне.

В заключение хочу подчеркнуть, что в конце декабря нынешнего года исполняется сто лет с момента установления дипломатических отношений между нашими странами. Мы сегодня договорились подготовить мероприятия, которые позволят достойно отметить эту памятную дату.

Вопрос: Вчера Президент Финляндии С.Нийнистё заявил, что ожидается вторая волна миграционного кризиса. Обсуждался ли этот вопрос во время Вашей сегодняшней встречи? Как Россия своим авторитетом может повлиять на предупреждение такого кризиса и прекращение военных действий на территории Сирии?

С.В.Лавров: Россия уже немало сделала и подробно объясняла мотивы своих действий. Да, мы касались проблемы Сирии, в т.ч. в контексте происходящего в зоне деэскалации Идлиб, включая аспекты, связанные с незаконной миграцией и с миграцией в целом из этого региона в Европейский союз.

Напомню, первая масштабная, беспрецедентная волна миграции в Европу из Ближнего Востока и Северной Африки началась в 2011 г. после того, как НАТО разбомбило Ливию, лишив ее государственности, превратив ее в черную дыру, через которую на юг шло контрабандное оружие, осуществлялась торговля людьми и наркотиками, а на Север, в Европу шли волны мигрантов. Для того, чтобы свергнуть М.Каддафи, Запад не гнушался прямым сотрудничеством с террористами. Сирии, где также планировалась смена «режима», была уготована та же судьба.

Точно так же Запад поощрял радикальные, экстремистские, террористические группировки к тем действиям, которые чуть не привели к падению законной власти САР в 2015 г., когда по просьбе этого законного Правительства Россия направила туда свои воздушно-космические силы для пресечения террористической угрозы.

Мы в полной мере понимаем сложность проблемы мигрантов для Евросоюза. Мы ведем диалог с Европейской внешнеполитической службой по вопросам миграции. Будем его продолжать, будем стремиться внести вклад в решение этой проблемы. Но мы не можем содействовать решению проблем миграции за счет прекращения борьбы с терроризмом, к чему призывают некоторые политические деятели в Европе.

Решение проблемы лежит через полное выполнение договоренностей Президента России В.В.Путина и Президента Турции Р.Т.Эрдогана, достигнутых в сентябре 2018 г., по зоне деэскалации Идлиб. Они, к сожалению, пока не воплощаются в жизнь. Надеюсь, что предстоящая встреча В.В.Путина и Р.Т.Эрдогана 5 марта с.г. позволит изменить эту ситуацию и начать двигаться по пути реализации того, о чем условились.

Вопрос: Министр иностранных дел Украины В.В.Пристайко заявил, что Украина собирается сделать новую версию Минских соглашений. Как Россия оценивает подобные шаги? Имеет ли Украина право менять их без участия других сторон?

С.В.Лавров: Ответ на Ваш вопрос очевиден – Минские договоренности безальтернативны. Сегодня на переговорах мы это подтвердили. Они были утверждены резолюцией 2202 Совета Безопасности ООН и тем самым стали частью международного права.

Мы слышим множество конкретных идей, которые расшифровывают мысли В.Пристайко, включая заявление о том, что нужно разогнать органы власти в самопровозглашенных республиках, ввести войска ООН и взять весь периметр этих территорий под контроль, а уже потом проводить выборы, и многое другое. В том числе заявление руководства Украины о том, что они готовы вести диалог с жителями Донбасса, но не с теми, кого эти жители выбрали для того, чтобы организовывать повседневную жизнь.

Все, что я сказал, прямо противоречит конкретным положениям Минских договоренностей. Я направил уже не первое обращение Министрам иностранных дел ФРГ и Франции Х.Маасу и Ж.И.Ле Дриану как участникам «нормандского формата» с призывом не оставлять без реакции подобные провокационные заявления официальных лиц Киева. К сожалению, пока наши партнеры по «нормандскому формату» в этом смысле бездействуют.

Одновременно наши французские и германские коллеги, по сути дела, ничего не делают для того, чтобы убедить своих украинских партнеров выполнить то, о чем договорились на «нормандском» саммите в декабре 2019 г. в Париже. Вместо этого на передний план они выдвигают как самоцель созыв еще одного саммита «нормандской четверки» независимо от того, будут выполнены предыдущие договоренности или нет. Нам такие пустые саммиты ради саммита совершенно не нужны. Мы сказали об этом нашим партнерам, они должны сконцентрироваться на том, чтобы украинская власть приступила к выполнению договоренностей о разведении сил и средств, о разминировании и, конечно же, о выполнении своей части политических реформ, прежде всего в том, что касается закрепления на постоянной основе специального статуса Донбасса.

