Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

Сегодня в Нью-Йорке состоится климатический саммит ООН с участием глав государств и правительств 126 стран мира, в том числе президент США Барак Обама, премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон, президент Франции Франсуа Олланд, президенты Южной Кореи, Бразилии, Мексики. Среди первых лиц не оказалось глав Китая, Индии, Германии, Австралии, Канады, Японии, России, которая будет представлена специальным советником президента по климату Александром Бедрицким. Итогом переговоров должно стать новое глобальное юридически обязывающее соглашение по сокращению выбросов парниковых газов.

На саммите ожидается объявление о запуске ряда новых экологических инициатив. Среди них создание альянса городов – лидеров в области климатического финансирования (с целью стимулировать государственно-частные инвестиции в низкоуглеродное развитие инфраструктуры). Кроме того, по результатам саммита должна быть принята Нью-йоркская декларация по лесам, целью которой станет поддержка мер для снижения вырубки лесов в мире. Ожидается и ряд договоренностей в области развития возобновляемой энергетики, запуск программы Всемирного банка по развитию углеродных рынков в мире, заявления стран о пополнении климатических и зеленых фондов, созданных под эгидой ООН, пишет "Коммерсант".

Сегодня в блогах: Максим Авербух, Сергей Журавлев, Николай Кащеев, Яков Миркин, Сергей Алексашенко, Йордан Вейсман, Каллен Роше, Егор Сусин, Пол Кругман, Скотт Самнер, Тайлер Дерден

Максим Авербух:

Повторенье – враг ученья

ЖЖ открыт исключительно для размещения данного текста, который я считаю достаточно важным.

ЖЖ будет снова закрыт через неделю, то есть 23 сентября.

Максимум цены на нефть в 2014 году пришелся на 19 июня – $114,92.

За следующие 62 торговые сессии (по 15 сентября включительно) цена нефти упала на $17,12 – до $97,80.

С 4 августа среднедневной темп снижения находился в очень узком диапазоне $0,26-0,29 в день (из 31 значения 20 находятся в этом диапазоне).

И каждую пятницу, кроме 29 августа ($0,23) и 5 сентября ($0,25), «выводился» на уровень $0,28 за сессию.

Если в четверг темп снижения был ниже $0,28, то следовало резкое снижение цены нефти.

Пример:

– в четверг, 7 августа, нефть стоит $106,37 и темп снижения – всего $0,24 за сессию.

– в пятницу, 8 августа, нефть стоит уже $105,31 и темп снижения – $0,27 за сессию.

Если в четверг тем снижения был выше $0,28 то следовал рост цены нефти.

Пример:

– в четверг, 14 августа, нефть стоит $102,08, и темп снижения – целых $0,32 за сессию.

– в пятницу, 15 августа, нефть стоит уже $103,40 и темп снижения – ровно $0,28 за сессию.

Примечательно, что в обе даты экспирации 15 августа и 15 сентября темп снижения составлял ровно $0,28.

Вывод: в июне-сентябре 2014 мы имеем дело со снижением цены на нефть проходящим по столь же жестко заданной математической модели, как и в 2008 году.

Так же, как тогда:

– точкой отсчета является дата максимальной стоимости нефти;

– к датам экспирации происходят движения, выводящие цену на нефть на определенный, заранее заданный и определяемый среднедневным темпом снижения уровень (только тогда было $1 за сессию, а сейчас – всего $0,28).

Причины:

– «выравнивание» среднегодовой цены нефти с выводом ее на заранее определенный уровень после «завышенного» в первом полугодии,

и/или

– это и есть реальные санкции против России

и/или

– это начало глобального нисходящего движения нефти, которое должно происходить подконтрольно и, как и в 2008 году, по жесткой математической модели.

Для последнего на мой взгляд – рано. Избиратель в США не прочувствует чрезмерно размазанное во времени снижение. То ли дело – если оно будет резким и случится в предвыборный 2016 год.

Тогда Обама не только сможет объявить его следствием собственной политики по выходу США на уровень энергетического самообеспечения (чистый импорт нефти = импорту только из Канады и Мексики), но и получить от этого максимум плюсов для кандидата-демократа.

Второе – скорее всего, как инструмент запугивания. Первое – почти наверняка.

Специально заострю ваше внимание на том, что Египет, разместив пятилетние гособлигации на сумму $8,5млрд. обеспечил финансированием стартовавший в августе проект по резкому увеличению пропускной способности Суэцкого канала.

Причем если совсем недавно планировалось, что строительство займет от 3 до 5 лет, то сейчас идет речь о годе, максимум – 16 месяцах.

То есть в конце 2015 – первой половине 2016 года Суэцкий канал обеспечит возможность существенного увеличения экспорта сырой нефти из стран Персидского залива в Европу.

Это может быть второй частью плана, где сначала имеет место некоторое – некритичное для добычи сланцевой нефти, обеспечивающее высокие темпы прироста таковой – снижение цены нефти ($80–$85), усиленное частичным же вытеснением российской нефти и нефтепродуктов с рынка Европы сырьем из Ирана (который таким образом будет премирован за отказ от ядерных амбиций) и Саудовской Аравии, которой увеличение экспорта компенсирует снижение цены нефти.

Снижение цены нефти на 20% (до среднегодового уровня в $85) и снижение российского экспорта нефти на 1млн. баррелей (без эквивалентного увеличения экспорта на других направлениях) будет равнозначно снижению цены нефти на 36% или на $40. Что лишит российский бюджет 2,8 трлн. рублей (что компенсируется девальваций в размере 14 рублей).

Сергей Журавлев:

Где может быть финиш рублевой гонки?

За два месяца от сбитого Боинга до сегодня рубль подешевел ровно настолько же, насколько и за два с половиной месяца от Нового года до референдума о статусе Крыма – на 4,2 руб. за бивалютную корзину. В процентах, правда, меньше: на 8,9% сейчас против 11,2% тогда. Так что напрашивается конспирологическое объяснение – не является ли очередной всплеск любви россиян к геополитически враждебным деньгам результатом утечки информации о готовящихся новых планах восстановления исторической справедливости, где-нибудь на Аляске или в Калифорнии? В ходу, конечно, и менее детективные гипотезы.

Скажем, локальный пик выплат по внешнему долгу. На сентябрь приходится $19,1 млрд. выплат банков и прочих компаний. Цифра также включает $0,6 млрд. выплат по федеральному долгу, но не учитывает краткосрочные обязательства, привлеченных после 1 апреля, проценты в $2,9 млрд., и возможное изъятия депозитных счетов до востребования нерезидентов, убоявшихся санкций. Это значительно больше, чем аналогичная цифры июля и августа ($11 и $7,4 млрд. соответственно). В условиях сузившихся возможностей рефинансирования дает дополнительную нагрузку на валютный рынок. В частности, необычайно большая доля выплат сентября, $12,3 млрд., приходится на обязательства перед прямыми инвесторами, которые в других условиях, могли были бы реинвестированы (и, предположим, на это и рассчитывалось), но теперь это стало невозможно из-за санкций).

Другая гипотеза – отсутствие привычки жить в слишком резко расширенном ЦБ после 15 августа диапазоне свободного колебания рубля (до 9 рублей за бивалютную корзину), что могло запустить цепную реакцию спроса на валюту в ответ на непривычно колебания курса при отсутствии вмешательства ЦБ. Примерно так объясняли укоренное ослабление рубля в начале года, после того как регулятор убрал из своего интервенционного механизма «целевые интервенции», замедлявшие движение операционного интервала, пока не выяснялось, что причина более систематична. По-видимому, усилило нервозность рынка и принятое ЦБ в пятницу проинфляционое решение по ставкам – в разрез со своими же прежними обещаниями. После него возникли сомнения – не находится ли регулятор под политическим давлениям, и каким его заявлениям теперь вообще можно доверять?

Ну и, наконец, озвучиваемая по ТВ причина версия ослабления рубля – стагнация экономик Запада, из-за которой падают цены нефти.

В действующем сейчас механизме регулятор начнет поддержку рубля, если за доллар будут давать 39,22 (при сегодняшнем курсе евро/доллар). Правда, это не означает обязательства с его стороны удерживать курс на этой отметке. Если интервенции превысят $350 млн., операционный интервал, как и раньше, сдвинется на 5 коп., и дальнейшее решение по интервенциям будет зависеть от того, попадет ли в нее него новое значение курса, и т.д. Так что и при пробое «потолка» интервала курс может улететь еще сколь угодно далеко. Если, конечно, ЦБ, не примет решение, как в марте, подморозить операционный интервал для проведения многомиллиардных интервенций в помощь рублю.

2. Но попробуем немного абстрагироваться от всех этих конъюнктурных моментов и оценить, где может оказаться новое равновесие для курса рубля, после того, как нынешний ажиотаж спадет. В предположении, конечно, что дальнейших санкций и самосанкций не будет, равно как и новых «освободительных походов» и появления Новороссии в неожиданных местах.

При моделировании равновесного (или фундаментального) значения реального обменного курса обычно принимаются во внимание такие факторы, как состояние текущего счета (или иностранных финансовых активов) страны, условия торговли, соотношения ее душевого ВВП (производительности труда) со страной валюты сравнения (эффект Баласса-Самуэлсона) и т.п. В конце приведены ссылки на записи, где в свою очередь рассматриваются мои и не мои оценки значений равновесного реального валютного курса и его зависимости от разных параметров (не знаю, зачем я их тут даю, уж точно никто не будут собирать материал для диссертации в каком-либо блоге, тем более, русскоязычном – ну так, для собственного внутреннего равновесия).

Но сейчас нам не понадобятся все эти сложности. Если исходить из основной гипотезы, что ограничения на формирование капитала, введенные Западом против ряда российских банков и компаний, приведут к сокращению валового притока, и, соответственно – при прочих равных условиях – к увеличению чистого оттока частного капитала, то равновесный реальный курс сформируется на более высоком уровне текущего счета, чем нынешние 4% ВВП. Скажем, 6%, если принять что санкции уносят приток капитала в 2% ВВП.

Требующуюся реальную девальвацию оценим из зависимости, приведенной на графике сверху, где все прочие факторы, влиявшие на реальный курс рубля (кроме колебаний текущего счета), просто сведены во временной тренд. Благо и улучшение условий торговли, и эффект Баласса-Самуэлсона («догоняющего роста») действовали у нас однонаправленно. Кончилось улучшение условий торговли – кончился и догоняющий рост, так что статистически их влияние на реальный курс неразличимо.

Исходя из этой зависимости 1 проц. пункту смещения текущего счета (отношения размера ВВП) соответствует изменение реального курса рубля к доллару на 4,1%. Разница в темпах инфляции в РФ и США должна добавить к изменению номинального курса за полгода еще 3–3,5%, если исходить из прогноза ее у нас на этот год в 8–9%. Итого, если исходить из того что средний курс второго квартала 35 рублей за доллар обеспечивал примерное равновесие платежного баланса, то равновесное значение в четвертом квартале с учетом санкций, в размере добавки к чистому оттоку капитала 2% ВВП, но без учета изменения цены нефти, должно находиться около 37,7–37,9 рублей за доллар.

Влияние сдвига цены нефти можно прикинуть в предположении, что сокращение объема экспорта (доли к ВВП) оказывает на реальный курс такое же воздействие, как и аналогичное по размеру увеличение текущего счета (отн. ВВП). При доле экспорта в 25% ВВП и эластичности его по цене нефти 0,7, изменение цены нефти на 1% вызовет сдвиг экспортной выручки (по отн. к ВВП) на 0,175 п.п. Таким образом, санкции, увеличивающие чистый оттока капитала, с точки зрения влияния на курс рубля примерно соответствуют снижению цены нефти на 11,4% (к сегодняшнему дню цена нефти Брент снизилась с со средних $109,7 во втором квартале до 98, то есть на 10,7%, что само по себе могло бы смещение равновесного курса к значениям указанным выше. И, наконец, санкции в сочетании с 20% снижением цены нефти (по отношению ко второму кварталу, то есть еще примерно 9% к уже произошедшему) дадут курсу рубля в четвертом квартале найти новое равновесие на уровне 39,2–39,4 за доллар, если инфляция за год все еще сохранится в пределах 8–9%, что при таком сочетании не слишком вероятно.

Spydell:

Что с рублем?

Падение рубля до исторического минимума вызвано в первую очередь кризисом валютной ликвидности, когда российские контрагенты вынуждены погашать долларовые и евро займы, не имея возможности свободно и беспрепятственно рефинансироваться на рынках капитала США и ЕС.

Российские компании, особенно те, кто ориентирован на экспорт, имеют значительные валютные позиции. Вообще, исторически так сложилось, что крупнейшие российские компании и дилеры на межбанке были чрезмерно интегрированы в западные рынки капитала. Степень интеграции наибольшая среди всех стран G20. До 30% всех депозитов банковской системы РФ в иностранной валюте и около четверти корпоративных кредитов в иностранной валюте. Это не считая долговых обязательств (доллар, евро) и кредитных займов в западной юрисдикции, ответственность по которым несут материнские компании в РФ.

Зависимость достаточно сильная, и когда западные банки закрыли лимиты на РФ, то по мере приближения даты истечения обращения облигаций или выплат по кредитам российские компании и банки будут испытывать определенные проблемы. Погашать надо, а рефинансироваться практически невозможно. Отсюда возникает избыточный спрос на доллары и евро, который проблематично удовлетворить на внутреннем рынке. Следовательно, снижается курс рубля. В этом аспекте возникают вопросы о не самом адекватном поведении ЦБ РФ, который прекратил интервенции в наиболее тяжелый период для банков и компаний в России. Хочется считать, что ЦБ контролирует ситуацию, но вопросы возникают.

В долгосрочном периоде отказ от интервенций в целом несет больше пользы, чем вреда. Суть в том, что иностранные нарезы, крупные спекулянты, бангстеры и прочие отъявленные негодяи участвовали в операциях керри трейд в России, закрываясь о биды ЦБ РФ. Например, заимствовали на внутренних рынках под 3%, вкладывались в ОФЗ под 9–10% и на траектории укрепления рубля имели помимо положительного процентного спреда еще профит от курсовой разницы в 3–10%, где ЦБ РФ позволял нерезидентам выходить с профитом, благодаря политике валютного коридора, так как границы колебаний были известны. То есть тупо закрывались об ЦБ на крупные суммы, которые бы не смогли быть абсорбированы в условиях ограниченной ликвидности на российском межбанке и валютном рынке. Теперь эту неэффективность закрыли, что снизит спекулятивный угар иностранных счетов на валютном рынке.

Если в краткосрочной перспективе позиции рубля под давлением закрытых лимитов и кризиса ликвидности, то в долгосрочной перспективе все достаточно определенно.

Важны не краткосрочные флуктуации (сегодня вниз, завтра вверх), а глобальные тренды и тектонические сдвиги. Существует принципиальное решение среди крупнейших российских структур о дедолларизации (фронтальном снижении зависимости от долларовой и евро системы). Что изначально повысит внутреннее кредитование, а впоследствии позволит создать инфраструктуру по заимствованиям в Азии. По мере рефинансирования валютных займов будет расти рублевое кредитование (долларовые кредиты погасили, в рублях рефинансировались). Не все так быстро. Этот процесс не одного месяца, даже не одного года. Это на 3–5 лет, не меньше.

Но процессы судьбоносные. Если раньше доллар в России был самым желанным, то не далек тот день, когда за предложение взять пачку баксов на улице будут давать в морду, может быть даже с ноги. То есть удержание долларовые активов в России может стать опасным не только для счета, но и для здоровья. Могут как бы не понять. Так что готовьтесь к скорому отказу банков от принятия депозитов в долларах.

Учитывая будущее усиление спроса на рубли из-за перекредитования, на траектории снижения зависимости от долларовой финансовой системы, позиции бакса в России будут крайне слабы. Глобально еще многое будет зависеть от уровня инфляции в России и США, также для курса значение имеет динамика и структура платежного баланса. Но в целом, не считая краткосрочных трудностей из-за кризиса долларовой ликвидности, время играет на стороне России, так как чем дальше – тем ниже зависимость от долларовой и еврозоны по мере рефинансирования и реструктуризации долгов.

иколай Кащеев:

Дорогой ЦБ!

Таргетирование инфляции – рыночная мера, работающая в рыночной экономике. В такой экономике инвестиции получаются из денег, привлекаемых под рыночный процент, точнее, стоящих рыночную цену (бесплатного кеша вообще не бывает в рыночной природе, даже если это собственные средства компаний, как известно). И эти инвестиции в основном используются максимально эффективно – по причине конкуренции, которую никто не хочет проигрывать. Потому эти деньги – рычаг для экономики.

Но какой это к дьяволу рычаг, если деньги распределяет государство, причем исходя из загадочных критериев? А как даже они, эти специальные деньги, могут стать каким-то рычагом, если рынок сталкивается со множеством внеэкономических ограничений, как внутренних, так и внешних? А?

Кроме того, вам, вероятно просто не дадут вот так взять – и отпустить рубль. Ибо ситуация и впрямь не вполне того...

PS. Лично я думаю, что если геополитика противоречит экономике, то что-то не так с первой. И чем сильнее противоречит, тем более не так.

Яков Миркин:

Песнь о центризме

Мы – страна радикалов. Опричнина, большевизм, Петр I, который прорубает окна, шоковая либерализация. Консерваторы как жестяные банки.

Нас качает, как маятник. Справа – рыночные фундаменталисты. Все открываем, рушим мохнатое советское, и верим в то, что управляем чем-то вроде Германии. Не истинные либералы.

Слева – люди в плащах, им бы что-то закрыть, запереть, забетонировать, заложить окна кирпичами – и оставить подземные туннели и тайные ходы. Желательно, для себя лично. Они красные, они коричневые, они в крапинку, но неизменно мир их – черно – белый, где они – белокрылые, но, конечно, с копьями и кого-то пронзают.

И те, и другие благополучны в своих активах, домах, авто, счетах, землях и водах, хотя радеют о сирых и убогих. Никто из них ни в чем себя не обидел.

И те, и другие – великое затруднение для российской земли. Маятник уйдет далеко вправо – великие потери. Со всего размаха маятник взлетит налево – безвозвратные утраты.

Земле, лесам и полям, просто нам – нужны центристы.

Тихие, смышленые, не любители отчаянных решений. Не популисты. Не садо-мазо, когда речь идет об экономических шоках. Осторожные в словах. Не мясники.

Любители человечества. Как можно больше. Те, кто не поддадутся всеобщему стремлению к радикализму и бесконечным заблуждениям. Не поддающиеся пропаганде и не пачкающие в ней руки. Те, кто в самые сложные времена пытается быть рациональным. Но любители людей. Не государства, не государственной вертикали, не имущества, но людей.

Свежая кровь. Не карьеристы – просто опытные люди. Где же их взять? Это мы сами, уже на службе, уже внутри вертикали, внутри бизнеса, внутри заводов, газет и пароходов, если не наклонены только в одну сторону.

Очередная утопия? Это утопия – молчать? Не подавать идей, от которых бизнес садится на корточки? Не давать ходу идеям, обрабатывающим население, как стадо баранов? Тогда что в России не утопия?

Очередной «изм», еще парочка прорубей в окнах, приводящих к немыслимой растрате людей и ресурсов?

Сергей Алексашенко:

По беспределу? Или заслуженно?

Более чем странный комментарий от Юлии Латыниной по поводу ареста Евтушенкова. Не буду ничего говорить про его отношения с ФСБ – просто не в курсе и, подозреваю, что мало кто может предъявить какие-либо твердые доказательства его наличия (или отсутствия). Я только про факт ареста.

Фраза «посадили с одной стороны по беспределу, а с другой – совершенно заслуженно» напоминает мне старый анекдот про то, что «расстрелять сволочь мало, но доказательств и на три года нет». Знаете, Юля, или есть за что, и тогда – заслуженно, или не за что – и тогда беспредел. Утверждать, что все успешные бизнесмены эпохи Путина изначально достойны ареста по обвинению в преступлении, в котором нет физического ущерба людям, это все-таки перебор.

Канва дела «Башнефти» хорошо понятна и известна: когда-то сын бывшего президента Башкирии, де-факто управлявший всем энергетическим комплексом республики и, похоже, бывший главным бенефициаром его деятельности, еще в 2003-м году перевел акции компании в собственность «Башкирского капитала», а потом раздробил ее между ООО-шками, у которых АФК «Система» и купила контрольные пакета акций «Башнефти» и ее «дочек». Думаю, что мало кто сомневается в том, что купить такой актив в современной России без четкого и внятного барского «Разрешаю» из уст вполне понятного человека решится только безумец. А Евтушенков на него совсем не похож.

Готов с большой долей уверенности предположить, что в первой части этой цепочки и кроется состав преступления, который хочет доказать доблестный СК. Почему именно сейчас, а не несколько лет назад, когда вся эта история достаточно подробно разбиралась в газетах? Ровно потому, что именно сейчас нашелся кто-то, кто готов купить «Башнефть».

Если состав преступления имеется, то СК было бы неплохо публично привести весомые доказательства этого. С объяснением того, кто и в чем обвиняется. А еще лучше пойти в суд и через суд доказать там состав преступления и получить решение суда о признании каких-то сделок недействительными.

Что касается Евтушенкова, а точнее «Системы», которая и покупала акции, то всем понятно, что деньги она за эти активы Рахимову-младшему (или его компаниям) заплатила. То есть сделка не была бесплатной для компании Евтушенкова. В любом случае, если речь идет о компенсации государству понесенного ущерба (судя по заявлению нынешнего президента Башкирии, признание такого ущерба есть), то эту сумму нужно взыскивать с Рахимова-младшего. Потому как в Гражданском кодексе на этот счет есть прямая установка: «При недействительности сделки каждая из сторон обязана возвратить другой все полученное по сделке, а в случае невозможности возвратить полученное в натуре (в том числе тогда, когда полученное выражается в пользовании имуществом, выполненной работе или предоставленной услуге) возместить его стоимость, если иные последствия недействительности сделки не предусмотрены законом». То есть (если будет доказано, что Рахимов-младший безвозмездно (то есть даром) получил в свою собственность акции «Башнефти») поскольку акций «Башнефти у Рахимова-младшего уже пять лет как нет в собственности, то вернуть он должен деньги.

Он. А не Евтушенков. Который (а точнее, «Система», в которой он является контролирующим акционером) в отличие от Голдовского эти активы купил. За известные суммы. И у известных лиц.

Именно поэтому арест Евтушенкова сродни аресту Ходорковского. И в том, и в другом случае, авторов всей этой истории интересуют акции нефтяной компании. А, отнюдь, не вопросу справедливости и юридической чистоты.

Йордан Вейсман:

Доходы американского среднего класса все еще ниже ватерлинии

Наверное, наступит тот день, когда мы с радостью выскажемся о новости, касающейся доходов среднего класса. Но этот день явно еще не наступил. Census Bureau выпустило доклад о богатых и бедных. Средний семейный доход в 2013 году составил $51,939 и за год не изменился. Это стагнация.

Каллен Роше:

Худшие сигналы за пять лет

Мы слышали это миллион раз после начала QE и государственных антикризисных мер – грядет высокая инфляция. Это было неизбежно, учитывая скорость работы печатного станка. А теперь, когда ясно, что инфляция не разогналась, лозунг сменился на «ну, погоди!».

Теперь мы в пяти годах от кризиса, прошли через особые меры со стороны ФРС и правительства, а высокой инфляции нет. Убийцы облигаций не напали на трежерис. Доллар не рухнул. Выраженные в долларах США финансовые активы по-прежнему пользуются спросом. Правительство США не столкнулось с проблемами, с которыми борются Греция и Зимбабве.

Пять лет – это достаточный период, чтобы судить прогнозы тех, кто боялся катастрофической инфляции. Эти прогнозы оказались столь далеки от действительности, что стоит задуматься о репутации этих экспертов. Они очень далеки от понимания сути денежно-кредитной системы. Конечно, я бы сказал, что они не работали с полной колодой карт.

Я начал думать обо всем этом, как я прочитал две статьи в Bloomberg и Wall Street Journal. Потеряли и трейдеры, и публичные политики.

Это огромный материал для размышления, возникает очень многих вопросов. К сожалению, в мире экономики и финансов политика нередко берет верх над прагматизмом.

Егор Сусин:

Просто констатация факта...

Состоялся первый аукцион ЕЦБ в рамках объявленной в июне программы предоставления целевых кредитов банкам TLTRO, общий объем программы планировался до 400 млрд. (7% от соответствующего кредитного портфеля банков). Банки на первом аукционе взяли всего 82,6 млрд. евро на четыре года под 0,15% годовых.

Вот условия аукциона:

Longer Term Refinancing Op.-AllotmentReference Number: 20140189

Transaction Type: REVERSE_TRANSACTION

Operation Type: LIQUIDITY_PROVIDING

Procedure: STANDARD_TENDER

Tender Date: 18/09/2014 11:15:00

Start Date: 24/09/2014

Maturity Date: 26/09/2018

Duration (days): 1463

Auction Type: FIXED_RATE

Fixed Rate: 0.15 %

% of All. at Fixed Rate: 100

Tot Amount Allotted: 82601.57 mn

Tot Bid Amount: 82601.57 mn

Tot Number of Bidders: 255

В декабре состоится второй аукцион, но и его результаты вряд ли будут намного лучше. Вместо заявленных 400 млрд. евро общая сумма кредитов вряд ли дотянет даже до 200 млрд. евро. Немецким банкам (у которых кредитные портфели есть) эти кредиты не нужны, а у банков стран PIIGS просто недостаточно объема кредитных портфелей. При этом на 12 сентября оставались должны по LTRO около 350 млрд. евро, которые нужно будет погасить в январе-феврале 2015 года. Даже чтобы удержать баланс на текущих уровнях (2 трлн. евро), к марту следующего года ЕЦБ нужно скупить активов минимум на ~150-200 млрд. Я уж не говорю о расширении баланса...

А если учесть, что громко анонсированная программа покупки ABS сталкивается с сопротивлением Бундесбанка, а также с тем, что «Франция и Германия заявили о своей незаинтересованности в предоставлении государственных гарантий для проведения программы выкупа ABS» на просьбу Марио Драги, то ситуация выглядит уже скорее комично...

P.S.: ФРС практически не изменила стейтмент по итогам заседания и свернет QE3 на следующем заседании.

Пол Кругман:

Стагнация, как в 1930-е

Когда в 2008 году разразился кризис, всем, кто хоть немного знал историю, вспомнились кошмары драматических преобразований 1930-х годов, приведших не просто к экономической депрессии, но и диктатуре и войне. Но в этот раз все было иначе: банковский кризис был локализован, падение производства и занятости сглажено, и современная Европа и демократическая политическая культура оказалась более устойчивой, чем в межвоенные годы. Все ясно!

А может и нет.

С точки зрения экономики и эффективного реагирования на кризис, за которым последовала ошибочной политика жесткой экономии в Европе сформировалось сочетание плохой кредитно-денежной политики и валютной системы, которая в какой-то степени хуже, чем золотой стандарт. В результате, в то время как первые несколько лет этого кризиса были намного лучше, чем в 1930-х годах, на данный момент в Европе экономические показатели еще хуже, чем это было в 1935 году.

И на политической арене эрозия. Один европейский народ уже дошел до точки, на которой ее лидер открыто заявляет о своем намерении положить конец либеральной демократии. Из-за жесткой экономии экстремистские партии набирают силу на выборах. Сепаратисты также поднимают голову по всему континенту, пугая всех.

Мы по-прежнему живем в иной политической реальности, чем жили наши предки в 1930-е годы. Однако пора прекращать хвалить политические достижения, потому что экономика все равно в депрессии.

Скотт Самнер:

О чем думает Германия?

ЕЦБ старается помочь остывающему двигателю экономики еврозоны, но инструменты основном уже исчерпаны, заявил министр финансов Германии Вольфганг Шойбле. «Дешевые деньги не помогут расти – другими словами, у нас сейчас нет проблем». Я не понимаю, что это означает. Предполагаю, что есть два варианта:

1. Немцы считают, что ЕЦБ застрял в ловушке ликвидности и что дальнейшие стимулирующие меры не приведут к резкому росту инфляции. Естественно, что в этом случае немцы против дальнейших стимулирующих мер ЕЦБ.

2. Немцы считают, что дальнейших стимулирующих мер будет способствовать росту инфляции, но, что более высокий уровень инфляции возобновит рост реального ВВП. Но в этом случае фраза про исчерпанные инструменты вводит в заблуждение.

В общем, я не понял, почему министр финансов Германии высказывается таким образом, что его не может однозначно понять доктор экономики из Чикагского университета.

Тайлер Дерден:

Индикатор сообщает о «восстановлении Греции»?

Есть «индекс Big Mac» – это глобальный показатель паритета цен и уровня инфляции. А есть так называемый «индикатор Porsche». Отчеты показывают рекорды продаж этой марки в 2013 году; на 21% больше, чем в 2012 году» (напомним, это на фоне вливаний ликвидности $10 трлн. в мировую экономику).

Еще один пункт заключается в том, что Греция стала жертвой искусственного валютного, политического союза, а также союза по перекачке капитала. Страна стала неплатежеспособной.

Диаграмма, представленная ниже, получена от греческого департамента транспорта. Едва ли к ней нужны объяснении или комментарии, она уж очень наглядна.

София Симонова

За время прохождения урагана «Одиль» им удалось эвакуировать уже более двадцати тысяч туристов

Министерство туризма штата Южна Калифорния в Мексике заявляет, что за время прохождения урагана «Одиль» им удалось эвакуировать уже более двадцати тысяч туристов, которые не могли вернуться к себе домой. Для этого самолетам военной авиации и летательным аппаратам спасателей пришлось совершить почти двести рейсов.

Точкой отправления служил город Лос-Кабос, откуда самолеты улетали как в другие города Мексики, так и за границу. Сейчас властям штата уже удалось частично восстановить мобильную связь и некоторые коммуникации, однако для полного восстановления требуется масштабное финансирование со стороны федерального правительства.

Сотрудничеством интересуются две российские компании – «Лукойл» и «Газпром».

Утверждение энергетической реформы в Мексике повлияло на интерес иностранных инвесторов к стране. Уже сейчас сотрудничеством с мексиканской государственной нефтедобывающей компанией интересуются две российские компании – «Лукойл» и «Газпром». Пока они интересуются денежными вложениями в сферу добычи нефти и электроэнергетический сектор.

Напомним, что администрация действующего президента страны долго боролась с противниками реформы и работала над законодательной базой. Но теперь Энрике Пенья Ньето уверен, что иностранные компании смогут оживить экономику страны и помогут вывести Мексику на новый уровень развития.

Оно будет соединять столицу страны, Мехико с портом Ткспан в штате Веракрус.

Президент Мексики Энрике Пенья Ньето присутствовал на церемонии открытия нового шоссе, которое будет соединять столицу страны, Мехико с портом Ткспан в штате Веракрус. Теперь, чтобы добраться до одного из конечных пунктов, потребуется всего два с половиной часа.

Стоит отметить, что проект никак не могли закончить в течение двадцати лет, и последняя, самая сложная фаза строительства, припала именно на нынешнее время. Всего на реализацию проекта потребовалось почти девять миллиардов песо, которые были полностью выделены из государственного бюджета.

По мнению президента, подобные проекты помогут Мексике достичь прогресса и стать достойным конкурентом для развитых государств.

В Мексике прошла успешная эвакуация 23 тысяч туристов, которые пострадали в результате урагана Одиль, что недавно прошел в стране. Об этом официально сообщило Министерство туризма персонала Нижней Южной Калифорнии. Для эвакуации туристов, по предварительным данным, в общем количестве было совершено более 190 рейсов. Как и было запланировано, рейсы выходили из города Лос-Кабос в другие города и населенные пункты Мексики.

По достоверным данным стало известно, что большинство домов пострадавших от урагана людей уже обеспечены электроснабжением. В пострадавших районах в течении определенного времени были восстановлены и мобильная связь, и водоснабжение, и электричество. Наиболее пострадали такие районы Мексики, как Нижняя Южная Калифорния, так и Синалоа, Сонора.

Вместе с тем, власти обозначенных выше городов, сообщают о активной волне мародерств, которая сразу накрыла жилые комплексы, дома, магазины и офисы. Власти выступили на защиту как социальных, так и материальных ценностей жителей, что пострадали в результате ураганов. Конечно, ураган Одиль, что внезапно нахлынул Мексику, нанес очень большие разрушения инфраструктуре городов. Пострадали как жители городов, их жилища, нажитая социальная база, так и здания, что являются основой для полноценного функционирования страны в целом.

Компания занимается продажей автозапчастей на легковые автомобили ВАЗ разных моделей, на данное время действует акция в период которой любой клиент может сдать старый свой автомобиль и получить новый с небольшой доплатой. Подробности работы компании на сайте mkad14.ru со всеми условиями.

Как вы наверное знаете, недавно на известнейших мексиканских курортах прошел разрушительный ураган, причинивший большие неприятности и нанесшего большой урон почти в 1 миллиард долларов. Однако, при помощи государства планируется скорейшее восстановление всей инфраструктуры, а именно - примерно через пару месяцев.

Такая помощь от государства вполне ясна. Туризм для Мексики - это фактически второй источник дохода, стоящий после нефтедобычи. Туризм в этой стране весьма распространен, особенно для европейского туристического общества. Учитывая высокую заинтересованность иностранных инвесторов, которые активно присутствуют в курортной зоне страны, восстановление после урагана идет очень быстрыми темпами. Так что к апрелю, когда Европа будет праздновать католическую пасху и начнется высокий курортный сезон, Мексика сможет накрыть свои скатерти на круглый стол, чтобы с достоинством поприветствовать своих гостей.

На российском же рынке подъем активности туризма в эту страну поднимется лишь в мае. Да и то, особого подъема ждать не придется. И дело тут даже не высокой стоимости отдыха и значительной удаленности этой страны, а скорее в сложностях с получением визы. Огромное количество документов необходимо составить и отправить на рассмотрение, которое длится около 25 дней. На деле же, вся эта канитель с документами затягивается больше, чем на месяц. У многих просто не хватает терпения и времени на то, чтобы ждать столь долго. По общим подсчетам, в Мексику из нашей страны ездит всего около трех-четырех тысяч граждан.

Крупнейшие российские энергетические компании вкладывают денежные средства в экономику Мексики. Причем интересует их не только добыча нефти на мексиканской территории, но и сфера поставок электроэнергии.

Крупнейшие российские энергетические компании вкладывают денежные средства в экономику Мексики. Причем интересует их не только добыча нефти на мексиканской территории, но и сфера поставок электроэнергии. Такая активность указанных фирм на рынке Мексики связана с тем, что в стране были проведены либеральные реформы в области энергетики. Согласно новому мексиканскому законодательству, иностранные компании имеют достаточное количество прав, чтобы работать в этой стране.

Данные реформы были начаты еще в прошлом году. А к лету этого года президент страны подписал все необходимые законы, разрешающие доступ на энергетический рынок иностранцам.

Не сказать, что иностранные капиталы хлынули рекой, но доля их достаточно велика. Ряд крупных иностранных компании готов открыть свои филиалы в Мексики. Построить офисы, завести компьютеры и принтеры, расходные материалы к ним, в том числе и картриджи, подробную информацию о которых можно посмотреть тут, на сайте компании, специализирующейся на поставке расходных материалов для оргтехники.

Что касается "Лукойла" и "Газпрома", то ни одна из компаний еще не подписала каких-либо контрактов. Сейчас идет сложный процесс поиска контрагентов, переговоров с ними, поиска взаимовыгодных интересов и т. п.

Анализируя ситуацию в Мексике, уже сейчас можно сказать, что проведенные реформы начинают действовать и положительно сказываться на экономике страны. Возможно, что скоро темпам мексиканского роста будут завидовать самые успешные из мировых государств, в том числе и соседи: США и Канада.

«Поло» из тропического шторма перерос в ураган. Сейчас в эпицентре урагана сила ветра превысила 120 км/час. Синоптики обещают сильные дожди в штатах Колима, Герреро, Халиско и Мичоакан.

«Поло» из тропического шторма перерос в ураган. Сейчас в эпицентре урагана сила ветра превысила 120 км/час. Синоптики обещают сильные дожди в штатах Колима, Герреро, Халиско и Мичоакан.

Агентство «Франс Пресс» сообщило, что Шторм «Поло», в связи с увеличением скорости ветра в эпицентре до 120 км/час, стал полноправным ураганом. Это влечёт за собой ухудшение погодных условий и обильные осадки в нескольких штатах.

Ранее, пока «Поло» не достиг ураганной силы, разыгравшийся у берегов Тихого океана тропический шторм привёл к гибели одного человека – его смыли мощные потоки воды. Это произошло в районе Акапулько.

По мнению синоптиков, ураган, скорое всего, пройдёт по мексиканскому побережью до полуострова Нижняя Калифорния, принявшего не так давно мощный удар стихии. Там бушевал ураган «Одиль». Властями уже проводится заблаговременная эвакуация части населения. По штату Мичоакан объявлена тревога.

Шторму присваивается статус урагана, когда ветер в его эпицентре усиливается до 119 км/час. Если она превышает 120 км/час, он становится ураганом первой категории. При 250 км/час урагану присваивается пятая категория. Такие ураганы можно считать катастрофами, оценивая причинённый ущерб. Пронёсшиеся над Мексикой в 2013 году ураганы «Мануэль» и «Ингрид» привели к тому, что пострадало 1,7 млн. человек.

