Новости. Обзор СМИ Рубрикатор поиска + личные списки
Всерьез и надолго
Глобальные аспекты новой конфронтации России и США
Д.В. Суслов – заместитель директора исследовательских программ Совета по внешней и оборонной политике (СВОП), заместитель директора Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ.
Резюме Российско-американская конфронтация повышает вероятность раскола мира на «Большой Запад» и «Евразийский не-Запад». География размежевания напоминает о классической геополитике с ее «континентальными» и «островными» державами
Российско-американская конфронтация, спровоцированная украинским кризисом, чаще всего рассматривается как явление сугубо региональное. Однако ее корни гораздо глубже проблем Украины, ее природа – значительно сложнее геополитической схватки за эту страну, а последствия сказываются на связях США с другими центрами силы и на глобальном управлении в целом. Исход украинской коллизии, скорее всего, определит правила отношений великих держав на годы и десятилетия.
Столкновение миропорядков
Со времени распада СССР между великими державами не возникло консенсуса ни по одной из центральных категорий порядка: признаваемому распределению сил, правилам и нормам международного поведения и механизмам принятия решений. Пропасть между Соединенными Штатами и незападными центрами разверзлась, по сути, сразу после окончания биполярной конфронтации. Вашингтон провозгласил победу в холодной войне и стал рассматривать свое «глобальное лидерство» как важнейшее условие и даже основу международного порядка. Россия, Китай, Индия, Бразилия, Иран и другие отвергали такую постановку вопроса.
Москва с самого начала оказалась в авангарде несогласных. Даже в 1990-е гг. Россия шла на рискованные шаги, если считала, что ее жизненно важные интересы нарушаются. По мере перераспределения сил от старого Запада в пользу новых центров и ущемления Соединенными Штатами все более важных интересов России и отстаиваемых ею принципов мироустройства решительность Кремля возрастала.
В основе всех проблем российско-американских отношений после окончания холодной войны – одни и те же вопросы, на которые Москва и Вашингтон вот уже свыше 20 лет дают противоположные ответы. Имеет ли Россия как один из независимых полюсов многополярного мира право на собственный интеграционный проект в Евразии? Имеют ли вообще великие державы право на дружественное окружение, право самим создавать порядок безопасности по периметру своих границ и быть его центром? Должен ли международный порядок в Европе и Евроатлантике базироваться на расширении западных институтов вплоть до российских границ, притом что сама она из него априори вычеркнута, или же он должен строиться совместно Россией и Западом? Наконец, почему Соединенные Штаты считают возможным объявлять одни государства и режимы суверенными и легитимными, а другие нет, и свергать неугодные им режимы?
Аналогичные проблемы характерны для отношений США со всеми незападными центрами силы, в том числе демократическими. Индия и Бразилия критикуют интервенционистскую политику Вашингтона, его избирательный подход к государственному суверенитету и практику смены режимов не меньше России и Китая. Политика России в СНГ созвучна и озабоченности Дели военным присутствием Америки в Индийском океане, и попыткам Бразилии ослабить влияние Вашингтона в Латинской Америке, и стремлению КНР ограничить способность Соединенных Штатов проецировать военную силу в соседние с ним регионы.
Решающий раунд
В отличие от столкновений 1999, 2004 и 2008 гг., украинский кризис 2014 г. стал не просто очередной схваткой Москвы и Вашингтона за правила отношений между великими державами, но вывел ее на принципиально новый уровень.
Во-первых, борьба обострилась. Произошло самое драматичное за эти переходные 25 лет усугубление международного беспорядка. Степень нарушения каждой из сторон правил, которые другая считает жизненно важными, достигла апогея. Присоединение Крыма и поддержка Россией восстания в Донбассе показали, что отныне не только США, но и другие государства могут посягать на фундаментальные нормы международного права.
Во-вторых, на сей раз Россия и Соединенные Штаты практически лишили друг друга возможности свернуть конфронтацию и попытаться вновь улучшить отношения, так и не договорившись о правилах игры. За год с начала Евромайдана Москва и Вашингтон показали, что не готовы ни к компромиссу, ни к модели, при которой они «соглашаются не соглашаться» по Украине, но стремятся сотрудничать по другим вопросам (как было после кризиса 2008 г.). Напротив, единственным способом выхода из коллизии обе столицы рассматривают капитуляцию и навязывание противоположной стороне собственных правил игры.
Присоединив Крым, не допустив поражения ополченцев Донбасса, введя контрмеры в ответ на западные санкции, Россия осознанно отрезала себе пути к отступлению. Она доказала, что готова пойти на многое ради того, чтобы удержать Украину вне западной орбиты и предотвратить ее превращение в часть нового «санитарного кордона».
Запустив маховик политико-дипломатического и даже военно-политического (в мягкой форме) сдерживания России, взяв курс на ее экономическое ослабление и остановив сотрудничество с ней практически по всем направлениям, Соединенные Штаты тоже дали понять, что не готовы к компромиссам. Вашингтон рассматривает Россию как враждебное государство, угрозу своим интересам и международному порядку. Условием нового улучшения отношений отныне является смена российского политического режима (точнее – фундаментальное изменение внешней политики, что при нынешнем руководстве просто невозможно). Суть подхода США ясно отразил Барак Обама, назвавший Россию одной из главных угроз международной безопасности – наряду с радикальным «Исламским государством» и вирусом Эбола.
Причина категоричности – тот самый глобальный контекст. И Россия, и Соединенные Штаты оценивали действия друг друга на фоне более широких, не имеющих прямого отношения к Украине тенденций и факторов, и обе державы пришли к выводу, что именно сейчас сложились наилучшие условия для «решающего боя».
Россия воспринимала действия США по Украине на фоне плохо скрываемого ими раздражения от самого факта возвращения Владимира Путина на президентский пост. Она столкнулась с растущим неприятием российской внешней и внутренней политики, демонстративным отказом от попыток найти позитивную модель отношений «после перезагрузки» (отмена саммита в сентябре 2013 г.) и беспрецедентной с 1980-х гг. информационной кампанией против Олимпиады в Сочи. В результате еще до свержения Виктора Януковича в феврале 2014 г. в Москве полагали, что Вашингтон уже сделал осознанный выбор в пользу конфронтации.
Неудивительно, что в этом контексте решительная поддержка Соединенными Штатами государственного переворота на Украине представлялась Москве не чем иным, как политико-экономической войной против России. И более того, стремление Вашингтона во что бы то ни стало (включая поддержку военной кампании новых киевских властей) легитимировать итоги переворота представлялось попыткой превратить Украину в часть нового антироссийского «санитарного кордона» и лишить Москву важнейших внешнеполитических достижений последних лет (независимая роль в мировой политике, постепенное укрепление интеграции на постсоветском пространстве). Тем самым частично компенсировались бы провалы Вашингтона последнего десятилетия. Многие искренне верили, что после смены режима в Киеве вопрос о вступлении Украины в НАТО и появлении американской базы в Крыму – перспектива нескольких месяцев.
Одновременно российское руководство, видимо, исходило из того, что в 2013 г. страна достигла максимума внешнеполитического влияния, и в ближайшее время расклад сил будет меняться не в ее пользу (экономическая стагнация в России при оживлении экономического роста в США).
В Америке же действия России восприняли как появление нового российского внешнеполитического курса на постсоветском пространстве. Казалось, стал сбываться давний геополитический кошмар: «авторитарная» Россия перешла к воссозданию «империи». Это грозило лишить Соединенные Штаты важной составляющей наследия их «победы» в холодной войне – одного из столпов, на котором зиждутся американские представления о глобальном лидерстве. При этом следует учитывать особенную чувствительность США к российскому «ревизионизму» на фоне их собственных провалов 2000-х и 2010-х гг., положивших конец объявленному в начале 1990-х гг. «моменту однополярности». Терпя неудачи в Ираке, Афганистане, на Ближнем Востоке в целом, американцы нуждались в том, чтобы добиться своего по крайней мере в регионе, раздробленность которого остается важнейшим символом их недавнего триумфа.
Как минимум с осени 2011 г. в Соединенных Штатах неуклонно росло раздражение «путинской Россией». Ее внешняя и внутренняя политика, казалось, подтверждали все стереотипы. Еще за год до украинского кризиса в США стали воспринимать действия Москвы на постсоветском пространстве именно как восстановление империи. О чем в конце 2012 г. заявила бывшая тогда госсекретарем Хиллари Клинтон, обвинившая Россию в стремлении «ресоветизировать» постсоветское пространство.
Действия Москвы создавали, по мнению Вашингтона, опасный прецедент, поскольку демонстрировали его неспособность как самопровозглашенного лидера и гаранта международной безопасности предотвратить или обратить вспять грубое нарушение «региональной державой» установленных правил. Это ставит под сомнение возможность США не только играть роль глобального лидера, но даже претендовать на нее. Ведь если они не в состоянии удержать претендующую на региональную гегемонию державу от посягательств на суверенитет самого крупного государства Европы и важного для них «стратегического партнера», то могут ли они гарантировать безопасность своим союзникам? Не поведут ли себя другие подобным образом? Прежде всего это касается Китая, который как раз претендует на региональную гегемонию, ведет территориальные споры с большинством стран Восточной и Юго-Восточной Азии и при этом обладает потенциалом ядерного сдерживания и находится с Соединенными Штатами в ситуации экономической взаимозависимости. На кону основа основ лидирующего положения США в международной системе – их глобальная система союзов.
Надо учитывать еще два обстоятельства. Первое – как раз к осени 2013 г. провалилась последняя попытка администрации Обамы выстроить невраждебные отношения с Москвой. Отказ России, несмотря на уступку США по ПРО, приступить к новому раунду сокращения ядерного оружия, обострение ситуации вокруг Сирии и дело Эдварда Сноудена окончательно убедили Белый дом в бесперспективности попыток наладить с «путинской Россией» конструктивные отношения.
Второе – именно смена режима в конечном итоге представляется Соединенным Штатам наилучшим и, главное, вполне достижимым способом реагирования на вызов «путинской России». В Америке склонны объяснять многие неприятные для них черты внешней политики России внутриполитическими факторами. Действия в Крыму и на Донбассе преподносятся как стремление режима компенсировать собственную слабость и экономическую стагнацию агрессивной политикой «собирания земель» и воссоздания «империи». Воспрепятствовать перетеканию «идей свободы» с Украины в Россию. Мнение о том, что действия Москвы являются реакцией на попытку превратить Украину в часть антироссийского «санитарного кордона» и носят по сути защитный, а не агрессивный характер, разделяется меньшинством, не относящимся к внешнеполитическому мейнстриму.
Массовые протесты в крупных городах России в 2011–2012 гг., зависимость ее экономики от мировых цен на нефть и наступившая в 2012–2013 гг. экономическая стагнация убедили многих в Вашингтоне, что режим Путина на самом деле слаб, а его поддержка большинством населения основывается на «нефтяном благополучии», которое само по себе хрупко. Отсюда – попытки через персональные санкции повлиять на представителей российской элиты и настроить их против президента. И принятие таких экономических мер, которые не заставят Москву изменить политику в отношении Украины, но способны заметно ухудшить ее экономическое состояние в средне- и долгосрочной перспективе.
Итак, «ограниченная системная конфронтация» России и США – всерьез и надолго. Продлится она как минимум до конца следующего президентского цикла в Америке (то есть до середины следующего десятилетия) и закончится существенным ослаблением одной из сторон и установлением новых правил взаимоотношений. Как указывает видный исследователь-международник Том Грэм, «даже если Россия будет прилежно работать над политическим урегулированием, уважающим суверенитет и территориальную целостность Украины, Вашингтон продолжит пытаться наказывать, сдерживать и ослаблять Россию, рассматриваемую отныне в качестве противника».
Глобальные последствия
С самого начала украинского кризиса США столкнулись с необходимостью убедить своих союзников, что американские гарантии безопасности надежны и Америка не допустит повторения украинского сценария в отношении других стран. Причем не меньше, если не больше, чем членов НАТО, это касалось азиатских партнеров Соединенных Штатов. Они моментально расценили действия России как возможный образец для поведения Китая в Восточной и особенно Юго-Восточной Азии. Одной из первых отреагировала Япония, отменив 1 июля 2014 г. полувековой запрет на применение вооруженных сил за пределами страны. В опубликованной 5 августа 2014 г. «Белой книге» Министерства обороны Японии открытым текстом говорится, что поводом стали действия России в Крыму.
США предприняли шаги по двум направлениям. Во-первых, предоставили своим союзникам и партнерам более твердые гарантии безопасности, в том числе расширив военное присутствие на их территории и приняв более четкие и амбициозные планы действий в условиях кризиса. Во-вторых, ужесточили политику сдерживания, причем не только в отношении Москвы, но и Пекина.
Часто утверждается, что, отвлекаясь на новое противостояние с Россией, Америка ослабит давление на Китай и внимание к АТР в целом. В реальности – наоборот. Российско-американская конфронтация сама по себе не меняет распределение сил в мире. Главным соперником США остается Китай, а главным внешнеполитическим и внешнеэкономическим приоритетом – АТР. И именно приоритетность Азии заставляет Соединенные Штаты относиться к риску повторения там украинского сценария даже более внимательно, чем к реагированию на него в Европе. Предотвращение более агрессивной политики Пекина в АТР для Вашингтона не менее значимо, чем «наказание» Москвы и «выдавливание» ее из Украины.
Азиатское турне Обамы в апреле 2014 г. (Япония, Южная Корея, Филиппины и Малайзия) было призвано убедить американских союзников в том, что Вашингтон не допустит повторения в АТР украинского сценария. Как следствие, существенно усилилась политика сдерживания Китая. Накануне приезда в Японию Обама заявил, что американо-японский договор о сотрудничестве и безопасности, в соответствии с которым США несут ответственность за оборону своего союзника, распространяется и на спорные острова Сенкаку. То есть попытка КНР оспорить территории военным путем может привести к силовому вмешательству Вашингтона. Главным же результатом турне стало подписание нового соглашения с Филиппинами о «расширенном оборонном сотрудничестве», в соответствии с которым США впервые с 1991 г. получили право временно размещать на территории этой страны свои вооруженные силы. Показательно, что о расширении военного присутствия в Юго-Восточной Азии американцы объявили на четыре месяца раньше, чем об аналогичном решении относительно Европы, принятом лишь в начале сентября на саммите НАТО в Уэльсе.
Выступая с программной речью в военной академии Вест-Пойнт 28 мая 2014 г., Обама охарактеризовал Китай как оппонента, представляющего опасность для американских союзников и международного порядка. Военное усиление КНР и ее демарш в отношении спорных территорий упоминались в увязке с действиями России в отношении Украины. Четким свидетельством сдерживания стали слова Обамы о том, что «региональная агрессия… будь то в южной Украине или в Южно-Китайском море, или в любом другом месте мира, – окажет в конечном итоге влияние на наших союзников и может привести к нашему военному вмешательству».
Общим результатом расширения военного присутствия США в АТР, укрепления их системы союзов и активизации сдерживания КНР станет углубление геополитической поляризации этого региона, центрального для международных отношений XXI века.
К этому же результату ведет и другой эффект российско-американской конфронтации. Она лишает Москву возможности играть роль балансира, третьего центра силы в АТР, который самим фактом своего существования удерживал бы регион от поляризации. До последнего времени только Россия была теоретически способна выполнять данную функцию, если бы установила стратегический диалог по АТР с США и выстроила партнерские отношения с их союзниками в регионе, в том числе с Японией. Она была единственной из великих тихоокеанских держав, поддерживавшей невраждебные отношения с главными полюсами региона – Соединенными Штатами и Китаем. Индия, например, на эту роль не годится, так как относится к КНР с большим подозрением и рассматривает ее как соперницу. Без третьего игрока АТР будет «растягиваться» по двум полюсам, как бы ни пытались средние и малые страны этот процесс замедлить.
Замедлить этот процесс будет пытаться и Россия, которая не намерена отказываться от наращивания политического и экономического сотрудничества с американскими союзниками и партнерами в Азии. Если ей это удастся (многие страны Азии стремятся к тому же: за исключением Японии, ни одна из них не присоединилась к американским санкциям), то поляризация в АТР замедлится. Но этому будут всячески противиться как США, так и сам Китай, который негативно относится к стремлению России укрепить связи с американскими союзниками в АТР и в нынешних обстоятельствах будет ожидать от Москвы большей лояльности.
Помимо поляризации АТР российско-американская конфронтация усиливает еще более масштабную тенденцию глобального развития. Речь идет об опасности раскола мира на «Большой Запад» – США и их союзники в Европе и Азии – и «Евразийский не-Запад», включающий Россию, Китай, Индию и Иран (возможно, с Пакистаном, Афганистаном и Центральной Азией). При этом невозможно избавиться от ощущения, что география раскола напоминает разделительную линию между «континентальными» и «островными» державами в классической геополитике.
С одной стороны, эта конфронтация – мощный стимул к наращиванию всестороннего сотрудничества России с Китаем и незападными центрами силы вообще. Именно они будут выступать в ближайшие годы главными, а по сути единственными, стратегическими партнерами Москвы, и особое место среди них займет Пекин. Уже сейчас он является для России, а Россия для него, самым дружественным центром силы в мире, и в условиях российско-американской конфронтации эти отношения будут двигаться в сторону неформального союза. Причем поскольку конфронтация России и США сопровождается ужесточением американской политики сдерживания Китая, то сближение Москвы и Пекина будет обоюдным. Это усиливает позиции КНР в Евразии, и чем дольше будет длиться конфронтация Москвы и Вашингтона, тем больше возможностей появится у Пекина как в части военного усиления (за счет российских технологий), так и в экономике (за счет доступа к российским ресурсам и потребительскому рынку). Впервые с 1950-х гг. евразийский «хартленд» вновь объединяется на антиамериканской основе, при этом лидером выступает именно Китай.
Более того, это объединение носит более широкий характер. Оно сопровождается наращиванием сотрудничества в многоугольнике Россия–Китай–Индия–Пакистан–Иран, чему всячески способствует российско-американская конфронтация и обострение соперничества США и КНР. Москва и Пекин ищут выход в активизации партнерства с другими незападными центрами силы, и работа в многостороннем формате способна развеять страхи каждого из этих центров по отдельности перед тем, что это усиление может быть направлено «против него». В результате уже проявились тенденции к укреплению и возможному расширению ШОС, которая отныне является главным региональным институтом не только для КНР, но и для России. В случае вступления в организацию Индии, Ирана и Пакистана в качестве полноценных членов, что сегодня уже не кажется нереальным, многостороннее сотрудничество незападных центров силы Евразии перейдет на новый уровень. В условиях конфронтации Соединенных Штатов и России и обострения соперничества с Китаем это объединит Евразию на недружественных Вашингтону началах.
С другой стороны, эта тенденция сопровождается все большей консолидацией отношений Америки с союзниками в Европе и Азии, чему конфронтация с Россией, сопровождаемая возрастанием соперничества США и КНР, опять-таки серьезно способствует. Уже происходит укрепление НАТО и американских военных союзов в Азии, усиливается их направленность на сдерживание России. Весьма вероятно, что укрепление военных союзов будет сопровождаться ускорением создания в АТР и Евроатлантике экономических сообществ, ориентированных на Соединенные Штаты и исключающих Россию, Китай и другие центры силы в Евразии. Пока продвигаемые Вашингтоном проекты Трансатлантической зоны свободной торговли и Транс-Тихоокеанского партнерства буксуют. Но противостояние России и Америки, обострение их соперничества с Китаем, а также общее наращивание сотрудничества в рамках ШОС может придать им новый стимул.
Пытаясь в рамках конфронтации ослабить российскую экономику, США начали откровенно использовать свое гегемонистское положение в мировом экономическом управлении, особенно в финансовой сфере, отсекая возможности России пользоваться тем, что в условиях глобализации многие привыкли считать общим – финансовые рынки и инструменты, платежные системы и так далее. Одно дело, когда это применяется против такой страны, как Иран, и совсем другое – его использование против шестой экономики мира и члена «Большой двадцатки». Это стало важным напоминанием всем новым центрам силы, насколько они уязвимы до тех пор, пока оператором мирового экономического порядка являются Соединенные Штаты, и как быстро Америка может начать использовать это положение в политических целях против той или иной страны.
В результате до сей поры неторопливый процесс создания альтернативных инструментов международного управления значительно ускорился. Появились новые механизмы в рамках БРИКС. Возможна активизация экономического взаимодействия в рамках ШОС. Создание не-Западом дублирующих и неподконтрольных Вашингтону институтов, инструментов и процессов (банки развития, платежные системы, рейтинговые агентства, постепенный уход от доллара в международных расчетах и т.д.) стало реальным императивом для всех новых центров. Какое воздействие подобное раздвоение окажет на качество управления экономикой, остающейся глобальной, покажет время.
Наконец, конфронтация наносит удар и по качеству борьбы с глобальными вызовами безопасности, которая во многом зависела от российско-американского взаимодействия.
Окончание конфронтации и международный порядок
Гораздо большее влияние на международную систему окажет то, как закончится нынешняя российско-американская конфронтация. По сути, речь идет о решающем факторе в определении будущего международного порядка, который придет на смену затянувшемуся переходу после холодной войны. Правда, если окончание конфронтации увенчается «победой» США, то этот переход затянется, и международные отношения еще какое-то время будут развиваться в отсутствии порядка.
Поскольку выход из конфронтация вряд ли возможен без капитуляции одной из сторон, стоит говорить о двух основных сценариях ее разрешения.
Первый сценарий, реализовать который стремится Вашингтон, – это смена режима в России и ее новое международно-политическое падение. США будут добиваться, чтобы Россия отказалась от создания собственного экономического порядка (Евразийский экономический союз) и сферы безопасности (ОДКБ) в Евразии, от попыток вовлечь туда Украину, и, разумеется, будут настаивать на отречении от Крыма, что при сохранении нынешнего политического режима невозможно. Для Москвы и постсоветского пространства наступит «второе пришествие» Pax Americana, и в российско-американских отношениях на какое-то время вновь воцарятся «правила 1990-х». Все разговоры о России как независимом центре силы, лидере региональной международной подсистемы, равноправном участнике негегемонистского порядка в Европе и Евроатлантике можно будет забыть. Не исключено, что подобное ослабление вызовет новый всплеск центробежных тенденций в России и приведет к утрате не только Крыма, но и некоторых других территорий.
Реализация этого сценария станет чувствительным ударом для всех новых центров силы. Россия – один из лидеров борьбы за многополярное мироустройство – будет по сути выбита из числа поднимающихся полюсов. Это изменит и общий расклад сил между старыми и новыми лидерами, и вектор международного развития.
Дискурс последнего десятилетия об относительном ослаблении США и перераспределении сил в пользу новых центров лишится фундамента. Тезис же об американском лидерстве получит второе дыхание. Вновь станет популярным утверждение американских либералов-интернационалистов, что у незападных центров якобы нет иного пути, кроме присоединения к американоцентричному международному порядку на правах младших партнеров, что они не способны создать успешные альтернативные системы регионального и тем более глобального управления. Особенно если «выбивание» России совпадет с прогрессом в создании Транс-Тихоокеанского партнерства и Трансатлантической зоны свободной торговли.
Будет нанесен серьезный удар по БРИКС и вообще попыткам создать независимые от Запада механизмы глобального и регионального управления. Не исключено, что БРИКС распадется вовсе. Сегодня Россия – единственная страна клуба, у которой сложились устойчивые дружественные отношения со всеми участниками, и потому она выступает важным связующим звеном. В случае выпадения этого звена на первое место в отношениях между другими странами БРИКС могут выйти недоверие и противоречия геополитического или экономического характера, или же, что ненамного лучше, невнимание и равнодушие. Россия – единственная страна БРИКС, которая выстраивает внешнюю политику в категориях международного порядка, многосторонних правил и норм, а не просто продвижения частных интересов.
Структуры, подконтрольные США, получат значительное подспорье. Второе дыхание обретут Бреттон-Вудские институты и «Большая семерка». НАТО надолго утвердится в качестве доминирующего института безопасности всего евроатлантического региона, и ее влияние будет простираться вплоть до границ Китая, что усилит страхи Пекина перед стратегическим окружением.
Китай окажется в наибольшем проигрыше после России. Он лишится наиболее значимого дружественного соседа и единственного по-настоящему лояльного партнера среди новых центров силы. «Надежный и безопасный тыл» в Евразии, обеспечиваемый стратегическим партнерством с Россией, не входящей в западную орбиту, и жизненно необходимый Китаю для недопущения враждебного окружения и проведения уверенной стратегии в АТР, будет потерян.
Второй сценарий, за который борется Москва, – это принятие Соединенными Штатами новых правил игры, основанных на признании России как независимого полюса многополярного мира и уважении ее интересов, включая право на собственные проекты региональной интеграции и безопасности и полноценное участие в международном регулировании. Данный вариант предусматривает сохранение в составе Российской Федерации Крыма и выработку такого государственного устройства Украины, которое исключало бы ее превращение в антироссийское государство и интеграцию с западными структурами, гарантировало бы нейтральный статус и обеспечивало сохранение тесных связей с Россией.
Его реализация ознаменует окончание трансформации международной системы к новой многополярности. Будут ликвидированы остатки американского глобального лидерства в его вильсонианском понимании, причем не только в отношениях с Россией и странами постсоветского пространства, но и в глобальном масштабе.
Утверждение новых правил российско-американских отношений станет прецедентом для других держав, не согласных с лидерством США. Америка будет вынуждена де-факто признать право полюсов многополярного мира на региональные гегемонии, которые являются для данной структуры нормой. Хотя это снимет большую часть проблем и противоречий в отношениях Соединенных Штатов с другими центрами силы и позволит им в конечном итоге выстроить устойчивое и при этом более или менее равноправное партнерство, по глобальной системе американских союзов будет нанесен удар.
Пока реализация этого сценария кажется фантастической. Вашингтон двигается в обратном направлении, и общая трансформация политики США при Обаме – от выстраивания стратегических партнерств со всеми ведущими центрами силы в мире к консолидации вокруг себя союзников в Европе и Азии при ужесточении политики в отношении России и Китая – тому наглядное подтверждение.
Эта трансформация говорит о колоссальных трудностях адаптации Соединенных Штатов к многополярности. Она противоречит американской истории и идеологии, и ее трудно принять 20 лет спустя после того, как они, казалось, достигли конца истории. Равно как трудно признать, что вильсонианская традиция либерального интернационализма, в соответствии с которой США активно участвуют в международных отношениях в качестве лидера и с целью трансформации мира, не работает в условиях многополярности.
Рано или поздно в международных отношениях восторжествует историческая норма многополярности, баланса, региональных гегемоний и идеологического многообразия. И Америка будет вынуждена ее признать – как признала при Вудро Вильсоне, как бы ему ни хотелось от этой нормы отказаться.
Барак Обама – не реалист
Во что превращается прагматизм без стратегии
Пол Сондерс – исполнительный директор Центра национальных интересов и один из издателей журнала The National Interest
Резюме Администрация Обамы ускорила опасные изменения в системе международных отношений, которые бросают вызов лидерству Соединенных Штатов и порядку, который США и их союзники выстроили после Второй мировой войны
Статья опубликована в журнале The National Interest, сентябрь-октябрь, 2014 г.