***

С.В.Лавров (добавляет после П.Хаависто): Бабушки, которых видел господин Министр, переходящих за едой через линию соприкосновения, вынуждены так поступать, потому что три года назад бывший Президент Украины П.А.Порошенко ввел полную торговую, экономическую и транспортную блокаду Донбасса, а нынешний Президент В.А.Зеленский не может ее отменить.

Россия. Финляндия > Внешэкономсвязи, политика > mid.ru, 3 марта 2020 > № 3328557 Сергей Лавров

ВОЗВРАЩЕНИЕ КЕЙНСА: НОВЫЕ ИМПУЛЬСЫ РОСТА ГЛОБАЛЬНОЙ ЭКОНОМИКИ

КРИСТИНА ИВАНОВА

Кандидат экономических наук, аналитик Департамента стратегических проектов ПАО «НК «Роснефть».

ЯРОСЛАВ ЛИСОВОЛИК

Программный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай», член Экспертного совета при Правительстве России.

В ситуации, когда всё интенсивнее проявляются признаки замедления темпов роста мировой экономики, а на мировых рынках усиливаются опасения в связи с ожидаемой рецессией, международное сообщество с высокой вероятностью будет больше внимания уделять эффективному антикризисному реагированию. О новых импульсах роста глобальной экономики читайте в Валдайской записке №112.

В 2019 г. на ежегодных совещаниях Международного валютного фонда (МВФ) и Всемирного банка в Вашингтоне проявилась растущая озабоченность по поводу всё более явных признаков замедления роста мировой экономики. МВФ пришёл к выводу о «синхронизированном замедлении» во всём мире, пересмотрев прогноз роста мировой экономики в сторону понижения и оценив его в 2019 г. на самом низком уровне со времени финансового кризиса 2008–2009 гг. На семинарах и конференциях в ходе ежегодных совещаний звучали различные предложения о возможных путях противодействия дальнейшему экономическому спаду в мире. В качестве предпочтительного пути ускорения экономического роста в основном предлагалось проведение структурных реформ. Однако краткосрочные потребности глобальной экономики неизменно сводились к необходимости денежного и/или бюджетно-налогового стимулирования для поддержания роста.

В ситуации, когда всё интенсивнее проявляются признаки замедления темпов роста мировой экономики, а на мировых рынках усиливаются опасения в связи с ожидаемой рецессией, международное сообщество с высокой вероятностью будет больше внимания уделять эффективному антикризисному реагированию. Ещё в 2008–2009 гг. одним из ключевых факторов преодоления кризиса были скоординированные меры крупнейших экономик, которые заключались в проведении политики налогово-бюджетного стимулирования, координируемой МВФ. Нынешняя ситуация отличается более сложными условиями для эффективной межстрановой координации. Тем не менее, ухудшающееся состояние мировой экономики диктует необходимость поиска возможностей для принятия глобальных антикризисных мер.

Сейчас центральные банки крупнейших экономик по мере необходимости предпринимают скоординированные действия по смягчению кредитно-денежной политики в связи с замедлением темпов мирового экономического развития. Однако обстоятельства диктуют необходимость создания официального механизма, обеспечивающего не только смягчение кредитно-денежной политики, но также и скоординированное налогово-бюджетное стимулирование. Последнее, в сущности, уже практиковалось МВФ в 2008 г., когда Фонд координировал международные усилия в борьбе против глобального финансового кризиса. Можно привести доводы и в пользу более формального механизма налогово-бюджетного стимулирования кейнсианского типа, имеющего отношение не только к глобальным институтам, подобным МВФ, но привлекающего также региональное стимулирование через региональную сеть интеграционных схем и договорённостей. Это предоставит в распоряжение глобальной экономики более широкий набор инструментов и откроет возможности более полного использования потенциала глобальной сети финансовой безопасности (Global Financial Safety Net).

Кейнсианская парадигма в общемировом масштабе: антикризисные меры 2008–2009 гг.

Сформулированная Джоном Кейнсом парадигма преодоления рецессий и полномасштабных кризисов 1920-х и 1930-х гг. предполагает использование налогово-бюджетного стимулирования, чтобы помочь ослабленным западным экономикам в стимулировании внутреннего спроса в противофазе циклу. Для использования этой парадигмы в масштабах глобальной экономики её необходимо усовершенствовать с учётом возросшей взаимозависимости и более масштабного экономического взаимодействия между странами. Изначально кейнсианские идеи налогово-бюджетного стимулирования в противофазе циклу для противодействия экономической депрессии формулировались в условиях одной страны, при этом мало учитывались последствия такого стимулирования в международном масштабе. Поэтому есть необходимость пересмотра кейнсианской идеи о налогово-бюджетном стимулировании применительно к глобальному контексту, принимая в расчёт возросшие взаимозависимости стран и особенно в рамках региональных интеграционных форматов.