Рыбалка не случайно считается не развлечением, а настоящим искусством, и одной хорошей, пусть даже самой современной снастью никак не обойтись.Прикормки, подобранные к определенному виду рыбы и умело приготовленные, способны обеспечить хороший улов даже в ненастную погоду.

Федеральное правительство заплатит за них более двухсот миллионов долларов.

Министерство обороны Мексики сообщает, что они заключили договор с американской компанией-производителем вертолетов Sikorsky.

Стало известно, что компания получила заказ на производство и поставку восемнадцати вертолетов UH-60M Black Hawk многоцелевого назначения. За такое обновление для военных федеральному правительству придется выделить из бюджета более двухсот миллионов долларов.

Стоит отметить, что в эту сумму не входит поставка двигателей и систем управления и для их покупки будет выделена отдельная сумму и заключен дополнительный контракт.

Федеральная служба по ветеринарному и фитосанитарному надзору (Россельхознадзор) аккредитовала 33 рыбоперерабатывающих предприятия Марокко для поставок в Россию. Об этом говорится в сообщении службы по итогам 5-й сессии российско-марокканской межправительственной комиссии.

«Решение вступит в силу после согласования с компетентными службами Беларуси и Казахстана», - уточняется в сообщении. В настоящий момент для поставок на российский рынок аккредитовано более 130 предприятий рыбохозяйственного комплекса Марокко.

Также иностранная делегация предложила в перспективе признать эквивалентность систем ветеринарного надзора Марокко и России.

Марокканская сторона в рамках сессии напомнила о своем желании увеличить ассортимент и объем импорта в Россию морепродуктов, молочной продукции, картофеля, овощей, фруктов и оливкового масла.

Россия ввела 7 августа пакет ответных мер на санкции США, Австралии, Канады, Евросоюза и Норвегии. Ответные санкции представляют собой запрет сроком на один год на импорт в Россию из этих стран фруктов, овощей, молочной и мясной продукции. Под ограничение не попали некоторые виды готовой продукции из мяса (за исключением колбасы) и рыбы. 20 августа правительство РФ исключило из списка продуктов, на которые распространяются ответные продовольственные санкции России, концентраты растительных и животных белков, спортивное питание, безлактозное молоко, БАДы и витаминно- минеральные комплексы. Также был снят запрет на поставки семенного картофеля, смолта (мальки для аквакультуры), лука- севка, сахарной гибридной кукурузы и гороха для посева.

С 8 августа Россия провела переговоры с представителями КНР, Турции, Сербии, Египта, Маврикия, Эквадора, Чили, Колумбии, Мексики, Бразилии, Шри-Ланки, Парагвая, Гватемалы, Марокко, Кении, Аргентины, Ливана, Фарерских островов, Туниса, Индии и Пакистана об открытии или расширении поставок в Россию мяса, молока, овощей, фруктов, рыбы и морепродуктов. Правительство России предполагает заместить выпадающий из-за санкций объем продовольствия и не допустить дефицита и роста цен за счет усиления товарообмена с не попавшими под ограничение странами.

С 25 по 28 сентября 2014 года в мексиканском городе Дуранго (Durango) состоится 12-й Национальный фестиваль мариачи (Festival Nacional de Mariachi). Торжественная церемония открытия одного из самых важных в стране культурных мероприятий запланирована на четверг, 25 сентября: в 19-00 в Городском музее (Museo de la Ciudad) начнется выставка, посвященная истории музыки мариачи и ее особенностям.

В последующие дни на улицах Дуранго все желающие могут присоединиться к яркому музыкальному шествию — вдоль проспекта Avenida 20 de Noviembre в пятницу 26 сентября пройдет театрализованное маскарадное шествие, которое завершится грандиозным концертом лучших мексиканских исполнителей мариачи на площади Plaza IV Centenario.

Музыку, включенную ЮНЕСКО в Список культурного наследия человечества, исполнят El mariachi Águilas de Durango, Nuevo Tecalitlán, mariachi Internacional de Culiacán, mariachi Fletes de Coluca, el mariachi Nuevo Chihuahua и многие другие. Также гостей и участников праздника ждут интересные экскурсии в мир мариачи: беседы о костюмах, ритмах, музыке и фольклорных корнях этого самобытного явления.

17 сентября состоялся визит президента Мексики Энрике Пенья Ньето в районы страны, которые пострадали от урагана «Одиль», в ходе которого он распорядился оказать федеральную помощь, направленную на восстановление повреждённой туристической инфраструктуры.

Что касается ущерба, то ураганом был нанесён колоссальный ущерб тем объектам, которые расположены на полуострове Нижняя Калифорния. Кроме того, число пострадавших туристов, которые отдыхали в местных отелях на момент прихода урагана, составляет порядка 27 тысяч. Чтобы произвести их эвакуацию, федеральным правительством был организован специальный воздушный мост.

В ходе проведения пресс-конференции, которая состоялась в помещении разрушенного аэропорта небольшого населённого пункта Лос-Кабос, глава государства дал обещание оказать скорейшую помощь, чтобы восстановить инфраструктуру данного туристического городка. «Нами принимаются меры, направленные на незамедлительное возобновление подачи питьевой воды и электроэнергии, налаживаются продуктовые поставки, а также оказывается помощь домам, пострадавшим из-за стихийного бедствия», — сообщает информационное агентство Notimex со ссылкой на слова президента.

Помимо прочего, пострадавшим туристическим предприятиям могут быть выделены кредиты до 500 миллионов песо.

Современные люди достаточно активно перемещаются по всему миру с деловыми или же личными целями. Курс валют, для обмена доллара, евро, тенге, юань на данном сайте им очень интересен. Тут вы получите самую свежую текущую информацию об обмене валюты во всех обменных пунктах города Алматы.

Таким образом за год удастся сэкономить около двадцати миллиардов песо.

Группа сенаторов Мексики выступила с революционным предложением уменьшить зарплату членов правительства президента и самого Энрике Пенья Ньето в два раза.

По словам инициаторов проекта, таким образом за год удастся сэкономить около двадцати миллиардов песо, которые вычисляются из государственного бюджета. Планируется, что эти средства будут пущены на воплощение в жизнь многочисленных социальных и продовольственных программ, на которые пока так и не удалось отыскать средства.

Стоит отметить, что в группу создателей проекта входят исключительно сенаторы от оппозиционных партий.

Индекс международной налоговой конкурентоспособности ежегодно определяется для 34 стран ОЭСР американской исследовательской организацией Tax Foundation на основании оценки более сорока показателей по пяти основным категориям (корпоративные налоги, потребительские налоги, имущественные налоги, персональные подоходные налоги и правила международного налогообложения).

Рейтинг налоговой конкурентоспособности (ITCI) отображает не только наиболее благоприятную налоговую среду для инвестирования, но и оптимальные условия для создания и ведения бизнеса. Среди лидеров – страны с минимальной налоговой нагрузкой и упорядоченным налоговым законодательством.

В этом году позиции общего рейтинга для двадцатки лидеров распределились следующим образом:

Эстония

Новая Зеландия

Швейцария

Швеция

Австралия

Люксембург

Нидерланды

Словакия

Турция

Словения

Финляндия

Австрия

Корея

Норвегия

Ирландия

Чехия

Дания

Венгрия

Мексика

Германия

США оказались почти в конце списка – на 32-м месте, а Франция замыкает перечень на 34-ой позиции.

Лидер рейтинга – Эстония – признана государством с наиболее конкурентоспособной в ОЭСР налоговой средой. Поспособствовали этому низкая ставка корпоративного налога (21%), отсутствие двойного налогообложения для доходов в виде дивидендов, низкий уровень налогов на недвижимость (облагаются только земельные участки, без строений и зданий). В то же время, по качеству налогового законодательства стране присвоена только одиннадцатая позиция, а по ставке потребительских налогов – восьмая.

Новая Зеландия, занявшая второе место в общем рейтинге, получила «первый приз» за самые низкие ставки личных подоходных налогов. «Победителем» в категории «потребительские налоги» стала Швейцария, а наиболее качественное налоговое законодательство оказалось у Нидерландов.

Мексика в последнее время активно налаживает связи со многими государствами мира. В этой активности можно выделить две особенности.

Во-первых, отношения завязываются с теми государствами, которые "не дружат" с США и странами, США поддерживающими. И это не удивительно для тех, кто хорошо знает исторические и политические аспекты.

Во-вторых, в основном, отношения эти имеют экономический характер. Мексика активно размещает на своей территории автомобильные заводы крупнейших азиатских производителей, заключает газовые контракты с Россией и т.п. Можно сделать прогноз, что в ближайшем будущем это государство, расположенное в Америке, сможет похвастаться хорошим экономическим ростом.

В такой ситуации ей понадобиться множество оргтехники. Развитие экономики всегда требует большого расхода бумаги, чернил, краски для принтеров. Но это не проблема. Например, у них можно приобрести замечательные перезаправляемые картриджи.

Так вот, на этот раз подписано соглашение о сотрудничестве с Белоруссией. Этот ход, в большей степени, можно расценивать, как политический. Всем известна позиция государства, управляемого президентом Лукашенко. Он также недоброжелателен по отношению к Соединенным Штатам. А вот с Мексикой "дружить" захотел, подчеркнув, что первоочередными принципами в этом сотрудничестве будут равенство, доверие, уважение.

Впрочем, каких-то конкретных сфер, в которых будет проходить это самое взаимодействие, упомянуто не было. Но, возможно, в ближайшем будущем стороны озвучат свои намерения более конкретно.

Гражданская полиция является более современной и дееспособной.

Губернатор штата Веракрус Хавьер Дуарте де Очоа заявил, что созданная в регионе новая гражданская полиция является более современной и дееспособной.

Напомним, что местные власти инициировали роспуск действующей полиции, уволили несколько тысяч сотрудников, а на базе оставшихся сформировали новые подразделения. Несмотря на оптимистичные заявления местных властей, уволенные офицеры периодически организовывают акции протеста.

Тем не менее, руководство штата не обращает на них особого внимания, так как считает, что все лишенные должностей полицейские не соответствовали требования для службы в правоохранительных органах.

Новый раунд санкций США против России может вынудить «Exxon» свернуть бурение скважины в Карском море к 26 сентября

Совместный проект «Exxon» и Роснефти по проходке скважины «Университетская-1» на участке шельфе к востоку от Новой Земли был запущен в августе, когда санкции ЕС и США в ответ на российскую интервенцию на востоке Украины ещё не касались уже заключённых на тот момент контрактов.

Буровая операция с бюджетом 600 млн. долл., на которой задействована норвежская платформа «West Alpha», дала старт долгосрочному партнёрству «Exxon» и Роснефти по нефтяной разведке на российском арктическом шельфе. По имеющейся информации, в районе бурения море свободно ото льда с августа по середину октября, поэтому с закрытием этого окна платформу планировалось отбуксировать обратно в Европу.

В связи с новым раундом санкций, о котором стало известно в минувшую пятницу, платформу могут вывести уже к 26 сентября, то есть задолго до завершения бурения.

Минфин США объявил о вводе санкций, ставящих под запрет экспорт товаров, услуг или технологий, необходимых для глубоководной геологоразведки или добычи на российском арктическом шельфе, а также добычи нефти из сланцевых пород. В чёрный список попала Роснефть, партнёр «Exxon». До 26 сентября всем лицам США предписывается прекратить сделки с неугодными компаниями и организациями.

Новые санкции заходят гораздо дальше прежних, касавшихся только будущих контрактов, и могут вынудить прекратить бурение в Карском море меньше чем через две недели.

В интервью «New York Times» представитель «Exxon» Алан Джефферс сказал, что компании ещё предстоит изучить обнародованные документы и сделать выводы, как это может на ней отразиться.

«Университетская-1», проходка которой ведётся в настоящее время, – только начало реализации более широкого соглашения между Роснефтью и «Exxon» на сумму 3,2 млрд. долл. по разведке на ряде лицензионных участков в Карском море, которое, как считается, по объёму ресурсов может превосходить Мексиканский залив.

Значение разведочного бурения в Карском море для России было подчёркнуто президентом Владимиром Путиным во время спутниковой видеоконференции с президентом Роснефти Игорем Сечиным, находившимся на платформе в Карском море: «Всё это стало возможным при объединении усилий Роснефти и наших американских партнёров – «Эксон Мобил». Практика показывает, что в одиночку реализовать такие крупные высокотехнологичные, масштабные проекты мирового уровня, мирового класса практически невозможно или, во всяком случае, очень сложно».

Таким образом, они хотят популяризировать электронные деньги в стране.

Bitcoin-биржа Bitso, которая первая начала работу в Мексике, теперь будет сотрудничать с Pademobile. Это позволит всем клиентам компании, которых на данный момент насчитывает около трех миллионов, установить соответствующее приложение на свои мобильные телефоны.

Руководство мексиканской биржи заявило, что таким образом, они хотят популяризировать электронные деньги в стране. Хотя этот шаг и считается весьма действенным, вызывает сомнение, что мексиканцы начнут массово пользоваться услугами компании.

Это связано не только с проблемами по доступу к Интернету, но и с тем, что количество мексиканцев со средним достатком совсем небольшое.

В Мексике сегодня радушно встречал гостей новый отель Hard Rock, что по праву может занять позиции лидирующего в стране. Стоит отметить, что это уже четвертая гостиница данного бренда, которая работает в системе "все включено". Отель находится на восточной части побережья полуострова Юкатан, что расположен в 60 километрах от Канкуна, в местечке Пуэрто-Авентурас.

Гостиница предлагает своим клиентам очень комфортабельные и надежные номера. Их в общем количестве насчитывается 1246. В каждом из номеров гостям предлагается гидромассажная ванна. Номер очень безопасен, но имеет выход на балкон или террасу, с которой для посетителей открывается живописный вид и пейзаж.

К услугам постояльцев гостиницы также предоставляются открытые бассейны и частный пляж, где не стоит беспокоиться о спокойном отдыхе, прекрасном загаре и комфортном пребывании. Пресс-служба гостиницы сообщает, что для обеспечения полноценного комфортного отдыха гостей гостиницы, в ней функционируют девять ресторанов и восемь баров, где вы тоже можете свободно и полноценно провести свой романтический или веселый отдых.

Для детей в отеле тоже предусмотрена своя программа, где они могут не только весело провести свой отдых, но и прекрасно покушать и пообщаться, отыскав для себя много новых друзей из других стран.

В состав услуг компании "Окно11" входит вынос балкона по индивидуальному заказу и по выгодной цене. Перед тем, как заказать услугу по вынесу балкона, вы можете посетить сайт компании и ознакомиться с некоторыми работами. Это позволит вам определиться с дизайном будущего балкона.

Между Мексикой и Гватемалой планируется построить газопровод, который сможет начать свое функционирование уже в 2016 году. Такое решение было принято властями этих государств еще в январе 2014 года. Протяженность газопровода составит около шестисот километров, а общая стоимость его строительства будет колебаться в пределах одного миллиарда долларов.

Источник финансирования строительства уже практически найден. Оплатить расходы по сооружению газопровода, а также оказать консультационную помощь и содействие в строительстве изъявило руководство российской компании "Газпром". Однако окончательное решение о том, воспользоваться ли их предложением, будут принимать власти Гватемалы. Ведь именно для Гватемалы наличие доступа к дешевому мексиканскому газу является стратегически важным моментом.

Инвестировать денежные средства в строительство газопровода между Мексикой и Гватемалой предложили также компании из Испании, Китая и Соединенных Штатов Америки. Однако кому бы власти Гватемалы ни отдали предпочтение, сооружение газопровода в любом случае принесет неоспоримую пользу обеим странам. Гватемала получит дешевый газ, а Мексика - денежные средства, вырученные от его продажи. Это положительно повлияет как на экономику Мексики, так и на экономику Гватемалы.

Когда у коллеги появилось немного свободных наличных денег, он задумался о покупке многофункционального устройства. Выбор пал на мфу HP photosmart ввиду его хороших технических характеристик и качества. Напечатанные на нем фотографии даже по прошествии нескольких лет не выцветают.

Планируется, что его мощности хватит для обслуживания 120 миллионов пассажиров.

Появились новые подробности строительства современного международного аэропорта в Мехико. Планируется, что его мощности хватит для обслуживания 120 миллионов пассажиров в год, а его строительство обойдется государству более, чем в девять миллиардов долларов.

Федеральные власти заявляют, что такие расходы вполне обоснованы, учитывая тот факт, что Мексика все более уверенно выходит на международную арену в качестве экономического партнера и поставщика туристических услуг, и существующий столичный аэропорт попросту не справляется с наплывом пассажиров.

Площадь нового аэропорта будет превышать 4,5 тысячи гектаров.

После реформ Мексика стала желанным партнером.

Мексиканские власти в скором времени могут получить предложение о двухстороннем сотрудничестве со стороны Беларуси. Президент страны Александр Лукашенко заявил, что он заинтересован в том, чтобы наладить длительные и результативные отношения с Мексикой, от которых получат выгоду оба государства.

Стоит отметить, что после реформ, проводимых президентом Энрике Пенья Ньето, Мексика стала желанным партнером не только для близлежащих стран Северной и Латинской Америки, но и для дальнего зарубежья.

Особенно часто власти европейских стран интересуются сотрудничеством в сфере туризма и поставок пищевых продуктов.

Merck Serono и индийская компания Lupin заключили долгосрочное стратегическое партнерство по продвижению продукции германского фармпроизводителя на развивающихся рынках, сообщается в официальном пресс-релизе.

Согласно условиям соглашения, финансовая сторона которого не разглашается, Lupin будет заниматься производством лекарственных средств для Merck. Готовая продукция будет реализовываться на территории Бразилии, Мексики, Индонезии, Филиппин, а также некоторых африканских и европейских стран. В первую очередь речь идет о препаратах для лечения сердечно-сосудистых заболеваний и диабета. В странах Африки помимо указанных ЛС, будут реализовываться и другие препараты, например антибиотики.

Ожидается, что первый совместный продукт появится на рынке уже в 2016 году. Сделка позволит Merck Serono расширить портфель предлагаемой продукции на 20 наименований.

Иностранцы вложили в недвижимость Техаса более $11 млрд

Количество покупателей из Латинской Америки и Карибских островов за первый квартал текущего года выросло на 8%, а вот число инвесторов из Канады снизилось сразу на 10%.

Общий объем инвестиций в недвижимость американского штата Техас со стороны международных покупателей в марте текущего года превысил отметку в $10 млрд, пишет Opp-connect со ссылкой на данные Техасской ассоциации риэлторов. Это позволило достигнуть максимальных показателей за последние пять лет.

Из $11,06 млрд, которые были вложены в техасскую недвижимость в период с января по март 2014 года, почти половина поступила от инвесторов из Южной Америки и стран Карибского бассейна.

Более того, на Техас пришлось 12% от всех иностранных инвестиций в жилье США. Это на 3% больше, чем в аналогичный период 2013 года.

Кроме того, официальные данные показывают, что большую часть зарубежных покупателей составляют представители Мексики. 65% от общего объема приобретенного мексиканцами в США жилья, приходится именно на штат Техас.

Самой большой популярностью у покупателей из Мексики пользовалось жилье в таких городах, как Сан-Антонио, Ларедо, Эль-Пасо и Хьюстон.

Особенности латиноамериканской металлургии

При значительных колебаниях производства и потребления в отдельных странах региональный выпуск стали остается относительно постоянным

/Rusmet.ru, Олег Зайцев/ В 2013 году и в первой половине текущего года в развитии металлургической отрасли Латинской Америки, в отличие от других регионов мира, превалировали в целом положительные тенденции, особенно в части потребления стали. По итогам текущего года и в 2015 году в регионе ожидается дальнейшее улучшение ситуации благодаря увеличению темпов экономического роста, главным образом, в автомобильной промышленности и строительном секторе.

Засилье китайского импорта

По данным Ассоциации производителей стали Латинской Америки (Alacero), в 2013 году совокупное производство стали в семи основных странах региона (Аргентина, Бразилия, Колумбия, Мексика, Перу и Венесуэла) составило 64,87 млн. т, на 1 % меньше, чем в 2012 году (65,71 млн. т). Видимое же потребление стальной продукции в регионе: в 2013 году достигло 65,8 млн. т против 64,9 млн. т в 2012 году, что является рекордным показателем за последние пять лет.

По оценкам экспертов Alacero, по итогам 2014 года потребление металла в регионе может увеличиться на 3,4%, а на 2015 год прогнозируется рост на 3%. В то же время, ситуация в большинстве латиноамериканских стран продолжает оставаться достаточно сложной. Некоторые из них еще не полностью оправились от последствий глобального кризиса 2008 года, в других возникли проблемы из-за снижения мировых цен на минеральное и сельскохозяйственное сырье. Поэтому, как прогнозируют в Alacero, темпы роста потребления стали в регионе в 2015 году могут быть несколько ниже среднего показателя по глобальному рынку в целом.

Между тем, результаты первой половины текущего года свидетельствуют о том, что в металлургической отрасли Латинской Америки наметились в целом положительные тенденции. Так потребление готовой стальной продукции увеличилось на 1% по сравнению с тем же периодом прошлого года и достигло 34,2 млн. т. Этот прирост был обеспечен, главным образом, за счет увеличения спроса в Мексике (+11%), Колумбии (+15%) и Аргентине (+5%).

Производство стали в Латинской Америке за первые шесть месяцев 2014 года достигло 32,2 млн. т и осталось примерно на том же уровне, что и в прошлом году. Бесспорный лидер этом секторе – Бразилия, в которой за этот период было выплавлено 16,7 млн. т металла (52% всей стали, произведенной в регионе). Самые высокие темпы роста производства стальной продукции за январь-июнь текущего года были зафиксированы в Аргентине (+12%), Мексике (+6%) и Перу (+4%). С другой стороны, в Венесуэле, Чили и Колумбии было зафиксировано падение производства на 42; 18 и 2% соответственно.

По данным Alacero, в июле текущего года в Латинской Америке было выплавлено 5,6 млн. т металла – на 2% меньше, чем в июле 2013 года. В общей сложности за семь месяцев 2014 года в регионе было произведено 37,8 млн. т стали – примерно столько же, что и за тот же период в прошлом году. Примерно 30% спроса на сталь в регионе, по оценкам Alacero, обеспечивается за счет импорта.

Эксперты Ассоциации бьют тревогу по поводу того, что регион продолжает в неконтролируемых масштабах заполнять стальная продукция из Китая, причем часто сомнительного качества. В мае текущего года, к примеру, был поставлен новый рекорд в поставках китайского проката в Латинскую Америку – почти 860 тыс. т, что на 90% больше, чем в прошлом году.

В целом же за первую половину текущего года импорт китайской стальной продукции в регион в годовом исчислении увеличился на 81% и достиг 4 млн. т. Крупнейшим потребителем этой продукции является Бразилия, на которую пришлось 26% всего китайского импорта в Латинскую Америку. В рассматриваемый период бразильские потребители увеличили закупки на 138%, до 887 тыс. т, отгрузки в Чили выросли на 84%, до 506 тыс. т. Если подобная тенденция сохранится, то в ближайшем будущем латиноамериканский регион выйдет на первое место среди импортеров китайского проката (сейчас Латинская Америка уступает по этому показателю только Южной Корее). Больше всего импорт стальной продукции из Китая увеличили такие страны, как Парагвай (+242%), Мексика (+155%), Колумбия (+120%) и Бразилия (+84%).

При этом, стоимость тонны стали, которую Китай импортировал в Латинскую Америку, составила в прошлом году, в среднем, $672, в то время как в другие регионы мира Китай экспортировал сталь по цене $741 за т. Таким образом, латиноамериканский регион получал китайский металл по цене на 9-12% ниже, чем мир в целом. По мнению аналитиков Alacero, подобный демпинг со стороны Китая, а в последнее время и со стороны Турции, ставшей вторым по величине импортером стали в Латинскую Америку, серьезно угрожает латиноамериканской металлургической промышленности.

Засилье китайского и турецкого импорта приводит к снижению конкурентоспособности латиноамериканской сталелитейной отрасли и уменьшению налоговых поступлений в бюджет, сокращению рабочих мест и инвестиций, а также подрыву экономической стабильности в регионе. В этой связи руководство Ассоциации рекомендует правительствам стран Латинской Америки шире и активнее проводить антидемпинговую политику против таких государств, как Китай и Турция. В 2013 году на долю Латинской Америки пришлось 9 и 10% всего импорта стали из Турции и Китая соответственно.

Между тем, сценарии дальнейшего развития металлургической промышленности Латинской Америки выглядят достаточно оптимистичными: как потребление, так и производство стали в регионе в ближайшее время будут расти, хотя, вероятно, и не слишком быстрыми темпами. На то есть несколько причин, главным образом, улучшение ситуации в строительном секторе и автомобильной промышленности Латинской Америки.

Так, например, в Мексике, являющейся одним из лидеров в регионе по росту спроса на стальную продукцию, в августе текущего года была утверждена реформа энергетического сектора страны, благодаря которой правительство Мексики рассчитывает увеличить годовую добычу нефти на 20%, до 3 млн. баррелей в день, к 2018 году, и до 3,5 млн. баррелей – к 2025 году.

Наращивание объемов добычи нефти и газа, как полагают эксперты, благоприятно скажется на мексиканской металлургической отрасли. «Естественно, металлургический сектор спустя какое-то время выиграет от этой реформы. В скором будущем Мексика начнет строить трубопроводы, буровые вышки, резервуары для хранения нефти и газа, а также прочие необходимые сооружения. Это положительным образом повлияет на потребление стали, и сталелитейные заводы, как в самой Мексике, так и в других странах региона начнут получать больше заказов», – говорит один из ведущих аналитиков Alacero.

Также Мексике достаточно быстрыми темпами растет и производство автомобилей, что тоже способствует увеличению загрузки мощностей местных и региональных металлургических предприятий. В первом полугодии 2014 года в Мексике было изготовлено 1,597 млн. машин, что на 7,4% превысило показатель аналогичного периода предыдущего года. По оценкам специалистов, темпы роста строительного сектора (потребляет 47% производимой в регионе стальной продукции) и автомобильной промышленности Латинской Америки по итогам 2014 году могут составить 2 и 7,5% соответственно.

Краткий страновой обзор

Ранее мы уже давали развернутые обзоры современного состояния металлургической промышленности Бразилии и Мексики. Дадим краткий анализ сталелитейных отраслей оставшихся пяти стран латиноамериканского региона (Аргентина, Венесуэла, Колумбия, Чили и Перу).

Так, в Аргентине, которая по выпуску металла занимает в Латинской Америке третье место вслед за Бразилией и Мексикой, производство стали по итогам прошлого года, по данным Alacero, осталось примерно на том же уровне, что и годом ранее: 5,015 млн. т в 2013 против 4,995 млн. т в 2012 году. Вместе с тем, потребление металла в стране за этот период увеличилось на 2,5% до 5 млн. т и, по некоторым предварительным данным, продолжает расти и в текущем году. Производство стальной продукции тоже увеличивается: по данным отраслевых экспертов, выплавка стали в Аргентине в январе-июне 2014 года по сравнению с аналогичным периодом 2013 года возросла на 12,2% и составила 2,7 млн. т. В Аргентине в 2013-2014 годах в расширение сталеплавильных мощностей и повышение качества производимой стальной продукции должно быть направлено не менее $500 млн.

Тем временем, ведущие аргентинские сталелитейные компании продолжают реализацию своих планов по увеличению производства металла на своих объектах. Так, крупнейший аргентинский производитель длинномерного и плоского проката компания Acindar Grupo ArcelorMittal (99,5% акций фирмы принадлежит корпорации ArcelorMittal) намерена в ближайшей перспективе увеличить выпуск сортового проката особого качества (special bar quality – SBQ) на 25 тыс. т в год. Другой ведущий аргентинский производитель компания Siderar SA утвердила инвестиционную программу на 2013-2014 годы в размере около $300 млн.

Наряду с этим, один из крупнейших в мире производителей сортового проката бразильская компания Gerdau анонсировала в начале текущего года планы по инвестированию $193,2 млн. в строительство в аргентинской провинции Санта-Фе металлургического завода мощностью 650 тыс. т в год. Запуск этого предприятия в эксплуатацию ожидается в 2016 году. По мнению руководства бразильской компании, строительство нового завода укрепит позиции Gerdau в Аргентине. Gerdau уже управляет в Санта-Фе сталелитейным предприятием производительностью 260 тыс. т в год, продукция которого которая реализуется, главным образом, в строительном секторе и металлообработке.

Главной отличительной особенностью национальной металлургии Венесуэлы (четвертый по величине производитель металла в Латинской Америке) в последние годы стала всеобъемлющая национализация отрасли, проведенная под руководством ныне покойного президента Уго Чавеса. Однако по состоянию на сегодняшний день существенных положительных последствий этой национализации пока не видно.

Данные по потреблению и производству стали в Венесуэле, предоставленные World Steel Association (WSA) и латиноамериканской Ассоциацией Alacero, несколько разнятся, но в целом позволяют сделать вывод о том, что существенных изменений в венесуэльской металлургии за последние полтора-два года не произошло.

Так, по данным как WSA, так и Alacero, потребление металла в стране по итогам 2013 года осталось примерно на том же уровне, что и в 2012 году – около 3 млн. т. Что же касается производства, то аналитики WSA заявляют о его снижении (2,1 млн. т в 2013 году против 2,4 млн. т в 2012 году). Эксперты же Alacero говорят о том, что выплавка стали в Венесуэле увеличилась от 2,36 млн. т в 2012 году до 2,5 млн. т в 2013 году, то есть, на 6%. По итогам первой половины текущего года, по данным специалистов Alacero, производство стали в Венесуэле упало на рекордные 42%, а потребление металла уменьшилось на 41%.

По итогам 2013 года крупнейшая государственная сталелитейная компания страны Sidor произвела не более 1,8 млн. т стали (хотя ее мощности позволяют выпускать до 4 млн. т), что спровоцировало нехватку в стране стальной продукции и рост импорта. Кроме того, сократилось производство горячебрикетированного железа (HBI). Для него необходимы привозные окатыши, однако местные компании-производители так и не получили разрешения на импорт этого сырья.

В ходе визита в Венесуэлу в апреле текущего года премьера Государственного совета КНР Ли Кэцяна было подписано двустороннее соглашение о строительстве китайской компанией China Minmetals Engineering (Chalieco) на объекте Sidor предприятия по производству 700 тыс. т круглого проката в год, что позволит диверсифицировать ассортимент продукции Sidor. Кроме того, выпуск круглого проката даст возможность наладить на новом предприятии изготовление труб различного диаметра.

Металлургическая промышленности Чили в последнее время переживает заметный спад: производство стали в этой стране упало от 1,7 млн. т в 2012 году до 1,3 млн. т в 2013 году, то есть, примерно на 15%, а спрос за тот же период сократился на 8,8% – от 3,2 млн. до 2,9 млн. т. В текущем году ситуация в чилийской металлургии продолжает оставаться сложной: по данным Alacero, за первые шесть месяцев 2014 года спрос на металл в Чили упал на 12%, а производство стали – на 18%. Эксперты объясняют подобную рецессию падением активности в национальной строительной отрасли.

С другой стороны, самостоятельно удовлетворить даже имеющийся спрос на металл чилийская металлургия просто не в состоянии. Мощность единственного в стране крупного сталелитейного предприятия Compañía de Acero del Pacífico (Сар) составляет около 1,45 млн. т, а в прошлом году предприятие было загружено лишь на 70%. Поэтому недостающую стальную продукцию страна будет импортировать, и пока что первую скрипку в этом импорте продолжает играть Китай.

Свою лепту в увеличение производства металла в Чили может внести бразильская компания Gerdau, которая планирует инвестировать около $240 млн. в развитие своего чилийского подразделения. Ключевым направлением модернизации Gerdau Chile, рассчитанной на период 2013-2015 годов, станет замена 60-тонной ЭДП на 90-тонную, что даст возможность повысить производство стали с текущих 520 тыс. до 800 тыс. т в год. Кроме того, Gerdau намерена установить в Чили новый прокатный стан мощностью 400 тыс. т в год.

В металлургическом секторе Колумбии в последнее время тоже наблюдаются признаки некоторого спада, правда, не столь серьезного, как в Венесуэле и Чили. Спрос на металл в Колумбии в 2013 году вырос до 3,6 млн. т по сравнению с 3,5 млн. в 2012 году, а производство стали за этот же период упало с 1,3 млн. в 2012 до 1,2 млн. т в 2013 году. По итогам первой половины текущего года выпуск стальной продукции в стране продолжал уменьшаться (-2%), а спрос, напротив, увеличился на 15%. В этой связи продолжается рост импорта, объем которого в 2013 году достиг почти 2 млн. т.

По мнению экспертов, достаточно привлекательным является рынок стальной продукции Перу, а перспективы роста спроса на металл здесь достаточно обнадеживающие. В 2013 году производство стальной продукции в этой стране по сравнению с 2012 году увеличилось с 1,0 млн. до 1,1 млн. т, а потребление металла – от 2,7 млн. до 3,0 млн. т. За первое полугодие 2014 года выпуск стальной продукции в Перу вырос на 4%, а потребление стали несколько упало (на 2%). Производство металла в Перу в текущем году по сравнению с прошлым годом, как ожидается, может увеличиться на 8%, до 1,5 млн. т.

В настоящее время в Перу, по данным Metal Bulletin, действуют только две крупные сталелитейные компании: Corporación Aceros Arequipa и Siderperú. Первая в настоящее завершает строительство прокатного стана мощностью 650 тыс. т в год на своем заводе Pisco, а также планирует установить здесь электродуговую печь и открыть сталеплавильный цех. После запуска прокатного стана в эксплуатацию совокупная мощность Aceros Arequipa увеличится до 1,35 млн. т в год. Siderperú – перуанское подразделение бразильской Gerdau – рассматривает возможность инвестирования $480 млн. в расширение производства и повышение мощности компании с текущих 600 тыс. т до 1,4 млн. т в год. После приобретения Siderperu в 2006 году Gerdau уже вложила в модернизацию своего перуанского подразделения около $205 млн.

По материалам Alacero, WSA, Metal Bulletin, Steel Orbis, Reuters, Bloomberg, «Металл Эксперт»

Сегодня в блогах: Андрей Нечаев, Андрей Нальгин, Сергей Журавлев, Яков Миркин, Сергей Алексашенко, Николай Кащеев, Константин Сонин, Пол Кругман, Каллен Роше, Тайлер Дерден, Элисон Грисуолд, Марк Чандлер

ндрей Нечаев:

Цена на нефть падает. Будем затягивать пояса или менять политику?

Цена на нефть впервые за 14 месяцев упала ниже $100 за баррель. Рынок устал реагировать на геополитическую напряженность, и заработали факторы спроса и предложения. А спрос стагнирует при увеличивающемся предложении, в том числе за счет сланцевой нефти США. Для нас падение цены еще на 5–10% станет тяжелым испытанием для бюджета. А может оно и к лучшему. Что-то должно заставить российские власти поменять экономическую политику, а может и внешнюю тоже.

Андрей Нальгин:

О втором раунде антисанкций

Игра в «бей своих, чтобы чужие боялись» вступает во второй тайм. Предвижу массовые стоны на тему были «мы голодны, стали же голы и босы»...

Как сообщает РБК, российские власти подготовили второй пакет ответных мер на санкции Запада. Вторым пакетом Россия может ограничить импорт автомобилей и некоторых товаров легкой промышленности. «У нас есть целый ряд несельскохозяйственных продуктов, где наши, прежде всего европейские, партнеры больше зависят от России, чем Россия от них. Это касается, например, завоза автомобилей, прежде всего подержанных автомобилей, это касается некоторых видов товаров легкой промышленности, где мы уже сами можем производить. Не всех, некоторых видов одежды», цитирует агентство помощника президента РФ Андрея Белоусова.

Как представляется, провластная экономическая мысль двинулась в контрпродуктивном направлении. В общем-то, уже по внедрению пакета продовольственных антисанкций стало понятно, что такого рода меры, поспешные и непродуманные, стимулируют не столько собственный выпуск, сколько рост цен. По крайней мере, в краткосрочной перспективе. В отличие, скажем, от 1998 года, когда производственные мощности были в избытке и страдали от недозагрузки (благодаря чему и стал возможен быстрый рост импортозамещения в условиях кратной девальвации рубля), сейчас такого и близко не наблюдается. Следовательно, без масштабных инвестиций в расширение производства собственный выпуск не наладить в необходимых масштабах.

Но тут во весь рост поднимается проблема избыточно высокой стоимости заемных ресурсов, которую новые западные санкции лишь обострят и к решению которой наши власти, похоже, не знают, как подступиться. На это накладывается жесткость монетарной и фискальной политики. И, до кучи, даже политика власти в области антисанкций остается непоследовательной: с учетом задекларированного намерения пересмотреть ограничения на импорт через пару-тройку месяцев, вкладываться в постройку в России новых производственных мощностей (даже если найти, где взять деньги и оборудование) совершенно не резон.

Кажется, более правильным было бы подумать о том, как поддержать развитие своего товаропроизводителя, а не как запретить чужого. Но пока о такого рода инициативах слышно до крайности мало, если не сказать почти ничего. И это довольно странно...

Сергей Журавлев:

ЦБ начал считать деньги. Плохой признак?