Можно ли назвать Барака Обаму реалистом во внешней политике? До недавнего времени и сторонники, и противники президента отвечали на такой вопрос утвердительно, и сам он это не оспаривал. Напротив, Белый дом подчас агрессивно насаждал образ невозмутимого и железного президента-прагматика, разборчивого при принятии жестких решений, будь то внутренние или внешние вопросы. Однако, выступая в мае в Вест-Пойнте, Обама окончательно отмежевался от своих прежних взглядов, заявив, что, «по мнению некоторых экспертов, называющих себя реалистами, не нам следует разрешать конфликты в Сирии, на Украине или в Центрально-Африканской Республике». Он назвал соответствующую точку зрения неадекватной и не отвечающей «требованиям настоящего момента».
Если поверить президенту Обаме на слово и не считать его реалистом, а оснований для этого хватает, то продолжительное заигрывание его администрации с идеей внешнеполитического реализма и особенно с «прогрессивными реалистами» слева заставляет задать два важных вопроса. Во-первых, почему президент и его советники не возражали против широко распространенного и давно внушаемого всем мнения относительно его реализма? И во-вторых, что заставило их изменить свою позицию?
Чтобы с уверенностью ответить на эти вопросы, необходимо оказаться зрителем первого ряда в Бункере экстренного общественного реагирования Белого дома, который, как легко можно представить себе, расположен неподалеку от Президентского центра чрезвычайных операций, где принимаются самые важные решения. И все же нетрудно понять, почему имидж внешнеполитического реалиста так манит президента и его помощников по общественным связям – ведь он придает флер интеллектуальной и политической легитимности желанию сосредоточиться на «государственном строительстве внутри США», которое часто высказывает Обама. Точно так же этот образ помогал оправдывать уход от решения сложных и отнимающих много времени международных проблем – особенно тех, что унаследованы от администрации Джорджа Буша. Хотя нынешняя власть демонстративно открестилась от данного наследия, во многих отношениях она негласно продолжила работу, начатую Бушем-младшим.
Хотите уйти из Ирака? Объявим Азию нашим главным внешнеполитическим приоритетом, поскольку она важнее в стратегическом плане. Нужно вывести войска из Афганистана? Мы сделали там все что могли. Надеетесь, что мы больше не будем ввязываться в войны на Ближнем Востоке? Давайте вести переговоры с Ираном и использовать Конгресс в качестве предлога, чтобы не решать проблемы Сирии. Понятно, что такая политика – соблазн для американцев, разочарованных дорогостоящим выбором Буша.
Однако операция Белого дома по наведению мостов с широкой американской общественностью оказалась в итоге не до конца продуманной. Администрация не сумела доходчиво объяснить, почему в Ливии она была готова применить силу, а в Сирии нет, особенно после того как президент Башар Асад перешел «красную черту» Обамы, применив химическое оружие.
Репутация президента как осмотрительного политика, которую тщательно создавали, превращается во все большую помеху после его реакции на аннексию Крыма Россией – решительной на словах, но слабой на деле. Внезапная уязвимость Ирака перед воинствующей группой, называющей себя «Исламское государство», и попытка ответа со стороны американской администрации осложнили ситуацию еще больше. Под вопрос поставлен быстрый уход США из Ирака в 2011 г. и нелепая политика, нацеленная на подрыв стабильности по одну сторону сирийско-иракской границы при одновременном ее сохранении по другую сторону. Президенту и его команде нужно было подыскать новое рациональное обоснование проводимого курса. Объяснить, при каких обстоятельствах администрация намерена применять силу, а при каких нет, а также дать отпор критике сторонников интервенции в адрес его подхода, подаваемого как «реалистичный». Отсюда речь в Вест-Пойнте, в которой президент пренебрежительно отозвался о «тех, кто называет себя реалистами», и неуклюжая попытка задним числом определиться с критериями использования военной силы и других внешнеполитических инструментов.
Реализм и прагматизм
Была ли внешняя политика администрации Обамы реалистичной хотя бы когда-то? Вопрос непростой, поскольку требуется сначала определить, что такое реализм. Но и ответ на него найти проще, чем на многие другие – ведь в отличие от скрытых мотивов (и засекреченных программ) действия администрации на виду у всего мира.
Главная причина, по которой критики и сторонники Обамы долгое время считали его реалистом, – это в целом прагматизм его команды. Но реализм – нечто большее, чем прагматизм; смешивание этих двух понятий – одно из самых фундаментальных и устойчивых заблуждений при обсуждении внешней политики. Реализм – это прагматизм, проистекающий из сознания анархии и хаоса в международных отношениях, связанный с глубоким осознанием американской мощи и преследующий стратегию национальных интересов. Обама – не реалист, поскольку его политика обычно начинается и заканчивается прагматизмом и даже оппортунизмом. Похоже, он слишком свято верит в нормы международного права и при этом плохо понимает принципы применения и ограничения силы, проявляя минимальную заинтересованность во внешней политике, не говоря уже о международной стратегии.
Неоднократные попытки Обамы противопоставить XXI и XIX век показывают его чрезмерную приверженность правилам и нормам в обстановке международной анархии, где не существует высшего правоохранительного органа, уважаемого всеми странами (и он не желает брать на себя роль судьи, суда присяжных и исполнителя приговоров от имени Соединенных Штатов, к чему стремятся многие неоконсерваторы). На протяжении последних двух десятилетий международные правила и нормы действительно получили импульс к развитию, но происходило это отнюдь не линейно и не поступательно. В обстановке международной анархии правила и нормы имеют смысл лишь в той мере, в какой они соблюдаются главными игроками. Отсюда их неустойчивость и зависимость от интерпретации и попыток ревизии. Поскольку речь не идет о «законах», они могут лишь формировать поведение государств, но не регулировать или ограничивать его. (Сам Вашингтон, кстати, не готов принимать подобные ограничения.)
В свою очередь, глобальные нормы и правила тоже претерпевают изменения. Америка, Европейский союз, отчасти ооновская бюрократия, а также прогрессивные неправительственные объединения пытаются трансформировать их, ослабив государственный суверенитет и узаконив право применения силы. Странно предполагать, что другие страны – особенно недовольные крупные державы, такие как Китай и Россия – будут соблюдать нормы и правила, которые мы сами считаем неадекватными и пытаемся изменить. Тем более что мы часто действуем в обход норм и правил как явочным путем, так и путем создания прецедентов, отказываясь от переговоров и достижения консенсуса.
Наивно думать, что если некоторые крупные державы ставят под сомнение определенные установления, другие не будут следовать их примеру. И действовать в своих, а не в наших интересах, идет ли речь о Южно-Китайском море или Крымском полуострове. Более того, с точки зрения Пекина и Москвы Вашингтон нередко идет дальше того, о чем стороны договариваются на международном уровне, будь то в Ливии или в бывшей Югославии. По их мнению, Соединенные Штаты нарушают принципы международного права, которые они на словах поддерживают. Ведь нормы и правила субъективны, и их альтернативные интерпретации тоже имеют право на существование. В результате аргументы о «законности» заходят в тупик. И тот факт, что Сенат США до сих пор не ратифицировал такие соглашения, как Конвенция ООН по морскому праву или Римский статут об учреждении Международного уголовного суда, отнюдь не усиливает позицию Вашингтона.
Однако главное противоречие в том, что нормы и правила, сложившиеся к концу холодной войны, которые пытались изменить администрации Клинтона, Буша и Обамы, внесли колоссальный вклад в укрепление мощи и лидерства Америки, ее способности отстаивать свои национальные интересы. В конце концов, благодаря им Соединенные Штаты одержали победу в холодной войне. Поэтому попытка изменить законы, по которым живет мир, связана с риском дестабилизации системы международных отношений, дающей Америке фундаментальные преимущества в смысле сдерживания враждебных и конкурирующих держав. Реалисты в отличие от Обамы это понимают.
Отсутствие стратегии
Заявления об американской мощи еще более красноречивы. Понятно, что после Ирака и Афганистана Обама и другие американцы обеспокоены вопросом о границах применения силы. Но он пошел гораздо дальше – на беспрецедентный для президентов после Второй мировой войны отказ от применения военной силы. Наверно, самым ярким стало его шокирующее заявление в Брюсселе о том, что Россию «нельзя удержать от дальнейшей эскалации военной силой». Это не что иное, как решительный отказ от фундаментального принципа американской внешней политики последних семи десятилетий.
Сравнительно недавно Обама заявил: «Очень редко я видел, чтобы применение военной силы давало окончательный ответ». Но ответ на что? Военная сила действительно очень редко способствовала нахождению окончательного ответа в государственном строительстве, но ее часто оказывалось вполне достаточно, чтобы определить, на какую территорию может претендовать та или иная страна, и украинцы в этом убедились на собственном горьком опыте. (Говорят, физическое владение – это девять десятых права.) В сочетании с реальной передислокацией войск более решительная позиция по Украине могла бы создать достаточно безвыходную ситуацию Владимиру Путину и заставить его вести себя более сдержанно после аннексии Крыма. Заявлять о «неприемлемости» поведения Москвы и самим же связывать себе руки, «посадив» батарейки в момент наибольшего перегрева, гораздо опаснее, чем то и другое по отдельности, так как может накликать на нас новые беды.
Даже пытаясь проводить «красную линию», Обама, похоже, переоценивает свой ораторский талант и силу убеждения. Если он заявляет, что «президенту Асаду пора отойти в сторону», но ничего не предпринимает для свержения жестокого сирийского диктатора, что это, как не упование на собственное красноречие? Или он думает, что добьется реальных результатов, объявив аннексию Крыма Россией «неприемлемой»? Это либо непомерная самоуверенность, либо поразительное игнорирование последствий, вероятных в случае регулярного расхождения между словом и делом. Ни то ни другое неуместно, с точки зрения реалистичной внешней политики.
Отсутствие какой-либо четко сформулированной внешнеполитической стратегии – в каком-то смысле самый сильный аргумент, опровергающий мнимый реализм Обамы. Нередко он ищет прагматичный подход к отдельным внешнеполитическим вопросам, но в отсутствии генеральной стратегической линии его прагматизм зачастую не приводит к решению глобальных задач, стоящих перед Америкой. В то же время прагматизм Обамы политически мотивирован в своей основе, поскольку внутриполитическая борьба и репутационные вопросы часто перевешивают в его глазах непосредственный исход внешнеполитических действий. Это искажает процесс принятия решений и вынуждает проводить курс, который может казаться прагматичным, но фактически имеет мало шансов на успех и, следовательно, по большому счету беспринципен.
Взаимоисключающая политика по обе стороны границы между Ираком и Сирией – один пример. Другой – подходы к Китаю и России, чреватые риском одновременной и потому вдвойне опасной конфронтации с обеими державами, что может иметь далеко идущие и непредсказуемые последствия для Америки.
Конечно, большинство реалистов не будут оспаривать тезис о том, что «внутриполитическое государственное строительство» важно для процветания, поскольку закладывает фундамент глобальной мощи Америки. Но «государственное строительство» такого рода – цель, а не стратегия, и оно требует внешнеполитической стратегии, основанной на взаимодействии и готовности брать на себя инициативу и ответственность.
Более того, критикуя «тех, кто называет себя реалистами» и не желает участвовать в разрешении чужих проблем, сам Обама стремится как можно меньше вторгаться в мировую политику. Его реакция на вызовы безопасности обычно преследует цель сделать ровно столько, сколько требуется, чтобы избежать резкой критики внутри страны. Обама не желает слишком отвлекаться от внутриполитических проблем на международные дела. Отсюда резкое повышение активности в Афганистане перед выводом войск, «руководство из тыла» событиями в Ливии, умеренная поддержка оппозиции в Сирии, неэффективные санкции против России в качестве замены реальной политики и минимально необходимая реакция на события в Ираке. Администрация пытается облечь все это в риторику реализма, но на самом деле реализма тут очень мало ввиду отсутствия серьезной стратегии.
Упование президента на удары беспилотников в борьбе с террористами (хотя по территории Пакистана ударов стало меньше) – явная демонстрация и прямое следствие чрезмерного прагматизма его администрации, который может рикошетом ударить по Соединенным Штатам после того, как Обама покинет Белый дом, если не раньше. Понятно, что удары, наносимые с помощью БПЛА, кажутся привлекательными: если правильно управлять аппаратами, они способны убивать врагов Америки и избавлять ее от необходимости десантировать войска или даже задействовать летчиков-истребителей. Потери среди гражданского населения сводятся к минимуму по сравнению с другими вариантами действий. Вместе с тем, как убедительно продемонстрировала независимая исследовательская группа из Центра Стимпсона в Вашингтоне, широкомасштабные удары беспилотников ставят серьезные стратегические вопросы. К ним относится риск ответной реакции со стороны населения страны, по которой наносится удар, непреднамеренное нормотворчество для других держав, имеющих БПЛА на вооружении, опасность сползания к более масштабному конфликту и отсутствие четких критериев успеха. (Что касается последнего пункта, на сегодняшний день уже очевидно, что «подсчет тел» во вьетнамском стиле мало о чем говорит. Другой современный аналог – количество иракских солдат, подготовленных американскими военными – также не имеет никакого отношения к безопасности и стабильности в Ираке.) При отсутствии ясно выраженной стратегии узко сфокусированный прагматизм часто приводит к «политике малых дел», как в случае с использованием беспилотников администрацией Обамы или совершенно неэффективной реакции, например, на вовлеченность Москвы на востоке Украины. Это не реализм.
Россия и Китай
Какова же реалистичная внешнеполитическая стратегия? Она должна начаться с признания того факта, что сохранение Америкой лидерства на международной арене – без претензий на то, чтобы брать на себя непосильные финансовые расходы, с которыми не справится ни наша политическая система, ни наша экономика – лучший способ защиты национальных интересов США. В этом ключевое отличие реалистов от изоляционистов, которые в целом считают мировое лидерство слишком дорогостоящей затеей и хотят сохранить максимум средств внутри Америки. Для реалистов также очевидна разница между подлинным руководством и псевдолидерством, сопровождаемым риторикой в духе исключительности, когда лидерство декларируется, но ничего не делается для его достижения. Это отличает реалистов от многих неоконсерваторов, нередко утверждающих, что другие правительства и народы всегда поддержат нас, а если и не поддержат, это не имеет значения, поскольку Америка сильна в своей уникальности. Отстаиваемая ими политика часто дискредитирует ведущие позиции, ведет к человеческим потерям, расточению денежных средств и других ресурсов.
Реалисты подчеркивают, что взаимоотношения между ведущими державами – ключевой фактор в определении количества, масштаба и влияния международных конфликтов – нечто такое, что может иметь серьезные последствия для национальной безопасности США в век распадающихся государств и террора. Войны между странами и внутри них начинаются по разным причинам, но именно от отношений крупных держав зависит, произойдет ли эскалация конфликтов, будут они расширяться или угасать. Последнее, в свою очередь, определяется тем, станут ли крупные державы поощрять и поддерживать беззаконие, к которому стремятся группы террористов, и сколько невинных людей окажется убито, искалечено или перемещено с насиженных мест. Поэтому любые стремления к безопасности, стабильности и миру начинаются с того, насколько прочно связаны друг с другом ключевые страны.
Кроме того, поскольку Америка – главный бенефициар системы международных отношений, созданием которой она руководила, Вашингтон должен быть заряжен на ее сохранение. Для этого необходимы два условия. Первое – бережные отношения с союзниками, поддержка которых крайне важна как на системном уровне, так и при проведении конкретной политики. Второе – рабочие отношения со странами, которые не являются союзниками Соединенных Штатов, прежде всего с Китаем и Россией. Их активное противодействие нанесет наибольший ущерб мировому порядку и особым интересам США. Сюда же относится недопущение стратегического союза между Китаем и Россией – самой серьезной из возможных угроз нынешнему глобальному устройству и лидерству Америки. Сила, твердость и надежность в выполнении союзнических обязательств, реалистичная оценка интересов и целей других стран содействуют выполнению указанных условий. Относительно последнего пункта реалисты знают, что для успешной манипуляции соперниками нужен метод стимулов и санкций. Если уповать исключительно на способность заставить их расплачиваться за непримиримую позицию, вероятность конфликта возрастет; то же самое, если мы заведомо отказываемся от использования силы.
Соблюдение этих условий предполагает, что главным приоритетом реалистичной внешнеполитической стратегии будут угрозы выживанию и процветанию Америки, ее образу жизни. Речь идет о предотвращении применения ядерного или биологического оружия против Соединенных Штатов, поддержании стабильности мировой финансовой и торговой систем (включая торговлю энерго- и другими ключевыми ресурсами), обеспечение выживания союзников США и противодействие появлению враждебных крупных держав или распадающихся государств на наших границах. У Соединенных Штатов много других важных целей, но они не должны заслонять собой эти поистине жизненные интересы или достигаться в ущерб благоприятно сложившейся для Америки системе международных отношений. Лидерам США также следует ранжировать интересы в соответствии с их приоритетностью.
Администрации Обамы удалось избежать краткосрочных внешнеполитических катастроф, но она совершила ряд весьма дорогостоящих ошибок. Их последствия не столь очевидны, как результаты войн, начатых администрацией Буша, но со временем могут обернуться еще большим ущербом. Речь идет прежде всего о Китае и России. Администрация Обамы ускорила опасные изменения в системе международных отношений, которые бросают вызов лидерству Соединенных Штатов и порядку, который США и их союзники выстроили после Второй мировой войны. Как следствие, возникает угроза долгосрочному процветанию Америки и повышается вероятность серьезной конфронтации и даже войны. Это не реализм, а приближение к катастрофе.
Политические лидеры как индикаторы экономического роста
Почему рынкам нужна политика, чтобы прогнозировать экономику
Ручир Шарма – возглавляет отдел быстроразвивающихся рынков и мировой макроэкономики в департаменте управления инвестициями Morgan Stanley и является автором книги "Страны, совершающие рывок: в погоне за следующими экономическими чудесами".
Резюме Инвесторы придирчивы. Они могут жестко наказывать успокоившиеся режимы и щедро вознаграждать новых руководителей, готовых решительно идти по пути перемен
Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 5, 2014 год.
Нормальный ритм политики раз за разом ведет экономику большинства стран по кругу. Цикл начинается с кризиса, вынуждающего лидеров пойти на реформы, которые стимулируют восстановление экономики. Затем лидеры успокаиваются, а экономика вновь скатывается в кризис. Схема повторяется постоянно, и лишь немногие страны решаются на преобразования в хорошие времена, а другие годами почивают на лаврах. Легко понять, почему из почти 200 экономик мира только 35 достигли статуса развитых и сохраняют его, остальные все еще остаются развивающимися, многие навсегда.
Однако с 2003 г. цикл как будто нарушился. Мировая экономика вступила в уникальный период процветания, обусловленный снижением учетных ставок, ростом торговли и повышением цен на сырьевые товары. Глобальные попутные ветры были настолько сильны, что национальным лидерам не приходилось браться за реформы, чтобы стимулировать экономический рост; плоды буквально падали с деревьев им в руки. На пике этого бума в 2007 г. почти 60% мировых экономик вышли на годовой уровень роста по меньшей мере 5 процентов. Рекордное число стран значительно превысило 35% – средний показатель периода после Второй мировой войны. Еще удивительнее, что в 2007 г. только пять экономик демонстрировали спад. Казалось, все процветали, и мировые инвесторы без разбору вкладывали сотни миллиардов долларов в развивающиеся фондовые рынки, не заботясь о различиях между, скажем, Индией и Индонезией.
В 2008 г. разразился финансовый кризис, и попутные ветры стихли. К 2014 г. доля мировых экономик, растущих темпами 5% или выше, упала с 60 до 30 процентов. Угроза кризиса и рецессии нависла мрачной тучей, заставив инвесторов стать очень разборчивыми – совершенно по-новому. Рыночные игроки обычно принимают во внимание данные об экономических перспективах – показатели роста ВВП, занятости, торговли и т.д. – и реагируют именно на них. Но в последнее время инвесторы устремили взгляд в другую сторону – на политическое руководство. Фондовые рынки от Японии до Мексики переживают бум в надежде на политические изменения, особенно при появлении новых лидеров, которые кажутся способными на экономические реформы.
Политическое руководство становится все более значимым для перспектив экономики, а связанные с ним всплески надежд на фондовых рынках случаются все чаще, особенно в этом году, богатом на выборы. Из 110 развивающихся демократий в 44, включая шесть крупнейших, в 2014 г. уже состоялось или предстоит национальное голосование. Не везде выборы воздействовали на рынки: там, где особых надежд на смену не было, как в ЮАР или Турции, рынки в основном проигнорировали кампании. Но в странах, где набрали популярность многообещающие новички, рынки пристально следили за выборами. В Индонезии так называемый биржевой «бум Джокови» начался в декабре прошлого года, когда опросы стали предсказывать грядущее президентство Джоко «Джокови» Видодо, и сохранился после его победы в июле. Аналогичная картина – «бум Моди» – наблюдается в Индии с момента, как Нарендра Моди стал кандидатом оппозиции на пост премьер-министра в сентябре прошлого года, и продолжается после его победы в мае.
Прежде инвесторы никогда так часто не называли взлеты рыночной конъюнктуры именами людей, как это делают метеорологи с ураганами. Такое случается даже в развитом мире более зрелых экономик, где политики обычно не оказывают существенного влияния на перспективы роста. Когда в феврале реформист Маттео Ренци стал премьер-министром Италии, начались разговоры о «буме Ренци».
В то же время в Латинской Америке инвесторы настолько отчаялись увидеть новые лица в политике, что конъюнктурные взлеты стали происходить уже на фоне плохих новостей для действующих лидеров. Аргентинские рынки начали расти в конце прошлого года после сообщений об ухудшении здоровья президента-популиста Кристины Фернандес де Киршнер. А в Бразилии, где правящую Партию трудящихся винят в стагфляции, фондовый рынок оживляется каждый раз, когда падает рейтинг президента Дилмы Руссеф в преддверии октябрьских выборов. В Сан-Паулу инвесторы называют это поддержкой «кого угодно кроме Дилмы».
Почему политика вдруг стала оказывать такое серьезное влияние на финансовые рынки? Ответ стоит искать в структуре модели экономического роста, который в значительной степени опирается на высокие цены на сырье, низкие учетные ставки и другие глобальные факторы прибыли последнего десятилетия. В хорошие времена многие лидеры пренебрегали необходимостью продолжать реформы и разумно инвестировать доходы. В результате их страны борются за сохранение роста. Например, в трех крупнейших государствах-экспортерах сырья – Бразилии, России и ЮАР – рост ВВП в этом году опустился до 1% или ниже, а инфляция возросла почти до 6 процентов. Это заставило инвесторов внимательно следить за признаками появления новых лидеров с новыми идеями.
Еще одна причина повышения значимости политики для рынков связана с тем, что два условия, необходимые для упорядоченной смены руководства и быстрого оздоровления экономики – свободные выборы и свободные рынки, – в последние десятилетия распространились повсеместно. С тех пор как финансовые кризисы 1970-х гг. ослабили автократические режимы, число государств, где проходят свободные выборы, увеличилось втрое – приблизительно с 40 до 120. Однако только после падения Берлинской стены многие крупные развивающиеся страны сделали следующий необходимый шаг, начав открывать фондовые рынки для иностранного капитала. Но даже после этого они не появлялись на экранах радаров мировых инвесторов еще 10 лет, поскольку развитию экономик помешали валютные кризисы 1990-х годов. Поэтому до недавнего времени рассчитывать на их подъем было просто невозможно.
Лидеры рынков
Конъюнктурные всплески случались на мировых рынках и раньше, но в значительно меньших масштабах. Анализ того, как фондовые рынки отреагировали на 140 национальных избирательных кампаний в 30 крупных демократиях за последние 20 лет, показывает, что инвесторы особенно чутко реагируют в условиях, близких к сегодняшним, когда нацеленные на реформы кандидаты приходят к власти на фоне финансового или политического кризиса и реально начинают действовать. За 20 лет такому описанию соответствовали 16 лидеров. В среднем за первые полтора года их пребывания в должности активность фондовых рынков в этих странах превосходила средний показатель по развивающимся рынкам на рекордные 40 процентных пунктов.
Четыре лидера в этой группе, пришедшие к власти после валютных кризисов конца 1990-х гг., заслуживают особого внимания, поскольку представляют самое важное поколение экономических реформаторов последнего времени в развивающемся мире. Это Ким Дэ Чжун, президент Южной Кореи с 1998 по 2003 гг.; Владимир Путин, российский лидер с 2000 г.; Луис Инасиу Лула да Силва (Лула), президент Бразилии с 2003 по 2011 гг., и Реджеп Тайип Эрдоган, премьер-министр Турции с 2003 года. Наводя порядок в погрязших в долгах экономиках, они завоевали финансовое доверие к своим когда-то отсталым государствам и заложили основу для бума 2003–2007 гг. – самого мощного и масштабного в истории стран с развивающимся рынком.
Всем четверым удалось с впечатляющей скоростью трансформировать экономику своих стран в двигатель роста. Ким Дэ Чжун использовал финансовый кризис в Азии, чтобы провести ревизию банков страны и обремененных долгами конгломератов, выплатил кредит МВФ менее чем за три года, в результате страна вышла из тяжелой рецессии 1998 г. и демонстрировала рост выше 7% в последующие четыре года его единственного президентского срока. Лула да Силва сумел обуздать расточительство правительства, что помогло взять под контроль инфляцию, в результате экономический рост поднялся с 1,5% до более 3% во время его первого срока и превысил 4% во время второго. Эрдоган осуществил аналогичные фундаментальные изменения. Ему удалось постепенно избавить Турцию от кредитов МВФ, которые страна брала практически ежегодно на протяжении 40 лет. Рост ВВП превысил 7% во время его первого срока, однако во втором замедлился до 3 процентов. Но, вероятно, самые радикальные перемены произошли в России, где Путин унаследовал экономику, которая сокращалась на протяжении пяти из предшествующих шести лет, а крах национальной валюты происходил дважды в предыдущие 10 лет. Путин не только стабилизировал рубль, но и благодаря высоким ценам на нефть вывел страну на показатели роста ВВП на уровне 7% во время двух его первых президентских сроков.
Достижения превратили всех четырех реформаторов в любимцев рынков. Восстановив экономический рост, Ким Дэ Чжун, Лула да Силва, Эрдоган и Путин способствовали подъему на фондовых рынках, который продолжался много лет, но это исключительные случаи. Однако рынки чрезвычайно нетерпеливы и отворачиваются даже от самых сильных лидеров, если те перестают обеспечивать высокие темпы роста, или от самых многообещающих новичков, если те не демонстрируют результатов в первые 12–18 месяцев у власти. Подобная судьба постигла многих президентов и премьеров, среди которых такие когда-то казавшиеся перспективными фигуры, как Фернандо Энрике Кардозо в Бразилии, Джозеф Эстрада на Филиппинах и Дзюнъитиро Коидзуми в Японии. Все они пытались провести реформы, необходимые для восстановления экономического роста, но им это не удалось, и рынки наказали их соответствующим образом.