В частности, в 2009 г. МВФ в целях борьбы с замедлением темпов роста глобальной экономики координировал действия стран-членов по налогово-бюджетному стимулированию, которые оценивались примерно в 2% ВВП. В то время его усилия были признаны в основном успешными: был дан импульс росту мировой экономики, которая в последующие годы встала на путь выздоровления. Скоординированные антикризисные меры 2008–2009 гг. считаются беспрецедентными по своему масштабу и синхронизированности. По данным Международной организации труда (МОТ), «только в странах G20 объём налогово-бюджетных стимулов достиг совокупно $2 трлн, что составляет около 1,4% мирового ВВП. Ещё более важная особенность — данные меры противодействия глобальному кризису проводились основными экономиками синхронно на всех фронтах, включая финансовую, денежно-кредитную и налогово-бюджетную политику»[1].

Масштабы антикризисного реагирования заметно различались между странами: Азия (без учёта Японии и Южной Кореи) выделяла на эти расходы более 9% ВВП — самый высокий показатель среди макрорегионов. Среди стран G20 лидировал Китай, направивший 12,7% ВВП на антикризисные меры. На втором месте оказалась Саудовская Аравия, затем Южная Корея, Турция и США. В результате анализа антикризисных мер МОТ пришла к выводу, что «относительно быстрое восстановление уровня ВВП и занятости наблюдалось в тех странах, которые больше вложили в меры налогово-бюджетного стимулирования в процентах от ВВП. В частности, в эту категорию попали развивающиеся страны Азии и другие развивающиеся экономики»[2].

Наблюдался и значительный разброс по структуре пакетов антикризисных мер, причём развивающиеся страны, такие как Китай и Индия, направляли основную часть средств на инфраструктурные проекты. В странах с развитой экономикой больше внимания уделялось снижению налогового бремени в экономике и увеличению социальных выплат и пособий по безработице. Последние стали важной частью антикризисного инструментария, отчасти благодаря своей роли «автоматических стабилизаторов» (повышение во время кризиса, снижение вместе с восстановлением экономики). В целом, если разрабатывать некий глобальный пакет финансовых стимулов на ближайшую перспективу, то следует учитывать эффект мультипликатора, а также вторичный эффект от мер налогово-бюджетного стимулирования в различных странах и регионах, которые наблюдались во время реализации глобальных мер по преодолению кризиса 2008–2009 гг.[3]

Общий результат таких совместных усилий представляется положительным. По оценкам МОТ, «с точки зрения эффективности мер налогово-бюджетного стимулирования, существует общее понимание того, что никакие бюджетные вливания или стимулы налогового характера не могли бы серьёзно повредить мировой экономике в части недопроизводства. Сегодняшнее восстановление мировой экономики во многом связано с активным применением мер финансового стимулирования для преодоления глобального кризиса»[4]. Кроме того, анализ МОТ обнаруживает положительную связь между объёмом антикризисного стимулирования и динамикой ВВП: «Оценка усилий стран показывает, что страны, в которых отмечалось относительно быстрое восстановление уровня ВВП и занятости, были теми, которые больше вложили в меры налогово-бюджетного стимулирования в процентах от ВВП. В частности, в эту категорию попали развивающиеся страны Азии и другие развивающиеся экономики. Однако в том, что касается скорости реагирования, страны в этой категории не продемонстрировали высокой динамики, за исключением Китая. Наоборот, оперативнее всего отреагировали страны с более высоким ВВП на душу населения (страны с высоким уровнем дохода)»[5].

Примечательно, что в 2008–2009 гг. налогово-бюджетное стимулирование в России в рамках скоординированной антикризисной политики находилось на достаточно низком уровне. В значительной мере восстановление экономики произошло на фоне роста цен на нефть. Сегодня Россия находится в лучшем положении с точки зрения возможностей применения мер налогово-бюджетного стимулирования:

• Фонд национального благосостояния превышает порог в 7% ВВП, по достижении которого и сверх которого средства могут быть потрачены.
• Выравнивается освоение средств, выделенных на реализацию национальных проектов, финансирование которых отставало от графика в течение 2019 г.
• Внедрение ключевых показателей эффективности (KPI) и ужесточение условий распределения средств между регионами, что повышает способность государства осуществлять целевые расходы.
• Уверенный положительный баланс — профицит государственного бюджета, умеренный уровень не-нефтяного бюджетного дефицита и низкий уровень государственного долга.
• Благоприятный момент избирательного цикла: в 2020 г. Россия фактически вступает в предвыборный период, когда, судя по предыдущим циклам, власти более склонны увеличивать расходы на налогово-бюджетное стимулирование.
• Небольшой рост на фоне относительно жёсткой макроэкономической политики; ограниченные возможности ослабления денежно-кредитной политики.