Мотивируя свое несколько неожиданное решение оставить ключевую ставку без изменения, ЦБ прибег, в частности, к крайне редко используемой денежными властями в мире отсылке к динамике денежной массы. Темпы расширения ее действительно резко ужались после мартовского валютного кризиса. Даже по «широкой» денежной массе, с учетом валютных депозитов в банках (которые очень выросли в этом году из-за слабого желания экспортеров продавать валюту в условиях непредсказуемого поведения властей), они снизились за несколько месяцев почти вдвое – с 16,7% в годовом сопоставлении на начало валютного кризиса в марте, до 9% к началу августа (по «национальным» деньгам М2 сжатие еще сильнее). Более низкое желание иметь деньги в России наблюдалось лишь в кризисном 2009 году (до октября).

Необычность этого аргумента в том, что динамика денежной массы краткосрочно (в интервале до полутора лет) является крайне неподходящим опережающим индикатором движения к конечным целям денежно-кредитной политики (то есть инфляции и, возможно, безработицы). Долгосрочная корреляция довольно устойчива, конечно (см. график), но это не имеет большого значения как операционный ориентир политики – за время запаздывания влияния денежной массы на целевые показатели «спрос на денежные остатки» может довольно сильно поменяться.

Аргументы в пользу повышения ставки, которые часто приводились в последние дни, можно свести к следующим трем:

Инфляция. Продуктовые санкции вряд ли дадут опуститься росту ИПЦ ниже 8,0% год. в течение следующих трех кварталов, и Банк России, вероятно, должен будет пересмотреть свой недавний прогноз в 6,0–6,5%. В последнем релизе в июле ЦБ РФ заявил, что «если высокие инфляционные риски сохраняются, [он] продолжит повышать ключевую ставку».

Но теперь, исходя из представления, что уже произошедшего в этом году ужесточения денежно-кредитной политики достаточно для движения к среднесрочной цели по инфляции, ЦБ описал нынешний новый всплеск инфляции как результат более продолжительного, чем предполагалось ранее, переноса на цены ослабления рубля, произошедшего в результате паники начала года, а также внешнеторговых санкций. Эти ограниченные во времени (то есть немонетарные) факторы, по мнению регулятора, хотя и оставят инфляцию на уровне выше 7% до конца года, но не повлияют на ее среднесрочный тренд (замедление до 4% – оно ранее ожидалось в 2016 году, теперь ЦБ предпочитает не указывать год, ожидая, что замедление цен начнется в первом полугодии 2015 года).

В отношении «разрыва выпуска» (то есть недоиспользования потенциала рабсилы и производственных мощностей) и возможности с помощью ставок стимулировать деловую активность, Банк России подтвердил свои прежние оценки, что ни того, не другого нет, и нынешнее замедление роста ВВП практически до нуля является структурным.

Рубль. Ослабив контроль над обменным курсом с помощью интервенций, ЦБ мог бы использовать ставки против потенциального давления на рубль. Особенно в свете сегодняшних новых санкций на привлечение капитала госбанками, в совокупности со старыми усиливающими чистый отток капитала из РФ на 1-2% ВВП (при прочих равных условиях).

Фондирование банков и смягчение разрыва ликвидности. Повышая ставки предоставления ликвидности, ЦБ РФ, возможно, мог бы ускорить сходимость между рублевым фондированием банков (в условиях сжатия валютного) и ростом кредитования. Однако, учитывая, что сохраняющаяся неопределенность и так будет подавлять кредитную активность, по крайней мере, в течение нескольких следующих месяцев, желание ЦБ не форсировать сжатие возникших «ножниц ликвидности» понятно.

Яков Миркин:

Осенняя элегия

Падают золотые листья. Два ведомства тихо добивают российскую экономику в 2014 году. Минфин – попыткой увеличения налоговой нагрузки, и без того сверхтяжелой, и отказом вводить ударные налоговые льготы за рост и модернизацию. И Банк России – повышением ключевой ставки (процента в хозяйстве) и жесткой денежной политикой (сдерживание денежной массы и уменьшение монетизации экономики).

Спасает обесценение рубля. От него лучше экспортерам и бюджету, но хуже импортерам и тем, кто вывозит капитал. Это единственный луч света в темном царстве при падающих ценах на нефть и газ (уже показались $97 за баррель).

Но этот «луч света» опасен, как никогда. Это тяжелый наркотик, толкающий к гиперинфляции. Наша экономика постепенно запутывается – в санкциях, в утрате бизнеса на Украине, в военных расходах, в политических рисках, в бегстве капитала, во взрывном росте регулятивных издержек.

Слишком много ограничений, слишком мало послаблений и хороших новостей.

Прогноз – пока по-прежнему к зиме. До двух-трех лет относительной устойчивости, и дальше, если не изменится экономическая политика, может начаться сильная нестабильность. Наш самолет пока летит, находится в сильной турбулентности, но может свалиться в штопор.

Что делать? Менять финансовую политику, но не только. Начать политику ослабления ограничений для российского бизнеса и среднего класса, мешающих им расти. «Умная либерализация» в экономике. Не в политике – во внутренней экономике.

Но это уже политическое решение. Ау! Ноябрь уж скоро на дворе, а за ним – трескучие морозы и тяжелая зима российского хозяйства, шаткого, плохо утепленного, с дырами во всех щелях

Сергей Алексашенко:

Коррупция «в законе»

Лет 12 назад, когда я работал в «Интерросе», одним из активов, с которыми я работал, был 25%-ный пакет в «Верхнечонскнефтегазе». Поскольку контрольный пакет этой компании тогда формировался за счет объединения пакетов ТНК и ВР (которые еще не соединились), то шансов на управленческий контроль у «Интерроса» не было. И поэтому в соответствии со стратегией этот пакет был выставлен на продажу. Сказать, что он вызвал ажиотаж – будет неправдой. Мало кому, мало-мальски знакомому с российской практикой корпоративного управления, хотелось становиться миноритарием в такой компании. Но покупатели все-таки нашлись, и самые привлекательные условия были предложены китайской CNPC.

Уже в самом начале правления Владимира Путина (до дела ЮКОСа) российские олигархи престали быть полноценными собственниками и не могли без «разрешения» Кремля продать свои активы кому решат. Поэтому о возможной сделке были проинформированы кто нужно, и … раздался резкий окрик: «Не сметь!» В достаточно понятной и категоричной форме было заявлено, что никакие сырьевые активы продаже китайцам не подлежат. Ни 100%, ни 10%.

Однако постепенно ситуация начала меняться, и уже редкая неделя проходит без того, чтобы мы не услышали об очередном проекте выкапывания чего-нибудь из российских недр для поставки в Китай. Нефть, газ, железная руда, медь и так далее. В эту гонку включились энергетики, которые хотят строить электростанции на территории нашей страны для поставок энергии в Китай. И, как правило, эти проекты предполагают получение финансирования для своего развития из Китая.

Недавно произошла еще одна знаменательная сделка – продажа 10% Ванкорского месторождения, важнейшего для «Роснефти». (Похоже, совсем плохи дела у нашего монстра, и для обслуживания долга приходится продавать бриллианты из своей короны. Бриллианты, впрочем «краденые», но это выходит за рамки сегодняшнего сюжета). Понятно, что этот пакет никакого менеджерского контроля китайцам не дает, но, ведь, если коготок увяз, то всей птичке пропасть…

Но все-таки сделку «Роснефти» понять можно – бизнес есть бизнес и по долгам надо платить. А вот сделка, объявленная «Ростехом», – создание совместного инвестиционного фонда с китайской компанией Sinomach – меня потрясла. Дело даже не в том, что фонд будет ориентироваться на «реализации крупных транспортных и инвестиционных проектов» в разных странах, в первую очередь, в России. В конце концов, и ежику понятно, что с технологиями у нас плохо, а с крупными проектами – хорошо. Меня потрясло то, что все (!) деньги в этот фонд вложат китайцы, но поскольку «китайские инвесторы консервативны и с учетом российских рисков крупные инвестиции дают неохотно, а Ростех их риски может хеджировать».

Вы хорошо поняли сказанное? Похоже, что отныне «Ростех» становится тем самым единым окном, через которое китайская компания будет получать доступ к крупным проектам на территории нашей страны, которые, как правило, щедро финансируются бюджетом. В деловом посредничестве ничего зазорного нет. Это нормальный бизнес. В мире им, как правило, занимаются инвестбанкиры и консультанты. И неплохо зарабатывают на этом. В России они тоже на этом зарабатывают, но помимо них на посредничестве при продаже доступа к бюджетным заказам зарабатывают и многие другие – от жуликов до высокопоставленных чиновников. И вот, похоже, заработкам последних приходит конец – какой смысл платить жуликам и чиновникам, если все, что они делали теперь будет делать «Ростех»?

Вы знаете, я готов согласиться с такой монополией – ведь, по сути дела, речь идет о вытеснении коррупции. Более того, готов даже поддержать эту монополию, но при одном «но» – если уж российские власти согласились на то, чтобы заменить взятки официальными платежами, то правильнее будет полученные деньги направлять в бюджет. А не отдавать «Ростеху», который даже и отчетности нормальной не публикует.

И последнее. А почему бы «Ростеху» не распространить эту технологию и на других инвесторов? И не только иностранных? И по всей стране? Может, это и будет та единственная успешная технология, которую он сможет продемонстрировать налогоплательщикам?

Николай Кащеев:

Очень простая мысль

Даже (даже!) если ты живешь в замкнутой системе. Напечатай денег – дай их в оборонку – оборонка заплатит их своим работникам – работники придут с ними в магазин – а там... мобилизационная экономика и контрсанкции. «Ты кто? – Я – Инфляция, чмоки! А ты кто? – А я... Ну, это... мог бы быть инвестицией в основной капитал. Но теперь не буду – спасибо тебе, Инфляция! Кстати, тут Инвестиционный Климат не проходил? – Нет, давно не было. – Ну, привет от Венесуэлы! Мы пошли в доллар». Занавес.

Константин Сонин:

Немного солнца в холодной воде

Судьба Украины решается сейчас не в экономической сфере, но за реформы они взялись серьезно. (Как и требовали академические коллеги). Это те самые структурные реформы, которые на бумаге выглядят очень просто – отменять-не-строить, а в реальности проводятся исключительно тяжело. Но пока дело Кахи Бендукидзе, выдающегося экономического реформатора, живет и побеждает. Не без его участия, конечно.

Надо сказать, что «академически» мысль о том, что реформы нужно проводить быстро и сразу, живет давно – как минимум со знаменитой статьи Джоела Хеллмана (с притягательным, но не имеющим особого отношения к делу названием) 1997 года. Бальцерович и Клаус соглашаются.

Интересно, что Каха бы сказал, про частичное откладывание исполнения соглашения ЕС-Украина. Там, насколько я понимаю, «откладывание» – это целиком в пользу Украины (то есть они получают выгоды сейчас и откладывают издержки на потом), но, с точки зрения политики реформ (а снижение тарифов – это очевидная и радикальная реформа) всегда лучше прыгать в холодную воду, чем входить в нее потихоньку.

Пол Кругман:

Структурный фетиш

На FT вышла интересная статья о формирующейся доктрине «Драгономика», которая очень похожа на Бланхардономика, которая, в свою очередь, очень похожа на Кругманомику. Ну, дело в том, что мы все изучали макроэкономику вМмассачусетском технологическом институте в середине 1970-х годов. Но меня поразил этот пассаж:

Один из европейских политиков, присутствовавший на форуме еврозоны, сказал: «Структурные реформы являются ключевыми. Те страны, которые предприняли усилия в этом направлении, имеют лучшие показатели. Это Ирландия, Испания и Португалия. Италия и Франция должны хоть чуть-чуть думать об этом».

Да уж, Испания даст полезный урок Франции:

ля тех, кто не является приверженцем культа структурных реформ, поясню. Испания пережила полномасштабную депрессию, когда лопнул пузырь недвижимости. Эта депрессия привела к постепенной болезненной «внутренней девальвации», стоимость труда снизилась, сделав Испании более конкурентоспособной в Европе. Как следствие, экономика Испании начала в последние кварталы понемногу восстанавливаться, и темпы ее роста в последние кварталы (но только в последние кварталы) выше, чем во Франции. Но очень сложно увидеть в столь печальных показателях торжество структурных реформ.

Каллен Роше:

Почему большинство американцев до сих пор не ощутило, что экономика восстанавливается

Я хотел бы поблагодарить ФРС за крушение моих планов на день. Я ждал обзора потребительского рынка за 2013 год, чтобы рассказать счастливую историю, но свежий отчет оказался совершенно удручающим. Хотя фондовый рынок и вырос, а экономика, как представляется, выходит из кризиса 2009 года, данные ФРС делают эту радужную картину более мрачной.

Эту удручающую истории можно суммировать в трех простых графиках. Первый показывает реальный средний доход домашних хозяйств начиная с 1989 года. Он не растет:

Тайлер Дерден:

Что происходит в американской экономике?

Изо дня в день мы ждем экономического роста, но ипотечные ставки растут. Активность на ипотечном рынке замерла:

Элисон Грисуолд:

Американская концепция престижных профессий за 37 лет изменилась

Какую работу американцы считают престижной? На этот вопрос отвечали респонденты Harris. На первом месте – профессия врача. Затем офицер, пожарный, ученый и медсестра. Оставшаяся часть списка включает в себя другие «сервисные» профессии, например, полицейский, священник и учитель.

В этом году Harris впервые провел опрос в онлайн-режиме (слегка изменив методологию). Но такую статистику компания собирает, начиная с 1977 года. Тогда список должностей был короче, и 60% на первое место поставили ученого. Врачи заняли второе место. В 1997 году ученые и врачи также считались самыми уважаемыми людьми.

Harris не делится с общественностью определением «престижности», которое поступает в основание исследования. Наверное, каждый респондент имеет в виду что-то свое, но в целом результаты вот такие. Исходя из ответов получается, что, по мнению среднестатистического американца, престижная работа – это либо достаточно высокий уровень образования и хорошая должность на государственной службе. Американцы, в частности, не приравниваю престиж к славе: актеры и артисты падают в нижнюю половину списка. Деньги, кажется, тоже не имеет большого значения, потому что юристы, бизнесмены и банкиры также не на самых верхних позициях этого рейтинга.

Наверное, люди ориентируются на понятие о престижности профессии, когда стремятся направить своих детей на тот или иной факультет университета. Но «самая престижная профессия» далеко не всегда оказывается самой востребованной на рынке труда.

Марк Чандлер:

Сколько стоит колледж?

Начало нового учебного года усиливает беспокойство по поводу роста стоимости высшего образования. Стоимость обучения в колледже все больше бьет по карману средней семьи. Цена образования выросла быстрее, чем инфляция, долги по таким целевым кредитам резко выросли, а молодежи сложно найти работу после вуза.

В то же время, кажется, что все больше людей задаются вопросом о стоимости колледж. New York Federal Reserve’s Current Issues опубликовал статью, в которой рассматривается значение высшего образования. Конкретно речь идет о профессиях юриста и получении степени бакалавра. Авторы статьи приходят к выводу, что выгоды от наличия высшего образование все еще перевешивают издержки на университет. В то время как затраты выросли, заработная плата у работников без оконченного высшего образования упала.

Эти два графика иллюстрируют выводы, приведенные в статье.

Стоимость четырех лет обучения на бакалавра снизилась с $120 тыс. в начале 1970-х годов до $80 тыс. в начале 1980-х годов. Но к концу 1990-х она резко выросла до почти $300 тыс. и держалась на этом уровне, причем снижение в кризис не было столь заметным.

Второй график показывает, сколько лет придется работать, чтобы окупить затраты на колледж. Авторы используют метод дисконтированных денежных потоков, которые были использованы для расчета чистой стоимости и определить, через сколько лет человек начнет получать прибыль от наличия высшего образования.

Оказывается, что время, необходимое на то, чтобы окупить расходы на бакалавриат, существенно сократилось в 1980-х годах. В конце 1970-х годов потребовалось бы почти два десятилетия, чтобы высшее образование окупилось. Теперь на это уходит 10 лет.

Авторы делают вывод, что значение высшее образование остается вблизи своих исторических максимумов, а сроки выхода на доходность – вблизи исторических минимумов. Это исследование является частью более крупной работы, в которой рассматриваются случаи, когда высшее образование не окупилось для конкретных людей. Колледж может оказаться и отрицательной инвестицией.

Spydell:

Наука и технологии. Затраты на R&D

С патентами, безусловно, много нюансов, так как пока нет единого стандартизованного критерия автоматического и бесспорного определения иерархии в технологическом насыщении и наукоемкости патентов на продукты и исследования. Есть так называемые патентные тролли, патентующие воздух для последующих юридических склок и подавления конкурентов. А есть патенты, призванные защитить уникальные интеллектуальные и достаточно сложные разработки.

Патенты на технические решения в функционировании ядерных реакторов, космических аппаратов или систем противоракетной обороны не равнозначны патентам в степени закругления иконок и их расположении на экране iPhone, цветовую гамму меню или отступы рамки экрана от краев смартфона. То есть, патентный портфель, например Apple (в котором на 90% троллинг патентование для рычагов ограничения конкуренции на рынке) не равнозначен реальной интеллектуальной собственности в какой-нибудь аэрокосмической корпорации.

Кроме того, на конечном результате сказывается так называемая патентная культура. Одни компании или ученые могут патентовать малейшую малозначительную итерацию, другие же, наоборот, придерживаются концепции открытости на научные изобретения, даже если исследование достаточно масштабное.

Критериями определения технологического прогресса могут быть:

Затраты на исследования и разработки, количество людей занятых в R&D, количество научно-исследовательских центров, институтов, лабораторий.

Некий реальный выхлоп от деятельности – международно-признанные патенты, верифицируемые научные статьи в авторитетных научных изданиях.

Практический эффект от деятельности. Произведенная высокотехнологичная продукция и что особо важно – международное признание, нужность этой продукции в других странах, что выражается в величине экспорта хайтек-продукции.

Про экспорт и патенты писал. Но какие затраты на исследования и разработки?

В данные будут включены расходы государства, бизнеса и венчурных фондов в фундаментальные и прикладные исследования, как в высших учебных заведениях, НИИ, научно-конструкторских центрах, так и в недрах самих компаний. Вся информация из OECD из отчетов Research and development (R&D). Сортировка стран от большей к меньшей по размеру экономики среди тех, по каким есть данные.

Инвестиции Китая в науку, исследования и разработки поражают воображение. В 2000 году было около $30 млрд. (чуть меньше Франции на тот момент), теперь под $300 млрд. (на 2012 год), что уже сравнимо с 15 самыми крупными странами ЕС (все вместе в сумме). По всей видимости, сейчас Китай уже превосходит ЕС из 28 стран. Абсолютный лидер в R&D являются США – $453 млрд. инвестиций. С такими темпами развития Китай уже в 2016 году сможет нагнать США. Китай с 2008 по 2014 годы, то есть за четыре года, удвоил расходы на R&D. В 1999 году разрыв Китая от США был десятикратный, сейчас уже сходится в ноль.

В таблице видно, что ведущие страны, такие как США, Япония, Франция, Германия, Великобритания за пять лет увеличили инвестиции на 5–20%, что в рамках приращения инфляции за соответствующий период. Наиболее мощный прирост расходов на R&D идет в Китае и Корее.

Если сравнивать 10–15-летний период, то разрывы еще более фантастические. То есть из этой информации выходит, что основной импульс в науке в Азии был получен после 1995 года, где стремительный взлет произошел после 2002 года. По сути, наука и технологии там создаются на глазах почти с нуля.

Тут интересно вот что. Когда критическая масса научного потенциала и разработок будет достаточной, чтобы влиять на мировой баланс? В принципе, известно, что долгое время технологическими трендами двигали компании из США, Японии, Англии, Германии, Франции, Италии, немного Швеции и Швейцарии. У всех на слуху западные компании. Но для мирового сообщества не так известны китайские компании, бренды. Много ли вы сможете назвать китайских брендов с мировым именем?

Но по ряду объективных признаков видно сверхагрессивное развитие научного и технологического потенциала в Китае – по темпам строительства высших учебных заведений, по количеству созданных НИИ, количеству патентов, научных статей и затрат на R&D. А ведь следует учесть, что $300 млрд. (на 2012 год) расходов на R&D в Китае – это не тоже самое, что $300 млрд. в США, так как цены и зарплаты в Китае совершенно другие, чем в США и ЕС. Например, в 28 странах ЕС трудится около 2,6 млн. человек в сфере R&D, а в Китае под 3,3 млн. Если для ЕС количество занятых последние 10 лет практически не меняется, то в Китае растут в разы. Следует ожидать мощного прорыва Китая во внешний мир.

В России $38 млрд. идет на R&D, где на государство приходится около $12 млрд., но не все идет на науку из этой суммы, а в государство еще включено R&D в госкомпаниях в сфере ОПК и космоса. $38 млрд. – это выше, чем в Италии и Канаде, примерно на уровне Великобритании, но значительно меньше, чем в Германии. Хотя стоит отметить положительную динамику, так как еще в 2003 году были позади Италии и Канады.

Вообще лидеры в R&D следующие – США, Китай, Япония, Германия, Корея и Франция. Именно в таком порядке и с подозрительной точностью эта группа лидеров совпадает с лидерством в экспорте высокотехнологической продукции и в количество патентов. То есть создать технологии мирового уровня без супермасштабных инвестиций на голом энтузиазме невозможно.

По внутренним госинвестициям в R&D Россия рядом с ТОП-3 после США и Китая на уровне с Японией и Германией, но это связано с тем, что у нас большое количество компаний с государственным участием, особенно в сфере оборонки и космоса.

По источникам финансирования совокупного R&D доля государства у России очень высокая. Выше только в Аргентине. Дело в том, что помимо внутренних расходов (например на науку или государственного предприятия) в России много средств идет формально частным компаниям, но так или иначе аффилированным с государством.

По миру среди ведущих стран доля государства колеблется от 20% до 35%. В России под 70% Отмечу, что доля выросла с 1999 года. Частных денег все меньше...

Отношение всех расходов на R&D к ВВП.

В России 1,3%. За 15 лет доля почти не выросла. Сейчас на уровне Великобритании, но там есть значительный накопленный технологический базис на высоком уровне. Мы же сильно отстали по технологическим отраслям. А Китая и Корея активно наращивают вложения как в абсолютном выражении, так и в относительном.

Видно, что технологические страны имеют расходы на R&D от 3% и выше. Помимо уже указанных стран можно отметить Швейцарию, Швецию, Финляндию, где наука и технологии имеют высокий вес в экономике.

Чтобы компенсировать отставание от ведущих стран, России необходимо увеличить инвестиции на R&D до $100–120 млрд. в год (как раз 3% к ВВП), что в течение пяти-семи лет хотя бы несколько выровнять диспропорции. Из группы крупнейших развивающихся стран (Китай, Россия, Бразилия, Индия, Мексика, Турция, Южная Африка, Индонезия, Аргентина, Чили). Расходы на науку выше, чем в России только у Китая. В этом аспекте нельзя сказать, что совсем все плохо с наукой в России. Если же сравнивать с безусловными лидерами – США, Китая, Япония, Германия, Корея, Франция – то да, плохо. Но зато даже после лихих 1990-х Россия все еще может конкурировать с мировыми лидерами в сфере ОПК и космоса, а это в чистом виде технологическое производство. Так что потенциал есть.

Совокупные R&D на душу населения в динамике.

Низкое соотношение в Китае обусловлено слишком большим количеством населения (более 1,3 млрд.), тогда как абсолютные показатели и потенциал высоки в мировом масштабе. Кстати, группу развивающихся стран, помимо целого ряда известных признаков, еще отличает малое количество R&D на душу населения.

Конец диаспор?

(Обзор журнала «Diaspora: A Journal of Transnational Studies»)

Владислав Третьяков

Два-три десятилетия тому назад популярным предметом не только полити­ческих дискуссий, но и академического изучения стала диаспора. Именно к началу 1990-х гг. относятся резкий рост популярности таких терминов, как «диаспора» и «транснационализм»[1], и начало становления диаспороведения в качестве признанной области междисциплинарных исследований. И до, и после оформления этой научной области в качестве таковой диаспорами за­нимались самые разные ученые — от социологов и политологов до религио­ведов и киноведов, включая историков и специалистов по международным отношениям.

Повышенному вниманию к «диаспоре» изначально сопутствовала недо­статочная концептуализация этого понятия: чем чаще употребляли термин в разных контекстах, тем больше смыслов в него вкладывали. Да и сами усло­вия современной жизни — возросшая мобильность населения и вообще гло­бализация — заострили эту проблему (пере)определения диаспоры. Чем от­личается она от простой совокупности живущих за рубежом — с одной стороны — и от того, что называлось диаспорой раньше, когда этот термин применяли к евреям, армянам и грекам, — с другой? Какова сегодня специ­фика опыта и идентичности людей, живущих в диаспоре?

Одновременно симптомом повышенного интереса к диаспоральной теме, активным фактором становления диаспороведения и проектом, направлен­ным на теоретическое осмысление «диаспоры», стало начатое в 1991 г. периодическое издание «Диаспора: Журнал транснациональных исследова­ний»[2]. Журнал выпускается издательством Университета Торонто при фи­нансовой поддержке Института Зоряна — организации, состоящей из двух созданных в 1980-х гг. в американском Кембридже и Торонто центров изуче­ния армянского народа. Поначалу журнал выходил трижды в год (правда, с задержкой шестого выпуска на год), а с 2004 г. — дважды в год, но с сохра­нением общего годового объема — порядка четырехсот страниц. Второй, сдвоенный выпуск за 2004 г. вышел лишь в 2007 г., и до сих пор «Диаспора» выходит с опозданием, в результате чего к настоящему моменту вместо ше­стидесяти семи номеров выпущено лишь пятьдесят. При этом номера дати­руются без пропусков, что приводит к многочисленным анахронизмам на страницах журнала: так, в одной из статей в № 2/3 за 2005 г. дается обзор книг о китайской диаспоре, опубликованных в 2008 г., а материалы конфе­ренции, состоявшейся в конце 2012 г., помещены в № 1 за 2008 г. — на деле он вышел летом 2013 г. Нерегулярный выпуск журнала объясняется тем, что вся его редакция состоит из одного человека — профессора Уэслианского университета Хачика Тололяна. Тололян — историк армянской культуры, специалист по творчеству американского писателя Томаса Пинчона, но прежде всего он известен как основатель и редактор «Диаспоры». Что до ее авторов, то в первое время в ней публиковались в основном американские антропологи и гуманитарии — специалисты по постколониализму, а позднее и социологи из разных стран.

В соответствии с замыслом учредителей, журнал не придерживается той или иной теории, руководствуясь лишь соображениями научной пользы и публикуя статьи самых разных идеологических и политических ориентаций. В силу специфики предмета эти ориентации бывают ярко выражены. Напри­мер, среди статей первого выпуска есть работа Роджера Роуза «Мексиканская миграция и социальное пространство постмодернизма» (1991. № 1), посвя­щенная миграции мексиканцев в Соединенные Штаты и неспособности по­следних сделать мигрантов своими гражданами; эта миграция трактуется в статье как признак сдвига к транснациональному капитализму. Роуз пока­зывает непригодность таких образов, как «центр» и «периферия», для опи­сания складывающейся системы отношений и выдвигает «альтернативную картографию социального пространства», учитывающую транснациональ­ную миграцию.

Пристальное внимание к современному, «транснациональному» миропо­рядку, описываемому на его страницах в разнообразных кейс-стади, посвя­щенных различным диаспорам, журнал успешно сочетает с теоретической направленностью, которая и обусловила выбор слова «диаспора» в форме единственного, а не множественного числа в качестве его названия (см. об этом: 2002. № 1. С. 1). Это отличает его как от ряда существующих журналов об отдельных диаспорах (африканских, китайских и др.), так и от едва ли не единственного издаваемого сегодня наряду с «Диаспорой» «общедиаспорального» журнала — индийских «Diaspora Studies», с 2007 г. выходящих дважды в год на английском языке и ориентированных на сравнительно-историче­ское, а не теоретическое изучение диаспор[3].

Принципы и задачи «Диаспоры» описаны в открывающем первый номер манифесте главного редактора. Тололян не дает здесь четкого определения диаспоры и говорит о «семантическом пространстве», включающем такие раз­ные понятия, как эмигрант, беженец, иностранный рабочий и т.д.: «..."Диас­пора" должна исследовать — в текстах литературных и визуальных, канони­ческих и туземных, то есть во всех культурных продуктах и на протяжении всей истории — следы борьбы вокруг — а также противоречий внутри — идей и практик коллективной идентичности, родины и нации. "Диаспору" интере­сует то, как нации, существующие в реальности и вместе с тем являющиеся воображаемыми сообществами (Андерсон), придумываются, вводятся в дей­ствие, собираются и разбираются: в культуре и политике, на земле, которую они называют своей, и в изгнании» (1991. № 1. С. 3). Характерно, что в этой программной статье Тололян ссылается на книгу Бенедикта Андерсона «Во­ображаемые сообщества»[4]; знаменитый термин, примененный Андерсоном к нации, будет многократно использован по отношению к диаспоре авторами журнала, стоящими на конструктивистских позициях и даже порою сводя­щими диаспоричность к диаспоральной идентичности.

Актуальность «Диаспоры», по замечанию Тололяна, обусловлена тем, что миграции последних пятисот лет, особенно последних пятидесяти, привели к росту числа диаспор и переопределению их роли; понятие диаспоры, как было сказано, потребовало концептуального уточнения. На протяжении пер­вых лет своего существования журнал был занят именно этим — поиском ра­бочего определения диаспоры. Не менее важным и проблематичным в науке последних десятилетий было и понятие идентичности, прочно вошедшее в антропологический дискурс в 1960—1970-х гг. и осмысленное в Америке в духе теорий символического интеракционизма и социального конструкти­визма. Этому понятию журнал также уделяет немало внимания. Наконец, можно выделить еще одну актуальную тему, разрабатываемую (начиная с конца 1990-х гг.) на страницах журнала: Интернет, сделавший мир глобаль­ным, «транснациональным», как никогда прежде, и его роль в формировании и развитии диаспор и диаспоральных идентичностей.

В первом выпуске «Диаспоры» была опубликована ставшая весьма известной статья Уильяма Сафрана «Диаспоры в современных обществах» (1991. № 1). На примере ряда диаспор Сафран рассматривает роль воспоминаний и ми­фов об утраченной отчизне и проводит различие между теми сообществами, которые стремятся вернуться на родину, и теми, чьи усилия направлены на сохранение родной культуры в новом месте. Считая еврейскую диаспору па­радигматическим идеальным типом, он называет следующие критерии, по которым можно оценить степень «диаспоризации» той или иной общности: 1) расселение из исходного «центра» в два или более места; 2) сохранение коллективной памяти или мифа о родине; 3) убеждение переселенцев, что они не полностью приняты новым окружением; 4) вера в то, что родина — их настоящий дом и что однажды они туда вернутся; 5) убеждение, что следует быть преданными сохранению или восстановлению отчизны; 6) поддержание связей, постоянная самоидентификация с нею тем или другим способом.

Позднее в журнале появилась статья Йона Стрэттона «Историзация идеи диаспоры» (1997. № 3), в которой тот предложил рассмотреть эту идею с точки зрения исторического опыта евреев и подверг критике концепцию Сафрана (нечастый случай прямой теоретической полемики на страницах «Диаспоры»). Под историческим пониманием диаспоры Стрэттон имеет в виду признание того факта, что изменения исторического контекста вокруг того, что называется диаспорой, влияет на смысл и опыт пребывания в диа­споре. Задача его статьи — «установить, какие контекстуальные обстоятель­ства обеспечивают общую базу модерному и постмодерному типам опыта, называемым "диаспорой", — помимо физического факта рассеивания как такового» (с. 304). Стрэттон указывает, что выдвинутые Сафраном крите­рии анахронистичны — они приложимы лишь к некоторым группам евреев в XX в.: вторая их половина «работает» только с учетом существования из­раильского государства-нации и вообще описывает только современную си­туацию. В домодерную эпоху народ отождествляет себя с родной землей, а в модерную эпоху эта связь опосредуется идеологией нации и государства (с. 314). Вступление евреев в современность предполагало обновление их опыта в терминах нации-государства (с. 324).

В том же номере помещена статья Стивена Вертовеца «Три значения "диаспоры", представленные среди южноазиатских религий». Автор пишет, что сегодня диаспорой называется любое сообщество, считающееся «детерриториализированным» или «транснациональным», то есть таким, которое происходит не оттуда, где проживает, и «чьи социальные, экономические и политические связи пересекают границы государств-наций» (с. 277). Слово «диаспора» все активнее используют для самоназывания, в результате чего, по замечанию антрополога Джеймса Клиффорда, дискурс меньшинств за­меняется или по крайней мере дополняется дискурсом диаспор[5]. Вертовец выделяет три группы значений, встречающиеся в современной литературе: диаспора как а) «социальная форма» — специфические социальные отно­шения, связанные узами истории и географии; политические ориентации; экономические стратегии; б) «тип сознания» и в) «модус культурного про­изводства», или субъект «производства и воспроизводства транснациональ­ных социальных и культурных феноменов» (синкретичных, креолизированных) в глобализированном мире; это последнее значение особенно актуально применительно к среде диаспоральной молодежи и при учете глобальных медиа и средств коммуникации. Во втором же из названных подходов, до­бавляет Вертовец, делается «акцент на описании разнообразия опыта, мен­талитета и чувства идентичности» (с. 281). Автор указывает на двойствен­ную, парадоксальную природу этого сознания, снова цитируя Клиффорда: «Связь (там), производящая различие (здесь)»[6]. Диаспоральное сознание предполагает представление о множественном местоположении и вместе с тем — общее воображение; это коллективная память, но раздробленная, от­сюда и дробление диаспоры на сообщества. Вертовец призывает признать совместное действие «структурных, сознательных и бессознательных факто­ров в реконструировании и воспроизведении идентичностей и социокультурных институций» среди сообществ, находящихся за пределами места своего происхождения (с. 277).

Недостаточную четкость термина «диаспора» отмечает и Ким Батлер в статье «Определение диаспоры, уточнение дискурса» (2001. № 2). Диаспора зачастую определяется этнографически — на примере той или иной конкрет­ной диаспоры, которая в этом случае подвергается эссенциализации. Однако такие определения не универсальны, и развить эпистемологию диаспороведения, считает Батлер, возможно лишь путем сравнительного анализа этих «этнографий». Она называет три главных, более или менее общепринятых критерия: рассеяние, связь с родиной (реальной или воображаемой) и осо­знание групповой идентичности — и добавляет к ним четвертый: существо­вание на протяжении как минимум двух поколений (с. 192). Кроме того, она выделяет пять «измерений диаспороведения»: причины и условия расселе­ния; отношения с родиной; отношения с принявшей страной; внутренние от­ношения между сообществами в диаспоре; а также сравнительное изучение разных диаспор по предыдущим четырем пунктам (с. 195).

Последняя к этому моменту опубликованная в «Диаспоре» статья о поня­тии диаспоры — «Переопределение диаспоры через феноменологию постпа­мяти»Сандры Со Хи Чи Ким (2007 [фактически — 2013]. № 3). Автор предла­гает отойти от онтологических определений, основанных на категориальных критериях, и рассмотреть диаспору феноменологически, то есть «изнутри, в качестве опыта»: «Диаспора должна быть понята как феномен, который возникает, когда перемещенные субъекты, переживающие утрату "истока" (в буквальном или символическом смысле слова), закрепляют идентифика­ции, связанные с этими местами истока, в последующих поколениях посред­ством механизмов постпамяти», то есть памяти о не пережитом, унаследо­ванной памяти, памяти-воображения (с. 337).

Кроме того, в журнале были опубликованы отклики на книги по теории диаспоры: статья Сафрана «Новейшие французские концептуализации диа­споры» (2003. № 3) о книге «Диаспоры» французского социолога Стефана Дюфуа[7] и рецензия Беда Гири на книгу Виджея Мишры «Литература индий­ской диаспоры: Теоретизируя диаспоральное воображаемое»[8] (2007 [факти­чески — 2012]. № 1/2).

И, наконец, несколько слов о собственных публикациях главного редак­тора журнала о понятии «диаспора». Это, во-первых, статья «Переосмысле­ние диаспор(ы): власть без гражданства в транснациональную эпоху» (1996. № 1) — о том, как термин «диаспора», прежде применявшийся лишь к евреям, грекам и армянам, стал приобретать с конца 1960-х гг. современное значение. Тололян обобщил исходную еврейскоцентристскую парадигму понимания диаспор, которая, по его словам, была впоследствии видоизменена под влия­нием дискурсивной власти различных групп, притязающих на диаспоральный статус. Таким образом, эволюция значения слова «диаспора» — это «результат изменений в политике дискурсивных режимов и в то же время продукт внедискурсивных феноменов» (с. 3). Во-вторых, еще раньше, с вось­мого номера журнала, Тололян начал вести рубрику под названием «Диаспорама». Вновь обратив внимание на все более частое использование слова «диаспора» в самых разных значениях, он стал собирать наиболее интересные случаи употребления этого слова и призвал читателей принять в этой работе участие, попросив при этом учитывать новые или странные способы употреб­ления не только слова «диаспора», но также слов «изгнание», «этнический», «транснациональный», «постколониальный» и т.п. Здесь же, в рубрике «Диаспорама», Тололян пообещал вести «неполную и неформальную аннотиро­ванную библиографию книг и статей» на темы, интересующие журнал (1994. № 2. С. 235). Замысел этот не был реализован: второй и последний раз «Диаспорама» появилась в журнале лишь в № 2 за 2000 г.