Волна надежды
Фондовые рынки умеют улавливать признаки появления новых руководителей, способных возродить экономику, но одновременно они научились считывать признаки спада, который обычно следует за периодом роста, когда лидеры становятся слишком успокоенными и довольными собой, чтобы продолжать реформы. В последние 20 лет фондовые рынки стран с развивающейся экономикой, где к власти приходили новые руководители, обычно демонстрировали доходность на 20 процентных пунктов выше среднего показателя для развивающегося мира во время первого срока, затем приближались к среднему уровню во время второго и падали на 6 пунктов ниже среднего уровня во время третьего. Третьи сроки – редкий случай, но они показывают, как рынки могут обойтись со стареющими режимами. Последние примеры – это Эрдоган и Путин, бывшие любимцы рынков, позволившие росту замедлиться после третьего прихода во власть. И в Турции, и в России темпы роста ВВП в последние годы находились на уровне 2% или чуть выше.
Последние ожидания в связи с появлением новых лидеров обусловлены масштабами финансового кризиса 2008 г. и последовавшего за ним длительного глобального спада. Во многих странах, наиболее пострадавших от замедления экономики, тревога по поводу непосредственного воздействия финансового кризиса сочеталась с обеспокоенностью многолетним отставанием. Из-за этих опасений избиратели оказались открытыми для новых решительных политиков, а рынки – готовыми их вознаградить.
Первый из недавней серии всплесков надежд фондового рынка начался на Филиппинах в 2010 г., после того как Бениньо Акино III стал президентом, пообещав очистить страну от коррупции и долгов. Вскоре экономика превратилась из хронически отстающей в одну из самых быстрорастущих в мире. Следующей была Греция – эпицентр кризиса в еврозоне, где фондовый рынок вырос более чем вдвое, после того как Антонис Самарас стал премьер-министром в июне 2012 г. и начал реализовывать обещанные жесткие реформы, включая сокращение зарплат и рабочих мест в госсекторе. Спустя месяц, в июле 2012 г., резкий подъем произошел в Мексике после победы Энрике Пенья Ньето, вступившего в президентскую должность в декабре и пообещавшего оздоровить экономику, которую душат монополии. Также в декабре наблюдался рост на рынке Японии до и после избрания премьер-министром Синдзо Абэ, намеревавшегося провести структурные реформы и меры стимулирования, чтобы разбудить спящую экономику.
Затем произошло, вероятно, самое неожиданное. В 2013 г., несмотря на репутацию Пакистана как убежища террористов, его фондовый рынок вдруг стал одним из лучших по показателям в мире. В значительной степени это было обусловлено ожиданиями, что новый премьер-министр Наваз Шариф сдержит обещания по увеличению налоговой базы, приватизации госкомпаний, ужесточению бюджетной дисциплины, а также займется другими экономическими реформами. Пока, несмотря на продолжающиеся бои с «Талибаном», Шариф держит слово, и инвесторы вознаграждают его.
Новые реформаторы – более разнородная группа, чем их предшественники. В 1980-е гг. большинство лидеров-звезд, таких как Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер, проводили рыночные преобразования. В конце 1990-х гг. и начале этого века главной целью для Ким Дэ Чжуна, Лула да Силвы, Эрдогана и Путина было обеспечение финансовой стабильности. У новых лидеров нет четкой общей темы. В период, когда каждая страна борется за нишу в условиях жесткой глобальной конкуренции, они используют набор мер, направленных на укрепление экономики (сокращение госдолга, сбалансированный госбюджет) и создание конкурентоспособного бизнеса (устранение бюрократических препон, борьба с монополиями). На Филиппинах Акино сосредоточился на том, чтобы отмежеваться от коррумпированных и неэффективных предшественников – от авторитарного Фердинанда Маркоса и его яркой жены Имельды до Эстрады, бывшей звезды фильмов в жанре экшн, оказавшегося куда менее проворным на посту президента. Акино избегает неконкретных разговоров, зато, когда я встречался с ним в Маниле в августе 2012 г., он в деталях рассказывал о проектах водоснабжения города и вылове сардин. Его честность сразу стала сигналом грядущих изменений, и рынки воспринимают главу государства как ориентированного на результат технократа, который и нужен Филиппинам.
Абэ, напротив, обещал Японии серьезную встряску. Он буквально «зажег» рынки в первые 100 дней премьерства своим масштабным планом по стимулированию стагнирующей экономики и повышению потенциала долгосрочного роста путем преодоления бюрократических преград и обеспечения реальной конкуренции в привилегированных отраслях. Пенья Ньето пришел к власти в том же месяце, что и Абэ, но более драматично, разорвав политический договор, который помешал его предшественникам решить основные экономические проблемы Мексики, включая влияние профсоюзов и монополий. Через несколько месяцев Пенья Ньето удалось провести реформы, значительно уменьшившие влияние могущественного профсоюза учителей, а также разобраться с телекоммуникационной монополией Карлоса Слима, самого богатого человека в Мексике.
Абэ начал с простых шагов по обеспечению роста (предоставление дешевых кредитов и девальвация валюты), но пока он не перешел к более сложным реформам в сфере конкурентоспособности (упрощение приема и увольнения сотрудников корпораций, увеличение притока мигрантов). Пенья Ньето продолжает предпринимать жесткие шаги (например, открытие государственного энергетического сектора для иностранных инвесторов), но ему еще не удалось добиться роста в краткосрочной перспективе. Учитывая это, а также скептицизм по поводу долгосрочных планов Абэ и Пенья Ньето, энтузиазм рынков начал падать как по сигналу в мае, когда пошел 18-й месяц их пребывания в должности.
Но ни одного из лидеров пока не стоит сбрасывать со счетов. К середине 2014 г. Абэ, Пенья Ньето и практически все новые реформаторы руководили экономиками, которые выглядели достаточно уверенно по сравнению с основными конкурентами. Несмотря на признаки ослабления, Япония в последние два года является одной из трех наиболее быстрорастущих экономик развитого мира. Мексике еще нужно ускорить темпы, но пока она вместе с Грецией и Пакистаном входит в число немногих развивающихся стран, где в ближайшие три года ожидается увеличение темпов роста. Филиппины с 2012 г. фактически опережают другие экономики мира по темпам роста. После победы Моди оптимистично выглядят и перспективы Индии, по крайней мере на ближайший год.
Пока рано говорить, оправдаются ли эти надежды на уверенный экономический рост в долгосрочной перспективе. Но историческая схема ясна: движение на фондовом рынке действительно имеет тенденцию предвосхищать реальные изменения в экономике. Обычно текущая оценка фондового рынка той или иной страны отражает наилучший суммарный мировой прогноз перспектив ее роста в целом. И эта оценка базируется на общем массиве экономической информации, собранной местными и иностранными инвесторами. В последнее время рынки стали учитывать появление новых лидеров как знамение перемен и часто реагируют на данные опросов или новости о выборах более активно, чем на экономическую статистику. В то же время инвесторы очень придирчивы: они могут жестко наказывать успокоившиеся режимы и щедро вознаграждать новых руководителей, готовых и способных решительно идти по новому пути.
Феномен «Исламского государства»
Причины и последствия кризиса на Ближнем Востоке
Р.М. Мухаметов – кандидат политических наук, заместитель директора фонда «Альтаир»
Резюме «Исламское государство» – квинтэссенция сложнейших и противоречивых проблем глобального развития в эпоху, когда разрушаются не только привычные принципы мироустройства, но и базовые категории международных отношений
Летом 2014 г., когда весь мир напряженно следил за событиями на Украине, в центр глобального внимания ворвалась организация «Исламское государство». Осенью эту структуру, отличающуюся беспрецедентной и демонстративной жестокостью, уже называли среди главных угроз мировой стабильности. Феномен «Исламского государства» – квинтэссенция сложнейших и крайне противоречивых проблем глобального развития в эпоху, когда разрушаются не только привычные принципы мироустройства, но и некоторые базовые категории международных отношений.
«Исламское государство» в цифрах
Численность – 10–20 тыс., попутчики – 15–20 тыс., мобилизационный потенциал – 15 тысяч. Точные данные о численности «Исламского государства» (оно же «Исламское государство Ирака и Леванта» или «Исламское государство Ирака и Шама», ИГИЛ или ИГИШ, араб. аббревиатура – ДАИШ) отсутствуют. Экспертные оценки сильно разнятся. Встречаются цифры от 10 до 80 тыс. человек.
Наиболее близкими к реальности представляются цифры в 10–20 тыс. профессиональных комбатантов, т.е. тех, кто на постоянной основе принимает участие в боевых действиях. Это подтверждают такие серьезные эксперты, как Колин Кларк, специализирующийся на изучении массовых волнений и международного терроризма, и Лорен Скуайрз из Института изучения войн.
Относительно небольшая численность объясняет то, что ИГ не вполне контролирует все занятые территории. Многие участки фронта остаются открытыми. Боевики заняли основные позиции, а в отдаленные районы периодически совершают рейды.
Проблема в оценке численности, помимо прочего, заключается в том, кого конкретно считать боевиком. В ИГ принято несколько ступеней своего рода посвящения. Политолог из Колумбийского университета и бывший советник многонациональных сил в Ираке Остин Лонг считает, что число «истинно верующих» не превышает нескольких тысяч. Чтобы стать полноценным членом организации, требуется кровью на поле боя или же в ходе расправ над пленными и населением оккупированных территорий доказать свою верность и профессиональные качества.
За ИГ воюют и те, кто предпочитает быть на стороне сильного и побеждающего. Тем более что это дает возможность неплохо заработать по меркам стран, разоренных многолетней гражданской войной. Количество попутчиков достигает 15 тыс., хотя цифра 20 тыс. тоже весьма вероятна. В случае дальнейших успехов организация располагает мобилизационным потенциалом еще примерно в 15 тыс. местных добровольцев.
Продолжается приток сторонников и из-за рубежа. ИГ начинает черпать поддержку не только у самых радикальных исламистов мусульманских стран и Европы, но и, например, в среде арабских футбольных ультрас. Если фанаты на Западе и в России зачастую испытывают симпатии к нацизму, то в исламском мире болельщики-радикалы разделяют аналоги этой идеологии, сформировавшиеся в ином культурно-цивилизационном ландшафте.
Дневной доход: от 1 до 4 млн долларов. Стабильный и крупный доход – одна из сильных сторон организации. Боевикам удается извлекать прибыль из множества различных источников.
В отличие от современной «Аль-Каиды», получающей большую часть финансирования от своих покровителей из стран Персидского залива, ИГ в основном генерирует доход самостоятельно. Группа действует как мафия. Не брезгует никакими средствами, приносящими прибыль. Нелегальная торговля нефтью, угон автомобилей, ограбления банков, вымогательство, похищение людей с целью получения выкупа – все это средства, которыми активно пользуются террористы.
Назвать конкретные цифры доходов ИГ довольно сложно. По некоторым оценкам, они составляют около миллиона долларов в день, по другим – от 25 до 30 млн долларов в год. Лорен Скуайрз и ее коллеги из Института изучения войн называют цифру от 2 до 4 млн долларов ежедневно. Но, какими бы ни были конкретные цифры, финансовые поступления в казну ИГ безусловно намного превосходят то, чем располагает «Аль-Каида».
Между тем усиление и расширение ИГ сопряжено с расходами. Организация растет, вербует новых членов, боевики получают зарплату (порядка 200 долл. в месяц) + «премии». Таким образом, деньги находятся в постоянном обороте.
Оружие и военная техника: порядка трех дивизионов. «Если сравнивать с обычными военными формированиями, то можно сказать, что они обладают примерно таким же количеством оружия и техники, что и три дивизиона западной армии, – говорит Скуайрз. – Но в руках террористов это оружие приносит гораздо больше жертв».
По мнению Кларка, более существенно даже не количество, а качество оружия. ИГ произвел ряд нападений на иракские военные склады, заполучив самые разные виды оружия, включая снайперские винтовки, минометы, тяжелые пулеметы, противотанковые орудия, гранатометы РПГ, танки и армейские вездеходы. Особое беспокойство внушают такие «приобретения» террористов, как ПЗРК, способные сбивать самолеты, летящие на высоте до 5000 метров. В Интернете пропагандисты ИГ уже хвастаются якобы уничтоженными американскими истребителями и тем, что на их вооружении скоро также появятся самолеты.
Территория под контролем: 90 тыс. кв. км. Эта цифра меняется чуть ли не каждый день, говорит Колин Кларк. Сейчас ИГ контролирует обширную территорию на севере и северо-востоке Сирии, закрепляется на сирийско-турецкой границе. Кроме того, ИГ держит важную часть границы между Сирией и Ираком. В Ираке под властью организации – северные и северо-западные регионы страны вплоть до городов Эль-Фалуджа и Киркук, периодически передовые части нависают над Багдадом. Таким образом, общая территория, находящаяся под полной или относительной властью ИГ, составляет около 90 тыс. кв. км, что сопоставимо с размером Иордании. Говорят также о захвате порядка трети Ирака и четверти Сирии.
Сеть ИГ: тысячи сторонников во всех ключевых точках региона. При удачном наступлении «спящие ячейки» готовы поднять восстание. Эмиссары разбросаны по всему Ближнему Востоку. Есть сообщения о попытках похищения людей в Турции. Ведется работа в соцсетях, экстремисты, вербуя единомышленников, не сразу раскрывают свою принадлежность.
«Исламское государство»: история, состав, идеи и практика. Происхождение. ИГ (тогда ИГИЛ) в Сирии появилось в 2012–2013 гг. и сразу заявило о себе как самая жестокая группа в ряду вооруженной оппозиции режиму Башара Асада. В основном рекрутировало членов в других организациях, чем внесло раскол и конфликт в ряды единого фронта.
Эта организация постепенно выделилась среди всех наиболее радикальных групп и вступила в вооруженную борьбу с ними, избегая крупномасштабных действий против армии, подконтрольной официальному Дамаску. Призывы лидеров «Аль-Каиды» (Айман Аз-Завахири и др.) вернуться под общее командование, разобрать разногласия на шариатском суде или же прекратить деятельность в Сирии и сосредоточиться на Ираке ИГ проигнорировало.
Объективно усиление ИГ в Сирии способствовало ослаблению оппозиции и сыграло на руку режиму Асада. Считавшаяся еще год назад самой перспективной исламистской структурой «Джабхат ан-Нусра» (ее Завахири назвал представительством «Аль-Каиды» в стране) сегодня в упадке – многие ее боевики перетекают в ИГ, а лидеры убиты, – равно как и «Исламский фронт». Также значительно дискредитирована и уязвлена светская «Свободная армия».
В Ираке ИГ вышла из группы Мусаба аз-Заркауи («Аль-Каида» в Ираке) во второй половине нулевых. Долгое время организация была известна борьбой с властями Багдада, оккупационными силами, шиитской вооруженной милицией и суннитским племенным ополчением.
ИГ Ирака и ИГ Леванта. Организацию условно можно разделить на две большие группы – ИГ Ирака и ИГ Леванта. В Сирии численность международных добровольцев выше, чем в Ираке, где преобладают местные. В основном добровольцы представлены арабскими странами, Турцией, но встречаются также приезжие из СНГ, в том числе с Северного и Южного Кавказа, из Средней Азии, Европы, индо-пакистанского региона и Юго-Восточной Азии.
Число кавказцев в ИГ составляет от нескольких сотен до тысячи человек, в основном чеченцев (среди них много кистинцев из грузинского Панкиси), но есть дагестанцы и азербайджанцы. Кавказцы приезжают на Ближний Восток также из Европы. Цифра продолжает расти. Второе лицо в организации Умар Шишани (он же Умар Грузини) – чеченец, выходец из Панкиси. Из-за слабого контроля Тбилиси джихадистские идеи получили серьезное распространение в этом районе.
Сегодня, когда две части ИГ имеют все возможности поддерживать полноценный контакт, грань между ними все больше стирается. Хотя определенные оттенки в подходах остаются. Так, в Ираке организация допускает союзные отношения с неисламскими, как она сама определяет, силами, а в Сирии за это же выносится такфир («провинившиеся» объявляются немусульманами, неверными) противникам, например, членам организации «Джабхат аль-Нусра».
Идеология. ИГ и «Аль-Каида». Формально в идеологии ИГ и «Аль-Каиды» разница едва уловима. Тот же доведенный до крайности джихадистский салафизм. Единственное – ИГ активно использует такфир. По сути, он поставлен на службу военным интересам организации. Неверным объявляется любой, если в этом возникает необходимость. Алькаидовские группы в Сирии к этому сегодня склонны меньше.
Информации об идеологии ИГ крайне мало. Есть основания предполагать, что организация, по крайней мере частично, заимствовала идеи и однозначно практику ранних хариджитов, наиболее жестких и непримиримых, тех, которые считали правыми и мусульманами только самих себя, даже в споре с халифом Али, и других аналогичных течений.
Ключевая разница в деталях, причем, скорее, не в идеологии, а в методологии. «Мелочи» и привели к разрыву и войне на уничтожение между двумя ветвями некогда единого фронта.
«Нусра» всегда считалась самой крайней в Сирии. Но выяснилось, что бывают еще более жестко настроенные. Учитывая исторический опыт того же хариджизма, можно предположить на новом витке возникновение силы радикальнее, чем даже ИГ. Процесс, по всей видимости, собственных пределов не имеет. «Нусра» (сирийская ветвь «Аль-Каиды») при всех оговорках и условности – это джихадистское развитие «ихванизма» (движение «Братьев-мусульман»), если совсем точно – экстремистское прочтение идей Саида Кутба, продолжение классического джихадизма XX века. Аз-Завахири, нынешний лидер «Аль-Каиды», в свое время руководил группой «Гихад» («Джихад»), отколовшейся от «Братьев-мусульман» по причине умеренности последних. При всех противоречиях с «братьями» у экстремистов осталась их методология, пусть и превратно понятая. Наряду с террористическими методами они сохранили склонность к политической интриге и своеобразному участию в политических процессах тех или иных государств посредством рационализированного насилия.
Иными словами, «Аль-Каида» поставила насилие на службу политике и идеологии. Для ИГ, напротив, политика второстепенна, первично насилие во имя «светлого будущего». Это предопределило разногласия относительно действий джихадистов в Сирии.
1. «Нусра» и другие, исходя из ситуации и политической целесообразности, откладывают до победы объявление шариата и халифата. ИГ вводит шариат (в своей интерпретации) сразу же по занятии территории.
2. «Нусра» идет на коалиционные отношения с умеренными исламистами из числа «Братьев-мусульман», а также суфиями и даже светскими демократическими группами, вроде «Свободной армии». Есть связи с западными и арабскими спецслужбами. Причем это оправдывается теологически с позиций исламского права. ИГ же объявило такие отношения вероотступничеством и развязало войну против «Нусры». Однако ИГ, скрыто и не оправдываясь никак публично, само в Ираке активно взаимодействует и с суфиями, и с арабскими национал-социалистами, и, по всей видимости, в Сирии с различными спецслужбами (в том числе шиитского Ирана).
3. И самое главное. «Нусра» при всей верности идеям глобального джихада воюет за исламское государство в Сирии (!), т.е. вовлечена в военно-политический процесс внутри определенного государства, в то время как ИГ сражается за трансграничный халифат, начало которому лишь по стечению обстоятельств было положено в Ираке и Сирии.
Если отбросить идеологическую надстройку, отношения между ИГ и «Аль-Каидой» можно сравнить с отношениями «красных кхмеров» Пол Пота и других коммунистических экстремистов или же, скажем, большевиков времен гражданской войны и левых эсеров. В этой логике «ихваны» – «братья-мусульмане» – будут умеренными европейскими социал-демократами. С позиций конфликтологии вообще выявляется общность в развитии всех радикально-революционных движений.
Принципы организации. В ИГ поддерживается строжайшая дисциплина. Вертикаль власти пронизывает всю военно-политическую структуру управления. Недопустимы самодеятельность, совещательность, несанкционированный героизм снизу. Жесткость компенсируется финансовыми премиями и фактическим поощрением со стороны руководства немотивированной жестокости, насилия над мирным населением и пленными, грабежами и участием низового состава в разделе военных трофеев. Лидер ИГ (халиф) Абу Бакр Багдади также не лишен чувства стяжательства – во время проповеди в мосульской мечети на его руке были сфотографированы швейцарские часы ценой в несколько тысяч долларов.
Ставка – на тотальное насилие, в которое вовлечены все полноценные боевики через систему круговой поруки, террор и запугивание мирного населения. Это сплачивает ряды и способствует эффективному управлению. Боевик связан с лидером (халифом ИГ) не только идейно, но и финансово, и корпоративно. Фактически они все несут свою долю ответственности за содеянное и поэтому заинтересованы друг в друге.
Фанатизм, возведенный в абсолют, служит внутренним обоснованием любых действий во имя ИГ и халифата. Принципы: «никаких полутонов, условностей, недоговоренностей, сложных объяснений и долгосрочных обещаний», «кто не с нами, тот против нас» (на языке ИГ: «кто не с нами, тот неверный, а значит, его жизнь и имущество открыты для посягательства» – т.е. человека можно убить и ограбить), «никаких политических маневров – шариат и халифат здесь и сейчас» – необходимы не только во имя продвижения власти, но и ради поддержания боеспособности собственных рядов. Оправдание грубой военно-политической целесообразности соображениями высшего порядка (религией в данном случае) снимает с низового состава любую моральную ответственность.
Цинизм и беспринципность в отношении противника, принципы «победа все спишет» и «цель оправдывает средства и жертвы» балансируются фактической легализацией для рядового состава любых действий. Так, в отчете ООН и в многочисленных сообщениях СМИ приводятся данные о функционировании самых настоящих рынков невольниц на подконтрольных ИГ территориях. Всего за 10–20 долларов боевики обзаводятся «наложницами» из числа пленных курдских женщин, принимавших участие в боевых действиях, или же мирных жителей.
Популизм. ИГ говорит и дает своим сторонникам то, что они хотят слышать и получать. Религиозная демагогия подкрепляется вполне конкретными земными «благами».
При всей экзотике именно эти принципы позволяли одерживать победу в таких конфликтах, как сейчас мы имеем в Сирии и Ираке. Пример жесткости, жестокости и железной последовательности большевиков в российской гражданской «войне всех против всех» хрестоматиен.
Тип организации. ИГ объединяет в себе элементы сетевой террористической организации, крупного незаконного вооруженного формирования, организованной преступной группировки, мафиозной сети, радикально-революционного движения и, конечно, тоталитарной сети. Это пока плохо изученный феномен.
ИГ также представляет собой очередной этап в развитии джихадизма. Это его ребрендинг. Новая версия джихадизма является одной из привлекательных сторон для новых членов организации.
Коалиционный потенциал. В Сирии ИГ противопоставило себя всем остальным группам, прежде всего оппозиционным. Ведется война на уничтожение. С правительственными силами до определенного предела поддерживается нейтралитет. В Ираке у ИГ ряд союзников: баасисты во главе с Иззатом Ибрагимом ал-Дури (крупный военный и государственный деятель саддамовского Ирака), армия последователей суфийского тариката «Накшбанди», ополчение суннитских племен, все недовольные шиитским правительством в Багдаде.
Коалиция представляет собой достаточно непрочное образование. Уже есть информация о недовольстве союзников жестокостью ИГ, о переходе части суннитских племен в оппозицию к нему (ранее именно они при поддержке США активно противодействовали укреплению ИГ и других джихадистов). Тем не менее это – серьезная сила, которая заставила весь мир вспомнить об Ираке.
«Исламское государство» наступает
Всплеск активности, факторы успеха. Весной-летом 2014 г. ИГ стремительно заняло обширные территории в Ираке. С тех пор об организации заговорил весь мир. Успех способствовал объединению двух ветвей ИГИЛ, и в итоге – провозглашение халифата во главе с халифом Абу Бакром аль-Багдади и переименование в ИГ.
Резкий всплеск активности ИГ в Ираке произошел на волне т.н. «суннитского восстания». Многие специалисты и политики, в том числе бывший вице-президент Ирака Тарик аль-Хашими, винят в произошедшем бывшего премьера Нури аль-Малики. При нем сунниты были окончательно вытеснены из органов власти и превратились в угнетаемое второсортное меньшинство. Волнения и восстания происходили регулярно (Анбар, Фаллуджа, Хавидж) все годы после свержения Саддама. Они жестоко подавлялись. Особенно выделяется резня 2005–2006 г., учиненная шиитской «Армией Махди».
Хашими, сам приговоренный Малики к смертной казни и бежавший из страны, приводит цифру в 1,6 млн пострадавших суннитов. «Крайне важно понять, что ситуация в Ираке сегодня не сводится исключительно к “Исламскому государству”. В стране сегодня есть два вида терроризма: суннитский крайний фанатизм, представленный ИГ, и шиитский крайний фанатизм, под знаменем которого находятся 15 военизированных формирований, связанных с Ираном. Последние используют те же методы насилия и подавления, что и ИГ. Почему Запад сфокусировал свою политику на том, что называют “суннитским терроризмом”? Почему никто не обращает внимания на терроризм шиитских групп?» – заявил политик в интервью в прессе.
Причины «суннитского восстания» косвенно признаны США и арабскими странами, которые надавили на Багдад, пытаясь отстранить от власти Нури аль-Малики и сформировать новое правительство, имеющее более широкое представительство. Однако новый премьер Хайдар аль-Абади принадлежит к той же партии, и серьезной смены курса не наблюдается.
В течение 2012–2014 гг. ИГ на неподконтрольных никому территориях сумело нарастить серьезный военный, людской и технический потенциал и воспользоваться глубочайшим кризисом в Ираке (Барак Обама публично признал, что США недооценили «Исламское государство»). Во многом организации удалось оседлать, по крайней мере пока, волну недовольства суннитов однобокой политикой багдадского правительства.
Организация оказалась в центре восстания, став его стержнем. Местами, по некоторым данным, ее бойцы не составляют большинства от всех суннитских ополченцев и не являются решающей силой. Если раньше суннитские племена не принимали ИГ, давали ей отпор, не пускали в свои населенные пункты, сотрудничая с властями, то сейчас они больше не доверяют американцам, багдадскому правительству и вообще никому. В результате политики Аль-Малики объединились все – от джихадистов до светских баасистов. Многие сунниты в самых разных странах злорадно поддерживают ИГ не из симпатий к организации, а из ненависти к шиитскому правительству в Багдаде.
В Сирии успехам ИГ способствовал кризис светской и исламистской оппозиции, отсутствие серьезных побед, усталость боевиков от прежних лидеров и недоверие им, а также привлекательная для многих люмпен-джихадистов новой волны (посталькаидовского поколения) идеология (точнее методология), даже по сравнению с «Аль-Каидой». Огромную роль сыграла неспособность различных сил договориться между собой на какой-то позитивной основе. Отсутствие единства спровоцировало фрустрацию.