Действительно, в течение 2019 г. наблюдались более явные признаки смены парадигмы в экономической политике России от ориентации на обеспечение макроэкономической стабильности к достижению более высоких темпов роста. В центре внимания и обсуждений — тема национальных проектов стоимостью в 25,7 трлн руб. Реализация этих проектов в период 2019–2024 гг. предполагает значительное увеличение бюджетных расходов в ключевых приоритетных областях, таких как инфраструктура и развитие человеческого капитала.

Кроме того, что Россия, возможно, имеет сейчас больше возможностей для участия в скоординированных глобальных механизмах налогово-бюджетного стимулирования, развивающиеся страны также обладают значительно большими возможностями внести свой вклад. Такая ситуация частично отражает продолжающееся перераспределение экономического веса в мировой экономике от развитого к развивающемуся миру.

Возрастающая роль Глобального юга

На практике подобное стимулирование может быть применено не только в отношении стран-членов МВФ, но также и стран Глобального юга, то есть крупнейших развивающихся рынков, где сейчас наблюдается замедление темпов экономического роста. Одной из возможных модификаций таких мер могла бы стать скоординированная кампания налогового стимулирования, предпринятая экономиками БРИКС, с целью повышения экономической активности в основных регионах развивающегося мира. Это возможно благодаря тому, что каждая экономика БРИКС представляет один из ключевых регионов Глобального Юга и сообщает импульсы роста своим партнёрам по региональным торговым соглашениям (РТС). Стимулы, исходящие от основных стран БРИКС, могут благотворно повлиять на их региональных партнёров. Целью бюджетно-налогового стимулирования станет поощрение капитальных расходов, особенно в инфраструктурной сфере, которые способны принести наиболее значимые дивиденды более широкому региону каждой из соответствующих стран БРИКС.

В интеграционных блоках, которые возглавляют соответствующие экономики БРИКС, бюджетно-налоговое стимулирование могло бы координироваться Бразилией (члены МЕРКОСУР), Россией (члены Евразийского экономического союза), Индией (члены Инициативу стран Бенгальского залива по многоотраслевой технико-экономической кооперации), Южной Африкой (члены Сообщества развития Юга Африки), Китаем (партнёры по зоне свободной торговли АСЕАН–Китай, а также среди более широкого круга развивающихся стран, учитывая ведущую роль Китая на Глобальном юге). Такую стратегию могла бы координировать и общая платформа региональных интеграционных блоков, действующая на основе расширенной концепции БРИКС+.

При разработке структуры мер стимулирования по линии Юг–Юг следует принимать во внимание несколько обстоятельств. Во-первых, финансовую и долговую устойчивость основных экономик БРИКС. В то время, как некоторые экономики БРИКС, такие как Россия, имеют низкий уровень государственного долга, другие — как Бразилия — ограничены в своей способности осуществлять широкомасштабные меры стимулирования. Важна и структура мер налогово-бюджетного стимулирования, а также оценка условий, при которых проведение подобного рода мероприятий имело бы гарантии со стороны БРИКС. В последнем случае дополнительным механизмом оценки макроэкономического состояния дел в рамках платформы БРИКС+ мог бы послужить Пул условных валютных резервов БРИКС, который при необходимости мог бы также предоставлять помощь экономикам, нуждающимся в дополнительной поддержке.

В 2009 г., координируя антикризисные меры, МВФ не проявил особого внимания структуре скоординированного бюджетно-налогового стимулирования. Что касается мер бюджетного стимулирования в исполнении БРИКС, то приоритетной областью бюджетных расходов могли бы стать инфраструктурные проекты, которые повысят качество сопряжённости с региональными партнёрами, укрепят региональную связанность и дадут импульсы к росту от стран БРИКС к их региональным партнёрам. Эти капиталовложения могли бы быть дополнены и поддержаны соответствующими региональными банками развития, действующими в соответствующих регионах стран БРИКС, в том числе Новым банком развития БРИКС и Евразийским банком развития. Осуществляемое по линии Юг–Юг на основе платформы БРИКС+, такое стимулирование необходимо координировать с многосторонними институтами, в том числе и с МВФ, а также с региональными финансовыми механизмами (РФМ).