Для вопроса о понятии «диаспора» ключевое значение имеет вопрос о диаспоральной идентичности. Один из выпусков журнала (2002. № 2), целиком состоявший из материалов конференции «Раса, культура, нация», посвя­щенной португалоязычному миру и проведенной в Массачусетском и Брауновском университетах в апреле 2001 г., открывался статьей организаторов конференции — антропологов Андреа Климт и Стивена Любкемана, опи­сывающей дискурсивный подход к диаспоре. Последняя предстает здесь в качестве особого рода дискурса идентичности. Подобно тому как нации воображаются, традиции изобретаются, а понятия о доме дискурсивно конструируются[9], точно так же и диаспора является «особым способом вообра­жать, изобретать, конструировать и презентировать себя» (с. 146). Соответ­ственно понимаются и дискурсы — как «системно и плотно сплетенные массивы сигнификации, образующие символическую среду для производства специальных "фреймов", служащих категоризации и интерпретации соци­альных действий, событий и идентичностей» (с. 147).

Проблема идентичности — одна из постоянных тем «Диаспоры». Уже в третьем выпуске (1991. № 3) мы находим, во-первых, «Заметки по антро­пологии африканских диаспор в Новом Свете» Дэвида Скотта, в которых он критикует традицию, идущую от Мелвилла Херсковица и направленную, по его словам, на закрепление учеными «аутентичной» коллективной идентич­ности путем конструирования связей с прошлым, что чревато недооценкой ими необходимой работы по описанию «локальных сетей власти и знания», где версии прошлого используются для придания новой формы современным идентичностям; а во-вторых, статью «Поэтика и практика иранской носталь­гии в изгнании» Хамида Нафиси. В ней доказывается, что для иранских бе­женцев, живущих в «Лос-Анжелесе и других диаспоральных сообществах <...> среди высокомедиатизированных постиндустриальных обществ», про­изводимая и потребляемая ими популярная культура (прежде всего телеви­дение) продолжает реконструировать и распространять коллективную иден­тичность. Автор исследует, как в «ритуалах изгнаннической ностальгии» беженцы обращаются к предшествовавшим изгнанию стихам и фильмам за образами отсутствия, нехватки, утраты и возвращения и совершают «симво­лические воссоединения». Насифи рассматривает использование иранцами практик, направленных на поддержание границ, подчеркивание собственной непохожести, утверждение своей связи с прошлым и поддержку сходства между собой. Он также говорит о влиянии семиотической и идеологической борьбы между политическими группами внутри иранской диаспоры на то, как воображается сообщество беженцев.

Более сложный случай описывается в статье Джона Соренсона «Суще­ственное и случайное в конструировании гоударственности: трансформации идентичности в Эфиопии и ее диаспорах» (1992. № 2) (прежде всего в канад­ской). Речь идет о «конфликте между этнической и национальной идентичностями в имперском государстве, являющемся многоэтничным и много­культурным», а также о «пересмотре идентичности в диаспоре, активно под­держивающей связь с родиной» (с. 201). Соренсон подчеркивает большое значение для диаспоры мифа об изгнании и возвращении; в случае с бежен­цами из Эфиопии (которых в 1992 г. было более полутора миллионов) такого единого мифа нет, родина воображается ими по-разному, ее история получа­ет разительно непохожие интерпретации, а формы идентичности, приписы­ваемые диаспоре и принимаемые ею, не совпадают. Диаспора вынуждена изобретать себе традицию, договариваться о ней.

Той же теме посвящены «Размышления о диаспоральных идентичностях»Пурнимы Манкекар (1994. № 3) — рецензия на книгу Карен Леонард «Делая этнический выбор: пенджабские мексиканоамериканцы в Калифорнии»[10]. Согласно Леонард, первые пенджабские иммигранты, сталкиваясь в Америке с расизмом, одиночеством, правовыми, экономическими и иными ограниче­ниями, вынуждены были вновь и вновь делать определенный «этнический выбор», принимать те или иные стратегические решения и тем самым кон­струировали свою идентичность. Например, они женились на мексиканках, а не на черных женщинах, чтобы не ассоциировать себя с группой, ненави­димой белыми, надеясь более успешно решать свои проблемы подобного же рода самостоятельно, без объединения с черными. А появлявшиеся в таких браках дети, вырастая, предпочитали считать себя индийцами или урожен­цами Ост-Индии из-за существовавшего среди мексиканоамериканцев (как называют американцев мексиканского происхождения, хотя бы частичного) предубеждения против детей, рожденных в смешанном браке. Выбор по­пулярных американских имен начиная с третьего поколения также был ре­зультатом влияния господствующего дискурса расы и нации. К изложению наблюдений Леонард Манкекар добавляет выводы из собственных бесед с сикхской женщиной в Нью-Дели, также показывающие влияние господ­ствующей нации на идентичность маргинальной группы.

Здесь стоит упомянуть номер журнала, почти целиком посвященный му­зыке, чья важность для коллективной идентичности, по замечанию Тололяна, соответствует ее транснациональной мобильности и объединяющей силе (1994. № 3. С. 241). В качестве приглашенного редактора этого номера вы­ступил этномузыковед Марк Слобин, составивший подборку статей на раз­ном материале — от гаитянского до китайского. К этой подборке тематичес­ки примыкает кейс-стади Джона Бейли «Роль музыки в трех британских мусульманских общинах» в следующем номере «Диаспоры» (1995. № 1).

Подробнее следует остановиться на статье Фран Марковиц «Перекрещи­вающиеся идентичности: русская еврейская диаспора и еврейская диаспора в России» (1995. № 2), которая не только посвящена проблеме диаспоральной идентичности, но и является одной из очень немногих публикаций «Диа­споры» на «русскую» тему[11]. Автор начинает с указания на то, что всякий ана­лиз вопроса об идентичности российских евреев «усложняется проблемами, проистекающими из новых политических или демографических изменений» (с. 201). «Советского еврейства», как и Советского Союза, больше нет — и нет «политически приемлемого, исторически корректного» обозначения. «Рус­ские евреи» жили в разных частях Союза, имели разный коллективный опыт; кроме того, есть русскоговорящие евреи за пределами России, не говоря о миллионной диаспоре «советских евреев» в Израиле и Америке; кроме того, «русскими евреями» обычно называют евреев, живших в Российской импе­рии. Именование обусловливается идентичностью, а та — опытом, в данном случае советским и постсоветским.

Марковиц пишет, что на протяжении предыдущих тридцати лет групповая идентичность советских/русских евреев репрезентировалась сначала как единое целое, затем как нечто фрагментированное. Советские евреи изобра­жались как сообщество, противостоящее советским власти и обществу, стиг­матизирующим их, отказывающим им в желанной для них идентичности. Од­нако, согласно интервью, проведенным Марковиц в 1980-х гг., большинство евреев ассимилировались, а сталкиваясь с непреодолимыми трудностями — стремились уехать. Они затруднялись определить, что конституирует еврей­скую идентичность, и вместо традиционной религиозной составляющей на­зывали «в качестве отличительной характеристики своей групповой иден­тичности высокую степень интеллектуализма, космополитизма и сильную ориентацию на результат» (с. 204). Хотя внешние наблюдатели (западные авторы) приписывали им несколько иной набор качеств, и те и другие все же представляли советское еврейство как единое сообщество, «базирующееся на монолитной модели или идеальном типе», с «отчетливой групповой иден­тичностью, основанной на общей истории и судьбе» (там же). И лишь пере­селение десятков тысяч советских евреев в Израиль и Северную Америку в 1970-х гг. поколебало эти представления.

Израильтяне и американские евреи были поначалу озадачены, а затем воз­мущены тем, что советские евреи были больше озабочены налаживанием быта, чем воссоединением с еврейским народом. Американские активисты, ратовавшие за свободу советского еврейства, удивлялись, почему те вдруг предпочли приехать к ним, а не в Израиль; им казалось, что к ним попросту едут «не совсем евреи». Сами бывшие советские евреи тоже сталкивались со «странностями», испытывавшими на прочность их представления о ев­рейской идентичности. В новой стране их встретили евреи — таксисты, па­рикмахеры и наркоторговцы, а не только инженеры, музыканты, врачи и журналисты. Не все окружающие евреи были общих с ними политических взглядов, а некоторые были недовольны их приездом. Процесс фрагментирования еврейской идентичности усилился переменами внутри иммигрант­ских группировок. Например, не всем удавалось успешно реализоваться на рынке труда, а этическое требование делиться с другим в данном случае не срабатывало.

Марковиц отмечает, что на обоих континентах бывшие советские евреи чувствовали необходимость поддерживать связь с товарищами по эмиграции: им были нужны русский язык, русская кухня, а главное — уверенность, что их старая жизнь, так же как и новая, имела смысл. Они обратили внимание на то, что раньше было самоочевидным: что они не только евреи, но и русские, хотя «официально» не имели в СССР такой идентичности. Что же касается трех миллионов евреев, оставшихся в 1990-е гг. в России, то они утратили «советско-еврейскую» идентичность.

Согласно выводу Марковиц, лишенные как религиозного, языкового и гео­графического «общих знаменателей», так и веры в ту или иную политическую систему, но зато имеющие своими приоритетами знание и профессию, евреи в конце XX в. — это современные люди в сущностном смысле этого слова. Осмысляющие свою еврейскость, сознающие свою русскость и в то же время ставшие израильтянами или американцами, евреи образовали «транснацио­нальное сообщество» (с. 207). «Это сообщество, воображаемое <...>, непред­намеренное и, очевидно, не имеющее определенной территории, покоится на социальной основе родственных и дружеских связей, преодолевающих рас­стояние между континентами; на эмоциональной основе общего понимания того, что такое быть евреем в СССР; на позитивной оценке русской высокой культуры и русского языка; на ориентации на интеллектуализм и профессио­нализм и на необходимости приспособить эти ценности, убеждения и жизнен­ные установки к новой, постсоветской реальности. С учетом недавно возрос­ших возможностей международного обмена информацией (по телефону и электронной почте) и транснациональных путешествий теоретическая идея такого всемирного сообщества реализуется на практике» (с. 207—208).

В отличие от статьи Марковиц, лишь в небольшой степени основанной на интервью, работа Уэсли Чапина «Турецкая диаспора в Германии» (1996. № 2) — это кейс-стади с большим количеством статистических данных, опи­сывающих усиление иммиграции турок в Германию. В статье показано, что турецкая диаспора неоднородна: она состоит, во-первых, из гастарбайтеров (их большинство) и беженцев, а во-вторых — из нескольких этнических групп (этнических турок среди турецких иммигрантов всего лишь две трети). Тем не менее, отмечает Чапин, это все же одна диаспора со своей идентич­ностью, обладающая общей памятью о родине и, как правило, не стремящаяся к ассимиляции (натурализации).

Идентичности другой крупной диаспоры посвящена статья Беннетты Жюль-Розетт «Дискурсы идентичности и диаспоральная эстетика в черном Париже: формирование сообщества и перевод культуры» (2000. № 1). Если в 1960 г. во Франции проживали лишь 18 тысяч африканцев, то, согласно переписи 1982 г., их было уже 127 322, а по переписи 1990 г. — 1 633 142 (с. 39). На протяжении этого времени диаспоральные сообщества афри­канцев во Франции вырабатывали различные определения коллективной идентичности; статья Жюль-Розетт посвящена роли интеллектуалов и ху­дожников — выходцев с африканского континента в «оформлении дискурсов идентичности и диаспорических социальных формаций» (там же). Под дискурсом групповой идентичности подразумеваются утверждение идеала, выражение коллективной репрезентации и интересов группы (позитивного переопределения маргинальной или подавляемой группы) и ее социально- политические притязания. Подобные дискурсы лежат в основе различных стратегий приспособления к новым условиям (внедрение, ассимиляция, интеграция).

Первый такой дискурс африканцев во Франции был связан с движением «негритюд» 1930—1940-х гг., возникновению которого во многом способство­вало знакомство черных студентов Сорбонны с «Историей африканских ци­вилизаций» Лео Фробениуса. Главными его идеологами были Эме Сезер, Леопольд Сенгор и Леон-Гонтран Дамас. Согласно концепции Жюль-Розетт, один дискурс сменяется другим, когда первый не приводит к желаемому со­циально-политическому результату или же когда исторические или поли­тические обстоятельства показывают его неадекватность реальности. Это смещение автор определяет как результат разрыва между означаемым и озна­чающим. Так, негритюд был проблематизирован к 1970-м гг., когда было по­ставлено под вопрос существование его фундаментального означающего — сущностной «негритянскости»; среди сыгравших в этом роль обстоятельств Жюль-Розетт называет постколониальную критику африканского полити­ческого и экономического кризиса, сам факт миграции африканцев на север, создание крупных постоянных диаспор в Лондоне, Париже и Брюсселе. Идеология «антинегритюда» может быть коротко определена как подчерки­вание «важности креолизации в усилении черной автономии» (с. 44). Здесь сыграли роль такие интеллектуалы, как министр культуры Бенина Станислас Адотеви, гаитянский поэт Рене Депестр и др. Третий дискурс идентичнос­ти — «паризианизм» — утверждается в 1970-е гг., когда новое поколение африканских писателей решило вовсе порвать с темой негритюда. «Паризианизм» укоренен в разочарованности и углубленности в себя, ставших «отве­том на атмосферу постколониального обмана» (с. 46); его основные темы — отчужденность, изгнание и безумие. Одно из главных имен здесь — Поль Дакейо, камерунский поэт, в 1980-х гг. основавший два издательства, кото­рые публиковали новую африканскую литературу, и таким образом способ­ствовавший возникновению транснационального африканского интеллекту­ального сообщества, подготовив почву для четвертого дискурса, который Жюль-Розетт называет постколониальным универсализмом. Один из его идеологов — ивуарский поэт Жан-Батист Тьемеле, который уже говорит об идентичности как о воображаемом конструкте.

Со сказанным в статье Жюль-Розетт созвучны размышления Тололяна о религиозных, филантропических, политических и других «элитах и инсти­тутах армянской транснации» в одноименной статье, опубликованной в том же выпуске «Диаспоры». Согласно Тололяну, «организованные, институцио­нально установленные и поддерживаемые связи в сочетании с материаль­ным и культурным обменом между диаспоральными сообществами и между диаспорой и родиной являются ключевыми компонентами "диаспоральной" социальной формации в строгом смысле этого слова, а не в смысле только этнической группы» (с. 108). Автор прослеживает историческое развитие ар­мянских «диаспоральных общинных элит и институтов», например куль­турных, продуцирующих все новые формы идентичности, и показывает пе­реход диаспоры от «изгнаннического национализма» — то есть понимания диаспоры как нации в изгнании, ждущей возвращения на родину, — к «диа- споральному транснационализму», хотя и без отмены понятия «нация», со­храняющего значение в армянской диаспоральной публичной сфере. «Се­годня, — пишет он, — диаспоральные элиты начали видеть в совокупности диаспоральных сообществ устойчивую армянскую транснацию» (с. 115). В качестве примера транснациональной организации приводится Армянская апостольская церковь.

К теме еврейской идентичности обращается и израильский политолог Йосси Шаин в статье «Американские евреи и конструирование израильской еврейской идентичности» (2000. № 2), посвященной противостоянию свет­ских и религиозных евреев в Израиле, в котором приняли участие и аме­риканские евреи. Как пишет Шаин об их реформаторской и консерватив­ной «деноминациях», «нахождение в авангарде сражения против господст­ва ультраортодоксов в Израиле воспринимается этими движениями как утверждение их собственной значимости в Соединенных Штатах» (с. 164). Шаин прослеживает «эволюцию еврейско-американско-израильских от­ношений с точки зрения конфликтующих еврейских идентичностей», а точнее — влияние изменений в «еврейско-американской идентичности» на «израильско-диаспоральные отношения» (с. 165): интеграцию евреев в аме­риканское общество в конце 1940-х — начале 1960-х гг., «израилизацию», или «сионизацию», еврейско-американской идентичности с середины 1960-х гг., «консолидацию отношений между Израилем и американскими евреями» с начала 1980-х гг. и, наконец, трансформацию обоих сообществ и отношений между ними с начала 1990-х гг. под влиянием распространения демокра­тических ценностей и идей плюрализма, средневосточных мирных перегово­ров и т.д. Шаин делает вывод о «проникновении в традиционалистский из­раильский иудаизм либерального американского иудаизма как другого, среднего пути между агрессивной ультраортодоксией и безоговорочным секуляризмом» (с. 194).

Еще одна статья на обсуждаемую тему — «Одно лицо, много масок: един­ственность и множественность китайской идентичности» Тона Чикьона и Чана Квокбуна (2001. № 3). Авторы анализируют материалы бесед с живу­щими в Сингапуре китайцами, которые были проведены на рубеже 1980— 1990-х гг. «Китайскость» определялась информантами через кровное род­ство, выражающееся в фенотипических признаках и фамилии, тогда как другие маркеры этнической идентификации: язык, религия, образование — утратили для них «гомогенизирующее влияние» (с. 371). Таким образом, в этнической идентификации сингапурские китайцы полагаются на «инди­видуальное», а не «общинное» (в терминологии авторов). Те из них, кто по­лучил образование на английском языке, определяют получивших образо­вание на китайском как ультраконсервативных и старомодных, а вторые определяют первых как либеральных и сексуально распущенных «полу­китайцев», не знающих, что такое китайская культура, и называют их между собой «бананами» (то есть желтыми снаружи, белыми внутри) (с. 378—379). Все это, наряду с разрывом поколений, младшее из которых зачастую не бы­вало в Китае, привело к «фрагментированию китайской этничности» (с. 384).

В упомянутом выше спецвыпуске 2002 г. о диаспоре как дискурсе — «изобретении, конструировании и презентации себя» — изобретению и пе­реизобретению традиции посвящена статья Маргарет Саркисян «Играя (в) португальское: конструирование идентичности в сообществе португаль­цев в Малайзии» (2002. № 2). Саркисян убедительно показывает, что музыка, танец и используемые в представлениях костюмы суть один из способов (на­ряду с языком и религиозной верой) саморепрезентации членов сообщества в качестве португальцев. Здесь же назовем еще один, недавний спецвыпуск «Диаспоры», составленный из материалов прошедшей в 2012 г. в Оксфорд­ском университете конференции «Острова и идентичности: креолизация и диаспора в сравнительной перспективе» (2008 [фактически — 2013]. № 1). Креолизация трактуется в нем как не сводимая к Карибам, а характерная для островных пространств вообще «идентичностная траектория», сопоставимая с диаспоральной и отличная от нее («там и тогда» — в диаспоре, «здесь и сей­час» — в креолизации). Географически материал статей охватывает Маскаренские острова, острова Зеленого мыса и Гаити; наиболее теоретичная из них — «Понятие креолизации: попытка теоретического прояснения»Кристины Шиваллон.

Одна из первых статей о диаспоральной идентичности, появившихся в «Диа­споре», — «Индия онлайн: электронные доски объявлений и конструирова­ние диаспорической индийской идентичности» Амита Рэя (1995. № 1). Это одновременно и первая публикация журнала, в которой диаспоральная проб­лематика рассматривается в контексте новейших цифровых средств комму­никации, а именно — популярной в конце 1980-х — начале 1990-х гг. системы (точнее, ряда систем) обмена сообщениями и файлами, прообраза современ­ных интернет-чатов, а также электронной почты и файлообменных сетей. В этой статье анализировались сообщения, содержащие пропаганду индий­ского национализма, а значит, конструирующие и репрезентирующие индий­скую идентичность. К ней примыкает работа Винная Лаля «Политика истории в Интернете: кибердиаспорический индуизм и североамериканская диаспора индусов» (1999. № 2). Лаль пишет о воинственности «кибердиаспорического» индуса и создаваемых им «ревизионистских версиях индийской ис­тории»: стремлении отождествить индуизм с хиндутвой, утверждении, что технология RSS, регистрирующая обновления на вебсайтах, является реали­зацией идей Вивекананды и т.д. (с. 152 и далее). Той же темы касаются более поздние статьи: «Интернет, место и публичная сфера в диаспоральных со­обществах»Энджел Адамс Пархам (2005 [фактически — 2009]. № 2/3), в ко­торой говорится об использовании онлайн-пространств гаитянской диаспо­рой, и «"Ватсапы" в Сети: роль информационных и коммуникационных технологий в формировании транснациональной эфиопской диаспоры» Нэнси Хафкин (2006 [фактически — 2011]. № 2/3). Обе они посвящены не вир­туальным сообществам, а тому, как то или иное реальное сообщество исполь­зует виртуальную среду. А в статьеМартина Зёкефельда «Алевизм онлайн: переосмысление сообщества в виртуальном пространстве» (2002. № 1) об­суждается и понятие «виртуальное сообщество» — различаются «культурные», то есть просто представленные в кибепространстве, и «социальные» сообщества, то есть поддерживаемые посредством активного взаимодействия в этом пространстве (с. 108).

Внимание «Диаспоры» к этой теме, во-первых, полностью отвечает одной из главных задач журнала: проследить, как переопределяются некогда строго расчерченные границы нации-государства в новой, транснациональной куль­туре, а во-вторых, свидетельствует в пользу его актуальности: триада «диа­спора — медиа — идентичность» веьма популярна, список литературы на эту тему обширен[12], и это закономерно: значение медиа для диаспор и, значит, для диаспороведения едва ли возможно переоценить.

Глобализация последних десятилетий — это новые возможности не только для активного передвижения людей (мобильности), но и для быстрого рас­пространения информации. И, пожалуй, второе даже больше, чем первое, влияет на жизнь вне родины и на традиционное представление об этой жизни. Иными словами, появление Интернета, глобального телевидения и мобильной связи должно было не просто существенно повлиять на диаспоры, но даже поставить под вопрос само их существование. В 2005 г. вышла книга Карин Авив и Давида Шнеера «Новые евреи: конец еврейской диаспоры»[13], где было показано, что для нового поколения евреев Израиль больше не яв­ляется «землей обетованной» и что они чувствуют себя дома там, где живут, будь то одна часть света или другая (ср. изложенные выше наблюдения Марковиц над новейшей еврейской идентичностью из № 2 «Диаспоры» за 1995 г.). Под концом диаспоры в данном случае подразумевается конец идеи изгнания (сами израильтяне сегодня, упоминая евреев, проживающих за ру­бежом, говорят уже не про «галут» — «изгнание», а про «тфуцот» — «рассея­ние»), но это выражение можно употребить и в расширительном смысле. Со­временные глобальные медиа — наряду с возможностью быстро и часто путешествовать — позволяют чувствовать себя как дома где бы то ни было, и соответствующие критерии диаспоральности, названные Сафраном в № 1 «Диаспоры» за 1991 г., едва ли не теряют значение, а сам термин «диаспора» — продуктивность.

[1] См. об этом: Diaspora and Transnationalism: Concepts, Theo­ries and Methods / Eds. R. Baubock, T. Faist. Amsterdam: Amsterdam Unuversity Press, 2010. P. 7.

[2] Адрес официального сайта журнала — http://www.utpjournals.com/diaspora.

[3] См.: http://diasporastudies.in/.

[4] См.: Андерсон Б. Воображаемые сообщества: Размышле­ния об истоках и распространении национализма [ 1983] / Пер. с англ. В. Николаева. М.: КАНОН-пресс-Ц; Кучково поле, 2001.

[5] Clifford J. Diasporas // Cultural Anthropology. 1994. № 9. P.311.

[6] Ibid. P. 322.

[7] Dufoix S. Les Diasporas. P.: Presses Universitaires de France, 2003.

[8] Mishra V. The Literature of the Indian Diaspora: Theorizing the Diasporic Imaginary. L.: Routledge, 2007.

[9] Авторы ссылаются здесь на «Воображаемые сообщества» Андерсона и известный сборник «Изобретение традиции» (The Invention of Tradition / Eds. E. Hobsbawm, T. Ranger. Cambridge (UK): Cambridge University Press, 1983), а также на статью: Rapport N, Dawson A. Home and Move­ment: A Polemic // Migrants of Identity: Perceptions of Home in a World of Movement / Eds. N. Rapport, A. Dawson. Oxford: Berg, 1998. P. 19—38.

[10] Leonard K.I. Making Ethnic Choices: California's Punjabi Mexican Americans. Philadelphia: Temple University Press, 1992.

[11] К числу других статей относятся «Диаспора с отличием: этническая идентичность еврейских и грузинских подрост­ков в Российской Федерации» той же Марковиц (1997. № 3), «Возвращение на тоталитарную родину: неопределен­ная инаковость русских репатриантов из Китая в СССР» Лори Манчестер (2007 [фактически — 2013]. № 3), а также «Декосмополитизация русской диаспоры» Дэвида Лэй- тина, где говорится о выборе диаспоральным сообществом того или иного аспекта идентичности в качестве главного и о том, как — не почему, а именно как — русские евреи на Брайтон-Бич консолидировались по религиозному прин­ципу (2004. № 1; русский перевод см. в этом тематическом номере «НЛО»).

[12] Так, роль потребления медиа и «апроприации коммуни­кационных технологий» в процессе конструирования диа- споральной идентичности в повседневной жизни рассмат­ривается на материале этнографических исследований в Лондоне и Нью-Йорке в кн.: Gergiou M. Diaspora, Identity and the Media: Diasporic Transnationalism and Mediated Spacialities. Cresskill: Hampton Press, 2006. См. также: Brinkerhoff J.M. Digital Diasporas: Identity and Transnatio­nal Engagement. N.Y.: Cambridge University Press, 2009; Alonso A., Oiarzabal P.J. Diasporas in the New Media Age: Identity, Politics, and Community. Reno: University of Ne­vada Press, 2010, и др.

[13] Aviv C.S., Shneer D. New Jews: The End of the Jewish Dias­pora. N.Y.: New York University Press, 2005.

Опубликовано в журнале:

«НЛО» 2014, №3(127)

Интервью с Хачиком Тололяном

(пер. с англ. А. Зубова и А. Логутова)

«НЛО»: Как бы вы могли вкратце обрисовать современное состояние диаспоральных исследований?

ХАЧИК ТОЛОЛЯН: Это поле исследований представляется достаточно интересным и активным, но в то же время неоднородным. Во-первых, эта категория сама по себе весьма инклюзивна и сейчас включает в себя ряд конфликтующих рабочих определений, что отличает современную ситуацию от ситуации, скажем, 1990 года, когда только лишь еврейские, армянские и греческие диаспоры опознавались как таковые. Во-вторых, в diaspora studies оказываются вовлеченными многие другие научные дисциплины: от антропологии, социологии и политологии до исследований в области постколониальной литературы, религиоведения, социально-экономической географии и т.д. В-третьих, это поле поистине интернационально. Журнал «Diaspora: A Journal of Transnational Studies», который я издаю, является типичным в этом отношении, так как в нем печатаются статьи авторов из Англии и США, Малайзии и Южной Африки, Индии и Франции и т.д. Каждый из авторов по-своему использует те же понятийные категории и привносит что- то новое в методологию.

«НЛО»: У стороннего наблюдателя, оценивающего ситуацию из российского контекста, складывается впечатление, будто концептуальное поле diaspora studies как таковое уже сложилось, но понятийный аппарат для его осмысления еще находится на стадии становления, внутренние границы между различными аспектами изучения диаспор до сих пор не определены. Насколько верно такое впечатление или, наоборот, оно не соответствует истине?

Х.Т.: И да, и нет. Да — в том смысле, что в diaspora studies нет одного авторитетного лица, которое диктовало бы, что такое diaspora studies, как следует определять эту дисциплину и как ее изучать. Ученые постигают традиции своей дисциплины в своей стране, они изучают подходы, появляющиеся в других странах и других дисциплинах, затем пишут сами и учат других. Если их работа принимается, то сперва она расширяет все поле исследований, а затем с течением времени те или иные подходы принимаются другими последователями дисциплины и становятся доминирующими. Но здесь нет полного согласия, и ни у кого нет достаточного авторитета, чтобы насильно утвердить его. В каком-то смысле взгляды, убеждающие большее количество ученых, побеждают.

К примеру, многие влиятельные ученые верят, что для диаспоры необходимо сохранять ориентацию на покинутую в свое время родину. Этого мнения придерживаются многие диаспоральные группы. Сионисты, например, подтверждают, что стремятся к тому, чтобы как можно большее число евреев вернулось в Израиль, но ведь к тому же стремятся и Государственный департамент США, и представители Всемирного банка, поскольку они бы хотели, чтобы диаспоры, появившиеся на Западе и ведущие происхождение из экономически малоразвитых стран, инвестировали в свои родные страны и способствовали их развитию. Эти представления обладают как концептуальными, так и политическими компонентами. Напротив, ряд других ученых полагает, что диаспоры должны обладать только двумя качествами: дисперсией и стремлением поддержать единую идентичность, т.е. сопротивление ассимиляции. В таком случае романи, или цыгане, которые не помнят родину и не заинтересованы в возвращении в родную северо-западную Индию, которую они оставили около 800 года н.э., составляют диаспору во втором смысле, а согласно первому определению — нет.

Более того, существуют категории, которые ученые принимают в теории, но на которых никто не фокусируется на практике. Диаспора, изучаемая с точки зрения количества денег, которые транснациональные эмигранты посылают домой («римесса»), и та же диаспора, рассмотренная с позиции обмена культурной продукцией, к примеру музыкой, циркулирующей между метрополией и различными диаспоральными сообществами, в результате может показаться двумя разными диаспорами. В том случае, если ученый не концентрируется на транснациональном, кросскультурном обмене, но, напротив, изучает функционирование институций диаспоры, таких как школы, места религиозного почитания и политические органы, то та же диаспора вновь будет выглядеть иначе. В теории, эти и другие подходы должны быть синтезированы, что в итоге позволило бы увидеть полную картину той или иной диаспоры, но на практике это малодостижимо.

«НЛО»: Насколько сильно — или, наоборот, слабо — понимание диаспоры в современных теориях отличается от традиционного представления? Я имею в виду такие определения, как предложенное в английском разделе «Вики- педии»: «Диаспора — это рассеянное население с общим происхождением на небольшой географической территории. Диаспора также может означать миграцию населения с исторической родины».

Х.Т.: Трудно сказать, поскольку даже традиционные определения могут отличаться друг от друга. Рассмотрим несколько наиболее существенных пунктов, ставших объектами споров в ранних определениях понятия. Во-первых, это причины миграции с родины: еврейские и американские мыслители делают акцент на насильственной высылке как причине возникновения диаспоры. Но это далеко не единственная причина. Первая волна евреев, несомненно, была сослана в Вавилонское изгнание силой, но в Египте к тому моменту уже существовали еврейские общины, и уже после окончания Вавилонского изгнания многие евреи «добровольно» продолжали эмигрировать по экономическим причинам. Первая волна дисперсии армян была спровоцирована жестокой политикой тюркских правителей Сельджукидов, однако причинами последующих волн эмиграции были уже экономическая бедность и поиск более благоприятных возможностей в жизни. Рассмотрим и другой пункт, особенно ценный для ряда еврейских ученых: цель любой диаспоры — возвращение в метрополию. В то же время большинство людей — представителей одной диаспоры, раз обосновавшись в новой стране, предпочитают там и остаться. Так, в настоящее время многие евреи возвращаются в Израиль, многие, наоборот, уезжают, но многие же продолжают оставаться на своих местах, в Англии или Бразилии. Такие разные типы поведения характеризуют большие, наиболее развитые диаспоры.

Мне кажется, такое усложнение частично связано с тем, как по-разному можно понимать «принудительную высылку». Миграция киргизских и армянских рабочих в Россию с 1991 года связана не с тем, что они подвергались преследованию на родине, а, в первую очередь, с отсутствием там рабочих мест или с заработной платой ниже прожиточного минимума. Можно ли описать эту ситуацию как экономическое насилие? Является ли диаспора, возникшая в результате экономической нищеты, в той же степени диаспорой, как и та, которую составляют пережившие резню или геноцид? Очевидно, эти две диаспоры во многом отличаются: к примеру, механизмы коллективной памяти диаспоры, скрепляющей ее в единое сообщество, в обоих случаях функционируют по-разному. В то же время обе они представляют собой сообщества рассеянных по миру людей, сохраняющих транснациональные связи и общее желание сопротивляться ассимиляции и сохранять собственную идентичность. Моя позиция и позиция многих моих коллег состоит в том, что все это примеры диаспор, однако они не поддаются единой концептуализации.

«НЛО»: Обычно считается, что диаспоральное сообщество — это сообщество с твердой и последовательной установкой на закрытость, но насколько закрытыми можно считать реальные диаспоры? Можно ли приблизительно выстроить какую-либо «градацию» этой закрытости? Насколько вообще диа- споральное сообщество закрыто или открыто для соседних культур и этносов?

Х.Т.: Опять же, ответ зависит от места и времени. Раньше было проще сохранять закрытость диаспоральных сообществ, когда доминировали такие факторы, как религиозная самоидентификация, этнические и расовые предрассудки, затрудненная и ограниченная мобильность, сокращенный уровень коммуникации, закрытое хозяйствование с определенными экономическими нишами только для представителей диаспор, недоступность высшего образования, необязательность несения военной службы для всех. При таких условиях, которые до недавнего времени были превалирующими для всего мира, лидерам диаспоральных сообществ было проще разрабатывать стратегии убеждения своих членов в необходимости сохранения и поддержания границ сообщества закрытыми, а также успешно добиваться определенной модели поведения — запрета на междиаспоральные браки, ограниченных и формализованных контактов между членами диаспоры и представителями сообщества принимающей страны и полного отсутствия ассимиляции. Однако и в этой ситуации многое зависело от поведения именно принимающей стороны: если общество оказывается нетерпимым, то оно не позволяет интеграцию меньшинств, включающих и диаспоральные меньшинства, она для него оказывается нежелательной. Ни одно общество Европы, кажется, не пожелало интегрировать цыган; американское общество было более открыто интеграции поляков и евреев, чем афроамериканцев. Некоторые общества и страны практиковали религиозные преследования и попытки обращения в определенную веру — к примеру, в Византии армяне массово принимали православие, с одной стороны, из-за давления правительства, с другой — стремясь использовать карьерные возможности, открытые для обращенных в православие.

Сегодня правительства многих стран меньше демонстрируют националистическое и пуританское отношение к сообществам и, наоборот, более открыты для культурной гибридизации, не практикуют жесткого и принудительного приобщения к социальным, культурным и экономическим нормам. Они все чаще позволяют социальное, культурное и экономическое самоопределение, возможности и способы интеграции в сообщество принимающей страны и получения гражданства. (Я знаю, что до сих пор существует ряд государств, где подобное отношение не в ходу, однако в глобализированных странах это доминирующая линия поведения.) Мы наблюдали примеры такого прогрессивного движения в сообществах, ориентированных на открытость и инклюзивность, что ведет к облегченному контакту с обычаями другой культуры, как это происходит сейчас в Америке. На настоящий момент подавляющее большинство японо-американских браков совершаются за пределами одной группы. Это заметное изменение по сравнению с ситуацией 1970-х годов. Значительный процент браков евреев и армян в Америке заключается не с членами их диаспоральных групп. Снижение роли религии, распространение университетского образования, телевидение, музыка и Интернет — все это способствует становлению единой глобальной молодежной культуры, более сильной, чем культура диаспоры. Однако это движение может быть замедлено или даже обращено вспять при изменении поведения принимающей стороны. Может казаться, что история неумолимо движется в одном направлении, но затем она внезапно меняет курс.

«НЛО»: Какова реальная или воображаемая связь диаспоры с метрополией? Каково взаимоотношение культур диаспоры и метрополии? Х.Т.: На этот вопрос не может быть единого ответа ни с точки зрения исторической перспективы, ни в настоящем. Древнейшая и в каком-то смысле показательная диаспора — еврейская — не могла иметь контактов с метрополией, поскольку в 66—134 годах н.э. войны с Римской империей привели не только к разрушению священного города Иерусалима, но и буквально к разорению всей страны. В течение нескольких веков продолжали существовать маленькие религиозные сообщества, и они же создали первый Иерусалимский Талмуд. Однако уже к 500 году н.э. первенство получили вавилонские евреи и их Талмуд. С трудом верится, что между 500 и 1880 годами н.э. в Палестине / Израиле могло быть больше 3—4 тысяч евреев одновременно. Схожим образом, африканские рабы в США не имели возможности устанавливать контакты с родиной, однако диаспора имела четкие границы, так как американское правительство препятствовало ассимиляции, а такие факторы, как жестокость извне и создание внутри сообщества сильной религиозной, устной и музыкальной культуры, унаследованной потомками рабов, помогли становлению особой идентичности. Другие диаспоры, к примеру армяне, никогда не теряли контакта с метрополией, однако количество и качество контактов могли сильно различаться.

Отчасти отличительной чертой диаспор в ситуации после 1960-х годов является легкость, с которой можно путешествовать на родину, и постоянная циркуляция видео-, телефонных и электронных сообщений между странами. Даже в тех случаях, когда метрополия располагается далеко, как, к примеру, Индия от Америки, большое количество состоятельных индусов ежегодно посещают родину. Для сравнения вспомним, что в 1910 году письмо из Чикаго в Одессу могло идти около трех недель, и столько же обратно. В год таких контактов могло совершаться не более семи-восьми. Сейчас я знаю мигрантов, которые ежедневно общаются со своими семьями, живущими на расстоянии семи тысяч километров. Они могут пересылать деньги, подарки, видео и «селфи». Сейчас упрощение контактов с родиной продолжает усиливаться.