Сейчас в рамках ИГ и родственных ей организаций в разных странах («Боко Харама» в Нигерии, «Аш-Шабаб» в Сомали, группы в Ливии, индо-пакистанском регионе, на Северном Кавказе, в Юго-Восточной Азии) находят себя те, кто оттеснены на вторые роли «ветеранами джихада». Последних упрекают в политических играх, тайных связях, коррупции, неискренности, подмене цели (халифат) – средством (борьбой во имя его). Т.е. старые лидеры обвиняются в том, что, став выгодоприобретателями джихада, они превратились в заложников процесса и перестали заботиться о конечной цели, т.к. в случае победы в них отпадает необходимость. Отступлением от прямого пути джихада объясняются все неудачи последних лет.
В итоге ИГ спутало карты всем ведущим в регионе игрокам. Общий язык на платформе борьбы с этой организацией нашли самые непримиримые силы – США, Иран, «Хезболла», Асад, «Аль-Каида».
Скрытые связи. Лидеры сирийской оппозиции (как исламисты, так и светские) публично заявляют о масштабной и разносторонней поддержке (финансовой, военной, технической, информационной) ИГ со стороны Ирана и режима Асада. Хасан Абуд, глава одной из крупнейших вооруженных исламистских групп в Сирии, незадолго до смерти в сентябре 2014 г. заявил, что боевиков ИГ тренировали инструкторы из Корпуса стражей исламской революции. Многие на Западе также исходят из того, что организация – проект Дамаска и Тегерана.
По этой версии, ИГ поддерживался и частично контролировался Асадом и Тегераном в целях разжигания внутри повстанческой борьбы и дискредитации оппозиции перед мировым сообществом. Однозначно утверждать это невозможно. Но не исключено, что договоренности о некоем разделе сфер влияния могли иметь место. Двойная игра на Ближнем Востоке сегодня – распространенное явление.
За время своего существования ИГ в основном вела боевые действия не против правительственных сил, а против «Нусры» и других сирийских оппозиционных групп. Более того, действия членов этой организации нередко давали режиму Асада повод представлять перед всем миром его противников безумными террористами, вырезающими христиан, и проч. В итоге помощь сирийской оппозиции сегодня действительно заметно сократилась.
Если версия о руке Тегерана и Дамаска в становлении и укреплении ИГ верна, то сегодня те, кого они считали почти своими марионетками, вышли из-под контроля. ИГ ударил по Багдаду, который, так же как и режим Асада, находится под плотной опекой Ирана. Тегеран в сложившейся ситуации активно помогает Багдаду. Естественно, это углубляет шиитско-суннитское противостояние в регионе, увеличивая угрозу перерастания его в большую войну.
Есть подозрения и относительно помощи ИГ со стороны Вашингтона. В Сирии – в рамках общей поддержки сирийской оппозиции, воюющей с Асадом (как минимум имеются данные о продаже вооружения, предназначенного светским силам, коррумпированными командирами «Свободной армии»). В Ираке – в рамках концепции раздела страны на три слабых и подконтрольных независимых государства (шиитское, суннитское и курдское). Согласно этой версии, одной рукой Вашингтон поддерживает шиитов, другой – суннитов. Аль-Хашими говорит, что сценарий раскола страны находит понимание у супердержавы. Обычно в этой связи вспоминают, что Аль-Багдади в 2009 г. был отпущен американцами из военной тюрьмы, т.к. его признали неопасным.
Со ссылкой на источники Эдварда Сноудена также распространяется версия, что изначально ИГИЛ являлся проектом ЦРУ и МОССАДа «Осиное гнездо». Его цель – собрать все наиболее крайние элементы, действующие в Сирии и Ираке, в одной организации с тем, чтобы контролировать и манипулировать ею.
Встречается конспирологическое объяснение возможных связей ИГ с американцами (в частности, Багдади с ЦРУ). Согласно ему, организация пользуется поддержкой неоконов, которые таким образом добиваются дискредитации Обамы. Публикация ужасающих роликов с резней западных граждан в Интернете призвана перечеркнуть все обещания президента «перезагрузить» испорченные при Буше отношения с исламским миром. Сегодня Обама оказался неспособен выполнить даже свое самое главное предвыборное обещание – прекратить войну в Ираке. Речь идет о возвращении американцев в страну.
В подтверждение этой версии в сеть вброшена фотография, на которой человек, похожий на Багдади, в окружении помощников изображен во время переговоров с сенатором Джоном Маккейном.
Есть информация об определенной поддержке ИГ со стороны Эр-Рияда и сочувствующих организации отдельных граждан королевства, в том числе членов королевской фамилии. Эр-Рияд мог пытаться делать ставку на ИГ в целях заполучить инструмент воздействия на ситуацию в Сирии, т.к. «Нусра» и светская оппозиция больше ориентируются на Катар, США и Турцию.
ИГ и массовое мусульманское сознание. Феномен ИГ хорошо укладывается в архетип коллективного сознания масс Большого Ближнего Востока. Сетевые технологии расширения влияния – создание, помимо территориального, надгосударственного пространства идей – часто встречаются в исламской истории (халифат Фатимидов, карматы, хашишины, радикальные хариджиты). Это «негативная легитимность», но тем не менее она усиливает организацию.
Вызов для России
ИГ и Северный Кавказ. С самого начала конфликт в Сирии привлек к себе значительное внимание мусульманской молодежи Северного Кавказа. Даже большее, чем палестино-израильский конфликт, который гораздо важнее с точки зрения ислама. Это объясняется довольно плотными историческими и современными связями северо-восточного Кавказа с Сирией.
Новый фронт джихада дал возможность реализации для горячих голов, которые уже не видели перспектив «лесной» войны с полицией у себя на родине. Что касается конфликта в Палестине, то он длится более 60 лет без видимых результатов. Отношение к нему во многом стало ритуальным, ненависть к Израилю имеет мало практического смысла. Тем более что ни ХАМАС, ни ФАТХ не занимаются рекрутингом иностранцев.
В 2011 г., когда начались волнения, большое число дагестанцев, вайнахов и других кавказцев находились в Сирии. Они прибыли туда в основном в качестве студентов, а потом осели. Некоторые имеют связи и родственников, переселившихся в страну еще после Кавказской войны XIX века. Часть кавказцев сразу оказалась в рядах оппозиции. Другие приехали специально для участия в боевых действиях. Отток радикалов в Сирию стал важной причиной спада джихадистской активности в Дагестане, Ингушетии и КБР в последние годы.
Раскол в рядах радикальной сирийской оппозиции нашел живой отклик в кавказской среде. Причем не только у тех, кто непосредственно принимал участие в боевых действиях, но и сочувствующих на родине. В соцсетях (равно как и в очном режиме) уже около года бурлят жесткие дискуссии, доходящие до угроз, обвинений и такфира. Этот конфликт несет значительный взрывоопасный потенциал. Ориентация на ИГ или «Нусру» определяется по преимуществу ситуативно, исходя из обстоятельств и личных предпочтений.
Популярность ИГ растет не только в среде т.н. «кухонных экстремистов». Можно говорить об известной усталости радикальной молодежи от прежних лидеров джихада, некоторого разочарования из-за отсутствия успехов «Имарата Кавказ» (ИК). Это и ощущение бесперспективности его многолетней борьбы, а также информация о вовлеченности в криминальные махинации, связи с местной элитой, коррупции и моральной нечистоплотности. Отклонениями от «истинного пути» объясняются неудачи и необходимость вернуться к «чистому джихаду».
Кстати, кризис ИК и необходимость внутренних реформ косвенно признал его новый лидер Али Абу Мухаммад Кебеков, пришедший на смену Доке Умарову. Он открыто провозгласил новую стратегию, которую можно оценить как более умеренную, чем та, что реализовывалась прежде. Сторонники же ИГ в качестве выхода из кризиса кавказского джихадизма предлагают, наоборот, линию ужесточить.
Если в Сирии раскол разделил кавказцев примерно поровну, то на самом Северном Кавказе сторонников ИГ пока не так много. Между тем появились слухи, что отдельные лидеры второго порядка (всего пять-восемь человек), в частности амир Центрального сектора Вилаята Дагестан ИК Абу Тахир Кадари и амир махачкалинского сектора Арсланали Камбулатов (Абу Мухаммад Агачаульский или Шамилькалинский) принесли присягу халифу Багдади. В ИГ не скрывают, что ведется работа с молодым поколением по безболезненной интеграции ИК в ИГ. Как считают противники, ИГ намерено склонить лидера ИК Али Абу Мухаммада Кебекова на свою сторону под давлением уже обработанных региональных амиров. Есть слух, что один из амиров уже предъявил ультиматум Кебекову.
Публичных подтверждений происходящего в «лесу» нет. Сторонники ИГ в основном скрывают принадлежность к организации. Считается, что эмиссаров Умара Шишани достаточно много в ИК, но действуют они скрытно, осторожно и хитро, чтобы избежать вооруженного конфликта и репрессий в свой адрес раньше времени, прежде чем они окрепнут, не брезгуя провокациями и любыми методами, если это необходимо для распространения власти и влияния.
В кавказском джихадистском Интернете действует ряд популяризаторов идей и практики ИГ. Очень активен некий Абу Баруд. Он переписывается с админами сайтов, ориентирующихся на ИК, общается с кавказскими диаспорами в Европе, собирает всех, кто настроен на изменение методологии ИК на более жесткую и такфиристскую. На форумах встречается информация касательно того, что этот Абу Баруд имеет прямой выход на отдельных боевиков ИК.
Пропагандисты ИГ вообще не пропускают происходящего на Северном Кавказе. Так, они пытались трактовать в свою пользу задержание в начале октября известного в Дагестане салафитского проповедника Надира абу Халида.
Большинство региональных амиров «Имарата Кавказ» радикально негативно относятся к ИГ. При его усилении в регионе возможна резкая дестабилизация по сирийскому сценарию, т.е. межджихадистская война. ИГ привлекает сторонников на Кавказе успешным брендом и возможностью получать серьезное и стабильное финансирование. Кавказцы нужны халифату в качестве кадрового боевого ресурса и дополнительного рычага воздействия на региональную геополитику.
Вряд ли само ИГ придет на Кавказ. Но стоит ожидать серьезных попыток «открыть» в регионе его филиал – привлекая новых сторонников или же переманивая боевиков ИК. Аналогичные заявки на «франшизу» уже прозвучали от различных групп в Африке, Пакистане, Афганистане, Юго-Восточной Азии. Тамошние группы второго порядка, в том числе те, кто ранее ориентировался на «Аль-Каиду», присягают амиру ИГ в надежде получить поддержку, в то время как лидеры уже зарекомендовавших себя структур во всех этих регионах, как правило, жестко выступают против притязаний ИГ и сохраняют верность «старой школе» джихада.
Наибольшее опасение вызывает неподтвержденная информация о присоединении к ИГ «Исламского движения Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана», ИДУ), официально признанного в России и во многих других странах террористической организацией. Вероятно, в ИДУ возник раскол из-за отношения к новой силе в Ираке и Сирии, чем объясняются противоречивые сообщения. Если присяга главы движения Усмона Гози халифу Аль-Багдади подтвердится, это означает, что ИГ уже непосредственно угрожает интересам России, как минимум в Центральной Азии.
Будущее «Исламского государства»
Перспективы ИГ в Сирии и Ираке. Крайне маловероятно, что авиаудары коалиции приведут к уничтожению ИГ. На полномасштабную же наземную военную операцию Запад вряд ли решится. В лучшем случае боевики под бомбардировками рассредоточатся, как талибы в Афганистане в 2001 г., чтобы в нужный момент напомнить о себе. Более того, по мнению бывшего вице-президента Ирака Аль-Хашими, это, а тем более военная интервенция, только увеличит приток иракских суннитов в группировку. Бомбардировки часто приводят к массовым жертвам среди гражданского населения. Но самое главное – иностранное давление в глазах многих делает ИГ меньшим злом.
Использование курдов против ИГ, как предполагает Запад, также малоэффективно. Курдское ополчение эффективно действует на своей земле, но не за ее пределами. С сирийской оппозицией перспективы еще более призрачны.
Иран, скорее всего, не пойдет на открытое вторжение, так как это будет означать агрессию шиитов против суннитов и резко увеличит угрозу глобальной шиито-суннитской войны. Турция сейчас балансирует на грани ввода войск в Сирию в целях защиты курдов. Если Эрдоган на это решится, то речь может зайти о реанимации проекта турко-курдской конфедерации, провалившегося в 2012–2013 годах. Эта идея вызывает значительное отторжение у националистического сектора турецкого общества и сопряжена с огромными рисками. Отказ же от введения войск вызывает волнения у турецких курдов. Сложившаяся с усилением ИГ обстановка серьезно дестабилизирует Турцию на длительный срок.
Таким образом, ИГ надо признать долгосрочным и серьезным элементом регионального ландшафта. Уход со сцены этого квазигосударства возможен только при урегулировании глубинных противоречий Ирака и Сирии. Вовлечение России в воздушную и наземную военную кампанию в этих странах бесперспективно и вредно.
ИГ в Сирии и Ираке. Перспективы для России. В краткосрочной перспективе наличие ИГ дает России определенные выгоды. Оттягивает силы Запада, расшатывает позиции сильных региональных игроков – Турции, Ирана, ослабляет фронт противников Асада – союзника Москвы, отвлекает мировое общественное мнение от событий на Украине, создает условия для возвращения цен на нефть на прежние высокие показатели. То есть появляется дополнительное пространство для геополитического маневра. В том числе есть повод говорить об улучшении испорченных отношений с Западом из-за общей необходимости борьбы с террористической угрозой.
Кроме того, война в Сирии и Ираке канализирует радикалов с Северного Кавказа с большой долей вероятности их невозвращения обратно – не только по причине смерти. Судя по Вазиристану (горный северо-западный Пакистан), большинство джихадистов из Центральной Азии и России оседают там и не стремятся на родину.
Однако в долгосрочной перспективе укрепление «Исламского государства» несет масштабную угрозу нашей национальной безопасности. Прежде всего потому, что, как показал опыт Ирана, США, Саудовской Аравии, любое попустительство и подыгрывание этой организации быстро доказывает свою ошибочность. Она выходит из-под контроля и ведет только ей понятную игру.
Ждать, пока организация дорастет до уровня хотя бы непризнанного государственного образования, с которым можно как-то работать, бесполезно. Ваххабитскому эмирату, который на начальной стадии был очень похож на ИГ, потребовалось 150 лет, чтобы превратиться в Саудовскую Аравию. России нужен вменяемый и сильный сосед, который мог бы стать в перспективе центром силы формирующегося в конфликте с США многополярного мира.
В среднесрочной перспективе в интересах России для стабилизации ситуации в Сирии и Ираке и противодействия ИГ представляется необходимым:
Способствовать расширению представительства суннитов и всех других меньшинств в органах власти Ирака, в том числе силовых; содействовать прекращению дискриминации суннитской общины; однозначно поддерживать единство иракского государства через реальный диалог всех общин и сил.
Содействовать реальному политическому урегулированию и мирному процессу в Сирии. Недопустимо самоустранение ведущих держав от «забытой войны» в этой стране.
Укреплять и расширять сотрудничество с кругами умеренных исламистов, которые сегодня разочарованы в политике Запада и находятся в поисках привилегированного партнера. Они обвиняют США и их союзников в поддержке их врагов в Ливии, Египте, Сирии, Тунисе и Йемене и вообще в срыве «арабской весны». Этот поворот на региональном поле дает Москве очередной шанс расширить зону своего влияния, повысить коалиционный потенциал, восстановить позиции, утраченные в ходе революций 2010–2012 гг., ослабить позиции Запада. Россия сможет держать руку на пульсе в еще одном центре ближневосточной политики и стимулировать позитивные и выгодные ей тенденции в среде умеренных исламистов.
«Исламское государство» – вызов исламской цивилизации
Успехи ИГ и цивилизационный кризис исламского мира. Провал «арабской весны» и в целом умеренно-исламистского проекта на данном этапе привел к появлению в исламском мире гиперрадикального «Исламского государства». Сегодня о чисто светских путях развития мусульманских стран речи не идет. Грубо говоря, альтернативой условно-коллективному Эрдогану (в арабских странах «Братьям-мусульманам» в широком смысле – не как организации, а мировоззрению) является даже не условно-коллективный бен Ладен, а Абу Бакр Багдади с его реальными головорезами. Ослабление одной тенденции будет неизбежно вызывать усиление другой. На смену ИГ придет еще более радикальная сила.
На Большом Ближнем Востоке почва для гиперрадикализации более чем подготовлена. Несколько поколений выросли в условиях бесконечного беспредела, войн, диктатуры, нищеты, угнетения и коррупции.
«Если мы скажем в нынешней ситуации: нет мира без возмездия, то, учитывая масштаб претензий, с которым мы имеем дело, о мире все могут забыть на долгое время, – говорит один из крупнейших в мире улемов, заместитель главы Всемирного союза мусульманских ученых Абдулла бин Байя. – Мир должен быть прежде всего установлен в наших сердцах. После этого можно начинать работать с накопленными обидами, питающими те или иные группировки».
Две магистральные тенденции в исламском мире подпитываются двумя глубинными социально-цивилизационными запросами: на интеграцию и коренные реформы в экономике, политике, культуре. По соцопросам, практически во всех мусульманских странах, в том числе в богатых, высок уровень критических оценок всех сторон организации жизни.
Интеграция и реформы могут пойти по гиперрадикальному сценарию, могут – по умеренно-исламистскому. Светские национально-социалистические или либерально-капиталистические альтернативы стали историей, частично растворившись в религиозных концепциях.
Исламский мир переживает сегодня масштабный цивилизационный кризис, сравнимый с временами Крестовых походов и монгольского нашествия, когда само его существование было поставлено под вопрос. Еще в конце XVII века Османская империя – стержень уммы – была лидирующим государством на планете (аналог США). В XX веке она была поставлена на грань колонизации Западом. А сегодня исламский мир отстает на несколько параметров не только от «языческой» Японии, но и от Южной Кореи и Китая. Массовое мусульманское сознание, крайне уязвленное происходящим, пытается нащупать выход. Мы имеем дело с проблемой глубинного залегания. Решение ее растянется на десятилетия и будет очень болезненным.
Россия заинтересована в успешном завершении интеграции и реформ в исламском мире, в том, чтобы он вышел из кризиса современным мощным межгосударственным объединением с сильной развитой экономикой, здоровым стабильным обществом, суверенной военно-политической стратегией. Такой «суннитский халифат» мог бы быть партнером в противодействии гегемонистской политике Запада, экспансии Китая и продолжению усиления неоперсидской империи, выступающей сегодня под флагом Исламской Республики Иран. Последняя далеко не всегда будет оставаться союзником Москвы. Уже сегодня ее отношения с США не могут не вызывать в России тревогу.
Политика Турции при умеренных исламистах на протяжении почти 15 лет, когда на несколько порядков поднялся уровень отношений с Россией во всех областях – от торговли до геостратегии, – дает основания полагать, что возможности для серьезного взаимодействия существуют. Эти отношения выдержали проверку южноосетинским, сирийским и украинским региональными кризисами.
Число погибших в результате столкновения автобуса и грузовика на юге Пакистана возросло до 56, сообщает агентство Франс Пресс.
Инцидент произошел во вторник утром недалеко от города Хайрпур в 450 километрах к северу от Карачи, столицы провинции Синд. В результате столкновения с грузовиком автобус загорелся. По предварительным данным, в салоне автобуса, направлявшегося из округа Сват на юг страны в портовый город Карачи, находилось более 80 человек. Ранее сообщалось о 29 погибших и 25 пострадавших.
"Автобус, направлявшийся в Карачи из округа Сват на северо-западе страны, выехал на встречную полосу и столкнулся с грузовиком, при этом погибли 56 человек", — заявил в интервью корреспонденту Франс Пресс глава местной полиции Насир Афтаб. По его словам, в результате ДТП погибли 18 детей и 17 женщин. Главврач больницы в городе Хайрпур подтвердил количество погибших, добавив, что состояние троих пострадавших оценивается как критическое.
Для оказания помощи в спасательной операции на место происшествия были направлены военные пакистанской армии. Как сообщает агентство, в ходе операции спасателям пришлось задействовать кран.
По словам полиции, водитель автобуса заснул за рулем и потерял управление транспортным средством. Ранее одной из причин ДТП полиция называла превышение скорости.
Президент Пакистана Мамнун Хусейн выразил соболезнования по поводу случившегося.
С 1 января 2006 по 31 декабря 2013 года в мире погибли 593 журналиста, говорится в опубликованном в интернете докладе ЮНЕСКО.
"Когда мы думаем о рисках, связанных с профессией журналиста, то прежде всего на ум приходит образ зарубежного корреспондента. Особенно сейчас, после трагической гибели в Сирии Джеймса Фоули и Стивена Сотлоффа… Однако доклад показывает, что опасность подстерегает людей этой поистине опасной профессии и у себя дома", — пишет, комментируя документ, The New Republic.
Всего 6% из этих 593 человек погибли, работая за границей. Остальные были убиты у себя на родине.
Самыми опасными для журналистов странами за проанализированный в докладе период стали Ирак (107 убийств), Филиппины (63), Сирия (49), Сомали (45), Пакистан и Мексика (по 43), Гондурас (23), Бразилия (19), Россия (18), Индия (17), Афганистан (16) и Колумбия (12). Число убийств журналистов за эти 8 лет увеличилось в Латинской Америке, странах Карибского бассейна и арабских государствах. В Африке статистика насильственных смертей репортеров осталась на прежнем уровне, а в США и Европе снизилась.
Только 35 из 62 стран, где происходили убийства журналистов, представили международной организации информацию о состоявшихся в связи с ними судебных процессах, и только 38 преступлений можно считать полностью раскрытыми.
Большинство убитых журналистов (244, или 41%) — работники печатных изданий. На втором месте в печальной статистике сотрудники телеканалов (154, или 26%), на третьем радиожурналисты (123, или 21%).
Примерно 94% погибших журналистов — мужчины. Однако и женщины сталкиваются с большими рисками в своей работе, включая сексуальные нападения и преследования, не нашедшие отражения в докладе, сказано в документе.
56-страничный доклад будет представлен в конце ноября в Париже на 29-й сессии Международной программы развития коммуникаций (МПРК), учрежденной ООН в 1980 году в целях содействия развитию средств массовой информации.
Ее экономика считается самой неоднозначной среди других представителей БРИКС. Но потенциал роста привлекает в эту страну любящих риск инвесторов.
Индийская модель экономического развития среди специалистов не случайно считается уникальной. Дело в том, что этой стране в своей динамике удается сочетать черты развитых капиталистических, социалистических и развивающихся стран – всех трех миров (первого, второго и третьего), представленных на карте планеты. Как утверждает ведущий научный сотрудник Института востоковедения РАН Леонид Гринин в своей работе «Китайская и индийская модели экономического развития и перспективы мирового лидерства», подобное гармоничное созвездие различных экономических реалий дает Индии преимущества в адаптации к сложным явлениям. Ученый приводит подробный анализ этого удивительного «микрокосма» азиатского государства-гиганта. Третий мир в Индии обнаружить легко: он характеризуется перенаселенностью, бедностью, безработицей и высокой неграмотностью. Второй мир отличают активная экономическая деятельность государства по развитию инфраструктуры на основе пятилетних планов, а также высокая степень регулирования социальной жизни. Ну а к первому миру относится существующая в Индии и давно устоявшаяся демократия, сложившаяся частная собственность, крупные негосударственные корпорации, развитый рынок ценных бумаг, а также немалая прослойка людей свободных профессий и высококвалифицированных специалистов, занятых в частном бизнесе. К этому добавляются инновации и достижения фундаментальной науки. Такое уникальное сочетание всех трех миров в одной стране нигде на планете больше не встречается. Каковы перспективы развития государства, обладающего подобными характеристиками? Что ждет индийскую экономику в случае усиления политических рисков? Чем страна великих рек и древнейших архитектурных памятников привлекательна для российских инвесторов сегодня? На эти и другие вопросы ответили ведущие эксперты финансового рынка.
Гигант, но не лидер
В новое тысячелетие страна, являющаяся колыбелью индоевропейского мира, вошла уверенно и с амбициями, которые в первые 7 лет нового века полностью оправдались. В 2001 году ВВП государства изобретателей шахмат составил 4,8%, в 2002-м этот показатель снизился до 3,8%, зато далее он постоянно увеличивался и в последний докризисный 2007 год составил 9,8%. В тот же год эта азиатская страна вошла в число государств с объемом ВВП, превышающим $1трлн. При этом в 2001 финансовом году объем ВВП Индии был более чем в 2 раза ниже, составляя менее $500 млрд. Приведенный порядок цифр дает представление о том, как бурно в начале первого десятилетия 21 века развивалось это государство.
Затем страна йогов и заклинателей змей оказалась под воздействием мирового экономического кризиса, ощутив существенный спад ВВП в 2008 году (до 3,9%). Но восстановление от экономических потрясений шло достаточно быстро: уже в следующем 2009 году этот показатель составил 8,5%, в 2010 – 10,3%. В 2011 году начали проявляться первые признаки замедления, поскольку ВВП Индии снизился до 6,6%, что по мировым меркам, правда, являлось очень хорошим показателем и в тот год, и позже. Но негативная тенденция продолжилась: и вот уже в 2012 году ВВП Индии оказался равен 4,7%, а в 2013 уменьшился до 4,4%. Экономический рост страны в последние два года впервые за двадцать лет оказался ниже 5%. Кроме всего прочего, в 2008 году резко вырос (до 7,8% ВВП) дефицит бюджета, затем, правда, этот показатель стал потихоньку сокращаться и к текущему моменту составляет 4,5% ВВП. В общем, посткризисные десятилетия для Индии были «неровными». Но есть и очевидные положительные моменты. Так, госдолг неуклонно сокращается с 84% ВВП в 2005 году до 66,6% ВВП в 2013 году. По прогнозам, озвученным заместителем министра финансов Индии Арвиндом Майярамом, в текущем финансовом году, который завершится 31 марта 2015 года, экономический рост усилится до 5,8%. Его расчеты подтверждают надежды на восстановление экономической динамики страны махараджей. Оценка в 5,4–5,9% ВВП была озвучена правительством Индии в июле текущего года. Поводом для оптимизма стали данные по усилению активности в промышленном секторе, статистика продажей автомобилей и запросы от менеджеров по закупкам. Власти страны также рассчитывают, что смена политического курса, произошедшая весной 2014 года, позволит привлечь в страну дополнительные инвестиции.
Начальник отдела доверительного управления Абсолют банка Иван Фоменко констатирует, что Индия – это типичная развивающаяся экономика с присущими ей атрибутами, что лишний раз подчеркивает динамика ВВП. В третьем квартале 2014 года рост этого показателя отмечался на уровне 6%, что несколько выше уровней предыдущих кварталов, где рост составлял 4,5–5%. В текущей ситуации такой рост представляется как позитивный и заслуживающий внимания. В то же самое время инфляция остается высокой – 7,8% в годовом выражении. Однако тренд отмечается нисходящий, что позитивно и можно считать сильной стороной экономики Индии. Из других плюсов эксперт отметил высокий уровень золотовалютных резервов, которые покрывают 10 месяцев импорта. Правда, счет текущих операций отрицательный: это может потребовать привлечения внешнего долгового финансирования.