Важнейшим условием претворения в жизнь идеи скоординированного бюджетно-налогового стимулирования является экономическая интеграция, в том числе в таких областях, как торговля или создание платформ для региональных банков развития и других институтов развития. В сфере торговли интеграция экономик БРИКС+ укрепит пропускные каналы между основными странами БРИКС и их региональными партнёрами. Формирование общих платформ на основе институтов развития круга стран БРИКС+ дополнит воздействие государственных расходов, предпринятых соответствующими странами. Необходимо также, чтобы экономики БРИКС+ постепенно вырабатывали систему координации своей кредитно-денежной и структурной политики. Это позволит расширить потенциал совместного решения проблем экономических спадов.

Наконец, имеется ряд возможностей для запуска программ экономического и бюджетно-налогового стимулирования в мировом масштабе. Один из вариантов предполагает координирующую роль МВФ в рамках реализации мер налогово-бюджетного стимулирования, предпринимаемых его государствами-членами, как это происходило в 2009 г. Другой вариант — координировать этот процесс между региональными блоками путём налаживания сотрудничества между глобальными институтами и региональными финансовыми структурами и другими региональными органами. Ещё один вариант — активизация роли G20 и её сотрудничество с региональными структурами и глобальными институтами, такими как МВФ, в деле осуществления программ экономического стимулирования. Одним из ключевых компонентов следующего этапа скоординированных мер стимулирования должно стать привлечение региональных структур и их резервов к противодействию глобальному экономическому спаду.

Глобальное стимулирование 2.0: глобальная сеть финансовой безопасности

Хотя результаты первой попытки скоординировать стимулирующие меры налогово-бюджетного характера в период 2008–2009 гг. в целом оцениваются положительно, в мире существует значительный потенциал для совершенствования стимулирующих механизмов и усиления их воздействия на глобальный рост. Это может включать изменение в структуре согласованных расходов в сторону более эффективных с этой точки зрения инвестиций, таких как развитие инфраструктуры. Это также могут быть скоординированные структурные меры (в том числе, возможно, в сфере либерализации торговли или инвестиций посредством многосторонних или других типов соглашений), направленные на усиление и подкрепление положительного трансграничного эффекта от налогового стимулирования.

Другим важным аспектом согласованной антикризисной структуры в мировом масштабе является готовый, чёткий и прозрачный механизм скоординированных действий — в противовес чрезвычайным либо ситуативным мерам, предпринимаемым относительно узкой группой тяжеловесов в условиях начавшегося кризиса. Эффективность такой перманентной системы в отношении стабилизации ожиданий рынков, а также доверия бизнеса/инвесторов и потребителей должна быть выше по сравнению с отсутствием таких чётко определённых рамок и разрозненными антикризисными усилиями на страновом уровне. Кроме того, согласованная антикризисная система, служащая своего рода «якорем» в глобальном масштабе, должна также включать в себя механизм координации денежно-кредитных политик разных стран как между собой, так и с антикризисными мерами налогового характера.

Однако, возможно, наиболее существенному повышению эффективности глобального антикризисного стимулирования могло бы способствовать вовлечение региональных структур, таких как региональные банки развития, а также механизмов региональной интеграции. Участие региональных банков развития, а также региональных финансовых механизмов (РФМ) ценно, прежде всего, с точки зрения его объёма: ресурсы региональных банков развития значительно превосходят возможности глобальных институтов, таких как Всемирный банк, а также МВФ, который в последние годы уступает РФМ. Соответственно, использование региональных институтов для совместной поддержки и стимуляции глобального роста позволит в большей степени использовать потенциал Глобальной сети финансовой безопасности (ГСФБ), которая может обеспечивать поддержание мирового экономического роста.

Одна из ключевых целей ГСФБ фактически и заключается именно в предоставлении средств/ликвидности для преодоления кризисов, а также в обеспечении запаса прочности и защиты от последствий экономической нестабильности. ГСФБ включает в себя четыре уровня механизмов: валютные резервы на национальном уровне, двусторонние своп-линии центральных банков, РФМ на региональном уровне и глобальные институты, такие как МВФ. Значимость регионального уровня заключается в потенциальном эффекте мультипликатора от экономических стимулов и более широких возможностях использования региональных институтов и механизмов для поддержания позитивного вторичного эффекта этих мер в соседних странах.

Ещё одно важное региональное измерение системы налогово-бюджетного стимулирования в общемировом масштабе связано с координацией этих мероприятий с региональными интеграционными механизмами, такими как ЕС, АСЕАН или ЕАЭС. Региональные институты обладают значительным потенциалом для отслеживания вторичных эффектов проводимой политики, а также опытом содействия координации экономической политики в соответствующих регионах. Также важно использовать преимущества региональных передаточных механизмов, которые были разработаны в рамках региональных интеграционных схем и институтов развития. Такими механизмами могут быть портфели «интеграционных проектов», финансируемых региональными банками развития, в которых инфраструктурные или другие ассигнования приносят дивиденды более широкому кругу региональных партнёров, чья экономическая интеграция обеспечивается соответствующими региональными институтами развития.