Разумеется, формы культурных и других видов взаимодействий имеют куда более комплексный характер. Связи с литературной традицией метрополии исчезают быстро, поскольку многие мигранты либо малообразованны, либо слишком заняты зарабатыванием денег, либо утрачивают язык метрополии за одно поколение. Если правительство принимающей страны практикует политику подавления, то возможности контакта еще более усложняются. При экономическом подавлении контакты полностью прекращаются. Между 1979 и 1989 годами, после того как Дэн Сяопин открыл экономику Китая, 85% всех иностранных инвестиций в Китай поступило от китайцев из Южной Азии. Последние повели себя стремительно и эффективно, как только для них стало очевидно, что они могут свободно инвестировать средства в свою страну и получать от этого выгоду.

«НЛО»: С позиции живущих в диаспоре людей, она выступает как депозитарий культурных кодов, идеологем и ценностей, которые были присущи метрополии и теперь должны быть сохранены. Насколько это правдиво с точки зрения внешнего наблюдателя-антрополога?

Х.Т.: И да, и нет. Распространенная проблема состоит в том, что открытые диаспоры, т.е. те, которые не загоняются в гетто, стремительно теряют многие из этих кодов и ценностей. В то же время многие меньшие фракции, наоборот, придерживаются их. О диаспоральных социальных формациях (таких, как в национальных сообществах) лучше думать как о массе населения, занятой работой или отдыхом и вовлеченной в прочие рутинные практики, маркирующие ее идентичность. Однако всегда существует маленькая группа людей, более преданных и активных, посвятивших себя общей идее. Они и составляют ядро сообщества, работающее на сохранение угасающих традиций, некоторые из которых время от времени могут возрождаться.

В качестве иллюстрации приведу пример. Некоторое время назад израильское правительство решило документировать все еврейские танцы в каждой диаспоре, начиная с исполняемых в Йемене и Марокко и заканчивая теми, что существовали в Восточной Европе до становления Израиля. Обнаружилось, что никто в Израиле не имел ни малейшего представления, как исполнять определенные танцы, скажем, из Восточной Польши, хотя название танца в памяти диаспоры продолжало жить. В то же время проживающие в Бруклине хасиды до сих пор сохраняют традицию исполнения этого танца. Этот пример показывает возможность сохранения старых традиций в диаспоре и говорит о важности того факта, что сообщества метрополий могут меняться очень быстро. И в процессе изменений эти сообщества, будучи уверенными в своей идентичности, уходящей корнями в их родину, отбрасывают старые традиции с большей легкостью, нежели более мелкие диаспоральные группы. Но в целом следует сказать, что в диаспорах традиции исчезают стремительно.

Важно отметить, что это не всегда является следствием ассимиляции. Те диаспоры, которые придерживаются старых культурных практик, определяющих их идентичность, продолжают существовать. Однако когда эти практики исчезают, сообщество просто-напросто изобретает новые с целью поддержания определения себя как особой диаспоральной группы, отличной от окружающего общества принимающей страны. Механизм выживания диаспоры — непрерывное производство маркеров различия. В конце концов они оказываются отличающимися не только от принимающей страны, но и от культуры предков их родной метрополии. Такая двунаправленная дифференциация является основной особенностью диаспор. Конечно, связь с утраченными традициями может быть более или менее выраженной. Так, в 1970-е годы в молодежных клубах Лондона группа молодых пенджабцев, иммигрантов из Индии, вдохновившись древним земледельческим танцем из их родного региона и усовершенствовав его танцевальными стилями черных иммигрантов с Карибских островов, изобрели танец «бхангра». Этот танец, будучи продуктом этой диаспоры, также получил широкое распространение и популярность в среде молодежи в Индии. В настоящее время дифференциация нередко становится следствием транснациональной циркуляции практик и смыслов.

«НЛО»: Каким образом сообщество, в основе которого уже не лежат привычные категории территории / гражданства / национальной идентичности, выстраивает свою культурную идентичность и какие компенсаторные механизмы оказываются вовлечены в это производство идентичности?

Х.Т.: Для начала к этим трем категориям я бы хотел добавить еще две: экономическую и религиозную идентичность. Не думаю, что здесь стоит распространяться о религиозной идентичности. Эта категория говорит сама за себя. Но позвольте мне подробнее остановиться на экономической идентичности. Единственное, в чем полностью соглашаются и убежденные марксисты, и «махровые» капиталисты, — это то, что экономика является базовой категорией человеческой жизни. Сегодня под воздействием глобализации народы, живущие на своей территории как граждане своего национального, независимого государства, говорящие на родном языке, обнаруживают, что условия их жизни изменились кардинально из-за того, что экономика больше не является национальной. По определению, это всегда было верно для диаспор — они всегда живут в «чьей-то еще» (народной или государственной) экономической среде. Диаспоры изначально занимают определенную экономическую нишу. Существует старый термин — «меньшинство комиссионеров», описывающий преимущественно евреев, армян, китайцев и диаспоры индийцев в Британской Восточной Африке. Эти диаспоральные меньшинства выработали не только свои собственные коммерческие практики, но и коллективную идентичность в экономической нише в качестве посредников между превалирующим земледельческим населением и полуфеодальной аристократией. Евреи и армяне в Польше между 1340 и 1650 годами были ювелирами, ростовщиками, искусными ремесленниками, но не крестьянами. Китайцы играли схожую роль в Индонезии и Таиланде, однако этот пример немного сложнее, так как в некоторых случаях они также выступали и в роли «рабочих-кули» (наемных землепашцев). Путешествуя по Европе и Северной Америке, нельзя не заметить, что менялы, владельцы газетных киосков, заправочных станций и мотелей и мелкие лавочники в большинстве случаев — индийцы. Все эти нишевые экономики позволяют определить культурную ориентацию и идентичность диаспоральной мелкой буржуазии, тем не менее обладающей сильными транснациональными связями.

Уместным будет добавить, что вопрос об «идентичности» сам по себе крайне сложный и практически нерешаемый. Два уважаемых американских исследователя, Роджерс Брубейкер и Фредерик Купер, в длинной статье «За гранью идентичности» пишут, что хотя мы и используем термин «идентичность», но по-настоящему в нем не нуждаемся, а его использование часто приводит к путанице. В рамках академического дискурса, утверждают авторы, исследование, проводимое через призму понятия «идентичность», может стать более продуктивным, если использовать комбинацию других, менее абстрактных терминов. Насколько я могу судить, хотя и не существует общепринятой и наглядной теории идентичности, многие из нас тем не менее продолжают до сих пор использовать термины «идентичность» и «культурная идентичность» в повседневном общении, в академических дебатах и научных исследованиях. Очевидно, если и существуют русская или американская коллективные идентичности, которые продолжали бы работать на протяжении длительного времени, то в таком случае нам необходим анализ того, как общество и культура, работающие через семью и институциональные структуры, воспроизводят эту идентичность внутри индивидуумов, обеспечивая ею каждого новорожденного внутри сообщества. Сейчас у нас накопилось много наблюдений и идей, но никакой адекватной общей теории. Конечно, мы знаем, что родительские институциональные практики имеют значение. Но в то же время мы не можем объяснить, почему, когда в диаспоре в одной семье рождаются два сына, скажем, с разницей в два года, один из них наследует диаспоральную идентичность, а второй — наоборот, максимально отдаляется от «породившего» его сообщества. И в этом нет ничего удивительного, ведь точно так же мы не можем ответить на вопрос, почему, в то время как один из двух братьев, выросших в одной семье, становится трудолюбивым и порядочным человеком, другой превращается в грабителя-наркомана. Вопрос, что является решающим фактором в становлении человеческой личности — биология, семья, более крупная родовая группа или сообщество, — большая загадка для ученых, чем они готовы признать. И эта загадка тесно связана с вопросом о диаспоральной идентичности.

«НЛО»: Существует конструктивистское представление, что диаспора, как инация, — это конструкт, «воображаемое сообщество». Насколько это представление можно считать работающим? Является ли диаспора сообществом, сконструированным только изнутри, или окружающий контекст тоже ее конструирует? И если да, то как?

Х.Т.: Когда Бенедикт Андерсон ввел представление о том, что нации — это непременно воображаемые сообщества, он имел в виду то, что — в отличие, например, от жителей деревни — члены нации не вовлечены в повседневное личное взаимодействие друг с другом и не связаны интересами и целями, возникающими в подобном взаимодействии. Будучи специалистом по Индонезии, Андерсон хотел обратить внимание читателя на то, что, к примеру, жители северо-западной Суматры, отделенные, скажем, от острова Малуку тремя тысячами километров океана, восприняли новую общую индонезийскую идентичность, научившись воображать себя частью обширного, но закрытого сообщества. Им это удалось во многом благодаря технологическим инновациям XIX века, и в особенности — развитию печати.

В андерсоновском смысле диаспоры всегда и неизбежно «воображаемы». Чтобы дать им адекватное описание, нужно отметить существование локальныхдиаспоральных сообществ, связанных друг с другом различными способами. Во-первых, это интранациональные связи, существующие, к примеру, между армянскими общинами Парижа, Марселя и Лиона или — насколько я могу предполагать — Санкт-Петербурга, Москвы, Ростова-на-Дону и Краснодара. Во-вторых, они вступают в транснациональные, преодолевающие государственные границы, связи с другими локальными сообществами. Например, армяне Москвы могут поддерживать контакты с армянами Лос-Анджелеса, Парижа или Нью-Йорка. Разумеется, все эти сообщества не теряют связи с Арменией. Подобное сочетание локальных и транснациональных связей и обеспечивает существование абстракции, известной как глобальная армянская диаспора.

Диаспора представляет себя не в абстрактных терминах, а посредством различных форм интенсивного коммуникационного обмена, превышающего по силе любые формы печатной коммуникации, доступные в XIX столетии. Сегодня турки в Берлине, ереванские армяне в Лос-Анджелесе и ливанцы в Нью-Йорке могут благодаря спутниковому телевидению круглосуточно следить за новостями из метрополии; многие из них также пользуются компьютерами и мобильными телефонами для оперативного общения со своей родней. Кроме того, существуют институционализированные формы контактов, обеспечиваемые низкой стоимостью путешествий: священники, филантропы, политические активисты, ученые, интеллектуалы и люди творческих профессий постоянно перемещаются с места на место. В обмен вовлечены и идеи, и деньги. Значительная часть онлайн-общения происходит на английском или французском языке, так как китайцам в Сингапуре, Гавайях или Лондоне (так же как индийцам из Калькутты, Йоханнесбурга или Сан-Франциско, гаитянам из Майами, Монреаля или Парижа) легче удается спорить или соглашаться со своими онлайн-респондентами на этих языках. Исследователи диаспор нередко читают эту переписку и наблюдают новые интересные способы конструирования диаспоральной идентичности: в онлайн-общении черты местных диаспоральных сообществ играют меньшую роль, чем дискурс воображаемой глобальной диаспоры. Иногда это может привести к опасным последствиям: появлению глобальных форм национализма, не привязанного к национальному государству.

«НЛО»: Какую роль в жизни диаспор играют практики памяти? Каким образом передается эта память?

Х.Т.: Память — это, несомненно, один из ключевых связующих элементов, обеспечивающих единство диаспоры во времени и пространстве. Но обобщить этот очевидный факт нелегко. В каком-то смысле память в диаспоре работает так же, как и в метрополии. В диаспорах, как правило, празднуются все те исторически памятные события, что и в метрополии: для мексиканских общин США «Синко де майо» (5 мая) не менее важен, чем для жителей Мехико. Праздники местного значения также сохраняют свою значимость: население Маленькой Италии в Нью-Йорке отмечает день Святого Януария с тем же размахом, что и в Неаполе (как это верно изображено в «Крестном отце 2» Копполы). В маленьком городке Миддлтаун (50 тысяч жителей), где я живу, польский праздник Ченстоховской Черной Мадонны и сицилийский праздник Святого Себастьяна отмечаются этническими группами, нередко демонстрирующими диаспоральное поведение. (Этнические группы и диаспоры — разные явления; все диаспоры являются этническими группами, но не все этнические группы диаспоральны.)

Повторю еще раз, что особенно остро личное и коллективное сталкиваются именно в сфере памяти. Каким образом коллективные воспоминания становятся личными? В диаспорах, переживших акты принуждения и насилия, особенно устойчивы воспоминания о травматических событиях. Но каким образом я, сын армян, переживших геноцид в Османской империи, или дети евреев — жертв Холокоста (такие, как моя коллега и подруга Мариан Хирш) способны сохранять эту память? Ни я, ни она не переживали этих страшных событий. Как можно помнить то, что с тобой не происходило? Исследуя старые фотографии и тексты, профессор Хирш ввела новый термин «постпамять» (postmemory), обозначающий воспоминания, внушаемые при помощи семейных и прочих нарративов тем, кто, по определению, не может помнить самих событий.

Разумеется, уже во втором поколении потомков переживших катастрофу передача памяти становится довольно сложной и основывается на очень разнообразных приемах и практиках. К примеру, существуют так называемые «объекты наследия» (legacy objects) — не обязательно обладающие художественной ценностью ремесленные изделия, несущие в себе стиль или способ производства, характерный для метрополии до катастрофы: керамическая поделка, привезенная немецкой семьей из Венгрии в Миннесоту в 1848 году; лакированная шкатулка, привезенная из Китая около 1850 года; вышитый носовой платок, привезенный из армянского Мараша век назад; кулинария, местные песни и, конечно же, разнообразные типы повествований (истории, фотокарточки, письма, дневники и т.д.). Все это вносит вклад [в сохранение памяти]. Изучение форм культурной памяти стало сейчас особой научной субдисциплиной, основанной на работах ряда исследователей — от Мориса Хальбвакса до Яна Ассмана или Питера Бёрка, а также на мемуарных и художественных текстах. Музеи, временные выставки, учебники по истории для диаспоральных школ, споры вокруг устной истории, психоаналитические подходы к анализу травмы и бессознательного — все эти объекты, механизмы и практики формируют культурную и социальную память и способствуют образованию постпамяти у членов диаспоры.

«НЛО»: Каким образом изменение доступности текстовых, визуальных, аудиальных и т.д. медиатехнологий в диаспоре и метрополии отражается на конструировании и циркуляции идентичностей? Каким образом такие ключевые компоненты наций и диаспор, как коллективная память и общий язык, изменяются с появлением новых медиа?

Х.Т.: Переход к цифровым медиа изменил все — начиная от сексуальных практик и кончая преступностью в диаспорах. Влияние медиа на диаспоральные сообщества необходимо анализировать в терминах двух отдельных феноменов. Необходимо прояснить способы передачи информации и способы культурногопроизводства. В определенном смысле я уже касался этой темы: в настоящее время члены диаспоры могут с поразительной скоростью узнавать подробности о событиях в жизни метрополии, их семей, об экономических и политических изменениях в масштабах целой нации — и эта информация не подвергается фильтрации или контролю со стороны крупных организаций. К примеру, я подписан на ANN, армянскую новостную службу, которая генерирует подборку из всех онлайн-новостей, содержащих слова «Armenia» или «Armenian». В результате каждое утро я получаю 100—150 новостей на английском или французском языке самого разного объема и тематики: начиная от описания того, как армяне отмечали годовщину геноцида в Марселе, и кончая тем, как поживает футболист Генрих Мхитарян, играющий за немецкую «Боруссию». Кроме того, в моих руках оказываются десятки веб-ссылок на разного рода статьи и видео. В обычный день я трачу на просмотр этих сообщений не менее часа, иногда — больше. Разумеется, это делают далеко не все. По разным оценкам, около двух или трех тысяч армян занимаются чем-то подобным ежедневно. По выражению Габриеля Шеффера, их можно назвать «ядерными» членами диаспоры. Как говорилось выше, разные люди по-разному участвуют в поддержании существования диаспор, и главная роль в этом деле принадлежит целеустремленным, активным, легко мобилизующимся индивидам.

Участие в общении, в обмене идеями, изображениями и аудиовизуальными материалами очень важно. Со временем даже интеллектуалы старшего поколения, такие как я, привыкшие читать бумажные книги, овладевают цифровыми технологиями. Для наших молодых коллег цифровой мир стал естественной средой существования, в которой они живут, работают, развлекаются и принимают на себя разного рода обязательства. «Цифровое целеполагание» (digital commitments) активно исследуется учеными. Каким образом рассеянные по миру члены диаспоры, сидя за экраном компьютера, создают новые связи, затевают новые разговоры, конструируют новые диаспоральные дискурсы и практики, в которых не просто воспроизводится уже известная, доступная иными способами информация, но придумывается ипроизводится новая?

Немецкий антрополог Мартин Зёкефельд предпринял попытку показать то, каким образом социальные движения могут создаваться в Сети, на примере возрождения уникального (как в этническом, так и в религиозном смысле) сообщества алевитов в Турции, которое последовательно уничтожалось властями с 1923-го по 1980 год. Начиная с 1960-х годов некоторые алевиты начали в индивидуальном порядке переезжать в Германию, утратив практически все устные традиции и коллективные практики. Зёкефельд демонстрирует, как с конца 1980-х им удалось восстановить утраченные традиции и воссоздать свое сообщество при помощи использования цифровых технологий не только в политических, но и в культурных и религиозных целях.

В своем исследовании диаспорального киберпространства Виктория Бернал показала, как беженцы из Эритреи и другие мигранты, покинувшие свою родину в результате тридцатилетней войны за независимость Эфиопии (1961—1991), использовали новые медиа для консолидации публичного пространства диаспоры и политической мобилизации культурных центров. Пнина Вербнер, работавшая с пакистанским населением Англии, и Арджун Аппадураи, более известный теоретическими исследованиями, также подчеркивают важность цифровых технологий для развития публичного пространства диаспор. Разумеется, этот процесс имеет и негативные стороны. Анонимность интернет-общения открывает возможности для распространения нелицеприятных политических мнений и культурных предрассудков. Пожалуй, самые уродливые формы индусского диаспорального национализма родились именно в Сети. В статье «Кибераудитории и диаспоральная политика в транснациональном китайском сообществе» («Cyberpublics and Diaspora Politics among Transnational Chinese») антрополог Айхва Онг показывает, как глобальная цифровая диаспора, оторванная от повседневности социальных взаимодействий, порождает новый культурный дискурс, предпочтение в котором отдается сомнительным эссенциалистским абстракциям.

«НЛО»: В какой степени жизнь диаспоры определяется культурными стереотипами? На основании каких критериев представители диаспоры формулируют свои отличия от окружающих обществ? Какими способами конструируются эти отличия?

Х.Т.: Стереотипы распространены в диаспорах, но в меньшей степени, чем в окружающих их сообществах, где, подкрепляемые государственной властью, они особенно опасны. И весело, и грустно наблюдать за тем, как разные диаспоры часто пытаются подтвердить свою уникальность, прибегая к одним и тем же стереотипам. «Мы — семейные люди», — говорят о себе итальянцы, армяне, китайцы и вьетнамцы в Америке, полагая, что только им свойственно уважение к семейным ценностям, которым они объясняют свои успехи и в котором отказывают другим диаспорам.

На практике стереотипы используются диаспоральными меньшинствами как орудие критики большинства, среди которого они живут. К примеру, я слышал от американских армян и корейцев утверждение: «Мы — трудолюбивые семейные люди, в отличие от американцев, которые здесь всегда жили». Иногда подобные высказывания принимают форму настоящего расизма, направленного против афроамериканцев. Иногда они носят более общий характер: многие иммигрантские диаспоры (евреи, армяне, греки, китайцы, индийцы) в среднем более экономически успешны, чем коренные американцы — как белые, так и черные. У членов этих диаспор возникает недоумение по поводу того, почему коренные жители за многие века так и не воспользовались преимуществами жизни на «благословенной» (blessed) земле (в США, Австралии или Канаде), и они склонны объяснять свой быстрый успех при помощи снисходительной стереотипизации местного большинства, приписывая последнему лень, любовь к алкоголю и наркотикам или сексуальную распущенность. Разумеется, большинство отвечает тем же, только уже в более опасных формах. Меньшинствам, специализировавшимся на посредничестве в торговле (евреи, армяне, китайцы и индийцы) и достигшим делового успеха в преимущественно сельскохозяйственных районах, часто приписывалась жадность и нечестность: «Разве приезжие могут разбогатеть за одно поколение? Наверняка они нас грабят». Подобные идеи могут привести к дискриминациям или даже массовым убийствам. Так что — да, стереотипы существуют. Но, по крайней мере, в США и Канаде их становится меньше.

«НЛО»: Можно ли — и если да, то на каких основаниях — причислить к диаспорам «пограничные» социальные формы: например, микросообщества, образуемые в процессе «внутренней миграции» в закрытых обществах, или вовлеченные в трудовую миграцию «переходные» группы, еще не обретшие гражданского статуса в новой стране, не организовавшие собственных культурных институтов и находящиеся в «серой зоне неразличимости» между двумя или несколькими социумами?

Х.Т.: По этому поводу есть самые разные мнения. Мобильность стала частью человеческой жизни с тех пор, как первый Homo sapiens вышел из Африки 150 тысяч лет назад. То есть диаспора, понимаемая в смысле результата расселения популяции, возникла еще в древности. В своих работах я использую термин «расселение» как общую категорию, частным случаем которой является «диаспора», которая — в силу исторических причин — стала тем, что в риторике определяется как «синекдоха», т.е. частью, заменяющей целое.

В каких условиях сообщества расселения становятся диаспорами? Можно ли назвать все сообщества мигрантов диаспоральными? Моя исследовательская позиция по этому вопросу не самая популярная. По моему мнению, диаспоры должны отвечать целому ряду критериев: (1) члены диаспоры должны быть разбросаны по государствам вне своей метрополии, но при этом (2) как можно дольше сохранять свою изначальную идентичность, чтобы затем создать новую, основанную на поддержании культурных и прочих различий. Кроме того, (3a) они ощущают родство со своими бывшими соотечественниками, разбросанными по другим странам, а также — в большинстве случаев — (3b) с теми, кто остался в метрополии. И, наконец, (4) я предпочитаю определять подобные людские образования как «транснациональные сообщества» в переходном состоянии, превращающиеся через три и больше поколений в «настоящие диаспоры». Подобные критерии кажутся большинству моих коллег слишком произвольными, но, по-моему, это не так. У первого поколения мигрантов независимо от того, покинули они свою родину вынужденно или добровольно, еще сильна память о доме и о семейных узах — они живут в «транснациональной семье». Во втором поколении эти связи ослабевают, но остаются значимыми — дети мигрантов знают своих бабушек, дедушек, дядей и племянниц, проживающих в метрополии. В третьем и последующих поколениях, когда связи с бабушками и дедушками, двоюродными братьями и сестрами окончательно исчезают, а личные обязательства не успевают приобрести фундаментальное значение, выбор в пользу сохранения и дальнейшего развития особой идентичности становится по-настоящему осмысленным. Разумеется, в разные исторические периоды это происходит по-разному. Как уже было сказано выше, если большинство населения новой страны отвергает ваше сообщество, оно с легкостью остается диаспоральным. Но если в условиях культурной гибридизации, отсутствия проблем с получением гражданства и равенства экономических возможностей, характерных для многих современных социумов, группа продолжает поддерживать свою обособленность, то можно говорить о ее полной диаспоризации.

Большинство других определений не столь детальны и строги, а потому довольно разнообразны. Робин Коэн, работающий в Оксфорде и много сделавший для расширения определения «диаспоры», выделяет такие типы, как вик- тимная диаспора (victim diaspora), торговые и купеческие диаспоры, трудовая диаспора, а также «имперская диаспора», состоящая из колониальных чиновников и поселенцев. Пол Гилрой, используя термин «Черная Атлантика», выделяет культурную диаспору чернокожих, вышедших из Африки и обретших вторую родину в Бразилии, на Ямайке, в Гайане, США, на Кубе или в Лондоне, для которых путешествия, культурный обмен и циркуляция произведений искусств, художников и интеллектуалов стали определяющими факторами единства сообщества. В этом смысле «черная диаспора» как социальная формация обязана своим существованием культуре, производимой меньшинством и открытой к заимствованиям со стороны большинства. На мой взгляд, подобное положение имело место во многих диаспорах на протяжении очень долгого времени. Тем не менее споры продолжаются — и, поскольку интеллектуальные, психологические и политические силы уже преодолели национальные границы, точка в них будет поставлена еще очень нескоро.

Пер. с англ. Артема Зубова и Андрея Логутова

Опубликовано в журнале:

«НЛО» 2014, №3(127)

Интеллектуалы немецкоязычной антифашистской диаспоры в поисках идентичности

(пер. с англ. И. Булатовского)

Катерина Кларк

В последние годы феномен диаспоры не раз оказывался в центре внимания научного сообщества. Многие исследователи пытались понять, какое воздей­ствие на культурную, этническую и национальную идентичность оказывает случайное или намеренное рассеяние по разным странам массы людей, при­надлежащих к одной этнической группе или живущих в одном государстве, как это было в случае послереволюционной русской эмиграции, образовав­шей диаспору.

История диаспоры, о которой пойдет речь, началась 30 января 1933 года, когда к власти в Германии пришел Гитлер. Ее формирование ускорили массо­вые аресты среди левых вслед за пожаром Рейхстага 27 февраля, а также по­казательное сожжение книг в Берлине 10 мая того же года, после чего из стра­ны бежали многие интеллектуалы, опасавшиеся за свою жизнь. В 1938 году, после аншлюса Австрии и отторжения от Чехословакии Судетской области, антифашистская диаспора пополнилась местной интеллигенцией и теми, кто нашел временное убежище в этих странах. Всех их я определяю как немецкоязычных, поскольку писали они в основном по-немецки.

Для формирования диаспоры необходимо рассеяние, что и произошло с немецкоязычными интеллектуалами: их разбросало по всему миру, включая Францию, Англию, Турцию, Чехословакию (до нацификации), США, Пале­стину и некоторые латиноамериканские страны. Тем не менее они, как пра­вило, держались вместе, сохраняя общность благодаря внутренним связям и тем объединениям, которые возникали вокруг различных организаций, а также периодических изданий, распространяемых внутри диаспоры. Предметом моего исследования будут те дилеммы, с которыми сталкивались немецкоязычные интеллектуалы, пытаясь определить культурную идентич­ность в условиях диаспоры, особенно те из них, у кого были какие-то связи с СССР (кто либо жил там, либо работал в просоветских организациях и из­даниях, либо занимался другого рода деятельностью, поддерживаемой совет­ской властью). Но сперва немного о самой диаспоре.

В 1930-х годах у немецкоязычной интеллектуальной диаспоры было два центра. Первый — Париж, где насчитывалось больше всего немцев-антифа­шистов, пока германское вторжение не заставило их пересечь Атлантику и осесть в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе. Союз [защиты интересов] немецких писателей (Schutzverband deutscher Schriftsteller, SDS), созданный в 1909 го­ду и переформированный нацистами в 1933-м в Имперский союз немецких писателей (Reichsverband deutscher Schriftsteller), был возрожден в Пари­же по инициативе эмигрантов — бывших членов его крайне левого берлин­ского отделения. Филиалы парижского Союза, объединившие около 90% из двухсот отверженных немецкоязычных писателей разных национальностей, были созданы в Великобритании, Чехословакии, Бельгии, Дании, Голландии, Швейцарии, Люксембурге, Австрии, Южной Африке, США и Мексике[1].

Диаспора страдала от хронической нехватки денег. Ее главные журналы, такие как «Die Sammlung», выпускавшийся в Амстердаме Клаусом Манном, «Neue deutscher Blatter», издававшийся в Праге Виландом Херцфельде, бра­том Джона Хартфилда, и парижский «Unsere Zeit», редко когда существо­вали дольше двух лет и закрывались один за другим. Кроме финансовых, эмигранты сталкивались с паспортными проблемами и нередко страдали от голода. В результате, а также благодаря неуклонной поддержке Советским Союзом антифашистского движения (до пакта Молотова—Риббентропа, за­ключенного в 1939 году) и в силу левых симпатий многих интеллектуалов- эмигрантов просоветские организации и коммунистическая идеология стали играть значительную роль внутри диаспоры.

Вторым ее центром стала Москва. Несмотря на большое число обосновав­шихся там немецкоязычных интеллектуалов-эмигрантов, Советский Союз не соответствовал этой роли. Как правило, социалистическое государство принимало бежавших от нацистов интеллектуалов только в том случае, если они являлись членами коммунистической партии; остальным же отказывало. Франция была в этом смысле более открытой, особенно при Леоне Блюме, возглавлявшем правительство Народного фронта, когда в стране насчитыва­лось по меньшей мере 10 000 (а возможно, и все 30 000) представителей диа­споры, хотя после отставки Блюма в 1938 году ситуация изменилась в худ­шую сторону[2].

Тем не менее Москва оставалась крупнейшим центром немецкоязычной антифашистской диаспоры, особенно после 1935 года, когда существенные сдвиги в политике Коминтерна превратили СССР в лидера широкого анти­фашистского движения. Эта фаза, приблизительно совпадающая с эпохой На­родного фронта во Франции, охватывает период с 1935-го по начало 1939 го­да и отмечена переходом СССР и Коминтерна на более открытые позиции в вопросе о том, кого можно считать союзниками в их общем деле. Эта новая политика была провозглашена Георгием Димитровым в его речи на VII Кон­грессе Коминтерна в августе 1935 года. Говоря о необходимости такого рас­ширения категории потенциальных участников антифашистского альянса, поддерживаемого Коминтерном, чтобы он мог вовлечь в свою идеологичес­кую орбиту не только рабочих и интеллигенцию, но и католиков, и анар­хистов, и другие ранее непредставимые в этом альянсе группы, Димитров подчеркивает, что «Коммунистический Интернационал не ставит единству действий никаких условий, за исключением одного — элементарного, для всех рабочих приемлемого, а именно: чтобы единство действий было направлено против фашизма, против наступления капитала, против угрозы войны, про­тив классового врага»[3].

С 1935 года Советский Союз начал активно, хоть и неофициально, субсиди­ровать деятельность антифашистов во Франции. В частности, Международный конгресс писателей в защиту культуры, проведенный летом 1935 года в Па­риже, веха в истории антифашистского движения, был организован и финан­сировался в основном Советским Союзом при живейшем участии Сталина[4].

В этой атмосфере, созданной Народным фронтом, парижским конгрессом и VII Конгрессом Коминтерна, произошли знаменательные институциональ­ные перемены. После парижского конгресса на смену Международному объ­единению революционных писателей (МОРП), управлявшемуся из Москвы и подотчетному Коминтерну, пришла более открытая писательская органи­зация — Международная ассоциация писателей в защиту культуры, с центром в Париже, но по-прежнему активно финансируемая и управляемая из Моск­вы. Многие немецкие литераторы, осевшие во Франции и других странах За­падной Европы, вступили в эту организацию. Немецким литераторам, жив­шим в Советском Союзе, ничего не оставалось, как тоже стать ее участниками, в результате чего они немедленно оказались под опекой немецкой секции Союза писателей СССР, в которой ведущую роль играл Георг (Дьёрдь) Лукач. Немецкая секция подчинялась иностранной комиссии Союза писателей, воз­главляемой Михаилом Кольцовым и его заместителем Сергеем Третьяковым. Оба они бывали в Берлине в начале 1930-х и с тех пор имели широкие связи среди немецких интеллектуалов. Мария Остен[5], гражданская жена Кольцова, с которой он познакомился в Берлине, тоже вела активную работу с немецко­язычной интеллектуальной диаспорой. Кольцов, Остен и наиболее активные немецкоязычные интеллектуалы, жившие в Москве, часто бывали в Париже, курируя антифашистскую деятельность Международной ассоциации писате­лей в защиту культуры, — особенно во время Гражданской войны в Испании, начавшейся в 1936 году, когда Париж стал своего рода перевалочной базой для тех, кто направлялся в Испанию или возвращался оттуда.

Советский Союз оказывал значительную материальную поддержку не­мецкоязычным писателям в изгнании, обеспечивая им прежде всего возмож­ность публикации. Переписка Третьякова, Остен и Кольцова с теми из них, кто нашел прибежище в странах Западной Европы, свидетельствует о том, что помощь в издании их произведений, в оригинале и в русском переводе, заботила Союз писателей СССР не меньше, чем получение этими литерато­рами продовольственных посылок от их советских коллег[6]. Советские изда­тельства выпускали до 250 книг на немецком языке в год, не говоря уже о множестве произведений немецкой литературы в русском переводе[7]. Кроме того, в советских театрах поощрялись постановки пьес немецкоязычных дра­матургов, а некоторые советские фильмы снимались немецкими режиссе­рами[8]. Любопытным примером подобного сотрудничества мог бы послужить антиамериканский художественный фильм «Черные и белые», посвященный положению чернокожих в Америке: сценарий был совместным, советско-не­мецким, сниматься должны были приглашенные афроамериканские актеры, а режиссером должен был стать немец Карл Юнгханс (однако фильм так и не был снят).

Оказывая материальную поддержку немецкоязычным интеллектуалам-из­гнанникам, их советские покровители преследовали вполне определенные цели. Одной из них было повышение уровня сознательности и культуры со­ветских этнических немцев, которые проживали в основном в АССР Немцев Поволжья со столицей в городе Энгельс (до 1931 года — Покровск). К 1936 го­ду в СССР нашли пристанище 4600 немецкоязычных беженцев; после окку­пации Австрии и Чехословакии их число значительно увеличилось. Тем не менее эмигранты-антифашисты, принятые Советским Союзом, составляли незначительное меньшинство по сравнению с миллионом советских этни­ческих немцев, потомков так называемых «колонистов» XVIII-XIX веков; к тому же эта группа населения выросла в период первой пятилетки за счет притока немцев и австрийцев, привлеченных индустриализацией и возмож­ностью получить работу, которой не было в охваченной депрессией Европе.

Город Энгельс был провинциальным захолустьем. Немцы Поволжья раз­говаривали на архаичном немецком языке вековой давности и были в основ­ном крестьянами и рабочими. Тем не менее Эрвин Пискатор, знаменитый берлинский театральный режиссер-экспериментатор левого толка, приехав­ший в СССР в 1931 году, с энтузиазмом взялся за предложенную ему работу в Академическом немецком театре Энгельса и даже пытался (правда, безус­пешно) привлечь к ней Бертольта Брехта[9]. Другой целью советских покро­вителей немецкоязычной интеллектуальной эмиграции было привлечение их к просоветской пропаганде среди европейских немецких беженцев и на­селения самой нацистской Германии[10]. Например, для участия в передачах международного «Московского радио» на немецком языке приглашались видные немецкоязычные интеллектуалы, а немецкий режиссер Густав фон Вангенхайм снял советский антифашистский пропагандистский фильм «Бор­цы» («Kampfer», 1936).

Важнейшей составляющей участия СССР в судьбе немецкоязычной ин­теллектуальной диаспоры было финансирование трех периодических изда­ний, которые печатались в Москве, но широко распространялись внутри диа­споры: «Das Wort», «Internationale Literatur. Deutsche Blatter» и «Deutsche Zentral-Zeitung». Журнал «Das Wort», основанный в 1936 году по инициати­ве парижского конгресса писателей, редактировали Вилли Бредель, Леон Фейхтвангер и Бертольт Брехт[11]. Последние двое жили за границей: Фейхт­вангер — на французской Ривьере, а скиталец Брехт — по всей Европе. Пред­намеренный выбор редакторов среди иностранных писателей с громкими именами должен был сделать «Das Wort», по существу, главным объединяю­щим литературным органом диаспоры, разбросанной по разным странам. Два других издания, важных для ориентированных на Москву эмигрантов, — «Internationale Literatur» и «Deutsche Zentral-Zeitung» — выполняли ту же функцию, но в меньшей степени. Когда в 1933 году Иоганнес Бехер стал глав­ным редактором «Internationale Literatur», немецкой версии советского жур­нала «Интернациональная литература», это издание отчасти утратило свою независимость и стало печатать в основном немецких литераторов-эмигран­тов, а не смесь произведений разноязычных авторов[12]. «Deutsche Zentral- Zeitung», существовавшая с 1926 года, а в тридцатые выходившая ежедневно, была своего рода «Правдой» для советских этнических немцев: она сообщала об их промышленных и сельскохозяйственных успехах, открытии новых не­мецких школ и т.д. Однако при Юлии Анненковой, руководившей «Deutsche Zentral-Zeitung» в 1934-1937 годах, эта газета тоже стала печатать статьи, на­писанные представителями немецкоязычной интеллектуальной эмиграции или ориентированные на них. Среди зарубежных подписчиков «Das Wort», «Internationale Literatur» и «Deutsche Zentral-Zeitung» были выдающиеся представители немецкой антифашистской эмиграции[13]; редакции трех изда­ний работали в тесном сотрудничестве, нередко делясь друг с другом руко­писями и рекомендуя друг другу авторов.

Эти полностью финансируемые советской властью издания позволяли эмигрантам высказывать свои идеи и способствовали улучшению их матери­ального положения, но при этом усугубляли экономическую зависимость многих из них от советского государства: гонорары зарубежным авторам вы­плачивались в червонцах, что делало публикацию особенно желанной для тех, кто едва сводил концы с концами (об этом свидетельствует, к примеру, переписка редакции «Das Wort» с Вальтером Беньямином)[14].

Таким образом, едва ли можно рассматривать изгнанников-антифашистов, писавших для этих изданий, как «группу», ориентированную исключительно на Москву. Состав авторов постоянно менялся, особенно после показатель­ных процессов 1936-1938 годов, когда многие немецкоязычные интеллек­туалы, осевшие в СССР, стали жертвами чисток, а многие их зарубежные кол­леги отвернулись от советской России. Нет необходимости говорить о том, что политическое давление Советского Союза, становившегося в течение 1930-х годов все более консервативным и закрытым, также способствовало сокращению числа зарубежных авторов. Несмотря на неизбежное искажение общей картины, эти издания могут служить важным источником информа­ции о том, как ориентированные на Москву немецкоязычные интеллектуалы решали насущную проблему осмысления своей идентичности в качестве из­гнанников, неизбежно вставшую перед ними в условиях диаспоры.