Директор аналитического департамента инвестиционной группы «Норд-Капитал» Владимир Рожанковский отмечает, что львиную долю экспорта Индии составляет продукция металлургического сектора. Совокупный рост 8 ключевых секторов промышленности Индии (в порядке убывания по значимости – производство стали, добыча угля, нефти и природного газа, производство электроэнергии, нефтепродуктов, цемента и удобрений – их совокупный удельный вес в индексе промышленного производства – 37,9%), в 2013–2014 финансовом году их средний рост составил около 3%. (Для сравнения: в аналогичный период 2012 года – 6,5%). Добыча угля увеличилась на 0,7%, производство электроэнергии – на 5,6%, стали – на 6,4%, цемента – на 3%, добыча сырой нефти сократилась на 0,2%, производство газа снизилось на 13%, добыча удобрений сократилась на 3,4%. Производство нефтепродуктов – наоборот, увеличилось на 1,6%. Фактически, как и Китай, Индия в текущей ситуации пытается сделать ставку на развитие внутреннего потребительского рынка и повышение производительности труда. Страна искателей нирваны уделяет большое внимание развитию и экологически чистой энергетики, и наукоемкой атомной (ориентируясь в этом преимущественно на технологии Росатома). Будучи одним из крупнейших в мире производителей и экспортеров стали, Индия сейчас сталкивается с теми же проблемами, что и Россия. Металлургические гиганты – Tata Steel, Steel Authority of India Ltd, JSW Steel Ltd и др. – не получают достаточного количества экспортных заказов на фоне снижения цен. Это обстоятельство является одним из главных тормозов высокого уровня экономического роста, в пределах 7–10%, который Индия показывала в 2010–2012 годах. «В отличие от Поднебесной, экономика Индии интересна преимущественно ввиду хорошего роста населения, а значит и объема потребительского рынка, – считает эксперт. – Но ее нельзя назвать «экономическим чудом», поэтому в ближайшие пять лет ее благополучие будет тесно связано с общими трендами азиатских экономик». В первую очередь, с динамикой развития ее ближайшего соседа и наиболее тесного торгового партнера – Китая.
Транснациональные возможности и внутренние препятствия
Индийской экономике свойственны типичные сильные стороны и «болячки» крупных развивающихся стран. В первую очередь, это достаточно высокая инфляция (порядка 7%) на фоне относительно невысокого госдолга к ВВП (65%) и наличия собственных золотовалютных резервов (порядка $320 млрд.), способных противодействовать спекулятивным атакам на местную валюту – индийскую рупию. Последний такой эпизод был удачно отражен Банком Индии в феврале-марте текущего года. Многие экономисты обращают внимание на то, что рост Индии в последние годы не такой впечатляющий (4–5% в год), как, например, в Китае (7–9%), и пока не позволяет сделать рывок, сократив отставание от развитых стран. Как сообщает управляющий по стратегическому анализу Промсвязьбанка Сергей Наркевич, основной причиной считается бюрократия и низкое качество институтов, особенно судов. Нагрузка на бизнес колоссальная: по данным рейтинга Всемирного банка «Doing Business 2014», для получения разрешения на строительство необходимо пройти 35 процедур и потратить полгода, а для обеспечения выполнения контракта в судебном порядке – 46 процедур и почти 4 года.
Экономика Индии чаще всего воспринимается как элемент будущей транснациональной структуры БРИКС, считает аналитик инвестиционного холдинга «Финам» Антон Сороко. Она богата природными ресурсами, в частности углем, дешевой рабочей силой, а в перспективе будут развиваться энергетика на основе газа и атомного синтеза. При этом к соседям Индии по блоку инвесторы давно относятся с прохладой. Отсутствие значимых системных преобразований как в Бразилии, так в России и КНР приводит к переоценке перспектив развития и выводу капитала обратно на развитые рынки. В то же время Индия здесь, наверно, выглядит наиболее перспективным кандидатом для вложений. Ситуация с регулированием в стране искателей нирваны сопоставима с российскими реалиями, но при этом наблюдается неплохой экономический темп – около 5% в год. ВВП на душу населения же почти в 10 раз ниже, чем в России, что создает предпосылки для взрывного роста совокупного внутреннего спроса. Кстати, Индия уже является пятой в мире страной по размеру рынка ритейла. При этом после победы премьер-министра Нарендры Моди на майских выборах инвесторы ждут структурных изменений, которые уже частично анонсированы. В целом можно сказать, что индийская экономика продолжит рост в ближайшие 5 лет. Однако его скорость сильно зависит от успешности программы реформ, предлагаемой новым правительством.
Извилистый путь рупии
Благодаря стабильному росту экономики Индии и ее постепенному вовлечению в международную торговлю, использование индийской рупии на мировом валютном рынке постоянно растет, замечает Сергей Наркевич (Промсвязьбанк). По данным опроса Банка международных расчетов за период с 1998 по 2013 год, доля рупии в оборотах валютного рынка увеличилась более чем в 10 раз с 0,1% до 1%. Вместе с тем рупия пока остается относительно менее популярной денежной единицей, чем, например, китайский юань или даже российский рубль. Пока индийская валюта находится на 20-м месте в мире, в то время как рубль находится на 12-м месте, а юань – на 9-м. Есть основания предполагать, что в будущем рупию ожидает положительная динамика. Ключевыми факторами в данном случае являются относительно низкая доля наличных расчетов в структуре сделок и высокая доля оборотов по производным инструментам, особенно форвардам. Это значит, что сделки с активами, номинированными в рупиях, интенсивно совершаются на финансовом рынке, и, следовательно, возможности для наращивания объемов достаточно велики. Однако важно учитывать, что многое будет зависеть от скорости дальнейшего вовлечения Индии в международную торговлю и перехода к более свободному режиму валютного курса.
Рупия в целом является классической валютой развивающейся страны, которая из-за высокой инфляции, закредитованности экономики и структурных неэффективностей в долгосрочной перспективе является снижающейся к американскому доллару. Как и рубль или, скажем, бразильский реал, индийская валюта достаточно волатильна. Существующий в мире интерес к рупии, пусть и носящий оттенок экзотики, обеспечивается, в первую очередь, существенными золотовалютными резервами страны. Но на статус региональной валюты ей претендовать сложно – здесь уже есть юань, который мало в чем уступает рупии, а по многим позициям ее превосходит, считает Антон Сороко («Финам»).
Сложная свобода
Индия полностью не смогла в себе искоренить пережитки статуса бывшей крупнейшей колонии Великобритании. Страна махараджей сегодня остро нуждается в структурных реформах на фоне объективно ухудшающейся ситуации на глобальных кредитных рынках. Как считает Владимир Рожанковский («Норд-Капитал»), очень много препятствий в развитии связано с особенностями и перипетиями исторического пути. Так, в момент обретения независимости 15 августа 1947 года экономика Индии была подорвана уходом британских специалистов и притоком миллионов беженцев. Страна начала искать помощи за границей и нашла ее в СССР. Несмотря на различие политического строя, во времена СССР товарооборот с Индией составлял порядка $2,5 млрд., а доля СССР в экспорте Индии доходила до 16,5%, а импорте – 5,8–6,2% (более 10% всего внешнеторгового оборота). В начале 80-х годов прошлого века на объектах, построенных при содействии СССР, производилось около 40% чугуна и стали, почти 80% металлургического оборудования, более 40% горно-шахтного и свыше 55% тяжелого энергетического оборудования, более 10% электроэнергии, значительная часть нефти и нефтепродуктов.
Политическая обстановка в Индии в целом, за исключением терактов, от которых сейчас, как известно, не застраховано ни одно государство в мире, остается спокойной. Основными политическими оппонентами и соперниками на выборах давно являются две силы – «Индийский национальный конгресс» и «Бхаратияджанатапарти» («Партия индийского народа»). Первую можно считать консервативной, и в связи с замедлением экономического роста она в последние годы не пользуется большим авторитетом у молодежи, среди которой растет уровень безработицы. Следует заметить, что в Индии один из самых высоких в мире уровней рождаемости, а средний возраст населения страны составляет 25 лет, подчеркивает Владимир Рожанковский («Норд-Капитал»).
Как уже упоминалось, в мае в «крупнейшей демократии мира», как иногда политологи называют Индию, состоялись парламентские выборы, по итогам которых новым премьер-министром страны стал Нарендра Моди, глава штата Гуджарат. В голосовании приняли участие порядка 814 млн. человек. Правящая фактически с 1947 года коалиция во главе с социал-демократической партией «Индийский национальный конгресс» потерпела поражение, уступив своему главному сопернику – религиозно-националистической «Бхаратияджанатапарти». Последняя по итогам подсчетов набрала 282 места из 543 (при простом большинстве 272), а ИНК — лишь 44. За всю свою историю Конгресс не набирал меньше 100 мест в нижней палате парламента, и это вполне можно назвать сокрушительным ударом по партии, утверждает в своем анализе заместитель директора аналитического департамента компании «Альпари» Дарья Желаннова. Новый премьер-министр Индии – фигура достаточно яркая. Ему удалось продемонстрировать значительные успехи в руководстве в течение 11 лет вверенным ему штатом Гуджарат, и эти достижения отчасти стали залогом и его личного успеха.
Значительное количество средств – до 9% ВВП, по подсчетам экономистов, – страна тратит на субсидии, в первую очередь, на энергию, продовольствие и удобрения, а вот говорить об эффективности этих трат не приходится. Еще одна проблема – хронический дефицит платежного баланса – порядка 3% ВВП. При этом значительная доля индийского импорта — нефть, порядка 75% от всего потребления импортируется. Как известно, последние несколько лет цена на черное золото устойчиво высока, что бьет как раз по таким импортерам, как Индия. Слабые данные платежного и торгового баланса страны, наряду с другими проблемами, давят на рупию, курс которой к доллару в последние годы снижается. Словом, новому премьер-министру предстоит решать широчайший круг задач, включая проблемы инфраструктуры, которые тормозят промышленное производство. Однако смена власти дает надежду на новые импульсы в развитии страны.
Стоит отметить, что фонд небезызвестного Марка Мобиуса Templeton Emerging Markets Group, который славится точностью прогнозов, с оптимизмом смотрит на индийский фондовый рынок. Опытный инвестор указывает на две основные проблемы экономики, с которыми придется справляться новой власти: бюрократия, создавшая неоправданно высокие барьеры для иностранных инвестиций, и образование, качество которого оставляет желать лучшего, а ведь Индия вторая по численности страна мира. Ее обгоняет по этому показателю только Поднебесная. Некоторые исследования утверждают, что к 2028 году Индия и Китай сравняются по численности: в каждой стране будет жить по 1,45 млрд. человек. Но в настоящее время в Индии проживает свыше 1,25 млрд. человек, что составляет одну шестую часть населения земного шара. На текущий момент рынок предъявляет высокие требования к качеству человеческого капитала, и для непрекращающейся гонки конкурентоспособности образование – далеко не последний фактор успеха. Промышленное производство в структуре ВВП Индии занимает лишь 17%, остальное – услуги. Развитие этого сектора тормозится, помимо всего прочего, низким качеством образования, справедливо полагают аналитики фонда.
Политические риски
Индия, как и Китай, после обретения независимости осмысленно придерживалась и продолжает придерживаться политического нейтралитета. Страна, ведущая свою летопись из долины великих рек Инда и Ганга, не входит ни в какие военные либо экономические альянсы «с подтекстом», поэтому в спорных ситуациях – таких, как ввод войск в Ирак или Афганистан, независимость Крыма и т.д. – обычно голосует как воздержавшаяся страна. Философия ее лидеров приблизительно такова: «Не судите, да не судимы будете». СССР очень много сделал для индустриализации индийской экономики, и индусы до сих пор в основной своей массе испытывают симпатию и дружеские чувства к России. А вот с другими соседями отношения складываются непросто, достаточно вспомнить проблемы, периодически возникающие между Индией и Пакистаном, ситуацию в Афганистане, последствия военного конфликта с Китаем, случившегося в 1962 году, противоречия со Шри-Ланкой.
К сожалению, политические риски есть практически в каждом регионе нашей планеты. Где-то они находятся в острой форме (ситуация на Украине, война в Сирии, перманентный конфликт Израиля и Палестины и т.д.), а где-то в «коматозном состоянии», но расслабляться ни политикам, ни инвесторам ни в коем случае нельзя. Это один из немногих факторов, который очень сложно оценить количественно, из-за чего появляется множество оценок текущей ситуации и прогнозов на будущее. В такой ситуации надо больше внимания уделять потенциалу роста, а не гипотетическим рискам.
Теракты в Индии случаются не так часто, как, скажем, на Ближнем Востоке, но эпизодически происходят и навевают на местное население ужас, ибо индуистская религия, как известно, полностью отрицает насилие. Так, 26 ноября 2008 года вооруженные автоматами и гранатами террористы (предположительно, исламисты-радикалы) предприняли серию атак в ряде районов индийского города Мумбаи – у гостиниц, на железнодорожном вокзале, у кинотеатра, городской больницы, в жилом квартале. По официальным данным, десять террористов, часть которых приплыла в город на лодках, после устроенной в городе кровавой бойни захватили заложников в двух фешенебельных гостиницах «Тадж-Махал» и «Оберой», а также в еврейском религиозном центре. Операция по их уничтожению продолжалась более двух суток.
Отрицая авторитеты
Интересным аспектом является факт не вполне дружественного отношения Индии с США. В 2005 году Моди отказали в получении американской визы, объяснив сей акт предполагаемым соучастием в религиозных бунтах в 2002 году, жертвами которых якобы пали более тысячи мусульман. При этом высшие судебные инстанции расследовали это дело и не обнаружили свидетельств причастности Моди к этим печальным событиям, поясняет Дарья Желаннова («Альпари»).
Не укрепляет индийско-американские отношения и память о дипломатическом скандале в декабре прошлого года, когда заместитель главы генконсульства Индии в Нью-Йорке Девияни Хобрагаде была арестована прямо на улице за то, что она якобы солгала властям США при оформлении визы относительно зарплаты своей горничной. Для Индии такое отношение к столь высокопоставленным лицам просто немыслимо.
Моди в свою очередь проигнорировал несколько важных встреч с официальными лицами из США. При этом в США проживает порядка 3 млн. индийцев, с чем также приходится считаться. Видимо, отношения между странами и дальше будут прохладными.
«Хинди русибхай-бхай»
Тем временем отношения с Россией у Индии весьма продуктивные. Еще 3 октября 2000 года между нашими странами была подписана историческая декларация о стратегическом партнерстве («Соглашение между правительством Российской Федерации и правительством Республики Индии о принципах сотрудничества между органами исполнительной власти субъектов Российской Федерации и местными правительствами штатов и союзных территорий Республики Индии»). А пришедший весной 2014 года к власти Нарендра Моди уже показал себя как прагматичный, ориентированный на конструктивное деловое сотрудничество политик. Россия и Индия давно активно сотрудничают в военно-технической и атомной сферах. К слову, исторически отношения между странами были весьма дружественные. Индия была одной из немногих стран, которая в начале 90-х продолжала исправно обслуживать перед Россией советские долги, что было для нашей страны в то непростое время значительной поддержкой. Возможно, с приходом нового премьер-министра к власти и с возросшим интересом России к азиатскому региону российско-индийские отношения получат также новый виток. Недавний успех в Китае – заключение контракта на поставку газа в течение 30 лет – дает основание рассчитывать на дальнейший успех в сближении с регионом. Индия уже дала понять, что также готова присоединиться к «азиатским проектам» «Газпрома».
Пока внешнеторговый оборот между Россией и Индией небольшой, сообщает Сергей Наркевич (Промсвязьбанк). По данным Росстата, в 2013 году экспорт в Индию составил $6,9 млрд. (1,5% от общего экспорта), импорт из Индии – $3,1 млрд. (1,1% от общего импорта). Для сравнения, показатели торговли с Китаем были в 5 и в 17 раз выше соответственно. Безусловно, перспективы для развития сотрудничества огромны, однако пока их реализация тормозится как значительным расстоянием и высоким уровнем обоюдного протекционизма, так и снижением важности России как торгового партнера и постепенной переориентацией Индии на партнерство с другими странами.
«Рост сотрудничества между Россией и Индией в перспективе ближайших лет представляется мне не только возможным, но и необходимым. По крайней мере, для нашей страны Индия – один из ключевых внешнеторговых партнеров в будущей структуре экспорта, – вступает в полемику с банкиром Антон Сороко («Финам»). – Это вопрос долгосрочной перспективы: в частности, расширения сотрудничества в области ТЭК, где период окупаемости существенно длинней, чем в среднем по экономике. Инвесторам стоит обратить внимание именно на эти сектора рынка, а также на розницу: как я уже сказал, потенциал роста совокупного спроса огромен».
По мнению Владимира Рожанковского («Норд-Капитал»), россиянам в своей стратегии инвестиций в Индию стоит придерживаться классических направлений сотрудничества времен СССР. Первое из них по праву занимает атомная промышленность и тяжелое машиностроение, второе принадлежит сотрудничеству в области военно-промышленного комплекса, а третье относится аграрному сектору. Причем в последнем случае, при надлежащем уровне фитосанитарного контроля, индийские овощи и фрукты (в том числе и экзотические), специи, прочие ингредиенты знаменитой на весь мир индийской кухни – смогут не только заменить попавшую под эмбарго западноевропейскую продукцию, но и привнести в кулинарные интересы россиян совершенно новые краски жизни.
Наиболее привлекательными для российских инвестиций, по мнению Ивана Фоменко (Абсолют банк), являются отрасли, ориентированные на внутреннее потребление: производство продуктов питания, черная металлургия, строительный сектор.
А с точки зрения Сергея Наркевича (Промсвязьбанк) перспективными для вложений инвесторов из России в Индии могут быть сервисный и финансовый сектора экономики. А с учетом последних заявлений нового главы Индии Нарендры Моди о важности повышения санитарных условий жизни вероятен рост также в сфере коммунального хозяйства, водоснабжения и водоотведения.
Оптимистичен в своих оценках и Джим О'Нил, бывший главный экономист Goldman Sachs Asset Management, указывая на то, что ралли на индийском фондовом рынке еще далеко до завершения, и что рост в этом году может составить 10–15%. Потенциал роста индийской экономики создатель аббревиатуры БРИК оценивает в 10% в год, в том числе за счет огромных человеческих ресурсов. Поток инвестиций в первую очередь оживит банковский сектор, страхование и сельское хозяйство. Соответственно, заинтересованным инвесторам можно обратить внимание и на эти отрасли.
Наталия Трушина
В четверг с не объявленным заранее визитом в Кабул прибыл главнокомандующий пакистанской армией генерал Рахил Шариф. В программу поездки вошла встреча генерала с министром обороны ИРА Бисмиллой Мохаммади.
Стороны обсудили вопросы взаимного интереса, в том числе задачу объединения усилий в борьбе с террористической угрозой, а также проблему обеспечения безопасности в районе линии Дюрана, передаёт информационное агентство «Пажвок».
Участники переговоров признали терроризм общей проблемой для своих стран и отметили необходимость регулярных встреч руководителей органов безопасности в целях разработки совместной стратегии борьбы с врагом.
От лица своей страны Рахил Шариф выразил готовность оказывать Афганистану поддержку в различных сферах – как в плане безопасности, так и в политической и экономической деятельности.
Кроме того, генерал заявил министру о готовности Пакистана к решению конкретных вопросов, в частности, пообещал выделить места в специализированных заведениях для подготовки новых служащих Афганской национальной армии.
Пакистан с нетерпением ждет испытаний китайского танка МВТ-3000 (экспортное обозначение – VT-4) разработки пекинской компании China North Industries Corporation (NORINCO), сообщает Army Recognition со ссылкой на Kanwa Defense Review 5 ноября. По заявлениям NORINCO, основной боевой танк МВТ-3000 создан по самым последним технологиям для ведения высокотехнологичных боевых действий.
В отличие от старого AL-Khalid или MBT-2000 танк МВТ-3000 оснащен двигателем мощностью 1300 л.с. китайского производства. Он немного мощнее 1280-сильного мотора танка «тип 99» – самого современного основного боевого танка в Народно-освободительной армии Китая. МВТ-3000 разработан для экспорта и является самым мощным танком, сделанным в Китае.
Основное вооружение МВТ-300 состоит из гладкоствольной пушки, оснащенной тепловым кожухом и экстрактором пороховых газов. Пушка питается от автомата заряжания, который содержит 22 снаряда и зарядов, которые могут загружены восемь раз в минуту. Кроме того, танк оснащен комплексом управляемого оружия, что позволяет применять управляемую ракету с дальностью поражения до 5 км.
МВТ-3000 имеет стабилизированную систему управления огнем, включая тепловизор второго поколения для командира и наводчика. Также оснащен лазерным дальномером.
Нужна ли Россия Хасану Роухани в качестве партнера?
Вопрос, вынесенный в заголовок статьи, – отчасти провокационен. Что, впрочем, вполне объяснимо: концентрация внимания администрации президента Ирана на отношениях с Западом, проволочки с подписанием крупных ирано-российских контрактов, странные двусмысленные заявления, регулярно исходящие от министерства нефти Исламской республики, – все это создает впечатление того, что для Хасана Роухани и его команды вопросы партнерства с Москвой отодвинулись на второй план.
Год с четвертью, прошедшие с того дня, когда новый иранский президент вступил в должность, стали тяжелым испытанием как для него, так и для его команды «технократов и прагматиков». Ожесточенные политические дискуссии внутри страны, череда новых угроз и вызовов по всему периметру границ Ирана, от Ирака до Пакистана, внутренние и международные кризисы, следовавшие один за другим – все это привело к тому, что, по большому счету, ни один из пунктов его предвыборной программы так и не был реализован. Слова и обещания США и его западных союзников так и остались только словами и только обещаниями. Традиционные же противники Ирана в регионе – Израиль и Саудовская Аравия, не только не откликнулись на предложения о диалоге, но наоборот, сделали все возможное для того, чтобы региональная «холодная война» приблизилась к той красной черте, за которой начинается «горячая» фаза войны.
Огромный кредит народного доверия, выданный Хасану Роухани и его команде, за истекший период во многом израсходован, а экономику страны продолжает лихорадить. Причем, если еще полгода назад администрация нынешнего президента могла ссылаться на ошибки экономической и социальной политики своего предшественника Махмуда Ахмадинежада, то теперь эти оправдания уже не воспринимаются всерьез. Администрация иранского президента, а вместе с ней политики и средства массовой информации страны, которые оказали и оказывают Роухани всю возможную поддержку, совершили весьма распространенную ошибку: создали в обществе уверенность в том, что основная проблема Ирана заключается в веденных против него санкциях и что эту проблему можно будет достаточно быстро решить путем переговоров с Западом. А для успешности этих переговоров можно и нужно убрать как можно больше «раздражителей», в числе которых, безусловно, были и стремление к партнерству с Россией, и активная политика Тегерана на Ближнем и Среднем Востоке. Сказать, что с момента своего избрания Хасан Роухани балансировал на своеобразном «канате», − это не сказать ничего, поскольку в действительности это было даже не балансирование, а каждодневное пребывание между молотом и наковальней, где «наковальней» была внутренняя ситуация в Иране, а «молотом» − поведение США и его союзников в отношении Тегерана.
Между «консерваторами» и «реформаторами»
Назвав главной ошибкой Роухани и его администрации завышенные ожидания скорого результата от диалога с Западом, нужно сказать и об основном негативном последствии этой ошибки. Санкции против Исламской республики были введены не при Ахмадинежаде, им, этим санкциям, столько же лет, сколько революции 1979 года, свергнувшей шаха. За это время экономика Ирана, пусть и с трудом, но научилась преодолевать внешние ограничения, демонстрируя устойчивые показатели роста и делая упор на внутренние резервы в сочетании с созданной системой «обходных маневров».
Даже на пике противостояния с Западом и его региональными союзниками в период «Ормузского кризиса» 2011 года, когда казалось, что до удара по Ирану оставались считанные часы, страна и имела доступ к новейшим технологиям, и совершила серьезный рывок в высокотехнологичных отраслях. Именно это создавало предпосылки для успешной реализации концепции «экономики сопротивления», провозглашенной Духовным лидером Ирана, где акцент делался именно на внутренние резервы роста, создание новых предприятий и сокращение зависимости от экспорта энергоресурсов.
Но завышенные ожидания части иранского бизнеса на скорое снятие санкций и неизбежно последующий за этим экономический бум – приток иностранных инвестиций и приход на иранский рынок западных компаний – привели к тому, что реализация концепции «экономики сопротивления» затормозилась. Нет, речь не шла о том, чтобы официально от нее отказаться, просто часть иранской бизнес-элиты, что называется, «замерла в ожидании». Впрочем, «замерли» они только в деловой активности, в политической же сфере они наоборот крайне оживились, беспрестанно оказывая давление на администрацию Роухани, подталкивая ее на скорейшее завершение переговоров по иранскому ядерному досье, пусть даже и на условиях значительных уступок требованиям Запада.
Тут и возник главный конфликт, который принято считать политическим противостоянием «консерваторов» и «реформаторов». В действительности же основными действующими лицами этого конфликта были, с одной стороны, элиты, ориентированные на развитие производства и развитие отечественной индустрии, которые вполне научились работать в условиях санкций. А с другой – элиты, ориентированные на финансовые операции и экспорт энергоресурсов. К этому противостоянию добавилась серьезная социальная проблема – активность молодежи, причем, в ее основе лежат две совершенно разные причины. Большая часть молодых людей не может трудоустроиться, а следовательно не видит реальных перспектив для себя. Меньшая же часть, из обеспеченных семей, откровенно симпатизирует западному обществу потребления. Своеобразное «межвременье», неопределенность в отношении дальнейшего пути развития – либо под санкциями, либо без них – серьезно беспокоит администрацию Роухани, заставляя ее искать выход на внешнеполитических «фронтах». И вот здесь команда «реформаторов и прагматиков» получила от Запада весьма болезненный для себя урок.
Избавление от иллюзий
По большому счету, год с четвертью президентского срока Роухани стали для него и его команды «временем избавления от иллюзий», и избавление это произошло только и исключительно благодаря Западу. Администрация Роухани с определенного момента явно переоценила заинтересованность Вашингтона и его европейских партнеров в нормализации отношений с Тегераном. Что мы наблюдали все это время? Иран шел на уступки – на переговорах с ним выдвигались все новые требования, дополнительные условия и попытки включить в повестку обсуждения совершенно не относящиеся к ядерной программе вопросы. Иран призывал к диалогу по Сирии и Ираку – его демонстративно исключали из любых переговорных процессов. Иран поднимал вопросы по Афганистану – в ответ его инициативы сейчас, когда США вроде бы «сворачивают» свое присутствие, блокируются практически полностью.