Создание антикризисного механизма в глобальном масштабе может стать частью решения более масштабной задачи — перестройки глобальной экономической архитектуры путём включения в неё регионального уровня глобального управления. Это, в свою очередь, может быть достигнуто путём создания платформы для региональных интеграционных механизмов и региональных институтов, в рамках которой координирующую функцию может выполнять G20. Такой формат сотрудничества, который можно назвать «Региональной двадцаткой» (R20), объединит региональные интеграционные механизмы и институты, где ведущая роль будет принадлежать странам G20. Такая платформа может способствовать горизонтальной координации между региональными институтами, а также вертикальному сотрудничеству с глобальными многосторонними объединениями — РФМ с МВФ, региональных банков развития с Всемирным банком и региональных интеграционных форматов с ВТО[6].

Ограничение скоординированного антикризисного механизма рамками одной страны существенно уменьшает масштаб ресурсов, которые могли бы быть направлены на налогово-бюджетное стимулирование на глобальном уровне. Необходим уже готовый, действующий на постоянной основе механизм, который позволял бы координировать реагирование на всех уровнях Глобальной сети финансовой безопасности и использовать весь спектр резервов и ресурсов для стимуляции роста. Такой механизм необходим, в том числе, и как возможность объединения структурных мер и денежного стимулирования, что могло бы усилить общий глобальный антикризисный эффект. При всех признанных достижениях прошлого этапа глобального антикризисного реагирования, его положительный эффект оказался непродолжительным, в то время как значительная часть структурных дисбалансов оказались, напротив, слишком устойчивыми.

Заключение

На фоне нарастающей эскалации противостояния между ведущими торговыми державами всё более целесообразной представляется разработка скоординированного на межстрановом уровне пакета мер налогово-бюджетной поддержки. В противовес ситуативным мерам, предпринятым отдельными государствами десять лет назад, необходимо разработать всеобъемлющий, скоординированный механизм, функционирующий на основе чётких правил, который бы сделал антикризисные меры системной частью эффективного использования Глобальной сети финансовой безопасности (ГСФБ). Задействовав остальные уровни этой сети, а именно — меры стимулирования, вводимые региональными/глобальными банками/ институтами развития, а также РФМ, — можно усилить эффект синхронности бюджетных расходов, предпринимаемых на страновом уровне.

Хотя кейнсианские меры разрабатывались в первую очередь для противодействия экономическим кризисам в рамках одной страны, сегодня пришло время пересмотреть их с точки зрения противостояния глобальным вызовам. В современном мире для противодействия экономическим спадам всё больше стран предпочитают проводить экспансионистскую фискальную политику — в том числе такие, как Германия, которые стремятся в целом придерживаться сбалансированных бюджетов. Но в нынешних условиях необходимо работать над координацией этих финансовых стимулов и созданием основы для антикризисного реагирования на глобальном уровне: такая идея выглядит в духе Джона Мейнарда Кейнса. Его наследие сводится к двум основным постулатам: необходимость проведения антикризисной политики (налогово-бюджетное стимулирование) и развития международной координации (создание Бреттон-Вудской системы).

Сегодняшняя задача состоит в том, чтобы извлечь уроки из имеющегося опыта и направить глобализацию по пути большей устойчивости, что создаст условия для дивергенции и сосуществования разных национальных экономических систем. Антикризисный механизм, встроенный в новую глобальную экономическую систему, позволит координировать кредитно-денежную и финансово-бюджетную политику на различных платформах — от регионального уровня до глобальных институтов, — играющих роль механизмов антикризисных мер. Действующий на постоянной основе, системный антикризисный механизм может придать большую стабильность глобальной экономике и укрепить уверенность участников, действующих на мировых рынках. 

Данный материал вышел в серии записок Международного дискуссионного клуба Валдай. С другими записками можно ознакомиться по адресу http://ru.valdaiclub.com/a/valdai-papers/

Россия. Весь мир > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 3 марта 2020 > № 3325437 Кристина Иванова, Ярослав Лисоволик

Инновации в хрустале

В Петербурге представили концепцию развития территории Охтинского мыса

Компания «Газпром нефть» подвела итоги международного конкурса на разработку общей архитектурной концепции развития участка на Охтинском мысе в Санкт-Петербурге, принадлежащего «дочке» Газпрома. Победителем стала концепция японского архитектурного бюро Nikken Sekkei, которое предложило проект инновационного комплекса, состоящего из двух зданий средней высотой 28 метров и общественного парка, выходящего на набережную Невы.