Для интеллектуалов-антифашистов, которые начали эмигрировать из Гер­мании с приходом к власти Гитлера в 1933 году, вопросы идентичности и идейной приверженности стояли особенно остро. Как им следовало отныне определять себя? В чем состояла их новая миссия? Должны ли были те, кто нашел прибежище в СССР, ассимилироваться и стать советскими гражда­нами? Или они должны были стать частью большого транснационального сообщества интеллектуалов-антифашистов, которое заявило о себе во время парижского конгресса писателей (Вилли Бредель характеризовал это со­общество: «...писатели международного значения, такие как Жид, Мальро, Барбюсс, Нексё, Хаксли, Генрих Манн и Фейхтвангер»[15]). Или эти интеллек­туалы-изгнанники, несмотря ни на что, были прежде всего защитниками и хранителями истинно немецкого культурного наследия? Или же, по сути, подданными коммунистической империи, управляемой из Москвы?

На самом деле, хоть и в разной степени, к этим интеллектуалам приме­нимы в комплексе все перечисленные выше характеристики. Дело в том, что эмигранты-антифашисты одновременно были связаны с разными культурно-идеологическими группами, каждая из которых определялась одной из этих возможностей. Это многообразие ориентиров и задач означало, что как из­гнанники, так и их советские покровители были непоследовательны в опре­делении своих позиций.

Интеллектуалы-изгнанники пытались найти общий язык с разными, под­час противоборствующими, силами и обстоятельствами. Разумеется, мате­риальные соображения играли здесь решающую роль, потому что главным для этих эмигрантов было продолжение их интеллектуальной деятельности.

Большинство представителей немецкоязычной интеллектуальной диа­споры пытались осмыслить и освоить новые виды идентичности, игнориро­вавшие этническую обособленность и в силу этого являвшие яркий контраст с платформой нацистов, их изначальных соперников в плане определения культурной идентичности. Интеллектуалы-изгнанники стремились к свет­ской культурной идентификации, своего рода секуляризованной вере, чьи основания — разум, гуманизм, культура — были выдвинуты в 1935 году Меж­дународным конгрессом писателей в защиту культуры и в общих чертах определяли платформу интернациональной когорты интеллектуалов-анти­фашистов периода Народного фронта. Нацисты, напротив, олицетворяли иррациональное невежестве, которым изобиловали Средние века[16], и «вар­варство» (Barbarei); они были «разрушителями культуры» (Kulturzerstorer)[17]и даже нелюдями, «хищниками» (Raubtiere) — характеристика, неожидан­но напоминающая те, что давались обвиняемым на московских показатель­ных процессах[18].

Однако благородные идеалы немецкоязычных антифашистов (культура, гуманизм, разум) были слишком обобщенными, что оказалось неизбежным в условиях интернационального культурного альянса, своей непрочностью напоминавшего Народный фронт. Необходимо было определиться: какая культура? какой гуманизм? Некоторые интеллектуалы, вслед за деятелями Коминтерна, формально высказывались в поддержку культуры угнетенных стран (колоний и полуколоний) «третьего мира»[19], как сказали бы мы сего­дня; другие ратовали за «советский гуманизм, ничего общего не имеющий с буржуазным гуманизмом»[20], но чаще всего их высказывания все-таки имели отношение к культуре, так или иначе связанной с «немецкостью».

Ключевая дилемма для немецкоязычных антифашистов состояла в опре­делении своей миссии и своей собственной светской религии — культуры — на фоне того, что сообщество их было, в сущности, транснациональным, диаспорическим, то есть безгосударственным. Широко распространено мнение, что «культура по своей природе явление недовоплощенное и нуждается в го­сударстве, чтобы воплотиться в полной мере»[21]. Германия, которая могла бы рассматриваться как «национальное государство» этих изгнанников, как локус и гарант их «культуры», недостаточно хорошо поддается определению в качестве геополитической реалии, что было слишком очевидно в то время, когда нацисты заявили о своих претензиях создать «великую Германию». Для немецкоязычных изгнанников выбор принадлежности к определенной «нации» был особенно проблематичен в силу того, что они составляли диа­спору выходцев из разных стран (Германии, Австрии, Чехословакии, Венг­рии). В своих усилиях выйти за пределы идеологии «крови и почвы» и этноцентричности нацистской культуры они постоянно рисковали впасть в банальное обобщение, в «беспочвенность».

Можно было, разумеется, определить «культуру» и «нацию» в контексте советской ассимиляции. В статьях, которые публиковала «Deutsche Zentral-Zeitung», а также в стихах и прозе, публиковавшихся в «Das Wort», изгнан­ники постоянно заявляли о том, что СССР — их истинная родина. С ассими­ляцией была связана тема пересечения границы как решающего момента (вы­езд из Германии или въезд в СССР). Однако момент этот был двойственным: освобождением и поводом для ностальгии. Этот психологический конфликт всегда мог быть разрешен путем признания в Советском Союзе родины (Heimat) более высокого порядка — родины марксизма, которая в результате победы рабочего класса превратилась, как заявил Вилли Бредель в передо­вице девятого номера «Das Wort» за 1937 год, в «национальное государство в высшем смысле»[22]. В 1935 году Фриц Хекерт в статье «Москва — центр ком­мунистической мысли», опубликованной в «Deutsche Zentral-Zeitung», про­вел линию от Трира, где родился Маркс, к Москве, средоточию «мира ком­мунистических идей», где Маркс получает «наиболее широкое и глубокое прочтение»[23]. Такого рода прививка немецкой традиции к советской под­робно рассматривается в одном из главнейших канонических источников среди эмигрантских публикаций, посвященных проблеме гуманизма, — статье Альфреда Куреллы «Рождение социалистического гуманизма», опуб­ликованной в седьмом номере «Internationale Literatur» за 1936 год. Курелла видит начало «социалистического гуманизма» в буржуазном гуманизме, до­стигшем своего расцвета в конце XVIII — начале XIX века у Гёте и Шиллера, которые, на его взгляд, призывали вернуться к идеалу человека как меры лю­бой политики и экономики. Следующий важнейший шаг в понимании гума­низма был сделан в ранних работах Маркса, особенно — в его «Экономико- философских рукописях 1844 года», издание которых на языке оригинала было, кстати, осуществлено в Москве в конце двадцатых — начале тридцатых годов при участии группы немецкоязычных эмигрантов, включая Хуго Хупперта и Лукача[24]. Тексты раннего Маркса не входили в канон марксизма-ле­нинизма сталинской эпохи. Между тем, в «Экономико-философских руко­писях» рассматривается проблема отчуждения, отталкиваясь от которой Курелла определяет пролетариат как носителя истинного гуманизма и про­возглашает СССР духовной родиной пролетариата[25]. Пролетарский интер­национализм широко декларировался в отношении эмигрантов, осевших в СССР. На открытии международной секции Клуба мастеров искусств 8 февраля 1935 года Феликс Кон, видный советский публицист и деятель Наркомпроса, приветствовал собравшихся следующими словами: «Те, кто пришел к нам, как солдаты пролетарской революции, как борцы за социа­лизм, более не являются иностранцами в социалистическом отечестве. Добро пожаловать к нам, товарищи с Запада и Востока, те, кто отдает свои силы на дело нашей культурной революции!»[26]

Несмотря на многочисленные утверждения подобного рода, на самом деле немецкоязычные эмигранты жили в советском государстве в условиях фак­тического апартеида или, во всяком случае, параллельной реальности. Для них было создано множество отдельных привилегированных заведений, в ко­торых они не пересекались с обычными советскими гражданами. Эмигранты существовали в своем немецкоязычном мире. Они могли не чувствовать себя иностранцами в интернациональной секции Клуба мастеров искусств, по­тому что у них там была своя, отдельная программа лекций и спектаклей на их родном языке. Они слушали немецкие передачи международного «Московского радио». Их дети в большинстве своем ходили в специальные немецкие школы. Существовал даже немецкий политехникум на 755 мест[27]. Иностранцы работали в отдельных учреждениях или подразделениях учреж­дений и занимались деятельностью, в основном ориентированной на интел­лектуалов-антифашистов в нацистской Германии или на советских немцев. Своего рода исключением были архитекторы, участвовавшие в проектиро­вании, но и для них создавались отдельные иностранные бригады[28].

Кроме этого, чисто физического и институционального, имело место и значительное социально-психологическое разделение. Мало кто из эмигран­тов заботился о том, чтобы учить русский язык. Особенно примечателен слу­чай Иоганнеса Бехера, главного редактора «Internationale Literatur» в 1933­1945 годах, который, хотя и жил в доме советских писателей, отказался учить русский, потому что не хотел, чтоб этот язык влиял на него как на немецкого писателя. В результате каждое утро Хуго Хупперт являлся к нему, чтобы сообщить новости, почерпнутые им из советских газет[29]. И это был тот самый Бехер, который в 1935 году на Международном конгрессе писателей в защиту культуры заявлял: «Этот конгресс является всемирным не потому, что столько-то стран послали на него своих представителей, а потому, что он яв­ляется проявлением мировой воли: лучшее из прошлого объединилось с ра­бочим классом в его борьбе. <...> Мы говорим на разных языках, но, несмотря на все наши различия, есть нечто выше этих различий, что связывает и объ­единяет нас»[30].

В том же духе говорил и Теодор Бальк, немецкий делегат на втором Меж­дународном конгрессе писателей в защиту культуры, который прошел в Вален­сии, Мадриде и Париже летом 1937 года в разгар гражданской войны в Ис­пании: «Моя бригада говорит на двадцати языках, но все мы владеем общим интернациональным языком»[31].

Такого рода заявления представляются не только далекими от реальности, но и противоречащими главной заботе немецких интеллектуалов — спасти немецкий язык (и с ним — немецкую культуру) от его осквернения и иска­жения нацистами. Немецкие эмигранты, сосредоточенные в Москве, придер­живались своей версии того, что называется «национальной диаспорой»; их чаяния Бехер сформулировал в той же самой речи на парижском конгрессе: «Слово писателей может соединить тех, кто разделен»[32].

Германия традиционно оценивала право на гражданство с точки зрения крови, а не с точки зрения языка. Для эмигрантов же именно язык стал ос­новным критерием принадлежности к их национальной диаспоре. Выступая в 1937 году перед нью-йоркскими эмигрантами-антифашистами, драматург Эрнст Толлер заявил: «На самом деле ни один диктатор не может отнять у писателя его родной страны. Язык — плоть от плоти родины, земли, которая питает его, земли, на которой он растет. Художник отвечает за культурные ценности. В его задачу входит пробуждать спонтанные чувства гуманности, свободы, справедливости, красоты и быть их защитником. <... > Он должен служить не национальности, но единству нации. Пока мы, эмигранты, оста­емся верными своим идеалам <...>, мы будем достойны того немецкого духа (Deutschtum), в который верим. <...> Из него выросли Гёте и Бетховен, Шил­лер и Гёльдерлин, Бах и Бюхнер, Лессинг и Маркс»[33].

Отметим тот же неразрешимый конфликт между национальным и интер­национальным устремлениями, которым заряжена риторика Народного фронта в отношении культуры, не говоря уже о проблеме определения места марксизма-ленинизма в культурном пантеоне. Примечательна, пожалуй, кри­тическая реакция современных теоретиков диаспоры на вопиющий бинаризм распространенного постколониального представления о том, что националь­ное, а также интер- или транснациональное устремления не обязательно должны входить в противоречие друг с другом. Эта реакция впервые нашла выражение в книге Джеймса Клиффорда «Маршруты: путешествие и перевод в конце двадцатого века» («Routes: Travel and Translation in the Late Twen­tieth Century», 1997), в которой автор указывает на то, что, «невзирая на их идеологию беспримесности, диаспорические культурные формы никогда не могут на практике быть исключительно националистическими». Диаспорическому состоянию свойственны и перевод, то, что Бахтин назвал бы «пере­акцентуацией», и полицентричность, и «многосторонняя смежность»[34].

Немецкоязычные беженцы из нацистской Германии не были исключе­нием. Хотя изгнанники, о которых я здесь говорю, представляют группу, от­личную от рассматриваемых в большинстве современных теорий диаспоры, многие из общих наблюдений имеют к этой группе непосредственное отно­шение. Эти изгнанники могли быть ориентированы на Москву, но тем не ме­нее они постоянно находились в пути, во многих случаях буквально, в дру­гих — фигурально. Некоторые не хотели учить русский язык или знали его плохо, но при этом они были многоязычны: большинство свободно владело по крайне мере французским и, весьма вероятно, английским или еще каким-нибудь европейским языком. Кроме связей со своими товарищами по изгна­нию, они поддерживали внутри диаспоры связи с другими интеллектуалами-антифашистами, посредством личных контактов, переписки или встречаясь с ними на регулярно проводившихся конгрессах; так они становились участ­никами транснациональной общности, образованной в результате различных форм взаимодействия.

Однако в их случае «децентрализованность» имела свои пределы. Им были необходимы нарратив, который они могли бы противопоставить нацистам, и культурная идентичность, которая могла бы помочь им приспособиться к новым условиям, но им также был необходим более широкий культурный альянс, чем тот, что могла обеспечить их относительная малочисленность. Цитированное выше обращение Толлера к немецким изгнанникам, осевшим в Нью-Йорке, исходит одновременно из разных позиций в своей попытке со­ответствовать практически несовместимым задачам. Толлер начинает с органицистской характеристики немецкого языка, приближающейся к риторике «крови и почвы», быстро сворачивает в сторону общих идеалов «гуманизма, свободы, справедливости и красоты», которым должен следовать немецкий художник в своем служении «единству наций», затем частично отступает на националистические позиции, вспоминая идеал «немецкого духа», но снимает напряжение, взывая к великим именам немецкой культуры, которые стали центральными для культуры мировой (Гёте, Бетховен и т.д.).

Культура, и в особенности литература, более приспособлена для пересадки из одной почвы в другую, более переводима, в меньшей степени завязана на лингвистическую обособленность, чем разговорная речь. Именно поэтому литература сегодня так важна для тех, кто декларирует постпостколониализм. Его теоретики призывают выйти за пределы схематического сопостав­ления метрополии и колонии, характерного для изучения постколониальной литературы, и рассмотреть тот тип литературы, которая была названа «постколониальной» в силу своей принадлежности к более благородной категории «мировой литературы», в рамках которой она не может рассматриваться ни в контексте колонии, ни в контексте метрополии и в то же время принадле­жит к обоим контекстам.

Точно так же в эпоху Народного фронта литература рассматривалась как сила, укорененная одновременно в локальном, национальном и в то же время выходящая за их пределы. Так, в цитированной выше речи Бехера на париж­ском Конгрессе писателей в защиту культуры утверждение: «Мы говорим на разных языках, но, несмотря на все наши различия, есть нечто выше этих раз­личий, что связывает и объединяет нас», — предваряли слова: «На этом Кон­грессе абстрактное понятие мировой литературы приобрело непосредст­венное и чрезвычайно актуальное значение»[35].

В эпоху Народного фронта, когда для левых антифашистов стало все труд­нее выдвигать на первый план классовую борьбу, равно как и приверженность коммунизму или социализму (хотя большинство из них, в разной степени, находили место этим ценностям в своих заявлениях), неразделимые ценности культуры и литературы оформились в настоящую светскую религию, объеди­нившую антифашистов в международное движение. Сергей Третьяков назвал свой сборник статей, посвященных антифашистскому братству, «Люди од­ного костра». «Костер» можно рассматривать как метафору света, исходящего от истинной литературы, которая ведет, согревает и поддерживает тех, кто ве­рит в нее, и, преодолевая любые границы, влечет их к своему огню в их транс­национальном братстве. Но в действительности «костер» здесь соотносится с более конкретными вещами. Третьяков говорит о своем братстве с теми, чьи книги были сожжены нацистами 10 мая 1933 года на Опернплац — момент, ставший для зарождения немецкоязычной диаспоры гораздо более решаю­щим, чем приход нацистов к власти несколькими месяцами раньше.

Джеймс Клиффорд в своих «Маршрутах» отмечает, что для диаспор «кол­лективная, непрекращающаяся история скитаний, страданий, адаптации или сопротивления может быть важна не меньше, чем проекция своего особого истока» или «телеология истока/возвращения»[36]. Парижский центр немец­коязычной эмиграции в первую годовщину берлинского сожжения книг от­крыл Немецкую библиотеку свободы (Deutsche Freiheitsbibliothek), в кото­рой были собраны книги немецкой и мировой литературы, преданные нацистами огню, а в Лондоне по инициативе леди Эсквит было основано Об­щество друзей Библиотеки сожженных книг[37].

Публикации в «Das Wort», «Internationale Literatur» и «Deutsche Zentral-Zeitung» переполнены образами самоотверженного мученичества в духе кре­стового похода. Но это и был крестовый поход во имя культуры. Писатели- изгнанники должны были спасти эту «прекрасную деву» из рук нацистов. Духовное мученичество лежало в основе движения «в защиту культуры» (со­гласно названию парижского конгресса), и те писатели, чьи книги были со­жжены, гордились этим. Книги одного из них, Оскара Марии Графа, подвер­глись сожжению выборочно, и он потребовал от нацистов сжечь остальные[38].

В центре активности ориентированной на Москву немецкоязычной эмиг­рации стояла сакрализация литературы, вера в нее, разделяемая антифаши­стами по всему миру. Хотя парижский конгресс 1935 года проводился «в за­щиту культуры», это был прежде всего конгресс писателей. Симптоматично также, что само название наиболее амбициозного из ориентированных на Москву периодических изданий немецкоязычной эмиграции — журнала «Das Wort» («Слово») — имеет библейские коннотации[39]. Немцы взяли с со­бой в изгнание своих великих классиков. Тот же Курелла, прочерчивая путь развития «социалистического гуманизма» от Шиллера и Гёте к Марксу и в конце концов к Советскому Союзу в статье «Я читаю "Дон Карлоса"», тро­гательно описывает, как он читал пьесу Шиллера в СССР и вызывал в вооб­ражении всех своих старых немецких друзей и коллег (некоторые из которых стали жертвами фашистского террора) сидящими в одной аудитории: вот оно, слово писателя, соединяющее, по словам Бехера, тех, кто разделен[40]. В статье Куреллы мощное воздействие шиллеровской пьесы и ее способность преодолеть многие границы (включая смерть) сосредоточены в словах мар­киза Позы: «О, дайте, государь, свободу мысли [Gedankenfreiheit]»[41] — строке, которую нацисты изымали из текста пьесы, потому что она вызывала бурные аплодисменты; изымали напрасно, ибо публика все равно аплодировала то­гда, когда эти слова должны были прозвучать.

В сочинениях немецкоязычных изгнанников постоянно встречается мысль о том, что литература обладает более сильным влиянием на умы, чем публи­цистика или научная мысль, и что перо мощнее клинка. К примеру, Вилли Бредель в своих репортажах из осажденной Валенсии, где в 1937 году прохо­дил второй Конгресс писателей в защиту культуры, приводит примеры жерт­венности крупных писателей из разных стран, которые отдают все, иногда — свои жизни, ради победы республиканцев, но утверждает, что высшая жертва в деле достижения этой цели — это пролитие «духовной крови»: «Три года на­зад на Съезде писателей Горький спросил, что должен сделать каждый в борь­бе против войны и фашизма. Казалось бы, ответ прост: писатели должны фор­мировать добровольческие батальоны и подобно лорду Байрону или Готфриду Келлеру помогать другим странам в их борьбе. Но Горький сказал, что самое опасное оружие против фашизма — письменное Слово, слово правды и сво­боды»[42]. Кольцов говорит в том же духе: «Что должен делать писатель на граж­данской войне в Испании? Он должен сражаться с помощью своего главного оружия — слова. Байрон своим творчеством сделал больше для освобождения всего человечества, чем своей смертью — для освобождения одной страны»[43].

Пьер Бурдьё и другие писали о литературе как форме культурного капи­тала, самодостаточном поводе для ритуальных перечислений великих имен или великих книг (как в нью-йоркской речи Толлера)[44]. Исходя из логики их позиции, призыв стоять за «истинную» литературу был также призывом сто­ять за «истинную» Германию. Поскольку сами изгнанники считали, что они создают великую литературу и боготворят ее, в нацистах они видели распро­странителей халтуры (Leserfrass)[45]. Советская сторона тоже провозгласила себя поборницей «истинно» немецкой литературы. На парижской Всемирной выставке 1937 года, к примеру, русские не только соперничали с немцами в оформлении своего павильона, который стоял напротив немецкого, но и могли похвастаться выставкой книг, среди которых изданий на немецком языке, вышедших в СССР, было больше, чем немецких книг на книжной вы­ставке в немецком павильоне. Союз немецких писателей также устроил в Па­риже свою выставку изданий Немецкой библиотеки свободы[46].

Встает вопрос: что такое «мировая литература»? Гибрид, включающий в себя книги, принадлежащие разным культурам? Та литература, которойпосчастливилось найти читателей во всем мире, или, точнее, «всемирно-исто­рическая» литература по аналогии с гегелевской «всемирно-исторической» личностью? Или это та литература, чьи создатели проникли в сущность своего времени или истории вообще и сумели подняться «над [своей] про­заической частностью <... > благодаря преображающей силе искусства и стать носителями универсального человеческого начала»?[47] Как явствует из нью-йоркской речи Толлера, а его формулировки типичны для немецкоязычных интеллектуалов-изгнанников, последнее было им ближе всего. В своей не­давней книге «Идея культуры» Терри Иглтон утверждает, что «культура как идентичность питает одинаковую неприязнь и к частности, и к индивидуаль­ности; вместо этого она ценит коллективное своеобразие <...> и извращенно хватается за случайные особенности существования — гендер, этничность, социальное происхождение, сексуальные предпочтения и прочее — и превра­щает их в носителей необходимости»[48]. «В идеале или каноне, претендующем на преодоление локальной специфики и узкого партикуляризма, — настаи­вает Иглтон, — заключена опасность бесплодного универсализма»[49]. Искус­ство играет важную роль в актуализации культуры как идентичности. Оно «пересоздает определенные вещи в форме их универсальных сущностей и тем самым придает им неповторимость. В процессе этого пересоздания оно превращает их из возможности в необходимость <... > Все то частное, что со­противляется этому алхимическому процессу, отбрасывается как шлак»[50].

Иглтон — возможно, не случайно — старый марксист. В этих формулиров­ках он приближается к обобщению (или пародированию?) позиции Георга Лукача 1930-х годов, когда все написанное им выполняло главным образом функцию авторитарных формул соцреализма, развивающих его основные принципы, содержащиеся в директивных выступлениях Горького и Жданова на Первом всесоюзном съезде советских писателе в 1934 году. О позиции Лукача красноречиво говорят и его высказывания во время печально известного спора об экспрессионизме, разгоревшегося на страницах «Das Wort», «Internationale Literatur» и «Deutsche Zentral-Zeitung». Немецкоязычный изгнан­ник Георг Лукач был одновременно и инициатором атаки на экспрессионизм, и теоретиком соцреализма, выработавшим его основной принцип. В статье «Рассказ или описание», опубликованной в 1936 году по-немецки в «Internationale Literatur» (№ 11, 12) и по-русски в «Литературном критике» (№ 8)[51], Лукач выдвигает на первый план произведения Толстого и Бальзака в каче­стве образцов «рассказа», литературной стратегии, которая, в терминологии Иглтона, как раз и превращает содержание «из возможности в необходи­мость». Лукач, в сущности, отстаивает ту же позицию: «Все то частное, что со­противляется этому алхимическому процессу, отбрасывается как шлак».

Фактически одновременная публикация этой статьи Лукача на двух языках и в двух периодических изданиях подчеркивает его многополярную идентич­ность, весьма типичную для немецкоязычных интеллектуалов-изгнанников; в его случае — как венгра, как эмигранта, как советского гражданина, как члена нескольких национальных коммунистических партий (венгерской, немецкой и советской) и, в довершение всего, — еврея. Однако эта гибридная идентич­ность вызывает, в свою очередь, вопрос, какими критериями руководствовался Лукач, объявляя те или иные произведения литературы образцовыми. Статья Лукача заставляет задуматься о том, как можно провести границу между тем, что просто возможно, и тем, что необходимо. Является ли придание опреде­ленному произведению канонического статуса процессом, в результате кото­рого возможное как бы произвольно приобретает статус необходимого?

На страницах «Das Wort», «Internationale Literatur» и «Deutsche Zentral-Zeitung» мы находим тем не менее новый, или, скорее, уточненный, канон ве­ликой литературы и новое понимание отношения локального канона к транс­национальному. Большинство эмигрантов писали о «мировой литературе», но термин этот был de facto синонимом литературы европейской (взаимоза­мена этих понятий, кстати, имеет место и в статьях Бахтина того времени). На выборе канонических текстов в рамках европейской литературы в значи­тельной степени сказывались политические реалии эпохи. Статьи, публико­вавшиеся в этих трех немецкоязычных изданиях, косвенно или напрямую рассматривают культуру в контексте всеобщего канона произведений евро­пейской литературы, большинство из которых было написано по-французски или по-немецки (с добавлением ряда испанских авторов в период обострения гражданской войны в Испании). Великие авторы классической античности оставались практически незамеченными; редко, за исключением Шекспира, упоминались и английские писатели, не говоря уже об американских (если не считать таких общепризнанных левых, как Драйзер или Майкл Голд). Фактически провозглашая панъевропейский литературный канон «истин­ной» культуры, авторы «Das Wort», «Internationale Literatur» и «Deutsche Zentral-Zeitung» предпочитают игнорировать тот факт, что Западная Европа по-прежнему остается капиталистической, и считают США главным источ­ником всех бед. К примеру, в своем обзоре американского театрального ис­кусства Фридрих Вольф вполне безотчетно говорит «мы, европейцы», про­тивопоставляя эту категорию американцам[52].

Французская или, скорее, романская литература вообще занимала в то время умы многих немецкоязычных теоретиков литературы, оказавшихся в изгнании. Замечательный пример тому — «Мимесис» Ауэрбаха (написан­ный им в годы преподавания в Стамбульском университете) — труд, в кото­ром немецкая литература представлена весьма скудно. Лукач чаще обраща­ется к немецкой литературе, но главным образом — в отдельных статьях, а не в программных заявлениях о литературе в целом. В «Рассказе или описании» он приводит основные примеры не из немецкой литературы, но прежде все­го — из французской (исключение составляет Толстой, и, скорее всего, только потому, что Ленин назвал его «зеркалом русской революции»).

На протяжении тридцатых годов в трех, уже не раз упомянутых советских немецкоязычных периодических изданиях обозначились два основных направ­ления, которые в каком-то смысле были противоположными, а в каком-то — взаимодополняющими. С одной стороны, эти журналы становились все более ассимиляционистскими, не только в силу того, что все чаще печатали просо­ветские панегирики и апологии, но и потому, что в них год от года росло коли­чество статей, посвященных представителям русской и советской литературы. Однако в то же время на редакционной политике этих журналов сказывалась и растущая одержимость немецкой культурной традицией, которая рассмат­ривалась как неотделимая часть мировой (читай — европейской) литературы.

Большинство немецкоязычных интеллектуалов-эмигрантов в поисках мо­делей внутри своей национальной культуры, способных стать для них ори­ентиром в их неопределенном настоящем (и противостоять нацистским мо­делям), создали отдельное направление в немецкой культурной традиции, которое можно интерпретировать как национальное и космополитическое одновременно. Основным лозунгом, даже идеалом, трех советских немецко­язычных периодических изданий была «мировая литература», понятие, ко­торое, с тех пор как оно было введено в обиход Гёте, вполне удачно репрезен­тировало немецкую традицию или даже выставляло немцев пионерами культурного интернационализма. Однако идея «мировой литературы» была двойственной уже для Гёте, который продвигал ее в контексте успеха своих произведений в других европейских странах[53].

В «Das Wort» немецкая литературная традиция систематически обсужда­лась в контексте идеалов гуманизма, справедливости и прежде всего — «ми­ровой литературы». В каждом номере был специальный раздел — «Культур­ное наследие» («Die Kulturerbe»), в котором, предваренные вступительной статьей, печатались сочинения немецких авторов прошлых эпох (обычно в отрывках) — как повод для осмысления изгнанниками своей культурной идентичности. Критические статьи, публиковавшиеся в «Internationale Literatur» и «Deutsche Zentral-Zeitung» в 1935-1939 годах, обычно черпали из того же источника.

В центре внимания оказалась группа авторов, творивших между второй по­ловиной XVIII века и, приблизительно, 1831-м или 1832 годами (когда умерли Гегель и Гёте). Этот период истории немецкой литературы можно рассматри­вать как приблизительный аналог пушкинского «золотого века». В Германии это время позднего Просвещения и раннего романтизма. Ключевые фигуры этой эпохи — Гёте, Шиллер, Фихте, Гердер, Гегель, братья Гумбольдт, а также такие их наследники, как Гёльдерлин, — по-разному определяли немецкую культурную идентичность, но все они считаются носителями «прогрессивного национализма», резко отличающегося от национализма Бисмарка и Герман­ской империи. Эти авторы определяли нацию в контексте языка и культуры. Фактически многие из них противопоставляли свою немецкую культурную идентичность тираническим и автократическим режимам, находившимся в то время у власти в разрозненных немецких княжествах. В эпоху, предшество­вавшую объединению, этим авторам не приходилось противостоять всесиль­ной Германии, но при этом у них не было государства, с которым они могли бы себя идентифицировать, и поэтому их сочинения имели особую значи­мость для немецкоязычных интеллектуалов, оказавшихся в изгнании и пы­тающихся определить «немецкость» вне географических границ и прочих барьеров — определить национальный статус диаспоры, к примеру, в духе кон­цепции «Kulturnation», восходящей к Виланду и позднему Просвещению.

Kulturerbe немецкоязычных эмигрантов не распространялось на Канта, чьи работы «Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане» (1784) и «О вечном мире: философский проект» (1796) могли бы стать для них важным источником размышлений о преодолении национальных границ. Дело в том, что для марксизма-ленинизма философия Канта была главным образчиком идеализма. Зато «Das Wort» выдвигал на передний план Фихте[54]. Его «Речи к немецкой нации» (1808) подчеркивали (как нью-йоркская речь Толлера) укорененность немецкого языка в немецкой почве и немецком на­роде. Но поскольку Фихте настаивал на том, что языку ни в коем случае нельзя позволить умереть, что он должен развиваться (прежде всего — через образование), он видел в немецкой традиции и истории немецкого языка ог­ромный потенциал истинного космополитизма, благодаря которому немцы могли бы стать нацией во «всемирно гражданском духе»[55].

Этот «дух», однако, предпочитал «овеивать» некоторые культурные тра­диции больше, чем другие. На страницах советских немецкоязычных журна­лов в годы Народного фронта о «культурном наследии» чаще говорилось во франко-немецком контексте, чем в русско-немецком (особенно — в дискус­сиях о литературе). Поэтому, к примеру, поэма Гёте «Герман и Доротея», в ко­торой Французская революция служит своего рода катализатором немецкости, цитировалась гораздо больше, чем «Фауст».

Франко-германская сущность панъевропейской перспективы стала осо­бенно явной в статьях, публиковавшихся в этих журналах в дни пушкинско­го юбилея, главного советского культурного события 1937 года. К приме­ру, Хуго Хупперт провозглашает, что Пушкин — по-настоящему всемирный поэт, потому что он был в душе европейцем: говорил по-французски, читал труды просветителей, находился под влиянием западных идей, проникших в Россию вследствие войны с Наполеоном, а его друзья декабристы были, в сущности, последователями Гегеля и Вольтера[56].

Привилегированное положение, занимаемое французскими просветите­лями и Французской революцией на страницах «Das Wort», «Internationale Literatur» и «Deutsche Zentral-Zeitung», — результат казуистики, сознательно игнорирующей тот факт, что перечисленные выше немецкие писатели и мыс­лители конца XVIII — начала XIX веков были противниками франкомании немецкого истеблишмента и мелкого дворянства того времени. Многие из них относились к Французской революции с двойственным чувством: едва ли по­лезный факт для тех, кто надеялся использовать свое слово как основу интер­национальной культуры, ориентированной на франко-немецкий контекст.

Так советские немецкоязычные издания, при всем их благоговении перед Kulturerbe, продвигали в жизнь свою версию идеала «мировой» — то есть ев­ропейской — литературы. Проведенная немецкими интеллектуалами-эмиг­рантами искусная ревизия великой эпохи немецкого духа, когда писатели из разрозненных немецких княжеств мечтали о единой немецкой нации, но в са­мих этих мечтаниях вдохновлялись идеями французских философов и рево­люцией, путь для которой эти философы проложили, создала аллегоричес­кую модель для их собственной ситуации изгнанников, разбросанных по разным странам, но присматривающихся к советской общественной модели и теориям, лежащим в ее основе.

Немецкость, европейская культура и советская духовная родина были для этих писателей-эмигрантов переменными величинами, которые им приходи­лось постоянно определять, борясь за свою культурную идентичность в эпоху многочисленных кризисов. Такие колебания присущи диаспорам. Современ­ные теоретики диаспоры исследуют исключительно этнически или религиоз­но окрашенные группы. Эти категории были в значительной степени второ­степенными для немецкоязычных изгнанников, осмыслявших свою идентич­ность в широком европейском контексте. Тем не менее у них есть много общих черт помимо интереса к идеям Фихте. Одна из них — упрямая и даже утопи­ческая склонность видеть нечто универсальное в хаотическом мире.

Перевод с англ. И. Булатовского

[1] Канторович А. Пять лет борьбы Союза немецких писате­лей в эмиграции // Интернациональная литература. 1938. № 11. С. 200-201, 203. В октябре 1941 г. нацистская Гер­мания также создала Союз европейских писателей, пред­ставлявший пятнадцать государств.

[2] См.: Sassen S. Guests and Aliens. New York: The New Press, 1999. P. 94-95.

[3] Димитров Г. Наступление фашизма и задачи Коммунис­тического Интернационала в борьбе за единство рабоче­го класса, против фашизма: Доклад на VII Всемирном конгрессе Коммунистического Интернационала 2 августа 1935 г. // VII конгресс Коммунистического Интернацио­нала и борьба против фашизма и войны: Сборник доку­ментов. М., 1975. С. 138-139.

[4] См.: Фрезинский Б. Великая иллюзия — Париж, 1935. Ма­териалы к истории Международного конгресса писателей в защиту культуры // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 24. М.; СПб., 1998. С. 166-239, особенно с. 172-184.

[5] Ее настоящее имя — Мария Гресхёнер.

[6] См.: Канторович А. Пять лет борьбы Союза немецких пи­сателей в эмиграции. С. 205.

[7] Об издании в СССР книг немецкоязычных писателей см.: Exil in der UdSSR. Kunst und Literatur im antifaschistischen Exil (1933-1945). Bd. 1. Leipzig, 1989. S. 271-302.

[8] См.: Ottwalt E. Der Aufstand der Fischer // Internationale Li­teratur. 1934. № 6. S. 151-156; Портовики каспийского бас­сейна // Вечерняя Москва. 1935. 9 июля; Mally L. Rethin­king the Popular Front in Culture. A paper presented to the Annual Convention of AAASS in Denver, November, 2000.

[9] В 1936 г. Пискатор покинул СССР.

[10] См.: Huppert H. Nach der Esrsten Unionskonferenz der Sowjet- deutschen Schriftsteller // Internationale Literatur. 1934. № 3. S. 135; W.B. [Willi Bredel] Vorwort // Das Wort. 1937. № 3. S. 3.

[11] Биографы Брехта склонны невысоко оценивать его роль в этом издании, считая, что она была скорее номинальной. Брехт никогда не пользовался в СССР таким влиянием, как Фейхтвангер, не говоря уже о Бределе, и не был столь же активен. Тем не менее материалы, хранящиеся в архиве «Das Wort» в РГАЛИ, позволяют предположить, что роль Брехта в этом журнале была отнюдь не номинальной.

[12] Сравнение материалов, публиковавшихся в «Das Wort» и «Internationale Literatur», см. в: Huss-Michel A. Die Mos- kauer Zeitschriften «Internationale Literatur» und «Das Wort» wahrend der Exil-Volksfront. Eine vergleichende Ana­lyse (1936-1939). Frankfurt am Main; Bern; New York; Paris, 1987.

[13] К примеру, Брехт получал «Deutsche Zentral-Zeitung», ког­да жил в Скандинавии (см.: Exil in der UdSSR. S. 170).

[14] РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 12. Ед. хр. 141 (особенно л. 71-80, 88, 99-100).

[15] Bredel W. Vor neuen, grossern Aufgaben. Einige Fragen der neuen Orientierung in der antifascistischen Kulturpolitik // Deutsche Zentral-Zeitung. 1935. 26 October.

[16] См. второй доклад Карла Радека на Первом всесоюзном съезде советских писателей: Радек К. Современная миро­вая литература и задачи пролетарского искусства // Пер­вый всесоюзный съезд советских писателей: Стенографи­ческий отчет. М., 1934. С. 302.

[17] См.: Bredel W. Vor neuen, grossern Aufgaben.

[18] Kurella A. Sowjet-Humanismus // Internationale Literatur. 1934. № 5.

[19] См.: Димитров Г. Наступление фашизма и задачи Комму­нистического Интернационала в борьбе за единство ра­бочего класса, против фашизма. С. 138.