Перечень этих недружественных шагов, сделанных Западом за последний год, можно было бы продолжить и детализировать, но даже одного случая в сентябре нынешнего года – скандала с Кэмероном, который на встрече с Роухани в Нью-Йорке говорил о необходимости нормализации отношений, а буквально через несколько часов с трибуны Генеральной Ассамблеи ООН обвинил Иран в поддержке терроризма – вполне достаточно для того, чтобы понять: и Вашингтон, и Лондон вели с Тегераном двойную игру. Нет, разумеется, Запад заинтересован в Иране. Но не в Исламской республике, а в очередном своем ближневосточном сателлите.
С политикой же ближневосточных союзников Вашингтона, Израиля и саудитов, дело обстоит еще более печально. Стремление Ирана к диалогу было расценено в Тель-Авиве и Эр-Рияде как откровенная слабость, а потому принявший за последний год реальные очертания израильско-саудовский альянс прилагает все усилия для того, чтобы, сочетая методы ставшей уже традиционной региональной «холодной войны» с элементами войны «горячей», используя в качестве инструмента разжигание суннито-шиитского противостояния, выдавить Иран из региона и разгромить его союзников в Ливане, Сирии и Ираке.
Не следует забывать и о том, что все время, пока Хасан Роухани и его команда пытались и пытаются договориться с Западом, израильское и саудовское лобби в США делают все возможное для срыва переговоров. И идея о том, что подписание соглашения по ядерной программе не будет означать отмены односторонних санкций в отношении Тегерана, идея, в случае реализации которой всякие договоренности, по большому счету, теряют смысл, принадлежит именно представителям этого лобби, усиленно обрабатывающих сейчас Конгресс и все сколько-нибудь значимых политиков в США.
Россия как объективная необходимость для Роухани
24 ноября нынешнего года – это своеобразный момент истины для иранского президента. Москва сделала все возможное для того, чтобы подписание соглашения состоялось, поскольку после принятия положения о том, что в случае подписания соглашения весь иранский обогащенный уран поступит на переработку в Россию, последние серьезные проблемы, стоявшие между Тегераном и «шестеркой» международных посредников, сняты.
Во всяком случае, для снятия санкций, которые были наложены на Иран Советом Безопасности ООН, этим шагом России созданы все возможные предпосылки. Что же касается односторонних санкций, введенных в разное время Западом, то это уже другая история, которая пока не столь интересна. Важнее другое – за время своего пребывания в должности Хасан Роухани получил убедительные и веские доказательства того, что как бы ни были привлекательны обещания Запада, партнерство с Россией было и остается для Тегерана стратегическим приоритетом. Речь даже не о том, что шаг Москвы в отношении иранского урана создает реальные предпосылки для дипломатического прорыва. И не о том, что именно своевременное применение российских штурмовиков остановило самые яростные атаки ИГИЛ в Ираке. Речь не о том, что во многом благодаря принципиальной позиции Москвы держится Сирия. Это все, безусловно, важно, более того, все это получило самую высокую оценку высшего руководства Ирана, в котором администрация Роухани – лишь один из «департаментов» в принятии решений по стратегическим вопросам. Главное здесь заключается в том, что реальные проекты экономического развития Исламской республики, масштабные программы в энергетике, на транспорте, в высокотехнологичных отраслях и в военно-техническом сотрудничестве, могут быть реализованы только и исключительно в сотрудничестве с Россией.
По большому счету, все заявления министерства нефти, которые так любят обсуждать у нас и на Западе как признак некоей антироссийской тенденции иранского руководства, – это признак тупика, в который сами себя загнали «реформаторы» своим стремлением любой ценой договориться с Западом. Сейчас, когда цены на нефть упали, а на рынке газа во всю идет перераспределение традиционных долей, «вброс» иранских энергоносителей серьезной роли в деле оздоровления экономики Исламской республики не сыграет, а полученных от этого средств не хватит даже на самые неотложные задачи, в том числе для снятия социальных противоречий.
*******
В стратегическом плане курс на укрепление отношений с Россией, пусть и с некоторой паузой, вновь станет в ближайшее время объективной необходимостью для администрации Хасана Роухани, пусть даже и не всем ее сотрудникам он нравится. Поскольку что бы там ни обещал Запад, все его действия в отношении Ирана были и будут направлены на «переформатирование» Исламской республики, на трансформацию ее в нечто, что ни интересам нынешних иранских элит, ни интересам иранского народа не отвечает.
Игорь Николаев,
Специально для Iran.ru
Хлопковая отрасль Египта переживает в настоящее время тяжелый кризис. В 1950-е годы эта отрасль была гордостью египетской экономики, однако рост конкуренции со стороны иностранных производителей и отсутствие продуманной политики по поддержке отрасли со стороны египетских властей привели ее в упадок. Экспорт товара только за прошедший 2013/2014 финансовый год упал на 69,7%. Глава Ассоциации экспортеров хлопка Мефрех Эль-Бельтаги обвиняет в сложившейся ситуации правительство, в частности министерство сельского хозяйства Египта, которое ничего не сделало для контроля и улучшения качества выращиваемого хлопка.
Напротив, в последние годы США, Израиль и Китай провели большую работу по улучшению семенного материала и повышению качества хлопка. Больших успехов в этой отрасли добились такие арабские страны, как Судан и Алжир. Ряд стран осуществляют субсидирование фермеров, что способствует росту производства и повышению его качества.
В 1960-е годы производство хлопка в Египте составляло ежегодно 15 млн кинтаров (1,5 млн. т), в 2013/2014 ф.г. производство составило лишь 1,5 млн. кинтаров. ( 1 кинтар = 1 центнер). Многие текстильные предприятия АРЕ работают на импортном хлопке и пряже. Египетский Совет по экспорту готовых швейных изделий обнародовал планы по расширению импорта из африканских стран с целью доведения его объема до 250 тыс.т ежегодно.
Хлопковая отрасль пострадала от либерализации торговли в 1992г., открывшей дорогу частному сектору, который сейчас доминирует в отрасли. До 1992г. в Египте выращивали 12 сортов хлопка, в настоящее время остались только два: «Гиза 86» и «Гиза 90». В 30-е годы прошлого века под хлопок были заняты 2 млн. федданов (акров) земли, в 2013/2014 году – лишь 325 тыс. федданов. На рынке господствуют импортеры, которые утверждают, что для текстильного производства требуется коротковолокнистый хлопок, в то время как 90% выращиваемого в Египте хлопка являются длинноволокнистыми сортами. Правительство не субсидирует фермеров и не поощряет их выращивать хлопок. На складах в настоящее время находится 750 тыс. центнеров хлопка.
По мнению профессора Моны Бахаа, серьезной проблемой египетского хлопководства является его низкая продуктивность. С одного феддана в Египте снимается урожай 7-9 центнеров хлопка, а в США -17-19 центнеров. Правительство должно закупать хлопок у фермеров по разумным ценам. Необходимо также изучить опыт других стран, преуспевших в разведении хлопка, например, Индии и Пакистана, которые помимо хлопковой пряжи производят также и хлопковое масло, что способствует увеличению прибыли от разведения хлопка.
Газета: Egyptian Gazette, 29.09.2014
Таджикистан существенно сократил в этом году экспорт хлопка, который наряду с алюминием считается основным экспортным товаром республики. Поставки хлопка-волокна из Таджикистана за девять месяцев текущего года осуществлены в объеме 43,8 тыс. тонн на сумму 73,5 млн. долл. США. По сравнению с аналогичным периодом прошлого года экспорт хлопка-волокна сократился на 41,2% по объему и на 40,5% по стоимости. Основным импортером таджикского хлопка-волокна в этом году являлись Турция, Пакистан, Россия, Иран и некоторые другие страны. Напомним, в прошлом году таджикские фермеры собрали более 395 тыс. тонн хлопка-сырца, а в нынешнем сезоне планируют собрать свыше 400 тыс. тонн этой культуры.
22 октября. «Азия-Плюс.
В Ашхабаде состоялась XVII конференция Гуманитарной ассоциации туркмен мира
В работе форума, традиционно приуроченного к главному празднику страны – Дню независимости (27-28 октября), приняли участие делегаты со всех регионов Туркменистана, а также представители туркменских диаспор из восемнадцати государств: Афганистана, Беларуси, Великобритании, Германии, Индии, Ирана, Казахстана, Китая, Кыргызстана, ОАЭ, Пакистана, России, Саудовской Аравии, Таджикистана, Турции, Узбекистана, Украины и Швеции. В настоящее время в 14 странах мира действуют 27 отделений ГАТМ. В составе ассоциации – более трехсот коллективных и сотни индивидуальных членов, в том числе около четырехсот из других государств. В ходе конференции был заслушан доклад о работе, проводимой ГАТМ в 2014 году, а также сообщения о деятельности ряда ее зарубежных отделений, обсуждены задачи по дальнейшему развитию культурно-гуманитарного сотрудничества туркмен мира. На повестку дня заседания были также вынесены организационные вопросы, по которым приняты соответствующие решения. В ходе конференции состоялась церемония награждения зарубежных членов ассоциации, активистов ГАТМ почетными грамотами.
Государственное информационное агентство Туркменистана, 24.10.2014г.
Береговая охрана Турции задержала близ города Бодрум в Эгейском море катер с 11 гражданами Афганистана, которым управлял 15-летний турецкий подросток. Афганские мигранты пытались нелегально перебраться на близлежащий греческий остров Кос, сообщила в четверг газета Hurriyet.
Среди мигрантов было четверо детей и беременная женщина. Небольшой катер, на котором мигранты отправились в рискованное путешествие, был обнаружен береговой охраной, не успев далеко отплыть от берега.
Подобные инциденты часто происходят в Эгейском море. Мигранты из Афганистана, Пакистана, Сирии, Ирака и других государств региона пытаются через Турцию проникнуть в страны Евросоюза. В стране действуют подпольные фирмы, которые берутся перевезти мигрантов. Часто нелегальный выход в море сопровождается крушениями и многочисленными жертвами.
На прошлой неделе 25 мигрантов, пытавшихся добраться до Румынии, погибли близ Стамбула при крушении перевозившего их катера. Во вторник были задержаны два гражданина Турции и Афганистана, подозреваемых в организации этой перевозки. Федор Смирнов.
Директор департамента развития экспорта Организации развития торговли Ирана Махмуд Базари сообщил, что в первом полугодии этого года (21.03-22.09.14 г.) объем экспорта продукции горнорудной промышленности в стоимостном выражении достиг 2,9 млрд. долларов, что примерно на 5% больше по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, и при этом заметно сократился сырьевой экспорт железной руды и декоративного камня.
Махмуд Базари подчеркнул, что усилия правительства направлены на создание высокой добавленной стоимости в горнодобывающей и горноперерабатывающей промышленности и в текущем году ожидается увеличение экспорта продукции, полученной за счет переработки полезных ископаемых.
Коснувшись вопроса об экспорте продукции нефтехимической и нефтеперерабатывающей промышленности, Махмуд Базари сообщил, что объем ее экспорта в первом полугодии достиг 7,6 млрд. долларов, что на 23,5% больше по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. К этим видам продукции относятся пластиковые материалы, метанол, этилен, битум, моющие и чистящие средства, лакокрасочные материалы и т.п.
По словам Махмуда Базари, в качестве основного вызова, с которым Иран сталкивается при экспорте перечисленной продукции, следует рассматривать ограниченный список экспортных рынков. В этой связи политика правительства направлена на восстановление и расширение поставок экспортной продукции в Европу, Америку и такие страны, как Индия, Китай, Россия и Индонезия.
Еще раз указав на то, что наибольшую критику вызывает ограниченность экспортных рынков для иранской ненефтяной продукции, Махмуд Базари отметил, что несмотря на 20-процентный рост ненефтяного экспорта, основные поставки по-прежнему осуществлялись в такие страны, как Китай, Ирак, ОАЭ, Афганистан, Индия, Турция, Туркменистан, Пакистан, Египет и Азербайджан. На долю этих стран приходится 83% иранского экспорта, и в первом полугодии на их рынки поставлено различной иранской продукции примерно на 14 млрд. долларов.
Сотрудники разведывательной службы Индии считают, что террористическая группировка "Аль-Каида" обучает индийских моджахедов для совершения крупных нападений в регионе, передает газета The Times of India.
Сотрудники утверждают, что в планах террористов было похищение людей и превращение Индии в "Сирию и Ирак, где не прекращается насилие".
Издание отмечает, что связи между группировками до конца неясны, однако индийские спецслужбы заявили, что разведданные, которые имеются в их распоряжении, говорят об активизации контактов между группировками.
Через несколько недель после того, как "Аль-Каида" объявила о создании южноазиатского крыла организации для совершения действий в регионе, спецслужбы заявили, что индийские моджахеды тренировались вместе с "Аль-Каидой" и другими группировками в Пакистане и Афганистане для совершения крупных атак.
Некоторые индийские моджахеды уже воюют вместе с "Аль-Каидой" в Афганистане, и есть вероятность, что они могут вернуться домой для совершения атак в родной стране.
Ранее, во вторник, 4 ноября, индийские военно-морские силы вывели утром два военных корабля из порта города Калькутта раньше срока на фоне появившихся данных о готовящейся террористической атаке.
США пытаются привлечь Иран к ряду проектов развития в Афганистане, пишут западные СМИ.
Как сообщает электронная версия американского издания «The Wall Street Journal», в Пентагоне существует специальная оперативная группа, которая в настоящее время ищет иранских инвесторов, готовых создать в Афганистане фармацевтическую компанию, а также участвовать в разработке четырёх месторождений.
Отметим, что недавно годовой торговый оборот между Афганистаном и Ираном превысил 4 млрд. долларов, причём рост наблюдался в различных сферах — топливной, торговой и транзитной.
Также стоит заметить, что афганские власти планируют развивать сухопутный торговый порт Чабахар, чтобы снизить зависимость Афганистана от Пакистана, создающего ряд препятствий транзиту афганских товаров через свою территорию.
Новый президент Афганистана Ашраф Гани Ахмадзай совершил первое большое зарубежное турне. В маршруте значились Саудовская Аравия и соседний Китай. В королевстве, как и обещалось ранее, он совершил малый хадж и повстречался с монархом. Посещение мусульманских святынь имело для главы государства весьма важное, но, тем не менее, как представляется, пока больше символическое значение и фокусировалось, прежде всего, на его самоутверждении в новом качестве как у себя в стране, так и в исламском мире. Поездка же в Пекин (в том числе, учитывая, что еще до исхода афганских выборных баталий китайская сторона давала понять о готовности сразу принять у себя победителя) ориентировалась на достижение новых конкретных договоренностей. Тем самым, был продолжен заложенный еще при прежнем руководстве и Китая, и Афганистана курс на долговременное стратегическое сотрудничество.
Начавшийся месяц назад новый этап внешнеполитического маневрирования Кабула представляется для него особо значимым в нынешних условиях, когда страна вступает в заключительную фазу вывода американских и НАТОвских войск и возникающих на этом фоне неопределенностей. Ключевые проблемы — безопасность, налаживание мирного процесса, обеспечение эффективной борьбы с терроризмом и производством наркотиков, «перезагрузка» экономики, в том числе за счет новых иностранных инвестиций и т.д. Все эти вопросы, в той или иной мере конкретности, получили отражение в инаугурационной речи А.Гани, задумавшего также и амбициозную реформу триады власти и органов госуправления. Для решения стоящих перед правительством задач весьма важна не только финансово-экономическая, но и морально-политическая поддержка извне.
Проблемы Афганистана и, прежде всего, степень их возможного влияния на стабильность в регионе, являются предметом самой серьезной озабоченности всех соседей страны. И Китай в этом смысле не исключение. В Кабуле это хорошо понимают и в шкале своих внешнеполитических приоритетов первостепенное значение придают этим отношениям. Затем речь идет об исламском мире, странах Запада, включая Канаду и Японию, государствах Азии, где выделяются Китай (вновь), Индия и монархии Персидского залива. Завершают список международные структуры. Примечательно, что конкретно ни США, ни Россия в контексте внешнеполитического раздела инаугурационной речи А.Гани упомянуты не были (а, как известно, выступления глав государств не готовятся «скандачка»). Что касается Москвы, то такая ситуация представляется достаточно предсказуемой. Однако, отсутствие ссылок на значение сотрудничества с Вашингтоном, тем более, при наличии двустороннего соглашения в области безопасности, на первый взгляд могло бы показаться достаточно странным. Однако, это может свидетельствовать о стремлении Кабула попытаться (хотя бы внешне) несколько дистанцироваться от одиозного прошлого афгано-американских отношений. Ситуация для властей непростая: с одной стороны, они продолжают остро нуждаться в США, а с другой, осознают, что «поезд почти ушел» и целесообразно проявлять дополнительную активность на других, все более выгодных именно сейчас, направлениях.
Тем не менее, в практическом плане влияние США и стран НАТО (читай, и Евросоюза) на афганские дела будет сохраняться весьма значительным. Ведь новые обязательства Вашингтона включают и предоставление ИРА (во всяком случае, на ближайшее десятилетие) не только определенного оборонного, но и финансового зонтика. При этом, Кабулу, намеренному активно развивать восточное направление своей политики, следует серьезно учитывать чувствительность ряда его важнейших партнеров к американскому военному присутствию. Об укреплении двусторонних связей недавно говорили по телефону главы США и Афганистана, получившие приглашение посетить Вашингтон. Но практически все американские представители, с кем доводится обсуждать афганский вопрос, утверждают, что после вывода иностранных войск Кабулу, вряд ли, следует ожидать от США внушительной экономической помощи. Думается, что это осознают и в дворце «Арг», с чем в значительной мере и связана активизация его региональной политики. Уже состоялись деловые контакты с Индией и Пакистаном. Афганскую столицу с блиц-визитом посетил премьер Великобритании, после чего состоялось закрытие последней британской военной базы, действовавшей в стране в рамках миссии НАТО и Международных сил. Отметился и президент Турции, с которым речь также шла о сотрудничестве в области безопасности; с мусульманскими странами – членами ОИС начались переговоры о финансировании некоторых энергетических проектов, в том числе транзитных через ИРА. Из центрально-азиатских республик ожидаемую активность проявил Ашхабад, вместе с Пакистаном и Индией заинтересованный в продвижении давно обсуждающегося регионального энергетического проекта Туркменистан-Афганистан-Пакистан-Индия.
В повышенном внимании Пекина к Кабулу нет ничего нового. Оно стало проявляться уже в начале 1990х годов, после свержения коалицией моджахедов «прокоммунистического» правительства Наджибуллы и активно продолжилось в постталибский период. Нынешнее положение дел вытекает из прошлого. С экономической точки зрения Афганистан интересен для Поднебесной, прежде всего, как поставщик сырья для ее бурно развивающейся экономики. Сырьевые ресурсы Пекин ищет по всему миру. Именно этим были обусловлены, в частности, и энергичные усилия китайской стороны по закреплению в нефтеносных районах на севере Афганистана и освоении одного из крупнейших в мире меднорудных месторождений недалеко от Кабула (кстати, в свое время они были ключевыми объектами советской экономической помощи Афганистану). Однако их реализация тормозилась как сохранением в ИРА общей нестабильности, так и ее переносом в последнее время в приграничные с КНР анклавы. Это происходило на фоне одновременного роста нестабильности в западных, соседних с Афганистаном и Центральной Азией мусульманских регионах китайского Синьцзяна, развития там центробежных и сепаратистских тенденций, прежде всего, за счет деятельности «Исламского движения Восточного Туркестана», а также масштабов нелегального проникновения на территорию КНР наркотиков афганского производства.
Все это предопределило наблюдающееся сегодня повышенное внимание Пекина к политическим аспектам афганской проблемы, решение которой он в значительной мере и ранее видел в нахождении общих знаменателей между Кабулом и талибами. Предметом взаимной обеспокоенности в последнее время не может не быть также агрессивная активность «Исламского государства Ирака и Леванта». Есть опасения возможности распространения его влияния на ИРА (что уже частично наблюдается в последнее время), а также определенного смыкания ИГИЛ с афганскими и центрально-азиатскими радикальными группировками. Знаменательным штрихом в афгано-китайских отношениях последнего времени стало и назначение Пекином (несколько запоздавшее по сравнению с другими странами, в частности, с Россией и США) специального представителя по Афганистану. Им стал первый посол КНР в постталибском Кабуле Сунь Юйси.
Совпадение долговременных интересов двух стран предопределило успех нынешней поездки афганского лидера в Пекин фактически еще до ее начала. А.Гани провел переговоры с председателем КНР Си Цзиньпином, и по итогам контактов были подписаны меморандумы о технико-экономическом и гуманитарном взаимодействии. Они, в частности, предусматривают выделение Кабулу в ближайшие три года порядка четверти миллиарда долларов, прием на учебу около трех тысяч афганских граждан и т.д. Немаловажным аспектом встречи были, естественно, и приобретающие в последнее время дополнительную актуальность вопросы безопасности, включая наращивание совместной борьбы против терроризма и нелегальных наркотиков. В Пекине не могли не отметить заверения афганского руководителя о готовности укреплять взаимодействие в борьбе против уйгурского сепаратизма и экстремизма. Со своей стороны, Кабулу весьма важна поддержка Пекина в диалоге с Пакистаном: традиционное влияние китайской стороны на Исламабад остается неизменным.
Рассматривая визит А. Гани в Пекин в более широком региональном аспекте, можно подметить, что с китайской стороны он полностью вписывается в концепцию экономической дипломатии. Одна из ее важнейших задач (помимо коммерческих) — создание стране благоприятного внешнего окружения. В значительной степени именно через эту призму целесообразно рассматривать, в частности, и прошлогодние инициативы китайского лидера по Экономическому поясу шелкового пути (ЭПШП). Воплощение в жизнь этой идеи, как представляют в Пекине, могла бы существенно сблизить экономики стран региона, значительно усовершенствовать транспортные коммуникации с выходом и на более широкое евразийское измерение, придать импульс общему развитию региона, укрепить его взаимодействие в рамках Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), наблюдателем в которой является и Афганистан. В этом же контексте, в последнее время фиксируется и заметный рост интереса КНР к созданному в 2011 году Анкарой и Кабулом (не без подачи США) так называемому Стамбульскому процессу (СП). Как известно, его важнейшая задача — укрепление доверия в регионе с упором на активное вовлечение Афганистана в его хозяйственную жизнь.
Только что в Китае, в присутствии нового афганского президента состоялась очередная министерская встреча государств-участников и «группы поддержки» СП. Она вновь продемонстрировала стремление КНР укрепить практическую составляющую этого форума, а также сделать более выпуклым его «политический профиль». Выражается это, прежде всего, в инициативе Пекина о наделении СП определенными посредническими функциями в переговорах между Кабулом и вооруженной оппозицией. Что конкретно имеется в виду под этим проектом, покажет будущее. Однако вполне очевидно, что такая линия корреспондируется и с намерением афганских властей придать новый импульс поискам точек соприкосновения со своими противниками. С учетом того, что, как сам Афганистан, так и практически все его соседи (за исключением Туркменистана) являются членами ШОС, на встрече могла вырисовываться и возможная тенденция на некий патронаж Стамбульского процесса со стороны ШОС. Как проявление этого может рассматриваться обсуждение проекта Экономического пояса не только на недавнем душанбинском саммите «Шестерки», но и на только что завершившейся министерской встрече Стамбульского процесса.
В целом же, все последние действия КНР свидетельствует о том, что Пекин намерен и далее закрепляться на позициях важнейшего игрока на афганском (и, соответственно, региональном) политическом поле. Учтет ли он опыт США, а до него — бывшего СССР, покажет время. Главнейшая задача регионального и мирового сообщества на ближайшую перспективу – обеспечение мира и стабильности в Афганистане, предотвращение распространения с его территории волн нестабильности, терроризма и наркодилерства, оказание ему содействия в экономическом развитии. В этом интересы России полностью совпадают с интересами Китая, что предоставляет широкие возможности для их активного взаимодействия и на этом направлении мировых дел.
Число жертв взрыва на индо-пакистанской границе близ пограничного перехода Вагах в районе города Лахор возросло до 60 человек.
Об этом сообщил агентству Ассошиэйтед Пресс представитель местной полиции. Ранее сообщалось о гибели 45 человек, около 100 человек получили ранения.
По предварительной версии, взорвался баллон с газом, однако в полиции не исключают версию с подрывом террориста-смертника.
Ранее сообщалось, что власти Индии и Пакистана в понедельник впервые более чем за 40 лет отменили ежедневную церемонию спуска флага на пограничном переходе, ставшем накануне объектом нападения террориста-смертника. Данный ритуал был отменен по просьбе пакистанской стороны для проведения траурных мероприятий.
В начале октября обстановка на индо-пакистанской границе обострилась. В результате перестрелок на индийской территории погибли восемь мирных жителей, на пакистанской — девять, более 30 человек получили ранения. Более 30 тысяч жителей пограничных деревень были вынуждены покинуть свои дома.
29-30 октября в Алматы в рамках Четвёртого Центрально-Азиатского торгового форума состоялась выставка-ярмарка национальных товаров, в которой приняли участие афганские производители.
В мероприятии приняли участие представители Афганистана, стран Центральной Азии, Латвии, Пакистана и Агентства международного развития США. Афганские производители представили на выставке сухофрукты и товары ручной работы, включая знаменитые афганские ковры. По словам участников, афганские павильоны пользовались большой популярностью среди посетителей, передают афганские СМИ
Сообщается, что в рамках форума представители Афганистана также достигли договорённостей о скором проведении бизнес-встреч с представителями Латвии и России.
В скором времени в Дубае будет возобновлено строительство шести проектов, возведение которых было приостановлено в связи с глобальным финансовым кризисом.
В Дубае (ОАЭ) будет возобновлено строительство шести проектов, замороженных во время мирового экономического кризиса.
Как сообщает Imexre.com со ссылкой на издание The National, строительство проектов будет проводиться компанией Empire Arabia, подписавшей договор о намерениях с компанией Q Developments, дочерним подразделением базирующейся в Дубае группы компаний Q Group. Q Developments занимается строительством и управлением проектами различной направленности.
“Мы уже связались с инвесторами замороженных проектов, проживающими в ОАЭ, Пакистане, России, Индии, Великобритании и Канаде. Все они рады тому, что строительство проектов будет возобновлено. Каждому из инвесторов предложены индивидуальные схемы выплат, и мы сделаем все от нас зависящее, чтобы обеспечить высокое качество строительных работ”, - сообщил Сафи Кураши (Safi Qurashi), исполнительный директор и основатель компании Q Group.
В числе проектов, строительство которых будет возобновлено, два проекта в районе Sports City, а именно Global Golf Residences 2, в котором в свое время было возведено 7 этажей, и Rescom Tower, мастер-план которого был несколько изменен, поскольку первоначально проект задумывался как комплекс смешанного типа.
Еще два проекта находятся в районе International City. В проекте Global Green Views 2 было возведено 3 этажа, а проект Global Green Views 3 пока оставался на стадии планирования.