Вместо «Охта центра»

В 2006 году «Газпром нефть» купила земельные участки на Охтинском мысе, на которых до середины 1990-х годов находились работающие цеха Петрозавода. После того, как предприятие прекратило работу, и до середины 2000-х годов все производственные здания находились в заброшенном состоянии.

Новый собственник решил построить здесь общественно-деловой комплекс «Охта центр» для штаб-квартиры «Газпрома». Однако проект небоскреба высотой 396 метров вызвал широкую публичную дискуссию. В итоге компания приняла решение о реализации более высокого и масштабного проекта в районе Лахта на берегу Финского залива. Кстати, построенный там комплекс значительно превзошел проект «Охта центр» как по высоте (462 м), так и по объему офисных площадей. Однако, от планов застройки Охтинского мыса «Газпром нефть» не отказалась и приняла решение о создании на конкурсной основе новой архитектурной концепции развития участка площадью 4,7 га, которая предполагает размещение невысокого многофункционального комплекса (МФК).

В итоге, в конкурсе, помимо японцев, приняли участие архитектурные бюро из России, Франции, Германии и Нидерландов: бюро Сергея Скуратова и KOSMOS, немецкая Ingenhoven Architects в консорциуме с ABD Architects, фирмы MVRDV и UNStudio из Нидерландов, французское бюро Valode Pistre.

Через историю к инновациям

«Все участники предложили действительно качественно проработанные идеи, и нам, конечно, было непросто выбрать лучший проект. Предложенное японскими архитекторами концептуальное решение двух соединенных между собой стеклянных зданий очень точно и деликатно решает задачу создания современного высокотехнологичного инновационного комплекса, формирующего комфортную и безопасную среду для наших сотрудников, горожан и туристов, — прокомментировала Елена Илюхина, член правления «Газпром нефти», добавив, что удачной оказалась и идея по созданию во внутренних пространствах комплекса зеленых галерей и вертикального озеленения. По словам топ-менеджера, проект учитывает богатый исторический контекст Петербурга и района Охты и имеющиеся ограничения на участке и не затрагивает охраняемую территорию. «А общественный парк спроектирован так, чтобы кроме обычных активностей в нем можно проводить мероприятия общегородского масштаба», — подчеркнула она.

Как рассказал президент Nikken Sekkei Тадао Камеи, основной принцип концепции Crystal Vessel (Хрустальный корабль) — уважая историю, смотреть в будущее. «Петербург — особый город, в котором к любому архитектурному проекту нужно всегда подходить с особой осторожностью и ответственностью. Мы постарались выразить в архитектуре гений этого места, его глубокую историческую связь с развитием России как великой морской державы. С другой стороны, для нас важно сделать это место доступным и привлекательным для горожан и туристов», — сказал он.

Цифра:

По предварительным расчетам, общественная зона и парк на набережной смогут ежедневно принимать до 1000 посетителей

Архитектурное решение создает сквозную видимость со стороны правого берега Невы на Смольный собор и прилегающий к нему парк. На переходе, соединяющим два здания, разместится публичная обзорная площадка. Для посетителей проектом предусмотрена современная многофункциональная общественная зона на первом уровне комплекса. В планах размещение здесь выставочного и конференц-залов, ресторанов, кафе, а также спортивного центра, медицинского центра и бытовых сервисов. В остальной части комплекса будет создано рабочее пространство для сотрудников «Газпром нефти». Здесь разместятся центры развития технологий и управления международными проектами.

На четырех охраняемых государством зонах, расположенных на участке «Газпром нефти», строительство вестись не будет. Их площадь не более 0,8 га, что составит чуть более 15% от общей площади проекта. Эти объекты останутся в неприкосновенности и будут выведены за пределы застройки, а после благоустройства — станут частью общественной зоны комплекса и парка.

Кстати:

Будущий комплекс будет отвечать стандартам зеленого строительства. Это станет возможным за счет применения целого комплекса пассивных и активных энергосберегающих технологий, в том числе эффекты дневного освещения, естественной вентиляции, многослойного фасада и рекуперации тепла, гибридные системы подогрева и охлаждения полов, каскад горячего водоснабжения, систему когенерации и систему энергоменеджмента. В результате общая планируемая экономия энергии в комплексе составит около 50% по сравнению с традиционным офисным комплексом.

Как уточнили «Строительной газете» в пресс-службе инвестора проекта, сейчас идет работа над финализацией архитектурной концепции и уточнением финальных параметров будущего комплекса.

Автор: СГ-Онлайн

Траур по нашей Победе

киевские власти как оккупанты на украинской земле

Алексей Анпилогов

Министр иностранных дел Украины Вадим Пристайко заявил, что украинская власть не собирается праздновать 9 мая как день Победы. Выражаясь достаточно витиевато, Пристайко сказал даже больше — по его словам, 9 мая является символом «трагедии», которую нужно «понять и простить».