[20] Kurella А. Sowjet-Humanismus.

[21] См., например: Eagleton T. The Idea of Culture. Oxford: Blackwell Publishers, 2000. Р. 59 (русский перевод: Игл- тон Т. Идея культуры / Пер. с англ. И. Кушнаревой. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012).

[22] Bredel W. Vorwort // Das Wort. 1937 № 9. S. 3.

[23] Heckert F. Moskau — das Zentrum des Kommunistischen Denkens // Deutsche Zentral-Zeitung. 1935. 22 Januar.

[24] См.: Exil in der UdSSR. S. 186.

[25] Kurella A. Die Geburt des sozialistischen Humanismus // In­ternationale Literatur. 1936. № 7. S. 80-94.

[26] [£. п.] Im Klub der Meister // Deutsche Zentral-Zeitung. 1935. 11 Februar.

[27] См.: Beyer F. Die deutsche Schule in Moskau // Internatio­nale Literatur. 1934. № 2. S. 116-117.

[28] «Deutsche Zentral-Zeitung» сообщает, к примеру, что Хан- нес Мейер возглавляет комитет по жилому и гражданскому строительству при недавно созданной Академии архитек­туры СССР или что четыре иностранные бригады были сформированы в секторе жилого строительства (Flucht ins Leben // Deutsche Zentral-Zeitung. 1935. 15 Januar; 1935. 16 Februar).

[29] См.: Exil in der UdSSR. S. 184.

[30] BecherJ.R. Im Zeichen des Menschen und der Menschheit // Internationale Literatur. 1936. № 7. S. 30.

[31] Balk T. Zweiter internationaler Kongress Schriftsteller // Das Wort. 1937. № 10. S. 54

[32] BecherJ.R. Im Zeichen des Menschen und der Menschheit. S. 30.

[33] Toller E. Unser Kampf um Deutschland // Das Wort. 1937. № 3. S. 52-53.

[34] См.: Radhakrishnan R. Diasporic Mediations: Between Home and Location. Minneapolis; London: University of Minnesota Press, 1996. P. XXVII.

[35] BecherJ.R. Im Zeichen des Menschen und der Menschheit. S. 30.

[36] CliffordJ. Routes: Travel and Translation in the Late Twen­tieth Century. Cambridge, Mass.: Havard University Press, 1997. P. 250.

[37] См.: Канторович А. Пять лет борьбы Союза немецких пи­сателей в эмиграции. С. 202; Merveldt N. von. Books Cannot Be Killed by Fire: The German Freedom Library and the American Library of Nazi-Banned Books as Agents of Cultu­ral Memory // Library Trends. 2007. Vol. 55. № 3. P. 525.

[38] Caute D. The Fellow Travellers: Intellectuals and Friends of Communism. New Haven: Yale University Press, 1988. P. 53.

[39] Культ литературы был также центральным для советской идеологии 1930-х гг. См.: Clark K. Moscow, the Fourth Rome: Stalinism, Cosmopolitanism and the Evolution of So­viet Culture. Cambridge, Mass.; London: Harvard University Press, 2011 (Ch. 2: «The Lettered City»).

[40] Kurella A. Ich lese Don Karlos // Das Wort. 1939. № 1. S. 96­101.

[41] Пер. М.М. Достоевского.

[42] Bredel W. Vorwort. S. 3, 6.

[43] Kolzow M. Zweiter internationaler Schriftstellerkongress // Das Wort. 1937. № 10. S. 70.

[44] См.: Bourdieu P. Distinction: a social critique of the judge­ment of taste / Trans. by Richard Nice. London: Routledge & Kegan Paul, 1984.

[45] См.: Becher J.R. Im Zeichen des Menschen und der Mensch­heit // Internationale Literatur. 1935. № 9. P. 29.

[46] См.: Канторович А. Пять лет борьбы Союза немецких пи­сателей в эмиграции. С. 206-207.

[47] Eagleton T. The Idea of Culture. P. 55.

[48] Ibid. P. 54-55.

[49] Ibid. P. 45.

[50] Ibid. P. 55-56.

[51] Lukacs G. Erzahlen oder Beschreiben // Internationale Lite­ratur. 1936. № 11. S. 100-118; № 12. S. 108-123; Лукач Г. Рассказ или описание // Литературный критик. 1936. № 8. С. 44, 67.

[52] Wolff F. Die Wendung an der New Yorker Theaterfront // Internationale Literatur. 1935. № 10. P. 101.

[53] Гёте впервые использовал этот термин, описывая в своем журнале «Об искусстве и древности» («Uber Kunst and Al- tertum») реакцию французов на адаптацию его Тассо. См.: Strich F. Goethe and World Literature. London: Routledge and Kegan Paul, 1945. P. 349-351.

[54] См., например: Franck W. Fichte als Schrifsteller; FichteJ.G. Sprache, Schriftstellerei und Schriftsteller (отрывки, вклю­чая «Речи к немецкой нации») // Das Wort. 1939. № 2. S. 67-75 и 75-79 соответственно.

[55] Фихте И.Г. Речи к немецкой нации / Пер. с нем. А.А. Ива­ненко. СПб.: Наука, 2009. С. 175.

[56] Huppert H. Puschkin. Zu seinem 100 Geburtstag // Das Wort. 1937. № 1. S. 84-87.

Опубликовано в журнале:

«НЛО» 2014, №3(127)

Конструирование тела в диаспоре: ритуальные практики южноазиатского населения Великобритании

Ева Луксайте

(пер. с англ. Саши Мороз) 

Междисциплинарные исследования миграции и диаспор сосредоточивают свое внимание на том, каким образом в диаспоральных сообществах кон­струируется национальная, этническая и религиозная идентичность. Я рас­сматриваю схожую проблему в несколько ином ракурсе — как в диаспоре конструируется и тренируется тело, как оно создает и воссоздает себя. Диаспоральное состояние связано со множеством практик, так или иначе касаю­щихся того опыта, что испытывает тело. В этой статье я буду рассматривать ритуальныепрактики (домашние и публичные ритуалы, свадьбы, похороны и другие обряды перехода, а также фестивали, ритуальные танцы и т.п.) и попытаюсь показать, как тело посредством участия в них создает себя. Ис­следователи, анализирующие культуры, ритуалы и религии диаспоральных сообществ, обычно задаются вопросом, каким образом традиции приспосаб­ливаются к сменяющим друг друга обстановкам и новым географическим и социокультурным локациям (Knott 1987: 157). Я бы задала другой вопрос: как новое местоположение и новое истолкование традиции влияет на тело, воспроизводящее эту традицию? Какое тело создается посредством такой ри­туальной деятельности?

Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо совместить два различных на­правления антропологических исследований, не связанных друг с другом, — антропологию миграции и антропологию тела. Для этого я обращусь к по­нятию «технологии себя», предложенному Мишелем Фуко и подразуме­вающему способы обретения субъективности посредством собственного тела (Foucault 1982: 209). Принято считать, что ритуальные практики играют значительную роль в сохранении этнических и национальных идентичностей в диаспоре; я предполагаю, что их необходимо исследовать в том числе и как «технологии себя». Этот процесс можно рассматривать как диаспоральное «самосоздание» (self-making) — конструирование и воссоздание себя и своего тела с помощью ритуальных практик. В этой статье я анализирую процессы такого самосоздания на примере южноазиатского населения Великобритании.

Я попытаюсь теоретически и концептуально описать диаспоральный опыт как экзистенциальный и телесный, а также попробую показать, как миграция влияет на формирование индивидуальности. При этом разговор о миграции и перемещениях в пространстве, о диаспоральном опыте всегда предполагает разговор о фрагментированном субъекте и его структуре. Клаудиа Стросс утверждает, что постмодернистские субъекты ощущают себя расщепленными и полными противоречий, но такие фрагментированные личности оказы­ваются способны на частичную интеграцию посредством «эмоционально вы­дающегося жизненного опыта» (Strauss 1997: 395—396). Это означает, что процесс миграции для мигранта — разрыв, нарушение непрерывности в вос­приятии самого себя, своего тела, истории, времени и т.д. Это происходит вследствие столкновения с новыми представлениями о том, что значит быть гражданином, женщиной, матерью и т.д., — и более того, о том, что значит быть пакистанцем или тамилом. Человека определяют как мигранта, чужака, этнического другого, аутсайдера в той мере, в какой у него есть шансы стать успешным торговцем или владельцем ресторана.

С другой стороны, Томас Чордаш замечает, что ни одно из строгих опреде­лений культуры, предложенных антропологами, не включало в себя утверж­дение, что основание любой культуры нужно искать в человеческом теле. Он предлагает исходить из того, что телесность может быть важным отправным пунктом в переосмыслении природы культуры и нашего существования как культурных существ (Csordas 1990: 6). В таком случае человеческое тело ста­новится связкой между «здесь» и «там», «тогда» и «теперь», а сам процесс миграции может быть воспринят одновременно как протяженный и прерван­ный. Тело само по себе невозможно рассматривать с неизменных и универ­салистских позиций — оно изменчиво и всегда помещено в определенный со­циокультурный контекст. Другие исследователи утверждают, что телесный дискомфорт, ощущение себя не в своей тарелке может быть продуктивным: субъект миграции лишь посредством свойственного ему «заикания» может осознать реальность своего нового дома и своих новых социальных тел (Ahmed et al. 2003: 11). Иными словами, изменение социальной роли и ста­туса и новое понимание социокультурного контекста требуют переозначива­ния тела. О таком переозначивании свидетельствуют ритуалы, связанные с телом и периодически исполняемые внутри диаспоральных сообществ.

В этой статье я высказываю предположение, что ритуальные практики — подходящее поле для исследования того, как конструируется тело в диас­поре. Посредством таких практик люди «ретерриторизируют» (в терминах Жиля Делёза) свои тела и личности под воздействием новых социокультур­ных условий.

СТИРАЯ ГРАНИЦУ МЕЖДУ МИГРАЦИЕЙ И ТЕЛОМ

Антропология миграции через призму диаспоры

Я исследую антропологию миграции, используя понятие диаспоры. Стивен Вертовец дает удачное общее определение диаспоры как воображаемой связи переселенцев со своими корнями, а также с людьми того же культурного про­исхождения, живущими по всему миру (Vertovec 2004: 282). Диаспора пред­ставляет собой сложное образование, в котором постоянно воссоздаются и переструктурируются разнообразные идентичности. Понятие диаспоры дает исследователю возможность внимательно исследовать процессы, в которых опыт миграции становится частью индивидуальности, способом самоиден­тификации. Под миграцией в этом случае подразумевается не только процесс перемещения, но также и процесс самосоздания. Сама идея диаспоры дает человеку возможность воспринимать себя, свою личность и тело как часть диаспорального сообщества.

Условиями существования диаспоры можно считать практики, опыт, зна­ния, дискурсы и пространства, которые формируют двойственное и парадок­сальное осознание себя индивидами, которые, с одной стороны, воспринимают себя в контексте межнациональных противоречий, дискриминации и дискурса исключения, а с другой, отождествляют себя с более широким культурным, национальным и религиозным контекстом (Vertovec 1999). Субъективность в диаспоре — это способы категоризации идентичности (мигрант, иностранец, американский индеец, британский мусульманин из Южной Азии), наполнен­ной опытом нахождения «между». Диаспоральная субъективность связана с новым аспектом личности — диаспоральным «я», порожденным опытом миг­рации, перемещения, переселения, ощущения себя иностранцем и т.п.

Подчеркнув, что диаспоральное состояние переживается по-разному, я должна добавить, что одним из наиболее важных, но при этом почти всегда игнорируемых измерений этого состояния является тело. Почему исследо­вание тела важно для понимания всех этих транснациональных процессов и двойственных идентификаций? Ответ прост: именно тело перемещается, пе­ресекает границы, теряет собственное место, детерриторизируется, и затем снова обретает себя, ретерриторизируется. Тело — проводник опыта мигра­ции и генератор всех сопровождающих его смыслов. Свидетельством факта миграции и возникновения диаспорального субъекта может служить появле­ние так называемого «тела-без-места». В различных дискурсах возникают определенные типы тел, которые, в нашем воображении, населяют те ли иные места, и типы тел, этим местам чуждые. Более того, вследствие перемещения некоторые телесные особенности становятся видимыми или, напротив, не­заметными, значимыми или неважными: среди таких особенностей цвет кожи, одежда, язык, привычки, обычаи и т.д.

Понимание тела

Согласно Мишелю Фуко (1979), тело представляет собой специфическую историчную и культурную сеть непостоянных отношений власти, где различ­ные смыслы вписаны в установки общественного контроля и сопротивления. Тело — это ключевая практическая точка приложения властного и других дискурсов. «Тело непосредственно погружено и в область политического. От­ношения власти держат его мертвой хваткой. Они захватывают его, клеймят, муштруют, пытают, принуждают к труду, заставляют участвовать в церемо­ниях, производить знаки» (Foucault 1979: 25). Более того, тела не являются данностью; они создаются посредством слов в языке и дискурсе, инвестиций власти и знания и научно-технических прорывов с целью контроля, иденти­фикации и воспроизводства. Тело нельзя полностью зафиксировать, оно не может быть застывшим и завершенным; тело всегда находится в процессе становления — оно постоянно создается и воссоздается.

Я бы хотела совместить концепцию Фуко с другими способами определе­ния тела. У Чордаша тело — это не объект, который нужно изучать в его от­ношении с культурой: оно само является субъектом культуры и составляет ее экзистенциальную основу (Csordas 1990). Тело оказывается основой куль­туры в том смысле, что культура переживается телом, а не рождается из него. Кристофер Шиллинг утверждает, что тело — незавершенный биологический и социальный феномен, который изменяется в определенных пределах вслед­ствие его принадлежности к обществу (Shilling 1993: 11). Марк Лафранс под­водит итог этим высказываниям: тело — не основа культуры, но оно создается в том числе посредством того, как мы думаем и говорим, как мы двигаемся и одеваемся, как мы любим и ненавидим (Lafrance 2007). Так, социальные и культурные процессы, проходящие через тело, по сути, становятся его про­дуктами. Наконец, Бурдьё полагает, что тело всегда структурировано социу­мом и не может считаться «прасоциальной», «пракультурной» или универ­сальной сущностью (Bourdieu 1977).

Процесс диаспорального самосоздания

Согласно Фуко, «технологии себя» — это специфические практики, с помо­щью которых субъекты конституируют сами себя; это формы знания, стра­тегии, практики, позволяющие людям приобретать опыт, понимать окружаю­щую их действительность и выносить суждения о ней, а также правильно вести себя (Foucault 1977, 1988). Фуко уточняет, что речь также идет о спо­собе, посредством которого субъекты слышат «истину» собственных мыслей и практик и, одновременно, посредством которого эта «истина» конструиру­ется в отношении к структурам власти и знания. «Технологии себя» позво­ляют индивидам, «самим или при помощи других людей, совершать опреде­ленное число операций на своих телах и душах, мыслях, поступках и способах существования, преобразуя себя ради достижения состояния счастья, чи­стоты, мудрости, совершенства или бессмертия» (Foucault 1988: 18).

Проблему конструирования идентичности в диаспорах можно рассматри­вать как проблему создания и конституирования себя. Например, Клейр Дьюер говорит о том, что принято считать, будто молодые южноазиатки в Ве­ликобритании — «все на одно лицо» (Dwyer 2000). Как в исторических, так и в современных дискурсах южноазиаток-мусульманок продолжают описы­вать, с одной стороны, как угнетенных и отчаявшихся жертв, с другой — как сексуальных фетишизированных других (Ahmad 2003: 43). Информантки Дьюер жаловались на то, что их часто воспринимают как типичных мусульманок, а не как отдельных индивидов, непохожих друг на друга. Старые и но­вые дискурсы объединяли молодых южноазиаток под общей эссенциалистской вывеской, что привело к тому, что эти женщины предпочитают более разнообразные способы конструирования собственной идентичности и ис­пользуют различные «технологии себя», чтобы стать теми, кем они хотят. У них есть множество интерпретаций того, что значит быть пакистанкой, му­сульманкой, южноазиаткой, но они осознают себя вне этих категорий.

«Технологии себя» позволяют индивиду принимать участие в собствен­ном становлении. Тем не менее Шерри Ортнер считает, что мы не изобрета­ем «технологии себя» сами, а заимствуем их из наших культур и обществ (Ortner 2005). Другими словами, техники самоопределения появляются внутри доступных дискурсов и хранятся в них. В вышеприведенном примере информантки чувствовали нехватку независимости от внешних суждений: их определили извне — как типичных мусульманок, но сами они не опреде­ляли себя таким образом. Британское общество дало им устойчивый статус, и у них не было возможности показать свою индивидуальность и исклю­чительность. Молодые южноазиатские мусульманки оказались в ситуации, когда таким образом их определяло не только общество, но и собственные родители. Автор предполагает, что родители девушек, подбирая для них оп­ределенную одежду, одновременно показывали религиозную и этническую «чистоту» своих детей и позиционировали молодых женщин как типичных мусульманок (Dwyer 2000). Таким образом, одежда приобрела сложную функцию, непосредственно связанную с идентичностью этих женщин, заста­вила их осознавать себя как субъектов (Dwyer 1999).

Мы имеем дело с процессом, в результате которого переосмысляются и преодолеваются навязанные извне позиционирование и субъективность. Мо­лодые женщины сопротивляются традиционным формам одежды и комби­нируют различные элементы гардероба, чтобы сильнее отличаться друг от друга и от той группы, принадлежность к которой им приписывает общество.

Очевидно, что в процессе конструирования идентичности, понятом как «тех­ника себя», одежда может использоваться как маркер идентичности, прак­тика, утверждающая, что телу всегда свойственен двойственный опыт, опыт одновременно субъекта и Другого, — Другого как «этнического тела». Значе­ния, приписываемые такому телу, множественны, текучи и гибки, но все они уже заданы доступными дискурсами.

Таким образом, процесс конструирования идентичности в диаспоре может быть представлен как процесс «самосоздания». Согласно Брайану Тёрнеру, все аспекты телесности, начиная с внешности, здоровья и сексуальности, пред­ставляют собой фундаментальную матрицу, материальную инфраструктуру индивидуальности и социальной идентичности (Turner 1994: 28). Таким об­разом, можно совместить имеющуюся исследовательскую литературу, посвя­щенную миграции и диаспорам, и работы, посвященные телесности, — и воз­можно, рассмотрение этих работ в перспективе друг друга может выработать некий новый и нетривиальный взгляд на проблему диаспорального тела.

ЮЖНОАЗИАТЫ В ВЕЛИКОБРИТАНИИ: КУЛЬТУРНЫЙ КОНТЕКСТ

По данным переписи 2001 года, выходцы из Южной Азии составляют при­мерно 3% населения Великобритании. В целом это около двух миллионов че­ловек, из них 1 048 612 человек — мусульмане, 558 810 — индусы и 336 149 — сикхи. Среди этих людей больше всего выходцев из Индии (1 035 870 чело­век), на втором месте — выходцы из Пакистана (714 826), на третьем — из Бангладеш (280 830). Южноазиатскую диаспору называют «диаспорой куль­турного потребления» (Werbner 2002) или «диаспорой воображений» (Ghosh 1989); можно сказать, что это скорее культурная, нежели политическая или религиозная, формация. Пнина Вербнер утверждает, что южноазиатская трансидентичность мобилизовала различные национальности и верования, впитав их в себя. В фильмах и книгах, созданных представителями этой диа­споры, делается акцент на кросс-этнической чувственности, свойственной южноазитам независимо от их религиозных или национальных корней (Werbner 2002). В этом случае мы имеем дело с гетерогенной группой, пред­ставители которой обладают множеством языковых, географических, этни­ческих, религиозных, классовых и кастовых отличий, а кроме того, имеют различную миграционную историю. Поскольку южноазиаты в Великобрита­нии не образуют гомогенной группы, свойственные им ритуальные практики крайне разнообразны. Индуистский, христианский, мусульманский, парский, сикхский, джайнистский, буддистский или суфийский бэкграунд вкупе с гео­графическим и этническим разнообразием приводит к разнообразию риту­альных практик, которые интерпретируются как принадлежащие новому со­циальному контексту и снова обретают жизнь.

Несмотря на то что массовая миграция с Индийского полуострова в основ­ном характерна для конца ХХ века, перемещения выходцев из Южной Азии между Великобританией и Индостаном непосредственно связаны с британ­ским колониальным режимом. Личные истории южноазиатов, живущих в Ве­ликобритании, очень отличаются друг от друга. Некоторые приехали прямо с полуострова Индостан, кто-то — из стран промежуточного пребывания. В XIX веке британцы предлагали жителям полуострова работу, связанную с постройкой железных дорог в Восточной Африке. Многие люди, таким об­разом, оседали в тех местах и оставались там до тех пор, пока в 1922 году со­глашение между Великобританией и Африкой не было разорвано. После это­го большая часть индусов вернулась в Индию, но некоторые остались в Аф­рике или эмигрировали в Великобританию. В начале ХХ века Восточная Африка, воображаемая земля возможностей, привлекла новую волну мигран­тов из Южной Азии. Однако конфликты и этнические чистки в Африке вскоре заставили индусов оставить эту территорию и уехать в Великобрита­нию (Brah 1996: 1—2).

После Второй мировой войны несколько ключевых событий и закулисных переговоров стали причиной увеличения потока миграции с полуострова Ин­достан в Великобританию. Во-первых, нехватка рабочих в Великобритании во время экономического бума сразу после войны стимулировала волну тру­довой миграции из бывших колоний, и в особенности из Южной Азии. Во- вторых, отделение Индии в 1947 году и создание независимой Индии и Па­кистана привело к ряду вспышек насилия, вследствие которых люди покидали полуостров. После войны за освобождение государства Бангладеш в Вели­кобританию также приехали тысячи беженцев из Восточной Бенгалии. Про­возглашение независимости от Великобритании на Шри-Ланке (позже — Цейлоне) также подтолкнуло к эмиграции в Великобританию тех людей, которые хотели получить профессиональное образование. В-третьих, длитель­ная борьба правительства и «Тигров освобождения Тамил-Илама» на Шри- Ланке в 1980-х годах заставила тысячи тамилов уехать с острова и просить убежища в Великобритании.

Далее я обращусь к способам конструирования и ведения переговоров между идентичностями и субъектностями южноазиатов посредством пер- формативных и традиционных ритуальных практик, которые получили но­вую интерпретацию в изменившихся социальных условиях.

КОНСТРУИРОВАНИЕ ТЕЛА В РИТУАЛЬНЫХ ПРАКТИКАХ

Пнина Вербнер утверждает, что антропологические исследования ритуалов в подавляющем большинстве случаев изучают их в «естественном» состоянии. Она объясняет, почему важно исследовать ритуалы в контексте миграций: дело в том, что ритуалы задают критические линии, которые обеспечивают связь между «сейчас» и «теперь», «здесь» и «там». Ритуальные практики, за­мечает она в работе о пакистанской диаспоре, придают новое символическое выражение и законность фундаментальным представлениям о личности, по­ловых отношениях и природе человеческой фертильности (Werbner 1986).

Ритуальные практики в южноазиатских диаспорах по всему миру были подробно изучены антропологами и социологами. Большинство из них со­средоточивалось на том, как традиции передаются следующему поколению и какую роль они играют в конструировании диаспоральной идентичности, как во враждебной среде создаются ритуализированные пространства, как старинные обряды получают новое осмысление и начинают играть иную роль в новом контексте. Ритуальные практики южноазиатов в диаспорах, соглас­но Вербнер, активно впитывали новый опыт и перестраивались для борьбы с возникающими проблемами, расширяли сферу своего действия и видоиз­менялись согласно актуальному восприятию и пониманию (Werbner 1990: 335). В следующих частях статьи я вкратце опишу, в каких теоретических рамках можно анализировать ритуальную активность.

Для анализа диаспоральных ритуальных практик я использую теорию ритуализации Кэтрин Белл (Bell 1992), в которой центральное место занимает идея ритуализированного тела. В рамках этой теории ритуальная активность понимается не как специфические действия, встроенные в некую культурную парадигму, а скорее как социальная активность в целом, как социальный обы­чай и как стратегия действия. Эти действия связаны с особым взаимодей­ствием между социализированным телом и структурирующим его обществом (Bell 1992: 7—8). Тело становится ритуализированным в процессе его взаи­модействия с социокультурной средой. Ритуализация структурирует общест­во через заданный набор физических движений, который, в свою очередь, оставляет след этой ритуализации непосредственно на человеческом теле (ibid.: 98—99).

Влияние постструктуралистской мысли на работы Белл очевидно. Она разрабатывает и углубляет идею Фуко о том, что дискурс продуктивен: ра­бота дискурса власти производит конкретные типы субъектов посредством их тел (Foucault 1979, 1980). В примере Белл ритуализация — это акт воз­никновения ритуализированного агента вследствие взаимодействия тела и сред, структурирующих его или структурируемых им. Исследовательница показывает, что, например, акт коленопреклонения — это действие, в котором преклоняющий колено посредством самого этого действия «производит» тело, подчиняющееся ритуалу (Bell 1992: 99—100). Ритуализация создает особое социальное тело, обладающее способностью придавать социальную значимость схемам, заложенным в ритуальных действиях (ibid.: 107). Дру­гими словами, социальные правила, истины и модусы поведения, предписы­ваемые ритуалом, оказываются восприняты человеческим телом. Эта соци­альная интерпретация ритуала содержит в себе особое ритуальное знание, которое находит применение в повседневной жизни.

КОНСТРУИРОВАНИЕ ТЕЛА В ДИАСПОРЕ

Действие как знание и бытие

Я начну с одного этнографического примера, который показывает, как ин­дуистский способ познания соотносится с практикой и телесностью. Элеонор Несбитт исследует процесс передачи религиозных практик и верований де­тям индусов и сикхов, происходящих из индийского штата Пенджаб и жи­вущих в Ковентри. Автор утверждает, что ритуальное существование в боль­шей степени связано с действием, чем с рефлексией. Она показывает, что дети не знают базовых понятий своей веры и значения религиозных практик, но знают и исполняют ритуалы на телесном уровне. В описании богослужения автор подчеркивает, что большинство детей не могут назвать священные книги своей веры, не вполне понимают язык богослужения, не могут объ­яснить, почему они ходят в определенный храм, но точно знают, как нужно себя там вести. Одиннадцатилетний мальчик из секты Валмики рассказал об этом так:

Сначала мы входим, снимаем обувь и кладем на пол немного денег. Потом мы проходим в зал и садимся. Когда все заканчивается, они делают специ­альную еду от бога, и ты ее ешь, а потом ты идешь в такое место вроде кухни. Тебе дают там чего-нибудь поесть — сначала женщинам, потом детям, потом мальчикам и мужчинам (Nesbitt 1991).

Такое «телесное» знание и веру в традиции индуизма анализировали мно­гие. Ричард Бургхарт подчеркивает, что индуистские ритуалы считаются эф­фективными независимо от того, понимает ли участник их значение: един­ственное, что действительно важно, — корректное исполнение процедур. Другими словами, выполнение действий и звучание слов важнее понимания (Burghart 1987: 238). Энн Дэвид подчеркивает, что индуизм — это «ортопрак- сическая» религия, в которой корректное выполнение определенной после­довательности действий и есть вера. По ее мнению, последователь индуизма воплощает свою веру, в первую очередь, посредством тела, и это вполне осо­знается и принимается как им самим, так и его единоверцами (David 2005). Согласно Дейдре Склар, анализировавшей католическую фиесту в Тортуге, Нью-Мехико, нельзя говорить о том, что тело, исполняющее ритуал, пережи­вает религиозный опыт: напротив, оно само является этим опытом — процес­сом, а не объектом (Sklar 2001: 193). Таким образом, наиболее сильное раз­личие наблюдается не между опытом и словами или телом и мыслью, а между конвенциями знания и модусами восприятия (ibid.: 193).

Восприятие ритуального действия как знания допускает, что знание о себе и о другом также воплощено в теле. Мы узнаем о том, что из себя представ­ляет другой, по его действиям. Это не означает, что человек может выбирать, кем он хочет быть. Напротив, здесь мы имеем дело с эссенциалистским пред­ставлением о неизменности культурной идентичности, передающейся от че­ловека к человеку или посредством культурных и социальных институтов. Так или иначе, такому пониманию ритуального действия необходимо про­тивопоставить этнографическое представление о действии как о процес­се становления.

Действие как становление

Этнографическое описание танца, выполненное Энн Дэвид, обращается к той роли, которую играет традиционный ритуальный танец бхаратанатьям в кон­струировании идентичности шри-ланкийских тамилов, живущих в Лондоне. Автор утверждает, что эти танцевальные практики стали существенной частью религиозной программы диаспоральных тамильских обществ в Ве­ликобритании и некоторых других уголках мира. Бхаратанатьям испол­няется не только в тамильских храмах: по всей Великобритании существуют специальные классы для обучения этому танцу. Дэвид показывает, что об­учение бхаратанатьяму — это демонстрация возвращения к корням и гаран­тия от растворения тамильской культуры в британской. Можно сказать, что практика исполнения бхаратанатьяма в храмах и предполагаемая религиоз­ность этого танца отражают попытку утвердить тамильскую идентичность, «тамильскость», не сводящуюся исключительно к танцу (David 2008).

Этот этнографический анализ ясно показывает, что многие тамилы вос­принимают «тамильскость» через тело, «животом»: обучаться и танцевать бхаратанатьям — это «по-тамильски». Другими словами, «тамильскость» — это телесный опыт; более того, это такой тип практики, который предписы­вает телу принципы и истины «тамильскости», создает тело, о котором можно сказать, что это тело тамила. Танец бхаратанатьям как телесная ритуальная практика — это «технология себя», которая помогает тренировать тело, чтобы обрести с его помощью желаемую субъективность. Можно сказать, что боль­шую роль здесь играет сознательный выбор: тамильские девушки выбирают обучение бхаратанатьяму, чтобы выразить культурную идентичность на языке тела. Именно во время исполнения определенных движений и танца целиком эти девушки «становятся тамилками».

Однако в этом этнографическом примере опущен один важный аспект телесного опыта: Дэвид ничего не говорит о чуждости социокультурной сре­ды, окружающей этих девушек.

Действие как созидание

Согласно Анри Лефевру, пространство присваивает, обживает и структури­рует тело. Проксемика тел и пространства такова, что каждое живущее тело само по себе является пространством и в то же время производит простран­ство (Lefebvre 1991: 70). Тела не только движутся в пространстве, но и кон­ституируют его, а пространство, в свою очередь, конституирует их (Puwar 2004: 32). Диаспоральные тела создаются посредством определенных типов движений и отношений со множеством пространств.

Пнина Вербнер, изучавшая пакистанских суфиев в Великобритании, рас­сматривает случай, непосредственно демонстрирующий, как в ритуальных практиках взаимодействуют тела и пространства. Речь идет о суфийском джулусе, шествии мусульманских мужчин, которое проходит на улицах Бир­мингема, Манчестера и Лондона дважды в год. Наблюдая такую процессию в 1989 году в Бирмингеме, Вербнер рассуждает о ритуальной сакрализации городских пространств, которая может существенно изменять обжитые мес­та. Она рассматривает шествие как перформативный акт, который опреде­ляет и переопределяет принадлежность пространства к сакральному миру (Werbner 1996). Джулус предполагает шествие по жилым кварталам, сопро­вождаемое пением зикра, особой суфийской молитвы. Зикр помогает бри­танским пакистанцам очистить душу и сердце, а также сакрализовать и «исламизировать» пространства Великобритании.

В суфизме так же, как и в индуизме, практика превалирует над рефлек­сией, а получение опыта — над рациональностью (Werbner 1996). Во время шествия изменяется не только окружающее пространство, но и человеческое тело — это происходит во время пения зикра, когда человек испытывает чув­ство единения с Аллахом (Werbner 1996). Этот пример показывает, что для суфиев, которые отдают приоритет действию, вести себя как пакистанцы в Великобритании важнее, чем чувствовать себя британскими пакистанцами.

В диаспорах такая ритуальная сакрализация пространства — способ сте­реть границы между «здесь» и «там», Пакистаном и Великобританией, соз­дать воображаемую родину и установить более прочную связь с принима­ющей страной через эту воображаемую территорию. Участники шествий, ощущая временной и географический разрыв с родиной, стремятся укрепить собственную пакистанскую или суфийскую идентичность. Двойственность этой ситуации заключается в том, что если городские пространства Велико­британии оказываются частью новой пакистанской идентичности, то тела тех, кто участвует в шествии, в свою очередь, несут на себе отпечаток бри­танского пространства. С одной стороны, ритуальная сакрализация город­ских пространств помогает коллективному пакистанскому «телу-без-места» стать «территоризированным», британским. Более того, такое взаимодей­ствие пакистанских тел и британских пространств создает новые тела — тела британских пакистанцев. С другой стороны, здесь нужно обратиться к суфийскому понятию пир, обозначающему сакральное пространство: для британских мусульман-суфиев, которые следуют учению Абдуллаха аль-

Ансари, пакистанский и британский мир символически объединены посред­ством Дарбара-э-Алии Гамкол Шарифа, который в результате этого шест­вия как бы становится частью британского пространства (Werbner 1996). Вербнер предполагает, что ритуальная сакрализация пространства не прос­то исламизирует городские пространства Великобритании, но и создает новые воображаемые местообитания других; иначе говоря, мигрант созда­ет и «ретерриторизирует» свою воображаемую родину вне зависимости от того, в каких понятиях она определена — в национальных, этнических или религиозных.

Вербнер также замечает, что британские пакистанцы переопределили себя именно как мусульманскую диаспору, не связанную этническими ограниче­ниями, и вступили в контакт с мусульманами из Палестины, Боснии, Чечни и Кашмира (Werbner 2002: 12). Эти пересечения национальной, этнической и религиозной идентичности и субъектности указывают на сложность диаспорального опыта. Так, Чордаш говорит о «множественном теле» мигранта, состоящем из других тел, число которых зависит от того, насколько много характеристик этих тел он сможет распознать (Csordas (ed.) 1994: 5). Прак­тика сакрализации пространства создает это многообразие диаспоральных тел, совокупный опыт которых переживаем одним и тем же индивидом.

Вербнер предполагает, что суфийские шествия в британских городах — утверждение власти и веры, которое пересекает «онтологический барьер» и укрепляет веру, предъявляя суфийские тела глазам непосвященных (Werbner 1996). Люди вносят ислам в городское пространство, но в то же время не­сут на себе отпечаток этого пространства. Перформативный аспект этой те­лесной практики предполагает, что посыл, передаваемый как участникам, так и зрителям, одинаков: да, мы пакистанцы, да, мы мусульмане, и да, мы живем в Великобритании. С одной стороны, эта ритуальная сакрализация создает тела, отличные от других. Выбрав ритуал, который укрепляет связь британ­ских пакистанцев друг с другом и с остальными мусульманами в мире, а также с пакистанскими сообществами, суфии проводят границу между собой и другими, символически разделяют пространство на две части: сакральное пространство пакистанских суфиев и секулярное пространство британского города. С другой стороны, то, что разные тела сталкиваются друг с другом в едином пространстве, очевидно, открывает возможность для соотнесения себя с теми смыслами, которые присущи этому пространству и населяющим его телам, а также для сопротивления им.

Действие как отношение

Тело в ритуале создается не только посредством действия и отношения к об­разующим это тело и образуемым им пространствам. Тело возникает в про­цессе отношений с другими телами, физически или символически прини­мающими участие в том же ритуале.

В работе «Процесс миграции» Вербнер утверждает, что, когда пакистан­ские семьи Манчестера исполняют ритуалы, они тем самым устанавливают отношения с остальными пакистанцами, живущим рядом: это своего рода сим­волическое высказывание об их новом доме и о том, что теперь этот дом с ними навсегда (Werbner 1990: 152). Эти практики «ретерриторизируют» па­кистанские «тела-без-места», но не тем способом, о котором шла речь выше: тела пакистанцев «ретерриторизируются» за счет отношений с другими па­кистанцами — территориальность обретается телами через другие тела.

Вербнер идет дальше и делает предположение, что расширение социаль­ных сетей и отправление определенных домашних обрядов означает важную личную трансформацию, в процессе которой человек движется от определе­ния себя как части высокоспецифичной социогеографической общности (пенджабец, житель такой-то деревни, представитель такого-то семейства) к тому, чтобы стать манчестерцем, городским мусульманином или членом мировой пакистанской диаспоры — постоянным жителем, а не временным гостем (Werbner 1990: 155). Этот этнографический пример предполагает, что индивида определяют окружающие его тела и посредством этого создается новое тело, лучше соответствующее текущему социальному контексту. Таким образом индивид вступает в коллектив, который порожден ритуальными практиками, создающими особое коллективное тело.

В этой статье я не претендовала на то, чтобы исчерпывающе описать южно­азиатскую диаспору, скорее я хотела осветить несколько вопросов, связанных с теми практиками, которые существуют внутри этого диаспорального со­общества. На примере этих практик я попыталась исследовать способы соз­дания диаспоральных тел. В заключение я хотела бы еще раз остановиться на ключевых моментах статьи:

1. Вещественность тела ликвидирует разрыв между различными време­нами, пространствами, мирами и опытами. Материальность тела при этом нельзя назвать стабильной или простой: тело всегда «предъявляется», суще­ствует «на виду» и в то же время выступает проводником нашего социокуль­турного опыта, который, в свою очередь, также порождается телом. Пере­означивание собственного тела в новых социокультурных обстоятельствах в ситуации диаспоры оказывается необходимым.