В районе Business Bay будет возобновлено строительство проекта Global Bay View, который был задуман как офисное здание, однако первоначальный мастер-план, скорее всего, будет пересмотрен. Шестым проектом является 19-этажное жилое здание в районе Jumeirah Village Triangle.
В мировом рейтинге равноправия полов лидируют европейские страны
Первое место в рейтинге заняла Исландия. На второй позиции расположилась Финляндия. А «бронзу» взяла Норвегия.
Исследование Global Gender Gap Indeх проводилось Всемирным экономическим форумом. В нем проанализированы различия между мужчинами и женщинами в здоровье, образовании, экономике и политике 142 стран мира. Отчет измеряет размер гендерного неравноправия в четырех областях – уровень зарплаты и лидерства, доступ к базовому и высшему образованию, присутствие в политических структурах, продолжительность жизни.
Удивительно, что на шестом месте рейтинга расположилась Никарагуа, а на седьмом – Руанда. Россия же занимает 75 строчку. Нашу страну обогнали Беларусь, которая разместилась на 32 позиции, и Украина, которая находится на 56 месте.
Последние пять мест рейтинга заняли Мали, Сирия, Чад, Пакистан и Йемен.
ТОП-10 стран с самым большим уровнем равноправия между мужчинами и женщинами:
1. Исландия
2. Финляндия
3. Норвегия
4. Швеция
5. Дания
6. Никарагуа
7. Руанда
8. Ирландия
9. Филиппины
10. Бельгия
По меньшей мере 21 исламистский боевик уничтожен на северо-западе Пакистана, сообщает в четверг сайт издания DAWN со ссылкой на пресс-службу пакистанской армии.
В районе Хайбер в пакистанской "Зоне свободных пуштунских племен" стартовала вторая стадия одноименной военной операции. По данным DAWN, боевики были ликвидированы в районе Спин Камар. В ходе операции погибли восемь военнослужащих пакистанской армии.
Ранее глава пресс-службы пакистанской армии Асим Баджва сообщил журналистам, что с начала военной операции "Хайбер" были ликвидированы 44 террориста. Еще 66 экстремистов и 12 пакистанских солдат были ранены. Более 100 боевиков, включая нескольких ключевых командиров, сдались властям.
Хайбер — одна из семи федерально управляемых племенных территорий на границе с Афганистаном, где ведут активную деятельность боевики различных экстремистских группировок, в том числе "Аль-Каида" и "Талибан".
Сохранение относительно малочисленного присутствия на территории Афганистана требуется США для наблюдения за Россией и рядом других стран, заявил в недавнем интервью геополитолог Халил Нури.
В беседе с российскими корреспондентами эксперт, занимающий должность президента негосударственного научно-исследовательского центра “New World Strategies Coalition”, выразил мнение, что американская сторона собирается превратить ИРА из «буферного государства» в своего рода «наблюдательную башню» под предлогом новой, небоевой миссии МССБ.
Напомним, что на прошлой неделе США и Великобритания, занимавшая второе место по размеру контингента войск в ИРА, официально завершили своё военное присутствие в республике, передав две крупные военные базы в южной провинции Гельманд под контроль афганских сил.
Ожидается, что в рамках предстоящей миссии, направленной на обучение и консультирование правоохранительных ведомств Афганистана, в стране будет сохранено присутствие около 12 тысяч иностранных военных, главным образом служащих американских ВС.
Из заявления Халила Нури следует, что помимо наблюдения за ситуацией в России аналогичным способам контроля будет подвергаться другие страны, обладающие ядерным оружием, в частности, Иран, Китай и Пакистан, передаёт информационное агентство “Trend”.
С июня 2014 года грузовым терминалом международного аэропорта "Борисполь" было обслужено 420 тонн гуманитарного, технического, медицинского груза и других видов помощи.
Всего за указанный период в аэропорту обслужили 150 партий помощи из Великобритании, Израиля, ОАЭ, Малайзии, Нидерландов, Австрии, Турции, Швейцарии, Польши, Эстонии, США, Таиланда, Бельгии, Латвии, Франции, Литвы, Грузии, Пакистана и Люксембурга.
В частности 21.10.2014 аэропорт принял гуманитарный рейс из Пакистана для международного общества Красного Креста Украины. Службы аэропорта в соответствии с международными нормами разгрузили более 74 тонн груза.
Начальник главного таможенного управления провинции Мазендеран Абукасем Юсефинежад заявил, что в текущем году таможенные доходы выросли на 35% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. В основном, на экспорт через провинцию поставлялись такие товары, как молочные продукты (45%), цемент (16%), промтовары (11%), трубы и профили (9%), продукты питания (8%). Перечисленная продукция экспортировалась прежде всего в Ирак, Туркменистан, Россию, Азербайджан и Казахстан. При этом доходы от экспорта составили в общей сложности 272 млн. 822 тыс. долларов.
Наряду с этим через провинцию Мазендеран импортировались кукуруза и пшеница (24%), металлоконструкции (16%), ячмень (8%), машиностроительная продукция (7%). Поставки перечисленной продукции осуществлялись из ОАЭ, России, Турции, Китая и Туркменистана, и доходы таможни от импорта составили 629 млн. 916 тыс. долларов.
Одновременно через провинцию Мазендеран перевезено более 82 тыс. т транзитных грузов стоимостью 99 млн. 152 тыс. долларов. В основном, это были машиностроительная продукция и бензин, которые доставлялись транзитом в Пакистан, Ирак, Афганистан и ОАЭ.
Небольшое количество американских военнослужащих, которые останутся в Афганистане после официального завершения операции на территории страны, необходимы Вашингтону для наблюдений за соседними странами, в числе которых Россия, КНР и Иран, заявил РИА Новости президент научно-исследовательского центра New World Strategies Coalition Халил Нури (Khalil Nouri).
Ранее подразделения корпуса морской пехоты США и их союзник по НАТО — военный контингент Великобритании, официально завершили операции на территории Афганистана.
Как сообщали высокопоставленные представители НАТО, вместо контингента Международных сил содействия безопасности в Афганистане (ISAF), численный состав которых составлял максимум 139 тысяч человек, в начале 2015 года в стране будет размещено около 12 тысяч иностранных военнослужащих — 10 тысяч из США и около двух тысяч из стран НАТО. Миссия будет небоевой — американские и натовские солдаты смогут обороняться, но не будут вовлечены в боевые действия вместе с афганской армией.
"Афганистан был "буферным государством", теперь (после завершения операции) он будет трансформирован в своеобразную "наблюдательную башню". Афганистан расположен в идеальном стратегическом месте, позволяющем США следить за обладающими ядерным оружием Ираном, Россией, Китаем (и Пакистаном)", — заявил Нури.
Сроки новой миссии американских военнослужащих еще не определены. Ранее США заявили, что к концу 2016 года оставят в стране лишь военных, обеспечивающих безопасность посольства в Кабуле.
Во вторник в Таджикистане завершился двухдневный инвестиционный форум Организации исламского сотрудничества, посвящённый ряду региональных проектов, среди которых были и предполагающие участие Афганистана.
Мероприятие состоялось в Душанбе при участии генерального секретаря организации Ияд бен Амина Мадани и президента Таджикистана Эмомали Рахмона. Интересы ИРА на форуме, который посетили 400 человек, представлял заместитель министра иностранных дел Атикулла Атифмал.
Как сообщает сайт “Islamsng.com”, на повестке переговоров был рассмотрен проект CASA-1000, предполагающий создание линии электропередач для поставок электроэнергии из Таджикистана и Кыргызстана в Афганистан и Пакистан.
В ходе выступления на мероприятии президент Исламского банка развития Ахмад Мухаммад Али подтвердил готовность своей организации выделить средства на осуществление вышеупомянутого проекта, а также на строительство железной дороги Таджикистан – Афганистан – Туркменистан.
На полях мероприятия Атикулла Атифмал встретился с Эмомали Рахмоном и обсудил с главой государства как более конкретные вопросы по проекту CASA-1000, так и планы расширения транзитного потенциала между странами.
Во вторник президент Афганистана Ашраф Гани Ахмадзай прибыл в Китай. В первый из планируемых 4 дней визита он встретился с председателем КНР Си Цзиньпинем и обсудил с ним вопросы двустороннего сотрудничества.
В частности, главы государств рассмотрели перспективы взаимодействия в сферах политики, экономики, транспорта и торговли, образования и культурного обмена, а также безопасности, в том числе объединения усилий в борьбе с террористической угрозой и нелегальным наркотрафиком.
Как передаёт Национальное телевидение Афганистана, афганский лидер выразил благодарность китайской стороне за приверженность задаче стабилизации ситуации в республике и усилия, приложенные для улучшения отношений ИРА с соседним Пакистаном.
В свою очередь, Си Цзиньпин выразил надежду на участие КНР в горных работах на территории ИРА, в том числе разработки месторождения меди Айнак и добычи нефти в бассейне реки Амударья.
По итогам переговоров представителями двух стран были подписаны 4 меморандума о взаимопонимании. Документы касались визовой политики, гуманитарной помощи Афганистану и сотрудничества в экономической и технической сферах.
Правительство Китая пообещало выделить более 80 миллионов долларов на поддержку афганских властей, а в 2015 – 2017 годах ещё около 245 миллионов. Кроме того, руководство КНР пообещало провести обучение 3 тысяч афганских специалистов в различных областях на протяжении последующих 5 лет.
Ашраф Гани Ахмадзай обратился к китайским предпринимателям, предложив им принять участие в финансировании проектов развития в Афганистане, в частности, в развитии инфраструктуры, строительстве дорог, в том числе железных, и других объектов. От лица своей страны он пообещал улучшить условия и расширить возможности для зарубежных инвесторов.
По сообщениям прессы, в Тегеран прибыла пакистанская делегация во главе с министром нефти и природных ресурсов Пакистана Шахидом Хаканом Аббаси для проведения переговоров об ускорении реализации проекта поставок иранского газа в Пакистан. Как отмечается, пакистанская сторона сделает новые предложения в плане осуществления газовых поставок.
Согласно намеченным планам, сегодня, 28 октября, Шахид Хакан Аббаси и его иранский коллега Бижан Намдар Зангене обсудят ситуации, которая сложилась в связи с упомянутым проектом. В соответствии с подписанным между Ираном и Пакистаном соглашением, Пакистан должен был построить газопровод на своей территории к декабрю 2014 года, однако из-за угроз со стороны США он так и не смог начать это строительство. Пакистан выступил с новым предложением, которое сводилось к тому, чтобы в качестве альтернативного варианта иранский газ поставлялся в виде сжиженного природного газа (LNG). Согласно этому проекту, Иран должен производить LNG и поставлять его в Пакистан через терминалы в Омане. В этой связи следует напомнить, что в настоящее время между Ираном и Оманом подписан контракт на поставки последнему иранского газа в течение 25 лет на общую сумму примерно в 60 млрд. долларов.
Иран же, в свою очередь, выступает за поставки своего природного газа по трубопроводам в такие страны, как Пакистан, Индия и Китай. С Пакистаном у него уже подписано газовое соглашение, в рамках которого Иран построил на своей территории газопровод протяженностью около 900 км, и сейчас он ждет, когда Пакистан построит газопровод протяженностью 700 км на своей территории. Соглашение о строительстве совместного газопровода Иран и Пакистан подписали в 1995 году, и затем Иран выступил с предложением продолжить этот газопровод до Индии. Соответствующее соглашение между Ираном и Индией было подписано в феврале 1999 года, однако в 2009 году индийская сторона под давлением американцев вышла из проекта.
Республика Узбекистан (РУ) входит в число государств Центральной Азии, непосредственно граничащих с Афганистаном, поэтому она должна быть готова к защите от угроз, связанных с дестабилизацией обстановки в пограничных районах. Сама узбекско-афганская граница прекрасно защищена вооруженной охраной, ограждением из колючей проволоки, а в некоторых местах — минными полями. Однако в условиях активизации террористических группировок в северных провинциях даже такой рубеж не может гарантировать полную безопасность.
Известны случаи выезда граждан Узбекистана в Афганистан для участия в войне на стороне талибов. В нестабильной республике действуют несколько экстремистских организаций, ведущих через интернет агитацию, ориентированную на узбекскую молодежь, в т.ч. Исламское Движение Туркестана (ИДТ/ИДУ) и Союз «Исламский Джихад» (СИД). Лидеры этих групп заявляют, что их основной целью все еще является захват власти в странах СНГ, а война в Афганистане — тактическая помощь союзникам-талибам. Отряды ИДТ и СИД в настоящий момент действуют в ряде приграничных провинций, включая Кундуз, Джаузджан и Фарьяб, и возможны попытки их проникновения на территорию бывшего СССР. Кроме того, существуют проблемы, связанные с участием экстремистов в контрабанде наркотиков.
Выезд религиозных экстремистов из Узбекистана в горячие точки за рубежом начался еще в 1990-е годы в период гражданской войны в Таджикистане. После окончания конфликта основной точкой притяжения стал Афганистан, где экстремисты-эмигранты сражались на стороне движения Талибан. В настоящий момент в стране действует до 10 террористических организаций с широким участием иностранцев, но выходцы из Узбекистана больше представлены в упомянутых выше группировках СИД и ИДТ.
Эти организации далеко не монолитны этнически, но среди их полевых командиров заметно присутствие выходцев из РУ, а для пропаганды все еще характерен заметный «узбекский» акцент, хотя она частично ориентирована и на русскоязычную аудиторию. В частности, действующий лидер ИДТ Усман Гази (Абдуносир Валиев) — этнический узбек, уроженец Ташкента, первое свое обращение к организации произносил на узбекском языке. СИД также все еще выпускает большинство пропагандистских материалов на узбекском языке.
По данным бывших боевиков, ранее Узбекистан ежегодно покидало от 50 до 130 радикалов, чтобы присоединиться к отрядам боевиков в Афганистане. Но существует мнение, что в 2011-2012 гг. пик популярности этих группировок в Узбекистане минул. Общая численность обеих организаций составляет до 4 тыс. человек, но, как минимум сейчас, большинство добровольцев прибывает из других стран и регионов, включая Россию и Западную Европу. Также велико число боевиков-афганцев из числа этнических узбеков и таджиков.
На основе доступных материалов можно заключить, что большинство боевиков легально въезжают в зону боевых действий через Пакистан, где проходят подготовку в лагерях боевиков. Пропагандистские материалы СИД утверждают, что обучение занимает до 1 года и включает в себя различные военные и общеобразовательные дисциплины. Однако эта практика, видимо, не является общей, во всяком случае, период подготовки зачастую бывает значительно короче.
Отряды СИД и ИДТ действуют преимущественно в южных провинциях Афганистана и в Пакистане, где, по многочисленным свидетельствам, проводится большая часть операций группировок. В частности, именно ИДТ взяла на себя ответственность за резонансную атаку смертников на аэропорт в Карачи. Но, как отмечалось выше, в последнее время зафиксировано присутствие отрядов обеих группировок в северных провинциях Афганистана.
Насколько известно, лидеры обеих организаций получили приказ от руководства Талибана не начинать активной террористической деятельности в постсоветской Центральной Азии вплоть до победы вооруженной оппозиции в Афганистане, однако радикалы уже сейчас создают пропагандистскую и пособническую сеть по ту сторону границы.
С 2013 года «постсоветская террористическая эмиграция» начала переживать кризис. Происходит неконтролируемый отток боевиков ИДТ и СИД в другие горячие точки, включая Сирию, из-за военных неудач на афганском фронте и тяжелых условий жизни в Афганистане. Весной 2014-го группировки попытались «оседлать» этот процесс, создав контролируемые каналы транспортировки добровольцев в данный регион.
Явных попыток проникнуть на территорию Узбекистана отряды СИД и ИДТ пока не предпринимали, хотя на таджикистанском и туркменистанском участках такие случаи зафиксированы. Возможно, это связано с тем, что граница Узбекистана с Афганистаном хорошо укреплена.
Внешняя оборона
В результате жесткого прессинга властей Узбекистана руководство большинства национальных экстремистских организаций оказалось вытесненным за рубеж. Речь идет не только об «афганской эмиграции» из числа активистов ИДТ и СИД. Нелегальная группировка «Джихад», например, базируется преимущественно в европейских странах, а «Национальное Движение Узбекистана» — преимущественно связано с Турцией.
Афганская граница РУ чрезвычайно хорошо защищена и благодаря укреплениям, и благодаря чрезвычайно жесткому режиму охраны. В связи с ним уже было зафиксировано несколько инцидентов, в которых пострадали сотрудники афганской пограничной охраны. В частности, в ходе прошлогоднего столкновения на пограничном острове Арал-Пайгамбар (р. Амударья) были убиты трое афганских пограничников, не выполнивших требования патруля узбекской пограничной службы.
В последние годы через афгано-узбекскую границу практически не осуществляется контрабанда опиатов из Афганистана, а снабжать узбекский рынок наркоторговцы предпочитают кружным путем, через Таджикистан и, возможно, Туркменистан. Но, к сожалению, по такому же маршруту в страну могут проникать и эмиссары экстремистских организаций.
В частности, у властей Узбекистана большую тревогу вызывает граница с Туркменистаном. Достоверно известно, что в 2014 году было несколько случаев вторжения с афганской стороны и нападений на туркменские пограничные патрули (хотя пропагандистские ресурсы Ашхабада пытаются отрицать эту проблему). Насколько ситуация опасна и масштабна трудно оценить из-за закрытости страны и нежелания туркменских МВД и МГБ сотрудничать с коллегами из стран СНГ, что заставляет узбекскую сторону опасаться худшего.
Вообще, судя по имеющимся данным, охрана границ РУ со странами бывшего СССР обеспечивается значительно хуже, чем на афганском рубеже, в том числе из-за более активного транспортного потока и нехватки ресурсов для жесткого контроля над всеми направлениями. Поэтому большую роль в политике Узбекистана играет создание «защитных рубежей» на чужой территории.
Так РУ начала развивать сотрудничество в сфере безопасности с Афганистаном. В частности, по имеющейся информации, в 2013 году активизировался двусторонний обмен оперативной информацией о религиозных экстремистах. Пока трудно сказать, насколько это сотрудничество эффективно, но оно явно необходимо.
По информации афганских источников, Ташкент оказывает спонсорскую помощь силовикам в провинции Балх, единственной непосредственно граничащей с Узбекистаном. В результате провинция считалась одной из самых безопасных и сложных для террористической деятельности в северной части Афганистана, что признают и сами боевики. Однако во второй половине 2014-го боевики явно активизировались в Балхе, в частности, летом они осуществили два крупных теракта в столице провинции Мазари-Шарифе. Впрочем, пока нет явных признаков ухудшения ситуации в приграничных уездах данной провинции.
В целях укрепления собственной безопасности Ташкент пытается улучшить свои отношения с Россией и странами ОДКБ. Решению этой цели явно было посвящено участие делегации РУ в саммите ШОС в Душанбе, в ходе которого Ислам Каримов неоднократно публично подчеркивал свои близкие отношения с Владимиром Путиным и намерение реализовывать курс на сотрудничество с Москвой. В прессе также циркулируют слухи об активизации диалога по проблемам безопасности между Ташкентом и Ашхабадом, однако быстрые успехи на этом направлении сомнительны, из-за упоминавшейся выше закрытости туркменской стороны для подобных инициатив.
Внутренние угрозы
Сейчас нет никаких достоверных данных, чтобы говорить о существовании сколько-нибудь крупного бандподполья в РУ, связанного с террористическими организациями в Афганистане. Последний известный случай обнаружения в стране ячейки ИДТ имел место более года назад. Гораздо чаще поступают сообщения об обнаружении в стране отдельных экстремистских ячеек, связанных с организацией «Хизб-ут Тахрир», часто выступающей в роли вербовщика экстремистов для участия в афганском конфликте, а также ранее упомянутой организации «Джихад» (лидер О. Назаров).
Несомненны факты засылки в страну эмиссаров экстремистских организаций, ведущих подготовку терактов. В частности, известны случаи, когда в РУ пытались создать постоянно действующую инфраструктуру ИДТ из числа активистов, ранее участвовавших в боевых действиях в Афганистане.
Осознание этих угроз властями и противодействие полицейскими мерами и разъяснительной работой – несомненно. Однако экстремизм в Узбекистане, к сожалению, остается актуальным социальным явлением, требующим анализа и изучения.
Некоторое представление о составе и численности террористических организаций дает опубликованный розыскной список СНБ 2010 года. Там значилось 633 активиста ИДТ, 62 – СИД, 295 «джихадовцев» и 125 членов «Хизб-ут Тахрир». Часть из этих лиц не подает признаков жизни уже много лет, часть – уже заведомо уничтожена на территории Афганистана, но другие, видимо, до сих пор активно действуют в регионе.
Судя по этим данным о разыскиваемых и осужденных лицах, большинство членов радикальных объединений – мужчины, этнические узбеки не старше 35-40 лет. Впрочем, есть исключения: известны примеры целых радикальных ячеек, состоявших преимущественно из женщин, а в Сурхандарьинской области была раскрыта ячейка «Хизб-ут Тахрир», целиком состоявшая из этнических цыган.
Географическое распределение, по данным тех же розыскных списков, представлено в следующей таблице:
Таблица 1. Распределение разыскиваемых активистов нелегальных организаций по основным регионам (%).
ИДТ СИД Хизб-Ут Тахрир «Джихад»
Ташкентская область 19 45 33 42
Наманганская область 29 19 25 7
Андижанская область 7 19 2 18
Хорезмская область 18 7 0 0
Как видно из представленных данных, основная масса известных органам радикалов являются уроженцами Ташкента и Ташкентской области. Исключением является ИДТ, активисты которой больше тяготеют к сельской местности Наманганской и Хорезмской областей. Наиболее крупная группа членов ИДТ (30 человек или почти 5% разыскиваемых активистов) происходит из села Гуртепа Мингбулакского района Наманганской области. (НУД не входит в эту статистику, республиканские наблюдатели полагают, что она практически лишилась собственной инфраструктуры в стране, что не исключает возможность ее сотрудничества с ИДТ и «Хизб-ут Тахрир»).
Подобный «перекос» в пользу урбанизированных районов связан, в том числе, с латентностью экстремистской деятельности. В Узбекистане власти довольно жестко подавляют любую оппозиционную и особенно откровенно экстремистскую активность в крупных городах. Но несколько иной является ситуация в сельской местности, где исследователи отмечают рост числа религиозных и квазирелигиозных кружков. Обычно эти группы возникают по инициативе снизу без каких-либо явных связей с крупными легальными или нелегальными объединениями.
Часть из них не проявляют явного интереса к политике и выполняют сугубо социальные функции, но другие — демонстрируют явный экстремистский уклон. Это является результатом распространения пропагандистских материалов СИД и ИДТ. Среди оппозиционно настроенных жителей республики наибольшей популярностью пользуются материалы на узбекском языке, выпускаемые «Джундалла», пропагандистским подразделением ИДТ (не путать с одноименной экстремистской организацией). Во всяком случае, спецслужбы особо часто изымают именно эту продукцию.
При этом узбекские экстремистские кружки часто формально не принадлежат к какой-либо организации. Например, в Ташкентской области была раскрыта ячейка религиозных радикалов во главе с неким Тулкином Нематовым, занимавшимся пропагандой экстремизма. Сам Нематов 20 лет назад поддерживал контакты с членами организации «Джихад» Назарова, но потом, видимо, прекратил связь, а раскрытый кружок был его «личным проектом». Другие группировки и одиночные экстремисты фактически принимают идеологию зарубежных центров через их литературу, но контактируют с ними исключительно через интернет. Особенно ярким примером такой практики может служить инцидент с вывешиванием неизвестными радикалами в Ташкенте флага ИГИЛ.
Отдельно стоит проблема работы экстремистских организаций с узбекскими трудовыми мигрантами в России. Известны случаи распространение прокламаций «Хизб-ут Тахрир», а также материалов, призывающих к террору, исходящих от структур, связанных с «Аль-Каидой». Чаще эта работа ориентирована на вербовку боевиков для участия в сирийском конфликте, но сама по себе способствует формированию радикальных настроений в среде трудовых мигрантов.
Выводы
Таким образом, в Узбекистане, видимо, не сложилось единое бандподполье, связанное с «террористической эмиграцией» в Афганистане. Также необходимо отметить, что афганская граница республики хорошо защищена от проникновения мобильных отрядов экстремистов, кроме того, в Балхе создан своего рода приграничный «пояс безопасности», охраняемый афганскими силовиками.
Однако существует серьезный риск кружного проникновения боевиков через Таджикистан, Киргизию и даже Туркменистан. Одновременно тревогу внушает тот факт, что оппозиционная деятельность в Узбекистане явно канализируется в подпольные радикальные религиозные группы, в т.ч. идейно связанные с ИДТ и СИД.
В настоящий момент в стране объективно существует комплекс социально-экономических проблем, затрагивающих в первую очередь сельское население, среди которого традиционно наиболее активны подпольные экстремистские группы.
В этой связи представляется желательным укрепление государственных институтов в сельской местности РУ, а также контролируемая либерализация внутренней политики, включая расширение возможности для формирования легальных умеренных оппозиционных групп и СМИ, а также гражданских институтов контроля над злоупотреблениями сотрудников государственного аппарата.
Боевые вертолеты пакистанской армии в понедельник нанесли два авиаудара по позициям боевиков на северо-западе страны, уничтожив 33 экстремиста.
Как сообщает пакистанский телеканал Geo TV со ссылкой на пресс-релиз межведомственной службы по связям с общественностью (ISPR), удары с воздуха были нанесены по позициям боевиков на территории Северного Вазиристана. В результате авиаударов ликвидированы также девять тайников исламистов.
Вооруженные силы Пакистана заявили 15 июня о начале "универсальной операции" против боевиков "Аль-Каиды", "Талибана", "Исламского движения Восточного Туркестана" и "Исламского движения Узбекистана" на территории Северного Вазиристана. В спецоперации задействованы около 30 тысяч пакистанских военных.
Индия решила купить израильские противотанковые ракеты Spike, сказал в субботу источник в министерстве обороны Индии. Лоббируемая Вашингтоном ракета Javelin отвергнута, сообщает Reuters 25 октября.
Индия купит, по крайней мере, 8000 ракет «Спайк» и более 300 пусковых установок по сделке стоимостью 32 млрд рупий (525 млн долл), сказал источник по итогам заседания Совета по оборонным закупкам Индии.
Новое правительство премьер-министра Нарендры Моди (Narendra Modi) хочет ликвидировать отставание в размещении оборонных заказов и повысить огневую мощь Индии на фоне недавних пограничных трений с Китаем и серьезных перестрелок с Пакистаном по всей границе Кашмира.
«Национальная безопасность является первостепенной задачей правительства», процитировал источник слова министра обороны Аруна Джейтли (Arun Jaitley).
«Спайк» - переносной противотанковый ракетный комплекс, действующий по принципу «выстрелил – забыл». Разработчик комплекса - израильская компания Rafael Advanced Defence Systems – отказался комментировать сообщение.