Нужно сказать, что такая риторика уже отнюдь не нова. Призыв объявить 9 мая чуть ли не днем траура возник не на ровном месте. Вначале день Победы, категорическим образом противоположный официальному националистическому украинскому мифу, пытались элементарно забыть. Получалось откровенно плохо: для простых людей 9 мая было не просто праздником абстрактной Победы, а настоящим праздником Победителей. Ведь почти в каждой украинской семье были свои герои — деды, отцы и матери, братья и сестры, которые принесли домой ту самую, настоящую Победу. Поэтому отрицание 9 мая ничего не давало — праздник просто превращался в народный, а киевские власти выглядели оккупантами на украинской земле. Коими они, собственно говоря, и являлись.

Второй вариант, который использовали уже в последние годы, состоял в создании альтернативного праздника — 8 мая. Этот второй праздник назвали «днем памяти и примирения», в то время, как для 9 мая придумали название «день победы над нацизмом во Второй мировой войне», убрав из его наименования упоминание о Великой Отечественной войне.

Такой вариант празднования опять-таки оказался крайне невыгодным для украинской власти: 8 мая они в официальной обстановке «примирялись» с коллаборационистами и открытыми нацистами, а буквально уже на следующий день должны были праздновать победу над нацизмом. Получалось откровенно плохо, работало ровно никак.

Отсюда понятен и следующий шаг, когда 9 мая хотят окончательно превратить в «день трагедии и траура». Действительно, сильное чувство, ощущение общей победы, можно заглушить только столь же сильным переживанием — например, скорбью. Ведь ровно таким же образом, как почти что в каждой семье есть герои той войны, есть и погибшие, раненые или пропавшие без вести. Именно на этих сильных чувствах утраты и трагедии собирается спекулировать нынешняя киевская власть, пытаясь в очередной раз выплеснуть ушат грязи на светлый образ исторической Победы.

Что из этого получится? Скорее всего — опять ничего. Ведь для всех потомков истинных победителей праздник 9 мая всё равно останется днем Победы. Чествования погибших всегда были его частью — и попытка паразитирования нынешних украинских властей на этом сильном человеческом чувстве явно обречена на провал. Пропасть между киевской властью и украинским народом при таком подходе снова вырастет: народность праздника 9 мая никуда не денется, а официальные «примирительные» мероприятия лишь подчеркнут идеологические корни и установки нынешних властей Украины.

Более того, украинский вариант праздника явно окажется в диссонансе даже с западным подходом. Напомним, в Европе день Победы празднуется ровно таким же образом, как и в России — лишь с тем отличием, что происходит это 8 мая, что связано с временем подписания акта о капитуляции Германии, произошедшим около полуночи, когда в Москве уже наступило календарное 9 мая. При этом смысловое наполнение V-day ровно такое же, как в России — это именно праздник Победы, но никак не «день траура или трагедии». По нацистам собирается скорбеть исключительно Украина, возможно, при молчаливом одобрении прибалтийских стран.

Интересно, что в этом году в России будут праздновать юбилей — 75-летие Победы над гитлеровской Германией. Скорее всего, президент Украины, Владимир Зеленский, получит официальное приглашение на празднование — и вопрос к Пристайко прозвучал именно в контексте участия Украины в юбилейных мероприятиях в Москве.

Уже известно, что в Москву 9 мая собирается президент Франции Эммануэль Макрон. Под вопросом пока участие Дональда Трампа, но решение о его присутствии, скорее всего, будет принято в последний момент. Таким образом, отсутствие Зеленского на праздновании дня Победы в Москве может стать для него достаточно неудачным шагом. Ведь многотысячные митинги в честь праздника однозначно пройдут и по всем городам Украины, а «центром синхронизации» праздничных мероприятий ожидаемо станет Москва.

Пока что никакой реакции Зеленского на достаточно провокационное заявление его министра иностранных дел не последовало. Это, в общем-то, неудивительно — нынешний президент Украины всецело зависит от групп влияния в своём окружении и «свита», в которой Пристайко играет отнюдь не последнюю роль, «играет короля» в своих интересах. В число которых ожидаемо входит попытка окончательно уничтожить День Победы заменив его какими-то суррогатами — или отменив вовсе.

Но, как показала новейшая история, день Победы уничтожить не удастся. Потому что живы дети и внуки настоящих победителей фашизма и нацизма. Для которых заявления Пристайко — пустой звук и лишь признание в том, что он — открытый нацист, для которого даже «день победы над нацизмом во Второй мировой войне» всегда будет неудобной правдой, которую нужно скрыть и всячески отрицать.