2. Для изучения практик диаспорального «самосоздания» (self-making) может быть использовано понятие «технологии себя», предложенное Мише­лем Фуко. При этом конструирование идентичности в диаспоре может быть рассмотрено с точки зрения конструирования себя как части диаспоры — конструирования посредством тела. Другими словами, в повседневных ри­туальных практиках люди создают и воссоздают себя заново в зависимости от особенностей новых социокультурных сред. Для этого они совершают раз­личные манипуляции со своим телом — одеваются, танцуют, участвуют в ре­лигиозных обрядах или совершают покупки в магазине. Познавая окружаю­щую социокультурную реальность посредством собственного тела, индивид становится диаспоральным субъектом.

3. Ритуальные практики как практики самосоздания в диаспоре являются трансформативными, поскольку способствуют созданию ритуализированных тел. Можно предположить, что эти практики производят диаспоральные тела, одновременно принадлежащие нескольким социокультурным контекстам. С одной стороны, ритуальные действия укрепляют чувство причастности к национальному, региональному или религиозному сообществу, которое символически объединяет всех выполняющих обряд; с другой, эти ритуаль­ные практики неизбежно «ретерриторизируют» тела, которые их выполняют, и таким образом приписывают их к новому социокультурному контексту.

4. Различные ритуальные практики, ведущие к созданию ритуализирован­ного тела, по-разному переживаются и интерпретируются в различных рели­гиозных и этнических традициях. С одной стороны, посредством телесного опыта они помогают человеку понять, кто он такой, и понять это посредством тех действий, которые он совершает («я индус, потому что делаю то, что де­лают индусы»). С другой стороны, ритуальный процесс — это процесс ста­новления, т.е. конкретный тип диаспоральной практики, который предписы­вает участвующему в ритуале телу определенные этнические, национальные и религиозные принципы и догмы («я хочу стать тамилом, и потому я делаю то, что делают тамилы»).

При этом отношения тел и пространств очень значимы для конструиро­вания диаспорального тела. Тело вмещает в себя социокультурный контекст, который, в свою очередь, несет на себе отпечаток ритуализированных тел. По мере того как тела становятся телами британских пакистанцев и британских мусульман, окружающие их пространства становятся диаспоральными. Та­ким образом, тело обретает территориальность, но эта территориальность проистекает не из пространства, а из взаимодействия с другими телами, при котором индивид соотносит себя с коллективом, разделяющим с ним общие ритуальные практики.

5. Можно заключить, что существуют различные способы конструиро­вания диаспоральных тел и все многообразие этих тел может переживать­ся индивидом в рамках единого опыта. Сложность устройства социальной реальности в общем и диаспоральных практик британских южноазиатов в частности иллюстрируется невозможностью представить обобщенный об­раз южноазиатского диаспорального тела — процессы диаспоризации и са­мосоздания должны рассматриваться как очень сложные и зависящие от со­циокультурного контекста феномены.

Перевод с англ. Саши Мороз

ЛИТЕРАТУРА

Ahmad 2003 — Ahmad F. Still 'in Progress?' — Methodological Dilemmas, Tensions and Contradictions in Theorizing South Asian Muslim Women // South Asian Women in the Diaspora / N. Puwar, P. Raghuram (Eds.). Berg; Oxford, 2003. P. 43—67.

Ahmed et al. 2003 — Ahmed S, Castaneda C, Fortier A.-M, Sheller M. Introduction // Up rootings/Regroundings: Questions of Home and Migration / S. Ahmed (Ed.). London: Bloomsbury Academic, 2003. P. 1—23.

Bell 1992 — Bell C. Ritual Theory, Ritual Practice. New York: Oxford University Press, 1992.

Bourdieu 1977 — Bourdieu P. Outline of the Theory of Practice. Cambridge: Cambridge University Press, 1977.

Brah 1996 — Brah A. Cartographies of Diaspora: Contesting Identities. London: Routledge, 1996.

Burghart 1987 — Burghart R. Conclusion: the Perpetuation of Hinduism in an Alien Cultural Milieu // Hinduism in Great Britain: the Perpetuation of Religion in an Alien Cultural Milieu / R. Burghart (Ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1987. P. 157—180.

UK Census 2001 — UK Census. Office for National Statistics, 2001 // www.ons.co.uk.

Csordas 1990 — Csordas T. Embodiment as a Paradigm for Anthropology // Ethos. 1990. Vol. 18. № 1. Р. 5—47.

Csordas (ed.) 1994 — Embodiment and experience / T. Csordas (Ed.). Cambridge: Cam­bridge University Press, 1994. P. 1—27.

David 2005 — David A. Dancing for the Gods: Issues of Identity in South Asian Diaspora Groups // CRONEM Conference, 2005.

David 2008 — David A. Religious Dogma or Political Agenda? Bharatanatyam and Its Re- Emergence in British Tamil Temples // Journal for the Anthropological Study of Hu­man Movement. 2008. Vol. 14. № 3 (http://jashm.press.illinois.edu/14.4/david.html).

Dwyer 1999 — Dwyer C. Veiled Meanings: Young British Muslim Women and the Nego­tiation of Difference // Gender Place and Culture. 1999. Vol. 6. № 1. P. 5—26.

Dwyer 2000 — Dwyer C. Negotiating Diasporic Identities: Young British South Asian Mus­lim Women // Women's Studies International Forum. 2000. Vol. 23. № 4. P. 475—486.

Foucault 1977 — Foucault M. Discipline and Punish: the Birth of the Prison. London: Allen Lane, 1977.

Foucault 1979 — Foucault M. History of Sexuality: An Introduction. London: Penguin, 1979.

Foucault 1980 — Foucault M. Power/Knowledge: Selected Interviews and Other Writings. Brighton: Harvester Press, 1980.

Foucault 1982 — Foucault M. The Subject and Power // Critical Inquiry. 1982. Vol. 8. № 4. P. 777—795.

Foucault 1988 — Foucault M. Technologies of the Self: a Seminar with Michel Foucault. Amherst: University of Massachusetts Press, 1988.

Ghosh 1989 — Ghosh A. The Diaspora in Indian Culture // Public Culture. 1989. Vol. 2. № 1. P. 73—78.

Knott 1987 — Knott K. Hindu Temple Rituals in Britain: The Reinterpretation of Tradi­tion // Hinduism in Great Britain: the Perpetuation of Religion in an Alien Cultural Milieu / R. Burghart (Ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1987. P. 157—180.

Lafrance 2007 — Lafrance M. Embodying the Subject: Feminist Theory and Clinical Psyc­hoanalysis // Feminist Theory. 2007. Vol. 8. № 3. P. 263—278.

Lefebvre 1991 — Lefebvre H. The Production of Space. Oxford: Basil Blackwell, 1991.

Nesbitt 1991 — Nesbitt E. «My Dad's Hindu, My Mum's Side Are Sikhs»: Issues in Religious Identity // archiv.ub.uni-heidelberg.de/savifadok/volltexte/2009/234/pdf/identity. pdf.

Ortner 2005 — Ortner S.B. Subjectivity and Cultural Critique // Anthropological Theory. 2005. Vol. 5. № 1. P. 31—52.

Puwar 2004 — Puwar N. Space Invaders: Race, Gender and Bodies out of Place. Oxford: Berg, 2004.

Shilling 1993 — Shilling C. The Body and Social Theory. London: Sage Publications, 1993.

Sklar 2001 — Sklar D. Dancing with the Virgin: Body and Faith in the Fiesta of Tortugas, New Mexico. Berkeley: University of California Press, 2001.

Strauss 1997 — Strauss C. Partly Fragmented, Partly Integrated: An Anthropological Exa­mination of «Postmodern Fragmented Subjects» // Cultural Anthropology. 1997. Vol. 12. № 3. P. 395—396.

Turner 1994 — Turner B.S. The Body and Society: Explorations in Social Theory. London: Sage Publications, 1994.

Vertovec 1999 — Vertovec S. Three Meanings of «Diaspora» Exemplified among South Asian Religions // Diaspora. 1999. Vol. 7. № 2. P. 277—300.

Vertovec 2004 — Vertovec S. Religion and Diaspora // New Approaches to the Study of Religion: Textual, Comparative, Sociological, and Cognitive Approaches / P. Antes, A.W. Geertz, R.R. Warne (Eds.). Berlin: Walter de Gruyter, 2004. P. 275—304.

Werbner 1986 — Werbner P. The Virgin and the Clown: Ritual Elaboration of Pakistani Migrants' Weddings // Man. 1986. Vol. 21. P. 227—250.

Werbner 1990 — Werbner P. The Migration Process: Capital, Gifts and Offerings among British Pakistanis. New York: Berg, 1990.

Werbner 1996 — Werbner P. Stamping the Earth with the Name of Allah: Zikr and the Sacralizing of Space among British Muslims // Cultural Anthropology. 1996. Vol. 11. № 3. P. 309—338.

Werbner 2002 — Werbner P. Imagined Diasporas among Manchester Muslims: The Public Performance of Pakistani Transnational Identity Politics. Oxford: School of American Research Press, 2002.

---

© Springer Verlag, 2010. Впервые опубликовано: Asia Europe Journal. 2010. Vol. 8. № 1. Р. 11—24.

Опубликовано в журнале:

«НЛО» 2014, №3(127)

Сотни молодых голландцев в Амстердаме приняли участие в акции протеста против введенного Россией продовольственного эмбарго, передает канадский телеканал CTV News в ночь на понедельник.

Как сообщается, участники акции собрались на центральной площади Дам и кидались друг в друга перезревшими томатами, закупленными к мероприятию в количестве 120 тысяч штук.

Стоимость одного билета на мероприятие составила 15 евро, всего было распродано около тысячи билетов. По словам организатора акции Джоепа Вербунта (Joep Verbunt), вырученные средства будут отданы производителям томатов, пострадавшим от санкций.

Нидерланды, конкурирующие с Мексикой за звание крупнейшего производителя томатов в мире, в прошлом году поставили в Россию овощи на сумму 100 миллионов долларов.

В политическом плане страны не будут объединяться в одну. А в экономическом - будут. Государства должны быть соединены друг с другом посредством газопровода.

Принять участие в строительстве данного газопровода должна российская компания "Газпром". Стоимость газопровода составляет около 1 миллиарда долларов. Начать функционировать он может уже в 2016 году. Ориентировочная протяженность: 600 километров.

Точно пока не известно, сможет ли "Газпром" принять участие в таком ответственном строительстве. Решение об этом примет руководство Гватемалы, которое мечтает о том, чтобы иметь доступ к дешевому мексиканскому газу. Претендентами на участие в строительстве являются компании из США, Испании, Китая. Они уже заявили о своем желании выполнить работы по строительству газопровода из Мексики в Гватемалу и стать инвестором.

"Газпром" тоже заявил о своем желании профинансировать проект. Но решать вопрос, как уже было отмечено, смогут только лишь лица, руководящие Гватемалой.

Кто бы ни строил данный газопровод, но для Мексики и Гватемалы это будет очень важным событием. Гватемала будет иметь возможность получать недорогой газ от Мексики. А Мексика, в свою очередь, сможет получать денежные средства с продажи природных ресурсов, что, в обязательном порядке, положительно скажется на экономике стран.

Для моделирования предметов интерьера можно использовать 3д конструктор мебели, который имеет богатый набор текстур для визуализации объектов. С такой программой сможет разобраться даже новичок. Можно задать анимацию и наглядно посмотреть, как будет выглядеть мебель в реальности.

Блог Novate высветлил новинки культурной жизни Мексики, которые в ближайшем будущем планируют стать реальностью Одной из них станет строительство нового аэропорта на территории Мексики. За новый строительный проект взялись две архитектурные компании - R-EE и Foster + Partners, которые выиграли тендер на осуществление строительства нового международного усовершенствованного аэропорта в Мексике.Планируется, что данный проект будет очень масштабным, а само строительство - одним из крупнейших в цело

Блог Novate высветлил новинки культурной жизни Мексики, которые в ближайшем будущем планируют стать реальностью Одной из них станет строительство нового аэропорта на территории Мексики. За новый строительный проект взялись две архитектурные компании - R-EE и Foster + Partners, которые выиграли тендер на осуществление строительства нового международного усовершенствованного аэропорта в Мексике.Планируется, что данный проект будет очень масштабным, а само строительство - одним из крупнейших в целом мире.

Стоит отметить, что при создании проекта строения аэропорта, ведущие архитекторы учитывали символику страны и ее культурные традиции. Именно поэтому в создании проекта здания, разработчики отошли от стандартного планирования, решив осуществить строительство аэропорта в виде буквы Х. По словам одного из архитекторов, здание будет интересным, необычным и новаторским в полном значении этого слова. Структура здания будет очень оригинальной, даже парящей в воздухе.

Общая площадь строительства планируется в 555 тысяч квадратных метров, бюджетные денежные средства, что выделять на осуществление проекта в жизнь будут исчисляться в 9,2 миллиардов долларов. Основу строения будут создавать очень объемные конструкции как из металла, так и из стекла, которым дадут жизнь мексиканские инженеры.

Если вы задумались купить ежедневники на заказ Москва может вам предложить купить онлайн. Для заказа вам нужно отправить сообщение нашему менеджеру . Действует гарантия на весь спектр товаров в нашем магазине. Также на информационном портале вы сможете узнать много нового.

Более 60 человек задержаны в Венесуэле в ходе возобновившихся массовых протестов против политики властей, сообщает в субботу мексиканское издание El Universal.

По данным правозащитников, 47 человек были задержаны в городе Баркисимето, еще около 20 человек — в столице Каракасе. Сейчас задержанные доставлены в отделения разведывательной службы страны, где их допрашивают. Среди задержанных — как минимум двое несовершеннолетних.

Массовые акции протеста начались в Венесуэле в феврале этого года. Зачастую они перерастали в беспорядки, в результате которых погибли 42 человека, 835 ранены, 3,1 тысячи были задержаны. Полиция расследует более 160 случаев возможных нарушений прав человека. Дмитрий Знаменский.

Новая программа для слоев населения Мексики, которые имеют средний доход и ниже, была разработана Национальным банком Мексики совместно с Федеральным секретариатом социального развития. Теперь люди с небольшими доходами смогут воспользоваться абсолютно всеми услугами мексиканских банков, в том числе и теми, которые до теперешнего времени не были им доступны именно по причине недостаточного размера их заработной платы.

Любой мексиканец, независимо от размера своих доходов, сможет открыть в банке специальный счет, который даст ему возможность накапливать денежные средства. Благодаря наличию этого счета, люди с низким достатком вполне смогут рассчитывать на получение небольшого кредита на приобретение каких-либо недорогих товаров. Кроме того, граждане Мексики, у которых будет открыт в банке такой счет, смогут воспользоваться услугой страхования своей жизни от несчастных случаев.

Главным преимуществом новой программы для небогатых слоев мексиканского населения является то, что перед клиентами банков, у которых будет открыт соответствующий счет, откроются возможности получения кредита на жилье или на оплату обучения на специальных условиях. Однако такие кредиты будут предоставляться только тем людям, которые получат специальное разрешение на их получение.

Узнать о том, как производится быстрая и качественная бесплатная раскрутка сайтов, можно на ресурсе "Markintalk". Здесь в статье подробным образом описывается, каким способом можно раскрутить свой сайт в Интернете. Это позволит самостоятельно произвести продвижение ресурса.

Планируется, что газопровод начнет работать уже в 2016 году.

Плановое строительство газопровода между Мексикой и Гватемалой может получить новый источник финансирования. Сообщается, что российская компания «Газпром» согласилась не только оказать содействие в строительстве в виде консультаций, но и профинансировать его.

Стоит отметить, что уже сейчас размер инвестиций, необходимых для реализации проекта оценивают примерно в миллиард долларов.

Планируется, что газопровод начнет работать уже в 2016 году. Напомним, что решение о строительстве газопровода было принято еще в январе этого года, но власти Мексики и Гватемалы пока не могут выбрать основного исполнителя.

XXIII Международный фестиваль кино, искусства и культурыПарагвая (Festival Internacional de Cine, Arte y Cultura Paraguay 2014) пройдет в столичном городе Асунсьон (Asuncion) в концертно-выставочном комплексе Villamorra Cinecenter c 11 сентября до 2 октября 2014 года.

Тематикой фестиваля в этом году стала роль женщины в мировом кинематографе, а само мероприятие посвящено жизни и творчеству актера Дамиана Алькасара (Damian Alcazar). За престижную в Латинской Америке кинопремию Panambì в нескольких номинациях на фестивале будут бороться такие картины, как мексиканский La ley de Herodes ("Закон Ирода"), короткометражные фильмы Glenn, el gran corredor и Blancanieves ("Гленн, великий бегун" и "Белоснежка") и оригинальные картины Edith и La Bicicleta verde ("Эдит" и "Зеленый велосипед").

Также киноманы смогут познакомиться с творчеством других латиноамериканских режиссеров и новинками в области короткометражного и полнометражного кино. Стоимость билетов на фестиваль составляет от 4 до 10 долларов США.

Дания по-прежнему первая среди мировых держав в сфере затрат на образование, однако это не повлияло на уровень безработицы в стране, который продолжает расти.

Исследование международной Организации экономического сотрудничества и развития "Взгляд на образование 2014" вновь показало, что Датское королевство продолжает считать образование государственным приоритетом, сообщает портал The Local.

В течение последних нескольких лет официальный Копенгаген больше всех в мире инвестировал в государственные и частные учреждения образования. В 2011 году на поддержку детских садов, школ, колледжей и университетов страна потратила 7,9% своего ВВП. Ей дышит в спину соседка Исландия с 7,7%, а на третьем месте укрепилась Южная Корея с 7,6%. США оказались в хвосте первой десятки с 6,91%, Великобритания замыкает первую дюжину с 6,39%. Германия, которая лидирует по числу иностранных студентов в Европе, затрачивает на образование всего 5,13% - и занимает 28 место рейтинга, от нее незначительно отстает Россия с 4,59% (31 место).

В докладе отмечается, что зарплата датских учителей ($42 200 - $45 500) оказалась на 50% выше среднестатистического заработка в сфере образования в исследованных странах.

Тем не менее, в стране есть проблемы с устройством на работу молодых специалистов. В 2012 году уровень безработицы среди выпускников вузов в возрасте 24-35 лет достиг 7,7%. В регионе этот показатель значительно ниже: 5,4% - в Швеции, 4,5% - в Финляндии и всего 2,6% в Норвегии.

Расходы на образование по отношению к ВВП страны (в процентах):

1. Дания - 7,94%

2. Исландия - 7,66%

3. Корея - 7,64%

4. Новая Зеландия - 7,50%

5. Норвегия - 7,42%

6. Израиль - 7,28%

7. Чили - 6,91%

8. США - 6,91%

9. Канада - 6,79%

10. Бельгия - 6,58%

11. Финляндия - 6,47%

12. Великобритания - 6,39%

13. Швеция - 6,33%

14. Нидерланды - 6,22%

15. Мексика - 6,17%

16. Ирландия - 6,15%

17. Франция - 6,13%

18. Словения - 5,92%

19. Бразилия - 5,85%

20. Австралия - 5,85%

Мексика давно привлекает туристов со всего мира своими пляжными курортами Карибского и Тихоокеанского побережья, благоприятным и комфортным климатом.

С 26 октября для удобства российских туристов туроператор "Библио Глобус" запустит новую полётную программу из Москвы в Канкун. Еженедельные рейсы будет осуществлять российская авиакомпания "Трансаэро". Вылеты планируются по средам, субботам и воскресеньям, что позволит туристам выбирать длительность своего отдыха.

В этом сезоне туроператор "Библио Глобус" ожидает, что поток туристов из России в Мексику увеличится минимум на 30%. Планировать такую поездку лучше заранее, т.к. женщинам для пляжа может понадобиться глубокая эпиляция бикини, а на это потребуется 4-6 недель.

Интересно, что с 2009 года правительство Мексики значительно упростило оформление визы для граждан России. Её можно оформить через Интернет, заполнив онлайн-заявку, что займёт совсем немного времени. Кроме того, те, кто имеет действующую американскую визу, могут въезжать в страну без мексиканской визы.

Глава государства сделал такие выводы по иностранным инвестициям.

Президент Мексики Энрике Пенья Ньето заявил, что финансовая реформа, представленная его администрацией, уже начала приносить первые плоды. Глава государства сделал такие выводы по иностранным инвестициям, которые в последнее время начали очень интенсивно поступать в страну.

В первую очередь это касается компании Grupo Financiero Banamex, представители которой заявили, что намерены вкладывать в развитие мексиканской экономики по 20 миллиардов песо в течение последующих четырех лет.

Планируется, что эти деньги будут потрачены на развитие технологий и рынка недвижимости, а также для покупки оборудования для нескольких крупнейших центров обработки данных.

На вооружение будет потрачено более 98 миллиардов песо.

Президент Мексики Энрике Пенья Ньето попросил правительство внести в бюджет на следующий год особые затраты на усовершенствование армии. По задумке президента, на вооружение будет потрачено более 98 миллиардов песо.

Планируется, что эти финансы разделят между министерством обороны и военно-морским секретариатом. Из них треть денег будет потрачено на покупку нового вооружения и техники. Чтобы армия получила эти деньги, проект президента должен одобрить Конгресс страны.

Крайний для этого срок – 15 ноября. По мнению ряда экспертов, депутаты страны не будут против таких затрат на оборонную промышленность и армию.

Он планирует, как можно скорее восстановить благополучную жизнь в штате Мичоакан.

Президент Мексики Энрике Пенья Ньето вчера выступил перед федеральным правительством с просьбой, как можно скорее восстановить благополучную жизнь в штате Мичоакан. Напомним, что относительно недавно в штате шла интенсивная борьба местных отрядов самообороны с многочисленными наркокартелями.

Позже к этой борьбе присоединились и федеральные военные. Теперь в Мичоакане относительно спокойно, но по мнению президента для восстановления жизни и улучшения экономического развития требуется совместная и скоординированная работа федерального правительства, общественных организаций и местных властей.

Подобный проект предложило правительство страны.

Помощник директора Национального института статистики представил общественности данные, которые подробно рассказывают о предполагаемых результатах повышения минимальной зарплаты в штате Мехико.

Напомним, что подобный проект предложило правительство страны. Однако, согласно исследованиям института, пользу от повышения зарплаты получат только четыре из десяти мексиканцев.

Это связано в первую очередь с тем, что из этих десяти человек шесть не имеют официального места работы, поэтому повышение минимальной заработной платы никак не отразится на их жизни.

Компании Рош (Roche) и ИнтерМюн (InterMune) объявили о заключении окончательного соглашения о слиянии, по которому Рош приобретает все активы ИнтерМюн по цене 74 доллара США за акцию наличными. Таким образом, общая стоимость состоявшейся сделки составит 8,3 млрд. долларов. Соглашение о слиянии одобрено советами директоров обеих компаний. Ожидается, что сделка будет закрыта до конца 2014 г.

Фармгигант Рош приобретает перспективную компанию ИнтерМюн за 8,3 млрд. долларов

Предполагается, что в связи с данной сделкой в 2015 году чистая прибыль на акцию не изменится, а начиная с 2016 года этот показатель будет расти. ИнтерМюн — биотехнологическая компания расположенная в г. Брисбен, Калифорния, занимающаяся исследованиями, разработкой и промышленным выпуском инновационных лекарственных препаратов для лечения пульмонологических и орфанных фиброзных заболеваний. В области пульмонологии компания специализируется на препаратах для лечения идиопатического легочного фиброза (ИЛФ) — прогрессирующего, необратимого и, в конечном итоге, смертельного заболевания легких.

Исследовательские программы ИнтерМюн главным образом нацелены на поиск низкомолекулярных веществ направленного действия и биомаркеров для лечения и выявления серьезных пульмонологических и фиброзных заболеваний. Приобретение биотехнологической компании ИнтерМюн, позволит Рош расширить и укрепить свой глобальный портфель препаратов для лечения заболеваний дыхательной системы. Ведущий препарат ИнтерМюн пирфенидон одобрен к применению для лечения идиопатического легочного фиброза (ИЛФ) в ЕС и Канаде, а также проходит регуляторные процедуры для одобрения в США.

ИЛФ — смертельное заболевание, характеризующееся прогрессирующим и необратимым течением и сопровождающееся потерей функции легких вследствие фиброза. В США компания Рош имеет в своем портфеле препараты Пульмозим и Ксолар и проводит клинические исследования других новых лекарственных средств для лечения заболеваний дыхательной системы. Пирфенидон представляет собой активное пероральное противофиброзное средство, подавляющее синтез TGF-β (трансформирующий фактор роста - бета) - химического медиатора, который регулирует многие функции клеток, включая пролиферацию и дифференциацию, и играет ключевую роль в развитии фиброза. Пирфенидон также ингибирует синтез ФНО-альфа, цитокина, играющего активную роль в развитии воспаления.

Комментируя сделку, главный исполнительный директор группы компаний Рош Северин Шван (Severin Schwan) отметил, что в компании очень довольны подписанием этого соглашения с ИнтерМюн. Рош сделал акционерам ИнтерМюн выгодное предложение, и приобретение этой компании позволит Рош укрепить свои позиции в терапии лёгочных заболеваний, а также помочь пациентам, страдающим таким тяжелым заболеванием, как идиопатический легочный фиброз, изменить свою жизнь к лучшему. Планируется плавный перевод сотрудников и операций ИнтерМюн в структуру организации Рош для подготовки к выходу пирфенидона на рынок США в 2014 году.

Комментируя сделку, председатель совета директоров, генеральный директор и президент ИнтерМюн Дэн Уэлч (Dan Welch) подчеркнул, что данное слияние подтверждает значимость результатов, достигнутых в области разработки и вывода на рынок вариантов терапии, для больных с ИЛФ и членов их семей. Такой высокий результат достигнут благодаря целеустремленности, трудолюбию и эффективной работе нашего коллектива на протяжении более десяти лет.

Компания Рош разделяет преданность этому делу и желание помочь пациентам, страдающим ИЛФ, и находится в ожидании разрешения FDA на применение препарата для того, чтобы обеспечить его доступность в Соединенных Штатах.

Глобальные ресурсы и масштабы деятельности Рош позволят не только ускорить получение пирфенидона новыми пациентами по всему миру, но и воплотить совместное видение компаний, направленное на обеспечение дополнительными инновационными препаратами пациентов с заболеваниями дыхательной системы.

ИнтерМюн продает пирфенидон под названием Есбрие (Esbriet) в странах ЕС и Канаде с момента получения официального разрешения на применение в 2011 г. и 2012 г. соответственно. После предыдущей регуляторной проверки для одобрения пирфенидона в США в 2010 г. Управление контроля качества лекарственных средств и продуктов питания (FDA, Food and Drug Administration) рекомендовало провести дополнительные клинические исследования III фазы для подтверждения его эффективности. Результаты данного исследования (ASCEND) были представлены в повторной заявке на регистрацию нового препарата (NDA, New Drug Application), поданной компанией InterMune в мае 2014 г. 17 июля 2014 г. FDA признало пирфенидон в качестве принципиально нового лекарственного средства. Этот статус присваивается препаратам, предназначенным для лечения серьезных или угрожающих жизни заболеваний или состояний, когда предварительные клинические данные указывают на то, что препарат способен обеспечить существенное повышение эффективности по сравнению с существующими лекарственными средствами по одной или нескольким клинически значимым конечным точкам. Заявка NDA по пирфенидону должна быть рассмотрена FDA к 23 ноября 2014 г. в соответствии с установленной датой принятия решения по препарату.

Помимо пирфенидона, в рамках исследовательских программ компании ИнтерМюн осуществляется изучение новых целей и путей их достижения, что, в конечном итоге, может привести к появлению более эффективных вариантов лечения ИЛФ и других фиброзных заболеваний. Идиопатический легочный фиброз (ИЛФ) — смертельное заболевание, имеющее прогрессирующий и необратимый характер, сопровождающееся потерей функции легких вследствие рубцовых изменений. Это ухудшает способность легких к поглощению кислорода. ИЛФ неизбежно вызывает одышку, ухудшение функции легких и снижение толерантности к физической нагрузке. У больных ИЛФ заболевание протекает непредсказуемо и гетерогенно, при этом невозможно спрогнозировать, будет ли оно развиваться медленно или быстро и в какое время может измениться скорость его прогрессирования. Периоды временной стабильности клинической картины неизбежно сменяются непрерывным прогрессированием заболевания. Средняя продолжительность жизни после постановки диагноза составляет от двух до трех лет, соответственно, ИЛФ приводит к летальному исходу быстрее, чем многие злокачественные опухоли, включая рак молочной железы, яичников и толстой кишки. ИЛФ, как правило, развивается у людей в возрасте старше 45 лет и немного чаще встречается у мужчин, чем у женщин.

28 февраля 2011 г. Европейская комиссия выдала разрешение на реализацию препарата Есбрие (пирфенидон) для лечения взрослых, страдающих ИЛФ легкой и умеренной степени тяжести. В соответствии с этим разрешением Есбрие может продаваться во всех 28 странах-членах ЕС. Затем данный препарат был разрешен к продаже в Норвегии и Исландии. В 2011 году компания ИнтерМюн начала коммерческую реализацию пирфенидона под торговым наименованием Есбри в Германии, и в настоящее время препарат также можно приобрести в различных европейских странах, в том числе на таких важных рынках, как Франция, Италия и Великобритания. 1 октября 2012 года Министерство здравоохранения Канады одобрило Есбри для лечения легкой и умеренной формы ИЛФ у взрослых пациентов. При этом заявка на регистрацию была принята к приоритетному рассмотрению, рассмотрена в ускоренном порядке в течение установленного срока 180 дней, и уже в январе 2013 года ИнтерМюн начала продажу Есбри в Канаде. Пирфенидон под наименованием Пиреспа (Pirespa) реализуется компанией Шионоджи (Shionogi) в Японии с 2008 года и в Южной Корее с 2012 года. Также пирфенидон под различными торговыми наименованиями разрешен для лечения пациентов с ИЛФ в Китае, Индии, Аргентине и Мексике. В настоящее время пирфенидон проходит регуляторную проверку FDA в США.

По материалам пресс-релиза

Проведенное учеными из Университетского колледжа Лондона исследование показало, что добавление антибиотика моксифлоксацина к традиционной программе терапии туберкулеза не позволяет сократить сроки лечения заболевания. Результаты КИ опубликованы в New England Journal of Medicine.

Как отметили авторы работы, в настоящее время распространена 6-месячная программа лечения туберкулеза (ТБ), ставшая стандартом примерно 50 лет назад. При этом данная терапия сложна в применении, поэтому между международным научным сообществом стоит цель сократить время лечения терапии.

В исследовании приняли участие более 1,9 пациентов из Кении, Мексики, Танзании, ЮАР, Китая, Индии, Таиланда, Малайзии и Замбии. Все добровольцы были поделены на три группы: участники из контрольной группы принимали изониазид, рифампин, пиразинамид и этамбутол в течение 8 недель, а затем изониазид и рифампин в течение 18 недель. Во второй группе этамбутол был заменен на моксифлоксацин (17 недель), затем пациенты получали плацебо (9 недель). Оставшиеся участники в течение 17 недель получали моксифлоксацин вместо изониазида, а затем также плацебо (9 недель).

По результатам КИ ученые констатировали, что хотя добавление антибиотика позволяет успешнее бороться с бактериальной инфекцией, рецидив туберкулеза чаще развивается как раз у пациентов, прошедших укороченную, 4-месячную терапию. Вместе с тем была доказана безопасность продолжительного приема моксифлоксацина.

Авторы работы заключили, что хорошая переносимость антибиотика и его активность против палочки Коха позволяют рассмотреть возможность проведения КИ более продолжительной терапии.

В настоящее время моксифлоксацин используется для лечения острых респираторных инфекций. Также препарат включен ВОЗ в перечень препаратов, разрешенных для терапии лекарственно-устойчивых форм туберкулеза, хотя регуляторные органы не регистрировали подобное назначение антибиотика.

Бархатный сезон россияне предпочитают проводить на Тенерифе, Крите и Кипре

Российские самостоятельные туристы едут на море в сентябре в среднем на неделю и тратят на проживание в отелях около €90 за ночь.

В начале и середине осени у российских туристов самой большой популярностью пользуются курорты Испании, которые по числу забронированных ночей опережают Грецию и Турцию, пишет портал Travel.ru, ссылаясь на свой рейтинг броней отелей российскими туристами на период с 1 сентября по 31 октября.

В Испанию приезжают в среднем на 10 дней, в Грецию - на 8. Более того, на проживание на испанских курортах наши соотечественники тратят около €80 в сутки, а на греческих - на 20% меньше.

Самым бюджетным направлением для осенних поездок является тайский Ко-Чанг, где россияне тратят на проживание около €60 в сутки. А вот самым дорогим стал мексиканский Канкун, где сутки в местном отеле обходятся в €110.

Топ-10 зарубежных курортов в бархатный сезон у россиян:

Крит (Греция),

Тенерифе (Испания),

Кипр

Майорка (Испания),

Ницца (Франция),

Салоу (Испания),

Аланья (Турция),

Варадеро (Куба),

Бали (Индонезия)

Мадейра (Португалия)

Россияне любят не только отдыхать в Испании, но и с удовольствием приобретают там недвижимость. Только за последний год спрос со стороны наших соотечественников вырос на 62%

2 сентября 2014 года президент Мексики Энрике Пенья Ньето предоставлял отчет о своих достижениях за два года управления страной. В ходе своего выступления он сообщил о том, что мексиканская столица в скором будущем получит новый аэропорт. Это поможет решить проблемы с недостаточной мощностью международного аэропорта имени Бенито Хуареса, который на сегодняшний день работает в Мехико.

Если же и у вас появились проблемы с нехваткой места в вашем офисе и вы решили перебраться в офис покрупнее, осуществить офисный переезд качественно вам всегда с радостью помогут компании, предоставляющие услуги переездов.

Пенья Ньето заявил, что пропускная способность нового аэропорта составит 120 миллионов человек в год, что в четыре раза превышает пропускную способность ныне существующего аэропорта. Для сооружения аэропорта потребуется около 120 миллиардов песо, что в пересчете на доллары составляет около 9,2 миллиардов. Он будет располагаться на федеральных землях, которые пребывают в собственности государства.

10 сентября в Москве состоялась вторая выставка, организованная туристической ассоциацией мексиканских провайдеров Mexico Link Travel (MLT). Первое подобное мероприятие прошло в феврале 2014 года и оказалось очень успешным для продвижения направления в России. Российские представители турбизнеса могли познакомиться с малознакомыми регионами страны и заключили достаточно много прямых договоров с принимающими компаниями.

Открывая выставку, посол Мексики в России Рубен Бельтран выразил уверенность, что российская туриндустрия, переживающая непростой период (что не могло сказаться и на Мексике. По предварительным данным турпоток за летний сезон снизился более, чем на 30%.) очень скоро преодолеет все трудности, потому что люди по-прежнему хотят путешествовать. А потому мероприятие уже можно назвать постоянным и очень значимым для продвижения Мексики, как туристического направления.

Способствовать этому будут и реформы, проходящие сейчас в мексиканской туриндустрии, по инициативе нового президента Мексики. «Туризм не просто важный сектор экономики для Мексики, а стратегически важный. Поэтому президентом приняты кардинально новые решения, касающиеся общей туристической политики в стране. В течение 20 месяцев было принято 11 принципиально новых реформ, которые должны быть реализованы за 4 года. И мы абсолютно уверены что все эти меры приведут к тому, что развитие Мексики для международного туризма будет очень быстрым» - сказал г-н Посол. В 2013 году страна приняла 24 млн. туристов.

Одна из реформ касается аэропорта в Мехико-сити. После глобальной ренованции, новый высокотехнологичный аэропорт сможет увеличить пропускную способность с 30 млн. пассажиров в год до 120 млн. Также появится возможность принимать прямые рейсы из России. Сейчас российские прямые рейсы есть только в аэропорт Канкуна. Предполагается, что в проект будет вложено 12 млрд. долларов. Новый аэропорт откроется через 4 года, а полностью работы должны быть закончены через 7 лет.

«Можно сравнивать разные страны и направления и выбирать какой берег лучше и ли хуже, и безусловно Латинская Америка богата на выбор. Но нет никаких сомнений, что лучшие пляжи – мексиканские. И ни одна другая стана не предлагает такое разнообразие в культурном, историческом, антропологическом, гастрономическом и любом другом смысле» - уверен г-н Бельтран.

В рамках выставки также состоялись воркшоп и презентации членов ассоциации MLT – мексиканских туроператоров, принимающих сторон, отелей и авиакомпаний. Причем ни одна из этих компаний не участвует в московских международных туристических выставках, признав их неэффективными для бизнеса. Еще и поэтому выставка является очень значимым событием, как для продвижения направления с мексиканской стороны, так и для российского турбизнеса.

12 сентября похожее мероприятие пройдет в Санкт-Петербурге.

На рассмотрение Палаты депутатов отправили проект бюджета на следующий год.

Федеральное правительство Мексики с помощью Секретариата казначейства и государственных финансов разработали и представили на рассмотрение Палаты депутатов проект бюджета на следующий год.

По мнению политиков, именно такое финансирование поможет не только эффективно закончить реализацию начатых реформ, но и даст возможность простым мексиканцам улучшить свое финансовое благосостояние.

Среди прочих, в бюджете находится проект закона по Федеральным доходам и расходам и соответствующему налогообложению, а также ряд критериев от федерального правительства, которые помогут эффективно развивать экономику.