Конкурентом «Спайка» выступал американский комплекс «Джавелин» разработки компаний Lockheed Martin Corp и Raytheon. Высокопоставленные американские представители заявили, что они все еще обсуждают возможность продажи ракет «Джавелин» в рамках установления более широкого сотрудничества с оборонной промышленностью Индии за счет передачи некоторых технологий для местного производства.
17 сентября между Пакистаном и Азиатским банком развития подписано соглашение о предоставлении Пакистану займа в размере 200 млн. долл. США на строительство автомобильного шоссе Хассанабдал-Хавелиан (Hassanabdal-Havelian). Автодорога станет частью «Национального торгового коридора» и призвана улучшить транспортное сообщение с северными территориями Пакистана.
Приток прямых иностранных инвестиций в июле-августе 2014-15 ф.г. снизился на 37,1% по сравнению с аналогичным периодом прошлого ф.г. и составил 87,10 млн. долларов США. Объем портфельных инвестиций в этом же периоде составил 122,1 млн. долларов США.
По данным Пакистанского бюро статистики, объем экспорта в июле-августе текущего ф.г. снизился на 5,8% по сравнению с аналогичным периодом 2013-14 ф.г. и составил 3,84 млрд. долларов США.
Объем импорта в июле-августе текущего ф.г. вырос на 9,4% по сравнению с аналогичным периодом 2013-14 ф.г. и составил 8,08 млрд. долларов США.
По данным того же источника, уровень инфляции в сентябре 2014 г. к сентябрю 2013 г. составил 7,7%.
По сообщению Госбанка Пакистана, валютные резервы страны по состоянию на 30 сентября составили 13,21 млрд. долларов США, из них 4,60 млрд. долларов США принадлежат коммерческим банкам, 8,61 млрд. долларов США – Госбанку.
По сообщению того же источника, в июле-августе текущего финансового года (ф.г.) поступления в страну за счет денежных переводов от пакистанцев, работающих за рубежом, выросли на 12,6% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года и составили 2,98 млрд. долларов США.
Ограничение поставок топлива государственной корпорацией Pakistan State Oil для тепловых электростанций вызвало веерные отключения потребителей. Дефицит электроэнергии в сентябре составил 7000 МВт. Длительность отключений в большинстве городов составляет 10-12 часов, в сельской местности – 16-18 часов.
26 сентября между США и Пакистаном подписано соглашение о выделении Пакистану 41,8 млн. долларов на укрепление сил охраны правопорядка, борьбу с незаконным оборотом наркотиков и реформирование системы уголовного судопроизводства.
21 сентября между Правительством провинции Пенджаб и китайской компанией China Machinery Engineering Corporation (CMEC) подписан меморандум о взаимопонимании о сотрудничестве в сфере разработки угольных месторождений в районе Salt Range.
19 сентября между Управлением по развитию водных и энергетических ресурсов Пакистана (WAPDA) и совместным предприятием компаний Sinohydro и Hajvairy Group подписан контракт на строительство гидроэлектростанции Keyal Khwar в провинции Белуджистан мощностью 128 МВт. Проект общей стоимостью 14,544 млрд. пак. рупий будет реализован при совместном финансировании Европейского инвестиционного банка, Немецкого банка развития, а также Правительства Пакистана. Срок строительства объекта составляет 4 года.
В 2016 г. планируется завершить и ввести в эксплуатацию четвертую ветку газопровода Туркменистан – Китай. Об этом сообщил президент Туркменистана Гурбангулы Бердымухамедов на Совете старейшин своей страны.
Кроме того, в 2015 г. начнется строительства газопровода Туркменистан – Афганистан – Пакистан – Индия, а также продолжится реализация проекта Транскаспийского газопровода.
Ранее сообщалось, что в Таджикистане началось строительство участка линии D газопровода Центральная Азия – Китай. Общая протяженность ветки проектной мощностью 30 млрд куб. м газа в год составит 1000 км. Линия начинается в Туркменистане, пересечет Узбекистан, Таджикистан, Киргизстан и достигнет Китая. Длина таджикского участка составляет 410 км, поскольку он проходит через горы Памира.
Напомним, что Таджикистан не сможет пользоваться этим объектом. Прокладывать газопровод будут специалисты совместного китайско-таджикского предприятия. Его учредителями являются СNPC и «Таджиктрансгаз».
По веткам A и B газопровода Центральная Азия – КНР ежегодно поставляется в Поднебесную более 29 млрд куб. м топлива. В мае 2013 г. введена в эксплуатацию третья ветка – C, по которой можно передавать по 25 млрд куб. м газа в год.
Отец терроризма – американская иранофобия
Возмущение Вашингтона гибелью мирных людей, чуть ли не ежедневно гремящими взрывами, зверствами джихадистов – лицемерны и лживы. Террор на Ближнем и Среднем Востоке, кровавый след которого пятнает и уродует и остальные части мира, – это прямой результат параноидальной иранофобии, политики «сдерживания Ирана», которую на протяжении трех последних десятилетий США и их подельники проводят от Ирака и Сирии до Афганистана и Центральной Азии.
«Самая демократическая страна» всегда стремилась стать «мировым жандармом», единолично решающим, кого казнить, а кого жаловать субсидиями и политической поддержкой. Тегеран, после Исламской революции поднявший голос против этой вопиющей несправедливости мирового устройства, против узурпации Вашингтоном права решать за другие народы «что такое хорошо, а что такое плохо», стал одной из главных мишеней необъявленной войны, которую Америка ведет по всему миру.
Ведь, если разобраться, что такое иранофобия Вашингтона? Ну, какую реальную угрозу сверхдержаве, могущество которой непоколебимо зиждется на долларе и авианосных ударных группировках, может представлять Иран, если военно-политические и экономические потенциалы двух этих стран попросту несравнимы? Оказывается – может, поскольку в истоках американской иранофобии лежит не страх перед мифическим ядерным оружием или иранскими межконтинентальными ракетами, а боязнь исходящей от Тегерана идеи справедливого мироустройства, идеи равенства государств перед международным правом, идеи свободы каждого народа в выборе собственной судьбы.
Вашингтон ведет свою войну не против «иранского атома», не против «тоталитарного режима аятолл». Он борется с Идеей, и в этой борьбе, называемой им «политикой сдерживания Ирана», не гнушается самых невероятных альянсов с теми, чьи руки по локоть в крови, не останавливается перед применением одного из наиболее страшных сегодня видов оружия массового поражения – управляемого терроризма.
«Суннито-шиитское противостояние», о котором любят рассуждать эксперты, в действительности представляет из себя бомбу, калечащую десятки и сотни тысяч ни в чем не повинных людей. И на этой бомбе горделиво красуется клеймо «Сделано в США». Фактов того, что именно американская иранофобия стала причиной терроризма, раковой опухолью поразившей Восток, – более чем достаточно, уже тридцать с лишним лет Вашингтон действует по принципу – любая террористическая группировка, даже самая кровавая, любой режим, даже самый недемократический, лучше, чем усиление иранского влияния. А этот принцип, в свою очередь, сиамский близнец другой характерной черты американской дипломатии – нежелание поддерживать любые, даже выгодные самим США инициативы Тегерана в области нормализации отношений с Западом (включая и его вассалов на Ближнем Востоке – Эр-Рияд, Доху и Тель-Авив) и укрепления безопасности в регионе.
Саддам Хуссейн – лучший друг Америки в борьбе с Ираном
Иракская агрессия против Ирана была воспринята в Вашингтоне с удовлетворением, поскольку Саддам, по сути, делал за американцев их работу – боролся с теми, кто пришел к власти в Тегеране после Исламской революции. Разумеется, официальные цели войны, провозглашенные иракским диктатором, звучали по-иному: Саддам говорил о желании освободить братьев-арабов, томящихся под властью персов, намеревался полностью контролировать стратегически важную реку Шатт-аль-Араб и присоединить к себе провинцию Хузестан − сердце Ирана, где находились девяносто процентов разведанных тогда иранских месторождений нефти. Словом, это был классический пример захватнической войны за территории и ресурсы, но разве могло данное обстоятельство смутить Вашингтон?
С 1981 года в администрации тогдашнего американского президента Рональда Рейгана стали присматриваться к Саддаму Хусейну: может быть, это именно тот человек, который сумеет создать бастион против «экспорта Исламской революции»? В конце концов в Белом доме решили, что если Ирак проиграет войну, то аятолла Хомейни распространит влияние Ирана на весь Ближний Восток, а этого допустить было никак нельзя. И процесс пошел…
В 1982 году государственный департамент США, несмотря на возражения конгресса, вычеркнул Ирак из списка стран, поддерживающих терроризм. Еще через год американцы сняли эмбарго на поставку оружия в Ирак, введенное в семидесятых годах, из-за того, что Багдад укрывал у себя «палестинских террористов».
В декабре 1983 года в качестве личного посланника президента США Багдад посетил Дональд Рамсфелд, будущий министр обороны в правительстве Джорджа Буша-старшего. Среди инструкций, которых он был обязан придерживаться на встрече с Саддамом Хуссейном, была и такая: «Правительство США признает нынешнее затруднительное положение Ирака в войне на истощение, так как Иран имеет доступ к Персидскому заливу, а Ирак его лишен, и будет рассматривать любой крупный, неблагоприятный для Ирака поворот событий как стратегическое поражение Запада».
Чуть позже Рамсфелд заявит королю Иордании Хусейну, важному участнику американо-иракских контактов, что США обеспокоены тем, что поражение Ирака может угрожать остальным странам региона, в частности Саудовской Аравии, поскольку в таком случае Америка может полностью лишиться доступа к нефти из Персидского залива. В Ирак пошла американская помощь, в Багдаде начала работу «миссия наблюдателей» армии США, которая регулярно снабжала иракских военных самой свежей разведывательной информацией. Стремясь обеспечить своему «союзнику» победу, американцы мало того, что никак не отреагировали на применение Саддамом Хуссейном химического оружия против иранцев, но и заблокировали рассмотрение этого вопроса в Совете Безопасности ООН.
В сотрудничестве с иракской разведкой спецслужбы США и Израиля оказали всемерную помощь террористам из «Организации моджахедов иранского народа», которым открыто покровительствовал Саддам Хуссейн, предоставив возможность организовать тренировочные лагеря на своей территории. Иракского диктатора повесили его же вчерашние союзники, но дело «раиса» (раисом в Ираке называли Саддама Хусейна) живет − сотрудничество с «моджахедами», начало которому положил Хуссейн, ЦРУ и Моссад продолжают по нынешний день, и никого в Вашингтоне и Тель-Авиве не смущает, что «моджахеды» были причастны к убийству как минимум 10 американских граждан.
После того, как американцы расправились с Хуссейном, Тегеран в 2003 году предложил Вашингтону всеобъемлющий договор, касавшийся не только совместной работы по стабилизации Ирака, но и содержавший предложения по урегулированию всех спорных вопросов между США и Исламской республикой – от поддержки Хезбаллы и урегулирования израильско-палестинского конфликта до вопросов, связанных с ядерной программой Ирана. На эти мирные инициативы американцы не только ничего не ответили, полностью проигнорировав обращение иранской стороны, но и начали программу поддержки суннитских «ополченцев» Ирака для «противодействия растущему влиянию Тегерана на Багдад». В числе тех, кто в те годы получил эту поддержку американской армии и ЦРУ, были и люди, составившие через несколько лет костяк «Аль-Каеды в Ираке», преобразованной потом в «Исламское государство Ирака и Леванта».
Антииранские игры с Талибаном
Еще в 1992 году, во время своей поездки по Центральной Азии, тогдашний американский госсекретарь Джеймс Бейкер публично объявил о том, что «сдерживание роста влияния Ирана будет представлять собой главную цель политики США в центральноазиатском регионе». Спустя четыре года просто «сдерживания» показалось недостаточным, и с приходом в Белый дом Билла Клинтона было объявлено о «двойном сдерживании» − введении первых санкций в отношении нефтяного сектора Исламской республике и использовании Талибана в борьбе против того же пресловутого, ставшего настоящим маниакальным синдромом американского истеблишмента, «расширения иранского влияния».
К политике добавилось ожидание больших денег – в 1995 году американская компания Unocal предложила построить через Афганистан газопровод, по которому туркменский газ мог бы поставляться в Пакистан и в Индию. Причем, представители пакистанской межведомственной разведки уверяли американских коллег, что их «подопечные» – талибы – вполне способны не только обеспечить безопасность этого проекта, но и будут представлять собою надежный барьер любым попыткам Ирана расширить свое влияние в Афганистане и на Центральную Азии.
Аналогичных взглядов, что интересно, придерживались и израильтяне и, что важнее, произраильское лобби в США. В полном согласии с американским госдепартаментом Израиль видел в талибах антииранскую силу, которую просто необходимо было использовать для подрыва иранского влияния в регионе. Поэтому израильский Моссад через представительства талибов в США и при нефтяных компаниях начал готовить почву для сотрудничества, а в качестве серьезности своих намерений передал представителям Талибана два миллиона долларов наличными.
Сегодня в это трудно поверить, но в 1994–1996 годах США оказывали всемерную политическую поддержку Талибану, а через своих союзников, Пакистан и Саудовскую Аравию, и поддержку материальную. В Вашингтоне закрывали глаза на фундаменталистскую программу талибов, их средневековую жестокость и на ту озабоченность, которую усиление этого движения вызывало в соседних с Афганистаном государствах. Более того, некоторые американские дипломаты в своих донесениях и заявлениях для прессы представляли талибов глубоко религиозными и добродетельными людьми, похожими на новых христиан из «Библейского пояса» в Америке, людьми, которые любят США и в доказательство этой любви готовы решить главные задачи американской политики в Афганистане − «убрать наркотики, бандитов и иранцев».
Через несколько часов после взятия талибами Кабула в сентябре 1996 года госдепартамент США объявил, что он установит дипломатические отношения с Талибаном и пошлет в Кабул своего официального представителя. Пресс-секретарь госдепартамента Глин Дэвис тогда заявил, что США «не имеют возражений» против установленных талибами законов ислама, поскольку, по его словам, «Талибан обращен скорее против современности, нежели против Запада». Приветствовали приход талибов к власти и в конгрессе США: «Происходящее означает, что одной из фракций наконец-то удалось создать дееспособное правительство в Афганистане», − говорил своим коллегам-сенаторам Хэнк Браун, один из ярых сторонников предложенного Unocal проекта газопровода через Афганистан.
Спустя три года, когда истинное лицо Талибана уже ни для кого секретом не было, когда казни «отступников» стали афганскими буднями, американские представители продолжали твердить все об одном и том же: «Из-за нестабильности в Афганистане и Таджикистане лидеры всех центральноазиатских государств ходят по острию ножа. Их страшит распространение иранского влияния и рост экстремизма и насилия в их странах», − говорил Стивен Сестанович, специальный советник госдепартамента США по делам бывшего Советского Союза. А кто создавал условия для роста экстремизма? Те же США в 1996 году финансировали деятельность талибов по поддержке движения Ахль-и-Сунна Валь Джамаат, которое вербовало боевиков из числа иранских суннитов в провинциях Хорасан, Систан и Белуджистан. Представители «Джамаата» − иранские туркмены, афганцы и белуджи − заявляли, что главная цель их «джихада» заключается в свержение шиитского режима в Тегеране и установление суннитского режима в стиле Талибана. Эта абсолютно безумная идея возражения ни у американцев, ни у пакистанцев и саудитов – всех, поощрявших талибов передавать этой террористической группировке часть полученных от Исламабада и Эр-Рияда денежных средств и оружия – не вызывала. И вновь все предложения Тегерана по афганскому урегулированию, даже по такой острой проблеме как борьба с наркотиками, отвергались в Вашингтоне, что называется, «с ходу», потому как призрак «иранского влияния» страшнее реального потока героина.
********
Сквозь зубы и с крайней неохотой отечественные и зарубежные «радетели Вашингтона» цедят из себя слова о том, что «да, дескать, были временами ошибки, не на тех ставили, не тех вооружали, но сейчас все это в прошлом, сейчас мы опять боремся с террористами». Вот именно что – опять! «Исламское государство», «новый Талибан», «моджахеды» всех мастей – выкормыши США и порождение противоестественных связей, вроде антииранского и антисирийского альянса Израиль-Саудиты, созданного «неистовым Биби» Нетаньяху и окончательно свихнувшейся на страхе перед «шиитским полумесяцем» саудовской династией.
Вновь полыхает Ирак, льется кровь в Сирии и Афганистане, «трясет» весь регион – и все это последствия американской политики «сдерживания Ирана» при помощи вербуемых из числа салафитов террористов. Саддам Хусейн, Усама бен Ладен, мулла Омара, а теперь и Абу-Бакр аль-Багдади не смогли бы осуществить и сотой части своих преступлений, не будь они так или иначе поддержаны Вашингтоном. Это не политические ошибки – это поведение маньяка, одержимого навязчивой идеей, ради которой он готов убивать всех вокруг себя. И это, пожалуй, самое главное, что нужно помнить всем, кто рассуждает об истоках, корнях и «родителях» терроризма на Ближнем и Среднем Востоке.
Игорь Панкратенко,
Специально для Iran.ru
Сегодня Международные силы содействия безопасности завершили своё присутствие в восточной афганской провинции Кунар, передав последнюю базу американских войск под контроль местных правоохранительных органов.
С территории базы, расположенной неподалёку от города Асадабад, было вывезено военное оборудование, в то время как мебель, хозяйственные постройки и автомобили были оставлены афганским силам, а именно полиции и разведке.
Как передаёт радиостанция «Салам Ватандар», ранее представители данных ведомств уже владели частью территории базы, и вывод иностранных войск стал логическим завершением постепенного перехода комплекса в распоряжение местных стражей порядка.
Реакция населения на вывод иностранных войск была достаточно противоречивой. Некоторые из местных жителей в общении с прессой заявили, что силам НАТО не удалось стабилизировать ситуацию в провинции, поскольку проблема трансграничных обстрелов со стороны Пакистана осталась нерешённой, при этом американцы фактически не прилагали усилий для противодействия угрозе.
В обслуживании базы принимали участие около 500 афганских служащих, которые с выводом войск были оставлены без работы, что вызвало опасения со стороны представителей гражданского общества, опасающихся кризиса в сфере трудоустройства.
Неизвестные открыли огонь по автобусу в столице пакистанской провинции Белуджистан городе Кветта, погибли восемь человек, еще шесть получили ранения, сообщает в четверг сайт пакистанского издания DAWN.
"Нападавшие изрешетили автобус пулями и смогли скрыться с места происшествия", — сказал старший офицер полиции Имран Куреши. По его словам, на месте погибли шесть человек, еще двое скончались по дороге в госпиталь.
Как рассказал Куреши, все погибшие принадлежали к этническому меньшинству хазарейцы, которое в основном исповедует ислам шиитского толка. По его мнению, это было целенаправленное нападение на представителей этой народности.
Хазарейцы в последнее время часто становятся жертвами нападений боевиков из различных экстремистских группировок. По данным пакистанских правозащитников, недавние исследования свидетельствуют о том, что из-за совершаемого в отношении хазарейцев насилия более 200 тысяч представителей этой народности переехали из деревень в города или уехали за границу.
Афганистан просит государства, входящие в Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС) помочь спецслужбам страны в борьбе с терроризмом, следует из сообщения на сайте Региональной антитеррористической структуры Шанхайской организации сотрудничества (РАТС ШОС) в четверг.
Директор исполнительного комитета РАТС ШОС Чжан Синьфэн и посол Афганистана в Узбекистане Даудзай Мохаммад Садик накануне обсудили в Ташкенте ситуацию в Афганистане, говорится в сообщении.
"Глава афганской дипмиссии рассказал о готовности сил обороны и безопасности Афганистана по отражению теругроз, исходящих от движения "Талибан", которое имеет большое влияние на юге и востоке страны. Посол обратился с просьбой к государствам ШОС об оказании помощи национальным силам безопасности Исламской Республики Афганистан в борьбе с терроризмом", уточняется в сообщении.
Чжан Синьфэн в беседе указал на возможность обсуждения данного вопроса на предстоящей в ноябре в Ташкенте второй научно-практической конференции с участием компетентных органов государств-членов и государств-наблюдателей при ШОС.
Государствами-членами ШОС являются Казахстан, Китай, Киргизия, Россия, Таджикистан, Узбекистан. Статус наблюдателей при ШОС имеют Афганистан, Индия, Иран, Монголия, Пакистан. РАТС, созданная в 2004 году, базируется в Ташкенте.
Афганистан продолжает рассчитывать на получение оружия и военного снаряжения от правительства Индии, заявил министр внутренних дел ИРА Мохаммад Омар Даудзай.
Ещё в апреле текущего года Хамид Карзай, на тот момент являвшийся главой государства, обратился к индийским партнёрам с просьбой принять участие в оснащении правоохранительных органов. Афганская сторона рассчитывала на получение 230 видов оружия и техники, в том числе вертолётов и полевых орудий. Тем не менее, Индия отказалась от выполнения запроса, опасаясь негативной реакции со стороны Пакистана.
В недавнем выступлении глава МВД Афганистана сообщил о планах возобновить просьбу об оснащении афганских сил. Ожидается, что в ближайшее время Даудзай продолжит переговоры с индийской стороной и примет меры для расширения сотрудничества двух стран в сфере безопасности.
Министр нефти и природных ресурсов Пакистана Шахид Хакан Аббаси, выступая перед депутатами пакистанского парламента, заявил, что МИД Пакистана находится в постоянном контакте с Ираном и своими зарубежными партнерами с целью нахождения путей скорейшей реализации проекта по строительству совместного с Ираном газопровода. По словам министра, названный проект представляется весьма важным в плане обеспечения энергетической безопасности Пакистана.
Шахид Хакан Аббаси обратил внимание на то, что министерство нефти Ирана в своем недавнем официальном заявлении подтвердило, что вопрос о строительстве совместного газопровода по-прежнему стоит на повестке дня у обеих сторон.
Следует отметить, что недавно в кулуарах ежегодного собрания МВФ и Всемирного банка в Вашингтоне состоялась встреча между министром экономики и финансов Ирана Али Тейебния и министром финансов Пакистана Исхаком Даром. Участники встречи подтвердили необходимость проведения в ближайшее время 19-го заседания совместной ирано-пакистанской комиссии по торгово-экономическому сотрудничеству и отметили, что газовый контракт будет одной из важнейших тем предстоящего заседания названной комиссии.
Совокупный объем активов банков РК достиг 17,3 трлн. тенге
По итогам августа текущего года совокупный объем активов БВУ достиг 17,31 трлн тенге, что на 15,13% больше, чем за соответствующий период прошлого года, когда его объем составлял 15,04 трлн тенге.
На протяжении последних месяцев самые крупные игроки банковского сектора страны ведут «борьбу», за право быть самым крупным банком страны. И для того чтобы догнать лидеров по этому параметру, остальным участникам рынка необходимо в разы увеличить свои активы.
Итак, по итогам августа месяца на первом месте в рейтинге самых крупных банков Казахстана оказывается "Народный Банк Казахстана", с объемом активов в размере 2 690,95 млрд тенге. Активы банка по сравнению с аналогичным периодом прошлого года увеличились на 13,39% или на 317,69 млрд тенге в абсолютном выражении. Однако, по сравнению с результатами прошлого месяца активы сократились на 2,03%, с 2 746,72 млрд тенге до 2 690,95 млрд тенге.
Следом в рейтинге идет "Казкоммерцбанк", с отрывом в 37,88 млрд тенге. По сравнению с итогами августа месяца 2013 года, активы банка выросли на 1,33% и составили 2 653,07 млрд тенге. По прошлогодним результатам соответствующего периода банк занимал лидирующую позицию, с объемом активов в 2 618,18 млрд тенге. По сравнению с итогами предыдущего месяца активы банка сократились на 2,18%.
На третьем месте "БТА Банк", объем размеров которого сократился на 2,61% и составил 1 487,37 млрд тенге, тогда как за соответствующий период прошлого года был на уровне 1 527,20 млрд тенге. По итогам прошлого месяца активы банка составляли 1 534,59 млрд тенге, что на 3,08% больше текущего результата.
На четвертом месте расположился "Сбербанк", с размером активов в 1 281,40 млрд тенге. Если за соответствующий период прошлого года по этому параметру банк занимал пятую строчку (с показателем в 935,33 млрд тенге), то в этом году ему удалось нарастить активы в 37,00% или 346,08 млрд тенге в абсолютном значении. По сравнению с итогами прошлого года активы компании сократились на 3,86%.
Замыкает пятерку "Цеснабанк", который в свою очередь увеличил свои активы с миллиардов до триллионов. Активы банка составили 1 235,44 млрд тенге, что на 60,11% больше, чем за соответствующий период прошлого года. За последний месяц банк нарастил свои активы от 1 227,14 млрд тенге в 0,68%.
Наибольшее увеличение активов наблюдается у "Qazaq Banki" с 22,39 млрд тенге до 120,03 млрд тенге, увеличение в 5,36 раза. Активы "Capital Bank Kazakhstan" выросли в 2,89 раза. Таким образом, банк укрупнился с 14,01 млрд тенге по состоянию 01.09.2013 года, до 40,49 млн тенге по состоянию на 01.09.2014 года. "Bank RBK" также продолжает наращивать объемы активов. За анализируемый период, активы компании составили 378,10 млрд тенге, что на 2,19 раза больше чем за соответствующий период прошлого года.
В конце рейтинга оказались такие банки как: "Заман-Банк", "ДБ "PNB" - Казахстан", ДБ "НБ Пакистана" в Казахстане, с объемами активов в 14,90 млрд тенге, 14,60 млрд тенге и 5,78 млрд тенге соответственно.
Ограничение ответственности
Аналитическая группа Kursiv Research обращает внимание на то, что приведенный выше материал носит исключительно информационный характер и не является предложением или рекомендацией совершать какие-либо сделки с ценными бумагами и иными активами указанных организаций.
В воскресенье с официальным визитом в Кабул прибыл Сартадж Азиз, советник премьер-министра Пакистана по вопросам национальной безопасности и иностранных дел.
Дипломата принял афганский президент Ашраф Гани Ахмадзай. Глава государства обсудил с гостем вопросы развития взаимодействия двух стран-соседей в сферах безопасности, экономики и культуры.
Особое место на повестке переговоров заняла проблема трансграничных атак, на протяжении длительного времени являющаяся одним из основных источников трений в афгано-пакистанских отношениях.
«Мы должны воздержаться от погружения во взаимные обвинения и сформировать обстановку доверия», – заявил президент, подчеркнув, что Исламабаду предстоит сыграть значимую роль в стабилизации ситуации в ИРА, сообщает радиостанция «Салам Ватандар».
Сартадж Азиз передал афганскому лидеру приглашение совершить визит в Пакистан, поступившее со стороны премьер-министра ИРП Наваза Шарифа. Сроки поездки Ахмадзая, пока не совершавшего поездок за рубеж в должности президента, планируется согласовать по дипломатическим каналам.
Нашли ошибку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter